С привкусом кофе (СИ) [Немая реальность] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Люди любят повторять, что перемены — это всегда к лучшему… На самом деле это означает, что с тобой произошло нечто, чего ты вовсе не желал.

-You’ve Got Mail

— Пожалуйста, кладите свой багаж на ленту, а сами пройдите к металлоискателю. Спасибо, — блондинка смотрит куда-то мне в переносицу, когда произносит эти слова. Голос у неё настолько механический, что возникает сомнение насчет её человечности; слова эти отработаны до автоматизма и звучат как-то грубо, но я всё равно делаю то, что она велит. Моя сумка опускается на автоматическую ленту и доезжает до места осмотра, где охранник с помощью компьютера смотрит её содержимое. — Сюда, — указывает мне блондинка, и я подхожу к ещё одному охраннику, который приказывает мне встать на нужное место.

— Руки в стороны, — говорит мужчина, проводя металлоискателем вдоль моего тела, а у меня остаётся чувство, будто меня облапали. — Всё чисто, можете проходить.

Я забираю сумку и иду прочь от всех этих жужжащих предметов. Смотрю время на наручных часах, прикидывая, приехало ли заказанное мной такси. На телефоне высвечивается сообщение с номером машины, приехавшей на место. Я вглядываюсь в жёлтые автомобили, отыскивая LN 78990. Такси стоит у входа, и водитель, опираясь о руль, курит в приоткрытое окно. Открываю дверь заднего сидения, кладу сумку рядом с собой.

— Куда ехать? — спрашивает таксист, бросая бычок в окно и закрывая его с помощью кнопки.

Я называю адрес дома, и машина трогается с места. От перелёта болит голова, поэтому прикрываю глаза, пытаясь отдаться тишине. Таксист, к счастью, музыку не включает и говорить не хочет.

Возле дома расплачиваюсь и забираю свою сумку. Мужчина желает мне удачи и уезжает. Я смотрю на белый забор перед домом, пытаясь припомнить, когда видела его в последний раз. Калитка поддаётся легкому толчку и пропускает меня на территорию дома. Осматриваю пространство, которое совершенно не изменилось за пару лет: всё та же мощёная белым камнем дорожка, зелёная лужайка и кусты с какими-то розовыми цветами, название которых я не в силах запомнить. И дом тоже совершенно не поменялся. Открываю дверь своим ключом и вхожу в просторную гостиную, напоминающую холл больницы (на мой взгляд, слишком стерильно для жилого помещения, но маме нравится). Я снимаю свои кеды, отставляя их в сторону, и прохожу дальше. Дома никого, но это ожидаемо. Кладу свою куртку на мягкое кресло кремового цвета и отправляюсь осматривать комнаты, полностью убеждаясь, что всё здесь осталось таким же, как и пару лет назад. Возможно, отсутствие перемен — это свидетельство того, что здесь практически никто не живет. Мама в постоянных разъездах по стране и за её пределами из-за работы, и поэтому дом пустует, лишь домработница приходит два раза в неделю — по понедельникам и пятницам, — чтобы стереть пыль с мебели и выкинуть испортившиеся в холодильнике продукты. И, к слову, такая перспектива не вызывает у меня какого-то восторга, потому что находиться в пустующем доме не самое приятное ощущение в жизни. Но я стараюсь отбросить слишком пессимистичные мысли и усаживаюсь на мягкий диван того же цвета, что и кресло. В голову лезут непрошеные воспоминания о моей чердачной комнате, заваленной всякими безделушками и мелким мусором, которые создавали домашний уют. Друзья, приходившие ко мне, всегда отмечали теплоту помещения и какое-то странное гостеприимство комнаты. Теперь же я знаю, как будет выглядеть моя нынешняя комната: чистая, по-больничному стерильная и совершенно необжитая, хотя мама и сказала, что я могу делать там всё, что необходимо для моего комфорта, засорять её я не собираюсь. В этом доме вообще всё слишком чистое и чужое, отчего возникает чувство, будто я на осмотре у стоматолога.

Я подхватываю свою сумку и куртку с кресла, окончив осмотр дома (который оказался довольно знакомым и не перетерпел никаких изменений, даже цветы те же самые), и направляюсь вниз по лестнице, отделанной под светлое дерево, в свою комнату.

Осматриваю пространство, слегка поджав губы: голый матрас лежит на кровати — на нем белое постельное белье, — стол цвета лестницы, стены такие же белые со вставленными деревянными панелями, канцелярский набор на столе, пустой шкаф для книг и гардероб; всё до жути новое. Я ставлю сумку на пол — это всё, что я смогла увезти в руках, остальные вещи и клетка с Тоффи должны приехать ближе к вечеру. Заняться мне совершенно нечем, и я решаю разложить привезенные мной скромные пожитки в виде ноутбука, пары футболок, одних джинсов, двух комплектов нижнего белья и пары носков. Всё это занимает такое жалкое место в шкафу, что выглядит как-то вульгарно на фоне чистой комнаты. С постельным бельём мне приходится немного повозиться, потому что с надеванием пододеяльника я явно не преуспела. Кое-как справившись с простынёй, усаживаюсь за белый крутящийся стул и открываю крышку ноутбука. Телефон издаёт короткий сигнал с сообщением, оповещающим меня о том, что вещи доставлены и водитель ждет, когда я заберу их. Что же, мне будет, как убить время.

***

Мама приезжает в шесть часов вечера, когда все мои вещи занимают предполагаемые места, а я сижу за столом на кухне, опустошая чашку с чёрным чаем.

Каблуки её туфель стучат по кафельной плитке, когда она подходит ко мне и обнимает за плечи.

— Привет, милая, — здоровается мама, а я рассматриваю её лицо, которое выглядит чуть старше. Морщинки прорезали её кожу у бровей и в уголках рта, что могло бы свидетельствовать о частой улыбке, но как бы не так. Я знаю, что улыбается она лишь своим клиентам дежурной улыбкой, подобно той блондинке в аэропорту. — Как ты добралась? Все вещи уже доставили?

И как по заказу, по лестнице, услышав голоса, вбегает Тоффи. Его длинные уши при этом весело болтаются из стороны в сторону.

— Тоффи приехал с тобой? — мама произносит это удивлённым тоном, но всё же наклоняется погладить пса, который расплывается от удовольствия.

— Я же не могла оставить его в пустом доме, — пожимаю плечами я, делая вид, что не замечаю некоторое неудовольствие в глазах матери.

— О, ну ничего, милая. Я рада, что ты наконец здесь, мы так давно не виделись, — она оставляет собаку в покое и вновь обнимает меня за плечи, на этот раз намного нежнее, отчего я чуть-чуть оттаиваю, но моё подсознание услужливо напоминает причину наших редких встреч. Мама, похоже, замечает моё раздражение, поэтому пытается улыбнуться своей дежурной улыбкой, отойдя на пару шагов. — Твои вещи уже доставили? Я могу помочь разобрать.

— Спасибо, но я уже сама справилась, — фраза звучит немного грубее, чем мне хотелось, поэтому я добавляю: — Мам, я тоже очень скучала по тебе.

Взгляд женщины теплеет, и улыбка становится теперь более искренней, хотя, возможно, это лишь годы оттачивания навыка. В любом случае лёд между нами понемногу тает. Мама усаживается рядом со мной, принимая предложение о чашке чая.

Мы немного болтаем, совсем как мать и дочь, хотя это сложно назвать довольно близко беседой, скорее, будто я приехала из колледжа и рассказываю последние новости, что, в принципе, не так далеко от правды. Тоффи крутится у меня под ногами, намекая, что неплохо было прогуляться.

— Его нужно выгулять, — говорю я, отставляя уже пустую чашку в сторону. Мама кивает, улыбаясь. Она тоже поднимается со стула, ставя обе кружки в раковину, и поправляет лацканы своего тёмно-синего пиджака.

— Конечно, я пока начну готовить ужин, — снимая сумку со спинки стула, сообщает мама. Похоже, она тоже рада, что мы не настолько далеки друг от друга и вполне можем поддерживать беседу.

По правде, меня било сомнение насчет всей этой идеи. Я была руками и ногами против переезда, но отец настоял, а мама вроде как согласилась. Мы с мамой довольно долго не виделись и лишь по праздникам обменивались звонками из вежливости. Конечно, я проводила летние каникулы с мамой в Осло, но это было два года назад, а с тех пор я достаточно выросла и, надеюсь, немного повзрослела. Наши с мамой темы сузились до самых вежливых обменов новостями, и ни о какой родственной любви речи не шло. А в последние пару месяцев мы перестали даже звонить друг другу, просто потому что мама была слишком занята, и я не очень-то сожалела об этом. Но теперь обстоятельства сложились так, что мне пришлось переехать сюда. И, похоже, ничего с этим поделать нельзя. Всё, что нам остается, — это попытаться наладить отношения и прожить вместе ещё полтора года. Затем я еду в колледж и смогу вновь вести вежливые беседы в праздничные воскресенья.

— Я приду и помогу позже, — я следую в комнату, попутно соображая, куда дела поводок Тоффи. Собака всё это время следует за мной, иногда утыкаясь носом в мои ноги, при этом издавая слабый скулёж, означающий, что ему срочно необходимо на ближайшую лужайку.

Когда я всё-таки отыскиваю поводок, трижды попросив Тоффи потерпеть, и накидываю свою кофту, мы выходим на улицу. Пёс сразу бежит к кустам с цветами, потянув меня за собой. Пока собака расправляется со своими делами, я отворачиваюсь и распутываю наушники. Вставив их в уши, я отыскиваю нужную песню, и теперь мы с Тоффи можем вдвоём насладиться прогулкой. Мы идём по тротуару, мимо проезжают машины, освещая мою фигуру рыжими огнями, вдоль дороги медленно зажигаются высокие фонари белым светом. На горизонте, залитым огненно-рыжим свечением, садится солнце. Время близится к восьми. На улице становится заметно холоднее, и я сожалею, что надела кофту, а не куртку. В воздухе пахнет автомобильными выхлопами и морозом, хотя лишь начало октября. Мы с Тоффи заворачиваем за угол, навстречу идёт парень, уставившийся в свой телефон. Я недолго задерживаю на нём взгляд, даже Тоффи не желает лаять на него, поэтому мы лишь проходим мимо. Но телефон парня напоминает мне о необходимости позвонить отцу. Достаю мобильник, отыскивая его контакт.

— Малышка, привет, — голос папы звучит довольно радостно, — как ты добралась? Всё хорошо?

— Привет, — я улыбаюсь его беспокойному тону. — Да, всё нормально. Перелёт прошёл нормально. Я гуляю с Тоффи.

— Хорошо, я немного беспокоился, что ему придется проходить долгую акклиматизацию.

Мы недолго говорим с папой в основном о том, что будет в ближайшее время, и как я устроилась.

— Ладно, пап, мне уже пора. Я позвоню тебе завтра, — говорю я, стоя у калитки. Мы быстро прощаемся, когда я уже иду к двери дома.

Я кладу мобильник в карман джинсов и прохожу в дом, оставив кеды в прихожей. На всю гостиную раздаётся приятный запах еды, отчего мой живот издаёт клич. Я отцепляю поводок Тоффи, а сама иду на кухню, останавливаясь у барной стойки. На кухне царит беспорядок, свойственный готовке, на плите что-то жарится с потрескивающим звуком. Но маму я нахожу в гостиной, где разместился квадратный стол и белые стулья в современной отделке.

— Тебе помочь? — опершись о стену, интересуюсь я, наблюдая, как мать ставит вазу с белыми лилиями в центр стола.

— Да. Можешь разложить салфетки?

Стол кажется слишком праздничным для простого ужина, но прежде чем я успеваю это заметить, то вижу ещё две тарелки. Стол на четыре персоны?

— У меня двоится в глазах, или мы ещё кого-то ждем? — спрашиваю я. Это кажется немного неправильным: я только приехала, а мама уже позвала гостей.

— Да, — оглядываясь на меня, отвечает мать. Кажется, она немного нервничает, что совсем несвойственно для неё. — Я понимаю, всё происходит немного быстро, ты только приехала, но я хочу побыстрее познакомить тебя с Томасом.

Про Томаса я знала лишь то, что он новый ухажёр матери, которого она подцепила где-то на конференции, и этих знаний мне вполне хватало.

— Зачем? — интересуюсь я, чувствуя, как былое раздражение вновь возвращается.

— Совсем скоро он приедет сюда, — растерянно говорит мама, наблюдая за моей реакцией.

— Что?

— Да, да, я знаю: всё это как-то резко, но мы уже давно планировали этот переезд. Половина вещей Томаса уже здесь. Я не думала, что ты приедешь сюда, — я злобно сверлю ее взглядом. — То есть…

— Понятно, — киваю я, скривив лицо. Просто здорово. А я только что отцу расписывала, что всё нормально и мы с мамой даже можем немного сблизиться. Ну, что теперь я могу сблизиться и с её ухажером.

— Прости, милая, но, похоже, нам всем придётся привыкнуть друг к другу, — мама говорит это как факт, отчего у меня злость закипает на ладонях.

— Ты не могла подождать хотя бы неделю, прежде чем съезжаться со своим парнем? Серьёзно, я думала, что в этот раз всё будет по-другому! — я практически кричу, не обращая внимания на раздражённое лицо женщины, которая явно полагала, что я всё это спокойно приму. И дело тут не в том, что у мамы появился новый мужчина, и она хочет с ним жить; всё это, по правде, мало касалось меня до этого момента. Но теперь предполагается, что мы будем жить под одной крышей и должны уважать друг друга, но, видимо, уважать детей не в моде родителей. Я всегда говорила, что уважать нужно тех, кто заслуживает уважения. Все эти статусы не обязывают меня почтительно относиться к старшим по возрасту, званию, социальному положению. Я не могу уважать человека, который совершенно не уважает меня. И я не имею ввиду грубость в качестве обычного поведения. Вежливость не имеет ничего общего с уважением. И теперь, когда я вижу, что здесь ко мне относятся как к трёхлетнему ребенку, который беспрекословно должен подчиняться взрослым, я понимаю, что достичь согласия в этом доме будет крайне трудно и, может быть, совсем невозможно. С отцом у нас была полная гармония и взаимопонимание. Может, дело в том, что мы столько лет бок о бок друг с другом, но он всегда считался с моим мнением, будь мне десять или шестнадцать лет. Вот почему после развода родителей я выбрала остаться с отцом. Конечно, одиннадцатилетнему ребенку было трудно расставаться с собственной матерью, но уже тогда я знала, что люблю отца больше. Теперь же я люблю только отца.

— Не нужно кричать, — раздражённый тон матери даёт понять, что уже всё решено, и если я хочу остаться в этом доме, то должна смириться, но проблема в том, что я и не хочу здесь оставаться. — Я знаю: всё это происходит слишком быстро, но прости, что тебя не было в моих ближайших планах. Никто не знал, что ты переедешь сюда, и мне тоже нелегко. А теперь разложи салфетки по тарелкам, скоро приедут гости.

— О, извини, мама, что рушу твои планы на прекрасное будущее. Если бы не обстоятельства, я была бы обеими руками за то, чтобы не расставаться с отцом, который ведет себя более компетентно и уважительно по отношению ко мне. Я поражаюсь: у тебя совершенно нет чувства такта, и если ты думаешь, что я буду мириться с таким положением дел, то ты ошибаешься, — я на секунду беру передышку, чтобы сделать глубокий вдох и продолжить, но мать злобно щурит серые глаза, повернувшись ко мне всем телом, и шипит:

— Ева, прекрати сейчас же. Думаешь, ты такая взрослая, чтобы высказывать своё мнение? Так вот ответ: «Нет». Хочешь, чтобы тебя уважали? Заслужи это. И мне всё равно, если тебя не устраивает нынешняя ситуация. Тебе придётся привыкнуть, потому что теперь живёшь в моем доме и будешь подчиняться моим правилам, хочешь ты этого или нет. А теперь разложи салфетки по тарелкам, пожалуйста.

Женщина разворачивается ко мне спиной и следует на кухню, я лишь в спину шепчу ей:

— Если думаешь, что я буду подчиняться, то глубоко ошибаешься.

По довольно настойчивому совету матери я надеваю коктейльное чёрное платье с бретелями вместо рукавов и заплетаю рыжие волосы в слабый конский хвост. Рассматриваю себя в зеркало я с недовольством: ненавижу подчиняться кому-либо. Мама сказала, что я должна надеть туфли на каблуке, но это именно то, что я не буду делать, и даже не из вредности, а просто потому что туфли на каблуке — настолько глупое женское клише, что меня воротит от одного вида этой обуви на моей ноге. Вместе туфель я обуваю чёрные простые балетки, которые ничуть не хуже подходят к этому дурацкому платью. Сверху до моих ушей доносится дверной звонок и голос матери о том, что я должна открыть дверь. Должна.

Я поднимаюсь наверх, следуя к двери, быстро бросаю взгляд на накрытый стол и то, как мать зажигает свечи с помощью спичек. Женщина поднимает на меня глаза, прищурившись, оценивает внешний вид, задерживает взгляд на балетках, но в остальном остаётся довольной и одобрительно кивает. Господи, будто мне нужно её одобрение. Я прохожу к входной двери и распахиваю её, разглядывая людей на пороге.

Мужчина, который, вероятно, и является Томасом, не внушает мне особой симпатии. Лысая голова и слишком большой рост выдают в нём какого-то бизнесмена. Кроме того, у него мутно-серые глаза и узкие губы, которые он растягивает в вежливой улыбке. Руки у него чересчур большие и держат букет пафосных белых роз. Я больше люблю пионы, нежно-розовые. Костюм на Томасе сидит как влитой, будто они одно целое — ясно, что сшит на заказ. Пусть так.

А рядом с ним парень неизвестного происхождения и назначения. Волосы у него тёмно-каштановые и немного растрёпаны, но я сразу понимаю, какую типичную прическу он носит в повседневной жизни. Глаза у него каре-зелёные, губы слишком пухлые. И стоит, наверное, заметить, что как раз под левым глазом красуется потрясающая фиолетово-синяя гематома, что явно портит слащавый вид парня. Костюм на нём, конечно, совершенно типичный и без галстука. Первые три пуговицы рубашки расстёгнуты и приветливо выглядывают из чёрного пиджака. В руках у него ничего нет, поэтому он скрестил их на груди. Оба смотрят на меня.

— Привет, — Томас первый подаёт голос и, как следовало ожидать, он у него слишком грубый для такого дружелюбного привета. В любом случае, я киваю и выдавливаю «здравствуйте», пропуская обоих в дом. Обоих?!

Мой мозг судорожно обрабатывает информацию, и я понимаю, что упустила довольно важную деталь: приборов было четыре. Я чувствую себя обманутой и невероятно глупой. Сразу я не сообразила, что на столе действительно четыре прибора. От этого я только сильнее раздражаюсь.

В коридор выходит мама с самой искренней улыбкой на губах, но, опять-таки, годы оттачивания данного навыка могут дать о себе знать. Мама коротко целует Томаса в щёку и принимает цветы, затем целует и парня в щёку. Я стою и прищуренными глазами рассматриваю собравшихся.

— Познакомьтесь, это моя дочь Ева, — мать указывает на меня свободной от цветов ладонью. — Ева, это Томас Шистад и его сын Кристофер.

Томас говорит что-то вроде «приятно познакомиться, Элиза много о тебе рассказывала», но я не могу побороть отвращение и стремительно несусь в гостиную, за спиной улавливая мамино «не обращайте внимание, она немного нервная после переезда».

В голове у меня крутятся лишь мысли о том, как я зла. Я усаживаюсь на свободный стул, откровенно жалея, что стол квадратный и мне придётся сидеть прямо напротив одного из этой компашки. Томас и его сын усаживаются за стол, следом садится мать, продолжая держать букет в руках.

— Ева, поставь цветы в вазу, — протягивая мне розы, с нажимом простит мать. Стиснув зубы, я поднимаюсь из-за стола. Схватив цветы, я быстро иду на кухню. Отыскать вазу не составляет труда. Наливаю воды в сосуд и ставлю цветы, следуя к столу.

— Спасибо, — улыбается мать, а я лишь кривлю губы. — Да, я думаю, это отличная идея, — похоже, я зашла, когда разговор уже начался. Усевшись на своё место, я поднимаю глаза на мать, которая сидит прямо напротив меня, хотя по этикету следовало бы ей сесть напротив Томаса. Но она, видимо, сделала это намеренно, чтобы контролировать каждый мой жест.

— Ева, я уже определила тебя в школу Хартвига Ниссена, в которой учится Кристофер. Он учится на третьем курсе и мог бы помочь тебе с адаптацией в новой школе, — сообщает мать, накалывая на вилку помидор черри.

Я скольжу взглядом по парню, который слегка откинулся назад и вальяжно пережевывает кусочек мяса.

— Я думаю, это лишнее. Уверена, мне назначат сопровождающего моего возраста, который имеет более хорошую репутацию, — язвительно замечаю я, опустив глаза, чтобы не встретить недовольный взгляд матери.

— Хорошую репутацию? — с удивлением отзывается Кристофер, махнув вилкой в воздухе, а затем смеется: — А, ты об этом, — он тыкает вилкой в свой огромный синяк и ухмыляется. — это не имеет никакого отношения к школе, можешь не волноваться.

— Действительно, — скорчив гримасу, отвечаю я, повторив его жест в воздухе.

— Ева, мама рассказывала, что последний год ты жила в Стокгольме. Тебе понравилась Швеция? — интересуется Томас, а я киваю. Естественно, он должен сделать вид заинтересованного парня.

— Да, Швеция довольно неплоха, учитывая, что у вас устаревшая информация. Последние три месяца мы с отцом гостили у его родственников в Германии, — отвечаю я, мило улыбнувшись мужчине. Мама поднимает на меня предупреждающий взгляд, но я всячески игнорирую её намеки. — К слову о Германии. Как Вы считаете, что было бы, если бы Гитлеру всё-таки удалось захватить мир? Я думаю, ко мне бы сейчас относились более уважительно, учитывая мою немецкую кровь.

— Интересное предположение, — отвечает Томас, запихивая салатный лист. Мама пинает меня под столом.

— Такое было бы возможно, если бы ты сейчас носила дирндль и говорила по-немецки, — замечает Кристофер, проглотив пережёванную еду. — Ты знаешь немецкий?

Мои знания немецкого довольно скудны, но зато изученные мною слова и фразы достойны похвалы.

— Fahr zur Hölle{?}[пошёл к чёрту], — улыбнувшись, говорю я.

В комнате повисает недолгое молчание, которое тут же прерывает мама своей болтовнёй. Краем глаза я наблюдаю за парнем, который ухмыляется, подмигнув мне. С какого он мне подмигивает?

— Так, когда вы собираетесь перетащить свои шмотки сюда? — спрашиваю я, получая еще один пинок под столом. — То есть переехать.

— На следующей неделе, когда доставят последние вещи Криса, — услужливо замечает Томас, делая вид, что не замечает моего поведения, за что мама ему особенно благодарна, судя по ее нежным взглядам. Брр.

***

Когда с ужином покончено и мама приказывает мне отнести тарелки из-под десерта на кухню, они заводят разговор о том, что будет в ближайшем будущем. Я даже рада уйти из гостиной, чтобы не слушать их светлые планы. К концу вечера я чувствую ещё большее раздражение и возобновившуюся злость.

— Милая, помой посуду и развлеки Криса, нам с Томасом необходимо кое-что обсудить, — мама выразительно кивает мне, и меня передергивает от слов «развлеки Криса».

Я следую на кухню, не оглядываясь на парня, который нехотя поднимается со своего места и идёт за мной, шаркая ногами по полу (в уличной обуви, к слову, хотя мне нужно обязательно разуваться). Я складываю посуду в удобную стопку, чтобы при мытье она не мешалась на дне раковины, наливаю моющее средство на губку и принимаюсь оттирать кусочки мяса и овощей от тарелок, складывая чистые в соседнюю раковину для сушки. Краем глаза замечаю, как парень садится на стул у барной стойки, повернувшись ко мне лицом, и рассматривает меня со спины. От такого пристального взгляда я морщусь и только сильнее раздражаюсь, хотя пару секунд назад я была уверена, что такое невозможно. Вот он, мой братец названный.

— Что уставился? — не оборачиваясь, рычу я, продолжая намыливать следующую тарелку, которая, вероятно, была моей, учитывая раскромсанный по всей поверхности салат и больше ничего.

— Какая ты вежливая, — замечает Кристофер, громко хмыкнув, отчего меня снова передёргивает. Такие парни всегда меня как-то по-особенному раздражают: самодовольные, эгоистичные и невероятно уверенные в себе. Впрочем, сейчас многие считают это достаточно привлекательным, поэтому и настолько популярным. Я почти на все сто уверена, что девушек у этого Кристофера с лихвой и друзья зовут его каким-нибудь пафосным имечком вроде Акула-Крис или Кристофер Победоносец. От этих мыслей я и сама фыркаю себе под нос, представив такое зрелище. А этот вполне симпатичный синяк под глазом доставляет мне невероятное удовольствие, будто смотришь на одно из ярких полотен Ван Гога, только оформленное в фиолетовых тонах. Интересно, кто же решился испортить привлекательное личико Шистада? Или это всё для поддержки репутации плохиша?

— Тебе лучше заткнуться и отвалить от меня, — скривив лицо, говорю я, продолжая натирать тарелки и бокалы мыльной пеной.

— Тебе же приказали развлечь меня, малышка Ева, — усмехаясь, говорит Шистад, отчего я круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, попав пеной на костюм парня. Он никак не реагирует на данный факт, лишь продолжает насмешливо пялиться на меня. — Хочешь предложить мне принять ванну с пенной?

— Фу, — передёрнувшись, шиплю я. — Если только будет возможность утопить тебя там, — я возвращаюсь к раковине, продолжая мыть посуду.

Парень больше ничего не говорит, стоя за моей спиной, и мне не видно, чем именно он занимается. Шистад молчит. Тишину рушит лишь звук ударяющейся воды. Его присутствие раздражает меня, а то, что он стоит и молчит, раздражает еще больше.

— Но скажи, это правда работает?

— Работает что? — разглядывая собственные ногти, отзывается Шистад. Похоже, беседа для него теряет всякий интерес. Облокотившись спиной о барную стойку, он смотрит на свои руки и приподнимает одну бровь на мой вопрос.

— Ну, знаешь, весь этот пафосный вид и невероятно нахальное поведение, — взмахнув рукой в воздухе, уточняю я. Нет, мне правда интересно. Я не раз встречала таких персонажей, но поговорить шанса не предоставлялось, да и желание выходить на контакт у меня как-то отсутствовало.

— Ну, на тебе же сработало, — пожимает плечами Шистад и, шаркая по полу, уходит с кухни.

Что?

Проводив Шистадов до калитки, мы с мамой в молчании возвращаемся в дом. Мама остаётся запереть дверь на ночь, а я спешу к себе в комнату, чтобы избежать разговоров, но на полпути женщина окликает меня, приказывая остановиться. Закатив глаза, я оборачиваюсь, рассматривая недовольное лицо матери, которая скрещивает руки на груди, выказывая свое крайнее неудовольствие.

— Чего? — скопировав её жест, спрашиваю я. Мама смотрит на меня несколько секунд, сверля раздражительным взглядом.

— Ничего.

Так теперь выглядит моя новая жизнь.

Комментарий к Пролог

Как бы привет)) Кто-то ждал таких сюрпризов?? Я тоже нет. Но карантин продолжается, а я пытаюсь не поехать крышей. И вот, что выходит.

Глава полностью отредактирована и находится в вашем распоряжении. Читайте, размышляйте, комментируйте. А дальше посмотрим. Может, я действительно вернусь к этому увлекательному занятию. По крайней мере отредактирую то, что уже имеется. Приятного чтения)))

========== Глава 1 ==========

Сон — как раз единственный отрезок времени, когда мы свободны. Во сне мы позволяем нашим мыслям делать, что им хочется.

Бернар Вербер. «Последний секрет».

Я бегу по белому светящемуся коридору, который кажется бесконечным. От света приходится щурить глаза и всё время вглядываться вперед, чтобы видеть, куда бегу. Периферическим зрением замечаю медленно проявляющиеся в стенах двери, такие же белые, с металлическими блестящими ручками, но всё равно не останавливаюсь, продолжая движение вперед. Мне становится заметна яркая красная точка в конце коридора, поэтому ускоряю шаг, направляясь прямо к ней. Когда я оказываюсь на более близком расстоянии, то удаётся разглядеть, что это деревянная дверь, выкрашенная в красный цвет. Протягиваю руку, чтобы открыть её, но, не успев коснуться, отскакиваю в сторону, потому что дверь сама открывается. Подхожу ближе, заглядывая внутрь: передо мной светлая, по-больничному стерильная кухня. Я тут же узнаю мамин дом. Прикрыв дверь, прохожу внутрь. Сзади кто-то хлопает меня по плечу. Оборачиваюсь, с хмуростью на лице рассматривая сияющее лицо парня, от которого первоначально слепит глаза, но, присмотревшись, я узнаю Шистада. Он смотрит на меня карими глазами, которые отдают тёмной зеленью, и растягивает губы в слабой усмешке, разглядывая моё удивленно-хмурое лицо.

— Развлеки меня, — наклонившись, шепчет мне прямо в лицо, отчего у меня по спине бегут мурашки.

Я хочу ответить, что не должна кого-то развлекать, а уж тем более такого самовлюбленного идиота, но мои руки непроизвольно тянутся к его чёрной футболке, хватаясь за её края. Шистад смеется, ухмыляясь, и, наклонившись ещё ближе к моему онемевшему от шока лицу, тихо произносит:

— Детка, — манерно растягивая букву е. От него пахнет сигаретами, мятной жвачкой и совсем чуть-чуть дождем, отчего моё тело превращается в клубничное желе.

Шистад не двигается, наблюдая за мной из-под опущенных длинных ресниц, а я продолжаю сжимать края его футболки, осторожно коснувшись голой кожи. Жар охватывает кончики пальцев. Несмотря на то, что его тело невероятно холодное для живого человека, дальше проникаю под ткань, положив руки на обнаженный торс, ощущая под ладонями кубики пресса. Мурашки исследуют моё тело, в низу живота затягивается узел, причиняющий приятную боль.

— Е-е-ва, — и снова тянет «е», что я нахожу невероятно сексуальным. Поглубже вдыхаю кружащий голову запах Шистада. Он не прикасается ко мне, лишь улыбается и дышит мне в лицо, обжигая кожу. Мой мозг где-то валяется в отключке и тело само сокращает расстояние между нами. Я прижимаюсь к его груди, чувствуя слабость в ногах, мне странно горячо и холодно одновременно. Приподнимаюсь на носках, чтобы поцеловать парня, но он снова смеётся, слегка отстраняясь. — Не сегодня, детка, — и теперь эта длинная буква «е» растекается у меня в животе горячей волной, словно ничего сексуальнее я не слышала, но его отказ расстраивает меня и вызывает разочарование в себе.

***

Я нехотя открываю глаза и смотрю в потолок, прислушиваясь к ощущениям после сна: удалось ли выспаться? Не помню, что мне снилось, но, похоже, что-то хорошее, раз так приятно тянет в низу живота. Поднимаюсь с кровати, растирая глаза, смотрю в окно, где виднеется краешек серого неба, намекающего на дождь, и натягиваю пушистый белый халат, висящий на спинке стула у рабочего стола. Волосы стягиваю в пучок, с огорчением понимая, что у корней они вновь завились, что бывает довольно часто. Поднимаюсь наверх, улавливая какие-то звуки с кухни, где обнаруживаю мать: она стоит в чёрном костюме, наливая кофе в небольшую белую чашку. Заметив меня, Элиза поднимает сухой взгляд.

— Доброе утро, — здоровается она, делая небольшой глоток кофе. Я киваю в ответ и, не желая заводить разговор, подаюсь в сторону ванной комнаты.

Стянув пижамные штаны и бежевую майку на бретелях, включаю душ, смотрю на своё отражение в зеркале, не находя ничего, что достойно внимания. Залезаю в душевую кабинку, стенки которой успели запотеть от горячей воды. Пока стою и мылю тело привезенным мною гелем для душа с запахом ванили, попутно пытаюсь вспомнить сон, который вызвал такое приятное пробуждение, но в голове пусто, поэтому мысленно возвращаюсь во вчерашний вечер и переигрываю события того ужаса снова и снова, пытаясь представить, какой теперь будет моя жизнь. Перспективы меня не радуют; остаётся надеяться, что я смогу избегать членов этого дома и видеть их лица лишь мельком по утрам и в воскресные завтраки. Обмотавшись мягким серым полотенцем, вылезаю из душа, чтобы почистить зубы и причесаться.

Когда я выхожу из ванной, мамы уже нет: похоже, уехала на работу, что вовсе не расстраивает меня. Однако мне придётся добираться до школы пешком.

В своей комнате быстро натягиваю чёрную кофту, джинсы и кардиган, волосы собираю в пучок, наполняю рюкзак всем необходимым, что может мне пригодиться сегодня, и поднимаюсь на кухню, с сожалением взглянув на кофемашину, стоящую возле раковины. Мне пришлось отказаться от кофе два месяца назад, когда из-за постоянного употребления кофеина я стала слишком взвинченной и раздражительной. Врач сказал, что необходимо перейти на менее крепкие напитки, вроде сладкого чая или какао, что я и сделала. Хотя я, всё ещё, действительно, скучаю по привкусу кофе, как бы это ни звучало. Отыскав среди полок на верхних шкафчиках чай с пошлым названием «Апельсиновый рай», состоящий из каких-то зеленых листьев и долек сушеного апельсина, который, на удивление, пахнет довольно приятно. Завариваю его в своей термокружке фиолетового цвета, потому что на завтрак совершенно не остаётся времени, учитывая, что я не знаю точного местоположения школы. Обуваю кеды на пороге, придерживая рюкзак одной рукой и поставив кружку с зелёным чаем на пол. Выхожу на улицу, не забывая свой напиток, запираю дверь ключом, который услужливо оставила мать на столе в кухне.

На улице оказывается прохладнее, чем я предполагала, поэтому горячий чай приходится как раз кстати и приятно согревает желудок при коротких глотках. Телефон в моём кармане вибрирует, оповещая о новом сообщении, которое я тут же читаю, улыбнувшись.

«Напиши мне, как пройдет первый день. Папа».

Я ничего не отвечаю и прячу мобильник в карман, но улыбаюсь отцовской заботе, который, находясь даже за несколько тысяч километров от меня, все еще остается таким чутким (в отличие от некоторых). Перехожу дорогу, кивнув водителю, который притормозил передо мной, и смотрю вперёд, замечая здание своей новой школы. Старшая школа Хартвиг Ниссен оказывается белыми строениями с центральным, восточным и западным корпусами. В центральном корпусе находится канцелярия, куда мне и нужно попасть, и пока это всё, что я знаю об этом месте. Открыв стеклянные двери здания, вхожу внутрь и останавливаюсь у стола секретаря; секретарь — это стройная женщина с пучком на голове и узкими очками на длинном носу.

— Здравствуйте. Чем я могу вам помочь? — она на секунду поднимает взгляд на меня, но тут же опускает на свои бумаги, продолжая что-то читать. Я вижу, как бегают её глаза по тексту.

— Здравствуйте. Я Ева Квииг Мун, новая ученица. Мне должно было прийти расписание, — без запинок произношу я, хотя всё равно чувствую себя немного неловко.

— Подождите, я сейчас посмотрю, — повернувшись ко мне спиной на своем стуле, секретарша ищет что-то в компьютере, затем сбоку гудит принтер, печатая.

— Держите, — она протягивает мне листок, не поднимая глаз. — Перед началом урока Вам необходимо зайти в спортзал, где вас ждет сопровождающий для ознакомления со школой.

— Спасибо, — киваю, забираю листок и выхожу, не упоминая о том, что точное расположение спортзала мне неизвестно. Придётся положиться на интуицию.

Пока иду по коридору, разглядываю уроки, на которые мне удалось записаться, хотя некоторые из предметов совершенно не интересуют меня, но большинство всё-таки соответствуют моим нуждам. Двойная стеклянная дверь, похожая на ту, что была в канцелярии, ведущая в спортзал, кажется мне довольно непрактичной: сколько ударов мяча она выдержит или уже выдержала? В любом случае, иду дальше, с удивлением рассматривая собравшихся. Небольшая толпа из парней и девушек собралась полукругом вокруг одного человека, лицо которого мне никак не удается увидеть, но когда все оборачиваются на хлопок двери, я замечаю, что это невысокая блондинка с синим планшетом в руках. Я неловко приближаюсь к группе, вставая у края, и слабо улыбаюсь.

— Имя? — ровным голосом спрашивает девушка с планшетом. Похоже, у неё там список собравшихся.

— Ева Квииг Мун, — отвечаю я, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Твой сопровождающий — Эмили Флоренси. Где Эмили?!

Эмили, судя по тому, как она вздрогнула при восклицании главной, поворачивается в мою сторону. Уставившись большими зелеными глазами, она кивает и подходит ко мне, так же нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Дальше… — продолжает та девушка в центре, не обращая внимание на нас. Но то, что будет дальше, я не могу узнать, так как моя сопровождающая тянет меня прочь из спортзала.

— Можешь звать меня просто Эмили, — говорит она, высунув руки из карманов своих брюк. — В первую неделю я буду твоей сопровождающей по школе. Большинство уроков у нас совпадает, поэтому это будет нетрудно, — девушка поправляет свой короткий волнистый хвостик, улыбнувшись мне скромной улыбкой тонких губ, и ведёт прочь из центрального здания. Пока мы молча идем по направлению к восточному крылу, рассматриваю Эмили, которая, заметив мой взгляд, смущается и слабо краснеет. Она выглядит действительно мило с большими зелёными глазами и каштановыми кудряшками, спрятанными в короткий хвост, накинутое пальто поверх полосатой кофты с комплекте с чёрными джинсами дают понять, что она действительно одета по погоде, в отличие от меня, вздрагивающей в своем кардигане при каждом порыве ветра.

— Итак, — начинает Эмили; голос у неё тихий, но приятный, — в центральном здании расположены канцелярия, спортзал, бассейн, женские и мужские раздевалки, кафетерий и несколько кабинетов, предназначенных для внеклассных занятий. Ты хочешь записаться куда-то?

— Эм, нет, — отрицательно качаю головой я, — не думаю, что мне это подходит.

Эмили кивает и продолжает:

— Возможно, позже ты передумаешь, но да, сначала нужно влиться в коллектив и освоиться в школе, хотя я буду рада, если ты посетишь мой кружок фотографии. У нас довольно интересно, — она замолкает на секунду, чтобы свериться с тем, что написано в её блокноте. — В восточном крыле у нас находятся гуманитарные науки: история, иностранные языки, норвежский, социология, психология, философия, литература, религиоведение, искусствоведение, экономика, политология. В западном — естественные и точные науки: физика, химия, математика, биология, география, астрономия, информатика. При желании можешь поступить на углубленный курс, но с этим нужно немного повозиться, написать пару тестов. В центральном здании мы занимаемся обязательной физкультурой, хотя ты вправе выбрать чем заниматься: плаванье, волейбол, баскетбол, а зимой — лыжи. В основном, все выбирают плавание или волейбол, — Эмили пожимает плечами и переводит дыхание, пока я впитываю полученную информацию. — Как я говорила, наши расписания почти полностью совпадают, поэтому можешь не волноваться и спрашивать всё, что хочешь. Сейчас у нас английский, пойдем.

— Обязательная физкультура? — тупо переспрашиваю я, вздрогнув от мысли, что придется потеть в спортивных штанах.

— Да, — сочувствующе кивает Эмили, — но это всего два раза неделю, по вторникам и четвергам, поэтому ничего страшного. Ты уже подумала, что выберешь? Я занимаюсь плаванием во вторник и волейболом в четверг. Хочешь со мной?

— Я подумаю, спасибо, — выдавив слабую улыбку, отвечаю я. Чувствую, как от всего этого начинает болеть голова: в моей прошлой школе не было таких дурацких требований.

***

Стою у шкафчика, предоставленного для моего пользования и вмещающего в себя не очень много, если учесть мою систему расположения вещей. Все шкафчики находятся в центральном здании, а это значит, что утром необходимо взять первую половину учебников и носить их с собой до четвертого урока; лишь во время большой перемены можно взять другие учебники. Эмили сказала, что я привыкну. Моей сопровождающей пришлось покинуть меня на этот урок, так как у меня следующей парой стоит всемирная история, а у нее — политология. Я на этот курс не записана. Складывая учебники, которые мне предоставили учителя на своих уроках, попутно думаю о том, что необходимо вновь зайти в канцелярию и записаться на плавание и волейбол, как посоветовала Эмили, хотя перспективы обязательной физкультуры до сих пор не радуют. Ставлю кружку с остатками чая на книги и массирую виски, пытаясь избавиться от головной боли, которая возникает по причине сегодняшней суеты, хотя не обвиняю в этом Эмили, которая оказалась довольно милой девушкой. Думаю, есть вероятность, что мы подружимся и сможем проводить свободное время вместе, а мне это правда необходимо.

— Малышка Ева Мун, — я вздрагиваю, нахмурив брови, и оборачиваюсь. Голос узнаю почти мгновенно из-за манерного произношения буквы «е», хотя, возможно, мне лишь кажется. В любом случае, Шистад, уперевшись плечом в чьи-то шкафчики, стоит передо мной, растягивая губы в раздражающей ухмылке. — Вчера ночью я всё думал и думал, как смогу помочь своей будущей сестрёнке, и решил, что покажу школу, но я чуть-чуть опоздал с распределением, поэтому мне вновь пришлось ломать голову, что же для тебя сделать, — Шистад останавливается на минуту, рассматривая меня с ног до головы, отчего вновь по телу пробегает дрожь.

— Может, попробуешь отвалить? Это действительно поможет мне, — раздражённо отвечаю я, закатив глаза при этом слащавом тоне. Радует лишь его синяк под глазом, вызывающий какое-то наслаждение на кончиках пальцев, будто я оставила эту отметину. И нет, я совсем не злая, просто такие парни, как Шистад, выводят из себя только своим присутствием, а если начинают говорить, то я вспыхиваю адским пламенем.

— Я решил, что подброшу тебя до дома, — продолжает он, пропустив мимо ушей моё высказывание. Наверное, предлагая это, он кажется себе настоящим героем, потому что его глаза светятся победным пламенем.

— До дома идти пятнадцать минут, гений, — оповещаю его, усмехнувшись, — можешь выгулять моего пса после школы, если хочешь помочь, — скрестив руки на груди, приподнимаю подбородок, давая понять, что все эти трюки не срабатывают на мне.

— Какая ты злая. Интересно, что скажет твоя мама, узнав, что ты нагрубила своему брату? — состроивзадумчивую гримасу, произносит Шистад, а я лишь тупо смотрю в ответ.

— Гррр.

Шистад усмехается, хлопнув меня по плечу, и подмигивает, оставляя наедине у шкафчика. В ответ я изображаю рвотный позыв.

***

Приятный голос Birdy раздаётся из динамиков моего ноутбука, я двигаюсь в такт музыке, нарезая кусочки помидоров и выкладывая их в тарелку. Тоффи крутится у моих ног, утыкаясь носом в серые спортивные штаны, и гавкает на звук раскалённого масла в сковороде, где жарится картофель. Отставляю салат в сторону и склоняюсь над компьютером, чтобы поставить песню на повтор. До ушей доносится хлопок двери и стук каблуков по паркету, поэтому приходится вообще выключить музыку и вернуться к готовке. Мама проходит на кухню, оставив свой пиджак на спинке дивана, смотрит на меня, не здороваясь, и ставит бумажный пакет с продуктами на стойку.

— Разбери, пожалуйста, — говорит она, наливая в стакан воду из фильтра, опустошает его в пару глотков, заглядывая при этом в сковородку. — Как тебе новая школа? —наверное, это дежурный вопрос, который необходимо задать, поэтому отвечаю невнятно, сделав вид, что увлечена готовкой ужина, но маму это не останавливает. — Я позвонила Кристоферу, чтобы узнать, как ты справляешься. Он сказал, что всё нормально и, если ты хочешь, Крис может помочь тебе освоиться не только в школе, но и в городе. Я думаю, тебе стоит принять предложение, — ну, естественно, она так думает, а у меня дрожь по телу от этого повелительного тона. Закатываю глаза, ниже наклонив голову, неоднозначно киваю в ответ, искренне надеясь, что тема будет закрыта, но как бы не так. — Завтра пятница, вы могли бы сходить куда-нибудь, где он сможет показать тебе город и познакомить со своими друзьями, чтобы ты не выглядела слишком странной в глазах остальных, — продолжает мать, отчего меня вот-вот вырвет. Не выглядеть странной? Она это серьёзно? Вздрагиваю, и нож проходится не по тонкой кожице салатного листа, а по моему указательному пальцу, оставляя порез, из которого медленно начинает вытекать кровь, капая прямо на зелень. — Ева!

— Вот черт, — ругаюсь себе под нос. Отложив нож в сторону, подхожу к раковине, включая холодную воду, чтобы замедлить кровотечение, и попутно ищу аптечку в ящичках, а мама сердито наблюдает за мной.

— В нижнем ящике, — покачав головой, указывает она, а я выкидываю испорченные листы салата в мусорное ведро у стойки. — Я позвоню Кристоферу и скажу, что ты согласна, — бросает мать уже через плечо, забрав с собой сумку. Я снова вздрагиваю.

***

Ужин проходит в неуютной тишине, поэтому спешу поскорее покончить с едой и отправиться в свою комнату, где смогу немного почитать чего-нибудь на ночь и позвонить отцу, чтобы хоть как-то утешить себя. Тоффи вновь вертится под столом, и я даю ему кусочек мяса, который он с интересом обнюхивает и лишь потом берёт, зажав между зубами.

— Не корми пса со стола, — тут же отзывается мать, с неодобрением взглянув на меня. — Кажется, его необходимо выгулять перед сном: не хочу, чтобы он нагадил дома, — Тоффи на такое заявление тихо гавкает, будто опровергая возможность этого, но мама лишь вновь качает головой, делая глоток из стакана с водой. — Не забудь помыть посуду после, — поднимаясь из-за стола, говорит мама, отчего мое лицо на мгновение вспыхивает, ведь это действительно нечестно. С отцом у нас был договор: если я готовлю, то посуду моет он, если едой занимается папа, то уборка остаётся на мне, но здесь, похоже, есть лишь одно правило: тобой помыкают и приказывают.

Глажу Тоффи по волнистой шерсти, пропуская её между пальцев, и устало смотрю на стол, понимая, что спать я отправлюсь ещё нескоро, хотя это был действительно трудный и выматывающий день. Убираю со стола, складывая остатки еды в холодильник, мою посуду, в то время как Тоффи напоминает о необходимости прогулки перед сном, на что я устало киваю и прошу его подождать, но пёс лишь скулит в ответ. Покончив с уборкой, натягиваю куртку поверх кофты, обуваю кеды, беру поводок, прицепив к ошейнику Тоффи. Собака ликующе лижет мне руки. Мы выходим на улицу, в лицо мне сразу ударяет холодный осенний воздух.

— Только быстро, — предупреждаю Тоффи, который, раскрыв пасть, одобрительно гавкает и бежит вперёд, потянув меня за собой. Пока выгуливаю собаку, есть время набрать номер отца и рассказать ему успехи сегодняшнего дня, хотя таковых немного, но не хочу нагружать его своими неприятностями, потому что папа и так волнуется, чувствуя вину за то, что оставляет меня у матери, зная о сложности наших отношений. Папа берёт трубку через три гудка.

— Привет, — здороваюсь, улыбнувшись от осознания, что услышу родной голос, а Тоффи тянет меня к какому-то кусту.

— Привет, — отвечает папа с теплотой, но я улавливаю его спешку.

— Тебе неудобно говорить?

— Извини, милая, просто я немного занят. Я перезвоню позже?

Смотрю на время, понимая, что позже поговорить не получится.

— Не волнуйся. Я просто позвонила сказать, что всё в порядке. Давай поговорим завтра.

— У тебя точно всё хорошо? — спрашивает отец, и я чувствую волнение в его тоне.

— Да, точно, не переживай, — отвечаю я, вновь улыбнувшись, хотя он и не видит моего лица.

Мы коротко прощаемся, и я прячу телефон в карман куртки, оповещая Тоффи, что нам уже пора домой.

***

Приняв душ и переодевшись в пижаму, не чувствую себя лучше: усталость и сонливость накрывают с головой, поэтому планы на чтение придётся отложить на некоторое время. Расстелив кровать, выключаю свет, укладываюсь в холодные простыни, тут же опуская тяжелые веки. Тоффи последний раз гавкает, очевидно, желая мне спокойной ночи; довольный вечерней прогулкой, и тоже замолкает, улёгшись на своей коричневой лежанке. Долгожданный отдых накрывает с головой. Я и не замечаю, как плывут мои мысли, а тело постепенно расслабляется и превращается в желе, окутанное прохладным одеялом и запахом стиранных простыней.

***

Я стою перед закрытой красной дверью, ручка которой похожа на изогнутую линию с металлическим блеском. Схватившись за неё, толкаю дверь, но та не желает поддаваться. Ослепляющий белый свет давит на глаза, поэтому концентрируюсь на металлической ручке, вновь и вновь пытаясь войти, но это мне не удаётся. Начинаю злиться, нахмурив брови, и с силой толкаю дверь, которая никак не желает поддаваться. Отчаявшись, отхожу прочь, поворачиваясь спиной ко входу куда бы ни было, и решаю уйти, не растрачивая свои нервы попусту. Но как только делаю пару шагов, тихий скрип петель заставляет меня обернуться и уставиться на открытую дверь: в комнате, в которую она ведет, виднеются школьные шкафчики и пустой коридор. Прохожу внутрь, оставив дверь открытой, тем самым обеспечив себе путь назад, и оглядываюсь, узнавая школьный коридор и свой собственный шкафчик. Подхожу ближе, набирая комбинацию на двери, заглядываю внутрь, но обнаруживаю там лишь выданные мне учебники, несколько тетрадей и оставленную мной термокружку с остатками «Апельсинового рая», сладкий запах которого наполняет мои лёгкие и все пространство вокруг. Захлопываю дверцу, вновь осматривая коридор, и только сейчас замечаю приближающийся ко мне силуэт, в котором узнаю Шистада. Синяк больше не красуется под его глазом, отчего лицо выглядит немного привлекательнее, а чёрный свитер крупной вязки превосходно обтягивает его фигуру. Кроме того, запах сигарет, мяты и капельки дождя тут же выбивает аромат апельсинового чая. Он наклоняет голову немного в сторону, рассматривая меня с высоты своего роста, и мне чудится, что глаза его вспыхивают зелёными огоньками. Мои ноги слабо подгибаются и немеют, в низу живота нарастает приятная боль, мускулы лица расслабляются, а губы растягиваются в глупой улыбке.

— Привет, детка, — произносит он, растягивая букву «е» при обращении, — позволь, я провожу тебя до дома.

Я слабо киваю в ответ, не находя сил ответить что-то внятное, на что Крис ухмыляется и приобнимает меня за талию, и по моему телу пробегают мурашки. Закусываю губу, чуть подняв голову, чтобы видеть его лицо. Рассматриваю красивый профиль, наслаждаясь тёмной зеленью глаз. Парень не перестает усмехаться, покрепче обнимая меня за талию.

— Ах, Ева, — снова тянет гласную, — не кажется ли тебе, что ты окончательно пропала? — интересуется он, не глядя на меня. Не могу ничего ответить и лишь думаю про себя: «Похоже на то».

Комментарий к Глава 1

Итак, персики мои, читаем, наслаждаемся, оставляем отзывы, ждем продолжения))

========== Глава 2 ==========

Комментарий к Глава 2

Музыка:

ℒund – all we do

ɴᴠʀᴍᴏʀᴇ – ɪ ɴᴇᴇᴅ sᴏᴍᴇᴛʜɪɴɢ

Lola Marsh – Remember Roses

☆LiL PEEP☆ – yesterday

Ведь плакать сладостно, когда томит забота,

Когда несчастного жестокий рок гнетёт,

Слеза всегда смывает что-то

И утешение несёт.

Виктор Гюго

Когда я открываю глаза, сразу понимаю, что усталость тонной слякоти и грязи опускается на всё тело, отчего веки тяжелеют. Воспалённые глаза смотрят вокруг, прищурившись от яркого света, проникающего в комнату сквозь узкое окно у потолка. Прикусываю губу, чувствуя при этом боль и привкус металла на языке, затем медленно поднимаюсь, ощущая неприятную боль в спине. Я слишком уставшая, будто не спала всю эту ночь. Никакой легкости по сравнению с прошлым утром — хочется снова упасть в кровать, закрыть глаза и не двигаться несколько часов, но до ушей доносится крик матери, которая велит подниматься. Хочу ей ответить, но сейчас это выше моих сил.

— Ева, ты слышишь меня? — по лестнице раздаётся стук каблуков, голос становится все отчётливее, поэтому пытаюсь встать и сделать вид, будто давно проснулась, но от резкого подъёма кружится голова. Приходится схватиться за край стола и опустить голову, дожидаясь, когда смогу снова прийти в чувства. — Я зову тебя уже десять минут. Трудно сказать, что ты проснулась? — стоя у порога, раздражённо говорит мать. Я поднимаю взгляд на неё, выдавливая слабое «извини», и жду, когда наконец смогу вновь остаться одна. — Я звонила вчера Кристоферу. Он сказал, что заберёт тебя утром и подбросит до школы, а вечером покажет тебе Осло, — немного смягчившись, говорит она, но мне становится понятно, что возражениям здесь места нет, хотя всё равно пытаюсь оспорить данный вопрос, приобретая немного жизненных сил:

— До школы идти пятнадцать минут, не нужно подвозить, — слабо возражаю, уже понимая, что сейчас не смогу отстоять свою точку зрения, хотя попытаться стоит.

— Глупости, он же сам предложил, — махнув ладонью, отвечает мама, затем оглядывая меня, добавляет: — Собирайся, иначе опоздаешь, — сил хватает лишь на безвольный кивок. Всё ещё придерживаюсь за край стола, чувствуя себя совершенно вымотавшейся и опустошённой, а теперь ещё и это.

Отлепившись наконец от стола, натягиваю свой халат, завязываю волосы в хвост, убрав выбившие пряди с лица, и медленно поднимаюсь наверх, направляясь в ванную, где смогу хоть немного взбодрить себя. Плескаю тёплой воды в лицо, пытаясь смыть опухлость (но это явно не помогает), чищу зубы, чувствуя спасительный холодок на кончике языка, и в душ, где тёплые струи воды колотят по спине, немного расслабляя. Мне становится действительно лучше, хотя лицо всё ещё выглядит опухшим, а зрачки болезненно реагируют на свет. Возвращаясь из ванной, примечаю, что мама уже ушла на работу, что радует меня и придаёт жизненных сил, поэтому бодрее спускаюсь, надеваю чёрные джинсы в комплекте с нежно-розовой водолазкой, собираю верхнюю часть волос в пучок, маскирую усталость на лице тональным кремом, который пахнет чем-то приятным, и подкрашиваю ресницы, оценивая внешний вид: не так уж и плохо.

Завариваю «Апельсиновый рай», аромат которого разносится по всей кухне, сладостью оседая на языке, закрываю крышку кружки, оставляя на полу рядом с кедами. Тоффи крутится у моих ног, слабо скуля, пока я натягиваю кардиган и шнурую обувь; очевидно, ему хочется на улицу.

— Только быстро, — предупреждаю я, пока застёгиваю поводок на его ошейнике. Схватив кружку, выхожу с ним из дома. Тоффи обнюхивает кусты с цветами, громко гавкнув на один из них. Делаю пару глотков чая, решая отпустить пса побегать по двору, отчего тот приходит в восторг, начиная нарезать круги по газону, а я искренне надеюсь, что мать не заметит этого. Собака опять начинает гавкать, уставившись на калитку, а я призываю его прекратить: от лая раскалывается голова, хотя я не могу злиться на эту зверюшку.

— Тоффи, прекрати, — прошу я, погладив его по волнистой шерсти.

— Не запомнил, что у вас есть собака, — раздаётся у меня за спиной, как раз со стороны калитки. Оборачиваюсь, бросив на парня раздражённый взгляд, а Тоффи смотрит на меня, мол, я предупреждал.

— Это моя собака, — выразительно отвечаю, поднимаясь с корточек. — Тоффи, прогулка окончена.

Перед уходом пёс последний раз гавкает на Шистада, за что я люблю его ещё больше, и весело удаляется со мной в дом, где я оставляю его в своей комнате, проверив наличие воды и еды. Закрываю входную дверь на ключ, оборачиваясь к парню, который стоит, небрежно облокотившись о калитку, и рассматривает меня.

— Тебе не кажется, что это немного слишком? — интересуюсь я, подходя к Шистаду. — Я ещё вчера сказала, что не нужно меня никуда возить, но ты, видимо, от удара по голове вообще ничего понимаешь, так? — намекая на его синяк, который уже приобретает желтоватый оттенок, произношу я, закатив при этом глаза.

— По-моему, ты слишком строга ко мне, — заявляет Шистад, усмехнувшись. — Я просто хочу, чтобы мы все вместе зажили дружной семьей, а как это сделать, если ты такая злая и раздражительная? — пропуская меня вперёд, он закрывает калитку и проходит к чёрной машине, припаркованной у тротуара. Я лишь могу вновь закатить глаза, что и делаю. Усаживаюсь на переднее сидение. Пристегнув ремень безопасности, откидываю голову назад, вдыхая удивительно приятный запах кофе в салоне автомобиля. Смотрю на часы, убеждаясь, что мы всё ещё не опаздываем.

— Ты сегодня совсем не в настроении, а, Мун? — замечает Шистад, усаживаясь рядом со мной и заводя двигатель автомобиля. Несмотря на холод, он одет лишь в толстовку с капюшоном, который накинут на голову. Не отвечаю, отвернувшись к окну, чувствуя усталость, поэтому сил на язвительные подколы не нахожу. Парень выруливает на дорогу, не включив музыку, поэтому едем в сравнительной тишине: Шистад лишь постукивает указательным пальцем по рулю. — Что же, совсем ничего не скажешь? — наконец говорит он, бросив на меня косой взгляд, на что отвечаю коротким кивком. — Странно, — пожимает плечами, ухмыльнувшись. — Куда бы ты хотела пойти вечером?

— Домой, — раздражённо выдаю я, давая понять, что его идея с экскурсиями совершенно неуместна и глупа.

— Понятно, — кивает он, улыбнувшись. — Почему ты так относишься ко мне? Я всего лишь хочу подружиться.

— Ты не похож на человека, который хочет подружиться, — отвечаю, беззлобно пожав плечами; сегодня я действительно слишком вымотана для всего этого.

— Это предвзятое мнение, — качает головой Шистад, вновь бросив на меня косой взгляд. — Ты видишь только то, что хочешь видеть, — замечает парень, но, прежде чем я успеваю возразить, машина останавливается, и он оповещает: — Приехали.

Схватив свой рюкзак, вылезаю из машины на парковку, проверяя сколько осталось времени до начала урока, и с удивлением отмечаю, что ещё достаточно времени, чтобы взять нужные учебники и добраться до восточного корпуса в кабинет истории.

***

— Великая французская революция, — мистер Бодвар с лёгкой улыбкой на губах пишет тему урока на доске. — Кто назовёт дату? — не оборачиваясь к ученикам, спрашивает он. Эмили, сидящая рядом со мной, отвечает:

— С 14 июля 1789 года по 9 ноября 1799 года.

— Отлично, Эмили. Итак, — положив мелок, он оборачивается к нам, вновь улыбнувшись, — Великая французская революция — это крупнейшая трансформация социальной и политической системы Франции, приведшая к уничтожению в стране Старого порядка и абсолютной монархии и провозглашению Первой французской республики в сентябре 1792 года де-юре свободных и равных граждан под девизом «Свобода, равенство, братство». На прошлом уроке мы говорили о предпосылках революции, сегодня же рассмотрим, как происходила революция, что было характерно для государственного переворота того времени и, конечно, итоги события, запишем несколько важных дат и понятий.

— Бодвар — самый привлекательный учитель в моей жизни, — наклонившись к Эмили, заявляю я, не отводя глаз от мужчины, облачённого в тёмно-синюю рубашку, которая отлично сочетается с тёмными волосами и серыми глазами, на что девушка смущенно краснеет и наклоняется ниже над тетрадью.

— Он же учитель! - шёпотом произносит Эмили, покачав кудрявым хвостиком, чёркая что-то в тетради. — Ева!

Улыбаюсь девушке, отмечая аристократический нос преподавателя и прекрасное телосложение, на что та становится совершенно пунцовой и не может поднять глаз на доску, где Бодвар выводит очередную дату.

— Началом революции стало взятие Бастилии 14 июля 1789 года, — продолжает мужчина, обернувшись к ученикам, чтобы удостовериться, что все делают в своих тетрадях необходимые записи. — Причинами революции стали как социально-экономические, так и политические изменения, многие годы накапливавшиеся во французском обществе. Так же и хозяйственные и политические неурядицы, произошедшие в течение нескольких лет, непосредственно предшествовавших 1789 году. Точные причины революции вы выпишите дома из семнадцатого параграфа. Все успели записать?

— Он невероятно милый, — заверяю Эмили. Она шикает на меня, а я смеюсь с её реакции.

— Ева, — обращается ко мне Бодвар, похоже, уловив что-то из нашего с Эмили разговора, — Вам не интересна революция во Франции?

— Я считаю, что Франция — довольно завораживающая страна с богатой историей, но очень трудно воспринимать лекцию, когда вы так мило улыбаетесь, — пожимая плечами, отвечаю я, словив на себе изумленные взгляды. Бодвар, кажется, сам смущённо краснеет и качает головой, отворачиваясь к доске, чтобы скрыть слабую улыбку (я заметила!) на губах.

— Постарайтесь не отвлекаться. Это очень важное историческое событие, по которому через урок мы напишем проверочный тест, — произносит преподаватель, написав мелом на доске ещё несколько дат и домашнее задание.

Эмили пихает меня локтем, удивлённо распахнув зеленые глаза, на что пожимаю плечами и подмигиваю ей, поелозив на своём стуле.

***

— Боже мой, — в который раз повторяет Эмили, не скрывая своего изумления, — до сих пор не верю, что ты это сказала! — она встряхивает кудрявым хвостиком, сильнее прижав к груди учебники, и продолжает медленно двигаться вдоль коридора рядом со мной, не глядя при этом на дорогу, а воззрившись на меня.

— Это всего лишь шутка, — отмахиваюсь от неё, коротко рассмеявшись. — Зато этот случай избавил меня от сонливости, хотя стоит заметить, что один вид таких учителей служит панацеей для души, — снова улыбаюсь Эмили, которая качает головой, в очередной раз покраснев от моих слов. — Если ты так не хочешь это обсуждать, то мы можем поговорить о чём-нибудь другом, — пожимаю плечами, стараясь разговорить девушку.

— Какие у тебя планы на вечер? — с радостью переводя тему, спрашивает Флоренси, поворачивая к выходу из восточного корпуса. — Я могла бы показать тебе Осло, если хочешь.

— Хм, — растерянно прикусив губу, смотрю на девушку, чувствуя себя виноватой от того, как она выжидающе смотрит на меня, — я бы с удовольствием, правда, но не могу.

— А-а… — кивает головой, отвернувшись немного в сторону, а затем поднимает на меня глаза, выдавив расстроенную улыбку, — ничего, в другой раз, — ещё раз улыбается более натянуто, чем до этого, и опускает голову, рукой убрав с лица каштановую прядь, выбившуюся из хвостика.

— Может, завтра? Просто мой, э-э… Пёс заболел, — выдавливаю совершенно неправдоподобную ложь, но Эмили, кажется, верит, радостно кивнув в ответ.

— Можем позавтракать вместе в субботу, — вновь предлагает она, на что я тут же соглашаюсь, обрадовавшись возможности выбраться из домашней тирании, и беру Эмили за локоть, ощутив себя раза в два счастливее.

***

Удивительно, как меняется человек, когда остаётся один. Ещё днем я, кажется, была полна энергии и сил, утренняя усталость ушла на задний план, но стоило только вернуться домой, оставшись в тишине, как утомление вернулось, окутав тело неподвижностью и тяжестью. Лежу на кровати, прикрыв больные глаза, слушаю тишину, погружаясь в амёбное состояние, искренне надеюсь уснуть и проспать весь вечер, чтобы не пришлось никуда идти. Но, похоже, моим желаниям не суждено сбыться. Слышу хлопок входной двери, который доносится до ушей через гудящую тишину. Поджимаю губы, перевернувшись на живот, утыкаюсь лицом в подушку, сделав вид, что сплю, хотя вероятность, что эта отмазка прокатит, ничтожно мала.

— Ева, — стук каблуков и громкий голос, разрывающий моё спокойствие, — Ева, вставай! — глубоко вдыхаю воздух через ноздри, сильнее сжав губы, и жду, что она уйдёт, ведь мечтать не вредно. Хотя в моём случае ничего полезного тоже не наблюдается. — Вставай, скоро приедет Кристофер, — приподнимаюсь на локтях, повернув голову в сторону матери, стоящей на пороге комнаты. — Отлично, — кивает она, считая, что выполнила свой долг, и удаляется, что помогает мне совладать с собой. Второй раз за этот день мне приходится перебороть весь свой организм и встать ради (также второй раз) чёртового Шистада.

Натягиваю чёрную толстовку, пряча часть волос, избавляюсь от обсыпавшейся под глазами туши, заново наношу слой, надеваю чистые голубые джинсы, кое-как справляясь с навалившейся тяжестью. Сверху доносится голос матери, просящий меня поторопиться, так как Шистад приедет с минуты на минуту, что отнюдь не прибавляет мне энергии.

Поднявшись на кухню, опустошаю стакан с водой и перехватываю кусочек бутерброда с сыром, особо не чувствуя голода, но понимая, что необходимо поесть. Присаживаюсь на корточки, гладя ластящегося ко мне Тоффи, который мечтает о вечерней прогулке. Мягко треплю его по кучерявой шёрстке, покачав головой, и уговариваю немного подождать, обещав погулять с ним, как только вернусь, хотя это действительно лишит меня сил.

— Завтра мы с Томасом уезжаем за город, — сообщает мать, сидя на диване в гостиной и оторвав взгляд от своей книги, — поэтому прошу тебя вести себя прилично в моё отсутствие, — оглядев меня с ног до головы, говорит она. — Надеюсь, что вы с Кристофером поладите и мне не придётся выслушивать о том, как ты невежлива.

Закатываю глаза, не считая нужным отвечать, и обуваю кеды у порога, всё ещё чувствуя взгляд матери, отчего действительно становится неприятно. Мы живем вместе всего пару дней, но негативные чувства уже легли в основу наших отношений, хотя я считала, что этот переезд станет шансом для налаживания связи, сблизит нас, как настоящих мать и дочь. Но этот приказной тон и холодность либо слишком сильно укрепились корнями, либо ей просто не хочется общаться со мной, что очень вероятно. И с чего я решила, что спустя столько лет мы сможем стать кем-то действительно важным друг для друга?

— Подожду на улице, — говорю, схватив с вешалки свою куртку, спешу покинуть коридор, вдохнув облегчающей сентябрьской свежести. Прежде чем дверь за мной закрывается, до ушей доносится громкий лай Тоффи, которое можно растолковать как прощание, и приказ матери замолчать.

Нащупав телефон в кармане, вынимаю его, проверяя на наличие новых сообщений, но таковых не оказывается, поэтому набираю текст отцу. Нажав на кнопку отправки, искренне надеюсь на быстрый ответ. Значит, мать уезжает, и я действительно смогу выдохнуть на целых два дня, провести их с удовольствием и расслабиться. Вспоминаю о завтрашнем завтраке с Эмили и улыбаюсь, осознав, что буду рада провести с ней время: мне правда хочется подружиться с этой девушкой.

Слышу звук приближающегося автомобиля, который останавливается у калитки, поэтому иду навстречу, искренне желая, чтобы закончить это всё, этот адски выматывающий день. Шистад стоит, облокотившись о капот своей машины, смотрит на меня из-под густой челки, упавшей на глаза, и поднимает руку в приветствующем жесте, но я игнорирую его. Усаживаясь на переднее сидение, пристёгиваю ремень безопасности и смотрю вперед, наблюдая, как парень пожимает плечами и усмехается, усаживаясь в машину.

— Кто-то совсем не в духе. Опять, — покачав головой, произносит он, посмотрев на меня. Отвечаю, закатив глаза:

— Давай побыстрее закончим это, — спасительно сжимаю телефон в кармане, понимая, что он так и не вибрировал, а значит, новых сообщений не поступало, что удручающе действует на моё и без того угнетённое состояние.

— Как пожелаешь, Е-е-ва, — отъезжая от дома, соглашается он, манерно растягивая букву «е», отчего хмурюсь, отвернувшись к окну. Вынимаю телефон, глядя на засветившийся экран, неосознанно выдыхаю, прикусив нижнюю губу, снова прячу мобильник. Запах кофе, витающий в салоне, врезается в ноздри, отчего чувствую себя ещё хуже. Это как показать ребёнку конфетку, но не давать её съесть.

— Чего ты так напряглась? — с интересом бросив на меня косой взгляд, спрашивает Шистад, на что я неоднозначно качаю головой, отвернувшись к окну. В машине повисает тишина, которую необходимо разбавить хоть чем-то, поэтому сама сдаюсь:

— А музыку в твоей машине слушать запрещено? — скрестив руки на груди, поднимаю на парня глаза, который пожимает плечами, нажимая несколько кнопок на руле. В машине раздаётся песня с нежным мотивом.

— Такая пойдёт? — спрашивает Шистад, на что киваю, сделав погромче.

Музыка:ℒund – all we do.

Тёплые огни встречных машин и фонарей, расположенных у обочины магистрали, мягко освещают путь, придавая атмосферу уюта, мелькающие немного вдалеке здания дарят эстетическое наслаждение. Машина будто в замедленном действии въезжает в подсвечиваемый такими же оранжевыми огнями тоннель — хочется открыть окно и высунуть руку, чтобы почувствовать холодный поток воздуха между пальцами. Вид завораживающий. Какое-то строение с зеркальной отделкой красиво отражает огни автомобилей, переливаясь разными цветами. Небо постепенно темнеет, хотя ещё виден край солнца, уходящего в закат. Мягкий малиновый свет покрывает горизонт, темнеет на высоте. Непроизвольная улыбка озаряет губы.

— Классная песня, — шёпотом говорю я, сама не веря своим словам.

— Мне тоже нравится, — соглашается Шистад, поставив на повтор.

Мягкий свет аккуратно ложится на его лицо, играет в тёмных волосах, придавая им более светлый, спокойный для глаза цвет, скрывает желтеющий синяк под глазом. Когда Шистад поворачивается ко мне, ухмыльнувшись, рыжий огонь падает в карие радужки глаз, заиграв молочным шоколадом и зеленью. Хмурюсь. Пару секунд мы смотрим друг на друга, пока песня переключается на следующую, но я быстро отворачиваюсь, удивившись себе. Что за чёрт? Чтобы отвлечься, достаю свой мобильный, проверяя, ответил ли отец, но ничего нет.

— Ждёшь от кого-то сообщение? — кивнув на телефон, спрашивает Шистад. Кидаю на него многозначительный взгляд, давая понять, что это не его дело. — Мы почти приехали, — оповещает он.

Гляжу по сторонам, замечая лишь безлюдный пустырь вокруг, и поднимаю вопросительный взгляд на парня, на что он смеется:

— Я сказал: почти.

Автомобиль сворачивает налево и паркуется — я осматриваю местность, остановив взгляд на простой деревянной лавке, стоящей у края обрыва.

— Приехали, — радостно оповещает Шистад, отстегнув мой ремень безопасности. Сам он не пристёгивался. Выбирается из машины и смотрит на меня, дожидаясь, когда я сделаю то же самое, как и поступаю, желая узнать, что мы здесь делаем. — Заметив твой непонимающий взгляд, спешу объяснить ситуацию. Изначально я подумал, что невозможно показать весь город за день, но потом вспомнил об этом месте, — приглашающим жестом позвав меня за собой, он идёт к скамейке, но не усаживается, встав на неё во всю высоту своего роста. — Отсюда действительно можно увидеть весь Осло, если обладать достаточным ростом, — усмехнувшись мне, говорит он, предлагая подняться и посмотреть.

Нехотя встаю рядом, посмотрев на открывающийся вид, который оказывается действительно захватывающим, учитывая мою слабость к ночному городу, но вместо восхищения, говорю:

— Видела и лучше, — пожимаю плечами, приподняв голову. Не знаю, зачем грублю и постоянно напрягаюсь, но не могу позволить себе расслабиться. Это кажется неестественным. Шистад усмехается, приподняв левый уголок рта.

— Тогда поехали дальше, — кивает, спрыгивая со скамьи, и идет к машине, обернувшись на меня, всё ещё впитывающую данную картину ярких огней и удивительных зданий.

— Я думала, на этом наша экскурсия закончится, — недовольно заявляю я, поглядывая на время на экране своего телефона и попутно проверяя сообщения, а точнее их отсутствие.

— Я обязан накормить тебя, — сообщает Шистад, заводя двигатель.

— Ты единственный, кто так считает, — смягчившись, более миролюбиво отзываюсь я.

***

Остаток вылазки проходит относительно спокойно: мне удаётся не раздражаться так сильно на банальные жесты парня. В кафе мы пьём кофе (точнее, он кофе, а я какао, как только с досадой обнаружила, что «Апельсинового рая» у них нет), на вопрос почему я не пью кофе, отвечаю, что это абсолютно не его дело и мне поскорее хочется домой. Шистад пару раз бросает пошлые, но терпимые шутки, поэтому до дома мы доезжаем без происшествий и стычек; скорее всего, потому что я вконец вымотана и сил совершенно не осталось даже на пререкания. Ответа от отца так и нет, что расстраивает меня, вызывая негативные эмоции, и совершенно выбивает из меня последний дух, поэтому, прощаясь с Шистадом, я лишь шепотом произношу:

— Пока.

— До завтра, — отвечает он, вызывая хмурость и непонимание на моём лице.

— В смысле? — спрашиваю, приподняв брови и остановившись на полпути выхода из машины.

— Завтра я перевезу последние вещи, — сообщает Шистад, ухмыльнувшись тому, что смог удивить меня. — Думал, ты знаешь.

— Э-э… Класс. Надеюсь, завтра меня собьёт машина, и мне не придётся лицезреть тебя в одном доме со мной двадцать четыре часа в сутки, — растянув губы в притворной улыбке, говорю я, поспешно выбираясь из автомобиля и хлопнув дверью за собой, на что Шистад возмущенно бьёт по стеклу мне в ответ, но не обращаю внимание и, не оглядываясь, иду домой.

— Класс, — повторяю шёпотом, переступаю порог, где снимаю кеды и куртку, сжав телефон в руках. Непонимающе смотрю перед собой, правда ошарашенная данным известием. Разве переезд не должен был закончиться на следующей неделе? Нет, они действительно говорили про следующую неделю, никак не о выходных, я бы запомнила. Это сумасшествие. Она мне не сказала. Да и как он может перевести свои вещи, если дома никого не будет? Мама с Томасом уезжают за город, здесь буду только я. О, боже.

Прикусив губу, быстрым шагом следую по коридору, проигнорировав запрыгивающего на меня Тоффи, поднимаясь по лестнице на второй этаж, подхожу к двери и, не постучав, вхожу. Мать сидит в кровати, читая свою книгу с ночником, и поднимает на меня удивленный взгляд.

— Почему ты мне не сказала? — слёту говорю я, наплевав на её озадаченный взгляд, и сама вопрошающе смотрю на неё.

— Не сказала о чём? — терпеливо интересуется мать. — И пусть пёс выйдет из моей комнаты.

— О том, что переезд почти закончен и завтра Шистад привезёт свои оставшиеся вещи, — раздражённо выплёвываю я. Тоффи, скуля и пятясь, выходит. — Ты вообще собиралась мне говорить или я не имею право знать?

— Зачем? — отложив книгу, спрашивает мать, скрестив руки на груди. — И не разговаривай со мной в таком тоне.

— Зачем? — передразниваю я, вскинув брови. — Да и правда. Только мне одно непонятно: почему ты думаешь, что можешь приказывать мне, если не считаешь меня жильцом этого дома? — вскидываю подбородок, с отвращением уставившись на женщину.

— Я сказала прекратить! — повышает голос она. — Мы поговорим об этом в воскресенье, когда все члены семьи будут в сборе, — заявляет, вновь беря книгу. — А теперь иди спать, Ева, — я возмущённо раскрываю и закрываю рот, задохнувшись и злобно сверкнув глазами. — Я сказала: всё!

Стремительно покидаю комнату, хлопнув за собой дверью, и так же быстро спускаюсь по лестнице, останавливаясь в кухне, чтобы выпить воды и перевести дух. Все члены семьи? Она, должно быть, шутит. Злобно стискиваю зубы, обхватив себя руками, не замечаю, как слеза медленно скатывается по щеке. Да, слёзы действительно всё решат! В этот момент остро ощущаю свою беспомощность и никчёмность. Новая жизнь? К чёрту! Уважение? К чёрту! Считаться с моим мнением? К чёрту! Отвалить от меня, когда этого прошу? К чёрту! К чёрту! К чёрту! К чёрту! Все думают, что могут помыкать мной, приказывать и вертеть, как только возможно. Это отношение свысока, презрение словно грязь на коже: ты пытаешься стряхнуть с себя, но она всё льётся и льётся сверху, покрывая твои волосы и тело. Как будто я никто и звать меня никак, что не так уж далеко от правды в этом доме. И за его пределами в виде придурка Шистада, считающего, видимо, что может играться мной и делать то, что ему хочется, стоит лишь сказать матери, что так похоже на истину. Так забавно, наверное, наблюдать со стороны, как безвольная девчонка подчиняется любым приказам. И всё из-за того, что я живу в этом чёртовом доме, который вызывает тошноту в горле. Чёртов переезд. Если бы осталась с отцом, то всё было бы в порядке. А он? Даже не может ответить на мое сообщение. Неужели так трудно набрать пару слов днём или позвонить вечером? Вот она, моя жизнь — дешёвый стеклянный шар с фальшивым снегом внутри, который встряхивают каждый раз, не дождавшись, когда всё уляжется.

Слезы безвольно текут по щекам; ничего не могу с ними поделать. Медленно иду в свою комнату, споткнувшись о лежащего на пороге Тоффи, ругаюсь на него, отчего пес, поджав хвост, идёт на свое место, отведенное в углу комнаты. Приседаю на кровати, пытаясь стереть солёную жидкость с лица, громко всхлипываю, не имея сил бороться с собой. И опять эта усталость, тяжесть — всё накрывает с головой, выливаясь в новый поток слёз, а я лишь надеюсь, что от этого действительно станет легче.

========== Глава 3 ==========

Утро субботы состоит из солнечного света, проникающего сквозь окно, мягких тёплых простыней, в которых запутались ноги, и вибрации телефона где-то на столе.

Открываю один глаз, перевернувшись на другой бок, чтобы солнце не слепило глаза. Периферийным зрением замечаю, что Тоффи спокойно лежит на своём месте.

Рукой пытаюсь дотянуться до мобильника, но выглядит это, наверное, довольно комично, учитывая, что даже сидя этого никогда не удавалось сделать. Приходится быстро вскочить, чтобы не пропустить звонок, отчего темнеет в глазах, но на ощупь пытаюсь найти гладкий экран, подобно слепому водя по столу. Хватаю телефон, нажимаю на кнопку, но он перестает вибрировать — не успела. Тру глаза, справляясь с головокружением, и жму на повторный вызов.

Через два гудка Эмили отвечает:

— Я тебя разбудила? Извини, — шепчет девушка.

— Нет, просто телефон далеко лежал, — отмахиваюсь, не желая её расстраивать, усаживаюсь на стол, почесав лодыжку, и перехожу к делу, — так что насчет завтрака?

— Да, я поэтому и звонила, — заверяет девушка, явно повеселев оттого, что не причинила неудобств, — хочешь я зайду за тобой?

— Было бы классно, — отвечаю я и , улыбнувшись, смотрю время на экране телефона, прикидывая, как долго буду собираться, — тогда в половине десятого нормально будет?

Эмили соглашается и кладёт трубку.

Оставляю телефон, спрыгнув со стола, хватаю халат, накидывая на плечи, собираю волосы, чтобы они не мешались, пока буду умываться и чистить зубы. Наверное, дома уже никого нет, что играет мне на руку и поднимает настроение.

Пока поднимаюсь, улавливаю какие-то звуки на первом этаже и напрягаюсь, ведь мама сказала, что они уезжают в семь утра, а время почти девять. Хмурю брови, как можно тише двигаясь на лестнице, медленно пробираясь наверх. Слышу, как Тоффи поднялся со своего места и, шкрябая ногтями по полу, поднимается ко мне. Я оборачиваюсь к нему, цыкнув, отчего пёс поджимает уши и смотрит в ответ. Продолжаю свой путь, стараясь оставаться незамеченной, но разве это возможно, если Тоффи, громко гавкнув, несётся мимо меня, видимо, осознав, что в доме кто-то чужой. Я ударяю себя по лбу, скорчив гримасу, и бегу за ним на кухню.

— Думаю, ему стоит привыкнуть ко мне, — замечает парень, опустившись на одно колено, чтобы погладить Тоффи, который поддается, лизнув ему руку.

Предатель!

— Думаю, тебе не стоит врываться в чужой дом с утра пораньше, — опёршись о стену, парирую я, разглядывая парня снизу вверх.

Рядом с Шистадом лежат несколько коробок, который он, очевидно, куда-то нёс перед тем, как собака напала на него с лаем.

Кивнув на коробки, интересуюсь:

— Не мог подождать хотя бы до полудня, когда я проснусь?

— Меня это не волнует, — отвечает Шистад, пожимая плечами, при этом парень пытается ухватить все коробки разом, соорудив из них пирамиду, что ему и удается, хотя самая верхняя коробка так и норовит упасть.

— Может поможешь?

— Конечно, — копируя его невозмутимый тон, киваю я, коварно улыбнувшись.

Отхожу от стены, рукой тянусь к верхней коробке, слегка подтолкнув её, отчего вся конструкция рушится и вещи разлетаются по паркету.

— Обращайся.

Как можно быстрее покидаю кухню, откровенно удирая от парня, который кидает мне в спину злобный взгляд, и, перешагнув какую-то тетрадь, убегаю в сторону ванной.

Чищу зубы и умываю лицо, не решаясь залезть в душ: есть вероятность, что парень захочет отомстить за мою маленькую шалость. К счастью, этого не происходит, пока я занимаю ванную комнату.

Запахнув халат, выхожу в коридор, оглядываясь. Дверь напротив оказывается приоткрыта, поэтому заглядываю в щелку, желая узнать, чем там занимается Шистад.

— Это же комната для гостей, — шепчу, нахмурив брови, и рассматриваю изменившуюся обстановку внутри.

— Ну теперь не будет комнаты для гостей, им придется ютиться в другом месте, — также шёпотом говорит Шистад, склонившись над моим ухом, отчего по телу пробегают мурашки.

Я отпрыгиваю в сторону, раздражённо и немного смущенно воззрившись на парня, закатываю глаза, будто эта ситуация не кажется неловкой, и удаляюсь в свою комнату.

Переодевшись и накрасившись, сверяюсь со временем. Думаю о том, успею ли заварить “Апельсиновый рай”, чтобы после завтрака с Эмили, выпить. Пока размышляю на кухне, рассматривая жестяную коробку с чаем, дверной звонок раздается на весь дом.

Но прежде чем успеваю подойти, слышу где-то из коридора:

— Я открою.

— Не вздумай, — бросаю коробку, поспешив за парнем, но не успеваю, услышав дверной щелчок.

— Слушай, Ева, эта машина… — начинает Эмили, оглядываясь через плечо на калитку, из-за которой явно не видно автомобиля, но и без этого понятно, о чём она говорит.

Но девушка тут же осекается, вернув взгляд на открывшего.

— Моя, — заканчивает Шистад, обернувшись на меня и криво ухмыльнувшись, — привет.

— Господи, — возведя глаза к небу, стону я, отпихивая парня от двери, — уйди, а.

Шистад пожимает плечами, задев меня локтем, и подмигивает Эмили, заставив ту покраснеть до кончиков волос.

— Извини! Заходи внутрь, — прикусив губу, оглядываюсь на коридор, в котором исчез парень, и пропускаю подругу в дом, прикрыв дверь.

— Это что, Кристофер Шистад? — шепчет Эмили, выпучив глаза на меня.

Поэтому отворачиваюсь, натягивая свой кардиган поверх бледно-розовой водолазки, шнурую кеды, старательно игнорируя вопрос.

— Вы что…?

— О, боже, нет, — застонав, отзываюсь я, поднимаясь с корточек. — Забудь, ладно? Потом расскажу, — хватаю девушку под руку, спеша покинуть дом.

— Пока, — слышу крик Шистада, вновь почувствовав лёгкое раздражение, и закатываю глаза.

Что за идиот?

***

Любимое кафе Эмили олицетворяет её внутренний мир : круглые столики, покрытые розоватыми скатертями, цветы в вазах, запах ванили и мягкая музыка на фоне — здание идеально соответствует вкусам Флоренси.

Мы заказываем по кружке какао и свежие булочки с шоколадом и занимаем один из столиков с видом на шумный город.

— Так, что насчёт Кристофера? — аккуратно интересуется Эмили, заправив одну из коротких кудрявых прядей, которые сегодня свободно обрамляют лицо, делая девушку ещё миловиднее.

— Мм, — протягиваю я, прикусив губу, — я расскажу тебе, только пообещай, что никто не узнает об этом сумасшествии.

Эмили смущённо краснеет и кивает в ответ, отчего я дружелюбно улыбаюсь ей, усмехнувшись, и на минуту задумываюсь, с чего начать рассказывать. Но прежде чем успеваю открыть рот, перед нами материализуется фигура, подняв глаза на которую, мы с Эмили обе смущаемся.

— МистерБодвар, — улыбаясь, здороваюсь я, рассматривая лицо преподавателя.

Чёрные волосы в лёгком беспорядке и красиво гармонируют с серыми глазами, по-доброму смотрящими на нас, дружелюбная улыбка трогает розовые губы Бодвара.

— Юные леди, — он кивает нам.

Я замечаю стакан с кофе в его руке, затем разглядываю рубашку белого цвета и чёрное кашемировое пальто, поверх которого накинут полосатый шарф в том же стиле.

— Не слишком ли рано для тех, кто мог бы хорошенько выспаться в субботу? — интересуется Бодвар, вновь улыбнувшись нам своей очаровательной улыбкой.

— Мы здесь по той же причине, что и вы, — кивнув на кружки с какао, отвечаю я, тут же пожалев, что не заказала хотя бы чай, — завтрак.

Эмили смущённо молчит, уставившись под стол, на свои ботинки. Я толкаю её ногой, заставив поднять удивлённый взгляд на меня, и глазами призываю её поддержать беседу.

— Тогда не буду вам мешать, — улыбнувшись в очередной раз, отзывается Бодвар, указав на свой кофе, но Эмили, неожиданно для всех, предлагает, тут же густо покраснев:

— Можете позавтракать с нами.

Я удивлённо смотрю на неё, как и учитель, который явно не ожидал такого предложения от столь робкой ученицы.

Он качает головой, желая отказаться, но тут же подхватываю тему Эмили, уговаривая:

— Нам бы очень хотелось послушать об истории завтрака, — убеждаю, улыбнувшись мужчине, хотя и понимаю, что это откровенная наглость.

Отодвигаюсь ближе к окну, предоставляя место для Бодвара, который оглядывает полупустое кафе, раздумывая пару секунд, а затем растягивает губы в улыбке и садится рядом.

— Так, что же думали наши предки о завтраке? — тут же спрашиваю я, пытаясь помешать тишине за столом.

— Римляне считали, что необходимо есть всего один раз в день, поэтому завтрак не был необходимым ритуалом, — тут же сообщает Бодвар, сделав глоток из своего стакана.

— Ева, а откуда ты к нам переехала? — поменяв тему, спрашивает мужчина, обратив своё внимание на меня.

Эмили делает несколько поспешных глотков какао, очевидно, чтобы поддерживать молчание.

— Последние три месяца мы с отцом были в Германии, но перед этим четыре года жили в Стокгольме. Мне нравится изучать новую культуру. Например, прибывая в Осло эту неделю я убедилась, что парни здесь довольно нахальны, девушки невероятно дружелюбны, — подмигнув Эмили, уверяю я, — а преподаватели милы, — подняв взгляд на Бодвара, замечаю я.

В ответ он смеётся, сделав ещё пару глотков из стакана.

— Что ж, звучит правдоподобно, — соглашается учитель. — Хотя с погодными условиями ты прогадала, — указав на кардиган, замечает он.

Бодвар переводит взгляд на Эмили, которая тут же прячет глаза и продолжает опустошать свой стакан с какао слишком быстро, отчего мне думается, что она может обжечь язык.

— Эмили, как поживает твой брат?

— Все хорошо, спасибо, — поспешно отзывается Флоренси, подняв взгляд из-под опущенных ресниц.

Кудрявая прядь волос падает на лицо, и девушка тут же откидывает её назад, поставив кружку на стол.

— Ему нелегко после аварии, нога все еще болит, гипс должны снять только на следующей неделе.

— Авария? — приподняв брови, спрашиваю я, не акцентируя внимание на то, что вообще не знала о брате.

— Да, Элиота, моего брата, недавно сбила машина. У него было несколько переломов, но сейчас всё намного лучше, — заверяет она, глядя на меня виноватым взглядом, высказывая сожаление о том, что не успела сама рассказать о брате.

— Что ж, девушки, — поднимаясь, говорит Бодвар, глядя на нас, — думаю, мне уже пора. Спасибо за завтрак. Увидимся на уроке.

Он дружелюбно улыбается нам и, отряхнув пальто, бодрой походкой направляется к выходу, вновь обернувшись у двери.

— Класс, мы только что завтракали с самым сексуальным учителем, — откинувшись на спинку диванчика, заявляю я, глубоко выдохнув при этом, а после делаю глоток из кружки, с сожалением осознавая, что моё какао уже остыло и на вкус похоже на холодную воду с молоком.

— Боже, не говори так, — смущённо выпаливает Эмили, уставившись на меня.

Лицо её всё такого же красного оттенка, как и последние пятнадцать минут, что Бодвар провёл за этим столиком.

— Почему? Ты сама пригласила его, — напоминаю я, задорно улыбнувшись девушке, которая качает головой, стыдясь своего поступка. — Да ладно, всё отлично, — заверяю я, переводя взгляд на экран своего телефона. — Похоже, наш завтрак немного затянулся, время уже одиннадцать, мне нужно домой.

В пару глотков опустошаю кружку с остывшим напитком, спрятав булочку с шоколадом в бумажный пакетик, чтобы спокойно донести до дома, и поднимаюсь с места, поправ кардиган. Эмили поступает так же, накинув на плечо сумку с длинным ремешком и отряхнув пальто от хлебных крошек.

Вместе выходим из кафе, направляясь в сторону моего дома, потому что с ориентированием у меня неполадки, и я заранее попросила Эмили проводить меня. Кроме того, мы провели ничтожно малое количество времени вдвоём, совершенно ничего не узнав друг о друге, а ведь я рассчитываю подружиться с ней.

— Значит брат? — переходя дорогу, напоминаю я. — И какой он?

— Слишком неугомонный, — улыбнувшись, заверяет девушка, — раз уж попал под машину.

— Ага, наверное, невероятно самодовольный, как и все парни в Осло, — замечаю я, на минуту вспомнив о том, кто и что ожидает меня по возвращению домой.

— Это точно, — рассмеявшись, соглашается Эмили.

Не заметив, как пролетело время, мы уже оказываемся возле моей калитки, где стоит припаркованный автомобиль, напомнивший девушке о Шистаде. Я заверяю ее, что расскажу позже, поэтому Эмили кивает, прощаясь.

— Тогда до понедельника? — киваю в ответ, остановившись у входа во двор, и машу подруге рукой, которая улыбается в ответ и поворачивает за угол, оставив меня одну.

Смотрю на машину Шистада, закатив при этом глаза, и пинаю её заднее колесо, ожидая услышать сигнализацию, но ничего не происходит, поэтому разочарованно отворачиваюсь от автомобиля и в приподнятом настроение от прошедшей прогулки следую домой.

***

Сижу на кухне, помешивая отвар из “Апельсинового рая”, который приобретает более тёмный оттенок. Запах разносится на всю комнату, ноутбук тихо жужжит, воспроизводя фильм, который как раз подходит к своей кульминации.

Делаю пару глотков, ощутив апельсиновый вкус на языке, и машинально проверяю телефон на наличие сообщений или звонков, но последнее оповещение приходило около получаса назад, когда написала Эмили.

Тяжело вздыхаю, почувствовав отчаяние где-то под ребрами. Скорее всего, отец просто занят, раз не может ответить. После того, как мы уехали в Германию, с работой всё стало более напряжённо — папа всё чаще казался усталым, рано уходил спать, но, когда я уезжала, он обещал поддерживать связь. Что ж, винить его в чрезмерной занятости глупо и неправильно.

Оставляю негативные мысли, уткнувшись в экран ноутбука и попытавшись сконцентрироваться на фильме, но сегодня это оказывается совершенно невозможно: входная дверь закрывается с громким хлопком.

Вскакиваю со своего места, нахмурив брови, и быстро иду в коридор, желая узнать, что происходит, хотя в голове уже возник образ Шистада, который явился домой. И мой мозг меня не обманывает: на пороге стоит парень, расшнуровывающий ботинки. Увидев меня, Шистад криво усмехается и выпрямляется в положении сидя, оставив шнурки свободно болтаться на закиданной на колено ноге.

— Классно выглядишь, — указывает на мои пижамные штаны, в которые я переоделась, чтобы чувствовать себя комфортно, и серую майку, с красующимся пятном от чая на груди, пролитым мной несколькими минутами ранее от невнимательности.

— Довольно сексуально, — соглашается с собой он, посмотрев мне в глаза.

Я закатываю глаза от пошлого комментария и скрещиваю руки на груди, мельком бросив взгляд на Шистада.

— Не могу сказать о тебе того же, — заверяю его, тихо фыркнув.

Он в ответ качает головой, слабо оскалившись, и тянет свой ботинок, откидывая его к стене.

— Убери, — требовательно говорю я, кивнув на разбросанную обувь, но в ответ придурок лишь пожимает плечами, кинув на меня раздражённый взгляд.

— Сама убери, я гость в доме.

— Чего? — восклицаю я, пустив смешок. — Если ты занял гостевую комнату, это не означает, что ты гость. Ты теперь здесь живёшь.

— Ладно, ладно, только прекрати так злобно смотреть, — сдаётся парень, пнув ботинки, которые отлетают в сторону.

Передергиваю плечами и ухожу на кухню, боком зацепив парня.

— Грр, какая злая.

***

— Что у нас на ужин? — интересуется Шистад, мягко захлопнув крышку моего ноутбука и воззрившись на меня.

Отвечаю на его взгляд, согнув брови, и наклоняю голову, высказывая своё непонимание:

— Что? Откуда мне знать, что у тебя на ужин? — отвечаю я, откинувшись чуть назад, подальше от лица парня.

— Ну, ты же приготовила что-то, — непонятно куда указав рукой, намекает он, при этом улыбнувшись, отчего я больше раздражаюсь.

— Приготовила, — подтверждаю я, — себе!

— Что в этом такого? — интересуется Шистад, скрестив руки на груди и явно забавляясь моей реакцией. — Я тебе поражаюсь, почему простая просьба кажется тебе неземным бедствием? Будь проще, малышка.

— Может тебе быть проще и приготовить что-нибудь самому? Как тебе такой вариант, малыш? — скрипнув зубами, выпаливаю я, сама не понимая, откуда берётся такая бурная реакция.

Просто эта нахальная самоуверенность наряду со сложившей ситуацией, мамиными указами и молчанием отца заставляет меня дергаться. Так всегда, когда в течение нескольких дней чувствую эмоциональное напряжение, выпустить которое нет возможности. И обычно всё это выливается в таких простых недоразумениях, как сейчас. Но даже все обстоятельства не делают такого заявления менее наглым.

— Не знал, что ты такая истеричка, — будто говоря сам с собой, замечает Шистад, с интересом взглянув на меня. — Я просто попросил ужин, а ты кричишь так, будто я предложил трахнуться на этом столе.

Ухмыльнувшись, он поднимает руки, показывая, что сдаётся, но явно насмехается надо мной, рассматривая с ног до головы.

— Боже, — стону я, — ну почему ты такой?

— Живу — не жалуюсь. Знаешь, если бы ты меньше психовала, то была вполне ничего себе, но такое отвратное поведение затмевает милое личико. Е-е-ва, я понимаю, что для тебя это немного слишком, но я же не виноват, что твоя мама не имеет чувства такта и построила свою жизнь без тебя, ладно? Не нужно выливать гребанную злость на меня, — теперь похоже Шистад тоже разозлился моему выпаду, но его тон остается холоднокровным.

— Я надеюсь, что ты прекратишь вести себя как психованная сука и наконец сделаешь что-нибудь поесть, — и помолчав пару секунд, добавляет, — пожалуйста.

— Ты только что назвал меня психованной сукой? — вкрадчиво интересуюсь я, слегка опешив от такого монолога.

— Да, — кивает Шистад, весело приподняв уголок рта. — Но я также сказал “пожалуйста”.

— Да иди ты! — схватив свой ноутбук, выпаливаю я, стремительным шагом покидая комнату.

Я и правда веду себя как психованная сука.

***

Утро воскресенья состоит из головной боли, громкого шума на кухне и раздражения на кончиках пальцев.

Еще не открыв глаз, я понимаю, что чувство злости, с которым я уснула вчера в своей комнате, возвращается наряду с огромной усталостью, будто всю ночь я не спала, а бегала марафон — такое бывает, когда спишь без сновидений. Кое-как разлепив веки, смотрю в потолок, пытаясь расфокусировать слух, изолировавшись от внешнего шума, и прикусываю щёку зубами, медленно моргая. Я бесконечно устала, тяжесть во всём теле вызывает ещё большое раздражение. Сажусь на кровати, опустив голые ступни на холодный пол и прислушиваюсь к собственным ощущениям, ощутив слабую боль внизу живота.

— Чёрт, — ругаюсь, прикусив губу, — ну, только не сегодня.

Быстро поднимаюсь, отчего кружится голова и темнеет в глазах. На ощупь отыскиваю халат на стуле и, справившись с головокружением, хватаю свежее бельё из шкафа, намереваясь пройти в ванную и справиться с новой проблемой, которая оказывается очень некстати, но объясняет мою вчерашнюю эмоциональную нестабильность.

Шистад на кухне бросает на меня странный взгляд, но оставляю этот жест проигнорированным, лишь отдалённо осознав, что он без футболки.

В ванной закрываюсь, скидываю одежду и сразу забираюсь в душ, не дожидаясь, когда сойдет холодная вода, о чём тут же жалею, вздрогнув от ледяных капель. Неприятное чувство усиливается, перерастая в откровенную боль, отчего стоять становится некомфортно. Поэтому быстро расправляюсь с душем, стремясь поскорее покончить с утренними процедурами, выпить таблетку обезболивающего и вернуться в кровать, предварительно сменив постельное белье. Но прежде чем я смогу принять спасительное лекарство, необходимо чем-нибудь перекусить, чтоб не вызвать отравление.

На кухне я, не поднимая глаз на парня, сидящего за стойкой и спокойно потягивающего свой кофе из кружки, ставлю чайник кипятиться, искренне надеясь побыстрее перекусить и наконец занять удобную позу, в которой боль, нарастающая с каждым движением, не будет такой кошмарной. Пока вода греется, закидываю листья “Апельсинового рая” в кружку и занимаюсь приготовлением тоста с шоколадной пастой. Шистад похоже решает не утруждать себя беседой, что безусловно играет на руку: если сейчас он заговорит со мной, то я ещё раз накричу на него и тогда оправдаю статус “психованной суки”.

Тру глаза, ощущая, как боль становится совершенно невыносимой — попытки передвигаться или просто стоять превращаются в настоящую пытку, поэтому придвигаю к себе стуле, усевшись и сжав ноги, стремясь тем самым уменьшить неприятные ощущения.

На кухне становится совершенно тихо, когда перестаю громыхать посудой, и тут до меня доходит, почему Шистад молчит: он не разговаривает со мной! Кроме того, как я вошла на кухню, он на меня даже не смотрит! Боже. Мысль о том, что Шистад мог обидеться на мой вчерашний выпад, заставляет пустить громкий смешок, но и этот жест оказывается проигнорированным, что ещё больше веселит. Он серьёзно?

Чайник кипит, что отвлекает меня от забавных раздумий. Заливаю кипятком “Апельсиновый рай” и ставлю на стойку, напротив Шистада, стараясь при этом двигаться как можно меньше, хотя боль не уменьшается. Усевшись, недолго ёрзаю на стуле, зажав ладонь между ног. Откусываю кусочек тоста, почувствовав лёгкое наслаждение от привкуса шоколада, и делаю осторожный глоток горячего напитка.

Краем глаза наблюдаю за Шистадом, который действительно не смотрит на меня, уставившись куда-то за мою спину, и продолжает потягивать, вероятно, уже остывший чёрный кофе. Терпкий запах напитка из его кружки, заставляет меня поглубже вдохнуть, насладившись ароматом запретной жидкости. Парень всё ещё блуждает взглядом по помещению, хотя и так понятно, что не замечать меня сейчас становится невозможным, учитывая, что сижу прямо перед ним. В конце концов он скользит по мне равнодушным взглядом, похоже оценивая внешний вид, лицо его ничего не выражает.

В голове меня пробирает на смех, но внешне остаюсь также непоколебима, поморщившись лишь от тянущей боли: мне срочно нужна таблетка. Прикончив тост, я поднимаюсь со стула, ту же ощутив резкую боль в животе, аккуратно двигаюсь в сторону шкафчика, в котором лежат медикаменты, но становится только хуже, отчего на глаза наворачиваются слёзы. Почему так больно? Прижавшись боком к стене, беспомощно оборачиваюсь на Шистада, который наблюдает за мной краем глаза, приподняв брови.

— Что с тобой? — рушит тишину он, обернувшись ко мне. — У тебя что-то болит?

— Да, — признаюсь, пытаясь подавить слёзы, — можешь дать мне обезболивающее из аптечки в том ящике? — указав на нужный шкафчик, прошу я, рукой слегка надавив на живот.

Парень без слов поднимается, быстро находя нужное лекарство, и приносит мне таблетку в комплекте с недопитой кружкой чая.

— Что не так? — спрашивает он, указав на мою скрученную от боли фигуру, но я качаю головой, зажав ладони между ног.

Прежде чем таблетка подействует пройдет минимум полчаса, а мне необходимо спуститься вниз, сменить простыни на чистые, а грязные закинуть стирать, но в таком положении всё это кажется невозможным.

Мягко опускаюсь на пол, чувствуя, что от стоячего положения мне становится только хуже. Прижимаю ноги к себе, обхватив колени, и пытаюсь справиться с новой волной неприятных ощущений. Шистад похоже наконец понимает, что не так, поэтому перестает задавать ненужные вопросы, оглядывая пространство в поисках помощи.

— Таблетка точно поможет? — спрашивает он, очевидно, забыв про свою обиду.

— Да, — выдавливаю я, проглотив слёзы, — но только через некоторое время. Ты можешь идти. Спасибо за таблетку. Я пока тут посижу, — растирая лицо рукой, говорю я, не поднимая глаз.

— Хочешь я отнесу тебя в комнату? — предлагает парень, не желая оставлять меня одну.

— Ээ… нет, — отрицательно качаю головой, вообразив лицо Шистада, когда он увидит кровь на простынях, — всё в порядке, скоро пройдёт.

Но сегодня он отличается настойчивостью, поэтому упрямо стоит на своём:

— Серьёзно, я тебя отнесу, просто скажи, как сделать, чтобы было не слишком больно, — просит он, приседая рядом со мной на корточки.

Я качаю головой, выдавливая:

— Никак, — я не грублю, просто это факт — мне в любом случае больно.

— Тогда мы сделаем это быстро, — предупреждает он меня, приближаясь ко мне.

Шистад аккуратно обхватывает мою спину и пропускает руку между коленей, наблюдая за моей реакцией, и начинается медленно подниматься, стараясь при этом причинить как можно меньше неудобств. Боль вновь пронзает тело, но лишь стискиваю зубы, не высказываясь вслух, в то время, как парень стремительным шагом спускается по лестнице ко мне в комнату. Ногой Крис комично пытается скинуть одеяло, и, если бы не данное происшествие, я бы усмехнулась. Ему удается отбросить ткань, увидев пятно крови Шистад, никак не демонстрирует эмоции и аккуратно усаживает меня на стул.

— Где постельное белье? — ровно спрашивает он, сдёргивая испачканную простынь и стягивая пододеяльник.

Я указываю на свой платяной шкаф, который и открывает Шистад. Он берёт с верхней полки бельё, тут же застилая простынь. Самостоятельно добираюсь до кровати, всё ещё чувствуя неловкость и ужасную боль в животе и ногах, укладываюсь, а брюнет укрывает меня одеялом.

Он молча собирает грязное бельё и также тихо, но быстро выходит из комнаты, оставив меня одну. Тишина и положение лёжа благотворно влияют на моё состояние, неприятные ощущения немного утихают, поэтому могу прикрыть глаза, глубоко вдохнув комнатный воздух. Ноги поджимаю под себя, стремясь превратиться в маленький комочек. Слёзы больше не скатываются по моим щекам, становится немного легче от того, что могу занять удобную позу и притупить боль.

В дверях тихо появляется Шистад, он смотрит на меня, подходя ближе, и усаживается на полу рядом с кроватью, аккуратно тронув меня за локоть. Второй раз увидев парня в моей комнате, Тоффи вскакивает, громко гавкнув на чужака, но я бросаю на пса предостерегающий взгляд, и он обиженно возвращается на своё место, уложив голову на лапы и изредка поглядывая в сторону Шистада.

— Так лучше? — спрашивает Крис, слегка нахмурив брови и вглядываясь в моё лицо.

Выгляжу я, наверное, отвратительно с мешками под краснеющими от слёз глазами, серой натянутой кожей и страдальческим выражением лица. Но несмотря на все внешние признаки, Шистад серьёзно разглядывает меня, видимо, хочет удостовериться, что так действительно лучше, при этом смотрит прямо в глаза, заставляя меня немного смутиться. Я отвечаю на зрительный контакт, всматриваясь в карие глаза с зелёными вкраплениями.

— Да, нормально, — киваю, мысленно рассчитывая, когда подействует таблетка. — Думаешь, полчаса уже прошло?

— Пока я тащил тебя сюда мог пройти и час, боже, что ты ешь на ужин? — усмехнувшись, отшучивается он, растирая при этом лицо ладонью.

Похоже данная ситуация тоже повлияла на его нервы, но, должна признать, стрессоустойчивость у него хорошая.

Я слабо улыбаюсь, ощутив, что боль наконец отступает. Лекарство подействовало? Чувствую себя немного лучше, хотя всё ещё неприятно, но уже могу говорить и вести себя более адекватно.

— Ты на меня обиделся? — пустив смешок, спрашиваю у парня, затем поджимаю губы, пытаясь не улыбаться, и оценивающе смотрю на его лицо.

— Ага, — кивает он. — На сегодня сделаю исключение, но завтра можешь не надеяться — ты обидела меня, — с серьёзным лицом отвечает он, при этом глядя мне прямо в глаза, но я до сих пор смеюсь, находя забавной данную ситуацию.

— Окей, но вообще-то ты сказал, цитирую: “Я надеюсь, ты прекратишь себя вести как психованная сука”, — закатив глаза, парирую я.

— Неточная цитата, — философски замечает Шистад, — там ещё было что-то вроде: “…и наконец приготовишь мне что-то поесть”, — хмыкнув, добавляет Крис, при этом лицо его не меняет серьёзного выражение.

— Это неважно, — отмахиваюсь я, — ты в любом случае назвал меня психованной сукой.

— Это неважно, — передразнивает меня, состроив гримасу, — я в любом случае завтра не разговариваю с тобой.

— Договорились, — соглашаюсь, кивнув, и прикрываю глаза, в ожидании, что Шистад уйдет, но он никуда не собирается, продолжая сидеть возле меня.

— Может фильм посмотрим, а то мне скучно? — предлагает он, уже поднявшись, чтобы взять ноутбук.

Открывает вкладку с фильмами, быстро пролистывая список в поисках занимательного кино. Моего согласия не требуется, но все равно киваю, разглядывая обложки фильмов через его плечо. Честно сказать, оставаться одной как-то не хочется, а компания отвлекает от мыслей о боли, которая становится всё меньше, по мере того как действует обезболивающее.

— Что насчёт этого? — указав на картинку с Гордоном-Левиттом, предлагает парень, на что хмыкаю, заметив:

— Не знала, что такие парни, как ты, любят кино про любовь.

— Брось, это классика, — отмахнувшись, он щёлкает по ссылке, где высвечивается описание и плеер с фильмом.

Я лишь пожимаю плечами на такое заявление и поудобнее устраиваюсь на кровати.

— Хочешь лечь рядом? — предлагаю, чувствуя обязанность, но Шистад в защитном жесте поднимает руки, резко покачав головой.

— Отстань, Кровавая Мэри.

***

Просыпаюсь от громких голосов и смеха где-то на кухне.

Открыв веки, я несколько раз моргаю, пытаюсь стряхнуть пелену, застилающую глаза, тру лицо, снимая сонливость, и тихо зеваю, ощущая, что наконец смогла выспаться за последние несколько дней. Присаживаюсь на кровати, оглядывая комнату и с удивлением замечаю, что Тоффи в углу нет. Отыскав резинку, сооружаю на голове пучок, чтобы волосы не мешались, и накидываю кофту поверх футболки, почувствовав лёгкий озноб, и поднимаю наверх.

Скрестив руки на груди, разглядываю собравшихся на кухне мать и Томаса, которые что-то шумно обсуждают, потягивая при этом красное вино из бокалов. Увидев меня, мама удивлённо вскидывает брови, поставив свой напиток на стойку, и полностью обращает своё внимание на меня.

— Ты выглядишь нехорошо, — критически заявляет она, рассматривая меня с ног до головы, но игнорирую данное замечание, проходя мимо парочки к холодильнику.

Мама несколько мгновений молчит, но затем добавляет, будто неожиданно вспомнив:

— Ева, я думала, что ты приготовишь что-то на ужин, — тон недовольный, отчего вздрагиваю, — но, видимо, пока меня не было, ты совершенно забыла о своих обязанностях, — хмурюсь, не оборачиваясь на такие заявления, продолжая рассматривать полки с едой. — Кристофер выгуливает твоего пса, — продолжает мать, — и закрой наконец холодильник.

Дрожь снова пробирает тело, но стараюсь никак не реагировать, что получается из рук вон плохо.

— Я не просила Кристофера гулять с Тоффи, — раздражаюсь я, громко хлопнув дверью холодильника.

Томас, первоначально наблюдавший за разворачивающейся драмой, теперь безразлично уставился в экран своего телефона, медленно водя пальцем вниз, дожидаясь, пока ссора закончится, и они смогут продолжить свой ужин.

— Извини, мам, — с иронией говорю я, — но сегодня я поужинаю в другом месте, — скривив губы, бросаю взгляд на разложенные на стойке продукты, и разворачиваюсь, желая покинуть кухню.

Мама решает не продолжать ссору, лишь наклоняется к Томасу, громко шепнув:

— Она вся в отца.

Звучит как обвинение.

В комнате сменяю пижамные штаны на свободные джинсы и накидываю чёрную куртку, кладу свой телефон в карман. Поднимаясь наверх, оставляю парочку проигнорированными, направляясь в ванную, чтобы немного умыться. В коридоре обуваю кеды и, не глядя в зеркало, покидаю ненавистный дом, предварительно захватив ключи от дома.

Выскочив на улицу, ощущаю спасительную прохладу, которая освежающе действует на организм. Я медленно вышагиваю к калитке, попутно вынув телефон, чтобы посмотреть уведомление.

“Привет, милая, извини, что не отвечал. Поговорим вечером?”

Улыбка медленно, но верно расплывается по лицу, настроение сразу взлетает на несколько ступеней, поэтому, не раздумывая, нажимаю на телефонный контакт отца, дожидаясь, когда нас соединят.

— Привет, — почти моментально взяв трубку, здоровается отец, что отдается теплом у меня в груди. — Как у тебя дела? Прости, что не отвечал, был безумно занят, но я обещаю исправиться. Как новая школа? Нашла друзей? И, боже мой, как Тоффи? Он скучает по мне? Я — да!

Я смеюсь от такого наплыва вопросов, начиная отвечать по порядку:

— Привет, пап, всё в порядке, — улыбаюсь, пока говорю, — ничего страшного, что не отвечал, просто я волновалась, что у тебя что-то случилось, — выхожу за калитку, бросив беглый взгляд на припаркованный автомобиль. — Школа вроде ничего, хотя на мой вкус слишком много предметов, — папа смеётся при таком заявлении, что радует меня, — да, познакомилась с одной девушкой, довольно милая и интересная.

— Хорошо, — соглашается отец, давая понять, что действительно слушает меня. — А Тоффи?

— Самый верный пёс, — с гордостью заявляю я, — не даёт Шистаду проходу, хотя сейчас гулять с ним пошёл. Похоже Тоффи чем-то опоили, — в шутку заявляю.

— Шистад? — с интересом переспрашивает мужчина, и тут я понимаю свою ошибку. — Кто это?

Молчу в ответ, прикусив губу. Разве не мама должна была ему об этом рассказать?

— Я… хм, — сохраняю тишину пару секунд, пытаясь отважиться на сообщение данной новости. — В общем, мама сошлась кое с кем, и этот мужчина со своим сыном вроде как переехали, теперь в доме нас четверо, не учитывая Тоффи, — под конец пытаюсь пошутить, чтобы сгладить обстановку, но это не помогает.

— Вот как, — отстранённо отвечает отец, пытаясь придать голосу равнодушный тон. — Понятно. И как ты с этим справляешься? В смысле всё так быстро и ты только переехала, — пытаясь отвлечься, что заметно невооруженным взглядом, интересуется папа.

— Мм… нормально, — говорю, подыскивая новую тему для разговора. — Как твоя работа? Всё наладилось?

— Да… - отвечает он, явно потускнев, — всё нормально.

Сворачиваю со своей улицы, пытаясь припомнить, где мы с Эмили завтракали день назад, чтобы там выпить чая и перекусить выпечкой, раз уж поужинать в доме нет возможности. Всё это время занимаю папу разговором, пытаясь увести от мыслей о матери с её женихом.

— Ладно, милая, мне пора, ещё очень много дел. Я позвоню тебе, когда буду свободен, хорошо? — предлагает отец.

Улавливаю в его голосе задумчивые нотки, с сожалением осознав, что не смогла помочь, поэтому мне остается лишь согласится и спрятать мобильник в карман куртки.

Отыскав то самое кафе, захожу внутрь, чтобы сделать заказ. Я беру горячий чёрный чай, хотя предпочитаю в последнее время зелёный, и ванильный кекс.

Я усаживаюсь за свободный столик, которых здесь довольно много. Грызу свой кекс в одиночестве, запивая его чаем, и смотрю в окно, разглядывая проходящих мимо людей. Странная отстранённость охватывает тело, медленно перетекая в апатичное состояние, но радует то, что характерные боли не возвращаются.

Сзади на двери звенит колокольчик, оповещающий о новом посетителе. Я лениво оборачиваюсь назад, безразлично рассматривая вошедшего, и узнаю Бодвара, который подходит к кассиру, чтобы сделать заказ. С интересом наблюдаю за преподавателем, который, осматривает полупустое кафе, затем расплачивается, забрав свой напиток и что-то из выпечки в бумажном пакете. Повернувшись к залу, историк оглядывается в поисках свободных мест. Заметив меня, он улыбается своей коронной и без слов направляется в мою сторону.

— Ева, — здоровается он, присаживаясь напротив меня, — ужинаешь чаем? Не слишком хороший вариант.

Я, слегка удивлённая его появлением за столиком, но теряющая хватки, отвечаю:

— Кофе тоже так себе, — указав на его бумажный стакан, говорю я.

Делаю глоток чая, тут же жалея, что выгляжу действительно ужасно. Ну, почему я не потрудилась хотя причесать волосы, а пошла в этом ужасном растрёпанном пучке?

— Согласен, — кивает Бодвар, глотнув кофе. — Как выходные?

— Ужасно, — легко отвечаю я и поддерживаю беседу, — а ваши? Уже успели разбить пару сердец вашими историческими знаниями.

— Не думаю, — усмехнувшись, отвечает Бодвар. — Сейчас исторические знания затмила поэзия, хотя много забывают, что литература — это часть истории, — замечает он, подмигнув мне.

— Почему вы ужинаете здесь, неужели ваша девушка не умеет готовить? — аккуратно интересуюсь я, пытаясь понять происходит ли сейчас то, о чём я думаю.

— Если бы я искал девушку, то это был первый критерий, по которому она проходила отбор, — отвечает Бодвар, чем заставляет меня рассмеяться.

Я делаю ещё пару глотков из стакана, с огорчением осознав, что чай закончился, а значит и пребывание вместе с Бодваром тоже.

— Мне, наверное, пора, — отвечаю, складывая остатки моего ужина в бумажный пакет, чтобы выкинуть в мусорную корзину на улице рядом с кафе.

Поднимаюсь из-за стола, отряхнув куртку от невидимых крошек и беру пакет, готовясь попрощаться с историком.

— Я могу проводить тебя до дома, — неожиданно предлагает мужчина, отчего удивлённо вскидываю брови, а он смущённо улыбается, но выжидающе смотрит на меня.

— Конечно, — соглашаюсь, удивлённая таким поворотом событий.

Выйдя из кафе, выкидываю мусор, а Бодвар, сжимая в руке стакан с кофе и пакетик с выпечкой, стоит у двери, дожидаясь меня.

— Не стоит ходить одной ночью, это большой город, мало ли что случается в темноте, — сомнительно поясняет свое предложение историк, при этом всё ещё улыбаясь мне.

Кивком соглашаюсь, чувствуя некоторую неловкость, которую Бодвар разбавляет диалогом.

До дома мы доходим спустя некоторое, хорошо проведённое время, — я, справившись со смущением, смогла поддержать разговор и наконец расслабиться.

Оказавшись у моей калитки, где стоит припаркованный автомобиль, Бодвар с интересом окидывает его взглядом, поинтересовавшись:

— Твоя машина?

— Мм… нет, — отвечаю, бросив взгляд за его спину.

— А чья? — спрашивает учитель.

Я не успеваю ответить, заметив знакомую золотистую шерсть пса, трусцой бегущего на поводке, а чуть дальше него Шистада, который увидев меня и Бодвара, удивлённо вскидывает брови. Нахмурившись из-за моей реакции, мужчина оборачивается, также рассмотрев Шистада, и слегка теряется, вновь повернувшись ко мне.

— Мне пора. Увидимся в школе.

Я киваю в ответ, глядя вслед мужчине, который неизбежно пересекается с парнем, который бросает ему пару слов, судя по движущемся губам и насмешливой ухмылке на лице. Терпеливо дожидаюсь брюнета, скрестив руки на груди.

— Мне всегда было интересно, а скольким ученицам он помогает с домашней работой? — рассуждает вслух Шистад, приблизившись ко мне. — Привет.

— Чего? — непонимающе смотрю на парня, который закатывает глаза, вручив мне поводок Тоффи.

— Он ужасно скулил, пришлось выгулять, — оставив мой вопрос проигнорированный, сообщает брюнет. — Мне кажется, мы подружились, — слегка потрепав Тоффи по шерстке, говорит Крис и, не дожидаясь, когда я что-то отвечу, уходит, оставляя калитку за собой открытой, но всё равно кричу ему в спину:

— Тебе кажется.

Комментарий к Глава 3

Ох, это было тяжко. Ни один час потрачен на эту главу. Что ж, читаем, наслаждаемся, пишем, что ждете от следующей главы и вообще от истории. Да будет актив!!!

========== Глава 4 ==========

Просыпаюсь от того, что Тоффи скулит под ухом, требуя немедленной прогулки. Нехотя открываю глаза, недовольно посмотрев на пса, и опускаю голые ступни на пол, чувствуя пробегающий по телу холод. Нащупываю мобильник, проверяю время и издаю недовольный стон, обнаружив, что всего половина шестого утра.

Щурясь и сонно ссутулившись, бреду к шкафу, откуда вынимаю толстовку и сразу же натягиваю, спасаясь от холода. Недовольным шёпотом зову пса, который тут же вскакивает, высунув язык, и несётся к лестнице, по пути оглядываясь на меня. Беру резинку для волос со стола, соображая на голове пучок.

Вяло поднимаюсь на второй этаж, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить других обитателей дома, хотя делаю это из чистого эгоизма, не желая получать нагоняй от матери. В коридоре обуваю кеды прямо на босые ноги и открываю дверь, выпуская Тоффи во двор. Он пулей вылетает на улицу, бросаясь к ближайшему кусту, названия которого я всё ещё не знаю. Сама усаживаюсь на ступеньки и сжимаюсь в комочек в попытке сохранить тепло, но холодный ветер и утренняя свежесть вызывают мурашки и озноб. Опустив голову и слабо прищурившись, оглядываю двор, где Тоффи, высунув язык и изредка подавая голос, носится в своё удовольствие. Небо ещё тёмное, но уже занимается рассвет, окрашивая горизонт в рыжий.

Невольно вспоминаю о том, как мы вместе с отцом встречали восход солнца, когда до самого утра пересматривали «Звёздные войны» на заднем дворе нашего съёмного дома, укутавшись в тёплые пледы, в пушистых носках и мягких свитерах, со сладким попкорном и остывшими кружками кофе (когда я ещё могла его пить без угрозы для здоровья).

Я помню, как отец поставил кино на паузу, отчего проектор слегка вздрогнул и изображение на стене дома стало нечётким, затем указал нам за спину, бесшумно призывая меня оглянуться, что я и сделала. Небо было окрашено в тёплый розовый цвет с вкраплениями алого и красного у горизонта, хотя выше всё ещё царила ночь с уже тусклыми редкими звездами.

— Как красиво, — на выдохе прошептала я, не желая рушить волшебную атмосферу рассвета.

— Что бы не случилось, оно каждый раз появляется, — ответил отец, неотрывно глядя на горизонт, но слегка подавшись ко мне навстречу.

— Солнце, — уточнил он, повернув голову ко мне и улыбнувшись лишь уголками губ. — Что бы не происходило в мире, оно каждый раз возвращается, находит силы появиться вновь.

Возможно, это и звучит пафосно и банально, но не в тот момент, когда мы, уставшие, но охваченные чудесной красотой утра, взирали на невероятно красивый рассвет.

Наверное, в такие моменты чувствуешь себя особенно счастливым, потому что есть только ты, родной человек и чудо природы, которое в обычное время кажется чем-то обыденным. И хотя ты по сути лишь пылинка в огромном мире, где значение имеет лишь время, когда всё началось и когда всё закончится, ты невероятно ценен для самого себя.

Растворившись в этом мгновении, впитываешь, впитываешь миг, который длится всего ничего, но именно это и значимо здесь и сейчас. И если не эта секунда — счастье, то что тогда? Что значит быть счастливым, если не простой рассвет в обычную ночь за просмотром фантастических фильмов с кем-то близким тебе? Что вообще значит быть человеком, если ты не живёшь этими краткими моментами, когда становишься чем-то большим, оставаясь собой? Что есть всё это?

И я отказываюсь верить, что смысл жизни заключается в чём-то высоком. Вероятно, мы существуем в мире, полном обыденных вещей, которые необходимо сделать особенными в один миг, чтобы отыскать нить, которая позволит цепляться за то, что у тебя есть, а потом бесконечно вспоминать этот всплеск, проигрывая в памяти снова и снова во имя себя, во имя счастья, жизни. И, может быть, в этом и есть смысл: пережить миг счастья и вечно ностальгировать о нем…

Второе моё пробуждение случается через час, хотя на этот раз меня тревожит будильник, напоминая о том, что всё ещё необходимо ходить в школу и выполнять свои основные обязанности в обществе. Сонно потягиваюсь на кровати, стараясь растянуть минуты пребывания там, комкаю одеяло, сжимая в ладонях, звучно зеваю, жмурюсь, наслаждаюсь утром. Наконец поднимаюсь, натягиваю халат, собираю волосы в пучок и следую наверх с целью принять душ и окончательно проснуться перед занятиями. Пока иду до ванной, подавляю зевки, хотя и не сожалею о том, что Тоффи вытащил меня так рано на улицу: всегда приятно ностальгировать. Дёргаю ручку двери, слегка нахмурившись, когда она не поддаётся, и прислушиваюсь к звукам с той стороны комнаты. Шум воды. Неужели мать решилась воспользоваться нижней ванной, хотя наверху расположена ещё одна? Скрещиваю руки на груди, облокотившись о стену, пока жду свою очередь и растираю помятое лицо, стряхивая сонливость и лёгкую усталость от недосыпа. Пытаюсь привести мысли в порядок и разбудить сознание, при этом подсчитывая, сколько уже жду. Сбоку раздается щелчок открываемой двери, и первоначально думаю, что ванная наконец освободилась, но это лишь Шистад выбрался из своей комнаты, высунувшись наполовину в коридор.

— Утро, — здоровается, оглядев меня с ног до головы, но я не придаю этому значения, мысленно закатив глаза, и оставляю его без ответа. Парень сонно щурится, потирая щеку, на которой остался отпечаток от подушки, и задает вопрос: — Ты не видела?.. — но, прежде чем успевает закончить, дверь ванной наконец открывается, и оттуда выходит девушка. Первое, что понимаю: я её не знаю. Карамельная кожа покрыта капельками воды, мокрые тёмные волосы свисают с правого плеча, тонкий нос и пухлые губы составляют привлекательное лицо в дополнении с карими большими глазами.

— Привет, — здоровается, слегка нахмурив брови и окинув меня взглядом, — Крис, — оставляет дверь ванной открытой, выходя в коридор, а Шистад распахивает перед ней дверь своей комнаты, пропуская внутрь, и губы изгибает в фирменной ухмылочке, когда девушка довольно откровенно прижимается к нему, целуя в губы. Пару секунд смотрю на эти обжималки, раздраженно закатив глаза, а затем спешу в ванную, получив наконец желанное.

— Не очень красивая, — шёпотом заявляет девушка, даже не дождавшись, когда я закрою дверь.

— Оставь, — увлекая за собой брюнетку, бросает Шистад, громко прикрыв за собой дверь.

Закатываю глаза, решая пропустить их слова мимо ушей, да и вообще оставляю ситуацию, не желая портить настроение, которое всё же немного сходит на нет. Стягиваю вещи, распуская волосы, которые мягко падают на спину, щекоча кожу. Рыжие ли они? Я всё же предпочитаю каштановые с медовым оттенком, да и вообще, смотря под каким светом. Включаю воду, тут же заметив, что мое молочко для ванны стоит не на своем месте. Ну, раз уж я не очень красивая, зачем пользоваться моими средствами?

Пока принимаю душ, пытаюсь восстановить расписание на сегодняшний день, вспоминая, стоит ли у меня урок Бодвара сегодня. Вчерашняя прогулка была немного странной, но приятной, хотя я не уверена, что хочу повторить. Всё-таки, каким бы привлекательным не был Бодвар, он учитель, а я ученица, и чашка кофе (в его случае) или чая (в моём) ничего не решает. И то замечание Шистада, намекающего на отношения историка со студентками, тоже сыграло свою роль, сея сомнение и вызывая соответствующие мысли.

Сушу голову с помощью фена, отчего волосы начинают слегка виться, поэтому приходится нанести пенку для волос и пройтись по ним горячим утюжком, затем чищу зубы, надеясь, что у той особы не хватило наглости схватить мою щётку. Пижаму закидываю в стирку. Натягивая полотенце на голое тело, выглядываю наружу. Никого не обнаружив, свободно следую к себе, уловив звуки смеха из закрытой дверь Шистада. Фу. Просто фу.

На кухне завариваю чай, тихонько напевая себе под нос. Необычно хороший настрой, явно связанный с перепадами настроения ближайших дней, заставляет двигаться и улыбаться, несмотря на утренний инцидент у ванной. «Апельсиновый рай» быстро разносит свой сладкий аромат по помещению, отчего живот урчит, довольныйскорым приемом пищи. Из холодильника достаю шоколадную пасту, которую намажу на тост, и наслажусь завтраком в тишине впервые за несколько дней. Уже предчувствую удовольствие от данного факта, но, прежде чем усаживаюсь за стол, из коридора поворачивают двое: Шистад и его подружка-«она-не-очень-красивая», — которая бросает высокомерный взгляд, проходя к двери, будто меня выставляют из дома без завтрака после «потрясающей ночи» с обещанием позвонить, чего, вероятно, не произойдет. С презрением смотрю на эту девушку, закатив глаза, и возвращаюсь к завтраку, почувствовав, как былое настроение падает на пару ступеней. Когда Шистад возвращается, не обращаю на него внимания, продолжив пережёвывать свой тост, на что парень не реагирует, отмалчиваясь, а я вспоминаю о том, что он не разговаривает со мной, обидевшись на грубые слова в его адрес. Ухмыляюсь этим мыслям, радуясь молчанию между нами, потому что его неуместная пошлость и глупые намеки по-настоящему раздражают. Он, похоже, заваривает себе кофе, поскольку терпкий аромат тут же врезается в нос, распознаваемый мозгом, отчего на кончике языка возникает немного горьковатый, но приятный вкус. Странно так реагировать на простой напиток, но для меня кофе, что сигареты для курильщика — наркотик. Прикончив тост, делаю пару глотков «Апельсинового рая», вкус которого кажется тусклым по сравнению с кофе, и даже огромное количество ароматизаторов не спасают положение. Спиной ощущаю взгляд Шистада, но не поворачиваюсь, не поддаюсь провокациям. Опустошаю кружку с чаем, желая поскорее покинуть кухню, чтобы успеть собраться, не столкнувшись с матерью или Томасом в коридоре, что явно не предвещает ничего хорошего. Так же думаю успеть заскочить в кафе, взять пару круассанов и наведаться к Эмили с завтраком: хочется сделать что-нибудь для неё, чтобы отплатить за её доброту.

Поднимаюсь с места, чтобы помыть кружку, не оставляя посуду грязной и не давая матери повода вновь читать мне нотации, но Шистад расположился именно у раковины, поддерживая кружку одной рукой и упершись бедром в нижний шкафчик. Терпеливо встаю сбоку, дожидаясь, когда он даст мне проход, но парень, видимо, специально остается на месте, нарочито медленно потягивая свой кофе и скользя взглядом по полу, будто там есть что-то занимающее его ум. Молчит, на что я тоже молчу, не считая нужным вступать с ним в диалог, но закатываю глаза, подходя ближе к раковине, отчего бедром прижимаюсь к его ноге, включаю воду и мою кружку, задев парня несколько раз локтем. Продолжаем сохранять тишину, что выглядит как откровенное ребячество, но и пускай, мне так комфортнее. Ставлю кружку в сушилку, отчего приходится буквально перегнуться через всю раковину. Ввиду неудобного положения снова задеваю Шистада, на что тот никак не реагирует, но моя футболка оказывается в луже воды, которая образовалась в процессе мытья, и намокает, прилипнув к телу. Шепчу себе под нос, раздражаясь, и отхожу в сторону, оглядев свое тело: пятно прямо у груди. Злюсь на Шистада, но ничего не говорю и, развернувшись, желаю удалиться, но улавливаю голос парня, который, громко хмыкнув, комментирует:

— Класс.

***

С горем пополам собравшись в комнате и кое-как отделавшись от Тоффи, которому снова стало необходимо погулять, поднимаюсь наверх, сверяясь со временем, чтобы точно осуществить свои утренние планы.

— Куда ты так рано? — оглядев меня с ног до головы, осведомляется мать, не отрываясь от своего напитка.

— Мне нужно зайти к девушке, которая помогает освоиться в школе, — нехотя отвечаю, не останавливаясь. Томас откладывает свою газету в сторону, бросив на меня мимолетный взгляд, и отхлёбывает из своей кружки.

— Зачем? Кристофер тебе поможет, — отвечает женщина, кивнув на парня, который выглядывает из коридора при упоминании его имени.

— Не нужно, — твёрдо говорю, даже не взглянув на Шистада, который пожимает плечами, будто он бы с радостью помог, но я не согласна.

— Прекрати, Ева, — тут же упрекает мать, хотя и неясно за что. — Тогда он подвезёт тебя до этой девушки. Ты не против, Кристофер?

Тот вновь пожимает плечами, согласившись:

— Да, мне как раз нужно в ту сторону.

— Чтобы утром я опять встретила очередную… — закатив глаза, начинаю, но не успеваю договорить, прерываемая матерью.

— Ева!

Томас всё это время с отстранённым видом листает свою газету, будто происходящее его не касается. Вдыхаю, передёрнувшись от отвращения и злобно уставившись себе под ноги, молча следую к двери, чтобы обуться и накинуть куртку. Вот тебе и хороший настрой!

Дожидаюсь Шистада в коридоре, то и дело поглядывая на часы, и становится очевидным, что не успею в кафе, если ли парень не появится в ближайшие тридцать секунд, что и происходит. Аллилуйя. Ничего не говорит по поводу предстоящей поездки, но я уже решила, что мы просто выйдем вместе из дома, а дальше разойдёмся своими путями. Молча следуем к калитке, откуда Шистад открывает двери автомобиля с помощью кнопки на брелке, а я заворачиваю, чтобы направиться в кафе.

— Куда ты, блять, собралась? — с раздражением интересуется Шистад, оставшись стоять у открытой двери водительского сидения.

— В кафе, — отвечаю, обернувшись и непонимающе уставившись на него. С чего злиться-то?

— Сядь в машину. Я обещал твоей матери отвезти тебя, — скрипнув зубами, произносит он и, не дожидаясь ответа, залезает в салон. Через секунду ревёт мотор, машина сдаёт назад, подъезжая ко мне. — Тебе с первого раза не понятно? Блять, в машину сядь.

Хмурюсь его словам, но открываю дверь пассажирского сидения, усаживаясь и пристёгивая ремень. Легкие тут же наполняются ароматом кофе и никотина. Шистад зажигает сигарету, вставив её между зубов, и прикуривает в приоткрытое окно. Молчу, облизнув губы, и смотрю в окно, пока автомобиль поворачивает, выруливая на дорогу. Ещё утром у него было нормальное настроение, а теперь ни с того, ни с сего бросается на меня. Что за дела? Размышляю, уставившись в окно, поэтому вздрагиваю, не заметив, как Шистад приблизился, с силой сжав мою ладонь, отчего правда становится больно, хотя я не из нежных.

— Ещё раз упомянешь что-то о моих девушках, пеняй на себя, поняла? — сквозь зубы произносит он, не отрывая взгляда от дороги.

— Это всё из-за того, что я нелестно отозвалась о твоей ночной гостье? — усмехнувшись, произношу я, почувствовав глупость ситуации.

— Повторяю для тупых: ещё раз упомянешь что-то о моих девушках в присутствии отца, сразу же пожалеешь об этом. Доступно объяснил? — не отпускает руку, продолжая сжимать, на что я хмурюсь, кивая и проглатывая скопившуюся во рту жидкость.

— Куда вести? — вернув руку на руль, осведомляется будничным тоном, будто этой перепалки только что не было.

— К Эмили, — отвернувшись к окну, слабо произношу, слегка потерянная от данной ситуации. И какого чёрта это было?

Парень поворачивает налево, к жилым домам, и дальше едет прямо, явно зная, где нужно остановиться. Слежу за ним краем глаза, пытаясь обнаружить намёк на злость, но он вновь выглядит собранным и вполне нормальным. Тормозит у одного из однотипных домов, похожих на дом матери, который, похоже, и является домом Эмили. Отстёгиваю ремень безопасности и вылезаю из машины, с хмуростью обнаружив, что Шистад проделывает то же самое, заблокировав двери автомобиля. Никак не комментирует свои действия, вперёд меня проходя за калитку, и уверенным шагом следует к двери. Не дожидаясь, пока подойду я, жмёт на кнопку звонка. Дверь открывается, и на пороге появляется Эмили. Кудрявые волосы девушки мило обрамляют лицо, а глаза быстро оглядывают Шистада и меня, выглядывающую из-за плеча парня.

— Привет, зайка. Элиот ещё дома? — быстро спрашивает Шистад, сверкнув однобокой улыбкой, полностью проигнорировав меня и скромно улыбающуюся Эмили.

— Он наверху, — слабо нахмурив брови при виде нас, отвечает Флоренси и пропускает парня внутрь, проводит силуэт взглядом, пока Шистад не исчезает на втором этаже дома. Затем поворачивается ко мне, смущённо улыбнувшись, и замечает: — Не знала, что ты придёшь.

— Извини, что без предупреждения. Просто хотела вместе пойти в школу, — поясняю, бросив быстрый взгляд за спину девушки, пытаясь увидеть, что там делают Шистад и Элиот, но они, вероятно, закрылись у него в комнате, поэтому их действие остается сокрыто дверью от моих глаз. — Ты готова?

— Только заберу сумку из комнаты, — кивает девушка, поспешив собрать все необходимые вещи.

Стою на пороге, мельком оглядывая дом Флоренси, который похож на дом моей матери, только более уютный и обжитый, что ли. Молчаливо дожидаюсь девушку, размышляя о вспышке гнева Шистада. Чем вообще может быть вызвана такая бешеная реакция? Не любит, когда что-то говорят про его подружек? Хотя он не похож на парня, который будет заступаться за девушку, которая на одну ночь. Конечно, я могу ошибаться, и эта утренняя пассия на самом деле официально занимает статус девушки Шистада, но и такое отношение к ней со стороны парня не говорит о серьёзных отношениях. Хотя с чего мне лезть в душу к человеку со своими моральными принципами и взглядами? Каждый по-своему строит жизнь, не мне судить. Но и сам Шистад не был вправе кидаться на меня по причине простой брошенной фразы, очевидно, ничего не значащей. Уж лучше бы он просто не говорил со мной, а не хватал за руку (явно останется синяк) и гавкал в лицо. Нет уж, увольте.

Спустившись уже с сумкой, Эмили шнурует ботинки, усевшись на подставку для обуви, а затем натягивает пальто, оставляя его распахнутым, пару секунд смотрит в зеркало, убирая волосы в аккуратный пучок, и поворачивается лицом ко мне, улыбнувшись и сдув выпавшую кудряшку.

— Пойдём? — предлагает, повесив сумку на плечо, и подхватывает мою руку, последний раз обернувшись на второй этаж. — Элиот, звони, если что, — кричит, чтобы услышал брат, но в ответ нет никакой реакции. Девушка пожимает плечами, выходя со мной за порог и прикрывает входную дверь, встретив сопротивление в виде ноги с той стороны дома.

— Эй, зайка, — Шистад протискивается в щёлку, выходя на порог, и подмигивает Эмили, криво улыбнувшись, затем переводит глаза на меня, смерив немного злобным взглядом, и напоминает: — Я подвожу тебя до школы, если помнишь.

Не дожидается моих возражений, молча соскочив со ступенек, и быстрым шагом двигается к автомобилю, не оставляя право выбора. Хотя я медлю, пару секунд пялясь в спину парня, но всё равно следую за ним, отмахнувшись от вопросительного взгляда Эмили и закатив при этом глаза.

— Потом, — шепчу ей на ухо перед тем, как мы обе забираемся в автомобиль.

***

Шистад прикуривает в открытое окно, хотя и в машину будет дуть холодный ветер, когда мы тронемся. Смотрю на его лицо через зеркало заднего вида, нахмурив брови, и встречаю взгляд парня, который всё ещё злится, не давая выражению лица смягчится. В салоне висит напряжённая тишина, но я не собираюсь ничего говорить, отчасти не желая вновь злить Шистада, которого сейчас раздражает каждый мой жест. Такое поведение парня откровенно выбешивает и вызывает не меньшее недовольство с моей стороны, но не высказываю претензий, понимая, что для меня это же и выйдет боком. Нет, правда, лучше бы он просто не говорил со мной. Машина медленно выезжает с обочины на дорогу. Докурив, Шистад выкидывает сигарету и закрывает окно, хотя в салоне всё равно пахнет кофе и никотином. Искоса наблюдаю за парнем, затем отворачиваю голову к окну, не нарушаю созданного молчания. Эмили, похоже, чувствует угрюмую атмосферу и тоже рассматривает пейзаж за окном, предпочитая отдаться тишине. Кроме того, позже я обещала рассказать ей, что происходит и почему.

Шистад едет достаточно быстро, поэтому до школы мы добираемся в ближайшие пятнадцать минут. Автомобиль мы покидаем в молчании, хотя парень и подмигивает Эмили на прощание, одними губами произнося «зайка»; меня оставляет без внимания, что не сильно расстраивает. Успеваю расслабиться за время поездки и убедить себя, что его злость лишь даёт мне повод отказаться от общения с ним, что является, безусловно, положительной стороной произошедшей ситуации. Со стоянки мы с Эмили направляемся в центральное здание, чтобы взять необходимые учебники, кроме того, первым уроком у меня стоит физкультура, что означает необходимость переодеться в волейбольную форму. По правде, я решила воспользоваться советом Эмили и записаться на волейбол, хотя я далека от данного вида спорта и в принципе не особо спортивная девушка, но раз уж надо, то в толпе учеников меня могут и не заметить.

Спортивная форма в Ниссан состоит из чёрных спортивных штанов и серой футболки без каких-либо эмблем или отличительных знаков школы. Я собираю волосы в хвост и натягиваю форму, радуясь, что не произошло путаницы с размером и вещи пришлись в пору. В раздевалке замечаю несколько девушек, с которыми ранее виделась на других совместных уроках, поэтому решаю прибиться к ним, чтобы разузнать что и как. Они оказываются не против. Исма, низкая блондинка с округлыми формами, с которой мы вместе ходим на историю, берет моё попечительство в свои руки и быстро рассказывает, как проходят уроки физкультуры. Вроде ничего сложного: сначала небольшая разминка в виде бега и стандартных упражнений на растяжку, затем деление на команды и непосредственно игра в волейбол. Когда мы входим в зал, в котором до этого Эмили назначили моей сопровождающей, он уже полон учеников с разных курсов, что выглядит немного неорганизованно. Студенты построились в шеренгу, перед ними стоит учитель физкультуры — тренер Винсен.

— Девушки, побыстрее, — просит он, обернувшись на нас и указывая, чтобы мы заняли свои места среди учеников. Я втискиваюсь между двумя учениками примерно моего роста и извиняюсь за причинённые неудобства.

***

После физкультуры моё тело пахнет потом, и это бесит. Последующие уроки я злюсь на идиотские уроки физкультуры в школе. Эмили успокаивает меня, убеждая, что я привыкну к такому, но меня это не радует. Последним уроком у меня стоит история, что немного поднимает мне настроение, и в кабинет Бодвара я иду менее раздражённой, хотя вспоминаю слова Шистада, и сомнение одолевает моё сознание. Но, несмотря на всё это, должна заметить: Бодвар выглядит потрясающе в серой рубашке и с милой улыбкой на лице.

— Добрый день, — здоровается мужчина, когда мы с Эмили проходим мимо его стола, отчего Флоренси смущённо краснеет, вероятно, вспомнив своё предложение в кафе.

— Здравствуйте, — улыбаюсь учителю, слегка задержавшись у его стола. — Как выходные?

— Отлично. Думаю выпить кофе, — оповещает он, вновь улыбнувшись мне, отчего я слегка хмурю брови, но не показываю своей растерянности, проследовав за Эмили к нашей парте.

Звенит звонок, означающий начало урока, поэтому Бодвар призывает студентов сесть за свои места, а сам оборачивается, чтобы написать на доске тему сегодняшней лекции.

— Так что насчёт Криса? — напоминает Эмили, слегка наклонившись и бросив быстрый взгляд на меня. Закусываю губу, помедлив с ответом, и думаю о том, как правильно всё преподнести девушке.

— Только никому, ладно? — прошу, чтобы избежать преждевременной утечки информации, хотя и делать тайну из всего этого немного глупо. — В общих чертах, моя мать и отец Шистада встречаются, поэтому мы теперь «братик и сестрёнка», — закатываю глаза, повернувшись к доске, чтобы создать видимость слушания лекции, которую уже начал Бодвар. Учитель ловит мой взгляд, улыбнувшись уголком губ, а две ученицы на задних рядах, тихо хихикнув, перешёптываются между собой о привлекательности историка. Не подаю никаких знаков в ответ, вновь нахмурив брови на такую реакцию учителя, и поворачиваю лицо к Эмили, рассматривая, какое впечатление произвело на неё сказанное.

— О, — кивает она, пожав плечами, — ну, он этому не очень рад, — замечает девушка, намекая на сложившуюся утром ситуацию.

— Он как раз-таки выжимает из этих обстоятельств все соки, — убеждаю её, — сегодня просто настроения нет.

— Ещё бы. У них с Элиотом какие-то проблемы, — шепчет девушка, слегка нахмурив брови.

— М? Проблемы? — подняв на неё любопытный взгляд, в свою очередь интересуюсь я.

— Я ничего не знаю, — заверяет Флоренси, пожав плечами, — но они постоянно обсуждают что-то по телефону, и, судя по голосу Элиота, дела обстоят не очень. Хотя это всего лишь догадки, — добавляет, вновь передёрнув плечами и отведя взгляд на доску.

— М-да, — протягиваю, закатив глаза. Не моё дело.

***

После школы мы с Эмили прощаемся, и я направляюсь в кафе, не желая возвращаться домой. Включаю музыку через наушники, спрятав руки в карманы от холодного ветра. Медленно иду по тротуару, напевая себе под нос мелодию, и пугаюсь, когда кто-то кладёт руку мне на плечо, останавливая. Вздрагиваю, резко дернув наушник, и оборачиваюсь на рядом стоящего, с облегчением вздохнув.

— Вы меня напугали, — говорю, слабо улыбнувшись.

Бодвар пожимает плечами.

— Извини, просто увидел тебя и решил, что ты направляешься в кафе. Я как раз туда. Не хочешь выпить кофе? — не убирая руку с моего плеча, произносит он, мило улыбаясь при этом, отчего лицо мужчины делается почти ангельским. Я рассматриваю его с ног до головы, вновь подмечая, что эта тёмная серая рубашка в комплекте с чёрным пальто невероятно идут Бодвару.

— Э-э… Не думаю, что стоит, — немного замявшись, отвечаю я, чем вызываю замешательство на лице учителя. Он слабо хмурится, но всё равно улыбается, слегка наклонив голову в бок.

— Как хочешь, — отпускает моё плечо, спрятав руки в карманы пальто, но остаётся стоять, наблюдая за мной.

— Увидимся в школе? — почему-то выходит вопросительное предложение, и я окончательно теряюсь, а в голове стучит голос Шистада о студентках и Бодваре.

— До встречи, Ева, — кивает он, сделав шаг в сторону, и разворачивается, продолжив свой путь, будто ничего и не было.

Всё-таки придется идти домой.

***

Как только открываю входную дверь, не успев войти в коридор, Тоффи бросается к моим ногам, тут же скулит. Выгуливать пса совершенно нет сил — я могла бы просто выпустить его во двор, но совсем скоро должна вернуться мама, а если она узнает, что Тоффи гуляет на её лужайках, то нам обоим придётся съехать. Сбрасываю рюкзак с плеч, отложив его в сторону, чтобы никто не споткнулся, и с комода беру поводок, цепляя к ошейнику собаки, который продолжал подвывать, хотя я прошу его успокоиться.

Выходим на тротуар. Тоффи тут же несётся к кустам, чтобы справить нужду, отчего поводок натягивается и мне приходится последовать за ним. Ноги болят от утренней физической нагрузки, да и усталость сказывается на моём моральном состоянии: настроения никакого. Дожидаюсь, пока собака справится со своими делами, устало опираюсь на одну ногу, рассматривая мелкие трещинки в асфальте, и пытаюсь перетерпеть головную боль, которая постепенно перерастает в невыносимую. За последние несколько дней голова постоянно болит, поэтому становлюсь раздражительной и уставшей. Помню, что по приходу домой мне необходимо приготовить ужин, чтобы не возникало новых конфликтов и тёрок с матерью, а затем нужно сесть за уроки, хотя всё это и будет выше моих сил. Я серьёзно выматываюсь уже к пяти часам, но это скорее не от физической нагрузки, а от морального давления и требований со стороны; кроме того, нужно быть дружелюбной, чтобы не возникало проблем ещё и в школе. Всё это — тяжкий груз для моего здоровья, нет никакого стимула делать что-либо, а тут ещё и связь с отцом не удается наладить. Да, мы говорили, но всё-таки это не те теплые разговоры, на которые я рассчитывала, переезжая к матери. По правде, я думала, что папа и вправду будет скучать, поэтому в скором времени заберёт обратно, но сейчас у него нет времени даже на банальные сообщения в течение дня, что невероятно расстраивает. Живу у матери всего пару недель, а эта жизнь уже до того надоела, что к конце этого месяца куда-нибудь сбегу, лишь бы не видеть мать. Знаю, что так плохо говорить, да и вообще придерживаюсь мнения, что какой бы родитель не был, он родитель, но из данной ситуации видно, что я старалась наладить контакт, но, видимо, с ней это невозможно. Сложно сказать следствием чего является такое отношение мамы ко мне, но, судя по их взаимодействию с Томасом, их роман также не отличается особой нежностью и заботой. Может, это и есть взрослая жизнь, когда нет времени на влюбленный взгляд и банальное ласковое слово, когда вы просто существуете рядом, время от времени спите и обсуждаете проблемы на работе? А может это лишь у моей мамы с Томасом так? Я не наблюдаю со стороны за взрослыми парами, судить могу лишь по фильмам 2007 года, то есть знания мои в этой области ограничены.

Тоффи настойчиво тянет поводок вперёд, заставляя ускорить темп, поэтому прибавляю шагу, хотя ноги отказываются идти быстрее. Нет, я явно не привыкла к физическим нагрузкам, пускай и минимальным по меркам других, но для меня, человека совершенно не активного, ограничивающегося лишь прогулками с собакой, такой резкий переход к упражнениям является болезненным. Тоффи сворачивает налево, и я следом за ним двигаюсь большими шагами. Начинает вечереть, хотя время едва близится к шести. Солнце уже заходит. Продолжаем быструю прогулку, а я прикидываю, через сколько нужно вернуться домой, чтобы успеть приготовить ужин и сделать уроки, хотя второе можно опустить, если завтра утром встану раньше. Обычно все задания я выполняю сразу, чтобы не оставлять хвостов на потом, может, это звучит не очень, но такой метод никогда не подводил, теперь же приходится делать всё кое-как, чтобы избегать домашних скандалов и не отдавать последние моральные силы на стресс.

— Ладно, парень, пора домой, — дёргаю поводок, привлекая внимание пса, поворачиваюсь по направлению обратного пути, отчего Тоффи возмущенно гавкает, но всё равно следует за мной, понимая, что выбор невелик.

Домой мы возвращаемся в ускоренном темпе, потому что мне хочется наконец занять сидячее положение и дать ногам отдохнуть. Тоффи не против бежать немного быстрее, поэтому поддерживает ритм, иногда останавливаясь, чтобы обнюхать дерево или куст.

Сверяюсь со временем, чтобы рассчитать, когда приедет мать. Уже подхожу к дому, издалека заметив припаркованный автомобиль Шистада. Надеюсь, он не станет снова кидаться на меня с угрозами, а продолжит тактику игнорирования, потому что ни злость, ни болтовню на данный момент стерпеть я не смогу. Голова раскалывается на миллион стеклянных кусочков и осыпается мне под ноги, а я с силой давлю это стекло. Чувствую себя особенно ужасно и выгляжу, наверное, так же, но внешний вид — последнее, что заботит меня сейчас.

В коридоре снимаю верхнюю одежду и обувь, попутно проверяю мобильный телефон на наличие новых сообщений. На экране светится пропущенный звонок от Эмили. Набираю её номер, зажав мобильник между плечом и ухом, пока отстегиваю поводок у Тоффи, затем беру аппарат в руку и следую на кухню, попутно оглядывая зал, но Шистада там, слава богу, нет. Открываю холодильник, рассматривая его содержимое. Решаю приготовить макароны с томатным соусом, что будет довольно быстро и просто. Ставлю воду, чтобы сварить спагетти, из духовки достаю сковороду, поставив на огонь греться. Мою овощи и зелень для соуса, желая поскорее закончить с готовкой и наконец улечься в кровать, прикрыть глаза и отдаться релаксу, хотя потом и придётся сесть за домашнее задание.

Использую мысли об отдыхе как мотивацию, нарезаю помидоры, перец и морковь, выкладываю на раскалённую сковороду, которую смазала оливковым маслом, и тушу овощи на медленном огне, затем добавляю томатную пасту и немного воды, чтобы соус не был слишком густым. Накрываю крышкой, нарезаю зелень, которую отправляю следом за пастой. Проверяю, не закипела ли вода в кастрюле, засыпаю макароны, посолив, и ставлю также на медленный огонь. Достаю глубокую прозрачную миску для салата, куда режу мытые помидоры, огурцы, лук и рву листья салата, заправляя всё маслом и посыпав солью и перцем. Пододвигаю стул к плите, потому что стоять совершенно нет сил, помешиваю макароны в кастрюле и соус. Повторно набираю номер Эмили, желая узнать, почему она звонила, и девушка после трёх гудков берет трубку.

— Привет, — здороваюсь, наблюдая, как овощи тушатся в томатной пасте, — ты звонила?

— Да, привет, — отвечает та.

— Что-то случилось? — интересуюсь в ответ, опустив взгляд на собственные ногти левой руки, которые выглядят не лучшим образом.

— Нет, не совсем. Крис рядом? — данный вопрос озадачивает, поэтому хмурюсь, отвечая:

— Машина стоит, но я не знаю, дома ли он.

— Не могла бы посмотреть? И, если дома, пускай перезвонит Элиоту, — даёт инструкции. От данной просьбы напрягаюсь, но всё равно соглашаюсь и в свою очередь хочу поинтересоваться, что происходит, но Эмили уже прощается и кладёт трубку, не дожидаясь моего ответа.

Оставляю ужин готовиться на плите, а сама отправляюсь в комнату Шистада, размышляя, что случилось. Не стучусь, открывая дверь. Шистад сидит на стуле, закинув ноги на стол, и курит, отчего в комнате стоит тошнотворный запах никотина. Заметив меня в дверях, он поднимает глаза, вопросительно подняв бровь, но не меняет своего положения, сделав очередную затяжку.

— Слушаю, — абстрактно махнув рукой, говорит он. Вздрагиваю от раздражения, скрещиваю руки на груди и, желая покончить с этим цирком, передаю просьбу Эмили:

— Эмили звонила, сказала, чтобы ты перезвонил Элиоту, — выкладываю и, не задерживаясь, выхожу в коридор, оставляя дверь за собой открытой.

— Когда это было? — спрашивает парень, мгновенно материализуясь в дверях между своей комнатой и коридором. Голос немного взволнованный, но, возможно, мне лишь кажется, потому что внешне его лицо остается невозмутимо-высокомерным, что не может не раздражать.

— Три минуты назад, — говорю наобум, лишь бы он отстал. Решаю, что разговор закончен, поэтому быстрым шагом возвращаюсь на кухню, надеясь, что еда не подгорела, но сегодня явно не мой день. Вода с макарон залила всю плиту, давая понять, что спагетти переварились. Выключаю огонь под сковородкой и кастрюлей, помешав соус, который, слава богу, не подгорел, затем сливаю воду с макарон и промываю холодной водой, высыпаю обратно в кастрюлю и с облегчением вздыхаю, ведь осталось самое малое — накрыть на стол.

Слышу, как в коридоре открывается дверь, что означает возвращение матери и Томаса. Есть совершенно не хочется, поэтому просто расставлю тарелки и подам еду, а затем спущусь к себе в комнату и наслажусь желанным одиночеством.

— Кристофер дома? — спрашивает мать, даже не поздоровавшись, но я пропускаю данный факт мимо ушей, утвердительно кивнув, а сама продолжаю расставлять тарелки на столе. — Скажи, что его там ждут, — приказывает мать, но указываю ей на то, что я занята. — Сначала скажи ему, а потом продолжишь.

Возмущённо раскрываю рот, но всё равно выполняю сказанное, начиная злиться. Быстро пересекаю расстояние до комнаты Шистада, входя без стука, и оповещаю:

— Мать просила передать, что тебя кто-то ждёт на улице, — произношу с недовольным лицом, скрестив руки на груди, и добавляю: — Я тебе не передатчик, ясно?

— Кто? — переспрашивает Шистад, выпрямившись на стуле.

— Пе-ре-дат-чик, — повторяю по слогам, закатив глаза. — Я не он, понятно?

— Кто ждёт, блять? — грубо перебивает, отчего ещё сильнее злюсь.

— Не знаю, отстань, — разворачиваюсь, чтобы уйти, но Шистад хватает меня за кисть, оказавшись рядом, и тянет назад, принуждая обернуться.

— Иди и скажи, что меня сейчас нет. И передай, что я ничего не знал. Поняла? — давит на ладонь, глядя прямо в глаза.

— Отвали, — отвечаю, раздражённо дёрнув руку. Он сильнее сжимает руку и повторяет:

— Поняла?

— Да, ладно, только отпусти, — соглашаюсь, не желая продолжать этот цирк, и вновь дёргаюсь, но на этот раз Шистад отпускает, отчего отшатываюсь к двери, слегка задев её плечом, и бросаю на парня раздражённый взгляд, покидая комнату.

Босиком выхожу за порог дома, оглядывая двоих мужчин, одетых в чёрные куртки, которые тут же поворачиваются ко мне, устремив на меня странные воспалённые глаза. Выглядят они нездоровыми, с осунувшейся серой кожей и пожелтевшими зубами, но всё равно производят впечатление крепких ребят, глядя на меня сверху вниз.

— Шистада нет, — передаю, стараясь не обращать внимание на мурашки, которые возникают от взгляда этих мужчин. — Не знаю, о чём речь, но он просил передать, что ничего не знал, — чувствую себя глупо, произнося данные слова, но неосознанно пячусь к двери подальше от этих двоих.

Один из них тушит сигарету подошвой ботинка, бросив её у моих босых ног, и плюёт рядом, затем немного подаётся вперед, схватив меня за прядь волос, отчего хмурюсь, вздрагивая.

— Как вернётся, — произносит мужчина, но сам косится на окно дома, которое находится в комнате Шистада, — скажи, что от Малькома он просто так не отвертится, а иначе, — на этом он дёргает меня вниз и резким движением вынимает нож из кармана, раскрыв его лезвие, — кому-то придётся плохо.

Подносит нож к моему лицу, а я с ужасом наблюдаю за происходящим, затем срезает прядь волос, отпустив мою голову, и делает шаг назад. Не дожидаясь дальнейшего развития события, тут же закрываю дверь, влетая в дом, и на выдохе шепчу:

— Какого чёрта?!

Комментарий к Глава 4

Всем хорошего времени суток. Читайте, наслаждайтесь, пишите, что ваши догадки и теории, с удовольствием почитаю.

Увидимся в следующую субботу.

========== Глава 5 ==========

Неделя в школе проходит незаметно, хотя мои мышцы всё ещё гудят от разминок и плавания. Эмили уверяет, что физические упражнения хорошо влияют на мой организм, но пока результат один — всё болит. Домашнее задание на следующие учебные пять дней тяжким грузом лежат на моём расписании, поэтому выходные решаю посвятить школьным предметам, чтобы не начать семестр с плохих оценок и негативного отношения преподавателей. Не знаю, какие планы строят другие обитатели дома, но от души надеюсь, что не придется терпеть их компанию.

Пятничный вечер оказывается на удивление тёплым, хотя всю неделю были заморозки и ветер.

Тоффи бежит впереди, а я вяло плетусь за ним, еле волоча ноги. Достаю мобильник, проверяя наличие сообщений от отца, и хмурюсь, увидев пропущенный звонок с незнакомого номера. Телефон стоит на вибрации 24/7, поэтому часто пропускаю звонки и смс. Прикусываю губу, размышляя, стоит ли перезвонить, но сбиваюсь с мысли, когда вижу идущего навстречу Шистада.

Его машина стоит у дома, поэтому я думала, что он в своей комнате, но, очевидно, это не так. Бодрая походка выдает его хорошее настроение, хотя всю неделю он был хмурым, не отпускал свои дурацкие шуточки и не расплывался в тошнотворной улыбке. Не то, чтобы я жаловалась, просто рука до сих побаливает от его «захватов».

Наблюдая за парнем, возвращаюсь к мыслям о тех жутких мужчинах, отчего неосознанно тянусь к обрезанной прядке волос. Это были не просто какие-то взрослые друзья Шистада. Они пришли к нему явно не пива попить. И кто такой Малкольм?

Пока голова забита этими мыслями, не замечаю, что Крис успел поравняться со мной и теперь идет рядом, слегка приподняв левый уголок рта.

— Что надо? — грублю я.

— Посмотрите-ка, какая злюка, — усмехнувшись, говорит он.

Поднимаю на парня выразительный взгляд, слегка теряясь в догадках: у него тоже эти дни или с головой какие-то проблемы? В один момент он приставучий и нахальный, в другой — милый и заботливый, а в следующий — сжимает мою руку и рычит, как собака.

— Простите, мистер Перепады-Настроения, — закатываю глаза в ответ, думая, как бы отвязаться от него. — Ты, кажется, куда-то шел? — намекаю на то, что его компании не рады, но Шистад сегодня вновь играет роль самовлюблённого придурка и делает невинные глаза:

— Решил прогуляться с сестрёнкой, какие проблемы? — он пожимает плечами, будто всё это выглядит нормально, а я борюсь с желанием вновь возвести глаза к небу: общение с Шистадом — неплохая разминка для глаз.

— Слушай, я не знаю, что у тебя там в голове, но я не хочу с тобой иметь ничего общего, — откровенно заявляю, надеясь таким образом отвязаться от него. — Ты какой-то психованный, — добавляю я.

— Ну, ты тоже не подарок, — поддевает парень. — Ладно, я подошёл не просто так, — сознается он, и я бросаю на него косой взгляд.

— Хотел кое-что обсудить, — поясняет Шистад в ответ на мой немой вопрос.

— По-моему, нам нечего обсуждать, — парирую я, желая прекратить разговор.

— Отбрось свои «язвительные» шуточки, — говорит Крис серьёзным тоном, отчего вновь смотрю на него. — Элиза попросила меня, чтобы я поговорил с тобой насчёт всего, что сейчас происходит.

— Чёрт возьми, — раздражённо закатываю глаза.

Он шутит?

— Кто-то вообще так ругается? — с насмешкой спрашивает Шистад, но тут же становится серьёзным. — Так вот…

— Вы издеваетесь? — перебиваю я, резко остановившись, отчего Тоффи неодобрительно скулит.

— Чего? — мило переспрашивает брюнет, но я вижу: его забавляет моя реакция.

— Ты сейчас серьёзно? Будешь вести со мной разговор о том, что моя дорогая мамочка закрутила роман с каким-то мужиком и построила планы на 10 лет вперёд, забыв, что у неё есть дочь? Ты правда хочешь обсудить мое поведение? Уж простите, что я не стремлюсь выполнять каждое её пожелание, в отличие от тебя. В чём твоя выгода? Или ты просто придурок? — я останавливаюсь, чтобы отдышаться, но через вдох продолжаю свою гневную речь. — Извините, что я так неожиданно свалилась вам всем на голову, я и сама не рада, но что тут поделаешь? Если мама думает, что я хочу терпеть твоего отца, тебя и её приказы, то она глубоко ошибается. Я достаточно самостоятельная, мне не нужно указывать. А тем более мне не нужны какие-то твои приступы помощи, потому что, блин, ты мне не нравишься.

— А теперь послушай меня, малышка, — серьёзно отвечает Шистад на мои злобные реплики.

Лицо у него остается ровным, с лёгким намеком на усмешку.

— Если ты думаешь, что ты такая взрослая, то ты глубоко ошибаешься. Если бы ты хоть что-нибудь понимала в этой жизни, то перестала бы выделываться и делала то, что от тебя хотят, чтобы не создавать проблемы ни себе, ни другим. Мои приступы помощи, как ты выразилась, не являются следствием симпатии к тебе. Чтобы ты знала, никому не нравятся вечно злые, психованные идиотки, не способные пораскинуть мозгами и понять, что проще согласиться, чем упереться рогом и стоять на своём. Так что, потрудись немного и прекрати воображать из себя королеву. Доступно объяснил?

Шистад приподнимает брови, глядя в моё слегка шокированное лицо. Ответа он не ждёт и отворачивается, перехватив из моих рук поводок. Я пытаюсь совладать с собой, чтобы не выглядеть глупо и униженно после его слов.

В голове медленно крутятся колёсики, и я понимаю, что по сути он прав. Шистад выбрал верный путь и не пытается как-то высказать своё недовольство, просто плывёт по течению, изображая из себя милого и отзывчивого парня, отчего мнение о нём складывается положительное, по крайней мере у моей матери. Я же на его фоне выгляжу идиоткой. Наверное, так и есть. Но признаваться ему в этом не собираюсь, хотя это немного и по-детски.

— Твой пёс устал ждать, — будничным тоном замечает Крис, как будто не было только что этой перепалки. — Он хочет домой.

Не дожидаясь ответной реакции, брюнет подзывает Тоффи к себе, издав тихий свист, отчего собака тут же бежит к нему, поставив передние лапы на ногу Шистада. Крис наклоняется и мягко гладит животное по кудрявой шерсти, а я всё ещё молчу, пытаясь подобрать достойный ответ.

— Не напрягайся, — будто прочитав мои мысли, говорит Шистад, — идём домой.

***

Вернувшись, застаю маму в хорошем расположении духа. Она сидит на кухне, потягивая какой-то напиток из кружки, от которого идёт пар.

Тоффи быстро спускается по лестнице, и я хочу последовать за ним, но мама подзывает к себе. Я встаю у барной стойки, не желая садиться и тем самым давать повод для долгого разговора.

Женщина делает ещё глоток из кружки и обращается ко мне:

— Я вижу вы с Кристофером поладили, — говорит она, ссылаясь на то, что мы вместе пришли домой и всю неделю он подвозил меня до школы.

В ответ неоднозначно пожимаю плечами, не понимая к чему она клонит.

— Я понимаю, что все как-то спонтанно и неожиданно, но решить нужно сейчас. Мы с Томасом планируем совместный отпуск на неделю, когда у вас с Кристофером будут осенние каникулы. Мы хотим отдохнуть в Италии. Я давно не была на море, да и Томас не против жарких стран. Так вот, я хочу, чтобы ты поехала с нами. Эта поездка поможет нам сблизиться, плюс все мы сможем расслабиться и провести время вместе.

Смотрю на маму, сканируя её взглядом. Что за внезапные вспышки материнского чувства. То есть практически семнадцать лет ей не нужно было со мной сближаться, а теперь резко захотелось?

— Знаешь… — начинаю я, желая высказаться насчёт этих совместных поездок и явно отрепетированной речи про единение семьи, но в голове тут же вспыхиваю слова Шистада о том, что проще согласиться и не возникать, тогда и проблем меньше будет.

— Ладно, — сдаюсь я.

В любом случае, до осенних каникул ещё три месяца, они успеют тридцать раз передумать и всё отменить.

— Ладно, — повторяю я, чтобы у себя в голове осознать данный факт.

Мать смотрит в ответ немного удивлённо, видимо ждала скандала, но больше никаких эмоций не проявляет и возвращается к своему напитку. Считаю, что разговор окончен, и теперь наконец могу удалиться в свою комнату и наконец расслабиться после тяжёлого дня.

Спустившись, обнаруживаю, что Тоффи уже лежит на своём месте и мирно посапывает, отчего откровенно завидую собаке. Наверное, хорошо, когда единственной твоей заботой является желание погулять, а всё остальное делают за тебя.

Стягиваю с себя толстовку, оставшись в футболке, и достаю из шкафа пижамные штаны и майку. Расправляю кровать, попутно думая о том, что неплохо было позвонить отцу или хотя бы написать.

При мыслях о телефоне вновь вспоминаю о незнакомом номере, но считаю, что сейчас уже слишком поздно для ответных звонков, да и я не расположена для беседы непонятно с кем.

Выхожу из комнаты, направляясь в ванную, и надеюсь, что ещё никто не успел проскользнуть раньше меня. К счастью, комната оказывается свободна, и я быстрее защелкиваю дверь, чтобы никто случайно не зашел. Одежду бросаю в стирку и включаю воду, настраивая чуть более горячий поток, чем обычно, в надежде, что это поможет расслабить напряжённые мышцы. Неплохо было бы включить какую-нибудь музыку для полного релакса, но телефон остался в комнате. Может я смогу проскользнуть и остаться незамеченной?

Не выключая воду, оборачиваюсь в полотенце и открываю дверь, оглядываюсь по сторонам, чтобы никто меня не заметил. Дверь в комнату Шистада закрыта, а мама уже поднялась наверх, значит я смогу сбегать в комнату, взять телефон и при этом не попасть никому на глаза. В коридоре стараюсь двигаться как можно тише и молнией мчусь в комнату. Схватив телефон, возвращаюсь ванную, тут же скидываю полотенце и залезаю под душ.

Высунув руку, отыскиваю в плейлисте какую-нибудь тихую песню для расслабления. Улыбаюсь от того, что моя вылазка удалась. Всё это кажется забавным, и оттого смеюсь. Со стороны это может показаться странным, но меня ведь никто не видит.

Включаю одну из любимых песен: Ali Gatie – It’s You — и полностью встаю под горячие струи воды, которые обжигают кожу спины и действительно помогают снять напряжение с мышц. Впервые за несколько дней чувствую, что отдыхаю. Головная боль, которая, кажется, стала хронической, отступает, уступая место приятным мыслям. Душ тихо стучит об пол ванной, попадая в ритм песни, и я, умиротворённая, тихонько напеваю себе под нос.

Спустя минут пятнадцать оборачиваюсь в махровое полотенце бежевого цвета, чувствуя себя свежей и отдохнувшей. На телефоне играет Mystery of Love Суфьяна Стивенса. Я подпеваю ему, наслаждаясь мгновением. Чищу зубы, расчёсываю волосы и собираю их в пучок, попутно раздумывая о том, чем занять вечер: после душа спать совершенно не хочется, несмотря на недавнюю усталость.

Выключаю мелодию и выхожу в коридор, тут же уставившись на улыбающееся лицо Шистада:

— Какие ангельские звуки, — скривив губы в нахальной ухмылке, говорит он, отчего я с некоторой злобой смотрю на него.

— Ты что, подслушивал? — раздражённо смотрю на парня, слегка смутившись такими обстоятельствами. — Извращенец.

— Не мог пройти мимо, — пожимает плечами он.

Разглядываю брюнета испытывающим взглядом и замечаю, что Шистад одет совсем не по-домашнему: капюшон чёрной толстовки наброшен на волосы, одна рука в кармане джинсов, а вторая держит телефон и пачку сигарет. Интересно, куда это он собрался в одиннадцать часов вечера?

Ничего не говорю, передёрнув плечами, и разворачиваюсь, удаляясь в свою комнату.

— Классная песня, — хмыкает мне в спину Крис, но я лишь закатываю глаза и спускаюсь к себе.

***

Решаю немного почитать перед тем, как лечь спать, но первоначально пишу отцусообщение, интересуясь, как у него дела. Ответа не приходит следующие пять минут, поэтому откладываю телефон, мысленно делая пометку о том, что завтра нужно узнать, от кого был звонок с неизвестного номера.

Для чтения выбираю заброшенную пару месяцев назад Вирджинию Вульф. Все очень хвалили «На маяк», и я решила ознакомиться, но меня, честно говоря, роман не особо впечатлил. С собой у меня практически нет книг: они остались где-то в коробках среди наших с отцом вещей в доме в Бергене.

Мы жили в Бергене несколько лет назад и периодически возвращаемся туда, чтобы провести каникулы или если работа отца позволяет. За домом никто не следит, поэтому он находится не в самом приличном состоянии, но позволить себе смотрящего не можем, а продавать слишком жалко: в доме столько воспоминаний. Многие наши вещи хранятся там, так как всё увезти в коробках нельзя, а этот дом — единственная собственность, которой располагает отец. Обычно при переезде мы просто снимаем квартиру либо живём у знакомых или родственников: нецелесообразно покупать каждый раз имущество, да и такими деньгами папа, к сожалению, не владеет. В любом случае, наша жизнь меня вполне устраивала, но всему хорошему рано или поздно приходит конец, правда?

«На маяк» — последняя купленная мной книга, поэтому я и привезла её с собой к матери. Нахожу нужную страницу и пытаюсь углубиться в чтение, примерно припоминая сюжет. Минут двадцать сканирую страницы, не особенно вдумываюсь в смысл написанного, и понимаю, что такое времяпрепровождение мне совершенно не нравится. Роман хороший, просто я предпочитаю другое. Может я ещё не доросла до таких произведений? Оставлю до лучших времен.

Спать всё ещё не хочется, поэтому беру со стола ноутбук и решаю посмотреть фильм. Пока система загружается, думаю о том, что включить и останавливаю выбор на одном из моих любимых фильмов. «Call Me by Your Name» я смотрела раза три-четыре, но всё равно хочу ещё. Это одна из тех картин, которые притягивают своей атмосферой и красивыми кадрами. Кроме того, мне действительно нравится сюжет.

Через 40 минут фильма чувствую, как живот начинает урчать: последствия того, что я не поужинала. Ставлю кино на паузу и смотрю время на телефоне: уже практически час ночи. Завтра я собиралась встать пораньше, но теперь хочу досмотреть фильм, поэтому неплохо было бы перекусить.

Поднимаюсь с кровати и следую наверх, чтобы перехватить что-нибудь лёгкое на кухне — какой-нибудь фрукт или йогурт. Двигаюсь вполне свободно: на втором этаже практически не слышно того, что происходит внизу, а погром я устраивать не собираюсь. Шистад ушёл, и я вполне могу спокойно заниматься своими делами.

Из холодильника достаю банан, снимаю кожуру с кончика и прикусываю, ощутив на языке холодную мягкость фрукта, зубы на пару секунд немеют от резкого перепада температуры. Наливаю в стакан воды, чтобы не ходить туда-сюда несколько раз, и по лестнице спускаюсь в комнату. Сажусь на кровать, накрываю ноги мягким коричневым пледом и вновь включаю фильм.

Спустя минут пять улавливаю какой-то шум и останавливаю кино, прислушиваясь к звукам наверху, но, похоже, мне просто показалось. Кожуру от банана кидаю на стол, решив, что завтра уберу - всё равно собиралась разобраться с небольшим беспорядком в комнате, который образовался в течение недели. Кладу ноутбук на бёдра и приспускаюсь на кровати, с лёгкой улыбкой наблюдая за разворачивающимися на экране действиями.

— Что смотришь?

Я резко вздрагиваю, испугавшись. Щёлкаю по клавиатуре и вскакиваю, уставившись на Шистада, удобно расположившегося в проходе моей комнату. Плечом он упирается в стену и с лёгкой усмешкой смотрит на меня.

— Что ты здесь делаешь? — всё ещё растерянная от такой неожиданности, спрашиваю я, занимая сидячее положение на кровати.

— Решил узнать, чем ты тут занимаешься, — слегка пожимает плечами он и продолжает улыбаться, блуждая взглядом по комнате. — Ну, так что смотришь?

Недовольно хмурюсь в ответ, прикидывая, каким способом выгнать этого придурка. Он уже совсем обалдел, раз решил, что может заявляться в мою комнату среди ночи.

— Уйди отсюда, — прямо говорю я, нахмурив брови. В ответ на мои слова Шистад наоборот проходит внутрь и усаживается на стул, стоящий у рабочего стола — всего в метре от меня.

— Ты совсем обнаглел? — вкрадчиво интересуюсь я, раздражённо рассматривая его лицо.

— Похоже, никто не научил тебя манерам, Е-ева, — манерно растягивая букву е, заявляет Крис, полностью проигнорировав мой вопрос.

И тут я понимаю — он пьян.

— Как ты приехал домой, если так напился? — хмыкаю я, скрещивая руки на груди.

— Волнуешься? — задает он совершенно нелепый вопрос, на что я вскидываю брови. — Меня подвезли.

Брюнет придвигается на стуле к кровати и заглядывает в мой ноутбук.

— Тебе нравятся такие парни? — зачем-то спрашивает Шистад, указывая на Тимоти Шаламе, который в данный момент красуется на экране.

— Чего? — непонимающе смотрю я, слегка растерявшись от наглости парня. — Свали, — грубо говорю я, пытаясь хоть как-то его спровадить.

— Подвинься, — спихнув меня в сторону, бурчит Шистад, пытаясь залезть на кровать.

— Ты из ума выжил? — восклицаю, уставившись на него.

От парня несет алкоголем-водкой или виски, не знаю, но явно чем-то крепким.

— Я сказала: свали!

— Потише, — приложив палец к губам, смеётся он.

Я и сама понимаю, что если сейчас подниму шум, то будет только хуже, поэтому уже тише сквозь зубы шиплю ему:

— Уйди из моей комнаты!

— Боже, ты такая нервная. Я просто хочу посмотреть с тобой фильм, — весело говорит Шистад.

— Нет, — упрямо твержу я, не понимая, что же мне нужно сделать, чтобы он отстал от меня.

— Я всё равно не уйду, — нахально заявляет он, на что я скептически вскидываю брови.

Крис довольно кивает в подтверждение своих слов и закидывает ноги на край моей кровати, откинувшись на спинку стула.

— Можем смотреть друг на друга хоть до посинения: я всё равно останусь здесь, пока мы не посмотрим фильм, — беззаботно говорит парень.

