Кровь королей (СИ) [Влад Волков] (fb2) читать онлайн

Интерлюдия I. Ритуал

Песчаная буря постепенно затихала. Мелкие сухие крупицы, поднятые порывистым и кружащим ветром, оседали золотистой пылью на причудливые грандиозные барханы Валарийской и Азимберийской пустынь, засыпая последний протянувшийся оазис у разделявшего их источника.

Столетние белёсые скелеты гигантских змеев и длинношеих ящеров, некогда живших в этих местах, тонули прочь от взора своими выскобленными до блеска острыми рёбрами, громадными черепами и массивными позвонками в похоронном плену оседающих песчинок.

Словно неумолимое движение времени, этот дождь из крупиц засыпал то, что уже итак превратилось в невозвратное прошлое, погребал исполинские остовы под слоями бесчисленных мелких частичек, подготавливая в настоящем место для когда-нибудь грядущего в эти края будущего.

Переломанные туши стервятников падали на горячую сыпучую поверхность одна за другой, иногда ещё подёргиваясь в предсмертных муках, а вскоре тоже исчезали под этой оседающей смесью, кружащейся в воздухе. И точно также погребались куда-то в небытие вместе с останками ящериц, змей и пауков, как и некогда великие цивилизации этих мест.

Закатное солнце с кроваво-алого небосвода постепенно кое-как вновь проглядывало сквозь утихающий песчаный шторм, озаряя исписанные неведомыми языками руины древнего храма. Большая часть краски давно стёрлась, стены с рисунками осыпались, а вырезанные в камне линии и рунические письмена с веками практически исчезали, частично сглаживаясь под потоками ветра и гонимых им многочисленных крупиц.

Поток воды перекрывался, исчезая куда-то под землю. Цветы и зелёные листья погребались заживо в мутно-бежевой пыли, обрастая сверху всё новыми барханами, навсегда скрываясь своей растительностью прочь в глубины извилистых песочных дюн, покоясь в своей сухой и горячей могиле, сгинув во тьму веков.

Босые пальцы смуглой иссохшейся ноги старца сжимались от пустынного жара. Вторая его нога почти по колено была занесена налетающим мелким песком, но казавшиеся немощными костлявые руки, торчащие из-под изодранной дряхлой рясы, всё ещё цепко хватались за деревянный узорчатый посох.

Впалые глазницы, казалось, ничуть не являлись проблемой для облысевшего дряхлого старика на всём протяжении битвы. Устаз будто видел вокруг неким другим, истинным зрением, таинственным и магическим, позволяющим не просто ориентироваться в пустынной местности, но и чётко представлять, где именно находится его соперник.

Он не раз укрывался от его огненного дыхания за уголками торчащих останков некогда величественных стен. Прятался за столбами некогда резных исписанных колонн. Зарывался средь камней от лавовых полыхающих шаров, ныряя в катакомбы останков древнего фундамента, крепко засевшего здесь в память о когда-то населявшем оазис народе.

И пусть они не были прямыми предками современных людей, живущих в Эйзенторе, пусть их язык почти не изучен, а история давно стёрла почти все детали и подробности их быта, верований и традиций, наследие той культуры всё-таки продолжает жить в некоторых аспектах изменчивой реальности. И, может быть, однажды такое наследие заявит о себе, но это уже будет совершенно иная культура.

Костлявые ноги высокого отшельника кое-как вновь взбирались на песчаную поверхность из тесного плена. Мозолистые жёсткие ступни, казалось, уже давно привыкли к жару пустыни, почти потеряв какую-либо чувствительность своей изнеможённой подошвой и обратившись некой коркой с жёсткими кожистыми наростами. А он продолжал стоять даже после выматывающей затяжной схватки, растянувшейся на две соседние пустыни.

Тонкая и длинная борода устаза седым дрыгающимся червём подрагивала от остаточных порывов утихающего ветра. Мелкие песчинки застревали в этих жёстких белёсых волосках, окрашивая слегка ту бледной желтизной, но, то и дело, срывались и падали вниз, не задерживаясь там надолго.

Томная туша его соперника рухнула набок, издавая урчащий громоподобный рык, в котором чувствовался и вздох вселенского отчаяния, и непримиримая с собственной печальной судьбой звериная дикость, но больше всего — последний вздох огромного могучего чудовища, не совладавшего даже с каким-то слепым и дряхлым отшельником.

Мужские тонкие пальцы с истрескавшимися полукруглыми ногтями, плавно опускали посох за его самую широкую часть, будто тот готов был стремглав вырваться куда-то ввысь, сквозь остатки бури, к редким для пустыни облакам и выше, прочь… К солнцу, к смыкавшейся над ним гулкой неведомой бездне и к обитающим в ней далёким сверкающим звёздам навстречу судьбе.

Магия в резной деревяшке и вправду постепенно утихала. Письмена и символы прекращали светиться алым и золотистым сиянием, сама поверхность из коричневого почти живого дерева темнела в бурый и сухой оттенок, а нижний кончик плавно погружался в горячий песок, пытаясь найти там некую точку опоры.

Могучий древний зверь, старый хозяин этих мест, под оглушительный треск своих перемолотых костей пал под натиском силы забредшего отшельника. Ни одна из четырёх мускулистых рук, снаряжённых полумесяцами чёрных наточенных когтей, уже не могла пошевелить своими толстыми пальцами и даже разогнуться в локтях. Подобный человеческому торс демонстрировал обилие переломов и полученных в неравной схватке повреждений. А усеянная рогами и шипами широкая, как крона разросшейся акации, голова уже навсегда закрывала все семь своих округлых янтарных глаз, ещё слегка дымящихся мелкими мутными испарениями и исполненных прожилками напоминающей лаву горячей крови. Битва была окончена, зверь проиграл.

Шаг за шагом, и вправду опираясь своим посохом на песок, совсем недавно кружащий вокруг них стенами арены этого масштабного поля битвы, скиталец подбирался ближе к умирающему оппоненту. Отпустив одной левой рукой свой посох, он шарил по изрезанным лохмотьям, пытаясь нащупать потайной карман, выясняя, не раздроблен ли тот в ходе сражения и держит ли ещё в своей ткани то, что было туда отдано на хранение.

Лежащее на боку тело больше не урчало, не вздыхало, не плевалось своей вертикальной пастью, увенчанной снизу двумя парами кабаньих изогнутых клыков, не подавало никаких признаков сознания и жизни. Семеро крупных выпуклых глаз закрылись полусферами массивных и плотных век, лишённых какого-либо подобия ресниц. Изломанные остатки когтей по большей части глубоко вонзились в песок, словно желая остаться здесь вместе с руинами покинутых и заброшенных построек.

Он, демоническое отродье пустыни, завсегдатай этих земель, когда-то видел не просто их величие и расцвет, церемонии празднеств и песнопений, оргий и пиров, поклонений и жертвоприношений, он видел даже саму их постройку, как возводили эти массивные торжественные здания, как их расписывали их стены и колонны, как трудились неуёмные талантливые мастера давным-давно минувших лет.

Он был свидетелем, как сюда вносили богатое убранство: изысканные вазы, плетёные тростниковые гобелены, гладкие величественные статуи, роскошные зеркала и многое-многое другое, что кануло в небытие, было сожрано временем или попросту разграблено такими вот путешественниками, забредавшими сюда многие столетия спустя… после падения древней цивилизации.

Где-то вдали виднелась главная достопримечательность Валарийской пустыни — цельный выкованный мастерами прошлого Золотой Телец. Не тускнеющая величественная громадина, видно которую было с самых разных поселений Ракшасы от живописных оазисов до скромно живущих в пустынях деревень.

— Надеюсь, ты не последний, — сухим голосом, словно бы с неким сожалением и нотками искренней грусти, проговорил старик, подходя ещё ближе к чудовищу.

Четырёхлапый антропоморфный торс с растущими по краям, почти у самых рёбер, трёхпалыми когтистыми ручищами начинал слегка светиться изнутри мелким точечным мерцанием повсюду, будто бы где-то под рыжеватой кожей плодились полчища паразитов-светлячков. Ног у зверя не было изначально. Ниже торса шёл сужающийся полупрозрачный хвост, растворявшийся в воздухе, позволяя чудовищу висеть над землёй и быстро летать на невообразимые расстояния, поднимая ввысь тонны песка.

Сейчас обессиленное тело как раз от этого призрачного хвоста и само начинало становиться прозрачным, рассыпаясь на мельчайшие крупицы сдерживающей эту физическую чудовищную оболочку магии и растворяясь прочь из этого мира. Именно этой последней фазой жизни своего оппонента и ждал старый отшельник.

Он долгое время выслеживал монстра, словно добычу, охотился и исследовал местность, проводил в изучении и засадах по многу дней, изучая заметки и рукописи, ныне унесённые ветрами песчаной бури в неведомом направлении. Что он потратил, что он потерял — уже было не важно. Сколько бы ни было затрачено усилий, цель явно оправдывала средства.

И теперь сухие длинные пальцы, наконец, нащупали в остатках кармана позолоченную металлическую форму с особым орнаментом и крепкой небольшой цепочкой, явно призывающей носить такой предмет на шее. Медленные манипуляции немощных худощавых рук поменяли содержащиеся в мозолистых смуглых ладошках предметы местами.

Слепец переложил свой посох теперь в левую руку, вцепившись в тот, словно едва уже держался на ногах, и так надеясь на единственную надёжную опору, а правой же, позади этой вытащенной из кармана металлической формы, взял ту плашмя и уверенно направил вперёд, выставив ладонь в сторону умирающего и исчезающего пустынного монстра.

Всё громадное безногое тело, способное ещё недавно возвышаться над любыми обелисками и барханами, немногочисленными деревьями этого забытого и занесённого оазиса, нынче вырванных зловещими порывами вместе с корнями, и даже постройками и колоннами, сейчас уже просто лежало на боку. И сверкало мельчайшими ярко-жёлтыми точками, словно созвездием миниатюрных солнц, собравшихся плотным скоплением не только по всей поверхности колоссального туловища, но и будучи каждой частицей внутри него.

Чудовище скороспешно рассыпалось… Однако свет каждой этой мельчайшей частички потянулся тонкой радужной ниточкой прямиком к золотистой металлической форме в направленной ладони старца. По всей своей длине эти полупрозрачные мерцающие нити энергии переходили сначала из своего первичного жёлтого цвета в зеленоватый, затем густели в синий и фиолетовый оттенок ближе к своей середине, и оттуда дальше вновь обращались в насыщенно-сапфировый, с него в сиренево-лиловые тона всё светлее и светлее и, затем, из розовых становились ярко-красными окончаниями, вливаясь в выставленный слепым стариком предмет.

За несколько мгновений весь уродливый гигант перестал существовать, оставив только сдавленный собой песок с бесформенным силуэтом, да следы от когтей кое-где возле периметра. Но свечение миллиарда этих маленьких частичек, на которые он распался, впитывались блестящим артефактом, теряя свои жёлтые, синие и фиолетовые переходные цвета, сияя алым огранённым сердцем, словно изысканным драгоценным рубином, в золотом амулете, который судорожно, но крепко, сжимали смуглые старческие пальцы. Ритуал был завершён.

Пролог

I

За 26 лет назад от момента начала повествования. Виридис 5, Сорордес.

С дальних краёв, из самых измученных палящим солнцем уголков пустынь жаркой Ракшасы, даруя вокруг себя дыхание жизни, раскинулась великая река Рейн, главная питающая артерия всего континента Истерхельм. Низвергаясь водопадами из пещер гномьего царства Трудхейм, с горного хребта Хильшмариил, освежает она саванну, разнося процветание и порождая в тех местах разраставшиеся красивые оазисы. Стремясь всё дальше, она петляет по сочным зелёным землям джунглей, пастбищ, лесов и виноградников Гладшира, благоухающим полям Иридиума, горным каменистым рельефам Скальдума, простирая дочерние воды к подножью Каменного Леса, и, залезая на дикие, истерзанные могучими ветрами, степи Бреттенберга, двигается оттуда вниз по холмам и долинам Карменгхейма да лугам умеренного климата Кхорна.

Минуя на юге только задымлённый торфяниками и собственными мастерскими Хаммерфолл, на западе прибрежную Горготскому морю живописную Унтару, процветающую своими плантациями, и ютящиеся чуть севернее над ней мрачные возвышенности лесистых Карпат, река сквозь центральный регион, с шумом журчит южнее, вниз, к болотистым землям Лотц и подножью могучих гор Церкингема, пока окончательно не исчезает, уходя в недра заснеженных ущелий средь белёсых пиков Астелии.

Рейн разливался почти по всем землям принадлежавшего людям Энториона, вбирал в себя немало притоков и разделялся на множество более маленьких речушек, разнося жизнь по территории обширного континента, сердцем которого было просторное людское королевства из содружества тринадцати земель.

Крумвельский Сад весной был необычайно красив, его многообразие распускавшихся цветов, с обильным приоритетом нежно-розовых и белых оттенков, так и настраивали на романтичный лад. Он простирался на весьма неровной земле Кхорна, принадлежащей нынешней правящей династии Дайнеров и почти никогда не скучал без посетителей.

Здесь, в низовьях было уютно среди элегантно растущих рощиц да в тени густых, давным-давно посаженных деревьев, а на верховьях, где стояли красивые резные скамейки и высились каменные статуи, можно было любоваться красочным закатом над большим зеркальным озером, выложенными цветниками либо же горным пейзажем, развернувшимся вдали по другую сторону, где ночные гуляки любили встречать лиловый рассвет.

В этот яркий и тёплый день в саду было много знатного народу, неспешно прогуливающегося в своих компаниях и парочками. Несколько влиятельных родов, что с раннего утра собрались на торжественное праздничное мероприятие в одном из ближайших замков, после основной части теперь уже разгуливали здесь, по саду, всю вторую половину дня. Дышали свежим весенним воздухом и проводили время в любезных беседах друг с другом. Некоторые предпочитали присесть за деревянные столики или что-то пообсуждать на лавочках, другие же вели беседу на ходу, шагая с солнечных дорожек в тенистые аллеи и наоборот. Детский смех был слышен на полянках, специально выделенных площадках, у фонтанов и в тенях массивных деревьев, где резвились малыши собравшейся знати.

Королевские земли не знали более нежного и красочного места, чем Крумвельский сад. Его история началась ещё задолго до объединения тринадцати родов. И совершенно случайно он оказался между двух нынешних столиц: красивым городом Олмаром, центром развлечений, званых обедов на открытом воздухе, турниров и прочих пышных мероприятий, и центральной политической единицы всего королевства — могучего крупного Триграда, именуемого простолюдинами также «Трёхградьем». Некогда созданный из слияния, как не трудно догадаться по его названию, сразу трёх близстоящих городов разных земель — Скальдума, Кхорна и Ракшасы, он был свидетелем смен династий и главным пристанищем правящего монарха.

Эти городки на трёх берегах рассошины бурной реки Агайны — самого крупного рукава Рейна, постепенно всё разрастались в одно громадное поселение, в итоге обнесённое крепкой защитной стеной, и ставшее после объединения десяти влиятельных семей основным центром королевства Энторион.

Сама же Агайна здесь, в речной развилке, делилась городской бифуркацией далее на Ньер-Ра, основную реку земель Дайнеров, и Агайну Горную, также именуемую Агайной Нижней, уходящую в южном направлении среди ущелий Скальдума.

Лорд Салдор Ван Крумвель — некогда владелец этих земель, славился уточненным и изысканным вкусом. Избалованный по своей натуре, вышедший из семьи ростовщиков, он покупал наиболее интересные и красивые деревья для своих угодий. Не сказать, что вся экзотика приживалась на этой местности, но лет эдак за двадцать он сумел собрать насыщенную коллекцию, которая сама собой разрасталась по территории, и в скором времени сад стал в разы превышать владения Крумвеля, распространяясь дальше и дальше. Росли здесь, помимо изысканных и причудливых растений, и вполне обыденные для сей местности деревья. Некоторые Салдор вырубал, иные пересаживал. Обосновалась здесь и отдельная еловая роща, в которой почему-то в разы больше, чем где бы то ни было в саду, любили расти благородные грибы.

Не то, чтобы Салдор был знатным грибником, но блюда из них действительно славились на пирах, что когда-то проходили в этом красивом саду. Восхищал гостей и набор деревьев, здесь можно встретить изящные и очень нежные, а так же массивные и вековые. Все свое свободное время Крумвель отдавал заботе о растениях, и даже так и не был женат за свою жизнь.

Когда он был уже совсем стариком, сад сыграл в его жизни злую шутку, войска орков под предводительством Крулла Безжалостного, взяв с северо-востока половину Бреттенберга и большую часть «Когтистой Лапы» — крайних земель области под названием Ракшаса, дошли-таки и до этих мест.

Отвлекаясь на чуть более ранние события, стоит упомянуть, что восставшие на севере и востоке племена зеленокожих, увидев какой они мощный отпор дают слабо подготовленной людской гвардии, не только отвоевали свои земли, но и начали посягать на близлежащие. Гвардия же та была ничем иным, как объединённые войска под союзом земли Карменгхейма во владении воинственной династии Уинфри и Бреттенберга под царствующими там тогда Мельфенами. Обе династии желали заполучить орков в качестве рабов, бесплатной рабочей силы на свои плантации и в свои мастерские, занять тяжёлым трудом на благо себе. Однако зеленокожие достойно отразили все атаки и вскоре сами пошли в наступление дерзкими набегами, опустошением деревень и взятием в рабство местного населения.

Со временем, в этих завоевательных походах у воинственных орков сменилось три лидера, последним из которых и был, прославившийся в жутковатых байках и гнетущих легендах, самый жестокий из них — Крулл.

Орки, к слову, из всех представителей зеленокожих были самые организованные и разумные. Они обладали куда более развитым социальным строем, чем, к примеру, диковатые прожорливые гремлины или же полоумные гоблины. В принципе, при взгляде на массивных боевых представителей сей расы слово «интеллект» может вызвать адекватную усмешку, однако же, шаманы из представителей этих кровей, в большинстве своём, мудрые старцы, владеющие магией тотемных духов и говорящие с силами природы.

Такие могли действительно похвастать хорошими знаниями об окружающем мире и развитым умом. И если бы у власти, при всем уважении народа к ним, оказались именно шаманы, то навряд ли войска орков отдалились бы с завоевательными целями от родных земель так далеко в Энторион. Но когда в лидеры вырывается настоящий зверь, с желанием мести, крови и наживы, то боевой дух воинов его племени возрастает до такой степени, что армию от похода уже ничто не спасёт и не остановит. Или, правильнее было бы сказать, не спасёт те земли и их жителей, не которые посягает такой воинственный отряд.

Крулл славился именно тем, что поступал с людьми так, как те хотели поступить с его собратьями — брал их в рабство, и, пожалуй, многие предпочли бы смерть на месте, в сожженных деревнях, нежели прислуживать зеленокожим. Это был настоящий парадокс, когда Круллом «Безжалостным» называли орка, не разрывающего своих врагов на куски, не сдиравшего с них кожу и не насаживающего головы врагов на колья и копья, как, к примеру, поступали некоторые люди — представители знатной династии Кромвеллов с самых дальних северо-западных земель нынешнего королевства. Легендарный вождь орков всего лишь пленял многих в покорённых им поселениях, оставлял в живых, но жизнь их превращал в сплошные страдания, мучения и унижения.

Войска орков всегда имели при себе и различных собратьев. Пусть не столь социально и интеллектуально развитых, диковатых, но всё-таки сговорчивых на битвы и крайне полезных для общей численности. Например, гретчинов, владеющих навыками борьбы холодным оружием и стрельбы из лука, или же крупных лохматых багбиров, напоминавших нечто среднее между медведем и орком, а также богиллов — этаких дикарей-гоблиноидов, свирепых боугов и, конечно, самих гоблинов.

Если отряд приходил сражаться в горы Бреттенберга, например, в горный хребет Хильшмариил, повоевать против обосновавшихся там гномов, то вторжение орков регулярно поддерживали местные кобольды. А пещерные сквиги, полуслепые троглодиты и горные тролли тоже, в свою очередь, не брезговали присоединиться к побоищу, пожирая и уничтожая бегущих в глубины Утгарда дворфов — коренастых и бородатых представителей гномьего семейства.

В степях, на холмах и на равнинах наиболее четко будут выделяться обитатели подземных пещер и оврагов — великаны дэвы и огры среди армии орочьих воителей, а так же мелкие, но проворные отряды хобгоблинов с холмов и оврагов. И даже среди морских обитателей есть их представители — троглагобы, способные привести с собой ещё тритонов и сирен, пусть уже не имеющих общего родства с зеленокожими, но способными тех поддержать — тут всё будет зависеть от цели сражения.

Если же битва заходила в лес, то присоединялись к ним лесные гоблины, мелкие цепкие гремлины, сгорбленные знатоки грибов снотлинги… Заодно орки благодаря своему шаманизму искусно использовали в качестве транспорта и боевых единиц некоторых диких волков, кабанов, огромных ящериц и гигантских пауков.

И вот в те времена вторжения зеленокожих, подошли тогда воинственные племена-кочевники и на земли Кхорн, в том числе и к владениям Салдора Ван Крумвеля, и пригрозили сжечь сад, если тот не отдаст им свои земли. Что ему оставалось делать?! Орки отхватили крупный кусок суши, пробираясь сюда от своих северо-западных границ. Селяне ближайших деревень бежали, да и сам Салдор тоже покинул свои владения и пропал в небытие…

Но всё это, конечно же, дела давно минувших дней. Сейчас здесь уже царит мир, покой и процветание. Орков тогда очень лихо разбил Энтони Уинфри, окружив зеленокожее войско плотным кольцом людских воинов, заручившись поддержкой армий Скальдума и Хаммерфолла, позвал им на помощь магов Иридиума, да и вообще сподвиг владения самых могучих и влиятельных династий к объединению.

Бежавшие орки и тролли были загнаны в Анкарские болота Кхорна, кишащие гигантскими прожорливыми змеями, да в дикий Бургарский лес на землях Бреттенберга, где тех хватали ядовитые пауки и другие чудовищные арахниды.

Крулл Безжалостный был повержен и обезглавлен, его череп до сих пор хранится в хрустальном кубе и выставляется в Триграде всем на обозрение. Люди объединились перед лицом общего врага и спасли свои земли.

Так вскоре и образовалось единое мощное королевство, прозванное по его имени — Энторион. А сад остался стоять, будучи теперь ничейным, став общественным достоянием, доступным для всех желающих. В основном для тех, кто проживает неподалёку на землях умеренного климата Кхорна — ныне владений семейства Дайнеров. Но и для многих путешественников, так как владения Крумвеля располагались недалеко от Триграда и, соответственно, от границ Ракшасы — жарких степных да пустынных земель мавров Кроули, и тоже не слишком уж плодородных земель Скальдума, где много лет правит род магов огня — династия Ферро.

Династия Мельфенов, правда, с того времени уже успела смениться династией Мейбери, самых успешных купцов и торговцев, пробившихся к власти благодаря умелой предпринимательской хватке и личной смекалке своих поколений. А Уинфри за минувшие поколения весьма изменились с жаждущих расширения и власти до благородных рыцарей справедливости.

На землях Карменгхейма были одомашнены многие дикие ящеры вслед за аналогичной модой на полях Унтары, а ещё край прославился школами военной подготовки, рассылавших своих воинов на дальнейшее обучения и военную службу по всему королевству.

Много лет прошло с тех пор, и теперешним весенним днём всё вокруг казалось таким спокойным и умиротворённым, что каждым мгновением можно было полноценно наслаждаться, позабыв обо всех насущных делах и проблемах, потеряв счёт времени. Дышать чистейшим свежим воздухом, греясь в солнечных, уже довольно тёплых, лучах, или же отдыхая в тени аллей, рощ и отдельно растущих крупных массивных деревьев.

В этих краях всё ещё можно было встретить орков, но у тех не было более никакого злого умысла. На землях королевства людей живут представители самых разных рас, просто их в меньшинстве, чем коренного населения. Хоббиты, высшие и тёмные эльфы, орки, минотавры — за каждым своя отдельная история, почему и зачем они отправились в Энторион. Изгнанники, искатели приключений, таланты в поисках хорошей работы, барды-путешественники, беглые преступники, да и много кто ещё.

II

Сейчас же в этом пышно и празднично украшенном вовсю цветущем саду проводилось большое торжество. Старшей дочери короля Гектора Дайнера — Анне исполнилось четырнадцать лет. Помпезные искусственные цветы из тонких пластин и обтянутых яркой разноцветной марлей каркасов. Плетеные верёвки меж деревьев, усеянные броскими флажками и эмблемами, целые эффектные гирлянды из таких на многих крупных статуях или резных монументов фонтанов. Повсюду гербы с драконом — символом династии Дайнер, к которым и принадлежала именинница.

Девочка очень уж рвалась замуж, что дочерям влиятельных семейств было обычно не свойственно, а её отец старался повременить с этим, вопреки как раз поведению всех остальных таких отцов, чьи дочери достигали возраста свадьбы. Гектор утверждая, что она должна сначала иметь статус не просто «дочери монарха» и не просто «владыки земли Кхорн», а непосредственно быть «наследницей престола», когда Высший Совет утвердит Дайнеров ещё на одно последующее поколение правления Энторионом. Потому и замужество её должно быть политически важным и выгодным.

Анна же, будучи девицей весьма избалованной, а также по своему нраву довольно наглой, нескромной и гиперактивной, регулярно намекала своему отцу, что уже давно не невинный ребёнок, и дочь короля вовсе не будет престижным трофеем, если её брачная ночь окажется далеко не первой ночью с мужчиной, и, мол, не скажется ли это на репутации отца, ставшего королём?! На что тот просто закрывал глаза, не считая, видимо, сей факт ценным и уж тем более решающим, или же просто не верил ей, ведь выдумщицей она была порядочной, а, быть может, и попросту не желал обсуждать с ней такие вещи.

Как любой отец, он, конечно же, внутри себя впадал в ярость, при известии, и последующих частых напоминаниях, что его маленькая принцесса уже отнюдь не малое дитя, но буйный нрав сероглазой темпераментной Анны всегда было невозможно укротить. У него не хватало сил на неё сердиться, она была старшим ребёнком в семье, первым его ребёнком, хоть он и понимал, что невероятно избаловал девочку.

А на людях казалось даже наоборот, что он души не чает именно в своем сыне Джеймсе и заодно готов весь день сюсюкаться с младшенькой дочуркой Вирджинией. Будто бы Анну он любил куда меньше остальных детей, не уделяя ей особого внимания и на людях нередко был с ней строг и требователен. На деле же, в стенах дворцов, как в родовом замке Дайнеров — «Каменном Драконе», так и в прочих местах их пребывания, Анне доставались все симпатии отца. Пожалуй, больше чем к старшей дочери, он был привязан лишь к своей любимой голубоглазой супруге — Саре Темплин, ныне уже вот шестнадцать супружеских лет, как Саре Темплин-Дайнер, взявшей при свадьбе на знатном герцоге двойную фамилию.

У неё была сильная страсть к бородатым мужчинам, а потому лорд Темплин, бывший глава духовенства Кхорна и Викарий Церкви Семи Богов, долго размышлял за кого же выдать замуж свою дочь, дотянув с этим аж до её восемнадцатилетия, и сильно сомневался в успешности её союза с молодым Гектором, рыцарем Короны, который был почти на восемь лет её старше. Исход решения был предопределён, когда Высший Совет избрал Гектора королём после трагической смерти Веринга Аркхарта. Ну, а коронованный супруг пообещал Саре отныне ухаживать за бородой и никогда не сбривать, только подравнивать, что успешно и делает все эти годы.

У их старшей и первой дочери, молодой Анны, сейчас было два фаворита среди знатных семей Королевства: шестнадцатилетний молодой и длинноволосый красавчик-брюнет Тод Торнсвельд и рыжий, всегда улыбчивый и весёлый, покрытый смешными, на её взгляд, веснушками Арнорекс или просто Арн Мейбери — молодой, но уже весьма успешный мастер торгового дела из престижной семьи, который был старше девушки почти на четыре года. Впрочем, её саму разница в возрасте ничуть не смущала.

Ещё пару лет тому назад, когда, загулявшись в лесистом парке у замка Мейбери, прозванного за внешний вид «Черепахой», где её семья гостила по случаю устроенного праздничного бала, Анна осталась с Арном совершенно наедине. И, видя, что до них вообще никому нет дела, парочка сбежала прочь от чужих глаз.

Вокруг них — шумящие от лёгкого ветра ярко-зелёные кроны деревьев, окрашенные в нежно розовый солнечными закатными лучами. И сам этот ветерок, дающий в столь жаркий день необходимую вечернюю прохладу, заигрывал с их волосами и богатыми нарядами. Ну, а жара стояла такая, что скинуть всё обилие одежды было настоящим блаженством и одним из настоящих заветных желаний.

А как ухаживал за ней Арн! Плёл венки и срывал цветы, целовал пунцовые от смущёния щёки, и соблазнял самыми приятными ласками, объятиями, движениями заботливых и в то же время нескромных рук… Ей хотелось чувствовать эти губы и прикосновения этих юношеских пальцев на себе везде-везде, купаясь в его внимании и ласке, наслаждаясь каждым мгновением проведённым вместе.

Вот только сам Арнорекс после этого начал немного отдаляться от девушки. Вёл себя скромнее при новых встречах, не стремился повторить эту ночь страсти. Общался вежливо и почтительно, как деловой партнёр или друг, нежели как тот, кто ухаживал за ней тогда и плёл венки из цветочков. Во-первых, в нём играли амбиции продвижения по службе, обогащение и престиж семьи, а во-вторых, он, возможно, посчитал, что не собирается жениться на Анне.

Возможно, такая лёгкая доступность его отпугнула или же отбила интерес. А, может, он считал этот трофей уже завоёванным и ему хотелось снова покарать чьё-то сердце, а не строить завязавшиеся отношения. Например, сегодня она видела Арна и его младшего брата Фреда в компании разноглазой Сары Палмер, чьему эффектному бюсту она со своей ещё юной и маленькой девичьей грудью сильно завидовала.

Семнадцатилетняя особа в зелёном платье с лепестками и полупрозрачными узорами листьев, подчёркивающем её соблазнительные раскрывшиеся формы, со своей необычной диадемой походила скорее на фею или лесного эльфа. Эта сказочность и волшебство лишь подчёркивалась особенностью её взгляда, радужка правого её глаза была ярко-синей, а у левого густо-зелёной. Она была дочерью лорда, который только-только вливался в местную аристократию благодаря некоторым финансовым успехам, и из того, что Анне удалось подслушать, эта юная леди из бедной девочки собиралась стать крайне богатой — так как все её разговоры с юношами Мейбери были только о деньгах.

Причём это были не какие-то там «детские» мечты — найти запрятанные сокровища, пиратские клады, исполнить волшебные желания… Нет, в её словах звенел явный расчёт и крепкие здравые амбиции: что, сколько и когда. Она планировала свою жизнь на много лет вперёд, рассказывая, как заработанные отцом средства будут частично вложены в улучшение их дела, связанного, как поняла Анна, с торговлей фруктами.

Улучшение инструментов ухаживания за растениями, выгодные поставки, многочисленные сделки, увеличение урожая, а также большее разнообразие товара: сушёные фрукты, измельчённые, компоты в стеклянной таре, а от плохо плодоносящих деревьев она предлагала продавать древесину и, выкорчевав, сажать на это место что-то новое.

Самой имениннице такие разговоры были малоинтересны, а подслушивала она лишь из-за оставшейся симпатии к Арну и, быть может, какой-то внутренней ревности, когда их с Фредом вот так увидела в обществе дочки малоизвестного торговца.

Так или иначе, то, что было между ними около полутора-двух лет назад на том балу неподалёку от замка, более никогда не повторилось. Но Анна, как говорилось, ни о чём не жалела, хотя такой спад внимания от Арнорекса Мейбери в её адрес было ей, безусловно, обидно.

Молодой Тодерик или просто Тод добился её чуть позже, когда с Арном она стала видеться очень мало, а тот был слишком занят делами своей семьи — Мейбери, всё-таки, вторые самые известные члены Торговой Гильдии после мореплавателей Догаратов и самые богатые в королевстве после Эйзенбергов. Заодно Арн метил именно на пост главы выше упомянутой гильдии, амбициозно показывая свою готовность, свои планы на развитие организации и потенциал расширенных торговых связей не только по всему Энториону, но и намного дальше.

Анна вспоминала тот вечер с Тодом, как очень теплый и приятный, была осень во всей своей красе, и из окна спальни было видно много красочных деревьев. Он заглянул к ней словно невзначай, лишь поприветствовать и пожелать успехов во всех начинаниях. Торнсвельды гостили в фамильном замке Дайнеров, и поводом тому служила сразу такая свора вещей, что выделить какую-то одну особо важную было бы необычайно трудным делом.

Помнила Анна, что одной из причин торжества точно была какая-то победа одного из знатных рыцарей на проведённом турнире, и тот рассчитывал на некий кусок личных земель, которых вроде бы так и не дождался. Было и вступление в должность нового паладина, заодно какой-то религиозный осенний праздник — девочке никогда не было дела до всей мистическо-религиозной суеты, но тот, вероятнее всего, и был изначальным поводом проведения турнира.

Ещё она помнила, что у отца прошла крайне удачная охота. Успешная для всех трёх собравшихся семей: Дайнеров, Розенхорнов и, разумеется, Торнсвельдов. Те, вооружившись луками, успешно разделались со стаей диких кабанов и одолели одного медведя, чьё чучело сейчас красуется в Замке-Чаше, что в землях Лотц.

К столу был подан «Вепрь По-Эльфийски» — хорошо промариновавшиеся в оливки клали в маленьких рыбок, затем этих обжаренных на масле оливы анчоусов помещали в запечённых с пряностями молодых жаворонков. Тех, в свою очередь, помещали в специально откормленную куропатку, зажаренную на вертеле в собственном жиру. Её саму — в крупного запеченного фазана, ну а его уже — в вепря, пасть которому затыкали лучшим спелым яблоком, самым крупным, что удавалось найти.

Такое блюдо она забыть не могла, вот только многих восторгов в его адрес от собравшихся особо не разделяла. Вообще Анна рассчитывала на бал, но никаких танцевальных мероприятий не планировалось, из-за чего она за день, за исключением ужина, так и не вышла из своих покоев, не имея интереса и не видя смысла принимать участия во всем остальном. И туда же поспешно удалилась, поев немного хвалёного вепря, распив пунша и съев несколько цитрусовых фруктов.

Тод, заглянув к ней с парой слов, тогда уже собирался уходить, но девочка набралась смелости и попросила его составить ей компанию. Они сидели у окна, раскинули пару партий в карты, играя в «правду или желание»: так, например, Анне удалось заставить Тода продемонстрировать способности к акробатике, и тот сделал восхитительное сальто, ну а сам же он добился её поцелуя. Впрочем, если бы Анне Тод не нравился хотя бы внешне, навряд ли какая-то там игра и её правила смогли бы заставить её целоваться.

На самом деле партия была весьма продолжительной, но ярче всего сейчас помнила девушка именно эти два момента за всю игру, причем, не помня ни единых вопросов и ответов, когда она или он выбирали «правду», вместо возможности выполнить желаемое действие. Это не имело никакого значения, а вот интересный разговор о жизни и о будущем, состоявшийся на медленном и красивом закате дня, она запомнила очень хорошо.

Закат в землях Кхорна, конечно, не был столь уж дивным, как тогда в Бреттенберге у Мейбери, но всё же атмосфера их посиделок наедине под вечер благодаря такому зареву была крайне романтичной. Анна делилась печалями по поводу Арна, что тот забыл её, не пишет писем, не посещает, не уделяет внимания. А Тодерик клялся, что если бы у него была такая замечательная девушка, он бы регулярно слал ей цветы, если таки не может посетить лично.

А ещё показал ей свой любимый фокус — силой мысли и желания он перекрашивал свои тёмные коричневые глаза в ярко-голубые, кожу делал бледнее, а каштановые волосы, невероятно нежные и мягкие на ощупь, он обращал в снежно-белые. Не бледно-серые седые, как у поживших своё стариков, а в удивительно перламутровые, свойственные разве что некоторым высшим эльфам, которых в королевстве встретить было делом довольно-таки редким.

Он приобнял её, но как-то по-дружески, в поддержку, вернув обратно привычный облик. Она же углядев в этом романтический оттенок, рванула к его груди и прижалась щекой. Он гладил её нежные волосы, касался ушей, щёк, остренького женственного подборка, и она тихонечко мурлыкала и ластилась, словно кошечка, сама поглаживала его спину, мужественные плечи и каштановые волосы, казавшиеся ей нежнее и мягче своих собственных.

Анна так же нравилась и младшему брату Тода — Эвелару. Но тот был тогда совсем уж десятилетним мальчишкой, испытывавшим первую влюблённость. А в своей семье он выделялся, как белая ворона, не тяготел к политике, был хилым для военных ремёсел, не блистал особо интеллектом, и даже в магии себе применения не нашел.

Единственной областью, где тот проявлял талант, была музыка. Эвелар мечтал стать бардом, посвятить себя пению, инструментам и выступлениям. Именно бардом — придворным исполнителем, а не каким-нибудь уличным трубадуром или сказителем с гуслями. Он не желал рассказывать истории или веселить толпу, он желал исполнять оды для высоких господ и прославлять тех, кто этого достоин.

В свои десять он уже много писал и пытался спеть. А так, как хорошему барду полагаются не только умения музицировать, но и таланты в поэзии, то он собирал различные стихи и оды, изучал рифмы на различных удачных примерах. Даже сочинил две песни, восхваляющие красоту Анны. «Дитя дракона» и «Лилия среди привычных роз». Правда все остальные в хвалебные оды Эвелара были посвящены легендарным рыцарям, их подвигам, мужеству, благородству и красоте. Эти песни очень нравились девочкам лордов и герцогов, которые как раз были увлечены историях о прекрасных рыцарях, мечтая однажды выйти замуж за такого достойного и очаровательного воина.

На момент вечерней беседы Тода и Анны, юный бард Эвелар Торнсвельд, будучи лет на шесть младше Тода, находился на пиру в большом зале, и либо уплетал любимую жареную курочку, либо доедал как раз того самого «вепря по-эльфийски», либо же, несомненно, распевал песни своим звонким голоском под вполне заслуженные аплодисменты.

Вот только баллады не свои, про рыцарей, а те, что разучивал со своими учителями музыки, популярные оды от других именитых бардов, чтобы перенять от них манеры, стиль, навыки и, вероятно, поэтические особенности составления песен тоже заодно. Талант к исполнению у него определенно был и наблюдался с самого детства. Да и презентовать себя он мог весьма умело, жизнерадостно и активно, радуясь каждой возможности быть услышанным.

Их отцу не слишком нравилось, что младший сын всецело посвящает себя одной лишь музыке, но так как старший вполне оправдывал все отцовские надежды, он мог отпустить Эвелара жить так, как тому хочется. И если уж становиться бардом, то в по-настоящему — в высшем обществе, с ранних лет, выступая со знакомыми шедеврами, что у всех на слуху. Да ещё и под присмотром учителей, часть которых и есть престарелые авторы этих знаменитых баллад, способные передать навыки, научить музыкальному искусству и дать верный совет начинающему шагать по их стопам юному дарованию. Так младший сын его почти всегда находился под присмотром. То своих наставников, то зрителей и слушателей.

Сегодняшняя именинница всегда с улыбкой вспоминала тот день, и регулярно краснела щеками от подобных воспоминаний на своём светленьком персиковом личике. Кто бы не был её ухажером в течение полутора последних лет, Тод или Арн, девушка не всегда была с каждым из них открыта и честна. И каждый думал, что он её единственный. Ведь когда сын герцога Мейбери таки вспоминал о ней, появлялся в замке с визитами или пересекался с Анной где-либо ещё, девушка ничего не рассказывала ему о приезжающем время от времени и заодно присылающем письма да подарки Тоде. А тот, в свою очередь, точно также был уверен, что отношения Анны и Арна давно в прошлом.

К сожалению или к счастью повтора страстных ночей никак не получалось. Уединиться становилось всё сложнее — они взрослели, появлялась ответственность быть на виду, говорить с нужными людьми на встречах, танцевать на балу, показывать свои манеры, а вот устроить свидание всё никак не получалось. С каждым из парней девушка вела себя так, словно он для неё один, и каждый из них был в этом уверен на все сто процентов. Но вот только вся их надуманная уникальность могла нарушиться именно сегодня.

Мейбери и Торнсвельды меж собой не шибко дружили. Спустя столько времени продолжительных отношений, ещё не было дня, когда и Арн Мейбери и Тод Торнсвельд оказались бы вместе с Анной Дайнер в одно и то же время в одном месте. Теперь же это произошло, и не просто случайным образом, а в торжественный вечер, на её четырнадцатилетие, которое не могли, разумеется, пропустить ни тот ни другой.

Арн слыл и умным, и довольно симпатичным, хотя рыжие юноши отнюдь не так сильно пользовались популярностью в народе у молодых красоток и редко воспевались бардами. Тем не менее, он был желанным для немалой толпы девушек, причем не только живущих в герцогстве Мейбери. И, не смотря на все эти случавшиеся, так сказать «измены», сейчас он всячески пытался себя убедить, что сердце его действительно со всем трепетом и насыщенной гаммой чувств всё-таки принадлежит по сей день Анне Дайнер. Вот только теперь все могло рухнуть в один миг, узнай молодой человек о связях возлюбленной с малоприятным ему юным графом Торнсвельдом.

— Нучто, опять о них думаешь? Гуляешь одна с таким видом… Ох, тебе придётся всё-таки выбирать! — ехидно выбил Анну от этих же мыслей младший брат Джеймс.

— Отвали, — буркнула она, — тебе вообще, какое дело? — Она поправила плечи перламутрового новенького платья, увенчанного повсюду жемчужинами разных размеров: от крупных «бусин», треугольником идущими от ворота к груди, до мелких россыпей у манжет и пояса.

— Ну, как же! — надкусывал спелое красное яблоко девятилетний мальчуган в светло-коричневом удлинённом кафтане поверх бежевого жилета и жёлто-золотистых бриджей, вышагивал с ней рядом в до блеска начищенных тёмно-синих ботинках.

— И прекрати за мой шпионить, откуда ты вообще здесь взялся!? — цокнула девушка языком, гордо задирая нос и показательно хмыкнув, в надежде ускорить шаг и избежать компании братца, пока тот прожёвывал спелую фруктовую мякоть.

— Играл с Кваланаром Мельнестормом, а потом того позвал отец, увёл с кем-то знакомиться, а я за столиком в парке поиграл с Вайрусом Такехарисом в «Битву Королей», он умный, много дельных советов давал, подсказывал, — хвалился Джеймс.

Популярная настольная игра на деревянных досках или металлических платформах, разлинованных в равные квадратные поля двух цветов — светлые и тёмные. Вариаций игры существовало не мало, но самыми излюбленными у аристократов были либо сражения двух идентичных по составу армий, либо противостояние одной такой армии взводу чудовищ, находящихся на другом конце со своими различными видами атаки.

— Естественно, «умный». Ему пятнадцать, а тебе девять, — хмыкнула сестра, — Охота ему вообще с тобой возиться было… — имела она в виду Вайруса, так как Кваланар, сын лорда Утгарта , был даже младше её братца и ему сейчас шёл восьмой год.

— Ну, я же принц правящей династии всё-таки! — гордо напомнил брат своей сестре-принцессе, а потом как-то смущённо отвёл взгляд и дополнил уже более тихим голосом, — Да четырнадцать ему, вроде бы… Вот он заскучал вскоре… и… и пошёл к ребятам постарше, — отвечал ей зеленоглазый младший братец, — А я пошёл искать Дрейка Кромвелла, что-то отец его совсем гулять не отпускает. Но я недавно видел графа Витте с мамой недалеко от музыкантов, значит, Дрейк где-то гуляет, — заключил он.

— Вот и ищи своего Кромвелла дальше, — ускорила шаг именинница, — Не надо за меня о моих женихах думать, Джеймс!

— Если ты будешь с Мейбери, — размышлял тот вслух, почти дожевав и проглотив большую часть откушенного куска, — Мы лихо войдем в Торговую Гильдию, будем богатые и ни в чем не будем нуждаться, даже если правящая династия сменится, а мы останемся просто владыками Кхорна — проговорил он с важным видом, словно отвечая урок учителю, показывая тем самым свою информированность о семьях в королевстве и роде их занятий, — а если за Торнсвельда, то уедешь к нему на далекие-далекие земли, за стены его широченной чаши-крепости, престол займу я, ну или Вирджи, а от тебя будем получать письма, да и то изредка, ха-ха. Так что, какие тут варианты? Бери Тода, он и моложе, и сильнее, увезет тебя отсюда! — со смехом выдавил он и увернулся от грядущей пощёчины, остановившись на секунду позади сестры.

— Заткнись, несносный мальчишка! За кого бы я ни вышла, именно он взойдет на трон после отца! — покраснев, выпалила Анна, — А о себе даже и не мечтай, малявка! Помни, что королевство — не чьё-то личное герцогство, чтобы иметь родовые корни и традиции, и у тебя нет никаких шансов на трон отца по наследию без утверждения Высшим Советом! — напомнила она.

— Ох, — с улыбкой вздохнул Джеймс, продолжив шаг, — Я-то ещё стану королём. Во что бы то ни стало, стану! Вот увидишь! А вот тебя, нахалка, отец к трону уж точно не допустит, ему такая королева не по нутру будет! Хе-хе, — он не естественно и натужно рассмеялся на показ, после чего продолжил сочно вгрызаться в уменьшавшееся яблоко.

— Отец меня любит! — гневно крикнула она, — Смотри, что подарил! — расстегнув пошире ворот платья, она демонстрировала ожерелье из многочисленных длинных нитей чередующихся изумрудов и бриллиантов, солнечными лучами свисающих элегантными переливами от более мелких камней к более крупным, — И он будет рад видеть меня королевой! Я в семье старшая, я и землями нашей семьи править буду и всем королевством!

— Ага, щас! — усмехнулся мальчик, звонко откусив красивый плод, — Почему же тогда это у меня учителя преподают политические предметы? И почему же я, а не ты, учусь торговому делу? «Торг», «Дипломатия», всякое такое, — перечислял он, — У меня и военная подготовка владения мечем, копьем, доспехами и щитом, король должен биться за свой народ! А что делаешь ты?

— На военное дело у королевы есть муж, — возразила Анна, не отвечая на вопрос, — Это не женское дело мечи таскать, — Поправила она ворот, поглядывая на идущих неподалёку от них родителей, так как королевская чета могла счесть открытие стольких пуговиц платья неподобающим и слишком откровенным внешним видом.

Король с королевой их, правда, не замечали, увлечёно разговаривая с собеседниками, гуля среди цветников по петляющим вокруг них тропинкам, в то время, когда Анна держалась поодаль, у деревьев и озера. Поздравления приняла ещё в Олмаре, там же открыла подарки, заплела в волосы подаренную матерью жемчужную ленту, примерила новое платье. И теперь здесь, в саду, пока дети заняты играми и ерундой, а взрослые разбрелись небольшими компаниями, утопающими в скучнейших беседах, собиралась поразмышлять вдали от всех о своём будущем, да вот брат испортил всё спокойное одиночество.

Она ещё удивилась, как так вообще у них совпали мысли. Как он догадался о ком именно она думает?! А Джеймс Дайнер просто резвился, провёл время за настольной игрой с другом Вайрусом, бегал среди накрытых столов в верхней части сада, перекусывал разными сладостями, и увидев сестру на тенистой аллее у озера удивился, почему вдруг она одна. Решил подбежать к имениннице, подразнить немножко, как это обычно было между ними.

Вот только той хотелось как раз побыть одной. Среди подростков большинство старше неё, да к тому же малоинтересные мальчишки, кроме тех двоих «тех самых», а проводить время с Тодом или Арном, вдвоём с кем-то одним из них, вызывало бы немало подозрений у другого. Гулять втроём и вовсе выглядело бы самоубийственной затеей, так что прямо сейчас Анне не хотелось никого видеть, а младший братец исключительно раздражал.

— Ага, а как же валькирии! — тут же парировал младший брат, лишь бы только не согласиться.

В глубине души он, конечно же, любил старшую сестру. Когда ей было десять-одиннадцать, а ему пять-шесть, они много играли вместе. И в саду, лазая по деревням, бегая в рощах, придумывая самые разные забавы, и в замке, да и не только в своём или королевском, а даже в гостях много времени проводили вместе. Потом сестрёнка начала резво взрослеть, читать не сказки, а любовные романы, вести себя по-другому, более взросло, на балах общаться с ровесниками, а не нянчиться с детворой, в общем, пожалуй, Джеймс ревновал вот это всё. Всю эту «юность», забравшую у него внимание Анны. Потому и вёл себя вот так, желая её посильнее позлить, устроить очередные догонялки среди деревьев. Не напрямую, каким-то планом действий, а по внутреннему состоянию, просто оживить общение с сестрой, побольше спорить, подшучивать, провоцировать так или иначе…

— Валькирии в войсках гномов? — хмыкнула девушка, — Так, может, это вообще сказочки! Ты их сам хоть раз видел?

— Видел гномов, они иногда бывали у короля, — буркнул мальчуган в ответ, — Валькирии существуют! Будто ты видела, что их нет, чтобы утверждать, что их и вправду нет, — обиженно надулся он, — А у нас в войсках есть лучницы, шпажистки и копейщицы, между прочим.

— Копьеносцы, — поправила она его, — «Копейщицы», блин, — цокнула девушка языком, закатывая глаза, — Уфф, ну не с мечами же. Ты наивный ребёнок, верящий в сказки, а я взрослая девушка, разбирающаяся в управлении королевством! — крикнула она на брата.

— То, что ты спишь с кучей парней, не делает тебя взрослой, — рассмеялся он, продолжая жевать яблоко, плавно превращая спелый красный фрукт в беловатый огрызок, — и королевству на престоле не нужна девчонка, не верящая в гномов и валькирий, как в возможных союзников или даже потенциальных врагов.

Откуда он это прознал для Анны оставалось загадкой. С Тодом они не запирали дверь её покоев, так что, вполне возможно, что он заглянул и подглядел за их утехами. Но как он мог быть свидетелем того, что творилось с парке у Мейбери оставалось серьёзным вопросом. «Неужели увязался хвостом и шпионил?», — предполагала она, — «Неужели всё видел и всё знает? Говорил ли кому? Или ему кто-то другой рассказал, и об этом всём в курсе ещё кто-нибудь?» — от таких мыслей сдавали нервы и голова шла кругом всё сильнее.

— Ах ты! С какой такой «кучей», ты, уродец? — рявкнула на Джеймса сестра, — У меня было несколько свиданий с Арном и с Тодом, имею я право на выбор, в конце-то концов?! Я не обязана прыгать под венец к первому встречному, нужны кандидаты, хорошо их узнать, выбрать себе…

— Зато, видимо, есть право прыгать в кровать, ха-ха-ха, — Снова юный принц увернулся от просвистевшей в воздухе маленькой девичьей ладони старшей сестры, надеявшейся крепко шлёпнуть того по щеке за такие речи.

— Замолчи немедленно! У нас между своими землями регулярное напряжение, слышал про бунт дозорных на некоторых границах? Где-то в Карменхорне что ли…

— Карменгхейме, о боги! — теперь пришла его очередь поправлять её невежество, — «Кар-менг-хейм», земли охотников и рыболовов, название осталось старое эльфийское, единственное сохранившееся в королевстве из древних названий. Край приручённых «ужасных ящеров». Сейчас принадлежит Уинфри. Птица — стриж, девиз — «За справедливость!», герб: скрещённые красные мечи остриём вниз под колдовским пентаклем на бежевом фоне, цвет флага — такой же бежевый. Край полон школ боевых искусств и воинской подготовки, — выпаливал он отчеканенные по урокам геополитики академические знания, — А бунт дозорных был не в Карменгхейме, на границах Бреттенберга, выше! Земли твоего этого Мейбери, — показал Джеймс язык и уже готов был выпалить снова хаотичный набор тезисов, — Птица — сорока, герб: алое яблоко в белом кругу на ярко красном фоне…

— Да хватит уже! Какая разница? Флаги, птицы, это ерунда! У людей проблемы, люди готовы вооружиться против нас! Ты хоть понимаешь? Про бунт ты слышал. А про недовольство налогами? Да чему там тебя учат, маленький сказочник. Внутри королевства проблем хватает, некоторые семьи не ладят друг с другом, а ты говоришь про каких-то гномов с валькириями. Как союзников или врагов… Ты ещё про орков вякни! Минотавров там, крысолюдов, как острую угрозу королевству и важнейший пункт в списке урегулирование дел внешней политики! — блеснула она ему в ответ своим красноречием, знанием подобных слов и совершенно взрослой, как ей казалось, постановкой фраз.

— Ууу, какие мы слова знаем! — опять рассмеялся он, — «Внешняя политика»! Ты вообще хоть знаешь о… Ай!

И тут Джеймс получил смачный удар, но оттуда, откуда не ждали, и вовсе не ладошкой, и даже не пинком туфлей по ноге, а маленьким зеленоватым яблоком в лицо. Неспелый фрукт прилетел откуда-то слева и ударил его точно между носом и левым глазом, оставляя характерный красный след. Яркий на первое время, но недостаточный для последующего превращения в заметный синяк. Брат с сестрой повернулись в сторону атаки с озадаченным и слегка недовольным видом, хотя на секунду Анна явно обрадовалась такому природному воздаянию брату за его дерзкие слова.

Неподалеку с кучей мелких яблочек в своих детских руках стояла темноволосая девочка лет пяти в белоснежном платье до колен и горящими от азарта золотисто-карими глазами, и задорно улыбалась под волнистой причёской темно-русых локонов, поглядывая на них. Мгновение спустя малышка кинула ещё одно яблоко в Джеймса, но тот в этот раз увернулся.

— Ты водишь! — проговорила она и засмеялась, провоцируя того за ней погнаться и побегать среди яблонь в роще у озера.

— Вирджи, ты что творишь! — яростно крикнул Джеймс, хмуря свой хвойный взор, — У нас тут важный разговор! Ух, несносная девчонка! Ещё хуже, чем твоя сестра!

— Ты водишь, Джимми! — только и рассмеялась она. И подбросив вверх имевшуюся кучку из четырех-пяти небольших фруктов, удержала их над собой невидимой силой с помощью жестов и движений ладони, девочка явно не по своему возрасту имела магический талант и колдовские задатки.

Яблоки, застыв на мгновение в форме клина, вмиг полетели в Джеймса по одному мановению руки девочки, обстреляв того по плечам и торсу с силой обычного человеческого броска, не задев старшую сестру. Парочка последних плодов, правда, попала мимо, чуть выше, чем могли бы задеть, а остальные несколько угодили в грудь и живот. Вирджиния, младшая сестра Анны и Джеймса, продолжала заливаться смехом, лишь повторив брату ещё раз фразу «Ну, же! Теперь ты водишь!», а затем убежала в направлении деревьев.

— Ну, я тебе сейчас! — крикнул Джеймс и помчался следом, оборвав напряженный диалог со старшей сестрой и оставив её в саду совершенно одну.

Она, сделав пару шагов к тому месту, где недавно стояла Вирджиния, поглядела вниз и с интересом хмыкнула. Хотя подбирать валявшиеся здесь повсюду яблоки не планировала, и желания перекусить сейчас у неё не было.

III

Тем временем, неподалёку от неё по близлежащей парковой аллее прогуливались под щебетанье птиц её родители в компании семейной четы нарядных магов Лекки — Патрицией и Аравеном, разодетого в свои «праздничные» лёгкие доспехи красно-синих цветов Стэна Стэплтона-Уинфри с алым плащом позади блестящих наплечников, гордо вышагивающей Дианой Виалант в длинном и нежном бело-зелёном платье с позолоченным орнаментом и аккуратным декором и довольно мрачного вида Витте Кромвеллом, бредущим со шпагой наготове у узорчатого посеребрённого пояса, в широкополой смольной шляпе с вороньим пером и строгом бархатном камзоле аспидного цвета, клёпанном под стать и тон жилете с блестящими серебристыми пуговицами, запонками и крупными застёжками в виде металлических цветков розы в области чёрных и скромных по размерам жабо и манжет.

Худощавый Аравен экзорцист и волшебник, покровитель гильдий магов в Иридиуме, неторопливо двигался в мужском синем платье из парчи и шёлка с позолотой на плечах. Зеленоглазый колдун хоть и был по возрасту практически ровесником сорокалетнего короля, но выглядел рядом с ним бородатым тощим старцем, годящимся тому внешне с натяжкой даже в отцы. А за локоть его придерживала шагавшая рядом чуть более молодая черноокая супругой Патриция, держащаяся статной и стройной, в обилии украшений из драгоценных камней.

Именно благодаря блестящим самоцветам самых разных оттенков её, в общем-то тоже агатового цвета, облегающее платье не выглядело столь суровым и «траурным», как серебристо-чёрное одеяние Кромвелла. А, наоборот, играло новыми красками вместе с бирюзовыми и розово-фиолетовыми аметистовыми бусами на груди, элегантной блестящей застёжкой на поясе в виде полумесяца, инкрустированному мелкой россыпью рубинов золотым колье, нескольким блестящим браслетам на запястьях и разнообразием магических колец с крупными камнями на её длинных и тоненьких женских пальчиках.

Некоторые из них имели резное изображение: одно демонстрировало контуры филина — фамильной птицы-символа Лекки, по всей видимости им и подаренное, другое содержало выпуклый силуэт лисицы — родового тотемного зверя её рода до замужества. Все остальные так или иначе украшались гранеными изумрудами, бриллиантами, топазами, а на серебристом извилистом колечке правого мизинца была формочка раскрытой ракушки, зажимающей небольшую яркую жемчужину.

Патриция была уже третьей по счёту женой Аравена после трагической смерти двух предыдущих. Первая, по имени Жозефина, умерла при родах, оставив супругу сына Годдарда. Аравен долго обучался в разных академиях волшебства, где провёл всю юность, так что и женился тогда на молодой красавице-чародейке, когда ему было уже под тридцать. Через несколько лет, оправившись от кончины супруги, Аравен в свои тридцать пять женился второй раз, избранницей стала дочь Кардарда Стерна — Бенедикта, которую он ласково звал Бенджи. От неё в семье сейчас росло двое шестилетних близнецов — Риярд и Кром.

Но, к сожалению, женщина гостила в домашнем замке во время недавней вспышки эпидемии чахотки, где и скончалась вместе с родителями — Илайной и Кардаром. Младшему ребёнку Стернов — Колину, можно сказать, повезло в то время быть отправленным на обучение к магам Гор Вечной Зимы, иначе бы сейчас там правил уже совершенно другой род.

И вот в этом году, не так давно тоже весной, Аравен Лекки, которому вовсю шёл сорок первый год, наконец узаконил свои отношения с одной из сестёр-волшебниц, с которыми хорошо и часто общался в последние годы. Патриция и Шьяна — близнецы, но Шьяна была слепа с рождения, правда, при этом наделена даром предвидения, особенно через вещие сны, а сейчас ещё выделяется особой красной прядью в своей длинной чёлке. Патриция же предсказаниям и астрологии предпочитала более практические виды магии.

С герцогами Лекки они были знакомы уже давно, и Шьяна была вот уже пятый год замужем за Октавиусом Лекки по прозвищу «Филин» за свои выдающиеся белые брови, одном из братьев Аравена, когда из Астелии пришло известие, что Бенедикта умерла вместе со всеми остальными Стернами кроме младшего — Колина. Именно Шьяна подбивала сестру поухаживать за печальным Аравеном, скрасить тому одиночество и набиваться в новые жёны, так как сама семья Лекки слыла довольно плодовитой, у бедняги оставалось трое сыновей от двух первых браков, которыми заниматься он времени находил мало и тем требовалась материнская забота.

Патриция смогла-таки добиться, что они с герцогом стали чем-то куда большим, чем просто друзья, и ранней весной сыграли пышную свадьбу в их Замке-Кольце, которая многим запомнилась ещё и пьяными выходками, вусмерть наглотавшихся олуя, лорда Иоганна Лендриджа и герцога-демонолога Урея Кроули.

Сама Шьяна сейчас была не с ними, а где-то в том же саду сидела на изящной лавочке в тени клёнов, напротив выставки кустарников, подстриженных в форме различных животных, у красивого цветника на фоне рощи кипарисов. И пребывала там в компании нескольких светловолосых служанок-эльфиек, разодетых в идентичные бурые наряды с белыми кружевами, опекавших её и юного Годдарда. Там она мило беседовала об алхимии и различных новых открытиях, последних достижениях в науке с лордом Илдреком Розенхорном и его молодым сыном Варгусом, разодетыми в похожие серебристые кафтаны и одинаковые головные уборы — треуголки.

Лекки, как и Дайнеры до Гектора, никогда не воцарялись на престоле королевства, да и сам Аравен, а до него его отец, его дед, прадед и прочие предки нередко отрицали вообще всякую заинтересованность в управлении государством. Процветание Края Радужной Реки и гильдий магов их интересовало куда больше. Но при этом Лекки не упускали возможность влиять на дела внутри различных областей, выдавая своих детей и бастардов за различных влиятельных и богатых лордов и их родственников, чтобы выгодно породниться.

Даже тот брак с Бенедиктой был в первую очередь интересен Аравену для ознакомления с тем, как именно магию преподают в Горах Вечной Зимы и каковы ведущие техники чародеев на землях Астелии. Каковы их знания и силы, что они знают и чем могут поделиться, что стоит магам Радужной Реки перенять у той школы, а то и, наоборот, взять шефство, если будет, что посоветовать и как направить.

Кромвеллы и Виаланты, напротив, в своих корнях когда-то королей имели. И если Витте вполне спокойно ощущал себя в дальних землях Карпат, то женщина всеми силами рвалась к власти и здесь, в Крумвельском саду, по большей части осталась для возможности переговорить с кем-нибудь из Высшего Совета.

Диана в этом пёстром и броском, выделяющимся среди остальных в их компании, наряде с узорами золотистых яблок и крон деревьев под стать герба и флага своей династии была практически ровесницей и Патриции, и супруге короля Сары Темплин-Дайнер. Между женщинами было всего один-два года разницы, хоть Патриция и выглядела повыше остальных. Да и составляющий им компанию молчаливый Витте в свои тридцать пять с узкой вертикальной бородкой был разве что совсем немного их старше. А вот рыцарь-герцог Уинфри, которому лишь предстояло летом отметить своё двадцативосьмилетие, был куда моложе своих собеседников и собеседниц.

Сам же король с торчащей бурой бородкой щеголял в серебристом колете с тёмно-бордовыми, почти коричневыми узорами под пышной меховой накидкой. А на Саре, его супруге, было нарядное платье с малиновым верхом и тёмным низом, обильно украшенным изображением крупных золотых цветов.

Следом за этой семёркой собеседников плёлся поодаль слуга семьи Виалант — Корнелиус, добродушный и услужливый мужчина лет сорока пяти или чуть менее того, чей род всегда находился на этом посту во служении династии Гладшира. И был почти лысый длиннобородый мужчина одновременно и ассистентом, и дворецким, и деловым советником, и нянькой-сиделкой при необходимости, так как Диана и её супруг Ролан растили девятилетнюю дочку Гвендалин и двенадцатилетнего сына Горация. В общем, был самым близким из всей прислуги семьи, а заодно и помогал по особо важным делам.

В обязанности этого уже стареющего слуги с длинной и прямой, почти как у Аравена Лекки, бородкой, сейчас входило приглядывать за детьми четы Виалант, но те сейчас под присмотром Уолтера Догарата где-то играли с тремя его сёстрами и некоторыми другими малышами.

Справа от них под кружевными зонтиками беседовали знатные дамы в ярких длинных платьях. По левую руку где-то вдали виднелся бегающий у фонтана и залезающий то на скамейки, то на статуи четырёхлетний Сэм Уинфри под пристальным наблюдением недавно взятого на службу совсем юного советника Вольфганга и своей статной и весьма уже немолодой воспитательницы в пышной тёмно-синей юбке, пока его отец впереди по аллее активно добивался внимания короля.

Вероятно, Стэн Стэплтон-Уинфри считал, что женщины всё же лучше управляются с детьми, потому в помощь советнику, оказавшегося сегодня внезапно в качестве няньки, Уинфри как раз направил придворную даму Эдит, хорошо знакомую с подобными обязанностями. А заодно предполагал, что новобранцу сына доверять явно не стоит, к тому же кудрявый юноша был единственным ребёнком в семье, так что опыта присмотра за малышами явно не имел.

— Эти качества ведь обязательно подойдут для паладина, не так ли? — вопрошал, нервно трогая свою рыжую щетину он как раз у Гектора Дайнера, пока лёгкий ветерок заигрывал с его алым плащом.

— Идрогар служит мне верой и правдой вот уже шестнадцать лет, что я на посту, — отвечал монарх, размышляя над предложением рыцаря-герцога, — Но он уже стар и действительно навряд ли сможет выполнять свои обязанности в случае необходимости.

Паладином в королевстве именовался главный страж при правящем лице. Его телохранитель, его главный помощник в случае нападения, покушения или войны. Они должны были биться спина к спине в случае обороны или на поле боя, и целью жизни паладина было всецело служить своему королю, защищая его от всех напастей.

— Между мной и паладином должно быть абсолютное доверие, — пояснял Гектор, — Я не против переложить тяжкое бремя служения со старого Идрогара и проводить его со всеми почестями в родовой замок, чтобы он побыл с родными, отдохнул от дворцовых дел, любовался вот так садом и закатом на старости лет… Но и кандидата, то бишь вас, мне хотелось бы тогда узнать получше. Например, с лордом Розенхорном и графом Торнсвельдом мы регулярно выбираемся на охоту, после чего пируем, общаемся по душам…

— Да, признаюсь, — снял герцог-рыцарь свой парадный шлем, почёсывая вспотевшую макушку, — Мы не так часто видимся, но за все встречи и беседы ведь ни разу не расходились во мнениях, ваше величество. К тому же, думаю, у меня есть то, чего, возможно, нет у многих других претендентов на этот титул.

— Чего же? — за короля поинтересовалась Диана Виалант.

— Амбиций! — гордо заявил Стэн, — Династия Уинфри давно уже отдалилась от трона, но я бы хотел более активно принимать участие в делах королевства. Дать клятву защищать ваше величество и с честью исполнять свой долг. В Карменгхейме лучшие воинские школы, а я учился у лучших из лучших! И обязательно вам это докажу. Можем провести рыцарский турнир или какое-нибудь другое соревнование, где будут важны и сила, и смекалка. Надеюсь, что смогу вас удивить и превзойти все ожидания.

— Вот это верно, — подметил своим скрипучим тембром Аравен, — Ум, а не сила — вот, что делает воина по-настоящему могучим. И уж паладин короля обязан обладать и тем и другим.

— Хорошо, когда представители герцогств и вправду сильны во всех смыслах. В одиночку очень тяжело удержать столько не терпимых друг к другу земель, — говорила Диана, — Самоуправление на местах играет важную роль. Я слышала, что Мейбери едва подавили восстание недовольной стражи на границе Бреттенберга. А лишись королевство поставок зерна оттуда, не миновать «хлебного бунта», как при моём прадеде… Нельзя допустить, чтобы история повторилась.

— Они наши соседи с севера, да попроси они помощи, мы бы тут же лучших бойцов послали для урегулирования ситуации… — убеждал всех Стэн.

— Ну, во-первых, — проговорил король, — Решать недовольство подданных силой — это последнее дело. Необходимо выслушать, чего они хотят, в чём причина. Эти люди были доведены до крайности условиями, в которых служили, а также мы долгое время не могли никак унять гномов с хребта Хильшмариила. При таком диком соседстве, когда в любой день тебя могут убить, невольно задумаешься, что защищать при таком пайке за такие ничтожные монеты уже не очень-то хочется. Мы достигли мирного соглашения, — заверил он, — И с войском, и с гномами, — поворачивался он то к Диане, то к Аравену, будто они сейчас являются представителями этих сторон.

Лекки разве что имели дело с эльфами. Через всё королевство в портах Унтары закупали у остроухих торговцев их свитки, кристаллы, брали наёмников из их магов. С остальными в королевстве эльфы не очень-то желали иметь дело, видать у семейки магов был свой особый подход или исключительный дар красноречия.

— А во-вторых? — спросил короля герцог Уинфри.

— Во-вторых? — переспросил тот, задумчиво сощурив каштановые густые брови.

— Вы сказали «Во-первых, решать силой это последнее дело». А «во-вторых»? — любопытствовал Стэн дальше.

— Ах, да! — вернулся к своей мысли монарх, — А, во-вторых, Стэн, — то ли король в силу возраста начал без прочих любезностей и этикета звать того по имени, то ли и вправду пошёл навстречу просьбе подружиться и сделать того вскоре королевским паладином, — Вот ты говоришь «да попросили б они помощи!», а вы бы, семья Уинфри, попросили? Отважный храбрый рыцарь чести! По-рыцарски ли это, признавать беспомощность и просить поддержки? — хитро интересовался Гектор, ожидая реакции от собеседника.

— Мыслить нужно здраво, — ответил тот, — Делать по чести и совести, если твоя работа охранять границу, а там назревает бунт, то в случае, если своих сил не хватает, это совсем не стыдно попросить помощи у друзей или соседей. В крайнем случае написать вашему величеству, запросить визит или поддержку. Переговорщика, ну… или войско, — уже довольно тихо промямлил он последние слова, опустив голову, взирая себе под ноги, понимая, что ему вот только объясняли, что не все конфликты следует решать силой.

— Сэр Уинфри, — обратилась к нему Диана, — Ваш предок объединил нас всех, все тринадцать герцогств, только при реальной опасности извне. Когда к нам вторглись эти чертовы орки, когда шла война. Когда каждое герцогство и графство не могло со своей армией противостоять захвату в одиночку, но все вместе, сплотившись, мы смогли освободить земли людей! Теперь, спустя столько столетий, это почти забыто, не все семьи и династии хорошо ладят. Сейчас нам нужен не король, а больше свободы! Независимость каждой территории! — она врала, прекрасно понимая, как желанна ей власть абсолютно над всеми, но упустить возможность выставить слабыми для королевского поста Дайнеров Диана просто не могла, не зря ведь она так ловко упомянула тот недавний бунт.

Герцогиня Виалант либо забыла, либо не знала, что Сэм вовсе не имел к предкам Уинфри никакого отношения. Об этом даже говорила его оставленная первая фамилия Стэплтон. Выходец из боевых рыцарей богатой семьи Хаммерфолла, он женился на прекрасной Валери Уинфри, единственной наследнице земель Карменгхейма шесть лет назад. Однако вполне уже влился в ряды именитого семейства, пользуясь уважением среди всех друзей и союзников рода.

Стоит также заметить, что легендарный Энтони Уинфри в ту давнюю эпоху, на самом деле, официально королём себя не провозглашал, а лишь объединил все земли под своим войском. И только после его смерти приближенный совет решил короновать его наследника и заодно назвать объединенные герцогства Королевством «Энторион» в честь великого воина-победителя, которого «Энторионом» именовали и сами побеждённые орки, отброшенные далеко за Ракшасу и земли варваров.

Так что первым официальным королём стал его сын Уоррен, прозванный «Мудрым», и сделавший приближённый королевский совет организацией, стоящей над властью короля в некоторые исключительные периоды времени. Тем самым было организовано то, что ныне называется Высшим Советом. А состав его участников с тех пор изрядно менялся, то сужаясь, то расширяясь.

У Уоррена Мудрого не было сыновей, а тогдашний совет не желал видеть женщину на престоле. Потому было произведено голосование членов Высшего Совета с подробным рассказом о каждой представленной кандидатуре. И выбирали из остальных влиятельных семей, причём только на «одно поколение», то есть на жизненный цикл избранника. Будут ли после смерти править его дети — решалось уже на месте по факту очередным таким конклавом.

— Ваше волнение понятно, — начал с поддержки Стэн, — И разумеется из тринадцати главных земель не у всех лад да дружба царят в отношениях. Порой и внутри отдельной семьи вспыхивают такие конфликты, что уже никак не до внешних дел, а уж если дело касается семейной вражды… Но позвольте, какая независимость при нашей торговой системе, когда мы стараемся наладить поставки товаров и сырья, изделий и продуктов, а так же поддерживать открывающиеся пекарни, кузницы и прочие предприятия, улучшающие нашу жизнь! Вы хотите, чтобы каждый герцог объявил самодержавие и вводил запрет на ввоз, поощряя изготовления местной продукции? Это же не может быть применимо ко всему!

— Я ведь потому и вспомнила восстание, сказала про зерно, — не сходила с этой темы уверенная в себе герцогиня семейства Виалант, — Все очень зависят от пшеницы с полей Бреттенберга, от ячменя, овса, но лучше вложиться в пахоты каждого герцогства. Да, мы не получим такой же крупный урожай, но наши пашни было бы очень неплохо расширить, или хотя бы не отправлять большой налог королю!

— У вас в Гладшире, и у достопочтенных Лекки плодородные земли, — напомнил герцог Уинфри, — Мы в Карменгхейме тоже не жалуемся. А бы бывали в землях Лотц, где невозможно посреди трясин и болот устраивать пастбища и обширное земледелие? А в заснеженных краях Астелии, где если б не руда и самоцветы, экономика бы вообще просто рухнула. Звериного мяса с охотничьего промысла там едва хватает на своих, им было б нечем торговать.

— Ну, вот, как видите, на своих зато хватает, — подметила женщина, хмыкнув на такой ответ.

— Сэр Кромвелл, вот расскажите ей и нам, какие скудные пашни в Карпат, — попросил Стэн Стэплтон у стоящего по правую руку от него и чуть поодаль, чтобы не мешать их с королём изначальному диалогу Витте.

— Не для всех хлеб на столе показатель достатка и счастья, — густым и рокочущим голосом заметил тот, глядя серыми глазами куда-то вперёд, — Репа, тыква и картофель у нас основные местные блюда. Тушёные овощи, морковь, капуста, закваски. Грибы по сезонам, но в большом обилии зато, — чеканил он поставленным властным голосом, — Печёный картофель, толчённый с молоком, маслом и зеленью, обжаренный с рыбой или вместе с луком и грибами. Запеканки, да-да, мы не бедствуем без теста, к нам из Бреттенберга как раз по соседству завозят муку…

— Я лишь высказываюсь за права великих семей, только и всего, — перебила его ответ Диана, — Подумайте же, — обратилась она и к чете Лекки, и Витте Кромвеллу, — Это же их полное право! Какой смысл владеть землей, если всем, что на ней происходит, распоряжается король! — возмущалась она.

— Король видит, что будет лучше для остальных, — проговорил Гектор, и какой же прок от власти короля, если каждая подвластная ему земля во всём управляется кем-нибудь другим? Это странно, Диана, действительно странно. Все герцогства — единый организм, они должны работать сообща, по единой системе, в одном ритме.

— Кхе-м, — Кромвелл чуть недовольно кашлянул, так как родство с землями гномов издавна закрепили за его землями статус «графства», а не «герцогства», что имело уже мало значения на самом деле.

Со стороны яблоневого сада у пруда к ним подошла гуляющая Анна. Именинницу молча поприветствовали кивками, так как уже неоднократно виделись сегодня, и девочка, после ответного вежливого поклона, отправилась рядом с ними, не встревая во взрослый разговор, а, сначала шагая поодаль вместе с Корнелиусом, а потом всё же нагнав семёрку беседующих и шагала рядом, просто взяв отца за руку.

— Цветочек мой, — обрадовался ей отец, — Чего это ты здесь одна?

— Всё хорошеешь, — с улыбкой заметила принцессе Патриция Лекки.

— Единый организм… А как же иноверцы? Вампирские группировки? Как же те, что скрывают от королевства Храм? — поинтересовалась у Гектора Диана, — что же наш король собирается делать с обителью наёмных убийц?! Пожалуй, единственное засекреченное место на ваших землях.

— Боюсь, что все-таки за моими землями, Диана, — отвечал он, — За пределами восточной границы королевства, по слухам. Предыдущие короли и их войска, как ни пытались, так и не смогли отыскать это загадочное место в Вольных Городах. Они искали в Ракшасе, но находили лишь руины. Бродили в снежных горах, но лишь замерзали насмерть. Исследовали королевство вдоль и поперёк, но никакого секретного убежища со школой ассасинов не обнаружили, — напоминал король о попытках других правящих династий отыскать сие место.

— Видать, хорошо спрятали. Скрыли иллюзиями, — строго и с надрывом в голосе возмущалась герцогиня Виалант.

— Лично у меня есть ощущение, что оно так и останется никчёмной легендой. Зачем искать то, чего нет? Я же не стану посылать свой флот за золотым источником, который по слухам находится в самом центре океана. Золотой фонтан посреди тонн воды. Ну, вы в это верите? А храм, предстающий лишь перед достойным и темным душой? Диана, бросьте.

— Верю, конечно же, — ядовито заверещала она в ответ, — Не бывает дыма без огня. То, что вы отрицаете существование некого опасного для всех и засекреченного места чести вам не делает. Некоторые люди и в единорогов не верят, а многие ныне живущие не знают о соседстве орков. Было время и грозу принимали за магию, а настоящую магию за проявление божественности.

— Ну, — опять расплылся в дружелюбной улыбке чародей-экзорцист, — мы так на тему религий быстро перейдём, начнем критиковать воинственных гномов с их верой, упрекать монотеистов Культа Луны или Культа Солнца — этих бездумных эльфийских культов про ждущий всех верующих Сад Авалон, поднимем вопрос о стихийных духах и главенстве их стихийных божеств над нашей общепринятой Семёркой… Позвольте каждому верить в то, во что он хочет верить. Вы же ратовали всей душой за независимость земель. Почему же тогда не за независимости веры? Если Гильдия Воды, то есть «Орден Бури», возвышает по своим соображениям водных духов и богиню Никсу над остальными стихиями и божествами, значит им так нужно жить.

— Удивительно, как не лестно отзываетесь вы о своих друзьях-эльфах, — колко подметила Диана.

— О, наоборот, — вскинул голову зеленоглазый экзорцист, — Вы не уловили мысль. Пусть верят, во что хотят. Вы думаете всё людское население Энториона верит в основную Семёрку Богов или хотя бы в расширенный стихийными духами пантеон Двенадцати? Есть немало поселений со своими верованиями и идолами.

— А некоторые верят и в мнимого Тринадцатого Бога, — заодно заметил вслух своим строгим голосом и Витте Кромвелл.

— Вот король Веринг не верил ни во что, кроме себя — заявила герцогиня Виалант.

— И именно потому расплодилась такая смута и суматоха, — неожиданно поддержал её король, но поддержка эта оказалась довольно поверхностной и мнимой, он совершенно иной вывод делал из правления предыдущего монарха, — Верно Аравен сказал, кругом культы, идолы, странные обряды в некоторых землях…

— Непросто уследить за всеми, — колко подметила собеседница, — И управлять таким количеством земель. Веринг Аркхарт в крепко сжатом кулаке держал все тринадцать областей, пока окончательно не рухнул Орден Короны… Он никогда не верил ни во что, чего не видел или не мог представить сам. Он посылал добыть ему то голову Изумрудного Дракона, то схваченную живьем сирену, и лишь тогда посылал войска на опустошение пещеры или давал добро на морское сражение. Он всегда хотел уверенности и был в этом крайне суров.

— Да уж, при нём официальные бестиарии пополнились большим количеством опасных и реально существующих чудовищ, — проговорил Витте.

— И он надеялся, что после него трон займёт мужчина, который обязательно должен быть связан с Орденом Короны, хоть тот и распался окончательно. Он не верил в сказки, король Веринг Аркхарт верил в себя, своих людей и своё королевство! И любой житель Эйзентора по сути имеет право поступать точно так же, — говорил экзорцист, — Не признает человек единорогов или фей, так пусть не признает. Если он никогда с ними не встретится, зачем ему в них верить?

— Ради мечты, — громко фыркнула себе под ноги Анна, полностью пересмотрев свою позицию в недавнем таком же разговоре с братом, оборвав Аравена, — Мечты о светлом духе леса, о грации и красоте, ради веры в добро и чудеса! В магические свойства слез единорога и многое другое! Вера в красивых и редких обитателей мира нужна, как и страх перед всевозможными горгульями, демонами и гигантскими пауками. Без света нет тьмы, без тьмы нет света. Когда нет страха, нет и веры в добро. Есть обыденность, пустота, суровость окружающего блёклого мира, без деления на добро и зло, когда уже не понятно, кто свои, а кто чужие. Можно же зачахнуть внутри самого себя, без веры нет и чувств, без чувств ни любви, ни ненависти, а уж вам лучше, чем кому-либо другому, должно быть известно, что без эмоций нет и магии!

— Ты права, дитя, — задумчиво сказал тот, — я никогда не думал, что эта вера способна придать столько силы, но теперь обязательно это учту. Спасибо тебе, устами младенца, как говорится… Ты молодец.

Анна, не поднимая взора, смущённо улыбнулась. Зашагала более уверенно, но более в разговор не вмешивалась. А вот Аравен разлился философией насчет магии и силы эмоций, веры и религии, и с ним очень часто спорила Диана, отстаивая противоположные, но от того не менее правдивые истины.

— Так что же это, вот стал человек королём, и давай советовать моим пастухам, как пасти коз и пасти ли коз вообще, какую цену пекарям выставлять на булки и как вообще жить людям на земле Виалантов? — негодовала она.

— Ну, не до таких же мелочей, — усмехнулся Гектор, — Я ведь не занимаюсь подобным, как видишь. Не посылаю вам письма с указаниями кого и как пасти на лугах, какой травой кормить, какие части в пищу брать… Сдались мне твои козы, овцы и хлеб, когда на наших землях пасётся такой же скот, а пекарни работают в полную силу. Пока до нас доберётся ваш хлеб, он, боюсь, зачерствеет вовсе. В герцогствах есть своя доля самоуправления итак. Свой налог лордам, а от них — правящей семье на разное производство помимо отчислений в казну короля с каждой территории. Ты как-то всё искажаешь. Земли, безусловно, должны управляться своими правителями, но вот те, в свою очередь, подчиняться их общему лидеру, отчитываться перед ним, и именно эта ответственность за самоуправление и будет заставлять их править здраво, на благо всего королевства, а не обирать крестьян до последнего, не уменьшать своё население пытками и казнями по любому поводу.

Витте на эту фразу снова кашлянул, словно чем-то поперхнулся, отводя взор в сторону, будто бы почувствовав некий накат со стороны короля, хотя тот ничего персонального сейчас не имел в виду. Земли Кромвеллов как раз славились суровыми порядками и зверскими казнями, но такой метод управления позволял земле Карпат слыть и самой законопослушной из всех. Разбой и преступность там резко снизились за время его правления.

— О, не обижайся, — по дружески Гектор плечом толкнул разодетого в чёрное Кромвелла, — Просто я не хочу, чтобы количество жителей резко уменьшилось и не осталось никого, кого можно было бы призвать на воинскую службу, отдать в обучение магии и так далее. Дисциплина хороша, если край процветает.

— Легко вам говорить, Кромвеллы на своём отдалении и вправду уже, как своё отдельное королевство со своими порядками, — подметила звонко Диана, как бы пропуская всё то, на чём прервала Витте, разговоры о муке и ввозе товара на территорию Карпат, — Того и гляди, объявят о независимости и самодостаточности, — с улыбкой попыталась она обернуть это шуткой, — Нам есть чему у них поучиться. Это я всё к тому, что иногда королю бывает сложно за всем уследить. А так, сами по себе, земли бы себя и обеспечивали, — продолжала она намекать о возможном разделении.

— А шерсть? А железо и мечи? — грозно возмутился Стэн Уинфри, — Гладшир хочет с нуля развить литейный и кузнечный промысел? Без опыта, без должных ресурсов? Откуда брать метал собираешься? Не будешь же ты заказывать дорогостоящие поделки из гномьих рук, когда в герцогстве Хаммерфолла прекрасные литейные и замечательные кузницы! Свои личные войска они бы вооружили закакой-то период лет, и что дальше? Финансовый крах, больше никому не нужны ни мечи, ни доспехи. Край процветает благодаря поставкам соседям. Они спонсируют Ферро оружием, мы спонсируем Ферро обученными воинами, и вот правители Скальдума одевают лучших воинов в лучшие доспехи и оружие, после чего посылают войска охранять горные курорты Эйзенбергов от посягательств троллей, йети и тому подобных опасностей. Условно, конечно, сильно утрированно, но примерно так всё ведь и происходит, — с надеждой в голосе поглядел он на короля.

— Он прав, — вторила ему молчавшая всё время до этого супруга короля, — Так и строятся деловые отношения. Династии типа Олмаров как раз пытались навязать другой подход, и чем это обернулось? Теперь о них помнят лишь благодаря названию столицы. Переименуй мой супруг город Олмар в город, скажем, «Дайнер» своим очередным указом, и только историки и летописцы, да дети в процессе обучения событиям давно минувших дней, знать своё прошлое и не повторять чужих ошибок, будут вспоминать о том, что в Кхорне когда-то правили Олмары. А до них Флериксены, — заодно дополнила Сара свою речь напоследок.

— Диана, вы же понимаете, — повернулся к ней Аравен, — Не только земля Виалантов имеет на себе кузницы, не только ваши торговцы могут что-нибудь предложить. А уже о качестве и цене на покупку мы, и его величество, и все остальные земли, будем договариваться в каждом конкретном случае отдельно. Решая, чье предложение наиболее удобно и выгодно, чьими мечами, например, будет снабжено королевское войско, те или иные боевые гильдии и, в конце концов, любые желающих это оружие приобрести. Вам ведь тоже выгодно закупать что-либо у соседей.

— На оружие среди простого населения я бы вообще запрет ввела, считая каждого хранящего боевой меч разбойником, — проговорила Диана, — оружие должно быть у стражи, а не у крестьян. И выдаваться простолюдином только в случае военного положения и призыва в войска!

— А деревья рубить руками прикажешь? Или охотится на зверя для шкуры и мяса чем? Не всякому сгодится домашняя птица и телятина, да и промышлять охотой людям не запретишь, — говорил Гектор, — А что насчёт кузнецов? Они куют, хранят, продают, иногда даже выбиваются в зажиточных и успешных личностей, расширяют кузницы, заключают партнёрства, владеют целой сетью литейных, становясь успешнее и богаче. Могут стать, в теории, даже лордами, а в случае с Аркхартами так и вовсе выходят в герцоги! Их далёкие-далёкие предки именно ковкой оружия прославились, в конце-то концов!

— Верно, — поддерживала мужа Сара, но тут же кивнула и Диане, вторя её словам — Королевская власть должна не только контролировать и указывать, но и давать людям ощущение свободы. Помогать им всячески нуждаться во всех цивилизованных благах, и чтобы страх потерять это все двигал ими для пущей преданности королевской власти! — ловко подвела она одно под другое, объяснив, что больше свободы землям хорошо и для укрепления влияния монарха на них.

— Ох, не совсем то, что я имела в виду, — расстроено покачала головой Диана, не найдя, что и ответить. Всё упёрлось в баланс, а поддержки от Кромвеллов и Лекки, чтобы насесть на короля с просьбами о независимости, не последовало.

Диана ничего не могла возразить чертовски правой Саре. Она тоже понимала, что ничего так не гарантирует преданность, как возможность потерять что-то дорогое и необходимое. И что необходимо делать людей зависимыми для обеспечения себя их верностью.

— Достопочтенная герцогиня Виалант, вы и вправду довольно сжимаете понятия. Королевская власть, безусловно сильна, иначе бы в ней не было никого смысла, но всё-таки не вездесуща в каждой мелочи общественной жизни, — спокойным и властным голосом проговорил Стэн Уинфри, — и заодно не безгранична. Король не может запретить родителям воспитывать свое дитя так или иначе, но он вправе разрешить или запретить те или иные виды наказаний, например.

— Может, если захочет, — возразила та, — Один королевский указ о том, как надо жить, и народ обязан это исполнить!

— Такими вещами занимается любой граф или герцог на своей земле, — парировал герцог-рыцарь, — Король не станет вмешиваться в каждую деталь жизни своих регионов. К примеру, Аравен, — обратился он к главе семьи Лекки, — я слышал у вас на землях запрещены бордели и подобные увеселительные заведения, вопреки разврату высоко ценится целомудрие и девушки обязаны выходить замуж невинными созданиями. Ну, по крайней мере, по большей части. На землях Виалант, у вас, Диана, наоборот процветает одно из Пяти Чудес Королевства — роскошная «Поляна Пиршеств», многоуровневый комплекс, по сути представляющий собой апогей наслаждений и удовольствий. Оргии, пиры, всевозможные взрослые забавы…

— Да, все так, сэр Уинфри, — отозвался чародей, не дав тому закончить, — Наша земля — земля магов, Край Радужной Реки. И на нас распространилось большая масса древних обычаев и нравов всех многочисленных поколений волшебников и исследователей магической науки, колдовского искусства и вообще внутренней духовной силы, которые мы с Патрицией очень уважаем и чтим.

— Вот как, — улыбнулся Сэм, — Об этом я и говорил. В своём краю — свои порядки. Не нужно всю ношу сваливать на Короля.

— Хороший маг ценит магическую энергию, накапливающуюся во время взросления, и лет до двадцати вряд ли станет давать ей выход через любовную страсть, — намекал он, в том числе, и на свою первую женитьбу в возрасте двадцати двух лет, — Самоконтроль и воздержание только тогда играют существенную роль, когда сила воли стимулирует к мудрости и отваге, а истинное наслаждение становится действительно ценным. Не контролируя свою силу юный волшебник всякое может сотворить… А соблазняя юную деву, может даже превратить её во что-нибудь или лишить возможности иметь детей. Кто вообще знает, к какому виду магии у юноши талант, если из него энергетика ключом бьет, — чуть ли не запугивал собеседников волшебник, — Бывают такие дарования, которые метят в архимаги, им всё удаётся: и засуху нагнать, и грозу вызвать.

— Сын лорда Де Маца, например, — добавила Патриция, — Шьяне о нём вечно снятся всякие сны, Аравен не мог его не заприметить после её рассказов.

— Дев по обычаям выдают замуж с четырнадцати-пятнадцати, если не раньше, а юноши, значит, должны до двадцати с чем-то годов «силу копить»? — хмыкнула Диана на эти слова.

— Мы ведь только о магах, к тому же которые живут в Иридиуме, — парировала ей Патриция Лекки, — К тому же и многие девушки к двадцати годам ещё не замужем. Не все любят спешку в этом деле.

— Да, не стану спорить, далеко не все мальчишки выдерживают такие меры, — произнёс её супруг, — Да и строго обязательным воздержание назвать нельзя за исключением некоторых школ. Но перспективы уважения и признания всё-таки ещё ценны и значимы, а моральные устои — это вообще очень здорово, сэр Уинфри. Иначе бы всё королевство обратилась в какой-то безумный и развратный балаган. И, — шепнул он Гектору на ухо, — если даже идущая с нами четырнадцатилетняя дочь короля, уже познала сладость тела юноши, — уколол он словами Гектора и идущую рядом его дочурку, — то разве не прекрасно, — вновь говорил он уже своим обычным голосом, — что в некоторых краях девушки и в двадцать лет и старше выходят замуж девственницами, отдавая себя только законному мужу, любящему и заботливому, — закончил он с улыбкой на лице.

Анна горела со стыда, слыша этот шёпоток, а отец крепко сжимал её руку, не отпуская. Зная, что та мечтает вырваться из цепких пальцев отца, замедлить шаг и остаться где-то позади. Гектор, впрочем, не держал зла на дочь за её любовные похождения, скорее его раздражал факт известности этих событий. Он сильно и искренне любил её, и в отличие от собственной жены, желающей держать всё под своим контролем, сам он уважал независимость дочери и право выбора.

Хотя на деле периодически сам с собой вступал в эмоциональную борьбу и противоречие между разумом и сердцем. Конечно же все выше сказанное он понимал и обосновывал каждую идею, но сердцем… Сердцем он, как любой отец, всячески радел и переживал за свою дочь. Даже представить не мог, что к её ещё столь юному телу притронется какой-нибудь избалованный похотливый мальчишка. Будь тот даже из благородной семьи, но заслужил ли он её сейчас?! Разум побеждал, и Гектор не лез не в своё дело. Впрочем, ключевым фактором здесь было другое.

Он знал, что дочь короля никогда не сможет выйти замуж по любви, ведь все подобные союзы будут иметь в первую очередь политическое значение, важное для королевства и его внутренних дел. А потому, пусть сейчас девочка развлекается действительно с теми юношами, с которыми ей приятно проводить время. И если уж хочет подарить свою невинность кому-либо из них, вроде бы как по любви, взаимной симпатии, то пусть. Не его это дело, в конце концов, а пожалеет она о своем выборе или нет, это будет уже её личный жизненный опыт.

Его жена Сара так и вовсе рассказывала ему об интимных связях со своим отцом, и тем не менее выросла независимой, открытой и готовой к управлению королевством натурой. Более того, Сара настолько гордилась своей семьей и своей фамилией, что при браке с Гектором взяла себе двойную: Темплин-Дайнер.

К тому же, вполне быть может, что замужество Анны окажется именно с кем-то из её парней. Быть может тогда брак по любви для королевской дочери и не такое уж невозможное событие? Уж навряд ли бы такая высокомерная принцесса, как Анна, отдалась простолюдину. О нет, свою старшую дочь Гектор знал прекрасно, и та была вся в мать — хотела власти, лезла в политические дела, мечтала занять свое место на престоле, вот только он сильно сомневался, что это ей суждено. А вот супруга его вовсю готовила на трон их сына Джеймса, души в нём не чаяла. Надеялась, что если Дайнеры останутся у власти, то именно он и взойдет на престол после Гектора.

Для большинства земель Королевства, где герцоги на своих территориях не меняли устои, как подмечала в беседе Диана Виалант, минимальным возрастом для брака оставалось тринадцать лет. И дочка Гектора уже год как была готова для выдачи за того или иного знатного юношу, и в принципе даже имела полное право отказаться от престола и полномочий, без вреда для благосостояния и титулов приближенных к королевской семье, дабы выйти за простолюдина или обычного воина.

Но Гектор, как уже было сказано, очень хорошо знал свою дочь, которая нравом и характером очень походила на властную мать. Однако та, в свою очередь, из всех троих детей, казалось, любила исключительно сына, совсем не уделяя внимания ни старшей Анне, ни младшей Вирджинии.

Она никогда и никому не смела в этом признаться, но Сара и вправду хотела только сыновей. Женщина всю жизнь росла в мужском обществе и совершенно не представляла, как растить девочек. Да и сама была воспитана отцом практически в мальчиковых традициях: образована наукам и политике, социологии и экономике, умела постоять за себя и превосходно владела луком в подростковом возрасте. Хотя, к нынешним годам, сейчас уже, за неимением практики, наверное, потеряла некую сноровку в таких делах, зато вот образованность не пропала даром. Будучи всего лишь дочерью лорда, дочь одного из многих, однако же шестнадцать лет назад в свои как раз-таки шестнадцать лет смогла завязать отношения с рыцарем Ордена Короны — Гектором Дайнером, которому тогда шёл уже двадцать пятый год, и стала королевой Энториона. Единственной королевой на огромнейшие тринадцать территорий.

Любила ли она его по-настоящему? И внешностью и характером Гектор был далёк от её идеалов, зато сама она видела, что ему довольно приглянулась за все их беседы и встречи. Ею больше двигали амбиции, жажда власти и высочайший статус в обществе, нежели чувства и романтика. По большей части брак был по холодному расчёту, не зря же она даже оставила прежнюю фамилию, сделав себе двойную.

А ведь брак с ним ей казался практически невозможен, так как Темплины жили на той же земле Кхорн. Такой союз почти не имел смысла. Если бы она была из Скальдума или хотя бы Бреттенберга — союз связывал бы соседей по карте мира, то всё было бы понятно. А так троица лордов Темплинов итак уже на хорошем счету и в подчинении династии Дайнеров… И, тем не менее, у неё всё получилось. Иногда способен сыграть даже самый маленький шанс, если он, конечно же, существует.

Лорд Джолиан Темплин, и его братья имели прекрасную репутацию, не смотря на все свои замашки и все семейные странности. Все трое, включая отца Сары, были богаты, влиятельны и не редко отличались смелыми политическими действиями, вызывающими уважение народа своих земель.

Что же касается герцогств и графств, то изначально Энторион состоял из Союза Десяти — тех самых территорий и их владельцев, которых объединил Энтони Уинфри. У каждого герцога в подчинении различные лорды, бароны и помещики со своими землями. Уже после и при других правителях, королевство расширилось на бывшие гномьи территории — Астелию, Лотц и Карпат, которые были мельче остальных за исключением Церкингема: тот делился на Верхний и Нижний.

И новые территории именовались графствами от гномьих наречий, сохранившихся на тех землях: «граф» был наместником горного царя, закреплённым за определённой областью, а те как раз когда-то и принадлежали низкоросликам. Официально по летописям и бумагам Энториона, когда речь идёт сразу про все тринадцать нынешних земель, их, по указу стародавнего короля Гродчестера Аркхарта, со времён его правления, когда те земли окончательно вошли в общие границы, стали именовали «тринадцатью герцогствами». В личных же и более конкретных бумагах, относящихся к этим новым землям или их правителям, для Лотц, Астелии и Карпат обычно значился термин «графство».

Это мало кого на самом деле не волновало, кроме, видимо, самих правителей земель. Трое из тринадцати родов были графами, остальные герцогами, никому не составляло труда запомнить такой нюанс. А любому королю и вовсе не было дела до того, как именно эти влиятельные люди именовали свои владения. Налог был для всех един, и лишь Вольные Земли за границами Энториона могли ничего платить и ничем не были обязаны. Однако в истории, судя по сохранившимся летописям, иногда случались случаи, когда монарх посылал к ним прошения и независимые города поставляя по необходимости своих воинов на службу, а припасы в казну.

А ещё бывали случаи, что некоторые отдаленные поселения когда-то присягали на верность, требовали помощи, но потом практически не принимали никакого участия в общественной жизни, не принадлежали ни к одной из земель, и даже сборщики налогов к ним не заявлялись.

— Как видите, Диана, ваши просьбы о различии порядков в регионах давным-давно удовлетворены, — не без улыбки проговорил король, — Иначе бы попросту не было смысла в герцогах. Правьте в своём Гладшире, как нравится, главное, чтобы регион процветал, соблюдал торговые соглашения и исправно пополнял казну.

— Уверена, что при Ролане всё бы было по-другому, — не упустила она возможности напомнить, что королём вполне мог стать и её муж, с учётом обилия голосов за Виалантов на том конклаве, — Он бы и правил жёстче, и…

— И дочку смог бы держать в узде, — с ухмылкой закончил за неё Аравен.

— Это, безусловно, так, — гордо вслух признал упрек волшебника нынешний король, — но личная жизнь моей дочери, принцессы всего королевства, не должна волновать остальных, тем более такого могущественного чародея, как вы, Аравен, чей род единственный, пользующийся уважением и принятием у эльфийской расы в Эйфельхейме и прочих остроухих землях!

— О, прошу тебя, Гектор, — с ухмылкой проговорил Аравен, — это же была легкая шутка. Мы ведь, в конце концов, не плохо ладили. Да и почему бы не поговорить на эту тему? Детей с нами нет, не так ли? — по-дружески риторически спросил он, не ожидая никакого ответа, — А Анна уже не ребёнок. Четырнадцать лет! Ах, как быстро летит время!

Лицо Анны стало ещё более пунцовым, чем раньше, она не смела взглянуть ни на мать, ни на отца. Тот, правда, слегка усмехнулся, Стэн и Диана посмеялись, Витте никак не отреагировал на всё это, и лишь Сара бродила мрачнее тучи с серьёзным выражением, желая как можно быстрее сменить тему.

— Напомню всё-таки, что семьи Ферро, Виалант и Аркхарт не удовлетворили Высшему Совету своими кандидатами на престол, — занял граф Кромвелл воцарившуюся паузу, приняв сторону правящей династии, — Пусть даже Ролан Виалант и вправду был главным кандидатом, но он не был членом Ордена Короны.

— А с каких пор учитываются пожелания предыдущего короля? — возмущалась Диана, — Веринг умер, встал вопрос о наследовании трона маленьким Ричардом, но младенец править не может. Соответственно, смена правящей династии была неминуема.

— Так как Веринга убили с помощью колдовства, нас даже и не рассматривали, небось, — с недовольным видом сказала Патриция, — Будто кроме Лекки и Иридиума волшебников в мире нет, хм!

— Уймись, мы намеренно стараемся держаться обособленно от такой власти, — произнёс ей супруг.

— Но почему же? — поинтересовался король, — В конце то концов, сравниться с родом Лекки в магии из герцогов способны лишь Кроули, но те-то специализируются как раз-таки на призыве всяких тварей из иных измерений, будь они прокляты, а вы работаете с чистой энергией, — отвечал Гектор.

— То есть, демонологию вы не поддерживаете, а за магов всей душой? — переспросил удивленный Аравен.

— Именно, оттого и с представителями Ракшасы у нас весьма напряженные отношения. Дайнеры в себе всегда сочетали воинов и магов, взгляните на Вирджинию, она…

— О да, — перебил экзорцист, — действительно очень одарённая девочка. Не по возрасту её сила, неуёмная буря в душе зарождается, как бы чего не натворила. Это я в шутку, конечно, — усмехнулся Аравен.

Анна сжала кулаки, когда похвалили её сестру, а саму её выставили распутной не по годам девицей. Губы её напряглись, в глазах блеснула злость. Младшего брата и сестру она, можно сказать, сильно недолюбливала, и это усугублялось всеобщей расположенностью других людей именно к ним. Мать Анны — Сара, души не чаяла в своем сыне, практически никогда не занимаясь дочерьми, а многие друзья Дайнеров восхищались именно младшей — Вирджинией, практически не замечая Анну.

— Сара как раз хочет её оградить от всего этого. Отправить не к вам на обучение магии, а сослать целительницей, обучатся в одном из монастырей, — с недовольством проговорил король.

— А это, ваше величество, весьма мудрое решение, как мне кажется, — к удивлению монарха проговорил маг, — Направить всю энергию в одно всем полезное русло, помочь ей, чтобы она помогала людям. Думаю, стать целителем для неё наиболее удачный вариант, — посоветовал он.

— Хм, вот как… — призадумался король, — Будем думать. Ох… Так вот, — продолжал Гектор, — а демонология мне и моему народу была чужда. Когда нападали на нас в стародавние времена орды демонов, мои предки взывали к вашим, и Лекки всегда спасали нас и защитной магией, и целительством, и экзорцизмом. Когда я был рыцарем Ордена Короны, мы этих мавров-демонологов подавляли по воле короля Веринга, сдерживая расширение «когтистой лапы» и не давая влезать на чужие земли. Да к тому же всегда пользовались услугами достопочтенных магов.

— Вот как, приятно слышать. Очень приятно, — проговорил Аравен, улыбаясь вовсю ширь, ведь король открыто признал, что его род не мог без рода Лекки, и именно волшебники с Радужной Реки спасали Кхорн, а стало быть, и будущее королевства.

Мимо них на ближайшем перекрестке прошёл, держа на прогулке сложенные за спиной руки, глава Высшего Совета — старейшина Сорокопут в торжественной красно-золотой мантии и капюшоном на лысую голову. Мало кто знал его реальное имя, но Лекки смели иногда утверждать, что тот родом именно с их земель. В высшем свете, да и в народе, этот немолодой учёный был известен именно под своим птичьим прозвищем.

Компанию ему составлял нагоняющий Виллоу Эйзенберг в бело-голубом колете под ярко-синей мантией, украшенной сверху белым мехом и мелким птичьим пухом. Этот знатный ростовщик довольно полного телосложения с округлым лицом и налитыми щеками мог выглядеть одетым слишком тепло для нынешней погоды, но учитывая, как день катился к вечеру, это было ему простительно на свежем воздухе.

Когда-то, не так уж и давно, ростовщики Эйзенберги одобрили планы правящей в Церкингеме династии Ирвен по благоустройству горных горячих источников в богатые курорты для знати и элиты. Вложились в организацию безопасных снежных спусков, горных детских площадок для катания на санях, организацию нескольких катков и многое другое.

Ирвены были уж слишком зациклены на «чистокровии» этой самой элиты, не допуская всех желающих, да и свой род низвергли в уродство бесконечного кровосмешения. Так что с ними никто не хотел иметь дела и видеть их на званных балах и вечерах, не говоря уже о болезнях и общей деградации потомков. Так что род по сути пал, а курортами занялись Эйзенберги, заново открыв дело уже для всех, кто может оплатить себе такую поездку и увеселительно-развлекательную программу. Хотя это именно их девиз всегда звучал, как «Я оплачу!», платили обычно всё-таки им.

Естественно, они нанимали работников, оплачивали труд всем, кто был занят в организации и обслуживании курортных домиков, гостей, уборке территории, охране, в конце концов, но как и любой ростовщик, всегда получали прибыль со своих вложений. И назад деньги им приходили, как принято говорить, с процентами. С большим наваром, так что в итоге ставшая самой влиятельной в Церкингеме династия для охраны своего добра ещё снарядила строительство особых защитных крепостей-сокровищниц, самых непреступных строений, как они заверяли, где могли также держать часть своей казны и сбережений и другие желающие лорды. Так список клиентов семьи с займов и курортов расширился ещё и на охранное предприятие по сохранению чужих сокровищ и выдаче ценностей назад по требованию разоряющихся лордов-владельцев.

Так, например, большую часть своих сбережения уже забрала назад испытывающая в эту пору серьёзные трудности династия Торнсвельдов — владельцев болотистых и неурожайных земель Лотц. Правящий там Сеймур слыл малообщительным затворником. Он как раз из тех, о которых только что говорил Гектор — которые не станут просить помощи из-за личной гордости.

Он мало куда выбирался сам, однако же к себе в гости приглашал регулярно, чтобы уж совсем не растерять дружбу из-за малого общения с лордами, герцогами и прочими важными лицами. Его соблазнить выбраться из замка, помимо особо важных политических причин типа коронации нового монарха, была разве что охота. Дайнеры, Торнсвельды и Розенхорны — извечные приятели, любящие погонять кабанов, побыть героями крестьян, спасая деревни от наплодившихся волков, да и просто поклонники самолично повыслеживать, например, оленей безо всяких загонщиков и помощи своих слуг.

Не будь одной такой удачной охоты — вероятно, не гуляла бы сейчас юная именинница и дочь короля в сложных раздумьях о любовном треугольнике. Но именно из-за характера Сеймура и сложностей на их землях, Тод практически не мог часто навещать Анну, хоть и пытался писать письма, отправляя ласточек в Кхорн, посылать какие-нибудь подарки и оказывать внимание на расстоянии, насколько это получалось.

Торнсвельды пытались сводить концы с концами реорганизуя у себя внутреннюю военную политику, отдавая больше власти в руки стражников, чтобы те наводили порядок, и надеялись, что всё как-то само уляжется. Но чины в иерархии никак не приживались. Ополчение, прозванное в народе «собачьи черепа» за своеобразный отличительный знак на поясе, невесть кем и когда придуманный, уж точно не Торнсвельдами, с трудом делилось даже на отряды и капитанов, которым те отряды должны подчиняться. Ну, и заказывать куда более дисциплинированных бойцов из других земель граф Кромвелл попросту из-за вредности и собственного гонора не желал.

А вот супруга Сеймура и мать их сына Тода — Лина, молодая женщина-волшебница в свои тридцать два выглядящая едва ли старше двадцати пяти, в последние годы как раз активно взялась за установление новых связей и знакомств, видя, что упрямство мужа и его отшельнический характер до добра их династию не доведут.

Вот и сейчас она как раз спешно с другой стороны перекрёстка, от зоны фонтанов, вела к старейшине Сорокопуту своих двоих сыновей. Анна, увидев это, постаралась ещё сильнее затеряться в компании взрослых, чтобы Тод её не заметил, так что шагала сбоку ото всех, практически ножками перебирая в нежно-розовых туфлях без каблуков по гранитному бордюру с края яблоневой аллеи.

— И они ещё плохо сдерживают границы, вы же слышали о восстании в Бреттенберге? Трусливая стража не желала охранять всех нас от набегов этих земляных карликов с Хильшмариила, — жаловался Эйзенберг старейшине определённо на власть Дайнеров, что не могло не обратить на себя внимания Дианы Виалант, краем уха случайно услышавшей обрывки этих фраз.

Она итак была рада встретить не просто «кого-то» из Высшего Совета, а самого главу самой высокопоставленной организации Энториона, так ещё и обнаружить возле него своего единомышленника по духу и настроению. Объединиться хоть с кем-то против Дайнеров, раз уж Лекки и Кромвеллы никак на её призывы и намёки не отреагировали, было отличным вариантом.

И пока остальные из компании шли дальше, совершенно не догадываясь и не слыша, о чём там Сорокопут беседовал с догонявшим и прицепившимся к нему Эйзенбергом, герцогиня Виалант остановилась, дождалась плетущегося Корнелиуса, и вместе с ним отправилась направо, безмолвно покинув общество короля и его супруги, спешно догоняя синюю мантию толстяка Виллоу.

— Будет тебе, — отмахивался, явно не желавший компании Виллоу старейшина, спешно двигавшийся вперёд к зоне фонтанов, — Восстания не было, как и никакого кровопролития, король прекрасно справился со своей задачей и урегулировал возникший конфликт.

— Ох, а до меня доходили и другие слухи! — пытался отдышаться Виллоу, — Вы, кстати, пробовали эту брусничную наливку, что сегодня подают? Восторг! Если умеют в Кхорне что-то делать, так это напитки! — выдавал он этой фразой своё, как минимум лёгкое, опьянение.

— Прекрасно! Прекрасно, герцог Эйзенберг! Сходите, возьмите себе ещё, угощайтесь и пируйте! Празднуйте! — призывал его старейшина, размахивая руками, — Отдыхайте от всех слухов, живите в мире и гармонии, боги с вами! — мечтал он избавиться уже от его общества и вернуться к своим друзьям и коллегам по высшему совету: астроному Винсельту и герцогу-пиромагу Скальдума — Альберто Ферро.

И пока нетрезвый мужчина на несколько мгновений застыл на месте в размышлениях, продолжать ли ему высказывать накопившееся главе Высшего Совета, делясь как слухами, так и личными мыслями, или же действительно, последовать его совету и вернуться в верхнюю часть Крумвельского сада к столикам с едой и напитками, своей возможностью подойти и заговорить не упускала графиня Торнсвельд.

Симпатичная волшебница почти всегда балансировала на грани скромности и настойчивости. Сына Тода хотелось познакомить с как можно большим количеством важных и влиятельных людей. Возможно, даже кому-то во служении пригодился бы такой молодой человек, например в качестве писаря или оруженосца. А потому даже при всей своей вежливости и благовоспитанности, сейчас, когда дела её семьи шли не лучшим образом, приходилось немножечко наглеть и пытаться устроить будущее первенцу, на которого они с мужем возлагали большие надежды.

Сорокопут, тем временем, сменил обратно позу на сложенные за спиной руки, вдохнул цветущего весеннего воздуха полной грудью, и с задумчивым видом продолжил прогулку прочь от Виллоу Эйзенберга, в надежде избавиться от его докучающей болтовни.

— О, ваше… высокопреосвященство, — даже не знала как к нему правильно будет обратиться Лина Торнсвельд, ведь Сорокопут был историком, учёным, он не слыл успешным предприимчивым делом, не представлял духовенство, не был лордом и даже магом, однако степень его мудрости почиталась членами Совета, как наиболее высокая.

— Да-да? — направил взор своих карих глаз на подошедших с левой стороны, — Добрый вечер, графиня земель Лотц, достопочтенная чародейка из Иридиума! — приветливо улыбался он землячке, хотя уже много лет вместо родных земель проживал в Скальдуме, — Как чудесно вы сегодня выглядите! — поклонился мужчина подошедшему семейству довольно низко, — А это… — посмотрел он на её мальчиков.

— Да, это мои сыновья! Тод и Эвелар, — представила она юношей, совершивших синхронно приветственный кивок, что из-за разницы в росте выглядело не столь эффектно, как могло бы, будь они близнецами или хотя бы ровесниками.

Тод выглядел как-то постатнее и понаряднее младшего брата. Блестящий синий камзол, чёрные бриджи и жилет, белый ворот и пышные манжеты, всё в кружевах с орнаментом ласточки — повсюду раздвоенные хвосты на кончиках красивых завитков.

Эвелар же был одет в разы скромнее. Всё в приглушённой тёмно-зелённой гамме, более простым узором по краям вдоль пуговиц, с едва уловимыми золотыми нитями в орнаменте застёгнутого на вытянутые пуговицы из бирюзы жилета.

— И вам доброго вечера, молодые люди, — проговорил Сорокопут, — Берегите свои края, растите сильными. О, неужели тот самый молодой бард Эвелар? — вопреки явным ожиданиям Лины, он куда больше обратил внимание на младшего сына, чем на Тода, которому ей и хотелось заполучить новых влиятельных знакомств и связей.

Она была готова рассказать, чему уже успели обучить первенца, кем его видят в будущем, попросить совета и наставничества, а пришлось с гордым видом отвечать за младшего, увлечённого одной только музыкой.

— Он самый, ваше высокопреосвященство, главный голос всех пиров в нашем замке, — добавила она с улыбкой, слегка потрепав тому длинную косую чёлку, шутливо проведя по нежно-каштановым волосам маленького сынишки.

— Мам! — воспротивился тот, пытаясь головой убраться от женских пальцев, — Я Эвелар Торнсвельд, один из наследников графства Лотц, — попытался он представиться самостоятельно и сделал почтительный жест поклоном.

— Неужели! — приобнял старейшина того за плечо и повёл по направлению, в котором двигался сам, то есть обратно для Эвелара, Тода и Лины к зоне фонтанов Крумвельского сада, — Тот самый юный певец, исполнявший «Дни сойки» и «Цветите, лютики!» чуть ли не лучше и звонче, чем сам Шарланар? О, я наслышан о тебе, хоть ни разу сам не посещал ваши пиры. Думаю, это с моей стороны большое упущение.

Виллоу Эйзенбергу и Диане Виалант, поприветствовавших друг друга, оставалось лишь обмениваться любезностями да нагонять старейшину и Торнсвельдов, не зная, как теперь к тому подступиться со своими идеями.

— Да куда уж звонче, — розовел щеками и скромно отводил взгляд мальчик.

— Нет-нет, — подхватывала эту похвалу его мать, — С учётом, как стареет сам Шарланар, его голос становится постепенно сухим и тихим, новое поколение певцов будет ничуть не хуже, Эвелар уж позаботится, правда, дитя моё? У них даже имена похожи, оба на «-ар», — отчего-то посчитала она это заслуживающим внимания и гордости фактом.

Старший её сын со скучающим видом поглядывал то под ноги, то по сторонам, будучи к тому же явно расстроенным, что старца заинтересовали только таланты его младшего братца. Однако и уйти сейчас вот так было бы невежливо, потому оставалось просто стоять, иногда поддакивая сказанному, что матерью, что братом.

— Там как раз недалеко от ворот стоят музыканты для создания праздничной атмосферы, — проговорил Сорокопут, — Идём скорее. Уверен, они позволят тебе что-нибудь сыграть да и исполнить нам.

Эвелар улыбнулся. Публику и выступать на ней он, безусловно, любил. Иначе не имело бы никакого смысла мечтать стать бардом. К тому же в силу возраста он ещё не особо понимал, насколько серьёзное перед ним лицо, чтобы как-то уж по-особому волноваться и нервничать от его просьбы исполнить самые знаменитые лирические баллады.

Однако юный возраст в то же время мешал ему до конца проникнуть в суть многих исполняемых песен, в том числе и той пары, что желал от него послушать Сорокопут. «Дни сойки» были печальной балладой о жизни и безответной любви одной птички с трагичной судьбой. А «Цветите, лютики!» вообще-то изначально были народной военной песней с целью поднятия боевого духа идущих на верную смерть крестьян, защищавших свои деревни в войсках своего правителя. Это уже потом смекалистый бард Шарланар на заре своей карьеры решил наложить слова на обновлённую и сочинённую им музыку, исполняя эту песню на свой лад, чем и прославился.

За долгую жизнь и обилие выступлений, этот именитый бард создал не мало ярких романсов, однако у Сорокопута, видимо, именно эти две названные им песни были самыми любимыми сердцу. Лине и Тоду оставалось лишь изредка встревать в диалог главы Высшего Совета с десятилетним певцом, помогая или поправляя в чём-либо мальчонку, иногда пытаясь ответить за него, чтобы хоть как-то участвовать в беседе.

И пока их компания от перекрёстка уходила прочь, король с королевой и их спутники, уже за исключением ушедшей за Сорокопутом Дианы Виалант, продолжали свою неспешную прогулку в низовья сада средь яблоневых аллей, дыша приятным весенним воздухом и любуясь пышным буйством красок пёстрого цветущего окружения.

— До меня доходили вести, что в защитной магии очень преуспевает молодой наследник Стернов. В свои двенадцать он уже умеет многое на зависть своим же учителям. Мы недавно видели его в обществе девочек Догарат, — произнёс Аравен, поглядывая на юную Анну и, видимо, поэтому вспомнив про наследника земель Астелии.

— Там все дети Освальда, — поправила его Патриция, — Уолтер тоже играл с ними, присматривал за малышами.

— Уолт? Да в его годы уже не с детьми надо играть, а совершенно другими делами заниматься. Старый морской волк их вообще навещает, мне интересно — промолвила Сара.

— Уолтер теперь за главного, вынужден присматривать за детьми. И за озорными маленькими тройняшками нужен глаз да глаз, — отвечал ей Гектор, — Вся ответственность на нём, и бедолага не знает, мечется, где ему быть — среди нас, лучше знакомиться да заручаться связями, или среди детей, приглядывать за младшими. Что же до Освальда он…

— Ну, он-то домой в порт наведывается, это точно, — заверил Витте Кромвелл, — а вот бедняга Стерн вообще сирота.

— Да, потерять своих родителей в столь юные годы, — шептала с ужасом Патриция Лекки, — получить и титул, и земли, и замок… Что он со всем этим будет делать?! Как жить дальше?!

— «Паук» почти никогда не покидал логова, — вспоминал Аравен про нелюдимого Кардара Стерна, — практически такой же затворник, как Сеймур Торнсвельд, даже хуже, — рассказывал он, — Разве что, только его жена Илайна могла заставить Кардара вместе съездить куда-то по важному поводу. Не просто там пир, бал или праздник, а реально значимое событие, например вон коронация монарха. Сколько раз мы с вами их видели с тех пор? А вообще сколько раз в нашей жизни вживую, как сейчас друг друга в беседе, а не через переписку и гонцов? Наберётся ли десяток? — риторически вопрошал он у собеседников, — Держались поодаль от всего, однако были в курсе творящегося во всех уголках королевства.

— Пока половину их Замка-Обелиска не скосила чахотка, — хмуро подметил король, — В том числе забрав и правящую чету, оставляя не только Аркал, но и всю Астелию в наследство двенадцатилетнему мальчишке.

— Что он будет с этим делать, если обучается магии? У него не будет времени на хозяйственные дела, — удивлялась Сара.

— Видели сопровождавшего наставника юного графа? Сдаётся мне, его обучают маги Унтары…

— И всё же бедный мальчик, — покачивала головой Патриция, возвращаясь к разговору о Колине Стерне, — Да и наследник Хаммерфолла после Веринга. Мальчишка Аркхарт ведь тоже сирота, — припомнила она, — Два маленьких бедолаги… — вздохнула она с жалостью, — Им бы подружиться что ли.

— Ой, вот этому ты особо не сочувствуй, — махнул ей супруг, — Этот Ричард совсем помешался, слышал я его недавние речи в обращении к королю. Подтвердите, ваше величество! — попросил Аравен Гектора.

— Веринга и его жену Жоржету убил маг, — ещё раз напомнил король, — У них остался новорождённый младенец, воспитываемый в родных стенах, боги его знают кем… По просьбе Аравена и его братьев, я дал указ виновника смерти Веринга не казнить, а пленить. Мы пытались выведать, кто его обучал, не из Храма Ассасинов ли он и где этот Храм может быть. Держали его под пытками и допросами много лет, но всё бестолку. Три года назад пришло прошение от Ричарда Аркхарта публично казнить убийцу его отца, предыдущего короля. И в итоге эту просьбу я удовлетворил. Однако смерть виновника не слишком порадовала тринадцатилетнего сына покойного, — рассказывал он, — Ричард отчего-то решил, что все маги в мире — зло, или что всё зло в мире — от магии. Написал целый доклад, с которым недавно и выступил.

— Просил запретить магические школы, оградить Иридиум стеной, приравнять наши земли к Вольным Городам, — поддержал рассказ короля Аравен, — Там были даже какие-то исследования об так называемой Анти-Магии, способах защиты от всех видов колдовства.

— Вот чем-то таким он у себя в Хаммерфолле и занимается, — проговорил медленно Витте, — Разрабатывает план борьбы с волшебниками в королевстве и за его пределами.

— Да, за пределами тоже, — кивал Кромвеллу глава семьи Лекки, — Он, видать, думает, что раз убийцей был маг, значит мы его подослали. Лекки для него главные враги, и ничего, что мы соседи по общей границе от Химинбьёрг, земель патеков, до Гладшира. А так как Лекки на хорошем счету у эльфов, то и с эльфами Культа Луны и Культа Солнца Ричард Аркхарт тоже собрался бороться. Увлечённый, но какой-то потерянный и глубоко несчастный молодой человек, чьей мании и одержимости столь безумными и бредовыми идеями можно только посочувствовать.

— Кстати, он сегодня поздравлял Анну, помнишь же? — он обратился к дочери, чуть приподняв сжимаемую руку, — При нём ещё такой длинноволосый слуга был в таком длинной красной ферязи с большим торчащим воротом.

— Да, пап, Ирмингем Ле Фро, он был советником короля при Веринге, а ты его снял с должности.

— Ах, это он? Как, однако постарел и изменился, я даже и не признал, да ещё этот наряд… Да уж, наши взгляды кардинально не совпадали. А с учётом, что именно он воспитывает юного герцога Хаммерфолла, в будущем, боюсь, возможно напряжение между моей и его политикой. Возможно, что он просто не удержит власть и династия сменится.

— Он подарил красивые розы, — как бы невзначай хоть что-то хорошее о парнишке бросила королевская дочь, — Комнатный фонтан с единорогами и красивый пояс с россыпью бриллиантов.

Подарков сегодня с утра у неё было много, но хорошая память позволяла девушке запомнить, что и от кого было получено. Однако юный Ричард её никак не интересовал. Он был, хоть и на год старше неё, но внешне казалось что на год-два моложе и ниже. Анна же тянулась к ребятам постарше. Однако она прекрасно понимая, что однажды отец всё равно выдаст её за кого-то из лордов, а скорее даже герцогов из числа самых влиятельных семей, потому лучше всего было бы заранее определиться с избранником и самой выбрать, с кем связать себя на всю жизнь. И сейчас мысли её были заняты выбором между Арном Мейбери и Тодом Торнсвельдом.

А вот её отца от всех мыслей отвлёк крайне знакомый и родной детский голосок, донесшийся откуда-то слева. И он, остановившись, тотчас обернулся в сторону озера вместе со всеми.

— Нет! Нет! Моя кукла плывёт! — горячо переживала, топя ножками на берегу малышка Вирджиния, а стоявший рядом Джеймс с ладошкой, сложенной козырьком над глазами, всматривался в лежащую на воде вещицу.

— Точно твоя? Ну, вроде куколка и вправду, — с сомнением в голосе говорил он сестре.

— Новенькая, класная, — не выговаривая «р», имела в виду девочка, что её кукла в красном платье.

— Ну, красная, да, в платье, с белыми косичками, — описывал мальчуган то, что видит, будто бы тень его ладони давала эффект телескопа или подзорной трубы.

Они с сестрой стояли буквально на одном месте, едва не замочив ноги. Ракурс девятилетнего Джеймса был разве что в силу роста и возраста чуточку получше для обзора тряпичной игрушки, невесть как оказавшейся в воде неподалёку.

Хотя, «неподалёку» понятие относительное. Относительно берега — плыть за ней пришлось бы усердно, а вот относительно центра этой просторной и тихой озёрной глади, она и вправду была довольно недалеко от берега.

— Моя-моя! — подтверждала Вирджиния его описание про косички и платье.

— Ты её туда швырнула что ли? Как она там оказалась? — вопрошал он, повернувшись к девочке.

— Нет, я не кидала! Я думала, что потеяла, а она там… плывёт… Достанешь позалуста? — смотрела она на него снизу вверх, как на последнюю надежду.

И Джеймс уже присел развязывать обувь, вскоре принявшись вышагивать из своих ботинок. Благо это вовремя услышал и увидел король, прогуливавшийся именно по иронии судьбы именно по этой ближайшей к озеру дорожке именно в это время в компании своих спутников и подоспевшей к ним недавно старшей дочери.

Анна покусывала губы, определённо нервничая от происходящего не меньше, чем её отец. Королева также выглядела озадаченной и напуганной, поднося ладонь к широко открывшемуся от вздоха паники рту. Гектор, наконец, отпустил руку дочери, приставив обе согнутые ладони ко рту, чтобы его голос прозвучал громче.

— Не лезьте в воду! — крикнул мужчина им с места, а затем сошёл с аллеи и зашагал среди диких яблонь прямиком к своим детям, — Слышите? Вирджи, Джеймс! Ну-ка живо отойдите от воды!

Монарх крайне переживал за своих младших, ведь те до сих пор не обучились плавать. А потому считал весьма опасной затеей даже просто играть у озера, о чём им сегодня с запретом неоднократно напоминал, а уж тем более был в ужасе от того, что его сын готов вот-вот броситься в озеро.

— Джеймс?! — глянула туда и его супруга, — Боги! Мальчик мой! Уйди от воды!

— Пап, там моя кукла! Она уплывает! — хныкала Вирджиния, не понимая в свои пять лет вообще какой-либо опасности.

Девочке просто было невдомёк, что озера иреки, а уж в Триграде она их видела неоднократно, могут быть всерьёз глубже, чем ванна для купания. Она не знала, как глубоко может уходить дно, каким вязким и песчаным оно может быть, поглощая ступни и мешая двигаться, когда на голову уже вовсю находит новая нахлынувшая волна.

И пусть издали озеро Крумвельского сада, слывшее под прозвищем Зеркальное, выглядело спокойным, определённая рябь и маленькие волны на нём определённо были. Это было заметно даже по движению куклы, не просто плавно отдаляющей, но и периодически кочующей по поверхности вверх-вниз.

— Ваше величество, — нёсся стремглав Стэн Стэплтон Уинфри, — Сейчас я всё достану им, что бы там ни было.

— Вы же утонете в этих доспехах, Уинфри! — с жалостью взмолилась Сара ему вслед, а тот принялся отстёгивать от металлических наплечников свой красный плащ и постепенно избавляться от своего доспешного наряда.

— Да я достану, пап, здесь не глубоко, — заверил отца Джеймс со всей уверенностью в голосе, желая помочь любимой маленькой сестрёнке, которая, в отличие от Анны, с ним как раз любила играть и проводить время. Хотя ему в свои девять с ней, пятилеткой, было не всегда прямо-таки очень уж интересно и весело, но во многие игры всё же удавалось поиграть с успехом. Просто надоедало всё время выигрывать, будто нет этого духа соревнований и соперничества, а поддаваться девчонке, хоть и приходилось иногда, но очень уж не хотелось.

— Не смей, — отговаривал его криками отец, — Я запрещаю тебе лезть в воду, что бы там ни было! Слышишь? Джеймс! Это опасно!

Мальчишка расстроено всё ещё стоял на берегу, с досадой косясь на двигающегося к ним с аллеи родителя. Хотелось бунтовать, поступить наперекор. Он считал, что отец не прав и нельзя позволять новенькой кукле вот так ускользать прочь, уплывая навсегда по озеру.

И хотя День Рождения сегодня был у его другой сестре, про младшую тоже периодически не забывали гости, привозя какие-нибудь игрушки. Он не помнил, да и, пожалуй, вообще не знал, кто именно вручил сегодня Вирджинии эту куклу, но видеть, как сестра теряет подарок, рыдая в истерике, ему бы крайне не хотелось.

Гектор это предчувствовал. Будто видел эти нотки непослушания в глазах сына даже издали, ведь просто подбежать и успеть схватить ребятишек он попросту никак не мог и не успевал. И Сара, и Анна также двигались следом, сильно переживая. Кусали губы, поджимали руки к груди, возможно, даже молились богам, чтобы не случилось ничего плохого, пока Лекки и Кромвелл также шагали следом. При этом королева вечно бормотала имя сына, будто до младшей дочери ей и дела не было в такой ситуации.

А Джеймс ко всему прочему ещё накручивал себя в мыслях разыгравшимся воображением. Представлял, что малышка навсегда запомнит этот день, как самый ужасный в её жизни. Что у неё будет некая травм: боязнь воды или нелюбовь к куклам, что, наверное, для девочки было бы, по его мнению, как-то плохо или неправильно. А ещё, что она рассердится на отца, они поссорятся, в семье начнётся кавардак в отношениях… Что только не выдумывал себе сейчас юный Джеймс. Мальчик глядел, то на отца, то на сестрёнку, мешкал, но всё же твёрдо решил рвануть, пока и вправду тряпичная фигурка не унеслась по волнам куда-то слишком далеко.

Но в тот же миг брата с сестрой окатило мелкими брызгами, будто кто-то позади них с разбегу прыгнул в озеро, а затем с характерными хлюпами загребающих ладоней поплыл вперёд. Так оно и было. Не Джеймс, и уж точно не Стэн Уинфри, не успевший ещё вылезти из панциря брони, а какой-то другой мальчишка сейчас ринулся на спасение детской игрушки.

И ни сам королевский сын, ни Вирджиния, ни их родители и старшая сестра не могли в этих движениях распознать личность ловкого кудрявого пловца, скинувшего красный камзол и жилет, сейчас в белой тонкой рубахе и колышущимися светлыми локонами на голове, активно направляющегося в сторону куклы.

— Это он! — воскликнул Аравен Лекки, глядя и на пловца, и на небрежно скинутую одежду и обувь на берегу где-то позади от детей, — Мой старший сын! Годдард! Хе-хей! — хлопнул маг в ладоши, радостно их потирая, — В Краю Радужной Реки, если не умеешь плавать, то и делать нечего, — а радовался он, судя по всему, возможности как-то возвысится над королевской семьёй.

Сейчас его ребёнок смог то, чего не смогли дети правящего монарха. Никто из них не полез в воду. Не помчалась туда и их старшая сестра. А вот невесть как оказавшийся здесь Годдард Лекки, услышал детские вопли и плач Вирджинии, вник в суть разговора и ситуации, смекнул по-быстрому раздеться, чтобы не оказаться в плену тяжелой намокшей верхней одежды, и ринулся на помощь.

Аравен совершенно не волновался за мальчугана, хотя тот был всего на пару лет старше королевского сынишки, но вот плавать умел давно и отлично. Годдард довольно быстро добрался до куклы, схватил её одной рукой, и обратно двигался уже, зажав ту пальцами, гребя практически только рукой свободной, что ещё добавляло его отцу гордости за своего ребёнка.