И мне приходится сдаться.

Выгнать насильно я его не могу: он явно сильнее меня. Поднять крик тоже не вариант — только мать разозлю.

— Ладно, — раздражённо передёргиваю плечами я, — только сиди там, где сидишь, и убери ноги, — критически говорю.

— Нет, мне неудобно, — возражает он.

Спустя ещё нескольких минут препирательств, Шистад соглашается сидеть на стуле, и я наконец запускаю фильм. Смотрит он на удивление тихо и внимательно, хотя и не знает начала.

Через минут двадцать я наконец расслабляюсь и забываю о парне, притихшем рядом. Меня начинает клонить в сон, веки слипаются, дыхание становится более глубоким.

Сквозь пелену дремоты слышу слегка удивленный голос парня:

— Они что, геи?

Но ответить я не могу, так как сознание покидает меня и я засыпаю.

***

Проснувшись утром, я оглядываю комнату одним глазом, пытаясь обнаружить следы ночного пребывания Криса, но его нет, ноутбук лежит на столе, а стул стоит на привычной месте.

Сначала мне кажется, что мне всё это приснилось, но отбрасываю эти мысли из головы. Одним движением откидываю одеяло и усаживаюсь на кровати, слегка разминая затёкшую от неудобной позы шеи.

Пытаюсь разбудить организм и попутно думаю, который сейчас час. Надеюсь, что достаточно ранний, иначе все мои планы на эти выходные будут испорчены. С радостью обнаруживаю, что время только близится к десяти, и считаю, что это довольно неплохо, учитывая, что уснула я поздно.

Первоначально решаю выпить «Апельсинового рая» и перекусить, затем убраться в комнате и под вечер сесть за уроки и нагнать упущенное. Сооружаю на голове простой пучок и накидываю халат, чтобы не ставить себя и окружающих в неудобное положение, если встречу кого-то на кухне. Но, на удивление, в доме стоит размеренная тишина, а это значит, что у меня есть драгоценное время наедине с собой.

Иду в ванную, где чищу зубы и умываю лицо: на левой щеке остался примятый след от подушки, поэтому растираю кожу, пытаясь избавиться от узоров. На кухне ставлю чайник и решаю поджарить тост. Я не люблю особенно сытные завтраки, от них начинаю чувствовать тяжесть и лень.

Кухня наполняется ароматом апельсина, и я с удовольствием вдыхаю запах, который теперь, кажется, стал моим любимым. После кофе, разумеется. Перекусить решаю за барной стойкой, чтобы не крошить в комнате. Пока пью горячий чай, размышляю о том, что нужно бы выгулять Тоффи. Странно, что он не скулит с семи утра.

Тост приятно хрустит между зубов, и я вспоминаю, как мы с отцом в детстве устраивали конкурс на самый громкий хруст. Мы безбожно чавкали и плевались крошками хлеба, я смеялась до коликов и сводящих скул. Было так весело иногда вести себя неподобающе и неприлично, хотя на людях мы с отцом всегда делали серьёзные лица. Но, сказать честно, это тоже была игра. Каждый раз, когда мы ходили на какие-то мероприятия, перед тем, как выйти из дома, папа присаживался на корточки и говорил:

— Кто первый засмеётся, тот моет Тоффи!

Воспоминания о детстве будят в сердце чувство грустной ностальгии: то время ушло, и ничего не вернуть назад. Наверное, каждый человек хоть раз в жизни задумывался о том, что есть такие моменты, возвращаясь к которым, ты остро чувствуешь, что как раньше уже никогда не быть. Есть какая-то магия в том, что время уходит, а вместе с собой забирает и кусочки счастья и несчастья.

После короткого завтрака я спускаюсь в комнату и обнаруживаю, что Тоффи нет на привычном месте. Слегка хмурюсь и отправляюсь исследовать дом в поисках собаки. Обычно Тоффи сидит на своём месте и, подобно мне, старается не пересекаться с другими членами дома. Исключением является Шистад, к которому пёс испытывает странную привязанность, что не слишком радует меня.

В любом случае, необычно то, что Тоффи решил прогуляться по дому. Возможно, он захотел в туалет, поэтому лучше мне его найти, пока кто-то другой не нашёл последствия его нужды. Обхожу весь первый этаж и зову собаку, но никаких признаков животного не обнаруживаю. Навряд ли, Тоффи забрался на второй этаж, но всё равно поднимаюсь проверить. Но и наверху не обнаруживаю любимца. Начинаю слегка паниковать из-за того, что не могу найти собаку, и быстрым шагом спускаюсь вниз, повышая голос, зову питомца. Решаю заглянуть в комнату к Шистаду.

Открыв дверь, обнаруживаю, что в помещении никого нет, но всё равно задерживаюсь в проёме, разглядывая его «покои». В комнате относительный порядок: на столе практически чисто, разбросаны только пара ручек, дверца шкафа открыта, и оттуда выглядывают наспех запиханные вещи, кровать небрежно заправлена. В принципе вид приличный, но не слишком отличающийся чистотой.

Закрываю дверь, возвращаясь к мыслям о пропавшей собаке, и пугаюсь, когда пёс подлетает ко мне, закинув передние лапы на мои голые ноги. С облегчением выдыхаю и наклоняюсь, чтобы погладить щенка.

— Что рассматривала? — насмешливый голос откуда-то сбоку заставляет меня вздрогнуть от неожиданности.

Поднимаю глаза на парня, который рассеянно крутит поводок.

— Ничего, — слегка запнувшись, отвечаю я, чувствуя неловкость из-за того положения, в котором оказалась.

— Понятно, — отвечает парень, и я чувствую в его голосе скрытый смысл, но не забиваю себе голову его дурацкими намёками.

— Он скулил у моей двери, — даёт пояснение Крис на мой немой вопрос.

— Ясно, спасибо, — резко выпаливаю я, собираясь поскорее уйти.

Выхватываю поводок из рук брюнета и зову Тоффи за собой, оставляя парня одного в коридоре.

— В следующий раз, когда решишь подглядывать за мной в комнате, убедись, что я там, малышка, — усмехнувшись, весело заявляет Шистад мне в спину, отчего передёргиваю плечами и решаю оставить реплику без комментариев, хотя чувствую, как мои щеки слегка краснеют.

Ну и зачем я рассматривала его вещи?

***

Выходные проходят в относительном спокойствие: я делаю домашнюю работу, полностью погрузившись в учебу, и в субботний вечер поднимаюсь на семейный ужин. Мы едим мясо по-французски, которое приготовила мама, и салат. Мать с Томасом обсуждают планы на осенние каникулы, до которых ещё куча времени, а я вяло ковыряюсь в своей тарелке. Криса нет, Томас сказал, у него какие-то дела, но меня не слишком волнуют заботы Шистада.

Закончив с ужином, мама просит меня помыть посуду. Я без лишних возмущений принимаюсь за дело и через десять минут могу позволить себе выпить кружку «Апельсинового рая» перед тем как выйти на прогулку с Тоффи. Настроение у меня приподнятое, отчасти из-за того, что Крис не маячит перед глазами и не отпускает свои дурацкие шутки.

На улице прохладно, и я жалею, что не надела куртку, но возвращаться не хочется. Собака нетерпеливо тянет поводок, намекая на то, что ему хочется быстрее уже справить нужду. Я не сопротивляюсь и иду за ним, попутно доставая телефон из кармана джинсов. Пишу сообщение отцу, хотя и вижу, что он ещё не ответил на предыдущее. Этот факт меня расстраивает, но не желаю портить настроение грустными мыслями. Я слишком часто пребываю в ужасном расположении духа.

Включаю музыку, чтобы разбавить вечернюю тишину, и неспеша прогуливаюсь. Изредка встречая проезжающие машины, которые освещают дорогу мягкими оранжевыми огнями. Отхожу от дома немного, чем обычно, и решаю вернуться, боясь заблудиться.

***

В воскресенье я просыпаюсь после десяти, и когда иду в душ, ванная оказывается занята. Пока жду свою очередь, присаживаюсь на стул у барной стойки и скучающим взглядом рассматриваю гостиную. Через минут семь из ванной выходит Шистад: на бёдрах низко повязано полотенце, а мелкие капли с мокрых волос текут по обнажённому торсу. Не будь это Крис, можно было бы сказать, что вид довольно впечатляющий. Но я лишь закатываю глаза и спрыгиваю со стула, стремясь побыстрее покончить с утренними процедурами. Крис кричит «доброе утро» в закрытую дверь, и я буквально чувствую, как он ухмыляется.

Умывшись и почистив зубы, я ставлю чайник на кухне, а сама спускаюсь в комнату, чтобы одеться и привести волосы в порядок. Делаю простой хвост и надеваю лёгкую футболку и легинсы — стандартная домашняя одежда. Наверху готовлю чай, наслаждаясь приятным ароматом апельсина.

— Сделай мне кофе, пожалуйста, — просит входящий на кухню Крис. Я пару секунд раздумываю и, не желая вступать в новый конфликт, просто пожимаю плечами, принимаясь за приготовление завтрака.

— Ух, ты, не думал, что это будет так просто, — усмехается Шистад и присаживается за барную стойку.

Уперев подбородок в ладони, он наблюдает за моими действиями, на что оборачиваюсь, вскинув брови.

— Я просто в шоке от твоей утренней щедрости, — с ноткой сарказма заявляет он, на что вновь закатываю глаза.

— Только не привыкай, это разовая акция, — парирую я.

Настроение и вправду немного приподнятое.

— Ладно-ладно, злюка, — ретируется Крис.

Завтрак проходит спокойно. Мы в основном молчим, но я не чувствую неловкости, это простая удобная тишина. Когда уже допиваю остывший чай, на кухне появляется мама. Она всё ещё в пижаме, сверху накинут лёгкий халат, видимо женщина только проснулась. Следом материализуется Томас. Оба здороваются с нами и, пребывая в каком-то эйфорическом расположении духа, перемещаются по кухне в процессе приготовления еды. Томас целует маму в щёку, и мне становится неловко и противно. Смотрю на Шистада, оценивая его реакцию: он слегка поджимает губы, но потом его лицо вновь приобретает спокойное выражение. Парень ловит мой взгляд и подмигивает.

Закатываю глаза, понимаясь со своего места, и оставляю счастливое семейство наедине. Чувствую себя лишней в этой новоиспеченной идиллии, поэтому спешу к себе. Все это так неловко и неприятно: разве не должна мама больше внимания уделять мне? Да, звучит эгоистично, но я её дочь, с которой она, к слову, итак имеет натянутые отношения. Но Элизу, видимо, не заботит это. Она вполне счастлива и без меня. Это обидно, но винить её не могу — я тоже счастлива без неё.

Вечером я разговариваю с Эмили по телефону и договариваюсь с ней о том, что мы вместе пойдем в школу в понедельник. Надеюсь, акция «Подвезу до школы» от Шистада истекла, и теперь я вольная птица. Мы ещё немного болтаем о всяком: я рассказываю ей о странах, в который побывала, а Эмили в свою очередь делиться информацией о самых классных местах в Осло. Мы соглашаемся в том, что нужно как-нибудь посетить книжный магазин в центре.

Позже я выхожу на короткую прогулку с Тоффи и наслаждаюсь прохладным ветром. После душа и лёгкого перекуса перед сном я засыпаю со светлом головой и хорошими мыслями

Комментарий к Глава 5

Итакс, доброго времени суток!

Вот и обещанная глава. В принципе, ничего особенного не происходит, просто описываю дни Евы, ее мысли и переживания. Естественно, много взаимодействия с Крисом. Он такой милый в этой главе, аж самое приятно было писать) Заметили, что он слегка прибрался на столе Евы? И он укрыл ее одеялом, уиии))

Плюс в этой главе мы узнаем, что через пару месяцев ребят ждут горячие каникулы, это будет что-то))

До следующей субботы, персики)))

========== Глава 6 ==========

Несмотря на то, что вечером я засыпаю быстро и легко, пробуждение отдает тяжелой головной болью. Зажатая точка на спине заставляет сутулиться и дарит неприятные ощущения и дискомфорт.

Кое-как разлепив веки, я нехотя рассматриваю комнату, в которую проникает яркий солнечный свет. Чувствую себя не очень хорошо, но все равно приходится подняться, так как школу никто не отменял. Медленно передвигаюсь по комнате, подхватывая халат, и завязываю спутавшиеся волосы в хвост. Голова всё ещё болит, но я стараюсь игнорировать острые удары в висках, пока поднимаюсь по лестнице.

На кухне обнаруживаю мать, которые пьёт кофе, параллельно глядя в телефон. Женщина поднимает на меня критический взгляд, явно недовольная моим внешним видом, но игнорирую её немые намёки и медленно плетусь к ванной. Мама молча провожает меня глазами, вернувшись к своему завтраку. Чувствую, как в животе урчит, поэтому хочу быстрее покончить с водными процедурами и наконец насладиться «Апельсиновым раем», который хоть немного поднимет мое настроение. Дергаю ручку в ванную, но она не поддаётся — занято. Обречённо вздыхаю и опираюсь спиной о стену — не хочу сидеть на кухне. Мысленно повторяю сегодняшнее расписание, с удовольствие вспоминая, что первым уроком стоит история — можно спокойно отдохнуть на задней парте под размеренный голос Бодвара.

Проходит некоторое время, и ноги устают стоять, поэтому опускаюсь на пол рядом с дверью в комнату Шистада и жду, когда парень наконец выйдет. Про себя начинаю считать, чтобы понять, сколько прошло минут, и жалею о том, что не взяла с собой телефон. Резкий толчок в спину, отдается болью по всему телу, и я громкой ойкаю, отскочив в сторону. Тру ушибленное место и с удивлением смотрю на Криса, который и открыл дверь.

— Чего расселась? — нахмурившись, говорит он, явно не собираясь извиняться.

Непонимающе разглядываю Шистада и поднимаюсь с пола, вновь подходят к ванной. Если Крис в комнате, то кто в душе? Если это его очередная девушка, я убью парня собственными руками. Резко дёргаю дверь и — о, чудо! — она открывается.

— Только не говори, что сидела и ждала, — выгнув брови, произносит Шистад.

Я бросаю на него злобный взгляд. Замечательное утро, что тут скажешь.

После холодной воды головная боль стихает, и я могу в более нормальном настроении одеться и отыскать рюкзак на дне шкафа. Поднявшись, не обнаруживаю ни мамы, ни Томаса, поэтому с облегчением прохожу на кухню, намереваясь сделать чай, а потом выгулять Тоффи, который бегает вокруг меня добрые пять минут. Почему Крис не может выгуливать его каждое утро?

На улице достаточно холодно, поэтому решаю сегодня надеть ветровку и носки потеплее. Мне сложно адаптироваться к такой погоде, учитывая, что в последнее время я жила в странах с мягким климатом. Усаживаюсь на ступеньках на улице, отпустив Тоффи с поводка, который тут же, радостно взвизгнув, понёсся обнюхивать кусты, и грею руки горячей чашкой «рая». Открываю сообщения на телефоне, в надежде обнаружить письмо от отца, но мои смс всё ещё не прочитаны. Быстро пишу Эмили о том, что выйду через десять минут, и подзываю Тоффи, напоминая о том, что время прогулки вышло.

— У тебя новый прикол? — холодной интересуется Шистад, возвышаясь надо мной.

Я выгибаю брови, не желая ничего отвечать, и молча поднимаюсь со ступеней, всё ещё сжимая в одной руке телефон, в другой кружку с остатками остывшего чая на дне.

— Господи, — закатив глаза, произносит Крис и, слегка отпихнув меня в сторону, двигается к калитке, за которой стоит его машина.

— Тебя долго ждать? — обернувшись, раздражённо спрашивает он.

Я удивлённо смотрю в ответ и думаю: стоит поехать с ним или лучше пройтись пешком. На улице действительно холодно, а короткая поездка в тишине компенсирует то раздражение, которое я испытываю при общении с парнем.

Молча ставлю кружку на тумбочку у входа и закрываю входную дверь на ключ, предварительно запустив Тоффи в дом. Быстрым шагом иду за Шистадом, который не дожидаясь меня, уже садится в машину. Пристегнув ремень безопасности, краем глаза замечаю, что Крис не делает то же самое, но решаю опустить это вопрос.

Машина плавно выезжает со своего привычного места, в салоне стоит уже знакомый запах кофе и никотина. Выехав на асфальт, парень достает пачку сигарет из внутреннего кармана куртки, зажав одну между зубов, поджигает и прикуривает в приоткрытое окно.

В автомобиле стоит тишина, нарушаемая лишь тихими хриплыми выдохами курящего Шистада.

Отворачиваюсь к окну и нехотя говорю:

— Я собиралась к Эмили.

Брюнет ничего не отвечает, но сворачивает на ту дорогу, по которой в прошлый раз мы доехали до Флоренси. Тишина какая-то гнетущая, наверное, из-за того, что ни у меня, ни у парня нет настроения.

Я неловко ёрзаю на сидении, разглядывая мелькающие мимо дома, а Шистад, докурив, выкидывает сигарету в окно. Не слишком экологично. Стекло он не поднимает, запуская холодный свежий воздух в салон. Чувствую себя намного лучше, потому что запах сигарет не сам приятный аромат, и раздумываю, как быстро мы прибудем к дому Эмили.

Крис молчит, но и музыку не включает. Не похоже, что он расположен к беседе, мне уже становится как-то неуютно.

— Ты всё время будешь подвозить меня? — аккуратно интересуюсь, глядя на его реакцию краем глаза.

— Тебя что-то не устраивает? — грубо говорит Шистад, на что закатываю глаза.

И это он мне говорил что-то о нормальном поведении? Похоже, перепады настроения — его фишка.

Ничего не отвечаю, отвернувшись к окну. Когда мы уже приедем?

Через пару минут, Крис еще раз поворачивает влево и выезжает на улицу, где живёт Эмили, я уже вижу её дом. Припарковавшись, парень выходит из машины и, что-то сказав Флоренси, проходит в дом. Я тоже вылезаю из автомобиля и подхожу к подруге, поздоровавшись.

— Что он сказал? — интересуюсь, заглядывая девушке за спину.

— Сказал, что будет через пару минут, просил подождать в машине.

Я киваю, чувствуя неловкость перед Флоренси, — навряд ли ей хочется ехать в машине с Шистадом. Я занимаю заднее сидение рядом с Эмили, и мы вместе дожидаемся Криса.

Усевшись в салон, он смотрит на пассажирское кресло рядом с собой, затем оборачивается на меня с вопросительным выражением, но я лишь хмурю брови. Он хотел, чтобы я села впереди?

Ехать до школы в тишине не приходится — парень включает музыку, которая разбавляет молчание. Разговаривать с Эмили в машине Криса не хочется, поэтому я просто отворачиваюсь к окну, наслаждаясь мелодией, ласкающей слух. Флоренси также смотрит в окно, убрав кудрявую прядь за ухо, то и дело выпадающую из причёски.

Нужно прекращать эти групповые поездки — неужели Шистаду действительно хочется со мной возиться или это просто очередной способ быть хорошим мальчиком в глазах моей матери?

***

— Начинать понедельник с истории — это как начинать год на пляже! — весело заявляю я, усаживаясь за парту рядом с Эмили.

Девушка смущенно краснеет и слегка толкает меня плечом.

— Серьёзно, видеть с утра лицо Бодвара — это в миллион раз лучше, чем физкультура по вторникам.

После окончания, казалось бы, бесконечной поездки с Шистадом, моё настроение улучшается в несколько раз, ведь есть целый день, который я проведу подальше от всей семейки Аддамс.

Я задорно улыбаюсь подруге и краем глаза слежу за приближающимся историком, который, по-видимому, направляется к книжному шкафу, находящемуся за нашими спинами.

— Девушки, — Бодвар приветствует нас лёгким кивком и полуулыбкой.

— Как выходные? — будничным тоном интересуется он, на что я неоднозначно пожимаю плечами.

Эмили, вновь покраснев, бормочет:

— Хорошо, спасибо.

Учитель ещё раз кивает, затем берёт необходимые книги и отходит к своему столу.

— Знаешь, — хитро улыбнувшись, говорю я, — ты только при Бодваре так краснеешь. Он тебе нравится, признавайся?

Эмили поднимается на меня испуганный взгляд, отчего чувствую неловкость сказанных слов. Я угадала?

В любом случае, звенит звонок, и Бодвар оповещает нас о начале урока.

***

История проходит в медленном темпе, но следующая за ней философия длится целую вечность. Мистер Джейкоби, нудный и старый мужчина, растягивает гласные на английский манер, отчего его речь становится ещё более длинной, чем мне хотелось бы. Эмили говорила, что он приехал по обмену из Англии лет десять назад, поэтому у него такой акцент. Учитель рассказывает нам какую-то притчу про два камня, а я разглядываю редких прохожих в большое окно. Настолько скучно, что мозги постепенно начинают плавиться. Ну, и зачем я записалась на курс философии? Этот предмет мне представлялся чем-то интересным и вдумчивым, я посещала пару уроков в Швеции, но там занятие строилось совершенно по-другому: учитель моделировал ситуацию, а мы пытались найти из неё выход, думая холодно и рационально. Видимо, мистер Джейкоби предпочитает теорию. Надо сменить курс в следующем семестре.

От скуки разглядываю спину впереди сидящего парня, который опёрся рукой о парту и уложил щёку на ладонь — ему тоже не слишком интересно. На молодом человеке синяя толстовка с капюшоном, а светло-русые волосы стянуты в низкий хвостик. Не знаю, как его зовут, кажется, других общих уроков меня с ним нет. Записался на философию, чтобы поспать? Умно, но в конце семестра каждого ждёт экзамен.

Незаметно достаю телефон и открываю ленту Инстаграма, чтобы хоть как-то скоротать время. У Эмили сейчас, кажется, право или что-то такое. Листаю фотографии, внимательнее приглядываясь к новым снимкам друзей из Германии, и обречённо вдыхаю. Хорошее было время.

***

После философии у меня вновь занятие без Эмили, но мы всё равно встречаемся в коридоре и обсуждаем прошедшую пару. Девушка присаживается на подоконник и опускает сумку на пол, я стою рядом, прислонившись боком к стене.

— Это был бесконечный урок, — жалуюсь я, закатив глаза, и кручу мобильник в руках от безделья.

Эмили ничего не отвечает и, слегка нахмурив брови. Она смотрит немного правее меня на приближающуюся фигуру за моей спиной. Я оборачиваюсь, с недовольством уставившись на парня, материализовавшегося перед нами.

— Во сколько ты придёшь домой? — интересуется Шистад, не обратив внимание на моё выражение лица.

Выгибаю брови, слегка усмехнувшись:

— А тебе какая разница?

Шистад аккуратно берёт меня за локоть и дёргает на себя, подальше от Эмили, я хмурюсь, но послушно иду за ним, понимая, что парень всё равно добьется того, чего хочет.

Он отводит меня к дальнему окну, где никого нет, и выжидающе смотрит в моё лицо:

— Ну?

— Отпусти, — вырываю руку, слегка потерев запястье, хотя и не чувствую боли. — Чего ты пристал?

— Я задал вопрос, — властным, непоколебимым тоном произносит Шистад.

Думает, что может мне указывать? Уж точно нет.

— А я сказала отвали, — шиплю я, слегка сощурив глаза. — Что за привычка хватать меня за руки?

Шистад пропускает мою реплику мимо ушей и повторяет более раздражённо:

— Во сколько ты будешь дома?

Я делаю пару шагов назад и, тряхнув волосами, оборачиваюсь, чтобы уйти. Он думает, что может мне приказывать, хватать за руки и делать всё, что ему вздумается?

И вот опять! Он хватает меня за руку, дёрнув на себя, отчего чувствую резкую боль и морщусь, но в ответ лишь злобно говорю ему:

— Прекрати хватать меня!

Крис подтягивает меня ближе к себе, глядя прямо в глаза, и ослабляет хватку, но не отпускает мой локоть. Я зло смотрю в ответ, приглядываясь к тоненькому кружку орехово-карих радужек, с проблесками золотого. Зрачки у него расширены или от злости, или ещё от чего-то. Хмурюсь и моргаю, вновь уставившись на него. Со стороны всё это выглядит, наверное, как комичная сценка, но меня откровенно бесят его замашки.

— Просто ответь на вопрос, и я отпущу, — хрипит Шистад, продолжая удерживать.

Его рука слегка смещается на моё запястье, продолжая сжимать. Чувствую лёгкое покалывание от соприкосновения его прохладных пальцев с моей тёплой кожей. По руке бегут мурашки, и я хмурюсь, пытаясь выдернуть руку из его оков, но он стальной хваткой вцепился в конечности.

— Прекрати разыгрывать драму, — произносит Крис, и я вижу по его лицу, что вся эта ситуация начинает его доставать.

Что ж, мы испытываем одинаковые чувства. Я просто не понимаю, зачем он себя так ведет. Не проще было бы просто не замечать меня, как это пытаюсь делать я? Зачем все усложнять? Мать попросила за мной приглядывать или это была его больная идея? В любом случае, я не желаю вестись на поводу у этих двоих. Они думают, что могут распоряжаться моей жизнью, при этом не проявляя и капли уважения. Вот уж вряд ли.

— Пусти сейчас же, иначе я закричу, — шиплю я, последний раз дёрнув запястье.

Он отпускает, злобно стиснув зубы, и едва слышно произносит:

— Сука.

Я пропускаю высказывание мимо ушей и, не желая продолжения этой стычки, быстром шагом иду к Эмили, удивлённо уставившейся на меня.

— Всё хорошо? — аккуратно интересуется девушка, на что отвечаю быстрым кивком.

— Между вами чуть ли не не молнии искрятся, — говорит она, неловко заправив за ухо выбившуюся из причёски прядь волос.

— Ага, — неохотно киваю я и решаю сменить тему. — Так что насчёт книжного магазина?

***

После занятий мы с Эмили прогулочным шагом направляемся к её дому, чтобы оставить вещи и посетить тот книжный магазин в центре, про который мы вечером говорили по телефону. По дороге мы обсуждаем прошедший день, и я старательно увиливаю от темы ссоры с Крисом.

Сложно назвать это происшествие ссорой, скорее раздражительной стычкой. На уроке я несколько раз в голове прокручивала наш диалог и пыталась проанализировать мотивы Шистада, но выходило не очень. Мы не так близко знакомы, чтобы я могла понять его действия, но было бы неплохо, хоть иногда улавливать его намерения. Надменность и властность парня просто выводят из себя. Конечно, я и раньше сталкивалась с самодовольными придурками, но я просто пресекала такие контакты и удаляла людей из жизни, чтобы не тратить ни время, ни нервы.

С Шистадом же такое не прокатит — сложно выбросить человека из жизни, когда вы буквально живёте в одном доме. Но все эти факты не означают, что я должна смириться с его поведением и перепадами настроения.

Мы могли бы спокойно сосуществовать вместе, если бы он потрудился просто отвалить от меня, но, видимо, для Криса это какая-то изощрённая игра, которую он ведёт от скуки или от своей нахальной натуры.

До дома Эмили мы доходим спустя минут тридцать холодной прогулки. Девушка запускает меня в прихожую и просит подождать, пока она переоденется. Я усаживаюсь на край тумбочки и опускаю сумку на пол, любопытно разглядывая помещение.

Дом выглядит красивым и уютным, а не холодным и отталкивающим как мой. Рассматриваю картину на стене, где изображена ранняя осень, тёплые цвета идеально вписываются в комнатную атмосферу.

— Салют, — раздаётся где-то сверху, и я поднимаю голову, глядя на источник звука.

Парню на вид лет девятнадцать-двадцать. Более кучерявые чем у Эмили волосы слегка падают на лицо. В ухе торчит серьга в виде крестика. Сам парень кажется довольно мускулистым, но не перекаченным. Лицо у него расслаблено: в карих глазах застыли смешинки, а край губы приподнят в лёгкой полуулыбке. Гадать, кто это, долго не приходится - по гипсу на ноге, я узнаю Элиота.

— Привет, — слегка растерявшись, отвечаю я.

— Ты Ева, да? — спрашивает он с лёгким акцентом.

Вслушиваюсь в тембр его речи, пытаясь разобрать говор, но я не слишком сильна в этом.

Вопрос Элиота звучит скорее как утверждение, поэтому неоднозначно пожимаю плечами, давая понять, что он прав.

Футболки на нём нет, отчего становится как-то неудобно, но я продолжаю разглядывать мускулистое тело парня, внутренне признавая, что он симпатичный. Чёрные шорты свободно болтаются у него на бёдрах, оголяя резинку боксёров, и едва доходят до края белых бинтов на гипсе.

Заметив мой изучающий взгляд, Элиот усмехается:

— Я немного не в форме, — указывает на сломанную ногу он.

Я киваю, не зная, что ответить и отвожу взгляд, поджав губы.

— Заходи как-нибудь на кофе, — говорит Элиот, всё ещё ухмыляясь. — И не только.

— Я не пью кофе, — тут же выпаливаю я и мысленно бью себя по лицу за такую глупость.

— Тогда обойдемся без кофе, — подмигивает парень.

Я открываю рот, чтобы ответить ему, но в дверях появляется Эмили. На ней простые джинсы и толстовка, но выглядит она довольно мило в такой повседневной одежде. Сверху она накидывает куртку и обувает кроссовки.

— Извини, что так долго, — неловко говорит девушка, но в ответ я пожимаю плечами, давая понять, что всё в порядке.

Я поднимаю свою сумку с пола и уже через плечо оглядываюсь на Элиота, который всё ещё стоит у лестницы и оценивающим взглядом смотрит на меня. Сразу видно — друг Шистада.

***

По дороге в книжный мы с Эмили заглядываем в её, а теперь и моё любимое кафе. Я заказываю малиновый чай, а Эмили покупает себе какао с маршмеллоу. Мы отходим немного в сторону в ожидании напитков, и я рассеянным взглядом гуляю по залу.

Посетители заполнили большую часть кафе и теперь разговаривают между собой, отчего здесь стоит небольшой гул на фоне лёгкой музыки из радио. Я рассматриваю людей, укутанных в тёплые куртки и шарфы и мысленно жалею о том, что одета так легко. Эмили, кажется, тоже о чём-то задумывается и сосредоточенно смотрит в большое витражное окно на улицу.

Я краем глаза рассматриваю подругу: её кудрявые волосы слегка взлохмачены из-за порывов ветра и неизменная прядь падает на одну сторону лица. Про себя я задумываюсь, почему у Эмили нет друзей, ведь он добрая и интересная. Возможно, я ошибаюсь, но в школе Флоренси ни с кем не общается, только перекидывается приветами и непринуждёнными улыбками.

Заметив взгляд, девушка поворачивается ко мне лицом и смешно прищуривает глаза, явно смутившись от пристального внимания. Я шутливо подмигиваю ей и смотрю на стойку заказов, где кассир пытается разобраться с напитками. Замечаю наши стаканчики и кивком указываю подруге, давая понять, что её какао и мой чай готовы. Мы вежливо благодарим парня и выходим на улицу.

Холодный ветер тут же отбрасывает волосы с лица, и я неуютно ёжусь в своей лёгкой одежде. Покрепче обхватив бумажный стаканчик руками, я согреваю ладони от его тепла. Пару минут мы идём в молчании: я прикидываю, как далеко до центра, и во сколько вернусь домой, Эмили дует на своё какао, пытаясь остудить его и сделать несколько глотков.

— Можно спросить? — аккуратно интересуюсь я, возвращаясь к мысли, посетившей меня в кафе.

— Да, — добродушно кивает Флоренси и отпивает немного горячей жидкости, — конечно.

— Почему ты ни с кем в школе не общаешься? — говорю я, краем глаза рассматривая выражение лица девушки.

— Можешь не отвечать, если не хочешь, — тут же добавляю, давая понять, что не хочу её обидеть.

Эмили отводит взгляд и молчит пару секунд, а затем произносит:

— Хм, ну это из-за Элиота.

— Из-за твоего брата? — непонимающе переспрашиваю я.

— Ну да, — кивает Эмили в подтверждение своих слов. — Он на больничном уже несколько недель, поэтому я могу спокойной вздохнуть. Он просто немного контролирует меня, — почесав переносицу, объясняет девушка.

— Что ты имеешь в виду?

Я открыто смотрю на слегка сморщенное лицо шатенки и пытаюсь уловить её эмоции, но оно остается непроницаемым.

— Он не хочет, чтобы я общалась с кем-то из школы, потому что не доверяет им, — ровно произносит Эмили, глядя перед собой.

— Почему он решает за тебя? — нахмурившись интересуюсь я, подбиваемая бунтарским началом. — Это твоя жизнь, ты сама вправе выбирать, с кем дружить. Разве нет?

Эмили неоднозначно пожимает плечами и делает пару больших глотков из своего стаканчика.

— А как же я? — продолжаю, не обращая внимание на нежелание Флоренси продолжать разговор. — Почему он не против меня?

— Ну, не то что бы он не против, — отвечает подруга, — просто он знает Криса, а вы с Крисом практически родственники, поэтому он разрешил мне иногда проводить с тобой время. До определенного времени.

Она наконец смотрит на меня, и я пытаюсь прочитать её чувства, но её выражение лица не пропускает ни единой эмоции, лишь голое равнодушие и смирение. Отчего-то мне становится неудобной под этим взглядом. Эмили кажется мне милой и хорошей девушкой, но в этот момент я чувствую некий дискомфорт.

— Пойдем быстрее, я замёрзла, — тут же улыбается Флоренси, меняя тему, и ускоряет шаг.

***

Книжный магазин оказывается действительно удивительным местом. Он двухэтажный с деревянной лестницей и классическими дубовыми шкафами. Книги стоят на стеллажах, расфасованные по жанрам и авторам. Пахнет бумагой и корицей. Оглядываю всё это изящество, и дух захватывает. Я давно не была в таких атмосферных местах, и этот магазин полностью восполняет этот пробел.

Мы медленно прохаживаемся между полок, и я невольно пробегаю пальцами по корешкам книг. Я не хотела ничего покупать, но теперь, кажется, у меня нет выбора — я обязана унести частичку этого с собой. Эмили направляется к шкафу со стихами, кажется хочет приобрести что-то из Уитмена. Я не могу определиться и просто оглядываю изящные обложки и глазами пробегаюсь по сотне названий. Некоторые книги я уже зачитала до корки, а другие — впервые вижу.

Останавливаюсь у небольшого томика «Маленького принца» и рассматриваю золотистые буквы, которыми выведено «Антуан де-Сент Экзюпери». Это любимое произведение моего отца. Он читал мне ещё в детстве, и тогда история казалось очередной сказкой. Я не перечитывала книгу в осознанном возрасте, но уверена там больше смысла, чем в обычной сказке. Останавливаю свой выбор на «Принце» и вытаскиваю книгу из ряда других.

Оглядываю магазин в поисках Эмили и слегка хмурю брови, заметив возвышающуюся над ней мужскую фигуру. Достаточно быстрым шагом иду к девушке, но замедляюсь, увидев смущённо-довольное лицо Эмили. После нашего разговора чувствую себя немного неловко, поэтому решаю не прерывать её беседу с каким-то парнем.

Кажется, Флоренси познакомилась с кем-то. Не хочу ей мешать, поэтому сразу иду к кассе, решив подождать подругу у входа. Спустя минут семь она подходит ко мне, совершенно счастливая, и со сборником Уитмена.

— Как дела? — задорно улыбаюсь я, намекая на таинственного незнакомца, но заметив смущение подруги, решаю избежать неловкого разговора и меняю тему. — Магазин просто чудесный.

— Да, один из моих любимых, — хвастается Эмили, лёгкая улыбка не сходит с её лица.

— По чашке чая? — предлагаю, перекинув сумку с одного плеча на другое.

— Извини, но я уже договорилась… — неловко выдает девушка и смотрит на меня, ожидая реакции.

Слегка растерявшись, я киваю и уже увереннее добавляю:

— Всё в порядке, мне тоже нужно идти домой. Наверное, Тоффи уже с ума сходит.

Я легко обнимаю девушку на прощание и ещё раз заверяю её в том, что я не в обиде. Эмили облегчённо вздыхает и суетливо удаляется вглубь магазина.

За двадцать минут, проведенных в магазине, я успеваю согреться, и теперь, выйдя наружу, я чувствую холодныйветер в несколько раз сильнее. Прячу «Маленького принца» в свой полупустой рюкзак и засовываю руки в карманы, надеясь побыстрее добраться до дома. Идти мне около часа, поэтому ускоряю шаг и попутно вытаскиваю наушники из бокового кармана рюкзака, подключаю к телефону и негромко включаю музыку, двигаясь вдоль бордюра.

На улице уже начинает темнеть, горизонт окрашен в оранжевые предзакатные цвета. Чувствую, как начинаю слегка дрожать от холода, и обещаю себе завтра одеться намного теплее.

Музыка прекращается на полуслове, и телефон вибрирует в кармане. Вынимаю мобильник и с радостью читаю «папа» на экране гаджета.

— Алло, — почти мгновенно отвечаю я, улыбаясь во все тридцать два.

— Привет, милая, — от родного голоса внутри разливается тепло, по тону понимаю — папа тоже соскучился.

— Привет! — радостно отвечаю.

— Прости, что так долго не отвечал, сейчас практически нет времени. Телефон разрывает от звонков.

— Ничего страшного, — с лёгкой обидой отзываюсь я — всё же я его дочь, можно было бы и позвонить за пару дней.

— Не обижайся, Ева, — просит мужчина на том конце провода, — я правда был очень занят. Лучше расскажи, как у тебя дела. Как Тоффи? Надеюсь, мама ещё не выгнала его из дома.

— Всё в порядке, — вру я, не желая свалить на отца свои проблемы, — Тоффи тоже держится молодцом. Он даже подружился с Шистадом.

— Это сын Томаса? — интересуется папа.

— Да, — аккуратно отвечаю я и пытаюсь сменить тему. — Надеюсь, ты не питаешься едой быстрого приготовления.

— Конечно, мои кулинарные навыки всегда оставляли желать лучше, но я вполне способен вынести то, что приготовил, — шутит он в ответ, и я тоже улыбаюсь, чувствуя наше единение в эту минуту.

Как мне не хватает таких простых разговор, не имеющих скрытого подтекста и какого-то умысла, как это бывает, когда мама заводит со мной беседу. В доме Элизы я чужая и, наверное, никогда не смогу почувствовать себя там естественно. А разговаривая с отцом, я чувствую ниточку, которая связывает нас на протяжении всех этих лет, и впервые за несколько дней мое настроение по-настоящему хорошее, а не просто нормальное.

— Сегодня была в книжном. Купила «Маленького принца», — сообщаю я и представляю довольное выражение лица отца.

— Я тоже скучаю, милая, — говорит он.

Мы ещё недолго болтаем о школе и его работе, папа советует мне не пререкаться с матерью, хотя и признает, что она не подарок.

— Позвонишь завтра? — спрашиваю я перед прощанием.

— Я не знаю, — отвечает мужчина, ему неловко говорить мне нет, но я понимаю, что связаться мы сможем только через пару дней.

— Ладно, — обречённо вздыхаю я, — позвони, как появится время.

— В первую же очередь,-заверяет он меня. — Пока!

— Я люблю тебя, — говорю, но телефон прерывает меня на полуслове, так как вновь начинает вибрировать, оповещая о новом вызове.

Я хмурюсь, рассматривая цифры незнакомого номера, и смутно припоминаю, что этот же телефон, что был и прошлый раз.

— Алло? — неуверенно отвечаю я.

Я уже практически подошла к дому, всего несколько метров и буду у калитки, поэтому замедляю шаг, рассматривая подъездной участок. Там стоит несколько тёмных машин. Солнце зашло, и я не могу чётко разглядеть, что это за автомобили.

— Когда ты будешь дома? — нетерпеливый голос с той стороны провода задаёт вопрос, и я узнаю Шистада.

Закатываю глаза, открывая калитку, и останавливаюсь, разглядывая жёлтый свет в окнах дома.

— Прямо сейчас, — раздражённо отвечаю и тянусь, чтобы положить трубку, лишь краем уха уловив:

— Твою мать.

Прячу телефон в карман штанов и размышляю над словами Шистада. И что это должно значить?

— А вот и моя рыжая подружка, — звучит за моей спиной, и у меня леденеют ладони.

Комментарий к Глава 6

Обещанная субботняя глава.

Надеюсь, это скрасит ваши выходные.

Сегодня немного знакомимся с новыми героями (я про Элиота) и раскрываем характер и уже известных. Не знаю, не знаю, понравится вам он или нет, но у меня на этого парня большие планы. И плюс небольшая неожиданность в конце, что-то будет в следующей части…

Всем хороших выходных!

========== Глава 7 ==========

В своей жизни чувство страха я испытывала всего пять раз. Первый раз: когда родители сказали, что разводятся. Я была совсем маленькой и совершенно не понимала, что происходит, но собранные в коробки вещи и печальное лицо отца сказали всё без слов. Я сразу осознала, что слово «разводимся» значит нечто плохое. Я не знала, что будет со мной и папой. Мамино лицо не выражало никаких эмоций (такое же холодное и отчужденное, как всегда). Но по отцу я видела: он раздавлен.

Второй раз чувство страха посетило меня, когда мы с отцом вышли на балкон, чтобы посмотреть на первый весенний момент. Холодный ветер, бьющий в лицо, головокружение и пугающий вид на улицу навсегда привили страх к высоте.

Третий раз я ощутила оковы страха, когда мне было четырнадцать. Мы жили в Финляндии уже полгода, и мне впервые понравился мальчик. Его звали Фило, и он был старше меня на три года. Это была моя первая вечеринка и первый глоток алкоголя — обжигающая и горькая водка, — и я осмелилась подойти к Фило, чтобы поцеловать его. Конечно, он не ответил, и тогда страх и унижения сковали нутро, поэтому я решила безбожно напиться. Дома меня стошнило два раза, и отец понял, что я перебрала.

Четвёртый раз был, когда я собралась с духом и переспала с парнем. Мы не состояли в отношениях, но он нравился мне, а я ему, и я решила, что готова. Мне было пятнадцать. Марк пытался успокоить меня и настроить на правильный лад, но я была настолько испугана, что не почувствовала ничего, кроме боли.

И пятый раз. Он наступил сейчас.

Я сглатываю вязкую слюну и поднимаю глаза на лицо мужчины, слегка оттягивающего отстриженную им же прядь моих волос.

— Давно не виделись, сладкая, — приторно произносит он, и я делаю шаг назад, скривившись.

Его сальные пальцы тянутся за моей головой, а губы искажает мерзкая ухмылка.

— Кажется, прошлая наша встреча не научила ни тебя, ни Шистада, поэтому я решил повторить визит, — объясняет он, надвигаясь на меня.

Я испуганно пячусь, прокручивая в голове уроки самообороны, которые бесстыдно прогуливала. Заглядываю за спину мужчины, замечая, что у незнакомой машины стоят ещё двое, и понимаю, что мне никуда не деться — сейчас он сделает со мной всё, что захочет, и я не смогу помешать.

— Твой дружок явно не понимает намеков, — он делает ещё один шаг вперёд, и я чувствую, как лодыжки уперлись в порог дома.

Мерзкое чувство поднимается по горлу приступом тошноты, а страх сковывает нутро, заставляя морщиться и инстинктивно оглядываться по сторонам в поисках помощи.

— Нет, сладкая, здесь только ты и я,— будто отрезая пути к отступлению, слащаво произносит мужчина, а у меня внутри всё переворачивается вверх дном.

Чёртов Шистад! Что у него за дела с этим мужиком? Почему я уже второй раз попадаю в переделку из-за него? И где он сам, твою мать?

— Я просто хочу донести до нашего друга, что долги стоит отдавать вовремя. Его ничему не научила ситуация с кучерявым приятелем?

Я хмурюсь, неожиданно понимая, что он говорит об Элиоте. Получается, авария не случайна? И то, что произошло с Флоренси, может произойти и с Шистадом? Или со мной? Поэтому он сегодня пытался узнать, когда я вернусь домой, — Крис знал, что вечером нагрянут гости.

Мужчина дергает меня за руку, привлекая внимание, и я чувствую резкую боль в плече и морщусь, глаза застилает пелена слёз. Он прижимается ко мне бедром; я чувствую его эрекцию, с отвращением отворачиваю голову, но незнакомец глухо усмехается и берёт меня за шею, с силой надавливая и поворачивая лицом к себе.

— А теперь слушай меня внимательно, — хрипит мужчина, глядя мне в глаза, в то время как его ладонь сжимает мою шею и не даёт отвернуться.

От него пахнет сигаретами и мужским одеколоном, от которого у меня возникает новый приступ тошноты.

— Это мой последний безобидный визит. И тебе лучше прямо сейчас сказать, где носит твоего дружка.

— Я не знаю, — шиплю я, чувствуя, как страх перед этим мужиком и злоба на Криса смешивается в одно чувство отвращения.

— Неверный ответ.

Всё происходит как в замедленной съемке: его рука отрывается от моей шеи, немного отходит назад, а затем сталкивается с моей щекой… Громкий, оглушающий удар. Пару секунд я пребываю в шоке: он ударил меня. Затем ощущаю, как кожу щипет и боль разносится по всему лицу. Меня никто никогда не бил по лицу. Щека пульсирует, на бешеной скорости гоняя кровь в ушибленной области, из глаз брызжут слезы: я просто не могу их контролировать.

— Я еще раз спрашиваю: где херов Шистад?

Я зажмуриваюсь, просто потому что заранее знаю, что сейчас он снова меня ударит. Пытаюсь настроиться, чтобы пощечина не выбила из меня последний дух, но голова настолько пуста после предыдущего удара, только кожа пульсирует, наливаясь красным отпечатком ладони.

— Не знаю, —шепчу, сглатывая вязкую слюну, и вновь чувствую это.

Эта пощечина сильнее, чем предыдущая. У меня подгибаются ноги, но незнакомец насильно удерживает меня. Сквозь головокружение я вижу его исказившееся яростью лицо. Мужчина встряхивает меня, возвращая в сознание и, наклонившись к моему уху, говорит, обжигая кожу шеи никотиновым дыханием:

— В следующий раз так просто не отделаешься, — он отпихивает меня, отчего я падаю на ступеньки и даже не пытаюсь встать.

В голове набатом звучит: «В следующий раз…». То есть, он придет ещё? Вялая мысль о немедленном убийстве Криса отступает назад, пока я затуманенным взглядом наблюдаю за тем, как ещё двое мужчин выходят из дома и следуют за главным в машину. Автомобиль освещает темноту оранжевыми фарами и с рычанием уносится, оставляя меня одну. Из распахнутой двери дома пробивается свет, давая возможность разглядеть порог и кусочек тёмной лужайки. Я кое-как поднимаюсь и на трясущихся ногах иду в дом.

Перешагиваю через развороченную мебель в гостиной, рассматривая причинённый ущерб, и пробираюсь на кухню, чтобы налить воды. Пытаюсь не паниковать и немного успокоить нервы: щека всё ещё пульсирует, но шок от происходящего заглушает боль. На полу кухни валяется посуда, разлетевшаяся на тысячи осколков. Аккуратно обхожу разбитые керамические кружки и тарелки, пытаясь не наступить, но чувствую, как в кожу левой ноги впивается небольшая стекляшка, отчего морщусь и встаю на носочки, пробираясь к раковине. Достаю уцелевший стакан и с удивлением обнаруживаю, что не так много посуды разбито: в основном всё осталось на полках, но всё-таки количество чашек уменьшилось. Залпом опустошаю кружку с водой и иду к лестнице в свою комнату, мысленно прося всех богов, чтобы мои вещи остались невредимы. В голове тут же щёлкает мысль о Тоффи: если они тронули собаку, то я собственными руками убью каждого из этих ублюдков. С замиранием сердца спускаюсь, при этом стараясь не наступать на ногу, где всё ещё находится кусок разбитой посуды (сначала проверю, как там Тоффи, который подозрительно не подает голоса, а затем уже рана на ступне).

— Тоффи? — заглядываю в комнату, надеясь отыскать там пса, но не обнаруживаю признаков жизни; только развороченную кровать, вещи на полу, порванные книги и тетрадь.

Беспорядок впечатляющий, но сейчас меня мало заботит уборка, так как внутри поднимается едва утихшая паника. Сглатываю скопившуюся во рту влагу и быстрым шагом поднимаюсь на первый этаж, слегка морщась от боли в ноге. Нужно вытащить осколок, рана слегка тормозит поиски. Усаживаюсь в кресло кремового цвета и закидываю ногу на бедро, стягивая носок, пару секунд рассматриваю кусочек керамики, застрявший у пятки и испачканный в крови. Резким движением вытаскиваю осколок, слабо пискнув. Из раны сразу начинает сочится кровь, но порез незначительный, поэтому обратно надеваю пропитавшийся кровью носок. Поднимаюсь, игнорируя боль, и исследую первый этаж, при этом зову питомца, который не откликается. Наверное, он испугался.

Перешагиваю через препятствия в виде мебели и картин, ещё утром висящих на стенах, а теперь разбросанных на полу, и заглядываю в открытую комнату Шистада, в которой царит настоящий погром: ящики вытащены из стола, их содержимое вытряхнуто на пол, шкаф с одеждой раскурочен, на полу валяется распотрошенный матрас. Хмурюсь, понимая, что «гости», очевидно, пытались найти что-то в вещах Криса. Но нашли или нет — это остаётся для меня загадкой. Приоткрываю дверь в ванную, понимая, что и тут мужчины приложили усилия, но нигде не могу найти Тоффи. С последней искрой надежды поднимаюсь на второй этаж и не перестаю звать собаку, чувствуя, как тишина давит и отдаётся щемящей болью в сердце. Телефон в кармане вибрирует, но я игнорирую звонок, полностью сосредоточившись на гнетущем молчании в ответ на мои крики. Чувствую, как глаза начинают слезиться и нижняя губа подрагивает от паники и страха. Глубоко вдыхаю через нос, уже игнорируя причинённый всему дому вред: это не мои проблемы, пусть Крис разбирается с тем, что произошло. Но если что-то случилось с Тоффи, я сначала убью Шистада, а потом всю его дружную компанию. Серьёзно.

Неожиданно слышу какой-то грохот на кухне и вздрагиваю от резкого нарушения тишины: неужели вернулись, чтобы окончательно разгромить дом? Медленно иду к лестнице, прислушиваясь к звукам на первом этажа.

— Блять, — слышу звон стекла и безошибочно узнаю обладателя этого смачного ругательства.

А вот явился и виновник торжества! Быстрым шагом преодолеваю ступени и вхожу на кухню, готовясь накричать на Шистада, но комочек шерсти в его руках заставляет меня забыть о негодовании. Я радостно взвизгиваю, подобно Тоффи, и бросаюсь к собаке, буквально вырвав его из рук парня. Пёс тут начинает облизывать моё лицо, отчего я облегченно смеюсь и поворачиваюсь к нему щекой, забывая про недавнюю боль.

— Откуда это?— отстранённо спрашивает Крис, и я вновь обращаю на него внимание и злобно смотрю. Он уже догадывается откуда такой отпечаток ладони.

— Ты, — шиплю я, прижимая Тоффи к себе, — ты втянул меня в эти разборки. Какого хера, Шистад?! — не могу контролировать свои эмоции и срываюсь на крик, но считаю, что имею полное право так негодовать. — В прошлой раз я тебе сказала, чтобы ты оставил меня в покое, но в итоге у меня синяк на пол-лица, а дом разворочен! Ты совсем с ума сошел? — тычу ему в грудь, чувствуя, как щёки наливаются краской от гнева. Пытаюсь успокоиться, но боль вновь вспыхивает в щеке при упоминании удара, и я вновь распаляюсь. — Они пришли сюда! Ты мог предупредить меня, но предпочел промолчать! Я просто, блять, не могу понять, как всё это касается меня! Реши уже свои проблемы!

Начинаю судорожно глотать воздух. Тоффи замолк в моих руках и разглядывает моё искажённое злобой лицо. Я медленно разворачиваюсь и иду к лестнице, отпуская пса, чтобы он спустился в комнату. Шистад всё это время молчит, поджав губы в тонкую линию, но меня никак не трогает его лицо, выражающее сожаление и гнев. Я так зла, что хочу его ударить, и в этот момент это желание не кажется чем-то неправильным: он точно заслужил пощёчину. Стремительно преодолеваю расстояние до парня и с размаху бью его по щеке. Пульсация в ладони и звук громкого соприкосновения кожи к коже заставляют меня немного поубавить пыл, и я уже жалею, что сделала это, но всё равно смотрю в глаза парню, который ни капли не удивлен такому поступку. Он смотрит на меня, скользя взглядом по щеке, где, наверное, красуется смачный отпечаток руки того ублюдка, и легко дотрагивается прохладными пальцами до моего лица, отчего по телу бегут мурашки. Я вздрагиваю, ощущая, как гнев сходит на нет и к горлу вновь подступает страх. На глаза накатывают слезы, и я отворачиваю лицо от Шистада, смутившись такой резкой смены эмоций, но уже ничего не могу с собой поделать и громко всхлипываю: события сегодняшнего вечера буквально выбивают меня из колеи. Крис молча наблюдает за мной и делает шаг навстречу, отчего носом утыкаюсь в его предплечье, чувствую, как руки парня обвивают меня и слегка подталкивают вперед, в его объятия. Я нехотя поддаюсь и ещё раз громко всхлипываю; слёзы душат, поэтому даю им волю, не сдерживаю. Шистад упирается подбородком мне в макушку и замирает. Я чувствую, как напряглись его скулы.

— Прости меня, — шепчет он.

Слышу вину и сожаление вперемешку ещё с чем-то, но не могу разобрать, поэтому просто проглатываю его извинения, не способная дать какой-то ответ.

— Мне нужна твоя помощь, — складывая осколки в мусорный пакет, говорит Шистад, пока я проглатываю стакан воды после своей небольшой истерики.

Я молча киваю, понимая, что он и правда не справится один.

— Где мама и Шистад? — спрашиваю, прикидывая, сколько времени у нас есть, чтобы устранить следы погрома.

— Купил им билеты в театр и снял отель, — пожимает плечами Крис, — «романтический вечер».

Закатываю глаза, не желая узнавать о подробностях такого свидания, и присаживаюсь на корточки рядом с брюнетом, помогая складывать осколки в пакет.

— Он сказал, что в следующий раз ты так легко не отделаешься, — ровным тоном произношу я, краем глаза поглядывая на брюнета. — То, что произошло с Элиотом, как-то связано со всем этим? — спрашиваю, следя за реакцией Шистада.

— Это не твое дело, — парень бросает очередной осколок в мусорку и молчит, не желая продолжать разговор.

— По-моему, я непосредственная участница ваших разборок, — раздражённо говорю я. Если уж быть втянутой во что-то, то хотя бы знать, во что именно.

— Ты глухая? Я сказал: это не твое дело, — спокойно отвечает парень, быстрее закидывая битую посуду в пакет.

— Я хочу знать, что происходит, — настаиваю, ведь считаю, что имею полное право знать, за что получила пощёчину. Дважды.

— Это не обсуждается, — раздраженно выдыхает Шистад, безапелляционным взглядом прожигая мое лицо.

— Ну и пошел ты, — резко поднимаюсь, бросив стекляшку в пакет, и иду в гостиную, чувствуя бурлящее внутри негодование.

Возвращаю стулья на место и поправляю скатерть, слышу, как Крис продолжает убирать мусор на кухне. В коридоре вешаю куртки на место и закрываю дверцы шкафа. От уборки мой гнев немного утихает, и я медленно анализирую ситуацию.

Крис и Элиот замешаны в каком-то тёмном деле, из-за чего теперь у них куча проблем, а Флоренси даже пострадал. Всё это не шутки, и если Шистад не разберётся с этим дерьмом в ближайшее время, нас ждут последствия похлеще разбитых чашек и опрокинутой мебели.

Навожу порядок в ванной и рассматриваю комнату брюнета через приоткрытую дверь: там всё ещё беспорядок, значит, он не видел того, что творится в его обители. Выглядываю в коридор, видя согнутую спину Криса: он подметает осколки. Недолго думая, захожу в его спальню в надежде найти хоть что-то, способное объяснить последние события. Разглядываю бумажки, разбросанные по всему полу, и присаживаюсь на корточки. Не нахожу ничего стоящего среди тетрадей и перемещаюсь к шкафу. Ощупываю его одежду в поисках необычных предметов, но тоже не замечаю ничего странного. Встаю в углу комнаты, вновь прислушиваясь к звукам на кухне; оттуда доносится грохот посуды. Беглым взглядом осматриваю помещение, замечая какой-то блеск среди вещей, и иду на свет, поднимая с пола небольшую прямоугольную зажигалку с инициалами в углу. Гляжу на неё пару секунд, понимая, что этот предмет не таит в себе каких-то секретов, и уже собираюсь положить её на стол, но вздрагиваю при голосе Шистада:

— Здесь я сам справлюсь, — с нажимом говорит он, понимая, что я рыскала здесь.

Прячу зажигалку в карман и, сузив глаза, равнодушно пожимаю плечами, проходя мимо парня в коридор. Потом верну ему находку. Надеюсь, он не заметит пропажи.

Пока убираюсь, размышляю о том, как же мне выведать нужную информацию у Криса, и прохожу к выводу. Никак. Но меня тут же озаряет гениальная мысль: всё, что мне нужно, в его телефоне. Надо только аккуратно стащить мобильник, а потом так же незаметно вернуть. Такая операция определённо требует чёткого плана, но время есть, поэтому загоняю мысль о раскрытии интрижек Шистада в дальний угол, чувствуя, как усталость наваливает на всё тело. Стресс сказывается на продуктивности, да и время близится к часу ночи. Не знаю, как пойду в школу с синяком на половину щеки. Опускаюсь в кресло в гостиной и измученно тру виски, вспоминая про рану на ноге. Стягиваю окровавленный носок и рассматриваю небольшую царапину, слегка морщась. День выдался не самым лучшим. Определенно.

Позже, уже глубокой ночью, я не могу уснуть и, лёжа в кровати, думаю о том, как скрыть синяк от пощёчины и что сказать матери. В голову не лезет ничего дельного, поэтому решаю просто пропустить пару дней, пока след ладони на лице не начнёт бледнеть, чтобы я могла его скрыть тональным кремом, а маме совру, что немного приболела. Вряд ли она проявит ярую заботу. Надеюсь, Крис меня прикроет, ведь выкручиваться из всей этой ситуации я должна по его вине. Переворачиваюсь на другой бок, перескакивая на мысль о телефоне Шистада, который мне предстоит выкрасть каким-то чудесным образом. Но раздумья не приводят ни к чему вразумительному, и я со вздохом заключаю: идея плохая. Но и другой у меня нет, а узнать, что происходит, я просто обязана, чтобы быть готовой в следующий раз.

Понимаю, что сна нет ни в одном глазу, поэтому встаю с кровати, решая выпить на кухне воды. Тоффи мирно посапывает в своём углу, и я в который раз радуюсь тому, что Крис додумался забрать пса с собой, иначе всё не закончилось бы простым беспорядком в доме. Тихо следую наверх, по привычке пытаясь вести себя бесшумно, чтобы не разбудить остальных членов дома, и с удивлением обнаруживаю Шистада, сидящего за барной стойкой. Он смотрит в свой телефон — мою желанную добычу — и хмурит брови, затем делает глоток из стакана и поднимает глаза на меня, слегка выгнув правую бровь.

— Не спится? — спрашивает парень. Голос у него тихий: видимо, темнота действует на него так же, как на меня.

— Ага, — выдыхаю я и наливаю себе кружку воды, опустошая её медленными глотками.

Рассматриваю содержимое стакана Шистада, но из-за отсутствия иного источника света, кроме экрана телефона Криса, не могу понять, что налито, но явно не водичка со льдом. Усаживаюсь напротив парня и со вздохом кладу голову на ладони, а локтями упираюсь в столешницы.

— Сильно по тебе приложились, — морщится Шистад, разглядывая моё лицо, подсвеченное экраном мобильного.

Я неоднозначно пожимаю плечами, перебросив волосы так, чтобы синяк оказался скрыт каштановыми прядями.

— Ну, может, это хотя бы немного сбило с тебя спесь, — шутит брюнет, ухмыльнувшись, а я раздражённо закатываю глаза: очень смешно.

— Отвали, — бросаю я, громко зевнув. Мне хочется спать, но из-за волнений организм никак не может расслабиться, а потому я никак не могу отдаться в плен Морфею.

— Тебя подвезти завтра до школы? — будничным тоном интересуется Крис, а я с удивлением и иронией смотрю на него:

— Ты серьезно? Самый популярный парень школы предложил подвезти меня?! — эмоционально говорю я, оторвав голову от рук. — Не могу поверить!

Шистад ухмыляется, покачав головой.

— Конечно, нет. Как я пойду с таким синяком? — уже серьёзно отвечаю я.

— Ну, ты же можешь замазать тоналкой или типа того, — он делает неоднозначный жест в воздухе, на что закатываю глаза.

— Простите, я пропустила визаж-курсы в этом году, но, может, одна из твоих подружек поможет мне с этим, — показываю на свое лицо, на что Шистад блокирует экран телефона и с любопытством смотрит на меня.

— Почему ты такая?

— Какая? — спрашиваю я, ухмыльнувшись краем губ в попытке передразнить Криса.

— Думаю, для описания тебя не существует слова, — парень рассматривает моё лицо, затем заглядывает в глаза, и я на пару секунд встречаюсь с его орехово-карими.

— Это был комплимент что ли? — прыснув от смеха, выпаливаю я.

— Сомневаюсь, — по-доброму прищурившись, отвечает парень.

Сейчас его лицо без привычной самодовольной маски кажется даже привлекательным. Синяк под глазом Криса давно сошёл на нет, и теперь видны его скулы, глаза блестят в ночной темноте. Ресницы у него немного длиннее, чем нужно, но они хорошо гармонируют с радужкой глаз, переливающейся то карим, то зеленовато-жёлтым цветом, губы у него пухлые и немного покусанные. Волосы небрежно зачёсаны назад, и несколько тёмно-каштановых прядей, которые сейчас кажутся чёрными, обрамляют бледное лицо. От него исходит легкий, едва уловимый запах какого-то спиртного (видимо, из его стакана), кофе и никотина. Нотки кофе врезаются в нос и вызывают чувство чего-то приятного: всё-таки от привычек не избавиться. Такого Шистада, без будничного выражения самоуверенности, я вполне могу терпеть. Не будь он таким придурком с дерьмом за плечами, мы могли бы подружиться, но не в этой жизни. Понимаю, что слишком пристально рассматриваю парня, поэтому отвожу взгляд и, закашлявшись, встаю со стула.

— Я пойду спать, — для убедительности зевая, краем глаза замечаю, что губы Шистада кривятся в его привычной усмешке. — Пока.

— Спокойной ночи, Е-ева, — почти шёпотом произносит он, растягивая гласную в моём имени, и меня это почти не бесит.

***

Выходные наступают практически незаметно, отчасти потому что до конца недели я просто сижу дома, сославшись на несуществующую болезнь, или потому что время в последнее время почему-то идёт быстрее. Все эти дни я стараюсь не отставать по учебе и прошу Эмили передавать необходимые конспекты и домашнее задание через Криса, который молча помогает мне оправдываться перед матерью и прикрывает в школе. Условная команда, сложившаяся у нас вследствие экстремальной ситуации, значительно облегчает мою жизнь, потому что мама достаточно доверяет Шистаду, чтобы не подозревать меня в обмане. К пятнице синяк становится голубоватым и местами желтеет, и это означает, что в понедельник я смогу вернуться в школу. За неделю я могу отоспаться и не волноваться из-за претензий матери по поводу готовки и уборки. Она молчаливо принимает некоторые неудобства и ко мне практически не суётся, но если и спускается в мою комнату, то я натягиваю одеяло до подбородка и старательно закашливаюсь, едва услышав шаги на лестнице. Хорошо, что это происходит только вечером, а днем я полностью свободна и могу посвятить время себе. Тоффи слегка удивлён моим постоянным пребыванием в доме, но ему это только на руку: собака гуляет по пять раз в день.

Вечером пятницы я пробую замазать синяк, чтобы наконец-то подняться на первый этаж и отужинать. Получается довольно неплохо, и я решаю, что вполне готова встретиться с другими обитателями дома. На кухне мама рассматривает меня критическим взглядом и подозрительно выдает:

— Ты выглядишь достаточно здоровой для того, чтобы сходить завтра на ужин.

Я хмурюсь, не совсем понимая, о чём она говорит.

— Какой ужин? — спрашиваю, поправив причёску так, чтобы волосы скрывали ту часть лица, где я наложила свой неумелый макияж.

— Завтра у нас с Томасом деловой ужин, — отвечает мать, поворачиваясь ко мне спиной, чтобы перевернуть овощи на сковороде.

— Хорошо. Причём здесь я? — моё выражение лица автоматически становится недовольным, и я ничего не могу с этим поделать.

— Бизнес-партнер Томаса очень семейный человек. Чтобы эта сделка удалась, нужно доказать, что у нас нормальная счастливая семья.

Мои брови от удивления взлетают вверх: она умудрилась вставить слова «семья», «счастливая» и «нас» в одно предложение. То есть, им нужно плясать под дудку перед каким-то мужиком, а я должна исполнить роль цирковой обезьянки, так получается?

—Я в этом не участвую, — отрицательно качаю головой, тут же встретившись взглядом с ледяными глазами матери.

—У тебя нет выбора, — произносит она безапелляционным голосом. — Расставь стаканы, — меняет тему, возвращаясь к готовке.

Открываю рот, чтобы возразить по поводу ужина, но краем глаза вижу, как Томас спускается со второго этажа, и решаю, что закатить скандал при нём будет очень глупо с моей стороны; а мужчина и так, наверное, думает, что я недалекая. Откладываю свои претензии на потом и молча иду к шкафу, достаю оттуда четыре стакана.

— Кристофера на ужине не будет, — говорит Элиза и поворачивается к своему возлюбленному, мягко произнося: — Ужин скоро будет готов.

Ну и зачем я решила поесть сегодня в компании этой семейки? Без Шистада ужин будет ещё хуже, чем с ним, но отступать поздно. Придётся вытерпеть двадцать минут гнетущей атмосферы наедине с матерью и Томасом.

Ужин для меня проходит отвратительно: мама обсуждает с Шистадом-старшим дела, включая завтрашний ужин, при этом иногда поглаживая его руку. Вместе они пьют вино, в то время как я вынуждена давиться водой. Кусок в горло не лезет, поэтому решаю просто развезти всё по тарелке и благополучно ретироваться в спальню. Мама не успевает попросить меня помыть посуду, хотя сама и не хочет этого делать, но я так стремительно спускаюсь в комнату, что у неё не остается шансов.

В субботу ближе к вечеру я сижу за ноутбуком, изучая информацию о французских художниках. Мать заходит в комнату и недовольно говорит:

— Когда ты начнешь собираться? Я не хочу из-за тебя опоздать.

— Я никуда не иду, — полубоком повернувшись к ней, отвечаю я, давая понять, что не собираюсь участвовать в этом «семейном» цирке.

Мама хмурит тонкие брови, явно раздражаясь из-за моего протеста, и пересекает порог, подходя ближе ко мне. Вид у неё угрожающий, видимо, злится, потому что всё идет не так, как она планировала, но уступать я не намерена.

— Я ещё вчера сказала, что это не обсуждается, — цедит она, скрестив руки на груди и прожигая меня взглядом.

Подобно ей смотрю в ответ, давая понять, что меня абсолютно не впечатляет её «не-беси-меня» лицо.

— Немедленно собирайся! — говорит она эмоционально, но берёт себя в руки, при этом глубоко втянув воздух через нос. — Ева, я не хочу скандала.

Моё имя она произносит на норвежский манер, меняя начальную гласную на «э», что ещё раз подтверждает тот факт, что она совершенно меня не знает. Отец знает, что я предпочитаю вариант с мягкой «е», но, возможно, Элиза намеренно игнорирует это.

— Я тоже не хочу скандала, поэтому и не иду, — парирую я, напуская на лицо равнодушие и спокойствие. Просто так ей меня не взять. — Я только выздоровела и ходить на какие-то ужины совершенно не в моих планах.

Глаза матери излучают обжигающий холод, а уголки рта дрожат в улыбке, выдающей её полное негодование из-за моего непослушания.

— Если ты сейчас же не начнёшь собираться, я накажу тебя, — выдаёт она, покусав губу, видимо, не придумав более веского аргумента.

Я прыскаю от смеха, не сдержавшись, но тут же принимаю серьёзный вид, выгнув правую бровь.

— Ты это сейчас серьёзно?

Мать понимает, что начинает сдавать позиции, но проигрывать она не рассчитывает, поэтому слегка приподнимает подбородок, чтобы смотреть на меня сверху вниз.

— Я повторяю последний раз: собирайся! — её голос срывается из-за рвущейся наружу злости, а глаза холодят мне кожу в районе переносицы.

Я откидываюсь на спинку кресла и возвращаюсь к ноутбуку, решив проигнорировать её выпад, но это оказывается ошибкой с моей стороны, потому что женщина, словно коршун, подлетает ко мне и резким движением хватает за волосы, слегка потянув на себя. Я дёргаюсь от неожиданности и кричу:

— Ты совсем из ума выжила? — хватаю её за руку, пытаясь заставить отпустить волосы, но Элиза в порыве гнева совсем не контролирует себя и тянет мою голову на себя с новой силой. — Отпусти, — пищу я, чувствуя, как болит в районе корней, а шок и неверие в происходящие отдают быстрым сердцебиением в груди.

— Что здесь происходит? — с интересом заглядывает в комнату Шистад, слегка перегнувшись через порог.

Элиза тут же отскакивает от меня, выпустив волосы, и судорожно начинает поправлять причёску, бросив взгляд на Криса. Парень выглядит невозмутимо, как будто не он только застукал мою мать за рукоприкладством.

— Все хорошо, — откашлявшись, произносит мать, понимая всю невыгодность своего положения. Она поправляет юбку своего кремового платья и поворачивается ко мне, ровным тоном повторяя недавние слова. — К шести будь готова.

Я ничего не отвечаю, приглаживая слегка растрепавшиеся волосы. Я так зла, что как дикая кошка могу броситься на мать, но та спешит удалиться, напоследок сказав парню:

— Отличный костюм.

Стук её каблуков по лестнице оповещает о том, что её вмешательство в моё личное пространство закончилось, и я тяжело выдыхаю через нос, чувствуя, как всё внутри закипает от негодования.

— Вот это у вас тут потасовки, — выдает Крис, криво усмехнувшись. — Минус одна фантазия.

—Отвали, — грублю я, обернувшись на парня. — И ты туда же?

Я рассматривая его черный костюм и белую рубашку, верхние две пуговицы которой расстёгнуты и открывают вид на белоснежную кожу шеи и выемку ключиц. Волосы у него слегка зачёсаны назад, но некоторые пряди всё равно ниспадают на бледное лицо. В костюме и без синяка он выглядит прилично и даже симпатично, но я тут же отвожу взгляд, чувствуя, как Шистад рассматривает моё лицо.

— Проще согласиться, чем остаться без волос, — намекает брюнет, ухмыляясь.

— Ты что-то хотел? — с иронической улыбкой интересуюсь я, всё ещё не поднимаясь с места.

— Будь я на твоем месте, я бы поторопился, — указав на запястье, где должны быть часы, произносит Шистад, уперевшись спиной в стену.

Я бросаю взгляд на время в углу экрана ноутбука и понимаю, что мне и правда нужно спешить, чтобы вновь не попасть под горячую руку матери. Нехотя поднимаюсь со стула и иду по направлению к шкафу, чтобы выбрать что-то подходящее для ужина.

— Что наденешь? — спрашивает Шистад, слегка подавшись вперед и рассматривая содержимое моего гардероба.

— Не твоё дело, свали, — бросаю через плечо, отодвигая вешалки с неподходящими нарядами. Замечаю прекрасную черную ткань и ощупываю одежду, а мой внутренний демон слегка приподнимает голову и удовлетворённо кивает. — Мне нужно переодеться, — с нажимом говорю Шистаду, при этом улыбаясь уголком рта. Чувство мести подогревает органы внутри и заставляет настроение подняться на пару ступеней. Она сама хотела, чтобы я пошла, так пусть получает.

— Я не против, — самодовольно заявляет парень, глазами пробегаясь по моему телу, отчего меня передёргивает.

— Уходи, — грубо говорю я, на что парень поднимает руки, признавая своё поражение, и выходит из комнаты, оставляя дверь открытой.

Выуживаю шёлковую черную ткань из шкафа, с удовлетворением представляя лицо матери, когда она увидит мой наряд, и демон в душе радостно хлопает в ладони. Снимаю с себя домашнюю одежду и надеваю чёрный лифчик, натягивая сверху кофту со свободными руками-фонариками. Декольте не слишком глубокое, но в дополнении с открытым животом выглядит очень эффектно. Облачаюсь в черную длинную юбку, которая выгодно обтягивает формы, а разрез до середины бедра демонстрирует бледную полоску кожи правой ноги. Подойдя к столу, достаю косметичку и зеркало: маскирую синяк и рисую аккуратную стрелку, слегка подвожу губы помадой оттенка «мускатный орех» и убираю волосы в небрежный пучок, выпустив несколько прядей. Весь процесс занимает у меня практически сорок минут, что ещё больше радует меня, ведь для переодевания времени не остаётся. На ноги обуваю босоножки, а сверху накидываю кремовый плащ, надеясь, что не замерзну, ведь одета я явно не по погоде, но месть того стоит. Последний раз разглядываю себя в зеркало, оставаясь довольной, и запахиваю полы верхней одежды, чтобы оставить наряд сюрпризом вплоть до ресторана. Когда поднимаюсь наверх, то вижу, что все уже стоят у входа, ожидая меня. Я тщательно игнорирую раздражённый взгляд матери, даже не скользнув по ней глазами, и встаю отдельно ото всех, скрестив руки на груди.

— Идем, — будто не заметив неловкой паузы, говорит Томас, улыбнувшись своему отражению в зеркале, и открывает дверь, пропустив маму вперед.

Дорога до ресторана занимает минут двадцать. Пока мы едем, мать трижды поправляет причёску и дважды спрашивает у Шистада-старшего, как она выглядит, на что он отвечает «прекрасно» оба раза, не отрывая взгляда от дороги.

Я предпочитаю молчать, отвернувшись к окну, и Крис, сидящий рядом, также никак не комментирует ситуацию, уставившись в свой мобильник и слегка нахмурив брови. Я краем глаза пытаюсь рассмотреть экран его телефона, но ничего не выходит, поэтому оставляю это занятие, напустив на себя максимально равнодушный вид. Остановившись у входа в заведение, Томас обходит машину и открывает дверь, помогает матери выйти, на что я закатываю глаза, чувствуя, как раздражение сжимает горло. Шистад всё ещё отмалчивается и прячет телефон в карман своих брюк, прикрыв его пиджаком. Мы заходим в ресторан, который так и пышет роскошью: внутри всё отделано в чёрно-золотом цвете, пахнет миндалем и вином, слышна тихая игра пианиста. Томас говорит администратору о назначенной встрече, и женщина средних лет в чёрном костюме подзывает официанта, который провожает нас до нужного столика, где нас уже ждут мужчина и женщина с молодым человеком лет двадцати пяти. Мужчина выглядит лет на пятьдесят с лишним: у него седые виски, старательно зализанные назад волосы и дорогой тёмно-синий костюм. Женщина рядом с ним, очевидно, его жена, похожа на типичную богатую аристократку: волосы уложены в высокую прическу, губы выкрашены в бордовый, а прищуренные глаза рассматривают сначала мою мать, а затем меня, всё ещё стоящую в плаще.

— Позвольте, — говорит официант, намекая на мое пальто, и я наигранно мило улыбаюсь, расстёгивая пуговицы на плаще и развязывая пояс.

Парень помогает мне стянуть пальто, и я с удовольствием замечаю, как глаза женщины расширяются, разглядывая мой наряд. Мать, заметив её взгляд, тут же смотрит на меня и сжимает губы, пытаясь не выругаться прямо посреди ресторана. Я улыбаюсь ей, борясь с желанием показать язык, и удовлетворённо оправляю юбку. Ужин будет увлекательным. Пока Шистады также отдают верхнюю одежду, мать хватает меня за локоть и шипит мне на ухо, при этом пытаясь улыбаться.

— Дома поговорим.

— Обязательно, — вырвав руку, ядовито говорю я, занимая место рядом с незнакомцем, прямо напротив Шистада. Парень, очевидно, сын этой богатой парочки, с усмешкой разглядывает мой наряд, а затем смотрит на меня, растягивая губы в улыбке.

— Добрый вечер.

У него чёрные волосы, уложенные с помощью геля, и голубые глаза. Выглядит он неплохо, и я уверена, что девушек у него толпы, но мне это не особо интересно, поэтому я быстро и недружелюбно улыбаюсь в ответ, тут же отворачиваясь.

Крис в это время знакомится с женой делового партнера отца, пустив вход всё своё обаяние, отчего мне становится противно. Я вновь возвращаюсь взглядом к молодому человеку рядом со мной. Я рассматриваю его точёный профиль и немного длинноватый нос, и брюнет, заметив мой взгляд, вновь обращает на меня внимание.

— Я Магнус,— улыбается он, наверняка надеясь меня очаровать.

— Мне всё равно,— так же мило выдаю я, скользя глазами дальше и не желая заводить разговор.

Пока все рассаживаются и знакомятся, я изучаю содержимое меню, понимая, что есть совершенно не хочется, но вот выпила бы я с удовольствием.

Официант возвращается, чтобы принять заказ, и быстро записывает пожелания гостей. Когда очередь доходит до меня, я заказываю греческий салат и, слегка покусав губу, говорю:

— И виски.

Мать тут же смотрит на меня, вкладывая в этот взгляд всё своё красноречие, но я тщательно игнорирую её выпады, улыбнувшись официанту, который прекратил писать.

— Простите, вам есть восемнадцать?

— Нет, — отвечает за меня Элиза.

— Я, пожалуй, не отказался бы от виски, — говорит Магнус, краем глаза посмотрев на меня.

Официант кивает и удаляется, не желая влезать в разборки. Мать всё ещё прожигает меня взглядом, но я делаю вид, что мне всё равно, и бесцельно оглядываю зал. За столом медленно завязывается непринужденный разговор о каких-то машинах, пока все ожидают еду. Я чувствую скуку и скольжу взглядом по лицу Шистада, который легко улыбается, делая вид, что принимает участие в обсуждении, но, поймав мой взгляд, криво усмехается, отчего я сразу делаю вид, будто и не обращала на него внимание вовсе.

Через минут двадцать нам приносят пищу и напитки. Магнус ставит стакан с виски рядом со мной, бросив на меня хитрый взгляд. Надеется так подкатить ко мне? Что ж, попытка не засчитана, но напиток я приму.

Ужин проходит спокойно, и я незаметно делаю глоток за глотком янтарной жидкости, чувствуя, как голова слегка кружится от спиртного. Мне откровенно скучно, и я вяло ковыряю свой салат, не следя за нитью разговора: по-моему, Томас и его партнер (хрензнает, как его зовут) уже перешли к делу, а мать с высокомерной дамой обсуждают последние новости. Кристофер с такой же скукой поглощает свой стейк, но никак не выдает эмоций, отлично отыгрывая роль хорошего сына.

Накалываю кусочек помидора на вилку и закидываю в рот, медленно разжевывая сочный овощ, но неожиданно вздрагиваю, выпрямившись на стуле. Опускаю голову, уставившись на руку, гладящую открытый участок кожи на моем бедре. Поднимаю глаза на Магнуса, который что-то говорит отцу и Томасу, при этом не переставая аккуратно водить ладонью по моей ноге. Пытаюсь спихнуть его запястье, но он слегка сжимает бедро, а уголок его губ недовольно вздрагивает. Алкоголь на голодный желудок слегка туманит рассудок, и я не понимаю, что должна сделать. Этот придурок совсем охренел лапать меня! Я сглатываю слюну, пытаясь вновь выгнать парня из своего личного пространства, но он, видимо, иначе воспринимает мой жест и поднимает руку, подзывая официанта.

— Повторите, пожалуйста, — говорит он, всё ещё сжимая мое бедро. Я оглядываю сидящих за столом, которые не замечают, что творится за столом.

— Мне нужно выйти, — я вскакиваю, привлекая внимание всех присутствующих, которые удивленно смотрят на меня, но тут же пулей вылетаю из-за стола, направившись в туалет.

Голова немного кружится от выпитого, и дымка не позволяет разумно мыслить. За спиной слышу, как мать просит прощения за мое поведение, но мне абсолютно плевать. Я быстрым шагом иду к туалету. Разглядываю своё лицо затуманенным взглядом и пью воду из крана, пытаясь привезти себя в чувство. Опираюсь ладонями о раковину, переводя дыхание.

— Вот придурок! — злюсь я, вспоминая мерзкое ощущение ладони Магнуса на своём бедре.

Оправляю юбку, жалея о том, что надела такой откровенный наряд. Интересно, долго продлится эта встреча? После выпитой воды организм немного приходит в себя, и пелена, застилающая глаза, немного растворяется, позволяя мыслить более рационально. Пусть только попробует ещё раз тронуть меня. Быстро рассматриваю себя в зеркало и направляюсь к выходу из туалета. Толкаю дверь вперед, но она открывается раньше, и я утыкаюсь носом в чьё-то тело. Открыв глаза, я вижу черный галстук и тут же отскакиваю в сторону, немного испуганно разглядывая лицо вошедшего.

— Что ты здесь делаешь? — взвизгиваю я от неожиданности.

Магнус улыбается, делая шаг навстречу ко мне, и хватает меня за локти, притягивая к своей груди.

— Сложно не заметить посылаемых тобой сигналов, — низким голосом произносит он, утыкаясь носом мне в область уха.

— Каких ещё знаков? — пищу я, дёргаясь и делая шаг назад.

— Да ладно тебе, — парень наклоняется ещё ниже, головой слегка отодвигая моё лицо в сторону и открывая себе доступ к шее.

Перед глазами всё плывёт, я пытаюсь вырваться, но сил у меня явно недостаточно. Всё, что могу — это пятиться назад, но тут же утыкаюсь спиной в бортики с рядом раковин. Отступать некуда.

— Отстань, — отпихиваю парня, но он прижимает меня к холодной керамике и впивается губами в мою шею. Волна отвращения пробегает по всему телу.

— Расслабься, — шепчет парень, перемещая руки с моих локтей к запястьям.

Голова становится тяжёлой от спиртного, соображать всё труднее. Я хмуро рассматриваю профиль парня, который медленно приближается к моим губам. Его рука гладит открытый участок кожи на бедре, и меня мутит, хотя не исключено, что тошнит меня от виски. Я перестаю брыкаться, понимая, что в принципе никуда не денусь, а туманное сознание поддаётся пессимистическим мыслям, поэтому расслабляюсь, прикусив край губы, где уже стёрлась вся помада.

— Отвали от неё, — слышу я сквозь пелену и в который раз за вечер пугаюсь.

— Ты что здесь забыл?— резко произносит Магнус, недовольно обернувшись на вошедшего. Я тоже смотрю на парня, сосредоточив взгляд на его лице, которое в неестественно белом свете кажется болезненно бледным.

—Отвали, — по слогам произносит Шистад; он явно раздражён.

Магнус отлипает от меня и смотрит на Криса, видимо, оценивая свои шансы против него. Я растерянно наблюдаю за разворачивающейся сценой, совершенно не понимая, что мне нужно сделать.

С одной стороны, я благодарна Шистаду за то, что он спас меня от потенциального насильника, а с другой стороны… Какого хрена он лезет в мою жизнь? Он делает это постоянно, что невероятно бесит. Все мои проблемы начались из-за Шистада, который по каким-то ненормальным причинам решил, что он теперь мой старший брат, и поэтому должен меня защищать. Эта опека с его стороны и вечное желание влезть в мои дела так злит, что мне хочется снова ударить его по лицу. Пока прокручиваю мысли в своей голове, парни ведут небольшой диалог, на котором я никак не могу сосредоточиться. Магнус, недовольный, ретируется, злобно сверкнув глазами на Шистада.

— Ну, и что ты творишь? — после того, как дверь туалета закрывается за парнем, произносит Крис, раздраженно уставившись на меня.

— Ты о чём? — скрестив руки на груди, равнодушно спрашиваю я, решив не выставлять себя в глупом беспомощном положении,. Это в самом деле не его проблема.

— Он тебя чуть не трахнул, — Шистад щурит глаза, откровенно злясь на меня.

Алкоголь путает мысли, и я совершенно не понимаю, чем вызвала такое негодование парня, но его злоба ещё больше распаляет меня.

— И что? — выдаю я, сама понимая, что мои слова звучат глупо, но отступать не собираюсь. — Может, я хотела этого,— смотрю в глаза Криса, сама не зная, зачем вру. Ничего я не хотела: этот придурок сам полез, но признаться в своей глупости Шистаду я точно не могу, поэтому продолжаю спектакль. — Это не твое дело, так что, будь добр, отвали от меня и не лезь в мою жизнь.

Не дожидаясь ответа и стараясь не смотреть на брюнета, поправляю безнадёжно испорченный слой помады, затем отрываюсь от раковины и иду на выход. Я права: это действительно никак его не касается. Так зачем он постоянно суёт свой нос в мою личную жизнь?

До своего места за столом я добираюсь как в тумане и, усевшись на стул, отодвигаюсь подальше от Магнуса, который вновь невозмутимо ведет разговор с отцом и Томасом. Через пару минут возвращается и Крис, лицо у него спокойное, не выражает никаких эмоций, но скривившиеся губы выдают раздражение. Ну и пусть. Я делаю ещё глоток виски. Это не его дело.

Вечер, видимо, заканчивается хорошо, потому что мать и Томас выглядят чересчур довольными, прощаясь с этой невыносимой семейкой. Стремление Шистада быть отличным сыном немного меркнет, и он сдержанно пожимает руку бизнес-партнеру отца и его сына. Официант помогает мне надеть плащ, который я запахиваю с огромным облегчением, словив последний косой взгляд Магнуса. Домой мы едем в менее напряженной обстановке, потому что взрослые обсуждают ужин в приподнятом настроении, но на заднем сидении сидеть просто невыносимо. Крис отвернулся к окну с равнодушным видом, но чувство вины перед ним тяжелым грузом висит у меня на сердце. Алкоголь уже успел выветриться, и я понимаю, что стоило поблагодарить Криса, а не кричать, но что было, то было. Тем более, я права насчёт его навязчивой идеи о вмешательстве в моё личное пространство.

Только перейдя через порог дома, я стаскиваю босоножки, слегка разминая затекшие от каблуков ноги, и краем глаза наблюдаю за Шистадом, который расшнуровывает свои ботинки. Мать с Томасом идут на кухню, чтобы продолжить обсуждение удачной сделки, а я слегка кусаю губу, пытаясь собрать мысли в кучу, чтобы как-то объяснить произошедшее в ресторане.

— Крис, — чуть подавшись вперёд, шепчу я, чтобы взрослые не услышали разговор. Парень игнорирует меня, отставляя ботинки в сторону и, выпрямившись, разворачивается, чтобы уйти.

— Погоди, — хватаю его за локоть, ощутив легкую влагу на пиджаке после моросящего на улице дождя. Прямой взгляд глаза в глаза, не выражающий ничего, кроме раздражения, утыкается прямо в меня, окатив отрезвляющей волной.

—Отпусти, — сквозь зубы произносит он.

— Я… я, — запинаюсь, растерявшись от такого тона.

— Я, блять, сказал: отпусти, — он с силой дергает руку, хотя этого и не требуется, а затем смотрит на меня сверху вниз, отчего чувствую себя очень неуютно.

Крис приоткрывает рот, чтобы сказать какую-то колкость, но, передумав, отворачивается и просто уходит, оставив меня, растерянную, одну в коридоре.

И что это было?

========== Глава 8 ==========

Комментарий к Глава 8

💜

Приятного чтения))

― Слишком рано, ― мучительно произношу я, едва разлепив веки.

В глаза тут же ударил яркий солнечный свет, проникающий в комнату сквозь окно и зайчиком падающий мне на лицо. Я отворачиваю голову, свесив руку с края кровати, и жмурюсь, пытаясь таким образом хоть немного сфокусировать зрение. Состояние откровенно паршивое, поэтому растираю лицо, а в голове пульсирует мысль о том, что виски не лучшее окончание вечера. Со стоном отрываюсь от постели и тянусь к телефону, чтобы узнать который час, ведь мой организм с удовольствием продолжит отдых, если сейчас не раньше девяти. Мобильник не включается: наверное, разрядился вчера вечером, а поставить его на зарядку я забыла. На ощупь нахожу на столе зарядку и подключаю к телефону, ожидая, когда он загрузится. Нехотя усаживаюсь на кровати, опустив ноги на пол и накрыв спину всё ещё тёплым одеялом; в комнате прохладно, поэтому слегка ёжусь, затем зеваю и в нетерпении смотрю на загорающийся экран. В голове пусто ― не могу решить, плохо это или хорошо. Наконец система начинает работать, и цифры на дисплее говорят, что сейчас только шесть утра, а я могу вернуться в кровать и проспать ещё три. Сглатываю вязкую слюну, ощущая засуху во рту после выпитого алкоголя: сушняк ― одна из моих проблем в таких делах. Обматываюсь одеялом, придерживая его края у груди, и поднимаюсь по лестнице на кухню, чтобы выпить воды и утолить жажду. Краем глаза смотрю на Тоффи, который тоже следит за мной, приоткрыв глаза. Но собака не встает, видимо, слишком рано для прогулок. Стараюсь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить Шистада или мать с Томасом: не хочется с самого утра попадать в очередной скандал, будь это ссора с матерью или с Шистадом, который, вспоминается у меня в голове, обиделся вчера вечером. Фыркаю себе под нос при мысли об этом и, вернувшись к инциденту, решаю, что мириться нам не стоит: я попыталась — он не захотел, тема закрыта.

Босыми ногами ступаю по холодному полу, чувствуя, как мурашки бегут по телу, и достаю сверху стакан, наполняя его водой. Живительная влага, попавшая в горло, почти мгновенно придаёт сил и немного смягчает и без того плохое самочувствие. Допиваю остатки жидкости, возвращая стакан на его место, и присаживаюсь на стул за барной стойкой, раздумывая, стоит ли идти спать. Удовлетворённая жажда немного сбивает настрой на продолжение сна, а пустой желудок, в котором булькает только что поступившая вода, урчит, оповещая о голоде. Не стаскивая одеяло, подхожу к холодильнику, рассчитывая чем-нибудь перекусить, но неприятный привкус во рту побуждает сначала почистить зубы, а потом уже есть.

Иду в ванную, всё ещё сжимая одеяло, и замечаю приоткрытую дверь в комнату Шистада, которая обычно чуть ли не наглухо заколочена. Прикусываю губу, секунду раздумывая, а затем делаю шаг навстречу его спальне и заглядываю в щёлку. Не знаю, зачем я это делаю, просто хочу посмотреть, что происходит, когда Шистад спокойно лежит в кровати и не пытается быть напыщенным придурком. В помещении царит относительный порядок, как, наверное, и всегда: покрывало скинуто на пол, а одеяло немного сбилось в ногах парня, открывая его голую грудь и подтянутый живот, костюм небрежно весит на дверце шкафа на вешалке, сбоку валяется полураскрытый рюкзак, из которого торчит кусочек черной ткани футболки, наверное. Быстрым взглядом осматриваю комнату и Шистада, который одной половиной лица уткнулся в подушку, его волосы разметались по белой ткани и слегка падают на лицо, одна рука лежит на торсе, а другая прикрывая глаза, видимо, скрывая от солнечного света, проникающего сквозь незакрытые жалюзи. Продолжаю исследовать спальню взглядом, сама не особо понимая зачем, и натыкаюсь на телефон Криса, лежащий у кровати на полу. Это ли не шанс осуществить задуманное? Размышляю всего пару секунд и, кивнув самой себе, на цыпочках иду к спящему парню, надеясь взять телефон и незаметно улизнуть в ванную, где смогу поискать то, что поможет разобраться во всем дерьме, в которое я оказалась втянута по вине Шистада.

Молниеносным движением хватаю черный прямоугольник и с замиранием сердца смотрю на Криса, который, слава богу, даже не шелохнулся. Прижимаю сотовый к себе, спрятав его между складок одеяла, и так же на цыпочках медленно иду к двери, проскальзывая в коридор. Чувствую, как от адреналина жилка на шее бешено бьётся, но телефон, зажатый в руке, придает мне чувство уверенности и триумфа. Это было проще, чем я думала! Залетаю в ванную и плотно закрываю дверь, щёлкнув замком, чтобы уж точно никто — а именно Шистад — не зашёл и не увидел, чем я занимаюсь. Скинув одеяло, присаживаюсь на край ванны и ещё раз лихорадочно смотрю на закрытую дверь, а затем резко выдыхаю, готовая познать все тайны телефона Криса. Прикусив нижнюю губу от нетерпения, нажимаю на кнопку блокировки, и на экране высвечивается фотография нескольких молодых людей, стоящий в обнимку: я узнаю лишь Криса и Элиота, остальных ни разу не видела. Снимок сделан на природе, во время какой-то вечеринки, парни, явно подвыпившие, смеются, наслаждаясь атмосферой тусовки и друг друга. У Криса за ухом торчит сигарета, а волосы мелированные — этой фотографии год, не больше. Оторвавшись от созерцания изображения, провожу пальцем по экрану, чтобы разблокировать его, но вместо рабочего стола высвечивается панель для ввода пароля и выползает клавиатура с цифрами. Вот чёрт, очевидно, что у него на телефоне пароль. Я мысленно бью себя за то, что не подумала об этом, но решаю не сдаваться на полпути, поэтому пробую простую комбинацию из четырех единичек, но система отрицательно реагирует на запрос. Ввожу «1234», но и это не является верным. Пытаюсь раскинуть мозгами и мыслить логически, чтобы отгадать пароль. Может, это дата его рождения? Год? Ввожу необходимые цифры, но телефон отказывается принимать такой код. Может, это число и месяц? Но я не знаю день рождения Шистада, поэтому отбрасываю этот вариант и на рандом пробую четыре нуля, а затем, разозлившись, ввожу произвольную комбинацию. На экране высвечивается оповещение о том, что лимит неправильных паролей превышен и необходимо подождать минуту, чтобы попробовать снова. Я смотрю на время, которое уже близится к семи и терпеливо слежу за таймером. Какой пароль мог придумать Шистад? Это что-то простое, связанное с его жизнью, или просто набор цифр, пришедший в голову? Возможно, это последние четыре цифры его номера телефона — у меня стоял такой пароль несколько лет. Проблема в том, что я лишена даже минимальной информации о Крисе, поэтому вслепую тыкать по кнопкам — единственный вариант для меня. Я раздражённо чешу голое бедро, отчего на коже тут же появляется красный след от ногтей и область начинает немного покалывать. Прикусываю губу, мысленно проклиная себя за глупость.

Через минуту я ввожу «9876», «1590», «3570», следуя просто расположению цифр на клавиатуре, поэтом просто наобум ставлю «0211» и «1312», отчего-то решив, что это может быть дата рождения Шистада, но все пять вариантов оказываются неправильными, и на экране высвечивается новое сообщение о том, что мобильник заблокирован ещё на пятнадцать минут.

В 7:05 я снова пять раз подбираю неверные пароли, и телефон сообщает, что попробовать снова его разблокировать я смогу только через полчаса. Понимаю, что система вообще может заблокировать данные, поэтому со вздохом решаю вернуть телефон владельцу. Дело безнадёжно, и я откровенно злюсь на саму себя, понимая, что заполучить телефон ― это только полдела. Но теперь я знаю, что на нём стоит код, который я должна каким-то способом угадать; карты таро разложить мне, что ли? Опасаясь того, что Шистад может проснуться и не найти свой телефон, я недовольно поднимаюсь и хватаю одеяло, раскрываю дверь и выглядываю в коридор, обнаруживая щёлку в комнату Криса. Но теперь идея вернуться в его спальню кажется немного рискованной, и я решаю просто оставить телефон на кухне, как будто бы Шистад сам забыл его вчера вечером на стойке. Быстрым шагом покидаю коридор и оставляю мобильник на столе, а сама спешу к себе вниз, скрываясь с места преступления. Да, сыщик из меня так себе.

***

Остаток выходных и всю следующую неделю мы никак не общаемся с Крисом, что только усложняет мою миссию по выяснению пароля, зато мать откровенно отыгрывается на мне за выходку на бизнес-ужине Томаса и заваливает идиотской работой по дому. С отцом мы не разговариваем и не созваниваемся, и я всё списываю на его рабочую занятость, хотя отсутствие связи и отдает тупой болью где-то в середине груди. Я подавлена всем происходящим и очень раздражена. Но зато Эмили, будто бабочка, порхает и излучает радость: её перемены мне непонятны, но в своем неожиданном счастье девушка довольно мила, поэтому я пытаюсь не портить настроение и ей. Уроки идут своим чередом, физкультура тяжким грузом лежит на моей учёбе, но я так устаю, что даже не могу укорить себя в недостаточном старании. Волейбол мне кажется какой-то пыткой, потому что играю я откровенно плохо. В бассейне мне легче, ведь я могу крутиться в воде и делать вид, что проплываю хотя бы один раз до конца бассейна, но правда в том, что я боюсь глубины и доплыть могу только до середины, отсутствие дна под ногами вызывает у меня чувство паники. Слава богу, тренер не особо обращает на меня внимание, но это до поры до времени, ведь в конце семестра будет необходимо сдать норматив.

***

― Может, сходим в кафе? ― распластавшись по парте, спрашиваю я, подняв взгляд на Эмили.

Флоренси уже собрала свои вещи и теперь в ожидании смотрит, когда я закину учебники в сумку и пойду вместе с ней в сторону бассейна. Четверг выдался особенно холодным и пасмурным, сентябрь уже подходит к концу, а это значит, что ожидать солнечных деньков не придётся. Я со вздохом поднимаюсь и стягиваю своё пальто со спинки стула, продев руки в рукава, и, подхватив рюкзак, следую за подругой, которая, не обратив внимание на мой хмурый вид, двигается в направлении выхода из класса. По расписанию у нас стоит плавание, а на то, чтобы дойти до зала и переодеться, остаётся только двадцать минут, но я все равно не спешу, не чувствуя настроя на пребывание в воде.

―Извини, я сегодня занята, ― обернувшись, отвечает Флоренси и взглядом подгоняет меня идти быстрее.

― Понятно, ― поджав губы, протягиваю я, решая оставить свой упрёк при себе.

В последнюю неделю Эмили всё время занята: возможно, дело в том, что я слишком приставучая, или Элиот запретил ей со мной общаться, но я не настаиваю на своем, радуясь хоть какому-то времени, проведённому в компании девушки. Сейчас дома практически невыносимо из-за злости матери на меня и такого же чувства со стороны Шистада, который, впрочем, предпочитает просто игнорировать меня. Он больше не подвозит меня до школы, что на самом деле причиняет некоторые неудобства, ведь на улице слишком холодно для пеших прогулок. Я предложила Эмили посидеть в кафе после школы, чтобы не возвращаться домой слишком рано, но раз уж у подруги свои планы, то я могу, наверное, сходить и одна, а потом списать всё на совместную работу над проектом в оправдание перед мамой. На секунду я задумываюсь о том, что и не должна оправдываться перед ней, но поделать я ничего не могу, потому что даже рассчитывать на поддержку отца, который, кажется, совершенно забыл обо мне, не приходится.

Мы сворачиваем на дорогу, ведущую к спортзалу, и на улице начинает моросить дождь, отчего мои волосы намокают и превращаются в какое-то кучерявое месиво. Я раздражённо вскидываю сумку над головой, скрываясь от холодных капель, а Эмили, будто не замечая дискомфорта, весело идёт рядом, лишь слегка увеличив темп. Вместе мы заходим через стеклянные двери в помещение и направляемся к раздевалке, где уже практически все девушки надели купальные костюмы. В комнате стоит гул из-за разговоров, и я недовольно морщусь, ощущая, как что-то покалывает в висках. Быстро переодеваюсь в купальник и собираю волосы в пучок. Поджав губы, рассматриваю торчащие завившиеся волосы, а затем надеваю шапочку, пряча пряди за эластичной тканью. Выгляжу я слишком по-уродски, поэтому, не желая долго смотреть в зеркало, дергаю Эмили, и мы вместе идем к бассейну.

― Хорошо, что не опоздали, ― говорит мне девушка, на что я просто киваю, решая не упоминать о том, что не так уж это и хорошо.

Неудобный купальник стягивает грудь, отчего становится максимально некомфортно, а в совокупности с плохим настроением этот фактор откровенно злит. Мое лицо сейчас, наверное, искажено гримасой недовольства, но мне откровенно всё равно. Я чувствую себя неуютно, будто после похмелья, но всему виной моё ужасное внутреннее состояние, которое никак не подпитывается позитивными эмоциями. Мой организм весьма специфичен в этом плане, поэтому перепады настроения, чувства, порой достигающие эйфории, а порой угнетающие вплоть до ужасных мыслей это смерти, ― это вполне нормально для меня. Сейчас, видимо, настал период, когда я впадаю в приступ неконтролируемой злости и раздражения, а негативные эмоции подкрепляет обстановка в доме.

Эмили никак не комментирует мою пасмурность на протяжении всех этих дней, очевидно, погружённая в какие-то свои чувства, и я не могу решить, хорошо это или плохо. С одной стороны, вывести меня из состояния недовольства достаточно сложно, а грубить новоиспеченной подруге я не хочу, но, с другой стороны, у меня нет никакого позитивного заряда, а вместе с этим мотивации как-то менять своё отношение к окружающим в данный момент. Звучит это в какой-то степени глупо, потому что мой же организм делает меня зависимой от других, не полагаясь на свою автономию, но я, к сожалению, ничего не могу поделать с этим и просто вынуждена плыть по течению.

― Странно, ― прервав поток моих размышлений, произносит Флоренси, слегка наклонившись ко мне.

Завитая прядь выбилась из-под тканевой масочки, и аккуратный локон спадает на лицо, из-за чего девушка усердно прячет его обратно, пока тренер не заметил и не сделал выговор. Я скрещиваю руки на груди: в бассейне немного прохладно, поэтому по телу бегут мерзкие мурашки. Перевожу взгляд туда, куда смотрит Эмили, и подобно девушке хмурюсь.

― Что они тут делают? ― спрашиваю я, хоть и понимаю, что подруга вряд ли знает ответ. Мы вместе разглядываем вошедших парней, среди которых я узнаю Шистада и… Элиота Флоренси? ― Это твой брат? ― повернувшись к девушке, говорю я. Она не говорила, что Элиот вернулся в школу.

― Да, сегодня его первый день, ― отстранённо отвечает подруга, слегка прикусив край губы.

Она следит взглядом за приближающимся братом, который, отделившись от остальных парней, медленно идет к нам. Шапочки для бассейна на нем нет, поэтому кудрявые, чуть влажные волосы свисают по бокам его лица. Открывается обзор на его грудь, где красуется несколько татуировок (моё внимание привлекает небольшой крест в области сердца, но я решаю никак это не комментировать) и подтянутый живот парня. На нем простые плавки-боксеры, их ткань плотно прилегает к телу, отчего я немного смущаюсь и поднимаю взгляд на приближающегося Флоренси. Эмили рядом со мной заметно напрягается, но старается принять расслабленный вид, натянув улыбку.

― Что ты здесь делаешь? ― спрашивает она, когда Элиот останавливается напротив, пробегаясь взглядом сначала по сестре, а затем сместив его на меня.

― Немного поменялось расписание, ― говорит он.

Флоренси возвышается над нашими фигурами, отчего я чувствую себя некомфортно, а его испытывающий взор заставляет меня немного прикрыться, ведь под внимательным взглядом ощущаю себя совершенно голой в этом обтягивающем купальнике.

― Привет, красотка, ― здоровается он, слегка кивнув в мою сторону. Краем глаза смотрю на Эмили и её реакцию на такое приветствие брата, но её лицо непроницаемо, поэтому я только киваю в ответ, решая держать язык за зубами.

― Понятно, ― натянуто говорит девушка, опустив взгляд, и я не могу понять, почему она ведет себя так…напряженно? Эмили уже рассказывала о непростых отношениях с братом, но неужели они так общаются?

― Увидимся после школы, ― будто не заметив скованности сестры, говорит Флоренси и, слегка крутанув головой, отчего серьга в ухе дёргается, он разворачивается и уходит к другим парням.

Взглядом слежу за удаляющейся фигурой Элиота, а затем рассматриваю тех, кто вошёл вместе с ним. Остальных ребят я не знаю, поэтому лишь мельком изучаю лица, задержав взор на Шистаде, который тоже пару секунд смотрит в ответ, а затем отворачивается, заводя разговор с одним из друзей. Даже издалека я замечаю, что парень немного потрепан, на осунувшемся бледном лице чётко выделяются тёмные круги под глазами, но зато его тело выглядит действительно хорошо с этим широким разворотом плеч и подкаченным прессом, как у Элиота, плавки обтягивают плоть Шистада. Я хмурюсь, не совсем понимая, зачем так пялюсь на парня и с чего вообще заметила какие-то признаки усталости на его лице. Встряхнув головой, смотрю на Эмили, которая немного вышла из оцепенения, но всё ещё немного скованна неожиданным появление брата.

― Всё нормально? ― коснувшись её плеча, аккуратно спрашиваю.

Я и сама не ожидала увидеть Криса или Элиота, поэтому на место раздражения и хмурости на несколько минут пришло удивление, но эффект встречи прошёл, и теперь вновь чувствую недовольство, которое подкрепляется присутствием Шистада, с которым мы не разговариваем. Он откровенно злится, а мне откровенно всё равно.

― Что стоим? ― голос тренера разносится по всему залу, эхом отдаваясь от стен. ― Первая группа, в воду!

Я отхожу к скамейке, давая понять, что не вхожу в группу перваков, и наблюдаю за пловцами, которые стремительно окунаются в воду. Эмили оказывается среди первых, поэтому я остаюсь одна, не зная, чем себя занять. Если повезёт, то я досижу до конца занятия, так и не оказавшись в бассейне. Мысли лениво блуждают вокруг планов на сегодняшний вечер. Возвращаться домой пораньше не хочется, поэтому могу одна посидеть в кафе вплоть до окончания «семейного» ужина и заняться уроками прямо за чашкой чая. Интересно, когда отец снова сможет позвонить? Его голос обрадует меня и даст положительных эмоций, но сейчас чувство такое, будто он совершенно обо мне забыл и даже не беспокоится о том, что оставил меня на попечении человека, с которым я никогда не смогу установить нормальный контакт. Ощущение ненужного, брошенного ребенка заставляет чувствовать себя глупо, но вместе с тем плохо. Угнетающие мысли отрицательно действуют на моё психическое состояние, а сидеть в помещении с холодным бассейном и ожидать бессмысленного времяпрепровождения в воде побуждают встать и просто уйти отсюда. Направляюсь к преподавателю, на ходу придумывая ложь для отмазки. Тренер смотрит на меня скептически, видимо, даже не припоминая моего имени, и кивает в ответ на просьбу удалиться. Похоже, я не такой ценный пловец, как ему хотелось бы.

До раздевалки я дохожу быстрым шагом, там сбрасываю с себя тесный купальник и идиотскую шапочку, которая давит на мозги. Раздражение буквально вибрирует на кончиках пальцев, и я проклинаю себя за то, что вообще забрела в дебрях своей головы в мысли об отце. Ведь сама знаю, что меня расстраивает вся эта ситуация, но я просто не властна над своим мозгом в моменты душевного расстройства. Какое-то отвратительное чувство скребется под кожей. Резко влезаю в обычные штаны и серую кофту. Волосы, выбившиеся из-под пучка, падают на лицо, когда я обуваюсь, и это так злит меня, что я вскидываю голову и раздраженно шиплю. Хорошо, что в раздевалке никого нет и никто не видит моих злобных метаний, которые со стороны могут показаться странными и неуместными. Свистяще втягиваю воздух через рот, хватая пальто с вешалки, и иду к выходу. На улице дождь, но я плюю на плохую погоду и выскакиваю наружу, быстрым шагом пересекая пространство от бассейна до центрального корпуса, где смогу оставить учебники и необходимые тетради, взять с собой необходимое для выполнения домашнего задания. Из-за капель воды моя одежда намокает и прилипает тяжелым грузом к телу, но я игнорирую этот факт, яростно гляжу себе под ноги, стараясь на наступать на грязь, которая образовалась из-за размытых дождем лужаек. Я так стремительно шагаю, что не замечаю препятствия прямо перед собой, и со всего размаху врезаюсь в кого-то, слегка отскочив назад и всё же наступив в грязь.

Поднимаю раздраженный взгляд на человека, оказавшегося на моем пути, и с удивлением смотрю на Бодвара, лицо которого расплывается в обворожительной улыбке.

― Ева, я тебя не заметил, ― говорит он, держа над головой свой портфель и прикрываясь им от дождя. ― Ты в порядке?

Я немного растерянно киваю, смаргивая влагу с ресниц, которая успела образоваться из-за моросящего потока воды сверху.

― Прошу прощения, ― неловко говорю, но историк даже не злится, разглядывая моё лицо.

― Разве у тебя сейчас нет урока? ― спрашивает он, слегка подавшись вперед.

― Отпросилась из-за плохого самочувствия, ― отвечаю, на что мужчина понимающе улыбается, очевидно, раскусив мою ложь.

― Стоять под дождем ― плохая идея, ― замечает он, приглашающим жестом указывая на выступающую крышу рядом с корпусом.

Я киваю и иду за ним, слегка остудив пыл. Мы вместе занимаем пространство под навесом, и Бодвар опускает свой портфель и встряхивает чёрные, всё равно намокшие кудрявые волосы. Вода ручьями стекает по моим потемневшим прядям и пальто, отчего я вздрагиваю, почувствовав холод.

― У тебя всё в порядке, или ты просто так решила уйти пораньше с занятий? ― с интересом разглядывая меня, спрашивает историк. Я как-то неоднозначно пожимаю плечами, не зная, что ответить, поэтому предпочитаю молчать.

― Может, тебя отвезти домой? ― участливо предлагает он. Я закусываю губу, пытаясь разобраться в мотивах внимательного историка, но в голову ничего не лезет. ― Ты вся промокла, а у меня в машине есть обогреватель. Идти куда-то под таким дождем приравнивается к самоубийству, ― приводит аргументы он, всё ещё ослепительно улыбаясь.

― Да, хорошо, ― сдаюсь я, натянуто улыбаясь в ответ.

Бодвар удовлетворённо кивает в ответ и сообщает, что будет ждать меня у центрального корпуса через пятнадцать минут.

Запихав необходимые вещи в мокрый рюкзак, я выхожу на улицу, где уже стоит машина Бодвара. Он открывает мне дверь, не выходя из автомобиля, и рукой подзывает к себе. Я стягиваю мокрое пальто, которое историк тут же бросает на заднее сидение, и, всё ещё стоя, стягиваю влажные волосы в пучок, чтобы не испачкать салон чужого автомобиля. Залезаю в машину, потянув дверь на себя, и пристегиваю ремень безопасности. Бодвар внимательно наблюдает за моими действиями, даже не поморщившись от того, что мокрая девушка сидит в его машине, как сделал бы любой другой мужчина на его месте. Когда я наконец занимаю удобное положение, он тоже пристёгивается и спрашивает:

― Так, куда тебя везти?

Я кусаю губу, вспоминая о том, что точно не хотела бы сейчас оказаться дома, несмотря на то, что чувствую себя просто ужасно в сырой одежде. Ещё слишком рано, и матери нет дома, но всё равно не хочу возвращаться в её обитель. Наверное, всё же стоит вернуться к первоначальному плану и остаться в кафе до вечера, а потом соврать, что делала совместный проект допоздна. Открываю рот, чтобы сообщить адрес кафе, но дверь с моей стороны дергается и резко распахивается. Я удивленно смотрю на материализовавшуюся чуть ли не из воздуха фигуру и тут же раздраженно хмурюсь.

― Вылезай из машины! ― холодно приказывает Шистад.

Его чёрная футболка прилипла к телу от дождя, а тоненькие ручейки текут по прибитым к голове волосам. Грудь парня равномерно вздымается, лицо непроницаемо, но по сжатой на двери автомобиля ладони можно догадаться, что Шистад раздражён.

― Закрой дверь, ― не контролируя свой тон, кричу в ответ, совершенно не понимая, зачем он снова лезет в мои дела.

― Я сказал: вылезай из машины, ― повышая голос, говорит Крис, при этом даже не глядя на меня. Его потемневшие глаза прикованы к Бодвару, который, немного прищурившись, смотрит в ответ на ученика. ― Вылезай немедленно, или я вытащу тебя силой, ― угрожающе говорит он, продолжая сверлить взглядом историка. В его глазах читается откровенная угроза, но мне абсолютно плевать на его приказы.

― Отвали от меня, ― злобно шиплю я, и в следующий момент рука Шистада смыкается на моём предплечье и силком тянет меня наружу. От неожиданно применённой силы я поддаюсь и оказываюсь на улице. С силой дергаю рукав, но Крис сильно сжимает конечность, не давая выпутаться из его хватки.

― Где твоё пальто? ― грубо говорит он, угрожающе подавшись навстречу машине. Бодвар, предпочитающий молчать и лишь сверлить взглядом, подобным неприязни, тянет руку и достает мою верхнюю одежду с заднего сидения. Крис с злостью вырывает вещь из рук учителя и пихает мне. ― Вам пора, ― скривившись, произносит он, разглядывая мужчину сверху вниз.

Я злобно смотрю на Криса, лишь краем глаза замечая, как он с громким хлопком закрывает дверь автомобиля, и машина трогается и за пару секунд исчезает из поля зрения.

― Что это… ― начинаю я, но Шистад, всё ещё не отпуская мою руку, поднимает свободную ладонь в останавливающем жесте:

― Просто закрой рот.

Я замолкаю, поняв, что сейчас действительно лучше не раздражать парня, ведь выглядит он так, будто может прямо сейчас хорошенько тряхнуть меня за плечи. В несколько секунд мы добираемся до парковки, где стоит автомобиль Шистада. Он нажимает кнопку на брелке и открывает дверь пассажирского сидения для меня. Я залезаю, всё ещё прижимая мокрое пальто к телу, и чувствую, как волны раздражения вибрируют под кожей. Шистад с хлопком закрывает дверь и вставляет ключ в зажигание, но машину не заводит, пару секунд пялясь перед собой.

― Ну и какого черта это было? ― не выдержав, взрываюсь я, крутанувшись на месте. Шистад обхватывает руль руками, нарочито медленно поворачивая голову в мою сторону.

― Закрой свой маленький рот и послушай меня, ― елейно произносит он. ― Если я ещё раз увижу тебя в компании этого урода, то откручу твою миленькую рыжую головку, ― он смотрит прямо мне в глаза, и в его потемневших радужках я замечаю неприкрытую злобу, которая вот-вот готова, словно цунами, обрушиться на меня. ― Поняла?

Я снова открываю рот, чтобы возразить после таких приказов, но Крис грубо перебивает:

― Поняла? ― с нажимом говорит он, заскрежетав зубами. Прищурившись, киваю и отворачиваюсь, закатив глаза.

― Хорошо, ― выдыхает он, наконец заводя двигатель. ― Брось пальто назад, ― командует он, ― и пристегни ремень.

Я с радостью откидываю пальто, но просто из злости не пристегиваюсь, поворачиваясь к окну.

― Е-ева, я сказал: пристегни грёбаный ремень.

― Не хочу, ― скривившись, парирую я, решив, что могу позволить себе хоть что-то делать по собственной воле.

― Блять, ― ругается Шистад и, наклонившись надо мной, сам тянется за ремнём.

Его рука касается моей груди и проходит по шее, от чего вздрагиваю, ощутив неожиданное касание. Краем глаза слежу за парнем, который резким движением тянет ремень и вставляет в замок, плотно при этом сжав зубы. Я не двигаюсь, думая, стоит ли отвесить брюнету пощёчину просто за то, что он устроил такой скандал. Хотя машина заведена, мы продолжаем оставаться на парковке. Видимо, Крис пытается справиться с наплывами гнева.

― Тебе обязательно быть такой сукой? ― спрашивает он не глядя на меня и тут же добавляет, пока я не успела ничего ответить: ― Не говори ничего, иначе я просто убью тебя. Я просто, блять, убью тебя.

Я молчу, проглатывая его угрозы, но мысленно раз за разом бью его по лицу, наслаждаясь звуками грубого соприкосновения его щеки и моей ладони. Проходит ещё несколько минут, и Шистад, заглушив мотор, оседает на спинку водительского кресла.

― Теперь я могу сказать хоть слово? ― ядовито интересуюсь я, рассматривая пейзаж за окном.

―Не уверен, ― более сдержанно отвечает он, и я решаю, что его пыл поугас, и теперь я могу высказать свои претензии.

― Ещё раз схватишь меня за руку, и я ударю тебя по лицу, ― произношу я, слегка вздёрнув подбородок, чтобы смотреть на брюнета снизу вверх, но ничего не выходит, поэтому я просто пытаюсь придать лицу надменный, самоуверенный вид, какой обычно бывает у Криса.

― Еще раз выкинешь подобную херню, я схвачу тебя за руку, ― парирует он, а на губах расползается ухмылка. Он всё ещё раздражен и зол, но пытается взять себя в руки.

― Тогда я ударю тебя по лицу, ― напоминаю я.

― Договорились, ―кивает он.

― Теперь я могу выйти из машины? ― чисто риторически спрашиваю. Не хочу ехать в машине с Шистадом, а уж тем более не хочу ехать домой.

― Нет, ― отвечает он, вновь заводя двигатель.

Но в этот раз я решаю проигнорировать его приказ и лёгким движением отстёгиваю ремень, а другой рукой дёргаю дверцу, чтобы вылезти наружу, но ладонь Шистада тут же сжимается на моей руке, не давая сдвинуться с места.

― Я тебя предупреждал, ― говорит он.

― Я тоже, ― выдавливаю я и, ловко крутанувшись, резко бью его по левой стороне лица. Хлопок кожи о кожу звучит оглушительно в машине, но он сам виноват.

― Ладно, заслужил, ― соглашается он, ощупав покрасневшую кожу щеки, ―, а теперь прекрати брыкаться и сядь на место.

Я закрываю дверь обратно, всё ещё чувствуя, как ладонь Шистада сжимает моё запястье. Его кожа прохладная и резко контрастирует с моей горячей, посылая непонятные заряды электрического тока. Я пару секунд пялюсь на наши руки, а затем отвожу взгляд, пытаясь не акцентировать на этом внимание. Парень давит на газ, одной рукой выруливая с парковки, и отпускает мою кисть, лишь когда переключает передачу. Кожу ещё покалывает от его прикосновения.

― Милое местечко, ― приторно произносит Шистад, разглядывая кафе, в которое я уговорила его заехать, чтобы оттянуть время приезда домой. Я игнорирую нотки сарказма в его голосе и молча прохожу к кассе, чтобы заказать чай.

― Что ты будешь? ― спрашиваю, доставая кошелек из кармана, но парень галантно отодвигает меня в сторону и сам подходит к кассиру, без раздумий делая выбор:

― Один черный кофе и зеленый чай.

Я с удивлением смотрю на Шистада, пытаясь понять, как он угадал, что я хочу чай, но брюнет не обращает внимание на мой взгляд, быстро расплачивается и, взяв чек, отходит немного в сторону, чтобы не мешать другим посетителям. Кафе под вечер практически забито, свободных мест нет, а помещение наполняет равномерный гул голосов. Я с сожалением понимаю, что чай придется пить уже дома и немного расстроенно опускаю голову. Одежда благодаря обогревателю в машине Шистада уже не липнет к телу, но всё ещё немного влажная, поэтому горячий напиток оказывается как раз кстати.

Заняв место рядом со мной, Крис натягивает маску безразличия и безэмоциональным взглядом шарит по другим покупателям в кафе. Между нами повисает тишина, и я не могу решить, комфортно мне или нет. Мысль о том, что ещё недавно он не разговаривал со мной практически полторы недели, яркой вспышкой возникает в голове, отчего тут же возникает ряд вопросов, связанных не только с его обидой, но и с бурной реакцией на Бодвара.

― Хватит пялиться, ― сдержанно говорит Крис, слегка наклонив голову в мою сторону. Я закатываю глаза, делая вид, что даже не смотрела на парня, и пытаюсь сменить тему:

― Так, ты мне расскажешь, за что зуб на Бодвара точишь? ― произношу в шутливой форме, чтобы если что можно было пойти на попятную и сдать назад.

Шистад, прищурившись, ухмыляется, видимо, раздумывая, стоит ли отвечает на мой вопрос.

― Как ты относишься к порно «учитель-ученица»? ― спрашивает он с явным намеком, а меня передёргивает то ли от пошлости его высказывания, то ли от правды, резанувшей по ушам. ― А вот и наш заказ, ― подмигнув мне, говорит Шистад, удовлетворённый эффектом сказанных слов.

В машине я пристегиваю ремень и ставлю слишком горячий бумажный стакан в подстаканник, наблюдая, как Крис слегка отодвигает сидение, поудобнее устраиваясь.

― Мы не едем домой? ― вскинув бровь, спрашиваю я и с интересом разглядываю Шистада, слегка откинувшегося на кресле.

― Тебе хочется? ― парирует он, прикрыв веки и сжимая в руках стаканчик с кофе.

― Просто будем сидеть в машине? ― уточняю, тоже отодвигая спинку и устраиваясь поудобнее. Горячий воздух приятно обдувает тело и просушивает одежду, отчего двухнедельное раздражение немного теряется в ощущении неожиданного комфорта.

― Можешь музыку включить, ― предлагает парень, сделав глоток кофе, и я киваю в ответ, доставая свой телефон. И тут в голове проносится гениальная мысль. Сначала я даже не верю собственному озарению, перекатывая задумку словно шарик в собственном сознании.

― М, мой телефон сел. Можно я включу на твоем? ― протягиваю руку навстречу Шистаду и прикусываю губу в нервном ожидании: если сейчас всё получится, то я сама окрещу себя гением.

Крис безслов выуживает мобильник из кармана своих черных джинсов и протягивает мне, вновь прикрыв глаза. Во все глаза рассматривая телефон, я просто поверить не могу своей удаче.

― Тут пароль, ― говорю я, сглотнув слюну.

«Пусть он просто скажет пароль, пусть он просто скажет пароль», ― мысленно молюсь я. Это просто отличный план, лучше не придумаешь.

― Двадцать три двенадцать, ― отвечает Шистад ровным тоном, а я с замиранием сердца ввожу нужную комбинацию и, сцепив зубы, жду, когда система разблокируется.

Всё это происходит за долю секунд, но момент кажется вечностью. На экране загорается вкладка рабочего стола, и я неверяще смотрю на дисплей. Неужели я только что так легко смогла узнать пароль от его телефона?

― Ты там мои фотки смотришь? ― саркастично заявляет Шистад в ответ на затянувшееся молчание с моей стороны.

― Разглядываю порно в закладках браузера, ― парирую я, совладав наконец с эмоциями и выйдя из оцепенения.

― Можем попробовать что-то из этого, ― приоткрыв один глаз, говорит Шистад и ухмыляется, а я закатываю глаза, решая никак не комментировать эту пошлость.

Захожу в приложение с музыкой и тщательно изучаю плейлисты Шистада, с удивлением отмечая, что многие песни и мне нравятся.

― Ты что, реально смотришь мою галерею? ― оторвавшись от кресла, Крис подаётся навстречу мне, заглядывая в телефон, а я непроизвольно отодвигаюсь, загораживая обзор. ― Эй, ― возмущенно тянет он, ― покажи, что ты там смотришь.

― Отстань, ― миролюбиво говорю я, продолжая пролистывать треки в поисках песни, подходящей под настроение.

― Нет, покажи, ― настаивает парень, ещё сильнее наклоняясь ко мне, отчего его лицо оказывается совсем близко с моим, и я мгновенно улавливаю исходящий от него запах только что выпитого кофе и никотина. Его горячее дыхание обжигает кожу, и такая близость кажется мне неуместной сейчас, но я почему-то не отстраняюсь, лишь прячу экран телефона, не давая Шистаду узнать, что я делаю.

Парень тянется ко мне, уже перегнувшись через коробку передач и фактически одной частью тела оказываясь на моём сидении. Я ловко уворачиваюсь, но придавленная плечом Шистада практически не могу шевелиться. Его рука обхватывает мою, перемещается к телефону и накрывает мои пальцы своею ладонью, дергая на себя в попытке отобрать мобильник. Его кожа оказывает необычный эффект на моё тело, отчего область соприкосновения начинает покалывать, и это чувство медленно протекает по всему телу и отдает внизу живота. Странная реакция на близость Шистада немного пугает меня, но я игнорирую собственные ощущения и, наткнувшись взглядом на песню, которая, кажется, подходит под настроение, тыкаю на неё. По всему салону слишком громко начинает играть Poison-Vanlan, Derek Joel. Я вздрагиваю от неожиданности, а Крис перестает лезть к телефону, видимо, убедившись, что я действительно выбирала песню. Опустив мобильник, смотрю на Шистада, который не отодвигается, всё ещё нависая надо мной и прижимая моё плечо к сиденью. Вблизи его лицо кажется слишком бледным, и я могу разглядеть родинку на его щеке и трещинки на губах. Он тоже смотрит на меня, а затем заглядывает прямо в глаза, и я, заворожённая, отвечаю, рассматривая его потемневшие карие радужки, в которых нет и намёка и зелень, как я замечала раньше. Я задерживаю дыхание, совершенно не понимая, что происходит, и слегка приоткрываю губы, блуждая взглядом по лицу парня напротив. Он, кажется, тоже в замешательстве: Шистад смотрит на меня, слегка втянув воздух через нос, а я сглатываю скопившуюся во рту жидкость, теряясь в собственных чувствах, ведь сейчас Крис кажется… Привлекательным? Внезапная мысль будто поток холодной воды окатывает меня с ног до головы, отчего вздрагиваю и резко отстраняюсь, быстро моргая несколько раз. Пока я пытаюсь придти в себя, Шистад уже возвращается в исходное положение в водительском кресле, и лицо его вновь равнодушно и непроницаемо.

― Идиотская песня, ― говорит он, делая глоток кофе.

Я слегка подрагивающими пальцами тянусь к уже остывшему чай и залпом выпиваю половину стакана, всё ещё не понимая, что произошло. Он был так близко, а я, наверное, была не против. И я хотела его… Поцеловать? Отфутболиваю последнее предположение, пугаясь собственных мыслей и с облегчением думаю, как же хорошо, что никто не умеет читать мысли. Я так растеряна, что не замечаю, как допиваю чай, сжимая мобильник Криса в правой руке. Парень молчит, а музыка из его плейлиста заполняет образовавшуюся тишину. Шистад предпочитает никак не комментировать сложившуюся ситуацию, а я и подавно не хочу это обсуждать, поэтому просто делаю вид, что занята поиском музыки, и, отвернувшись, чтобы уж точно не смотреть на молодого человека, бездумно пролистываю песни.

Не знаю, сколько проходит времени, но в какой-то момент Шистад возвращает своё сидение в исходное положение и заводит двигатель автомобиля. Я молча протягиваю ему телефон, пока на фоне играет песня Трэвиса Скотта, и отворачиваюсь к окну, не желая встречаться взглядом с Крисом. Я чувствую себя испуганно и неловко, Крис же абсолютно спокоен. Видимо, этот инцидент никак не коснулся рассудка парня, что нельзя сказать обо мне. За долгие минуты, проведённые в машине с ним наедине, я уже раз пять прокрутила момент в голове, обдумывая и объясняя его с той и с другой стороны, пытаясь найти хоть какое-то логичное объяснение возникшему желанию.

Тем временем брюнет легко вырулил с парковки и спустя десять минут, почему-то показавшихся вечностью, мы оказываемся у калитки дома. Я отстёгиваю ремень и смотрю на парня. Не знаю, стоит ли мне его подождать, чтобы вместе зайти в дом. или это неуместно. Чувствую себя такой глупой, отчего раздражение волной поднимается под кожей, и я, схватив пальто с заднего сидения, вылезаю наружу, чувствуя спасительный прохладный воздух, который не пахнет Шистадом. В котором нет привкуса кофе.

========== Глава 9 ==========

Я просыпаюсь в пять утра от того, что меня знобит. Кости ломит, начинает казаться, будто у меня температура, что не удивительно после вчерашней прогулки под дождем. Но мой лоб холодный и мокрый от пота, поэтому отбрасываю одеяло, и комната встречает меня утренним сквозняком. Ещё даже не рассвело, небо затянуто серыми тучами, которые никуда не делись после вчерашнего дня. Одежда влажная, поэтому легкий ветерок, пробираясь под ткань пижамы, вызывает рой мурашек на теле; я вздрагиваю и иду к шкафу, чтобы сменить футболку. Краем глаза вижу, что Тоффи слегка поднял голову, заметив активность с моей стороны, но тут же опустил, отдаваясь сну. Раскрываю гардероб, рассматривая полки с небольшим количеством одежды, и достаю простую голубую футболку, скинув мокрую на пол. Причиной озноба, решаю я, является плохой сон, который я видела несколькими минутами раннее. Ещё одна особенность моего гнетущего настроения ― это кошмары. Не помню, какой ужас мне привиделся на этот раз, но, судя по реакции организма, что-то действительно пугающее. Мой рассудок полностью очищен ото сна, нет желания возвращаться в ледяную, пропитанную страхом кровать. Подумываю подняться на первый этаж, где смогу умыться и выпить стакан воды, успокоив тем самым расшалившиеся нервы.

Наверху тихо и темно, поэтому сама стараюсь передвигаться незаметно, чисто инстинктивно, чтобы не разбудить остальных. Босые ступни бесшумно скользят по ледяному полу, и я даже сожалею, что не додумалась надеть носки или хоть что-то, что согрело бы ноги. В ванной включаю свет и рассматриваю своё отражение в зеркале. Капельки воды разводами остались на стекле, и я мысленно делаю пометку прибраться в комнате. Кроме меня и Шистада, никто не пользуется этой ванной; парень навряд ли захочет здесь наводить чистоту, а мне неприятно от такого беспорядка. С другой стороны, из зеркала на меня смотрит удивительно похожая девушка, но не идентичная настоящей мне. У неё темные круги под глазами и капельки пота на лбу, губы бледные и взгляд уставший. Настоящая я ― это здоровая кожа и отсутствие мешков, улыбка и приятная расслабленность, но в этом доме я не могу чувствовать себя так же спокойно, как рядом с отцом, который всегда готов поддержать, особенно в период моего эмоционального упадка. Мысли о папе заставляют немного нахмуриться и отдаются лёгким уколом где-то в середине грудины. Мы не говорили уже неделю, может, больше. Сейчас его ободряющий голос и неловкая поддержка оказались бы кстати, но я никак не могу восполнить недостаток контакта с ним, а потому вынуждена смириться с таким положением дел. Последний наш телефонный звонок состоялся давно, кажется, вечность назад, но папа обещал мне, что в конце октября приедет навестить меня, и этот факт придает сил. Хотя с тех пор мы не обсуждали этот момент, я знаю, что отец сдержит слово и приедет узнать, как у нас с Тоффи дела.

Открываю воду, шум которой в тишине дома кажется громом среди ясного неба, поэтому уменьшаю струю и брызгаю жидкостью в лицо, смывая остатки сна, а вместе с ним и чувство страха от плохого сна, которое игнорировала всё это время. Закрутив кран, тянусь к полотенцу, чтобы вытереть лицо, но махровая ткань оказывается мокрой: Шистад даже не удосужился бросить его в стирку. Раздражение, ставшее привычным за несколько дней, иголками прорывается наружу, но я лишь злобно бросаю полотенце в корзину для грязного белья. Спать совершенно не хочется, несмотря на столь ранний подъем, и, присев на бортик ванны, раздумываю, чем заняться. Сегодня пятница, а это означает, что я должна была встать в семь утра и начать собираться в школу, но судьба ― сука, и, видимо, её вполне устраивают мое недосыпы, которые увеличивают мои негативные эмоции по крайней мере в полтора раза.

Открываю шкафчик, расположенный внизу раковины, и быстрым взглядом изучаю моющие средства, замечая нужный флакон с дозатором для мытья стекол и серую тряпку. Раз уж я планировала заняться уборкой, то почему это не сделать сейчас. Времени предостаточно, чтобы навести порядок в ванной, при этом успеть вернуться в комнату и собраться в школу. Прыскаю средством на заляпанное зеркало ― резкий запах тут же забивается в нос. Чихаю, поморщившись, и начинаю оттирать пятна, оставшиеся после неаккуратного мытья в душе.

Когда с раковиной покончено, и она чуть ли не блестит от чистоты, я открываю шторку душа и критическим взглядом пробегаюсь по флакончикам с различными шампунями и средствами для умывания. На верхней полке располагаются шампунь и бальзам Шистада, а на нижней различные бальзамы, маски для волос и скрабы для тела, принадлежащие мне. Я редко пользуюсь всем этим, но хотя бы раз в два месяца устраиваю своей коже максимальный релакс, потому что в такие моменты отдыхает и тело, и душа. Залезаю в ванную, чтобы отмыть полки и стены с помощью всё той же серой тряпки, и с некоторым раздражением замечаю, что пузырек с шампунем Шистада открыт, отчего туда может попасть вода или жидкость попросту может разлиться, испачкав и мою полку, и стену. Разумом я понимаю, что это сущая ерунда, но неопрятность парня просто выводит из себя, а недовольство бурлит где-то в солнечном сплетении. Привстав на носочки, достаю открытое средство, из крышки которого вытекло немного шампуня и испачкало упаковку. Брезгливо поморщившись, включаю воду, чтобы смыть вязкую консистенцию. В нос мгновенно бьёт запах кофе, отчего по телу вновь бегут мурашки, и на этот раз они кажутся… Приятными? Поглубже вдохнув приятный аромат, я на мгновение теряюсь в ощущениях, практически чувствуя горьковатый привкус на языке. Мне нельзя пить кофе, но что, если так хочется?

***

― Кристофер, ты не подвезёшь Еву до школы? ― интересуется мама, делая глоток из своей кружки.

Сегодняшнее утро, начавшееся для меня в пять часов, теперь кажется бесконечным, просто невообразимо раздражительным, начиная от злосчастного кофейного шампуня Шистада и заканчивая этим самым предложением матери. Несмотря на то, что вчера вечером между нами вроде как было затишье, сегодня реальность, а именно ужасная тяга к контролю парня, накрывает меня с головой, будто погружая в вязкий дёготь. Я настроена на пассивную агрессию, просто потому что не намерена терпеть выходки брюнета, ведь я тоже умею злиться, как и он до этого.

― Если она хочет, ― просто пожимает плечами Шистад, даже не повернув головы в мою сторону. Его миролюбивое настроение действует на меня как красная тряпка на быка, хотя я и сама не совсем понимаю, чем вызван такой негатив. Но такие эмоции направлены не только на парня, но и на мать, и на Тоффи, который никак не хотел заходить домой после утренней прогулки. Идти в школу не хочется, потому что знаю, что в какой-то момент отрицательные чувства возьмут верх и я нагрублю кому угодно, независимо от статуса.

― Она согласна, ― отвечает мать вместо меня, и моё лицо тут же кривится.

― Нет, спасибо, пройдусь пешком, ― игнорируя желание Элизы, выдавливаю я и, схватив свой рюкзак, выскакиваю из кухни, оставив недопитый «Апельсиновый рай».

Уйти от разговора — сейчас это самое разумное, что я могу сделать, поэтому, схватив теплую куртку, буквально вылетаю на улицу, отчего холодный ветер мгновенно бьёт в лицо, царапая кожу. До школы идти недолго, и я вполне могу преодолеть этот путь пешком, не обременяя ни себя, ни Шистада нежелательной компанией. Живот протестующие урчит, напоминая о том, что следовало перед уходом перекусить хоть чем-нибудь, но домашняя атмосфера душит меня, наступая на горло. С запозданием я обнаруживаю, что забыла телефон на кухне у раковины, но возвращаться точно не собираюсь, потому что в следующий раз мать отправит меня с Шистадом, который, видимо, не собирается в школу к первому уроку.

Встретить Бодвара в коридоре выше моих сил, неловкость после вчерашнего наезда Шистада в совокупности с моим отсутствием расположения к диалогу не позволяют мне выдавить даже самую жалкую улыбку, поэтому я просто киваю в ответ на приветствие учителя, который, кажется, и думать забыл о грубости Криса. Не знаю, хорошо это или плохо, поэтому мысли об этом опускаю на дно сознания, решая подумать о мотивах Бодвара как-нибудь на досуге. Первым уроком у меня стоит норвежский язык, а это значит, что в принципе могу и не напрягаться, ведь с этим предметом у меня точно нет проблем. По дороге к кабинету я молюсь не столкнуться с Эмили, не желая её утруждать моим напряжением, и, кажется, в этот раз судьба улыбается мне (впервые за некоторое время), и я в абсолютном спокойствии дохожу до класса. Первый два урока у нас с Флоренси разные, поэтому я вполне могу успокоить расшалившиеся нервы до встречи с ней на английском.

Обычно пятница ― это короткий день, когда всем хочется уйти пораньше домой, поэтому на норвежском мы получаем минимум домашнего задания, что не может не радовать. Первый два урока проходят без особых происшествий, и я начинаю думать, что этот день не так плох, как я думала с утра, но как раз по дороге в кабинет английского один из учеников задевает меня плечом, отчего конспекты мгновенно разлетаются по всему коридору и двухчасовая выдержка даёт трещину. Я никак не высказываю недовольство неловко извиняющемуся парня и коротко киваю, принимая его слова, давая понять, что его помощь здесь больше не требуется: он сделал всё, чтобы раздражение иголками ощетинилось под кожей. Благодаря этому умнику я благополучно опаздываю, и лекция о дисциплине от учителя не добавляет положительных эмоций в копилку моего настроения. Я недовольно плюхаюсь за парту рядом с Эмили, но никак не отвечаю на её вопросительный взгляд, показывая, что не хочу обсуждать сложившуюся ситуацию. Флоренси ещё пару секунд рассматривает мой профиль, а затем возвращается к лекции. Где-то в середине урока она снова поворачивается ко мне и шепчет:

― Какие планы после школы?

Недовольство внутри меня пытается вырваться наружу, и хочется сказать ей, что у меня дела, но возможность провести время в хорошей компании пересиливает внутреннего демона, поэтому неоднозначно пожимаю плечами и говорю:

― Есть предложения?

Эмили легко кивает мне и заговорщески улыбается. Лёд внутри меня немного тает, и я тоже выдавливаю улыбку, которая больше походит на оскал, но это уже хорошо.

Остаток дня проходит в относительном спокойствии, а предвкушение от хорошего времяпрепровождения поднимает мне настроение, поэтому выражение лица у меня безразличное, а не недовольное, как обычно бывает в минуты плохого настроения. После уроков Эмили вылавливает меня у шкафчиков и, легко приобняв за плечи, говорит:

― Что с тобой? ― её тон дружелюбный, а не раздражённый из-за моей кислой мины, как обычно бывает у моих знакомых в такие моменты.

― Просто нет настроения, ― отмахиваюсь я, запихивая последний учебник в шкафчик и с громким хлопком закрывая его. Эмили понимающе кивает и улыбается мне:

― Тогда наша прогулка окажется как раз кстати.

Я пожимаю плечами, решая не расспрашивать девушку о её задумке, ведь по её лицу видно, что говорить заранее она не собирается. Выйдя из школы, я решаю поинтересоваться, далеко ли нам идти, потому что на улице уже начинается неприятно моросящий дождь, а вновь мокнуть я не хочу.

― Успеем до того, как начнется ливень, ― заверяет меня подруга и прибавляет шагу.

Сейчас я нахожу некоторые плюсы в том, что от школы до центра Осло идти не так уж и долго, хотя в первое время снующие мимо люди невероятно отвлекали. Местом, куда меня ведет Эмили, оказывается торговый комплекс, но зачем мы здесь, для меня всё ещё загадка. Судя по внутреннему облику, здание не отличается чем-то от сотни таких же центров в сотне других городов, поэтому цель визита для меня непонятна.

― По твоему лицу я вижу, что ты в замешательстве, ― весело говорит Эмили, даже хлопнув в ладоши. ― Не буду тебя долго томить, ― она выдерживает драматическую паузу, желая меня заинтриговать ещё больше, но я терпеливо жду, отчего выражение лица не меняется, и девушка со вздохом сдается. ― Шоппинг!

Я с удивлением смотрю на Флоренси.

― Не думала, что тебя интересуют магазины, ― как-то неуверенно замечаю, потому что сама я не в особом восторге от такого занятия, и Эмили не кажется девушкой, помешанной на одежде.

― Не интересовалась, ― подчёркивает она, ―, но в последнее время хочется сменить имидж, ― объясняет Флоренси, откинув кудряшку, назойливо лезущую в лицо.

― С чего такие порывы? ― скептически спрашиваю и без особого энтузиазма рассматриваю магазины.

― Скажем так, ― заговорчески улыбается Эмили, ― появились причины для перемен.

Я уже решаю начать допрос, чувствуя, что эти изменения связаны с загадочным парнем из книжного, но девушка хватает меня за руку и тащит в первый попавшийся бутик.

Несмотря на глупость затеи, после третьего магазина я расслабляюсь и даже начинаю наслаждаться происходящим, рассматривая вешалки с одеждой. Эмили примеряет блузки с глубоким вырезом, которые явно не в её привычном стиле, но она сама сказала, что хочет перемен, поэтому я предпочитаю не комментировать новые образы, лишь подсказываю, что лучше с чем сочетать. В этом плане Флоренси полагается на меня, потому что, признаётся она, опыта в покупках у неё мало. Я и сама не шопоголик, поэтому просто прикидываю на глаз. Выходит довольно неплохо.

― Может, примеришь? ― подняв вешалку с простой белой кофтой с небольшим декольте и укороченным низом, предлагает Флоренси, а я скептически рассматриваю вещь, и в голове всплывает случай в кафе, когда я последний раз оголила тело. Но несмотря на негативные воспоминания, я принимаю одежду из рук подруги и иду к примерочным.

― Ну, неплохо, ― соглашаюсь, критически разглядывая собственное отражение.

― Выглядишь сексуально, ― говорит Флоренси и тут же краснеет от собственных слов. Я удивленно смотрю на неё, не припоминая похожих фразочек из её уст. Тоже последствия перемен?

Когда с покупками покончено, время уже близится к восьми вечера, и мы решаем, что пора расходиться по домам, но перед этим заглянем в излюбленное кафе, чтобы выпить по горячему напитку. От торгового центра до кофейни добрых сорок минут пешком, поэтому мы садимся в нужный автобус, чтобы скоротать время и сохранить последние силы. Помимо нас в автобусе едут ещё несколько парней, которые шумно переговариваются между собой и окидывают меня и Эмили оценивающими взглядами, как только мы заходим внутрь. Но их интерес живо пропадает, стоит нам сесть в противоположной части салона.

― Так что за кардинальные смены имиджа? ― начинаю я, ведь меня действительно интересует этот вопрос.

― Только не смейся, ― смущённо говорит девушка, немного покраснев. Я киваю, давая понять, что не буду проявлять веселье, и Эмили с румянцем на щеках признается: ― Это всё из-за парня.

― Я так и знала, ― говорю я, улыбнувшись ей уголками губ, ведь действительно догадывалась об этом. ― И кто он?

― Я не могу сказать, ― аккуратно повернувшись ко мне, объясняет Флоренси. ― Он немного старше, и я не хочу, чтобы Элиот узнал.

Я киваю, переваривая полученную информацию. Очевидно, почему Эмили не хочет, чтобы брат пронюхал об её новых отношениях, но то, что её избранник старше, немного удивляет.

― И сколько ему? ― задаю волнующий вопрос, ожидая реакции девушки, на что она пожимает плечами, избегая прямого взгляда.

― На пару лет старше, ― неоднозначно говорит она, ―, но это не важно. Он просто замечательный, и он подсказал мне немного сменить стиль.

― Подсказал? ― переспрашиваю я, почувствовав неладное. Мечтательный взгляд девушки обнадёживает, но где-то глубоко внутри загорается огонек беспокойства.

― Да, ― легко кивает она и улыбается. ― Он такой внимательный и милый, ― продолжает Эмили, а счастливая улыбка не сходит с её лица. Отчего-то я расслабляюсь, поверив выбору Флоренси, и выдыхаю, даже не заметив, что задержала дыхание.

― О, мы приехали, ― говорит девушка, поднимаясь с места. Мы выходим из автобуса, и я понимаю, что тема закрыта. Но теперь я хотя бы знаю, что происходит, хотя бы частично.

Улица встречает вечерним морозом, и настроение сразу же падает на несколько октав, подпитываемое мыслью о том, что скоро придётся вернуться домой. Возможно, мама уже звонила мне, и я радуюсь, что утром забыла телефон на кухне.

С Эмили мы расстаёмся через пятнадцать минут, получив свои напитки и распрощавшись у входа в кафе. Я медленным шагом бреду в сторону нужной улицы, чувствуя, как ладони теплеют от горячего чая, и думаю о том, что неплохо было бы позвонить отцу прямо сейчас. Практически у каждого в жизни есть друг, с которым можно поговорить, когда у тебя плохое настроение или нет сил что-либо делать, но из-за частых переездов я как-то не успела настолько сдружиться с кем-нибудь, поэтому человеком-в-случае-чего для меня стал отец. И мысль о том, что сейчас я не могу даже услышать его голоса, невероятно расстраивает и наводит тоску.

До дома я дохожу достаточно быстро и замечаю горящий свет на кухне. Моя надежда на спокойное времяпрепровождения испаряется. Я практически бесшумно захожу в прихожую и снимаю ботинки, вешаю куртку на петельку и начинаю смутно припоминать, где оставила телефон, который, надеюсь, никто не трогал.

На кухне, расслабленно расположившись у барной стойки, сидит Шистад. От его кружки исходит приятный кофейный аромат, и раздражение от того, что я не могу позволить себе любимый напиток, мгновенно вспыхивает где-то в солнечном сплетении. Общую картину дополняет ухмылочка парня, которую он нацепляет на лицо, как только я появляюсь в поле зрения.

― Е-ева, ― манерно растягивая гласную, здоровается парень, и я чувствую неладное, разглядывая его самодовольное выражение лица.

― И что ты сделал? ― со вздохом перехожу к делу, демонстрируя брюнету нежелание общаться.

― С чего ты взяла, что я что-то сделал? ― спрашивает он, пытаясь скосить под дурака, но улыбка чеширского кота говорит сама за себя.

― С того, что у тебя лицо сейчас треснет, ― раздражённо закатываю глаза и ожидаю ответа, но Шистад прикусывает губу, притворно задумавшись, а затем делает глоток из кружки.

― Ладно, ― соглашается он с ноткой веселья, но я не разделяю его настроения, мечтая побыстрее забрать свой телефон и запереться в комнате, чтобы просидеть там как минимум до завтрашнего обеда. Скольжу взглядом мимо массивной фигуры Криса к раковине, но не обнаруживаю там своей собственности, и тут же наплывает озарение о чрезмерной радости сидящего напротив.

― Верни телефон, ― требовательно протягиваю руку, не рассчитывая сейчас играть в «кошки-мышки», но Шистад, похоже, настроен иначе.

― С чего ты взяла, что он у меня? ― он делает ещё один глоток из кружки, а я недовольно рассматриваю парня. Его тёмные волосы беспорядочно откинуты назад, карие глаза блестят азартным огоньком, чёрная футболка выгодно обтягивает его плечи и уходит вниз, обхватывая крепкую талию. Некоторым (точно не мне) может показаться, что парень привлекателен, даже красив, но я не двенадцатилетка, чтобы мне нравились парни такого типа.

― Я слишком раздражена, чтобы препираться с тобой, ― шиплю я, слегка подавшись вперед. ― Просто отдай телефон.

― Попроси вежливо, ― так же наклонившись, говорит парень, отчего искорки в его глазах переливаются орехово-зеленым цветом.

Его открытый веселый взгляд немного сбивает меня, и я смотрю прямо на Шистада, не понимая, что за чёрт происходит. Наши лица находятся так близко друг к другу, хотя между нами целая барная стойка, но я отчетливо вижу мелкие родинки на его щеке, которые невозможно рассмотреть с далёкого расстояния, а ещё замечаю трещинке на нижней губе и мягкий изгиб ресниц. Я откровенно пялюсь на парня, но почему-то не хочется ни отодвигаться, ни вообще шевелиться. И Шистад тоже рассматривает меня: его глаза медленно изучают моё лицо, его взгляд становится будто материальным, потому что чувствую, как ореховые радужки скользят по моему носу к губам и подбородку, затем к шее и опускаются куда-то на мои ключицы, а затем вновь возвращаются к лицу. Кожу в районе ладоней начинает покалывать, и я не могу понять: то ли это недавнее раздражение бурлит под шкурой, то ли какая-то другая сила, неведомая мне. Сглатываю скопившуюся во рту жидкость, пытаясь собрать разлетевшиеся мысли, но выходит не слишком хорошо, и где-то на задворках мозга мелькает мысль о том, что парень ещё ближе наклонился ко мне. Непроизвольно бросаю взгляд на его губы и приоткрываю рот, кончиком языка коснувшись своих зубов, будто в замедленной съемке я смотрю, как взгляд парня опускаются на мой рот. В ту же секунду на нём отпечатывается привкус кофе, и я уверена, что просто начинаю сходить с ума. Ещё секунда, и моя кожа почувствует невесомое касание Шистада, тело мгновенно наливается жаром; я, заворожённая, смотрю в глаза Криса, а он смотрит в ответ, и эта секунда кажется практически бесконечно. Разумная часть моего мозга кричит о том, что сейчас произойдёт нечто ужасное, а та, что оказывается сильнее разумной, молчаливо сокращает последние миллиметры.

― Я же говорил, что она уже дома, ― произносит голос где-то за моей спиной со стороны лестницы. Я, как ошпаренная, отскакиваю в сторону и тут же впечатываюсь плечом в стену, отчего по телу проходит боль, сосредотачиваясь где-то в районе предплечья. На пороге кухни показывается Томас ― на нём тёмно-синий запахнутый халат с поясом и тапочки в тон, вид явно скучающий ― и мать, одетая в ночнушку изумрудного цвета и халат в тон, ещё волосы легко разметались по сторонам, но взгляд, который она бросает в мою сторону, полон недовольства.

― Ну и где ты была?

Несмотря на раннее время, эта парочка явно собиралась уже лечь спать. По лицу матери я вижу, что она недовольна моим поздним возвращением, но за маской заботы я вижу плохо прикрытую фальшь. Всё это беспокойство напускное, но кто должен поверить в её материнское чувство ― я или Томас, вот в чем вопрос.

Я бросаю быстрый взгляд на Шистада, пытаясь понять, так же ли он потерян, как и я, но выражение лица у него равнодушное, даже отстранённое, будто парня не интересует разворачивающаяся прямо перед ним сцена.

― Гуляла, ― отвечаю я, чувствуя, как беспричинная, неконтролируемая злость зарождается где-то в кончиках пальцев. Понимаю, что продолжать этот разговор ― прямая дорогая к скандалу, поэтому решаю отступить и вернуться к первоначальному плану с запиранием в комнате. ― Верни телефон, ― вновь протягиваю руку навстречу Шистаду, но он лишь пожимает плечами, будто не знает, о чём я говорю, на что раздраженно закатываю глаза.

― Замечательно.

Мать, слегка наклонив голову и прищурив взгляд, наблюдает за моими действиями, и я, всплеснув руками, стремительным шагом удаляюсь в свою комнату. Шистад хочет поиграть? Ну, я не собираюсь в этом участвовать.

Оказавшись наконец-то в спальне, где могу расслабиться и опустить плечи, я ощущаю, как накатывает усталость. Стягиваю тесную верхнюю одежду, заменяя её на просторную голубую футболку, в которой была утром, и надеваю простые пижамные штаны серого цвета. Подниматься в ванную совершенно не хочется, поэтому обессиленно падаю на кровать, даже не расправляя одеяла. Кажется, этот день был таким долгим, что я усну в одно мгновение, но, как ни странно, сон никак не идёт. Я утопаю в мягкости свежего постельного белья, тело расслабленно и готово к отдыху, но всё дело в голове: она упорно возвращает меня в тот момент на кухне. Я не хочу анализировать произошедшее, а точнее не произошедшее, но разум услужливо подбрасывает самые красочные картинки, не желая оставить мой измученный организм в покое. В своих мыслях я всё ещё нарочито медленно наклоняюсь над барной стойкой, рассматривая бледные, шершавые губы Шистада, и отчего-то кажется, что на вкус они как кофе и никотин. Взгляд орехово-карих обжигает кожу моих щёк, цепляет за кончик носа и останавливается на губах, тёмные ресницы легко опускаются, и это действие словно разрешение, даже призыв к действию. Но я замираю и практически не дышу, просто смотрю, ожидая движения со стороны Криса. Моё воображение изводит меня, пытается что-то доказать мне, а, возможно, просто смеётся, но эти сцены так реалистичны, как будто я смотрю какой-то фильм в 3D формате. Моё сознание будто заходит в неизведанные дали, проверяя на прочность мою выдержку и терпение, но всё это так волшебно, что прервать поток мыслей будет просто преступлением. Весь организм замирает в ожидании, вечном ожидании поцелуя: лёгкого, едва ощутимого касания кожи к коже, языка к языку, кофе к ромашковому чаю, который я выпила накануне.

«Не анализируй», ― кричит разум, рассылая электрические разряды по всему телу и горячим шаром скапливаясь в низу живота. Возбудиться от недо-поцелуя, об одной мысли об этом просто смешно. Смешно и волнующе одновременно. Это чувство, словно патока, тянется где-то под кожей сладкой истомой, захватывает меня, я ощущаю, как горят мои щёки.

― Это какой-то кошмар, ― вслух произношу, и звук собственного голоса возвращает меня в реальность.

Открываю глаза, фокусируя взгляд на потолке, и несколько раз моргаю, пытаясь осознать происходящее. Я только что фантазировала о Шистаде, это ли не безумие? Сажусь на кровати, всё ещё ощущая жар в низу живота, а затянутый узел требует разрядки, но отрезвляющие мысли постепенно побеждают желание. Двигаюсь к краю в постели, свесив ноги, и смотрю на себя в зеркало, изучая растрепанные волосы, покрасневшие щёки и мечущийся взгляд. В отражении на меня глядит какая-то незнакомая девушка: взъерошенная и недовольная тем, что не получила и толики удовольствия; совершенно не узнаю себя, а потому начинаю руками приглаживать лохматые пряди, мысленно успокаиваясь. Это всего лишь помутнение, я так устала, что практически не соображаю, что творю, да и Шистад сам полез ко мне, а я не робот, чтобы не чувствовать простого первобытного влечения, основанного лишь на физическом желании удовлетворения базовых потребностей. Да и у меня давно не было никакого парня, последний раз я целовалась несколько месяцев назад, так что не удивительное, что моё тело реагирует так на какие-то знаки со стороны парня. Я пытаюсь себя убедить в правдивости этой в версии, в том, что и правда были какие-то знаки, не мой личный порыв, не поддающийся объяснению. Сама дикость ситуации буквально выбивает почву из-под ног, но чувствую необходимость найти хотя бы самое жалкое оправдание своим мыслям и своим действиям, потому что иначе я окончательно двинусь, поеду крышей.

― Тебе просто нужно развеяться, ― говорю той девушке с другой стороны зазеркалья, которая всё больше начинает походить на меня. Дыхание постепенно приходит в норму, а прохладный ветерок со стороны окна охлаждает пылающие щеки, взгляд не такой растерянный, более осознанный и вразумительный.

Начинаю расправлять кровать, чтобы чем-то занять руки и мозг, и это действительно успокаивает. Несмотря на недавнюю усталость, я решаю всё-таки сходить в душ, освежиться и смыть с себя остатки наваждения. Когда я добираюсь до ванны, то не без радости обнаруживаю, что она свободна, но ещё больше расслабления дарит тот факт, что я не пересеклась с Шистадом на первом этаже. Закрывшись в комнате, я включаю воду и с удовлетворением рассматриваю прибранную комнату. Похоже, Крис ещё не успел принять душ. Скинув одежду, забираюсь под тёплые струи воды, которые дарят организму долгожданную разрядку в виде размякших мышц спины и плечевого пояса. Мокрые волосы облепляют лицо и тело, становясь тяжелыми от пропитавшей их жидкости, и я, не открывая глаз, тяну руку к полкам с шампунями. На ощупь открываю крышку и наливаю в ладонь, распределяя по всей длине.

― Чёрт! ― восклицаю я, отчего в рот тут же попадает мыльная вода, заставляя закашляться и сплюнуть.

Запах кофе похож просто преследуют меня сегодня ― по ошибке беру шампунь Шистада. Смываю средство с волос, пытаясь избавиться от любимого и ненавистного запаха, но мой персиковый шампунь не может перебить стойкий мужской аромат. Судьба, наверное, просто смеется надо мной.

Обтираю влажное тело полотенцем и промакиваю волосы, пытаясь их немного подсушить. Теперь напоминание о горьковатом напитке, которое неожиданно для меня связано с Шистадом, буквально прилипло ко мне, но пытаюсь игнорировать этот факт. Натягиваю пижаму и чищу зубы усерднее, чем обычно, затем немного причесываю локоны, чтобы на утро они не превратились в воронье гнездо, и открываю дверь, чтобы вернуться в комнату. По пути вниз захожу на кухню, где наливаю себе стакан холодной воды, опустошая его в несколько глотков, и возвращаюсь к своему маршруту. С каждым шагом силы покидают меня, чему я даже рада, ведь наконец смогу уснуть без лишних мыслей и анализа. Пусть сегодняшний день просто окажется в коробке «Подумать на досуге», потому что ещё одной эмоциональной атаки я не выдержу.

В спальне выключаю свет и на полусогнутых бреду к расстеленной кровати, лишь краем глаза замечая, что мой телефон лежит на столе, а это означает, что Шистад приходил ко мне в комнату. Знал ли он, что я в ванной и потому пришёл, когда меня нет? Или он наоборот хотел снова увидеть меня, но не застал в спальне и просто оставил мобильник? Мысли вяло, даже лениво звучат в моей голове, оттого кажутся ещё более бредовыми, чем есть на самом деле, и я решаю, что мой рассудок ни к чему хорошему сейчас не приведет. Я обессиленно падаю на кровать, тут же закрывая глаза, и лишь где-то в самой дальней части мозга бродит осознание того, что теперь и моя кровать, и я пахнем Шистадом. И привкус кофе, который я так и не ощутила сегодня, легкой горчинкой пульсирует на кончике языка. Это какое-то сумасшествие.

Комментарий к Глава 9

Ребят, прошу прощения за задержку. Неделя была сумасшедшая, но давайте скажем спасибо моей бете за то, что это глава все же увидела свет в максимально короткий срок после написания.

Вот вам небольшая зарисовочка к главе, в честь того, что честь вышла с некоторым запозданием: https://ficbook.net/readfic/5380104/24509097

Будет очень приятно, если вы оставите пару слов о главе, потому что это реально мотивирует:)

========== Глава 10 ==========

― Во сколько лет был твой первый секс? ― спрашивает меня какой-то парень, имя которого я уже не помню.

Туманным взглядом смотрю на задавшего вопрос, а информация чересчур медленно поступает в мозг. Раздумываю над тем, чтобы выпить вместо ответа, но опасаюсь, что ещё от одного глотка меня попросту вырвет. Сидящие в кругу пялятся на меня, ожидая мой выбор, поэтому прикусываю губу и решаю сказать правду.

― В пятнадцать, ― признаюсь под дружные восклицания компании; язык заплетается и еле ворочается во рту, мне уже точно хватит, но, чтобы подняться с пола, нужно хоть чуть-чуть чувствовать твердость в ногах, а мои скорее похожи на желе.

Парень справа — намного трезвее меня — наклоняется к моему лицу и говорит:

― Ты в порядке?

Я неоднозначно пожимаю плечами, потому что не могу точно определить своё состояние, и пытаюсь встать, оперевшись на его руку. У незнакомца смольные волосы и светлые глаза, из-за алкоголя в крови его лицо кажется мне смазанным, и где-то на задворках сознания помнится, что его зовут Хенрик.

― Помощь нужна?

Брюнет легко поднимается на ноги и смотрит на моё не подчиняющееся тело сверху вниз. Протягиваю руку для поддержки, тянусь навстречу, решая, что всё-таки лучше воспользоваться галантностью молодого человека: мне нужно на воздух, а без помощи я даже не смогу выйти из комнаты.

― Убери руки, ― кто-то грубо пихает Хенрика, и по голосу понимаю, что это Шистад.

Он резко дергает меня за запястье, мгновенно на ноги поднимает, отчего мир кружится, как в карусели, а желудок скручивает.

― Я просто хотел помочь, ― оправдывается бедолага, сделав шаг назад.

И краем глаза я замечаю, что все наблюдают за разворачивающейся сценой, оставив игру в «Правда или Пей».

― Не смей трогать её, ― раздражённо шипит Крис, даже не посмотрев на несчастного, ― здесь не на что пялиться, ― шикает он на остальных, подхватывая меня под локоть.

Шистад слишком сильно сжимает руку, и сомнений не остается ― завтра появятся синяки. Я лишь морщусь от боли, не способная сказать что-то членораздельное. Пора признать: я в хлам, Крис снова схватил меня за руку. Слегка ослабив хватку, он тащит меня за собой к выходу, а я смотрю на его профиль, замечая, как сильно сжаты у него челюсти от злости. Несмотря на болевые ощущения от хватки Шистада, по телу растекается тепло, сопряжённое с электрическим током. Я поражённо гляжу на наши руки, удивляясь странной реакции собственного организма. И что мне делать, если каждый раз, когда Крис трогает меня, у меня завязывается узел в низу живота? Мы выходим на улицу, точнее брюнет буквально выталкивает меня наружу, и спасительная прохлада ударяет в лицо, помогая хоть немного прийти в себя. Рвотный позыв сковывает желудок, и я слабо мычу, оповещая Шистада о тошноте.

― Блять, ― ругается он и ведет меня к стенке у дома, чтобы я могла прочистить желудок.

Я наклоняюсь и расставляю ноги, чтобы не заблевать кроссовки, а Крис придерживает мои волосы, опасаясь, что я могу их испачкать. В голове мелькает мысль о том, что это довольно мило, но мозг тут же пустеет, как только я, наклонившись, опустошаю желудок от обеда и выпитого алкоголя. Во рту тут же возникает неприятный привкус рвоты, но становится легче, и разум запускает мыслительный процесс. Шистад раздражённо смотрит на меня, а я поднимаю на него виноватый взгляд, даже не пытаясь извиниться, потому что язык всё ещё отказывается правильно произносить слова.

― Хочешь воды? ― спрашивает парень, придерживая мои волосы. Киваю, соглашаясь с его предложением, и он, помогая мне выпрямиться, идёт к машине. ― В следующий раз предупреждай, что не умеешь пить, ― говорит брюнет, закатив глаза, и я киваю, как болванчик, думая о том, что вряд ли будет следующий раз. ― Легче?

― Ага, ― выдавливаю. Вправду чувствую себя лучше, но недостаточно хорошо, чтобы сесть в автомобиль. ― Если мы по…едем, то мен-ня стош-шнит, ― запинаюсь, давая понять, что пока не готова отправиться домой.

― Пройдёмся немного пешком, ― предлагает Шистад и осматривает лужайку у дома, видимо, в поисках Элиота, но, не обнаружив его, говорит мне, словно ребенку: ― Стой здесь. Я найду Элиота и вернусь через пять минут.

Я киваю, опираясь спиной о стену, понимая, что, даже если бы хотела, не смогла бы уйти. Крис оценивающе рассматривает меня с ног до головы, не уверенный, что может оставить настолько пьяную девушку одну, но всё-таки решает найти Флоренси. Парень поднимается по лестнице и ещё раз оглядывается на меня перед тем, как зайти в дом, а я смотрю на него. В голове мысли, будто рой пчел, жужжат и сталкиваются друг с другом, меня снова тошнит, и я сгибаюсь, сжав рукой волосы. Остатки опьянения выходят наружу, и я признаюсь перед собой, что пойти на эту вечеринку было плохой идеей.

Девушка полулёжа расположилась на мягком кресле, закинув ноги на подлокотник, и листала учебник по истории, пытаясь вникнуть в материал. Это был первый раз, когда она могла вот так спокойно остаться в гостиной, а не запереться в собственных четырёх стенах. Остальные обитатели разбрелись по своим спальням, и Ева тут же воспользовалась возможностью сменить жёсткий стул на удобное светлое кресло. Кто-то позвонил в дверь, и трель разнеслась по всему дому, оповещая хозяев о посетителе. Кто это мог быть, Мун не знала, но со вздохом поднялась, чтобы встретить гостя ещё до того, как со второго этажа услышала голос матери:

― Ева, открой дверь!

Девушка перевела дух, закатив глаза: она чувствовала, что матьсчитает её обязанной. Обязанной выполнять все просьбы, обязанной быть послушной и тихой, просто потому что Элиза взяла её под крыло, несмотря на то, что женщина не появлялась в жизни Евы последние несколько лет, а те звонки на дни рождения или рождество звучали как слабое оправдание для того, чтобы развить тему о крепких семейных узах. Хорошо, что об этом никогда не заходило речи, потому что разговор мог закончиться скандалом, а ещё лучше уходом Евы из этого дома, просто потому что это было невозможно терпеть.

Не желая, чтобы кто-то из «семьи» нарушал покой, Ева всё же подошла к двери и отворила её до того, как гость успел вновь позвонить. На пороге стоял не кто иной, как Элиот Флоренси. Мысленно Мун призналась себе, что брат Эмили был достаточно хорош собой, чтобы не нагрубить в следующие несколько минут. Элиот был одет в простые черные джинсы и куртку, кудрявые волосы беспорядочно лежали на голове, каждый раз подгоняемые ветром, в ухе висела сережка-крестик, дергаясь при движении парня. Он смотрел на Еву любопытным взглядом, в котором можно было различить что-то вроде интереса и азарта, будто бы он видел её впервые, но это уже была их третья по счету встреча, и Мун сделала для себя заметку, что он просто друг Шистада, и этим всё объяснялось. Левый уголок губ парня дернулся в полуулыбке, когда он произнёс:

― Привет, красотка. Я к Шистаду.

Не дожидаясь ответа, Элиот легко проскользнул в коридор за спиной Мун и по знакомому маршруту двинулся к нужной комнате, даже не сняв обуви. Ева закатила глаза, немного раздражённая, но ничуть не удивлённая. Скользнув взглядом по исчезнувшей фигуре парня, Ева легко опустилась обратно в кресло, вновь утопая в учебнике. Её глаза быстро бегали по строкам в попытке запомнить написанное, но взор то и дело скользил в коридор, где находилась комната Шистада. Элиот ни разу не приходил в этот дом, но, судя по уверенности Флоренси, точно знал, куда идти, и этот факт однозначно наталкивал на раздумья. В очередной подняв глаза на закрытую дверь, Ева увидела одного из парней и тут же отвела взгляд, даже не разобравшись, кто вышел из спальни. Мун уставилась в учебник, не делая вид, что совершенно не заинтересована в происходящем, а потому удивилась, когда вошедший обратился к ней:

― Что делаешь?

Это был Элиот, оперевшийся левым боком о стену и натянув на губы самодовольную ухмылку в стиле Шистада. Порой Еве казалось, что этому учат с детства ― вот так нахально улыбаться. Она молча подняла учебник, демонстрируя занятия на вечер, а Флоренси хмыкнул, оглядывая девушку, лежащую в кресле. Мун была одета в чересчур большую футболку, из-за чего горло одежды немного открывало взгляд на плечо и демонстрировало тонкие ключицы, голые ступни свисали с подлокотника кресла, и всё это представляло собой довольно милое зрелище, а потому Флоренси и остановился.

― Не думал, что ты заучка,― сказал парень, продолжая с интересом рассматривать её, на что Ева закатила глаза, огрызаясь:

― Не думала, что ты придурок.

Элиот усмехнулся в ответ на такую колкость, а девушка всё же отложила учебник на пол, оставаясь лежать в кресле, но обратив внимание на Флоренси. Серёжка в его ухе дернулась, когда он качнул головой, делая шаг вперёд и тем самым сокращая расстояние между ними, Ева же скользила по нему безразличным взглядом, видимо, о чём-то раздумывая.

― Вы куда-то идёте?

Парень был удивлен её вопросом, но виду не подал, в голове сделав пометку узнать об отношениях с Мун. Крис вообще не говорил о неожиданном родстве, но интерес с её стороны наталкивал на мысль о том, что она не так проста, как кажется.

― Дела,― отстранённо ответил Флоренси, не зная, стоит ли посвящать сводную сестру друга в какие-то подробности. ― Какие планы на вечер? ― поинтересовался он, чтобы просто разбавить тишину в ожидании Криса. Кроме того, разговор с Мун не обременял парня, а позволял побольше разузнать о ней.

― Никаких, ― пожала плечами девушка, но по её глазам Элиот понял, что её мозг уже загорелся какой-то идеей фикс, а пауза, которую она выдержала, показалась даже забавной. ― А можно мне с вами?

Флоренси усмехнулся, глядя на неё и обдумывая вариант. Можно ли было тащить Еву? Точного ответа он не знал, но и не считал, что она как-то будет мешать.

― Нет, ― тут же произнёс голос за спиной. Мун стрельнула взглядом в вошедшего, а Элиот даже не обернулся, молча наблюдая за разворачивающейся сценой.

― Я не у тебя спрашивала, ― огрызнулась девушка, опуская ступни на пол. Раздражение тут же вспыхнуло в её зрачках при виде Шистада, и Элиот мог поклясться, что всё это неспроста.

― Я сказал «нет», ― с нажимом проговорил Крис, останавливаясь позади Флоренси, и тот отступил, не влезая в перепалку этих двоих.

― Это не твоё дело, ― тут же нашлась девушка. Она нахмурила брови и злобно шипела на Шистада, в то время как он скользил по её фигуре недовольным взглядом, но с напускным равнодушием.

― Я думаю, она может пойти, ― высказался Элиот, поглядывая на часы и прикидывая, сколько времени займет дорога.

― Нет, ― безапелляционно сказал Шистад, посмотрев на друга, который непонятно зачем поддержал эту идиотскую идею.

― Мне нравится её настрой, ― пояснил Флоренси, ещё раз дернув сережкой в ухе и кивнув головой Крису, давая понять, что всё будет в порядке, но брюнет лишь закатил глаза и равнодушно пожал плечами.

― Без разницы, ― бросил он, скривившись. ― У тебя пятнадцать минут.

Девушка тут же спрыгнула с кресла, опасаясь, что парень может передумать, и стремительно побежала вниз, даже не оглянувшись.

― Ну и нахера, позволь спросить? ― стрельнув взглядом, спросил Крис, при этом лицо его оставалось непроницаемым, но Элиот знал, что друг достаточно раздражён, чтобы начать оговариваться.

― Она бы всё равно не отстала, а времени не так уж и много, ―просто ответил Флоренси, никак не выдавая внутреннего напряжения от предстоящей «миссии». В ноге тут же возникла ноющая боль, напоминая о последствиях неправильных действий парней.

― Не важно, ― передёрнув плечами, отозвался парень и достал телефон, с хмурым выражением уставившись на экран. ― Если она сейчас не выйдет, мы уходим, ― предупредил Шистад, в чём не было надобности, потому что Ева в ту же секунду оказалась прямо перед ними.

На Мун была белая кофта с неглубоким вырезом, которая открывала вид на полоску живота, чёрные джинсы, а в руках куртка. Распущенные волосы были откинуты назад и совершенно никак не скрывали декольте. Крис тут же почувствовал раздражение, но никак не прокомментировал её внешний вид и спрятал телефон в карман, безмолвно следуя на улицу. Элиот подмигнул Еве, тем самым сглаживая острые углы между этой парочкой, и, пропустив девушку вперед, закрыл дверь. Без лишних слов Шистад нажал кнопку разблокировки дверей и сел на водительское кресло, дожидаясь, когда остальные также займут места. Ева разместилась сзади, уступив переднее место Элиоту, и отчего-то сидеть на таком расстоянии от Криса и не видеть его лица краем глаза показалось девушке странным, но она тут же отбросила эти мысли, слегка поёрзав на мягком сидении.

― Долго ехать? ― поинтересовалась Мун, когда машина выехала с обочины и направилась в противоположную сторону от их дома.

― Нет, ― отрезал Крис, демонстрируя всем своё раздражение.

Флоренси же предпочитал молчать, и Ева решила, что на этом разговор окончен. Она откинулась на спинку, наблюдая в окно мелькающие пейзажи, а Элиот фоном включил музыку, чтобы разбавить тишину.

― Так сколько у тебя? ― спросил Флоренси, даже не посмотрев на водителя, а девушка тут же навострила уши, понимая, что сейчас речь пойдёт о таинственных делах парней. Крис обернулся через плечо, стрельнув взглядом в Мун, и сделал музыку громче, из-за чего стали слышны только короткие отрывки фраз, которые никак не получалось совместить в предложения.

― Я знаю…

― Это слишком дохера… Нет, нормально…

― …Приходил… Да, она…

― Всё будет нормально…

― …Ты внизу… Главное, чтобы… Осторожно…

Ева вслушивалась в слова, но ничего не могло сложиться во что-то имеющее смысл, поэтому бросила это занятие, закатив глаза на излишнюю осторожность Шистада.

Примерно через двадцать минут автомобиль припарковался рядом с двухэтажным домом, похожим на все остальные дома в этом районе. Несмотря на начало октября, газон только тронуло желтизной, а пожухлая листва лежала у обочины рядом с дорожкой к дому. Но привлекала внимание толпа пьяных людей, которая сновала прямо по лужайке, наплевав на порядок; кто-то блевал у ступеней, и Ева скривилась, отвернув голову от мерзкого зрелища. Втроём они вылезли из машины и пошли ко входу, хотя Мун уже сомневалась, что хочет войти.

В доме дела обстояли ненамного лучше: везде шатались парни и девушки, если не пьяные, то хорошо подвыпившие, громкая музыка била по ушам пульсирующими битами. Кто-то протянул Еве пластмассовый стаканчик, но она предусмотрительно отказалась, даже не узнав, что там налито. Вокруг пахло разномастным алкоголем и человеческим потом, Мун скривилась, решив, что приехать на вечеринку было плохой идеей, но идти на попятную было уже поздно.

Шистад уверенно пробирался вперед, расталкивая людей локтями, Элиот шел рядом, озираясь по сторонам, то ли выискивая кого-то, то ли просто разведывая обстановку. Судя по лицам парней, настроение у них было отнюдь не праздничное, и Мун мгновенно уловила напряжение, исходящее от них.

― И зачем ты позвал её? ― даже не повернув головы в сторону друга, спросил брюнет, но ответа не требовалась, потому что Шистад скорее хотел показать своё недовольство, чем узнать мотивы Элиота.

Ева поморщилась, в который раз жалея о своей навязчивости, но молча шла вслед за Флоренси и Шистадом. Оба остановились у лестницы и переглянулись, будто обмениваясь наблюдениями, а затем Крис сказал:

― Я наверх, ты оставайся здесь. И следи за ней, ― он кивнул в сторону будущей сводной сестры и, не дожидаясь реакции, поднялся по ступеням, скрылся на втором этаже.

Ева закатила глаза в ответ на вездесущий контроль Шистада, пытаясь не слишком раздражаться, но в такой атмосфере, где половина людей была пьяна, а другая половина старались напиться, оставаться трезвой было просто опасно для нервов. Будто прочитав её мысли, Элиот потащил девушку за собой, отчего сережка в его ухе то и дело подрагивала из стороны в сторону. Они вместе зашли на кухню, где дела обстояли не лучше, чем в остальном доме: повсюду валялись пустые пластиковые стаканчики красного цвета и недавно опустошенные бутылки с алкоголем, хотя народу здесь было заметно меньше, потому что, видимо, всё спиртное на кухне было выпито. Флоренси оперся спиной о стол, разглядывая нескольких присутствующих человек; он выглядел достаточно напряжённым и осмотрительным, чтобы Ева осознала, что это не просто вечеринка. С самого начала осторожность парней показалась ей подозрительной, но теперь она была уверена, что парни не просто так ведут себя странно.

― Что будешь пить? ― переведя взор на Еву, спросил Элиот.

― А что есть?

Она заглянула в полупустые стаканчики, пытаясь выяснить, что пили остальные, а Элиот тем временем открыл холодильник, изучая его содержимое.

― Что насчёт водки с клюквенным соком? ― предложил парень.

Мун подумала о том, что Шистад не совсем это имел в виду, когда приказал другу следить за ней, но отказываться не стала, решив, что неплохо было бы расслабиться хоть один раз за весь тяжелый период в доме матери. Ева не любила крепкий алкоголь, но в комбинации с соком это должно было быть не так плохо. Флоренси быстро смешал незамысловатый коктейль и протянул стаканчик девушке, который она приняла с легким кивком и тут же сделала глоток, даже не поморщившись, ― клюквенный сок практически полностью перебивал горьковатый вкус спиртного.

Музыка постепенно набирала темп, и Ева почти не услышала, как Элиот попросил подождать его здесь, когда его взгляд метнулся куда-то в толпу. Не разбирая слов, Мун решила просто кивнуть, не переспрашивая, потому что понять что-то в этом шуме было практически невозможно. Оставшись наедине, она быстро оглядела двух девушек, которые стояли у раковины и вот-вот собирались поцеловаться. Ева в два глотка осушила свой стаканчик, и тепло приятно разлилось по телу, опаляя кожу. Мун подумала о том, что неплохо было бы выпить ещё коктейль. Из холодильника она достала ту бутылку водки и сок, которые недавно были в руках брата Эмили, и смешала себе напиток. Он оказался немного крепче, чем был до этого, и девушка пообещала себе пить понемногу. Она знала, что алкоголь на голодный желудок ― не слишком разумная идея, но отказываться от шанса расслабиться не хотелось. Оставляя двух незнакомок наедине, Мун вышла в коридор, уже забыв о том, что обещала Элиоту подождать его на кухне, и двинулась в сторону гостиной, где играла музыка и было больше всего народу. Она не чувствовала себя пьяной, на языке вертелся привкус клюквенного сока, а потому Мун сделала ещё несколько глотков, чтобы ускорить наступление нужного эффекта. Оглядев комнату, она тут же поняла, почему все так шумят ― подвыпившие молодые люди играли в «Правду или Пей». На трезвую голову такие развлечения казались детскими, но под действием спиртного становились веселее в несколько раз.

― Пей, пей, пей! ― кричала толпа какому-то парню, и он, поддаваясь призыву, осушил свой стакан. Люди удовлетворенно заулюлюкали, но незнакомцу, видимо, стало совсем плохо, потому что он кое-как поднялся на ноги и тут же направился к выходу, чтобы опустошить желудок.

― Эй, ты, иди к нам, ― Ева тут же обернулась на зов, убедившись, что зовут именно её.

Это была какая-то девушка, явно на пару лет старше, с розовыми короткими волосами и сережкой в носу. Похоже, что именно она была заводилой и начала игру. Мун сомневалась, что ей стоит присоединяться к игре. Она подумала, что Шистад разозлится, но тут же одернула себя, решив, что ей совершенно плевать на реакцию этого придурка.

Розоволосая ещё раз позвала Мун, и та, осушив бокал, пошла к ним, занимая место между двумя парнями.

― Я Дина, ― представилась девушка и кивнула на людей в кругу, называя их имена. ― Это Хенрик, Инна, Элио, Лиса, Херман…

Имена потонули в пучине сознания Евы, поэтому она практически сразу забыла их и представилась сама.

― У нас новый игрок, ― хлопнув в ладоши, провозгласила Дина и приказала парню слева от себя, которого звали Исаак, ― налей ей.

Исаак тут же наполнил стаканчик Евы, и девушка успела заметить, что на этикетке было написано «текила».

― Начнём новый круг с тебя, ― предложила Дина, а другие охотно согласились, решив, что смогут перевести дух. ― Я тебя раньше здесь не видела. С кем ты пришла?

Видимо, розоволосая решила, что стоит начать с простых вопросов, потому что Ева была недостаточно пьяна и раскована для более экстравагантных. Мун покусала губу, не зная, можно ли говорить, кто привел её на вечеринку, а потом решила, что из-за этого не случится ничего плохого.

― Я с Шистадом, ― ответила она и тут же нахмурилась, наблюдая за реакцией в кругу. Все здесь, очевидно, были знакомы между собой и, похоже, знали Шистада, потому что странно переглянулись между собой, но никак не прокомментировали слова девушки.

― Следующий Хенрик! ― воскликнула девушка, переводя взгляд на брюнета с серо-голубыми глазами рядом со мной. Он тоже недостаточно пьян, но вполне себе весел, чтобы отвечать на более пикантные вопросы. ― Ты же снял то хоум-видео?

Ева поражённо уставилась на незнакомца, подавив в себе порыв отодвинуться, но парень лишь загадочно улыбнулся и сделал несколько глотков из своего стаканчика.

С каждым разом говорить правду в ответ на самые щепетильные темы становилось всё веселее. Ева уже успела разболтать о том, как ей нравился учитель несколько лет назад и как она показала грудь парню из команды пловцов. Она осушила как минимум два полных пластиковых стаканчика и чувствовала, как сознание парит где-то на потолке, развязывая язык настолько, чтобы отвечать на все вопросы, которые выкрикивали в кругу.

Я опять сгибаюсь пополам, почувствовав очередной рвотный позыв, а затем сплевываю вязкую слюну, ожидая, когда вернется Шистад. Сейчас хочу только две вещи ― прополоскать рот и улечься в кровать, чтобы мир наконец перестал свою вращательную пытку. Смотрю на входную дверь, за которой исчез Крис, и прикидываю, сколько прошло времени, но установить хронометраж не получается, поэтому оставляю эту затею.

― Ты как? ― розовая копна волос вырастает прямо передо мной, и я узнаю девушку из круга. Её зовут Дина, и она занималась сексом в кабинете врача ― это всё, что я помню о ней.

Неоднозначно пожимаю плечами, не найдя в себе ни сил, ни желания на вразумительный ответ.

― Выглядишь хреново, ― сочувственно говорит она, заглядывая мне в лицо. От девушки практически не пахнет алкоголем, хотя она пила не меньше остальных, и мне даже становится неловко от того, что я такая пьяная. ― Пойдём в дом, я дам тебе попить, ― она дергает меня за руку, пытаясь оторвать от стены, но я упираюсь, понимая, что без опоры просто упаду в собственную рвоту. Дина настойчиво тянет меня к себе, и я поддаюсь, впечатавшись в неё плечом, но розоволосая никак не высказывает своего недовольства, помогая мне встать более-менее ровно.

― Сейчас выпьешь воды, и станет полегче, ― говорит она, а я киваю в ответ, как болванчик, не открывая рот, чтобы не вызвать новый приступ тошноты. Молча иду вслед за Диной, которая уже подвела меня к порожкам, но дверь в дом открывается до того, как мы успеваем подняться.

― …Я сказал следить за ней, ― мгновенно узнаю раздражённый голос Шистада и поднимаю на него туманный взгляд. Элиот, стоящий рядом, тут же хмурится, взглянув на девушку, держащую меня под руку.

― Ну и какого хера? ― сквозь зубы шипит Крис, сверля взглядом Дину, а та вскидывает голову, сильнее сжав моё предплечье. Меня опять начинает мутить, и боль от крепкой хватки растекается по всей конечности, поэтому пытаюсь отдернуть руку, но розоволосая слишком крепко вцепилась.

― Привет, Крис, ― говорит она, и голос её становится приторно сладким,― не знала, что ты здесь.

― Ну, конечно, ― закатив глаза, фыркает Шистад, а я перевожу туманный взгляд с одного парня на другого. Они знают Дину?

― Отпусти её, ― приказывает Крис, но девушка не спешит подчиняться, при этом старательно изображая невинность.

Чувствую себя тряпичной куклой, но ничего не могу поделать, потому что без поддержки прямо сейчас упаду на ступеньки и разобью нос. И что за чёрт дернул меня так напиться?

― Вы знакомы с моей подругой Евой? ― интересуется она, улыбнувшись.

― Не разыгрывай комедию, ― шипит Шистад, и я вижу, что он по-настоящему зол, таким же рассерженным он был, когда поймал меня в машине Бодвара.

― Не понимаю, о чём ты, ― пожимает плечами Дина и чуть заметно дергает меня ближе к себе. Элиот лишь напряженным взглядом скользит по ладони девушки, сжавшей моё предплечье.

― Какая же ты тупая сука.

Всё происходит так быстро, что мой пьяный рассудок не способен уследить за тем, как быстро женская рука на моей коже сменяется аккуратной хваткой Шистада.

― Ещё раз увижу тебя рядом с ней, и твои розовые волосы станут ещё короче, ― с нажимом говорит Крис, слегка отпихнув девушку. Я опускаю взор на сомкнувшиеся пальцы брюнета и с заторможенностью осознаю, что он уже второй раз за вечер хватает меня за руку, а тепло, посылающее электрические разряды в низ живота, тут же возникает в месте соприкосновения. Уже на каком-то ментальном уровне чувствую, что мы идем к машине, но я так сосредоточена на этом странном чувстве, что не могу оторвать взгляд от изящных пальцев Шистада, которые аккуратно смещаются на моё запястье.

― Ты поведёшь, ― отдалённо слышу приказ Криса, но никак не обращаю на это внимание.

Парень открывает передо мной заднюю дверь и легко запихивает туда, отпустив руку. Всё внутри меня тут же разочарованно вздыхает, потому что приятные чары прикосновения тут же испаряются, а запястье обдаёт холодный воздух. Пытаюсь поудобнее усесться на заднем сидении, а потому не сразу понимаю, что Шистад тоже сел сзади. Он расположился достаточно близко, чтобы я могла почувствовать терпкий запах кофе и сигарет. Инстинктивно подаюсь навстречу этому концентрированную аромату, совершенно не отдавая отчета в своих действиях, я прижимаюсь к парню плечом и склоняю голову ему на грудь, полностью окутанная запахом Шистада. На языке тут же возникает горьковатый кофейный привкус.

― Ну и что ты делаешь? ― интересуется Крис, и я не могу распознать ни одной эмоции в его тоне, чтобы понять, оттолкнет ли он меня.

― Ничего, ― отвечаю полушёпотом, прикрыв глаза.

Я так устала, а алкоголь нещадно пульсирует в крови, заставляя меня отпустить любые мысли, и я не замечаю, как засыпаю, всё ещё вдыхая концентрат под названием Кристофер-Придурок-Шистад.

***

Когда я открываю глаза, на улице всё ещё темно, мы сидим в машине, но Элиота уже нет на водительском сидении. Отрываю голову от чего-то мягкого и сонно потираю глаза, пытаясь прийти в себя, но алкоголь всё ещё бурлит в крови, а желудок сковывает недавняя тошнота. Сколько прошло времени? Выпрямляюсь на сидении и смотрю на парня: одежда на его плече примята, и я понимаю, что чем-то мягким, где покоилась моя голова, был Шистад. Его глаза прикрыты и черты разглажены, и я понимаю, что он спит. Шарю рукой по собственным карманам, пытаясь отыскать телефон, чтобы выяснить который час, но попытки оказываются безуспешными, поэтому немного подаюсь вперед и заглядываю на водительскую панель. Практически четыре часа утра. Неудивительно, что на улице ещё темно, ведь осенью рассвет наступает намного позже, да и небо в последнее время затянуто серыми тучами. Неужели мы так долго пробыли на вечеринке? Несмотря на бурлящий в венах градус, я припоминаю всё происходящее, чтобы хоть как-то заставить затуманенное сознание работать, но выходит не слишком хорошо: последнее, что я помню, ― это историю какого-то парня о сексе в лифте, и дальше пустота. Облизываю пересохшие губы, бросив взгляд на сидящего рядом Шистада. Почему мы до сих пор в автомобиле и с какого черта я спала на его плече? Но не получаю ответа ни на первый, ни на второй вопрос, поэтому пытаюсь придумать, что теперь делать. Возможно, нужно разбудить Криса, чтобы вернуться домой, но тут же выглядываю в окно и понимаю, что мы стоим у знакомой калитки. Вновь смотрю на парня, замечая, что его ресницы даже не подрагивают, как бывает у людей, когда они видят сон, его губы расслаблены, но челюсть плотно сжата. От Шистада исходит концентрированный запах кофе, который дополняет легкий привкус никотина, витающий в салоне.

«Вблизи он достаточно привлекательный», ― признаюсь сама себе, в который раз подмечая, что это мысль всегда возникает в голове, как только оказываюсь с Крисом на расстоянии вытянутой руки. Мой мозг, словно какая-то сломанная игрушка, снова начинает посылать непонятные электрические разряды, и я распознаю их как слабую головную боль из-за выпитого, но чувство приятным послевкусием оседает в низу живота, затягиваясь в тугой узел. Это просто немыслимо: так реагировать на человека, ― но найти себе оправдание не получается, и взгляд непроизвольно скользит сначала на подбородок Шистада, затем ниже по шее, задерживаясь на уровне ямки ключицы, к груди, скрытой плотной тканью куртки, и только сейчас понимаю, почему этот ток до сих пор выбивает из-под ног землю: ладонь парня аккуратно лежит на моём бедре, даже не сжимая его, а моя нога закинута на его. Нашу кожу разделяет ткань моих и его джинсов, но тепло всё равно пульсирует в этом месте, его рука будто случайно касается моей ноги и её можно легко сбросить, но я, как заворожённая, наблюдаю за этой картиной, сама не осознавая, что в этом такого притягательного. Просто рука на моём бедре, а моё бедро на его. Просто изящная рука с длинными белыми пальцами и шрамами на костяшках. Просто на моём чёртовом бедре. Мы так касаемся друг друга, что это просто немыслимо. Моя нога так удобно лежит на его, подогреваемая теплом, что я даже удивляюсь тому, как не заметила такой детали раньше. Его рука не сжимает мою конечность, а скорее удерживает, чтобы я не скатилась вниз. И эта мысль сводит с ума. Буквально. Сглотнув слюну, смотрю на лицо Шистада и прикусываю губу, думать рационально не получается.

― Прекрати пялиться.

Его голос в тишине ударяет меня по барабанным перепонкам, хотя парень практически шепчет. Голос у него мягкий, с послесонной хрипотцой, что ещё больше сбивает мое и без того обескураженное сознание. Крис спокойно втягивает воздух, всё ещё не открывая глаз, наверное, пытаясь окончательно придти в себя. Я замираю, не зная, как поступить. Убрать ногу, сбросив его руку? Или дождаться, когда он сам скинет моё бедро? В сомнениях кусаю губу, пытаясь предугадать действия парня, но, когда он открывает глаза, всё происходит так естественно, будто и не было неловких раздумий и ощущения тепла в моем теле. Шистад аккуратно отодвигается, слегка сжав моё бедро перед этим, чем посылает рой мурашек по всему организму, а затем открывает дверь и выскальзывает наружу. Спасительный холод отрезвляет рассудок и от пелены алкоголя, и от этого странного наваждения, поэтому я тоже выбираюсь из автомобиля, вдыхая аромат сырой осени. Мои легкие будто освобождаются от кофейного плена и вбирают в себя запах свежести на полную катушку. Обернувшись, вижу, что Крис присел на капот автомобиля и курит. Мне неловко перед ним из-за того, как сильно напилась, а потому чувствую необходимость извиниться. Подхожу к нему со спины и присаживаюсь рядом, собираясь с мыслями. Несмотря на то, что меня мутит, холод действует отрезвляюще, поэтому думать во много раз легче, чем в машине.

― Извини, ― повернув голову навстречу брюнету, выдыхаю и ожидаю его реакции.

Крис выпускает сигаретный дым изо рта и смотрит на меня, краем взгляда замечаю его легкую ухмылку, что дает понять о приподнятом настроении парня.

― В следующий раз, когда я скажу «нет», просто послушай меня, ― говорит он, чуть приподняв голову, отчего беспорядок на его голове, несколько часов назад более похожий на прическу, становится ещё более явным, но это не портит парня, а придает ему какой-то домашней уютности.

― Ладно,― соглашаюсь, понимая, что Шистад действительно был прав.

***

Когда я просыпаюсь второй раз за это, кажется, бесконечное утро, то на улице идёт дождь и небо затянуто громоздкими серо-синими тучами. Телефон на моём столе сообщает, что время час дня, и я с ужасом вскакиваю, при этом пытаясь понять, выветрился ли алкоголь или нет. Резкие движения отдают легкой головной болью, но это единственные последствия вчерашней вечеринки, поэтому чувствую себя намного лучше. Причина быстрого подъёма ― шум наверху. Я слышу, как мать цокает каблуками где-то на кухне или в гостиной и грубый голос Томаса, но практически не могу разобрать слов. Я всё ещё одета во вчерашний топ и джинсы, одежда помялась и теперь неприятно липнет к телу, но прежде чем снять её, нужно сходить в душ. Собираю растрепавшиеся волосы в пучок, чтобы убрать пряди с лица, и быстрым взглядом осматриваю себя в зеркало, замечая под глазами катушки от туши и мешки. Выгляжу не лучшим образом, а потому нужно придумать, как проскользнуть мимо матери, чтобы внешний вид не вызвал кучу вопросов и поджатые губы. Решаю, что просто быстро прошмыгну в ванную и постараюсь быть максимально незаметной. На практике план ещё хуже, чем в теории, но другого всё равно нет, поэтому поступаю как и задумала: тихо поднимаюсь по лестнице и аккуратно выглядываю в коридор, надеясь, что Элиза и Томас стоят где-то у плиты или в дальнем углу гостиной. Пути назад нет, поэтому быстрым шагом двигаюсь по коридору, при этом стараясь не смотреть по сторонам, и прошмыгиваю в ванну, лишь краем уха услышав голос мамы:

― Ева…― но её слова тонут в шуме воды, которую включаю сразу же, чтобы у неё не было шансов что-то спросить.

Стягиваю с себя одежду, которая пахнет спиртным и моей рвотой, и залезаю под согревающие струи душа, смывая с тела все события вчерашнего вечера и утра. Не то чтобы я чувствую себя как-то мерзко или неприятно, просто после взбудораживающего времяпрепровождения хочется хорошенько отмыться и высушиться, чтобы ощутить, как весь организм обновляется, перерождается, как феникс. В ванной совершенно не пахнет кофейным гелем Шистада, и я делаю вывод, что парень всё ещё спит, но не могу решить, хорошо это или плохо. Знаю одно: мне будет неловко, а Крис будет только подливать масло в огонь, разбрасываясь идиотскими шуточками и постоянно хмыкая с самодовольной усмешкой. Можно было бы винить парня за то, что он позволил себе какие-то вольности в отношении меня, но правда в том, что виновата только я. Ведь именно я напилась до тошноты и отключилась у него на плече, а парень просто проявил заботу и не стал отпихивать пьяную девушку без сознания. Его совесть совершенно чиста, а потом терпеть его ироничный тон ― мой удел.

Не знаю, как долго я стою в душе, но кожа на пальцах ног начинает сморщиваться, и решаю, что пора вылезать. После утренней ванны чувствую себя свежее и здоровее в несколько раз, хотя лёгкая мигрень ещё гудит где-то в висках, но я принимаю и эту кару, напоминая себе, что не нужно было так много пить. Мои мысли непроизвольно возвращаются на ту вечеринку, где я сидела между двумя парнями, чьи имена я никаким усилиями вспомнить не могу. Я помню, как парень, сидящей рядом с Диной, по её приказу каждый раз заполняет мой стакан чуть ли не до краев, а я опустошаю его вместо ответа на неловкий вопрос. Дина в моём сознании больше похоже на смазанное розовое пятно, потому что, кроме волос и сережки в носу, я совершенно ничего не помню о ней.

Воспоминания тут же услужливо подсовывают картину, когда девушка сжимала моё предплечье, вцепившись словно в кусок мяса, но при этом смотрела на Шистада, старательно отыгрывая непонимание. Они явно знакомы, и эта ещё одна загадка в копилку неразгаданных тайн о Крисе.

Когда я выхожу в коридор, мама с Томасом допивают свой кофе за барной стойкой. На матери светло-голубая блузка и юбка, волосы уложены в пучок, губы подведены ягодной помадой, Томас сидит ко мне спиной, но я всё равно замечаю, что он одет в чёрный костюм. Видимо, они куда-то собрались.

― Ева, мы уходим на деловой обед, ― тут же оповещает Элиза, даже не пожелав мне доброго утра и не спросив, почему я так быстро прошмыгнула в ванную, но это мне даже на руку. Я киваю, не совсем понимая, для чего мне эта информация, но ответ не заставляет себя долго ждать: ― Приберись на этаже.

Ни спасибо, ни пожалуйста. Я вскидываю бровь, пытаясь понять, сколько недель назад мать уволила домработницу. Может, как раз в тот момент, когда я приехала? Тон Элизы строгий, приказывающий, что выводит меня из себя. Неужели у меня не может быть других дел, как надраивать посуду за этими двумя? Раздумываю над тем, чтобы возмутиться и отказаться, сославшись на собственные планы, но телефон Томаса звонит так неожиданно, что я даже вздрагиваю.

― Алло, ― говорит он в трубку, при этом поднимаясь со стула. ― Да… Дорогая, нам пора…

Он протягивает маме руку, помогая ей соскочить с её стула и, не прерывая телефонного разговора, ведет её к выходу, чтобы надеть верхнюю одежду. Я тяжело перевожу дух. Ну, конечно, как вовремя. Рассматриваю небольшой беспорядок на кухне, оставленный после завтрака и вздыхаю, закатив глаза. Вот тебе и доброе утро.

Комментарий к Глава 10

Ребят, очень жду отзывов, напишите пару слов

Следующая глава-последняя переходная и начинаем постепенно вскрывать карты

========== Глава 11 ==========

Комментарий к Глава 11

Скоро экзамены, а это значит, что главы могут немного задерживаться (или много), так что наберемся терпения.

В голове уже есть устоявшийся вид следующей главы, так что ждите, должно понравиться.

Спасибо Александре за работу))

А вам приятного чтения!

Я приземляюсь на кресло, всеми фибрами тела чувствуя усталость. Работа и похмелье не лучший коктейль. Как и водка с клюквенным соком. Но ни в том, ни в другом случае у меня не было выбора. Почти. Мягкая обивка чуть ли не обволакивает тело и дарит долгожданное тепло, растекающееся по телу. Уборка была не самой хорошей идеей с утра пораньше, учитывая, что голова трещала от резких движений. Сейчас практически час дня, и я успела навести порядок в кухне и своей комнате. На сегодня дел, кажется, достаточно, но нутром чувствую, что, как только вернется мать, дел прибавится, поэтому просто расслабляюсь, позволяя себе драгоценные мгновения отдыха.

Хотя уже наступил обед, Шистад ещё не показывался из собственной спальни. Это наталкивает на мысль, что парень утомился гораздо сильнее меня, пусть от него и близко не пахло спиртным. Лениво скольжу взглядом по комнате, замечая несколько журналов на столике, и тянусь к ним, рассчитывая занять голову бессмысленным чтивом. Это, оказывается, свадебные каталоги, и изначально я просто листаю страницы, рассматривая шикарные платья за очень кругленькую сумму. Тратить столько денег на платье на один раз просто безумие, но, наверное, я бы тоже пожелала надеть то, что мне действительно нравится, в такой день. Сканирую свадебные наряды безразличным взглядом, но затем замечаю полупрозрачную голубую закладку сбоку страницы, и тут перехожу по ней, утыкаясь взглядом в атласный белый комбинезон. Видимо, вся одежда здесь дизайнерская, потому что костюм стоит неприлично дорого, хотя и не выглядит на такую сумму. Комбинезон состоит из кофты с открытыми рукавами и глубоким вырезом чуть ли не до середины живота и расклешенных белых брюк, сзади от плеч спадает накидка, образ завершается белыми босоножками со множеством ремешков и акцентным ожерельем на шее. Модель выглядит красиво, но этот вариант явно для леди постарше, а не для юных особ, стремящихся надеть что-то объёмное и невероятно пышное. И тут до меня доходит. В голове начинает крутиться сотня шестеренок, медленно запуская работу. Оглядывая журнал, я замечаю ещё несколько закладок и быстро просматриваю страницы, с ужасом изучая наряды.

— Они решили пожениться? — шёпотом произношу я, сглатывая вязкую слюну. Быть такого не может. Это просто невозможно. Элиза решила выйти замуж за Томаса, и уже подбирает платье.

С отвращением отбрасываю журнал обратно на столик, чувствуя, как яд медленно распространяется по венам. Это всё… Просто какой-то кошмар. Кажется, будто я заснула, и всё это бесконечно долгий, реалистичный и ужасный сон. Однажды я прилегла в кровать где-то в Германии в комнате через стенку с отцом и теперь в плену Морфея никак не могу очнуться. Ощущение, будто я впала в кому и раз за разом прохожу все круги ада, но никак не получается найти выход и прийти в себя.

Быть такой эгоисткой просто физически невозможно, но моя мать, видимо, не знает такого слова. Она умудряется каждый раз удивить меня, и это удивление не лучшая эмоция.

Глаза судорожно ищут за что зацепиться, но в голове пульсирует мысль: «Она, блять, выходит замуж! Они скоро поженятся!» Я не могу остановить это безумие, потому что мозг отказывается принимать реальность. Чувствую, что дыхание ускоряется, а в глазах темнеет. Только не это. Я начинаю давиться кислородом на уровне глотки, руки подрагивают, и сознание швыряет из одного угла черепной коробки в другую. У меня снова паническая атака. Спустя практически два года это состояние вновь настигает меня, но организм принимает атаку как нечто родное и знакомое. Меня буквально трясет, но всё, о чем могу думать, — это грёбаное замужество моей матери. Я и сама не понимаю такой реакции, ведь Томас и Элиза уже живут вместе, но чувство тревоги не дает мне покоя. Сколько я должна пробыть на попечении матери? Год? Два? Мы с отцом ни разу не обсуждали, насколько долго наше расставание, и я верила, что все это лишь временно. Но реальность — настоящая тварь с чёрными когтями, которая медленно и мучительно терзает глотку и лишь в последний момент вонзается в самый важный орган. Сердце.

Мне не нравится чувствовать себя так паршиво, и в какой-то степени это эгоистично, но успокоить собственный разум, убедить его в отсутствии беспокойства практически невозможно. Мои панические атаки всегда были оружием массового поражения, потому что они моментально разрушают любые позитивные мысли и надежду на скорейшее выздоровление. Врачи всегда говорили, что мои нервы слишком шаткие, чтобы выдерживать слишком много стресса, но каждый раз мне удавалось спасти себя от состояния крайности. Порой это казалось невозможным, прямо как сейчас, но я всегда выбиралась. Нужно лишь заставить свой мозг сконцентрироваться на чем-то другом, найти якорь.

Понимаю, что начинаю задыхаться, поэтому судорожно хватаю ртом воздух, но кислород отказывается проходить сквозь глотку, словно в горле стоит пробка, тщательно закрывающая клапан. В глазах темнеет, и я практически не различаю предметов вокруг себя, когда падаю на пол. Я на ощупь пододвигаюсь к креслу, спиной упираюсь в твердую поверхность. Мысли мечутся и разбегаются, словно тараканы на свету. Я просто обязана стабилизировать состояние, иначе это будет крах, полное выключение мозга. Так говорят врачи.

Закусываю губу, переставая втягивать воздух через рот, на языке тут же чувствуется металлический привкус крови, но я упорно пытаюсь дышать через нос, зная, что это должно помочь. Соображаю с трудом, но удерживаю мысль о том, что мне нужно активировать работу легких. Это похоже на борьбу с самой собой, потому что тело вступает в схватку с рассудком, потеря которого должна настать в ближайшие минуты.

Мне нужен человек, который за шкирку вытащит из этого дерьма. Раньше моим спасителем был отец, а теперь его просто нет. Нет того, кто мог бы встряхнуть и сказать что-то, что заставило бы дыхание вернуться в норму. Я наедине со своим безумием, и оно отвратительным отражением смотрит на меня снизу вверх, растекаясь грязной черной лужей под ногами. Вода подступает и достигает уровня коленей. Через пару секунд я могу просто захлебнуться. Конечно, есть выход. Нужно плыть. Но правда в том, что я так и не научилась плавать, потому что всегда был спасательный круг в лице отца. Теперь же я оказалась посреди самого глубокого озера страха, мои ноги опутывает тина и тянет на дно, но я просто не могу утонуть. Я обязана перед собой. Хотя это слабое утешение. Просто нужен якорь.

Что-то холодное касается моего плеча, и я дергаюсь в ужасе, тут же ударяясь спиной о кресло, отчего боль паутинкой расползается по ушибленной области. Это холодное, словно щупальца, хватает меня и встряхивает. Но я всё ещё не могу дышать. Я думаю, когда уже закончится кислород, потому что выбраться из этого дерьма просто невозможно. Паника — это неконтролируемый процесс.

— Ну же… — слышу я, но голос звучит будто сквозь толщу воды. По силе звука я понимаю, что это «холодное» пытается достучаться до меня не в первый раз. Я пытаюсь сосредоточиться на тоне говорящего, но это кажется совершенно бесполезным. Холод от прикосновения перетекает на предплечье уже с обеих сторон, он охватывает меня и вновь встряхивает, а я бешено мечусь и машу головой, пытаясь сбросить наваждение. Я уже забыла, что же заставило организм погрузиться в крайнюю степень стресса, и просто думаю о том, что чужие прикосновения чувствуются более отчетливо, чем отсутствие кислорода. И потом возникает ток. Он медленно, будто дразня меня, протекает по коже и вибрирует на кончиках пальцев. Я уже не понимаю, отчего меня трясет: от панической атаки или от тесного контакта кожа к коже. Именно это электричество наталкивает на мысль, что чем-то холодным были руки Шистада, и его ладони всё ещё на моих предплечьях. Когда я понимаю, кто это, сосредоточиться становится легче.

— Ева! — кричит Шистад, и на задворках сознания я улавливаю, что он не растягивает первую гласную в моем имени, как делает это обычно, а просто бешено выплевывает буквы, пытаясь достучаться.

— Ты слышишь меня? — его голос неконтролируемо громкий, но это действительно помогает. В глазах всё бежит мелкой рябью, но я невербально чувствую, где находится парень. Меня всё ещё потряхивает.

Первый глоток воздуха заставляет закашляться и согнуться пополам, потому что меня тошнит, будто я залпом выпила стакан чего-то склизкого. Рука парня перемещается на мою спину, судорожно поглаживая, и холод помогает унять боль от удара о кресло в той зоне.

— Давай же, — сжимая мое запястье, шипит Крис, а я всё свое внимание направляю на этот голос, потому что это, кажется, помогает.

Второй глоток воздуха действует как пантенол на ожог. И он запускает, наконец-то запускает работу легких. Фраза «второе дыхание» уже не кажется такой нереальной.

— Вот так, — видимо, Шистад чувствует, что моё состояние из смертельного переходит в просто критическое.

Другой рукой на ощупь я нахожу ладонь Криса и просто сжимаю её, впиваясь ногтями в кожу. У него точно останутся следы, но я просто не могу контролировать силу. Он молчит и терпит боль. Стискиваю зубы, и воздух со свистом проскальзывает в горло. Это хорошо. Направляю всю силу в руку, сжимающую ладонь Шистада, и это помогает унять дрожь. Я могу дышать и не дергаться. Осталось последнее: вернуть рассудок в спокойное русло.

Подаюсь назад, пытаясь сфокусировать зрение, и спинойупираюсь в грудь Криса, чувствуя лопатками его крепкие мышцы. Быстро моргаю, чтобы согнать пелену, а затем закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Просто отпусти. Отпусти эмоции, — шепчу сама себе, но со стороны это звучит, наверное, не членораздельно.

На выдохе открываю глаза, и, о чудо, я снова вижу свет. Мир всё ещё смазан, но сознание аккуратно встает на место, будто запчасти плавно входят в пазы. Да, вот так.

Грудь Шистада быстро и мощно вздымается, будто вторит моему дыханию. Я снова прихожу в себя.

Первое, что чувствую, — это запах. Аромат кофе. Концентрированный, мой личный кайф. Оказаться в объятиях старого друга после такого истощения — лучшее лекарство.

— Я хочу кофе, — шепчу я первое, что приходит в голову.

— О боже, — парень закатывает глаза и поднимается.

Он подает мне руку, помогая встать. Ноги еще немного потряхивает от недавней панической атаки, поэтому я принимаю помощь Шистада. Он пару секунд смотрит на меня, видимо, оценивая состояние. Я пытаюсь не глазеть на парня, но он без футболки, а подтянутый живот притягивает взгляд на автомате. Взор непроизвольно скользит ниже, отмечая косые мышцы внизу. Про себя я в который раз отмечаю, что парень выглядит привлекательно, но тут же осуждаю себя за глупые мысли.

— Ладно, пошли сделаем тебе кофе.

После кружки кофе и уютного молчания я полностью прихожу в себя и удивляюсь собственной вспыльчивости. Видимо, сказывается накопленный стресс, и в какой-то момент чаша просто переполнилась. Шистад также пьёт кофе, и я полностью расслабляюсь рядом с ним, хотя в голове еще жужжат неловкие мысли о том, что парень застал в таком состоянии. Осушив свою кружку, я поднимаюсь, чтобы вымыть посуду, и слышу, как в коридоре открывается дверь. Через минуту в проеме кухни показываются Элиза и Томас. Лица у них чересчур довольные. Они чуть ли не одновременно здороваются с Шистадом, предпочитая оставить меня без приветствия, но я никак не реагирую на данный факт и думаю лишь о том, как побыстрее уйти в свою комнату, потому что минуты тишины закончились.

Поставив кружки сушиться, я проскальзываю в коридор, хотя взрослые всё равно игнорируют меня. В комнате я плюхаюсь на уже заправленную кровать и с удовольствием вдыхаю запах чистоты. В приоткрытое окно проникает свежий воздух, а вместе с ним и легкий сквозняк. Беру телефон со стола и просматриваю новые сообщения от Эмили, которые пришли, пока я была наверху. Набираю номер подруги, решив, что лучше позвонить, чем писать, и, пока жду ответа, рассматриваю потолок. Болтаю ногой, свесив её с кровати. Чувствую себя уставшей, хотя доза кофеина — первая за несколько лет — дарит прилив бодрости. Создается впечатление, что атмосфера этого дома просто высасывает из меня силы, подобно пылесосу, который затягивает в трубу всё, что попадется на его пути. Словно я какая-то соринка в коротком ворсе ковра, и кто-то упорно хочет меня убрать, а я как на зло прилипла, будто жвачка.

— Алло? — отвечает голос с другой стороны провода, а я хмурюсь, отнимая телефон от лица, чтобы проверить, правильный ли контакт набрала. Мужской голос вместо Эмили немного меня сбивает с толку, но через пару секунд осознаю, что это Элиот.

— Привет, красотка, — говорит он, подтверждая мою догадку. — Как самочувствие?

Судя по тону Флоренси достаточно бодр, но я даже не могу предположить, во сколько он лег спать, потому что, когда я проснулась, водительское сидение пустовало. Возможно, парень вызвал такси, как только мы подъехали к дому.

— Нормально, — отзываюсь я, не желая поддерживать данную тему разговора. — Где Эмили?

— А чем тебя я не устраиваю? — увиливает парень, чем начинает раздражать.

Сейчас моё настроение настолько шаткое, что меня легко бросает из крайности в крайность. Организм ослаблен после недавней атаки, и я всеми силами сдерживаю собственное недовольство, чтобы не нагрубить Элиоту.

— Просто дай телефон Эмили, — ровным тоном говорю я и слышу, как парень начинает идти: его шаги отдаются с другой стороны линии.

— Это тебя, — говорит Флоренси, передавая телефон.

— Привет! — радостно произносит Эмили. — Извини за брата.

Я буквально чувствую, как щёки подруги заливаются краской, поэтому спешу перейти к делу, чтобы не смущать её.

— Так что насчёт кафе?

— У меня есть пара дел, но примерно к пяти часам я освобожусь, и можем сходить в кофейню, — предлагает Флоренси, а я прикидываю в голове примерный план. Пока девушка будет разбираться со своими делами, я могу заняться учебой.

— Встретимся там?

— Да, хорошо, — соглашается Эмили, и я сбрасываю, решив, что на этом разговор окончен.

Продолжаю лежать на кровати, обдумывая дальнейшие действия. Сегодня выходной, и мне действительно хочется отдохнуть, но рациональная часть меня напоминает о необходимости выполнения домашнего задания. Со вздохом двигаюсь ближе к столу и стягиваю свой блокнот, чтобы оценить масштабы работы. Глаза тут же падают на пунктик с теорий по истории, которую я вчера пыталась осилить, но в итоге пошла на вечеринку и напилась до тошноты. Это определенно не говорит о высоком уровне ответственности, так что это качество можно вычеркнуть из будущего резюме. Решаю начать с письменных заданий, а устные оставить на вечер, потому что сейчас всё равно не смогу сосредоточиться на таком количестве материала. Со вздохом поднимаюсь и сажусь за стол, доставая письменные принадлежности.

К пяти часам я успеваю написать небольшое сочинение по норвежскому и эссе по английскому. Посмотрев на часы, тут же вскакиваю из-за стола, чтобы собраться на встречу с Флоренси, но даже дураку понятно, что я в любом случае опоздаю. Надеваю голубые джинсы и черную кофту, а сверху натягиваю куртку потеплее. Даже не думаю о том, чтобы начать краситься, потому что не хочу заставлять подругу ждать. Схватив телефон, я пулей влетаю на второй этаж и обуваю кеды в прихожей, лишь краем глаза отметив фигуру, сидящую на кухне. Это оказывается Томас, который даже не поднимает головы при виде меня, уткнувшись в свой телефон. Кажется, ему ничего не интересно, кроме мобильника, потому что он смотрит в него за столом во время ужина, когда едет в машине или просто разговаривает с кем-то. Не уверена, что это нормально, но мысли об этом оставляю на потом — на никогда — и выхожу из дома. На улице начинается мелкий дождик, поэтому ускоряю шаг, чтобы быстрее добраться до кафе. Несмотря на ранний час, уже начинает темнеть, а сгущающиеся серо-синие тучи не дают солнечному свету освещать путь. Иду достаточно быстро, игнорируя мелкие капли, и посматриваю на телефон, с недовольством понимая, что опаздываю на десять минут. Терпеть не могу приходить не вовремя, но стараюсь не раздражаться, думая о том, что прямо сейчас закажу чашку горячего чая, и мы с Эмили поговорим ни о чем, отвлекаясь от мрачных мыслей.

В кафе немноголюдно, и меня даже радует этот факт, поэтому я практически сразу замечаю голубое пальто Флоренси и её кудрявую макушку. Она сидит ко мне спиной, поэтому не вижу, сделала ли она уже заказ, и подхожу к ней, чтобы это выяснить.

— Привет, — здороваюсь, опускаясь на соседний диванчик, и подруга вздрагивает от неожиданности. Эмили переворачивает телефон экраном вниз, и я понимаю, что она, скорее всего, с кем-то переписывалась: её щёки покраснели от смущения. — Извини, что опоздала.

— Ничего страшного, — пожимает плечами девушка. Её волосы уложены в небрежную прическу и заколоты сзади, но пару кудряшек всё равно падает на лицо, и Эмили терпеливо заправляет их за уши.— Я только пришла.

Я стягиваю куртку, ощутив приятное тепло в кофейни, и перевожу дух от быстрой ходьбы. В помещении приятно пахнет разным чаем, а тихая классическая музыка задает нужную атмосферу.

— С кем ты переписывалась? — спрашиваю я, улыбаясь подруге уголком рта. Та сразу краснеет, и становится очевидным, что сообщения писал тот загадочный парень.

— Давай сделаем заказ, — переводит тему Флоренси. Я с улыбкой пожимаю плечами и просто киваю ей, находя забавным такое смущение девушки.

После того как мы взяли свой чай, хотя организм буквально изнывал, требуя очередной дозы кофеина, мы усаживаемся обратно за столик. Напитки слишком горячие, чтобы их пить прямо сейчас, поэтому есть время, чтобы просто поговорить и расслабиться.

— Элиот вчера был на вечеринке, — начинает подруга, и я кусаю губу, не зная, стоит мне говорить о том, что я присутствовала там с ним. — Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону. Кажется, он ходил туда, чтобы решить какие-то дела.

Значит, напряжение парней не было мною надумано, и всё это, вероятно, как-то связано с теми мужчинами, которые уже дважды приходили к Шистаду.

— Крис тоже ходил, — замечаю я, решив опустить факт моего участия, потому что я всё ещё не проанализировала вчерашний вечер, а для того, чтобы его обсудить, нужно самой во всем разобраться.

Но я в очередной раз откладываю неудобные, неповоротливые мысли в дальний ящик, просто потому что сейчас мозг не способен на более или менее внятные размышления на этот счёт. Вся информация, которую я знаю, требует тщательного обдумывания, но, чтобы сопоставить все факты, нужно больше информации, которой я, к сожалению, не обладаю. Эмили, кажется, совершенно не догадывается о происходящем, но я даже рада, что ей не довелось встретиться с теми мужчинами, которые вселяют страх где-то на уровне эпидермиса.

— Все это странно и… Немного пугающе, — неуверенно говорит девушка. По её лицу видно, что она хочет это обсудить, но в то же время не знает, может ли мне доверить какие-то тайны своего брата, и я её совершенно не виню.

— Ага, — соглашаюсь я и перевожу тему в более мирное русло.

Мы обсуждаем задания по английскому и следующий устный урок по истории. При упоминании Бодвара Эмили привычно краснеет и смущается, а заговорчески ей улыбаюсь, говоря, что ей бы стоило приглядеться к историку получше.

— Если так подумать, Бодвар — хороший вариант для девушки, — замечаю я, а Эмили снова заливается краской в районе щёк и убирает непослушную прядь с лица. — Во-первых, он правда хорош собой, — я начинаю загибать пальцы, подсчитывая достоинства учителя. — Во-вторых, у него есть работа и машина. Готова поставить несколько сотен на то, что он живет где-то в центре в квартире-студии.

— Хватит, — стонет Эмили, прерывая меня, на что закатываю глаза, продолжая.

— И от него приятно пахнет.

— Откуда ты знаешь, как он пахнет? — спрашивает Флоренси, слегка сдвинув брови. Её лицо напрягается, но я спешу развеять её мысли о моей связи с учителем.

— Посмотри на него. Конечно, от него приятно пахнет, — фыркаю я, принимая решение не говорить о нашем тесном контакте в последнее время.

Эмили все еще странно смотрит на меня, не поверив моему замечанию, но решаю продолжить.

— К тому же, он неплохо одевается. И я практически уверена, что он классно целуется.

Лицо Флоренси вытягивается, вся краска пропадает с лица, и она переводит взгляд мне за спину, застыв то ли от удивления, то ли от страха.

— Девушки.

Я оборачиваюсь на голос и смотрю прямо на Бодвара. Он в тёмном пальто и чёрном шарфе, волосы слегка мокрые. Видимо, он только что зашел с улицы. Вода с кудрей падает на его одежду и лицо, что делает учителя достаточно привлекательным. На губах историка гуляет дежурная полуулыбка, отчего его лицо становится дружелюбным и открытым. Кружка чего-то дымящегося в руках мужчины даёт понять, что он заскочил в кафе пару минут назад и только что заметил нас.

— Добрый вечер, — здоровается он, переводя взгляд с меня на Эмили.

— Здравствуйте, — киваю я, пытаясь собраться после первой волны удивления. И как часто Бодвар ходит в это кафе?

Внутренне я надеюсь, что историк не слышал моих слов о нём, но по лицу мужчины это невозможно понять. Эмили что-то лепечет вместо приветствия, видимо, тоже думая о нашей последней теме разговора, и быстро моргает, глядя на Бодвара. Её бледное лицо и испуганный взгляд выдаёт нас с потрохами, но я предпочитаю делать вид, что обсуждали совершенно не учителя, а каких-то других парней. Хотя в любом случае его не касается тема нашего разговора.

— Не против? — спрашивает он, кивая на свободное пространство рядом с Эмили, и я пожимаю плечами, не зная, что сказать.

Шистад запретил мне приближаться к Бодвару, но тут же я не виновата. Историк расценивает мою реакцию как положительный ответ и садится рядом с Флоренси, отчего девушка немного смещается к стене. На ней совершенно нет лица, и мысль о том, что её эмоции слишком сильны, наталкивает меня на то, что это никак не связано с тем, о чём мы говорили пару минут назад.

Бодвар опускает свой стакан с кофе на стол и стягивает пальто. На нём простая серая рубашка, первые пуговицы которой расстегнуты, что делает его привлекательным, но я с опаской посматриваю на Эмили, которая никак не может отойти от шока.

— Проводите вечер в кафе? — спрашивает мужчина, желая завязать разговор.

Понимаю, что Эмили не способна вымолвить и слова, поэтому беру инициативу в свои руки, чтобы не создавать еще больше неловкости за столом.

— Да, отдыхаем перед школой.

— Надеюсь, вы уже выполнили домашнее задание, — улыбается Бодвар, сделав глоток латте, а в моей голове тут же щёлкает: Шистад пьёт только чёрный кофе.

Сама не понимаю, зачем мой мозг выдает такую информацию, поэтому опускаю её на дно, списав на излишнюю нервозность и недавний контакт с Крисом.

— Очень интересный параграф, — шутливо заявляю я, также отпивая свой напиток. Эмили немного отмирает и тянется к кружке. Она всё ещё невероятно бледная, и такая реакция немного пугает меня. Девушка залпом делает несколько глотков, а я всерьёз переживаю, что она может обжечь язык.

— Тогда мне, наверное, стоит спросить моих лучших учениц первыми, — подкалывает в ответ Бодвар, будто не замечая странных взглядов Флоренси, которые она украдкой бросает.

— Ну, раз уж вы знаете, что мы лучшие, можно и не спрашивать, — парирую я, делая ещё пару глотков чёрного чая.

Эмили начинает отмирать, но кружку из рук не выпускает, вцепившись в неё, как в спасательный круг.

— Секундочку, — говорит Бодвар и достаёт телефон из кармана пальто.

— Работа, — объясняет свои действия, а я в этот момент перевожу глаза на подругу, выразительно выгибая брови. Она несколько раз моргает и кивает мне. Бодвар быстро набирает сообщение и вновь убирает мобильник, улыбнувшись мне и Эмили.

— Как твой проект по истории? — интересуется учитель у Флоренси, а она испуганно дёргается, глядя на мужчину.

— Уже написала несколько страниц, — наконец выдаёт она на одном дыхании и тут же пьёт своё какао, чтобы Бодвар ничего больше не спросил.

— Что за проект? — интересуюсь я, желая втянуть Эмили в разговор.

— Небольшой реферат, — говорит Флоренси, — по Марии Стюарт. Это на конкурс, — поясняет она, при этом выдаёт по два слова за раз, а затем заливается краской, когда Бодвар поворачивается к ней и улыбается. — Мне нужно выйти!

Эмили говорит слишком громко, отчего голос повышается на несколько октав, и, схватив свою куртку, начинает пододвигаться к историку.

— Куда ты? — спрашиваю я, пытаясь утихомирить девушку, но Бодвар уже встал из-за стола, пропуская Эмили.

— Скоро вернусь, — произносит девушка и пулей летит к туалету, оставляя меня наедине с учителем.

Возникает неловкая пауза, и я молюсь, чтобы историк не стал расспрашивать меня о необычном поведении подруги.

— Насчёт той ситуации… — начинаю, прерывая тишину.

— Ничего страшного, — говорит учитель, видимо, поняв, что я хочу сказать. — Кристофер просто не умеет сдерживать свои эмоции, — его губы растянуты в улыбке, но тон звучит не слишком дружелюбно. Значит, у них с Шистадом взаимная неприязнь. Интересно. — Не все могут вести себя как взрослые люди, — пожимает плечами Бодвар.

Мне становится неприятно, потому что мужчина считает Криса ребенком, хотя, наверное, так и есть. Речь Бодвара звучит немного высокомерно, и я подавляю желание оправдать брюнета перед учителем. Меня просто раздражает, когда взрослые не считаются с мнением тех, кто младше их, и воспринимают любые слова, как детский лепет, хотя зачастую именно взрослые говорят какую-то чушь.

Вместо ответа я просто пью чай, чувствуя, как раздражение вызывает лёгкий зуд.

— Что же, я лучше пойду, — говорит Бодвар. Он поднимается со своего места, хотя я вижу, что он ещё не допил кофе. — У меня ещё есть незаконченные дела.

Я просто киваю, радуясь, что он наконец уходит. Поглядываю в сторону туалета, понимая, что Эмили ушла несколько минут назад и всё ещё не вернулась.

— До понедельника, — кивает учитель после того, как уже натянул пальто. — Приятного вечера!

Я вновь киваю ему и вытягиваю из себя слабую улыбку, с грустью понимая, что слова Болвара о Шистаде всё ещё неприятно оседают где-то под кожей. Когда дверь за мужчиной закрывается, я достаю телефон, чтобы написать Эмили, но вижу новое сообщение от девушки: «Извини, я ушла домой. Напишу позже».

Со вздохом перевожу дух и осушаю свою кружку с уже остывшим чаем. Вечер просто чудесный.

Когда прихожу домой, то первое, что я слышу, — это скулёж Тоффи. Я выгуляла его сегодня утром, но весь вечер он просидел дома и теперь отчаянно просится на улицу. Когда пёс видит меня, то словно бешеный начинает прыгать и упирается передними лапами в мои ноги. Я устало выдыхаю и иду к двери, чтобы выпустить животное. Тоффи вылетает на улицу и тут же начинает гавкать, отчего у меня раскалывается голова. Времени ещё не так много, но я уже хочу спать, поэтому просто сажусь на ступеньках и, ссутулившись, жду, когда пёс нагуляется. На улице моросит мелкий дождь, но для Тоффи это не помеха — он носится по двору сломя голову, и я от души надеюсь, что он не раскопает клумбы матери.

Шистада нет дома, потому что, услышав вой Тоффи, он бы выпустил его на улицу, наверное. Мысль о том, что мой питомец почему-то полюбил Криса, уже не кажется такой странной, хотя я предпочитаю просто игнорировать данный факт.

Упираюсь головой о стену, просчитывая дальнейший план действий: из-за дождя придётся помыть Тоффи, чтобы не оставлять грязь в доме, затем помыться самой и наконец лечь в кровать. После чая ужинать совершенно не хочется, хотя я знаю, что слишком мало ем в последнее время, а отсутствие аппетита — это первый тревожный звоночек.

Не знаю, чем занимается мать, но даже рада тому, что, придя домой, не столкнулась с ней. Неприятный осадок после обнаружения интересной находки всё ещё остается где-то на уровне солнечного сплетения. Я думаю о том, собиралась ли она вообще мне сообщать такую новость, но вопрос остается без ответа. Я знаю, что с моей стороны эгоистично не желать счастья матери с другим мужчиной, но ведь дело не в том, что она нашла замену отцу. Она в принципе нашла замену нашей семье, и этот факт колет иголкой в лёгкие, в миллиметре от сердца. Если бы я не свалилась как снег на голову, её жизнь превратилась бы в мечту: муж и хороший сын, который достаточно вежлив с ней, чтобы не высказывать раздражение по поводу властного тона.

Конечно. Конечно, я не идеальная дочь, но и мать не святая. Наши отношения всегда оставляли желать лучшего, но она сама не хочет идти на контакт. Ещё несколько лет назад мне хотелось иметь с Элизой такие же отношения, как показывают в фильмах: обсуждать парней и делиться самым личным, — но в итоге оказалось, что отец заменил мне обоих родителей. На него лёг весь груз ответственности, хотя и старалась не доставлять неприятностей.

Громкий шум дождя буквально выталкивает моё сознание наружу, подальше от мрачных мыслей, и я понимаю, что начинается настоящий ливень. Тоффи уже насквозь мокрый, поэтому подзываю его к себе, чтобы завести домой. Вода стекает с его шерсти, а грязные лапы оставляют разводы на крыльце. Моя одежда пропитывается влагой и неприятно липнет к телу, когда я беру собаку на руки, чтобы отнести в ванную. В коридоре остаётся мокрый след, который тянется до душа, поэтому усаживаю Тоффи в ванную, а сама беру тряпку, чтобы убрать беспорядок. Животное довольно крутится, удовлетворённый после долгой прогулки, а грязные потоки стекают в водосток. После того, как Тоффи вымыт и высушен полотенцем, я выпускаю его в коридор, а сама стягиваю испачканную кофту и джинсы и бросаю их в стирку. Усталость накатывает на меня, делая тело слабым, слишком расслабленным, словно желе. Я залезаю под душ, и тёплая вода опускается каплями на плечи, отчего бегут приятные мурашки. Я люблю душ после тяжёлого дня, потому что, несмотря на внутренний дискомфорт, ты чувствуешь облегчение и прилив сил.

После душа чищу зубы и расчёсываю волосы, оставив мокрое полотенце сушиться. Второе повязываю вокруг тела, так как не взяла с собой никакой одежды, и выхожу из душа, шлёпая мокрыми ногами по полу. Дверь в комнату Шистада приоткрыта, и я невольно улавливаю голоса. Один из принадлежит Крису, а другой — какой-то девушке, но я не могу узнать его. Нахмурившись, закусываю губу. Он привёл кого-то домой. Стою у входа в спальню, прислушиваясь.

— У тебя холодные руки, — пищит девушка, смеясь. Я морщусь от слишком звонкого голоса, но не ухожу, пытаясь вникнуть в разговор.

— Ну, так согрей их, — негромко говорит Шистад, отчего моё лицо непроизвольно кривится.

Незнакомка хихикает в ответ, а затем наступает тишина. Вода с моих волос капает на грудь и неприятно скатывается по коже. Пытаюсь понять, чем они занимаются, хотя где-то в глубине души всё очевидно. Через пару секунд девушка подтверждает мои мысли, издав короткий стон. Мерзость. Просто фу. Он даже не закрыл дверь. Чувствую, что начинаю злиться на Шистада просто за то, что он такой.

— Ма-алыш, — протяжно произносит девушка, а я ощущаю, что отвращение буквально сковывает моё тело, обхватывая мерзкими склизкими руками.

Вода противно катится по голой коже. Раздражение и злость, как самый отвязный коктейль, оседают у меня на плечах, и я с силой захлопываю дверь в комнату Шистада, услышав лишь шипение Криса: «Заткнись», — и хлопок.

Не дожидаясь, когда кто-то выскочит из спальни, я несусь к себе в комнату и даже не пытаюсь анализировать идиотское чувство обиды, пульсирующее в области солнечного сплетения.

***

На следующей неделе Бодвар тактично не спрашивает меня и Эмили на истории, что только в плюс, потому что за выходные руки так и не дошли до параграфа. Неделя проходит сумбурно, быстро. Я стараюсь избегать Шистада, всё ещё ощущая неприятное чувство где-то в районе живота. Сам парень не идет на контакт: видимо, его сбили мои перепады настроения и паническая атака.

В четверг вечером моё настроение достигает пика паршивости, хотя до этого казалось, что такое просто невозможно. Мои ноги превращаются в желе, и всё, что могу по приходу из школы — просто лежать и смотреть в потолок. Уроки физкультуры истощили меня физически, а отсутствие положительных эмоций — морально. Я эмоционально убита, хотя ничего плохого в принципе не происходит. Мое настроение балансирует на грани между равнодушным и ужасным, постоянно перескакивая то на одну сторону, то на другую. На улице идёт дождь, что ещё больше распаляет моё минорное состояние. И даже Тоффи в углу не просится наружу. Он понуро лежит на своем месте, пытаясь уснуть, но, видимо, ему мешает шум дождя. Я со вздохом поднимаюсь и закрываю окно, попутно стягивая с себя тесный свитер и натягивая серую безразмерную футболку. Запах чистого белья ещё больше расслабляет мои мышцы, и создаётся впечатление, будто я в мягкой, только что выстиранной постели. Достаю телефон из заднего кармана и плюхаюсь на кровать, решая сегодня не выходить из комнаты, чтобы не столкнуться ни с кем из обитателей дома. Шистада видеть совершенно не хочется, как и мать с Томасом, которые, наверное, даже не собираются сообщать нам о грядущей свадьбе. Хотя не исключаю вариант, что Крис уже знает о торжестве и наверняка согласился быть шафером. Недовольно пыхчу себе под нос и непроизвольно сдвигаю брови, когда мозг несколько раз обсасывает эту мысль, мелко рубит и режет, преподносит мне на блюдечке. Добивать себя негативными раздумьями — последнее, что я хотела бы делать, но это происходит непроизвольно.

Мой телефон неожиданно вибрирует, имя на экране заставляет меня встрепенуться и радостно улыбнуться.

— Алло, — я беру трубку, практически не думая. — Привет, папа! — тараторю на одном дыхании, но внезапная радость ускоряет сердцебиение, и я не могу контролировать свои эмоции.

— Привет, милая, — смеётся папа, и от звука его голоса моё сердце подпрыгивает и счастье застилает глаза. Я так рада слышать его, что мне становится не по себе.

Паршивость тут же улетучивается, а удовлетворение заполняет каждую пору моего тела. Не могу прекратить улыбаться.

— Я так скучала, — говорю в трубку, не сдерживая чувств.

— Да, я знаю. Я тоже, — признаётся отец. В его тоне звучат нотки сожаления. — Прости, что так долго не звонил. Работа выжимает все соки.

— Ничего страшного, — уверяю его я, хотя мы оба знаем, что это не так. Его отсутствие в моей жизни ненормально для нас обоих, потому что прожить столько лет бок о бок и в один момент практически перестать разговаривать — это ужасно.

— Извини меня, — говорит папа, и я слабо улыбаюсь, хотя он и не видит моего лица. — Как ты себя чувствуешь?

Я прикусываю губу, не зная, стоит ли рассказать о панической атаке и угнетённом состоянии. Мы так редко общаемся, что мне не хочется омрачать этот момент, поэтому решаю опустить подробности и просто произношу:

— Нормально.

Отца не вполне удовлетворяет такой ответ, но в моём голосе он различает нежелание обсуждения данной темы, поэтому просто напоминает о том, что в случае, если я почувствую себя хуже, я всегда могу обратиться к врачу. Я уверяю его, что так и сделаю, хотя по правде и не собиралась идти к психиатру. Мы недолго говорим об учебе, и я наконец спрашиваю то, о чём думала в последние несколько недель:

— Так когда ты приедешь?

— Да, я как раз позвонил обсудить это, — признается отец, и я не могу понять его интонации, чтобы знать, чего ожидать. Он не приедет совсем? Если так, то я точно начну потихоньку сходить с ума. А может не потихоньку. — Я знаю, что обещал приехать как можно раньше, но самый ранний срок — это окончание твоих каникул.

Я обрабатываю информацию и прихожу к выводу, что это не самый плохой исход. Далеко не самый.

— Хорошо, — соглашаюсь, чувствуя, как улыбка растягивает губы. Осталось всего полтора месяца.

========== Глава 12.1 ==========

Все полтора месяца я живу будто в вакууме, стеклянном куполе, не позволяя негативным мыслями проникать в сознание. Если так подумать, то месяц с небольшим — это даже не период, а просто маленький промежуток времени. Я поддерживаю в себе позитивный настрой, ограждая от всего плохого, что наседает все эти дни. Жизнь — сука, а потому решает меня испытать на прочность, подкидывая мелкие неприятности и проблемы, но я не падаю духом, потому что в душе теплится надежда. Тот факт, что я наконец увижу самого родного человека, буквально заставляет мой мозг взрываться в эйфории, а потому весь негатив гаснет, едва касаясь моей кожи, как комета Земли. Я сдуваю с себя космическую пыль неудач, и всё хорошо обрастает панцирем.

Каникулы приближались, и это так заметно, потому что я чуть ли не каждый час зачёркивала крестики. Пусть в школе всё и шло своим чередом с небольшими неприятностями, но в основном я не могу жаловаться на излишнюю загруженность или неприязнь учителей. Даже уроки физкультуры в этот период стали менее невыносимыми, и я даже с удивлением замечаю, что они пошли мне на пользу, подтянув тело там, где нужно.

Каждую пятницу мы с Эмили выбираемся в кафе, чтобы просто выпить чаю и обсудить прошедшую неделю. Большую часть времени в школе мы проводим вместе, но встретиться после уроков получается только в пятницу — таинственный парень Флоренси буквально заполняет все её личное пространство, что не очень мне нравится, но я не лезу в её дела.

Мать остаётся самой собой, но и это помогает мне жить в хорошем настроении. Я практически пропускаю мимо ушей её властный, приказной тон, не реагируя на её ядовитые выпады по любому поводу, будь то внешность, безответственность или грубость. Я выполняю семьдесят пять процентов её просьб, теша свое самолюбие оставшимися двадцатью пятью. Иногда я слышу, как Элиза обсуждает с Томасом, как не выгодно я смотрюсь на фоне покладистого, вежливого Шистада.

Думать о Крисе даже не хочется, потому что мать не знает, насколько он покладистый. Потому что каждый вечер под него кто-то подкладывается. Порой мне кажется, что у меня начинает гудеть голова от постоянного позитива, но потом я слышу очередной протяжный стон и понимаю, что мигрень возникает не из-за моего внутреннего состояния. Шистад, как сумасшедший, таскает девушек в дом, когда у него гормоны разыгрались в крови и он требует секса двадцать четыре на семь. Чувство обиды притупилось несколько подружек назад, но раздражение из-за того, что они занимают ванную с утра пораньше и пользуются моим шампунем, заглушить нельзя, поэтому я просто избегаю случайных встреч с Крисом или его спутницами, не являясь на ужин и вставая как можно позже. То хорошее, что было в нём в те ничтожные мгновения, оказывается, были фарсом, а сейчас я вижу его истинное лицо, самодовольное и неприятное. Вот так просто можно сорвать маску с человека, если всегда быть начеку, ведь доверять Шистаду это как доверять убийце с ножом в руке. Глупо.

В последний день перед каникулами Бодвар устраивает небольшой зачёт по истории, поэтому накануне вечером я сижу на кухне и перечитываю заново уже изученные параграфы. Материал легко проскальзывает в мой мозг и закрепляется там крючками. Я разместилась за барной стойкой и теперь прижимаю одну ногу к груди, в одной руке держу книгу, а в другой — чашку с «Апельсиновым раем», от которого разносится аромат по всей комнате. На улице холодно и постоянно идут дожди, поэтому посвятить вечер четверга учебе — лучшее решение. Телефон лежит рядом на случай звонка от отца. Сегодня я особенно взвинчена, потому что в ближайшие несколько дней должен позвонить отец и сказать, когда он приедет. Несмотря на неусидчивость из-за этого, я всё равно тщательно сканирую информацию в учебнике, зная, что завтра всё равно придется отвечать. Остывший чай всё ещё греет руки, отчего ладонь немного потеет. Я делаю пару глотков, чувствуя, как тепло напитка разливается по телу. Моя голубая футболка большего, чем нужно, размера сползает с одного плеча, и я одним движением возвращаю её на место, не отвлекаясь от книги. В голову приходит мысль о том, что жить, пребывая в хорошем настроении, намного легче по всем пунктам. Меня не оставляет тот факт, что это ещё одна крайность моего состояния, но всё, что я могу сделать, это просто принять переменчивость организма и радоваться, что я вновь не бьюсь в панических атаках или не плююсь слюной, подобно агрессивно настроенной собаке.

Шум откуда-то со стороны лестницы заставляет меня поднять голову, и я вижу спустившуюся мать. Она одета в атласный халат золотистого цвета и ночнушку. Видимо, они собираются ложиться спать, хотя стрелка на часах еле ползёт к десяти. Оказавшись на кухне, она разглядывает меня с некоторым удивлением: наверное, не ожидала увидеть меня за барной стойкой. Я отворачиваюсь и смотрю в книгу, показывая, что занята и не расположена к беседе, но мать нарочито игнорирует этот факт.

— Хорошо, что ты здесь, — говорит она, хотя я уверена на сто процентов, что это не так. — Мне нужно с тобой поговорить.

Я киваю и откладываю учебник в сторону, демонстрируя готовность к диалогу.

— Я просто хотела напомнить о том, что у нас в понедельник утром самолет. Надеюсь, ты успеешь собрать вещи за выходные, — она наливает себе стакан воды и делает медленные глотки, выдавая информацию, особенно выделяя последнее предложение.

— Что?

Я непонимающе смотрю на мать, совершенно забыв об учебнике и кружке в руке. Какой ещё самолет?

— Я говорила тебе пару месяцев назад о том, что мы планируем совместный отдых с Томасом, — объясняет мама, явно недовольная моей забывчивостью.

Мозг медленно, но верно начинает обрабатывать информацию. Разговор тоненькой ниточкой вызывает смутное воспоминание в голове об отдыхе в Италии, который как раз планировался во время осенних каникул. Эта беседа с матерью состоялась так давно, неудивительно, что я забыла. Я согласилась полететь на каникулы с этой чокнутой троицей, чтобы просто отделаться от них на тот момент, и совсем не вспомнила об этом, когда месяц назад позвонил отец и сообщил о встрече. Конечно. Конечно, не вспомнила, потому что всё это время моя голова была занята чем угодно, но не предстоящим отпуском.

— Я не могу! — выпаливаю я слишком эмоционально, но мне абсолютно плевать. Я не могу и не хочу куда-то лететь.

— И почему же? — раздражённо спрашивает мать, скрестив руки на груди. Её тон звучит так, будто любая отговорка, которую я сейчас скажу, совсем не имеет значения, ведь решение уже принято.

— Должен приехать папа, — всё равно говорю я, зная, что, несмотря на приказы матери, я останусь в Осло и встречусь с отцом.

— И что? — произносит она, явно не впечатлённая моими словами. Ну, естественно, ей плевать на меня и мои желания, ведь в её голове уже есть устоявшийся образ нашего быта.

— Я не могу уехать, — выдавливаю я, пытаясь звучать безапелляционно, но, впрочем, по лицу матери видно, что ни мои реплики, ни интонация, с которой я их произношу, не влияют на женщину.

— Конечно, можешь. И должна, — настаивает мать.

— Нет, я никуда не поеду. Я обязана встретиться с отцом! — пытаюсь не сорваться на крик, хотя и понимаю, что стою на грани.

Весь негатив, который я сдерживала на протяжении многих недель, вот-вот готов вырваться наружу бурным потоком слов, копившихся в течении этого времени. Просто потому что она не может приказывать, не имеет права. Её статус матери едва ли можно назвать даже формальным, потому что она мне не мать и даже не близкий человек. Никто. И я не чувствую ответственности перед ней.

— Ну, и в чём проблема? — сложив губы в недовольную линию, говорит Элиза.

Эта линия знакома мне с самого детства: она возникает на губах матери, когда та злится или раздражена. На это даже не нужно причины, лишь мелкая неурядица, которая не устраивает мать. И вот ты можешь увидеть её, эту сжатую линию, от которой отходят мелкие морщины, словно трещины, разрывающие лицо матери. Её выражение становится злобно-раздражённым, что накидывает ей несколько лет. В этот момент она похожа на агрессивную акулу, способную наброситься и перегрызть глотку каждому на своем пути.

— Я говорила с твоим отцом, — мама специально выделяет последние два слова, не называя его по имени. — Он сказал, что приедет после каникул. Так в чём проблема, Ева?

Я непонимающе смотрю на Элизу. Он уже говорил с матерью насчёт приезда?

— Почему он не позвонил мне? — хмурюсь я, искренне не понимая ситуации.

— Откуда мне знать? Боже. Я иду спать, — она закатывает глаза и демонстративно удаляется, оставив после себя напряжение во всём моём теле.

Значит, папа поговорил с матерью о своём приезде, он все согласовали, но я узнаю об этом в последний момент? Это не похоже на отца.

Я беру телефон, отыскивая нужный контакт в быстром наборе, и, не думая о неуместности позднего звонка, жму на кнопку вызова.

— Милая? — вопросительный тон голоса с другой стороны даёт понять, что отец уже собирался спать. Он звучит устало, но я всё равно решаю не отступать, просто чтобы выяснить все сейчас.

— Когда ты приедешь? — не здороваюсь и задаю вопрос в лоб. Никогда не любила светских бесед: если человек звонит по делу, то пусть сразу и говорит о деле, а эти ненужные «как дела?», «как поживаешь?» только задерживают обе стороны.

— Мы говорили с Элизой. Она сказала, что в понедельник вы улетаете в Италию, — рассказывает папа, хотя всё это мне известно. — Я приеду одиннадцатого декабря, через пару дней после того, как вы прилетите обратно.

— Почему ты не позвонил мне? — спрашиваю я. Не хочу, чтобы интонация была такой обиженной и возмущенной, но ничего не могу поделать.

— Я думал, вы обсудили это с мамой, — объясняет отец и звучит достаточно искренне, чтобы я поверила в это. Похоже, он действительно так думал, а мать просто не посчитала нужным мне сообщить об этом. Как обычно.

— Да, ладно, — примирительно произношу я, чувствуя, как бурление в крови постепенно угасает. Я и сама не ощущала, что на взводе.

— Прости, милая, если это всё, я пойду, потому что мне завтра рано вставать, — извиняется папа, и мне становится стыдно за свои претензии, ведь он не виноват в таком недопонимании.

— Да, извини. Спокойной ночи! — говорю я и кладу трубку.

Убираю телефон в сторону и задумчиво прикусываю губу, думая обо всем, что произошло. И чему я, собственно, удивляюсь? Мать никогда не считалась с моим мнением, поэтому её поведение не должно быть неожиданностью. Странным было другое: отец положился на неё, доверился, а ведь он знает её как свои пять пальцев, знает её эту манеру. В чём была трудность позвонить мне и всё обсудить, учитывая, что я как на иголках ждала звонка всю последнюю неделю?

Хорошее настроение постепенно сходит на «нет», но я не позволяю своему мозгу зациклиться на чём-то плохом, чтобы не падать духом. Последний месяц я жила на энергетике «Свобода от матери», а теперь оказывается, что я должна продолжать пичкать себя этой дрянью практически две недели. Но две недели по сравнению с несколькими месяцами это ведь ничто, так?

Возвращаюсь к своей книге, чтобы продолжить изучение необходимого материала, хотя и понимаю, что момент максимальной концентрации упущен. Глазами пытаюсь найти абзац, на котором остановилась, но сегодня, похоже, весь мир против того, чтобы я сдала завтрашний зачет хорошо.

Звук открываемой входной двери доносится до ушей, а это значит, что Шистад вернулся домой. Даже для него сейчас слишком рано, поэтому я раздражённо вздыхаю и раздумываю уйти из кухни, чтобы не столкнуться с парнем и его очередной подружкой. Поднимаюсь со стула, чтобы ретироваться, оставшись незамеченной, но Крис оказывается быстрее меня, появившись в проёме кухни. Я застываю, одной ногой всё ещё упираясь в ступеньку стула, а другой находясь в движении. Присаживаюсь обратно и пристально смотрю в учебник, полностью игнорируя присутствие незваных гостей. Вожу глазами по строчкам, который расплываются и ускользают, будто у меня дислексия. Я даже не вдумываюсь в материал, подсчитывая секунды, когда Шистад уйдет, но он, заметив моё нарочитое безразличие, останавливается в дверях. Приподнимаю книгу ещё выше, чтобы не видел выражение моего лица, хотя со стороны это, наверное, выглядит слишком забавно. Про себя я принимаю решение уйти ровно через минуту, если парень всё же останется здесь.

— Что делаешь? — наконец спрашивает он, отчего я пугаюсь и дёргаюсь, толкнув локтем кружку с остатками чая.

Напиток лужицей растекается по поверхности стойки, и я, чертыхнувшись, откладываю книгу — свой щит — и беру тряпку из раковины, чтобы удалить последствия неожиданности. Это чуть ли не первые слова, обращённые напрямую ко мне, которые звучат из уст Шистада. До этого я и не замечала, что парень не пытается завести диалог, ведь я сама так тщательно пыталась игнорировать его присутствие, что и сама не обратила внимание, что парень избегает меня. Волна удивления и непонимания прокатилась по моему лицу и сконцентрировалась в складке между бровей.

Я как будто не слышала его голос тысячу лет, хотя парень каждый день говорил о чём-то с Элизой. Но при беседе с ней его тон чаще был вежливо-безразличным. А сейчас он был полон чего-то. Наверное, любопытства и насмешки, хотя сложно понять по двум словам. В любом случае при этом звуке что-то внутри меня непроизвольно сжалось и трепыхнулось. И что за идиотская реакция?

Я вытираю стол, ничего не отвечая, и думаю о том, что нужно как можно скорее уйти. Специально не смотрю на парня, потому что я, кажется, не виделась с ним вот так — один на один — уже несколько недель. Нет, мы встречались утром в коридоре, когда я ускользала в школу или на уроках в бассейне, пару раз мы виделись вечером перед тем, как он заводил свою спутницу в комнату, но ни разу с глазу на глаз. В толпе, в присутствии других он всегда такой: отстранённо вежливый или равнодушный, но наедине его лицо играет разными красками, маска безразличия буквально трескается в некоторых местах, и ты увидишь это только если знаешь, куда смотреть. А я почему-то знаю.

Возвращаю тряпку на место и включаю воду, чтобы ополоснуть кружку. Шум воды на некоторое время заполняет тишину, и я надеюсь, что Шистаду хватило ума уйти, но даже спиной чувствую его орехово-шоколадный взгляд, сочащийся насмешкой. Могу поклясться, что его губы растянуты в надменную ухмылку, которая, кажется, приклеена к его рту.

Обернувшись, я вижу, что парень и правда всё ещё стоит на своем месте, но я нарочито игнорирую его и не смотрю в лицо, просто чтобы неискушать судьбу. Посмотри дьяволу в лицо и никогда не сможешь отвести взгляд.

Хватаю учебник, чтобы наконец удалиться и прекратить эту пытку, которая заставляет двигаться меня нелепо и неуклюже. Вот его подружка потешается, наверное.

— Е-ева, -протягивает Шистад в своей излюбленной манере. Он так давно не произносил моё имя.

— Что? — выдавливаю я, но мой голос больше похож на писк. Я поворачиваюсь к нему лицом, прижав книгу к груди, словно защитный барьер, но не поднимаю взор выше шеи.

— Куда ты так спешишь? — лениво говорит парень. Он просто испытывает моё терпение.

Я блокирую любую эмоцию, пытаясь натянуть маску безразличия, но любой дилетант может заметить, что это не слишком умелая, откровенно халтурная работа. Наверное, мне стоило бы взять несколько уроков мимики у Шистада.

— Ты что-то хотел? — деланно равнодушно произношу я и даже горжусь своим почти ровным, безэмоциональным тоном.

Шистад усмехается в ответ. Я замечаю это только потому, что взгляд непроизвольно скользит чуть выше, на изгиб его губ. Нет, нет. Я заставляю себя опустить глаза и обещаю ударить себя по лицу, если ещё раз мой мозг провернет эту ловушку.

— Вообще-то да, — протягивает парень, откровенно забавляясь. Его тон насмешливый, ехидный. Меня бесит, что ему так просто удается владеть собой, своими эмоциями, в то время как мой разум — мой собственный враг.

— Мне некогда, — пищу я, делая шаг назад. Всё это просто уловка. Попытка вывести меня из себя.

— Ладно, — соглашается парень, как будто мне нужно его разрешение. Я закатываю глаза и уже собираюсь удалиться, но, кажется, Шистад не закончил своё маленькое представление.

— Только один момент.

— Что ещё — говорю я, всё ещё глядя в район его шеи. На нём чёрная кофта, которая открывает вид на выемку ключицы. Куртку он, видимо, снял в коридоре.

— Посмотри на меня, — говорит он, и я буквально чувствую его ухмылку. Что?

— Что?

— Подними глаза, — объясняет Шистад, и я хмурюсь.

— Я и так смотрю на тебя, — отвечаю, пытаясь звучать раздражённо, а не испуганно.

Даже не хочу анализировать собственные эмоции, потому что практически полтора месяца усилий над собой пойдут прахом. Всё это время я столько игнорировала чувство непонятной обиды на парня, возникшее чуть ли не из воздуха, и если сейчас я посмотрю на него, то все это рухнет, как карточный домик. И зачем он издевается надо мной? Это новый способ показать власть перед подружкой? Так себе метод.

— Нет, — по движению шеи я понимаю, что он слегка качает головой, но голос всё ещё насмешливый, без толики серьезности. — Не так. Или ты боишься?

Я свожу брови к переносице, делая вид, что не понимаю смысла его слов. И чего он добивается?

Это просто провокация, и поддаться на неё так глупо.

— Е-ева, — Шистад снова тянет первую гласную, и я сдаюсь. Просто поднимаю белый флаг из-за приятного звука собственного имени из уст Криса.

Кажется, мы не виделись сотню лет. А может тысячу. Его лицо практически не изменилось за это время, хотя глупо ожидать перемен. Но я всё же замечаю небольшие круги под глазами от явного недосыпа, и причина его бессонницы мне известна. Точнее причины. Много длинноногих, размалёванных причин. Ну и пусть. Пусть. Мне всё равно.

В глазах парня пляшут откровенные смешинки, потому что он находит забавным разворачивающуюся сцену, а я чувствую, как подрагивает рука от электрического тока, будто кто-то пустил короткий разряд прямо в кончики пальцев. Ну вот опять эта реакция.

Мы стоим в молчании непозволительно долго, пока я рассматриваю Шистада, хотя это и глупо. Но затем взгляд скользит за его спину. Хочу посмотреть, кого он привел на этот раз. Но, к удивлению, пространство оказывается пустым. Девушка уже ушла в комнату? Наверное, да.

Этот факт вызывает во мне мелкую рябь злости. Я сама поражаюсь своим странным реакциям, но моему мозгу, видимо, просто нравится измываться надо мной.

— Всё? — наконец говорю я, чтобы разбавить тишину. Стоять и смотреть на него странно. Странно чувствовать клубок эмоций, который нет желания распутывать, потому что это кладезь неожиданностей и ненужных откровений.

— Да, — говорит парень, и я воочию наблюдаю знаменитую в узких кругах самодовольную усмешку Шистада. Ну, конечно, это всё игра.

Я резко разворачиваюсь, игнорируя неприятное чувство в районе солнечного сплетения. Несколько недель выдержки, и я сама себе враг. Вот так просто. Один взгляд, и всё тает. И когда я стала реагировать на Шистада так?

Быстрым шагом иду к лестнице, пытаясь не думать о том, что Крис тоже с некоторым любопытством рассматривал меня. Неужели у него тоже сложилось впечатление, будто мы не виделись несколько месяцев?

Эти мысли просто взрывают мою голову. Чёртов рассудок!

***

— Время вышло! — оповещает Бодвар, оторвавшись от стола.

Я быстро подписываю свою работу в углу и последний раз осматриваю закрашенные кружочки, думая, не нужно ли что-то исправить. Эмили, сидящая рядом, так же критически осматривает свою работу, оставляя инициалы вверху листа. Историк протягивает руку, чтобы забрать наши ответы, и растягивает губы в дежурной улыбке. Забрав листы, он пересчитывает их количество и удовлетворённо кивает.

— Всё будет хорошо, — заверяет Бодвар, глядя на Эмили, которая, кажется, немного побледнела от пристального внимания со стороны мужчины. — Результаты будут в следующем триместре. Всем хороших каникул! — говорит он уже громче, обращаясь ко всему классу.

Я медленно выдыхаю, всё ещё думаю над заданиями в работе. Я ответила на все вопросы, но правильность некоторых из них заставляет засомневаться, ведь вчера я так и не смогла сосредоточиться на подготовке и просто легла спать, чтобы не мучить собственный организм и фантазию.

История оказывается сегодня последним уроком в расписании, так как администрация делает день перед каникулами сокращённым, и теперь мы свободны практически на две недели. Эта мысль, кажется, должна вселять радость, но в моей голове возникает картина беспорядка в комнате, который я оставила, уходя утром. Помимо уборки меня ожидает тщательная сборка чемодана, хотя на это и есть целые выходные. Я предпочитаю всё собирать заранее, чтобы не забыть что-то в последний момент, но в этот раз хочется растянуть это дело. Мне совершенно не хочется ехать куда-то в компании Элизы и Томаса. А тем более бок о бок с Шистадом. Вся эта поездка априори представляется катастрофой, но не то чтобы у меня был выбор.

Эмили рядом со мной терпеливо ожидает, пока я стяну свою сумку и двинусь вместе с ней в сторону выхода из класса. Я всё делаю нарочито медленно, потому что идти домой совершенно не хочется. Вероятно, мать уже там, потому что, как оказалось, с сегодняшнего дня она в отпуске, а это значит, что дом полностью в распоряжении сатаны. Медлю я ещё и потому, что боюсь столкнуться с Шистадом, у которого тоже должны были закончиться занятия со звонком. Обычно такой страх не посещал меня, потому что уроки у нас заканчивались в разное время, и мне удавалось ускользнуть раньше парня или задержаться на подольше. Сейчас же вероятность встретиться в центральном корпусе у шкафчиков приравнивается к девяносто пяти процентам, и я уповаю на оставшиеся пять.

Я всё же поднимаюсь со стула и быстрым взглядом окидываю пустой класс: все ученики уже ушли, остались только я, Эмили и Бодвар, который, впрочем, уже натянул своё пальто.

— Девушки? — он вопросительно смотрит на нас, по-своему истолковывая заминку. — У вас какие-то вопросы?

— Нет, — говорю я, — до свидания.

Медленно иду к выходу, и Эмили плетётся рядом. Настроение у девушки не очень, хотя я и не знаю причину. Возможно, это из-за зачёта, потому что она тоже вчера не смогла подготовиться как следует, так как дома Элиот устроил небольшую вечеринку, с которой и вернулся Шистад вечером.

— Эмили, можешь задержаться на секунду? — просит Бодвар, и девушка, немного покраснев, смотрит на меня, а я пожимаю в ответ плечами, абсолютно точно не зная, чего хочет учитель.

— Подожду тебя в центральном корпусе, — слабо улыбаюсь я и ещё раз киваю историку, который пристально наблюдает за моим уходом; спиной чувствую его взгляд.

Не спеша выхожу из здания, накинув куртку на одно плечо. На улице холодно и сыро, отчего мороз бежит по коже, но стягивать сумку и надевать верхнюю одежду прямо сейчас совершенно не хочется, поэтому просто бреду к помещению, желая скорее забрать свои вещи и дождаться Эмили.

В центральном корпусе уже практически никого нет, пару ребят рассредоточились вдоль своих шкафчиков, выкладывая необходимые вещи в сумки. В помещении стоит небольшой гул, и я с некоторой опаской оглядываю пространство, чтобы узнать, ушёл Шистад или нет. Не заметив парня или кого-то из его друзей, я подхожу к своей дверце и открываю её с помощью кода. Сумку зажимаю между ног, чтобы одной рукой удерживать край куртки, а другой убирать книги, которые, предположительно, пригодятся мне во время каникул.

Через несколько минут рядом материализуется Эмили. Её волосы слегка растрепаны, и я делаю вывод, что на улице поднялся ветер.

— Что он хотел? — спрашиваю я, разбавляя тишину.

Девушка слегка дёргается от моего вопроса и непонимающе смотрит в ответ.

— Бодвар, — подсказываю я, не обращая внимание на её поведение, которое в последнее время характеризуется словами «странно» и «испуганно».

— М-м, — протягивает Эмили и открывает дверцу своего шкафчика, — просто некоторые вопросы по проекту, — отвечает она, и я киваю, затем закрываю ящик и надеваю куртку на оба плеча.

— Ты долго? — спрашиваю, краем глаза наблюдая за действиями девушки, которая кое-как запихивает вещи в сумку.

— Ещё минуту.

Я достаю телефон из заднего кармана и медленно просматриваю список того, что нужно взять с собой в поездку, чтобы убедиться, что возьму всё необходимое.

— Какие планы на каникулы? — заводит диалог Флоренси, выглянув из-за дверцы и прерываясь на пару секунд от укладывания вещей. Кажется, она тащит домой всё, что есть в её шкафчике.

— Потрясающая семейная поездка с семьей, — отвечаю я, удостоверившись, что в моем тоне столько сарказма, что можно обжечься.

— Куда едете? — спрашивает Эмили, проигнорировав исходящий от меня негатив.

— Италия, — закатив глаза, оповещаю, и девушка просто кивает, наконец закрывая свой ящик.

— Звучит круто, — выдаёт она, и я усмехаюсь.

— Две райские недели в компании с Шистадом. Очень круто! — раздражённо произношу я, давая понять, что не разделяю мнение подруги об этой поездки. Она приподнимает уголок рта, видимо, желая меня приободрить, но я просто меняю тему, чтобы не думать слишком много о предстоящем перелете в несколько часов. — А ты?

Эмили тут же заливается краской, отведя взгляд в сторону. Сжав в руке свою сумку, она прячет слабую улыбку. Хоть у кого-то планы на каникулы соответствуют ожиданиям.

— Так, так, так, — заговорщески улыбаюсь я, — у кого-то есть дела с тайным красавчиком?

— Тс-с-с, — шикает на меня Флоренси, оглядев полупустой коридор. — Но да, у нас с ним есть небольшие планы, — признаётся девушка, всё ещё смущаясь.

— Прикупи кружевное бельё, — подкалываю я подругу, заставляя её щеки стать чуть ли не пунцовыми.

— Отстань, — слегка толкнув меня в плечо, смеётся она, но тут же серьезно просит. — Поможешь выбрать?

— Эмили-и-и, — протягиваю я, хохотнув. Её каникулы явно будут интереснее моих.

— Это выглядит очень горячо, — говорю я, засунув голову за ширму примерочной. Эмили, пискнув, дёргается и прикрывает грудь руками. — Повернись.

Разглядываю девушку, оценивая её внешний вид. Белое кружевное бельё выглядит достаточно эстетично и невинно, то есть полностью соответствует Флоренси.

— Бери это, — заверяю её и обратно закрываю штору, затем усаживаюсь на пуф рядом и ожидаю, когда подруга выйдет.

— Разве оно не кричит о том, что я девственница? — скептически интересуется Флоренси, чем немного удивляет меня.

— Оно подчеркивает там, где нужно, и выглядит красиво, — убеждаю Эмили, давая понять, что ей не нужно кричащее красное белье или слишком откровенные трусики.

— Ладно, — сдаётся она, и я слышу, как девушка натягивает одежду. — Ты выбрала что-нибудь?

— Вряд ли мне понадобится красивый лифчик на этих каникулах, — закатив глаза, говорю я и бесцельно листаю ленту инстаграма, пока дожидаюсь Флоренси.

— Я о купальнике, — смущённо поясняет подруга и выходит из примерочной.

— Точно, — я бью себя по лбу. Я и правда забыла о купальнике. С собой я ничего не привезла, так как осенью в Норвегии я вряд ли соберусь где-то поплавать, а тот, который я ношу на уроки физкультуры, явно не подходит для отдыха где-то в Италии.

Поднявшись, иду в сторону стеллажа с купальниками и рассматриваю варианты бикини и полностью закрытые.

— Примерь этот, — предлагает Эмили, и я молча снимаю тот, на который она указывает, потому что именно он и бросился мне в глаза.

После магазина нижнего белья мы, довольные покупками, заходим ещё в пару бутиков, чтобы я купила несколько летних вещей для отдыха. Мысленно я рада, что недавно папа перечислил мне деньги в честь каникул, но всё же не спускаю всё на одежду, понимая, что эти средства необходимы и для других нужд. После короткого спонтанного шопинга мы на автобусе добираемся до нашей кофейни и остаток вечера вплоть до девяти часов проводим там. В течение каникул мы не увидимся, поэтому навёрстываем упущенное заранее, обсуждая планы и просто болтая за чашечкой ароматного черничного чая.

Несмотря на то, что напиток действительно вкусный, я думаю о том, что хочу «Апельсинового рая» и обещаю себе по возвращении домой выпить его, если на кухне никого не будет.

— Надеюсь, ты всё мне расскажешь, — говорю я Эмили, когда мы уже прощаемся у выхода из кафе. Она смущённо кивает и обнимает меня перед тем, как уйти.

Мой телефон прозвонил уже несколько раз, но я специально не беру трубку. Говорить с матерью совершенно не хочется, да и пакеты в руках в совокупности с тяжелой сумкой не оставляют шансов на то, чтобы ответить. До дома я иду достаточно быстро, потому что ноша действительно не из легких, и тащить её всю дорогу у меня затекают руки. Я знаю, что уже пропустила ужин, но не могу сказать, что слишком расстроена этим фактом. Под вечер настроение у меня улучшается, хотя днем я снова была в состоянии пассивной агрессии из-за волнения перед зачётом и предстоящими двумя неделями пытки. С другой стороны, после каникул я встречусь с отцом, и этот факт буквально греет душу, разливаясь теплом на кончиках пальцев.

Оставив обувь у порога, я прохожу в коридор и вижу, что пространство на кухне свободно, чему я несказанно рада. Ставлю пакеты на стойку и иду к лестнице, чтобы подняться на второй этаж и оповестить мать о своём приходе. Навряд ли она правда волнуется, но мне не хочется выслушать речи о моей безответственности в ближайшие несколько недель. Постучавшись в дверь, я дожидаюсь, когда последует ответ, чтобы не поставить в неудобное положение ни себя, ни мать с Томасом. Заглянув внутрь, я вижу только Томаса, распластавшегося по кровати. Мамы нет.

— Она в душе, — говорит мужчина без лишних приветствий. — Я передам, что ты уже дома, — я просто киваю, не зная, нужно ли его поблагодарить, и решаю, что нет.

На кухне ставлю чайник греться, а сама спускаю покупки в комнату. Разберу их завтра, потому что, несмотря на внешнюю бодрость, усталость от ходьбы одолевает ноги, и заниматься сейчас укладыванием вещей совершенно не хочется. Насыпаю в кружку чаинки и с удовольствием вдыхаю запах апельсина, который, кажется, специально усилили ароматизаторами, но мне всё равно. За последние несколько месяцев этот напиток стал чуть ли не настоящим спасением, каким раньше был кофе. Конечно, невозможно заменить то чувство концентрации кофеина в крови, но можно убедить себя в том, что эффект практически тот же. Как будто мне необходимо быть зависимой.

Сзади раздаётся хлопок двери, оповещая меня о прибытии Шистада домой, и я уже жалею, что решила остаться и выпить чаю. Отвернувшись к плите, молча дожидаюсь, когда закипит чайник и просто делаю вид, что не заметила появление Криса, хотя спиной чувствую его взгляд. Кожу между лопаток покалывает от такого внимания, но тщательно игнорирую реакции собственного тела — вот же предатель.

— Я буду кофе, — говорит парень спустя пару секунд тишины. Никак не отвечаю ему и лишь начинаю дёргать ногой, проклиная грёбаный чайник за такую медлительность. Не собираюсь угождать Шистаду, так что если он хочет выпить что-то, то пусть сделает это сам. Скрестив руки на груди, блуждаю глазами по кухонному пространству, которое попадает в поле зрения. Стоять в таком молчании неудобно и некомфортно, но если сама заговорю, то ночью заставлю себя прикусить язык.

Кажется, мы с Шистадом отмотали время назад и вернулись в сентябрь, когда он просто бесил меня своим присутствием. Месяцы потепления оказались какой-то фальшью, и я сто раз пожалела, что ввязалась в эту «дружбу», хотя, конечно, вряд ли нас можно назвать друзьями. И дело не в том, что Крис как-то изменился и пустил мне пыль в глаза, дело в том, что я сама привыкла к нему и позволила эмоциям выбраться на свет, но они, словно ночное растение, обожглись о палящие лучи. Но так мне и надо.

Каждый волосок на моём теле вздрагивает, когда Шистад приближается и встаёт рядом, едва касаясь своим бедром моего. На таком расстоянии я отчётливо чувствую слабый запах никотина и концентрат кофе, исходящий от его одежды. Это просто несправедливо так ощущать человека. Я сама отодвигаюсь, чтобы никак не соприкасаться с Шистадом и не испытывать на прочность собственную выдержку. Брюнет тихо ухмыляется, а я закатываю глаза, думая, что он всё ещё то ходячее клише, каким и был в сентябре. Этот факт меня приятно удивляет, ведь я могу прозрачно мыслить о нем.

Крис достает банку с растворимым кофе и бросает в кружку ложку молотых зерен, затем добавляет ещё половину и кубик сахара. Чайник наконец кипит. Схватившись за нагревшуюся ручку, я ойкаю и чуть ли не бросаю посуду обратно на плиту. Дую на обожжённую кожу и одновременно рассматриваю площадь поражения. Рука только покраснела, а значит никаких серьезных травм нет.

— Тебя так волнует моё присутствие? — спрашивает Шистад, слегка вздёрнув бровь. Я оборачиваюсь к нему, придав лицу максимально раздражённое выражение, и молча обвожу взглядом его бледное лицо, затем возвращаюсь к приготовлению напитка.

— Ну и придурок, — шепчу я, закатив глаза, а Крис усмехается в ответ. Он наливает кипяток в свою кружку и ложечкой мешает её содержимое, чтобы кофе хорошо растворился. Терпкий аромат тут же проникает под кожу, вызывая знакомые мурашки, но я лишь прикусываю губу и иду к барной стойке, чтобы увеличить расстояние между мной и объектом моей несдержанности, хотя и сама не понимаю, речь о кофе или о Шистаде. Крис просто пожимает плечами и удаляется с кухни, оставив за собой приятный шлейф и горьковатый привкус на языке.

***

— Надеюсь, все взяли паспорта, — произносит мать, изучая меня скептическим взглядом, будто сомневается в моих умственных способностях.

Машу перед ней своим документом, доказывая, что я не так безнадёжна, как ей могло показаться, и незаметно закатываю глаза, когда она отворачивается, чтобы проверить движение очереди. Мы оказываемся следующими, поэтому сразу кладу свой чемодан на ленту, а рюкзак оставляю висеть на плече. Шистад рядом со мной безразлично скользит по пассажирам глазами, его лицо выражает полнейшую скуку, что смотрится как-то дико на фоне встревоженной матери. Обычно она всегда собрана и хладнокровна, но сейчас отчего-то волнуется, поэтому Томас берет её за руку, призывая успокоить расшалившиеся нервы. Мы по очереди показываем свои паспорта и билеты, затем проходим через металлоискатель, один из охранников осматривает содержимое наших сумок и наконец пропускает нас в зону посадки самолета. Томас сверяется с часами и оповещает нас, что вылет через двадцать минут, поэтому нет необходимости торопиться, потому что очередь впереди состоит всего из пяти человек. Мы летим первым классом, и, видимо, немногие готовы тратиться на это, хотя я рада, что не придется слушать крики детей в салоне.

Лететь нам практически двенадцать часов, поэтому я последний раз проверяю наличие зарядного блока и книжку в моем рюкзаке и с облегчением выдыхаю, обнаружив всё необходимое на месте.

Шистад, стоящий чуть впереди меня, немного ссутулился, устав от возни матери, но в целом выглядит невозмутимо, как и его отец. У них практически нет никаких схожих черт, но сейчас, наблюдая за мужчинами краем глаза, я с попаданием в сто процентов сказала бы, что они родственники. Впрочем, я отвожу взгляд, чтобы Шистад не заметил моего внимания, но из-за минимального расстояния между нами я всё равно чувствую исходящий от него аромат кофе и сигарет, одну из которых он выкурил перед входом в аэропорт, пока мать и Томас руководили выгрузкой чемоданов из такси.

В голове тут же возникает картина событий пятничного вечера, когда парень слегка коснулся меня бедром, подойдя приготовить себе кофе, и меня обдало концентратом под названием «Кристофер Шистад». Прямо как сейчас.

Я тщательно игнорирую мурашки, которые пробегаются по моим рукам, когда воспоминание слишком четко прорисовывается в сознании, и ещё раз подаю свой билет и паспорт, чтобы проводник смог удостовериться в подлинности документа.

Мы заходим в салон, где витает запах новой кожи. Я изучаю свободные места, которых оказывается достаточно, а затем смотрю на номер своего сидения — оно оказывается у окна. Несмотря на то, что я немного боюсь высоты, вид из самолета завораживает и наверняка помогает успокоить панику во время попадания в зону турбулентности.

Спустя двадцать минут мы поднимаемся в воздух, стюардесса проводит инструктаж, который я, впрочем, слушаю вполуха, полностью сосредоточившись на своём раздражении, возникшем вследствие того, что Шистад чудесным образом оказался на месте рядом со мной, что не слишком удивительно. Мать и Томас расположились впереди, и я рада, что хотя бы они не мозолят глаза. Когда нам наконец разрешают расстегнуть ремни, я достаю из рюкзака наушники и втыкаю в уши, ещё даже не успев включить музыку, — просто на случай, если Шистад захочет завести диалог. Но парню, кажется, также неинтересно моё присутствие, потому что он откидывает голову назад и прикрывает глаза. Я краем глаза рассматриваю его лицо, которое кажется немного осунувшимся, но тут же отдёргиваю себя, отвернувшись к окну. Я слишком часто на него смотрю.

Через пару часов два моих плейлиста заканчиваются, и я решаю запустить следующий, потому что от безделья меня начинает клонить в сон. Сегодня ночью я плохо спала и разворотила всю кровать, думая о собранных вещах. В два часа ночи я вскочила, проверяя в чемодане наличие зубной щетки, хотя на крайний случай её можно было купить уже по прилете. На такой высоте сеть практически не ловит, поэтому безуспешные попытки отправить сообщения отцу только выводят меня из себя, и я просто блокирую мобильник, уставившись в окно, и прикладываю лоб к холодному стеклу. Прикрыв глаза, я думаю о количестве времени, которое мы летим, и прихожу к выводу, что лететь ещё слишком долго.

Несмотря на то, что весь этот отдых кажется отвратительной идеей, я люблю путешествовать и рассчитываю провести каникулы подальше от негатива, то есть матери и Криса. Кроме того, сердце греет факт о встречи с отцом после отдыха, и я оставляю гнетущие мысли.

Я начинаю дремать под одну из тихих мелодий в наушниках, но тут же дёргаюсь, когда Шистад случайно — а может и нет — задевает меня локтем, потянувшись к бутылке воды. Я недовольно смотрю на парня, но он полностью игнорирует моё кислое выражение лица. Закатываю глаза, наблюдая за парнем, и замечаю, что по виску у него катится капелька пота, которая сползает по шее и впитывается в горловину его чёрной кофты. В салоне установлена прохладная температура, чтобы пассажиры чувствовали себя комфортно, поэтому тот факт, что парню стало жарко, немного удивляет меня.

Снова отворачиваюсь и прикладываюсь к окну, чувствуя, как уже затекли ноги и побаливает пятая точка — всё-таки я не привыкла сидеть на одном месте столько часов подряд. Начинаю елозить на своём сидении, немного вытянув ноги вперед. Мышцы немного расслабляются, а потому плюю на тот факт, что моя поза выглядит не слишком эстетично со стороны. Шистад усмехается моим попыткам устроиться комфортнее, но всё ещё молчит. Он уже отложил пустую бутылку воды, и я думаю о том, что если он будет столько пить, то остальные пассажиры к концу полета просто умрут от жажды.

Спустя ещё один плейлист я наконец засыпаю, а, проснувшись, вижу, что Шистада нет рядом: видимо, он отошёл в туалет. Его вещей нет на месте, и я даже думаю о том, что парень решил отсесть. Мышцы плеч гудят от неудобного положения тела во сне. Заглянув немного вперёд, я вижу, что мать и Томас спят. Наверное, уже ночь, но точно сказать не могу, потому что небо пасмурно-серое. На часах время уже близится к вечеру, а это значит, что скоро мы приземлимся в Катании на острове Сицилия. Пока я медленно пытаюсь прийти в себя после сна, возвращается Шистад. Он выглядит уставшим и бледным. Наверное, так и не уснул за все это время. Плюхнувшись рядом, он легко касается моего бедра своей коленкой, от чего по моему телу пробегает электрический ток и тут же отдаётся в солнечном сплетении. Крис смотрит на меня, слегка повернув голову, и ухмыляется, как будто почувствовал реакцию моего организма. Специально не отодвигаюсь, чтобы не давать ему очередного повода для насмешки, и смотрю в ответ, стараясь придать лицу ровное, безэмоциональное выражение, что кажется практически невозможным из-за идиотских разрядов в области живота. Боже, мое тело — мой враг.

— Что слушаешь? — спрашивает Шистад, не отводя глаз.

В моих наушниках давно закончилась музыка, поэтому я просто пожимаю плечами и вытаскиваю проводки, давая понять, что ничего не слушаю.

— Дай, я что-нибудь выберу, — парень протягивает руку, требуя мой телефон.

Я решаю, что глупо будет как-то противиться действиям Криса, просто потому что он опять нацепит это самодовольное выражение лица и начнет отпускать свои идиотские шуточки. Отдаю ему мобильник, возвращая один наушник на место, а второй вдевает Шистад. Он придвигается немного ближе, чтобы было удобнее слушать, и тем самым полностью нарушает границы моего личного пространства. Несмотря на слои одежды, я всё равно отчетливо чувствую, как его плечо упирается в моё, а коленка врезается в бедро — в этих местах мгновенно разливается тепло и начинают бегать мурашки. Несколько минут мы молчим, пока Шистад листает мой плейлист и наконец останавливает выбор, нажимая на нужную строчку. В наушниках тут же начинает играть знакомый кавер на песню Sixpence None the Richer — Kiss me. Я удивленно смотрю на Криса, пока приятный мужской голос вызывает волну мурашек у меня на коже.

— Не знала, что тебе такое нравится, — почему-то шепотом говорю я, а Шистад в ответ заговорщески улыбается и пожимает плечами, откинувшись на спинку своего сидения.

Я не без удовольствия замечаю легкий блеск в его орехово-карих глазах, зрачки у него немного расширены, отчего радужка становится совсем тоненькой. Мне и самой кажется странным, что я успеваю заметить столько деталей во время мимолетного глаза-в-глаза, но тепло разливается внутри от того факта, что это был не идиотский оскал, а настоящая полуулыбка, затронувшая даже его взгляд.

Чувствую себя полнейшей идиоткой и просто отворачиваюсь к окну, предварительно убедившись, что провод наушников не сильно натянулся и капелька не выскочит из моего уха.

Остаток полёта Шистад выбирает песни, некоторые из которых я откровенно украла из плейлиста в его машине, но парню об этом знать не обязательно. В какой-то момент я засыпаю и просыпаюсь, только когда стюардесса просит нас пристегнуть ремни перед посадкой.

***

Мой номер оказывается — как иронично — соседним с Шистадом, в то время как мать с Томасом селятся этажом выше. С одной стороны, я рада, что смогу уходить в любое время, не столкнувшись с мамой дверях, но, с другой стороны, я могу столкнуться с Шистадом, а это не самая хорошая перспектива.

Комната оказывается просто огромной. Она оформлена в персиковых тонах, большая двуспальная кровать застелена простым белым бельём и мягким пледом, напротив телевизор. С одной стороны кровати стоит тумба, а с другой — холодильник с мини-баром. Чуть левее дверь в ванную, окно расположено во всю стену с выходом на широкий балкон. По сравнению с моим подвалом в доме матери этот номер — просто настоящие царские покои.

Когда мы приезжаем в отель, время близится к двум часам ночи. Несмотря на то, что я довольно долго спала в самолете, сил после перелёта нет, и после регистрации мы все расходимся по номерам, чтобы отдохнуть. Я заказываю в номер поздний, очень поздний ужин, потому что желудок протестующе урчит. Оставив чемодан у порога, я прыгаю на кровать и утопаю в её мягкости: простыни обволакивают тело и кажутся облаком по сравнению с сидениями в самолете. Если сейчас закрою глаза, то просто мгновенно усну, но спать на голодный желудок не лучшая идея. Поэтому, пока жду свою еду, достаю телефон, батарея на котором практически разряжена, но её должно хватить на пару сообщений. Звонить сейчас не целесообразно, так как в Норвегии тоже глубокая ночь. Пишу несколько слов о прилете отцу и Эмили, а затем решаю быстро освежиться перед сном. В ванной я скидываю одежду и принимаю быстрый прохладный душ.

Несмотря на включенный кондиционер, в номере всё ещё жарковато, поэтому решаю не греться под горячими струями. Быстро чищу зубы и надеваю ночнушку, решив, что в пижаме спать будет слишком тепло. Когда я возвращаюсь в номер, поднос с едой уже стоит у телевизора. Пара сэндвичей и ризотто с грибами оказываются как раз кстати моему проголодавшемуся организму, я чуть ли не сметаю еду с тарелки и запиваю всё водой, а затем плюхаюсь в кровать. Обдумываю прошедшие сутки, пытаясь предугадать, чего ждать от этих каникул, но сытое, довольное сознание лишь лениво перекатывает мысли, возвращая меня в тот момент в самолете, когда плечо Шистада упиралось мне в грудь, а колено касалось бедра. Кожа тут же вспыхивает, посылая импульсы в низ живота, но противиться этому просто нет сил. И желания. Поэтому я просто лежу, наслаждаясь мгновениями полного расслабления и позволяю рассудку затуманиться в пылу чувств, которым просто не будет места утром.

Вот так всегда. Ночью мы позволяем себе то, что никогда не разрешим утром. То ли это какой-то временной парадокс, то ли мы правда верим, что в темноте можно делать что угодно.

Комментарий к Глава 12.1

Ребят, у меня в пятницу начались экзамены. Как я уже говорила с главами могут быть некоторые проблемы. Эту часть пришлось разделить на две, чтобы вы особо не скучали, пока я погрузилась в учебу. Постараюсь все же к субботе писать главы, но с таким графиком ничего не обещаю.

Будет приятно, если вы оставите пару слов внизу:)

========== Глава 12.2 ==========

Комментарий к Глава 12.2

Я уже говорила, что могут быть небольшие задержки. У меня осталось еще два экзамена, так что потерпим немного неудобства, но после 22 июля все будет вовремя.

Еще раз извиняюсь за опоздания, но я здесь с вот такой главой.

Ну, я пыталась))) Можно уже ставить NC-17?😂

Приятного чтения

Я просыпаюсь от настойчивого стука в дверь. Одежда неприятно липнет к телу, а простынь запуталась в ногах. Открываю глаза, и яркий солнечный свет бьёт прямо в лицо, заставляя тут же зажмуриться. Головная боль после перелёта наконец настигает меня, и я лежу ещё пару секунд, пытаясь внутренне сосредоточиться на реальности. Стук повторяется. На этот раз мне приходится поднять голову, а следом встать с кровати, чтобы не терзать свои виски ещё больше. Я сонно тянусь и открываю дверь. Мать, стоящая по ту сторону порога, смотрит на меня со смесью скуки и недовольства на лице. На ней белое платье ниже колена и шляпа, волосы уложены в пучок, губы накрашены и глаза подведены. Который час?

— Мы собираемся на завтрак, — произносит Элиза, решив опустить такие формальности как приветствие.

Я не знаю, что должна ответить на это, поэтому просто смотрю на женщину, дожидаясь, когда она объяснит смысл своего визита. Мать раздраженно вздыхает:

— Ждём тебя внизу через пятнадцать минут.

Ах, так вот в чём дело. Семейный завтрак на отдыхе.

Я не успеваю сказать ничего, когда она уже уходит, слегка покачивая бедрами.

Вернувшись в комнату, иду в ванную, чтобы почистить зубы и освежить лицо: левая щека примялась. В отражении на меня смотрит девушка с темными кругами под глазами и послесонным румянцем — ей точно нужен отдых. Прохладная вода действует как антидот от жары, и я чувствую себя намного лучше, когда надеваю шорты и топ. С собой беру телефон, чтобы о дороге написать сообщение отцу и Эмили, и гадаю, прошло ли пятнадцать минут, или они все уже собрались и обсуждают мою непунктуальность?

Когда я спускаюсь вниз, вижу на веранде, где и проходит завтрак, широкие полы белой шляпы матери, и медленно плетусь туда. Есть совершенно не хочется. За столом уже сидят мать и Томас; они пьют сок, а мужчина ест блинчики с сиропом. Шистада нет, и я радуюсь, что он опаздывает ещё больше, чем я. Усевшись, рассматриваю картонку с меню и решаю, что просто выпью сок — чай в такую жару совершенно неуместен. Официант принимает мой заказ. Когда он уходит, за столом повисает молчание. Я вынимаю телефон и пишу быстрое сообщение Эмили, чтобы узнать, как у неё дела. Ответ, к сожалению, не приходит в ближайшие тридцать секунд — я делаю вывод, что Флоренси решила выспаться на каникулах. Везёт.

Мне приносят апельсиновый сок, а мать с Томасом обсуждают планы на день. Сейчас практически одиннадцать утра, и я удивлена, что они не вскочили в семь. Они планируют выйти на прогулку в город. Я не без удовольствия отмечаю, что мне необязательно при этом присутствовать.

Шистад подходит к столику. Я не вижу его, но точно знаю, что это Крис — вместе с ним у столика начинает витать лёгкий запах сигарет и кофе. Почему отец разрешает ему курить? Хотя, вряд ли Шистад интересуется его мнением. Он заказывает себе кофе, несмотря на невыносимую жару, и сейчас эта его привычка кажется мне глупой, хотя я бы и сама не отказалась от чашечки кофе, но это — прямая дорога к расшатанным нервам.

— Кристофер, какие у тебя планы на сегодня? — говорит мать, взглянув на него. Моё мнение на этот счёт никто не спрашивал.

— Пока не знаю, — Шистад пожимает плечами, я вижу это краем глаза, потому что всеми силами стараюсь на него не смотреть. — Полежу у бассейна, искупаюсь, — отвечает Крис.

— Возьми с собой Еву, — просит мать, и я тут же возмущенно гляжу на неё. — Мы с Томасом уходим в город. Нужно, чтобы кто-то за ней присмотрел, — поясняет она. Что за чушь только что сказала Элиза?

— Без проблем, — соглашается Крис.

Я всё же поднимаю на него глаза. Это нечестно: он просто сидит и пьёт свой кофе, игнорируя мой взгляд, его лицо безразлично, абсолютно спокойно, а я в этот момент чувствую, что раздражение буквально кипит на кончиках пальцев. Ну, и какого чёрта он принял предложение?

Остаток завтрака я просто молчу, недовольная таким исходом. Не могу решить, что лучше: провести день в компании Шистада или отправиться на прогулку с матерью и Томасом. И то, и то тянет на пытку на одном из кругов ада.

После приёма пищи, который ограничивается у меня двумя стаканами апельсинового сока со льдом, я поднимаюсь в свой номер, надеясь проваляться до вечера, а потом сходить к бассейну. В комнате уже успели прибраться, и мне даже жалко садиться на только что заправленную кровать. Телефон в моей руке вибрирует, оповещая о новом сообщении. Эмили поздравляет меня с перелётом и интересуется планами на день. Я пишу ей быстрый ответ о том, что собираюсь просидеть в номере по крайней мере до шести часов, и узнаю, как дела с её мистером Х.

«Будешь в номере? Иди в бассейн! С «мистером Х» мы еще не виделись», — печатает Флоренси, и я буквально чувствую её смущение при упоминании парня.

«И когда настанет ТОТ день?» — спрашиваю я и присаживаюсь на край кровати, чтобы не помять выровненное покрывало.

«Наверное, сегодня», — пишет подруга.

Хоть у кого-то каникулы пройдут с удовольствием.

Мы ещё недолго переписываемся, и я хихикаю, когда Эмили просит меня прекратить обсуждать все тонкости половой жизни. Меня прерывает стук в дверь, и я думаю о том, что не вызывала официанта. Всё ещё улыбаюсь, когда открываю гостю, которым оказывается никто иной, как Шистад. Ну, конечно, он не упустит возможности надоесть мне сегодня. Тем более, у него есть официальное разрешение.

Крис одет в длинные чёрные шорты и белую футболку, которая плотно обтягивает его тело. Сквозь ткань видны косые мышцы его живота.

Парень вопросительно вскидывает бровь; улыбка тут же пропадает с моего лица.

— Чего тебе? — грублю, хотя этого и не требуется. Кажется, наши отношения стали более стабильными и менее раздражительными, но, когда парень выглядит так, мне хочется тут защитить свои мысли от вмешательства его образа. Хотя бы внешне.

— Долго тебя ждать? — игнорируя мой тон, говорит Шистад и протискивается в мой номер, не дождавшись предложения. Он окидывает взглядом комнату, стрельнув взглядом в мой раскрытый чемодан, а потом ухмыляется. Даже знать не хочу, что он там увидел. Шистад плюхается на кровать. Я мгновенно раздражаюсь.

— Здесь только что убрались, — делаю замечание, а парень просто пожимает плечами.

— Надевай купальник и пошли.

Я смотрю, как футболка немного задралась и открыла обзор на участок бледной кожи. Из-под шортов торчит резинка чёрных плавок. И Крис всё ещё лежит на моей кровати.

— Я не хочу купаться, — говорю я и сама понимаю, что это звучит немного по-детски.

У Шистада хорошее настроение: он даже не хмурится.

— Твоя мать просила меня присмотреть за малышкой Евой. Я не могу оставить тебя одну, — объясняет Крис. Я снова закатываю глаза. Третий раз за две минуты его пребывания в моей комнате. Возможно, я переигрываю.

— Тебе необязательно слушать мою мать, — шиплю я. Мысль о том, что я буду лежать у бассейна в купальнике рядом с Крисом вызывает волну мурашек в низу живота. Я просто дура. Мое тело — самый настоящий предатель.

— Но я хочу, — говорит Шистад и стреляет взглядом на мой чемодан, намекая поторопиться, затем откидывает голову на подушки, окончательно помяв постельное белье. Вот придурок.

Хватаю новенький купальник и иду в ванную. Закрываю дверь, перевожу дух. И что такого? У бассейна будет ещё толпа людей, и не факт, что два свободных лежака окажутся рядом. Я надеваю комплект бикини и пару секунд рассматриваю себя. Чёрный бюстгальтер приподнимает грудь, а волнистая оборка создает иллюзию закрытой груди. Я выгляжу неплохо, но явиться в таком виде перед Шистадом — это провал. Ловлю себя на мысли о том, что слишком часто думаю о Крисе и его внимании. Пора прекращать.

После того, как верхняя одежда оказывается на мне, я выхожу в номер и стреляю глазами на брюнета, который вертит между пальцев сигарету.

— Здесь нельзя курить, — раздражённо говорю я, на что парень закатывает глаза и прячет сигарету за ухо, оставляя её там.

Он спрыгивает с моей кровати. Я в последний момент заглядываю в чемодан, чтобы убедиться, что моё нижнее белье не лежало напоказ всё это время. К сожалению, сбоку виднеется чашечка белого кружевного лифчика. Вот почему он ухмылялся.

До бассейна мы идём в молчании. Чувствую себя неловко оттого, что придётся раздеться на глазах парня, и волна раздражения из-за того, что мама предложила, а Шистад согласился, настигает меня. Так даже проще. Если я буду злиться, то не буду обращать внимание на реакцию Криса.

К моему удовольствию, у воды только два свободных лежака по разные стороны. Я иду к тому, что дальше, и удовлетворённо замечаю, что Шистад не плетётся за мной. Возможно, мне всё-таки удастся насладиться сегодняшним днем. Стягиваю одежду и вешаю её на ручку лежака, рядом тут же материализуется официант и предлагает мне холодные напитки. Он — молодой парень, который говорит по-английски с итальянским акцентом. Волосы у официанта тёмно-каштановые, с завитками. Я тут же вспоминаю Элиота, хотя сходство у них минимальное. Прошу апельсиновый сок, и парень мне кивает, появляясь с моим заказом через две минуты.

— Если ещё что-то понадобится, позовите. Меня зовут Поло, — говорит итальянец, и я улыбаюсь ему.

***

К вечеру я успеваю искупаться два раза, опасаясь обгореть под теплыми солнечными лучами. Всё это время специально не смотрю на Шистада и даже не перевожу взгляд на тот конец бассейна, чтобы совершенно не думать о нём. Я переписываюсь с Эмили и читаю книгу. К семи часам возвращаются Элиза и Томас. Они подходят ко мне и сообщают о том, что навечер у нас назначен столик в кафе неподалеку. Это означает, что мне нужно сейчас пойти и привести себя в порядок. Забираю свои вещи и иду в номер, всё ещё не глядя на Криса.

В тишине своего номера я слышу, как хлопает соседняя дверь: Шистад тоже приглашен. Я убираю волосы в низкий хвост и надеваю кремовое летнее платье длиной ниже колена. На улице жарко, но мать, очевидно, хочет, чтобы я выглядела прилично. Разглядывая себя в зеркало, я замечаю ощутимый загар от проведенного на солнце времени. Я от души надеюсь, что на лице завтра не выступят веснушки. Зато на фоне посмуглевшей кожи волосы не кажутся такими рыжими.

Я выхожу в коридор, в этот же момент открывается соседняя дверь. Шистад тоже готов. На нём кремовые шорты в цвет моего платья и белая рубашка, рукава закатаны до локтя, верхние пуговицы расстёгнуты до середины груди. Парень окидывает меня оценивающим взглядом, и я просто отворачиваюсь, чтобы ничего не говорить ему. В холле нас встречают Томас и мать. Они что-то обсуждают между собой, и, когда мы подходим, мать критически осматривает меня, а затем кивает, видимо, удовлетворившись.

— Чем занимались? — интересуется Элиза у Криса. Я молча плетусь за ними.

— Ничем особенным, — пожимает он плечами. — Ева, кажется, познакомилась с каким-то парнем.

Я возмущённо фыркаю. О ком он, чёрт возьми, говорит?

— Ева, — тон мамы осуждающий.

— Что? — огрызаюсь, глядя на Криса. Что он несёт?

— Кажется, это был официант, — заявляет Шистад. В этот момент я чувствую, что способна на убийство.

Томас молча глядит в своей телефон: видимо, его не интересует наша беседа.

— Ева, не заигрывай с персоналом! — говорит мать.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Шистад чуть наклоняется ко мне и произносит на тон тише, чтобы слышала только я:

— Да, не заигрывай с персоналом, Е-ева.

Он снова растягивает первую гласную в моем имени, а у меня бегут мурашки. От Криса пахнет кофе и солнцем. Я смотрю на него и вижу, что за этот день парень тоже загорел. Его бледная кожа стала на пару тонов темнее и отлично гармонирует с белой рубашкой. Глупо быть таким привлекательным.

— Отвали, — шиплю я и отворачиваюсь. Проще не смотреть.

***

Кафе действительно оказывается неподалёку и в большей степени похоже на то, что находится в отеле. Мы садимся за столик на веранде. Напротив меня мама, рядом Шистад. Я что, в кругу фашистов?

Я заказываю греческий салат. Аппетита совершенно нет. Шистад всё ещё улыбается своей выходке по пути в кафе. Он спрашивает что-то у мамы, наверное, про их прогулку, и женщина с восторгом отвечает ему. Я вздрагиваю, когда голое колено Шистада касается моего под столом. Платье слегка задралось, и теперь мои ноги открыты. Между моей кожей и кожей Шистада всего пару сантиметров. Чувствую, как от соприкосновения бегут электрические разряды. Это когда-нибудь прекратится? Я немного отодвигаюсь, так, чтобы этого не было заметно. Лицо Шистада непроницаемо. Он даже не заметил того, что дотронулся до меня. Видимо, только я так остро реагирую на его близость.

Вяло ковыряюсь в салате, когда мать заводит разговор о том, что мы будем делать после того, как вернёмся домой, в Осло. Возможно, сейчас речь пойдёт о свадьбе, но Элиза легко опускает эту тему. Интересно, Шистад уже знает?

— Разве Ева не собирается встретиться с отцом? — подаёт голос Томас. Я удивлённо поднимаю на него взгляд. Это первые слова, которые он говорит за вечер в моём присутствии.

— Да, он собирался приехать, — отвечает мама, поджав губы. Кажется, ей не нравится этот разговор.

— Я думаю, он приедет на пару дней, чтобы провести время вместе, — отзываюсь я, наблюдая за реакцией Томаса и Элизы. Мужчина усмехается. Я пытаюсь понять, что же это значит.

— Надеюсь, он не решит остаться у нас, — зачем-то говорит Шистад-старший. У них это семейное — нести чушь? Чувствую, что начинаю злиться. Томас смеётся над моим отцом?

— Конечно, нет, — говорит мама и тоже ухмыляется.

Мне становится противно.

— Это его дом точно так же, как и твой, — говорю я, сузив глаза и глядя на маму. Они действительно вместе купили недвижимость в Осло, а после развода папа оставил всё ей.

— Не начинай этот разговор, — предупреждает меня Элиза, но я лишь закатываю глаза.

— Он имеет право остаться в этом доме по приезду, — продолжаю свою речь, хотя и сама знаю, что этого не будет. Конечно, отец не станет жить в доме матери. Это абсурд. Но тот факт, что они сидят и насмехаются над папой, заставляет кровь в моих жилах закипеть.

— Ева, прекрати! — осаждает меня мать. Я тяжело перевожу дух и бросаю вилку обратно в тарелку. Пару человек оглядываются на звон посуды.

— Спасибо за ужин. Остаток вечера я, пожалуй, прогуляюсь до отеля!

Я вскакиваю и стремительно покидаю наш столик.

— Она плохо воспитана, — слышу я за спиной голос матери. Это только сильнее злит меня. Она оправдывает меня перед Томасом. Плохо воспитаны только они, потому что насмехаются над человеком, которого не знают.

До отеля я дохожу в два раза быстрее, чем мы добирались до кафе. Я всё ещё зла, и это чувство подогревает мою кровь. Мне хочется выпить, хотя после вечеринки с Шистадом и Флоренси я зареклась не пить. Не знаю, продадут мне алкоголь или нет, но всё равно иду к бару, чтобы выяснить это. Время практически половина девятого, многие разошлись по номерам, остальная масса рассредоточена на веранде и у бассейна. За стойкой сидят несколько молодых людей значительно старше меня и что-то обсуждают между собой. Бармен интересуется, что я буду пить.

— Текилу, — отвечаю и слежу за его реакцией. Может, прокатит? Итальянец с сомнением смотрит на меня.

— Покажите документы, — говорит он, и я сдерживаюсь, чтобы не чертыхнуться.

— Всё в порядке, я куплю ей выпить, — произносит голос за моей спиной, и я вздрагиваю. Ну, конечно, это Шистад.

Он просто смотрит на меня сверху вниз. Его лицо непроницаемо.

— Что тебе нужно? — спрашиваю я, не позаботившись о том, чтобы как-то смягчить свой тон. Я злюсь на мать и Томаса, Шистад просто попадает под раздачу. Опять. Но мне всё равно.

— Хочу выпить, — говорит он и садится рядом, не касаясь меня. От Криса снова пахнет сигаретами. Видимо, он курил по дороге.

— Обязательно делать это рядом со мной? — раздражённо произношу, наблюдая за движениями бармена, который наполняет для меня рюмку.

— Я просто наслаждаюсь вечером, — Шистад пожимает плечами. Его невозмутимость выводит меня из себя.

— Я первая пришла, — говорю я. Звучит по-детски, но мне плевать.

Бармен ставит текилу для меня и Шистада на стойку, всё ещё с сомнением поглядывая в мою сторону. Я залпом опустошаю стопку и морщусь. Невкусно. Шистад протягивает мне дольку лимона, и я просто съедаю её. Крис облизывает соль с бортиков стопки, закусывает лимон и пьёт. Ну, конечно, он знает, как это делается. Жестом он просит бармена повторить.

Мы выпиваем по три порции. Мои расшалившиеся нервы немного успокаиваются.

— Зачем ты пошёл за мной? — спрашиваю Шистада, наконец посмотрев прямо на него, а не бросив косой взгляд. Его рубашка легко развевается от ветра, дующего со стороны веранды.

— Твоя мать попросила вернуть тебя, — говорит он.

Я гляжу на парня.

— Ты хочешь, чтобы мы теперь вернулись в кафе? — с долей сарказма интересуюсь я.

Не чувствую себя пьяной или хотя бы захмлелевшей, но учуять запах текилы не составит труда.

— Нет, — отвечает Крис, заказывая ещё порцию.

Когда количество выпитого повышается до восьми рюмок, он заводит со мной разговор в шутливой манере.

— Так, когда свидание с тем официантом?

Я раздражённо смотрю на парня.

— Я не иду ни на какое свидание с Поло, — отрезаю я и выпиваю текилу всё ещё не так, как это делается правильно. Алкоголь горьким послевкусием оседает на языке. Не знаю, зачем продолжаю пить.

— Но ты знаешь его имя, — хмыкает Крис. Я смотрю на него.

Волосы парня растрепались от ветра, загоревшая кожа кажется матовой при искусственном свете. Его губы немного влажные от только что выпитого спиртного, в воздухе витает запах лимона, но я всё равно чувствую исходящий от парня аромат кофе. Почему Шистад должен пахнуть как кофе? Это какая-то насмешка Вселенной.

Алкоголь теплом разливается по организму. Даже сейчас, сидя на стуле, я чувствую, как мир немного плывет перед глазами. Похоже, в моей крови уже достаточно спиртного, но всё равно опустошаю последнюю рюмку, принесённую барменом, и решаю, что нужно выйти на воздух.

Шистад съедает лимон, даже не поморщившись, и спрыгивает со своего места: видимо, тоже хочет освежиться или видит, что меня уже понесло. Мы вместе выходим на улицу. Я присаживаюсь на качели-диван. Небо уже украшено яркими звездами, лёгкий ветер качает листву кустов у дорожки. Крис садится рядом, но не слишком близко. Наши колени не соприкасаются, мой пьяный мозг думает об этом с сожалением. Пару минут просто молчим. Я слушаю, как из отеля доносятся людские голоса и ветер колышет траву. Шистад достаёт сигареты из кармана своих шортов. Не могу решить, против ли я того, чтобы он курил рядом. Качели, на которых мы расположились, медленно движутся из стороны в сторону, из-за чего чувствую лёгкую тошноту и ставлю ноги на землю, чтобы остановить их. Крис втягивает в себя никотин и выдыхает дым в сторону, хотя запах все равно ветром доносится до моего носа.

— Я устала, — жалуюсь я. Это первые слова, произнесённые за последние несколько минут. Шистад бросает сигарету куда-то в кусты, и я уверена, что за это полагается штраф. Он рассматривает стену прямо перед собой и молчит.

— Ты странная, — наконец произносит он. Крис тоже пьян.

Я усмехаюсь, стараясь придать лицу самодовольное выражение, но глаза парня даже не направлены на меня.

— Ты тоже, — парирую. — И ты постоянно заговариваешь мне зубы.

Не знаю, зачем добавляю это: мой язык поступает так, как хочет.

— Каким образом? — спрашивает парень, и я бросаю на него быстрый взгляд.

Шистад откидывается на спинку дивана и полуопущенными веками глядит на звёздное небо.

— Всё время шутишь и сбиваешь меня с толку, — поясняю, отвернувшись, и тоже смотрю наверх. Замечаю созвездие Большой Медведицы и вспоминаю о том, как мы с папой рассматривали звезды, когда были в Финляндии несколько лет назад. От этой мысли мне становится грустно, а градус в крови лишь подпитывает чувство печали.

— Хочу вишнёвый сок, — говорит парень совершенно невпопад, а я смеюсь, понимая, что мы оба напились. Мое сознание затуманено, затянуто пеленой, но всё же это приятное чувство опьянения.

Некоторое время мы молчим, пока Шистад ногой подталкивает качели. Я непроизвольно придвигаюсь ближе к нему, когда ветер становится холоднее. Мои голые руки покрываются мурашками, и Крис говорит:

— Ты дрожишь.

— Прохладно, — поясняю я. Он никак не реагирует.

Снова повисает молчание, нарушаемое лишь шелестом кустов. Я уже не пытаюсь игнорировать исходящий от Криса запах кофе и сигарет, поэтому просто дышу полной грудью, позволяя себе такое удовольствие. Мысли лениво блуждают, цепляясь то за один факт, то за другой, но я специально не смотрю на Шистада, чтобы не создавать впечатление, будто я пялюсь. Он вздыхает. Смесь никотина, кофе и алкоголя накрывает меня и вызывает новую волну мурашек.

— Так, каков план? — спрашивает брюнет, всё ещё глядя прямо перед собой.

— Ты о чём? — непонимающе хмурюсь.

— Каков твой план по спасению собственной задницы? — говорит он, а я пытаюсь вникнуть в его слова.

— Не понимаю.

— Я уже говорил тебе, — произносит Шистад, но голос его расслаблен, а не раздражён. — Твоё поведение. Даже сегодня. Каков план? Что дальше?

Я смотрю на него, пытаясь найти ответ.

— Не знаю, — признаюсь и отворачиваюсь. Становится по-настоящему холодно. Чувствую, что зубы начинают стучать, и Шистад наконец смотрит на меня.

— Пошли в отель.

Мы поднимаемся и заходим в холл. Шистад движется рядом, его рука слегка задевает мою, и я не знаю, что сделать: отдернуть её или не обращать внимание. Хотя второе априори невозможно — его касание пропускает слабый электрический ток по кончикам пальцев, поэтому я обнимаю себя руками, сжимая голые плечи, тем самым спасая от холода. Когда мы поднимаемся наверх, первые пару секунд я думаю, что парень просто провожает меня до номера, но потом понимаю, что у нас соседние комнаты.

Останавливаюсь у своей двери и достаю ключ-карту, но, прежде чем открыть, смотрю на Шистада. Следует сказать «пока»? Или что-то другое? Мне становится неловко.

Парень просто кивает и исчезает за своей дверью. Так даже лучше.

***

Следующие два дня проходят так же, как и предыдущий: мать с Томасом посещают местные достопримечательности, мы с Шистадом лежим у бассейна. Я предусмотрительно прячусь в тени, чтобы не обгореть, и всё ещё держусь подальше от парня. После нашего странного разговора на качелях я чувствую неловкость и смущение, хотя ничего такого и не произошло. Шистад, впрочем, ведет себя как обычно: отпускает дурацкие шутки и самодовольно ухмыляется. Всё время, проведённое у бассейна, я пытаюсь не обращать на него внимание, но пару раз всё же стреляю взглядом в сторону Шистада. В один из таких разов я вижу, что он разговаривает с какой-то девушкой, и тут же отворачиваюсь. Настроение падает на несколько ступеней, и до конца вечера раздражительность не оставляет меня. Я стараюсь не анализировать своё поведение.

На четвёртый день отдыха я всё же спускаюсь на завтрак и сажусь за стол вместе с матерью и Томасом. Элиза недовольно поджимает губы, но никак не реагирует. Я пью апельсиновый сок и как раз подношу ко рту кусочек блинчика, когда Шистад плюхается на соседний стул и слегка задевает меня плечом, отчего дергаюсь и проглатываю непрожёванную пищу. Теперь горло болит.

— Какие планы на сегодня? — спрашивает мать, откусываю круассан.

Шистад пожимает плечами и говорит:

— Собирался выбраться в город.

— Мы с Томасом планировали сходить на пляж, — замечает мама и переводит взгляд на меня. — Ты пойдёшь с нами?

Я удивлённо вскидываю брови. Ни за что.

— Пойду вместе с Крисом, — говорю я и сама ненавижу себя за это. Я избегала парня все эти дни, а теперь навязываю ему свою компанию, от которой так тщательно хотелось избавиться.

Мать кивает, решив, что вопрос закрыт, а я украдкой смотрю на невозмутимое лицо Шистада. Его маска когда-нибудь даст трещину?

После завтрака я иду в номер и просто лежу на кровати, дожидаясь, когда парень зайдёт за мной. Проходит уже минут двадцать, и я думаю о том, что Шистад просто не захотел брать меня с собой. Ну, и ладно. Достаю телефон и набираю номер Эмили, чтобы хоть как-то скоротать время.

— Привет. Как там твой мистер Х? — спрашиваю, как только слышу, что она подняла трубку.

— Привет, красотка, — слышится с той стороны линии. Я округляю глаза. — О ком это ты?

— Где Эмили? — специально игнорирую вопрос парня, понимая, что ему не стоит ничего знать о парне сестры.

— Ускакала в свой книжный и забыла телефон, — говорит он, и я даже на расстоянии чувствую ухмылку Элиота. — Как Италия? Уверен, теперь ты похожа на загорелую рыжую итальянку.

Я закатываю глаза. Ну что за придурок?

— Передай Эмили, что я звонила, — прошу его и тянусь к кнопке выключения.

— Жду откровенных фото… — слышу последние слова парня и сбрасываю.

Стук в дверь возвращает меня в реальность. На Шистаде чёрное поло и чёрные шорты, на глаза опущены очки. Уверена: в таком виде ему будет жарко, но парень сам может решить, что ему надеть. Поправляю лямку своего полосатого комбинезона и без слов иду за ним. Интересно, зачем ему в город?

— И что мы будем делать? — не выдержав, нарушаю молчание и смотрю на Шистада, глаза и часть лица которого скрыты солнечными очками. Он идёт, засунув руки в карманы и немного опустив голову.

— Можем арендовать велики, — предлагает он, и я удивлённо вскидываю брови, но в ответ лишь пожимаю плечами.

Чувство неловкости никуда не пропадает, поэтому я стараюсь не глядеть на парня слишком часто и намеренно смотрю по сторонам на красивые двухэтажные домики с искусными балконами, украшенными цветущими вьюнками. По дороге нам попадается несколько туристов и итальянцев; я прислушиваюсь к их речи и понимаю, что не могу разобрать слов из-за акцента. Мы медленно идем по мощённой булыжником дороге, камни приятно перекатываются под моими ногами, обутыми в сандалии. Сегодня на улице не так жарко, но солнце слепит глаза, и я запоздало думаю о том, что мне тоже следовало взять очки. Рубашка-поло на Шистаде расстёгнута, и я вижу краешек его загорелой шеи и ключицы. В воздухе пахнет чем-то пряным, немного жарой, эти запахи эти полностью перебивают аромат Криса. Я намеренно отдаляюсь, чтобы не подпитывать собственные чувства его концентратом. Мимо проезжает автомобиль, из салона которого доносится какая-то итальянская песня. Я замечаю стоянку с велосипедами, и Крис, видимо, тоже, поэтому двигаемся к ней. Шистад арендует два велика, оплатив их картой, и без слов помогает мне выкатить транспорт из защиты. Я радуюсь, что сегодня надела комбинезон, а не платье. Мы медленно катим вдоль улицы, я еду чуть поодаль, чтобы следить, куда завернет Крис, но мы, похоже, просто гуляем без определённой цели.

— Я хочу пить, — кричу парню, когда он сворачивает с одной улицы на другую.

Солнце обжигает кожу лучами, хотя предварительно я воспользовалась защитным кремом. От физической активности и жары чувство жажды усиливается в несколько раз. Шистад просто кивает и смотрит по сторонам в поисках магазина. Для меня всё ещё остается загадкой его решение прогуляться в городе, а не остаться у бассейна. Наверное, он тоже не хотел оставаться с Элизой и Томасом.

Мы паркуем велики, облокотив их о стену магазинчика, и заходим в помещение. Внутри пахнет персиками и ягодами, фрукты аппетитно разложены на прилавках. Шистад вынимает две бутылки негазированной воды и расплачивается с продавщицей — молодой загорелой итальянкой. На вид ей лет двадцать, может, двадцать три. Она улыбается Крису, и я закатываю глаза, отвернувшись. Выхожу на улицу и решаю дождаться его там.

Прислоняюсь к стене рядом с велосипедом и рассматриваю оживленную улицу: мимо проезжают несколько машин и мотоциклы, люди снуют туда-сюда, не обращая на меня внимание. Шистад возвращается и протягивает мне воду. Я благодарю его и за раз выпиваю половину. Крис обходит меня и тянет свой велосипед, из-за чего задевает мой и тот падает. Я успеваю вовремя отпрыгнуть. Шистад ухмыляется, а я возмущённо смотрю на него.

Спустя ещё час я окончательно выдыхаюсь и слезаю с велика. Качу его рядом с собой и специально не окликаю парня. Пусть сам заметит, что я остановилась. Шистад оборачивается, а затем спрыгивает со своего велосипеда и ждёт меня, слегка наклонив голову вбок.

— Пойдём поедим, — говорит и кивает в сторону кафе.

Это чуть ли не первые слова, которые он произносит за всю нашу прогулку. Голос у него хриплый, наверное, от долгого молчания. Никак не реагирую на его слова и просто следую за парнем. Мы заходим в небольшое помещение. Внутри очень жарко: даже открытые окна не помогают. Шистад, не снимая очков, что кажется мне очень глупым, усаживается за дальний столик. Опускаюсь рядом и разглядываю кафе, которое буквально кишит людьми. Странно, что здесь вообще есть свободное место. Официант что-то спрашивает у нас по-итальянски, и я отвечаю ему по-английски, что мы туристы. Он кивает и протягивает нам меню. Крис заказывает кофе и стейк. Такая комбинация кажется мне не сочетаемой, особенно сейчас, когда даже дышится с трудом. Сама прошу принести мне салат и апельсиновый сок.

— Может, снимешь очки? — произношу я, когда официант уходит. Крис пожимает плечами и больше никак не реагирует.

Мы сидим друг напротив друга, и теперь молчание кажется ещё более неловким. Отвожу взгляд и достаю телефон, чтобы хоть как-то себя занять. Из-за солнечных очков я не вижу, куда смотрит Шистад, но его взгляд буквально прожигает во мне дыру. Эмили всё ещё ничего мне не написала, и мама, как ни странно, пока не звонила. Официант приносит наши напитки. Я с жадностью пью холодный сок. Крис делает глоток кофе, аромат которого смешивается с цитрусовым из моего стакана. Как он может пить что-то горячее в такую погоду?

Неожиданно парень встаёт и осматривает помещение, покрутив головой.

— Куда ты? — спрашиваю, собираясь тоже подняться. Он хочет бросить меня в кафе?

— Сейчас вернусь, — бросает Шистад и уходит в сторону туалетов.

Пока парня нет, нам приносят салат и стейк. Я лениво ковыряю рукколу вилкой и посматриваю в сторону двери, за который скрылся парень. Может, он правда ушел? Достаю телефон, чтобы написать ему сообщение, но тут же вспоминаю, что у меня нет его номера. Почему я не записала его в прошлый раз?

Закидываю в рот кусочек помидора и моцареллы и, когда я снова оборачиваюсь, чтобы проверить, где Шистад, кто-то с силой впечатывается в мое плечо и задевает нос. Я пищу от резкого удара и поднимаю глаза, посмотрев на парня. Незнакомец тут же начинает говорит что-то по-итальянски, видимо, извиняется, а я вскидываю руки в примирительном жесте, пытаясь объяснить ему, что всё в порядке.

— Что происходит? — хриплый голос Шистада за моей спиной заставляет меня вздрогнуть.

— Ничего, — отмахиваюсь от него и ещё раз повторяю итальянцу, что всё в порядке, но тот настойчиво не хочет уходить.

— Что тебе нужно? — Шистад подходит к парню, слегка загородив меня своей спиной. — Проваливай.

Незнакомец смотрит на Криса, а тот подаётся вперед, но я одергиваю его.

— Всё хорошо, — говорю по-английски, и итальянец, нахмурившись, кивает и уходит куда-то в сторону прилавка. Шистад садится напротив. Он всё ещё в солнечных очках.

— Накидываться на него было необязательно, — говорю Крису, бросив на него раздражённый взгляд. Уголок губ парня недовольно дёргается, но я не могу понять, что выражает его лицо. Дурацкие очки.

— Необязательно попадать в такие ситуации, — бросает парень и принимается за свой стейк. Мой желудок уже полон, хотя я не съела и половины: из-за жары совершенно не чувствую голод.

Крис пьёт уже, очевидно, остывший кофе. Мы молчим. За столом становится некомфортно.

— Какого чёрта ты не ешь? — вкрадчиво интересуется парень. Он говорит тихо, но я всё равно слышу каждое слово, несмотря на стоящий в кафе гул.

— Не голодна, — отвечаю и отвожу взгляд. Эти чёрные очки морально давят на меня.

Мысленно пытаюсь подсчитать количество слов, которые мы сегодня сказали друг другу, и понимаю, что их чертовски мало. Не вижу причин для такой молчаливости со стороны парня. Возможно, ему тоже неловко из-за того вечера на качелях. Хотя те два дня он вёл себя как обычно, если такие дурацкие шутки и глупые пошлые намёки являются чем-то обычным.

Время уже близится к четырём. Я думаю о том, что не хочу больше кататься. Мои ноги ноют от физической нагрузки. Уже представляю, что будет завтра. До отеля нам идти ещё долго, но на улице начинает вечереть, и жара постепенно спадает.

Шистад заканчивает со своим стейком, расплачивается, и мы выходим на улицу. Небо потемнело. Возможно, скоро будет дождь. Везу велосипед рядом с собой и осматриваю улицу в поиске парковки, где бы я могла его оставить. Шистад идет немного впереди.

Проходим две улицы, прежде чем находим стоянку. Избавившись от великов, бредём вдоль тротуара. Я всё ещё иду позади. Рассматриваю Криса со спины. Широкий разворот плеч, каштановые волосы, немного выгоревшие на солнце, развеваются на ветру. Он полностью расслаблен, в какой-то момент мне даже кажется, что он немного покачивается, но, моргнув, понимаю, что слишком пристально наблюдаю за парнем. Мы просто гуляем по улицам Сицилии, и в какой-то момент я понимаю, что нам необязательно говорить. Отпускаю напряжение, смирившись с тишиной, и, поравнявшись с Крисом, просто иду рядом. Иногда его рука задевает мою, мурашки тут же бегут по телу, но я тщательно игнорирую это чувство. Когда-нибудь это закончится?

Дождь начинается неожиданно. Сначала пара капель падает мне на волосы, а затем на голые руки и плечи. Потом непогода потоком обрушивается на нас. Беспомощно оглядываю улицу, пытаясь найти крышу, под которой мы могли бы спрятаться. Мой комбинезон мгновенно промокает и прилипает к телу, волосы прибивает к лицу. Шистад хватает меня за руку и тянет куда-то в сторону, я в это время думаю о том, что телефон в кармане, вероятно, тоже промок.

Мы заходим в какой-то бар. Это обычное место для тусовок в субботний вечер и чем-то напоминает американский паб. Я выжимаю волосы, стоя на пороге, и попутно оглядываю помещение. У стойки есть несколько свободных стульев. Смотрю на Шистада. Его одежда тоже промокла насквозь. Он рукой убирает волосы назад, чтобы холодные капли не падали на лицо, и молча ведет меня к стойке. Я усаживаюсь на слишком высокий стул, Крис занимает место рядом и подзывает бармена. Он здоровается с нами по-итальянски, а Крис отвечает, что мы туристы. Мужчина на ломаном английском спрашивает, что мы будем пить. Шистад заказывает две текилы. В животе разливается тепло из-за чувства ностальгии. Я спрашиваю у бармена, где здесь уборная, и он указывает мне на дверь в углу. Соскакиваю со стула и иду в туалет. Там ещё раз стряхиваю лишнюю влагу с волос и выжимаю краюшек шорт комбинезона. Салфетками безуспешно пытаюсь промокнуть майку, но она прилипает к груди, будто вторая кожа. Бросаю это дело и просто умываюсь, стирая с лица остатки потёкшей туши. Когда возвращаюсь к стойке, обе рюмки уже пусты.

— Ты будешь? — спрашивает Шистад. И, да, он всё ещё в солнечных очках.

Я киваю и жду, когда бармен поставил нам ещё по шоту.

— Я готова к тому, чтобы ты меня научил, — говорю я Шистаду, решив, что не хочу на этот раз опьянеть из-за того, что неправильно пью текилу.

— Ладно, — усмехается парень и наконец-то снимает свои чёртовы очки. Я смотрю на него и понимаю, что вижу его лицо впервые за этот день. Глаза у него немного красные, под ними залегли тени.

— Сначала слизываешь соль, — говорит Шистад, и я слежу, как его язык скользит по краю рюмки, стирая солевой след, потом он опрокидывает текилу в рот и тут же вгрызается в лимон, втянув воздух через нос. — Всё просто.

Я киваю. Лизнув краешек рюмки, выпиваю содержимое и закусываю цитрусом. Так намного лучше. Шистад одобрительно усмехается.

— Ты быстро учишься.

Мы пьём ещё несколько стопок таким способом. Я даже начинаю получать от этого удовольствие.

— Ещё можно сделать так, — говорит парень, взяв дольку лимона. Он насыпает соль в ложбинку между указательным и большим пальцем, затем капает сок цитруса, делает глубокий вдох, облизнув участок кожи, пьет текилу и съедает мякоть от дольки.

Я пытаюсь повторить и думаю, насколько нелепо это выглядит по шкале от одного до десяти. Судя по смеющимся глазам Криса, на все одиннадцать. Я смотрю на него, закатив глаза, и отмахиваюсь, опрокинув в себя ещё две стопки.

Какое-то время мы сидим и не пьём, чтобы дать передышку организму. В баре играет какая-то тихая музыка. Я просто наслаждаюсь мелодией и болтаю ногой в такт. Крис снова надевает очки.

— Мы же в помещении, — говорю ему, пытаясь указать на абсурд ситуации, а Шистад язвит в ответ:

— Я в них выгляжу круче.

После выпитой текилы между нами пропадает напряжение, которое сковывало весь день, хотя, возможно, это ощущала только я.

Смотрю на телефон и с удивлением замечаю, что время практически девять.

— Наверное, нам пора, — указываю на часы, а Шистад, перегнувшись через меня, смотрит в окно. Его запах мгновенно наполняет мои лёгкие: кофе, никотин и текила. Его прохладная рука касается моего голого бедра. Вот чёрт.

— Там всё ещё идет дождь, — отвечает парень и возвращается в исходное положение. Я делаю вид, что тоже смотрю в окно, и даю себе передышку, чтобы выровнять дыхание.

Бармен повторяет наш заказ ещё четыре раза, прежде чем дождь прекращается. Когда мы уходим из бара, время практически половина одиннадцатого. Интересно, что скажет мать, если увидит меня пьяной среди ночи? Ведь я действительно пьяна. Пока мы сидели, я даже не осознавала, что в моей крови так много алкоголя, но, как только тело потеряло опору, стало очевидно, что я выпила слишком много. Из-за дурацких очков я не могу оценить состояние Шистада. Наверное, ему нужна большая доза, чем мне.

На улице пахнет только что прошедшим дождь, но всё равно душно, что только вызывает у меня тошноту. Я оглядываю улицу, пытаясь понять, где мы и куда идти, но Крис уже идёт вперёд. Похоже, он знает дорогу.

До отеля мы доходим минут за двадцать, но всё это из-за моей медлительности. Несколько раз Крис останавливается и просто ждет меня, пока я еле перебираю ногами. Поднявшись на нужный этаж, я с облегчением понимаю, что мать не ждет меня у двери. Кажется, она полностью доверяет Шистаду. Мы останавливаемся у моего номера. Парень собирается попрощаться, а я хмурюсь, уставившись на эти очки. Они целый день раздражают меня. Одним движением стягиваю очки с носа Криса, на что он возмущённо смотрит на меня.

— Отдай, — он протягивает руку, а я рассматриваю его лицо. Шистад тоже пьян, хотя и контролирует своё тело намного лучше. Его глаза потемнели, зрачки расширены.

— Нет, они меня бесят, — я отскакиваю в сторону, спрятав предмет спора за спиной.

— Отдай по-хорошему, — предупреждает парень и делает шаг ко мне, пока я пячусь назад и утыкаюсь спиной в дверь соседнего номера. — Е-ева.

От того, как Шистад растягивает гласную, у меня бегут мурашки, лёгкая улыбка, играющая на его губах, заставляет тепло разливаться по всему телу.

— Отдай, — он стоит достаточно близко, чтобы я почувствовала его запах, и протягивает руку.

Я понимаю, что хожу по лезвию, но игра слишком приятна, чтобы отказаться от неё прямо сейчас. Шистад нависает надо мной, я чувствую его дыхание на своем лице, от него пахнет текилой и лимоном. Всё, что могу — отрицательно покачать головой. Крис делает последний шаг, разрушает то крошечное расстояние, чтобы было между нами. Я задыхаюсь. Взгляд лениво блуждает по его губам. Я сама, сама провоцирую его, но разве это не то, что я хочу прямо сейчас?

Подаюсь немного вперёд и пристально слежу за его реакцией. Моя вздымающаяся грудь едва касается его. Парень немного наклоняет голову, опаляя мою кожу дыханием. О, боже. Краем глаза я вижу, как движется его рука. Кажется, он засовывает её в задний карман своих шортов. С замиранием сердца я пытаюсь осознать, чего хочу больше: чтобы он, наконец, поцеловал меня или оттолкнул. Кажется, оба варианта меня устроят. Словно сквозь толщу воды я слышу легкий писк, дверь ударяет меня в спину, подтолкнув навстречу Шистаду. Он открыл номер. Всё происходит как в замедленной съёмке: я поднимаю на него взгляд, пытаясь оценить ситуацию, а рука Криса ложится куда-то на мою талию и прижимает к себе. Он открывает дверь номера, мы буквально вваливаемся туда. И что делать дальше?

Шистад всё ещё прижимает меня к себе, а затем толкает к двери, попутно закрывая её.

«Какого чёрта мы творим?» — крутится вопрос в моей голове, но руки сами, клянусь, сами аккуратно касаются его шеи. А затем расстояния больше нет. Он целует меня. Впечатывается в губы, и я, наконец, чувствую его вкус. Не то фантомное послевкусие, а именно его концентрат. Язык Шистада пробегается по моим губам, легко раздвигая их и проникает внутрь рта, касается зубов. Его левая рука медленно ползёт вниз к моему бедру. Внутри меня происходит какой-то взрыв. Так просто не бывает. Ощущение, будто я горю, и, кажется, что, когда это безумие закончится, я и правда сгорю в аду.

Скольжу ладонями по его животу и проникаю под влажную ткань футболки. Крис сжимает мою ягодицу и сразу же прикусывает нижнюю губу. Я издаю нечто похожее на стон. Он ухмыляется мне в рот. Выдыхаю и открываю глаза, рассматривая лицо парня. Его веки опущены, но не закрыты, он наблюдает за движениями моих рук. Я оглаживаю косые мышцы его живота и пресс. Он специально его напрягает, отчего тихонько хихикаю. Парень сильнее сжимает моё бедро, и улыбка тут же пропадает с моих губ. Крис целует мою щеку и медленными движениями спускается к шее, прижимая меня к закрытой двери и распаляя меня. Я обхватываю его за талию, приподняв футболку. Электрические разряды посылают импульсы по всему телу. В низу живота завязывается узел. О-ох, чёрт.

Я делаю шаг навстречу парню, подталкивая его к кровати — ноги буквально превращаются в желе, когда он целует мою шею. Эрогенная зона.

Задевая ногами постель, он падает, и я усаживаюсь сверху, сама целую его, прикусив за губу. Крис пытается стянуть мой комбинезон, пальцами опуская лямки. Его лёгкие касания и холодные пальцы вызывают мурашки. Я спускаюсь ниже и целую острую линию его подбородка, очерчиваю языком кадык и опускаюсь в выемку ключицы — это все, что позволяет мне сделать футболка. Спускаю с рук комбинезон и внутренне ликую, потому что сегодня на мне красивый черный комплект белья. На лифчике нет лямок, поэтому мои плечи абсолютно свободны от ткани, чем и пользуется Шистад, слегка сдавив кожу. Я выдыхаю ему в шею и руками тяну футболку наверх, рассчитывая снять её. Он понимает мои намерения и привстаёт, отчего его пах оказывается прижат ко мне. Я чувствую его возбуждение внутренней стороной бедра. Чёрное поло оказывается где-то на полу, я кладу ладони на обнаженную грудь Шистада и закусываю губу. У Криса потрясающее тело. Мой комбинезон опускается до бёдер. Чтобы снять его, мне нужно встать, но если этот контакт прервётся, то навряд ли мы начнём это снова. Я двигаюсь из стороны в сторону, задевая пах парня. Он ухмыляется и целует меня в шею. Резко выдыхаю. Так хорошо. Крис прикусывает мою кожу, посылая новые импульсы прямо в низ живота, а я, не удержавшись, издаю стон. Дышать становится всё труднее. Это похоже на сладкую пытку, я просто не могу терпеть. Сама прижимаюсь к нему, обхватив за плечи. Его член задевает моё самое чувствительное место, а губы впиваются в шею. Не выдержав, стону и закатываю глаза от удовольствия.

Понимая, что больше не могу терпеть эти поцелуи, нависаю над ним, вновь целуя. Закусываю его нижнюю губу и немного тяну на себя. Смотрю в потемневшие глаза Шистада. Трусь об его возбуждённый член. Парень прикрывает глаза. Мы ещё в одежде, но это всё равно приятно даже через тонкую ткань комбинезона и его шорты. Целую шею Криса, слегка покусывая кожу, и спускаюсь к груди. Руками ощупываю его мышцы на животе, которые он снова специально напрягает.

— Прекрати, — шепчу.

Он закатывает глаза и запускает правую руку в мои волосы, а левой расстёгивает лифчик. Контраст моей горячей и его холодной кожи создает непередаваемый эффект. Взрывной коктейль. Целую его пресс, слегка укусив кожу. Крис шипит, и я тут же зализываю это место. Он отбрасывает мой бюстгальтер куда-то в сторону и сжимает грудь ладонью. Я прогибаюсь в спине. Это слишком хо… Хорошо.

Задеваю бедром его член и слышу, как резко он выдыхает, потянув меня наверх. Я аккуратно целую его в уголок губ и, когда он открывает рот, чтобы углубить поцелуй, я отстраняюсь. Легкое дразнящее движение языком, и я снова смотрю на него. Крис понимает, что я играю с ним, и улыбается. Он обхватывает мою талию, сдавив кожу, отчего моя голая грудь прижимается к его. Он задевает мой клитор, и я опаляю его лицо горячим дыханием. Парень снова целует меня, и в этот раз не могу отказать. Язык Криса раздвигает мои губы, проходится по ряду зубов и сталкивается с моим языком. Чувствую, как сок стекает между ног. Сама трусь об парня, когда он кусает меня за губу, а затем за кожу на подбородке. Он резко переворачивается и оказывается сверху.

— Моя очередь, — хрипит он, отчего ещё сильнее возбуждаюсь.

Он целует чувствительное место за ухом и спускается вниз, сжав грудь левой рукой, а правой скользит к бедру, слегка приподнимая его. Я стону от ощущения его горячих губ на моей шее: он облизывает кожу, а затем немного дует, отчего мои соски твердеют в его ладони. Крис целует мою грудь, а я стараюсь прижаться к нему бедрами, чтобы снова ощутить его возбуждение, но парень лишь спускается ниже, к животу, оставляя влажную дорожку. Я тяну его за волосы, пытаясь прекратить эту пытку, но Шистад отрицательно качает головой и продолжает истязать кожу моей шеи и груди, прикусывая и посасывая. Ощущение, будто я умерла и попала в рай, но после такого дорога туда мне заказана.

Дыхание сбивается, я снова издаю стон. Крис удовлетворённо рычит.

— Чё-ёрт, — на выдохе произношу, когда он сжимает моё бедро и его зубы впиваются в мою ключицу.

Сама немного приспускаюсь, чтобы поцеловать парня и снова оказаться сверху. На этот раз он поддаётся. Садится, прижимаясь членом к клитору. От удовольствия у меня закатываются глаза и вырывается стон. Я начинаю двигаться вверх-вниз, а парень целует мою шею. Я горю изнутри, узел внутри живота затягивается и ждёт разрядки. Крис сжимает мои бёдра, помогая, а я опускаю руки на его плечи. Подбородком упираюсь в голову Шистада, пока он целует мою грудь, и не прекращаю поступательных движений, чувствуя, что разрядка близка. Мои бёдра сжимаются, но внутри пусто, лишь клитор с бешеной скоростью касается твердого возбуждения парня. Я слышу его резкий выдох, он с силой прикусывает мою ключицу, а я впиваюсь ногтями в его плечи и замираю. Задерживаю дыхание, пока электричество посылает импульсы по всему телу и расслабление настигает каждый частичку моего тела вплоть до пальцев на ногах. Когда первая волна проходит, я понимаю, что Шистад так и не кончил. Возможно, пора снять оставшуюся одежду. Он опускается на кровать, увлекая меня за собой. Мы немного смещаемся в сторону. Я замечаю бутылку с водой на его тумбе и тянусь за ней, плотно прижавшись к парню. Набираю в рот воды.

— Самое время, — шутит он, а я смотрю на него.

Я сижу сверху, всё ещё чувствуя напряжённый член, а Шистад лежит, наблюдая за мной. Проглатываю немного воды, чтобы он не понял, что я хочу сделать, а затем немного съезжаю так, чтобы мои губы оказались на уровне его живота. Наклоняюсь, грудью задев пах Криса, и он резко выдыхает, отчего его тело приподнимается. Я выливаю немного воды изо рта на его пресс и целую мокрые участки кожи. Медленно двигаюсь к его шее. Парень сжимает мои бёдра и пытается перевернуться, чтобы я оказалась под ним. Проглатываю оставшуюся воду и с улыбкой качаю головой:

— Придётся начать сначала.

Снова набираю воды и оставляю мокрую дорожку от пресса до груди. Затем целую ключицу. Уверена, что холодная вода и горячие губы делают свое дело: парень поддаётся бёдрами вперёд, задев мой пах. Целую его шею, затем уголок губ. Он приоткрывает рот. Я проглатываю оставшуюся воду и целую его, затем опускаюсь на его бёдра и снова начинаю двигаться. Он толкается мне навстречу. Пытаюсь сконцентрироваться на том, чтобы доставить ему удовольствие. Крис приподнимается на локтях, резко толкнувшись вперёд, прикусывая кожу на моем плече. Теперь там точно останутся синяки.

— Я кончил в штаны, как двенадцатилетка, — жалуется он спустя несколько секунд, а я смеюсь в ответ.

После того, как Шистад приходит в себя, он аккуратно кладёт меня на кровать и покрывает мою кожу поцелуями, а я скольжу пальцами под резинкой его трусов. Не могу решить, стоит ли нам раздеваться окончательно. Парень спускается ниже, прикусывая мои соски, и я стону, не сдержавшись. Сжав бёдра, он целует меня в самое чувствительное место сквозь одежду, затем сжимает бёдра и истязает кожу. Крис кусает меня за бедро, и мне становится больно.

— Ау, — пищу, дёрнув его за волосы, и он тут же зализывает рану. Крис начинает обратный путь наверх, задевая все мои эрогенные зоны. Я извиваюсь под ним, как кошка. Когда его губы наконец достигают моих, я жадно впиваюсь в мягкую кожу, наши языки сталкиваются. Это так горячо. Так ощутимо. Так близко. И так невозможно хорошо-приятно-волшебно.

Он прижимается спиной к бортику кровати и тянет меня за собой. Видимо, ему тоже понравилась эта поза. Я начинаю двигаться вверх-вниз, а Крис толкается бёдрами навстречу. Узел в низу живота затягивается вновь. Я целую парня, сжимая его волосы, а он обхватывает мои бёдра, направляя движения. Я кусаю его шею, и чувство эйфории снова настигает меня, расслабляя всё тело и превращая его в желе. Парень ещё три раза толкается ко мне навстречу и обмякает.

Я чувствую усталость, всё ещё сидя сверху на Шистаде. Его руки обнимают меня за спину, прижимая к своей голой груди. Я чувствую каждый миллиметр соприкосновения наших тел. Всё-таки петтинг — чудесная вещь!

— Я устала, — шепчу, слезая с бёдер парня.

— Уже? — спрашивает он, явно издеваясь.

— Отвали, — беззлобно бросаю я. Он спускается, обнимая меня за плечи, а я укладываюсь на его грудь.

Надеюсь, завтра всё это можно будет списать на алкоголь. Но дело в том, что я совершенно, абсолютно трезвая.

class="book">========== Глава 13 ==========

Комментарий к Глава 13

Я снова вернулась. Экзамены сдала, осталось поступить. На самом деле очень скучала по писанине, а тут еще ноут затупил. Со следующей недели главы выходят в привычном режиме и возможны вот такие же отрывочки.

Бонус к 13 главе: https://ficbook.net/readfic/5380104/24922925 (не знаю, что лучше читать сначала: этот отрывочек или главу - думайте сами, решайте сами)

Приятного чтения!)))

Сквозь сон я чувствую, как вспотела моя спина. Под одеялом слишком жарко, и я пытаюсь скинуть его ногой, но ничего не выходит. Понимаю, что должна проснуться и попить воды, но одеяло тут же скатывается с моего тела. Голой спиной чувствую холод, отчего бегут мурашки. Распахиваю глаза. Осознание и паника. Я слегка поворачиваюсь и смотрю на откатившегося в сторону Шистада. Он ещё спит. Оказывается, это было не одеяло, а руки Криса, обнимающие меня за талию. Прикусываю губу и отодвигаюсь назад. Пытаюсь придумать, что мне делать. Понятно, что мне нужно уйти. Желательно прямо сейчас. Парень тихо сопит и перекатывается на другой бок, позволяя мне лицезреть широкий разворот плеч и подтянутую спину. Так даже проще. Так медленно, как только могу, я сползаю с кровати, при этом стараюсь не нарушать тишины. Осматриваю комнату в поисках бюстгальтера. Моя грудь бешено вздымается от паники. Не могу справиться с застёжкой, поэтому просто натягиваю бретели комбинезона, который так и остался висеть на моих бедрах, и прижимаю лифчик к себе, не зная, куда его деть. Который час?

«Самое время уйти», — подсказывает моё сознание, и я абсолютно согласна с ним в этот момент.

Крис начинает ворочаться. Кажется, я слишком громко дышу. Главное закрыть дверь без хлопка. Быстрый косой взгляд в зеркало в номере Шистада. Я выгляжу… Испуганно. Так и есть.

Скольжу в коридор и горжусь собой, когда понимаю, что ушла, оставшись незамеченной. И это единственный повод для гордости. Карточка от номера чудесным образом всё ещё в кармане моего комбинезона. Представляю, как спустилась бы вниз с лифчиком в руках и попросила бы администратора выдать мне новый ключ, потому что старый я потеряла, когда трахалась в соседнем номере. Тут же вздрагиваю от этой мысли. Дверь моей комнаты закрывается слишком громко. Я просто надеюсь, что шума не слышно в соседнем номере. Сломя голову бросаюсь в ванную, где, наконец, могу оценить масштабы бедствия. В отражении на меня смотрит растерянная девушка, лямка её комбинезона съехала, лицо бледное, губы припухшие. Но самое ужасное — синяки. Они покрывают мою ключицу и грудь, несколько маленьких засосов тянутся дорожкой вдоль горла. Господи. На бедре красуется сине-фиолетовый след зубов. И всё болит. Каждая ранка пульсирует, напоминая мне о вчерашнем вечере. Включаю воду. Нужно смыть это с себя. Стянув комбинезон, рассматриваю свое тело: отпечатки пальцев на талии и бедрах дополняют картину. Я выгляжу ужасно, будто жертва насилия. Кожу саднит, когда я встаю под душ, отчего шиплю. Стараюсь не думать о том, что будет, когда я вылезу из ванны, и просто начинаю растирать тело гелем для душа. Я пахну как он. Аромат кофе въелся в каждую мою пору, и идиотское средство с запахом лаванды, который я терпеть не могу, не способен перебить его концентрат.

— Тише, — успокаиваю саму себя, выравниваю дыхание и смываю пену с кожи.

Пальцами касаюсь отпечатков на теле, с ужасом осознаю, что они не проходят даже после душа, хотя это было очевидно, но в панике человек поверит во что угодно.

Заворачиваюсь в полотенце и замечаю, что его ткань не прикрывает ужасный укус на бедре. Меня тошнит. Я подбегаю к туалету и опустошаю желудок, чувствуя на языке кислый привкус помидоров из вчерашнего салата и лимонного сока. Пью воду из раковины, отодвинув от лица мокрые волосы, и полощу рот. Чищу зубы — мятная паста помогает избавиться от привкуса тошноты.

Сколько времени? Вдруг сейчас зайдёт мать и обнаружит меня такой: растрепанной, испуганной, с синяками по всему телу.

«Она не может войти в номер без ключа», —успокаиваю себя, чтобы разобраться хотя бы с одной проблемой.

Волосы собираю в пучок, чтобы мокрые локоны не лезли в лицо, и постепенно начинаю соображать, заставляя мозг активно работать.

Хорошо. Мы целовались. Мы целовались, потому что были пьяными. Очень пьяными. Достаточно правдоподобно? Закусываю губу и опускаюсь на мягкую кровать прямо в полотенце — ткань приподнимается, и я снова вижу след от укуса, чёрт бы его побрал.

Бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке и с облегчением понимаю, что время едва близится к пяти утра. У меня есть четыре часа, чтобы всё обдумать и решить, что делать. Хотя исход, очевидно, только один: забыть об этой ночи, как о страшном сне. Но думать об этом как о ночном кошмаре — это лицемерить перед собой. Пусть.

Ложусь на кровать. Пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Сейчас мне нужно встать, одеться, а затем поспать. Голова болит от недавно выпитого алкоголя, меня всё ещё мутит, несмотря на то, что вырвало несколько минут назад. При мысли об этом на языке снова возникает кислый привкус салата. Хорошо, что не привкус кофе, сигарет или чем там пахнет Шистад.

Отыскав в чемодане пижаму с короткими шортами и майкой — отличный обзор на каждую отметину на теле, — я снова заползаю в постель и просто лежу с закрытыми глазами. Мысли со скоростью света сталкиваются друг об друга и издают звонкий раздражающий звук, отдающий острой болью в висках. Это просто невозможно терпеть, но через некоторое время я снова проваливаюсь в сон. Мне снятся бесконечное касание губ на шеи, груди, животе и карие, потемневшие глаза с расширенными зрачками.

***

В десять тридцать, как оповещают меня часы, кто-то настойчиво стучится в дверь, и у меня возникает чувство дежавю. Едва открыв опухшие от недосыпа глаза, я судорожно соображаю, как скрыть синяки от нежеланного гостя. Заматываюсь в одеяло и немного взвинченной походкой иду ко входу. Открываю дверь и смотрю на пустой порог. Выглядываю в коридор сквозь щель и вижу, что стучатся не ко мне, а в соседний номер. К Шистаду.

Я узнаю профиль Томаса, что молотит в комнату своего сына. Лицо у него перекошено то ли от гнева, то ли от отвращения. Я вздрагиваю, но не отхожу от своей щели. Неужели Томас узнал о том, что произошло сегодня ночью? Если знает Томас, то знает и мать. Не могу представить, что будет с нами. В смысле, со мной и с Шистадом. Бр.

Дверь открывается спустя долгих тридцать секунд. Я не вижу Криса сквозь щели, но всегда невозмутимый Томас становится чуть ли не багровым от ярости. Это очень, очень плохо.

— Доброе утро? — хриплый голос Криса едва доносится до моих ушей, поэтому вся напрягаюсь и подаюсь вперед. Мне нужно быть готовой.

— Ты, — шипит Томас и тычет в парня пальцем. Мне становится нехорошо, — ты снова сделал это.

— Что это? — переспрашивает парень, и я не могу понять, он придуривается или вправду не понимает о чем речь. Неужели сегодняшняя ночь для него ничего не значит? И что имел ввиду Томас, когда сказал снова? Мой мозг начинает обрабатывать новую информацию, но я тут же прерываю себя. Мне всё равно. И для меня это ничего не значит. Мы оба были слишком пьяны, чтобы хоть как-то анализировать собственные действия.

— Ты ходил в город, чтобы купить? — спрашивает Томас. Его кулак сжимается, и я начинаю думать, что он вполне может ударить Криса.

— Не имею представления, о чем ты говоришь, отец, — спокойно отвечает Шистад.

Удивительно, как он остаётся таким невозмутимым. Видимо, он продал душу дьяволу за способность контролировать эмоции.

— Покажи руки, — требует мужчина. Я совершенно теряюсь. Зачем? Там есть засосы? Крис надел футболку?

Я вижу обе руки Шистада, ладони сжаты в кулак. На несколько секунд повисает тишина.

— Ничего не нашел? — интересуется Крис, и я буквально чувствую его ухмылку.

— Пальцы, — злобно шипит Томас. Он осматривает ладони сына, а затем отталкивает их от себя. — Если я узнаю…

— Больше доверия, папаша, — прерывает его Шистад и захлопывает дверь, не дождавшись ответа. Я тихо притворяю створку, надеясь, что осталась незамеченной.

Из этой ситуации ясно одно: ни Томас, ни мама ничего не знают. И тут я выдыхаю, даже не заметив, что задержала дыхание.

***

Спуститься вниз я решаю только к обеду: во-первых, встретиться лицом к лицу с Шистадом кажется чем-то за гранью возможности, во-вторых, я никак не могу понять, что мне делать с чёртовыми засосами. Отметены, рассыпанные по всему телу, горят на мне, как клеймо, чуть ли не лбу написано: «Я трахалась с Кристофером Шистадом». Хотя вряд ли то, что произошло, можно назвать громким словом «трахались». Мы целовались, а потом… Вместе уснули. Это точно был не секс в прямом смысле этого слова. Но это было что-то другое, о чём думать мне совершенно не хочется.

Мать уже заходила ближе к одиннадцати утра, и я просто сказала, что у меня болит голова: мы вчера поздно вернулись — она и так это знала, — я не выспалась, от этого и мигрень. Мне самой слабо верилось в эту легенду, но Элиза просто кивнула, поджав губы, и сказала, что они ждут меня к обеду.

Я стою у зеркала, критически рассматривая собственно одеяние. На улице невыносимая жара, а я напялила штаны, пусть и хлопковые, и белую хлопковую блузу. Выглядит этот наряд не так уж хорошо, но по крайней мере скрывает чёртов след от чёртовых зубов Шистада на ноге и груди. Над шеей пришлось поработать с помощью косметики, но неумелая рука смогла лишь косвенно скрыть алые кружки, остальную работу я оставила волосам. Самое ужасное — то, что каждый участок кожи, к которому прикасались руки Шистада, болит, саднит и тем самым порождает воспоминания, яркие вспышки в моей голове.

Отгоняю навязчивые, совершенно ненужные мысли и пытаюсь представить, что же мне со всем этим делать. Вероятно, стоит притвориться, что ничего не было. А было ли что-то?

Я спускаюсь на первый этаж — на веранде за столиком на четыре персоны уже все сидят и ожидают только меня. Я сосредотачиваю взгляд на матери: она одета в зелёное платье, волосы собраны в пучок. Глаза — чёртовы предатели — лишь мимолётно замечают Шистада, на нём хенли с длинными рукавами черного цвета, и про себя я злорадно осознаю, что ему тоже есть что скрывать. Укус на ноге тут же начинает пощипывать. Не здороваясь, сажусь напротив Томаса и разглядываю содержимое тарелки. Кто-то уже заказал за меня ризотто, но я чувствую лишь запах сидящего рядом парня: кофе, никотин и совсем немного гель для душа. Пьянящий аромат. Сглатываю слюну. Невозможно есть, когда из-за эмоций тошнит, а внизу снова затягивается узел. Я просто невообразимая идиотка. Крис даже не смотрит на меня. Я не понимаю, что хуже: его нарочитое безразличие или привычные шуточки. Ведь ничего не изменилось? А почему должно было измениться?

— Какие планы сегодня вечером? — спрашивает Томас, к моему удивлению. В голове тут же вспыхивает утренняя сцена у номера Шистада. О чём они говорили?

Я предусмотрительно отмалчиваюсь, хотя не уверена, что вопрос был задан Крису. Парень просто пожимает плечами — я замечаю это движение лишь периферическим зрением.

— Схожу на пляж.

— Ева, ешь, — приказывает мать, указав на мою тарелку, и я вяло ковыряю рис и грибы. Меня сейчас стошнит. — Составишь компанию Кристоферу? — тут же предлагает Элиза, слегка повысив голос, чтобы за столом её услышали все.

Я молю, чтобы Шистад отказался.

— Вообще-то я хотел побыть один, — он говорит то, что я хотела услышать, но мне отчего-то становится неприятно.

Неужели пара движений через одежду, несколько поцелуев в неприличных местах, и я уже растаяла? Неужели всего этого достаточно, чтобы теперешние слова Шистада прозвучали обидно? Чего я, собственно, ждала? Наверное, разговора. Но о чём? Говорить тут не о чем. Было и было. Я всегда считала, что не из тех девчонок, кто после двух поцелуев — но было-то не два поцелуя! — строят планы на совместное будущее и уже мысленно выбрали белое платье. Как же по-идиотски считать, что сегодняшняя ночь что-то меняет. Ни для меня, ни для Шистада это ничего не значит. По крайней мере, для одного из нас.

— Я думаю, тебе не стоит оставаться одному, — произносит Томас, и эта фраза звучит странно. В чём подвох? — Пусть Ева составит тебе компанию.

Я опускаю глаза в тарелку. Шистад передергивает плечами.

— Без разницы, — бросает он, оттолкнув от себя еду. — Я больше не голоден. Пожалуй, проведу время наедине с собой, пока еще могу, — злобно цедит он; я впервые вижу такую агрессию с его стороны в присутствии отца, но тот пропускает этот тон мимо ушей и, лишь прищурившись, следит за тем, как уходит Крис. Эта сцена кажется мне слишком знакомой.

— Извините, — говорит Томас, обращаясь к нам с матерью.

— Я всё понимаю, — отвечает Элиза и гладит будущего мужа по ладони.

Меня передергивает. Сейчас я чувствую себя Крисом, который смотрит на всё это, когда я ухожу, психанув в очередной раз. Это гадко.

— Я тоже наелась, — скривившись, поднимаюсь из-за стола. Мать даже не смотрит на меня, всё ещё поглаживая ладонь Томаса — тот глядит в свой телефон.

— Ева, пожалуйста, присмотри за Крисом, — выдаёт мужчина, оторвавшись от дисплея. Я непонимающе хмурюсь. Почему я должна за ним присматривать? — У него сложный период, его нельзя оставлять одного.

Шистад-старший явно на что-то намекает, но я абсолютно его не понимаю. Мне явно недостаёт информации, и я просто обязана добыть её.

***

Пока поднимаюсь в свой номер, раздумываю о том, как всё прошло у Эмили. Её каникулы явно проходят лучше, чем мои, и я радуюсь тому, что хоть одна из нас рада такому времяпрепровождению. В голове тут же возникает мысль о том, что совсем скоро я увижусь с отцом, и день становится менее невыносимым. Уже в комнате я стягиваю с себя одежду, в которой невыносимо жарко, и просто закутываюсь в легкий халат с намерением проваляться там минимум до вечера, максимум — до утра. Я в любом случае не обязана идти с Шистадом на пляж, если не хочу. А не хочу ли?

Моя голова — мой собственный враг, потому что сводит любые мысли к одному: к Шистаду. Я прикрываю глаза, пытаясь сконцентрироваться на чем-то помимо вчерашний ночи, но рука сама невольно касается болезненных отметин на шее: кожу тут же начинает пощипывать. Тёплой ладонью двигаюсь вдоль тела и, немного приоткрыв глаза, рассматриваю небольшие синяки от пальцев на груди. Тело ломит то ли от боли, то ли от желания, вновь пробуждающемся внутри и зудящим на кончиках пальцев.

Я не стану.

Или стану.

Рука сама — клянусь, она сама, — тянется вниз, задевая живот, воскрешая в голове воспоминания, на долю секунд кажется, что это не моя рука скользит всё ниже и ниже. Дыхание сбивается, легкие забиваются чем-то отдалённо похожим на кофейную гущу, и на языке возникает едва уловимый привкус никотина. Пальцы оттягивают тонкую резинку трусиков и проникают внутрь. По сравнению с жаром там, мои руки просто ледяные. Я прикусываю губу, пытаясь решиться, но моё тело оказывается быстрее головы, потому что пальцы сами находят самую чувствительную точку и надавливают на неё, пытаясь повторить чужие касания. Но этого оказывается чертовски мало. Я прикрываю глаза, пытаясь представить. Никто не может прочитать мои мысли, только не сейчас. Значит, я могу — но не должна — позволить себе такую вольность. Всего раз. Чтобы убедиться, что это ничего не значит. Что завел меня не Шистад, не его умелые руки и отточенные движения. Это простая физиология. Пальцы вновь надавливают на горячую плоть. Я издаю слабый стон, но этого мало. Хочется ощутить губы на губах и тяжесть чужого тела, чтобы это был не пустой вдох в темноте, а что-то сводящее с ума, не знающее границ. В голове вспыхивают яркие образы: лицо Шистада прямо перед глазами, когда он был сверху, точные, чувственные движения вперёд-назад и поцелуи-поцелуи-поцелуи. Везде: на губах с проникающим языком, на щеке с невыносимой нежностью, на шее с пьянящими укусами, на груди с долгим сладким привкусом, на животе с прохладным дуновением воздуха. И… Так хорошо. Пальцы начинают двигаться быстрее под властью фантазии, вторая рука сжимает простынь, рот приоткрывается в немом стоне, просто потому что его некому услышать. Дыхание сбивается, грудь бешено вздымается, подушечками пальцев я чувствую, как пульсирует кровь там, под тонкой кожей. Ещё пару движений. А в голове только одно: потемневшие каре-зелёные глаза с расширенными до предела зрачками, отчего радужки практически не видно, и этот взгляд — властный, требующий, проникающий. Он будто исследовал меня изнутри. Проникновения не было. Если беспардонное вмешательство в душу это не проникновение. Пальцы совершают последнее движение, и я, с силой закусив губу, рассыпаюсь на осколки, тело обмякает, растекается по постельному белью, но я с ужасом осознаю: это не то. Не то же самое.

***

Всё время до десяти часов я провожу в своем номере, уставшая и расстроенная. Не пытаюсь даже анализировать свои эмоции, прекрасно понимая, как затягивает это болото, поэтому предпочитаю просто остаться в кровати и зализывать раны. Не буквально, конечно. Уже ближе к ночи я решаю, что наконец можно выйти и освежиться. Надеваю купальник и длинное платье с рукавами, чтобы скрыть следы стыда от любопытных глаз. Пойти к бассейну не вариант: сейчас там самый разгар вечера, когда мужчины пытаются склеить девушек, а девушки не против. Спустившись вниз к пляжу, я разглядываю свободное от людей пространство в поисках одинокой фигуры парня, чтобы при обнаружении тут же капитулировать. Ещё в обед я решила, что в данной ситуации необходимо избегать Шистада. Во всех смыслах: и наяву, и в собственном воображении. Чтобы просто не сойти с ума. Снимаю сандалии, пальцами ощущая ещё не остывший песок, и медленно иду к воде. Шистад, очевидно, уже вернулся в номер. Мне лучше. Оставляю обувь на берегу и рядом кладу наспех сброшенное платье. Зайти в воду сродни очищению. Прохладная морская вода смоет все неправильные ощущения, которые я физически не могу игнорировать. Мне хочется хотя бы на секунду передохнуть от бесконечной борьбы с собой, со своими мыслями. Напряжение, которое я так бездумно пустила в свою голову практически сутки назад, сковывало тело и рассудок, мешало мыслить здраво. Кажется, сейчас эта соль, что уже касается щиколоток, смоет всё грязное и неправильное, что я привнесла в свою жизнь сама, собственными руками и губами. Наверное, проще всё списать на алкоголь. Отчаяние. Злость. Усталость. И просто недостаток ласки. Только так и никак иначе.