Наконец, он выплыл, немного жалея, что не снял и рубашку, ощущение от мокрой ставшей почти прозрачной белой тряпки по всему телу было не из приятных. Но, прежде чем ту снять и выжать, куда-нибудь повесив сушиться на ветви местных деревьев, он подошёл к девочке, с улыбкой вручая размокшую тряпичную куклу маленькой и хлопающей в ладоши Вирджинии. А к тому моменту и Гектор подоспел добежать до детей, постепенно успокаиваясь от напряжения.

— Мальчик мой, — обняла и отвела Джеймса подальше его мать, — Не стоит тебе играть у воды, прошу тебя! Побегай где-нибудь ещё. Где там эти твои все приятели? Уже ушли? Вечереет всё-таки.

— Да не маленький я уже, мам, — вздыхал Джеймс, — Не знаю я, где Дрейк, Вайрус и Кваланар, поищу сейчас, — выскользнул он из крепких объятий матери, не желая быть под присмотром, но и явно скучая без компании друзей.

— Вот, держи! — справа от них промокший и кудрявый Годдард Лекки вручал спасённую из озера куклу Вирджинии, — Не теряй только больше, хорошо? — подмигнул он девочке левым из ярко-синих своих глаз.

И та, перестав хлопать, по-быстрому вытерла слёзки и потянула свои пальчики, чтобы принять возвращённый подарок. Взяла куклу сразу обеими руками и прижала к своему платью, не смотря на то, что та была вся мокрая, впитавшая немало воды за время плавания.

— Испачкаешься же… — покачала головой Сара.

— Эй, Патриция, это ведь ты ей вязала, да? Я же видел, — проговорил Аравен своей жене, узнавая куклу, когда они поравнялись с Сарой и Анной.

— Шьяна делала волосы и ещё там пару последних штрихов на ощупь, — призналась ему супруга, — Но, да, я задумала и сделала эту куклу, я вручила девочке с утра в Олмаре. Нехорошо поздравлять только настоящую именинницу, когда вокруг неё есть малыши. Ты же понимаешь, Анечка? — улыбнулась и подмигнула Патриция.

— Да, конечно, — как-то расстроено и обречённо выпалила в ответ виновница сегодняшнего торжества, озадаченно поглядывая, как всё здесь сейчас разрешилось.

Возможно, она ждала чего-то другого. Например, что бросившийся в воду Джеймс, наконец-то научится плавать. Или, что оба ребёнка полезут в воду и им влетит на радость ей от отца. Состояние Анны в данный момент времени практически никак не волновало окружающих. За неё-то никто не переживал, всё внимание родителей было сосредоточено на младших детях, которых король спешно уводил от берега, запрещая в очередной раз играть у озера и велев резвиться где-нибудь на аллеях у цветников, и желательно на виду.

— Ну, совсем неугомонный мальчишка, — подоспела сюда и незрячая Шьяна Лекки, с красной прядью и тёмно-синей диадемой с несколькими округлыми сапфирами, подведённая двумя слугами за руки, пришедшая к месту случившегося в компании Илдрека и Варгуса Розенхорнов, — Мы здесь прогуливались, он увидел яблони, пошёл нарвать, а потом я слышу этот всплеск! — растерянно та делилась переживаниями за Годдарда.

— Видимо оттуда заметил Джеймса с Вирджинией, услышал разговор и бросился в воду. Куклу спасал, — ответил ей Аравен, приветствуя лордов Розенхорнов в их серебристых костюмах и треуголках, и начал рассказывать ситуацию со своей точки зрения.

— Как же я распереживалась, что Джеймс полезет в озеро, — прикрывала глаза и прижимала ладонь к груди королева, словно ей дурно, пытаясь глубоко дышать.

— Не воды ему стоит бояться, — холодно отметила Шьяна, услышав эти слова, — Но всё же, — сделала слепая провидица небольшую паузу, — обучи лучше детей плаванию, наши-то это совсем с ранних лет умеют, — посоветовала пророчица королеве, проходя мимо в сопровождении молодой остроухой служанки, ведущей свою госпожу за руку поближе к племяннику на берег.

— Ты что-то видела? — забеспокоилась Сара о даре предвидения своей знакомой, повернулась к той и направилась следом, чтобы поговорить, выпуская, тем самым, сына из виду.

Варгус подошёл поболтать с Анной, а его черноусый отец неподалёку перекинулся парой слов с королём. Принцесса была бы на самом деле и вполне не прочь отправиться поиграть в фанты со старшими ребятами, вот только она знала, как дружат Розенхорны и Торнсвельды, соответственно в той компании, что юноша и не отрицал, их будет ждать Тод. А ещё туда могли наведаться Мейбери, особенно, когда юный лорд упомянул Сару Палмер, в обществе которых она её сегодня уже видела.

Так что ей пришлось вежливо отказаться и сослаться на важные дела с отцом, который ведёт важные беседы и желает, чтобы его старшая дочь была в поле зрения. Впрочем, Гектор желал бы того и в адрес своих младших детей, чтобы с теми ничего не случилось.

Юноша Розенхорн не без грусти ушёл прочь к месту, где договаривался встретиться с остальными друзьями, а Анна призадумалась, насколько искренним сейчас выглядело его расстройство, и нет ли у юноши к ней симпатии. Впрочем, Варгуса она считала для себя всё-таки уж слишком взрослым, к тому же он был лишь одним из нескольких лордов Скальдума, в то время, как, например Мейбери и Торнсвельды были куда выше по статусу.

Лекки обнимали сына, как Героя, хвалили всячески и помогли тому одеться пусть даже без рубашки под верхним костюмом. Обнимала его и благодарная Вирджиния. Точнее, в силу возраста и детской неусидчивости, маленькая непоседа просто периодически подбегала к нему, обнимая, и через пару секунд снова убегала играть с куклой и бегать среди яблонь.

Досталась кудрявому мальчику похвала и от короля. На радостях, что ничего не случилось с Джеймсом и Вирджинией, Гектор даже пообещал того представить к какой-нибудь награде, только уже не сегодня, а когда он подготовит приказ и организует соответствующую церемонию.

— Ну, цветочек мой, присмотришь за ними? — подошёл он вскоре после беседы с лордом Илдреком к старшей дочери, глазами нигде не найдя супругу, — Мать твоя, что-то нас оставила, куда-то ушла. С Джеймсом что ль? Его тоже не вижу…

— Нет, пап! Вот ещё, я же не нянька, — запротивилась та, недовольно состроив брови.

— А чего тебе? Иди, поиграй с ребятами, — предложил ей отец.

— Не хочу я с ними играть, я взрослая девушка, ты сам вон говорил весь последний год, я должна вливаться в высший свет, больше слушать и меньше говорить. Чем тебе моя компания не нравится? Я, может, с вами хочу, я уже взрослая, не до догонялок в саду мне.

— Ох, — закатил глаза её отец, — У тебя ситуация ситуации рознь. Сейчас объявятся ребятишки постарше, сразу побежишь от нас кому-нибудь, — взял он её за руку, чтобы никуда не отпускать, и вышел из тени яблоневых деревьев вместе со всеми обратно на дорожку, — Вон с Варгусом чего не пошла? Не по чину принцессе с простыми лордами играть? Заметишь этих двоих юных герцогов Мейбери, — имел он в виду Арна и Фреда, — так к ним рванёшь, небось!

— Ну, вот сейчас хочу с вами, — сказала ему та, глядя ему в глаза.

— Может… тогда ты за ними присмотришь? — поглядел он на Годдарда, хотя тут же пожалел о сказанном, тот и вправду был всего лишь ребёнком, бестолку было взывать к его ответственности.

— Я? Н-ну, попробую, — судорожно белокурый юный маг оглядывался по сторонам, так как никого из младших королевских детей уже поблизости не было, — Джеймс уже куда-то ушёл, — заметил он лишь его спину издали, пока сын короля шагал уже вовсю поперёк всех тропинок, ближе к амбарам, где осенью хранили урожай с сада, чтобы плоды не осыпались и не сгнили, — А Вирджиния, кажется, вон, цветы собирает вдоль аллеи с ромашками.

— Просто отведи их туда, где будет присмотр. Кто-то из взрослых. Я знаю, Уолтер Догарат там где-то детей развлекает, — попросил его король.

— Слушаюсь, ваше величество! — улыбнулся королю старший сын семьи Лекки, — Недавно видел сегодня, как Вирджиния играет с Кирстен Айвель. Пойдём тогда сейчас с ней, поищем их с Сэмюелем, он присмотрит, как днём. Надеюсь, — добавил он.

— Хорошо, буду очень благодарен. Ещё из таких малышей где-то сынишка Уинфри бегает, — припоминал Гектор, — Так ведь, Стэн? — обратился он к заново одевшемуся в свой парадный рыцарский наряд герцогу Уинфри.

— Да-да! Мой Сэм, ему четыре, должен быть неподалёку с няней. Сейчас, пойду поищу, — сказал он направившись к направлении лавочек у цветников и виднеющихся статуй, украшающих сад в некоторых местах обширной территории.

Уинфри рассчитывал, что сможет оказать королю большую честь, если его служанка и новый советник смогут присмотреть за младшей дочерью монарха. Заодно та будет хорошо знакома с их сыном, поиграют вместе. А уж если те между собой ещё и подружатся, то лет через десять можно было и прекрасную свадьбу оформить. Так что рыцарь-герцог спешил, как можно поскорее, отыскать своих, велеть им двигаться следом и повторно вернуться к прогуливающемуся королю, чтобы принять на попечение Вирджинию на несколько часов.

Причём сделать это нужно было прежде, чем Годдард подыщет для Вирджинии другую няньку, типа купца Сэмюеля Айвеля, гуляющего здесь где-то также со своей пятилетней дочуркой, с которой младшая королевская особа уже итак сегодня весело проводила время на цветочной лужайке, плетя венки и собирая цветочки.

Мысль о возможном будущем родстве с королевской семьёй через детей будоражило его воображение подобно фантазиям Джеймса у водоёма, накручивая и накручивая всё новыми волнами, пока тот бегал по саду в поисках своих. Картины разыгравшегося воображения так и всплывали всевозможным развитием событий, но для всего этого требовалось действовать немедленно, а ещё не хватало хотя бы немножечко удачи и должного стечения обстоятельств.

А пока ему удавалось вместо малышей наткнуться то на шарахающуюся прислугу, уставшую за весь день празднества, то на компании взрослых аристократов и великосветских людей. В одной из таких, шагали мимо него с почтенным приветствием к герцогу и любуясь каменными изваяниями сада: тучный, беловолосый и белобородый лорд-мельник Утгарт с соответствующей своему делу фамилией Мельнесторм в буром берете и видневшимся из-под распахнутого того же оттенка жилета золотистом узорчатом кафтане, успешный торговец цитрусовыми фруктами Рикард Палмер, такой же светловолосый и кудрявый, выглядящий словно подросший и немного потолстевший с годами Годдард Лекки, и статный лорд Илдрек Розенхорн с густыми бакенбардами, присоединившийся к тем, видимо, вскоре после своей недавней беседы с королём.

А вместе с ними был оказавшийся уже в этом обществе Виллоу Эйзенберг, видимо так и не сумевший поговорить с Сорокопутом. И рядом активно беседующий с тем, к немалой радости Стэна Уинфри, успешный купец из Торговой Гильдии — мужественный, крепкий Сэмюель Айвель, сорокалетний гладко выбритый мужчина в оливково-зелёной шляпе с пером, щеголяющий в новеньком тёмно-буром кафтане оттенка мокрого дерева и, самое главное, гулявший со своими собеседниками без сопровождения дочери.

Видать, за его малышкой присматривает кто-то ещё, иначе бы он явно бегал и искал своё дитя, а не шагал так размерено в милой беседе с разными лордами, набивавшимися в близкие друзья к герцогу Эйзенбергу или же реально бывшие его хорошими приятелями. Сэмюель здесь, в этой компании, уж явно именно за этим, так как был на десяток лет младше всех остальных и предпочёл бы другое общество для разговоров, нежели пытаться завязать деловые отношения с самым богатым семейством и его приближёнными.

А его попутчики: поднявшийся на качестве своей муки мельник и предприимчивый садовод, были очень даже не против общества Айвеля, так как через дружбу с ним могли открыть для себя вход в Торговую Гильдию Энториона, сулящую тем ещё большие перспективы и процветание.

Беседовали же они о горных львах и белых тиграх, о капканах, охоте, чучелах и шкурах, а также о возможности продажи их в зверинцы, либо о торговле теми же самыми шкура и чучелами в качестве украшения особняков и дорогих домов, чьи владельцы заинтересованы в чём-то подобном.

Сэмюель как раз тут и подсуетился, пообещав всё разузнать в Гильдии Охотников, где у него было несколько деловых партнёров из Бреттенберга и Гладшира, а также рассказывал о схожей фауне — пумах и ирбисах, которых самолично видел высоко в горных хребтах на границах Скальдума и Кхорна пять лет назад. Заодно интересовался, чем же горы Церкингема с их курортами так сильно превосходят все остальные, чтобы эмоционально повосхищаться рассказами Эйзенберга и получше с ним сдружиться.

И хотя Уинфри шёл уже противоположным движению этих особ путём, он слышал за спиной, что те упоминали своих детей в разговоре. А значит, они явно должны где-то играть под чьим-то присмотром. Как только эта площадка будем им найдена, быть может, шанс познакомить сынишку с королевской младшей дочерью тет-а-тет будет потерян, так как ребятня будет уже резвиться большим коллективом.

Вот только герцог-рыцарь не знал, что Рон Эйзенберг и Варгус Розенхорн, сыновья друзей из этой компании, уже двадцатилетние юноши, да и Саре Палмер уже шёл восемнадцатый год. Так что молодёжь эта явно где-то в другом месте, нежели пятилетняя дочурка Айвеля.

И вот первая часть плана амбициозного герцога была выполнена, он заметил на лавочке отдыхавших Вольфганга, Сэма и неподалёку беседующую с кем-то из прислуги няньку Эдит. Оставалось по-быстрому всех их поднять и организованно двинуться в нижнюю часть сада, куда отправились Дайнеры.

IV

Стараясь же избегать поблизости внимания всех «взрослых», эти самые Рон и Варгус в компании их друга Тода Торнсвельда, молодой красавицы Сары Палмер и сына одного приближённого королевского советника из Триграда — Вайрусом Такехарисом заканчивали на лавочках за столиком очередную карточную партию в «штос».

Сегодня карта лучше всего шла Торнсвельду. Черноокий брюнет столь эмоционально реагировал на свои победы, что проявлял чудеса перевоплощения. Видимо, некий дар достался ему в наследство от волшебницы-матери. Пока ещё совсем бесконтрольно, на определённой эмоциональной волне его мягкие длинные волосы со своего привычного каштанового оттенка вдруг светлели от кончиков и далее плавно по всей своей длине, иногда доходя этим «озарением» почти к корням. Сменялись и густо-карие глаза, сначала светлели до зелёных оттенков, и плавно переходили в сапфирово-голубые. А затем вскоре всё возвращалось обратно.

Всё это удивляло мальчишек и крайне впечатляло дочку богатого торговца фруктами Палмера. Но когда так сильно в какую-то игру везёт только одному в кампании, остальным довольно быстро это всё наскучивает. И когда его приятелям стало не интересно, те предложили Тоду вместо «штоса» разыграть что-нибудь другое.

— Фанты? — предложил длинноволосый Вайрус, — Разомнёмся немного под всякую ерунду, а ля «Залезть на стол и прокукарекать», — засмеялся он, будучи младшим в этой компании.

— Сам кукарекай, — сморщился на такое предложение Тод.

— Идёт, — а вот Варгус согласился и снял треуголку, помотав тёмными волосами и разделяя пальцами другой руки свою чёлку пополам, чтобы не мешалась.

— Не, я против, — заподозрила неладное в таких играх с мальчиками единственная леди, поправляя в высокой причёске свою заколку с изумрудами.

— Да ладно, мы же не станем здесь в саду загадывать что-то вульгарное, — принялся уговаривать её единственный светловолосый юноша в этой компании, Рон Эйзенберг, — Давай! Будет весело.

— Какие фанты, Рон? — строго взглянула она на него, — Где ты возьмёшь перо и чернильницу, чтобы задания записывать?

— У Эйзенбергов всё есть! — гордо сказал тот, из внутреннего кармана своего вышитого золотом ярко-зелёного камзола достав бархатный чёрный мешочек с красной лентой и, развязав его, с характерным звуком выложил разлетевшиеся по поверхности стола небольшие прямоугольные дощечки, покрытые тёмным воском.

— О, церы! — обрадовался Вайрус, — Так даже удобнее.

Одинаковые по своему размеру, все прямоугольной формы и чуть выпуклые по краям, эти дощечки в данном своём виде как раз предназначались для застольных игр. Были односторонние, но чаще для большей экономии, вот как эти, двусторонними. Скобилом в воске выписывали что-либо, и оно становилось легко читаемым, так как под воском располагались всегда светлые породы деревьев, подобранные на такой счёт.

Настоящие же церы были обычно гораздо крупнее, но давно уже вышли из моды, сохранившись пережитком прошлого именно вот в таком миниатюрном виде для забав. Мешочки можно было раздобыть на любой ярмарке, они были дома и у знати, и у бедняков, некоторые крестьяне, особенно молодежь, сами их изготавливали для себя, тем более, что тёмный воск достать было проще и дешевле.

— И скобило есть? — не унималась Сара Палмер, — Не ногтем же на них чертить, — состроила она недовольную гримасу.

— Да любой тоненькой маленькой палочкой, «хвостиком» от яблока, — предлагал Вайрус, соображая, что может подойти, — Маленький гвоздик…

— Есть скобило, — закатывая глаза, Рональд хлопнул недовольно по столу и достал нужный металлический предмет в красивом футляре уже не из внутреннего, а обычного кармана.

Его виски и затылок были подстрижены коротко, однако со лба до макушки шла зачёсанная волнистыми линиями пышная копна волос средней длины, которые так и норовили спасть, когда опускал лицо вниз. А потому молодой человек стремился всегда держать лицо статно и ровно, лишь опуская глаза на те самые церы, но не позволяя растрепаться своей блестящей в игривых солнечных лучах платиновой причёски.

— Давайте, лучше в «вопрос-ответ», — предложил Тод, с учётом, что для этой игры требуется то же самое, а девушка не слишком горит желание играть в «фанты».

— Ладно уж, начнём с этой, — согласился Рон, поглядывая на остальных.

— Вот это уже лучше, — улыбнулась юная Сара.

— Пусть так, — согласился Вайрус.

Тод кивнул, да и Варгус не возражал, протянув свою уже перевёрнутую и давно снятую треуголку. Шляпа была нужна, как некое тёмное место для перемешивания бумажек, кусочков пергамента или вот деревянных цер, на которых будет что-либо написано. Иногда можно было использовать ведёрко, пустой цветочный горшок или что-то наподобие, но в традициях знати чаще всего всё-таки перемешивали и доставали такие штуковины из чьей-то шляпы.

— Только, раз «вопрос-ответ», заранее обговариваем, у нас «да-нет'ка» или свободные правила?

— Всего по порядку, — предложила девушка, — Начнём с «да» и «нет», а потом повеселимся на полную.

Так и порешили, для разминки каждый по очереди, втайне от всех, писал некий вопрос, ответом на который может быть только «да» или «нет», согласие либо отрицание. Переворачивал дощечку, чтобы никто не мог прочесть, и передавал дальше. По цепочке или же вручая наобум хаотично любому партнёру — тут уж ситуации разнились. Получивший дощечку-церу должен был на пустой и повёрнутой к нему стороне написать просто «да» либо «нет».

Учитывая, что играли впятером, затягивать молодые ребята не стали, ограничившись пятью вопросами, то есть каждый написал по одному. Затем по очереди в выбранном порядке необходимо было достать из шляпы одну и зачитать вопрос вместе с ответом. Начали в этот раз с владельца шляпы — Варгуса Розенхорна.

— Полетят ли сегодня свиньи? Да! — гордо прочитал он, встав с места, ведь в интонации тоже крылась не малая доля веселья.

Сара усмехнулась, а вот остальные залились смехом, да так, что сам Варгус едва не выронил дощечку, поскорее присел, облокотившись на стол почти всем торсом. Судя по такой реакции, вопрос задавала как раз единственная девушка. Обычно ведь свой вопрос казался наименее глупым и смешным на фоне многого, что в такой игре частенько зачитывалось.

— Будем ждать, хе-хе! Надеюсь, никто не забыл зонтик, — хозяин шляпы передал её дальше, хотя вообще обычно её просто оставляли лежать в центре и по очереди тянулись руками к ней.

— Сядет ли солнце когда-нибудь на севере? Нет, — покачал головой Рональд, доставая и зачитывая текст с таблички.

Реакция вокруг была не столь бурной, как на первом вопросе о свиньях, но именно благодаря тому, с какой именно издевкой он зачитал слово «нет», без смеха обойтись было нельзя. Следующей на очереди была Сара.

— Если в саду меня укусил крот, стану ли я в ближайшее полнолуние кротом-оборотнем? Да! — рассмеялась Сара, — Кто это придумал?! — не укладывалось в её голове.

Остальным, судя по громогласному хохоту и выкрикам «кротоборотень!», также этот вопрос доставил наиболее удовольствие. Да и, может, зачитанный достопочтенной девушкой нелепый вопрос о кроте-оборотне зазвучал с новыми красками. Очередь дошла да стоящего по левое плечо Сары Вайруса Такехариса, сощурившего глаза, чтобы разобрать обильный для маленькой дощечки текст мелким почерком Эйзенберга.

Больше сыра — больше дырок. Больше дырок — меньше сыра. Больше сыра = Меньше сыра? Нет! — заключил он, добавив от себя, — Философствуйте дальше!

И, наконец, когда все отсмеялись, оценив размышления про сыр и дырки, последний текст с оставшейся церы произнёс Тод Торнсвельд.

— Стану ли я королём? Нет, — произнёс он пафосным голосом под всеобщее молчание, и тоже как-то застыл, не зная, как реагировать на это.

Никто не нашёл вопрос такого характера остроумным и достаточно уместным для такой игры. Все переглядывались, пытаясь понять, кто из них такой вопрос задал и зачем. «Это же не гадание» — был слышен шепоток, «вот именно» — соглашались все.

— Эм, ладно, может тогда свободные вопросы-ответы? Без «да» и «нет»? — попытался сгладить ситуацию сам Тод, единственный в компании, кто не сидел за столом, а стоял на ногах рядом, чувствуя, видимо, от этого некую ответственность и необходимость взять на себя сейчас лидерство в группе.

— Да уж, давайте по-другому, — вывалил новые пустые дощечки с воском из мешочка Рональд, собрав те исписанные отдельно, но, дабы не прослыть скрягой, не стал делиться своими мыслями и планами на их счёт, что выемки от текста можно снова залить капельками воска, скрыв и зашлифовав текст, используя обновлённые церы заново когда-нибудь потом.

Выбрасывать их ему не хотелось, оставлять здесь тоже, но вот второго мешочка с собой не было, пришлось складывать в светлый большой платок, складывая тот конвертом, пока остальные писали свои весёлые и глупые вопросы, а на полученных дощечках всё то, что приходило в голову в качестве ответа. Наконец, и Рон управился с задачей, сначала написав краткий ответ на полученной от Варгуса дощечке и бросив в шляпу, а затем написав и на своей небольшой вопрос, перевернув и передав ту Саре. Так что вышло, что это она закончила приготовления к игре, а не задержавший всех своей «уборкой» Рон.

— Итак, — встал сначала вновь юный Розенхорн из-за стола, потянувшись к собственной треуголке, а потом на мгновение замер и оглядел всех, — Мне снова начинать? — А то вдруг кто был бы против.

— Да-да, кивнул Рональд, — только можем в обратном порядке, — на что все остальные тут же согласились.

— Итак, — повторил тот с улыбкой, вытащив церу и начав зачитывать, — Кто проживает в моей бороде? Истрикский гоблин! Ха-ха-ха, — не удержался сам Варгус под весёлый гогот окружающих.

— Потому… Ха-ха! Потому… Потому и бороды нет, — смеялся Торнсвельд, — Что гоблин всю растительность спалил!

Его комментарий заставил заливаться смехом остальных ещё сильнее. Более того, по иронии город Истрик, слывший центром алхимиков и действительно на редкость кишащий гоблинами да гномами больше, чем коренным людским населением, располагался как раз на землях Скальдума, где проживали и лорды города Крост — Розенхорны под правлением пиромагов владевшей там всем династии Ферро.

— Уфф, — когда все отсмеялись, полез за дощечкой в шляпу Торнсвельд, — С чем… А нет! Чем! — уточнил он, что речь именно о предмете, — Чем сегодня ешь суп? — перевернул он церу, — Лопатой! — подогнал он слово «лопата» с обратной стороны под ответ и тут же сел на место, чтобы не упасть со смеху.

Успех у этой церы получился даже большим, чем у крота-оборотня. Ребята долго ещё не могли придти в себя, а те, кто и мог, перестав смеяться что-либо сказал, обычно придумывал к сказанному что-то весёлое и остроумное, дополняя эффект.

— Наверное, голодный! — стучал ладошкой по столу Эйзенберг, даже роняя слёзы с уголков серо-голубых глаз от на поверхность от смеха.

— Клад ищет! — не унималась Сара, — В супе! На дне тарелки!

— Улики закапывает, суп с сюрпризом, — поддерживал их Варгус.

— Ох, — когда, наконец, истерика вокруг закончилась, Такехарис медленно потянулся к треуголке, наблюдая за реакцией окружающих, мол, готовы ли они к продолжению или ещё не насмеялись вдоволь с прошлой церы, — О чём поют сегодня птицы? — когда вокруг все одобрительно кивнули начал он зачитывать и переворачивать дощечку, — Об… свиньях!? — зачитал он с удивившимся взором своих золотисто-карих глаз, потому что кто-то никак не может успокоиться с этой темы уже вторую игру.

Отроки вокруг просто полегли, выкрикивая изредка подобно прошлому разу якобы объясняющие и дополняющие фразочки: «Наверное, влюбились!», «Потому что те всё никак не полетят!» и тому подобное. Такая версия игры была явно повеселее разминочной «да-нет'ки» и сильнее нравилась ребятам.

— Кто живёт у меня под кроватью? — Раздался девичий голос, когда они все решили, наконец, продолжить, а надпись впервые зачитывалась как бы от лица владельца церы, не просто там «в твоей бороде», а именно «у меня под кроватью», — Эльф-вонючка! — громко хихикая с искривлённым и недовольным лицом прочла Сара, делая жалобно бровки домиком, — Фу, нет, хи-хи-хи. Не правда!

Мальчишки хохотали, но никто не посмел это как-то комментировать, к тому же от юной Палмер всегда прекрасно пахло. Даже наоборот, Эйзенберг попытался сгладить накал, сказав, что эльф-вонючка, видимо, усердно выучился на парфюмера. А Тод на всякий случай посоветовал всем перед сном заглядывать под кровать или хотя бы бросать туда цветы, мыло или брызгать духами в случае обнаружения закравшегося эльфа-вонючки, отчего все тоже весело рассмеялись, приняв к сведению.

— Ну, с чем подали пирог к завтраку? — последним в этот раз был Рон Эйзенберг, — У-у-у! С железом! — захохотал он, плюхнувшись на лавочку, снова хлопнув ладошкой по столу, отвернувшись, жмурясь и сотрясаясь от смеха.

— Сурово, — хихикал Торнсвельд.

— Завтрак победителя! — отметил Варгус.

— Надеюсь, хоть полезно, — пожалела его Сара, делая снова то же самое лицо «бровки домиком».

— Что ж, береги зубы, — хлопнул Рональда по плечу Такехарис.

— Ничего, — хохотал тот ещё сильнее от придуманного, но из-за смеха с трудом произносимого ответа, — Зо… Зо… Ха-ха-ха! Золотые вставлю!

И тут уже все впятером легли на стол, чтобы не покатиться с лавок вниз на траву и землю, держась за поверхность и подрагивали, заливаясь в весёлой истерике. А когда всё закончилось, с оставшимися пустыми церами они-таки решили разыграть фанты. Договорились про простые задания, которые исполнить можно здесь и сейчас. Каждый написал лишь с одной стороны, переворачивать ничего не нужно было, и просто все кинули в шляпу свои задачки и желания.

— Начнёшь? — предложил Рональд уже по сложившейся тут сегодня традиции Варгусу, а тот на этот раз не рвался в бой, ведь мало ли что там ему велено окажется.

— Хм, ладно уж. Надеюсь, вытащу не самое идиотское, — нервно хихикал он, — Что нужно сделать этому фанту? — говорил он о себе, начиная вчитываться в текст на цере, — Что у нас тут? Спеть «Ночь над рекой-малиной», не-е-е-е-е, — засмеялся он, — Это не мне, это Торнсвельду! У Тода брат-певец, я-то чего?

— Он, небось, и загадал, — хмыкнул с усмешкой своих тонких губ Вайрус Такехарис.

Остальные с улыбками ждали исполнения, давая понять, что переигрывать никто ничего не будет, а Эвелара и вовсе нет с ними среди участников. Пришлось юному лорду Розенхорну затянуть «Но-о-о-чи над Реко-о-ой-Мали-и-и-и-но-ой! Тума-а-ана скры-ы-ы-ла пеле-на-а-а!».

Всю песню он к своей радости не допел, со словами «Ну, ладно, садись, семь!» — ребята остановили его на втором куплете до повтора припева и оценили его условно на высший бал по семибалльной школьной системе королевства.

— Кто дальше? — нетерпеливый Рон смотрел по сторонам, ведь они не договаривались в какую сторону по кругу будут действовать в этот раз.

— Сам и тащи, — буркнула на него Сара, скрестив руки на груди, щупая узорчатые листики ткани на наплечниках зелёного платья.

— Сам, так сам. Как скажете, леди, — гордо задрал кверху на вечеряющее небо Эйзенберг, шаря рукой среди дощечек и хватая одну из них, как положено, не глядя, — Что сделать этому фанту? Покажи гуся. Чего? — едва не поперхнулся он, — Где я его возьму? Вон гусь, вон гусь, — тыкал он пальцем на озеро, в надежде, что на нём будут утки или хотя бы лебеди, да хоть какая-то подобная птица, чтобы избавиться от задания, однако на озёрной глади никого пернатого не обнаружилось.

— Нет-нет, — хихикала Сара Палмер, — Собой покажи. Ну, как в шарадах для детей, когда угадываешь птичку.

Пришлось краснеющему Эйзенбергу выйти из-за стола, встать боком, выставив одну руку в качестве гусиной шеи, а вторую согнув на манер крыла. И, хлопая «крылом», покрякивать голосом, сжимая и разжимая пальцы в виде гусиного клюва.

Номер имел успех сильнее гоблина, крота и лопаты, так что компания чуть было не решила на нём и закончить. Смеялись и обсуждали произошедшее так долго, что про оставшиеся три церы вспомнили, когда уже собрались расходится, и Варгус чуть было не надел шляпу вместе с ними.

— Тут же ещё три! Давайте до конца, — вытянул он сразу же одну, — Походить на руках! О, ну, это просто, только я платок приготовлю, руки от земли вытереть, — достал он белёсую нежную ткань из кармана, заодно проверив, что больше нет ничего, что могло бы выпасть от положения вниз головой.

Затем, не отходя далеко, он резво перевернулся, встав на руки и немного походил вперёд, балансируя ногами туда-сюда, стараясь на рассмеяться. Зато по итогу, в отличие от «гуся», сорвал искренние аплодисменты.

— Вообще я бы хотела сальто назад, — созналась Сара, что это был её фант, — Просто, может, не все из нас могут, умеют, я бы вот не смогла, вытащив свою же, а на руках, может, и получилось. Только кто-то бы платье к ногам придерживал, — тут же сообразила она, заливаясь румянцем.

— Сальто так сальто, — едва отряхнувший пальцы Варгус Розенхорн, чуть обернулся назад и прыгнул с переворотом, на мгновение обхватывая колени, приземляясь на ноги в исходное положение.

— Ух ты! — Сара захлопала сильнее, — Здорово!

— Ух, твоя очередь, — пытался тот отдышаться и вытирал руки, стоя рядом у стола.

— Так, что тут? — достала церу Сара, — Что? Нет! Глупости! Кто это написал? — вскочила она с места.

— Что там? — озадаченно спросил ей Рональд, озвучив, впрочем, то, что было на устах у всех.

— «Поцелуй Рона Эйзенберга», — прочла она, — Вы в своём уме вообще? Это какой шанс, чтобы не вы здесь целовались, а мне эта штуковина выпала! — возмущалась девушка, краснея всё сильнее.

— Один к… — призадумался четырнадцатилетний Вайрус, — Сколько нас тут? Раз-два-три-четыре-пять, один к пяти! — пересчитал он всех по-быстрому.

— Да, при условии, что свою же тоже можно вытащить, — подтвердил Тод.

— А может она и написала, — произнёс сам Эйзенберг, пытаясь смыть с себя подозрения.

— Вот ещё! Ты написал, признавайся! Или кто-то из вас собрался так подшутить? — Гневно оглядывала она всю четвёрку мальчишек.

— Нет, ну это же не что-то вульгарное, к тому же без свидетелей, — оправдывался тот, но ни в чём напрямую не признавался.

— А вы кто? — тогда рявкнула Сара, — Если не свидетели, — её сине-зелёные разноцветные глаза бегали по смущённым лицам парней, пытаясь выяснить автора этой задачки.

— Ну, не хочешь, не делай, — предложил ей Рональд со всей искренностью, не желая обидеть леди.

— Угу и прослыть той, кто не держит своего слова? Вы же всем вокруг потом расскажете. Как и в случае, если я его поцелую. Я вам не крестьянская девка, готовая залезать на любого лорда. И не служанка, которую можно заставить оголяться и целоваться, — плакала она, — Знала же, что нельзя с вами в «фанты» играть.

— Ладно-ладно, поцелуй в щёку его тогда просто, прикоснись губами и всё, — предложил упростить задачу Варгус.

— Да давайте автор признается и просто даст другое задание, — предложил юный Торнсвельд, поглядывая на остальных, видимо веря в маленький шанс на то, что такое написал не сам Эйзенберг.

— Нет уж, ладно, — сказала девушка, — Будем играть по правилам, — повернулась она к Рональду, — Вставай давай для поцелуя, — нахмурилась девушка.

— Только губы ему не откуси, — будто бы со всей серьёзностью, глядя на её такой озлобленный сердитый вид, похрюкивая произнёс Вайрус под хихиканье остальных.

Сара, конечно, думала вежливо попросить остальных закрыть глаза, а лучше вообще отвернуться, но, даже если бы те послушались без лишних разговоров, это всё равно бы поломало всю суть игры и тем более такого задания. Больше всего она была возмущена, что кто-то посмел рискнуть такое бросить, а судьба заставила выловить нелепое задание именно её.

Она спокойно могла поцеловать в губы здесь всех кроме Вайруса, считая того слишком маленьким для себя. Варгусу и Рону было уже по двадцать, ей самой семнадцать, сын графа Торнсвельда был её всего на год моложе, все довольно приятной внешности, без бородавок на лице, взрослой отвратительной, на её взгляд, щетины, шрамов и уродств.

Дело было не в поцелуе, хоть она и надеялась избежать подобных «фантов», но терзала её обида на некую вселенскую несправедливость случая и рок судьбы, что вот так совпало из всех именно ей эта задачка. И сам этот факт её крайне злил и раздражал.

Поднявшийся из-за стола светловолосый Рон выглядел растерянным и сам не знал, как реагировать. Прикрыть ли глаза, сложить губы трубочкой… Старался просто держаться, не открывать рот, ничего не говорить и ждать указаний от молодой девушки.

Та же, шумно выдохнув, приблизилась и с громким чмоканьем коснулась его губ своими, плотно прижавшись на краткое время, после чего, краснея развернулась, и протёрла розовым платком рот, сминая ткань нежными женственными пальчиками.

— Уфф, — произнёс Торнсвельд, нарушая воцарившееся всеобщее молчание, — Ну, выглядело не так страшно, — за что тут же получил этим скомканным платком от девушки, развернувшейся и пошедшей вдаль, явно не желающей его забирать обратно.

— Верни ей, — посоветовал Вайрус, — Романтично будет, — представил он тут же в голове эту сцену, задирая к небу золотисто-карий взор.

— Кто написал-то? — спросил Эйзенберг, — Думаете я? Один из вас точно знает, что не я. Добились своего? Она ко мне теперь ни на одном балу не подойдёт. Если не из-за ненависти, пусть даже простив в душе через какое-то время, то просто от смущения и воспоминания об этом.

Во взгляде его серо-голубых глаз, да и в трубящем голосе, читалась некая обида на собравшихся, будто они отныне ему не очень-то и друзья после того, что случилось. Будто в нелепом шутливом фанте был политический подтекст рассорить Эйзенбергов с Палмерами, или вызвать отвращение Роном у Сары. Он видел в этом подковёрную интригу, хотя едва ли это задание на игру задумывалось именно с такой целью, но кто знает.

Собрав все дощечки-церы на этот раз обратно в мешочек, он затянул узкую алую ленту-верёвочку, затянув плотно верхнюю часть, дабы ничего не рассыпалось, и спрятал обратно во внутренний карман. После чего поинтересовался у кого в руках осталось скобило, чтобы забрать.

А юная Сара Палмер же зла на Эйзенберга не держала, хоть и была почти целиком уверена, что такое написать мог только он. Она-то какого-то там двойного дна или интриг между семействами здесь не видела. Для неё поцелуй был просто поцелуем. Явным желанием от юноши ощутить её губы, выражением симпатии в очень не любезной и наглой форме.

Но так, чтобы не общаться с Роном, не подходить на светских вечерах и не танцевать на балу — подобного и в мыслях не было. Но ей казалось весьма благовоспитанным и милым, если б он принёс свои извинения и сознался, вот только от мальчишки она на подобное не рассчитывала.

Мимо округлого цветника ей навстречу повернула компания из четырёх переговаривающихся женщин, одной из которых была супруга короля Сара Темплин-Дайнер, хмурящая русые брови над нежно-голубыми глазами и активно спорящая то с Дианой Виалант, шагавшей слева, то с Сильвией Мейбери, идущей по правую сторону полной дамой с вдовским кольцом на мизинце, небольшой родинкой над правой щекой, чей яркий мундирный костюм пламенно-красного цвета с аккуратной грушевидной юбкой в крылатых узорах галунов выглядел эффектнее наряда самой королевы и едва-едва не касался снизу извилистой мозаики бледных разноцветных камней, коими была выложена тропинка. Последней же в их обществе была по большей части не вступающая в беседу была Лина Торнсвельд уже в одиночестве без сыновей, тем более, что её старший сейчас как раз был в том коллективе, откуда им навстречу и шагала молоденькая Сара Палмер.

— О! Юная леди фруктов, — заприметила её Диана с улыбкой, заглянув поодаль той через плечо и увидев там, где-то вдали, столик с четырьмя юношами, — Она-то нам сейчас всё про успешную торговлю и расскажет. Добро пожаловать в царство сильных женщин из болота избалованных мужчин! Будет у нас теперь двеСары, — кивнула она слегка в сторону королевы, — И сразу две из нас в зелёном, — гордо красовалась она своим платьем, хотя наряд у дочери купца Палмера был более светлого и нежного оттенка по общей гамме элементов.

А фраза про торговлю отражала суть их жаркого спора. Сильвия Мейбери тонко намекала всю дорогу супруге короля, что Дайнеры могли бы вести дела поэффективнее. Что необходимы новые торговые реформы, регулирование действия Торговой Гильдии или хотя бы попытки унять её монополию. Что, если Гектор без своей деловой хватке не доглядит, то Торговая Гильдия и вовсе может выйти из-под контроля, стать богаче Эйзенбергов и всех в королевстве, диктовать свои порядки и вообще, мол, подорвать власть и авторитет правящего монарха.

Королева на это ей предлагала варианты, лучшим из которых было попросту назначить главой гильдии «своего» человека королевским указом, чтобы тот всё и регулировал. После чего Диана и сама Сильвия начали словно бороться за эту возможную должность, предлагая свои кандидатуры.

Семнадцатилетней девушке не оставалось ничего, как примкнуть к обществу взрослых женщин. Их споры о покупке, продаже и спекуляции плавно затихли, перейдя к обсуждению мужчин и их пороков. Здесь каждой было на что пожаловаться в понимающей женской компании, в том числе даже юной Палмер, хотя конкретно про игру с заданием-поцелуем рассказывать она, конечно же, не стала.

Много молчавшая до сей поры Лина смогла теперь наконец-то выговориться насчёт Эвелара, который мечтает быть музыкантом вместо каких-то высоких достижений в жизни, не преминула поругать затворничество супруга, но ничего плохого не сказала о старшем из сыновей.

Диана ругала своего Ролана то за одно, то за другое — критика касалась всего от любви к охоте до пристрастий к карточным играм и вечерам с танцовщицами замка. Сложно ревновать герцога Гладшира — области, славящейся Поляной Пиршеств, но противостоять своей властной натуре она при этом никак не могла.

К женской компании вскоре присоединилась разодетая в бело-голубые тона именитая целительница Агнесса Лендридж, супруга лорда Иогана с земель Иридиума, держащая за руку свою скромную двенадцатилетнюю дочку Нору, с которой Сара Палмер была ещё не знакома. Девочки-подростки быстро нашли о чём поболтать и перешёптываться, обсуждая шёлк, бархат, наряды и ткани, пока взрослые светские дамы судачили по большей части о мужьях или бывших любовниках.

Королева откровенничала о некоторых недостатках мужа, но хвалила Джеймса, рассказывая, каким пытается воспитать любимого сынишку, чтобы этих возможных недостатков избежать. Конечно же, она тут же наткнулась на обилие советов в воспитании от каждой. Диана просила не повторять её ошибок в воспитании Горация, так как мальчишка в свои двенадцать уже неуправляем, и если это одарённое огненными способностями дитя не сдать вовремя куда-нибудь на земли Лекки, она боится за спокойствие всего Гладшира.

А вот Сильвия Мейбери ни покойного мужа, ни любимых сыновей особо не ругала. Слегка прошлась по вредным привычкам и способам отучения, многое свела на возраст фразой «подростки же, чего вы от них хотите», покачивая головой, но в основном не могла не похвастаться какими-нибудь их успехами и достижениями перед остальными собеседницами.

Хотя знала бы она, чем сейчас занимались её детки, то предпочла бы скрыть такой позор и вообще при благовоспитанных дамах высшего общества больше о них ничего не рассказывать. Но к счастью для старших — Арна и Фреда Мейбери, компания этих весело общающихся женщин и присоединившейся к ним молодой Сарой Палмер были довольно далеко от места их вечернего досуга.

V

Но неподалёку ошивался без дела королевский принц. Девятилетний Джеймс сумел-таки удрать из-под присмотра матери и отца, пока те были заняты общением с Лекки, Кромвеллом, с его сёстрами, подошедшими тогда к озеру отцом и сыном рода Розенхорн… В общем, даже пока Вирджиния увлеклась сбором ромашек, без лишних свидетелей того, в каком направлении он отправился гулять, юный Дайнер оказался предоставлен сам себе.

И искал мальчик, если уж не приключения в многообразии зарослей и редких построек Крумвельского сада, то хотя бы своих приятелей — Дрейка Кромвелла, Кваланара Мельнесторма и Вайруса Такехариса, который, правда, уже был как раз с молодым Розенхорном в компании юношей, от которых сбежала к светским беседам Сара Палмер. Или же ещё кого-нибудь, кого знал или с кем можно было познакомиться. Сыну короля, как ему казалось, любая дорога открыта. Можно заговорить абсолютно с любым герцогом и лордом, а можно хоть присесть рядом с сапожником, интересуясь сложностью ремесла у простолюдинов.

В отличие от старшей сестры, которая, например, вот рядом с сапожником не присела бы никогда в жизни, юный принц высокомерным не был, хотя в должные моменты не миновал напомнить, кем является и какую честь ему обязаны оказать. И даже при всей разгоравшейся в его возрасте мальчишеской страсти к оружию, сражениям, дуэлям, турнирам и прочему обыденному насилию в том или ином виде, на самом деле по характеру был довольно мирным и не конфликтным.

Он мог пойти на уступки в поисках выгоды, осознавал, что является равноценным обменом, а что нет, пытался урегулировать разнообразные споры наиболее эффективными методами, нежели дракой. Возможно, в этом помогала любовь к настольной игре «Битва Королей», где одними фигурами приходится жертвовать для заполучения других

И, в отличие от отца, уважал все земли королевства, и мавров-демонологов с Ракшасы, и знать Хаммерфолла, даже размышлял, какими видами наказаний можно было бы заменить существующие казни. Правда, ещё далеко не со всеми их видами был знаком в силу возраста, но уж сами понятия «казнь», «палач», «обезглавливание», «сожжение» и прочее — знал хорошо, не раз становясь свидетелем подобного.

Как-то раз, несколько месяцев назад, когда отец повёз его в Т’алдрим к Кроули, решать серьёзные финансовые вопросы по поводу караванных путей и налогов, как с гномов Берабьёрга, так и с людей Бреттенберга. И там в местном замке довольно интересного и нетипичного для всех остальных вида, он излагал свою мысль такому же молодому мальчишке Изеру Кроули.

Суть заключалась в том, что тюрьмы королевства «едят» довольно много средств из казны, но заключённые в них только сидят да едят, ничего не делая. А потому преступников лучше было бы заставлять совершать хоть что-то полезное. Строить дороги, возводить здания, поручать им различный тяжёлый труд на время срока заключения.

И они разговорились о тяжести совершённых деяний. Что, если вор, например, обязан отработать и как бы вернуть свой долг, возможно даже помноженный в несколько раз, то как быть с жестокими убийцами. Первая идея Джеймса, что раз те управляются с оружием — их можно сделать стражниками, почти сразу же была раскритикована в пух и прах. Защищать тех, кто их осудил такие вряд ли бы стали, скорее уж вонзят нож в спину при первой возможности.

Тогда Джеймс предложил проводить между ними какие-нибудь турниры, выбирать лучшего и самого крепкого или же, наоборот, ловкого и хитрого. Такого можно было бы не то, что заставлять биться за короля и осудивших его по преступлению, а попросту бросать на арену поединка перед схваткой армий. Хочешь, не хочешь, а придётся биться насмерть с воином врага. Раз уж ты лучший убийца, твоя цель выжить и победить. И тогда уже плевать за короля ты это делаешь или под каким-то другим знаменем. Выбора-то нет, дуэль есть дуэль — победа или смерть. Жестковато звучало для «миролюбивого» Джеймса, но нельзя же и вправду прощать все преступления. Нужно было выжимать максимум полезного, как он считал, и при этом, наказание всегда всё равно должно быть, чтобы другим было неповадно совершать проступок.

В случае с убийцами, Джеймс не видел чего-то плохого в их умерщвлении казнью, эдаким воздаянием за смерть жертвы. Просто вместо отрубания головы он считал, что можно было бы как-то заставить осуждённых приносить пользу. Даже тех, кого уже никак нельзя помиловать и отпустить. Оставалось придумать, как именно и всё продумать в сложной системе до мелочей. В конце концов он действительно однажды мечтал стать королём, а, значит, ряд указов можно было бы даже подготовить заранее.

Что-то пообсуждать с отцом, подкинуть тому предложений и, может быть, он даже реально выслушает однажды, когда Джеймс станет постарше и сам соберётся со всеми этими думами, изложив в лаконичный текст доклада, как вариант.

Подобные мысли обычно посещали юного принца перед сном или на вот такой одиночной прогулке. Но не в этот раз, когда в праздничный день хотелось ещё больше веселья, а ребятни не видно, кусок пирога уже в рот не лез, как и сладости, да и из фруктов он итак недавно сгрыз очередное яблоко, пока болтал со старшей сестрой. А лёгкости связанной с крепкими напитками взрослых ему ещё несколько лет было не видать, он искал себе какую-нибудь иную активность.

Уже даже успел пожалеть, не остался в яблоневой роще дальше играть с Вирджинией в догонялки. Та уж очень хотела от него побегать, чтобы он поводил, и ему любая разминка была только на пользу. Но порезвились тогда они не слишком долго, ведь она заметила плывущий по озеру силуэт куклы. Теперь Джеймс, прогуливаясь мимо украшенной семиконечной звездой часовни Семерых Верховных Богов на окраине сада, минуя её, выходя к дальним аллеям, мог лишь надеяться, что его сестрёнке весело и без него. В конце концов, малышей её возраста сегодня здесь тоже хватало, было с кем поиграть.

А вот девочка примерно его возраста, совсем чуток старше, в розовом цветочном платье с пышной и воздушной юбкой, распускавшейся слоями чуть ниже колен, сейчас стояла неподалёку на развилке у статуи сидящего белого кролика, что-то там себе под нос мелодично напевая.

Её блестящая диадема из розового золота чуть темнее тона платья переливалась алмазами, топазами, нежными рубинами и малиновыми сапфирами в солнечных лучах, придерживая зачесанные назад длинные и густые рыжие волосы. А едва заметные маленькие веснушки над десятилетними гладкими щеками своей россыпью будто служили благословенными отметинками от сияния на лице этого самого солнца.

— Герцогиня Мейбери, — поприветствовал Джульетту, младшую дочь Сильвии, юный Джеймс уважительным поклоном, подходя ближе.

— О, юный принц! — ответила она также приветственным поклоном, придерживая края слоистой юбки, — Приятного вечера! — вежливо добавила девочка.

— И тебе, Джули, а что ты здесь стоишь на перекрёстке, как призрак висельника? — пошутил он, припоминая страшные легенды о мстительных духах, вынужденных стоять на перекрёстках.

— Я не призрак, я играю! — ответила та, кокетливо отводя взгляд.

— Во что же играешь? И с кем? — поинтересовался Джеймс.

— В стражника! С братьями! Это мой пост и я охраняю наш деревянный оплот! — заявила она гордо, — Рыцарь принцесса Фламинго, — представилась она, по всей видимости, игровым воображаемым прозвищем.

— Девочки же не могут быть рыцарями, — перекосился юный Дайнер в лице, — Разве что валькирии.

— Ну, стражницами-то могут! — ответила та, рукой упираясь на уши фигуры кролика.

— Наверное, есть же копейщицы, лучницы, — перечислял он женские войска, как недавно в споре со старшей сестрой, — Стражницы тоже должны быть. С братьями? Арн и Фред? А где же они? — посмотрел мальчик по сторонам, но никого вокруг Джульетты Мейбери не обнаружил.

— А к ним без пароля нельзя! — строго ответила та, уставившись суровым взглядом своих голубых глаз в лицо принцу.

— К ним… так амбар это и есть ваш форт что ли? — вдали тропинки позади девочки виднелось красно-рыжее приоткрытое строение, — И какой же пароль?

— А… а они не сказали, а я… не придумала, — отвела она смущённо взгляд, покрываясь румянцем так, что веснушки почти исчезли, сливаясь с тоном кожи.

— Ну, тогда, значит, что пароля и нет вовсе. Я могу пройти, я же представляю короля. А ему всюду можно, нет запретных путей для Его Величества, — аргументировал ей Джеймс.

— О! — воскликнула она, — Пароль «король»! Так и будет. Никто просто так не узнает и не догадается.

— Так от чего ты их охраняешь? Что они туда со стола украли настойку для приятелей что ли? — поинтересовался принц с усмешкой.

Такое уже случалось и не раз с ребятами постарше на подобных торжествах, проходящих, что внутри замков, что вот точно также на открытом воздухе. Каких-то ловили с поличным, каких-то заставали уже после в состоянии опьянения, а иногда всё молодёжи сходило с рук. Так что шалость на шалость не приходилась, когда ждало наказание, а когда все весельем и ограничивалось.

— Нет, они там не одни! — шаркала ножкой в блестящих алых туфельках она по песчаной тропе, так как в этой зоне сада мощёные камнями дорожки уже отсутствовали, — К ним нельзя!

— Да понимаю я, что не вдвоём, там, небось и Вайрус с ними, и ещё кто-то из «старших», — имел он в виду подростков постарше себя где-то лет эдак от четырнадцати до двадцати с чем-нибудь.

— А вот и не угадал! — Джульетта не слишком понимала, что стоит сообщать, а что нет, в чём заключается её задача «стоять на стрёме», и нужно ли вообще Джеймсу было рассказывать про братьев и их секрет, но всё-таки он не кто-нибудь, а сын короля.

— Ты-то тогда почему не с ними? Обижают тебя старшие братья, не берут с собой не играть, ни веселиться. Карты с девушками на раздевание устроили? — засыпал он девчонку вопросами.

— Ну, — призадумалась та, — Может быть, — намекнула она, что тот близок к истине, — Но всё равно нет.

— Кажется, догадываюсь, — улыбнулся принц, — Они с тобой не в стражника играют, а просто поставили тебя дозорной от взрослых, что б никто не прознал. А ты повелась… — с театральной наигранностью потряс он головой, мол, ему прям очень жаль наивную девочку.

— Я не хочу с ними играть в такие игры! — вновь зарделась Джульетта лицом, нервно покусывая губы, — Лучше здесь побуду.

— Да что у них там такое? — взмахнул руками Джеймс, приподнимая брови на лице в непонимании, — Пошли, посмотрим хоть.

— А пароль? — не унималась Джули, нахмурив свои светлые бровки.

— Пароль «король»? — со взглядом, выражающим «да ты что, надо мной издеваешься?» он посмотрел на неё.

— Пароль «король»! — повторила та, хихикнув, — Ну, значит, смена караула! Я тогда пошла играть, а ты теперь на посту! — хлопнула она его ладошкой по жилету в области груди, будто бы передавая эстафету, и начала шагать прочь.

— Стой, ты куда? Ты не пойдёшь? — крикнул ей вслед ошеломлённый Джеймс.

— Я же сказала, такие игры не люблю! Мальчишки ужасны! Особенно старшие! С Гвен Виалант и то интереснее играть, — развернулась та к нему с ответом.

— Там что какой-то закрытый клуб любителей подраться? Игры не для девочек? — удивлялся принц, — Что они тебе сделали-то? — спрашивал он у Джульетты.

— Я отказалась снять платье, вот они среди слуг подыскали сговорчивую эльфийку из лесных, — покусывая губы сказала она, отводя взгляд, понимая, что болтает лишнего, но проблем на голову братьев свалить была вполне не против.

— Ого, — принц слегка засмущался, не переставая удивляться словам своей знакомой, — Так они там со служанкой?

— Ага, хотели посмотреть, — покраснела сильнее и отвела взгляд, недовольно надувая щёчки и хмурясь маленькими и тонкими рыжими бровями.

— Интересно… — проговорил Джеймс, поглядывая в сторону ближайшего амбара.

— Хочешь тоже пойти посмотреть? — спросила Джульетта со вздохом, закатывая глаза, мол, «все мальчишки одинаковы», — Я тебе ничего не говорила, в общем! Стой стражником, а я пойду к музыкантам! — бросила она, помчавшись на своих туфельках прочь.

Джульетта Мейбери была из тех девочек, кто готов был танцевать даже без музыки, проигрывая или придумывая мелодии в своей голове. Сколько он её видел на званных вечерах, она всегда рвалась плавно двигаться под лиричные мотивы с кем-то из ровесников или же родственников. Танцевала с братьями, которым было некуда деваться от внимания сестры, со своими преподавателями, кружилась и под песни маленького Эвелара, когда Мейбери приезжали к Торнсвельдам в «Чашу» — широченный высеченный в скалах мощный замок, выстроенный ещё гномами в стародавние эпохи.

Но юного принца сейчас интересовали не танцы, и не десятилетняя девчонка, а что же происходит там, в амбаре, где от чужих глаз вдали от основных прогулочных троп, фонтанов и цветников сада скрылись её старшие братья.

Быстрым шагом по свежей зелёной траве он направился к постройке, но ближе к красно-коричневым стенам стал двигаться уже тихо и аккуратно, подкрадываясь к приоткрытой двери. Были слышны негромкие голоса парней, но в щёлку совершенно ничего не было видно.

Судя по всему, они были явно не в центре помещения, а ближе к одной из стен, где были свалены тюки сена аккуратными прямоугольными блоками, а рядом располагались небольшие полукруглые копны. Чтобы рассмотреть ту сторону, Джеймсу пришлось обходить амбар с другой стороны в поисках окна или какой-нибудь дырки в деревянном покрытии.

Кругом валялись нанесённые ветром к фундаменту здания сухие веточки, шагать без хруста было крайне проблематично, да ещё и подтягиваться к белому подоконнику на руках без скрежета древесины и постукивания старых отходящих кое-где гвоздей былой той ещё непростой задачкой.

Наконец, заглянуть вовнутрь и увидеть происходящее ему удалось. Новый жилет, правда, тёрся о старый подоконник, сдирая краску, а руки держались в неудобном положении, так что особо долго на них опираться бы не получилось.

Тем не менее, рассмотреть в оконный проём двух сыновей герцогини Сильвии Мейбери уж много лет растущих без отца, ему удалось, впрочем, зрелище то было не из приятных. Старший, Арн был совершенно голым, невесть где внутри сложившим всю свою одежду, а его младший брат одет лишь в свой красно-чёрный колет с вертикальными полосами, едва снизу кое-как опускавшийся ниже уровня поясницы. Ни колетов, ни чулок, ни обуви на том не было.

Куда интереснее была обслуживающая их в эротическим смысле раздетая остроухая дама. По человеческим меркам ей можно было бы дать лет двадцать. Совсем молодая, но уже созревшая, девушка в самом соку, как любили поговаривать о таких некоторые взрослые, со стройной узкой талией и не слишком широкими бёдрами, с почти плоским животом и большой женской грудью с крупными розовыми сосками.

Её каштановый наряд служил ей сейчас подстилкой на разбросанном сене, чтобы то не кололо кожу, по всей видимости. Нежные женственные руки скользили по телам юных герцогов, обласкивая их так, как любящая жена должна ублажать в постели своего возлюбленного мужа.

Старший из братьев также прикасался к ней под восторженный взор смущённого младшего. Арн щупал её грудь, водил пальцами и сжимал ладонями, щупал возбуждённые торчащие соски, заигрывая пальцами, постанывал от её ласк по своему нагому телу, кусая губы и немного краснея.

Та принялась осыпать его торс поцелуями, лаская губами и даже, казалось, облизывая юную кожу мужественного юноши. Двигалась умело, но без порывов истинной страсти. Было видно, что ей за такие услуги явно заплатили, а не сама она по своей воле вдруг решила пособлазнять молодых герцогов Мейбери в этом амбаре.

Осмелевший Фред трогал её волосы, переходя к плечам, явно рассчитывая такими поглаживаниями и прикосновениями, как бы невзначай, перейти и к пышной эльфийской груди. Джеймс и дальше бы с интересом любовался, что происходило в бурых стенах среди прошлогоднего сена, но подоконник под ним предательски скрипнул под весом мальчишки, тут же вызвав внимание всей троицы, что развлекалась внутри.

Лучше бы он в тот же миг соскочил вниз, чтобы они не заметили лица, но контакт глазами и узнавание мальчишки произошло столь же внезапно, как и вообще вся эта сцена для принца, просто прогуливавшегося в одиночестве и случайно повстречавшего их сестру, стоящую на стрёме.

Мальчишки рванули куда-то прочь из поля зрения, а молодая женщина прикрыла свою грудь одной рукой, попятившись спиной к ближайшей сложенной копне. У Джеймса явно было время, пока парни будут одеваться. Не станут же они выбегать с голым задом, не зная, один он тут подглядывал, или снаружи гуляет целая толпа.

Схватив с земли валявшийся крупный гвоздь, совсем не ржавый, но и не особо блестящий от новизны, видимо отвалившийся с крыши или, может, выговоренный оттуда клювами падких на металлические блики сороками, затем выброшенный вниз от потери всякого интереса, принц принялся соскребать с осыпавшегося подоконника белёсую краску на основе белой глины и пудры.

Когда молодые люди выбежали из Амбара за мальчишкой, того уже не было. Они оглядывались по сторонам, старались держаться в тени здания и ближайших деревьев, чтобы их вообще рядом с амбаром не застали никакие свидетели.

— Вон он, бежит, — заметил-таки Фред спину Джеймса, убегавшего к цветнику.

Но тот был уже далеко. Гнаться за ним не имело никакого смысла. Да и плана, что делать со свидетелем, как угрожать или договариваться у них, конечно же, не было — уж слишком внезапно всё это произошло.

— Смотри, что это? — Арн отчего-то смотрел не вокруг, а повернулся осмотреться на месте, и при взгляде на стены и подоконник заметил накарябанную, но легко читаемую надпись.

— «Я не скажу», — прочитал её вслух повернувшийся Фред, — Ну, и славно тогда, — хлопнул он руку об руку.

— Да что ты, — засомневался Арн, — Заложит при первой возможности!

— Ты что, ему не веришь? Он же будущий король! — произнёс со всей уверенностью его младший брат.

— Если Анна узнает — мне конец, — проговорил Арн, расстёгивая заново жабо вверху камзола, словно освобождая шею, и явно сильно нервничал, — Будет этим пользоваться, шантажировать, — бормотал он.

— О, тут монетка! — заприметил Фред блестящий золотник с гербом правящей династии — драконом на одной стороне и извечным гербом короля — короной на другой, — Обронил, походу, пока прыгал и подглядывал.

— Не-е, брат, — покачал головой Арн, — Такие люди случайных вещей не делают. К сыну короля не подступиться. Намекает, кто он, — щурил он глаза с недоверием.

— Может, это как королевская печать обещания? Типа точно не скажет, слово чести, слово принца, слово сына короля, — перечислял тот.

— Вот видишь, она именно драконом вверх положена, — Арн присел, чтобы рассмотреть монету и заодно подобрать, — Думаю, он… — юноша поднял взгляд кверху и осёкся.

— Что он? М? — не унимался Фред, заметил тут, куда смотрит его старший братец и тоже присел на корточки, изучая всё тот же подоконник, но уже снизу.

— «Прекратите обижать сестру», — прочитал он снова вслух, — Хм, это уже было или это тоже нам?

— Сам-то как думаешь? Вот он, его ультиматум. Джули проболталась, что я предложил сначала ей покрасоваться без платья.

— Она не такая интересная, как Сельверин, — краснел Фред, припоминая оголённое женское тело с пышной грудью.

Сама эльфийка тоже уже успела одеться, хотя поначалу какое-то время даже не знала, ждать ей возвращения парней и продолжения их утех, или же бежать прочь, и по итогу решила, что с ней всё-таки хватит. Постаралась отряхнуть костюм от сена, что было сделать не так-то просто, но по итогу оделась и тихо вышла из амбара через дверь, надеясь, что слепая Шьяна Лекки её не хватилась, а другие подружки из служанок прикроют. В конце концов, заработала она сегодня так, что на всех хватит. Мальчишки Мейбери цены деньгам не знали, да к тому же были не просто там лордами или успешными купцами, а представителями могучей династии Мейбери, сменившей даже крайне богатых Мельфенов в былые годы.

— Разве ж мы Джульетту обижаем, — призадумался Фред, — Чего это он так? Где она, кстати? Должна была сторожить.

— Угу, надейся на неё. Как надоело, так и ушла. Его встретила, пожаловалась, что мы с ней не играем, ткнула пальцем, где мы торчим, сюда, в общем, — вздыхал Арн, предполагая, как всё могло быть.

— Я ей сегодня и сладости все отдал, что на праздном пиру набрал с собой, — проговорил Фред.

— Да и я, у меня зубы от леденцов и сладкого болят вечно, не люблю торты и всё это, лучше б фазанов да под разными соусами подавали, — хмыкнул ему старший.

— Нет, ну миндальные пирожные были прекрасны, я ими объелся до степени «видеть не могу», а сейчас бы ещё парочку съел. Пойдём что ли к столам, посмотрим, что осталось? — предлагал Фред.

— Да тебе всё «миндальное» нравится. Можно обсыпать крошкой или стружкой что угодно, так ты съешь, если ароматом отдаёт. Однажды каким-нибудь мышьяком отравишься, у него такой же запах, учителя алхимии рассказывали, — предупреждал Арн брата.

— Вот будешь дружбу с королём водить, никто тебя отравить не посмеет, — возвращался к их ситуации Фред, — Идём, чего мы тут так и будем стоять? Сельверин ушла, — заглянул он в окно, рассматривая внутренний амбар насколько позволял ракурс, — Ни одежды, ни её, никого. Пошли, прогуляемся или поедим чего-нибудь.

— Будем делать вид, что ничего не было? — переспросил его старший, делая неуверенный шаг прочь от злосчастного места.

— Если он не расскажет сестре. Анне, — поправился Фред, вспомнив, что у Джеймса есть ещё младшая, — Ты же и сам будешь ему благодарен. По мне так это способ подружиться. Мать говорит, Гектор не долго продержится на посту, но она будет поддерживать Дайнеров, если развернётся война. Кого нам ещё слушать, если не мать? Не заговорщиков Виалантов же, змеиное гнёздышко.

Несмотря на то, что позолоченный змей красовался именно на гербе Лекки, ещё старшее поколение, отцы отцов и Мейбери, и Дайнеров, и остальных прозвали Шекстинский Замок Виалантов «Змеиным Гнездом». Три сестры: Мерида, Ренея и Урсула устроили там настоящую борьбу за власть. Склоки, интриги, заговоры и делёж прислуги — царил настоящий хаос желчи, яда и недоверия. И никто из трёх сестёр не мог оперировать наследником рода — как назло у каждой рождались только девочки.

Всё могло решить лишь важное замужество. И вот выбор самого влиятельного лорда Гладшира после династии Виалантов — молодого Ролана Палантина, наследника алкогольной империи и виноградников своих зажиточных предков, пал на молоденькую Диану Виалант, дочь Ренеи. Пришлось даже взять имя рода жены, чтобы объединить земли и занять окончательно место главы всего Гладшира.

По слухам даже сёстры, проиграв бой, не ушли слишком уж расстроенными. Им перепали удачные участки, а их дочерям неплохое скорое замужество но как раз с обязательной сменой фамилии, чтобы больше никакие родственники и потомки Мериды и Урсулы на управление Гладширом не претендовали. Впрочем, если весь род Ренеи вдруг бы исчез, погиб или оказался бесплоден в следующих поколениях, все эти их права на Шекстин и земли ещё вполне можно было пересмотреть.

— Ох, идём, ладно, — бросил Арн, махнув брату рукой, чтобы догонял, — Ничего не было, никто ничего не видел. Остаётся надеяться, что сестра тоже никому не расскажет.

— Она теперь под покровительством королевской семьи! — напомнил Фред.

— Под покровительством девятилетнего мальчишки, — фыркнул старший с недовольным видом и вернулся к поправлению застёжки на броши, чтобы на людях уже его белое жабо смотрелось ровно и красиво, — Лишь бы не наплела всякого.

Уже ни Джеймса, ни их младшей сестры не было видно. Юноши вышли на тропы, шагали в сторону торчащих ввысь кипарисов в людные зоны сада, делая вид, что просто прогуливаются. Постепенно опускалась вечерняя прохлада, так как на дворе была цветущая весна, но всё-таки не жаркое Кхорнское лето, которое в этих краях иногда выдавалось таким, что можно было спокойно спать на открытом воздухе, не опасаясь ночью замёрзнуть и простыть. Впрочем, год на год не приходился, иногда выдавался дождливый и холодный сезон.

Фред рассчитывал, что они что-нибудь ещё перекусят и пойдут туда, где играют менестрели, где накрыты столы, на которых ещё могли к этому времени остаться кушанья, заодно найдут там танцующую сестрёнку, чтобы мать не отругала их, почему, мол Джульетта где-то одна оставлена без их присмотра, и всё будет хорошо.

Мысли Арна же мчались и запутывались в хаосе, накладываясь одна на другую. Хотелось уже оказаться дома, покинуть сад, хотя бы отдохнуть в карете, желательно вообще одному, а не в компании матери и младших, но хотелось и с Анной Дайнер перекинуться парой слов. Он чувствовал, что они как-то отдалились за эти годы друг от друга, иначе бы он не с братом в амбаре платил инородной служанке, а гулял с дочерью короля на красивом свидании, но не представлял сейчас, что ему делать и как с ней снова сближаться.

VI

Возле знаменитого «Рыбного Фонтана», в изваяниях которого Салдор Крумвель некогда велел мастерам своего дела изобразить чуть ли не всех известных им представителей рыб в высеченных из камня скульптурах, они вежливо поприветствовали изрядно подвыпившего и шумного Ролана Виаланта что-то рассказывающего в кругу друзей.

Ролану ещё не было и сорока, он выглядел он постарше своих лет. Возможно дело было в уже проступивших морщинах лица и густой светлой бороде, а может в голосе, который уже давно не звучал юно и звонко, становившись из мужественного более сухим и слегка сиплым.

Он был оратором, что позволило быть лидером голосования конклава шестнадцать лет назад, но плоховато ухаживал за связками и горлом. Мужчина терпеть не мог все эти советы от алхимиков и врачей про сырое яйцо и тому подобное, не желал принимать всё то, что ему советовали, вот и дожил до момента, когда его искусство говорить и декламировать, похоже, начинало клониться к закату.

— Чем я хуже Салдора Крумвеля? Он собирал цветущие диковинки в саду, а я собираю диковинки в своих владениях, хо-хо, — сам себе восхищался герцог Ролан под одобрение своей дружественно настроенной публики.

Его ярко-синий снаружи и серебристый изнутри плащ развевался на лёгком ветерке, позвякивая на плечах сапфировыми застёжками в серебряной оправе, изображавших головы быков. Под плащом был чёрный колет в вертикальных узорах, пересеченных светлыми полосами, чьи стыки-углы от области шеи и дальше были направлены вниз. Создавался интересный рисунок симметричных косых четырёхугольников вдоль наряда, а снизу чёрное одеяние дополнялось полосатыми тёмно-голубыми колютами и белыми чулкам.

Рассказывал он о всевозможной экзотике и причудах, приглашал своих друзей отпраздновать Белтейн — день весеннего равноденствия в его владениях, обещая накормить чем-то изысканным и показать самые разные чудеса. И цыган с танцующими мишками, и гномов-акробатов, кружащихся в воздухе с клинками в руках и зубах, и танцовщиц-мавров из земель Ракшасы, что служат у него, развлекая скучными вечерами своими плавными движениями в нежных цветастых нарядах.

Публикой Ролана, слушающими его восторженные оды разным мировым диковинкам, были здесь Илдрек Розенхорн и Витте Кромвелл, Виллоу Эйзенберг и Утгарт Мельнесторм. А почти одновременно с юношами Мейбери, идущими мимо, с компанией поравнялись и старейшина Сорокопут, во всё той же позе с руками за спиной, одной хватаясь за запястье другой, беседующий с Аравеном Лекки и в багряном мужском платье с позолотой и меховым воротником Ирмингемом Ле Фро, призванным присматривать за молодым Ричардом Аркхартом, вот только самого юного герцога Хаммерфолла рядом нигде не было видно.

Этот факт расстроил братьев Мейбери, так как хотя бы с ним они могли бы поболтать и провести время, а так пришлось из компании взрослых мужчин шагать дальше. Старейшина тоже не собирался задерживаться, однако его общество было весьма приятно самому Ролану.

— Старейшина Сорокопут, вот объясните нам, глупым пьяным мальчишкам, — иронично выкрикнул Ролан, — Ну, почему же именно Дайнеры? Что в них особенного?

— Не так богаты, как Эйзенберги, не владеют такими торговыми путями, как Мейбери, никогда не слыли великими магами, — поддерживал Аравен этот вопрос, — У Догаратов выход к Горготскому морю, в Хаммерфолле лучшие кузницы, в Астелии лучшая руда, в Лотц лучшие самоцветы, в Бреттенберге лучшие плодородные поля, а Дайнеры в своём Кхорне… просто живут… посреди этого всего, — заодно он будто бы нарочно не упомянул никаких достижений от Кроули и самих Виалантов, начавших сей разговор.

— Их войска далеко не самая лучшая и не самая передовая армия, — продолжил вместе с ним Виллоу, задумчиво размышляя, поправляя белый мех в верховьях синего плаща, — Ни боевых слонов, ни таранных эласмотериев, ни горных троллей во служении или там снежных обезьян, — отчего-то он обратил внимание именно на некоторую фауну в разных армиях королевства.

— Флериксены сменили Корнов, Олмары — Флериксенов, теперь Дайнеры воцарились… — начал развивать некую мысль Ирмингем Ле Фро, но был прерван.

— Дайнеры долгое время успешно руководят безопасностью всех торговых путей от Астелии и Карпат до караванов Ракшасы и тяжёлых обозов Хаммерфолла, — грозно оборвал его Витте, — Чтобы Лекки получали свои самоцветы, а земли Аркхартов хоть какое-то зерно! Свои-то посевы сгинули давно в дыму кузнечных цехов, не видя толком солнечного света!

— Силы Дайнеров, находясь в центре остальных земель, всегда отлично соблюдали границы Кхорна и не замечались в амбициях расширять свои земли на чужие территории, — поддержал его лорд Розенхорн, — Именно силы Дайнеров сдерживают когтистую лапу Кроули, развернувшуюся на Бреттенберг, Карменгхейм и Скальдум. Защищают нас опять-таки от дерзких нападков Хаммерфолла. Без власти Дайнеров мы бы погрязли в междоусобицах и конфликтах за земли и ресурсы! Они здраво охраняют свои владения, свои традиции, и лучше всего из центра смогут руководить остальными областями. А то, что где-то у стражников возникают конфликты, так надо пересмотреть порядки и оплату. Если Мейбери выставляют свою стражу на посты в бесчеловечных условиях, эта проблема становится проблемой короля.

— И он успешно её решил, — напомнил всем глава Высшего Совета, — Так что, вот вам и ответ, господа. Чтобы быть успешным правителем не обязательно быть предприимчивым торговцем или могучим магом. Да, возможно, войска герцога земель Кхорна не самые выдающиеся, но ему хватает красноречия и дипломатии, чтобы заручаться поддержкой других армий, заключать взаимовыгодные альянсы и союзы. Дайнеры возложенные на них надежды сполна оправдывают.

То, что случилось лет шестнадцать назад и вправду вызвало не утихающую по сей день в некоторых уголках шумиху так как смерть короля Веринга для всех была событием крайне внезапным. Распад Ордена Короны, предательство паладина, междоусобные стычки лордов на границах, амбиции Ракшасы и беглый люд из захваченных ими деревень. А затем некий заговор и маг-убийца.

Никто не ждал после такого, конечно, что совет оставит править наставника младенца-Ричарда, пока тот растёт и обучается. Не ожидалось, конечно, и кандидатов на престол от Лекки и Кроули. Решались различные побочные вопросы, взвешивались все «за» и «против»…

И вот Совет почему-то выбирает в короли владельцев Кхорна. Впервые за всё время этих земель. Ни Олмары, ни предшествующие им Флериксены, ни сами Кхорны, точнее Корны, звук «х» не озвучивался в их фамилии, однако стал практически произносимым в названии самой местности годы спустя, никогда не были избраны на высочайший пост монарха. Впрочем, Корны здесь и правили вообще в стародавние времена задолго до объединения Десяти Семей.

Да и назначение без скандала не обошлось, большинство голосов были отданы за другого кандидата, но старейшина воспользовался впервые правом вето — когда глава совета объявляет об отставке, и перед уходом имеет право назначить избранную собой династию. Встречать конец своей старости тот отправился в Иридиум в живописные земли семьи Лекки, а возглавил Высший Совет отныне новый старейшина с птичьим прозвищем «Сорокопут» — историк, летописец и учёный, числившийся на хорошем счету не только в королевстве, но и даже у гномов с эльфами, где также переводились и издавались его труды.

При Веринге земли Кхорн принадлежали династии Олмаров, последним её представителям на закате рода. Амбициозные Дайнеры тогда постепенно возвышались, заполучая богатство и власть, пока Олмары старели и теряли хватку. А Гектор был, плюс ко всему, одним из почётных рыцарей короля. К тому же сын Веринга — Ричард Аркхарт, оставшийся сиротой после кончины отца, был совсем маленьким, а его окружение не внушало Высшему Совету достаточно доверия, чтобы сделать того королём, а фактически доверить власть им в руки.

Главы стихийных гильдий, тем не менее, нашли компромисс в лице прекрасного декламатора и оратора Ролане Виаланте. Кандидатуру одобрили ещё некоторые члены Совета, дело казалось решённым.

Конклав затягивался, некоторые, пусть и меньшинство, были против и приводили весьма неплохие аргументы, заставив старейшину задуматься. И по итогам длительного заседания королём таки стал Гектор Дайнер, сыгравший свадьбу и принявший на себя корону, бразды правления и все полномочия монарха. Триград как раз на треть принадлежал земле Кхорн, а процветающий город Олмар стал, соответственно, второй столицей, как главный город на территории новой династии, забрав этот статус у Лердрона в Хаммерфолле.

Совет почти не мог вмешиваться в жизненный цикл самого правления. Указы и законы, установление общественных норм и правил, виды и суммы налогов, политику и многое другое — делал избранный ими король самостоятельно. Правда, обычно не без помощи различных советников и наставников. Но вот кровная передача власти в Энторионе предусмотрена не была. Это решал Высший Совет, причём представители правящих знатных родов в него входить не могли, так что любые политические интриги в этом вопросе исключались. Или хотя бы организаторы совета пытались их таким образом исключить да свести к минимуму.

И уже на определённом этапе жизни монарха, а особенно в случае ранений, болезни, военного похода куда-либо во вне или военного положения в самом королевстве в случае внутренних междоусобиц, решалось, кому наследовать трон. Естественно, Совет собирался и в случае внезапной гибели правителя, такое тоже случалось — отравления, предательства, случайная гибель на дуэли, падение с лошади…

Бывало, что правление короля и воспитание его потомков столь впечатляло Высший Совет, что его представители безо всякой причины могли продлить время присутствия династии на троне ещё на одно поколение вперёд. Правда, в таких случаях всё-таки оговаривался конкретный ребёнок, будущий король или будущая королева. И, хотя, всё было обговорено, но до смерти монарха ещё могло поменяться, если тот вдруг впадёт в какое-то яростное беспамятство, перестав своим правлением выглядеть адекватным в глазах Совета. Тогда право наследия могли и отобрать, вот только с самим таким правлениям сделать они, увы, всё равно не могли. Добряки и тираны, глупцы и хитрецы — каждый избранный правил с момента венчания на трон до своей смерти именно так, как хотел.

Изначально в Высшем Совете было пять человек, удачно договаривавшихся между собой. Затем, под влиянием ряда королей, совет «временно» расширили, дополнив независимыми королевскими приближёнными типа астролога и архимага, которые, хоть сами и периодически сменялись на своём посту в силу разных на то причин, служили в Триграде вне зависимости от смены королевской династии. И по традиции присягали на верность каждому новому королю, если те не желали их заменить.

Временное расширение Совета также внесло и расовые коррективы. В нём, например, появился гном, представляющий Гильдию Алхимиков, а также лесной эльф, представляющий друидов Клана Четырёх Зверей. Иными словами, Высший Совет добивался представительства вместо знатных правящих династий — влиятельных и важных для жизни всего Энториона гильдий. Торговцы, маги, астрономы, даже представитель школы обучения военному делу, одной из наиболее выдающихся, так как подобные организации готовили бойцов сплошь и рядом, почти у каждой территории было своё личное войско — Короткие Мечи, Зелёные Плащи и тому подобные.

Это «временное» решение стало постоянным, так как ни один последующий король не подавал прошения на отмену, как не отменял такой ход вещей и сам Совет, которого расширение, похоже, вполне устраивало. Наконец, при короле Веринге, Высший Совет был расширен на участие стихийных лидеров от каждой гильдии: Огня, Воды, Земли и Воздуха. Чтобы таким образом Высший Совет включал в себя лидеров Ордена Серебряного Кристалла — магической академии, занимающейся обучением одарённых волшебников.

Неизвестно, настоял ли на такой идее архимаг, желая получить больше представителей волшебства на заседания, или же инициативу предложил монарх, или кто-то ещё. Ничего такого не просачивалось ни в летописи, ни даже в народную молву и ползущие слухи.

Возросший таким образом, и влиянием, и значимостью, и численностью, Высший Совет насчитывал в себе уже аж 14 членов. Точнее должен был насчитывать четырнадцать участников, однако же в данный момент времени, главой «Ордена Шквала» — Гильдии Воздуха, а также «Некрополиса», оплота некромантов, был один и тот же человек. Даже уже не совсем человек, полу-вампирша Вайлет Сионис, некогда очень мастеровитая чернокнижница с земель Лотц. Таким образом теперь число заседавших в Совете и число самих территорий или «герцогств» королевства и, соответственно самых влиятельных семей, ровнялось тринадцати.

— Вот я бы тоже много чего пересмотрел на таком посту, — заметил Ролан Виалант, — Есть немало отличных идей, как всё улучшить и организовать. И с Кроули мы, Виаланты, замечательно ладим. Все их амбиции расширения понятны, вы их-то условия жизни в пустынях видели хоть? Нужно обо всём поговорить, повторно обсудить ряд моментов, в том числе границы…

— А знаете, почему именно «Сорокопут»? — прервал его ораторство старейшина, — Птицы-то ведь разные бывают. Цапли хватают лягушек на болоте, ястреб часами кружит и хватает зайца, совы сидят на одном месте, выслеживая мышь, клесты ковыряют семена из шишек, синицы собирают ягоды с созревших гроздей, а Сорокопут? Сорокопут, мои дорогие, ест пауков и скорпионов на завтрак.

— И что это значит? — поинтересовался задвигавший светлыми бровями герцог Гладшира.

— Ато, — каркнул тому жёстким тоном Витте, — Что плести интриги и копить яд не имеет смысла, Сорокопут всегда в курсе, кто и что замышляет.

— Именно, — с улыбкой тягуче подтвердил старейшина ход этих мыслей, — Очень верное высказывание. Может, не совсем всеобъемлющее по этому смыслу, но довольно понятное и ёмкое, — подметил он заодно.

— Ох, да какие интриги, что вы, ваша светлость! Ну, давайте о другом. Старейшина, вот объясните, чем Совет так не радуют наши прекрасные дамы? — интересовался подвыпивший и осмелевший Виалант у главы самой высочайшей инстанции королевства.

— Как же они, о, прекрасный герцог Гладшира, могут нас не радовать? — удивился ему Сорокопут, остановившись.

— Но ведь ни одна из них так ни разу не была причиной оставить трон семейству, — на самом деле не мог просто так взять и отпустить тему «трона» белобородый оратор, — Вспомните разные случаи, вы ведь как раз маэстро исторической науки, — советовал он, — Если умирал король, а сыновей у него не было, а дочери при этом были, — делал он акцент именно на этом факте, распахивая свои голубые глаза с особым энтузиазмом, — Трон всегда переходил! Ну, разве не возмутительное упущение? — свой взор с Сорокопута он переводил на собравшихся друзей-мужчин.

— О, вряд ли пол имеет здесь значение, — заверял его старейшина, — Всё это совпадение и не более того. Есть конклав, голосование, предложение достойных…

— Вот, например, моя образованная жена разве не достойна? — прервал его Ролан, — В военной стратегии разбирается не хуже моего. Сколько мудрых женщин вокруг! Сара Темплин, супруга короля, например. А вон мимо проходили мальчуганы Мейбери, Сильвия бы тоже могла успешно править даже в одиночестве, оставшись без супруга! — утверждал Ролан.

— Достопочтенный, но не все ведь в этом деле так хороши. Да, могли бы, и если бы большинство поддержало их… — размышлял вслух старейшина.

— Проблема в изначальной позиции, — своим строгим чётко поставленным голосом проговорил Витте Кромвелл, — Мы воспитываем мальчиков в науках и боях, тогда как девочки, взять тех же Мейбери, увлечены лишь музыкой и танцами, — намекал он на Джульетту.

— Он прав, — поддерживал лорд Розенхорн, — Мы стараемся обучить мальчиков по нашему же образу и подобию. Знания из самых разных областей, дипломатия, военное дело, стратегия и тактика, фехтование, хитрость и торговая хватка, — перечислял он.

— Я б и вправду не так таскал Рона по наукам, будь он девчонкой, — признавал тоже довольно подвыпивший Виллоу, слегка покачиваясь, — Ну, а что там девчонку-то, манеры, творчество, пусть поёт, рисует… Какое ей военное дело? Ну, если сама захочет, то пускай! Я бы дочь не ограничивал, — смело заявлял он, — Будь у меня, конечно, дочь.

— Герцог Виалант, — снова проговорил старейшина Высшего Совета, — Вот у вас же растут и Гораций и Гвендалин. Неужто они всему учатся вместе? — поинтересовался он у оратора.

— Они ведь не погодки всё-таки, — чуть занервничал Ролан, — Нет, не совсем, но… Почему бы младшую мою Гвен не обучить всем премудростям, которым учим мы мальчишек? Верховой езде! Точным наукам! Сравнится ли она с вашими достопочтенными сыновьями, друзья?

— Желаете однажды в будущем посоревноваться? — не без интереса хмыкнул Илдрек Розенхорн, чуть наклонив голову на бок.

— Возможно, — призадумался герцог Виалант, — Желаю заключить пари! Обговорим игры и состязания, задокументируем всё под подписью высокопоставленного старейшины, назначим дату, через сколько лет проверим и знания и сноровку моей девочки. Заткнёт ли она ваших юнцов за пояс или окажется всё равно хуже всех? А?

— Интересное предложение, — проговорил Витте, — На Дрейка у меня большие планы. Лет через пять мы могли бы и вправду устроить любопытного рода турнир, уникальный и первый в своём роде.

— Турнир-диковинка! — радовался сам себе Ролан, — Первый и единственный, уникальный! Да-да! То, что надо!

— О, прекрасный герцог Гладшира, вы и вправду хотите наметить турнир вперёд на такой далёкий срок? Кто знает, что произойдёт за эти пять лет! В здравом и трезвом ли вы уме? — озадаченно интересовался Сорокопут.

— Признаюсь вам, достопочтенный, что все мы сегодня выпили на празднике и не раз. Но соображаем чисто и прекрасно, правда же? Ну, мужики! Да спросите нас, где юг, где север, кто глава торговой гильдии, сколько будет двадцать помножить на двенадцать! Каждый из нас даёт себе полный отчёт в том, что происходит! — с пафосом заверял Ролан.

— Ну, вот вам задачка, — облизнул старейшина губы, чуть призадумавшись, — Если Высший Совет не имеет права вмешиваться в правление короля при его жизни, а последующий король не имеет права изменять последнее решение короля предыдущего, — сделал он паузу, осматривая всех в этой знатной компании, чтобы каждый уловил суть вопроса, — что бы стало с миром, если б перед своей смертью прежний король отдал приказ, например, просто всех убить, вырезать всех жителей вокруг. М?

— Ну… Наверное, пришлось бы всё-таки реорганизовывать правила на такой случай, это ж немыслимая ситуация, — раздалось справа, судя по тембру, от Ирмингема Ле Фро.

— Возможно, в таких случаях страха просто не должна слушаться умершего короля? Что там говорится в официальной присяге его величеству при коронации? — попросил напомнить Гладширский правитель.

— Вы, видимо, очень плохо слушали вопрос, — улыбнулся Сорокопут, — Совет не имеет права вмешиваться в правление короля при жизни! — выделил он это и задрал указательный палец правой руки кверху, — Но если в условиях задачи король уже мёртв, то есть перед смертью отдал некий приказ и умер, то Совет уже вправе отменять царящее в меж-правлении распоряжение перед избранием нового монарха.

— Мудро, мудро, — призадумался Ролан, — Что ж, задачкой встряхнулись, мозги протрезвели, кто из вас не побоится бросить вызов моей дочери качеством обучения ваших сыновей, а? — быстро вернулся он к своей затее, не отпустив мысль, как бы не пытался отвлечь его этой своей задачкой старейшина, — Кромвелл, я так понял, уже согласен, — припомнил он ответ того про Дрейка.

— Кваланару сейчас семь, я поучаствую в пари, если вы не против, — произнёс Утгарт, — Лет через пять он будет способен посоревноваться с кем угодно. А то, что он всегда будет помоложе Горация или Дрейка, или Годдарда, — повернулся он к Аравену Лекки, призывая того также принять участие в пари, — Так это может быть даже в плюс: более ловкий, более прыткий, более молодой!

— Естественно, не против! Лорды, герцоги, друзья мои! Ваша светлость, нам пригодится ваше свидетельство, печать и подпись, — попросил он Сорокопута никуда не уходить, — Есть у нас воск, чернила и пергамент, друзья? — вопрошал он у собравшихся вокруг.

— У Эйзенбергов всё есть, — вовсю ширь своих пухлых губ и с лёгким кивком головы произнёс Виллоу.

— Что ж, кхм… — подвигал губами из стороны в стороны Аравен, — Годдарду в этом году стукнет двенадцать, через пять будет семнадцать, вполне неплохое время для юношеского бойкого максимализма проявить себя в конкурсе и обыграть детей знатных герцогов и лордов.

— Ричарду исполнится пятнадцать этим летом, — монотонно и задумчиво говорил тощий Ирмингем, со слегка обвисшими щеками, выглядевший так, словно он не так давно был полным, а потом изрядно сбросил вес, — В свои двадцать герцог будет готов вам показать всё, на что способен. И уж точно не проиграет какой-то там девчонке, — бросил он взор на Ролана, — При всём уважении, — сделал он маленький поклон головой.

— А как быть нам? — приобнял пьяного Эйзенберга Илдрек, говоря за двоих, — Рональду двадцать, моему Варгусу двадцать, им через пяток лет немного не до юношеских соревнований будет, — предполагал он, а Эйзенберг выдавил лишь согласное, но неуверенное «да» подрагивающим голоском, слегка кивнув своей длинноносой головой.

— Что ж, — призадумался герцог земли Гладшир, устроивший всю эту затею, — Не думаю, что это большая проблема. Ну, эти двое будут старше остальных. Гораздо старше, да. Мы же не в поднятии тяжестей соревнуемся, господа! Не, кто больше съест или выпьет, не в том, кто больше пронесёт на спине. Нас интересует другое! Речь о наших детях, которых мы клянёмся воспитать не просто в лучших традициях, а сделать лучшими из лучших!

— Вы уж только там Горацию самооценку не занижайте, чтобы изначально сестре проигрывать не начал, — обеспокоился Ирмингем.

— О, что вы, его занизишь, ага! Тип совершенно не управляемый воспитанием! Уговоры, беседы, поощрения, розги, всё, как об стенку горох, сам себе на уме мальчишка, — рассмеялся Ролан, — Ну, так, возражений больше нет? Оформим, значит документ! — потирал он руки с улыбкой, произнеся последние слова почти в рифму, — Нужны будут подписи и печати, — вслух принялся он размышлять, оглядываясь вокруг в поисках удобного ближайшего столика.

Пока суть да дело, от всей этой галдящей суеты едва заметным кивком вбок Сорокопут поманил Аравена Лекки, и они отошли по другую часть фонтана, чтобы их не было слышно в брызгах шумной воды, а заодно и не видно за струями и фигурами самых разных рыб.

Острозубые щуки, длинноносые осетры, кистепёрые и чешуйчатые, большие и малые — каких только рыб не было среди изображений и фигур в декоре этого журчащего произведения искусства. И этот фонтан стоит здесь много-много лет, не тронутый временем, не обветшавший, а всё такой же величественный как и в первые дни своего существования.

— Магистр-Экзорцист всё ещё жаждет получить свой заказ? — поинтересовался старейшина у главы семьи Лекки.

— Герцог уверен, что заплатил сполна, но также будет должен вам услугу, — проговорил Аравен о себе в третьем лице.

— Не передумали? Я знаю, каковы ваши мотивы, но это не повлияет на баланс родов Хаммерфолла и Аркхарты останутся у власти.

— Ричард юн, амбициозен и полон разных идей. Не все они, конечно, хороши, но у меня и в мыслях не было ему как-то вредить или принижать его власть. Это всего лишь желанный подарок для того, кто принесёт долгожданный мир и баланс. Считайте это вкладом во всеобщее будущее.

— Что ж, пусть будет так. Вы даже не представляете, чего мне стоило его раздобыть, — заверил Сорокопут и, раскрыв слегка свою красно-золотую парадную мантию достал из-за пазухи непримечательный серый свёрток мешковины, передав его вместе с содержимым в слегка морщинистые руки главы Иридиума.

Аравен низко поклонился, пряча свёрток вовнутрь своего синего парчового платья, поглядел по сторонам, удостоверившись, что нет свидетелей у этой их передачи, а затем воскликнул погромче, насколько же чудные погоды стоят этой тёплой весной.

Так, за мнимой беседой о погоде, они нагнали остальную компанию Ролана, ведь без подписи Сорокопута тот со своей затеей не угомонился бы. Знатные господа уже раздобыли пергамент высшего качества, чтобы тот уж точно сохранился. Сначала хотели каждому по экземпляру сделать, в итоге порешили, пусть примерная дата турнира и сам документ хранятся в Высшем Совете, тем более здесь с ними был возглавлявший его вот уже шестнадцатый год Сорокопут.

— Мальчугану короля ведь тоже девять сейчас, — вдруг прервал всю эту инициативу Витте, оставляя свою подпись — Лет через пять в свои четырнадцать и он бы, наверняка, хотел что-то продемонстрировать.

— Я не думаю, что втягивать юного принца было бы честным по отношению ко всем остальным, — призадумался Ролан Виалант, — Понимаете ли, он сын короля. Он может дружить так или иначе с кем-то из участников, не сейчас, так к тому времени в будущем, — говорил он, — Если кто-то по дружбе решит поддаться наследнику Кхорна и, возможно, всего королевства? А если даже и не по дружбе, но из неких иных соображений или просто почтения к персоне отпрыска короля! Нет, Витте, — закачал Гладширский герцог головой, — Я думаю, если уж держать Гектора в курсе, то лишь позвать его семью зрителями на турнир. Мы же все позовём знакомых и гостей на такое соревнование?

— Зерно истины в ваших словах есть, — поразмышлял неспешно Кромвелл, вспоминая, как его собственный сынишка дружен с принцем и обожает вместе играть, так что более развивать эту тему не решался, да и остальные с Виалантом тоже согласились.

VII

Но Кромвелл очень вовремя задумался о том, как Дрейк и Джеймс дружны, словно в это мгновение сам ощущал их некое единение по духу. Ведь гуляющий без присмотра слуг и королевской четы юный принц как раз среди деревьев заприметил знакомый силуэт своего лучшего приятеля.

Тот, правда, стоял к нему спиной и был занят в активной игре, не замечая буквально ничего вокруг. Вероятно, думал, что один здесь сейчас. Тоже наслаждался свободой, что рядом нет ни отца, ни наставников, да и место выбрано вдали от любопытных глаз, отнюдь не возле тропинок и дорог раскидистого сада.

Мальчишка, скинув тёмно-серый парчовый камзол и развязав кружевное белое жабо от броши, чтобы не мешались, аккуратно сложил на слегка скошенный пенёк и, оставшись в пепельном вышитом жилете из бархата, поднял с земли ровную длинную палку без сучков и остатков листвы и сражался ею, как шпагой, с остатками поваленного дерева.

Они с обломком чёрного ствола были примерно одного роста — чуть выше двух аршинов. И от торчащего из земли голого ствола отходила косо вверх одна единственная толстая ветка, также поломанная на конце. Если применить фантазию, можно было бы и вправду сказать, что эта сухая ветвь чем-то напоминает выставленную в боевой стойке шпагу наготове.

Примерно это себе сейчас и воображал десятилетний Дрейк Кромвелл, со всей серьёзностью в своих тёмно-карих глазах под выразительными чёрными бровями, сосредотачиваясь на дыхании, как учили наставники по боевым искусствам, погрузившийся в игру-сражение.

Кем был вместо изломанного древесного ствола сейчас оппонент со стороны было не понятно. Молодой человек редко говорил что-либо способное пролить свет на антураж его боевой забавы. Обычно это были лишь крики и возгласы при выпаде с оружием, а изредка одно членораздельное слово — «защищайся!».

Так что представлял он сейчас этот сучок саблей пирата или же рыцарским мечом, может быть даже посохом злобного колдуна или клинком в руках зеленокожего орка — не знал даже подошедший к нему со спины Джеймс.

Дрейк делал выпад за выпадом, укол за уколом, атаковал ветку-саблю своей палкой-шпагой с разных сторон, едва не сломав торчащий древесный остаток вовсе, и определённо всецело придавался силе фантазии.

— Привет, вот ты где! — вернул его через какое-то время в реальность принц Дайнер, понаблюдав за ходом сражения, — А мне можно такую же? — имел он в виду орудие в руках своего друга.

— О, ты на чьей стороне будешь? — улыбнулся ему приятель, — Этому помогать или меня спасать? Я уж думал тебя в замок загнали или от себя не отпускают, — проговорил тот.

— Я всегда на твоей стороне. Там твой отец с моим где-то ходят, и мама с ними, и сестра старшая, и ещё там Лекки… — начал было тот перечислять, загибая пальцы, но договорить про Виалантов не получились.

— У-у, маги! Ненавижу магов! — оборвал Дрейк друга, ногой пнул вверх какую-то ещё одну подходящую длинную палку с земли и, подбросил в сторону сына короля.

Тот поймал её за середину и вертел, как обоюдоострую катану или копьё, обеими концами попадая по несчастному высокому пню. Юный Дайнер такой нелюбви к волшебникам от своего лучшего друга детства не ожидал и не разделял, даже наоборот, молодой принц могучими магами весьма восхищался.

— Прямо всех? Они же хорошие, — удивился вслух его словам Джеймс.

— Умеют гораздо больше простого человека, но при этом не правят нами, как высшая раса. Разве не подозрительно? Вот так проснёшься однажды, а весь мир маги захватили, — пояснял тот в ответ, делая новые выпады на их мишень.

— Ну, тогда нам нужны маги, которые защитят от тех злых магов, — слух призадумался юный Дайнер.

— О том и говорю, «нам нужны маги» — повторил за ним Дрейк, — Почему мы должны нуждаться? Почему сами ничего не можем? Защищать себя нужно своими силами. Так отец говорит, когда к нам Ирмингем Ле Фро из Хаммерфолла от лица Ричарда Аркхарта предлагает услуги их стражи. Нас и свои воины устраивают вполне. О нет! Враги атакуют! — понёсся он сам вперёд ближе к «мишени», имитируя в воображении, что это враг движется на них.

— Ну, у Хаммерфолла и войск магов нет, — в то же время подметил принц, помогая палкой справляться со вздёрнутым сучком высокого пня.

— На защиту короля! Будем охранять Его Величество! — пафосно выкрикивал Дрейк, в позе фехтовальщика, сгибая ноги в коленях, атакуя их воображаемого противника.

— Если меня только и будут защищать, я так и останусь беспомощным. Король должен уметь постоять за себя! Нужно вести войска за собой и участвовать в сражении, — подметил Джеймс, самолично нанося удары по врагу, как бы парируя заодно с боку набок придуманные атаки торчащего обломка ветки.

— Тогда сражаемся с королём бок о бок, уничтожая зло и чудовищ! — восклицал его приятель.

— Войска, вперёд! В атаку! Рыцари, на позиции! — командовал воображаемой армии юный принц, — Ваши войска без магов, как и хаммерфольцы? Берём недруга грубой силой?

— Ага, слышал, что Ричард их тоже недолюбливает, — уже не глядя на друга, в процессе игры проговорил юный граф семейства Кромвелл, — Однажды что-то придумает, что усилит людей. Как доспехи, только лучше. Анти-магические щиты. Чтобы никаким огнём не жахало и в воздух поднять не могли.

— Ха, было бы здорово, наверное. Но лучше бы все маги нам служили, да и всё, — заметил ему друг.

— Чтобы служили — должны уважать, чтобы уважать — должны бояться, — пояснял Дрейк, — А чтобы бояться нас, у нас должно быть что-то, что подавляет их силу. Либо делает нас неуязвимыми к магии. Может, мазь какая, если не доспехи, может волшебное кольцо… — придумывал он.

— Так ведь оно ж «волшебное»? Сейчас бы быть магом и зачаровывать кольцо, которое будет подавлять магию, — с иронией и маленькой усмешкой проговорил Дайнер-младший.

— И то верно, — посмеялся его приятель, отбросив палку прочь и, чуть согнувшись, упёрся ладонями в колени, чтобы отдышаться от усталости.

— Если маги — друзья, то друзей они не тронут. Им должно быть не важно маг ты или нет, если ты друг. Пойдут мир завоёвывать, а ты с ними за компанию, — всё пытался примирить его с волшебниками Джеймс.

— Ну, может быть… — нехотя соглашался тот, — Пойдём сову покажу!

— Кого? Сову? Здесь? Ого! — заулыбался королевский сын.

— Ага, сам нашёл сегодня, лазал тут со скуки всюду, — побежал он показывать искомое дерево.

Они перебежали от густых зарослей к красивым аллеям, где кроны деревьев сверху тянулись друг к другу так близко, что образовывали живописные живые арки, стоящие услужливыми безмолвными великанами, удерживающими небосвод над головами всех прогуливающихся господ.

Добежав до конца, Дрейк свернул в сторону хвойника, где уже остановившись, принялся более детально всматриваться в крупные деревья, по памяти вычисляя искомое. Юный принц аккуратно следовал за ним, хотя под ногами бесконечно что-то хрустело — еловые шишки, маленькие веточки, пышные но иссохшиеся иголки, так что мальчик всё время опасался, что они вспугнут искомую птицу.

Совы в Кхорне хоть и водились, но удавалось Джеймсу видеть их довольно редко. Чаще всего эти были фирменные филины-гонцы с земель Иридиума, где они как раз водились в большом разнообразии. У каждого региона была своя почтовая птица, а то и не одна. Таких держали у себя остальные знатные семьи и лорды, чтобы та доносила весь быстрее, отыскивая дорогу домой.

Но иногда просто тренировали конкретную породу вида летать, так сказать, «от кормушки к кормушке», что удавалось с переменным успехом. Потому что выпустив, например, птицу где-нибудь удалённом уголке Энториона типа Карпат — не понятно, как ещё этой птице внушить, что лететь надо не просто на ближайшую территорию или там в Карменгхейм к Уинфри, а непосредственно к королю в Триград. Вот и старались у каждой птицы выводить особые породы и конкретные маршруты, а потом закупали друг у друга, обменивались почтовыми пернатыми.

— Вроде оно, — сказал Дрейк про выбранное дерево, и полез на него вверх, цепляясь руками за сучки и ветки, активно шевеля руками и ногами, — Да, оно! — добавил он, вскарабкавшись аршинов на пять по стволу.

Джеймс молча полез за ним, стараясь повторять точно движения друга, но вскоре понял, что они так не могут никогда поравняться, чтобы вместе заглянуть в дупло к сове. Так что ему пришлось отползать правее, зато, как оказалось, ветви там потолще и поустойчивее. Ногами стало более удобно опираться, так что он догнал Дрейка задолго до того, как тот успел добраться до широкой расщелины в стволе, где и обитала птица.

Они тихонько заглянули внутрь, где оказалось целое гнездо. Маленькие, покрытые пухом птенцы, ещё явно не умевшие летать, мирно дремали в своём уютном лежбище по центру, устланном сеном, сушёной хвоей, листиками, кое-где торчащими шишками и даже перьями других птиц, на которых здесь могли охотиться их отсутствующие нынче родители.

— Вот жеж тринадцатая напасть! — шёпотом выругался Кромвелл, — Улетела уже. Была здесь, спала. Большая такая сова! Голову втянула, почти как шар. Как бочка восседала здесь, — клялся он другу, рассказывая о впечатлениях, — Грела их, видать. Я не знал, что тут у неё гнездо, — заодно добавил он.

— Ну, вечереет, — так же прошептал Джеймс, — Вылетела на охоту.

— Жалко… Ну, птенчиков вот посмотри. Лысогорская неясыть, у нас таких нет, только на картинках раньше видел, — делился своими знаниями даже о конкретном виде сов, что сейчас был перед их глазами, юный граф, — А у вас вот живут, симпатичные.

— Да, мне тоже показывали в «Бестиарии Кхорна», в разделе, где птицы, — кивнул Джеймс.

— А мне в «Птицах Мира», из Унтары папа привозил сборник. Книга, где только про птиц, но по всему Энториону живущих.

— Ого как, здорово, — улыбался сын короля, — О, смотри, там мышиный скелет что ли? — пальцем он указал в направлении обглоданных костей.

— Похоже на то. Совы хищники, едят в основном грызунов. Вон тут бурые перья по всему гнезду, а сова та серая с чёрным чуток, совята белые почти, это она явно им других мелких птичек таскала.

— Ну, что? Будем ждать, когда вернётся? — поинтересовался принц.

— Да не, — отмахнулся его друг, — Ты чего, она может и среди ночи прилететь и под утро, кто её знает. Жалко, что не застали, а ждать смысла мало. Нас хватятся, с ума сойдут. Потом годами друг друга не увидим, хотя итак… — он помрачнел и начал спускаться.

— Что? Что случилось? — не мог не заметить это юный Дайнер, опускавшийся прыжками в довольно быстром темпе, хотя ближе к низу перестал, испугавшись, что разбудит милых маленьких совят своим таким поведением.

— Ох, короче, отец решил, что наши боевые школы не так хороши. От Аркахрта, ну от слуги его этого, Ирмингема Ле Фро, узнал, что война может быть. Что твой отец не удерживает власть во всех концах. В Бреттенберге бунтуют, в Астелии чахотка, семья Торнсвельд на грани падения, концы с концами еле сводят, Лекки там что-то замышляют… В общем, грядёт раскол, надо быть наготове. Когда всё это взорвётся, нам уже по двенадцать-четырнадцать будет, может чуть больше, — рассказывал он.

— Ого? Не очень-то верится, честно говоря, — засомневался Джеймс.

— Да это пока праздник все милые и добрые, любезничают друг с другом. Обрати внимание, сегодня нет никого из Кроули. Не поздравить дочь короля, это уже признак серьёзного бунта, — говорил ему юный граф.

— Но остальные-то все были. Догараты, Ферро… — не стал он перечислять все двенадцать других династий кроме и вправду сегодня отсутствующих мавров-демонологов.

— Вот не все дружны. Мейбери не любят Торнсвельдов, Догараты вечно давят то на нас, то на тех же Торнсвельдов, что мы их владения сжимаем… Мейбери и Ферро, как вы, очень не любят расширение Ракшасы, почти уже враждуя с Кроули. Ещё слышал, Лекки и Мейбери вас недолюбливают. Ну, считают типа «слабыми». Слабой династией у власти.

— Виаланты, вроде, тоже, — проговорил девятилетний принц, — Мне всю жизнь Гвен твердит, где бы ни пересеклись, мол «А вот это за моего папу Ролана проголосовало большинство! Почему правит твой?», — пожаловался Джеймс, хотя «всю жизнь» это для его нынешних девяти полных лет было примерно «со скольки себя помню: с пяти, может, лет с четырёх, как нас с ней познакомили вообще», учитывая, что с Гвен Виалант, дочерью Дианы и Ролана, они были почти ровесники.

— Ой, да слушай этого змеёныша побольше. Гнилая девка, — сплюнул Кромвелл, — Предлагала мне поцелуй, чтобы я с тобой не дружил, ха! Нашла дурака!

— Вот жеж… А так-то внешне даже симпатичная белокурая, — похихикал Джеймс.

— Ага и пользуется этим. Хлопает глазками, предлагает поддерживать её отца. Ты понимаешь, как бы нас, ну с детства пытается вокруг неё объединить против вас. Подкупает чем-то, чтобы мы её отца поддерживали. А когда подрастём, то заставит в бунте участвовать на стороне Виалантов.

— Сама ещё на трон сесть захочет к тому времени, ишь! — качал головой Джеймс, пока они продолжали прогулку среди пихт и елей.

— Во-во! Хитрая, ядовитая, гнилая, — морщился Дрейк, — Помнишь, ей когда семь исполнилось два года назад, ты, я, и многие тогда на балу у Виалантов были?

— Угу, — кивнул Джеймс приятелю.

— Ну, вот тогда у неё волосы прям совсем длинные были, по пояс, до попы, даже ниже. Ей мать заплела длинный хвост и уложила таким завитком его на голове заколками. Кажется, Рон Эйзенберг тогда сказал, что она точь-в-точь с такой причёской, как у наги с иллюстрации из сказки. Женщины-змеи, охранявшей в пещерах или тоннелях сокровища гномов. Мы посмеялись и прозвали Гвен тогда «женщина-змея». Ядовитая маленькая дрянь. Ещё глаза у неё такие жёлтые, змеиные, — добавил он.

— Ух, а со мной была приветливая сегодня, да и прошлые разы. А за спиной, оказывается, уже интриги плетёт. «Не дружи», говорит. Ишь! — возмущался королевский сын.

— Усыпляет бдительность, любезничает с тобой, потом ка-а-ак вонзит зубы! — предостерегал Дрейк, — Странно, что…

— Что? — переспросил его Джеймс.

— Что вас просто… ну… свести не пытаются. Понимаешь, самый лёгкий путь на трон, вообще-то, это не бунт поднимать, войну устраивать и свергать короля… А попросту выйти замуж за единственного сына. У тебя обе сестры — девочки, — очевидно заключил юный Кромвелл, — Им вряд ли дадут наследовать престол. Остаёшься ты. Нет, ну, может ещё младший брат родится когда, мы не знаем, нельзя отрицать, либо…

— Либо Совет не продлит правление династии, чего они, походу, и добиваются, — закончил за него неглупый принц.

— Вот-вот, но тактика такая себе. Кстати, раз ты говоришь, с тобой она милая и любезная, то, может, как раз сойтись пытается, — призадумался юный граф земель Карпат, — Пока ещё глупая, но станет постарше ты на её фокусы не ведись. Её там так обучат-научат, будет мастер соблазнения и запудривания мозгов. Никаких свиданий втихаря ото всех и тому подобного.

— Да уж, будь уверен! — пообещал ему Джеймс.

— Береги себя, когда меня рядом не будет, — снова как-то помрачнел юный Кромвелл.

— Как не будет? — остановился ошарашенный сын короля и за плечо постарался развернуть к себе друга, чтобы серьёзно поговорить уже не просто шагая рядом, а по душам, выяснить что же того так гложет.

— Да я не договорил тогда, всё эти девки, блин! Отец думает, что грядут суровые времена, наши оружейни и школы боевой подготовки считает неплохими, но недостаточно хорошими для меня. Отправляет меня, блин, к Стернам в Астелию куда-то обучаться. Не знаю даже на сколько лет.

— Астелия? А они готовят боевые кадры? Там же только школа магов Гор Вечной Зимы, насколько знаю, — удивлялся Джеймс.

— Ну, может не только. Отцу виднее, ты ведь, как сын короля, можешь у него всё выведать, когда меня туда отправит. Спросишь, мол, а где же Дрейк? А можно навестить? А где он конкретно, у кого учится и чем занимается. В общем, на какую-то боевую подготовку отправляет скоро. Не знаю даже, увидимся ли ещё до отъезда… — грустнел мальчик.

— Да как так-то?! Попрошу отца приказ отдать, чтобы тебя оттуда вытащили, — пообещал Джеймс.

— Нет, не нужно… Слушай, если и вправду война? Тогда нам нужно не просто выжить, а победить в ней. Я отцу так и сказал. Ты меня хочешь сильным сделать? Так вот биться я буду только плечо к плечу с Дайнерами, спина к спине. Ну, ещё там сказал всякого, мол, пусть вы больше дружите с Розенхорнами и… с кем там твой папа охотится весной и осенью. Торнсвельды те же… В общем, сказал, что Кромвеллы Дайнеров не предадут.

— Друзья навек! — с улыбкой протянул ему руку принц.

— Что бы ни случилось! — подмигнул и пожал крепко его ладонь Дрейк, — И во что бы то ни стало!

— Так-то лучше! Тоже попрошу уделить внимание военной подготовке, — сказал юный Дайнер.

— Да, попроси. Там, вроде, с десяти самое младшее набирают, обычно-то после школ берут уже, лет в двенадцать. Просто отец решил, что времени терять нельзя. Это важнее, чем заучивать на какой земле какие птицы живут.

— Тоже верно, ха-ха, — вспомнил вдруг Джеймс сегодняшний разговор со старшей сестрой, где он как раз той демонстрировал свои знания в этом направлении, — Но иногда и такие знания не повредят. Когда с письмом прилетит стриж, надо понимать, что он от Уинфри.

— Скорее всего от Уинфри, — дополнил юный граф, — Что если наши враги попробуют хитрить, подменять птиц или письма. Не надёжные это выводы, но суть я понял, смысл в мелочах и знаниях, тут ты прав.

— Враги всегда на чём-нибудь проколются. Они же «злодеи», — мерил мир сказочными терминами Джеймс, распределяя всё вокруг только на своих и чужих, добрых и плохих, союзников отца и противников как его политики, так и присутствия семьи Дайнеров на троне.

— Да уж, будем надеяться, — весело хмыкнул Дрейк.

— Лучше надеяться, что никакого бунта не будет и всё обойдётся без войны, — подметил Дайнер.

— Наверное. Тогда моё обучение зазря пройдёт, правда, столько лет впустую потеряю… — призадумался его собеседник.

— Да не, что-нибудь придумаем. Обязательно пригодишься с умениями и знаниями. Выдам указ, что можешь выбрать себе любую девчонку королевства. Или сразу двух. Будешь, как эльф у нас тут. Первый в Энторионе граф-многожёнец. Гарем соберёшь, с каждой земли самую красивую. Ну, кроме моей жены, если я женюсь на тот момент, — засмеялся Джеймс так, что среди хвои испуганно захлопали крыльями лесные птицы.

— Ну-у-у-у, славы эльфа мне не надо, конечно, — театрально призадумался Дрейк, глядя ввысь, поднеся пальцы к подбородку в характерном жесте, — Но предложение звучит заманчиво, ха-ха.

— То-то и оно, — улыбался сын короля, — Слушай, а будет возможность, ты оттуда из школы боевых искусств птичку посылай какую-нибудь. Авось и долетит. Так и пиши прям «Я Дрейк Кромвелл прошу нашедшего это письмо передать сыну короля Джеймсу Дайнеру в земли Кхорна», — придумывал он, — Вот прям вот, заранее думая, что птица не долетит. Кто-то найдёт письмо, раз королевской семье, он в кровь расшибётся, но передаст. Вознаграждение там получит, всё такое, — воображал мальчик дальше, — Только ты не пиши именно «В Триград» или «В Олмар», просто «сыну короля», я поди знай заранее где вообще буду. Но такое письмо прям точно однажды дойти должно из любого уголка.

— Хех, постараюсь, дружище. Постараюсь, — пообещал юный Кромвелл.

— Мы же никогда с тобой не станем как они? — с надеждой в голосе спросил друга принц.

— Как они? — глянул тот, не очень понимая.

— Как скучные взрослые с их «важными» делами, — пояснил Джеймс, — Совсем не умеют развлекаться.

— Это точно, — усмехнулся бодрым голоском Дрейк, — Что они понимают!

— Мне иногда кажется, что они сразу родились взрослыми, — ворчливо насупился сын короля, опустив глаза вниз, — Словно никогда и не были детьми, не играли, как мы, не спорили со своими отцами и не надеялись стать лучше. Будто у них никогда не было наших проблем, наших радостей, они такие…

— Скучные? — предположил Кромвелл.

— Ну, и это тоже. Они… «взрослые», ужасно быть таким. Вроде и «всё можно», а ведут себя… Детей своих не понимают. Мне вот чуть в озеро лезть не запретили, там всего-ничего было, куклу сестры достать. Так теперь герой Годдард Лекки.

— Понимаю, — поддержал его друг, — Мне отец тоже то да сё запрещал. Ножом затачивать фигурки, например, из деревяшки. Говорил, мол, опасно, порежусь. Ну, подумаешь разок другой, пара царапин, я же аккуратно, я же понимаю, что ножик не игрушка. Почему взрослые всегда такие глупые?

Джеймс в ответ только пожал плечами. Ему нечего было на это заявить и даже предположить. Казалось, какими бы важными не были их дела, нельзя забывать и о простых радостях жизни. И в разных ситуациях вести себя так, как они, взрослые, себя ведут.

После чего воцарилось некоторое молчание, и они продолжили неспешный шаг, прочь из лесистой местности, ближе снова к редким деревьям парка, потихоньку выходя из ельника в кипарисовую рощу. Тут Дрейк, остановившись, начал шарить по карманам жилета, что-то выискивая.

— Махнёмся не глядя? — достал он в итоге сжатый кулак с неизвестным содержимым.

— О, наша любимая игра! — обрадовался Джеймс, тоже принявшись судорожно проверять, что и где лежит в его наряде.

Затем они протянули вторые свободные руки, а правые протянули крест-накрест, чтобы заполненная ладонь что-то смогла отдать другому в пустую левую. И буквально одновременно выложили содержимое, разжимая молодые пальцы.

У Дрейка на ладони оказался вручённый Джеймсом крупный леденец тёмно-карамельного цвета в виде устрашающего дракона — герб их династии.

— Ого, люблю их, у нас таких крупных карамелек не делают, да ещё дракон! — обрадовался Дрейк Кромвелл, — Не знаю даже, съесть его или в футляр какой положить на память, хе-хе. Герб с драконом во всём королевстве у вас самый потрясный!

А в руке у сына короля остался металлический цветок розы — брошь, которая недавно украшала жабо на костюме юного графа до того, как он снял верхнюю одежду, чтобы не мешала драться с обломанным пеньком.

— Угощайся, — сказал тот, принимая на память брошь, — А эта будет напоминать мне, что ты где-то там учишься лучшим образом защищать королевство от врагов. Ой, а твой наряд-то? — опомнился Джеймс только сейчас, что они от того дерева со шпагой сразу побежали к хвойный лес к совам, так и не забрав сложенный на другом косом пне камзол и, собственно, кружевное жабо.

— Точно! Тринадцатый Проклятый Бог! — выругался юный Кромвелл, — Твою ж ведьму да седьмым днём сжигать под ливнем! Во дурак-то, — хлопнул он себя по лбу, — Забыл вещички, ох! Проследи там, что б отец меня искать не кинулся, сейчас догоню, — отправил он Джеймса присмотреть за графом Карпат, а сам помчался сквозь цветы и аллеи по памяти, пытаясь отыскать то самое место заново.

Вдвоём с Джеймсом было бы, возможно, попроще и даже повеселее в компании. Вдруг бы он лучше помнил, как гулял, как шёл и где своего приятеля нашёл в этом саду из дальних уголков, но их и вправду могли уже хватиться взрослые. Хорошо бы тем периодически попадаться на глаза. Хоть кому-то, чтобы молва шла «Ах, Джеймс? Да где ж он, видела я его рядом с Шьяной Лекки на лавочке», например, и никто бы тогда уже не волновался.

Так что юный Дайнер, иногда оглядываясь на давнего лучшего друга, всё-таки ускорил шаг, прогуливаясь по аллеям Крумвельского сада в поисках ближайших людных мест. И в идеале, чтобы там оказались, как его родители, хотя бы кто-то из них, но не старшая сестра, её было бы недостаточно, пожалуй, так и отец Дрейка — Витте Кромвелл.

VIII

Но первой на глаза попалась в своём зелёном броском платье именно старшая сестра. Сейчас Анна отдыхала на скамейке возле площадки с маленькими фонтанами, а возле неё на лавочке сидели Фред и Джульетта Мейбери. Их старшего брата Арна нигде не было видно, а ещё с дальнего края стоял, упираясь слегка на спинку скамьи, Эвелар Торнсвельд.

Фред был ровесником Анны, и его день рождения праздновали всего пару месяцев назад, Джульетте же было всего десять, и увлекалась она вовсе не семейным ремеслом ведения торговли, что девочкам вообще было крайне чуждо, а танцами и игрой на флейте, планируя в дальнейшем освоить ещё несколько музыкальных инструментов.

Из-за своих музыкальных наклонностей, к слову сказать, нравился ей и Эвелар Торнсвельд. Тот, впрочем, взаимностью не отвечал, но с девочкой-ровесницей дружил. Не даром и сейчас был рядом с её конца скамейки и что-то щебетал ей своим воробьиным голоском. Обычно мальчик играл ей на лютне что-нибудь веселое, чаще даже без слов, а Джульетта танцевала. Сейчас же там, в их маленькой компании, шла оживлённая беседа.

Солнце игриво блестело в отражении декора их новеньких праздничных нарядов. Неподалёку на поляне было видно шумно игравших детей семьи Догарат — старшего, давно уже не ребёнка, двадцатишестилетнего Уолтера в статном удлинённом мундире тёмно-бордового цвета и трёх его младших одиннадцатилетних сестёр в своих цветастых платьицах. А так же в их компании крутился и Колин Стерн, темноволосый мальчик как раз примерно их возраста, последний оставшийся в живых наследник правящей династии в Астелии. А юный талантливый маг Вермиллион де Мац показывал им разные фокусы, коим уже был обучен Орденом Серебряного Кристалла.

Маленький Стерн резво бегал в сложном костюме, в котором редко увидишь ребят его годков. Мальчик был разодет в чёрный с золотым бархатный аби из ткани двойной ширины с весьма высоким воротом, на удивление сшитым под его размер, хотя подобное обычно носили только взрослые, а детям одевали всё же наряды попроще.

На фокуснике Вермиллионе, мальчишке с длинными тёмно-каштановыми волосами и малиновым взором, же красовалось алое мужское платье с манжетами — тоже не самое детское и молодёжное одеяние. Вверху белый воротник придерживал накидку из блестящей кожи в тон такому же кожаному одеянию из составных скрепленных мелким швом частей, с широким декорированным поясом.

Вообще, надо сказать, среди нарядов гостей и знати красный цвет вообще преобладал. Расшитые золотом или светлыми нитями, алые, пунцовые, бордовые, малиновые и огненно-румяные тона и их сочетания с синим, изумрудным или бурым доминировали в общей модной массе над серебристыми, как у Розенхорнов или синими да зелёными, как у Эйзенбергов.

К детским нарядам, впрочем, веяния моды особо не относились. Так, заворожено любующаяся магическими манипуляциями де Маца, маленькая Кирстен Айвель была в цельном густо-сапфировом платьице, напоминая перевёрнутый цветочек. Её светлые волосы были ровно расчёсаны на обе стороны, ровными водопадными нитями струясь вниз по щекам и ушкам, периодически подрагивая на ветерке.

Сидящий неподалёку такой же беловласый, как и его отец-лорд, Кваланар Мельнесторм уже успел изрядно помять свой сине-чёрный детский мундир, предназначенный скорее для эпатажного присутствия на балах и званых вечерах в аккуратном стоячем положении, нежели для ребячества в саду весь день напролёт.

Костюм этот всё равно был скорее шуточным, так как, естественно, ни в каком роде войск маленький мальчик, конечно же, не служил и соответствующий мундир носить попросту не мог. Времена правления Беорегарда Торнсвельда давно прошли. Но подобное было в порядке вещей, когда дело касалось костюмчиков для малышей, особенно лет до десяти. Иногда было принято устраивать целые весёлые карнавалы, когда ребят наряжали менестрелями, скоморохами, принцессами, рыцарями и всевозможными иными профессиями.

Нередко знать даже договаривалась о вечере в костюмах бедняков: мясники, цыгане, горничные, каких только костюмчиков не придумывали. А несколько веков назад особо любящие всякие затеи лорды придумывали разыгрывать даже целые сценки и сюжеты, таким образом выводя уже существовавший жанр уличных развлекательных представлений на совершенно новый театральный уровень.

Шли годы, многие сюжеты признавались не слишком уж «детскими» либо же учить роли малышам было сложновато, и такой придворный театр стал включать в себя артистов постарше, те взрослели, становились мастерами своего дела, открывали личные сцены и заведения, развивая культуру выступления и актёрской игры.

Так и сегодня, ещё до уличных гуляний в саду, в замке Олмара для принцессы и гостей было разыграно несколько сказочных сюжетов: про говорящего гуся, исполняющую желания рыбёшку и совсем уж поучительную историю для малышей о лесной ведьме и послушании. Большинству все эти выступления понравились, но вот изменнице хотелось бы чего-то более романтического.

В её честь, в этот весенний день Крумвельский Сад был приукрашен ещё более эффектно и ярко, чем обычно это бывало. Четырнадцатилетие дочери короля отмечали с размахом. Днём были и дрессированные животные, и привезённые семьёй Лекки жонглёры факелами, несколько пиров — один снаружи замка, небольшой, для затравки аппетита, основной уже внутри, и вот недавний вечерний здесь, в саду, накрытые столы от которого в верховьях, недалеко от входа, по-прежнему могли содержать то, что ещё осталось и не было съедено.

Анна и Фред на волшебное представление Вермиллиона смотрели не с таким интересом, как младшие дети, а подошедший к ним Джеймс и вовсе не остался ни у скамейки, ни возле ярких фокусов де Маца, а направился по другую сторону фонтана, где на поляне, стоя к остальным спиной, оживлённо беседовали другие ребятишки.

Двое рыженьких, разодетых в тон волос броские и полосатые костюмчики, были Фабиосом и Миленой из рода Ферро, довольно сильно одарёнными в навыках магии огня. Близнецами брат и сестра не были, мальчик был почти на год старше, но они, однако же, были весьма похожи меж собой, имели идентичные лазурные глаза и сейчас носили на больших пальцах правых рук даже одинаковые вытянутые кольца из золота с крупным ромбовидным рубином, окружённым маленькими гранёнными гранатами. И больше всего на свете любили о чём-нибудь спорить, состязаться и соревноваться друг с другом, выяснять, кто лучше. Кто первый поест за столом, кто первый куда-то добежит, кто осмелиться коснуться какого-нибудь жучка или паучка, залезшего в дом и в руке вынести наулицу или там, выпустить-выбросить из окошка. В общем, с Гвен и Горацием Виалант такие легчайшим образом находили общий язык.

Их родители Альберто и Камила были как раз из тех, кто стремиться сыграть свадьбу своих детей быстро и выгодно. Они пытались договориться уже со знатными родами, заранее заключив союз на будущую женитьбу и замужество, но получали вежливый отказ. Не в силу возраста пока ещё юных волшебников, а с просьбой повременить со свадьбами обоих, пока те не завершат обучение стихийным премудростям в Ордене Пламени.

Единственное что — над предложением руки Милене размышлял Ричард Аркхарт, который как раз был сейчас с ними, в свои пятнадцать, будучи к тому же после смерти отца Веринга, бывшего короля, уже самостоятельным герцогом своих земель, вполне мог жениться и даже заключить заранее подобный договор с семьёй Ферро. Пожалуй, один из немногих, если не единственный сегодня, разодетый в белое. Его эффектный атласный фрак с серебристыми пуговицами и такие же с широкой прошивкой лампасы резко выделяли его на фоне остальных.

Каких-то ярких чувств к Милене у него не было, но он находил её посимпатичнее многих остальных юных леди своего общества. К тому же считал чародейку огня хорошей стратегической пассией, в то время, как, например, дочки Мейбери и Виалантов ему казались не слишком подходящей кандидатурой, а сблизиться получше с сегодняшней именинницей как-то не получалось. Дайнеры с Аркхартами вообще обычно не ладили, но у него был шанс всё исправить, показать, что он не такой, как родители, вот только какого-то подходящего повода не было.

Гвендалин, дочь Дианы и Ролана, тоже была здесь, кстати, присутствовала, выделяясь в золотистом платье пот тон глаз с пухом на плечах и у воротника. В свои девять она была молчаливой и скромной девочкой, предпочитающей свои мысли оставлять при себе, но воспитанной с высоким самомнением и любящей на манер отца бросать какие-нибудь вызовы и проверки окружающим. Не совсем пари или споры на что-то, это больше походило на вызов или даже подстрекательство в духе «а ты не сможешь тайком испить из чаши короля» или там «а ты не словишь вон ту бабочку» в зависимости от места и ситуации.

Но строить глазки и провоцировать на участие в таких действиях она уже умела, не раз заставляя попадать в неприятности и своего братца Горация, сейчас стоящего рядом в шляпке горчичного цвета, и других мальчишек, в том числе и Джеймса, успевшего подойти сейчас сюда на оживлённые детские голоса.

Кроме Ферро и Виалантов здесь была миленькая брюнетка Нора Лендридж и увязавшийся за ней, словно влюбленный, Колин Стерн. Присматривавший за сиротой маг-наставник сейчас где-то вдалеке у высоких кустарников общался с некоторыми членами Высшего Совета, похоже, что набиваясь туда или хотя бы предлагая тем поразмышлять над представительством Академии Гор Вечной Зимы из Астелии, раз уж главы Стихийных Гильдий теперь там активно заседают.

То чего так вслух хотела сегодня Патриция Лекки произошло — лишившиеся родителей Колин Стерн и Ричард Аркхарт сейчас, можно сказать, играли вместе. По крайней мере, проводили время рядом в одной компании. Просто Колин был здесь из-за Норы, а герцог Хаммерфолла, можно сказать, из-за Милены или, как минимум, дружбы с обоими детьми четы Ферро, владеющих Скальдумом.

Но игрой можно было назвать забавы сестричек Догарат и уже успевших к ним присоединиться маленького барда Торнсвельда вместе с Джули Мейбери. Вот те действительно играли недалеко от фонтана под присмотром старшего сына семьи герцога Унтары. У поляны же скорее шло бурное общение со смехом и восклицаниями, редкими едкими шутками и сарказмом в шуме разных детских голосов.

Как раз сейчас, прозванная в шутку Анной тихой хитрой «змейкой-интриганкой», Гвен как раз вместо скромности и молчания принимала активное участие в беседе, чуть ли не громче всех надрываясь своим звенящим голосочком.

Обсуждали дети самую обычную для детства вещь — кому же не слабо забраться на растущий высокий дуб неподалеку от фонтанов. Некоторые из них это дерево неплохо знали, уже бывали здесь неоднократно, когда приезжали и приходили гулять по Крумвельскому саду, но сидели обычно на нижних ветвях, не рискуя забираться слишком уж высоко.

Гвен, зная о нраве Фреда Мейбери, отошла от брата и остальных, подбежав к скамейке, и пыталась уговорить того продемонстрировать свою храбрость и геройство. Но вовремя подошедшая к компании Сара Палмер, к которой Фред имел сильную симпатию, гулявшая по парку вместе с отцом и сбежавшая от него сюда к ребятам, пока тот болтал с одной из подруг детства — Патрицией Лекки, отговаривала мальчика от безрассудной и опасной затеи.

Когда с очередного перекрёстка близ фонтана показались на повороте Гектор и Сара Дайнеры, державшая их за руки младшая дочь Вирджиния заметила вокруг фигур и бьющих струй уйму ребятни, в том числе и свою подружку Кирстен, а заодно и брата с сестрой в разных уголках, помчалась в эту сторону.

В итоге она остановилась вместе с подругой и Кваланаром смотреть за магическими манипуляциями Вермиллиона. Тринадцатилетний одарённый маг на гранитовом бортике у воды призывал манипуляцией сверкающих напрягшихся ладоней причудливого огненного духа жыжаля — почти бесформенное, полыхающее тельце разделялось разве что на тушку без ярко выраженных конечностей, выдающуюся кверху репообразную голову и ответвления-крылышки по бокам у места, где должна бы располагаться шея. Сверкая на пламенной мордочке сразу двенадцатью желто-рыжими глазами, маленькое существо недовольно фыркало дымом и плевалось мелкими искрами пока не упало в фонтан и не испарялось бесследно.