Прохладная вода коснулась бёдер. Я вздрагиваю от непривычного ощущения, но лучший способ бороться с этим чувством — полностью погрузиться в воду. Слегка задержав дыхание — потому что так проще — опускаюсь. Холод окутывает тело, вызывая мурашки, но потом настигает спасительное тепло. Движения становятся не такими скованными, я больше не вздрагиваю от ледяного касания к коже. Медленно начинаю плыть, чувствуя, как успокаивается тело и душа. Хорошо просто отпустить себя, отдаться стихии, которая выталкивает на поверхность. Я, не сдерживаясь, улыбаюсь. Всё это просто наваждение. Порыв, который пройдет, как только я перестану о нем думать.

Волна подхватывает меня, намекая на то, что мне стоит просто прекратить эти мысли, и я поддаюсь ей, с удовольствием разгребая руками кажущуюся в лунном свете чёрной жидкость. Стемнело так рано, но это мне даже на пользу, ведь никто не сможет увидеть мою одинокую фигуру вдалеке от берега и никто не бросится сюда. Так просто остаться незамеченной, отойди на пару метров — ты уже никто. Это свобода или одиночество? Для каждого по-своему. И что ощущается мне, я пока не могу понять.

Когда ноги устают от размеренных движений, я решаю, что пора вылезать. Медленно двигаюсь к берегу и смотрю на свою одежду, которую положила слишком близко к воде. Надеюсь, волны не успели её намочить. Хотя я даже не взяла с собой полотенце.

Почувствовав дно, я перехожу на шаг. Голые мокрые плечи тут же ощущают прохладный воздух, по телу бегут мурашки. Выбираюсь на пляж как можно быстрее, чтобы наконец укутаться в тёплую одежду и вернуться в номер. Несмотря на дрожь, меня настигает приятное ощущение чистоты, будто с помощью одного купания я смогла выбросить всё ненужное, что накопилось. Собираю мокрые волосы в пучок, потуже закрутив его, чтобы он держался без резинки, и надеваю платье, которое тут же прилипает к телу, впитав морские капли. Сквозь ткань хорошо просматриваются очертания чёрного купальника, поэтому решаю посидеть некоторое время на берегу и обсохнуть.

— Не слишком поздно для солнечных ванн? — интересуется голос позади, и я вздрагиваю, раздумывая, стоит ли обернуться.

— В самый раз, — говорю в тон парню и всё же смотрю себе за спину, понимая, что он стоит достаточно далеко, чтобы я могла почувствовать его запах. Так даже лучше.

Парень молчит, и тишину нарушает лишь плеск волн и голоса у бассейна, кажется, в нескольких милях от пляжа. Я не знаю, что мне делать. Просто уйти? Наверное, да. Поднимаюсь с песка, наплевав на то, что так и не успела обсохнуть, и решаю капитулировать перед реальностью. Мне нужен ещё один день, чтобы просто собраться с мыслями. Достаточно будет сегодняшней ночи.

— Кстати, — вкрадчивый тон Шистада заставляет меня всё же поднять на него глаза. На парне всё та же хинли и шорты. Выглядит он… Без разницы. — Ты кое-что забыла. Я всё ждал, когда ты придешь за пропажей.

Я непонимающе гляжу на брюнета. Его глаза в лунном свете играют зеленоватым огнём, едва просматривающимся через большие зрачки.

— Ты о чём? — мой голос звучит тише, чем обычно, но я списываю это на простую усталость, потому что даже говорить с Шистадом утомительно.

Ловкие пальцы — чёрт, эти пальцы — выуживают из кармана чёрный прямоугольник. Мой телефон! После моей слабости в комнате я предпочла просто проваляться в кровати и смотреть телевизор с английскими каналами. Говорить с Эмили о её хороших каникулах совершенно не хотелось — не из зависти, просто я знала, что снова будет скользить раздражение в голосе, а расстраивать подругу не хотелось. Даже мысленно я не пыталась вспомнить, где мой телефон, хотя стоило бы.

— Отдай.

Протягиваю руку, чтобы вернуть вещь, но Шистад качает головой. Его лицо расслаблено, лишь лёгкая ухмылка трогает левый уголок губы. Ничего не изменилось. Не для него. И не для меня, конечно, тоже.

— Раз уж ты не посчитала нужным забрать его, когда уходила, — Шистад сделал акцент на последнем слове, но я не могу разобрать эмоцию: то ли злость, то ли насмешка, — то он тебе не так уж и нужен.

Я закатываю глаза, понимая, что это просто провокация.

— Ты повторяешься, — говорю ему, припомнив ту сцену на кухне за барной стойкой. А ведь тогда чуть не случилось… Неужели это началось ещё тогда?

А что это, собственно?

— Это ты повторяешься, когда совершенно забываешь включать голову, — слова Шистада звучат ядовито, несмотря на невозмутимость лица. Он зол?

— Просто отдай и разойдёмся, — шиплю я, почувствовав спасительное раздражение. Я всё ещё на дух не переношу его. Облегчение разливается в груди: всё-таки это было просто помешательство.

— Раз уж я его нашел, то это моё, — улыбается парень, и в этой улыбке я вижу то, что видела, когда мы только познакомились: самодовольство, высокомерие и надменность. И будто не было трех месяцев. А были ли они? Просто Шистад — умелый лгун, который с лёгкостью ввёл меня в заблуждение: он всё такой же неприятный и отталкивающий.

Я улыбаюсь новому открытию.

— Знаешь что? Можешь оставить его себе, — выдаю я, хотя в действительности это не так. Вообще-то мне абсолютно точно нужен мой телефон обратно. — Твой отец просил присмотреть за тобой, так что этот телефон будет гарантией слежки.

Шистад, нахмурившись, смотрит на меня сверху вниз.

— Что ты, блять, несёшь?

— Что слышал, — отвечаю в том же тоне, понимая, что раздражение, спасительное раздражение вибрирует на кончиках пальцев.

— Ты идиотка? Кажется, я тебя уже предупреждал, чтобы ты не смела лезть в мою жизнь. Но ты, видимо, совершенно тупая, раз суёшь свой нос туда, куда не следовало, и, поверь мне, до добра тебя это не доведет, — он шипит прямо мне в лицо, распаляя мою злость в ответ. — Не смей даже думать о том, чтобы пристать ко мне с просьбами моего папаши, потому что тогда тебя ждет жестокое разочарование, — Шистад хватает меня за плечо, с силой сжав кожу, а я злобно смотрю в ответ. — Поняла?

Я замахиваюсь. Моя ладонь припечатывается точно к его щеке с хлёстким звуком удара.

— Я тоже тебя предупреждала, чтобы ты не смел хватать меня, — ядовито процеживаю в ответ. Рука зудит и пульсирует. Но он заслужил. Я говорила, говорила Шистаду, чтобы он не трогал меня. Но раз уж он нарушает правила, я тоже нарушу их. Это справедливо.

Крис смотрит на меня со смесью раздражения, недовольства и чего-то ещё, что я не могу разобрать. Да и плевать. Его зрачки расширяются ещё сильнее, когда я смотрю ему в глаза, чтобы оценить масштабы бедствия и серьёзность расплаты. Он не ударит меня в ответ. Не он.

— Было такое, — произносит он сквозь зубы и отпускает моё плечо. Я втягиваю воздух через нос: Крис действительно слишком сильно сжал кожу.

—А теперь верни чёртов телефон! — я кричу, хотя он находится близко, слишком близко ко мне, но не позволяю мозгу переключиться на такие мелочи, как привкус никотина, вибрирующий на языке, и концентрат кофе, затмевающий бодрящий запах морской воды. У меня нет к нему никаких чувств. Вот так просто.

Крис наклоняет голову, рассматривая моё лицо. Мокрые волосы наконец выпадают из пучка и рассыпаются по плечам, ударяя холодом, а заодно скрывая засосы, о которых я — о, боже — совершенно забыла. Взгляд парня задерживается на участке шеи, где таится небольшой алый кружок, уголок губы ползёт вверх. Может, Шистад пьян?

— Хорошо, что ты оставила телефон, а не лифчик, — говорит парень и смотрит на меня. На мою реакцию.

Я стискиваю зубы и поднимаю подбородок.

— Хорошо, что я успела уйти, прежде чем это повторилось, — ровно произношу я, надеясь, что моё лицо всё ещё равнодушно.

— Туше, — отвечает Шистад и протягивает мой телефон.

Я сглатываю вязкую слюну и забираю мобильник. Всё это так мерзко и неприятно, что мои губы невольно кривятся. Хочется уйти. И снова смыть с себя это. И зачем парень затронул эту тему? Наверное, хотел выбить меня из колеи, но на деле только убедил в том, что он придурок. И эта мысль должна основательно укрепиться в моей голове, если я не хочу получить неприятный укол где-то в области груди, возникший после слов Шистада о лифчике. Это был запрещённый приём. Я думала, что между нами негласный договор о том, что мы не должны это обсуждать, просто потому что обсуждать-то и нечего, но, видимо, парень решил, что это повод для шуток. Вполне в духе Шистада.

Не оборачиваюсь, иду в сторону бассейна, в одной руке сжимаю телефон, а в другой — сандалии, которые так и не успела надеть, и мысленно надеюсь, что не встречу Томаса или мать по дороге в номер.

В душе стало совершенно неприятно и в то же время свободно, ведь такое поведение Криса означает, что мне не о чем волноваться: он ничего не надумал себе по поводу чувств и уже тем более не подозревает меня в чём-то подобном. Мне же легче. Ведь чувств нет и не может быть.

Нажимаю на кнопку разблокировки и с радостью обнаруживаю, что телефон не разряжен. На экране появляются оповещения о сообщениях: несколько от отца и Эмили. Решаю сначала ответить папе и внутренне сожалею о том, что не успела это сделать сразу. Мужчина интересуется, как проходят мои каникулы, и ещё раз уточняет, что сможет приехать всего на два дня. Работа всегда была камнем преткновения в наших отношениях, но это не мешало отцу любить меня в сотню раз сильнее, чем маме. Если она вообще меня любит или хотя бы любила. Я пишу краткий ответ о хорошей погоде и вкусной еде, не акцентируя внимание на ужасном самочувствии, и говорю, что рада хотя бы двум дням, проведённым вместе, и это действительно так. Сообщения от него не приходят в следующую минуту, и я решаю, что папа лёг спать и напишет мне завтра утром, хотя хотелось бы поговорить как минимум по телефону, как максимум — в живую. Закрываю диалог с отцом и открываю несколько сообщений от Эмили, которые, оказывается, приходили с самого утра. Радует то, что Шистад не додумался прочитать. Или додумался? Насколько ему интересно то, что происходит в моей жизни? Наверное, совершенно не интересно.

Быстро читаю короткие послания Флоренси о том, что они с её тайным парнем (это в какой-то степени даже романтично) вместе пили кофе, затем ходили в кино. Обыкновенные свидания. И тут заветное сообщение: «Всё было. Расскажу по телефону». Я радостно улыбаюсь: хотя бы одна из нас наслаждается жизнью. В голове уже прикидываю примерный список вопросов, которыми буду пытать робеющую Эмили, но она сама сказала, что расскажет всё. А затем замечаю последнее смс, от которого мне становится не по себе: «Кажется, Элиот знает». Я судорожно сглатываю слюну. Он знает о том, что у Эмили есть парень? Или о том, кто этот парень? Если подруга скрывает от меня личность мистера Х, то Элиоту тем более нельзя знать, кто это. В голове всплывает наш недавний диалог по телефону и неаккуратно брошенный мною комментарий о парне Эмили. Неужели я виновата в том, что Флоренси узнал о влюбленности сестры? Только не это.

========== Глава 14 ==========

Я сижу на белом, всё ещё тёплом песке, зарыв в него босые ноги и приобняв себя за плечи. На улице прохладно, ветер пробирается под тонкую ткань купального костюма и вызывает мурашки. Сейчас глубокая ночь — огромная луна, кажущаяся белым блюдом, светит на морскую гладь и бросает блики на пляж. Я купаюсь в ласковом свете и наслаждаюсь тихим плеском волн. В воздухе пахнет солью и — неожиданно — кофе. Оборачиваюсь по сторонам. Навстречу мне идёт настоящий концентрат этого аромата. В лунном свете его кожа кажется в несколько раз бледнее, чем на самом деле. Каштановые волосы небрежно отброшены назад и слегка развеваются от ветра. Глаза поблёскивают зелёным и смотрят прямо на меня. Я улыбаюсь в ответ. Парень останавливается в нескольких метрах от моей фигуры, лёгкая улыбка — не та мерзкая ухмылка — трогает его губы. В животе что-то щекочет. Он молча сокращает ничтожное расстояние между нами и присаживается рядом: так близко, что его аромат окутывает меня полностью. Я с удовольствием замечаю, что от Криса не пахнет сигаретами, что, наверное, практически невозможно. Мы молча смотрим на морскую гладь — волны плещутся, переливаясь. Внутри спокойно, даже хорошо. Я перевожу прямой взгляд на Криса и просто любуюсь его точёным профилем; парень легко улыбается в ответ, а затем кончиками пальцев касается моей руки, утонувшей в песке. Я рассматриваю его белую рубашку, развеваемую ветром, отчего открывается обзор на бледную, подсвеченную луной грудь. Рукава одежды закатаны до локтя, и я наблюдаю, как вены немного надуваются, пока он медленно пододвигает свою ладонь к моей. Чёрные шорты чётко выделяются на фоне белого песка. Когда наши пальцы соприкасаются, внутри разливается тепло. Мне нравится это ощущение кожи к коже. Электрический ток посылает разряды по всему телу и отдается в низу живота. Так приятно, что мурашки медленно поднимаются по ногам. Крис слегка поглаживает мою ладонь.

Я хочу произнести что-то, но, когда я размыкаю губы, изо рта льётся вода. Холодная и солёная, она поднимается из недр моего желудка и выливается наружу. Я начинаю задыхаться, давиться этой солью. Пытаюсь отскочить в сторону, чтобы согнуться и позволить рвоте выйти, но Крис с силой сжимает мою руку и не позволяет подняться на ноги. Я судорожно дергаю ладонь, всё ещё задыхаясь из-за потока воды. А затем раздаётся этот звук. Жуткий. Пробирающий до костей. Он смеётся.

Сквозь пелену застилающих слёз я смотрю на бледное лицо Криса: его глаза почернели, гримаса злорадства исказила губы. Он смеётся, глядя прямо на меня, а затем нараспев произносит:

— Е-ева.

Я с силой дёргаю руку, но парень мёртвой хваткой вцепился в мою кисть. Кожа начинает печь от такого трения, но Шистад даже не думает меня отпускать, продолжая тянуть гласные:

— Е-ева. Е-ева.

Затем его лицо начинает угрожающе приближаться. Вода ручьём льётся из моего рта, грязная и мерзкая на вкус. Я плачу и дергаю руку.

— Е-ва. Разве ты не этого хотела, Е-ева?

— Нет!

Я выкрикиваю это и тут же чувствую боль в правом боку: я упала с кровати. Пытаюсь вылезти из одеяла, спутавшегося в ногах, но в темноте ничего не могу разобрать, двигаюсь на ощупь. Я вся вспотела, пижама прилипла к телу, волосы облепили шею и лоб. Дёргаю ногой, наконец выбираясь из плена, и ползу к выходу, чтобы включить свет. Во рту всё ещё стоит солёный гадкий привкус морской воды, а в ушах нараспев: «Е-ева». Чёрт бы побрал Шистада с его манерным растягиванием гласных!

Включив свет, я рассматриваю погром, который устроила во сне: одеяло комком валяется на полу, простынь скрутилась и сползла в низ кровати. Голова болит от резкого пробуждения, лоб покрыт холодной испариной. Я опираюсь спиной о стену и медленно перевожу дух. Кошмары — один из тех тревожных звоночков (хотя, возможно, просто сказывается перенапряжение). Перевожу взгляд на часы; время едва перевалило отметку в три ночи. На улице ещё темно, прохладный ветер проникает сквозь приоткрытую дверь балкона. Мне необходимо на воздух. Выхожу на свободное пространство и вдыхаю спасительную свежесть, проигнорировав мурашки, поднявшиеся по рукам. Где-то внизу неприятно стрекочет кузнечик, заглушая плеск волн, но я пытаюсь игнорировать его надоедливое пение. Чувство тревоги и паники постепенно отпускает, сменяясь ощущением ночного тепла на открытых участках тела. Мои синяки на груди и укус на бедре кажутся чёрными пятнами в лунном свете — я со вздохом рассматриваю следы недавней слабости. Как глупо и предсказуемо! Разглядываю морскую гладь и плещущиеся волны при слабом белом освещении, завороженно наблюдаю за водой, которая воспоминанием рождает ощущение недавнего сна. Я вздрагиваю. Тяжелая голова служит признаком недосыпа и усталости, но возвращаться в примятую кошмаром кровать не хочется. Присаживаюсь на пол, свесив ноги через перила балкона, и просто вдыхаю ночной аромат, пытаясь абстрагировать от ненужных, назойливых, не утихающих мыслей. Моя голова — улей. И мой собственный невыносимый враг, бросающий меня на перепутье. Не думать о Крисе — значит не думать вообще, поэтому пытаюсь направить потом мыслей в другое русло: Эмили.

Девушка ничего не ответила мне на сообщение, и я никак не могу разобраться, в чём дело: то ли она просто уснула, то ли не хочет разговаривать. Тот факт, что, возможно, я вина всему этому происшествию, выбивает из колеи и наносит мощный удар по чувству сожаления. Если это так, то я обязательно должна как-то это исправить. Нужно запутать Элиота, отвлечь, просто помочь Эмили. Как? Пока это неизвестно и мне. Но я знаю одно: нужно поскорее вернуться домой. Этот отдых рушит всё, что строилось несколько месяцев. Кроме того, вернусь домой — увижу папу, а это сейчас как глоток воды в жаркий день в пустыне. Уверенность в том, что эта встреча поможет расставить всё на свои места, даёт прилив сил, позволяет мне не сойти с ума, не поддаться чувству уныния или, что ещё хуже, раздражения, ведь это прямая дорога к состоянию апатии, а потом и депрессии. Нельзя допускать этого, потому что годы работы, усилий и выдержки пойдут насмарку. Интересно, как легко можно разрушить внутреннее равновесия человека всего за пару месяцев, хотя это не такой уж и маленький срок. Возможно, я просто слишком устала для всего этого. Но сейчас факт остается фактом: отец поможет.

***

Утром, несмотря на ночное пробуждение, я просыпаюсь довольно рано и решаю воспользоваться возможностью провести время в своё удовольствие. Спускаюсь на завтрак уже в половине девятого, и через полчаса моя тарелка с фруктовым салатом и стакан сока оказываются пусты. Я так проголодалась, что готова взять дополнительную порцию, но время напоминает о том, что в ближайшие пятнадцать минут должны появиться мама и Томас, поэтому просто благодарю официанта и прохожу через бар, чтобы успеть искупаться в море. Вода, вероятно, холодная после ночного понижения температуры, но такие процедуры помогут мне взбодриться. Кроме того, плавать днем я не могу из-за идиотских следов, которые совершенно не собираются блекнуть. Синяк на ноге налился фиолетовым, четко очерчивая зубы Шистада. На пляже, несмотря на ранний час, купается несколько человек. Солнце уже встало и подогрело песок, поэтому пара девушек, развалившись на лежаках, получает свой заряд витамина D. Располагаюсь как можно дальше от других отдыхающих и снимаю платье. Оно полностью прикрывает мои руки и шею, но зато укус сочной отметиной виднеется на бедре. Не одно, так другое. Волосы собираю в пучок, кладу полотенце прямо на песок и сверху одежду. Захожу в воду по щиколотки и пытаюсь привыкнуть к прохладному плеску волн. По обнажённой коже тут же поднимается рой мурашек. Наблюдаю за остальными, кто осмелился залезть в холодную воду, — двое парней отплывают от берега и что-то шумно обсуждают между собой. Иду дальше, отыскивая хорошее место для заплыва, и думаю о дальнейших планах на день. Возможно, стоит одной выбраться в город и тем самым избежать встречи с матерью и Шистадом. Смогу убить двух зайцев одновременно. Осталось только найти предлог для одинокой прогулки. Полностью погружаюсь в воду и начинаю медленно грести, чувствуя, как под руками рассекаются морские волны. Невесомость окутывает всё тело, дарит приятное ощущение, очищает от ненужных мыслей. Прикрыв глаза, просто плыву, наслаждаясь внутренним спокойствием. Это похоже на затишье перед бурей, ведь, как только я окажусь на берегу, проблемы снова мусорной кучей свалятся на мою голову. Всё ещё необходимо узнать, что произошло у Эмили. Это в первую очередь, конечно. А потом и обыденные трудности вроде надзора матери или Шистада. С некоторых пор это имя автоматически приравнивается к неприятностям: Крис практически тождественен раздражению, и вчерашняя сцена тому подтверждение. Как наивнейший человек, я предположила, что та ночь — это не просто возможность физического удовлетворения, и, когда открылась правда, я всё не могла решить — рада ли, что это так или нет. И сейчас не могу решить, хотя чувство злости определенно свидетельствует о стабильности. Стабильности наших отношений и нестабильности моего внутреннего состояния. Тут же одно из двух, и выбор далеко не за мной.

Открываю глаза и понимаю, что подплыла достаточно близко к тем парням: они оглядываются на меня и сами начинают двигаться навстречу.

— Привет, — произносит один из них по-английски с лёгким акцентом, но я всё равно не могу разобрать его происхождения.

Его короткие тёмные волосы блестят на солнце, чёрные глаза с прищуром рассматривают лицо. В губе у него торчит небольшое колечко, которое он облизывает, легко улыбнувшись мне. Второй парень азиатской внешности с крашеными голубыми волосами, откинутыми назад, тоже смотрит на меня и дружелюбно растягивает губы, поприветствовав легким кивком.

— Привет, — отвечаю я.

Волны подталкивают меня наверх, и я невольно хватаю ртом солёную воду, пока мы стоим, разговаривая.

— Я Люк, это Хиро, — говорит брюнет и протягивает мне руку, что само по себе выглядит забавно.

На вид парням чуть больше двадцати.

— Ева, — отвечаю я, пытаясь пожать руку в ответ, но выходит как-то неловко, поэтому просто смеюсь и думаю, как бы уплыть.

— Хочешь на берег обсохнуть? — предлагает Люк. Его приятель всё ещё молчит и просто рассматривает меня.

— Да, — говорю я и совершенно не лгу. Мои ноги уже замёрзли, поэтому погреться под солнечными лучами сейчас будет самое то.

Парни в два раза быстрее доплывают до песка, и, когда они выходят из воды, я вижу их широкий разворот плеч и подкаченные ноги. Возможно, они пловцы. Хиро вручает мне жёлтое полотенце. Я, поблагодарив, укутываюсь в теплую ткань, чувствую, как дрожу от холода. Всё-таки купаться с утра пораньше было не лучшей идеей.

— Ты откуда? — спрашивает Люк, когда мы втроём присаживаемся на песок. Я смотрю в сторону своих вещей и думаю о том, что стоит их забрать, надеть платье и скрыть идиотские синяки на груди. Хиро с любопытством рассматривает укус на бедре, но тактично молчит и тут же отводит глаза, когда мы встречаемся взглядами. Я заматываюсь в полотенце так, чтобы не было видно засосов на ключице и животе.

— Норвегия, — отвечаю я.

Люк присаживается рядом с другом, сбоку от меня. Он не кутается в полотенце и, откинувшись на локти, греется под лучами солнца.

— Мы из Калифорнии, — говорит парень. Я думаю о том, что его акцент не похож на американский, но разбираться нет желания.

— Понятно, — пожимаю плечами я и пытаюсь прикинуть, который час. Возможно, мне пора уходить. — Сколько времени?

— Почти десять, — произносит Хиро, нажав кнопку на своём телефоне.

— Мне уже пора, — поднимаюсь с песка и отдаю полотенце Люку, который приоткрывает один глаз и наблюдает за мной.

— Если хочешь, можем вместе погулять днем, — предлагает он, и я просто пожимаю плечами, не зная, как ответить. Парень кивает. — Я буду здесь ещё часа два, если что.

Я улыбаюсь ему и ухожу.

Моя одежда, к счастью, не намокла, поэтомунасухо вытираю тело, хотя купальник всё ещё влажный, и надеваю платье. Распускаю мокрые волосы, чтобы они могли высохнуть, и иду к отелю, последний раз обернувшись на новых знакомых. Молодые люди машут мне на прощание. Возможно, стоит согласиться на предложение Люка. Он кажется добрым и милым, а не наглым и настырным, как некоторые. Мои мысли снова заводят меня в дремучий лес с табличкой «Шистад». И почему в итоге всё упирается в него?

— Ева! — окликает меня мама. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Доброе утро, — выдавливаю из себя, хотя начало дня со встречи с этой женщиной автоматически не может быть добрым, поэтому решаю сразу перейти к делу. — Я рассчитывала сегодня погулять в городе. Одна.

Специально делаю акцент на последнем слове, давая понять Элизе, что не хочу компании в лице Шистада. Мать рассматривает меня с недовольством и, видимо, раздумывает по поводу моих слов. Её губы сжимаются в тонкую линию, свидетельствующую о раздражении, но я в любом случае пойду в город, вне зависимости от ответа матери.

— Хорошо, — наконец сухо говорит она, — но вернись к ужину.

Я просто киваю, решив, что её разрешение — это большая удача. Не знаю, что ещё можно сказать, поэтому быстро капитулирую, пока мать не передумала. Я чувствую её недовольный взгляд в спину, но полностью игнорирую это: ни к чему самой раздражаться и злиться, таким образом я только наврежу себе. Я думаю о том, знает ли мать вообще о моих проблемах. Если да, то почему ведёт себя так? Если нет, то я, в принципе, не удивлена. Мы не близки, и мне нравится пространство между нами. Хотя наши жизни сейчас и тесно переплетены, но даже в таких условиях в основном мы не лезем друг другу в души. Я не хочу. Мать, наверное, тоже. И это баланс.

Поднявшись в номер, я надеваю на голову солнечные очки и беру с собой немного денег на случай, если захочу есть или пить. Рассматриваю себя в зеркало, оценивая степень видимости нежелательных следов: неприличный укус мелькает из-под юбки платья, но это не критично, если вовремя одёргивать ткань. Проверяю наличие новых сообщений на телефоне, но ответа нет ни от Эмили, ни от отца. Уповаю на то, что Флоренси пока что спит. У меня есть время, чтобы всё обдумать и решить, как правильнее поступить: сказать, что виновата я, или промолчать. Выбор не из лёгких, но я должна быть готова к разным исходам события. Необходимо подобрать слова, чтобы утешить подругу и, естественно, выяснить, во что выльется эта история.

Как только я закрываю дверь, краем глаза улавливаю движение сбоку: Шистад вышел из своего номера. Я делаю вид, что занята и бесцельно смотрю в телефон, отвернувшись от парня. Спиной чувствую его скользящий взгляд, который, впрочем, недолго задерживается на мне; пропадает, как только Шистад уходит из поля моего зрения. Мне интересно, какие сегодня планы у Криса, но только потому, что не хочу пересечься с ним в городе.

Мысль сама собой возвращает меня в предыдущее утро, когда Томас пытался что-то выяснить у Шистада. Речь явно шла о чём-то неприятном, но их разговор для меня до сих пор остается достаточно туманным. И раз уже Шистад-старший попросил меня приглядывать за сыном, значит, дело серьёзное, по крайней мере, для него. Я обещаю себе выяснить, что происходит, и прячу телефон в карман. Вестей от Эмили всё ещё нет.

Я спускаюсь на первый этаж и через бар прохожу к бассейну. Матери здесь нет, Шистада тоже, поэтому прохожу по лестнице к выходу в город. Несмотря на то, что время еле движется к обеду, на улице уже нещадно палит, и я жалею, что надела закрытое платье, чтобы скрыть засосы. Надеваю солнцезащитные очки, чтобы лучи не слепили глаза, и медленно двигаюсь в сторону тротуара. Следом за мной по лестнице спустилась пожилая пара из отеля. Я видела их несколько раз за ужином. Седоволосый мужчина одет в клетчатую рубашку серого цвета и светлые бриджи, его жена — полная женщина с миниатюрной шляпкой на голове — в голубое платье практически до щиколотки. Её рука аккуратно вложена в руку супруга, они идут молча, ничего не обсуждая между собой, и рассматривают архитектурные строения. Сумочка в руке женщины не кажется тяжелой, но я слышу, как её муж пытается отобрать вещь, а жена с протестом, но всё же позволяет поухаживать за собой. Я с улыбкой наблюдаю за разворачивающейся сценой: как и любой ребенок, несколько лет назад я мечтала увидеть родителей такими же: вместе состарившимся и всё ещё влюбленными. Но жизнь — сложная штука, а оттого чаще наши мечты, пусть самые нелепые, остаются мечтами, и позже ты понимаешь, что принимал желаемое за действительное. Сейчас, по прошествии лет, кажется, что мать никогда и не любила отца по-настоящему. Возможно, была симпатия, но в большей степени удобство. С папой было легко встречаться и легко жить, легко завести семью и так же легко развестись. С стороны матери это было лицемерно, ведь отец до сих пор с теплотой вспоминает о бывшей жене. И даже сейчас, узнав о новом бойфренде, он смирился с тем, что им больше никогда не быть вместе, хотя мы оба знали, что этого никогда не случится. Отец не переставал любить маму. Это грустно и прекрасно одновременно. Но в большей степени грустно. Мы часто любим людей, которые недостойны наши чувств, и ничего поделать с этим, увы, нельзя. Человек — существо, стремящееся к самопожертвованию; нам нужно постоянно о ком-то заботиться, кого-то спасать, пусть этот кто-то и совершенно не нуждается в нас. Мы хотим чувствовать себя нужными, а потому бросаемся в омут с головой, к самому чёрту в логово, лишь бы ощутить то тепло в груди, когда отдаёшь частичку себя. Обжигаясь, мы ищем ошибку, оплошность в себе, потому что проще сказать, что всё не получилось из-за конкретного шага или принятого решения, а ведь дело совсем в другом. Я не верю в то, что где-то для каждого человека существует свой человек и души их едины. Есть лишь те, кто способны жертвовать собой ради друг друга. Но и это не есть любовь. Чем больше живешь, тем чаще убеждаешься, что любовь — дело субъективное, а по сути невозможное. Мы обманываем себя в погоне за несуществующим чувством, за призрачной надеждой: мол, другой человек сможет сделать меня счастливым. Но счастье, как и любовь, — призрачный ориентир. Ты идёшь по этой дороге, но в итоге никогда не можешь дойти до цели, потому что на деле счастье — это лишь миг. Одно единственное мгновение. И проходит оно быстрее, чем ты успеешь сказать «Счастье». Человек по натуре своей слеп и глуп, оттого и верит во всё, что скажет ему другой. И умнее мы, увы, никогда не будем, потому что у нас, наверное, хобби такое — наступать на одни и те же грабли: больно, неприятно, но мы гонимся за призрачным моментом, моментом любви, моментом счастья. И рассуждать об этом можно бесконечно долго, и даже если в глубине души я понимаю, что именно так и обстоят дела, то я саму себя обманываю вновь и вновь бреду на свет в поиске чего-то, о чём поют сотни певцов, о чём написано тысячи книг и о чём говорят все люди. Просто потому что я человек, и мне свойственно желать большего, чем я имею.

***

На улице слишком жарко, поэтому я решаю заглянуть в ближайшее кафе и выпить чего-нибудь холодного. С другой стороны улицы вижу небольшую кофейню с небольшой территорией, отведённой под летние столики, и направляюсь туда. На мощённой камнем дороге нет пешеходного перехода, поэтому, обернувшись по сторонам, перехожу улицу. Телефон в моём кармане вибрирует. Тут же достаю его, чтобы проверить новое сообщение, но, прежде чем успеваю увидеть имя отправителя, сбоку в меня что-то влетает на бешеной скорости. Моё тело отбрасывает в сторону, и я падаю. Чувствую, как жжётся колено и локоть, впечатанные в камень. Телефон выскочил из руки и теперь валяется где-то на дороге, но из-за головокружения и темноты в глазах я ничего не вижу. На ощупь пытаюсь подняться, лишь краем уха улавливая шум. Кто-то протягивает руку и берёт меня за локоть, помогая подняться. Как только я опираюсь на ногу, лодыжку и колено тут же обжигает: видимо, содрала. Моргнув несколько раз, пытаюсь рассмотреть человека, всё ещё придерживающего меня. Это мужчина средних лет. Лицо его выражает удивление и озабоченность.

— Спасибо, — слабо благодарю я и оглядываю пространство вокруг. Телефон лежит в нескольких метрах от меня и, похоже, практически не пострадал: экран говорит, на дисплее открыто новое сообщение. Опираться на повреждённую ногу больно. Я делаю вывод, что подвернула лодыжку, поэтому прихрамываю, добираясь до мобильника.

— Как вы? — спрашивает всё тот же мужчина. У него сильный итальянский акцент.

— Всё хорошо, — машу головой.

Велосипед валяется сбоку, примерно там, где пару секунд лежала я, и я понимаю, что именно этот итальянец сбил меня на велике: в теории смешно, на практике больно. Смотрю на свою руку: локоть содран и кровоточит; зрелище не из приятных, но повреждение несерьёзное.

— Давайте, я помогу Вам, — говорит итальянец, и я просто киваю, понимая, что мне нужна поддержка, чтобы добраться до того самого кафе и присесть. — Простите меня, я Вам сигналил, — объясняет мужчина, с беспокойством рассматривая моё повреждённое колено.

— Всё в порядке, я засмотрелась в телефон, — пытаюсь его утешить я. Первый шок прошёл, поэтому уже чувствую себя намного лучше: по крайней мере, не темнеет в глазах.

Итальянец помогает мне присесть за столик и неловко топчется рядом:

— Можем вызвать полицию и оформить документы, — выдавливает он, а я отрицательно качаю головой. Только полиции не хватает.

— Всё хорошо, я в порядке, — пытаюсь отделаться от провинившегося мужчины, но в данной ситуации виноваты оба.

Он заказывает мне стакан воды, когда официант подходит, чтобы выяснить, в чём дело, и я всё ещё убеждаю итальянца в том, что всё в порядке. Когда я выпиваю всю жидкость, мужчина, наконец, сдаётся, ещё раз просит прощения и оставляет номер телефона на всякий случай. Подобрав с дороги свой велосипед, он медленно отъезжает и ещё несколько раз оглядывается на меня.

Я с осторожностью кручу повреждённой ногой — лодыжка ноет от боли. Не представляю, как доберусь до отеля в таком состоянии. Колено выглядит ужасно: представляет собой красное месиво с ошмётками содранной кожи. Локоть болит меньше, но полностью разогнуть руку всё же не могу. Официант предлагает мне помочь с обработкой раны, на что соглашаюсь. Он приносит аптечку и антисептиком вымывает грязь из порезов, а я шиплю при соприкосновении спирта с повреждённой кожей. Затем молодой человек бинтует раны, чтобы я не занесла грязь, но с подвёрнутой лодыжкой ничего сделать не может. Когда он уходит, молча кивнув на мою благодарность, я делаю мысленную пометку оставить ему хорошие чаевые.

Вновь смотрю на экран своего телефона и вижу сообщение от Эмили. Не долго думаю, нажимаю на её контакт и тут же звоню, решив, что лучше поговорить, а не переписываться.

— Да? — подруга отвечает буквально через пару гудков. Несмотря на позднее время для пробуждения, голос у неё сонный.

— Привет, — взволнованно здороваюсь я. — Что происходит?

Эмили молчит несколько секунд. Я уже думаю, что она бросила трубку, но с другой стороны провода всё же раздается:

— Я не знаю, но мне кажется, Элиот знает.

— Что именно знает? — приступаю к расспросам и тут же задаю волнующий вопрос. — Можешь по порядку рассказать?

— Погоди секунду, — произносит подруга. В трубке слышится какой-то шорох: видимо, она идёт в другую комнату. Я терпеливо жду, рассматривая повязку на коленке. Из-под платья выглядывает синий укус, напоминая о количестве моих проблем. Я тяжело вздыхаю.

— Я здесь, — говорит Эмили, и я перевожу дух, предчувствуя рассказ. — Если кратко, то он мне позвонил, Элиот взял трубку, а через тридцать секунд устроил мне допрос с пристрастием. Я сказала, что это звонил знакомый по поводу проекта по истории, но Элиот не поверил и сказал, что будет присматривать за мной. Я не знаю, что мистер Х сказал ему, но я специально не стала перезванивать, чтобы не вызывать подозрений. Сегодня я весь день проведу дома, но мне нужно как-то связаться с ним. Я говорила, что Элиот не приветствует отношений, да он и сам это знает.

— То есть ещё не факт, что Элиот знает о том, что ты с кем-то встречаешься? — переспрашиваю я и чувствую, что снова начинаю дышать. Всё не так плохо, как кажется.

— Теоретически да, — отвечает подруга, но я слышу, как дрожит её голос, — но если он начал подозревать, то теперь не отвяжется. Я не знаю, что делать. Нужно отвлечь Элиота, чтобы он прекратил следить за мной.

— Послушай, — откровенная паника в тоне Эмили выдает её с головой, поэтому спешу утешить девушку, — он ничего не знает. И не узнает. Мы что-нибудь придумаем, ладно? Главное, веди себя осторожно, пережди пару дней, прежде чем снова идти куда-то со своим Мистером Х, хорошо? Только не паникуй, иначе Элиот все поймёт.

— Да, я понимаю, — соглашается Эмили, и я слышу, как она обречённо выдыхает.

Мы ещё недолго болтаем, упустив подробности о том самом вечере Флоренси, но надоедать расспросами сейчас не хочу, чтобы не расстраивать ещё больше. Я упускаю подробности о небольшом инциденте — если так можно сказать — с Крисом и рассказываю ей последние новости, включая происшествие с велосипедистом. Эмили интересуется, всё ли у меня в порядке, и я отвечаю, что раны незначительные. Спрашиваю подругу о дальнейших планах; она честно признаётся, что не знает, потому что проблема с Элиотом теперь как камень преткновения.

Через некоторое время я кладу трубку, абсолютно уверенная, что всё будет хорошо. Элиот только заподозрил неладное, а это значит, что его легко можно сбить со следа. Плюс: тяжёлый камень вины падает с моих плеч, потому что эти подозрения закрались в голову парня не после моих слов.

Я снова пробую пошевелить ногой, и боль пронзает лодыжку. Становится очевидным, что мне нужно вернуться в отель. Прикусываю губу. Пытаюсь подняться, но нервные окончания тут же сообщают о том, что это не самая хорошая идея. Раздумываю позвонить маме, но это чревато проблемами. Самое разумное — и глупое — попросить всего одного человека. Шистада.

Быстро набираю номер, пока не успела передумать, и, прикусив губу, жду ответ.

— Да? — голос Шистада удивлённо-насмешливый. Раздражающая смесь.

— Мне нужна твоя помощь, — тут же выдавливаю я, чтобы поскорее покончить с этим. Если он не согласится, то я ничего не смогу поделать.

— Например? — усмехается парень, и я закатываю глаза. Это было ожидаемо.

— Если ты не собираешься помогать, просто положи трубку, — злобно выпаливаю я, уже проклиная себя за эту идею.

Как можно быть такой идиоткой и думать, что Шистад может делать что-то бескорыстно, без насмешек и самодовольства? Это просто издевательство.

— Что нужно? — спрашивает Крис, но я буквально вижу его самоуверенное лицо, пышущее насмешкой.

— Я подвернула ногу и не могу дойти до отеля…

— О Господи, — страдальчески произносит Шистад, пока я пытаюсь объяснить ему, где находится кафе.

Он говорит, что будет через пятнадцать минут, и кладёт трубку.

Пока жду парня, заказываю шоколадный кекс и молочный коктейль, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. Очевидно: такая нелепость могла произойти только со мной, а тот факт, что мне пришлось просить помощи именно у Шистада, раздражает и даже разочаровывает. Я хотела провести этот день вдали от парня, чтобы окончательно разобраться в себе, а в итоге сама позвонила и навязала себя. В данной ситуации, конечно, был выбор не большой, но вновь идти против своих принципов…

Без особого энтузиазма ковыряю кекс и вновь пытаюсь двигать ногой, что априори является бесполезным делом. Шистада до сих пор нет, и я начинаю думать, что он решил пошутить надо мной — вполне ожидаемо. Когда поднимаюсь, опираясь о стол, оставив недоеденный обед, позади раздается:

— Назначила свидание и спешишь уйти?

— Точно, — отвечаю я, слегка повернув голову в сторону Шистада. — Ты поиздеваться пришёл?

— В большей степени да, — парирует парень, а я закатываю глаза. — Ну, и во что ты опять влипла?

Открываю рот, чтобы ответить, но всего одно движение руки Криса вышибает из меня весь дух. Он аккуратно обхватывает мою талию и притягивает к себе, чтобы я могла опереться. Я сглатываю и глубоко вдыхаю воздух — ужасная ошибка — вперемешку с запахом Шистада. На языке тут же появляется привкус кофе. Поднимаю глаза на возвышающуюся фигуру парня. Расстояние между нами почти интимное. Ладони потеют, как только память услужливо подсовывает воспоминание о том, когда мы последний раз были в такой близости. По телу бегут мурашки, тепло разливается в низу живота, завязывая узел предвкушения, но я тут же одергиваю себя. Нельзя, просто нельзя так реагировать на человека. И я, кажется, решила, что это ничего не значит.

— Меня сбил велосипедист, — наконец отвечаю я, поняв, что так и стою, раскрыв рот.

— Ну, конечно, — насмешливо кивает парень. — С кем ещё может такое случится.

Я бросаю на парня недовольный взгляд и рукой упираюсь в его плечо, помогая себе отойти от стола. Сосредоточиться на ходьбе намного сложнее, когда помимо больной ноги ноет что-то в области груди. Крис осматривает повязки, сделанные официантом, и на секунду задерживает взгляд на синем отпечатке его собственных зубов. Я сглатываю скопившуюся слюну и заставляю себя оглядеться по сторонам. Его близость просто невозможна. Рассудок будто медленно покидает границы моей головы, мозг превращается в кашицу, и тревожный звоночек превращается в назойливую трель.

— Может, мы уже пойдём? — выпаливаю, понимая, что чем быстрее мы доберемся до отеля, тем быстрее эта пытка — такая сладкая — закончится.

Мысли, перепутанные и жужжащие, напоминают о том, как руки парня сжимали мою талию, и мне, кажется, становится совсем нехорошо. Возможно, у меня солнечный удар, поэтому тело практически бесконтрольно жаждет соприкоснуться с каждым участком кожи Шистада. Мне снова приходится одергивать себя.

Истина проста: человеку нужен человек. Это касается каждой сферы нашей жизни, начиная биологическими потребностями и заканчивая духовными. И в данный момент я уповаю на то, что это всё физиология. Моё тело ещё помнит его касания и жар, разливающийся внутри, заставляющий сердце стучать со скоростью света, а кровь — бежать по венам и шуметь где-то в висках. В большинстве своём мы подчинены биологии даже в таком деле, как секс. Мы ведомые ощущением мнимого счастья и удовольствия, поэтому не так важно, как касается нас. Ведь так?

Крис предпочитает тишину, а я рассматриваю его из-под опущенных ресниц, хотя и понимаю, что с моей стороны это выглядит странно. Язык так и подмывает что-нибудь сказать, но я прикусываю щеку, заставляя себя молчать. Мы идём достаточно медленно, чтобы я не перенагружала ногу, и от этого ещё хуже. В какой-то момент мне кажется, что атмосфера вокруг наполнена концентратом под названием «Шистад», а привкус кофе, укоренившийся на кончике языка, никогда не пропадет.

— Хватит пялиться, — наконец говорит Крис. Он произносит это беззлобно, скорее насмешливо, но я тут же отворачиваюсь, хотя это и глупо.

— Я не пялюсь, — бурчу я.

— Точно, — ухмыляется парень.

Я мысленно приказываю себе молчать, напоминая о том, что говорить-то нам не о чем, но в голове уже сотня вариаций диалога, и каждая касается проведенной ночи. Слишком много недомолвок. Наверное, я просто не люблю быть в подвешенном состоянии.

— И что это было? — я выпаливаю на одном дыхании и тут же сжимаю губы. Какая идиотка!

Рука Шистада греет мою талию, распространяя тепло в низ живота. Невозможно приятно.

— Ты о чём? — спрашивает парень.

Он выглядит расслабленным — я даже завидую его выдержке.

— Ты знаешь о чём, — говорю я, не желая самой произносить это вслух.

— Не имею понятия, — по тону невозможно понять, подкалывает ли он или вправду не понимает, о чём идет речь.

— О том, что было, — покосившись на Шистада, произношу я. Мой голос непроизвольно понижается на тон, будто я шепчу какую-то тайну.

— А, — он просто пожимает плечами, всё ещё не глядя на меня. Внутри возникает ощущение, будто я разговариваю со стеной: безэмоциональный, ровный тон заставляет меня думать, будто ему всё равно. — А что такого произошло?

Его вопрос ставит меня в тупик. Он, должно быть, шутит.

— Мы… Мы, — я начинаю мямлить, потому что и сама не знаю, что сказать, но Крис резко останавливается, заставив меня поморщиться от боли в лодыжке.

— Забудь об этом, ясно? Мы просто напились и позволили себе лишнее. Если ты себе чего-то навоображала — а судя по тому, что ты пытаешься сказать, это так — то просто забудь и не порть себе жизнь. Для меня это ничего не значит. И для тебя тоже. Мы захотели потрахаться, ладно. Но не стоит думать, что между нами что-то есть. Не усложняй жизнь ни мне, ни себе.

Он смотрит на меня, нахмурив брови, и я стойко выдерживаю его стеклянный взгляд. Каре-зелёные глаза потемнели, из-за расширенных зрачков практически не видно радужки. Я сжимаю губы, вскинув подбородок.

— Хорошо, что мы всё решили. После твоей вчерашней сцены можно было подумать, что ты считаешь, будто это что-то значит. Я бы предпочла вообще не вспоминать об этой ошибке. Между нами ничего не было. Знаешь, двух поцелуев мало для того, чтобы я могла что-то себе надумать, — ядовито цежу я, — так что расслабься. Не обязательно так кривить лицо, когда мы пересекаемся за семейным ужином. Не волнуйся, я не идиотка.

— Хорошо, — пожимает плечами Шистад и возобновляет движение.

Жжётся. Внутри все жжётся от сказанных слов. От брошенных в лицо фраз, которые и так были очевидны, но, озвученные вслух, они действуют на меня неожиданными ударами кнута по лицу. Всё внутри ноет и болит. Побитая собака скулит и воет, разгоняя ядовитую кровь по сердцу. Мне приходится зажмуриться и с силой прикусить щеку, чтобы просто успокоить мысли. Всё это было понятно, и я не удивлена тому, что наговорил Шистад. Но внутри все жжётся от обиды.

Комментарий к Глава 14

Знаю-знаю, я кормила вас завтраками, но как только так сразу, просто моя жизнь сейчас-это гребаная карусель (всем 11классникам привет).

Я постараюсь выкладывать вовремя, но в этой суматохе ничего не могу обещать.

Поддержите автора словом, тогда он будет стараться в два раза сильнее:)

========== Глава 15 ==========

Шистад отпускает мою талию, и я опираюсь о дверь своего номера. Тепло от его ладони всё ещё сохраняется на прикрытой одеждой коже, но уже улетучивается, оставляя призрачный след, и лишь обида горит огнём где-то в середине груди. Мне хочется плакать, но я просто прикусываю губу, отгоняя непрошеные слезы.

— Спасибо, — слабо бурчу я, не глядя в его сторону.

Шистад ничего не говорит в ответ, и я даже рада, что он предпочитает молчать: его язык может творить ужасные и прекрасные вещи, но лучше пусть он его держит за зубами. Из чехла телефона достаю карту, чтобы открыть номер, и одновременно с этим жду, когда же хлопнет соседняя дверь. Прикладываю ключ, и замок щёлкает, пропуская меня внутрь. Захожу на порог, проскочив через зазор, и лишь краем глаза наблюдаю — пока закрывается дверь, — как Шистад стоит напротив моего номера, прислонившись к стене. Руки в карманы, лицо слегка опущено, тень залегла под глазами, зрачки кажутся чересчур расширенными. Ну и чёрт с ним.

Как только негласная преграда скрывает парня, я, наконец, выдыхаю. Моё лицо искажает странная гримаса: смесь раздражения и обиды. Солнце, проникающее сквозь не зашторенные окна, больно бьёт по глазам. Я утешаю себя тем, что именно из-за этого слёзы так и норовят выступить. Я одна и могу дать волю эмоциям, но где-то глубоко внутри живёт осознание: если я расплачусь сейчас, то признаю поражение, пусть это и не поле битвы. Для Шистада это всего лишь игра, и стоило с самого начала напомнить себе об этом. В голове мелькают сцены последних вечеров, когда парень приводил к себе девушек: каждый раз разных и с каждым днем более голосистых, как будто, прежде чем позвать их в спальню, он проводил отбор на самый громкий стон.

Я вздрагиваю от этих мыслей и поджимаю губы. Думать о Шистаде невозможно. Как, впрочем, и не думать. Усилием воли я заставляю себя отвлечься и вернуться к земным проблемам. Например, к больной ноге. Кое-как доковыляв до кровати, я плюхаюсь на мягкую поверхность и, наконец, наслаждаюсь минутами отдыха. Повреждённая лодыжка ноет, напоминая о том, что передвигаться стоит осторожнее. На локтях подтягиваюсь к изголовью кровати и, расслабившись, просто лежу, думаю. В голове отчего-то вновь возникает сцена с той пожилой парой. Интересно, они видели, как меня сбил велосипедист или свернули на другую улицу в поисках красивых видов на архитектурные строения? В глубине души я надеюсь, что второе. Моё вмешательство в их семейную идиллию кажется чем-то запрещённым.

***

Вечером я снимаю повязки с повреждений, давая им возможность затянуться естественным путём, и спускаюсь на ужин. По лестнице иду медленно: лодыжка опухла и посинела. Как буду оправдываться перед матерью, я так и не смогла придумать, но что сделано, то сделано.

Когда я усаживаюсь за стол, никого ещё нет, поэтому радуюсь нескольким минутам спокойствия и одиночества. Сбоку улавливаю движение и замечаю, что парни, сидящие у бара, приветственно машут мне. Слегка прищурившись, узнаю Люка и Хиро и тоже киваю им в ответ. Рядом плюхается Шистад. Я специально отворачиваюсь и прокручиваю в голове варианты дальнейших событий, но от этих мыслей меня спасает Томас. Он занимает место напротив сына и несколько мгновений с нарочитой внимательностью рассматривает лицо Криса, отчего я сама невольно бросаю взгляд на парня. Вроде бы ничего особенного.

— Добрый вечер, Ева, — здоровается мужчина, а я вымученно улыбаюсь. И к чему эта показушная вежливость?

Мамы всё ещё нет, и я не знаю: радоваться или сожалеть? За столом повисает атмосфера напряженности и раздражения. Я стараюсь абстрагироваться от семейства Шистадов: отец продолжает сверлить сына взглядом, а тот с напускным безразличием вертит в руках сигарету.

— Убери эту дрянь, — не выдержав, гавкает Томас. От неожиданности я вздрагиваю.

— Конечно, конечно, — ядовито произносит Крис и прячет сигарету за ухо, — ведь есть множество способов расслабиться.

В его усмешке явно скользит намек, но я не могу разобрать подтекст. Напряжение между этими двумя буквально вибрирует в воздухе, и я невольно задумываюсь: неужели со стороны мы с матерью выглядим так же? Вероятно, да.

Я подзываю официанта, решая тем самым сразу две проблемы: голод — я так ничего не поела после того кекса в обед — и давление за столом. Томас краем глаза смотрит на меня и говорит:

— Нужно подождать Элизу, прежде чем заказывать.

Я недовольно прикусываю губу (он шутит?), но всё же качаю отрицательно головой подходящему официанту. Парень пожимает плечами и возвращается к стойке.

— Где она? — раздражённо спрашиваю я, но Томас делает вид, что не замечает такой интонации.

— Спустится через пару минут.

Мы снова молчим. Неприятное ощущение медленно поднимается от живота и комом застревает в горле. Шистад сидит в нескольких сантиметрах от меня — я чувствую запах кофе и море, исходящий от его кожи. По телу тут же бегут мурашки, и я мысленно закатываю глаза на такую реакцию своего организма и оправдываю себя одним простым словом: физиология.

Наконец у входа на летнюю веранду появляется мать, и мой желудок издаёт слабый стон, напоминая о необходимости нормально питаться хотя бы раз в сутки. Элиза чмокает будущего мужа в щеку, что кажется нелепым — я уверена, они виделись пару минут назад — и занимает место рядом с ним. Я тут же подзываю официанта.

— Что у тебя на руке? — холодно спрашивает мама.

Я бросаю беглый взгляд на свой локоть, хотя и так знаю, на что смотрит женщина.

— Упала, — отвечаю я, мысленно призывая официанта двигаться быстрее.

— Каким образом? — продолжает она, не отводя взгляда и тем самым пытаясь надавить.

Я закатываю глаза:

— Какая разница?

Мать поджимает губы, когда официант наконец приходит принять заказ. Её недовольная реплика так и остаётся невысказанной. Я заказываю пасту с грибами и мороженое на десерт. Шистад просит только кофе, на что я снова закатываю глаза. Как только молодой человек уходит, приняв наши пожелания, Томас обращается к Крису:

— Почему ты ничего не хочешь есть?

— Аппетит пропал, — говорит тот и откидывается на спинку своего стула.

Краем глаза я замечаю небольшой алый кружочек, выглянувший из-под ворота его футболки, и тут же отвожу взгляд.

— С чего бы это? — Томас продолжает наседать на сына, а я всё ещё пытаюсь понять, в чём тут дело.

Крис раздражённо кривит губы.

— Сядь прямо! — гавкает отец, а Шистад приподнимает подбородок и смотрит на него сверху вниз.

Сцена кажется нелепой и странной. Отчасти потому, что Томас предпочитает не делать замечаний сыну в присутствии меня и мамы, но сейчас что-то не так. Видимо, мужчина больше не может сдерживать свои эмоции.

Крис всё же выпрямляется и пододвигает стул ближе к столу. Мать молча отводит глаза, делая вид, что ничего такого нет в этой ссоре, и меня не покидает чувство, будто в дураках остаюсь только я.

Официант приносит напитки, и Томас тут же говорит:

— Принесите ему пиццу или ещё что-то на свой вкус.

Я, опустив голову, наблюдаю за реакцией Криса: он сжимает ладонь под столом.

— Нет, спасибо, — цедит парень, криво улыбнувшись официанту. Тот беспомощно смотрит на гостей.

— Принесите, — цедит мужчина и смотрит прямо Шистаду в глаза.

Крис опускает руку на свой стул, в нескольких сантиметрах от моей голой ноги. Я завороженно наблюдаю, как его пальцы — сначала мизинец — медленно касаются открытого участка тела. Мой рот непроизвольно приоткрывается от желания возразить, но я слишком обескуражена таким поведением.

Официант кивает, не без облегчения удаляясь.

— Ты должен поесть, — грубит Томас, на что Крис усмехается, — и, пожалуйста, помолчи до конца ужина.

Ладонь Шистада аккуратно обхватывает моё бедро — кожа остро чувствует каждый участок соприкосновения. Тепло медленно разливается где-то в середине груди и перетекает в низ живота, затягиваясь в сладкий томительный узел. Ох. Я поднимаю глаза на парня, но он всё ещё сверлит профиль отца, отвернувшегося к Элизе. Они о чём-то говорят. В ушах звенит, поэтому не могу понять, о чём идет речь. Шистад же с безразличным выражением лица — чёртова маска — смотрит куда-то в сторону. Пару секунд я позволяю себе наслаждаться прикосновением, затем делаю быстрый вдох и тяну руку парня, давая ему понять, что не хочу этого, но парень лишь легко сжимает моё бедро, вызывая новый приступ мурашек. Я бросаю на него быстрый взгляд, но лицо Шистада остаётся ровным и непринуждённым, будто ничего не происходит. Снова тяну его ладонь, а парень сдавливает руку и его большой палец аккуратно нажимает на синяк — следы от зубов. Я чувствую, как жар распространяется внутри по венам. Прикусив губу, мельком смотрю на Томаса и Элизу, но они не замечают ни меня, ни Шистада, либо делают вид, что не замечают. Возмущение и наслаждение, словно ангел и бес, борются на моих плечах. Шистад продолжает лёгкую ласку, поглаживая раскалённую, словно оголённый электрический провод, бедро, и наслаждение всё же побеждает. Удовольствие от касаний расслабляет нижнюю часть моего тела, но мозг судорожно обрабатывает информацию. И что всё это значит?

Мне хочется закричать на парня, напомнить ему о тех словах, которые совершенно недавно сорвались с его губ и так обидно и неожиданно ранили меня. Но его кожа, пальцы, ладонь будто залечивают кровоточащую рану, затягивается образовавшаяся дыра, и я с ужасом осознаю, что позволяю это и даже больше… Хочу этого. Прикосновения Шистада ласковые и нежные, и можно подумать, что это своего рода извинения, но безразличный взгляд напоминает о суровой реальности: он просто лапает меня под столом за семейным ужином. Я снова предпринимаю попытку скинуть руку парня, но он настойчиво сжимает моё бедро, отказываясь отступать. Я прикусываю губу. Чёрт бы его побрал! Обида комком застывает в горле и отдаёт привкусом кофе на языке. Когда-то кофе был моей личной слабостью, но теперь ею, похоже, стал Шистад, и, как не иронично, обе эти слабости имеют одинаковый вкус.

— Осталось всего несколько дней отпуска, — мать повышает тон и, видимо, обращается ко мне. От неожиданности я вздрагиваю и бросаю косой взгляд на мужскую ладонь на моей ноге. — И я хочу, чтобы эти дни ты провела в отеле во избежании неприятных инцидентов, — она многозначительно смотрит на мой локоть, и я сжимаю зубы, чтобы не рявкнуть ничего в ответ.

— Тебя это тоже касается, Крис, — грубит Томас, даже не взглянув на сына.

— Мне что, двенадцать? — усмехается тот и снова слабо сжимает моё бедро. Где-то в моей голове начинают крутиться винтики, оповещающие о том, что такие действия помогают парню усмирить гнев и держать себя в руках.

— Лучше бы тебе было двенадцать, — парирует отец и отворачивается, не желая смотреть на исказившееся лицо Шистада. Краем глаза я вижу, как тот стискивает зубы, проглотив едкий комментарий.

Мать заводит с Томасом разговор ни о чём, видимо, желая его отвлечь от неприятных мыслей, а я пытаюсь сосредоточиться на чём-то, кроме беспардонного вмешательства в моё личное пространство. Слова о том, что та ночь не что иное, как ошибка, бьются о черепную коробку моей головы, буквально вызывая желание ударить Шистада, но разумная часть мозга напоминает о том, что не стоит поднимать крик. По крайней мере, в присутствии матери и Томаса.

Я рассматриваю руку Криса, которая — мне только кажется! — так красиво смотрится на моём бедре. Глупые мысли сбивают меня с толку, обида то захлёстывает меня, побуждая к действиям, то внезапно утихает, приказывая наслаждаться разливающимся теплом. Две противоположные части борются во мне, и мне самой интересно узнать, кто же победит.

Официант приносит еду, и я понимаю, что Крису всё же придется убрать руку, чтобы нормально поесть. Я уже чувствую, как отдаляется его кисть, и то место, где она недавно покоилась, покрывается мурашками из-за прохладного ветра. Но, к моему удивлению, — и к радости, — Шистад берёт пиццу другой рукой. От еды исходит приятный аромат, вынуждающий желудок забурлить от голода, но рука Криса мешает сосредоточиться: кусок в горло не лезет.

— Ева, ешь! — приказывает мать, а мой организм — та часть, что отвечает за пищеварение — поддакивает ей. Мозг же отчаянно не желает подчиняться — я то и дело гляжу на опасную близость Криса. Это просто сводит меня с ума.

Но усилием воли я напоминаю себе о том, что это ничего не значит, а так убедить себя намного проще. Я наматываю на вилку макарон и погружаю их в рот, при этом стараюсь не поддаваться, когда большой палец Криса вновь надавливает на синяк. Паста приятно тает на языке и на мгновение заглушает привкус кофе, который, впрочем, не получается игнорировать долго, учитывая аромат напитка, стоящий всего в нескольких сантиметрах от моего носа. Возможно, дело отнюдь и не в горячей жидкости, а в том, кто её пьет, но я предпочитаю первый вариант.

Ужин для меня проходит так медленно, как только возможно. Мучительно сладкие мгновения разрывают меня изнутри, пока я пытаюсь разобраться с ураганом эмоций, а рука Криса, гуляющая вдоль моей голой ноги, только сбивает нужный настрой. Как только заканчиваю с пастой, первая вскакиваю из-за стола, совершенно позабыв о больной лодыжке, и тут же морщусь. Мама, заметив моё скривившееся лицо, недовольно спрашивает:

— Что ещё?

— Я подвернула ногу, — отвечаю я, но садиться обратно не намерена: мне нужно сбежать, как можно быстрее.

— Ева! — мама укоризненно смотрит на меня, но я игнорирую её бурную реакцию и продолжаю гнуть своё:

— Мне стоит вернуться в номер и немного отдохнуть.

До завтрашнего утра я уж точно никуда не буду выходить.

— Крис поможет тебе подняться, — предлагает Томас, но его тон пресекает любые пререкания.

— Не нужно! — чересчур громко восклицаю я, на что мама вопросительно выгибает бровь. — Он ещё не доел, — тут же нахожу ответ, но это не спасает меня: тарелка Шистада пуста.

— Нет проблем, — он пожимает плечами и поднимается. Его пальцы аккуратно пробегают по моей ноге. Вот же чёрт!

Я собираюсь прошипеть что-нибудь едкое, заставив парня отвязаться от меня, и с раздражением обнаруживаю, что мать уже отвернулась, тем самым показывая, что вопрос закрыт. Шистад подхватывает меня за талию, и мой мир переворачивается третий раз за этот день. Его ладонь чересчур крепко прижимает меня, и я в попытке отодвинуться лишь пихаю парня, на что он усмехается и закатывает глаза. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и позволяю Шистаду помочь мне выбраться из-за стола. Прощаться не хочется, поэтому просто отворачиваюсь в сторону и смотрю на бар, не желая встречаться взглядом с Крисом. Вновь замечаю сидящих за стойкой Хиро и Люка. Они машут мне, предлагая присоединиться. Я отрицательно качаю головой и улыбаюсь им, краем глаза вижу, что Шистад смотрит в сторону моих новых знакомых. На секунду мне кажется, будто он хмурит брови и поджимает губы, но, когда я в открытую гляжу на него, Крис снова отстранен и безразличен.

До второго этажа мы доходим в молчании, и у меня возникает чувство дежавю. Я почти спокойно реагирую на тепло, исходящее от кожи Шистада, но запах кофе вперемешку с солёной водой оказывает губительное действие на моё дыхание, поэтому приходится с каждой ступенькой напоминать лёгким об их работе. Мы подходим к двери моего номера, и я жду и одновременно хочу оттянуть тот момент, когда Крис отпустит мою талию и скроется в своей комнате. Я нарочно иду медленнее, но успокаиваю себя тем, что моей ноге, посиневшей и опухшей, нужен перерыв.

— Выглядит не очень хорошо, — заключает парень. В тишине второго этажа его голос кажется неожиданно громким, и я вздрагиваю в его руках.

— Всё в порядке, — лепечу я, надеясь, что мой голос не дрожит.

— Стоит быть внимательнее, — замечает Шистад и усмехается уголком рта. Я с недоверием смотрю на него, потому что слова Криса отдалённо напоминают заботу.

— Что? — улыбается он, остановившись у моей двери.

— Хотела узнать, что за представление ты устроил, — выдаю я, пытаясь отвлечься от того факта, что Крис всё ещё держит меня на расстоянии в несколько сантиметров, от чего я могу внимательно рассмотреть тонкую ореховую полоску и чёрные зрачки неестественно большого размера, что, впрочем, не удивляет меня. Электрический ток, исходящий от его пальцев, посылает разряды в низ живота и приятной дрожью отдает в руках.

— Ты о чём, Е-ева?

Я прикусываю губу. Мои глаза непроизвольно прослеживают движение языком, когда Шистад растягивает гласную в моём имени. Всё внутри мгновенно вспыхивает, напоминая о недавнем наслаждении и о том, что было после.

— Господи, — выдыхаю я и толкаю парня в грудь. — Отвали от меня. Просто отвали.

Я делаю шаг назад и, приложив карту, резко захожу в свой номер. Сердце в груди норовит выскочить, но я настойчиво заглушаю вспыхнувшие чувства — возбуждение и обида. К черту всё!

***

Оставшееся время отпуска на Сицилии проходит более или менее мирно. Я стараюсь как можно меньше контактировать с Шистадом, потому что чувство обиды всё ещё сжимает внутренности и заставляет отворачиваться при виде парня. Пусть думает, что мне противно находиться рядом с ним, ведь в большей степени так и есть. Мать с Томасом благополучно проводят время вместе и несколько раз втягивают меня в свои небольшие вылазки в город, в которых я, впрочем, принимаю наименьшее участие, плетясь позади них и специально отставая, ссылаясь на больную ногу, что не так уж далеко от правды. Большую часть каникул я провожу у бассейна — практически все следы ошибки сошли, лишь укус желтеет, и я могу позволить себе показаться на людях в купальнике. Привычный лежак, который я занимаю несколько дней подряд, теперь негласно зарезервирован мной, и никто не покушается на это место. Иногда краем глаза я вижу, как Шистад приходит к бассейну и располагается с другой стороны. Демонстративно уйти — значит признать поражение, поэтому я просто закатываю глаза и надеваю солнцезащитные очки, подставляя обнаженные участки тело под яркие лучи. Мне нравится мой новый загар и немного выгоревшие волосы, которые кажутся светлее, а оттого и более рыжими, но я выгляжу отдохнувшей.

Я лежу на своём привычном месте, наслаждаясь легким ветром, который высушивает капли воды на моём животе после того, как я искупалась в бассейне. Шистад занял свой лежак примерно пятнадцать минут назад, и я уже третий раз бросаю на него взгляд в надежде, что парень почувствует неприятную энергетику и попросту уйдет. В очередной раз смотрю на брюнета, пытаясь понять, чем он вообще занимается, сидя на самом пекле в черной футболке — уж явно не загорает. Официант приносит ему какую-то сомнительную жидкость из бара, Крис благодарит его кивком и тут же опустошает полстакана. Я надеваю солнечные очки и отворачиваюсь.

— Если ты еще раз так посмотришь на парня, я решу, что он убил твоегокотенка, — шутливо произносит голос где-то сбоку от меня.

Крутанувшись на лежаке, с удивлением обнаруживаю возникших из ниоткуда Люка и Хиро. На первом нет футболки, и я на несколько секунд задерживаю взгляд на подкаченном загорелом прессе. Вау. Хиро одет в простую белую майку, но от влаги она прилипла к его телу, отчего я вижу подтянутый живот.

— Привет, — наконец-то говорю я, сообразив, что слишком долго молчу.

— Ну, и что это за несчастный? — интересуется Хиро. В его тоне нет намёка на издевку, лишь любопытство и, возможно, весёлость.

Я прикусываю губу, не зная, как ответить. Друг? Вот уж навряд ли. Сводный брат? Фу. Просто фу.

— Сын парня моей матери, — произношу я. Моя реплика звучит немного глупо, поэтому Люк смеётся и присаживается на плитку рядом с моим шезлонгом.

— Уверен, это захватывающая история, — говорит парень, проведя рукой по коротким тёмным волосам, ещё влажным после купания, — но меня больше интересует тот факт, что он уже третий раз за эти тридцать секунд смотрит на нас.

Что?

— Что?

— Люк прав, — поддакивает Хиро. — Может, помахать ему?

— О боже, нет, — я приподнимаюсь на лежаке, чтобы своей спиной закрыть парней, хотя это совершенно бессмысленно.

— Ладно, расслабься, — по-доброму смеётся Люк, и я закатываю глаза, понимая, что они просто шутили. И чего я так напряглась?

— Что с тобой случилось? Тебя ужалила медуза? — спрашивает Хиро, указав на не до конца зажившие счёсанные коленки; хорошо, что припухлость с лодыжки спала.

— Неудачная встреча с велосипедистом, — отвечаю я, усмехнувшись.

— Кто-то явно любит неприятности, — наигранно вздыхает парень и трогает своего друга за плечо. — Думаю, нам пора, иначе сын парня её мамы прожжёт в нас дыру.

Я резко поворачиваю голову в сторону Шистада, и тот, к моему удивлению, не отводит взгляд. Я не могу разглядеть его глаз, но напряжённая линия челюсть говорит о его раздражении. С чего бы это?

— Проводите меня до номера? — спрашиваю я парней.

Они удивлённо кивают — видимо, не думали, что я собираюсь уйти. Но правда в том, что я не собиралась. Хиро и Люк помогают мне собрать вещи, и всё это время я старательно убеждаю себя, что дело не в реакции Шистада. И уж тем более я не собираюсь вызвать его ревность. Это глупо. И всё же маленький демонёнок внутри меня злорадно хихикает, когда я удаляюсь в компании своих знакомых: Люк легко придерживает меня за плечо, — и я спиной чувствую прожигающий взгляд с другой стороны бассейна.

***

В последний вечер перед ночным отлётом обратно в Осло мы сидим за столом, наслаждаясь — если так можно сказать — ужином. Мать в который раз напоминает мне о том, чтобы я не забыла паспорт, хотя я слышала это за сегодня, по крайней мере, три раза. Я молча поедаю своё ризотто с грибами и впитываю лучи закатного солнца. Сейчас начало декабря, а это значит, что в Норвегии давно стоит минусовая температура, поэтому я стараюсь не упустить последние мгновения тепла. На фоне бледных лиц норвежцев я буду выглядеть странно загорелой, но всё же приятно ощущать, как свет подогревает кожу. Открытые участки тела охотно впитывают витамин D, и я не без удивления признаю, что отпуск прошёл хорошо. Не идеально, но вполне терпимо. В последние дни мне удалось расслабиться и набраться сил на следующий триместр. Плюс ко всему, по прилету в Осло меня ждёт приятный сюрприз. За дни, которые я проведу в Норвегии, помогут пройти акклиматизацию до возвращения в школу, и этот факт не может не радовать.

Я с удовольствием потягиваю апельсиновый сок, кубики льда приятно холодят кончик языка. Хорошему настроению способствует и тот факт, что Шистад опаздывает на добрые полчаса. Безусловно, это никак не касается меня, но внутренне я благодарна парню за его непунктуальность, которая позволяет мне насладиться минутами удовольствия без напряжения, сосущего где-то под ложечкой.

И — по иронии судьба — как только эта мысль мелькает в моей голове, Шистад плюхается на соседнее место. По его лицу невозможно распознать настроение, да и я слишком быстро отворачиваюсь, чтобы лишний раз не разглядывать Криса.

Несмотря на весёлость, я чувствую тоску по этим выходным, ведь возвращаться в рутину всегда тяжело. Сицилия оставила след на мне — это невозможно отрицать. Мысли медленно перетекают не в то русло, и в голове возникает несколько картинок: пьяная ночь с Шистадом, его рука на моём бедре и я, плотно прижатая к парню у входа в мой номер. От воспоминаний меня отвлекает голос матери, напоминающий о времени отъезда из отеля. Я не подаю никаких знаков, раздражаясь её навязчивости.

— Ты собрал вещи? — спрашивает Томас у сына. Его тон более чем безразличен; он даже не смотрит на Криса.

— Очевидно, — в том же духе отвечает Шистад, и я невольно думаю о том, что не всем отдых пошёл на пользу.

Отношения семейства Шистадов явно ухудшились, и эта показная отстранённость тому свидетель. Я всё ещё думаю о том, что происходилр в течение всего этого времени: странные разговоры между мужчинами, слова Томаса о том, что мне следует присмотреть за Крисом, и намёки, намёки, намёки, которые я не в силах разгадать. Хотя ответ лежит где-то на поверхности, я никак не могу подцепить его. Нужна всего одна подсказка, и я у цели, но подсказки нет, и остаются лишь недомолвки и брошенные в пустоту слова.

Я выдыхаю, отпуская тревожные мысли, от которых откровенно болит голова. Прикончив своё ризотто, я заказываю пирог с абрикосами на десерт и допиваю свой сок. Шистад заказывает двойную порцию американо, и я делаю вывод, что он не собирается спать в самолете. Мать пьёт ромашковый чай: то ли для успокоения нервов — хотя по ней и не скажешь, — то ли для лучшего сна.

От пирога, который только что принёс официант, исходит потрясающий аромат, и я уже скучаю по этому вкусу, напоминая себе, что сейчас в Норвегии вряд ли найдешь такую прелесть. За столом стоит тихий гул: мать что-то спрашивает у Криса, и тот отвечает ей. Его тон звучит более дружелюбно, чем при общении с отцом, и меня не покидает мысль о том, что парень всё ещё пытается втереться в доверие к Элизе. Вот лицемер.

Кстати, о лицемерии.

Я краем глаза рассматриваю мать и Томаса. Колец у них нет. Сейчас, по крайней мере. Весь отпуск я гадала, когда же они сообщат «радостную» новость, но будущие супруги всё отмалчивались. И сегодня, очевидно, тоже не собирались ничего говорить. По моему мнению, время, проведённое на Сицилии, было более чем удачным, — я смирилась с мыслью, что Томас — а вместе с ним и Крис — не исчезнет в ближайшие месяцы из моей жизни. Крису же, кажется, откровенно всё равно. Чего они тянут, мне непонятно. В любом случае, они продолжают хранить свою маленькую тайну, и в какой-то момент я понимаю, что меня тошнит от них. От всех.

Сама не замечаю, как портится настроение, а потому напоминаю себе о том, что по возвращению в Осло я встречусь с отцом. Наконец-то. Данный факт вызывает улыбку, которую я не сдерживаю, позволяя теплу и любви к папе разливаться в груди. Вот так просто одна мысль вновь настраивает меня на нужный лад.

Я поднимаюсь со своего места быстрее всех. Шистад ещё даже не доел стейк.

— Пойду проверю вещи, — говорю я, потому что это то оправдание, которое может принять мать.

На самом же деле перед отъездом я хочу увидеться с Люком и Хиро. Мы не стали друзьями, но улететь, не прощаясь, как-то некрасиво. Парни большую часть времени проводят на пляже, и я почему-то уверена, что они и сейчас там. Я прохожу через бар и иду к морю. Закат окрасил небо в красивый оранжево-розовый цвет, и я рада, что в последний день нет дождя. Как я и предполагала, оба моих знакомых всё ещё плещутся в воде: кажется, они плывут на перегонки до берега. Я останавливаюсь у их одежды и молчаливо дожидаюсь, когда парни приблизятся. На пляже больше никого нет, что неудивительно. Туристы предпочитают чистый и безопасный бассейн.

— Какие люди! — говорит Хиро, стряхнув влагу с волос.

Люк приветственно машет мне рукой. Он подплыл первый и явно запыхался, Хиро в отместку за проигрыш бьёт друга по спине, заставив того откашливаться.

— Я сегодня улетаю, — сообщаю им, когда парни наконец подходят ко мне. Люк вытирает волосы полотенцем, а его товарищ накидывает ткань на голые плечи.

— Вот как, — слегка улыбнувшись, произносит Люк. — А мы так и не погуляли вместе!

В его тоне сквозит весёлость, нет и намёка на обиду. Чёрт, был бы кое-кто таким же добрым!

— Вернешься в Осло и забудешь таких красавчиков, как мы? — спрашивает Хиро с усмешкой, на что я закатываю глаза.

Морской бриз развевает полы моего голубого платья, открывая обзор на почти прошедшую щиколотку. В эту минуту я чувствую себя хорошо. Солнце всё ещё светит последним лучами, в воздухе пахнет морем, и мои знакомые с улыбками на лице прощаются со мной.

— Что-то вроде того, — отвечаю я, насмешливо пожав плечами.

Хиро первым обнимает меня. Я обхватываю его тело в ответ, почувствовав, как влага пропитывает платье. Мы не стали друзьями, но всё же такой ритуал, как объятия, кажется сейчас правильным. Люк тоже обнимает меня, слегка потрепав мои распущенные волосы. Я едва достаю ему подбородка, поэтому мой нос упирается парню куда-то в ямку ключицы. Я с удивлением осознаю, что была бы не против поближе пообщаться с ним. Несмотря на смазливую внешность, он кажется действительно неплохим. Отступив на шаг, Люк облизывает сережку в губе и подмигивает мне.

— Может, в другой раз, — отвечаю я на его вопрос про прогулку, и он смеётся.

Когда с прощаниями покончено, парни остаются на пляже, а я иду в сторону отеля. Они машут мне руками, и я киваю головой в ответ, чувствуя радость от того, что всё-таки решила увидеться с ними перед отлётом.

Поднявшись наверх, я с удивлением обнаруживаю Шистада. Он стоит, приложившись плечом к своей двери, и наблюдает за мной. Подойдя ближе, я вижу, что его лицо искажено неприятной гримасой — смесь раздражения и усмешки. Не обращая на него внимания, я щелкаю картой и открываю дверь, но, прежде чем успеваю зайти, Крис цедит:

— Проверила вещи?

Его тон сочится ядом, и я непроизвольно дёргаюсь, скривив губы.

— Чего?

— Спрашиваю: проверила ли ты свои вещи?

Я умоляю себя не смотреть на парня, но мой мозг не успевает обработать приказ — глаза тут же находят лицо Шистада.

— И что ты имеешь в виду? — хорошее настроение мгновенно улетучивается при виде самодовольного выражения Криса.

— Даже не знаю. С каких пор твои похождения называются вещами?

Я застываю на месте и пытаюсь обработать информацию.

— Какие к чёрту похождения?

— Кажется, я неверно подобрал слова, — кивает Крис, будто соглашается со мной.— Не знаю, с кем из них ты трахалась, но обычно парням не нравится, когда их называют вещью.

Я прикусываю кончик языка, приказывая себе не идти на поводу. Он специально достаёт меня. Самым верным решением сейчас будет просто уйти, что я и делаю, шагая в свой номер. Но неожиданно рука Шистада сжимается на моём запястье. В первую секунду я удивляюсь тому, как быстро он преодолел расстояние от своего номера до меня. Во вторую секунду осознаю, что он опять схватил меня. И в третью секунду бью его по лицу. Всё честно.

Крис втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

— Пусти меня, — приказываю я, дёрнув запястье, но Шистад лишь сильнее сжимает, хотя и не причиняет реальной боли.

— Так с кем из них? — он продолжает гнуть своё и с садистской улыбкой глядит на меня сверху вниз.

— Что ты несёшь? — я ненамеренно повышаю тон, продолжая тянуть руку на себя. Что за привычка хватать меня?

— Зачем отрицать очевидное? — философски интересуется он. Спокойный тон выводит меня из себя.

Я разъярённо смотрю парню в глаза: за расширенными зрачками практически не видно потемневшей радужки.

— Это не твоё дело! — кричу ему в лицо и другой рукой толкаю в грудь, но Крис даже не отступает на шаг. Он застыл, как глыба, и смотрит на меня. Я с ужасом наблюдаю, как его самодовольная ухмылка медленно растягивает губы. Выглядит жутко.

— Пошла ты!

Он резко выпускает мою руку, отчего я теряю равновесие — мне приходится сделать несколько шагов назад, чтобы не упасть. Крис разворачивается и стремительными шагами удаляется по коридору.

— Нет, пошёл ты! — я ору ему вслед, хотя это больше чем глупо. Так я тешу свой гнев. Пошёл он!

***

Через два часа мы вместе с чемоданами загружаемся в такси. Шистад садится вперед, и я рада тому, что могу отвернуться и не смотреть на него. До аэропорта мы добираемся сравнительно быстро и буквально через сорок минут оказываемся в самолете. К моему счастью, место Криса оказывается позади меня, и я избегаю его невыносимой компании на ближайшие несколько часов. Воткнув наушники в уши, я отключаюсь на половине пути и просыпаюсь, когда стюардесса просит пассажиров пристегнуть ремни. Вот я и дома.

Комментарий к Глава 15

Вы ждали, мы старались))

Работаем на пределе🤯

Будет приятно, если оставите пару слов внизу

========== Глава 16.1 ==========

Я сижу на кухне, разместившись на стуле за барной стойкой. От чашки, стоящей рядом, исходит приятный аромат апельсина, а пар греет лицо, когда я подношу кружку ко рту, чтобы сделать глоток. Время едва близится к шести утра, поэтому я могу насладиться долгожданным одиночеством. В доме сейчас, кажется, ни души, и я рада возможности побыть наедине со своими мыслями и просто отдохнуть. Несмотря на то, что вчера мы приехали из аэропорта поздно вечером, я проснулась в пять и чувствовала себя необыкновенно бодрой, поэтому и приняла решение подняться на кухню.

Рядом с кружкой лежит потрёпанный томик «Грозового перевала», который я перечитывала, наверное, раз пять минимум. Я взяла книгу, надеясь погрузиться в приятное чтиво, но руки почему-то так и не дошли до знакомых страниц.

Я делаю ещё один согревающий глоток «Апельсинового рая» и думаю о том, что всё-таки скучала по этому вкусу все те дни на Сицилии. Мои руки на фоне белой столешницы стойки кажутся немного странными, но я рада тому факту, что немного загорела. Несмотря на все проблемы, ожидающие меня в скором времени, я чувствую спокойствие и умиротворение в эту секунду.

На улице пока не выпал снег, но из-за минусовой температуры асфальт покрылся льдом, поэтому вчера я снова подвернула едва зажившую ногу. Неосознанно глажу больную лодыжку, но глаза бегают вдоль стен. Я думаю о том, что через несколько часов поеду в приют и заберу обратно Тоффи, по которому успела соскучиться. Если честно, вчера по приезду я ожидала увидеть собаку в своей комнате, хотя это и невозможно, ведь я собственноручно передала любимца в питомник на время отпуска.

Но, конечно, главная мысль в моей голове — это скорая встреча с отцом. Я представляю, как мы увидимся где-то в кафе, выпьем чего-нибудь согревающего, а потом погуляем по людным улицам Осло. Мы с отцом никогда не расставались на такой длительный срок, поэтому день, когда он приедет, является настолько значимым. Это будет мой глоток свежего воздуха, который придаст сил, чтобы я снова могла вернуться в дом матери и продержаться ещё несколько месяцев. Хотя, конечно, в глубине души я надеюсь, что папа приехал, чтобы забрать меня к себе. Это глупо и наивно, но надежда умирает последней.

Пока мои мысли лениво крутятся в голове, а чашка чая согревает руки, я чувствую себя хорошо и расслабленно, а потому даже не замечаю появления ещё одного человека на кухне. Мой взгляд медленно скользит вдоль стены и упирается в слегка сутулую фигуру Шистада. Моя нога, свисающая со стула и мирно покачивающаяся в воздухе, застывает от неожиданности. Я с недоумением и нарастающим возмущением смотрю на нарушителя моего покоя; в первую очередь, внутреннего. На парне хенли чёрного цвета и серые спортивные штаны. Волосы взъерошены после сна, но лицо выглядит более чем собранным. Он выгибает бровь, уставившись на меня: видимо, тоже не ожидал увидеть. Я быстро бросаю взгляд на часы. Только половина шестого.

— Что ты здесь делаешь? — Крис первым прерывает молчание.

Я закатываю глаза в ответ на его недовольный тон и слегка приподнимаю кружку с чаем, указывая на очевидный факт. Шистад суёт руки в карманы своих штанов и, покачнувшись на пятках, выглядывает в коридор.

— Ну, конечно, тебе не спится, — раздражённо произносит он, а я прикусываю язык, запрещая себе отвечать на его грубость, вообще говорить с ним.

Ещё вчера в самолете я решила, что лучшее решение — просто не общаться с парнем, отгородиться от него. И, конечно же, я не могла не столкнуться с Шистадом в пять утра на кухне. Шистад похож на какое-то ядовитое растение: ты знаешь, что нельзя, но яркий цвет так и тянет прикоснуться.

Я показательно отворачиваюсь и, наконец, открываю свою книгу на случайной страничке. Зря говорят, что лучшая защита — это нападение. Обычно такая тактика приводит к последствиям: например, к засосам. Лучше всего игнорировать человека, хотя и не всегда получается держать язык за зубами. Крис ещё какое-то время смотрит на меня, слегка откинувшись к стене, и, видимо, о чём-то думает. Я же старательно делаю вид, что увлечена чтением, хотя на деле из-за рассеянности внимания буквы разбегаются и слова никак не желают складываться в предложения. Вероятно, мне стоит встать и уйти, просто чтобы не испытывать себя и свою выдержку на прочность, но тот факт, что Шистад встал так рано и уже оделся с какой-то целью, буквально приклеивает мою едва прикрытую футболкой задницу к стулу. Я чувствую себя неловко из-за внешнего вида, ведь на мне практически нет одежды, и я с горящими щеками надеюсь на то, что парень не заметит отсутствие лифчика. Эта деталь почему-то заставляет слабый огонек в низу живота вспыхнуть. Я делаю глоток чая, молясь, чтобы Крис, наконец, ушёл. Краем глаза замечаю, как он вытащил из кармана телефон, а потом снова выглянул в коридор.

— Долго будет длиться заседание английской королевы? — спрашивает Шистад, и я не успеваю приказать себе замолчать:

— Отвали, а? — это первое, что приходит мне на ум, и вряд ли похоже на достойный ответ, но сказанного не воротишь.

— Как грубо, — кривляется Шистад. — Что скажет твоя мама, когда узнает, как ты со мной разговариваешь?

Я возмущённо раскрываю рот:

— А что скажет твой папа?.. — я тут же замолкаю, напомнив себе о реакции Криса на реплики под отце.

Бросаю быстрый взор на парня: его напряжённое лицо повернуто в мою сторону.

— Не заговаривайся, — произносит он беззлобно. — Долго ты тут будешь?

— Это проблема? Кажется, кухня достаточно большая для двух человек, — парирую я, уже твёрдо решившая не уходить, и будь, что будет. Раздражение, граничащее со злостью, заставляет меня становится такой: грубой и упёртой, — хотя это идёт на вред мне самой.

Сложно совладать с собой, когда эмоции буквально готовы разорвать голову в клочья.

Прежде чем парень успевает съязвить в ответ, его телефон издает короткий сигнал: видимо, пришло сообщение, и вместе с этим кто-то стучит в дверь. Два глухих удара доносятся до моих ушей, и я снова вздрагиваю от неожиданности. Этот звук, кажется, раздаётся по всему дому, и, наверное, может разбудить обитателей дома даже на третьем этаже. Нахмурив брови, смотрю в коридор и уже начинаю сползать со стула, но Крис, чертыхнувшись, властным тоном приказывает:

— Сиди здесь. И тихо.

Он звучит грубо, но мне отчего-то не хочется спорить, ведь по опыту знаю, что такая реакция у Шистада неспроста. Я прикусываю губу, но киваю в ответ, мгновенно уловив напряжение парня. Он убирает телефон в карман и выпрямляется. Я, не отводя глаз, слежу за удаляющимся в коридоре разворотом его плеч. Краем уха улавливаю, как открывается входная дверь: холод с улицы тут же пробегает по полу, коснувшись моих голых ступней и вызвав легкие мурашки. Желание посмотреть, что происходит, борется с бессознательным страхом, и, когда я всё же поднимаюсь, чтобы проверить обстановку, дверь закрывается с тихим хлопком, Шистад материализуется на кухне. Я мгновенно усаживаюсь обратно на стул и пристально смотрю на парня, который что-то прячет в карман.

— Что происходит? — спрашиваю я, нахмурившись.

— Не твоё дело, — отвечает Шистад, подняв на меня взгляд. Морщины на его лице разгладились, и теперь он вновь выглядит отстранённым.

Я разглядываю парня, надеясь выведать все его секреты, а Крис проходит мне за спину и включает электрический чайник. Его спокойствие заставляет меня резко крутануться на стуле.

— Кто это был? И что он принёс?

Я неосознанно повышаю тон, пытаясь добиться ответов от парня, но тот лишь передёргивает плечами и с явным раздражением цедит:

— Во-первых, прекрати орать, а во-вторых, я уже сказал, что это не твоё дело.

Я чувствую, что и сама начинаю раздражаться, поэтому где-то в груди загорается огонёк протеста и желания докопаться до истины, которая всё время ускользает из моих рук, словно песок сквозь пальцы. То, что произошло сейчас, явно связано с теми тёмными делами, в которых замешан Шистад, и, кажется, это — мой единственный шанс всё выяснить. С одной стороны, мне и самой непонятно это желание знать, что происходит, но с другой стороны, знания — это сила, а предупреждён — значит вооружён. Несмотря на то, что я давно не видела тех мужчин, угрожающих мне и Шистаду, чувство, будто всё это не закончилось, не даёт мне спокойно ходить по улице. И это не страх за себя и уж тем более за Шистада; это естественная потребность быть осведомлённой.

Я сверлю парня испытывающим взглядом, хотя очевидно, что таким образом не смогу добиться ответов. Крис хмыкает и, оставив в покое посуду, разворачивается, чтобы уйти к себе.

— Кто это был?

Мы оба оборачиваемся — мне едва удаётся не пискнуть от испуга. Массивная фигура Томаса каким-то чудом практически бесшумно оказалась в коридоре перед кухней. Он выглядит сонным — видимо, его разбудил шум внизу, — но лицо его выражает крайнюю степень негодования, направленного на сына. Крис подходит ближе ко мне сзади, и его рука аккуратно касается моей спины. Я приоткрываю рот, чтобы шикнуть на парня, но Томас повторяет вопрос:

— Кто это был? — его голос полон неконтролируемой агрессии, и мне кажется, что если сейчас Крис ничего не скажет, то Томас просто ударит его.

Рука Шистада скользит вниз, задевая моё бедро, а затем трогает мою ладонь. На секунду мне кажется, что он хочет сжать мои пальцы, отчего дрожь пробегает по телу. Я хочу и не хочу этого одновременно, поэтому просто застываю, ожидая, что же будет происходить. Барная стойка, слава богу, скрывает наши тела, поэтому Томас не может видеть, что происходит прямо сейчас. Я прикусываю губу и жду развязки. В мою ладонь опускается маленький прямоугольный предмет. Сжав его, я понимаю, что это какой-то пакетик. Рука Криса тут же взлетает вверх — он проводит ею по волосам, приводя прическу в беспорядок.

— Ты о чём? — невозмутимо интересуется парень. В эту секунду я чётко вижу разницу между Крисом и его отцом. При первой встрече мне показалось, что они чем-то похожи друг на друга, но прямо сейчас возникает ощущение, будто они чужие, совершенно незнакомые люди. Внешнее спокойствие Криса, балансирующее на грани раздражения, кажется чем-то нереальным на фоне разгневанного лица Томаса.

— Кто приходил? — рявкает мужчина и делает несколько угрожающих шагов в сторону сына. — Что тебе принесли?

Шистад-младший цокает, выражая своё недовольство. Я неосознанно перебираю пальцами пакетик, который мне всунул Крис, и на ощупь понимаю, что это какой-то порошок. Я бросаю быстрый взгляд на предмет в собственной руке и хмурюсь, долю секунды рассматривая белые песчинки, напоминающие сахарную пудру. Сжимаю руку, скрывая содержимое, и делаю несколько шагов в сторону от парня.

— У кого-то ночные кошмары, — нагло заявляет Крис.

Я смотрю на парня, пытаясь понять, то ли это, о чём я думаю, но Шистад не обращает на меня внимание и скользит насмешливым взглядом по лицу своего отца.

— Выверни карманы! — приказывает Томас, и я перевожу глаза на него. Это слишком даже для родителей.

— Может, вызовем полицию и меня обыщут? — предлагает Крис, но всё же выступает из-за барной стойки так, чтобы мужчина смог полностью его рассмотреть. Я сильнее сжимаю пакетик в руке. Томас стремительно приближается к сыну и ощупывает его карманы. Ничего не найдя, он бросает взгляд на столешницу, а затем начинает открывать шкафчики в поисках того, что прячет Крис. Мне кажется, что моя рука наливается свинцом, призывая меня раскрыть ладонь и закричать: «Вот оно!»

Томас всё ещё судорожно обыскивает кухню, а Крис стоит, прислонившись плечом к стене, и наблюдает за происходящим. Наконец закончив свой обыск, мужчина оборачивается и смотрит на меня.

«На воре и шапка горит», — думаю я, ожидая, когда Шистад-старший попросит меня раскрыть ладонь и обнаружит чёртов пакетик.

— Извини за это, — после некоторого молчания говорит Томас, и я удивлённо приоткрываю рот.

— Я… Я… — запинаюсь, не зная, что ответить, а рука становится всё тяжелее под вниманием мужчины.

— А где мои извинения? — интересуется Крис, издав смешок. — Да, ладно, знаю: ты не умеешь принимать своих ошибок, — но ты, так и быть, прощен.

Томас стискивает челюсти и глядит на сына.

— Мы не закончили, — цедит он, а затем проходит мимо и скрывается на лестнице.

Я до боли прикусываю губу, переводя дыхание. Сердце с бешеной силой бьётся о грудь, разгоняя адреналин по венам. От напряжения у меня начинает кружиться голова, поэтому присаживаюсь обратно на стул. Мне всё ещё страшно раскрыть руку, поэтому, когда Крис протягивает ладонь, чтобы вернуть своё, я вспыхиваю.

— Ты с ума сошёл? — пищу я, понизив тон до противного шепота.

— Расслабься, всё нормально, — выдает Крис, и в этот момент я хочу его ударить так, как никогда до этого.

— Это что, наркотики? — заикнувшись, шиплю я, продолжая сжимать предмет в отяжелевшей руке. Мне хочется выбросить эту дрянь и больше никогда её не трогать, но страх, что кто-то увидит меня с какими-то сомнительными вещами, заставляет прятать порошок.

— Господи, угомонись, ладно? — Крис делает шаг навстречу и пытается успокоить меня, но мой воспалённый мозг бьёт тревогу, и я отступаю, громко ойкнув, когда ударяюсь ногой о стул. — Просто верни мне это и всё.

— Нет! — я повышаю тон и тут же оглядываюсь. — Ты употребляешь что-то?

— Боже, конечно, нет, — закатывает глаза парень, но я не верю. — Ева, просто верни!

Он хватает меня за кисть и силой разжимает мои пальцы — пакетик падает в его ладонь. Моё тело всё же реагирует на касания Криса, отзываясь мурашками по коже, но чувство неконтролируемой агрессии и страха подавляет желание коснуться парня в ответ.

— Зачем ты принёс эту дрянь сюда?

— Успокойся, ладно? — его тон утешительный, успокаивающий, но его хладнокровие только злит меня.

— Это ты успокойся! — я толкаю парня в грудь, а взгляд следит за тем, как Шистад прячет пакетик с порошком в карман спортивных штанов. — Ты совсем что ли? И давно ты употребляешь?

— Расслабься, ничего не страшного не происходит, — Крис стойко выносит мои обвинения, хотя, возможно, я просто спешу с выводами.

— Это искал Томас? Поэтому он пришел к тебе в номер тогда? Дело в том, что у тебя зависимость, да? И те парни приходили из-за наркотиков?

Я задыхаюсь от осознания того, что всё это действительно так и Крис — грёбаный наркоман. Поэтому Томас так подозрителен и зол. Крис что-то употребляет, и потому у него проблемы с теми мужчинами. А если употребляет Крис, то употребляет и Элиот, так? Значит, те травмы, полученные в аварии, совершенно неслучайны, и Элиот ввязался в какие-то опасные дела?

Мой мозг с сумасшедшей скоростью обрабатывает полученную информацию, выводы напрашиваются сами собой. Голова чуть ли не трещит по швам, пока я бросаю обвинения Крису в лицо, и по его скривившимся губам я понимаю, что это правда. Может, частичная, но правда.

— Просто угомонись, Ева, — Крис хватает меня за локти, обжигая своим теплом, и на секунду я забываю о своих мыслях и смотрю в глаза парня. Его расширенные зрачки заставляют меня отшатнуться.

— Боже, ты и сейчас под кайфом?

Я судорожно пытаюсь вырваться из его объятий, но парень качает головой, пытаясь отрицать очевидное. Я с ужасом гляжу в его ореховые радужки, превратившиеся в тонкий ободок, и прокручиваю в голове момент, когда его глаза выглядели так же. Наша прогулка по Сицилии, ночь в его номере, утро на пляже, его помощь мне у кафе и даже ссора перед моим номером.

— Даже тогда? — выдаю я с каким-то болезненным выражением лица. Сердце неприятно сжимается и замирает на миг. Кажется, что кто-то поднес раскалённую кочергу к груди и с силой вонзил в неё, только пахнет не обгоревшей кожей, а кофе. И предательством. Да, мы были пьяны, но алкоголь и наркотики — разные вещи. Я даже не была достаточно пьяна, а Крис был под кайфом. И все те разы, когда мне казалось, что… что между нами что-то есть, он был просто обдолбан. И для него это грёбаная игра.

Я с силой дёргаюсь — на этот раз Шистад отпускает меня. Он смотрит с каким-то садистским удовольствием, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть этих расширенных зрачков.

— Да.

Это простое слово будто обжигает меня, а затем обрушивается ледяной водой. Всё внутри сжимается, застывает, превращаясь в камень, и отдаётся болью где-то в солнечном сплетении. Дыхание перехватывает, и в эту секунду я думаю: «А зачем вообще дышать?»

Я сжимаю челюсти, не позволяя себе показать свою слабость. Просто отворачиваюсь и проглатываю слезы, давящие на стенки черепной коробки. Я хочу сказать что-то столь обидное, но осознание, что Шистаду всё равно, пощёчиной возвращает меня в реальность. Вот и всё. На этом всё.

***

Я иду по улице — Тоффи бежит рядом, иногда поскальзываясь на льду. Пуховик на мне выглядит немного нелепо, превращая в неуклюжего пингвина, но зато дарит тепло. Ветер выбил волосы из-под шапки и теперь трепет их по моему лицу, поэтому в который раз раздражённо отбрасываю надоедливые пряди. Рука, держащая поводок, уже порядком замёрзла, но возвращаться домой так рано не хочу. Тоффи несколько раз гавкает на другую собаку, и я слегка дёргаю поводок, чтобы он прекратил.

Мы гуляем уже часа два по морозу: я успела два раза упасть на льду и, кажется, отморозила пальцы на правой руке, но даже при таком раскладе я рада вырваться из дома. Я ушла несколько часов назад и возвращаться не хочу. Декабрьская погода здорово холодит голову, позволяя мне абстрагироваться от ненужных мыслей.

Я рассматриваю улицы, запорошенные лёгким снежным налётом, и стараюсь не думать о том, что было несколько часов назад. С одной стороны, я хотела знать, что всё-таки происходит. С другой стороны, кто знал, что правда так ранит?

Тряхнув головой, заставляю себя отвлечься и немного ускоряю шаг вслед за бегущим впереди псом. Телефон в моём кармане издает короткий сигнал, оповещая о новом сообщении. Я надеюсь, что это написал отец или Эмили, но, к моему сожалению, это мама интересуется, когда я вернусь. Смотрю на Тоффи, раздумывая, замёрз ли пес, и прихожу к выводу, что ещё сорок минут прогулки нам не повредит, если я найду ближайшее кафе с напитками на вынос. Сворачиваю с спального района и решаю идти в центр: оттуда проще доехать до дома. Тоффи рядом со мной весело гавкает и оборачивается на меня. Соскучился. Я перекладываю поводок в другую руку, пряча отмёрзшую конечность в карман, и наслаждаюсь покалывающим теплом. Настроение ни к чёрту, но пытаюсь не нагнетать атмосферу негативными мыслями. Мне стоило бы написать Эмили и узнать, как у неё дела, но не хочется портить день подруге своим пессимизмом. Факт остаётся фактом: сейчас я не лучший собеседник и ужасный советчик, а, учитывая её проблемы, ей точно понадобится совет. Обещаю себе оповестить Флоренси о своём приезде завтра, а пока даю себе ещё немного времени для того, чтобы прийти в норму. Акклиматизация всегда оказывает на меня плохое влияние, а, учитывая проблемы, которые я сама создала, мне стоит чаще напоминать себе о необходимости быть в тонусе. И всё же во всей этой суматохе и бесконечных расстройствах я помню о встрече с отцом. Только это помогает держаться на плаву.

Через двадцать минут я уже в центре покупаю себе кружку горячего малинового чая, пока Тоффи трётся о мои ноги. Присев на заледенелую скамью, я глажу собаку, думая о том, что уже пора возвращаться. Достаю телефон и, наконец, отвечаю матери на сообщение, заранее зная, что она будет недовольна поздним сообщением. Оповещаю Элизу о том, что буду минут через тридцать, и убираю мобильник обратно в карман, предоставляя горячему бумажному стаканчику возможность согреть руки. На улице холодно и под вечер начинает валить снег, покрывая дорогу пушистым белым слоем. Я не люблю зиму за холод — мои ноги мгновенно промокают от снега, мёрзнут пальцы. Мое любимое время года — осень, когда нет назойливой жары или бесконечных минусовых температур. Но сейчас я готова признать, что зима в Осло не так уж проблематична. А белые пейзажи добавляют атмосферности горящим оранжево-жёлтым фонарям.

Чай приятно согревает пальцы, и я откровенно наслаждаюсь моментом, радуясь тому, что всё ещё могу быть счастлива даже в сложный период. Мне нравится, что среди хаоса я могу найти место и время для себя, для своих мыслей. Жаль только, что эти мысли зачастую перетекают в нечто неприятное и склизкое, в то, что я хотела бы опустить, поэтому я неизбежно возвращаюсь к раздумьям о Шистаде и о сегодняшнем открытии. Тот факт — подтверждённый Крисом! — что всё это было не более, чем его прихоть под кайфом, не должен удивлять меня и — тем более — как-то задевать, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И этот орган кровоточит уже несколько часов. В груди что-то бьётся и отдаёт слабой болью, затягивая узел где-то в районе солнечного сплетения. Неприятные ощущения, которые никак не получается оправдать, давят на меня, вынуждая прокручивать всё произошедшее снова и снова, словно сломанную пластинку в проигрывателе. Ты думаешь, что в этот раз песня не будет заикаться или тот кусочек не окажется искажённым, но снова и снова пластинка заедает и неприятно скрипит. А, может, дело и не в пластинке вовсе, а в сломанном проигрывателе? И, возможно, я и есть этот сломанный проигрыватель.

Я со вздохом поднимаюсь со скамьи, выбрасываю пустой, уже остывший стаканчик и говорю Тоффи, что нам пора домой. Пёс, видимо, почувствовав мою тоску, ласково трётся об мои ноги и без протеста следует по знакомому маршруту. Я нарочно иду медленнее, чем обычно, игнорируя пробирающийся сквозь слои одежды холод. Оттягиваю момент прибытия домой, надеясь, что опоздала к ужину. Но как бы медленно я не шла, у нашей калитки мы с Тоффи оказываемся через полчаса, и, к своей радости, я замечаю, что машина Шистада не припаркована на обычном месте. Значит, парень куда-то уехал. Тревожная мысль, несмотря на внешнее удовлетворение данным фактом, всё-таки закрадывается ко мне в голову: а что, если он поехал куда-то за наркотиками? Или…

Обрываю поток мысли, приказав себе наплевать на парня. Прохожу к дому, отстёгиваю поводок, пропуская Тоффи домой. Несмотря на сопротивление, всё ещё думаю о Шистаде. Сознание рисует картинки, как Крис на какой-то вечеринке закидывается таблетками, курит марихуану или нюхает этот чёртов порошок. Неосознанно хмурю брови, поэтому первоначально даже не замечаю мужские ботинки, стоящие сбоку. Тревожные мысли прерываются лишь тогда, когда я захожу на кухню и встречаюсь лицом к лицу с человеком, которого никогда не ожидала увидеть на этой кухне. С отцом.

Комментарий к Глава 16.1

Будет приятно, если вы оставите пару слов внизу🥰

========== prime cause ==========

Девушка аккуратно повернулась на крутящемся стуле и посмотрела себе за спину — там в детском розовом манеже сидела девочка. Её короткие рыжие волосы, едва достигающие ушек малышки, кудрявыми прядями обрамляли лицо, а глаза были устремлены на треугольную пирамидку, которую она пыталась собрать. Ева была необычно бледным ребенком с россыпью веснушек, но это не делало ребёнка некрасивым.

«Нестандартная красота», — так говорил Марлон об их дочери.

Мысли о муже заставили девушку поднять глаза на часы, висящие на стене. Время едва близилось к пяти, и Элизе предстояло ещё полчаса работы. Она вновь вернулась за свой компьютер и углубилась в изучение документов. К огромному удовольствию матери, Ева была достаточно тихим ребенком. Она могла несколько часов сидеть в своём мягком манеже и играть с разбросанными игрушками. Элизе нравилось, что дочь не мешает ей заниматься делами, и это позволило ей не только вернуться к работе в скором времени после рождения малышки, но и не тратить целое состояние на таблетки от головной боли.

Девушка всегда любила свою работу, хотя сейчас — с трёхлетним ребенком на руках — она и не могла путешествовать и в полной мере выполнять свои обязанности, её радовал тот факт, что она не стала одной из тех сумасшедших мамаш, посвящающих всё время и внимание новорожденному чаду. Зато такое случилось с её мужем.

Полтора часа пролетели довольно быстро, и Элиза удивилась тому, что Ева всё ещё тихо сидела в своём маленьком логове. Обернувшись на малышку, девушка поняла, что та уснула с пирамидкой в обнимку. Элиза с тоской подумала, что не стоило давать ребёнку засыпать, ведь теперь она пол ночи не будет спать, но и будить девочку она не собиралась.

В коридоре послушался шум: Марлон пришёл с работы. Он по обыкновению снял обувь и повесил верхнюю одежду на крючок, затем оставил свой портфель на углу барной стойки и прошел в зал, по совместительству — кабинет его жены. Девушка приветственно улыбнулась мужу, разглядывая его и с удовольствием замечая небольшую щетину на его лице, которая так ему шла. Марлон был привлекательным молодым человеком: у него были каштаново-медовые волосы, совершенно немного вьющиеся, карие глаза, выглядящие немного больше из-за увеличивающих стёкол в очках и ещё эта щетина. Когда-то Марлон ходил с красивой, подстриженной бородой, придающей ему некоторой брутальности. Эта щетина очень нравилось Элизе и, к огромному сожалению, он сбрил её, как только родилась Ева.

Марлон прошёл внутрь и заглянул в манеж. Присев на корточки, он наклонился и легко поцеловал дочь в макушку — та слабо засопела во сне. Несколько долгих для Элизы мгновений он рассматривал малышку и лишь затем поднялся и подошёл к жене. Девушка подняла на мужа недовольный взгляд: он всегда целовал сначала дочь и лишь потом её. Пусть это было ненормально — ревновать к дочери, но чувство, будто Элиза отошла на второй план, никак не могло успокоиться. Муж, не замечая реакции девушки, аккуратно поцеловал её в щеку, но Элиза, ловко извернувшись, впилась губами в губы возлюбленного, углубляя поцелуй. Марлон слегка приподнял брови в удивлении, но подчинился прихоти жены и поцеловал в ответ. Элиза поднялась, слегка толкая мужа к столу, но он уселся на её место, пытаясь прервать контакт, отчего девушка лишь с большим рвением продолжала свою маленькую шалость, а затем приземлилась на колени Марлона и потерлась о чувствительное место.

— Не здесь, — выпрямившись, парень отодвинулся и бросил взгляд на малышку, сопящую в нескольких метрах.

— Она спит, — вновь потянувшись к нему, бросила Элиза, даже не посмотрев в сторону дочери, чтобы убедиться в своей правоте. — Тем более, она всё равно ничего не поймет.

— Ты с ума сошла? — шёпотом спросил Марлон, искренне удивлённый словами возлюбленной. — Я не хочу.

Элиза выпрямилась и прикрыла глаза, глубоко вдыхая раскалённый воздух, затем поднялась с колен мужа. Лицо её в этот момент выражало крайнюю степень раздражения, которое опасно граничило со злостью.

— Ты не хочешь уже месяц! — воскликнула она, всё же не сумев совладать с эмоциями.

— Неправда, — обиженно отозвался Марлон, поправив неловко съехавший воротник рубашки. И когда Элиза успела расстегнуть пуговицы? — Всего пару недель, и то, потому что я устаю на работе.

— Прыгать и бегать в догонялки с Евой ты не устаёшь, — девушка и сама чувствовала, как обвиняюще звучат её слова, но рот отказывался замолчать. — Я хочу тебя здесь и сейчас. В чём проблема? Она спит! — Элиза указала на действительно спящую дочь, которая, кажется, ещё не успела услышать нарастающий крик матери.

— Ты разбудишь её, — шикнул Марлон, поднимаясь из кресла и подходя к своей жене. Он осторожно взял её за руку, пытаясь обуздать бурные эмоции девушки, но та с силой отдернула ладонь.

— Даже сейчас ты беспокоишься о ней! Мог хотя бы раз подумать обо мне!

— Тебе не три года, — примирительно пытался высказаться парень, но это только распаляло Элизу.

— Какая разница? — это был слабый аргумент, а потом девушка вновь отчаянно прижалась губами к лицу своего мужа, пытаясь завладеть его вниманием.

Тот поддался и поцеловал девушку в ответ. Её руки заскользили по его рубашке, расстёгивая пуговицы, и Марлон осознал, что сейчас лучше немного сдаться Элизе и пойти на поводу. Он обхватил её плечи иприжал поближе к себе, всё же не переходя границ.

Девушка толкнула мужчину к столу и прижалась к нему, как кошка, требующая внимания и ласки. Марлон приоткрыл глаза и заглянул в манеж, чтобы убедиться, что дочь всё ещё спит, пока Элиза выцеловывала открывшийся участок шеи. Его руки слабо гуляли по женскому телу, не позволяя себе слишком многого. Обхватив ладонь мужа, девушка прижала их к своей талии, а затем медленно сместила на бедра, давая понять, что она не рассчитывает останавливается. Марлон помедлил, раздумывая: стоит ли уступить жене? Он вновь открыл глаза и посмотрел на спящую дочь, но, прежде чем он успел принять решение, Элиза отскочила от него. Гневное выражение растрёпанного лица сказало всё за себя — она увидела, как парень отвлёкся на Еву. Скандала было не избежать.

— Господи, — прошептала Элиза, слегка попятившись. Её майка была немного задрана, и девушка с силой одернула одежду. — Даже когда мы занимаемся сексом, ты всё ещё думаешь о ней!

Это была явная, неприкрытая ревность, и парень поражённо уставился на пылающую яростью и обидой жену. Нельзя же быть такой эгоисткой! Он сделал шаг навстречу Элизе, пытаясь утешить её и даже, наверное, извиниться, но та отрицательно покачала головой, вспыхивая, как спичка.

— Ты, кроме неё, никого не замечаешь. Это ненормально, Марлон! Мы не занимались сексом почти месяц; ты всегда целуешь её, а только потом меня; первое, что ты спрашиваешь, когда звонишь, — как дела у Евы. Тебя совершенно не интересует моя жизнь и мои желания! Я больше не могу это терпеть, — кричала девушка, не обращая внимания на проснувшуюся дочь.

Ева не привыкла к такому пробуждению, а потому разговоры на повышенных тонах испугали малышку, и она заплакала. Отец мгновенно дёрнулся, порываясь успокоить ребёнка, и та потянулась к нему.

— Ты напугала её, — разозлившись, ответил парень, пропустив обвинения жены мимо ушей, что еще больше задело её.

— С ней ничего не случится! Поплачет и прекратит. Мы вообще-то разговаривали! — продолжала Элиза, преградив дорогу Марлону к ребёнку, который всё ещё плакал, пытаясь понять, что происходит.

— Что ты несёшь? — поражённо спросил парень, глядя в лицо своей возлюбленной.

Ева обхватила ногу матери маленькими ручками, пытаясь то ли успокоить её, то ли найти защиту в родительских объятиях, но Элиза вздрогнула и отскочила в сторону, уставившись на дочь — Марлон не мог поверить — ненавидящем взглядом.

— Я так не могу! — прорыдала девушка. Слёзы и правда струились по её лицу, смешиваясь с черной тушью и оставляя разводы на щеках. — Я не могу её терпеть! Я её ненавижу! — взывала Элиза, указывая пальцем на ребёнка. Малышка никак не могла понять, что происходит, а потому продолжала плакать: её лицо покраснело, а от непрекращающихся слез она начала всхлипывать и икать.

Марлон беспомощно смотрел на Еву, раздумывая, как сгладить обстановку, но при последних словах Элизы его будто поразило ударом молнии.

— Ты не понимаешь, что говоришь, — он неверяще покачал головой и снова подошёл к жене. — Ты просто устала. Я говорил, что тебе не стоило возвращаться к работе.

— Нам не стоило заводить детей, — сквозь истеричные слезы ответила Элиза и задрожала всем телом, когда Марлон присел и достал дочь из манежа, пытаясь утешить напуганную девочку. Элиза задрожала от раздражения и обиды, которая, словно яд, распространялась по телу. Но жуткая несправедливость, граничащая со злобой, заставила девушку утереть слезы. Осознание захлестнуло её: Марлон больше любит дочь, и она ничего не может с этим поделать, как бы не старалась.

Парень приблизился к жене и взял её за ладонь, другой рукой прижимая к себе Еву, которая начала успокаиваться в любящих руках отца. Истощенная истерикой и криками, Элиза подчинилась и вяло вложила ладонь в ладонь мужа. Сквозь не высохшие слезы она глядела на ребенка — её взгляд был холоден. Марлон же прикрыл глаза и глубоко вдохнул, радуясь, что эта ссора вот-вот закончится.

— Извини, — наконец сказала Элиза. Голос её звучал сухо. — Ты прав, я просто устала. Пойду приготовлю ужин.

— Хорошо, я присмотрю за Евой, — согласился Марлон и отпустил руку жены.

Элиза подавила раздражённый вздох, решив, что лучше ей побыстрее выйти из комнаты.

— Дорогая, — обернувшись, позвал Марлон.

— Да? — с надеждой спросила девушка, задержавшись у двери.

Парень улыбнулся ей и, поставив дочь на ноги, подошёл к жене. Он легко поцеловал её в щеку, пытаясь тем самым сгладить углы, и прошептал на ухо:

— Потом закончим то, что начали.

Конечно, он говорил не о ссоре, и девушка, поняв намек, просияла, а затем, слегка виляя бедрами, удалилась в сторону кухни, даже не заметив, что муж не смотрел ей вслед, а уже вернулся к дочери.

***

— Выглядит аппетитно, — похвалил Марлон, усаживаясь за стол и голодными глазами разглядывая ужин.

Элиза всегда вкусно готовила, и парень расстраивался, когда им приходилось заказывать еду из ресторана. Накрутив на вилку макароны, Марлон погрузил пищу в рот и с удовольствием разжевал. Элиза усмехнулась, глядя на нескрываемую радость мужа. Она элегантно закинула ногу на ногу и погрузила вилку в салат.

— Почему ты не ешь пасту? Она потрясающая, — сказал парень, на что девушка улыбнулась.

— Там углеводы.

— Какая глупость, — заметил Марлон, — ты отлично выглядишь, так что можешь нормально поесть.

Элиза просияла после комплимента и дотронулась ногой до ступни мужа под столом, чуть ли не замурлыкав, как кошка.

— Всё же ограничусь салатом, — ответила она, протыкая вилкой кусочек помидора.

Марлон просто кивнул и продолжил наслаждаться ужином, никак не отреагировав на откровенную ласку жены. Ева, сидящая сбоку, молча ковыряла картофельное пюре, оставшееся с обеда. Ей совершенно не хотелось есть, поэтому она просто возила ложкой еду по тарелке.

— Ева, ешь, — строго приказала мать, заметив, что дочь ни разу не поднесла ложку ко рту.

Девочка скривилась в ответ и посмотрела на маму, которая продолжала сверлить её взглядом, всем видом показывая непреклонность решения.

— Она не хочет, — ответил за неё Марлон и погладил дочь по макушке, как бы разрешая ей не доедать.

— Пусть поест, — настаивала Элиза, не позволяя дочери выйти из-за стола. Ева, не знающая, кого слушать, застыла на полпути. — Я всё утро готовила.

— Не заставляй, — покачал головой Марлон и кивнул дочери, чтобы та шла играть. Девочка поспешно вылезла из-за стола и убежала в сторону зала.

Элиза предпочла промолчать и просто убрала ногу с лодыжки мужа. Игривое настроение испарялось.

***

Покончив с ужином, девушка убрала со стола и принялась мыть посуду. Марлон подошёл сзади и приобнял жену за талию, слегка отодвигая её в сторону.

— Я сам, — пояснил он и засучил рукава клетчатой рубашки.

Элиза тепло улыбнулась в ответ. Ещё пару секунд она наблюдала за тем, как пальцы мужа в пене моют тарелки после ужина, и это зрелище отчего-то отдалось возбуждением в низу живота. «Месяц без секса дает о себе знать», — подумала она и вышла из кухни, направляясь в ванную. После тяжёлого дня, измотавшего её душевно, Элиза решила, что было бы неплохо принять горячий душ и если Марлон побыстрее закончит с посудой, то есть вероятность, что он присоединится к ней, а это приятный бонус в конце вечера.

Намыливая тело, девушка с отвращением пробежалась пальцами по едва заметным растяжкам на животе, оставшимся после родов, и в который раз подумала, что стоит сходить к врачу, чтобы он убрал это уродство. Обжигающие струи сбегали по спине и груди, смывая белую пену с тела, а Элиза уже представляла, как они с Марлоном наконец-то окажутся близки спустя несколько недель. Она не хотела признавать, но её жизнь поменялась из-за Евы намного сильнее, чем она рассчитывала изначально. И Элиза не могла сказать, что это были перемены к лучшему. Конечно, сегодняшний скандал не был постоянным пунктом в её расписании, но иногда было просто невозможно заткнуть слепую ревность, хотя девушка и осознавала, что это ненормально. Но нормальным и не было чрезмерное внимание Марлона к дочери. Он будто не замечал ничего вокруг, всё делал для своей дочери. Элиза могла понять эти чувства: он боялся стать плохим отцом. Но задевало то, что он не боялся стать плохим мужем, но всё шло к этому по прямой тропе.

Отогнав негативные эмоции, девушка смыла остатки шампуня с волос и с сожалением поняла, что уже пора вылезать, а Марлон так и не присоединился к ней. Элиза обернула вокруг тела пушистое полотенце, быстро почистила зубы и вышла в коридор. Она замерла на несколько секунд, пытаясь расслышать звуки других обитателей дома, и поняла, что дочь с папой находятся в детской. Она босыми ногами проследовала к комнате Евы и заглянула внутрь: Марлон сидел на полу рядом с кроватью девочки и что-то читал ей, пока дочь, накрывшись одеялом чуть ли не до подбородка и высунув руку наружу, играла с пальцами отца, выводя какие-то узоры на его ладони. Глаза девочки уже слипались — она вот-вот собиралась уснуть.

Элиза опёрлась голым плечом о дверную раму и посмотрела на мужа. Он, заметив её взгляд, улыбнулся и подмигнул. Марлон задержал глаза на наряде — а точнее его отсутствии — жены, а затем обратил внимание на дочь; та закрыла глаза и размеренно дышала.

— Уснула, — одними губами прошептал парень, а затем его рука легко выскользнула из пальчиков дочери. Он чмокнул малышку в лоб, едва касаясь её губами, чтобы не разбудить, и выпрямился во весь рост.

— Я ждала тебя в душе, — прошептала Элиза, когда Марлон приблизился к ней.

— Нужно было уложить Еву, — пояснил парень, и девушка подавила желание капризно надуть губы. «Не время для ревности», — приказала она себе и постаралась соблазнительно улыбнуться.

Марлон приобнял жену за талию и поцеловал её в лоб нежно, без намёка, что, впрочем, не слишком устроило её.

— Я пойду в душ, — отстранившись, произнёс парень и попытался протиснуться в дверь.

— Жду тебя в спальне, — облизнув губы, ответила Элиза, но заметила, что это действие осталось без внимания.

Марлон просто кивнул и скрылся в коридоре. Элиза прошла в комнату и подобрала игрушку, которая упала со шкафа. Она приблизилась к спящей дочери и посмотрела на неё с высоты собственного роста: в свете ночника лицо девочки казалось желтоватым, а веснушки — коричневыми пятнами. Элиза прикусила губу, раздумывая. Сейчас, когда Марлона не было рядом, она могла сказать, что почти любит Еву. Да, она была не слишком красивым ребенком, но зато не отличалась вредностью или надоедливостью. Её устраивало спокойное поведение девочки и молчаливость, хотя в присутствии отца Ева часто становилась слишком шумной. Элиза, наверное, любила свою дочь, но эта любовь казалась чем-то ничтожным по сравнению с тем, как её любил Марлон, и это тоже задевало, потому что она просто не могла любить сильнее, чем умела. Её материнский инстинкт чаще был молчалив, а потому Элиза редко проявляла нежность к Еве и была скорее кнутом, нежели чем пряником. И, конечно, это чувство ревности и обиды не давало покоя девушке, но она ничего не могла поделать с эмоциями и чувствами, которые чаще всего выплёскивались чёрной яростью в ссорах с мужем и чрезмерной строгостью в воспитании малышки.

Элиза ещё несколько секунд понаблюдала за девочкой, а затем вышла из комнаты, предварительно выключив свет. В спальне она надела тонкую сорочку в надежде, что та долго не задержится на ней, и расстелила кровать. Марлон всё ещё был в душе, когда девушка улеглась на постель, немного заскучав и устав ждать. Мысленно она перебирала возможные варианты дальнейшего развития событий, и те картинки в голове только возбуждали её, заставляя с нетерпением ёрзать на мягкой простыне. Когда Марлон наконец зашёл в комнату, девушка с удивлением уставилась на мужа: на нём была серая футболка с круглым горлом и чёрные спальные штаны. В общем, совершенно не сексуальная одежда. Волосы парня уже высохли, и Элиза с тоской отбросила ту фантазию, в которой Марлон прижимается мокрой головой к её груди.

Прикусив губу, девушка молча следила за тем, как муж положил часы на прикроватную тумбочку, снял очки и залез под одеяло.

— Выключи свет, — попросил он.

Элиза тут же дёрнула веревку ночника и с нетерпением юркнула под одеяло. Рукой она коснулась живота парня и тут же проникла под его футболку, ощупывая не слишком рельефный пресс, но её в принципе устраивало и такое положение дел. Она подалась вперед и на ощупь губами нашла подбородок Марлона — к её сожалению, небольшой щетины не оказалось. Чуть пододвинувшись, она поцеловала мужа, и тот ответил вяло.

— Что не так? — спросила девушка между поцелуями, в то время как её рука подлезла под резинку спальных штанов.

— Я устал, — выдохнул Марлон. Элиза отпрянула. — Извини.

— Ты обещал, — прошептала она, всё ещё не веря, что он снова отказывает ей.

— Я знаю, — кивнул парень; в его тоне звучали извиняющиеся нотки. — Только не обижайся.

— Всё в порядке, — пролепетала Элиза, и её рука вылезла из его штанов. Она отвернулась и сглотнула.

— Эй, ну иди сюда, — прошептал Марлон и прижал тело жены к своему животу.

Он приобнял её за талию и прикрыл глаза, а через несколько минут провалился в сон. Элиза лежала, практически не шевелясь, и лишь горячие слезы душили её, стекая по щекам, и в этот момент она осознала, что больше не может бороться с правдой: она не любит свою дочь.

Комментарий к prime cause

Из серии “я искал медь, а нашел говно”. Я что-то написала, так что пусть будет здесь. Последние отзывы побудили во мне желание приоткрыть немного прошлое моих героев и показать, почему именно сложились такие отношения между Элизой и Евой. Будет приятно, если вы оставите пару слов внизу (ваши комментарии, мысли и теории очень помогают в развитии сюжета).

========== Глава 16.2 ==========

Комментарий к Глава 16.2

Всем доброго времени суток! Кто ждал, тот дождался! Я пропала на некоторый срок, но все же не забыла о вас.

Итак, первое, о чем мне хотелось поговорить, это прошлая глава. Там я немного приоткрыла завесу тайны и написала о прошлом Элизы. Практически все восприняли ее в штыки. Конечно, Элиза по большей части отрицательный персонаж, но, написав прошлую часть, я хотела показать, почему именно она такой стала. Неуверенность в себе в совокупности с тем, что любимый муж перестает обращать на тебя внимание, приводит вот к таким последствиям. Не столько Элиза виновата в этом, сколько Марлон.

Второе, насчет выхода глав. Началась учеба, поэтому мне сложнее соблюдать график, как мы все заметили. Но я постараюсь писать к выходным, поэтому выход глав будет происходить в период “пятница-суббота-воскресенье”.

Еще раз извиняюсь за длительное отсутствие. Всем приятного чтения! Буду очень рада, если оставите пару слов внизу:)

Когда долгое время не видишь человека, при встрече тебе кажется, что он стал совершенно другим и знакомые черты теперь представляются чем-то необычным. Например, раньше я не замечала, что волосы отца немного вьются. Медово-каштановый оттенок его шевелюры кажется в жёлтом свете лампы более рыжим, отчего я невольно провожу параллель между мной и отцом. Его глаза кажутся немного больше из-за увеличивающих стёкол в очках, и этого я тоже раньше не замечала. Небольшая растительность на подбородке мне не знакома.

Я буквально впадаю в ступор, разглядывая мужчину передо мной. Мы не виделись больше трех месяцев, но его образ всё ещё жив в моих воспоминаниях, и он явно разнится с действительностью. Немного сгорбленная фигура выдает его многолетнюю усталость и утомленность, но как только мужчина растягивает губы в теплой улыбке, я понимаю, что напротив стоит мой самый любимый человек на свете — мой папа. Он всегда улыбался так: по-доброму и от души, — а потому я узнаю эту искренность, которая отзывается ответной улыбкой.

Тоффи отмирает раньше меня — возможно, собака даже не заметила помешательства — и бросается к своему хозяину. Животное приветственно лает и виляет хвостом, демонстрируя свою доброжелательность. Папа отводит взгляд и нагибается, чтобы погладить питомца. Я завороженно наблюдаю за разворачивающейся картиной: из-за барной стойки фигура отца скрылась, и видно теперь только уголок его спины и плечо. Буря эмоций норовит вот-вот вырваться наружу либо неконтролируемым потоком слов, либо нечленораздельными восклицаниями и, вероятно, слезами. Открываю рот, чтобы хоть как-то привести себя в чувство от радости и волнения, но меня опережают:

— Чай или кофе?

Я с недоумением перевожу взгляд немного в сторону и с силой прикусываю губу. Нахмурив брови, скептически оглядываю парня, расположившегося у плиты. Шистад.

— Что ты тут делаешь? — я говорю намного резче, чем хотелось бы, но он заслужил. Радость мгновенно перерастает во что-то неприятное, раздражением вибрируя где-то в носоглотке. Мне становится неловко от того, что всего секунду назад я была так счастлива, что не заметила посторонних, а потому ощетиниваюсь. Отчего-то мысль оказаться совершенно безоружной перед Шистадом кажется мне дикой. Парень смотрит в ответ, явно довольный моей растерянностью, растягивает уголок рта в его излюбленной манере. Я наблюдаю за этим открытым проявлением самодовольства и раздумываю о том, как бы задеть Криса.

— Чай, пожалуйста, — отвечает папа, пропустив мою колкость мимо ушей.

Я перевожу взгляд на причину моего недавнего восторга и со стыдом признаю, что на несколько секунд совсем позабыла под отце. Шистад, как ядовитый газ, заполняет всё пространство вокруг. Разве можно видеть перед собой всего человека, не замечая остальных? Отвечать на этот вопрос совершенно не хочется.

— Папа! — наконец здороваюсь я и невольно обращаю внимание на то, что мой тон стал в несколько раз холоднее; это все из-за Шистада. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты приедешь завтра.

— Я не мог ждать и решил заехать сразу после аэропорта, — отвечает отец, поднявшись на своем стуле. Тоффи ласково трётся у ног хозяина — он тоже скучал. — И этот молодой человек пустил меня.

— Кстати, о молодом человеке… — бурчу я и исподлобья гляжу на Шистада, который всем своим видом выдаёт внутреннюю насмешку, но его лицо до смешного невинно, когда парень заливает кипятком пакетик чая в белой кружке для моего отца. Да он сама вежливость! — Я думала, что ты уехал, — вкрадчиво произношу я, пытаясь звучать менее раздражённо, чтобы не напрягать отца. — Твоей машины нет на обычном месте.

— Очень рад, что ты знаешь, где её обычное место, — коварно улыбнувшись, протягивает Крис и ставит напиток перед моим отцом. Парень наклоняется, чтобы погладить Тоффи, что не ускользает от взгляда папы, а я лишь закатываю глаза: этот чёрт пытается просто втереться в доверие. — И я уже ухожу.

Он делает несколько шагов в сторону кухни, и теперь я полностью могу рассмотреть Шистада: на нём чёрные джинсы и чёрная толстовка, из-под которой выглядывает краешек белой футболки, — и это всё, что я успеваю заметить, бросив быстрый взгляд в его сторону. Щекой я чувствую, что папа наблюдает за разворачивающейся сценой, и невольно отворачиваюсь от Шистада, чтобы не давать отцу лишней пищи для размышлений.

— Так быстро? — произносит мужчина, обратившись к Крису, а я молюсь, чтобы парень соврал — или нет — о каких-то неотложных делах государственной важности.

— Ева хочет, чтобы я ушёл, — отвечает Шистад, отчего в груди у меня что-то закипает, и контролировать поток грубых слов становится практически невозможно.

— Что ты? — растягивая губы в улыбке, цежу я. — Ты можешь остаться!

— Ну и замечательно, — издевательским тоном соглашается Крис и присаживается рядом с отцом за барную стойку.

Я занимаю место напротив папы и слегка поворачиваюсь в сторону, чтобы даже боковым зрением не видеть предмет раздражения.

— Какие у нас планы на завтра? — спрашиваю я, стараясь тщательно игнорировать парня, сидящего всего в нескольких метрах. Он сверлит мой лоб насмешливым взглядом, поэтому несколько раз вдыхаю и выдыхаю, пытаясь унять приступ злости из-за того, что Крис не имеет элементарного чувства такта.

— Именно поэтому я и приехал немного раньше, — признаётся отец и делает глоток горячего чая — его очки тут же запотевают от пара. Я киваю, давая ему возможность высказать свои предложения, но отец по какой-то причине не спешит продолжать. Он замолкает на несколько секунд и протягивает руку, слегка сжав мою ладонь. Его тёплые руки согревают мои холодные пальцы; прикосновение немного успокаивает, поэтому расслабляюсь и принимаю более непринужденную позу. Краем глаза вижу, что Крис откинулся немного назад и наблюдает за сценой, разворачивающейся на его глазах.

— Завтра мне нужно будет уехать, — наконец признаётся Марлон и поднимает на меня виновато-растерянный взгляд.

Я хмурю брови, не совсем понимая смысл его слов, а потому молча жду, когда отец закончит свою речь. Папа медлит. Его большой палец успокаивающе поглаживает кожу моей руки.

— Я пробуду здесь до завтрашнего вечера, а потом мне нужно будет уехать, — произносит папа, не дождавшись от меня никакой явной реакции, и тут же делает огромный глоток чая, а затем морщится — наверное, обжёг язык.

— В каком смысле? — практически шепчу я, с непониманием уставившись на взволнованного родителя. Он пристально наблюдает за эмоциями на моем лице, поэтому прикусываю губу, пытаясь сдержать то, что вот-вот норовит выйти наружу: поток слёз.

— Меня вызывают на работу раньше положенного срока, поэтому придется немного сократить пребывание в Осло, — поясняет папа и при этом смотрит мне в глаза, пытаясь донести до меня безвыходность ситуации.

Воздух со свистом проскальзывает сквозь зубы в мои лёгкие, глаза прикрываются в надежде остановить мгновение, и я сжимаю руку отца, приказывая себе держаться.

— Прости, милая, — тихо говорит папа, виновато поджимая губы, и я просто киваю, принимая ситуацию.

Когда в твоей жизни всё идёт под откос, ты начинаешь принимать это, принимать все трудности и неудачи, которые бьют тебя по одной щеке. Ты учишься подставлять другую щёку и терпеть. И в какой-то степени теряешь надежду выбраться из пучины проблем, поэтому просто тонешь, не пытаясь выбраться наружу. Не то чтобы тебе нравилась липкая трясина, но смирение влечёт за собой покорность, а затем безразличие и апатию. После бесконечного потока неприятностей такой исход событий вполне очевиден, и в глубине души я чувствовала, что всё в итоге произойдет не так, как я ожидала, но ведь надежда умирает последней.

Слово «надежда» произносится легко: три слога, семь букв. Надежда приносит успокоение и дарит веру, потому что порой надеяться проще, чем сдаться. Но всегда наступает момент, когда надежда не оправдывает ожиданий, и обычно это влечёт за собой разочарование. Но я просто принимаю тот факт, что моя жизнь постепенно превращается в череду дней, когда одна проблема накладывается на другую и мелкие трудности больше не становятся причиной вселенской печали, а крупные неудачи являются чем-то привычным, чем-то, чего ты ждёшь, но втайне веришь, что этого не произойдет. А потому сейчас слова отца отдаются в груди знакомым мотивом: очередная неприятность. Пугает ли меня то, что неприятности стали моей рутиной? Скорее нет, чем да. Конечно, страшно представить, что однажды я проснусь и пойму, что никакие положительные эмоции не способны перебороть негатив, разворачивающийся вокруг, но сейчас я просто ищу то, что позволяет оставаться на плаву. Сложно держать в себе злость, печаль, раздражение, но пока есть ради кого просто стоит быть, то нужно быть сильной.

Я выдыхаю и открываю глаза, растягивая губы в улыбке.

— Хорошо, что мы хотя бы успеем увидеться, — наконец произношу я, и от этих слов щемит в груди, но я приказываю себе не плакать.

Пусть последние месяцы я жила ожиданием паузы, встречи с человеком, который, кажется, единственный поистине родной и близкий, сейчас я не могу расстроить его, потому что иначе сама пойму, что последние месяцы работы над негативом рассыпятся прахом.

— Правда, я рада, что ты приехал, — говорю я, заглядывая отцу в глаза и пытаясь тем самым показать, что расстроилась не так сильно, как он ожидал.

Папа кивает и наконец выпускает мою руку, немного повеселев от того, что я действительно поняла ситуацию. Ко мне подкрадывается мысль о том, что отец думает, как я повзрослела, но на самом деле я просто научилась скрывать то, что тревожит меня. Удивительно, как человек в короткое время учиться закрываться, запираться в своем футляре.

***

Мы сидим за столом ещё около получаса, а Крис удаляется спустя пару минут после новостей от папы, видимо, всё-таки почувствовав себя лишним. Когда парень уходит, мне становится намного легче дышать, и напряжение, которое становится привычным делом при контакте с Шистадом, наконец проходит. С отцом мы обсуждаем наши планы на завтрашний день: он предлагает вместе позавтракать, а потом немного погулять, если позволит погода. Я охотно соглашаюсь, предварительно спросив, во сколько он заедет за мной. Папа отвечает, что он не стал брать машину в аренду, и интересуется, смогу ли я добраться сама до условленного места. Я киваю, успокаивая его насчет необходимости чрезмерной опеки, и перевожу разговор в другое русло, чтобы не создавать напряжённую атмосферу. Пока мы пьем чай — папа соглашается на вторую кружку — я рассматриваю мужчину напротив меня и замечаю, что он всё ещё тот, несмотря на незначительные перемены во внешнем облике. Его привычка снимать очки и потирать переносицу раньше казалась мне немного забавной, но сейчас я отчетливо понимаю, что это скорее попытка согнать усталость. Отец прямо из аэропорта приехал сюда, а потому сонливость и вялость в его движениях наталкивает меня на мысль о том, что ему следует поехать в отель и хорошенько отдохнуть, учитывая, что завтра мы собираемся встретиться в кафе в девять утра, чтобы как можно больше провести времени вместе.

— Думаю, мне и правда пора, — соглашается отец, взглянув на наручные часы, стрелки которых указывают на то, что время перевалило за девять.

Матери с Томасом ещё нет, что кажется невероятной удачей, ведь реакция мамы на пребывание отца в доме может быть совершенно непредсказуемой. Они практически не общались всё то время после развода, но папа всегда хорошо отзывался об Элизе, чего нельзя сказать о ней. Ее хладнокровие вперемешку с раздражением при упоминании отца явно говорят о том, что она не намерена предоставить комнату папе в этом доме, хотя, конечно, это и его дом тоже. После развода отец оставил жилплощадь Элизе, а сам переехал. Возможно, он чувствовал вину за то, что у них не получилось построить семью, а, возможно, мать надавила на него. Но её поведение невозможно оправдать в моих глазах. Я никогда не обожествляла отца, но по сравнению с матерью он действительно кажется ангелом, не меньше.

Папа вызывает такси — машина приезжает спустя шесть минут. Я провожаю отца до калитки и крепко обнимаю на прощание.

— До завтра, — говорит папа, всё ещё поглаживая меня по голове. Я киваю и наблюдаю за тем, как такси разворачивается и уезжает. Пустота в груди становится почти осязаемой, как только автомобиль скрывается за поворотом. Отчего-то мне начинает казаться, что мы расстались не на ночь, а на всю жизнь: так бывает всегда, когда вы давно не видитесь и вам вновь приходится расстаться на некоторое время. Холодный воздух проникает под ткань моего худи, пока я стою на улице в попытке прийти в себя. Отец уехал, поэтому теперь могу позволить своим эмоциям выйти наружу, и я плачу. Плачу, потому что наконец смогла увидеть человека, которому рада всегда и в котором не сомневаюсь ни на минуту, и потому что его визит окажется столь коротким, будто он и не приезжал вовсе. Кувшин воды в сухой пустыне оказался всего лишь глотком росы, но даже этого достаточно, чтобы восстановить силы.

Я поспешно возвращаюсь в дом и, только оказавшись в тепле, осознаю, как сильно продрогла на улице. Убрав кружки со стола, я спускаюсь в свою комнату: Тоффи уже спит на привычном месте. Стягиваю с себя одежду и кутаюсь в халат, прежде чем пойти в душ. Взволнованность и стресс явно дают о себе знать, усталостью оседая на плечах, поэтому до ванной я плетусь на вялых ногах и, забыв постучать на случай, если Шистад не закрыл дверь, захожу внутрь. Включаю воду, сделав поток погорячее, чтобы быстрее согреться и расслабить мышцы. Стою недолго под душем, чувствуя, как сонливость проникает в каждую клеточку измотанного тела, а потом, завернувшись в полотенце, чищу зубы и умываюсь. Делаю всё не спеша, потому что на чёткие движения у меня практически нет сил — я эмоционально перегружена, что уж говорить о моем физическом состоянии. Выйдя в коридор, я невольно прислушиваюсь к звукам из комнаты Криса, но в ответ раздаётся тишина, поэтому решаю, что парень ушёл, пока я была в душе. Мысли лениво напоминают о том, что мне следует держаться подальше от Криса, ведь моё вмешательство в его дела обычно приводит к пагубным последствиям. Но я всё же приоткрываю дверь в его спальню и заглядываю внутрь. Крис лежит на застеленной кровати с закрытыми глазами. Он без футболки и простых серых штанах — видимо, готовится ко сну. Это необычное явление, учитывая, что время ещё раннее, а Шистад в такие часы предпочитает пропадать по каким-то своим делам. Я мельком рассматриваю его обнажённый торс, но тут же отвожу взгляд, напоминая себе о том, что бывает, когда я с пристальным вниманием наблюдаю за Крисом. Услышав, как я открыла дверь, парень приподнимается на локтях. Его лицо в свете прикроватной лампы кажется неестественно белым, а синяки под глазами очерчиваются четкими кругами. Выражение его лица кажется каким-то измученным, даже страдальческим, и я почему-то думаю о том, что он чувствует себя нехорошо, но, прежде чем успеваю задать вопрос, Крис хриплым полушепотом произносит:

— Спокойной ночи, Е-ева, — он растягивает гласную в моём имени, но только сейчас осознаю, что он делает это по привычке, а не из-за желания разозлить меня. Его особое произношение отдается теплом где-то в солнечном сплетении, и игнорировать эти чувства не получается, поэтому я просто отвечаю:

— Спокойной ночи, Крис, — и прикрываю за собой дверь.

***

Ночью из-за волнения и дневных переживания плохо сплю, просыпаясь чуть ли не каждый час. Вскочив в три часа ночи из-за продолжительного кошмара, я некоторое время просто лежу, смаргивая пелену с глаз и пытаясь прийти в себя. В комнате холодно, поэтому укутываюсь в одеяло, пытаясь сохранить крупицы тепла. В темноте вижу лишь очертания собаки, расположившейся в углу, — Тоффи спит, свернувшись калачиком. Переворачиваюсь на другой бок и прикрываю глаза. Как только последние картинки плохого сна перестают мелькать в сознании, я засыпаю практически мгновенно и, к моему удивлению, прошлый кошмар продолжает с того момента, как прервался.

Животное, которое я не могу рассмотреть во мраке, хватает меня за ногу, царапая кожу острыми когтями, и тянет к себе, отчего опрокидываюсь и падаю навзничь. Раны, оставленные неизвестным существом, кровоточат, и кожу в этих местах начинает жечь, поэтому, стиснув зубы, резко выдыхаю в попытке унять боль, но зверь вгрызается в мою щиколотку, разрывая плоть зубами. Я кричу и чувствую, как слезы катятся по моим щекам. Животное волочит меня куда-то в темноту. Я из последних сил пытаюсь ухватиться за что-то на гладком полу и только сейчас понимаю, что вокруг меня… Что-то. Солёная жидкость чёрного цвета затекает в мой раскрытый от ужаса рот — я начинаю задыхаться и давиться. Приподнимаю лицо, чтобы не захлебнуться, и зверь начинает трепать мою ногу, чтобы оторвать кусок моей плоти. Я пытаюсь перевернуться на спину и ударить нападающего другой ногой. Уровень жидкости поднимается — одежда на мне намокла, футболка вздулась пузырем и поднялась над головой. Зверь рычит, хватаясь за мою щиколотку, его челюсть издаёт отвратительный звук, как только зубы смыкаются на ноге. От нестерпимой боли я зажмуриваю глаза и снова просыпаюсь.

Когда я встаю с кровати, стрелка часов ползёт к половине шестого. На улице ещё темно, и, выглянув в окно, я вижу, что выпал небольшой слой липкого снега. Свет уличного фонаря проникает в комнату и полоской отражается на ковре. В комнате прохладно, поэтому достаю из шкафа теплые носки и натягиваю на босые ступни. Несмотря на ночные кошмары, я чувствую себя выспавшейся, потому решительно заправляю кровать и навожу небольшую уборку, которую не успела сделать вчера из-за усталости.

В шесть часов я иду в ванную. К моему удивлению, дверь в комнату Шистада слегка приоткрыта, и я заглядываю внутрь, даже не подумав о том, что парень может не спать. Но сегодня мне, видимо, везёт. Шистад, наполовину накрытый серым одеялом и с повернутым в сторону лицом, выглядит почти безобидно. Он спит в простых штанах и без футболки, поэтому несколько мучительных мгновений я позволяю себе рассмотреть его обнажённый пресс и напряжённую руку, закинутую за голову. Черты его лица расслаблены, лишь губы сжаты в тонкую линию. Я, закусив губу, рассматриваю спящего парня, и где-то в моей голове начинает вертеться шестерёнка, отвечающая за здравый смысл, — что-то кричит мне о том, что моя одержимость ненормальна, поэтому поспешно прикрываю дверь, стараясь при этом не шуметь, и захожу в ванную.

***

В восемь утра мне звонит отец и напоминает о том, что мы должны встретиться в кафе через час. Я поспешно собираюсь и решаю не завтракать. Сижу на кухне, натянув своё зимнее пальто поверх худи, и болтаю ногой, пока отыскиваю варианты такси.

— Что делаешь? — голос откуда-то сбоку заставляет меня вздрогнуть, поэтому тут же оборачиваюсь и удивлённо смотрю на парня. Он, кажется, проснулся намного позже, но уже одет в простую чёрную кофту и чёрные джинсы.

— А что? — грубо бросаю я, вернувшись к поиску такси.

— Интересуюсь, — не обратив внимание на мой тон, отвечает Шистад и заглядывает в мой телефон через плечо. — Если хочешь, могу тебя подвезти.

Я поднимаю вопросительный взгляд на парня, но не успеваю ничего сказать.

— Мне по пути, — отвечает он, поясняя свою утреннюю щедрость, и я просто киваю, за долю секунды решив, что это не самый плохой вариант.

***

Я занимаю уже ставшее привычным место на боковом сидении и пристёгиваю ремень, пока Крис обходит машину и садится за руль. В машине прохладно из-за того, что салон не прогрет, поэтому я ёжусь, дожидаясь, пока Шистад включит печку. Он молча заводит мотор, и из панели начинает дуть теплый воздух прямо в лицо. В машине пахнет сигаретами и совсем немного специальным ароматизатором, которого я не замечала ранее. В тишине, нарушаемой лишь гудением мотора, мы отъезжаем от дома. Крис выруливает на главную дорогу и щёлкает кнопкой на руле, включая музыку. Я отворачиваюсь к окну и рассматриваю улицу: ещё слишком рано, поэтому люди еле-еле плетутся по тротуару, спускаясь в подземелья метро и сворачивая в сторону автобусных остановок. Несмотря на ранний час, мы всё же попадаем в пробку на светофоре, поэтому Крис резко сворачивает, не предупредив меня об этом, поэтому моё тело дергается в сторону, удерживаемое лишь пристёгнутым ремнём, и я чувствую исходящий от Шистада лёгкий запах шампуня для волос и аромат кофе. Закатываю глаза, отвернувшись, и никак не комментирую действия парня, но боковым зрением всё равно замечаю его ухмылку. Крис в хорошем расположении духа, и данный факт натаклкивает меня на мысль о том, что он, возможно, снова под кайфом, хотя Шистад и не производит впечатление человека, способного сесть за руль, будучи под действием веществ. Из магнитолы льётся незнакомая песня какой-то американской группы, что помогает избежать неловкого молчания. Я отправляю отцу сообщение о том, что буду на месте через несколько минут, и он отвечает, что уже ждёт меня.

Крис паркуется рядом с нужным кафе и поворачивается ко мне. Я поджимаю губы и отстёгиваю ремень, стараясь покинуть салон как можно быстрее, но из-за пристального взгляда руки перестают слушаться и количество неуклюжих движений возрастает до трёх в секунду.

— Во сколько тебя забрать? — будничным тоном интересуется парень, а я поднимаю на него любопытный взгляд.

— С чего тебе меня забирать?

— Во сколько? — проигнорировав мой вопрос, повторяет Крис, на что вновь возвожу глаза к небу и решаю оставить его без ответа.

Наконец расправившись с ремнем, открываю дверь, чтобы выбраться наружу, но Шистад хватает меня за руку, возвращая на место. Его прохладные пальцы аккуратно опоясывают моё запястье, не сжимая, но и не выпуская из кольца.

— Не знаю, — говорю я, дёрнув ладонь, которая тут же выскальзывает из цепких мужских рук. От места соприкосновения кожи к коже проходит табун мурашек, на который я не обращаю внимание.

— Напишешь мне, — приказывает Крис, на что недовольно разглядываю его лицо, повёрнутое вбок, но вопрос, очевидно, закрыт.

Я вылезаю из автомобиля и ещё несколько секунд смотрю вслед удаляющейся машины, поёжившись от ветра.

Когда я захожу в кафе, то тут же замечаю отца: он расположился недалеко от входа, лицом к двери. Я прохожу к нему и присаживаюсь напротив, попутно стягивая пальто. Отец одет в клетчатую рубашку, отличающуюся от других его рубашек только цветом.

— Доброе утро, дорогая, — улыбается папа и делает знак официанту.

Телефон мужчины издаёт сигнал, оповещая о новом сообщении, но он переворачивает мобильник экраном вниз и снова улыбается мне. Я радуюсь тому, что папа предпочитает сейчас не отвечать на сообщение, и просто рассматриваю его до мелочей знакомое лицо.

Я заказываю черничный чай и блинчики с джемом, папа берет кофе и кекс, и официант удаляется, оставив нас наедине.

— Знаю, тебе нельзя кофе, но я сейчас только на нем держусь. Извини, не хотел травить тебе душу, — поясняет Марлон и немного виновато глядит на меня — из-за увеличивающих линз его глаза кажутся немного больше.

— Всё в порядке с работой? — спрашиваю я, вычленив из его речи фразу о том, что ему сейчас приходится туго.

— Всё как обычно, — отмахивается отец, — гора работы и куча поручений, но я пока справляюсь. Как учёба? — он специально переводит тему, и я клюю на эту удочку. — Мы практически не разговаривали с тех пор, как ты уехала.

— Всё хорошо, на самом деле лекции достаточно интересные, — я пытаюсь говорить с энтузиазмом, абстрагируясь от проблем, которые сопутствуют частой смене школы.

— Помнится, ты говорила мне о новой подруге, — подсказывает отец, давая мне возможность поделиться с ним тем, что происходило последние несколько месяцев.

— Да, её зовут Эмили, — я слабо улыбаюсь, воскрешая в памяти лицо Флоренси. — Она немного замкнутая, но очень милая. У неё проблемы из-за чрезмерного контроля брата, — слова легко льются из моего рта в присутствии близкого человека, — но сейчас, кажется, всё намного лучше. Она втайне встречается с одним парнем…

— Ты уверена, что это хорошо? — спрашивает папа, прервав меня, а я смотрю на него в ответ, ожидая пояснений. — Если он запрещает ей что-то, то это неспроста, вот что я имею ввиду.

— На самом деле, её брат замешан в очень плохих делах. Ну, я так думаю, — отвечаю я, раскрывая отцу свои мысли насчет Элиота, но всё же умалчиваю о вмешательстве Криса, чтобы не напрягать папу ещё больше. — Это очень сложная ситуация, но я уверена, что в итоге всё будет хорошо.

Официант приносит наш заказ, и я только сейчас понимаю, как сильно проголодалась. Черничный чай оказывается очень ароматным напитком и даже может посоревноваться с «Апельсиновым раем». От кружки отца исходит приятный пар с запахом кофе, и я с тоской наблюдаю за тем, как папа делает несколько глотков за раз, закусывая кексом. Несколько минут мы молчим, поглощённые едой, и в какой-то момент я нарушаю молчание, спрятав кусочек блинчика за щекой.

— И какой у нас план?

— Я подумал, мы могли бы сходить в книжный, раз уж ты оставила все свои книги дома. Куплю тебе подарок на память, — рассуждает вслух папа, и я радостно киваю, в который раз осознавая, что именно отец понимает меня так, как никто другой.

Покончив с нашим небольшим завтраком, мы надеваем верхнюю одежду и выходим на улицу. Погода успела значительно испортиться: мокрый снег хлопьями валит с неба и мерзкими комьями остаётся на асфальте. Холодный ветер треплет волосы, поэтому накидываю капюшон от худи на волосы и недовольно морщусь.

— Здесь недалеко есть книжный магазин, — говорит папа, стряхивая снег с ботинок, — по крайней мере, был несколько лет назад.

Я киваю, молча соглашаясь с выбором отца, и мы сворачиваем на боковую улицу.

— В этом магазине мы познакомились с Элизой, — задумчиво замечает папа и грустно улыбается, глядя куда-то вбок.

К своему удивлению, я понимаю, что ещё ни разу не слышала историю знакомства родителей.

— Подумать только: это было почти двадцать лет назад, — папа горько усмехается, и я сочувственно смотрю на него.

Мой отец — безнадежный романтик, оттого, кажется, он чаще выглядит несчастным. Удивительно, но папа всё ещё верит в то, что между ним с матерью была любовь. Но разве может любящий человекотказаться от другого человека? Разве любовь не предполагает постоянное стремление оберегать друг друга, быть рядом и никогда не причинять боль? И если всё это так, то Элиза никогда не любила отца.

— Так, она выходит замуж? — отец отвлекается от своих воспоминаний и быстрым взглядом скользит по моему лицу.

Я не припоминаю, чтобы говорила папе о моей находке, и предполагаю, что это его личная догадка. Несмотря на то, что с момента развода прошло уже около десяти лет, отец всё ещё чувствует то тепло, которое было в его сердце в самом начале, а потому подтверждение этой теории может действительно ранить его, но и врать я не хочу. Просто пожимаю плечами и перевожу тему, ускользая от ответа.

— Кажется, мы пришли.

На вид магазин, о котором говорил отец, кажется книжной боковой лавкой годов семидесятых. Полупрозрачные витражи, побледневшие от времени, демонстрируют писателя, сидящего с пером за книгой. Когда мы входим внутрь, колокольчик оповещает о новых посетителях, но, несмотря на это, в проходе не появляется никто из консультантов. Книжки по большей степени стопками стоят на деревянных столах в стеллажах. В помещении пахнет пылью, что неудивительно, учитывая её наличие на нескольких верхних томах, и древесиной. Мы проходим вдоль стола, заваленного старыми рукописями — половицы скрипят под нашими ногами. Где-то в стороне, там, где находится прилавок, раздаётся сухой кашель, и я тут же оборачиваюсь, чтобы обнаружить источник резкого звука. Папа, не обратив на это внимание, проходит дальше. Видимо, направляется в определённую секцию. Из-за прилавка никто не показывается, поэтому следую за папой, найдя его у полки со стихами. Отец внимательно вчитывается в корешки книг, отыскивая ту, что ему нужна, а я пытаюсь прочувствовать всю эту атмосферу древности, которая напоминает мне отчего-то уютный уголок старины. Наконец папа достаёт небольшой томик и, стряхнув пыль, тщательно изучает содержимое книги. Он кивает сам себе, оставшись довольным выбором, и следует к кассе. За прилавком расположился мужчина уже преклонного возраста. На нём красный жилет и кремовая рубашка, застёгнутая до последней пуговицы, огромные очки выглядят немного вычурно на лице старичка, резко контрастируя с лысиной.

— Хороший выбор, — хрипит кассир и, очевидно, владелец магазина, рассматривая зелёную обложку книги.

Папа ему приветливо улыбается и протягивает деньги.

— Это Уитмэн, — говорит мне отец, когда мы выходим на улицу. — «Листья травы» — одно из моих любимых произведений, — протягивая мне книгу, поясняет папа, и я просто киваю, чувствуя в эту секунду себя безгранично счастливой.

========== Глава 17 ==========

Каникулы закончились, и этот факт означает, что мне необходимо вернуться в школу. Неделя, как ни странно, начинается в среду — во вторник вечером я, отказавшись от ужина, ложусь пораньше. Несмотря на долговременный отдых, чувствую себя выдохнувшейся, будто накануне пробежала несколько миль трусцой.

Отец уехал пару дней назад, и теперь в груди у меня огромная дыра. Видеть его было глотком свежего воздуха, но сейчас я будто разучилась дышать совсем. В комнате недостаточно кислорода, чтобы наполнить мои легкие, а потому сердце затапливает серая, вязкая тоска по близкому человеку. К нашей общей радости, отец титаническими усилиями — пусть он никогда этого и не признает — смог задержаться в Осло больше, чем на один день, но сколько времени не проведи в кругу приятной компании, всегда кажется мало. Когда я провожала папу в аэропорте, то не смогла сдержать слёз и с силой прикусила язык, чтобы не попросить забрать меня с собой. У него свои проблемы, которые, судя по всему, увеличиваются в масштабе со скоростью света, поэтому вешаться на него тяжким грузом было бы просто кощунством с моей стороны. Прощаясь, мужчина крепко обнял меня и шепнул то, что вселило надежду в мою затравленную душу.

Потом я возвращалась домой в смешанных чувствах, расстроенная отъездом папы и воодушевлённая новостью, которую он мне преподнёс в самый последний момент. Почему он не сказал раньше, я не знала, но догадывалась, что так отец решил подсластить горькую пилюлю. По приезде меня ждал ещё один приятный сюрприз, который поистине был таковым. Мать наконец вернулась к своему привычному режиму, то есть отправилась в двухнедельную командировку. Когда я зашла, её уже не было, и дышать стало как-то легче. Томас сидел на кухне и пил кофе; собственно, он и сообщил мне последние новости. Я слабо кивнула и попыталась не слишком радоваться, впрочем, мужчине, кажется, было глубоко плевать. Кроме того, он оповестил меня — как вежливо с его стороны, — что и сам уезжает через пару дней по делам. Я просто кивнула и ушла к себе в комнату, втайне — или не совсем — ликуя, что у меня будет время, которое можно провести наедине с собой. Оставался, конечно, Шистад, но, учитывая, что мы тщательно избегали общества друг друга, он не был такой уж проблемой. Отъезд обоих взрослых показался мне странным: возможно, после совместного отдыха им требовался ещё и отдых друг от друга.

Проснувшись в среду утром, я с ужасом осознаю, что опаздываю на первый урок, а потому быстро пишу сообщение Эмили, чтобы узнать, как обстановка в школе. Через тридцать секунд подруга оповещает меня о том, что все в классе больше напоминают сонных мух, а потому я могу не торопиться. С облегчением выдохнув, я поднимаюсь наверх и обнаруживаю пару грязных кружек и тарелку с недоеденным сыром на барной стойке. Чей-то завтрак. С раздражением прохожу мимо, прямиком в ванную. Быстро умываюсь и чищу зубы, думая о том, что лечь пораньше было не такой уж хорошей идеей: голова болит от пересыпа. Вообще, мой организм достаточно интересная штука. Он одинаково негативно отзывается как на недостаточное количество сна, так и на избыточное. Взглянув на часы, понимаю, что у меня нет времени ни позавтракать, ни накраситься, поэтому надеваю вчерашние джинсы и единственную не мятую толстовку. Тоффи, к моему удивлению, всё это время спокойно спит в своём углу и не скулит в надежде на прогулку.

До школы идти недолго, но погода на улице просто отвратительная. Снег мокрыми комьями липнет к моим ботинкам, отчего ноги мгновенно промокают. Я ненавижу зиму.

В здание я захожу одновременно со звонком, ученики вываливаются из кабинетов и неторопливо направляются по своим делам. Глазами пытаюсь отыскать Эмили в толпе, но всё оказывается безуспешным, поэтому, прислонившись к стене, перевожу дыхание, пытаюсь сосредоточиться. Моего плеча касается чья-то рука. Я вздрагиваю и мгновенно открываю глаза. Это Эмили.

— Привет, — она улыбается мне и поудобнее перехватывает свою сумку, свисающую с одного плеча.

Я мельком рассматриваю её лицо, которое, кажется, изменилось за те пару дней, что мы не виделись. Она стала немного бледнее. Это всё из-за отсутствия солнца, но это не то, за что цепляется мой взгляд. Нет заметных перемен в её внешнем виде, разве что волосы каскадом спадают на её спину, но ощущение чего-то иного никак не покидает меня, будто девушка стала немного взрослее за короткий промежуток времени.

— Ты чего? — спрашивает она, моргнув несколько раз.

Не могу решить, хорошие это перемены или нет, но они явно присутствуют.

— Ничего, — отвечаю я, слабо качнув головой, — просто немного запыхалась.

— Почему Крис не подвёз тебя до школы? — говорит Эмили, когда мы двигаемся по коридору в сторону нужного класса.

— А должен был? — произношу я, возможно, резче, чем хотелось бы.

— Просто обычно он так делает, — поясняет подруга, немного поморщившись от моего тона.

Я пожимаю плечами, понимая, что слишком остро реагирую на простое упоминание об этом парне. Легкий зуд раздражения, который возникает при слове «Крис» или «Шистад», вибрирует у меня на кончиках пальцев.

Остаток пути проходит в молчании: после моей вспышки мне как-то неловко менять тему, а Эмили в это время что-то быстро пишет в своём телефоне.

На уроке английского преподаватель спрашивает нас о том, как мы провели каникулы — стандартный вопрос, — а затем просит достать «Маленьких женщин» Луизы Олкотт.

Оставшуюся часть урока мы изучаем биографию автора и в домашнее задание получаем прочитать первые три главы. Я уже читала книгу на норвежском, но теперь же необходимо изучить её на английском языке, что в несколько раз сложнее, учитывая американский вариант языка. Я мысленно делаю пометку начать чтение сегодня вечером, чтобы не откладывать это в долгий ящик.

На следующем уроке мы с Эмили разделяемся: она уходит на социологию, я — на норвежский. Урок проходит ровно, даже скучно. Я сижу на последней парте и дожидаюсь, когда прозвенит звонок. Мой желудок протестующе урчит, напоминая, что я не позавтракала утром, а вчера вечером добровольно лишила себя ужина. Откинувшись назад на стуле, я рассматриваю пейзаж на окном. Снег прекратился и скатался в серую массу на пожелтевшем, пожухшем газоне. Голые деревья на фоне пасмурного неба навевают тоску. Я продолжительно зеваю и отворачиваюсь. Минуты длятся бесконечно долго, и в какой-то момент я думаю, что урок не закончится никогда, но звенит звонок, и я нарочито медленно собираю свои вещи и покидаю класс. В коридоре становится заметно меньше людей: у некоторых уже закончились уроки. Я с грустью думаю о том, что впереди меня ожидает лекция по истории.

Дверь в класс закрыта, учеников рядом с кабинетом почти нет, и я решаю, что он заперт, поэтому просто приваливаюсь к стене рядом с аудиторией и решаю подождать Эмили. Чтобы как-то занять себя, достаю телефон и просматриваю немногочисленные фотографии с отдыха. На снимках мелькает пляж в рассветных лучах, вид из моего номера на краешек моря, кафе, в котором мы с Шистадом остановились после велопрогулки, совестная фотография с Люком и Хиро. Парни улыбаются, расположившись по обе стороны от меня. Последней фотографией оказывается наша с матерью. Она сделана случайно. Я сижу в кафе за столиком, а Элиза стоит позади меня в шляпе и слегка приспущенных на переносицу тёмных очках. Её рука лежит на спинке моего стула, женщина слегка наклонилась ко мне. Её губы сложены в каком-то слове. На моих губах играет полуулыбка, а глаза смотрят прямо в камеру. Снимок сделан Шистадом на мой телефон. Рассматривая изображение, я внезапно думаю, что совсем забыла об этом моменте.

Это был очередной завтрак в кафе отеля. Томас ещё не пришел, и мы все дожидались его, чтобы приступить к еде. Несмотря на ранний подъём, солнце уже нещадно палило — мать была в шляпе и солнечных очках. В то утро я чувствовала некий прилив бодрости и практически не возмущалась из-за дурацкого правила насчет еды. Я заказала холодный мятный кофе и вафли, по которым уже растекался растаявший пломбир. Крис как обычно сидел рядом со мной. Он пришел самым первым и, несмотря на данный факт, кажется, был в хорошем расположении духа. Всё казалось каким-то странно эфемерным, потому что даже Элиза была, кажется, весела. Она поднялась со своего места, чтобы выглянуть в проход и отыскать глазами Томаса, но его не было на горизонте. Мы завтракали на балкончике почти у самого края, поэтому женщина упёрлась руками в деревянную балку и встала позади меня, дожидаясь Шистада. Я пальцем тыкнула в мороженое и лизнула его, чувствуя, как желудок приветственно отзывается на мои действия. Именно в этот момент мама наклонилась, чтобы посмотреть, что я делаю.

— Не облизывай пальцы! — кажется, именно это она сказала мне. Не знаю, в какой момент мой телефон оказался в руках Шистада, но в следующую секунду я подняла на него глаза, а губы растянулись в этой половинчатой улыбке.

— Отдай, — сказала я парню, на что он пожал плечами и протянул мне мобильник.

Я и не знала, что он сделал фото.

Всё это было ещё до того, как наши отношения усложнились одним инцидентом. До того, как я узнала, что Шистад пристрастен к наркотикам. Хотя, будь я чуть внимательней, уже тогда заметила бы что-то неладное в его поведении. Если так подумать, весь отдых он вёл себя странно, а, углубляясь в воспоминания, я могу точно сказать, когда он был под кайфом. Когда это началось? На Сицилии или раньше? Вопрос был сложным, потому что большую часть времени я так тщательно старалась игнорировать Шистада, что даже не обращала внимание на то, как он выглядит и как ведёт себя. Да и как я вообще могу судить, если не знаю, что в его характере. Он всё время странный, а от чего зависит уровень его странности довольно сложно сказать.

Закрываю галерею и перевожу взгляд на дверь. Сейчас большая перемена, а значит большинство студентов направились в кафетерий, чтобы перекусить. Мой живот тоже отчаянно требует еды, но выходить на улицу совершенно не хочется, поэтому решаю подождать до конца занятий. Бодвар обычно приходит за пятнадцать минут до начала урока, а потому ещё слишком рано для его появления. Эмили ничего не написала, поэтому делаю логичное предположение, что она тоже отправилась на обед. Коридор пуст. Я со вздохом опускаю на пол у двери и спиной приваливаюсь к стене. Откидываю голову назад, кожей ощущая холод бетона, и решаю немного отдохнуть от шума извне. Обдумываю свои планы на сегодняшний вечер и с удовольствием осознаю, что смогу расположиться где-нибудь в гостиной, а не отсиживаться в своей комнате. Я могу заварить огромную кружку «Апельсинового рая» и отдаться чтению «Маленьких женщин». Плюсом начала нового триместра служит то, что учителя не успели задать много домашней работы, и я могу не тратить всё своё время на выполнение заданий. Не то чтобы «Маленькие женщины» не были домашней работой, но книга хороша, а потому проще воспринимать это как приятное времяпрепровождение.

— Кажется, коридор не твоя собственность, — голос звучит откуда-то сверху, отчего я издаю раздраженный стон.

— Проблема? — приоткрыв глаза, смотрю на возвышающуюся фигуру Шистада. Его голова слегка наклонена, и тень, падающая на лицо, придаёт некую болезненность бледному лицу. Несмотря на расслабленное выражение, я вижу, что парень ссутулен и зажат. На нём черная толстовка, та, которую я недавно видела, руки спрятаны в карманы, а из уха торчит кончик сигареты. В общем, Крис производит впечатление уставшего человека, что отнюдь не вызывает во мне жалости, а скорее приступ раздражения. Оглядев пространство вокруг, я отмечаю, что большая часть коридора всё же свободна для прохода. Вопросительно выгибаю бровь и жду, когда Шистад полностью осознает глупость сказанного. Он передёргивает плечами и вместо ответа ухмыляется.

— Выглядишь отвратительно, — Крис произносит это ровным, ничего не выражающим тоном, отчего его слова не кажутся обидными, скорее просто констатируют факт.

— Не хуже, чем ты, — поддеваю в ответ. Мне сразу становится легче от возвращённой колкости.

Парень продолжает стоять, глядя на меня с высоты своего роста. Причин для разговора у нас нет, но он всё равно не уходит, вызывая во мне внезапный приступ раздражения.

— Что-то ещё? — вкрадчиво интересуюсь я, намекая на то, что парню следовало бы ретироваться.

— Вообще-то да, — отвечает Крис, слегка наклоняя голову ко мне, отчего его тёмные волосы падают ему на глаза, отбрасывая тень.

— Ну? — терпеливо бросаю я и поднимаюсь с пола, чтобы не смотреть на парня снизу вверх, что, к слову, не сильно помогает.

— Поскольку я остался единственным взрослым в доме… — начинает Шистад, скалясь.

— Чего? — я тут же перебиваю, возмущённая.

— …то я не хочу, чтобы ты задерживалась… — продолжает он.

— Чего?! — снова восклицаю я.

— …или опаздывала в школу, — произносит парень, не обращая внимания на мои протесты.— Элиза попросила присмотреть за тобой, поэтому будь добра и делай всё, что я скажу.

— Надеюсь, ты скажешь мне выйти в окно, — обиженно цежу я и с силой дёргаю сумку на своём плече.

— Как вариант, — Крис слегка наклоняет голову и снисходительно растягивает губы, пока я борюсь с желанием не врезать ему куда-то в область переносицы.

— Моя мать оставила меня на попечение наркомана, как прекрасно, — уязвлённо говорю я, не успев подумать над словами.

Крис тут же хватает меня за руку и больно толкает к стене, отчего я, как тряпичная кукла, дёргаюсь и ударяюсь спиной. Шистад оказывается в опасной близости к моему лицу, его ладонь с едва ощутимой силой сжимает моё запястье, и я в тысячный раз думаю о том, что он опять меня схватил. Его запах: кофе, никотин и совсем гель для душа — обволакивает всё моё существо, проникая в легкие и оседая дымкой. Я глубоко вдыхаю этот концентрат и судорожно выдыхаю куда-то в область его шеи. Как завороженная, наблюдаю за тем, как покрывается его кожа мурашками в том самом месте. В ушах шумит кровь, всё тело покалывает от этого пьянящего расстояния: оно слишком маленькое и большое одновременно. Моя грудь упирается в его грудную клетку, а рука зажата между его и моим бедром. Кончиками пальцев я чувствую плотную материю его чёрных джинсов. Приподнимаю взгляд, скользя глазами по твёрдой линии подбородка, слегка приоткрытым губам, носу и наконец достигаю глаз, коричневых с зелёными вкраплениями, тёмные зрачки слегка расширены, и на задворках моего сознания мелькает мысль о том, что это ненормально. Шистад с кропотливой внимательностью изучает моё лицо, от его взора кожу покалывает, и я чувствую каждую пору. Он слегка наклоняется — всего пара миллиметров, — и его дыхание — сигареты и кофе — обжигает мои губы. Я моргаю, но не отвожу взгляд и будто в замедленной съемке вижу, как рот Шистада накрывает мой. Тело прошибает током от этого лёгкого прикосновения, чувства обостряются. Я слегка приоткрываю рот и, высунув язык, облизываю его губу. Крис в ответ рычит и прикусывает мою нижнюю, углубляет поцелуй, проникая в мой рот — я плавлюсь в его руках. Что-то внутри меня пульсирует и кричит, умоляя прижаться ближе к крепкому телу напротив, и я стремительно разрываю это ничтожное расстояние, подавшись вперед. Моя рука, зажатая между бёдер, выскальзывает и прижимается к прессу парня. Даже сквозь ткань толстовки ощущается рельеф его мышц. Другую ладонь Шистад не выпускает из захвата, лишь перемещает кисть, сплетая наши пальцы, отчего у меня подкашиваются ноги, внизу живота становится жарко. Его рот горячо обхватывает мои губы, кусает и тут же зализывает раны, оттягивает и вбирает в себя, исследуя, пробуя на вкус. Это всепоглощающее касание, бешеное движение, обволакивающее действие. Я теряюсь, таю и растекаюсь лужицей где-то в ногах Криса. Мысли вылетают из моей головы со скоростью света, оставляя лишь пустое пространство в черепной коробке, но сама я превращаюсь в оголенный электрический провод, реагирующий, отчетливо чувствующий каждый сантиметр нашего соприкосновения.

Меня целовали раньше. Это было безжизненно, бесцветно, тускло.

Крис целовал меня раньше. Это было жарко, даже горячо.

Но сейчас это было… с чувством. Не просто страсть и огненное желание, а нужда, потребность. В этот самый момент я осознала, что, наверное, соскучилась по его близости. А еще по его способности заткнуться. Где-то в глубине души я знала, а если точнее, то желала, чтобы это повторилось, и теперь, когда всё повторялось, я ощутила, как ждала, что он снова окажется здесь: не рядом со мной, а почти во мне, проникая горячим языком в рот и царапая зубами мягкую кожу губ. Мои ресницы слегка подрагивают и, когда я прижимаюсь к нему, ощущаю, что он тоже хочет меня. Ладонь Криса стискивает мою талию, оставляя отпечатки пальцев на коже по крайней мере мысленно, и смещается то вверх, то вниз, поглаживая. Моя рука медленно ползёт по его груди, а затем дотрагивается до его шеи. Кожа Шистада горячая, почти обжигающая, и в голове проскальзывает мысль о том, что у него температура. Его губы сминают мои, рассылая электрические заряды, воздух едва-едва скользит между нашими ртами, раскалёнными движениями. Дыхание сбивается, и сердце в бешеном ритме стучит в моей груди, вторя ритму его сердца. Это ненормально: вот так биться в унисон. Приоткрыв глаза, я наблюдаю, как дрожат его ресницы. В голове тут же возникает образ его ореховой радужки перед тем, как Крис поцеловал меня. Узкая каре-зелёная полоска и чёрный зрачок. В голову прорывается червячок, напоминающим о том, о чём стоило бы сейчас промолчать, забыть и никогда не вспоминать, но мой разум тут же отравляется этой мыслью, и, скривив губы, я отрываюсь от Криса, приподняв подбородок.

Из-под полуприкрытых век я смотрю на его лицо: бледное, с тёмными кругами под глазами и красными, налившимися кровью от поцелуев губами. Его рот приоткрыт, как и мой, мы судорожно ловим дыхание друг друга, но я не позволяю ему вновь коснуться. Испытывающе наблюдаю, как приоткрываются глаза парня. Вот он — решающий момент. И да, его зрачки расширены.

Я как ужаленная пытаюсь выпутаться из его рук, но одна его ладонь по-прежнему сжимает мою талию, а другая держит запястье. Он смотрит сбивчиво, почти не понимающе, а внутри меня что-то с грохотом падает вниз и разбивается.

Я прикусываю губу, начинающую ныть, и всё ещё чувствую его вкус на своем языке. Отворачиваюсь, просто чтобы не смотреть на Криса, потому что раскалённая близость невыносима, но ещё более невыносим сам факт этой близости, а точнее её причина.

Наконец до парня доходит, что продолжения, собственно, не будет, и он выпускает сначала мою руку, а затем отлипает от талии. Холодный воздух тут же касается открытых пространств. Я со злостью давлю в себе приступ отчаяния.

— Ты издеваешься? — выплёвываю я, чувствуя горечь в собственных словах.

— Ты о чём? — он звучит уязвлённо, даже непонимающе, но я и так знала, что Крис хороший актер.

— Ты издеваешься, — вновь повторяю, но на этот раз без вопросительной интонации. Мне горько, обидно и больно.

— Хм, — протягивает Шистад после длительной паузы, которая, кажется, длится целую вечность.

Что-то внутри меня отчаянно требует, чтобы Крис опроверг мою догадку, чтобы он отрицал все подозрения, чтобы заставил меня поверить, что я ошибаюсь.

— Может быть, — произносит Шистад. В его тоне сквозит прохлада.

Я смотрю на отдалившегося парня. Его лицо равнодушно спокойное, что идёт вразрез с внешним видом: волосы взлохмачены, из-под худи торчит край футболки, губы красные, налитые кровью, а грудь вздымается, пытаясь восстановить дыхание.

Я снова отворачиваюсь, ощущая, как моё тело парализует отвращение к Шистаду, но что еще хуже — к себе. Я вновь позволила этому случиться, более того, я хотела, чтобы это продолжилось. В здравом уме, осознавая свои и его действия, я позволила, а Шистад… Ну, он просто был под кайфом.

— Я заберу тебя после школы, — холодно оповещает парень и, оправив толстовку, исчезает в тёмном коридоре.

Я смотрю на время: до урока пятнадцать минут.

========== Глава 18 ==========

Коридор в одно мгновение наполняется толпой учеников, и я чудесным образом оказываюсь в толпе, оттеснённая почти в самый конец. Дверь класса открывается изнутри — Бодвар отступает, пропуская учеников в кабинет. Люди снуют по коридору, поэтому очередь затягивается. Когда я захожу в класс, Эмили уже сидит на своем месте. Я даже не заметила, в какой момент она успела проскочить мимо меня.

Я присаживаюсь за одиночную парту рядом с ней и выкладываю свою тетрадь для конспектов. Подруга приветственно кивает, хотя мы виделись полтора часа назад. Моё настроение оставляет желать лучшего после стычки с Шистадом. На самом деле, я чувствую себя просто отвратительно. Парень будет ждать меня после школы, и это одна из худших частей сегодняшнего дня.

Лекция начинается с того, что Бодвар сообщает о переносе теста. По его словам, слишком жестоко давать контрольную в начале триместра, и я полностью с ним согласна. Он предлагает пробежаться по прошлым темам и повторить всё к контрольной, которая будет на следующей неделе. Он просит открыть учебник на нужной теме и начинает гонять учеников по датам и событиям.

Я вяло гляжу в окно, с раздражением думая, что через тридцать минут я сяду в машину к Шистаду. Я веду себя глупо, но ничего не могу поделать со своей больной головой, которая стремится к постоянному самоанализу.

Эмили щёлкает у меня перед носом, и я хмурюсь, уставившись на неё.

— Ева, — шепчет она и кивает в сторону преподавателя, тут же покраснев.

— Тебе стоит быть внимательнее, — говорит Бодвар, когда я обращаю на него свой рассеянный взор.

— Повторите вопрос, — прошу я, хотя на самом деле совершенно не желаю отвечать.

***

Лекция заканчивается намного быстрее, чем я рассчитывала, поэтому намеренно медленно собираю вещи. Эмили стоит сбоку от меня и терпеливо дожидается, пока я уложу одну несчастную тетрадку в рюкзак.

Мы выходим последними из класса, и я замечаю странный взгляд, который Бодвар бросает на мою подругу. Девушка тут же краснеет и семенит в коридор. Размышляю об этом не дольше двух минут, потому что мы уже идем к шкафчикам за вещами. По дороге обсуждаем скорый тест по истории, и я без энтузиазма откликаюсь на слова Флоренси.

— Мама уехала, и теперь я могу вздохнуть полной грудью, — сообщаю я.

Эмили не до конца понимает мои отношения с матерью, и мне постоянно приходится ей напоминать, что теплоты между нами не больше, чем сегодня на улице. У Флоренси замечательная мать и отец, она в большей степени доверяет им и любит. Ей кажется, что наша связь с матерью не такая родственная, потому что мои родители в разводе и большую часть сознательной жизни я провела с папой, но дело не в этом. Я не раз говорила ей, что мои отношения с Элизой отчасти напоминают её общение с Элиотом, но Эмили всё равно не понимает. Иногда с тоской я думаю, что мне тоже хотелось бы иметь любящую маму, с которой я могла бы посидеть вечером за чашкой чая и просмотром какого-нибудь глупого фильма. Не уверена, что именно этим занимается Флоренси со своей матерью: её семья представляется мне немного чопорной. Эмили как-то говорила, что родители очень разочарованы в Элиоте, ведь он ведет себя развязно и необдуманно. Плюс ко всему, мне известно, что парень как-то связан с той тёмной историей вместе с Крисом. В общем-то, семья Флоренси весьма странная, но мои отношения с Элизой вводят Эмили в ступор.

Мы выходим на улицу, где уже припаркована машина Шистада.

— Вы едете домой вместе? — с интересом спрашивает Флоренси, и я передергиваю плечами.

— Да, — нехотя отвечаю, — он вроде как присматривает за мной.

Эмили кивает и решает не уточнять, по какой причине Шистад записался в мои няньки. Мы прощаемся, и я предлагаю подруге заглянуть ко мне на ночёвку в пятницу. Она говорит, что подумает, и уходит. Её спина быстро скрывается за поворотом, а я всё ещё смотрю ей вслед, чувствуя, как сердце падает в пятки. Не зря говорят, что перед смертью не надышишься. Сейчас перспектива сесть в машину к Крису кажется мне более чем пугающей по нескольким причинам.

Во-первых, ещё два часа назад Шистад был под кайфом. Разве можно в таком состоянии водить машину?

Во-вторых, мы опять целовались, и я готова была умолять его не останавливаться.

В-третьих, я ненавижу Криса, и этим всё сказано.

Несмотря на все эти поводы, я сажусь на заднее сидение, хотя на переднем никого нет, и с силой хлопаю дверцей.

— Эй, поласковее, — упрекает меня Крис, хотя его тон скорее насмешливый, чем злой.

Его перепады настроения просто убивают меня.

Я демонстративно отворачиваюсь к окну и упорно молчу. Подождав ещЁ пару секунд, Шистад трогается с места, и машина выруливает со школьной территории.

***

Неделя проходит относительно спокойно: Крис подвозит меня до школы и забирает после. В четверг и пятницу он дожидается меня на кухне, пока пьёт свой кофе, а я специально не спешу и позволяю себе проснуться на пятнадцать минут позже. Я ненавижу опаздывать, но это единственное решение, к которому я прихожу после обдумывания всех возможных вариантов, как заставить Шистада отстать от меня.

В пятницу вечером я сижу в гостиной и пью чай. Легкий аромат «Апельсинового рая» дарит чувство спокойствия, которого мне так не хватает в последнее время. На коленях у меня лежит томик «Маленьких женщин», который я изучаю последние два дня. По приезду домой Крис заперся в своей комнате, что сыграло мне на руку. Как ни странно, всё это время он не выходит вечером из дома, но хотя бы не мозолит мне глаза. Я готовлю ужин на двоих просто из чувства долга, а Крис моет посуду. Негласное соглашение между нами кажется чем-то естественным. К великой радости, мы практически не говорим друг с другом, и я почти забываю тот момент в школьном коридоре. Чем дальше Крис от меня, тем мне проще жить.

Как только эта мысль возникает в моей голове, дверь его комнаты открывается, и парень выходит в коридор. На нем простая белая футболка и серые спортивные штаны. Волосы слегка взъерошены. Похоже, он только проснулся.

Крис плюхается на диван. Я сижу на полу рядом. Опускаю глаза в книгу и стараюсь тщательно игнорировать запах, который буквально обволакивает меня при такой близости.

— Что читаешь? — спрашивает Крис спустя пару секунд.

На самом деле, сейчас мои действия сложно назвать чтением, но Шистаду не обязательно об этом знать.

Я прикрываю книгу и показываю ему обложку. Парень кивает и удобнее располагается на диване, подогнув руки под голову. Краем глаза я замечаю, как натянулась его футболка на животе и приоткрыла вид на полоску торса. Крис зевает с характерным звуком, и я невольно зеваю тоже: заразительная привычка.

Честно говоря, сейчас я чувствую себя умиротворённо, и спорить с парнем по поводу личного пространства совершенно не хочется. К тому же, те мурашки, которые бегают по моей спине, когда его колено случайно касается моей кожи, не способствуют напряжённой обстановке.

Несколько секунд мы сидим в молчании, я вглядываюсь в расплывающиеся строчки в книжке и чувствую кожей, как Шистад рассматривает меня. Тепло разливается по телу, и стараюсь тщательно игнорировать этот факт, силясь понять хоть предложение из главы.

Наконец, я закрываю книгу, устав от этого бесполезного занятия, и поворачиваюсь к Шистаду.

— Что ты уставился? — спрашиваю я, натыкаясь на его глаза.

Отчего-то мне становится важным понять, что его зрачки нормального размера.

Радужка его глаза светло-зелёная с коричневыми вкраплениями. Значит ли это, что он не под кайфом?

— Было интересно, как долго ты будешь делать вид, что читаешь, — просто говорит парень, и я невольно улыбаюсь.

— Ладно, ты меня подловил, — признаюсь я.

Шистад хмыкает и переворачивается на бок. Его нога снова задевает мой бок, и электрический ток обжигает место соприкосновения.

— Хочешь кофе? — предлагает парень, разглядывая меня.

— Я не пью кофе.

— Почему? — спрашивает Крис и слегка приподнимается, отчего его футболка задирается ещё выше.

— Это не твоё дело, — отзываюсь в ответ, но более мягким тоном, чтобы показать, что я не настроена враждебно. Мы не так близко знакомы с Шистадом, чтобы я могла рассказать о своих проблемах со здоровьем. На самом деле, я не говорила никому из друзей, что мой отказ от кофе скрывает более весомую причину, чем просто нелюбовь к напитку. Раньше я и дня не могла прожить без чашки хорошего кофе, но я имею глупую привычку привязываться, а от этого становлюсь фанатичной. А ещё кофе разъедает нервную систему, а её клетки в моём организме явно не в почёте. Я просто не могу рассказать, что доза кофеина для меня губительна одним днем жизни. По крайней мере, так сказал врач, когда отец притащил меня с дёргающимся глазом и дрожащими руками. Помимо этого, я несовместима с ещё парочкой продуктов, в число которых входит алкоголь. Я редко пью, и если делаю это, то где-то в отдалённой части моего мозга назойливый червячок напоминает, что я сама разрушаю себя и своё тело, но что делать, если только так я могу расслабиться? Я не зажатый человек, но мне приходится сдерживать себя в рамках нормальности, чтобы не впадать в глубокое отчаяние или эйфорическое чувство радости. Оба этих состояния буквально разъедают мой мозг.

Крис пожимает плечами и поднимается с дивана. Видимо, он уловил моё нежелание развивать эту тему.

Сегодня я чувствую себя нормально. Мне не грустно и не весело, а это значит, что всё в моем организме стабильно. Такие моменты редки, и я стараюсь хранить в их памяти, удерживать состояние покоя как можно дольше.

А ещё я чувствую себя лучше, когда Крис такой. Веселой и милый… в некоторой степени. Отчего-то мне хорошо, когда Шистаду хорошо. И в глубине души я знаю, что это тревожный звоночек, но мои чувства как оголенные провода: лучше не трогать, чтобы не удариться током.

Я иду следом за парнем на кухню и присаживаюсь на стул у барной стойки. Крис проводит рукой по волосам, пытаясь пригладить их, но локоны с левой стороны стоят торчком. Это выглядит забавно, и я прячу улыбку, прикрывшись ладонью. Из шкафчика он достаёт сахар, «Апельсиновый рай» и кофе для себя. Его руки быстро порхают над кружками, и уже через несколько минут передо мной стоит кружка с ароматным напитком внутри. Шистад занимает место напротив меня и обхватывает чашку руками, грея ладони. Мы молчим некоторое время, но эта тишина уютная и приятная.

Крис пьёт кофе без молока, и запах концентрированного напитка забивается мне в легкие, вызывая чувство тоски.

— Мне нельзя кофеин, — произношу я, сделав глоток горячего чая.

Шистад поднимает на меня глаза и вопросительно выгибает бровь, намекая на продолжение.

— Врач запретил, — поясняю свои слова. не знаю почему, но мой язык начинает выдавать информацию, не согласовав с мозгом. — У меня проблемы с нервной системой.

Крис делает ещё один глоток кофе и внимательно смотрит на меня, отчего по телу разливается тепло.

— У меня биполярное расстройство.

Шистад молчит. Я смотрю на него, прикусив губу, и проклинаю себя за то, что рассказала. Я никому не говорила этого раньше, поэтому не могу точно сказать, какую реакцию ожидаю, но явно не тишину, из-за которой слышно, как работает холодильник.

Когда я допиваю свой чай, Крис всё ещё не произносит ни слова. Глаза начинает щипать от странного чувства неприязни к себе. Оказывается, не всегда стоит говорить правду, потому что правда никому не нужна. Она рушит отношения и ломает жизнь, меняет отношение людей к тебе не в лучшую сторону. Я смотрю на свои пальцы, которые сжимают остывшие стенки кружки, и пытаюсь представить лицо парня напротив. Возможно, он кривится от осознания, что живёт под одной крышей с сумасшедшей. Может быть, он испуган тем, что может сделать человек с биполярным расстройством, когда случается рецидив. Наверное, он пытается проанализировать то короткое время, которое мы знакомы, чтобы понять, когда я была не в себе. Именно это я делала, когда узнала, что Крис употребляет наркотики.

— У моей мамы было биполярное расстройство, — откашлявшись, говорит парень. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем его слова звучат в тишине комнаты.

Я удивлена тем, что парень делится со мной сокровенной информацией, но всё равно не могу поднять на него глаза. Рука Шистада аккуратно касается моей, отлепляя пальцы от кружки, которую я непроизвольно сжала слишком сильно. Жест нежный, оттого кажется почти интимным, и я смотрю на парня. Его лицо застыло в выражении серьёзности и чего-то ещё, что мне не удается распознать по его глазам. Я ничего не знаю о матери Криса, и вопросы сейчас можно расценить как настоящее кощунство.

Язык прилипает к нёбу, поэтому молчу, позволяю прохладным пальцам Криса выводить узоры на моей ладони. От этого движения электрический ток разносится по телу, и я чувствую приятную истому.

— Она умерла пару лет назад, — хрипло шепчет Крис.

Я рассматриваю его лицо из-под опущенных ресниц и пытаюсь прочитать эмоции на каменном лице, но выражение отчуждённости, застывшее на его губах и в глазах, не позволяет пробраться сквозь стену. Мне хочется сказать ему что-то в знак утешения и сочувствия, но подходящие слова никак не лезут в голову, поэтому я просто сжимаю его руку, чтобы хоть как-то обозначить, что здесь.

— Всё в порядке, — отзывается парень.— Она была не в себе последние несколько лет. Последний рецидив разрушил её — она перерезала вены.

Я испуганно гляжу на парня, вздрогнув. Становится по-настоящему страшно. Всё это Крис говорит безжизненно и глухо. Возможно, это его способ справляться с ситуацией.

Я не могу понять чувства Шистада, потому что оба моих родителя живы и я никогда не теряла близких людей. Но я могу понять его мать, потому что терпеть неконтролируемые вспышки, пытаться удержать себя в узде, чувствовать, что ты не просто эмоционально нестабилен, а в принципе не властен над собой, невыносимо. Твое сознание — хрупкий сосуд, балансирующий на вершине треугольника: любое отклонение, и он разобьётся вдребезги. Это не просто страшно. Это ужасающе.

Крис, видимо, ловит эту тонкую грань между сочувствием и страхом, поэтому смахивает наваждение и криво усмехается.

— Такое не обязательно случается со всеми, — говорит он, и я просто киваю, всё ещё думая об этом.

В голове проносится тысяча нежелательных, волнительных мыслей; они погружают меня в пучину чего-то тёмного и угнетающего, и когда я поднимаю глаза, чтобы взглянуть на парня, сидящего напротив, то натыкаюсь на внимательный взгляд. Крис рассматривает меня, и я пытаюсь представить, каким он видит моё лицо и тело. Трудно признавать, но мне не всё равно. Такое всегда случается, когда чувствуешь симпатию, даже на ранней стадии. И, похоже, момент откровений решил все за меня: несложно осознать, что Крис нравится мне. Сейчас это вполне очевидно, но через дебри раздражения и предубеждений это сложно заметить.

Наверное, что-то мелькает в моих глазах, или губы дергаются в неоднозначном жесте, но Крис улавливает это. Я чувствую, как его большой палец мягко поглаживает мою ладонь, разнося электрические разряды по телу. Этот жест кажется чем-то нежным, почти интимным. Я прислушиваюсь к себе, и мой внутренний червячок согласно кивает: да, мне нравится Шистад.

Это длится всего секунду, а потом парень отпускает мою ладонь и возвращается к уже остывшему кофе. Я чувствую эту вспышку между нами, разгоряченный воздух и что-то электрическое, поэтому прикусываю губу и приказываю себе не раскрывать рта раньше, чем это будет необходимо.

Закончив с небольшим чаепитием, я возвращаюсь в гостиную к недочитанной книге, и Крис, к моему удивлению, идёт за мной. Он опускается на диван и ложится на бок. Я сажусь спиной к парню рядом с его грудью. Дыхание Криса щекочет кожу моей шеи и волосы. Мы сидим в тишине, пока я читаю. В какой-то момент его рука касается моей головы, его пальцы начинают медленную игру с прядями — я замираю, но не подаю виду. Этот невинный жест отдаётся пульсацией в низу живота, приятное тепло разливается по телу. Наверное, сегодня какой-то особенный вечер. Мне так кажется. Возможно, мы позволяем себе то, чего никогда не должны позволять, но в этот момент всё кажется таким логичным и правильным, будто одна деталь паззла подходит к другой. Это глупое сравнение, но в моей голове полная суматоха из-за мыслей. Я ощущаю, как кончики его пальцев трогают мою кожи, рождая мурашки, и невольно подаюсь навстречу касаниям. Мне хочется обернуться и посмотреть в лицо Криса, но я боюсь разрушить эту атмосферу, поэтому просто сижу и медленно превращаюсь в мороженое в сорокоградусную жару.

В одно мгновение рука Шистада замирает, и я мысленно прощаюсь с тем удовольствием, что она доставляла, но потом его пальцы пробегаются по коже моей шеи, и Крис сам поворачивает мое лицо к себе. Я смотрю в его глаза: потемневшие, с увеличенными зрачками. Я знаю, что он ничего не принимал, значит, дело не в наркотиках. Это успокаивает мои нервы, и я закусываю губу, разглядывая его вблизи. Мне нечасто приходится видеть Шистада на таком расстоянии, и сейчас я пытаюсь впитать каждую черточку на случай, если этого никогда не повторится.

Я дышу глубоко и медленно, но сердце будто записалось в танцевальный класс и отрабатывает чечётку. Губы непроизвольно приоткрываются, и я скольжу по ним языком, чтобы смочить сухую кожу. Крис прикрывает глаза и следит за этим жестом, затем его пальцы повторяют мое движение и шире приоткрывает мой рот.

Я сижу полубоком, а Шистад лежит на диване. Не самая удобная позиция, но он всё равно целует меня. Сначала медленно и сладко, растягивая мгновение, но затем его рот теснее припадает к моему, прижимается к губам, и его язык скользит внутрь, касаясь моих зубов и упираясь в нёбо. Он наклоняется в сторону, меняя угол, прикусывает мою нижнюю губу — не сильно, но ощутимо — и зализывает боль. Я теряюсь, совершенно ничего не могу сказать. Все ужасные поступки и слова забываются, и я млею от его касаний. Я встречаю его язык как старого друга и принимаю в себя. На вкус Крис как кофе, который он недавно пил, терпкий и бодрящий.

Я полностью поворачиваюсь к нему, пытаясь не разорвать поцелуй, и Шистад тянет меня на себя, опрокинув на своё тело. Я оказываюсь сверху и немного придавливаю парня, отчего он издаёт невнятные стоны. Его губы смещаются, оставляя рваные поцелуи по линии моего подбородка и ниже, к биению пульса. Я прикрываю глаза, наслаждаясь движением его горячего языка. Крис тянет меня вниз, и я не сразу понимаю, что он хочет сползти с дивана. Наше падение неизбежно, ивесь удар приходится на него, но на полу постелен ковер, и это спасает парня от лишней боли. Крис меняется местами и оказывается сверху; он прижимает мои руки к полу по обе стороны от лица и смотрит на меня. Его бёдра сжимают мои, образуя некий капкан, и я чувствую, как его эрекция упирается в мою ногу. Мне жарко и нечем дышать. Крис просто смотрит, и я пытаюсь понять, что не так. Мозг всё ещё отказывается работать, но его остановка напрягает каждый нерв в моем организме. Я открываю глаза и непонимающе смотрю на Шистада: он передумал?

— Просто для справки, — наконец говорит парень, и я чувствую вибрацию в низу живота от его хриплого голоса, — я не под наркотой.

Я тупо гляжу на сидящего сверху брюнета и пытаюсь осознать его слова.

— Хорошо, — соглашаюсь я и тянусь ему навстречу, но Крис всё ещё сидит без движения.

Его губы сгибаются в знакомой мне ухмылке, и в глазах загорается опасный огонь.

— Нет, — смеется он. Я ещё больше напрягаюсь и дёргаюсь, пытаясь выбраться из его тисков. Он издевается надо мной! Всё это было какой-то игрой, а я приняла его действия за чистую монету. Крис — гнусный, отвратительный манипулятор. И когда эти слова готовы сорваться с моего языка, то Шистад снова смеётся и произносит:

— Я не под кайфом, и я хочу этого. А ты?

Я снова тупо гляжу на парня.

— Чего? — переспрашиваю я, чувствуя себя абсолютной идиоткой, будто мне дали машину и сказали переплыть океан.

— Ну, я хочу трахнуть тебя прямо сейчас на этом чёртовом ковре, — говорит Шистад, а край его губы, приподнятый вверх, застывает на месте. — А ты?

Я шумно выдыхаю, и мои щёки отчаянно краснеют. Я редко смущаюсь, но сейчас просто невозможно не покрыться краской.

— Наверное, — слабо пищу я.

Крис прикрывает глаза и отпускает мои руки.

— Наверное? — передразнивает он. — Продолжим, когда ты будешь более уверена.

Вес его тела смещается, но я успеваю схватить руку до того, как Крис окончательно встанет.

— Да, да, хочу, — говорю я и уже ненавижу себя за этот умоляющий тон.

— Хорошо, — Крис возвращается в исходную позицию и склоняется над моим лицом.

Его терпкое дыхание обжигает мою разгорячённую кожу, приятная тяжесть его тела накрывает моё, и я чувствую, как плавлюсь в чужих руках. Крис целует мою щёку, чувствительное место за ушком, смещается к шее, его влажный язык скользит по моей коже, оставляя после себя следы, и я ощущаю каждый из них. Руки парня плотно обхватывают мою талию, сжимая её, а я тянусь к краю его футболки, чтобы стянуть эту бесполезную вещь. Крис помогает мне справиться с его верхней одеждой, и я рассматриваю его грудь и пресс при свете лампы. Торс Шистада твёрдый и подтянутый — не такой накаченный, как можно подумать, — но его пресс напрягается под моими касаниями, и пальцы скользят по рельефу мышц. Крис задирает мою футболку до ключицы. На мне нет лифчика, и он улыбается, дотрагиваясь до груди губами. Я извиваюсь от горячих движений его языка, и парень стискивает мои бёдра руками. Я хочу потереться об него, чтобы хоть немного ослабить напряжение, тяну его за волосы, то ли призывая быть ближе, то ли отталкивая. Из моего рта вырываются странные звуки, на которые я до некоторого времени не была способна, и Шистад довольно рычит, прикусив кожу груди. Я вскидываю бёдра навстречу парню, и он вжимается эрекцией в молнию на моих джинсах. Я скольжу ладонями по его рукам, впитывая рельеф мышц, затем спускаюсь к рельефу живота и нащупываю резинку спортивных штанов. Дергаю за шнурок, чтобы открыть доступ, и проникаю рукой в его трусы. Крис издает слабый стон, когда я начинаю двигать рукой вверх-вниз, и сам дергает собачку на моих джинсах. Комната наполняется грязными, чувствительными звуками, в ушах звенит и в глазах стремительно темнеет, когда Крис находит самое чувствительное место в моем теле и слегка надавливает. Его рука, зажатая между телами, скользит под моим бельём и прижимается ко входу, он медленно вводит один палец и начинает двигать им внутрь-наружу, внутрь-наружу. Моё дыхание окончательно сбивается, я откидываю голову назад, и растворяюсь в поступательных движениях. Моя ладонь, наверное, слишком сильно сжимает член парня, отчего он шипит и толкается ко мне сквозь одежду. Он резко сдергивает с меня штаны вместе с бельем — холодный воздух касается влажной промежности, и я вздрагиваю от новых ощущений. Короткая передышка не даёт прийти в себя, потому что Крис быстро избавляется от своих спортивных штанов и боксеров. Моя рука выскальзывает из его трусов, когда он делает это. Я сжимаю его руку, которая возвращается и давит на клитор, посылая искры по всему телу. Я запрокидываю голову и громко дышу.

Крис входит быстро, не давая привыкнуть к новым ощущениям, и начинает резко двигаться. От бешеного трения напряжение внутри растет, узел затягивается и требует отчаянной разрядки. Шистад целует меня в губы, сразу же проникая языком в мой приоткрытый рот. Я чувствую капли пота на его губах и слизываю солёную жидкость. Парень рычит, ускоряясь. Его руки упираются в пол по обе стороны моей головы, придерживая его тело, чтобы он не раздавил меня. Я обхватываю талию Криса ногами, меняя угол проникновения, и издаю стон, когда его ритм меняется с быстрого на нарочито медленный и обратно. Зарываюсь руками в его мокрые от пота волосы и тяну на себя.

— Открой глаза, — приказывает парень, и я медленно подчиняюсь, рассматривая его лицо.

Взгляд Криса скользит по моим губам и выше. Я впечатываю его образ под сетчатку своих глаз и начинаю двигаться навстречу.

Бешеный ритм и быстрое скольжение внутрь-наружу, внутрь-наружу. Горячий воздух и его запах, обволакивающий всё моё существо. Этот ток становится невыносимым, жарким, поглощающим. Крис прикусывает мою шею, что мгновенно отдается пульсацией внизу. Я чувствую, как узел начинает ослабевать, требуя разрядки. Я издаю громкие, откровенные звуки, но слышу их отдаленно, словно сквозь толщу воды.

Крис наклоняется над моим ухом — его кофейное дыхание обжигает вспотевшую кожу. Он что-то шепчет мне, что-то очень важное. Его голос низкий, хриплый и сбивчивый. Я никак не могу уцепиться за эти слова, но они такие важные, что бросают меня за грань.

Я плотно сжимаюсь внутри, и приходит долгожданное освобождение, рассылающее по телу расслабляющие импульсы. Я обмякаю, белые пятна стоят перед глазами, в ушах звенит. Крис делает несколько быстрых движений внутри меня, а затем кончает, выйдя из меня. Он медленно слизывает капельку пота, скатившуюся в ямку у моей ключицы. И я тоже шепчу что-то бессвязное. Крис падает на бок рядом и громко дышит. Холодный воздух окутывает моё тело, когда оно оказывается не защищено Шистадом и становится поразительно лёгким без тяжести чужого веса. Я чувствую себя хорошо. Почти влюблённо.

Комментарий к Глава 18

Ну пора бы уже, да?))

Буду благодарна, если оставите пару слов

========== Глава 19 ==========

Я просыпаюсь от чувства жуткого холода, обволакивающего моё тело и вызывающего мурашки. Приоткрыв глаза, понимаю, что на улице всё ещё темно, и мы с Шистадом лежим на мягком ворсе ковра, укрытые небольшим пледом, который едва достает до моего правого бока. Я вздрагиваю и переворачиваюсь, задевая Криса рукой. Оранжевый свет торшера падает на его лицо, и я вижу, как он хмурится и тоже начинает ворочаться. Пальцы на моих ногах закоченели. Зевнув, принимаю сидячее положение, отчего плед съезжает с моей груди. Я трогаю Шистада рукой, слегка толкнув его, чтобы разбудить. Крис слабо мычит и наконец разлепляет веки. Смотрит на меня сонным взглядом и потирает лицо ладонью, чтобы хоть немного прийти в сознание.

—Я замерзла, — шепчу я, и Крис прикрывает глаза, готовый снова провалиться в сон. Я касаюсь холодными пальцами — его веки мгновенно распахиваются, и он недовольно взирает на меня.

— Я замерзла, — повторяю ему причину пробуждения.

Крис переворачивается на спину, прижимает пальцы к глазам и показательно громко выдыхает через нос, выражая тем самым степень своего недовольства. Затем он резко садится, чтобы прогнать сон, и бросает мне кусок пледа. Я заматываюсь в ткань, нагретую нашими телами, но это не спасает от холода, который исходит от бетонного пола даже сквозь ворс ковра. Крис поднимает свою толстовку и натягивает на голое тело. Он выглядит довольно забавно в трусах и толстовке, и я невольно издаю тихий смешок. Шистад решает проигнорировать это и, поднявшись на ноги, произносит:

— Идём.

Я сонно плетусь за ним в его комнату, и, как только дверь распахивается, моё сердце начинает бешено колотиться о ребра. Ладони потеют, когда я осматриваю комнату парня. Он не включает свет, но я могу рассмотреть силуэты предметов, расположенных внутри. У Криса немного не убрано: на столе валяются несколько тетрадей и раскрытая книга, край какой-то кофты торчит из неплотно закрытой дверцы шкафа, несколько скомканных футболок валяются у стены.

Шистад рывком стягивает одеяло и ложится на кровать. Я медлю, стою в белье и этом дурацком пледе, рассматривая личное пространство Криса. Я знаю, что в этой кровати я не первая девушка, но трепет и легкое волнение узлом затягиваются в низу живота.

— Ты ложишься или нет? — недовольно спрашивает Крис, и я, проглотив комок волнения, бреду к его кровати, аккуратно укладываюсь с предоставленной мне стороны и замираю, как зверёк перед дулом ружья.

Шистад набрасывает на нас одеяло и притягивает меня ближе. Его рука обхватывает моё тело чуть ниже талии, спиной плотно прижимаюсь к его груди, позвонками чувствуя рельеф мышц. Постельное белье пахнет кофе и никотином: концентрат Шистада в одной подушке. Его дыхание щекочет шею и шевелит волосы. Он дышит глубоко, но я знаю, что парень ещё не спит. Возможно, он дожидается, пока я расслаблюсь, потому что моё тело, как натянутая струна, напряжено. Я пытаюсь заставить свои лёгкие работать, но запахи забиваются в горло и не дают воздуху проникнуть внутрь. Большой палец на моей талии медленно трёт кожу, рассылая мурашки по всему телу, и я неосознанно расслабляюсь. Дыхание выравнивается, и пульс приходит в норму. Я прикрываю глаза и, подложив руку под щёку, отдаюсь ощущению приятного тепла, исходящего от мужского тела.

***

Я перекатываюсь на спину, и моя рука задевает тело, лежащее рядом. Медленно разлепляю веки и гляжу на парня, который начинает хмуриться из-за потревоженного сна. Окно в комнате Шистада сокрыто за жалюзи — сложно установить, который сейчас час. Его рука по-прежнему покоится на моей талии, удерживает на месте. Под одеялом жарко, поэтому высовываю ногу, кончиками пальцев почувствовав прохладу. Волосы падают на лицо, прилипнув ко лбу, и я убираю их влажной ладонью. Пытаюсь отодвинуться от Криса, но тот слабо мычит, не позволяя сделать этого.

— Мне жарко, — бормочу я. Голос после сна хриплый и тихий.

— Ты достала меня, — страдальчески стонет Крис. — То тебе холодно, то жарко.

Он убирает руку и откатывается на другой бок вместе с одеялом. Закатываю глаза и невольно улыбаюсь утренней ворчливости парня. На нем всё ещё надета толстовка, и я удивляюсь, как он не вспотел в одежде.

На мне только трусы, поэтому чувствую себя немного неловко. Тяну одеяло обратно, чтобы укутаться в него и пойти в комнату за одеждой, но Шистад, мертвой хваткой вцепившись в пододеяльник, резко дёргает его, отчего наталкиваюсь на парня.

— Ну, что опять? — недовольно спрашивает он, перевалившись на спину и слабо приоткрыв глаза. Лицо у него примялось с одной стороны, и теперь на щеке краснеет след от подушки.

— Я ухожу, — говорю я, наблюдая за ним.

Крис выглядит недовольным, но отдохнувшим: брови нахмурены, губы слегка приоткрыты в дыхательном процессе, волосы спутались в беспорядке. Шистад снова открывает глаза и смотрит на меня сонным взглядом, выражая всё своё раздражение.

— Куда ещё?

— Мне нужно одеться, — говорю я и дёргаю одеяло.

На этот раз оно поддаётся. Я укутываюсь в ткань, от которой пахнет кофе и потом, поднимаюсь с кровати и быстро скольжу к двери.

— Зачем одеваться, если потом придётся раздеться? — кричит Крис мне вслед, и я, подавив смешок, иду в свою комнату.

На пороге меня встречает удивлённый Тоффи: он приветственно гавкает мне и тут же бросается к ногам, оповещая о необходимости прогулки. Со вздохом я надеваю легинсы и толстовку. Собака всё ещё скулит рядом со мной, поэтому решаю, что почищу зубы позже. Натягиваю капюшон на спутанные волосы и, схватив поводок, поднимаюсь в гостиную. Мой телефон лежит на барной стойке — подхватываю его и кладу в карман толстовки. В прихожей накидываю свой пуховик и открываю дверь, пропуская Тоффи, который так протяжно скулит и ноет, что у меня начинает болеть голова, на улицу. Пока я обуваюсь, питомец уже успевает несколько раз пробежаться по грязному снегу и вымокнуть. Выхожу на улицу, слегка поморщившись от яркого солнца, которое было редким гостем в последнее время. Снаружи морозно и ясно. Пахнет зимой. Вероятно, утром было холодно и лужи замерзли, но к обеду распогодилось, и теперь дорогу вновь покрывает рыхлая мутная субстанция, липнущая к носкам моих ботинок. Поводок торчит из моего кармана, но бродить по улицам не хочется, поэтому присаживаюсь на корточки у ступенек, позволяя Тоффи испортить мамин газон, покрытый растаявшим снегом. Достаю телефон и просматриваю новые сообщения.

Сегодня суббота, и у отца должен быть выходной. Моё хорошее настроение подталкивает меня набрать его номер, поэтому, недолго думая, нажимаю на его имя и нетерпеливо дожидаюсь, когда папа возьмет трубку.

— Привет, милая, — несмотря на обеденный час, его голос звучит немного сонно.

— Привет. Я тебя разбудила?

— Нет, нет, всё в порядке. Мне всё равно пора вставать, — я слышу, как он начинает елозить на кровати и та издаёт протяжный скрип. — Как дела?

— Всё хорошо, — говорю я, и впервые слова звучат искренне. — Мама уехала на пару дней, и я предоставлена себе, кажется, — признаюсь я, решая опустить детали о том, что моё уединение включает в себе не только Тоффи.

— Хорошо, — я ощущаю, как напряжение отпускает отца, и задумываюсь, как трудно ему уследить не только за своей, но и за моей жизнью.

Он выглядел уставшим, когда мы виделись на каникулах. Уставшим и постаревшим. Папа ещё молод, но тот факт, что он измотан, заставляет меня по большей степени умалчивать о проблемах, возникающих в доме матери.

— Какие планы на выходные? — интересуюсь я, чтобы сменить тему. Отец, похоже, заглатывает наживку и рассказывает мне о том, что у него много работы, которую нужно закончить.

Я думаю о том, что он сказал мне в аэропорте, и размышляю, стоит ли спросить его или лучше подождать, пока папа сам заговорит. Не хочу давить на него и показывать, какой надеждой воспылала моя душа после его слов. Он и так чувствует себя слишком обязанным, и то, что я живу у матери, только увеличивает его тревожность: папа боится упустить мой рецидив. И полагаться в этом деле на мать мы не можем.

Мы ещё немного болтаем: я рассказываю о школе, а папа делится забавной историей с работы. Меня огорчает тот факт, что вся его жизнь сосредоточена в стенах офиса. Когда мы были вместе, я часто вытаскивала его куда-то или находила, чем заняться, чтобы дни не превращались в бесконечные трудовые будни. Где-то на задворках моего сознания не раз мелькала мысль о том, что отец мог бы завести с кем-то отношения. Просто начать встречаться и заново влюбиться. Я знаю, что он всё ещё хранит трепетные чувства к матери, и для меня это просто уму непостижимо, ведь она холодная и отталкивающая женщина. Возможно, в нём говорят отголоски их совместного прошлого, результатом которого являюсь я, но так держаться за человека спустя много лет это не проявление постоянства, а боязнь перемен. Несмотря на многочисленные переезды и смены обстановки, папа — человек, который держится за прошлое и не любит меняться. Возможно, отчасти это передалось и мне. По правде говоря, во мне борется две крайности: одна требует перемен, постоянного движения, авантюр, а другая — стремится к стабильности, тихой размеренности и рутине. Вероятно, это ещё одно последствие моей болезни, а может и нет. Сложно судить, ведь я даже не знаю, какие из моих эмоций продиктованы навязчивыми идеями, а какая реакция на происходящая вокруг — здоровая.

Когда ноги затекают от того, что сижу на корточках, я прощаюсь с папой и зову Тоффи обратно домой. Войдя в прихожую, снимаю ботинки и куртку. Щеки покалывает от комнатного тепла. Беру собаку на руки и несу в ванную, чтобы помыть грязные лапы, по дороге заглядываю в комнату Криса. Он сидит на кровати, вытянув ноги и уперевшись спиной в стену. На нем всё ещё вчерашняя толстовка и трусы, в руках телефон, нахмуренное лицо пристально изучает экран телефона. Поборов внезапное любопытство, проскальзываю в противоположную дверь и опускаю собаку на дно душевой кабинки. Присев рядом, смываю грязь, а Тоффи облизывает мою щеку.

— Вот это вид, — усмехается Крис позади, и я вздрагиваю от неожиданности. Он стоит, привалившись к стене боком, без футболки и в серых спортивных штанах, на голове небольшой беспорядок после сна.

— Я думал, ты оставила дверь открытой, чтобы мы вместе приняли душ, но, кажется, горячая вода закончилАсь на его задних лапах.

Я тихо усмехаюсь и выключаю душ — Тоффи принимается отряхиваться, забрызгав меня водой.

У Криса хорошее настроение, И я неосознанно подхватываю его позитив, ощутив, что улыбка искажает уголки губ. Отпустив Тоффи, я поднимаюсь с колен и пару мгновений обдумываю, что сказать Шистаду и как следует себя вести. Между нами нет неловкости, но быть с ним милой кажется мне странным, чем-то необычным. Когда, собравшись с мыслями, всё же оборачиваюсь, Крис стоит достаточно близко, чтобы я могла уловить его запах: кофе и сигареты. Похоже, он курил, пока меня не было. Лицо парня непроницаемо. Он внимательно смотрит на меня, изучая. Немного смущаюсь от пристального взгляда: его близость волнует что-то внутри, вызывая приятную вибрацию на кончиках пальцев.

— Привет, — говорю я, и мой голос срывается на писк. Крис ухмыляется.

— Привет.

Его рука аккуратно ложится на мою талию, слегка сжимая кожу сквозь ткань толстовки, а глаза наблюдают за тем, как я резко выдыхаю, ощутив внезапный жар между ног. Я знаю, что выгляжу непривлекательно с растрёпанными волосами и помятым лицом, но Шистад будто не замечает этого. Я ловлю его пристальный взор, в котором отражается глубина его желания. Зрачки немного расширены, зелёная радужка посветлела, и медовые вкрапления золотятся на свету. Его правая ладонь смещается на мою шею, а левая поглаживает кожу через плотный материал кофты. Мы стоим так близко, что я могу уловить невидимые вибрации его дыхания. Крис опускает глаза, рассматривая меня, а я прикусываю губу, чувствуя себя безвольным существом. Под внимательным взглядом мои ноги превращаются в желе, и тот факт, что Крис придерживает моё тело, дает понять, что он знает о своем влиянии на мой разум. Я обхватываю его обнажённые предплечья, цепляясь за горячую кожу, и, мазнув взглядом по голому торсу и вздымающейся груди, смотрю на губы, немного припухшие после долгих поцелуев. Будто в замедленной съемке вижу, как Крис наклоняется и легко касается губами уголка моего рта, мгновенно рассылая электрический ток. Я приоткрываю рот, выдыхая горячий воздух, и Шистад ловит это колебание, проникает языком и, проходясь по ряду зубов, сталкивается с моим, обжигает своей пылкостью. Шистад слегка толкает меня к раковине, прижимая к холодной керамике, и упирается ладонями в её бортики. Нависая надо мной, продолжает терзать мои губы, кусая и тут же зализывая раны. Кожа истерзанных губ болит после вчерашних поцелуев, пульсируя под его зубами, и я тяжело дышу, слегка откидываю голову, открывая доступ к чувствительной плоти шеи. Несколько засосов, оставшихся после вечерних ласк, саднят, напоминая, что Крис слишком напорист, но это приятное жжение, напоминающее его ласкающие руки и горячее дыхание в области ключиц. Я сжимаю его плечи, впиваясь короткими ногтями, когда Шистад проходится по следам вчерашней страсти и рычит мне в шею, слегка толкнувшись бедрами. Его эрекция упирается мне в ногу, и я слабо трусь о неё, мечтая об освобождении. Узел в низу живота затягивается, сдавливая всё внутри.

Рука Шистада проникает под ткань толстовки — его кожа ледяная по сравнению с моей — и ощупывает мои ребра, затем обхватывает грудь несильно, но ощутимо. Часто и прерывисто дышу от ощущений, накрывающих меня, будто лавина. Легинсы, плотно прилегающие к телу, ощущаются второй кожей, когда Шистад толкается навстречу. Опустив руки, я развязываю шнурок на его спортивных штанах и спускаю их, на сколько хватает сил. Крис усмехается куда-то в область моей шеи, обжигая никотиновым дыханием, обхватывает мои ягодицы и пальцами проникает сквозь ткань моей одежды, дотрагиваясь до разгоряченной плоти. Я ёрзаю под его прикосновениями и приобнимаю за талию, притягивая ближе. Его губы находят мои, и язык проникает в рот одновременно вместе с первым толчком. Мой зад бьётся о ледяную поверхность раковины, но я почти не обращаю на это внимание, запуская руки в жёсткие волосы парня. Он наклоняется, нависая надо мной, и повторяет поступательные движения, наращивая темп. Громкие звуки столкновения кожи вперемешку со вздохами и стонами заполняют небольшое пространство ванной комнат — в воздухе витает стойкий запах пота и разгорячённых страстью тел.

На вкус рот Криса больше отдаёт сигаретами и совсем немного — терпким кофе. Его бедра резче врезаются в мои, проникая глубже и задерживая на короткое мгновение в неподвижном состоянии, а потом вновь начинают бешеное движение. Скользящее трение внутри отзывается вибрацией, узел затягивается, и я судорожно сглатываю вязкую слюну.

— Скажи, когда будешь готова, — шепчет Крис, покусывая мочку уха.

Я быстро киваю, не сумев совладать со своим языком, и подаюсь ему навстречу, сжимая широкие плечи, словно в тисках. Внутри горячо и мокро, моё тело судорожно дёргается от резких движения.

— Я… Да, да, — дыхание сбивается, и я никак не могу выговорить то, что хочу. Мысли путаются, превращаясь в рой жужжащих пчел.

Крис сжимает мои бёдра рукой, другая ладонь скользит между полуобнаженными телами. Пальцы накрывают самую чувствительную точку в моём теле, и это выбрасывает меня за грань. Я закрываю глаза и откидываюсь назад, но рука Шистада сжимается на моих влажных от пота волосах и притягивает к себе.

— Посмотри на меня, — приказывает он.

Я мгновенно распахиваю веки и смотрю в его горящие возбуждением глаза. Моё тело сжимает вокруг него, рассылая расслабляющие потоки энергии. Крис всё ещё двигается, пока я лужицей растекаюсь вокруг его плоти. Он дёргается последний раз, ударяется своим лбом о мой и выходит. Он рычит, упираясь членом в моё бедро, горячая субстанция стекает по моей голой ноге. Я судорожно дышу, всё ещё подрагивая в наслаждении. Крис придавливает меня к раковине, нагретой нашими горячими телами, его подбородок цепляется за мое плечо и голова свисает, пока дыхание обжигает влажную кожу шеи. Мне невыносимо жарко, но приятная тяжесть парня и послеоргазменная дрожь заставляют расслабиться.

— Теперь мне точно в душ, — говорю я, когда спустя пару минут прихожу в себя.

Одежда неприятно липнет к коже, а Крис всё ещё придавливает меня, восстанавливая сбившееся дыхание. Он нехотя отстраняется, припав к стене, и его изучающий взгляд следит за тем, как я избавляюсь от толстовки, покрытой пятнами пота, и до конца стягиваю легинсы с трусами, сразу закидывая их в стиральную машинку. Из-за пристального взора мои движения становится ещё более неловкими, поэтому отворачиваюсь, включая воду, и пытаюсь подавить приступ внезапного смущения, возникшего от внимания со стороны Криса.

— Может, выйдешь? — раздражённо спрашиваю я, обернувшись через плечо.

Парень ухмыляется и подтягивает свои спортивные штаны вместе с бельём, завязывая тонкий шнурок. Я вижу, как блестит его торс от пота. Он пожимает плечами и выходит, прикрывает за собой дверь, но не до щелчка. Я улыбаюсь, когда залезаю в ванную.

***

Я сижу на кухне, допивая остатки уже остывшего «Апельсинового рая». Крис расположился напротив, поедая спагетти, которые я приготовила на ужин. Украдкой наблюдаю, как он ест, и пытаюсь игнорировать назойливые мысли о том, что это ненормально: вот так наслаждаться простыми действиями. Моя нога закинута на бедро, удобно устроившись на мягкой ткани его штанов. Мы молчим уже некоторое время, и я всё больше думаю о том, как Крис хмурился, глядя в экран телефона утром.

Сейчас уже вечер, солнце село и на улице снова пошел снег. Весь день мы провели, практически ничем не занимаясь: после того, как я вышла из душа, Крис направился в ванную, оставив кружку с недопитым кофе; я принялась за завтрак, затем почитала «Маленьких женщин», расположившись в гостиной, пока Шистад лежал рядом на диване, пялясь в свой телефон и слабо поглаживая мою голову пальцами, запутавшимися в волосах; потом он пошёл с Тоффи на прогулку, а я готовила ужин, иногда выглядывая в окно. Приятное тепло, исходящее от кожи Шистада, согревают мою ногу, рассылая по телу чувство удовлетворения. Отчасти этому способствует близость, из-за которой всё ещё ощущаю слабость и тянущую боль между ног, сопутствующую долгому воздержанию от секса. Усталость, настигающая после нескольких минут наслаждения, одолевает меня, поэтому я отставляю кружку и укладываю голову на сложенные руки. Крис всё ещё ест, но другая его рука поглаживает мою ногу на уровне щиколотки, отчего бегут приятные мурашки. Атмосфера уюта и мимолетного счастья окутывает моё объятое негой тело, и я слабо улыбаюсь, наблюдая за тем, как складываются губы Шистада в трубочку, когда он втягивает макароны.

Мне хочется спросить его о том, что я видела утром, но не хочу рушить моменты перемирия между нами, а этот разговор с вероятностью в девяносто девять процентов закончится спором и раздражёнными лицами. Я хочу сохранить то хрупкое взаимопонимание, которое протянуто между нами тонкой нитью, и очевидно, что это может не продлиться долго. Из-за этих мыслей в груди возникает щемящая боль, напоминающая о сотнях «но», которые возникнут в скором времени. Я знаю, что отношения не начинаются вот так. После всех отвратительных слов и секса нельзя стать близкими друг другу, но кто слушает надоедливый голос рассудка, когда жизнь кажется такой прекрасной, будто ты возносишься над землей и бесконечно паришь в облаках?

Я прячу назойливые мысли в самый отдалённый уголок своего сознания, расслабляясь под нежными поглаживаниями Криса, которые он совершает неосознанно, сосредоточившись на еде. Это кажется таким милым и несостыкующимся с образом того Шистада, что на протяжении нескольких месяцев складывался в моей голове. Где-то на задворках моего разума звучит голос, напоминающий о том, что все эти жесты не затмевают его отвратительного поведения и ужасных слов, сказанных мне в приступах раздражения, но успокаивающее тепло, исходящее от парня, мгновенно затыкает этот голос, растворяя меня в ощущении комфорта и искрящегося счастья.

После ужина мы перемещаемся в комнату Шистада. Там чище, чем было утром: кровать заправлена, вещи не валяются по углам. Он включает свой ноутбук и, улыбаясь, говорит мне не подглядывать, когда вводит пароль. Краем глаза всё равно наблюдаю за его пальцами на клавиатуре. Делаю это осознанно, зная, что почти наверняка это пригодится мне в будущем. Странно, что подозрительность не оставляет меня, даже несмотря на затуманенный радостью рассудок. Шистад предлагает включить его любимый фильм, и я с сомнением соглашаюсь, думая о том, что смотреть боевики не самая романтическая идея. Он включает «Потрошитель», и я слабо хмурюсь, увидев среди жанров пометку «ужасы». На самом деле я боюсь фильмов ужасов, но говорить об этом Крису не хочу, потому что он наверняка будет шутить об этом.

Фильм показывает нам жизнь американского серийного убийцы Теда Банди. Харизматичный, красивый, общительный и интеллигентный мужчина оказывается настоящим маньяком, и я невольно задумываюсь, почему это любимый фильм Шистада. Главный герой — фальшивка, под личиной которого скрывается ночной кошмар, и я неосознанно анализирую этот факт. Возможно, внутренне Крис понимает Теда, ведь он тоже играет роль обычного человека, который на самом деле состоит в каких-то сомнительных отношениях с криминальной группировкой и употребляет наркотики. Этот факт заставляет меня вздрогнуть. Я не хочу досматривать фильм до конца, поэтому пытаюсь сосредоточить внимание на Крисе. Он лежит рядом, на животе ноутбук, наши ноги соприкасаются, и его рука просунута между моей шеей и подушкой. Взгляд Шистада сосредоточен на экране, хотя я уверена, что он не раз видел фильм. Его пальцы слабо перебирают мои волосы, а другая рука покоится на животе. Лицо расслабленно, не выражает его обыкновенного самодовольства. Нет и тени усмешки. Я наблюдаю за ним краем глаза, делая вид, что всё ещё смотрю фильм. Разглядывать его лицо вблизи кажется чем-то преступным, но я всматриваюсь в самые мелкие детали вроде подрагивающих губ или неаккуратно побритой на подбородке щетины.

В какой-то момент Шистад высвобождает руку и тянется за сигаретами, что лежат на прикроватной тумбочке. Я недовольно морщу нос, когда он поджигает кончик и по комнате распространяется запах никотина. Крис закатывает глаза, взглянув на меня, но всё равно продолжает курить, не обращая внимание на моё недовольство.

Докурив, он тушит сигарету и наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я отворачиваюсь, скривив лицо.

— От тебя сигаретами пахнет.

Крис пожимает плечами и возвращается к просмотру фильма. Надувшись, рассматриваю его комнату, пытаясь отыскать черты Шистада в его простой обители. Я рассматриваю белые стены и приоткрытую дверцу шкафа, нижние ящики и стол, на котором валяются несколько тетрадей, пачка сигарет и всякие мелочи. На самом деле, комната Криса безлика: в ней нет деталей, отражающих характер владельца, но, может, это потому, что он недавно переехал в этот дом, или у него нет тяги к захламлению. Мою спальню тоже трудно назвать обжитой, но она постепенно наполняется книгами, и маленький уголок для Тоффи намекает на то, что комната принадлежит конкретно мне.

Ладонь Шистада ложится на моё бедро, мягко поглаживая через ткань штанов. Я прикусываю губу и смотрю на подбородок парня из-под опущенных ресниц: уголки его рта сложены в знакомую мне ухмылку. Пальцы сдавливают кожу, посылая неровный строй мурашек. Его голова повернута в сторону ноутбука: Крис смотрит фильм. Его ладонь смещается, и большой палец проникает под ткань моей одежды, задевая полоску белья и невесомо лаская чувствительную плоть. Я всё ещё обижаюсь на него из-за сигарет, но отказаться от приятных прикосновений не могу, хотя и стараюсь удержать хмурую складку между бровей. Пальцы Шистада скользят глубже, задевая чувствительную точку — внутри становится горячо, возбуждение пульсирует под кожей. Я приоткрываю рот, судорожно выдыхая. Немного раздвигаю ноги. Мягкие подушечки входят внутрь, заставляя издать тихий стон. Крис выбирает медленный, мучительный ритм, от которого ноги начинают подрагивать. Сладкая пытка превращает мозг в кашу, мысли путаются. Я не способна контролировать свои эмоции — полностью расслабляюсь в его ласкающих руках. Крис всё ещё не отрывает взгляда от экрана, и я не могу посмотреть на него. Закрываю глаза и откидываю голову на подушку, растворяясь в медленной истоме, тягучей, будто патока. В одежде становится жарко и тесно. Я начинаю елозить, но тихий приказ искажает губы Шистада:

— Не дёргайся.

Его пальцы замирают внутри меня, наполняя, но без скользящего трения всё внутри стонет, прося разрядки. С закрытыми глазами я киваю, и Шистад возобновляет движение, затем сгибает пальцы, нажимая на какую-то особенную точку, крадя громкий стон, невольно срывающийся с моих губ. Краем уха улавливаю довольное хмыкание сбоку, но это действие теряется среди медленных движений пальцами. Мне хочется, чтобы Крис ускорился, поэтому сама подаюсь бедрами, насаживаясь.

Шистад снова останавливается, пока я изнываю и дёргаюсь, что оказывается безуспешным. Тихо хныча, я замираю, а Крис возобновляет трение, на этот раз увеличивая темп. Он снова сгибает пальцы и давит в ту самую точку. Моё дыхание становится прерывистым и частым под его умелыми движениями, и в один момент мир замирает: я сжимаюсь вокруг его пальцев, дрейфуя на волне удовольствия. Большой палец парня массирует клитор, продлевая наслаждение. Я обмякаю, не чувствуя кончиков пальцев на ногах, и опускаюсь на мягкие подушки. Рука Криса выскальзывает из моих трусов и лишь краем глаза я вижу, как он облизывает подушечки. Во рту становится сухо и жарко, хотя я только что получила долгожданную разрядку. Ток потоками пронзает тело, расслабляя каждую мышцу. Жар внутри превращается в тепло, и я тону в ласкающих движениях, когда рука Шистада проскальзывает между моей шеей и подушкой, пододвигая меня к своему плечу. Я не сопротивляюсь и укладываю пустую, будто воздушный шарик, голову на мускулы его плеч, вдыхая приятный кофейный аромат вперемешку с никотином.

Фильм заканчивается спустя десять минут. На улице давно стемнело. Время близится к десяти, и после расслабляющих ласк мне хочется спать, но ещё достаточно рано. Сегодня суббота — завтра утром не нужно вставать. Крис опускает крышку ноутбука и откладывает его на стол. Приподнимаю голову, покоящуюся на груди парня, и смотрю на него.

— Чем займемся? — спрашивает Шистад, прикусив щёку с внутренней стороны.

Я закатываю глаза и притворно вздыхаю. Крис хмыкает и упирается подбородком в мой лоб, слегка отталкивая голову. Я приподнимаюсь и целую его, обхватив никотиновые губы. Шистад раздвигает мой рот, проникая языком. Горячее влажное движение заставляет всё внутри трепетать.

Мы целуемся долго и горячо, и, когда я отодвигаюсь, впуская кислород в легкие, Крис улыбается. Его рука путается в моих волосах. Я опускаю голову на его грудь, слушая размеренное, успокаивающее дыхание.

Некоторое время лежим в тишине. Бросив украдкой взгляд на парня, я понимаю, что он думает, но прерывать его размышления не решаюсь. В моей голове крутится сотня мыслей, порождая зудящие вопросы, которые вот-вот норовят сорваться с языка.

— Когда вернётся Томас? — я задаю самый невинный из них, прощупывая почву.

— М-м, — тянет Крис, приглаживая мои волосы, — кажется, вместе с твоей матерью.

Я слабо киваю и снова молчу, обдумывая следующие слова, взвешивая степень их опасности. Мне хочется узнать, что будет, когда закончатся выходные, когда вернутся взрослые. Мы вместе, или это временное явление? Влюблён ли Крис? Он всё ещё употребляет наркотики? Кто те мужчины, какие дела их связывают? На что он смотрел утром в телефоне?

Вопросы роятся, увеличиваясь в количестве, зудят в висках, жгут кончик языка, но я никак не могу решиться, чтобы произнести их.

— Я чувствую запах дыма, — постучав по моему лбу, говорит Крис.

Я нервно прикусываю губу и приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть в его лицо и уловить намек на ложь.

— Ты ещё употребляешь наркотики? — на выдохе выпаливаю я, ожидая, как лицо Криса исказится в раздражённом или даже злом выражении, но оно остается бесстрастным, будто белый лист, на котором не хватает краски.

Он смотрит мне в глаза, не моргая, отчего начинаю нервничать. Ладони покрываются потом.

— Это так важно? — наконец произносит он безэмоционально.

Черт возьми, да!

— Я бы хотела знать, — я пожимаю плечами, пытаясь сделать вид, что меня не задевают его слова.

Шистад не отрывает взгляда. Его глаза мрачно сияют в темноте.

— Нет, — чётко произносит он.

Мой взор скачет с глаз на губы, чтобы уловить фальшь в его словах, но прямой ответ и бесстрастный взгляд убеждает в правдивости сказанных слов. Я не чувствую, что Крис открыт передо мной. Возможно, не все барьеры можно снять, но его прямолинейность подкупает, и пока этого достаточно, чтобы я выдохнула и упёрлась подбородком в руки, сложенные на уровне его рёбер.

Я обдумываю другую тему для разговора, чтобы уйти от опасных слов, которые могут послужить ответом на мои вопросы.

— Хочешь пить? — спрашивает Крис, прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, и я киваю, радуясь тому, что он не злится.

Парень встает и уходит на кухню — я откидываюсь на спину и смотрю на белый потолок, освещенный люстрой. Я быстро стягиваю кофту, влажную от пота, и остаюсь в одной футболке и штанах. В комнате жарко, пахнет сигаретами, поэтому поднимаюсь с кровати и открываю окно, впуская прохладный воздух декабря.

Бросив мимолетный взгляд на дверь, прислушиваюсь к шагам: Крис всё ещё на кухне. Подхожу к столу и рассматриваю небольшой беспорядок. Беру пачку сигарет и заглядываю внутрь, интересуясь, сколько он уже выкурил. В упаковке осталось две сигареты. Остальное место занимает небольшой целлофановый пакетик. Поддев его кончиками пальцев, достаю наружу и рассматриваю содержимое: белый порошок.

Из коридора слышатся шаги, поэтому судорожно запихиваю находку обратно и бросаю пачку, затем подхожу к окну и давлю, закрывая. Войдя, Крис закрывает дверь. Чувствую его взгляд где-то в районе лопаток, но делаю вид, что вожусь с рамой, а затем набираю в легкие кислород и оборачиваюсь, нацепив слабую улыбку.

Шистад ставит кружки на прикроватную тумбочку, возвращается к двери, выключая свет, и на пару секунд комната тонет во мраке, пока не загорается оранжевая лампочка в светильнике. Мой мозг гудит от мыслей, и я пытаюсь подавить их проявление на лице, когда плюхаюсь на кровать рядом с Крисом. Сажусь в позу йога сбоку от него и принимаю кружку с чаем, поблагодарив парня кивком. От напитка исходит приятный апельсиновый аромат, а горячая керамика согревает похолодевшие пальцы.

— Знаешь, у меня сейчас такое чувство, — произношу я, глядя на него из-под ресниц, — будто я могу рассказать тебе всё, что угодно.

Делаю глоток, наблюдая за реакцией парня. На лице не дрогнул ни один мускул.

— Что-то конкретное? — спрашивает он.

Я качаю головой, проглатывая горячую жидкость, что обжигает стенки горла.

— Нет, просто так сказала.

Он кивает и пожимает плечами, решив не копаться в моём странном поведении.

Некоторое время мы просто пьём свои напитки и болтаем ни о чём: я рассказываю пару историй из своих путешествий, Крис изредка вставляет саркастичные комментарии. Напряжение, которое сковывает внутренности, не оставляет меня, даже когда Шистад смеётся, поэтому, закончив с чаем, я забираюсь под одеяло и поворачиваюсь к нему спиной. Крис гасит свет и обнимает меня за талию. Его рука на моей коже кажется тяжелой и удушающей.

— Спокойной ночи, Ева, — шепчет Шистад, уткнувшись носом в пространство между моей шеей и плечом и невесомо целуя меня за ухом. Я вздрагиваю и прикрываю глаза, пытаясь раствориться в ощущениях его теплых рук и кофейного дыхания.

Дыхание Криса становится глубоким и размеренным примерно через пятнадцать минут — я не могу уснуть, пока через некоторое время слёзы не начинают жечь глаза. Смахнув солёную жидкость, я втягиваю воздух через нос и позволяю разуму впасть в забытье.

***

Утро воскресенья начинается достаточно рано: я слышу странные звуки у двери и почти мгновенно открываю глаза.

Солнце ещё не встало, и комната тонет в предрассветной темноте. Выглянув в окно, я вижу, что с улицы идёт свет, искрящийся и мягкий.

Рука Криса лежит на моем животе и сползает на уровень бедер, когда я приподнимаюсь. Его лицо кажется почти ангельским в объятиях сна. Волосы откинуты назад. Он лежит на животе, и его спина вздымается от дыхания.

Звук повторяется, и я понимаю, что это Тоффи скребётся в дверь, просясь на улицу. Выпутываю ноги, застрявшие в смятом одеяле, и выскальзываю из нагретой постели. В комнате тепло, но по голым ступням всё равно пробегает холодок, когда иду по полу, чтобы открыть дверь. Собака тут же врывается внутрь и прыгает к моим ногам, протяжно заскулив. Подавив зевок, я плетусь к кровати, чтобы надеть кофту. Шистад ворочается во сне из-за посторонних звуков. Я пока не готова к его пробуждению, поэтому спешу выйти из спальни и тихо прикрываю дверь, но не до щелчка.

Тоффи стремительно несётся к выходу, поэтому открываю ему дверь, выпуская на улицу. Холодный ветер тут же охватывает моё тело, и я поспешно надеваю куртку и обуваю ботинки, наплевав на то, что на мне нет носков. На улице едва светает. Пространство вокруг освещает высокий фонарь. Слой снега, выпавший ночью, приятно хрустит под ногами, и я медленно иду к калитке, чтобы размять затекшие мышцы.

Машина Криса стоит рядом с забором. Оранжевый свет падает на багажник и часть крыши. Ленивым взглядом осматриваю соседние дома вдоль улицы, замечая, что ни в одном окне ещё не горит свет.

Тоффи подбегает ко мне, виляя хвостом, и я наклоняюсь, чтобы погладить его. Внезапное рычание и громкий лай заставляют меня испуганно отскочить. Тоффи дёргается и бросается к калитке, высовывая кончик носа наружу, и принюхивается. Он гавкает, сверкая глазами, и я вглядываюсь в темноту, пытаясь выяснить причину агрессии собаки. Безуспешно смотрю на улицу, но света фонаря не хватает, чтобы увидеть всё. Тоффи продолжает отчаяннолаять, и я, бросив эту затею, хватаю его за поводок, уводя обратно в дом.

Стянув верхнюю одежду, я на несколько мгновений замираю в коридоре, думая, стоит ли вернуться к Крису, но вместо этого иду в ванную и включаю горячую воду. Скинув вещи, залезаю под горячие струи, позволяя сознанию вернуться ко вчерашней находке. Кончики пальцев всё ещё ощущают гладкий целлофан. Я не могу с точностью сказать, что Крис соврал, но и доверять в полной мере не получается. Это шаткое положение, вызванное недостаточной искренностью со стороны парня, порождает сомнения и вопросы, которые недосказанностью повисают в воздухе. Тем более, я не уверена, что мы вместе. Несколько часов, проведённых вместе, кажутся какими-то эфемерными и не дают гарантий. В данный момент границы стерты, но это лишь эмоциональный всплеск, не имеющий под собой крепкого фундамента. Я могу признаться себе, что Крис мне нравится и одни мгновения с ним возносят меня на вершину счастья, но другие больно ударяют, щемят грудь и растаптывают сердце. Этот дисбаланс похож на болезнь, которую я переживаю несколько лет, и отсюда вытекает вопрос: готова ли я к этим эмоциональным качелям? Ступить по доброй воле на зыбкую почву не храбрость, а мазохизм. Есть огромное количество «но», препятствий и нюансов, которые забываются в объятиях Криса, но вспоминаются вдали от него.

Наверное, я стою под душем слишком долго, потому что кожа на руках сморщивается от влаги и вода становится заметно холоднее. Быстро мою голову, затем вылезаю и укутываюсь в пушистое полотенце. Рукой протираю запотевшее зеркало, и одного взгляда на отражение хватает, чтобы прийти в ужас: на шее виднеется россыпь бордовых и фиолетовых засовов, кожа губ истерзана и искусана, взгляд измучен долгими размышлениями. Умываю лицо прохладной водой и чищу зубы, при этом думаю о том, как мне удастся скрыть синяки. Завтра понедельник, а это означает неизбежное столкновение с реальностью.

Выглядываю в коридор. Дверь в комнату Криса закрыта. Быстро иду в комнату, где одеваюсь и расчёсываю спутавшиеся волосы. Тоффи в это время дремлет на своем привычном месте. Я не спала на своей кровати две ночи, и сейчас моя спальня кажется чем-то странным, незнакомым. Это ощущение охватывает мои лёгкие, сжимает их. Дело не в том, что изменилось помещение, а в том, что что-то изменилось во мне, что-то маленькое, почти незаметное, но значимое и важное.

Взглянув на часы в комнате — телефон остался в комнате Криса, — я обнаруживаю, что время близится к восьми, и солнце должно вот-вот выглянуть из-за горизонта. Несмотря на постоянный мыслительный процесс, я чувствую себя отдохнувшей после сна и свежей после душа, поэтому решаю ближайшие часы посвятить домашней работе, на которую вчера так и не нашлось времени.

***

Я не знаю, когда Крис появляется на пороге моей комнаты, но вздрагиваю, заметив его. Парень стоит, лениво прислонившись к косяку, и скользит взглядом по окружающей обстановке. Я сижу, согнувшись на стуле. Одна нога прижата к груди, а другая упирается в пол. Оборачиваюсь на Шистада через плечо, но, встретившись глазами, отворачиваюсь.

— Я немного занята, — произношу хриплым из-за долгого молчания голосом. Бросив мимолетный взгляд на часы, понимаю, что занимаюсь уже больше трех часов.

— Позавтракаем? — предлагает он, проигнорировав мои слова, и я решаю, что перерыв бы не помешал.

Слабо киваю ему и поднимаюсь, следуя наверх следом за парнем. На кухне пахнет тостами и поджаренным беконом. Тот факт, что Крис приготовил еду, вызывает у меня невольную улыбку. От дымящихся кружек исходит приятный аромат. Неловко усаживаюсь на стул за барной стойкой и подтягиваю горячий напиток. Шистад присаживается напротив. Я не смотрю на него, но чувствую его пристальный взор.

— Ты рано проснулась, — говорит он, и я пожимаю плечами.

— Нужно было погулять с Тоффи.

Крис кивает, соглашаясь с таким ответом, и принимается за еду. Он заводит невинный разговор о том, что скоро Рождество, и я охотно подхватываю эту тему, рассказывая о прошлогоднем празднике. Завтрак проходит в непринужденной обстановке, немного смягчающий углы недосказанности. Я кладу ногу на бёдра Криса, и он поглаживает кожу через ткань штанов. Этот жест успокаивает меня и расслабляет.

После еды я мою посуду, а Шистад копается в своём телефоне, иногда посмеиваясь. Я вспоминаю, что оставила свой мобильник у него в комнате, и прошу принести. Крис удаляется, оставив меня наедине с шумом воды, но этого короткого мгновения недостаточно, чтобы мои мысли вернулись к утренним размышлениям.

Я не хочу вести себя подозрительно, поэтому в оставшиеся часы до вечера занимаюсь своими делами рядом с Крисом, хотя ещё в душе решила, что его близость затуманивает рассудок. Всё это время я ожидаю от него каких-то слов, объяснений тому, что я нашла в пачке сигарет, поэтому иногда задерживаю на нём долгий взгляд. Шистад же понятия не имеет, в чём дело, и старается каждый раз отвлечь меня, ещё больше путая и сбивая с толку.

Ближе к ночи я переодеваюсь в пижаму и иду в комнату Шистада. Устраиваюсь на его кровати и наблюдаю за тем, как он стягивает футболку, в которой ходил весь день, и надевает другую. Он остаётся в футболке и боксерах, когда ложится рядом, придвинув меня ближе к себе. Мой позвоночник упирается в мышцы его груди, и даже сквозь ткань одежды я ощущаю его рельеф.

— Я отвезу тебя утром в школу, — говорит он.

— Нет необходимости, — возражаю я.

Его рука занимает привычное место на моей талии, и я рассеянно вожу пальцами по его коже, пытаясь успокоить свою подозрительность.

— Это не обсуждается, — отрезает Крис. — Спи.

Комментарий к Глава 19

После этой главы работа заслужила быть NC-17?

========== Глава 20 ==========

Утром, когда я открываю глаза, Криса нет рядом — пустое место на кровати всё ещё хранит его тепло. Я присаживаюсь на постели и недолго рассматриваю его комнату в золотистом свете солнца, выглядывающего из-за облаков. Беспорядок говорит об утренних сборах парня, и я обдумываю, почему он не разбудил меня. Опустив голые ступни на пол, беру телефон и проверяю, сколько времени осталось до первого урока. К своему разочарованию понимаю, что немного проспала. Откинув одеяло, иду в ванную, где чищу зубы, умываюсь и пытаюсь замазать засосы, оставшиеся после выходных. Реальность обрушивается на меня толстым слоем тонального крема и пудры, которым всё равно не удаётся скрыть гематомы на шее. В ванной комнате пахнет мужским шампунем, значит, Крис недавно принимал душ.

В своей комнате я надеваю водолазку с высоким воротником и расчёсываю волосы. Тоффи мирно спит на своём месте, поэтому я делаю вывод, что Шистад выгулял его. Когда я уже готова выходить и стою в коридоре, натягивая пуховик, открывается входная дверь. На пороге показывается Крис. Его волосы взъерошены, а нос немного покраснел из-за мороза. Парень выглядит немного озадаченным, но при виде меня черты разглаживаются, лицо приобретает безразличное выражение, пряча от моих глаз хмурость бровей. Он желает доброго утра. Я отвечаю кивком, не совсем понимая, как стоит себя вести. Конечно, выходные не могли длиться вечно. Теперь приходится выйти в реальный мир, что рождает сотню вопросов под корой головного мозга. Задать их не решаюсь. Я не знаю, хочется ли мне, чтобы он взял меня за руку, или лучше пусть держится на расстоянии. Для утра понедельника это слишком сложный вопрос, на который я пока не могу ответить.

Возможно, Крис улавливает моё настроение и говорит идти к машине, пока он закроет дверь. Внутри салона предусмотрительно тепло. Я пристёгиваю ремень и глубоко выдыхаю, готовясь к тому, что буду заперта с Шистадом в машине. Я не чувствую неловкости из-за его близости, но ощущение недосказанности и обмана заставляет меня неприятно поёжиться.

Мне интересно, почему Крис встал раньше, но спросить об этом не решаюсь тоже, удерживая всё в голове, которая, кажется, скоро лопнет из-за переизбытка мыслей.

Через пару мгновений парень садится на водительское сидение и выруливает на дорогу. Бросив на него мимолетный взгляд, я вижу гематомы от моих поцелуев, которые он, видимо, никак не собирается скрывать. Этот факт даёт мне новую пищу для размышлений. Мы едем в вибрирующей тишине: Крис упорно молчит, игнорируя напряжённую атмосферу.

В какой-то момент крепкая ладонь оказывается на моём бедре — по коже мгновенно пробегает ряд нестройных мурашек. Его пальцы поглаживают ногу через плотную ткань джинсов. Они едва шевелятся, исследуя небольшой участок. Это движение кажется настолько естественным, что тепло разливается по венам и пульсирует в яремной вене на шее. Укусы на коже начинают сладко ныть, поэтому я снова бросаю быстрый взгляд на Криса. Правой уголок губы сгибается в полуулыбке.

Припарковавшись на школьной стоянке, Шистад глушит мотор, смотрит на меня пару секунд. Я ожидаю, что он что-то скажет, однако его глаза быстро переключаются на окно за моей спиной. Момент оказывается упущен. Мы выходим из автомобиля и почти сразу сталкиваемся с Эмили и Элиотом. Я обнимаю подругу, немного удивленная её появлением, и кивком здороваюсь с её братом. Крис бросает саркастичное приветствие Эмили и подмигивает. Я наблюдаю за этим с непроницаемым выражением лица.

— Привет, красотка, — произносит Элиот, улыбнувшись мне. Я смотрю на парня и закатываю глаза от одного только вида его многозначительной улыбки.

В воздухе повисает неловкость, которую ощущаю лишь я в силу замешательства. Затем оба парня удаляются, сославшись на начало урока, и мы тоже уходим.

— Заметила засосы Криса? — спрашивает Эмили и тут же слабо краснеет, затем рукой убирает с лица надоедливую кудрявую прядь и смотрит на меня.

Я рассеянно киваю: не знаю, что ответить. В этот момент звенит звонок — мы ускоряемся, спеша в класс.

***

Понедельник тянется бесконечно долго, и я слишком взвинчена, чтобы думать об уроках. Погружённая в свои собственные мысли, я почти не слушаю Эмили. К тому же, кожа на шее и ключице саднит из-за кровоподтёков, и я постоянно потираю горло, что вызывает интерес у Флоренси.

— Что с тобой? — шепчет она, когда мы сидим за одной партой на норвежском.

— Ничего, — вру я, но мой голос звучит неубедительно. Эмили поворачивается, рассматривая меня пристальным взглядом. — Как дела с твоим парнем? — я тут же перевожу тему, и девушка заливается румянцем, прикусывая губу.

— Я хотела с тобой кое о чём поговорить, — признаётся она, заправляя прядь, которая всё время лезет ей в глаза, за ухо, — но только не здесь. Может, ты могла бы остаться у меня с ночёвкой?

— Мы можем побыть у меня: мать с Томасом уехали, — делаю встречное предложение, но Флоренси качает головой, отказываясь.

— Не хочу оставаться с Крисом.

Я издаю тихий смешок, удивившись её реакции, и пожимаю в согласии плечами. Тем более, мне нужно побыть вдали от Шистада и его дурманящих касаний, чтобы обдумать произошедшее на выходных. Возможно, я смогу получить несколько советов от Эмили, если достаточно хорошо завуалирую вопросы. Кроме того, девушка, видимо, хочет приоткрыть завесу тайны, поделившись подробностями своих отношений, что не может не радовать. Мне нравится мысль о том, что мы проведём вместе несколько часов с Флоренси, учитывая, что после каникул мы виделись только в школе и никак не могли поговорить о том, что происходит в последнее время.

— Мне нужно будет зайти за вещами.

— Хорошо, — произносит Эмили. Я хочу ответить ей, но в этот момент учитель делает замечание. Мы замолкаем.

***

Во время обеденного перерыва мы с Эмили идём в кафетерий, потому что я не успела позавтракать утром. Мы садимся за свободный столик, что невдалеке от витрины с различными пирожными, и через несколько минут входят Крис и Элиот. Увидев нас, парни присаживаются рядом.

— Как дела? — интересуется Шистад, не обращаясь к кому-то конкретному. Он занимает место рядом со мной. Его колено касается моего, и я мгновенно улавливаю запах, исходящий от его одежды. Никотин и кофе.

— Ты что-нибудь будешь? — не дождавшись ответа, спрашивает Крис, глядя на Элиота. Тот абстрактно пожимает плечами и просит кофе. Шистад отходит, чтобы взять напиток.

За столом повисает напряжённое, полное неловкости молчание. Эмили вяло ковыряет свой вишнёвый йогурт, а я мелкими глотками опустошаю кружку с зелёным чаем, пахнущим мятой, пока другой рукой отщипываю кусочки круассана, отчего ошмётки слоёного теста покрывают значительную часть стола.

— Ты чего такая грустная, красотка? — толкнув мою лодыжку под столом, говорит Элиот.

Его серёжка с крестом раскачивается из стороны в сторону. Он смотрит на меня с кривоватой однобокой улыбкой, и, взглянув на него, я замечаю: его бледное лицо осунулось, кожа натянулась и выглядит настолько тонкой, что у глаз синеют ниточки вен. Он выглядит уставшим и вымотанным, будто не спал несколько ночей, и я невольно думаю: употребляет ли Элиот наркотики?

Эмили смущённо краснеет из-за поведения брата и одним движением убирает кудрявую прядь за ухо. Я чувствую себя невероятно глупо и решаю, что молчание — лучшее решение в данной ситуации.

Раздается тихий звон уведомления. Телефон, лежащий рядом с Эмили, загорается, оповещая о новом сообщении. Элиот тут же поворачивается и глядит на сестру, которая за долю секунды смахивает уведомление и прячет гаджет в карман своих брюк.

— Кто это? — его голос звучит резко и грубо; нет ни намёка на усмешку, с которой он только что говорил со мной.

— Никто, — тихо произносит Эмили. Я мгновенно вспыхиваю, потому что Элиот не имеет права лезть в её жизнь.

Он открывает рот, и по лицу я вижу, что Элиот готов вырвать телефон из кармана, но в этот момент Шистад садится на своё место, держа в руках две дымящиеся кружки кофе. Терпкий аромат проникает в мои лёгкие, обжигая — я невольно прикусываю губу. Он протягивает напиток другу, который всё ещё сверлит взглядом Эмили. Я громко кашляю, пытаясь привлечь всеобщее внимание.

— Кстати, хм, — произношу я, пожевав губу, — сегодня я останусь у Эмили.

Подруга с благодарностью сжимает мою руку под столом.

— Нет, — резко выдаёт Крис и делает гримасу.

Я удивленно смотрю на него, чувствуя, как возмущение и раздражение волной поднимаются в крови.

— Я не спрашиваю разрешения, — отвечаю я, дёрнувшись.

— Мне плевать. Я сказал: нет, — выплёвывает Шистад и делает глоток кофе.

— Да ладно тебе, — протягивает Элиот, когда откидывается на спинку стула.

— Заткнись, Элиот. Это не твоё дело, — рявкает Крис, бросает на того предупреждающий взгляд.

Раздражение вибрирует в кончиках пальцев, и я стискиваю зубы, чтобы удержаться от необдуманных слов.

— И не твоё тоже, — наконец шиплю я, и Крис всё же поворачивается ко мне. Его карие глаза поблёскивают искрами ярости. Я замечаю, как он сжимает кружку с кофе.

— О, поверь, это именно моё дело, — произносит он ровным тоном, не отводя взгляда.

Я прикрываю веки и глубоко вдыхаю, борясь с приступом злости, которая вот-вот вырвется наружу. Мне хочется крикнуть ему в лицо, что он не имеет права указывать, как мне поступать, потому что он не мой парень, и его вспышки собственничества просто смешны, потому что пары поцелуев недостаточно, чтобы говорить, что делать… Я молчу. Воцаряется тишина, прерываемая лишь фоновым гулом голосов. Мы смотрим друг другу в глаза, и мне начинает казаться, что Крис сейчас схватит меня за руку и хорошенько встряхнёт, как он делает это обычно, но его губы лишь искривляются в акульей улыбке. Он чувствует себя победителем.

— Пошёл ты, — злюсь я и мгновенно вскакиваю из-за стола.

Я иду к выходу так быстро, как могу, и, когда вырываюсь на улицу, где бушует снежный ветер, кто-то хватает меня за запястье. Ещё не обернувшись, я понимаю, что это Шистад. Он круто разворачивает меня, сжимая пальцами руку, отчего чувствую слабую боль.

— Немедленно отпусти, — кричу я, уставившись на него, но Крис смотрит в ответ, и я вижу чертят, пляшущих в его радужках.

Я размахиваюсь и ударяю его по лицу. Звук пощёчины эхом раздаётся в ушах. Его голова наклоняется — на щеке тут же краснеет след от ладони. Я всё ещё пылаю яростью.

— Я говорила, чтобы ты не хватал меня, — произношу я и чувствую, как горячие слёзы обжигают кожу щёк, обдуваемых ветром.

Парень смотрит на меня несколько долгих секунд, пока солёная жидкость скатывается по скулам и скапливается на застывших губах, а затем выпускает мою руку. Его лицо искажается непонятной гримасой, и он уходит, оставив меня одну среди бьющих в лицо комков снега.

***

Переступая порог кабинета истории, я резко вспоминаю о тесте, к которому должна была подготовиться на выходных, но, конечно же, благополучно забыла. Бодвар приветствует меня легким кивком и полуулыбкой. Кабинет медленно заполняются учениками. Я занимаю парту на заднем ряду в надежде на возможность списать, и, пока есть время, пролистываю тетрадь, пытаясь в короткий срок запомнить хотя бы крупицы информации. Через несколько минут в классе появляется кудрявая копна волос Эмили, но, оглядев пространство вокруг, я понимаю, что соседние парты заняты. Флоренси сочувственно поджимает губы и присаживается на втором ряду. Я чувствую себя так, будто вот-вот расплачусь. Моя хрупкая душевная организация трещит по швам, готовая рассыпаться, как разбившийся хрусталь. Слезы обиды и гнева — на Криса и на себя — душат, вызывая рвотные позывы, которые стягивают живот. Прикрываю глаза, пытаюсь бороться с нарастающими слезами, но солёная жидкость всё же скатывается по щеке единственной каплей. Запрокидываю голову и заставляю себя выровнять дыхание.

Звенит звонок, и Бодвар без лишних слов начинает раздавать листы с вопросами. Дойдя до меня, он медлит пару секунд.

— Ева, всё хорошо? — произносит он шёпотом, чтобы расслышала только я.

Делаю неоднозначный жест головой и забираю тест.

Он смотрит на меня ещё пару секунд, а затем возвращается к столу и громко оповещает:

— Время пошло.

Слышится шелест бумаги, громкие вздохи студентов, скрип карандашей и мирное тиканье настенных часов. За окном бушует небольшая снежная буря, укрывая дорогу белоснежным покрывалом.

Я втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы и мутным взглядом изучаю лист передо мной. Буквы расплываются, и, чтобы прочитать их, необходимо приложить усилие. Вчитываюсь в вопросы, пытаюсь отыскать на задворках затуманенного разума хоть какую-то информацию, но ответ неуловимо ускользает, отчего впадаю в ещё большее отчаяние. Руки начинают потрясываться, дыхание становится поверхностным. Это дурной признак. Скрип карандашей становится более отчётливым. Он словно заполняет мои барабанные перепонки. Тиканье часов вторит стуку сердца, наполняя всё моё существо шумом и громкими посторонними звуками. Я начинаю паниковать: глаза мечутся по расплывающемуся тексту, руки с силой сжимают бумагу, сминая тонкий материал.

У меня перехватывает дыхание, и я прикрываю веки. Разжимаю пальцы, выпуская тест, который бесшумно падает на парту. Темнота перед глазами вдруг успокаивает. Я пытаюсь дышать носом, когда обнаруживаю, что мои челюсти плотно сжаты. Звуки становятся менее отчётливыми, слышатся будто сквозь толщу воды. Сознание плывёт, дрейфует, короткие мысли скользят — мне не удаётся зацепиться ни за одну из них. Жилка на шее заходится в бешеном ритме. Я чувствую, как она пульсирует под кожей, то увеличиваясь, то уменьшаясь за доли секунд. Я сжимаю руки в кулаки, отчего ногти слабо впиваются в кожу ладоней, причиняя несильную, но ощутимую боль. Это немного отрезвляет, и я начинаю медленно восстанавливать сбившееся дыхание. Гул в ушах стихает, фоновые звуки перестают давить. Мне становится легче, будто всё тело неожиданно становится оголенным проводом: реальность накрывает волной. И наконец я открываю глаза.

Передо мной лежит помятый лист с тестом по истории. Подняв голову, я замечаю изучающий взгляд. Бодвар в голубой рубашке и простых чёрных брюках стоит, опёршись копчиком о столешницу. Он ловит мой взгляд и слабо выгибает бровь, задавая немой вопрос. Я поддерживаю зрительный контакт несколько секунд, затем рассматриваю его расслабленную позу и снова перевожу взгляд на тест. Времени осталось не так много. Пора начать работать.

Когда я вчитываюсь в вопросы, к удивлению обнаруживаю, что знаю почти все ответы. Я медленно обвожу в кружок верные варианты и иногда бросаю взгляд на часы, чтобы убедиться, что осталось ещё достаточно времени. Намеренно не смотрю на Бодвара, но его пристальный взор прожигает дыру в области моей переносицы. Я всё-таки поднимаю на него глаза и вижу, что Бодвар уставился в другую точку. Видимо, нашёл новый объект для наблюдения. Он почти незаметно приподнимает уголки губ, одаривая кого-то слабой улыбкой, и, проследив за его взглядом, я замечаю, как Эмили смущённо краснеет и убирает кудрявую прядь за ухо. Затем она смотрит на Бодвара из-под опущенных ресниц и произносит что-то — не могу разобрать — одними губами. Тот легко кивает ей в ответ.

Я возвращаюсь к тесту. Что это было?

***

Через несколько минут после того, как мы покинули класс, Флоренси оборачивается и выдаёт:

— Я оставила в кабинете тетрадь. Подождёшь меня у шкафчиков?

Я согласно киваю и пристально смотрю вслед её удаляющейся фигуре. Молчаливый диалог между Эмили и Бодваром наталкивает меня на странные мысли, но я решаю держать их при себе. До поры до времени.

Я сворачиваю в другой коридор, для того чтобы добраться до Центрального корпуса. Ученики, снующие туда-сюда, спешат по домам и тем самым слегка затрудняют путь. Несколько раз моя нога становится жертвой чьего-то быстрого шага, но я стараюсь не обращать на это внимание, прижимаясь ближе к стене.

Подойдя к длинному ряду школьных шкафчиков, замечаю кудрявую макушку Элиота. Его серёжка блестит, отражая мутный свет лампы. Увидеть его полностью я не могу, но парень повёрнут ко мне спиной. Возможно, он с кем-то разговаривает, и я думаю о том, где же сейчас Шистад. Сложив учебники в шкафчик, оглядываю толпу в попытке отыскать знакомое лицо подруги, но так и не нахожу его. Некоторое время просто стою, прислонившись спиной к дверце шкафчика, пока какой-то парень на две головы выше меня не просит подвинуться, чтобы он мог убрать свои вещи. Я отступаю, тут же задев чью-то ногу. Сегодня понедельник, и у большинства уже закончились уроки, поэтому все спешат по домам. Оттого и так людно. Чувствую себя неуютно среди других студентов и принимаю решение выйти на улицу: в холле слишком душно и тесно. Протискиваясь мимо других, пару раз задеваю людей локтями, но они не особо замечают этого, следуя по своим делам.

Снег прекратился, и теперь лужайку и асфальтированную тропинку покрывает тонкий слой белых хлопьев. Немного морозно — покрывало скрипит под ногами и на себе оставляет следы, не тая. Я застёгиваю пуховик и натягиваю капюшон на голову, когда холодный ветер ударяет в лицо, льдом обжигая щеки. Отхожу немного от дверей, чтобы не мешать другим идти, и прячу руки в карманы, медленно осматривая школьную парковку. Машины Криса не видно, поэтому щурю глаза, чтобы отчётливее видеть. Обзор, однако, с того места, где стою, оставляет желать лучшего. Несколько автомобилей отъезжают, освобождая пространство, а я отворачиваюсь, продолжив наблюдение за выходящими учениками, чтобы не пропустить Эмили.

Через пару минут в проходе появляется Элиот в компании какого-то парня, которого я до этого не видела. На Флоренси короткий серый пуховик, капюшон толстовки накинут на голову и скрывает часть лица. Он что-то обсуждает со своим знакомым, но, заметив меня, быстро прощается, пожимает руку и кивает на прощание. Я не слышу, что он говорит парню, но тот немного хмурится и уходит в сторону парковки. За несколько секунд Элиот преодолевает расстояние между нами, и я заглядываю ему за плечо, гадая, где же Крис. Флоренси снимает капюшон. Я вижу хмурое выражение его лица.

— Где Эмили? — спрашивает он, глядя мне в глаза.

— Она забыла что-то в классе. Вернётся через пару минут, — отвечаю я и снова смотрю на стеклянные двери.

— В каком классе? — проговаривает Элиот. В его тоне так и сквозит недовольство.

— В кабинете истории, — пожимаю плечами.

Флоренси хмурится, и я замечаю, как в его глазах сверкает недобрый огонёк. Он стискивает челюсти и разворачивается так резко, что слегка задевает меня. Я непонимающе хватаю его за рукав, но парень сбрасывает мою руку, делает несколько решительных шагов ко входу. В этот же момент дверь открывается, и оттуда выходит укутанная в огромную куртку голубого цвета и шапку Эмили. Её глаза едва видны из-за объёмного шарфа, зрачки удивленно расширяются при виде брата.

— Где ты была? — рычит он, глядя ей прямо в лицо.

Он протягивает руку, чтобы дернуть её, но тут же опускает, передумав. Я отступаю в сторону, молчаливо наблюдая за ситуацией. Вдруг Эмили понадобится помощь.

— Забыла тетрадь в кабинете, — уверенно отвечает Эмили.

В воздухе повисает молчание, прерываемое голосами других студентов, возмущённых тем, что девушка мешает им пройти, и гулом машин, отъезжающих с парковки.

— Ладно, — наконец произносит Элиот и снова натягивает капюшон. Он отворачивается от сестры. Я замечаю, как облегчённо она выдыхает и опускает плечи.

Я подхожу к ней и слабо улыбаюсь, выражая тем самым своё сочувствие. Эмили стыдливо краснеет и глубже кутается в шарф.

— Мы проводим тебя до дома, — говорит Элиот, обернувшись к нам, и я непонимающе смотрю в ответ.

— Где Крис? — вопрос вырывается сам собой.

— Уехал по делам, — небрежно бросает Элиот.

Пока я обдумываю его слова, мы выходим с территории школы и медленно движемся вдоль улицы. Не так холодно, поэтому решаем пройтись пешком.

— Так ты не придёшь ко мне? — спрашивает Эмили после некоторого молчания, повисшего в воздухе из-за присутствия Элиота.

— Приду, — возражаю я, — но сначала зайдём за вещами.

Подруга кивает. Краем глаза я замечаю любопытный взгляд парня, но решаю проигнорировать это, так и не поняв, чем вызван его интерес.

Возле дома мы оказываемся через полчаса медленной ходьбы. Я пропускаю в дом ребят, открыв дверь ключом. Прежде чем войти, Элиот осматривает пространство вокруг, что кажется мне немного странным. Тоффи, услышав звук открывшейся двери, тут же вбегает в коридор и начинает лаять на незнакомых людей. Присев, глажу его по кудрявой шёрстке в успокаивающем жесте. Он замолкает.

— Какой милый, — улыбаясь, произносит Эмили и наклоняется, чтобы потрепать Тоффи за ушком. Тот удовлетворенно гавкает в ответ.

Элиот садится на тумбочку у входа. Собака не обращает на него внимание, помня парня с его редких коротких визитов, но зато обнюхивает Эмили с интересом.

— Я быстро, — заверяю я, стаскивая ботинки.

Куртку решаю не снимать, чтобы не тратить время, и сразу же иду вниз, в свою комнату. В рюкзак кладу некоторые вещи: пижаму, футболку и зарядку для телефона. Щётку не беру, подумав, что у Эмили есть запасная, и уже через пару минут стою в коридоре, вновь надевая обувь.

Мы выходим на улицу, оставив Тоффи в доме, и направляемся в калитке. Элиот озирается по сторонам, и я внимательно слежу за ним, чтобы понять, на чём сосредоточено его внимание. Когда не нахожу ничего достойного, просто пожимаю плечами.

***

— Будешь что-нибудь? — спрашивает Эмили, когда я усаживаюсь на ковер рядом с её кроватью и вытягиваю ноги.

— Чай, — отвечаю я, и девушка кивает, выскальзывая в коридор.

Спальня Эмили небольшая, но уютная: двуспальная кровать, накрытая пледом пастельного розового цвета, стоит сбоку от окна, света которого хватает на большую часть комнаты; рядом письменный стол кремового цвета, на нём — лампа, тетради, канцелярия и мягкий розовый заяц; стул без спинки, вешалка с вещами и два шкафа: один книжный, другой с одеждой; огромное количество фотографий, на которых изображена Эмили, её мама и папа, реже — Элиот. Комната выглядит потрясающе, и я в некоторой степени завидую тому, что Флоренси окружена хорошими воспоминаниями, заключёнными в деревянные рамки.

Девушка появляется в дверях через пару минут с двумя дымящимися в руках кружками, от которых исходит приятный цветочный аромат.

— Он с жасмином, — поясняет Эмили. Я благодарно киваю ей, затем дую на горячий напиток и делаю маленький глоток, обжигая кончик языка.

Сначала мы решаем разобраться с домашней работой, чтобы она не отягощала нас весь вечер. Пока я пишу небольшое эссе по английскому, Эмили решает задачи по социологии.

В перерыве она вновь делает чай и приносит несколько тостов. Мы хрустим поджаренным хлебом и обсуждаем тест по истории. Я не спрашиваю Эмили об их диалоге с Бодваром, отчасти надеясь, что девушка сама упомянет это. Однако она не заговаривает об этом, и я решаю оставить вопрос.

Флоренси аккуратно интересуется о ссоре с Крисом, а я тут же возмущённо рассказываю о его стремлении всё контролировать и его властном характере.

— Возможно, он просто волнуется? — предполагает подруга, на что громко фыркаю, отвергнув такое объяснение.

Не решаюсь упомянуть о том, что мы с Крисом перешли черту на этих выходных, поразмыслив, что это не слишком умно, и, когда Эмили спрашивает меня о засосах, выглядывающих из-под воротника моей водолазки, тут же смущенно краснея, я перевожу тему, потому что не нахожу достойного оправдания.

Затем ещё около часа мы делаем домашнее задание, и уже к семи вечера полностью освобождаемся. К этому времени на улице потемнело. Лишь снег искрится в свете фонарей. Пару раз я смотрю на тёмный экран телефона, ожидая сообщения от Криса, но сама не решаюсь написать ему. Странное волнение, вызванное словами Элиота о том, что Шистад отлучился куда-то по делам, поднимается к горлу приступом тошноты.

Эмили спрашивает меня о «Маленьких женщинах», и я рассказываю ей о том, что несильно продвинулась в чтении. Наши диалоги похожи на неуклюжие попытки свести к беседу к волнующей теме: Мистеру Х. Флоренси никак не решится начать, а я не хочу давить на неё, предпочитая дождаться, когда девушка соберётся с мыслями.

В половине восьмого возвращаются родители Эмили. Мы спускаемся вниз и быстро знакомимся. Они оказываются милыми людьми: посмотрев на маму Эмили, я понимаю природу кудрявых волос обоих детей. Мы недолго болтаем, затем её отец уходит в кабинет, а мама — на кухню, чтобы приготовить ужин. Я чувствую себя немного неловко в их семейной идиллии, ведь у меня такого никогда не было. Эмили, заметив моё неудобство, предлагает подняться к ней. Я соглашаюсь.

В девять часов Эмили идёт в душ, а я остаюсь в её комнате. Стягиваю водолазку и штаны, в зеркале рассматриваю сине-бордовые засосы, которые скорее похожи на гематомы, и тут же прячу их за волосами, ощутив странное покалывание в низу живота. Крис так ничего и не написал — я гадаю: дело в утренней ссоре, или что-то случилось? Беспокойство волной подкатывает к горлу и побуждает меня скорее натянуть пижамные шорты, выскользнуть в коридор. Я не знаю, где находится комната Элиота, но двигаюсь интуитивно, подходя к каждой двери и прислушиваясь к звукам. Наугад заглядываю в комнату в конце коридора, услышав там тихий ритм музыки, и оказываюсь совершенно права. Это спальня Элиота Флоренси.

Он сидит на крутящемся кресле, откинувшись на спинку — та прогибается под его весом — и забросив ноги на край стола. В комнате царит небольшой хаос: кровать не заправлена, вещи разбросаны по полу. На Элиоте нет футболки, только чёрные шорты до колен, слегка приспущенные на бёдрах, отчего виднеется резинка боксеров. В руках он держит свёрток, похожий на сигарету. Самокрутка. Играет тихая музыка, но я не акцентирую внимание на песне, а смотрю на Элиота. Парень, заметив меня, скидывает ноги со стола и поворачивается корпусом навстречу. Кубики пресса перекатываются при движении. Его тело более подкаченное, чем у Криса… Не то что бы я обращала внимание.

— Привет, красотка, — присвистнув, произносит Элиот. Я чувствую себя максимально глупо в этот момент.

Всё ещё стою в коридоре. Моя голова лишь наполовину просунута в комнату, и я уверена, что со стороны это выглядит странно, поэтому юркаю внутрь. Отступать уже некуда. Быстрый изучающий взгляд Элиота только прибавляет неловкости, и я мнусь пару мгновений: не знаю, с чего начать.

— Ты что-то хотела или просто так заглянула на огонёк? — он многозначительно кивает на свою самокрутку.

Я тут же качаю головой, застывая на месте. Ну, и зачем я зашла?

Элиот поднимается с кресла и падает на кровать. Его голое тело, освещённое лампой, кажется более загорелым. Отнюдь не нужные мысли так и крутятся в сознании. Я пытаюсь проанализировать, как так получилось, что я постоянно оказываюсь в комнате с полуобнажённым парнем, но ответ так и не приходит на ум.

Судя по атмосфере в комнате, Элиот ведет себя вполне естественно и не чувствует того напряжения, что и я. Ещё бы, ведь это я зашла к нему!

В голове мелькает мысль о том, что Крис уже начал бы отпускать пошлые шутки, но Флоренси молчит, лишь рассматривает, словно изучает. Я немного расслабляюсь и выдыхаю, поняв, что это не так неловко, как я думала.

— Я хотела кое-что узнать, — наконец произношу я, сделав пару шагов навстречу парню. Теперь свет лампы касается и меня. Элиот с интересом обращает взор на мою шею, отчего тут же принимаюсь поправлять волосы, хотя это в большей степени бессмысленно.

— Ладно, — просто соглашается он. — Что такое?

— Это насчёт Шистада, — медленно подвожу и пристально наблюдаю за его реакцией.

Он слабо смеётся, и сережка в ухе подпрыгивает. Элиот выглядит немного вычурно на фоне семьи. Я невольно провожу аналогию: Крис тоже не похож на своего отца.

— Я догадался.

— Ты сказал, что он уехал по делам. Ну, и… — я немного мнусь, не зная, что именно хочу спросить. — Когда он вернется?

— Я думаю, что он уже, — равнодушно пожимает плечами Элиот. — Могу ему набрать, если хочешь.

— Нет, не нужно, — говорю я, хотя на самом деле хочу удостовериться, что Шистад дома.

Не знаю, связано ли это с нашей ссорой или растущим волнением, но это почему-то становится важным. Решаю обдумать всё позже и, кивнув, разворачиваюсь, чтобы уйти. Медленно иду к двери, когда Элиот переспрашивает с ноткой беспечности:

— Уверена? Мне несложно.

— Ну, если ты настаиваешь, — быстро отвечаю я, на что Флоренси усмехается.

Он тянется к столу, кончиками пальцев подтягивая телефон к краю, и, схватив его, быстро водит по экрану. Видимо, отыскивает нужный контакт. Затем Элиот прикладывает телефон к уху — я, прикусив губу, прислушиваюсь к гудкам, тщательно отгоняя мысль о том, что Шистад может не взять.

— Ты уже вернулся? — без какого-либо приветствия спрашивает Элиот, и я облегчённо выдыхаю.

Парень кивает мне, давая понять, что ответ Криса положительный. Я тоже киваю в ответ, благодаря его. Быстро скольжу к двери и уже хватаюсь за ручку, когда Флоренси произносит:

— Да, она здесь.

Оборачиваюсь, сама не совсем распознавая собственные эмоции, бушующие внутри. Мне приятно, что Крис поинтересовался обо мне, и от этого в низу живота разливается тепло, но я не слышу его голоса, оттого испуг запускает десятки волн мурашек по телу. Вероятно, Шистад всё ещё злится. Я тоже зла на него. Наверное, в этом и состоит корень проблемы: мы не доверяем друг другу, хотя на самом деле у нас не было шанса довериться. Очевидно, всё «это», которому я не придумала название, началось не на выходных, а намного раньше. Только вот быстрая смена событий даже не дала возможности обдумать последствия и степень ответственности, которая вот-вот упадёт на наши плечи. Как только вернутся мама и Томас, всё станет ещё сложнее, чем было до этого момента. И в какой-то степени мне обидно: я даже не успела насладиться тем, что таилось взаперти долгое время и теперь вылезло наружу. Миг счастья, который нам удалось поймать за хвост, сейчас растворился в проблемах, окружающих каждого из нас. Это самое отвратительное.

Решаю не дослушивать разговор и выхожу в коридор, тщательно прислушиваясь к шуму воды в ванной: не хочу объяснять Эмили, что я делала в комнате Элиота. Я пока не готова рассказать подруге о Крисе, как и не готова полностью взять на себя ответственность за совершённое. Сначала нужно обсудить с Шистадом, что всё это значит и что мы будем с этим делать.

Прошмыгнув в комнату Эмили, я сажусь на ковёр и некоторое время просто зависаю в своём телефоне. Когда девушка возвращается, я иду в ванную, чтобы почистить зубы и умыть лицо.

Мы гасим свет и укладываемся в кровать. В комнате повисает молчание, и я решаю, что Эмили уснула. Стараюсь не думать о том, что мы так и не поговорили о Мистере Х, но, по-видимому, Эмили пока не готова обсуждать это так же, как я не готова говорить о Крисе.

Я переворачиваюсь на спину и задумчиво рассматриваю в потолок, мыслями возвращаясь к выходным. Сейчас, вдали от Шистада, я думаю более ясно и сознательно, и на деле всё кажется более абсурдным. Так всегда бывает, когда руководствуешься не разумом, а чувствами.

Со стороны Эмили раздаётся шорох, отвлекающих от раздумий, и я слышу её тихий выдох, прежде чем она говорит:

— Это Бодвар.

Комментарий к Глава 20

С понедельника начинается зачетная неделя, но я не пропадаю 🥰

Оставьте пару слов, мне будет приятно))

========== Глава 21 ==========

— Что? — шепчу в темноте, принимая сидячее положение. Я хочу зажечь свет и посмотреть на Эмили, но у неё нет светильника у кровати. — Мне показалось, что ты назвала имя нашего учителя по истории, — с лёгким смешком произношу я, ожидая, что Флоренси тоже рассмеётся и пошутит о моей извращённой фантазии.

Однако девушка подозрительно притихла, и на секунду мне кажется, что она спит, а я просто схожу с ума. Эмили издаёт рваный вздох, опровергая мою теорию, поэтому я кручусь на кровати, поворачиваясь к ней, и пытаюсь отыскать лицо, обрамлённое кудрями. В темноте глаза Флоренси слабо сияют. Она точно не спит.

— Эмили? — снова зову я, проглатывая скопившуюся во рту жидкость, и пытаюсь на ощупь отыскать руку подруги, шаря ладонью по неровной поверхности одеяла. Вцепившись в её тонкое плечо, слабо тормошу, но Эмили снова издает свистящий вздох.

Я встаю с кровати: нужно срочно включить свет.

— Куда ты? — шепчет Флоренси, а я вдруг вздрагиваю от звука её голоса.

— Хочу включить свет, — отвечаю и щёлкаю выключателем. Комната озаряется с помощью встроенных на потолке ламп белым светом, от которого тут же морщусь. Резкая вспышка ударяет по глазам, причиняя слабую боль. В следующий момент Эмили бьёт по моей руке, погасив лампы. Её ладонь холодная и потная.

— Не нужно! — чуть громче восклицает она.

Я нервно кусаю губу, не зная, что делать. Отхожу обратно к кровати, случайно задеваю ногой стул и, громко ойкнув, усаживаюсь на постель.

— Ты ударилась? — тихо спрашивает Флоренси. Матрац проминается в паре сантиметров от меня под тяжестью её тела.

— Да, всё в порядке, — шепчу в ответ и поворачиваю голову, чтобы встретиться с её глазами, искрящимися даже в кромешной темноте.

Эмили молча глядит на меня в ответ, но из-за выключенного света я не могу точно сказать, смотрит ли она в стену за моей спиной или мне в переносицу.

— Ты назвала Бодвара? — задаю такой волнующий вопрос, понижая голос почти до беззвучного и слегка подаюсь вперёд. От Эмили пахнет зубной пастой и совсем немного персиками.

— Да, — выдыхает она, прикрыв глаза — снова становится слишком темно, — но затем вновь распахивает веки. Её зрачки бегут по тому месту, где должно быть моё лицо, в поиске реакции на слова.

— Притормози, — прошу я и пытаюсь проглотить комок, застрявший в горле. — То есть сейчас ты хочешь мне сказать, что встречаешься с нашим учителем с истории? С Бодваром? — мой голос дрожит и взлетает на несколько октав. Эмили шикает и оглядывается на дверь.

— Да, но… — слабо произносит она, и я чувствую, как Флоренси передёргивает.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

— Я не шучу, — нервно отвечает девушка.

Сердце в моей груди громко падает вниз, к самым пяткам, и пульсация в висках отдаётся болью. Это очень, очень плохо. Внезапно перед глазами предстает сцена, когда Шистад вытащил меня из машины Бодвара и запретил иметь с ним хоть какие-то контакты вне школы. Ещё тогда мне показалось это странным. И я знаю наверняка, что дело не в ревности. Точнее, не только в ней. Те двоякие намеки, исходящие от учителя, проносятся в голове — руки покрываются гусиной кожей. Я вспоминаю реакцию Элиота на слова о том, что Эмили задержалась в кабинете Бодвара. Всё это не может быть простым стечением обстоятельств! Конечно, в голове всплывает момент немого диалога между Эмили и историком на уроке, их смущённые улыбки и покрасневшие щеки подруги. Тревожные знаки, буквально кричащие о том, что их отношения больше, чем «преподаватель-студентка»,постоянно попадались мне на глаза, но я, как последняя идиотка, игнорировала их, слишком глубоко погрузившись в собственные переживания.

— Хорошо, — выдыхаю я. Мелкая дрожь проходит по телу. — Начни с самого начала.

***

Эмили откидывается на подушку, подтягивает одеяло и некоторое время молчит. Мне до безумия хочется включить свет, чтобы видеть её лицо, но по объективным причинам не делаю этого. Тоже подтягиваюсь к спинке кровати и нервно кусаю губу, дожидаясь, пока подруга соберётся с мыслями и начнёт рассказ, от которого у меня обязательно побегут мурашки по всему телу. Но девушка всё ещё не раскрывает рта, и я начинаю терять терпение, поэтому решаю подтолкнуть её к разговору.

— Как это началось? — я говорю достаточно громко, чтобы она расслышала, но так, чтобы звук не выходил за пределы закрытой двери.

— Если я расскажу, ты обещаешь ничего не говорить Элиоту? — спрашивает она, и я различаю ноты страха и смущения в её интонации.

Я раздумываю над словами Эмили. Однозначного ответа не возникает в моей голове по нескольким причинам, одна из которых аура чего-то тёмного, исходящего от Бодвара. Реакция парней на него изрядно напрягает меня, и где-то внутри червячок здравомыслия шепчет, что это неспроста. Если Бодвар опасен, я должна сказать Элиоту, но я не могу узнать, опасен ли он, если Эмили не откроется мне.

Решение находит меня через несколько мгновений обдумывания, и оно кажется самым правильным и логичным: если я не смогу рассказать Элиоту, то смогу рассказать Шистаду. Так я не нарушу обещание.

— Хорошо, — утвердительно говорю я, стараясь придать лицу каменное выражение, чтобы звучать увереннее, хотя из-за выключенного света в этом нет смысла.

Похоже, Эмили кивает, потому что краем глаза улавливаю движение сбоку, а лицом — лёгкое колебание воздуха. Снова повисает напряжённое молчание; чувствую, что Флоренси просто собирается с мыслями. Я же в это время пытаюсь подготовить себя к потоку информации, которая, очевидно, станет потрясением.

— Это сложно объяснить в двух словах, — произносит Эмили так тихо, что я едва слышу её.

Не то что бы я хотела знать подробности… Молчу, давая ей возможность выговориться.

— Все случилось неожиданно, — начинает свой рассказ Флоренси. — В ту неделю постоянно шли дожди. Я задержалась немного дольше в школе и попала под ливень. Клянусь, одежда была мокрой до нитки через три минуты после того, как я вышла из Центрального корпуса! У меня не было зонта: как обычно забыла дома, — голос Эмили спокойный. Я чувствую, что она начинает улыбаться, а у меня холодеет всё внутри. — Генри как раз отъезжал от школы, когда заметил меня, — от того, что подруга называет учителя по имени, моё лицо непроизвольно кривится гримасой. — Он предложил подвезти меня.

Некоторое время девушка рассказывает, о чём они беседовали в дороге, но где-то на периферии я понимаю, что она подводит меня к кульминационному моменту. Оказывается, я так боюсь его, что перестаю дышать на несколько секунд, позволяя лёгким испытать острую боль от нехватки кислорода. Во рту пересыхает, когда Флоренси наконец делится со мной секретом: её поцелуем с Бодваром. В этот момент я чувствую себя глупо и испуганно, в голове вновь возникает сцена, когда Шистад запретил мне иметь хоть какую-то связь с Бодваром. Я внутренне напрягаюсь и молчу, рассматривая лицо подруги в темноте. Она тоже затаила дыхание в ожидании моей реакции.

— Скажи что-нибудь, — просит она.

Я тщательно обдумываю все сказанные слова, но из горла вылетают лишь сдавленные звуки, похожие на стоны умирающего. Я вздыхаю, ощущая удушающую руку на шее, которая не даёт принять правильное решение. Наверное, потому что такового не существует. Категории морали и черты разумного стёрты, хотя где-то в глубине души я чувствую вину за те шутки и слова, которые я говорила о Бодваре, чтобы смутить Эмили. Сейчас мои замечания кажутся катализатором, который подтолкнул Флоренси к этой бездне. Я должна протянуть ей руку помощи, но я не знаю, как спасти её.

— Это должно прекратиться, — наконец выдаю я и отворачиваюсь, глотая собственные слёзы.

***

Утром я еле разлепляю веки. В висках пульсирует и отдаёт резкой головной болью. Во рту пересохло, и я ощущаю, как ломит всё тело. Перевернувшись на спину, вижу, что Эмили ещё спит. Её опухшее лицо наталкивает на мысль, что девушка, как и я, проплакала большую часть ночи. Я слышала, как несколько раз она вставала и выходила. Возможно, на кухню, чтобы выпить воды, или в ванную, чтобы умыть заплаканное лицо.

Отбросив одеяло, опускаю ступни в глубокий ворс ковра и несколько минут просто сижу, пытаясь справиться с последствиями тяжелой ночи. После того, как я сказала Флоренси покончить с этим, мы не произнесли друг другу ни слова, и где-то в груди неприятно колет от вероятности потери новой подруги. Мне интересно, как Эмили будет себя вести, и я знаю наверняка, что наш разрыв станет ударом для моего шаткого здоровья, хотя я сама виновата. Когда стоял выбор, я решила не поддерживать Флоренси. И дело было не только в морали и нравственных взглядах, а в тревожном чувстве, граничащим с опасностью, которое возникло у меня при мысли о том, что Эмили и Бодвар уже некоторое время встречаются.

Оставляя беспокойные мысли, я выхожу в коридор и на цыпочках крадусь в ванную, пытаясь не поднимать слишком много шума. Распахнув дверь, проскальзываю внутрь и оставляю проход приоткрытым, чтобы не разбудить обитателей дома хлопком. В отражении передо мной предстаёт опухшее лицо с тёмными пятнами под глазами, впавшими, словно ямы. Я выгляжу отвратительно, и надеяться на то, что холодная вода поможет снять отёк, просто глупо, однако это — единственный способ придать себе более человеческий вид. Я набираю в ладони ледяной воды и окунаю туда лицо, задерживаясь там, чтобы кожа смогла впитать целебную влагу. После двух таких процедур я выгляжу немного лучше, поэтому чищу зубы и привожу в порядок волосы, спутавшиеся за несколько часов сна, что мне удалось урвать.

Когда я выглядываю в коридор, готовая вернуться в комнату и поговорить с Эмили лицом к лицу — хотя я не уверена, что должна сказать, — вижу мужскую фигуру, одетую в чёрную куртку и шапку. Это Элиот. Он поднимается по лестнице. Я вижу, как он стягивает шапку, отчего серёжка в его ухе дергается, и жуёт кончик сигареты, подобной тем, что я видела у него в комнате вчера вечером. Несмотря на ранний час, парень выглядит достаточно бодро, и я пытаюсь припомнить, слышала ли, как Элиот уходил. Он сворачивает в коридор, направляясь в свою комнату, и почти мгновенно замечает меня, стоящую в дверях ванной. Почувствовав неловкость, выхожу в коридор. Босые ступни холодит деревянный паркет на полу.

— Доброе утро, — здоровается Элиот. Он говорит шёпотом, но я отчётливо слышу слова в доме, погруженном в глубокий сон. Ещё раз бегло осматриваю фигуру парня, подмечая жидкость на плечах его куртки. Это растаявший снег.

— Привет, — так же тихо отзываюсь на его приветствие. В голове крутится навязчивый вопрос о том, куда же ходил Элиот рано утром. Тут же вспоминаю о том, что всего в нескольких метрах спит моя подруга, и чувство вины затапливает разум. Мне хочется спросить у Флоренси его мнение о Бодваре, но это слишком. Решаю промолчать и просто киваю, прошмыгнув мимо Элиота в комнату Эмили. Мне становится душно от мыслей, заполняющих каждую клетку мозга и отзывающихся резкой болью в висках. Странное чувство, будто кто-то подвесил меня на крючок, подцепив органы острым концом, смешивается с безысходностью, ведь я так и не решила, что буду делать с той информацией, в которую оказалась посвящена.

Как удивительно: мы стремимся знать всё, а когда узнаем, то не понимаем, что делать с этой информацией. Отчасти поэтому я и не люблю правду, хотя, как и любой идеалист, в теоретическом выборе между сладкой ложью и горькой правдой выбираю второе. Мне нравится думать, что я могу смириться с любыми словами, но дело в том, что ложь оберегает. Она приятна, ласкает слух. Вероятно, поэтому я всё никак не могу признаться себе, что, хоть Крис и сказал, что не употребляет ничего, находка в пачке его сигарет говорит об обратном. Я люблю полагать, что, пока ложь нежно обволакивает ноющее сердце, оно не так уж и болит.

Мысленно возвращаюсь к исходной проблеме, а именно к Эмили. Вчера я сказала девушке прекратить отношения с Бодваром, но сейчас хаотичные размышления говорят о том, что это было не самое верное решение. Даже если она услышала мои слова, то отказаться от того, что стало частью тебя, трудно. Почти невозможно. И я даже не попыталась понять подругу, погрязнув в страхе перед человеком, которого не знаю и сужу лишь по размышлениям других. Это кажется неправильным с точки зрения предубеждений и предвзятости, но тревожное чувство, колотящееся в груди, подсказывает, что я не так уж и далека от истины.

Даже удивительно, что мои взгляды меняются с такой быстротой, бросая меня из крайности в крайность, но ведь ситуация, выходящая из ряда вон, и требует такого критического мышления.

К моменту пробуждения Эмили мне так и не удаётся осмыслить всё необъятное и принять хоть какое-то здравое решение. Девушка сонно потягивается и приоткрывает опухшие глаза, пока я, сидя на краю кровати и подогнув ногу под себя, наблюдаю за ней. Заметив пристальный взгляд, подруга вздрагивает и тут же смущённо краснеет. Я неловко улыбаюсь ей, чувствуя, как чешется кончик языка от необходимости сказать хоть что-то, но нужные слова никак не идут на ум. В итоге решаю начать с малого:

— Привет, — тихо здороваюсь и прикусываю губу, рассматривая смущённую девушку напротив.

— Доброе утро, — отвечает Эмили. В её тоне слышна мягкость, и эта доброта пропитывает меня насквозь. Чувство вины становится ещё более осязаемым, оно давит на плечи.

— Эмили, — я произношу её имя, при этом заламывая пальцы. — Извини меня.

Я выдыхаю на поднимаю глаза на Флоренси, которая едва заметно улыбается, а затем сдувает прядь со лба. Похоже, она не злится.

— Всё в порядке, — произносит девушка, но я отчетливо слышу нотки напряжённости в её голосе. — Я знаю: это сложно. Я не надеялась, что ты поймешь.

Последняя фраза звучит немного обидно, но, тем не менее, это правда. Мне сложно понять Флоренси и её чувства, хотя история Эмили находит отклик где-то в глубине души и наталкивает на определённые мысли. Я начинаю анализировать её, рассуждая о том, что же заставило девушку упасть в цепкие объятия Бодвара, и понимаю, что отчасти из-за её неуверенности в себе и скрытности. Давление, оказываемое Элиотом на Эмили, рано или поздно должно было вылиться в нечто подобное.

— Мне не стоило вчера вести себя так грубо. И я хочу, чтобы ты знала: я ничего не скажу Элиоту.

Сердце у меня на мгновение замирает, напоминая о том, что это в некоторой степени подло, ведь в случае чего я расскажу Шистаду всё, но тот факт, что частичная правда это не ложь, успокаивает совесть. Хотя бы на время.

Эмили кивает, принимая мои слова, и снова улыбается. Напряжение и смятение, которые я испытывала последние несколько часов, отступают — облегчение затапливает душу.

Но есть ещё одна нерешённая проблема, которая ждет меня дома. Шистад.

***

Наскоро попрощавшись с Эмили после школы, я выхожу из Центрального корпуса и бросаю мимолётный взгляд на парковку. Машины Шистада нет, и это наталкивает на определённые мысли. Мы не пересекались в школе, из чего делаю вывод, что парень и вовсе не приходил на занятия. Тревожные мысли, закрадывающиеся в черепную коробку, подсказывают, что всё это может быть связано со вчерашними делами Криса, поэтому расстояние до дома кажется мне ничтожно маленьким. Несмотря на начавшийся снегопад и промокшие ноги, я довольно быстро добираюсь до калитки дома, и, к своему облегчению, замечаю машину Шистада на привычном месте. Из-за быстрой ходьбы мне приходится остановиться, опершись на забор, и перевести дух. Всё это время скольжу взглядом по окнам дома, чтобы разглядеть включённый свет, но для этого на улице недостаточно темно. Оглядываю внешний двор и перевожу взгляд на машину Криса, краем глаза улавливаю движение где-то сбоку. Повинуясь неприятному ощущению в низу живота, медленно поворачиваю голову в ту сторону и, прищурившись, вглядываюсь в мужской силуэт. Человек, одетый в чёрную куртку и штаны, стоит, засунув руки в карманы. Его фигура кажется неподвижной, отчего становится немного жутко. Он находится достаточно далеко, поэтому рассмотреть его лицо не могу, но отчего-то начинает казаться, что мужчина смотрит именно на меня. Липкое чувство неконтролируемого страха охватывает тело, и я поспешно открываю калитку, быстрым шагом проходя к дому. Прошмыгнув внутрь, тут же запираю дверь. Несмотря на сбившееся дыхание и хмурую складку, которая пролегла меж бровей, я выглядываю в глазок, чтобы удостовериться, что мужчина не пошёл за мной. Быстро осмотрев пространство вокруг, я громко выдыхаю. Меня затапливает осознание того, что излишняя нервозность привела к развитию паранойи.

На шум моего появления в доме через несколько секунд прибегает Тоффи. Завидев меня на пороге, собака тут же бросается навстречу с весёлым лаем. Я присаживаюсь на корточки, что не очень удобно в пуховике, когда питомец закидывает передние лапы на мою ногу и принимается облизывать лицо, при этом интенсивно виляя хвостом. Радость от такой встречи мгновенно захлёстывает меня, и я забываю о странном незнакомце на улице и тревожности. Погладив вьющуюся шёрстку Тоффи, я встаю и стягиваю куртку, затем снимаю ботинки. Неуверенность снова овладевает разумом, поэтому несколько минут переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь принять хоть какое-то решение относительно следующих действий. Медленно иду на кухню, одновременно ожидая и боясь столкновения с Шистадом. Тоффи следует за мной, чуть не наступая на пятки. В голове проносится мысль о том, что я давно не играла с животным, отчего тот чувствует тоску, поэтому делаю мысленную пометку проводить больше времени с любимцем.

Кухня оказывается пустой, и я выдыхаю, ощущая разочарование и облегчение в одинаковой степени. Решаю, что всё ещё не готова встретиться с Крисом лицом к лицу, поэтому спускаюсь в комнату, стараясь при этом шуметь как можно меньше. В спальне я стягиваю вчерашнюю одежду и надеваю футболку и леггинсы. Эти простые действия помогают расслабиться, и я начинаю более трезво оценивать ситуацию. Да, мы поссорились с Крисом, но это ведь не в первый раз. Отчего возникли тревога и напряжение, сложно сказать, но, по правде говоря, мне не очень хочется разбираться в причинах этого. По крайней мере до тех пор, пока я не увижу Шистада.

Отчасти я даже злюсь, что парень сам не пришёл ко мне, когда услышал — а я уверена, что он услышал, — как я вернулась домой. Необходимость делать первый шаг в примирении немного выводит меня из себя, потому что в ссоре я виновата так же, как и он.

Собрав волю в кулак, я всё же поднимаюсь наверх и иду к комнате Шистада, но постепенно мой шаг становится всё тише, уверенность покидает движения. Когда я оказываюсь у двери в спальню Криса, желание развернуться и уйти проникает под кожу, оседая мерзкой плёнкой.

Замявшись на несколько секунд, я всё-таки заглядываю в проход. Сначала одним глазом, опасаясь, а затем просовываю голову и, наконец, полностью вхожу в помещение. В комнате убрано: кровать заправлена, на полу не валяется ни одной вещи и на столе относительный порядок. Такое изменение в обстановке кажется знаком чего-то важного, но пока не могу понять, чего именно. Тем не менее, Криса здесь нет.

Я стою посреди комнаты, скрестив руки на груди, и ещё раз оглядываю пространство, мысленно прикидывая, куда же мог уйти Крис. Его машина на месте, входная дверь открыта, значит, он точно дома.

К счастью, поток мыслей прерывается шумом воды, который накрывает меня оглушительной реальностью. И как я не услышала раньше?

Я покидаю спальню, оставив дверь приоткрытой, и дёргаю ручку ванной комнаты. К удивлению, она поддаётся.

Шум воды, смешанный с густым паром, на секунду дезориентирует меня, поэтому быстро осматриваю небольшое помещение, пытаясь привести себя в чувство. Зеркало запотело, и в нём мутным силуэтом отражается душевая кабинка. Я прохожу внутрь и случайно спотыкаюсь о распахнутую дверцу стиральной машины. Чертыхнувшись, закрываю её и продолжаю свой медленный путь, остановившись перед ванной. Внезапно чувство нерешительности и испуга заставляет меня замереть, но Крис, видимо, услышав мои шаги, оборачивается. Он отодвигает шторку, отчего ещё больше пара вырывается наружу. Я на секунду зажмуриваю глаза, позволяя себе утонуть в ощущении потерянности. Когда я вновь распахиваю веки, Шистад не мигая смотрит на меня, при этом лицо его абсолютно непроницаемо. Я смутно осознаю, что он стоит передо мной полностью обнажённым, и на мгновение теряюсь, быстро моргнув несколько раз. В низу живота тут же завязывается узел, отдаваясь приятной, но ноющей болью между ног. Реакция моего тела кажется нелепой и до жути неуместной — усилием воли заставляю себя не смотреть вниз, сосредоточившись на каменном лице Шистада. Он молчит, ожидая от меня каких-то действий. Я открываю рот, но слова никак не могут сорваться с языка, поэтому просто прикусываю губу, обдумывая дальнейшие действия.

Кончиками пальцев поддеваю края футболки и тяну её вверх, при этом стараясь не отрывать глаз от каре-зелёных напротив. На его лице не проявляется ни одной эмоции, но я вижу, как расширяются его зрачки, выдавая хоть какую-то реакцию. Наклонившись, я стаскиваю штаны вместе с нижним бельём и, наконец, полностью голой оказываюсь лицом к лицу с человеком, от которого у меня мурашки по коже. Странное чувство овладевает всем моим существом, но теперь мы на равных: ни один слой одежды не мешается. Здесь лишь чистые и обнажённые, как мы сами, эмоции.

Крис безмолвно делает шаг назад, позволяя мне войти в ванную, и я так же молча ступаю под горячие потоки воды. Хотя большую часть струй закрывает спина Шистада, я чувствую обжигающую жидкость, от которой мгновенно краснеет кожа, а волосы превращаются в мелкие кудри у корней.

— Привет, — произношу я. Мой голос тонет в шуме воды, но Крис и без того понимает слова, читая по губам.

— Привет, — отзывается он.

Его рот красиво складывается, когда он говорит что-то, и я чувствую мурашки, бегущие по телу. Необходимость что-то говорить тонет в потемневшем взгляде парня. Я просто мирюсь с этим, принимая всю ненормальность наших (недо)отношений, неспособность к нормальному диалогу и сводящему с ума всплеску эмоций. Где-то на задворках сознания мелькает мысль о том, что все эти черты и делают нас теми, кто мы есть. Меня это вполне устраивает.

Поддавшись импульсу, я подхожу к парню, практически каждой клеточкой тела ощущая его вибрирующую близость. Рука Криса слегка касается моей ладони, переплетая наши пальцы, и внутри разливается что-то похожее на сладкий тягучий мёд. Я непроизвольно слежу за лёгкими движениями длинных пальцев, очерчивающих узоры на моей кисти, и затем поднимаю глаза на лицо Криса. Он смотрит в ответ. Я ощущаю, как земля уходит из-под ног и мышцы превращаются в подрагивающее желе.

Необходимость вцепиться в Шистада, чтобы удержаться на тонкой грани безумия, подталкивает меня ближе, и я целую его. Сначала медленно, едва-едва касаясь его губ своими, но затем парень берет инициативу в свои руки. Языком он раздвигает мой рот почти до хруста, затем проходится по ряду зубов и толкается к нёбу. На вкус Крис всё тот же: кофе с никотиновым послевкусием. Тоска щемит мне сердце, когда я вспоминаю о вчерашних событиях, и Крис, будто заметив перемену, касается ладонью другой руки, поглаживая кожу щеки. От этой невесомой нежности меня застилает волна чего-то до дрожи приятного. Я невольно поддаюсь этому жесту, наслаждаясь лаской. Наши языки встречаются, когда Крис немного меняет угол, затем прикусывает мою губу не больно, но чувственно, отчего у меня вырывается тихий стон. Руками обхватываю плечи парня, ощупываю их влажную покатость и льну ближе, желая почувствовать его каждой клеточкой своего тела. Ладони Шистада обхватывают мою талию, стискивая разгорячённую водой кожу, затем смещаются, оглаживая бедра. Я слегка прогибаюсь в спине, сильнее прижавшись к парню, и бедром ощущаю его эрекцию. От столь интимной близости меня накрывает волной возбуждения, и я, привстав на цыпочки, тянусь к шее парня, чтобы оставить несколько торопливых поцелуев. Его кожа — горячая и мокрая — словно тает под моим языком, а на ключице мгновенно расплываются красные следы, свидетели нашей страсти. Я кусаю и тут же зализываю раны, возбуждаясь от этого ещё больше. Одна рука Криса плотно стискивает мою талию, удерживая на месте, а другая протискивается между нашими телами, находя самую чувствительную точку.

Я роняю громкий стон, почувствовав, как его пальцы входят в меня сначала на половину фаланги, а затем полностью, начиная медленное томительное движение. Я мгновенно забываю о том, что делала до этого, и беспомощно хватаюсь за талию Криса, боясь свалиться от его действий. Он осыпает поцелуями мою щёку, затем прикусывает мочку уха, наклонившись, и при этом не прекращает движений внутрь.

— Чёрт, ты такая мокрая, — рычит он, вызывая волну электрического тока, тут же отдающегося внизу.

Крис сгибает пальцы, попадая в ту самую точку, и я уже не могу сдерживать громкие стоны, беспорядочно срывающиеся с моего языка. Чувство, близкое к эйфории, охватывает тело, когда он дергает пальцами ещё несколько раз — я растворяюсь, превращаясь в непонятную субстанцию, растекающуюся в руках парня. Сокращаясь вокруг его пальцев, ощущаю оглушительную волну удовольствия, поэтому слова, которые выскальзывают из моего рта, больше похожи на сбивчивые бормотания, прерываемые вздохами.

Когда сокрушительность оргазма проходит, я более твёрдо стою на ногах и фокусирую взгляд на парне и всё ещё упирающейся в меня эрекции. Крис наклоняется и снова целует меня медленно, словно давая прийти в себя. Я проскальзываю языком в его рот, впитывая запретный вкус кофе. Моя рука опускается и обхватывает его член. Крис прикусывает мою губу, отчего я стону, но не отпускаю его, а наоборот слегка сжимаю и начинаю томительные движения. Рука Шистада обхватывает мою грудь, пропуская сосок между пальцев, отчего между ног становится непозволительно горячо, несмотря на недавнюю разрядку.

— Быстрее, — глухо говорит Крис, и я начинаю интенсивнее двигать рукой, дожидаясь, когда буду готова принять его. Несмотря на интимность обстановки, вода не способствует возбуждению, а только смывает смазку, поэтому я делаю шаг назад, увлекая Шистада за собой.

Почувствовав, что больше не могу сдерживаться, я касаюсь членом парня входа, и он без слов подаётся вперед.

Первый толчок становится оглушающим: он наполняет меня до краёв, с уст срывается громкий стон. Второй, не менее интенсивный, ощущается более ярко, и трение кожи об кожу заставляет меня закатить глаза.

Крис выбирает идеальный темп, быстрый и мощный. Все мысли мгновенно улетучиваются, и остаются лишь неконтролируемая близость и поступательные движения, его руки на моем теле и мои губы на его плече.

Оказавшись близко к краю блаженства, я распахиваю веки и вглядываюсь в помутневшее лицо Криса.

— Давай, детка, — приказывает он хриплым голосом, и этого оказывается достаточно, чтобы я рассыпалась на сотни кусочков.

Размытым взглядом я наблюдаю за тем, как Крис выходит из меня, несколько раз двигает рукой и изливается на моё бедро, которое тут же очищается водой. Я тяжело дышу, грудной клеткой ощущая бешеное сердцебиение парня напротив. Чувство безразмерного счастья захватывает в свой плен, и я отдаюсь ему на несколько долгих, мучительных мгновений.

***

Крис закрепляет полотенце на бёдрах, а я, не в силах отвести взгляда от его ловких движений, сижу на стиральной машинке. На мне его футболка: моя, полностью мокрая, валяется на полу, — влажные волосы свободно спадают на плечи, и вода, стекающая с них, пропитывает тонкую ткань. В мутном отражении запотевшего зеркала я вижу свой силуэт в чёрной материи и голую спину Шистада. Парень вытирает лицо и тормошит волосы, отчего его прическа напоминает ёжика. Я невольно улыбаюсь, разглядывая Криса, и замечаю, что на его губах играет приятная усмешка. Она вызывает у меня тепло, разливающееся по телу. Подняв на меня глаза, Крис прикусывает губу и, приблизившись, встаёт между моих ног. Он подтягивает меня за бёдра ближе к себе и опирается руками по обе стороны от меня, наклонившись. От него пахнет горячим душем, что приглушает пленительный аромат кофе — я знаю, что на вкус его губы как эспрессо. Шистад рассматривает меня потемневшими глазами с расширенными зрачками, и я невольно тону в этом взгляде, чувствуя, как плавится под взглядом кожа.

Словно в замедленной съёмке, я вижу, как Крис подаётся вперед; его рот аккуратно накрывает мой, губы приоткрываются и прихватывают мои. Это действие отдаётся жаром между ног, и я слабо думаю о том, что никак не могу насытиться близостью Шистада. Он целует меня медленно и чувственно, касаясь только горячими, влажными губами, и от этого поцелуй ощущается острее предыдущих. Оторвавшись от него, чтобы глотнуть воздуха, я ощущаю, как пульсирует кожа губ и горят кончики пальцев. Крис ухмыляется и отодвигается. Я облизываю губы, пристально слежу за тем, как Шистад открывает дверь ванной комнаты, отчего в помещение тут же проникает прохладный воздух, и останавливается, ожидая, когда я выйду. Спрыгнув со стиральной машинки, следую к проходу и специально покачиваю бедрами, поддаваясь чувственному запалу. Крис за моей спиной издаёт смешок и легко хлопает меня по ягодице, отчего я оборачиваюсь на него и закатываю глаза.

Я проскальзываю в комнату парня и присаживаюсь на край кровати, дожидаясь, когда он войдёт и закроет за собой дверь. Всё ещё обернутый в полотенце и с голым торсом Шистад проходит к шкафу, вынимает чёрные боксеры и спортивные штаны, которые почему-то лежат в одном ящике. Скинув полотенце, он натягивает одежду, стоя ко мне боком. Я пристально наблюдаю за тем, как перекатываются его мышцы при движениях, и с ужасом понимаю, что не могу отвести глаз. Шистад плюхается на кровать, и матрац прогибается. Я буквально вынуждена подползти к парню.

Несмотря на всю беззаботность и легкость, царящую между нами, я ощущаю тяжкий груз вчерашней ссоры и общей недосказанности, что ещё более заметно в тишине спальни. Секс — это, конечно, хорошо, но он, к сожалению, не решает проблем.

Некоторое время я просто сижу рядом, позволяя себе насладиться спокойной близостью парня. Он берет мою руку ненавязчиво и показательно, как бы невзначай. Это действие кажется настолько естественным, что на секунду у меня щемит в груди. Я проглатываю ком, скопившийся в горле, и наконец решаюсь заговорить, но, прежде чем слова успевают сорваться с языка, Шистад произносит:

— Мне жаль, что я снова схватил тебя за руку.

Я поднимаю на него взгляд, пытаясь разобрать эмоции, отразившиеся на лице Криса в этот момент.

— Мне жаль, что я ударила тебя, — говорю в свою очередь, чувствуя, как мне становится легче в несколько раз. Груз, тем не менее, всё ещё висит на моих плечах, ведь дело далеко не в том, что он схватил меня, а я — ударила его.

Крис, почувствовав, что разговор не окончен, поворачивается в мою сторону. Его пальцы щекочут мою ладонь, вырисовывая круги. Я сажусь в позе йога перпендикулярно вытянутой фигуре Шистада и некоторое время просто рассматриваю его, думая, с чего начать. Крис тоже хранит молчание, ожидая моих слов.

— Я не понимаю, что происходит, — выдыхаю я и в этот момент понимаю, что настало время высказать все опасения. — Я просто не понимаю, что всё это значит, и мне трудно решить, как поступать. Мы спим вместе, но для меня это ещё не всё, понимаешь? Я сомневаюсь, что нам стоит продолжать, но я не могу сказать «нет». Мне страшно и жутко от того, что мы творим, но в то же время это кажется чем-то естественным, что непременно должно было произойти. Это выбивает меня из колеи, и я теряюсь. Я чувствую, будто падаю, очень долго падаю, и боюсь столкновения с землёй. И хуже всего то, что я не знаю, что это значит для тебя. Я не хочу вешать ярлыки, но эта неопределённость просто убивает меня.

Я закрываю рот, пытаясь привести дыхание в норму после продолжительного монолога, и при этом наблюдаю за реакцией Криса. Его слегка хмурое лицо и выдаёт всю его серьёзность. Я практически вижу, как крутятся шестерёнки в голове Шистада, пока он думает.

— В этом вся проблема? — спрашивает наконец парень, и я просто киваю, будучи не в силах что-то сказать. Назойливый червячок в голове говорит, что я перегнула палку, вывалив всё на парня, что стоило промолчать и разобраться самой, но теперь сказанного не воротишь.

— Ладно, — серьёзно произносит Крис. Он глядит на меня несколько долгих секунд, блуждая странным взглядом по лицу. — Я думал, что это очевидно, но, если ты хочешь услышать… — Шистад слегка подаётся вперед, отчего его нос соприкасается с моим, и кожу губ обдаёт его тёплым дыханием. — Мы теперь вместе. Ты моя.

Я моргаю несколько раз, пытаясь осознать услышанное. По коже бегут мурашки от заветных слов, и я сама не понимаю, как улыбка расцветает на моих припухших от поцелуев губах. Болезненная рана, которая терзала меня несколько дней подряд, разъедала моё существо, а сейчас затягивается, потому что слова Криса действуют как целебная мазь. Я — его, а он — мой.

Когда момент нежности проходит, Шистад снова откидывается на спинку кровати. Я пристраиваюсь рядом с ним, положив голову на его грудь, и слушаю мирное сердцебиение. Мне так хорошо и спокойно, будто весь остальной мир отошёл на второй план. Я тщательно сосредотачиваюсь на этом моменте, впитывая в себя безграничное чувство, и ощущаю себя нестерпимо счастливой.

— Ты убрал в комнате, — замечаю я со смехом в голосе спустя некоторое время.

— У меня было много энергии, — отвечает парень.

Я поднимаю на него непонимающий взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я вчера вернулся и понял, что ты всё-таки ушла, я очень сильно разозлился. Я говорил тебе оставаться под моим присмотром, но ты всё сделала по-своему. Мне нужно было занять себя чем-то. Тем более, ты не звонила, и я начал волноваться, поэтому я решил немного прибраться, — Крис говорит всё это ровным тоном, не выдавая никаких эмоций, но я вижу, как блестят его глаза. Что-то внутри меня тает.

— Значит, ты волновался? — переспрашиваю я, не в силах подавить весёлость в голосе.

— Заткнись, Е-ева, — он произносит нараспев моё имя, отчего по коже бегут по мурашки, но я лишь удовлетворённо хмыкаю и смотрю на его довольное лицо.

Я снова укладываюсь на его обнажённую грудь и пальцем вырисовываю круги на голой плоти, оглаживая рельеф мышц. Дыхание Криса становится сбивчивым, когда я касаюсь губами одного из рёбер, мазнув влажным языком.

— Если ты не прекратишь, то я трахну тебя прямо сейчас, — откровенно говорит он, а я в ответ лишь прикусываю его кожу, наслаждаясь глубоким рычанием Шистада.

Комментарий к Глава 21

Всех с наступившим новым годом❤🥂

Мне будет приятно, если оставите пару слов ниже🥰

========== Глава 22 ==========

{?}[]Я приоткрываю глаза, когда на улице ещё темно. Сонным взглядом осматриваю кровать, которая оказывается пустой. Перекатываюсь на другую сторону постели, примятую телом Шистада и всё ещё хранящую его ускользающее тепло. Подушка Криса ярко пахнет кофе и зубной пастой. Одеяло сбито у ног, и я подтягиваю его одной рукой, гадая, куда делся парень. Он ушёл совершенно недавно: след на кровати тому свидетель. Снова приоткрываю глаза и смотрю на плотно закрытую дверь. Остатки сна пока что владеют моим сознанием, поэтому медленно-медленно моргаю и, наконец, закрываю глаза, практически сразу погрузившись в темноту — мой сон оказывается потревожен внезапным потоком холодного воздуха, ворвавшегося через распахнутый проход.

Приподняв веки, я вижу, как Крис, одетый в толстовку и штаны, проскальзывает в комнату. Его голова поворачивается в мою сторону, поэтому я мгновенно закрываю глаза, делая вид, что сплю. В течение нескольких секунд ощущаю его пристальный взгляд на коже лица, а затем на неподвижной фигуре. Шистад негромко выдыхает. Слышу, как он подходит к шкафу и убирает туда одежду. Я жду, когда он уляжется в постель, совсем забыв, что сместилась на его половину. Одеяло приподнимается, и Крис залезает под него, прижавшись ко мне, чтобы подвинуть. Его холодные руки касаются моей талии поверх футболки, и я вздрагиваю, покрываясь мурашками. Я смещаюсь, давая парню пространство, чтобы лечь, и пытаюсь не застучать зубами от холода. Крис пододвигается ко мне почти вплотную, отчего спина упирается в его широкую грудную клетку. Его нога проскальзывает между моих бёдер. Наши тела переплетаются, и, несмотря холодную кожу парня, я чувствую разливающееся внутри тепло. Постепенно плоть Шистада согревается, и я уютнее устраиваюсь в его руках, понимая, что вот-вот провалюсь в сон.

— Где ты был? — в полудрёме спрашиваю я.

Крис начинает слабо елозить. Большой палец поглаживает мою кожу через футболку, которая полностью пропахла Шистадом. Этот успокаивающий жест погружает меня обратно в царство Морфея, но я всё ещё балансирую на грани, дожидаясь ответа.

— Дела, — уклончиво отвечает парень; его голос звучит так приглушённо и спокойно, что я не успеваю разозлиться на его скрытность и засыпаю.

Я иду по заснеженной дороге, голыми ступнями ощущая, как кристаллы льда впиваются в кожу. На мне свободная ночная сорочка чёрного цвета. Ткань прихватывает грудь и спускается до середины бедра. Промозглый декабрьский ветер треплет волосы, отбрасывая их назад и открывая шею потоку холодного воздуха. Зубы стучат от минусовой температуры, губы посинели, а глаза устремлены вдаль и сосредоточены на одной точке. Угловатые колени торчат из-под сорочки, а кожа вся покрылась красными пятнами от мороза. Руки безвольно висят по обе стороны от тела, пальцы расслабленно обхватывают тонкую ткань одеяния. Начавшийся мгновение назад снегопад покрывает мои тонкие плечи аккуратными снежинками и оседает водой на волосах, отчего те прилипают к шее, становясь похожими на сосульки.

Я вижу себя со стороны, будто наблюдаю за какой-то другой девушкой. Я могу рассмотреть каждую деталь во внешности, каждый жест. Тело напротив не принадлежит мне, но я уверена, что это я: у неё такие же медовые волосы, на фоне белого снега кажущиеся более рыжими, такие же распахнутые глаза с расширяющимися зрачками, такая же бледная кожа и даже родинка на внутреннем сгибе локтя та же. Я будто смотрю в отражение с разницей в том, что я стою, а отражение двигается, приближаясь.

Я поднимаю руку и машу близнецу, надеясь, что этот жест будет отзеркален, но девушка продолжает идти, не обращая внимания на мои знаки. Она медленно наступает и в какой-то момент оказывается так близко, что я замечаю каждую её ресницу и спутавшиеся от влаги волосы. Двойник смотрит мне в глаза, отчего мурашки бегут по коже, а ладони покрываются влагой, несмотря на декабрьскую погоду. Мне становится жутко от минимального расстояния, поэтому я делаю шаг назад, но ноги будто прирастают к земле, отказываясь двигаться. Опустив глаза, вижу, что голые ступни, запорошенные снегом, примёрзли к земле.

Девушка напротив меня издает какой-то странный булькающий звук, отчего возвращаю внимание к её лицу. Другая я смотрит потемневшими глазами, её рот приоткрыт, язык ворочается в ротовой полости, пробегаясь по зубам и делая им невообразимые кульбиты. Ноздри раздуваются и сужаются, как это бывает у принюхивающихся собак. Картина сама по себе выглядит жутко. Меня бросает в жар, и я судорожно пытаюсь отдалиться, но всё тщетно.

Она снова издаёт этот противный, чавкающий звук, затем воздух со свистом выходит через рот и опаляет моё лицо.

Я чувствую, как лоб покрывается испариной, но не могу контролировать собственное тело. Оно лишь подрагивает в конвульсиях, а крупные капли пота скатываются по спине и ладоням.

Я раскрываю рот, чтобы задать вопрос, но вместо этого выпускаю невесомое облачко пара, которое на мгновение скрывает жуткое лицо передо мной. Затем оно вновь проступает, искажённое злобой и отвратительной усмешкой.

— Тебе не спрятаться от меня, — шипит другая я. Её язык высовывается, будто слизывает произнесённые слова с губ, а потом белок в её глазах становится чёрным.

Как я могла подумать, что эта девушка напротив похожа на меня?

Этот монстр с искривлёнными чертами лица вытягивает худые руки, и длинные тонкие пальцы впиваются в мои предплечья, раздирая кожу почти до крови. Я пытаюсь закричать, но губы отказываются разъединяться, будто кто-то пришил их друг к другу крепкой нитью. Осязаемая боль в руках проникает в мышцы и пульсирует в крови, но я не могу пошевелиться, чтобы сбросить лапы чудовища.

— Я всё ещё в тебе, — рычит зверь. Её деформированные зубы щёлкают в миллиметре от моей кожи, а трупный запах вызывает рвотные позывы, подкатывающие к горлу.

Мне становится плохо: тело сотрясается крупной дрожью, взгляд мутнеет, блуждая по чудовищной физиономии напротив.

— Я всегда буду в тебе!

Я распахиваю веки и слышу пронзительный крик, который возвращает сознание в реальность. Липкими руками нащупываю край одеяла и отбрасываю его в сторону. Холодный воздух тут же касается влажной кожи, отчего я мгновенно покрываюсь мурашками. Моргаю несколько раз, фокусируя взор на стене передо мной и лишь в этот момент понимаю, что крик исходил из моих уст. Воздух с сопением выходит через нос. Я громко шмыгаю и подношу руки к горящему лицу. Чувствую влагу на щеках, стремящуюся потоками из глаз, и осознаю, что плачу.

Почувствовав лёгкое прикосновение к предплечью, поворачиваю голову и окончательно успокаиваюсь. Это Крис.

Полуденный свет солнца затапливает комнату, проникая сквозь оконное стекло, искрящийся снег на улице отблескивает прямо в глаза. Я хмурюсь, пытаясь определить, который час. Похоже на день.

Неожиданный провал в памяти пугает меня, и я начинаю нервно перебирать последние события, которые помню: Крис, вернувшийся в кровать рано утром, и наш полусонный разговор. Это же было сегодня?

Шистад молчит. Его пальцы успокаивающе поглаживают моё предплечье. Огромная футболка на мне неприятно прилипла к телу, волосы стали влажными от холодного пота.

— Ты в порядке? — шёпотом спрашивает парень.

Обращаю взор на Шистада и несколько долгих секунд смотрю на его нахмуренное лицо, пытаясь определить, в порядке ли я.

— Да. Где ты был утром?

Мне не хочется спрашивать, какое сегодня число, чтобы не сойти раньше времени за сумасшедшую, поэтому мозг подкидывает изощрённую идею, чтобы выяснить это.

Шистад продолжает хмуриться, и по его выражению лица пытаюсь определить: он так сосредоточен, потому что не хочет отвечать на вопрос, или наш разговор состоялся не этим утром?

— Ходил освежиться, — наконец говорит Крис, и я облегчённо выдыхаю, поняв, что пока что не сошла с ума.

Моё тело обмякает, и я откидываюсь на кровать, нечаянно стукнувшись об спинку головой. Всё это время Шистад наблюдает за моими неуклюжими движениями и слабо улыбается, когда я громко ойкаю от удара.

— Что тебе снилось? — спрашивает парень, когда я кое-как устраиваюсь в постели.

Я хмурюсь, пытаясь вспомнить о сне хоть что-то, но ничего не выходит.

— Не помню. Кошмар какой-то.

— Ты кричала, как коты в марте, — замечает Крис, на что я закатываю глаза, мгновенно повеселев.

— Раз уж ты такой умный, — с притворной обидой отзываюсь я, — то не спи со мной в одной постели.

Крис пододвигается ближе, и его рука ложится на мой живот, по-хозяйски притягивая к себе.

— Раз уж это моя постель, то мне решать, с кем в ней спать.

Прохладные пальцы аккуратно поддевают резинку моего нижнего белья и касаются горячей кожи. Резкий контраст температур и нежное поглаживание мгновенно отбивает желание смеяться. Как заворожённая, я наблюдаю за лёгким движением ладони парня, ныряющей чуть глубже, и задерживаю дыхание, когда пальцы касаются разгорячённой плоти.

— Черт, Е-ева, — растянув первую гласную в моём имени, ругается Крис, — ты уже вся мокрая.

Я прикусываю губу, ощущая, как волна возбуждения прокатывает по груди и сосредотачивается между ног. Прохладные подушечки пальцев мягко скользят и проталкиваются внутрь. Мне становится нечем дышать от плотного трения, глаза закатываются, а ноги начинают подрагивать от наступающей страсти. Крис начинает медленное движение, скользя пальцами внутри, а моё тело превращается в оголённый провод, на который попадают капли воды: так же искрит. Раскалённая кожа и затуманенный разум составляют опасный коктейль, и я издаю первый стон. Трение усиливается, темп растёт, неконтролируемые вздохи срываются с моих губ, а плотный воздух отказывается проникать в лёгкие, застывая внутри пересохшего горла.

— Так горячо, — шепчет Крис прямо мне в ухо, опаляя мочку влажным дыханием. Я практически не разбираю слов, сосредоточившись на ощущении его пальцев во мне.

Движения становится быстрее, из-за собственных стонов я не слышу хлюпающих звуков. Крис сгибает пальцы и надавливает на ту самую точку. У меня начинаютдрожать ноги.

— Да… Здесь, — сбивчиво произношу я, практически не различая собственного голоса.

Шистад что-то шепчет на ухо хриплым низким голосом, вызывая волну мурашек, а пальцы снова сгибаются и несколько раз надавливают.

— Давай, Е-ева, — он растягивает моё имя, и я больше не могу терпеть эту сладкую пытку. Взрывная вона эйфории окатывает тело, затуманивает рассудок и выбрасывает куда-то за грань реального. Я сокращаюсь вокруг пальцев Шистада, пока наслаждение пропитывает каждую клеточку, выбивая из головы все мысли. Руки подрагивают в оргазме, а рот приоткрыт в последнем произносимом звуке. Мне так хорошо.

***

Я вяло помешиваю сахар в кружке с чаем, пока Крис ждёт, когда дожарятся тосты. Сонливость и усталость одолевают тело после недавнего кошмара, и всё, чего хочется, — это вновь улечься в кровать и не вылезать из-под теплого одеяла несколько часов.

Мы с Крисом негласно решаем не обсуждать школьный прогул — я старательно делаю вид, что телефон вибрирует не от многочисленных сообщений Эмили. По правде, подруга думает, что Шистад просто убил меня за недавнюю выходку, и я пока не стремлюсь разуверять её.

Голова болит, но, чтобы выпить таблетку, необходимо позавтракать. Еда в рот не лезет, отзываясь рвотными позывами в животе и комком в горле. Крис ничего не говорит про мой кислый вид, предпочитая игнорировать упавшее настроение. Он стоит ко мне спиной в худи и штанах, в то время как я всё ещё не нашла сил, чтобы сменить футболку после сна.

Я делаю глоток уже остывшего чая и прикрываю глаза, пытаясь впитать апельсиновый вкус, но слишком крепкий напиток вызывает только горечь на языке. Отставляю кружку в сторону и, спрыгнув со стула, подхожу к ящику, где хранится аптечка. Слабыми руками перебираю таблетки. Моя слабость выводит из себя, и я откровенно начинаю раздражаться. Крис всё ещё молчит, и тишину прерывает лишь жужжание тостера и скрип пластиковых упаковок. Отыскать обезболивающее никак не получается, поэтому с силой захлопываю ящик и стремительными шагами покидаю кухню. Мне просто нужно немного тишины.

Тоффи лежит на своём привычном месте в моей спальне и выглядит немного понуро из-за слишком короткой утренней прогулки. Я стягиваю с кровати плед и заворачиваюсь в него, создав своеобразный тёплый кокон, затем ложусь на кровать и поворачиваюсь к двери спиной на случай, если зайдёт Крис и захочет поговорить.

Благословенная тишина опускается на плечи. В голове пусто. Она превращается в воздушный шарик и парит в вакууме, не пропуская вовнутрь ни единой эмоции, но раздражение всё равно вибрирует на кончиках пальцев и зудит на языке. По правде говоря, чувствую себя отвратительно. От игривого утреннего настроения не остаётся и следа. Недовольство липкой дымкой оседает на коже.

Криса всё ещё нет. Я даже оборачиваюсь, чтобы проверить порог, но там пусто. Его наплевательское отношение к моему состоянию выводит из себя, хотя изначально я сама не хотела, чтобы он шёл за мой. Эти эмоциональные скачки нервируют, поэтому лишь злобно стискиваю зубы и закрываю глаза, отдаваясь пульсирующему в висках ощущению мигрени.

Тоффи неожиданно вскакивает, быстро подбегает к окну и начинает громко лаять. Я яростно встаю с кровати и смотрю на собаку, которая никак не может угомониться. Яркий искрящийся снег, блистая на солнце, слепит глаза, отчего не могу рассмотреть, на что гавкает Тоффи, и это ещё больше злит меня.

— Тихо! — кричу я, топнув ногой. Пёс на мгновение замолкает и оборачивается на меня. Его карие глаза смотрят выжидающе, но, не найдя во мне ответа, он снова издаёт противный звонкий звук. — Замолчи! — приказываю я, но это оказывается бесполезно: надрываясь, собака продолжает лаять и бегать у стены, где наверху расположена злосчастная форточка.

— Тоффи! — я снова топаю ногой, стремясь угомонить пса, но тот лишь яростно рычит и щёлкает зубами.

Ситуация начинает откровенно выводить из и без того шаткого равновесия, поэтому отбрасываю одеяло, тут же почувствовав прохладу комнаты, и беру Тоффи на руки. Стремительно подхожу к проходу и ставлю питомца на порог, закрывая перед ним дверь. Злость кипит и зудит, а пульсирующая головная боль только усиливается от громкого хлопка. Возвращаюсь в кровать, уже предвкушая долгожданную тишину, но вместо этого раздаётся жалобный скулёж и скрип когтей о дверь. Этот звук раздражает — я вновь яростно кричу, приказывая собаке отойти от двери, но всё оказывается безрезультатно.

Сверлю взглядом дверь, пытаясь заставить Тоффи замолчать, но тот начинает гавкать и скулить, просясь обратно.

— Пойдём, дружище, — слышу я тихий шёпот, а затем звуки прекращаются, будто я оказываюсь погружённой в вакуум.

Я прикрываю глаза и пропитываюсь злостью и мигренью, позволяя себе прочувствовать негативные эмоции сполна, не прячась от них и не скрывая. В тишине комнате я разрешаю себе быть раздражённой и гневной, отпустив наигранный позитив, необходимый для жизни.

***

Всё время, вплоть до вечера, я лежу на боку, разглядывая стену перед собой. Она ровная и белая, поэтому найти на ней изъяны становится навязчивой идеей на ближайшие часы. Укутавшись в одеяло, с прищуром рассматриваю краску, шаря взглядом то вверх-вниз, то влево-вправо. Идеальный слой краски тоже выводит из себя, поэтому в какой-то момент я решаю самостоятельно испортить чересчур правильное покрытие, вскочив с кровати и отбросив кокон, однако тут же опускаюсь обратно и переворачиваюсь. Другая стена не является такой же отрадой для глаз перфекциониста, и это дарит удовлетворение моим внутренним демонам. С садистским удовольствием рассматриваю трещину, идущую от окна и рассеивающуюся на мелкую паутинку вдоль небольшого пространства. Чуть ниже, у самого пола, замечаю пятнышко, свидетельствующее о том, что маляр промахнулся, забыв покрыть участок вторым слоем. На фоне общей картины этот недостаток теряется, становясь практически незаметным, но если приглядеться, то видно различие оттенков.

Я перевожу взгляд на окно, расположенное под самым потолком. Крупные хлопья снега кружатся и оседают на землю, покрывая её белоснежным ворсом. Снег искрится, отражая редкие солнечные лучи и бросая блики на пол спальни у изножья кровати. От яркости болят глаза, поэтому поспешно перевожу взор на потолок. Встроенные лампы выключены и напоминают мутное стекло. Они в упорядоченном виде расположены на расстоянии друг от друга так, чтобы при включении комната оказалась вся залита светом.

Я прикрываю глаза и некоторое время просто слушаю собственное дыхание, нарушающее всеобъемлющую тишину. Оно кажется мне поверхностным и неровным, поэтому кладу руку на грудь и наблюдаю за тем, как кисть под напором грудной клетки вздымается. Этот естественный процесс кажется чем-то завораживающим, и я невольно задумываюсь о том, сколько вещей происходит каждый день и мы не замечаем их, принимая как должное. Деревья вырабатывают кислород, чтобы моя грудь вот так поднималась и опускалась, разгоняя кислород в крови и запуская тысячи жизнеобеспечивающих процессов. Но разве я помню об этом, когда иду по улице, рассматривая пушистые кроны деревьев или вдыхая аромат цветов? В эту секунду для меня существует лишь сладкий запах, но не то, какие функции выполняют цветок и его завлекающий аромат. Разве я думаю о том, что прямо в это мгновение где-то грудная клетка другого, совершенно другого человека, прекращает вздыматься, не пропуская воздух внутрь, чтобы продлить его жизнь? Конечно, нет. Потому что, если думать об этом постоянно, можно тронуться умом. Люди настолько эгоистичны, что не позволяют чужому несчастью проникнуть в их жизни. Мы любим врать не только окружающим, но и самим себе, чтобы не задумываться об отсутствующем пульсе мертвеца или сорванном цветке, источающим свой последний аромат. Наверное, так легче жить.

Я снова переворачиваюсь на другой бок и чувствую себя намного лучше, чем пару часов назад. Крепкая рука словно отпускает горло, позволяя дышать полной грудью, сознание проясняется, и взгляд становится более сконцентрированным. От укутавшего меня одеяла исходит навязчивое тепло — откладываю его в сторону и присаживаюсь на кровати. Головная боль отступила, и её место заняли облегчение и лёгкий голод.

Я причёсываю спутавшиеся волосы и собираю их в хвост, затем снимаю футболку и надеваю кофту, штаны и носки. Взглянув в зеркало, замечаю, что выгляжу свежее, чем в последние несколько дней, и больше не похожу на измотанного жизнью несчастного.

Приоткрыв дверь, прислушиваюсь к звукам наверху, но в барабанных перепонках оседает тишина, поэтому быстро поднимаюсь по лестнице и толкаю закрытую дверь, которая и создавала своеобразный вакуум.

На кухне никого нет, но на барной стойке по-прежнему стоит недопитый чай, поэтому я выливаю его в раковину и мою кружку, пытаясь тем самым немного отойти от внезапно нахлынувших негативных эмоций. После нескольких часов самобичевания и разглядывания стен состояние улучшилось, и сейчас я понимаю, что мне необходимо возобновить курс лекарств. Эта мысль прочно закрепляется в коре головного мозга, и я делаю пометку: нужно поискать рецепт.

Справившись с посудой, я протираю стол от крошек и тончайшего слоя пыли. На улице уже стемнело: время перевалило за шесть вечера. Мысленно составляю дальнейший план действий, не давая мозгу расслабиться. Во-первых, нужно отыскать Криса и узнать, что он думает насчёт моих внезапных вспышек. Во-вторых, необходимо наконец написать Эмили и оповестить её о том, что я в относительном порядке. В-третьих, я должна позвонить отцу и спросить насчёт рецепта.

Я киваю, ещё раз обдумав каждое действие, и отправляюсь на поиски Криса. Гостиная оказывается пустой, что, впрочем, ожидаемо, но я замечаю скомканный на диване плед и сдвинутую подушку. Быстро навожу порядок и следую к спальне Шистада. Там, к моему удивлению, тоже никого нет. Небольшой бардак, сопровождаемый разбросанными вещами и не заправленной им кроватью, свидетельствует о том, что парень всё же был здесь. Дверь в ванную приоткрыта, но я, с надеждой заглянув внутрь, никого не нахожу. Несколько секунд просто думаю, идти ли на третий этаж, но тут же осознаю, что Тоффи тоже нет, и делаю вывод, что они вышли на прогулку. Успокоенная этой мыслью, иду обратно на кухню и решаю заняться приготовлением ужина, так как живот опасно урчит, напоминая о необходимости регулярно питаться.

***

Я включаю музыку на ноутбуке, и пространство заполняют приятные голоса The XX. Мелодия расслабляет, и я тихо подпеваю песне, пока стою у раковины и чищу овощи.

— Наступит день, мы посмеёмся над этим, и это будет очень скоро{?}[The XX - Night Time]… — едва слышно мурлычу я в такт мелодии, передвигаясь по кухне. Полностью охваченная готовкой, я чувствую внутреннее умиротворение и лёгкость, которые уже долгое время не посещали меня. Иногда одиночество — это путь к самопознанию. Мне нравится быть такой: свободной и не зависимой от чужого настроения и взглядов. Это позволяет не потерять себя в ворохе эмоций и чувств. Я всегда была податливой, поэтому близкие люди могли вылепить из меня, как из пластилина, что угодно, и перекроить, как им хочется. Сейчас я понимаю, что именно этого я и боялась, ступая на опасную дорожку с ярким указателем «Шистад». И, хотя парень не пытается переделать меня так явно, как моя мать, я всё же чувствую давление с его стороны.

Сковородка шипит нагретым маслом. Отправляю порезанный картофель на огонь, и он издаёт такой же шипящий звук. На кухне пахнет специями: сладким перцем и розмарином, — пока одна песня сменяет другую. Мои руки заняты помешиванием томящихся овощей, а мысли свободно парят над приятными нотами.

Среди всех этих звуков и запахов я не слышу хлопка двери и копошения в коридоре, поэтому вздрагиваю, когда холодные ладони обхватывают мою талию и морозное дыхание обдаёт затылок льдом.

— Привет, — громко произносит Крис, чтобы я смогла услышать его сквозь звуки шипящего масла и музыки.

Я немного поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в шею парня: его кадык вздымается, когда он говорит. Я неловко улыбаюсь и поднимаю руку, находя пальцами шею Шистада. Поглаживаю короткие волосы, ощущая, какая холодная у него кожа. Тоффи мягко вьётся у моих ног, позабыв про недавний взрыв. Приятное тепло распространяется по телу, обволакивая, окутывая сознание. Крис наклоняется к моему уху и целует в щёку. От него пахнет сигаретами и совсем немного кофе. Сухие губы приятно холодят кожу скулы, и мурашки бегут по телу.

— Так, значит, ты снова в хорошем настроении? — спрашивает парень, и я передёргиваю плечами, закатив глаза: отвечать нет смысла.

Шистад отходит в сторону, и я сразу ощущаю потерю контраста: кожа мгновенно согревается, потеряв контакт с ледяными руками. Я оборачиваюсь и наблюдаю за тем, как Крис через голову стягивает толстовку, оставаясь в серой футболке. Он отбрасывает кофту на барную стойку, на что я недовольно морщусь, и уходит с кухни. Я вижу, как он по дороге вынимает телефон из кармана и на секунду замирает, уставившись в экран, затем хмурится и исчезает в коридоре. Тревожные мысли мягко проникают в сознание, но я пока не готова отдаться их власти, поэтому возвращаюсь к готовке, предварительно сделав музыку потише.

Пока ужин тушится на огне, я беру кофту Криса и резко дергаю её, немного раздражённая безалаберностью парня. Из кармана выпадает пачка сигарет, и я чувствую себя мамочкой, нашедшей сигареты у пятнадцатилетнего сына. Покусав губу, я всё же открываю пачку. С замиранием сердца я заглядываю внутрь, не совсем уверенная, что именно хочу там найти. Облегчённый вздох срывается с уст, когда, кроме сигарет, там ничего не оказывается. Значит, Крис всё же не врал: он действительно больше не употребляет наркотики. Но тревожный червячок, разъедающий серое вещество, подсказывает и другую мысль, которая вводит меня в ступор. Тогда куда делся тот пакетик?

С неясными эмоциями убираю пачку обратно в карман и иду в спальню Криса, чтобы вернуть кофту. Дверь в комнату плотно закрыта, что кажется немного странным, поэтому в нерешительности застываю на пороге, прислушиваясь к звукам по ту сторону.

— Он был здесь снова, — улавливаю разъярённый голос Криса и тут же вздрагиваю. Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном даже в минуты отчаянной злости. — Конечно, я не оставляю её одну… — его слова становятся немного приглушёнными. Видимо, Шистад отошёл от двери, поэтому сама подхожу ближе и прижимаюсь ухом к деревянной поверхности. Всё это выглядит до невозможности глупо, но если Крис ничего не хочет говорить, то мне придётся всё выяснить самой.

— Нет, я больше не… — слышу я и понимаю, что Шистад ходит по комнате. — Бодвар знал…

Я вздрагиваю, уловив знакомую фамилию. Краска тут же отливает от лица, а в желудке становится предательски пусто, кончики пальцев немеют. Я вспоминаю об Эмили и о том, что нам не удалось ещё раз обсудить её отношения с учителем истории. Мне становится по-настоящему жутко. Почему Крис упомянул Бодвара?

Дальнейший разговор доносится лишь обрывками, которые мне не удаётся соединить во что-то осмысленное, и я, покусав губу, возвращаюсь на кухню. Лёгкая паника вызывает дрожь в руках, которую никак не удается унять, мысли мечутся, вызывают рвотные позывы. Тошнота не проходит и тогда, когда я вижу сообщение от Эмили, которая уже, наверное, в миллионный раз спрашивает, где я. Страх за подругу мгновенно заполняет сознание, заставляя позабыть обо всех, кроме неё, и я, схватив телефон, звоню ей. Через несколько гудков раздаётся ответ, но голоса Флоренси недостаточно для успокоения.

— Наконец-то ты ответила, — радостно говорит подруга.

— Ты где? — спрашиваю я, перебивая девушку. Холод опускается по шее к ладони, сжимающей телефон. Она становится влажной.

— Дома, — непонимающе отвечает девушка. — Что-то случилось?

— Да. То есть нет, — выпаливаю на одном дыхании. Мозг тщательно пытается придумать хоть что-то, но выходит из рук вон плохо. — Ты сегодня не собираешься никуда с Бодваром?

— М-м, — тянет Эмили. Печальные нотки в её тоне приводят меня в замешательство, — нет. Элиот следит за мной, как собака на привязи за хозяином. Может, Крис пригласит его к себе, чтобы я смогла улизнуть? — немного подумав, предлагает Флоренси. Мне приходится проглотить облегчённый выдох, чтобы не выдать внезапной радости.

— Не думаю: Крис очень занят, — ложь звучит не слишком правдоподобно, но у меня нет времени, чтобы придумать другую отговорку.

— Так вы помирились? — к счастью, подруга сама меняет тему, но и этот разговор вгоняет меня в рамки обмана.

— Вроде того, — неоднозначно отвечаю я и передёргиваю плечами, хотя Эмили этого не видит. — Всё сложно. Ты же знаешь Шистада: он слишком властный, — а я слишком своевольная.

— Да, мне трудно представить, как вы уживаетесь в одном доме, — со смехом замечает подруга, и я неловко усмехаюсь в ответ. — Когда возвращается твоя мама?

— В воскресенье, — немного подумав, произношу я. Я совершенно позабыла о том, что взрослые вернутся в эти выходные. Разговор медленно, но верно превращается в смесь лжи и неприятных эмоций, хотя в этом нет вины Эмили. — Может, погуляем завтра? — предлагаю я, чтобы разрядить обстановку.

— Вечером мы с Генри собирались в кино, — задумчиво говорит Флоренси, а моё лицо непроизвольно кривится в гримасе. — Мы можем увидеться днем.

— Да, отлично, — поспешно соглашаюсь я. — Тогда до завтра.

— Пока, — прощается Эмили и кладёт трубку.

Несколько секунд я слушаю гудки, ощущая, как внутри разрастается шар, заполненный паникой. Тревога давит на органы, сплющивая их и вытесняя всё пространство. Я кусаю губы, сжимая телефон. Мыслительный процесс запускается нарочито медленно, и найти выход из ситуации становится в разы сложнее.

Неожиданный запах пригоревшего картофеля вырывает меня из раздумий, и я бросаюсь к сковороде, тут же снимая с конфорки, чтобы оценить масштабы проблемы. К счастью, на овощах появляется лишь чересчур запечённая корочка, но в целом ужин не испорчен.

Я раскладываю еду по тарелкам, и сервирую барную стойку вместо стола, и, чтобы занять руки, сразу же мою посуду, наплевав на то, что горячая сковорода может обжечь кожу. К тому времени как я заканчиваю с уборкой, на кухне материализуется Тоффи, радостно повиливая хвостом. Опустившись на колени, я глажу щенка, который прижимается к рукам, удовлетворённый лаской. Я чувствую вину за недавнюю необоснованную ярость, но питомец, кажется, совсем об этом забыл и теперь приветливо лает. Он переворачивается на спину, призывая погладить животик, и поджимает лапы от удовольствия, когда я выполняю безмолвную просьбу. От Тоффи ожидаемо пахнет собакой и немного снегом. Его нужно будет помыть чуть позже. Я пропускаю вьющуюся шерсть сквозь пальцы, щекочу кожу, и собака удовлетворённо урчит. Дёргаю его за лапки, играясь, на что Тоффи вскакивает и, громко гавкнув, подпрыгивает, пытаясь достать до моего лица. От неожиданности я немного заваливаюсь назад и ударяюсь головой о шкафчик. Ойкнув, поднимаюсь на ноги и растираю больной участок на затылке. Тоффи, упершись передними лапами в мои икры, громко гавкает и виляет хвостом. Я достаю из верхнего шкафчика корм и насыпаю в миску. Собака тут же отвлекается на еду.

К этому моменту приятный запах пищи доносится до моего носа и вызывает спазм в низу живота. Я быстро мою руки и присаживаюсь на стул. Крис всё ещё не пришел, но я так голодна, что не хочу ждать. Отчасти я ещё и зла на его скрытность, но признаваться парню в том, что подслушала его разговор, не хочу, поэтому предпочитаю списать всё на здоровый аппетит.

Пропёкшийся картофель приятно тает на языке, а поджаренная морковь отдаёт мягкой сладостью. Я с удовольствием прожёвываю приготовленные овощи и пытаюсь вспомнить, когда последний раз вот так просто наслаждалась едой.

— Могла подождать меня, — недовольно произносит Крис за спиной. Его слова выводят меня из себя, поэтому решаю просто промолчать, наблюдая за тем, как парень с хмурым выражением лица занимает место напротив. Невооруженным взглядом видно, что Шистад раздражён, поэтому я не вступаю в полемику, продолжая есть. В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь хрустом, который издает Тоффи, жующий корм, и звоном встречи тарелки с вилкой. Хмурая сосредоточенность на лице Криса навевает негативные мысли, поэтому отворачиваюсь и быстрее орудую столовыми приборами, чтобы найти какое-нибудь занятие до того, как Шистад успеет доесть. Расправившись с едой, мою посуду и ускользаю к себе в комнату, оставив парня наедине с собой. Кажется, наше хрупкое перемирие дало трещину. На фоне возвращения матери и Томаса эта новость ощущается ещё более отвратительно.

В комнате я решаю вернуться к земным делам: домашней работе. Включив настольную лампу, я с головой ухожу в написание эссе по норвежскому, выполнение упражнений по английскому и делаю несколько задач по экономике. К концу последнего задания мои глаза устают от сосредоточенности и спина болит от долгого сидения в одной позе. Потянувшись, выключаю свет и разминаюсь несколько минут, ходя от двери до стола. Тревожные раздумья вновь овладевают сознанием, вызывая лёгкий приступ паники.

Несмотря на долгое отвлечение, реальность неизбежно настигает меня, поэтому обессиленно опускаюсь на кровать и перевожу дух. За всё это время Шистад так и не пришёл проверить меня. От этого обида подступает к горлу. С одной стороны, можно подумать, что он предоставляет мне больше личного пространства, но, с другой стороны, в его действиях скользит явное безразличие, и теперь слова о том, что мы «вроде как вместе» вызывают сомнения и не кажутся такими уж правдивыми.

С лёгким раздражением я думаю о том, что сегодня мне стоит спать в своей кровати, чтобы Крис не смог вновь запудрить мне мозги. Мне не хочется делать первый шаг, но тоска щемит в районе груди, напоминая о том, что уже в это воскресенье вернётся мать, а уединение станет привилегией. Размышляя над этим, я прихожу к выводу, что нам необязательно разговаривать. По крайней мере, я не буду инициатором беседы, но это не помешает мне насладиться теплом парня и подушкой, пропитанной запахом кофе. Мгновения счастья слишком быстро ускользают, и я беспомощно пытаюсь уцепиться за них: спасение утопающего — дело рук самого утопающего.

Немного взвинченная, поднимаюсь по лестнице и через коридор подхожу к спальне Шистада. Дверь раскрыта, и я вижу, что парень сидит на кровати, немного ссутулившись и опустив ноги на пол. Он повёрнут ко мне спиной, поэтому не вижу его лица, но напряжённые плечи говорят о явном раздражении парня. Понаблюдав за ним ещё пару мгновений, прохожу в комнату и бесшумно закрываю за собой дверь. На столе горит тусклая лампа, освещая ближайшее пространство — большая часть комнаты утопает во мраке. Не хочу выдавать своего присутствия, поэтому просто жду, когда Крис заметит меня: стою, скрестив руки на груди, и рассматриваю его пристальным взглядом. Немного отклонившись в сторону, замечаю, что лицо Шистада освещает белый экран телефона, тёмные брови сдвинуты к переносице, и между ними пролегла небольшая морщина. Парень дёргает носом и кривит губы, пока что-то печатает, но с такого расстояния я не могу прочитать, что именно.

— Что ты тут делаешь? — недовольно спрашивает Шистад, и от его тона у меня по коже бегут неприятные мурашки. Его вопрос кажется настолько возмутительным и обидным, что я решаю тут же развернуться и уйти. Крис беспардонно топчется по моей гордости, от которой, кажется, совсем скоро ничего не останется.

— Что, уже уходишь? — произносит он с иронией, отчего ёжусь и прищуриваю глаза.

Отвратительное поведение Криса, возможно, и имеет какое-то оправдание, но парень не спешит объясняться. Я проклинаю тот момент, когда решила, что должна прийти сюда и попытаться сделать хоть что-то. Что именно я собиралась сделать, остаётся загадкой даже для меня, но единственное, чего сейчас хочется, — покинуть душное пространство и сбежать от Шистада. Он легко притупил мою бдительность, и я благополучно забыла о том, что Крис на самом деле отвратительный кретин.

— Да, ухожу, — злобно говорю я и оборачиваюсь, чтобы рассмотреть, какие эмоции в этот момент испытывает Шистад.

Его губы растягиваются в акульей однобокой усмешке, которая знакома мне до неприятного зуда на кончиках пальцев. Этого оказывается достаточно, чтобы я прошмыгнула в коридор и с громким хлопком закрыла дверь.

Вместо того, чтобы вернуться в собственную спальню, я иду в ванную и щёлкаю замком. Эмоции набирают разгон от простого раздражения до кипящей злости, поэтому тёплый душ оказывается кстати. Стянув тесную одежду, встаю под струи воды, опаляющие обнажённую кожу. Щемящая обида разъедает горло, но я проглатываю её, напоминая себе, что нельзя верить человеку, который так легко может обмануть, глядя прямо в глаза. Я утешаю себя тем, что очень легко притупить взор, если этого отчаянно желать. Тем более, Крис мастерски пускает пыль в глаза. Мне нравится думать, что он способен измениться, но в правда в том, что акула не может резко стать безобидным мальком. На задворках сознания мелькает мысль о том, что ещё в нашу первую встречу я знала, что с Шистадом не стоит связываться, но всё равно нырнула в этот омут, наплевав на собственное спокойствие. Мне бы разобраться с тем, что творится в моей душе, а не лезть в чужую.

Нельзя быть с другим человеком, который не хочет быть твоим. Эта простая догадка удушает меня, и я решаю, что на сегодня слишком много открытий.

Запоздало я вспоминаю, что так и не позвонила отцу, заплутав в этих бесконечных дебрях отношений с Крисом и страхе за Эмили. Но, к своей радости, я понимаю, что это не такое уж срочное дело и его благополучно можно отложить на завтра.

Выключив воду, я обматываюсь полотенцем, затем чищу зубы и недолго рассматриваю лицо в мутном от пара зеркале. Несмотря на сегодняшние волнения, я выгляжу свежо. Данный факт придаёт сил и мотивации, поэтому решаю, что завтрашний день посвящу куда более важным вопросам, а не вспышкам агрессии Шистада. Это он сказал, что мы вместе, так пусть сам и разбирается с этими изначально обречёнными отношениями, которые достаточно быстро идут ко дну.

Выходя из ванной, бросаю раздражённый взгляд на закрытую дверь в спальню Шистада и, громко фыркнув, удаляясь в свою комнату.

Мокрые после душа волосы неприятно липнут к телу, отчего футболка мгновенно становится влажной. Выключив свет, я укладываюсь в кровать, затем укрываюсь одеялом и откидываю пряди в сторону, чтобы они не мешались. Усталость оказывается сильнее беспорядочных мыслей, и совсем скоро я засыпаю.

***

Я просыпаюсь от жуткого чувства голода, сковавшего желудок. Неприятные ощущения в совокупности с засухой во рту побуждают меня встать и отправиться на кухню. Укутавшись в одеяло, я прохожу наверх и бросаю быстрый взгляд на часы. Время едва перевалило за четыре утра, на улице ещё темно, но свет уличного фонаря проникает на кухню, освещая раковину и пол. Он изломанной полосой ложится на пространство — этого вполне достаточно, чтобы не зажигать лампочки.

Я достаю из верхнего шкафчика глубокую миску и ложку из ящика, затем насыпаю хлопья — квадратики с корицей — и заливаю их молоком. Готовый завтрак приятно хрустит на зубах, хотя от холодного молока слегка сводит челюсть. Я сажусь у раковины на полу, но не чувствую льда пола, тщательно обмотанная одеялом. В доме царит гудящая тишина, отчего ощущаю себя немного странно. Чувство такое, будто я погружена в вакуум и парю в прострации. От резкого упадка сил подступают безвкусные слезы, которые, впрочем, не удаётся остановить. Неожиданная тоска и обида душат, одиночество обволакивает, вызывая внутреннюю апатию ко всему происходящему. Я чувствую мерзкое отчаяние от собственного бессилия в любом из аспектов жизни, и оказывается, что я совершенно не готова к тому, что моя судьба не подвластна мне. Мгновения утекают сквозь пальцы песком, оставляя после себя лишь неприятный осадок. Мне хочется выть от беспомощности, и я наверняка выгляжу жалко, сидя на кафеле ночью с одеялом и тарелкой хлопьев.

Внезапно эта картина представляется мне чем-то до жути забавным, и я смеюсь, не обращая внимание на слёзы, щекочущие щеки. Сначала я просто тихо хихикаю, вырисовывая в сознании собственный внешний вид, а потом и вовсе хохочу, не сдерживая истерический приступ. В этот момент жизнь — и я в частности — кажется каким-то цирковым представлением, в которое я попала и никак не могу найти выход. Всё происходящее вокруг кажется абсурдной комедией, и поэтому я смеюсь, наплевав на то, что сейчас больше похожу на сумасшедшую.

Я не прекращаю смеяться, когда на кухне загорается свет и крепкие пальцы обхватывают мои предплечья, причиняя слабую, но ощутимую боль. Я хохочу в голос, задыхаясь, из глаз брызжут слезы, которые являют собой смесь комичности и отчаяния. Я так долго смеюсь, что в горле вновь пересыхает, но никак не могу остановиться. Слова, которые произносит Крис, тонут в моём смехе, и его твёрдые движения не оказывают на меня никакого влияния.

И только когда тарелка выскальзывает из моих рук, разбиваясь об пол, а молоко растекается по кафелю вместе с размякшими хлопьями, я замолкаю. Осознание обрушивается достаточно быстро, чтобы я успела прийти в себя.

— Отпусти, — рычу я, дёрнув запястья, которые всё ещё сжимает Крис. Его внезапная участливость только больше раздражает.

Откинув одеяло, я поднимаюсь и старательно делаю вид, что голые ступни не обжигает льдом холодного пола. Из раковины беру тряпку и принимаюсь вытирать остатки молока. Я чувствую себя глупо из-за сложившейся ситуации, но собственная неловкость не способна вытеснить злость на Криса, которая, впрочем, оказывается сильнее, чем я ожидала.

— С чего ты вообще пришел? — злобно бросаю я, даже не глядя на него, но спиной ощущая внимательный взгляд глаз орехового цвета.

— Может, потому что ты хохотала, как сумасшедшая, в четыре часа утра на весь дом? — со сквозящей в голосе иронией интересуется Шистад, и это ещё больше выводит из себя.

— Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? — окончательно разозлившись, гавкаю я, круто развернувшись на пятках. Я злобно гляжу на парня. Его волосы в лёгком беспорядке, и лицо помято после сна, но уже пышет показушной насмешкой.

— Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? — спрашивает он, прищурившись.

Я стойко выдерживаю взгляд и шиплю в ответ:

— Именно это я и сказала.

Не желая оставлять за парнем последнее слово, я бросаю тряпку в раковину, подхватываю скомканное одеяло и ухожу к себе в комнату. Легче отчего-то не становится, и только боль пульсирует на месте сердца, разгоняя кровь.