Детишкам нравилось, а одарённый волшебник продолжал. Создавал некий иссиня-чёрный цилиндр густой непрозрачной материи, и внутри него, как в бездонном ночном небе, зажигал маленьких светлячков, рисуя знакомые и незнакомые детям созвездия, соединяя сверкающие точки мерцающими яркими линиями, отчего фигуры становились всё более узнаваемыми и красивыми.

Перелистываемые таким образом созвездия сменяли друг друга, со временем бледнели, пока сам служащий им фоном тёмный цилиндр не распадался на красивый сиреневый с блёстками и переливами песок и не растворялся в воздухе.

А следом из желудя, брошенного в фонтан, Вермиллион де Мац выращивал для публики забавного элементаля природы — причудливую зверушку, будто сделанную из травы, древесины, коры, скорлупы и тому подобных материалов — создание с рожками и хвостиком-ростком, щупальцами-лианами, пульсирующим зелёным сердечком-семечком, окружённого салатовыми листиками, сияние от которого скрепляло отдельные части в единый подвижный организм.

У дуба же посреди жарких споров Фабиос и Милена устроили магическую дуэль огненными шарами и змейками, пока не видят взрослые. Мальчишка хвастал, что ему не зачем залезать на дерево, которое он может запросто сжечь в угли, а сестра оспаривала его магические способности, утверждая, что тот даже картошку или мясо поджарить не способен.

К затаившим дыхание подошла Анна Дайнер, поглядеть на разгоревшееся сражение двух амбициозных и самоуверенных детишек семьи Ферро. А её место на белой скамейке рядом с Фредом Мейбери и Сарой Палмер занял кареглазый Варгус Розенхорн, поспешивший сюда от скучной компании отца, повстречавшего на перекрёстке короля и королеву. Видно, та покинула уже коллектив подруг, закончив женские беседы, и снова присоединилась к прогулке с мужем по украшенному саду.

Те постояли на месте совсем недолго, и вместе направились дальше. Не к фонтану и ребятне, а мимо, по направлению своей дорожки, где вдали помахавший им рукой Аравен Лекки стоял в ожидании супруги. Он был весьма не прочь побывать вновь в их компании, потому и зазывал сейчас тех к себе, глазами же выискивая вокруг свою Патрицию.

Где-то в верхах барашки крупных облаков быстро летели на запад, гонимые бурными потоками, но внизу у земли никаких таких порывов не чувствовалось. Нечастые дуновения здесь были игривыми и ласковыми, уже по-вечернему прохладными, но всё-таки скорее приятным, нежели мешающим хорошо проводить время.

— Виаланты, похоже, остались под впечатлением, — проскрипел герцог Иридиума, когда троица подошла к нему поближе

— Что ж, это радует, — заулыбался Гектор, переглянувшись с супругой.

— Небось, захотят на Белтейн устроить в своих садах нечто подобное, — якобы предположил Аравен, намекая, что явно слышал такое обещание сегодня от Ролана либо Дианы.

Гектор поглядел на украшения сада, флажки и гербы, гирлянды меж деревьев аллей и на каменных изваяниях. Его мало интересовало, что там планируют по оформлению у себя Виаланты, главное, что сегодня весь день прошёл под величественными знамёнами дракона Дайнеров.

— Ах этот Сад, ах этот Салдор Крумвель! — радовалась Патриция Лекки, примкнувшая к гуляющим, после беседы тет-а-тет с Рикардом Палмером, приведя того с собой в компанию, и шагая теперь сбоку от своего мужа, — Вы только посмотрите, как же здесь красиво в это время года! Какое он разнообразие здесь развёл!

— Вот вырастил же он, да? — улыбался Гектор, — Сколько собрал здесь диковинок, широкие листья, хвойные породы, причудливые цветы, очень красивое место. Весной и птицы щебечут, порхают бабочки, любоваться да и только!

— Этот сад — настоящее достояние для всего королевства, — говорила Сара, — Одно из лучших мест на всём свете, и любая династия у власти должна не в последнюю очередь восхищаться тому факту, как близко он расположен к королевскому замку.

— А знаете, ваше величество, — произнёс Аравен, — Каждому королю или королеве ведь ничего не стоит издать указ о постройке нового замка и переносе столицы королевства. Триград выбран таковым лишь по тому, что располагается в центре, на стыке владений семей Кроули, Ферро и Дайнер. Почти равная удалённость с различных концов Королевства делает город и его крепость одинаково досягаемой для любого врага. Но ведь каждый на своё усмотрение мог бы сместить столицу, например, в порт Унтары.

— Ну, это уже надо Догаратов на трон и посадить, — усмехнулась Патриция, прервав мужа, — Освальда на троне, я, скажу вам, не представляю совершенно.

— Да уж, как и я, — Рикард поддержал подругу детства, но в общий разговор вступал крайне редко, — Хотя, правившие до них Дай-Го Годзи несколько раз когда-то этот пост и вправду занимали.

— А, кстати, — ведь ваша семья древнее нашей, — Гектор обращался к супругам Лекки, — не мог ли Салдор Крумвель быть как-то связан с родом Кромвеллов, фамилии ведь похожи? Ну, слегка, — добавил он скромно, сочтя вдруг сам свой вопрос каким-то уж больно глупым, тем более для монарха.

— Не настолько уж и древнее, кхе, как Виаланты, Уинфри или Аркхарты — единственная троица со времён Союза Девяти Семей, кхе, которая всё ещё правит на своих землях, кхе, как правили их предки, — с кашлем проговорил Аравен, поперхнувшись собственной слюной.

— Интересно, — задумалась всё же над вопросом короля Патриция, не преминув в мыслительных жестах покрасоваться своими драгоценными кольцами на изящных пальчиках, — никогда не задумывалась… Где жили Крумвели и где Кромвеллы, такое большое расстояние, — покачала она головой.

— О, да вы, похоже, не слишком знаете историю семьи Кромвелл, — произнёс Рикард, — Впрочем, Салдор сбежал и пропал из виду, умер он, или наплодил детей, больше чем бастардов у Фон Гнишека, Лекки и Кроули вместе взятых — нам не известно, хе-хе. История умалчивает, а летописи больше никогда не произносят эту фамилию.

— Но они, могли перебраться туда, — встрял Аравен, — Сбежавший Крумвель и его гипотетическая пассия, если таковая была. Могли перебраться в Карпат, подальше, к уголкам королевства. Точнее сбежал то он от орков ещё до объединения десяти земель! Либо он мог жениться уже там, на новом месте. Вспомните, при объединении Королевства у Кромвеллов не было владений, их династия была безвестной, а вся та территория либо не была включена в границы Энториона, принадлежа дуэргарам Муспелля, либо частично была землями Унтары и Карменгхейма. Но тех заботили свои степ и поля, в то время, как дикие леса и горные местности, в которых можно было бы попробовать рыть шахты и что-то добывать, были мало кому интересным клочком земли. И если историю самого Салдора мы более-менее знаем из летописей, то какие-то его родственники могли подкорректировать имя рода и начать, так сказать, новую жизнь, на землях Карпат, основав династию властных и самоуверенных Кромвеллов.

— Нет-нет, Аравен, ты явно не помнишь их историю, — начинал рассказывать лорд Палмер, тараторя поток информации быстрым темпом, — Фредерик Кромм считается первым в семейном древе Кромвеллов, кузнец-литейщик, изучающий горные минералы и металлы, бывший на хорошем счету у серых дуэргов или дуэнде — самых нелюдимых из гномов. Умел с ними договориться, вот жеж!

— Ах, говорят при его жизни было написано чуть ли не с десяток портретов, пока он восходил по социальной лестнице, меняя статус за статусом и титул за титулом, но ни одного из них, к сожалению, до наших дней не сохранилось, — проговорила герцогиня Иридиума.

— Твои слова про шахты прямо в точку, — приобнял за плечо подругу Рикард, — земли Карпат были полны руды, из которых семья кузнеца и делала всяческие вещи. В горах находились и драгоценные металлы, что позволило Кромму разбогатеть. А титул им вручили при поддержке Уинфри сами Дай-Го Годзи, правившие Унтарой до Догаратов. За то, сколько уникальных доспехов и оружия Кромм и его семья смогли выковать на благо всего Королевства. Как новоявленным лордам, Годзи отдали часть земель, Кромм расширил родовое имя до Кромвелл. Не помню уже как. Ах, возможно из-за браков, соединив какие-то две фамилии в одну. Знаете, например, купцов Айвелей? — покрутился он по сторонам ко всем собеседникам, — Их малышка Кирстен сегодня играла с вашей Вирджинией, они погодки, — произнёс он, глядя на королевскую чету, — Вот, возможно, кто-то из их дальних предков, некая Ай-ВЕЛЬ — выделил он концовку фамилии с особым акцентом внимания, — и Кромм при вступлении в брак могли по тем или иным причинам превратиться в «Кромвиль», ну или «Кромвелл», как они теперь звучат. И в качестве лордов мощь семьи укреплялась всё сильнее, они захватили крупный кусок территории, выстроили свой высотный мрачный замок и, в конце концов, получили графский титул. Заодно и присоединив завоёванные территории по другую сторону владений, тем самым, расширив Энторион на северо-западе, сдвинув территорию дуэргов глубже в горные хребты. Едва ли ко всему этому могут иметь отношения Крумвели и сад Салдора, — закончил он, — История всё равно не сохранила имени жены Фредерика, она скончалась довольно молодой и он воздвиг на скале Лакриму — Замок Слёз в память о ней.

Тем временем, упомянутая лордом королевская малышка Вирджиния сейчас единственная радовалась разгоревшейся дуэли Милены с Фабиосом, поедая печёные яблоки, ставшие продуктами их противостояния, и сейчас уже наблюдала не за выступлениями Вермиллиона, а присоединилась к брату с сестрой и остальным на поляне.

Всё зрелищное пиротехническое шоу с искрами и языками пламени от рыжих голубоглазых Ферро были даже детьми приняты не столько с восторгом, сколько с боязнью и опаской за жизни дуэлянтов да и, чего уж таить, свои собственные. Небольшие, с детский кулак, огненные шарики разных оттенков: от желто-солнечного до кроваво-красного, летали с магматическим жаром и ярким сиянием в обе стороны, рискуя спалить кому-нибудь волосы или поджечь детали одежды.

Однако и Милена, и её брат от всех этих сверкающих и пылающих сфер уворачивались довольно ловко. Иногда даже не отпрыгивали в сторону, а просто уклонялись корпусом, весело хихикая и не упуская возможности подколоть на словах промах оппонента.

Извилистые огненные змейки струились от рыжей девчонки к такому же рыжему мальчишке и наоборот, шарики покрупнее рассыпались в войска красных угольков, половина снарядов попадала в воды фонтанов и гасла задолго до достижения цели, но отдельные искры теперь-таки достигали цветастого наряда Фабиоса и красивого платья Милены. Ситуация начинала накаляться, но, в конце концов, они попросту утомились и прекратили своё безумие, решив сделать в сражении перерыв. А вспомнивший из-за чего вообще разгорелся весь сыр-бор, Колин вызвался всё же залезть на вершину дерева, показывая, что он здесь самый смелый.

Выходка имела в себе желание проявить себя перед Норой, обратить на себя её внимание и показать своё бесстрашие. Колина наглядно стала поддерживать Гвен Виалант: «Давай! Давай!» — кричала она, — «Ну, же! Покажи нам, что не боишься!». Она с хитрой улыбкой глядела своими жёлтыми глазами на нерешительного парня, пытаясь заставить того показать ловкость и мастерство. Ей нравилось, когда мальчишки проявляли решительность, когда соревновались между собой за какой-то приз. Гвен любила наблюдать за различными турнирами и конкурсами, проводимыми и в Гладшире, и в Триграде, и в других регионах, куда с матерью, отцом и братом прибывала в гости на какое-нибудь подобное мероприятие.

Взор её сейчас буквально искрил азартом. Глаза девочки не были золотисто-карими или же светло-зелёными, они были именно, что жёлтыми, как солнце, вероятно также служив одной из причин её «змеиного» прозвища среди недоброжелателей. Но здесь она чувствовала себя вполне комфортно и забавлялась вместе с ребятами, пытаясь заставить кого-нибудь влезть на самую вершину могучего старого дуба. В частности, сейчас у неё почти получилось подбить на эту авантюру юного графа Астелии.

Поддерживали Стерна в чёрно-золотом аби, явно не предназначенном для такого восхождения по ветвям и древесной коре, и другие ребята вокруг. Всем не терпелось посмотреть, сможет ли кто-либо всерьёз не просто залезть на дерево, а взобраться по-настоящему высоко, проявляя, по их мнению, бесстрашие, мужество и героизм.

Тот смотрел ввысь и разминал пальцы. Надеялся, что ветки кроны выдержат его вес и всё пройдёт благополучно. Уж очень хотелось выделиться не просто нарядом, а показать какую-то силу, сноровку и мужественность. В том понимании, в каком он в своём возрасте вообще мог это представить в подобной ситуации.

В конце концов тут не было ни соревнования с кем-то, ни гонки, а просто глупое детское задание, казавшееся ему не таким уж прям сложным, был бы на нём наряд попроще и поудобнее для такого восхождения. Ему казалось, что бы было бы понятнее, если б наверху висел или стоял какой-нибудь флажок, который нужно добыть, или какой-то особый фрукт, а не просто взбираться незнамо куда по кроне. Но сложных и не совсем понятных вызовов Стерн всё равно не боялся.

К шумной компании со стороны лесопарка подошел Арн, гулявший в одиночестве и заодно искавший брата. А ещё спустя пару мгновений весёлого ликования к щебечущей ребятне направился и Тод, шедший сюда с аналогичной целью — пытаясь высмотреть где-нибудь Эвелара.

Каждый из них помимо искомого родственника заприметил в толпе и Анну, тут же направившись побыть со своей возлюбленной. Девушка даже не знала, как себя вести, когда их обоих заметила. Вот-вот и Тод и Арн поймут, что она вертела ими по своему усмотрению, будучи одновременно девушкой каждого из них. И раскрывать свои связи и двойную игру у неё не было ни малейшего желания. Так что она старалась держаться от обоих подальше, перемещаясь среди остальных детей и подростков, втиснувшись поглубже в толпу, и не застаивалась долго на одном и том же месте.

И Тод и Арн всё-таки заметили, что оба перемещаются вслед за Анной. Переглянулись злобными взглядами, ревностно вскипели румянцем на лицах. Каждый понял, что другому она также не безразлична, и каждый из двоих был уверен в себе и своей победе при таком соперничестве. Ведь и юный Торнсвельд и молодой Мейбери для себя как бы считали, что, мол, она уже «избрала его», они провели вместе столько времени и бесед по душам, столько романтических гуляний и совместных обедов. Даже если по факту подобных встреч было не слишком много, оба считали, что вполне достаточно виделись с принцессой, и не просто прекрасно с ней знают друг друга, но и являются парой после всего, что между ними было.

Оба захотели впечатлить дочь короля, а потому также верещащей Гвен заявили, каждый со своей стороны, что элементарно взберутся наверх. Тод попросил отойти всех подальше, мол, снизу будет в кроне уже его не видно, мол, пусть издали наблюдают, как он взгромоздится на макушку, словно на самую высокую грот-мачту корабля. Брат Арна — Фред тоже влез в разговор, когда Сара Палмер промолвила, что никому не удастся влезть так высоко. И, тоже желая себя проявить перед ней, уже делавший сальто на показ, ловкий Варгус Розенхорн вызвался ещё одним кандидатом.

— Дерево всех не выдержит, откуда вдруг столько желающих! — удивлялась Гвен, — И кому теперь лезть?

Прекрасный сад шумел листвой зелёных крон на ветерке вместе с молодёжью и детишками. Весенняя природа дышала полной грудью, уже пробудившись от зимних холодов в расцвете своей красоты. Весенний вечер был теплым, а аромат цветов наполнял воздух, пронизывая всё вокруг нежными чарующими нотками. Компания неспешно гулявших взрослых, сопровождающих короля и королеву, уже отшагала далеко, а родителей других, кроме отца Норы Лендридж, рядом и вовсе не было видно. Да и тот, оставшись в одиночестве, курил трубку на лавочке, сидя к ним спиной, зачитавшись какой-то книгой.

У фонтана же теперь вся топа плавно переместилась к тому самому дубу, и девчонки Догарат, и Вермиллион, все смотрели ввысь, обсуждая кому же все-таки из четырех добровольцев, желающих показать свою смелость, выпадет честь продемонстрировать свое геройство таким вот детским и безумным способом.

Одни глядели на это все молча, затаив дыхание и ожидая выходку таки дерзнувшего смельчака, другие пытались их отговорить, третьи рассуждали, кому первым попробовать влезть наверх. Вирджиния попыталась разгрызть найденный под дубом желудь, думая, что тот окажется вкусным как, к примеру, орех лещины, однако вскоре выплюнула и побежала к фонтану, запить неприятный привкус во рту чистой водой, искренне не понимая, что же местные белки вообще находят в этих желудях.

Анна же, задумав вообще сорвать всё сие мероприятие и погрузить всё кругом в хаос, чтобы дети разбежались, кто куда и ей не пришлось вообще никак сейчас общаться с Тодом и Арном, нашептывала Фабиосу, что тот так и не победил сестру в дуэли, что он как-то быстро устал для парня, и что та была права, ему не под властью спалить такое большое дерево.

Тот, будучи по натуре очень вспыльчивым и энергичным, едва сдерживался, чтобы не выпустить пламя для демонстрации. Шумно дышал, как бык растопырив ноздри, уже не слушал ведущийся вокруг разговор, а лишь оправдывался перед старшей дочерью рода Дайнер.

Они уже стояли поодаль, когда на дерево вопреки имевшейся четвёрки кандидатов с криком «Вирджи, смотри!» начал влезать Джеймс. Ему захотелось впечатлить не даму сердца, как остальным, а просто порадовать маленькую сестрёнку, какой у неё храбрый и смелый старший братец. Недовольные такой наглостью Фред, Колин, Арн и Тод тут же полезли следом, намериваясь не только догнать и обогнать, но свергнуть вниз будущего сына короля.

— Это не по правилам, — хмурил свои тёмные брови Тод, цепляясь за выступы коры.

— Ты же упадёшь, сорвёшься, — взволнованным и ставшим тонким голоском прокричал тому вверх Фред Мейбери.

— Ну, куда? Малой, ты же даже до веток там не дотянешься, — басил возмущённый Арн, — Ему же девять всего! — поглядел он на остальных, чтобы те запереживали и как-то уговорили принца спуститься, но те лишь поддерживали его восхождение, так что и Арн крупными прыжками по ветвям отправился следом.

Для Стерна теперь простой вызов обернулся именно гонкой и именно соревнованием, нужно было уже не просто показать Норе, какой он храбрец, нужно было опередить остальных, особенно сына короля, показав, что поддаваться высоким особам он не намерен.

Все четверо влезали с разных сторон, чтобы не мешаться гурьбой и действительно нагоняли мальчонку, кто как мог. Одни брали размеренный темп на старте, другие с ходу старались поравняться с Дайнером поскорее и вырваться вперёд. Снизу начинали переживать за возникшее состязание парней, что б никто из них и вправду не сорвался. И всем командовал слезть старший из собравшийся толпы — Уолтер Догарат, но его попросту никто не желал слушать.

Вслух волновалась и маленькая Вирджиния, но её детский тоненький голосок едва пронизывался сквозь общий царящий шум и гам. Она подбежала поближе к дереву, визжа громко вместе с Кирстен и Кваланаром, скандируя, чтобы Джеймс лез первым и побеждал, предупреждая, что за ним взбираются соперники.

— Ты даже не собирался участвовать! — кричал ему молодой Торнсвельд, — Слезай, дай взрослым устроить настоящее соревнования! Ну, живее!

Испуганный таким преследованием Джеймс карабкался всё выше, а четверка других ребят и вовсе потеряла страх, рванув за ним следом, даже не смотря вниз. Толпа у подножья дерева оживилась, разделилась на группы поддержки, выкрикивая шумно имена то одного, то другого из всей компании древолазов. Лишь Анна и Фабиос тихо стояли поодаль, мальчишка с пунцовым лицом ничего вокруг не замечал, а девочка хоть и прекрасно всё видела, продолжала что-то шептать тому на ухо.

Братья Мейбери уже почти догоняли Джеймса, но тот лихо отбивался от них ногами, энергично взбираясь вверх по веткам. Они в принципе и не хотели его прямо-таки столкнуть, да и высота уже набиралась приличная, так что противостояние между ними было скорее дружески игровым. Но в голове Арна вертелась мысль, что какой-нибудь несчастный случай с сыном короля в такой опасной, но вполне типичной для мальчишек «игре», мог бы очень здорово сыграть на руку после случившегося у амбара.

Но если он ещё не был уверен в своих намерениях, а голос Фреда и вовсе выдавал переживания за Дайнера, то вот Колин Стерн и Тод Торнсвельд быстро перегнали братьев Мейбери и уже очень воинственно боролись с Джеймсом, пытаясь схватить и едва не падая от его отражения их атак. Джеймс держался смело и храбро, удачно отбиваясь от неприятелей, взбираясь все выше и выше.

Руки принца инстинктивно цеплялись всё за новые и новые ветки, подтягивая тело вместе с упирающимися и отталкивающимися ногами. Он старался не смотреть вниз, чтобы голова не закружилась, же должен однажды стать королём, он не может проиграть, не может сдаваться, однако глядеть только перед собой или вверх всё равно не получалось.

А-а-а-а-а-а-а! — в конце концов не выдержал безучастный Фабиос, даже не заметивший как на дерево кто-то полез, и как там развернулась настоящая война.

Мальчишка, вероятно, думал, что продолжается разгорячённый спор, и что лучше будет показать все свои умения попросту спалив массивное деревце, чем кому-то ещё демонстрировать свою ловкость и сноровку, взбираясь по нему. В любом случае взор его был затуманен, глазницы налились ярко-рыжим цветом, словно полыхали изнутри и дымились снаружи.

Анна своими словами довела его до такого, что тот, казалось, сам целиком вспыхнет и взорвётся. Чтобы доказать этой девчонке, наглой сестре и вообще всем вокруг свою силу и способности, он выпустил из обеих рук огромную струю огня в направлении дерева. Это была уже не просто там ловкая змейка, не кольцо пламени и даже не крупный сверкающий шар огня, подобный миниатюрному солнцу. Из его рук слетел созданный магией громадный порхающий феникс, целиком исполненный первородной пиро-стихиией. Своими просторными крыльями из языков пламени вместо перьев он обхватил весь толстый ствол, подлетев к тому и, прижимаясь, буквально проникая в сырой и живой дуб, иссушая древесину внутри и поджигая кору с внешней стороны.

Следом за пламенной птицей мощный поток жгучего красного огня сочился с таким напором из выставленных вперёд юношеских рук, как хорошая струя воды из кожаного шланга для полива фермерского огорода на их продвинутых родных землях Скальдума. На детей, стоящих рядом, струи пламени и искры, к счастью, не попали, все-таки не зря Фабиос с Анной стояли настолько поодаль сбоку от остальных.

Но компания от такого тут же почти вся разбежалась с криками. Варгус и Сара отпрыгнули, держась крепко за руки. Растерянный от происходящего и растерявший своих сестёр, Уолтер не знал даже куда бежать за помощью, не смог никого высмотреть вокруг и помчался попытаться хотя бы поймать своих, чтобы не потерялись.

От такого пожара внизу, мальчишки на дереве серьёзно переполошились, чуть не сорвались, но хватались крепко и взбирались всё выше, прочь от преследовавшего их вздымавшегося пламени и повалившего густого дыма.

Вермиллион, хмуря свои густые чёрные брови, оценил ситуацию, и посмотрев ровно над собой увидел повисшего на ветвях Колина Стерна, что лез именно по этой стороне дуба над ним, оказавшегося теперь в окружении танца огненной стихии в своём крайне неудобном для таких дел наряде. Соединив мистическим жестом подушечки указательных пальцев обеих рук, прошептал заклинание, сделал пару быстрых пассов руками, сплетая энергетические многоугольники и спирали, после чего направил огромный прозрачный шар ввысь, словно мыльный пузырь, который обхватил юного графа Астелии.

Де Мац тут же взял в защитную сферу себя, рядом стоявших брата с сестрой Виалант и Ричарда Аркхарта. А мгновение спустя все эти сферы и находящиеся внутри барьеров люди исчезли в одночасье, словно в центре каждого шара появилась маленькая дыра в пространстве, затянувшая его вместе с содержимым куда-то прочь из вселенной. На самом же деле из реальности ребята никуда не исчезли, просто телепортировались от опасного дерева даже не на поляну и не к фонтану с лавочками, а вообще поодаль на дорожки парка, куда даже в случае падения до них бы не добрались летящие угли и горящие ветви.

Лишь несколько самых младших девчонок и сын лорда Мельнесторма остались заворожено смотреть, как мальчишки будут противостоять огню, переживая за тех всем сердцем и душой. Да Милена, которая вместо их спасения, попыталась войти с буйным пламенем контакт, чтобы то унять или хотя бы уменьшить. Сосредоточенно она, окрасив лазурную радужку глаз в красный и огненно-рыжий, направила растопыренные пальцы к охваченному огнём феникса могучему дереву, надеясь найти ритм полыхающих языков и загасить его своими силами.

А жар, тем временем, не прекращал струиться из рук юного мага, и все сильнее охватывал дерево, то аж трещало, прогорая заживо, сверкало, обращаясь в яркие угли. Крики услышал отец Кирстен, одной из тех, что осталась стоять возле пылающего дерева, и он тут же рванул к ней, увидев полыхающий кошмар, вскоре схватив дочь на руки. В это же время, отпустив ладонь Сары Палмер, Варгус ринулся туда же к ним на помощь младшей дочери короля.

Но только он хотел её оттащить на безопасное расстояние и сделать заодно то же самое с маленьким Кваланаром, как некоторые крупные ветви дерева рухнули пылающими палками эдакой стеной, преградив им дорогу к отступлению и обложив со всех сторон, лишь каким то чудом не упав ни на кого и не задев огнём легко воспламеняемые наряды. Компания из трёх детей, а с ними взрослый мужчина и двадцатилетний Варгус оказались в плену стихии и могли просто сгореть заживо.

Позади массивный пылающий ствол, спереди и по бокам большие нижние ветви, осыпавшись высоко полыхали и все увеличивались в числе от падения новых, с дерева крики мальчишек, пытающихся спастись от огня в высь на ещё не охваченных пламенем ветвях дуба, кругом рыдающие, бегающие и кричащие ребятишки, на одежды которых уже падают мелкие искры и серно-чёрный пепел.

Фабиос, уже прекративший свое безумие, смотрел на все это, раскрыв рот, не соображая и не понимая толком, какой ужас творится вокруг, и какой опасности он их всех подверг. Мальчик находился просто в шоке, опустив руки, перестав сверкать голубыми глазами неестественным для них огненным оттенком, и просто теперь пытался придти в себя и осознать всю реальность происходящего. Анна же смотрела на все это хладнокровным взглядом, даже и не думая бежать и звать на помощь. Впрочем, это уже не требовалось. На треск огня, клубы чёрного дыма и крики детей сбежались различные взрослые, включая королевскую чету и разного рода прислугу.

Их, конечно, тоже можно было бы обвинить, что с присмотром за детьми они не справились, но даже в мудрых головах не укладывалось, как же вот так совпало, что столько ребят сразу остались без своих наставников и какого-либо надзора старших. Ни учителя Стерна, ни Ирмингема для Аркхарта, никого из взрослых родственников и родных такой момент не оказалось рядом. Возможно, в единственный момент, когда они и их надзор действительно были очень нужны и жизненно необходимы.

— Джеймс! — кричал взволнованно Дрейк Кромвелл, также вместе с отцом подбежавший сюда, — Это же Джеймс наверху! И Мейбери там, судя по костюмам, оба, — сообщал он Витте, словно тот их итак не видит.

А вот Торнсвельда, заползавшего с другой стороны они видеть не могли, как и Стерна, которого успел вовремя спасти телепортом Вермиллион де Мац вместе ещё с некоторыми ближайшими приятелями. Дым клубился сильнее, бесформенным чёрным чудищем струясь ввысь, застилая крону и листья, ползущих кверху мальчишек, и поднимался высоко, торжествуя над телом упавшего огненного феникса и словно желал перекрасить облака на небе в мрачный угольный оттенок.

Треск иссушающегося пламенем дерева и прогорающих его ветвей раздавался по всей поляне. Охваченные паникой мальчишки не знали, что им теперь вообще делать. Тод, Арн и Фред прекратили свою погоню за Джеймсом, однако прыгать вниз с большой высоты к подножью адского костра уже выглядело настоящим самоубийством, а держаться за ветки среди языков пламени и едкого дымного смрада, не дающего дышать, и вовсе грозило потерей сознания либо всё равно падением вниз с отломившихся сгоревших ветвей.

Сидящий в кроне Джеймс Дайнер всячески глядел по сторонам, но даже перепрыгнуть куда-то было невозможно, так как массивный дуб здесь прорастал без ближайших соседей, собственнолично и величаво занимая поляну, а теперь прогорая магией феникса изнутри и снаружи.

Слышался детский кашель, крики о помощи и попытки позвать кого-нибудь из родных и знакомых из задымлённой вершины, среди полыхающих веток и тлеющих листьев. Клубы смольного дыма же активно атаковали глаза, и мешая обзору, и заставляя те сильно краснеть, жмуриться и слезиться, не давая ребятам, оказавшимся в жуткой ловушке, шанса сосредоточиться и придумать, как вступить борьбу с разбушевавшейся стихией.

Милена, как ни старалась, не могла справиться с огнем и уменьшить жар. Страх мешал сконцентрироваться, было душно, дымно и жарко. Детский взгляд пульсировал с рыжего на бирюзовую лазурь и обратно. Ей следовало отойти подальше, но она попросту была увлечена попытками контакта с пожаром и не могла этого сделать. Дерево уже прогрело в основании, и было готово вот-вот рухнуть вместе со всеми, кто был на нём.

Взявший себя в руки Варгус, обжигая руки, принялся отважно отбрасывать в стороны горящие ветви и угли, ногами отпинывал упавшие ветки прочь, прижимал к себе детей и по очереди поднимал их вверх, чтобы те не задохнулись в дыму. Купец Айвель же уже почти не мог дышать, ковыряясь пальцами в вороте, скинув свою полыхающую шляпу прочь и, чуть не теряя сознание от скопившегося чёрного смрада, умоляюще поглядывал покрасневшими глазами на Розенхорна, кашляя и умоляя спасти его девочку.

— Нужны маги воды, какие-нибудь волшебники! — слышались голоса взрослых из толпы помимо возгласов ужаса и волнения за детей.

— Где же Лекки? Я только что их видел, — оборачивался Гектор, — Мне казалось, что мы вместе сбежались на дым и крики. Аравен? Патриция? Шьяна? Годдард? — позвал он не только герцога с супругой, а вообще всех представителей семьи, которых сегодня видел, но никого из них здесь сейчас видно не было.

Сквозь жар и дым Варгус Розенхорн с раскрасневшимися глазами выходил к толпе из развернувшегося «пандемониума», вытаскивая сразу всех троих детей. Семилетний сын лорда Мельнесторма, чудом не обгорев своими жемчужно-белыми длинными прядями, висел сзади, держась за плечи серебристого кафтана, светловласая Кирстен Айвель крепко обвила руками его крепкую шею, а маленькая принцесса Вирджиния была у того на угольно чёрных и покрытыми многочисленными волдырями и ожогами руках.

Что было сил, он отталкивался ногами от покрытой пеплом травы, вынося по-быстрому детей из пламени и дыма прочь на поляну, к родным и дальше, чтобы тем было легче дышать. А сам, отпустив их в безопасности, упал на колени, согнувшись и зажмурив раскрасневшиеся от дыма глаза, постепенно приходя в себя под шумный кашель.

Дочка Сэмюеля Айвеля точно также повисла на шее у отца, а вот Вирджиния в напрочь испачканном платье обернулась и с серьёзным видом глядела, как разбушевалась эта огненная буря, взявшая в заложники столько людей.

Гектор попытался схватить младшую дочь на руки, но та рванула к ближайшему фонтану. Что-то прошептала, подставляя ладошки под брызги, и затем руками начала направлять все бьющие под напором струи вверх от каменных изваяний статуй и вырезанных фигур, помогая им пассами своих маленьких ладоней выпрямляться, словно ласковое утреннее солнце просыпающимся стеблям поникших на ночь цветков.

Те повиновались довольно быстро, начиная взмывать в воздух и перекручиваться между собой спиралями на манер громадной многосоставной косички, чуть изгибаясь и разрастаясь с прибытием всё новых и новых вод в свою конструкцию. Словно девочка, как нити или верёвки, вытягивала потоки из фонтанов, сплетая вместе.

А когда сил гидро-стихии собралось достаточно, сплетённый из журчащих прозрачных струй конус развернулся вытянутой многостворчатой зубастой пастью дракона — отличительного символа Дайнеров, украшавшего им и герб и флаг. Даже их родовой замок в Олмаре звался «Каменный Дракон». Вот только нынешний был отнюдь не из камня, а снискал в себя всю журчащую мощь живительной силы природы.

Клыкастый почти прозрачный ящер, созданный из одной лишь воды с помощью магии, имел под широкими ноздрями и на подбородке множество пар длинных усов, как у сомов, а также несколько извивающихся как змеи или щупальца языков из раскрывшихся челюстей массивного, будто на длинной шее, черепа.

Уши на голове водяного дракона выглядели наподобие рыбьих хвостов или плавников. А его несколько глаз, сложно различимых в движении потоков, смотрели вперёд, как сгибалось в том направлении и извилистое спиральное тело, сплетаемое маленькой волшебницей из резервуаров всех ближайших фонтанов.

Движением детских пальчиков и её сильной волей, это рукотворное чудовище через такое, действительно немалое расстояние, направилось единым мощным ударом на полыхающее дерево, обдав то сверху вниз вместе с лежащими на земле грудами больших обломков ветвей и углей, в которые те превратились. Разумеется, облив и всех имевшихся там людей, используя все запасы фонтанной площади.

Лежавший у чёрного подножья дерева торговец Айвель обгорел своим зелёным костюмом и сжёг волосы, слегка изранив образовавшуюся лысину, но подавал признаки жизни. Он двигался, кашлял и надеялся унять боль ожогов и задымление дыхательных путей с помощью скорейшей помощи целителей. Дочка рванула к нему, также выкрикивая просьбы о помощи.

Каменные скульптуры на какое-то время лишились воды, но дерево уже было холодным, мокрым и по большей части угольно-черным. Края кроны всё ещё зеленели листьями, но корневище и ствол хорошо прогорели. Вряд ли у дуба, в отличие от Айвеля, была какая-то возможность выжить. Оставалось свалить его, своими силами, чтобы само не рухнуло от ветра и никого не придавило, да посадить в золе новое на прежнем месте.

Мальчишки слезли с дерева, спрыгивая и вжимая края насквозь промокших костюмов. Несмотря на это, завидев неподалёку живого и здорового графа Астелии, хоть и явно не одобряя эту его выходку с восхождением на дерево, стоявшая возле своего отца Нора побежала и обняла Колина, так как очень сильно за него переживала. И, глядя на это, Сара Палмер бросилась обнимать слезшего с дерева Фреда Мейбери, вынимая листья, веточки и пепел из его рыжих волос. Хоть отпрыгнуть от огня, когда всё случилось, ей помог державший тогда за руку Варгус, ныне израненный и столь нуждавшийся в поддержке, сейчас она всё же ухаживала за другим парнем. Обнимала Фреда и младшая сестра Джульетта, вскоре переключившись и на старшего Арна, спрыгнувшего с дерева последним, так как Джеймс приземлился с более рисковой высоты, а Мейбери опасался переломать ноги, слезая всё ниже и ниже.

Когда любой другой из волшебников, особенно магов воды, сотворив нечто подобное уже бы рухнул без сил, маленькая Вирджиния продолжала быть энергичной. Осматривала многочисленные ожоги на ладонях у Варгуса Розенхорна, помогала унять боль и заживить их поскорее своей целительной силой.

В одно мгновение весь коварный план Анны рухнул, её младшая сестра помешала грандиозной идее захвата власти и уничтожения потенциальных соперников. Девушка даже не могла это представить, не могла поверить своим глазам — младшая сестра, которую она даже в расчет не брала, никогда ни во что не ставила, пятилетнее глупое создание, просто взяла и испортила хитрый и жестокий план Анны Дайнер.

Всё было сорвано прямо как тот раз, полгода назад в подземельях замка Торнсвельдов. Анна завела братца с сестрой в такие дали, где тех едва ли когда-либо отыскали. Провела через кучу потаённых комнат, о которых узнала от Тода, показавшего ей все это в действии. Она заперла брата с сестрой так далеко, и так крепко в лабиринте, что те вскоре умерли бы от голода, потерянные всеми и не найденные никем. Однако каким-то чудом те умудрились сломать и двери и стены, пройдя весь путь в скрытых многоуровневых катакомбах до основных коридоров совершенно пустующей темницы, где тех уже нашли стражники из патруля, обходившие территорию.

Теперь-то Анна понимала, что это магия Вирджинии помогла тогда брату, помогла она ему и сейчас. Ему и всем, кто стоял рядом. Всем потенциальным жертвам. Анна была в ярости. Такой удачный случай, а в её голове не укладывалось, что она все провалила уже второй раз за день. То Годдард Лекки внезапно и нагло влезал в её отличныйплан с найденной на траве куклой, которую сестра случайно обронила, а Анна забросила в озеро, чтобы заманить не умевших плавать своих брата и сестру на глубину. Она ведь хорошо знала их характеры, что те определённо полезут вызволять игрушку. То теперь план действовать через впечатлительного Фабиоса Ферро снова пошёл прахом…

Ей было даже не жалко ни Арна, ни Тода. Ни в ком из них потенциального короля она не видела, а когда выдалась опасность любовного треугольника, обоих убрать было вообще для неё гениальной мыслью, и когда оба оказались на дереве, пришло время действовать.

Ещё когда на дерево полез Джеймс, а вспыльчивый Фабиос отвлекся от происходящего, будучи готовым это дерево таки спалить, Анна захотела убрать младшего брата, как потенциального наследника и кандидата на престол. А когда вокруг собрались столько детей знати, многие из которых заодно были детьми герцогов, она решила убрать и всех возможных конкурентов, включая Вирджинию, оставшись если не совсем единственной претенденткой, то по крайней мере одной из немногих. Фабиоса она бы легко склонила на свою сторону в случае необходимости.

А тот, вроде как, придя в себя, однако же, рванул сейчас к Гвен Виалант, которая была не среди всех остальных у дерева, а справа на тропинке со своим братом, где позади них находились Ирмингем с Ричардом Аркхартом, а на их фоне ещё и спешащее к месту действия семейство Лекки вместе с Вермиллионом.

Аравен внимательно слушал всё то, что рассказывал ему о произошедшем юный волшебник с переливающимися малиновыми глазами. Озадаченно качал головой, что-то тому отвечал, выслушивая о сферах-барьерах на Виалантах и Аркхарте, о спасении Стерна с дерева, а потом остановился и чуть развернулся, закрывшись ото всех и заодно прикрываясь впереди шагавшими Патрицией, Шьяной и Годдардом. Достал тканый свёрток, что был им сегодня взят у старейшины, и развернув неприглядную мешковину, вытащил оттуда золотой амулет с рубиновым гранёным сердцем.

— Тот самый? — спросил у него де Мац.

— Именно, — с улыбкой проговорил Аравен, — Всё, как просил! Амулет Силы, редчайшая вещь. Раздобыть было чрезвычайно трудно, но ты ведь знаешь, зачем он и как работает? Вручаю его тебе за прошлые и будущие заслуги. Пользуйся, как сочтёшь нужным. Лёд тает…

— Хаос правит, — закончил фразу, словно пароль, тринадцатилетний юноша, принимая дар под улыбку герцога-мага и сразу же одевая амулет себе на шею под красное кожаное платье прочь от чужих глаз, — Я не зря подарил кольца. Не нужно во мне сомневаться. Нужно только ждать своего часа.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — поводил старик губами из стороны в сторону, словно о чём-то задумавшись на краткий миг, — Если я не сгину к тому времени, пусть хоть дети…

— Дети там уже натворили дел, — кивнул Вермиллион к дымящемуся дубу, невежливо прервав собеседника куда старше себя, — Вы своё дело знаете, а я знаю, что всему своё время.

IX

Лекки использовал идеальную возможность для передачи амулета. Все были отвлечены, никто на них не смотрел. Ни слуг, ни случайных прохожих, ни возможных собеседников или настырных членов семьи. Никому сейчас не было дела до разговора Аравена и Вермиллиона, даже мудрый Сорокопут так и не узнал, для кого же в итоге предназначалась купленная у него герцогом Лекки едва раздобытая вещица.

А потому, пользуясь случаем, они просто продолжили двигаться, как ни в чём ни бывало, догоняя ушедших вперёд Патрицию с сыном и её сестру-близнеца, пока к Виалантам мчался виновник всего случившегося Фабиос Ферро с довольно озадаченным и сильно взволнованным видом.

— С тобой всё в порядке? — спросил он у Гвендалин, — Прости, я не знал, что так получится, — он весь трясся от шока и испуга за происходящее, не веря своим глазам.

— Ааа, это всё он! — вскрикнула неподалёку стоящая в толпе Джульетта, завидев бежавшего Фабиоса, и отпрыгнула, прячась за спинами Арна и Фреда.

— Семь Великих Столпов! — восклицал Корнелиус, — Не ребёнок, а чудовище! Демон!

Гвен же ничего не ответила, скромно отведя глаза. Но явно не боялась Огненного Мальчика, да и с его сестрой хорошо дружила. Ферро всегда были союзниками и соседями Виалантов с незапамятных времён. Та, к слову, не заставила себя долго ждать и с разгневанным видом подошла к мальчишке, с размаху ударив его по щеке, оставляя пылающий болью красный след, и завопила.

— Фабиос Ферро, ты в своем уме?! — начала вполне официальным тоном, а затем принялась с яростью кричать на него своим визгливым голоском сестра, — Что ты себе позволяешь, они же могли сгореть, и мы могли сгореть! Ты своей дурьей башкой думаешь вообще? — ударила Милена его другой рукой по второй щеке, — я тебя сейчас самого испепелю!

— Не надо, — попытался заступиться за него маленькая Гвен, — Не бей его, он же случайно! Правда?

— Спокойно, Милена, — подошли и успокоили её родители, — мальчишка будет отослан в Орден на совсем, — железным звенящим голосом заявила Камила.

— Лишен права наследия земли, и ещё ответит за свой поступок дома, — пригрозил тому отец.

— Мама, я пыталась унять огонь, но каждый раз, когда я снижала пламя, оно разгоралось снова, он совсем безумец! — плакала Милена, обнимая родителей.

— Ничего, моя девочка, ты пыталась, ты старалась, не все такие всемогущие, — погладила Камила дочь по волосам, — Пострадал кто-нибудь? — поинтересовалась она у собравшихся.

— Ваш сын едва не лишил жизни сына короля и двух его дочерей, — выскочил на них яростный Корнелиус, почему-то защищая интересы рода Дайнер, а не Виалантов, у которых был во служении, — умышленна эта попытка была или нет уже не суть важно! И других семей он чуть не лишил наследников!

— Купец Айвель сильно обгорел, — принялся в холодном чеканном темпе своим рокочущим могильным голосом отчитываться Витте Кромвелл, поглаживая свою маленькую чёрную бородку пальцами правой руки в задумчивом жесте, хоть он и был из числа последних подошедших к пожару, но уж точно хорошо видевший сейчас различные последствия, — Сын лорда Розенхорна также сильно обгорел. Жизни принца Джеймса Дайнера, графа Тодерика Торнсвельда и юных герцогов Арнорекса и Фредерика Мейбери были под угрозой, как падения с высоты, так и испепеления живьём, как и жизни других детей из знатных семей, одежды которых испорчены пеплом, углями и прожжены пламенем, а могли быть испорчены не наряды, а жизни!

Как оказалось, всё же всех деталей Витте не знал. Они с Дрейком не застали Стерна висящем на дереве, а сейчас граф-наследник Астелии уже куда-то ушёл вместе Норой Лендридж и её отцом. Скорее всего отвели его сушиться, переодеваться и греться. Может, найти его наставника, который должен был обеспечивать тому безопасность и присмотр, или же вместе чем-то перекусить, приходя в себя от случившегося.

В любом случае при таком количестве свидетелей кто-либо о Стерне ещё заявит. Сара обнимала сына Джеймса и крепко целовала его лоб и щеки. Немного придя в себя, она поддерживала слова Корнелиуса во всем, и сподвигала супруга к суду над семьей, подвергшей смертельной опасности их дорого сына, единственного сына в семье.

Все активно участвовали в происходящем обсуждении, кроме двух девочек семьи Дайнер. Маленькой Вирджинии до всего этого не было никакого дела, и она вдали от шумной компании собирала цветочки. А Анна была погружена вся в себя. Её уже не заботила ни чья-то участь, ни семья Ферро, ни даже подаренные сегодня днём подарки, дожидающиеся в родном замке. Её план провалился, провалился в который раз, как любой из предыдущих. Она не могла свыкнуться с этой мыслью, и была просто вне себя.

На удивление, она даже не боялась, что Фабиос ляпнет вслух, что это она его сподвигла и заставила. Ох, сколько раз она умела отвертеться и выйти сухой из воды в самых ужасных ситуациях, выкрутилась бы, наверное, и сейчас. Она была уверена в себе, но разочарована в своих способностях мыслить, в умении составлять план и добиваться своего.

— Да дело даже не в том, чьи именно это дети, — взывала к собравшимся незрячая Шьяна Лекки, — Вы просто подумайте, каждый из вас, а если б там были ваши? Главное, что это вообще были дети. Да к тому же сжигать в роскошном саду дуб вот так по желанию — это тоже явное преступление!

— Тем более! — едва не крикнул на неё Корнелиус, — покушение на сына короля ещё серьёзнее! По политическим предпосылкам оно может не только сорвать текущие своды законов, но какие-либо запланированные правки и указы. Подобное преступление может отпугнуть семью от принятия бремени управления королевствами вовсе! — на что он, видимо, всё-таки и рассчитывал, чтобы у Виалантов появился шанс.

Диана уже чуть было не вмешалась, желая унять своего слугу, непонятно с чего вдруг принявшегося отстаивать интересы короля, но только сейчас поняла, к чему он клонит. И хотя Виаланты с Ферро всегда были дружными союзниками, встревать и унимать Корнелиуса она не стала. Свои амбиции на трон были важнее ей всякого товарищества.

— Отпугнуть от управления? Этого вы добиваетесь? — встрял Стэн Стэплтон-Уинфри, — Хотите намекнуть, что король не состоятелен, раз такое допустил? Или…

— Я таких слов не говорил, — помотал головой Корнелиус, — Вовсе я ни на что не намекал. Наоборот, защищал! Не нужно нам никакое переизбрание, мы…

— Ах, переизбрание! — не дал герцог-рыцарь ему договорить, — Вы его слышите, да?

— Очевидно, что это не вина короля, ни его детей, — раздался могучий голос Илдрека Розенхорна, — То, как мальчишки оказались на дереве вообще не должно никого волновать. Никто им лазать и играть в саду не запрещает. Разве что, слишком высоко забираться не надо, чтобы вдруг не упасть и не сломать себе что-нибудь, но ведь и вверх они полезли от разыгравшегося снизу пламени, не так ли? И кто-то должен понести наказание.

— Ферро придётся за это ответить, — мелодично пропела с явной обидой Лина Торнсвельд, обнимая обоих сыновей.

— Да-да, теоретически это все понятно, но если рассуждать практически на данном примере, это всего лишь невинная выходка, у мальчика не было цели убивать конкретно сына короля для отказа Дайнеров от престола, — спорил с ним Виллоу Эйзенберг, — Дети иногда и не такое вытворяют, вы же знаете.

— И не такое? Это какое же? — негодовала Сильвия Мейбери, — Оба моих мальчика могли сгореть заживо!

— Зато у вас ещё есть девочка, — только и буркнул ей Эйзенберг, не желая дискуссировать против таких железных аргументов, уходя вглубь толпы.

— Не припомню, чтобы какие-либо выходки вот так угрожали их жизням или же их собственные шалости скрывали в себе покушения, — возмущалась она.

— Многие могли погибнуть, взгляните, что стало с руками моего сына, — обращал внимание лорд Илдрек на последствия от углей и искр.

— Как могли сгореть и все наследники королевской семьи, — подметила графиня Торнсвельд, — Но я тоже склоняюсь к тому, что, это скорее случайность, чем политическая нападка, — уже поутихла она от первой вспышки гнева, возвращаясь к здравомыслию, глядя, как за своих детей переживают Ферро, — Пусть Гектор, наш король, примет решение!

— Ну, смотрите, — начал рассуждать вслух Корнелиус, — Среди нас где-то и члены Совета были, даже сам достопочтенный старейшина Сорокопут, — нашёл его глазами слуга Виалантов, поклонившись, — И Мейбери наследники своих земель, и Торнсвельд, и Дайнеры.

— И Колин Стерн, — подметила ему Нора Лендридж.

— И граф Стерн, наследник своих земель, — внял её словам мужчина, — Вы посмотрите, если столько родов бы лишились своих детей, что бы начало твориться. Мы не знаем, отказались бы Дайнеры от власти или родили новых, здесь можно только гадать. Но угроза жизни стольким семьям!

— Он не хотел никого сжигать, просто себя не контролировал, — раздался подрагивающий голос Милены Ферро.

— Не нужно, детка, — одёрнула её мать, — Сделаешь только хуже.

— Кто знает, кто знает. Разве Ферро не являются членами списка кандидатов на престол? Являются, моя дорогая, а значит, любой подобный случай может расцениваться с точки зрения корыстной выгоды и свержения законной власти.

— Большинство членов Совета проголосовали за моего отца, он должен был стать королём! — раздался не к месту звонкий голосочек Гвен Виалант.

— Деточка, мы знаем, спасибо, — не представляя, как подступиться к разговору с ней, проговорил Стэн Уинфри.

— Что же думает сам король? Почему вы молчите? — раздавалось вокруг.

— Что же это за король, который не принимает решение! — слышались уже нотки возмущения среди собравшихся.

— А я слушаю, что предложите вы. Мой народ, — сурово проговорил Гектор, — Какое вы жаждите увидеть наказание для человека, чуть не спалившего несколько семей. Вы ждёте приговор от меня? Эпитафию на надгробной плите, жаждите крови, желаете казни?! — прикрикнул он на всех, — Или справедливого суда? Хотите взвалить ответственность с себя на мои плечи. Я не собираюсь казнить детей, которые чуть не убили других детей, чтобы потом попасть в историю, как «Гектор Бессердечный» или «Гектор-детоубийца». То, что случилось, безусловно угрожало моей семье. Но не только ей. Чего хочет Колин Стерн? Где он? Чего хотят Мейбери? Торнсвельды? Пострадавшие Лендридж и Розенхорн.

— Представьте Варгуса и Вермиллиона к награде! — зазвучал молодой голос Ричарда Аркхарта, — Они спасали, кого могли.

— Это так, — почти хором сказали Гвендалин и Гораций.

— И это мы тоже обязательно обсудим. Вы хотели справедливости? Хотели суда? Пусть будет суд, — утвердил монарх, — Старейшина Сорокопут, вы сможете нам всё организовать? Это дело касается не только меня, как короля. Пусть решают члены Совета, иначе я могу быть предвзят, как крайне заинтересованное лицо, — утверждал Гектор Дайнер, — Выслушайте всех, разберитесь в ситуации. Пусть выступят Арн и Фред, а также Сильвия. Пусть расскажут Тод и Эвелар, что случилось, и чего добивается Лина. Пусть мои Джеймс и Анна тоже выступят со своей версией случившегося. Можете даже Вирджинии несколько вопросов задать, если захотите. Пусть Колин Стерн предложит нам рассказ о произошедшем и любой другой свидетель или очевидец, желающий выступить. И не важно, дети, подростки, кто-то из первых примчавшихся сюда взрослых. Надеюсь, лорд Айвель, с вами всё будет в порядке и вы тоже нам поведаете, как увидели или услышали это всё, как прибежали сюда.

Измазанный и слегка обгоревший кожей головы под спалёнными волосами Сэмюель кивнул. Он уже стоял на ногах, откашливался от копоти, был под присмотром целителей, однако давать искренние показания не очень-то хотел. Так как просил у Варгуса спасти свою дочь, а не дочь короля, когда думал, что их всех ждёт смерть в огне. Даже не обеих, а молил вытащить Кирстен, думая только о ней. Такое рассказывать при всех он уж точно не собирался.

— Мы готовы выслушать предложения от уважаемых представителей других семей, чьих родственников этот сорванец подверг смертельной опасности, — смиренно произнесла Камила, — Наша семья не желает ссоры и мы надеемся…

Раздавался шёпот, что король должен объявить решение здесь и сейчас, не заставлять никого ждать и собираться на какие-то заседания. Что он перекладывает ответственность, к тому же здесь далеко не все члены Высшего Совета и по таким вопросам они ещё не собирались, однако эти споры и возгласы попробовал унять Сорокопут, в надежде, что его предшественник, правом вето поручившийся за Дайнеров, всё-таки не зря выбрал Гектора королём. И раз тот говорит о недопустимой сейчас предвзятости, значит это решение стоит счесть мудрым и уважать. А уже его последствия будут видны в будущем. Он король, а, значит, он сейчас правит, и его дело подчиняться власти короля, ведь власть Совета в полную силу вступит лишь после смерти правящего монарха.

— Уверен, я скажу мнение всех, если решу, что вы недостойны своего титула и земель, и что должны получить заслуженное наказание! — решительно прокряхтел Корнелиус.

— Он прав! — кричали некоторые, — снять с Ферро право на престол и отобрать земли герцогства!

Послышались вскрики одобрения с разных сторон, особенно от тех, чьи дети пострадали. Многие поддержали речь Корнелиуса и были согласны с его доводами, однако подобное собрание на самосуд права не имело.

— О, боги! Оставьте нам хоть фамильное ранчо! — взмолился Альберто, обнимая и прижимая к себе детей.

— Спокойно, — положила ему на плечо мантии свою ладонь с блестящим крупным изумрудом на кольце указательного пальца Диана Виалант, — Мы о вас позаботимся, своих в беде не бросим, если что.

Однако это не особо успокаивало чету Ферро, глядя, как в миг все влиятельные семьи и просто знатные многочисленные лорды обернулись против них. А оправдываться было нельзя. Ладно какие-то споры с соседями, но угроза жизни королевских детей всё переворачивала в самом неугодном для них свете. Протестовать и противостоять напору было нельзя. Здесь уже либо казнь виновников либо определённые лишения всей семьи, если они хотят сохранить жизнь Фабиосу, а то обоим детям, так как косвенные обвинения Милены и рассказы про дуэль брата с сестрой уже просачивались от других юных очевидцев. Необходимо было принять удар на себя, даже если это означало полный крах для царствования на землях Скальдума династии Ферро.

Заседание хотели назначить на следующий день или позже, но тогда всем пришлось бы из сада разъезжаться по домам и приезжать вновь, что не всем, особенно Стерну или Кромвеллам, было удобно. Переносить по причине «не омрачать торжественный день» также уже не имело никакого смысла. И хотя поспешное разбирательство «здесь и сейчас», возможно, не сулило самых взвешенных и здравых решений, ничего лучше, как пригласить всех в Триград и тем же вечером устроить слушанья с показаниями, вопросами и вердиктом от Сорокопута и нескольких членов Высшего Совета.

И хотя Сэмюелю к вечеру стало хуже, он всё-таки смог, периодически кашляя и вспоминая детали, поведать то, что увидел, выступая первым, так как по сути был единственным взрослым не считая вполне уже зрелых двадцатилетних Тода Торнсвельда, непосредственного участника событий, и Варгуса Розенхорна, который, честно говоря, также собирался влезать на дерево, просто прыжок Джеймса его не спровоцировал на соревнование, как остальных. Следом настала очередь Арна Мейбери.

Рассказывали по очереди в порядке старшинства, а не по титулу титула. Следом за тремя юношами был самый затяжной из всех — рассказ Сары Палмер о том, как она видела ситуацию, так что в центре обвинения едва не оказалась Гвен Виалант, подстрекавшая Фреда Мейбери показать отвагу и силу.

Но в итоге сошлись, что лазанье по дереву тут не причём, ребятишки регулярно лазали по веткам, что в родных садах, что здесь, ничего страшного не случалось. И если б не огненный вихрь вокруг дуба, всё бы должно было закончиться благополучно.

И так долго, друг за другом всем детям давали выступить. Младший из Торнсвельдов даже за эти несколько часов до слушания подготовил песню, сочинив стихи и даже выучив их, чтобы не читать с листа, а выступать, как настоящие барды.

Джеймс, наследник ко-ро-ля.

И могу-у-у-чий дуб.

Протянул он вступление, после чего ловкие детские пальчики заиграли затяжной проигрыш на звучных струнах маленькой и изящной лиры в его руках. Новенький инструмент, сделанный мастером своего дела, был вручён маленькому барду в качестве подарка, и он надеялся сполна оправдать возложенные на его песню ожидания.

Там ветер в кронах ше-ле-стел,

Играла детвора.

И зла никто им не хо-тел,

Обычная игра.

Кто выше всех стре-мит-ся влезть,

Тот будет награждён.

И не желал никто дру-гим,

Быть в гонке побеждён.

Быть в го-о-о-он-ке по-о-о-беж-дё-ён!

Дальше баллада разгоралась о помпезной красоте феникса, о сравнении Вермиллиона с отважным львом, спасающим ребят, о героизме благородного «единорога» Розенхорна, который сам, как феникс, восставал из пепла, выпрыгивал из огня и вынося детей.

И пал могучих вод дра-кон,

Жар загасив огней!

И юный принц был в миг спа-сён,

Сестрицею своей.

— Сестри-и-и-и-и-цею сво-о-о-о-е-е-ей… — закончил певучим голоском исполнять Эвелар, замедляя переборы звучных тоненьких струн своего изысканного инструмента.

Сама же Гвендалин Виалант была последней, кто давал показание цельным рассказом, оправдываясь за предложение Фреду взгромоздиться на дерево, однако всячески уверяла, что изначально в детском споре на поляне инициатором была не она, просто так зашёл разговор, когда ребятишки бегали вокруг дуба, раскачивались на нижних массивных ветвях, держась руками, но никто не рисковал взобраться высоко.

К самым младшим же, которые уже давно к тому времени должны были спать и сильно устали, просто участники заседания пробовали задать несколько вопросов о случившемся инциденте. И лишь затем слово дали взрослым. Ну, не считая пострадавшего Сэмюеля, выступавшего первым.

Со своими возмущениями, долгими любезностями во вступлениях и предложениями выступали родственники тех, кто попал в огненную ловушку. Причём не только Торнсвельдам, Мейбери и Дайнерам, сирота Стерн за себя уже выступал в юношеской части слушанья, но и тем, кому обгоревшие листья, тлеющие угли или летучий, гонимый в воздухе пепел прожёг, например, платья в нескольких местах или испортил носок обуви.

Все с доказательством и подробным осмотром костюмов уже в вечернее время при обилии подсвечников и подвешенных кверху шикарных канделябров с хрустальными подвесками и ограненными фигурами, мерцающими и отражающими пламенное озарение толстых восковых свечей.

Кто-то уже переоделся, и костюм тогда показывали отдельно. Иные демонстрировали все последствия на себе, позируя и показывая повреждения тканей. Подсчитывалось всё, в том числе возможность или невозможность заделать прожог декорированными элементами, что в случае подолов детских платьев, например у Джульетты Мейбери, было уже невозможным, только полная смена юбки на новый материал могла привести платье заново в парадное состояние.

Высчитывалась сумма ущерба, а также учитывалось предложение личной компенсации пострадавшим за сорванный вечер и опасную ситуацию. На судебное заседание остались и те, кто вообще не был причастным и даже свидетелем. Они оставались чисто из любопытства, ведь последствия могли напрямую повлиять на политическую ситуацию в королевстве.

И они повлияли. Ферро получили большой список с описанием, кому и сколько они обязаны возместить. Камила тут же начала переговоры с Виллоу Эйзенбергом по поводу вывода средств из-под охраны на его землях, хотя тот просил провинившуюся чету вообще от вклада отказаться и сохранить хоть что-то на будущее.

Отныне ни Альберто, ни Камила, ни их любые родственники и потомки не могли больше претендовать на земли Скальдума и на королевский престол Энториона, как и на какие-либо другие территории Энториона, если, конечно, кто-то другой не предложит им свои земли путем бракосочетания.

С титула герцогов они были разжалованы до простых помещиков, так как титул лорда и даже барона им сохранить не удалось из-за долгов и вынужденной раздачи имущества. Они хотя бы остались при своём фамильном и просторном ранчо, о чём и просили в мольбах о снисхождении. Но, самое главное, что никакой казни и темницы ни им, ни виновным детям в итоге всё же не последовало.

Покушение было признано косвенным. Это не отравленное блюдо, не открытое нападение, не какой-то заговор против власти. Однако это была очень серьёзная угроза детям короля и герцогов. Так что пусть без кровопролития, но ничего хорошего признанной виновной семье уже впереди не сулило.

Диана тут же объявила о помолвке своей дочки Гвен с Фабиосом Ферро, вызвав удивление и негодование буквально у всех присутствующих, включая мужа и, собственно, саму Гвендалин. Так Ферро получали некоторые земли в Гладшире, будущее семейное гнёздышко для Гвен и её детей. Гораций тогда тут же предложил свою руку Милене Аркхарт, чтобы не отставать от сестры, чтобы тоже связать с себя с могучей семейкой пиромагов, раз мать видит в этом какой-то важный смысл, однако при всех получил от девочки отказ.

Гвендалин заявила, что помолвка это лишь обещанное замужество, а не уже заключённое. И потому официально женой Фабиоса она станет лишь, когда тот полностью закончит обучение в Гильдии Огня, где его дисциплинируют, обучат манерам и контролю своей силы. Заодно требовала от него обет воздержания до свадьбы от любых видов плотских утех, хмельных напитков, вина и травокурения. Иначе такой брак она просила приравнять к заведомо покушению на её жизнь, сгореть в своей постели, комнате, башне, имении — она уж точно не желала, хоть в душе не особо-то побаивалась молодого волшебника, просто вступление в брак нужно было отсрочить любой ценой.

Все с этим согласились, от заседателей до короля и даже самого Фабиоса, большую часть суда вообще скромно молчавшего, в отличие от своей говорливой сестрёнки, любящей встревать в ход процесса по делу и без дела. Мальчик был согласен на всё и, вроде как, раскаивался за содеянное. Он дал обеты и был отправлен в «Орден Пламени», он же Гильдия Огня, на проживание до полного окончания своего длительного обучения мастерству и управлению своим даром.

Диана, с одной стороны, вовсе не искала сейчас выгоды, а пыталась помочь не растерять все дружеские связи, но с другой видела в союзе с Ферро возможность потом когда-нибудь претендовать на их земли, ведь ещё не ясно, между кем их сейчас разделят.

После отказа ошарашенному и явно не готовому к такому повороту Горацию, всех удивил и юный Ричард Аркхарт. Поперешёптываясь о чём-то с Ирмингемом Ле Фро, своим опекуном и наставником, он, как единоличный герцог Хаммерфолла также предложил Милене Аркхарт помолвку и скорый брак.

И вот он-то уже получил согласие. Девочка слыла не менее вспыльчивой, чем её братец, однако же была не по годам образованной. А Гораций Виалант, с которым они очень часто виделись благодаря дружбе родителей, казался ей совсем уж неуравновешенным и диковатым мальчишкой, впрочем, как и его хитрюга-подстрекательница сестра. Милена жалела, что её брату придётся теперь на всю жизнь оказаться в её обществе, родниться с такими ей не очень-то нравилось. И именно её она считала в первую очередь виноватой во всём, что сегодня случилось.

Так что девочка сбежала от этой дружбы с Виалантами при первой возможности. Ричард был галантным, хоть и своенравным. Они мало общались, несмотря на то, что у Аркхартов всегда те же Виаланты были на хорошем счету. Видимо друзья друзей, то бишь Ферро, в этом уравнении не всегда к своим друзьям приравнивались. Так как в Хаммерфолле Милене с братом доводилось бывать в гостях нечасто.

Это предложение руки и сердца тоже многих шокировало, с учётом как молодой герцог недолюбливал магов, а тут внезапно для всех выбор его пал именно на дочь семьи пиромагов. Но та даже не просила времени всё обдумать, не скромничала и не кокетничала, а будто в один момент взвесила в голове все «за» и «против». В своём возрасте она замуж, конечно же, совершенно не рвалась… И, тем не менее, ей только что, по сути, вместо разорения и бедности в разжалованной и обвинённой из-за козней юных Виалантов семье, официально предложили титул герцогини!

Веринг и Жоржета Аркхарт были убиты шестнадцать лет назад. В Хаммерфолле произведены чистки магов, введены новые меры предосторожности, реорганизована торговля и земельный быт. Край мало что выращивал, зато много производил. Бесформенные комья руды здесь обретали форму металлических слитков и пластин, камни обтачивались до заготовок, а минералы типа каменного угля до удобных форм использования — измельчались, отсортировывались в мешки.

Именно там на зонах более чистых от дыма кузниц, ближе к границам Гладшира и Иридиума располагались плантации гевеи — недавно открытой породы деревьев, чья густая белая и чёрная, в зависимости от породы дерева, смола затвердевает в эластичную тягучую субстанцию «латекс», нашедшую себе крайне широкое применение в быту последние годы и активно востребована на экспорт. А сейчас в планах было начать конкурировать с папирусом из Ракшасы и Унтары, с пергаментами Гладшира и Бреттенберга новыми рецептами, способными выделять мелкие древесные волокна при смеси с водой и прозрачными смолами подходящие для спрессовывания в плотные листы.

И всем этим богатством владел Ричард Аркхарт. Конечно, развитие технологий без поставок из Скальдума важных элементов для тех же кузниц, печей и прессов всё это было бы, скорее всего, невозможным, но перспективы были отличные, и сам глава Хаммерфолла с нетерпением ожидал, что же будет с землями Ферро, не удастся ли отхватить стратегически важный кусок от этого многими желанного пирога.

И пока Виаланты и Аркхарт пускали слюни на заветный кусок суши, Сорокопут громогласно объявил, зачитывая крупный узорчатый документ, что члены Высшего Совета и его глава отныне продлевают правление Дайнеров в Энторионе на два поколения сразу при возможности передачи наследования трона только по мужской линии. Чтобы спасшийся чудом в огненном шторме Джеймс мог спокойной передать королевство кому-то из своих возможных будущих сыновей. И лишь по окончании его правление возможно будет собрать новый конклав о монархе королевства.

Это, конечно же, рушило все возможные планы не только соперников рода Дайнер, но и даже внутри семьи исключало всякую возможность воцарения Анны или Вирджинии, мощь в юном возрасте которой весьма озадачивала, если не сказать «пугала», многих после случившегося. Даже самые одарённые дети, становившиеся не просто главами стихийных гильдий, а универсальными архимагами, не демонстрировали того, что в свои пять с фонтанами сотворила маленькая принцесса.

Притом, что эта новость заставила Ролана и Диану скрежетать зубами, сминая полы одежды разгневанными трясущимися пальцами, больше всех недовольной казалась именинница. Анна обвинила Сорокопута в женоненавистничестве, сказала, что те ничего не понимают в настоящем правлении, и с шумным скандалом покинула зал, отправляясь в свои покои, благо всё дело проходило в Триграде.

Вирджиния же крепко спала на руках отца и на такое известие не могла никак отреагировать. Однако, это нарушало многие планы боровшихся за трон, что не могло не сказаться на новых конфликтах в королевских землях.

Ещё одним гром среди ясного неба, особенно для Аркхарта, Стерна и четы, да, пожалуй, всей семьи Виалантов, было следующее официальное решение о герцогстве Скальдум. Вместо дележа земли по клочкам, вся земля вручалась в распоряжение династии Розы и Единорога. За проявленную отвагу, спасение жизни лордов и детей, Варгусу Розенхорну был вручён титул герцога Скальдума и все прилегающие полномочия.

Столица Скальдума перенеслась в город Крост, как ключевой центр земель Розенхорнов тех недавних времён, что они были лишь лордами. Более того, крупный и удачно расположенный, он ещё был знаменит постройкой одного из Пяти Чудес Королевства — самым высоким зданием Энториона, прозванным «Шпиль Богов». Совершенно безумно вздымающийся на двести тридцать четыре сажени обелиск пронзал облака в хмурую погоду, казалось, протыкая и само небо. И с самых нижних поверхностей основания и опор до своей высочайшей точки он был целиком исписан иероглифами на самых разных языках.

Кланы гномов, империя эльфов, вольные города, пустынные варвары, забредшие орки, минотавры, крысолюды, псоглавцы и многие-многие другие оставляли свои письмена в процессе подготовки этого величественного здания Абрахамом Де Ла Унфесто, породнившемся с Розенхорнами, когда те ещё были баронами Кроста и содержали элитный рыцарский орден.

Монумент простоял больше века, привлекая к себе путешественников и даже паломников, что было немаловажным для процветания этих земель и поднятия династии Розенхорн в лорды, величественно стоит до сих пор. И все надеялись, что он будет таким же непоколебимым ещё многие и многие будущие эпохи.

Илдрек обнимал сына с поздравлениями, тот с честью принял наградное распоряжение и документ с печатью, поклонившись королю и членам Совета. Ночевать в замке они не остались, поспешили домой, обрадовать Эриду, мать Варгуса и, соответственно, супругу Илдрека, а также всех остальных. Их сопровождал целый отряд глашатаев, от которых теперь требовалось раструбить последние новости сначала по всему Скальдуму, а потом разойтись в разные направления на соседние и дальние земли.

Так продлевалось правление Дайнеров, так начиналась эра Розенхорнов в Скальдуме. Годы шли, люди старели и взрослели, рождались и умирали, но Энторион всё ещё крепко стоял единым королевством людей на континенте. Мелкие склоки, крупные ссоры, потери и прибавления в семействах знати, придворных, простолюдинов… Жизнь шла своим чередом.

С того дня прошло целых двадцать шесть лет, и многое, конечно, поменялось. Празднества чередовались с трагедиями, появление детей чередовалось с гибелью других родственников, новые союзы и крепкая дружба существовали рядом с тёмными интригами, заговорами и злыми кознями.

Помещики Ферро — Камила и Альберто наладили своё ранчо, через пару лет после лишения титула обзавелись новым сыном Николасом, и вот он сейчас, в свои двадцать четыре, заботится о стариках и вовсю перенял новое семейное дело — выращивание и продажу лошадей, организацию скачек, подготовку наездников, обучение верховой езде и всё, что ещё из такого дела можно вытянуть с прибылью для семьи.

Пользуясь неопытностью нового герцога Скальдума, вооружённые отряды Хаммерфолла совершали набеги на пограничные деревни, унося с собой награбленное, пленяя женщин, уводя скот. С востока не унималась пустынная лапа Ракшасы с дикими амбициями Кроули на расширение земель.

Попытки через Край Радужной Реки расширить земли к Вольным Городам и заключить с теми союз у Гектора Дайнера провалились. Земли герцогства Унтары всё больше бунтовали по своим верхним и нижним границам, вступая в столкновения с отрядами графств Карпат и Лотц.

Фред Мейбери и Сара Палмер первыми сыграли свадьбу из числа подросших участников инцидента с горящим деревом, огненным фениксом и водяным драконом, не считая брака Милены Ферро с герцогом Аркхартом, а Арн по старшинству возглавил Торговую Гильдию. Но уже через несколько лет молодые супруги надоели друг другу, осознав, что совсем разные и не сходятся в интересах. Так что бездетная пара в скором времени окончательно распалась, и желающая богатства Сара, которую в Бреттенберге уже совсем ничего не держало, вышла за молодого богача и скрягу Рональда Эйзенберга, наследника крупной финансовой империи, продолжавшего успешные семейные дела — выдачу займов, охрану сбережений, проведение горных курортов и отдыха в целебных источниках. Фред же подался в авантюры и сделался охотником за сокровищами, не имея амбиций и желания вступать в семейный торговый бизнес.

Эйзенберги окончательно получили титул герцогов объединённого Церкингема, но из-за наводнения в Каморском море и повышения уровня воды, часть территории царства карликов Гастропнира и большая часть Нижнего Церкингема оказалась под водой в Охотничьем Заливе, образуя теперь морские пещеры, годные разве что для тритонов и сирен. Так что общая территория владений герцогства была даже меньше площади соседнего графства Торнсвельдов.

Сами Торнсвельды уже не были так дружны с Дайнерами после случившегося, не собирались на совместную охоту, чаще конфликтовали с подрастающим соседом Стерном из Астелии, да и гномы начали то и дело совершать в вылазки в свои старые земли — Генземане и Ультмаар, а у Гектора хватало других забот для отправления войск и поддержки дальних регионов.

Объявился опасный преступник Фандор Тортумис, который после одного удачного ограбления воза с королевскими вещами, примерил те на себя и стад со своей бандой выдавать себя самолично за действующего монарха. Может, был чем-то внешне похож, прикрепил или отращивал похожую бородку. В общем, приезжал в города и деревеньки, обирал их под видом новых налогов и податей, в нелестном свете демонстрировал всем короля и его приближённых, а потом начались жалобы в канцелярию короля насчёт таких сборов, началось долгое расследования и попытки поимки негодяя.

Стэн Стэплтон-Уинфри получил желанный титул паладина короля, снискал славу жестокого, но справедливого воина, регулируя многочисленные возникающие конфликты по всем землям королевства и обзавёлся вскоре ещё одним сыном Алексом. Однако не смог сполна насладиться семейной жизнью и воспитанием ребёнка, так как трагически погиб в стычке войск на границах Скальдума и Хаммерфолла, когда от частых набегов отрядов Аркхарта жители земель Розенхорнов подняли народное восстание.

В том же бою при попытках урегулировать конфликт погибли Кром и Риярд Лекки — молодые выпускники Ордена Серебряного Кристалла, дети Бенедикты Стерн, второй жены Аравена, и это прямо в тот год, когда у них с его нынешней супругой Патрицией наконец-то родился свой ребёнок — дочь Миралетта.

Всё это нагнетало атмосферу напряжения по Энториону. Набеги гномов на границах, расцвет пиратства в Каморском и Горготском морях, пограничные стычки и борьба за территорию, а также различные жалобы народа на то или иное чудовище, пожирающее скот, охотящееся в лесах или болотах на людей — со всем этим королю приходилось разбираться.

Гектор лишился поддержки Уинфри, так как без Стэна их войска уже не особо рвались исполнять повеления короля, предпочитая охранять родные земли. Серьёзно напряглись и отношения с Иридиумом из-за гибели сыновей Аравена Лекки. Масла в огонь поддавал и Ричард Аркхарт, прибравший к рукам почти завядшую организацию ОАЗис — «Орден АнтиМагической Защиты», возглавил её и распространял своё влияние с пропагандой, что магов нужно строго контролировать.

Удивительно, что именно этот человек был женат на Милене Ферро, а также именно в Хаммерфолле на землях вновь процветавшего ОАЗиса проживал самый талантливый из чародеев нового поколения Энториона — лорд Вермиллион Де Мац, выступающий соратником и союзником Ричарда. Видимо, он был из тех магов, которые желали контролировать остальных. Возможно, рвался вместо Лекки руководить стихийными гильдиями и прочими организациями волшебников континента.

За спиной короля заключались новые альянсы и сговоры, никуда не делась и неуёмная жажда расширения Ракшасы семьёй Кроули, ладившей разве что с Виалантами, да и внутри королевской семьи начинался настоящий хаос.

Вирджинию королева сослала в монастырь для обучения священной магии и сделав клириком. Причём даже не в родном Кхорне, а к самому архиепископу Церкви Семерых в Карменгхейм. Однако девочка радостно приняла такую участь и была очень счастлива в новом обретённом доме с прекрасными добрыми людьми. Она стала целительницей и иногда навещала любимого брата, если мать куда-то отлучалась по поездкам, а на определённые праздничные случаи даже если та была дома.

Сара Темплин-Дайнер невероятным образом боялась свою дочь и той силы, что растёт внутри её ребёнка. Магические проявления у пятилетней девочки происходили спонтанно и с разрушительной опасной силой, так что Сара решила защитить и своих родных и саму Вирджи, отгородившись от неё и сослав подальше, туда, где люди знали, что делать с такой силой. И не просто в магическую академию, учитывая напряжение с Лекки она не могла допустить проживание дочери в землях потенциального врага, а в Монастырь Изумрудного Трисгермиста, где девочку стали учить направлять свою силу исключительно в целительство и помощь ближним.

Была ли младшая дочь короля более могущественной, чем подрастающий и набирающий мощи во всех колдовских сферах Вермиллион, никто не мог сказать, так как доступа у экспертов в этой области к юной Вирджинии практически не было, потому Де Мац оставался наиболее легендарным молодым дарованием в соответствующих кругах. А архиепископ за минувшее время уже успел смениться, что мало отразилось на общей жизни Вирджинии в роскошном монастыре, однако отдельные отряды клириков стали более организованы под единым орденом. Вот только эти отряды вступали в регулярные стычки с вампирскими кланами, подливая масла в огонь и без того трещащего по швам королевства.

Раздробленность и междоусобицы за пять лет с событий в Крумвельском Саду угрожающе нарастали. А когда Гектор открыто объявил супруге о подготовке к войне, она поняла, что нужны решительные меры. Слабость центральной власти, конфликты с семьями, крах ранних союзов, ослабшие Уинфри и только начинающие управляться в своём краю Розенхорны не могли оказывать должной поддержки. «Липовый король» с грабежами населения, пустынные варвары, наглеющие пираты, растущий аппетиты амбициозных самодостаточных земель…

Разгорались волнения, недовольства среди народа, упрёки власти, назревала внутренняя и междоусобная война. А если слухи об этом докатились бы до империи эльфов и те решили воспользоваться людской слабостью, всё и вовсе могло бы обернуться крайне трагически для всего Энториона. Оставался единственный выход.

Пользуясь тем, как воспитала и обучила Джеймса, фактом неприкосновенности документа о передаче королевства по мужской линии и своим красноречием, она уговорила четырнадцатилетнего сына путём долгих тактических разговоров и обсуждений того, как должны обстоять дела в королевстве, выступить против собственного отца, её мужа.

Юный Джеймс счёл, что правление Гектора Дайнера зашло в тупик. У него были уже свои взгляды и многочисленные варианты, как всё урегулировать, но отец не желал его слушать и воспринимать всерьёз. Имея поддержку матери и её приближённых заговорщиков, в момент, когда в Триграде король выходил с балкона к площади, где было согнано колоссальное количество народа, которому собирались объявить об ополчении и началу военных действий, он, сжав небольшой клинок, пару лет назад подаренный Аркхартами, одним умелым ударом пронзил по спины отца в самое сердце.

— Король мёртв. Да здравствует король! — объявил он с балкона обомлевшей публике, задирая окровавленный меч и объявив себя новым правителем, — Войне не бывать! Мы принесём Энториону заслуженное процветание и могущество!

Народ, который если уж не прекрасно знал,то явно догадывался о чем должна была быть речь короля Гектора, такому повороту событий рьяно обрадовался. Крестьяне, помещики, рыцари и знать — почти все были рады услышать, что политика Гектора на этом закончится.

Естественно, Джеймсу за его деяние ничего не последовало. Ни дуэлей с охраной его почившего величества, ни возражения со стороны Высшего Совета. Единственная, кто, возможно, могла бы его остановить или со злости и шока наказать за случившееся — была далеко-далеко с клириками и ничего не знала о кровавой выходке брата, уж мать обо всём заранее позаботилась.

Юный монарх полностью поменял структуру окружения короля, ввёл несколько новых должностей, упразднил ряд старых, поделил приближённых на причастных к управлению и простых слуг, так что отныне ни шут, ни королевский ловчий, ни заведующий двором уже не принимали участия в обсуждении королевских дел.

Вайрус Такехарис стал камерарием — старшим советником при дворе и заместителем Джеймса Дайнера, когда тому придётся покидать замок. Зрелый архимаг при дворе Гектора — Бартареон присягнул молодому Джеймсу, оставаясь при должности. А Кваланар отныне был десницей — правой рукой и главным поручителем короля по самым разным делам, имея в распоряжении множество других подчинённых.

Были организованы мирные заседания с представителями всех самых влиятельных семей. Интересы Кроули были уважены и «когтистая лапа» Ракшасы протянулась на ближайшие земли, активнее попадая в зоны торговых путей. Были налажены поставки ресурсов между регионами, правила взаимной торговли и курсы размена монет.

Насколько это было возможным, удалось мирно разрешить почти все возникшие конфликты, хоть это изрядно потрепало казну и ресурсы самих Дайнеров. Но будущие налоги и оговорённые отчисления с согласившихся на все условия земель должны были поправить положение королевской семьи. К тому же потерять титул короля Джеймс всё равно до конца жизни не мог, так что даже в случае разорения Дайнеров с герцогов до лордов или баронов, он бы всё равно остался у власти, а, значит, мог бы новыми сборами поправлять обветшавшее положение.

Впрочем, некоторые затянутые пояса, потери в числе войск и казны всё равно были далеки от опасности возможного разорения. Всё, что запланировал Джеймс Дайнер на урегулирование конфликтов, у него получилось. Народ прозвал его «Дайнер Второй», так как он за всё время существования Энториона был лишь вторым из династии Дайнеров на вершине власти. К тому же такое прозвище в глазах людей подчёркивало отличие политики Джеймса от его предшественника — первого короля-Дайнера.

Мирные договоры и прекращения вооружённых стычек, впрочем, не означали, что отныне у королевской семьи прямо-таки наладились отношения с теми же Кроули или Виалантами, однако они стали изрядно теплее и более сглаженными. Была провозглашена свобода религии на всех землях королевства, однако основой для большинства так и осталась Церковь Семерых или её расширенная версия — Пантеон Двенадцати, когда к семи высшим божествам добавлялись также четыре бога-воплощения к каждой стихии и друидический высший дух Цернуннос, как бог природы. Семь и пять вместе превращались в расширенную группу из двенадцати божеств мироздания.

Джеймса зауважали за умение жертвовать своим в пользу других. Мавры-демонологи поумерили аппетит, получив хороший кусок пирога с торговых маршрутов, в которых отныне участвовали. Гладшир процветал, Хаммерфолл перестал грызться с Розенхорном, а, наоборот, начал очень выгодно сотрудничать.

Со своего обучения вернулся закалённый Дрейк Кромвелл, повидавший в суровых землях такие страшные пытки и изощрённые казни над преступниками и неверными, что теперь на манер собственного отца выглядел жёстким и немногословным. Но его дружба с Джеймсом никуда не делась и за время их договорной переписки стала только крепче.

Разве что от титула паладина при дворе новоиспечённого короля Дрейк категорически отказался, желая заниматься родными землями, перенимая там правление от стареющего отца. Он обещал другу-королю поддержку от графства Карпат в любой ситуации, как они всегда клялись в дружбе — что бы ни случилось и во что бы то ни стало.

А вот и без того напряжённые отношения со старшей сестрой у Джеймса окончательно развалились. Анна попросту не могла видеть брата на троне, смириться со смертью отца, холодным отношением матери и отсутствием поддержки своих взглядов среди придворных. Сама она поступить с братом также, как тот с отцом, отчего-то не могла. А все её гениальные идеи избавиться от своих младших — остались где-то в прошлом, в самоуверенной юности.

Так что вскоре, в свои восемнадцать лет, она вообще ушла из семьи восвояси, покинув и Триград, и родной замок в Кхорне, исчезнув в неизвестном направлении и растворившись так, что никакие соглядатаи и шпионы через какое-то время уже не смогли отчитываться письмами перед королём и его канцлером, и не знали, где же теперь Анна Дайнер, как живёт и чем занимается.

Ещё одни вечные союзники и друзья Дайнеров — Розенхорны, более уже не скромные лорды, а настоящие успешные герцоги Скальдума, сменившись возмужавшим поколением прежнее товарищество, в отличие от Торнсвельдов, не растеряли. Они любили звать к себе и сами периодически наведвывались в гости.

Варгус Розенхорн со временем отрастил красивые волосы по плечи, и женился на Ольге — женщине из Вольных Городов — дальних независимых земель, перебравшейся в королевство по причине владения некой стихийной магией, желая развивать свой дар, однако же обучаться на землях Иридиума по итогу отказавшейся.

Она прославилась странной модой Вольных Городов, позволяя себе носить брюки, бриджи и кожаные штаны на мужской манер а также неплохим умением вести политические беседы. Устроилась в Скальдуме на службу к одному из таких же перебежчиков эльфу-барону, помогла тому изрядно подняться в лорды, родила дочь Лизу, и на светских мероприятиях однажды познакомилась среди знати и с Варгусом. Его ухаживания длились довольно долго, но в конце концов женщина уступила пылкому напору и стала его герцогиней, а тот принял её маленькую полу-эльфийку, как родную дочь.

Пара была счастлива, но обременять себя воспитанием новых наследников долгое время не решалась, улучшая экономику и жизнь Скальдума, как региона, в целом. По сути Ольга правила наравне с мужем, имея свои личные сферы влияния, подменяя супруга, как главу региона, если тот был на других землях по тем или иным причинам.

Но в конце концов чета Розенхорн обзавелся ещё двумя дочерьми: сначала у них появилась Мари, когда Варгусу было уже тридцать восемь, а Ольге тридцать шесть, а несколько лет спустя у них родилась ещё и малышка Мишель, очень похожая внешне на мать. Скальдум продолжил процветать, как край науки, алхимиков и новых изобретений. Жизнь здесь отличалась от многих других регионов, но по-своему била ключом и даже оказывала влияние на прогресс в тех или иных делах, как у ближайших соседей типа того же воинственного Хаммерфолла, так и в дальних уголках Энториона.

В назначенный год и в назначенный день Ролан Виалант провёл своё соревнование, удивляя всех сноровкой и знаниями своей дочери Гвендалин. Однако никто не сумел в большинстве испытаний одолеть сына Илдрека Розенхорна, так что победителем во всей этой затее вышел Варгус, что изрядно подпортило отношения Гладшира со Скальдумом, а также главными союзниками Розенхорнов — Дайнерами и Кромвеллами. К слову, Дрейк после своего мастерского обучения во многих испытаниях Ролана Виаланта занимал второе место.

И всё же к тому, как обучена и воспитана Гвен все собравшиеся на обещанный конкурс отнеслись с большим уважением, удивлением и восхищением. По итогу ей досталось почётное третье место с учётом всех набранных очков и достижений. Но Ролан хотел абсолютной победы и надеялся, что кто-то из его детей сможет однажды зайти на трон. Правда, Гораций совсем уж слабенький результат показал в тот день.

Время двигалось вперёд, дети потихоньку вырастали. С событий в Крумвельском саду проходило всё больше и больше лет, укрепляя одни союзы и усиляя трещины в других. Всё шло своим чередом, уже при новом короле и новых порядках.

Аравен Лекки с тех пор благополучно дожил до шестидесяти семи лет и умирать пока не собирается, он получил почетный орден Лиги Экзорцистов, продолжает пребывать в счастливом браке с Патрицией, и у него четверо детей. После Миралетты вскоре родился Драген, ставший впоследствии боевым магом и теперь прислуживающий при дворе короля Джеймса. Тоже кудрявый и светленький, весь в отца, как и Годдард, только глаза уже были не голубые, а малинового оттенка.

А вот года через два после рождения Драгена в Лекки случился свой семейный скандал. Забеременела слепая Шьяна, сестра-близнец Патриции, причём не от Октавиуса, которого тогда и вовсе долгое время не было в родовом замке, а утверждала, что от Аравена. Глупые оправдания про то, что близнецов легко перепутать, едва ли могли прокатить. Говорят, Шьяна с тех пор ещё ярче и эффектнее красит прядь, чтобы отличаться от сестры. Но Патриция с супругом также спешно зачали нового ребёнка, и в итоге Морог от Шьяны и Лейси от законной супруги родились у Аравена в один и тот же год. Вот только к сильному разочарованию всей семьи, Морог Лекки никаким магическим даром не обладал.

Тот не проявлялся у него ни в детстве, ни в юношеские годы, так что к своим двадцати годам тот чувствовал себя настоящей белой вороной в семье, где его не шибко любили, хоть и принимали, не зная даже, куда пристроить. Аравен был с ним холоден, Патриция открыто груба и строга, а Шьяна, настоящая мать, крайне мало занималась воспитанием сына, так что тот был постоянно предоставлен сам себе. А вот первенец Аравена от самой первой жены — Годдард, выучившись начал преподавать начинающим волшебникам основы плетения заклятий и прикладную энергетику, вызывая у отца за себя настоящую гордость, и при этом, как и Драген, был дружен с правящим семейством.

Только если боевой маг всегда был при Джеймсе, то Годдард периодически наведывался к клирикам в Монастырь Изумрудного Трисгермиста, общаясь с Вирджинией, а та всегда помнила, что это именно он в детстве выручил её с уплывшей куклой, а то, кто знает, чем бы затея полезть в озеро действительно обернулась.

Нора Лендридж таки вышла замуж за Колина Стерна, однако счастье их длилось недолго. Заснеженные горные земли Ультмаара по-прежнему были охвачены жутким пламенем войны. Как ни старался за всё это время новый король угомонить тамошних гномов, всё это было лишь временной мерой. Их отряды отбрасывало назад, они копили силы, набирали новых воинов, и нападали снова.

Один из таких ударов был самым трагичным для Астелии и всего Энториона. Едва родив Колину сына, Нора в двадцать лет была смертельно ранена в размашистом Ультмаарском сражении при осаде одной из крепостей гномьим племенем Ши. А Колин, вроде и достигший мастерства в защитной магии, супругу сохранить не сумел и бежал вместе с младенцем Чарльзом, оставив эти земли, отчего сильно потерял в своей территории. А королевство, соответственно, лишилось всего Ультмаара, отныне враждуя с шидхами горных кланов, захвативших его вновь в свои владения.

Причём случилась эта печальная битва именно тогда, когда Джеймс Дайнер был занят подготовкой к собственной свадьбе, и не мог выдать Астелии достаточно воинов. К тому же никто не знал, что гномы уже вовсю готовы вернуться с новыми силами.

Молодой король в 19 лет женился на четырнадцатилетней Кирстен Айвель, дочери того самого слегка обгоревшего у дерева купца Сэмюеля Айвеля, нынче ставшего уже главой Торговой Гильдии и чью дочь вместе с Вирджинией Дайнер из огня спасал Варгус Розенхорн. В том же году у Ричарда Аркхарта и Милены, бывшей в девичестве Ферро, родились близнецы Кейн и Дуэйн.

В скором времени у короля и королевы появились и свои собственные дети. Сначала, спустя два года совместной жизни, появился смелый и храбрый Вельд, достигший сейчас уже шестнадцати лет. Следом вскоре родился средний сын Генрих — весельчак и лентяй, живущий в тени успехов старшего брата и готовящийся в этом году встретить своё тринадцатилетние. А младшей в королевской семье была нежная принцесса Ленора — кареглазая светловолосая маленькая леди, напоминавшая внешне свою мать Кирстен, только с более выразительным взглядом, а по характеру своему отцу Джеймсу его младшую сестричку Вирджинию, свою нечасто появляющуюся в замке тётю-целительницу, и ставшая вместе с Мари Розенхорн лучшими подругами.

Близкие к дворцу люди говорили, что королева якобы была беременна и в четвёртый раз, но по одним рассказам это всё оказалось домыслом или шуткой, чтобы поманипулировать чувствами мужа, а по другим утверждениям ребёнок не то погиб во время родов, не то оказался уже мертворождённым.

Королевская семья не опровергала и не подтверждала подобные слухи, либо не желая ни с кем делить свою трагедию, или же просто не обращая внимания на небылицы и сказки, довольно наглые и дерзкие, невесть зачем передающиеся из уст в уста прислугой замка во вне, вылезающие за пределы стен и семейных владений.

Один из разбойничьих набегов на торговый экипаж стоил жизни супруге Сэмюеля Айвеля, лишив нынешнюю королеву родной матери. Но сам купец вскоре женился вновь на молоденькой девушке и вскоре обзавёлся от неё маленьким сынишкой. Присмотрел себе красавицу, готовую к неравному браку с нынешним главой Торговой Гильдии. Правда этот пост он получил довольно недавно.

Ведь поначалу это Арн Мейбери почти сразу же после событий в Крумвельском саду был избран главой Гильдии Торговцев и успешно управлял делами в ней более десятка лет. Арнорекс за минувшие годы растолстел и за свой весёлый и мягкий характер получил прозвище «Добрая душа». А теперь отдал пост старику Айвелю и слегка отошел от дел.

Всегда улыбающийся, округлившийся лицом с недлинной и широкой рыжей бородой, он любил закатывать пиры и развлекаться, сильно поменявшись со времён, когда хотел сбросить принца с дерева, как свидетеля того, что по юности вытворял в амбаре со служанкой-эльфийкой. Наоборот, сейчас Уинфри отлично ладили с королём Джеймсом. К тому же Арн уважал слово короля, что тот никому ничего не разболтал, как и обещал, а он в ответ хорошо заботился о сестрёнке.

Джульетта же, младшая сестрёнка Арна и Фреда, выросла и стала вне политики и вне торговли, решив быть преподавательницей музыки и танцев, играла на очень многих инструментах. В двадцать один девушка вышла замуж за простолюдина, но сейчас была уже матерью-одиночкой, растящей весьма надменного и самовлюблённого сынишку Лоренцо, коему стукнуло шестнадцать и который желал бы возвыситься благодаря семейным связям.

Гвендалин Виалант было уже двадцать лет, когда Фабиос вернулся с обучения из Гильдии Огня, изрядно там задержавшись по сравнению с привычными сроками обучения магов. И они, помолвленные столько лет назад, смогли официально сыграть свадьбу. От мужа она родила двоих детей, незапланированную Дорси и любимого Иолая.

И Фабиос и Гвен мечтали только о сыне, так что их первенец не мог не вызвать восторга и не сблизить новоиспечённых супругов. Однако же несколько лет спустя случайная незапланированная беременность и появление девочки вносило в семью свои конфликты и разлад.

Пиромаг в тот год едва не покинул семью вовсе, часто уезжал или попросту не ночевал в замке. Выяснилось, что у него в лесах Гладшира завелась любовница, юная ведьма-отшельница, похоже беглая с соседних земель сирота, обустроившаяся в чаще и проповедующая друидизм. Фабиос уверял, что она просто травница и целительница, что спасла его во время путешествия, залечив физические и душевные раны. Что без неё он бы попросту не вернулся в семью. А затем выяснилось, что лесная ведьма тоже родила от Фабиоса девочку.

Если б не воспитание Иолая, отношения супругов в тот год окончательно бы растрескались, ещё и Диана Виалант, мать Гвен, умерла при так и невыясненных обстоятельствах. Были подозрения, что её отравили, однако даже алхимики не смогли потом в свернувшейся крови что-то обнаружить. Ролан с горя почти спился, уехал на старости лет в особняк у виноградников, принимая у себя изредка только внука и внучку, не общаясь с остальными и, кажется, подозревая именно участие Гвен в гибели своей супруги.

Супруг обещал Гвендалин забыть лесную волшебницу, та наоборот желала её видеть, иногда приглашая в замок вместе с ребёнком. Думала, может, отдать ей и Дорси на воспитание, потому как, как воспитывать нежеланную дочь и куда её девать они не знали, к тому же вообще не собирались заводить второго ребёнка.

Семья Виалант, впрочем, была не из тех, кто отсылает детей в монастыри и прочие далекие учреждения без их желания, за исключением случая с Ферро перед скороспешной помолвкой. Дорси магическими силами одарена особо не была, так что и к магам на обучение её было не уговорить поехать. Но девочку оставили расти в родном Шекстинском замке, надеясь попросту выгодно однажды выдать замуж. Зато со временем за внимание красотки Дорси буквально бились и соперничали между собой Лоренцо Мейбери, братья-близнецы Аркхарт и сам принц Вельдемар Дайнер.

К слову, Корнелиус, постаревший, но по прежнему добрый и услужливый, продолжал нести свои обязанности и наследников, к сожалению, не имел. Казалось на нем и закончится давний род слуг семьи Виалант, если он не обзаведется женой и ребёнком, а в его возрасте и то и другое было ну уж крайне проблематично.

С Иолаем же успела произойти одна печальная история. Его дядя Гораций, брат Гвен, пристрастился к карточным играм и погряз в личных долгах, стыдясь просить из сбережений семьи, прогорел на нескольких вложениях и начал связываться к контрабандой и нелегальными поставками безналогового сырья. В результате предал и сдал партнёров, когда прибыль пошла вниз, а ссоры между ними участились, и совершил один поджег с убийством того, кому был изрядно должен. Да ещё и организовал всё так, чтобы в этом обвиняли Фабиоса, супруга Гвен и отца Иолая, подставив его.

Юный Иолай пытался самостоятельно докопаться до сути, веря в его невиновность, и как-то раз, проследив ночью за тайной встречей дяди Горация, застал признание дяди на сборище культистов пламени в заброшенной древней крипте. Огнепоклонники Рагора — бога-сокола и покровителя пиро-стихии были им зачем-то собраны, видимо он хотел вымогать у них средства, предлагая выкупить Фабиоса, чтобы тот избежал суда и расправы, уехав с ними в Иридиум. Гораций принялся раскрывать свой план, приведя того, как пленника, вместе с собой.

Услышав признание приёмного дяди, не дав тому договорить всё в деталях и до конца, Иолай, унаследовавший от отца огненный дар, захотел поквитаться с коварным родственником, но с выплеском неконтролируемой и необузданной энергии в гневе сжег абсолютно всех находившихся в помещении, не рассчитав на сильных эмоциях собственные силы. Убил он таким образом и своего отца. Бедняга Фабиос, устроивший некогда ту страшную полыхающую сцену у дерева, по злой иронии погиб в крайне похожей ситуации…

Милена же на землях Хаммерфолла хорошо сдружилась с лордом Вермиллионом и втайне от мужа стала чародейкой огня, практикуя с подругами пиромантию и развивая свои врождённые способности. Разумеется, что такие занятия строились на самопознании внутренних сил и общении с выбранной стихией, без присмотра каких-либо других учителей и без грамот об окончании учёбы. Но чародейство в огненной стихии женщине давалась очень хорошо, так что из самоучки она достигла за это время немалых высот и мастерства, по крайней мере так считал сам Вермиллион Де Мац.

Молодой Сэм Уинфри пошел по стопам отца, был волевым отважным рыцарем, а вот его брат Алекс при всем своем благородстве и полученном боевом опыте такой славы всё-таки не снискал. Зато в отличие от старшего брата был женат, правда вот детьми ещё не обзавелся.

Джеймс Дайнер пригласил Сэма быть его паладином, и тот принял предложение короля, верой и правдой прослужив несколько лет. Однако не все тактики и методы Джеймса по итогу разделял, в то время как новый король считал, что иногда действовать нужно жёстче, а не всегда проявлять присущее благородство.

После ряда споров Уинфри решил покинуть почётный пост, сосредоточившись на подготовке и дисциплине новых войск в Карменгхейме, однако дружбу свою с Дайнерами сохранил, выручая и кавалерией, и пехотой, и лучниками по необходимости, заодно прославляя своих отважных и умелых жителей, как и весь процветающий край.

Джеймс предложил этот пост Варгусу Розенхорну, но тот, бившись бок о бок с монархом в ряде сражений, всё же вежливо ответил отказом, не передавая супруге Ольге окончательно всю власть в Скальдуме. Розенхорны уверенно правили бывшими землями Ферро, а о династии огненных магов, оставшихся лишь при своём ранчо, но успешно обустроившись свадьбы детей, за два десятка лет жители Скальдума уже и почти забыли.

Тогда Дрейк Кромвелл в поддержку королю прислал одного человека, успевшего также снискать славу за пределами родных земель. Безродный воин по имени или прозвищу «Эйверь», о котором ничего толком не было известно, кроме того, что он почти не уязвим в боях и в одиночку чуть ли не способен одолеть целое войско.

Старый друг Его Величества нахваливал Эйверя, заявлял о его преданности короне и не дюжих боевых умениях. Лучше всего новый паладин управлялся с клаймором — двуручным обоюдоострым мечом. Такой всегда был у светловолосого и плечистого мужчины. Однако же, тот никогда не переставал тренироваться, объясняя это тем, что в бою может подвернуться брошенное или вырванное у убитого врага иное оружие — копьё, алебарда, булава, много чего ещё. И со всем этим от боевого молота гномов до изящных эльфийских луков он желал овладеть на высочайшем уровне мастерства, чтобы никогда не подводить своего правителя и ни в одном сражении не ударить в грязь лицом.

И Варгус, и Эйверь в дальнейшем, как и Сэм Уинфри, снискали огромную славу в битвах и сражениях. Рыцарь Розы и Единорога тоже прослыл присущим роду из поколения в поколение благородством и отвагой, в то время, как Эйверь стал беспощадным псом короля, чью жестокость и ярость воспевали барды в насыщенных военных балладах не для детских ушей, прозвав «Зверем из Карпат» или же «Карпатским Зверем».

Берсерки с изогнутыми саблями так на землях Кромвеллов и воевали, сурово поступая с любыми вторженцами, посягающими на их свободу. Получившие «силу медведя» или «силу волка» через напитки и прочие манипуляции воинственные люди в шкурах обладали неистовой яростью и жаждой убийства. Вероятно, Эйверь был из них, либо был воспитан ими в тех же традициях, решив внести разнообразие в свои оружейные навыки.

Присягнув на верность, жестокий воин стал лидером всех генералов и войск короля, кроме военно-морских сил — на воде боевыми единицами, по сложившимся военным обычаям и пошедшим от них законам, командовать мог только адмирал, и эту традицию так же хранили, не меняя.

Но за эти годы адмирал Освальд Догарат без вести пропал в одном из морских плаваний, никто из той команды не вернулся, ни один из судов его отряда более никто не видел даже в виде каких-нибудь обломков после крушения. Однако дети унаследовали его страсть к морю, правда, в большинстве своем стали пиратами. Лишь сын Уолтер вел угодный королевству образ жизни и теперь добился высочайшего звания — стал после отца адмиралом при Дайнере Втором, в то время, как все три его младшие сестры полюбили обирать эльфийские и прочие суда в Горготском море, пустившись по пути беззакония.

Сам Дрейк Кромвелл со временем возмужал и женился на нежной и светловолосой девушке Элизабет. Когда той стукнуло шестнадцать, у них родилась такая же белокурая дочурка Анна-София, чей редкий фиолетовый цвет глаз поражал окружающих. Девочка хорошо дружила со всеми детьми семьи Дайнер, хоть в силу удалённости и ряда других причин Кромвеллы и Дайнеры в последний десяток лет не слишком часто приезжали в гости друг другу, но уж несколько раз за год всё же видеться старались.

Тод Торнсвельд, дальше земель которого было лишь графство Астелия, по примеру затворника-отца совсем отдалился от всех и не поддерживал никаких официальных контактов с остальными, даже с королевской семьей. Известно, что у него была жена Маргарита, и даже родилась красавица-дочь в песнях бардов прозванная «Синеглазкой», но кто знает, насколько правдива людская молва, песенные оды и передающиеся из уст в уста слухи.

Сам же граф Торнсвельд, в свою очередь, углубился в изучение темных магических искусств, оставаясь жить в своем замке в окружении трёх служанок, готовых практически на все ради своего хозяина. Землями Лотц вместо него по сути управляли специальные войска, призванные следить за порядком и прозванные народом «собачьи черепа» за этот жутковатый элемент одежды, носимый на поясе.

Ну, а его младший брат Эвелар шёл за своей светлой мечтой, стал знаменитым бардом королевства, а кроме всего прочего ещё и прослыл знатным любовником, как среди женщин, так и среди мужчин. С его славой он теперь мог без труда бесплатно посещать все гостиницы, бордели, постоялые дворы и знатные вечера, почти везде встречаясь с радушием публики, готовой его слушать и платить за выступления. Либо иногда он мог просто получать в дар напитки, еду и комнату во время путешествий, ни в чём себе не отказывая. В принципе, все это шло на усмотрение владельцев таких заведений, но мало кто не знал Эвелара и мог ему отказать.

Мавры Кроули также сменили поколение, и теперь прериями, саваннами и пустынями заправляет воинственный Шакрам, двое его братьев и его супруга Аршая, лучшая подруга Гвен Виалант с детских лет. За недавнее время у них родилось много детей, так что присущие роду намерения расширения земель Ракшасы так никуда особо и не угасли.

Вермиллион де Мац продолжал проживать не землях герцогства семьи Аркхарт, уживаясь с ОАЗисом, и растил в своем замке тринадцатилетнюю дочь Морису от неизвестной женщины. По крайней мере, он сам никому не рассказывал, кто же мать девочки. Вермиллион достиг необычайных высот в магии и слыл одним из самых могущественных, если и вовсе не самым сильным магом на территории королевства, приходя на помощь Джеймсу Дайнеру не реже, чем силы с земель Лекки, нередко решая проблемы быстрее и эффективнее.

События в Крумвельском Саду навсегда останутся в их памяти, ведь прошлое нередко никак не желает отпускать двигаться вперёд. Этот след, конечно, для каждого свой, особый, и для разных участников и очевидцев случившегося он своей определённой силы. Одни раз за разом будут переживать эти моменты вновь и вновь. Иные же способны забывать даже громкие и существенные вещи, лишь изредка, и чаще совершенно случайно, в течение жизни отправляясь в воспоминания об этом.

Двадцать шесть лет прошло с тех злосчастных событий в парке. А великая река Рейн всё также течёт по землям королевства Энторион континента Истерхельм в мире Эйзентор. И все-таки Дайнеры по-прежнему на троне. Дайнеры, но не Анна, и где она сейчас не знает, пожалуй, никто из знатного семейства. Как и, наверное, не знают о её судьба и представители других герцогств в королевстве.

Люди рождались и умирали, сменялись на должностях, обогащались и разорялись, сама природа расцветала и увядала год за годом. Двадцать шесть лет. Королевство многое пережило, не все оставило след в сердце и осталось в летописях на века. Однако не все старые раны зажили, не все давние обиды прощены в сердцах…

Поменялось многое, но какие-то вещи, безусловно, остались нетронутыми. И хотя даже характеры многих выросших детей теперь поменялись, события прошлого всегда будут оказывать на них существенное влияние. И то настоящее, которое слишком быстро становится прошлым, и даже давно забытые вещи, казавшиеся не самыми значимыми. Все рано или поздно грозит выплеснуться наружу и проявить себя.

Влиятельные семьи, хоть и плетут между собой интриги, то объединяясь в коалиции, то разбредаясь восвояси в независимости, но сплочены властью короля и по-прежнему, все тринадцать, входят в состав объединённого Энториона. И право Дайнеров никто не оспаривает. А королевство сохраняло свою целостность под их властью.

Но многие продолжают к этой власти рваться, разыгрывая свои партии, просчитывая действия противников или же напролом игнорируя всех. В королевстве мир, но в душах людских не спокойно. Как и не было спокойно двадцать шесть лет назад, так и не спокойно до сих пор. И хотя крепкая рука Дайнеров удерживает и внутреннюю борьбу герцогств от кровавых выступлений, и сохраняет внешние границы объединенных владений, стараясь давать уверенный отпор набегам дикарей-орков и прочих тварей, не вступая в открытое противостояние с эльфами или гномами, но при всей этой зависшей стабильности жизни искренней безмятежности и умиротворения вокруг не наблюдается. Практически каждый предчувствует, что что-то грядёт.

Глава 1. Важное решение

I

В далёких краях тёмных эльфов, исповедующих строгий Культ Луны, есть возвышающиеся останки стен древнего позабытого святилища, к которому шагали вооружённые факелами обитатели этих бедных и скудных, как на разнообразие растительности, так и на обилие дичи, земель. Одетые кое-как, все одинаково тощие, эльфы с чёрными глазами и серой кожей шагали со своих деревень лесными тропами к капищу, чьё предназначение давно забыло.

Крупный диск полной серебристой луны хорошо освещал эти руины. То, что когда-то возводили умелые мастера своего дела, теперь казалось заросшим и почти неухоженным местом. Арки сводов давно рухнули, не осталось ни лестниц, ни верхних этажей, лишь острые обломки пилонов да каменной кладки периметра, чьи стены, по-прежнему возвышавшиеся в пять эльфийских саженей, всё ещё не желали окончательно разрушиться под натиском неумолимого времени и порывами дикого дариканского ветра.

Острые остатки того, что когда-то вмещало в себя целые процессии и церемонии ритуальных танцев, сейчас служило лишь эдакой скудной защитой центрального каменного алтаря. Резные эльфийские руны на нём уже были почти не видны. Массивный каменный круг, своим белёсым цветом отличаясь от мрачности всего остального окружения в этих руинах, уже позабыл, когда перед ним преклоняли колени остроухие жрецы.

Даже этот оставшийся центральный зал не был уже абсолютно цельным. Крест-накрест во все стороны от белого каменного диска высящиеся остроконечные своими обломками стены были разрушены отделяя углы зала друг от друга, открывая сюда проходы буквально отовсюду снаружи руин, но идущей сюда толпе это было только на руку.

Это место не помнило ни жертв, ни слов восхваления, однако всё ещё помнило их голоса. Говорят, что в зимнюю стужу заблудшие путники могли в шуме терзающего свирепого ветра перед своей морозной смертью услышать на последнем дыхании древние песнопения и молитвы тёмных эльфов, что когда-то здесь проповедовали свой лунный культ.

Возможно, они так встречали души, принимая в этих стенах случайную жертву стужи, за счёт чего обсидиановые чёрные стены всё ещё не рухнули, хоть и теряли со своей высоты отдельные камни или их осколки, побитые суровой погодой…

А, быть может, наоборот, эти голоса провожали душу умершего в мир иной, освобождая того от всех мирских страданий и немощности тленной плоти. В любом случае, правда это или нет, о голосах и песнях, что приносит вьюга могли рассказать только покойники. А мертвецы, как известно, говорить, увы, не умеют…

Да и сейчас это место уже вовсю было царством живых — сотни деревенских дроу собирались вокруг алтаря и вздымавшихся острых руин, у стен стародавнего святилища, освещая всё вокруг пламенем своих рукодельных факелов, мерцавших в обсидиановом блеске наиболее хорошо сохранившихся участков каменной поверхности.

Было слышно, как собравшиеся тихонько перешёптываются между собой. «Верный день?», «Он обещал?», «А он точно придёт?» — слышались эльфийские речи, а ведь мало кто из собравшихся вообще мог прочитать высеченные на алтаре руны. Местная письменность сильно изменилась с тех пор, а верность традициям здесь соблюдалась лишь постольку-поскольку.

Они молились Луна по-своему, по-новому, современными просьбами и молитвами. Со всей любовью, верой и уважением к священному для них небесному светилу, однако лишь с пережитками обрядов прошлого, оставшихся в ряде поговорок и народных примет, но почти исчезнувших из церемониальной религиозной речи.

Все они ждали чуда, уповали на него и всматривались в удивительно сохранившуюся резную арку, стоящую прямиком на белёсом руническом круге широкого каменного алтаря. Будто дверной проём, лишённый стен, остов неведомого коридора, каменная рамка высотой чуть превосходя обычного эльфа. Но все собравшиеся прекрасно знали её предназначение, видя своё чудо не раз и не два.

Она была не из обсидиана, и уж точно не из светлого алтарного камня, так как была скорее матового и густого тёмно-тёмно сиреневого оттенка. Это был не аметист и не топаз, даже не флюорит. Этот камень своими самыми утончёнными и изысканными элементами декора вообще напоминал будто бы металл, а не минерал, но ни о какой выплавке здесь не могло быть и речи.

Молодые девушки, серьёзно нервничая, намеривались занять местечко поближе к алтарю. Многие женщины, в том числе и замужние, также надеялись оказаться внутри руинных стен, а не томиться снаружи.

И вот, когда луна с небосвода коснулась лучами верхних резных лепестков и извилистых рунических узоров, эта арка вдруг начинала светиться блуждающими маячками и переливами древних рунических надписей.

Засверкали и высеченные снизу на алтаре руны, их розоватый оттенок контрастировал с сине-фиолетовым тоном изображений на стоящей арке, но постепенно сливался с ними, как бы заполняя этим мерцанием всю поверхность пустого прохода. Меж спиралями маленьких колонн красующейся на каменном кругу арки плавно заполнялось пространство, обращая ту и вправду в вид этакой двери, но лучше было бы даже сказать портала.

Ведь вскоре оттуда начал появляться тот, кого и ждали все многочисленные собравшиеся. Каждое полнолуние в этом месте открывается некий коридор, и никто не знал, куда именно он ведёт. Никто не рисковал ринуться туда и изведать новые горизонты, ведь оттуда к ним выходил великолепный богато одетый мужчина, который и в этот раз с лучезарной улыбкой оглядывал своими сверкающими голубыми глазами всех пришедших.

Высокие блестящие сапоги с серебристыми шпорами и металлическим носком звонко вышагнули на каменный алтарь из прорези магического лунного портала. Чёрно-синий роскошный камзол пестрил блестящими элементами, вкраплениями золота и серебра, в эту гамму был подобран и расстегнутый кафтан, мерцающий дорогими пуговицами по граненому аметисту в центре каждой. А над пышным белым жабо-воротником на бледной шее красовался формой ромба крупный тёмно-синий сапфир на сверкающей застёжке.

Его пышные белые волосы были элегантно зачёсаны назад, едва прикрывая остроконечные длинные уши, а сверкающую идеальную улыбку обрамляли ухоженные светлые усы, плавно переходящие в густую недлинную бородку. Выдающийся крупный лоб, тонкие едва заметные на бледном лице брови, аккуратный прямой нос — эльфийские девушки всех возрастов взирали на явившегося к ним в очередной раз мужчину влюблёнными глазами с визгами восхищения, не в силах сдерживать собственный восторг, вздыхая и пища от переполняющих их эмоций.

— Братья и сёстры! Достопочтенные дроу, Лунные Эльфы, — сделал вышедший из портала бледный эльф галантный приветственный жест, поклонившись своей публике, демонстрируя по сапфировому перстню на каждой руке.

А та всё скандировала «Дрим! Дрим! Дрим!», вскидывая кверху руки, составляя из пальцев кольцо, соприкасаясь подушечками большого пальца с четвёркой остальных, как если бы держали в руке что-то невидимое. И сквозь эти отверстия бил лунный свет, давая понять, что сложенные таким кольцом пальцы олицетворяли ничто иное, как месяц и лунный цикл в целом.

— Да, мои прекрасные, — улыбался щёголь, вышедший из портала, — Ваш Белоснежный Дрим Трогг снова с вами! Восславим Луну вместе! — сделал он своей правой рукой аналогичный жест в сторону крупного ночного светила, — И сегодня мы с вами поговорим о нашем месте в этом мире!

Тут с его алых явно чуть подкрашенных для образа губ начала слетать небольшая проповедь, напрочь противоречащая всем основам известной истории. Всем, кто проживал на континенте людей, но не здесь, на континенте эльфов.

Казалось, они внемлют и верят всем его словам, затаив дыхание, слушая своими остроконечными ушами о приходе небесных владык-первопроходцев, ранних поселенцев и, самое главное, «истинных хозяевах» этого мира.

В Энторионе, на землях людей: от портов Унтары до Края Радужной Реки в Иридиуме, от дальних поселений туманных Карпат и скованной скалами Астелии до живописных лесов Гладшира и пустынь Ракшасы, а также в горных независимых королевствах гномов и даже, вероятнее всего, в какой-никакой общей картине мира наиболее смышленых и образованных орков — всемирная история земель мира Эйзентора была единой, общепринятой и непоколебимой.

Жизнь, согласно всеобщим познаниям, зародилась в недрах земли. Подземная Чудь, чудом как сформировавшаяся там, развивалась в пещерах в расу юрких карликов «Пигмеев», а те развили свою культуру и ремесло в разнообразие современных Гномов, изобретя руническую письменность, осваивая каменные орудия и литейное производство металла. Отделившаяся от Чуди Дивь — ушла на поверхность, и здесь, не скованные узкими проходами подземных нор, лабиринтов, коридоров и пещер, выпрямлялись в полный рост, они дивно осваивали всё пространство, вырастая в цивилизованный народ, который прозвал себя «Альбусы», «Альбы», «Альвы» или «Альфы», то бишь «первые», царствующие на поверхности.

А так как, они регулярно видели друг друга безо всякой тьмы подземелий, то и изобрели свой способ общения — жестикуляцию. Магия жестов до сих пор основа культуры всех разновидностей эльфов от кочевых полевых племён до наиболее цивилизованных представителей Культа Солнца и Культа Луны.

И если пигмеи в свои первые десять лет жизни вообще не имели пола, как такового, и лишь по достижении определённого этапа сами выбирали, кем быть — мужчиной или женщиной, то у альвоф пол изначально закладывался в ребёнке и был очевиден сразу при рождении.

Фауна и флора дикой природы развивалась там, наверху, вместе с Дивью — с альвами, ставшими по итогу светлыми и тёмными эльфами. И эта природа порождала свои многообразные расы — кентавров, минотавров, крысолюдов, гарпий, нагов и многих других, но свои цивилизации они толком так и не построили, не в силах противиться своей звериной природе, чаще всего сражаясь с эльфами в качестве кровожадных монстров, прогоняемых с насиженных мест при расширении территорий.

Наибольшего успеха из творений природы достигли так называемые «зеленокожие» — огры, тролли, гоблины, орки, но и те чаще всего не развивались даже примитивного уровня обычных дикарей, обожествляющих любое проявление окружающей природы и не брезгающие ни каннибализмом, ни жестокими жертвоприношениями.

Последней же, но, вероятно, наиболее успешной в своём развитии расой, была Людь, то бишь «люди». Историческая наука толком умалчивает, откуда именно они произошли. Самой распространённой теорией является гипотеза метисов — потомков от смешенных браков между эльфами и гномами, так как такие дети сразу же становились изгоями, не могли жить в обществе ни тех, ни других, а потому, гонимые всеми, вполне могли основать собственное отдельное поселение.

Другая гипотеза предполагала активное участие таких порождений природы, как дэвы, титаны и гиганты. Они во многом по телосложению похожи на людей, однако имеют большее количество голов и рук, а также, например, циклопы — всего один глаз, а не два. И, мол, некоторые особо мелкие и слабые представители, считавшиеся в своих племенах немощными и ни на что не способными, также оказывались изгоями и изгнанниками. И те, кому повезло выжить, находили друг друга, заводили семьи, могли основать оседлое поселение или стать кочевниками…

А затем, благодаря развитому интеллекту, именно люди додумались черпать магию из основных стихий, осваивая новые горизонты этого мира. Люди обуздали звук, и кроме письменности и жестов использовали голос, можно сказать, что изобрели «язык», как средство общения. И благодаря взаимному влиянию культур сейчас все расы при желании могут и говорить, и читать, и писать…

Все заняли свои ниши по миру и сотрудничают по сей день, хотя конфликты, делёж территорий и расовая неприязнь иногда случается. В общем, при всех пробелах современной исторической науки Эйзентора она чётко даёт понять, что есть Гномы в своих горно-пещерных королевствах, орки на своих отдалённых неплодородных землях, эльфы в своём Эйфельхейме на соседнем континенте, и люди, объединившие свои земли в королевство Энторион, а также ряд вольных городов и поселений, например те, что живут западнее Края Радужной Реки за границами владений семьи Лекки.

Таков общепринятый канон. Давным-давно исследований, неоднократно подтвержденный и доказанный по летописям и трудам историков гномов и людей. Белоснежный Дрим Трогг же сейчас проповедовал собравшимся деревенским дроу какую-то совершенно иную версию происхождения рас.

По его словам предки эльфов спустились с небес и сами строили общество, создавали иные расы, были и вправду действительно «первыми» во всём в этом мире, первопроходцами в каждой области от искусства и науки до военного дела. Но постепенно в войнах с орками, гномами, зверолюдьми и человечеством деградировали до того, чем стали сейчас. А затем и вовсе пошли междоусобицы, особенно разделение на Культ Солнца и Культ Луны — на «высших» светлых эльфов или «дану» и ушедших на дальние земли Эйфельхейма тёмных эльфов, прозванных свартами или «дроу»…

— Вы не пленники земель Дарикана! — восклицал Дрим, сверкая своим ослепительным сапфировым взором и бриллиантовой улыбкой, будто и сам искренне всей душой и сердцем верил во всё то, что слетало с его уст, — От Храфнодгара до Нифльхейма, от Властаада доСвартальфара — эти земли лишь временное пристанище! Дикие места, которые нас заставили осваивать! Необходимо забыть все распри и объединиться против общего врага!

— Да! — начало раздаваться вокруг, особенно с преобладанием воинственных мужских голосов, постепенно поддерживаемых взрослыми женщинами, а затем и близстоящими юными девушками.

В переливах света портала и сиянии большой полной луны было хорошо видно, как тёмные эльфы отличаются между собой, представляя собой практически мультикультурную смесь разных племён. Они отличались длиной ушей, разрезом глаз и даже цветом кожи. На подходах сюда, вооружённые лишь пламенем факелов, они все казались одинаково серыми, но сейчас можно было обратить внимание, что далеко не все такого хладно-каменного оттенка, были и более тёмные, почти чёрные, были и синеватые, даже фиолетовые и мутно-розовые.

Смешавшиеся здесь рода и племена эльфов отличались меж собой также, как и люди Энториона отличаются друг от друга: мавры, краснокожие, центральные, щурята, и как отличны меж собой представители гномов: краснолюды, дворфы, веттиры, хоббиты, и прочие.

Впрочем, мнения историков сильно разнятся в отношении некоторых рас и народов. Тех же хоббитов кое-кто роднит не только с гномами, но и с гоблинами — есть ведь среди них народ хоб-гоблинов, при этом у хоб-битов остроконечные уши, что может роднить с эльфами, а внешне они и вовсе больше похожи на коренастых людей, так что в этом низкорослом народце может быть понамешано и вовсе кровей от каждой расы в разных пропорциях. Также многие историки спорят, что великанов, дэвов, циклопов и огров нужно выделять отдельно, причисляя к древним гигантам и титанам, в то время, как другие пытаются доказать, что у них много родства с «зеленокожими» то есть орками, троллями и им подобными. Споры средь историков велики и многочисленны, а проповедник-эльф только и подливал масла в огонь.

— Братья и сёстры! Мы все должны примириться и объединиться единой цельной армией! Пойти войной на узурпаторов наших родных земель! Против того, кто стёр истинную историю великих эльфов! Кто отверг и позабыл своих создателей и учителей, которым всем обязан!

— Да! — одобрительно гремели вокруг эльфийские голоса, — Воистину! Дело говоришь! — и тому подобное, вплоть до кровопролитных призывов «Убьём их!», «Раздавим!», «Смерть узурпаторам!».

Не было ни одного не согласного. Никого, кто бы сомневался в словах этой проповеди, кто не смотрел бы сейчас одобрительным взором на Дрима Трогга. Никто не замечал, что сквозь портал, откуда-то с той стороны, своими яркими зелёными глазами за происходящим, покачивая головой, наблюдает чёрный кошачий силуэт.

Довольно крупное создание, навострив торчащие уши, следило и вслушивалось за всем тем, что говорилось на эльфийском собрании. Пантера вслушивалась и в слова Трогга, и в реакцию крестьян-дроу, изучала обстановку, насколько мог позволить ракурс, и старалась всё-таки держаться тихо и незаметно поодаль, практически не шевелясь.

— Вы со мной, братья и сёстры? — взмолился им улыбчивый остроухий блондин.

— Да, господин! — слышалось кругом, — Да, прекрасный! Да, повелитель! — звучали женские и мужские голоса, — Мы с тобой! Мы за тебя!

— Тогда держите! — принялся он из карманов своего узорчатого дорого кафтана бросать золотые монеты горстями прямо в толпу своих слушателей, тут же ринувшихся их подбирать с промёрзлой ночной земли, так как плитки пола в руинах храма практически не сохранилось. За исключением самого каменного алтаря в центре разрушенного зала, по разные стороны которого были крупные бреши в стенах, занимаемые собравшимися для встречи с Троггом ночными эльфами.

Собравшиеся небогатые дроу с ледяной промёрзлой земли и хладных поверхностей каменных плит собирали своими ловкими пальцами звенящие деньги, складывая те в карманы своих невзрачных нарядов. Трогг улыбался, поглядывая по сторонам, швырял золото беднякам, а затем втянул морозный воздух полной грудью, красуясь своим роскошным мужественным торсом, слегка прикрыв свои глаза с пышными ресницами, вдыхая широкими ноздрями бледного носа и покачиваясь на месте, словно в голове его играла какая-то неспешная мелодичная музыка.

Он бросил взгляд вдаль, плавно оборачиваясь, а шпионящая из портала пантера вкрадчиво ринулась вглубь, чтобы оставаться незаметной. Кошачий чёрный силуэт покинул эльфийские земли, исчезнув где-то там, откуда Дрим Трогг пришёл и куда сейчас уже намеривался возвращаться.

Где-то позади него на горной тропе стремительным призраком несся белёсый силуэт сквозь тьму промёрзшей хвои и редкие вкрапления лунного сияния, попадавшие на едва заметную, пусть и недавно протоптанную, но уже занесённую мелким снежком от пронзительного ветра, дорожку.

Бледный красиво разодетый «эльф» статно шагал в начищенной до блеска обуви, в которой яркими бликами красовалось серебристое ночное светило, неспешно двигался в направлении сверкающей арки, при помощи которой и шагнул в эти земли.

Вдали, казалось, уже даже был слышен топот быстрых ножек, но ближайшие звуки голосов и позвякивающих золотников под аккомпанемент свистящего, набирающего обороты, ночного ветра заглушал всё то, что доносилось от спешащего светлого силуэта сквозь мрак заснеженных деревьев.

Поднявшие разбросанную им подать бедняки принимались кланяться и благодарить его, рукоплескали, провоцируя на галантные поклоны с ослепительной белоснежной улыбкой, задерживая его уход для себя как можно дольше, так как никто не желал с ним расставаться.

И это было на руку огромной кошке. По ту сторону портала зеленоглазый зверь поочерёдно спускался по длинной винновой лестнице, зачем-то возведённой посреди красочного зала с цветастыми мозаиками витражей. Здесь преобладали красный и его выцветшие и приглушённые оттенки — багровый, тёмно-пурпурный, коричневый, а колорит вместе с ними в этих стеклянных изображениях составляли соседствующие ярко-синие фрагменты и небольшое количество дополняющего жёлтого, встречавшегося то здесь, то там в качестве маленьких или совсем точечных элементов.

Каменная винтовая лестница в центре расходящихся четырёхугольников, напоминавших огромные лепестки плоского напольного цветка, стойко держалась, на своей высочайшей точке сверкая такой же рамой портала, что было совсем не удивительно. Он изнутри выглядел почти так, как снаружи, разве что декор перекладин этого пустого дверного проёма казался более многообразным и узорчатым.

Спирали каменных лиан, стеклянные или, может, даже хрустальные цветки и лепестки, поблескивающие металлические узорны поверх резного тёмного камня, в котором сверкали выскобленные древние руны. Багряные толстые шторы зала плотно закрывали окна от прощальных лучей закатного солнца, подсвечивавших их с той стороны, щекоча деревянный паркет пола снизу мелкими косичками рыжеватой бахромы.

Ни снаружи ни внутри сквозь свечение портала практически не было видно того, что творилось по ту сторону. Разве что нечто очень близко к нему стоящее. И если тогда над эльфийским алтарём сквозь мерцающую пелену это был подсматривающий кошачий силуэт, то сейчас возле телепорта уже виднелась тёмная фигура мужчины, который приближался к тому, чтобы следом за пантерой оказаться в этом зале.

Огромная зеленоглазая кошка пробежала по витражам в полу и ринулась к сложенной бело-рыжей одежде, обернувшись нагой зрелой женщиной, чьи глаза не переставали светиться нефритовым цветом с вертикальным звериным зрачком.

Она буквально в один миг нырнула в исподнюю рубаху, не без помощи магии подбросила платье, чтобы оно в раскрытом виде плавно опускалось, на манер играющего на ветру воздушного змея. Запрыгнула в него, одевшись таким образом, и босяком, сжимая в пальцах древесного цвета туфли, поспешно помчалась дальше, прочь из зала, цепкими пальцами левой руки застёгивая на груди округлые пуговицы платья, сделанные из полосатого красного кварца.

II

Ещё несколько хорошо освящённых многочисленными свечами коридоров, крупная каменная лестница с бархатным алым ковром, ведущая вниз, и вот она уже с краю просторной гостиной замка, у двери с высокими старинными часами, чей колышущийся длинный маятник успокаивающим тактом пытался восстановить в норму её сердцебиение.

Неподалёку, по левую руку, ближе к окну, там под синими полупрозрачными занавесками колосящихся узоров, ждал её письменный столик с пергаментом и чернилами. Всё то, что она заранее приготовила прежде, чем сегодня шпионить за тем, кто в землях тёмных эльфов именовал себя не иначе, как Белоснежный Дрим Трогг.

Зеленоглазая женщина решила, что у неё нет лишнего времени присаживаться для письма. А потому, отшторив резким движением занавеску вбок, выглянув наружу, где на темнеющей улице вовсю садилось солнце, а где-то справа возле дверей виднелась фигура тощего пожилого мужчины в чёрном фраке, переложила и чернильницу, и пергамент на высокий подоконник, где могла бы заняться текстом даже в положении стоя, просто склонившись.

Она опасалась, что мужчина уже где-то здесь, в замке. Что он также идёт коридорам, тушит свечи, так как сегодня они уже не нужны, и вот-вот застанет её здесь. Однако же Дрима так задержали снаружи, что он только сейчас, кланяясь и прощаясь, начал исчезать в портале для рукоплескавших эльфов.

К тем, воодушевлённым речью и награждённым золотом, наконец-то со всех ног добежала обладательница длинной белой накидки. Её кожа была светло-серой, бледнее большинства местных дроу, а красивые серьги в виде древесных листьев, ухоженные белые локоны, заплетённые в косы, и ожерелье из округлых серебряных ягод, каждая из которых была украшена маленьким рубином, выдавали ей небедное происхождение.

Но лик её, с острым носиком и выступающими скулами, словно тощая бедняжка голодает не первый день, выражал сейчас столько ужаса и отчаяния, что этим она ещё сильнее отличалась от счастливых и довольных дроу, копошащихся вокруг в поисках затерявшихся монет.

Она опоздала. Ей удалось узреть лишь блеск узоров с дорогих тканей на его спине и исчезающую в портале правую ногу от колена и ниже до узоров новой подошвы, никогда ещё не видевшей пыльных дорог. Столько старания, столько сил до изнеможения было вложено в этот стремительный бег сквозь колкие мелкие снежинки, врезающиеся в щёки, сквозь морозный воздух с покусывающим за голени и щиколотки ветром, сквозь когтистые лапы вечнозелёных елей, расставленных препятствиями на пути… И всё зря.

Казалось, молодая девушка вот-вот рухнет в обморок. От шока ли, от усталости — от всего сразу. У неё не хватало сил даже отдышаться, а отчаяние сжимало сердце досадливой хваткой. Так хотела его увидеть, посмотреть в его красивые глаза, услышать величественный певучий голос, повздыхать от мужественной стати его осанки и бойцового крепкого тела…

Но не удалось. И теперь она даже не представляла на кого обижаться в такой ситуации. Винить злой рок судьбы или проклинать собственные ноги, что те не способны в дорогих бежевых туфлях нестись по снегу и горной тропе столь быстро, сколь нужно было для желанного свидания — девушка убивалась изнутри, почти до слёз расстроенная, шагающая к пустому порталу всё ближе и ближе.

Внезапно с той стороны снова показалась высокая мужская тень. Силуэт становился чётче с каждым мгновением, и вот из сверкающей завесы протянулась оперстованная правая рука, а следом и выглянувший по плечо её хозяин.

— О, неужели, — с мягким тембром сострадания проговорил белокурый эльф, — Неужели ты могла подумать, что я забыл о тебе! — Дрим вышагнул, глядя прямиком в золотистые глаза прибежавшей остроухой девушке.

Девичьи реснички захлопали опьянёнными мотыльками, прозрачный нектар крупных слёз заскользил вниз по строгим щекам, а мужчина проявлялся всё больше и чётче, возвращаясь вновь в Дарикан к тёмным эльфам, чтобы отдельно поприветствовать её, одну единственную, опоздавшую, но, похоже, сильно для него значащую.

— О, Ева! Не нужно плакать. Я знал, что ты придёшь, я ждал тебя, и совсем не думал уходить, — словно извинялся он, подойдя ближе и наклонившись, почти опускаясь на одно колено, чтобы быть ближе к её лицу.

Дрим смахнул слёзы большими пальцами нескромно поводя по юной сероватой коже, левой рукой затем провёл по её голове, стягивая накидку и заигрывая с уложенными волосами и маленькими плетёными косами, отчего та явно засмущалась, но затем радостно ему улыбнулась, бросившись крепко обнимать.

Толпа лишь смотрела. Одни завистливо поглядывали, другие обомлели от подобного зрелища, третьи умилялись, любуясь возникшей перед ними сценке. Никто не мог позволить себе тоже самое. Они не могли сорваться к нему со своих мест и также обнимать на всех радостях и почитании. Для них он был неприкосновенен, а ей дозволялось буквально всё.

— Я… Я думала, ты ушёл, — всхлипывая проговорила она тихим голосом.

— Ах, Ева, разве мог Дрим Трогг придти к эльфам и не увидеться с тобой! — усмехнулся щёголь, — Ты же у меня такая молодец. Всё сделала, как я просил? Храфнодгар, Дёккальфар получили письма? Что со столицей? — поинтересовался он у девушки.

— Мы, Сильвермуны, богатая семья, — отвечала она, — Со связями. Все регионы получили письма с указаниями и предложениями, ко…

— Вот и славно, — оборвал он её, подушечкой большого пальца правой своей ладони с её влажных щёк переводя на её приоткрытые тонкие губы и провёл по контуру обеих, — Жди новых инструкций, мы никуда не торопимся. А если кто спросит, скажи, что ничего не знаешь, что ты тут не причём, только выполняла просьбу.

— Да, Дрим, конечно, — отвечала она, глядя мужчине в глаза, — Когда я в следующий раз тебя увижу? — спросила эльфийка с большим надрывом и волнением в голосе, зная прекрасно, что они вот-вот расстанутся до следующего его такого же визита.

— Минует три луны и я загляну в Дёккальфар, — поведал он ей, — Узнаю, что решил тамошний ярл. Будь там, и будь осторожней, — поднялся он сначала совсем на чуть-чуть и нежно поцеловал её в лоб своими слегка напомаженными выразительными губами, а затем и выпрямился полностью, выходя из её крепких объятий.

Девушка кивнула, хотела что-то сказать, но, едва раскрыв рот, не выдавила ни звука, а просто расплакалась от необходимости расстаться. Белоснежный Дрим Трогг кивнул ей с милой улыбкой, оглядел ещё раз всех собравшихся и, неспешно пятясь, начал махать им рукой, удаляясь опять в сторону портала.

Внутри же, зеленоглазая черновласая дама уже закончила своём письмо. Сделала массивную роспись, рядом ещё несколько особых знаков-рисунков, скрепила всё каплями воска, хорошенько запечатав и даже перевязав дважды тонкой тростниковой бечёвкой, и из гостиной уже была готова отправиться прочь, как услышала шум многочисленных шагов.

В панике женщина метнулась к ближайшему углу, ютившемуся в удачном положении, что ни с одной стороны коридора и дверей в гостиную он был не виден, если просто идти мимо, а специально не заглядывать и не шарить глазами по всем деталям интерьера и богатого убранства гостиной.

— Аглен опять испекла эти свои кругленькие булочки, — хвастался въедливый женский голос.

Это была особа в бордовом платье и рыжими волосами, собранными в пучок над головой, ведущая по коридору двух других своих собеседниц к одному из лестничных подъёмов рядом с гостиной, но не к тому, откуда выбежала леди-пантера и откуда мог в любое мгновение объявиться тот самый Дрим Трогг.

— Булочки? Я думала это пирожные, — удивлялась бодрым низким тембром шагавшая слева в тёмно-зелёном облачении с золотым кружевом и тёмным ободом контура, таким же довольно широким поясом на талии и болотного цвета юбкой, — Сладенькие такие были, — закачала она головой со счастливой улыбкой воспоминаний, так что её пышные каскадные волосы угольного оттенка обильно заколыхались.

— Ах, наверное, я просто переложила сахара в тесто в прошлый раз, — покраснела третья с короткой округлой стрижкой своих коричнево-бордовых волос, одни пряди которых были будто светлее, а остальные, соответственно, темнее.

В отличие от своих соседок, её чёрное с золотыми узорами цветов одеяние не обтягивало фигуру, а наоборот имело пышные воздушные места у плеч, выше и ниже локтей, свободно колыхалось у живота вместо приталенных аналогов, и куда более широкой юбкой оформляло женские бёдра.

— Надеюсь тогда, что и сегодня тоже, — рассмеялась вторая, что говорила о пирожных, по лестничному плотному ковру спеша за более прыткими и быстрыми подругами, уже начавшими подниматься, — Да не спешите вы!

Все три были примерно ровесницами и каждая никак не старше дамы в бело-бордовом платье, спиной к ним и коридору засевшей изнутри угла гостиной комнаты. Скорее даже совсем чуть-чуть её моложе, но молоденькими их при этом всё равно было ну никак не назвать.

— И ты не отставай, — подбадривала, чуть повернув голову назад, дама с пучком, — вчера Аглен уже сдвинула один коридорный ковёр в восточном крыле, так что тот протянулся с краю, вместо того, чтобы красиво красоваться по центру.

— И вовсе не я, — громким шёпотом возмущалась её смущённая соседка, — Тора принимала ванну последней, тогда стемнело, она и сбила ковёр, не заметив.

— Мадея, продолжишь нам читать тот томик стихов? — поинтересовалась низким голосом высокая и отстающая от первых двух на лестнице, пытаясь унять их разгоревшуюся склоку, да к тому же дошедшую до её обвинения, нужно было срочно сменить тему на что-то мирное и приятное.

— Да разве ж выйдет, — сетовала рыженькая с высоким тембром, — Я не так хороша в этих делах. Но, если Аглен даст снова почитать ту книжицу…

— Конечно-конечно, Эвелар прислал такой замечательный сборник о рыцарях и героических подвигов, что без вас в одиночку читать просто не могу! — тихонько захихикала та, что звалась Аглен и приготовила им на свободный вечер булочки к чаю и вину.

Голоса их становились всё тише, как звуки шагов, едва они поднялись по ступенькам. Зеленоглазая женщина выдохнула, прижимая к груди запечатанное письмо, и, прошагав сквозь всю гостиную, вышла с двери, ведущей в не менее просторную, но куда более бедную по количеству мебели прихожую, где у дверей стояли заранее сложенные чемоданы с вещами, а рядом с ними, словно охраняя их, голубоглазая девочка в тёмно-сером платье с белыми кружевами, глядела на неё с недовольным видом, подправляя светленькие пряди за ушки под накинутый капюшон тёмно-серого плаща.

Здесь всё было в светлых древесных тонах. Зал освящался одной массивной люстрой с хрустальными переливами отражающих свет украшений, симметрично, как загнутые бивни мамонта, стояли две ведущие наверх по разным коридорам лестницы. Под ними нижние стены первого этажа с дверями в помещения, например, как та, из которой она вышла а также резной столик с красивой древней вазой под тон интерьера и ветхими чёрными узорами на ней.

С краю от широких дверей стояло два пуфика, а над ними висели вешалки с различными плащами и сложенными зонтиками. Над всем этим располагалась ровная изящная полочка с головными уборами, до которой не так-то просто было достать людям небольшого роста. Но, видимо, в этой семье, за исключением детей, такие никогда и не обитали.

— Готова? — строго бросила девочке мать, оглядев ту оценивающим желтоглазым взором.

— Я не хочу, — насупилась та, — И носить это не хочу, я как служанка! Это не наряд, а мусор! Только пощупай, — тянула демонстративно она локоть, — Я не пойду с тобой! Не хочу! Ты не имеешь права, я всё ра…

— Цыц! — скомандовала женщина, не допуская никаких капризов от ребёнка, — Тебя никто не спрашивает. Ещё спасибо скажешь, глупое дитя. Ты даже не представляешь, что он за человек! — с лицом ошарашенного ужаса поведала она дочке.

Ведь тот светловолосый красавец и вправду оказался человеком, а вовсе не эльфом, за которого себя так экстравагантно выдавал. Вернувшись с уже погасшего портала и сойдя со ступеней винтовой лестницы, именовавший себя Дримом Троггом направился не прямо прочь из комнаты, а к противоположной от зашторенных окон двери умывальни, где избавлялся от грима.

Белые пряди темнели сами по себе, цвет кожи с бледного возвращался в человеческий румянец. А яркие голубые глаза, точно такие же, как у той недовольной юной леди в прихожей, сейчас темнели и наливались оливковым тёмным оттенком.

Ополоснув руки, он принялся снимать остроконечные уши, являвшиеся лишь искусными накладками поверх самых обычных округлых человеческих ушей. Не слишком широких, не слишком крупных, вполне обыденных для большинства жителей Энториона.

Накладки были сложены аккуратно на решётчатой полке, а влажные пальцы принялись смывать излишнюю пудру и помаду, очищая кожу губ и лица от должного броского макияжа, столь необходимого для созданного им образа. Ещё некоторое время приведения себя в порядок, и вот над умывальней в красивом зеркале красовался возмужавший с тех Крумвельских событий и переваливший за свой четвёртый десяток Тодерик Торнсвельд.

Благодаря своей уникальной особенности менять цвет глаз, волос и становиться бледным, словно альбинос, он безопасно для себя менялся до неузнаваемости. Грим делал его моложе, сглаживая и прикрывая все морщины, а уши помогали визуально породниться с эльфами. Если бы он сейчас снова зажёг портал и, даже не переодеваясь из той же самой одежды, вышел снова к толпе и прошёлся перед лицом каждого — никто бы не узнал в нём Дрима Трогга, даже Ева Сильвермун, которая явно была в того, если и не по уши влюблена, то относилась с огромной симпатией и трепетом.

Повстречай она вот такого Тода, то назвала бы не иначе, как стариком. Конечно, он не смотрелся так, как в его возрасте в том самом саду выглядел Аравен Лекки. Тот просто по жизни будто бы всегда был дедом, к слову, дедом, да и прадедом, по сей день и остался.

Торнсвельд же просто повзрослел со своих шестнадцати до сорока двух, так что не удивительно, что годы брали своё. Та троица, что спешила провести вечер за булочками, слабым вином, фруктовым чаем и чтением стихов о рыцарях, собранных его братом Эвеларом, были служанками Мадеей, Торой и Аглен, вот уже десять лет как прислуживающих ему в родовом замке.

Когда они только вступали в свои обязанности им не было ещё и двадцати, а теперь каждой вот-вот с года на год стукнет тридцать. Время никого не щадит в Эйзенторе, и не многие живут здесь столь долго, как тот же Аравен Лекки. Людей за шестьдесят непросто отыскать, особенно не среди магов. Болезни, плохое питание, для Тода ещё и вполне затворнический образ жизни — всё это отнюдь не продлевает людям жизнь.

Впрочем, кушанья на его столе, конечно, были куда лучшего качества, чем у крестьян на этих не шибко плодородных болотистых землях, но местные овощи и дичь было совершенно не сравнить с качеством растений и зверья, например, в Гладшире или Кхорне. Там все питались куда лучше. Впрочем, жили не особо-то дольше…

Но выросший Тод Торнсвельд ещё даже не догадывался, что его супруга Марго вместе с дочкой, названной тем же именем Маргарита и прозвищем «Синеглазка», воспетой неоднократно его братом-бардом на землях королевства, намерились этой ночью сбежать от него.

Точнее намерение это было лишь у жены Тода, а дочь как раз протестовала всеми силами. Ей нравились светские вечера, дорогие качественные платья, свои игрушки и книжки, библиотеки замка, приятная троица дам и другие слуги. Да, здесь для ребёнка было скучновато, но покидать родные стены и отказываться от жизни высшего общества она совершенно не хотела.

Но мать её, воспитанная друидами Клана Четырёх Зверей, спасавшая редкую фауну в диких лесах Лотц, где на охоте и познакомилась с восседавшем на мощном коне Тодом, уже не впервые так втихаря подглядывала за этими странными увлечениями супруга наряжаться эльфом и перемещаться на их континент, далеко-далеко отсюда, через какие-то неведомые порталы.

В последние такие разы она узнала о тайных письмах, о провокации эльфийского народа на восстание, и поспешила предупредить важную персону, для чего сегодня и изложила всё в подробном, пусть и спешно написанном, письме. А, быть может, помимо всего этого там, в тексте, было ещё что-нибудь очень важное о тайнах графа Торнсвельда, которые ей хотелось раскрыть всем как можно скорее.

Распахнув массивные входные двери, где снаружи их ждали лошади и тот самый, видневшийся ещё из окна гостиной, тощий старик-кучер, помогающий сейчас по-быстрому погрузить поклажу на коней с двух сторон по краям от седла, а оставшиеся разместил по краям небольшой тёмной повозки.

— Вы служили верой и правдой этим землям, Кирим, — сказала она мужчине, — Послужите же ещё немного, — вручила женщина в старческие руки запечатанный и перевязанный конверт, как торжественный трофей, — Вы знаете, что с этим делать.

— Служить вам, великодушная графиня, было величайшей честью для меня во всей моей жизни! — кивнул тот в ответ со всей ответственностью в серо-голубых глазах, а потом ещё грациозно поклонился со всем уважением к своей госпоже.

Кучеру предстояло стать гонцом и поскакать к адресату, а вовсе не вывозить достопочтенных леди в безопасное от графа место. А потому без лишних слов старик принял свою судьбу, вскарабкавшись в своём фраке на вороного скакуна, что стоял первым, ещё не запряжённым в повозку. Пришпорил его и изо всех сил помчался в туманный сумрак, оставляя женщину и дочку в распоряжение их самих.

Не знавший о плане побега муж Маргариты сейчас их даже не искал, а, избавившись от грима и костюма, намеривался отдыхать в какой-нибудь из увеселительных комнат самого широкого высеченного в громадной скале замка, отдалённо напоминавшего чашу и прозванного так за это сходство.

Она же, ловко усадив надувшуюся от обиды дочь в повозку, проверила крепления сбруи на лошади, поправила той защитную от насекомых попону, и вместо того, чтобы взяться за вожжи из повозки рядом с дочерью, как всё и планировалось заранее, зачем-то сама влезла в стремена ногами, запрыгивая в кожаное седло.

Уверенные женские пальцы сжали уздечку и приказали лошади двигаться. Та нехотя стала бить копытами по остывшей от вечерней прохлады земли, двигаясь вперёд. Смазанные колёса плавно вырвались из продавленной под весом багажа грязи и покатились вместе с повозкой по дороге прочь от графского замка.

— Потерпи немного, — погладила желтоглазая женщина свою бурую лохматую лошадь, — Я обязательно отпущу тебя на волю, как только будет такая возможность. Послужи нам ещё чуть-чуть, дай выбраться из лап это деспота и скоро все обретут заветную и заслуженную свободу.

Поняла её лошадь или нет, но ничего не ответила. Просто продолжила цокать подкованными копытами, ускоряя постепенно шаг на быстрый бег и унося гружёную повозку и двух знатных леди прочь по петляющей от замка дороге вокруг холмов и степей.

В прохладных краях графства Лотц, владениях Тодерика Торнсвельда, бесшумная ночь мягко опускала свои чёрные крылья, застилая небосвод прочь от поспешно уходящего за горизонт болотистых хмурых лесов весеннего солнца. Редкие облака сильным ветром проносились где-то между сверкающими звёздами и землёй с местными поселениями да городками, в туманной дали над которыми высился в горах своими мощным стенами и широкими угольчатыми башнями величественный иссиня-черный замок правителя.

Шли дни, а они колесили вдвоём вдоль холодных границ с Астелией, где по левую руку оставались мрачные леса родных земель, а по правую виднелись заснеженные горные возвышенности не слишком дружелюбных соседей.

Перебивались припасами, которые довелось взять с собой. Мясо шло в первую очередь, так как не смотря на окружающую прохладу всё равно портилось раньше остального. Хлеб и выпечка тоже черствели быстро, но их можно было поджарить на огне, обсыпать солью и получалось отличное кушанье.

В золе приходилось запекать свёклу и картошку. Маргарита иногда охотилась для дочери. Оборачивалась волчицей, скинув то своё единственное платье, в котором и сбегала от графа-мужа, бегала за зайцами или выслеживала куропаток. А ночами, общаясь снежной пумой, сворачивалась вокруг дочери калачиком, согревая со всех сторон густым приятным мехом. Та же, в свою очередь, укрывала мать взятыми с собой узорчатыми одеялами.

Лошадь была неприхотлива, свежая трава росла буквально везде, так что какой-то из дней они почти всё время ездили, на другой же устраивали отдых, давая возможность крепкому животному вдоволь поесть и вылезти из упряжи.

Искупавшись в Одовом озере — крупнейшем на землях Лотц, и постирав заодно свою одежду, они набрали в ближайших лесах грибов и ягод, благо сезон это вполне позволял. Из взятого с собой провианта оставались разве что соленья да варенья.

А когда запасы окончательно подошли к концу, Марго всё чаще оборачивалась волком, выслеживая по старым стоянкам кочевых цыган куда же те направлялись. Кострищи, примятые поляны, останки туш, которые разделывали после поимки охотники.

И хотя женщине-друиду было, безусловно, жаль животных, она прекрасно понимала, что сама природа так устроена. К тому же и она сама и те цыгане убивали, чтобы выжить, а не для развлечения. Страсть к охоте также была невероятно отталкивающей чертой для её в муже, правда из всего рода Торнсвельдов, пожалуй, именно Тод посвящал этому куда меньше времени, чем его родня.

Если б он был дружен с Дайнерами, как его отец, то вероятно продолжал бы регулярно наведываться в Кхорн, хотя бы раз в сезон для совместного загона лесных зверей. Однако же дружбой его взаимоотношения с королём назвать было трудно, так что чаще он один или в компании служанок выбирался из замка в ближайшие леса.

Джеймс же помимо Розенхорнов и вместо Торнсвельдов на королевскую охоту звал то Дрейка Кромвелла, то Арна и Фреда Мейбери, то Сэма Уинфри. А в замке его дети могли весело провести время с гостями. Так, например, все три девочки Розенхорн отлично ладили со всеми тремя детьми четы Дайнеров. Шестнадцатилетний Лоренцо Мейбери, сын Джульетты, если та тоже приезжала вместе с братьями или кем-то одним из них, с младшими детьми возился мало, зато Вельд был дня него образцом того, каким должен быть воин.

Они обсуждали тактики боя, последние виденные турниры и какие-то особо запоминающиеся их схватки и моменты, сами меж собой устраивали дружеские поединки, что без оружия, что на деревянных мечах и топорах. Молодой Мейбери — оставшись матерью-одиночкой с сыном, Джули вернула себе прежнюю фамилию, — упрашивал Вельдемара посоветовать его отцу в какую-нибудь гвардию.

Юниоров регулярно набирали среди местных в небольшие взводы по десять-двадцать человек, однако иноземцев туда брали редко. Зато дружба семьями тут могла бы как-то помочь. Джульетта последние пару лет регулярно отпускала Лоренцо вместе с дядей Фредом в его авантюрные путешествия, так что сама вряд ли бы была против, если бы Джеймс Дайнер позвал её сына служить при замке в своей армии.

Однако же, этого до сих пор так и не случилось. Зато у Дайнера среди приближённых служил один из детей Аравена Лекки. Этот факт, вероятно, расстраивал Лоренцо. К тому же он знал, что король Джеймс когда-то звал в паладины Кромвелла, а Сэм Уинфри и вовсе занимал эту должность несколько лет. Так что не настолько уж и трудно было иноземцам оказаться при короле, вот только на это всё, в первую очередь, должна быть воля самого Его Величества.

А вот у Уинфри детей пока не было. Сэм ожидал возвращения Лораны Эймери, своей хорошей подруги, ветеранки Ультмаарского сражения, где погибла Нора Стерн, бывшая Нора Лендридж. А Алекс и Шелли были женаты второй год, вечно говорили о том, как хотят завести детей, но и этого пока так и не случилось.

III

Графство Лотц не считалось особо плодородным. Здесь, конечно же, были свои мельницы, растили скот, выращивали овощи, но в основном такого хозяйства едва хватало на самих себя с учётом оплаты налога лордам и королю с каждого урожая. К тому же стража в лице Собачьих Черепов вместо поддержания порядка скорее разоряла хозяйства да деревни, забирая, что душе угодно и крайне редко чем-либо помогая местным, если дело не касалось облавы на зверьё и чудовищ.

Оборотни, стрыги, богинки, проказливые и прожорливые обитатели чащобы докучали грибникам и охотникам, да и для движения самих отрядов Собачьих Черепов могли стать внезапной проблемой. К счастью для Марго и дочери они за время путешествия не натыкались ни на голодных тварей, ни на стражников, которые бы явно были не прочь поразвлечься с двумя оставшимися без охраны леди вместо того, чтобы благородно тех одеть, обогреть, накормить и сопроводить в пункт их движения.

Впрочем, во-первых, Маргарита бы свою Синеглазку в обиду не дала, оборачиваясь кровожадным зверьём по необходимости, а, во-вторых, какого-то конечного пункта у их движения не было вовсе. Изначально женщина просто сбегала, куда глаза глядят. Это затем уже однажды запах дыма от цыганского костра кочевников ударил в нос, принесённый ветром, и у неё созрел план дальнейших действий, которого она сейчас и придерживалась.

Маргарита-младшая же всю дорогу только ругалась и проклинала мать. Такая жизнь её максимально не устраивала. Она предлагала всё — сдать её в приют, выдать замуж за любого помещика и барона, оказаться хоть где-нибудь с крышей над головой, чтобы оттуда связаться с отцом и вернуться в высший свет, в родной замок к уютным покоям и интересным книгам.

Но всё это мать у неё отняла и не позволяла даже думать о письмах домой. Поначалу Синеглазка даже оставляла по маленькой хлебной корочке на местах их ночёвок, чтобы в случае погони отец смог их найти. Но дни шли, хлеб давно кончился, а никакого преследования так и не наблюдалось.

Ну, а сдать в приют Марго её попросту не могла, по крайней мере не на земле Лотц, ведь здесь её было бы очень легко вычислить и отыскать. Да и песню Эвелара о Синеглазке она знала, как, быть может, знала и дочь, и много кто ещё во всём королевстве. Ребёнка ей хотелось спрятать там, где никто бы никогда не стал искать.

И кочевой табор подвернулся, как нельзя кстати. Конечно, это не был абсолютно идеальный вариант, с мест стоянок нельзя было отправить послание, а даже если бы маленькая Маргарита изловчилась, схватила сыча или даже ласточку, а та каким-то образом и вправду доставила бы записку в замок — табор бы вскоре покинул насиженное местечко в поисках нового. Жизнь в вечном движении позволяла думать, что её дочь теперь будет в безопасности. Что места, где та была, невозможно отыскать.

Да и цыгане не были вовсе эдакой особенностью края Лотц. Помимо графства они путешествовали высоко вверх на север к плантациям Унтары, на запад в Кхорн, откуда открыты пути куда угодно дальше, и иногда даже на юг в Церкингем, впрочем тамошняя власть кочевой народ недолюбливала.

Наконец она увидела настоящий дым от их стоянки. Уже не пепел от когда-то разведённого костра, не следы присутствия, а воочию, как вечером шумный табор суетится и поёт громкие песни, разжигая переносные печи и собирая множество дров для высокого пламени.

Лошадь подошла довольно близко к кибиткам, прежде, чем её заметили местные. Марго ловко слезла с кобылы, а вид у неё был уже далеко не такой, какой полагается светской даме и жене местного графа. Опознать в ней ту самую Маргариту Торнсвельд было почти невозможно, да и вряд ли кто-то из цыганских семей мог бы знать её в лицо.

Портреты графини на монетах не чеканили, повсюду не рисовали, да и про неё саму песен не складывали особо, не считая того, что «Песнь о Синеглазке» больше была своим текстом посвящена как раз ей и Тоду, нежели их дочери, выведенной Эвеларом в название для красоты.

— Кто такая к нам на ночь глядя? — прохрипел старик, поднявшись с заваленного бревна, служащего многим рядом с ним скамейкой.

Его одежда была гораздо светлее, чем у остальных, так что он резко выделялся на фоне окружающих, правда лидером этого табора он при этом не являлся. Плетёная обувь шаркала по траве, пока он приблизился, чтобы рассмотреть в ночи собеседницу получше.

— Да не бойся так дедуля, не упыри мы с ней, — ответила Марго, сверкая своими крупными, подобно двум ярким лунам, жёлтыми глазами и поправляя свои вьющиеся тёмные волосы прочь от лица, чтобы получше рассмотреть присутствующих, — Кто главный тут у вас? — поинтересовалась она властным тоном.

— Тамаш главный, — сипел ей в ответ пожилой мужчина, — Чего такая взбалмошная? Али торгуешь чем?

— Может быть, дедуля, и торгую. Коня вот могу загнать, нужен? — показала она рукой на беднягу в упряже.

— Да какой же это конь, — возмутился тот, — Это кобыла.

— Да кобыла, как кобыла, а была бы конём, не продала бы, — протараторила Марго, — Главного зови, говорю, дедуля, тебе-то лошадь на кой на старости лет. Ты лучше на гуслях сыграй, сказку расскажи.

— А не велика ли мадам, чтобы сказок желать? — усмехнулся старик, обнажая частично беззубый рот, — Сказок знаю не мало, садись послушать, если хочешь, да не до них сейчас.

— Так, кто из вас Тамаш-то? — вопросила женщина погромче, — Неужто мне так самой до старости с вашим дедушкой вести задушевную?

— Я Тамаш, — черноокий и круглолицый мужчина возник справа, загораживая костёр от её сверкающего лунного взора, так что его в тот же миг стало похуже видно.

Однако даже в сумраке Марго отчётливо видела эти пышные густые брови, курчавые угольные волосы и красивые усы, завораживающие при движении его губ во время разговора. Она сделала приветственный поклон — честь, которой старика она не удостаивала, однако речь вести поскромнее, уважительнее и вежливее при этом не стала.

— Ты Тамаш? Ну, тогда принимай гостей! — кивнула она заодно в сторону тёмной повозки, откуда виднелась голова девчонки с распущенными светленькими волосами.

— Так вот, кому сказки петь, хе, — сиплым голосом проговорил дед с улыбкой.

— И? — поглядел на них Тамаш, переводя взгляд крупных карих глаз, словно наливных винных бочек, с одной на другую несколько раз, — Кто будете? Чего от нас хотите? — поинтересовался он у женщины.

— Ищу лучшей жизни для неё, чем бездомное скитание, — проговорила Маргарита, пытаясь выглядеть как можно более жалостливо, — Возьмёте на пару лет обучаться? Лошадь в придачу, телегу в придачу, оплата вперёд, я так уйду. Я друид, мне в лесу хорошо. Сама справлюсь, ребёнка вот на время некому отдать.

— Хорошая она девочка, но так дела не делаются, — заметил Тамаш, отводя глаза, — Точно твоя? Вы не очень похожи. А искать её не кинутся? А нас не порежут, если найдут? Темните вы, мадам-друид, — не доверял он незнакомке.

— Кто ж вас найдёт-то, — вздохнула Марго, — Я волком металась, неделями след брала. Сейчас границу с Кхорном пересечёте, и поминай, как звали. Растворитесь в торговых путях да среди других кочевых таборов.

— С чего вдруг решила, что в Кхорн идём? Может, мы в Унтару али вовсе по «бычьей голове» кочуем, — произнёс он, имея в виду крайнюю область земли Лотц эдаким пиком на карте обрамляющей Унтару, что контур этого кусочка графства отчасти напоминал бычью или коровью голову в профиль, когда два рога как бы сливались силуэтом в один.

— А мне и не очень надо знать, куда вы путь держите, — хитро сощурилась женщина, — Я её найду, когда время придёт. Уж будь уверен, Тамаш, глава табора. Бери, не пожалеешь. Может, замуж за кого выдашь, только отвечать будешь сам передо мной за её сохранность невинность, а пока…

— Нет, женщина, — бросил он, невежливо прервав её условия, и развернулся, — Так здесь дела не делаются, — жестикулировал он пальцами вверх, стоя к ней спиной и направляясь к костру.

Марго рванула вслед за ним, уверенно выйдя в свет высокого костра, оглядывая обилие собравшихся цыган. Несколько семей здесь путешествовали вместе. Стар и млад разодетые в красивые цветастые наряды, чем-то похожие друг на друга, будучи одного цыганского рода, сейчас глядели на неё с интересом и удивлением.

— И коня не хочешь? Ну, в смысле лошадь, — глянула она на старика прежде, чем его сиплый тембр успел сотрясти воздух в возражении, — Повозка хороша, вам пригодится. Это не хочешь? — достала она позолоченную плоскую пудреницу из кармана платья, — Не продашь такую, так расплавишь и куском сдашь ещё дороже, — потрясла она перед лицом обернувшегося главы табора.

— На вид золото, — присмотрелся он, протянул руку, чтобы пощупать, но Марго ловко одёрнула вещичку от его любопытных пальцев, — У меня с собой ещё есть. Золотые подсвечники, коробка с лучшим табаком, несколько мужских перстней с самоцветами, женское колье и серьги. Что-то ещё там, иди глянь. Или мне самой принести, хрупкой женщине для такого крепкого самца принести мешочек с золотом? — ехидно и с усмешкой проговорила она довольно медленно.

— Дерзишь, женщина, — только и заметил он хладнокровно, — Откуда всё? Своровала вместе с дитём? На кой она тебе, если не твоя? Не пойму, раз вернуться хочешь. Ладно б спасала от мясника какого, а так… Заботься, говоришь, приду проверю, говоришь, нет мне причин тебе не верить. Но не понимаю, хоть убей.

— Да потому что не твоего ума дело, голубчик. Меньше знаешь — крепче спишь, как говорится, — подошла она к Тамашу как можно ближе.

— Как мы её по-твоему воспитать-то должны? — послышался сзади хрип деда.

— Да-да, мы не учёные здесь детей воспитывать. Рыбу ловить, птицу стрелять, десятки считать, — перечислял женский голос, — Ежели школа тебе нужна, голубушка, то ты лучше…

— Лала, ты хотя бы не лезь, молю! — попытался унять тараторящую полную женщину Тамаш, прислоняя ладони к голове, не то помассировать виски, словно голова разболелась, не то просто уши прикрыть её слов, — Плеймн дело говорит, мы ей дать-то ничего не можем, мы кочевой народ, не писари учёные!

— Вот, как сможете, так и воспитаете, — ответила Марго, — Как своих детей. На чём мир держится, расскажете. Кто свой, а кто злодей отличать научите. Ценности, добродетели. Как человеком хорошим быть, другим помогать. В сказках, песнях и легендах много поучительных историй ей расскажете и споёте. Может, играть на чём выучите.

— Ты пришла к нам одна, — поднялся один коренастый и лысеющий мужчина, у которого тоже не было ряда передних зубов, но вряд ли от старости, выглядело так, словно ему их скорее выбили в драке за вот такиепроявления наглого характера, — Пришла с золотом, с конём, и условия ставишь? Да что мешает нам тебе глотку чик и забрать всё себе? А? Безо всяких условий?

— А ты посмей! — бросила та в ответ, и уже на втором слове женский певучий голосок её обретал лязг и скрежет, оборачиваясь звериным рыком, а жёлтые глаза сияли ярче и оскаленные зубы трансформировались в волчьи, пока челюсти начинали удлиняться вперёд.

— Остынь, — хлопнул глава табора пятящегося в ужасе мужчину по плечу, — Добродетели, не забывай, — напомнил он речь гостьи, — Она же сказала, что друид. Но мой друг прав, ты могла бы быть и повежливей.

— Достопочтенный Тамаш, — закатила глаза Марго, прекратив свою трансформацию, — Мы не на светском балу, чтобы любезничать и кружиться в вальсе. Прояви ту самую добродетель. Есть у тебя здесь семьи с малыми детьми? Её возраста или младше. Подсади к кому, растите девочку. Пройдут годы, я вернусь. Отблагодарю вдвойне.

— Ещё злата привезёшь? — прохрипел дед.

— Привезу, дорогой Плеймн, — саркастично заметила ему незнакомка, — Вставишь себе золотые зубы.

— Ты уже знаешь, что я Тамаш, что он Плеймн, а своё имя нам не сообщила, не вежливо, — скривил голову на бок цыганский лидер.

— Да говорила я уже, ты прослушал. «Меньше знаешь — крепче спишь» зовут меня, забыл? — хмыкнула женщина, прошагав к телеге, — Поможешь с мешками-то?

Она развязала несколько верёвок, и внутри действительно брякнули заранее взятые ею с собой из замка подсвечники и другая драгоценная мелкая утварь. На звон золота сомневавшийся Тамаш всё-таки подошёл. Слегка кивнул молчащей девочке приветствием, также ничего не говоря, поглядел на мешки и взяв обеими руками потащил поближе к костру, чтобы рассмотреть, так как ночь уже вовсю сгущалась вокруг плотной темнотой.

— Если всё пройдёт успешно, — тихо сказала Марго дочери, — Останешься здесь с ними.

— Здесь? Они же бездомные! — с отвращением возмутилась девочка, благо стояли они с повозкой достаточно далеко от костра, где все разглядывали дорогую посуду, чтобы те не расслышали.

— Они кочевники! — буркнула строго мать, — Прекрасно живут, нарядные, красивые, весёлые. Музыку любят, песни поют.

— Я что буду спать на улице? — не унималась та.

— Они кочуют, живут в движении, — объясняла Марго, — Каждый день на новом месте. Ну, практически, — задумчиво добавила она, будучи уверенной, что такие стоянки могут вполне держаться и несколько дней, особенно в хорошем месте, — переносят с собой хижины из тёплых цветных одеял, у них есть кибитки вардо, вон гляди, — показывала она на передвижные цыганские дома: и крытые, и плоские расписные повозки с прикреплёнными бортами на больших деревянных колёсах.

— И мне придётся есть сырую рыбу? Неощипанную птицу? — продолжала сыпать вопросами Синеглазка, с ужасом в голосе, — Самой ловить, чтобы себя прокормить?

— Да что ты заладила, они культурные люди с древними традициями, у них есть каменные печи, где готовят еду, нередко даже сами разводят кур, а дикую птицу или кроликов хорошенько приготовят, вот увидишь! — заверяла Маргарита, — Уверена, всю охоту на себя возьмут смелые цыганские парни, тебя не заставят с утра до ночи за зайцами гоняться по лесам.

— Ага, а если заставят, я вернусь, а табор уже уехал, — покачала головой девочка, — Они же кочевники, — напомнила она матери её же слова.

— Попрошу за тобой присмотреть, — провела мать по детским волосам, — Будешь носить цветастые платья, купаться в горячих источниках, изучать их быт, культуру, венки из цветов плести, выучишь историю нашего мира через сказки, легенды и истории, будешь изучать небо и звёзды. Пусть обучат тебя тому да эдакому.

— Ох, я хочу домой, в замке было очень хорошо! — насупилась девочка.

— Идём, познакомишься, — словно игнорируя последнюю детскую фразу, она вытащила малышку из повозки, и за руку повела к огню.

Там уже вовсю достали содержимое мешков, деля предметы между собой. Да так, что не обошлось без ссоры, споров и драки, так что шум и гам постепенно нарастали в таборе, разгораясь вместе с пламенем высокого костра.

— Да что происходит-то? — подошла она к ближайшему знакомому — тому деду в белой рубахе и красном поясе, который она не приметила ранее в темноте.

— О, девчонку уведи, — попытался он своей морщинистой левой ладошкой закрыть глаза Синеглазке, но та просто обошла мать с другой стороны, — Не для детей зрелище сейчас будет.

— Не поделили поровну чужое добро? Тамаш ещё согласия не дал, а они… — начала было возмущаться Марго и едва не ринулась всех разнимать.

— Да нет, не в золотишке дело, — оборвал её дед, — Мирелка, мать главной красавицы Джофранки, выдаёт дочку замуж, — начал он рассказ издалека, — Стево и Шандор с малых лет бьются за неё. А тут у Стево ещё случай подвернулся златом заплатить, отдать своё Мирелке хочет. Шандор возмутился, велел по-мужски разобраться, на ножах биться за сердце первой красавицы табора.

— Та что ль? — кивнула Марго в сторону одной из напуганных девушек, которую сочла наиболее симпатичной из молоденьких цыганок, Синеглазка также обратила на неё внимание.

— Она самая. Сама определиться не может, кровь унять! Хочет, чтобы бились за неё! Ну дурёха ж полоумная! — сипло возмущался старичок.

Возле этой симпатичной и расцветавшей прекрасным цветком табора ютилась неугомонная младшая сестрёнка, которую та то и дело окрикивала именем «Каце», велела уйти от костра и лечь спать в их повозке, но черноокая малышка никак не хотела слушаться.

— Обернусь медведем, разгоню всех, в миг у меня помирятся, — сказала Маргарита, готовая уже перевоплощаться и срывать платье, но старик схватил её за предплечье.

— Тоже неразумно, — возразил он, — Сегодня помирятся, а едва ты табор покинешь, опять начнут. Буйный нрав, им разобраться надо. Тамаш тоже перечить не смеет, а он любит у нас драки прекращать, чуть что.

— Хм, — недовольно покачала головой гостья, сжав руку дочери, — И частые у вас здесь драки, что ли?

Дед не ответил. Толпа от костра в этот момент двинулась, отодвигая брёвна и разгребая поляну. Сиплый старческий голос лишь начал пояснять новеньким, что парням плотно завяжут глаза ткаными повязками и выдадут по ножу. Убивают в таких дуэлях редко, но всякое может случиться. Биться будут, пока один не признает поражение и не откажется от Джофранки.

Многие цыгане стояли с задумчивыми лицами, кто-то покусывал ноготь большого пальца, кто-то ладонями потирал нос, поглядывая на подготовку к поединку. Больше всех переживали и почти плакали матери обоих юношей. Поколение постарше покачивало головами, мол, надо быть умнее, лишь немногие поддавали жару, скандируя что-то раззадоривающее для грядущей драки.

На первом молодом человеке с короткими кудрями, чьё имя было Стево, красовались чёрные кожаные штаны, а сверху тёмно-серая, почти чёрная, плотная рубашка в тон выразительных мужских очей, поверх которой хорошо на мускулистом теле сидел светлый жилет, который когда-то, наверное, был голубоватым или синим, но сейчас довольно изрядно выцвел. Длинноволосый Шандор же, отличавшийся от оппонентка более крупным носом и глубоко посаженными зелёными глазами, собрал сзади в хвост свои жёсткие густые пряди и был разодет в просторную сиреневую рубаху и тёмно-синие шаровары.

Оба были хорошего телосложения, явно сильные и ловкие, по словам старого Плеймна дравшиеся уже не в первый раз, однако на этот раз уже по-настоящему, за руку и сердце своей возлюбленной, в смертельно опасной схватке на ножах.

Чёрные ворсинки на подбородке и по краям губ, придавали внешности Шандора некий колорит мужественности, правда в правом его ухе красовалась серьга, что в глазах пришедших к костру женщины и дочери не особо-то подходило сильному полу, однако она в таборе всего лишь означала, что он единственный сын своей семьи. А вот Стево, вероятно, пытался отрастить красивые усы, но это у него в силу молодого возраста, пока не слишком-то получалось.

Тамаш завязывал глаза обоим, чтобы было по-честному, ведь кому ещё доверится в такой момент, если не главе табора. Он сделал плотные узлы на их затылках, каждому вручил по одинаковому хорошо заточенному ножу с выемкой на конце прямого лезвия, напоминающей пламя свечи под лёгким дуновением.

Лишённые зрения, но способные кое-как слышать шаги друг друга на фоне потрескивающего костра позади, они бродили долгое время друг напротив друга, сжимая холодное оружие за рукоять, и кружа то в одну, то в другую сторону довольно синхронно.

Ведь едва звук от оппонента станет правее или левее, как возможен выпад и потому надо всегда быть на чеку, чутко прислушиваясь ко всему, что происходит здесь и сейчас на поле брани, которым для них стала эдакая арена из расчищенной поляны возле огня.

Оба из них были правши, оба выглядели без страха и сомнений, сосредоточенные на решающем для их дальнейшей судьбы в таборе поединке, уверенно сжимая ножи крепкими пальцами правой руки. Предварительный боевой «танец» затягивался, заставляя всех собравшихся нервно следить в ожидании, пока они, кружа по периметру, периодически то сходились ближе, то расходились совсем с краю, ни на миг не прекращая перемещать ногами в простенькой плетёной обуви по уже покрывшейся росой тёмно-зелёной траве.

Наконец с рявкающим возгласом первым не выдержал Шандор, рванувший с лезвием вперёд в место, где, как ему казалось, должен находиться его дуэлист. Стево отскочил, взмахнув ножом так, что попал прямо по вытянутой руке своего соперника, заставляя того вздрогнуть и пережать рану под локтём левой ладонью.

Определённо зная, что он задел Шандора, теперь уже Стево с выкриком «А-а-а-а!» понёсся вперёд, чтобы вонзить лезвие оппоненту вбок между рёбер, но тот сделал ловкий шаг назад, даже не шаг, а скорее инстинктивный наклон с попыткой удержаться на одной ноге, вскоре вернувшись в исходную боевую стойку, когда Стево пролетел мимо, промахнувшись своим выпадом.

Вернувшись на обе ноги, Шандор попытался ногой пнуть промчавшегося недруга и попал тому по заду, едва не столкнув в пылающий с человеческий рост, если не выше, большой костёр. Только близость к жару удержала на ногах бедолагу, заставляя изо всех сил пятиться и сохранять равновесие.

Мгновение спустя они уже вернулись к тому, с чего всё начиналось. Ноги расставлены, руки чуть опущены наготове отражать и нападать, кружась из стороны в сторону по краям импровизированной дуэльной арены.

— Ты мышь, — говорил длинноволосый парень в процессе этого хождения, — А я дикий лесной кот, который вышел на охоту! Ты просто мышь! — не понятно, убеждал он себя таким образом или запугивал Стево, но тот лишь недовольно шумно дышал, растопыривая ноздри над редкой щетиной юношеских усиков.

Один резвый синхронный выпад с каждой стороны, и лезвия небольших идентичных ножей со звоном сошлись крест-накрест в попытках с напором надавить в ту или иную сторону, разошлись снова и начали высекать искры со лязганьем ударов, что следовали один за другим.

Не глядя, не видя друг друга, а только чувствуя, они умудрялись многократно задевать лезвием о лезвие. Один пятился, другой наступал, а затем наоборот. Но сил в раненой руке у Шандора было меньше, так что Стево вскоре продавил оборону соперника, сделав ещё несколько косых движений крест-накрест и изодрав сиреневую рубаху, оставляя соответствующие порезы на торсе конкурента за девичье сердце.

Послышались ахи и вздохи вокруг, старец вновь попытался прикрыть Синеглазке её взор, как многие родители делали прибежавшим на шум детям, давно уложенным спать в шатрах и кибитках, но Маргарита-младшая снова избежала морщинистой руки Плеймн, пахнущей сухой травой, табаком и немного пчелиным воском, устроившись поудобнее для просмотра сражения.

— Хэх! Хайя! — периодически разрезали лезвиями воздух перед собой оба, чтобы никто ни один не мог втихую подкрасться или обойти сбоку, неожиданно вонзив нож.

Израненный Шандор, благо его порезы на теле были не особо глубокими, лезвие едва пустило кровь из смуглой кожи, перешёл в активное нападение. Причём не просто махал ножом, а делал невообразимые акробатические трюки. Махал ногами вперёд, вертясь на одном месте, пытался выбить нож у оппонента из рук, отпихнуть того в живот или просто неожиданно ударить.

Стоящий напротив в попытках от свистящих в воздухе движений уловить их направление и увернуться от ударов, таких прыжков в воздухе позволить себе не мог. Даже если он и умел вытворять нечто подобное, сама концепция швов на кожаных штанах не позволяла ногам разгуляться с такой свободой, как шаровары махавшего конечностями Шандора.

Тот громко топал, вскрикивал, иногда даже ложно, без попыток атаки давал сигнал голосом, но не делал выпада, чтобы потом бесшумно застать врасплох очередным акробатическим переворотом или мощным толчком с разбега.

Так и получилось. Один из таких прыжков с вытянутой в воздухе ногой вперёд угодил прямиком по лицу Стево сбоку, врезав по щеке и по зубам, почти повалив на землю и заставляя сделать боком кувырок, чтобы совсем не рухнуть.

— Вот это да! — в определённом восхищении прикрывала рот рукой Синеглазка, — Как он так? Прям летает! — пищала она от восторга, глядя на все эти движения ногами в воздухе.

— Отец-храмовник его научил, — просипел старец Плеймн.

— Да бросил потом, — раздался справа чей-то подслушавший женский голос с явным неодобрением, — Может, потому он и злой такой. Смотри, как кипит ярость в мальчишке!

Обжигающая боль в щеке и дёснах, вкус кровь во рту, скрипящие от ненависти зубы — всё это с огромной силой обрушилось на молодого парня, а Шандор уже нёсся вперёд с лезвием, зная, что после такого переворота его соперник едва ли готов сражаться.

Вот только не учёл, что Стево не настолько ловкий, чтобы приземлиться на ноги после такого удара. Тот стоял одним коленом на траве, будучи теперь пониже оппонента, вытянул в защитном жесте руку с ножом вперёд. И в этот момент бегущий Шандор, видимо, не очень рассчитал расстояние, так что наскочил животом прямиком на всё лезвие.

Под громкое оханье раздался и женский визг, когда раненный парень, раскрыв рот от шока и боли повалился спиной на траву вместе с торчащим в себе ножом. Рана была явно глубокой, не в центре, а где-то с краю живота, откуда сразу же по ножу заструилась алая кровь.

— Ты проиграл! — поднимался тяжело дышащий Стево на обе ноги, — Признай, и мы закончили.

Парень, похоже, не желал своему противнику ни быстрой, ни мучительной смерти. Пытался отдышаться и придти в себя, почти уже запрокинул освободившуюся от ножа правую руку за голову, чтобы развязать плотно прилегающую ленту, от которой уже в сдавленных глазах начинали плясать солнечные зайчики и мнимые блики, как иногда бывает в подобных случаях.

Вот только израненный Шандор в такой победе конкурента уверен не был. Он неспешно поднялся на ноги. Не то, чтобы прям вскочил, но определённо не испытывал в этом особого дискомфорта, словно боль от вонзившегося ножа для него была простым синяком. Он собрал волю в кулак, будучи всё ещё вооружён в отличие от Стево, но необходимо было определить точное местоположение своего соперника.

— Ничего не закончили, — яростно бросил ему он, тщательно прислушиваясь, последует ли вообще ответ, — Ты лишь добыча… маленькая лесная мышка… для голодного… дикого… кота… — цедил он, покусывая губы, явно чувствуя жгучую пульсацию сильной боли в месте ранения, однако же сосредотачиваясь и собирая всё своё мужество, всю волю в кулак, чтобы не сдаваться в поединке.

— Не глупи, — на свою беду бросил тот, почти расслабившись и даже жалея враждебно настроенного дуэлянта.

И тут сосредоточенный только на одной победе Шандор бросился на звук, оттолкнувшись ногами, что было сил, взмахнул вслепую рукой под громогласный вопль «Прыжок дикой кошки!», и после сальто приземлился позади своего оппонента, почти удержавшись на ногах, но всё же рухнув вниз от резкой боли в израненном брюхе.

Подняться он уже сейчас не смог, а только, хватаясь за бок, полулёжа оборачивался на спину противника, сорвав с себя ленту, будто бы бой уже был решён и окончен, хотя команды на то никто ещё никому не давал.

Держащийся за узел своей повязки Стево, плавно опустился на оба колена и откинулся назад бездыханным телом, распластавшись на траве в такой позе с подогнутыми ногами. Его глотка была перерезана единым точенным ударом в прыжке, краткое время фонтанируя брызгами крови к ужасу окружающих, а затем просто истекая ею в большом обилии по земле и большей части поляны, мощными тёмно-алыми потоками покидая погибшее тело из крупной раны.

Воцарившееся недолгое молчание разразил, подобно раскату секущего грома, вопль горя и ужаса от матери убитого. Та понеслась к бездыханному телу, причитая и обнимая погибшего сына, оплакивая его участь горькими слезами.

Объявилась и мать Шандора, поскорее затащившая его в толпу и поволокшая в кибитку цыганского лекаря, чтобы тому оказали помощь. Никто ведь не знал, смертельная его рана или нет. Нож всё ещё был глубоко вонзён в живот сквозь изрезанную фиолетовую ткань, пропитавшуюся кровью и оттого потемневшую снизу.

— Ну же, — подтолкнула цыганского лидера сзади в плечо стоящая рядом с Джофранкой женщина в синей юбке и красно-рыжей блузе с яркими багряными манжетами-рукавами и многочисленными роскошными бусами на шее, как бы выталкивая Тамаша на поляну.

Судя по всему, это и была Вайолка, мать виновницы сражения, не пожелавшей мирно выбрать себе жениха. Младшей девочки, той самой Каце, рядом не было. По-видимому, мать всё-таки загнала её спать, чтобы она здесь побоище не узрела.

Сама же молоденькая Джофранка в бело-красном платье и бантом-цветком в волнистых каштановых волосах, не выглядела удивлённой или расстроенной таким жестоким и кровавым исходом поединка, однако какой-то радостной и счастливой тоже явно не была. Периодически она с жалостью смотрела на тело Стево, на то, как прижимает его к себе безутешная мать мальчишки, но в то же время взволнованно поглядывала и куда-то вдаль направо, позади толпы, на кибитку лекаря и лежащего там на осмотре Шандора.

Победитель был в сознании, ловил её взгляд и улыбался, вскидывая растрепавшиеся волосы, которые следовало бы снова собрать в хвост или хотя бы красиво расчесать. Зрелый лекарь, не совсем старик, но и лет на десяток старше Тамаша и других местных мужчин, вовсю занимался тяжелым ранением, уже аккуратно избавившись от лезвия в теле, обливая кровоточащую рану пшеничным спиртом и какими-то травяными мазями.

— Что ж… — произнёс наконец глава табора, подтолкнутый выйти на поляну, — Я, думаю, что итог подводить и объявлять бессмысленно. Мы все видим исход, все скорбим по Стево, а победителем на дуэли становится Шандор, ему и жениться на Джофранке, — заключил Тамаш.

— Ты думаешь, — взревела на того передразнивая мать убитого, снизу взирая сквозь слёзы, сидя на траве вся в крови убиенного сына, — Да, что ты думаешь! Убил мальчика моего! Не мог рассудить их по-человечески! Испытание какое дать, — всхлипывала она, не зная, что придумать.

— Ты знаешь обычаи, — со вздохом и явным сожалением заметил он, хотя поначалу насупился, чтобы произнести это со строгим и серьёзным видом, задавливая авторитетом, — Почему сама дала зайти на поляну, взять нож и биться? Почему сама не остановила? Я не буду отвечать за всех безрассудных, кто хочет в дуэли траву своей кровью обагрить!

— Так от нашего табора ничего не останется, — горевала и плакала женщина ему в ответ, снова склонив голову над телом Стево.

Однако же, это явно был какой-то единичный случай подобной смерти за долгие последние годы. Порезы и раны, выбитые зубы, сломанные носы, может быть даже сломанные руки или ноги в драках, крепких удушливых захватах и поединках, — всё это бывало в потасовках по поводу и без, но такое кровопролитие, быть может, в данном таборе и вовсе случилось впервые.

Тамаш лишь хладнокровно твердил про законы табора, установленные предками, которые все обязаны чтить и уважать, при этом было видно, что у него сердце болело от потери Стево, который никогда не слыл плохим или коварным парнем.

Многие мужчины глядели теперь молча, без былого задора, взрослые женщины либо плакали, чёрными платками вытирая слёзы, либо покачивали головой со всем сочувствием и явным непониманием, как же такое кровопролитие случилось. Некоторые молодые девушки стояли в шоке, с широко раскрытыми глазами или поднятыми к голове ладонями, не верящие, что в их таборе произошла подобная резня.

И лишь маленькая Синеглазка отчего-то без ужаса и страха взирала на поле их битвы. Немало цыган стояли сбоку или даже сзади от Стево, когда случился тот самый прыжок, но ей по воле случая повезло быть с другой стороны и видеть молниеносный рывок Шандора в самом лучшем ракурсе, да ещё и снизу вверх, благодаря невысокому росту, отпечатав в памяти каждое движение лезвия в этом грациозном ловком полёте.

Эта сцена, да и предшествующие ей трюки с прыжками, сейчас в замедленных чётких движениях проигрывались силой яркой впечатлительной памяти в её детской голове, врезаясь невероятной силой полученных впечатлений.

Да к тому же он был серьёзно ранен, но сумел собраться для отчаянного финального рывка, сохранил силы после различных выпадов и прыжков, смог на мгновение забыть о боли, не свалился от усталости и кровопотери, а умудрился нанести смертельный удар и даже почти приземлился на ноги после совершённого сальто через тело несчастного парня.

— Хочу также, — сказала она случайно вслух, хотя это всего лишь был поток заворожённых, но уверенных мыслей, — Хочу также прыгать, также обращаться с ножом, уметь то же, что и он, — имела она в виду победителя дуэли, конечно же.

— Значит останешься, и будешь у него учиться, — присела Маргарита с ней рядом и прошептала на ухо дочери.

Синеглазка робко кивнула, не очень представляя себе такую жизнь, но, похоже, уже смирившаяся с участью, что её так или иначе оставят здесь на воспитание. Биться в истерике и несогласно орать было всегда не по её части, она была воспитана быть кроткой и примерной леди, чтить отца, никому не мешать, играть, читать да гулять по замку, предоставленная частенько безо всяких нянек сама себе.

Теперь она была вынуждена жить с кочевниками, однако не обязана была во всём их слушаться. Они не были ей ни отцом, ни матерью, ни какими-либо родственниками вовсе. Она могла учить с ними лишь то, что ей было интересно. Владеть ножом, прыгать, задирая ноги так, как ни одной благовоспитанной леди было бы всю жизнь недозволенно. Девочка ощутила привкус свободы, а также понимала, что такая самооборона для неё в их краях ещё обязательно сможет пригодиться. Нужно было только, чтобы Шандор выжил, а мать уговорила его учить девочку всему вот этому, что та сегодня увидела.

— Хочу, как он, чтобы он научил, — произнесла она тихо, снова словно просто озвучивая собственные мысли.

— Ну, тогда сходи к нему сама, проведай, попроси, — посоветовала Маргарита, и выпрямилась, определённо терзаясь в душе от таких желаний дочери, но тоже, как и та, чувствуя, что подобные навыки боя и выживания не пройдут для неё даром и, быть может, ещё пригодятся и выручат девочку когда-нибудь в будущем, а то и не раз.

Было необходимо набраться смелости и сделать шаг, затем ещё один, другой, следующий, ещё и ещё. Отойти от матери и самой пройтись по табору, огибая толпу или даже проходя мимо множества стоящих незнакомых людей, куда-то туда, за их спины к кибитке, где был ещё один незнакомец, чьё имя она едва запомнила от предваряющего их смертельную схватку пояснения сиплого старика.

И, переборов детский страх и внутреннее смущение, она сделала это. Ушла с того места, где была укравшая её из замка мать, где стоял тот самый дедушка, прочь от них, мимо столпившегося народу, глядящих на безутешное горе несчастной женщины, только что потерявшей сына.

Но Синеглазка была уверена в победителе, и что тот показал настоящие чудеса техники человеческого тела, по праву заслужив свою победу. Ей было жаль парня, жаль его родителей, но и быть на его месте она явно никогда бы не хотела, уж лучше уметь за себя постоять, знать все возможные приёмы проворного соперника и самой уметь их вытворять.

Ещё несколько быстрых шажков маленькими детскими ножками в голубых туфельках по влажной тёмно-зелёной траве, и вот она уже возле лекаря и того самого парня в фиолетовой рубахе. Мужчина заметил её первой, поглядев на взволнованное личико.

— Кхе, — кашлянул белоусый морщинистый цыган, — Жить будет, не боись, — заверил он девчонку, — Рана, конечно, суровая, но мы и посмертельней видали, да вылечивали. Заштопал я его, промыл, трав приложил, болеть будет долго, но рассосётся всё при должном уходе. Пойду воды наберу, — добавил он, отходя прочь от кибитки.

Девочка неспешно обошла повозку, разглядывая не только лежащего там молодого парня с ранами на теле, но и всё внутреннее убранство — полки, шкатулки, сушёные смеси, ступки с пестиками для измельчения разных трав и корешков, какие-то целебные камни, для прикладывания к болящим местам, мутные флаконы с загадочными зельями и даже заспиртованные в банках и бутылках всяческие змеи, ящерицы и пауки.

— Как тебе зрелище? — с усмешкой бахвально спросил приметивший её победитель дуэли.

— Ты Шандор? — вопросом на вопрос парировала она с нескрываемым любопытством, чтобы удостовериться, что верно запомнила и произнесла сейчас его имя.

— Верно, Шандор, сын Годявира светлого и Надьи-охотницы, — представился он, — Лесной Кот Шандор, — проговорил он, сверкая своими большими зелёными глазами, судя по всему, таковым было его особое прозвище, — А ты?

— Маргарита Синеглазка, — представилась она также с прозвищем, сделав изящный вежливый поклон, плюс ко всему помнила, с какой строгостью мать запрещала ей кому бы то ни было произносить фамилию «Торнсвельд».

Конечно, слушаться этого запрета она изначально не желала. Наоборот, девочка мечтала всем объявить, что она дочь графа, связаться с отцом и вернуться домой… Но не теперь. Уличная цыганская потасовка показала ей совершенно другую жизнь, и здесь ей казалось, что можно дышать свободнее и жить, согласно законам природы.

Её не сильно прельщала идея вместо уютной ванны окунаться в озеро и вместо мягкой постели кутаться в одеяла внутри повозок, однако спать под звёздами, под открытым небом было словно глотком той невообразимой приключенческой романтики, что она иногда находила во взрослых книгах из библиотеки.

Здесь, в этом диком и красивом мире, её ждали опасности, монстры, вооружённые враги, и необходимо было из дворцовой примерной девочки, наперекор матери, стать боевой и такой же, как этот «Дикий Кот» Шандор. Обучиться всему этому и, может, потом оставить табор, отправившись в какой-нибудь город или навстречу приключениям.

— Синеглазка?! Хо-хо, — проговорил тот, вскидывая густые чёрные брови, — О, как! Очень мило.

— Милая серёжка, — не без иронии произнесла девочка, поглядывая на золотое кольцо в правом ухе парня, — Мне говорили, что мужчины их не носят.

— Хо! Это у вас там… откуда бы ты ни была, не носят. А у нас здесь цыганский табор, малышка! — развёл молодой мужчина руками, правда вскоре скривился от новой вспышки боли в боку живота.

— У тебя скоро свадьба, поздравляю, — сказала она, попытавшись улыбнуться, хотя вышло как-то так себе, но главное было заговорить хоть о чём-нибудь, подыскать начальную тему для разговора.

— Да, спасибо. Года четыре за этой девкой ухаживаю, м-м-м! Джофранка! Жгучая знойная красотка! С такой я теперь первый парень в таборе буду всем на зависть, ни у кого такой нет, — хвастался парень уже заранее, ведь свадьба по сути дело решенное.

— А она тоже умеет, нуу… прыгать с ножами, и ногами так, — попыталась пальцами она изобразить те крутящиеся движения и сальто в воздухе.

— Она-то? О, нет, девки здесь не такие. Да, бывают меж ними потасовки иногда, но это ж курам на смех! За волосы хватаются, клок стремятся выдрать, плюются в лицо, кусаются иногда, отхлестать хворостиной по заднице, чтобы угомонились, да и делов! Ха! — отвечал он.

— А меня научишь так? — со всей серьёзностью спросила девочка.

— Хворостиной по заднице? — иронично посмеялся Шандор, сделав вид, что не понимает, о чём конкретно просит малышка.

— Нет, — строго сказала та, — Крутится! Летать! И ножом уметь вслепую вот так горло перерезать!

— Ух ты оказывается какая, — дразнящим голосом произнёс молодой цыган, попытавшись приподняться и сесть напротив, но схватился за бок, пожмурился от резкой пульсирующей боли, и остался в полулежащем положении, опираясь на правый локоть в разодранной сиреневой рубахе, — Впечатлилась прям? Хо-хо! Решила стать смелым лесным котёнком? — от пылающих ощущений в ране перешёл он после неудачного смешка всё-таки на рассудительный тон, — С острыми коготками и пронзающими зубами?

— Хочу, — кивнула Синеглазка, — Как ты хочу, или даже лучше. Что сам умеешь и чему сам учиться будешь — всему научи, — она не просила и не умоляла, она буквально требовала со строгим видом от дуэлянта заняться её обучением.

— Ох, ну в таком платье особо не попрыгаешь, — подметил он, осмотрев девочку.

— Значит, буду в штанах, в шароварах, как ты, — тут же бросила она в ответ своим серьёзным голоском.

— Ишь, девка в шароварах! У нас наши платья да юбки красивые носят, погляди на девиц табора! — рукой указал он на разбредавшуюся потихоньку толпу своих, но Маргарита даже не обернулась в направлении его жеста.

— Значит, буду первая. Я не из табора, я в гостях. Временно на обучении, — подметила она, зная, что мать её здесь в любом случае оставит, это уже практически дело решённое.

— Ну, раз такая боевая, будешь за мной ухаживать вот, пока поправляюсь, а там… — вскинул он зелёный взор к звёздному небу, — Сыграю с Джофранкой свадьбу, отдохну месяцок, сам пойму, что форму что-то потерял, и усилено начну тренироваться. Там-то мне и пригодишься, буду рассказывать, чему отец учил. Показывать, что знаю и умею, вспоминать, как сам на ошибках доводил все движения до совершенство.

— Пусть так, — согласилась она с новым кивком, — Значит, договорились? И в повязке тоже учить будешь? Вслепую двигаться на цель? — всё не унималась девочка с максимально строгим видом.

— Если так важно с повязкой, то и с повязкой будем, — хмыкнул он в ответ и протянул руку для заключения договора.

— Хорошо учи, чтобы лесной котёнок косолапым мишкой не вырос, — нахмурилась она сильнее, недоверчиво пожимая руку парню, касаясь плотной кожи его мужественных пальцев и хрупко сжимая своей детской ладошкой.

— Уж, будь уверена. Я человек слова. Если сказал, научу — в моих интересах подобными обещаниями на ветер не разбрасываться. Ещё не хватало прослыть пустомелей, будучи мужем главной красотки табора, ха! Держи карман шире, — заверил парень, что серьёзно подойдёт к их будущим тренировкам, а сам завалился на бок, подложив руку под щёку и висок, — А сейчас, дай поспать, сходи к костру, перекуси чего-нибудь, — посоветовал ей Шандор.

— Спокойной ночи, — пожелала она уже немного радостно и развернулась, отходя от кибитки, после чего хитро улыбнулась и облегчённо выдохнула, что всё оказалось не так уж сложно в упрашивании цыгана, как ей поначалу мерещилось, но это ещё, конечно же, только первый шаг, только самое начало, отнюдь не гарантирующее, что будет также легко в самих тренировках.

Да и Тамаш всё ещё не давал её матери официального согласия. Скорее даже наоборот, он недобро взглянул на неё, отходя от поляны, что-то шепнув двум мужчинам, ринувшимся к телу покойного юноши, скорее всего повелел отнести его и подготовить к похоронам, а сам плавно двигался в свете костра мимо кибиток, подходя к гостье.

— Видишь, что у нас здесь творится, — молвил Тамаш Маргарите, — А ты говоришь, дочку повоспитывай. Не можем мы твоё дитё себе принять, переночуйте, да уезжайте.

— А золото вы, видать, всё равно прикарманите, разобрали уже, кто куда, не сыскать, не обыскать, — определённо возмутилась ночная гостья.

— Ты сама отдала сумки, ничего не знаю, — улыбнулся мужчина, слегка разведя руками в своей красной рубахе с квадратным вырезом и застёгнутыми белыми пуговицами.

— Но ваши дети же живут с вами и все в порядке, — бросила она ответ, — А Синеглазке понравилось «представление», пусть тоже ножом владеет, чтобы себя суметь защитить. Вы народ кочевой, вроде мирный, а случись чего — себя в обиду не дадите, уж я-то знаю, — осеклась она, не договорив, что у её мужа, Тода, нередко были стычки с цыганами, так как те, проживая в Лотц не платили за это ни копейки, выдавать себя было уж точно нельзя.

— Кто же вы такие, раз ты не видишь для ребёнка места безопаснее, чем наш табор, — вслух призадумался Тамаш.

— Кто в рубахе, не кафтане, не в домах спит, а в тумане, в оживлённом балагане, это там поют цыгане, — прочитала она строку популярного стихотворения, — Томас Фолькеваль Скотт, почти твой тёзка, — заодно напомнила она автора.

— Наши романсы не похожи на ваши стихи, — заметил глава табора, — Мы не поём о том, о чём поют другие барды. Наша музыка — это не просто выступления уличных музыкантов, здесь совсем другой, свой особый мир, — говорил он ей.

— И что же? — холодно посмотрела она в его недоверчивые глаза, — Что всё это значит?

— Значит, что ты здесь чужая. И дочь твоя родной здесь никому не станет, — заверил Тамаш женщину.

— А мне и не нужно, чтобы вы с ней породнились. Мне нужно, чтобы у неё была еда и тёплые одеяла, чтобы хоть чему-то её обучили, а коль баловаться и упрямится будет, дери её как садарскую козу, — велела Маргарита.

— Чему сможем, тому обучим, — после недолгого раздумья, таки согласился на все условия Тамаш, — Научим птицу силком ловить, зайцев потрошить, с ножом обращаться, самой в капкан не попадаться, — решил он тоже перейти на рифмы, — Как наряд скроен, как мир устроен, что в жизни нудо, что б не было худо.

— Вот и славно, Тамаш, договорились. Подрастёт, я её заберу. Будете хорошо заботиться, ещё золота получите всем табором, хотя там и этого на воспитания трёх таких хватить должно.

— На ночь-то останешься? — спросил он, — Или ускачешь прочь, как взяли дочь? А?

— Поживу с вами немного, посмотрю, что здесь к чему, — ответила та.

IV

И какое-то время действительно обе Маргариты пробыли вместе в таборе цыган. Девочка познавала окружающий мир, один из мужчин-охотников по имени Харман знакомил её с растениями да зверями, которые удавалось вокруг повстречать.

Конечно же, что-то Синеглазка и сама прекрасно знала — бурых и серых зайцев не раз видела, в том числе и на иллюстрациях папирусных, веленевых и пергаментных книг, видела ландыши, васильки — главное средство от яда василиска, колокольчики, щавель, но например цветы рододендрона она видела впервые.

Нежные бутоны оттенков от светло-розового до густо-фиолетового бережно собирают в большом количестве поросли рододендрона, вымачивают вместе с мёдом и водой, в которых он даже продолжает цвести и распускаться и дают несколько дней настаиваться на солнце, когда табор делает стоянку. По итогу из таких цветов получалось вкуснейшее варенье, которое только доводилось пробовать Синеглазке, не сравнимое даже с тем, что среди изысканных блюд всегда были из сладких десертов на графском столе.

Её мать забавлялась тем, что обращалась медведицей, когда табор подходил к поселениям и городам. Она изображала дрессированного зверя, который может не только «танцевать», перебирая задними лапами, как реально у цыган периодически получалось делать, одомашнив оставшегося сиротой лесного медвежонка, но и выполнять диковинные трюки.

Зверь хлопал лапами «в ладоши», провоцируя толпу на аплодисменты, вертелся на месте за маленьким хвостом, демонстрировал объятия со своими, так как городские к когтистому дикому мишке на столь близкое расстояние подходить всё же побаивались.

А сопровождающие музыканты играли на гитарах, и Тамаш ещё обычно пел что-нибудь несуразное в духе «Эне-мэне энель-ду, я везде тебя найду! Энель-менель старый дед. Танцуй серенький медведь!» пока медведица, совершенно, к слову, не серая, прыгала с задних лап на передние да пританцовывала так, как ни один бы лесной зверь не смог бы после самых тщательных и строгих тренировок.

Так они насобирали множество подати, хотя казалось бы, табор итак обогатился золотом с приходом Маргариты. Та всё же неплохо влилась в коллектив, заручившись новыми знакомствами и весело проводя с цыганами время.

Шандор оказался парнем бойким, наглым и задиристым, однако о слове своём помнил и регулярно, видя Синеглазку, обещал ей «скоро», как только отдохнёт и всё заживёт. Саму её хорошо кормили, заставляли помогать в приготовлении, делясь рецептами и советами, которые каждой хозяйке в жизни смогут пригодиться, где бы она потом по итогу не оказалась, даже если вдруг окажется одной в лесу, чтобы могла всегда себе чего-нибудь да приготовить.

Своей она здесь себя всё равно не чувствовала. Странные люди с их странными обычаями — однажды они вообще в буковой роще выловили стрыгу, заколов её дружной толпой и сдирали куски плоти, обжаривая на костре.

Двухметровое чудище, похожее на упыря, почти слепое, с узкими вертикальными щелями глаз, вверх от выдающегося вперёд округлого черепа, раздвоенной нижней челюстью, со звериными вогнутыми назад коленями да с рудиментарными останками кожистых крыльев вдоль длиннющих рук или скорее передних лап с гигантскими, похожими на грабли, когтями — этот обитатель леса поразил девочку до глубины души, одна только мысль о ночёвках по соседству с чащами, где могут рыскать подобные создания пронзала леденящим ужасом, перехватывая дыхание.

Но плоть стрыги есть она наотрез отказалась. Тем вечером был ещё пойман крупный кабан, на которого она и рассчитывала, но её мать велела отпустить несчастное животное, мол, если убьют этого кабана, то погибнет целая стайка маленьких кабанят, и будет очень мало кабанов в будущие годы в этом лесу. Пришлось её послушать, возражать женщине-друиду, пока она гостила у них, никто не дерзил.

С матерью девочка простилась без слёз и истерик, довольно прохладно, когда та, наконец, решила оставить табор, а дочку передать цыганам на воспитание. Синеглазка была на ту сильно в обиде по ряду причин. И что она выкрала её из замка, заставив уехать, и что бросает на попечение незнакомцев, и что не помогает в освоении ремёсел — и шитью, и охоте, и готовке её здесь учили разные люди, но не родная мать.

Та по итогу пообещала вернуться, погладила девочку по волосам и, наклонившись, чмокнула в щёку. Сказала, что через пяток лет в мире всё наладится, что угнетённые будут свободны, рабство животных отменят, а урожаи станут такими, что забивать скот на корм народ перестанет.

Но не то, что детям типа Каце, продолжавшим веровать в разные сказки, а даже взрослым цыганам в это не верилось. Только деваться было некуда. Она, как поставила всех перед фактом, так и ушла из табора, не взяв с собой ни лошадь, ни припасов, словно у неё был некий план дальнейших действий.

Синеглазка начала жить с цыганами, слушать их песни, легенды, узнавать больше об окружающем мире, обучаться боевым стойкам, прыжкам и владению ножом. В том числе учили её и метать их в цель, вырисовывая особую круглую мишень с разными кольцами для удобства прицеливания и отмечания результатов её точности в процессе подготовки.

Для метания нужен был не один нож, а целый запас, так что со временем она разжилась кожаными и плетёными ремнями с ножнами для таких орудий. Могла воевать и с одним клинком, зажав тот, как положено, за рукоятку, и сразу с несколькими, удерживая лезвия меж пальцев. Стала настоящей «дикой кошкой», как хвалил её периодически Шандор.

Он рассказал ей, что «Стиль Кошки» лишь один из стилей умельцев боя, что есть ещё «Стиль Паука», «Стиль Змеи», «Стиль Ворона» и много кого ещё, объясняя отличия и различия, чтобы она в случае чего могла определить такого борца. Потому обучение её заключалось не только в овладении стоек, прыжков, зарядке для тела и орудованию лезвием, но и усвоением различной теоретической базой.

Да и Джофранка тоже к таким тренировкам присоединилась. Не то, слывя девкой не большого ума, захотела быть сильной или хотя бы давать сдачи тем, кто так решит её оскорбить. Не то попросту ревновала сколько времени её муж проводит с подрастающей малявкой. А та была только рада компании. Узнала, что молодые периодически собираются в банды, отнимая товар у бродячих торговцев и алхимиков, дабы унять скуку и подзаработать. Но обсуждать такое со взрослыми и при всех ей не советовали, несмотря на то, что руководили бандой как раз некоторые из мужчин табора.

А вместе со всеми она любила смотреть на звёзды, сидя у костра, запекать картошку да узнать побольше разных историй, что рассказывались здесь. Вайолка затягивала высоким голосом песнопения, Харман хвастал прошлыми охотничьими успехами и ведал о стычках с разными чудищами, Каце и другие малыши распивали детские хоровые песенки, Плеймн сипел о том, как в его время всё было куда лучше, и дети послушнее, и мир вокруг краше.

Синеглазка внимала сказкам о созвездиях, о смене цикла луны, о светлячках и лесных феях, о гремлинах и закопанных сокровищах, слушала цыганские романсы и баллады, наполненные искренностью и мелодичностью, рассказывая о любви и жизни, о дружбе и измене, о принятии судьбы и о радости тому, что имеешь.

Она смотрела, как поёт и танцует цыганская молодёжь, слушала исполнения горланящих часто пьяных взрослых и хриплых стариков, затягивающих нередко одну и ту же песню несколько раз подряд. И никогда не ходила с ними к городам, чтобы из-за её внешности народ не решил, что она украденный ребёнок, потом проблем не оберёшься.

Да и мать не велела её особо кому-то показывать. Она из табора с оставшимися стеречь добро и готовить ужин смотрела, как вдали домики испускают печной дым, как в почти безоблачном небе над ними к городу пролетают большой стаей сычи, как ветер колышет деревья, шелестя дубовой и буковой листвой.

И потому знать не знала о том, какая в поселении вспыхнула беда. Едва слышимые, доносящиеся до них крики и визг был вовсе от уличных песнопений, неот гуляний под цыганскую музыку заезжих артистов-кочевников.

Страшный недуг поразил жителей, сновавшихся по улочкам туда-сюда, натыкавшимся на столбы и заборы, не попадавших в распахнутые дверные проёмы, где частенько с петель или хотя бы с одной была сбита дверь, лезли в окна и верещали, что было сил.

Половина собак села лаяла, половина зажалась в будках да в сене, пятясь от шумной и дикой суматохи кругом. Дверцы хлевов тоже были выбиты или раскрыты оголтелыми и кричащими жителями, бегающими с места на место, держась руками за лицо. Блеянье коз, нервное похрюкивание толстых свиней, вой, шум и гам, всё в какофонии отчаяния и внезапности случившегося кошмара.

Только малые дети, сбившись кучками, с лицами, полными шока, настоящего панического страха и непонимания, глядели слёзно в окна или сквозь щели ставней, как буквально всё взрослое население было охвачено жутким кровотечением из раскрасневшихся глаз. Ослепшие и истекающие кровью, женщины рвали на себе волосы, мужчины хватались за оружие, махая вокруг, решив, что это происки напавших неведомых врагов…

Хозяйка таверны в разодранном красном платье бежала наугад, вопя, что было сил. Длинными ногтями она ковырялась в лице, не выдерживая от жжения и сильного зуда внутри глаз, буквально раздирая кровоточащие и неистово чешущиеся изнутри глазницы… Так поступали и многие другие, кто был не в силах совладать с напастью или забиться в тёмный уголок, пытаясь как-то унять пульсирующие боли.

Цыгане поспешили убраться восвояси, так как помогать в такой ситуации было себе дороже. Кругом безумцы машут наобум вилами да режут воздух топорами. К тому же было не понятно, что вообще вдруг вызвало подобные симптомы, что стало причиной распространения заразы и как вообще справляться со всем этим.

Но и следующая деревня чуть не пылала от оставленных без присмотра печей, в том числе и кузнечных, скот гулял сам по себе, собаки лаяли и скулили, люди, ослепнув, не знали, куда деваться, никакие способы промыть глаза не помогали, те продолжали течь кровью на ладони и крестьянские одежды.

Город за городом, посёлок за посёлком, всё повторялось и лишь шире распространялось. Одни и те же симптомы, идентичный хаос повсюду, цепочки пожаров под дикие вопли напуганных и ничего не понимающих жителей. Почти в одночасье по землям края Лотц промчалась загадочная эпидемия, которой не видно было ни причин, ни конца.

Ряд врачевателей, клириков и добровольцев спешили в край лихих болот и густых лесов, чтобы разведать обстановку и помогать, чем могут, однако без явного согласия и намерения там оказаться король не решился кого-либо отправлять и назначать на выяснение ситуации, так как мог попросту лишиться мастеров своего дела.

Однако, попытаться разузнать, что же там случилось и выяснить, можно ли помочь заражённым определённо кому-то было нужно, правда делать это приходилось в такой ситуации на свой страх и риск.

Соседние регионы: Астелия, Церкингем, Кхорн и Унтара, узнав о случившемся, тут же повелели взять Лотц в карантин и настрого закрыть все границы. Ничего не вывозить, никого не выпускать, опасаясь дальнейшего распространения заразы. Но цыганскому табору удалось-таки выйти за пределы графства династии Торнсвельд незадолго до полного закрытия на изоляцию.

Как удалось это и последним торговцам, и когда-то волей судьбы из стременного конюха при дворе графа ставшему всадником-гонцом старому Кириму, что, впрочем, отнюдь не означало, что он с успехом доберётся до цели и передаст целиком послание, что в спешке так старательно изложила Маргарита.

Удалось ли покинуть Лотц её матери — Синеглазка не знала. Она была не в курсе о её планах, о мотивах, что двигали той, заставив бросить светскую жизнь и бежать вместе с дочерью. Собиралась ли беглая супруга Тода вообще покидать эти земли — она сама никому в таборе не сообщила при прощании. Но вместе с вестями об эпидемии, по разным уголкам королевства уже начинала стремглав нестись и громко стучать копытами всадница-тревога.

Глава 2. Боги и Монстры

I

Свистящая стрела, пущенная затаившимся в листве на ветвях лучником, спустя краткий миг своего полёта яростно пронзила горло гонца, стремящегося в Олмар. Хрипевший от боли и страха, остающийся какие-то последние мгновения живым, Кирим с предсмертным стоном упал с лошади, обагрив из раны сухую землю. Он ещё дергался несколько секунд, но ни о каком спасении мечтать уже не мог. А вороная лошадь, потеряв своего сбитого всадника, помчалась прочь, в панике огибая лес, и совсем не стремилась в сторону города.

— В яблочко, — тихим шёпотом, но с явными вкраплениями сильной радости, гордости и одобрения проговорил стрелку засевший рядом на ветвях сообщник, хлопнув слегка друга по мутно-зелёной ткани на спине.

Они оба были разодеты в тряпьё оттенка листьев, чтобы лучше скрываться на дереве, прикрывая остальных, копошащихся где-то внизу среди кустарников и деревьев. Немолодые и нестарые: лысеющий брюнет с густыми усами-подковой и меткий сероглазый стрелок со слегка седеющими зачёсанными назад волосами и лицом заросшим недельной щетиной, но явно не особо-то стремящийся отпускать там серьёзную бородку.

Этот второй с хитрой ухмылкой, вглядывался в приставленную к его удлинённому арбалету диковинку — съёмную трубку с увеличительными линзами, позволявшими необычайно метко прицеливаться на дальние дистанции. Так он мог видеть, что творится не только возле западной башни, но и на ней самой.

Пока одни регионы не знали толком и прозрачного стекла, закрывая окна мутноватыми мозаиками из чугунной оправы и вставленных в неё небольших «лунным способом» выдутых ромбов или кружков, вместе формирующих полупрозрачное оконное покрытие. Другие развитые земли со стеклодувными мастерскими могли позволить себе самые новые изделия и чудеса, пользоваться новинками среди изобретений алхимической и учёной мысли изобретателей.

Однако эти двое отнюдь не были жителями тех мест, где создали и чудесную подзорную трубу, и этот арбалет, и при своём наряде вряд ли походили на таких господ, которые могут позволить себе подобные новинки. Больше они походили на лесных разбойников, которые обокрали обоз с подобным товаром или же получили, так сказать, покровительство от некого лица, снабдившего их этими диковинками.

И так как внизу их сигнала дожидался ещё целый отряд, они явно не были парочкой охотников и стрелков, как не были даже наёмниками-убийцами, чьей целью был несчастный старик. Гонец вообще оказался попросту не в то время не в том месте, или, по крайней мере, уж время так точно сейчас для проезда мимо крепости Олмара было неподходящим.

С ближайшей реки Нисы, уходящей за Олений Лес и огибавшей его, где-то там, в тени от соглядатаев с башен, прибывали новые снабжённые войска на небольших парусных судах и гребных лодках. Они шумели, вели себя не шибко организовано, да и вообще, честно говоря, слаженными гребцами особо не были, едва добираясь до поросшего травой округлого берега, чтобы вбить колышки и пришвартовать судна.

Зато самих дозорных на ближайших башнях, как и караул вдоль стен, эти самые скрытые в лесах войска вполне могли видеть. Особенно стрелок-арбалетчик, залегший на крепкие ветви раскидистой могучей кроны ещё не начавшего цвести тополя.

В противном случае у доброй половины собравшихся могла разыграться сильная аллергия на пух и пыльцу прочих близрастущих растений. Особенно в прилеске, где то и дело вокруг виднелись черёмухи, наслаждающиеся весной и вот-вот готовые взорваться белой красотой своих живописных размашистых кистей соцветий.

На ближайшей к положению стрелков башне сейчас куда-то вдаль одиноко взирал молодой сероглазый стражник по имени Свен. Юноша двадцати двух лет от роду с ровными русыми волосами под маленьким округлым шлемом с блестящими заклёпками явно другого метала, нежели из которого сделано всё основание защиты, так как те отличались по цвету, стоял на посту уже седьмой час.

И несмотря на то, что солнце поднялось уже давненько, он в это утреннее, почти уже дневное время, ловил лицом и кистями рук некую прохладу. Тепла недоставало, и даже в нелёгкой кольчуге с латными наплечными щитками, украшенными плоскими изогнутыми шипиками, было отнюдь не так жарко и душно, как в кирасе и доспехах его напарника Эррена, только что вернувшегося на пост из отхожего места.

— Как тут? Всё стоишь, хе! — сказал мальчишке усатый блондин лет около сорока.

Хотя о цвете его волос догадываться можно было как раз по оттенку его густой и широкой светлой растительности под носом. Так как в отличие от молчаливого и стоящего на своём посту Свена, у него под шлемом был кольчужный капюшон, застилавший всё кроме лица: и уши, и волосы, если б те были достаточной длины, и горло, которое у молодого юноши также было открыто встречному северному ветру.

И пусть весна в это время года вовсю разгоралась, день на день всё равно не приходился. И даже солнечный мог быть достаточно прохладным, особенно, когда шёл за парой-тройкой довольно хмурых и дождливых, не успевая за несколько светлых часов яркими и нежными лучами одарить мир достаточным количеством тепла.

— Не продрог ещё? Хе! Прохладно сегодня, — отметил Эррен молчавшему сослуживцу, — Самая отвратная погода, не переношу здешний Виридис. Ночи холодные, с утра роса и туман, знобящая прохлада, днём жара от яркого прямого солнца, в семь потов обливаешься… — ворчал мужчина.

— Не такая уж и холодрыга, — только пожал плечами юноша, не особо желая сейчас разговаривать, слегка покачиваясь корпусом тела на месте вперёд-назад, так как все его мысли были заняты совершенно другим.

— Ты чего такой весёлый то? — отметил эти его «пританцовывания» напарник-дозорный.

— Ещё два дня и Жардин снова придёт в Олмар торговать цветами, — немного смущённо, но со счастливой улыбкой на лице ответил тот.

— Ах, вот оно что! Дама сердца, свидания, молодые трепещущие сердца, — усмехался Эррен, — Вот вы воркующие голубки! У нас с женой годовщина ровно через месяц. Дети приедут навестить со своими… А, нет! — хлопнул он себя по лбу плотного шлема, — Через месяц и один день. Сегодня ж Сорордес, будь он неладен, — притопнул мужчина бронированным сапогом своих лат, — У меня пост, у неё свободный от работы день, ненавижу, когда так получается, — хмурил он свои золотистые брови, глубоко дыша, — А ты это, давай, смотри, не замёрзни в такое мерзкое утро, простуду не подхвати, а то сляжешь и никаких прогулок больше с этой твоей Жардин, — предупреждал он по-старчески назидательно.

— Там что-то происходит, — прильнул к крупному зубцу башни юный постовой, оперевшись руками и, прищурившись синими глазами, всматривался в сторону бегущего и голосящего в испуге чёрного коня без всадника и пытаясь отыскать, не догоняет ли кто скакуна или не валяется ли упавший или сбитый, углядев труп старого гонца недалеко от Оленьего Леса.

Однако отнюдь не открытое горло сыграло со Свеном злую шутку. Не его вина была в том, что он не носил такое обилие защиты, как соратник, сейчас бы ему не помог никакой капюшон и даже шлем. Ибо смертоносная стрела, пущенная чётко в цель, легко бы пробила и ткань, и кожу, да и, наверное, кольчугу, будь она прямиком поверх лица.

Ведь конический многогранный наконечник стрелы с особыми прорезями для лучшего и точного полёта, спокойно расправился бы и со слоем защитных металлических колец, однако же сейчас безо всякого сопротивления и препятствий на своём пути угодил прямиком в левое око Свена, вонзившись глубоко и в один свистящий миг лишив молодого дозорного жизни.

Округливший в ужасе свои и без того крупные голубые глаза Эррен, не успел толком ни принять факт гибнущего сослуживца, ни глянуть, откуда стрелял неприятель. Не было у него времени и лечь на каменную поверхность башни, спрятавшись за оборонительными выступами, как и его висок был насквозь пробит, отбрасывая все вопросы о состоятельности кольчуги против конкретно этого арбалета.

Надо отдать должное, как быстро сумел стрелок вложить ещё одну стрелу и заново прицелиться с помощью своей «волшебной» трубочки с линзами, да ещё и аппарат послушно выполнил должное безо всяких осечек, свалив сначала мальца-новобранца, а теперь и зрелого мужчину.

Его тело упало буквально поверх распластавшегося несчастного юноши, почти не издавая звона и скрежета от соприкосновения латной кирасы с кольчугой, но тишину нарушил соскочивший и покатившийся с характерным звуком шлем.

Это должно было привлечь ближайших караульных, но было слишком поздно. Вся дальняя восточная башня была атакована градом стрел, пущенных явно слажено и по чьей-то одной точной команде. Ворох металлических игл пронизывал воздух, сея смерть всем, кто оказался на двух ближайших стенах от башни, чтобы о начале нападения доложили его величеству и всем активным генералам войск как можно позже.

Наблюдавший это случайно с высокой смотровой башни, обладатель такой же новой диковинки, как трубка с линзами, старец-астроном Винсельт обомлел от увиденного и тут же пожелал обо всём доложить генералам. Один из ближайших королевских советников, а точнее — апокрисарий при дворе Его Величества, руководивший советом учёных и алхимиков, он стремился сообщить, чтобы те мобилизовали защиту как можно скорее. А для того к ним и отправил командным гнусавым голосом своего единственного слугу, что тут же стремглав понёсся в своей тёмно-желтой мантии и капюшоном с вестями о готовящейся атаке на крепость.

Костлявые морщинистые пальцы с толстыми грубыми ногтями панически тряслись, грозясь выронить и разбить ценный увеличительный прибор. Густые седые брови на напрягшемся лице влезали на территорию лысеющего лба, а его лишённые усов губы подрагивали вместе с остальными ближайшими мышцами, отчего тряслась небольшая и седая «козлиная» бородка, словно дрожащий лист под дуновениями ветра.

Он пробовал взять себя в руки, снова поднёс трубу и принялся и дальше наблюдать своими уже плохо видящими от старости глазами, поверх которых сидели красивые круглые очки. Весь наряд звездочёта выдавал его довольно высокое и небедное положение, но то могло и пошатнуться, свершись вдруг сейчас настоящая внезапная осада.

А потому он глубоко дышал и старческими руками плотно сжимал свой телескоп, вглядываясь в направлении, откуда массово к стенам летели стрелы, и завидев там вдали расплывчатое движение. А вскоре к своему ужасу и оправданию самых печальных предположений увидел несущуюся к стенам банду разбойников-пиратов.

Потёртые камзолы, дешёвые рубахи с широким воротом, у многих на головах флотские треуголки лазурных, чёрных и кобальтовых оттенков либо ярко-синие да красные банданы, у некоторых жилеты поверх рубах, а часть несущихся сюда были в мутно-жёлтых и зеленоватых капюшонах, плащах и накидках, что для скрытности носят лесные разбойники.

Они надвигались к королевскому замку, все, конечно же, вооруженные и в не малом количестве. Слуги под рукой больше не было, и пришлось, поправляя красно-фиолетовый наряд, поспешить с известиями самому. Нужно было предупредить про войско раньше, чем его заметят дозорные с городских стен, иначе многие люди могут пострадать. К тому же дозорных и караульных то и дело отстреливали прямиком со стороны леса, да и отдельные отряды лучников шли слева от замка прямиком из лагеря неприятеля по лесной опушке, огибая дорогу из леса с правой стороны.

Необходимо было не ждать, пока караульные смекнут, что к чему, и поспешат поднять тревогу, а уже гнать воинов к стенам, разогревать смолу, снаряжать своих стрелков, в общем, готовиться в полную силу дать отпор неожиданному неприятелю.

Сейчас в Олмаре не было ярмарок и празднеств, при них охраны на стенах и башнях в разы больше, а в самом замке помимо Дайнеров представители и других важных семей королевства со своими сопроводительными отрядами, а так же способные вызвать на бой и свои армии. Сейчас же Олмар был наиболее беззащитен, хотя в эти дни Джеймс Дайнер как раз ожидал нескольких гостей, с которыми договорился о визите. И теперь подобное нападение могло изрядно вывести все его планы из равновесия.

Олмар изначально был выстроен оборонительным фортом от орков. В Энторионе даже существует поговорка — всё, что бы ранее не строилось, в любом случае было «от орков». Изобретения гномов типа баллист и катапульт, изобретения алхимиков, чаще всего всё тех же гномов и особенно гоблинов, хотя алхимией заниматься мог кто угодно, вне зависимости от пола, расы и сословия, типа дымовых завес, используемых и для отступления, и для наступления, чтобы запутать и обескуражить врага, многое другое и, конечно же, многочисленные башни, форты и крепости…

А во всех крепостях до-Энторионской эпохи коридоры и галереи старались сделать как можно более петляющими и сложными, со множеством развилок и даже тупиков. Сейчас знать любила такие места, чтобы приятно прогуливаться, и все равно было куда ты по такому коридору попадёшь. Однако в ситуациях типа нынешней, могло потребоваться, например, из Тронного Зала требовалось как можно скорее попасть в Зал Заседаний, все эти закоулки и плавные переходы с этажа на этаж сбивали с толку и трепали нервы.

Охрана у такого замка была довольно многосоставная. В первую очередь, пока сам монарх проводил время здесь, при нём была личная стража, помимо паладина-телохранителя и по возможности приближённых воинов и рыцарей типа десницы.

Стража эта не была привязана к местности, отряд хорошо обученных воинов кочевал за королём, где бы тот ни находился — родной замок Дайнеров «Каменный Дракон», крепость города Олмара, величественный Триград, в гостях или поездках, не сопровождая монарха только в исключительных случаях, например в саду или на праздничных ярмарках, если он сам так решал и не хотел толпой своего окружения мешать всем остальным.

Помимо этой личной охраны монарха в замке была своя королевская гвардия, рыцари, присягнувшие семье Дайнеров, призванные здесь охранять исключительно крепость Олмар и её обитателей. Не обязательно местные, там были и отряды Унтары, и выходцы с Карменгхейма, присягнувшие на верность и призванные в гвардейцы при дворе. Они охраняли проходы, покои, патрулировали внутренние коридоры и могли также быть внутри ряда важных и даже жилых помещений.

Среди них были рыцари, представляющие разные аристократические рода, мечтающие выделиться и проявить себя на этой службе, чтобы быть представленными к наградам, получить выгодный брак, если не для себя, то уж для своей семьи, в целом, да и попросту прославиться в сражениях, если такоые возникнут. Они обычно сражались с родными гербами на доспехах или плащах, с часто выбивающимися из общей массы стражников и гвардейцев шлемами и вооружением.

И кроме королевской гвардии было и просто регулярное охранное войско Кхорна — ополчение. Та его часть, которая королём была выделена на охрану Олмара. Именно к этой части стражи примыкали и дозорные на башнях, и караульные на внешних стенах, и различные внутренние взводы, сейчас ничего ещё не знавшие о грядущей мобилизации и выступлении к стенам на оборону. И вот они уже были целиком из жителей данного герцогства. В случае конкретно с крепостью — местные горожане с ближайших земель.

Но даже на этом стражники крепости не заканчивались. Были ещё и наёмные войска, в частности Белые Плащи — присланные на службу отряды из Скальдума от Розенхорнов. Они прислуживали королю, а жалование получали, как от него, так и от герцогов родных земель, потому, можно сказать, были богатейшей элитой среди всех остальных в охране крепости, не считая, наверное, разве что Эйверя, который всегда брал то, что хотел и ни в чём не нуждался.

Но и паладин короля представить не мог, что на восточное крыло сейчас грядёт настоящая осада. Войска разбойников не просто бездумно бежали с лезвиями на каменные стены, а тащили с собой лестницы, катили привезённые катапульты, делились на типы войск, так что арбалетчики неспешно маршировали сзади и поодаль, пока пешие разодетые во всё подряд бандиты рвались к подножью стен.

А видавший их Винсельт сейчас уже миновал винтовую продолжительную лестницу своей астрологической смотровой башни и стремительно бежал по коридорам, считая делом чести, поскорее доложить королю о надвигающейся опасности.

Вид со смотровой башни был отличным и удивительно красивым. Это было бы, пожалуй, лучшим местом для романтических свиданий, если бы не использовалось в военно-охранных целях для крепости, и заодно по большей части в качестве площадки обозрения и наблюдений для королевского астролога. И лишь, когда его по тем или иным причинам не бывало на месте, туда втихаря любили влезть или кто-то из местных юношей и девушек, или даже кто-то из знатных служащих в замке рыцаре мог пригласить даму сердца, или просто ночью пробраться скучающие кадеты, понаблюдать с высоты за всеми да поглядеть на звёздное небо.

Войско разбойников же в это время также со стремлением добраться до короля выбегало из лесной чащи на ведущие к городу Олмару дороги, заполоняли собой низенькие холмы и лужайки долины. Они были уж слишком хорошо вооружены для простых бандитов и речных пиратов, а количеством их набралось на несколько объединившихся банд, каким-то чудесным образом сплоченных вместе под чьим-то командованием.

Эта величавая фигура лидера устроивших осаду, в красивом тёмном военно-морском мундире, с синими узорами, помпезными, украшенными густой бахромой эполетами и позолоченными нитями тесьмы позументов, вальяжно шагала по, ещё сырой от утренней росы, траве. Так как в тени лесных деревьев без солнечных лучей ту ещё ничто не успело просушить.

Блестящие мужские сапоги, красивая шпага в явно подарочном, а не боевом футляре, грациозная шляпа с окрашенным в ультрамариновый яркий цвет пером хорошо сидела на длинных тёмных волосах, опускавшихся ниже плеч — весь внешний вид лидера несшейся на осаду армии резко выбивался на фоне одеяния подручных разбойников.

Его серо-голубые глаза выглядели немного странно из-за почти отсутствующих обстриженных по неведомой причине ресниц. Тонкие брови немного хмурились под ровным небольшим лбом, предвкушая грядущее сражение, пока он оценивающе разглядывал крепость.

Родовые гербы или знаки отличия на его наряде отсутствовали, за исключением золотого якоря морских военнослужащих внутри адмиральской звезды и симметрично вышитой с другой стороны мундира золотой лилии, не являвшейся, правда, чьим-либо символом из знатных аристократических семей. Что делал этот явно не бедный и, вероятно, всё-таки из некой благородной семьи моряк среди диких оборванцев можно было только гадать, а уж что задумал практически в самом сердце королевства, отправляясь вместе с подручными войсками пешком, даже без лошади, у города Олмара было и вовсе тайной, доступной лишь ему одному. Что он здесь делал, как собрал своё войско, спрятав за деревьями Оленьего Леса и справляясь к нему по реке Нисе, мог ответить только сам этот господин.

Ему было явно за тридцать пять, может быть, уже даже под сорок, но природа явно щадила его кожу и внешность, которая с выщипанными бровями и остриженными ресницами смотрелась странновато, но достаточно зрело, чтобы этот не массивный, не плечистый, а довольно худощавый и не слишком-то высокий человек мог по некому важному статусу позволить себе выступать главнокомандующим готовящейся осады. Однако по каким именно причинам ему, в парадной форме адмирала, подчинялись не только речные пираты, но ещё и разбойничьи банды оставалось загадкой.

Выйдя из тени деревьев в солнечные луки, как раз между тополями и ольхой, он просто встал и с довольной ухмылкой, увенчанной ровными черными усиками, и кратким треугольником такой же аккуратной смольной бородки под нижней выразительной губой, оглядывал несущуюся стаю своих вооруженных грабителей, посланных им же на королевский замок.

О чем думали эти вопящие безумцы, хоть и вооруженные весьма дорогими мечами, алебардами и луками, несясь на второй среди самых охраняемых замков королевства? Зачем этому моряку собирать здесь речных флибустьеров и лесных разбойников, и с какой целью пускать в априори проигрышный бой? Взять кучкой банд Олмар — это уже само по себе звучало просто смешно! И моряк действительно улыбался, очень зловеще и злорадно, предчувствуя участь своих отрядов, и ни капли их не жалея.

Сама битва его интересовала довольно посредственно, и цели победить этот человек лет эдак сорока или около того, похоже, что не ставил, иначе бы организовал всё куда более здраво, а не просто поделив всех на три подвида: пехотинцы, стрелки и обслуживающие боевых осадных машин. В частности катапульт, так как никаких иных механизмов, типа требушетов, вокруг видно не было.

Золотые шпоры на его блестящих черных сапогах ловили капли росы с влажной травы. День ожидался не таким уж и солнечным, уж больно много на небе набежало облаков, но яркое и теплое светило всё-таки появлялось в разрывах между теми, по-весеннему согревая окружающую природу. И в такие моменты влага на зелёном ковре прилеска и наряд главнокомандующего разбойниками моряка смотрелись в бликах лучей ещё краше.

Он, пожалуй, даже делал королевству услугу, вытравив таким своим поступком кучу лесных банд на верную гибель, если эта их наглая миссия вдруг провалится, а вся осада по итогу потерпит крах. Все окружающие рощи и река Ниса с её притоками и разливами могли бы тогда в дальнейшем процветать безопасностью для своих трактов и путевых дорог, после того, как кончится эта битва безоговорочной победой армии короля.

Но воинственные отряды были ещё далеко от замка, стаптывая свои лохмотья по пустым дорогам, ещё никем с утра не заполненным, поднимая пыль под ногами и ещё только готовясь издавать боевые кличи. А вокруг не было ни души. Ни обозов торговцев, ни путешественников… Да и в самом замке, всё казалось обыденно безмятежным и спокойно. Во многих его уголках царили тишина, некоторые из обитателей ещё сладко спали в своих кроватях, другие же трудились, но не создавали шума.

II

Только звездочёт суетливо проносился мимо всех, кто уже был на ногах, занимаясь привычной работой. Придворные конюхи проверяли скакунам подковы, кормили лошадей и отчитывались разве что перед старшим кавалером Зорином, садовники глядели, нужно ли где полить кустарники и цветы или же влаги с минувших дождей ещё сполна хватает в почве, привычная суета царила на кухне, однако там тоже все были заняты своим делом и довольно мало переговаривались.

Вообще последние сплетни здесь пообсуждать любили, когда уже всё подадут на стол и можно будет посидеть-передохнуть, поболтать о чём угодно, пока королевская семья и их приближённые будут трапезничать.

Но все эти манящие вкусные запахи, пронизывающие любого любителя перекусить, сочетая пряные мясные ароматы с парами кипящего варящегося супа, оттенками привезённых специй, настаивающегося чёрного чая и доставленного спозаранку бочкового пива из ближайшей пивоварни, никак не трогали метнувшегося мимо дверей кухни старого астролога.

Винсельта было ничем не отвлечь и ничем не сбить с помеченной цели, хотя путь в тронный зал из его башни был тернист, заставляя миновать и конюшенный двор, и коридоры жилых комнат прислуги, и широкую кухонную пристройку, из которой от печей наружу валил помимо аромата всевозможных готовящихся вкусностей ещё и чёрный копотный дым прогорающих дров.

После кухонного двора по левую и правую руку от него были тренировочные площадки и двери в жилые помещения кадетских корпусов, которые тут же стоило бы мобилизовать вместе с гарнизонами при крепости, но к военным он уже отправлял слугу, так что это его обязанностью было сейчас уже быть где-то здесь и передавать все распоряжения апокрисария в казармах старшему составу и искать капитанов каждого взвода.

Винсельт же мчался мимо, удивляя своим появлением молодых ребят из шестого взвода, по большей части слонявшихся без дела между утренней тренировкой и ожидаемым завтраком. Им ещё только предстояло узнать вести о штурме и осознать, что никакой еды в ближайшие часы ждать не стоит.

Пока же старик лишь заскочил в центральную цитадель — главную часть замка, где проживала королевская семья и служили в должных комнатах при монархе самые разные его советники и приближённые. Здесь была и канцелярия для вопросов и жалоб народа, и тронный зал для приёмов, секретариат, референдарий и многое другое куда со своих жилых комнат приходили высокопоставленные приближённые Его Величества.

Один из таких — примицерий Корлиций, старший секретарь при королевском дворе, как раз шёл в сторону вошедшего и пытавшегося отдышаться старца, собираясь свернуть направо от того, и поискать вверх по лестницам мажордома Харриса, дабы пожаловаться тому на поднявшийся утром с подвальных помещений неприятный запах плесени.

Такой вопрос требовал быстрого внятного обсуждения и скорейшего решения, иначе и грибок пойдёт дальше по сырым подвалам, и попросту дышать в здании станет совершенно некомфортно, а здесь всё-таки король с женой и детьми проживает, негоже всякой плесени в такой постройке находиться.

Вот только вид до смерти напуганного астролога резко перебил все планы удивившегося, если не сказать испугавшегося, примицерия, что тот аж крупный томик с личными записями из рук выронил, дрогнув губами. Этот худощавый и высокий мужчина в годах, с квадратным типом лица и всегда крайне короткой стрижкой своих чёрных жёстких волос прекрасно знал, как высоко в своей башне проживает королевский апокрисарий, и если он принёсся сюда сам с таким видом, стоит смекнуть, что он явно завидел возле замка что-то неладное.

Черноокому примицерию не так важно было даже задерживать и расспрашивать старика. Тонкие бледно-розовые губы выдавали сильно взбудораженные нервы, морщинистая невероятно длинная шея напрягла мышцы. Он чуть поводил подбородком вбок, как будто бы вспотел и пытался высвободить шею из броши своего белоснежного ворота, но дотянуться туда пальцами как будто не сумел, а сразу же понёсся обратно от двери, чтобы захватить и спасти ценные документы. Мало ли чем обернётся неизвестная угроза.

Подрагивая слегка обвисшими на угловатых скулах щеками, хмуря брови и делая серьёзный вид, весь в напряжении и несущийся к своим бумагам не менее рьяно, как сюда на всех парах бежал и спешил Винсельт, он мог лишь догадываться, что грядёт сейчас к Олмарской Крепости — летит ли сюда дракон, пришла ли армия демонов от Кроули, подходит ли сюда ещё какое войско с таранами и прочим вооружением, либо ещё какая неведомая беда угрожает привычному размеренному быту этих земель.

Нужно было спрятать самые ценные из хранящихся бумаг, а заодно повелеть всему секретариату делать то же самое, ведь в одиночку бегать туда-сюда, суматошно пытаясь унести, сколько получится, у него вряд ли бы вышло. Он даже о выроненном книжном томике позабыл, настолько напугался визита звездочёта.

Корлиций понёсся, расталкивая нерасторопных прачек и горничных, а затем и вовсе сбил бедолагу-шута Гонзо, едва не споткнувшись и вместе с ним не покатившись кубарем, как этот несчастный зелёный гоблин. Лопоухий, с громадным выдающимся носом, торчащей парой мелких клыков и огромными кистями рук по сравнению с остальным телом карлика, гоблин Гонзо привык, конечно, что его частенько не замечают и не принимают всерьёз, однако же вот так пинать себя и сшибать с ног в коридоре он явно никому не разрешал.

Но сейчас, покатившись в своём жёлтом костюмчике, роняя шутовской колпак, мог только катиться и вопить от неожиданности случившегося, не имея возможности ни разгневаться на внезапного обидчика, ни как-то пристыдить того едкой шуткой или острым словцом.

— Эй, ты! — бросил зеленокожему низкорослику попрыгавший какое-то время на одной ноге примицерий, едва удерживая равновесие не просто из-за сложившейся позы, но ещё из-за боли в голени и пальцах, которыми ушиб шута, — А ну не путайся под ногами! — строго, насколько позволял его высокий писклявый голос, рявкнул он на королевского гоблина, — Нечего без дела шляться! — развернулся он, наконец, и продолжил свою поспешную ходьбу, переходящую в бег, несмотря на ушибы.

Примицерию не было, конечно же, никакого дела, чем занимается гоблин-шут и где он в замке ошивается, если не нужен в данный момент королю на потеху или развлечение честной публики из числа знатных гостей. Он, как и многие здесь, едва знал Гонзо, как личность. Никогда с ним не беседовал, не выпивал вместе, не узнавал его получше, не интересовался его мнением, как не делился и собственными мыслями с тем на чьей-либо счёт.

Но и зелёный большерукий и большеносый карлик сам никому не навязывался. Это было не в чертах характера у Гонзо быть рядом с теми, кто не желает его общества. Сам он был уже не молод, служил здесь ещё при Гекторе, а с тех пор минуло двадцать шесть лет, но жилось шуту в замке, по большей части, хорошо.

Точнее даже не в «замке», а в «замках», ведь когда король в Триграде — ему нужно быть при нём, когда в Олмаре — быть при нём, когда в фамильном замке Дайнеров — быть при нём, и даже в долгих походах Джеймс призывал своего зелёного шута развлекать его, хотя среди придворных у тех лиц, к которым король отправлялся с визитом, обычно были и собственные шуты.

У Виалантов так сразу трое, и далеко не всегда они отличались от людской расы, как в данном случае. Гонзо не был путешественником или беглым преступником, но приходил в Энторион в поисках хорошей жизни, а уже родился на людских землях. Сюда переселилась его семья ещё пару поколений назад, сначала на Лысогорье, а оттуда поближе к людным и населённым пунктам, где могли на ярмарках развлекать народ, зарабатывая по мелочи на жизнь.

Гонзо вместе с братьями надевали красно-жёлтые шутовские колпаки с четырьмя концами и звонкими медными бубенцами, жонглировали камнями, изображали животных, зачитывали юмористическую поэзию наизусть, и прочими способами старались веселить народ.

Обычно не вместе, а порознь, разбросанные по самым разным уголкам двора или площади ярмарки. Лично для Гонзо, как он сам считал и видел, больше всего народ собирал и развлекал его номер с пародиями и издевками на известные рифмы и стихи.

Например, он мог зачитать «О, дивный мир!» Ставора Братского, как «О, дивный сыр!», зачитывая оду не окружающей красоте природы, а конкретно молочному продукту. Или же безымянное «Ехал в ночь через леса», всем знакомое по первым строчкам, превращал в «Ёхан, дочка и лиса», оставляя общий сюжет о кучере, только душещипательный напряжённый триллер о поездке по ночной лесной дороге обращал в миловидную белиберду о том, как девочка в карете надевала лису то шубой, то шапкой, и вечно вопрошала отца, снаружи следящего за вожжами, вместо фразы «Скоро ль в город мы приедем?», изначально бывшей лишь тревожащими мыслями единственного главного героя, во что-то в духе «Скоро ль Конрад мой приедет?». И, конечно же, под конец кучера не съедали явившиеся и всю дорогу мерещившиеся тому волки, а он с непонятно откуда в пародийном сюжете взявшимися дочкой и лисой благополучно доезжал к озеру, где росли ёлки и был их маленький домик.

Наверное, такая милая и забавная интерпретация нравилась окружающим. Но, как по своему опыту понял Гонзо, в такой пародии самое главное брать невероятно популярные и известные всем от лордов до крестьян произведения. В противном случае пародийный юмор не будет понятен тем, кто не знаком с, так сказать, первоисточником — изначальным текстом стихотворения или поэмы.

Как-то раз в довольно поздний час после шумного веселья в королевском дворе Триграда по случаю праздника урожая, он, усталый и совсем ещё молодой, тратил заработанные деньги на выпивку в ближайшей территориальной таверне. Именно тогда туда заглянул и архимаг Бартареон, чтобы тоже пропустить стаканчик другой, словно на само торжество мало наливали.

Даже многочисленные братья Гонзо к тому моменту достаточно напились и убрели домой спать, только он с грустными глазами, глядя в плотное мозаичное окно из толстых мутных ромбов, любовался виднеющимся силуэтом царствующей в ту ночь на небе Луны.

Вот и в тот день он развлекал публику не только стойками на одной руке и способностью хлопать подошвами ног и не только изображениями разных зверей ото льва до дракона, но и вот такими чтениями, неплохо зарабатывая кидаемых к ногам монет. А теперь отдыхал, думая о чём-то своём, никого не трогал, не буянил, не горланил песни, как некоторые, а просто упивался сытью, мёдом и качественным пивом, сваренным при королевском дворе. Плохих напитков или недоброкачественного сырья здесь попросту не держали.

Гонзо в таверне был не один, но вышло так, что архимаг сел рядом. Скорее всего, попросту не заметил при ночном освещении таверны за столиком маленького гоблина ростом с десятилетнего ребёнка, ещё и мутно-зелёного цвета в выцветшем желтоватом наряде. Колпак был снят и лежал неподалёку, а крупные уши, с которыми посоперничать могли только длиннющие пальцы его громадных кистей рук, топорщились от длинноносой головы, визуально делая ту довольно крупной для низенького тела, но видимо всё равно не достаточной, чтобы на него обратили внимание. Так как маг совершенно молча уселся за столик, рассчитывая уединиться и угостить себя самого, никак не поприветствовав своего низкорослого соседа.

Но тот подвинулся и первым заговорил, вежливо пожелав Бартареону приятного времяпровождения. Мужчина удивился таким речам от гоблина, и они разговорились по душам. Кто и откуда, как живётся магу при дворе, как живётся гоблинам с Лысогорья на земле людей. Так, слово за слово, долгая беседа стала поводом пригласить развлекающего народ скомороха во дворец в качестве почётной должности королевского шута.

Место в ту пору само по себе было вакантно, так как предыдущий шут слишком много нёс всякой дури, влезая в государственные дела во время переговоров и заседаний. Он ведь являлся по чину важным придворным, потому мог высказывать мнение относительно тех или иных политических решений, как и дворецкий, как и главный конюх, как ловчий и многие другие.

Это уже много лет спустя, при юном Джеймсе был полностью пересмотрен список королевских приближённых, а высшие чины поделены так, что никакой шут и конюх больше не могли монарху ничего советовать. Вот он снуёт сейчас без дела, попавшись под ноги писклявому примицерию. Король-то сейчас с утра занят серьёзными вещами, у него назначен приём, целая делегация гномов прибыла по важному делу.

Шут, конечно, и важных персон периодически развлекал по воле Его Величества, но не в процессе переговоров, а при формальной части приветствия или же последующего застолья, если было, что отметить или хотя бы появлялось желание угостить дорогих гостей, усладить их слух музыкой, а глаза — представлениями и фокусами.

Гектор, посмотрев представление, кандидатуру одобрил и с тех пор Гонзо переселился во дворец, теперь служа уже при втором представителе Дайнеров на троне, наслаждаясь всеми благами придворной жизни, главными из которых были роскошные пиры и доступ в королевскую библиотеку.

Туда-то Гонзо и собирался заглянуть. Необходимо хорошо знать модные произведения, чтобы острить на них каламбуры и придумывать комичные изменения, а заодно вообще знакомиться с различными пьесами-комедиями, чтобы вдохновляться чувством юмора знатных талантов или хотя бы новых драматургов современности.

А оттуда с двумя зажатыми свитками папируса в пальцах правой руки вышел, опираясь на свой крупный белёсый посох, вырезанный из бедренной кости красного дракона, собственно, сам Бартареон. Весьма уже немолодой архимаг, возраста примерно Корлиция, может лет на пяток постарше, однако внешне это не особо бросалось в глаза между ними, к тому же он был ещё не настолько ветхий, как Винсельт.

Без усов и бороды, в красной токе на голове и бордовом мужском длинном платье с манжетами — довольно традиционном облачении для многих магов, клириков и кардиналов при прелате Церкви Семерых или же Расширенной Церкви Двенадцати, которая постепенно приходит на смену ортодоксальным и консервативным нравам прежнего вырождающегося духовенства, главный волшебник королевского двора застал последствия столкновения в боковом коридоре гоблина с примицерием.

— О, мой друг, вы не ушиблись? — произнёс певучим мягким голосом архимаг, обращаясь к поднимавшемуся и отряхивающемуся после своих переворотов гоблину-шуту, тихо кивнувшему в ответ, — Повнимательнее надо быть, ваше превосходительство, — повернулся он к спешащему Корлицию.

Но тот вместо взаимных любезностей, приветствия или слов извинения к сбитому и кубарем катившемуся гоблину, лишь панически обернулся, не сбавляя темпа, и пятясь, задирая тонкие чёрные брови и раскрывая с ужасом глазницы, прошипел «На нас, похоже, напали!» — ткнув пальцем вдаль коридора и развернувшись обратно, продолжив путь в секретариат.

Поглядевший своим коричнево-рыжим взором в указанном направлении, архимаг заметил переводящего дух после спешной пробежки старца-звездочёта. Тот шумно пыхтел, раскрывая рот и складывая губы ровной буквой «О», не в силах что-либо произнести знаковым гнусавым тембром и протирал крупный пот с морщинистого лба сиреневым рукавом. Лишь, глянув серым взором на озадаченных чародея и шута, апокрисарий попросту уверенно кивнул, подтвердив сказанное примицерием об атаке на замок.

Это навеяло изрядный испуг на лица гоблина и Бартареона, обескуражив их известием о нападении и нарушив все имевшиеся у них планы. Отдышавшийся Винсельт спешно направился дальше по центральному коридору, вышагивая серебристой обувью с закрученным кверху носком по бордовому ковру с позолоченными лентами вдоль краёв.

— Нужно предупредить семью короля, спрятать детей, — вслух первой же мыслью произнёс одетый в такого же оттенка наряд Бартареон, стукнул посохом, поднимая на миг вокруг ног тут же растворившийся бледный бирюзово-зелёный вихрь, чтобы ускориться, и направился прочь в поисках Дайнеров, которые явно должны быть где-то неподалёку.

Гонзо также поспешил убраться из коридоров, предрекая в них скорую лютую суету, а путаться под ногами ещё раз совсем не хотелось. Компанию своему другу онне составил, так как попросту бы не поспевал за магом. Впрочем, они могли бы разделиться, но как-то это не по чину шута тащить за руку королевских детей куда-то в безопасное место. Да и где самое безопасное место в крепости он не особо представлял, лучше было бы для него добраться поближе к тронному залу и держаться самого короля, пока тот сам чего-нибудь ему не прикажет.

Может, воевать со всеми, защищая замок, может позаботиться о том или ином, о сундуке с вещами, о кухарках в погребе, в общем, его величеству явно будет виднее, чем при осаде занять лопоухого гоблина в шутовском костюме.

Так что Архимаг свой путь по поиску представителей правящей династии в замке Олмара продолжал уже в одиночку, заглядывая во все излюбленные теми места. В птичьих садах никого не было видно, в оранжерее тоже копошились только садовники. В библиотеке, откуда сам он недавно вышел в коридор, также никого из них незамечено, да и не сказать, что кроме Вельдемара и матери короля остальные, младшие дети, часто туда захаживали.

Волшебник заглянул в одну из игровых, где были деревянные лошадки, различные куклы на полках, целые комплексы деревянных перекладин, лестниц и подвешенных колец для живых игр возле сваленных мягких одеял, служащих подстилкой на случай прыжков или даже падений, однако ни Генри, ни Леноры, ни Вельда в комнате не оказалось.

Они вряд ли успели покинуть главное здание, особенно, если их не видно в цветнике, так как с кухни слуги ещё не приносили еду. И едва ли они уже собрались в столовой, это было не слишком-то свойственно королевской семье с утра. Генрих так вообще на завтрак силком не затащишь, не был он по утрам голоден и всё тут.

Какие-либо магические предчувствия и силы сейчас могучему чародею едва ли могли помочь. Он не был пророком или провидцем, он служил при монархе совершенно для других целей, но следы энергетики королевской крови в жилах обитателей замка, сосредоточившись, всё-таки пытался отследить.

Никто не мог выдать себя за бастарда Дайнеров, не пройдя через проверку архимага или иного высокопоставленного чародея, способного определять такое родство. А потому зацепиться за оставленный энергетический след он сообразил, что сможет отыскать, если в этих местах недавно был кто-либо из семьи правителей.

Но тогда и поиски следовало бы начать из такого помещения, где они уж точно сегодня бывали, например, из личных покоев, куда по лестницам ещё выше и поспешил своими уже немолодыми ногами пожилой чародей, перебирая мягкой обувкой ступеньку за ступенькой.

Он отлично знал все королевские замки, служа здесь много-много лет, но помнил также и суровый Лердрон с его замком под названием «Львиный Зев». Куда ещё в шестнадцать был взят после успешного прохождения всех курсов и сдачи должных экзаменов в Ордене Серебряного Кристалла, сменив на посту почившего от старости Архея Армельдера, старца-долгожителя, дожившего до ста двадцати шести, любящего на светских приёмах под музыку рассказывать всевозможные легенды и истории прошлого.

Старик прожил вдвое больше, чем в среднем проживали знатные люди Энториона, становящиеся дряхлыми и немощными уже после шестидесяти, а те немногие, кто считались долгожителями помимо Армельдера, уже где-то к восьмидесяти годам доживали последние свои дни. К простолюдинами дела обстояли и того хуже. И хотя Бартареон едва перешагнул сейчас за свой шестой десяток, он уже успел побыть на самом почётном для волшебника титуле аж при трёх королях.

Он застал три последних года правления Веринга Аркхарта, затем, покинув Хаммерфолл, двадцать лет служил в Кхорне при Гекторе Дайнере и остался быть архимагом короля уже при Джеймсе вот уже двадцать два года его успешного правления. Естественно за все эти сорок с лишним лет пребывания в местных замках он хорошо знал все их уголки, а за время жизни членов династии, росших буквально при нём и на его глазах, успел выучить и их определённые привычки.

Вот только сейчас, в столь важный момент, юных Дайнеров, как назло, нигде не было видно. Путь к покоям был неблизким, аристократы всегда мечтали о живописном виде из окна, потому спальни и многие их жилые комнаты, например читальня или учебный уголок, где можно было за столиком у окна практиковаться в чистописании, располагались в замках повыше. И эта черта касалась большинства герцогов, лордов и баронов, которые могли позволить себе замки или хотя бы башни.

Сам он родом был из Унтары, с земли Таурисаз, где проживали потомки некогда правящей ещё до Дай-Го Годзи династии, ныне уже сменившейся на Догаратов. Процветающий край, активно использующий в хозяйстве ужасных ящеров, точнее по большей части наиболее мирных и травоядных из них, славился также знатными кланами щуров, охотящимися на драконов.

Кланы Рин, Фэн, Линь с давних времён подвергались нападениям динозавров и змеев, боролись с драконами, хотя по сути сами залезали своими расширяющимися и осваиваемыми владениями на территории, где те когда-то охотились. Вот чудища по привычки и воровали овец, быков, иногда могли унести и землепашцев, сгрызть цветущие яблони и виноградники, нанося большой ущерб местному сельскому хозяйству.

Так однажды талантливый юный маг, экстерном проходящий курсы и испытания в Иридиуме благодаря своим колоссальным умениям, быстро научившийся использовать собственный дар и внутреннюю силу, был приглашён в родные края Таурисаз, чтобы помочь местному хозяйству избавиться от нападений рогатого красного монстра.

Чешуйчатая огнедышащая рептилия с широкими перепончатыми крыльями и похожими на них крупными ушами, пульсирующими вокруг головы, словно жабо на наряде аристократа, была ввысь в пять с половиной саженей, если вздымалась тушей к небу и вытягивала шею, вставая на задние мощные лапы с крупными когтями, подобными камню.

Дракон скрежетал зубами, поднимал порывистый ветер крыльями, шевелил раздвоенным алым языком и изрыгал волны пламени, пытаясь одолеть выследивших его логово охотников, но победа оказалась за ними, в том числе при активном содействии юного талантливого волшебника.

Он ослеплял чудовище, заливал ему глотку кружащими потоками, концентрируя влагу из воздуха, лупил волнами энергии по туше, ослабляя чешую и делая дракона уязвимым для стрелков и метателей копий, поднимал ответный ветер, переламывая бунтующие крылья и защищал от пламени и порывов магическими капсулами и барьерами тех, кто успевал миновать когтей и зубов загнанного существа.

Поверженная туша была доставлена к деревням на радость жителей, череп в качестве пугала украшал центр крупного поля, отпугивая не столько птиц, сколько служа предостережением остальным драконам в округе. А из кости правой ноги лорд Иширо Моротимару, который и приглашал Бартареона в их земли, при помощи своих умельцев и мастеров сделал этот самый посох, украсив навершие крупным рубином, а также вьющейся змейкой по стрежню ещё инкрустировал россыпь более мелких камней граната, розового аметиста, красной шпинели, рубеллитов и также рубинов.

Вокруг этих камней вилась золотая лента, расползавшаяся особыми магическими символами многозначных узоров среди вырезанных вдоль самой кости рун и пентаклей, покрытых стойкими красками на драконьей крови. А эпифиз кости, её верхняя широкая часть, куда и был вставлен крупный драгоценный камень, был резчиками обращён в когтистую драконью лапу, чьи пальцы и когти, собственно, служили основной окантовкой и оправой, крепко удерживающей крупный самоцвет на своём месте.

Он уже не раз применял его с тех пор, чтобы обуздать и укротить диких созданий, мешавших мирной жизни королевства — нашествия виверн, расплодившиеся громадные пауки в лесах, крупные ящеры и лохматые хищные звери, в том числе и схватки многоглавыми драконами, гидрами и в той же Унтаре несколько стычек с разросшимися огромными осьминогами и кракенами, утаскивающими рыбаков и моряков, заплывавшими в порт, атакующими корабли и гружёные рыбой суда.

Но последние же несколько лет магический посох служил Бартареону по большей части только в качестве опоры. Иногда он мог подняться левитацией в библиотеке, иногда запускать взрывающиеся огненные шары в воздух на открытии турниров, рассыпавшиеся на искры, гаснувшие ещё до момента падения на зрителей, но вот сегодня такой катализатор собственной силу мог послужить ему верой и правдой при отпоре недоброжелателям.

Однако прежде, чем вступать в мобилизованные войска и насылать те же пламенные шары на врагов, предстояло защитить королевскую семью, спрятать в защищённые и секретные помещения, откуда, быть может, тем ещё придётся воспользоваться тайными подземными ходами, чтобы сбежать прочь в случае затяжной и успешной осады. И отыскать детей четы Дайнер требовалось в самый короткий срок, мешкать было нельзя.

В одном из жилых коридоров он увидел свою хорошую знакомую — полную, розовощёкую, и при этом невероятно шуструю и энергичную даму с каштановыми волосами, сплетёнными в две аккуратные косы по краям головы, чтобы те не мешались в делах и заботах. Её чёрно-коричневый костюм горничной с белым фартуком и характерный чепчик могли выдать ряд её обязанностей.

Однако эта бойкая женщина за сорок с небольшим была здесь не просто одной из служанок, а фактически дворецким — главной по горничным и нянечкам, контролирующей весь быт внутри замка: и кухарок, и мажордома, и интенданта с его смотрителями и снабженцами, руководила почти всем, что касалось обслуживания достопочтенных лиц.

В то время, как должность дворецкого в Олмаре была упразднена, чтобы между ним и Нейрис не возникало какой-либо смуты в понимании своих обязанностей. Дворецкий, однако же, оставался всегда в Триграде. Седой, но статный Парменион встречал и размещал гостей, отправлял слуг по поручениям, руководил сервировкой стола и подачей блюд, а если ему был нужен помощник для руководства горничными, кухарками и прачками, когда король что-то затевал в Триграде, то из Олмара приезжала Нейрис, с удовольствием принимая свои обязанности.

Это должно бы прозвучать странно, но ей нравилось заботиться о людях и фактически прислуживать Дайнерам. Она хорошо относилась к этой династии и сложившимся условиям жизни в королевстве под их правлением. Ей нравилась чистота вокруг, она ценила пунктуальность и исполнительность, имела талант руководить различным персоналом и тщательно следила, чтобы те выполняли свои обязанности слаженно и хорошо.

Больше всего она любила прислуживать Саре, Кирстен и маленькой Леноре — помогать им с выбором нарядов на бал или званый ужин, советовать подходящие украшения, заниматься макияжем и давать различные женские советы.

Нейрис гордилась собой, когда у неё всё получалось и шло по плану, иными словами, выглядело так, как та это себе представляла, если речь шла, например, об уборке или красивой подаче блюд к столу. Она и вправду была из той породы людей, которые изумительно хороши были в качестве помощников, следящих за порядком. И такая прислуга очень ценилась.

При своём жаловании она уже могла кого-то из своих детей сделать землевладельцем-помещиком, но пока не могла решить, кого же именно, да к тому же сейчас на ней и вовсе был четырёхлетний Деган, а такой малыш — это всегда бесконечные заботы.

Сейчас он, правда, был не при ней, а под присмотром её сестры Клорис на кухне, запуская деревянные кораблики с мачтами из черенков и парусами из зелёных листьев в кадке с водой. Кораблики, конечно, делал не он сам, они изначально были собраны так, чтобы черенок чётко и плотно вонзался в небольшое отверстие по центру выточенной в лодочной форме деревяшки, визуально составляя некое подобие игрушечного судна.

С ними на кухне трудилась и Милдред, лучшая подруга Клорис, прилежная уже немолодая работница, с заплетённой широкой косой под белой шапкой прислуги, прилипшей к покрытому испариной лбу от кухонного жара и обилия забот. Мать стражника Свена, в этот миг даже не подозревающую о том, что на замок напали, а тот стал первой жертвой вооружённого начинавшегося штурма.

— Ах, Нейрис, — немного запыхавшись окликнул её архимаг.

Полная дама обернулась, сжимая в руках рулоны новых шёлковых тканей. Она собиралась как раз туда, куда и мчался за следами энергетики Бартареон, в спальни детей, чтобы обновить тем простыни и покрывала, сменить наволочки подушкам, а прежнее бельё отнести на стирку.

После этого в планах старшей служанки было заглянуть в ряд залов и помещений, в которых она уже распорядилась с утра об уборке. Собиралась проверить чистку каминов, качество выбивки напольных ковров, удостовериться, что пол чист от грязи, пыли и мусора, а столы от крошек и следов, оставшихся от бросаемых периодически капелек клякс чернил или воска, от выпавших волос и ресниц, остающихся там иногда после долгих посиделок, от зацепившихся ниток и оторвавшихся пуговиц, что также иногда случалось.

В зависимости от личного довольства увиденного в этих залах, она планировала либо дать новые распоряжения, указав на недочёты, либо счастливой и удовлетворённой проделанной горничными и трубочистами работой, проведать Клорис и Дегана на кухне, узнать, как скоро будут подавать завтрак. И уже лишь, смотря, что скажет сестра, другие кухарки и повара, собирать и созывать королевских детей за стол.

Перед этим тех необходимо было, помимо того, что вообще отыскать, сначала умыть и расчесать, возможно даже приодеть с учётом, что к королю сегодня нанесли визит знатные гости, которых монарх вполне может тоже пригласить отведать разных блюд. Правда никаких особых распоряжений на кухню от него через Нейрис отдано не было, так что, она всё-таки предполагала, что ужин королевской семьи и приближённых пройдёт сегодня, как и обычно.

Вот только всем этим грандиозным планам и целой цепочке типичных ежедневных событий уже, увы, было не суждено сбыться. Если появление звездочёта внизу как-то сильно озадачило примицерия и архимага, то само появление его чародейского превосходительства в данном коридоре на Нейрис впечатления не производило, архимаг всегда много времени проводил в главных помещениях замка, так что никакого волнения или удивления у неё на лице сейчас не было. Женщина попросту ждала, чего же это вдруг от неё сейчас понадобилось Бартареону.

— Ты видела детей? Вельд, Генри, Ленора, где они? Отыщи, пожалуйста, замок под атакой, — зашагал он к ней на встречу, сообщая со всей серьёзностью в голосе об опасности, однако никаких деталей от звездочёта у него не было, даже архимаг не может просто так взять и считывать с лица мысли.