Комментарий к Глава 22

Итак, я потихоньку начинают двигаться сюжет. В этой главе очень много мыслей, но я надеюсь, что скучно не было.

Будет приятно, если оставите пару слов внизу ❤

========== Глава 23 ==========

Я медленно бреду вдоль улицы. Белоснежные хлопья влагой оседают на волосах и плечах. Погода сегодня неожиданно радует: ветра почти нет, а мягкий снегопад вызывает приятные эмоции. Мягкий покров под ногами не издаёт ни звука, и на дороге остаются следы от подошвы моих ботинок. Несмотря на ночное происшествие, я чувствую себя на удивление хорошо; состояние становится только лучше, когда покидаю душное пространство дома, неслышно прошмыгнув за дверь. Я ухожу раньше назначенного времени, чтобы случайно не пересечься с Крисом, поэтому теперь неспеша прогуливаюсь по заснеженным улицам, раздумывая о круассане на завтрак. Встреча с Эмили должна состояться через пару часов — у меня есть время, чтобы обдумать слова и найти рычаги давления. Вдали от Шистада я не чувствую морального давления и теперь чётко осознаю, что зла на него. По многим причинам.

Я сворачиваю на углу и останавливаюсь на пешеходном переходе, чтобы дождаться зелёного света. Сейчас чуть больше одиннадцати утра, улица полна людей, спешащих по своим делам в субботнее утро. Рядом со мной появляются несколько незнакомцев, которые так же озабоченно ждут сигнала. Я рассматриваю людей на другой стороне улицы: пожилая женщина с мальчиком лет шести, две девушки примерно моего возраста и высокий мужчина. Он, облачённый в чёрную куртку и такого же цвета штаны, тёмным пятном выделяется на фоне остальных. Я недолго изучаю незнакомца, но из-за расстояния не могу разглядеть лица. Неприятные мурашки проникают сквозь нагревшуюся ткань пуховика, когда я неосознанно ловлю его взгляд, хотя в действительности трудно понять, смотрит ли мужчина на меня. Его тёмный силуэт навевает неприятные мысли, и я отвожу взгляд.

Светофор загорается зелёным и тем самым избавляет от необходимости неловко смотреть по сторонам. Быстрым шагом я пересекаю дорогу, стараясь глядеть прямо перед собой. Мимо меня проносятся те две девушки, о чём-то бурно переговариваясь, и я невольно отвлекаюсь на них, провожая взглядом, поэтому не замечаю небольшого препятствия перед собой. Не успев повернуть голову, влетаю прямо в крепкое тело перед собой. Чужие руки обхватывают мои предплечья, и я испуганно оборачиваюсь и смотрю на того самого мужчину. Вблизи его лицо кажется мне по-жуткому бледным. Я быстро моргаю и отскакиваю в сторону, вырываясь из цепких рук.

— Извините, — бормочу я, желая поскорее уйти.

— Осторожнее, дорогуша, — произносит мужчина и улыбается, обнажая зубы. Этот ледяной оскал отзывается спазмом паники в низу живота.

— Извините, — ещё раз лепечу я и бросаюсь наутек.

Страх, сковавший тело, преследует меня вплоть до того, пока я не оказываюсь в толпе прохожих, сливаясь с ними. Несколько раз я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что мужчина ушёл; его силуэт давно пропал, оставив после себя лишь неприятные ощущения.

Впереди вырисовывается вывеска кафе, в которое меня водила Эмили почти три месяца назад. Кажется, я не была здесь тысячу лет, поэтому толкаю дверь и захожу внутрь. В помещении пахнет ароматным чаем и свежесваренным кофе, пряной выпечкой и сладостями. Запах приятно обволакивает, проникает в лёгкие и вызывает слабое головокружение от внезапных воспоминаний о том, как мы с подругой встретили Бодвара и предложили присесть. Было ли это поворотным моментом в их с Эмили сюжете? Сейчас каждый необдуманный шаг по отношению к мужчине кажется своеобразным катализатором. Эмили, неосознанно втянутая в густое нечто, чего я и не сама до конца понимаю, находится в шатком положении, мечась между чувствами, и я, наверное, могу её понять. Про себя я гадаю, способна ли она отказаться от запретных отношений, которые, вероятно, не принесут ничего хорошего — ответ на этот вопрос теряется где-то в пучине раздумий.

Не желая омрачать чудесное место мрачными мыслями, я подхожу к кассе, у которой собралась небольшая толпа, и терпеливо дожидаюсь своей очереди, между тем думая о том, чем бы хотелось подкрепиться. Выбор падает на круассан с абрикосовым джемом и чай с лимоном: он компенсирует отсутствие утреннего «Апельсинового рая». Когда наступает мой черёд делать заказ, передо мной возникает знакомая фигура бариста, которого я уже встречала здесь несколько раз. Он приветливо улыбается и здоровается, видимо, узнав меня, затем интересуется, чего бы я хотела, и я мысленно говорю, что хотела бы, чтобы меня не окружал такой ворох проблем или кто-нибудь решил их за меня, но такого напитка нет в меню, поэтому я заказываю чай с круассаном и забираю чек.

Оглядев пространство кафе, замечаю свободный столик почти в самом углу и иду к нему, чтобы провести пару часов в одиночестве, собираясь с мыслями. Стягиваю куртку, кладу её на соседний стул, тем самым показывая, что место занято, и присаживаюсь, корпусом поворачиваюсь к кассе, чтобы не пропустить заказ.

Желанная пища оказывается передо мной всего через пару минут, и, только вдохнув сладкий аромат горячего напитка, я понимаю, насколько сильно проголодалась. Круассан оказывается не таким, как я ожидала, но чай компенсирует недостаток вкуса, приятно согревая стенки горла. Пока я в молчании поглощаю завтрак, голова остаётся на удивление пустой. Я растворяюсь в естественном гуле кафе: некоторые фразы, вырванные из разговора посетителей, сливаются в один монолог и превращаются в абсурдную речь. Где-то слышен смех, звон кружек и работа кофемашины. Звуки действуют успокаивающе, обволакивая кору мозга, и я чувствую себя почти нормальной. Нервный комок тревожных мыслей всё ещё сковывает движения, застыв в низу живота, но, потерявшись среди толпы, дышать намного легче.

Но, когда с едой покончено и желудок полон, я внезапно осознаю, что не придумала, как собираюсь отговорить Флоренси от вечерней встречи с Бодваром. На данный момент моя затея кажется чем-то из области фантастики. Даже если сегодня я смогу предотвратить их контакт, то они увидятся завтра или в любой другой день. Мне нужно деликатно и предельно осторожно вложить в голову Эмили тот факт, что эти отношения не только запретны, но и опасны. Под корой головного мозга до сих пор пульсирует обрывочная фраза Шистада об участии Бодвара в чём-то ужасном. Обстоятельства усложняет и то, что я не знаю, в чём именно, а бросаться ничем не обоснованными обвинениями — рыть себе могилу. Я не могу прийти к Эмили и, основываясь лишь на кусках разговоров и слепой интуиции, попросить её прекратить отношения с человеком, который, судя по всему, вскружил ей голову, раз Флоренси наплевала на запрет и угрозы брата и погрузилась в любовные дебри. Мысль о том, что подруга лишь влюблена, держат меня на плаву, и эти чувства нужно пресечь, пока симпатия не переросла в привязанность или — что ещё хуже — одержимость.

В любом случае, я должна выиграть немного времени для составления дальнейшего плана, но собственные проблемы буквально топят меня, и, выбираясь из одной пучины, я бесконечно вязну в другой. Это похоже на замкнутый круг, и я начинаю верить, что жизнь — это бесконечная череда проблем.

Отставив остывшую кружку с чаинками на дне, я бросаю быстрый взгляд на часы: сейчас полдень, а прогулка с Эмили назначена на час дня. У меня ещё остаётся немного времени для раздумий и разработки хотя бы хиленького оправдания, но голова буквально пухнет от мыслей, поэтому решаю немного отвлечься и позвонить отцу.

Сегодня четырнадцатое декабря, и до Рождества ещё одиннадцать дней, но я всё равно хочу обсудить с папой нашу небольшую затею. Сейчас надежда на свершение задуманного кажется тёплым светом в конце туннеля, и, приободрённая, я отыскиваю номер в быстром наборе и нажимаю на кнопку вызова. Несколько секунд раздаются однотипные гудки, а затем шуршание, оповещающее о том, что отец всё же ответил.

— Привет, милая, — здоровается папа.

— Привет, — отвечаю я и поудобнее усаживаюсь на стуле, немного поелозив. — Ты не занят?

— Я работаю, но могу найти время на перерыв, — заверяет отец, и я слышу, как колёсики его стула катятся по полу.

— Сегодня суббота, разве у тебя не должен быть заслуженный выходной? — поддразниваю я, но при этом слежу за интонацией отца, чтобы осознать масштаб проблемы. Сейчас необходимо прощупать почву, чтобы сформировать дальнейший диалог.

— Перед праздниками столько дел, — беззаботно оправдывается папа.

В моей голове ускоренно крутятся шестерёнки, пока я думаю, стоит ли спросить отца о рецепте для лекарств. Говорить об этом сейчас, когда он в хорошем настроении, совершенно не хочется, а в часы усталости и тревоги — тем более. Я принимаю решение пока что всё пустить на самотёк, ведь пока я всё ещё могу контролировать перепады настроения и излишнюю эмоциональность. Состояние не дошло до критической точки, а это значит, что я могу справиться сама. Зато в голову приходит идея спросить о другой немаловажной проблеме.

— Мне нужен совет, — произношу я, настраивая папу на более серьёзный лад.

— Да? — вопрошает он, обращаясь вслух.

— Моя подруга связалась с не очень хорошим человеком, — пару секунд молчу, размышляя, как лучше объяснить ситуацию, — и я чувствую, что он опасен в некоторой степени, но никаких доказательств нет. Я волнуюсь за неё и хочу помочь, но не знаю, как это сделать.

— Если он опасен, может, стоит обратиться в полицию? — встревоженно предлагает папа, и я понимаю, что неаккуратно подобранные слова заставляют его волноваться.

— Нет, он опасен не на таком уровне, — вновь пытаюсь объяснить. — Я просто чувствую, что он не подходит ей, и поэтому переживаю.

— Ты говорила подруге об этом? — пытаясь отбросить волнения в сторону, рассуждает отец.

— Не совсем. Я сказала, что ей стоит прекратить эти отношения, но если сунусь со своей интуицией, то могу потерять её доверие, — терпеливо произношу я. Я рада, что папа пытается помочь, но из-за незнания ситуации он оказывается бесполезен, поэтому я уже жалею, что подняла эту тему.

— Мне кажется, — предполагает мужчина, — если ты откровенно скажешь ей о своих переживаниях, она задумается об этом. Это в любом случае посеет зерно сомнения, так что лучше просто поговорить, чем бесконечно умалчивать и ждать, когда всё само разрешиться.

Последние слова отца кажутся мне вполне разумными, и я безмолвно соглашаюсь с ними, утвердительно кивнув, хотя папа и не может видеть этого.

— Спасибо, — благодарю я, — это действительно неплохой совет.

— Ещё бы, — весело отзывается отец. Видимо, он тоже рад перейти к более приятным темам. —Тогда поговорим насчёт Рождества?

Некоторое время мы обсуждаем новогодние праздники, и эти разговоры согревают душу, теплом оседая на кончиках пальцев.

— Прости, милая, но мне нужно закончить работу, — спустя пару минут говорит папа, и я чувствую вину в его тоне.

— Да, хорошо, — отвечаю я и сама смотрю на часы, убеждаясь, что мне стоит собираться на встречу.

— Если получится, поговорим вечером, — обещает мужчина. — Люблю тебя!

— И я тебя.

Я прячу телефон в карман и стягиваю куртку со стула. Сейчас без четверти час, поэтому мне стоит поторопиться, чтобы не заставлять Эмили ждать. Мы договорились встретиться в центре у книжного магазина, и мне придется ехать туда на автобусе, чтобы сократить время на дорогу.

На улице уже прекратился снег, и отсутствие ветра создает благоприятную погоду для прогулки. Я радуюсь, что именно сегодня прекратились бесконечные завывания, и мы с Эмили можем насладиться зимней атмосферой, несмотря на то, что я в действительности не люблю зиму.

До остановки я дохожу достаточно быстро, но некоторое время всё же приходится ждать нужный автобус, затерявшись среди других прохожих. Я прячу руки в карманы, изредка выглядывая на дорогу, чтобы не пропустить нужный номер. Несмотря на то, что погода хорошая, минусовая температура заставляет прятать покрасневший нос в шарф. С беспокойством смотрю на часы и понимаю, что если попаду в неожиданную пробку, то всё же опоздаю, поэтому достаю телефон и заранее предупреждаю Эмили, чтобы она не мёрзла на улице, дожидаясь меня, а вошла в магазин.

Внезапно мурашки пробегают по телу, но не от холода, проникающего сквозь ткань куртки. Почувствовав на себе пристальный взгляд, я хмурюсь и аккуратно оглядываюсь по сторонам, чтобы найти человека, для которого я стала источником наблюдения. Но люди вокруг выглядят вполне обыденно, занятые своими делами, и я списываю всё на излишнюю паранойю. Даже после этого оправдания чувство страха не покидает тело. Я резко вскидываю голову и оборачиваюсь, прищурившись, чтобы отыскать что-то подозрительное. В нескольких метрах от меня — настолько, что я не могу разглядеть лица — стоит тёмная мужская фигура, и я тут же осознаю, что именно она и наблюдает за мной. Отвратительное ощущение паники заставляет сделать шаг вперед, приглядываясь. Сомнений о том, что это тот же мужчина, которого я встретила утром на пешеходном переходе, практически нет, хотя помимо чёрного одеяния на таком расстоянии мне сложно уловить другие сходства. Пристальное внимание со стороны вводит меня в легкий ступор, и испуг поднимается по горлу, застревая на корне языка.

Мне хочется крикнуть и узнать, чего незнакомец хочет, но в этот момент к остановке подъезжает нужный автобус, и я отвлекаюсь. Когда я вновь оборачиваюсь, на том месте уже никого нет, что пугает меня ещё больше.

С едва контролируемой дрожью в руках я прохожу в салон и оплачиваю проезд. Автобус оказывается почти полным, но мне удается найти свободное местечко ближе к дальнему выходу, и, пробравшись к нему, я присаживаюсь, незаметно для остальных переводя дух. Разве кто-то сможет напасть на меня в толпе?

Проникшись этой мыслью, я расслабляюсь и всю дорогу до нужного места не смотрю в окна, чтобы не пугать себя лишний раз.

***

Эмили стоит у стеллажа с фэнтези и рассматривает книгу, на обложке которой изображен огромный кальмар; его щупальца простираются и на задний разворот. Я не вижу название, но сама обложка кажется мне отталкивающей. Никогда бы не подумала, что Флоренси увлекается таким.

В любом случае, я подхожу к подруге. Она развёрнута ко мне полубоком и не замечает моей приближающейся фигуры, поэтому вздрагивает, когда я негромко здороваюсь.

— Привет, — неловко отзывается девушка, затем ставит книгу на полку и наконец поворачивается ко мне. — Выпьем кофе?

— Я только что позавтракала, но можем заглянуть в кофейню, — отвечаю я.

Мы вместе выходим из книжного магазина. Я ещё не успела согреться в помещении, из-за чего почти не чувствую холода, но Флоренси вздрагивает: видимо, прождала немного дольше.

В моей голове существует набросок плана, следуя которому мы первоначально должны просто прогуляться и расслабиться, и лишь после этого я затрону болезненную во всех отношениях тему.

Улица наполняется прохожими: в обеденное время все спешат по своим делам или просто прогуливаются. Я и Эмили выбираем умеренный темп для прогулки, чтобы никому не мешать, но и не идти слишком быстро. Пока блуждаем в поисках кофейни для Флоренси, обсуждаем домашнее задание и некоторые уроки. Эмили рассказывает об общих занятиях, которые я пропустила в пятницу, и следом вытекает вполне логичный вопрос:

— Почему ты не пришла?

Я пытаюсь подыскать какой-нибудь вразумительный ответ и перебираю заготовленную ложь, но оправдания кажутся настолько глупыми, что лучше совсем промолчать.

«С другой стороны, — рассуждаю я, — как Эмили может быть откровенна со мной, если я сама постоянно лгу?»

Даже если мне кажется, что Эмили не может распознать моего вранья, то не факт, что так и есть.

— Были некоторые разногласия, которые нам с Шистадом необходимо было решить, — спустя пару секунд отвечаю я то, что наиболее приближено к правде.

— И что решили? — участливый голос Флоренси вызывает чувство вины за то, что она доверилась мне; иногда лучше промолчать и не делать ещё хуже.

— Мы сошлись на том, что нам лучше не общаться, — признаюсь я, и слова горечью остаются на языке.

— Это сложно сделать, учитывая, что вы живёте в одном доме, — подмечает подруга, и я усмехаюсь.

— Ты удивишься, но иногда одно жилое пространство не повод для встреч, — произношу я шутливо, хотя выходит скорее обидчиво, поэтому старательно придумываю другую тему для разговора. — Я сегодня заметила кое-что странное.

— Ты о чём?

— Мне показалось, что какой-то мужчина следил за мной, — подавшись навстречу подруге, говорю я и невольно оглядываюсь по сторонам, опасаясь встретить внимательный взгляд того незнакомца. Прохожие вокруг не вызывают никаких подозрений, и мой страх почти улетучивается, хотя на подсознательном уровне я всё ещё напряжена.

— В смысле он ждал тебя у дома и всё время шёл за тобой? — вопрошает подруга, сведя брови к переносице. Её лицо приобретает выражение хмурой озабоченности.

— Нет, я столкнулась с ним на пешеходном переходе, а потом заметила, как он наблюдает за мной на остановке, хотя я не уверена, что это был тот же мужчина, — поясняю я, и Флоренси кивает, закусывая губу. В это мгновение мне кажется, что она посмеётся и спихнет всё на излишнюю паранойю, но серьёзный взгляд свидетельствует об обратном.

— В пятницу, когда выходила из школы, я тоже встретила какого-то странного незнакомца. Я не видела его ни разу, но, клянусь, он точно смотрел на меня. Когда мы с Элиотом вышли с территории школы, его уже не было.

— Звучит жутко, — отзываюсь я и слегка сжимаю ткань куртки в кармане, ещё раз оглянувшись по сторонам. — Ты сказала об этом Элиоту?

— Нет, — отрицательно качает головой Флоренси. — Он и так какой-то подозрительный в последнее время. Знаешь, он никогда не провожал меня со школы. В пятницу он даже не зашёл в дом: сказал, что у него дела. Это странно, потому что потом Элиот ушел в ту сторону, откуда мы пришли, а это значит, что он пошёл к дому, чтобы проводить меня.

Я внимательно слушаю подругу и молчаливо киваю, соглашаясь с тем, что всё это… Немного необычно. Мысль о том, что вокруг что-то происходит, периодически проскальзывает под кору головного мозга, но я никак не могу понять, что именно творится. В сознании рождается догадка, что всё это связано с Шистадом, Элиотом и их проблемами, но такого объяснения недостаточно.

— Ещё Элиот сказал мне нигде не ходить одной. Он и раньше был мнительным, но сейчас стал чересчур нервным. Может, он узнал о моих отношениях с Генри?

— Кстати об этом…

В эту секунду Эмили останавливается перед входом в кофейню, затем толкает дверь и входит. Момент упущен.

***

Флоренси заказывает капучино, и я предлагаю остаться на несколько минут и присесть за столик, чтобы немного побыть в тепле. Подруга соглашается, и, пока она ожидает заказ, я отыскиваю свободное местечко. В помещении приятно пахнет свежесваренным кофе и сливками, кое-где висят гирлянды, свидетели того, что подготовка к Рождеству идёт полным ходом. Вообще, прогуливаясь, я заметила, что постепенно магазинчики и лавки преображаются к праздникам, и с сожалением осознала, что на фоне проблем забыла напрочь о новогоднем веселье, хотя в голове имеется примерный план, когда и с кем я проведу Рождество.

Стянув верхнюю одежду, присаживаюсь, и следом за мной занимает место Эмили. От её кофе исходит приятный сладкий аромат, и я невольно вдыхаю его поглубже. Крис пьёт чёрный терпкий кофе, но запах всё равно напоминает о нём, и сердце непроизвольно сжимается от щемящей боли. Мы не говорили с той встречи на кухне — по сути, всего пару часов, — и теперь эта ссора кажется далекой и болезненной, хотя решение держаться друг от друга подальше кажется мне верным. Девушка открывает кружку бумажного стаканчика. От напитка исходит горячий пар с пряным запахом, и я с сожалением отвожу взгляд.

— Так вы сегодня с Бодваром идёте куда-то вечером? — пытаясь придать голосу легкомысленную интонацию, интересуюсь я.

— Да, мы встретимся у кинотеатра.

— М-м, хорошо, — я молчу пару секунд, размышляя, как лучше преподнести задуманное, но никакие уловки не идут на ум. — Насколько у вас всё серьёзно? — в итоге спрашиваю я и внимательно гляжу на подругу.

Она делает глоток кофе, пока пытается подобрать слова, чтобы верно выразить мысль.

— Я знаю, что это немного глупо, но я влюблена. Знаешь, всё внутри трепещет, когда он смотрит на меня, — её голос полон прекрасной нежности. — И он понимает меня. То есть, он даже лучше меня знает, чего я хочу. Понимаешь, Генри такой…

Мне становится не по себе от услышанного, и я намеренно абстрагируюсь, чтобы не слышать описаний, которыми Эмили осыпает Бодвара. Фраза о том, что он наперёд знает желания подруги, не кажется мне романтичной, и в голову закрадывается мысль о том, что он диктует условия в отношениях.

— Ты полностью уверена в нём? — в свою очередь говорю я, как только восхваления иссякают на языке Флоренси.

— Да, безусловно, — охотно заверяет подруга.

Моё сердце падает вниз.

— Не пойми меня неправильно, — собравшись с духом, произношу я, — но я не доверяю Бодвару. Внутренности сковывает, когда он рядом. Бодвар кажется безобидным в классе или в компании с другими, но наедине он какой-то жуткий.

Флоренси молчит пару секунд, сведя брови и хмуро рассматривая меня.

— Когда вы были наедине?

Я мысленно закатываю глаза, раздражаясь, потому что из всех слов Эмили услышала лишь то, что хотела услышать.

— Пару раз сталкивались, — я делаю неоднозначный жест рукой, чтобы увести разговор в правильное русло. — Я о том, что он напрягает меня. И не только. Не помню, говорила ли, но Шистад был категорически против того, чтобы мы имели с Бодваром какие-то связи вне школы. Тебе не кажется это странным?

— Нет, — резко отвечает Флоренси. В её голосе появляются злые нотки. — Он просто ревнует.

Я прикусываю щёку с внутренней стороны и ошарашенно смотрю на девушку.

— Что? — слабо лепечу, не в силах произнести что-то вразумительное.

— Крис смотрит на тебя, как на свою собственность. Тем более, он давно точит зуб на Генри.

— О чём ты?

— Это старые счёты, но между ними было пару неприятных моментов, из-за которых Криса чуть не исключили. Он напал на Генри год назад и избил его.

— Из-за чего? — с ужасом переспрашиваю я, не способная на более развернутые вопросы.

— Я точно не знаю, но говорили, что Крис завалил тест по истории и угрожал Генри, чтобы тот поставил ему хорошие баллы. Это отвратительно. Крис агрессивный и вспыльчивый. Сейчас он поумерил свой пыл, потому что несколько месяцев провел в лечебнице.

Я ошарашенно смотрю на подругу, ощущая, как новая информация и открывшаяся правда накрывают меня волной. Неужели все опасения и предубеждения насчет Бодвара внушил мне Крис только из-за старой вражды? Это омерзительно.

Я просто киваю, не готовая продолжать разговор. Мне нужно немного времени, чтобы переварить информацию и разложить её по полочкам.

Эмили в пару глотков допивает кофе. За столом висит напряжённое молчание, и я немного жалею о том, что вообще завела разговор о Бодваре. Возможно, Флоренси права.

— Просто ты не знаешь Генри так, как я, — выдыхает девушка, как бы ставя этим точку в разговоре, на что безмолвно соглашаюсь.

Что ж, мне есть о чём подумать.

***

В три часа дня предлагаю Эмили зайти в супермаркет, потому что мне нужно купить продукты для завтрашнего ужина. Она соглашается, поэтому заходит в торговый центр со мной. Гуляя между полок с продуктами, я отвлечённо думаю обо всем, что сказала Флоренси, и пульсирующая боль отдаёт в виски.

Расплатившись на кассе, мы выходим на улицу. Эмили помогает донести пакеты до остановки и вместе со мной ждет автобус. Я чувствую, что наши отношения стали немного натянутыми, и прощаться на такой ноте не хочется.

— Я просто волнуюсь за тебя, ладно? — произношу я и краем глаза слежу за реакцией подруги. Её лицо приобретает более мягкое выражение.

— Всё в порядке. Просто я могу сама о себе позаботиться, — терпеливо произносит девушка. — Мне хватает опеки Элиота. Просто будь моей подругой, хорошо?

— Хорошо, — киваю я.

Флоренси легко обнимает мои плечи, отчего чувствую себя в разы легче.

На самом деле, Эмили — удивительный человек. В который раз она поражает меня своей добротой и искренностью. Я знаю, что веду себя отвратительно по отношению к ней, лезу со своей философией, но девушка терпеливо прощает за каждую ошибку. Я так, к сожалению, не умею.

Когда нужный автобус подъезжает, мы быстро прощаемся, и я беру с подруги обещание написать о том, как пройдет свидание с Бодваром. Говоря это, я всё ещё чувствую легкую вину за излишнюю мнительность, но в итоге списываю на заботу, и дышать становится легче.

Добравшись до остановки, я вылезаю на улицу. Время уже перевалило за четыре часа, на улице начинает стремительно темнеть, но высокие фонари освещают дорогу и не дают проникнуть мраку. Остановка полна людей, поэтому выбраться наружу становится немного сложнее, особенно с пакетами в руках. За сорок минут дороги я успела достаточно согреться, и теперь вечерний ветер кажется особенно ледяным, отчего до дома хочется добраться побыстрее. Вместе с тем это означает, что я увижу Шистада, и, хотя лёгкая тоска щемит грудь, я не уверена, что хочу видеть его. Непонятные чувства раздирают органы, поэтому слегка медлю, пока перехожу дорогу и сворачиваю на знакомую улицу.

В глубине души я хочу, чтобы Шистад был дома, но в то же время и опасаюсь этого. Подойдя чуть ближе, я с сожалением замечаю, что знакомая машина парня не стоит на привычном месте под фонарём. Наверное, так даже лучше.

Кое-как открываю калитку и прохожу во двор. Входная дверь, как и ожидалось, оказывается закрытой, поэтому опускаю пакет с продуктами на ступени, молясь всем богам, чтобы не раздавить помидоры, и, порывшись в карманах, щёлкаю замком. В прихожей не горит свет, отчего слегка путаюсь в ногах, ища выключатель. Наконец лампочка загорается, и я больше не ощущаю себя слепцом. Стянув куртку, стряхиваю с неё снег, не успевший растаять, и вешаю на крючок, затем снимаю ботинки и отставляю в сторону. Тоффи подозрительно молчит; возможно, он уснул, либо я по забывчивости закрыла дверь на нижний этаж, и питомец весь день просидел в темноте.

Руки немного болят от тяжести пакетов, поэтому пока оставляю их у порога, а сама иду в комнату, чтобы переодеться и проверить Тоффи. Собака ожидаемо лежит на своем месте, посапывая в темноте, но когда я захожу, то тут же вскакивает, готовая зарычать. Учуяв знакомый запах, питомец подбегает к ногам, закидывая передние лапы на мои икры и тявкает, приветливо завиляв хвостиком. Я пару раз глажу кудрявую шёрстку, а затем отхожу, чтобы раздеться. Холодная после улицы одежда летит в сторону кровати и приземляется на заправленную постель. Я замёрзла немного больше, чем ожидала, поэтому надеваю тёплые носки, прикрывающие щиколотки, худи и джинсы, затем убираю волосы в хвост, чтобы они не мешались. В зеркале вижу, что мои щёки красные от мороза, а губы немного обветрились — тонкая кожа из-за частых покусываний покрылась небольшими ранками, — поэтому мажу их бальзамом.

Прошмыгнув мимо кухни, возвращаюсь за пакетами, затем иду к барной стойке. Мама приезжает завтра вечером, но я не знаю точного времени. Логично предположить, что мне необходимо приготовить ужин, иначе скандала не избежать. Кроме того, сейчас мне как никогда необходимо угождать Элизе, чтобы в итоге остаться в плюсе и осуществить задуманное. Где-то в глубине души мне совестно, что я совершенно не скучала за две недели отсутствия, и встреча мне кажется скорее вынужденной обязанностью, а не чем-то приятным.

Кое-как поднимаю тяжелые пакеты над собой и ставлю их на столешницу. Ладони ноют от того, что лямки перетянули кожу, поэтому пару секунд разминаю их и громко выдыхаю, что звучит даже немного забавно. Я усмехаюсь самой себе и рассеянно думаю о том, что почти ничего не вижу в темноте, поэтому стоило бы включить свет. Тем более, мрак кажется сейчас более опасным в связи со странными происшествиями сегодня днем и тем, что мне рассказала Эмили. Мысль о том, что за нами в действительности кто-то может следить, вызывает липкое чувство страха.

Неожиданно кухня озаряется двумя огнями. Это свет фар от подъезжающей машины, которые отпечатываются на полу в темноте. Периферийным зрением я улавливаю что-то в окне, поэтому медленно поднимаю глаза. Всё происходит как в замедленной съемке и со стороны, вероятно, кажется даже чем-то комичным: мои глаза расширяются, рот раскрывается, и я кричу.

Тёмный силуэт стоит прямо у окна. Я вижу крупным планом фигуру, урезанную до груди и освещаемую фарами. Это мужчина, одетый в пуховик чёрного цвета. Из-за того, что он стоит ко мне лицом, я не могу разглядеть черт, лишь глаза поблёскивают в темноте. Рассмотреть мужчину лучше не получается: свет гаснет и кухню затапливает мрак. Сердце усиленно бьётся в глотке, ладони покрывает холодный пот, и я всё ещё кричу. Удушающая темнота давит на стенки черепа, липкий страх бьёт дрожью руки.

Резким движением щёлкаю по выключателю, при этом не отвожу взгляда от окна. Яркий свет ударяет по глазам, и я зажмуриваюсь то ли от неожиданности, то ли от страха. Но тут же распахиваю веки и пялюсь в темноту за окном. Там никого нет.

В прихожей распахивается дверь и со стуком ударяется об стену. Паника и испуг заставляют меня вновь щёлкнуть по выключателю, хотя в темноте я ориентируюсь намного хуже. Дыхание замирает, но сердце бьётся с оглушающей болью. Мне кажется, его стук можно услышать за несколько метров. Я бросаюсь к раковине, но тут же отскакиваю в сторону, испугавшись близости окна: вдруг мужчина остался там? Мысли мечутся и жужжат, не давая сконцентрироваться. Я дрожу всем телом, и ощущение, будто я вот-вот упаду в обморок, охватывает испуганное сознание. Я действию по наитию, раскрывая первый попавшийся ящик, и достаю оттуда один из столовых приборов — в темноте не могу разобрать, что именно, — поэтому шансы защититься бесконечно стремятся к нулю. Стиснув челюсти и с силой сжав предмет в ладони, я пытаюсь унять судорогу.

Из коридора доносится шуршание, затем ещё один хлопок входной двери. Проникший с улицы холод стелется по полу, касаясь моих ног. Я упорно щурю веки, пытаясь рассмотреть что-то в темноте, но страх мешает сконцентрироваться. Он сковывает и обволакивает.

Возможно, сейчас я умру.

Тихие шаги эхом отдаются в ушах, звучат как смертный приговор.

Я раздумываю о том, чтобы спрятаться, но бежать некуда: тот мужчина увидел меня в окне и точно знает, что я в доме.

Слёзы непроизвольно катятся по щекам, обжигая ледяную кожу, желудок сковывает тошнотой, и меня бы вырвало, если бы не комок страха, вставший поперёк горла. Я присаживаюсь на корточки и вжимаюсь спиной в шкафчик, расположенный между раковиной и барной стойкой, хотя и дураку понятно, что это никак не поможет. Меня трясёт, в глазах стремительно темнеет, пусть вокруг и так чернота. Голова кружится, и я начинаю задыхаться: не поддаваться панике всё сложнее.

Оглушающие шаги звучат громче — у меня непроизвольно расширяются глаза, а металлический столовый прибор скользит в липкой ладони.

Свет загорается неожиданно, поэтому я зажмуриваюсь, но тут же распахиваю веки.

Я громко проглатываю воздух, и сногсшибательная волна облегчения затапливает тело, подхватывает его и несёт по течению.

— Чёрт возьми, Мун! — ругается Шистад, неловко отскочив в сторону. Капюшон на его серой толстовке подпрыгивает вместе с ним. — Что ты, блять, делаешь?

Я наконец могу рассмотреть предмет, за который схватилась в темноте — это столовый нож, который обратной стороной лезвия вжат в ладонь, и только сейчас я ощущаю боль от впившихся в кожу зубчиков. Что ж, это была неплохая попытка.

Поднявшись кое-как, я выпрямляюсь и тут же оборачиваюсь на окно, чтобы убедиться, что тот мужчина ушёл. Темнота за окном и отсутствие движения даруют мне успокоение. Может, мне показалось? На фоне дневного столкновения с тем незнакомцем это кажется почти правдой.

Закусив губу, отбрасываю нож в раковину и вытираю потные руки о ткань джинсов. Сердцебиение постепенно приходит в норму, дыхание выравнивается, и спокойствие, словно бальзам, разливается в крови.

— Мун, твою мать! — гневно выкрикивает Шистад, на что оборачиваюсь. Чёрт, я успела про него забыть.

Покусав губу, принимаю решение просто проигнорировать парня, поэтому медленным шагом иду к барной стойке и подтягиваю один из пакетов ближе, чтобы разобрать покупки.

Спиной ощущаю пристально-злобный взгляд Шистада, но всё равно не обращаю внимания, понимая, что объяснения здесь излишни. В комнате повисает атмосфера напряжённого молчания, которое клубится вокруг и накрывает волной, проникая в лёгкие и заставляя задыхаться. Мне хочется побыстрее сбежать, но уйти сейчас — значит струсить, поэтому намеренно продолжаю выкладывать продукты, опустив взгляд на собственные руки. В тишине мне чудится шорох, но я старательно игнорирую его, отказываясь верить в то, что Крис всё же преодолел разделяющее нас пространство. Внезапно его запах становится настолько отчётливым, что я невольно вдыхаю поглубже, совершенно позабыв, каким терпким может быть его аромат. Концентрат сигарет, которые он выкурил недавно, и горьковатый привкус кофе оседают на языке, и по телу бегут мурашки, когда холодная ладонь касается моего плеча: я чувствую температуру кожи Шистада даже сквозь ткань одежды. Одним движением Крис разворачивает меня к себе лицом, и я замираю от непозволительной близости. Все мысли о том, что ему стоит держаться подальше, испаряются, как эфир. Я сглатываю жидкость во рту и моргаю в попытке согнать панику, мечущуюся в глазах до сих пор, но Крис глядит с пронзительной внимательностью, поэтому быстро улавливает плохо скрытый страх.

— Что случилось?

— Ты просто напугал меня, — слабо оправдываюсь, и Шистад недоверчиво прищуривает глаза. Я сдаюсь. — Ладно, я кое-что видела.

— Например? — уточняет он раздражённым тоном из-за моей медлительности.

Покусав губу, раздумываю над ответом. Крис обхватывает мой подбородок, зажимая между большим и указательным пальцем, и слегка приподнимает лицо, когда я опускаю голову в попытке уйти от ответа.

— Кто-то был у окна, — наконец произношу я.

Секундное понимание, промелькнувшее в ореховых радужках, заставляет меня напрячься. Я с нескрываемым любопытством и некоторым непониманием слежу за реакцией парня: он понимает, о чём и о ком я говорю.

— Ты знаешь, кто это? — полушёпотом спрашиваю, прищуриваясь. Ответ очевиден, но, чтобы поверить до конца, мне нужно его услышать.

— Может быть, — уклончиво отвечает парень и отводит взгляд. Его брови сводятся к переносице, и маленькие морщинки, свидетели угрюмой задумчивости, складками пролегают меж них.

— И что это, чёрт возьми, значит? — язвлю я, при этом мои губы непроизвольно кривятся. Пальцы на моём лице неожиданно становятся чересчур напористыми, и я хочу отпрянуть, но спиной упираюсь в столешницу стойки.

— Это не твоя проблема, — рявкает Крис и сам отпускает меня, делая широкий шаг назад. Несмотря на это, вторжение в моё личное пространство всё равно остаётся слишком ощутим.

Я отступаю в бок и неловко присаживаюсь на стул. Значит, мне не показалось, что тот мужчина следил за мной. И если я заметила это только сейчас, то сколько же продолжается преследование? Пару дней? Неделю? Несколько месяцев? От этих мыслей жуткие мурашки холодят кожу рук.

— Теперь моё, раз уж я оказалась в это втянута. И я хочу, чтобы ты немедленно мне всё рассказал! — я почти кричу, пылая от гнева на парня. Вот к чему приводит скрытность. Самое ужасающее — то, что под прицелом не только я и Шистад, но, по всей видимости, и Эмили с Элиотом. Странное поведение парней приобретает смысл, который ужасает моё сознание.

— Ты была права, когда сказала, что я должен держаться подальше, — спустя какое-то время отвечает Шистад, и его напряжённое лицо вселяет в меня страх и толику гнева.

— И что ты имеешь в виду? — выплёвываю я, не скрывая эмоций. На самом деле, мне страшно от мысли, что Крис оказался на крючке и теперь заманивает в эту сетку меня, Элиота, Эмили и всех остальных, но при этом продолжает скрывать данный факт. Он — искусный лжец!

— Но теперь уже поздно, — будто не замечая моего вопроса, продолжает Крис. Мне хочется ударить его, чтобы стереть хмурую отрешённость с лица. Мне нужен ответ.

— Объясни! — я отчаянно повышаю голос, чтобы достучаться до парня, и Шистад наконец поворачивается в мою сторону. Он смотрит не моргая несколько секунд, а затем слегка сутулится, будто на мужские плечи опускается мгновенная усталость. Я слишком напряжена, чтобы думать об эмоциях Шистада: неизвестность сводит с ума.

— Ты же помнишь тех парней, — как-то хрипло произносит парень, и его тон сочится неуверенностью. Я напрягаю слух, чтобы услышать каждое слово. Крис говорит утвердительно, потому что ответа не требуется: сложно забыть угрозы, исходившие от ворвавшихся в дом громил. — Я с Элиотом кое-что должен им.

— Ты имеешь в виду деньги? — уточняю я и удивляюсь тому, насколько хладнокровен мой тон.

— Не только, — уклончиво отвечает парень.

Ответа на следующий вопрос я ожидаю и вместе с тем боюсь, но не задать не могу:

— За что вы должны?

— Неважно, — бурчит парень. Он упрямо отводит взгляд, тем самым подтверждая мою догадку.

— Когда я спросила про наркотики, ты солгал, ведь так?

Мне хочется, чтобы Крис накричал на меня за недоверие, за то, что я усомнилась в его словах, но ответом мне служит молчание, которое оказывается красноречивее тысячи слов. Что же. Я прикусываю губу слишком сильно — металлический привкус крови оседает на языке, вызывая тошноту.

— И Элиот тоже? — спрашиваю я. Мой голос понижается на несколько децибелов, будто этот вопрос можно произносить только шёпотом. Крис как-то неоднозначно поводит плечами, но я понимаю, что ответ положительный.

Реальность с треском рассыпается, и возникает чувство, будто меня придавило потолком, выбивая воздух из груди. Вместо того, чтобы накричать на парня, возмутиться или ужаснуться, я молчу, рассматривая его искажённое лицо, выражающее непонятную смесь эмоций.

— Только не делай такое лицо, — грязно бросает он. — Будто ты не знала: бывших наркоманов не бывает.

Эта фраза выводит меня из себя.

— Откуда мне это знать? — злобно произношу я. — Но в следующий раз, прежде чем я захочу влюбиться в парня, я обязательно уточню, не занято ли его сердце коксом или героином!

Крис смотрит на меня со смесью презрения и удивления. Я прикусываю язык, проклиная себя за слова, сорвавшиеся с уст; это не то, что следовало бы произносить, но сказанного не воротишь, а отнекиваться глупо.

— Тебе стоило подумать дважды, — отвечает Шистад. На его лицо наползает гримаса безразличия, трогая губы и разглаживая кожу лба. — Я с этим ничего не могу поделать.

Резкая боль пронзает область груди.

— Ты бы мог постараться, — это звучит из моих уст немного отчаянно, но вполне справедливо.

— Зачем? — злобный голос Шистада ударяет прямо в солнечное сплетение. — Ради чего? Ради того, чтобы ловить твой взгляд, полный надежды, и бесконечно разочаровывать тебя? Это бессмысленно и глупо. Я рад, что ты можешь испытывать хоть какие-то чувства к такому ничтожеству, как я, но истязать ещё одного человека пустой верой я не хочу. Лучше прекратить всё сейчас.

Я порывисто вскакиваю с места и хватаю Шистада за руку.

— Мне решать, кто может меня истязать, а кто — нет. Я просто хочу попробовать.

Крис напряжённо всматривается в моё лицо, и борьба в его глазах слишком очевидна. Ощущение, будто парень полностью обнажён. Я знаю, что цепляюсь за тонущий корабль, но верю, что причал близко, и, на удивление, готова рискнуть.

— Я не могу ничего обещать, — как-то обречённо шепчет парень. Я чувствую, что он сдаётся, отдаваясь в мою власть, когда бросается к моим раскрытым рукам. И пока что этого достаточно.

***

Воскресным утром мы сидим в гостиной: Крис расположился на диване, а я внизу на ковре. Я пью чай, пока Шистад поглаживает кожу головы, запустив руки в мои волосы. Чувство бесконечного спокойствия в эту секунду почти осязаемо. Я ощущаю между нами тонкую тень доверия после вчерашнего откровения парня, но вместе с тем — тяжкий груз недосказанности с моей стороны назойливым червячком проедает кору головного мозга. Я убеждаю себя, что пока не время, но мысленно обещаю рассказать парню о Бодваре в ближайшие дни. Мне хочется насладиться этой безмолвной гармонией ещё пару мгновений, пока его не нарушит мать и сотни других людей, способных вторгнуться в шаткое «мы». Сомнения насчет отношений, которые скорее кажутся авантюрой, сотрясали сердце всю ночь, но под натиском нежной ласки отступили.

Я делаю ещё глоток, а затем отставляю кружку в сторону, чтобы сосредоточиться на руках, блуждающих в моих волосах. Лёгкий электрический ток отдаётся слабой тянущей болью в низу живота.

Сегодня я проснулась раньше обычного, полночи терзаемая мыслями, и сейчас чувствую, будто убегаю от реальности, но она всё равно догоняет. Так всегда с Шистадом: кажется, будто мы находимся под куполом, но, один удар, и стекло рассыплется в колючую крошку.

— Как ты? — спрашиваю я, слегка повернув голову.

Весь вчерашний вечер, ночь и сегодняшее утро я пристально следила за парнем, чтобы он не отходил от меня, потому что в секунды разлуки мне казалось, что Шистад успеет что-то принять. Но, кажется, он чувствует себя вполне хорошо. Я ощущала его тепло всю ночь, но всё равно спала чутко, погрузившись в поверхностный сон, чтобы в случае чего не пропустить уход.

— Нормально, — немного раздражённо отвечает Крис: его бесит мой обеспокоенный тон.

Я и сама понимаю, что веду себя как нервная мамочка, но ничего не могу поделать. Через раз вглядываюсь в зрачки парня с большей внимательностью, чтобы убедиться, что он действительно в порядке.

— Хорошо, — отвечаю я, решив сменить тему, и слегка вытягиваю шею, чтобы рука парня выскользнула из локонов. — Мне нужно прибраться.

— Ладно, — Крис пожимает плечами и ложится на спину. Его серая футболка слегка приподнимается, обнажая участок кожи на животе.

Я встаю и стряхиваю невидимые пылинки со штанов, затем поднимаю грязную кружку и ухожу на кухню. Грязная посуда после завтрака всё ещё стоит на стойке, поэтому сгребаю её и мою в раковине, затем протираю все поверхности от пыли и задвигаю стулья. Я чувствую странное воодушевление, поэтому идея занять руки кажется более чем удачной.

Навожу порядок в коридоре и гостиной, поднимаюсь на третий этаж и протираю пыль; там царит тихое молчание и чистота после недолгого отъезда Элизы и Томаса. Мысль о том, что мать вернётся сегодня вечером, немного раздражает меня, потому что ничем хорошим её присутствие не может закончиться, но тут же напоминаю себе, что это я живу в её доме.

С мрачной обречённостью я мою полы, затем навожу порядок в комнате и протираю заляпанное зеркало в ванной комнате. Закидываю бельё в стирку и захожу в спальню Шистада, чтобы привести её в божеский вид. Всё это время Крис спит на диване в гостиной. я периодически заглядываю, чтобы убедиться, что парень там.

После уборки я принимаюсь за готовку. Проснувшись, Шистад выходит на крыльцо, чтобы покурить, а я бросаю мимолётные взгляды в окно, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Немного сонный, с морозно-никотиновым дыханием Крис выглядит невинно, и эта мысль заставляет меня усмехнуться.

— Тебе помочь? — без особого энтузиазма предлагает парень, и я отрицательно качаю головой. — Хорошо, мне нужно сделать домашку.

— Неужели такие крутые парни делают уроки? — с притворным удивлением ужасаюсь я и театрально закрываю глаза.

— Может, тебе просто заткнуться? — интересуется Шистад.

— Побудешь со мной? — спрашиваю я, проигнорировав его вывод.

В глубине души я признаюсь себе, что мотивом моей просьбы служит необходимость всё время следить за парнем, но я оправдываю себя тем, что это нормально — хотеть быть вместе. Видимо, уловив скрытый мотив, Крис кривится и, наверное, хочет что-то сказать, но, помолчав, передумывает и дёргает плечом. Он уходит в спальню, и я думаю о том, что слишком настойчива. Мне не хочется быть навязчивой, но липкое чувство страха и безмолвное обещание, которое я дала себе вчера ночью, о том, что помогу Крису, заставляют постоянно липнуть к парню.

Через пару минут Крис появляется в компании учебника по алгебре и тетрадями. Беспокойство в середине груди притупляется, и я мимолетно улыбаюсь парню уголками губ.

***

В семь часов входная дверь открывается, впуская ледяной ветер в дом. Я в гостиной сервирую стол, а Крис сидит на одном из стульев, приняв вальяжную позу с закинутой на колено стопой. Я смотрю на Шистада быстрым взглядом, и он улавливает его, устанавливая недлительный зрительный контакт.

«Вот и все», — думаю я с лёгким отчаянием, а затем Крис поднимается и идёт в коридор, чтобы помочь Элизе с чемоданами. Я прохожу следом и останавливаюсь у входа на кухню.

— Добрый вечер, — сдержанно здоровается Элиза. Её критический взгляд быстро пробегается по мне, отчего мгновенно начинаю чувствовать дискомфорт, но не вздрагиваю.

— Привет, мам, — сухо отзываюсь я.

Женщина стягивает зимнее пальто, затем расстёгивает молнию на сапогах и отставляет их в сторону. Всё это время я пристально наблюдаю за ней, чтобы распознать настрой. Крис возвращается спустя пару мгновений. Видимо, уже отнёс вещи наверх.

— Томас ещё не приехал? — интересуется мать, наконец расправившись с одеждой.

— Нет, -отвечает Шистад, — будет где-то через час.

— Отлично, — безразлично отзывается женщина. — Мне нужно переодеться и помыть руки. Как только Томас приедет, можем поужинать. Ты же приготовила что-нибудь, Ева? — её назидательный тон заставляет прикусить внутреннюю часть щеки. Главное не раздражаться слишком сильно.

— Конечно, — я растягиваю губы в саркастической улыбке, на что Элиза выгибает бровь. Тошнота подкатывает к горлу.

Крис поспешно уходит в гостиную, чтобы не присутствовать при этом подобии беседы, и мне становится немного обидно за то, что он оставляет меня наедине с проблемами.

— Надеюсь, ты хорошо вела себя, — как бы невзначай замечает Элиза, как будто мне пять лет и мама оставила меня с няней на вечер. Я предпочитаю не отвечать и молча стерпеть всё то, что она собирается сказать. — Я попросила Кристофера присмотреть за тобой, и надеюсь, что ты не создала проблем.

— Как твоя поездка? — я произношу это безразличным тоном, чтобы Элиза поняла, что я думаю насчёт этого разговора. На самом деле, не жду ответа, а женщина не стремится отвечать.

— Всё хорошо. Но мне бы хотелось с тобой обсудить кое-что. — я выгибаю бровь подобно тому, как это недавно делала мать. — Поговорим после ужина.

Не дожидаясь ответа или возражений, Элиза проходит мимо и исчезает на втором этаже. Только сейчас я понимаю, что мои щёки пылают от гнева.

Через полтора часа я разогреваю еду в микроволновке, пока Шистад относит салат и вино на стол. Через пару минут спускаются мать и Томас. Мужчина здоровается со мной в своей обычной манере: когда он приехал, я была в комнате.

Как только все оказываются за столом, комната наполняется звоном тарелок и непринуждённым разговором между Элизой и Томасом. Они обсуждают работу, поэтому намеренно абстрагируюсь. В голове есть чёткий план: поесть и уйти так быстро, насколько это возможно. Несмотря на обстановку, я чувствую удушающий дискомфорт, и лёгкая беседа не изменит этого. Взглянув на Шистада краем глаза, я замечаю, что лицо его больше напоминает кирпич: абсолютно ничего не выражает. Именно таким становится Крис в присутствии отца. На мгновение я задумываюсь, как выгляжу со стороны: наверное, моё кислое лицо способно испортить аппетит, но, к счастью, Шистад слишком занят воздвижением стены, а Элиза и Томас — разговором. Я невольно прислушиваюсь, пытаясь уловить в их диалоге намёк на свадьбу. Прошло уже достаточное количество времени с тех пор, как я обнаружила признаки будущего празднества, но никто так и не обмолвился об этом, что кажется немного странным. Паранойя подсказывает, что они могли расписаться за своё двухнедельное отсутствие, но в глубине души я знаю, что Элиза захочет устроить торжество. Свадьба с отцом была скромным событием, на которое были приглашены лишь близкие родственники, и теперь, вероятно, женщина бы хотела компенсировать это. Но взрослые всё ещё обсуждают какую-то бизнес-встречу Томаса, которая успешно завершилась пару дней назад.

О чём же Элиза хотела поговорить после ужина?

Спустя мучительных тридцать минут, после того, как я заставила себя проглотить немного салата и запить всё апельсиновым соком, происходит одновременно две вещи: во-первых, Элиза обращается ко мне с вопросом, который тут же вылетает из головы, во-вторых, нога Шистада пододвигается к моей, и наши колени соприкасаются. Тонкими капроновыми колготками я чувствую гладкую поверхность брюк парня, и жар мгновенно вспыхивает между ног. Я прикусываю губу, слегка нахмурившись и пытаясь сконцентрироваться на словах Элизы, но колено Шистада слегка потирается о моё, заставляя меня втянуть воздух со свистящим звуком.

— Что? — переспрашиваю я, пытаясь совладать с собственным голосом, но в это время рука Криса ложится на моё бедро и слабо сжимает. Он издевается!

— Я сказала, что после того, как помоешь посуду, я жду тебя в гостиной, чтобы поговорить.

Я бездумно киваю и вскакиваю, чтобы прекратить контакт с Крисом. На секунду я ловлю его удивлённый взгляд, но он тут же отворачивается и говорит что-то в ответ на слова Томаса.

Я ухожу на кухню и уношу с собой тарелку, пока пылающий жар в низу живота скручивает органы. Делать что-то такое в присутствие матери и Томаса — просто безумие.

Я опускаю посуду в раковину и мою руки холодной водой, чтобы успокоить разум. Томас и Шистад уже встали из-за стола: мужчина благодарит за ужин и уже собирается уйти, когда Крис говорит:

— Мне нужно отъехать.

— Куда? — спрашивает его отец, обернувшись.

— Зачем? — одновременно с ним говорю я, и мать смотрит на меня с лёгким раздражением, но мне плевать.

— Нужно увидеться с Элиотом, — нехотя отвечает Крис.

Томас кивает, принимая ответ, но я напрягаюсь всем телом и с прищуром вглядываюсь в парня, дожидаясь, когда он ответит на мой взгляд. Но этого не происходит: Шистад поспешно ретируется к себе в комнату.

Злость и беспокойство жгучим коктейлем отравляют мозг, поэтому я с некоторой остервенелостью заканчиваю уборку и мою посуду. Нежелание разговора с матерью смешивается с отчаянной яростью, поэтому моя нейтральность даёт трещину, когда я присаживаюсь на диван, сбоку от Элизы.

— О чём ты хотела поговорить? — спрашиваю я более резко, чем планировала, но сама прислушиваюсь, чтобы уловить хлопок входной двери.

— Твой отец сказал мне о планах на Рождество. — из-за этого я отвлекаюсь и поворачиваюсь лицом к матери.

— И?

— Разве это не семейный праздник? — с лёгким раздражением произносит женщина. — Тебе следовало бы остаться здесь, — и от того, что Элиза не называет слова «дом», мне становится немного смешно.

class="book">— Ты права: это семейный праздник, — я киваю в подтверждение её правоты, — поэтому я проведу его со своей семьёй.

Я поднимаюсь и смотрю на мать сверху вниз, оценивая впечатление, которое произвели мои слова. К моему удивлению, она злится и смотрит на меня недовольно.

— Если это всё, то я, пожалуй, прогуляюсь.

Не дожидаясь ответа, я иду в комнату, и, когда моя нога останавливается на второй ступеньке, дверь хлопает: Крис уехал.

========== Глава 24 ==========

На улице давно стемнело. Пахнет морозом и снегом. Фонарь, расположенный возле дома, загорается тусклым светом, обнажая небольшое пространство, где несколько минут назад стояла машина Шистада. Почти на ощупь я бреду до калитки, слегка путаясь в поводке бегущего впереди Тоффи. Мороз обжигает щёки, но вместе с тем приводит в чувство. Я достаточно зла, чтобы идти без шапки. Несильный ветер отбрасывает волосы назад, когда выхожу на тротуар. Я иду в противоположную сторону вразрез со своими обыкновенными прогулками: я ещё не была в той части улицы. В некоторых домах уже не горит свет, хотя сейчас только четверть десятого. Лунный свет отражается на снегу, и дорога искрится, указывая путь. Тоффи несколько раз останавливается, чтобы пометить территорию, и я терпеливо жду, чтобы продолжить движение. Вокруг стоит почти оглушаемая тишина, безмолвие спального района прерывается лишь скрипом редко проезжающих машин.

Я стараюсь не думать о том, насколько злюсь. Шистад не продержался и суток: улизнул, даже не взглянув. Нетрудно догадаться, что он имел в виду, когда сказал, что увидится с Элиотом. Его отказ от вчерашних слов жалит меня в солнечное сплетение. Я злюсь. И снова злюсь, непроизвольно ускоряя шаг.

Пустая улица дает волю моим эмоциям: какая разница, насколько кривится моё лицо, если никто его не видит? Уличный фонарь моргает, работая с перебоями, и я невольно задумываюсь об исправности линии. Рука с сжатым поводком замёрзла, поэтому перекидываю петлю в другую ладонь, а ту прячу в карман, чтобы согреть. Мороз остужает пыл, но мне всё равно хочется заплакать или закричать. Я, как идиотка, хватаюсь за протянутую соломинку, которая ломается на середине пути, но, хотя обещаю себе больше не вестись на эту уловку, обман так привлекателен.

Я продолжаю идти прямо, невзирая на темноту. Лишь снег хрустит под ногами. В какой-то момент Тоффи замирает, и я закатываю глаза, недовольная остановкой. Внезапный лай разрезает тишину и с увеличенной громкостью звучит в ушах. Я отскакиваю в сторону от неожиданности.

— Прекрати! — прикрикиваю на собаку, но Тоффи лишь больше распаляется, обратившись к темноте переулка. Я дёргаю поводок, но Тоффи не умолкает, а рычит громче. — Ну, что там такое?

Я делаю шаг в закоулок и, прищурившись, вглядываюсь во мрак. Погасший фонарь не оставляет надежд различить хоть что-то.

— Там кто-то есть?! — громко кричу и делаю ещё шаг, при этом дёргаю поводок, чтобы оттащить разбушевавшуюся собаку. Внезапно меня охватывает паника. Безлюдная улица и звонкий лай вселяют чувство страха.

— Пойдем отсюда, — я разворачиваюсь, чтобы уйти, но вместо этого оказываюсь втянута в закоулок: чья-та ладонь в кожаной перчатке обхватила голый участок кисти, вытащив мою руку из кармана.

Дезориентированная, я начинаю судорожно озираться, и поводок выскальзывает из пальцев, как только кто-то резко дёргает за шнурок.

— Заткнись, шавка, — низкий голос произносит это угрожающе тихо. От страха органы падают вниз со сдавленным всплеском.

— Кто здесь? — громко произношу я, при этом беспомощно оглядывая тёмное пространство вокруг. — Помогите!

Я срываюсь на крик, ощутив, как паника сдавливает желудок. Та же рука, обтянутая кожаной перчаткой, прижимается к моему рту, отрезая возможность говорить. Вторая ладонь обхватывает голову. Я невольно делаю шаг назад в попытке отступить, но упираюсь в стену, лопатками ощутив ледяные кирпичи. Резкий удар впечатывает тело в каменную кладку, воздух выходит через рот, но ладонь не выпускает его наружу. Руками я хватаюсь за кисть, прижимающуюся к губам, пытаясь её оттащить, но цепкая хватка крепко-накрепко приросла к лицу. Слёзы беспомощности подступают к глазам, обжигая глазные яблоки. Второй рукой я упираюсь в грудь нападающего и прилагаю усилие, чтобы его оттолкнуть, ведь мужское тело вдавливается в моё, прижимая к стене, а моя рука, согнутая в локте, оказывается зажата между нами. Такое положение приводит меня в отчаяние, и я задираю ногу, чтобы ударить противника, но его колено впечатывается в моё бедро, причиняя резкую боль. Я сдавленно выдыхаю. Липкий страх сковывает глотку, сердце заходится в бешеном ритме. Глаза мечутся в поисках лица обидчика, но находят лишь темноту. Я глубже вдыхаю морозный воздух, и в лёгкие проникает сильный запах сигаретного дыма. Так пахнет нападающий.

— Тише, куколка, — наконец произносит он, и большой палец ладони, прижимающейся к лицу, поглаживает мою щеку, растирая слезы, что всё ещё катятся по заледеневшей коже. Ногу, на которую давит чужое колено, сводит судорогой, превращая конечность в неконтролируемую пульсацию. — Расслабься, и никто не пострадает.

Мозг судорожно обдумывает пути отступления и с ужасом подбрасывает мысль о том, что таковых не имеется. Отчаяние отдаётся тошнотой, вызывая рвотные позывы.

— Люблю рыженьких. Столько экспрессии, — наклонившись к моему уху, произносит мужчина. Его никотиновое дыхание обжигает щеку не хуже мороза. Я дёргаюсь в попытке вырваться из мужских лап, но рука смещается и оказывается прижата под неудобным углом. Из-за стреляющей боли глаза выпускают новую порцию слёз. Желудок сводит от страха. Если бы не рука, сжимающая губы, меня бы вырвало. — Но я здесь не за этим, — иронично, с ноткой наигранного сожаления заверяет нападающий. Меня воротит. Голова начинает кружиться, и я упорно втягиваю воздух через нос. Грубая хватка усиливается. Припечатанный к стене затылок покрывается мурашками от ледяного кирпича.

— Просто напомни своему дружку, что, если завтра товара не будет на месте, кто-то лишится одного из своих сладких пальчиков, — мурлычет он мне на ухо. Мои глаза расширяются от страха, и я начинаю задыхаться от паники, но всё ещё пытаюсь удержать сознание на плаву. — Надеюсь, ты запомнила всё, что я сказал, иначе нам придётся повторить свидание, только чур я выбираю место, — игриво говорит мужчина. Его горячее дыхание разносится по моему лицу клубочком белого пара. Я начинаю сильнее дёргаться, чтобы выбраться из тисков.

Всё происходит в одно мгновение: рука, зажимающая рот, исчезает, но тут же бьёт меня в лоб, отчего голова, как болванчик, отскакивает и ударяется об стену. В глазах пляшут искры, появляется ощущение, будто я включила телевизор, а канал не работает. В ушах шумит кровь, и тело медленно сгибается, пока промёрзшая земля не становится моей временной периной.

***

Что-то мокрое и тёплое касается щеки, и я нехотя разлепляю веки. Реальность накатывает волной, и я осознаю, как сильно замерзла: пальцы рук и ног заледенели, тело трясётся от проникшей под одежду минусовой температуры. Упираясь дрожащими ладонями в снег, я приподнимаюсь и сажусь. Голова немного кружится, но в темноте я почти не ощущаю этого. Две лапки грузом давят на моё больное бедро, поэтому мягко дёргаю ногой, затем поворачиваюсь набок и поднимаюсь. Я оглядываю окружающий мрак и на ощупь двигаюсь вперед, туда, где должна быть улица. Позади под весом Тоффи хрустит снег. Значит, с ним всё в порядке. Собака забегает вперед, и я боюсь потерять её в темноте, но питомец гавкает — я иду на звук. По ощущениям я пролежала на твёрдом снегу не больше пяти минут, иначе получила бы обморожение в такую погоду, но на холоде сложно оценить последствия.

Затылок отдаёт пульсирующей болью, поэтому на пару секунд прикрываю глаза и выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Ушибленная нога быстро устаёт, поэтому немного прихрамываю, но всё же выхожу на улицу. Мигающий фонарь дарит небольшой обзор на дорогу и присевшего Тоффи. На свету я рассматриваю счёсанную кожу на ладонях, покрытую засохшей от ветра кровью. Я почти не чувствую боли от ссадин, поэтому с легкостью игнорирую её, но в замёрзшем затылке, кажется, бьётся отдельная жила. На Тоффи нет поводка, но возвращаться за ним в закоулок не хочу, поэтому подхожу к собаке и быстро осматриваю на наличие повреждений. Мутным взглядом пробегаюсь по маленькому тельцу и не нахожу видимых повреждений, но затихший питомец явно напуган. Мне хочется взять Тоффи на руки и поскорее отнести домой, но больная нога едва позволяет волочить собственное тело. Несмотря на поднявшийся ветер, я почти не чувствую холода: он действует на ушибленные участки как заморозка.

Когда я дохожу до калитки, Тоффи уже отходит от шока, поэтому быстрее добегает до изгороди и терпеливо дожидается, пока я открою. В доме горит свет на кухне и втором этаже, значит, мать ещё не спит. Время перевалило за одиннадцать вечера, и я смутно припоминаю, что ушла пару часов назад. Входная дверь распахивается настежь под порывом колючего ветра, но я поспешно закрываю её и прохожу внутрь, стараясь при этом не шуметь. На кухне слышится скрип задвигаемого стула. Я присаживаюсь прямо на пол, силясь стянуть ботинки: больная нога больше не может стоять. Я с ужасом представляю, насколько сильно травмирована конечность, что приводит меня в ещё большее уныние. Как завтра идти в школу?

Тишина длится недолго, уловив шорох, поднимаю глаза и вижу мать. На ней атласный халат, прикрывающий колени, волосы собраны в пучок: женщина готовится ко сну. Лицо Элизы выражает мрачную сосредоточенность напополам с раздражённым недовольством.

— Я просто понять не могу, — вкрадчиво начинает она, и голос пульсацией отдаётся в затылке, — почему ты такая безответственная? Я вполне осознаю твои эгоистичные начала, но поскольку ты живёшь в моем доме, — она делает акцент на последних словах, — то должна следовать моим правилам. Мы обсуждали это не раз, но ты, видимо, предпочитаешь думать, что достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения. Это только доказывает твою подростковую импульсивность, — на секунду женщина замолкает, но лишь для того, чтобы собраться с мыслями. — Если хочешь быть взрослой, то и веди себя так. Почему я должна сидеть и ждать, пока ты вернешься домой посреди ночи в каком-то непонятном состоянии? — на этих словах её брови гневно взлетают, и я обдумываю её последнюю реплику. Вероятно, мой потрёпанный вид навел на неё соответствующие мысли. Мне становится обидно, отчего слёзы упрямо рвутся наружу, но я с силой сжимаю губы и заставляю соль остаться под веками. — Я еще подумаю насчёт Рождества, — наконец добавляет Элиза, ставя точку в своей небольшой нотации, которая, очевидно, копилась с тех пор как я ушла. Её замечание выбивает меня из колеи.

— Ты ничего не решаешь! — отчаянно говорю я, наплевав на дрожащие руки и сорвавшийся голос. Боль в затылке усиливается, и я ощущаю что-то липкое в волосах. Возможно, это кровь, которая застыла на морозе, но теперь оттаяла в плюсовой температуре.

— Сейчас я несу за тебя ответственность, — холодно замечает мать, — и мне решать, где и с кем тебе быть. Разговор окончен.

Злость оседает на плечи и проникает под кожу, зудящее чувство раздражения придаёт сил, но я молчу, скапливая негатив в черепной коробке. Нет смысла возражать, потому что мы обе знаем, что я никогда не буду ей подчиняться.

Стянув злополучные ботинки, снимаю куртку. При оранжевом свете разглядываю повреждённые ладони, а затем касаюсь задней части головы. Липкий след крови вызывает приступ тошноты. Головокружение усиливается, когда я бреду до ванной, решив, что сейчас спускаться по лестнице не лучшая идея.

Закрывшись в душной комнате, медленно избавляюсь от одежды, которая пахнет сигаретами и морозом. Стянув штаны, на секунду зажмуриваюсь, морально готовясь к тому, что увижу на бедре огромную гематому. Тёмный синяк, по краям покрывшийся фиолетовым и в центре налитый бордовым, вызывает лёгкий приступ ужаса. Я пробегаюсь прохладными пальцами по травмированной коже и слегка нажимаю, тут же подавив стон боли. Кажется, этот синяк пробудет со мной ближайшие пару недель. Вещи тут же закидываю в стиральную машинку, не заботясь о том, что такую ткань нежелательно стирать вместе, затем поворачиваюсь к зеркалу, окаймлённому паром. Пару секунд рассматриваю опухшее, обветренное лицо: тени пролегли под красными воспалёнными от недавних слёз глазами, губы представляют собой ошметки тонкой кожи с пульсирующими кровавыми ранками, спутанные волосы примяты на затылке. Непроизвольный всхлип срывается с губ, прежде чем я успеваю подумать. Подавить рыдания теперь кажется почти невозможным, и я позволяю солёной жидкости покрыть лицо, спуститься по шее и скользнуть на обнаженную грудь. Холодные слёзы режут глаза, пульсация в затылке кажется почти невыносимой. Ощущение такое, будто там бьётся второе сердце.

Я не иду в душ, прекрасно понимая, что не смогу подставить кровоточащую рану на затылке под горячие струи, а умываю лицо в раковине, затем чищу зубы, снова брызгаю водой в лицо, мою руки до локтей, затем шею. Касаюсь краем намокшего полотенца гематомы на затылке и тут же шиплю от боли. Причесать волосы не удаётся: оттягивая пряди расческой, я лишь чувствую, как саднит кожу головы.

После умывания я выгляжу ненамного лучше. Чтобы закутаться в полотенце, приходится приложить усилия: я морально истощена и от боли клонит в сон. Опершись копчиком о машину, прикрываю глаза и перевожу дух, позволяя слезам вновь катиться по щекам и пропадать на обнаженной шее. В этот момент я отчётливо слышу собственные всхлипы, которые срываются с губ против моей воли, и шмыгаю носом. Придётся умыться ещё раз. Собраться с мыслями никак не получается, тяжелая голова практически не соображает, занятая перевариванием боли и подавлением панической атаки.

После повторного «душа» я открываю дверь и тут же утыкаюсь взглядом в приоткрытый проход комнаты Шистада. В спальне не горит свет, но я чувствую кожей, что Крис там. Я застываю на пороге ванной, не зная, как поступить: зайти и всё рассказать или вернуться в комнату и зализывать раны. Впрочем, делать выбор мне не приходится: раздаются тихие шаги, а затем дверь запахивается с лёгким хлопком.

***

На следующий день я просыпаюсь довольно рано от щемящей головной боли. Несмотря на то, что я просыпалась несколько раз, чтобы перевернуться на бок, утром я лежу на спине, и ушибленный затылок упирается в подушку. Мне сложно оценить степень повреждения, но на наволочке остаётся кровавый след. Медлить с обработкой раны больше нельзя: через пару часов я отправлюсь в школу, а окровавленная голова не входит в обязательную униформу.

Натянув халат, поплотнее запахиваю его и подвязываю поясом: в комнате оказывается неожиданно холодно, когда я выбираюсь из постели. Нога ноет, наступать на стопу полностью практически невозможно: гематома тут же отдаёт ноющей болью. Ранки на ладонях покрылись корочками, и теперь я могу их отодрать, чтобы обработать и заклеить пластырем.

В доме царит сонная тишина: время едва перевалило за половину шестого утра. Спокойствие и безмолвие благотворно влияют на истерзанное сознание, и я отчасти радуюсь, что встала пораньше, хотя сон и способствует выздоровлению. Прошмыгнув в коридор, взглядом натыкаюсь на захлопнутую со вчерашнего вечера дверь Шистада и задерживаюсь у неё лишь на секунду. Злость на парня поднимается кипящей волной, поэтому поспешно отворачиваюсь и захожу в ванную.

Сегодня душ кажется спасением, хотя тело болезненно отзывается на твёрдые струи горячей воды. Я понижаю температуру до прохладной, и лёгкая дрожь, пробегающая по телу, действует бодряще и помогает немного успокоить саднящую кожу. Голову предусмотрительно не мою, решив первоначально обработать рану полотенцем. Стоя в душе, вожу рукой по синяку, в который раз думая о том, что всего этого могло и не случиться. Причиной всех неприятностей неизменно является Шистад, и мне пора бы сделать вывод и отдалиться, но я, как глупый мотылёк, всегда лечу на свет, заранее зная, что опалю крылья.

Вчерашний хлопок двери всё ещё гудит в ушах и почти перебивает прокуренный низкий голос мужчины, оставившего многочисленные следы на моём теле. Я так и не доставила послание, хотя следовало бы: угрозы — отличный метод передачи сообщений.

Умываю лицо, с некоторым удивлением замечая, что, несмотря на явный недостаток сна, выгляжу вполне сносно, затем чищу зубы и, наконец, приступаю к самой неприятной части: к обработке затылка. Промокнув краешек полотенца прохладной водой, прикладываю его к ране, чтобы засохшая кровь впиталась в ткань. Через несколько минут липкая твёрдость волос превращается в мягкую влагу. Открыв ящик, достаю оттуда аптечку, нахожу антисептическую мазь и мягко наношу на поражённую зону, при этом пальцем ощупываю рану. Никаких впадин нет, поэтому делаю вывод, что это всего лишь царапина. Кое-как причесавшись, вновь смотрю в зеркало: без спутанных волос я выгляжу вполне прилично.

Всё ещё в халате, выскальзываю в коридор и вновь бросаю взгляд на дверь Шистада: к моему удивлению, она оказывается приоткрыта, хотя была замурована, когда я входила в ванную. Сама толкаю деревянную поверхность и заглядываю внутрь. Пусто. Раскуроченная кровать говорит о том, что Шистад встал совсем недавно. Где он?

Я иду на кухню на цыпочках на случай, если Крис там, чтобы не спугнуть его, но комната оказывается безлюдна и молчалива. На улице ещё темно, лишь фонарь освещает пейзаж за окном и кусок пространства в доме. Подавшись к раковине, я выглядываю в окно, хотя испытываю при этом инстинктивный страх, ставший логичной реакцией из-за недавнего инцидента. Край порога, что я могу различить, оказывается пуст, но на заснеженных ступеньках замечаю мусор и, приглядевшись, понимаю, что это смятая пачка сигарет. То небольшое пространство, которое попадает под тусклый свет фонаря, тоже оказывается пустым, но на дорожке я замечаю следы, которые не успела скрыть вчерашняя метель. Они свежие. Пару секунд смотрю в окно не зря: у порога появляется тёмная фигура в знакомой серой куртке и с зажатой между зубов сигаретой; её огонек горит оранжевым цветом в ночи. Он выходит с другой стороны дома, затем наклоняется, чтобы подобрать пачку, отряхивает ноги, потоптавшись на ступенях, и дёргает ручку двери. Мне пора уходить. Наплевав на боль в ноге и затылке, я поспешно ретируюсь в свою комнату, пытаясь не шуметь и подавлять страдальческие стоны. Замерев на последней ступеньке, я слышу, как Крис проходит по коридору, а затем все звуки замолкают. Хлопка двери его спальни не раздаётся, но парень наверняка ушёл. Я перевожу дыхание и приваливаюсь к стене. Такая пробежка только разжигает боль.

Позже, когда весь дом поднимается по велению будильников, я, уже собранная, сижу у стойки и допиваю тёплый чай. Мать спускается на первый этаж, одетая в бирюзовую блузку и серую юбку ниже колена. Она здоровается нарочито сухо, и я отвечаю таким же холодным тоном. Следом в проходе появляется Томас в костюме с болтающимся галстуком на лацканах пиджака. Элиза принимается завязывать узел, предварительно поставив кофе вариться. Я намеренно отворачиваюсь и тупо пялюсь в стену, не желая наблюдать за небольшой утренней идиллией, в которой явно являюсь лишней, как и Шистад, возникший на кухне спустя пару секунд после отца. Вся картина представляет собой нечто комичное, и Крис замирает на секунду, глядя на взрослых, но тут же берёт себя в руки и проходит к тостеру. Он специально не смотрит на меня, хотя его присутствие остро ощущается на кончиках пальцев. По сути, между нами не происходило ссоры, но Шистад отлично улавливает моё враждебное настроение. Возможно, он злится из-за того, что я ушла вечером, но злиться должна я.

Покончив с завтраком, спускаюсь в комнату за вещами, а затем проскальзываю в прихожую, чтобы надеть куртку и улизнуть пораньше. Сегодня идти до школы придётся дольше обычного из-за больной ноги, а находиться с Крисом в одной машине выше моих сил.

Прежде чем Шистад или мать успевают что-то сказать, я хлопаю входной дверью и стремительно хромаю к калитке. Утренние следы Криса запорошил снег, и теперь не осталось ни одного свидетеля его ранней прогулки, как будто в насмешку надо мной. Дорогу до забора немного замело, и ступать по снегу с ушибленным бедром сложнее, чем я думала, но вариантов нет, поэтому, превозмогая боль, я всё же выбираюсь на расчищенный дворниками тротуар. Шапка прижимает волосы к открытой ране на затылке, напоминая о лёгкой головной боли, но минусовая температура действует успокаивающе.

Вопреки вчерашнему безрассудству, стараюсь быть более осторожной, поэтому на пешеходном переходе тщательно изучаю стоящих рядом и по другую сторону дороги людей, ловя от некоторых косые взгляды. Впрочем, никто из них не выглядит достаточно подозрительным, чтобы зародить панику, и я облегчённо выдыхаю, продолжив путь.

По дороге до школы я размышляю об Эмили. Мне хочется расспросить её о тех преследованиях и вечернем свидании с Бодваром. Если она была с ним и вернулась до темноты, то, вероятно, не попала в такую же опасность. Следовало написать ещё вчера, чтобы выяснить это, но физическая и моральная подавленность поглотили все альтруистические начала, обнажив чистый эгоизм, за который мне в принципе не было стыдно. Кому и стоило постыдиться, так это Шистаду, который, кажется, совершенно не чувствует вины.

Начавшийся снег значительно затрудняет передвижение, и я отчасти жалею, что улизнула до того, как Крис усадил меня в машину. Тогда у меня было бы оправдание нахождению рядом с ним. Настроение у меня подавленно-безразличное, и сложно склонить чашу весов в сторону положительных или негативных эмоций. Лёгкое отсутствие чувствительности даже нравится мне: это отрезвляет мозг, позволяет видеть ситуацию здраво, оценивать события с точки зрения рассудка, а не сердца.

Добравшись наконец до школьной территории, я бросаю мимолётный взгляд на парковку, чтобы удостовериться в присутствии Шистада. К сожалению, крупные хлопья затрудняют обзор, и разглядеть стоянку становится труднее, но одно является очевидным: машины Криса нет на привычном месте.

Я вхожу в Центральный корпус, оставляю в шкафчике ненужные вещи и кладу необходимые учебники в сумку. Организм более или менее привык к болезненным ощущениям в ноге и голове, поэтому дышать становится несколько легче. Расстегнув куртку, направляюсь в класс, изредка бросая косые взоры на проходящих учеников, будучи в поисках Эмили или Шистада. Никто из них не встречается на пути, поэтому морально готовлюсь провести следующий час в тяжёлых раздумьях об этих двоих.

Перед самым кабинетом я случайно врезаюсь в прохожего — бедро тут же отдаёт резкой болью, и я шиплю.

— Эй, красотка, осторожнее, — знакомый голос над головой заставляет взметнуть подбородок вверх. Это Элиот.

Он выглядит невыспавшимся — бледным и болезненным, — на скуле красуется свежая ссадина, в ухе поблёскивает крестик, за хрящиком зажата сигарета.

— Привет, — неловко здороваюсь я после нескольких минут изучения парня. Напрашивается один вывод: вчера Элиот тоже встретился с одним из тех мужчин. Внутренние и скрытые одеждой повреждения парня остаются загадкой, но я не уверена, что хочу сравнивать наши травмы.

Несмотря на внешнюю помятость, он смотрит не затравленно, а жёстко, с серьёзностью в помутневших глазах. Я пытаюсь отогнать мысль о том, что Элиот может быть под кайфом.

— Эмили сегодня в школе? — интересуюсь я и случайно прикусываю губу. Тонкая кожа рвётся от столкновения с зубами, и на языке появляется знакомый металлический привкус.

— Да, было бы странно оставлять её без присмотра сейчас, — говорит он с акцентом на последнем слове. Я моргаю пару раз, чтобы удостовериться в том, что правильно поняла намёк. Элиот знает, что я знаю. Упрощает ли это задачу? — По правде, мне нужно с тобой поговорить, — замечает парень и внимательно рассматривает моё лицо.

Я мучительно раздумываю об этих словах и гадаю, о чём конкретно он хочет поговорить. Мысли роятся, как пчелы, жужжат и вибрируют, поэтому решаю акцентировать внимание на конкретном факте, а с проблемами разбираться по мере их поступления. Элиот же не может знать о Бодваре?

— Хорошо, — наконец произношу я. — Мы можем встретиться в кафе. Среди толпы безопаснее, кажется.

— Или ты становишься легкой добычей, — в противовес замечает Элиот. Меня слабо передёргивает от его слов. — В любом случае, мне нужно проводить Эмили до дома после школы. Твои родители дома?

«Родитель», — мысленно поправляю я, но на деле отвечаю:

— Они вернутся после семи.

— Хорошо. Я зайду после того, как оставлю Эмили.

— Шистад? — делаю слабое предположение, не совсем понимая, что подразумеваю под этим вопросом.

— У него дела, — отвечает парень, и это расставляет все точки над i в небольшой махинации парней. Значит, Элиот присмотрит за мной, пока Криса не будет в доме, но кто тогда присмотрит за Эмили?

— Увидимся, — кивает парень и уходит, свернув в коридоре.

Оставленная для размышлений пища не даёт мне покоя следующие два урока.

***

Бодвар открывает кабинет за пятнадцать минут до начала урока. Я вместе с толпой забиваюсь в класс и с некоторым удивлением обнаруживаю там Эмили. Она сидит на привычном месте и приветственно машет мне рукой. Я не видела её среди учеников в коридоре, и понимание накрывает холодной волной: она уже была в классе. Меня передёргивает от этой мысли, и я старательно отгоняю её, пока иду к своей парте рядом с подругой. Я быстро оцениваю внешний вид Флоренси, сомневаясь, что именно хочу найти: следы от губ Бодвара или раны от вчерашнего неприятного столкновения с незнакомцем. К счастью, ни того, ни другого не наблюдаю, поэтому присаживаюсь на стул, выкладываю учебник по истории и оборачиваюсь, чтобы поздороваться. Краем глаза вижу, что Бодвар стоит у книжного шкафа недалеко от нас, поэтому заводить разговор о его персоне не решаюсь.

— Какие планы на вечер? — этим завуалированным вопросом пытаюсь выяснить, с кем же останется Эмили, если Элиот будет со мной.

— У нас небольшой семейный ужин, — она пожимает плечами, произнося это с беззаботностью в голосе. Значит, Эмили будет с родителями. Элиот не приглашён на семейный ужин?

— Хорошо, — я киваю и отворачиваюсь. В это время Бодвар проходит в коридоре между партами и здоровается с учениками.

— Ева, — он задерживается возле моей парты, и я нехотя поднимаю глаза. — Мне нужно поговорить с тобой после урока.

Я отвечаю кивком, говоря, что задержусь, и делаю вид, что мне чрезвычайно интересна обложка учебника по истории. Бодвар тоже кивает, как бы соглашаясь со мной, и возвращается к учительскому столу.

Остаток урока проходит в тумане: пару раз мы с Эмили шёпотом недолго обсуждаем какую-то ерунду, но быстро возвращаемся к молчанию после многозначительного взгляда Бодвара. Всё это время я раздумываю о теме разговора с Бодваром, но одна мысль ускользает, перетекая в другую. Я предполагаю, что это может коснуться Эмили, а в другую минуту думаю, что он хочет спросить о Шистаде. К концу занятия мои губы пульсируют от частых укусов, а внутренняя сторона щеки приобретает характерный металлический вкус. Я остаюсь на своём месте, пока ученики собирают вещи и поспешно покидают класс. Эмили задерживается, вопросительно глядя на меня, и я качаю головой, давая понять, что позже все объясню.

Опустошённый кабинет кажется чересчур тихим, несмотря на то, что сюда просачивается привычный гул школьных коридоров. Бодвар присаживается на место за учительским столом и взглядом намекает подойти ближе. Мои ладони неожиданно потеют, и возвращается головная боль. Желудок сводит лёгким приступом тошноты, хотя причин для волнения нет. Изведённая догадками, я встаю у парты в первом ряду прямо напротив Бодвара и поневоле крепче прижимаю к себе рюкзак, служащий своеобразной защитой, хотя вряд ли она требуется.

— Я хотел поговорить, — произносит Бодвар, подняв на меня серые глаза.

Вблизи он кажется холодно-отталкивающим, хотя издалека выглядит безобидно. Такой контраст на секунду поражает: раньше я не задумывалась об этом, хотя мне не впервой оказываться рядом с историком на расстоянии метра. Я стараюсь не разглядывать мужчину, но и не отвожу взгляд, лишь бросая взор на чёрные, слегка вьющиеся волосы и бледную кожу. Сегодня на нём серая рубашка в мелкую клетку, воротник застегнут на все пуговицы, галстук отсутствует.

— О чём? — несмотря на волнение, мой голос звучит почти безразлично, и я хвалю себя за внешнее спокойствие. Внимательный взгляд серых глаз на мгновение смягчается, и я вспоминаю, что это всего лишь мой учитель — ему нет резона вредить мне.

— О твоём тесте, — говорит Бодвар.

Я чувствую облегчение вперемешку с сомнением. Значит, дело не в Эмили и даже не в Шистаде. Всего лишь дурацкий тест.

— Что с ним? — спрашиваю я, надеясь, что не звучу слишком уж расслабленно, хотя на деле все напряжённые мышцы мгновенно превращаются в желе от осознания того, что я сорок минут непрерывно придумывала проблемы на собственную голову. Похоже, пора перестать искать подвох там, где его нет.

— Твой результат, — вкрадчиво начинает учитель, и я понимаю, что он тщательно подбирает слова, — он немного хуже, чем я ожидал.

Я неосознанно прикусываю губу. Нет ничего удивительного в том, что я справилась плохо. Или не справилась вообще. В этот день волнение и паника разъедали мозг настолько, что невозможно было сосредоточиться, поэтому провал не стал сюрпризом.

— Я понимаю, что после каникул сложно сосредоточиться, — явно со знанием дела говорит Бодвар, — особенно когда в твоей жизни происходит столько всего. Но я бы хотел, чтобы ты сделала акцент на учёбе. Понимаешь, учёба поможет тебе в дальнейшем, а вот сомнительные отношения навряд ли.

Я замираю и, кажется, перестаю дышать.

— Что Вы имеете в виду под сомнительными отношениями? — голос невольно дрожит, хотя я приказываю себе не реагировать.

— Думаю, ты понимаешь, о чём я, — заверяет преподаватель, и на его губах пробегает тень улыбки. — Все мы иногда связываемся с неподходящими людьми, но главное — не терять голову.

— Откуда Вы знаете, что человек мне не подходит? — почти шиплю я.

— Я и не знаю, — по-доброму говорит Бодвар, хотя теперь его слова кажутся фальшивкой. — Просто я уверен, что парень с потрёпанной репутацией, грязным прошлым и не менее грязным настоящим способен негативно повлиять на будущее перспективной ученицы, которая имеет все шансы, чтобы реализоваться в жизни, если сбросит балласт. Разве ты не согласна?

Я пару секунд молча рассматриваю лицо напротив. Злость зудит на кончиках пальцев, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы умерить пыл.

— А какое влияние оказывает учитель на свою ученицу, если состоит с ней в отношениях? — намеренно тихо говорю я, слегка подавшись вперед.

Я вскакиваю со своего места и быстро направляюсь к двери, открываю её рывком, при этом гул из коридора становится громче на несколько децибел, хотя в ушах шумит кровь.

— Подумай о моих словах, — напоследок просит Бодвар, и, обернувшись, я вижу, что на его губах всё ещё играет знакомая улыбка.

***

После уроков мы с Эмили встречаемся у шкафчиков, собираем вещи и вместе выходим на улицу. На вопрос о том, зачем Бодвар оставлял меня после урока, я туманно отвечаю о плохом результате на тесте, и Эмили заверяет, что если появятся проблемы, то она поговорит с Генри. Меня передёргивает. Я отвечаю ей не слишком искренней благодарностью, но девушка то ли игнорирует, то ли не замечает этого.

У входа нас встречает Элиот. Он ничего не говорит о нашем предстоящем разговоре, из чего делаю вывод, что Эмили не должна знать. Они уходят довольно быстро: как только мы с Флоренси обнимаемся и обмениваемся словами прощания.

Значительно облегчённая сумка становится радостной новостью для больной ноги, которая за день так устала от ходьбы, хотя я и старалась больше сидеть, что я еле ковыляю до выхода с территории школы. Оказавшись на улице, я медленно осматриваюсь вокруг, хотя сама не знаю, что надеюсь найти или наоборот не найти. Пройдя несколько метров, краем глаза замечаю машину, которая едет на небольшом расстоянии достаточно медленно, чтобы поравняться со мной. Внезапная паника заставляет резко обернуться, отчего затылок пронзает боль — это всего лишь Шистад.

Заметив мой взгляд, парень опускает окно с водительской стороны и поворачивает голову в мою сторону:

— Садись.

Я закатываю глаза и устремляю взгляд вперёд.

— Прекрати, Мун, — с лёгким раздражением говорит парень, — и сядь в машину.

Я останавливаюсь и скрещиваю руки на груди. Злость на парня медленно возвращается, хотя я думала, что она окончательно иссякла.

— Нет.

— Не устраивай сцен посреди улицы, сядь в машину, и мы поговорим, — терпеливо говорит парень, но его лицо — безразличная маска.

— Нам не о чем говорить, — шиплю я, прожигая переносицу Шистада и от души надеясь, что на этом месте появится дыра.

— Хорошо, сядь в машину, и мы помолчим.

Я закатываю глаза, пытаясь при этом сдержать улыбку, которая заставляет уголки губ задрожать.

— Сделай хоть раз то, о чём я прошу, — говорит Крис немного устало, и я сдаюсь.

Пока иду до машины, придумываю несколько оправданий, начиная больной ногой и заканчивая внезапно начавшимся снегопадом.

В салоне привычно пахнет кофе и немного морозом: воздух из открытого окна проник внутрь и выветрил запах никотина. Тепло обволакивает замёрзшие пальцы, и я только сейчас осознаю, как сильно замерзла, стоя на улице. Шистад ничего не говорит, молча отъезжая от тротуара. В машине играет мелодия, но настолько тихо, что я едва могу разобрать слова. Я намеренно отворачиваюсь к окну, выражая внутренний бунт против этой поездки, но от мучительной необходимости взглянуть на Шистада сводит челюсть.

— Спасибо, — твёрдо говорит он вполголоса.

— За что? — я всё же оборачиваюсь, бросив на парня мимолетный взгляд.

— За то, что сделала, как я сказал.

***

До дома мы доезжаем в тишине. С одной стороны, я радуюсь тому, что Шистад учёл мое нежелание говорить, но, с другой стороны, обидно, что он оказался не настолько проницательным, чтобы различить в этом обиду. Возможно, Крис и сам не хочет говорить, учитывая хлопок его двери вчера ночью, но думать об этом почти физически больно. Сидя от него всего в нескольких сантиметрах, я внутренне поражаюсь, как мы могли так отдалиться всего за несколько часов, хотя на сближение ушли месяцы. Сейчас его холодное выражение лица кажется мне чем-то отталкивающим и колючим, хотя приглядевшись — я знаю — я пойму, что он лишь тщательно скрывает бушующие эмоции. Мне проще думать, что этот человек на водительском сидении — незнакомец, а не парень, который несколько раз обманул меня и продолжает это делать. Это спасает от простых истин: я не доверяю Крису, а Крис не доверяет мне, и эта недосказанность каждый раз отбрасывает нас всё дальше. Возможно, мы магниты, которые подносят друг к другу одинаковыми полюсами, и сначала кажется, что мы притягиваемся, но затем отталкиваемся с такой силой, что никогда, наверное, не сможем приблизиться больше. Когда-нибудь сила удара отобьёт желание сближаться.

Крис паркует машину на привычном месте, но не глушит мотор. Моя осмотрительность возвращается, и я поворачиваюсь к парню, всё ещё сидя на пассажирском кресле.

— Что происходит?

— Ты, кажется, хотела помолчать, — замечает Шистад, уходя от ответа.

— Что происходит? — повторяю я, наплевав на его желание уклониться.

— Ты знаешь, что происходит, — туманно отвечает парень, что ещё больше выводит из себя.

— Это не так, — злобно возражаю я. — Так что потрудись объяснить.

— Ты сама неплохо справлялась с поиском ответов, когда решила, что выйти ночью из дома — отличная идея, — потеряв на секунду самообладание, рычит Крис. Его лицо, перекошенное от гнева, поворачивается в мою сторону. Каре-зелёные глаза потемнели и искрятся раздражением.

— Прости, что мне нужно было охладить пыл после того, как ты решил улизнуть за очередной дозой, — яростно выпаливаю я.

Крис издаёт громкий смешок, и желание ударить становится непреодолимым — мой кулак быстро врезается в его плечо.

— Не знаю, чему мне больше удивляться: твоей неспособности довериться мне или желанию подвергать свою жизнь угрозе, раз уж я решил подвергнуть свою.

— С чего бы мне тебе доверять? — проигнорировав вторую часть реплики, со злобной насмешкой спрашиваю я.

— Почему нет? — пожимает плечами Шистад, пытаясь перевести всё в шутку, но это ещё больше распаляет мой гнев.

— Почему ты не доверяешь мне? — задаю встречный вопрос, при этом вскидываю брови и сжимаю челюсти.

— Ты не заслужила моего доверия, — просто отвечает парень. — Как я могу доверять человеку, который ставит под угрозу свою жизнь из-за капризов?

Его слова неприятно задевают что-то в солнечном сплетении.

— А как я могу доверять человеку, который постоянно врёт? — яростно выплевываю я, и мой голос дрожит, а глаза начинает щипать от слёз.

— Вероятно, никак, — Шистад безразлично пожимает плечами, и я отворачиваюсь, чтобы не показывать слёзы.

— Раз уж мы выясняли, что не можем доверять друг другу, — поборов всхлип, произношу я, — то мне стоит уйти.

— Стоит, — соглашается Крис.

Я вылезаю из машины.

***

В начале четвёртого кто-то стучит в дверь. В это время я сижу в гостиной на полу в окружении учебников и пытаюсь сосредоточиться на уроках, но на деле пялюсь в раскрытые книги невидящим взглядом около получаса. Внезапный шум возвращает сознание в тело, и я, подскочив, иду в прихожую. На пороге стоит Элиот. Он тут же проскальзывает в дом и стряхивает с кудряшек хлопья снега.

— Могла бы и поинтересоваться, кто там, — замечает он, пока снимает ботинки. — Вдруг я маньяк.

— Хорошо, что ты не маньяк, — хмыкаю я и прохожу вглубь дома. Флоренси следует за мной.

Я возвращаюсь в гостиную и присаживаюсь на оставленное место, Элиот по-хозяйски плюхается на диван, крестик в ухе при этом подпрыгивает. Немного подумав, складываю книги и оставляю их на обеденном столе.

— Хочешь кофе? — предлагаю из вежливости, и парень кивает с кривоватой усмешкой. Его щёки и нос немного покраснели от мороза, видимо, Флоренси шёл пешком до дома.

— Лучше чай, — говорит он, и я киваю, удаляясь на кухню.

Мне нужно немного времени, чтобы настроиться на разговор, о чём бы он не был. Видимо, Элиот понимает моё стремление побыть в одиночестве, поэтому остаётся в гостиной и терпеливо дожидается, когда я приду. Чайник закипает быстро, но этого времени оказывается достаточно.

— Можем выпить чай здесь, — предлагаю я, указав на обеденный стол. Элиот оглядывается на меня в проём и поднимается с дивана:

— Лучше на кухне.

Парень присаживается за барную стойку на то место, которое обычно занимаю я, и скользит взглядом по моим рукам, наблюдая за приготовлением чая.

— Хочешь чёрный или зелёный? — интересуюсь я, пока закидываю заварку «Апельсинового рая» в свою кружку.

— Зелёный.

— Он с апельсином, — поясняю, и Элиот кивает, соглашаясь. — Сахар?

— Полторы ложки.

Я добавляю в каждую кружку по полторы ложки и медленно размешиваю кипящую жидкость. Шистад никогда не пьет чай: он обожает терпкий привкус чёрного кофе. Однажды он отхлебнул «Апельсинового рая» и сказал, что это самая отвратительно-приторная смесь, которую он пил. Мне стало немного обидно за ставший родным чай, но я промолчала.

Аромат, исходящий от напитков, возвращает меня в реальность. Оглянувшись на Элиота, я вижу, что он изучает интерьер кухни, хотя не раз был в этом доме. Я ставлю перед парнем дымящийся чай и сама сажусь напротив, туда, где обычно сидит Крис. Такая перестановка кажется мне странной, но не в плохом смысле.

Некоторое время мы молчим, наслаждаясь горячим «Апельсиновым раем». На удивление, я не чувствую неловкости из-за сквозящей тишины, ведь она кажется чем-то обыкновенным, будто тишина между старыми друзьями, хотя мне сложно назвать Элиота даже приятелем. От него исходит аура беззаботности, хотя я знаю, что он может быть серьёзным и даже жестоким. Мне нравится, что Элиот, несмотря на мрачность окружающего мира, являет собой некий свет. Совсем как Эмили. Возможно, у них это семейная черта.

Когда чай становится чуть тёплым, почти холодным, лицо парня приобретает более серьёзное выражение. Он поднимает на меня глаза и пару секунд рассматривает, будто подготавливая нас обоих к разговору.

— Так о чём ты хотел поговорить? — подталкиваю я, давая понять, что мы можем начать.

— Думаю, ты догадываешься, — вступает парень. — И первоначально хочу сказать, что я буду говорить не от лица Шистада. Пусть этот ублюдок говорит сам за себя, — его слова кажутся грубыми, но в тоне сквозит приятельская насмешка. — Ты близкая подруга Эмили, поэтому я обязан приглядывать за тобой. Шистад сказал, что ты знаешь немного о том, чтопроисходит, но Эмили — нет.

Я киваю, соглашаясь с его словами, но тут же вспоминаю о догадках подруги насчёт странного поведения брата. Мысленно делаю пометку сказать ему об этом, но сейчас не хочу перебивать.

— Вчера ты, как я заметил, встретилась с нашим знакомым, — продолжает он, — и, опережая вопрос, да, Шистад тоже знает. Я бы предположил, что ты просто ушиблась, когда задела тумбочку или что-то вроде этого, но, как видишь, здесь двое пострадавших, — скосив взгляд на ссадину, поясняет парень. — Всё это не шутки. Ты должна быть осторожной, учитывая, что ты в курсе некоторых событий. Я могу уберечь Эмили в её неведении, но по твоему лицу видно, что ты хочешь докопаться до истины. Ничем хорошим это не кончится, по моему мнению. Но я знаю, что тебе плевать на моё мнение и на мнение Шистада тоже, хотя он и старательно делает вид, что это его не задевает.

Он замолкает на несколько мгновений, давая обдумать сказанное. Я тщательно перевариваю информацию.

— Мне нужно, чтобы ты была осторожна, и в случае чего не тащила Эмили на дно, — я тут же киваю, соглашаясь с ним. Элиот прав: никто из нас не должен тянуть Эмили в эту пучину, хотя я и оказалась в ней уже по локоть. — Вопросы?

— Вообще-то, да. Но скорее ответы. Эмили заметила твоё странное поведение, — сообщаю я, — и она знает, что за ней кто-то следит.

Элиот задумчиво кивает и отводит взгляд, размышляя над моими словами. На некоторое время мы замолкаем, обдумывая всё сказанное. На улице уже стемнело, и Элиот включает свет, чтобы мы не сидели в темноте. Через пару часов должна вернуться мать, Шистада ещё нет.

— Вы же достали деньги? — наконец спрашиваю я, озвучивая только что возникший вопрос.

— Да. Деньги не проблема, — отрешённо отвечает Элиот. Его взгляд устремлён в пол, крестик в ухе замер будто в безмолвном ожидании.

— Тогда это закончится сегодня? Крис же поехал отдать деньги, — я стараюсь не звучать слишком отчаянно, но слепая надежда всё равно проскальзывает в голосе.

— Дело не в деньгах, — отрицательно качает головой Флоренси. — Они ненавидят тех, кто ворует.

— Вы украли наркотики? — с ужасом выдыхаю я.

— Не мы. Крис.

***

Элиот уезжает в половине седьмого, чтобы не столкнуться с матерью в дверях. Я гашу свет на кухне и в коридоре и спускаюсь в свою спальню, чтобы немного подумать. Шистада ещё нет, и это наводит на мрачные мысли, которые никак не удается отогнать. Звонить или писать ему нерезонно, поэтому мне остаётся только ждать.

Время тянется нарочито медленно, будто стекающий с ложки густой мёд. Через неопределённое количество минут хлопает дверь — Элиза вернулась с работы. Я закрываю дверь комнаты и выключаю свет, затем ложусь на кровать. Спать не хочется, но уставшая нога ноет, в затылке снова собирается пульсирующая боль. Телу определённо нужна передышка, поэтому позволяю себе расслабиться, лёжа на мягком покрывале. Тоффи мирно посапывает на своём месте, но я знаю, что как только он проснется, то попросится на улицу. Выгуливать собаку на мамином газоне, пока она дома, — плохая идея, поэтому придётся выйти за забор. Вчерашняя такая вылазка закончилась плачевно, но мне не хочется думать об её повторении.

Ещё через время я улавливаю голоса на кухне — приглушённый разговор Томаса и Элизы едва доносится до спальни. Я мучительно гадаю, вернулся ли Крис. Мать не спускалась ко мне, хотя я могу с точностью сказать, что отсутствие ужина вызывало недовольную гримасу на её лице. Мне, впрочем, всё равно.

Я переворачиваюсь на другой бок и в темноте нахожу дверь взглядом, раздумывая, стоит ли подняться, чтобы выяснить, дома Крис или нет. Идея оказывается никудышной, поэтому продолжаю пялиться в закрытый проход, пока глаза не начинают слезиться из-за отсутствия моргания. Спустя пару минут я слышу шаги на лестнице. По звуку сложно определить, кому они принадлежат, но, если рассуждать логически, Элизе.

Тоффи просыпается от шума и вскакивает со своего места, заняв позицию у входа. Дверь открывается без предварительного стука, и комнату затапливает жёлтый свет, льющийся из коридора. Я закрываю глаза, ощутив резкую боль, и, прищурившись, снова открываю. В мужском силуэте без труда узнаю Криса.

Я присаживаюсь на кровати и всё ещё щурюсь, привыкая к яркости.

— Хочешь погулять после ужина с Тоффи? — спрашивает Крис шёпотом. Видимо, он думает, что я спала.

— Хорошо, — соглашаюсь я. Шистад закрывает дверь.

***

Ужин я предпочитаю провести в комнате, стащив со стойки на кухне немного салата. Мать при этом недовольно поджимает губы, но молчит. Возможно, она опасается вспышки, которая должна случиться после нашего разговора, или у неё просто нет настроения пререкаться. В любом случае, я сижу на кровати и грызу кусочек огурца, при этом смотрю в форточку наружу. Опять начался снегопад, и я думаю, сколько ещё выпадет снега в этом году. Сейчас середина декабря, впереди ещё два с половиной месяца зимы, а снегоуборочные машины уже вовсю орудуют на дорогах. Я не люблю зиму и холод, и обычно все три месяца для меня тянутся бесконечно долго, несмотря на рождественские праздники и выходные.

Откладываю тарелку, так и не доев — аппетита совсем нет, — но это нестрашно. Встаю с кровати и подхожу к шкафу, чтобы переодеться для вечерней прогулки. Поверх майки надеваю толстовку без капюшона, затем штаны, две пары носков, волосы собираю в низкий хвост, чтобы можно было натянуть шапку.

Тоффи, заметив мои сборы, встрепенулся и уже стоит у лестницы, дожидаясь меня. Я не уверена, что Крис закончил с ужином, но, если что, могу подождать на кухне. По правде, отчасти я рада, что он сам предложил прогуляться и мне не пришлось его уговаривать, как бы мне не хотелось признавать, что одной сейчас действительно небезопасно. Видимо, слова Элиота всё же задели меня, хотя я и не восприняла их как новость.

К счастью, Шистад уже сам сидит за барной стойкой и ждёт меня. На нем чёрное худи и джинсы, волосы слегка взъерошены, брови сдвинуты в мыслительном процессе. Прохожу на кухню и ставлю наполовину пустую тарелку в раковину к другой посуде. Звук получается немного громче, чем я рассчитывала, и Шистад мгновенно поворачивается, отлепляя взгляд от столешницы. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу под его внимательным взором, хотя это сложно назвать волнением, скорее, моя обыкновенная нервозность. Мы с Шистадом в ссоре, и исход нашей прогулки остаётся загадкой, оттого между нами и сквозит неловкость, которую я пока не могу преодолеть. Не под пристальным взглядом потемневших радужек.

— Идём, — произносит он ровным тоном, и его фигура скрывается в коридоре. Тоффи бежит за парнем.

Мне нужна пара мгновений, чтобы собраться с мыслями и вспомнить, что я зла на парня. Это придаёт уверенности, и я быстро иду в прихожую. Шистад достаточно быстр: пока я надеваю куртку и ботинки, он уже стоит, собранный, и дожидается, пока я закончу копаться. Парень уже прицепил поводок к ошейнику Тоффи, и тот нетерпеливо лает на дверь.

Мороз ударяет в лицо колючими иголками. Я и не знала, что здесь так холодно. Я быстро прячу подбородок и губы в ворот своей куртки: это спасает от ветра и необходимости говорить. Краем глаза вижу, что Шистад прячет руки в карманы вместе с поводком. О том, что это моя собака, решаю умолчать. Мне не хочется первой начинать разговор, отчасти потому, что не знаю, что сказать. Отчасти потому, что я действительно зла на парня. Пропасть между нами ощущается так остро, что я чувствую это холодное лезвие, хотя мы идём на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Из куртки Шистад вынимает пачку сигарет и закуривает. Серебристый дым вырывается из его рта, застывая в воздухе. Сегодня с фонарями всё в порядке: они горят привычным оранжевым светом. Контраст со вчерашней прогулкой поразителен. В воздухе пахнет морозом и сигаретами.

Я стараюсь не смотреть на парня, но всё равно украдкой бросаю взгляды на его равнодушное лицо. Безразличие парня выводит из себя. Будто ничего между нами не было! И, хотя мы решили ещё днем, что не доверяем друг другу, в глубине души я хочу исправить это. Шистада же, кажется, устраивает такое положение дел.

— Если хочешь что-то сказать, говори, — произносит он, поймав мой очередной косой взгляд. Он уже выкурил сигарету и забросил бычок в ближайший сугроб, руки снова спрятал в карманах.

Раздражение поднимается откуда-то из низа живота и нагревает кончики пальцев.

— А может ты что-нибудь скажешь? — произношу я грубее, чем рассчитывала, но он заслужил.

— На улице жутко холодно, — замечает парень, при этом из его рта вырывается облачко пара.

Я смотрю на Шистада с нескрываемым раздражением. Уголок его губы лезет вверх, искажая рот в насмешливой гримасе.

— Это всё? — вкрадчиво интересуюсь я.

— Извини, не знаю, о чём принято говорить на прогулках с дамами, — усмехаясь, отвечает Крис. — Отец учил меня этикету, но я всегда был плохим мальчиком.

— Ты имеешь в виду отвратительным? — невинно произношу я, и Шистад согласно кивает в ответ.

— Тебе решать, насколько я отвратительный.

— Это ещё почему? — не совсем понимаю его намёк.

— Ну, ты же трахалась со мной, — он пожимает плечами и останавливается, пока Тоффи отбегает в сторону, чтобы пометить забор.

— А ты добрый, только когда трахаешься, — отвечаю я, и в голосе сквозит чуть больше обиды, чем я хотела бы показать.

На самом деле, его слова задевают что-то в районе солнечного сплетения, и я жалею, что вообще поддержала разговор. Мне хочется, чтобы Шистад замолчал и больше никогда не произносил ничего, потому что его язык может делать лишь две вещи: причинять боль и умопомрачительно целовать.

— Я бы помыл твой рот с мылом, но вряд ли это поможет, — замечает он, на что громко фыркаю и отворачиваюсь.

Тонкая ткань штанов примерзает к ногам, и я чувствую, как мурашки бегут по телу. Крис догоняет меня в два шага и неожиданно хватает за руку. Я хмурюсь и выдёргиваю ладонь. Что за внезапные порывы?

— Ты могла бы сегодня переночевать у меня, — говорит он просто, на что издаю смешок.

— М-м, нет, пожалуй, откажусь.

— Как хочешь, — Крис отходит, и моя ладонь тоскует по ощущению его прохладной кожи на моей.

Я не эксперт в отношениях, но Шистад ведёт себя отвратительно. Я прекрасно это осознаю, но разве я могу руководствоваться рассудком, когда весь мой организм подчинён велению неконтролируемых чувств? Где-то на задворках моего сознания возникает мысль о том, что я в некоторой степени зависима от парня. И, хотя эти эмоциональные качели изводят тело и душу, я продолжаю на них качаться, пока не стошнит.

— Просто… — начинаю я, открыв рот, и холодный воздух тут же касается языка. Шистад останавливается и корпусом поворачивается ко мне. Тень веселья пропадает с его лица. — Я так не могу. Вся эта неопределённость, подозрения и опасность высасывают силы. Это нужно прекратить, но я не могу контролировать себя, пока ты не начнешь контролировать себя. Я пытаюсь верить тебе, но ты постоянно обманываешь и уходишь. Пару дней назад ты сказал, что постараешься, ты обещал мне, а теперь снова бросаешься в омут с головой. Я не говорю, что всё должно быть легко, но ты же намеренно всё усложняешь. Нужно что-то решить.

— Прямо сейчас? — уточняет парень, и меня немного злит тот факт, что он проигнорировал большую часть сказанного.

— Прямо сейчас, — утвердительно киваю я.

— Мы уже решили, что не доверяем друг другу. Разве этого недостаточно? — спрашивает Шистад.

— Значит, недостаточно, раз ты всё равно пытаешься затащить меня в постель, — раздражённо поясняю я.

Он замолкает на пару мгновений и кивает каким-то своим мыслям.

— Я не могу ничего обещать, — наконец произносит парень, но я уже слышала это, — возможно, я бы хотел, но не могу. Ты не хочешь, чтобы я лгал, а я не могу не лгать. Ты ждёшь от меня чего-то, но я не могу этого дать. Я бессилен в отношении тебя, и мне жаль, что я втянул тебя в это. Но мы можем просто плыть по течению?

Я знаю уже сейчас, но это изведёт меня, опустошит и высосет все силы. Я знаю, что в конце останусь ни с чем, у разбитого корыта, но всё равно говорю:

— Можем.

Комментарий к Глава 24

Мы с моей бетой зашипперили Еву и Элиота, и что теперь???

Пы.сы. ваши отзывы мотивируют писать, поэтому оставьте пару слов ниже

========== Chris ==========

Я медленно отодвигаюсь от горячего тела девушки и высовываю руку, прижатую к её талии под футболкой, затем выпутываюсь из переплетения ног и откидываюсь на спину. В комнате темно, и единственным источником света служит лампа, озаряющая часть пола и кровать с левой стороны. Рот Евы приоткрыт, поэтому тоненькая слюна скатывается по щеке и пятном остаётся на подушке, пропитывая светлую ткань. На секунду эта картина кажется мне довольно милой, но я отворачиваюсь и откидываю одеяло. В комнате холодно, и спина покрывается гусиной кожей, смешиваясь с липкой испариной. Я чувствую себя уставшим и невыспавшимся, шея и грудь покрыты потом, волосы взмокли. Опускаю голые ступни на пол — ноги пронзает льдом. Руки слегка подрагивают, голова кружится, отчего в глазах темнеет на несколько секунд, но я всё равно встаю, упершись ладонью в стену. Я двигаюсь почти на ощупь, добираясь до прохода, затем приоткрываю дверь, впуская полоску света в комнату, и быстро оглядываюсь на Еву: она перекатилась на мою сторону кровати, из-под одеяла торчит голая пятка, волосы разметались по подушке и прилипли к щеке, но она всё ещё спит. Я быстро выхожу в коридор и прикрываю дверь, оставив небольшую щёлку, чтобы оставаться бесшумным.

В доме царит молчаливое спокойствие: ещё слишком рано для утренней суматохи. Я прохожу в ванную, стягиваю мокрую от пота футболку и откидываю её на стиральную машинку. В отражении вижу привычный образ: красные белки и слегка расширенные зрачки, тёмные синяки под глазами, заострённые скулы и потрескавшиеся, подрагивающие губы. На шее пульсирует жилка, но пульс достаточно медленный, в ушах шумит кровь, и хотя головокружение становится не таким масштабным, оно всё же не проходит до конца. Пот выступает вновь, и по горлу поднимается комок, смешанный с рвотой, руки трясутся. Я поспешно опускаю их под тёплые струи воды, нагревая ледяную кожу. Умываю лицо, прикрыв глаза, и пытаюсь привести дыхание в норму, но ничего не выходит: от этого есть только одно лекарство.

Заветный пакетик прижат в небольшой щёлке между раковиной и стеной, и если не знать, что он там, то никогда не найдёшь. Я упираюсь копчиком в стиральную машинку и мутным взглядом гляжу на то самое место, пытаясь совладать с собой, но чем дольше терплю, тем хуже становится. Чувство, будто меня вот-вот вырвет, подступает к горлу, и я больше не могу терпеть, поэтому склоняюсь над унитазом. Из меня выходят жёлчь и немного воды. Вчерашний ужин оказался на этом же самом месте ещё вечером, и теперь мой желудок окончательно пуст. Мне холодно, но я чувствую, как горит кожа. Дышать становится труднее. Я пытаюсь убедить себя, что всё дело в моих мыслях, и зависимость существует лишь в моей голове, но руки дрожат с такой силой, что я не могу подняться с колен, чтобы смыть рвоту. Я начинаю глубоко дышать, наплевав на отвратительный запах, и это — как и всегда, впрочем, — спасает на несколько мгновений. Пальцы сами находят тот самый пакетик и вытаскивают, ухватившись кончиками ногтей. Порошка совсем немного, но этого хватит на две дорожки. Я ещё раз проверяю, закрыта ли дверь: паранойя уже давно стала моим близким другом, — затем возвращаюсь к раковине и хватаюсь за края упаковки. Мокрые пальцы соскальзывают, и открыть пакетик сложнее, когда покрытые потом ладони дрожат. Я прикусываю губу и почти не чувствую привкуса крови, сфокусировавшись на небольшом количестве белого порошка. Схема простая: открыть, высыпать, разровнять, вдохнуть. После этого всегда приходит облегчение, которое я могу назвать почти жизнью. Кайф, который я получал, давно сошёл на нет и оставил после себя лишь разрушительную потребность, и сейчас в голове пульсирует одна мысль: не употреблять — значит не жить. Я ненавижу собственную слабость, ненавижу эту зависимость, ненавижу никчёмное существование, но без всего этого уже не знаю, кто я. Момент, когда вещество проникает в организм и разгоняет кровь по венам, я называю озарением. Это как воскреснуть после смерти, как вдохнуть через нос полной грудью после продолжительного насморка. Это чувство не похоже на сладостное томление; оно на вкус как горькая настойка, после которой ты знаешь, что температура спадёт и лихорадка наконец пройдет.

Порошок аккуратной кучкой ложится на сухой бортик раковины. Это лишь полдела. Я быстро оглядываю пространство вокруг и подыскиваю подходящий предмет, затем открываю ящик. Там точно должно быть лезвие. Тоненькая металлическая пластина в бумажном пакетике лежит на самом дне, и я безжалостно разрываю упаковку. Палец скользит по лезвию, отчего тут же появляется неглубокая рана, и из полоски начинает сочиться капиллярная кровь. Плевать. Стоять становится сложнее, поэтому тороплюсь. Дрожащими пальцами крепче обхватываю лезвие и начинаю формировать убийственную дозу моего спасения, доля секунды — всё готово. Я наклоняю лицо так близко, что подбородок касается холодной поверхности раковины, затем указательным пальцем зажимаю ноздрю и медленно скольжу вперёд, вдыхая порошок. Нос наполняется неприятными ощущениями, будто я вдохнул песка, но это проходит через пару мгновений. Проворачиваю такую же схему с другой дорожкой и откидываюсь к стиральной машине, присев на холодный пол. Тело слабо подрагивает, снова подступает тошнота, в глазах двоится. Эффект доходит медленно, и нужно немного подождать, чтобы вещество проникло в кровь. Эти мгновения самые сложные: я знаю, что уже принял, но мне всё ещё плохо. Чтобы хоть как-то отвлечься, я прикрываю глаза и начинаю неспешный подсчет:

Один.

Мне нужно выкурить сигарету.

Два.

А лучше две сигареты.

Три.

В моей кровати спит Мун.

Четыре.

Я ничтожный обманщик.

Пять.

Пока она рядом, она в безопасности.

Шесть.

Пока она рядом, она под прицелом.

Семь.

Я прекращу это сегодня.

Восемь.

Я никогда не смогу это прекратить.

Девять.

Ещё один пакетик с кокаином лежит под кроватью, зажатый ножкой.

Десять.

Небольшая доза героина запрятана под плинтусом.

Одиннадцать.

Амфетамин под задним сидением в машине.

Двенадцать.

Я могу отыскать ксанакс, приклеенный к сидению стула в комнате Мун.

Тринадцать.

Есть две ампулы морфина здесь, под душевой кабинкой.

Четырнадцать.

Три таблетки опиата под порогом у входа в дом.

Пятнадцать.

Одна таблетка экстази пришита к джинсам с изнаночной стороны.

Шестнадцать.

Одна таблетка ЛСД под ножкой лампы в комнате.

Семнадцать.

У Элиота есть косяк.

Восемнадцать.

Подействовало.

Сегодня я досчитываю до восемнадцати, прежде чем меня накрывает ударная волна облегчения и спокойствия. Дрожь отступает, поэтому я легко поднимаюсь на ноги. На нижней губе краснеет кровяной след, мокрые волосы растрепались и обвисли сосульками. Зрачки сужены, но на этот случай я достаю капли и быстро закапываю. Глаза щиплет, но боль проходит, как только моргаю несколько раз.

Итак, сегодня я досчитал до восемнадцати. В прошлый раз — до пятнадцати, а еще до этого — до десяти.

Моё лицо до сих пор бледное, под глазами просвечиваются голубые каналы вен, но я чувствую себя намного лучше. Умываюсь ещё раз, затем быстро споласкиваю покрытые потом волосы и растираю кожу полотенцем. Бодрость вновь проникает в вены и запускает жизненную энергию.

Я курю на кухне в приоткрытое окно. На улице темно: сейчас лишь четыре утра. Выходить не хочется, поэтому обвожу территорию быстрым взглядом и решаю, что этого пока достаточно. Они не заявятся в ближайшие пару дней, пока я не понадоблюсь им вновь. Положение не такое уж плохое, по крайней мере, я всё ещё чувствую, как ускоренно бьётся сердце, разгоняя кровь и позволяя жить.

После второй сигареты я закрываю окно и бесшумно иду в комнату. Ева ещё спит. Она выглядит безмятежной и мягкой без своей привычной оборонительной гримасы. Я стою у входа и смотрю на её лицо, освещаемое оранжевой лампой. Девушка вновь перекатилась на свою сторону. Она лежит на животе, лицо повёрнуто ко мне, губы приоткрыты и прядь лежит около рта. Одеяло откинуто в сторону, и я вижу край её чёрных трусов, выглядывающий из моей серой футболки. Я медленно моргаю, пытаясь запомнить этот образ, сохранить его в собственной голове, но это почти бесполезно: там нет места для такого рода вещей. Прохожу в спальню и плотно закрываю дверь, затем натягиваю футболку, торчащую из ящика в шкафу — от нее пахнет мылом, — и укладываюсь в кровать. Я лежу без одеяла, чувствуя исходящий от Евы жар. Она пододвигается ближе, её нос упирается в мою шею, и ключицу обжигает тихое дыхание.

— Где ты был? — хриплым голосом спрашивает она, пока моя рука скользит на её талию, проникая под ткань футболки, и пальцы слегка сжимают разгорячённую кожу.

Ева пахнет потом и апельсиновым чаем, который она постоянно пьёт. Я молчу, зная наверняка, что мой голос разбудит её окончательно. Она ещё немного ёрзает в моих руках и наконец замирает. Я прикрываю глаза и позволяю себе пару часов сна.

***

Когда я открываю глаза во второй раз, на улице вновь темно, но на часах уже шесть утра. Евы нет: она выскользнула из постели, пока я спал, — но так даже лучше. Моя футболка вновь пропиталась потом, но чувствую себя вполне сносно. Эффект от кокаина прошёл, но после этого я могу ещё несколько часов дышать, притворяясь, что всё в порядке. Я снимаю мокрую футболку и отбрасываю её в сторону. Срочно нужно принять душ.

В коридоре я слышу, как шумит вода в ванной. Значит, Ева встала совершенно недавно. Я иду на кухню и ставлю чайник кипятиться, затем засыпаю две ложки кофе в кружку и терпеливо дожидаюсь, пока нагреется вода. В голове возникает мысль сделать чай для Евы, но отказываюсь от этой идеи. Вместо этого усаживаюсь за барную стойку и делаю несколько больших глотков кофе. Горячая жидкость обжигает горло и бодрит, разгоняя загустевшую кровь по венам. Кофе — ещё один способ держаться на плаву.

Я думаю о сегодняшнем вечере. Мне нужно доставить товар. Элиот предложил помощь, но его навязчивость раздражает. Он не доверяет мне и на это есть причина: я втянул его в это дерьмо, но теперь уже поздно что-то исправлять. Элиот в меньшей степени похож на наркомана: он курит самокрутки с травой, но никогда не позволяет себе ничего тяжелее марихуаны. Я завидую ему в этом плане, почти ненавижу, но знаю, что Элиот — ещё один якорь в моей жизни. И, несмотря на это, я пытаюсь очернить его в глазах Мун. Это мерзко и подло, но меня бесит, что злодеем в этой истории оказываюсь я. Мне просто необходимо тянуть кого-то на дно, пока тону сам.

Итак, мне нужно доставить товар. Забрать его из точки и отвезти на другую. Ничего сложного. Простая, отработанная схема. Проблема в том, что я захочу что-нибудь прикарманить, поэтому мне нельзя заглядывать внутрь. Мне нужен сдерживающий фактор, и Элиот вполне подходит, но его скептично-осуждающий взгляд выводит из себя. Грёбанный заложник морали.

Я допиваю кофе почти до конца, когда Ева выходит из душа. Она крадётся по коридору, но из-за обостренного слуха я слышу каждый её шаг, и замирает, когда замечает меня на кухне. Она обёрнута в полотенце, длина которого едва доходит до середины бедра, с волос стекает вода, утопая в ложбинке между грудей. Девушка смотрит на меня неразборчивым взглядом с толикой непонимания, но я не хочу начинать разговор, поэтому просто оставляю свою кружку и ухожу в ванную. Я знаю, что если она начнёт говорить, то я непременно нагрублю: мы славно потрахались сегодня ночью, и я позволил ей уснуть в своей постели, но это не значит, что между нами всё в порядке. Она осознаёт данный факт, но всё равно тянется ко мне, как Икар к солнцу. Она глупая, но я отчего-то позволяю ей греться в моих лучах, заранее зная, что уничтожаю её. Я не хочу быть разрушительным, но по-другому не выходит.

Душ приводит мои мысли в некоторый порядок. В душевой кабинке пахнет шампунем Мун, и я поглубже вдыхаю её концентрированный аромат, проклиная себя за излишнюю сентиментальность. Про себя решаю, что Ева чертовски приятно пахнет, и отбрасываю эти раздумья в дальний ящик, напоминая себе, что у меня нет на это времени.

Когда я выхожу из душа, вытеревшись насухо, вновь закапав в глаза и осмотрев ванную на наличие посторонних предметов, из кухни доносятся свойственные завтраку звуки. Я знаю, что это не Мун: обычно она ведет себя достаточно тихо, — поэтому просто иду к себе в комнату и плотно закрываю дверь. Мне необходимо одеться и проверить пачку с сигаретами, закинув туда дозу живительного вещества. Любого.

Мне приходится включить верхний свет, чтобы отыскать вещи. На улице едва начинает светать. Я достаю последнюю имеющуюся порцию кокаина, запрятанную под ножкой кровати, и проталкиваю пакетик в пачку сигарет. Возможно, этого хватит на три-четыре дорожки.

Мне нужно поторопиться, чтобы перехватить Еву до того, как она ускачет. Её упрямство и недальновидность медленно перерастают в откровенную тупость. Её синяк на бедре говорит о многом, но она всё равно продолжает гнуть свою линию, наплевав на осторожность. Эта черта могла бы показаться очаровательной, но в большей степени она раздражающая.

Я надеваю футболку, сверху толстовку, затем джинсы и две пары носков: кончики пальцев на ногах немеют при ломке. На кухне сидит Элиза, её прямая спина и холодный взгляд вызывают резкий приступ отвращения, но я даже не морщу лицо, здороваясь с ней и исчезая в коридоре. По правде, Элиза отвратительная, и она действительно подходящая партия отцу. Когда они поженятся? Меня удивляет, что Ева впадает в панику при мысли о том, что Элиза выйдет замуж. Разве ей не плевать? Она откровенно ужасная мать, которая не любит свою дочь, но Мун — ребёнок. Она цепляется за мамину юбку. Возможно, так ей проще удержаться на плаву, может, это её якорь. Копаться в дебрях её нездорового сознания — кривая дорожка, потому что чем больше я проникаюсь её жизнью, тем больше хочу стать её частью. Я не менее отвратительный, чем Элиза.

К моему облегчению, Мун сегодня не слишком торопится. Возможно, наше короткое примирение воодушевило её, но, в любом случае, это играет мне на руку. Я завожу машину и подъезжаю прямо к калитке, чтобы она не прошла мимо. Пока жду, поджигаю сигарету и курю в открытое окно, впуская ледяной воздух в ещё не до конца прогретый салон. Ева выходит из дома как раз тогда, когда я докуриваю сигарету и бросаю тлеющий бычок в рыхлый снег. Я вижу, как она хромает, но намеренно не заостряю на этом внимание. Она открывает дверь с пассажирской стороны и садится, без слов пристёгивает ремень и отворачивается к окну. Отлично.

Я выруливаю на дорогу. Ночью прошел снег, но снегоуборочные машины уже расчистили трассу. Мы едем в тишине, и я слышу прерывистое дыхание девушки. От неё вновь пахнет апельсиновым чаем. Краем глаза вижу, как Ева кусает губу: мозг тут же услужливо подсовывает картину того, как я сжимаю между зубов её нижнюю губу и слабо оттягиваю. Желание поцеловать девушку начинает жечь рот, поэтому жёстко сжимаю челюсть и крепче обхватываю руль. Ехать совсем недолго, но я всё равно чувствую себя запертым в клетке с куском мяса: хочется, но нельзя.

Рука Мун тянется к колёсику на магнитоле. Она нажимает кнопку, экран загорается и включается радио. Ей неловко в тишине. Данный факт слабо ударяет в область солнечного сплетения, но холодный рассудок хвалит себя за внешнюю отчужденность. Песня, которая начинает играть, вводит меня в ступор на несколько секунд. Это рождественская мелодия «Санта сидит в сарае»{?}[Норвежская рождественская песенка с веселым мотивом]. Внезапно до меня доходит, что Рождество всего через несколько дней. Время стало для меня абстрактной, эфемерной единицей. Я не смотрю часы и стараюсь не считать минуты, зная, что жизнь ускользает со скоростью песка, утекающего сквозь пальцы. Скоро Рождество, и от этой мысли меня пробирают мурашки, пока звучит дурацкий веселый мотив, наполняющий салон.

Моё напряжение неосознанно передается Мун, её косые взгляды обжигают правую часть лица, поэтому намеренно избавляюсь от эмоций, натягивая выражение крайнего безразличия. Мне необходимо немного больше контроля над жизнью, чем я имею. Пачка сигарет во внутреннем кармане согревает область ребер, в ней сокрыт мой эликсир жизни, чёрт бы его побрал.

Я паркуюсь на привычном месте и тут же выключаю радио: на сегодня музыки достаточно. Ева медлит, отстёгивая ремень и поправляя куртку. Вероятно, она ждёт от меня каких-то действий после вчерашнего разговора на улице, но мне нечего ей дать. Я вновь соврал. Нет, я верил в свои слова, пока они были в голове, но язык превратил их в нечто отвратительное, и они стали ложью, как только оказались произнесены. Ева смотрит на меня с непонятной смесью в глазах и кусает губу. Мне вновь хочется её поцеловать. Мы стоим на школьной парковке утром, но я почти не могу бороться с этим желанием. Тот факт, что это единственное честное между нами, отдаёт легкой болью в середине грудины, но я привычно подавляю её. Нельзя поддаваться чувствам. Нельзя.

Я первым выхожу из машины и стараюсь игнорировать вздох, который издаёт Мун, оставшись одна в салоне. Впрочем, она выскальзывает наружу через пару секунд, и её лицо приобретает враждебное, раздражённое выражение. До школы мы идем вместе в молчании. Мы не произнесли ни слова за сегодняшнее утро, но так даже легче.

Мне нужно довести её до шкафчиков, затем дождаться, пока она ускачет на уроки, и приступить к своим делам. В этом простом плане главное — не наткнуться на Элиота, который привяжется, как собачка. Он знает, что сегодня мне нужно доставить товар, и не хочет рисковать собственной головой. Вновь.

Я провожаю Еву к Центральному корпусу, затем мы вместе входим в стеклянные двери и оказываемся у ящиков.

— Я заберу тебя после школы, — всё же нарушаю молчание, но тешу себя тем, что это необходимо.

Мун хмурится при звуке моего голоса и поднимает глаза. Я не отвожу взгляд и устанавливаю зрительный контакт. Тепло стремительно разносится по венам. Такое чувство возникает, когда очередная доза начинает действовать. Её глаза мечутся по моему лицу в поисках чего-то, что я не могу ей дать, и, наконец, замирают. На губах застывает кривая враждебная усмешка, и я с некоторой опаской узнаю в ней свою. Я смотрю на Еву и вижу отражение собственных эмоций. Становится почти физически больно. Позволяю этой боли на секунду проникнуть в сознание и тут же подавляю её, слегка откинув голову назад, чтобы прийти в себя. Ева ничего не отвечает, лишь отрывисто кивает и удаляется к своему шкафчику. Разрешаю себе посмотреть ей вслед и глупо надеюсь, что она не почувствует мой внимательный взгляд.

Контакт разрывается, но мгновения потери контроля стоят дорогого: Элиот в упор глядит на меня и делает несколько шагов навстречу, разделяя то короткое расстояние, которое я мог использовать, чтобы сбежать, но уже поздно.

— Когда ты уезжаешь? — спрашивает Флоренси, опустив приветствия и прочие формальности. Мне нравится его готовность к делу.

— Прямо сейчас, — сухо отвечаю я, стараясь не смотреть на Еву, но краем глаза всё равно замечаю, как к ней подходит Эмили, сестра Элиота.

— Хорошо. Как только они уйдут, можем выдвигаться, — кивает Флоренси, бросив мимолетный взгляд на девушек.

— Я иду один, — безразлично отзываюсь я, запустив руки в карманы расстёгнутой куртки. Пальцы неосознанно двигаются вверх, и фаланги нащупывают прямоугольную пачку сигарет во внутреннем кармане.

— Нет, — отвечает Элиот. В его тоне нет злости или недовольств. Простая констатация факта, но этот трюк не прокатит со мной.

— Отъебись, Элиот, — бросаю я, скользнув по его лицу холодным взглядом. Парень выглядит намного лучше меня: вероятно, ему удаётся проспать больше двух часов без очередной дозы.

— К сожалению, я не могу, — усмехается он, но в глазах я вижу всю серьёзность ситуации.

— Мы не можем оба уехать, оставив их здесь, — я вставляю железный аргумент, и против этого парень не может возразить. Мы оба знаем, что не можем бросить Еву и Эмили без присмотра, особенно когда Бодвар находится в непосредственной близости.

— Просто не облажайся, — выплёвывает Элиот, затем рывком стягивает куртку, отчего растаявший снег с его одежды и волос попадает на меня.

— Я не облажаюсь просто для того, чтобы ты перестал ныть, — со смешком бросаю я. Мне на самом деле не хочется подводить Элиота. Я быстро хлопаю его по плечу в знак молчаливого перемирия, и Флоренси кивает.

***

На улице вновь идёт снег, поэтому приходится включить дворники, чтобы очистить лобовое стекло. До окраины города ехать около часа, а с учётом снегопада все полтора. Я курю в приоткрытое окно, и воздух холодит лицо. Пальцы ног постепенно немеют. Возможно, поездка займёт больше времени, чем я рассчитывал.

—В пачке лежит кокаин. Его хватит на три-четыре дорожки. Под задним сидением есть амфетамин, — напоминаю себе вслух, и мой голос слабо дрожит. Нужно съехать на обочину.

Сейчас начало девятого. Я принял дозу около четырёх утра. Значит, время действия кокаина сократилось до четырёх часов. Не знаю, сколько продлится эффект амфетамина. Не хочу рисковать, проще вновь сделать дорожку. Я сворачиваю на обочину, но мотор не глушу. Руки не дрожат, значит, та доза ещё действует, но мне нужно быть в нормальном состоянии, когда буду возиться с товаром. Пока достаю пакетик, рассчитываю приблизительное время: до окраины ехать полтора часа, забрать товар — не больше десяти минут, обратно — ещё полтора часа, затем отыскать кафе в центре — плюс-минус двадцать минут, отдать товар — минута-две, вернуться в школу — полчаса. В итоге получается около четырёх часов. Я втянул две дорожки, их приблизительное действие — четыре с половиной часа. Если втянуть три, время увеличится примерно на час, но тогда остаётся одна дорожка на следующий раз. Этого мало, хотя под задним сидением есть амфетамин. Употребить вместе два вещества рискованно, время их действия неизвестно. Проще втянуть четыре дорожки сейчас. Может, их хватит часов на шесть-семь. Я формирую дорожки на панели с помощью кредитной карты и вдыхаю их четырьмя резкими движениями, опасаясь, что кто-то может заметить меня на обочине. Того же облегчения, которое настигает меня на грани, нет, но губа не дрожит через несколько минут, и я снова могу продолжить путь.

***

Когда я добираюсь до нужной локации, снегопад прекращается, но на улице становится в разы холоднее, и ледяной ветер пробирается сквозь одежду, поэтому до конца застёгиваю куртку и прячу руки в карманы. Я паркуюсь недалеко от места встречи, но всё равно придётся идти пешком около трёх минут. Пальцы на ногах мгновенно замерзают, и мне приходится их сжать в ботинках. Дело не в том, что доза оказалась маленькой. Это из-за мороза. В этом я могу себя убедить.

Место встречи — старая, покрытая ржавчиной автобусная остановка, которой пользуются настолько редко, что встретить здесь человека сродни чуду. Я не в первый раз приезжаю сюда за товаром, поэтому знаю, что место более чем надежное, но всё равно соблюдаю элементарные меры предосторожности: незаметно оглядываюсь по сторонам, когда выхожу из машины, и быстро иду до остановки.

За несколько метров замечаю мужскую фигуру, облачённую в чёрную одежду, резко контрастирующую с недавно выпавшим снегом. Подойдя ближе, я мгновенно узнаю человека. Это Дженкис. Ну, конечно. Дженкис оборачивается, услышав скрип снега под моими ботинками, и я могу видеть его перекошенное мерзкой улыбочкой лицо. Внешность этого мужика более чем отталкивающая, отвратительная: у него тёмные волосы, прилизанные к ушам, кривой нос, когда-то сломанный в потасовке, узкий бесцветный рот и маленькие чёрные глаза. Под губой с правой стороны у него белеет тонкий шрам, сползающий до подбородка. Опять-таки, след его активной деятельности в мутных группировках. Дженкис, наверное, самый отвратительный член этой небольшой организации, и все прекрасно знают, что мы ненавидим друг друга, поэтому очевидно, что прислали его.

— Кристофер Шистад! — бросает он, растягивая губы в подрагивающей улыбке. Надеюсь, его шрам напоминает о старой ране болью.

— Заори на всю улицу, мудак, — шиплю я в ответ, но тут же сцепляю зубы, приказав себе сохранять хладнокровие. Я знаю, что Дженкис хочет вывести меня, чтобы я напал первым, но я уже принял дозу успокоительного в виде четырёх дорожек.

Я подхожу ближе, почти вплотную, чтобы он смог отдать мне товар, но сегодня этот придурок настроен решительно, поэтому делает вид, что не замечает моих действий. Он смотрит вперёд, сощурив и без того крошечные крысиные глаза.

— Уже принял перед тем, как прийти, а, приятель?

Мне хочется тут же ударить его за небрежно брошенное «приятель», но я лишь в успокаивающем жесте поглаживаю пачку сигарет, сокрытую во внутреннем кармане, хотя и знаю наверняка, что там нет ничего, что спасло бы меня от приступа гнева и отвращения.

— Сдаётся мне, да, — продолжает Дженкис. — Как скоро подсадишь свою подружку?

Я не реагирую, но в голове возникает несколько сцен особо кровавых убийств. Я не хочу ничего отрицать, чтобы не давать ему повода глумиться или удостовериться в некоторых фактах, поэтому скольжу по его кривому носу безразличным взглядом и молча ожидаю, когда он наиграется.

— Она вроде ничего, но, видимо, слишком тупая, раз связалась с тобой, — размышляет этот укурок. — Мы неплохо потискались с ней в переулке пару дней назад.

Значит, Дженкис приходил к ней.

— Она сладенькая, и я возьму её себе, как только ты облажаешься в очередной раз, — он давит, надеясь вызвать у меня неконтролируемый всплеск эмоций, но кокаин легко сдерживает внутреннего зверя: я почти спокоен, не считая трясущихся рук в карманах куртки. — Шистад, ты сегодня неразговорчив. Прикусил язык? Или принял так много, что говорить не можешь?

— Если бы я каждый раз разговаривал с таким ничтожеством, как ты, то давно бы перестал себя уважать, — безразлично произношу я, не глядя на нежелательного собеседника.

Лицо Дженкиса на мгновение искажается злобой. Он, как ребёнок, заводится с полоборота.

— Я хотя бы не жалкий наркоман, — выплёвывает он.

Что ж, это правда. Единственный предлог, под которым они ещё не избавились от Дженкиса, — это отсутствие у него зависимости. По правде, он слишком труслив, чтобы притронуться к наркотикам, зато бесконечно туп и неряшлив. Та небольшая информация, что известна мне об этом увальне, даёт вполне веский довод считать его самым настоящим идиотом.

Мысленно я подсчитываю, сколько прошло времени. Мне сложно сосредоточиться на собственных мыслях, пока Дженкис распинается о собственной значимости и моей ничтожности, но я прихожу к выводу, что уже пора уходить. Тем более, раздражение начинает вибрировать на кончиках пальцев и вызывает зуд в дёснах.

— Я заберу товар, и мы разойдёмся. Разве тебя не ждёт твой папочка? — говорю я, наконец взглянув на него. Он ниже меня всего на пару сантиметров, но крепче в плечах, поэтому наше противоборство не может иметь однозначного исхода, и я не хочу рисковать сейчас, когда мне нужно расправиться с делами. Дженкис — трусливый пёс, который и шага не может ступить без указки, но тявкать за забором вполне способен.

— Передавай привет подружке, кусок дерьма, — выплёвывает Дженкис и наконец отдаёт товар. Это небольшой пакет из книжного магазина, весящий не больше трёхсот грамм. Мне интересно, что внутри, но посмотреть — вырыть себе могилу, поэтому поспешно расстёгиваю куртку, пихаю товар внутрь и возвращаюсь к машине. В зеркало заднего вида вижу, что Дженкис яростно сплёвывает мне вслед и топчется на месте, дожидаясь, пока я уеду. Ублюдок.

***

Дорога обратно в город проходит значительно быстрее отчасти потому, что прекратился снег, отчасти из-за того, что я еду на большой скорости, взбешённый словами Дженкиса. Подъехав к центру, я всё же не могу подавить болезненное желание и пишу короткое сообщение Еве, чтобы узнать, как она. О том, чтобы спросить Элиота, не идёт и речи: он решит, что я облажался. Ева долго не отвечает, отчего начинаю раздражаться сильнее, но звонить не хочу. Внутри что-то неприятно копошится: маска безразличия трещит по швам, но всё-таки держится. Мысленно призываю себя к хладнокровию, пока отыскиваю нужное кафе. Больше половины пути пройдено: нужно лишь отдать товар и успешно скрыться. Я вновь подсчитываю часы действия дозы и с больным удовлетворением осознаю, что эффект от недавнего употребления не прошёл. Перед тем как выйти из салона, заглядываю в зеркало заднего вида, чтобы оценить состояние зрачков. Приходится закапать капли, чтобы привести их в норму.

В центре значительно теплее, чем на окраине, поэтому я иду медленно, бросая косые взгляды на прохожих. В одной руке покоится тот самый пакет изкнижного магазина, другой поглаживает пачку сигарет во внутреннем кармане. Этот жест успокаивает и придаёт иллюзию контроля над ситуацией.

Нужным кафе оказывается угловая забегаловка с мрачной атмосферой и тусклым светом даже среди дня. Столик, за которым сидит клиент, находится в дальнем углу рядом с баром. Я преодолеваю расстояние за несколько секунд и быстро оглядываю клиента в мутном свете лампы. Это парень лет двадцати пяти со впавшими глазами и покрасневшими глазами — капилляры полопались, и кровь заполонила белок, — кожа жёлтого оттенка навевает мысли о трупе. Я смотрю на него с налётом безразличия. На щеке у бедолаги темнеет язва, от неё тянутся голубые вздувшиеся вены. Он употребляет достаточно давно, чтобы это отразилось на его внешности, и меня невольно передёргивает, внутри что-то болезненно стучит, но я старательно отгоняю это наваждение, протянув незнакомцу пакет. Тот хватает его цепкими пальцами, заглядывает внутрь и тут же прячет под куртку. Его тело неконтролируемо трясётся, и меня охватывает приступ тошноты.

Я выбираюсь из кафе так стремительно, что рискую привлечь чужое внимание. Морозный воздух охлаждает рассудок, и я могу мыслить более здраво, оценивая ситуацию. Этот парень — настоящий наркоман с многолетней зависимостью. Он не контролирует свои порывы, он помешался и по большей части безумен. Во всей этой схеме у нас мало схожего: даже под веществами я чётко осознаю собственные поступки, я способен удержать в узде собственную одержимость. Я способен.

Всё же мои убеждения не действуют на физическую сторону вопроса, и меня выворачивает на школьной парковке. Я блюю утренним кофе и жёлчью, из носа льётся вода, во рту появляется отвратительный горький привкус. Закашлявшись, сплёвываю вязкую слюну, затем прочищаю горло и через нос вдыхаю ледяной воздух. С языка не сходит вкус рвоты, хочется промочить горло, но в машине нет воды.

Присаживаюсь на капот, вытираю нос тыльной стороной ладони и закуриваю, чтобы прийти в чувство. Голова слабо кружится, поэтому моргаю несколько раз, чтобы избавиться от вида вращающегося мира. Я знаю: дело в этом придурке-наркомане, который скорее похож на ходячего мертвеца. Липкий страх обхватывает глотку и сдавливает когтистыми пальцами, вызывая в организме ответную реакцию, но я не заложник инстинктов и могу побороть фантомную панику. В животе пусто, органы будто оттягивает вниз: мне нужно поесть. Но перед этим всё же выкуриваю сигарету и пишу сообщение Элиоту.

Я бросаю бычок на расчищенную площадку парковки и убираю пачку обратно во внутренний карман, когда рядом слышится хруст снега и появляется Флоренси. Его куртка расстёгнута нараспашку, ветер треплет кудри, и в ухе покачивается серёжка-крестик. Он дышит немного поверхностно, видимо, спешил.

— Тут всё в порядке, — говорит он, ударив меня по плечу в приятельском жесте, и присаживается на капот рядом со мной. Элиот смотрит с сосредоточенной внимательностью, пытаясь отгадать, как всё прошло, не спрашивая напрямую. Мы оба ненавидим обсуждать детали дела, но в сущности это необходимо.

— Всё прошло гладко, — оповещаю я, взглянув на друга. Несмотря на свою внешнюю беззаботность, он выглядит уставшим, почти измученным.

Внезапно я вспоминаю о том, что Элиот недавно оправился от автомобильной аварии. Перед глазами мгновенно возникает тот самый эпизод, как один из тех ублюдков сбил Флоренси, и он с громким хрустом прокатился по раскалённому августовским солнцем асфальту. Он почти сразу потерял сознание от удара головой, но звук сломанных костей врезался в память и осел там чернильным пятном. Я моргаю, отгоняя воспоминание, и вновь смотрю на Элиота. Он мрачно кивает, затем пинает снег рядом с машиной.

— Они прислали Дженкиса, — со смешком говорю я.

Элиот тоже усмехается:

— Я почти уверен, что он грёбанный некрофил-зоофил. Ты видел, как он смотрит на трупы голубей?

— Не знаю, кто из вас больший извращенец, — фыркаю я, закатив глаза.

— Определенно ты, — парирует Элиот, откинув снег ботинком в мою сторону.

Мне нравится эта лёгкая беспечность, которая в последнее время едва касается меня. Жизнь стала дерьмом, от которого я не могу отмыться, но Элиоту больше не хватает прежних дней, нежели чем мне.

— Ладно, я чертовски голоден, — я отрываю зад от капота, затем нажимаю кнопку на брелоке, чтобы заблокировать двери в машине, и иду к кафетерию. Элиот следует за мной.

Звонка ещё не было, поэтому в школе стоит гулкая тишина, коридоры пусты. Урок закончится через пару минут, поэтому мы идём достаточно быстро, чтобы не попасть в очередь. Проверив телефон, осознаю, что Ева так и не ответила, но, если Элиот сказал, что все в порядке, значит, так и есть. На деле у нас с Флоренси одностороннее доверие, с которым я, впрочем, согласен: сложно доверять наркоману.

Я беру пару сэндвичей с курицей и чёрный кофе, Элиот заказывает какую-то дрянь и черничный кекс. От его зелёного чая исходит сладковатый фруктовый аромат, и я невольно вспоминаю Еву. Её бессмысленное игнорирование выводит из себя.

Через пятнадцать минут, когда я уже расправился с сэндвичем и теперь болтаю остатки кофе на дне бумажного стаканчика, а Элиот неспеша потягивает уже остывший чай, в кафетерий заходит Эмили. Она замечает нас и нерешительно машет рукой, чтобы мы увидели её. Её кудрявые волосы собраны в короткий хвост, из которого выбилась прядка, а щёки слегка красные из-за короткой прогулки по морозу. Она выглядит немного озадаченной, щурит глаза и сдвигает брови к переносице, затем нерешительно подходит к нам.

— Ева ещё не пришла? — спрашивает Эмили, поочередно взглянув на нас.

— Она не с тобой? — произношу я безразличным тоном, затем заглядываю ей за спину, чтобы убедиться в очевидности факта. Где её, чёрт возьми, носит?

— У неё было окно, — нахмурившись, объясняет Флоренси. — Я подумала, мы встретимся на обеде…

— Но её, очевидно, тут нет, — заканчиваю я со сквозящим недовольством и обращаю взор на Элиота, который не выглядит встревоженным. — Элиот?

— Она придёт через пару минут, — уверенно заявляет он, откинувшись на своем стуле. Тот слегка отъезжает в сторону под тяжестью его веса. — Эм, возьми что-нибудь перекусить, — напоминает парень, кивнув сестре, отчего серёжка в его ухе совершает кульбит.

Я сжимаю челюсти, чтобы не рявкнуть на друга, и отворачиваюсь, сверля взглядом проход, наполненный учениками. Из-за толпы почти невозможно рассмотреть вошедших и вышедших, отчего раздражаюсь ещё больше и напрягаю зрение, пристально вглядываясь в людей. Я пытаюсь припомнить, во что была одета Ева с утра, но мозг услужливо напоминает о том, что я старательно отводил взгляд, чтобы не устанавливать зрительный контакт с Мун. Глубоко внутри зарождается злость на Еву за её безответственность и на Элиота за его беспечность.

— Ты сказал, что всё в порядке, — сквозь зубы напоминаю я, когда контролировать приступ ярости становится труднее, но я всё же сохраняю холодное выражение лица.

— А? — переспрашивает Элиот, глядя на меня с лёгкой усмешкой, что только больше выводит себя.

— Ты сказал, что всё в порядке, — более громко произношу я. — Где тогда, мать твою, Мун?

— Она придёт через пару минут, расслабься, — он хлопает меня по плечу в успокаивающем жесте, но я тут же сбрасываю его руку и глубоко втягиваю воздух, наполненный запахами еды и человеческого пота. Кончики пальцев начинают чесаться, поэтому обхватываю стаканчик двумя руками и слегка сжимаю. Бумага мнётся под натиском, кофе плещется на дне.

— Я говорю: расслабься, — повторяет Флоренси. — Я виделся с ней, когда шёл к тебе. Просто напиши ей.

— О, спасибо за идею, придурок, — выплёвываю я, — не догадался без тебя.

Я бросаю телефон на стол, но на экране по-прежнему не высвечивается новых сообщений. В это время немного напряжённая Эмили присаживается рядом с Элиотом, напротив меня, и тоже нервно оглядывается на дверь, понимая, что Мун так и не появилась. Её нервозность мгновенно подпитывает мою, и я чувствую, что практически не могу контролировать злость.

Как раз в этот момент среди толпы мелькает рыжая макушка, и я, вцепившись в неё взглядом, наконец вижу Мун. Она идëт достаточно быстро, протискиваясь сквозь небольшое столпотворение, и почти сразу замечает нас.

— Я говорил, что она будет через пару минут, — торжествующе подводит итог Элиот.

Я пылаю от гнева.

Ева мимолётно смотрит на меня, но тут же отводит глаза, улыбнувшись Эмили, а затем идёт к кассе, чтобы сделать заказ. Она стоит к нам спиной, но я могу видеть лишь её бок и высунутую из кармана руку. Её пальцы барабанят по бедру в нервном жесте. Я быстро улавливаю её настроение и попытку скрыть собственное напряжение. Но отчего оно возникло, остаётся загадкой. Спустя какое-то время — ровно шесть минут тринадцать секунд (нет, я не считал) — Мун всё же возвращается к столу.

— Эмили, мы можем поменяться местами? — вместо приветствия говорит она.

Флоренси пожимает плечами, немного смутившись, и смещается на соседний стул, сбоку от меня. Я сразу понимаю, что это — простая манипуляция, демонстрирующая нежелание Евы сидеть рядом, но я так взбешён, что, окажись она в паре сантиметров, я бы сделал что-нибудь безумное.

Мне хочется спросить Мун, почему она не ответила на моё сообщение, но унижаться в присутствии обоих Флоренси не хочется, тем более, девушка может подумать, что меня задел её поступок.

Она мило улыбается Элиоту и Эмили и совершенно не смотрит на меня, игнорируя тот факт, что я сижу прямо напротив. Ева подаётся чуть вперед и заглядывает в кружку Элиота, а затем втягивает носом запах его напитка.

— Что это? — спрашивает она.

— Зелёный чай с абрикосом, — пожимает плечами парень. — Хочешь попробовать?

Я мысленно даю Элиоту звонкую затрещину, но на деле лишь закатываю глаза и забираю телефон, который пару минут назад бросил на стол. Эмили молча поглощает свой обед, и я наблюдаю за ней краем глаза, заметив покрасневшие от смущения щеки и мутный взор. Она задумчиво разрывает круассан на кусочки, отчего над её подносом образуется гора крошек. Её явная задумчивость не кажется мне слишком интересной, но позволяет отвлечься от созерцания Евы, отпивающей немного холодного чая из стаканчика Элиота. Эмили рассеянно убирает выпавшую прядь волос за ухо, но та вновь падает на лицо. Она прикусывает губу и моргает несколько раз, затем быстро достает телефон из своего рюкзака, пару секунд смотрит на экран — похоже, читает сообщение — и мгновенно прячет обратно, так и не ответив. Затем Флоренси оглядывается по сторонам и ловит мой взгляд, отчего смущается ещё больше, и теперь краска заползает на кончик её носа.

— Что? — почти бесшумно спрашивает она.

Я качаю головой. Её осмотрительность наводит на определённые мысли, но делиться ими с Элиотом пока не хочу. Стоит понаблюдать за девушкой.

Когда чайная прелюдия оказывается закончена, я отодвигаю стул и встаю. От резкого движения слегка кружится голова, но я упираюсь взглядом в стол, фокусируясь на его поверхности, а затем поднимаю голову и смотрю на Еву.

— Сколько у тебя ещё уроков?

— Один, — нехотя отвечает она, не поднимая глаз.

Мои челюсти непроизвольно смещаются, отчего зубы издают едва слышный скрежет: видимо, сегодня Мун решила вывести меня окончательно.

— Я подвезу вас до дома, — говорю я, обращаясь к Элиоту и Эмили.

Друг смотрит на меня, слегка прищурившись, но я отмахиваюсь от его взгляда, затем хватаю куртку и уже на ходу надеваю её. Элиот всё ещё сидит.

— Я курить, — говорю ему, на что Флоренси кивает и тоже поднимается, следуя за мной. За спиной тут же раздается девичий щебет, но я уже не слышу их, удаляясь в коридор.

На холодном воздухе я немного смягчаюсь, но продолжаю чувствовать ударную дозу раздражения. Дверь за спиной хлопает, и рядом появляется Элиот. Мы доходим до парковки и присаживаемся на капот моей машины. Я закуриваю и протягиваю пачку Элиоту. Тот берёт одну сигарету и вставляет её между зубов, затем поджигает кончик и затягивается.

— С чего ты так взбесился? — спрашивает он, стряхивая пепел. Я закатываю глаза и передёргиваю плечами от холода: на улице вновь поднялся ледяной ветер.

— С чего ты взял, что я взбесился? — передразниваю я, хотя и пытаюсь вернуть безразличие голосу.

— Действительно, — усмехается Флоренси. — Я же сказал, что всё в порядке, не нужно так напрягаться.

Я гневно гляжу на него и отвечаю:

— Спасибо за совет, друг, — хмыкаю я, выделив последнее слово, — но я как-нибудь сам разберусь, когда мне нужно напрягаться, а когда нет.

Лицо Элиота вытягивается, и в глазах сверкает догадка.

— Нет, Крис, только не говори, что…

— Что? — выплёвываю я, отворачиваясь и делая глубокую затяжку.

— Не говори, что ты трахаешь Еву, — говорит он серьёзно.

— Ты больной? — усмехаюсь я. — С чего бы мне её трахать?

— Приятель, — Флоренси откидывает недокуренную сигарету и поднимается с капота, нависая надо мной, — скажи, что не трахаешь её.

— Господи, — я закатываю глаза и усмехаюсь, надеясь, что именно такая реакция последовала бы, если бы я действительно не трахал Еву. — Какого чёрта?

Элиот всматривается в моё лицо пристальным взглядом, и я напускаю на лицо дымку безразличия в комбинации с ухмылкой. Это должно сработать.

— Ладно, — через пару мгновений говорит он, выпуская облачко пара в воздух, — но мне показалось…

— Что я могу трахать свою сводную сестру? — издевательским тоном уточняю я.

— Она ещё не сестра тебе, — напоминает Флоренси. В его тоне всё ещё сквозит напряжение, но я легко сбиваю его с толку своими насмешками.

— Пока, — говорю я, — но, очевидно, папаша планирует сыграть свадьбу в ближайший месяц, если уже не сыграл. По всему дому валяются эти чёртовы журналы со свадебными платьями и букетами. Я почти уверен, что их внезапные командировки, не были такими уж раздельными. Я не заметил кольца на пальце Элизы, но вполне вероятно, что это из-за Мун. Она устроит истерику, если узнает, что голубки поженились, а я голову готов дать на отсечение, что это так.

— Потому что в твоей голове ничего нет, — усмехается Элиот, — вот поклялся бы ты собственным членом — это была бы гарантия.

— Могу поклясться твоим, — язвлю в ответ.

— Слава богу, ты не распоряжаешься моим членом, — парирует он, — иначе я давно стал бы евнухом.

— Не уверен, что мир готов к кому-то похожему на тебя, так что твоя кастрация не стала бы большой трагедией.

— И, опять-таки, хорошо, что ты не распоряжаешься моим членом.

Я откидываю бычок в снег и отрываюсь от капота, затем нажимаю кнопку на брелоке, разблокировав двери, и залезаю в салон. На улице холодно, чёрт возьми.

***

Урок заканчивается через полчаса, но всё равно ждем ещё около пятнадцати минут, пока девушки соберутся. Первой в стеклянных дверях Центрального корпуса показывается Ева. Я зол на неё, но читать нотации не собираюсь. Эмили задерживается, отчего Элиот начинает нервничать и, как только Мун оказывается в машине, спрашивает:

— Где Эмили?

Ева пожимает плечами, объясняя, что у них были разные уроки, и удобнее устраивается на заднем сидении. Я бросаю на неё пару быстрых взглядов в зеркало заднего вида, но на лице сохраняю выражение безразличия и молчу.

— Пойду, посмотрю, где она, — с этими словами Флоренси выбирается наружу, и я наблюдаю, как он бодро шагает к зданию.

В машине повисает густая тишина, но я предпочитаю держать язык за зубами, все ещё скапливая злость. Ева, впрочем, тоже молчит и равнодушно поворачивается к окну, невидящим взглядом скользя по школьной парковке. Резко нахлынувшая толпа учеников стремится побыстрее покинуть территорию, и глаза Мун то и дело цепляются за прохожих.

Я закуриваю в приоткрытое окно, впуская в салон морозный воздух. Сигареты не успокаивают, но помогают занять руки, хотя мозг бесконечно прокручивает различные мысли, о которых я скорее предпочел бы вообще не думать. Напряжение между нами подпитывается показательной хладнокровностью Евы, но я знаю, что это напускное и на деле она обижена. Мне непонятна её реакция в той же степени, что и моя собственная, потому что я отчаянно хочу загладить вину. Мне вновь хочется пообещать Еве звезду с неба и покорённые горы, но мы оба знаем, что это обман. Больше чем расстраивать её, я не хочу только врать, а если дело дойдёт до серьёзного разговора, то это единственное, что мне останется.

— Почему ты не ответила на сообщение? — произношу я в скрипящей тишине и тут же мысленно даю себе подзатыльник.

— Почему я должна отвечать тебе? — холодно интересуется она через пару мгновений.

Я закатываю глаза и усмехаюсь, ощутив профилем её пристальный колючий взгляд.

— Потому что я спрашиваю не просто так, — всё же отвечаю я. — Мне необходимо знать, где ты и с кем.

— Вот как, — злобно шипит она. — Ну, ты будешь это знать, когда я буду в курсе, где ты и с кем, — передразнивает Мун, и я не могу подавить лёгкую улыбку, трогающую левый уголок рта.

— Тогда, вероятно, нам никогда не добиться мира, — беспечно отвечаю я со сквозящей усмешкой. Внутри меня медленно поднимается буря, снося всё на своем пути.

— Вероятно, так, — соглашается она и снова отворачивается к окну. Её рыжие волосы, тускнеющие на свету, падают на лицо, скрывая большую его часть, и теперь в зеркало заднего вида мне заметен лишь кончик её носа.

С губ Мун срывается тихий вздох, и я надеюсь, что она не плачет, но прежде чем успеваю убедиться в этом, дверь снова открывается, и в машину садятся Флоренси, впустив в салон резкий поток холодного воздуха.

Эмили немного смущена, её щеки заливает розовый румянец, но я не смотрю на неё слишком долго, чтобы девушка не заметила пристальное внимание к её персоне.

Без слов я выруливаю с парковки и выезжаю на трассу, направляясь в сторону дома Флоренси. Мы молчим. Краем глаза я вижу, что на лице Элиота застыло выражение сосредоточенного недовольства, граничащего со злостью. Решаю не приставать к нему, понимая, что он сам прекрасно справится со своей сестрой. И всё же поездка давит натянутой атмосферой на лёгкие. Не помогает и то, что действие последней дозы должно вот-вот закончится. Мысленно я вновь начинаю подсчитывать и прихожу к выводу, что у меня ещё есть около сорока минут, а этого хватит, чтобы доехать до дома и выудить заначку. Отца нет дома, поэтому это будет более чем безопасно, главное — не задерживаться в дверях.

До дома Флоренси мы доезжаем за пятнадцать минут при том, что я пару раз проезжаю за жёлтый свет. Элиот косится на меня подозрительным взглядом, поэтому стараюсь выглядеть непринужденно и беспечно. Бдительность Флоренси усыпить не так уж просто, поэтому в груди возникает ликующее чувство, как только мы оказываемся у знакомого здания. Вдвоём они вылезают из машины: Элиот хмуро исследует моё лицо и кивает на прощание, Эмили неловко вылезает и бросает тихое «пока» Еве.

Мун не пересаживается на переднее сидение, но так даже лучше, потому что неожиданно моё лицо покрывается испариной. Я убавляю печку, и Ева раздражённо вздыхает. Ноги вновь немеют, поэтому разминаю пальцы в ботинках, разгоняя застывшую кровь по венам. Я еду достаточно быстро, чтобы добраться до дома в самое короткое время, и пару раз ловлю недовольный взгляд Евы, но мне в большей степени плевать. Она сидит как раз на том месте, где под креслом хранится пока не тронутый запас амфетамина. Я почти улыбаюсь из-за комичности ситуации.

Припарковавшись на привычном месте, заглушаю мотор и оборачиваюсь на Еву: она сидит, насупившись, и что-то тщательно обдумывает. Совершенно не вовремя. Вместо того, чтобы поинтересоваться её мыслями, я первым выхожу на улицу и достаточно быстро иду к калитке, а оттуда — к дому. Дверца автомобиля за моей спиной хлопает с такой силой, что я могу услышать, как отваливается кусок краски. Я оборачиваюсь, взглянув на девушку, и тут же натыкаюсь на её разъярённое лицо. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и я тут же проклинаю целый свет. Руки начинают дрожать в карманах куртки. Чтобы избежать разговора, вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю несколько раз, пока дверь с характерным звуком не открывается. Рывком дёргаю дверь и тут же проскальзываю внутрь. На пороге мгновенно появляется собака и успевает издать секундный лай, но, узнав меня, тут же замолкает и подаётся вперед. Я сбрасываю ботинки, пинком откинув их в сторону, и дёргаю куртку.

— Шистад, — рычит Ева где-то за спиной, но я не обращаю на неё внимание, двигаясь в сторону комнаты.

Пакетик с кокаином лежит под кроватью, зажатый ножкой.

Небольшая доза героина запрятана под плинтусом.

Ксанакс приклеен к сидению стула в комнате Мун.

Под душевой кабинкой есть две ампулы морфина.

Одна таблетка экстази пришита к джинсам с изнаночной стороны.

Одна таблетка ЛСД под ножкой лампы в комнате.

В ушах шумит, голос Евы доносится как сквозь толщу воды. Невидящим взглядом скольжу по стенам коридора и почти на ощупь добираюсь до ванной. Мои руки неконтролируемо трясутся, футболка, мокрая от пота, прилипла к лопаткам, в голове зарождается громкая пульсация.

— …вернись, — слышу я издалека, но тут же проскальзываю в дверь ванной комнаты и хлопком закрываю её. Этот звук отдаётся резкой болью в висках.

Две ампулы морфина под душевой.

Комментарий к Chris

Очень тяжелая глава лично для, потому что Крис открывается для нас с другой стороны. Надеюсь, вы прочувствовали всю атмосферу и сможете взглянуть над него под другим углом.

P.S. ваши комментарии мгновенно попадают мне в сердечко и мотивируют работать, так что оставьте пару слов внизу)

========== Глава 25 ==========

Возьми меня за руку и дай мне тебя обнять,

Я не могу, не могу, не могу, не могу тебя терять.

Я сижу на подоконнике и застывшим взглядом наблюдаю за проходящими мимо студентами; спиной прижимаюсь к окну, отчего по коже пробегают неприятные мурашки. Сбоку стоит Элиот: он прислонился плечом к стене и вот уже несколько минут что-то говорит. Флоренси встретил меня около пяти минут назад и сказал, что у него есть разговор, но как только мой взгляд зацепился за фигуру Шистада, стоящую дальше по коридору, звуки в мгновение стали приглушёнными, и теперь слова Элиота доносятся до меня как сквозь толщу воды. Крис разговаривает с девушкой. Я вижу её впервые, но в груди тут же зарождается жгучая волна ненависти, потому что она смеётся, обнажая зубы, и заглядывает ему в глаза, что-то тщательно выискивая. Понять, о чем говорят эти двое, почти невозможно: в ушах шумит кровь.

— …Так что ты думаешь? — громче спрашивает Элиот, склонившись ко мне. Его запах внезапно вторгается в моё личное пространство, и я чувствую знакомый аромат сигарет, смешанный с мускусом. Сердце на секунду замирает, но мозг тут же распознаёт, что передо мной не Шистад, и посылает болезненный разряд в область солнечного сплетения. Дело не только в естественном запахе Элиота, но в концентрации никотина: она значительно меньше.

— Что? — переспрашиваю я, затем моргаю и поворачиваю лицо в сторону стоящего рядом парня. Его кожа бледнее обычного, на лице — мрачная сосредоточённость, серёжка-крестик замерла в безмолвном ожидании. При дневном освещении кудри Элиота выглядят очень мило, и я про себя признаю, что он хорош собой. Внезапно я задаюсь вопросом: встречается ли Элиот с кем-то? Ответ вполне очевиден.

—Что думаешь насчёт всего этого? — терпеливо переспрашивает Флоренси, пока я пытаюсь сопоставить отрывки разговора и скомпоновать их в единое целое. Кажется, Элиот говорил что-то о странном поведении Эмили и о своих подозрениях. По мнению парня, она ввязалась в неприятности, но боится сказать ему. Я судорожно обдумываю свои следующие слова, при этом стараясь звучать невозмутимо и правдоподобно: я не хочу врать Элиоту, потому что сейчас он больше всего похож на человека, которому можно доверять.

— Возможно, ты слишком туго затянул ошейник? — мягко намекаю я. — Ей ведь уже не тринадцать, понимаешь? Я знаю, что всё это не вовремя, но у Эмили есть своя жизнь, и стоит позволить ей жить ею. Вероятно, сейчас это более опасно, чем обычно, но пока ты не будешь честен с Эмили, она не сможет быть честна в ответ.

Я говорю искренне, глядя Элиоту в глаза, и в них тут же отражается некая доля понимания, которая, впрочем, пока не может изменить его взглядов. Я знаю, что должна поднажать для большего эффекта, но не хочу, чтобы Элиот оставил контроль над ситуацией: Бодвар не так прост, как кажется, и оставлять его наедине с Эмили может быть чем-то опасным.

— Ева, если ты что-то знаешь, лучше скажи прямо сейчас, — спустя несколько секунд говорит Флоренси.

Я смотрю на него, быстро моргая два раза, и язык примерзает к небу: я не могу ему сказать. Только не ему.

— Если это то, что я должен знать, то ты обязана мне рассказать. Пожалуйста, не заставляй меня думать, что я ошибаюсь в тебе, — его голос звучит серьёзно, но мягко, отчего по телу вновь пробегают мурашки.

Я кусаю губу, обдумывая дальнейшие действия, но на самом деле существует всего один вариант.

— Если всё станет плохо, я скажу тебе. Ладно?

Элиот сжимает челюсти, отчего его лицо приобретает суровое выражение, и он смотрит на меня несколько долгих мгновений, пока размышляет над сказанным. Я уже открыла больше, чем должна была, но это всё, что я могу дать. Метаться меж двух огней — один из кругов Ада по Данте, я уверена.

— Ладно, — наконец говорит он, и серёжка в его ухе наконец-то совершает знакомый кульбит. — Просто не допусти этого «плохо».

Я киваю и облегчённо выдыхаю, понимая, что смогла выкрутиться. Хотя бы на этом этапе.

Шум в ушах прекращается, и я быстро смотрю на то место, где пару минут назад стояли Шистад и та девушка, но теперь там пусто. Моё сердце гулко «ухает» вниз, ударяясь о тазовые косточки. Взглянув на Элиота, я думаю о том, какие эмоции сейчас отражает моё лицо, и надеюсь, что это не отчаянная безысходность. Впрочем, Флоренси возвращается в своё привычное настроение шутливого очарования: это заметно по его легкой ухмылке и искорках, мелькнувших в глазах. Его оптимизм заразителен.

— Как вы проведёте Рождество? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.

— Обычный семейный ужин, на котором я буду не самым желанным гостем, но всё же получу в подарок какую-нибудь бесполезную ерунду, — отвечает Элиот с присущей ему беззаботностью в тоне голоса. — Вероятно, потом мы с Крисом напьёмся и будем радоваться, что это наш последний год в школе.

Я громко хмыкаю, проигнорировав спазм в области солнечного сплетения.

— Звучит неплохо, — замечаю я, болтая ногами в воздухе. Бедро Элиота практически прижимается к моему. На нём простой синий пуловер и чёрные джинсы, но он выглядит достаточно привлекательно в такой одежде. Возможно, дело в том, что парням не нужно слишком заморачиваться, чтобы выглядеть хорошо, а возможно, что это удается делать лишь Крису и Элиоту.

— Первое Рождество с Шистадом. Думаешь, справишься? — усмехается парень, запуская руку в кудри и разглаживая их.

— Вообще-то на Рождество я уезжаю к отцу, — парирую я, тут же улыбнувшись. — Улетаю через три дня.

— Кажется, кто-то не в курсе, — замечает Флоренси, прищурившись. — Ну и ладно. Новый год — новая жизнь, не так ли?

Я не успеваю уточнить значение фразы у Элиота: звонок на мгновение оглушает нас, напоминая о необходимости пройти в кабинет. Я спрыгиваю с подоконника и хватаю свою сумку. Парень отрывается от стены, наблюдая за мной.

— Увидимся, — говорю на прощание.

— Пока, красотка, — фыркает Элиот, напоминая о первых днях моего пребывания в Осло. Серёжка в его ухе радостно подпрыгивает.

***

Мы встречаемся с Шистадом после школы. Я специально прихожу на парковку чуть раньше него, чтобы немного охладить рассудок на морозе и приготовиться к встрече. Мы не разговариваем уже несколько дней, отчего беспокойство разрастается в груди в геометрической прогрессии, и я мучительно гадаю, в какой момент всё стало так сложно. Его проблема абсолютно очевидна, и жалкие попытки скрыть это только усугубляют ситуацию. Мы больше не спим в одной постели, но я знаю, что Крис просыпается три-четыре раза за ночь. Я выясняю это опытным путём, просидев на кухне всю ночь несколько дней назад. Одолевшая бессонница вынудила подняться наверх и поискать успокоительное, способное унять тревожные мысли, но ничего так и не помогло. Под утро Крис сам явился на кухню, чтобы выкурить сигарету в окно у раковины, и его болезненный вид отозвался ноющей мигренью в висках. По правде, он выглядит отвратительно, но скрывает это всеми возможными способами, и вопрос времени, когда это заметит Томас. Он не раз грозился Крису реабилитацией, и в этот раз, видимо, история закончится тем же. Шистад решительно отвергает мою помощь и, судя по натянутым отношениям с Элиотом, его тоже. Моё сердце ноет почти постоянно, и в какие-то моменты боль притупляется и становится привычной, как дыхание.

Крис появляется на школьной стоянке через пару минут после меня. Его бледное лицо по цвету практически совпадает со снегом, лежащим сугробами по обочине, под глазами просвечиваются ручейки голубых вен. Куртка на нём расстегнута, ветер треплет одежду. Шистад идёт достаточно медленно, чтобы мелкий снег успел пробраться в его прическу и волосы намокли. Заметив меня, он никак не реагирует, но лишь потому, что у нас есть безмолвный уговор: он подвозит меня до школы и забирает из школы в целях безопасности.

Я знаю, что «первый шаг» оказывается, наверное, уже сотым с моей стороны, но, видимо, я готова дать Крису бесконечное количество шансов в надежде, что он воспользуется хотя бы одним из них. Шистад нажимает кнопку на брелоке, открыв двери, и залезает в салон, не проронив ни слова. Я, впрочем, следую за ним, но не пристёгиваю ремень безопасности, как поступаю обычно.

— Я не поеду домой, — говорю я, пока Крис заводит мотор и включает печку. В машине настолько холодно, что у меня непроизвольно начинают стучать зубы. Температура на улице с каждым днём становится всё ниже, и уровень снега растёт.

— Еще бы, — фыркает Шистад, сжимая руки на руле. Он смотрит в зеркало заднего вида, оценивая возможность выехать с парковки, но дорогу преграждает другой автомобиль.

— Я договорилась увидеться с Эмили, — терпеливо объясняю я, не совсем уверенная, что ему требуются мои оправдания.

— Мне плевать, если честно, — отрывисто отвечает Крис. Машина сзади всё никак не может выехать со стоянки.

— Хорошо, потому что мне тоже плевать на твое мнение, — оповещаю я, внезапно разозлившись.

Смотрю на Шистада прямым взглядом, пытаясь внушить ему — точнее, его скуле — свою правоту, но парень лишь закатывает глаза и быстро осматривает моё лицо. Он выглядит уставшим и нервным и, видимо, поскорее хочет домой. Крис барабанит пальцами по рулю, дожидаясь, пока тот кретин откатит в сторону, но он, похоже, застрял. Впрочем, мне это даже на руку.

— Можешь даже не начинать этот разговор, — раздражается Крис. Он приоткрывает окно, впуская холодный воздух, хотя салон ещё недостаточно прогрелся, и я снова стучу зубами и прячу раскрасневшиеся от мороза ладони в карманы куртки.

— Это не разговор, — фыркаю я. — Просто оповещаю о том, что нет необходимости ждать меня.

Крис медленно моргает и вынимает из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, затем зажимает одну между зубов и прикуривает от зажигалки. По салону разносится привычный запах никотина, смешанный с ароматом мороза, и забивается в лёгкие, вызывая лёгкий приступ тошноты.

— Отлично, — спустя две затяжки соглашается Шистад. — Видимо, Элиот присмотрит за тобой. — его ядовитый тон на секунду вводит меня в ступор.

— И что это должно значить? — недовольно спрашиваю я, теряясь в догадках.

— Быстро ты забыла нашу любовь, — приторно улыбнувшись, поясняет Крис, и злость, сквозящая в его тоне, ударяет в район солнечного сплетения и разрастается в виде болезненного шара.

— О чём ты, черт возьми? — я неосознанно повышаю тон, но его намек — удар под дых.

— Неважно, — отвернувшись, он докуривает сигарету и выбрасывает её, затем закрывает окно и вновь смотрит в зеркало заднего вида, раздражённо закатив глаза.

— Твои приступы ревности просто смешны, — скривившись, шиплю я. — Мы не говорили несколько дней, а сегодня ты зажимался с очередной подружкой прямо на моих глазах в коридоре, так что не смей говорить мне что-то о моих чувствах, пока не разобрался со своими. На этом всё.

Я резко дёргаюсь и выскакиваю из машины, но Шистад не идёт за мной. Впрочем, так даже лучше. Яростные слёзы обиды застилают глаза, отчего практически не разбираю дороги, пока иду до стеклянных дверей Центрального корпуса. По пути я случайно сталкиваюсь с каким-то парнем, поэтому приходится отступить в сторону — нога тут же проваливается в сугроб, и снег забивается в ботинок. Чертыхнувшись, стираю влагу со щёк и быстро преодолеваю оставшееся расстояние до двери. В эту же секунду выходит Эмили: её лицо покрыто алыми пятнами, глаза застилает туманная дымка, но она не кажется расстроенной, скорее довольной и смущённой. Причины её состояния остаются неясными, но от первой догадки меня тут же мутит.

— Всё в порядке? — спрашивает Эмили, вероятно, заметив мои покрасневшие глаза. Я коротко киваю, не доверяя собственному голосу, и прячу подбородок в колючий шарф. — Мы можем идти? — меняет тему подруга, и я вновь быстро киваю головой, подхватив её под руку.

Краем глаза я вижу, что Крис так и не уехал с парковки, хотя дорога уже свободна. Мне хочется повернуть голову и словить его взгляд через расстояние, разделяющее нас, но вместо этого лишь отворачиваюсь и ускоряю шаг.

***

— Мне нужно купить что-нибудь для Генри на Рождество, — говорит Флоренси, когда мы оказываемся в тепле торгового центра. Вокруг царит предпраздничная атмосфера, в воздухе пахнет горячим шоколадом и хвоей. Недалеко от эскалатора стоит огромная наряженная ель, огни на ней ярко переливаются и отбрасывают яркие блики на пол. Магазины и лавки украшают сияющие фигуры Санта Клауса, оленей, блестящая мишура и гирлянды, а вывески кричат о предпраздничных скидках.

Но, несмотря на атмосферу, рождественского настроения абсолютно нет: праздник подкрался незаметно и поблек на фоне нарастающих проблем. Единственной отдушиной является возможность провести Рождество с отцом.

Я натянуто улыбаюсь подруге, не зная, что конкретно должна сказать, но она не замечает моей реакции и стремительно тащит за собой в кондитерский магазин. Не уверена, что Бодвар — любитель сладкого, но возражать не хочется. В лавке пахнет карамелью и шоколадом с примесью других ароматов, небольшое пространство почти полностью забито детьми, толпящимися у витрин. Я медленно прохожу вдоль полок, рассматривая товары, но от излишества сладких запахов начинает тошнить. Эмили тоже не особо впечатляется продуктами, поэтому по обоюдному согласию мы покидаем магазин и вновь выходим в просторный холл.

— Ты сегодня какая-то поникшая, — замечает Эмили, пока мы проходим мимо других магазинов, так ни в один и не заглянув.

— Я ещё не купила подарок отцу, — слабо оправдываюсь я. — Мне хочется подарить что-нибудь особенное, а самолет через три дня.

Я говорю не всю правду, но отчасти меня действительно беспокоит отсутствие хорошего подарка. Несмотря на то, что мы виделись с папой в начале декабря, тоска по нему только растёт, превращаясь в уныние. Хочется провести Рождество как раньше, чтобы хоть что-то можно было окрестить константой в моей жизни.

— Тогда у нас мало времени, — улыбнувшись, говорит Флоренси, — шагай быстрее.

Мы заглядываем в один из магазинов мужской одежды, где Эмили покупает белую рубашку с накрахмаленным воротником для Бодвара и несколько долгих минут рассматривает стойку с галстуками-бабочками, но в итоге всё равно отказывается от этой идеи. Я вяло разглядываю свитера, но не впечатляюсь ничем из того, что предлагает бутик, отчего становится практически грустно.

Удивительно, как ссора с Крисом влияет на настроение. Наверное, не стоило вообще говорить с ним, чтобы не слушать неоправданные упрёки и не расстраиваться без причины. В голове ворох мыслей, но мозг всё равно ухватывается за размышления о Крисе и выуживает их на поверхность, отвлекая и мешая.

Через тридцать минут становится совершенно очевидным, что ничто не исправит этого бестолкового времяпрепровождения. Эмили кое-как поддерживает разговор, скорее заполняя тишину собственным голосом, а я понуро иду рядом, проклиная себя за испорченный вечер. Мы давно не проводили время вместе, но в итоге я всё равно оказываюсь не в настроении для веселья, чем только угнетаю Флоренси. Мне хочется извиниться за собственное поведение, поэтому по пути до дома предлагаю зайти в наше любимое кафе.