— Атакой? О боги! Что же это делается! — вскрикнула она, застыв на месте, едва не выронив свёртки тканей, не зная, куда теперь те девать.

Добегать до спален и оставлять там не было попросту времени, а бросать в коридоре для такой любящей порядок во всём особы было бы ну просто неприличным. Она огляделась по сторонам, припоминая, где в последний раз видела королевских детей, уверенно зашагав к магу навстречу.

— Сейчас же соберу всех в убежище, — заверила она, вручая ткани Бартареону, — Вот, отнести в спальни, положи к кому-нибудь на кровать, не до постелей сейчас. И отправляйся к королю, ты ему нужнее сейчас, чем здесь, — заверила она, глядя тому в его огненно-бурные глаза.

— Забирай Дегана и прячьтесь, — побеспокоился он и её младшем сыне, — К королю уже помчался наш Винсельт, я тоже в тронный зал, а вы давайте прячьтесь! Найди королеву, — повелел он помимо детей также отыскать и Кирстен, — И королеву-мать, — напомнил маг и про Сару Темплин-Дайнер, — Все должны быть в безопасности! Других предупреди!

Теперь ему было уже не нужно подключать свою магию и по некой энергии королевской крови ощущать присутствие и шлейф, оставленный по коридорам и залам королевскими детьми. Оставалось бросить дорогую качественную ткань в ближайшей из спален, чтобы на эту задачу не отвлекалась старшая горничная, и доверить поиск детей той, кто всегда была здесь главной нянькой и главной над няньками.

И она, не теряя ни мгновения, быстрым шагом в чёрно-белых сабо, привычной и удобной для большинства женской прислуги обуви без задника, с блестящей плотной застёжкой и особыми маленькими прорезями по всей длине носка, не дающими ногам запотеть в суматохе дел, помчалась на поиск королевских детей.

Их дама собиралась найти в первую очередь, и уже, отведя в безопасное место, приняться за поиски матери и супруги Его Величества. К слову, Нейрис не знала, присутствует ли королева сейчас вместе с мужем в тронном зале, принимая патеков. А вот где застать утром Сару ей было известно, но первым делом, до визита к ней, следовало бы убедиться, что детям ничего не угрожает.

Проще всего было отыскать старшего — Вельдемара, который в последнее время с утра не пропускает ни одной тренировки по фехтованию. Шпага, сабля, прямой меч, двуручный клаймор — упражняясь в овладении множества видов холодного оружия он был схож с Эйверем, королевским паладином.

Дверь зала фехтования на этом этаже ожидаемо оказалась не запертой. И внутри она застала вооружённого шпагой курчавого Вельда в блестящем коричневом колете, лёгких чёрных бриджах и белого цвета круглом воротнике рафе — брыжжевым и плоёном из накрахмаленной ткани или кружев, плотно защищающим юную шею шестнадцатилетнего кареглазого принца.

Напротив него в серебристом кафтане с кружевными белыми наплечниками держал удар на все выпады Вельдемара его учитель Андор. Человек не слишком старый, не слишком молодой, с двухдневной серой щетиной на вытянутом овальном лице с острым подбородком, сжатыми сейчас от напряжённой схватке пухлыми «рыбьими» губами и крупными серыми глазами «навыкате», чья выразительность легко сбивала с толку в поединке, особенно, когда тот нарочно делал им ложные движения, то поглядывая куда-то вбок, то задирая к потолку, словно вокруг происходит что-то важное и интересное.

Несмотря на то, что большая часть макушки на голове мужчины уже облысела, по краям от неё опускались длинные уже седеющие тёмные волосы, немного не доходя до тех самых белых кружевных наплечников, служивших украшением его сегодняшнего костюма. Они не всегда проводили дуэли в свободной или плотной одежде, нередко Вельд бился в облачении различных доспехов, обучаясь контролировать своё тело в броне разного рода, а вот сегодня дело было за отработкой техники ударов.

Но не обратить внимание на вошедшую служанку было нельзя, так что они оба отвлеклись по поводу её вторжения. Андор, правда, пользуясь моментом, тут же сделал резкий выпад своей тренировочной шпагой с округлой каплей на конце лезвия, чтобы как бы ткнуть растерявшегося и повернувшегося принца в грудь, но тот был не лыком шит и тут же отразил подобную дерзость недооценивающего его противника, ловко не просто увернувшись и отразив лезвием подлый удар, но сделав это столь молниеносно и крепко, что просто выбил орудие из рук учителя, и звенящая шпага покатилась прямиком к ногам Нейрис.

— Вельд, что-то там случилось, говорят замок в опасности, под атакой, нападает что ли кто, — тараторила она, — Быстро всё заканчивай, не переодеваясь со мной, искать остальных. Сэр Андор, вы тоже! Сейчас вы нужны королю и его армии, а принцу рано ещё воевать с неведомым врагом.

— Ничего не рано! — возмутился старший королевский сын такому отношению, — Идём, отцу понадобится помощь, — бросил он учителю и рванул к выходу, протискиваясь в двери мимо пятящейся, чтобы дать ему пройти, служанки, — Возьмите Генри и Ленору, я приду, если отец пошлёт вас охранять, скорее! — буквально приказывал он ей суровым видом своих тёмно-каштановых выразительных глаз из-под густых бровей, тут же метнувшись вдаль коридорной галереи.

А следом за ним с обеспокоенно брошенной фразой «Ваше высочество! Будьте же благоразумны, защитите мать, бабушку и брата с сестрой!» выбежал и мастер Андор, призывая Вельда не торопиться демонстрировать себя в настоящем смертельном бою. И заодно им обоим хотелось бы выяснить, с кем же грядёт внезапная битва, так как в этом конце замка не было ни свистящих стрел, ни лязга клинков о каменные стены, ни стука прислонённых подрагивающих лестниц и суматохи осаждающего войска.

Здесь всё было обыденно и безмятежно, но это была лишь иллюзия спокойствия, затишье перед бурей, а страх в купе с неведением лишь сильнее заставляли оставшуюся у дверей зала Нейрис волноваться за них от всего происходящего.

Догонять Вельда было бессмысленно, если он помчался прямиком к королю. Ей нужно было найти хотя бы Генри с Ленорой и позаботиться о них, а заодно о супруге короля и его матери, собрав с собой несколько остальных служанок, включая сестру с кухни. И действовать нужно было немедленно, она итак из-за этих дуэлянтов потеряла уйму времени, а так ни к чему и не пришла, безрезультатно застыв в коридоре крепости.

И Генрих не заставил себя ждать, так как неподалёку от скуки новенькими коричневыми башмаками из толстой кожи пинал плетённый маленький мячик, набитый гречневой крупой. Игрушка была размером с сжатый детский кулак и окрашена разными цветами для большей привлекательности. Скучающему и слоняющемуся без дела мальчишке удавалось отчеканивать его от обуви несколько раз, затем в ход шёл и кончик носка, и боковая часть обуви, и даже каблук — всё сильнее сам себе он усложнял задачу, развлекаясь и стараясь, чтобы при этом мячик не оказался на полу.

Бурые кожаные штаны сминались при изгибах ног, а Генри Дайнер уже коленями поочерёдно умудрялся перебрасывать шумящую и шебуршащую игрушку с одной ноги на другую, затем снова пиная боком каблука, подбрасывая то выше, то ниже, ловя на носок и опять жонглируя с ноги на ногу.

Такой его простенький совсем не аристократичный, а скорее даже наоборот, наряд был, можно сказать, удобной домашней одеждой для дней, когда мальчик был предоставлен сам себе либо занимался с частными преподавателями.

Иными словами, носить простецкие штаны из кожи вместо бриджей и чулок он мог лишь, когда в замке не было знатных визитёров, требующих по этикету его присутствия, каких-то мероприятий, или дней, когда он во дворе замка вместе со многими другими детьми ходил в организованную школу.

Генри не шибко любил это место, к тому же чины там не играли никакой роли. В школе основой уважения был уровень образованности и знания, которые учителя пытались донести до учащихся. Но с ними там не церемонились, так что за проказы могли и выпороть у всех на виду для большего стыда. А потому просто сидеть и слушать, учиться чистописанию, отвечать с места на те или иные вопросы по пройденным темам для него было занятием довольно-таки скучным.

Причём в школах обучались не только сплошняком отпрыски знатных семей — дети лордов, баронов и герцогов, но также было несколько мест в конце учебных залов даже для детей простых крестьян. Ежегодно в начале осени проводились конкурсы и соревнования для крестьянских детей, основой которых были не столько какие-то базовые знания, сколько смекалка и находчивость. Там выявлялось несколько самых умных ребятишек конкретной возрастной группы и тех допускали к обучению в школах, благодаря чему те могли попасть не просто в подмастерья рукодельников и ремесленников, но и в те области, где была нужна наука и, соответственно, определённые знания. Шансы стать учеником астролога, историка, алхимика, советника в политике, стать ассистентом военного тактика и ряда других специальностей были довольно хороши.

Так, к примеру, в классе у Леноры, а классом здесь называлась общность детей с разницей в возрасте не более двух лет, а обычно полгода-год, и вовсе один из крестьянский детей по имени Фервальд был лучшим учеником. Самым способным, схватывающим весь учебный материал на лету и, вероятно, самым способным. Хотя и принцесса от него по уровню знаний не шибко отставала.

Так в школах детям преподавали географию, принципы счёта, рассказывали о мерах веса, длины и других, помогая лучше ориентироваться в окружающей действительности, снабжали полезными знаниями обо всём вокруг, включая принципы времяисчисления и ряд других необходимых для образования знаний о мире.

Благодаря такому подходу заодно и общая образованность среди населения была высокой также и у простолюдинов, а не только у знати. А то, кто ж будет им объяснять, почему идёт дождь, чем опасны волчьи ягоды, зачем поливать деревья и всё такое прочее, вплоть до количества герцогств в составе королевства и прочие факты о том, что происходит вокруг. Иначе так любую грозу станут принимать за гнев богов на земли короля да восстание какое-нибудь по глупости и невежеству своему поднимут.

Стремления к знаниям стоило поощрять, считал король, но так как дети крестьян должны были также помогать своим в хозяйстве, а то и обучаться разному ремеслу — пасти скот, лепить посуду, вырезать ложки, таскать мешки на мельницу и прочее, прочее, прочее, то занятия в школах решено было сделать через день три раза в неделю. Остальные дни дети аристократов обучались у частных преподавателей либо имели свободные от занятий дни.

Всё по нынешнему календарю складывалось довольно удачно. Один лунный месяц — тридцать дней, то есть пять недель по шесть дней в каждой. Три дня учебные для всех, остальные в зависимости от распорядка у частных учителей. А само слово «календарь» означало «Дар Калена» — так звали одного учёного эльфа, составившего первый подобный список дат и месяцев, обозначив конкретный годичный цикл, согласно природным и звёздным циклам, их взаимной зависимости, повторяемости и целостности, и как бы «подарив» тот миру, в том числе и людям.

И по нынешнему календарю, за исключением свободных летних месяцев, отложенных на отдых и помощь в сборе урожая, каждый Патердес — первый день любой лунной недели, названный в честь Бога-Отца, всегда попадал на учебный для всех, Матердес — второй день, соответственно в честь Богини-Матери, был для крестьян свободным от школы, третий — Филисдес, в честь Бога-Сына, вновь учебным, а день Богини-Дочери — Фильядес — без школьных занятий, наконец школа вновь ждала их на пятый день Фратердес, посвящённый Богу-Брату, и последний день Богини-Сестры — Сорордес обычно был свободным для всех детей и большинства прислуги, если на то не было каких-то частных распоряжений или договорённости. Всем полагался один беззаботный день отдыха раз в шестидневной лунной неделе.

И сегодня был именно он — день абсолютной свободы. В Олмаре и прислуги было меньше обычного, копошились только прачки, кухарки да горничные, у которых днями отдыха получались как раз нечётные дни, Нейрис специально так распределяла обязанности, чтобы всегда было на кого положиться и кому поручить те или иные хлопоты по дому. И дети были предоставлены сами себе.

Так что глава всех служанок была крайне рада, что после внезапно свалившегося известия о тревоге отыскала Генри Дайнера столь быстро, даже не спускаясь и не поднимаясь на этаж выше или ниже. Оставалось принца без лишнего разглагольствования потащить вниз, но он мог лучше неё представлять, где сейчас находится его сестра, а потому нельзя было вот так просто хватать мальчишку за руку и без особых объяснениях волочь в зал с тайным ходом в убежище, точнее в один из таких залов, ведь глупо было бы рассчитывать только на одно спасительное место.

— Вот ты где! — выпалила, мысленно восхваляя всех богов, главная горничная, подбегая за угол к длинноволосому мальчишке.

Его русые пряди немного вились, красиво обрамляя ушки и щёки, опадая по обе стороны головы пышной причёской и также немного не доставали сзади уровня плеч, как у мастера по фехтованию, но выглядели куда гуще и красиво блестели. Не представляя, что творится у западной башни крепости, он по обыденному не обращал на Нейрис никакого внимания, продолжая заниматься своим делом.

Завтракать ему, как обычно, не хотелось, поутру в мальчонку кусок в горло не лез, максимум он был согласен на пожаренный в масле с чесноком и специями хлеб, смазанный маслом и вареньем. Да запить такой-другой бодрящим сладким чаем, а лучше шоколадным напитком, но тот отец что-то перестал закупать в Гладшире, по крайней мере в Олмар, а замке Триграда запасы ещё оставались.

— Генри, мальчик мой! Беда стряслась! — взволновано охала она и со всей серьёзностью взглянула на него, наклонившись, чтобы их глаза сравнялись, и взяла его за обе руки, чтобы тем самым отвлечь от пинания мяча.

Его карие глаза слегка озадачено посмотрели на неё, а каблук ботинка подкинул мячик так высоко до уровня схваченных ею за запястья рук, что он смог его в полёте схватить правой кистью, сжимая пальцами и не желая расставаться с игрушкой или потерять её, если дело и вправду серьёзное.

А весь вид розовощёкой полной дамы говорил именно об этом. Она нервничала, выглядела так, какой он никогда не видел её прежде, лоб её покрывался влагой, хотя было отнюдь не так жарко и она была в проветриваемом коридоре, а не в жаркой кухне, где всё в пару и жаре.

— Беда? Что случилось? — проговорил двенадцатилетний принц, неуверенно взглянув карамельным взором на взволнованную старшую горничную и сдувая вьющуюся попавшую на глаза чёлку, расправляя локоны по разные стороны.

— Генри, на замок напали! И это не шутка, это не учения, я видела Бартареона и, если уж наш архимаг всерьёз напуган, значит дело скверное. Нам надо бежать и спрятаться, ждать приказаний твоего отца, оставаться в убежище или покинуть замок по тайным ходам, ты понимаешь? — обращалась она к юноше со всей серьёзностью в своём голосе, буквально умоляя ей поверить и не спорить, а безо всяких выкрутасов просто довериться и повиноваться сейчас её словам и просьбам.

— Напали? Ого! — в его звонком голосе нотки радости и восторга журчали даже больше, чем обыкновение удивление, а страха не было и в помине, — Пойдем, посмотрим с башни на осаду! А Бартареон нас щитом прикроет на случай стрел, — с улыбкой предложил он, тут же предусмотрев и возможную опасность от такого щекочущего нервы занятия.

И мальчик уже было рванул по своему желанию взбежать на одну из башен, но женщина цепкой хваткой удерживала его запястья за манжеты рубахи, никуда вот так не отпуская. Она ведь знала, что сейчас начнётся именно это. Для него всё вокруг было простым развлечением, за исключением давящей и душащей учёбы, которой приходилось нехотя заниматься, чтобы не получить розгой за неверные ответы или того хуже проваленный экзамен.

Во всём остальном он старался найти какое-нибудь веселье. Гонять поросят с попытках словить, крутить за хвост пойманных в мышеловки дохлых крыс, пугая служанок и Ленору, забираться в садах на деревья повыше, сражаться во внутренних дворах у казарм с манекенами, попросту бегать по коридорам и даже взбираться на стены крепости.

Любил он также заключать разные пари со старшим братом и младшей сестрой или же детьми гостей-аристократов, с которыми проводил время. И споры эти всегда были забавными и весёлыми, не несли в себе каких-то вызовов и провокаций, как всё детство, по рассказам его отца, любила делать, например, Гвен Виалант, чья четырнадцатилетняя дочка Дорси изредка показывалась у Дайнеров в гостях, особенно в Триграде, и была мало чем на свою мать похожа кроме наследственной внешности по части цвета светленьких волос, а вот голубые глаза ей остались от покойного отца — Фабиоса Виаланта, ранее известного, как Ферро.

— С ума сошёл?! — выпалила Нейрис, — Безрассудный ребёнок! Какое там посмотреть, а если они сюда ворвутся? — вопрошала она.

— Да как ворвутся, так и будут перебиты! У короля есть настоящее войско и маги при дворе! Кто посмеет бросить всем им вызов? — удивлялся принц.

— Вот как всех врагов перебьют, так и вылезешь посмотреть на лежащие трупы, — выпалила она, чтобы хоть как-то его заставить идти с ней, хотя даже не знала, что конкретно угрожает сейчас крепости и не могла гарантировать осаждающее войско, однако думать о каких-нибудь чудовищах типа дракона ей хотелось ещё меньше.

— Вот бы увидеть саму схватку! — воображал он с белозубой улыбкой, — А Вельд где? Будет сражаться?

— Вельд уже в убежище ждёшь вас, чтобы охранять, — пришлось ей соврать, но служанке показалось, что такое заявление должно подбить Генри быть вместе со старшим братом.

— А Ленору уже нарисовали? — спросил он тогда.

— Нарисо-что? — недоумённо опустила одну бровь полная дама.

— Ох, — закатил глаза мальчишка, — Сегодня ж Сорордес, значит, она снова позирует для картины, подарок отца на её юбилей! — объяснил он служанке, напоминая, что у Леноры скоро день рождения.

— Ах, да, видела же сегодня утром достопочтенного Кетцеля Кольвуна, да совсем из головы вылетело. Знаешь, где они? — строго взглянула она мальчику в глаза, и Генри кивнул, — Зови сестру и бегите сюда, и его светлость Кольвуна предупреди, чтобы обзавёлся охраной или отправился к королю, тот выдаст ему стражников и подскажет, где укрыться.

Хороших убежишь в крепости было несколько, и по правилам спасать королевскую семью и ряд самых приближённых требовалось обычно без присутствия в компании различных важных персон, гостей и прочих лиц, не являющихся ближайшими друзьями и родственниками, потому пригласить через Генри именитого художника вместе с ними она по этикету и закону попросту не могла.

Ей следовало бы пойти вместе с Генрихом, учитывая его непослушный нрав и немыслимое желание отправиться наверх, на башни. Но едва она выпустила его руки, как мальчонка сорвался с места, побежав за сестрой, так как точно знал в какой она сейчас комнате, а Нейрис от волнения не помчалась следом, а по договорённости прошла к концу коридора, чтобы подождать детей у лестницы.

Младший сын короля сделал поворот направо на ближайшем перекрёстке, прошагал до конца стены и мимо окон с видом на цветники и плодовые деревья, куда бросил взгляд, но в этой части стен замка никаких сражений и нападающих чудовищ не застал, повернул уже налево, остановившись у первой же двери коридорного тупика.

Она была плотно закрыта, однако же не заперта, так что тугая металлическая ручка с сопротивлением, но без особого скрипа поддалась нажиму юношеских пальцев и была слегка толкнута вовнутрь. Отворив дверцу, он заглянул в залитую яркими лучами солнца, отражаемыми в расставленных художником многочисленных зеркалах и стеклянных поверхностях, так что комнатка буквально сияла, особенно в центре, где стоял небольшой постамент в виде красной мягкой подушки, а ту притаптывала пальчиками ног позирующая обнажённая Ленора.

Художник изображал лучезарную принцессу в виде Богини-Дочери, как прекрасное чистое и невинное создание утренней зари, просыпающееся с первыми лучами солнца вместе с окружающей природой. Девочка тянула вверх и вбок свои руки, словно сладко потягивалась, и действительно сейчас зевнула, однако отнюдь не спросонья, а от скуки столь долго позировать художнику.

Леноре не было холодно в неглиже, плюс он позволял ей опускать затекающие ручки, когда не рисовал не их, не плечи, а занимался, например, прорисовкой стоп или коленей. Однако стоять и позировать для неё, пусть девочки менее энергичной и непоседливой, нежели её озорной братец, всё равно было занятием весьма утомительным.

Генри мог видеть не только свою младшую сестрёнку, но и оформление картины, загораживаемой художником в процессе работы. Чудесные зелёные луга вдали, морское побережье с поднимающимся солнцем, раскидистые сады с виноградными лозами вокруг. Снизу животные, приносящие дары в виде плодов, цветов и ягод, а по центру, рождаемая солнечными лучами должна была как раз находиться нагая фигура нежной девочки со смущённой улыбкой, смотрящей не сюда, не на зрителя картины, а куда-то вниз или вбок, на свежую траву, на принёсших дары львят, ягнят, кроликов, кланяющихся оленят и прочую разнообразную живность, уже завершённую в своём изображении на переднем плане крупного портрета.

Мальчишка не мог сдержать смеха, видя свою сестру в таком виде, без одежды, в преподносящей своё величие позе, одновременно скромной и в то же время пафосной. Явление богини, а на портрете по сути изображалось по замыслу Кетцеля изображалось именно это, снисхождение величественной красоты в наш мир, попросту не могло балансировать на этих гранях.

Так как суть детского очарования с толикой невинности и первозданной чистоты не могло в то же время не переплетаться двойственностью с самой яркой подачей изображения, подкреплённой к тому же всеми этими поклонами и дарами, восхваляя красоту персонажа.

Богиню-Дочь в религиозных сюжетах частенько изображали именно в таком виде, однако данный портрет был вовсе не для храмов или молитв, не отождествлялся напрямую с этой религиозной силой, а был именно портретом дочери короля, изображённой в качестве почитаемой богини и именно с лицом и внешностью самой Леноры, а не так, как разным художникам взбредёт в голову по-своему личному видению изображать Богиню-Дочь.

Такое родство с богами подчёркивало статность правящей династии и её представителей, однако же монархи не так уж часто смели прибегать к подобным сюжетам с таким отождествлением. Тем не менее, все известные примеры вошли в историю Энториона, а портреты стали признанными шедеврами великих мастеров.

Безусловно, Джеймс Дайнер желал, чтобы и его дочь в дальнейшем прославилась в веках на своих портретах. Она и без того давно уже обрела среди аристократии титул самого симпатичного ребёнка в новом поколении, затмевая красотой и дочерей Розенхорнов, и Анну-Софию Кромвелл, и Дорси Виалант, и многих дочерей знатных лордов. Разве что юная Маргарита Торнсвельд была тоже прославлена своим очарованием в песенной поэме своего дяди Эвелара «Песнь о Синеглазке», вот и королю тоже захотелось увековечить красавицу-дочь в произведении искусства.

Он даже планировал заказать её статую во дворе Олмара, а то и сам город переименовать в её честь, например, в «Ленор». Однако всё это уже, когда принцесса станет постарше, хотя бы достигнув возраста замужества, а то и после, ведь сразу же заключать её союз с кем-либо правящий монарх на данный момент не планировал, а там, года через четыре, уже видно будет, как обстоят дела в политической атмосфере между знатными родами.

Этот живописный портрет должен бы быть закончен к её десятому Дню Рождения, пятнадцатого дня месяца Виридиса, через десять дней. Планировалось роскошное празднество первого юбилея принцессы, с гостями и подарками, турнирами и соревнованиями. Но, учитывая, как Генри собирался срочно прервать происходящее в светлой комнатке написание картины, возможно, что теперь художнику Кольвуну и не удастся закончить его в срок.

Самому Генри на его десятилетний юбилей два с половиной года назад также посвящали портрет, однако же он там представал без окружающих мистических и религиозных мотивов, а просто был разодет в изысканные доспехи, украшенную драгоценными камнями шлем-шапку и вооружён мечом-гладиусом.

Ленора заслышала его хихиканье и обратила внимание своих мягких карих глаз с густыми выразительными ресницами, приоткрыв их от звука детского голоса, на подглядывающую голову братца, слегка порозовевшего в щеках и щурящегося от хохота. Девочка тоже зарделась краской, попыталась прикрыться руками, хотя по большому счёту было уже это делать довольно поздно.

— Нет-нет, не двигайся! Ты чего! О-о-ох! — простонал обречённо Кетцель, поглядывая то на принцессу, то на её изображение на картине, поняв, что поза напрочь утеряна.

— Заканчивайте, там что-то срочное, — Генри уже начал заходить в комнату, так как тянуть время дольше сам уже не видел никакого смысла, — Нейрис сказала, что на замок напали, нам нужно в укрытие, — поглядел он на сестру.

— Н-напали? К-ка-ак н-напали? — принялся нервно заикаться щуплый художник, который едва ли когда-то в жизни держал оружие или даже сидел верхом.

— Не знаю я, нам ничего не говорят, просто сказали забрать Ленору и бежать вниз. Вы тоже спрячьтесь, мало ли что, — произнёс он Кольвуну, например в секретариате есть ход к убежищу, вы же знаете, где это? Или примицерия найдите, он наверняка будет в панике сновать по коридорам, спасая документы, — предположил Генри, — А ты одевайся живо! Что стоишь голая, простудишься! — хихикнул он и велел сестре поторапливаться.

Та насупилась с важным видом, хмуро зоркнула в ответ, мол, нечего тут командовать, поставила руки в боки, как бы бунтуя и не желая подчиняться, но тут же вновь зарделась от смущения, и развернувшись расправленными белыми плечиками, блестящей в направленных солнечных лучах спиной и розовой попкой, сошла с мягкой тёплой подушки, служащей её заодно и грелкой для стоп, чтобы те не мёрзли при позировании, прошагала босяком к пуфику у двух закрытых сундуков, на котором и была сложена её одежда.

Именно здесь она переодевалась перед позированием, а точнее просто скинула с себя всё, аккуратно и поочерёдно разложив в должном порядке, чтобы потом было удобнее надевать на себя обратно. Ленора одновременно торопилась, мечтая скрыть поскорее наготу от глаз настырного братца, а заодно всё-таки нервничая и будучи взволнованной от известия, что на замок вдруг кто-то напал. Но в то же время все действия его были такими плавными, отточенными и грациозными, что позволить себе спешку такая юная леди попросту не могла.

По этикету, естественно, было бы правильнее отвернуться и для Генри, и для Кетцеля. Но художник вообще был занят упаковкой красок, закрытием стеклянных баночек резными крышками и мыслями о спасении картины, панически мечась у холста и даже не поглядывая в сторону девочки. А принц не мог упустить возможности ещё немного посмеяться над раздетой девчонкой.

Да к тому же художник итак рисовал её обнажённой, смысла проявлять жесты приличия попросту в данной ситуации не было. Да и Ленора по возрасту считалась ребёнком, впрочем, как и Генри, а к детям до четырнадцати не требовалось проявления в их сторону такого же этикета и правил приличия, как к отрокам и взрослым, те могли хоть голышом, хоть в одном белье по дому бегать, как практически во всех домах знати. Совсем в детстве и мыли их вместе, хотя чем старше, тем проще и удобнее было всё-таки друг за другом.

Крестьяне так вообще во дворах ставили тазики и ванночки, купая детей всех вместе или в быстрой очереди, даже не предполагая, что девочки могут стесняться мальчиков и наоборот — сам быт и обычаи воспитания к подобному никак не располагали. Стыд тела для малышейсчитался глупостью и практически чем-то им не свойственным, а юная нагота в культуре, особенно в визуальном искусстве: картинах, гербах, мозаиках витражей, портретах, скульптурах, особенно в дизайне различных фонтанов, попросту символизировала чистоту, нежность и невинность, отнюдь не являясь чем-то неприличным или эротическим.

В школах так вообще самым обычным делом было оказаться у всех на виду с голым полосатым задом, получая наказания или даже стоя в углу часть урока без исподнего. И неважно, мальчик или девочка, крестьянский сын или представитель могучего дворянского рода, хоть принцы, хоть принцессы, хоть герцоги, хоть отпрыски мясника и горничной — там дети были все равны.

А такое частичное оголение использовалось в воспитательных целях: во-первых, сквозь одежду наказание не так ощутимо, а если задирать только юбку, то розга могла бы порвать ценную ткань нежного белья, и во-вторых, опять же чтобы вызвать глупые смешки вокруг, вызывая неловкость и нежелание более оказываться в таком виде у всех на виду. Вот здесь уже можно было бы говорить о привитии некого понятия «стыда», важного для последующей жизни в обществе, приличия и манер, как некий урок на будущее.

Заодно яркие полосы на нежной коже могли служить демонстрацией того, что будет с очередным хулиганом или болтушкой, не желающими слушать учителя. Иногда наказав одного ребёнка в шумной компании непосед, остальные вдруг становились «шёлковыми», послушными и внимательно слушали урок.

У рек купались толпами голышом, никогда никого не стесняясь, не прикрываясь друг от друга. Дети до четырнадцати в свободный сорордес могли в жаркие дни спокойно загорать под солнцем на песке или на траве совершенно без всякой одежды, не шибко смущаясь друг дружку. Тем более, когда все одинаково равны, то бишь раздеты, лёгкий румянец в скором времени бесследно пропадал вместе с любым изначальным дискомфортом или смущением.

Естественная красота и её возвеличивание помогала принимать своё тело, объединяла людей в принятии друг друга, заодно и как общности единой расы, а ещё, в том числе, стимулировала к занятию физической культурой, чтобы уподобиться изображениям богов, богинь, воспетых героев, атлетов и победителей различных турниров. Потому даже среди взрослых была особая тонкая грань между понятиями чего-то вульгарного и восхищением естественной первозданной красотой в изображениях или статуях. Поэты могли спокойно восхвалять фигуры, груди, ягодицы, когда дело касалось хвалебных од в чей-то адрес. Но и в разных регионах королевства порядки приличия, конечно же, могли так или иначе отличаться от других, но у рек купались всё равно везде, когда погода позволяла, и безо всякой одежды, естественно.

Да и в бани так вообще ходили целиком семьями, а то и по нескольку, никого не стесняясь. Мыться голышом — обычное дело вне понятий пола и возраста. Что простолюдины, что аристократы, без нарядов-то все равны. Иногда делили на секции, если народу слишком много набиралось — все дети вместе, все взрослые тоже вместе, но отдельно от детей. Болтали о том, о сём, хлестались вениками, играли в карты, рассказывали истории.

Иногда одно другому не мешало, игра «Блеф» у взрослых или «Обмани меня» у детей по сути ничем не отличались по правилам: бралась карта светлой или тёмной масти, которую видел лишь водящий, клалась им рубашкой вверх для остальных, он рассказывал небольшую историю, а быль это или вымысел должны были отгадывать остальные. Первый давший правильный ответ становился следующим ведущим, но сначала каждый должен был сказать, что думает, правда или ложь, чтобы за каждый такой кон получить или не получить игровой балл. А когда все играющие неоднократно поучаствовали, уставали от затеи, желали сменить форму проведения досуга или уже поджимало время, то подсчитывали по итогу у кого сколько набралось.

Впрочем обычно по итогам игры в почёте оставался не тот, кто угадывал чаще и набрал наибольшее количество очков, а кто лихо сумел выдумки под чистую монету подогнать, чтобы все поверили, да не один раз.

Но сейчас они были вовсе не в бане, весёлых историй не рассказывали, и отнюдь не были в равных условиях — ведь раздетой была лишь одна Ленора, а потому не смущаться она попросту не могла. Даже не смотря, что в таком виде для картины и позировала, но это было наедине в приятной и спокойной обстановке, без заливного смеха братца и тревожной суеты с вестью о нападении на крепость.

Хотя по сути она не особо стеснялась Генри, они в конце-то концов неоднократно видели друг дружку в таком виде, сколько ей было некомфортно от его такой хихикающей реакции над ней без наряда. Эти смешки реально стыдили, если не сказать раздражали, и заставляли чувствовать себя не в своей тарелке, словно с ней что-то не так.

Вскоре она, наконец, оделась, расправляя светлые и чуток волнистые, не такие, как у Генри, волосы, возвращая на них длинную золотую заколку в виде древесного листика, представ в бело-золотом лёгком платьице с перламутровыми застёжками спереди, так что ничья помощь ей для одевания не требовалась.

Это, конечно же, была, если можно так сказать, «домашняя» одежда, как и в случае того, в чём был её брат. Отнюдь не то платье, в котором дочери короля можно заявиться на приём или на бал, предстать перед важным гостем и тому подобное. Это был попросту один из многочисленных удобных и довольно простых нарядов, в котором она резвилась и играла, ходила на общие занятия, не боясь, что что-то может помараться или даже зацепиться, порваться, в чём она бегала по домашним коридорам замка, в котором проживала семья в конкретный момент времени.

Так как замков у короля по сути было три — фамильный «Каменный Дракон» Дайнеров, столица и центр всех мероприятий Кхорна — крепость Олмар, где они сейчас и были, и, конечно же, величественный Триград, как столица всего Энториона, куда семья перебираться должна была поближе к празднику, дней через семь-восемь, за пару дней до торжественного юбилея принцессы.

Теперь, наконец, все в помещении были одеты, перестали смущаться и краснеть, но не перестали паниковать, особенно это касалось художника. Кетцеля пришлось чуть ли не за руки выводить, собравшимся с духом детям, да ещё и взять с собой, так как и Ленора, и Генрих были уверены, что он, судорожно мотающий головой туда-сюда, будто не понимающий, где находится, от волнения попросту заблудится.

— Ну, ты его веди, я пошёл, — бросил Генри сестре, — В конце центрального коридора у лестниц будет Нейрис, — надеялся он, что по их договорённости главная служанка будет всё ещё там, а не понеслась их искать из-за явной задержки по времени.

— А ты куда? — недовольно воскликнула девочка, оглянувшись вслед убегающему брату.

— Пойду, посмотрю, что стряслось! — оглянулся он, пятясь на бегу, примерно также, как недавно общался с архимагом спешащий примицерий, причём голос у Генри сейчас звучал даже с нотками возмущения, мол, куда же ещё, смотреть с башни на нападение и сражение, будто бы вопрос сестрицы для него был глуп и нелеп.

— Ты же сказал, надо прятаться! — с неуверенностью произнесла она, чуть не останавливая шаг.

— Вот и прячься! — буквально приказал он, отмахнувшись от её расспросов и недовольства, — Меня ж за тобой позвали! Спасаем единственную принцессу королевства! Дуй давай к Нейрис, художника проводи, будь вежливой и послушной, — хихикнул только Генри напоследок, и развернувшись понёсся уже к лестницам наверх, чтобы преодолевая этаж за этажом, выскочить на стены цитадели.

Ленора бы могла топнуть бледно розовой безкаблучной туфелькой и помчаться за братом, чтобы тому не доставалось всё веселье, но не смогла себе позволить бросить несчастного и растерянного Кольвуна, так что пришлось двигаться к Нейрис, как и велел брат.

Но она понимала, что делает это вовсе не потому, что он так велел, а потому что так правильно. И в отношении гостя, и в отношении поведения в случае реальной угрозы замку, для этого ведь и придумали секретные убежища, запираемые и блокируемые изнутри, чтобы никакие вторженцы не достали самое ценное, и можно было спастись самим, спасти какие-нибудь ценные предметы, а иногда попросту в хорошем укрытии переждать время до прихода подкрепления.

Она в свои почти десять вполне неплохо была образована по части географии Энториона и владела общими тезисами политической карты — кто с кем союзники, кто с кем в конфликте, так что понимала, что в случае реально серьёзной угрозы крепости, сюда должны будут придти на помощь войска Кромвеллов, Розенхорнов, Уинфри и Мейбери. Возможно, по рекам даже военные корабли Унтары.

И также она знала, что ждать помощи из Астелии смысла мало, в Церкингеме армия стережёт только своё добро и никому помогать не станет, в Лотц вообще сейчас эпидемия болезни, из Ракшасы и Гладшира, если войска к ним и придут, то как раз явно с целью этой самой осады, а вот за Хаммерфолл и Иридиум она не ручалась.

Её воспитывали так, что Аркхарты довольно воинственная семейка, что их люди нарушают границы, совершают набеги на деревни, воруют людей в рабство и прислугу, но при этом всём, когда те прибывали к королю, выглядели вполне мирно, угрозами не сыпали, войну не объявляли, а даже наоборот, она не раз слышала, что Ричард и его сыновья готовы выступить с королём в случае чего, особенно это касалось отвоевания обратно Ультмаара, а тот, как она знала, находится как раз в заснеженной Астелии.

Что же касается края Радужной Реки, то с магами её всегда учили быть на стороже. Семья Лекки едва удерживает бесконечно ссорящиеся между собой Стихийные Гильдии. Высшему Совету даже пришлось включить представителей каждой из них в свои ряды, чтобы учиться договариваться и поддерживать общий мир.

Учителя нередко говорили, что Лекки издревле любили влиять на политику королей, вмешиваясь в те или иные законы, чуть ли не управляя через монархов, в каком-то смысле. И только развал при Веринге их отдалил от такого расклада дел, а воцарение Дайнеров и вовсе не подпускало снова близко к трону, пока в приближённые к её отцу таки не добился Драген Лекки, молодой двадцатидвухлетний юноша, талантливый боевой маг, служащий на поручениях, как Его Величества, так и по своему чину в распоряжении и у архимага Бартареона, и у архиклирика Селесты, так как в травах, зельях и алхимии молодой человек тоже большой знаток и может быть полезен.

Это, естественно, были не школьные знания, а почерпнутое из занятий с частными учителями, среди которых и у Леноры, и у Генри, и в юные годы у Вельда, были, выкраивающие своё время на преподавание королевским детям, Вайрус, Корлиций и звездочёт Винсельт. Многие аристократы стремились заполучить талантливых учителей своим детям — травников, учёных, просто мастеров своего дела типа астрономов, канцлеров или верховных советников.

Помимо приближённых короля, конечно же, были и такие учителя, которые по определённым дням являлись в замок, вели урок с какой-то темой, объясняя, проверяя усвоенный материал, задавая задания для подготовки с дальнейшей проверкой через неделю, и уезжавшие тем же днём под вечер или ближе к ночи.

Историки, натуралисты, философы — все они старались расширить кругозор каждого ребёнка Дайнеров, дать пищу для размышлений и рассказать о том, что будет полезно аристократам, крупным землевладельцам и, вероятно, будущим монархам. А общих знаний об окружающем мире, никак не связанных с отношениями между регионами, хотя иногда касающихся информации о каждом из них, например, что откуда привозят в большом количестве, кто чем славится и тому подобное, хватало и в общей придворной школе, что в главном центральном дворе крепости. Одна здесь, в Олмаре, и ещё одна, зданием покрупнее, в Триграде.

При домашнем родном замке своей школы не было, так как само его устройство не слишком к тому располагало. Школа там была уже в городе, за пределами стен замка, но дети Дайнеров в ту как раз не ходили, так как в «Каменном Драконе» были предоставлены сами себе, по большей части живя там давно в самые юные детские годы, а теперь оказывались там в последнее время всё реже и реже.

Он ассоциировался у Генри и Леноры с детством, а сейчас они себя ощущали как бы уже подросшими из того беззаботного возраста. Учёба, манеры, этикет — теперь от них требовалось куда больше, чем просто вовремя ложиться спать и кушать без каприз то, что дают. Впрочем, многообразие кушаний на королевском столе обычно никогда не позволяло детям плохо себя вести. Другое дело, что иногда требовалось доесть всё, что было на тарелке, а сидеть за столом для малышей было уже так скучно и не интересно, но всё это осталось уже лишь в их воспоминаниях.

Сейчас двенадцатилетний мальчишка взбирался вверх по лестницам, а волновавшаяся, в том числе и за него, девятилетняя девчонка спешно за руку с художником направлялась, наоборот, к витому спуску вниз, где, сильно нервничая, теребила свой фартук Нейрис.

— Ленора! Солнышко моё! О, и господин Кольвун с тобой! — обрадовалась она, но через мир тут же сменилась в лице сначала на расстроенную мину, а следом и на рассерженное выражение, — А почему я не вижу с вами Генри? — высоким тоном чуть не кричала она, хотя во фразе не звучал какой-то укор самой Леноре, мол, где твой брат, почему не уследила, а скорее было выражение общего возмущения к ситуации, складывающейся не по её плану.

— Да убежал он, сказал, что посмотреть хочет, — хмыкнула принцесса, шагая вниз по ступенькам.

— Несносный сорванец! Да король же мне голову оторвёт, узнай, что мы до сих пор не в укрытии! Просто казнит меня завтра же утром! — причитала служанка, — Я за ним не управляюсь, нужно послать туда кого-нибудь, но давайте-ка я вас сначала спрячу в безопасном месте, — взяла она Ленору за руку, и вышла в их сопровождении в один из коридоров первого этажа, чтобы сначала отвести гостя в какой-нибудь из залов с укрытием, а затем и спрятать саму Ленору.

И всё это время она только и бормотала, хоть бы не встретить здесь короля, хоть бы на него не наткнуться, только бы он не решил сейчас оказаться в этом же коридоре или проверить, в безопасности ли дети. Впрочем, Вельд уже должен был добраться до тронного зала, как и Бартареон, так что его величество должно быть сейчас занято планировкой обороны и руководством ею. И это сейчас её долг, как преданной и верной служанки, позаботиться о его младших детях, чтобы монарху не нужно было о них волноваться.

И пока у западной башни уже кипела подготовка к сражению, так как не всех патрульных и дозорных можно бело легко одолеть стрелами, заставив замолчать, до тронного зала вести о нападении ещё не доходили, а только близились к тому, чтобы разразиться, как гром среди ясного неба.

III

Король же в просторном помещении принимал делегацию патеков — гномов-колдунов из Химинбьёрга, что под землями Иридиума и Хаммерфолла, один из которых — сам Гродерик Громм Ским со шрамом на лице представлял Гильдию Земли, будучи к тому же и её главой, а та территориально входила в земли Лекки, как все гильдии магов, и, соответственно, включалась в территорию королевства людей.

Маленькие человечки на тоненьких ножках стояли прямо посреди зала, напротив короля всей своей компанией. Остроухие, но при этом являющиеся явно гномами, а никак не эльфами, тем более, что примерно половина гномьих родов обладала подобным качеством и лишь у другой половины видов ушные раковины были округлыми.

Разодетые в тёмные жакеты и фраки с длинными фалдами, поверх которых ещё были накинуты держащиеся на наплечниках мантии чёрных, бордовых и коричневых оттенков с золотыми вышивками рунических символов, имели цвет кожи на своих лицах и кистях рук — единственными местами, где эту самую кожу можно увидеть, от бледно-розового до бледно-зелёного оттенка, они стояли друг за другом по большей части в три ряда — так разместились первые девять, а последняя четвёрка в линейку стояла так, что двое по краям выбивались из общего построения, а двое других стояли как бы в щелях между первым и вторым, и, соответственно, между вторым и третьим, в каждом из рядов.

Ноги их в не то узких и обтягивающих тканых штанах, не то в непроглядных плотных чулках, снизу которых виднелись полосатые сине-белые гольфы, были обуты в башмаки с позолоченной пряжкой и удлинённым носком.

Они не были пузатыми, как вихты и веттиры, не являлись столь заросшими носатыми комками, как шидхи, отнюдь не были широкоплечими и коренастыми, как лопоухие широконосые краснолюды или же плотные почти лишённые шеи норды, потому заодно не выглядели мощными и крепкими, как цверги и дворфы. Не были они и большеголовыми, как свирфнеблины Трудхейма, что над Ракшасой, не горбились, как северо-западные дуэргары, но всё ж таки носили бороды или хотя бы бакенбарды в отличие от карликов Гастропнира, и были всё-таки иных пропорций тела, чем ловкие тощие хоббиты, похожие просто на маленьких людей.

У всех их был выдающийся широкий лоб, а лысину скрывали тёмно-бурые валенные шапки гречневики, украшенные плетёной косичкой из переплетений бечёвки с позолоченной нитью. Головы не особо круглые, да и не сказать, что вытянутые. Все похожи на старичков, но скорее на пожилых и приближающихся к старости мужчин, нежели реально на бородатых дедушек, как, к примеру, садовые вихты и веттиры, или некоторые другие разновидности низкоросликов.

Патеки — род гномов с острыми прилегающими к голове ушами, тонким и остреньким носиком, не таким крупным и выдающимся, как у дуэргов, а либо торчащим вперёд, словно палец, либо загнутым крючком, а иногда просто с небольшой горбинкой. Обычно они проживали в подземельях и обустроенных норах, прекрасно владели магией рун и магией стихии земли, славились своими песнями и плясками, были известны, как поэты-певцы скальды. И в отличие от многих собратьев с людьми практически не конфликтовали и не воевали.

Даже в случае прихода поселенцев на их земли, они просто могли уйти поглубже в почву, перебраться тоннелями под более спокойные места типа ближайших не заболоченных лесов или не используемых в сельском хозяйстве лугов, полей, всевозможных не заселённых суматохой пространств, чтобы сверху кипящая жизнь не мешала им там, внизу в своих просторных логовищах веселиться и плясать, восхвалять своих богов-предков и играть на скрипках, гуслях и прочих инструментах, распевая свои хвалебные драпы, повествовательные о реальных исторических событиях флокки и о героических мифических событиях из поверий и легенд — висы.

А также патеки очень любили свои забавные язвительные песенки ниды, в которых обычно в форме едкой сатиры и осмеяния рассказывалось об отрицательных героях или отрицательных качествах каких-то персонажей с иронией и насмешкой, кто чем был плох, как некрасиво либо некультурно поступал и всё в таком духе. Такой низший жанр певческой поэзии был в особом почёте среди большинства простого гномьего населения.

Посмеяться над чьей-то глупостью, трусостью или алчностью, особенно если это в итоге по сюжету ниды доводило до какой-то кульминации: краха, разорения, смерти, или, к примеру, ситуации, когда такой неприятный персонаж был кем-то ловко обманут и оставался ни с чем, эти гномы очень любили.

Но, как большинство низкоросликов, патеки любили не только веселиться и петь, но заниматься ремеслом. Они изобретали различные полезные в хозяйстве вещи, мастерили те же музыкальные инструменты, кроили одежды, занимались научными изысканиями об окружающем мире, делали настои и зелья, а также всяческие приспособления, помогающие в алхимии и зельеварении, начиная от глиняных и стеклянных сосудов, ступок с пестиками, до куда более сложных конструкций с горелками, конденсацией паров в капли или приспособлениями для кристаллизации, плавления и многих других операций с самыми разными веществами от порошков и металлов до глин и кристаллов.

Недаром же центр всех научных открытий и изобретений — Скальдум в нынешнее время просто переполнен всеми видами образованных и неугомонных в своих научных изысканиях гномов и гоблинов. Людям на землях Розенхорнов остаётся лишь сдавать тем в аренду жильё на своих землях или номера в гостиницах, вкладываться в лаборатории или мастерские, получая потом прибыль с испытанных новшеств. Правда делиться своими достижениями со всеми остальными регионами жители Скальдума не слишком горели желанием.

В последние годы край превратил сам себя в диковинку для гостей и путешественников. Мол, приезжайте, посмотрите, как мы с помощью переносной большой горелки поднимаем аэростат в воздух, образуя из шёлковой и хлопчатобумажной оболочки впечатляющий воздушный шар. Не управляемый, не стабильный, однако, как аттракцион для восхищения съезжающихся со всех концов любопытных горожан, прекрасно подходящий.

А с приехавших и пришедших тоже можно было вполне хорошо подзаработать, продавая еду и устраивая на ночлег. Ни один регион в Энторионе не процветал так, как Скальдум под управлением Розенхорнов. И королю по дружбе они нередко дарили различные диковинки, облегчающие или улучшающие жизнь, полезные в хозяйстве или даже военном деле, как, например подзорная труба с линзами.

Именно она-то и помогла старому Винсельту разглядеть происходящее на западной башне, ведь без увеличения в своих очках он бы едва заметил, что там что-то не так. Да и без прибора было бы вовсе в тот момент не так интересно разглядывать видневшийся западный периметр, он мог бы быть занят чем угодно, тем более днём, когда звёзд не видно, но стал свидетелем нападения и вот, наконец, добрался до своего монарха.

Кроме короля здесь были, конечно же, придворные и слуги. Визит важной делегации был не просто приходом за советом или с жалобой от какого-нибудь подданного, будь то помещик или крестьянин. Встретить гномов, тем более тех родов и с тех земель, с которыми нет вражды и конфликтов, полагалось со всеми почестями.

Помимо стоящей полумесяцем за троном и по краям от него охраны, и, конечно же, присутствия грозного паладина Эйверя в серебристо-синих лёгких доспехах без шлема, чтобы ничто не сдавливало пышную шевелюру пшеничного цвета слегка вьющихся прядей и не мешало серо-зелёным глазам могучего воина следить за всем, что происходит вокруг, в просторном зале сидел лысый и гладко выбритый летописец Ангус, переваливший за середину пятого десятка, помечавший самые важные моменты, и при нём собравшая ободом длинные русые волосы, чтобы не мешались, помогающая молоденькая девушка-писарь Кира, отмечавшая на длинном свитке папируса весь ход обсуждения, фиксируя каждое слово и действие, помечая авторов сказанного, будь то король или кто из гномов.

Эльфы цветом «руссус» когда-то именовали оранжево-красный оттенок, а «руса» у них означало ржавчину и цвет ржавчины, однако много веков спустя на земле людей «русый» цвет изрядно поменял значение своего оттенка, обозначая холодные золотистые оттенки с примесью сероватого, разделяясь на более светло-русые, отнюдь не являющиеся рыжими или там полноценно белыми либо желтоватыми из светлых, именуемых категорией «блонд», или же «белокурые», и на тёмно-русые, которые отличались от просто светло-коричневых, словно переливаясь в блеске светлыми и тёмными тонами. Кира относилась к первой категории, будучи совсем не такой «светленькой», как Эйверь или Ленора с Генри, но при этом и не подходя под бурые, рыжие и каштановые оттенки. Такой пограничный оттенок встречался нередко, и в любом случае должен был как-то именоваться, так уж вышло, что в языке людей он стал «русым», хотя многие нынешние жители и эльфийских корней своего словообразования-то не вспомнят.

По другую сторону от Эйверя стоял Вайрус Такехарис, друг детства короля, ставший теперь камерарием — старшим из всех советников и не просто самым приближённым к монарху лицом, но даже имеющим право заменять его на троне, если того в данный момент нет, например в случае военного похода или визита в гости к соседям. А за его плечами располагалось ещё двое его приближённых, также входивших в число советников короля по важным вопросам. Оба уже довольно пожилых, преподававших Такехарису в детстве и юности историю и неплохо знавшие нравы многих в королевстве и за его пределами, в том числе хорошо разбирались в гномах, их повадках и мотивах.

А вот десницы короля — Кваланара Мельнесторма в зале, как и на территории замка, не было, так как он выполнял одно важное поручение, иначе бы обязательно присутствовал возле своего правителя, как были здесь камерарий со своими помощниками и грозный паладин.

Вероятно, советников было бы больше, проходи визит в Триграде, а не в Олмаре. Но здесь же Вайрус на такую встречу решил позвать только их двоих, пока другие здешние его подчинённые выполняли иные поручения или же попросту спали с утра во время визита, так как Вайрус позволил им отдохнуть, решив, что переговоры с гильдией Земли не будут чем-то сверх-серьёзным, требующим полноценного собрания всех приближённых короля.

Со времён событий в Крумвельском саду внешне этот человек изменился мало, разве что возмужал к своим сорока годам. Он всё также носил длинные волосы песчаного оттенка, не располнел, не похудел, не сказать, что набрал в стати и мышечной массе, его главным орудием всегда был ум, а не физическая сила. Золотисто-карие глаза смотрели на мир всё тем же взором, вобрав опыта и мудрости, но не изменив внутренним принципам и убеждениям.

Его прозорливость и умение планировать наперёд помогало видеть возможные последствия определённых решений и законов, принятых королём. Он помогал тому глядеть вперёд не на шаг или два, а на несколько, чтобы быть более рассудительным и здравомыслящим в разных вещах.

А ещё он был так занят королевскими делами, что до сих пор не был женат. И, кажется, даже не присматривал себе пассию, так как у него не было времени ни на свидания, ни на ухаживания, ни на воспитание детей. Даже когда король говорил с ним об этом, он обещал просто присмотреть сиротку в приюте при монастыре его сестры и воспитать, как сына, а заодно и себе на смену.

Ведь род Такехарисов при сменяющихся монархах вот уже в пятом поколении служили советниками, а в данном случае аж на самом почётном титуле камерария, выше которого придворных попросту не было. Вот и неплохо было бы и вправду задуматься о продолжении рода, хотя бы усыновив ребёнка и взрастив во дворце с должной мудростью советника.

Можно было бы даже устроить какой-то конкурс на сообразительность среди мальчиков приюта, выбрав самого смекалистого, однако это всё нужно было организовывать и опять-таки найти время. Так что подобные мысли и планы только откладывались, а для какой-то нежности и ласки ему вполне хватало жриц любви.

Конечно же, многие считали свой придворный титул при короле самым высшим и главным. Так, например, верховный канцлер не знал должности выше, сообщая королю о различных обращениях от народа, на что жалуются, за что хвалят, с какими предложениями приходят люди — например, с просьбами организовать пахоты или воздвигнуть монумент. То же самое мнил о своей должности и примицерий Корлиций, и казначей Гавр, и архимаг Бартареон, пока ещё в зале отсутствующий, но определённо спешащий сюда после небольшой беседы с Нейрис.

Разве что у его высокопреосвященства — королевского прелата Клеарха, как представителя верховного духовенства при короле, в теории были ещё окна карьерного роста вообще уж в Епископы Двенадцати и Архиепископы Семерых, но тогда бы он перестал был прелатом при короле и соответственно викарием центрального королевского края — в данном случае Кхорна. А, значит, вместо влияния на политику, мог бы быть только символом веры, занимаясь совершенно другими делами, нежели сейчас.

Сам же он нынче стоял последним права от короля на узорчатом углу мягкого бордового ковра с вышитой по периметру двойной тоненькой рамкой золотистого узора, в каждом углу распускаясь эдаким цветком красивых симметричных линий.

Прелат выглядел серьёзно помоложе примицерия и камерария. Его короткие чёрные кудри казались сегодня взъерошенными, словно он по пути в зал сопротивлялся с утра потокам встречного ветра. Обычно гладкое лицо сегодня слегка показывало колкость суточной щетины, будто священнослужитель до визита гномов не успел побриться. Но извилистые мало на чьи похожие брови так подчёркивали его выразительные оливково-хвойные глаза, что смотреть на его причёску или ямочку на подбородке у многих попросту не было сил.

Прелат был из тех, чей прямой многозначный взгляд всегда было тяжело на себе выдержать, и хотелось просто с почестями поклониться, отвести взор в сторону, поразглядывать его золотую тогу или белую обувь без задников, сделать всё, что угодно, лишь бы не иметь с ним контакт глазами.

Это не было каким-то строгим или недобрым взглядом, за что многие не любили сурового Кромвелла, как когда-то его отца. Но прелат Клеарх будто бы всегда смотрел вам в душу, видел самую суть и не позволял лгать себе, словно видел все ваши сокровенные тайны и умыслы.

Наверное, это было не последним личным качеством, помогшим ему достичь такого высокого духового сана. А также он обычно был немногословен, советовал что-то королю лишь в исключительных случаях. Оно и понятно, придя к власти, Джеймс дал свободу разным верованиям и религиям, теперь ни гнения на еретиков, ни сожжения богохульников, власть духовенства резко пошатнулась более двадцати лет назад, пребывая сейчас скорее пережитком прошлого, тенью былого могущества, имея мало влияния при довольно условном оставшемся уважении.

Король и сам это понимал. Церкви и монастыри тянули средства из казны, их нельзя было попросту распускать, ввергая верования народа вообще в абсолютный хаос. Но жить на пожертвования многие монастыри уже не могли. Короля выручали аббатства — можно сказать, частные церкви и монастыри под знамёнами какого-то религиозного ордена со своими особенностями идеологии, закрытым членством и существованием на полном обеспечении той знатью, что этот орден основывает.

Например, вся династия Розенхорнов исходила из такого Ордена Розы и Единорога, аббатства в Скальдуме, обучавшего монахов доблести и фехтованию помимо богослужения. Это были воины, сражающиеся не столько за своего господина, который в итоге их нанимал, сколько за свою родину, своих богов, своих мирных сограждан. Редкий случай, когда любовь к «ближним» перерастала в возможность убивать «дальних». Так как именно будучи наёмными рыцарями они и вскормили свой орден, тот разросся во влиятельную династию, та поставила в своём городе гигантский монолит, признанный вскоре одним из Пяти Чудес Королевства, а в итоге Розенхорны и вовсе сменили Ферро на посту герцогов всего края Скальдума.

Это, конечно, единичный случай, когда изначально простые монахи в итоге стали настоящими герцогами, но менее яркие, и всё равно довольно успешные примеры орденов и аббатств также сейчас имели место быть. Большинство из них выращивало яблони и виноградники, изготавливали вина, торговали напитками, так что не просто не завесили от казны короля, но и сами туда определённую подать с дохода отдавали.

Монастырский квас, мёд, сыть, грушовки, вина, были даже пивоварни при орденах, те могли так и зваться «Орден Браги и Ячменя», «Орден Виноградной Лозы», «Орден Солода», «Орден Кваса и Киселя», «Орден Сидра», «Орден Яблочного Налива», «Орден Ежевики и Можжевельника» — все и не перечислить. Разумеется, не все были связаны с напитками, были и монастыри-пекарни с мельницами на своих территориях, а также аббатства церковных художников, предоставляющих услуги для росписей храмов, памятников, статуй, мемориалов, идолов и прочего вплоть до наружного изображения на стенах некоторых башен и фортов религиозных сюжетов или просто сцен с божествами.

Обычные монастыри, без покровительства того или иного ордена, живущие за счёт королевских отчислений, тоже, в принципе, без дела не сидели. Но они, если и изготовляли хлеб, то не на продажу, а чтобы накормить бедняков. Если и собирали яблоки, то весь урожай также раздавали крестьянам. Организовывали приюты для сирот, занимались изготовлением пергамента, чернил, папируса и даже Унтаровской новинки — шёлковой, бамбуковой и других видов бумаги.

Клеарх мечтал, чтобы Кхорн мог прослыть центром печати книг, а то подобным пока могли промышлять лишь Хаммерфолл с его прекрасной техникой сбора и прессования волокон, Скальдум, где прогресс никогда не стоял на месте и бумага постепенно вытесняла все остальные материалы, и, конечно, Унтара, где до сих пор не прекращались эксперименты с материалами, пытаясь отыскать наиболее лёгкую и прочную.

Не боящийся воды пергамент и привычные свитки и сшитые в книги листы папируса в остальных регионах по-прежнему оставались в большом ходу, а вот попытки использовать древесную кору, например, бересту, особо не приживались. Возиться с ней приходилось не меньше, чем с обработкой пергамента, а служила она всё равно хуже, да и страницы со временем выгибались да прогибались, когда совсем иссыхали, такие книги выглядели громоздкими и не красивыми.

Так что прелат весьма надеялся, что дружеские отношения и со Скальдумом и с Унтарой помогут наладить местное производство всего необходимого для расцвета письменности, и тогда уже во всех домах будут не просто религиозные псалмы, торговые договоры и дарованные грамоты, а такое же многообразие книг, как в библиотеках аристократов, где были и сборники поэзий, и философские размышления мудрецов, и записанные легенды с поучительными и увлекательными сюжетами.

В королевском зале прелат представлял духовенство не в одиночку, а с одетой в белую робу при красивом сине-серебристом поясе черновласой игуменьей, представительницей высшего духовенства примерно равнявшейся на этой должности с настоятелями монастырей и кардиналов епископа, просто выполнявшими иного рода обязанности.

Края её угольных ровных волос были заплетены в аккуратные длинные косы, а задняя часть прядей от темени оставалась распущенной. Сверху её такую причёску венчал венок из искусственных лёгких цветов из алюминия и олова, переплетением своих оттенков, создающих основной окрас. Листья цветков были инкрустированы изумрудами, а жёлтые цветочки изготовлялись из янтаря и топаза.

Это был традиционный религиозный символ, где янтарь символизировал Бога-Отца, изумруд Богиню-Мать, а лёгкие мягкие металлы алюминий да олово, соответственно, Бога-Сына и Богиню-Дочь. Если б духовенство активнее взаимодействовало с магами, можно было бы путём затяжных философских рассуждений даже придти, что четыре божества олицетворяют четыре первородные стихии: огонь, воду, землю и воздух.

Но, к сожалению, маги поклонялись своим богам: соколу Рагору, русалке Никсе, облаку Паральде и барану Гебу. Так что о чём-то договариваться между клириками и волшебниками было почти бесполезно, но все их мнения обязательно учитывали и король, и Высший Совет, пытаясь сделать всё, чтобы те меж собой не рассорились.

А Гильдии Магов ещё и имели привычку устраивать постоянные междоусобицы. Иридиум вообще был краем, пусть и невероятно красивыми, но очень уж неспокойным. Если в Скальдуме гномы с гоблинами регулярно что-то взрывают во время своих алхимических опытов, а войска Хаммерфолла поражают своенравностью и делают всё, что вздумается, то мирно охраняют территории, то налетают на соседние деревни, в герцогстве династии Лекки частенько разгорались настоящие внутренние междоусобицы. То огнепоклонники Рагора спалят идол Паральды или Никсы соседнему культу, то те отведут русла рек и затопят деревеньку почитателей огня.

Об этом всём и рассказывали пришедшие к королю патеки. Соседство этих гномов из Химинбьёрга и участие некоторых из них в Гильдии Земли, она же Орден Скал, в Иридиуме то и дело омрачало их жизнь какой-нибудь эдакой выходкой. И просили короля лучше присматривать за тем, что творится на земле семьи Лекки, которые своими многочисленными разъездами совсем забывают об управлении своим краем, пуская на самотёк жизнь волшебников.

Да, магические школы вполне функционируют сами по себе. Но что делать их выпустившимся ученикам? Те рвутся в бой применять свои умения, а в королевстве мир, военных действий не ведётся, вот и начинают беситься, враждуя между собой по любому поводу от самой нелепой обиды или шутливой проказы.

Кроме приближённых короля в тронном зале вдоль правой, относительно трона, стены с большими окнами и красочными занавесками с гербом правящей династии, также стояло несколько слуг, готовых к разным поручениям, если кто-то из них сможет пригодиться. Например, если бы сломалось перо у летописца и потребовалась срочная замена.

Беседы и обсуждения в тронном зале без перерыва длились с утра вот уже четыре часа и сейчас пребывали уже в своей финальной стадии, обсудив самые главные пункты жалоб и предложений, переходя к тому, что же мирный Химинбьёрг может предложить королевству, а заодно и какие полезные услуги могут оказывать геоманты и террамаги — то бишь волшебники стихии Земли.

К сожалению, ориентировка в подземных тоннелях без света, организация дымок и управление щебнем звучали довольно малополезно для хозяйства, а усиление и прочность работали исключительно на самих магов, и не могли облачить воинов в каменную кожу. Да и многие другие заклинания этой стихии применять можно было разве что во время сражения, так что договорённость с Гильдией была лишь на случай боевых действий.

А вот умение поиска полезных ископаемых, руды, кристаллов и металлов звучало навыком полезным. Король просил предоставить несколько толковых в таких способностях патеков для выбора мест, где потом будут вырыты шахты, и чтобы те могли служить как можно дольше.

— План по пожаротушениям уже давно в разработке, — заверял их король, — Мы обязательно поделимся своим опытом после его применения, как здесь, в Кхорне, так и в регионах при наличии успешной организации всех работ.

Один из секретарей Корлиция, чернобровый и остролицый Лумис, с собранными сзади в хвост плотным серебристым кольцом волосами, составлял нужные документы. Требовались подпись и печати с обеих сторон, как вдруг из группы прибывших гномов вышла единственная представительница женского пола во всей делегации, представившись Гертой.

— Ах, да, чуть не забыли, ваше величество, — её голосок также высоко скрипел и гнусавил, как у остальных, но был более певучим и тонким.

Звучало это всё, как если бы маленькая девочка кого-то передразнивала и кривлялась, например изображая речь какой-нибудь ведьмы, играя в своих кукол. Патеки неплохо звучали, когда с выражением расписали свои песни и гимны, однако же в разговоре с ними этот род гномов явно не славился приятным благозвучием.

Она достала из внутреннего кармана своей рунической мантии плотный кожаный футляр чёрно-коричневого оттенка, а раскрыв него, выложила нечто обёрнутое в шёлковый белый платок с сине-голубой вышивкой по краям вдоль периметра. Развернув содержимое, она на своих ладонях аккуратно разложила принесённую для короля людей диковинку.

И не без изумления Джеймс Дайнер взирал сейчас, как на руках у гномки поверх шёлкового платка лежало ожерелье из бриллиантовых и изумрудных нитей, где камни элегантно чередовались друг за другом, набирая в объеме от мелких к крупным гранёным каплям. Вещица, пробуждающая несколько, казалось бы, давным-давно утерянных воспоминаний.

— Её колье… быть того не может, — неспешно и негромко промолвил он в возникшей тишине зала.

— Мы не уверены, ваше величество, но, по крайней мере, очень похожее, — произнесла женщина-гном, подавая этот подарок.

— И в такой день! Ну, это надо же… — изумлялся монарх Энториона, принимая драгоценность вместе с платком, вглядываясь в камни, которые совсем не потускнели за столько лет, — Сегодня в «Каменном Драконе» цветёт Вальсинерия в её честь. А там ни её, ни нас… Как же печально… Отец заказывал его… у вас? Ваши мастера делали? — произнёс он, глядя на патеков с вопросительным взором своих тёмно-зелёных глаз.

— Требуется поднять многие архивы, чтобы это выяснить. Нелегко найти документы, которых может не существовать. Потому мы ничего не можем гарантировать, — произнёс самый левый из стоящих гномов, у которого во рту не хватало верхнего правого клыка.

— Мы рассчитывали, что среди документов вашего отца отыщется договор о заказе и изготовлении, а также принятии выполненной работы и оплаты труда мастера. Там должно быть всё указано, — произнёс глава Гильдии Земли — Гродерик Громм Ским с широкими седыми бакенбардами и косым шрамом на пол лица.

— Конечно, конечно, — кивнул король, — Но как вы нашли его? И сколь давно? — оглядел он гномов, выражая искреннее любопытство.

— Его нашли на окраине западных пещер Химинбьёрга, — сделал шаг вперёд самый патлатый, с усами и бородой осеннего оттенка опавших кленовых листьев, — Мы думаем из Хаммерфолла через наши тоннели отправлялась к Горготскому морю, скорее всего на Волчьи острова.

— Это ж надо, возле Хаммерфолла, — дивился Джеймс.

— Там не было обнаружено ничего кроме, — вновь заговорила Герта, — Ни следов борьбы, ни крови, никаких нитей или тканей. Вряд ли было какое-то нападение, так что нам хотелось бы думать, что с ней всё в порядке. Просто отцепилась застёжка и в темноте вещица соскользнула с её шеи незаметно.

— Или же заметно, но у неё с собой не было факела, магов с иллюминацией… — начал было снова самый правый

— Люминесценцией, — тут же громким шёпотом осекла его женщина-гном.

— Магов с люминесценцией, — поправился он, продолжив свою мысль, — Или светящихся кристаллов, да любого источника света, чтобы она могла под ногами рассмотреть, куда же упало её колье.

— Что ж, я тоже буду тогда надеяться, что Анна жива. Понимаю, что нет никаких гарантий, что это не дубликат или не ещё одна работа того же мастера. Мы не можем утверждать, что оно принадлежало именно ей, и всё же… Мне кажется, что это оно. Подарок нашего отца ей на четырнадцатилетие… — проговорил он, пускаясь по волнам памяти.

Тот день у многих периодически всплывал в воспоминаниях, однако не покажи патеки бриллиантово-изумрудное украшение, он бы по большей части припоминал от старшей сестры её лицо, голос, её перламутровое платье с кучей крупных жемчужин. Но лишь теперь мог погрузиться в сцены прошлого, вспоминая всё ещё ярче, вспоминая это колье на её шее помимопрочих атрибутов, что делало образ из воспоминаний более чётким и настоящим.

— Сэр, если позволите, — скромно кашлянул секретарь Лумис.

— Да, конечно, что у тебя? — повернулся к нему король.

— Я служу в канцелярии тридцать два года. И хотя отнюдь не я при вашем отце занимал руководящие посты в ней, я убеждён, что Гектор Дайнер не позволил бы никогда изготавливать дубликаты королевского подарка, тем более ко Дню Рождения дочери. Так что, если вы сами узнаёте этот предмет, то это уже, несомненно, её вещь.

— А… — только и раскрыл рот Джеймс, чтобы попросить секретаря поднять архивы того времени, чтобы отыскать документы о заказе ожерелья.

— А поиском всех бумаг я сейчас же займусь, — кивнул он, будто бы знал, о чём будет сейчас отдано распоряжение Его Величества.

Примицерию, как и любому из его секретарей, было непозволительно выходить до подписания итоговых соглашений между сторонами, однако все экземпляры он уже подготовил, а заверить факт подписей и печатей мог и королевский писарь, и камерарий, и даже в качестве свидетеля, например, королевский паладин. Так что какого-то невежливого жеста в сорвавшемся со своего места длинноволосого мужчины в отношении гномов не было.

Но и до середины зала прошагать он не успел, как их мирную затянувшуюся беседу с группой патеков прервал сильно нервничавший и напуганный до смерти старик Винсельт, едва не потерявший свои круглые очки, когда захлопнул за собой дверь, упёршись в неё спиной и шумно дышал, переводя дух.

— Вот те раз! — послышался голосок гномов.

— Каково нахальство! — возмущались некоторые из них.

— Какое неуважение… — покачивали головой патеки, глядя на бесцеремонно влетевшего к ним старика.

— Ваше величество! — прогнусавил ворвавшийся звездочёт, — Армии лесных разбойников на подходе к крепости! Большие, собранные вместе банды, движутся от Оленьего Леса в направлении города и замка! Расстреляли стрелами дозорных! Сняли караул! Пираты с рек, грабители, оборванцы… Они просто обезумели!

— Что?! — недоумевающее нахмурился от такой новости король, — Разбойничьи банды идут сюда на штурм? — его лицо сменилось выражением усмешки и некого недоверия.

Если секретарь Лумис изменился в лице, Вайрус сделал шаг вперёд с серьезным видом, готовым принять схватку с врагом, прелат испуганно охнул, а игуменья начала тихонечко шептать молитву к Семерым, складывая руки так, чтобы левая была в плотном кулаке, а правая, как бы её обхватывала и обволакивала, и прижимая полученную из кистей рук фигуру к яремной ямочке тела — маленькому углублению между шеей и грудной клеткой, окаймлённому костями ключиц, чтобы сложенные руки оказались как бы чётко под подбородком, то король выражал полную непоколебимость.

— Я… не знаю… что на них нашло, — томно дышал астролог, снова протирая лоб, пытаясь подняться на ноги, не опираясь уже на дверь в тронный зал, — Западную башню атаковали, пронзили стрелами часовых, а потом обрушили град на ближайший караул. Я… послал слугу в гарнизоны, там уже вовсю должна быть организована оборона, но…

— Вайрус, займись пожалуйста, — жестом руки, покручивая пальцами в воздухе, попросил монарх своего камерария возглавить план обороны, — Закрыть все ворота, опустить все герсы и укрепить решётки изнутри. Я и Эйверь чуть позже подоспеем, начинай подготавливать бойницы, бастионы и расставляй стражу на стенах. Смотровая башня нам всё-таки действительно пригодилась, — размышлял Джеймс вслух, продолжая быть абсолютно спокойным.

— Слушаюсь, ваше величество, — кивнул камерарий, рукой поманив парочку своих слуг, что ютились у окна, а два других старца-советника, что стояли сзади Такехариса во время переговоров, оставались в зале при короле.

— Это ж надо! — вздыхал Винсельт, в дверях уступив проход камерарию, — Лесные банды на Олмар!

— Эту крепость ещё никто никогда не брал, — проговорил король, — Посмотрим, какой у них план, и чего хотят эти безумцы. Мы сможем отбиваться довольно долго, в случае чего. А как скоро иссякнут их силы? — вопрос был риторическим, так как конкретики о численности и возможностях врага ни у кого сейчас не было.

— Мой король! — в дверях появился и архимаг Бартареон, его костяной посох в ведущей левой руке опирался на ковёр, мантия чуть колыхалась позади, успокаиваясь от остановки его движения, в глазах ни тревоги, ни страха, полная готовность к действию, — О нападении вы уже в курсе, — обвёл он взглядом всех в зале, начиная с астролога, низко поклонился делегации патеков, улыбнувшись заодно отдельно главе Гильдии Земли, своему коллеге по волшебному искусству, — Я видел Нейрис, она уведёт детей в укрытие, — заверил он, теперь уже глядя в глаза монарху, вернувшись на него своим оглядевшим всех присутствующих огненно-карим взором.

— Вот и отлично! — воскликнул тот, — Не думаю, что нам есть, чего бояться, однако эти безумцы, видать, и вправду больны бешенством, раз такое затеяли.

— Да, — соглашался звездочёт, — Оборона у нас о-го-го… — сам себя он, видимо, пытался так успокоить.

— Но, ваше величество, — прервал того архимаг, — Ведь погубят народ мирный в окраине города, пожгут дома, порежут крестьян, ремесленников, путников в тавернах… Погубить могут и скотт домашний! Замок им не взять, но является ли он их целью? Чёрт их разберёт, ваша светлость, что надо этим тварям! Дайте мне время на подготовку, испепелю всех до единого, чтобы не…

— Нет, — оборвал его король, — Лишаться тебя на недели и месяцы перед Золотым Путём? Ещё чего не хватало. Собирай подмастерья и служащих магов, сам сил трать минимум, невозможно взять Олмар, — утверждал он с явной уверенностью, — Своими силами отобьёмся.

— Мало кто пытался… — справедливо замечал старый астролог, поднимая руку кверху.

— В былые времена не брали, и в нынешние не возьмут, — отрезал монарх, — Организовываем оборону по стандартному плану «Гарнизон».

— Как скажете, мой король, — покорился кивком головы верховный придворный волшебник, но так, чтобы тока не спала с волос.

— Выступаем и будем кромсать? — поинтересовался могучим голосом паладин, светловолосый крупный мужчина, в большинстве случаев стоящий по правую руку короля или за его правым плечом, будь то шествие, выход к народу с балкона или же принятие гостей вот так в тронном зале.

— Не спеши, пусть приблизятся. Посмотрим, кто такие, что им надо. Куда ж ты вечно рвёшься в пекло. Направьте во двор и в город гвардию, — повелел он Эйверю, — Возьми кадетов, противников проще лесных душегубов им не встретить, пусть закаляются в бою. Старайтесь остановить мятежников ещё на подходе к городу! — просил он, — Пусть отряд лучников прикрывает с башен. Пусть там Вайрус распорядится загнать стрелецкий гарнизон наверх, а не пускать пешком. И пусть Белые Плащи при нём будут, они здесь нужнее, — добавил он.

Широкоплечий Эйверь в титановых доспехах с растрёпанными не причёсанными волосами, напоминавшими львиную гриву, выглядящий, как берсерк или палач, нежели приглядный для королевской стражи воин, преклонил слегка голову и торс, сжал левую руку в кулак и коснулся ей противоположного плеча, в знак почтения и понимания приказа.

После чего он молча удалился спешными шагами, созывая отряд стражи снаружи и раздавая приказы низким грохочущим голосом. Его массивная правая рука казалась больше левой, хотя ту частенько от взора окружающих закрывал щит, а другую, вероятно, просто визуально для устрашения увеличивал доспех нарукавника, а в бою ещё крупный полуторный меч.

— Мы же сейчас всё подпишем, отведём достопочтенных гостей в самое безопасное место, закатив там им прекрасную трапезу, — обещал гномам король, — И я тоже выйду поглядеть, как вы там в Вайрусом справляетесь. Никаким бандам нас не взять, это просто смешно! — заявил он, полностью уверенный в своей безопасности и заодно в действиях своего паладина.

Эйверь был единственным, кто по статусу кроме короля и камерария мог также распоряжаться войсками и приказывать генералам. Оборона такой крупной крепости требовала здравого распределения обязанностей, к тому же и войска здесь присутствовали самые разные, и управлять сразу всеми отрядами на территории было бы довольно непросто в одиночку.

— Отец! — в дверях появился Вельд со своим учителем по фехтованию.

— Ты мне здесь сейчас не нужен, Вельдемар! — сурово сказал ему король, раздосадованный, что его старший сын сейчас отнюдь не в убежище.

— Я же пришёл помочь, я могу! Защищать крепость… — подбегал он к королю мимо патеков, словно вообще не заметил кучку гномов по центру.

— Это моя работа, не твоя, — положил свою руку сыну на плечо Джеймс, тяжело вздохнув, — Я отправлюсь руководить там всем, поддержу боевой дух, тебя там быть не должно. Охраняй, пожалуйста, сестру и брата, чтобы я мог на тебя рассчитывать, — попросил он.

— Да… как скажешь… — тот расстроено качнул головой, плавно разворачиваясь от этой ладони.

— Ты не понимаешь, Вельд. Я это делаю, не чтобы тебя укрыть или защитить. Не потому что считаю, что ты не готов или плохой воин, — громко прикрикнул монарх сыну вслед, — В случае любой осады, любой угрозы, любого бунта и предательства, какая бы беда не постигла нас, сын мой, — подошёл он ближе к обернувшемуся Вельдемару, обняв за шею, так что они буквально столкнулись лбами, — Я хочу, чтобы именно ты охранял самое ценное, что есть у нашей семьи! Защищал себя, защищал брата, защищал сестру.

— Понял тебя, отец, — всё же с толикой разочарования и недовольством отвечал кареглазый Вельд, глядя в хвойный взор правителя всего Энториона, — Как скажешь. Ты король.

— Ты ещё поведёшь мои армии в бой, у тебя будет немало достойных моментов в сражениях, но если не ты, кто будет охранять Ленору и Генри? Кому я, по-твоему, должен их доверить? Эйверь и Вайрус пусть бьются и отдают распоряжения, Кваланар ещё не вернулся, ты нужен мне сейчас с ними, и ты нужен им там, где они спрятались, пока я не велю вас разыскать с победным сообщением, что всё закончилось! — говорил ему монарх.

Несколько мгновений Вельд ещё молча поглядел в глаза отца, а затем развернулся исполнять его волю. Андор за ним не последовал, а дождался выхода Эйверя, чтобы вместе с ним поспешить к осаждённой зоне крепостных стен. Старший из принцев же, не оглядываясь, пошёл по коридору прочь из тронного зала, пытаясь теперь разыскать Нейрис и узнать, где его младшие брат с сестрой.

— Помогай Вайрусу, мечников ещё спускать не будем, там пока лучники нужны. Пусть он скажет, чем помочь, — хлопнул сзади по предплечью фехтовальщика паладин, — Я пока гарнизон подниму. У кадетов свободный день, никто не ждёт начала войны, скоро буду, — бросил он, поспешив к тренировочным дворам.

Преподаватель боевого мастерства же с честью направился, куда велел Эйверь, потихоньку приближаясь к осаждённой стене, слыша отзвуки начавшегося там сражения и активного сопротивления на башнях и укреплениях.

Камерарий в первую очередь был занят стенами и башнями западного крыла, чтобы никто не мог взобраться по лестницам к бастионам и укреплениям. Так что ополченцы и гарнизоны Кхорна сейчас вовсю исполняли его распоряжения. Кипящая смола, расплавленный воск, котлы с кипятком, сброс на головы крупных камней, а также пронзающих стрел и копий — вот сейчас были его приоритеты, организовать слаженные действия при достойном отпоре.

Паладин же занимался выходом с королевской гвардией во двор и вовне, чтобы воевать снаружи и не дать распоясавшимся бандитам угрожать самому городу вокруг крепости. Тем более, что нападение было столь внезапным, и людям оставалось прятаться по домам да погребам, не успев заскочить за стены для защиты. Во дворе оставались только внутренние торговцы, персонал таверны и её посетители, закрытая на Сорордес школа и ещё ряд зданий, где не все даже понимали, что происходит, весь основное сражение разгоралось далеко от центральной части — с западной стороны крепости.

IV

Казармы курсантов и бывших курсантов, ставших уже кадетами при гарнизоне на службе Его Величества, располагались далеко от места нападения. Здесь ни о чём не слыхали, ничего не ещё не знали о сплавляющихся по реке пиратах и несущихся на стены лесных разбойниках.

Молодые парни и девушки лет от восемнадцати до двадцати трёх, представители не аристократических родов, а выходцы из народа, способные себя проявить в бою и получить в дальнейшем от короля почести и, быть может, даже рыцарский титул и земли, сегодня не рассчитывали даже тренироваться.

Сорордес — последний день недели, свободный от занятий и службы для всех, кому не выпало быть в дозоре или карауле, либо кому повезло за неделю попросту не провиниться и не отрабатывать в этот день своё наказание, как, например красновласой Арексе, вынужденной не завтракать вместе со всеми, а за свой острый язык и пререкания с капитаном Крэйном сегодня всё утро провести на кухне, помогая с готовкой, а сейчас подавать похлёбку и куропаток да перепелов на стол своим остальным сослуживцам.

Остальные девятнадцать человек были поделены на две группы и сидели по обе стороны от пары крепких деревянных столов, выставленных во двор. Во время вне трапез их заграждениями ставили на бок. Использовали нередко в качестве опоры мишеней для стрел, да и находили самое разное применение для отрабатывания тех или иных военных и тактических навыков.

Например, могли учить кадетов с ходу запрыгивать на высоту стола, как с разбегу, так и с места, стоя возле него. Либо с самого стола кувырком ловко спрыгивать на землю, ведь ландшафт во время боя, как и подручная обстановка, могут быть самые разные. В узких дворах при казармах особо не развернёшься, так что приходилось проявлять фантазию и смекалку, выдумывать для юношей и девушек различные способы отточить свои умения.

Если в основной гвардии и в ополчении Кхорна было чёткое распределение на копьеносцев, пехоту мечников с щитами, отряды лучников, конницу, то кадетские корпуса представляли собой сборную солянку из категории «кто во что горазд». Необщительная и проявляющая мало уважения к остальным своим собратьям Арекса, например, такой предмет, как щит не использовала вовсе. В бою она проявляла свою отвагу, сражаясь одновременно двумя мечами.

Сейчас её широкие ноздри гневно раздувались от необходимости, как служанка, подавать блюда на стол тем, кто по её мнению такое кушанье должен бы ещё заслужить. В Олмаре хорошо кормили жильцов, король всегда поощрял довольство своей армии, чтобы не вышло бунтов, как на границах при правлении его отца.

Хотя вот голубоглазая светловолосая Нина, по прозвищу «одуванчик», за пышную причёску средней длины, с прямой чёлкой и аккуратно ровно подстриженные у мочек ушей волосы с градуировкой вовнутрь, как бы обхватывая всю её голову медово-золотистым шариком, предпочла бы вместо кусков свинины в супе побольше овощей. Да и на второе заместо перепёлок, в неком гипотетически-идеальном для себя обеде, в который у них сегодня превратился столь поздний завтрак, увидеть обжаренные грибы с луком вместе с ломтиками картофеля, заранее отваренного, порезанного на дольки, брусочки или кружочки с небольшой последующей обжаркой в масле совместно или раздельно с теми же грибами.

Будучи первой отличницей во время обучения и военной подготовки, она и сейчас была на хорошем счету у начальства имела негласный статус любимицы капитана, как самой ответственной, пунктуальной и исполнительной во всём взводе, регулярно получающей похвалу и выставляемой нередко всем в пример. Однако именно она, вся такая прилежная умница, жалела, что не её заставили помогать на кухне, иначе было обеспечено идеальное кушанье.

Одноглазый Ильнар с чёрной повязкой из войлока на лице с улыбкой принимал от Арексы тарелки с едой — деревянную плошку с картофельно-мясной похлёбкой, и плоское металлическое блюдо с обжаренной с розмарином и другими специями птицей в окружении гарнира из свежего, но слегка подержанного на пару зелёного горошка. Кому-то доставалась ножка, кому-то крылышко, здесь уж как повезёт, хотя большой разницы во вкусе между ними не было.

Травма совсем не мешала ему был первоклассным стрелком. Сам он утверждал, что так даже лучше. Нет необходимости жмурить один глаз при прицеливании. Юноша, выходец из благородной рыцарской семьи, с небольшой небритостью на самом конце подбородка и манерным выступом волос над лбом, вскинул свои зачёсанные назад и вбок пряди длиною с палец, чтобы было удобнее есть, и приступил к похлёбке.

Рядом с ним сидела крупная и могучая Гала, которую за её спиной ребята прозвали «дворф-переросток», так как её комплекция и вправду будто бы была не совсем человеческой. С невероятно короткой мужской стрижкой, широкими мускулистыми плечами и мощными ногами, она, как и Арекса, была не слишком многословной, предпочитая индивидуальные, а не командные тренировки.

У неё единственной во всём отряде худо-бедно имелись магические способности врождённым даром — возможность создавать вокруг себя капсулы, барьеры и цилиндры из энергетики, мешающей проникновению материальных объектов типа стрел, камней и прочего. За этот дар она в своей семье была белой вороной, словно это какой-то позор, а не благодать, обнаружить в себе подобные силы. Регулярно порицаемая родственниками, она с юных лет научилась держать при себе своё мнение, никому не доверять и мало разговаривать. Однако, становясь старше, случалось, что она уже не могла не выплеснуть эмоции, устраивая скандалы на наболевшие темы, тем самым только сильнее подкармливала внутренний разлад.

Бесконечные периодические споры с родными привели её по итогу сюда, на службу к королю вместо продолжения семейного дела на виноградниках одного барона. Сильная, но скромная, крайне неуверенная в себе, она раскрывалась лишь в тренировках, где нужно было дело, а не слово. И лишь иногда позволяла себе повеселиться, даже если за это затем следовало какое-нибудь наказание от капитана.

В детстве и юности она ещё любила рисовать, вырезала лезвием на досках разные изображения, чертила палочкой по песку и земле, создавая задуваемые ветрами картины и сюжеты, практиковалась в изобразительном искусстве в свободное время. Радовалась, когда удавалось раздобыть краску любого цвета, рисуя на досках, а сейчас уже на службе в гарнизоне любила устроить чеканку на какой-нибудь бесполезной железяке — на обломке доспехов, сломанной крышке кастрюли, что можно было найти никому не нужного, — выбивая какое-нибудь выпуклое изображение животных, деревьев, иногда контуры оружия, нанося потом внутрь текстуру, или же просто выводя от скуки какие-нибудь орнаменты, чем сейчас как раз и занималась за столом в свободный день, молча, в ожидании перекуса.

Напротив неё же сейчас наоборот сидели двое крайне общительных близнецов, любителей поболтать и перекинуться словами в любое время, подшутить над чьей-то неудачей, воскликнуть ободряющую похвалу при успехе, не упустить возможности поиронизировать над чем-нибудь или рассказать очередную смешную историю, которые они невесть где брали, учитывая, что кадеты не так уж часто покидают территорию крепости.

Тиль и Уилл Страйкеры были довольно похожи не только внешностью, но и характерами, так что главной проблемой и капитана и сослуживцев по взводу было их в случае необходимости как-то отличать между собой. Так как вместе они тренировались всего несколько лет, а не росли вместе с детства, их периодически путали. А те, с небольшими усиками и тёмными ультрамариновыми глазами, ещё и нарочно в последнее время носили одинаковые стрижки и идентичные причёски, оформляя своим аспидно-чёрным блестящим волосам чёлку на бок полумесяцем.

Между ними, безусловно были различия, и не только в расположении похожих родинок, разной скорости роста щетины на лице или линий на ладонях, но и в разных интересах и предпочтениях даже при общей схожести целого ряда характерных черт. Все эти забавные краткие истории любил именно Уильям, а Тиль просто любил посмеяться, лишь бы был повод для веселья.

Уилл любил красоту закатов и рассветов, сладкие фрукты и ягоды, музыку придворных бардов и мечтал завести кота, когда обзаведётся собственным домом. Тиль же о домашних питомцах не задумывался, из еды отнюдь не жаловал фрукты и десерты, а предпочитал птицу и мясо, правда при этом весьма недолюбливал рыбу, когда её подавали. А мечтал выбиться не просто в помещики, а примкнуть к светской жизни и стать бароном, доживая на старости лет в роскошном замке с видом на озеро или хотя бы реку.

Естественно, это было далеко не всё, в чём они не сходились, однако же общих деталей и интересов у братьев-близнецов было куда больше, и друг без друга они могли оказаться довольно редко. Все вылазки в город, все караульные наряды у ворот — они выполняли вместе, да и сражаться учились спина к спине.

Так как красноволосая девушка с выбритыми висками и широким ирокезом из маленьких миниатюрных косичек ото лба до затылка, обслуживала оба столика, подавая еду, то одно место на переносных лавочках было свободно. Без пары там сидел с задумчивым и важным видом худенький Эрвуд, не особо тянущий на кадета королевской армии, и тем не менее с отличием прошедший все стадии подготовки курсанта.

Он и рад был сейчас оказаться с краю стола в одиночестве, так как мог раскинуть сам с собой очередную партию «Битвы королей», пока ожидал своей очереди в серии подачи блюд к трапезе. Настольное клетчатое поле из деревянной доски уже было пустым на три четверти. Сражение фигур приближалось к своему завершению, и парень подолгу размышлял над каждым ходом любой из сторон, не замечая ничего вокруг.

Братья Страйкеры смеялись над очередной шуткой о том, змея заглотила слона. Двухметровый крепыш Стромф с пшеничными усами-подковой и полуторным мечом фламбергом в ножнах за спиной шумно постанывал, страдая сегодня от головной боли, массируя толстыми пальцами свои виски. Кудрявый Нимрод вместо того, чтобы есть, возился со своими алхимическими склянками, пытаясь покрасить соль в голубой или розовый цвет. Длинноволосый эльф Кифлер, как обычно, громко чавкал, единственный представитель иной расы в этом взводе, если, конечно, сильная и творческая Гала и вправду не была по какой-нибудь линии прапрадедушки или прапрабабушки связана с дворфами или краснолюдами… А Эрвуд, казалось, не обращал ни на кого ни малейшей доли внимания, обособленно сидя одиночкой и лишь изредка реагируя на их шумы пренебрежительным взглядом, с которым аристократы иногда глядят на расшумевшихся крестьян.

Ему самому казалось, что он даже не голоден. Какая еда, когда здесь, на доске, разворачивается такая жаркая и равная баталия. Не каждая его партия развивалась похожим образом, так как он изучал саму игру, проводил эксперименты в тактике и расчётах, просчитывал ходы и частенько видел недочёты того или иного плана на партию. Победа над собой была равносильна поражению от самого себя, так что каждый раз, играя вот так, он изо всех сил старался наилучшим образом продумывать ходы за обе стороны.

Но сейчас на столе два противоборствующих Архимага пали друг за другом, второго «добил» белый Паладин, и таким образом расклад сил с каждой из сторон оказался равным: Король, Десница, Паладин и Фрегат. Всё остальное лежало уже вне игрового поля. И Пехота, и Лучники были разгромлены, Башни, Конница и многое другое попросту пало, было «повержено», если выражаться терминами игры, где нередко можно было услышать использование также понятия «съел» в отношении любой даже теоретически совершенно несъедобной фигуры типа Башни или всё того же Фрегата.

Для многих главным вызовом и центральной сложностью партии было разыграть бой так, чтобы соперник открыл часть противоположного края доски. И тогда дошедший дотуда пехотинец мог обратиться вторым Архимагом, либо вновь вернуть этот персонаж на поле, если Архимаг уже был «убит», а добравшийся до конца стрелок отчего-то неведомой логикой метаморфоз обращался в Катапульту.

На самом деле, по логике принципов самой игры всё было верно. Простенькая пехотная фигура обращалась самой могущественной, а стрелковая обретала возможность стрелять уже по-серьёзному, задевая снарядами по нескольку вражеских — предел возможностей для дальнего боя.

И сейчас юноша думал вовсе не о еде, на которую накинулись почти все вокруг, а о том, как же на доске действовать дальше. Он хватался за голову, проникая тонкими пальцами в длинный и пышный каскад из светлых и тёмных волос, перемежавшихся на его голове, словно те самые клетки игрового поля и вздымавшихся слегка изогнутыми прядями, словно извивающиеся змеи.

Губы кривились в раздумьях, то напрягаясь, то ёрзая из стороны в сторону между аккуратными усиками и дорожкой бородки, которые на пару были русого оттенка, в то время, как всё остальная обильная, но не длинная растительность на подбородке и в верховьях шеи была тёмного, почти чёрного цвета.

— Меньше думай, больше ешь, — сказала подошедшая Арекса, внаглую сдвигая вбок игровую доску вместе с фигурами, чтобы разложить перед ним тарелки, — А то остынет.

Рядом с ними остроухий фехтовальщик Кифлер, заканчивал рассказ о своих планах на жизнь соседу-крепышу, делясь возможными вариантами развития событий на королевской службе через несколько лет.

— Прославлюсь, можно бы свои земли и небольшой замок получить, открыть там школу фехтования? — мягким и лёгким голосом мечтал эльф, закатывая свои фиолетовые глаза, — А если не получится, то, быть может, Его Величество решит организовать отряд шпажистов-дуэлянтов. Может, даже возглавлю его, — разминал он в задумчивости свои тонкие, но отнюдь не хрупкие мужские пальцы, — А ты чем на старости лет заниматься планируешь? — полюбопытствовал он у рослого усатого собеседника.

— Я-то? Хех, — усмехнулся заливисто тот, — Да я здесь не за выслугой, я пришёл сюда, чтобы защищать. Короля, королевство, мирных жителей, — перечислял он, — Вечно попадал дома в какие-то неприятности, неуклюжим был… То в окно не пролезу во время беготни, застряну, то на дерево влезу, да ветка подо мной хрустнет, свалив… Всё не так, никуда не гожусь. Вот и решил быть полезным, помогать людям и родине.

— Хм, вот как, — проговорил недоверчиво Кифлер, — Звучит довольно пафосно.

— Да всё так, эльфик, — иронично промолвила рядом стоящая Арекса, — Он и половину жалования домой своим отправляет, а то и большую часть, чтобы прокормить братьев и сестёр, — поведала она то, что слышала, — Добрая душа наш крепыш.

— Вот оно что, — призадумался шпажист, — Помощь родным, помощь королевству, как всё просто и благородно… А я-то всегда думал, что ты быстрее нас всех взлетишь по лестнице чинов с твоей комплекцией, если амбиции соответствующие есть.

— Для Стромфа армия это не временный период на пути к цели, как для всех нас, а самоцель, — подытожила раздающая им блюда девушка.

— А для тебя? — благодарно за тарелки с едой кивнул ей эльф, заодно полюбопытствовав, — Мои планы на школу шпаги недалеко ушли от службы. Ещё бы попались мне здесь не вы, а отряд верных учеников. Ух, мы бы с Рихардом из вас таких шпажистов-дуэлянтов выдрессировали! — улыбался он, воображая себе это.

— Он для тебя капитан Крэйн, а не дружок Рихард, — раздался с другого стола голос Нины.

— Ох, Одуванчик… — вздохнул эльф, — Не говорили тебе родители, что подслушивать не хорошо? — после чего перевёл снова взор своих нежно-сиреневых глаз на рядом стоящую Арексу, у которой интересовался о планах на будущее.

— Я? Да что я… мне тоже нравится пыл сражений, дома только и дралась, однажды до полусмерти избила одного задиру, что у малышей фрукты отбирал, а тот оказался сыном некой важной персоны, такое началось, что вот здесь я в итоге, — пожала она плечами, не утопая в подробностях, — Возглавила бы, как и ты, какую-нибудь армию самых отчаянных, кто без прикрытия щитами бьётся парой мечей или топориков, — представляла она, задрав рыжеватые глаза в небу.

— А если двуручники? Алебарда? Булава? — в шутку перечислял Кифлер, — Хех, и это выходит, для тебя служба тоже самоцель, а не средство, кстати, — подметил эльф.

— У алебардистов свои полки. Не знаю даже, ушастик. Булавы и ослопы вполне и одной рукой неплохо держатся. А двуручный клаймор — это вон к Нине, — кивнула она на самую светленькую за другим столом, — Нина, ты по жизни кем мечтаешь стать?

— Эээ, мечтаю? — зарделась та, уткнувшись в блюда перед собой, в раздумьях прервав трапезу, — Стать почётным рыцарем при дворе его величества…

— Ясно, метишь в новые паладины, когда Карпатский Зверь состарится, — посмеялась она, направляясь дальше вдоль стола и раздавая еду.

Та ничего не ответила, смутившись сильнее и продолжая есть. Вступать в дискуссию во время обеденного застолья ей совершенно не хотелось. У них в казармах даже был нарисованный Галой казёнными красками на скорую руку плакат, призывающий к тишине во время приёма пищи, только отчего-то он покоился там, у коек, вместо того, чтобы быть на виду возле столов снаружи.

— Ильнар! Ильнар! Дай монокль, — шёпотом попросил одноглазого лучника Тиль Страйкер, и тот протянул ему округлую линзу.

Когда Арекса раздавала им с братом еду, юноша зажал монокль возле правого глаза, сложил руки крест-накрест у груди с важным напыщенным видом и поглядел на неё с подносом таким изучающее-оценивающим взглядом сверху вниз и обратно до головы, громко хмыкнув.

— Вот и вы, кормчий. Значит так, мне сегодня бобовый суп с телятиной и острым перцем. Рябчиков, нафаршированных отварным яйцами с пряностями. Жареный молоденький картофель половинками со стейком из красной рыбы. И густое мясное рагу с томатами, баклажанами и подливкой, — якобы делал он заказ в роскошном трактире.

— А десерт? — едва сдерживая смех под окружающее хихиканье остальных спросил его братец, пока Арекса лишь молча закатывала глаза на их выходки, раздавая то, что сготовили на кухне, что, впрочем, было не скудной трапезой, а вполне себе хорошей едой с теми же рябчиками, пусть и не фаршированными, салатом с обилием меленького горошка, куриным супом и куриной же ножкой, запечённой с отварным картофелем и ещё рядом простых, но сытных и хороших блюд, к которым полагались овальные мягкие булочки с косыми надрезами вверху на румяной корке.

— Ах, да! Десерт! Молочно-кремовый пудинг с грецкими орехами, клубничное желе и шоколадный напиток, — изображал тот в монокле архитипичного аристократа в своём понимании.

— Нимрод вот, небось, у нас мечтает отслужить свой «срок», да в Скальдум укатить? — нагло взъерошила красновласая девица пальцами левой руки кудри алхимика-самоучки, когда те освободились после подачи тарелки и томно хихикала, стараясь не обращать на близнецов внимания.

На что тот просто промолчал, делая недовольное лицо, жмуря серо-голубые глаза, приоткрыв рот и высунув сбоку язык, кривляясь, словно ему эти её прикосновения не просто противны, но ещё и до смерти надоели. Хотя какой-то личной симпатии у девушки к нему в плане романтики или влечения вовсе не было. Просто она иногда могла позволить себе подобное в адрес остальных.

Она славилась неуважением чужого личного пространства, любила тыкать пальцами, касаться волос, хлопать по спине, а то и по заду с заигрывающей ухмылкой, но так, в различных подколках и таких вот жестах, она попросту проявляла своё дружеское расположение. Едва ли ей хотелось коснуться того, кто был бы ей и вправду неприятен.

— Выбиться в люди, — проговорил мечтательно через какое-то время Уильям, меняя тарелки, приступая ко второму блюду, — Это да, было бы отлично. Собственный дом…

— С котом? — подкалывал его брат, зная о таком желании Уилла.

— Вдвоём! — кивал тот.

— А потом? — улыбался Тиль, придумывая ритмичные ответы, позабыв уже о еде.

— Закат за вином, — кривился лицом его близнец, пытаясь что-то придумать, и сумел нафантазировать только такую картину с бокалом в руках да красивым видом за окном.

— Особняк? — предложил ему братец.

— Хоть так, — кивнул ему Уилл в ответ, чуть пожав плечами.

— Простак! — отвесил первый братец ему слабый шутливый подзатыльник, — Свой дол, свой дом и барон! — тезисно отчеканил он собственные планы обзавестись однажды землёй и выбиться в аристократы.

— Эй, скрипач? — крикнула Арекса вдаль на первый стол Диего, который едва не подавился куском картофелины из супа, нанизанным на вилку, заслышав своё имя, — А ты, небось, бардом при дворе стать мечтаешь? Хе! — отметила она с иронией, зная, что у военного музыканта карьера туда лежать попросту не может.

— Отнюдь, красновласая, — нахмурил тот тонкие брови, венчавшие серые крупные глаза своего вытянутого лица и покачал головой с ровным светлым пробором не слишком длинных волос, отчего те мягко заколыхались из стороны в сторону змеиными волнами, — Я вам не бард и не поэт, — буркнул он, с неохотой ей отвечая, — Да у меня и с рифмой, и стихами было туго, мелодии сочинять тоже не шло. Голосом не вышел, — признавался тот тихонько и будто бы нехотя, так что за соседним столиком его едва слышали, — Моё дело не сочинять, а играть музыку, — тут он поднял глаза на Арексу, Стромфа и Кифлера, которые, сидя там, его внимательно слушали, — Не трубить в горн к атаке, не звонить набат в колокола, не бить ритм шагов в барабан, — пояснял он, видимо, почему выбрал сложный струнно-смычковый инструмент, — А играть настоящую величественную и воодушевляющую музыку! Военный марш в пылу битвы, гимн короля и королевства!

Имел он в виду, что предпочитает разучивать уже готовые кем-то написанные и прославленные произведения помпезного характера, которые от него требуется исполнить и сыграть по какому-то конкретному поводу. Для скрипача королевской гвардии, в частности, по поводу духоподъёмной поддержки на поле брани, главным было умение, а не талант.

Естественно, у каждой влиятельной семьи герцогов был свой личный музыкальный мотив, как было общее произведение, олицетворяющее и Энторион в целом, которое с детства знало большинство жителей. Военный оркестр или отдельные музыканты нередко могли во время сражения подбодрить лихим мотивом уставшую или не уверенную в себе армию, а также патриотически вдохновить воинов знакомыми нотками и мотивами гимнов династии, за которую те сражаются.

Иногда это могли быть и народные песни, сыгранные мелодиями без слов, иногда композиции о каких-нибудь городах, горах, ущельях, как например знаменитая «Ночь над Рекой-Малиной», родная многим жителям Скальдума, живущим в тех краях, где эта самая река протекает и даже ближайшим городам и селениям, где песня просто могла нравиться от исполнений приезжими бардами или даже целыми уличными ансамблями.

Скрипач вернулся к своей тарелке, заканчивая с остатками похлёбки и принялся вскоре за крылышко куропатки. Пока за первым столом вовсю чавкали и причмокивали, за вторым девушка с подносом и блюдами только заканчивала раздавать еду, обходя сидящих на лавках по кругу.

— Эй, Арекса! Сколько нужно карликов, чтобы сорвать грушу? — спросил её, собравшуюся отходить от их столика, бодрым голоском Уилл под лёгкий едва сдерживаемый хохот собственного брата, отвёдшего взгляд в сторону, когда она на них посмотрела.

— От высоты дерева зависит, — пожала она плечами, как высоко там эта груша, — вернулась она к подаче блюд.

— Ну, допустим, в два их роста, — предложил Уильям.

— Тогда два и нужно, на плечах друг у друга, — гулко хмыкнула крепкая девушка.

— А вот и нет! Тогда четверо! — с трудом выговорил Тиль, чтобы не рассмеяться, а его брат принялся пояснять.

— Один держит грушу ладошками, стоя на плечах у второго, тот стоит раздвинув руки, — он даже показал примерно как именно, — А ещё двое держат того за руки и крутят, бегая вокруг, чтобы эту грушу сорвать! А-ха-ха! — залились оба близнеца смехом, едва не перевернув свои плошки.

Арекса лишь закатила глаза и пожала плечами, не найдя в этом ничего смешного. Усач Стромф наоборот шутку поддержал своим басовитым журчащим хохотом. К удивлению всех и для себя самой хихикнула Нина, просто мысленно представив картину, как два забавных карлика крутят пирамиду из двух других. Кифлер же только хмыкнул и покачал головой. Как единственный эльф во взводе людей он, конечно же, терпеть не мог разные расистские шутки, будь они даже о гномах, с которыми у эльфов давным-давно испорченные отношения.

— Да не кисни! — кинул в него оставшейся недоеденной горбушкой хлеба Уильям, попав в щёку.

— На груше повисни! — тут же срифмовал его брат, и хохот за столиком разлился посильнее.

Тут уж даже Арекса улыбнулась, но вновь покачала головой, продолжая не одобрять выходки братьев, подходя к ним с подносом, чтобы забрать опустевшие плошки из-под супа. Шпажист-эльф же этой выходки не одобрил. Тряхнул маленькими боковыми косичками своей пепельной зачёсанной по центру назад шевелюры и бросил горбушку в ответ. Только попал не в того брата, Уилл ловко откинулся корпусом назад, заодно выровнявшись в профиль, чтобы попасть было сложнее, так что горбушка угодила Тилю по чуть раздвоенному подбородку, попав прям по этой ямочке.

— Эй, я-то причём, — хихикнул он, взяв оставшуюся от ножки перепела косточку, запульнув ту пальцами в ответ.

Кувыркаясь в воздухе во время своего быстрого полёта та бы угодила в цель, если бы Стромф с пафосным криком «Мой щит — для тебя!» не преградил ей путь к лицу остроухого фехтовальщика, поднимая прислонённый до этого к столу свой крупный миндалевидный заслон из меди с гербом правящей династии, выданный здесь тем воинам, которые планируют применять его в бою для защиты и даже контрударов, учитывая острый нижний кончик.

Его светлые квадратные усы забавно колыхались, на угловатом лице была весёлая улыбка, зачёсанные взъерошенные и не шибко длинные волосы слегка сбились, а болотистого оттенка бледно-зелёные глаза горели азартом, говорящим, мол, «Ну? Кто ещё на меня?».

И всё бы на этом закончилось, ни у кого за столом не было желания продолжать метать съедобные снаряды, драться или вызывать друг друга на дуэль по такому глупому поводу, если б наполовину вскочивший эльф, когда опускался обратно на скамью, не задел случайно локтём неаккуратно положенную железную вилку, подняв тем самым в воздух несколько горошин, словно миниатюрной катапультой с игровой доски Эрвина, полетевших не только на близнецов и обстрелявших их по разным точкам головы, но и на сидевших напротив них Галу и Ильнара, попав тем в волосы.

Одноглазый стрелок просто стряхнул горошины, помотав волнистыми тёмными локонами. Гала же пальцами из своей короткой стрижки отыскала единственный зелёный «шарик», умудрившийся застрять там возле лба в жёстких торчащих волосках, в то время, как остальные несколько угодивших по ней уже сами осыпались и скатились, и с недобрым видом разглядывала его, зажатый меж своих пальцев, после чего посмотрела на их «старосту» Нину.

— Гала, — взмолилась та с жалобным видом, узрев прищур её карих глаз, — Нет, пожалуйста, не надо. Только не снова… — раздался на весь дворик её высокий и обеспокоенный девичий голос.

— Битва едой! — взревела крепкая девушка, поднимаясь из-за стола, словно разбуженная медведица, убирая одним движением руки в нагрудную сумку овальную железку, на которой что-то усердно чеканила всё это время после еды, швырнув всё остальное, что было под рукой из остатков перекуса в сторону Стромфа, Кифлера и Эрвуда.

Те под таким обстрелом не остались в стороне и мириться с её разгоревшейся ненавистью не желали. На краткий миг зажмурившись, выставив ладони, чтобы закрыться, вскоре тоже начали швырять в сторону рослой девушки всё, что попадалось под руку. Разумеется, большинство снарядов без должного прицеливания пролетело мимо весёлыми бросками наобум, задевая потихоньку всех, кто сидел дальше — так к баталии присоединились ещё и соседние кадеты. А вскоре с одного столика драка съестным перешла и на тот, за которым сидела Нина, спешно пытающаяся закончить свою трапезу, пока ту попросту не снесло со стола чьим-нибудь броском.

— Да как вы см… Ах вы… — пыхтела, густо краснела и просто не находила слов Арекса, застыв на месте и поглядывая на остальных, не в силах присоединиться не то из-за отсутствия снарядов, не то, чтобы больше не попадать в число провинившихся, вынужденных отрабатывать своё наказание в единственный свободный день недели.

А молодые ребята вовсю забавлялись процессом. Кифлер, высовывая кончик языка у правого края тонких губ над остроконечным подбородком, точечно прицеливался. Стромф, басовито хихикая, легонько подрагивал массивным телом и швырял куски вслепую, даже не глядя на кого те попадут, лишь бы закинуть. Братья-близнецы обстреливали разные столы, сидя плечом к плечу и практически спина к спине на удобной позиции, швыряясь и в «своих», к тому краю, и в соседей. А сидящий там вдали под их обстрелом военный музыкант Диего, жалобно хмурился своими тонкими прямыми бровями, прикрывался нижней декой своей скрипки, как щитом, защищая недлинную русую причёску на прямой пробор от кусочков летящей в его сторону еды, особенно мелкого горошка.

Лысый круглолицый Такада, что был родом из щуров-земледельцев Унтары, будучи мастером метательного оружия заряжал со столика Нины и Диего целые очереди, метко попадая в цели остатками со своей тарелки, собирая косточки промеж пальцев своих рук в кожаных перчатках-митенках с прорезями и металлическими бронированными манжетами на запястьях. Его идущая от выбритой макушки затылочная многослойная коса — единственные волосы на голове за исключением ютящихся на лице тонких усиков и маленькой лёгкой бородки, колыхалась сзади на спине, словно маятник при движениях корпуса во время бросков и уклонений и снизу увенчана крупным остроконечным вплетённым в неё лезвием.

Он учился использовать такую остроконечную косичку в бою, изрезая горла манекенов и чучел, метал на тренировках похожие на наконечники стрел такие же лезвия пальцами, закидывал мишени ножами и цельнометаллическими стальными звёздочками сюрикенов. А сейчас вместо холодного оружия с тем же азартом и прицеливанием тёмно-коричневых, почти чёрных глаз, отправлял на соседний столик горошек, куски картофеля, недоеденные краешки огурцов, остатки хлеба и косточки куропаток.

Наверное, если бэта глупая потасовка была на какие-нибудь баллы по точности и скорости, он бы здесь, несомненно, победил, однако же проигрывала та сторона, у которой заканчивались припасы. А так как многое отскакивало не на стол, а куда-то вбок и вниз на землю, то вскоре отбрасываться в ответ Такаде стало попросту нечем.

— Ну, хватит, ребята! — поднялась и Нина из-за стола с серьёзным видом.

— Подключайся, Одуванчик! — шутливо подмигнул ей единственным глазом Ильнар, мотнув головой, — Не строй из себя беззащитную принцессу, которую нужно спасать! Дерись, как м… Как женщина-воин! — замялся он своим звонким и бархатным тембром на секунду, и в тот же момент получил огрызком помидора по лбу, но не от Нины, а от скрипача, подловившего момент.

— Я серьёзно! Нельзя кидаться хлебом, это кощунство! Вы переводите продукты! — звенела Нина с возмущением глядя на воцарившийся из застолья хаос.

— Это попки огурцов, обглоданные кости и огрызки что ли переводим? — недоумевающее на неё с той стороны её же столика посмотрел Такада.

Они оба были правы. Несмотря на то, что заявленная «битва едой» больше была «битвой объедками», которые уже всё равно пойдут лишь в компостную яму, среди всего прочего здесь были и ни в чём не повинные недоеденные овощи. А также и вправду оставшиеся после обеда хлебные горбушки, которые правильнее было бы раздать беднякам или вернуть на кухню, где их смогли бы превратить в сладкие или чесночные сухари, измолоть для применения в обсыпке и кляре в дальнейшем, или найти им ещё какое полезное место в последующей готовке.

Да и косточки ещё могли повариться для наваристого бульона или порадовать сторожевых собак, но с ними здесь нечасто так поступали, а вот булки, корки и горбушки, оставшиеся после особо притязательных едоков, всё-таки предпочитали не выбрасывать, а находить им дальнейшее применение на кухне.

— Нет, ну сёрьезно, господа, может уже хва… — попытался поддержать Нину медным басом Стромф, но тут же в открытый на букве «А» рот получил туда небольшим зелёным яблоком, спелым и мягким, несмотря на размер, застрявшим на зубах и невесть как вообще в этой баталии взявшимся, так как фруктами их тут сегодня никто не угощал, а на дворе была ещё весна и местные яблони едва начинали цвести.

Это оказалось Такада из кармана своих бежевых штанов достал припрятанный для себя плод, который там оказался после недавних покупок в городе. Он про него позабыл на пару дней и случайно нащупал только сейчас, не зная, что ещё метнуть, дабы не подбирать с земли что-то пыльное и грязное из упавших туда продуктов, так как это было вне традиций битвы едой, устраиваемой в шестом кадетском взводе с периодической частотой уж не реже, чем раз в месяц.

— В яблочко! — хихикнул Уилл, глядя, как Стромфу ловко заткнули рот.

— Яблочком! Хе-хе! — поддержал его брат-близнец, и они продолжили баталию.

Уже даже Эрвуд отвлёкся от своей доски, будучи атакованный и заброшенный съестными припасами и остатками обеда, подбирая то, что ещё не упало на пол, а валялось на самом столе, и отправляя обратно. Мелкая потасовка между эльфом и близнецами-весельчаками обросла сначала массовой перестрелкой, где каждый за себя, а теперь уже объединившиеся силы перестреливались, можно сказать, «стол на стол».

Стромф, хмуря небольшие, но пышные светлые брови, метал, что под руку попадётся со стола, прикрывая заодно товарищей своим щитом от съестных снарядов, летящих в воздухе дугой с соседнего столика. Ильнар и Эрвуд выбирали момент, хорошенько целясь, Гала почти не промахивалась могучими бросками, веселясь от души, старясь увильнуть от всего, что прилетало в ответ. При её размерах и комплекции это было непросто, однако же частенько удавалось и отлично получалось выскочить из траектории летящих объедков.

Нина, видя, что Арекса их не останавливает, а поддержки Стромфа оказалось явно недостаточно, задрав маленький аккуратный носик, громко хмыкнула, отправившись обо всём доложить капитану, иначе остальных было попросту некем успокаивать. Ей отчего-то хотелось прекратить возникшую потасовку во что бы то ни стало, хотя по большому счёту им всё равно было нечем заняться.

За исключением Арексы, которую ждали на кухне с пустыми тарелками, которые ей ещё предстояло ополоснуть, тщательно протереть и выставить на сушку. Однако, когда на её подносе скопилось достаточно угодивших мимо или же целящихся непосредственно в неё продуктов, она, держа поднос левой ладошкой по центру, соблюдая баланс равновесия, пальцами правой также перешла в наступление, выступая за дальний столик и немного прикрывая собой Такаду, скидывая в «соперников» всё то, что могла сбросить из прилетавших продуктов, а то и периодически, без собственного на то желания, спонсируя его запасы.

Меткий щур в разгар веселья просто внаглую тянулся рукой к её подносу, забирая лежавшие там горошинки, косточки, огрызки, и метал это обратно в сторону столика соперников. Причём, конечно же, не конкретно в стол, а выбирая себе цели среди сослуживцев на той стороне и очень редко по ним промахиваясь.

Выскочить или увернуться от бросков лысого щура с косичкой было проблематичнее всего, однако сражение затягивалось в бесконечность — когда у одних иссякало то, чем можно кидаться, их оппоненты быстренько им это возвращали ответными выпадами.

Естественно, что-то пролетало мимо, что-то отскакивало на землю, горошинки могли застрять в чьих-то волосах, а косточки зацепиться за одежду, так что общее количество перебрасываемых из стороны в сторону продуктов постепенно сокращалось, но затяжная перестрелка пока и не думала вовсе заканчиваться.

Случалось, что «снаряды» вообще сталкивались в воздухе друг о друга, какой-то удивительной волей случая оказавшись на одном уровне, летя по одной траектории. Такие обычно теряли всю силу своего броска и падали вниз между столами, заставляя Арексу призадуматься, что кому-то здесь ещё и убираться придётся.

— Всё-всё! — закрылась она подносом, — Припасы иссякли! Давайте прекращать! — матово прощебетала девушка, на своём примере попыталась она показать, как всё это можно прекратить, — Порезвились и хватит.

— Сдаёшься? Капитан учил никогда не сдаваться! — хохотал во весь голос, подрагивая усами Стромф, швыряя в поднос Арексы птичью косточку.

— А ведь сейчас и вправду Крэйн нагрянет, — из-под скрипки высоко пропел Диего медовым голоском, предупреждая остальных.

— Это ты нас пытаешься убедить, что он будет воевать за ваш столик? Как бы не так! — хохотал Тиль Страйкер, получая с подачек брата хлебные корки, пытаясь попасть по музыканту, но те не долетали так далеко, будучи способными угодить лишь в Арексу, Такаду и пустующее без Нины пространство.

У скрипача уже тоже стало нечем больше кидаться, так что он отошёл за край стола и, вытащив из внутреннего кармана бордового жилета смычок, начал наигрывать один из быстрых военных маршей, плотно прижав любимый инструмент к себе и аккомпанируя остальным в процессе баталии.

Не то рассчитывал, что так в него перестанут бросаться, не то стремился ускорить битву, чтобы все, впав в раж, быстро набросались, оставшись без припасов. В общем, стоял поодаль в надежде, что они всё-таки угомонятся.

Среди них не было таких, кто бы хитрил или пытался кидаться не честно. Нимрод, например, не пил своих экспериментальных зелий, чтобы усилить реакцию или мощность бросков, Гала не создавала вокруг барьеры защитной магией, которой немного владела. Никто не прикрывался стоящими рядом товарищами, разве что крепыш Стромф по собственной воле загораживал поднятым щитом стоящих позади него. Все просто придавались веселью, не ставя сейчас какой-то победной цели в этом перебрасывании остатков обеда друг в дружку.

Алхимик-самоучка, к слову, пожалел полупрозрачную каменную соль, которую красил всё утро на протяжении своих мелких опытов, решив, что вот ей уж кидаться точно не стоит. Если хлебные корки или косточки просто могли ещё пригодиться, то уж ценная соль никак не подходила для метательного снаряда во время их дворовой кадетской забавы. Её он подобру-поздорову припрятал в тёмно-серый тканевый мешочек, чтобы никто не уронил, да и самому не задеть.

— И что это опять у нас здесь такое? — прокатился на них со стороны арки во двор медный лязг, словно львиный рык совпал с раскатом грома.

Перепуганные кадеты так и замерли в тех позах, в которых стояли. Кто после броска вперёд, кто в замахе, кто на одной ноге… Все опешили, и больше уже в воздухе не появлялось никаких летящих продуктов. Только вздрогнувший и даже подпрыгнувший от неожиданности Диего перестал играть на скрипке, и с выражением ужаса на лице с раскрытым ртом и широко распахнутыми пепельными глазами уставился на вошедшего к ним и громко сглотнул. В одно мгновение всё стихло, и юноши с девушками также неспешно развернули головы к источнику голоса.

Естественно это уже была не пытающаяся всех успокоить Нина и даже не их командир, которого они, вероятно, ожидали в конце концов здесь увидеть, ведь все эти битвы едой заканчивались примерно одинаковым образом. Сейчас же их забаву застал совсем другой человек, перед которым они трепетали даже куда больше, чем перед капитаном взвода.

Разъярённый Эйверь хмурился, оглядывая переводящих остатки продуктов шалопаев из кадетского корпуса, морщил украшенное щетиной лицо, которая на пару с бровями смотрелась темнее его растрёпанных светлых волос, сейчас изрядно спадавших на лоб. Он дунул на них, оскалив губы, мотнул головой и сделал несколько шагов вперёд.

— Равняйсь! А ну смирно! — командовал он, и на каждое его слово молодые кадеты становились ровной стойкой, выпячивали грудь, расставляли ноги на ширине плеч, складывали руки сзади, хватаясь одной рукой за запястье другой за исключением сжимавшего скрипку Диего, виновато опустившего взгляд и Стромфа, державшего свой щит.

Он всматривался в лица так, словно наизусть знал всех бойцов своего короля, за каждым припоминая всевозможные проступки, словно знал все самые тёмные тайны каждого, пронизывая взором и выуживая любую информацию о любом из них. И ведь он действительно прекрасно знал, кто конкретно перед ним сейчас стоит.

— Опять Шестой Кадетский Взвод, да что ж такое-то, — негодовал паладин, — Вас так совсем расформируют, если не прекратите попадать в неприятности. Но вы даже и не думаете прекращать своё баловство, не так ли? По глазам вижу, что никому из вас не стыдно. Нет, этому стыдно, — ткнул он пальцем в Диего, — который даже слегка зарделся, прикусив губу.

— А взрослые же люди! Уже не курсанты! Не малышня, которой девять себя некуда, не молодняк на обучении, а кадеты! Почти гвардейцы! Ещё пара лет достойной службы и… А вы? Хлебом кидаетесь… И не стыдно? Сам король на вас рассчитывает. Вы тут не барона сторожите, не башню лорда охраняете, между прочим! — рявкнул паладин, брызжа слюной с оскалившихся губ.

— Ах, что, опять? — послышался грубый, но взволнованный голос, а в арочном проходе позади Эйверя возник и капитан Рихард Крэйн, спешащий к своему взводу после доклада от нашедшего его в трактире слуги Винсельта, по пути встретившись и с побежавшей за ним подчинённой.

Крепкий мужчина лет около тридцати, с мощными руками и красивой кирасе в виде кованных расходящихся на груди лучей и рельефным торсом, с прикреплёнными наверху шипованными наплечниками, и с такими же торчащими зубьями на защитных наколенниках только в меньшем количестве. Даже его недлинные волосы на голове были вздыблены мятной слизью на манер таких же торчащих игл, делая причёску ежом, а заодно поблёскивая ничем не хуже этих самых металлических шипов, с весьма практической целью украшающих его выразительные доспехи.

Он быстрым шагом двигался во двор, недовольно щуря глаза оттенка густого кофейного ликёра, а его догоняла та самая светленькая девушка по прозвищу Одуванчик, сбегавшая за капитаном, словно староста галдящего школьного класса за задержавшимся где-то учителем. Нина отнюдь не хотела выглядеть той, кто вечно жалуется на своих выше поставленному, но выбора в данной ситуации не видела.

Капитану взвода уже хорошо были видны всюду разбросанные косточки и кусочки овощей. Особенно гневно он зоркнул взглядом на и без того провинившуюся на неделе Арексу, боковым взором видящую это, но не подающую вида, а стоящую с чуть задранной по повелению скомандованной стойки головой, не смея шевелится.

— О, милорд Эйверь! — воскликнул он, крайне удивившись визиту паладина, чуть поклонившись, но не сбавляя шаг.

— Следи за языком, Крэйн, разве ж я владею землями? Какой же я, хе, «милорд»! — недовольно рыкнул паладин.

— Прошу прощения, ваше благородие, — обратился он тогда к нему самым простым светским титулованием, с которым принято было говорить даже с простыми помещиками, но первому королевскому воину не понравилось и это.

— Вовсе я не из благого рода, Крэйн, пора бы знать. Я Карпатский Пёс! Безжалостный берсерк! Олицетворение всего могущества, силы, всей мощи и власти, что в руках короля! Так ведь обо мне пишут? — усмехнулся он, вскидывая голову, пытаясь привести хаос своих волос в хоть какой-то уложенный порядок, — Со мной не нужно сюсюкаться этими вашими любезностями, поклонами, титулами. Я не сражаюсь за деньги или земли. Я не жду наградных грамот и регалий! Всё это для меня — пустой звук! Я дух борьбы, я и есть сама война! Я Эйверь Карпатский, паладин Его Величества! И я вижу, что у вас во взводе большущие проблемы с дисциплиной!

— Ребята просто дурачились, с ними бывает, — попытался развести руками капитан в их оправдание, — Ну, свободный день, сидят без дела. Кто-то не то сказал, понеслась, слово за слово, кусок за куском, ничего ведь страшного не случилось… Ваше превосходительство.

— Так-то лучше, — на последнее обращение уже улыбнулся Эйверь, — Сам капитан, а не выучил, как к военным требуется обращаться. Совсем загнил ты здесь, дитя сапожника. Детей уму-разуму учишь, нигде не бываешь, с людьми мало общаешься, в замке-то капитанов не держат, это да, вечно в казармах гарнизона прозябаешь, — констатируя сей факт, паладин вовсе не стремился как-то задеть или словесно уколоть капитана кадетского взвода, а скорее даже хотел помочь, намекая, что стоит побольше времени проводить, если уж не с друзьями, то хотя бы в общества разного рода аристократов и этих самых друзей там заводить, подначивая к продвижению по службе, — О, а это, что за опоздавший Одуванчик? — только сейчас он достаточно развернулся, чтобы заметить ещё и Нину недалеко от прохода во двор.

Он знал, конечно же, её имя и прозвище, как знал здесь и остальных. Не в первый раз этот небольшой отряд служил поводом для выговоров и обсуждения учинённых ими происшествий. Как-то со скуки они «своровали» со скотного двора поросят, устраивая в своём узком дворике при казармах забег с монетными ставками на своё жалование.

Однажды кое-кого из них, а в частности близнецов, одноглазого стрелка и усача-громилу Стромфа ловили влезающими на башню, которую они на спор взялись покорить, почти также, как некогда юные графы и герцоги штурмовали дуб в Крумвельском саду вслед за маленьким Джеймсом Дайнером. А как-то раз их поставили охранять зерно, так они себе все пальцы ног и даже рук, после падений, перебили мышеловками, порвали несколько мешков, да так напугали дремавшего там бродячего кота, что тот больше не суётся на территорию замка, предпочитая ловить мышей где-нибудь в амбарах крестьян, а не в королевских запасах.

— Она пыталась их угомонить, да за мной… — попытался ответить Рихард, но девушка его оборвала.

Ей показалось крайне неприличным, что вопрос задали ей, а отвечать за неё начал капитан. Так что, приняв военную стойку, статно держа спину, она гордо прошла вперёд к паладину, и механическим движением поклонившись, самостоятельно принялась говорить, перебив Крэйна, что, в принципе, тоже было как-то не очень-то вежливо.

— Кадет Нина Гладиус, — представилась она, — Шестой Кадетский Взвод Его Величества при Олмаре, — патетично и с чувством гордости проговорила девушка, — Я пыталась их унять и остановить, да они и слушать ничего не желали, — следом начала она поспешно тараторить своим звонким голоском.

— Девчонка-ябеда, значит. Все веселятся, а она бежит сдавать. Хм, «гладиус»? Это такой короткий меч на вооружении хаммерфолльцев, — вслух заметил Эйверь, будто бы не слушая всё остальное.

— Вероятно кто-то из предков служил при Аркхартах, — пожала плечами Нина, — Мне неизвестно. Я сражаюсь клаймором, — отметила она также, что специализируется на двуручном мече.

— Неизвестна твоя родословная? — вскинул брови паладин, — Интересно, — он погладил свою тёмно-пшеничную щетину в задумчивом жесте, неторопливо шагая вокруг девушки, — И родители тебе ничего не рассказывали? О дедушках и бабушках, а те о своих родных? — интересовался он, — Об истоках имени рода, о твоей фамилии?

— Мои родители, ваше превосходительство… — сжав губы и состроив на лице выражение одновременной ненависти, обиды и презрения, сменяющих друг друга на всём протяжении, наливая её голубые глаза дрожащей прозрачной влагой, — Я лет до семи думала, что меня зовут «Лишний Рот», только так ко мне обращалась мать, когда звала обедать. Если была трезва вообще, конечно же. А мой отец пытался продать меня в бордели, да никто не брал. Смотрели и говорили «тощая какая-то», «лицом не вышла», «опять светлая, их пруд пруди», «хватает у нас мелких девчат, ты б грудастую бабу привёл лучше, старый», — цитировала она то, что помнила по памяти, — Родители ждали, когда стукнет четырнадцать, чтобы выгодно отдать замуж за одного толстого купца, поселившегося рядом, готового отвалить мешок золота в вес невесты… Тогда-то меня и начали нормально кормить. Но я сбежала и поступила сюда, — закончила она свой рассказ, не зная, что ещё конкретно стоит добавить, хоть и не пускалась во многие детали своего прошлого, казавшиеся ей сейчас не столь важными именно для ответа перед паладином.

Ей не слишком нравилось распространяться о своих родных, так что из кадетов взвода немногие знали эту её историю, однако же лгать паладину или отвечать на вопрос о её происхождении как-то увиливая от разных деталей ей сейчас, глядя ему в глаза, не хотелось.

— Ну, «толстый» ещё не значит, что скверный, плохой и не заботливый, — начал Эйверь с этой характеристики неприятного ей купца, подойдя ближе, — У меня тоже был отец, который хотел продать своих детей. И я убил его, — хладнокровно громыхал он своим голосом, — Я вообще, много кого убил. И вам врагов жалеть не советую. Грядёт битва.

Он отошёл от оставшейся под впечатлением от его слов девушки, снова переведя взор на капитана взвода, словно вспомнив, зачем вообще сюда явился, пока все остальные двадцать человек продолжали стоять смирно, даже не думая отдыхать, зевать, переминаться с ноги на ногу, почесаться или ещё как шевелиться, пока паладин не рявкнет им «Вольно!».

— Мобилизуй свой взвод Крэйн, на западную башню началась осада. Там командует Вайрус, — чуть более спокойным голосом проговорил паладин, — Возможно, уже всё под контролем, но я поведу кадетов, чтобы, наконец, боевого опыта познали.

Тёмно-коричневые глаза Рихарда резко увеличились в размерах, услышав, что на крепость кто-то осмелился напасть. А ещё он приподнял правую руку, едва не возразив ему что-то в духе «Они же дети!» в отношении своих кадетов, но осёкся, осознав, что просто сам ещё не привык, что его воспитанники уже выросли и закончили обучение. Просто те так порой продолжали дурачиться, что, похоже, так и оставались для своего капитана, как дети малые.

За большинством из них истории стояли не веселее, чем прошлое Нины. Мало кто желал без веской на то причины становиться курсантом гарнизона, идти в кадеты и затем становится стражником либо гвардейцем. Возможность выслужиться и как-то себя проявить здесь была мизерной, в любом сражении они были не больше, чем расходники, пущенные ценою своих жизней изматывать врага, прежде чем по тем ударят элитные подразделения и благородные рыцари.