Кофейня, украшенная к новогодним праздникам, выглядит более уютно, чем обычно, хотя это, казалось, практически невозможно. В честь Рождества в меню появились новые напитки, в связи с чем мой выбор падает на ароматный безалкогольный глинтвейн, а Эмили заказывает горячий шоколад с зефирками и карамельным сиропом. Мы берём большой штолен на двоих, попросив убрать из десерта изюм, а затем забираем чек и отправляемся на поиски свободного места. В вечернее время кафе практически переполнено, и все столики оказываются заняты, но мы всё равно решаем подождать, пока кто-то из посетителей уйдет. Веселые рождественские мотивы, раздающиеся из динамиков у кассы, навевают хорошее настроение, а долгожданное тепло после прохладной прогулки к нему располагает. В воздухе витает приятный аромат кофейных зёрен, выпечки и фруктового чая, отчего желудок одобрительно урчит, напоминая, что последний приём пищи состоялся ещё в обед. На улице уже стемнело, но огни различных заведений освещают заснеженную дорогу разными цветами. Гул, стоящий в кафе, поддерживает атмосферу уюта, и я невольно проникаюсь царящим воодушевлением, на время позабыв о Шистаде и сопутствующих проблемах.

Я стою чуть дальше от двери, чтобы не мешать посетителям проходить. Эмили в это время забирает заказ. Я пристально оглядываю кафе и замечаю неподалеку парочку, которая, кажется, собирается уходить. Чтобы не мешать им, подхожу чуть ближе к столику и терпеливо жду, пока они освободят место. Парень помогает спутнице натянуть голубое зимнее пальто, затем берет стаканчики с недопитыми напитками и следует за девушкой к выходу. Я тут же плюхаюсь на стул. Место не самое хорошее: вокруг стоят другие столы, люди громко переговариваются, пытаясь перекричать друг друга, — но это лучше, чем ничего.

Эмили тратит не больше тридцати секунд, отыскивая меня, и, поставив поднос с едой, садится на соседний стул. От глинтвейна исходит приятный аромат апельсинов, напоминая мне более наваристый вариант «Апельсинового рая». Тоненькая струйка пара от свежей выпечки тянется вверх, штолен пахнет чудесно. Обхватив руками горячую кружку, грею пальцы, пока Эмили отщипывает кусочек десерта, и тот быстро пропадает во рту.

— Ну как? — спрашиваю я, чтобы завести разговор.

— Очень вкусно, — резюмирует Флоренси. — Мы так и не купили подарок твоему отцу, — напоминает она.

— Посмотрю что-нибудь завтра, — я беспечно пожимаю плечами, хотя действительно расстроена этим фактом. Эмили кивает и делает несколько глотков горячего шоколада.

— Зато ты купила кое-что Бодвару, — не слишком искренне улыбаясь, замечаю я. Надеюсь, единственное, что она ему купила, — это та самая рубашка.

— Не уверена, что это именно то, что стоит дарить на первое Рождество, но подарок практичный, ему понравится, — вслух рассуждает девушка, кроша штолен на салфетку.

Назойливая кудряшка выпадает из хвоста, и Эмили привычным жестом прячет её за ухо. Я недолго рассматриваю подругу, пытаясь сопоставить её внешность с внешностью Элиота, и прихожу к выводу: у них намного меньше общих черт, чем казалось. Эмили скорее похожа на маленького миленького кролика с тонкими губами и большими глазами, Элиот же обладает тонким носом и острой линией челюсти. У парня волосы отчаянно вьются, у девушки же спадают слабыми кудрями. Но всё же есть что-то схожее в них обоих, что-то неуловимое, что присуще сестре и брату. У меня никогда не было брата или сестры и, честно говоря, меня всегда устраивало быть единственным ребенком в семье. По правде, я не готова делить отца с кем-то ещё.

— А как у вас вообще дела? Есть какие-то совместные планы на праздники? — интересуюсь я, отбрасывая размышления в сторону. Эмили задумчиво облизывает уголок губы, на котором осталась крошка десерта, и хмыкает.

— Если мне удастся улизнуть в Рождество, — наконец отвечает она, — то Генри приглашал меня на ужин к себе. Я ещё ни разу не была у него в квартире, а Рождество — отличное время для этого.

— Ну, да, — вяло соглашаюсь я. — Разве Элиот не стал более тщательно присматривать за тобой?

class="book">— Да, — соглашается девушка, слабо нахмурившись, — но после семейного ужина он обычно уходит на какие-то тусовки, так что это не будет слишком сложно.

Я прикусываю губу и киваю, пока раздумываю. Отпускать Эмили в квартиру Бодвара довольно рискованно. Если раньше они встречались на людях, и это обеспечивало хоть какую-то защиту, то пребывание один на один может быть опасным. Пока я размышляю, стоит ли рассказать Элиоту и испортить ему и Эмили праздник, то невольно проглатываю половину десерта, даже не почувствовав вкуса. В это время Эмили рассказывает об одном из свиданий с Бодваром, когда они катались на колесе обозрения в центре города пару недель назад.

Я прихожу к выводу, что всё же не могу рассказать о планах Эмили её брату: так я нарушу данное слово. Но я уже давно решила, что в крайнем случае смогу посвятить Шистада в некоторые подробности. Если я улечу к отцу, то не будет возможности унять беспокойство о Флоренси. А если Крис будет знать некоторые детали, то сможет присмотреть за ней. Ситуацию усложняют лишь наши ухудшившиеся отношения, но я всё же смогу переступить через свою гордость ради безопасности подруги. Тем более, мне необязательно рассказывать ему всё прямо сейчас: чем позже скажу, тем меньше вопросов он сможет задать.

Мы заканчиваем наш небольшой ужин за простой болтовнёй о праздниках и школе, а затем расходимся в разные стороны. Эмили уходит к остановке, а я решаю прогуляться до дома пешком. Несмотря на мороз, всё же хочу немного пройтись, вместе с этим желая отсрочить приход домой.

Я иду по знакомой, привычной улице, рассматривая запорошенную снегом дорогу. Фонари освещают пространство оранжевыми огнями, открывая обзор далеко вперёд. Спальный район, одинаковые дома и сокрытые снегом палисадники. Снег похрустывает под подошвой ботинок, и мелкие снежинки кружат в воздухе, оседая на плечах и волосах. В свете огней мои волосы оказываются более тусклыми и уже промокшими от выпадающего осадка. Я невольно замедляюсь, скольжу по снегу и подставляю лицо под летящие хлопья. Щёки горят от мороза и наверняка приобретают ярко-красный оттенок, колючий ветер пощипывает кончик носа, но всё равно наслаждаюсь мнимым спокойствием и молчанием, окружающим мою одинокую фигуру. Несмотря на то, что ещё достаточно рано, спальный район погружён в тишину, мимо проезжают редкие машины, озаряя дорогу оранжевым, из окон домов свет падает на небольшие садики возле дома, и кое-где можно заметить торчащие палки — бывшие кусты, сбросившие листву к зиме. Пальцы на ногах замёрзли, практически онемели, но я медленно бреду к дому, ощущая редкое отсутствие мыслей в голове. Сознание, кажется, превращается в воздушный шарик и стремительно покидает тело, витая где-то в воздухе среди снежинок. Мне нравится такая легкость, хоть она и недолговременна. Это всего лишь самообман: желанная пустота обманывает отсутствием трудностей и проблем, одиночество не кажется удушающим, а скорее окрыляющим. В такие моменты понимаю простую фразу: «Один, но не одинок». Если подумать, меня окружают люди — не плохие и не хорошие — поэтому в действительности я не могу быть одинока. Странная меланхолия, настигшая внезапно, — очередной тревожный звоночек, хотя она предпочтительнее отчаянного уныния. Легкая степень ангедонии заставляет еле шаркать ногами, отчего снег прокатывается под подошвой, но я всё же наслаждаюсь апатией, пока настроение вновь не скакнуло, увлекая меня в пучину неконтролируемых эмоций. Оказавшись у знакомой калитки, я тяжело вздыхаю и останавливаюсь, пытаясь подготовиться морально. Сейчас почти восемь, и все обитатели дома уже вернулись. Машину Шистада слегка замело, из чего делаю вывод, что он нигде не был уже несколько часов. Перевожу дыхание и прохожу в палисадник. Дорожка к дому тщательно прочищена, я почти вижу асфальт. Перед дверью вновь замираю и мучительно медленно обдумываю возможные исходы вечера. Мне хочется сохранить состояние безразличия, чтобы хорошенько обдумать происходящее, но это практически невозможно. Я знаю, что пришла не слишком поздно, хотя на улице уже стемнело. Крис знает, что я была с Эмили, а это уже плюс. Мне хочется, чтобы остаток дня прошел мирно, а дальше останется лишь пережить ещё двое суток. Двадцать четвёртого декабря меня ждёт самолет, который отвезёт меня в самое желанное место: к отцу.

Настроившись на позитивные мысли, я топчусь на крыльце, стряхивая снег с ботинок, и всё же захожу в дом. Из кухни доносятся приглушённые голоса, и, прислушавшись, я понимаю, что это Элиза и Томас. Снимаю куртку, смахиваю с неё влагу и вешаю на место, затем стягиваю ботинки и отставляю в сторону. Мокрые волосы откидываю назад, спрятав за уши, и быстро смотрю на себя в зеркало: тушь немного размазалась, поэтому, облизнув палец, удаляю её остатки и прохожу вглубь.

Как и ожидалось, застаю Элизу и Томаса на кухне за чашкой кофе. Они негромко обсуждают какую-то работу и первоначально не замечают моего появления.

— Добрый вечер, — здороваюсь я, затем прохожу к раковине и наливаю стакан воды. Пить не хочется, но улизнуть в комнату прямо сейчас — значит дать матери повод для раздражения.

— Ева, — кивает Томас, отставляя пустую кружку в сторону. В его руке мелькает знакомый прямоугольник телефона.

— Привет, — говорит мама, и в её голосе не слышится ноток недовольства. Это хороший знак. — Где ты была?

— Ходила с Эмили за подарками, — отвечаю я и смотрю на Элизу, пытаясь предугадать её реакцию.

Она кивает и подносит чашечку с кофе к губам. Что ж, возможно, сегодня получится избежать ссоры.

— Ты уже собрала вещи? — интересуется она, пока я мелкими глотками опустошаю стакан с водой.

— Нет, займусь этим завтра, — поясняю я и вновь слежу за женщиной напротив.

— Хорошо, — мирно соглашается она. — В аэропорт тебя отвезёт Кристофер.

Стоило только обрадоваться… Давно пора понять, что не может в жизни всё идти так, как задумывалось.

— Я могу вызвать такси, — слабо возражаю я, не особо надеясь на успех. На самом деле, в связи с погодными условиями такси — дорогое удовольствие.

— Он уже согласился, — с нажимом говорит мать, и я просто киваю, не желая рушить хрупкое перемирие. — Ужинать будешь?

— Не хочется.

Я выливаю остатки воды в раковину, затем мою стакан и ставлю его в сушилку. Разговор окончен. Не так уж и плохо.

Спустившись в комнату, я застаю Тоффи, свернувшимся на своем излюбленном месте. Видимо, Крис выпускал его погулять. Стянув тесную одежду, натягиваю голубые пижамные штаны и футболку, затем причёсываю влажные волосы и собираю в низкий хвост, чтобы они не мешались. Несмотря на ранний час, чувствую лёгкую усталость и необходимость принять душ. Навожу порядок на столе и расправляю кровать, затем достаю вещи из рюкзака и вешаю его на стул. Тоффи всё это время спит, всего один раз открыв глаза во время моих передвижений. Покончив с небольшой спонтанной уборкой, поднимаюсь на первый этаж. Мама и Томас уже ушли, погасив свет на кухне, и я решаю, что всё-таки неплохо было бы перекусить после душа.

Дверь в комнату Шистада закрыта, но по полу стелется оранжевый свет от его лампы. На мгновение замираю, раздумывая, стоит ли постучать и оповестить о моем возвращении, но тут же отбрасываю эту мысль, понимая, что парень наверняка слышал, как я пришла. Кроме того, вероятность поссориться равняется восьмидесяти процентам, поэтому, прошмыгнув в ванную, плотно закрываю за собой дверь. Включаю воду в душе, и, пока она греется, снимаю одежду и распускаю волосы. Зеркало почти сразу запотевает из-за пара, воздух становится более тяжёлым. Горячая вода приятно обволакивает тело, согревая замёрзшие ноги и расслабляя напряжённые мышцы. Я не спеша намыливаю тело, затем мою волосы и массирую кожу головы, чувствуя, как ноющая боль в висках, ставшая привычной за несколько дней, немного отпускает, очищая рассудок.

После долгого душа, скручиваю мокрые волосы в пучок, чтобы они не мешались, надеваю обратно штаны и футболку, затем кидаю мокрое полотенце в сушилку. Прошмыгнув в коридор, лишь краем глаза замечаю, что дверь в комнату Шистада по-прежнему заперта, но стараюсь не обращать внимание на болезненные ощущения в груди. На кухне решаю перекусить чем-то легким, поэтому ставлю чайник, готовлю два тоста и «Апельсиновый рай». Примерно в то же время, когда закипает чайник, мой телефон вибрирует, оповещая о новом звонке.

— Привет, пап, — радостно здороваюсь я, приложив телефон к уху.

— Привет, милая, — тепло отзывается отец. — Как дела?

Его голос звучит достаточно бодро, и тревожная мысль, проникшая в мозг, тут же ускользает.

— Всё хорошо. Правда, на улице о-очень холодно, — протягиваю я для большей выразительности, и отец смеётся в ответ. — Мой рейс в десять часов двадцать четвёртого декабря.

— Отлично, я встречу тебя в аэропорте, — оповещает папа, и на душе тут же становится легко: значит, всё в силе. — Кстати, я уже купил муку для наших рождественских кексов.

— Лучше бы ты купил кексы, — фыркаю я, вспоминая нашу ежегодную традицию.

Мы с отцом поклонники выпечки, а потому каждое Рождество пытаемся испечь что-нибудь съестное. Обычно ничего путного из этого не выходит. Когда мне было двенадцать, мы пекли кексы и пришли к выводу, что это — единственная выпечка, которую мы в состоянии приготовить, хотя раз на раз не приходится.

— В этом году точно получится, — заверяет отец со сквозящим в тоне весельем, и я смеюсь в ответ. — Жаль, что не получится привезти Тоффи. Без него Рождество совсем не Рождество.

— Мне тоже жаль, — вздыхаю я, хотя и осознаю, что перевозка животных дорогая.

— Но я рад, что ты сможешь приехать, пусть и не получится остаться до Нового года, — замечает папа, и я киваю, соглашаясь с ним, пусть он и не может этого видеть.

Зажав телефон плечом, наливаю кипяток в кружку, наблюдая, как сушёные листья «Апельсинового рая» расползаются и становятся больше, окрашивая воду в жёлто-зеленый цвет. Мы недолго болтаем с отцом о планах на Рождество и приходим к выводу, что не будем нарушать традиций и проведём его так же, как и все предыдущие. Такая перспектива улучшает мое настроение: радует, что хоть что-то остаётся постоянным.

Папа рассказывает мне забавный случай с работы, пока я жую тост и от смеха проглатываю слишком большой кусок, отчего тут же захожусь в кашле. Я повествую отцу об успехах в школе, не вдаваясь в подробности, и уверяю его, что чувствую себя хорошо. Мужчина напоминает о необходимости консультации и сообщает, что Элиза подыщет мне врача, который проведёт осмотр. Я нехотя соглашаюсь, хотя вопрос уже решён, и про себя думаю, что на самом деле приём у специалиста не будет лишним.

После телефонного разговора я мою кружку и стираю крошки со стола, затем гашу свет на кухне и всё-таки заглядываю в коридор: дверь Шистада закрыта, свет уже не горит. Со вздохом иду спать, чувствуя, как усталость охватывает вымотавшийся рассудок.

***

Двадцать четвёртого декабря мать будит меня ровно в пятнадцать минут седьмого, чтобы выяснить, собраны ли вещи. Я нехотя приоткрываю один глаз, затем второй и смотрю на застывшую в дверном проёме женскую фигуру. Из коридора льётся яркий желтый свет, озаряя часть комнаты и бросаясь прямо в глаза. Кое-как проморгавшись, присаживаюсь на кровати, и холодный воздух проникает под одежду и атакует открытые участки тела, отчего кожа тут же покрывается мурашками. Я кутаюсь в одеяло и спускаю ноги на пол, мозг вяло прокручивает мысли, и я пока не способна ответить на мамин вопрос. Не дожидаясь ответа, Элиза нетерпеливо щёлкает по выключателю, и в комнате тут же зажигается свет, поэтому болезненно морщусь и слабо стону. Раскрытый чемодан с частично собранными вещами стоит в углу, ожидая своей участи.

— Да, я все сложила, — наконец говорю я с явным раздражением.

Проигнорировав мою реплику, Элиза проходит в комнату — её тапки с легким шелестом скользят по полу — и заглядывает внутрь. Осмотрев содержимое, она удовлетворённо кивает.

— Не забудь паспорт и зарядку для телефона, — напоминает женщина, прежде чем удалиться наверх. Дверь остаётся открытой, а свет — включённым. Со стоном я падаю обратно на кровать и засыпаю.

Когда я повторно открываю глаза, то понимаю, что прошло не больше тридцати минут. На пороге комнаты вновь стоит Элиза и уже третий раз говорит мне о том, что пора вставать.

— Ещё нет семи, — вздыхаю я, чувствуя вибрирующую в висках головную боль от недосыпа: собирая вещи вчера, я легла достаточно поздно и про себя решила, что просплю минимум до половины восьмого.

— Тебе нужно принять душ и собраться, выехать как минимум за час: сейчас канун Рождества, дороги наверняка забиты, и ты можешь опоздать на рейс.

Я перекатываюсь на другой бок и медленно зеваю с характерным звуком.

— Сейчас же, Ева!

Внезапный крик заставляет меня резко подскочить на кровати и опустить голые ступни на холодный пол. Удовлетворённая моим подъёмом Элиза исчезает на лестнице, шаркая тапками. Вялыми пальцами массирую веки, пытаясь привести себя в чувства, и мысленно всё же соглашаюсь с мамой, понимая, что перестраховка не помешает. Скинув с себя одеяло, заматываюсь в пушистый халат и причёсываю волосы, чтобы их было легче промыть, затем бросаю взгляд на Тоффи, недовольного из-за потревоженного сна. Заметив, что я встала, он тоже подскакивает, готовый к прогулке.

— Не сейчас, приятель, — протягиваю я, проигнорировав слабый скулёж собаки.

Поднявшись на первый этаж, обнаруживаю Элизу за барной стойкой. Перед ней стоит кружка ароматного кофе и какой-то журнал, обложку которого не удаётся рассмотреть. Её волосы собраны в аккуратный пучок, а тело обтянуто атласным халатом длиной до щиколотки.

— Наконец-то ты встала, — со сквозящим в голосе недовольством говорит мама.

— Ага, — вяло подтверждаю я и ухожу в ванную.

Закрыв дверь, включаю воду и стягиваю с себя одежду. Покрытое мурашками тело быстро согревается под горячими струями. Вода плодотворно влияет на организм, сонливость медленно отступает, и я чувствую себя намного бодрее. Почистив зубы и умывшись, сушу волосы, параллельно складывая необходимые вещи в дорожную косметичку: зубную щётку и пасту, обезболивающее, смягчающий крем, тушь и подводку, тональный крем и пудру. Закончив с водными процедурами, бросаю полотенце в сушилку, затем открываю дверь и выхожу в коридор.

— Ты разбудила меня своей вознёй, — недовольно сообщает голос за спиной. Обернувшись, вижу помятую сонную фигуру Шистада, на лице с правой стороны у него остался отпечаток подушки, щека покраснела. Взъерошённые волосы придают парню умилительный вид, но всё это перечеркивают покрасневшие, воспалённые белки глаз и искусанные в кровь губы.

— Всё равно пора вставать, — говорю я, слегка прищурившись. На нём серая футболка, пропитанная потом у горла и под мышками, на ногах носки и спортивные штаны. Его руки дрожат. Словив мой внимательный взгляд, Шистад прячет ладони в карманы и прищуривает глаза. Я не отвожу взор, устанавливая зрительный контакт, который, впрочем, оказывается довольно коротким: парню сложно сосредоточить внимание.

— Я курить, — говорит он, протискиваясь мимо меня.

— На кухне Элиза, — предупреждаю я, пока он выуживает пачку дрожащими руками.

— Замечательно, — тихо фыркает парень, затем обратно убирает упаковку в карман. Я стою на месте, наблюдая, как Шистад проходит в коридор, а затем исчезает в прихожей, быстро пожелав Элизе доброго утра. Покрепче вцепившись в свою косметичку, прохожу на кухню и ставлю чайник. Мать всё ещё листает журнал.

— Кристофер уже проснулся, — безынтересно сообщает она, не отрывая взгляд от глянцевых страниц.

— Хорошо, — киваю я, взглянув на часы. Четверть восьмого. — Я почти собралась.

Оставив воду кипятиться, возвращаюсь в комнату, где закрываю чемодан и закидываю косметичку, зарядку для телефона и наушники в рюкзак, чтобы было удобнее достать во время полета, хотя и чемодан сможет пролезть в ручную кладь. Надеваю джинсы и тёплые носки, затем футболку, сверху натягиваю кофту, потом связываю волосы в высокий пучок, чтобы волосы не мешались. В комнате навожу быстрый порядок, заправив кровать и прибравшись на столе. Заметив мою возню, Тоффи вновь скулит, напоминая о необходимости прогулки, и я решаю, что перед завтраком как раз успею выгулять собаку.

— Пошли, — потрепав питомца за ушком, я зову его за собой, и Тоффи тут же поднимается, поднимаясь по лестнице.

На кухне матери уже нет, зато я слышу её удаляющиеся по лестнице на второй этаж шаги. Бросив взгляд на стойку, замечаю тот самый журнал. «Тысяча обручальных колец».

Шистад сидит на корточках у порога, поэтому, открывая дверь, я случайно задеваю его углом, за что сразу же в мою сторону прилетает ругательство:

— Ева, твою мать, — рычит он, уронив сигарету в снег, и та потухает в то же мгновение и быстро намокает.

— Сам виноват, — отвечаю я, бросая на парня раздражённый взгляд. Наше молчание было прервано два дня назад, но я не уверена, что это хорошо: препирательства только портят настроение.

— Ну, конечно, — парирует он.

Я плотнее запахиваю куртку и немного сутулюсь, пряча руки в карманы. На улице ещё темно, и рассвет только занимается. Уличный фонарь освещает боковую часть дома, отчего вижу лишь одну третью часть Шистада. Он уже выудил новую сигарету и зажал её между зубов, прикурив. Даже в темноте замечаю слегка подрагивающие пальцы, но всё равно стараюсь об этом не думать, пока украдкой рассматриваю парня. Тоффи носится в снегу, радуясь долгожданной прогулке, а я присаживаюсь на некотором расстоянии от парня. В воздухе пахнет морозом, на улице значительно холоднее, температура опустилась еще ниже. Хочется что-нибудь сказать, чтобы нарушить напряжённую паузу, но нам ум ничего не идет, поэтому упрямо молчу. Крис медленно курит — оранжевый огонек освещает его губы и кончик носа во время затяжки, и он тоже хранит молчание. Он не смотрит на меня, устремив взгляд куда-то вперёд, и я гадаю, о чём он думает. Сейчас тишина почти не кажется удушающей, хотя недосказанность буквально вибрирует в воздухе. Мне не хочется уезжать так: оставлять отношения висеть на волоске, — пусть к Новому году я и вернусь. Тревога и плохое предчувствие удваивают волнение, в голове крутится сотня мыслей, но ни одну не решаюсь произнести вслух. Чувство, будто всё вот-вот изменится, заставляет сердце глухо падать вниз и биться с утроенной силой, а собственное бессилие, граничащие с безысходностью, лишь больно бьёт в область солнечного сплетения.

Всё-таки нужно что-то сказать. Необходимо дать понять Крису, что я знаю о его проблемах и он может прийти ко мне за помощью, пусть я и не эксперт в таких вещах. Он загнан в угол собственной зависимостью и внешним давлением, и уж это я, наверное, могу понять. Сейчас, когда положение значительно ухудшилось, я осознаю острую нужду парня в человеке, который станет его якорем, возможностью вынырнуть наружу, пусть Шистад и старательно избегает любого взаимодействия. Мне трудно переступить через себя, но упрямство парня лишь доказывает его необходимость в человеке, в котором он будет уверен. С доверием у нас есть определенные проблемы, но, несмотря на всё, я готова приложить усилия, чтобы Крис смог верить мне и в меня. Вся его колючесть и внешнее безразличие — не что иное, как попытка минимизировать ущерб от собственного саморазрушения.

— Я… — я открываю рот, чтобы заговорить с парнем, но в это же мгновение он отбрасывает бычок в снег и поднимается, затем отряхивает штаны от нападавших с крыши снежинок и открывает дверь.

— Выезжаем через сорок минут, — говорит Крис напоследок.

Я тяжело вздыхаю и сглатываю горечь.

***

Крис загружает мой чемодан в багажник, пока я удобнее устраиваюсь на пассажирском сиденье и пристёгиваю ремень безопасности. Салон достаточно прогрет, поэтому расстёгиваю молнию на куртке до середины и слегка кручу колесико магнитолы, оставляя музыку в качестве фона. Через несколько секунд Шистад садится на место водителя, слегка ёрзает на сиденье и, наконец, смотрит в зеркало заднего вида, готовясь выезжать. В воздухе кружат мягкие хлопья снега, липнущие к лобовому стеклу, и Крис смахивает их, включив дворники. Пока мы выезжаем на трассу, я обдумываю свои дальнейшие действия. На дороге небольшие пробки, но это даже на руку.

Краем глаза рассматриваю Криса: он выглядит лучше, чем утром, но это отнюдь не вызывает у меня приступов радости. Его руки крепко держат руль, и напряжённая линия челюсти выдаёт отчаянную сосредоточенность парня. Как ни странно, я не боюсь Криса, не боюсь ехать с ним в одной машине, хотя в действительности это довольно рискованно.

Когда мы встаём в пробку на очередном светофоре, я вновь поворачиваю колесико магнитолы, отчего в салоне на мгновение воцаряется тишина.

— Мы можем поговорить? — спокойно, но настойчиво спрашиваю я, заранее зная, что не приму отрицательный ответ.

Крис неоднозначно пожимает плечами с невозмутимым лицом. Вновь напоминаю себе, что это лишь маска, защитный механизм, и мне нужно не раздражаться хотя бы в начале разговора.

— Есть необходимость? — холодно интересуется Крис, не отрывая взгляда от дороги, хотя мы стоим уже около трёх минут и продвинулись не дальше, чем на два метра.

— Да, — отвечаю я, стараясь не обращать внимание на его напускное безразличие.

— Тогда говори.

— Я знаю, что ты больше не контролируешь ситуацию, — в лоб говорю я, про себя решив, что искренность и прямота — наиболее быстрые варианты на пути к выяснению всего. — Ты можешь отрицать это, но я знаю. Вероятно, ты думаешь, что можешь легко всех обмануть, ведь ты великий и ужасный Кристофер Шистад. Но на самом деле твои руки постоянно трясутся, — не давая вставить ему и слово, быстро говорю я, — ты сильно мёрзнешь и потеешь. Я знаю, что это значит.

— Откуда тебе знать? — иронично выгибает бровь парень, всё ещё не глядя на меня, хотя я сверлю его внимательным взглядом.

— Наверное, ты считаешь меня совсем глупой, — с обидой замечаю я, — но всё это заметнее, чем тебе кажется. Вопрос времени, когда все станет понятно и Томасу. Разве он не говорил о реабилитации?

Крис злобно сжимает челюсти и наконец поворачивает голову. Сузив глаза, он смотрит на меня с непривычной обречённостью и толикой злости. Мне интересно узнать, что он думает, ведь выбить правду из Шистада практически невозможно.

— И что? — наконец спрашивает он, откинувшись на спинку своего сидения. В этом жесте столько слабого смирения, что мне почти физически больно. Его лицо искажается в непонятной гримасе, которую я не решаюсь трактовать, и он смотрит на меня из-под опущенных ресниц. При свете дня под глазами парня отчётливо виднеются голубые ручейки вен и кровеносные сосуды, просвечивающиеся сквозь тонкую бледную кожу. Его воспалённые, закусанные губы с застывшей кровью и ошметками кожи слегка приоткрываются в размеренном дыхании.

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Просто позволь помочь. Я знаю, что мы не раз говорили об этом, но позволь помочь по-настоящему. Просто откройся мне, ладно?

Я интуитивно нахожу его руку, лежащую на коробке передач, и слабо сжимаю, готовая к тому, что парень оттолкнёт меня. Заглянув в его ореховые глаза, вижу внутреннюю борьбу, которая длится несколько секунд. Затем он обхватывает мою ладонь и медленно проводит большим пальцем по коже, мягко поглаживая. Я трактую этот жест как хороший знак.

— Ты же знаешь, что это невозможно? — спрашивает он, понизив голос. От обречённости в его тоне меня прошибает холодом. Его рука шершавая и холодная на ощупь.

— Знаю, — соглашаюсь я, — но если я уже всё знаю, то ничего и говорить не нужно, правда? Просто не обманывай.

Автомобиль впереди трогается, разрушая момент. Крис нажимает на газ, и машина сворачивает. До аэропорта не больше двадцати минут. Про себя я проклинаю целый свет, сетуя на то, что пробка рассосалась слишком быстро. Я так глубоко ухожу в мысленные ругательства, что сперва даже не замечаю: Крис всё ещё держит меня за руку. Его прикосновение кажется знакомым и чужим одновременно. Я привыкла к горячим, пахнущим никотином рукам, но сейчас это ладони сломленного человека с слегка подрагивающими пальцами и холодными кончиками фаланг. Его большой палец поглаживает мою ладонь в успокаивающем жесте, и на секунду становится смешно: это я должна успокаивать и поддерживать его. Я несильно сжимаю руку Криса, посылая ему невербальное сообщение, в значении которого и сама не уверена, затем бросаю на парня быстрый взгляд: уголок его губы растягивается в привычной полуулыбке.

До аэропорта мы доезжаем в молчании, но знаю, что разговор ещё и не закончен, и я не могу сесть в самолет, не решив все до конца. Крис паркуется, выпуская мою руку. От потери контакта в груди на мгновение становится больно, но я тут же подавляю это эгоистичное желание, понимая, что прикосновения отвлекают меня от сути происходящего и затуманивают рассудок.

Заняв место на парковке, автомобиль останавливается, но никто не покидает салон. Я сижу, в нерешительности покусываю губу и рассматриваю собственные руки, заламывая пальцы. Нужно с чего-то начать, но с чего — неизвестно.

Крис незаметно для меня нажимает кнопку на руле, отчего музыка в салоне становится чуть громче. Песня мне незнакома, но приятный женский голос поёт что-то о дожде и летящих мыслях.

— Е-ева, — растягивая первую гласную моего имени, тихо зовет Крис. Его манера произносить моё имя вызывает вибрацию в низу живота.

— Да? — шёпотом спрашиваю я, закусив внутреннюю сторону щеки. Мною овладевает странное чувство неуверенности, которое никак не удаётся заглушить.

— Возьми меня за руку, — низкий голос Криса рождает неровный строй мурашек на моём теле. Не дожидаясь ответных действий, он сам обхватывает мою ладонь. Его сухие, прохладные пальцы посылают электрический разряд. Я поднимаю голову и смотрю на парня из-под опущенных ресниц. Его карие глаза с проблесками зелени слабо мерцают, уголок губы приподнят в знакомой усмешке, которая уже не кажется такой холодной. Поразительно, как наши отношения бросаются из крайности в крайность. Эмоции, связывающие меня с Крисом, — это неконтролируемый поток, и мне давно пора бы смириться, но я всё равно каждый раз удивляюсь его влиянию на себя.

— Дай тебя обнять, — еле слышно произносит парень, наклоняясь ко мне. Его запах обволакивает всё моё существо, проникая в лёгкие и оседая там кофейной гущей. Шистад легко обхватывает меня, прижимая к себе, и моя щека сталкивается с его грудью. Между нами сохраняется расстояние из-за коробки передач, но Крис лёгким движением отодвигает сидение, и я быстро перебираюсь к нему на колени. Отчаянно вжимаюсь в его тело, чувствуя легкую тоску по знакомому теплу и порхающих бабочек в желудке.

— Я не могу тебя терять.

Комментарий к Глава 25

Я возобновила свои nc-17 отношения с универом и вышла на очку, поэтому писать сложнее.

Пы.сы. порадуйте автора, оставив пару слов внизу🥰

========== Глава 26 ==========

Комментарий к Глава 26

Вы ждали, мы сделали!

Приятного чтения🥰

Квартира отца представляет собой небольшое торжество хаоса, в котором, несмотря на явную попытку уборки, царит естественный беспорядок, свойственный жилищу одинокого и не слишком опрятного мужчины. Кухня небольшая, но достаточно уютная; с хорошей кофеваркой и электрической плитой. Отдельного стола нет: его место занимает небольшая барная стойка, рядом с которой расположены высокие стулья со спинкой. Гостиная совершенно маленькая: в ней с трудом умещается голубенький диванчик и тумба с телевизором, зато на стенах висит огромное количество полок, до отвала наполненных книгами. Небольшая спальня ограничивается кроватью, шкафом из тёмного дерева, тумбой в тон и бежевым торшером сбоку от постели. Ванная ещё меньше: унитаз, узкая душевая кабина, похожая на капсулу, зеркало и умывальник. Стиральной машины нет; папа пользуется прачечной в подвале. Кабинет — самая большая комната в квартире и, наверное, самая неряшливая. Здесь есть огромный книжный шкаф и массивный стол, заваленный огромным количеством бумаг и канцелярскими принадлежностями, а также удобное кресло из чёрного кожзама и задёрнутые, немного погнутые горизонтальные жалюзи. В кабинете царит полумрак, разбавляемый лишь настольной лампой, которая освещает небольшой клочок стола и мусорное ведро, из которого вываливаются смятые бумажки и почерневшая кожура от банана. И, конечно, неотъемлемой деталью рабочего пространства являются грязные кружки с остатками недопитого кофе или чая: они стоят на столе, подоконнике и книжных полках.

Разглядывая всё это крошечное пространство, из которого сейчас состоит жизнь отца, я невольно улыбаюсь, узнавая его в каждой мелкой детали, которую может не заметить другой человек. Например, зубная щётка отца всегда лежит щетинками вниз, чтобы вода скатывалась в раковину, сквозь стаканчик, или его одинокая подушка, покоящаяся с левой стороны кровати, а ещё книга со сложенной салфеткой вместо закладки и миллионы таких вещей, от которых тепло разливается в области солнечного сплетения.

— Здесь немного не прибрано, — оправдывается отец, поставив мой чемодан у входа в спальню. — Заработался вчера вечером.

Он снимает очки, привычным жестом пощипывает переносицу, затем вновь надевает их и смотрит на меня. Я чувствую лёгкую тошноту после долгой поездки: квартира находится на другом конце города. Папа одет в рубашку в зелёную клетку и коричневые штаны, очки немного увеличивают его глаза и сползают вниз, на свою привычную выемку. Его щетина длиннее обычного, отчего кажется немного неопрятной и колючей, но я всё равно прижимаюсь к нему щекой. Мне нравится, что отец почти одного роста со мной, но шире в плечах: это создает условия для «разговора на равных». В каштаново-медовых волосах, так похожих на мои, проглядывается редкая проседь, хотя отец слишком молод для седины. Он слабо сутулится, выдавая скопившуюся усталость, и я отступаю, присаживаясь на угол того голубого дивана.

— Хочешь чай? — предлагает папа, проходя на кухню, пока я рассматриваю бежевые обои в голубой цветочек с блеклой желтой сердцевиной. — У меня есть только с ромашкой.

Я оборачиваюсь и киваю: по правде, неплохо было бы перекусить. Дорога заняла около полутора часов. Несмотря на мой ранний приезд, сейчас только девять утра, и я не успела позавтракать. Будто прочитав мои мысли, Марлон достаёт сковородку, чтобы поджарить тосты. В это время я рассматриваю книги на полках и слабо улыбаюсь, узнавая собственные экземпляры. Папа привез их сюда из нашей последней квартиры.

Пока отец готовит, я принимаю быстрый душ, чищу зубы и умываю помятое после перелёта лицо. Тошнота не проходит, но желудок сводит от голода. Переодевшись в чистые вещи, я прохожу на кухню и усаживаюсь на один из двух стульев, затем подтягиваю кружку с остывающим зелёным чаем и делаю быстрый глоток. Отец выключает конфорку над сковородкой и кладет её в раковину, затем пододвигает тарелку с тостами ближе ко мне и достаёт шоколадную пасту из холодильника. Я улыбаюсь во все тридцать два: это мой любимый завтрак со времён начальной школы. Папа, видимо, тоже вспоминает об этом и потому растягивает губы в тёплой отеческой улыбке. В его карих глазах отчётливо читается лёгкая тоска и ностальгия, когда он снимает очки и кладёт их на барную стойку. Мы завтракаем, активно похрустывая тостами, и это похоже на те завтраки, которые мы устраивали раньше.

— Так, какой у нас план? — спрашиваю я, облизывая палец, случайно испачканный в шоколадной пасте.

— Горячий шоколад, Гринч и подарки. Кажется, я уже упоминал кексы?

— У тебя даже нет ёлки, — замечаю я. Честно говоря, квартира слишком маленькая, чтобы сюда могла вместиться ель, но я предусмотрительно умалчиваю об этом.

— Ошибаешься, — хмыкнув, говорит отец.

Отодвинув кружку с остатками кофе в сторону, он поднимается и удаляется в спальню, откуда чуть позже слышится тихий шорох и победное восклицание. Не удержавшись, оборачиваюсь, чтобы заглянуть в комнату папы, но под таким углом обзора почти ничего не видно. Непроизвольно улыбаюсь, чувствуя себя безгранично счастливой. Мужчина появляется в коридоре через долю секунды, придерживая впереди себя небольшую искусственную ёлку, размером не больше пятидесяти сантиметров. Её пушистые тёмно-зелёные ветви торчат во все стороны и закрывают радостное лицо отца. Ель не украшена и выглядит слегка помятой, но даже при этом — это лучшее рождественское дерево в мире. С широкой улыбкой отец ставит её на край барной стойки, рядом со своей кружкой, и выжидающе поворачивается ко мне. Я вскакиваю со своего места и, не сдерживая эмоций, обнимаю отца; в глазах блестят слёзы, но ему знать об этом необязательно. Глубоко в сознании понимаю, что реагирую слишком остро, бросаясь в эту привлекательную пучину положительных эмоций, оттого и чувство эйфории вспыхивает влагой в уголках глаз. Но в эту секунду я безгранично довольна и радостна, что лишь последней клеткой мозга, не заполненной этой всепоглощающей веселостью, осознаю необходимость хотя бы частично скрыть собственное состояние от отца. Впрочем, слёзы быстро высыхают, и я отодвигаюсь, завороженно рассматривая нелепое искусственное деревце, от которого всё ещё немного пахнет пластиком.

— Сюда нужны малюсенькие шары, — прищурив глаза, я складываю большой и указательный пальцы в кружочек, демонстрируя отцу необходимый размер.

— За ними придется сходить в магазин, — почесав щетину на подбородке, оповещает отец, и я киваю. Это неплохая возможность прогуляться.

Пока отец наводит порядок в собственном кабинете, я мою посуду; это наше правило: один готовит, другой убирает. Расставляя кружки и тарелки по местам, замечаю забавную деталь: столовые приборы у отца рассчитаны на трёх человек. Достаточно для себя и гостей. Это не принцип экономии, скорее забавная привычка.

Покончив с уборкой, ещё раз смотрю на искусственную ель, которая до сих пор вызывает у меня приступ внезапной радости, но сегодня всё для меня — повод для веселья. Такое бывает, когда ты отчаянно надеешься, что всё пройдет хорошо, и старательно игнорируешь любые недочёты и проблемы. Честно говоря, очевидно, что это Рождество не лучшее, которое было в моей жизни, но спустя полгода жизни в личном если не аду, то чистилище, осознаёшь всю прелесть таких мгновений. Квартира буквально пропитана отцом, каждая деталь напоминает о нём, а папа — единственный человек, который будет со мной, несмотря ни на что. Мы долгое время жили бок о бок и давно знаем все привычки и косяки друг друга, а его отеческая любовь если не безгранична, то по крайней мере невероятно велика. Я знаю, что могу прийти к папе с любой проблемой, и он постарается помочь мне и поддержать. Про себя я размышляю: существует ли ещё где-то такой мужчина? Шистад совершенно не похож на папу, хотя и говорят, что девушки ищут партнёра, похожего на отца. Крис может быть заботлив, но он не так бескорыстен. Он внимателен, но не столь добр. Он скрытен, часто врёт и увиливает. Шистад не любит выражать чувства, замкнут; отец же как открытая книга: я легко могу понять его. Вероятно, дело ещё и во времени, в том, как долго мы взаимодействуем, но Крис не располагает к себе, а намеренно отталкивает. Во благо или нет — вот в чём я сомневаюсь.

Между тем я также думаю о маме. Как она могла отказаться от отца? Он любил её. Всё ещё любит. Значит, дело в том, что она не любила его? Мы редко говорили с отцом об Элизе, по большей части из-за моего нежелания, но теперь мне действительно интересно, что побуждает женщину отказаться от любящего мужа и дочери. Я почти не помню маму, в моём детстве она осталась замыленным пятном, которое часто являлось источником негативных эмоций. По мере моего взросления мало что поменялось: она всё такая же чужая и холодная. Как и любой другой девочке, мне хотелось иметь близкие отношения с мамой, но это быстро прошло, когда я осознала, что не все мамы уютные и добрые. К счастью, отец смог заменить мне обоих родителей и даже друзей, когда из-за постоянных разъездов я не могла отыскать приятелей. Он сделал всё, чтобы я не чувствовала себя неполноценной, и всё равно где-то глубоко внутри это чувство постоянно присутствует и постепенно разъедает меня. Оно пришло вместе с болезнью и укоренилось, вцепившись в мои органы. Поэтому если я счастлива, то стараюсь брать от этого тот максимум, который мне доступен.

Магазинчик с товарами оказывается всего в квартале от дома, в котором живёт отец. Это небольшая хозяйственная лавка, украшенная гирляндой и мишурой в честь праздника. Магазин работает всего до двух, и нам, очевидно, везёт оказаться там в половину второго. Колокольчик издаёт негромкую трель, когда мы входим, и щуплый парень лет пятнадцати поднимает на нас тоскливый взгляд. Он высокий и худой, у него короткие волосы. Папа здоровается, проходя мимо кассы, и парень говорит:

— Добрый день.

Он натягивает синюю кепку в тон жилетки с эмблемой магазина и облокачивается о прилавок, наблюдая за нами без особого энтузиазма. Вероятно, работать в Рождество не лучший способ провести праздники, но выбора у него особо нет.

Магазин пуст, поэтому мои шаги отчётливо слышатся в тишине. Я прохожу к витрине с украшениями, организованной специально к Рождество, папа в это время рассматривает стенд с гирляндами. Выбор невелик: маленькие шарики серебристого и зелёного цветов против красных с золотыми. Я делаю выбор в пользу первых и, привстав на носочки, достаю пластиковый прозрачный цилиндр, затем прижимаю его одной рукой и иду к отцу. Он всё ещё выбирает гирлянду.

— Зелёные? — взглянув на меня, интересуется отец.

— Ага, — киваю я, — они лучше сочетаются с голубым, чем красные.

— Ладно. Какая тебе больше нравится: звёздочки или снежинки?

Отец указывает на две полупрозрачные гирлянды и строит задумчивое лицо, потирая покрытый растительностью подбородок большим пальцем. Я встаю рядом и копирую его жест, сузив глаза. Метнув быстрый взгляд, замечаю, что папа улыбается уголком губы, пытаясь удержать выражение серьёзности на лице.

— Снежинки, — по-философски изрекаю я, и папа кивает, снимая нужную гирлянду с вешалки.

Погрузив товар на кассу, дожидаемся, пока парень, бросающий взгляд на круглые часы, пробьёт покупки. Он выглядит таким печальным, что мне становится почти грустно, поэтому выхожу на улицу. Любая негативная эмоция может убить весь настрой.

Снега нет, и после заметённого Осло это кажется почти аномальным. На улице минус один, и такой резкий контраст воспринимается странно; где-то в глубине души я даже скучаю по заснеженному дому в спальном районе. Я думаю о том, чем занимается Крис: празднует ли он Рождество за семейным ужином или закрылся в комнате, поглощая убийственную дозу наркотиков? От этой мысли меня прошибает внезапным холодом, становится почти неуютно, но я тут же отталкиваю эту идею, вспоминая, что Элиот присмотрит за парнем. У него всё под контролем. Тем более, я вернусь уже к Новому году, а за пару дней ничего не сможет ухудшиться до непоправимого. И всё равно в груди болезненно пульсирует. Я достаю телефон, чтобы написать сообщение — Крису или Элиоту, пока не могу решить, — но в это же мгновение вновь раздаётся трель, и папа вырастает за спиной.

— Идём? — в его руках бумажный пакет, который он зажимает под мышкой, и я киваю, молча следуя за ним. Никаких негативных эмоций.

— Итак, тут написано, что нужно всего лишь добавить масло, яйцо и немного молока. Звучит достаточно просто, — комментирует отец, пока я наряжаю нашу маленькую рождественскую ель. Зелёные шары немного сливаются с ветвями, но серебро разбавляет эту монотонность, придавая дереву более праздничный вид.

— Растопленное масло или холодное? — уточняю я и оборачиваюсь. Он задумчиво хмурит брови и тщательно изучает упаковку в поисках ответа, а я в это время делаю пару шагов назад и рассматриваю собственное творение. Не идеально, но по-домашнему.

— Думаю, это на наше усмотрение, — поставил свой вердикт мужчина, отрывая глаза от инструкции, и тоже смотрит на украшенную ёлочку. — Выглядит мило.

— Главное, чтобы наше усмотрение не привело к пожару, — замечаю я, хитро улыбнувшись папе, и он, похоже, распознаёт намек, поэтому прыскает и закатывает глаза; эффект увеличивается из-за его линз в очках, из-за которых глаза кажутся больше.

— Это было всего один раз, — оправдывается он, припоминая случай о тонких блинчиках, во время выпечки которых случайно загорелась деревянная ручка сковороды. Мне было, кажется, пятнадцать, и всё Рождество в квартире стоял запах гари, который не удалось выветрить ни с помощью вытяжки, ни с помощью распахнутого окна.

— Аминь, — изрекаю я. Вновь подходя к барной стойке, достаю из бумажного пакета гирлянду, выбранную в магазинчике часом раньше, и прикидываю, куда её повесить.

— Можно прикрепить здесь, — указывая на широкую арку между кухней и гостиной, предлагает мужчина, будто прочитав мои мысли.

Я соглашаюсь с ним и подтягиваю стул от барной стойки ко входу.

— Кнопки в кабинете, — подсказывает отец, когда оборачиваюсь спросить об этом, но он опережает вопрос.

Оставляю Марлона одного на кухне, а сама иду вего рабочую зону, где теперь более прибрано: нигде не стоят грязные кружки и корзина для мусора чиста. Я сажусь в огромное кресло отца, ощущая мягкую спинку, и на секунду окунаюсь в воспоминания, когда делала так сотни раз, будучи настолько маленькой, что утопала в такой же обивке. Грудь пробивает что-то тёплое и светлое, и я думаю о том, что, несмотря на мой первый визит в эту квартиру, каждая деталь здесь наполнена воспоминаниями. Наверное, в этом и заключается суть следующей фразы: «Настоящий дом — это человек».

Кнопки оказываются в нижнем ящике стола, разбросанные на дне вместе с огрызками карандашей, стикерами, скрепками и прочим хламом, которые отец скидывает сюда. Я беру три кнопки белого цвета, затем закрываю ящик и ещё пару секунд сижу в кресле. От него пахнет отцом, кожзамом и кофе. Последнее напоминает мне о Шистаде, и тревожное чувство в преддверии чего-то плохого возвращается, отдаваясь лёгкой ноющей болью в затылке. Вероятно, стоит ему позвонить, чтобы унять собственный дискомфорт и успокоить расшатанные нервы, но всё же не решаюсь этого сделать. По многим причинам.

Наше чувственное расставание перед отлётом всплывает в памяти и его слова: «возьми меня за руку», «я не могу тебя терять» — отдают щемящей тоской и нежностью в области солнечного сплетения. В этот момент мне кажется, что я просто разорвусь от эмоций: меня переполняют разнообразные, противоречивые чувства, среди которых пульсирует и ярко горит осознание простого факта, но в нём я не готова признаться даже себе. Возможно, дело в том, что это чувство меня пугает, или я и сама мало верю в него, или это боязнь быть отвергнутой. Все смешивается в комок, который застревает в горле, и я не могу дать точное определение собственному состоянию: я балансирую на грани, не решаясь сделать шаг вперед или отступить. Это тонкое лезвие ножа, которое царапает пятки, но недостаточно сильно для того, чтобы я выбыла из игры. Мне нужен толчок, повод, чтобы выпустить всё, что копится, и, к сожалению или счастью, единственным, кто может это сделать, является Крис. Но он так запутан в себе, потерян внутри собственных страхов и демонов, что не может помочь мне, и, хотя он не требует, я знаю, что он сам нуждается в помощи. Отчаянной и исчерпывающей. Я чувствую, как мир крошится в моих руках, и судорожно пытаюсь восстановить его, но при восстановлении одного куска всё время отваливается другой. Мне нужно расставить приоритеты и наконец решить: что для меня важнее всего? Но сейчас ответить на этот вопрос почти невозможно.

— Ты нашла? — зовёт отец с кухни, и я отмираю, выскальзывая из кресла и оказываясь в гостиной.

— Ну и бардак в твоём столе, — жалуюсь, оправдывая долгие поиски.

— Порядок для узкомыслящих, — отвечает отец не всерьёз, на что закатываю глаза.

Встав на стул, я вешаю гирлянду над проходом, затем вставляю батарейки, и огни загораются жёлто-оранжевым светом.

— Да будет праздник! — весело провозглашаю я, спрыгивая на пол.

— Время для праздничных кексов?

В теории всё достаточно просто: смешать и вылить в форму. Но на деле возникает множество нюансов. Во-первых, сливочное масло всё же должно быть растопленным, чтобы тесто было однородным. Во-вторых, подогревать уже полуготовую массу — плохая идея. В-третьих, формочки тоже нужно смазывать маслом, и, вероятно, именно поэтому первая партия подгорает. Хотя, возможно, дело во времени или в слишком высокой температуре духовки. Я выбрасываю кексы вместе с бумажными формами, которые намертво приклеились к подгоревшему тесту. Отец включает вытяжку, отчего на кухне становится ещё более шумно. Я собрала волосы в хвост, чтобы они не мешались, но всё равно один длинный волос оказывается в миске с будущими кексами.

И всё же, несмотря на неудачу, мы с отцом откровенно веселимся, подшучивая друг над другом и перекладывая вину за испорченную выпечку. Очки папы сползают на кончик носа, когда он тщательно выкладывает тесто в формочку, которые я предварительно смазываю маслом. Его пальцы перемазаны, а лицо сосредоточено, и я смотрю на него с улыбкой, отвлекаясь от своей обязанности; папа замечает это почти мгновенно и говорит о том, что из-за меня кексы снова подгорят.

Когда мы ставим вторую партию в духовку, то невольно замираем, отчасти ожидая, что кухня мгновенно взорвётся, но ничего не происходит, и мы можем выдохнуть на двадцать минут, хотя я всё равно открываю дверцу через каждые пять, проверяя готовность.

На кухне уже почти не пахнет первой неудачей, поэтому мужчина выключает вытяжку, и по комнате разносится аромат ванильных кексов. Гирлянда мигает, и ёлка серебрится. Папа уходит в комнату и возвращается через минуту. На нём красный свитер с оленями, а в руках такой же, только зелёный. Ещё одна рождественская традиция. От духовки в комнате жарковато, но я всё равно натягиваю пуловер, отдавая дань обычаям. Мы выглядим немного нелепо в таком одеянии и одновременно начинаем смеяться, глядя друг друга в свитерах. Затем я делаю несколько фото, чтобы потом рассмотреть их в мельчайших деталях, когда придёт время расставаться. Из-за данного факта чувствую лёгкую, сейчас едва ощутимую печаль, но знаю наверняка, что скоро она превратится в ужасное чувство угнетённости.

К нашему удивлению, кексы оказываются достаточно вкусными для выпечки из пакета. Уплетая их с молоком, мы смотрим Гринча по телевизору, подключив к нему ноутбук. Разместившись на диване, я кладу голову на отцовское плечо, впитывая его тепло и вдыхая знакомый аромат, разливающийся чувством эйфории. Способна ли я вновь отказаться от домашнего уюта, от семьи? Навряд ли. Сейчас мне хочется, плача, попросить отца остаться здесь, с ним, вдали от матери, Осло и всех проблем. В родительских объятиях безопасно и спокойно, а чувство мира — то, что нужно моим расшатанным нервам.

Но вместо этого я улыбаюсь на забавных моментах фильма и стираю скатившуюся слезу, притворившись, что чешу щеку.

К полуночи мы уже съедаем все кексы, пересматриваем первую часть «Один дома» и по очереди читаем «Рождественскую историю». Папа уходит на кухню, чтобы заварить ромашковый чай перед сном, я в это время бросаюсь к чемодану, чтобы достать подарок. По правде, я всё ещё не уверена, что это — то, что нужно, но теперь выбора в любом случае нет. Подарок представляет собой сверток из крафтовой бумаги с красной ленточкой. Пройдя к ёлке, я тихо опускаю подарок, который оказывается намного больше ветвей, и тут же замечаю серебристую упаковку от собственного подарка. Чёрная ленточка, опоясывающая коробочку, отлично гармонирует с блестящей бумагой. Я сажусь на один из стульев и, уперевшись пяткой в сидение, кладу подбородок на колено. В свитере жарко, но решаю ходить в нем до конца Рождества.

Папа оборачивается и хитро улыбается мне, очевидно, сразу заметивший подарок. Поставив передо мной кружку с дымящимся ароматным напитком, он заговорчески подмигивает.

— Смотри-ка, мы хорошо вели себя в этом году и заслужили подарки.

Я улыбаюсь, прищурив глаза, и киваю головой. С неким благоговением и трепетным ожиданием выуживаю коробку: она немного шершавая под пальцами и серебристые блёстки тут же отпечатываются на коже. На мгновение замираю, никак не решаясь поднять крышку; такое происходит, когда предвкушение становится почти невыносимым. Открываю коробку и заглядываю внутрь. Изнутри коробочка отделана чёрным бархатным материалом со специальным отверстием, которое удерживает украшение на месте.

Моё сердце пропускает удар, а затем пускается вскачь. Глаза, очевидно, блестят, хотя и не могу видеть себя со стороны.

Это кулон. Аккуратная буковка «Е» блестит в свете гирлянды, переливаясь золотым бликом на серебряном материале. Через маленькое колечко продета тонкая цепочка с витиеватыми звеньями. Я поддеваю подвеску пальцем и вытаскиваю наружу, и дыхание непроизвольно задерживается, весь мир замедляется, отчего звуки становятся приглушёнными. Я не сразу понимаю, что отец что-то говорит, пока не фокусирую на нём мутный взгляд. Внутри что-то трепещет и колышется.

— Очень красиво, — шепчу я, почувствовав, как слеза обжигает уголок левого глаза. — Спасибо.

— Ева, — обращается он, и я поднимаю глаза, несмотря на блестящую влагу на ресницах. Папа тепло улыбается, в его взгляде искрится отеческая любовь. — Всегда помни, кто ты есть. Этот кулон не просто первая буква твоего имени. Пусть он станет сосредоточением того, что делает тебя тобой. Он твой якорь.

***

Мы ложимся спать уже в первом часу. Папа надевает только что подаренную пижаму, которая вопреки ожиданиям оказывается нужного размера. Совесть по кусочку отщипывает от меня за непродуманный презент, но отец кажется достаточно довольным, чтобы успокоить внутреннего перфекциониста. Пока я прибираюсь на кухне, отец успевает постелить на диване. Он предлагает мне разместиться в спальне, а сам хочет лечь в гостиной, но я тут же возражаю, заявив, что он никак не сможет поместиться на этом крошечном голубом недоразумении. После некоторых споров, мужчина всё же удаляется в комнату, прикрыв дверь неплотно: из щёлочки струится оранжевый свет торшера.

В ванной я умываюсь, чищу зубы и привожу волосы в порядок. Мой распахнутый чемодан лежит сбоку, наверху покоится пижама, и я смотрю на неё с некоторым сочувствием. Присев на корточки, запускаю руку на дно и пальцами нащупываю то, что нужно. Выудив наружу находку, рассматриваю её в неясном свете ванны. Это футболка. Прижав её к носу, я с сожалением осознаю, что знакомый запах почти выветрился, оставив лишь кофейное послевкусие, смешанное с никотином. Сердце предательски щемит, и я, недолго думая, натягиваю футболку Криса. Она простая и черная с дурацкой надписью «Все девственники попадают в рай», доходит до середины бедра, плечи утопают в огромном мягком материале. Эта футболка была украдена мною некоторое время назад после очередной ночёвки в комнате Шистада. Вероятно, он даже не подозревает о пропаже, отчасти потому что с такой надписью он мог ходить только дома поздно вечером.

Я невольно вспоминаю ту ночь, когда прижималась к нему настолько близко, что наше дыхание смешивалось в одно, и понять, где заканчивается моё тело и начинается его, было практически невозможно. Я сидела на его бёдрах, раскачиваясь вверх-вниз, между моим лицом и его не было и пары сантиметров. Приоткрыв губы, мы не целовались, а лишь стонали, вжавшись рот в рот так, что его губы скользили по моим при каждом движении, и он ловил каждый вдох и выпускал собственный выдох. Мои волосы взмокли и прилипли к шее, Крис обхватил их одной рукой и несильно, но ощутимо потянул на себя, сокращая оставшееся расстояние. Наши носы теперь соприкасались, губы, впечатанные друг в друга, были раскрыты в частом поверхностном дыхании, и тела скользили по потной, пахнущей сексом коже.

Воспоминания обжигают, поэтому я выключаю свет и выхожу из ванной, тут же юркая в свежую постель. От белья пахнет порошком, и этот запах перебивает аромат футболки, но я вжимаю нос в ворот и с силой втягиваю аромат Шистада, чувствуя, как ускоренно бьётся сердце. Бешеный ритм стучит о рёбра, становится почти физически больно. Не выдержав, достаю телефон из-под подушки и быстро отыскиваю нужный номер в контактах.

Гудки кажутся медленными и тягучими, напоминающими патоку. Они раздаются в тишине комнаты оглушающим эхом, сердце ухает вместе с этим звуком. Я не прикладываю телефон к уху, но и не ставлю на громкую связь, лишь смотрю на горящий экран, мысленно отсчитывая количество секунд.

— Да? — голос на другом конце чересчур хриплый, значит, Шистад спал.

— Да, — говорю я вместо приветствия, и мои голосовые связки дрожат от напряжения.

По телефонному звонку сложно оценить состояние парня, но я так волнуюсь, что даже не могу сформулировать вопрос. Вся тревога, что накопилась днём, наконец обрушивается, как дамба под напором воды, а слова тают на языке, и ладони покрываются солёной влагой.

— Всё в порядке? — спрашивает Крис спустя пару секунд молчания; видимо, он понимает, что я не могу совладать с собственным языком, поэтому проявляет инициативу.

— Да, я просто… — шёпотом мямлю я, при этом оглядываясь на неплотно закрытую дверь отцовской спальни. — Просто хотелось услышать твой голос.

Снова слышится молчание вперемешку с тихим дыханием. Я пытаюсь угадать, лежит Крис на боку или на спине, может, он сидит, приложившись лопатками к стене. Шелест прерывает тишину, и я думаю о том, что последняя фраза была лишней.

— Я тоже, — наконец откликается он таким же шёпотом. Внутри становится тепло, почти горячо, и я невольно закусываю губу.

— М-м-м… Всё… Всё хорошо? — я осмеливаюсь на первый вопрос, хотя в нём нет и половины того, что я хотела бы узнать. На языке крутится сотня идей и догадок, но решаю начать с малого, чтобы подготовить нас обоих к этому разговору.

— Относительно, — уклончиво говорит Крис, и киваю в ответ, хотя он этого не может видеть.

— Как Рождество? — вновь ступаю на нейтральную территорию, чтобы мы могли перевести дух.

— Элиот напился, — со смешком отвечает парень, и я почти вижу его акулью ухмылку в уголке рта.

Снова слышится молчание, я размеренно дышу в трубку, пытаясь придумать тему для разговора, потому что не готова пока прервать этот звонок: в груди всё ещё ощутима скопившаяся тревожность.

— На мне твоя футболка, — зачем-то признаюсь я, при этом вновь оглядываюсь на дверь. Я говорю достаточно тихо, но прямо в микрофон, чтобы Крис мог разобрать каждое слово.

— Так и знал, что это ты её украла, — бурчит он. — Ты обязана её вернуть.

— Твоя дежурная футболка для девчонок? — интересуюсь с издёвкой, но такая вероятность отдаёт зудом на кончиках пальцев.

— Это моя футболка для встреч Анонимных Наркоманов, — парирует он, хмыкнув. Я тоже ухмыляюсь и закатываю глаза.

— Кстати об этом… Ты же не?..

— Что?

— Не знаю. Всё под контролем?

Повисает пауза. Я отчаянно кусаю губу в ожидании ответа, хотя предельно ясно, что Шистад не будет откровенничать вот так: без причины и по телефону.

— Просто возвращайся скорее, — выдыхает он спустя ещё несколько секунд и сбрасывает.

Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, и ступеньки издают непривычный скрип под напором моей нагой стопы. На мне простые голубые джинсы и майка, сверху серая кофта на молнии; волосы собраны в пучок, из которого выбилось несколько прядей. Я смахиваю их нетерпеливым движением, но локоны всё равно падают на лицо. По телу пробегает холодок, кожа на шее слегка взмокла и покрылась мурашками.

В доме стоит напряженная, густая тишина, пахнет дымом и сигаретами. Свет не горит, я бреду в полумраке и никак не могу определить точное время суток, полагаясь лишь на слабое то ли вечернее, то ли утреннее свечение из окна. Нервозность, вибрирующая где-то на кончиках пальцев, кажется вполне оправданной, пока я продолжаю свой путь. Конечная цель мне неизвестна, но я прохожу мимо кухни и гостиной, проскальзывая в коридор, где находится ванная и комната Шистада. Безмолвие кажется тяжелым, давящим на плечи, как только я приближаюсь к двери. От нее исходит какое-то зловещее молчание, сковывающее движения, воздух становится удушливо-тяжёлым, спёртым, натянутым. Руки непроизвольно начинают дрожать, хотя для этого нет видимых причин. Ручка обжигает льдом, когда касаюсь её пальцами и поворачиваю аккуратным, медленным движением. Неожиданный ледяной поток, смешанный с запахом сырости, проникает в лёгкие и оседает неприятной плёнкой. Я смотрю себе под ноги, проходя внутрь, и стопы тут же намокают. Внезапно звуки шквалом обрушиваются на сознание: бешеный шум воды, резкие, захлёбывающиеся звуки и тяжёлое, громкое дыхание. Я слышу, как стучит кровь в ушах, и ощущаю пульсацию вены на шее. Мой рот приоткрывается в попытке глотнуть воздух, но я продолжаю смотреть на свои ноги: кромка джинсов впитала воду и намокла. Вода обжигающе-ледяная, но мурашки по телу бегут отнюдь не от холода. Я знаю, что должна поднять взгляд, но заставить себя сделать это не могу. Мысленно начинаю отсчитывать количество секунд, пока медлю с неизбежным.

«Один, два, три, ч-четыре, пять…пять, шесть, семь, девять, восемь, девять, десять-ть», — набатом звучит в моей голове. Собственные мысли на секунду притупляют чувства, но зуд в ладонях усиливается, и я осознаю, что больше не могу задерживаться. Вероятно, таким образом пытаюсь настроить себя, морально подготовить, но правда в том, что к такому невозможно быть готовым.

Я приподнимаю подбородок, затем шире распахиваю веки и только потом слегка вскидываю голову, всего на пару миллиметров. Взгляд тут же цепляется за опущенную руку, распластавшуюся по холодной плитке ванной комнаты. Она бледная, пальцы сморщены из-за долгого пребывания в воде. Страх, граничащий с нарастающей паникой, сковывает сознание, но всё же скольжу глазами дальше. Кровь болезненно пульсирует в висках и распространяется тянущей мигренью в область затылка.

Светлое, алое пятно, растекшееся рядом с той самой рукой, отдаёт удушливым движением в районе глотки, но, стиснув зубы, смотрю, поднимаю голову, наблюдая. Продолжением руки является распластавшееся на мокрой поверхности тела. Белая футболка облепила торс и грудь, как вторая кожа, сквозь неё отчетливо можно проследить каждую анатомическую неровность.

Я избегаю смотреть в лицо, поэтому задерживаю взгляд на шее, пытаясь с такого расстояния уловить невидимый пульс: необходимый знак прямо сейчас. Я так долго сверлю синие вены, что белки пересыхают, поэтому открываю и закрываю веки, смаргивая тяжёлый песок.

Всё же я не могу увидеть его лицо сейчас. Вместо этого осматриваю намокшие штаны, прилегающие к ногам, и голые стопы. Ритм сердцебиения сбивается, и мне приходится дышать более глубоко, чтобы привести пульс в норму. Обращаю внимание на слабо вздымающуюся грудь, и от этого становится в разы легче. Просто осознание всё ещё трепещущей жизни вызывает во мне прилив каких-то эмоций, идентифицировать которые я пока не в состоянии.

Я не знаю, что увижу, как только решусь на главный, последний шаг, и неизвестность пугает больше всего.

Уходит около двух минут, прежде чем я наконец смотрю на него. Знакомые губы со вкусом кофе слегка приоткрыты в безмолвном жесте, хватающем воздух, словно рыба, выброшенная на сушу, напряжённая линия подбородка, бешено дергающаяся, кончик носа с раздувающимися ноздрями и глаза. Застывшие. Стеклянные. Смотрят прямо на меня.

Когда я открываю глаза, на улице всё ещё темно. Ноги запутались в одеяле, кожа под коленями покрылась потом, как и спина. Футболка Криса прилипла к телу от влаги, и от лёгкого холодка, пробравшегося сквозь одеяло, пробегают мурашки. Но больше всего меня заботит влажная кожа щёк. Дотронувшись кончиком пальца до лица, я осознаю, что плачу. Слезы скатываются по скулам и утопают в мягкости подушки, оставляя сырые дорожки на коже. Я моргаю несколько раз, чтобы согнать сонную пелену, ресницы оставляют влажный след под глазами. Я судорожно пытаюсь вспомнить недавний сон, но в голове так пусто, что шаром покати. Прикусив губу, откидываю одеяло в стороны, выпуская ноги на свободу, и резко выпрямляюсь, присаживаясь на моём временном диванчике. Выглянув в окно, вижу, как в свете фонаря кружатся маленькие, белые снежинки. Небо тёмное, но на нём сияет безмерное количество звезд.

Я иду на кухню на столько тихо, на сколько могу, чтобы не разбудить отца. Последний раз я просыпалась в слезах слишком давно, чтобы не вызвать его подозрений. Наливаю стакан воды и опустошаю его в несколько глотков, слегка подавившись от её низкой температуры. Взглянув на часы, встроенные в панель на духовке, узнаю, что время едва перевалило за пять, а, значит, у меня ещё есть несколько заслуженных часов сна. Я чувствую себя измотанной и уставшей, тяжесть ночного разговора с Шистадом становится непосильной, но я отказываюсь впадать в отчаяние. Вместе с организмом просыпается и тревожность, давно поселившаяся в сознании, и я знаю, что если дам ей волю, то уснуть уже не получится. Бессонница — ещё один признак нестабильности.

Такими же тихими шагами я пробираюсь обратно к дивану и юркаю в успевшую остыть постель. Подушка до сих пор мокрая от слёз, поэтому переворачиваю её холодной стороной и укладываюсь набок, прикрыв глаза. Смутные образы недавнего сна настигают неожиданно, по телу тут же бегут мурашки, поэтому стремительно распахиваю веки, не желая вновь погружаться в кошмар. Я пытаюсь настроить себя на позитивный лад, и непроизвольно касаюсь пальцами кулона. Буква «Е», нагретая теплом моей кожи, уютно устраивается в ладони. Мой якорь.

Второй раз я открываю глаза уже днём. Из сна меня вырывает громкий звон посуды и приятный аромат завтрака. В воздухе пахнет вчерашним Рождеством и свежезаваренным кофе. От этого аромата на секунду сводит желудок, и я позволяю ему заполнить лёгкие, прежде чем напомнить себе о запрете.

Переворачиваюсь на спину и пару секунд смотрю в потолок, освещённый полуденным солнцем, заглядывающим в окно. Мысленно пытаюсь проанализировать чувства и настроение, но в сознании затянут тугой клубок, который я не могу распутать, не выпив прежде что-нибудь горячее. Откинув одеяло, медленно присаживаюсь на кровати и заглядываю в проход между гостиной и кухней: папа сидит за барной стойкой ко мне спиной, рядом стоит ароматно дымящаяся кружка. Откидываю одеяло в сторону, и диван слабо проминается под тяжестью тела, когда встаю и иду в ванную.

Быстро умываюсь, чищу зубы и причёсываюсь, затем снимаю футболку Криса, которая теперь пахнет больше мной, чем им, и прячу её в чемодан, уложив на самое дно.

К тому моменту, как я появляюсь на кухне, папа уже закончил с завтраком и теперь пристально изучает какую-то бумажку. Его брови нахмурены, в глазах мрачная сосредоточенность, очки сползли на кончик носа. Одной рукой он держит ту самую бумажку, а другой потирает щетину, ставшую ещё длиннее со вчерашнего дня. Я ставлю вновь кипятиться чайник и отыскиваю на верхней полке упаковку с ромашковым чаем.

Чайник при выключении щёлкает, и папа резко дёргается, слегка смяв бумажку. Он поднимает на меня глаза, глядя поверх очков, и его мрачность не уходит, а лишь усиливается в сдвинутых к переносице бровях.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает отец вместо тёплого «доброе утро».

— Нормально? — скорее вопрошаю я.

Я поворачиваюсь к нему спиной, пока готовлю чай: бросаю серый пакетик, заливаю кипятком, затем добавляю сахар и медленно размешиваю, ударяя ложкой о бортики кружки.

— Нам нужно поговорить.

Моя рука замирает вместе с ложкой, и я на секунду прикрываю глаза, выпуская воздух с тихим шелестом сквозь стиснутые зубы.

— О чём? — я поворачиваюсь к нему с лицом, отражающим непонимание, хотя знаю, о чём речь.

— Как часто ты просыпаешься ночью? — спрашивает папа, и при этом его губы превращаются в тонкую линию.

— Я не…

— Как часто?

— Может быть, пару раз, — признаюсь я, закатив глаза. Присаживаюсь напротив отца на стул, хотя этого достаточно невыгодная позиция, и ставлю рядом чашку с чаем.

— И как давно? — с бесстрастным выражением лица продолжает папа.

Я прищуриваю глаза, формулируя в голове ответ, но тут же отказываюсь от лжи, не желая предавать доверие отца.

— Месяц или два, — беспечно пожимаю плечами, придавая голосу беззаботную интонацию, но заранее знаю, что папа не купится на это.

— Тревожность?

Кивок.

—Частая смена настроения?

Кивок.

— Беспричинные вспышки гнева?

Ещё кивок.

— Почему ты не сказала раньше? — лицо папы приобретает несчастное выражение.

— Не хотела тебя беспокоить, — признаюсь я, слегка опустив голову. — У тебя хватало своих проблем.

Отец кивает, принимая такой ответ, но он всё ещё сконцентрирован на том, чтобы выяснить всё необходимое.

— Оцени по десятибалльной шкале на сколько стало хуже, — мягко просит он. Это простая методика, позволяющая выяснить степень распространения болезни.

— Пять-шесть, — пожимаю плечами и произношу тихим голосом.

— Ева, — зовёт папа.

— Ладно, может, восемь-девять.

Сглатываю скопившуюся во рту вязкую слюну и наконец поднимаю взгляд, глядя прямо ему в глаза.

— Хорошо, — кивает отец, — ладно. Мы разберёмся.

Комментарий к Глава 26

Буду рада, если оставьте пару слов внизу и поделитесь своими мыслями❤

========== Глава 27 ==========

Стремительно приближающееся здание аэропорта и взлётной площадки сеет во мне чувство тошноты. Сердце на мгновение сжимается от щемящей боли скорой разлуки, но мысленно приказываю взять себя в руки и насильно пытаюсь расслабиться, отчего желудок сковывает ещё больше. Папа, сидящий всего в нескольких сантиметрах от меня на водительском кресле, сразу замечает моё напряжение и на секунду поворачивает голову, ободряюще улыбнувшись. Сегодняшнее расставание не радует его так же, как и меня, но выбор у нас небольшой. В ответ выдавливаю слабую, совершенно неправдоподобную улыбку; она выходит излишне вымученной, но у нас обоих хватает понимания на то, чтобы не обсуждать это.

За окном разыгралась метель, и отец серьёзно опасается, что рейс могут задержать, а я втайне надеюсь на это: драгоценного времени, проведённого вместе, оказалось слишком мало. Сейчас почти шесть вечера, до самолета ещё около полутора часов, но из-за погоды я могу улететь только утром.

Папа паркуется рядом с другими автомобилями, заглушает мотор и выключает радио, которое последний час проигрывало все известные рождественские мелодии. Отстегнув ремень, он поправляет очки, постоянно сползающие на кончик носа, затем ерошит волосы и наконец поворачивается ко мне. Расстёгнутая куртка и голубая рубашка в клетку под ней натягиваются вместе с изогнутым корпусом. Я рассматриваю тёмно-синие пуговицы на его рубашке, в уголках глаз скапливается солёная жидкость, в носу начинает щипать. Я с силой прикусываю губу, чтобы остановить собственный порыв: слезами я делаю только хуже для нас обоих. Заметив моё состояние, папа вздыхает и приподнимает меня за подбородок, одарив тёплой отцовской улыбкой, от которой внутри мгновенно возникает чувство семейного единения. Мне нравится, что это ощущение может разделить только Марлон, будто это наше личное и сокровенное.

—Я рад, что ты приехала,— с ноткой грусти говорит мужчина, и его пальцы приятно греют кожу щеки, пока он поглаживает мою скулу в успокаивающем жесте.

—Я тоже,— отвечаю я, всхлипнув; слёзы всё же не удается остановить. Несколько солёных капель текут вниз, и я утираю их рукавом свитера, разозлившись себя за детское поведение. Мне хочется показать папе, что я достаточно взрослая, чтобы справиться с проблемами, но на деле не могу совладать с эмоциями.

—Извини, я не хотела плакать,— слабо лепечу я в своё оправдание, и отец мягко кивает, пытаясь успокоить.

—Ты не должна извиняться за собственные эмоции и чувства,— напоминает папа, и одобрительные нотки в его голосе высушивают новый поток слёз.

Наверное, это именно то, что я больше всего ценю в отце,— его способность понять. Что бы не произошло, я могу быть уверена, что если он не сразу поймёт, то хотя бы постарается это сделать. Внезапно у меня возникает чувство поведать ему о той стороне жизни, о которой никто не знает,— рассказать о Крисе. Мне хочется утешиться в родительских объятиях, получить правильный совет, просто высказаться. На секунду кажется, что это решит любую проблему, ведь так было почти всегда, но странная история, из которой уже сама не могу выпутаться, должна остаться моей. Должна остаться тем, в чём я должна разобраться самостоятельно. По правде говоря, я не могу сказать отцу ещё потому, что боюсь его разочарования во мне, ведь папа всегда говорил, что нельзя отдавать свою жизнь несвободному человеку, а Крис один из самых несвободных людей, что я знаю: он в плену своей зависимости.

—Ты хочешь мне что-то сказать? —уловив моё внутреннее смятение, интересуется отец, но я отрицательно качаю головой, осознав, что некоторые тайны должны оставаться тайнами. Смогу ли я хоть кому-то доверить этот секрет? Не сейчас, но, может, позже. Намного позже.

—Нет, всё в порядке, просто не хочу улетать,— это не вся правда, но большая её часть.

—Знаешь, милая,— папа задумчиво чешет щетину, затем растирает переносицу. Верный знак волнения. —Я подумываю о том, чтобы вернуться в Берген.

На секунду кажется, будто слух подводит меня. Я, словно рыба, немо открываю и закрываю рот, но с языка срывается лишь нервный выдох.

—Ты это серьёзно? —почти шепчу я.

—Не сейчас,— поспешно добавляет отец,— но я действительно думаю об этом. Так было бы лучше для всех нас,— взглянув на меня, он ожидает реакции, и я, перегнувшись через коробку передач, тут же крепко обнимаю папу, чувствуя, как ещё один луч надежды озаряет нутро.

—Это будет лучший подарок в жизни! —восторженно восклицаю я, прижимая отца к себе изо всех сил, и он мягко похлопывает меня по плечу, тихо рассмеявшись.

—Не хочу рушить момент, но нам лучше пройти к стойке регистрации,— напоминает отец.

Я отлипаю от него, но улыбка всё ещё сияет на губах, пока я выскальзываю с пассажирского сидения и забрасываю рюкзак на плечо. Внезапно метель становится не такой сильной, и на секунду кажется, будто в сером, заснеженном небе мелькает золотистое солнце.

***

В аэропорте привычно пахнет дьюти-фри и людьми. Народу не слишком много— все сидят по домам в ожидании Нового года,— но на регистрационном пункте всё-таки формируется небольшая очередь. Папа стоит рядом, держа ручку моего чемодана, пока я ожидаю с документами в руках. Скорую разлуку украшает недавний разговор, немного унимая щемящую боль в области солнечного сплетения.

—Ваши документы,— говорит женщина лет сорока с другой стороны регистрации. Я протягиваю паспорт и билет, она быстро проверяет данные, затем возвращает документы. —Хорошего полета! Следующий!

Я отхожу в сторону и осматриваю пространство аэропорта на наличие свободных сидений. До самолета чуть больше сорока минут, и у нас всё ещё есть время побыть вместе. Мы присаживаемся на свободные места, папа пристраивает чемодан у наших ног.

—Жаль, что мы не можем провести Новый год вместе,— замечаю я, отчасти надеясь, что всё же смогу остаться.

—Не уверен, что буду праздновать в этот раз,— отвечает отец, потирая висок. Несмотря на то, что мы оба практически ожили за дни, проведённые семьей, его усталость и загруженность никуда не делись, и я уверена, что, вернувшись домой, он вновь примется за работу. —Да и какой смысл праздновать Новый год в одиночестве?

—Я могла бы остаться,— предлагаю я, хотя заранее знаю, что это невозможно.

—Ты же знаешь, что мы с мамой договорились,— в который раз напоминает Марлон.

—Какая ей вообще разница? —недовольно морщусь. —Я ей там вообще не нужна! Буду я в доме или нет, Элизе плевать. Она специально хочется выглядеть хорошей мамашей перед своим новым ухажёром.

—Ева! —обрывает отец. —Не говори так!

—Мы оба знаем, что это правда,— возражаю. —Моя жизнь не интересовала её долгие годы, а теперь внезапно ей понадобилась дочь. Я не могу терпеть её притворной заботы и опеки, она выжимает из меня все соки. Жизнь в Осло похожа на ад, неудивительно, что болезнь обострилась.

—Ева, ты же знаешь, что это не так,— папа качает головой, пытаясь утихомирить взбунтовавшееся детское эго. —Я понимаю, что ты обижена на меня и маму, но постарайся и ты понять нас. Сейчас для твоего здоровья лучше оставаться на месте и не тревожить сознание.

—Даже если в этом месте мне становится только хуже? —обиженно спрашиваю я.

—Дело ведь не в Элизе,— осторожно произносит отец. —Есть что-то ещё, что беспокоит тебя? Милая, скажи мне, в чём дело, и мы вместе это решим.

—Дело в том, что ты меня бросил на попечение женщины, которой абсолютно всё равно на меня! Как ты мог оставить меня ей? —это не то, что я хочу сказать, но поток слов срывается с языка незамедлительно, его уже невозможно остановить. Мои слова ранят отца, и в его глазах мелькает острое сожаление.

—Я думала, мы заодно, в одной лодке: ты и я. С чего ты решил, что с ней будет лучше? Как только я переехала в Осло, всё пошло наперекосяк. Я просто не понимаю, как можно было отослать меня к этой бесчувственной, жестокой женщине? Элиза не любит меня и никогда не сможет полюбить. Это невыносимо!

—Она любит тебя, просто не умеет показывать это,— слабо замечает отец, но я его почти не слышу.

—Она никогда меня не любила, и уж лучше остаться одной, чем с ней. Просто скажи, что я сделала не так? Почему мне нельзя остаться?

—Милая… —папа протягивает руку в успокаивающем жесте и дотрагивается до моей кисти, но я резко дёргаю ладонь и вскакиваю.

— Мне пора,— выпаливаю я, схватив чемодан. Он испуганно гремит.

—Ева…

—Скоро самолет! Рада была увидеться!

Я резко разворачиваюсь и, потянув за собой чемодан, стремительно удаляюсь от ссутулившейся фигуры отца. Слёзы застилают глаза, мутный взгляд едва разбирает дорогу, в груди пронзительно шипит и ноет.

***

Самолет входит в зону турбулентности, и я просыпаюсь от сопровождающей её тряски. Сидение слабо вибрирует под весом моего тела, в висках пульсирует слабая, зарождающаяся мигрень. Оглянувшись, я изучаю других пассажиров, которые испытывают тот же дискомфорт, что и я. Я всматриваюсь в лицо человека, сидящего через два сидения, и пытаюсь понять: испытывает ли он ту же тошноту и головную боль? Первоначально кажется, что так и есть: мы сидим в одном самолете, между нами всего несколько сидений, самолет слабо трясёт, салон дёргается. Мы в одинаковом положении, вне зоны комфорта, значит, вероятно, его желудок так же скручивает узлом, и виски пронзает тупая боль. Но я начинаю копать глубже и осознаю, что первая мысль— самая примитивная, самая неправдивая. Он— этот человек с кудрявыми волосами и чёрными густыми бровями— может ощущать всё по-другому: возможно, он чувствует вязкую слюну, скопившуюся во рту, или то, как тошнота поднимается по горлу, или его желудок пуст, и его вовсе не сковывают рвотные позывы; может, он привык к перелётам и теперь его не заботит та самая тряска, оттого его голова полна сторонних мыслей, а не сконцентрирована на лёгком головокружении. Я не могу знать наверняка, но неожиданно приходит осознание, что каждый человек всё воспринимает по-разному: своя реакция, свои чувства и эмоции, своё мироощущение. И даже если кажется, что вот он— тот человек— может понять то, что я испытываю, то в итоге оказывается, что он думает, чувствует, и мыслит иначе, хотя, на первый взгляд, его слова могут прекрасно описать твоё состояние. Это не закон природы или инстинкт. Это, наверное, связано с тем, что человек обладает сознанием, а сознание— это неповторимая штука, которую нельзя подстроить под другого, даже если захотеть. Может, человек просто хочет верить, что где-то существует другой человек, невероятно похожий на него, который сможет понять всё, что творится в его голове. И это либо лучшая, либо худшая надежда, живущая внутри. Внезапно этот человек, сидящий через два кресла от меня, кажется далёким, ещё более незнакомым, чем был до этого. Он чужак, почти враг, потому что не способен разделить мои чувства. Меня охватывает злость, потому что, возможно, изъян не в нём— не испытывающем то же самое,— а во мне, в том, что я сломанная, бракованная, с комком чего-то, что не удается ни назвать, ни распутать. Возможно, не этот человек чувствует неправильно, а я.

А может, всё дело в различиях. Может, смысл существования в том, что каждый из нас неповторим, в познании различий между людьми, в поиске кого-то, кто не будет похож на тебя, а будет так разительно отличаться, что станет твоим идеальным «инь», а ты— его «янь». Я не верю в существование родственных душ, но ведь мир не держится на вере одного человека, песчинке в бесконечно растущей пустыне. Мы всю жизнь пытаемся отыскать того, кто сможет стать нашим отражением в зеркале, и всегда промахиваемся, глядя в рябь грязной лужи. Ведь вся соль, может, заключается в том, чтобы обернуться и увидеть не себя, не своего двойника, а кого-то, кто стоит на руках, вместо глаз у него рот, а на ногах не носки, а перчатки без пальцев. Мир ведь— это не паззл, который нужно собрать. Это водная гладь, бушующие волны, штиль, шторм. А жизнь— это просто жизнь.

***

—Пожалуйста, кладите свой багаж на ленту, а сами пройдите к металлоискателю. Спасибо,— всё осталось как прежде.

Та самая брюнетка, которую я встретила полгода назад, приземлившись в Осло, смотрит куда-то мне в переносицу, когда произносит эти слова. Теперь я знаю наверняка, что эти слова она вызубрила так давно, что сейчас они с безэмоциональностью и лёгкостью соскальзывают с языка. Мой чемодан опускается на автоматическую ленту и доезжает до места осмотра, где охранник с помощью компьютера смотрит его содержимое.

—Сюда,— указывает мне брюнетка, и я подхожу к ещё одному охраннику, который приказывает мне встать на нужное место.

—Руки в стороны,— говорит мужчина, проводя металлоискателем вдоль моего тела. Я не узнаю его, но он кажется таким же, как и тот, что я встретила в свой первый прилёт, и то чувство, будто меня только что облапали, кажется смутно знакомым. —Всё чисто, можете проходить.

Я подхватываю чемодан с ленты— он в разы легче, чем в прошлый раз,— затем отхожу в сторону и застёгиваю куртку. Длинный ряд широких окон аэропорта открывает вид на небольшую снежную бурю, беснующуюся снаружи. Ручка чемодана прохладная и гладкая, и, дотронувшись до неё, осознаю, что моя ладонь вспотела то ли от волнения, то ли от слишком тёплого одеяния.

Я прохожу вперёд и слегка щурюсь, всматриваясь в лица незнакомцев. Внезапно мне вспоминается тот парень из самолета, что сидел всего через два кресла. Я думаю о том, куда же направляется он и по какой причине вообще сидел в том же самолете, что я. Мысль о том, что я этого никогда не узнаю, кажется мне печальной и глупой одновременно: почему мне есть дело до жизни случайного попутчика, которого я никогда больше не встречу? Затем я пытаюсь осознать, сколько людей так же подумает обо мне, как о случайном прохожем, просто девушке, о незнакомке. Наверное, в этом и заключается смысл: отыскать человека, который будет думать о тебе, как о ком-то важном, значимом, имеющем смысл.

После нескольких часов в самолете голова болит от недосыпа и перелёта, желудок всё ещё сковывает тошнотой. Настроения нет, рюкзак неприятно оттягивает плечо; единственное, чего сейчас хочется,— это зарыться с головой в одеяло и провести в тишине как минимум десять часов.

Я сосредоточенно вглядываюсь в лица прохожих, отыскивая встречающего, но мелькающие туда-сюда люди лишь раздражают и вызывают спазмы в висках. Остановившись, оглядываюсь и начинаю злиться. Это чувство вспыхивает наряду с усталостью. Мне просто необходимо немного тишины в темноте комнаты. Сейчас обед, и аэропорт полон людей и голосов. Фоновый шум прерывается голосом из динамиков, сообщающим о прибытии или отбытии самолетов, какофония звуков давит на барабанные перепонки, усиливая мигрень.

Внезапно кто-то хватает меня за локоть, и я испуганно отшатываюсь в сторону, обернувшись.

—Испугалась? —спрашивает Крис, улыбнувшись знакомой акульей улыбкой.

—Нет,— раздражённо говорю я, скрестив руки на груди. Ручка чемодана шумно опускается, когда отдергиваю руку.

—Ну, конечно,— хмыкает парень, явно довольный выходкой, и его издевательское настроение злит. —Как долетела?

—Мы можем просто сесть в машину? —спрашиваю я, скривив губы.

Шистад пожимает плечами и легко подхватывает чемодан, явно не разделяя моей злости. Он идет слишком быстро, и я раздражённо рассматриваю его спину и широкий разворот плеч, обтянутый чёрной дутой курткой. Капюшон толстовки скрывает его волосы, рука тянет за собой чемодан.

На улице бушует погода: снег и ветер чуть ли не сбивают с ног, видимость практически нулевая из-за метели и тумана. Ветер откидывает капюшон и забирается под куртку. Становится так холодно, что леденеют пальцы, пока мы идём до автомобиля.

Крис открывает багажник кнопкой на брелоке и кладёт чемодан, затем оборачивается и, вскинув бровь, указывает на рюкзак, висящий на моей руке, но я лишь недовольно передёргиваю плечом и резко открываю дверь пассажирского сидения. Оказавшись внутри, с раздражением осознаю, что в салоне холодно: видимо, Крис всё это время ждал меня в аэропорте. Дверь водителя открывается, впуская вместе с парнем поток ледяного воздуха, а я ёжусь от холода и прячу руки в карманы.

—Спокойно,— замечает парень в ответ на мою реакцию,— салон быстро прогреется.

Он запускает мотор и щёлкает по кнопке обогревателя, и машина тут же издает тихое, едва различимое гудение. Горячий воздух бьёт прямо в лицо, обдувая замёрзшие щёки, и я откидываю капюшон. Промокшие от снега волосы слиплись и теперь больше походят на мокрые сосульки. Я кое-как пытаюсь распутать их пальцами, но от этого лишь усиливается головная боль. Я злобно выдыхаю.

—Ты сегодня не в настроении,— говорит Крис, очевидно, желая вывести меня на разговор, но вместо этогоотворачиваюсь к окну,— и говорить не хочешь. Что ж, нас ждёт длинная дорога.

Я показательно игнорирую парня, уставившись в окно. Отчасти поступаю так, потому что знаю, что, как только открою рот, сорвусь на Криса, хотя в данный момент он виноват в меньшей степени. Весь перелёт меня душили наконец озвученная обида и пульсирующее чувство вины за такое неудачное прощание с отцом. Неизвестно, когда мы сможем увидеться вновь. Сейчас стоило бы включить телефон, набрать его номер и успокоить себя и отца, но обида оказывается сильнее. Я осознаю, что мы лишь заложники обстоятельств, но ведь сердцу не прикажешь: оно чувствует то, что чувствует.

Чтобы не сидеть в тишине, Крис включает музыку. Она играет достаточно громко, чтобы заполнить паузу, и достаточно тихо, чтобы услышать друг друга в случае разговора. Данный факт отдаётся всплеском тепла, но я намеренно подавляю его, давая волю организму насытиться негативными эмоциями. Мне не хочется скакать с плохого настроения на хорошее: не могу быть заложником болезни.

За окном бушует пурга, а молочный туман лишь усиливает эффект. Видимость практически нулевая, но Крис всё равно едет быстрее положенного в данной ситуации. Оранжевый свет фар разрезает пространство лишь на пару метров вперед, в окне видны лишь кружащие с бешеной скоростью снежинки. Мне сложно определить, где мы находимся, и я решаю довериться Шистаду и его знанию дороги.

Из динамиков доносится какая-то незнакомая, успокаивающая песня, и я позволяю себе расслабиться. В салоне тепло, горячий воздух согревает щеки, поэтому расстёгиваю куртку и расплываюсь по сидению, будто подтаявшее мороженое. Голова болит, но уже меньше. В машине привычно пахнет кофе, каким-то освежающим ароматизатором и совсем немного— никотином. Источником этого аромата является сидящий сбоку парень, и на мгновение руки покрываются мурашками от того факта, что я даже с закрытыми глазами узнаю его запах. Мы сидим в нескольких сантиметрах друг от друга и молчим, но, несмотря на это, ощущаю странное единение. Последний наш разговор состоялся ночью по телефону несколько дней назад, а сейчас кажется, что прошло всего несколько часов. Внезапно становится грустно от того, что у нас никак не получается быть достаточно близкими. Нас окружают проблемы, вспышки, недопонимание.

Я открываю глаза, прерывая тревожные мысли, и поворачиваюсь к Шистаду. Его глаза устремлены вперёд, сконцентрированы на дороге, волосы отброшены назад, губы слегка приоткрыты в никотиновом дыхании. Грудная клетка размеренно вздымается, и парень излучает сосредоточенную уверенность, свойственную ему от природы. Правая рука покоится на коробке передач, пальцы слегка сжаты на ручке. Я аккуратно касаюсь его ладони, задевая пальцами прохладную кожу.

Морщинка между бровей Криса разглаживается, и правый уголок губы стремительно ползёт вверх.

—Привет,— говорит он, не отрываясь от дороги, но я вижу, как вспыхивает ореховая радужка.

—Привет,— почти шепчу я в ответ, ощущая, как от места соприкосновения наших рук по телу расходятся электрические импульсы.

—Как дела? —Крис говорит в заговорщической, акульей манере, которая раздражала в далеком сентябре, а сейчас кажется забавной, даже милой.

—Всё хорошо. А у тебя? —я поддерживаю невинную форму разговора и сама не замечаю, как приподнимаются уголки губ в мимолётной улыбке.

—Теперь тоже хорошо,— отвечает он и наконец смотрит на меня, на секунду отвлекаясь от дороги. Его глаза поблёскивают зелёными огоньками, лицо приобретает задорное, насмешливое выражение, но усмешка не кажется злобной, скорее поддразнивающей.

Через мгновение Крис вновь поворачивает на дорогу, вспоминая о погодных условиях за пределами автомобиля. Я прикусываю губу, пытаясь скрыть улыбку, и тоже отворачиваюсь. В груди пульсирует и бьётся тепло.

—Я скучал по тебе,— через некоторое время говорит Шистад. Сердце на секунду замирает от этих слов: услышать вживую не то же самое, что и по телефону.

—Я тоже,— в свою очередь произношу я и немного сильнее сжимаю его ладонь, согревая теплом собственного тела. Интересно, чувствует ли Крис тот же электрический ток, или мои касания для него ощущаются по-другому? На что это похоже: внезапный взрыв или ритмичное сердцебиение? Резкий поток тепла или освежающий порыв ветра?

—Какие у тебя планы на сегодня? —интересуется Шистад, бросив быстрый взгляд в мою сторону. Машина замедляется под тяжёлым напором дороги, и теперь мы едем так медленно, что автомобиль с лёгкостью можно обогнать на велосипеде. Движение усложняют пробки, образующиеся ближе к центру города. Светофоров почти не видно из-за тумана, машины толкаются и сигналят в попытках проехать ещё несколько метров. Я пожимаю плечами.

—Не знаю, нужно разобрать вещи,— и через пару секунд добавляю. —А Элиза дома?

Крис понимающе хмыкает, на что закатываю глаза.

—Кажется, они устроили романтические выходные или типа того,— парень делает неоднозначный жест рукой, а затем подмигивает. —Посмотрим фильм? —предлагает он, взглянув на меня сияющими глазами.

—Если мы однажды доберемся до дома… —протягиваю я в шуточной манере.

—Думаю, у нас просто нет выбора,— убеждает Крис. Светофор загорается зелёным, и мы продвигаемся вперёд в бесконечном потоке машин.

—Но просмотр фильма предполагает только просмотр фильма,— издевательски замечаю я, приняв строгий вид.

—Может быть,— отвечает парень, закатив глаза совсем как я.

—Точно!— отрезаю я, скрестив руки на груди, отчего ремень натягивается и впивается в кожу сквозь одежду.

—Значит, это будет очень короткий фильм,— объявляет Шистад, коварно ухмыльнувшись, и от выражения довольства на его лице в груди начинает что-то трепетать.

—Мы досмотрим до конца,— предупреждаю я, хотя не уверена в правдивости собственных слов.

—Секс без оргазма или еда без вкуса? —внезапно спрашивает Крис, и я теряюсь, нахмурившись.

—Что?

—Интересно, что ты выберешь: секс без оргазма или еду без вкуса?

В задумчивости приподнимаю голову и несколько секунд смотрю в потолок автомобиля.

—Ты ещё и думаешь! —восклицает парень в притворном возмущении.

—Это важное решение вообще-то,— возражаю я, хмыкнув. —Ладно, секс без оргазма.

—Чего-о-о? —протягивает Шистад в излюбленной манере и округляет глаза.

—Без секса можно прожить, а без еды— нет,— объясняю я. Крис тут же перебивает:

—Ничто не может сравниться с оргазмом.

—На самом деле, это неправда,— философски заключаю я. —Например, шоколад вызывает в головном мозге такое же чувство эйфории, как и оргазм. Так что, технически, я бы ничего не лишила себя, если бы действительно существовал такой выбор. Тем более, удовлетворение от еды получается чаще, чем удовлетворение от секса.

—Ага, считаешь себя самой умной,— криво усмехается Крис. —И, эй, только не говори, что последняя фраза— камень в мой огород. Я знаю, что ты кончаешь каждый раз.

—Может, я притворяюсь? —хмыкаю я, раззадоривая парня из вредности и желания пошатнуть его уверенность.

—Не льсти себе, ты ужасная актриса,— замечает он, но всё же не поддается на уловки. —Твое тело говорит за тебя, Е-е-ева.

—Да, да, это ты не льсти себе,— парирую я,— не так уж ты и хорош. Бывало и лучше!

—Ты сейчас либо хочешь меня обидеть, либо бросить вызов. Раз уж я парень необидчивый, то, значит, это всё-таки вызов. И я приму его.

Рука Шистада выпутывается из моих пальцев и ложится на бедро, жёстко сжимая кожу сквозь ткань чёрных джинсов.

—Эй,— пищу я,— сначала фильм!

—Ну, конечно,— злорадно хмыкает Шистад.

***

—А как же фильм? —издевательски напоминает Шистад, на мгновение оторвавшись от моих губ.

Его ладонь стискивает талию, и я почти уверена, что через несколько часов появятся следы. Он плотно прижимает меня к входной двери, просунув колено между ног и слегка надавив. Я мычу, потянувшись за новым поцелуем, и слабо прикусываю нижнюю губу, ощутив яркий кофейный вкус. В одежде жарко и тесно, но почти не могу шевелиться, зажатая между парнем и твёрдой поверхностью двери; ручка неудобно впивается в позвоночник. Тело горит и плавится под прохладными пальцами Криса. Его руки смещаются на ягодицы, и я, обхватив его ногами, стаскиваю пуховик с широких плеч. Шистад вновь целует меня, проникая влажным языком в рот и толкаясь в нёбо, и скользящее движение внутри распаляет огонь, внизу начинает тянуть, затянувшийся узел требует разрядки. Я давлю на плечи парня, хватаясь пальцами за толстую ткань толстовки, и отчаянно желаю оказаться ближе, слиться с ним воедино.

—Что ты хочешь посмотреть? —хрипло спрашивает он, смещаясь губами на линию подбородка, и я чувственно прикусываю натянутую кожу челюсти.

От его сбившегося дыхания и низкого голоса по телу бегут мурашки. Я делаю несколько резких движений и начинаю тереться сквозь одежду о член. Плотный шов джинсов впивается между ног, надавливая на самые чувствительные точки. Не выдержав, издаю громкий стон, и Шистад слизывает этот звук с моих губ.

Одна его рука поддерживает меня за ягодицы, а другая проникает под ткань свитера, опаляя разгоряченную кожу, доводя до точки кипения. Прохладная ладонь почти мгновенно нагревается при контакте с моим телом и становится влажной. Указательный палец отодвигает чашечку лифчика и касается чувствительного, напряжённого соска. По телу бежит рябь, рассекая время на до и после. Я стискиваю его предплечья и впиваюсь ногтями в плотную ткань от переизбытка эмоций, но этого всё равно мало.

—Хочу… —сбивчиво, с придыханием шепчу,— тебя… Сейчас…

Крис снова целует меня, с влажным звуком проникая в рот— теперь его вкус смешивается с моим собственным, и становится почти невозможным различить их. Обняв меня за спину, Шистад делает несколько шагов по направлению в гостиную и затем мягко плюхает моё взвинченное тело на диван. От потери контакта тут же становится холодно. Тело ноет и требует разрядки, напряжённые окончания стонут от сладкой боли и предвкушения. Крис подцепляет двумя пальцами кофту и стягивает её вместе с футболкой. Открывшийся вид на напряжённые вены рук и подтянутый живот заставляют меня с силой прикусить губу. Я сижу на диване, подняв глаза на парня. Между ног жарко пульсирует, зуд на кончиках пальцев умоляет прикоснуться к обнаженному телу.

—Так, что насчёт фильма? —издевается Крис, разглядывая меня с высоты собственного роста. Смущение и желание затапливают существо от его возбужденного взгляда. Расширенные зрачки жарко бегают по телу, отчего кожа мгновенно покрывается мурашками, а нижнее бельё почти насквозь пропитывается смазкой.

Его руки упираются по обе стороны моей головы в спинку дивана, лицо угрожающе-сладко нависает над моим. Горячее кофейное дыхание, сияющие ореховые глаза и волнующая близость посылают очередной разряд вниз, и я непроизвольно прогибаюсь, касаясь свитером его обнаженной груди. Шистад усмехается, наклоняется ещё ниже, задевая мой рот губами, но не целуя, а втягивая мое дыхание.

—Давай избавимся от этого,— предлагает он и, не дожидаясь согласия, дёргает мой свитер вверх, и чувствительная кожа от скольжения одежды покрывается мурашками.

Я быстро выпутываюсь из ненужной ткани, подаюсь вперед. Мы сталкиваемся носами. Крис издаёт тихий смешок и сжимает мою талию, скользкие от пота пальцы медленно движутся вниз, проникая за пояс джинсов. Я приоткрываю рот, чтобы сказать что-то, но мужская ладонь касается разгорячённой кожи, и вместо слов с языка срывается стон. Крис проглатывает его и шепчет:

—Сделай так ещё раз.

Влажное, скользящее движение языка по моим зубам заставляет выгнуться, примкнуть полуобнажённой грудью к его и вновь простонать. Мышцы напрягаются, и я обхватываю спину Криса, притягивая его ближе, практически впечатывая в себя. Наши рты соединены в тяжёлом дыхании. Он щёлкает пуговицей моих джинсов, затем слышится вжик ширинки. Я приподнимаю бёдра, помогая Шистаду стянуть тяжелые штаны, и остаюсь в одном белье. Шершавые пальцы касаются влажных складок, затем проникают внутрь и начинают размеренно двигаться. Большой палец ленно поглаживает клитор.

Я хватаюсь за ремень на джинсах Криса, руки неконтролируемо дрожат и никак не могут ухватиться за пряжку. Откидываю голову, разрывая контакт губ, громко и часто дышу, мычу и хнычу, ощущая, что ленивых движений недостаточно. Сама подаюсь бедрами и ускоряю темп, увеличивая внутреннее трение, и длинные пальцы с хлюпающим, пошлым звуком проникают внутрь.

—Теперь я вижу, что ты соскучилась,— хмыкает Крис, слегка навалившись на меня, отчего дышать становится сложнее. Его член упирается мне в живот, что только распаляет, поэтому делаю несколько скользящих движений вверх-вниз, чтобы задеть возбужденный орган.

—Чёрт,— хриплым и низким голосом произносит Крис.

Я вновь берусь за пряжку и резким движением дёргаю. Ремень расстёгивается, холодный металл падает на горячую кожу живота. От контраста температур вновь издаю громкий стон, тело начинает непроизвольно дрожать, в глазах появляются белые пятна. Мир сжимается до крошечной точки между ног. Крис сгибает пальцы, надавив на стенку, и зрение плывёт, и все звуки превращаются в ноту ми. Шистад прикусывает мочку уха, и это выбрасывает за край.

На несколько долгих, умопомрачительных секунд я теряю связь с реальностью: мышцы вокруг длинных пальцев бешено сокращаются, а затем ленно расслабляются, превращая тело в желе. Сознание дрейфует где-то за гранью существования, яркая вспышка озаряет комнату.

Как только первая волна проходит, я приподнимаюсь на руках и смотрю на Шистада. Его сияющие глаза рассматривают меня в немом восхищении, оно почти физически ощущается на коже электрическим покалыванием. Расстёгнутый ремень болтается, ткань джинсов натянута желанием. Я прикусываю губу и довольно улыбаюсь, потянувшись к парню.

—Только не говори, что после такого выбрала бы чёртов шоколад! —предупреждает Шистад. Я сажусь на его колени и склоняюсь над лицом. Спутавшиеся, взмокшие волосы, словно штора, скрывают нас от внешнего мира. Двигаться быстро после оргазма расслабленные мышцы всё ещё не могут, поэтому начинаю медленно и мучительно раскачиваться на его бедрах, и мокрая ткань белья пачкает джинсы Криса.

—Я подумаю над этим.

—Ну, конечно! —хмыкает парень, затем прикрывает глаза и, втянув носом плотный воздух, прижимает обе руки к талии, усиливая трение. От решительного действия перед глазами на мгновение темнеет. Сжимаю руки на мужских плечах, потные ладони скользят по обнаженной коже. В низу живота затягивается узел, тело начинает дрожать от напряжения внутри. Немного приподнимаюсь на бёдрах, Крис стаскивает боксеры, возбуждённый член упирается в живот.

—Теперь я вижу, что ты соскучился,— передразниваю я, хотя во рту совсем сухо. Крис неоднозначно хмыкает, затем большим пальцем отодвигает промокшее белье в сторону. Непосредственный контакт кожи к коже заставляет напряжённо вздохнуть. Упёршись руками в широкий разворот плеч, медленно опускаюсь, а Шистад жестко подаётся вперед.

Хлюпающие, пошлые звуки сталкивающихся, влажных тел вперемешку с судорожным дыханием и тихими стонами наполняют комнату. Стойкий аромат секса, кофе и никотина забивается в глотку, вязкая слюна перекатывается на языке. Сияющие зелёным глаза мечутся от моего лица к месту соприкосновения тел, губы приоткрыты, и диафрагма бешено вздымается при каждом вдохе. Его руки жёстче насаживают, отчего угол проникновения меняется, а тело превращается в натянутую струну. Напряжение достигает пика.

Одна рука Криса касается груди сквозь тонкую ткань лифчика, а зубы судорожно прикусывают кожу на ключице, создавая контраст ощущений. Эмоции, словно лесной пожар, заполоняют голову, и в секунду сознание выключается. Остаются только я, Крис и наши соединяющиеся, сливающиеся воедино тела. На секунду кажется, будто я— это он, а он— это я. Мы один человек, одно существо, представляющее собой напряжённый клубок искрящихся проводов. И тогда я сбивчиво, срывающимся от стонов голосом произношу:

—Люблю тебя.

Это становится последней каплей. Внутренние стенки бешено сжимают Криса внутри, его член напрягается.

Мы кончаем одновременно, замерев. В секунду мир будто ставится на паузу, тормозит, оставляя это мгновение только нам.

Затем я чувствую, как он изливается в меня и быстро выскальзывает. От пустоты внутри всё сжимается, и меня, наконец, накрывает паника. Я действительно это сказала?

Широко распахнутыми глазами гляжу на Криса: его покрасневшее, взмокшее лицо выглядит расслабленным, но в то же время мрачным. От недавнего оргазма тело больше похоже на кисель, и мне хочется растечься на его широкой, вздымающейся груди, но шок и осознание не позволяют двигаться. Я всё ещё сижу на его бедрах, сперма стекает по его коленям. Внутри холодеет, и я отчаянно стараюсь придумать хоть что-то, чтобы оправдать собственный порыв, но в сознании пусто, а во рту вязко и горько, будто я проглотила кофейную гущу.

Руки Криса держат меня за талию, не давая упасть. От соприкосновения тел до сих пор горячо, каждая клетка ощущается более четко, более остро. Я прикусываю губу и на мгновение закрываю глаза, позволяя себе насладиться близостью, хотя бы её остатками.

Крис молчит, и от этого меня начинает тошнить. Рвотный позыв застревает в глотке.

Мне хочется ударить себя за глупость: я просто не могла этого сказать! Мои слова были необдуманными, оторванными от контекста. Всё это нельзя усложнить ещё сильнее.

—Ты что сказала? —наконец произносит Крис. Он пытается звучать расслабленно, почти лениво, но мне кажется, что я улавливаю внутреннее напряжение парня.

—Нет,— тут же отвечаю я,— ничего.

Воздух проникает в лёгкие холодной волной.

—Я ничего не говорила.

***

Позже я звоню Эмили, чтобы увидеться, и она предлагает прийти к ней. Её встревоженный голос заставляет меня поторопиться, но собственные переживания, ожидающие меня наверху, затмевают любые мысли о подруге. Я одеваюсь, немного нервно собираю волосы в пучок и некоторое время рассматриваю себя в зеркало, кусаю щеку изнутри. Моё лицо кажется нервным и бледным от раздумий, глаза мечутся из стороны в сторону.

—Куда ты? —спрашивает Крис, когда я проскальзываю мимо него в коридор.

Шистад сидит на привычном месте за барной стойкой, в правой руке держит телефон, в левой дымится кружка с чёрным кофе. Серая футболка слегка свисает на плечах, между бровей пролегла складка. Мрачная сосредоточенность выдает внутреннюю задумчивость, и я решаю, что сейчас лучше всё же уйти.

Вероятно, Крис слышал то, что я произнесла в порыве страсти, но обсуждать вырвавшиеся слова нет ни сил, ни желания. Его хмурость только усугубляет положение, вызывая в груди пульсирующее сомнение и сожаление.

—Поеду к Эмили,— отвечаю я, остановившись в проходе между кухней и прихожей. Под его тяжёлым взглядом мне становится неловко, почти неуютно, я избегаю смотреть ему в глаза, опасаясь увидеть там то, что сможет причинить боль. Натягиваю рукава водолазки, скрывая пальцы, и заламываю руки назад, чувствуя, как кожу щеки начинает жечь под пристальным взором. Неловко переминаюсь с ноги на ногу под пристальным взором парня, но всё равно стараюсь оставаться невозмутимой.

—Я отвезу тебя,— через пару секунд говорит Крис.

Я испуганно дёргаюсь и тут же отрицательно качаю головой. Заметив мою реакцию, Шистад хмыкает, но я намеренно не акцентирую на этом внимание.

—Уже вызвала такси.

Крис сдвигает брови, явно недовольный этой идеей, но прежде чем он успевает возразить, я скрываюсь в проходе, натягиваю ботинки, вжикнув молнией, и хватаю куртку. Дверь за мной закрывается с громким хлопком, но я списываю это на сильный порыв ветра, а не на переизбыток эмоций.

После дневного снегопада дорожку до калитки совсем замело, тротуар плохо расчищен от снега. Температура упала ещё на несколько градусов, холодный ветер издаёт жуткий завывающий звук. Почти стемнело, фонари освещают спальный район, мягкие белые хлопья кружат в оранжевом свете.

Я быстро запахиваю куртку, поёжившись от ледяных порывов, ветер стремительно вырывает пряди из хлипкой прически, поэтому провожу рукой по голове, примяв растрепавшиеся волосы, и прохожу ближе к фонарю, чтобы встретить такси. Телефон на морозе работает хуже, поэтому приходится несколько раз нажать на экран, предварительно нагрев палец тёплым дыханием. Через мгновение приложение сообщает, что машина подъедет через три минуты, и я с облегчением выдыхаю, радуясь, что не придётся ждать на морозе.

Свежий воздух холодит рассудок, и я бесконечно прокручиваю в голове собственные слова и реакцию Шистада. Недавнее происшествие отдаёт тупым непониманием в районе солнечного сплетения: мне сложно классифицировать собственные чувства по этому поводу. Никто из нас не готов к таким громким словам, и это очевидно, но лицо Криса после тревожит ещё больше, чем моё безрассудство. Я не строю планов на будущее, но теперь это будущее под вопросом. Сомнения и обида душат сознание, поэтому решаю абстрагироваться: решать проблемы нужно по мере их поступления.

В салоне автомобиля тепло, пахнет специальным ароматизатором для машин. Я плюхаюсь на заднее сидение и несколько секунд рассматриваю лицо водителя: ему около сорока пяти, смуглая кожа темнеет на фоне ярко горящей панели. Тёмные волосы выглядывают из-под шапочки в красно-жёлтую полоску, усы подрагивают, пока он перепроверяет адрес в приложении. Он блокирует двери, затем негромко включает музыку и отъезжает от тротуара.

На улице завывает ветер— я замечаю это по отклоняющимся голым веткам деревьев, расположившихся вдоль проезжей части. От машинного ароматизатора начинает побаливать голова. Автомобиль несколько раз останавливается на светофоре, отчего салон на пару секунд озаряется красным, а затем сворачивает в другой спальный район.

Через несколько долгих минут водитель паркуется у дома Эмили, не выключая двигателя.

—Хорошего вечера! —желает он, разблокировав двери и взглянув на меня.

—До свидания,— бросаю я, выскользнув наружу.

После теплого автомобильного салона на улице холоднее в несколько раз. Ледяной поток обдувает лицо, проникает под куртку, вызывая дрожь в теле, и я торопливо шагаю к заметённой снегом двери. Свежих следов на дороге нет, и я гадаю: дома ли родители Эмили?

Ступив на порог, звоню в дверь и делаю шаг на ступеньку вниз, чтобы не столкнуться лицом к лицу с человеком, открывающим дверь. С обратной стороны не следует никакой реакции, поэтому звоню ещё раз, нахмурившись. Я вспоминаю о взволнованном голосе Эмили, попросившей меня приехать, и сердце неосознанно начинает ныть. Тревожное чувство с удвоенной силой стучит в груди. Из-за холода кончики пальцев онемели, морозец окутал кожу лица. Поёжившись в распахнутой куртке, скрещиваю руки на груди в попытке удержать ускользающее тепло, но это кажется бессмысленным.

Через мгновение после того, как я решаю нажать на кнопку в третий раз, дверь распахивается. Мягкий оранжевый свет прихожей затапливает тёмное пространство порога. В проходе, озарённая включёнными лампочками, возникает мужская фигура, и я без труда узнаю тёмно-каштановые кудри и подрагивающую сережку-крестик в ухе. Лицо Элиота на мгновение хмурится, а затем озаряется знакомой полуулыбкой.

—А вот и Рождественское чудо,— хмыкает он, пропуская меня в дом.

На секунду моё плечо касается обнажённой груди парня, и я только сейчас замечаю, что он стоит без футболки, в спортивных серых штанах, свободно свисающих с его узких бёдер. Я отряхиваю снег у входа с ботинок, и он тут же превращается в грязную лужу у наших ног. Босые ноги Элиота делают шаг в сторону, избегая воды на полу.

—Скорее кошмар перед Рождеством,— парирую я.

—Это как посмотреть,— отвечает Элиот, закрыв дверь за мной.

Несколько мгновений я смотрю на его голую спину: под кожей отчётливо виднеются перекатывающиеся при движении мышцы. Обернувшись, Элиот ловит мой взгляд и задорно прищуривается, а я в эту же секунду отворачиваюсь, прикусив щёку с внутренней стороны. В этом месте уже успела образоваться ранка, и она тут же начинает кровоточить, оседая металлическим привкусом на кончике языка; я тут же разжимаю челюсть.

—Эмили наверху? —спрашиваю я поскорее, пытаясь избежать излишних комментариев со стороны парня. Флоренси, заметив моё смущение, ещё шире улыбается и кивает в ответ. Я закатываю глаза на его открытую реакцию, затем поспешно стягиваю куртку и вешаю её на крючок.

—Как прошло Рождество? —интересуется Элиот, пока мы вместе поднимаемся по скрипучей лестнице на второй этаж.

—Нормально,— я передёргиваю плечом от болезненных воспоминаний о прощании с отцом и в который раз неосознанно прикусываю щёку, ощутив слабую, колющую боль. Переживания смешиваются в комок, и становится непонятным, из-за чего настроение близится к отметке «отвратительно».

—Хорошо,— кивает Флоренси, заметив моё смятение. Серёжка в его ухе радостно подпрыгивает при каждом шаге.

Я поворачиваюсь в его сторону и несколько секунд рассматриваю мужской профиль: прямой нос, пухлые губы, приоткрытые в размеренном дыхании, складка на лбу, образовавшаяся вследствие нахмуренного взгляда. Кудри Элиота стали немного длиннее, хотя это и незаметно с первого взгляда. Мягкий свет приятно оттеняет кожу, и я замечаю шрам на его груди с левой стороны, ближе к ключицам. Белая резкая полоска пересекает кожу ядовитой линией, и я задумываюсь о роде её происхождения, но прежде чем успеваю спросить, мы уже оказываемся у двери в комнату Эмили. Внезапно осознаю, что слишком долго рассматриваю парня, что, очевидно, не ускользнуло от его внимания, и тут же отвожу взгляд.

—Ну… —говорю я, ощутив, как ладони потеплели от неловкости,— увидимся.

Вместо ответа Элиот подмигивает мне. Его лёгкое движение на секунду заставляет улыбнуться, но тут же поджимаю губы. Я смотрю, как его фигура удаляется по коридору и совсем скрывается за уже знакомой дверью в мужскую спальню. Обнаженная линия плеч мягко поблескивает в свете ламп.

Моргнув несколько раз, прохожу в комнату Эмили и застаю её сидящей за столом с кипой каких-то бумаг, тонкие пальцы сжимают карандаш, ластик которого упирается в её узкие губы.

—Привет,— произношу я, подкравшись чуть ближе и заглядывая за ее плечо. —Что делаешь?

Эмили на секунду отрывает взгляд от листа перед ней, и я замечаю, что это календарь. Затем она садится вполоборота и прикусывает кончик карандаша.

—Не слышала, что ты звонила— задумчиво говорит девушка, подняв глаза. Яркий белый свет настольной лампы отбрасывает причудливую тень на её лицо, отчего лёгкие тени под глазами кажутся более глубокими, почти чёрными.

—Чем ты занимаешься? —спрашиваю я, взглянув на календарь на столе: некоторые числа обведены тем самым карандашом в кружок, другие— перечёркнуты жирным крестом.

— Провожу исследование,— расплывчато отвечает девушка, затем оборачивается на дверь, чтобы убедиться, что та заперта. Я пытаюсь поймать её взволнованный взгляд, но девушка намеренно отводит взор. —Ты хорошо закрыла? —уточняет Эмили, не глядя на меня. Её светлые глаза кажутся почти бесцветными в блике энергосберегающей лампочки.

—Да,— киваю я, тревожно уставившись на подругу. Где-то в солнечном сплетении разрастается и усиливается чувство беспокойство, которое в последнее время стало наиболее частым гостем в сознании. —Так… Что за исследование?

—Ты видела Элиота? —вместо ответа вопрошает Флоренси.

Её светло-каштановые кудряшки, затянутые в пучок, чернеют на фоне лица. Эмили отбрасывает выбившуюся из прически прядку и вновь смотрит на меня в ожидании ответа. Вид её замешательства заставляет меня нахмуриться.

—Да, он открыл дверь,— отвечаю я. —Эмили, что происходит? —не выдержав, более резко спрашиваю я.

—Ладно,— передёрнув плечом, выдыхает девушка. Мягкий розовый свитер свисает на её худых плечах, когда она поворачивается к кровати и кивком приглашает меня сесть на плед. Я быстро занимаю предложенное место и с особой внимательность гляжу на подругу, ожидая, пока она соберется с мыслями.

—Мне кажется, Генри замешан в чём-то,— выдыхает Флоренси спустя неопределённое количество времени, когда уже начинает казаться, что она совсем забыла о моем присутствии.

Я в этот момент замираю. Мгновение растягивается, как жвачка, прилипшая к ботинку, внезапное громкое биение сердца гремит в ушах, и я вздрагиваю, уставившись на Эмили во все глаза. Пульсирующее волнение стучит в висках, а недавняя слабая головная боль превращается в мигрень.

—В чём именно? —спрашиваю я, и при этом голос больше похож на слабый, сдавленный писк. Лёгкие перестают функционировать в полную силу, кислород застревает в глотке вместе с отвратительным горьким привкусом на языке. Страх обрушивается взрывной волной, но осознание факта пока не настигло мозга.

—Не знаю,— тревожно моргнув несколько раз, отвечает Флоренси, и надоедливая прядь вновь падает на лицо. Она отбрасывает её нетерпеливым, раздражённым движением. —Возможно, ничего такого и нет, но…

—Что но? —тут же вопрошаю я, сжав край кофты мокрыми от волнения руками. Поверхностная циркуляция воздуха мешает говорить, и я закусываю щёку по привычке, призывая тело успокоится. Возникший металлический привкус помогает немного опомниться.

—Он задавал мне вопросы,— неуверенно произносит Эмили. —Об Элиоте. И Крисе,— через секунду добавляет она. —Сначала это не казалось странным, но в какой-то момент он попросил меня кое-что найти в вещах Элиота. Вдруг это как-то связано с тем, во что ввязались парни. Боже, я с ума схожу от этого…

Испуганные глаза девушки оборачиваются ко мне, пока информация с бешеной скоростью, словно заведённый волчок, крутится в голове. Её затравленный, взволнованный вид заставляет меня дёрнуться. Одни факты сопоставляются с другими, я обдумываю каждое слово Бодвара, его поведение и взгляды, предостережения Криса и Элиота…

—Я думаю, ты права,— наконец выдыхаю я, подняв на подругу тяжёлый взгляд.

В этот момент Эмили кажется совсем бледной и перепуганной, словно оленёнок. Глаза мечутся по моему лицу в поиске ответов, которых я, увы, не могу дать.

Эмили кивает, очевидно, уловив схожее замешательство, затем дёргает календарь со стола и протягивает мне.

—Но я не могу ничего понять,— слабым, доверчивым голосом шепчет Флоренси.

Я беру календарь из её рук, на мгновение наши пальцы соприкасаются. Её холодная от волнения кожа обжигает мою тёплую, отчего по телу проносятся мурашки, и я вздрагиваю. Я вновь смотрю на даты, которые она обвела и перечеркнула, затем поднимаю глаза на девушку.

—Кружочек— это его встречи, он ходил на поэтические вечера каждую пятницу, крестик— наши свидания,— поясняет Эмили, запнувшись на последнем слове. —Но это всё равно не помогает. Я не вижу связи.

Я задумчиво киваю и прикусываю внутреннюю сторону щеки. В висках начинает болезненно пульсировать. Желание помочь, докопаться до истины заставляет обгладывать каждую мысль, но в такой короткий срок ничего дельного вспомнить не получается.

—Мы могли бы спросить у Элиота,— спустя какое-то время отвечаю. Взглянув на часы, внезапно обнаруживаю, что уже перевалило за десять. Чёрт, мне нужно домой.

—Нет, ни за что! тут же восклицает Флоренси, соскочив со стула, отчего тот отъезжает и ударяется о стол, а лампа дёргается, и свет на секунду гаснет. Я дёргаюсь от резких движений Эмили, но мгновенно прихожу в норму. —Ни за что! —повторяет девушка уже более спокойно и нервно оборачивается на закрытую дверь. —Ему нельзя говорить. Господи, он убьет меня. Клянусь. Ничего не говори Элиоту. Ева, слышишь, ничего не говори.

Я протягиваю руку и обхватываю запястье подруги в успокаивающем жесте.

—Ладно, не буду,— отвечаю я, хотя эта идея не кажется такой уж плохой. —Есть и другие способы всё выяснить.

Эмили вновь присаживается на откинутый в сторону стул, её пальцы дрожат в моих ладонях. Реальность её страха накрывает волной, и я мысленно проклинаю себя за то, что не смогла её уберечь, хотя и знала, что вся эта история запутанная и опасная. Я пообещала Элиоту, взяла на себя ответственность за безопасность Эмили, и в итоге подвела обоих.

Глядя в светлые, почти прозрачные от испуга глаза подруги, я внезапно осознаю всё это и понимаю, что должна решить ситуацию, должна найти из неё выход.

—Какие? —спрашивает Эмили шёпотом, сжав мою руку в ответ.

—Крис,— выдыхаю я, закрыв на мгновение глаза.

Как бы мне не хотелось признавать, но в данном случае Шистад— единственный, кто может помочь, пока не зашло слишком далеко. Раз он предупреждал меня о Бодваре, то точно должен знать, что происходит, хотя бы частично.

—Ты не можешь спросить напрямую,— напоминает Флоренси. —Он расскажет Элиоту.

—Знаю,— киваю я, тяжело выдохнув. —Но я что-нибудь придумаю. А пока… Ты должна быть с Бодваром. Он ничего не должен заподозрить, понимаешь?

Эмили прикусывает губу и кивает. Мы обе осознаем, что ходим по лезвию ножа.

========== Глава 28 ==========

— Просто попробуй, — предлагает Крис, передёрнув плечом. — Если не боишься, конечно, — добавляет он.

Я с сомнением щурю глаза и рассматриваю содержимое его ладони: простая белая таблетка с полоской посередине. Если не знать, что это, то можно принять за обезболивающее.

— Не знаю, — протягиваю я, нахмурившись и подняв глаза на лицо Шистада. Он смотрит в ответ с терпеливым ожиданием, но я всё же не могу поддаться на уговоры.

— От одного раза ничего не будет, — в который раз повторяет он, протянув ладонь ближе к моему лицу. Тон парня, успокаивающий и уверенный, вводит меня в заблуждение: действительно, от одного раза ничего не будет.

— Зачем вообще это пробовать? — скептически произношу я. Голос при этом дрожит, и я чувствую, как слова вибрируют в глотке. На языке возникает привкус кислого, испорченного молока.

— Тогда ты сможешь понять меня, — наверное, в тысячный раз напоминает Крис.

Точно! Я ведь сама хотела понять, зачем он употребляет это. Я смотрю на Криса: его бледное лицо становится матовым в свете лампы, а губы всё ещё растянуты в знакомой акульей улыбке, хотя левый уголок начинает подрагивать. Это верный признак раздражения. Простая чёрная футболка висит на острых плечах, и круглое горлышко открывает обзор на выпирающие ключицы. Грудь парня размеренно вздымается при дыхании — я заворожённо наблюдаю за этим простым движением. Мне хочется дотронуться до него, но нас разделяет чёртова таблетка в протянутой ладони. С одной стороны, я действительно могу сделать это, но с другой — зачем?

— Ладно, мне это надоело, — спустя некоторое время говорит Крис. Он сжимает пальцы, пряча содержимое, и встаёт на ноги. Теперь Шистад возвышается надо мной и, глядя с высоты собственного роста, сжимает челюсти, очевидно, разозлившись. — Ты просто тратишь моё время, — выдает он. — Если бы ты правда любила… Любила меня, то просто сделала бы это.

На секунду я замираю и смотрю на парня широко распахнутыми глазами. Мы впервые касаемся темы любви после моих слов, вырвавшихся в порыве страсти. Я приоткрываю рот, чтобы возразить, но на деле лишь беззвучно смыкаю и размыкаю губы, словно рыба.

— Но я люблю тебя…

— Тогда сделай это, — Шистад пожимает плечами и смотрит с откровенным недоверием, почти озлобленностью из-за моей нерешительности.

Страх сковывает нутро и холодит кожу, ладони покрываются липким потом ужаса. Я хочу возразить, сказать, что любовь не проверяется таким способом, любовь не проверяется вообще. Нельзя доказать степень любви таким варварским методом, можно лишь поверить и принять либо отвергнуть. Но не так, только не так.

Но вместо этого слова застревают в глотке, и я поднимаюсь на ноги. Сейчас наиболее остро ощущается разница в росте: я едва достигаю его плеча — приходится задрать голову, чтобы взглянуть в потемневшие глаза. Зрачок намного больше обычного, и от этого становится в разы страшнее.

— Либо так, либо никак, — давит Шистад, вновь протягивает раскрытую ладонь с таблеткой и смотрит на меня со смесью раздражения и ожидания.

Я прищуриваюсь и вглядываюсь в простой белый кружочек, таящий в себе всё и ничего одновременно. Я знаю, что проглотить таблетку — это всего два движения, но они означают куда больше, чем кажется на первый взгляд. Эта таблетка, вероятно, начало и конец чего-то, чему пока нет названия, но появится, как только вещество рассосёт желудочный сок. Знание того, что я не обязана это делать, дарит спокойствие, но вместе с тем приходит и осознание, что другого пути. Нельзя пойти по двум дорогам одновременно. Нужно решать: всё или ничего?

Всё или ничего. Огромные буквы пульсируют в сознании.

Всё или ничего. Фраза набатом стучит и бьётся.

Всё или ничего.

Я протягиваю ладонь.

***

— Ева, у тебя всё хорошо? — это первое, что я слышу после того, как открываю глаза.

Яркий солнечный свет затопил гостиную, голубой плед, которым я укрылась накануне вечером, соскользнул на пол бесформенной кучей.

— Ева? — мать выжидающе смотрит на меня, стоя за спинкой дивана и слегка наклонившись вперед.

Я вытягиваю затёкшую шею и несколько раз моргаю, чтобы сфокусировать взгляд. Осознание приходит наплывами, и я с облегчением выдыхаю, понимая, что всё недавнее происходящее — сон.

— Почему ты спишь на диване? — вновь спрашивает мать.

— Не заметила, как уснула, — хриплым от недавнего пробуждения голосом отвечаю я, принимая сидячее положение.

Нога соскальзывает с дивана и с глухим стуком плюхается на пол, в мягкий ворс ковра. Шейные позвонки издают странный щёлкающий звук, пока поворачиваю голову из стороны в сторону, разминая напряжённые мышцы. В голове образовывается временная дыра: совершенно не помню, как уснула. До дома я добралась как в тумане, ежесекундно прокручивая разговор с Эмили и способы решения внезапно возникшей проблемы. Хотя, честно говоря, эта проблема не была такой уж внезапной. Она всё время существовала на периферии, и на некоторое время о ней просто можно было забыть, но не теперь, когда она всплыла на поверхность с дополнительными подводными камнями.

— Во сколько вы вернулись? — поборов очередной приступ зевоты и нещадную ломоту в затёкших конечностях, спрашиваю я, взглянув на Элизу.

— Около часа назад, — отвечает она, полностью выпрямившись и сложив руки на груди.

Я поднимаюсь с дивана, остро ощущая каждый затёкший позвонок, затем поправляю ворот футболки, сползший на плечо, вновь зеваю и провожу рукой по растрепавшимся после сна волосам. Потребность в душе и зубной пасте вынуждает поскорее закончить разговор с матерью, поэтому одним движением поднимаю плед, складываю и кладу на угол дивана.

— Я в душ, — сообщаю Элизе, бросив на неё быстрый взгляд. Женщина выглядит немного уставшей, но это скорее отсутствие косметики обнажает её естественные изъяны в виде серых кругов под глазами и осунувшейся кожи. Взглянув на мать более внимательно, обнаруживаю, что она рассматривает меня в ответ, и пристальный взгляд скользит по лицу в поисках какой-то конкретной эмоции, но пока не могу распознать, какой именно.

— Хорошо, — наконец кивает мама, на секунду поджав тонкие губы, — но мне нужно будет поговорить с тобой после.

Я внутренне напрягаюсь и хмурюсь.

— О чём?

— Поговорим после, — с нажимом отвечает Элиза, но я слышу нотки усталости в её голосе.

От её тона только усиливается волнение, но я приказываю себе не задавать лишних вопросов, а придумать ответы на все возможные заявления матери. Возможно, она узнала о нас с Крисом, но тогда реакция была бы совершенно иной. Или она хочет спросить про наркотики, к которым я с некоторых пор имею почти прямое отношение, хотя и в этом случае Элиза вряд ли была бы так спокойна. Может быть, дело в том, что она наконец решилась рассказать мне о дальнейших планах с Томасом, что было бы логично, учитывая скорую свадьбу.

Пока иду до ванной комнаты, прокручиваю в голове все вероятные темы для обсуждения, но ни одна из них не кажется достаточно подходящей. По этой причине решаю принять побыстрее душ и не мучить себя догадками: чем быстрее, тем лучше.

Приоткрыв дверь, проскальзываю внутрь, и почти мгновенно меня затапливает, окутывает стойкий аромат мужского шампуня. Запотевшие края зеркала наталкивают на мысль о том, что совсем недавно здесь кто-то был. Скомканное мокрое полотенце бесформенной кучей оставлено на стиральной машине, внизу валяется белая, мятая футболка.

Я подхватываю вещь одной рукой и почти неосознанно подношу её к лицу, вдыхая резкий никотиновый аромат, смешанный с запахом пота, обострённогоиз-за повышенной влажности в комнате. В голове тут же, будто яркие вспышки, возникает целый ряд мыслей с участием владельца футболки, и самая последняя из них больно жалит сознание за собственную неразумность. Нахмурившись, отодвигаю футболку от лица и, не давая времени на раздумья, бросаю в барабан стиральной машинки, ногой пнув дверцу в сторону. Туда же отправляется влажное полотенце кремового цвета. Внезапная злость на себя преобладает над остальными чувствами, и я стискиваю челюсти, стягивая вчерашнюю одежду в попытке стереть из памяти заодно и вчерашний день. Но, к сожалению, воспоминания никуда не деваются, как и запутанный клубок чувств, связанных с ними. А я остаюсь на холодном полу ванной комнаты, полностью обнажённая и практически обезоруженная. В отражении зеркала хорошо виднеется потерянное выражение лица, сонного и примятого с одной стороны.

Вода почти мгновенно обжигает горячими струями, и кожа краснеет под напором душа. Подставив голову под жаркий поток, прикрываю глаза и медленно разминаю кожу на висках, пытаясь унять обрушившийся водопад нежелательный мыслей. Волосы почти сразу же становятся мокрыми и от тяжести неприятно липнут к спине, пока массирую кожу головы. Тело постепенно привыкает к высокой температуре, живот и грудь покраснели от слишком горячей воды; кожа в этих местах пульсирует, как от ожогов, но я всё же не выкручиваю кран, а позволяю пару заполнить небольшое пространство душевой кабинки. Из-за духоты становится сложнее дышать, но вместе с этим из лёгких выветривается запах сигарет, поэтому делаю глубокие вдохи через рот и позволяю тяжёлому пару выскользнуть наружу. Мысли крутятся, бьются друг об друга, но ни одного решения так и не находится, поэтому я размышляю о важности возникших проблем, чтобы сосредоточиться на одной из них.

Намылив тело тёплым от температуры в кабинке гелем для душа, который тут же превращается в пену и пузырится, я решаю, что самое главное сейчас — Эмили. По нескольким причинам. По целому ряду причин. И неважно, что проблема её безопасности отодвигает неизбежность разговора с Шистадом, это здесь совсем не причём. И хотя мне удастся не касаться темы «нас» при общении с Крисом, частью переживаний всё же придется поделиться. Сложно подобрать подходящий момент, чтобы выложить парню то, что Эмили, и я в частности, скрывали несколько месяцев, но выбора, очевидно, нет: Элиот не может об этом узнать, по крайней мере сейчас, хотя в данном случае мне было бы проще поделиться волнениями с ним.

Мышцы постепенно расслабляются, превращаясь в желе, боль от неудобного сна отступает под горячим натиском струй, и я позволяю мыслям пуститься в полет. Они проносятся в сознании в ускоренном режиме, словно слайд-шоу, и я не разрешаю себе остановиться хотя бы на одной из них. Голова превращается в воздушный шарик, парящий где-то под потолком. Наконец я чувствую себя отдохнувшей, хотя груз с плеч не может упасть по велению душевой насадки.

Через несколько минут распахиваю дверцы кабинки, выпуская клубы пара в комнату, и только сейчас осознаю, каким был спёртым воздух внутри. Мир перед глазами кружится некоторое время, поэтому обхватываю рукой край холодной раковины, дожидаясь, когда комната перестанет вращаться.

Насухо вытираюсь свежим полотенцем, пахнущим порошком, и обматываю такое же вокруг головы, промакивая влажные волосы. Затем натягиваю пушистый халат, потуже затянув пояс, умываю покрасневшее, покрывшееся потом лицо прохладной водой и с особым усердием чищу зубы, сплёвывая горькую мятную пасту на дно раковины. Одежду складываю на верх стиральной машинки, затем стягиваю полотенце с головы, закинув его внутрь, к одежде Криса, и пинком закрываю дверцу.

Когда я захожу на кухню, Элиза сидит за барной стойкой, читая журнал. Рядом с её правым локтем ароматно дымится кружка эспрессо, волосы собраны в причёску с помощью заколки, несколько прядей выпали сзади и прилипли к шее. Она успела переодеться, и теперь на ней простые серые штаны и кофта в тон, на ногах — мягкие домашние тапочки. Присмотревшись, вижу, что журнал посвящен свадебной тематике, и тут же негромко фыркаю, не сдержавшись. Услышав меня, Элиза оборачивается. Она откладывает журнал в сторону, затем кивает на стул напротив.

— Садись.

Слабо нахмурившись, я занимаю предложенное место. Моя нога под столом касается скрещённых ног Элизы, на что тут же отодвигаюсь, скрипнув стулом. Мама никак не реагирует на данный жест, хотя её лицо всё ещё остаётся серьёзно-настороженным. От этого напряжение в солнечном сплетении разгорается с новой силой. Сжав тонкие губы, женщина подносит кружку ко рту и делает несколько небольших глотков, чтобы то ли заполнить неловкую паузу, то ли собраться с мыслями. В любом случае, я терпеливо ожидаю, пальцами сжимая и разжимая пушистый пояс халата.

— Как прошло Рождество? — наконец спрашивает Элиза, и я поднимаю на неё удивлённый взгляд.

Глаза матери пристально наблюдают за мной в ответ, но в них кроется ещё что-то, напоминающее беспокойство или тревогу.

— Нормально, — односложно отвечаю я, не совсем понимая, какой ответ она ожидает.

Женщина коротко кивает, и я делаю вывод, что подробностей и не требовалось. От атмосферы в комнате вновь становится душно, хотя кончики пальцев заметно похолодели, ладони стали липкими от выступившего пота. В воздухе витает смесь непонятных эмоций и пока не сказанных слов, отчего труднее дышать, но усилием воли заставляю себя поднять голову в молчаливом ожидании дальнейших действии Элизы. Женщина вновь поджимает губы, отчего они превращаются в белую ниточку, и я впервые замечаю, что она тоже нервничает.

— Я говорила с Марлоном, — спустя ещё некоторое время изрекает Элиза. — Нам нужно было кое-что обсудить, — я бездумно киваю в ответ, не совсем понимая значение её слов. Мама никогда напрямую не упоминает отца и достаточно редко выходит с ним на контакт, поэтому данное заявление показалось странным до неприятных мурашек на спине. — Кое-что, связанное с тобой, — выждав недолгую паузу, говорит женщина, наконец доводя мысль до конца.

И без того напряжённые мускулы лица начинает сводить, и я неосознанно хмурю брови. Серьёзное, немного испуганное выражение лица матери — теперь я отчётливо это вижу — вызывает лёгкий приступ паники, который я, впрочем, могу подавить.

— И? — подаю голос, понимая, что Элиза ждёт реакции, но на самом деле, кроме нервозности, передавшейся от неё, я не чувствую ничего.

— Ева, — обращается мама. Она глубже вбирает кислород в лёгкие, затем уставшим движением отставляет кружку в сторону: эти маленькие жесты помогают ей взять себя в руки, пока я терпеливо жду продолжения. — Я знаю про твою болезнь.

Я растерянно гляжу на женщину, на её серое, выжатое словно лимон лицо, на светлые, собранные в причёску волосы, на мягкую ткань её кофты, на сцепленные бледные руки, и пытаюсь понять, что же это должно значить. Итак, в этом мире стало на одного человека больше, узнавшего о моем нестабильном состоянии. Хорошо. Отец рассказал ей. Остаётся вопрос: зачем?

— Ладно, — я киваю бездумно, почти неосознанно, не совсем понимая, что нужно сказать или сделать. Вероятно, существует причина, по которой папа решился поделиться такими подробностями с Элизой, и где-то глубоко в сером веществе возникает мысль о том, что это напрямую связано с ухудшением моего положения.

— Марлон рассказал мне только сейчас, — будто не услышав меня, растерянно произносит Элиза. На секунду мне кажется, что это — слабая попытка оправдать себя, очистить совесть, но я не заостряю на этом внимание, желая понять мотив данного разговора.

— Не то что бы тебе интересно было это знать, — всё же отвечаю я, и в этот момент во мне говорит ребёнок, обиженный, обделённый материнской любовью. Слова соскальзывают с языка без моего ведома, но практически не жалею о том, что они были произнесены вслух.

— Я считаю, что тебе необходимо пройти лечение, — проигнорировав укол, предлагает Элиза. Взгляд её светлых глаз мечется по моему лицу в поисках эмоций, но я мгновенно закрываюсь, ощетинившись.

— Зачем? — скривившись, вопрошаю я. — Со мной всё в порядке.

— Марлон сказал, что…

— Он не знает, о чём говорит, — отрезаю я, перебив женщину, на что она тут же сдвигает брови, взгляд становится более серьёзным. Жилка на её шее нервно дёргается, но она дает себе время успокоиться, чтобы не говорить сгоряча.

— Я знаю: у нас не самые тёплые отношения, — предпринимает она ещё одну попытку, на что лишь сдавленно фыркаю, — но я хочу помочь. Мне жаль, что я не узнала раньше, но теперь это многое меняет.

— Что меняет? — усмехнувшись, хмыкаю я.

— Это объясняет твоё поведение, — уточняет Элиза таким тоном, будто это совершенно очевидный факт. — Я понимаю, что в такой ситуации сложно быть стабильным человеком, и мне жаль, что я давила на тебя. Если бы Марлон сказал раньше…

— Моё поведение? — переспрашиваю я, сдавленно пискнув. Она, должно быть, шутит.

— Да, — кивает Элиза, будто не замечая эффекта, который производят её слова. — Тебе сложно себя контролировать, но всё это легко поправимо. Марлон не уделял тебе достаточного внимания, и ситуация, очевидно, запущена, но я подыскала несколько специалистов. Они смогут помочь, — голос Элизы начинает дрожать, и в какой-то момент она переходит на сбивчивую, быструю речь, отчего слова склеиваются и проглатываются. — Я почитала немного о болезни, есть огромное количество способов уравновесить состояние. За городом есть… Есть отличная клиника, он. Они могут помочь.

Злость и жалость смешиваются в один клубок, когда Элиза начинает плакать. Её суровое, восковое лицо будто надламывается, и каменная маска даёт трещину прямо по центру, разлетаясь на несколько частей. Нижняя губа начинает дрожать, пока она сбивчиво продолжает говорить что-то про лечение и замечательных врачей в Осло, глаза краснеют, несколько слезинок скатываются по щеке и пропадают на шее. Рука крепко обхватывает кружку уже остывшего кофе, отчего костяшки белеют. В какое-то мгновение кажется, что Элиза начинает задыхаться, что её душит приступ, и я растерянно гляжу на маму, пытаясь понять, что же преобладает в душе: ярость из-за её слов или сожаление.

Когда она уже не может произнести ни слова, захлебнувшись в рыданиях, и начинает дышать громко и часто, мне на секунду хочется обнять её, чтобы утешить, вернуть утерянное самообладание. Это чувство бьётся внутри противоречивой птичкой и никак не может выбраться наружу, поэтому я просто сижу напротив плачущей женщины и смотрю, как она безуспешно пытается прийти в себя. Моё сердце сжимается, но я не могу пошевелиться, наблюдая за истерикой Элизы. Наверное, я впервые вижу её такой: настоящей, живой. Кожа вокруг глаз воспалилась и покраснела, губы приоткрыты в сумасшедшем дыхании. Была ли она когда-то более человечной, чем сейчас? Эта подозрительная перемена буквально вводит меня в ступор, и я замираю, лишь глазами бегая по искажённому лицу Элизы. Она всё никак не может собраться с мыслями; возможно, от того, что сейчас наружу вышли все эмоции, которые она успешно подавляла много лет. Я сглатываю скопившуюся во рту вязкую слюну, затем моргаю несколько раз и немного подаюсь вперёд, не совсем уверенная в дальнейших действиях. Мамина грудь всё ещё продолжает бешено вздыматься, и мне становится страшно: у неё может начаться гипервентиляция. Протянув влажную от пота руку, я слабо касаюсь её ладони, сжимающей кружку. Ледяные побелевшие пальцы вздрагивают от контакта почти неосознанно, но я не останавливаюсь, пока разжимаю её руку и отодвигаю кружку вбок, подальше от её трясущихся конечностей. Я так испугана, что почти не могу думать, в голове образуется вакуум, подпитываемый паникой: я впервые вижу паническую атаку другого человека. Я пытаюсь вспомнить то, как успокаивала себя в такие моменты, но мозг отчаянно отказывается работать, поэтому могу лишь смотреть на маму распахнутыми глазами без попыток что-то предпринять.

Постепенно её рыдания прекращают быть такими интенсивными и громким, грудная клетка начинает вздыматься меньше, пока дыхание не приходит в норму. Сложно сказать, сколько прошло времени, но как только мои глаза встречаются со светлыми расширенными глазами матери, кислород проникает в лёгкие, и я вновь могу дышать.

Её холодная сухая рука касается моей тихим, едва заметным движением, и я позволяю её ладони обхватить мою. Сейчас нам обеим это нужно.

***

Крис возвращается домой ближе к вечеру. Он не глядя проходит в комнату, скинув куртку и ботинки в прихожей. Дверь в спальню за ним закрывается с характерным хлопком, что расцениваю как его нежелание кого-либо — меня — видеть. В это время я доедаю салат, оставшийся после ужина, сидя в гостиной на том самом диване, на котором проснулась утром. Мать с Томасом поднялись на второй этаж после того, как мы с Элизой вместе убрали со стола и она вымыла посуду.

Книга, лежащая на моём правом колене, внезапно перестаёт интересовать. Возвращение Криса заставляет меня вспомнить о предстоящем разговоре, к которому я всё ещё не готова. Знаю, что медлить нельзя, но оттягивать момент проще, чем войти сейчас в его запертую спальню и всё рассказать.

Некоторое время я бесцельно пялюсь на исписанные страницы, придерживая опустевшую тарелку одной рукой, но мысли витают где-то далеко, из-за чего не сразу замечаю присутствие другого человека в комнате. Неожиданный гость вторгается в мою обитель тихими шагами и громким плюханьем на другую сторону дивана. Я дёргаюсь от резкого звука, подскочив на месте из-за вытолкнувшего меня с дивана веса.

— Элиот? — произношу я с откровенным удивлением. Парень задорно улыбается, и его серёжка-крестик болтается из стороны в сторону.

— Привет, — говорит Флоренси, пока я рассматриваю его широко распахнутыми глазами.

Простая тёмно-синяя кофта слегка висит на острых плечах, лицо становится матово-оранжевым в свете лампочек, и серёжка в ухе всё никак не может остановиться, развеваясь будто по ветру. Его зелёные глаза поблескивают золотистым, пока он смотрит на меня с молчаливым ожиданием.

— Я звал тебя несколько раз, — говорит парень, приподняв уголок рта в беззлобной ухмылке, и я непроизвольно растягиваю губы в слабой улыбке. — Что ты читаешь?

— Да так, -отмахиваюсь, захлопнув книгу и отложив её в сторону. — Как ты вошёл?

— Крис оставил дверь открытой, — беспечно отвечает парень. — Мы договорились встретиться.

— Что-то случилось? — нахмурившись, спрашиваю я, не поддержав необоснованного веселья Элиота. Внутри зарождается тревожное чувство: дополнительных проблем моя голова не выдержит.

— Не беспокойся, — пожимает плечами Флоренси, и только что успокоившаяся сережка дергается вновь. — Расслабься. Ты слишком напряжена. Может, тебе стоит немного выпить?

— Вряд ли, — звучит ленивый голос позади ещё до того, как я успеваю ответить.

Оборачиваться не нужно, чтобы понять, что это Крис, но всё равно бросаю косой взгляд, надеясь увидеть его хотя бы краем глаза. Мы не виделись весь день, и вчерашний вечер прошел в напряжении, а это наталкивает на определённые выводы, о которых я, впрочем, подумаю позже.

— Это не тебе пришлось откачивать её после той вечеринки, — с ноткой злости заявляет Шистад, отчего щурю глаза и вспыхиваю.

— Прям уж и откачивать, — язвлю я, на этот раз намеренно не глядя на парня, хотя он и проходит вглубь комнаты, встав напротив дивана.

— Не будь таким грубым, — фыркает в ответ Элиот. Теперь они оба насмехаются надо мной. Я громко цокаю в ответ и решаю, что пришло время капитулироваться.

— Так что, какие планы на Новый год? — спрашивает Флоренси, обращаясь то ли к Крису, то ли к нам обоим.

— Те же, что и были, — вновь опередив меня, отвечает Шистад, и его друг кивает, решив прекратить дальнейшие обсуждения.

— Это какие? — не сдержавшись, всё же интересуюсь, уставившись на Криса немигающим взглядом. У нас было немного времени на обсуждения таких вещей, но он мог поделиться своими идеями…

Вместо ответа Шистад передёргивает плечом, отмахиваясь от меня, и я тут же вспыхиваю, ощутив, как закипает кровь. Его пренебрежительное отношение кажется обидным, отчего только сильнее раздражаюсь. И в который раз оказывается, что слова — это лишь слова, ничего больше. В Шистаде ни грамма правды.

— О, только не говори, что оставишь её дома, — хмыкает Элиот, отчего Крис переводит на него раздражённый взгляд. — Да брось ты!

—Не тащи её в это болото. Опять, — злобно произносит парень, хотя его лицо не выражает ничего, кроме недовольства.

Я замираю и прищуриваюсь, молчаливо ожидая развязки. Что у них за дела?

— Ты даже не спросил её, — будто не замечая настроя друга, произносит Флоренси. — Хочешь пойти? — в этот раз он обращается ко мне, и у меня уходит всего секунда на раздумья.

— Хочу.

— Ты даже не знаешь, куда, — рычит Крис, и маска безразличия трескается в области рта, из-за чего губы кривятся в странной гримасе.

— Неважно, — отвечаю я, сверкнув глазами, и тут же отворачиваюсь, чтобы уйти и пресечь тем самым споры. Последнее, что я слышу, пока спускаюсь по лестнице в комнату, — шипение Криса.

В спальне я стягиваю домашние штаны и футболку, затем надеваю джинсы, кремовый свитер с высоким горлом и поправляю пучок, выпустив несколько прядей. Я всё ещё злюсь, поэтому уходит некоторое время на то, чтобы успокоиться и прийти в себя. Пренебрежительное отношение Криса задевает меня, хотя знаю, что он не может быть со мной нежен в присутствии других. И всё же его откровенную грубость нельзя оправдать присутствием посторонних.

Тоффи, до этого мирно посапывающий на любимом месте, тут же просыпается, услышав возню. Вскочив, он приветливо машет хвостиком, намекая на прогулку, отчего я невольно улыбаюсь и присаживаюсь на корточки, чтобы погладить щенка.

— Тебя очень не хватало в Рождество, — говорю я, проходясь пальцами по вьющейся шерсти, отчего Тоффи удовлетворённо урчит и хвостом то и дело машет из стороны в сторону.

Мысли о празднике заставляют сердце сжаться и вспомнить о недавней ссоре с отцом. Он звонил несколько раз, и я успешно игнорировала звонки, хотя в солнечном сплетении всякий раз возникало щемящее чувство сожаления. Я знаю, что должна поговорить и наконец помириться с отцом, потому что, несмотря ни на что, он мой самый близкий человек. Но что-то останавливает меня: то ли неугасающее чувство обиды, то ли стыд за всё сказанное в приступе злости. Ещё больше беспокоит лишь то, что папа поделился с мамой историей моей болезни. Видимо, он не на шутку волнуется, хотя поводов для этого немного.

Перед тем как встать, я последний раз треплю мягкую шёрстку Тоффи за ушком, а затем пропускаю его вперёд, выключив свет и закрыв дверь. За несколько секунд он добирается до входной двери и, приняв стойку, поскуливает от нетерпения. Криса и Элиота уже нет в гостиной, но я отказываюсь заглядывать в коридор, чтобы проверить их присутствие в комнате. Вместо этого надеваю куртку и ботинки, цепляю поводок за ошейник Тоффи и открываю дверь.

На улице холоднее, чем вчера, но ветра практически нет. Сегодня целый день не шёл снег и дорожки отлично расчищены для ходьбы. Фонарь напротив уже зажёгся, хотя глубокая темнота ещё не опустилась на город.

Калитка скрипит, когда мы выходим на тротуар, фонарь освещает тропинку оранжевым тёплым светом. Мимо проносится несколько машин, по другой стороне улицы идёт толпа подростков, весело переговаривающихся и кричащих. Тоффи гавкает на них несколько раз, но я тут же шикаю на него, призывая к спокойствию, на что он недовольно рычит, но быстро замолкает, потащив меня вперёд.

Несмотря на низкую температуру, я решаю прогуляться до кофейни: возвращаться домой рано не хочется, так как есть шанс наткнуться на Шистада, а его видеть сейчас я хочу меньше всего, к тому же подкупает возможность перекусить черничным маффином. Мы идём достаточно быстро, чтобы я не успела замерзнуть, но рука, держащая поводок, всё равно немеет, и я поспешно прячу её в карман.

Несмотря на поздний час, в кафе практически все столики заняты, а у кассы образовалась небольшая очередь. Занимаю место в конце, всего лишь раз выглянув вперёд, чтобы убедиться, что ждать придётся не слишком долго. Тоффи смиренно садится у моих ног, рассматривая людей вокруг. Фоновая музыка заглушается гулом голосов, разносящихся со всех сторон, в тёплом воздухе витает аромат различный чаёв и кофе. Руки быстро согреваются в помещении, и, когда наконец подходит моя очередь, я уже распахиваю куртку.

Знакомый бариста здоровается с легкой полуулыбкой, видимо, узнав меня, и принимает заказ.

— Свободных мест нет, но вы подождите: кажется, та парочка собирается уходить, — говорит молодой парень, пробивая чай и черничный маффин к нему. Проследив за взглядом бариста, я вижу, что в дальнем углу, рядом с вешалками, действительно суетятся парень с девушкой. Он помогает ей надеть куртку, затем задвигает стул, пока его спутница роется в сумочке.

— Тогда мне лучше поскорее проскользнуть туда, — говорю я, улыбнувшись, на что парень кивает, протянув мне чек.

Тоффи нехотя волочится за мной, пока я достаточно быстро пересекаю пространство от кассы до освободившего столика. Плюхнувшись на стул, привязываю поводок к его спинке, а питомец недовольно усаживается под столом. Некоторое время я просто рассматриваю посетителей — скорее от скуки, чем от любопытства — но не заметив ничего интересного, перевожу взгляд на клетчатую скатерть. В вазе посередине стола стоят несколько сухоцветов, и от них исходит приятный осенне-летний аромат.

Колокольчик над дверью несколько раз звенит, оповещая о приходе новых покупателей, но в помещении и так полным-полно людей. Я задумываюсь: когда это место стало так популярно? Ещё в сентябре здесь была всего пара-тройка посетителей, а сейчас практически не протолкнуться. Вероятно, дело в холоде. В тёплую погоду чаще берут кофе навынос, а теперь никто не хочет мёрзнуть на улице, когда можно выпить горячий напиток на выходе из кофейни.

Через несколько минут я замечаю свой заказ на стойке и, попросив Тоффи сидеть смирно, лавирую между столами за чаем. Горячий стаканчик обжигает пальцы, поэтому спешу вернуться на место, но, как только подхожу к столу, замечаю, что кто-то уже занял свободное место.

— О, Ева, — он оборачивается, и я вижу знакомые глаза цвета мутного льда. Немного вьющиеся чёрные волосы немного отросли и теперь падают на высокий лоб. — Я увидел твою собаку и решил, что ты будешь не против, если я присоединюсь.

Я молча смотрю на Бодвара. На нём простая чёрная кофта-хинли и джинсы, тёмное пальто висит на спинке стула. Он глядит на меня с весёлым любопытством, но я легко улавливаю в этом взгляде что-то ещё, отчего по коже бегут мурашки.

— Мест совсем нет, — добавляет он, улыбнувшись знакомой улыбкой, которая кажется достаточно жуткой для того, чтобы я вздрогнула. Я перевожу взгляд на Тоффи: он всё ещё сидит под столом, безмолвно взирая на незваного гостя. — Ты ведь не против? — уточняет Бодвар, и я бездумно киваю.

Страх сжимает горло. Пока занимаю место, не могу произнести ни слова. Мужчина смотрит на меня пристально, но приветливо, а мысли в голове прокручиваются с бешеной скоростью, и чувство, будто эта встреча неслучайна, никак не отпускает рассудок.

Совершенно позабыв о чае, небрежно ставлю его на стол, отчего немного жидкости выплёскивается, а на клетчатой скатерти тут же образуется пятно. Ойкнув, я кладу на его место салфетку, чтобы впитать влагу.

— Ты какая-то рассеянная сегодня, — замечает Бодвар, сделав глоток из дымящейся кружки. Его непринуждённое поведение нервирует меня. — Что-то случилось?

Мнимая участливость мужчины вводит меня в ступор — шестеренки в голове начинают крутиться вдовое быстрее. Ему что-то от меня нужно.

— Всё в порядке, — сдавленно пищу я, разглядывая учителя широко распахнутыми глазами.

— Ты уверена? — уточняет он. — Может, у тебя проблемы в семье?

— Нет, — тут же обрываю я, внутренне вздрогнув, — конечно, нет. Не ожидала увидеть Вас здесь.

— Странно. Кажется, мы уже встречались здесь, — возражает Бодвар, вновь пригубив из бумажного стаканчика. — Кофе здесь отличный!

— Наверное, — вяло отвечаю я, пока мысленно пытаюсь понять его замысел. Тоффи, сидя под столом, не подает ни звука. Я ощущаю тепло его маленького тела ногой, и от этого становится немного легче.

Говорить нет никакого желания, и единственное, чего сейчас хочу, — это поскорее вернуться домой. Но вместе с тем в голове начинает созревать, словно яблоко на дереве, план. Если Бодвар сам пришёл сюда, значит, ему что-то нужно. Так почему бы не выяснить, что именно?

Сглатываю скопившуюся во рту жидкость вместе с мерзким ощущением страха, напоминая себе, что мы сидим в людном кафе у всех на виду — он не сможет причинить мне вреда. И хотя это слабо помогает, заставляю себя расслабиться и выдать слабую улыбку, чтобы не вызывать подозрений, хотя он, безусловно, уловил изменения в моём поведении: я и так относилась к нему с настороженностью, а теперь это чувство усилилось в несколько раз.

— Так… Как планируете отпраздновать Новый год? — спрашиваю я, глотнув горячего чая, отчего обжигаю язык и непроизвольно кривлю лицо. Маффин одиноко покоится в бумажном пакете: аппетит совершенно пропал.

— На самом деле, — улыбнувшись, протягивает Бодвар, — у меня действительно есть небольшой план. Отчасти я даже надеялся, что ты сможешь мне помочь.

Язык больно щёлкает по небу. Слабо нахмурившись, я смотрю на мужчину передо мной. Он до сих пор улыбается своей коронной улыбкой, но теперь она не кажется милой, ведь серые глаза смотрят слишком пристально, отчего по спине пробегает неприятный холодок. Теперь каждое действие Бодвара я расцениваю как покушение, и уверенность и даже злость, которую я испытывала, разделяя их с Эмили небольшую тайну, испарились. Раньше, по какой-то причине, я была убеждена, что он не станет вредить ей, и поэтому оказалась такой же наивной, как и подруга. Две наивные девушки и один социопат — отличный сюжет для дешёвого фильма ужасов.

— Чем именно? — уточняю я, прежде чем прикусить щёку с внутренней стороны. Рука начинает заметно дрожать, и я мгновенно прячу её под стол; Тоффи нервно дёргается у моей ноги.

— Хотелось бы устроить нечто особенное… Для моей девушки.

Я издаю странный, сдавленный звук, и ощущение такое, будто из лёгких выкачали весь воздух.

— Вы уверены, что она свободна в этот день? — спрашиваю я, а внутри всё холодеет, будто органы поместили в морозильную камеру. Мне хочется вцепиться в Бодвара и наконец спросить, зачем он играет в эту игру, что ему нужно от Эмили и меня. Этот изощрённый план, по которому он действует, давно перестал быть смешным.

— Я точно знаю, — заверяет он, скользнув холодным взглядом по моему лицу. На его губах расползается странный полуоскал, отчего черты лица искажаются, и он выглядит еще более жутко. — Надеюсь, ты понимаешь, что не стоит портить такой сюрприз и говорить кому-то.

Он угрожает мне? Я медленно моргаю, пытаясь привести мысли и чувства в порядок, но вместо этого поддаюсь подступившей панике. Глаза непроизвольно расширяются, и я затихаю, будто жертва, случайно увидевшая охотника краем глаза.

— Конечно.

Бодвар удовлетворённо кивает и откидывается на спинку деревянного стула. Тот издаёт жалобный скрип под тяжестью мужского тела; такой же звук вылетел из моего рта около минуты назад.

— Что за сюрприз? — всё же спрашиваю я, потратив несколько секунд на то, чтобы совладать с голосом.

— Ничего особенного, — беспечно пожимает плечами учитель. — Небольшой ужин в романтической обстановке.

— И вы хотите, чтобы я помогла выбрать ресторан? — уточняю я, делая несколько отчаянных глотков всё ещё горячего чая, чтобы хоть как-то успокоить расшатанные до предела нервы.

— О, нет, — издаёт смешок Бодвар, — ужин будет в моей квартире.

Меня будто окатывают несколькими литрами ледяной воды, потому что я вздрагиваю с такой интенсивностью, что чай вновь разливается на скатерть. Бодвар услужливо протягивает мне ещё одну салфетку, откровенно насмехаясь.

— Я хочу, чтобы ты обеспечила нам небольшое прикрытие. Это ведь несложно, правда?

Он выжидающе смотрит на меня, пока кровь пульсирует где-то в моих висках. Страх бурлит и поднимается по глотке мерзкой волной. Вместо ответа я просто киваю, не уверенная в способности говорить.

— Хорошо. Мы же не хотим, чтобы кто-то пострадал, если вся эта небольшая история выйдет наружу.

После этих слов он одним движением сминает бумажный стаканчик и поднимается, подцепив пальто правой рукой.

— Извини за беспорядок — совершенно нет времени выбросить.

***

Время до Нового года проходит как в тумане. Оставшиеся два дня я чувствую себя настолько напуганной, что не могу провести ночь, не просыпаясь каждые два часа: сотня мыслей терзает рассудок, а решение никак не находится. Это только усиливает внутреннюю тревогу, паника по кусочку отрывает от моего тела, и чего-то не хватает то тут, то там.

Тревожность медленно превращается в нормальное состояние, поэтому, проснувшись утром тридцать первого декабря, я почти не удивляюсь, когда вода расплёскивается из стакана на пути к пересохшим губам. В этот день желудок с самого утра категорически отказывается переваривать еду, каждый раз во рту возникает кислый привкус рвоты, когда на языке оказывается что-то съестное. Меня трясёт, свет кажется то слишком ярким, то слишком тусклым, а вода — чересчур холодной или горячей. Прийти в себя не помогает и тот факт, что Элиза теперь более тщательно наблюдает за мной. Её внимание только сильнее нервирует, и я начинаю раздражаться всякий раз, когда оказываюсь с ней в одной комнате. Мы не говорили с того момента, когда она расплакалась за барной стойкой на моих глазах, но было принято молчаливое решение не упоминать этот случай, чтобы никого не ставить в неловкое положение. Между нами висит напряжённая пауза, растягиваемая словно жвачка во рту. Один раз меня настолько выводит её настороженно-внимательный взгляд, что я практически бросаю тарелку с так и не тронутым стейком в раковину, но в последнюю секунду всё же сдерживаю себя и просто отодвигаю еду, удалившись в спальню.

Повышенная тревожность сказывается и на том, что я категорически не могу находиться в тишине: повсюду мерещится странный шорох и звуки приближающихся шагов. Я знаю: это всего лишь паранойя, но в рациональное всегда поверить сложнее всего.

Я мучаюсь двое суток, но тридцать первого числа всё равно не находится никакой подходящей идеи для выхода из положения. Ни Эмили, ни кто-либо ещё не знает о нашем разговоре с Бодваром, что не добавляет мне очков. Поделиться с кем-то было бы проще всего: одна голова хорошо, а две — ещё лучше. Но Эмили я точно не могу сказать, пока не придумаю хотя бы жалкое подобие плана, иначе она впадёт в ещё большую панику. Элиот отпадает по всем пунктам, вследствие чего остается лишь Шистад. Напряжённые отношения с ним в какой-то степени достигают возможного апогея: я почти намеренно не задерживаюсь в одной комнате с ним, а Крис откровенно избегает «случайных» столкновений. И всё же он лучший вариант. Возможно, единственный.

Поэтому между чисткой зубов и умыванием лица я решаю, что пришло время поделиться с кем-то этой ужасающей правдой. Как только эта мысль твёрдо укореняется в сознании, становится чуточку легче, но не достаточно, чтобы руки перестали трястись.

Покончив с утренними процедурами, я иду на кухню, чтобы впихнуть в себя хоть что-то: двухдневное голодание отдаёт болью в области живота. Тело не подвластно мне, пока я пытаюсь управиться с плитой, чтобы приготовить незатейливый завтрак из тоста и чая. Из-за дрожащих рук несколько капель кипятка попадают на тыльную сторону ладони, отчего шиплю, проклиная собственное тело.

«Апельсиновый рай» — как и всегда — пахнет потрясающе, но, попав в рот, приобретает привкус прокисшего молока. Я с сожалением отодвигаю дымящуюся кружку.

— У тебя опять нет аппетита?

Голос за спиной заставляет вздрогнуть от неожиданности, и сердце делает лихой кульбит, больно ударившись в грудной клетке.

— Всё в порядке, — сдержанно говорю я, взирая на Элизу исподлобья.

На ней белый пушистый халат и домашние тапочки, светлые волосы собраны в пучок, и она выглядит немного сонной. Сейчас почти восемь утра.

— Ты не ешь уже пару дней, — замечает женщина, проходя к чайнику.

Её ранний подъём не радует: я подумала, что если встану раньше, то смогу не столкнуться с ней на кухне.

Я угрюмо ковыряю хрустящую корочку тоста: сказать в оправдание мне нечего.

— Ты нехорошо себя чувствуешь? — спрашивает Элиза, скользнув по моему лицу серыми глазами. Должно быть, со стороны я выгляжу уставшей: плохой сон и отсутствие еды должны были сказаться на состоянии кожи.

— Я же сказала, — с нажимом произношу я в надежде, что этого будет достаточно для прекращения разговора, — что всё в порядке.

— Тогда ешь, — давит мать, уставившись на меня. Её поджатые губы свидетельствуют о нарастающем недовольстве, но она всё ещё умело подавляет вспышки раздражения.

— Я не голодна, — упрямо отвечаю я. Один край тоста превращается в месиво из крошек, но я почти не чувствую сожаления по этому поводу.

— Ты ничего не ешь! — гнёт свою линию Элиза, и её тон приобретает строгие нотки.

Я вновь молчу — на это заявление мне тоже нечего ответить — и отчасти надеюсь, что откровенное игнорирование отобьет у неё всё желание говорить, но Элиза отличается настойчивостью.

— Ева, — раздражённо и немного устало вздыхает она, — просто пойди мне навстречу и съешь этот чёртов тост.

Она повышает голос, и я передёргиваю плечами, ощутив раздражающий зуд на кончиках пальцев. Где-то на периферии возникает вопрос: каким будет следующим её шаг? Вероятно, таблетки или клиника. Но ни тот, ни другой вариант меня не устраивает, и я пододвигаю ближе тарелку с раскрошенным тостом.

На вкус он как плесень, сухая корочка скрипит на зубах, словно песок. Я жую быстро — размокший хлеб отвратительно прилипает к нёбу — и проглатываю, стремясь закончить эту пытку. Чтобы смочить горло, делаю несколько глотков «Апельсинового рая». Тёплая жидкость стекает по глотке со вкусом рвоты. Элиза пристально наблюдает за моими действиями, удобно устроившись у раковины. Желудок приветственно урчит, когда пережёванная еда движется по пищеводу: я чертовски голодна.

— Вот и отлично, — кивает женщина, как только на тарелке остаются крошки.

Меня мутит от привкуса еды, но вместе с тем желудок сводит от голода. Эта адская смесь раздражает, но ничего поделать, увы, не могу. Сейчас хотя бы на долю процента жажда утолена, и я могу вернуться к утренним мыслям о неизбежном.

Поднявшись со стула, перемещаюсь в гостиную; достаточно далеко от матери и достаточно близко, чтобы не сидеть в тишине. На краю стола приветственно открыта книга, которую я вчера читала в попытке отвлечься, но ничего не вышло. Я беру её одной рукой и на пошатывающихся ногах сажусь на диван. Книга послужит отличным оправданием для того, чтобы не говорить с матерью.

Первое время разглядываю страницы, пытаясь разобрать буквы, но перед глазами всё плывет, строчки сливаются в сплошное месиво. Мысли хаотично парят в сознании, сталкиваясь друг с другом, отчего в висках начинает пульсировать, и я принимаю наиболее разумное решение: нужно сосредоточиться на предстоящих событиях. И поскольку я собираюсь посвятить Шистада, становится немного легче дышать, хотя потенциальный разговор вызывает ещё один приступ паники.

Сквозь призму мыслей слышу шаги на лестнице. Это Томас спускается на кухню. Пройдя в комнату, он негромко здоровается с Элизой, затем наступает недолгая тишина, а потом возобновляется разговор. Разобрать слов практически невозможно: то ли они говорят слишком тихо, то ли слишком громко шумит в ушах. Стрелка часов перевалила за половину девятого.

Я откладываю книгу и недолго пялюсь в стену передо мной. Комната больше напоминает холл больницы: холодные, стерильные оттенки напоминают о тех разах, когда я приходила лечить зубы или проверять зрение. Как ни странно, такие слова не ассоциируются с ужасающими приемами у психиатров и психотерапевтов: они всегда создают атмосферу уюта, чтобы притупить бдительность пациента, вызвать доверие. Кабинеты таких врачей обычно выполнены в мягких персиковых тонах, через огромные окна падают косые лучи света, и, заходя внутрь, ты думаешь, что с тобой совершенно точно не может случиться ничего плохо. Диван всегда мягкий, а на стеклянной столешнице стоит прозрачный стакан негазированной воды.

А затем начинаются исследования. Ты попадаешь в лабораторию, где всё пищит и мигает, где белые, выкрашенные стулья оказываются жёсткими, а к голове обязательно подсоединяют проводки. Даже на интуитивном уровне ты чувствуешь, как ток проходит через головной мозг, хотя на деле это едва ощутимо.

Вероятно, это величайший обман в мире.

***

Через некоторое время я слышу тяжёлые шаги по лестнице, шум воды в раковине и негромкий звук сталкивающейся посуды. А затем всё затихает: мама с Томасом ушли. Крис ещё спит, а я трачу драгоценное время на нерешительность. Вероятно, мне стоит пойти к Шистаду, как только он проснётся. Или лучше подождать, пока он покурит и примет душ? Время утекает как песок сквозь пальцы, и от этого факта меня вновь начинает мутить. Чувство тошноты подстрекает покончить с этим как можно быстрее и принять меры.

Крис просыпается только к половине одиннадцатого, а я к этому моменту успеваю сгрызть ногти на левой руке и несколько раз искусать губы до крови. Книга давно забыта на краю дивана; в какой-то момент я спихиваю её ногой, и та с глухим стуком падает на мягкий ворс ковра. Услышав шум открывающейся двери, я вздрагиваю, но почти сразу понимаю, что это Шистад выходит в коридор. Тревожность уступает место решительности, и я понимаю, что больше не могу тянуть время, рискую безопасностью Эмили.

Подскочив с дивана, я иду в коридор и застаю Криса в проходе в ванную комнату. На нём простые пижамные штаны и кофта с длинными рукавами, волосы в послесонном беспорядке. Похоже, он не проснулся до конца, потому что не сразу реагирует на мой негромкий зов.

— Крис! — более настойчиво говорю я, замерев на некотором расстоянии от него.

— Что? — наконец отвечает он, повернувшись полубоком так, что теперь вижу глубокую тень под его правым глазом и сухие, потрескавшиеся губы.

— Нам нужно поговорить, — набрав в грудь больше воздуха, произношу я, не давая себе шанса передумать. Крис, возможно, нарочно медлит с ответом, потому что мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем он снова открывает рот.

— Что, прямо сейчас? — сделав неопределённый жест рукой в сторону ванны, спрашивает он, но всё же полностью поворачивается ко мне лицом. Он выглядит уставшим и помятым, будто не спал несколько дней. В цвете ламп я вижу, что его глаза красные то ли из-за недосыпа, то ли из-за лопнувшего от давления капилляра. По правде, Шистад выглядит достаточно жутко, и я невольно передёргиваю плечом, разглядывая его вблизи.

— Да, прямо сейчас, — настаиваю я, проглотив комок, застрявший в горле от нездорового вида Криса. — Пожалуйста, — добавляю, вновь прикусив истерзанную нижнюю губу.

— Ладно, — с тяжёлым выдохом соглашается он, — дай мне пять минут.

Я киваю, решив, что промедление в пять минут всё равно не изменит ситуации. Крис исчезает за дверью в ванную, а я проскальзываю в его комнату. Там мы сможем поговорить без лишних глаз.

В спальне Шистада царит ещё больший беспорядок, чем был до этого: я переступаю гору из грязных вещей на пути к не расправленной кровати. В комнате темно, лишь слабый оранжевый свет торшера освещает небольшое пространство комнаты. Мне хочется открыть жалюзи и впустить свет, но лишь сажусь на угол кровати, пытаясь побороть внутреннюю дрожь, сковывающую желудок спазмом.

Прежде чем я успеваю обдумать собственные слова, Крис входит в спальню. Он не выглядит посвежевшим, и, всмотревшись в его лицо, замечаю капли то ли пота, то ли воды. Стиснув челюсти, он проходит к шкафу, и, повернувшись ко мне спиной, стягивает пижамную кофту, заменив её на толстовку.

— В чём дело? — спрашивает он, так и не обернувшись. Откровенное раздражение в его голосе вызывает ещё большую неуверенность.

— Крис, — зову я слабым голосом. Не могу говорить с его спиной.

— Рассказывай, — жёстко произносит он, пока переодевает штаны.

— Это насчёт Бодвара, — выдавливаю я, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то остановить неконтролируемо подрагивающие руки.

— Ева, твою мать! — он резко оборачивается, и его глаза, злобно сверкающие, встречаются с моими. — Только не говори, что связалась с ним, потому что сейчас я могу тебя задушить.

Я смотрю на него, виновато закусив губу. Чтобы продолжить говорить, мне требуется время и немного больше воздуха.

— Не я, — сдавленно пищу подтяжёлым, прожигающим взглядом Шистада. — Эмили.

— Что значит Эмили? — переспрашивает Крис. Его голос в этот момент больше напоминает шипение змеи, но я заставляю себя не отводить взгляда. Пути назад всё равно нет.

— Она встречается с ним, — признаюсь я, пристально наблюдая за парнем. Его верхняя губа подрагивает.

— И как давно?

— Пару месяцев, — уклончиво отвечаю я, прикусив щёку с внутренней стороны. На языке появляется неприятный металлический привкус крови, но я сглатываю вязкую слюну в попытке хоть как-то совладать с собственным голосом.

— То есть, когда я сказал, чтобы ты не связывалась с Бодваром, ты не думала, что это касается и Эмили? — спрашивает парень. Его грудная клетка вздымается в яростном дыхании, а слова выходят сквозь сжатые зубы со свистящим звуком.

Я некоторое время молчу, не зная, что именно должна ответить, и одновременно с этим даю время Крису, чтобы обдумать происходящее, но он так зол, что лишь с силой хлопает дверцей шкафа, отчего на секунду кажется, будто та слетит с петель.

— Элиот знает? — спрашивает Шистад, сверкнув глазами. В тени он кажется ещё более жутким, почти болезненно разъярённым, но я стараюсь откопать в себе остатки храбрости, чтобы довести дело до конца.

— Нет, конечно, нет, — я отрицательно качаю головой. — Не говори ему.

— Что? — усмехнувшись, выплёвывает Крис. — Думаешь, я буду хранить ваши блядские секретики? Ты даже не знаешь, во что вы ввязались. И если бы ты не сидела сейчас передо мной, то я подумал бы, что у тебя совсем головы нет. Ева, блять! Я ведь предупреждал тебя! — он кричит, и его руки неконтролируемо трясутся, а я всё это время могу лишь думать о том, чтобы ни мать, ни Томас наверху ничего из этого не услышали. — …Чем ты думала, мать твою?

Он продолжает рычать, вызывая во мне новый приступ паники, но я подавляю его, абстрагировавшись на мгновение от праведного гнева Шистада. Через некоторое время Крис замолкает, но это молчание напоминает затишье перед бурей. Взглянув на него, вижу, как мечутся его глаза. Шестерёнки в голове парня крутятся с удвоенной скоростью в попытке докопаться до истины.

— Вопрос в другом, — опасно спокойным голосом наконец говорит Крис. — Почему ты решила рассказать всё сейчас?

Я смотрю на него исподлобья, терзая внутреннюю сторону щеки. Мне нужно время, чтобы сформулировать мысль в нужные слова. Крис глядит выжидающе-настороженно, его карие глаза потемнели, а покрасневшие белки будто пульсируют. В этот момент он похож на дикое животное, способное растерзать меня в клочья, и я откровенно радуюсь, что нас разделяет расстояние в несколько шагов.