Сюда попадали из безвыходных ситуаций и обречённых положений, со слабой надеждой на более хорошую жизнь, чем у них была прежде. Бедные семьи, гибель родителей от болезни, разбоя или какого чудища, голод, приюты, конфликты с опекунами и родственниками, тяжёлая жизнь, скитания, отцы-насильники, дяди-пьяницы, ночи в хлеву средь скота, суровые наказания, избиения, чистка обуви, попрошайничество, бордели, возможно даже недолгая разбойничья жизнь…

Такое иногда бывало, что на путника нападает незадачливый грабитель, путник оказывается кем-то из умелых рыцарей, специально поджидавшем нападение, так сказать, занимающийся «ловлей на живца», а разбойник юнцом лет четырнадцати. Так что, сохранив тому жизнь, молодого преступника отправляли исправляться куда-нибудь в войска, где учили дисциплине, гарантировали хорошую еду и крышу над головой, а заодно общение со сверстниками, что тоже иногда многим помогало на пути к исправлению со скользкой дорожки.

— Осада с запада? А я ведь знал, что без рва и частокола… — уже готов был он заявить что-то на свой взгляд полезное и важное, как паладин его одёрнул.

— Это какие-то лесные банды и речные пираты, ничего серьёзного, но вырезать всю эту шваль всё равно бы не плохо. С кем прикажешь закалять твоих бойцов, если не с самым невзрачным противником, а? — вопросительно глянул на него Эйверь.

— Так чего ж мы стоим-то? — только и бросил в ответ капитан, — Взвод, стройся! — приказал он, но никто не сдвинулся со своих мест, все смотрели на реакцию паладина.

— А швыряние едой, мы, значится, им простим? — хмыкнул Карпатский Зверь, разворачиваясь в сторону выхода со двора.

— Думаю, если на Олмар напали, то их наказание может подождать. Пусть в бою себя проявят, пусть поведут себя достойно, — отвечал он, касаясь своего меча в ножнах на тёмно-бордовом поясе с позолоченной застёжкой.

— Иными словами, ты даже им взыскание не придумал, — констатировал паладин, удаляясь.

— Я думал, раз такое дело, то защита крепости куда важнее, — кофейные глаза нервно забегали, выдавая поток мыслей в попытках придумать, как же потом наказать участников перепалки едой.

— Лучше бы ты придумал дисциплинарный лист для своих, где были бы указаны виды наказаний за все проступки. Прикрепишь такой на дверце казармы или ещё где на видном месте, чтобы всегда перед глазами был, глядишь, начнут себя вести нормально, — посоветовал паладин.

— Обязательно что-нибудь придумаю, ваше превосходительство, — нервничал Рихард всё сильнее, мечтая, хотя бы тему поменять.

— Ну, что? По семь плетей каждому и отпустим с миром? — предложил сурово паладин, обернувшись и вгляделся в ошарашенное лицо остановившегося капитана — Хе-хе, да не бледней так, Крэйн, шучу я, — хотел было ладонью хлопнуть он капитана взвода по плечу, но вовремя остановился за пару дюймов от шипов, и, поменяв положение ладони, похлопал того сзади в области лопатки по броне, а затем обернулся к остальным, — Вольно, бойцы! Взять обмундирование, проверить оружие, — командовал он, — Ну давай, это же твои слова, собирай их и выдвигайся в западное крыло, — велел он Рихарду, — Пойду остальные взводы «пробужу», — имел он в виду, спешно сообщит им весть о нападении, прикажет подготовиться, собраться и также двигаться к осаждаемым стенам и башням крепости.

Капитану Крэйну, воспитанному успешным, небедным, но суровым отцом-сапожником без матери в большой строгости, любые напоминания телесных наказаний навевали жуткие воспоминания о пережитом детстве, когда любое баловство, непослушание, слишком долгие прогулки с друзьями заместо веленной работы по дому и прочие детские обыденные выходки карались довольно жёстко. И так как к сапожному делу он не тяготел, а скорее испытывал отвращение, как и к собственному отцу, то, как дармоеда, тот отправил его по юности сюда, служить в войсках, где Рихард вполне преуспел вот уже и дослужился до звания капитана собственного взвода.

Но когда к его кадетам приходилось применять подобные дисциплинарные взыскания он всегда в душе их жалел, старался вообще не допустить подобного с теми, кто уже итак от жизни натерпелся, защищал, давал предупреждения и последние шансы, однако иногда выхода у него просто не было и приходилось отдавать приказы о наказании. Хоть сейчас взвод пронесло, видать, из-за случившейся осады, что взвод куда нужнее в деле защиты крепости.

Кадеты во дворе тут же повиновались, ринувшись к казармам, ощупывая оружие на поясе, у кого было, у кого не было, у кого красовались лишь пустые ножны… А Ильнар, например, выбирал, какой из любимых луков стоит взять с собой, белокудрый Нимрод обвешивался порошками и алхимическими склянками, да и Такада пополнял запасы метательных орудий на своих переброшенных через плечо крестом чёрных кожаных лентах помимо креплений на ремне у поясницы.

— Смотри, что сделала, — похлопала Гала по кожаному многослойному наплечнику Стромфа, показывая ему ту самую железяку из нагрудной сумки, которую усердно чеканила всё утро.

Аккуратно обточенный почти ровный овал по центру имел выпуклое изображение его щита-капли с выгравированным драконом Дайнеров. Немалое терпение требовалось, чтобы во всех деталях исполнить этот не самый простой среди правящих семей Энториона герб, и весьма неплохие художественные навыки, чтобы вообще при помощи чеканки его на щите правильно и ровно отобразить.

— Красиво, — улыбнулся рослый усач, бывший крупнее даже самой Галы, — Мой щит? Один в один! — дивился он, — Дать такой пикси в ручки, как бы мило смотрелось, — воображал он, если б у такого снаряжения был соответствующий по росту владелец, например из маленького народца фей.

— Это для тебя, — сказала девушка смущённо, — Я для всех сделала, — добавила она спешно следом, чтобы первая фраза не прозвучала как-то романтично и влюблённо.

— Мило, э-э… Спасибо! — принял он подарок, даже не зная, что с ним делать и куда сейчас деть, пытался поставить на полку, уперев задней частью о стенку.

— Можно вставить в кожаную оправу и носить, как отличительный знак, — предложила Гала, — Или вплавить к броне.

— Здорово, обязательно над этим подумаю, — неловко отвечал Стромф, спешно собиралась, и забрав с полки предмет, переложил в карман хлопковых штанов, раз уж подруге так не понравилась идея хранения на виду.

— Эй, ребята, — Гала с улыбкой рванула к остальным, доставая из сумки позвякивающие такие же овалы.

Оказалось, что сегодняшний был последним из двадцати, что она чеканила в свободное время все последние месяцы. Она со скромным видом, преодолевая собственную необщительность, вручала их всем, словно медали. Нимроду досталась железка с контурами алхимической бутыли, над которой линиями шёл дымок или же пар, обозначалась волна уровня жидкости и внутри ещё были вычеканены маленькие кружочки пузырьков. Для Диего была гравюра его скрипки, Арекса получила два красивых перекрещённых меча, а Кифлер — изображение шпаги с небольшими линиями вокруг, словно та рассекает воздух.

Всем достались особые и уникальные «медали». Даже близнецы Страйкеры, получив чеканку зажатого в руке длинного меча различались как бы стороной отображения руки на изображении. Обе кисти были правыми, ведь никто из них не был левшой, как Эрвуд, так что, если поставить подарки рядом, было ощущение, чтобы ими бьются спина к спине, один в одну сторону, другой в другую.

Для вежливости все благодарили девушку, принимая без отказов её подарки, однако по их лицам нельзя было сказать, что они довольны и готовы носить эти штуковины. Только Нимрод за счёт магнитов прикрепил свою медаль со склянкой к поясу, закрыв пряжку, и как бы вместо неё теперь красовалась эта новенькая гравюра. Остальные же спрятали по наружным и внутренним карманам, некоторые в убрали в мешочек, чтобы не вытряхнуть, впереди-то бой намечался. Кадеты подготовили своё обмундирование и начали выдвигаться.

Выйдя со дворика при казармах, где их поджидал Рихард, они столкнулись с такими же другими взводами гарнизона. Все при полном параде, с оружием наготове, собранные своими капитанами под предводительством паладина короля, ожидавшего впереди широкого и длинного прохода, чтобы повести их к западному крылу, где уже вовсю отбивал нападение Вайрус с королевской гвардией.

Минуя казармы и гарнизоны, выстроившись в смотровом дворе, где частенько проходили какие-нибудь соревнования и небольшие турниры, минующие главную площадь, они заполнили собой большую часть пространства, перешёптываясь между собой, пока перед ними начинал свою речь паладин.

— Добрые воины! Отважные защитники Его Величества и простого народа Энториона! Погань лесная да погань речная: бандиты, преступники, пираты, душегубы, со стороны Оленьего Леса вышли стремглав на крепость Олмара и атаковали нас с запада! — громыхал его торжественный голос, отчеканиваясь от стен двора.

— Встречаются на дороге два некроманта, — шептал Уильям не столько брату, сколько стоящим вокруг него, — Видят, драка на деревенской свадьбе. «Вот дурачьё!» — говорит один, «Нет, чтобы пиво пить, а они морды друг другу бить!», а второй ему «Попросил бы повежливее. В конце концов, они наши будущие клиенты!», — заканчивал он рассказ.

Сдавленный лёгкий смешок, раздавшийся там и здесь уже был для него наградой и успехом, хотя большинство слышавших никак на это не отреагировали, или же старались просто сдержанно себя вести, больше слушая мощный голос Эйверя, нежели шепоток весельчаков-кадетов.

— Вылезают из могилы два зомби, — продолжил с братом Уилл, — Ой, фу-у-у, что это за запах мертвечины, — заткнул он нос пальцами так же, как персонаж его истории, — Э-кхе-х…

Закончить ему не дали, так как Нина ткнула его локтём в бок, процедив по слогам «Пре-кра-ти!» почти не шевеля губами, после чего обречённо и горько вздохнула, мол, за что мне всё это. И хотя своих сослуживцев она вполне любила и уважала, некоторое их поведение для неё порой было поистине невыносимо и неадекватно в её понимании дисциплина, порядков, да и картины мира, в целом.

— Эй, Тиль, — наклонился между близнецами остроухий фехтовальщик, обращаясь отчего-то лишь к стоящему справа, желая продолжать разряжать обстановку перед возможным грядущим боем, — Стрижёт как-то орк эльфа и спрашивает «Тебе уши-то нужны?». «Ага!» отвечает тот. «Ну, на тогда. Держи», — после чего он замолчал, не поясняя и без того очевидные детали о вручении отрезанных ушей владельцу.

Уилл сгорбился, хватаясь за живот сквозь кирасу, едва лбом или даже затылком не ткнув в спину стоящего спереди. Тиль же хихикал, прикрыв рот рукой, тоже слегка приседая и наклоняясь корпусом, словно держаться на ногах в постойке смирно было уже невмоготу. Он никак не ожидал, что Эльфу не чужда ирония и подобные шуточки.

— А знаешь, что сказал сам себе проглоченный драконом эльф? — сквозь смешки попытался выдавить Тиль остроухому склонившемуся к ним собеседнику.

— Не надо отчаиваться, есть, как минимум, два выхода! — процитировал окончание этого забавного сюжета знающий его остроухий кадет.

Нина снова ткнула ближайшего из близнецов в бок, как раз между связующими цепями переднего и заднего панцирей кирасы и заодно повернулась на Кифлера, чтобы тот убрал голову из их ряда и выпрямился, перестав болтать. Заметив её строгий небесный взор из-под белёсых облаков-бровей, эльф перестал улыбаться и вернулся на своё место позади них, действительно замолчав.

— И я не буду говорить, что противник лёгкий или сложный, там уже гибнут стражники, там были убиты дозорные, — звучала речь паладина, знавшего о гибели на стенах со слов ворвавшегося в тронный зал Винсельта, — Потому вам каждому стоит быть начеку! Это не учения, бойцы! Вас ждёт настоящее испытание на готовность к жизни, провалом которого будет смерть, — предупредил он, — Ни второго шанса, ни пересдачи, ни подкупа судьбы. Ничего не пройдёт. Есть только вы, здесь и сейчас! И родные земли, которые нужно защитить во что бы то ни стало! — он поднял свой крупный обоюдоострый меч с зазубринами и в некоторых местах извилистым лезвием, а кадеты подняли в воздух кулаки в знак преданности и готовности.

Отсюда Эйверь повёл их за собой в западное крыло. Впереди каждого взвода двигался его капитан, а затем цепочкой сами кадеты, по двое и по трое в ряду, в быстром темпе шагая друг за другом. Почти бегом они двигались позади паладина, устраивая ногам и рукам такую своеобразную разминку, на которую особо не было времени.

— Ну, как тебе? — покрасовался пряжкой Нимрод перед рядом бегущим товарищем.

— Отлично, — усмехнулся тот, проведя по усам, — Дай-ка мне лучше твоего зелья хлебнуть, пока бой не начался.

— Это для храбрости что ли? — звонко заливался алхимик.

— Давай то, чтобы боли не чувствовать, — задумчиво ответил крепыш.

И его партнёр вскоре протянул ему флягу с бордово-сиреневым напитком. Тот отхлебнул прямо на ходу, так как некогда было останавливаться. Сначала чуть не облился, потом чуть не поперхнулся, но всё же, сделав пару больших глотков, после чего вернул пойло Нимроду. На деле это была просто ежевичная настойка на меду без каких-либо волшебных свойств и дополнительных примесей, но об этом знал лишь хозяин фляги, никогда не разглашавший свои рецепты.

С ранних лет он увлекался составлением зелий, изготовлением мазей, сбором трав, цветов, ягод и их измельчением для настоек и микстур. Родители Нимрода вместе не жили, мать была знахаркой, а отец мельником в ближайшей от их хижины деревни. Говорить ребёнок начал довольно поздно, был скромным, но послушным и любознательным. С детства помогал матери толочь что-нибудь в ступке. Но в деревне решили, что причины гибели скота не в упырях и серых ползунах, что наведывались ночами в деревню, а в колдовском проклятье, под давлением местного клирика обозлившись против колдовских сил травницы…

Несчастную женщину по итогу сожгли на глазах и у бывшего мужа, и у маленького сына. И оставаться в деревне, отрекаясь от всех заветов и устоев матери, он не желал, продолжая осваивать ремесло зельевара, хоть без должных знаний или книг рецептов получалось долгое время довольно-таки скверно. А когда от его зелий реально умерло несколько доверчивых человек, купивших у него расхваленное целебное пойло, как к уличного торговца, парнишку-самоучку схватила стража, приговорив либо к смерти либо вот к пожизненной службе в гарнизоне. Пришлось выбрать путь, сохраняющий жизнь, однако в том городке новички на службе нужны не были, так что его, в клетке, в кандалах, как преступника, позорно перевозили в Олмар, где в кадетской казарме ещё предстояло доказывать свое равенство с остальными, пока ему не начали доверять, как одному из них, став на учёбе более сплочённым коллективом.

— Уфф! Ух! — бодрился рослый усач, — Ну, что? Готов умереть за короля? — не слишком удачно шутил он сослуживцу.

— Да мне всё равно за кого воевать, Стромф, — на удивление по-серьёзному отвечал на его вопрос кудрявый алхимик-самоучка, — Я не верю, что знати и всем этим аристократам есть хоть какое-то дело до их воинов, до их крестьян, до тех, кто в поте лица трудится для них, воюет… Им плевать на народ… — обречённо подытоживал он.

— Ну, зря ты так, дружище! Я уверен, что король ценит каждого в своей армии. Не будь нас, и стражи бы не было. Если б никто не верил в то, что он защищает и за что он воюет, — высказывал свои мысли тот, удерживая свой массивный щит.

— А вот эту пить не смей, — предупреждал его приятель, — Здесь, в мутной склянке раствор маленького камешка морского йода пшеничным спиртом, — показывал алхимик, — Если исследования верны, должен помочь клирикам в заживлении ран и царапин. Если понадобится, то кричи, обработаем прям в бою твои раны. Но жжётся ужас! — сразу предупредил тот.

— Ха-ха, — усмехался крепыш, поглаживая свои белокурые слегка свисающие вдоль подбородка усы, — Что, похлеще того «Драконьего пойла»?

— Оно не сработало, как я полагал, — замялся Нимрод, — Однако же, капитан…

— Разговорчики там! — донёсся до них строгий голос бегущего на несколько бойцов впереди Рихарда Крэйна.

Им оставалось лишь переглянуться и замолчать, как бы пожав плечами и вдохнув, пусть этих жестов на ходу толком и не было видно, расстроившись, что даже поболтать на пути к баталии не дают, продолжим быстрый шаг, переходящий то на бег, то обратно. Несколько кадетских взводов дружно вышагивали вперёд на защиту Олмарской крепости.

V

На подходах к западному крылу уже слышалось, как лязгают мечи и алебарды, было видно стрелы, снующие в воздухе в обе стороны, а также царил непередаваемый запах от варева в котлах на стене, из которых полевали ползущих вверх недоброжелателей то раскалённой смолой, то кипящей не самой чистой и свежей водой, однако упёртые отряды всё не желали отступать.

Со времён начала штурма, который успел тогда в башне разглядеть апокрисарий-звездочёт, прошло уже немало времени. Безумные начальные атаки слабо подготовленных разбойников сменялись уже постепенно организованными их лидером-адмиралом атаками. С реки уже притащили и собрали несколько перевозных таранов, где к колёсчатой платформе на цепях крепилось массивное бревно из какой-нибудь прочной и плотной древесины, окованное с одной стороны массивным куском железа в виде бараньей или драконьей головы с закрученными полумесяцем рогами.

Их катили вперёд по траве, а затем с силой дружно закатывали на подъём холма, на котором стояла крепость города. Персонал, который обслуживал таранты, то и дело получал смертельные ранения от стрел, однако же сменялся на подхвате новыми людьми, не дающими орудию соскочить и укатиться вниз от городских стен.

Глава пиратов в своей шляпке и прекрасных сапогах вышел вперёд и был уже на виду, а не ютился в тени деревьев, однако же благоразумно стоял достаточно далеко, куда с башен никак не могли достать ни камни катапульт, ни стрелы лучников.

Усатый мужчина в дорогой и красивой форме, однако это вовсе не был истинный адмирал морского флота Его Величества — Уолтер Догарат, скорее самопровозглашённый главарь объединившихся банд и шаек, если уж на то пошло, стоял в постойке «ноги на ширине плеч», отводил руки за спину, гордо выпячивая грудную клетку, и отдавал приказы довольно звонким и гудящим голосом, поворачивая голову к соответствующим уже построившимся отрядам.

Одни затачивали «кошки» — цепкие приспособления для подъема по стенам, другие полировали щиты, чтобы на холме вставать лестницей, используя их как ступеньки для вооружённых собратьев, третьи как раз вовсю готовили свои сабли и мечи, чтобы будучи в тылу подальше от стрел и прочих напастей, вовремя взобраться по таким щитам и ловко оказаться у стен.

Из леса выходили отряды лучников в идентичной форме — светлые рубахи и лёгкий кожаный жилет поверх. Вооружение у них было разное, у кого-то чуть ли не самодельные луки, у других же довольно качественные изделия, а у некоторых даже новинки прогресса и изобретательской мысли — самострелы арбалеты.

Тем не менее такая вооруженная «солянка» послушно строилась и слаженно двигалась, как приказывал им адмирал, занимали верные позиции, вели обстрел прямиком на башни, а несколько служащих при них не вооружённых людей разводили костры, где потом можно будет поджечь зажигательные смеси и наносить на наконечники стрел.

Всё это в одночасье открылось и Генриху Дайнеру, вылезшему на вершину башен замка, оказавшись на площадке, обдуваемой прохладным ветром, заигрывающим с его не слишком подготовленной для такой вылазки одеждой. Локоны его задувались назад, не мешая разглядывать, как на западной стене крепости гибли стражники, подменяемые стоящим снизу подкреплением, льющим кипящую жижу на вопящих штурмовиков, протыкающим глотки всем, кто показывался по ту сторону башенных укреплений и пытался залезть на территорию Олмара.

Крупные белые облака то и дело скрывали солнце, но то регулярно вновь выглядывало, даруя негу тепла и ещё лучше освещало место действия, где всё сильнее разгоралась штурмовая баталия между охраной замка и кем-то умело собранными в одну армию бандами.

Отсюда двенадцатилетний принц мог частично видеть, как к замку катят ещё не взведённые катапульты, тащат обточенные массивные камни в телегах для их зарядки, выкапывают окопы, возле которых от стрел вонзают в землю остроконечные щиты под косым углом, чтобы те прикрывали под обстрелом.

Однако с точки обзора юноши лучше виднелись свои, чем чужие. А его больше волновало, кто же именно посмел напасть на их замок. Кто дерзнул с отчаянным безумством, преисполненный наглости и самоуверенности, что Олмар вообще можно взять.

А потому, пока где-то снизу по квадратам лестниц за ним обеспокоенно взбиралась запыхавшаяся Нейрис, уже успевшая спрятать и его мать, и бабушку, и Ленору, и даже художника Кетцеля, а теперь почти в панике и сильном волнении пытающаяся его отыскать, мальчик прямиком по дорожкам для караульных на вершине толстых стен, помчался среди заграждений в сторону как раз смотровой башни, откуда как раз астроном Винсельт и заметил нападавших.

Конечно же, Генри не знал, что это звездочёт первым увидел отряды врага и убитых стражников, ему про это никто ничего не говорил. Как не ведал он, что башня сейчас пуста, что Винсельт помчался к королю, а не глядит в свою подзорную трубу за ходом сражения.

Его это сейчас не слишком волновало. Он сын короля и ему можно всё. Если астроном у себя, или хотя бы там его преданный слуга-ассистент, скрывающий врождённое уродство лица под жёлтым капюшоном, он вежливо попросит у него понаблюдать за происходящим. Если вдруг в башне никого не окажется, то он вполне просто сам без спроса возьмёт трубу, если она, конечно, там окажется. Ведь чисто теоретически, ушедший куда-нибудь апокрисарий мог её и с собой захватить вполне.

Если бы он сейчас не бежал, а остался в месте вылазки наружу и также стоял и смотрел, то, скорее всего уже бы замёрз на ветру и захотел спуститься обратно, не выдержав в такой одежде. Но быстрые движения мышц согревали молодое тело. Работали руки и ноги, грудь активно дышала, нагретый лоб покрывался влагой, так что Генриху сейчас было даже скорее жарко, нежели холодно.

Его отец же, подписав договора и проводив патеков в сопровождении своей стражи доодного из внутренних залов с секретным убежищем, повелев для них там накрыть стол и принести с кухни лучшие кушанья, сейчас накидывал серебристо-серый плащ и сам собирался направиться к западному крылу крепости, чтобы возглавить оборону.

Вдвоём с Бартареоном они поднимались друг за другом по узкой винтовой лестнице оружейной башни, где король Энториона выбирал себе красивый и достаточно годный для сражения меч, в итоге выбрав один из одноручных, с довольно узким и длинным кончиком лезвия. Таким мечом было удобно и колоть и рубить в бою.

Из окон-бойниц оружейни они оглядели западную часть крепости, по большей части наблюдая, как раздаёт приказы Вайрус, и как подоспевают кадетские взводы на розданные Эйверем позиции на бастионах. Два военачальника организовывали оборону, разделяя обязанности и практически не взаимодействуя друг с другом, так как каждый занимался своим делом.

— Эти стены не взять на таран, — не то, чтобы с гордостью, а скорее с холодной констатацией фанта размышлял вслух король, — между толстенными кладками свален плотный гранит, который посыплется, словно зерно из порвавшегося мешка, словно поток воды их треснувшей бочки! Завалит разом штурмующих, пробивших брешь во внешней стенке.

— Значит, будут рыть под холм подкопы, строить осадные башни выше стен. Вон, видите, у леса уже возводят квадраты из брёвен, — оказал он вдаль, где активно копошились «рабочие» в стане неприятеля.

— Что им нужно, маг? Мне стоит отправить ворон и стрижей, как Розенхорны и Уинфри сдавят их ещё до того, как они пролезут в крепость. Какой смысл брать Олмар? Начинать военную кампанию, сплавившись по реке сюда. Да что там Уинфри, просто всё войско Триграда пригнать за день и…

— А если этого и добиваются? — поразмыслил Бартареон, — Ваше Величество, их поступок неразумен, а значит смысл очень скрыт от нашей прямой логики. Что, если цель как раз ослабить Триград, заставить вас пригнать сюда войско, и тогда начнётся штурм уже на столицу?

— Да, ты прав, оттуда звать подмогу не стоит, — согласился монарх, — Своими силами справимся. У нас достаточно людей, выгодная позиция, неплохие ресурсы, если Вайрус не все горючие смеси израсходует, конечно, — говорил Джеймс, глядя, как дружно на стенах переворачивают кипящие котлы, предварительно поджигая бурлящее содержимое, чтобы не только обжечь лезущих по стенам и затаившихся наготове внизу, но и подпалить на долгое время. Как только ближайшие лорды их сплав по реке проморгали!

— Так они же, небось, не всей армадой шли-то, — усмехался Бартареон, — По частям сплавляли брёвна для башен, войска в трюмах, плавали, как торговые суда, туда-обратно, у Оленьего Леса смастерили себе навесы, поставили печи, устраивали построения, возводили осадные орудия…

— Видимо так, — кивнул монарх, — В несколько заходов, тщательно готовясь. Тогда это мы их на опушке леса проморгали каким-то образом…

— Пойду-ка я за своими помощниками, — промолвил архимаг, предлагая не медлить, а уже появиться отряду чародеев с ним во главе на стенах, а не стоять в сторонке, наблюдая за происходящим.

— Их даже жаль, лезут на верную смерть. Мрут под стрелами, ложатся под камнями катапульт, горят заживо… Что же они хотят, маг… Это насколько же надо не любить себя и жизнь, чтобы попытаться штурмовать Олмар, — покачивал головой король.

— Надо не дать им рыть подкопы, — заверил Бартареон, хмуря брови и касаясь своей красной токи на голове, почёсывая лоб.

— Ладно, пора явится самолично, поддержать стражу, дать отпор врагу, — проговори Джеймс, — Сможешь со своими магами укрепить стены? Пусть отталкивают каждого, кто снаружи прикоснётся, — предлагал он тому провести пульсирующую защиту.

— Ваше величество, я не специалист по барьерам и щитам, — открыто признавался архимаг, — я не защищать ваш замок призван, а воевать с лиходеями у ворот, да и не только. Архимаг не того поля ягода, чтобы стены заставлять пульсировать. Хотите защитного чародея, давайте вызовем во дворец кого-то из лучших магов Астелии, вызовем к дворцу из Академии Гор Вечной Зимы.

— Бартареон, друг мой, мог бы и не так официально, — сказал тому король, — Я же тебя с собственных малых лет знаю, ты меня всегда по имени звал. Здесь же никого кроме нас, к чему эти «величества» и прочее, — отвёл он взгляд от сражения к птичьим садам.

— В этом-то и должна быть вся разница. Между «Шустрым Джимми», юным принцем Джеймсом Дайнером, и Дайнером Вторым, не просто герцогом Кхорна, но и королём всего Энториона! — высокопарно молвил ему в ответ архимаг.

— Если вечно говорить со мной «на вы», я могу решить, что ты не так близок и честен во всём к своему королю, — тихо процедил Дайнер, словно обидевшись.

— А если король хочет отношения «на ты», может, он не считает себя достойным титула короля? — сурово глянул на того маг, и они встретились взглядами, едва монарх повернулся к собеседнику.

— Что ж, учту. Зови как хочешь, — вздохнул Джеймс, — но заставлять всех и каждого показывать какое-то прям пиковое уважение, кланяться, целовать ноги и перстни… Того и гляди, вызовешь ненависть даже у лучших друзей и союзников, которых заставляешь поступать также.

— Ах, я бы с удовольствием вспомнил молодость и просто поболтал бы с Джеймсом Дайнером, — улыбнулся ему в ответ тот, — погулял в саду, как в былые годы, рассказывал бы о землях Энториона то да сё, но тогда и все разговоры не должны никак касаться политики в королевстве. А в наши дни это практически невозможно, — с досадой проговорил Архимаг, положив старческую ладонь королю на плечо.

— И я скучаю по нашим беседам во дворе, Бартареон, — признался ему Джеймс, — ты меня многому научил, и твой совет я ценю и поныне. Давай действительно позовём пару умельцев из Астелии. А то эта нелепая осада лесными «пиратами» до смешного пугающая, честно говоря. Олмар не пытались взять ни разу до сего дня, пусть уж будут у нас на оплате несколько магов-защитников первоклассной категории. Жаль Драген сразу отцу пожалуется.

— Да уж, Лекки не одобрят, — усмехнулся тот, — Может, их как делегацию позвать? — предложил волшебник, — Мол, утрясти вопросы с Астелией хотим, потом якобы слушание и переговоры затягиваются, то да сё, гостят и гостят у нас. А потом вы сами в Золотой Путь отправляетесь, возьмите Драгена с собой, а их здесь оставляйте.

— Знаешь, звучит нелепо, конечно, но я бы хотел взять с собой детей, — король даже в глаза своему архимагу не посмотрел, а отвернулся куда-то в сторону окна.

— Старших — великолепное решение, показать, как дела делаются, как власть держится, чем регионы живут. Леноре же там, моё мнение, делать нечего, — высказывался Бартареон, — Сам процесс похода ей наскучит быстро, что верхом, что в карете.

— Зря ты так, дружище, — отвёл взгляд король, — Учителя говорят, что она куда лучше справляется, чем в её годы Вельдемар и Генрих. Старший прямолинеен и самоуверен, ему чужда политика и искусство договариваться. Средний, наоборот, почти лишён должной жёсткости, сам себе на уме, никакой дисциплины! Надеюсь, Нейрис его реально отвела в безопасное место, как ты говоришь, а не гоняется по всему замку за непослушным сорванцом. Ленора же покладистый умный ребёнок, хорошо считает, решает задачи, хорошо учит важные факты о соседних землях: карты торговых путей, основные товары поставок и закупок, ввоза и вывоза, особенности местности, все эти гербы, гимны… Она любит поразмышлять, пофилософствовать, насколько позволяет детский ум. Недавно такую тираду выпалила в отношении взаимодействия хищных и травоядных зверей, когда мы гуляли как раз по западной стене, любуясь закатом над лесом. Десять лет через пятнадцать лет! Как время летит! — дивился Джеймс, чуть покачивая головой.

— Совет всё равно не позволит женщине возглавить королевство, так что это всё пустое, — не желал слушать похвалу королевской дочери архимаг, — Да и какой трон, когда есть два старших брата, точно не собирающихся отрекаться от престола. Один нам хорошо знакомый человек уже как-то воспитал свою дочь по всем канонам образования юноши-наследника, — напомнил он Джеймсу про выходку и пари Ролана Виаланта, на чьём состязании Джеймс присутствовал почётным гостем.

— Ты о Гвен-то? — сообразил монарх, — Она просто вся в мать. Всё что покойный отец мне рассказывал о покойной уж нынче Диане теперь напоминает в отношении Гвендалин фразу «яблочко от яблони…». Моё мнение — воспитание Ролана тут вообще не причём. Она во всём подражает матери, служившей ей примером и образцом, сторожит змеиное гнёздышко, прикрывает Кроули, сплетничает с Лекки, ездит в гости к Аркхартам, сама зовёт к себе Стернов, они думают, что я не в курсе, про все их союзы, от Альберта ничего не ускользает, — похвалил он своего проницательного канцлера.

— Тем более, может, лучше только Вельду и Генри поехать по землям таких семей, чтобы кто-нибудь остался дома? — настаивал верховный придворный волшебник.

— Ну, там и дети будут. Младшие Лекки, как их там, Перн, Кевальд и Сиена? У Кроули несметное количество детей: Рашид, Рустем, Ратибор, Халед, всех не упомнить… Девочки Розенхорны, Дорси Виалант, Анна-София… Эйзенберг там дитём не разродился до сих пор?

— Насколько мне известно, ни Догарат, ни Уинфри, ни Мейбери так наследниками и не обзавелись, — констатировал архимаг, — А Дорси и старшая у Розенхорнов уже и не «дети», в принципе.

— А девчонка Торнсвельда точно сбежала? — интересовался Джеймс, — Та самая «Синеглазка» о которой его брат пел у нас три года назад на юбилее Генри?

— И ещё споёт на юбилее Леноры, уж он-то точно явится в отличие от братца-затворника, — усмехнулся советник, — Да, насколько мне известно, Марго и Маргарита-младшая успели сбежать из Лотц до закрытия границ.

— Затворника… Что Торнсвельды, что Стерны, совсем там у себя обособлено сидят, — негодовал Джеймс, медленно размышляя вслух, — Один уже прозван «Королём Зимы», второго надо «Королём Нежити» величать, итак край чернокнижия и некромантов, а теперь там ещё больше трупов, даже неловко поднимать вопрос всей этой некромантии в такое время…

— Думаю, Золотой Путь не должен обязывать вас заезжать в эти земли, мало ли что, — предостерегал маг.

— Да я пока до Лотц доеду, уже излечатся, надеюсь, — с явной толикой сомнения проговорил монарх, — Окраина Форока, Седона и Лысогорья там жалуется, что мор и зверей лесных свалил, и волки ошалели. Есть донесения что крупная волчица, разбойничавшая в Аллуре края Лотц, теперь перебралась к нам и хитро нападает на скотские дворы, разоряя курятники, выпуская из хлевов и загонов овец и свиней, в конюшни наведывается. Небось, волчат кормить нечем…

— Да, мой король, я был в зале, когда нам докладывали об этом с наших границ. А ещё они, как и представители Унтары, жаловались, что из-за эпидемии с Лотц повалила волна нежити: вампирские банды и группировки, упыри и гули с кладбищ, стрыги атакуют деревеньки гоблинов на Лысогорье… Кваланар должен справиться на обратной дороге. Сказал бы, что туда можно послать кадетов в качестве временной стражи, да вот сегодня вон чего случилось, — мотнул он головой в сторону «муравейника» у западных стен.

— И вправду, — вдохнул король, — Собирай магов, идём к башне город защищать, — махнул Джеймс плащом, закутавшись в него от ветра, дующего с бойниц вовнутрь оружейной, развернулся позади мага, чтобы тот первым спускался по лестнице.

Вниз уже спускались спешно, не так размеренно, как взбирались. Волшебниц цокал нижним концом посоха, переставляя его и ноги быстро по ступенькам. Король периодически мельком бросал взор зелёных глаз в окна и бойницы, всё равно обогнать впереди идущего не было возможности.

— Бартареон! — раздался пронзительный крик Нейрис, подбежавшей к ним, вышедшим из башни, — Ваше величество, — низко поклонилась она королю, — Я украду вашего Архимага для срочного дела ненадолго?

— Только на пару слов, у нас тут проблемы от полоумных разбойников, — холодно проговорил Джеймс и кивнул магу, — Я тогда к башне, — имел он в виду место нападения, — А ты собирай своих, мы ждём там, — после чего Джеймс развернулся, сжимая одной рукой блестящий в лучах показавшегося средь облаков солнца, меч и начал спускаться в подземную галерею, служащую для быстрого перехода под зданиями между разными частями крепости.

Нейрис смотрела ему вслед, пока архимаг с недовольным видом уставился на неё. Служанка подождала какое-то время, чтобы король точно их не слышал, а потом ещё, схватив за мантию, нагловато оттянула Бартареона в сторону, мялась и не знала с чего начать.

— Да что стряслось-то? Времени нет, понимаешь? — торопил он.

— Да Генри, о боги! — качала она головой, — Полез наверх, выбрался из цитадели, если король увидит, мне конец! — трепетала она, даже не взглянув на волшебника, а всё следила, чтобы Его Величество не оборачивалось и не оглядывало башни вокруг.

— Тринадцатый Запретный Бог! — сильнее хмурился выругавшийся архимаг, — Как ты не уследила? А если сорвётся? — начал он выискивать силуэт мальчишки, отыскав того взбиравшимся по прямоугольным металлическим скобам-ступенькам вдоль смотровой башни королевского звездочота, — Белиал меня сожри! Вон он!

— Тише! Тише, пожалуйста, — боялась даже туда посмотреть Нейрис, — Сделай же что-нибудь, сними его, отведи вниз, приведи ко мне, — бормотала она, — Выручай, буду должна.

— Угу, как в тот раз с сестрой? Я архимаг! Я не должен тратить свой талант на создание иллюзий да ещё, чтобы обмануть короля! Ох, ладно, иду за ним, — не стал он дальше слушать плач и слёзные просьбы старшей служанки, согласившись-таки помочь и на этот раз.

— Да не королю, тогда нужно было, чтобы Корлиций её отсутствия не заметил, — напоминала Нейрис, — так как не отдал ей день отдыха вне распорядка, а ей…

— Да забыли уже, — махнул рукой пошедший к цитадели архимаг, не желая попусту тратить своё время.

Встав у стены, снял с головы току пальцами правой руки, а левой с зажатым костяным посохом принялся чертить в воздухе символы, а узким концом — на земле защитное кольцо вокруг себя, делая пассы руками, шепча с закрытыми глазами некое заклятье.

Полы его наряда заколыхались, пыль и песок поднявшимися вихрями отгонялись прочь от ног и поднимались в воздух. Вскоре уже всё бордовое облачение вместе с манжетами, воротником и недлинной причёской дрожали от потоков кружащего воздуха, начавших поднимать мага ввысь внутри этакого миниатюрного смерча.

Поток пульсировал бледными цветами, переливаясь от каменисто-серого до ментолового. Внутри виднелись контуры сверкающих древесных листьев, служащих здесь закрепляющей частью созданного заклятья. И, хотя кружил этот вихрь всё сильнее сам по себе, скорость подъёма самого мага снизу вверх к вершине бастионов цитадели оставалась единой, что в начале его пути, что сейчас, когда тот шагнул вперёд на каменную вершину, словно с платформы поравнявшейся осадной башни.

Оказавшись на вершине главного здания крепости, едва смерч вдоль стены утих и развеялся, он вновь ударил посохом у ног, поднимая ускоряющие вихри, усилившие старческие ноги, как не так давно проделывал в коридоре после известия о начале осады.

Любопытно, что и тогда, и сейчас цель у этого ускорения была одна и та же — поскорее добраться до королевских детей, чтобы увести в безопасное место. Просто сейчас речь шла конкретно о Генри, а не обо всех троих разом.

Мальчик же о таком преследовании ничего не знал, хоть и догадывался, что где-то там за ним по пятам должна бы бежать главная служанка, что она могла кого-то позвать в помощь, но принц был уверен, что пока до него доберутся, он уже вдоволь сможет насладиться видом разыгравшейся баталии.

И пока Бартареон стремглав нёсся по галереям стен от цитадели, мимо заграждённых балюстрадами садов, тренировочных площадок и дворов различных внутренних построек типа минуемой им сейчас крупной церкви, посвящённой всем Семерым Божествам, так как главный собор стоял в самом городе вне крепости, принц Генрих полз по внешним не слишком удобным ступеням к смотровой застеклённой части, вместо того, чтобы со стены спуститься по ним вниз и зайдя уже вовнутрь, если дверь будет открыта, спокойно взобраться по винтовой лестнице.

Он не смотрел ни вверх, ни в низ, а только вбок в направлении открывавшегося всё лучше и лучше вида на окаймлённый рекой Нисой большой Олений Лес, где на окраине вовсю большими брёвнами возводились квадраты строящихся осадных башен. Стелились дощатые этажи, где размещались лучники, крепко формировались верхушки, где будут располагаться главные катапульты, уже заранее собранные и сплавляемые по реке на плотах.

Юный принц глядел, как войска неприятеля ведут обстрел по стене, как мастерят удобные пологие валы, чтобы накатить свои осадные орудия повыше, и как по ним вели обстрел зажжёнными стрелами с башен Олмара, стремясь поджечь и уничтожить.

И у защищавшихся войск это вполне получалось по большей части. Однако не всегда можно было за всем уследить и гарантировать абсолютно чёткие попадания. Потому одна из катапульт на подтянутой поближе башне всё-таки выстрелила вдаль, чтобы повредить отнюдь не стену, а другие постройки внутри крепости. И её снаряд насквозь пробил пустующую остеклённую площадку смотровой башни прямиком над Генри.

От двойного пронзания громадным камнем, сначала влетевшего внутрь, потом пробившегося наружу и вниз в тренировочный пустынный двор, вся башня слегка сотряслась на этот миг, роняя многочисленные осколки стёкол смотровой площадки, отчего прижавшийся к ней юноша едва не соскочил вниз.

Нейрис, стоящая у ворот цитадели, вздрогнула от раздавшегося грохота. Часть воинов в гуще событий, оборачивались на продырявленную башню, отчего, потеряв бдительность, получали смертоносные укусы стрел. Эйверь яростно рявкнул всем, чтобы те не смели отвлекаться, продолжая отстреливаться, организовывал стрелков на амбразуры и следил, чтобы их потери по возможности были минимальны.

Однако никто из тех, кто оборачивался на шум и звон, к счастью, не видели застывшего по ту сторону цилиндрической башенной стены принца, иначе ворох проблем бы серьёзно увеличился. Кто-то бы воскликнул, узнав мальчишку по одежде и волосам издали, отвлёк бы этим огромное количество народу воплем в духе «Там же принц Генрих!», у части войска, даже пусть и не повернувшегося, могла возникнуть внутренняя тревога за королевского ребёнка, а уж что стало бы с несчастной Нейрис и завершим, что дети в безопасности архимагом, когда тот ворвался в тронный зал, и вовсе невозможно было представить.

Можно было бы сказать, что им сейчас повезло. Но сверху на юношу уже летели обломки стекла. Тонкие острые осколки стремились вонзиться прямиком ему в голову, ранить уши, пронзить плечи сквозь рубашку. И даже отпрыгивать в сторону было некуда, к тому же ещё и высота такая, что можно было бы ноги сломать, сорвавшись сейчас вниз, отнюдь не гарантируя, что следом в тебя не вонзятся беспощадными зубьями эти фрагменты смотровых окон.

Подмога подоспела, откуда он явно не ожидал. Магическим выпадом посоха стоящий на ближайшей крепостной стене архимаг создал защитный пузырь, об который заострённые осколки разбивались на более мелкие или просто отскакивали, словно от неподвластного камня.

Прозрачная сфера держала оборону от падающего стекла, периодически вибрируя и под их давлением слегка и волнообразно меняя форму, не как статичная хрустальная капсула, а и вправду как настоящий, но крайне прочный по свойствам мыльный пузырь. А потом тот с хлопком свернулся внутрь, и заново возник уже возле мага, телепортуя Генри Дайнера вместе с зажатой в руках железкой ступеньки.

Ту он тут же бросил на каменный «пол», протирая руки от следов ржавчины и опасливо посмотрел на спасшего его Бартареона. В подобных случаях обычно ожидались порицающие крики, высказывание полного неодобрения опрометчивого поступка, в данном случае попытки залезть на смотровую башню, какие-нибудь оскорбляющие выпады в духе «да ты в своём уме?!», однако же от архимага ничего этого к удивлению Генри не последовало.

— Беги к Нейрис и прячьтесь, — велел он, серьёзно посмотрев на кареглазого юношу, своими полыхающими рыжими глазами, — Она ждёт тебя внизу у цитадели, уфф! — выдохнул он устрашающе огненный виток ртом, словно дракон, дабы припугнуть мальчонку.

— А, да, ваше сиятельство, — дрожащим голосом промолвил пятящийся принц, — Спасибо! — только и сумел он поблагодарить его за своё спасение, поклонившись и побежав прочь, словно удирал от какого-то чудовища.

Генри нырнул ловко в первую же прорезь лестничного спуска вниз, оттуда в сеть коридоров, что внутри некоторых внутренних стен двора крепости, которые прекрасно знал наизусть, и самым коротким способом выбежал к цитадели, где на входе его ожидала служанка.

— Ну, наконец-то! — вытаращив глаза вскрикнула на него Нейрис, — Куда тебя лезть угораздило? Видишь, как опасно снаружи! Камни летают, звон, треск! — пыталась она описать услышанное, — Стрелы свистят, люди орут! — то была смесь и воодушевляющих криков своих, и вопли раненных и умирающих нападавших.

Вообще, чем сильнее разгоралась по началу казавшаяся неподготовленной глупая осада, тем шумнее становилось вокруг, и положение оборонявшихся становилось уже намного серьёзней, особенно после таких влётов снарядов от катапульт на территорию крепости.

Женщина спешно повела Генриха вниз, схватив покрепче за руку, и направилась в правый коридор от входа, где в конце как раз была развилка не только с подъёмом на следующий этаж, но и лестницей в одну из комнат переговоров с длинным столом и сейчас не горевшим камином, за которым крылся потайной лаз с тоннелем в оборудованное убежище.

VI

Склад с припасами, сундуки с одеждой, книжный шкаф, прямоугольная мраморная ванна в углу, а также рядом большая раковина с зеркалом, служащая для подачи чистой колодезной воды из-под замка. Набор двухэтажных одинаковых кроватей вдоль противоположной стены с лучшими шёлковыми покрывалами и мягчайшими пуховыми подушками. Несколько столов, игровой комплекс другом от ванны углу с верёвочными и обычными лестницами, качелями и перекладинами, всякими штуковинами для развлечения детей, где можно лазать и играть.

Вместе с Вельдом и Ленорой там был лекарь Ци Лин — молодой черноусый и круглолицый мужчина пухловатого телосложения в запахнутой набок зелёной мантии, историк Ларнаш, кудрявый человек в годах с глазами навыкате, которому вовсю шёл пятый десяток, а также один из смотрителей королевской библиотеки Шанкар Гоффлер — седой и сероглазый, с кучерявой треугольной бородкой в длину всей шеи и поляной блестящей лысины на голове, обрамлённой длинными белыми волосами до плеч, и ещё одна помимо Нейрис рыжеволосая служанка возрастом чуть старше двадцати с собранными назад в хвост длинными прямыми волосами, призванная быть её помощницей.

Ни Сары Темплин-Дайнер, ни королевы Кирстен здесь ещё не было, но так как старшая служанка не осталась вместе с остальными, а приведя Генри, отправилась куда-то прочь, то, скорее всего, теперь её задачей в замке было разыскать как раз супругу и короля и его мать.

Сделай она это раньше, они были бы в курсе, что Генри нет в убежище, а то и лицезрели бы весь тот ужас, когда принца спасал архимаг. Нейрис повезло расставить верные приоритеты, сначала собрав в одном месте всех королевских детей. Хотя на одном из недавних советов, Вайрус Такехарис предлагал стратегию «один ребёнок в одном убежище» на случай любой осады, чтобы любым врагам королевства никогда нельзя было, ворвавшись, застать сразу всех в одной комнате. Это добавило бы безопасности, однако Джеймс новый план приказом пока так и не утвердил.

Возможно, в случае успешного отпора штурмующим, он это среди первых дел сделает, как только всё вокруг Олмара успокоится, однако же пока и Вайрус и Его Величество были в своих мыслях заняты совершенно иными вещами.

— О, Генри пришёл! Он-то всё знает! — обрадовалась ему сестрёнка, позабыв уже обиду за его вторжение к ней во время позирования.

— Мастер Гоффлер проверяет наши знания перед экзаменами, — пояснил вошедшему младшему брату Вельд, — Ты же хочешь поехать с отцом в Золотой Путь?

— Серьёзно? — подбежавший к ним Генри выглядел очень удивлённым.

— Ага, — кивнул Вельдемар, — Он маме на днях говорил, что неплохо бы нам всем показать, как вершится политика, как ведутся переговоры, как заключаются договора и союзы. Показать окружающий мир, так сказать, как живут в разных регионах королевства.

— Это мы что, увидим пирамиды и ужасных ящеров Унтары? Синий вулкан, воздушные шары и изобретения Скальдума? Оазисы и дворцы Ракшасы? Бьющие из-под земли гейзеры Церкингема? Цветные скалы Иридиума? Ух ты!

— Ага, непроходимые топи Лотц, пронизывающие холодом пики Астелии и смрадный дым Мельинской Хмари Хаммерфолла… — поспешила слегка развеять его фантазии сестрица.

— А я бы поглядел, как живут маги в Иридиуме, — призадумался вслух Вельд.

— Слышал, они там только ссорятся. Это не сегодня к нам гномы Гильдии Земли должны были придти и жаловаться на всех остальных? — поинтересовался Генрих.

— Угу, в тронном зале их видел, забавные такие низкорослики, на тонких ножках, — показал он оттопыренный от кулака мизинец засмеявшимся брату и сестре.

— Дети-дети, ну негоже над другими расами смеяться, некрасиво же! — проговорила им рыжая девушка по имени Тори, и те немного успокоились.

— Так что там с Золотым Путём? — был весь в азарте младший королевский сын.

— Короче, — нагнулся Вельд, сидя на кровати, к брату и сестре, — Чтобы нас освободили на время пути от занятий, нужно будет сдать экзамены по усвоенным знаниям. Если справимся, то отец возьмёт с собой! Посетим все двенадцать герцогств вокруг Кхорна!

— Ура-а-а! — протянула вверх ручки радостная Ленора.

А уж восторг Генри словами было не передать. Мальчик никак не ожидал, что такой исход вообще возможен, так что теперь был готов выучить назубок всё, что угодно, лишь бы появилась возможность поехать вместе с приближёнными короля гостить поочерёдно по всем территориям большого Энториона. Лишь бы только сегодняшнее нападение не затянулось долгой осадой и не сдвинуло планы короля на запланированное вскоре после празднований Дня Рождения Леноры начало Золотого Пути.

— Итак, достопочтенный Рейнард, на чём мы там остановились? — Шанкар Гоффлер поинтересовался у своего коллеги историка.

— Вот учителя с наставниками и проверяют наши знания, пока выдалось свободное время, — пояснил шёпотом Вельд брату то, что происходило здесь в его отсутствие.

— Про Скальдум, мастер Гоффлер, — напомнил тот, — А вы будете ли теперь у Генриха интересоваться всеми этими простыми вещами? Летоисчислением, времяисчислением, календарём? — заодно поинтересовался он, посмотрев на своего коллегу.

— О, я надеюсь, что юный принц итак прекрасно разумеет, прожив на свете уж столько лет, что в году по нашему лунному циклу тринадцать месяцев по тридцать дней: Фригус, Никсус, Ариус и так далее, — занудно пробубнил историк, от растущего и убывающего месяца в небе и произошло само слово «месяц», в каждом из них пять недель по шесть дней. А каждый день, соответственно, это двадцать четыре часа со своими названиями: «Час совы», «Час волка», «Час змеи», и другие, в каждом из которых тридцать прим, а в каждой приме ровно сто секунд. Это на заре времён определили ещё эльфы, желающие измерить течение дня после того, как были установлены меры веса и длины с высотой, распределяя сутки по крупным и малым секторам, для общей систематизации времени, — на всякий случай напоминал детям Шанкар.

Генри кивнул на это, хотя само понятие времени для него в стенах замков обычно делилось на «утро», «день», «вечер», «ночь», и лишь когда дело касалось учёбы он с нетерпением ждал окончания занятий, и каждая прима была настоящим адом в целых сто секунд, не говоря уже про учебный час. Но и про «Кален Дар», и цикл часов, цикл чертогов зодиака и многое другое он действительно знал.

— Итак, ваши высочества, название «Скальдум» от слова «скалы»? — спросил у младших детей короля кудрявый учёный, так как Вельдемар наверняка в своём возрасте знал и помнил куда больше, чем они.

— От слова «скальды», — ответила Ленора, — Так называются барды у гномов.

— Верно, — кивнул пучеглазый историк с улыбкой на своих пухлых губах, — Ну, не совсем «барды», конечно, но сказители-музыканты в их культуре, это да.

— Как вы знаете, есть два главнейших пра-языка, — напомнил им библиотекарь, — Первичный Эльфийский и сборные Наречья Гномов. Ни те ни другие уже давно на них не разговаривают, язык претерпел немало изменений. Однако же, оба этих древних языка очень сильно повлияли и на нашу речь, так как люди росли уже в мире, где вовсю существовали эльфы и гномы. Например, от первых букв «Альфа», что означает «первый», «начальный», и «Вита» — «жизнь», мы называем весь набор письменных знаков и чёткий порядок наших букв «алфавитом».

— Кстати, понятие «прима» и «секунда» взяты именно из Первичного Эльфийского, те первыми додумались делить время на равные промежутки, — рассказывал вновь детям историк, — Не сразу всё, конечно, было столь отчётливо структурировано, и всё же они провели немало философских и учёных конклавов в древнейшие эпохи, чтобы утвердить, что в приме именно сто секунд, а день по итогу сам поделился не на тридцать, как всем очень хотелось для удобства, а всего на двадцать четыре часа, два цикла по двенадцать, что до сих пор находит отражение в эльфийских календарях.

— А вот зато слово «час» исконно наше, исходит от слова «часть», что, в принципе, понятно, — гордо подмечал Гоффлер, — А обозначающее сей момент времени слово «сейчас» составное — сей час. Как и многие другие. Например «Спасибо» от фразы «Спаси боги», точнее обычно даже говорилось с местоимением «Спаси тебя боги», «Спаси вас боги». Любопытно другое, что «час» в языках эльфов и гномов очень похоже меж собой звучит: «хора» и «ора», — отмечал он вслух, — а «день» у эльфов звался «темп», мы же это понятия преобразовали в нечто другое. Например, «двигаться в быстром темпе» на тренировке или зарядке, — привёл он пример попроще без особых научных нагромождений, — Секунды мы звали «мигом», а примы «мгновением», а ещё четверть «мгновения», то есть двадцать пять мигов-секунд мы именовали «моментом» но сейчас эти понятия так слились, что и под «мигом», и под «мгновением», и под «моментом» нередко понимают текущую «секунду», происходящее вокруг, как бы «здесь и сейчас», нежели какой-то там промежуток в сто «мигов» или двадцать пять… Вот мы говорим «В настоящий момент», или «в этот момент», ещё «в тот же миг», «застыл на мгновение» есть такой оборот речи, и так далее. Всё слилось, всё потеряло изначальный смысл… Однако это всё неплохо бы знать, — дополнил он.

— Древние языки очень важны, они были до людей и потому, конечно же, мы не всю свою речь строили с нуля. Многое было использовано оттуда, изменено, потеряло со временем смысл, но так или иначе различные корни слов уходят туда, — мудро напоминал им историк Рейнард Ларнаш, — Кругом по сей день много эльфийских и гномьих названий. Например, регион Карменгхейм, если «-хейм», значит, скорее всего, владения гномов. Или вон река в Церкингеме прямо возле столичного замка: Дунсэльв. Если «-эльв», ну, сами понимаете…

— Вот взять, допустим, магию, — проговорил лекарь-травник, пальцами поглаживая свои тонкие чёрные усики, — Это сейчас для нас «чародей», «волшебник», «маг» это всё синонимы, всё одно и то же. Разве что «жрец» и «колдун» отличаются от привычных нам «магов». Раньше же было по-другому.

— О, расскажите, мастер Лин, — попросил лекаря Генри, только что как раз столкнувшийся с настоящей магией.

— Вот к разговору о том, как всё слилось и потеряло смысл, как раз, — улыбнулся целитель, — «Маг» и «Магика», она же «Магия», — пояснил тот преобразованное со временем слово, — Идут вообще-то от слова «Могу», «Могущество», «Могучий». Изначально эльфов-волшебников звали «Могуш», потом каким-то образом в говоре это «о» сменилось на «а», стал «Магуш», а там и сокращённо «Маг». Вы ещё с такими примерами в жизни не раз столкнётесь, где гласные скачут с «е» на «и», с «а» на «о» и не только. У гномов же не было понятия «Магуш», у них было суровое и краткое слово «Волхв», отсюда «Волошба» у них вместо «Магики», а от неё «Волшебство», и вот понятие «Волхв» становится «Волшебником».

— Но по сути ведь всё равно одно и то же? — не понимал Генри, — И маги и волшебники, только в разных культурах?

— В принципе да, — кивнул библиотекарь, — Сейчас даже сами гномы рунных волхвов именуют «рунные маги», уж очень термин распространился и повлиял на всё вокруг. Люди же всё это называли «Кудесь», и было слово «Кудесник», которое не очень-то и прижилось, честно говоря… У орков — «шаманы»… — начинал было он перечислять, но его перебил кашлянувший травник.

— Так вот, кхм, маги и волшебники — это лишь общее название, да и кудесники тоже, — продолжал рассказывал Ци Лин, — Они занимались разными вещами, а потому делились в народных прозвищах на новые категории, согласно роду деятельности. Гадатели и ведуны — гадали и «ведали» будущее, чародеи — накладывали чары, заговариватели — читали заговоры, древние формы молитв к Семерым, — пояснял он, — Заклинатели заклинали духов и демонов, подчиняя своей воле, то же самое и Призыватели — призывали разные сущности. Тогда ещё демонологии и стихийные маги не особо делились по типажу призванных существ.

— Сейчас мы говорим чаще «колдуны» и «демонологии», — послышался звонкий голосок Леноры.

— Верно! Вот это уже чисто термины с наречий гномов. «Демон» есть «демон», инфернальное создание из Пандемониума, потустороннего мира, «Лог» есть слово. Ещё наше слово «слог» и многое на «-лог» заканчивающееся основывается на этом. Заклинатель демонов, повелитель демонов — демонолог. Колдун же по сути то же самое, даже более составное. «Кальда» — язык в некоторых горных наречиях, не забывайте, что Гномы сами по себе делятся на дворфов, карликов, нордов, патеков, хоббитов, веттиров и многих-многих других! — напомнил круглолицый щур, — «Кало» или «Калео» — звать, призывать. В общем, кто голосом и заклинаниями, да и различными ритуалами, конечно же, призывает разные сущности. «Колдун» по сути это и демонолог, вызывающий демонов, и в нашем нынешнем понимании, «маг стихий» тоже, если тот призывает в помощь элементалей.

— Раз уж разговор зашёл о многообразии гномов, — задумчиво принялся дополнять библиотекарь, — Эльфы тоже делятся на «дану» и «дроу», а нынче не просто на светлых-высших и тёмных-изгнанников, но и на «лесных эльфов», «полевых эльфов», «речных эльфов», даже «горных эльфов», которые по сути обычно и принадлежат изначально к Дану или Дроу, но всё же имеют нередко свои собственные языковые изменения и наречия…

— Да это-то они все знают, — широко улыбался Ци, — Этому учат с малых лет: люди, эльфы, гномы, орки… Кстати вот у орков жрецы зовутся шаманами, общаются с духами, молятся на их тотемы, но про жречество мы ещё поговорим.

— Ещё одним «общим» прозвищем было слово «чудотворец», — пояснил также историк Ларнаш, — Оно уже более современное, как видите по простому словообразованию состоит из двух частей «творец чудес» — чудотворец. Или, например, в Вольных Городах недалеко от Иридиума магов называют «визарды», от слова «виз» — «мудрый», «умный», «знающий», недаром околостоличная область Иридиума даже так и зовётся Визардиум, там стоит город Вандерсторм с замком-кольцом Лекки. В общем, «ы» нас по сути просто возвращают примерно к тому же «могушу» то бишь «могущественному».

— А «жрецы» черпали свою силу напрямую от богов, — слегка кивая головой и покачивая оттого длинной седой бородкой рассказывал им библиотекарь, — «жрец» тоже многосоставное слово, здесь и понятие «жертвоприношения», и глагол «жирть», «жирць» — «прославлять». Жрецы обычно прислуживают в храмах, специализируются на помощи, исцелении, защите. Для нас сейчас понятие слилось со словом «клирик», так как «Клир» было общее понятие чистоты духовенства, близости к богам, — пытался он объяснить.

— Среди жрецов также могли быть гадатели и прорицатели, а не только лекари, — дополнил библиотекаря травник Ци Лин, — Но всё же Святая Магия это есть нечто иное, нежели стихийное волшебство и прочие направления. Так что, подытожим, несмотря на обилие синонимов и терминов, сейчас принято делить таких могучих и одарённых людей на три категории: Жрецы или Клирики, Демонологи или Колдуны, они же и Заклинатели, и Призыватели, — напоминал он, — и непосредственно Маги, они же Волшебники, они же Чародеи.

— Они же волхвы, — дополнил Генри Дайнер тем, что запомнил, — У гномов. В старину, — добавил он.

— Верно, — с улыбкой похвалил его узкоглазый целитель, — И, в принципе, всех их можно уверенно называть Чудотворцами. И дождь вызвать — есть чудо, и барьер защитный организовать — есть чудо, и раны больному затянуть — есть чудо, и заставить демона делать вместо себя свою работу — есть чудо, и многое-многое другое, — подытоживал он.

— И достойно предсказать будущее, — дополнил неуверенным голосом седой библиотекарь, — Хотя сейчас гадатели и пророки всё реже оказываются правы, тем не менее иногда провидцы получают вещие сны или некий расклад на гадальных картах, который сбывается…

— А шаманы орков умудряются сочетать магию стихий и общение с духами, — под конец рассказал Лин, — Вот, кстати, если всё запомнили и усвоили, — оглядел лекарь детей короля, — Давайте, ваше благородие, мастер Гоффлер, ещё раз про два языка на примере стихийных магов. Вот есть Гильдия Воды, как мы называем тех, кто там служит? Аква-маги и Гидро-маги, почему так? — зная прекрасно ответ, щур просил старого библиотекаря поделиться объяснением с детьми.

— Именно, что с двух языков. Мы говорим «Вода», эльфы говорят «Аква». А мы пользуемся! — задрал он костлявый указательный палец кверху, — Аквариум, где живут твои рыбки, Ленора, — обратился он к девочке, — Акведуки, водные каналы, или акватория — так мы называем общим словом водное закрытое пространство — озеро, пруд, специально вырытые водохранилища в деревнях. Морской ветер «аквилон», слышали такой? Мы же звали и до сих пор зовём его борей, от него происходит слово «буря», между прочим, — стал он уже отходить от темы.

— А Гидро — это «вода» уже у гномов, тоже вода, — помогал старику не сбиться с курса полный круглолицый травник, — И это слово тоже у нас теперь в культуре и искусстве повсюду.

— Например, Гидра! Жуткая многоглавая тварь из озёр! — встрял историк Ларнаш, широко раскрывая свои крупные выпученные глаза, оттенка спелого каштанового ореха, задирая маленькие, но густые чёрные брови, стараясь упоминанием чудовища впечатлить ребятишек.

— Да-да, гидра, гидрофиты, подводные растения, а помните «акведуки» от «аквы»? Так всё вместе это: каналы, дренаж, глиняные и металлические трубы, всё это зовётся «Гидроснабжение», ну, или «Водоснабжение», как мы чаще говорим в последнее время, но прежний термин ещё в ходу!

— Вспоминая фауну, — не унимался со своей гидрой кудрявый историк, — Есть ещё крупные водные черепахи — гидромедузы, с невероятно длинной шеей. Никакие не гидры, конечно, и совсем не медузы, но кто-то прозвал их так в записях своего бестиария, — пытался он припомнить, кто же из древнейших именитых друидов в записях о природе подарил миру название и описание этого конкретного вида.

— О, дети! А ещё гидростат! Гидростат, конечно же! — снова задрал палец кверху бородатый библиотекарь, — Чудесная диковинка Скальдума! Капсула, опускающаяся на дно водоёма, чтобы смотреть на рыб, тех же медуз, морских звёзд и ежей, осьминогов и подводных черепах!

— И там же Аэростат, он же Воздушный Шар, как вы говорите. Смекнули уже? — поддержал его Ци Лин, — Аэро или Аир — это есть Воздух. Отсюда, например, Аэромаги, возвращаясь к теме, маги воздуха. А пиро-маги — маги огня. Кстати, у эльфов огонь «игнис», а у нас изначально был именно от этого слова «агни», но теперь трансформировался в языке в слово «огонь», — пытался он кратко, но доходчиво всё объяснить, — Ну, как раньше была «скора», а теперь мы говорим «шкура», хотя профессия «скорняк» по выделки кожи и меха зовётся по-прежнему. Таких вещей очень много, подметите ещё с возрастом, разбираясь в истоках речи и звучания, — улыбнулся лекарь-щур с надеждой на понимание.

— Кстати есть «пиро-маги», порождающие огонь, а есть «пиро-манты» — огонь накладывающие, например воспламенить меч, ставить огненные барьеры заместо бросков огненных шаров, делать на земле огненные ловушки, — рассказывал он.

— Пирог от слова «пиро»! Блюдо печёное в огне! — радостно делилась своими знаниями Ленора.

— Верно, меткий выстрел, девочка, — покачивал головой королевский библиотекарь, не веря собственным ушам, насколько она сообразительна и образована.

— Разве не от слова «пир»? — возмутился Генри, — Ну, пировать типа. Пирог. Нет?

— Пировать можно, чем угодно, — заметил лекарь, — Жаркое, салаты, разная дичь, ягоды… Но не лишено смысла, юный принц! Между прочим, «пир», то что мы понимаем, как праздничное застолье, раньше имело значение помрачнее. «Пир» — это погребальный костёр, и трапеза по поводу проводов ушедшего из жизни. Это уже много-много лет спустя пиры стали закатывать по любому, особенно праздничному поводу. Так что «пир» от огня, и даже если «пирог» от «пира», то…

— Всё равно от огня! — показала Ленора язык своему брату.

— А пиро-миды… — вслух задумался большую часть времени молчащий Вельд, так как практически всё сказанное он и вправду прекрасно знал, а тут вдруг возник вопрос даже у него.

— «Пирос», «Мидас», — пояснял ему седой Шанкар, — «Огонь в центре» дословно… «Огонь в середине», — неспешно объяснял он суть названия, — Большеголовые гномы свирфнеблины или просто «свирфы» с Трудхейма, что над Ракшасой, так прозвали возведённые гогами и магогами строения в незапамятные времена. В сердце пирамиды всегда была комната-очаг с поддержанием огня, откуда тепло распространялось по полостям и трубам, согревая всё здание. А ещё их пирамиды не были остроконечными, и сверху тоже частенько горелогонь-жертвенник. Как бы тоже в центре пирамиды, если смотреть на неё сверху. Представляете себе? — попросил он детей включить воображение, представить геометрическую форму пирамиды, разжечь мысленно видимый огонёк на вершине и взглянуть сверху, словно верхом на грифоне или из глаз птицы, дракона, мантикоры…

— Причём, самые древние пирамиды, уже с остроконечным навершием, как мы все их представляем при этом слове, были обнаружены в Унтаре, на противоположном конце континента от Ракшасы, — напомнил историк Ларнаш, так что гоги и магоги обитали не только в пустынях в стародавние времена.

— Ох, и это всё нам надо сдать, чтобы поехать с отцом? — недоумевал Генрих Дайнер.

— Всё не так сложно, как звучит, — усмехнулся историк, глядя на детские лица, — Пиро и Игнис, Гидро и Аква, Гео и Терра, и самое лёгкое почти одинаковое Аир и Аэр, это звучит почти идентично, на экзамене придираться никто не будет. Главное, вспомните примеры. Аэростат, гидроснабжение…

— Пирог, — хихикал Генри.

— Хотя бы, да, — кивнул Гоффлер, — Ну, с пра-языками, вроде, разобрались. Давайте лучше другие ваши знания проверим. Что у нас дальше от Кхорна, Лотц или Астелия?

— Астелия, — хором сказали Генри и Ленора, в один голос и пояснив, — Потому что с Лотц мы граничим.

— Верно, — хвалил их старик с милой улыбкой, — А с кем ещё граничит Кхорн?

— Лотц, Торнсвельды. Церкингем, Эйзенберги. Скальдум, Розенхорны, — перечислял Генри, задумавшись и задрав взор светло-карих нежных глаз к устланному коврами с целью сохранения тепла потолку убежища, — Ракшаса, Кроули. Бреттенберг, Мейбери. И Карменгхейм, Уинфри, — называл он земли и династию правителей.

— Нет, — озадаченно скривила бровки Ленора, тоже призадумавшись, — Мы не граничим с Бреттенбергом, Генри…

Вельд молча кивнул сестре, повернувшись к старшим, под чьим присмотрам они здесь в компании немногословной рыжей служанки развлекались познавательными словесными играми в «вопрос-ответ», чтобы те объяснили.

— Демон пыльный! — хлопнул себя по лбу Генрих, выругавшись, — Точно, «когтистая лапа» Ракшасы отделила нас же, нет теперь границ с Бреттенбергом… — расстроено опустил он голову, сам всё рассказав, без надобности что-либо дополнять от наставников.

— А это важно, юный принц, — цокнув языком проговорил библиотекарь, — Уж границы родных земель на экзамене надо точно сдать.

— Вот скажите лучше, как выглядит герб Бреттенберга, — попросил историк.

— Нет понятия «герб Бреттенберга», — проговорил Генри, — Герб земли или области зависит от герба правящей династии. То есть «герб Бреттенберга» это герб семьи Мейбери, красное яблоко в белом кругу на звёздном фоне.

— Красное яблоко с зелёным стебельком и зелёным листком, — детально и дотошно поправлял его Рейнард Ларнаш, прикрывая свои крупные глаза, — Внутри белого круга, который в свою очередь внутри красного полотна, вверху которого россыпь жёлтых пентаграмм. Всё в гербе имеет свой символизм, и форма, и цвета, и расположение объектов, так что лучше будет отвечать наиболее полно. Вот какой герб на ваш взгляд самый простой? Самый легко запоминающийся? Это не для экзамена, там такое не спросят, это для вас, чтобы лучше запоминали.

— Розенхорны, — ответила не задумываясь дочь короля, — Серый фон, белая роза, белый единорог. Роза слева, единорог справа, — начала она добавлять деталей, — на дыбах. На дыбы встал единорог. У розы белые лепестки, но стебель и листья в разные стороны серебристые такие, серые, но не как фон герба, — пыталась она объяснить.

— Кроули, — не соглашался с ней Генри, — Распустившийся цветок на желтом песчаном фоне, символ оазиса в пустыне. Желтая круглая сердцевина в тон фона, и красные симметричные крупные лепестки с такими полосочками, — нарисовал он в воздухе указательным пальцем левой руки несколько волнистых линий.

— Понял вас, молодые люди, — усмехнулся историк, — И вправду, несложные гербы. Кстати у Кроули между лепестками есть маленькие зелёные элементы.

— Да, едва виднеющиеся листья, — вспомнил Генрих.

— Разве не Лекки? Чёрный фон, зелёный щит и извивающаяся змея, — высказал своё мнение Вельд.

— Тоже неплохой вариант, — призадумавшись проговорил мастер Гоффлер.

— У Аркхартов тоже лёгкий, белый фон, пентаграмма и красные скрещенные мечи, — сказала Ленора.

— Это Стерны! — закатил глаза Генри, — Аркхарты это лев и огненный меч на красном!

— Ой, точно, перепутала! — засмеялась принцесса.

— На экзамене нельзя будет ничего путать, — тяжело вздохнул Генри, — Ох, у Догарат несложный, якорь на синем морском фоне и зелёные горы вверху, с жёлтым солнцем.

— А Торнсвельды? — предложил ещё Вельдемар, — Просто замок на тёмно-синем полотне, две башни и цитадель, симметричный такой.

— Тогда Эйзенберги ещё легче! Тот же синий фон и просто разбросанные монеты.

— Семь монет в особом расположении между собой, — поправил историк, — но, да, несложный герб, ведь правда? Итого вы вспомнили вот так почти всех, кто править в Энторионе. Кто остался?

— Так, Догараты, Стерны, Лекки, говорили, — перечислял младший из мальчишек, далее продолжив уже про себя.

— Кромвеллы остались, — быстрее посчитала в голове Ленора, соотнеся упомянутые гербы с количеством земель, не считая родного Кхорна.

— И Виаланты ещё, — поправил Вельд, — Зелёный фон, дерево и яблоки вокруг.

— Ага, — кивнул им Генри, — а у Кромвеллов летучая мышь вверху и ворон под ней на тёмно-сиреневом.

— А знаете почему? Ворон был символом Карпат для живущих там дуэргаров и дуэнде, — рассказывал им бородатый библиотекарь, — А когда сгорбленные носатые гномы покинули эти земли, Фредерик Кромм искал а местности уникальное животное, почти не обитающее более нигде. Вепри, олени, волки — этого всюду пруд пруди. А, например, в Бреттенберге водятся тигры, не попавшие к ним на герб, однако более нигде не встречающиеся, а в Ракшасе — львы, скорпионы. Кромм тоже хотел на гербе такое живое отличие. И исследующие местность друиды, те из них, которые не отшельничали, а были учёными, как мы нынче говорим, определили, что летучих мышей больше нигде не замечено. Это сейчас некоторые их виды переселились уже в Лотц и пещеры гор Астелии, некоторые ночницы и вечерницы есть даже в наших краях, но изначально такая уникальная диковинка, как зверо-птица, умеющий летать зверь! Летучая мышь, прозванная так за пищащие звуки рукокрылое создание, было особенностью Карпат и так попало к ним на герб, — закончил он свой рассказ.

— С гербами разобрались, задай им ещё про что-то, — с улыбкой советовал Ци Лин, — Проверь познания.

— Ну, допустим, чей девиз «Всё на продажу!», — поинтересовался с хитрым прищуром своих крупных глаз Гоффлер.

— Мейбери! — хором ответили все трое королевских детей.

— Умнички! А «Потому, что я могу»? — продолжал тот.

— Кромвеллы! — также вместе и с улыбкой отвечали они.

— Девиз «Нет ничего невозможного»? — незамедлительно от историка следовал новый вопрос на проверку знаний.

— Лекки! — звучали детские голоса королевского семейства с верным ответом Ларнашу.

— Как называются войска Гладшира? — продолжал он опрос.

— Зелёные Плащи и они лучники, стрелки, — отвечал Генри.

— Верно, а как зовётся войско Унтары? — интересовался Ларнаш.

— Воины именуются «Рубаки», а стража, следящая за порядком в городе — «Ёрики», — ответила после паузы Ленора, пока Генрих призадумался.

— Умница, девочка. Чья птица-гонец является вороной? — интересовался он у королевских детишек, проверяя их знания об окружающем мире.

— Кромвеллы? Только что же говорили, — задумался Генри.

— Ворону от Ворона не отличаешь? Ворона у Розенхорнов, они гнездятся только в Скальдуме! — поправила брата Ленора.

— Знаете ли, каков маршрут знаменитых «Гонок на колесницах»? — задал вопрос библиотекарь.

— Так, — пока Вельд и Ленора думали, Генри подал голос и начал рассуждать вслух первым, — Как раз вокруг «лапы» Ракшасы. Стартуют у Кроули, идут в Бреттенберг, оттуда в Карменгхейм, дугой к нам в Кхорн, в Скальдум, и заворачивают в узкое горное ущелье, выводящее снова к Ракшасе.

— Верно-верно! — радовался седовласый правильному ответу.

— Так, ну, а чей родовой замок именуется «Львиный зев»? — тут же любопытствовал Рейнард.

— О, это легко, это Аркхарты! — улыбнулся младший принц.

— Верно, хотя львов никогда не водилось в Хаммерфолле, их изображения там буквально повсюду — герб и флаг, статуи и оформление декора, фонтаны с гривастой львиной головой и многое другое, включая название разверстого впечатляющего замка, — говорил историк, заодно напомнив недавний разговор об уникальных животных Ракшасы.

— Ещё! — просил Генри, почувствовав, что в ответах сегодня как-то уступает познаниям сестры, что для него было неприемлемо.

— А кто правил в Хаммерфолле до Аркхартов? — вновь хитро прищурившись поглядел он на детей.

Все призадумались на какое-то время, вспоминая лекции о великих древних династиях, о Союзе Шести Семей и Энтони Уинфри, а также пытались вспомнить знатные роды, правящие на землях до объединения Энториона в единое королевство.

— Никто! — первой выпалила Ленора.

— Ещё один мелкий выстрел, девочка, — вместо Гоффлера отвечал с похвалой библиотекарь короля, — Аркхарты, Виаланты и Уинфри — единственные, кто никогда не сменялся на своей земле испокон веков.

— А кто правил до Розенхорнов в Скальдуме? — продолжал вопросы историк.

— Ферро, — на пару хором произнесли Генри и Ленора.

— Они напали на папу в детстве и их лишили права наследия. Один женился на Виалантах, другая вышла замуж за Аркхартов, — скомкано объяснил младший принц, как мог.

— Ну-у-у, — задумчиво проскрипел Гоффлер, — Можно и так сказать, да. Диана Виалант стала женой Фабиоса Ферро, а Ричард Аркхарт взял в жёны сестру Фабиоса — Милену.

— А какой край поставляет больше всех сыра на наши столы? — интересовался библиотекарь.

— Гладшир, — тут же выпалил Генри.

— Отлично! Молодец! — с улыбкой похвалил он, — Сыромятни Гладшира славятся по всему Энториону. А где находится Статуя Бога Солнца? Одно из Пяти Чудес Королевства, — поинтересовался он.

— В горах Миликан, в Астелии, — ответила девочка.

— Верно, Ленора, — улыбался ученый, — А кто воздвиг её? Мы? Или эльфы? Или гномы? Может быть, орки?

— В незапамятные времена её построили эльфы Культа Солнца, потом эти земли принадлежали гномам, и теперь принадлежат нам, — протараторил Генри, демонстрируя свои знания.

— Точно в цель, — улыбался библиотекарь, — Эльфы первыми вышли из недр земли и освоили всю землю. Следом вылезли гномы, отжав часть территорий, следом начались их конфликты с орками, и, наконец, пришли мы, люди, и всех победили! — героически заявлял он максимально упрощённую историю древнего мира Эйзентора и его освоенных континентов о Матери-Земле, породившей разные расселившиеся расы.

— Но самые эффектные постройки старины, как нежный величественный юноша из цельного камня в горах на землях Стернов, тянущий руки к солнцу, сохранились и по сей день, — заявлял с улыбкой Ларнаш, — А знаете, что ещё о Чудесах Королевства очень интересно? — вопрошал он у королевских детей.

— Что же? — спросил за всех Вельд, убеждённый, что всё об этом знает.

— Вам известно, кто выковал громадного Золотого Тельца, что в Ракшасе на территории Валарийской пустыни? — интересовался историк со ставшей уже привычной хитрой улыбочкой и характерным прищуром.

— Гномы, — уверенно заявил Генрих Дайнер.

— Метко, — хвалил библиотекарь.

— Но какие? — продолжал с усмешкой поглядывать на детей историк.

— Цверги, — также уверенно отчеканил младший из мальчишек.

— Очень меткий выстрел, ваше высочество, принц Генрих, — с одобрительным кивком вместо Рейнарда, задавшего уточняющий вопрос, отвечал Шанкар Гоффлер.

— Талантливые цверги когда-то жили в тех краях, затем перебрались вниз, где сейчас Иридиум, в союзе с эльфами работали у Радужной Реки над созданием моста. А со временем были оттеснены в Ньёрд, что за Астелией, по итогу оказавшись настолько далеко от своего творения, насколько это вообще возможно, — ведал им историк.

— Так что на экзамене вас могут попробовать подловить на ответе «гномы». Ведь многие считают, что ныне живущие в горах близ Ракшасы свирфы из Трудхейма причастны к созданию Тельца, но это не так! — предупреждал их бородатый библиотекарь, покачивая указательным пальцем из стороны в сторону.

— Именно, — кивнул и учёный историк, — Свирфы жили в Ракшасе намного позже, уже когда цверги вовсю трудились в Иридиуме. И большеголовые вовсю пользовались всем, что там осталось от эпохи гогов, от эпохи цвергов, уже покинувших эти места. А затем и сами отдалились от людских разраставшихся поселений, уйдя в горы и основав там Трудхейм.

— Значит, люди самые сильные! — гордо поднимал кулак Генри Дайнер.

— Люди процветали, осваивали новые территории, многие эльфы уплыли на другой континент, немногие остались, гномы ушли в подземелья и горные пещеры, что с разных сторон земель королевства, большинство орков сейчас за Ракшасой и Вольными Городами где-то на северо-востоке, — сообщал детям короля библиотекарь, — За территориями варваров и дикарей.

— Если подумают снова напасть, то сначала им покорять варваров, потом биться с демонами Кроули, быть добычей диких зверей в верхних джунглях Гладшира, — хихикал младший принц, сыпля знаниями географии, — И к тому времени, как от войска орков ничего не останется, их встретят вооруженные силы всех тринадцати герцогств королевства!

— Я видела как-то орков на ярмарке, — сообщила Ленора, — Они продавали кукол из соломы деревенским детям, — имела она в виду в подавляющем большинстве девочек, — И резных из дерева рыцарей, — вспомнила следом она и про игрушки для мальчиков.

— Да, нельзя думать, что если гномы отхватили Ультмаар, то все гномы злые, или если орки когда-то нападали, то орки сразу плохие и недоброжелательные. Мы стараемся жить мирно не только с соседями, а среди нас самих, на территориях королевства есть и поселения гоблинов, даже у нас в Кхорне на Лысогорье, что возле границ с Лотц, и форты орков, и помещики-эльфы, да и другие малочисленные расы типа кентавров или псоглавцев встречаются на наших землях и ведут себя законопослушно, — с надеждой в голосе сообщал он.

— Страшноватые были, — припоминала девочка, делая бровки домиком.

Как вдруг всё вокруг них затряслось, вздрогнули стены, а с каменных щелей на потолке убежища, видневшихся между натянутыми коврами, немного осыпалась пыль. Судя по всему, камни с катапульт нападающего врага задели цитадель, заставив завибрировать даже фундамент. Ничего страшного не произошло, однако же находящиеся в зале тут же прижались друг к другу и начали озираться на уже успокоившийся потолок.

VII

Там над ними уже сильнее разгоралась баталия. Разбойники лезли на стены, кололи кортиками защищавшихся, периодически попадая меж пластин или прямиком пронзая лезвием горло, начиная напирать на бастионы, но получали новые залпы стрел и падали умирающими телами обратно.

— Скрипач, играй! — велел король, положив руку на правый наплечник Диего, когда проходил сквозь построившиеся войска кадетов.

Вслед за первой раздавшейся скрипкой, начавшей первые ноты композиции «Когти могучего дракона», гимна семьи Дайнер, капитаны взводов дали аналогичное указание и своим музыкантам, поддержавшим всем известную мелодию, воодушевляя остальных воинов.

Зеленоглазый монарх в развевающемся плаще надел красивую корону — главенствующий символ власти, и, сжимая пальцами правой руки в металлической бронированной перчатке свой могучий меч, шагал в организованную Вайрусом ставку генерала, пока Эйверь командовал у нижних бойниц и амбразур вдоль стены, рокотом своего голоса раздавая приказы, слышимые чуть ли не вдоль всего заграждения.

Здесь были военачальники разных лет. И люди старой закалки, такие как Уоттенмайер с его седыми роскошными бакенбардами и глазами под тон собственной седины, словно они выцвели с годами вместе с волосами, или как лысый, располневший на старости лет, но не потерявший сноровки в стратегии и планировании Войтех Грох, лишившийся как-то в бою трёх пальцев на правой руки, сейчас оставшимися почёсывающий недлинную кучерявую бородку.

И молодые, например черноокий Родриго де ла Домингес, которому ещё не было и тридцати, но парень своими свежими идеями умудрился уже дослужиться до чина генерала. А также тоже довольно-таки молодой генерал, хоть и постарше Домингеса, рослый и крепкий Эсфей Кастор, телосложением напоминавший Эйверя. Генерал, проваливший Битву за Ультмаар семнадцать лет тому назад, и вновь вернувшийся оттуда совсем недавно с очередной неудачной военной кампанией против гномов.

— Сидящих на бастионах лучниц нужно прикрыть, — велел Джеймс Дайнер, — Поставьте над ними гвардейцев в полном доспешном облачении, со щитом, а лучше даже с двумя, им же не атаковать надо, в лучших шлемах. Чтобы по ним летели стрелы, а не по засевшим лучницам, иначе мы будем нести сопоставимые с врагом потери.

Он глядел под стены крепости, где снова и снова ставили лестницы, возводили насыпи для закатывания осадных гелеполей и лезли вверх неуёмные разбойники. Их прикрывали стрелковые отряды, расставленные чуть дальше. Возле тех пылали уже уничтоженные катапульты и те самые осадные башни, но вдали вовсю полным ходом шла работа, стучали молотки и возводились новые осадные постройки, вкатываемые на поле брани.

— Не торопятся к нам маги, ваше величество, — буркнул Кастор, тоже осматривая всё, творящееся внизу.

— На мага надейся, да сам не плошай, — сказал сурово тому король, — Бойцов ещё не выпускали? — поинтересовался он у генералов.

— Вайрус не велел, — кивнул в сторону камерария де ла Домингес, мотая пышным хвостом длинных каштановых волос.

— Не пора ещё у стен биться, ваше величество, — объяснялся тот, заняв удобную позицию для обзора, даже не поворачиваясь к королю, — Меня больше беспокоит, кто их спонсирует. Поглядите.

Джеймс подошёл ближе, хотя ничего нового с этого места не узрел, что бы не видел прежде с прошлого ракурса. Вопящие, словно берсерки, кидающиеся с саблями и «кошками» на стены, ползущие с кортиками в зубах да на поясе, пираты и бандиты всё прибывали и прибывали со стороны Оленьего Леса.

— Да уж, в таком количестве их всех собрать, — дивился монарх.

— Они лезут с таким напором под обстрел, что скоро лестницы будут мастерить из тел павших, складывая одни на другие. Они там внизу так уже делают, периодически, сваливают кучей, забираются по ним повыше и лезут или ставят лестницы, со всех сторон нагромождая тела убитых. На реке лодки и корабли, в которых сплавляют припасы и ресурсы на постройку. Мы сжигаем их башни, а они всё строят и строят новые.

Над ними пролетели новые камни катапульт, атакуя двор и замок, а снизу стены тряхнуло от добравшихся массивных таранов. Даже наверху сквозь шум сражений, кипение котлов и музыку слышалось ритмичное «Раз! Два! Взяли!» с последующими ударами раскаченного бревна с металлической бьющей головой.

На них лили кипящую подожженную смолу, но те ловко отводили таранные установки назад, катя колёсиками с холма, разве что горючая смесь попадала иногда на саму окантовку, впрочем, не причиняя драконьим и бараньим головам, отлитым из твёрдых и прочных металлов, никакого вреда.

А затем снова флибустьеры заталкивали таран и начинали с размаху бить по стенам. Часто даже все вместе умудрялись синхронизировать свои действия, ударяя всеми находящимися в данный момент внизу установками по защитному укреплению.

Тем временем, наблюдавший за гибелью своих сообщников один разодетый моряк, прокрадывался к стенам города, пока войска и стража глядели в другую сторону на сражение и последующий поединок. Он уже вплотную первым приблизился к правой городской стене, откуда его уже не могли видеть сражавшиеся у ворот.

Достав пару крепких кортиков, он вонзил их в прыжке в городскую стену, пронзая ладно сложенные камни в щелях между ними, вводя в застывшую скрепляющую смесь. После взял в зубы ещё один такой же, и подтянулся на вонзившихся предыдущих, встав на них в итоге и, прижавшись телом к стене, продолжал восхождение. Теперь было видно, что на его поясе немало висит подобных ножей, он продолжал вонзать их в стену и карабкаться, опираясь на их плоские и плотные лезвия. Они слегка прогибались, но выдерживали его вес. Всё было продумано и просчитано.

Его примеру последовали и другие, вскоре всё активнее и активнее осаждающие принялись карабкаться на крепость, чтобы оказаться внутри прежде, чем им помогут крепкие удары таранов. Однако, едва взбирались наверх, как завязавшиеся дуэли со стражниками ничем хорошим для них не заканчивались. А вскоре и в местах над их линиями подъёма были расставлены котлы обороняющихся.

— Смотрите, что творят, — пальцем указал Родриго чуть правее, — Они отгоняют катапульты дальше, чтобы снаряды пролетали не в город, а прямиком к стенам или их подножью, — смекнул он, видя оценивающим взором пока только дистанцию, но ещё не узрев сам этот план в действии.

— Так, а мы до них дотуда не добросим? — интересовался король.

— С наших катапульт на башнях, боюсь нет, не долетит. Но попробовать можно, — отвечал молодой генерал.

— Даже нужно, — кивнул Грох в поддержку. Один-два залпа, камней нам жалко быть не должно. Это при массовом обстреле можно было ещё пожадничать ресурсами, а тут прицелил, ударил, поправил, если что. Две-три попытки и будем думать.

— Эйверь! — позвал король, и сквозь сражающиеся на стенах войска паладин спешно направился к ставке генералов.

— Прибыл, ваше величество, — пробасил тот, поглядывая туда же, куда здесь смотрели и все остальные.

— Они хотят палить не по замку и строениям, а прямиком по стене, — сказал ему Джеймс.

— Я-то думал, они совсем полоумные, — усмехнулся паладин, — А они потихоньку смекают, что к чему. Поведу отряд через тоннели, будут подкоп под катапультами вести, смолу туда таскать, свалим в ямы да сожжём, — делился планом паладин.

— А сами не добросим до них в ответ? — поинтересовался монарх, щуря свои зелёные глаза.

— Никак нет, мой король, дальность у нас не та, — констатировал Эйверь, разбиравшийся не только в видах оружия, но, похоже, в осадной технике, — Наши-то ложечные, служат для ударов вниз по подходящим к стенам. У них же — онагровые, с большей дистанцией да ещё с дополнительной силой броска через пращи и передачу удара о стопорную балку, — детально рассказывал он принцип работы вражеской разновидности катапульт.

— Может, хоть попробуем? Вели развернуться на башне и пару выстрелов сделать, с правой стороны ближе всего будет, — распоряжался Джеймс.

— Да я же вижу, что никак не достанем. Но воля ваша, вы здесь власть, — покачал светловласой головой Эйверь, направляясь по стене мимо лучников к следующей по периметру башне, где наверху стояли катапульты.

Совсем немного времени ушло на их подготовку и прицеливание, наиболее чёткое расположение по направлению вражеских орудий, однако брошенный со свистом снаряд, несясь сквозь воздух, до катапульт так и не долетел. Вскрыл травяной ковёр поляны, оставляя косой след, промчался после падения, отскакивая, и покатился вперёд постепенно замедляясь, так и не стукнув ни по одной из военных построек.

Последующие две попытки тоже не принесли никакого результата, существенно не долетая даже до самых крайних катапульт в зоне их размещения соперником. Не били так далеко, естественно, и стрелы. Даже объявившийся Бартареон в компании магов не мог ничего иного посоветовать, кроме как совершить действительно вылазку отряда, либо вступая в бой с обслуживающим персоналом боевых машин, либо диверсионно те поджигая с подкопом или без.

Причём в той области ютились отнюдь не все катапульты неприятеля. Часть по-прежнему двигалась с наступающими войсками, часть стояла поверх возведённых деревянных башен гелеполей, где также возводился переходной мостик на уровне стен, чтобы засевший внутри гарнизон мог сразу же выбежать для сражения на башни замка. Осаждающие под командованием мужчины-адмирала в шляпе с пером даже не думали делать перерыв и отдыхать.

Взведённые дальние катапульты засвистели и выдали залп по стене крепости, заставляя часть стоящих на ней воинов попросту с криками упасть вниз. Персонал боевых машин тут же начинал заново натягивать упругие метательные плечи конструкции, вкладывая в тугую пращу обтёсанные крепкие камни.

От второго залпа в стене образовалась существенная трещина, явно поднявшая боевой дух и без того неугомонной армии наступающих. Вместо того, чтобы карабкаться, они активнее начали наступать с таранами, пока другие катапульты обстреливали вдаль замок, били по самим башням и бастионам стен.

— Сейчас обдаст их щебнем, как из водопада, — едва удержался на ногах король от очередного попавшего в стену залпа, предупреждая о том, что между толстых стен было при постройке с лихвой навалено камней для большей плотности и устойчивости.

Мгновение спустя кривая гидра расходящейся трещины и вправду с выпавшим массивным куском начала из возникшей бреши осыпать штурмующее войско крупными и мелкими булыжниками, хороня бойцов заживо под мощным камнепадом.

Вибрация атакованной стены сотрясла покатившиеся котлы, ошпарившие всех, кто стоял возле них, растекаясь кипятком, маслом и чёрной смолой по стенам и ногам близстоящих войск под их панические вопли. А те, кто не стоял на ногах сразу же, будучи в любой броне, получали от кипящих жидкостей, способных всюду проникнуть, страшные ожоги, по большей части не совместимые с жизнью.

— Отступить от котлов! — крикнул Джеймс, — переходим на вторую стену! Лучницы, тоже назад! — махал он рукой, раздавая приказы, которые дублировали побежавшие из ставки генералы, чтобы побыстрее вывести из опасной зоны поражения стоящих вдоль стены воинов.

Обжигающая жижа при переворачиваемом от сотрясания всего и вся вокруг котла нередко покрывала и не задействованные в обороне войска, которые стояли в построениях снизу, готовясь сменить павших по команде, но оказались в зоне поражения плеснувшего кипятка.

Приходилось отступать вглубь, получая в спину новые потоки стрел, пока над головами неслись камни по шпилям башен и укреплениям могучей цитадели, откалывая куски, падая в пустые дворы и различные постройки.

Бартареон и его помощники вскинули руками с зажатыми посохами, очерчивая единый синхронный жест раз за разом, так, что в небе становилось жарче и светлее от формировавшегося широкого облака из первородного магического огня, как одного из важнейших элементов мироздания.

Этот огненный щит испепелял большинство вражеских стрел, что в него проникали, пытаясь по своей траектории сквозь пламенное облако поразить затылки и спины отступающих королевских отрядов. Пепел и угли с ярко раскалёнными оплавленными наконечниками сыпались вниз прямиком на чаще всего не прикрытые головы и легко воспламеняемые одежды воинственных пиратов, нанося таким образом за счёт своих лучников ущерб своей же армии.

Из всех магов замка левшой был лишь сам Бартареон. Все прочие сжимали свои магические символы-катализаторы пальцами правых кистей. У большинства посох представлял собой резное дерево с каким-нибудь значимым украшением сверху. Для пиромагов, задействованных сейчас, в частности это были разновидности граната, турмалина и шпинели, так как рубины и красные бриллианты полагались более могучим волшебникам, чем просто помощникам придворного архимага.

Самые могучие из чародеев конкретной стихии селились обычно в Иридиуме и были наёмниками, за ними требовалось посылать в случае необходимости, просит о помощи, давать задаток, и тогда уже они могли соизволить явиться для разрешения какой-то ситуации.

В Триграде, до которого от Олмара было не так уж и сильно далеко, для защиты столицы всего королевства отряды чародеев были, конечно, куда более могущественными, чем те, кто сейчас защищал крепость Олмар, которую в принципе брать штурмом, не взяв заранее Триград и хоть некоторую часть Кхорна вообще, выглядело затеей крайне нелогичной, если не сказать глупой.

Но банды разбойников с лесов и рек отчего-то весь сегодняшний день упорно нападали именно на Олмар. И не без результата. Щебень из пробитой стены рано или поздно заканчивался, образуя собой неплохую каменную насыпь в помощь осаждающим. Их ждала, правда, теперь дальняя стенка первого кольца укреплений, затем пространство внутреннего коридора, где придётся сражаться с войсками, вероятно, в узковатом проходе, в зависимости от того, насколько широкую брешь по итогу пробьют катапульты.

Пока бездействовали поддерживающие защитное пламя маги, вражеские лучники получали новые припасы, не меняя своих позиций. Разбойники разгребали и утрамбовывали щебень, в котором покоились тела своих же. Никого не несли для похорон, не пытались спасти и вытащить, если, конечно кто-то не барахтался со всеми признаками жизни и просьбах о помощи. Ведь были такие, кого лишь частично присыпало без особого вреда или нанеся несколько синяков по плечам, рукам и ногам.

Кто мог биться тут же продолжали это делать, карабкаясь вверх. Теперь уже с башен не поливали горячей смолой, что, впрочем, отнюдь не означало, что в замке кончились котлы и те не встретят их ещё при штурме второго кольца стен. Однако же сейчас это отступление стражи было серьёзной передышкой для штурмующих, которые никак не собирались переводить дух, а наоборот максимально эффективно старались это для себя использовать.

Правые катапульты продолжали обстрел стены, выбивая всё больше спрятанных внутри камней, делая отверстие шире, чтобы эти самые водопады щебня почти не задевали центральное войско. Однако, как только боевые могучие тараны и высокие осадные башни из брёвен были подкатаны поближе, широкая облачная дымка из танцующих и мерцающих языков пламени, не создающих чёрного дыма, но горящих без всего, на подпитке одной энергии создавших их чародеев, вместо того, чтобы утихомириться и рассеяться была волей пиромагов прямиком вниз, поджигая всех и вся от тряпок нарядов до бревенчатых конструкций, оплавляя оковку, скрепы и гвозди, плавя всё, что не горит, своей высокой температурой.

Бартареон единственный, кто выстоял, опираясь падающим телом на стойкий баланс костяного посоха, словно за вросший корнями в землю ствол дерева. Другие же, когда иссякла энергия поджигающего облака из защиты ставшего орудием нападения, повалились назад, тяжело дыша, кашляя кровью, хватаясь за рёбра или даже теряя сознание.

К ним рванули травники и клирики, стараясь святой божественной магией затянуть раны, придать сил целебными отварами и привести в себя, успокаивая после такой вполне успешной помощи, пусть и служащей по большей части прикрытием для отступления, но всё же и покалечившей по итогу немало вражеских воинов и осадных орудий.

Одно заклятье сильно их измотало, однако спасло жизни десяткам, если не сотням воинов, смогших миновать гибели от свистящих вражеских стрел при отступлении с разрушающейся стены. С правой и левой башни катапульты за это время под командованием Эйверя, сновавшего туда-сюда, уже успели переставить и прицелить так, чтобы они били камнями теперь как можно ближе вниз, да ещё и поставив под углом к бреши, к которой будут слетаться войска неприятеля.

— Ширн из Лотц, — просипел архимаг, пальцами поманив к себе фигуру в чёрном плаще, — Сможешь нагнать страху? — вопрошал он у этого своего ассистента.

— Мы так и не поняли их мотив, ваше сиятельство, — проговорил тот шипящим тихим голосом, — Опьянены они зельем, мрут за веру или отчего такие бесстрашные, что лезут сюда. Я попытаюсь, но, боюсь, что знан…

— Нет, Ширн. Это пусть они тебя боятся, хе-хе, — опираясь на посох криво смог улыбнуться архимаг, не дав тому договорить.

Тот кивнул, и для удобства грядущего колдовства раскрыл плащ, чтобы тот не мешался рукам. У этого мага не было ни посоха, ни жезла, ни чего-либо ещё. Крепкие мужские руки торчали из-под невероятно расширяющихся кружевных манжет чёрных рукавов косого тёмного кафтана, увенчанного верху вместо ворота и жабо вшитым «ожерельем» из округлых изображений людских черепов, чьи глазницы были инкрустированы огранёнными бордовыми камнями.

Он сделал шаг вперёд, расставив ноги в высоких кожаных сапогах на ширину плеч, со стены вглядываясь вниз своим серо-зелёным взором на бледноватом лице, сжимая тонкие слегка сиреневатые губы, не окаймлённые ни бородой, ни усами. Смольная причёска до плеч сбивалась спереди чёлкой почти на глаза, прикрывая брови густыми прямыми волосами.

Некромант сосредоточился, и начал плести заклятие, орудуя сжатыми, словно держащими крупное яблоко, пальцами обеих кистей неспешно двигая в районе серебристой пряжки пояса своего кафтана. Между пальцами начинали блистать белые, фиолетовые и чёрные разряды маленьких молний, а в самом центре на равной удалённости от ладоней, формироваться пульсирующий шар света, переливающийся кляксами тех же цветов, сменяющими друг друга, переходящими от белого к чёрному, от чёрного к сиреневому, от сиреневого к белому и далее всеми своими комбинациями.

Наконец, сосредоточенно закончив свою идею, он распахнул глаза, глядя перед собой, засветился лицом, будто вся голова его стала окутана призрачной дымкой. А потом одним движением рук и дыханием с голосовым криком отправил вперёд и сплетённый шарик, и дымку с лица, поплывшей вперёд по воздуху и оказавшейся по сути формой черепа.

А в точке, в которой призрачный череп и сверкающий шар наконец соединились, в небе случился сверкающий взрыв с ансамблем грохочущих молний, громким карканьем чёрно-фиолетовых, переливающихся бликами птиц, словно ожившие обсидиановые фигурки парили в воздухе. А также лохматыми крылатыми тварями тёмно-серых оттенков с перепончатыми крылами, рогами и уродливыми кабаньими мордами, среди которых парили и призрачные черепа, один в один, как та слетевшая дымка, но издающими истошный внеземной вопль.

В одночасье все это летучее воинство метнулось тучей вниз, проносясь над разбегающейся в панике толпой. Люди на башнях падали вниз, ломая ноги и шеи. Не видящие куда бегут воины нередко натыкались на крепко сжатые в руках шпаги, сабли и кортики своих же соседей по отряду. Немногие, но некоторые всё-таки с воплями хватались за разорвавшееся сердце, умирая от ужаса на месте.

Сделав полёт дугой над бежавшим к бреши воинством преступников, едва тех не коснувшись в своей конечной точке, жуткое заклятье страха вскоре рассеялось и бесследно растаяло. Обессиленный некромант упал на колени, не в силах держаться на ногах, жмурился, но выглядел всё же получше кровоточащих и хватавшихся за бока магов мгновениями ранее.

К нему тоже подоспела помощь в лице лекаря с отваром, который принялся его поить, придерживая голову, читая целебный и оберегающий заговор. Бартареон хмуро глядел вниз, как снова неизвестный адмирал командами формирует из леса новую шеренгу пеших воинов, как бегут новые рабочие к башням заместо павших и покалеченных.

Он понял, что все эти разбойники не под гипнозом, не под зельем бешенства, что их можно испугать, однако эффект от такого заклятья был лишь временным, а потери от страха они несли довольно-таки минимальные. Лишь у немногих не выдерживало сердце, а мастера, павшие с осадных машин далеко не все несли тяжкие повреждения не совместимые с продолжением боя.

Правые нацеленные метательные орудия били по внутренней стене, пробивая бреши уже в ней. Часть катапульт пододвигали ближе, так как и их цель теперь немного отдалилась после разрушения внешнего кольца. Открывался внутренний коридор перед второй стеной крепости, где было пространство для ведения сражения и возможность не пускать вовнутрь наступающее войско.

— Расстреливайте их с удачных позиций отсюда, пока идут, — приказал король генералам, но через них как бы всем ближайшим лучникам, — Спустить вниз стражников, пусть бьются и не дают прохода этой армии.

Джеймс Дайнер смотрел, как лучники, одни отряды с заточенными, другие с подожжёнными стрелами, натягивали тетиву, и давали выстрелы, обрушивающиеся с пронзающим свистом на приближавшихся разбойников. Сносили тех на ходу и на бегу при подходе к замку, заставляли других спотыкаться о тела своих раненных и убитых товарищей, снова осыпали им спины и торсы стрелами, поджигая заодно волосы и одежду.

Скашивая так ряд за рядом, быстро перезаряжаясь с помощью помогающих кадетов и пажей, которым дисциплинированный старый Уоттенмайер велел поступать, словно прислуга перед рыцарями, во всём своим помогать и ассистировать, стрелковые придворные отряды уверенно наносили ущерб прущему напролом войску.

Попытки для тех ускориться и миновать намеченные стрелы столкнулись с хитростью де ла Домингеса, который изменил расстановку и порядок стрелков так, чтобы они теперь били не в один передний ряд, а покрывали стрелами целое поле, кто ближе, кто дальше, рассыпая стрелы на целую зону, в которую и вбегали ускорившиеся войска наступающих. Так получилось даже намного эффективнее, вместо одних передних воинов стрелы убивали почти всех в определённой прицеленной зоне.

И вот отряды пиратов в рубахах перестали вдруг бежать привычной дорогой к пробитой бреши, а на лесной опушке засели под командованием своего адмирала изготавливать новые поделки. На этот раз впервые не наступательные типа тех же катапульт, а оборонительные из всего того, что было сложено и доставлено с реки.

За счёт основ и оправ на передвижных колёсах создавались узкие коридоры и целые широкие сараи винеи, покрытые сверху воловьей кожей в два три слоя, не проницаемой для наконечников стрел и не восприимчивых к огню. Их создание заняло весь вечер и ночь, что дало войскам короля время на организацию обороны, и ночные подковы к не прекращающим обстрел правым катапультам.

Золотой серп молодого месяца выглядывал из облаков и освещал устланное телами подножье западной разрушенной стены, где, где вовсю трудились рабочие, восстанавливая пробоину и выстраивая всё новые и новые заграждения рядом с трещиной. Одни затачивали брёвна в частокол, другие скрепляли каменную кладку, третьи что-то усиленно разрывали в земле по повелению Его Величества.

— Позади треснувшей стены возводите «карман», — приказал король Вайрусу, — Возьми людей и выстраивайте там обратный бастион. Так, чтобы вломившиеся оказались в засаде под обстрелом сразу со всех сторон. Превратим нашу слабость в наше оружие, устроим им тут ловушку и «тёплый» приём, — хлопнул он по плечу камерария, а сам в сумерках отправился проведать семью и убедиться, что с теми всё хорошо, что они накормлены и не напуганы.

Были расставлены караульные и дозорные на ночь, все лучники по бойницам и амбразурам, и никакой возможности вернуться в казармы для рядового состава. Все ночевали под на скорую руку собранными военными архитекторами короля деревянными навесами на случай обстрела.

VIII

Наутро же перед Его Величеством при свете дня уже предстали во всей красе последствия долгого вчерашнего обстрела осадными орудиями. Побитые постройки, треснувшие стёкла, валявшиеся там и тут либо сами камни-снаряды, либо последствия их попаданий — куски отколотых стен от различных зданий.

Минуя пустые дворы и разрушенные обстрелом постройки, он заметил скопившихся клириков у здания церкви. Как оказалось, вчера один из камней с катапульт пробил крышу и чётко упал на алтарь в процессе богослужения. К счастью, как доложил подбежавший к Его Величеству прелат, никто не был смертельно ранен. Пострадавшие поправляются и уже завтра будут вновь молиться за победу.

— Мда-а… Недобрый знак, — промолвил король, стоя в распахнутых дверях и оглядывая дыру в крыше да возлежащий на алтаре Семерых Богов массивный булыжник.

— Наоборот, ваше величество! Добрый! — певуче восклицал Клеарх к удивлению Джеймса, — Только представьте, если бы здесь вместо постройки церкви было что-то ещё! Кухня, полная прислуги или, если бы это была школа, а штурм начался не в свободный, а в учебный день! Какой был бы кошмар, сколько невинных жертв! А так Церковь и Боги приняли удар на себя! Защитили нас и Олмар! Уберегли служителей от смерти, ведь ни камень, ни обломки крыши никого не убили!

— Звучишь неплохо, — с усмешкой похвалил его король, — Каждую ситуацию можно преподнести по-разному. Была беда, а стал триумф! Вот оно как! — покачивал он в воздухе приподнятым в победном жесте кулаком, — Значит, добрый знак, боги миловали… Церковь восстановим уже по окончании сражения. Толку начинать работы, если снова завтра обвал таких камней с неба пойдёт. Пусть никого не будет в зданиях, клирики мне нужны либо лечить войска, либо пусть молятся глубоко в убежищах, — произнёс он, — В подвалах есть часовни специально на такой случай, — напоминал он, — Не подвергай никого опасности.

— Хвала богам! Семеро нас защищают. А из этого камня следует высечь алтарный памятник, ваше величество, — не просто предлагал, а настаивал прелат, — Статую Семерым в благодарность за защиту и проводить вокруг церемонии ежегодно в день победы над захватчиками! Выгравировать септаграммы!

— Победа — дело времени, ваше высокопреосвященство, — молвил ему монарх, — Они там что-то затевают, но и мы их просто так не пустим. А если пустим, так здесь и сцапаем, — заверял он, развернувшись.

Туманное утро быстро расцветало солнечным приветливым днём, впрочем отнюдь не означающим, что сегодня не будет новых жертв и, что осада закончится сегодня же. Магов поднимали из лазарета, не задействованных в ночных укреплениях кадетов будили и строили на постах или в запасах, рыцари занимали пространство за пробитой брешью, уже весьма неплохо заделанное, но едва ли достаточно прочное, чтобы их услуги не понадобились.

Ночные работники шли отдыхать, знатно потрудившись с частоколом и укреплениями. Корлиций выносил в подвалы здания архива различные документы,библиотекари спасали ценные книги, списки и копии, артефакты древности. Здание кухни было искусственно расширено навесами по чертежам военных придворных архитекторов, выставлены новые печи, и снаряжённые туда воины помогали готовить еды сразу на всех, а не как прежде было заведено по оговорённому расписанию.

Король шагал среди кадетских взводов, что стояли дальше от стен, так сказать, ждали в запасе, готовые по команде выступать в любую секунду. Диего настраивал скрипку, на которой вчера приходилось много часов водить смычком, Нимрод делал глоток «зелья храбрости» — фирменной брусничной наливки Кхорна, одновременно и бодрящей, и дающей необходимую опьяняющую лёгкость в голове, чтобы поверить в себя и меньше рассуждать о шансах на выживание в смертном бою.

Часть кадетов вместо поклонов и одаривания взглядом Его Величества, были заняты разминкой и тренировками. Кто отжимался от стены, кто находил место даже от пола, кто приседал, кто, как Гала, за толстую верёвку пращи тягали массивные камни с обломков стен обеими руками, приводя в форму мышцы.

— Что ж, — проговорил Ильнар Арексе, подойдя ближе к затачивающей оба своих одинаковых симметричных меча девушке, — Самое время помолиться. В бою лучше потерять глаз или руку, чем отдать жизнь.

Та сначала с неким выражением недоверия и, может, даже неодобрения взглянула на него, немного хмурясь, будто он отвлекал её сейчас от работы. Однако, возражать при этом не стала. Покусывая губы, засунув мечи в ножны, она сложила руки под подбородком в молитвенном жесте обхваченного кольцом кулака.

— Семеро творцов великих да снизойдут своей милостью, — затянула она нараспев, и одноглазый лучник подхватил всем известную молитву.

— Эй, слушай, — глядя на них спросил у рядом стоящего эльфа Эрвуд, — А ты молишься Семерым или Богу Солнца? — поинтересовался он, зная о религиозных верованиях остроухих.

— Я предпочитаю верить в себя, и на себя же полагаться, — нехотя промолвил Кифлер.

— Не думал, что кроме меня есть ещё такие, — усмехнулся тот, левой рукой почёсывая тёмную бороду, — Мы творцы своей судьбы, а вовсе не боги, — поделился Эрвуд своей мыслью.

— Боги давно бы уже вмешались, если б существовали, — размышлял вслух эльф, — Они же не могут быть благосклонны одновременно и к нам, и к ним, — имел он в виду атакующих крепость, — Значит, уже бы появилась небесная кара, звёздный дождь, разверзлась бы земля и поглотила всё их войско. Либо, наоборот, мы бы ещё вчера пали все под их натиском, если к их армии боги были бы более благосклонны.

— Никакого почтения, — презрительно хмыкнула проходящая мимо них Нина, таща свой крупный меч, так как вчера треснули ножны, — Какая это была бы свобода жизни и выбора своего пути, если б мы просто были марионетками в руках высших сил? Они покровительствуют сильным и храбрым, умным и добрым, смекалистым и хитрым, благородным и искренним. Мы же не знаем, что там за бунт и почему на нас нападают. Я не слышала ничего ни о каких требованиях. Может, они куда более храбрые или хитрые, чтобы боги благоволили только нам.

— А, понял. Типа одни из Семерых за нас, другие за них, и вот они ждут, кто победит, чтобы узнать, кто более достоин! — влез в разговор Тиль Страйкер.

— Ох, нет, — хлопнула себя правой ладошкой по лицу Нина, удерживая лежащий лезвием к земле клаймор только левой, — Я совершенно не это имела в виду!

— По мне так вообще нет никаких богов, — заявил Нимрод, — Кто их видел? Есть мы, есть наша собственная и храбрость, и хитрость, и всё прочее. Полагаться на судьбу — значит, быть глупцом. Нужно уметь принимать ответственность за все свои решения, а не сваливать любые неудачи на какую-то там потустороннюю сущность в поисках отдушины за всё, что с тобой происходит.

— Именно, — немногословно поддерживал его шпажист эльф.

— Если богов нет, то откуда же тогда магическая сила у волшебников! — встрял и второй из близнецов.

— И исцеляющая сила клириков, — подхватил его брат, — Маги почти всемогущи! Они подчиняют себе стихии, создают оружие и защиту из ничего, могут перемещать объекты в пространстве! Могут… творить всякое… Они прям сами, как боги! Наместники богов или их дети! Воплощённые божества!

— Ну, тогда нам повезло, что у нас есть Гала! — сказал им одноглазый лучник, — Единственная в взводе, кто немного владеет магией. Будет нашей богиней-хранительницей! — прозвучал он с явной иронией, не особо веря в сказанное.

— Ох, ребята, — отправилась подальше от такого разговора светловолосая воительница.

— Не страшно, Нина! — положила ладонь на плечо светловолосой качающей головой девушке улыбнувшаяся Арекса, — Я помолюсь и за них тоже. За весь наш взвод!

— Храни тебя боги, — кивнула ей та, отправляясь дальше со своим клаймором в поисках капитана, чтобы всегда быть при нём на случай каких-либо распоряжений.

— Затупишь меч так, Одуванчик, — насмешливо ей вслед бросил Уильям, — Надо…

— Лучше бы пошёл и выковал ей новые ножны, — резко рукой пригвоздила его к стенке Арекса, — Или хотя бы из кожи сшил, с лямками, чтобы на спине могла носить.

— Так ч-чего же ты с-сама не с-сделаешь? — сипел он, пытаясь убрать её массивную руку со своего сдавленного горла.

— Вот и сделаю. Что б тебе стыдно было, — хмуро рявкнула она, выпустив парня из своей каменной хватки, направившись прочь от построения в проходе между стен внутренних стрелковых башен крепости, шагая в сторону казарм и склада.

— И покушать захвати! — шутливо крикнул вслед ей Тиль.

— Две печёные картохи, свиной окорок в сливовом соусе, и пирожки с ежевичным вареньем, — шутливо зачитывал Арексе свой заказ высвобожденный от её напора Уилл.

— И блинчики! — продолжал хихикать его брат, но девушка всё удалялась прочь, не оборачиваясь и более не вступая с ними в перепалку, стараясь вообще не слышать их глупостей.

Бодрый Эйверь вовсю занимался расстановкой сменяющихся на посту стрелков, отдавая команды, кому быть на вершине стены, кому на башню, кому в квадратные бойницы, кому в узкие, кому на амбразурах засесть, кому на бастионах занять позиции. Видя это, к нему без ведома капитана Крэйна подался и Ильнар, демонстрируя свой лук и готовность служить, несмотря на травмированный один глаз.

Пару мгновений паладин оценивающе глядел на кадета-лучника, но потом всё-таки выдал ему место за одной из узких щелей вертикальных бойниц во внутренней округлой башне, откуда на случай захода на территорию крепости неприятеля можно было с веерным обзором по секторам вести обстрел во все направления, минуя проблему «слепых зон», так как стрелковые позиции располагались не просто друг над другом, но и со смещением по окружности периметра.

— Ваше величество! — обращался Такехарис к королю, — Частокол готов, двойная кладка возведена, раскидан щебень из подножья, чтобы не создавал удобную насыпь для врага. Часть мы перенесли обратно, заложили между кладками. Карман внутри за пробоиной сооружён, все на позициях. Ах, да и та ваша просьба под землёй также исполнена, — указал он вниз к насыпямь, по обе стороны от которых на земле стелились крупные переплетённые канаты.

— Прекрасно, — одобрил кивком головы зеленоглазый монарх, развернувшись к левой самой пострадавшей башне в поиск своего паладина, — Эйверь! Как там у тебя? — бросил он светловласому воину.

— Смена караула лучников прошла без вражеских атак, одни ушли спать, другие свеженькие на постах. Катапульты приведены в готовность, персонал тоже сменился. Снизу гвардия ждёт прорыва. Поднята конница, взведены голодные псы на псарне.

— Придумай, как разобраться с винеями. Видел, сколько настроили там умельцы? — бросил король взгляд в сторону леса.

Передвижные сараи и коридоры, покрытые воловьими невоспламеняемыми шкурами, могли спокойно скрывать шагающихся воинов и осадные орудия. Вчерашний огненный дождь был им не страшен, как и попытки вселить ужас за счёт кошмарных некромантических видений — вражеские отряды попросту не видели неба в своём укрытии.

— Если их не берут снопы стрел, значит раздавят крупные скалы. Будем забрасывать из катапульт, — предложил Эйверь, — Каркас там вялый, шкуры упругие, конечно, но камней-то не выдержат, думаю.

— Вершмитц! Грох! Домингес! — позвал король некоторых своих генералов.

Те поспешно вышли из укреплённой ставки на зов своего господина, готовые как к исполнению любых распоряжений короля, так и к словесной помощи советами, размышлениями над той или иной тактической задачей. Уж кто сегодня хорошо и спокойно выспался, так это они.

— Да, ваше величество! — послышался голос молодого Родриго.

— Соберите архитекторов, возьмите людей, организуйте мне здесь деревянные копии бастионов, можно даже крупнее. Сильно выдающиеся вперёд, на манёврах, что б передвигать в навес над стеной можно было. Грузить самыми тяжёлыми булыжниками и снарядами для катапульт, — велел им Джеймс.

— Будет сделано, — поклонился высокий и черноусый молодой генерал Адельмар Вершмитц, придерживая конусообразный шлем.

Покорным поклоном ответили и остальные, тут же приступив к исполнению задачи короля. Необходимо было организовать работы в краткий срок, эффективно всё выполнить, да стараться не мешать обороняющим на позициях, пока создаются деревянные выдвижные копии этих самых позиций.

К полудню в стане врага началось первое движение в сторону крепости. Скрытые навесными коридорами от лучников небольшие отряды, счесть количество людей в которых было нельзя из-за недоступности глазу, зашагали в направлении вчерашней бреши.

По заделанным трещинам и новой кладке принялись заранее лупить правые, размещённые в недоступности для войск короля катапульты. Похоже, что адмирал-командующий силами осаждающих смекнул, что за кладкой снова будут «водопады» щебня, хоронящие войска на подходах. А потому был отдан приказ сломать стены задолго до того, как до них дойдут пешие отряды в винеях.

— Обдать огнём ещё раз? — спросил короля поднимающийся к вершине стены Бартареон.

— Боюсь, сегодня они научились этому противостоять, — заметил камерарий, указывая на прикрытие вражеских войск, — нужны новые идеи.

— Что по холму у нас, Вайрус? — полюбопытствовал король у камерария.

— Слишком мало времени пока прошло, ваше величество, ещё работаем над этим, а пока надо держаться.

— Я не беспокоюсь за крепость, но людей жалко. И нас, и даже этих, — провёл он дланью, указывая на марширующие прикрытые войска, — Сколько упорства, сколько уверенности, какая организованность! Нам бы их энергию да в Ультмааре против гномов… эх, — цокнул языком король, слегка топнув от досады.

— Хотите взять в плен и заставить потом работать на нас? — интересовался камерарий.

— Да нет, Вайрус, — со вздохом проговорил Джеймс Дайнер, — За нападение на крепость короля их всех казнить придётся. Народ не поймёт мобилизацию такого войска. Да и, что ими движет нам пока не ясно. Если это какие-то фанатики против короны, монархии или нашей семьи…

— Есть хоть догадки, кто это? Чьих рук дело? — интересовался Вайрус.

— Выглядит, как объединённые речные пираты с войсками лесных разбойников. Но кто-то их хорошо спонсирует, так что важен даже не главнокомандующий, а кто за всем этим стоит. Держи вот, — протянул монарх старшему советнику запечатанный конверт.

— Что там? — принимая королевский приказ не мог не поинтересоваться камерарий.

— Как я говорил, я в нас уверен, да семья, вроде не напугана, — заявил он, — но стоя у всех на виду всегда есть шанс получить в глаз стрелой. Там задокументированное распоряжение, что делать в случае моей внезапной смерти. Нас тут может и катапультой пришибить, видал разруху по территории? Даже церковь боги не спасли от гнева падающего камня. Все мы ничтожно смертны. Планируешь оборону на день вперёд, а с утра вот так раз, — хлопнул король ладошкой по каменной поверхности узорчатых зубьев высоких заграждений стены, — и нет тебя вдруг.

— Тогда будем надеяться, что до этого, — показал он конверт, перед тем, как спрятать во внутренний карман бурого камзола, — не дойдёт.

— Ах, как хотелось бы, друг мой Вайрус, узнать секрет эликсира бессмертия, — вслух размышлял король, — Да не такого, что б дряхлеть вечно, и не того, чем ведают вампиры, а настоящий бы источник молодости и сил. Вот тогда бы мы и вправду ни в каких богах бы не нуждались.

— Хотелось бы, — вздохнул Вайрус, — И сами себе были бы боги! Зачем нам небесные глупости с пустой верой в несуществующие странные личности? Человек сам себе хозяин в этом мире. А силы природы не щадят никого. Нет смысла молиться и что-то просить. Как там дети? — поинтересовался он.

— Да, вот, говорю, вроде не боятся. Кирстен с ними, а мать в отдельном убежище, — сообщил ему монарх, — А вот твоё мнение, что богов не существует, я всё равно не разделяю, дружище.

— Вы король, вам положено верить и молиться, — только и произнёс в ответ Такехарис, — Это стереотипы. Отец, мать, помогающий брат, послушная дочь. Безымянные архетипы, на которые люди хотят полагаться, не веря в свои силы и ища того, на кого бы свалить собственные неприятности. Кому — то просто необходима вера, чтобы жить и оставаться человеком. Но всё добро и зло, все божественные силы и рок судьбы — внутри нас самих. Мир суров, здесь нет божественной доброты, на которую принято уповать в церквях Семерых. Я могу вонзить кинжал в спину, а могу обнять. Нет бога кроме человека, это лучше помнить, мой король, даже если и не соглашаться. Мы сами творим судьбу, а многое вокруг нам всё равно не подвластно. А чужие мысли, чужая душа — потёмки.

— Ох, ну в чём-то твоя правда есть, это так, — вздохнул монарх.

— Ну, и славно. Как там патеки? Наши визитёры, — заодно спросил камерарий.

— Также в одном из убежищ. Размышляют, оставаться или по подземельям крепости убраться восвояси, — проговорил Джеймс, — При них прислуга, накрытые столы, мой шут Гонзо и пара музыкантов.

— Распорядитесь из верховьев склада им игры настольные разные принести, чтобы развлечься, — посоветовал камерарий.

— Добро, пойду, сейчас распоряжусь, — согласился зеленоглазый монарх

— Приходят весточки от разных баронов, что видели подозрительно много кораблей на реках мимо себя. Встревожились. Но только письма их дошли к нам, когда уже поздно. Надо с этим что-то делать, нам нужно быстрое оповещение о подобных делах, — вздыхал и как бы жаловался Такехарис.

— Может, придумают чего светлые учёные умы из наших палат, — прикоснулся к своей густой бороде монарх.

— Будем смолы и стрелы на это всё тратить? Всё равно винеи не пробьём, — кивнул советник головой вбок приближающегося войска.

— Не стоит стрелами их снабжать, пусть зверь взведет свои махины, — сказал король.

— Как скажете, — согласился камерарий и обернулся в поисках паладина, — Эйверь! Они уже близко! Принимай командование обороной!

— Так точно, дядька Вайрус! — безо всяких любезностей, но с азартной ухмылкой бросил ему паладин.

Сегодня его волосы смотрелись более ухожено. Асимметричная причёска бокового не совсем прямого, а полумесяцем пробора лежала причёсанной копной густых золотистых прядей, немного вьющихся по всей своей длине к плотному доспешному вороту и бронированным плечам. Челка была зачёсана вбок аккуратнее, не спадая на глаза при всех активных движениях мечущегося от башни к башне по настенным галереям паладина.

Он велел прицелить катапульты к области, где шагали злоумышленники и дать единый залп из всех взведенных орудий с обеих от стены сторон. Сам Эйверь махал рукой снизу вверх, веля побольше припасов поднять на башни к катапультам, которые уже взводились рослыми и крепкими парнями.

Паладин специально отобрал силачей, в числе которых были и Стромф, и даже Гала, которая парнем, естественно, не являлась, но комплекцией и мышцами Эйверя весьма впечатлила на утреннем смотре войск. Ближний бой поначалу будет вести гвардия в проёмах между стенами, так что все, кто ждал в запасе и не являются лучниками, могут помочь в обороне. В частности нужны были самые могучие, кто быстро будет натягивать «ложки» обратно для новой погрузки снарядов, и заодно эти самые булыжники грузить быстрее, чтобы время между залпами максимально сокращалось.

И если врагу удавалась тактика бить издали по стенам, сминая возведённые за ночь укрепления, то защищающейся стороне удалась задумка бить по тоннелям-винеям массивными камнями, калеча и расплющивая эти постройки вместе с находившимся внутри.

Бывало, что многослойные покрытие воловьими шкурами и выдерживало натиск, распределяя урон на саму конструкцию, переламывая балки или отдельные участки. Но тогда по тому же месту старались попасть новыми залпами. И так, раз за разом, мощные снаряды сминали многие отряды на подступах к замку.

Те же немногие, что смогли приблизиться, встречали и подъём холма, и раскиданный щебень, скатывающийся под ногами, не дающий взбираться вверх, да ещё и мимо частокола. Но, к сожалению, если пехоту неприятеля удавалось подбивать таким прицеленным способом, то ничего поделать с летящими в крепость камнями было нельзя.

Внешняя стена крошилась в пыль под новыми и новыми залпами, стирая переднюю линию обороны. Примятый со временем щебень и осколки камней становились возвышенностями и насыпью. Однако за проломом уже поджидала королевская гвардия Олмара в полном обмундировании, готовая защищать свой замок ценой собственных жизней.

Спрятавшиеся в винеях тоже оказались не так просты. Вооруженные мощными арбалетами стрелки начинали быстрый прямой обстрел несущейся на них охраны, вминая и пробивая панцири, легко находя бреши в кольчуге, и даже умудрялись находить зрительные щели в рыцарских забралах у шлемов обороняющегося войска.

Даже малого количества дошедших к стенам отрядов хватало, чтобы эффективно расстреливать выходящие из узкого прохода бреши войска, да тех к тому же придавливали новые камни от залпов расставленных на удачной позиции катапульт.

— Спалим их! Тех, что справа! — предлагал архимаг, видя, как эти орудия продолжают безнаказанно вредить стенам и теперь ещё хоронят людей под своими массивными снарядами.

— Там уже вовсю готовят диверсию подкопом холма, — заявил ему король, — Пустая трата энергии, побереги себя и волшебников, друг мой. Может, сегодня пиромаги пусть отдохнут после вчерашнего? — предложил он, — С этими «накидками» придётся действовать по-другому, — кивал он в сторону передвижных укрытий.

— Что ж, тогда можно помочь вам их расплющить, — произнёс Бартареон, вышагивая на край, проводя нижним концом посоха окружность, плавно закручиваемую в спираль.

В тот же момент руины внешней стены задрожали и заколыхались от подчиняющей и охватывающей их энергии. Обломки литых блоков стен, куски гипса и кирпича, внутренней отделки мрамора, осыпанные камни, булыжники и насыпи, крупный и мелкий щебень, даже массивные снаряды вражеских катапульт, покоящиеся там внизу, сейчас теряли в весе и плавно взмывали в воздух всей грудой бесформенных обломков.

Огромная масса зависшая без опоры, словно астероиды с глубин космоса, поднялись прямиком к верхушке стены, к ногам архимага, удерживаемые лишь его волей и колдовской силой. Они могли бы выстроиться плотной стеной, защищая от стрел, если б те угрожали сейчас залпами, или могли бы принять на себя разок-другой удары катапульт.

Однако Бартареон не стал громоздить из каменных булыжников сплочённый щит, а движением левой руки с костяным драконьим посохом направил их лететь прочь от башни, прямиком к сползавшимся, словно гусеницы на лакомые листья, подвижным защитным тоннелям ничего не подозревающего противника.

И вот с огромной высоты, не просто отпустив их на свободное падение, но и направив вниз, усилив энергией броска, архимаг обрушил всю эту груду прямиком на головы идущих снизу, прорывая шкуры на крышах, переламывая крепления и каркас вместе с костями и черепами засевших внутри арбалетчиков и пехотинцев.

— Играйте «Траур»! — приказал Эйверь военным музыкантам, — Деморализуйте врага! Пусть подступающие отряды под вопли раненных и поверженных слышат депрессию и грусть в нотах эпитафии своей будущей кончины!

Диего смычком поправил прямой пробор причёски своих недлинных светло-русых волос, чтобы передние пряди на обе стороны расчесанной чёлки кончиками не лезли в глаз, но при этом прикрыл веки, настраиваясь на соответствующий мелодичный лад. И затянул мелодию «Траура», вязкой печальной композиции, играемой на пару с «Заупокойной» во время помпезных похорон знати и даже иногда в деревнях, когда хоронили целой процессией кого-то важного — деревенского старосту ли, священника, лекаря или кузнеца, особенно если те были в единственном числе на всё поселение и оттого важной частью городской жизни.

С разных позиций башни был подхвачен единый тон этой мелодии, разлетаясь далеко во все стороны от источника, в том числе и к штурмующим, которых вовсю атаковал каменный дождь. К Бартареону подключились остальные геомаги, поднимая камни вновь и роняя обратно вниз, отбирая их массу и возвращая её в вышине, усиляя броском для пущего разрушительного и смертоносного падения.

Каменный дождь обрушивался на винеи, поднимался снова и опять обрушивался, терзая растрескавшиеся шкуры, изломленный каркас и скрытых внутри людей. Туда же Эйверь приказывал швырять снаряды с катапульт оборонительных западных башен. А когда раненные и покалеченные, но ещё не раздавленные массивными булыжниками воины из стана врага выползали из укреплений наружу, отступали ли назад, или неслись с полоумными воплями к бреши в крепости — Вайрус приказывал расставленным лучницам накрывать их россыпью наточенных стрел.

Покуда были силы у магов на высотной зубчатой стене крепости Олмара, все попытки подкрасться пот прикрытием заслонов отражались подобным камнепадом. И чем дольше пережидали осаждающие, тем больше времени было и у волшебников перевести дух, восполнить силы, подпитаться энергией со священных амулетов, алхимических зелий и иных источников, чтобы быть готовыми тут же выступить снова.

Смекнувший на это всё адмирал наступающего на крепость противника, начал посылать не вооружённых солдат маленькими группами, вызывая ими огонь на себя, при этом не жертвуя ценным обмундированием и снаряжением. Тёмные волнистые волосы, доходившие почти до плеч этого лидера разбойников, колыхались порывами ветра под красочной черной шляпой.

А его подопечные шли теперь без арбалетов, без сабель, по команде своего лидера пытались разбежаться из-под каменных глыб, так как тот следил за моментом, когда же поднятые массивные булыжники перестанут парить и начнут обрушиваться вниз со всей своей мощью.

Попытки перехитрить друг друга затягивались, чередуясь с моментами отдыха, и только взведённые катапульты нещадно обрушивали свой гнев на растрескавшиеся стены, уже вовсю обстреливая и внутреннее кольцо заграждений, осыпая камнями и осколками расставленных в проёме гвардейцев короля.

IX

Лишь к вечеру принесли наконец благие вести, когда король уже ужинал в цитадели, сидя в компании генералов и своей матери, не желавшей постоянно находиться в убежище. Она сидела напротив, по ту сторону длинного стола. В свои почти шестьдесят она отнюдь не выглядела морщинистой старухой. Эта статная властолюбивая дама, некогда сыгравшая ключевую роль в попытках убедить и подговорить Джеймса убить его отца, своего супруга, старалась за счёт плетения кос седеющей русой копны своих волос натягивать кожу лица, плотно захватывая локоны сзади.

Её макушка венчалась эдакой короной или диадемой из крупной косы, стягивающей и лоб и виски, стараясь разгладить кожу. Шею свою она, как и сейчас, всегда прикрывала высокими накрахмаленными воротниками платьев и высоко носила ожерелье, чтобы складки и обвисшие участки кожи были прикрыты от чужих глаз.

Выразительные голубые глаза её с возрастом стали более нежного и небесного оттенка, растеряв немного яркого цвета, но приобретя мягкости во взоре, впрочем менее суровой она в глазах придворных от этого не стала. Сара Темплин-Дайнер любила порядок и соответствие чёткому плану. Больше всего в слугах она ценила пунктуальность и исполнительность, а также готовность всегда взять на себя новое поручение.

А самые близкие фрейлины её величества давно уже были освобождены от службы и стали жёнами помещиков и баронов, столь роскошную жизнь она смогла им организовать. Однако же на различные мероприятия и балы она старалась эти семьи не приглашать, дабы те совсем не зазнались, ощутив себя равными с остальными светскими особами.

Королева-мать всегда строго следила за списком приглашённых гостей. И хотя, если являлся кто-то нежеланный, она никогда не прогоняла гостя, а с улыбкой приветствовала незваных визитёров, приглашала пройти и наслаждаться всеми развлечениями, подготовленными на вечер, однако же по окончании торжества, слуги пропустившие кого-то не числившегося среди приглашённых могли и головы не сносить.

При Гекторе она активно лезла в политические дела королевства, выторговывая в переговорах более выгодные условия поставок или удобные для Кхорна маршруты. Едва в шестнадцать лет став супругой не просто герцога, но короля всего Энториона, Сара упивалась властью, пытаясь поднять величие своих земель.

По её наказу в ряде городов на переправах было возведено несколько фортов, в которых градоначальники могли взимать пошлину за проезд гружёных обозов с других земель, таким образом улучшая благоустройство этих поселений.

Она также следила, чтобы наместники не гребли всё в собственный карман, иначе тут же замещала людей на должностях, а пойманные на прикарманивании государственных средств отправлялись гнить в данжеоны или на каторжные работы. Королева даже выступала с тайным предложением к Розенхорнам убить великого архитектора Абрахама Де Ла Унфесто, возвёдшего обелиск Шпиль Богов, чтобы тот не мог более творить подобные постройки где-либо ещё, как в древности, например, хоронили в пирамидах создателей самых величественных из них. Но чета Розенхорнов от подобной идеи отказалась.

Когда же к власти пришёл молодой Джеймс, она сочла, что готовая структура вполне самодостаточны для последующего развития и улучшения уже её сыном, сама же занималась организацией торжеств, ярмарок и турниров. Но всегда была и оставалась желанным гостем в палаты заседаний королевских советников, если ей было, что предложить или даже просто высказать свои опасения о ком-то из градоначальников или наместников той или иной области.

В отличие от королевы-матери, правящая королева — Кирстен, из семьи нынешнего главы Торговой Гильдии Сэмюеля Айвеля, политикой совершенно не интересовалась. Дочь купца, избалованная лучшими игрушками, сладостями и полным достатком, она была мила и благовоспитанна, тактична в общении, добра к беднякам. Её занятиями юности было красивое письмо и чтение поэзии, она немного играла на лире, осваивала арфу, но петь не любила, предпочитая просто слушать и играть музыку.

Немного легкомысленная, не пытающаяся лукавить с юным тогда королём, не питающая страсти к управлению государством, не страшившаяся его поступка над собственным отцом, она безо всякой лести, раболепства и подхалимажа общалась на балах с Джеймсом, как с равным, как со своим обычным другом на знатных вечерах.

Должно быть эта лёгкость, наивность и искренность в итоге и покорили сердце короля, что он предложил ей выйти замуж, а та с радостью согласилась. Сара поначалу не слишком одобряла выбор сына, однако в скором времени, узнав девушку получше убедилась, что та не претендует на её роль и не собирается что-либо менять в привычном распорядке вещей.

Королева-мать смогла спокойно и дальше заниматься своими делами, организовывать быт в замках династии, планировать мероприятия и давать разные распоряжения, в то время, как Кирстен Айвель, ставшая уже Дайнер после замужества, просто наслаждалась вниманием и окружающей роскошью.

А когда располневший и обленившийся Арн Мейбери оставил пост главы Торговой Гильдии, Сара поспособствовала, чтобы именно отец Кирстен её возглавил, таким образом придав ещё больше статуса для выбора короля себе невесты в глазах всех окружающих. Всё-таки дочь главы Гильдии Торговцев и просто дочь успешного купца — вещи довольно-таки разные.

Но сама дочь купца Айвеля в такое опасное время оставлять своих детей и покидать убежище не желала, потому ужинала сейчас там, с ними, а не столом обеденном зале цитадели вместе с супругом. Тот проведывал детей несколько раз на дню. Иногда давал распоряжение сменить им наставников и учителей, чтобы разные люди могли их как-нибудь развлечь, что-то интересное рассказать, проверить знания в конце концов и восполнить какие-либо неточности и пробелы.

К сожалению отправить к ним весёлого гоблина-шута он не мог, тот хорошо сдружился с патеками и гномы не желали его никуда отпускать. Джеймс даже волновался, не решатся ли они дружно скинуться и выкупить вообще лопоухого зеленокожего весельчака, чтобы тот отправился вместе с ними куда-нибудь в Химинбьёрг распевать вульгарные песни о развратниках Гладшира и вояках Хаммерфолла.

— Не желаю посылать сов за поддержкой к Лекки, — за трапезой заявила Сара сыну-королю, — Впереди у нас торжество моей любимой внучки, будь добр не развязывать войну до окончания Золотого Пути.

— Да знать бы ещё с кем, — усмехнулся Джеймс, протирая тканой салфеткой бородку от жира и соуса, стараясь выглядеть поопрятнее перед приближёнными, — Эйверь посылал слуг к трупам, пытались опознать, говорят, что действительно это, похоже, разбойники с разных земель, причём не только с Кхорна.

— Дорожные бандиты, речные пираты, лесные разбойники, — кивал влезший в разговор генерал Эсфей Кастор, — Все под командованием некого пока неизвестного лица.

— Может, снова Фандор объявился? «Липовый король». Вряд ли выдаёт себя за монарха, тем более на кой пиратам такому прислуживать, но вдруг сменил свою маскировку самозванца и теперь возглавляет всяких преступников?

— Всякое может быть, — задумался Такехарис, — У Птичника надо узнать, есть ли какие вести о нём за последнее время.

— Вчера изрядно потрепали разные здания во дворе крепости, не говоря уж о самих постройках замка, — подметила Сара.

— Да, смотровой башне так вообще всё стекло разбили, завтра стеклодувы должны наладить создание новых окон, но я пока не дам распоряжения их вставлять, а то снова разобьют. Спешка ту ни к чему, — проговорил король, запивая лёгким одуванчиковым вином сочный окорок.

— Я к тому, что раз на нас бегут сброд и преступники, то разбей они камнями темницу, оттуда выбегут их подельники, взяв войска с двух сторон, — сурово подметила королева-мать.

— Ты преувеличиваешь. Сколько у нас узников, и сколько людей в гарнизоне. Но атаки с тыла и вправду бы не хотелось, — призадумался всё же он.

— Они не вооружены, ваше величество, — напоминал Кастор.

— Да, но и кандалы на цепи не хуже булавы могут огреть, как и гири у ног. А при побеге могут и у стражи выхватить мечи. А то и организовано проникнуть на склад или в оружейни, чтобы снабдить себя клинками да топорами, — парировал ему король, — Так что я бы задумался над их переводом…

— Их надо казнить! — заявила Сара, — Уму не постижимо, спасать пленников в убежищах и подвалах, чтобы те вдруг не вонзили нож в спину. Они кто такие, чтобы с ними так обращаться?

— Они ещё более глупые, чем те, кто устроил на нас осаду, душа моя, — с жалобным видом заявил он матери, — Эти хотя бы не попались и оставались на свободе, — усмехнулся Джеймс.

— Ага, ещё скажи, что будь твоя воля, ты бы их вообще отпустил, например по случаю праздника, — отвела взгляд недовольная Сара, маленькой ложечкой заигрывая с засахаренной вишней в своём хрустальном бокале.

— Ну, не то, что бы… — призадумался король, — Но вообще по случаю юбилея дочери нам полагается устраивать амнистии. Думаю, они там ждут и верят, даже если данжеон вдруг окажется разрушен и камеры и карцеры открыты, они благоразумно останутся там, не желая играть с судьбой в такое время и вооружаться против меня.

— Это ты так думаешь, что они могут быть благоразумны. Хотя сам видишь с каким неистовством и злобой они прут своим восстанием на стены, — говорила мать ему в ответ.

— Затея обречена на провал. Что они будут делать, заняв Олмар? Река у них итак под боком, это не Триград откуда можно в трёх направлениях начать отправлять пиратские суда. Наивные глупцы. Накормите там раненных под стенами перед смертью что ли, — повернулся король к кухонной прислуге, подававшей блюда и теперь ожидающей поодаль, чтобы забрать пустые тарелки или же наоборот, наложить на них ещё да долить напитков в опустевшие сосуды.

— Нак… н-на-кормить?! — упёрлась руками в бока одна из кухарок с гневным видом, мотнув широкой похожей на рыбий хвост русой косой и нагло вышагнув к сидящему королю, — Накормить этих оборванцев под стенами?! Они убили моего сына Свена, служившего вам верой и правдой, ваше величество! Они за два дня отняли жизни у ваших людей, а вы предлагаете их накормить?! — возмущалась она, не сдерживаясь ни в слезах по погибшему сыну ни в выражениях перед монархом.

Это была Милдред, лучшая подруга Клорис, родной сестры старшей служанки Нейрис. Всю жизнь с юных лет поработав на кухне, выйдя даже замуж за пекаря, который по случаю травмы руки уже несколько последних лет оказался, к сожалению, не у дел, она служила кухаркой при его величестве и даже пристроила сына Свена служить в дозоре на башнях здесь же, всегда рядом с ней в Олмаре.

Однако именно он по злому року судьбы и неумолимой ярости пущенной арбалетной стрелы был первой жертвой засевших в Оленьем Лесу разбойников, как и первым знаком к началу штурма замка. Неожиданно для всех одна из самых безопасных караульных должностей оказалась для молодого Свена роковой и смертельной.

— Здесь я отдаю приказы, — рявкнул на её бесцеремонность Джеймс, резко поднявшись с резного удобного стула-кресла с мягкой подкладкой и обинтованной прослойками пуха спинкой, — Я твой король, я повелитель всех и всего, что есть в Энторионе! — напирал он на пятившуюся и вжимающуюся в стену женщину, — И если я отдаю приказ, то будь добра его исполнять, а не пререкаться! Иначе я прикажу тебя распять косым крестом на площади, да наградить полосьями от плети, чтобы больше ни у кого здесь не было слабоумного желания мне перечить! — брызгал он слюной от ярости, сверкая густым оливковым взором изумлённых такой наглостью глаз.

Милдред, стоя с трясущимися ногами, отвела взор в сторону, потупив взгляд и не выдерживая зрительного контакта с рассерженным королём. Руки её нервно мяли крупные простецкие кружева белого фартука тонкими пальцами, а губы подрагивали более не в силах перечить.

Казни на двух вкопанных косых досках, перекрестием образующих букву «Х» или «косой крест», были явлением редким, служащим обычно, как и сказал Джеймс Дайнер, для показательного примера, что может быть с неверными. Обычно умерщвления неугодных производились куда более просто и быстро — отсечённая голова, петля на шею.

Нечасто приходилось прибегать к таким затяжным смертельным пытками как распиливание, сдирание кожи или распятие. Разве что зимой в холодную пору главным развлечением крестьян было ходить смотреть на заледенелый пруд или озеро, как там казнят воров. Все члены банды обливали ледяной водой раздетого главаря, пока тот не оцепенеет насмерть. Затем по жребию также поступали и с кем-то из них. До той поры, пока не оставалось двое.

Бывало, что некоторые умирали даже не от холода, а потому что вокруг головы образовывалась плотная ледяная корка, эдакий непроницаемый для воздуха шлем, который растопить тёплым дыханием уже не получалось от обильного мороза и бесконечного подливания водой из проруби.

И так, окоченевшие и обледеневшие трупы, прозванные «мерзавцами» топились в отверстии льда, в то время, как последний подливающий воды «подлец» отпускался восвояси. Правда без одежды, денег, да и идти ему толком было некуда. Оба термина в народе давно обратились простыми ругательствами и угрозами, но лишь во времена таких зимних публичных истязаний вспоминались их истинные значения.

Отпущенному нагому бедолаге, если он ещё не замёрз до окоченения ног в процессе обливаний собратьев, конечно же, можно было наткнуться в лесу на землянку, охотничий домик или какого отшельника, если туда, конечно пустят. Доковылять до соседней деревни, напросившись на обогрев. Разжалобить кого на дорогах, кто бы отдал тулуп или шапку, или хотя бы варежки с валенками, но обычно ни у кого не вызывало желания помогать таким людям.

Редко процессы казней были такими затяжными. Это могло касаться наказаний типа порки плетьми и кнутом, довольно редко заканчивавшихся летальным исходом провинившегося, если на то не было особого приказа, мол, забить палками или даже камнями до смерти, но чтобы именно расправа обращалась в такое представление, как на льду, случалось весьма нечасто.

Джеймс даже как-то хотел урегулировать список разрешённых и запрещённых видов наказаний и казней, согласно законнику, но этим заняться решила как раз его мать, любящая всё чётко структурировать. Пообещала привести всё в должный вид, да пока по сей день не предоставившая королю обновлённого табеля о том, как и за что следует карать на территории Энториона.

Более того, в каждом регионе законник мог дополняться на вкус и обычаи местной власти. Так, например, нигде кроме Карпат не было распространено бесчеловечной казни с насаживанием на кол, когда проткнутый и задранный на заточенном стволе человек ещё очень долго мучился и страдал у всех на виду.

Частокол вокруг замков, на который натыкались воины — это одно, метание кольев, если заканчивались копья, — тоже, но именно в таком виде, как пыточной казни подобное вне владений Кромвеллов практически не встречалось, кроме редких случаев в поселениях Астелии и Ракшасы.

— Распорядиться, чтобы им принесли еду? — заговорила Клорис, пытаясь унять гнев короля со своей подруги-кухарки, не двигаясь с места, но стоя от них обоих неподалёку среди прочей прислуги.

— Пустое, — махнул рукой король, — «Поступай с врагом твоим, как он сам хотел с тобой поступить», — проговорил он цитатой знаменитого барона-генерала Хосе Варгаса из его великого труда «Победа или смерть», после чего отправился обратно за стол.

Милдред вытерла слёзы, приходя в себя, а когда её поманили подруги едва заметными движениями рук к себе, вернулась на своё прежнее место, скромно поглядывая в пол на дивные узоры помпезных толстых ковров, не смея поднимать глаза ни на монарха, ни на его мать, ни на кого-то ещё из присутствующих.

— Ваше величество! — в обеденный зал вошёл измотанный за день Вайрус с потемневшими глазами, — Работы под холмом закончены! — доложил он к радости своего короля.

— Отлично! — поднялся тот из-за стола, подняв винный кубов и допив остатки, подняв тот как бы в честь принесшего благие вести Такехариса, — Идём, посмотрим на это вместе, — направился он к выходу, а камерарий, поклонившись королеве-матери, тут же последовал за ним.

Вскоре они в компании Эйверя и связных слуг поднялись на правую относительно разбитой бреши в стене башню, куда то и дело прилетали снаряды от выставленных на холме вражеских катапульт. Те были уже в тени, никаких факелов и освещения, помогавшего работать обслуживающему их персоналу. Преступники уже отточенными движениями грузили и запускали настроенные и нацеленные машины. Ремонтировали вышедшие из строя, приводя в порядок, чинили или заменяли отдельные части поломанных орудий, и продолжали снова крошить второе кольцо обороны крепости, не давая сегодня там вести никакие восстановительные работы и возводить новые барьеры, угрожая засыпать и раздавить всех, про приблизится к расщелине.

— Приступайте, — дал отмашку король, и связные начали передавать отданное добро его приказом, сообщая это с поста на пост, перебегая с башни вниз ко дворам, потом в катакомбы, в тоннели, на охранные посты разрытых ходов и так далее.

— Лучницы, дать свет! — приказал Вайрус, немного прождав, и выбрав, как ему показалось, должный момент.

Заряженные и подпалённые стрелы взмыли в воздух в направлении вражеских махин, хоть и не долетали до них, но зато в воздухе и при приближении к подножью хорошо те освещали для взора собравшейся честной публики. Однако никакого эффекта пока не последовало.

Наоборот, неудачная попытка и недолетавшие стрелы спровоцировали лишь усерднее работать и копошиться на возвышенности войска неприятеля, с явным воодушевлением и полной уверенностью в своей недосягаемости и безнаказанности взводящих орудия.

Вайрус повторил приказ, и девушки-стрелки снова со свистом пикирующих горящих стрел осветили пространство в стане осаждающих, где собралось ещё больше народу. Можно было в свете огней хорошо рассмотреть различные детали, но отнюдь не это сейчас интересовало Джеймса Дайнера.

Прошло несколько мгновений, прежде чем и монарх и его приближённые в свете полыхающих стрел стали свидетелями, как изрытый холм, держащийся всё последнее время на установленных диверсантами короля подпорках, выбитых теперь по его повелению, обрушился во внутрь, погребая в себя и катапульты и всех, кто был с ними рядом, придавливая тяжёлыми осадными устройствами и их обломками всех занятых в их обслуживании.

Пологий широкий холм справа в одно мгновение разрушился изнутри, став погребальным курганам для множества воинов неприятеля. Поднявшееся с земли облако песка и пыли долгое время не желало оседать, а когда, наконец, потихоньку развеялось, уже потух свет от арки горящих стрел с оборонной башни. Но одно было ясно точно, большая часть орудий, что находилась там, была отправлена в негодность.

— Пусть выживших добивают диверсанты, — проговорил король, — они должны быть сейчас по периметру холма, раз так чётко выдернули опоры. Пусть двигаются к центру, ликвидируя всё живое. А на отходном пути, засыпая тоннели, пусть заберут хоть несколько снарядов для катапульт, пополнят наши запасы.

— Да у насхватает, — усмехнулся Вайрус, — Да ещё внизу в разломе стены целая гора набросана, сейчас пошлю отряды их собирать, за брешь заделывать.

— Верно, пусть тащат в замок, лишними не будут, — сказал ему Джеймс, и отошёл к краю башни, потащив с собой Эйверя.

— Зверь, изголодался по крови? — поинтересовался монарх у своего паладина.

— Ха, да есть немного, — отвёл взгляд тот, изучая творящееся внизу башни, — Всё стрелы да маги, командование катапультами, никаких живых сражений, — отзывался он, жалуясь на скуку.

— К тебе особое поручение. У нас в данжеоне сидят и гниют такие же, как те, что нападают. Если темницу разрушат, того и гляди засядет сбежавший недруг, вонзит нож в спину. Нельзя допустить, чтобы кто-то из преступников вдруг сбежал, — объяснял ему король.

— Понял, это мы устроим, — кивнул Эйверь своими белёсыми космами, сжимая рукоять красивого меча, — Может, в том-то их цель? А? — спросил он, направив серо-зелёный взор на лик Его Величества.

— Думаешь, они здесь за кем-то? Хотят кого-то вызволить и освободить? Требований они не ставили, так что вряд ли, — пожал плечами Джеймс, — Тем более, тогда лучше дать им понять, что вести переговоры и выпускать разбойников на свободу мы не намерены, тем более после такой наглой осады и убийства наших дозорных.

— Вы король, вы начальник, — усмехнулся паладин, обнажая зубы с правого края широкого рта плотных губ, — Будет исполнено, — кивнул он монарху и отправился на ночь глядя исполнять своё кровавое поручение.

Ночь после совершённой успешной диверсии прошла спокойной, но не особо тихой. Вдали у прилеска даже в темноте стучали молотки, ревели пилы, кряхтя пронзая древесину, собирая новые приспособления из подручных средств и сплавленных по реке запасов. Плюс весь лес под рукой, если нужны брёвна или хотя бы дрова для костров и переносных кухонных печей лагеря неприятеля.

Костры, впрочем, под утро залил небольшой дождик, пополняя королевские резервуары пресной воды, скользя по особым каналам и акведукам, попадая в водосборники для очистки дождевой воды через полотна с галькой, песком и углём, фильтрующим её.

Такие же, но более миниатюрные. Вставляли во внутренние трубы, обычно в местах стыков, где их было удобно вынимать и менять на случай необходимости, например, если вода в этом месте начинала «зацветать».

За ночь друг за другом были выведены узники темницы и сброшены с башен со вспоротыми животами, чтобы разбойничьего войска не оставалось никакого желания вызволять своих или надеяться на какое-то хитрое восстание в данжеоне с тюремным бунтом и захватом власти изнутри. Однако эти казни не произвели должного впечатления на атакующую сторону.

Сырое хмурое утро было помпезно встречено ордами осаждающих войск, так как размокшие брёвна выстроенных возвышений гелеполей было уже практически не поджечь. Даже если стрела не затухала сразу во влажной древесине, даже если несла с собой каким-то чудом не растерянные за дальность и длительность полёта капли горючей смеси, она просто полыхала пятнами танцующего огня, слегка подсушивая сваленные вместе стволы в местах своего попадания, не причинняя никакого ущерба, и со временем просто гасла, выгорая или тлея от влаги, переставая порождать голодные огоньки.

Выстроенные осадные башни не боялись никаких огненных шаров от пиромагов, как не опасались их и выставленные вверху на плоском постаменте катапульты, вновь начавшие атаковать не столько стену и башни, сколько внутренние дворы и постройки Олмара.

Доставалось крышам казарм и конюшен, шпилям библиотеки, стенам архива и жилым помещениям. Были пробиты некоторые окна, так что камни уродовали внутри комнаты и мебель. Но, благо, при такой погоде враг не думал поджигать свои снаряды, иначе бы ущерб от разросшихся пожаров мог бы быть в разы сильнее.

Выспаться на этот раз не удалось никому. Лучников подняли ни свет ни заря, стараться целиться в те отряды, что тащили и толкали осадные бревенчатые башни на насыпи. Бартареон и маги обсуждали план действий после провалившихся попыток поджога. Взъерошенный Эйверь предлагал уже просто дать бой внизу, однако король уверял, что внутри башен видны бойницы и воинов попросту расстреляли бы оттуда почти в упор.

У Джеймса давно был план на этот счёт. Ещё в конце первого дня он приказал не только рыть тоннели к холму, куда не доставали башенные машины, но и сделать подкоп под холмом самого замка, прямиком вдоль стены, в которой пробили ныне наспех заделанные бреши. Крепёжный состав с камышом, керамической крошкой и горячей известью попросту на сырой погоде не успевал ни подсохнуть ни затвердеть.

И даже, не смотря на то, что с холма больше не сыпались каменные булыжники, они вполне себе летели с катапульт уже по прямой, прямиком с подвозимых башен, стреляя по разным укреплениям, в том числе и усиливая уже сделанные ранее разрушения западной стены крепости.

Королю пришлось жертвовать целостностью и красивым видом строений внутренних дворов крепости, дожидаясь, чтобы большая часть башен была закачена на насыпи и валы, чтобы те уже начинали пробираться непосредственно по холму.

И уже когда самые ближайшие пытались высадить ожидавшие внутри войска на стены — их встречали готовые воины ополчения Кхорна, массивными булавами и шипованными дубинами буквально вколачивая обратно, избивая насмерть, даром, что снабжённые неплохим оружием флибустьеры и разбойники были почти лишены какой-либо настоящей защитной брони.

Облачённые в плотные шлемы с толстыми забралами и выпирающие многослойные панцири, воины короля в первую очередь старались защититься от арбалетного обстрела. Но мощные стрелы брали своё, пронзая защиту, если не с первого раза, оставляя серьёзные вмятины и царапины, то со второго третьего уж точно. Задачей ополченцев королевской армии было недопустить эти вторую и третью попытки, уничтожая мощными взмахами, если не стрелков, то их орудия, разлетавшиеся в щепки от раскрученных шаров цепа и набалдашников булав.

С яростными криками, пихаясь плечом, зашибая первого выскочившего по мосту к башне ударом ноги обратно к своим, заваливая всю колонну выбегающих из гелеполей, начиная без жалости размахивать палицами, ослопинами и прочим плотным вооружением, выбивая челюсти, суставы, проламывая вражеские черепа.

Ополченцы знали, здесь либо ты, либо тебя, нужно было со всей силы удерживать массивную палицу, бить точно, не забывать тут же поднимать в воздух окованные широкие навершия снова в воздух, шипами и гвоздями калеча и раздирая плоть неприятелей, ломая кости и не давая им никакой возможности защищаться, отступать и оказывать какое-либо сопротивление.

Капли моросящего дождя перемешивались с кровью, слюной и слёзами, оседая на воющих и уже не способных на то телах, сходящихся на плоских галереях стены второго крепостного кольца Олмара, не желающих уступать друг другу и отчаянно рвущихся в смертный бой.

Бартареон и его волшебники призывали молнии, обрушивая раскаты электричества на строения и в сердцевины построений надвигающейся вражеской армии, раскидывая поражённых разбойников, заставляя цепной реакцией смертоносный ток скользить и перепрыгивать от тела к телу. При этом волшебники сегодня экономили силы, глядя на усердие вступивших в схватку ополченцев на остатках разрушенной стены.

Но задачей вооружённых тяжёлыми дубинами, цепами и ослопами было просто сдержать натиск войск с самых первых подкатившихся башен. Когда же их стало на насыпях слишком много и затаившиеся внутри уже готовы были не просто колонной по дверце-мостику, а сразу всеми активными силами начать штурм со всех сторон, король махнул рукой, Вайрус отдал приказ, и в одночасье башни полетели вниз в разверзнувшуюся пропасть.

За то время, что умельцы по камню дважды заделывали пробитую истрескавшуюся стену, умельцы лопат и подкопов изрыли всё подножье холма, перекрыв верха массивного рва плоскими конструкциями из щитов и досок, на которых держался дёрн земли и верхние насыпи. Оставалось надеяться, что выдержат рукотворные колонны, в то время, как снизу, на самом дне вырытой впадины для пущей уверенности были воткнуты остриём вверх крупные заточенные камни, чья цель была не столько насадить на себя людей, сколько переломить доски и брёвна павших туда конструкций.

Недаром снизу по обе стороны насыпей были натянуты массивные канаты. Потянувшие сейчас за них кадетские взводы лихо снесли опоры всех едва держащихся от натиска въехавших сверху башен колонн. Враг думал, что взъезжает на крепкий холм, а оказался в ловушке обустроенного и прикрытого рва, куда разом рухнули не просто все стоявшие гелеполи, разбиваясь в щепки, но и некоторые оказавшиеся снаружи на краю, но толкаемые ничего не подозревающими отрядами вперёд, пока башни не падали вниз и не разбивались, похоронив под собой и своих обитателей.

Брусья истресканы и изломаны, катапульты уничтожены в бесполезный хлам, раздавленные стонущие люди, оказавшиеся между торчащих камней и придавленного дерева. Но церемониться даже с теми, кто мог выбраться из обломков и доползти до краёв рва король не желал. Наружные насыпи пусть и были утяжелены и уплотнены сейчас пролившимся дождём, не входившим в планы, Его Величество всё равно приказал немедленно же засыпать ров щебнем вместе со всеми разбойниками, что находились внутри.

У них не было ни шанса помолить о пощаде, попытаться выбраться с краёв ямы или хотя бы выкопать себе какие-то ходы и укрытия. Ловкие движения натренированных и давно ждавших своего часа кадетов широкими лопатами осыпали камнями развалины башен вместе с останками людей и покалеченными, но ещё живыми телами, засыпая их курган плотно утрамбованным щебнем вместе с песком для пущей плотности.

И хотя возвышение холма теперь делало брешь в стене более открытой для пешего штурма, это ничуть не страшило правителя. Большая часть башен и катапульт была уничтожена. На возведение новых потребуется минимум ещё один день, но и ресурсы осаждавших не должны быть бесконечными.

Король всё ещё упрямо не желал просить помощи даже из Триграда, не то, что от ближайших соседей. Твёрдо решивший справиться своими силами, он знал, как действовать и поступал с внезапно взявшимся врагом жестоко, но именно так, как должно было бы стать примером всем таким безрассудным наглецам, осмелившимся когда-либо штурмовать эту крепость. Чтобы больше никому не повадно было оказаться здесь с подобной целью и лезть на башни и стены массивных местных укреплений.

Олмар столетия был городом ярмарок, городом празднеств и турниров. Он давал людям уличные представления, сцены театров, бесплатные концерты приезжавших бардов и чтения стихов от талантливых поэтов, товары-диковинки со всех концов Энториона и даже привозные аттракционы типа возведённых каруселей.

Дарящий людям радость и веселье город никак не мог пасть под натиском лесных разбойников, не должен был, попросту не мог себе этого позволить по статусу. И защищать его король желал и хитростью, и силой, несмотря на то, что войска неприятеля день ото дня, час от часу, адаптировались под ситуацию и с сумасбродных ошпаренных подъёмов под стенам под кипятком котлов уже созрели до тактических расположений орудий и смекалистых укрытий.

Но всё это всё равно пало под ответным выпадом сил короля. И теперь он надеялся, что очередное поражение отвадит безвестного адмирала и его пиратов прочь от поистине опасной затеи, но по ту сторону лишь возводили новые башни, скрепляя брёвна и снаряжая новые метательные орудия.

X

Внутри же всё было тихо и спокойно. Многими постройками вчера пришлось жертвовать, так что после каменного обстрела помятые стены, расширенные бойницы, выбитые окна имели вид нелицеприятный. Однако же их обитатели в большинстве своём укрывались в просторных погребах и подвалах.

Сара Темплин-Дайнер составляла чёткие расписания для смен кухарок, чтобы не получалось так, что слишком много слуг толпилось в одном месте. Ряд горничных были освобождены от своих обязанностей, чтобы не протирать пыль в момент, когда в окно может залететь огромный камень. По большей части всегда занятыми оставались лишь кухарки для помощники в военном деле, и то посменно сменяясь, чтобы все могли отдохнуть и выспаться.

Войска хорошо кормили, так как им всегда нужно было быть готовыми к вступлению в бой. Хорошо питались и укрывшиеся в убежище члены королевской семьи. Кирстен Дайнер, в девичестве Айвель, сейчас в тёмно-зелёном платье с синим воротом и воздушными плечами такого же густого небесного оттенка, расчёсывала волосы Леноры, сидящей перед зеркалом у неё на коленках, пока сыновья рядом сидели на нижнем ярусе кровати напротив усевшегося на подвижном пуфике кудрявого историка Рейнарда Ларнаша, сегодня вновь составлявшего им компанию.

У королевы был роскошный каскад светлых волос с тёмными корнями у пробора, раздельная чёлка, правая часть которой слегка прикрывала правый глаз, красивые изогнутые брови тёмно-пшеничного оттенка, аккуратные губы с ярки выраженной острой выемкой по центру, изящный прямой нос, но с широко расходящимся кончиком, привлекавшим на себя внимание, и всегда такие загадочные, как бы полуприкрытые карие глаза карамельно-шоколадного тона, делающие её взор всегда с эдаким кокетливыми игривым прищуром.

— Скажи ещё что-нибудь на эльфийском, мастер Ларнаш, — просила его Ленора, любящая слушать о словообразовании и древних речах.

Уже и не знающий, что ещё ей рассказывать историк, вспоминал что-то совсем простое и понятное, что-то из повседневного обихода, имевшего очевидную связь с говором или названиями прошлого, согласно переводчикам и копиям старых летописей.

— Ну, например, вот у предков эльфов город назывался «полис», — рассказывал он, а всё, что вокруг города, то есть вне стен заграждений, различные постройки и пригород — это называлось «хора», отсюда появилось слово «город», то есть не просто замок, не просто крепость с жилыми домами, церковью, трактиром, кузней и так далее, а действительно город в его широком понятии! А от слова «полис», например, произошло наше слово «политика». То есть отношения между властями городов. Ранее ведь кроме городов не было понятия герцогств. Не было ни баронов, ни лордов, — рассказывал он детям.

— Давай, проверь что-то из экзаменационного, — просил его Генри, всё ещё надеющийся отправится с отцом в Золотой Путь.

— Элемент «гео» это …? — вопрошал наставник, оглядывая мальчишек.

— Земля, — отвечали хором все трое детей под одобрительный кивок пучеглазого старика.

— Хорошо, а на какие реки делится Анника в верховьях Кхорна.

— На три! — первым сообразил Генрих, — На текущую прямиком в Скальдум Малину, — загибал он пальцы, — На уходящую в Карменгхейм Иргу, — продолжал принц, — И на текущую мимо нас Нису.

— Всё так, — улыбался историк, — А как зовётся гвардия Хаммерфолла?

— «Короткие Мечи» — и Вельд и Генри ответили синхронно.

— А гвардия Церкингема? — вопрошал он.

И тут возникла тишина. Их мать в разговор не вмешивалась, предоставляя детям самим думать и догадываться. По лицу Вельда было видно, что у него есть пара вариантов, в которых он сомневается. Глаза закатывались и бегали в раздумьях, губы кривились в неспособности выбора, а пальцы перебирали друг друга, скоротечно касаясь подушечками и размыкаясь вновь. Генри уставился светло-карим взором, один в один, как у матери, в одну точку, будто бы отчаянно пытаясь что-то вспомнить. Такая же кареглазая Ленора изучала шоколадным взором ковры на потолке, закатывая глаза в собственных размышлениях. И первой пришла к озвученному выводу.

— У Церкингема нет своей армии. Эйзенберги закупают войска в других регионах себе на стражу. Обычно в Скальдуме и Хаммерфолле, — выпалила она, раскусив подвох первой.

— Пресвятые боги! Отличный ответ, девочка, — похвали Ленору историк под гордую улыбку её матери.

— С географией и картографией было попроще, — покачал головой Генри.

— Вот, кстати, гео-графия тоже от слова «земля», «гео», — обратил внимание Ларнаш.

— Да это я выучил, — махнул рукой младший из мальчиков, — Гидра «гидро», Пирог «пиро», Аэростат «аэро», — перечислял он, — С этим легко.

— Ну, я надеюсь, мне не нужно проверять у вас пантеон Семерых Богов, — рассчитывая на утвердительный ответ оглядел всех троих детей короля историк.

— Не-ет, — захихикала Ленора.

— Их-то как не знать, — отвернулся Вельд.

— Даже по дням недели можно запомнить шесть основных, — отмечал Генрих, — Бог-Отец — бог неба и небесных светил, циклов вращения звёзд, лун и планет. Богиня-Мать — богиня плодородия и урожая. Бог-Сын, бог гроз, облаков, дождя и ветра. Богиня-Дочь, богиня рек и ручьёв, цветов и лесов. Бог-Брат, бог ремёсел и труда. Богиня-Сестра, богиня рукоделия и искусства. И Бог-Дух, бог силы предков, всего человечества, знаний и наук, циклов и круговоротов жизни: дня и ночи, фаз луны, времён года, — заканчивал юный принц перечисление.

— С этим порядок, хвала всем богам! — радовался Рейнард, — А что насчёт расширенного пантеона? — интересовался он, глядя на Генри.

Вельд явно знал ответ и нарочно молчал, а Ленора боялась ошибиться с именами некоторых богов, в частности последнего, бога природы, так что даже поглядывала на Генриха в ожидании подсказки. Пришлось ему собирать все знания в попытках ответить.

— Эм… Сокол Рагор бог огня, Облако Паральда бог воздуха, Русалка Никса богиня воды, Баран Геб бог земли. И… Кернун… Цернуннос — бог природы, флоры и фауны. Правда, как же тогда Богиня-Мать и Богиня-Дочь? Цветы, ручьи, плодородие, — слегка недоумевал он.

— Верно всех назвал, — широко улыбнулся кудрявый учёный, — Геба ещё иногда изображают массивным чудовищем с широкой пастью, вроде гиппопотама. Ну, а о деталях и различия их областей покровительства тебе ещё расскажут на уроках богословия, — заверял наставник.

— А ещё Бог-Сын бог облаков, дождя, а как же тогда Паральда и Никса? Воздух и Вода. Ох, сложно, — жмурился Генри, размышляя вслух над всем самим же собой сказанным, — Кому молятся о дожде?

— Магам Гильдии Воды, кому-кому! — рассмеялась Ленора, — Главное, чтобы верно ответить на экзамене, а разобраться потом всегда успеешь, — смекнула она вслух.

— Ну, сейчас, пожалуй, да, — отчасти согласился с ней Генри, хотя истинные знания ценил всё же сильнее простого попадания в верные ответы, но когда на кону путешествие по всем уголкам Энториона, все средства «победы» были хорошо, — Всё равно в священники точно не пойду, так что и забивать голову не слишком-то хочется. Но на уроках эту тему уж постараюсь не пропустить, — мотал он головой, не то вытряхивая накопившиеся противоречия, не то просто пытаясь в себя придти от размышлений.

— А у эльфов ведь другие боги? — спросила ученого Ленора с любопытством, — Во что они верят?

— Раньше… кто знает… Но сейчас эльфы делятся по своим верованиям на Культ Солнца и Культ Луны. У них есть лишь по одному богу для каждого — Дану и Дроу.

— Всего по одному? — недоверчиво усмехнулся Генри, — И они сразу пря за всё отвечают? Вот у них хватает времени и на ручьи, и на облака, и на зверьё, и на звёзды в ночном небе…

— Спроси об этом лучше самих эльфов, как встретишь. У твоего отца в страже служат некоторые из них, пусть расскажут юному принцу, как обстоят дела с их верованиями, и насколько могущественны их боги, — советовал Ларнаш.

— А гномы? — не унималась девочка.

— Ох, гномов очень много, ваше высочество, — повернулся к ней Рейнард, — В основном они верят в богов, которых зовут «асы», уже погибших на заре времён, сражавшихся за их будущее против громадных титанов и великанов. От тех имён почти ничего не осталось, однако же гномы верят в крылатых дев и что посмертно их ждёт пристанище в ином мире, — нехотя рассказывал он, — Мы иногда великих мастеров в своём деле тоже зовём «асы», — пояснял он источник в общем-то привычного слова.

— Ух ты! — воображала это всё Ленора.

— Крылатые девы валькирии! — произнёс Генрих, — Я о них слышал.

— Ещё бы, — усмехался Вельд, — Кто не слышал о воинстве женщин, сражавшихся храбрее всех мужчин. Но только сказки это всё, братец, — заверял он. Сколько у нас было сражений, тот же Ультмаар никак не отобьём, разве были оттуда доклады о валькириях? Хех…

— Кстати, раз уж коснулись гномов, как именуются те, что у нас с делегацией? — спросил он, глядя на Генриха.

— Патеки, — ответил тот, — Тонкие ножки, острые ушки. Вы же, вроде, уже спрашивали? — скривил он брови, — Их ещё зовут клуриконы и лепреконы.

— Да? Столько вопросов за эти дни. Хорошо, что разбираешься. А с трактовкой имён у тебя как? — усмехнулся историк, придумав новое испытание, — Вот имя бабушки знаешь, что означает? Имя «Сара».

— От эльфийского «цера», то есть «рогатая», — пробубнил мальчик в ответ, — Но не совсем в том значении, — начал пояснять он спешно тараторя, — Речь о коронах, диадемах, выступающих венках. Рога, как признак знати. Если не дословно переводить, а по смыслу, то «Сара» скорее будет означать «коронованная».

— Хорошо, а «Гектор»? — тогда спросил его учёный.

— Все «Ге» обычно связаны с землёй в том или ином смысле, — проговорил уверенно Генрих, — А «тор» — могущество на большинстве диалектов гномов. «Могучая земля», «могучий землевладелец», как-то так… А вот отец, «Джеймс» — значит «наследник», — добавил он заранее.

— Ну, допустим, — принял его ответ Ларнаш, — Хотя «гек» или «хек» ещё трактуется, как «хранитель», так что «Могучий страж», например, тоже вариант, — советовал он принцу, — а вот, к примеру, «Ричард»?

— «Рич», «Рих», «Риш», «Ричар», «Рикар», «Ришар», «Шар», «Шеар», «Тсар», «Цар», «Шах» — всё гномьи титулы правителя, по-нашему имя можно перевести, например, как «Король», — прозвучал довольно быстрый ответ юного Генриха.

— Очень хорошо. Но у гномов этот статус напрямую связан с богатством. Так что на экзамене примут и ответ «богач». Чем больше золота и камней, тем больше власти в глазах гномов, — объяснял старец.

— Неужели буквально все имена что-то значат? — поправлял пальцами свои короткие тёмные волосы Вельд, поглаживая заодно и лоб.

— У людей обычно да, — замешкался историк, — но не всегда дело в значении, иногда родителям просто нравится, как звучит имя, или же ребёнка называют в чью-то честь. В честь кого-то из семьи, в честь кого-то известного, в честь хорошего друга или знакомого, который чем-то очень сильно помог, — придумывал он варианты.

— У людей? — полюбопытствовала принцесса.

— Да, это только наша черта из древних слов составлять имена. У самих тех же гномов, принято обычно звать своих, ну, «Седрик» или, допустим, «Кальдрик». Почти все имена на «-рик» относятся к народу низкоросликов. Также как и на «-ин», например Тавин, Тайвин или Двалин, и многие на «-ор» ещё, — добавил он, призадумавшись, — «Хогор», к примеру, «Разор», и так далее, такие чаще у хоббитов. Например, среди патеков у нас в гостях сейчас Гродерик Громм Ским, глава Гильдии Землии, — напомнил он.

— Гроде-рик! Значит, гном, — констатировал Генри.

— Да, когда имя заканчивается на «-ик», это, скорее всего, гномское имя, — кивнул Рейнард, — Не все, конечно, «Эрик», например, не из таких, но общий смысл вы, надеюсь, поняли. Ну, вернёмся к нашим привычным, которые не то что бы «людские», составные обычно из древних устаревших и мёртвых языков, однако же мы привыкли к именам в Энторионе. Что бы ещё эдакое спросить. Хм… «Ленора»?

— «Ле» на одном из эльфийских языков значит «мягкая», — не дал самой Леноре ответить Генри, продолжая собственнолично вести с историком диалог вопросов и ответов, — Хм, «нор» что-то утончённое, длинное, «нить», «русло реки», «прядь волос»… Может, «высокая» просто. Отсюда ещё слово «нора», ну типа логово горностаев, сусликов, длинное и тонкое укрытие под землёй, — слегка хихикал он, — «Ора» ещё, вроде бы «руда». Может что-то с драгоценностями связано, ценные подземные сокровища…

— «Нора» означает ещё просто «дочь», — пояснил Рейнард, — А своё сможешь?

— Конечно, — хихикнул мальчик, — «Ген» — «семья», «дом», «жилище», и «Рих», как уже сказали, «богач» и «король». Вообще, если не дословно, то получается типа «Глава семьи» что ли, — призадумался он.

— Хах, можно и так сказать, молодой человек, — кивнул и похвалил его историк, — Молодец, верю, что всё сдашь.

Генри улыбался, Вельд радовался за познания младших и заодно с их диалога и разговоров проверил собственные знания, удостоверившись в правильных ответах, а вот Ленора у Кирстен на коленях сидела слегка насупившись, недобро поглядывая в сторону братьев. Не то оттого, что юный принц не дал ей ответить о значении её имени, не то оттого, что тот хихикал про «нору» животных, не то попросту сочла своё имя по значению менее впечатляющим, чем значение имени «Генрих».

XI

Снаружи цитадели же было тихо, но где-то вокруг вовсю кипела жизнь. Кухни дымились и испускали жаркий пар готовящейся пищи не переставая и днём и ночью, кузни затачивали мечи и ставили заплатки на доспехах. А рыцарь Оскар Оцелот, служащий правой рукой генерала Вершмитца и вовсе заказал себе забрало в виде вопящего открывающего рот черепа, где вместо прорези для глаз будет натянута чёрная эластичная ткань сукна для чулок, непроглядная снаружи, но вполне себе просматриваемая на свет изнутри такого шлема.

Сегодня враг не торопился, но опушка Оленьего Леса уже вовсю застраивалась возвышениями осадных башен. Адмирал уже прекрасно знал какой высоты должны быть гелеполи из срубов, чтобы прошла успешная высадка на стены. Ведь если, например, спуск мостика окажется слишком крутым, спешащие отряды могут споткнуться и повалиться вместо того, чтобы начать достойную атаку.

Однако, надо было либо учитывать просадку холма после вчерашней эффектной ловушки короля, вследствие чего перед разбитой внешней стеной теперь уровень понизился, либо отправлять войска с песком и щебнем, чтобы делать свою насыпь, как делали в первые дни.

Общий план у короля уже был, хотя возможно были всякие варианты и изменения по ходу действий соперника. Гибкость его планов в отличие от чёткого следования намеченному распорядку было его отличительной от матери чертой. Однако полагаться лишь на свою смекалку было бы не так благоразумно, так что всегда рядом были и генералы, и советники, и личный паладин.

Гружёные двойники выпяченных бастионов были готовы и проверены, взведены на позицию за счёт шарниров и колёс, с готовыми тянуть за канаты отрядами кадетов. Готовы были и лучники, не просто засевшие в бойницах и расставленные Эйверем по амбразурам, но и свободно стоящие, готовые в один миг оказаться на стенах и башнях, чтобы осыпать недруга дождём из острых и, может быть, полыхающих стрел.

Монарха и его приближённых удивляло уже само количество пришедших на штурм воинов. День ото дня ионии убивали немало людей. Причём трупы их валялись у крепости, отнюдь не были подняты некромантами или унесены да оживлены ещё каким путём. Гнили и разлагались, приманивая мух, грифов, волков и других падальщиков, служащих сейчас для стен замка дополнительной защитой от желания неприятеля двигаться сюда.

Но численность воинства поистине удивляла, столько дней они упёрто приходят и мрут, словно за героическую смерть их ждёт какая-то несметная награда, вообразить однако же которую не мог ни ум короля, ни мудрость его опытных советников и генералов.

Сколько было проведено боёв, однако же ни требований, ни чего-либо ещё выдвинуто так и не было. Король даже приказывал отыскать и осмотреть все снаряды катапульт, что упали во двор и вовнутрь построек, нет ли там выгравированных или налепленных посланий, но даже эта идея оказалась пустой.

Сейчас адмирал посылал и отряды под прикрытием подвижных тоннелей-сараев виней, и заставлял воинов катить массивные высокие башни, как только достигавшие достаточной близости, выпускавшие со своих вершин снаряды расположенных там катапульт, чтобы раз за разом сносить и громить внешние укрепления.

— Лучники, на позицию! — приказывал Вайрус, — Поджи-гай! Цельсь! Пли! — с расстановками и паузами командовал он стрелковыми войсками, а те посылали огненный дождь на бревенчатые сооружения.

Сегодня дождя уже не было, но отлично усвоивший прошлое преимущество лидер осаждающих явно велел тем при постройке таскать с реки воду и обливать брёвна, а то и целиком катить их к воде, вымачивать несколько часов, а потом уж доставать и продолжать стройку.

Башни получались кривыми, одна древесина разбухала сильнее другой, так что выравнивать внутренние помещения этажей, верхний постамент для осадных машин и многочисленные щели да зазоры приходилось дополнительными балками и досками. Однако же эффект от такой мороки явно был. Огненные стрелы причиняли мало вреда катящимся массивным возвышениям, насквозь влажным и мокрым, к тому же ещё и скользким, так что не всякое остриё брало облитую древесину.

Джеймсу пришлось снова обращаться к пиромагам, хотя он планировал дать помощникам Бартареона день отдыха, надеясь, что их услуги сегодня не пригодятся. Но им пришлось подменить выставленных лучников, и концентрировать энергию первородного огня.

К тому же архимаг подключил заодно и магов воздуха. Они создавали обдувающие ветровые потоки и поднятая с песком пыль облепляла брёвна, впитывала влагу, а потом этим же ветром сдувалась прочь. Они всеми силами стремились подсушить конструкции. А в момент, когда всё уже было готово к атаке, король вдруг скомандовал им отбой.

— Что? Ваше величество, да они же… — негодовал Бартареон.

— Мало их, — пояснял монарх, — Вон ещё сколько возведено вдали. Они просто заставят вас иссякнуть на паре башен, а затем пустят вход основные постройки. Придётся выжидать, — проговорил он.

— Если вообще не ударим, то они сами будут ждать, пока маги не отдадут достаточно сил. Пусть ветра постараются, как прикрытие, а ты вели подожженные стрелы пускать. Пусть думают, что мы уже подожгли всё, что могли, — предложил тот.

— Умно, — согласился король, и отправленных стоять в запасе чародеев пламени опять сменили лучники, а вот аэромаги остались на своих местах, устраивая пыльные торнадо и знатные ураганы, прикрывая тем самым воспламенённые залпы.

Подсушенные брёвна уже эффективнее принимали на себя огонь от стрел. И хотя внутри оставались сырыми, активно дымили, плюс ко всему горели снаружи, чем создавали ещё более худшую видимость для соперника, чем же именно был вызван их поджог.

Первые несколько гелеполей были попросту брошены сгорать, и король, и архимаг тогда отметили, что изнутри никто не выбегает. Их катят налегке, пустыми, чтобы было не жалко бросить или сломать в очередном подкопанном рве. А потому идея выжидать, пока их у подножья стен целиком не заполнят войска виделась ещё более благоразумной.

— Что ж, Кастор, де ла Домингес, — крикнул король своим генералам, — Винеи на подходе, велите кадетам тянуть тросы!

Те тут же отдали приказ молодым воинам хвататься за канаты и двигать выпирающие бойницы впереди стены прямиком над проходящими к разрушенной стене сараями с крышами из воловьих шкур. На самой деревянной конструкции такого навеса располагались другие кадеты рядом с щелями в полу и сложенным запасом камней для катапульт.

Оставалось только сбрасывать те вниз в эту щель, устраивая каменный дождь безо всякой на то магии. Более того оставшиеся волшебники ветра помогали уносить винеи прочь от прикрытых ими колонн построения, так что бросать камни можно было сразу на воинов, не успевших отступить из-под смертоносного камнепада.

Башни горели, люди гибли под массивными булыжниками, атаковавшими их с высоты крепостных стен, но ещё лишь на подходе к тем. А когда снаряды в итоге закончились, король велел натянуть козырёк бастионов обратно, а Вайрус приказал снизу выступать вооружённым гвардейцам.

Первыми из разрушенной стены наружу выбегали копейщики, спешно натыкая всех, кто был неподалёку, на острые наточенные наконечники. Следом шли войска с топорами и алебардами, плашмя крупными лезвиями своих орудий отражая не только выпады сабель, но и даже выпущенные арбалетные стрелы, если получалось ловко это сделать, а потом рубили и кромсали лиходеев на части, не зная пощады, без замешательств, размышлений и остановок.

Рыцари-аристократы, такие как Оскар, стремились достойно показать себя в битве. Обычно у гвардии короля были идентичные доспехи и шлемы, так что знатные воины стремились добавить себе всяческие знаки отличия. У кого красовались скрученные бараньи рога, полые внутри, чтобы не утяжелять шлем, у кого забрало выходило вперёд, напоминая орочью, медвежью или волчью пасть, у кого шлем представлял собой металлический череп животного или человека, как в случае упомянутого сэра Оцелота.

Они отважно бились, исполняя свой долг перед родными землями, перед крепостью, ставшей для них на многие годы домом, перед своими династиями, так как служить в первом войске королевства — в гвардии самого монарха было наиболее почётным, и, наконец, конечно же за него самого — за правителя всего Энториона, умудряющегося держать в узде все тринадцать герцогств вот уже более двадцати лет, несмотря на все распри, проблемы и конфликты между власть имущими семьями.

Стрелки старались прикрывать их от новых подходящих волн и пальбы с приближающихся башен. Там на многочисленных этажах засели вражеские лучники и арбалетчики, прицеливаясь сквозь прорубленные бойницы, но в суматохе боя нередко попадавшие по своим, нежели по чужим.

А отступающую гвардию за пробоиной уже вовсю встречали клирики, готовые мазать раны снадобьями для скорейшего заживления, читать молитвы и пользоваться целительной божественной магией, чтобы унять боль, остановить кровь и опять-таки поскорее затянуть ранения, ускорить срастание тканей и костей при переломах.

Бартареон несколько раз колдовал барьер от стрел, чтобы те просто разбивались об энергетический пульсирующий щит циркулирующих плотных потоков, однако во-первых, не хотел тратить много сил перед кульминацией с пиромагами, а во-вторых, даже будучи архимагом, барьерами владел лишь на условно неплохом уровне.

Так что, когда войска неприятеля вынудили с целью безопасности под завязку набиться с осадные башни, словно огурцы в бочку, Вайрус командовал рыцарям и всем гвардейцам отступление. И те, прикрываясь прямоугольными и округлыми щитами стремились вбежать снова в крепость, имитируя испуг перед артиллерией врага.

Катапульты с башен снова сносили укрепления стен и закидывали свои крупные снаряды по цитадели и другим постройкам внутри стен крепости. Им было некогда прицеливаться в процессе движения, так что били наобум, лишь бы попасть хоть куда-то впереди по Олмару.

Каким-то снарядам везло угодить прямиком в построения отрядов запасных лучников, ополченцев и даже молодых кадетов, так ни разу и не вступивших в бой. Другие же застревали в окнах или бойницах, трети отскакивали от стен и крыш, либо при этом отламывали определённые куски сооружений, а королю вновь приходилось всем этим жертвовать, лишь бы обилие переполненных башен занимали самую удачную для обороняющихся позицию. И вот тогда Дайнер Второй отдал приказ:

— Запускай свой огненный шторм, маг! Устроим им Пандемониум! — зазвучал его задорный голос.

И маги, как огня, так и воздуха, начали действовать синхронно, создавая и облака огня, и крутящиеся шторма смерчей, которые подхватывали и подпитывались этим первородным огнём, перерастая в пламенные торнадо, выжигающие напрочь и винеи с их спрятавшимися отрядами, и всех, кто был вокруг башен, толкая их, и натягивая передвижные тросы, и сами деревянные постройки вместе со всем войском, что сидело внутри каждой, и простых воинов на поле боя, шагавших с мечами и луками.

Огненные смерчи танцевали перед разрушенной стеной из стороны в сторону, сметая и отдалённые стрелковые полки, и вооружённые пешие отряды, подхватывая своими полыхающими потоками тлеющие тела, покрывающиеся волдырями, прогорающие снаружи и изнутри, пока чёрные скелеты не обугливались и не обращались почти целиком в пепел.

Остовы позвоночников и рёбер, верхние части черепов, изредка какие-нибудь кисти рук или стопы, а также раскалённое железо их оружия от клинков до наконечников и прочих металлических оплавившихся деталей — осыпалось вниз на землю, устилая собой безжизненное пространство, по которому гуляли красно-рыжие магические вихри, сочетавшие в себе и разрушительные порывы воздуха, и безудержный голод пламени.

— Это ли не божественное чудо! — дивился Такехарис, — Вот они, наши боги! Не те истуканы, что стоят идолами на капищах, в фонтанах да церквях. Наши боги — живые, истинные, могучие! Вот оно торжество человека, укротителя природы, над всеми стихиями и элементами! Какое колоссальное и гениальное сочетание стремительных потоков воздуха сначала с землёй, а потом и с огнём! — восхищался камерарий, вспоминая сначала песчаную бурю, а теперь любуясь полыхающими вихрями перед западной стеной крепости.

— Да уж, красота, — соглашался король, не влезая в спор о божественном происхождении магов, благо рядом не было ни прелата, ни его игумений, чтобы резко возражать весьма спорным утверждениям верховного королевского советника и развязывать полемику на тему божественных сил, в целом.

Но вся эта помпезная, пугающая и безусловно величественная красота, особенно в сумерках, когда сверкающий кружащийся огонь во тьме становился особо красив и выразителен, имела и свою цену. Уставшие пиромаги едва стояли, носы многих из них обильно кровоточили, иногда вместе с глазами и ушами, но куда сильнее досталось аэромагам, ведь те трудились, можно сказать, вдвое больше.

Те уже не могли стоять, еле дышали, словно их грудные клетки были сдавлены. Они мучились от головных болей и судорог, истратив больше жизненной энергии, чем дозволительно с их запасами мощи. У половины из них истрескались деревянные посохи, сводя на нет всю силу катализатора энергии, требуя скорой и незамедлительной замены, если на этой стихийной буре упёртая осада по-прежнему не закончится.

Часть волшебников словно постарела на пяток лет, они отдавали слишком много жизненной силы, забирая несчётное количество жизней в обмен на свою, будучи отнюдь не самыми могучими и стойкими представителями касты могучих магов. Придворные представители гильдий никогда не отличались высоким рангом, да к тому же служившие в Олмаре, а не в Триграде, обычно не славились выдающейся мощью.

По большей части они, конечно же, были опытными в своих областях чародеями, исследователями стихий, ассистентами магистров или даже сами проводили собственные исследования, участвовали в ликвидации разных чудовищ, досаждающих мирному люду, служили при баронах и лордах, получая знаки отличия, в итоге попав так в королевский двор. Но при этом представляли собой просто рядовых многое повидавших и многое умеющих волшебников, нежели поистине выдающихся и могучих чародеев. Для этого при дворе был сам архимаг.

Однако они храбро и преданно служили своему властителю, с честью выполняя свою работу и принимая последствия применения своих сил в таком глобальном плане. Не просто нагоняя облаков на полив или раскачивая крылья мельниц в безветренный день, а верша исход затяжной битвы, стоившей без их участия многих жизней среди стражников обороняющейся стороны.

— Величие, могущество… но, где теперь твои «боги»? — глядя на них, тихо проговорил король своему камерарию, — Немощные, уязвимые. Вот она расплата мага за свой талант, посмотри на них.

Вайрус молча смотрел, переполняясь сдерживаемыми эмоциями, как к волшебникам на помощь бросаются клирики в попытках помочь и облегчить боль. Он не нашёлся, что на это ответить, однако оставался при своём мнении, что могучие чародеи, способные творить поистине колоссальные вещи, вполне равны каким-либо высшим силам. И что вместо надежд и молитв всегда лучше обращаться за помощью к тем, кто может устраивать вот такие огненные шторма.

Кружащий в воздухе пепел мягко опадал на обугленную мерцающую землю. Унимались ветра, рассеивалось пламя, и ночной воздух мрачнел, пронизываясь только блёклым растущим месяцем, снующим неторопливо по испещрённому россыпью звёзд небосводу.

Но эта иллюзорная безмятежность и спокойствие длилось недолго. Король уже собирался уйти с башни, отправить генералов спать, расставив караул и организацию восстановительных работ в пробитой стене, но первым из собравшихся заметил в черноте Оленьего Леса какое-то движение в сторону долины.

— Всё никак не угомонятся, — проговорил он, злобно щуря свои зелёные глаза.

— Неужто, снова идут? — удивился Вайрус, также всматриваясь в даль.

— Вы двое, — обратился Эйверь к стоящим у края лучникам, — Сделайте-ка нам огненный залп, осветите, что творится на подходе, — велел он.

Но даже при природном освещении, под звёздным небом, в сиянии растущей луны, было видно, как маршируют толпы вооружённых воинов, сверкающих мечами и саблями, как снова выходят широкие навесы виней, скрывающих, судя по размерам, или больше отрядов, чем привычные прямые, или же ещё оставшиеся осадные орудия.

Сверкающие огнём стрелы лучше осветили спешащее к стенам войско, а те понеслись с новой силой, едва узнали, что их таким образом заметили. Видимо, изначально планом адмирала-командующего было после огненных смерчей тайком подкрасться, пока ни король, ни свита не ожидают продолжения боя.

И они и вправду его сейчас никак не ожидали, однако всегда были к этому готовы. Как готовы были воины и рыцари при дворе, не ушедшие ещё на отбой, а ждущие своего часа и голодные до возможностей проявить себя в настоящей битве.

— Никак на последний бой собрались, — проговорил Вайрус.

— Нельзя их в город пускать, остановить на подходе к крепости, — приказал король, развернувшись и начав спуск с башни к настенным галереям.

Эйверь вновь взял на себя управления катапультами, забрасывая дальние ряды подступающих, стараясь заодно угодить по передвижным сараям, чтобы раздавить всё, что было внутри. В то время, как Вайрус командовал лучниками, а король через генералов приказал выпускатьгвардию и ополченцев через расщелину, чтобы поле брани оставалось снаружи крепости, а не переходило во внутренние дворы Олмара.

С громогласным боевым кличем из города сквозь дыру в истерзанной стене вновь рванули бронированные отряды. Шеренги копейщиков прикрывали следующими за них мечников, неслись вперёд, насаживая на свои копья тело за телом, после чего останавливались, чтобы вытащить орудие, а в дело вступали вооружённые клинком и щитом воины, старающиеся прикрыть их в этот момент.

Молодой Вершмитц и седой Уоттенмайер управляли построением, в проход стены выпуская всё новые отряды, отдавая приказы тем нестись прямиком в авангард врага или же бить по боковым целям. Давали указания, как действовать и каких целей добиваться. Так, например, если отвести силы неприятеля от центре правее или левее, вставив напротив башен, то в тех будет проще попадать из катапульт. При этом генералы напоминали, чтобы и сами воины под обстрел со стороны замка не подставлялись, а всегда имели в виду дальность дистанции метательных машин.

Но как только перед стеной развязалось большое сражение, широкие сараи виней замерли, начав расчехлять свои орудия. На этот раз под ними ютились уже не катапульты и не требушеты. Умельцы из стана осаждающих всё это время спешно переделывали свои одноплечевые палентоны в стреломёты: баллисты, станковые луки, гастрафеты и так называемые «скорпионы» с торсионной рамой и удобным ложем для массивных стрел с громадными литым наконечниками. Размером с копье или даже больше, они дожидались своего часа в заряженном положении, и лежали вязанками рядом, чтобы в свою очередь вовремя перезаряжать стрелковые орудия.

Словно неповоротливые предки арбалетов, коими они по сути и являлись, эти взведённые громадины начинали прицеливаться, могли бить сквозь ряды своих, не задевая тем обычно ни плечи, ни спины, но чётко угождая в строй обороняющихся ополченцев.

Усатый адмирал взирал серо-голубыми глазами поодаль, командуя залпами из этих стремительно бьющих и далеко поражающих машин. С первыми же выстрелами плотные длинные стрелы сминали построения защитников крепости, нанизывая на себя несколько человек, и столь глубоко зазубренными лезвиями вонзались в землю, что даже пока те оставались живы, слезть и избавиться от вонзившегося в тело древка им не удавалось.

Баллисты стреляли нечасто, но наносили серьёзный ущерб войскам короля. Стрелковые «скорпионы» же, как и тенсионные станковые луки, перезаряжались чаще и удобнее, пронзая кольчуги, пробивая ноги и тела защищающихся. Косили первые ряды и без раздумий принимались за следующие. Пребывающее войско было занято ближним боем с несущейся вражеской ордой, в то время, как их самих уничтожали издали с большой дистанции.

От баллист не прикрывали даже большие плотные щиты. От выстрелов этих «скорпионов» защита периодически спасала, но на долгий и упорный обстрел не хватало ни кирас, ни иных литых панцирей. Спасало ситуацию то, что чем лучше выбегающие из-за стен смешивались в сражении с толпой неприятеля, тем сложнее было вести обстрел.

Битва начинала приобретать черты многоэтапных дуэлей, когда баталии стенка на стенку перерастала в краткие поединки. Так рыцарь Оцелот видел противника, рубил с плеча и двигался дальше, сталкивался позади того с новым вооружённым разбойником, пронзал тому грудную клетку, отпихивал ногой с лезвия, и вновь бежал вперёд в поисках цели. Раз за разом побеждая, проносясь в стан отрядов врага глубже и глубже, он менял направления, не стеснялся бить в спины и помогать другим образовавшимся «дуэлям».

Иногда такие стычки проходили один в два или двое на двое, сабли вооружённых пиратов кромсали и резали воздух, стремились попасть в щели забрал или искали иные уязвимые места в боевом облачении защищающихся, однако, когда одни отряды бегут в броне, а другие в тряпках и рубахах, преимущество ловких взмахов лезвий в умелых руках оставалось за стражниками города.

И как раз только стрелковый обстрел тех и останавливал от полной доминации на поле боя, уравнивая шансы. Стрелы могли ранить гвардейца, заставить того оступиться, упасть или опуститься на одно колено в случае ранения в ногу, тогда-то корсары уже лихо находили применения своим клинкам, не мешкаясь и не позволяя до себя даже дотянуться. Иногда свистящие снаряды сбивали шлемы, и тогда уже сабли наступающей стороны рубили головы в ответ.

Одни рыцари выглядели тяжеловесно и неповоротливо, кружились вокруг себя с двуручным мечом в надежде кого-то да задеть из обступивших их со всех сторон. Другие наоборот вели себя ловко, умудрялись воткнуть копьё в одного недруга, сбивая с ног, опереться на него и толкнуть подошвами укреплённой обуви в грудь ещё и стоящего следом. Запрыгнуть на него, вытащить наконечник из первого и вонзить в обездвиженное тело нового неприятеля.

Такое выделывал, например, Аргус Дименталь. Его длинные бронированные манжеты от локтя к кисти имели выступы боевых зазубрин и ведущие вперёд лезвия, так что он мог даже с удара руки пронзать плоть атакующих его флибустьеров. Доспехи покрывали не всё его тело, в основном защищались колени, голень, грудь и спина. Причём поверх панциря кирасы был накинут плащ с капюшоном, из-под которого торчал не цельный шлем, а только диковинная металлическая маска с прорезью для глаз, как-то крепящаяся удобным способом к голове под накидкой.

Это, конечно, делало уязвимым бёдра, икры, предплечья, а также затылок, раз уж бронёй у него было покрыто только лицо, однако же позволяло на поле боя творить поистине боевые чудеса, замеченные даже с вершин башен военачальниками. Когда некоторые рыцари и от летящих стрел могут ловко увернуться, и врагов на лезвия своих оружий насаживают с успехом раз за разом, минуя все их ответные выпады и попытки на себя напасть — это не может не обратить на себя внимание.

Схожим образом свою пугающую маску разъярённого быка закреплял и массивный рыцарь Тектан Орф. Он был из мавров, что было заметно по тёмной коже его шеи и мускулистых почти не прикрытых доспехами неприкрытых плеч. Едва ли металлическая звериная морда использовалась им для защиты, скорее для общего устрашения неприятеля, особенно с учётом его причёски, но держалась на двух плотных ремнях из эластичной кожи.

Косматые длинные волосы воина представляли собой свалявшиеся локоны дредлоки, напоминающие копну лиан, растущих из головы толстых змей или же даже некие рога, органично сочетаясь с жутковатой и пугающей металлической маской. Словно разъярённый зверочеловек, несущийся стремглав на толпы лиходеев.

Изначально, как и Оцелот, он бился с мечом и щитом, но потеряв оружие под натиском врага бился уже всем, что попадалось под руку. Он поднимал оброненные копья или даже стрелы «скорпионов», метал в противника и бежал дальше. Хватал палицу из рук уже погибшего ополченца, и махал ей со всей силы, сшибая неприятелей одного за другим, а то и сразу нескольких, пробивая им рёбра и кроша челюсти ловкими выпадами снизу и вперёд.

Был там и рыцарь Арнетт Гардбух, однажды потерявший в бою всю правую руку по плечо, что не остановило его на боевом поприще и отнюдь не заставило бросить службу. Вооружённый клинком лишь в левой руке, также обучившейся мастеровито искусству фехтования, он приделал к правой стороне доспеха массивный щит-каплю, наподобие того, что был у Стромфа, которым мог защищаться, подставляя под удары врага правое плечо и даже атаковать соперников напором, так как к заслону крепилось несколько острых торчащих наружу штырей-шипов.

И это были лишь немногие из числа также отчаянно бьющихся знатных рыцарей, мечтавших отличиться и достойно себя проявить на глазах у своего короля. Однако же, чем сильнее редели войска неприятеля, тем больше возможностей и удачного обзора открывалось для расставленных стреломётов.

А такого развития событий уж точно со стороны, стоявшие на верхах башен военачальники не могли не заметить, пока другие генералы руководили внизу, посылая всё новые отряды ополченцев в бой, дабы не пустить наступающих к западной стене.

— Пора бы уже, дядька Вайрус и кх-кх, — покряхтел паладин шутливо, показывая руками, сжатыми в кулаки, вращательные движения друг над другом, как будто бы выжимал бельё, крутил канат или же, в случае Эйверя, скорее душил какого-то тощего длинношеего гоблина в своём воображении, когда так делал.

— Рано ещё, пусть выдохнутся, — томно отвечал камерарий.

— Но так же интереснее будет, — рвался в бой Эйверь, уставший сверху вниз взирать столько дней на поле боле, никак во всём этом не участвуя собственноручно.

— Тебе да, а гарнизоном рисковать я не хочу. Пусть с ослабшим врагом дерутся, чем с бодрым, — мудро проговаривал он.

Королевский камерарий был всего лет на восемь постарше тридцатидвухлетнего паладина, но тот исправно за все годы их совместной службы Его Величеству именовал Вайруса не иначе, как «дядькой», хотя они не были ни родным, ни друзьями, ни даже какими-нибудь хорошими старыми знакомыми и не знали друг друга, пока Эйверя в Триград как-то раз не прислал Дрейк Кромвелл, в качестве отличного кандидата на должность.

Однако сам Такехарис на такую вольность никогда не обижался. Возможно, уверенный в себе паладин попросту не мог выговаривать ни к кому слова почтения, так как никогда ни с кем не любезничал и познавать этикет при дворе нисколечко не желал. А, быть может, дело было в чём-то другом, но он никогда не расспрашивал Эйверя на эту тему.

Эйверя вообще мало кто желал о чём-либо расспрашивать кроме самого Его Величества, а также архимага, шута Гонзо, которому дозволялось буквально всё, и трёх детей Дайнеров. Вельд восхищался умениями паладина, желая тому подражать, Генри просто видел в нём сильного и доброго защитника своей семьи, да и всего королевства, а Ленора была чуть ли не единственным человеком, кому Эйверь мог искренне улыбнуться. Без усмешки, без хитрости, а по-настоящему.

Так что это, были, наверное, всего несколько жителей королевства, не считавших Карпатского Зверя каким-то неистовым чудовищем, воплощённым рождённым демоном или божеством зла, служащим при действующем короле. И королю всё это было на руку. Чем сильнее ходит грозная молва о его паладине, тем больше боятся и уважают его власть. А потому и Эйверю дозволялось ни с кем не любезничать, если тому нужно было что-то сказать или уж тем более отдать приказ, дать какое-то поручение либо распоряжение.

XII

Несколько последних дней военачальники вот так взирали с башен на сражения, на чудеса магии, на хитрости инженерной мысли с различными ловушками и постройками. Они видели, как были забраны уже сотни, если не тысячи жизней, а ведь за каждым, кто бежал штурмом на замок была своя отдельная история.

Они не от хорошей жизни становились ворами, речными пиратами, грабящими торговые суда и рыбаков. Кто-то из них добровольно избирал разбойничий путь, кто-то считал, что в сложившихся жизненных обстоятельствах это был единственный выход, чтобы выживать. И все эти банды слаженно шагали вперёд и дружно гибли ради некой высокой цели, не выдвигая требований, а нагло пытаясь занять хорошо охраняемый Олмар.

Пусть здесь служили не сильнейшие маги, не самое натренированное ополчение, но даже пади сразу все два кольца стен вместе с оборонительными башнями, внутри ещё хватало возведённых структур и укреплений, в которых располагались бойницы, с которых можно было дать отпор, колдовать заклятья, держаться вооружённым гарнизоном, вырезая в узких проходах и тоннелях любые вторгшиеся войска.

— Гвардейцы гибнут, маги обессилены, — раздался за их спинами голос короля, вновь поднявшегося на башню, — Я внизу сказал генералам, чтобы не выпускали подмогу, а спустили собак, как только эти оборванцы подойдут слишком близко. Зря что ли у нас псы на псарне столько дней не кормлены. Злые, голодные, самое время им дать погулять на воле.

— Я бы лучше пошёл вместе с кадетами ломать баллисты, — предложил Эйверь, — Долго им в запасе так сидеть? Стоят у стен, спят у стен…

— А я ему говорю, что пусть гвардия вымотает бойцов этих, так куда проще будет. Людей у нас хватает, хотя, конечно, из-за стреломётов начались серьёзные потери, — проговорил Такехарис, собирая свои песочные длинные волосы в хвост на затылке.

— Я думал конницу послать к орудиям, — проговорил им Джеймс, — Да столько коней перебьют, сильно ослабнем. Если осада не чья-то безумная шутка, а тактический ход, то я бы предпочёл сейчас кавалерию не задействовать вообще.

— Согласен, — вслух прогремел Эйверь, так как незадействованность конницы открывало больше возможностей ему самому посражаться, — Вот начнётся Золотой Путь, а они вновь нападут, решив, что без короля город будет взят, там и пригодятся все запасные подразделения.

— Усилим охрану замков на этот случай, — пообещал король, — Прикрой кадетов. Там многие взводы ещё кроме молока матери ничем не питались. Зелёные все, ни турнира, ни поединка, жалко ребят, но что делать… — качал он головой, — Дай им задачу уничтожить баллисты, а то нас так попросту всех расстреляют.

— Это что же, неужто прям в бой вести? — заулыбался паладин.

— Именно. Пойди, малыш, напомни всех, почему вокруг все так боятся Карпатского Зверя, — хитро улыбнулся монарх, положив ладонь воину на покрытое бронёй плечо.

— Ну, понеслась! — кивнул тот взъерошенными завитыми локонами косого пробора, помчался по ступенькам прочь с башни, и вскоре внизу перед выстроенным внутренним карманом заграждений позади расщелины в стене, уже предстал перед кадетскими взводами и их капитанами.

И пока паладин толкал воодушевляющую молодёжь помпезную речь, расставлял взводы так, чтобы отряды с массивными топорами, молотами и булавами шли в дальних рядах, в ожидании, когда передние пробьют им дорогу, чтобы те могли крепкими молотящими ударами уничтожать стреломёты без возможности на починку и восстановление, командующие у расщелины генералы велели открыть псарню и гнали крупных голодных собак на неприятеля.

Последние несколько дней обрывками окровавленной одежды с трупов побеждённых вражеских воинов этих собак дразнили и натаскивали. Сложно было бы, конечно, представить, что все пираты пахли одинаково, но они уж определённо отличались от привычного бойцовым псам запаха местных жильцов, будь то кадеты, ополчение Кхорна или королевская гвардия.

Тех периодически за все годы службы даже заставляли посещать псарню, чтобы собаки на них адекватно реагировали, не лая и не нападая на своих. Они проводили там какое-то время, могли играть, бросать палки, гладить и кормить отобранных для защиты зверей, а потом сменялись другими через день-другой, чтобы местных здешние псы знали хорошо как раз для подобных случаев.

И сейчас, некормленые пару дней, озлобленные и тоже соскучившиеся по командам типа «взять!», активно отрабатываемых на тренировках, сейчас они неслись со всей своей звериной мощью, по земле, грязи и пеплу своими крупными могучими лапами.

Чёрные, серые и бурые, лохматые и с гладкой недлинной шерстью, одинаково крупные и быстрые псы миновали разрушенную стену, выскакивая наружу, и стремглав неслись на отряды неприятелей, напрыгивая и вгрызаясь в горло, хватая цепкой пастью за руки, заставляя тем самым выбросить оружие, кусали ноги, раздирая плоть крепкими острыми зубами.

Бьющиеся с гвардейцами, ополченцами и рыцарями разбойники явно не ожидали того, что появится такая четырёхлапая голодная свора, тут же начавшая вгрызаться сквозь изодранные ткани им в плоть. Поле брани обрастало новыми воплями ужаса, боли и страха, в то время, как до этого все крики по большей части были боевыми кличами на выпадах или же стонами раненых, не столь истошно вопящих от того, что их заживо пожирают звериные пасти.

Королевские псы отрывали куски от бёдер и ляжек, сдирали икры с костей ног, упивались кровью из хлещущих шей и буквально отрывали бойцам руки, обгладывая, словно подброшенную им косточку. Сцены дикой расправы пугали даже отважных рыцарей. Так сэр Оцелот едва не получил стрелой в лицо, прямиком в пасть металлического черепа, где под тёмной тканью скрывались его глаза в этой особой прорези шлема, когда наблюдал, как две массивные собаки, схватившие одного бедолагу за разные ноги, буквально раздирали того пополам, а тот ничего не мог с этим поделать, лишь истошно вопя и захлопываясь кровью.

Спущенные с цепей псы неплохо отвлекли вражеских воинов, так что тех удавалось легче ранить в бока, срубать головы, да и вообще оказывать напавшим псам различную помощь в умерщвлении оппонентов. В этот момент как раз повёл за собой кадетов Эйверь, обнажив свой волнистый пламевидный большущий фламберг, который спокойно удерживал в одной руке, прикрываясь крупным щитом в виде раздутого и расплывшегося треугольника остриём вниз, с литыми изображениями драконьих крыльев на верхних краях и гербом-короной в центре. А вместе с паладином шагали и капитаны кадетских взводов, не забывающие при необходимости давать чёткие указания.

Поначалу их маленький отряд стражи крушил одного негодяя за другим. Разбойников было много, и все прекрасно вооружены, но гибли десятками под свистом оружия ловких натренированных стражников. Руки бандитов, все ещё сжимающие дорогие клинки, валялись отрубленными на сырой траве, смеживая хлещущую кровь с крупной утренней росой. Летели головы, выбивались зубы, вопли лились в воздух несмолкаемым шумом и, казалось, числу разбойников не было конца.

Крэйн махал мечом крест накрест, резал врагов, отталкивая их ногами и сваливая наземь, а иногда делал ловкие подножки, тут же пронзая плоть мечом сверху вниз, и продолжал своё движение, расчищая путь, как своим бойцам, так и утяжелённым отрядам. Возле него был почти весь шестой взвод, уже и Стромф и Гала сейчас находились не у катапульт, а в пехоте, лишь только одноглазый лучник Ильнар оставался в бойнице башни на своём посту, куда его заранее распределил Эйверь.

Он, вместе с остальными засевшими в оборонительной башне, смотрел в щели и старался прикрывать своих, метко выпуская стрелу за стрелой в неприятелей, пока войско под командованием Эйверя уже стремглав неслось вперёд, шумно звеня доспехами, оружием и топотом, своих, облачённых в сапоги с блестящими пряжками, ног.

Острые металлические наконечники пронзали легко и уверено лишенную брони плоть бандитов. Те всё ещё безо всяких прочных доспехов были одеты в какие-то тряпки и лохмотья, вонючую старую одежду и изредка в кафтаны да наряды, отнятые некогда прежде разбоем у торговцев и богатых путников. Никакой брони, ни кольчуги, ни даже кожаных кирас за редким исключением. Но в глазах каждого блестела воля к победе и уверенность в своих вооруженных действиях.

Они гибли один за другим, изредка пытаясь метнуть топор или кинжал. Чаще всего промахивались, но и несколько серьёзных ран такими действиями нет-нет, да и наносили. Вопли раненных сливались с грозным кличем нападавших. Словно под чарами и гипнозом или глотнувшие настойки для состояния берсерка, едва сохраняя грань рассудка и личности, они по чьему-то жестокому приказу шли сюда умирать.

— Ну, надеюсь, хоть на этот раз сработает! — сам себе проговорил высоким и гудящим голоском алхимик-самоучка.

Нимрод накинул шлем-шапку на свои светлые кудри, и в удобный момент достал очередную склянку с малинового цвета зельем, намериваясь отпить. Однако мимо пронеслась стрела из «скорпиона», разбив бутыль и едва не ранив ровный нос, выпирающие надбровные дуги и худые щёки алхимика-самоучки разлетевшимися по лицу осколками, чудом не впившимися в плоть.

Зажмурившись, кадет не мог даже среагировать на последующий свист стрел, да и скорость их полёта всё равно превышала любой доступный для уворота интервал. Лишь шумный прыжок приземлившегося рядом Стромфа, прикрывшего его щитом, защитил бедолагу от неминуемой смерти.

— Вот и щит пригодился, ха-ха! — узнаваемым горловым тембром с довольной ухмылкой заявил усатый крепыш, прикрывая соратника от прицельных стреломётов и арбалетчиков, бьющих откуда-то издали.

— Стромф! Твоё плечо! — обратил внимание Нимрод на вонзившуюся в его друга стрелу, торчащую из плеча, казалось вообще не доставляющую неудобств могучему усачу.

— Не важно, до свадьбы заживёт! — усмехался тот, и потащил алхимика прочь от новых выстрелов, прикрывая собой и своим заслоном от всего, что сквозь ночную мглу летели в их сторону.

Отряд Эйверя уже определённо сломил дух многих нападавших, оставляя за собой трупы и смертельно раненных, постанывающих в муках и продвигаясь всё ближе в сторону небольшой возвышенности с расставленными осадными орудиями и обилием охранявших и обслуживающих их войск неприятеля.

Кругом воцарялся лязг и звон сражений. Разрозненные обособленные стычки сменяли друг друга с подходом новых отрядов. Кадеты шли всё дальше, мешая вражеским отрядам подступать к крепости, оттесняя тех назад, однако же полноценного противостояния войско на войско не получалось, а сверху подходящие отряды неприятеля осыпали стрелами лучницы под командованием Вайруса.

К тому же теперь и у врага цель была не только прорваться в крепость, но и не подпустить полки защищающихся к своим осадным орудиям. Толпы наступающих могли расступаться, организуя меж собой коридоры, смыкаясь по обе стороны и окружая оказавшихся в такой ловушке бойцов короля. Могли напирать клином, вынуждая слаженные построения войск разделяться и дробиться, провоцируя на себя и отвлекая от своих расставленных стрелков.

Арекса лихо управлялась с двумя мечами акинаками, Одуванчик вертелась со своим клаймором, выпуская лиходеям внутренности из рассеченных животов, Такада с лезвием в косе перерезал глотки окружавшему неприятелю и со смертельной точностью направлял свои ножки и металлические звёздочки в подбегающих оппонентов, а Тиль и Уилл стояли спина к спина, вертясь на месте и двигаясь боком, отражая разные выпады разбойников со всех сторон, пока впереди капитан Крэйн прокладывал им курс движения, то и дело тоже скрещивая свой меч с кем-то из яростных набегающих бандитов.

Ловкие пальцы щура Такады только и успевали метать в грудины и шеи неприятеля порции своих заточенных и свистящих в воздухе орудий. Когда же к нему подходили слишком близко, то он либо пускал в ход лезвие на своей косе, активно мотая головой и не подпуская на расстояние укола лезвием, либо его прикрывали остальные, кто был неподалёку. Эрвуд лихо нарезал врагов вокруг него, делая молниеносные рывки со своим ребристым изогнутым клинком, за один раз успевая смертельно изранить сразу нескольких противников, да и братья-близнецы в две пары глаз пытались уследить за происходящим вокруг, лихо двигаясь вдвоём и снося подходящим пиратам головы, лихими и крепкими ударами мечей.

Кое-где кадетов выручали собаки, ещё не набегавшиеся по полю брани, стремящиеся вонзить свои клыки в незадачливых лиходеев. Они также атаковали и помогали в сражении, однако уже не с такой прытью и не такой активной численностью, как когда только выскочили из-за городских стен.

Бежавший на кураже в пыл битвы Эйверь кромсал извилистым мечом направо и налево, бил врагов щитом, сбивая с ног под своим напором, и всё дальше отходил от капитанов, распоряжавшихся своими людьми самостоятельно, пока он наслаждался побоищем, будучи в его самом центре.

Рихард Крэйн старался следить за обстановкой и своими подопечными, регулярно звучал его приказ «не отставать!», но в их сторону то и дело сбегались организованные мелкие банды, на которые приходилось отвлекаться лидерам молодых отрядов, так что сами кадеты растягивались разрозненными компаниями по полю сражения, принимая атаки спереди и сбоку, пока совсем дальних наступавших пытались настичь из бойниц меткие лучники.

Ближе к Эйверю старались держаться некоторые бронированные гвардейцы, не то сами, как стража, прикрывая паладина от подлых ударов с тыла, не то чувствуя себя безопаснее, когда рядом с ними сражается такой лихой воин.

Кадетам же на первом их важном задании, на испытании и проверке всего того, чему их научили, по ходу сражения приходилось принимать решения самостоятельно. Особенно, когда любое промедление было смерти подобно.

— Стромф, о боги! — слышался голос Галы, увидавшей, сколько стрел с арбалетов в итоге в себя принял рослый воин.

— Пустяки, ерунда всё, — тяжело дышал он после пробежки в их сторону вместе с Нимродом, — Идём дальше, нечего здесь задерживаться! Всяко не лазарет, — отшучивался он, плотнее сжимая полуторный фламберг в одной руке и серый медный щит с гербом Дайнеров за внутренний поручень в другой.

Гала пыталась помочь, шагала рядом, пытаясь вытащить стрелы из плоти Стромфа, продолжая быть начеку, чтобы самой не подставиться под удар. А опасность подстерегала на каждом шагу. Эйверь где-то впереди бился среди продолжавших сражение гвардейцев. Капитаны взводов для поднятия духа бойцов велели играть своим музыкантам, дав команды прикрывать тех от вражеских нападений.

Трое человек из взвода окружило Диего для защиты, который принялся играть королевский гимн на своей замечательной скрипке. Под знакомые всем с детства ноты воины отчаянно сражались с наступавшими оппонентами. Щиты отражали стрелы, свои лучники старались прикрыть со стен и башен, но всё чаще и чаще приходилось орудовать клинками с неплохо вооружёнными разбойниками.

Пиратские сабли раз за разом оставляли на предплечьях могучей Галы всё новые ранения и царапины. Она старалась не подпустить к близнецам слишком много людей, заодно приглядывала за израненным Стромфом, а потому в процессе движения взвода всё сильнее задерживалась и отдалялась, пока рубила нападавших своим широким и верным клинком бракемаром, чтобы бить наверняка, а не просто тех отгонять. Рослая крупная девушка любила всё делать наверняка, раз и навсегда, нежели бессмысленно с угрозой махать мечом и щитом в воздухе.

Когда злоумышленников вокруг становилось слишком много, она применяла навыки боевой магией. Окружала себя непробиваемой временной капсулой, иногда возводила перед уколами со стороны вражеских воинов стенки или висящие в воздухе магические щиты.

Но, к сожалению, по окончании каждого удачного заклятья, а были ещё такие, которые формировались, но кроме свечения так и не обретали заветную форму, не давали никого эффекта, увы, не сплетаясь в должную обороняющую фигуру, она чувствовала как теряет жизненные силы и ориентир в пространстве, как в груди что-то сдавливает, кровь подступает к горлу, а порезы на плечах и предплечьях открываются с новой силой, не желая заживать.

И чем дольше она пребывала в ослабленном состоянии, тем сложнее и опаснее для неё было вообще не применять защитную магию. Но при этом именно применение магии изнуряло её даже сильнее физической активности: прыжков к врагу и от врага, отражения летящих к себя, попыткам сдержать натиск и нанести свой карающий смертельный удар.

Затягивающиеся схватки отдаляли её от остальных, изнуряя сильнее, а вокруг сбегалось всё больше и больше неприятелей, смыкая строй и перекрывая все пути для отступления. И не смотря на всё это, Гала продолжала уверенно сражаться, держась с успехом даже одна против нескольких оппонентов, обрушивая на них мощные удары лезвия, отрубающего руки, сносящие головы, протыкающие их лишённые доспехов тела насквозь.

Нимрод использовал дымовые завесы для отвлечения внимания, и заодно, чтобы получше скрыться от бегущих на них банд неприятеля, дабы не попасть в кольцо окружения. Однако и сам начинал задыхаться в дыму, уже серьёзно отдалившись от того же Стромфа. Но там впереди и вовсе разгоралось большое сражение. Капитан Крэйн, хмуря брови, со всей сосредоточенностью бился сразу с тремя вооружёнными саблями корсарами.

Эльф-шпажист Кифлер ловко пронзал неприкрытые воротами глотки, скользя среди вражеских воинов, однако быстро выдыхался, несмотря на умелые выпады. Теперь уже ему потребовалась защита Стромфа, рванувшего прикрыть от лязгающих лезвий и бьющего своим клинком-фламбергом в ответ, расчищая путь для своих.

На пару они слаженно работали, стараясь прикрыть и защитить друг друга, пока пролетевший между ними топор не заставил отскочить в разные стороны. А метатель орудия имел целый запас тому подобных, побрасывая их, словно уличный цирковой артист, жонглируя небольшими мясницкими тесаками-топориками, начиная метать их в сторону эльфа.

Кифлер, как и все вокруг, не мог позволить себе ни секунды отдыха, словно танцор на углях, прыгающий то вправо, то влево от летящих в него орудий, но при этом всё ближе и ближе приближаясь к ухмыляющемуся оппоненту, который лишь перед колким ударом, пронзившим шею, сменился в лице из самоуверенного на ошарашенный, удивлённый и даже напуганный вид, застывший на нём уже навечно.

А едва эльф нагнулся, чтобы что-то подобрать с тела павшего метателя, как мимо просвистел ещё один колун. Шпажисту сильно повезло склонится именно в тот момент, когда в него целился неприятель, однако предстояло теперь рвануть к тому и продолжать сражение.

Отскочивший в другую сторону Стромф уже прикрывал Нину, блокируя массивные удары множества сабель по рукам и броне молодой девушки, давая той время хорошенько размахнуться здоровенным клинком, чтобы изрубить и задеть сразу нескольких атакующих неприятелей.

Замыкавший весь растянувшийся взвод и окружённый аж тремя телохранителями Диего, да к тому же увлечённый игрой помпезного гимна на скрипке, старающийся вслушиваться в звучащую вокруг мелодию гимна, чтобы вместе со всеми военными музыкантами попадать в такт, не замедляясь и не ускоряя должный ритм, совсем с трудом ориентировался в пространстве, не видя даже, куда идёт.

По итогу он просто споткнулся об одно из убитых тел, с криком рухнув на землю и разломив в щепки свой ценный музыкальный инструмент. Напуганный этим событием, не верящий своим глазам, приподнимая на струнах деревянные обломки, он даже не обратил внимание, как всех трёх кадетов, обернувшихся на него расстреляли в спины вражеские стрелки, занимавшие новую позицию.

Его в таком положении заметил Нимрод, отвлекшийся от изрезанного его клинком врага и уже был готов помчаться на помощь, но падающий исполосанный по кровоточащему телу лезвием речной корсар вонзил в ботинок алхимику свой звездчатый кортик. Пригвоздил стопу завопившего кадета к земле, да ещё и удерживал поверх за рукоять, вращая оружие в свежей ране.

Дёргая изнывающую ногу со вспыхнувшей адской болью, кадет пытался ту вытащить из хватки валявшегося неприятеля, а тот из последних сил тянулся к своему поясу левой рукой, вынимая ещё один припрятанный кортик дирк уже плоский, с деревянной рукояткой.

Колкие удары последовали по ноге сбоку, прямиком сквозь мышцы икры. Что было сил пират вонзал лезвие в плоть, вынимал обратно и опять втыкал своё оружие в подергивающуюся ногу, не давая Нимроду времени сопротивляться. Одёрнуть в нарастающей агонии свою истерзанную конечность он никак не мог. Один кинжал пригвоздил к земле, другой скользил, словно в мягкое масло, оставляя крупные кровоточащие ранения. Наконец взмахом клинка Нимрод отрубил правую кисть злоумышленника почти по локоть, вырывая ногу из издевательского пыточного плена, но устоять на другой уже никак не мог.

Так что упал, и хватался за раны, не зная даже, как теперь их перевязать, как вставать и продолжать движение. Как хотя бы отползти поближе к стене или вовсе вернуться на территорию замка в надежде на лечение. Сквозь страдания и мучительные боли, он всё же старался перетянуть раны штаниной, заодно планируя срезать рукав, сделать повязку, вот только времени на это всё не было.

Он успел лишь выхватить бутыль пшеничного спирта, чтобы облить и промыть свои раны, как рядом оказался подползавший и ещё живой корсар. Без правой руки, без живого места на груди, однако всё ещё не желавший отступать и умирать. Зажатый в пальцах оставшейся передней конечности четырёхгранный кортик теперь снова взмыл вверх и принялся колоть бедро и ковырять незащищённый живот алхимика-самоучки.

Корсар так и двигал оставшейся рукой, неистово мстя за собственную грядущую смерть, которую уже предвкушал, и крепко сжимая морской кинжал, пронзая брюхо незадачливого алхимика, пока силы совсем его не покинули, и он вместе с Нимродом не остался лежать на земле со стеклянным взором и истекать кровью, растеряв последние крупицы жизни из своего тела.

Златокудрый юноша не успел ни порвать рубашку, ни промыть и перебинтовать рану, ни выпить какое-то из своих наготовленных по разным случаем напитков. Многочисленные раны на теле уже не давали возможности даже подняться и вообще согнуться, чтобы сесть и хоть как-то себе помочь. Распластавшись на спине он лишь с сожалением смотрел туда вдаль, где время словно замедлялось, всё становилось таким томным и неторопливым, но него самого уже не было никаких сил и возможности добраться в ту сторону.

Туда, где среди валявшихся тел трупов его товарищей сидел на земле несчастный скрипач Диего, растерянный и уже ничего не соображавший, приподнимая пальцами остатки своей скрипки, когда сбоку в него уже неслись злобные колкие стрелы со стороны врага, пронзая и грудь, и шею, и висок…

Никто даже не оглянулся, не прервался, глядя на истекающий кровью труп, здесь смерть была уже в самом естественном порядке вещей. Но все боялись, что этот день может стать последним, даже те самые люди, бегущие на штурм замка. Страх их не был столь силён, чтобы отступить от немеченой цели, и за каждым свои причины оправдывали кровавую битву, несмотря на то, что шансы были невелики, никто из них не желал просто так умирать и сдаваться на чью-то милость, каждый разбойник держался до последнего.

Глаза нападавших пылали злобой и яростью, многие из них теперь пытались обойти основной центр боя и проникнуть в город, приблизиться к воротам. И вот там уже натыкались на стоящий отряд стрелков, удачно расставленных по этажам стенам и галереям башням. Войска лучников сейчас служили последним оплотом на защите города, и никто не имел права прорываться через них. Они это прекрасно понимали и со всей серьёзностью относились к происходящему сражению, внимательно следя за творящимся вокруг.

Расправившаяся с очередной попыткой себя окружить могучая Гала рванула туда, спешно, без колебаний и без какой-либо передышки преграждая путь несущимся к разрушенной стене разбойникам. Её там, как и ряд рванувших на защиту бреши гвардейцев, с меткими засевшими у бойниц стрелками прикрывал Ильнар.

Нина разрывалась между тем, что надо бы помочь там у стены, и основной миссией, чтобы поскорее уничтожить стреломёты неприятеля. Держалась то ближе к Крэйну, то задерживалась, думая, что Гала может нуждаться в поддержке. А каждую такую остановку Стромфу приходилось закрывать её от стрел, притом, что одного его вытянутого щита-капли на двоих никак не хватало.

— Прости-прости! Милый Стромф! — чуть ли не со слезами говорила она, видя как тому в бедро и предплечье вновь угодили вражеские стрелы, — Вечно тебя подвожу, вечно подставляюсь… Тебе нужно к клирикам, ты так помог нам, возвращайся в замок! — молила она.

— Ерунда, — говорил он, обламывая древко стрелам, чтобы не мешались, так как сидеть и выковыривать их не было времени, да и особо желания, ведь чем больше тревожишь раны, тем сильнее те начинали болеть, — Идём, скорее! Ну же! — старался усач держать улыбку, несмотря на всё творящееся вокруг.

Озлобленное лицо Рихарда Крэйна кривилось под боевыми выкриками и воплями при взмахах меча. Он умудрялся вертеться на месте, ногой сшибая одного злоумышленника, мечом пронзая другого, а плечом, увернувшись торсом от выпада третьего, толкать его и тоже пытаться сбить с ног. Он лихо управлялся со своей задачей, в то время, как некоторые другие капитаны взводов уже успели погибнуть, застигнутые врасплох бандами напиравшего неприятеля, или снесённые мощными пиками снарядов из могучих баллист.

Паладин Эйверь где-то там впереди среди гвардейцев короля ловко колол и рубил всех нападавших, не задерживаясь долго на одном месте в пылу сражения. Отражал щитом стрелы, бил им по головам и лицам соперников, и дальше продолжал бой, вырезая человека за человеком. Злоба его была почти на том же уровне, что и разбойников, но для него, казалось, берсерк был типичным состоянием в битве.

Кипящая ярость и полученные боевые навыки сплетались в воинственную и смертельно опасную смесь. Его ловкость движений не позволяла противникам сделать какие-либо подлые выпады, его грация всегда прикрывала самому себе спину, ноги и шею, несмотря на всю кажущуюся массивность и тяжеловесность собственной брони. Эйверь редко принимал боевые стойки или расхаживал, изучая врага. В битве он был, словно заводная игрушка из поделок алхимиков, заведённая пружинами на самый максимум!

Пока вокруг лился звон, лишь его крупный сверкающий меч свистел от скорости взмахов и изящества своего порхания по месту сражения. Обагрившийся кровью десятков поверженных воинов, большой зазубренный клинок стремительно разил дальше. Алые капли, собираясь на плоском лезвии вместе, падали на землю, соскальзывая и взмывая в воздух от каждого взмаха, от всех многочисленных резких выпадов, и даже слетали на одеяние неприятеля ещё за миг до вонзающегося острия.

Сам этот фламберг его был великолепен и будто бы по качеству сильно превосходил вооружение всех сражавшихся вокруг. Вероятно так и было, уж кому в королевстве быть вооружённым самым лучшим из всех возможных клинков, если не главному паладину Его Величества. Ну, или самого короля, когда тот самолично бы вёл в бой свою армию.

Но и несущиеся на замок банды тоже дрались вовсе не той ржавчиной, с которой привыкли подкатывать к торговым обозам, а с дорогим и качественным металлом в руках от неизвестных благодетелей всей этой затеи. По-настоящему острые топоры, отнюдь не те, что в ходу у дровосеков, а изготовленные мастерами своего дела специально для применения в бою, сейчас лихо срубали кисти и куски ног, вонзались в шеи и старались прорвать броню защитников. Вражеские мечи и шпаги также прекрасно проникали в плоть, хоть и периодически отскакивая от доспехов гвардии. И, не смотря на хорошее оружие, враги короля не могли одолеть присланные на защиту города отряды.

Один умелый взмах сабли бывалого лесного бандита отсек голову кому-то из молодых мечников, забрав красивое оружие того себе в левую руку. Отмахиваясь двумя мечами, он искусно отбивал атаки троих, а то и пятерых, покусившихся на его жизнь заступников престола. Вокруг царил лязг металла. Пики и копья натыкались на приёмы сопротивления, топоры разбойников задевали по броне, а вот шум стрел быстро стих, ведь в замешавшейся каше сражения уже нельзя было целиться только в противников, стрелы могли запросто поранить и своих. Лучники ждали подходящего момента, искусно целились в кого-то конкретного по отдельности, не редко могли спасти от подлой атаки того или иного товарища.

Задержавшаяся для помощи Гале отважная Арекса, чьи покачивающиеся миниатюрные косички рыжеватого ирокеза среди выбритых висков претерпели некоторые изменения после того, как часть их них отсекали свистящие над ней пиратские сабли, выскочила прямиком на того хитреца, как и она, вооружённого теперь двумя клинками.

Излюбленным приёмом, словно мельницей пытаясь измолотить неприятеля намести, чередуя задранные согнутые локти она крутила свои короткие акинаки колесом, напирая на того, но и враг этот явно не в первый раз в жизни держал в руках оружие.

Мужчина годился ей в отцы, но при этом опережал по проворности. Разбойник, регулярно снующий по ветвям деревьев, даже на поле боя казался неуловимым. Умел исполнять сальто, и не подпускал к себе никого из оказавшихся рядом копейщиков гвардии.

Изрубая тех буквально на несколько частей своими умелыми движениями, он порхал в смертоносном танце не предоставляя Арексе никакой возможности приблизиться и подловить себя в какой-нибудь особо удобный момент.

А расправившись с гвардейцами, мужчина уже сам ринулся к ней, быстро двигая мощными ногами, атакуя её снизу, пытаясь сбить с ног, и сверху, так что все четыре их меча регулярно бились друг о друга, скрежетали и пересекались, отдалялись и сходились вновь.

Она крутанулась на месте, надеясь врезаться тому лезвием вбок, но тот тут же выставил один из клинков вдоль тела, отразив нападение. Тогда она вторым мечом сделала выпад вперёд, чтобы разрезать, а лучше даже пронзить его живот, но теперь уже тот крутанулся, стоя в одной точке, легко минуя её попытку себя ранить, а вот её саму неплохо косо задел по спине, прорезав и кожаную броню, и ткань рубахи, и кожу.

Вскрикнувшая от длинной кровоточащей царапины, она всё-таки стремилась не потерять самообладания и снова шла в наступления, вращая акинаки колесом, переступая ногами столь ловко, что не позволяла разбойнику попытать удачу в очередной подножке.

Приседанием увернувшись от мельницы двух клинков, он сделал пол оборота, в надежде попасть своими вытянутыми в руках лезвиями мечей ей прямиком по ногам, но боевитая Арекса не только подпрыгнула в момент первого касания, но и приземлилась прямиком на плоское лезвие обоими ногами, когда под ней проходила вторая рука мужчины.

Стоя на его клинке она увесистым ботинком на мощной и натренированной ноге ударила того по лицу, заставив выпустить первый меч. А пока он падал на спину, сама прыгнула, делая кувырок в воздухе и оба зажатых в руках своих клинка вонзила неприятелю в грудную клетку, глубоко пригвоздив к земле.

Времени праздновать победу не было, с боевыми кличами неслись новые вооружённые флибустьеры, а доставать свои мечи из мёртвого тела оказалось делом проблематичным и долгим. Арексе пришлось бросить эту затею после нескольких попыток вырвать обратно свои лезвия, и девушка спешно подобрала клинки своего оппонента, которые тому были уже совершенно не нужны, зато находились рядом.

Подбросив мечи в воздух, она ловко их ухватила, начав крутиться и делать пасы руками в сторону бегущих и вопящих воинов, протыкая тех, блокируя выпады их сабель и топоров, била по ногам и шеям, обрушивая окровавленные тела вниз, расчищая себе дорогу дальше и собственноручно уничтожая с десяток напавших на неё корсаров.

И если в Арексе даже послестольких сегодняшних сражений продолжал полыхать азарт битвы, то рослая коротко стриженная Гала уже совсем выбивалась из сил, едва не роняла щит, и из остатков энергии плела вокруг себя защитные капсулы, позволяющие выдержать несколько ударов неприятеля, пока она собственноручно не насаживала их на свой клинок.

Снова и снова её окружали, а широкий бракемар выручал её наточенным лезвием изрезая и вскрывая тела замешкавшихся и не знавших, как подступить к такой тучной и мускулистой даме щуплых разбойников. Одноглазый стрелок Ильнар старался помогать ей, но от всех напастей спасти не мог.

К тому же требовалось постоянно натягивать новую стрелу, тянуться к той из колчана, теряя драгоценное время, снова вглядываться в узкую щель бойницы в поисках местоположения Галы, прицеливаться по движущимся целям вокруг, и снова отвлекаться от бойницы, заряжая новую стрелу. Конечно же, прекрасно знающий своё дело, он делал это так быстро, как только мог, но даже этого было недостаточно.

В конце концов, она выронила из левой руки свой щит, ставший для неё слишком тяжёлым. От ударов по спине едва уже держалась. Вертела корпусом, пытаясь могучей рукой с зажатым лезвием задеть кого-нибудь, но понимала, что измотана боем и слишком много сил истратила на попытки создавать магические барьеры.

Залпы лучниц с башен в её направлении могли задеть саму девушку, потому бессмысленно было ждать помощи. Вайрус приказывал палить по дальним ещё только подходящим войскам, чтобы те проредить и ослабить. Подход к стене прикрывали башенные стрелки на амбразурах и бойницах, но у тех хватало целей повсюду, лишь её одноглазый товарищ стремился как-то помочь сослуживице, однако быть столь быстрым, как хотелось бы, увы не мог.

Рухнув на подкосившиеся колени, тяжело дыша и глядя перед собой с осознанием неминуемого конца, Гала чувствовала как вражеские сабли с разных сторон вонзаются в её тела. Вскрикивала своим низким голосом, неистово сопротивляясь изнутри. Перед ней мелькали образы родных и близких из прошлого. Твёрдая и упёртая в убеждениях личность с собственным мнением, привыкшая в суровом мире своей силой добиваться правды и справедливости, прошедшая тяжесть лишений и горечь и неправедности этого мира с взяточничеством, предательством, ложью и клеветой, сейчас она переживала заново весь свой путь до этой битвы у стен огромного города.

Верный клинок выпал на землю и уже не мог разить… Раны кровоточили сильнее, удары приближающихся недругов сыпались один за другим, и как бы не отстреливал тех кусающий губы Ильнар, он уже не в силах был убрать их всех от её тела. Как не успевала на помощь и Арекса, как не подоспели и оставившие своих на главном задании Нина и увязавшийся за ней Стромф, таки бежавшие на защиту расщелины в стене и к своим оставшимся в виде живой преграды. Новые отряды ополченцев с дубинами и алебардами неслись со стороны замка, однако среди них не было клириков и целителей, что мог бы сейчас спасти крепкую даму в окружении ухмыляющихся вооружённых врагов.

Из последних сил она пыталась снова и снова подобрать меч, колоть и резать ноги подбегавшим, вонзаясь в плоть икр, перерезая пяточные сухожилия, а когда те падала, то разила их в грудь и в лицо, стараясь угодить в раскрытые вопящие рты или глаза. Она пыталась стряхнуть с себя вонзённые клинки и долетавшие стрелы вражеских лучников, подбирала обронённое более лёгкое оружие неприятеля и ими пыталась бить из остатков последних сил всех тех, кто лез на неё.

Наконец, двумя влажными от своей и вражеской крови руками она с неистовым криком подняла свой щит, принявшись ломать черепа и грудные клетки всех, кого удавалось свалить и кто был ещё жив после её предыдущих попыток им помешать. Жизнь медленно утекала из тела, а она боролась до самого конца, пока израненные и искромсанные плечевые мышцы окончательно не окунулись в агонию, не позволяя больше поднимать никакие предметы.

Страх неминуемой смерти в кофейного цвета глазах сменялся принятием своей неизбежной судьбы. И от полыхающей болезненной ненависти в окружившим лиходеям могучая Гала умудрилась даже ещё раз из самых последних сил подняться прямо с их саблями, вонзившимися в её крупное тело, и буквально вручную сдавить насмерть шеи двум ближайшим попавшимся под руку врагам королевства.

Но это было уже последним, что она могла сделать для себя и своей земли, перед тем как окончательно рухнуть, прикрыв свои веки и выдохнув на притоптанную и пепельную землю в последний раз, приподнимая миниатюрную дымку пыли от своего лица, растворившуюся вместе с её жизненными силами, словно покинувший её тело бесплотный дух.

— Гала! Нет! — рыдала Нина, издали видя это её падение на землю.

Она неслась вперёд с озлобленным на весь мир лицом, махала двуручником, снося головы всем, кто приближался к телу плечистой воительницы. Стромф едва поспевал следом, бил острым концом своего щита-капли нападавших сбоку, раз их клинком, отталкивая ногою прочь, и нёсся дальше, пока его подкова из светлых усов колебалась от многочисленных движений, периодически даже мешаясь постоянно снующими в поле зрения кончиками на протяжении битвы.

Как мог с разных сторон он прикрывал стремглав несущуюся Нину, которая, вроде, и сама справлялась, изрубая корсаров направо и налево, а вроде и без усатого крепыша могла получить немало ранений в спину или с разных сторон, пока управлялась со своим массивным клаймором, отнюдь не всегда вращающимся вокруг тела с достаточной силой и скоростью, чтобы уничтожить абсолютно всё.

Крепышу с мечом и щитом из-за этого заодно приходилось даже держать дистанцию, чтобы самому не угодить под свистящее плоское лезвие. Но когда он увидел, что на подмогу Арексе, остаткам гвардии и другим сражающимся рыцарям со стороны замка несутся свежие силы, то всё же подскочил к Нине, пытаясь оттащить ту назад.

Над ними засвистели полчища стрел, пущенных с башни, за которыми они дугой проследили своими глазами и видели, как падают шеренга за шеренгой приближающихся центральных войск. Камерарий короля отдавал новые приказания, но попасть в команды, засевшие за рамами «скорпионов» и конструкциями баллист, со своего расстояния те никак не могли, уповая на ополченцев и кадетов, отправленных на важнейшую миссию.

Новые отряды королевских гвардейцев вступали в бой, выбегая из разрушенной стены. Унтаровские щуры с кривыми саблями парамириями, отряд хаммерфолльцев с короткими мечами — отнюдь не все гвардейцы, в отличие от ополчения Олмара, были родом из Кхорна, многие приходили служить королю из других, особенно соседних регионов.

— Да хватит уже, Одуванчик! Ей не помочь, — удерживал Стромф подругу, несущуюся к телу погибшей Галы, — Идём, мы нужны капитану! Или ты забыла задание? Необходимо уничтожить стреломёты, иначе пострадает ещё больше людей.

Орудия с крепкими и мощными стрелами подбирались как раз ближе. Кругом уже вовсю начинало светать, всю ночь длились стычки кадетов и гвардейцев на подступах к осадным машинам, но удавалось лишь сдержать натиск огромного числа нападавших, при этом собственные позиции достаточно углубить всё равно не получалось.

А казавшиеся ничуть не сонными и не уставшими войска осаждающих готовились к продолжению штурма. Баллисты принялись палить уже не по людям, а прицельно вонзать свои снаряды глубоко в стены один над другим. Раз за разом пробивая каменную кладку ввысь вдоль башен и справа и слева, по обе стороны от расщелины.

Таким образом, пока в центре кипело сражение, по краям формировались лестницы из массивных стрел баллист, воткнувшихся в камни возведённых укреплений. А потому новые прибывшие банды неприятеля могли огибать основное поле брани, двигаясь уже не к широкой пробоине посреди западной стены Олмара, а к её краям, чтобы влезать безо всяких собственных лестниц и цепких приспособлений «кошек», как в первые дни осады.

Заодно, несмотря на веерный обзор с бойниц округлых цилиндрических башен по обе стороны, конкретно места стыков этих построек с возвышающейся кладкой стены оставались для лучников неудобным местом и практически слепой зоной.

— Нам нужно сломать эти баллисты, во что бы то ни стало, понимаешь? Иначе они превратят непреступную крепость в обилие штурмовых лестниц с надписями «добро пожаловать, захватывайте нас», — со всей серьёзностью убеждал Нину Стромф, и они, наконец, двинулись прочь от сражения, стараясь на попадаться под обстрел из арбалетов, оксибелов и гастрафетов.

Нина неуверенно оглядывалась со слезами на павшую Галу и сражавшуюся Арексу, чуть ли не на ощупь отражала выпады сабель подбегавших к ним разбойников, вращая большим и длинным клинком, вступая в бой со всеми, кто пытался их задержать или не подпустить к стреломётам.

Несущаяся колонна в белых флотских рубахах сверкала новыми красивыми мечами, которыми резать, колоть и рубить. Но ловкая девушка, пользуясь прикрытием друга, с размаху швырнула в них свой громадный меч, закружившийся в воздухе плоским лезвием, и полетевший прямиком на вражескую банду, лихо вырезав всех их в одно мгновение благодаря очень широкой зоне поражения.

Под прикрытием от выпадов с боку и свистящих арбалетных снарядов, она с усатым защитником добралась до упавшего окровавленного меча, вновь взяла его в руки и была готова продолжать, тяжело дыша и мечтая хоть немного перевести дух в разгар сражения, но времени на это попросту не оставалось. Каждый раз после удачного отражения атак и совершённых убийств во славу Олмара, Кхорна и Его Величества, вскоре подбегали всё новые банды разбойников, мешавшие пробраться туда, куда стояла цель у кадетских взводов.

На пару со Стромфом они слаженным тандемом быстро ломали планы этих подбегавших и кричащих шаек, обездвиживали тех мощным напором и сносили с плеч вражеские головы. Но когда в пылу битвы Нина заметила лежавшие неподалёку тела Диего, Нимрода и ещё нескольких своих сослуживцев, то уже сама в истерике от горя упала на колени, оплакивая друзей и подставляясь под удары, что мужественному усачу пришлось вертеться вокруг неё, щитом и мечом буквально в одиночку сражаясь с кучей бойцов, при том, что тело было уже итак изрядно утыкано стрелами.

— Не время раскисать, Одуванчик! — кричал он ей, — Если ещё и ты погибнешь, значит их смерть была напрасной! Они умерли за нас и за короля, слышишь? У нас есть миссия! Нужно выполнить задание, Нина!

Девушка немного пришла в себя от его слов. Ей больше всего не хотелось слышать, что погибшие члены отряда отдали свои жизни зазря. А потому приходилось со слезами взять себя в руки, и снова вертеться с тяжёлым клаймором, стараясь не задеть защищающего её Стромфа, но при этом серьёзно ранить рубящими ударами всех, кто их окружал.

Пепел и выжженная земля под ногами сменились мокрой от утренней росы зелёной травой. Но той недолго оставалось быть столь красивой и свежей, сражение не думало угасать, а потому алые брызги раз за разом падали на подножную зелень, пока они вдвоём пробирались к своим к развернувшейся там зоне боевых действий. Здесь уже с башен и стен никто не мог их прикрыть, рассчитывать можно было только на себя да иногда на отчаянно бьющихся сослуживцев, успевавших следить не только за своими оппонентами, но и за происходящим вокруг.

В воздух взлетали сжимавшие мечи и топоры отрубленные руки, раскрывающие рты головы, тела разрубались косыми взмахами, протыкались насквозь и даже разрезались пополам, когда девушка вкладывала в свои взмахи достаточно силы.

Острое лезвие служило верой и правдой тому, кто так жаждал крови и мести, как сейчас жаждала этого она. В своём неспешном темпе они всё ближе пробирались к стреляющим по стене крепости орудиям, возле которых вовсю гремело основное сражение, переместившееся с расщелины в эту область на подступах к замку.

Кадеты и ополченцы, которые изначально были вооружены тяжеловесными булавами и дубинами, старались крошить баллисты, выводя те из строя. Но лишь несколько удалось сломать таким напором, ведь персонал и охрана остальных машин вовсю защищала свои мощные творения.

Эйверь оттягивал на себя сразу кучу неприятелей, делая хитрые отходы от стрелковой зоны, чтобы спровоцировать на своё отступление как можно больше воинов, и дать кадетам разобраться с баллистами. Рихард и ещё трое других капитанов кадетских взводов бились вчетвером, оттесняя с другого конца на себя внимание и таким образом рассредоточивая вражеские силы по разным концам.

Установки и рамы «скорпионов», оксибелов и станковых луков крушить было проще чем брусья и брёвна более крупных конструкций, вот только арбалетчики чуть ли не в упор расстреливали подходящих ополченцев, падающих на спины со своими дубинами наперевес. Старавшийся защитить всех, кого видел, Стромф прыгал от кадета к кадету, прикрывая от выстрелов, толкая недругов то плечом, то ногой, то фламбергом, и помогал своим сражаться. То и дело получал новые ранения, но будто бы не замечал вонзающихся стрел, целиком всего себя отдавая помощи ближним.

Кифлер и его длинная шпага резвыми уколами расчищали путь к «скорпионам» для ополченцев с дубинами, чтобы те могли переламывать стрелковые орудия. Такада вертелся не подпуская к себе охранников баллист, а сам ловко метал свои лезвия, нередко выручая из беды своих, особенно, бьющихся спина к спине братьев-близнецов, которые при всей универсальности своего стиля боя то и дело слишком уж близко подпускали к себе кого-то из стана врага.

Не хуже эльфа-фехтовальщика орудовал и левша Эрвуд. Хоть и оказавшийся сейчас без шлема, так что его пышная двухцветная шевелюра была единственной защитой для уязвимой, но неглупой головы, он орудовал как раз в зоне, из которой четвёрка взводных капитанов отвала подальше немалое количество народу.

И пользовался этим манёвром вместо того, чтобы оказать их четвёрке помощь, ведь командиры в ней не нуждались, а специально создавали удачное окно для своих ребят, чтобы те учреждали диверсию, выполняя своё задание. Эрвуд манил за собой кадетов с топорами и палицами, без лишних слов им, молча и не тратя драгоценное время, рукой описывал дугу в воздухе, указывая, как двигаться и в каком направлении, а самолично своим полуторным извилистым клинком вырезал нескольких арбалетчиков, ускользая не то, что от стрел, а вообще от их попыток в себя прицелиться за счёт крупных прыжков. И когда те отвлекались на него все вместе — на них сбоку выскакивали кадеты с палицами, оглушая и забивая насмерть, переламывая и рядом стоящие осадные орудия.

Рослые плечистые мужчины, сжимавшие в руках увесистые булавы с округлыми и острыми шипами, торчавшими из кованных железных набалдашников, неслись на конструкции «скорпионов», переламывая опоры и балки древесины, так что щепки летели вокруг. Смекнувшие, кто здесь главная угроза, по ним принялись стрелять стоящие дальше и ещё не попавшие под раздачу арбалетчики.

Прикрываясь своими двумя щитами, братья-близнецы Страйкеры пытались отразить стрелковые партии и защищать своих. Кружась плечом к плечу, прерывая взмахи сабель подоспевающих к ним разбойников, они толкали тех ногами, ловко приседали, нанося режущие раны по бёдрам и берцовым мышцам, старались сбить и повалить вооружённых неприятелей.

Умелыми движениями их хорошо заточенные перед битвой мечи пронзали сквозь ткань плоть нападавших, быстро скользили из открытых ран обратно, чтобы наносить всё новые и новые колкие удары. И пока в них целились стрелки, пока их окружали банды бунтовщиков, посмевших пойти на Олмар, шагавшие сзади ополченцы крушили осадные машины, не позволяя тем сносить полки и колонны своих и выстраивать вдоль стен лестницы из копьевидных массивных стрел.

Здоровяк с массивным топором словно пытался разделить близнецов, нанося размашистые удары прямиком между ними, заставляя тех отскакивать в разные стороны, попадая в окружения его людей. Но те буквально синхронно вертелись в перемещении обратно, защищали друг друга и пытались не подпустить никого на достаточно близкое расстояние.

— Слышали, как наш король великодушно отпустил на свободу команду речных пиратов посреди озера? — с задором кричал вооружённым нападавшим Уильям, — Оставил при них и оружие, и одежды, и сетки с провиантом.

— Да, конфисковал только корабль! — хохотал Тиль, высекая искры из сабель вооружённых неприятелей, парируя нападения в свой адрес сразу нескольких мечей.

А когда те опять замахивались для новых ударов, близнецы крутились на месте, сменяя брат брата, и теперь уже Уилл нещадно колол их под рёбра, едва те лишь готовились для новой атаки. А подловив момент, когда и на одного, и на другого ринулись с остриём вперёд несколько человек, они отскочили от привычной стойки, разлетевшись в стороны, так что эти корсары попросту прирезали друг друга, не успев остановиться с разбегу.

Обменявшись мечами, подкидывая те в воздух, оба брата крутанулись с лезвиями, изрезая ноги ближайших неприятелей, и тотчас вскакивали, нанося тем новые удары, пока их больше занимала боль открывшихся ран, нежели само сражение.

Прочные щиты держали удар за ударом, спасая даже от нескольких мощных взмахов топора, обрушивавшихся на близнецов как грозные молнии с небес из-под мускулистых и натренированных рук рослого неприятеля. Но даже когда громадное лезвие наконец смогло разбить их ручные заслоны, лишив братьев защиты, они ничуть не расстраивались, а двигались даже быстрее, уворачиваясь от взмахов и при нападении отряда флибустьеров, старавшегося их окружить, вновь вставали вместе, будто сросшиеся легендарные титаны махаи с гор Сурта или молионы с хребтов Генземане, сросшиеся гиганты-близнецы, рождённые с общей спиной и не знавшие большего упоения, чем ярость битвы.

Когда же вооруженный топором бородач, преследуя их, куда бы тандем в пылу сражения не двигался, опять кинулся их разделять. То они вместо того, чтобы отпрыгнуть друг от друга в разные стороны, как прежде, разделились, но крутясь вокруг своей оси вперёд в его сторону, таким образом мгновенно оказались по бокам от махнувшего своим крупным орудием. И прежде, чем здоровяк сумел снова поднять топор или хотя бы махнуть им наотмашь в какую-либо сторону, а то и крутанувшись вслед за ними, выпячивая свой колун на крепких вытянутых руках, дабы задеть обоих, клинки черноволосых братьев уже крепко вошли в его бока, прокручиваясь там и не оставляя в лесорубе-разбойнике жизненной силы для дальнейшего сражения.

Бугай рухнул, истекая кровью, а лихо прыгающие близнецы продолжали с наскоками вонзать снизу вверх лезвия в не ожидавших сейчас удара врагов, лишь готовящихся для нового окружения никак не унимавшегося тандема Страйкеров. Синие глаза горели азартом, преодолевавшим любую усталость в плечах и мышцах ног.

— А слышали, как королевский флот окружил пиратский корабль? — не унимался Уилл, не то запугивая, не то отвлекая корсаров своими шуточками, — Те сдались на его милость и признались в разбое!

— Только король на них посмотрел, — продолжал Тиль, подхватывая рассказы брата, — И не поверил, что они настоящие пираты! — кричал он готовясь к новым выпадам в адрес стоящих вокруг корсаров.

— Ага! А потому приказал им всем для большей похожести отрубить по ноге и выколоть по глазу! — бросил, брызжа слюной и с азартом в глазах Уильям, после чего близнецы принялись заниматься тем же самым, атаковать лиходеев по ногам и стараться вонзить свои мечи прямиком в глазницы их небритых и заросших лиц.

Расчищая подходы к новым орудиям, они на пару оглядывались вокруг, осматривая, с каких сторон жать новые опасности, регулярно вращались своим тандемом плечо к плечу, спина к спине, не позволяя изучать себя вражескими взглядами в поисках уязвимых и незащищённых мест, регулярно уходя из обзора, хоть и двигались на месте, так как сменяли друг друга и не позволяли выискать удачные моменты для нпадения.

И едва кто-то из врагов замахивался для нанесения удара, как они делали собственные резкие выпады в стороны, выпуская теперь водопады крови из животов и шей своих противников, сменяя друг друга, когда один с правой стороны влетал в лиходеев слева, а брат занимал его позицию, со скрежетом клинком парируя вражеские удары и контратакуя в любой подвернувшийся для этого момент.

Пригвоздив к земле ещё двоих после напористого броска и сидя сверху на их поверженных телах, братья синхронно выдохнули от скопившейся усталости, послышали свист в воздухе позади себя и обернулись, лишь сейчас заметив находящихся за ними ещё двоих подкравшихся корсаров с резными топориками, блестевшими своими зазубренными лезвиями.

Во всех четырёх тёмно-синих сапфировых глаза блеснул страх от приближающихся смертоносных ударов, которые отразить сейчас не было возможности — ведь собственные клинки глубоко находились в телах убитых, они с ужасом глядели, как двое пиратов застыли с неясным выражением лица в замахнувшейся позе.

А затем изо рта у них полилась кровь, и они рухнули, чуть не похоронив под собой самих, едва успевших вскочить на ноги братьев, демонстрируя утыканные металлическими звёздочками спины. Ухмыляющийся поодаль Такада снова их прикрыл, переключившись на метание своих остроконечных лезвий по другим целям вокруг, пока Тиль и Уилл лишь нервно сглотнули, оказавшись на волос от неминуемой гибели, потихоньку приходя в себя от случившегося.

Чтобы не стоять истуканами и не стать лёгкой мишенью, уже через мгновение, они развернулись к своим клинкам, доставая те сильным движением обратно из трупов, вооружаясь и готовясь к схватке. Развернулись, стоя рядом, чтобы оценить обстановку, были готовы поднять мечи в воздух и опять встать спина к спине, удобно прикрывая друг друга в привычной стойке от подлетавших разбойников.

Однако просвистевшая с вихрем крупная стрела баллисты с вращающимся наконечником, громадная, словно копьё, тут же снесла одного из братьев, утащив прочь под ошарашенный взор другого. Растерянный и способный поверить глазам Тиль едва не стал жертвой собравшихся вокруг неприятелей, но тех принялась разить кружащаяся в обе стороны Нина, со злостью размахивающая здоровенным клаймором.

Обомлевший юноша помчался к телу брата, унесённого поодаль от выстрела осадной махины. Баллиста пронзила его насквозь, оставляя дыру в грудной клетке, повалив на спину измученное тело, в то время, как сама стрела свистела дальше, пока не вонзилась в землю где-то вдали, вся багряная от человеческой крови.

— Нет! Уилл! Уилл! Нет-нет-нет! — подбежал, причитая дрожащим голосом, Тиль, рухнув перед телом своего близнеца на колени, отпустив сложенный рядом на траву меч, подтаскивая того обеими руками за наплечники головой к себе и касаясь его бледнеющих щёк и волос своими трясущимися пальцами.

Он не мог даже смотреть на рану. Дыра в грудной клетке была размером с кулак, снаряд стреломёта, как заточенный кол, не оставил ничего от рёбер и позвоночника в месте попадания. Это настолько пугало его, что парень предпочитал вообще делать вид, что ничего не видел, что этого нет, будто бы пытался разбудить Уильяма после какого-нибудь оглушающего удара. Черноволосый затылок покойного лежал на коленях тёмно-синих штанов оставшегося в живых брата, который попросту не знал и не представлял, что теперь делать.

— Уилл! Уильям! Да что же это… Уилл! — кричал в его прикрытые глаза Тиль, но тот уже ничего не мог ему ответить.

Нина очистила путь к баллисте, из которой убили Уильяма. Соратники сокрушали орудие, двигаясь дальше к следующим. Капитаны перебили практически всю охрану с одной из сторон, так что крушить стреломёты становилось уже гораздо легче, а их стрелки, взяв ручные арбалеты, в основном уже сами отступали с места сражения, отстреливаясь и ложа ряд за рядом тех, кто осмелился двигаться за ними в погоню.

Эрвуд и Кифлер лихо вырезали одного за другим, подходя с краёв от их обстрела. Такада и Нина же оставались прикрывать несчастного Тиля, да и Стромф по итогу остался здесь, подставляя щит под арбалетные снаряды.

— Я найду помощь, приведу клириков! Держишь, слышишь? Я… Я куплю тебе кота, куплю дом, обязательно! Всё будет хорошо! Не оставляй меня, брат! Уилл! Пожалуйста! — слёзно выкрикивал парень обнимая голову бездыханного лежащего близнеца ха подбородок, прижимая к себе, покачиваясь вперёд и назад в полусогнутом состоянии, не замечая больше ничего, что творилось вокруг.

А его уязвимой позицией так и норовили воспользоваться подбегавшие разбойники, стараясь не упустить такой момент и напасть на безоружного, убитого горем юношу. Оплакивать павших в процессе баталии всегда было очень опрометчивым решением и мало кому прощалось судьбой, когда вокруг свистят стрелы и лязгают мечи.

Сквозь слёзы сковавшего грузного горя, сдавливающего нестерпимой болью всё внутри, со взглядом полным страха и отчаяния, Тиль смотрел на бездыханное тело брата. И вдруг он вздрогнул, когда тот снова открыл глаза и совершенно спокойно на него посмотрел.

— Ну, что же ты плачешь? Как девчонка… Оглянись, позади тебя! Хватит рыдать, — прозвучал его голос мягко, с нотками любви и сожаления, сменяясь взволнованным предупреждением, на губах появилось подобие улыбки, а в умоляющих синих глазах отразился подбежавший и замахнувшийся разбойник.

Тиль тут же спохватился и обернулся, заметив подкравшегося душегуба. Меч лежал под рукой, так что схватив его крепкой рукой он пронзил брюхо атаковавшего, не дав вражескому лезвию приблизиться к своему лбу. Толкал назад пронзённое тело, но то под напором собственного веса всё-таки рухнуло почти на него, мешая достать клинок и вынуждая отталкивать куда-то вбок.

Судорожно юноша снова повернулся к недавно заговорившему брату, но тот лежал, как и прежде, закрыв глаза, словно ничего не было. Словно он не открывал свой взор, в котором отразился неприятель, словно не говорил добрым практически не свойственным насмешливому и ироничному шутнику тоном. Он вновь бледным мертвецом с пробитой грудиной валялся без малейших шансов на какое-либо спасение.

— Уилл? Уилл, ты слышишь? — уже совсем не понимал, что происходит выживший брат.

— Оставь его, пожалуйста! — молил Стромф, — Мы почти выполнили задание, не время раскисать! Себя подставляешь же! — говорил он, увесисто шагая мимо, отбиваясь от нападавших, но тот его совсем не слушал.

— Уилл! Уилл, очнись! Хватит притворяться! — принялся кричать Тиль на труп своего близнеца, — Мать с отцом ждут, Иво ждёт дома! Очнись, прошу тебя! Хватит со мной играть, не пугай меня, не уходи! Нет-нет-нет! Уильям!

— Не нужно, — пыталась его успокоить Нина, глядя на жуткую пробоину в груди у Уильяма, явно не совместимую с жизнью.

Она положила руку ему на наплечник, вызывая ответный взгляд, пыталась привести сейчас в чувство Тиля, чтобы тот всё-таки поднялся и продолжил сражаться вместе с остальными, а не сидел здесь на месте, как лёгкая добыча для остатков охраны стреломётов.

— Но… Он говорил со мной, он открыл глаза, предупредил об опасности сзади, — всхлипывал близнец.

— Может, последние слова. Такое бывает, — предполагала Нина, задумавшись, но тут же вернув закатанные к небу глаза, чтобы не потерять бдительность, и оглядывалась вокруг.

— Нет, он не сипел, не хрипел, не выдавливал из последних сил, а говорил так по обыденному, даже мягче и добрее, чем всегда, — отвечал ей Тиль, — Ну же, не притворяйся! Уилл!

— С такой раной он бы, честно говоря, и сипеть не мог, — тихо проговорил Стромф, желая, чтобы его слышала лишь девушка.

Такада прикрывал спины Кифлеру и Эрвуду, которые догоняли отступавших, стараясь никому не дать уйти, и помогали командирам, бравшим натиск охраны на себя в отважных схватках со множеством недругов. Израненные капитаны получили подмогу, как нельзя кстати, теперь с большим успехом отбиваясь от прорежённой толпы.