— Он собирается запереться с ней в квартире, — выдыхаю я, почувствовав, что большего не могу сказать под испытывающим взором парня, но этих слов для Шистада достаточно. Он мгновенно улавливает суть.

— Когда?

— Сегодня. Сегодня вечером.

========== Глава 29.1 ==========

Оглядываясь назад, я хочу верить, что был целый список способов избежать происходящее, но мы каким-то образом выбрали неверный вариант и теперь варимся в этом пекле, виновными в котором являемся сами. Трудно сказать, в какой конкретный момент всё пошло под откос, но хочется думать, что не в самом начале. Только не тогда. Может, система дала сбой в середине или ближе к концу, но план не мог быть провальным первоначально. Ведь не мог?

Весь ужас ситуации, кажется, только сейчас настигает меня, пока мир с сокрушительной скоростью летит в самую бездну Ада. В это самое мгновение я пытаюсь воскресить в мыслях лицо Криса в те минуты, когда он был счастлив. Я пытаюсь визуализировать блеск его каре-зелёных глаз, вспыхивающих в свете тусклой лампы, стоящей в его комнате, его кривую однобокую улыбку, мягко искривляющую лицо, его мокрые волосы и прохладные руки, его никотиновое дыхание и поцелуи с привкусом кофе. Я пытаюсь вновь создать Кристофера Шистада, но в голове появляется лишь измученная, потухшая версия парня с покрасневшими глазами и синими, вздувшимися от ран венами. От этого образа я вздрагиваю и распахиваю глаза, отчасти надеясь, что всё происходящее было сном, но реальность бьёт с размаху по голове, и мне не остаётся ничего, кроме как принять её.

Элиот касается моей руки, и я вздрагиваю от ощущения прохладных пальцев на моей ладони и поднимаю взгляд на бледное лицо парня. Его короткостриженые волосы слабо вьются, напоминая о тех шоколадных кудрях, ещё несколько дней спадавших на лоб. Серёжка-крестик больше не болтается приветливо в ухе: на её месте теперь уродливая линия криво зашитой мочки; швы сняли день назад, и теперь становится совершенно очевидным, что шрам останется навсегда. Элиот выглядит таким измученным, что у меня невольно сжимается сердце и пропускает болезненный удар.

— Всё нормально, — говорит он грубым, охрипшим голосом, и я бездумно киваю в ответ, совершенно не веря его словам.

Пустота внутри разрастается в геометрической прогрессии, пока я рассматриваю стерильный больничный коридор. Кроме нас с Элиотом, здесь присутствует только дежурная медсестра за стойкой регистрации, в остальном же помещение полнится лекарственными запахами и характерной тишиной помещения для посетителей. Бледно-жёлтый цвет навевает тоскливые мысли, которые и без того заполняют уставшее сознание. Я непроизвольно сжимаю ладонь Элиота в ответ, испытывая прилив благодарности, хотя и знаю, что он здесь не из-за меня. Я стараюсь держаться, не показывать всю степень своего отчаяния, но парень, кажется, видит меня насквозь, и мысль о том, что именно Элиот сейчас рядом, хоть как-то успокаивает больной рассудок.

— Ты позвонила вовремя, — напоминает Флоренси, чтобы хоть как-то успокоить клокочущие нервы. — С ним всё будет в порядке, — он говорит это тихим, уверенным голосом в попытке вселить надежду, но утешения его слова практически не приносят.

— Даже если и так, — всё же решаюсь высказать свои опасения, — они уже позвонили Томасу. Он всё знает. И мы оба понимаем, чем всё закончится в итоге.

— Может, это и к лучшему, — осторожно произносит Элиот, взглянув на меня краем глаза.

Я отрицательно качаю головой: нет, не к лучшему, но другого варианта, наверное, нет. Эту мысль я предпочитаю держать при себе, потому что, произнесённая вслух, она обретёт форму предательства, что только усугубит мою вину.

— Ты не виновата, — будто прочитав мои мысли, шепчет Флоренси. — Мы предупреждали его, и он сам во всём виноват.

Я вновь бездумно киваю и отворачиваюсь в надежде окончить разговор. Поняв моё намерение, Элиот замолкает и откидывается на спинку пластмассового голубого стула, от сидения на котором уже затекли все мышцы. В какой-то момент я начинаю рассматривать Флоренси краем глаза, пытаясь уловить хоть намек на то, что мы испытываем одинаковые чувства. Он сидит, прикрыв глаза, и я вижу, как беспокойно подрагивают его веки. Сцепив пальцы в замок, Элиот молчаливо обдумывает происходящее; я понимаю это по тонкой складке меж нахмуренных бровей. На секунду я раскрываю рот, чтобы спросить об Эмили, но тут же захлопываю его, отказавшись от этой идеи.

Мы молчим всё оставшееся время, пока не приходит врач и не сообщает, что Крис находится в реанимации, но это временная мера и его состояние стабильно. Я воспринимаю информацию молча, впитывая каждое слово доктора. Его утешительный прогноз ложится бальзамом на душу.

— Вы можете идти: нет смысла сидеть до утра, — замечает мужчина, взглянув на наручные часы. — Мы сообщим, если произойдут изменения.

Я не знаю, который сейчас час, но за окном уже некоторое время воет буря, а опустившаяся мгла не собирается рассеиваться ближайшие несколько часов. Я практически не ощущаю физической усталости, лишь моральное истощение. Хочу возразить, но Элиот сжимает мой локоть и тянет к выходу, распрощавшись с врачом. Он забирает наши вещи и протягивает мне куртку, затем одевается сам, и мы вместе покидаем стены больницы.

Оказавшись на улице, я внезапно осознаю, что мне панически не хватало свежего воздуха. Январский ветер кружит мелкие хлопья снега, в воздухе пахнет ударившим морозом, густая ночная тьма разрезается светом фонарей, расположенных вдоль улицы. Я делаю несколько шагов по хрустящему снегу, глубоко вдыхая и выдыхая, а Флоренси терпеливо дожидается, когда я немного приду в себя. Через пару секунд киваю, давая понять, что всё в норме, хотя мы оба знаем, что это не так. Элиот нажимает кнопку на брелоке от ключа, и машина издает приветственный «дзинь».

В салоне холодно, поэтому Элиот тут же включает печку, и автомобиль наполняет гудящий звук работающего обогревателя. Откинувшись на спинку, я прикрываю глаза в тщетной попытке избавиться от мыслей, но ничего не выходит.

***

Тридцать первое декабря. За неделю до этого.

— Пожалуйста, скажи, что у тебя есть план, — подняв на Криса глаза, практически молю я. Лицо Шистада мгновенно вспыхивает выражением злости и тщательно скрываемого отчаяния, но он умело подавляет обе эмоции и лишь передергивает плечом.

— Мне нужно немного подумать, — цедит парень сквозь сжатые зубы. Он выглядит взбешенным и взъерошенным от того, что неоднократно запускал пятерню в отросшие волосы. Напряжение в воздухе можно потрогать руками, поэтому я решаю заткнуться на время, чтобы не распалять парня ещё сильнее. — Вечером, значит? — спрашивает он, взглянув на меня, и его потемневшие глаза больше не отливают тем прекрасным зелёным оттенком, который мне нравится в нём.

Я киваю, давая молчаливый ответ, и Шистад отзеркаливает мой жест, соглашаясь с какими-то своими мыслями. Он уже успел переодеться и теперь стоит в чёрной толстовке и джинсах, растрёпанные волосы падают на лицо. Даже теперь — с глубокими тенями и покрасневшими белками, потрескавшимися губами и впавшими щеками — он кажется мне почти до боли красивым, и этот внезапный факт ударяет куда-то в область солнечного сплетения, где и так постоянно пульсирует это воспалённое чувство.

Я пытаюсь сосредоточиться на мыслях об Эмили и Бодваре, но они ускользают с такой скоростью, что сознание не успевает зацепиться ни за одну идею. Поэтому в этом плане я полностью полагаюсь на Криса, что может быть наивно с моей стороны, но другого выхода нет.

— Эмили знает? — вновь спрашивает Шистад, хотя я уже отвечала на этот вопрос.

— Нет, — даю отрицательный ответ, смяв в руке краешек одеяла.

Расшалившиеся нервы требуют занять руки хоть чем-то, чтобы предотвратить паническую атаку, которая трепыхается в груди уже несколько дней. За этот период моё психическое состояние ухудшилось настолько, что совсем вышло из-под контроля, но об этом я подумаю позже. Гораздо позже.

Крис отбрасывает какую-то вещь в шкаф и захлопывает дверцу. Всё это время он стоит ко мне спиной, и я вижу его ссутулившиеся плечи и голые ступни; он не надел носки. Не знаю, сколько проходит времени, но, внезапно обернувшись, Шистад сообщает:

— Я знаю, что делать. Где твой телефон?

***

— Всё хорошо? — уточняет Элиот, как только мы трогаемся с парковки. Буря прекратилась, но из-за навалившего снега ехать намного сложнее, поэтому машина едва катится.

— Да, я просто… — запинаюсь, слабо нахмурившись, и качаю головой, решив не заканчивать мысль. — Нужно позвонить Томасу.

Элиот кивает и вновь обращает взор вперед, сосредотачивая внимание на дороге.

Я достаю телефон из кармана куртки и нажимаю на кнопку включения; на экране загорается логотип, а затем появляется ячейка для ввода пароля. Пальцы едва заметно дрожат, но я успешно списываю это на холод, когда промахиваюсь два раза мимо нужной цифры. Открыв телефонную книгу, некоторое время медлю, раздумывая, кому лучше позвонить: Элизе или Томасу? В конце концов щелкаю на вкладку с именем матери и прикладываю телефон к уху, ожидая ответа.

— Ева! — голос на другом конце провода кажется настолько взволнованным, что это почти неестественно.

— Да, — немного хрипло отвечаю я, но затем повторяю более уверенно, — да.

— Ева, где ты?

— Еду домой. Всё нормально, доктор сказал, что он в реанимации, но состояние стабильное, — мой голос срывается, как бы я не пыталась его контролировать, и несколько слезинок скатываются по щекам вне зависимости от моей воли. — Мам…

— Ева, пожалуйста, не волнуйся, — дрожащим голосом просит Элиза, и у меня сжимается сердце. — Наш рейс отложили из-за снежной бури. Мы прилетим, как сможем. Пожалуйста, не волнуйся и не оставайся одна.

— Мам… — вновь повторяю я, совсем не сдерживая слез: они катятся вниз по щекам и подбородку.

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я последний раз звала Элизу мамой, но сейчас мне просто необходимо сказать это:

— Мам, прости меня, ладно?

— Ева, всё хорошо, — убеждает она, но я слышу, как дрожит её голос. — Всё хорошо.

Затем я слышу, как диспетчер объявляет в микрофон о том, что ещё один из рейсов откладывается из-за снежной бури.

— Мне пора, но я позвоню утром, — говорит Элиза, а затем кладёт трубку.

Внезапно головная боль усиливается в разы и давление на виски становится почти невыносимым. Музыка в салоне не играет, и теперь тишину нарушает лишь чересчур громко завывающий ветер и моё неожиданно участившееся дыхание. Элиот бросает несколько косых взглядов в мою сторону, прежде чем решается узнать о моём самочувствии.

— Порядок, — выдавливаю я. — Просто немного кружится голова.

— Ехать ещё около сорока минут. Ты уверена, что всё в порядке? Я могу остановиться, и ты немного подышишь воздухом, — его напряжённый тон активизирует фермент тревоги, и это чувство практически охватывает сознание, заполняя всё свободное место наряду с мыслями о Крисе и Эмили. Мне вновь хочется спросить Элиота о сестре, но вместо этого я лишь киваю на его предложение об остановке.

***

Тридцать первое декабря.

— Я поеду с тобой, — практически шиплю я, взглянув на Шистада исподлобья. Он быстро натягивает куртку и застёгивает молнию с характерным звуком. Время едва перевалило за четыре часа вечера, но Крис торопится. Я не знаю до конца его план, да и есть ли вообще этот план, а неизвестность пугает больше всего.

— Прости, Мун, — мельком взглянув на меня, говорит он, — но ты уже сделала достаточно, поэтому теперь отойди и постарайся не мешать.

Я громко фыркаю, скрестив руки на груди. Прошло слишком много времени с того момента, как Крис звал меня по фамилии, и теперь это кажется проявлением грубости. Парень в спешке проверяет карманы, хлопая по пуховику, затем ныряет рукой за пазуху и со вздохом всё же обращает внимание на мою недовольную мину.

— Мне нужны мои сигареты, — он произносит это так, будто сама мысль о просьбе утомляет его. — Они лежали на тумбочке в комнате. Можешь принести?

Я раздумываю несколько секунд, затем сдуваю прядь волос, выбившуюся из прически, и, громко топая, всё-таки иду в его комнату. В спальне после Шистада остался значительный беспорядок, и, судя по разбросанным вещам, он что-то искал в шкафу, хотя что именно остается загадкой. Подхватив пачку сигарет с тумбочки, я на автомате заглядываю внутрь и изучаю содержимое: восемь сигарет. Больше ничего. Для убедительности запускаю палец, тщательно ощупывая сигареты и дно картонки, но результат остается прежним: ничего.

Сжав немного сильнее пачку, выхожу в коридор и протягиваю Крису. Тот благодарно кивает. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и я чувствую знакомое тепло в области солнечного сплетения. Этот маленький жест вызывает чувство тоски от того, что у меня практически нет права прикоснуться к Шистаду, просто потому что всё запуталось настолько, что этим джунглям не видно ни конца ни края, лишь бесконечные тёмные заросли и лианы, за которые я цепляюсь, но они рвутся в последний момент.

— Ты должен взять меня с собой, — говорю я, хотя это совсем не то, что вертится на языке в данную минуту.

— Не должен, — просто отвечает Крис, спрятав сигареты в правый карман куртки.

— Крис, — произношу я таким тоном, будто его имя — достаточный аргумент.

— Е-ева, — он манерно растягивает первую гласную моего имени. Ещё одна старая привычка, отдающая сладостным томлением. — Не будь глупой.

— Я не могу сидеть и ждать, — я практически умоляю его, хотя в глубине души знаю, что это — бессмысленный трюк.

— Но только это тебе и остаётся, — говорит он, а затем разворачивается и выходит на улицу. Дверь за ним закрывается с тихим хлопком, через пару секунд до ушей доносится рёв мотора.

Я нервно сжимаю в пальцы и глубоко вдыхаю. Сидеть и ждать.

***

Морозный воздух ударяет в лицо освежающей волной.

— Просто дыши, — уговариваю себя, прислонившись спиной к закрытой дверце автомобиля.

Фары машины озаряют ближайшие пять метров, но я не вижу ничего, кроме бесполезной бесконечности снега. Он хрустит под ногами и кружит в воздухе. Руки почти сразу коченеют, но все равно не убираю их в карманы куртки, позволяя холоду проникнуть под одежду и хоть немного привести меня в чувство. Элиот остаётся в машине, но спиной я чувствую его изучающий взгляд. Внезапно мне становится стыдно за собственную слабость: Элиот держится намного лучше, несмотря на то, что его жизнь так же медленно катится куда-то в ад. Я хочу быть такой же внимательной и понимающей, как Флоренси, но, похоже, я слишком эгоистична для этого.

Как только пальцы начинают неметь, я забираюсь обратно в салон. Тёплый воздух, словно облако, в эту же секунду обволакивает моё заледенелое тело. Теперь в машине тихо играет радио: какая-то незнакомая песня про восхождение в гору, в которой музыкант просит не сдаваться на половине пути. Мне хочется засмеяться от иронии ситуации, но вместо этого я поворачиваюсь лицом к напряжённой фигуре Элиота и говорю:

— Останешься сегодня со мной сегодня?

Флоренси проводит рукой по волосам, очевидно, скучая по буйным кудрям, и переводит на меня нечитаемый взгляд.

— Не хочу быть одна, когда позвонят из больницы, — поспешно объясняю, опасаясь, что такой поворот событий может спугнуть парня, а он единственное, что ещё держит меня на плаву.

— Да, но нужно будет позвонить Эмили, — через некоторое время всё-таки соглашается он, затем выруливает с обочины на трассу.

— Кстати, об Эмили… — неуверенно произношу я, зная наверняка, что если не спрошу сейчас, то вряд ли решусь на это в оставшееся время.

— Ещё рано, — качает головой Флоренси, сцепив челюсти.

— Ладно, — шепчу я и делаю музыку громче.

Оставшийся путь мы проводим в молчании отчасти потому, что Элиот внимательно следит за дорогой: из-за вновь разыгравшейся метели видимости практически нулевая, — отчасти потому, что проще молчать, чем обсуждать всё произошедшее за эти несколько дней.

Подъезжая к дому, я думаю, останется Элиот после моего вопроса или предпочтёт вернуться домой, к сестре. Эта мысль терзает мой уставший разум, но спросить парня напрямую так и не решаюсь, поэтому просто ожидаю его дальнейших действий.

Фонарь перед домом светит знакомым тёпло-оранжевым светом, озаряя пространство вокруг. Парковочное место, где Крис обычно оставляет машину, занесло снегом, и Флоренси не остается ничего, кроме того, чтобы впихнуть автомобиль на расчищенную обочину. Я позволяю себе взглянуть на часы на приборной панели и обнаруживаю, что время близится к половине четвертого. Сон всё ещё не идет, но моральное истощение подталкивает упасть на кровать и уткнуться в подушку, и, хотя мне вряд ли удастся уснуть, небольшой отдых поможет побороть внутренний мятеж.

Элиот глушит мотор и выскакивает на улицу, я следую его примеру и догоняю парня у калитки. Он проходит первым, а я следом за ним. Температура, кажется, упала ещё на несколько градусов, отчего мои щёки мгновенно становятся красными, а Флоренси втягивает шею. Я открываю дверь и вхожу, только потом оборачиваюсь на парня, чтобы убедиться, что он тоже переступил порог. Элиот расстёгивает куртку и оставляет обувь, затем вешает одежду на крючок, предварительно вынув из карманов сигареты и телефон.

— Я позвоню Эмили, — бормочет он, удаляясь в другую комнату. Судя по направлению, он уходит в комнату Криса. Я вспоминаю, что оставила дверь в ванную широко распахнутой, и наверняка Элиот заметит весь беспорядок, который являлся последним свидетелем сознательного Шистада.

Отогнав тревожные мысли и запихнув их в отдалённый уголок сознания, также стягиваю верхнюю одежду и снимаю обувь, затем прохожу на кухню и включаю свет. Аптечка с вываленными наружу внутренностями всё ещё покоится на барной стойке, размотанный бинт и ножницы валяются на полу, там, куда я отбросила их в панике. Медленными выверенными движениями я начинаю складывать лекарства в ящик, не позволяя думать о том, как лихорадочно тряслись руки ещё несколько часов назад в поиске бинта. Подцепив ножницы, убираю их в ящик, потом мою руки — непонятно зачем — и вытираю их разбросанными по кухонному столу салфетками.

Когда появляется Элиот, я уже заканчиваю с уборкой и ставлю чайник кипятиться. Флоренси занимает моё привычное место за барной стойкой, и где-то глубоко внутри я радуюсь, что он не сел на стул Криса. Это было бы странно.

— Чай? — предлагаю, едва взглянув на парня. Нетрудно догадаться, что некоторое время он рассматривал беспорядок в ванной, но сейчас я не могу это обсуждать.

— Да, я знаю, что у тебя есть потрясающий чай с апельсиновыми вкусом, — соглашается Флоренси, и я киваю, радуясь, что и в этом Элиот поддерживает меня.

Пока греется вода, достаю две кружки, засыпаю заварку с апельсиновой цедрой и добавляю сахар. Всё это время мы молчим: рутина отвлекает меня от мрачных мыслей, а Элиот, видимо, настолько измотан, что тоже предпочитает гудящую тишину.

— Пахнет прекрасно, — отмечает Флоренси, как только кружка с дымящимся напитком оказывается у его носа.

— «Апельсиновый рай», — говорю я, тоже вдохнув тонкую струйку пара с апельсиновым ароматом. — Хочешь чего-нибудь перекусить?

Элиот пожимает плечами.

— Я не голоден.

В этом чувстве я с ним солидарна: аппетита нет, хотя логически осознаю, что завтра желудок будет сковывать судорога от недостатка пищи. Последний раз я ела утром, но мысль о чём-то съедобном вызывает приступ тошноты.

— Я видел ванную, — говорит Элиот, взглянув на меня поверх дымящейся чашки.

Я хмурю брови, но ничего не отвечаю: болезненные воспоминания этого дня сковывают горло. — И могу там убрать, если тебе трудно, — в который раз предлагает помощь Флоренси, но я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, но это слишком. Я наведу порядок утром, — или в другое время, но Элиоту об этом знать необязательно.

— Хорошо, — соглашается он.

***

Тридцать первое декабря.

— Пожалуйста, возьми трубку, — шепчу я, уставившись в стену в собственной комнате. От сидения на крутящемся стуле начинает кружиться голова, поэтому упираюсь ногой в мягкий ворс ковра. На том конце провода раздаются раздражающие гудки, и я уже отчаиваюсь услышать нужный голос, но в последнюю секунду слышу:

— Ну, что ещё?

Я выдыхаю прямо в динамик телефона, не осознавая, сколько облегчения принесёт раздражённый ответ Шистада.

— Где ты? — спрашиваю, проигнорировав откровенную грубость парня. — Всё нормально?

— Боже, Ева, не будь такой назойливой, — отвечает Крис, и я слышу усталость в его голосе. Но сейчас важнее, чтобы он ответил хотя бы на часть моих вопросов. — Я скоро вернусь, просто прекрати мне названивать.

Прежде чем успеваю возразить, он уже вешает трубку, и я решаю, что больше не буду звонить. Хотя Крис и казался измотанным, он больше не был так зол, а значит всё идёт так, как он задумал.

Я сползаю со стула, живот начинает урчать, поэтому понимаю, что пришло время перекусить. Шистад не сказал ничего, что можно было бы принять за хорошие новости, но ничего не могу поделать с надеждой, которая глупым образом рождается в районе солнечного сплетения.

Поднявшись на кухню, застаю там мать, готовящую что-то на плите. От еды исходит приятный аромат жареного, но желудок пока не готов принять тяжёлую пищу, поэтому предлагаю маме помочь с готовкой и берусь за приготовление салата. Несмотря на то что сегодня фактически Новый год, в доме царит мрачная атмосфера напряжённости, нагоняемая отчасти мной и Элизой. Она косится на меня, пока режу овощи, но ничего не говорит, предпочитая молчаливое наблюдение открытому нападению. Я радуюсь тому, что могу провести некоторое время наедине, потому что тревожные мысли, хотя и отошли на задний план, всё ещё маячат и пульсируют в голове, словно воспалённая рана, из которой сочится кровь.

— Кристофер уехал? — спрашивает Элиза спустя ещё некоторое время, когда молчание становится для неё невыносимым.

— Да, — кратко отвечаю, не поднимая головы, хотя и чувствую, как женщина то и дело поглядывает в мою сторону.

— Куда?

— Не знаю, — фактически я не вру, потому что мне действительно неизвестно, куда уехал Крис. В этот раз я всё же перевожу взгляд на Элизу, чтобы оценить её реакцию, но женщина отводит глаза, отвернувшись.

Через пару секунд на лестнице раздается звук шагов и на кухне материализуется Томас. На нём простые серые штаны и футболка. Непривычно видеть его в домашней одежде.

— Где Крис? — спрашивает он в свою очередь, даже не поздоровавшись со мной, но не то что бы меня это сильно задевало.

— Уехал, — отвечает мать, давая мне возможность отмолчаться. — Он приедет через пару часов, милый.

Я непроизвольно закатываю глаза на такое обращение: из уст Элиза оно звучит как минимум неестественно, но всё же предпочитаю держать язык за зубами.

— Лучше ему быть к ужину, — замечает Томас, прихватив кусочек огурца, который я отрезала секунду назад.

— А что будет на ужин? — в свою очередь спрашиваю я, взглянув на Элизу и намеренно проигнорировав мужчину.

— Сегодня Новый год, — сдержанно напоминает мать. Её губы поджимаются в знакомую линию, свидетельствующую о недовольстве. — Мы хотели устроить семейный ужин и встретить Новый год вместе.

Я настойчиво борюсь с желанием усмехнуться, вспоминая, что ни один «семейный» ужин не прошёл достаточно гладко, и этот, кажется, не станет исключением. Насколько я знаю, у Шистада были совершенно другие планы на вечер, хотя временные рамки не обозначались, и его встреча с Элиотом произойдёт после полуночи. При мысли об Элиоте я тут же вспоминаю о его приглашении на какую-то новогоднюю вечеринку, о которой совсем позабыла в суматохе. Не то что бы мне сейчас было до развлечений, но это мероприятие не кажется таким простым на первый взгляд, иначе Крис не был бы настолько против моего участия.

— Понятно, — отвечаю я, закинув нарезанные овощи в глубокую деревянную тарелку.

— Если он не приедет через час, я буду вынужден позвонить ему, — сообщает Томас странным голосом, в котором — на секунду мне кажется, что это действительно так — сквозит угроза. В этот момент он смотрит прямо на меня, отчего по коже бегут неприятные мурашки, и я хмурюсь, не совсем понимаю, какую реакцию ожидает мужчина.

— Ладно? — звучит скорее как вопрос, но этого достаточно, чтобы Томас кивнул и удалился в гостиную.

Элиза через плечо бросает на меня неопределённый взгляд, который я не смогу разгадать даже после тщательного обдумывания, но ничего не говорит, лишь отворачивается к плите, продолжая методично помешивать содержимое раскалённой сковородки.

Через час раздаётся звонок в дверь. Я в это время сижу в гостиной, а Элиза возится на кухне. Она просит меня посмотреть, кто пришёл, поэтому иду ко входу и открываю дверь.

— Привет, красотка, — здоровается парень.

На Элиоте зимняя куртка тёплого цвета, на волосы нападало немного снега и немного кудрей сползли на лоб, а серёжка-крестик приветливо болтается из стороны в сторону.

— Привет, — отвечаю я, несколько долгих секунд рассматривая Флоренси: он выглядит взбудораженным и весёлым, а значит совершенно не подозревает о том, что происходит в данную секунду.

— Может, пустишь меня? — спрашивает он, сверкнув однобокой улыбкой на манер Шистада.

— Ты немного не вовремя, — замявшись, признаюсь я и оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что Элиза всё ещё на кухне.

— Это ещё почему? — интересуется парень, прищурив глаза, но не теряя оптимистичного настроя.

— Криса нет дома, — объясняю я, переминаясь с ноги на ногу. При виде Элиота моё волнение усиливается в несколько раз, поэтому не могу не спросить. — Эмили дома?

Флоренси хмурит брови, его лицо приобретает серьёзное выражение, которое возникает всегда, когда речь заходит о его сестре. Я тут жалею о своём вопросе, но не спешу объяснять внезапный интерес, поэтому молчу, ожидая ответа.

— Да, — всё же произносит Элиот. — А где ей ещё быть?

Настороженность в голосе парня лишь подтверждает его неосведомленность о тех проблемах, которые мы с Эмили навлекли не только на нас, но и на Элиота с Шистадом.

— Она не говорила мне о своих планах на Новый год, — неумело вру я, отведя взгляд куда-то в угол, — поэтому решила уточнить.

Элиот рассматривает меня несколько мучительных секунд — кожа щеки начинает гореть под его внимательным взором, и затем он кивает, будто принимая мой ответ, хотя и не доверяя до конца.

— Ну, твои планы на Новый год, видимо, поменялись, — замечает парень, оглядывая с головы до ног и характерно вскидывая бровь, на что я непонимающе поднимаю свою. — Я о твоей одежде, — поясняет Элиот, усмехнувшись, и я закатываю глаза.

— Я думала, мы встретимся после полуночи, — пожимаю плечами и снова оглядываюсь на коридор. Элизы нет.

— Значит, Криса нет дома?

— Нет, — отрицательно качаю головой, прищурив глаза.

Элиот прикусывает губу и кивает, отчего серёжка делает полукруг в воздухе и ещё несколько мгновений слабо трепыхается.

— Тогда я, наверное, пойду, — немного замявшись, говорит Флоренси. Я даю молчаливый ответ в виде кивка, но, прежде чем успеваю закрыть дверь, он спрашивает: — Увидимся в полночь?

— Да, — соглашаюсь я, затем закрываю дверь и выхожу на кухню.

— Кто это был? — спрашивает Элиза, отрываясь от мытья посуды.

— К Крису приходили, — отвечаю я.

— Хорошо. Накрой на стол: будем ужинать через полчаса.

***

— Я могу лечь в гостиной, — предлагает парень, когда с чаем покончено и кружки стоят в раковине.

Я прикусываю губу и оборачиваюсь на Элиота, всё ещё не уверенная в собственных мыслях. Мне не хочется оставаться одной на всю ночь, учитывая, что сон никак не идёт даже после кружки успокаивающего «Апельсинового рая». Мышцы устали от долгого бодрствования, и мне поскорее хочется оказаться в мягкой постели и уткнуться лицом в знакомо пахнущую подушку, но тревога никак не отпускает, заставляя снова и снова прокручивать в голове события последних нескольких дней.

— Можем лечь в моей комнате, — тихо говорю я, тут же прикусив щеку с внутренней стороны.

Элиот смотрит на меня в упор немигающим взглядом. Его удивляет моё предложение, и скорее всего оно является неприемлемым после всего, поэтому мысленно даю себе несколько оплеух за такую глупость.

— Ты уверена? — спрашивает он тоном серьёзным, без намёка на усмешку или что-то ещё.

Я поднимаю на парня взгляд, в котором, надеюсь, он не заметит мольбы и не станет спрашивать меня о чем-либо сейчас. По правде, в голове полный беспорядок, мысли мечутся с одной на другую, ударяются друг об друга, а в висках вновь начинает пульсировать боль, поэтому я не могу быть уверена ни в чём и отчасти надеюсь, что и в этом Элиот меня поймёт.

— Да, твоя комната. Отлично, — будто прочитав мои мысли, кивает парень, затем встаёт и задвигает стул на место.

Я, неловко переминаясь с ноги на ногу, подхожу ближе и указываю головой на верхний этаж.

— Там есть ванная, если тебе нужно… Ну, принять душ или что-то такое, — мне становится настолько неловко, что слова непроизвольно превращаются в скомканную речь, но Элиот, кажется, прекрасно понимает меня.

— Отлично, — повторяет он. — Увидимся внизу?

Я смотрю на парня из-под опущенных ресниц и прикусываю внутреннюю сторону щеки.

— Конечно.

Мокрые после душа волосы неприятно липнут к лицу, и под брошенным украдкой взглядом Элиота я собираю их в импровизированный пучок, но не скрепляю резинкой. На мне серые спортивные штаны и футболка намного больше моего собственного размера, голые ступни утопают в мягком ворсе ковра, пока разглядываю себя в зеркало. После душа выгляжу намного лучше, но даже он не убирает тёмные круги под глазами, верный признак переутомления. Горячая вода расслабила мускулы в теле, и теперь мышцы ощущаются будто желе: ноги и руки подрагивают при движении.

Элиот сидит на углу моей заправленной кровати в штанах и футболке, которая была на нём под кофтой. От мокрых волос капли падают на футболку и шею, утопая в сером вороте одежды, отчего остаются влажные следы и ткань в некоторых местах плотно прилегает к телу. Одна его нога согнута и лежит на кровати, ступня другой упирается в ковёр. Он молча изучает мою спальню, хотя взор то и дело скользит по мне, замирая на секунду или две.

Мне хочется поскорее потушить свет — в темноте всё станет намного проще — но вместо этого я сажусь на стул, стоящий напротив Элиота, и несколько секунд рассматриваю шрам на мочке его уха, эту уродливую, ещё не зажившую линию.

— Всё в порядке? — в который раз спрашивает Флоренси, и от этого вопроса меня начинает мутить, но всё равно киваю, чтобы не нарушать хрупкого равновесия.

Скользнув взглядом по коротким волосам, в который раз ловлю себя на мысли о том, что скучаю по буйным кудрям парня, которые ещё недавно были достаточно длинными, чтобы полностью скрыть его невысокий лоб. Тоскливый вид Элиота только подпитывает внутреннюю тревогу: хотя он пытается казаться непробиваемым, я вижу, что отчаяние одолевает и его сильный дух.

— Давай спать, — предлагает Флоренси, откидывает плед в сторону и делает вид, что возится с одеялом.

— Ладно, — шёпотом соглашаюсь я, приподнявшись на уставших ногах и погасив свет.

Темнота мгновенно поглощает комнатное пространство, и на секунду кажется, будто я здесь одна, но затем слышится шелест свежего постельного белья и шорох от движений Элиота. Бесшумно иду к другой стороне кровати; в спальне ничего не видно, и я, опасаясь, что могу споткнуться, ощупываю низкую спинку кровати, пробираясь к своей половине. Ещё долю минуты парень возится на своём месте, но затем я присаживаюсь на угол, и он замирает в ожидании, пока займу место.

Одеяло уже откинуто в сторону, поэтому с лёгкостью пробираюсь под него. Прохладное постельное бельё мгновенно обволакивает тело, отчего вздрагиваю и прячу плечи под одеяло. Моя нога случайно сталкивается с горячей голенью Элиота. Я чувствую жёсткие волосы его ноги.

— Извини, — зачем-то шепчу я, хотя знаю, что мы одни. Просто в темноте организм автоматически переключается в бесшумный режим.

— Всё нормально, — в том же тоне отвечает Флоренси, и из-за шёпота я не могу разобрать интонацию.

Я переворачиваюсь на спину — рука тут же сваливается с кровати, поэтому решаю немного придвинуться и снова перевернуться набок. Элиот молчаливо терпит то, как я вожусь под одеялом в попытке устроиться удобней. Кровать не такая уж большая, поэтому несколько раз всё же натыкаюсь на руку или ногу парня, при этом неловко извиняюсь и слабо краснею, но в темноте это невозможно заметить.

Наконец устроившись, я подкладываю руку под щёку и закрываю глаза. Уставшее тело буквально молит о сне, но рассудок продолжают терзать тревожные мысли. Всё ещё с закрытыми глазами я прислушиваюсь к дыханию Элиота — успел ли он уснуть? — и в ту же секунду горячий воздух касается обнажённого участка шеи. Я вздрагиваю и прикусываю губу, пытаясь определить, насколько близко Флоренси лежит ко мне, но наши тела никак не соприкасаются, поэтому это практически непосильная задача. Затаив дыхание, позволяю себе придвинуться к середине кровати на пару сантиметров только ради эксперимента. К моему удивлению, этого оказывается достаточно, чтобы ощутить круглый локоть Элиота кожей головы. Я тут же дергаюсь в сторону, и одеяло шуршит под моими изворотливыми телодвижениями.

— Может, я лучше посплю в гостиной? — предлагает Элиот шёпотом, затем выдыхает воздух прямо мне в затылок, отчего по позвоночнику бегут мурашки.

— Всё в порядке, — говорю я, отчасти радуясь, что не нужно говорить в полный голос. — Давай спать.

Элиот ничего не отвечает, с его стороны не исходит никакого звука, кроме тихого дыхания, поэтому решаю тоже замереть; вероятно, так получится лучше уснуть. Моя поза мне не кажется достаточно удачной для сна, но снова ворочаться и вертеться не хочу, поэтому просто закрываю глаза и пытаюсь выровнять сбившееся дыхание.

Глубоко вдохнув, улавливаю слабый запах порошка и сигарет. Последний исходит от одежды Элиота. Он напоминает мне о Крисе, но в аромате не хватает горечи кофе и того неповторимого концентрата, коим обладает Шистад. Воспоминания о парне проносятся в голове, словно киноплёнка, кадры мелькают со скоростью в две секунды. Слишком быстро, чтобы я могла задержаться хоть на одном из них.

«Какого черта ты творишь?» — проносится мысль в голове, но ответа на этот вопрос я, к сожалению, не знаю.

В голове всё смешивается, превращается в снежный ком, который катится с горы, увеличиваясь в размерах и набирая убийственную скорость. Ни один мой поступок не находит оправдания даже перед собственной совестью. То, что в один момент кажется разумным, превращается в абсурд. Всё это до жути похоже на сюр, а я не могу отличить плохое от хорошего. И, хотя я пытаюсь не думать, мысли буквально пульсируют в голове, а недавно утихшая головная боль вновь начинает стучать в висках. Я уже жалею, что не выпила вовремя таблетку.

Чтобы отвлечься от мучительных раздумий, прислушиваюсь к дыханию Элиота. Тихое и размеренное, оно говорит о том, что парень уже уснул, хотя прошло не больше пяти минут. Видимо, он настолько вымотался, что даже моё странное поведение не помешало ему провалиться в сон. Немного подумав, решаю перевернуться на другой бок.

Метель за окном прекратилась около часа назад, и теперь дом утопает в относительной тишине. Тоффи, смирившийся с нахождением Элиота, мирно посапывает на своём месте. Глаза, привыкшие к темноте, едва различают силуэты мебели в комнате и очертания лица Флоренси, внезапно оказавшегося передо мной. Голова Элиота расположена немного выше моей из-за того, что он подложил руку под щёку. Согнутая в локте, она занимает большинство пространства на подушке. Будь у него в ухе серёжка, сейчас она блеснула бы в темноте, но теперь на её месте нет ничего, кроме зашитой наспех мочки. Губы парня приоткрыты в тёплом дыхании, пахнущем зубной пастой и чем-то ещё, что я не могу идентифицировать.

Внезапно экран одного из наших телефонов озаряется, освещая комнату ярким белым светом, и я отчётливо вижу губы и нос Флоренси, его закрытые глаза и подрагивающие во сне веки. Его лицо кажется чересчур бледным, а ресницы отбрасывают причудливую тень на кожу щёк. В таком свете Элиот кажется вампиром, мирно посапывающим в своей постели. От этой мысли я невольно хихикаю, но тут же закрываю рот рукой, чтобы случайно не разбудить парня. Он, впрочем, никак не реагирует и лишь рукой прикрывает глаза, спасаясь от яркого света. Но экран через мгновение гаснет, и комната вновь погружается во мрак.

Приподнявшись на кровати, отбрасываю одеяло и встаю, чтобы проверить, кому пришло сообщение. На цыпочках иду к столу, и тело покрывается мурашками от холода, который ощущается более отчётливо после того, как вылезаю из тёплой постели. Нажимаю на кнопку блокировки и вижу, что на моем экране пусто, а значит сообщение пришло Элиоту. Всего доля секунды уходит на то, чтобы решиться и проверить телефон парня. Прикусив щёку с внутренней стороны, тыкаю на дисплей. Тот загорается, как и мгновение до этого. Сообщение оказывается от незнакомого номера, но текст послания скрыт, и меня тут же одолевает паника. Тревога, ставшая постояльцем в моей голове, в разы усиливается, но я заставляю этого назойливого червячка замолчать хоть на секунду. Просто невыносимое чувство напряжения заставляет с силой стиснуть челюсти и убрать руку с чужого телефона.

«Это не мое дело, это не мое дело», — повторяю сама себе, пока поднимаюсь на кухню, чтобы выпить обезболивающее от разыгравшейся мигрени и, возможно, успокоительное. Оранжевый свет уличного фонаря озаряет небольшое пространство у раковины и плиту, бросает косые лучи на холодный пол. Не включая света, прохожу к тому шкафчику, куда недавно убрала аптечку, но всё это время думаю о сообщение на телефоне Элиота. Сотня теорий и догадок проносятся в голове, но ни одна из них не содержит ответа, способного удовлетворить мой истерзанныйпереживаниями ум.

«Все-таки успокоительные будут не лишними», — решаю я, роясь в ящике с медикаментами. Вынимаю из пластинки таблетку ибупрофена и кладу её на стол, чтобы отыскать ещё одну, но тут натыкаюсь на одиночную таблетку. На упаковке нет названия, но это — простая круглая таблетка с полоской посередине, ничем не отличающаяся от других лекарств, лежащих здесь. На раздумья уходит секунда или две, и я прячу маленькую упаковку в карман, пообещав потом подумать об этом.

Отыскав успокоительное, залпом выпиваю лекарства, а затем спускаюсь вниз. Нужно некоторое время, чтобы медикаменты подействовали, и поэтому ещё около двадцати минут я то слушаю размеренное дыхание Элиота, пытаясь понять, что чувствую от его горячей близости, то ударяюсь в болезненные воспоминания.

В какой-то момент глаза начинают слезиться, но я списываю всё на то, что лежу в темноте и около минуты не моргаю, погрузившись в собственные мысли. Я думаю о Крисе и его лице в тот момент, когда он лежал практически без дыхания в ванной, как блестела кровь на поверхности керамической белой раковины, стекая на пол густыми каплями. Думаю о том, как тряслись мои руки, когда я приподняла его голову, пытаясь понять, в сознании ли он. Вспоминаю, как дрожал голос, когда я звонила в скорую и попыталась назвать адрес, но буквы никак не желали складываться в правильные слова, а слова — в предложения. Я думаю о том, как участилось тогда моё дыхание и как гулко билось сердце, пока я стояла на коленях перед бледным телом Криса, а из его головы, соприкоснувшейся в момент падения с той самой раковиной, сочилась кровь, окрасившая мои руки и штаны в бордовый оттенок.

Картинки, картинки, картинки. Они мелькают в голове с бешеной скоростью. Я вижу их даже с широко распахнутыми глазами, и пожирающая всё вокруг темнота внушает страх.

Но затем я прижимаюсь ближе к Элиоту и — возможно, начинают действовать таблетки — усмиряю собственный пульс, позволяя себе провалиться в беспокойный сон.

***

Тридцать первое декабря.

Часы издают пронзительный дзинь. Никогда не слышала, чтобы они звучали так громко и чётко. В тишине гостиной эта трель превращается в своеобразный катализатор, который одновременно запускает несколько действий: Томас резко поднимается из-за стола, скрипнув ножками стула об идеальный паркет комнаты, мама роняет вилку, а я громко икаю. Со стороны это скорее походит на сцену из комедии девятнадцатого века, но в действительности происходящее не кажется смешным.

Взглянув на Томаса, я вижу, что его глаза горят бесноватым блеском, очевидно, вызванным отсутствием Криса. Его свирепый вид на мгновение сбивает с толку: обычно Шистад-старший сдержан и безэмоционален. Эта вспышка напоминает ту, что произошла несколько месяцев назад на отдыхе, когда он поймал Криса за руку и предупредил о наркотиках. Тогда я ещё не знала того, что известно сейчас, и в тот момент такое поведение казалось проявлением неконтролируемой агрессии, но теперь опасения Томаса мне более чем понятны.

Элиза вскакивает следом за мужчиной, но лишь для того, чтобы поднять упавшую вилку и положить её на салфетку зубцами вниз. Я ещё раз громко икаю, отчего действо представляется всё более сюрреалистичным.

— Где его черти носят? — голос Томаса напоминает наждачную бумагу, он такой же шершавый и злобный.

Он, кажется, не обращается к кому-то конкретно, но затем мы встречаемся глазами, и мне становится ясно, что ответ всё-таки ожидается.

— Не знаю? — говорю я, хотя в данной реплике больше вопроса, чем утверждения.

В этот момент открывается дверь; я понимаю это по характерному щелчку и внезапному холоду, прошедшему по тонкой полоске обнажённой кожи между краем штанов и носками.

Всё в комнате замирает в ожидании вошедшего, хотя с первой секунды очевидно, что это Шистад. Крис появляется на пороге спустя минуту или две. Его бледное лицо раскраснелось от мороза, каштановые волосы взъерошил ветер, куртку парень снял ещё в коридоре и теперь предстал перед нами в той же одежде, в которой был несколько часов назад: простые штаны и толстовка. Он замирает в проходе между гостиной и коридором, ведущим в собственную спальню, затем быстрым взглядом осматривает помещение и наконец смотрит на Томаса. Тот сверлит его немигающим взглядом и едва ли не пышет огнем.

— Всем салют, — беззаботно произносит Крис, усмехнувшись уголком губы: его стандартный способ скрыть чувства. — В честь чего собрание?

Я смотрю на парня во все глаза, пытаясь считать хоть одну эмоцию, на телепатическом уровне узнать о том, что происходило последние несколько часов. Но Крис не смотрит в ответ, а без зрительного контакта я практически бессильна. Вместо этого он глядит на отца насмешливым взглядом, в котором скользит вызов и бесконечная дерзость. Я кошусь на Томаса. Он взбешён до такой степени, что сейчас начнет кричать: его рот искажает неясная гримаса, которую можно окрестить словами «отвратительная» и «свирепая».

— Где ты был, мать твою? — как гром среди ясного неба, хотя это небо давно норовило разразиться ударами молнии.

— Гулял, — беспечно пожимает плечами парень, и его беззаботное поведение лишь раззадоривает отца. Крис отвечает нарочито спокойным тоном, будто показывая своё превосходство над Томасом, но, мельком взглянув на мужчину, я понимаю, что этот трюк на него не действует.

Я пытаюсь предугадать дальнейшие события, догадаться, какие слова будут сказаны и какие обвинения брошены, но, прежде чем всё успевает превратиться в катастрофу, Элиза касается предплечья Томаса и несильно сжимает его так, чтобы привлечь внимание.

— Не нужно, — говорит она тихим голосом, обращаясь к разъярённому мужчине.

— Не сейчас, — дёрнув плечом, грубо отзывается Шистад, и рука матери легко соскальзывает с его локтя и безвольно обвисает вдоль тела. — А ты, маленький ублюдок, я уже не раз предупреждал тебя. Ты просто неблагодарный сукин сын!

Экспрессия в голосе мужчины заставляет меня вздрогнуть. Я тут же перевожу взор на Криса, чтобы оценить реакцию, но тот лишь на мгновение поджимает губы, а затем растягивает их в знакомой акульей усмешке, которая кажется достаточно жуткой, чтобы холодок пробежал по позвоночнику. Такие манипуляции, впрочем, совершенно не действуют на Томаса: в два шага он преодолевает расстояние до сына и хватает того за предплечье, с силой дёрнув на себя. Ленивое выражение лица Криса дарит иллюзию того, что парень двигается с неохотой, но на самом деле отец больше и сильнее него, преимущество на стороне разозлённого мужчины, каким бы спокойным не казался парень.

— Осторожнее, — делает замечание он, но больше не предпринимает никаких мер, не противится происходящему.

— Покажи мне свои чёртовы руки, грёбаный ты наркоман, — рявкает Томас, совершенно не обращая внимания на спектакль, который пытается разыграть Крис.

Ладонь Шистада-старшего смещается, и теперь я вижу, что на запястье парня остаются красные следы от крепкой хватки. От вида будущих синяков меня начинает мутить, поэтому с силой закусываю губу и хмурю брови, пытаясь определить, чем могу помочь в данной ситуации. Я бросаю взгляд на Элизу: она буквально оцепенела, а острый взор серых глаз устремлён на Томаса и Криса. Однако она не пытается ничего предпринять, вместо этого её взор смещается в мою сторону и, схватив меня за руку, притягивает ближе к себе.

— Я думаю, нам нужно выйти, — тихим голосом говорит Элиза.

Томас и Крис продолжают сверлить друг друга взглядами, и по лицу парня я замечаю, что он начинает злиться, хотя всё ещё способен сдерживать свой гнев. Мне хочется сказать что-то Крису, но язык — тупой и бесполезный орган — словно онемел, поэтому могу лишь наблюдать за развернувшейся сценой.

Элиза дёргает меня за руку и ведёт к выходу, я же в это время не отрываю глаз от парня, и на секунду наши взгляды пересекаются. Он едва заметно кивает мне, и по дороге до собственной комнаты, я пытаюсь понять, что же значит этот кивок.

========== Глава 29.2. Chris ==========

Комментарий к Глава 29.2. Chris

Писалось в ковидно-прививочном бреду под действием температуры, но, на мой взгляд, вышло даже лучше, чем обычно!

Приятного чтения!

Тридцать первое декабря.

Крепкая хватка на больном предплечье начинает доставать. На самом деле всё тело — болевая точка, но отнюдь не от сильных рук отца. Мелкая дрожь пробирает от ломки, меня слегка потрясывает, однако я могу контролировать это. Некоторое время.

— Лучше пусти, — говорю я, стараясь звучать в разы спокойнее, чем есть на деле. В груди клокочет гнев, вызванный отчасти тем, что действие дозы сходит на нет, но в большей мере виноват отец. Его пресловутые уверенность и убеждённость в собственной власти заставляют на мгновение стиснуть челюсти, но я тут же расслабляю их, не позволяя себе эту слабость.

— Где ты был? — в который раз кричит отец, и от его баса из ушей может пойти кровь, но я привыкший.

Я передёргиваю плечом в попытке сбросить надоедливую руку, но пальцы впиваются в вены, причиняя ещё большую боль и без того чувствительной коже. Кровь будто останавливается в том месте, где ощущается грубое прикосновение; от этого в руках появляется тремор, который уже не подвластен моему контролю. Всё же не стоило возвращаться сегодня.

Отец что-то кричит, но мои мысли крутятся вокруг нескольких вещей: щепотка кокаина, припрятанная в моей комнате, Бодвар и испуганный взгляд Евы. Последнее меня практически удивляет, ведь всё это время я был невероятно зол на неё и её глупость. Недальновидность. Неспособность подчиняться.

В конце концов я начинаю злиться по-настоящему, когда слюна попадает на моё веко. Отец рычит, как собака, и слюна у него брызжет так же, поэтому я не выдерживаю. Моё лицо кривится в гримасе отвращения, и я с силой дёргаю руку, вырываясь из раздражающих оков.

— Не смей трогать меня, — произношу я сквозь сжатые губы. Мне хочется ударить себя за эту кратковременную потерю контроля, но во рту становится сухо, а голова начинает пульсировать и кружиться; это значит только одно.

— Щенок, — рыкает Томас, пытаясь напугать меня этим-отцовским-тоном. Но мне давно не тринадцать, и на такую провокацию вряд ли поведусь. — Я знаю, что ты опять принимаешь. Ты испытываешь моё терпение, но я не позволю тебе вновь опозорить мою фамилию. На следующей неделе ты отправляешься на реабилитацию.

Он произносит это, глядя мне в глаза, пытаясь увеличить эффект угрозы, но внутри лишь пустота. Я не ощущаю ничего от идиотского заявления. Это проблема отходит на периферию в ту секунду, как только появляется, потому что центральной — и самой важной на данный момент — является лишь острая нехватка дозы, от которой вот-вот начнется одышка.

— Это твой подарок на Новый год, — говорит отец перед тем, как скрыться на лестнице.

Слова практически не жалят, и я даже готов усмехнуться из-за этого замечания, но прилипшая к спине футболка и выступившие капли пота на лбу напоминают о той самой необходимости, которая требует немедленного вмешательства.

Я закрываюсь в комнате и стягиваю потяжелевшее в несколько раз худи и пропитанную влагой футболку. Руки неконтролируемо трясутся, когда провожу ладонью по голове, убирая с лица нависшие пряди, чёрт бы их побрал. Практически падаю на колени, отчего тело пронзает дрожь, но не останавливаюсь ни на секунду, зная, что промедление — главный враг в данной ситуации. Дышать становится труднее, будто нос заложен, поэтому открываю рот, и вязкая слюна скатывается по подбородку, будто я ёбаный бульдог.

— Под ножкой кровати, — напоминаю себе, хотя не уверен, что произношу это вслух. Ощупываю продолговатую деревянную ножку, пытаясь отыскать заветный пакетик. Холодный целлофан действует обжигающе на кожу кончиков пальцев, но даже это не позволяет отдёрнуть ладонь.

Вытаскиваю его лёгким движением и тут же бросаюсь к столу. Ноги заплетаются из-за пронзительной боли, поэтому добираюсь до плоской поверхности лишь упершись в спинку кровати.

Руки всё делают сами: открывают пакетик и разравнивают содержимое в дорожку заученным движением. Я наклоняюсь и зажимаю одну ноздрю.

И через несколько минут жизнь снова обретает краски.

***

Темнота. Вокруг темно, потому что ночь или выключили свет? Возможно, это побочный эффект героина, и теперь я ослеп. В любом случае темнота динамическая: что-то вибрирует в воздухе, будто жужжит пчела или работает кондиционер на полной мощности. Сквозь подрагивающее молчание через мгновение начинает доносится звук: это равномерный механический писк, напоминающий индикатор на холодильнике, когда забываешь закрыть дверцу. Воспалённое сознание работает вяло, но в эту секунду я осознаю, что вокруг темно, потому что у меня закрыты глаза. Веки тяжёлые, будто налиты свинцом, а ресницы приклеены к скуле. Мозг посылает сигналы к зрительному нерву, и это действие отдаётся стреляющей болью в затылке.

Ладно, не так уж и важно видеть, что происходит, пока я могу прислушаться. Я напрягаю слух, но, кроме раздражающего писка в непосредственной близости от моего лица, ничто не издаёт звука. Может, сознание блокирует разговоры, может, я в изолированном пространстве, где главенствует тишина, исключая механизированные звуки аппарата. В любом случае слух подводит и оказывается бесполезным.

Хорошо, я могу попытаться узнать, что происходит, на ощупь. Я могу коснуться пальцем предметов и понять. Мозг посылает сигналы в правую руку, та, что рабочая. Пальцы будто онемели, замёрзли и превратились в лед. Я пытаюсь двинуть кистью, чтобы сместить ладонь, но и это не срабатывает — рука остаётся неподвижной. Но ещё рано сдаваться: у меня же, чёрт возьми, две руки. Я напрягаю сознание, но пока не опускаюсь до мольбы. Немного контроля над собственным разумом, и всё получится. Кровь резко приливает к пальцам, и на мгновение кажется, будто кружится голова, но глаза по-прежнему закрыты, и я лежу на месте, как и левая рука.

К чёрту это. Верхняя часть тела парализована, и поэтому я не могу сдвинуться хотя бы на сантиметр, но будь я проклят, если отказали ноги. Шевелить сразу обеими опасно: во-первых, энергии на это может не хватить, во-вторых, я сразу окажусь в безвыходном положении. Итак, сначала правая, затем — левая. Всё как и с руками: импульс протекает по всему телу, но его не оказывается достаточно даже для того, чтобы дёрнуть мизинцем.

Вероятно, теперь я имею полное право впасть в панику. Моё тело ощущается как мешок бесполезных опилок, который не сдвинуть с места. Мне нужно найти выход из ситуации, но в голове начинает болезненно пульсировать, кровь шумит в ушах, в висках оглушающе стучит пульс. Во рту пересыхает, и я даже не могу пошевелить языком, чтобы помочь выделиться слюне. Внезапно писк усиливается, становится громче и чаще; он давит на барабанные перепонки, полностью заполняя голову, создаёт ощущение, будто черепная коробка лопнет.

Я зажмуриваюсь — по крайней мере думаю, что зажмуриваюсь, — напряженный мозг работает с бешеной активностью, и создаётся ощущение, что можно услышать, как крутятся шестерёнки в голове. Мне необходимо создать хотя бы иллюзию контроля, чтобы не сойти с ума, а для этого нужно вспомнить хоть что-то. Помимо очевидных фактов.

Я расслабляю сознание и отправляюсь в глубины собственного разума, где запрятаны воспоминания о произошедшем. Первоначально меня встречает белый фон, и через секунду появляются яркие вспышки, которые перерастают в неподвижные фотографии, а затем — в короткие видео.

Первое, что получается различить и определить, — это лай собаки. Я отчётливо слышу громкий голос пса, раздающийся где-то в непосредственной близи от меня, но не возле. Через мгновение к лаю добавляется звук скребущих лап, противный скрежет когтей о дерево. Я поднимаю глаза и пытаюсь отыскать источник звука: он прямо за стеной. За дверью. Точно, я в ванной. Опустив взгляд, рассматриваю собственные руки: они опущены в раковину, в области левого предплечья торчит пустой шприц. Я выдёргиваю его, и из раны вытекает тонкая струя крови. К лаю и скрежету добавляется шум воды; она хлещет из крана в раковину, отчего мои ладони мокрые, а кожа на пальцах сморщилась. Отбросив шприц, я набираю воды в ладони и умываюсь, чтобы прийти в себя. Ледяная лужа, в которую опускаю лицо, вызывает мурашки по телу.

Я снова моргаю несколько раз и оглядываюсь: это ванная в доме Элизы. Осознание того, что ситуация произошла в действительности, ударяет прямо по затылку, но это не всё воспоминание. Но это не вся история, и я знаю, что произойдёт дальше. Становится почти физически больно от этого знания, хотя, возможно, у меня просто припадок.

— Крис? — произносит голос с другой стороны, и в нём безошибочно угадывается интонация Евы.

Мне хочется крикнуть, чтобы она убиралась прочь, но вместо этого закрываю глаза и глубоко втягиваю воздух. Руки всё ещё немного дрожат после недавно принятой дозы, и тело болезненно реагирует на движение.

— Крис, ты там? — вновь зовёт Мун; в её тоне слышу опасение и испуг.

На секунду появляется желание распахнуть и дверь и впустить её. Это было бы так просто. Прижаться к её телу и позволить себе почувствовать жизнь, признать собственную слабость и сдаться всем чертям, что разъедают не только сознание, но и тело день ото дня. Но впустить её означает сознаться в том, что я окончательно потерял контроль. Показать собственное бессилие перед химией и неспособность справиться с зависимостью. Если Ева увидит это, то я больше не смогу обманывать себя и тогда мир окажется разрушен, он превратится в труху, а я разлечусь пеплом по ветру.

Поэтому вместо того, чтобы открыть дверь, я рычу:

— Уходи.

В ответ слышится настойчивый стук в дверь, он примешивается к уже существующей какофонии звуков. Возможно, это лишь моё сознание создаёт иллюзию происходящего, но её отчаянный голос заставляет поверить, что нет, такова реальность.

— Крис, открой, пожалуйста, — теперь, когда она убедилась, что это я, её тон приобретает нотки мольбы, отчего что-то сжимается в районе солнечного сплетения.

Я зажмуриваюсь и прислушиваюсь к ритму собственного сердца. Оно бьётся с такой силой, что ощущается боль в ребрах. Я сжимаю раковину, но она выскальзывает из-за расплескавшейся воды. Мне необходимо сосредоточиться на шуме в голове, но вместо этого на передний план выходит жалобный крик Евы, барабанящей в чертову дверь.

— Крис, открой! — просит она. Её слышно даже сквозь непрекращающийся лай Тоффи.

Кровь шумит в висках, и от какофонии начинает пульсировать вена на лбу, наполняющих комнату звуков становится слишком много, терпеть это нет сил. Дверь открывается, и я, как в замедленной съёмке, осознаю, что сам отпираю её. Передо мной всего в нескольких сантиметрах оказывается Ева: её лицо вспотело и покраснело, рыжие волосы прилипли к влажной коже. Испуганные огромные глаза девушки поднимаются, устанавливая зрительный контакт, но я тут же отвожу взгляд. На ней зимняя куртка и сапоги, снег на которых растаял, и теперь вокруг образовалась небольшая грязная лужа.

— Отойди от двери, — произношу я спокойным голосом, хотя совершенно не чувствую себя таким. При виде Мун всё внутри меня болезненно сжимается, в грудине щемит.

— Крис, — она выдыхает моё имя, её глаза ошарашенно бегают по моему телу, задерживаются на руках; я вижу отблески страха в её яркой радужке. Опустив взгляд на собственные предплечья, я вижу свернувшиеся раны в виде небольших воспалений, синие вены чётко выделяются под натянутой бледной кожей. Всё становится более чем очевидно, поэтому сжимаю челюсти и шиплю:

— Отойди, нахрен, от двери.

— Ты обещал… — шепчет она. Её голос дрожит: видимо, она борется с новым приступом истерики.

Чёрт.

— Я соврал, — отвечаю я вместо того, чтобы обнять её и стереть это выражение панического страха с её лица.

— Ты обещал, что больше не сделаешь этого! — Ева практически неосознанно повышает голос. — Мы можем справиться с этим вместе.

Я усмехаюсь в ответ на ее наивность, но это лишь напускное: внутри всё болит, будто ткани рвутся и кровь вытекает из вены, омывая пульсирующие органы.

— Я люблю тебя, — в отчаянии выпаливает Мун; она словно даёт мне оплеуху. Весь мир останавливается, и в голове пульсирует лишь эта фраза, которая означает всё и ничего одновременно. Это просто не может быть правдой.

— Разве этого недостаточно? — шепчет она, подняв на меня заплаканные глаза.

Я рассматриваю её несколько мучительных мгновений, мозг будто отключается на это время, потому что внутри растёт пустота, бездна, расширяющаяся в геометрической прогрессии. Она не может любить меня. Просто нет.

— Этого никогда не было достаточно, — отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. А затем становится темно.

***

Тридцать первое декабря.

Это был простой план. На словах. Всё, что было необходимо, — это лишь собрать волю в кулак и пораскинуть мозгами. Запустить мыслительный процесс и продумать детали, чтобы быть уверенным в происходящем. В моей голове всё выглядело чёткой, продуманной комбинацией, но на деле оказалось, что проще сесть и не усугублять ситуацию.

Первым пунктом в плане по спасению задницы Эмили Флоренси стоял тот факт, что она не должна ничего знать, чтобы не выдать себя. Для этого Ева должна была убедиться, что Флоренси чётко следует инструкциям, которые оставил Бодвар. Наверное, первый пункт был самым простым, по крайней мере для меня.

Второе место во всем плане занимал Элиот: он тоже не должен был ничего знать. По многим причинам. И это оказалось исполнить так же просто, как заварить чай в темноте. Вроде бы ты уверен, что это просто, но непременно разольёшь кипяток на руку. Возможно, именно тогда всё пошло наперекосяк, а может ещё раньше. Сейчас сложно сказать, но второй пункт плана был провален, когда Флоренси заявился ко мне домой. Это испортило легенду, но не стало действительно катастрофой. По крайней мере Еве хватило ума не расспрашивать обо мне.

Третий пункт плана держался полностью на мне и предсказуемости Бодвара. Всё зависело от меня и того факта, что этот ублюдок так и не сменил место жительства. Для того, чтобы выяснить, находится ли квартира Бодвара на том же месте, необходимо было провести несколько часов на морозе. Зная его, я заранее надел более тёплые вещи, прекрасно осознавая, что сидеть в машине под окном человека, за которым ты по сути следишь, не лучшая идея. Проведя несколько часов у подъезда, я всё же убедился в том, что этот маньяк — тот ещё придурок. А отсюда следовало, что можно перейти и к четвёртому пункту.

Возможно, именно на четвёртом пункте вся затея пошла не просто мелкими трещинами, а огромными дырами, потому что внезапно оказалось, что с собой у меня лишь находящаяся на грани смерти пачка сигарет. В ней оставалось всего три сигареты, и абсолютно ничего не было припрятано в машине. Как я мог такое допустить, остаётся загадкой, хотя, вероятно, это лишь оплошность, которую я упустил из вида.

Три несчастные сигареты оказались выкурены по дороге домой, но даже ударная доза никотина не смогла бы снять тремор, охвативший руки и постепенно заползающий на ноги. Приходилось сжимать челюсти и игнорировать обильное потоотделение.

И хотя я мог обмануть Еву, сказав, что всё в порядке, я точно знал, что время обмануть не получится. Оно шло, когда я зашёл в дом, шло, когда Томас пытался показать свой авторитет, шло, пока я лежал в полубессознательном состоянии в комнате, пытаясь как можно скорее прийти в себя, шло, когда я ехал на другой конец города, чтобы схватить Бодвара за яйца.

Уже тогда, сидя в машине, я знал, что опоздаю, я знал это наверняка, но практически ничего не мог сделать. План полетел ко всем чертям, но я не мог бросить всё, окончательно потерять контроль.

Поэтому теперь, когда я смотрю на дрожащую Эмили, отскочившую в угол комнаты, утопающей во мраке, мне хочется сказать, что всё под контролем. Она похожа на Бэмби, маленькая лань с огромными глазами, в которых плещется испуг. Она напоминает мне о том, что нужно взять себя в руки и успокоить бешеное дыхание. Поэтому я стискиваю челюсти и присаживаюсь на карточки.

— Ты знаешь, что тебе это даром не пройдет, — хрипит Бодвар, перекатившись на спину, пока я борюсь с желанием ударить его носком ботинка в челюсть. Его истерзанный вид заставляет меня удовлетворённо хмыкнуть.

— Это ведь не первый раз, когда мы сталкиваемся, — вкрадчиво произношу я, рассматривая помятое лицо мужчины в свете, льющемся из окна. — И ты, очевидно, знал, что когда-нибудь тебе всё же придется заплатить.

Мои слова отвратительно напоминают речь Бэтмена, но злорадство так и рвётся наружу. Эмили тихо всхлипывает в углу, и я вспоминаю об её присутствии — пора заканчивать с этим.

— В этот раз ты замахнулся слишком высоко, — понизив голос, говорю я, — но думаю, ты усвоил и этот урок.

— Ты просто мелкий наркоман, — выплёвывает Бодвар, хотя ответа и вовсе не требуется, — никто не поверит тебе. В твоей крови героина больше, чем лейкоцитов, поэтому лучше подумай, что скажешь на суде.

— Наверное, нам обоим нужно об этом подумать, — пожимаю плечами и встаю.

Тихие всхлипы Эмили не прекращаются, и я несколько минут размышляю о том, как лучше к ней подступиться. На ней нет ни свитера, ни футболки, рукой она прижимает к себе расстегнутый лифчик, поэтому не могу с точностью определить, дрожит она от холода или страха. Она поднимает на меня огромные глаза, ожидая действий, поэтому делаю шаг в сторону и поднимаю руки в успокаивающем жесте.

— Иди сюда, Эмили, — говорю я, стараясь звучать спокойно и убедительно. Её лёгкие кудри разметались по лицу и прилипли к коже от влаги из-за слёз, поэтому не могу сказать, какую реакцию вызывают мои слова. — Иди сюда. Я приехал, чтобы помочь, — убеждаю, делая небольшой шаг навстречу. Флоренси, словно загнанный зверёк, сжимается, но не отводит взгляд.

— Откуда ты знал? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Ева. Ева сказала мне, — честно отвечаю я, надеясь вызвать её доверие.

— Чёртова сука, — шипит Бодвар на полу, но тем не менее не предпринимает попыток подняться.

Эмили кивает, и я вновь протягиваю руку, но не касаюсь её. Её голова, словно голова болванчика, болтается вверх-вниз, но затем она всё же делает шаг навстречу. Я снимаю себя куртку и укутываю её одним движением: собирать её одежду по квартире нет ни времени, ни желания. Флоренси никак не реагирует на этот жест, лишь продолжает придерживать лифчик рукой; возможно, сломана застёжка.

— Эмили, — зовёт Бодвар, — если сделаешь ещё хоть шаг, всё кончено.

Я борюсь с желанием засмеяться.

— Ты, блять, издеваешься, — всё же не выдерживаю я.

Эмили лишь тупит взор и ступает за порог.

— Не смей никогда больше подходить к ней, — говорю я, прежде чем уйти.

— Посмотрим, — парирует Бодвар, но меня это уже мало заботит.

***

— Включить музыку? — спрашиваю я, когда вы выезжаем на главную дорогу. Время вот-вот приблизится к двенадцати. В это мгновение я стараюсь не думать о том, что всё-таки не успел, что Элиот звонил уже сотню раз, что Ева волнуется. Лишь крепче сжимаю руль и устремляю взгляд на дорогу. Вокруг мелькают фонари, освещая путь и бросая косые лучи внутрь салона. Боковым зрением наблюдаю за Эмили: она всё ещё дрожит. Её руки сжимают куртку, губы слегка приоткрыты в лёгком дыхании, но эта неприкрытая паника в глазах заставляет меня говорить, создавать шум, чтобы не оставлять её наедине со своими мыслями.

— Нет, — отвечает она.

Я не подаю никаких знаков в ответ, лишь даю себе внутреннюю установку довезти её до дома как можно быстрее: там Эмили почувствует себя в безопасности.

Телефон вновь издаёт отчаянное жужжание в кармане, но я умело делаю вид, что не замечаю настойчивой вибрации.

— Это Элиот? — спрашивает Флоренси, повернув голову в мою сторону и взглядом указывая на карман.

— Вероятно, — обманчиво спокойно говорю я, хотя на деле всё еще зол на Бодвара, на себя, на Эмили, на Еву, на весь мир.

— Он знает? — её вопрос звучит с таким оттенком страха, что я невольно отвлекаюсь и смотрю в её лицо, на котором остались следы от высохших слёз. Флоренси кажется бледной даже в свете оранжевых фонарей магистрали, и я невольно задумываюсь о том, что Бодвар мог её чем-нибудь накормить.

— Пока нет, — честно отвечаю, и мы оба понимаем, что это ненадолго. — Он что-нибудь давал тебе? Таблетки? Порошок?

Глаза Флоренси испуганно расширяются, хотя казалось, что больше некуда.

— Нет, ничего, — лепечет она, закусив тонкую губу.

Я просто киваю и отворачиваюсь. Нужно отвезти её домой.

***

Назойливый писк вытягивает из бездны небытия. Непонятно, прихожу я в себя или это просто очередная иллюзия повреждённого головного мозга. Равномерный писк в этот раз раздражает не так сильно, как в первый, поэтому я решаю прислушаться, чтобы определить, что может издавать такой звук.

Я плотнее сжимаю веки — по крайней мере, хочу это сделать — и сосредотачиваю всё внимание на механическом тиканье, повторяющимся с одинаковой частотой. Оно не кажется знакомым, но я всё равно напрягаю слух.

— Показатели в норме, — произносит голос откуда-то издалека. Слова слышатся будто через сквозь толщу воды, поэтому я даже не могу определить, женский это голос или мужской. Отбросив размышления, я стараюсь прислушаться — времени подумать у меня, видимо, предостаточно.

— …Кома? Не совсем… Такое бывает… — всё сливается в одно предложение, хотя очевидно, что говорящих несколько. — Через несколько часов… Если сделать переливание…

Затем произносится ещё несколько невнятных фраз, которые в основном состоят из звуков и никак не складываются в слова. Я расслабляю отдел мозга, отвечающий за слух, и пускаюсь в размышления о коме и переливаниях. Неясно, говорили обо мне или нет, но из всего можно сделать вывод, что я нахожусь в больничной палате либо в машине скорой помощи. Соответственно, писк — это аппарат, отображающий кардиограмму и удары сердца. Итак, я нахожусь где-то в больнице или по пути сюда. Что случилось перед этим?

***

Первое января.

Когда я подъезжаю к дому Флоренси, время уже перевалило за полночь. Я стараюсь не думать о том, что хотел бы поцеловать Мун ровно в двенадцать часов, и сосредотачиваюсь на том, чтобы доставить Эмили до комнаты. В окнах не горит свет: родители Эмили празднуют Новый год у сестры её матери, — местонахождение Элиота мне неизвестно. Мы вместе проходим к порогу по скрипящему снегу, затем Эмили достаёт ключ из-под коврика и открывает дверь. Мы входим внутрь, и, пока девушка снимает ботинки, я осматриваю тёмное пространство; хотя нет никаких видимых признаков угрозы, я всё равно принимаю элементарные меры предосторожности. После сам снимаю ботинки и включаю свет.

— Я… — запинается Флоренси, указав на лестницу, — переоденусь.

— Я подожду тебя внизу, — заверяю я, проходя вглубь дома. Поскольку

Элиот не спустился на шум, становится очевидным, что его нет дома, а оставить Флоренси одну я не могу. По многим причинам.

Занимаю место на плюшевом диване горчичного цвета и наконец достаю телефон, чтобы проверить входящие. Несколько пропущенных от Евы и Элиота. Несколько секунд расцениваю, кому же стоит позвонить первым, и решаю, что изначально лучше выяснить, где носит Элиота.

Через несколько коротких гудков Флоренси берёт трубку и орёт прямо в динамик:

— Ты где, мать твою?

— В твоём доме, — спокойно отвечаю я, прислушиваясь к звукам на фоне. Назойливый шум в виде различных голосов и грохочущей музыки даёт очевидный ответ на мой вопрос, поэтому даже не вижу смысла его озвучивать. — Не говори, что пошёл на эту чёртову тусовку.

— Именно это я и сделал, сукин ты сын, — кричит Элиот в попытке перебить громкие басы, от которых в мгновение начинает раскалываться голова.

— Лучше бы тебе вернуться домой, — говорю я.

— Случилось что-то срочное? — спрашивает Флоренси, и его голос теряет нотки веселья; я почти уверен, что его лицо приобретает серьёзное выражение.

— Не совсем, — туманно отвечаю я, прекрасно осознавая, что не могу выложить ему всё по телефону.

— Тогда увидимся утром!

Прежде чем я успеваю возразить, Элиот бросает трубку. Я стискиваю челюсти от злости и делаю рваный вдох через нос, пытаясь удержать внутреннюю агрессию на поводке. Порой беспечность Элиота выводит из себя: по большей части он виноват в том, что первоначально не углядел за Эмили, а затем не заметил всей катастрофы, обрушившейся на наши головы. Немалая доля вины лежит теперь и на моих плечах, ведь связываться с Бодваром — это как чистить лук: очень сложно отмыться от запаха потом.

Стало очевидным, что ком проблем скатился лавиной, когда я вышел из себя, потеряв контроль, и кинулся в драку, хотя и знал, что это потом аукнется. Но теперь, когда прошлого не изменить, я не могу об этом сожалеть, хотя злость всё ещё бурлит в венах вместе с ударной дозой веществ, действия которых должно ещё хватить на несколько часов.

Сжав телефон, я вспоминаю о том, что Мун, вероятно, не находит себе места и стоило бы её оповестить о сохранности Флоренси. Но прежде чем я успеваю нажать на иконку с её именем, в проходе появляется Эмили. Она переоделась в простые серые штаны и кофту с длинными рукавами, полностью скрывающими ладони. Волосы она собрала в хвост, но несколько тонких вьющихся прядей всё же выпали из прически.

— А вот теперь мы поговорим.

***

Когда Эмили уходит спать, я остаюсь на том же самом диване, чтобы дождаться Элиота. Долгий разговор с девушкой только всколыхнул во мне, казалось бы, поутихшую ярость, и теперь в груди беснуется чувство неконтролируемого гнева, который я бы с радостью выплеснул на Бодвара. Я выключаю свет в гостиной и откидываю голову на мягкую спинку дивана, прикрыв глаза. Хотя я не хочу спать, усталость всё же берет своё, заставляя расслабиться даже в такой неудобной позе. В голове роится тысяча мыслей, и все они быстро утомляют рассудок, вынуждая отключиться от реальности на некоторое время.

Мне снится что-то напоминающее берег моря, где я сижу, утопив ноги в горячем песке, а ветер подгоняет тихие волны к земле. Рядом сидит кто-то, чья рука медленно поглаживает мою ладонь; прикосновение холодных пальцев отдаёт теплом в солнечном сплетении. Подняв глаза, я вижу развевающуюся от морского бриза рыжую копну длинных волос. Они полностью закрывают лицо, повернутое в профиль, поэтому подаюсь вперёд, чтобы рассмотреть свою спутницу. В это же мгновение она поворачивается, но вместо знакомого лица, которое я ожидал увидеть, передо мной предстает девушка. Её светло-голубые глаза рассматривают меня с преувеличенным любопытством, а узкие губы приоткрываются.

— Не то, что ты думал, да? — говорит она тихим голосом, но, несмотря на шум волн, я улавливаю этот звук, пораженно уставившись на неё.

Взгляд незнакомки ужесточается, когда я отрицательно качаю головой, не решаясь произносить слов. Она слегка наклоняется ко мне, и теперь я вижу, что её волосы не рыжие — не тот медовый оттенок — а скорее выгоревшие на солнце каштановые. Я отдёргиваю руку и хмурю брови в попытке избежать нежелательной близости и где-то на задворках сознания пробегает мысль о том, что не в моем характере поступать так. Но я всё равно отклоняюсь от настойчиво приближающейся девушки, начиная раздражаться от её настойчивости. Руки незнакомки упираются в мою грудь, и она толкает меня на песок, прежде чем забраться сверху. Через мгновение её лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего, и её глаза, которые прежде были голубыми, наливаются кровью. Её рука впивается в мое предплечье, острыми ногтями врезаясь в кожу, отчего по телу проходит слабый разряд боли. Склонившись надо мной, незнакомка поворачивает голову, приоткрыв рот, и я вижу, как её слюна стекает мне на губы, и отворачиваюсь.

— Тебе не избавиться от меня, — шипит она, прильнув всем телом ко мне. От неё веет холодом. Запах моря выветривается из лёгких, заменяемый тошнотворной смесью концентрата крови, лекарственных препаратов и гниющей плоти. Я с силой дёргаю руку в попытке выбраться из хищных лап психопатки, но её железная хватка вновь припечатывает предплечье в песок. Маленькие песчинки засыпаются в ранки, образовавшиеся из-за следов ногтей.

— Отпусти, — рычу я, теряя контроль и начиная злиться.

На фоне больше не слышится шума ветра, гоняющего волны, бушующее море издаёт протяжный вой, скрип ударившей молнии заставляет вздрогнуть. Небо на фоне темнеет, превращаясь в сплошное тёмно-серое полотно, затянутое облаками.

— Тебе не избавиться от меня, — вновь повторяет девушка, и её внезапно побледневшее лицо наполовину скрывают тускло-чёрные волосы.

Она облизывает мой подбородок, оставляя влажный след. Её слюна впитывается в кожу, словно яд, распространяющийся по венам с бешеной скоростью. Я чувствую, как трясутся ноги, голова кружится, отчего небо превращается в громовую спираль, и от яркой вспышки молнии я на секунду слепну. Из-за тремора рук песчинки проникают глубже в кожу, и во рту возникает мерзкое чувство засухи с привкусом гнили.

Я резко дёргаюсь на диване и закашливаюсь; в горле пересохло настолько, что слюна не помогает смочить сухие стенки. Открыв глаза, рассматриваю тёмное пространство перед собой. Чернота комнаты позволяет увидеть лишь очертания мебели. Нащупав диван тыльной стороной ладони, вспоминаю, что я всё ещё в доме Флоренси, жду Элиота в гостиной. Рука немного дрожит, я вспотел, отчего футболка под кофтой прилипли к телу. Всё это наталкивает на мысль о том, что самое время принять очередную дозу.

Вынимаю из кармана телефон. Яркий свет экрана резко бьёт по непривыкшим глазам, у меня уходит несколько секунд на то, чтобы привыкнуть к светящемуся дисплею. Разглядев цифры, осознаю, что прошло не так уж и много времени: всего четыре часа утра. Элиота ещё нет, а значит он не вернётся до рассвета.

Я поднимаюсь с дивана и почти на ощупь двигаюсь на второй этаж, в ванную, где смогу запереться и принять «лекарство». В темноте пару раз натыкаюсь на незамеченные предметы мебели, поэтому кое-как добираюсь до лестницы. Плохо контролируемое тело дрожит, становится слишком жарко в кофте и промокшей футболке, поэтому перешагиваю несколько ступеней, чтобы быстрее добраться до ванной.

Белый свет энергосберегающей лампочки заставляет дёрнуться в темноту коридора, но через мгновение всё же захожу внутрь и прикрываю дверь. Первым делом снимаю удушающую кофту, оставаясь лишь в пропитанной потом футболке, и включаю воду в раковине. Подставив руки под тонкую струю, умываю лицо и, набрав в ладони воды, пью мелкими глотками в попытке справиться с засухой во рту. Взглянув в зеркало, вижу, что кожа на лице осунулась и посерела, воспалённые белки глаз приобрели красноватый оттенок. На шее выступили вены. Смотрится достаточно жутко в белёсом свете лампы.

Вынув из кармана джинсов пакетик, сыплю порошок на уголок раковины и разравниваю пальцем. Выходит плохо, но мне не привыкать. Зажав одну ноздрю пальцем, глубоко вдыхаю, ощущая, как порошок сперва оседает на внутренних стенках носа, а затем движется по носоглотке и вместе со слюной скользит по горлу. Сформировав вторую дорожку, повторяю те же действия, дожидаясь, пока вещество действительно окажется внутри, и сажусь на угол ванны, вцепившись руками в керамические бортики. Холод остужает ладони, но не помогает усилившемуся после дозы головокружению пройти. Мир вертится и крутится, глаза будто пульсируют, но это привычные ощущения, которыми меня теперь сложно удивить. Пульс стучит в области запястий, и я слышу звук собственного дыхания и шорох джинсов, когда нога начинает дёргаться. Теперь это кратковременное чувство удовлетворения, растекающееся по венам, омывающее внутренние органы и ласкающее кожу, длится для меня всего пару секунд, и на смену ему приходит долгожданное облегчение. Кайф проходит быстро, но я чувствую себя человеком.

Выключив свет, выхожу из ванной. В коридоре темно, но это не мешает мне найти лестницу и ухватиться за перила. Ноги всё ещё слабо дрожат, а я недостаточно доверяю себе. Свет в комнате Эмили не горит, поэтому делаю вывод, что она спит.

Внезапно внизу раздаётся шум. Лязганье ключей и бессмысленное тыканье ими в замок. Я замираю в начале лестницы, напрягшись всем телом, и не спешу спускаться, предпочитаю наблюдать с высоты. Через некоторое мгновение слышится щёлканье открывающегося замка и на пороге появляются две тёмные фигуры. Свет, проникающий в прихожую, не даёт мне с точностью разглядеть вошедших, но как только один из них поворачивается в профиль, я узнаю их. Груз сваливается с плеч, словно тяжелый рюкзак, и я выдыхаю, даже не заметив, что задержал дыхание. Обе фигуры слабо пошатываются на пороге, что даёт очевидный ответ на вопрос об их состоянии.

— Тише, — шепчет Ева, хотя её шепот перекрывает звук шуршания снимаемой одежды.

— Сама тише, — отвечает ей Элиот, и хотя его голос не звучит достаточно пьяным, он на секунду приваливается к стене в попыткеустоять на ногах.

В это время Ева наконец справляется со своей курткой и оставляет её прямо на полу, неловко перешагнув сброшенную одежду. Элиот отлипает от стены и ещё раз пытается расправиться со своим пуховиком, но в итоге сдаётся.

— Я помогу, — говорит ему Мун, затем неуклюже тянет за рукав, а Флоренси трясёт рукой в попытке высвободиться.

Комичность этой картины выбивает из меня злость на Элиота за безответственность. Я всё ещё продолжаю стоять на лестнице, не желая прерывать такое зрелище, и откровенно наслаждаюсь нелепостью происходящего.

Ева прилипает спиной к стене и поднимает ногу, потянув за шнурки. Плотно сидящий на ступне ботинок никак не желает слезать, и пока она борется с ним, то незаметно сползает вниз, плюхнувшись на пол. Элиот тоже возится с ботинками, и, несмотря на неудачу с курткой, эта миссия удаётся ему намного легче. Через некоторое время он всё же справляется с собственной обувью и присаживается на корточки, чтобы помочь Мун. Их взаимовыручка заставляет меня усмехнуться.

— Чёртовы ботинки, — злобно шепчет Ева, дёргая его за подошву, но руки скользят по воде, образовавшейся из растаявшего снега. Несмотря на их нетрезвое состояние, они создают не так много шума, поэтому я почти не беспокоюсь за спящую недалеко от лестницы Эмили.

Расправившись со всей ненужной одеждой, они поднимаются, что выглядит настолько забавно, и я, не сдержавшись, прыскаю. Схватившись за перила, они начинают своё медленное пьяное шествие: Ева впереди, а Элиот — сзади неё. Наблюдая за ними, вспоминаю, что оставил свою кофту на полу в ванной, и решаю вернуться за ней до того, как эти двое увидят меня. Быстро и почти бесшумно юркнув в ванную комнату, в темноте нащупываю одежду, на что уходит некоторое время. Свет не включаю, чтобы не спугнуть своих жертв.

Когда я наконец выхожу из ванной, вижу, что Элиот и Ева добрались до комнаты парня. Первоначально мне не удаётся разглядеть, почему они застряли в дверях; возможно, кому-то из них стало плохо, но раздающийся через секунду звук в ночной тишине даёт очевидный ответ. Они целуются.

***

Я снова выныриваю из долгого сна без сновидений. Некоторое время я будто плыл в тихом спокойном океане, где не было ни цвета, ни запаха. Но звуком моего пробуждения на этот раз служит не звук аппарата, считывающего пульс, а настойчивое прикосновение к предплечью, а точнее колющее чувство в области сгиба локтя.

— …Физраствор, — говорит голос, который я слышал в прошлый раз, — чтобы очистить кровь.

Я расслабляю слух и напрягаю мышцы, чтобы пошевелить той самой рукой, в которую, видимо, воткнута игла, но ничего не выходит. Темнота вокруг напрягает, но попытка открыть глаза кажется мне бесполезной, будто тело осознаёт, что ещё не время.

Через минуты сознание мутнеет, мир смазывается, и я вновь утопаю в океане.

***

Второе января.

Очередной стук в дверь заставляет меня раздражённо стиснуть челюсти, но я всё же поднимаюсь с кровати. Одним размашистым движением распахиваю дверь и смотрю на девушку передо мной. Её взволнованное лицо заставляет меня скривиться.

— Ну? — говорю я, рассматривая её сверху вниз. На ней пижамные штаны и простая белая футболка, сквозь тонкую ткань которой просвечиваются соски. Это вызывает во мне новый прилив злости. Злости, но не отвращения.

— Что ну? — тупо переспрашивает она, растерявшись.

— Ты так настойчиво пытаешься попасть ко мне в комнату уже второй вечер подряд. Очевидно, тебе что-то здесь нужно. Так ну?

Она поднимает на меня глаза, её взгляд неуверенно бегает по моему лицу. Собранные в высокий хвост волосы движутся из стороны в сторону, когда она качает головой.

— Ты злишься на меня? — спрашивает Ева, немного понизив голос, хотя этого не требуется.

— С чего бы? — иронично выплёвываю я, растянув ухмылку правым уголком рта.

— Не знаю, — отвечает девушка, и от искренности в её голосе возникает желание закричать.

— Все в порядке, не напрягайся, — вместо этого говорю я, затем дёргаю дверь, чтобы наконец оказаться наедине с собой.

— Просто… — Мун дёргает ручку, отталкивая её, и хватает меня за запястье, но я легко высвобождаю ладонь, скривившись. — Скажи, что с Эмили всё в порядке.

— Это несильно заботило тебя ещё пару дней назад, — хмыкаю я, зная, на какие точки нужно давить. — Но с ней всё будет в порядке, — а затем всё же закрываю дверь.

***

«Видимо, время пришло», — думаю я, выныривая из пустоты. Тело ощущается сплошной болевой точкой, но зато теперь чувствую каждый мускул. Болезненное осязание позволяет нащупать под пальцами гладкую поверхность больничного постельного белья. Голова утопает в плоскости подушки, оказываясь наравне со спиной, и такое положение оказывается достаточно неудобным, чтобы я захотел пошевелиться и перевернуться набок.

И всё же проходит неопределенное количество времени, прежде чем я открываю глаза. Тяжёлые веки едва приподнимаются, и я трачу несколько секунд на то, чтобы сморгнуть песок. Несколько слезинок скапливаются в уголках глаз, увлажняя иссохший белок, а затем я смотрю из стороны в сторону, изучая комнату. Тусклый оранжевый свет успокаивает сознание, приготовившееся к резкой вспышке, но он не даёт достаточно обзора. Круглое очертание торшера освещает лишь часть палаты, где стоит простое жёсткое кресло бежевого цвета, хотя из-за искривлённых лучей мне сложно установить правильный оттенок. Стены лимонного цвета и кусочек стерильного пола — всё, что я могу рассмотреть.

Приподнять голову не получается, но краем глаза всё же вижу аппарат, считывающий кардиограмму и пульс; он издаёт тот самый писк, что я слышал на протяжении всего бессознательного состояния. Вновь опускаю веки и некоторое время наслаждаюсь темнотой перед глазами. Короткое исследование ещё раз подтвердило мои рассуждения во время сна, но это отнюдь не улучшило общей картины. Последние события настолько смазаны, что мне не удаётся ухватиться ни за одно воспоминание, чтобы воссоздать происходящее. И, возможно, мне стоило бы сосредоточиться на этих воспоминаниях, но вместе этого я бросаю беглый взгляд на задёрнутые жалюзи, сквозь которые не проникает и лучика света. Вероятно, сейчас ночь. Это открытие одновременно радует и расстраивает меня: никто не будет приставать со своими вопросами, но и я не смогу задать свои.

Некоторое время просто лежу, напрягая мозг попытками вспомнить всё, что происходило до того, как я очнулся в больничной палате, но размеренное тиканье аппарата сбивает с толку. В конце концов я настолько раздражаюсь, что приходится бороться с желанием сорвать с указательного пальца считывающее устройство. Устав лежать на спине, начинаю ворочаться, отчаянно желая перевернуться набок, но мышцы настолько слабы, что от малейшей физической нагрузки всё тело покрывается потом, а я устаю и остаюсь лежать на спине практически без сил.

Ещё какое-то время бесцельно пялюсь в тёмный потолок, затем перевожу взгляд в освещаемый светильником уголок и, убаюкиваемый механическим звуком, всё же засыпаю.

На этот раз сон скорее напоминает эпизод из реальной жизни, но по факту такого момента, наверное, никогда и не существовало.

Мне снится мама. Её образ расплывчатый и слишком смазанный, чтобы я смог рассмотреть цвет глаз или черты лица, но в глубине сознания пульсирует знание: это она.

В этой реальности я мне не больше десяти. Я сижу на подоконнике, свесив ноги и болтая ими в воздухе, а мама прибирается в моей спальне, раскладывая тетради и учебники на столе в ровные стопочки.

— Ты прочитал ту книгу, о которой мы говорили? — спрашивает мама, протирая деревянную поверхность от пыли. Её тёмно-каштановые, почти чёрные волосы собраны в аккуратный волнистый хвост, и я знаю, что меж её бровей пролегла складка в ожидании ответа.

Я замираю, раздумывая, стоит ли сказать правду, ведь соблазн соврать так велик. Мне хочется быть замечательным сыном, и я почти чувствую разочарование, которое сквозит в выражении лица мамы, когда она понимает, что ответ отрицательный.

— «Маленький принц» — моя любимая книга, — говорит она, и хотя я знаю, что она не злится, всё же на секунду сжимаюсь в ожидании смены её настроения. — Очень жаль, что она не заинтересовала тебя, — продолжает мама, заканчивая с уборкой на столе.

Я наблюдаю за ней, всё ещё сидя на подоконнике и силясь придумать хотя бы жалкое оправдание происходящему, но весь её образ, пропитанный разочарованием и печалью, говорит о том, что не стоит и пытаться.

Я спрыгиваю с окна и иду к ней, чтобы попросить прощения. Подойдя ближе, я надеюсь наконец рассмотреть её лицо, но вместо этого передо мной предстаёт пустая картина, от которой разит грустью. Я обнимаю маму, при этом ощущая, как она плачет.

— Я… Я прочитаю, — запинаюсь я, глядя на неё снизу вверх. Мама никак не реагирует, что только усиливает чувство вины.

Через секунду дверь в мою комнату открывается и появляется отец. Его лицо с чёткими линиями на секунду заставляет опешить.

— На сегодня закончили, — говорит он, протянув маме руку.

— Я в порядке, — отвечает она дрожащим голосом. — Честно, Томас.

— Не нужно этого, — качает головой отец, И его лицо приобретает строгое выражение. — Не делай хуже.

— Пусть мама останется, — прошу я, ощущая, как слёзы скапливаются в уголках глаз, а всхлип застрял где-то в горле. — Пусть останется!

— Идём, — папа дёргает мать, и она поддаётся.

Мои руки соскальзывают с её одежды, но прежде чем она успевает бесследно исчезнуть, её губы произносят какую-то фразу. Она эхом звучит в моей голове.

***

Третье января.

В обед третьего января отец всё же не выдерживает и перехватывает дверь в ванную до того, как я успеваю её закрыть. К этому моменту я чувствую себя настолько отвратительным и склизким куском дерьма, что даже душ не помогает избавиться от мерзости внутри. Томас решительно толкает дверь в сторону, и на секунду кажется, что она сорвется с петель, но этого не происходит. Он смотрит на меня разъярённо-внимательным взглядом, в котором сквозит уверенность в собственных поступках. Я серьёзно подумываю о том, что меня в действительности может стошнить, хотя и непонятно, что служит причиной рвотных позывов: присутствие отца или ломка.

— Видимо, всё действительно плохо, раз ты не можешь пройти и пары метров, не употребив какого-то дерьма, — произносит Томас с долей иронии, и я в ответ лишь кривлю губы, хотя это самый ничтожный способ показать свою независимость. — Твоя потеря контроля могла бы выглядеть забавной, но в этот раз я не намерен шутить, — говорит он, ступив внутрь комнаты, и теперь большая часть пространства будто заполняется им. У нас небольшая разница в росте, но то ли из-за галлюцинации, то или из-за чего-то ещё он выглядит угрожающе огромным.

Мне хочется прыснуть в ответ, но любой вырвавшийся из горла звук норовит превратиться в рвоту. Вместо этого я упираюсь рукой в керамический бортик раковины и стараюсь принять наиболее расслабленную позу, хотя не прекращающийся уже второй день подряд тремор рук не способствует сохранению контроля над телом.

— Завтра утром мы улетаем на несколько дней, — сообщает отец, — я даю тебе это время, чтобы восстановиться.

Затем он окидывает меня презрительным взглядом и с характерным хлопком, сотрясающим небольшое пространство комнаты, закрывает дверь. Я прыскаю в ответ и меня всё же тошнит.

Я просыпаюсь через несколько часов после того, как всё мое нутро оказалось вывернуто наизнанку по крайней мере три раза — в последний меня тошнило желчью — вязкой желтой слизью — так как еда вышла в предыдущие два. Желудок болит, но это не худшее ощущение на данный момент; меня знобит, тело покрыто потом, отчего постельное белье прилипло к влажной коже, а простынь сбилась в ногах. Ко всему прочему я испытываю непреодолимое чувство жажды, разбавляемое сильной головной болью. Наверняка вместе с повышенной температурой скачет и давление, поэтому так стучит в висках. И хотя лекарство от такой болезни мне известно, я отчего-то извожу тело до того самого максимума боли, когда терпеть будет невозможно. Всё это, конечно же, означает и то, что необходимо увеличить дозу вещества, того минимума, на котором я держался последние полгода, теперь, очевидно, недостаточно.

Я поднимаюсь с кровати и неуклюже выпутываюсь из постельного белья, прежде чем включить лампу и оглядеть тёмное пространство. Спёртый, горячий воздух в комнате только ухудшает положение, поэтому пробираюсь через гору вещей к подоконнику и открываю окно, впуская холодный январский ветер. Резкий поток воздуха пробирает до костей и в комбинации с ознобом из-за повышенной температуры заставляет меня поднять с пола тёплую кофту и натянуть прямо на потное тело. Я не уверен в чистоте одежды, но она по крайней мере спасает от ветра.

Взглянув на экран телефона, обнаруживаю, что время едва перевалило за восемь часов, а значит я проспал не так уж и долго. Тянуще-колющее чувство в районе живота напоминает о необходимости что-то съесть, хотя голода как такового я не испытывал уже около двух суток.

Я пробираюсь на кухню аккуратными, короткими шагами, придерживаясь рукой за стену, не доверяя собственным ногам. В это же время стараюсь прислушиваться к происходящему в доме, чтобы случайно не наткнуться на его обитателей. Мысль о том, чтобы встретить Еву, одновременно злит и расстраивает, но я списываю это на основательную потерю контроля.

И, несмотря на моё сообщение Вселенной, мне всё же приходится остановиться на границе между кухней и гостиной, так как улавливаю голоса.

— …Не знаю, — говорит один из них, и в нём я легко узнаю Мун.

— Я могу поговорить с ним, — произносит второй.

Злость мгновенно прошибает меня, как только я понимаю, что это Элиот. Сидит на моей кухне и говорит с моей девушкой после того, как поцеловал её. Так, стоп.

— Это было бы отлично, — соглашается Ева, в её тоне сквозит столько облегчения, что к горлу подступает новый приступ тошноты, хотя, может быть, это всё последствия ломки.

Сжав руки в кулак, я принимаю неверное решение, но оно единственное приходит мне в голову. Шагнув на кухню, я окидываю взглядом этих двоих. Как ни странно, они не отскакивают друг от друга как ужаленные, продолжая сидеть за барной стойкой и потягивая чай в прозрачных кружках. Ева сидит на моём месте, в то время как Элиот занял стул напротив, и я почти могу видеть, как их ноги соприкасаются под столом. Совсем недавно именно так я гладил её икру, вызывая волну смущения. Эта картина заставляет меня скривиться. Пряный апельсиновый запах чая вызывает рвотный позыв, но я лишь фыркаю, проходя к шкафчику, чтобы достать кружку. Мне жизненно необходим чёрный кофе.

— Выглядишь паршиво, друг, — говорит Элиот с той долей обеспокоенности, которая всегда раздражала в нём.

«Друг?» — мысленно фыркаю я, но в ответ лишь передёргиваю плечом, предпочитая промолчать.

Некоторое время в комнате сохраняется тишина. Я всё ещё стою к ним спиной, насыпаю в кружку кофе и дожидаюсь, пока вскипит чайник. В это время между Мун и Флоренси, видимо, ведётся немой диалог, и, хотя они не шушукаются, я буквально ощущаю их взгляды собственным затылком. Свистящий звук вскипевшего чайника буквально разрывает полотно тишины, но я быстро выключаю его и, ухватившись за ручку, подношу к кружке. Из-за нетвёрдой хватки трясущихся рук часть кипятка проливается мимо и попадает прямо на ладонь. Я тут же отдёргиваю руку, ощущая, как горячая вода буквально плавит кожу пальцев.

— Блять, — бросаю чайник в сторону и отскакиваю, прижав обожжённую конечность ко рту.

— Всё в порядке? — спрашивает Ева, внезапно оказавшись сбоку от меня. Она кладёт руку на моё предплечье, лишь распаляя тихо зреющую внутри ярость. Злость, смешиваемая с болью, создаёт коктейль Молотова, и я взрываюсь.

— Не смей трогать меня, — шарахнувшись в сторону, рычу я.

— Успокойся, — произносит Элиот. Я перевожу разгневанный взгляд на парня, и его оборонительная позиция кажется мне смешной.

— Не учи меня, — отвечаю я, — вряд ли в тебе контроля больше, чем во мне.

— Просто не горячись, — говорит Флоренси; его попытка убедить меня лишь выводит из себя, — Обработаем руку, незачем так злиться.

— Всё нормально, давай я посмотрю, — предлагает Мун. Промелькнувшая в её голосе забота выворачивает всё моё животное нутро наружу.

— Мне противно на вас смотреть, — скривившись, выпаливаю я. — Что ты вообще здесь делаешь, а? — киваю в сторону Элиота. — Пока твоя сестра пытается пережить изнасилование, ты распиваешь чаи в компании этой… Этой… — я никак не могу найти подходящего слова, но его и не требуется, потому что в ту же секунду он перебивает меня.

— Что ты несешь? — вспыхивает он, и всё его показное спокойствие мгновенно испаряется.

— Так ты, блять, настолько слеп или туп, что даже не заметил, что происходит с Эмили. Хотя, возможно, ты был слишком занят тем, что пытался залезть в трусы Мун.

— О чём ты, мать его, говоришь? — окончательно потеряв контроль, кричит Элиот. — Клянусь, если ты врёшь, я убью тебя.

— Может, тебе стоило угрожать тому, кто сделал это? — спрашиваю я, ухмыльнувшись. Мрачное удовлетворение от разыгравшейся перепалки только подпитывает моего внутреннего демона.

— Он не мог, — поражённый голос Евы на секунду заставляет меня замереть со спичкой перед мостом. Но пусть всё сгорит к чертям.

— Видимо, он не такой уж и безобидный учитель истории, верно, Мун? — смеюсь я, наблюдая за выражением лица девушки.

— Ты знала? — спрашивает Элиот, повернувшись к девушке. Его руки обхватили столешницу стойки в попытке удержаться.

— Конечно, она знала, — говорю я, ощущая, что теперь всё действительно полыхает в огне.

***

— Так он уже приходил в себя? — спрашивает смутно знакомый женский голос, который я, впрочем, сквозь дрёму не могу с точностью опознать.

— Да, это было ночью. К сожалению, он не вызывал сотрудника, поэтому можно предположить, что Кристофер не вполне осознает происходящее. Так же существует вероятность кратковременной потери памяти.

— И вы не можете сказать точно? — теперь в этом голосе сквозит лёгкое раздражение напополам с нетерпением.

— Когда он придёт в себя, я смогу полностью исследовать перенесённые последствия, — не давая прямого ответа на предыдущий ответ, произносит мужчина, очевидно, мой лечащий врач.

— Отлично, — говорит женщина, и я почти вижу, как она сжимает губы в жёсткую линию, хотя мои веки всё ещё опущены.

Теперь я узнаю голос Элизы и её манеру говорить. Проскользнувшее в её тоне недовольство окончательно убеждает меня в её присутствии, но, исходя из этого, так же прихожу к выводу, что где-то здесь должен быть и Томас.

Глаза совершенно не хочется открывать сразу по нескольким причинам, и, хотя я уже пришёл в себя, я просто лежу, дожидаясь характерного хлопка двери, оповещающего об уходе Элизы. На это уходит некоторое время, и все эти минуты я гадаю, почему же она никак не оставит меня. Мысль о том, что она пялится на моё бездвижное тело, кажется дикой. В любом случае в какой-то момент дверь всё же закрывается с обратной стороны, и я позволяю себе громкий выдох через нос. Распахнув веки, оглядываю освещённое полуденным солнцем пространство палаты. Теперь моему взору предстают не только уголок лимонного цвета и слабоосвещённый круг торшера на полу, но три стены — не считая той, что позади, — жёсткое кресло, которое я разглядел ещё ночью, окно, цветок, стоящий на полу у подоконника, и собственные ноги, сокрытые лёгким голубым одеялом на кровати. Я прихожу к выводу, что днём в палате не больше интересного, чем ночью, хотя эта мысль не слишком заботит меня.

Вместо этого я поднимаю глаза к потолку и начинаю своё медленное размышление о происходящем. Мысли вяло, будто сонные пчелы, жужжат в голове, хотя, будучи в полудрёме, думается намного легче. Я прокручиваю все известные мне факты, начиная с того, что я лежу в больнице, и заканчивая присутствием Элизы здесь. Очевидно, прошло некоторое время, прежде чем Томас и мать Евы оказались в моей палате, а значит не они доставили меня сюда. Где же они тогда были?

Воспоминания о последних событиях кажутся мутным пятном, даже белым полотном в сознании. Кажется, врач говорил о кратковременной потере памяти. Я пытаюсь прикинуть, сколько прошло времени с того момента, как я оказался в палате. По ощущениям целая вечность, но на деле нельзя сказать точно.

В конце концов безрезультатные размышления настолько утомляют изголодавшийся мозг, что я засыпаю, отказавшись от затеи попробовать встать.

***

Четвертое января.

Томас и Элиза уезжают в обед четвёртого января, но я даже не приподнимаюсь с кровати, чтобы проводить их. Отчасти потому, что просто не могу. Тело не слушается, а в голове рождаются нездоровые образы, поэтому я предпочитаю лежать, закрыв глаза и ощущая бесконечный тремор влажных рук на пропитанной потом простыне. В какой-то момент я задумываюсь о том, что наказываю себя за всё происходящее, но на деле я предпочитаю ломку от наркотиков другой ломке, которую никак не могу контролировать. И хотя действие наркотических веществ неподвластно мне, я знаю, что после дозы станет легче. С другой же зависимостью так не сработает, по большей части потому, что я до конца не могу принять, что зависим. Поэтому я отмахиваюсь от этих мыслей и продолжаю плавиться в собственной агонии.

Мое сознание то плывет, то проясняется, но ни одно из этих состояний не задерживается достаточно долго, чтобы я мог хоть немного сконцентрироваться. Вместо этого меня несколько часов бьёт трясёт в неконтролируемом ознобе, и на смену реальным снам приходят галлюцинации наяву. Сперва кажется, будто предметы мебели стали больше в несколько раз, а я по сравнению с ними пылинка, затем всё вокруг расплывается, и взгляд может сосредоточиться только на круглом свете от торшера на потолке, хотя я точно знаю, что на улице всё ещё день и свет выключен. Но в это же мгновение я начинаю сомневаться и решаю, что провел в этом состоянии больше времени, чем предполагал изначально. Время то тянется, отчего минуты превращаются в часы, то бежит со скоростью света.

Меня бросает из крайности в крайность и в конце концов вновь начинает тошнить. Не считая вчерашнего кофе, я почти ничего не ел, поэтому первый раз я блюю водой, а потом несколько раз жёлчью, отчего желудок сжимается, а в слюне скапливается горький привкус. В ванной стоит неприятный запах после того, как меня рвёт, но я не могу ничего сделать для того, чтобы даже отлипнуть от унитаза и подняться. Я не принимал душ несколько дней, и, хотя вода кажется отличным решением целого ряда проблем, я всё ещё не могу встать.

На некоторое время я отключаюсь, приложившись головой к бортику унитаза, и прихожу в себя, лишь почувствовав дикий голод. Сил не прибавилось, хотя и несильно рассчитывал. Ни сон, ни еда, ни душ не помогут, потому что от этого есть только одно лекарство и до него лишь нужно дотянуться рукой. Видимо, я всё же сдамся в угоду своему больному двойнику.

***

Я просыпаюсь от того, что меня неконтролируемо трясёт. Возможно, какой-то умник решил открыть окно в палате и впустить морозный воздух, но, подняв веки, вижу, что жалюзи плотно задвинуты и ни единый поток ветра не нарушает их спокойствия. Взглянув на свои ноги — всё, что позволяет положение, в котором я лежу, — я вижу, что они тоже трясутся. Намного сильнее, чем я ожидал. Затем я понимаю, что всё тело бьёт судорога. Осознание этого взрывается фейерверком на периферии мозга, потому что рот наполняется пеной, а глаза непроизвольно закатываются. Аппарат надо мной начинает пронзительно пищать, но я почти не слышу этого сквозь шум крови в ушах. А потом всё меркнет.

***

Пятоешестоеседьмое января.

Время сливается в одно бесконечное пространство, в котором не существует ничего кроме слова «плохо». Хотя «отвратительно», «мерзко», «гадко» тоже подойдут. Тошнота, головокружение, повышенная температура, тремор — всё это становится спутником моих последних дней. Но самое ужасное заключается в том, что теперь той дозы, что я принимал ранее, недостаточно. Она растворяется за долю секунд и дарит успокоение на час или два. И, хотя я знал, что это случится, всё же оказался не готов к такому. Однако к этому оказался готов тот рациональный я, живущий во мне теперь лишь для вида. Этот я приготовился, заранее зная, что однажды это случится. И этот продуманный я спрятал то, что сможет мне помочь в ванной.

Именно поэтому собрав остатки того, что можно назвать силой, я всё же толкаю дверь в комнату и вваливаюсь в ванную, обняв руками раковину. Моё лекарство от здоровья настолько близко, что мне кажется, будто я могу почувствовать запах, хотя это всего лишь очередная манипуляция.

Упав на четвереньки, ползу к душевой кабине. Уходит некоторое время, прежде чем мне удается сорвать панель и выудить простой целлофановый пакет. Сколько здесь? Никак не могу вспомнить, но это и неважно. Снимая колпачок с иглы, я приподнимаюсь и включаю воду в раковине. Из-за расплывающегося зрения никак не могу попасть в вену, но меня не заботит то, что я раз из раза тыкаю в предплечье иглой. Всё-таки попав, чёрт знает с какого раза, я нажимаю на клапан, и вещество со скоростью улитки наконец оказывается внутри. Да, это оно.

Комментарий к Глава 29.2. Chris

Получается, остались еще одна глава и эпилог. Мы достигли того кульминационного момента, из-за которого все изначально задумывалось. Теперь все подходит к логическому завершению. Пишите свои впечатления, делитесь мыслями о финале, буду рада услышать ваши идеи и размышления)

Теперь, когда осталось чуть-чуть, я надеюсь, работа пойдет быстрее, но в моих планах сейчас есть пара поездок, поэтому ничего не могу обещать. Хотя в голове уже есть почти готовый эпилог, написание кажется достаточно трудным по многим причинам.

И, кстати, все, кто мечтал об Еве и Элиоте как паре, вот во что это превратилось)

Вообще-то оставьте пару слов внизу, я с удовольствием почитаю!

========== Глава 30 ==========

Комментарий к Глава 30

Доброго времени суток! Да-да, спустя три тысячи лет она все-таки написала хоть что-то.

Если найдете ошибку, добро пожаловать в пб.

Приятного чтения!

— Ты войдешь? — спрашивает Элиза, пока я мнусь на пороге больничной палаты. Я передёргиваю плечом и никак не могу решиться. Между мной и Крисом всего несколько метров, и если я толкну дверь, то легко увижу сквозь проём его, лежащего на койке в больничной робе.

—Ева?

Я то ли киваю, то ли качаю головой, но всё же хватаюсь за холодную дверную ручку и вхожу. Первое, что я вижу, это аппарат — он пищит достаточно громко, чтобы привлечь внимание.

Пульс Криса ровный, намного медленнее, чем мой в данный момент. От аппарата тянется провод, я веду взглядом вдоль его длины и натыкаюсь на высунутую руку Шистада: к его пальцу словно прищепка прикреплено устройство, считывающее пульс. Некоторое время просто смотрю на его неподвижную конечность, повернутую ко мне тыльной стороной, на секунду я задумываюсь, как выглядят его запястья, и дышать становится в разы труднее. Крис без сознания и это позволяет мне взять паузу и решиться на то, чтобы взглянуть в его лишённое красок лицо. Это может вызвать неприятные воспоминания, но по итогу я заключаю, что мы с Крисом сплошное неприятное воспоминания.

Я всё ещё стою у двери, не поднимаю глаз выше его груди, и мысленно уговариваю себя перестать быть такой дурой.

Элиза за дверью наверняка думает, что у меня окончательно поехала крыша, потому что иного объяснения моему поведению она вряд ли сможет найти. Хотя всё более чем очевидно.

— Так и будешь стоять там? — хрипит голос, и я вздрагиваю.

Во-первых, потому что Крис должен быть без сознания. Во-вторых, этот голос совсем не похож на голос Шистада — он скрипучий и чересчур тихий.

Вместо того, чтобы продолжать вариться в пекле собственных мыслей, я всё-таки поднимаю глаза и смотрю на парня. Моё положение позволяет рассмотреть его сверху вниз: его серое лицо скривится в неясной гримасе, бледные, почти белые губы приоткрыты, кожа на них потрескалась и засохла, щёки впали настолько, что тени на скулах тянутся до подбородка, но при этом он выражает вселенскую слабость, будто любое движение отзывается болью. Взглянув в глаза, я вижу лишь красные белки — капилляры лопнули — и бледно-зелёную радужку. Воспоминания о его ореховых глазах больно бьют в область солнечного сплетения. Крис выглядит так, будто из него выкачали жизнь и заставили балансировать на грани одного вдоха.

— Ты пришёл в себя, — говорю я тихо, опасаясь повышать голос.

Шистад похож на загнанного в угол хищника, а я человек, который должен его приручить.

— Какая досада для тебя,-произносит он, пока его глаза маниакально бегают по моему лицу, — извини.

Я не могу пошевелиться. Просто стою у двери, борясь с желанием выскочить наружу.

Шистад прикрывает глаза, и я на секунду могу притвориться, что всё в порядке — мы не в больнице и Крис не висит на волоске на от смерти, но затем он вновь тяжело распахивает веки, и я вижу блеснувшую ярость в его взгляде.

— Зачем пришла? — спрашивает он, не дожидаясь, пока заговорю я. — Можешь не брать это на свой счёт. Это был лишь вопрос времени.

Внезапно я начинаю злиться. На него. На себя. На весь мир. Это просто нечестно. Мне хочется закричать, потребовать у Криса ответы, но злоба, сверкнувшая в его глазах, заставляет меня молчать.

—Если ты пришла посмотреть на меня своим я-осуждаю-тебя взглядом, то можешь не продолжать, я оценил твои попытки, — он закашливается, прерывая ядовитый монолог, но затем продолжает начатое. — Ты думаешь, что сможешь обмануть меня своим блядским невинным видом? Ох, Мун, я ведь не вчера родился. Ты смогла провести меня раз, но каким нужно быть кретином, чтобы довериться тебе дважды? Извини, что не хочу чмокнуть тебя при встрече, но, вероятно, мой друг отлично с этим справляется. Почему бы вам не заглянуть сюда вместе или вы решили попытать удачу и притвориться, что ничего не было? Не волнуйся, я не жду объяснений, было бы крайне глупо оправдываться. Хотя было бы даже забавно послушать, что ты скажешь. Но вообще нет, не нужно. Эти лекарства не такие сильные, чтобы я смог вынести твой голос.

Я прислоняюсь к двери плечом, разглядывая лицо Криса — незнакомое, чужое. Он похож на себя из далёкого сентября, только злее.

— И какого черта ты молчишь? — кричит Шистад, подрываясь на кровати. — Зачем ты пришла сюда, Ева? Тебе мало этого? Ты грёбанная обманщица, вот ты кто. Просто лживая сука. Ты просто втёрлась ко мне в доверие, а потом кинула. Но зачем тебе это нужно? Не хватает острых ощущений? Подумала, что заведёшь себе ручного наркомана и сможешь исправить его? Но меня не нужно исправлять, я нихера не сломан. Только не тобой.

Показатели на аппарате начинают увеличиваться, писк будто становится громче, но на самом деле у меня просто звенит в ушах.

— И знаешь, что самое херовое: от тебя я точно этого не ожидал. Элиот хоть и выглядит кудрявым бэмби, но он тот ещё садист. Но ты… ты, блять, выставляешь себя ангелом, но на деле ты просто чёртова сука. Убирайся, нахер, отсюда!

Он кричит с такой яростью, что вновь срывается на кашель. Все это напоминает какую-то сцену из дешёвой мелодрамы: хрипы и писк аппарата, яркие вспышки больничной лампы и головокружение. Я цепляюсь за холодную дверную ручку мокрой ладонью и пытаюсь повернуть её, но глаза всё ещё устремлены на задыхающееся в кашле лицо Криса. Дверь отворяется, и я пытаюсь выйти наружу.

— Убирайся, — задушенно бросает Шистад мне в спину, — убирайся.

Вываливаюсь в больничный коридор. Смазанным взглядом пробегаюсь по пространству вокруг — Элиза сидит на диванчике для ожидающих, закинув ногу на ногу и листая один из журналов. Прислоняюсь спиной к холодной стене, пытаясь вернуть самообладание, но это бесполезно — мне нечем дышать. В висках стучит, мир кружится с такой скоростью, что предметы превращаются в смазанные пятна. Я ощущаю, как гулко бьется сердце, и бесполезно пытаюсь заставить легкие работать.

В коридоре пахнет стерильностью и лекарствами, и от этого запаха становится только хуже. Все это напоминает мне о собственных сеансах в больнице, только сейчас в разы хуже — пульс будто стучит сразу в нескольких частях тела, и я думаю: не это ли называется разбитым сердцем? Мне нужно убраться отсюда.

Минуя мать, которая не замечает меня, петляю в бесконечных коридорах в поисках выхода, где будет свежий воздух. Редкие прохожие расступаются на моем пути, и я на подкошенных ногах наконец оказываюсь снаружи.

На мне простой белый свитер и джинсы, ветер бьёт в лицо и мороз тут же пробирается под одежду, но это спасительный, желанный холод. Он вызывает мурашки и отрезвляет. Я стою, подставив лицо ветру, и вдыхаю ледяной январский воздух. Идет мелкий снег, он оседает на моей одежде, впитываясь в ткань, дорогу запорошило, мои ботинки утопают в нём по щиколотку. Волосы выбились из пучка, ветер треплет их из стороны в сторону, отбрасывая на лицо. Мой рот приоткрыт в бешеном дыхании, из него выходит горячий воздух, образуя небольшие клубы пара, который тут же подхватывает поток и уносит.

Оглядываюсь в поисках спасения. Мир кажется заледеневшим, заключённым в искусственный снежный шар. Дыхание приходит в норму, но внутри всё пульсирует и жжётся, будто я выпила острый соус. Я прикрываю глаза в попытке утихомирить собственную панику, но под закрытыми веками тут же вспыхивает воспаленный образ Кристофера Шистада. Он будто выжжен на сетчатке глаз. В моей голове парень бесконечно повторяет: «Убирайся».

Я присаживаюсь на корточки и рукой загребаю только что выпавший снег. Он рассыпчатый, а не влажный, и тут же тает в моих руках. Загребаю ещё немного и подношу к лицу, размазывая колючую массу по лицу, отрезвляя себя. Мой организм болезненно реагирует на такие процедуры, посылая вспышку боли, но она помогает прийти в себя.

— Ева, вот ты где, — произносит Элиза за моей спиной, пока растаявшие капли снега стекают с моего лица. — Почему ты ушла и ничего не сказала?

Я слышу, как мать делает шаг за моей спиной, но не вторгается в личное пространство.

— Мне стало нехорошо, — отвечаю я, не поворачиваясь к ней.

— Мы едем домой, — говорит Элиза, стоя за мной, и я могу почти досконально представить недовольное выражение её лица в эту секунду. — Ты едешь?

— Конечно.

Я поднимаюсь с колен, одним движение смахиваю капли с щёк и поворачиваюсь к матери. Она стоит всего в двух метрах от меня. Её лицо, несмотря на мои предположения, выражает смесь усталости и смятения.

— Твоя куртка, — она протягивает мне пуховик, и я принимаю его.

На секунду кажется будто это не просто действие, а некий жест заботы или предложение мира, но я тут же отгоняю от себя эту мысль, хмуро взглянув на мать. Она смотрит в ответ несколько долгих мгновений и в её взгляде мелькает что-то такое, что напоминает проблеск понимания. Она открывает рот, и я почти жду чего-то, что перевернёт нашу жизнь с ног на голову.

— Идем, Томас ждет, — говорит она вместо шокирующей правды.

Но я уже знаю, что наш мир и так вверх тормашками.

***

Дни длятся бесконечно. Кажется, зимние каникулы не закончатся никогда. Все это время я просто существую — ем, хожу в душ и сплю. А ещё я снова пристрастилась к кофе. Это против правил, но иного выхода нет. Пустота внутри сменяется агонией и наоборот. Мне хочется сделать что-то, что встряхнет меня, встряхнет этот снежный шар, но сил не хватает даже на то, чтобы простоять в душе больше семи минут. Горячая вода жалит и будто прибивает меня к земле.

Крис все еще в больнице. Я больше не приезжаю туда и тем более ничего не спрашиваю у Элизы, но из обрывков их разговоров с Томасом, знаю, что Шистад в сознании и уже несколько дней мучается от ломки.

Честно говоря, я не помню сколько дней прошло с моего визита, потому что время превращается в вязкий комок, застрявший в горле. Я всё пытаюсь его проглотить, но ничего не выходит. Ко всему этому подмешивается неизвестность. Я хочу увидеть Эмили, услышать её голос, убедиться, что все в порядке, но по правде ничего не может быть в порядке. Она сама никак не связалась со мной, и это плохой знак. Поэтому я варюсь в неизвестности словно в адском котле.

Пару раз я порываюсь к телефону, чтобы позвонить Элиоту, но тут же отказываюсь от этой затеи, будто внутри есть что-то сдерживающее от необдуманных поступков. Возможно, это всего лишь глупая, наивная надежда. На что? Я и сама не знаю, а может и знаю, но боюсь признаться даже мысленно.

Вместо всего этого я просто лежу, наблюдая, как переливаются огни на рождественской ели. Элиза и Томас уехали, поэтому позволяю себе перебраться в гостиную для смены обстановки. Дерево выглядит до жути нелепо со всей этой праздничной мишурой и сияющими игрушками, оно прекрасно вписывается в интерьер дома, но не в интерьер жизни. Сейчас только четыре часа, но за окном уже стемнело — быстро вечереет — и единственным источником света служат мигающие лампочки на ёлке. От их пульсирования болят глаза, но даже прикрывая веки, все равно вижу, как они загораются и тухнут.

Тоффи сидит на ковре и уже некоторое время не издает ни звука — уснул. Его тихое умиротворение вызывает чувство зависти. Я опускаю руку и легонько глажу его вьющуюся шерсть, его тело тёплое и мягкое.

Откинув голову, смотрю на потолок. Во мне живет ожидание. Ожидание чего-то, что должно вот-вот случится, но никак не случается, и это убивает. Мне хочется закричать, что всё идёт не так, как нужно, но я и не знаю, как нужно. Поэтому я просто лежу и жду. Жду, пока мир окончательно развалиться, стеклянный шар лопнет, потому что какой-то неаккуратный ребенок уронил его, пока тряс.

Некоторое время царит тишина, я дрейфую на грани сна и реальности, мое больное сознание не может зацепиться ни за одну мысль, которая не отозвалась бы щемящим чувством пустоты в грудной клетке. Это не покой, а затишье.

Но в одно мгновение оно нарушается — кто-то звонит в дверь. Первоначально я даже не осознаю этого, мне кажется, что звенит в ушах, но Тоффи подскакивает, тут же проснувшись, и бежит к двери.

Я нехотя открываю глаза и приподнимаюсь, от лая собаки в висках простреливает болью, но я всё же встаю и на негнущихся ногах иду к двери. Тоффи скребёт поверхность когтями, поэтому шикаю на него. Стук повторяется, и собака вновь заходится в лае.

— Тише, — прошу я, дёргаю ручку входной двери.

По ту сторону порога стоит картина, которую я не ожидала увидеть ещё некоторое время, хотя втайне надеялась, что увижу.

Это Эмили.

На ней простая белая шапка с помпоном, из-под которой выглядывают непослушные кудри, белая полушубка, в одной руке она держит вязаные варежки, а в другой телефон. Её лицо выпускает в меня клубы пара, но даже сквозь них я вижу её неуверенное выражение и бледную немного осунувшуюся кожу.

Это Эмили и не Эмили одновременно. Не знаю, как такое возможно.

— Можно войти? — спрашивает она, видимо, я слишком долго молчу, уставившись на неё.

— Конечно.

Я отступаю внутрь, пропуская девушку в дом, затем закрываю за ней дверь и оборачиваюсь, наблюдая, как Флоренси стягивает угги и нагибается, чтобы погладить Тоффи, наконец узнавшего её. Моё оцепенение проходит, когда Эмили оборачивается на меня и слабо улыбается знакомой мне дружелюбной полуулыбкой.

Подруга стягивает пальто, вешает его на свободный крючок, кладет варежки в шапку и оставляет на тумбочке. Я в это время не знаю куда себя деть и просто стою, прикусив губу. Тоффи крутится в ногах Эмили словно котёнок, ожидая, пока девушка его приласкает. Теперь, когда Флоренси сняла несколько слоев одежды, я замечаю, что волосы её потускнели и лицо слегка похудело, но, возможно, мне только кажется.

— Хочешь чай? — отмираю я, когда Эмили полностью обращается ко мне, одарив выжидающим взглядом. В ней произошла какая-то перемена, которую я не могу уловить, и это напрягает меня, заставляя обращаться с ней осторожнее. Чувство вины при виде девушки почти затапливает с головой, но не позволяю этим уничижительным мыслям овладеть разумом, по крайней мере не сейчас.

— Да, — кивает она, проходя вслед за мной на кухню.

— Извини, что я без предупреждения, — говорит Эмили, присев на место за барной стойкой. — Не была уверена, что всё-таки решусь.

— Всё в порядке, — рассеянно отвечаю я, доставая кружки и насыпаю в одну «Апельсиновый рай», а в другую — растворимый кофе.

Мы утопаем в тишине. Я никак не решусь повернуться и посмотреть подруге в глаза, а она по-видимому ожидает моего шага навстречу. Молчание длится до тех пор, пока чайник не начинает свистеть. Я завариваю горячие напитки и ставлю одну из чашечек перед Эмили.

— Спасибо, — говорит она, спрятав ту самую надоедливую прядь за ухо.

Её настороженный тон вызывает во мне волну сомнения, ноя позволяю себе плыть по течению и начать разговор с наименее острых углов.

— Как дела? — хотя вряд ли это можно назвать попыткой начать разговор, скорее иллюзия нормальности.

— Я в порядке, — неуверенно говорит Флоренси, но затем быстро выдыхает и кивает головой словно в знак подтверждения собственных слов. — Всё нормально.

— Хорошо, — также киваю, не знаю, как же подступиться к девушке. Как быстро всё меняется.

Вновь повисает молчание, во время которого я беру кружку с чёрными кофе и вдыхаю его терпкий аромат. Так пахнет Шистад.

— На самом деле не так уж и в порядке,— на выдохе произносит Флоренси, она опускает глаза и водит пальцев по обручу кружки. — Всё совсем не в порядке.

— Я знаю, — тихо произношу я, взглянув на её лицо, кажущееся жёлтым в свете кухонных ламп. — Мне очень жаль.

Эмили поднимает сухие глаза, а в моих скапливает влага. Наверное, это было неизбежным, но меня прорывает словно плотину после взрыва.

— Мне очень-очень жаль, — говорю я, чувствуя, как горячие слёзы катятся по моему лицу, — мне жаль, что я не уберегла тебя. Это всё моя вина. Я должна была рассказать раньше тебе о том, кто такой Бодвар, чтобы этого всего никогда не случилось. Нужно было признаться Крису и Элиоту. Я струсила, и это просто отвратительно. Пожалуйста, прости меня.

Я плачу, слёзы капают в кружку с кофе, когда наклоняюсь немного вперёд. Дышать становится сложнее — нос заложило, поэтому я шмыгаю и приоткрываю рот, позволяя рыданием выйти наружу вместе с облаком вины и отчаяния. Всё это томилось во мне и теперь выходит при первой возможности.

— Ева, — тёплая рука Эмили обхватывает мою дрожащую кисть, — Ева.

Я поднимаю на неё мутный взгляд, но не могу долго смотреть на её исхудавшее лицо, зная, что это последствия моей нерешительности.

— Ева, — в который раз зовет подруга, — ты не виновата.

Она говорит это, чтобы утешить, но я прекрасно осознаю груз ответственности, и всё, что произошло — результат моих поступков.

— Скажи мне, что произошло тогда, — прошу я, вцепившись в её запястье. Мне нужно развеять хотя бы долю неуверенности.

— Ева, — девушка в ответ обхватывает меня и немного сжимает мои пальцы, побуждая вновь взглянуть на неё. — Ничего не было. Слышишь? Ничего не было.

— Но…

— Он хотел, но Крис успел. Ничего не было.

Несколько секунд сквозь слёзы смотрю на грустное лицо Эмили — уголки губ опущены и глаза скользят по моему лицу. Я разжимаю руку, выпуская ладонь Эмили из тисков, но не отпускаю её запястья — прикосновение успокаивает.

— Бодвар ударил меня, но Крис ворвался до этого, как он успел сделать что-то отвратительное, — произносит Флоренси, поджав губы, в её глазах мелькает искра праведного гнева, я наконец понимаю, что за перемена произошла в ней. Она стала жёстче, более приземлённой, что ли, и это скорее плюс, чем минус, но ситуация, которая закалила девушку, вызывает мерзкие мурашки на коже.

— Эмили, — произношу я тихим после истерики голосом. — Мне так жаль.

— Всё в порядке. Почти в порядке, — поправляет саму себя, но её глаза смотрят открыто и честно, поэтому я верю. — Сейчас намного лучше. Элиот испугался и разозлился, но это уж точно не его дело,— Эмили передёргивает плечом, будто отгоняя мрачные мысли. — Но есть ещё один момент, который я хотела бы уточнить.

Я не раздумывая киваю, готовая ответить на любой вопрос.

— Ты и Элиот. Или ты и Крис. Или ты, Элиот и Крис. Что происходит?

Я тяжело выдыхаю, немного ошарашенная, хотя на душе отчего-то становится легче. Это моя единственная возможность рассказать, излить душу. В этот момент я чувствую, что Эмили — единственный человек, которого я могу посвятить во всю эту неразбериху.

— Это сложно, — неуверенно говорю я, хотя уже знаю, что готова рассказать.

— Мне кажется, я смогу разобраться, — серьёзно отвечает Эмили, улыбнувшись мне знакомой улыбкой.

— Надеюсь, что так, — отвечаю я, затем делаю глоток уже остывшего напитка — от него всё ещё пахнет Шистадом — и начинаю вскрывать всю подноготную.

***

Сейчас почти два часа ночи, вокруг темнота, не считая полоски света, проникающего сквозь жалюзи через окно. В комнате всё разворочено: одежда выброшена из шкафов на пол, ящики выдвинуты, а содержимое разбросано вокруг, на кровати нет постельного белья. Я сижу на голом матрасе, прикрыв глаза и представляя спальню такой, какой она была ещё несколько дней назад. Я представляю мягкий свет торшера на полу рядом с кроватью, закрытый шкаф с торчащим краем футболки из дверцы, беспорядок на столе: несколько ручек, сигареты, зажигалка, - не заправленную постель с измятым бельем и подушку с отпечатком лица. И запах. Сейчас он почти неуловим, но закрытыми глазами я могу легко вдохнуть аромат Кристофера Шистада — кофе, сигареты и ещё одна едва заметная нотка, которая принадлежит только ему. Этот запах оседает в лёгких и впитывается в кожу, словно токсичное вещество, распылённое в воздухе.

В своей голове я создаю иллюзию: я сижу на этом самом месте на помятые простынях, пропахших концентратом кофе и секса, на мне простая чёрная футболка, принадлежащая не мне, и чёрные хлопковые трусики, в комнате холодно из-за открытого окна, Крис распахнул его, чтобы покурить, не выходя из комнаты. Он сидит на столе, без футболки в чёрных боксёрах. Комната утопает в темноте, лишь маленький оранжевый круг от торшера позволяет рассмотреть силуэт парня, повернутого ко мне боком. Он курит, и его лицо освещается на долю секунды красным угольком тлеющего никотина, а затем он выдыхает дым в мороз за окном. Сжав сигарету между зубов, Шистад слегка поворачивает голову ко мне, отчего несколько прядей падает на лицо, но он не убирает их. Теперь часть его лица становится видимой из-за света торшера, и уголок его губы растягивается в знакомой акульей усмешке — она не угрожающая, а скорее говорящая: «Теперь все как надо». Потушив сигарету, он оставляет её в пепельнице и спрыгивает со стола. Я слегка подтягиваюсь на кровати, но не отвожу взгляд от той половины лица, которая видна на свету. Крис всё ещё улыбается, приближаясь ко мне, кровать прогибается под его весом, а затем он оказывается настолько близко, что запах только что употребленного никотина забивается в ноздри. Я отворачиваю лицо, скорчив недовольную гримасу, хотя этого и не видно в темноте. Шистад громко хмыкает, забавляясь, затем его рука обхватывает мой подбородок и поворачивает к себе. Его пальцы холодные — он слишком долго сидел у открытого окна — и резко контрастируют с моей разгоряченной от его близости кожей. Крис наклоняется и целует уголок моего рта, я невольно улыбаюсь и подавить эту улыбку кажется невозможным. Его губы задерживаются на моих несколько секунд, и я приоткрываю рот в ожидании настоящего поцелуя, но вместо этого голова парня наклоняется — он оставляет россыпь поцелуев на моей щеке, затем целует линию подбородка и шею. Я невольно издаю стон от такой ласки.

— Не двигайся, — тихо говорит Шистад, но его голос буквально оглушает меня. Одна часть меня хочет возмутиться, но другая — и она сильнее — растекается в его руках как расплавленный металл, поэтому я не шевелюсь в немом ожидании.

— Хорошо, — шепчет парень мне в горло, его губы скользят по горячей коже, а та рука, что на подбородке, немного откидывает мою голову назад, открывая больше пространства для ласки.

Я громко сглатываю — слюна становится вязкой и густой, а Крис ухмыляется в ответ — чувствую его улыбку на сонной артерии.

Он облизывает мою шею, пока рукой пробирается под футболку, затем сжимает талию, и с моих губ вновь срывается стон. Я тяну руку и касаюсь его волос, слегка сжимая тёмные пряди.

— Не двигайся, — вновь говорит Крис, отодвинув лицо и взглянув мне в глаза.

В темноте я вижу лишь его макушку и часть спины, но его рука продолжает блуждать под одеждой, и я вновь стону, не задумываюсь о громкости издаваемых звуков.

— Тише, — хрипит Шистад в мои ключицы, пока его рука сжимает мое горло, — тише. Мы же не хотим никого разбудить.

Я закусываю губу. На телу разбегаются мурашки от холодных касаний парня, и, несмотря на его ледяные руки, мне становится жарко от его отпечатков на мое теле. Крис оставляет следы повсюду — видимые и невидимые, но я чувствую себя так, будто навсегда помечена им — его словами, поцелуями, его запахом.

— Давай снимем это.

Шистад тянет его мою футболку наверх, скидывая её одним движение и отбрасывая куда-то в сторону, но в его власти я мгновенно забываю о беспорядке. Губы Криса оставляют влажные поцелуи на груди, и я откидываюсь на мягкие простыни — от них так сильно пахнет кофе, а от Криса — сигаретами. Он целует мои ребра и кожу под грудью, спускается к животу, сжав руки на талии. Я обхватываю ногами его обнажённое тело и вжимаюсь в его живот. Внизу горячо и его холодный пресс остужает, но не снимает напряжение. Шистад подтягивает меня ближе, отчего упираюсь промежностью в его пах, и еще один стон срывается с дрожащих губ.

Всё вокруг сплошные контрасты: холод и жара, Крис везде и нигде одновременно. Мне так мало его — хочется слиться воедино, пробраться к нему под кожу и навсегда остаться там.

Я подаюсь парню навстречу, скользнув влажными трусиками по его возбуждению, всё внутри пылает, будто внутренности горят, но это приятное жжение, которое может удовлетворить только Крис.

Его рука спускается на бедро, прохладные пальцы цепляют бельё и мне приходится извернуться, чтобы избавить от последнего предмета одежды на мне. Ладонь ложится на мою промежность — там так горячо, а его кожа холодная, от этого контраста тело пробивает ток, и прежде чем я успеваю издать писк, выгнувшись навстречу, Крис целует меня. Наконец-то. Его поцелуй тяжёлый и лёгкий одновременно, со вкусом сигарет и слегка заметной ноткой чёрного кофе. Крис на вкус терпкий и жаждущий, его губы сухие, но язык влажный, ловко проникающий в мой рот. Его губы то скользят, то терзают, и я стону в его рот, не в силах сдержаться. Парень подается вперед, вжимаясь бедрами в мои, моё дыхание сбивается. Мы дышим одним воздухом — это не поцелуй, просто касание губ к губам, но это так интимно, что внутри готовы взорваться фейерверки.

Движения Криса резкие и чёткие, будто он точно знает, что мне нужно в следующие момент, а его рот влажный и горячий, проникающий и всасывающий.

— Мне нужно, — шепчу я на грани вдоха, толкаясь к нему навстречу.

Между нами его боксёры — ткань намокла от моей смазки, и то трение, которое есть между нами, прекрасно. Это не секс, но что-то, чему нет название. Что-то, чему не нужно название.

— Я знаю, — произносит Крис мне в губы, — я знаю, Ева.

В эту же секунду иллюзия рушится. Я всё ещё в темноте на голом матрасе, полоска света на голом полу, а в воздухе звенит пустота. Даже моё чёртово подсознание не может воссоздать ту тягучесть, с которой Крис произносит моё имя. И после этого кажется, что никто больше не имеет права звать меня по имени, никто не сможет произнести его так же.

В комнате холодно, хотя окно закрыто, но холод идет не снаружи, а изнутри меня. Все внутри замёрзло, будто запечатано в ледник. Сперва я даже не замечаю, что дрожу. Но, когда мурашки пробираются под одежду, я вздрагиваю. Матрас ощущается как шершавая чешуя рыбы. Я пробегаю влажными руками по его поверхности, а затем расстилаюсь всем телом, приложившись щекой к жёсткой ткани. Глубоко вдыхаю воздух, в нём ещё хранятся остатки аромата, я собираю эти крохи и прячу в себе, оставляя это как тайну, маленький секрет. Все эти ощущения — тьма, сгущающаяся, затягивающая внутрь, мне бы идти на свет, выбраться из неё, но я нарочно остаюсь на самой глубине. Пусть она засосёт меня.

***

Крис возвращается домой. Это происходит во вторник, через два дня после того, как я засыпаю в его разрушенной комнате, притворяясь, что наша жизнь не пошла ко дну. Сейчас там навели порядок — на кровати свежее постельное бельё, одежда аккуратно сложена в шкафу, окно открыто и пахнет зимним утром.

О том, что Крис возвращается, я знаю за чашкой кофе. Я сижу на привычном месте за барной стойкой и пялюсь на пустой стул напротив. Желудок сводит от ударной дозы кофеина, но голода нет. Мое сердце гулко бьется в груди, и я считаю его удары, просто чтобы заполнить пустоту в голове.

За спиной раздаются лёгкие шаги — это Элиза. Она проходит на кухню в белом халате, волосы убраны в привычный пучок. Сейчас слишком рано, чтобы быть такой собранной, но это, видимо, никого не волнует.

Я бросаю взгляд на часы — еще нет восьми — и размышляю чьё присутствие в такой час на кухне более удивительно.

Чайник ещё горячий, поэтому Элиза сразу же делает себя чай и поджаривает тосты. От запаха хлеба меня слегка мутит, поэтому отворачиваюсь.

— Сегодня мы забираем Кристофера из больницы, — говорит Элиза будничным тоном. Я тут же поворачиваю голову, глядя в её сторону, и женщина вопросительно вскидывает бровь.

— Ему лучше? — спрашиваю я, выбирая самый приемлемый вопрос из всех, крутящихся в голове.

— Нет, но ему и станет, — жёстко отвечает мать, слегка прищурив глаза.

Я знаю, это проверка, она хочет увидеть мою реакцию.

— Ладно, — неуверенно говорю я, покрепче сжав кружку с кофе, — ладно.

Томас и Элиза уезжают в половину десятого, и я не знаю точно, сразу ли они направятся в больницу. В любом случае время тянется так медленно, что я начинаю сходить с ума.

Я брожу возле комнаты Криса, зная, что не смогу туда войти вновь, когда он вернётся. Дверь в спальню плотно закрыта, но я знаю, что скрывается за ней — чистое безличное пространство. Оттуда исчезло то, что делало его комнатой Криса, но моё сознание ещё помнит детали, а потому не могу удержаться и все же приоткрываю дверь.

В нос тут же ударяет запах чистоты — моющее средство и свежий морозный воздух. Всё это скорее отталкивает. Спальня выглядит стерильной и необжитой, словно больничная палата. Я пытаюсь представить, как отнесётся к этому Крис, но воспоминания о нём вызывают болезненную пульсацию в области солнечного сплетения. Я не переступаю порог — так и стою в коридоре, рассматривая помещение через распахнутую дверь. Кровать застелена свежим постельным бельём, дверцы шкафа закрыты, торшер отодвинут немного в сторону.

Я гадаю, что же искал здесь Томас, но ответ находится сам собой: заначка. Шистад пытался отыскать потаённые уголки, куда можно спрятать дозу. Глубоко в душе надеюсь, что он нашёл всё, что есть, но на деле знаю, что Крис не так прост.

Некоторое время просто оглядываю детали, ощущая неприятное покалывание в груди — все здесь неправильно, но мне необходимо запомнить. А затем закрываю дверь.

После разговора с Элизой проходит несколько часов, прежде чем открывается входная дверь и впускает в дом троих человек. В это время я сижу на лестнице, на нижней ступени, чтобы я могла все слышать, но никто не мог увидеть меня. Я слышу шуршание одежд, Тоффи срывается мимо меня с лаем, разрывая тишину.

— Тише, дружок, — произносит скрипучий голос, отчего моё сердце сжимается. Тоффи тут же успокаивается, и слышу, как от удовольствия он стучит хвостом по полу.

Через секунду все перемещаются, я слышу скрип лестницы на второй этаж — это Элиза уходит наверх.

— Ты знаешь, что дальше, — тихо, но угрожающе произносит голос Томаса.

— Да, — отвечает Крис, в его тоне помещается вся вселенская усталость, кажется он настолько истощён, что даже этот звук едва срывается с его губ.

Я прикрываю глаза, пытаясь представить себе лицо Криса.

Тяжёлые шаги Шистада-старшего удаляются по лестнице, но Крис всё ещё в коридоре, я чувствую. Он проходе немного вперёд, шуршание его ног становится громче по мере приближение к спуску в мою комнату. Я одновременно боюсь и хочу, чтобы он зашёл, но вот парень замирает, а затем стремительно удаляется. Дверь в его спальню закрывается с тихим хлопком.

Я остаюсь на лестнице ещё некоторое время — нужно собраться с силами, чтобы заставить тело шевелиться.

Словно неподвижная статуя замираю на ступенях, устремив взгляд наверх. Отсюда виднеются лишь кусочек стены коридора и высокая люстра. Сосредотачиваю взгляд на этом огоньке, долго размышляя о том, что будет дальше. Существует множество вариантов, но все они кажутся ненастоящими, неподходящими. Будущее такое же туманное, как и когда я только приехала дом. В далёком сентябре всё здесь казалось чужим, а сейчас дом будто впитал эмоции и запомнил всё, что здесь происходило. Теперь этот дом пахнет историей, хранит воспоминания, которые создала я, моя мать, Крис и даже Томас. Всё здесь пропитано человечностью — холодной отчуждённостью, сближением, отчаянием. Всё дышит и живёт, больше не кажется бездушным вместилищем. Это чувство ностальгии кажется неуместным, ведь я ещё здесь, но ощущение будто глядя на эту мигающую оранжевым лампочку я подвожу итог всему, что здесь произошло и могло произойти. Щемящая тоска скулит где-то области груди и пульсирует, подкидывая картинки воспоминаний — счастливых и несчастных, но одинаково ценных в конце.

Лампочка начинает мигать чаще словно вот-вот перегорит, в глазах начинает рябить, но всё равно не отвожу взгляд. Свет словно сигнал опасность мельтешит, отчего взор мутнеет, он напоминает о том, с какой скоростью развивались события в последние дни. Мир крутится, я вижу воспоминания точно в калейдоскопе собственной памяти, но они размыты, нет четких картинок или образов, но через все ведет красная нить — Крис. Эти воспоминания полны отчаяние и ошибок, и отчего-то я знаю, что уже ничего нельзя исправить.

Лампочка издает скрежет, а затем окончательно тухнет. Оставшиеся в ней искры постепенно сходят на нет, и в коридоре в конце концов становится темно. Я отмираю и ухожу в спальню, прикрыв дверь с тихим хлопком, ещё долго отзывающимся в моём сердце.

***

Следующей ночью я просыпаюсь от кошмара — бездыханное тело Криса преследует меня в темноте, пока я не зажигаю в комнате свет. Тоффи тут же вскакивает, но я наклоняюсь и глажу его по мягкой шерсти, успокаивая. Он возвращается на своё привычное место и закрывает глаза.

Я натягиваю сверху на футболку мягкую кофту — в спальне отчего-то холодно. Время едва перевалило за четыре утра, все в доме ещё спят. За окном вновь крупными хлопьями валит снег, он блестит и переливается в свете уличного фонаря.

Я присаживаюсь на кровать и обнимаю ногу, согнутую в колене, в попытке согреть пальцы, но ничего не выходит. Мутные образы ужаса никак не отпускают, и я знаю наверняка, что если сейчас усну, то увижу продолжение кошмара.

Чтобы развеять мысли, поднимаюсь наверх и наливаю стакан воды. Льющаяся в горло жидкость немного успокаивает нервы. Несколько мгновений просто стою в темноте кухни. На полу блестит полоска света, проникающего сквозь окно. Здесь теплее, чем внизу, но я босиком и пол неприятно холодит ступни. Мои мысли вяло блуждают, перекатываясь от одной к другой, но то и дело натыкаются на картинки из сна, как бы я не пыталась гнать их прочь. Меня слегка лихорадит, кожа под тёплой кофтой вспотела — ощущаю, как ледяная влага собралась между лопаток и подмышками. Голова трещит по швам — всё дело в недостатке сна. Я сплю несколько часов, но неизбежно просыпаюсь, мучимая тревогами, волнениями и кошмарами. Такое издевательство организма накладывает отпечаток на любое движение, рано или поздно я должна была вымотаться на столько, что тело не сможет выдерживать собственные испытания.

В последние дни — а может и месяцы — я сплошной сгусток нервов, они как оголённые провода искрятся и трещат. На секунду мне хочется просто замереть, застыть в моменте, чтобы ощутить, как всё вокруг остановилось вместе со мной, но, пока я пребываю в обездвиженном состоянии, мир крутится, вращается с бешеной скоростью, отчего я теряюсь и бесконечно падаю.

Через коридор прохожу к спальне Криса. Сокрытая в ночи, чувствую себя жалкой из-за того, что не могу уснуть, не увидев, что с парнем всё в порядке. Хотя бы относительно. Дверь в его комнату плотно закрыта — раньше, когда он ждал меня, то оставлял щёлку. Это красноречивый очевидный знак, но я намеренно игнорирую его, аккуратно хватаясь за холодный металл ручки.

Первое, что я вижу, — это оранжевый свет торшера, придвинутого ближе кровати, он открывает обзор на кровать, освещая половину лица парня.

Крис спит, но его дыхание поверхностное, неровное. Рука, свисающая с постели, дрожит, я вижу шрамы и вздувшиеся вены, ощущение, будто плоть начала гнить под кожей.

Замираю не в силах пошевелиться, и Шистад внезапно распахивает глаза.

Покрасневшими белками он смотрит на меня несколько секунд, затем моргает и хриплым голосом произносит:

— Что тебе нужно?

Не могу выдавить и слова. Его полуживой вид вводит меня в ступор. Во рту пересохло и дышать удается с трудом — дело не в том, что я поймана с поличным, а в том, что Шистад являет собой живое представление смерти. Его губы посинели и потрескались, по лбу течёт пот и его всё ещё продолжает трясти, несмотря на то, что он пришёл в сознание.

Парень упирается локтями в матрас и делает усилие, чтобы приподняться, но ничего не выходит.

— Что ты здесь делаешь? — выхаркивает он, но я всё ещё не могу ответить.

В ночной тиши его голос больше напоминает шипение змеи, слова словно жужжащие пчёлы проникают внутрь и вибрируют под кожей.

Внезапно меня начинает тошнить, мир крутится и лишь болезненное лицо Криса остается в фокусе.

— Я…я… — лепечу, не в силах совладать с голосом.

Крис усмехается, его ухмылка трещит по швам из-за дрожащих посиневших губ.

— Не волнуйся, тебе не придется наблюдать, как я разлагаюсь,-говорит он с перебоями на кашель, — я отправляюсь в лечебницу.

— Когда? — шепчу я.

— Завтра утром.

***

— Это правда? — спрашиваю я несколько часов позднее.

Элиза заходит на кухню. Она выглядит собранной и жёсткой, несмотря по посеревший тон кожи. На ней деловой костюм, сливающийся с её новым цветом лица, волосы убраны и заколоты в пучок. Сейчас она напоминает ту жестокую женщину, которую я знаю всю жизнь, но есть в ней что-то неуловимое, говорящее о том, что она и сама на грани.

— Что правда? — сухо произносит женщина, пока готовит кофе.

Она стоит ко мне спиной, но я пронзительно смотрю в пространство между лопаток, не желая отступать. Только не сейчас.

— Правда, что вы отправляете Криса на реабилитацию?

Мой голос не дрожит, хотя внутри каждый орган трясет от волнения. Я одновременно хочу услышать ответ и страшусь его. Не позволяю себе моргать, чтобы не терять концентрации, хотя решительность тает с каждой секундой, что медлит Элиза.

— Да.

Это сухой односложный ответ. Всего одно слово, произнесённое железным тоном, требующим прекратить расспросы. Оно повисает в воздухе, словно частички пыли. Тишина, следующая за этим словом, вибрирует и накаляется, но я ещё не готова закончить разговор.

— Почему?

— Так будет лучше.

Плечи Элизы сутулятся, голова слегка наклоняется в сторону — свидетельства е напряжения. Ей не нравятся мои вопросы, но и мне не нравятся ее ответы.

В остальном доме царит молчание, вероятно, Крис еще спит, пребывая в безмолвном ожидании неизбежного.

— Для кого лучше? — шиплю я, продолжая сверлить спину женщины взглядом.

— Для всех нас, — говорит она, яростно помешивая сахар в кружке.

— Имеешь в виду, — произношу я издевательским тоном, — будет лучше для вашей новоиспечённой семьи, если никто не будет мешать вам? И как скоро вы избавитесь от меня?

Последний вопрос практически не волнует меня, я спрашиваю, чтобы уколоть Элизу, но она более стойкая, чем я могу представить.

— Успокойся, Ева, — строго отрезает мать. — Так будет лучше для всех нас.

— Ты просто чёртова сука, — выплёвываю я, вскочив со стула.

Ярость бурлит в крови, подгоняя к действию, и я недостаточно контролирую её, чтобы усмирить необдуманные порывы.

— Вы просто хотите избавиться от него, как от еще одной проблемы. Как ты избавилась от меня!

— Даже если и так, — обернувшись, кричит Элиза, её лицо искажено злостью и отчаянием, глаза раскрыты в приступе бешенства, — какое тебе дело до этого мальчишки?

Я сглатываю. Смотрю в глаза собственной матери, не в силах найти подходящий ответ. Правильный ответ. Я открываю рот, но ни одного звука не срывается с языка. Тело начинает дрожать и никакие приказы не действуют на него. Слеза скатывается по щеке к уголку рта и оседает солью на языке.

— Так я и думала, — говорит Элиза, похоже придя в себя. Она вновь отворачивается к своей кружке. Ложка бьётся о керамические бортики с такой силой, что в ушах начинает звенеть.

— Я люблю его, — шепчу я.

— Что? — спрашивает мать, замерев.

Задержав дыхание, она смотрит на меня вполоборота, но я не могу дышать. Кровь бешено несётся по венам, в висках стучит, ладони потеют. Отступать поздно.

— Я люблю его.

Это всего лишь слова. Предложение, значащее ничего и всё одновременно. Как легко люди используют свой язык, чтобы порождать звуки, складывая их в слова. Это почти естественный процесс, для которого не нужно прикладывать усилий. Но слова имеют вес. Его нельзя измерить на весах, но этот вес может придавить к земле или поднять в воздух. В мире так много слов, чтобы выразить свои мысли и идеи, так много названий для всего, что существовало когда-то, существует сейчас и будет существовать в будущем. Для всего есть слово. И я выбираю именно эти слова, потому что они неправильные и неверные, неподходящие и ужасающие. Но настоящие, отражающие и впитывающие, всеобъемлющие.

— Это не моё решение, — говорит Элиза, отводя взгляд. — Не моё.

Комментарий к Глава 30

Хочу сказать спасибо двум читателям, которые дали последний пинок, благодаря которому я все-таки написала главу. Не помню точно их аккаунты, но одна девочка написала комментарий, как она зачитывалась работой, когда должна была готовиться к огэ (рада, что ты сдала!), а вторая совсем недавно писала, что не может оторваться и, кажется, вчера-сегодня оставила отзыв. Так вот, вы, две лапочки, просто вдохновили меня!

К слову, это последняя глава и исходя из нее, я думаю, вы уже представляете, ждать счастливого окончания работы не стоит. Но бывают и такие истории с плохим концом, на мой взгляд, они более реалистичны, а контексте этой работы это единственно верный исход. Хотя для меня этот вариант лучше, чем если бы Крис и Ева остались вместе и изводили друг друга.

В эпилоге (который я когда-нибудь уж точно напишу!!) я постараюсь ответить на оставшиеся вопросы и показать, как же все происходящее повлияло на героев и к чему привело. Но это один из вариантов. В моей голове тысяча и одна мысль, так что все может поменяться.

В любом случае спасибо, что читаете, оставляете отзывы, делитесь впечатлениями.

Мне будет приятно, если ниже вы оставите пару слов - просто свои мысли и теории, возможно, какие-то вопросы о моментах, которые остались недопоняты.

Увидимся в эпилоге!

========== Эпилог. Home ==========

Комментарий к Эпилог. Home

Вот и долгожданный конец истории. Не буду вас здесь нагружать. Просто приятного чтения!

Тёмный холл лечебницы выглядел устрашающе, и мигающая лампочка на потолке напоминала о тех фильмах ужасов, которые не стоит смотреть, если не хочешь промучиться от кошмаров всю ночь. Время посещений подходило к концу, но всё ещё оставалось около двадцати минут, чтобы увидеть его.

Дежурная медсестра, только вернувшаяся из длинного коридора за закрытыми дверьми, указала на вход и попросила следовать за ней. В вестибюле было тихо, но как только двойные двери распахнулись, звуки обрушились словно цунами на город: отовсюду звучали разговоры, шёпот, стоны и мольбы. И хотя стены вокруг были приятного персикового цвета, ассоциация с фильмами вроде «Психушки» и «Приюта кошмаров» никак не желала уходить из мыслей. Голоса, окружавшие идущую парочку, вызывали мурашки на коже, хотя это было не так уж и жутко.

Коридор вильнул влево, затем показались палаты. Медсестра остановилась перед дверью с номером «23» и постучала. Оттуда не доносилось ни звука, что не могло быть ни плохим, ни хорошим знаком. В ответ на стук слышалась лишь тишина, но в этом, судя по всему, не было ничего необычного, поэтому женщина кивнула и отворила дверь.

Большая часть палаты утопала в темноте и лишь оранжевый свет торшера позволял рассмотреть больничную койку и скорченную на ней фигуру. Парень был повернут спиной ко входу, он сложился в позу эмбриона, подогнув колени и сквозь простую серую футболку виднелись его позвонки. Вся атмосфера — полутёмное пространство с кружком света — напоминала его комнату, но здесь не было шкафа — лишь низкий пластмассовый комод с тремя выдвижными ящиками — и мебель стояла не на своих местах. На секунду Ева задумалась: как быстро он привык к новой обстановке.

— У вас есть пятнадцать минут, — сообщила медсестра, взглянув на девушку, та выглядела испуганной и ожидающей одновременно.

— Хорошо, — шёпотом произнесла она, вступая в темноту комнаты.

Медсестра кивнула и удалилась, оставив дверь открытой.

— Закрой, — проскрипел голос, явно издаваемый скрюченной фигурой на кровати.

Ева дёрнула ручку, и поток света, лившийся из коридора, тут же померк. Теперь стало ещё темнее: лампа охватывала лишь небольшой кусочек у кровати. Картина была ужасающей, но пути назад уже точно не было. Ева сделала несколько шагов навстречу к обездвиженному парню, но затем передумала и уселась на простой деревянный стул, стоявший ближе к окну у письменного стола. Она вцепилась в его жёсткую поверхность, призывая себя не впадать в панику.

Шистад молчаливо лежал на своем месте. Он напоминал бездомного котёнка, свернувшегося в клубочек, чтобы сохранить остатки тепла. Приглядевшись, Ева заметила мелкую дрожь, пробиравшую парня. Хотелось рассмотреть его лицо: увидеть его ореховые глаза и ту самую ухмылку.

Будто прочитав её мысли, Шистад шевельнулся, подставив свету левую щёку. В оранжевом освещение тень, подавшая на скулу, казалось более чёткой из-за выступившей кости. Он слегка сместился на кровати, затем приподнялся на локтях и сел так, что одна часть его лица оказалась в зоне видимости.

— Ты пришла, — произнёс Крис, его голос был едва слышным, но в той тишине, в которую они были погружены, громкость казалась неуместной.

— Я не могла не прийти, — ответила девушка, сильнее сжав руками стул.

Комната вновь погрузилась в молчание. Воцарившееся напряжение окутало двух людей, между которыми, казалось, лежала пропасть. Ева уставила на торшер, голова была абсолютно пустой, как и всё внутри. Сейчас она казалась себе полой, совершенно пустой.

Отсутствующий взгляд Шистада скользнул по её бледному лицу, затем исследовал едва освещённый силуэт. Он практически не мог видеть её, но больное, воспалённое воображение парня легко дорисовало её фигуру, скрытую одеждой, изящную шею и едва различимые сейчас черты лица.

В его фантазиях Еве не приходилось сидеть здесь — в этой вычищенной до блеска палате, в которой, впрочем, теперь жили доказательства его слабости. В голове Шистада блуждали воспоминания о Еве на пляже, как она плавала в солёной воде и как приятно пахло от её волос в их первую ночь. Эти мысли болели внутри, обжигали, поэтому он подавлял их, но было почти невозможно не вспомнить сейчас, когда она сидела перед ним и их разделяло всего несколько метров. Крис хотел дотронуться до неё — просто чтобы проверить настоящая ли она или это просто очередная галлюцинация, в которую его втянул изломанный наркотиками мозг.

Словно почувствовав его мысли, Ева слегка сдвинулась на своём стуле и вновь взглянула на него, затем приоткрыла рот, будто собиралась что-то сказать, но ни единого звука не сорвалось с её губ.

— Скажи, что это не галлюцинация, — хрипло прошептал Шистад, сжав дрожащие руки, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. В этот момент он думал о том, что если Ева всё же плод его воображение, он завоет, как те ребята, сидящие в соседних палатах.

Ева медленно приподнялась и подошла к нему. Оранжевый свет озарил её лицо, открывая взору приоткрытые губы и широко распахнутые глаза. Ева стояла над ним словно ангел смерти, призванный забрать его жизнь, она возвышалась над его сжатой фигурой и её грудь приподнималась в тяжелом дыхании. Мун пахла так же — персиковый гель для душа и её собственный аромат. Но вдохнув глубже, Шистад осознал, что что-то поменялось, было что-то новое в ее концентрате. Он слегка свел брови и подался вперёд, принюхиваясь как собака.

— Это кофе, — произнесла Ева, касаясь горячими пальцами его лица, — чтобы ты всегда был со мной.

***

— Наверное, этого стоило ожидать.

Взглянув на себя в зеркало, Элиза поправила выбившуюся из причёски прядь, затем отложила расчёску и ещё несколько секунд смотрела в отражение, пытаясь собраться с мыслями.

Она никогда не была несобранной и уж тем более рассеянной, но её мир давно пошатнулся и старые устои больше не могли наполнять её сознание. Элиза знала, что стала мягче, нежнее, и не была уверена, что ей нравится это. Она любила контроль и правила, они помогали ей держаться на плаву, но теперь кто-то качнул её лодку слишком сильно, а у неё не было ни одного плана на этой случай.

Окинув себя последний взглядом, женщина разгладила невидимые складки на юбке и вышла из комнаты. Её шаги мягким стуком разносились по комнатам, пока она спускалась по лестнице. Взглянув на пустующую барную стойку, она сжала губы и прошла на кухню. Свежий кофе должен был помочь взбодриться, но она отказалась от него, вместо этого достав пакетик с рассыпчатой заваркой. Вдохнув аромат, женщина мгновенно узнала запах, который так часто присутствовал на кухне. Наполнив две кружки кипятком и добавив «Апельсинового рая», она покрепче вцепилась в чашки и, опасаясь пролить, медленными шагами спустилась по лестнице.

Ева лежала под одеялом, отвернувшись к стене. Её скрюченная фигура не подавала никаких признаков жизни. В комнате было достаточно тепло, но девушка всё равно укуталась в одеяло с головой. Несмотря на то что сейчас была середина дня, жалюзи в спальни были опущены так, что свет оставался приглушённым, впрочем, в лёгком полумраке Элиза всё могла легко различить. Всё ещё держа обе кружки, она прошла и мягко присела на край кровати, не задевая девушку. Оставив одну кружку на столе, женщина мягко опустила руку на кокон и слегка погладила его, чтобы привлечь внимание.

— Ева, — тихо позвала она, отчасти опасаясь разрушить тишину, — Ева.

Несколько секунд ничего не происходило, но затем кокон пошевелился, слегка сместившись. Элиза потянула одеяло на себя, открывая взору сморщенное в страдающей гримасе лицо дочери. Ева распахнула глаза, двинувшись, а затем натянула одеяло до подбородка.

— Ева, — вновь обратилась Элиза, удерживая одной ладонью кружку, а другой поглаживая одеяло, — я принесла тебе чай.

Заплаканное лицо дочери казалось остекленевшим, словно её накачали лекарствами.

Девушка моргнула.

— Я не хочу, — прошептала она, — оставь меня.

Элиза слегка подалась вперёд, дотронувшись до бледной кожи Евы, затем мягко провела вниз по щеке, ощущая, какой сухой она была, и наконец погладила по грязным волосам, собранным в растрепавшийся хвост.

Элиза смотрела на девушку перед собой, испытывая ударную волну вины и боли. Ева была совершенно не похожа на неё — рыжие волосы, другая форма носа и губ. Взглянув на них обеих, вряд ли кто-нибудь смог бы назвать их мамой и дочерью, но это было так. Элиза смотрела на Еву и, наверное, впервые видела не тот маленький кошмар, который однажды испортил ей жизнь, она видела ошибки, которые допустила и которые теперь вряд ли могла исправить. Женщина представила, как сложилась бы её жизнь, если бы она стала матерью, настоящей матерью для Евы. Была ли бы она сейчас счастлива?

Впрочем, это было неважно. Сейчас, глядя на страдающую дочь, она хотела лишь забрать немного её боли, впитать в себя, чтобы облегчить её мучения. Было совершенно неважно, что терзания, которые испытывала Ева, неуместны. В этот момент Элиза думала лишь о том, что провела слишком много лет, гоняясь за своим счастьем, но так и не узнала, что это такое. Она хотела, чтобы Ева не поступила так же, но жизнь её дочери уже давным-давно шла не по тому пути, заведомо несчастливому.

Ева пошевелилась, её лицо было отсутствующим и изнеможённым, она протянула руку и ухватилась за кружку, которую держала Элиза. Придвинувшись, женщина помогла Мун приподняться и сделать небольшой глоток тёплого чая.

Элиза хотела помочь. Хотела встать на этот путь и искупить свои грехи. Она хотела спасти свою дочь. Но она также знала, что это невозможно. Ева никогда не доверится ей, и ей никогда не станет лучше здесь, в этом доме, где хранятся все самые тёмные воспоминания её души.

Они просто сидели в тишине, пока Элиза помогала дочери пить чай, наблюдая за её слабыми подрагивающими пальцами и полуприкрытыми от усталости и изнеможения глазами.

И ещё она пыталась решиться. Решиться, чтобы сказать то, что необходимо. Это могло означать, что она навсегда потеряет дочь, которую лишь недавно получила, но женщина думала о том, что она слишком долгое время была эгоисткой и, наверное, настало подумать о других. Подумать о Еве.

— Ева, — обратилась она, когда с чаем было покончено, а кружка стояла на столе рядом с другой.

Мун перевела тревожный взгляд на мать. По её лицу нельзя было понять, что она чувствует, хотя Элиза отчаянно желала знать.

Что ж, медлить больше нельзя.

— Отец, — она на секунду запнулась, но тут же взяла себя в руки, — Марлон заберёт тебя завтра. Вы летите домой.

— Здесь мой дом, — прошептала Ева в ответ, отвернувшись.

— Это не так, — покачав голове, произнесла Элиза, коснувшись щеки дочери. — Он заберёт тебя домой.

— Я не могу уехать.

Воцарилось молчание, во время которого Элиза пыталась заклеить трещину, которая все это время была в её сердце, но она упорно игнорировала её.

— Когда ты вернёшься, он будет здесь. Я обещаю.

— Ты рассказала отцу почему…?

— Он думает, что у тебя просто депрессивная фаза, — погладив одеяло, ответила Элиза.

Высунув руку, Ева ухватилась за прохладную ладонь матери.

— Хорошо. Спасибо.

Просидев ещё несколько мгновений, женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Она так и не сказала самого важного, но, возможно, ни одна из них не была готова использовать слово «люблю». Пока что.

***

Эмили опустилась за столик в любимой кофейне и вдохнула сладкий аромат кофе. Вкус латте был ей незнаком, но с чего-то нужно было начинать. Она сделала решительный глоток, который немного обжёг нёбо и язык. Напиток скользнул в горло, удивив сладковатым привкусом — он был не похож на сладость какао, но было в нём что-то особенное, привлекательное. Следующим глоток оказался приятнее, потому что девушка немного выждала, прежде чем пробовать второй раз.

Ухватившись руками за горячую кружку, Эмили грела лицо, вдыхая приятный кофеиновый аромат. Где-то на задворках сознания возникла мысль о том, что запах напоминает ей Кристофера Шистада — её первая детская влюблённость, которой никто не знал. Эти размышления натолкнули её на недавние воспоминания, которые, казалось, никогда не оставят её.

— И пусть, — подумала Эмили.

За окном всё ещё стоял январь, хотя большая его часть осталась позади.

Две недели назад Флоренси вернулась в школу, и это было сделать проще, чем ей казалось сперва. И конечно он был там. Сидел в своём кабинете в серо-голубой рубашке в клетку, его немного вьющиеся волосы заметно отросли и делали его совершенно очаровательным. И его глаза, было что-то дьявольское в этих серо-голубых льдинах.

Теперь Эмили знала ту часть, которую таит этот цвет. Он был там, на прежнем месте и мягко улыбался ученикам, приветствуя их после каникул. Эмили незаметно прошмыгнула в кабинет, заняв последнюю парту, затем разложила тетради и учебник.

Она знала, что Генри наблюдает за ней, его ледяной взор обладал тактильными свойствами. Мурашки по коже вызывали зуд, но она была не готова взглянуть ему в глаза. Не сейчас. Ей нужно время, всего лишь время.

Сейчас же Эмили пила кофе в своей любимой кофейне и пыталась отбросить болезненные воспоминания, сосредоточившись на чём-то приятном. Выходило не слишком хорошо, учитывая, что за последние полгода её жизнь испытала столько взлетов и падений, что американские горки показались бы девушке детским лепетом.

Откинув с лица кудрявый локон, Эмили подумала о Еве. Она думала об их последней встрече — всего десять минут в зале аэропорта, когда они прощались. Она думала о слабых объятиях подруги и об её измученном выражении лица, когда Эмили дала обещание. Сейчас Флоренсиразмышляла действительно ли она выполнит его. Но с новым глотком кофе решила, что всё-таки да, конечно выполнит. Это была простая просьба, которая тем не менее несла в себе глубокий смысл.

— Просто навещай его, — сказала Мун, уцепившись слабой рукой за запястье Эмили, — ему нужен человек.

Было ли это то, о чем подумала Эмили? Хотели ли Ева, чтобы она и Крис…?

Очевидно, пройдет достаточно времени, прежде чем Флоренси узнает ответ на эти вопросы, но прямо сейчас у неё были дела поважнее.

В эту же секунду её «дела» приземлились на соседнее место за столиком. Эмили взглянула на его руки — он не взял напиток или еды, поэтому просто сцепил ладони в замок.

— Добрый день, Эмили, — произнёс Генри тем самым голосом, который сводил её с ума. Даже сейчас.

— Здравствуйте, — ответила она, всё ещё не поднимая глаз. Ещё немного времени.

— Я не могу встречаться с ученицами внерабочее время, — кашлянув, уточнил он.

— Надеюсь, что так, — прищурившись, сказала Флоренси, — было бы ужасно если бы у кого-то закрались подозрения, что вы не просто учитель.

Она подняла на него глаза. Бодвар смотрел со смесью интереса и изумления. Он был удивлен и потому молчал, ожидая развязки.

— Думаю, — продолжила Флоренси, — это было бы действительно ужасно. Наверное, вам стоит сменить место работы.

— Это угроза? — глаза Бодвара блеснули холодом.

— Конечно нет, — отозвалась Эмили, мягко улыбнувшись ему, — просто забота. Мы ведь с вами давно знакомы, и вы, конечно, небезразличны мне.

— Что ж, — произнёс Генри, прищурившись, — в свою очередь, я бы хотел позаботиться о благополучии вашего брата и его нездорового друга. Думаю, есть люди, которым было бы интересно узнать, чем занимаются подростки внешкольное время.

— Оставьте свою заботу, — осмелев, прошелестела девушка,-мы оба знаем, что вам лучше быть осторожнее в высказывания. Знаете, недавно я познакомилась с одной девушкой. Её зовут Ингрид. Довольно удивительная история, — помолчав, добавила она. — Я бы рассказала подробнее, но, кажется вы и сами всё знаете.

Затем Эмили поднялась и стянула пальто со спинки с стула.

— Латте здесь просто потрясающий, попробуйте, — посоветовала она, — вряд ли в другом городе будет такая же кофейня.

***

Элиот молчаливо сидел на парковке, рассматривая собственные руки. Раны зажили несколько дней назад, но шрамы от сбитых костяшек остались. Парень потрогал огрубевшую кожу, затем взглянул в собственное отражение в зеркало заднего вида. Его новая прическа делала Элиота более взрослым, а суровое выражение лица, которое лишь недавно омрачило его, дополняло образ. Швы в его ухе, где ещё некоторое время назад красовалась серёжка-крестик, сняли, но шрам всё ещё был там — напоминал о тех событиях, за которые он несёт ответственность. Элиот не испытывал злости или чувства несправедливости — кто-то должен был ответить, и отчасти Флоренси был рад, что это был он, а не Шистад. Но, возможно, теперь всё действительно было кончено. Элиот всей душой надеялся, что на этом и правда всё.

Вокруг не было не души, несмотря на девять утра четверга. Парковка у больницы была полупустой, что навевало соответствующие мысли. На улице недавно прошёл снег и стоянка была плохо расчищена.

Элиот оглядел салон автомобиля — здесь слишком сильно пахло сигаретами, хотя он и курил в открытое окно. Дурная привычка, от которой никак не избавиться, хотя на первый взгляд казалось, что бросить легко.

Элиот наконец заглушил мотор и вынул ключи, затем ещё провел рукой по волосам и всё-таки выбрался наружу. Холодный январский ветер обжёг лицо и распахнул полы куртки, поэтому Флоренси поспешил внутрь. Он потоптался на пороге, стряхивая снег с ботинок, и зашёл в лечебницу.

Здесь пахло немного иначе, чем в обычных больницах, — не было того едкого концентрированного запаха лекарств. Воздух был пропитан чем-то тяжёлым и отчаянным, будто у тех, кто находился здесь, не было шансов выбраться наружу.

Парень подошел к дежурной медсестре, перебиравшей кипы бумаг на ресепшене, та тут же подняла глаза, отрываясь от дел.

— Здравствуйте, чем могу помочь? — произнесла женщина, оглядев парня.

— Добрый день, — поздоровался Элиот в ответ, нервно коснувшись собственных волос. — Я пришел к Кристоферу Шистаду.

— Сейчас посмотрим, — кивнул медсестра, взглянув в свой компьютер. — Палата номер 23, — сухо оповестила она, — я провожу.

Элиот молчаливо следовал за женщиной. Они вошли сквозь двустворчатые двери, проследовали вдоль длинного коридора, затем свернули влево и оказались у двери с табличкой «23». Медсестра постучала, но с обратной стороны не последовало никакой реакции, и, выждав секунду, она отворила дверь.

— Пожалуйста, оставьте дверь открытой, — попросила женщина, прежде чем уйти.

Флоренси мялся на пороге несколько мгновений, прежде чем всё-таки перешагнул порог. В комнате было темно, но проникающий сквозь серые жалюзи свет позволял рассмотреть небольшое пространство палаты. Элиот оставил небольшую щелку, создавая видимость открытой двери и прошёл внутрь.

Человек, лежавший на кровати, слабо дёрнулся при звуке шагов. Видимо, ему требовалось время, чтобы набраться сил, потому что ещё через несколько секунд он поднялся и сел. Его фигура, повёрнутая лицом к окну, выглядела бледной и чересчур худой. Футболка прилипла к коже на подмышках и спине, на ткани отпечатались влажные следы от пота.

— Ева? — произнёс тихий скрипучий голос, отчего Элиот вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Это я, — ответил он, проходя к простому деревянному стулу, примостившемуся у окна.

Никакой реакции не последовало в ответ, поэтому в комнате воцарилась гнетущая тишина.

Элиот рассматривал друга: впалые щёки и болезненно серое лицо с синими тенями в области глаз и скул, слабо подрагивающие руки и тяжело вздымающаяся от дыхания грудь, лоб и шея, покрытые потом. Шистад напоминал труп. Его потрескавшиеся губы разомкнулись, когда он взглянув на Флоренси и усмехнулся. Воспалённые глаза парня рассматривали друга с маниакальной увлечённостью.

— Скажи, что принёс что-то.

Флоренси улыбнулся уголком рта, проглотив ком в горле.

— Извини, дружище, с этого момента доступ к товару закрыт.

— Поэтому ты так дерьмово выглядишь? — проскрипел Шистад. — Серьёзно, что случилось с твоей причёской девственника и гейской серёжкой?

— Лишился девственности с девушкой, — улыбнулся Элиот.

— Надеюсь, не с моей, — мрачно заметил Крис и его глаза блеснули чем-то узнаваемым.

— Слушай, — пройдясь рукой по волосам, кашлянул Элиот, — ты же знаешь, что я не…

— Не знаю, — перебил Шистад, сощурившись, — но это неважно. Она ведь…?

— Она уехала, — ответил Флоренси на не озвученный вопрос. — Улетела несколько дней назад.

Крис закрыл глаза и глубоко втянул отравленный воздух. Всё вокруг было отравлено: его слова, его поступки, его жизнь.

Распахнув тяжёлые веки, Шистад взглянул в лицо своего не менее измученного друга. Он всё ещё был здесь. Флоренси всё ещё был здесь.

— Чёрт с ней, — скривился Крис, хотя в груди всё болезненно сжалось.

— Я знаю, что не чёрт, — тихо ответил Флоренси, — теперь знаю.

— Не чёрт, — согласился Шистад, — но всё изначально было обречено.

— Может быть, — Флоренси повёл плечом.

Он оглядел небольшое пространство палаты, чтобы дать другу время на то, чтобы собраться с мыслями.

— Ты знаешь, что мне жаль?

— Надеюсь, что так, — ухмыльнулся Шистад, хотя его взгляд всё ещё излучал болезненное отчаяние, — иначе я не смогу снова быть твоим другом, ублюдок.

— Мне действительно жаль, — ответил Элиот, улыбнувшись Шистаду уголком рта, — но иди ты к чёрту.

— Сам иди к чёрту.

Палату наполнило чем-то, что не имело ничего общего с отчаянием. Это была надежда.

***

— Пожалуйста, кладите свой багаж на ленту, а сами пройдите через металлоискатель. Спасибо, — произнесла невысокая брюнетка, облачённая в форму.

Ева прикрыла уставшие после полета глаза и прошла вслед за отцом через рамку металлоискателя. Тот не показал ничего подозрительного, поэтому они забрали багаж и медленно последовали прочь из аэропорта.

Ева ощущала себя опустошённой, будто кто-то высосал из неё душу и оставил внешнюю оболочку. Единственное, что поддерживало её, — позвоночник. И тёплая, немного влажная ладонь отца.

Марлон вёл девушку за руку, не давая ей потеряться в толпе. Вокруг сновали сотни людей: они спешили по своим делам, совершенно не замечая расстроенного отца, переполненного чувством вины, и его сжавшейся до минимальных размеров дочери. Её лицо выражало вселенскую усталость и дело было не в утомительном перелете. Честно говоря, Марлон понятия не имел в чем дело, но знал, что это не просто депрессивная фаза. У Евы давно не было такого периода, и он не мог просто настать, что-то спровоцировало его, но сейчас не время для расспросов. Сейчас мужчине следовало быть внимательным и заботливым.

Марлон поймал такси и убрал чемоданы в багажник, пока дочь разместилась в салоне. Ехать до дома было недолго, но обоих изрядно утомила дорога.

В Бергене стояла зима, совсем непохожая на зиму в Осло. Здесь было менее снежно и шёл мелкий ледяной дождь. Вокруг виднелись лужи и грязь от растаявшего снега. Дорога казалась незнакомой, но дело в том, что Марлон давно не был здесь. И несмотря на это, всё вокруг ощущалось как дом, будто спустя много лет ты возвращаешься в место, которое долгие годы было твоим пристанищем, но ты почему-то решил, что где-то будет лучше, чем здесь. Это не ностальгия, но щемящее чувство утраты осело где-то в желудке Марлона, пока ничего не подозревающий таксист и измученная дочь сидели в автомобиле.

Когда они подъехали к дому, всё выглядело не так, как раньше, и Марлон гадал, в чём же дело. Возможно, он забыл, как ощущается дом и это место теперь совсем не было знакомо его сердцу, а, возможно, дело в людях, которые наполняли жилище. Но это поправимо, ведь здесь он и Ева. Мучительные воспоминания об Элизе на секунду вызывали щемящую боль в груди, но он тут же отогнал их.

Мужчина расплатился с таксистом и достал багаж. Ева медленно побрела к порогу пока незнакомого дома. Прошло много лет с тех пор, как она была здесь, и теперь территория не казалась знакомой, будто любые воспоминания об этом доме стёрлись из памяти. Но это не слишком волновало девушку — в груди у неё пульсировало чувство тревоги, с которым не было сил бороться.

Они вместе вошли в дом. Всё вокруг дышало пылью, забытой жизнью. Ева прошла внутрь, не снимая ботинок, отчего на грязном полу остались мокрые следы. Кресло, обернутое в чехол, издало скрипяще-шуршащий звук, когда девушка приземлилась на него. Тело болело, будто она провела несколько часов в неудобной позе, а в висках стучала кровь — признак зарождающейся мигрени. Прикрыв глаза, Ева глубоко вдохнула пыльный воздух. Вместе с ним в лёгкие проник знакомый аромат отца — он присел на корточки рядом с дочерью и взял её за прохладную руку, привлекая внимание.

— Ева, — обратился он тихим голосом.

Девушка открыла глаза, взглянув на бледное, постаревшее лицо Марлона.

— Да? — спросила она, отчего-то затаив дыхание. Неожиданное чувство спокойствия сдавило грудь.

— Мы дома.

И Ева поверила ему. Она действительно была дома.