Остроухий фехтовальщик разил нападавших по рукам, выбивая оружие, после чего те уже не могли сражаться и оказывать достойное сопротивление под натиском ополченцев и кадетов Его Величества. Нередко попадал прямиком в запястья или пронзал ладони после выпавших сабель и мечей, неотступно двигаясь с хмурым и сосредоточенным видом на противников.

— Боги всевышние! Боги всемогущие! — выпустив брата из объятий, опечаленный юноша сделал молящийся жест свёрнутыми под головой руками, обхватывая пальцами левой руки сжатый кулак левой, — Не дайте ему умереть! Молю вас, если есть вы, если действительно существуете и взираете с небес на нас, жалких смертных! Прошу вас, молю, обещая больше никогда ни о чём не просить! Воскресите его! Дайте Уильяму второй шанс! Проявить себя, пожить в этом мире, — бормотал он сквозь слёзы, прикрыв глаза, — Совершите же чудо, чтобы все продолжали верить в ваше всемогущество, строить храмы и воздавать почести! Бог-Отец, Бог-Мать, Бог-Сын, Богиня-Дочь, Бог-Брат, Богиня-Сестра, Бог-Дух! Молю вас! Пожалуйста, верните Уилла к жизни!

Однако под аккомпанемент треска сокрушаемых стрелковых орудий массивными дубинами и палицами ополченцев, и Тиль, и Нина, и прикрывавший их спины Стромф, просто смотрели на несчастное тело поверженного Уильяма Страйкера, без каких либо признаков жизни.

Ни чудесного пробуждения, ни затягивающихся ран, ни какого-нибудь столпа сияющего света с небес… Чуда не было. Вселенские боги непреклонно молчали, несмотря на всю искренность и обещания Тиля. Он продолжал просить, уверял, что сам станет зодчим и начнёт возводить по собору в честь каждого из Семерых. Однако боги не желали торговаться, не принимали его условий и оставались глухи к мольбам отчаявшегося и утопающего в собственной печали человека.

— Идём, нужно сражаться, — пыталась уговорить его встать светловолосая подруга по взводу.

— Кто я без него? Мы же всегда были вместе, всегда! Как же так… — смотрел Тиль на трагически погибшего близнеца, поднимаясь с колен на ноги при помощи тянувших его вверх сослуживцев.

— Не позволяй ему умереть впустую. Он защищал тебя и хотел, чтобы ты жил, — проговорила девушка, — Надо заставить их за всё ответить.

— Угу… — едва выдавил голосом кивнувший парень, вытирая рукавом слёзы и крепче сжимая свой меч, чтобы продолжить сражение.

— А! Ай! — корчился Стромф от попавших двух стрел в левое бедро, ловко угодивших туда косым свистящим движением одна за другой, войдя глубоко где-то на половину длины, торча лишь оперёнными хвостами.

— Стромф! — вскрикнула Нина, помчавшись в сторону перезаряжающихся злоумышленников, сокрушая их своим громадным клаймором, пропитавшимся за сегодняшний день кровью десятков погибших от её руки вражеских воинов.

— Ерунда, Нина! Просто… Ай! Просто царапина! — жмурился он, зазря на неё отвлекаясь, не успевая отражать все свистящие в воздухе лезвия.

Отодвигая персонал стреломётов от оксибелесов и гастрафетов, они шли в наступление, не позволяли никому сбежать, разя и в грудь, и в спину всех, до кого только удавалось дотянуться. Летели щепки изломанных последних орудий, стоивших сегодня очень многим защитникам Олмара их жизней.

Могучий клаймор Нины тоже ломал заготовленные и расставленные стреломёты, из которых ещё не успели выстрелить, чтобы эти осадные машины больше никого не смогли даже ранить.

Конечно, целесообразнее со стороны короля и прочих главнокомандующих его воинством было бы захватывать эти устройства в своё распоряжение, но организовать полноценный захват на точке обстрела или тем более перенос наструганных и собранных наспех «скорпионов» было довольно проблематично и опасно.

Никто не знал, каковы ещё запасы сил у осаждающих и на что они пойдут в процессе попыток завладения их арсеналом. И хотя всё выглядело так, что нынешний массовый штурм был, словно, войска адмирала шли в «последний бой», наверняка этого сказать было нельзя, а недооценивать хитрого соперника уж тем более никому не хотелось, когда речь шла о безопасности королевской семьи.

Допустить, что сначала расставленные орудия будут захвачены своими войсками, а потом вдруг снова, если вдруг придётся отступать, попадут в руки врага — было ни в коем случае нельзя. Играть в подобное перетягивание каната, занимая и отдавая назад стреломёты было абсурдом. Потому все сошлись на едином приказе попросту уничтожить осадные машины, чтобы никакими верёвками было не связать и не скрепить их обратно.

Этим сейчас и занимались те из отправленных на задание воинов короля, которым посчастливилось до сего момента дожить. Топоры кромсали палки, доски и брусья, раскрученные кистени на цепях молотили вместе с обухами дубин и булав, разрушая всё в по-настоящему бесполезный хлам.

Конечно, щепки и деревяшки можно превратить в острые колья, наточить, изготовить из них стрелы, если длина позволяет, но едва ли после такого разгрома войска осаждающих пожелают заниматься подобным. Король всё ждал, когда же благоразумие заиграет в головах и сердцах наступающих, что они соизволят, наконец, убраться отсюда. Да и генералы надеялись, что сегодняшняя победа в затянувшемся бою положит конец нападению на Олмар.

Вот только ныне разрушенные баллисты уже достаточно изуродовали внешние стены, чтобы по лестницам из их стрел спокойно могли взбираться отряды ловких лесных разбойников и проворных речных пиратов, привыкших лазать, кто по деревьям, кто по мачтам, так что взбирающиеся по такому самодельному подъёму безо всякого труда и каких-либо проблем.

XIII

На башнях вторгшихся встречали во все оружия, пытались сбросить, пронзали мечами, но те всё лезли и лезли, даже не смотря на то, что бой резко сократил общее число вражеской армии. Король Дайнер Второй лично принимал незваных гостей у каменных зубцов, спихивая карабкающихся подошвой в лицо сильным толчком ноги, рубил в голову и колол в шею, а заодно обрубал хватавшие и цеплявшиеся за каменные изваяния пальцы, не позволяя даже приближаться к себе и настенным галереям своего замка.

А изломанные баллисты ещё не означали, что битва возле них подошла к концу. Вдали виднелись бронированные гвардейцы и громогласный Эйверь, упивающийся сражением, оттягивая на себя крупный отряд преступников. А вокруг переломанных орудий разгорались последние стычки, где уже топоры и булавы ополченцев шли в ход против черепов, колен и кистей рук не терявших боевого азарта нападавших.

Остроухий фехтовальщик сражался на дуэли с матёрым морским волком, умело отражающим все его приёмы, капитан Крэйн и Эрвуд сейчас прикрывали друг друга против банды, вооружившейся крупными секирами, стараясь не потерять головы от их лихих взмахов. А Нина билась сразу с тремя мародёрами, раздобывшими себе королевский арсенал из мёртвых рук павших в бою гвардейцев.

Один был вооружён длинным полумесяцем-клинком парамирием, которым бился служащий в гвардии отряд из Унтары. Другой вертел в правой руке небольшой пернач — эдакую помесь булавы с топором, где навершие крепкого жезла представляло собой не просто мощный литой шар, а окованную головку, к которой прилиты перьями металлические пластины, заточенные, словно лезвия топоров, явно отобранный у кого-то, кто был призван кромсать стреломёты. Последний же просто вертел за большое древко заострённую алебарду, готовый и рубить и колоть при необходимости.

Из-за длины последнего оружия, Нина не могла приблизиться к двум другим противникам. Приходилось вечно пятиться, отскакивать назад или вбок, стараясь при этом не подставляться под размашистые удары пернача и свистящие движения тонкого длинного парамирия, которым её умудрились всё же несколько раз задеть — по левому бедру и левой же лопатке сзади.

Неглубокие раны в прорезях кожных доспехов болели и кровоточили, одолевали организм воительницы-Одуванчика на пару с нахлынувшей усталостью — полтора дня на ногах, ночь и утро в нескончаемых баталиях, однако расслабляться, когда задание уже фактически выполнено тем более никак не следовало. Самой раздражающей была длинная неглубокая полоса на бедре, доставлявшая при движении уйму дискомфорта ноге, а ведь тактикой Нины как раз было немалое количество вращений.

Но и злоумышленникам от дистанции её крупного клаймора приходилось держаться подальше, а потому лишь дважды за все их попытки ей навредить, им повезло хоть как-то задеть её по уязвимым местам, прорезая ткань и кожаные доспехи, подловив на невозможности в тот момент времени отразить их атаку.

Самое главное — она всегда следила за своим положением относительно ухмыляющейся троицы, загонявшей её, как охотник лесного зверя, и не позволяла себя окружать, стараясь предугадать всю их тактику наперёд. Иногда Нина проносилась колким выпадом, даже не надеясь кого-то задеть, а, наоборот, рассчитывая проскочить между двумя из них и вырваться из сжимавшегося кольца, оказавшись в более выгодной позиции и всегда стараясь держать в своём обзоре всех трёх злоумышленников.

Те, впрочем, в такие моменты вместо тактики и обхода использовали приём одновременного нападения. Так, когда она своим клинком преграждала саблю первого, то получала удар по оружию вышибающим искры перначом, стремящимся попасть вовсе не по лезвию, а по её рукам, просто ей везло уворачиваться. А в это же мгновение над золотистым шариком причёски уже свистела алебарда, так что, если не пригнуться, можно было всерьёз и навсегда потерять голову.

Первым делом Нина пыталась как раз избавиться от этой опасной штуковины в руках третьего бугая, которому с такой фактурой никакого другого вооружения иметь и не полагалось, даже какой-нибудь боевой молот или простая широкая секира в таких ручищах смотрелись бы не солидно. Хотя, какой-нибудь особо громадный и неподъёмный двуручный меч, возможно, тоже подошёл бы в самый раз.

Но сейчас красивый двуруч был как раз у девушки, и несмотря на свой хрупкий вид, невысокий рост и тонкие руки, она с ним управлялась очень ловко после многолетних тренировок, отточив должное умение. Отражая выпады двух других, она сейчас вечно старалась пригибаться от крутящихся ударов алебарды, провоцируя силача как бы предугадать эти её движения и попытаться ударить снизу.

Дождавшись этого, девушка сделала высокий прыжок, благо в этом упражнении в своём взводе была первой, в том числе опережая своего капитана. Но она планировала запрыгнуть на лезвие алебарды, удерживаемого мощными крепкими руками, и оттолкнувшись налететь на её обладателя, а получилось серьёзно перевесить в свою сторону, так что тот завалился вместе с орудием, которое своим острым, доставшимся от копья, концом глубоко ушёл в землю, а сама Нина практически повалилась на спину.

Всё пошло не по плану, однако же выбить алебарду из рук рослого мужчины у неё получилось, что уже было половиной победы. Крутанувшись вместе с мечом, она задела по ногам того, кто уже бежал вонзить лезвия пернача. Потерявший от лихого удара обе свои стопы человек громогласно вопил, отползая назад и поджимал свои кровоточащие ноги, ужасаясь от случившегося и прибывая в сильнейшей болезненной агонии. Однако же он оставался ещё жив и им предстояло заняться рано или поздно.

Пока же, вскочив на ноги, Одуванчик отражала косую дугу унтарской сабли, у которой настолько не было шансов против литого клаймора один на один, что не прошло и десятки их лязгающих стычек в воздухе, как парамирий попросту переломился от удара крупного клинка.

Испугавшийся и обезоруженный душегуб хотел было помчаться прочь, но с прыжка Нина успела хорошенько ткнуть его в спину. А вскоре забралась на упавшее тело и пронзила клинком насквозь, в поисках рослого мужчины, так и не напавшего на неё всё это время, хотя мог бы пытаться подловить момент и с голыми руками наброситься сзади, пробуя задушить или свернуть шею.

Но тот времени на рисковые затеи не терял. Пока у той была дуэль с другим лиходеем, этот вернулся к торчащей алебарде, вынул ту сильным движением накаченных рук и успел даже отряхнуть от земли. Так что теперь девушку ждал поединок уже с ним, в то время, как на подходе были новые небольшие отряды, похожие на несущиеся мелкие банды, возглавляемые своими лидерами-главарями.

А потому затягивать сражение было нельзя. Тем не менее, девушка, обходя своего ухмыляющегося и изрядно превышающего её в росте соперника, всё же потратила свои силы на то, чтобы одним движением срубить голову вопящему и безногому оборванцу, наконец-таки заглушив его истошные крики и облегчив страдания.

Кровавый меч жаждал новых побед, сея смерть среди восставших и пришедших на свою погибель к крепости. И вскоре лезвие алебарды и прочный клаймор сошлись, высекая яркие искры, наседая друг на друга. Перевес силы оставался за мужчиной, так что Нине оставалось резко опустить клинок и с поворотом сделать шаг-другой назад, чтобы не попасть под удар.

Его новый выпад она отразила уже еле-еле, едва не простившись с жизнью здесь и сейчас, явно недооценив размах и вложенную силу оппонента. Оставалось усыпить бдительность врага — сделать жалобное расстроенное лицо, бровки домиком, дрожащие кусаемые губы, много движений назад, словно в страхе, и весь такой её вид явно придавал мужчине уверенности в себе.

Он сделал косой удар, словно хотел косо вонзиться ей между шеей и плечом, как колуном в дерево, но девушка с напуганным видом успела отскочить. Другой похожий удар ей удалось отразить взмахом клинка по древку алебарды, уходя в сторону.

Нина могла бы попытаться вообще перерубить эту палку, но это бы толком ничего не поменяло. У соперника остался бы в одной руке колышек, а в другой всё та же алебарда, только укороченная. Дистанция бы, конечно, за счёт клаймора была бы на её стороне, но план у неё был совсем другим.

Тяжело дыша и чуть ли не опираясь на своё меч, повернутый концом лезвия вниз к земле, она стояла в ожидании новой попытки от высокого и плечистого воина. И тому тоже нельзя было мешкать. Пара банд, конечно, бежали сюда, однако почти все баталии вокруг закончились в пользу соратников Нины, так что в любую приму ей на помощь бы уже сбежали со всех концов.

А она теперь даже статно выпрямилась. Старалась показаться как можно выше, чтобы взмах прошёлся никак не ниже уровня её шеи, но при этом выглядеть всё ещё напуганной, а не горделивой и тем более не хитрой, что-то замыслившей. И провокация сработала. Усыпив бдительность изображением слабости, стоя с опущенным мечом, она заставила мужчину сделать уверенный крепкий взмах, чтобы быстрым движением отсечь ейсветловолосую голову.

Сама же, ловко пригнувшись, своё лезвие она подняла и направила вперёд, упершись прямиком в живот недруга, и с напором рванула на него, вонзая широкий клинок в его мускулистую плоть. При всей крепости врага, клаймор без особого труда прошёл его тело насквозь, уверенно вонзаемый Ниной с сильным толчком вперёд.

Переводила дыхание она прямо в процессе, понимая, что сейчас ей уже какое-то время ничто не угрожает, она неспешно доставала своё окровавленное оружие обратно, позволяя рослому и невероятно тяжёлому телу, наконец, свалиться и успокоиться после всех этих немалочисленных попыток её убить.

Но этим сражение отнюдь не заканчивалось. Оставались недобитые лиходеи, не желающие угомониться и отступать. Поодаль гвардейцы раскидывали от себя кровоточащие мёртвые тела, изрезая вместе с диким Эйверем всех, до кого дотягивались. Капитан Крэйн, да и многие вокруг, практически закончили со всеми оппонентами, добивая раненных, так как приказа брать пленных им никто не отдавал.

За весь бой шпажист Кифлер так и не встретил достойного оппонента, однако был ещё раздосадован фактом нечестной драки, ведь каждую его дуэль обнаруживались вокруг такие, которые мешали сражаться один на один, норовя вонзить лезвие в бок или в спину. У него было поцарапано предплечье и ещё совсем немного кровоточила свежая царапина на щеке, но это казалось сущими пустяками.

Такаде досталось сильнее, он буквально по всему телу был задет и изрезан, однако раны были неглубокими, большинство из них уже с момента получения и вовсе покрылись заживляющей коркой и не истекали алым цветом.

Но сильнее всех сейчас в бою отличился Тиль Страйкер, более не требующий за собой глаз да глаз, а яростно, без щита, с одним небольшим мечом кромсающий налево и направо, впадая в неистовство, не то с целью забыться, не то, чтобы умереть и пасть в бою рядом со своим погибшим братом.

Согнутые в защищённых коленях ноги, махающий в своих выворотах меч то вниз, то вверх своим ровным обоюдоострым лезвием, разящий чаще в лицо и шею, нежели отрубающий конечности, как в тактике большинства остальных. Смольные волосы с чёлкой на бок и под напряжёнными хмурыми бровями пустые сапфировые глаза, чей цвет остался теперь маленькой синей короной вокруг громадных расширенных зрачков, смотрящих даже не столько на тех, с кем бьётся молодой человек, сколько в пустоту, в никуда…

Его прыжки были столь стремительны, словно его ускоряла какая-то магия. А удары молниеносны и били точно в цель, практически не промахиваясь, вне зависимости один был рядом противник или очередная вооружённая группировка. И никому уйти Тиль тоже не позволял, нагоняя перепуганных его таким состоянием трусящих и семенящих ногами прочь, пронзая им шеи глубокими проникновениями лезвия своего клинка, пока вокруг вообще не оставалось никого, кто рискнул бы приблизиться.

Крепыш Стромф поодаль топтал ногами очередного неприятеля, раздавливая тому челюсть и пронзая горло острым концом щита, ударом плеча в грудную клетку сбивал несущегося на него ещё одного разбойника, наваливался и пронзал мечом над животом прямо под грудную клетку. А скинув дрыгающееся в конвульсиях тело с лезвия, заметил, как Нина несётся сквозь колонну банды неприятеля, сокрушая всех и слева и справа от себя.

Затем она кружилась в боевом танце снося голову всем, кто смел подходить к казавшейся хрупкой девушке достаточно близко, сама напирала на замешкавшихся врагов, чтобы задеть лезвием даже не думавшего затупляться после бурной кровавой ночи и затянувшихся утренних сражений двуручного меча, и в конце своего стремительного выпада снова метнула его в идущую узким клином банду. Так, что вертевшийся в воздухе клинок сносил голову и ведущему в бой лидеру и всем тем, что шёл за ним по левое и правое плечо.

— Нина! Нет! — вдруг вскинул свои маленькие, но густые светлые брови Стромф, — О боги! — он увидел, что оставшись безоружной, она не заметила подходящих справа арбалетчиков, уже расставившихся быстро веером вокруг девушки на расстоянии пяти локтей, и припавших на одно колено для прицельной стрельбы из своего смертоносного оружия.

Сама она в этот момент разила последнего из предыдущего маленького отряда коренастого разбойника с бритой головой, но оставленной косичкой чуба, вооружённого длинной шпагой, задевшей её по бедру и также заставив от боли пасть на одно колено перед арбалетчиками. Меч был направлен назад, врезаясь в грудную клетку мужчины, а новый стрелковый отряд уже выстроился перед ней, прицеливаясь и готовясь расстрелять крепкими заточенными болтами.

Что было сил в натренированных мужских ногах, он, сжимая щит, понёсся к ней, чтобы загородить и прикрыть даму от смертельных ранений, принимая выстрелы на себя, с грохотом падая на землю рядом, но от всего сердца стремившегося защитить свою подругу.

Подняв выроненный им полуторный меч фламберг, так как до своего клаймора она добежать уже не могла, Нина рванула к перезаряжающим арбалеты стрелкам, принявшись быстро их сокрушать одного за другим. Лезвие ломало выставленные на защиту деревянные конструкции, беспощадно изрезая плоть и не оставляя никому из них шансов на побег или спасение, несмотря на боль в полосе раны женского бедра.

Ни о какой пощаде девушка Одуванчик, естественно, тоже даже не задумывалась, превозмогала все синяки и полученные ранения, отдалась пылу ярости. Она вертелась в бою, кромсая всех, кто пытался ещё мгновение назад пронзить её кучкой стрел. Что арбалеты разрывались на щепки, что тела разлетались на куски от её яростных взмахов заострённого клинка, пока из этой компании не осталось никого.

Тогда, чуть отдышавшись и склонившись на опору вонзившегося вниз клинка, попирая труп последнего окровавленного арбалетчика, она, видя, что больше некому лезть на неё и атаковать, помчалась обратно не к своему потерянному после броска мечу, а к лежащему Стромфу в надежде хоть как-то ему помочь.

Бедолага завалился так, что его бока и спина, напоминавшие теперь лесного ежа, под собственным весом лишь глубже вонзали и без того глубоко засевшие стрелы. Он хмурился от боли, морщился, но всячески старался ловить последние мгновения, оглядывая не залитые кровью и трупами поляны, а снизу вверх любовался кронами цветущих весенних деревьев.

Когда же крепыш узрел подбегающую Нину, то мягко и приветливо улыбнулся ей в привычной для себя манере, глядя на неё, как на сверкающую богиню в лучах дневного солнца окаймлённой роскошной зеленью свежих древесных листьев по обе стороны.

— Боги, нет! — шептала она, рухнув на колени рядом, и поглаживая его по голове, осматривая многочисленные вонзившиеся стрелы в его крупное мускулистое тело, всё-таки не выдержавшего такого их напора в большом количестве.

Он ещё дышал. С большим трудом, ловил воздух большими губами под подковой пшенично-белёсых усов, и явно радовался ей, что она пришла разделить с ним последние мгновения его естества, что он был не одинок в такой момент, смог стольким помочь сегодня, стольких защитить от смертельных ранений…

— Милый Стромф… Как же ты… так… — капали её слёзы ему на лицо, когда она склонялась над его улыбкой, не желая вот так прощаться.

— Ничего, хе-хей, — тяжело и с придыханием, но всё также усмешливо, как всегда, говорил он, глядя ей в глаза, расплываясь в улыбке, — До свадьбы… заживёт…

— Молчи-молчи, что ж ты так! Всех спасал, за собой не углядел! Держись, я тебя вытащу. Стромф! Я обязательно… — бормотала она, сдавленная в груди болью грядущей утраты, не знающая, как помочь и что бы такое придумать.

— Живи, Одуванчик! — пробасил он своим низким журчащим голосом, расплываясь в привычной искренней улыбке на лице, после чего протянув руку к её печальному и напуганному лицу и нежно погладил своей широкой и такой тёплой ладонью девушку по нежной маленькой щеке, — Не позволяй, чтобы всё было зря… — после этих слов серый взор двухметрового крепыша стал стеклянным и больше не содержал в себе живой выразительности, словно на последнем дыхании погасли и искры жизни в его могучем крупном теле.

Мускулистая рука упала на земь, растеряв всю мышечную силу, которой управлял живительный внутренний огонёк его сознания, нынче потухший, оставляющий лишь дым воспоминаний. Ни зарисовок, ни контуров, ни портретов ни даже чеканных изображений Стромфа, Уильяма, Диего, Нимрода, Галы и других павших не существовало, чтобы оставить о себе навечно символическую память своего героического лика.

— Да… — тихо произнесла она, — Конечно, — легонько кивнув, совершенно искренне надеясь, чтобы действительно его боевой подвиг прошёл не впустую, чтобы не подвести его и остальных, чтобы стать достойной того спасения, что он не однократно ей сегодня оказывал.

Девушка обняла лежащее тело крепыша, словно большого старшего брата, прижалась влажной щекой, не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции. Она вспоминала Галу у стены, лежащих Нимрода и Диего, пронзённого Уильяма, а теперь ещё и такой сильный Стромф оставил её. Оставил всех их, кто потихоньку собирался вокруг со всех сторон уничтоженной стрелковой площадки, шагавших среди щепок и хлама, оставшихся от крепких баллист.

Оставшиеся в живых кадеты шестого взвода с печалью глядели, как не стало за сегодня ещё одного из их дружного отряда. Столько лет они учились в корпусах, будучи юными курсантами-новобранцами, столько всего пережили вместе. Стали кадетами при дворе Его Величества, проживая в Олмаре день за днём, чтобы охранять короля, и крепость и всех её обитателей от любого вторжения из вне.

И вот момент проявить себя и действительно всех их защитить настал, но не всем из них удалось пройти это жестокое испытание судьбы. Кифлер сел рядом с Ниной, склонившись над Стромфом, Эрвуд сзади положил руку на плечо светловолосой убивающейся от горя девушки в знак поддержки. Тиль вернулся к бездыханному телу брата. А капитан Крэйн буквально рвал на себе волосы, оглядывая своих погибших воинов среди окровавленных тел на поле брани.

— Знаешь, — нарушил воцарившееся гробовое молчание Кифлер, — Я, как фехтовальщик, всегда воображал, что у нас будут битвы, будут сражения… Но я всегда думал, что даже в самых невообразимых стычках с превосходящим врагом или огромным могучим драконом, уж такие, как Гала и Стромф точно всегда выживут, в любой ситуации.

Она ничего ему на это не ответила, продолжая оплакивать крепыша и остальных павших, пока рядом собирались члены отряда, выжившие в этой нелёгкой, по сути их самой первой настоящей миссии. По одну сторону кипело сражение у стен против ополченцев и рыцарей, а с другой от них стороны последних оттеснённых на себя одолевали королевские гвардейцы.

Отряд преступников мельчал и редел всё сильнее, пока с последним из них, наиболее сильным, ловким и удачливым, вооруженным громадным молотом и, вероятно, подобранным на поле брани красивым мечом гвардейца, не столкнулся Эйверь в дуэли. Остальная стража застыла, переводя дух, наблюдая за их поединком. Разбойник с длинной и широкой бородой обсидианового окраса без особого труда выбил солидный щит с гербом-короной из рук паладина, но тот и без дополнительной защиты отражал атаки меча и молота своим одним массивным клинком.

Динамичная схватка наконец-таки прервалась временным затишьем. Эйверь и бандит ходили по кругу, ожидая, кто же совершит первый выпад, что обычно паладину было довольно-таки не свойственно. Щурили глаза, присматриваясь к каждому малейшему движению друг друга.

— А я… тебя знаю, — щуря зеро-зелёный взор вдруг проговорил паладин оппоненту, — Ты ведь кузнец, да? Я видел тебя в каком-то из городов, хе, — казалось, припоминал светловласый воин некогда вполне законопослушного горожанина, — Что же довело тебя до такой жизни?

— Да, зверь, ты прав, — пробасил тот, поглаживая кольцо своих густых тёмно-коричневых усов пальцами до слегка заросшего подбородка, — много лет назад я действительно был кузнецом и славно трудился на твоего короля. А знаешь, что случилось потом? Местный барон утащил к себе несколько городских девушек, похитил их без спроса и согласия, увёл к себе, в том числе и мою дочь. Много дней я приходил к его имению, пытаясь выяснить, что с ней, пытался с ним поговорить, ждал вестей, ждал, что он её отпустит… Но всё тщетно! А как-то ночью, возвращаясь с трактира на окраине, я нашёл её едва живой брошенной в канаву! Она еле дышала! Раздетая, измученная… Что было сил, я отнёс её в ближайший монастырь, чтобы её выходили. А сам же присоединился к шайке, которая той же ночью влезла к барону и прирезали его, награбив добра. Стражники преследовали нас пару недель, так что от родных мест пришлось держаться подальше. Но мы прекрасно поняли, что для знати простой люд — это никто. Просто игрушки. Мы для них даже не люди, паладин! Они возомнили себя высшими созданиями, богами, которые могут распоряжаться нашими жизнями! Бьют, похищают, насилуют, убивают! Вот мы что для них. Расходники для прихотей! — кричал он в ярости, — Не будь инструментом в их руках, паладин! Не защищай их! Примкни к нам, это будет верным решением, а мы будем очень рады такому соратнику. Аристократия падёт под натиском простого населения! Рано или поздно падёт, их век не вечен. Зверь. И король, который позволяет так себя вести своим баронам, тоже падёт!

— Глупец, — прогромыхал ему в ответ Эйверь, — Иди домой, тебя ждёт дочь, которую ты вручил монахам и бросил на произвол судьбы одной вести хозяйство. Где она теперь? И где твоя кузница? Кто там? С кем твоя дочь? Тебе давно на всё наплевать, мужик. Гнев отравляет твоё сердце, заставляя идти на смерть против мнимого врага. Монарх заботится о нас, но ты даже думать об этом не желаешь. Ты просто жалок.

— Это тебе королевская власть и роскошь застилает глаза, что ты не видишь страдания народа! — брызжа слюной и наклоняясь вперёд торсом к своему оппоненту кричал на него кузнец-разбойник.

— А ты жаловался королю? — вопрошал могильным тоном паладин, — Приходил сюда после случившегося, чтобы он мог выслушать тебя и вынести справедливое решение? Нет, ты предпочёл самосуд, с бандой воров прирезал человека.

— У тебя, видимо, просто нет своих детей! — бросил в ответ на это кузнец, — Ты бы тогда понял, ты бы осознал! — уверял он оппонента, — Никакой король не станет судить своего барона, заступившись за несчастную простолюдинку, — процедил мужчина сквозь стиснутые в ярости зубы.

— Зато у меня был отец, который хотел… — начал было Эйверь.

— Не заговаривай мне зубы, паладин! Что за низость от такого воина пытаться заболтать собеседника до смерти? — с негодованием нагло упрекал его кузнец, — Дерись, как мужчина! Умри за своего тщеславного короля, да и он сам вскоре последует следом!

— «Последует следом», — передразнивал его паладин с усмешкой, — Ага, по следу… Если бы ты пришёл сюда, у тебя было бы другое мнение. Но ты сам сделал свой выбор, — покачивал Эйверь фламбергом, в надежде поскорее закончить их разговор.

— Вот я сюда и пришёл, паладин, — сверкал глазами его оппонент, пока они продолжали кружить по импровизированной арене, всматриваясь в движения друг друга.

Казалось, этого безумца совсем не заботит, что вокруг уже даже собираются зрители их поединка среди стражников. Что в случае победы, он всё равно будет убит или казнён. Вооружённый молотом и мечом он был просто преисполнен кипящим желанием мести всем представителям знати, не желая ничего и слушать о каких-то справедливых решениях.

Боевой танец из стороны в сторону снова замедлялся и затягивался. Оба воина изучали друг друга, кузнец выискивал уязвимые места на броне Эйверя помимо того, что тот не носил шлема и любой удар кузнечного молота мог бы разбить череп и оказаться смертельным. Но каждый пока что занимал выжидающую позицию.

Наконец свершилась первая атака. Разбойник не выдержал первым и когда нашёл, как ему казалось, удачный момент, с воплем ринулся вперёд, вонзил клинок крепко в землю, и опираясь на него закрутился ногами вперёд, едва не сбив паладина на влажную траву, покрытую всюду вокруг пятнами крови, чтобы размозжить упавшему лицо крепким ударом.

Но главный защитник короля удержался на ногах, а оппонент его уже, вытащив меч из земли и, сжимая молот в правой руке, начал агрессивно размахивать обоими орудиями, в надежде всё равно ударить того по голове, выбить из состояния равновесия, а лучше и вовсе лишив сознания, и разрубить паладина на куски мощными и быстрыми ударами.

Завертелся новый танец двух порхающих клинков в воздухе, и казалось к такой резвости и прыткости противника бывалый воин был даже не готов. Эйверь успевал лишь уворачиваться, отступать и изредка делать защитный блок даже не щитом, а своим, куда более красивым и крепким мечом, преграждая смертоносному лезвию врага путь к своему телу.

При этом паладин всё же ловко избегал даже самых внезапных и сильных атак своего соперника, яростно желающего его изрубить. Порой лезвие меча и молот попадали по плотным бронированным наплечникам, скользя вниз, но чаще всего промахивались или отражались умелыми блоками. Поединок затягивался, что явно не шло паладину на руку, Эйверь уже начал ощущать тяжелый вес своего оружия и плотных доспехов, а берсерк-разбойник только усиливался в своей ярости новыми жесткими выпадами.

Однако именно эта небольшая усталость оказалась сейчас, как нельзя кстати. При очередном взмахе бандита молотом, в своём отступающем движении назад, чтобы увернуться, пятясь, паладин блокировал плашмя поднятым лезвием своего оружия вражеский удар, упав при этом от усталости на одно колено. И, воспользовавшись случаем, Эйверь резко сменил руки, заменив блокирующее лезвие меча на щит, а сам, пользуясь тем что оппонент стоит с поднятой рукой и вряд ли отразит мечом его молниеносный выпад, проткнул напирающего кузнеца в живот насквозь.

Кровавое лезвие клинка паладина вышло из спины поверженного неприятеля под предсмертный стон алых раскрытых губ. Поверженный мужчина пытался закричать от боли и ярости, но лишь захрипел и захлебнулся кровью, упав в итоге на спину. Тяжело дыша, дуновением сбивая от глаз мешающие локоны длинных светлых волос, Эйверь медленно поднялся, чуть пошатываясь, вытащил клинок из пуза убитого кузнеца, и толпа воинов вокруг заликовала!

Воин-победитель потешился немного такой славой, оглядываясь вокруг, что больше целей для его меча возле них не наблюдается, и взглянул вдаль на творящееся у разлома стены, где битва ещё не думала заканчиваться. Подступи к замку вовсю осаждались вражеской пехотой, а вот отряды разбойничьих стрелков, похоже, отступили, как только по эту сторону поля битвы лишились своих ладно скроенных орудий.

— Некогда вопить и радоваться, — утробным рыком унял он радостных гвардейцев, — Город всё ещё в осаде, некогда отдыхать! — бросил он и повёл своё окружение к защищавшим подход в замок кадетам, рыцарям и ополченцам.

Капитаны кадетских взводов скомандовали не бросать своих, а разбиться по парам-тройкам и тащить тела погибших к стенам, двигаясь потом в направлении башен и пробоины, чтобы занести павших соратников внутрь и похоронить, как подобает, на городском кладбище.

Кифлер собрал в серый холщовый мешок остатки скрипки Диего, повесив тот на поясе и помогал Тилю донести брата, Стромфа пришлось поднимать аж вчетвером, к тому же Нина водрузила ему на грудь и его клинок, и щит, после чего отошла наконец-таки подобрать и свой брошенный клаймор.

По пути шестой взвод забирал и остальных, вдоль кладки стены приближаясь к округлому выступу правой от пробоины башни, все сильнее приближаясь к последнему очагу сражения. Там среди размахивающих топорами и секирами ополченцев юрко метались от врага к врагу шустрые рыцари, представляющие свои знатные рода.

И у Оскара Оцелота, и у Аргуса Дименталя, как и у прочих, имелись изображения своего герба. Например, у рыцаря с черепом это была разрисованная спина броневого панциря, в то время, как у воина в капюшоне герб изображался на плаще также, по сути, вдоль спины. А были такие, у кого герб обособленным кусочком металла, нередко даже разукрашенного, был проплавлен где-нибудь спереди: справа, слева или прямиком по центру на груди. А мавр Орф вообще сгрёб в кучу тела им убитых, водрузив сквозь них копьё со своим флагом.

Там, среди знатных рыцарей билась и неуёмная Арекса, оставшаяся под собственные громкие молитвы после смерти Галы охранять пробоину стены от вражеских лазутчиков, желавших проскочить напрямую, а не просто тактически бежать к башням и взбираться по сделанным из вонзённых стрел баллист лестниц.

На самой стене продолжал среди обороняющихся биться и сам король, мешавший осаждающим негодяям взбираться на остатки стен в его владения. Но те лезли и лезли, как муравьи на разлитый нектар, не зная устали и не желая отступать от своей затеи.

— Те, кто пришёл в себя в лазарете готовы доковылять сюда и отдать все силы на спасение крепости, — доложил взлетевший на воздушном потоке Бартареон, о своих подопечных, поджигая при этом магическим касанием сложенных вместе двух пальцев клинок в руках короля, заодно окружая того кольцом пламенной защиты, в которое лицом и волосами угождали все, кто влезал к зубцам стены.

— Не хватало нам ещё и магов терять, — бросил ему в ответ монарх, ловко орудия полыхающим мечом в воздухе.

— Но они хотят помочь, — кричал архимаг сквозь шум битвы, взмахов посоха выпуская по рукам ближайших карабкающихся столбы жгучего пламени.

— Ох, позови геомантов, сделаем кое-что, — велел Джеймс, — Надеюсь, выдержат.

— Слушаюсь, мой король, — повиновался волшебник, безо всякой магии треснув посохом из драконьей кости по лысому лбу одного влезающего на почти разрушенную стену, скидывая того вниз с огромной высоты под его напуганные вопли.

Он отправился к лестнице вниз во двор, пока монарх и его стражники продолжали очищать зубцы настенных бойниц от назойливых корсаров, карабкавшихся кто с кортиками в зубах, кто с саблями в одной руке, иные так вообще, убравшие своё оружие в ножны, невесть как собиравшиеся воевать в случае, если удастся взобраться.

— Вайрус! Вайрус! — кричал король на правую башню, махая рукой камерарию.

— Да! Ваше величество, — наконец, заметил тот, подойдя к краю каменистого заграждения катапультной площадки.

— Вели Эйверю отступать, загоняй людей обратно. Убери лучников из бойниц стен и башен, командуй отход, — кричал король, заодно и жестикулируя своим щитом, демонстративно показывая назад, в сторону двора.

Старший советник кивнул, веля расставленным военным музыкантам трубить сигнал к отступлению — музыкальную комбинацию долгих и быстрых нот, знакомую всем воинам ещё как «отбой» с самых первых дней обучения.

Ближайшие отряды постепенно пятились к сторону расщелины, где изнутри давно уже был готов пятиугольный «карман» в виде обратного большущего бастиона, возведённый с щелями бойниц, единственным выходом и верхними острыми выступами на каждой стене.

— Эйверь! Эй! Слышишь меня? Знаю, что слышишь! — воззвал с башни Вайрус, безо всяких титулов и принятых в светском обществе обращений, — Король приказал отступать, трубит отход, заводи людей в замок!

Паладин и вправду его прекрасно слышал, несмотря на шум сражения, и нехотя повиновался, скривившись в лице и постепенно уводя гвардию ближе к укреплениям Олмара, сдерживая на отходе натиск ещё более наглевшего противника. Слыша мелодию отступления, войска осаждающих хором издали боевой клич, побежав с утроенной силой, словно этим звуком неплохо подкрепились и за ту же секунду выспались.

Лишившийся щита ещё во время дуэли с кузнецом, Эйверь активнее двигал лезвием фламберга, периодически хватая его обеими руками, чтобы никому не позволить себя коснуться. И хотя большинство лиходеев его весьма побаивались, всё равно находились такие отчаянные, которые хотели погеройствовать и показать всем, что именитый Карпатский Зверь всего лишь такой же человек, и также смертен, как и все остальные.

Влетевшая ловким сальто прямиком на поднятый от ударов мечей круглый щит одного из ближайших злоумышленников, Арекса вонзила острые кончики клинков-акинаков в лысые головы стоящих рядом с ним. А, затем, резво их вытащив, приземлилась и позади ошалевшего неприятеля, толком даже не дам тому развернуться, пронзая насквозь.

— Хорошо дерёшься, — на все эти её трюки подметил стоящим рядом Эйверь.

Красноволосая девушка с бритыми висками и ирокезом маленьких косичек благодарно кивнула с самодовольной ухмылкой, однако не нашла, что ответить. «Спасибо, вы тоже» ей казалось какой-то банальностью, а парирующий ответ «Хорошо защищаешься», пожалуй, прозвучал бы в нынешней ситуации слишком нагло даже для острой на язык кадетки прославленного своим отсутствием дисциплины Шестого Взвода.

Чем ближе они двигались к разрушенной стене, тем больше смелела армия наступавших, распределяясь и по стенам, и по центру пробитой катапультами дыры. И Арекса, и Эйверь, и остальные рыцари с гвардейцами прекрасно знали, что внутри давно уж оборудованы заграждения, и заманивали неприятелей в ловушку.

Однако же, чтобы тех можно было в этом капкане расстрелять со всех концов, необходимо было, чтобы зону поражения покинули все из своих воинов, что сквозь единственный проход в возведённой в три локтя стене было непросто. А перелезать через не такую уж высокое оборонное сооружение мешали литые шипы.

Так что Арекса, Эйверь и Дименталь в своём капюшоне прикрывали остальных отступающих, превращая внутренний «карман» в свою личную кровавую арену. Эйверь колол вперёд фламбергом, периодически сбившихся кучей врагов насаживая двоих, если не троих разом. Махать таким клинком вокруг себя и в стороны в таком пространстве было не слишком удобным.

Красновласая воительница тоже старалась не направлять лезвия в стороны, а изрубала наглецов, устраивая слегка наклонённые мельницы, умело и быстро орудия руками. А Аргус Дименталь орудовал крюками и шипами своих наручей, а также торчащими к кистям парными лезвиями своих доспехов, двигая руками и пронзая врагов то по уязвимой шее, то промеж рёбер, парируя каждый выпад тонких сабель.

Вверху же освобождённые от королевских войск остатки первой стены вовсю занимали заползавшие на каменное заграждение разбойники. В то время, как Бартареон выводил магов земли на позиции напротив, на стену второго кольца окружения Олмара, глядя на сражение у них под ногами.

Под конец и они двинулись к выходу из пятиконечного узора, замкнув собой выход, и в этот момент генерал Адельмар Вершмитц дал стрелкам приказ расстреливать загнанных лиходеев из узких щелей бойниц, сделанных в особой последовательности, чтобы стреляющие не задели при этом друг друга.

Ряд за рядом толпа ворвавшихся ловила в себя крепкие и глубоко вонзающиеся стрелы, которым толком не давали даже времени просвистеть в воздухе, расправляя оперения, а втыкали с крайне близкого расстояния, никому не позволяя даже пытаться перелезать через эти возведённые обратным бастионом стены.

— Геоманты готовы, мой короли, — поклонился архимаг, немного запыхавшись в спешке, покорно ожидая дальнейший указаний.

Воцарилось недолгое молчание, словно монарх перебарывал себя, не желал делать то, что планировал, однако другого выхода сейчас не видел. Тёмно-зелёный взор его глядел, как несмотря на скошенную толпу врагов новые банды подступают сквозь расщелину уверенным темпом, будто знают, что пока все стрелки разом начнут перезарядку, у них будет достаточно времени, чтобы организовать нападение.

— Крушите стену, — приказал он магам, — Разрушайте каменную кладку, так, чтобы останки укрепления рухнули вместе со всеми теми, кто на неё залез. И рухнули на всех тех, кто остался внизу, надеясь проскочить в замок через пробоину.

Не совсем готовые к такому развитию событий маги земли удивлённо переглянулись с взволнованными лицами, однако припали на одно колено и покрепче сжали свои жезлы и посохи, сосредотачиваясь на энергии камня и сухом скрепляющем растворе, в котором вместе с зольной пылью была и толчённая известь, и кусочки земляной глины, и щебень.

Так что всё потихоньку начинало вступать в реакцию с волей сосредоточившихся волшебников. Каждый камушек зажил своей жизнью и пытался вертеться. Одни рассыпались на несколько кусков, другие крошились вовсе, третьи просто словно пытались вылезти из плотной стиснувшей их компании таких же, вызывая всё новые трещины и общую тряску.

Остатки стены между двумя опустевшими от лучников башнями, которые пришлось освободить, отдав позиции, на всякий случай, ведь в процессе такого колдовства они сами также могли пострадать, заходили ходуном, заставляя большинство осаждавших, что были уже сверху и распределялись в отряды для готовности продолжать бой, едва держались на ногах или падали.

Те, кто карабкался снаружи, взбираясь на затрещавшие и затрясшиеся стены, хватались со всей силы за вонзённые снаряды катапульт, но те вскоре начали выскакивать из поредевших каменных рядов, падая вниз вместе с обломками рушащейся кладки.

Генералы и капитаны выводили своих людей из зоны поражения, с учётом, что после обвала подымется ещё и непроглядное облако мелких частиц, в котором не следовало бы никому из своих находиться, а потому отгоняли отряды подальше на внутреннюю территорию Олмара.

Бледный Рихард оглядывал оставшихся от его взвода двенадцать человек, тяжело вздыхая на накативших эмоциях, пытаясь смириться с потерями, однако душевные муки то и дело брали на ним верх. Талантливый скрипач Диего и все трое, оставленные им на его защиту кадеты. Один из неразлучных близнецов-Страйкеров. Могучая Гала, большой Стромф. И тот, кто едва сдавал все тесты и нормативы, держась всегда в хвосте — алхимик-самоучка Нимрод. Все они теперь были мертвы, и в смерти их Рихард винил самого себя. Никого из них он не прикрыл, не полез защищать и спасать. Он был занят своим приказом и даже не подозревал, как же тяжело будет сейчас. Когда осознаёшь, что их больше нет, что их никак не вернуть.

Что не будет во взводе больше ни шумной драки едой, ни ночных страшилок на всю казарму, ни вольного разгуливания по башням Олмара… Сейчас он прощал им все их проказы и затеи, в надежде, что все они когда-нибудь простят его самого.

Довольно быстро пробитая стена окончательно обрушилась, погребая тех, кто был снизу, и особо не оставляя шансов спастись тем, кто был сверху, падая вниз, в настоящее каменное месиво. И при этом сформировавшаяся после своего разрушения груда обломков была достаточно большой, чтобы всё равно преградить эдакой «насыпью» проход в город.

А разбойничья армия потеряла за сегодня уже столько людей, что те из войск неприятеля, которых не завалило камнями, кому повезло выжить и быть подальше от отскакивающих крошащихся булыжников, колкого щебня и огромного облака пыли, в котором задохнулось тоже несколько банд, не сумевших отыскать дорогу и выбраться на свежий воздух, не сумевших продержаться, не вдыхая оседающий песок и мелкую каменную крошку, таки начали пятиться и отходить от крепости.

Бой на сегодня был окончен, остатки вражеских отрядов опять отступали в сторону Оленьего Леса под не слишком довольным таким развитием событий взором своего усатого адмирала. Он знал, что это ещё не конец, что есть свои козырные тузы в его хитром плане, однако людей из необъятного собранного чуть ли не со всех концов Королевства и островов за его пределами пиратского войска и своры сплочённых лесных шаек, оставалось уже так мало, что отныне действовать нужно было более хитро.

— Отступают! — крикнул Эйверь, как самый зоркий, узревший бегущие прочь отряды сквозь медленно рассеивающуюся серую дымку.

Вот теперь войска вокруг него могли ликовать вдоволь. Не опасаясь, что он вновь недовольно рявкнет, как тогда после дуэли против молота упёртого кузнеца. Теперь все понимали, что в ближайшее время в сражении, как минимум, возникнет пауза, а в идеале, так в области леса таки поднимется белый флаг, или же неприятель молча уйдёт восвояси, откуда пришёл.

Однако несмотря на радостный хор и победные возгласы повсюду в королевской армии, многие юные кадеты, в том числе и Шестой Взвод, переводя дыхание, приходя в себя после затянувшейся миссии и своих многочисленных «первых» сражений, ведь до этого они ни разу не вступали в опасный смертный бой, выглядели опечаленными смертями товарищей, переживали и горевали из-за своих потерь, сидя друг подле друга, но уставившись в никуда, думая о чём-то своём.

Маги сегодня не стонали и не кровоточили, за них это делали многочисленные раненные, кого удалось забрать с поля боя. К ним спешили клирики, знающие, что где-то там за стенами также кому-то ещё может быть нужна помощь, но приказа или хотя бы разрешения выходить за заграждения Олмара не было.

XIV

Со стены второго кольца крепостной защиты король спустился прямиком к осевшей пыли и груде останков от разрушенной стены, встав перед войском. Справа от него встал подошедший Эйверь, оглядывая построившихся и просто вольно рассевшихся во внутреннем западном дворе, а симметричное место за левым плечом вскоре занял спешащий следом за правителем камерарий.

— Враг всё слабее, его силы на исходе, а численность за эти дни, благодаря всем вам, значительно сократилась. Честь вам и хвала, воины! И благодарность всем тем, кто храбро воевал на защите своего города, своих земель, своих людей. Мы тоже понесли серьёзные потери, — оглядывал он собравшихся, а на его речь сходилось всё больше людей, разошедшихся уже в другие проходы средь башен и стен, сейчас возвращаясь обратно к месту осады, — Ближе к сумеркам, чтобы не стать лёгкой добычей для стрелков неприятеля, я распоряжусь организовать вылазки во вне, забрав всех павших для отпевания и достойных похорон! А пока, для всех, кто принимал активное участие в защите крепости, я объявляю отдых и банный день! Всем пора умыться, вылезти из панцирей и вязкой свалявшейся в пылу сражения одежды, очистить кожу, привести себя в порядок, промыть волосы и бороды, хорошенько перекусить, набираясь сил, и хорошо выспаться! В доспехах служите, помогая и ожидая своего часа, в доспехах спите, в доспехах воюете! Немедленно распределиться и организоваться! — приказывал он, — Все те, кто не в лазаретах: часть идёт в бани помыться и пропариться, после чего свободны и получают день отдыха, чтобы выспаться и придти в себя, а бани занимают другие. Кухне готовить сытные блюда не переставая, пока все не наедятся и не наберутся сил для новых подвигов! И так сменяться, пока все войска от кадетов до королевской гвардии и генералов не пройдут каждый пункт. Пока одни парятся, трапезничают и отдыхают, другим продолжать нести службу. Быть наготове всем, кто ещё не воевал. Но им, не задействованным резервам, простоявшим столько дней в запасе, полагается мытьё и отдых! Тем же, кто был отправлен на отбой сегодня ночью, будучи оставленным в запасе королевских войск, сейчас принять обязанности, возводить укрепления, нести раненых в лазарет и выполнять распоряжения своих капитанов и наставников! Олмар стоял, Олмар выстоял, Олмар выстоит! — закончил свою речь Джеймс Дайнер, высоко поднимая блестящий меч в пятнах успевшей подсохнуть крови.

— Ура! — скандировали многие синхронным хором вокруг, принимая обещанный отдых в награду за отвагу и верную службу.

Их довольные крики разносились по дворам и зданиям. Генералы начали организовывать процесс очерёдности в парилки, подготовку которых помчались исполнять дворовые слуги. Мажордом Харрис и главная служанка Нейрис на пару занимались организацией кухонь, дорожками к лазарету и пробитой церкви, где всё ещё камень от катапульты лежал на главном алтаре, поставкой сушёных веников в парилки и тому подобным, задействовав интенданта Каледоса, главного по всякого рода снабжению, чтобы его люди также выполняли самые разные поручения.

Одни воины отправлялись в казармы на отдых, другие стремились к трактиру в центральный двор, далеко прочь от западной стены, чтобы напиться, другие первым делом хотели умыться и ополоснуться, бежали записаться в первых рядах, когда начнут пускать в растопленные бани.

Те же, кто не принимал участие в бою и не стоял среди запасных полков у стены, а в эту ночь был отпущен на отдых, те, как и велел король, теперь принимались за работу. Крепкий плечистый Эсфей Кастор и широкий двупалый Войтех Грох, облысевший к своим годам, занимались их распределением, заодно призывали зодчих и строителей, чтобы из руин разрушенной стены и новых материалов за неизвестное, отведённое до следующей атаки врага, время возводить новые укрепления, натачивать частокол снаружи, выстраивать кладки стен, создавать бойницы и бастионы.

Вскоре все уже занимались своим делом, кипела работа, готовилась еда, топились парные. Прислуга суетилась, часть воинов также разбредалась, кто куда, толпилась у одних проходов, сновала по дворовым зонам Олмара. Некоторые стояли дружными компаниями что-то обсуждая, в том числе уже организовав деревянные пинты пива на вынос из трактира.

Там нечасто соглашались на подобное, потом ведь могли и кружек не досчитаться, не все в хмельном состоянии вспоминали их вернуть. Однако же, либо сегодня за стойкой был уступчивый работник, либо знал лично в лицо того, кто арендовал наполненные сосуды, а то и мог папирус или бумагу подать для полной ответственности берущего, чтобы тот указал кто он и откуда.

— Я видел рослую крепкую женщину, оставленную без щита и оружия, которая голыми руками умудрилась сокрушать врагов, пока её не оставили последние силы! — воодушевлённо сообщил король Эйверю, пока они шли по лестнице, взбираясь вдоль стены к галереям башен, чтобы взойти туда и наблюдать за станом врага.

— И я видел одну храбрую девицу, сражающуюся вообще без щита. Представляешь? Двумя мечами! Сначала думал из Хаммерфолла, потом присмотрелся, вроде железные акинаки с сердцевидными перекрестиями и полумесяцами в навершиях, — дивился и покачивал слегка головой из стороны в сторону паладин.

— Весь их подвиг надо увековечить красивым военным фонтаном в тылу смотровой площади, с галереями, ведущими ото всех казарм и гарнизонов именно туда, чтобы каждый служащий в королевских войсках Олмара проходил мимо него и видел увековеченные памятники, их храбрые героические фигуры, величественные статуи, напоминающие о сегодняшнем сражении!

— Сейчас же распоряжусь начать работу архитекторов и скульпторов, ваше величество! — послышался голос догонявшего их Такехариса, решившего дальне не следовать за королём, и направиться прямиком исполнять эту его просьбу.

Конечно же начинать работы над фонтаном до окончания осады никто не собирался, но чертежи и план, а также миниатюрные глиняные слепки фигур на обозрение и утверждение Его Величества в своих мастерских мастера вполне могли бы уже начинать делать. Так что он оставил монарха с его паладином, вернувшись с лестницы во внутренний двор.

— Вот скажи мне, Эйверь? Неужели я такой плохой и глупый король? — покачивал недлинным бородой Джеймс, — Мы столько дней пытаемся понять, что нападающим нужно, каковы их цели, что ими движет в сумасбродном поступке взятия Олмара, но я до сих пор не приказал притащить пару пленных, чтобы их разговорить, не попросил сам или через Бартареона призвать придворного некроманта Ширна оживить в виде зомби труп кого-то из павших врагов для той же цели…

— Дельные мысли иногда приходят с запозданием, — констатировал паладин.

— Но, если они сейчас уйдут, мы же вообще ничего не узнаем, кто это был и чего хотел. А отступить после того, как мы сожгли столько осадных башен, уничтожили столько катапульт и баллист, уж пора бы, проявляя хоть какую-то логику и зачатки разума, — твердил король.

— Да нет, дым от печей и костров в лагере идёт, это ещё не всё, — проговорил, щуря взор вдаль Эйверь, — Они там ещё что-то затевают.

Монарх неглубоко вздохнул, глядя в область Оленьего Леса, и замолчал на какое-то время, обдумывая дальнейший план или же пересматривая ранние сформированные мысли о ходе и возможном развитии событий по поводу этой осады.

Внизу закипела работа у обвала стены, начали возводить новые укрепления, пока отвоевавшие войска всё более спешно покидали это место, уступая позиции для тех из воинов королевского двора, кто не был задействовать в сегодняшнем затяжном сражении.

— Капитан! — со слезами Нина набросилась на Крэйна в одном из проходов, обнимая того только сейчас, горько всхлипывая и прижимаясь, покачивая убранным за спину клаймором.

Она не позволяла чувствам одолевать себя ни после крушения баллист, ни во время отступления, ни даже внутри, когда стена рухнула и оставшиеся отряды врага принялись уходить на свои лесные позиции. Лишь когда сам король их отпустил на день отдыха, именно в это мгновение, она могла наконец разделить с командиром горе утрат всего отряда.

На Рихарде не было лица. Он просто шагал, едва приобняв златовласую девушку одной рукой в ответ, как бы придерживая, не находя слов утешения даже себе самому, не то что ей. Остальные дружной компанией стояли у принесённых с поля брани мёртвых тел товарищей. Тиль выглядел даже бледнее Рихарда, остальные смотрелись неплохо, вроде как пришедшие в себя, не сонные, но потрёпанные и усталые.

— Отнесите их к центральной церкви на отпевание, — велел он, — Кадетов будут хоронить сегодня, так что если после бани не завалитесь спать, то неплохо бы поприсутствовать. Отдать последние почести павшим… — зашагал он мимо, оглядывая истерзанного кортиком Нимрода слева и утыканного стрелами плечистого Стромфа, опустив голову и жмуря глаза от терзающей печали.

Нина отпустила его из объятий, когда тот совсем миновал их зону «стоянки», поспешив помочь остальным с телами, чтобы за всех, кто погиб, успели до вечера помолиться клирики, уповающие на надежды, что всем нам ещё выдастся шанс родиться вновь. Он был здесь для неё всем. Наставником, заменившим родителей, которым она никогда не была нужна. Пусть он был по-военному строг, взвывал к дисциплине, не отличался нежностью и лаской, но иной заботы она никогда и не знала, кроме той, как наставлял и тренировал их капитан.

Остроухий фехтовальщик, оказавшийся одним из немногих, чья физическая сила не пригодилась длятранспортировки тел в сторону церкви направился в столярную мастерскую вместе с холщовым мешком. Там он договаривался с местным мастером, чтобы занять свободный верстак, развёл клей из яичных белков, сахара и древесной смолы, принявшись из обломков восстанавливать инструмент своего павшего товарища-музыканта.

Старался, как мог. Даже пропустил трапезу, и принёс её в казарму, придя последним, когда все уже переодевались, чтобы сдать одежду прачкам, а самим в накидках и сложенной тканой обновкой пройтись до бани. Однако сослуживцы были очень рады неожиданно узреть его работу. Разве что мнения разделились, оставить скрипку в казармах на вечную память или всё же захоронить вместе со скрипачом.

Решающим аргументом почему-то был практический довод Арексы, что, мол, даже на неплохо склеенной всё равно вряд ли можно снова красиво играть, да и передавать её некому. Им не было известно о каких-либо его родственниках, которым можно было бы отправить инструмент. Так что большинством голосов было решено всё-таки положить её под руки скрипачу при вечернем захоронении.

Конечно же не всех павших кадетов взводы смогли отыскать и занести до обвала, за ними ещё будут вылазки, чтобы доставить тела в Олмар и предать земле позже, но основные похороны кадетов должны были состояться именно сегодня.

Ритуал возвращения тел матери-земли в Энторионе практиковался издревле почти везде. Редкие приморские поселения отправляли тела в «последнее плавание» на плотах в древности, но мало кто из них сохранил подобные обычаи. Всё-таки земля считалась матерью всего живого — там в недрах зародились гномы, оттуда первыми вылезли на поверхность эльфы. Земля породила деревья и леса, природа породила людей, зверолюдей и орков. Так что тела усопших предавали праматери-прародительнице, растворяясь в ней.

Это, кстати, было весомым доводом для магов земной стихии, как давшей начало и жизнь всему остальному, а стихийные волшебники очень любили развязывать конфликты на почве, какой же элемент является самым главным и важным. Поклонение матери-земле у людей в том числе выражалось и в захоронениях на особых местах-кладбищах.

Гномы поступали также, только с учётом подземной жизни, они не «хоронили», а замуровывали тела в особых камерах-могильниках, а иногда возводили в горах целые курганы запретные к посещению, со страшными ловушками на случай, если кто понадеется разграбить могилу.

Эльфы же придавали своих павших огню, стараясь держаться подальше от гниения, некромантии и тлена. Обращали павших в пепел. Хотя высшие эльфы дану жили столь долго, что для людей считались практически бессмертными. И хотя в конце концов тоже старели, «павшими» у них чаще были убитые в бою или умершие от болезней, ядовитых укусов, падений с высоты и прочих подобных обстоятельств.

Орки своих также сжигали, но по иной причине. Они по большей части вели кочевой образ жизни, а потому кладбищ не имели. Обратиться в пепел и развеяться по степям и долинам для них было тоже своеобразным возвращением к матери-земле. Низшие зеленокожие типа гоблинов или троллей обычно вообще почтения к усопшим не имели. В лучшем случае оставляли лежать там, где упал, оставляя на растерзание лесным зверям, насекомым и свободное гниение. В худшем могли и полакомиться падшим, особенно, если тот умер не от чахлой старости, а по какой-то не естественной причине за исключением ядовитых укусов и отравлений плодами да ягодами негодными в пищу.

Впрочем, те гоблины, орки и прочие представители их расы, что перебирались на оседлый образ жизни в городах Энториона, такие, как Гонзо, например, в своих новых поселениях вроде деревень Лысогорья уже перенимали местные традиции, организуя кладбища и повторяя похоронные обряды людей.

Также поступало и большинство «меньших» рас, именуемых часто просто зверолюдьми: псоглавцы, кентавры, крысолюды и всё прочее их многочисленное многообразие, если их народ поселялся на земле людей. Исключение составляли минотавры, продолжавшие даже в своих городах на территории Энториона сжигать своих умерших, а иногда даже зажаривать и съедать, если умирал какой-то знатный великий вождь, шаман или воин. В их странной традицией поедание своих было знаком оказанного почтения, а заодно разделения его силы и могущества между остальным племенем.

В Олмаре же тоже вовсю разжигали костры, но отнюдь не для павших в бою, а для обогрева живых. Особенно в обилии разгорались сегодня банные печи которым ещё долго предстояло не униматься, ведь даже после перерывов на уборку и прочистку печей и дымоходов от сажи, бани снова требовалось топить для новой партии желающих.

Олмарские бани уже изначально в большинстве своём возводились так, чтобы вмещать довольно много человек, а в день когда помыться и пропариться нужно такому количеству народа, то помещения и вовсе забивали под завязку. Банники следили за временем, напоминали, когда пора ополаскиваться да освобождать комнаты, поторапливая задержавшихся, а также занимались поддержанием должного уровня жара, регулярно контактировали со снабженцами Харриса, требуя доставку дров, веников или средств для уборки, если тех не хватало.

Армия есть армия, никакого тактичного и галантного деления на женщин и мужчин, если те к тому же служили вместе в одном взводе. Добивавшиеся веками своего права воевать плечо к плечу с мужчинами дамы-воительницы не могли требовать к себе какого-то особого отношения.

И если отдельные отряды копейщиц и лучниц, состоявшие только из девушек, естественно дружно попадали в помещения бани вместе без представителей противоположного пола, чередуясь с чисто мужскими армейскими подразделениями, то такие, как сослуживцы смешенных взводов, типа Шестого Кадетского, без тени смущения и парились вместе, и спали на койках в одном помещении, вместе ели, вместе одевались, вместе тренировались.

Сосновые и лиственничные двухметровые по своей длине полки-лежаки ступенькой из двух уровней с широким дощатым настилом располагались по периметру того помещения, где сейчас находились раскрасневшие и покрытые крупными каплями подопечные Рихарда Крэйна, правда без него самого, по всей видимости, запоздавшего и топившего горе утраты бойцов в ближайшем трактире на территории крепости.

Нина сидела, наклонившись вперёд, подперев голову за подбородок руками, локтями упиравшимися чуть выше колен, а пальцы веером расплылись по щекам и касались её висков. Полученные в бою раны немного побаливали, но ей досталось не так сильно, как, например, Такаде исполосанного всюду небольшими порезами и по торсу, и по спине, и по плечам вместе с руками.

— Ох, ну чего ты так, — подсел к ней Ильнар поближе, чтобы утешить, но не соприкасаясь влажной кожей, единственным предметом одежды на нём оставалась кожаная повязка на повреждённый глаз, и он единственный был без полученных в бою шрамов и порезов, так как всё время провёл за узкой щелью бойницы в левой от разлома башне, — Несмотря ни на что, нужно жить дальше, — подбадривал он.

— Смерти бояться — в полку не служить, — со вздохом проговорил остроухий шпажист, сидящий неподалёку, не поворачивая головы к собеседникам.

— Верно, — кивал на его слова стрелок, — Все наши тренировки и готовили нас к этому, что все мы смертны, что в сражении можем пасть, защищая родные земли.

— Но не в первом же бою, Ильнар… — сквозь слёзы едва проговорила Нина.

— Бывает и такое, — опустил он голову, — Мы все были не готовы, наверное…

— Не готовы? — она повернулась к одноглазому лучнику, чей привычный выступ из зачёсанных волос сейчас совсем сплыл вдоль головы от пара и влаги, — Паладин сказал, что соперника проще, чем лесные оборванцы и бродяги-пираты и быть не может! — при этом ей хотелось заодно как-то попытаться защитить тренировавшего их наставника от таких нападок и фраз об их неудачной боевой форме, вот только подходящих слов девушка сейчас не находила.

— И что, Одуванчик? — немного возмутился тот, глядя в её голубые преисполненные слезами глаза, — Как будто корсар не способен убить или что? Убить и крестьянин может молотком по темени или вилами в живот, даже ни разу не репетируя и не оттачивая такой удар. Записавшись в стражу, мы прекрасно все знали, что будем биться насмерть. И дело даже не в том, что капитан нас как-то не так подготовил, как-то плохо тренировал… Я понимаю все эти разговоры про планы и мечты, мол, вот выслужимся, скопим денег с жалования, все дела, кто поместье отгрохает, кто школу фехтования, а умереть можем в любой момент! Вот прямо здесь и сейчас! Я серьёзно! Представьте, мы паримся, — оглядел он тех, кто повернулся на его слова из остальных одиннадцати людей в парилке, — А там снаружи снова катят катапульты или гелеполи с ними. И вот булыжник упадёт на баню, раздавит нас или некоторых из нас. А кого-то пронзят щепки с досок и брусьев, — жуткими картинами фантазировал он.

— Ой, ладно, одноглазый, — прервала его Арекса, — завались уже, а!

— Ну, в чём-то он прав, Арекса, — поглаживая тонкие мокрые усики промолвил сидящий с боку и повернувшийся спиной к ней Эрвуд.

Его пышный каскад двуцветных волос тоже сейчас сильно намок и был прилизан к контурам головы, так что от привычной волнистой причёски ничего не осталось из-за влаги. Однако же боевая девица с выбритыми висками свои косички ирокеза, например, не распустила, чтобы хорошенько промыть, а вот Такада лезвие из косы вытащил и ту расплёл, так что сейчас не просто сверкал основной лысиной черепа, но и позади красовался широкой чёрной копной оставленных волос, веером покрывших его плечи и опускаясь чуть ли не до середины спины.

Он всегда следил за их длиной, так как от этого напрямую зависело попадание вплетённого туда метательного ножа, венчавшего косичку. Он научился управляться с этим дополнительным оружием движениями головы и тела, однако умения эти сопоставлялись с конкретной длиной волос. Потому периодически их нужно было подравнивать и подрезать.

— Нина? — Арекса после воцарившегося молчания потянувшись вперёд попыталась взять её за руку, — Они бы не хотели, чтобы мы вот так грустили. Чтобы винили себя, чтобы постоянно чувствовали, что живём взаймы, бесконечно горюя по ним, — уверяла она. Мы же помним их и никогда не забудем, этого вполне достаточно.

— Да, — раздался согласный высокий голосок эльфа, — Уж Стромф-то точно не позволил бы никому сейчас реветь, его оплакивая. Мы все хорошо знали его характер…

— Он даже умирал с улыбкой, — всхлипывала светловолосая воительница, прервав Кифлера.

— Вот видишь, — попыталась выдавить мягкую улыбку Арекса, — Реальный бой оказался очень суров к нам, но если мы выжили, то не должны прожить остаток жизни зря. Нужно молиться за них, и за нас, что мы остались живы. Быть благодарными, что Семеро нас оградили от смерти.

— Будем воевать за себя и за их честь! — воскликнул покрытый шрамами Такада, — Меня не зря сюда отправили служить! Как младший сын своего отца, я не посрамлю наш род! — заявлял он, когда вокруг ни один даже не знал его фамилию, да и не факт, что знал даже капитан, — Буду биться с честью и до конца!

— Биться надо не с честью, а с врагами королевства, — подшутил Кифлер в надежде развеселить в первую очередь Тиля Страйкера, но тот сидел, слегка согнувшись, уставившись в никуда, преисполненный горестных мыслей.

— Верно, — поддержала Арекса, обернувшись на щура, — А ты чего такой весь изрезанный? Каждый хотел ухватить от тебя кусочек на пробу? — усмехнулась девушка.

— Весь, не весь… даже на заднице есть, хочешь, покажу? — захохотал тот, поворачиваясь на бок.

— Ой, избавь, — покачала та головой и закатила глаза, вернувшись по итогу рыжевато-карим взором на Нину, — Ну, как ты?

— Ты думаешь, за такое время серьёзно может стать легче? — подняла она на неё глаза.

У всех в отряде было немало синяков и порезов разной степени тяжести, однако вся физическая боль сейчас уходила на второй план, хотя некоторые раны в парилке действительно очень сильно болели. Но всё это было ничто в сравнении с душевным горем от утраты своих знакомых, практически членов их большой, не слишком дружной, не слишком сплочённой, но всё-таки цельной и научившейся принимать друг дружку со всеми странностями и особенностями, семьи.

— Мы же стражники, Одуванчик, — проговорила Арекса, — Нужно быть готовыми умереть в бою.

— Это помогает наслаждаться каждым мгновением жизни, — прозвучал мелодичный голосок Эрвуда, — Живёшь каждым днём, дышишь полной грудью, чувствуешь вкус пищи, ценишь красоту окружающего мира. Каждый день, как последний, и ты всецело им наслаждаешься.

— У Нимрода была какая-то склянка, Такада… — сорвалось с губ Нины, хотя на исполосанного метателя она даже не посмотрела, — Я слышала, стоя с капитаном, как Нимрод рассказывал Стромфу, что разводил кристаллики морского йода в пшеничном спирте, получая мазь или раствор, — не разбиралась она в этих терминах, — Которые помогают затягивать раны. Тебе бы помазаться этим…

— Хорошо ли брать его добро? — усмехнулся тот да ещё с явным недоверием.

— Что ты! — хохотнул эльф, — Да этот алхимик был бы только рад, если б его прибамбасы кому-то реально пригодились.

— Всё равно, — упирался Такада, — Знаем мы эти его зелья. От одного пьянеешь, от другого засыпаешь, третье глотку жжёт, а обещанного эффекта никакого.

— Радуйся, что слабительного эффекта не получил, узкоглазый, — хохотнул эльф.

— Так одно дело пить, другое царапины мазать, — заметила Арекса.

— И что? Я где-то треть по телу нащупать и дотянуться смогу, — всё никак не хотел щур соглашаться и испытывать что-то из поделок Нимрода на себе.

— Кто-то поможет, — продолжал хихикать Кифлер.

— Чур не я! — сразу громогласно заявила Арекса.

— Да кто-нибудь из клириков, — логично заметил Эрвуд, — Попросишь кого-то из монахов и монахинь.

— А если не поможет? — не унимался Такада.

— Ну, вряд ли станет хуже, — заметила Арекса, — Спиртом итак раны промывают при необходимости, а там ещё и что-то добавлено-разбавлено. Нам бы всем раны чем-то смазать не помешало, — заодно проговорила она.

— Сегодня мажем раны, завтра все сдохнем, — усмехался Такада, — Пустая трата времени царапины латать.

— Не говори так, в бою нужен победный настрой, а не желание проститься с жизнью, — хмурилась Арекса.

— Ну, Стромф так и умер… Всё ему царапина да ерунда… Стрелы не вынимал, мази на раны не клал… — вздохнул одноглазый лучник.

— Если уж и помирать, то хотелось бы, конечно, мгновенно, — призадумался метатель, — А не так, как бедолага Нимрод. Видела его тело? Я его нёс, там весь живот исколот так, словно в нём золото спрятано было и кто-то достать пытался, — Такада аж вздрогнул, воображая себе как умирал несчастный алхимик.

— Может, обсудим что-то другое? — предлагала та, возмущаясь такими рассуждениями Такады.

— А когда нам ещё это обсуждать? — зоркнул он на неё с прищуром, ещё сильнее сузив свои из без того неширокие глаза, — Может, лучше как раз сейчас и поговорим? Мы потеряли несколько боевых товарищей, с которыми, как семья, жили вместе в одной казарме несколько последних лет. Общались, тренировались, ели, гуляли, всё делали вместе. А теперь их нет!

— Мне не страшно погибнуть в бою, — ответила ему Арекса, — За Олмар, за короля, за жителей Кхорна! Мы для этого и служим.

— Вот упёрлась и талдычишь одно и то же. Твоё мнение понятно, считаться с ним мы здесь, хвала богам, не обязаны, — восклицал Такада, — Это ведь ты рассказывала, как на спор могла украсть яблоки на рынке? Как к кому-то на чердак забиралась, дабы развеять слухи о чёрном колдовстве? Весёленькое у тебя детство было, ничего не скажешь.

— И неужели нет больше никаких мечтаний? Планов на будущее? — снова раздался голос Эрвуда из угла парной.

— Я не задумываюсь о таких вещах, — сказала она, — Всю жизнь в драках возилась, добралась до настоящей битвы. Всецело отдаю себя службе, а там, если уж повезёт выжить да состариться, там и видно будет.

— Верно-верно, — кивал Такада, — Планы на будущее после такой бойни, это уже такая себе затея…

— Стромф тоже жил в ожидании битвы, — проговорил эльф, — Мечтал поучаствовать в сражении, быть по-настоящему кому-то полезен.

— И был полезен, — встряла Нина, — Все должны узнать о его геройстве.

— И мы обязательно почтим его память, — обещал ей рядом сидевший Ильнар, — Всех их. Что-то придумаем. Остались же у нас рисунки Галы? Её плакаты, надписи, — спрашивал он у окружающих.

— Я… Я так рада, что она меня не послушала тогда, — вновь залилась Нина слезами, сначала улыбнувшись, а потом уткнувшись в ладони.

— Одуванчик? О чём ты? — Арекса встала со своего места и подошла ближе, присев на корточки перед плачущей девушкой.

— Она… Эта битва едой, что вы устроили, — подняла та влажный лазурный взор, — Она ведь её устроила. Она хотя бы вдоволь повеселилась… Я помню её озорной взгляд, я её тогда умоляла «Гала, не надо! Пожалуйста!», а она лишь широко улыбнулась и началась очередная её любимая забава… Я так рада, что не смогла её тогда остановить… Хотя бы повеселились перед смертью… — всхлипывала светловолосая девушка.

— Она зимой любила играть в снежки, — напомнила Арекса, — Выйти из казармы нельзя было, не получив плотный ком снега в лицо, протерев с глаз который натыкаешься на её самодовольную ухмылочку.

— Да-а, — протянул и захохотал Кифлер, вспоминая, как в казармах жилось в снежное время года.

— Вот-вот, — кивнул и Такада, — Наверное, потому и швыряние остатками еды любила.

— Своеобразная была дама, — отметил Эрвуд.

— Они хотя бы все повеселились перед тем, как осада началась, — всхлипнула и глубоко вздохнула Нина.

— По большому счёту, они погибли, чтобы мы жили, — заключил Ильнар, — Все мы, не только вот мы, как взвод, а вообще. И король, и другие воины, и те, кто стоял в запасе, и прислуга, и горожане.

— Да, кстати, — заметила Арекса, — повезло, что атаковали западную стену, а не центральные ворота и городских жителей.

— Да я думаю, опасно им было бы туда соваться, — предположил Такада, задумчиво проскрипев, — Реально вот крестьяне с вилами им бы тоже бой дали из каждого домика, а там, на западе, отгрохали себе лагерь на опушке Оленьего Леса. Никто их не трогает.

— Так почему бы не пойти туда и не убить их всех? — сурово отметила Нина, сжав ладошки в кулаки на своих коленках, — Проникнуть ночью и перебить одного за другим, повесив щит Стромфа на пике, словно флаг, воткнув в гору мёртвых тел.

— Своё задание с баллистами мы выполнили, ждём новое, — констатировал Эрвуд, — Почтить их память есть немало способов.

— У Нимрода на бляхе ремня была её гравюра, — тихий голос Такады долетел до всех в воцарившейся тишине.

— М? — не совсем поняла его Нина.

— Забыли уже? Эх, вы, — качал он головой с серьёзным видом, — Гала перед боем подарила нам свои маленькие чеканки. Склянка, как символ алхимии, там была для Нимрода. На моей выгравирован сюрикен метательный, у Стромфа щит наверняка, — предполагал он, — Мы же их по карманам спрятали, один Нимрод на видное место повесил.

— Ой, да, ведь, — стыдливо опустила глаза Нина под кивки Арексы с таким же неловким взглядом, — Поблагодарили, но убрали… Нехорошо получилось. Не было просто времени ими заняться, как-то прикрепить. Ну, вот, а если бы… они отвалились в пылу сражения, если бы плохо закрепили по-быстрому…

— Давайте их реально разместим на одеждах. И павшим перед похоронами прикрепим, как сможем. Уверена, ей бы очень понравилось и было приятно, если б мы отныне сражались с её медальонами-гравюрами, — предложила Арекса.

— Отличная идея, — слегка улыбнулась Нина, — На моём был клаймор, в весь овал большущий широкий меч, а у тебя? Два меча? — без особых размышлений предполагала она, глядя в огненные глаза красновласой воительницы.

— Ага, крест-накрест, — улыбнулась та кончиками губ, — Закреплю на груди, дополнительная броня у сердца не помешает.

— Хм, слушай, а у тебя что? — Такада подсел поближе к всё это время молчащему и смотрящему в никуда Тилю, — Эй, ты здесь, ты с нами?

Но тот не обращал внимания, утопая в озере собственной печали, в мыслях о невыносимости бытия и отказе принимать реальность вокруг такой, какая она есть. Не слышал он остальных, или не хотел слышать, нарочно ли не вступал в беседу, или даже не вдумывался о том, что вокруг происходит, не вслушивался в окружающий шум, было неясно, однако же на контакт с остальными сослуживцами парень совершенно не шёл.

— Ну, что же ты? — раздался напротив, совсем рядом такой родной и знакомый голос, — Они с тобой разговаривают, а ты сидишь ни жив, ни мёртв.

Тиль неуверенно поднял взгляд, поражаясь, как из дымки густого пара, словно в каком-то потустороннем переливающемся сиянии выходит на деревянный пол парилки Уильям, однако не раздетый, как все остальные вокруг, а в своём полном обмундировании. Во всём том, в чём и умер. Со всё той же крупной пробоиной в груди, сквозь которую Тиль мог видеть интерьер бани, сидящую внизу Арексу, над ней расположившуюся на досках полка Нину, рядом сидевшего с ней почти вплотную Ильнара…

Однако же взгляд свой парень с окровавленной дыры поднимал прямиком ввысь на лицо улыбающегося брата. Это он, а не Тиль, стоял сейчас «ни жив, ни мёртв», как можно было выразиться. Ходячий труп, бледнеющий, с огромной раной, никак не совместимой с таким хождением и спокойными разговорами.

— Расстраиваешь мать, — качал Уилл головой, — Позоришь отца и старшего брата. Не отдаляйся от друзей, теперь им стоять с тобой спина к спине, не потеряй их. Они теперь твоя семья, а не я, Тиль, — заявлял знакомый голос.

— А ты? — только и вымолвил дрожащими губами Тиль, переводя глаза с лица Уильяма то на его рану, то обратно, но при очередном взгляде на окружение сквозь дыру в его груди, уже не смог обнаружить тела брата глазами.

Он будто бы исчез, растворился в густом паре столь же внезапно, как и возник. Хотя казался таким настоящим, Тиль слышал его шаги, эту тяжёлую поступь по деревянному полу. Чётко слышал его голос, с небольшими отголосками эха в помещении, звук совершенно отличный от того, как если бы они болтали на улице.

— А я?! — рядом звучал уже лишь голос Такады, — Я же сказал уже, что сюрикен! — отвечал он так, словно вопрос был адресован ему, ведь видение с Уильямом мог лицезреть только сам Тиль, — Это такое симметричное лезвие, как вы любите говорить «в форме звёздочки», у нас в Унтаре, это зовётся «сюрикен». Есть много вариаций, с ровными углами, с зазубринами, волнообразные, закрученным каждым остриём, и так далее. Я, конечно, метаю также кунайи, гвозди, ножи, гаты, ятаганы с двойным изгибом, топорики ворбаты могу, надо б изготовить их… — перечислял он.

— Он спрашивал, что Гала тебе сделала в подарок на гравюре, — подошла Арекса у Тилю.

Но тут все обернулись на распахнувшуюся дверь. В проёме которой возник их капитан с полотенцем на бёдрах. Изображавшие всегда прежде торчащие иглы и шипы его недлинные чёрные волосы сейчас были зачёсаны назад и блестели после воды. Взгляд был суров, как и зазвучавший железный голос, натренированный для командования.

— Взвод! Не задерживаемся! Скоро банник придёт вас выгонять, нечего сидеть в парилке. Обливайтесь, вытирайтесь, да обсыхайте в казарме. Печь протопите заодно, — велел он, — Там снаружи сырость, тучи сгущаются. Сама природа собралась оплакивать павших. Завтра ожидается мокрый день, — предупреждал он.

— Капитан! — соскочила с банного полка Одуванчик, подбежав к нему.

Её небольшая, в отличие от форм Арексы, оголённая грудь покачивалась в такт движениям. И стоя вот так нагишом перед своим начальником порозовевшая щеками девушка толком даже не знала, как себя вести, зажаться и закрыться ли, или держаться достойно, словно в бане всё это в порядке вещей. К тому же на бёдрах Рихарда было полотенце, а на ней совсем ничего. Однако тот не глазел на её влажное тело и не разглядывал с откровенной мужской похотью, а глядел воительнице прямо в глаза, что хоть немного уменьшало её общее смущение.

— Передайте Эйверю, что взвод готов для нового задания. Двинемся в стан врага, захватим их, прирежем, — горел огнём её взгляд, — И никакой больше осады. Когда атака на их лагерь?

А вот Ильнар, Кифлер и Эрвуд были совсем не против со своих ракурсов хищным взором скользить по её телу, пока она не видит, любуясь кто сзади, кто слегка сбоку, едва не облизываясь, так как ни у кого из них уже давно не было даже свиданий, не то что каких-то любовных отношений. Хотя тот же капитан в прошлом крутил роман с одной городской рукодельницей, в свободные дни прогуливаясь с ней, однако, было похоже, что в последнее время их пара разошлась.

— Король как раз велел сформировать отряд для диверсии, — неспешно проговорил тот, — Буду иметь вас в виду. Вы точно все в порядке? — оглядел он своих, зацикливаясь взглядом как раз на Нине и Тиле.

— Да, вроде бы, капитан. Держимся, хотим отомстить за наших, — отвечала ему светловласая воительница.

— Да, — поддержала её и Арекса, подгибая колени и прижимая те к телу, прикрывая тем самым подобные зрелым народившимся репам свои крупные груди от мужского взора, — Не хотим отсиживаться, как испугавшиеся после первой битвы, — добавляла она, выражая готовность к дальнейшим действиям по защите города, — Пошлите нас на задание.

Кифлер и Ильнар, сидя совершенно не рядом, практически синхронно кивнули на эти слова боевой подруги. Никто из других, по крайней мере, не стал перечить, даже если они и не рвались вновь прямо сейчас поскорее оказаться на поле боя.

Капитан застыл в дверях на мгновение. Молча, он оглядывал их с некой жалостью, будто не хотел бы больше посылать их на задания, чтобы никого не терять. А затем попросту молча развернулся и ушёл, не закрывая дверь, откуда в душное помещение ещё сильнее повеяло прохладой. Делать было нечего, пришлось заканчивать беседы в парной да дружно переходить в моечную комнату, пока ещё было время и никто не подгонял.

XV

Снаружи время уже клонилось к вечеру. Темнело и без всяких нахмурившихся облаков, скрывавших красоту весеннего заката. Ветер шумел в восточном направлении, предрекая вполне возможные скорые дожди не только в Олмаре, но и в Триграде и на землях Скальдума.

В восточном крыле крепости шумели рабочие, восстанавливающие стену из разрушенных обломков и подготовленных новых материалов. Делали также временные опоры, дополнительные каркасы, которые, вероятно, пригодятся в случае продолжения осады. Убирали все заграждения внутреннего «пятиугольного кармана, так как нет стены — нет и трещины в ней, а новые кладки, конечно же, уже делали цельными и плотными, так что какая-либо необходимость во внутренней засаде сейчас уже отсутствовала.

Здесь располагались невысокие отдельные бастионы для стрельбы по вторгшейся пехоте или коннице, а также внутренняя стрелковая башня. Этого вполне могло хватить помимо внутренней выстроившейся армии в случае вторжения неприятеля, однако возводились и новые деревянные заслоны с бойницами, укрытия за которыми могли ждать запасные отряды, врываясь врагу в тыл или с разных сторон, а также частокол, как снаружи стены, так и за новой возводящейся кладкой.

Король приказал упор делать на прочности и устойчивости, нежели на высоте. Так что изнутри новая возведённая конструкция напоминала скорее каменную лестницу, где блоки подпирали друг друга в большой толще постройки, а снаружи смотрелась плотной стеной, пока ещё, правда, не закрывая собой края обвалов между западными башнями — предстояло ещё немало работы.

На правую из башен после ужина в убежище с женой и детьми взбирался Джеймс Дайнер в компании Бартареона и Вайруса. Первый привычно облачал голову в красную току, а Вайрус после банных посиделок свои длинные локоны оттенка песчаника красиво распустил широким чуть вьющимся водопадом до уровня лопаток его золотистого мундира с белыми толстыми косами аксельбантов от левого эполета на плече.

Вверху их ждали воины, обслуживающие катапульты, генералы Вершмитц и де ла Домингес, троица девушек-лучниц, перешёптывающихся о чём-то своём, а также смотрящий в подзорную трубу астроном Винсельт. Длинные волосы Родриго, вновь собранные в удобный хвост за макушкой, были ещё влажными. Небольшие тёмные кудри Вершмитца поначалу казались такими же, однако вблизи блестели наоборот от того, что были сальными, видимо, генерал ещё времени вымыться не находил, разбираясь с расстановкой часовых и караульных.

— Горят огни, ваше величество, — сообщил старик, попросту по звуку шагов определив, кто к нему подходит сзади, впрочем, о подъёме монарха ему могли и заранее доложить.

— Значит, не убрались, — хмуро проговорил король, вставая рядом и поглядывая в сторону лагеря врага.

— Никак нет, сдвинули лагерь ближе к холмистой части, чтобы наблюдать, видимо, сложнее было. Мне кажется, их там уже немного осталось. Наверняка ещё часть струсила, разбегаясь кто куда по лесным тропам да по реке вниз, — предполагал он, — Дыма от печей и костров уже куда меньше.

— Стремившиеся, несмотря ни на что, пробраться сюда? И вдруг струсили? Да эти неразумные парни посмелее тех, что последний раз пытались биться при Унтаре. Нет здесь Кастора? — оглядел монарх генералов в надежде перекинуться парой слов с провалившим очередную операцию выдворить сидхов военачальнику.

Ответственный за боевые действия в Астелии генерал Эсфей Кастор зачем-то опрометчиво в зимнюю пору в заснеженных горах повёл отобранные полки на клан Ши в надежде прославиться. Большеносые лохматые гномы отдавать не так давно возвращённые свои владения, естественно, не пожелали, вот только в недрах пещер утеплялись куда лучше, чем бойцы в наружных лагерях.

Несколько кровавых сражений, заставивших ещё сильнее отдать занятые позиции склонили к бегству некоторые отряды. Другие с успехом направились воевать, но гнать гномов слишком глубоко при оставшемся числе, увы, не получилось, и пришлось даже оставшимся храбрецам приказывать отступление, возвращаясь ни с чем.

А ведь туда записывались представители весьма уважаемых семей: Фон Ривертшейны, Хигслеры, Ка’Цины, Темплины, Эймери, Диментали, чей Аргус как раз успешно сражался здесь, не давая разграбить Олмар, и другие, оказавшиеся втянутые в этот бесславный поход. Кастор на удивление не был разжалован королём с надеждой, что учтёт все ошибки и сделает должные выводы, так что летом могла состояться ещё одна попытка, однако же пока все дела такого рода были отложены на дальнюю полку, так как предстоял затяжной Золотой Путь по всем регионам королевства.

— Не вижу там никаких новых построек, милорд, — кряхтел астроном, — Неужто ресурсы кончились на катапульты и винеи?

— Да кто их знает, — хватался за бороду король, — Хотелось бы, конечно, надеяться. Только чего ж тогда не уходят? Какой смысл, оставшись в меньшинстве, опять лезть на крепость? Часть войск мы снимем лучниками на подходе. Дыра будет заделана рано или поздно, чем дольше они тянут — тем больше восстанавливаем мы кладку стены, так ради чего это всё? Хм, если только…

— Да, ваше величество? — поинтересовался архимаг у замолчавшего правителя.

— Догадываюсь, что там могут замышлять и почему лагерь к возвышенностям сдвинули, — проговорил тот, наконец, — Завтра будьте готовы у фонтанной площади, — сказал он волшебнику, после чего повернулся к генералам, — В том числе и рабочие снабжения, по плану «Гидры» — велел король, — И слухачей расставить не забудь, — повернулся он к одному из генералов.

— Я бы мог всех их стереть и выжечь в первый же день осады, — неспешно проговорил глядящий вдаль Бартареон, — Оставить только сабли и гвозди с сапог среди пепла. Поднять вверх громадной лапой из песка и земли да сбросить с высоты, переломав все кости, прихлопнув ею же, захоронив всю армию в плотной каменистой могиле, — с досадой заявлял архимаг, — Правда потом пришлось бы неделями в себя приходить. Но вы не позволили…

— Вот именно, — возмущался Джеймс, — Сам всё сказал. Тратить все силы королевского архимага, чтобы и Олмар, и Триград, и Кхорн целиком остались без твоей защиты на месяц-другой из-за кучки лесных оборванцев?!

— Но жалко же людей! Столько полегло, мой король, — горевал верховный волшебник по павшим в сражениях.

— Они несли службу и защищали крепость. Меня скоро не будет здесь, сначала к Кроули, потом к Виалантам, затем к Лекки и далее. Золотой путь отнимет много сил и времени, а мне ты будешь нужен там, как приближённый. Как самый могучий маг, который на стороне своего монарха. Не вечно же одним Эйверем всех пугать?! Придворный волшебник, своего рода символ власти, — улыбался Джеймс.

— К слову, ваше величество, — раздался голос Вершмитца, — Не будет ли удобнее отправиться перво-наперво в Скальдум, а оттуда в Хаммерфолл и далее вверх по обратной дуге: Иридиум, Гладшир, Ракшаса, Бреттенберг…

— Тогда маршрут не будет повторять течение Рейна, это не будет так символично, как в прежние времена. К тому же не будет возможности быстро вернуться в Кхорн, если и вправду что-то начнётся, — парировал король.

— Что ж, вам виднее. Просто традиции сейчас не самый ценный союзник, чтобы их придерживаться, — выражал Адельмар своё генеральское мнение.

— Зато безопасность и здравомыслие есть те добродетели, которых стоит придерживаться особенно после непонятного восстания объединившихся пиратских банд, — строго заключил Дайнер Второй, поставив точку в пререканиях относительно своего грядущего маршрута.

— Да и первым делом утрясти всё с Кроули, да и в Гладшире самое мудрое решение, — поддерживал старик Винсельт, а Вайрус одобрительно кивал, полностью, как королевский камерарий, разделяя эту позицию и выбор самого монарха, как провести Золотой Путь.

— Я очень на тебя рассчитываю, старый друг, — положил король ладонь на правое плечо Такехариса, — Пока меня не будет столько времени, тебе здесь со всем справляться и разгребать всё случившееся.

— Буду стараться оправдать твое доверие, король, — усмехнулся длинноволосый камерарий, — Мы не зря все вместе и с генералами отрабатывали и обсуждали многообразие планов действий и того, как реагировать в различных ситуациях.

— Тебе ещё и от народа жалобы выслушивать, в тяжбах принимать решения, — говорил Джеймс, — Ты уж старайся не ссориться с Рикманом и с Корлицием.

— Будет сделано, ваше величество, — уверенно отвечал он со всё той же улыбкой.

— Я пошлю в Астелию, чтобы в Олмар и Триград выслали толковых магов защиты, позаботься, чтобы ни в чём не нуждались, когда явятся, — сообщал ему монарх, — Так как Бартареона не будет, остаётся рассчитывать на них. Да, и в Триграде не нагружай так работой дворецкого. Парменион уже в шестой десяток перешёл, стар становится, — добавил он под конец.

— Так может лучше нанять другого дворецкого? В юной прислуге немало тех, кто хорошо знает город и замок. А Пармениона перевести сюда, тут все заботы в основном на мажордоме Харрисе да старшем интенданте Каледосе, он спокойно сможет доживать свой век внутри налаженной и отработанной системы быта и снабжения двора.

— Подумаю над этим, — обещал король, — Кваланар, надеюсь, уже скоро вернётся. Думаю, в случае скорой победы устроить ярмарку в Олмаре или уже переходить подготавливать всё в Триграде.

— Народу бы понравилось, — отметил призадумавшийся Вайрус.

— Да, — согласился де ла Домингес, — С центральных ворот из города то и дело приходят, одни желают записаться в армию и помогать бороться с осадой, другие обеспокоены возможностью нападения и просят укрытия. Люди бы одобрили какое-нибудь празднество. Лишь бы не затягивалась эта осада.

— Да уж, постараюсь поскорее со всем этим покончить, — почесал король пальцами свою густую растительность на подбородке, глядя вдаль.

На темнеющем небе в проблемках среди хмурых облаков появлялись первые звёзды, украшая скромными россыпями бриллиантов своего сияния расстилавшееся над головами полотно, но шумный ветер гнал тучи и скрывал серп месяца вместе с звёздным сиянием, предрекая скорый ночной ливень.

Нужно было торопиться с организацией похорон, пока до дождя оставалась такая возможность. Занятые в этом деле клирики, могильщики и рабочие вовсю исправно делали свою работу. Им помогали слуги занятые в подготовке — расстановка светильников и факелов, вынос лавочек для кадетов и тому подобные занятия.

В казарме Шестого Кадетского Взвода царило траурное молчание. Арекса то и дело молилась про себя, лишь шевеля губами. Все уже переоделись, отдали рубахи и прочую тканую одежду в стирку, приводили в порядок броню да закрепляли на видном месте символичные чеканки, подаренные Галой перед жестоким сражением, стоившим ей жизни.

В память о ней все выжившие сослуживцы красиво старались оформить её металлические «медальоны», чтобы её труд и идея не пропали напрасно. Сделав эти небольшие гравюры своим отличительным символом.

Эрвуд на клетчатой доске раскладывал очередную партию «Битвы Королей», разрабатывая новые тактики и стратегии видения боя между фигурами. Обдумывал ходы, старался перехитрить сам себя и заодно, как бы со стороны каждую свою задумку оценивал с точки зрения очевидности дальнейшего развития событий.

Кифлер скрипел очерниленным кончиком пушистого острого пера, усердно выводя прямые линии и чёткие дуги от руки на бежеватом фоне сшитых жилами листов высококачественного пергамента, удерживаемого второй свободной рукой, а затем, усердно выводил снизу какие-то подпись к сохнущим рисункам.

Некоторые кадеты сидели на кроватях, другие поверх личных сундуков, что стояли у их изножий, часто сверху покрытые какой-нибудь тканью. И несмотря на то, что здесь был угловой столик и лампада, эльф предпочёл его не занимать, начерчивая и рисуя в томике, придерживаемом крепкой второй рукой.

Несвойственный казарме запах чернил и звук писчего пера многим вокруг надоедал, но они старались держаться и не высказывать своё недовольство, оставляя Кифлера проводить свой свободный вечер так, как тому заблагорассудится. Несмотря на общую измотанность после битвы, на удивление ещё никто вокруг не спал.

Одни попросту не могли дать отдохнуть своему телу и разуму после случившегося, другие опасались, что им будут сниться кровавые ночные кошмары и сражение переберётся во сны, третьи спать собирались, но тогда, когда улягутся все остальные, чтобы не нервничать из-за различных шумов вокруг.

— Что это? Откуда? — интересовалась Арекса, проходившая мимо с белой тряпкой полотенца на шее, куда остатки влаги стекали с так и не расплетённых ею миниатюрных косичек ирокеза.

— Книжица сшитого пустого пергамента, — своим занудным голоском отвечал ей эльф, — Для записей, но её хозяину она уже не пригодится. Выпала у кого-то из нападавших оборванцев.

— Дорогая вещица для оборванца, — подметил вслух Ильнар, поглядывая здоровым глазом в сторону беседующих.

— Это же мародёрство! — возмущалась Арекса, порицающее помотав голов.

— А что, ты бы хотела, чтобы я ему могилку вырыл и туда сверху её положил, как молитвенничек на груди? А может заодно двенадцать наложниц и сундук с сокровищами? — иронизировал он, — Я ею хотя бы воспользуюсь по назначению, в отличие от него!

— Заместо Галы теперь будешь нашим художником? — хмыкнул Такада, закатывая глаза.

— Да что ты, какое там. Я рисовать не умею. Здесь ни лиц, ни шмотья, ни толковых пропорций. Только чёткие схематичные чертежи — локти, колени, положение тела в стойках, выпады и взмахи, тактики нападения, защиты, отступления, — сообщал он о том, что планирует туда внести, — И расшифровывающие их подписи, как держать себя на дуэли. Разные мои мысли о позах и применении шпаги либо рапиры.

— Всё-таки надеешься, однажды открыть свою школу? — подсела к нему рядышком Нина, — Дай-ка посмотреть, — провела она глазами по чёрным силуэтам с палочками-конечностями, чётко отрисованными по должным сгибам рук и ног, характерным для определённой позы, будь до парирование, блок или вариация нападения.

— Школу… Да тут много теории. У меня практики-то было всего-ничего. Только сегодня. Но поделиться мыслями лучше сейчас, а то не ровен час, могу оказаться на заднем дворе церквушки рядом с остальными.

— Эй, не говори так! — хлопнула Нина его по плечу, — Ну-ка, что тут? — Попыталась она разобрать почерк, точнее эти его каракули, — «Парирующий взмах вверх, если оппонент целится вам в живот или выше», — процитировала она запись, поглядывая то на текст, то на схематичное изображение с дугой, отражающей угол рекомендуемого движения, — Что ж, ну, вроде бы, всё понятно, — произнесла она, не питая к последующим картинкам особого интереса и приподнялась с его сундука.

— Слушай, друг, а может там секретные послания? — не унимался одноглазый стрелок, — Ну, сам подумай, откуда у какого-то разбойника целая книга с чистыми листами! Вдруг там есть что-то? Невидимые чернила, какие-то важные указания, проявляющиеся только сели под огнём подержать или краской поводить, знаешь, когда белым воском со свечи пишут, нужно красить всё вокруг и символы станут…

— Да я уже проверял, — отмахнулся остроухий шпажист, — Только зря целый лист угробил этими испытаниями…

— Ты бы лучше отнёс его Эйверю или кому из генералов, — всё равно советовал Такада, — Показал да отдал на исследования.

— Вот был бы Нимрод, он бы покумекал и нашёл как все секреты прочитать, — сложив ногу на ногу, вытягивая их вперёд к противоположному сундуку соседской кровати, протянул сонно потягивающий Эрвуд в сладком зевке, сворачивая разложенную на доске поверх того партию.

Воцарилось молчание. Почти все, на кого тот взглянул, опустили голову с грустной миной, иногда поглядывая на пустую дальнюю койку Нимрода, вспоминая как алхимик вечно возился в углу со своими склянками, которые то дымились, то испускали зловоние, то бурлили, выделяли непроглядный пар, словно туман, а то и даже иногда взрывались, разлетаясь вредоносными осколками с частичками капель содержимого во все стороны…

Тогда их это откровенно бесило, а сейчас же, все как один, вспоминали те дни не иначе, как «весёлые времена». Юность в корпусах, вечера после изнурительныхпробежек, полос с препятствием, заданий на тактику поведения в бою и многое-многое другое, через что они прошли вместе и чего у них уже никогда снова не будет. И вовсе не потому, что кончилась учёба или боевая подготовка — тренировки, бег, перекладины, полоса препятствий — всё это в гарнизонном дворе, докуда от кадетских казарм всего-ничего, но уже никогда не будет так, как прежде.

Эрвуд припоминал, как во время подтягиваний Стромф снизу подталкивал щуплого Нимрода, чтобы тот хоть немного мог подбородком зацепиться за верх металлической литой балки, как тот висел сосиской и раскачивался, словно качели, махал ногами, утверждая, что открыл отличную тактику. Мол, если в лесу зацепиться за ветку, можно устроить лихой перебор ногами в грудь, а лучше в лицо оппоненту, и никакого оружия не потребуется…

А затем, как Гала эту палку прогнула на сдаче нормативов прямо будучи перед Нимродом в очереди, который отделался автоматическим зачётом, так как кроме него больше никого и не оставалось, они были последние в очереди. Тогда он просто думал, что это невозможно смешная ситуация, а сейчас предполагал, что добрая крепкая дама попросту спасла алхимика-сослуживца, сломав тренажёр специально.

Нина вспоминала, как Нимрод изобретал жгучее огнедышащее зелье на основе бочкового перца, зубьев чеснока и горошка сушёного капсикума. Рот и язык жгло, конечно, знатно, однако выдохнуть пламенем с губ так никому и не удалось. Отобравший это пойло Крэйн через день прославился, как блестящий кулинар, принёсший на королевский двор замечательный соус к мясу. Вся слава прошла мимо Нимрода, да и тот совсем к иного рода открытиям стремился, но всё же отдал Крэйну рецепт и даже советовал, как для непосредственного соусного применения сделать его гуще и ещё вкуснее.

Ильнар не мог забыть, как Стромф помогал ему в одной тренировке, усадив к себе на плечо, чтобы тот мог пострелять по яблокам на дереве с наилучшей позиции. Арекса погружалась в воспоминания о дуэлях с деревянным не заточенным оружием, палками едва имитирующими мечи, как случайно ломала те о Галу даже не оставляя рослой даме синяков. Как однажды деревяшка отпружинила от Стромфа прямиком ей в лоб, почти на неделю оставив красную полосу и соответствующий синяк.

Все могли вспомнить, как Диего поздравлял их с Днём Рождения, отыгрывая на скрипке праздничные позитивные мелодии, как втайне пекли торты, как воровали сахар со склада, готовя бурую карамель над костром и многое-многое другое.

Лишь Тиль, сидя на соломенном матрасе сбоку кровати, не мог думать ни о ком другом, кроме брата. Вспоминал это видение в парной, пытаясь понять, что же это было. То тогда сразу после смерти, когда брат предупредил его со словами «позади», теперь вдруг здесь. Так и сидел, наклонившись вперёд, теперь уже одетый в длинную рубаху, но всё ещё смотрящий в никуда, с пальцами на висках, с пустыми глазницами и воспоминаниями лишь о том, как они с Уиллом всегда были вместе.

Как остались сиротами из-за болезни, скосившей добрую половину деревни. Как подбадривали друг друга глупыми детскими шутками даже в самые тяжёлые времена. Как не задерживались на подработке ни у мельника, ни у столяра, как красили тонким слоем облупившиеся места амбара одного лорда, а потом продали ведро сэкономленной краски.

Как повадились воровать на рынках, бежали от стражи, примкнули в лесной банде, оставившей их умирать в ловушке-сети. Как на суде перед казнью капитан Крэйн попросил их помиловать и сделать курсантами при дворе Его Величества. Как они давали присягу, писали клятву и оставляли под ней свои росписи, впервые узнав, что вообще такое «роспись» и для чего она служит.

Вспоминал все курсантские денёчки, веселье обучения, знакомство с остальными, с теми, кто ещё жив, и с теми, кого уже нет рядом… Прошлое не желало отпускать его, несмотря на то, что настоящее неумолимо двигалось вперёд, обращаясь будущим, которое, побыв немного настоящим, опять уносилось в прошлое. Юноша попросту не мог представить, как дальше жить без брата. Без его поддержки, его юмора, их понимании друг друга в любой ситуации.

Потеряв Уильяма, он будто потерял часть себя самого. Он совершенно не ощущал себя целостным и самодостаточным человеком теперь, когда того не стало рядом. Не понимал, что делать дальше — бросать ли службу, записаться ли в любую военную кампанию, если, например, король решит снова отвоёвывать Ультмаар, податься в какое-нибудь ремесло, пока ещё не поздно обучиться…

Варианты перед ним стояли разные, но без брата это всё уже было малоинтересным, словно остаток жизни представлен впереди лишь жалким существованием. Неразлучные близнецы, бившиеся спина к спине, любящие пошутить по любому поводу теперь распались по разную сторону жизни и смерти.

— Да нет в ней никаких секретов, — лишь отмахнулся Кифлер от остальных, продолжая чертить в своей книжице.

А Нина подсела к Тилю, чтобы утешить, приобняла черновласого парня за плечо, не представляя, как подобрать должные слова. Просто какое-то время молчала, тяжело вздохнув, а тот, словно даже не взглянул и не ощутил её присутствие. Тёмно-синий взор словно искал эту мистическую зону соприкосновения между мирами. Глядел не вперёд, не на пол и не на стену, а куда-то в воздушное пространство комнаты, словно в глубине души надеялся и ждал очередного видения с появлением брата.

— Мы тоже по нему очень скучаем, — наконец раздался щебечущий голосок светловолосой Нины, — И нам очень его не хватает. Вашего привычного тандема…

— Слушай, воевать в таком состоянии не получится, — заявила ему Арекса, подойдя ближе, — Возьми увольнительную не недельку, залечи душевные раны.

— Нужно отпустить его, — советовала Нина, — Проститься с ним сегодня на похоронах, и как-то… принять что ли, что его больше нет. Я тоже до сих пор не могу поверить, что с нами отныне ни Галы, ни Стромфа, ни Диего, ни остальных… Ох, как же так…

— А может и не «на недельку», — встрял Такада, с хрустом вгрызаясь в где-то обнаруженное сочное и спелое яблоко жёлто-зелёного оттенка, — Может, он вообще захочет уйти с концами. Осесть в городе, стать подмастерьем кузнеца, например, как вариант, — замышлял щур, шумно чавкая.

— Такада! — цокнула на него рассердившаяся Арекса.

— А что? Каждый сам вправе решать, служить дальше или заняться чем-то другим, — продолжал он жадно поедать фрукт, завалившись на кровать, подложив свободную руку себе под голову, — Может, захочет уйти. Никто не станет ему мешать.

— Нет, — выпалил Тиль, хмурясь и поднимаясь с постели, заодно выбираясь из объятий правой руки Нины, — Я Уилла без отмщения не оставлю, — сказал он, глядя красноволосой девице в глаза, — Буду биться теперь за себя и за него.

— И пусть дух его будет твоим хранителем, — приблизилась Арекса так, чтобы они легонько столкнулись лбами, прикрыв глаза, в знак доверия и дружбы.

— Откуда ты в Виридис яблоки берёшь вообще?! — дивился эльф на Такаду, — Не дольки из компота в банках, не перетёртые с сахаром в пюре, не варенье, а спелые, когда на деревьях Кхорна лишь цветы распускаться начинают!

— Взвод! Стройся! — в распахнутую им дверь зашёл капитан Крэйн, заставив всех разбежаться по своим кроватям, и встать ровной струной справа от личных сундуков.

Они вздрогнули от внезапности вторжения, повернувшись к тёмному силуэту в свете открывшейся двери, после чего молниеносно ринулись на свои места, выстроившись постойкой «смирно», приподнимая подбородок, выкатывая грудь, держа спину ровно и поставив ноги вместе.

Чёрные кожаные сапоги с металлическим полумесяце на носке, вооружённом небольшими шипами, шагали по дощатому полу и буквально неотделимо сливались от такого же оттенка поблёскивающих штанов, уходящих под клёпанный военный мундир, поверх которых были надеты панцирь кирасы и шипованные металлические наплечники, защищавшие заодно и её наплечные крепления. Иначе бы при ловком ударе передняя и задняя часть брони могли и слететь с воина, оставив в бою беззащитным.

Металлические плотные манжеты, защищённый ворот, выпирающий панцирный нагрудник двустворчатой кирасы, обхватившей торс над животом, словно огромная устрица — всё это было его стандартными атрибутами внешнего одеяния, привычным для взора кадетов, однако едва те, смотря вперёд, краем глаза обнаруживали явное изменение в причёске своего капитана, как не выдерживая приказа строится смирно, они, раскрыв рот, повернулись на него и стали разглядывать.

— Ка… капитан?! — раздался хор нескольких голосов, изумившихся изменениям на его голове.

Привычный чёрный «ёж» из торчащих иглами волос целиком и полностью исчез. Вся голова Рихарда Крэйна была сейчас гладко выбрита со всех сторон, в том числе исчезла и его щетина на лице и даже брови были целиком и полностью выщипаны, оставив лишь разбухшие розоватые участки там, где произрастали ранее. При этом кожа на голове была красной от свежее набитых чёрных татуировок рунических надписей, в которых при ближайшем рассмотрении читались имена павших участников взвода.

— «Диего», — негромко вслух прочитала Нина надпись идущую вдоль уха капитана на правом виске, с изумлением разглядывая нанесённые чернильной иглой буквы.

Причём надписи нанесены были словно хаотично и неумело, абсолютно не имея никакой симметрии, как между собой, так и по части зон в анатомии человеческой головы. Лысина была заполнена лишь частично, словно мужчина нарочно оставил место для дальнейшего татуажа в случае новых потерь среди своих бойцов. Как бы на будущее, если под его командованием снова кто-то погибнет.

Было очевидно, как сложно ему сейчас говорить. Как вся раскрасневшаяся голова его буквально полыхала и сильно болела от нанесённых чернильными иглами имён, но мужчина старался никак не подавать вида, не хмуриться от ноющих и пульсирующих ощущений.

— Пора собираться на процессию, — скомандовал им капитан, не желая объясняться за перемены своей внешности, — Отдать все почести погибшим и проститься с нашими ребятами, — За мной! — скомандовал он, после чего направился к выходу.

Перешёптываясь, все двенадцать кадетов зашагали следом. Никто не посмел расспрашивать капитана зачем он это сделал или почему выбрал именно рунопись для увековечивания имён. Эльф попутно захватил кое-какие инструменты, Нина взяла со столика у дальней угловой кровати стопку записей Нимрода, и проходя мимо сундука Стромфа заодно сняла тяжёлый прикреплённый над ним его щит и повесила себе на спину, а Такада продолжал грызть яблоко, забрав то с собой в дорогу. Тиль замыкал колонну в одиночестве, хотя чисто в теории они могли шагать парами. Но Ильнар, Кифлер и Эрвуд брели вместе, обсуждая татуировки и бритую голову военачальника, а позади них тем же занимались Нина с Арексой, высказывая своё мнение с ладошкой у рта, что б никто рядом стоящий или впередиидущий не могли толком разобрать их шепоток.

В церкви вовсю звучали песнопения. Ряды послушников в серых мантиях с вышитыми семиконечными звёздами стояли по периметру вдоль стен, ещё несколько скоплений были у алтаря, на котором красовался упавший сквозь крышу снаряд катапульты. Дыру изнутри прикрыли навесом, чтобы на случай дождя всё вокруг не отсырело и не намокло, однако до окончания осады Его Величество не велел проводить восстановительные работы.

Тела павших кадетов покоились обрамлённые свечами в прямоугольных ящиках без крышек. Там, у тела Галы сидел с мольбертом гостящий до сих пор в замке художник Кетцель Кольвун, который старался в виде зарисовок, как грифельных так и чёрной краской сделанных скетчей, изобразить её лицо и пропорции в различных ракурсах для одной из будущих скульптур фонтана по повелению королевских архитекторов.

Кадетским взводам полагалось выносить гробы своих, чтобы затем на кладбищенском дворе за церковью опускать их в раскопанные ямы, после чего должна была начаться основная церемония отпевания и прощания. Вокруг славили Семерых Богов, просили позволить павшим родиться заново и снова и снова служить своей родине и своему королю, защищая народ и весь Энторион от бед и напастей.

Кадеты Шестого Взвода дали художнику закончить, пока Нина, заметив гравюру со склянкой на поясе Нимрода, напомнила обыскать тела остальных павших, чтобы найти, где те спрятали свои медальоны и прикрепить их к их доспехам и одежде с помощью инструментов, прихваченных Кифлером.

Так они и сделали. А сам эльф в это время, втихаря, пока стоял позади Кетцеля, в тени от лишних глаз умыкнул в карман одну из запечатанных чернильниц, расставленных на лавке, а заодно и тройку перьев из заполненного ими деревянного футляра, немного тем самым обокрав известного художника.

Наконец, они поочерёдно выносили погребальные ящики с телами, заполняя раскопанные вглубь на семь футов могилы, пока все собравшиеся кадетские отряды не разложили своих умерших соратников и не собрались у длинных рядов принесённых на улицу лавочек, где и расположились.

Королевский архиклирик Селеста вышла в сопровождении прелата и короля, взобравшись на ступеньку небольшого выстроенного подиума перед собравшимися. Облачённая в красивое белое платье из бархата с узкими предплечьями и широкими рукавами, с накинутым на тёмные волосы капюшоном, она, собрав вместе пальцы ладони, очертила благословением семь точек септаграммы в воздухе и начала скорбную речь о том, как война губит детей Кхорна, верных сыновей и дочерей своего края, сложивших головы для защиты слабых.

Окаймлённый серебристыми широкими линиями в поясе, кончиках рукавов и дугой под шеей с одного плеча до другого, наряд блестел в озаряющих всю церемонию огнях свечей с возведённых светильников. Вокруг собирался хор с традиционными песнопениями к богам под молитвы Селесты, читаемые её нежным голосом нараспев.

В сложенные кольцом на животе пальцы покойных погружалось по горящей свече. И пока пламя её говорит у собравшихся была возможность поговорить с ними в последний раз, чтобы попрощаться. А за монахами из хора уже опирались на лопаты работники двора, готовые по повелению Селесты начать закапывать могилы.

Прелат Клеарх спешно благословил собравшихся на новые боевые подвиги, пообещав, что боги за нами присматривают и пока мы с ними едины, мы всегда отобьём любую атаку врага королевства. Сам же монарх пообещал скорейшее прекращение этой осады, сказав, что в ближайшие дни планирует покончить с напавшим врагом, разбив их напавшую наглую армию окончательно.

Краткую речь монарха кадеты встретили воодушевлённым кличем, показывая свою готовность воевать дальше и мстить за свои утраты, чтобы вернуть должок всем тем, кто ещё остался в стане неприятеля и рискнёт снова пойти на крепость.

Когда же король спустился с ораторского подиума и слегка отошёл в сторону, где его ждала личная стража и камерарий, к нему успела подбежать Нина, сжимая в руках, как сшитые, так и отдельные листы записей.

— Ваше величество! — поклонилась она, удерживая на спине массивный щит-каплю Стромфа, после чего протянула всю кипу бумаг, — Нина гладиус, кадет Шестого Взвода под командованием Рихарда Крэйна, — представилась она, быстро тараторя своим щебечущим голоском, — У нас служил Алхимик-самоучка по имени Нимрод, погибший в бою. Я хотела, чтобы его записи пребывали вместе с ним, как, например, скрипка нашего музыканта, — начала она уже отвлекаться от темы, отводя взор, но быстро собралась и снова взглянула в тёмно-зелёный взор правителя, — Но подумала, что его идеи, планы на эксперименты, результаты собственных опытов и прочие наработку могут оказаться полезны для королевских учёных и алхимиков. Вдруг, среди них найдётся хоть что-нибудь по-настоящему полезное в какой-либо сфере от быта до ведения боя. Может, что доработать знающие люди смогут. Вдруг пригодится? Вы не могли бы передать для изучения и прочтения королевским учёным из этих областей?

— Самоучка? Как любопытно, — проговорил король, принимая стопку записей, разглядывая папирус и пергамент.

— Да, он красил соль, растворял йод, пытался сделать настойки, улучшающие память, внимание и прочие качества бойцов, — рассказывала она, — У него было много самых разных идей. Как-то неудачно попытался изобрести Зелье Драконьего Огня, чтобы человек мог тоже дышать пламенем. Результата не добился, но капитан Крэйн отметил, что вместо зелья тому удался прекрасный острый соус к мясным блюдам. Даже в кулинарии может быть полезен, — отметила девушка.

— Ах, это его рук дело, — дивился король и вправду вспоминая, как капитан Крэйн принёс похожее угощение и после чудесного застолья делился рецептом, который при короле записывали его кухарки, — Что ж, будем надеяться, что талант у воина и вправду был довольно обширный. Я передам алхимикам на исследование, — пообещал он, — Ты сказала «гладиус»? Но у тебя из-под щита виднеется явно рукоятка двуручного орудия. Фламберг? Эспадон?

— Там клаймор, ваше величество, — отвечала она скромно, — Да, я специализируюсь сейчас на двуручных мечах и их владении. Гладиус — это просто фамилия.

— Что ж, довольно неплохая, яркая и запоминающаяся, — отметил король, — Береги себя, воюй также отчаянно и смело, приглядывай за остальными. Придёт день и ты обязательно прославишь свой род, — заверил он её, хотя, конечно же, не знал, насколько храбро она сражалась на поле боя, и что осталась в живых много раз лишь благодаря внимательному Стромфу, которого уже нет рядом.

Но сама она об этом не забывала. А потому, поклонившись ещё раз уходящему королю, сама перед кадетами поднялась на пустующий подиум, пока все они не разошлись. До неё там успело побывать несколько капитанов с ободряющими и в то же время грустными речами, пока она поодаль беседовала с королём. Теперь же светловолосая девушка сняла треугольный и для неё самой весьма тяжеловесный заслон со спины, демонстрируя юношам и девушкам из кадетских взводов.

— Этот щит прикрыл жизни стольких людей! — демонстрировала медную каплю с гербом Дайнеров сейчас Нина кадетам, — Его носил большой Стромф. Он прибыл в королевский двор издалека, в его семье было столько братьев и сестёр, что он просто желал не быть обузой, — чеканила он сквозь нахлынувшие слёзы, — Он очень хотел быть полезен, и был полезнее всех в случившемся сражении! Никто не спас от смерти столько наших славных воинов, как Стромф! И многие из вас, и из ополченцев, из королевской гвардии, обязаны ему своей дальнейшей жизнью! — сквозь слёзы патетично возвещала она, — Пусть его щит всегда стоит на виду, как вечная память о том, кто с честью и со всей отдачей служил и защищал! Как пример для всех нас, отдавший свою жизнь, чтобы жили его ближние, его соратники и сослуживцы. Чтобы каждый из вас помнил, что мы можем положиться друг на друга, и сам не забывал прикрывать и защищать, становиться щитом и опорой для ближних.

Они внимали её словам, помогая своей стойкостью держаться на эмоциях и ей самой. Вспоминали своих павших, которые тоже погибали, прикрыв кого-то из своих в разгар сражения, почтительно молчали, пока Нина сама не сошла с возведённого подиума. Тогда кадеты разошлись в последний раз проститься со своими.

Бедняга Тиль вглядывался в лик умершего брата, словно всё ждал, что тот откроет глаза и вдруг оживёт. Застыл возле его могилы, прождав всё время, пока, наконец, не догорела свеча, погаснув чёрным маленьким фитильком, испустив последнее дымное дыхание, растворявшееся во мраке выкопанной ямы.

— Ты был для меня всем, — наконец голосом вымолвил выживший из близнецов, глядя на труп Уильяма, — Я… я просто не знаю теперь, как дальше жить, — едва сдерживал он слёзы, — Ну, почему ты ушёл? Как не уследил… Как я не уследил…

Его плеча коснулся добровольно облысевший капитан Крэйн, давая понять, что время на прощания и последние слова унеслось вместе с догоревшей свечёй. Они итак всем оставшимся взводом давно уже его ждали, стояли поодаль, простившись со своими, и наблюдали, как он молча стоит, не в силах отойти от могилы брата.

Работники двора, вооружённые лопатами, принялись засыпать тела, обдавая крупными горстями земли неподвижно лежащие тела, постепенно всё сильнее и сильнее скрывавшиеся от взора. Вокруг не прекращал петь церковный хор, славящий подвиг павших на защите своей родины и восхваляющий богов, что уберегли остальных, кто сражался бок о бок с ними.

— Она и вам такие сделала? — только сейчас, когда уже вокруг вовсю стемнело и лишь установленные подсвечники играли в отблеске доспехов своими огнями, капитан заметил гравюры Галы, что каждый из его взвода на себе прикрепил.

— Да, — ответила Арекса, — Вам тоже? — заодно поинтересовалась она.

Он пролез пальцами в округлый бронированный ворот, за плотную маленькую цепочку доставая металлический медальон, на котором красовался капитанский пентакль и изображение его меча со всеми особенностями дизайна: с двумя дополнительными лезвиями вверх от гарды, со всеми выемками и зазубринами лезвия.

— Принесла несколько дней назад, когда мы были выставлены, как запасные войска на случай прорыва стены, — рассказал он.

Крэйн, вероятно, был единственным, кто носил изделие должным образом по его прямому назначению — как военный медальон. Не в виде украшения, не впаянным в нагрудник, не как пряжку ремня, а именно на цепочке. Однако и остальные считали, что должным образом почтят память искусной боевой подруги, если будут носить с честью так, как по итогу закрепили на своём облачении.

Медальоны с вычеканенными небольшими гравюрами стали их фирменным знаком отличия среди всех остальных кадетских взводов, что в Олмаре, что за его пределами. Отличительные особенности в обмундирование крепили обычно знатные рыцари и то был их семейный герб. Здесь же, в отряде тоже все друг друга в каком-то роде считали родными и близкими. И хотя изображение у каждого было персональное, эти металлические овалы по сути стали их собственным гербом. Знаком Шестого Кадетского Взвода под командованием капитана Рихарда Крэйна.

Дождь начинал уже накрапывать холодными маленькими каплями на истерзанную татуировками набухшую поверхность кожи головы военачальника, когда они вместе прошагали в свой двор и в молчании остановились на какое-то время.

Именно здесь их застал Эйверь, здесь они узнали про осаду, отсюда, наспех собравшись, маршировали по улочкам и дворам крепости в сторону западного крыла… А вернулись оттуда уже не все. И теперь это место для всех них стало ещё более памятным, чем прежде. Не просто своим и родным участком, где проходили многие тренировки, где они ели, разговаривали, веселились, иногда слонялись без дела или же обдумывали какие-то насущные проблемы, но местом, где в последний раз видели здоровыми и счастливыми всех тех, кто не вернулся с поля боя.

— Не мокните, хороших и спокойных снов, — наконец, первым нарушил молчание Крэйн, — Завтра, возможно, урвём свой шанс поквитаться. Но не нужно ночами рыдать о мёртвых и видеть сплошные сражения. Отдохните хоть немного, — посоветовал он, развернувшись в проходе, неспешно направляясь прочь, к казармам старшего состава.

— И вам хорошей ночи, капитан! — единственной из двенадцати выкрикнула ему Нина в спину на прощание, когда он ещё отошёл не достаточно далеко, чтобы её расслышать.

Одни во взводе считали, что она слишком перед ним пытается выслужится, завоёвывает внимание и старается быть чересчур уж правильной и прилежной, словно школьная староста, набивающаяся в любимчики учителя. Иные думали, что у Нины всерьёз могут быть к капитану какие-то чувства. Может, она влюблена или тот ей хотя бы симпатичен, как возможный для отношений мужчина. Другие же полагали, что он для всех здесь попросту как новый отец, в том числе и для неё, видевшей в нём опору, мудрость и пример для подражания.

Что же на самом деле было на душе у Нины наверняка из них не знал никто. С ней мало кто обсуждал что-либо лежащее в плоскости эмоций и чувств. Ни Арекса, ни даже погибший Стромф, любящий иногда поболтать со всеми о том, да сём. Это при том, что светловласая девушка была натурой более открытой и общительной, чем Гала или воительница с красным ирокезом, однако же разговоры с ней в основном касались дел насущных, а не помогали заглянуть в её душу.

Об Одуванчике они знали, что ей не нравится её местная кличка, что из цветов она куда больше любит подсолнухи, в том числе и погрызть семечки, если удавалась такая возможность, и что её любимым цветом является зелёный — особенно светлые его оттенки ранних ростков и свежей зелени. Никто не разделял её нелюбовь к мясу, рыбе и птице, а Нина куда больше любила овощное рагу и салаты, а больше всего сладкие оладьи в хрустящей панировке под тонкими дорожками карамельного соуса — блюда, которое она могла надеяться получить только на День Рождения и то, если повезёт.

Она повесила щит Стромфа на видное место, в качестве вечной памяти об отважном защитнике, чтобы он отныне красовался на проходе у всех на виду. Никто не протестовал, все просто начали потихоньку готовиться ко сну и вскоре загасили свечи.

Барабанящий дождь снаружи мешал уснуть вместе с мыслями и воспоминаниями, однако затяжное сражение с их непростой, но выполненной миссией, посиделки в бане и последнее прощание на кладбище отняли столько энергии и ресурсов организма, что не провалиться в сон не было сил даже у Тиля Страйкера.

В одном из слабо освещённых парой факелов подземелий двое рослых слуг-эльфов волокли труп одного из пронзённых пиратов, подобранный где-то возле замка, чтобы далеко не ходить. Вперед них, освещая путь, в своём косом чёрном кафтане, парчовых штанах и высоченных кожаных сапогах шагал черновласый Ширн, придворный некромант в подчинении Бартареона.

Сам же Архимаг и Его Величество вдвоём замыкали всю эту «процессию», пока по коридору подземелья не достигли маленького зала с центральным косым постаментом. На это каменное изваяние можно было усадить мёртвое тело, придерживая за руки, как в целях безопасности, так и, чтобы не дать ему упасть и соскользнуть.

Вставшие в проходе, едва войдя сюда, король и его главный придворный волшебник долгое время, зевая, наблюдали, как Ширн расставляет четыре человеческих черепа, как раскладывает в должные фигуры куриные косточки жертвенной чёрной курицы, расшвыривая заодно её смольное оперение, периодически поджигая. Окуная в ещё не свернувшуюся кровь где-то в недрах раны пленника у пронзённого сердца, зажигая опять, наполняя комнатку дымом и смрадом, заставляя остроухих слуг покашливать.

Следом шёл ритуал в сочетании жестов, движений и заклинаний. Какие-то сушёные травки с мешочков на поясе клались покойнику в рот, старинные монеты на закрытые веки, а особые кольца надевались на пальцы обеих рук. Внутрь сердечной раны он тоже что-то периодически помещал, читая заговоры и пытаясь пробудить от мертвецкого сна это истерзанное убиенное тело.

Наконец, финальный поджог травяного сбора во рту у трупа заставил того дрыгаться и трепетать, напугав бедных слуг, что удерживали его крепкой хваткой за руки, где снова после долгого застоя будто бы разжижалась сгустившаяся кровь. Пальцы его судорожно сжимали кулаки и разжимали их обратно, а пламя во рту заставляло двигать язык и производить душераздирающие почти звериные вопли.

Монеты на глазах дёргались, но не падали, словно намертво прилипшие к векам и ресницам. Шёпот Бартареона на ухо королю пояснил, что, мол, так положено — всем будет лучше, если зомби будет их только слышать, но не видеть. А Джеймс Дайнер ничему происходящему и не противился, полностью доверяя умению некроманта и его знаниям в должной области.

— Акэме ньергард зу-у! — наконец, тот завершил последнее громогласное чтение заклятья подчинения воли покойника, развернувшись к своим командирам, — Что ж, теперь он ваш, правда, ненадолго.

И архимаг, и король подошли ближе, рассматривая подёргивающийся оживший труп, искренне надеясь на силу хватки рослых и верных придворных, что сейчас держали ему руки. Сомнений, что это создание ожило — ни у кого уже давно не оставалось, вот только само оно осталось ли человеком после всей церемонии — был ещё большой вопрос.

— Кто ты? — спросил монарх для разминки.

— Вейн Карцки, пират на «Медузе» под командованием Рогана Крага, — представлялся полыхающим ртом покойник.

— Почему ты напал на Олмар? — перешёл король к делу.

— Адмирал Лейтред повёл нас, — последовал краткий ответ.

— Почему? Как он вас заставил идти на верную смерть? — не понимал Джеймс.

— Смерть это только начало! — звучал ответ зомби, — Вечная жизнь в Авалоне нам станет наградой за верную службу!

— Вечная жизнь где? — не понял король.

— Мир за пределами миров! Новое пристанище! То, что будет после. То, куда живым дороги нет. Лишь храбрая смерть отправляет к извечному блаженству! — звучал искривлённый голос пленённого мертвеца.

— Что это? — поглядел Джеймс на своего архимага, и заодно переводя взор на Ширна.

— Жизнь после смерти, — задумчиво молвил Бартареон, погладив свой гладкий подбородок, — Что-то похожее на верования гномов, верящих, что за павшими в бою явятся девы-валькирии и унесут в лучший мир, где не будет ценности золота, но всегда будет в достатке. Можно будет славно биться и пировать, где смерти больше нет.

— Слышал что-то про Авалон? — желал Джеймс конкретики.

— «Став огнём, меж светом и льдом. Где все — такие, как я. Мы — беспечные дети зари, идущие по волнам. Зажги свечу, беги за мной. Забудь, что такое смерть. Смерти больше нет!» — процитировал он кусок одной проповеди, — Есть поселения, где ослабла вера в Пантеон Семерых, где не желают перерождения и боятся забвения. Где смерть в земле презирается, а покойников принято сжигать особыми ритуалами. И они верят, что распавшееся в пепел тело ещё заново обретёт новую плоть, когда дух их окажется в райском роскошному саду, где бродят крупные чёрные кошки, где на берегах пасутся водяные кони, где по ночам не гаснут живые блуждающие огоньки, где летают жар-птицы, где есть двуглавые животные, у которых обе части тела — передние, то есть, например, кони у которых вторая голова вместо хвоста, — пояснял он, — Там же после смерти оказываются пикси и фэйри. Много разных диковинок и чудес, в общем, — не слишком утопал в подробностях архимаг.

Понятием «рай» ещё до объединения герцогств в Энторион называли любое мифическое место, в котором пророчили загробную жизнь. Такие верования противоречили Церкви Семерых, проповедовавшей перерождение в далёком светлом будущем, однако было распространено за счёт религиозных культов, отголосков влияния веры гномов и по разным иным причинам. В конце концов, некоторым людям попросту хотелось думать, что где-то там, после смерти, их ждёт поистине цветущий райский уголок.

— И этот Лейтред вам наплёл про вечную жизнь после смерти? Как вы в это поверили?! — возмущался король, снова повернувшись к зомби с монетами на глазах.

— Захочешь хорошей жизни, и не в такое поверишь, — пытался заулыбаться тот, хотя мышцам мёртвого рта это едва-едва удавалось, искорёживая на хладном бледно-синеватом лице уродливую гримасу.

— Ерунда какая-то, — промолвил ошарашенный Джеймс, а покойник постепенно снова обмяк, — Убедить разбойников и пиратов в то, что вместо забвения за их злодеяния их ждёт прекрасная вечная жизнь после смерти? И такая толпа поверила в это?! — восклицал он, поворачиваясь к Бартареону.

Пламя во рту мертвеца затухало, руки переставали дрожать и дёргаться к хватке остроухих слуг, голова поникла вниз, и тело плавно сползало, теряя пепел из пасти. А вскоре соскочили с закрытых век и монеты, приземлившись на каменистый пол зала. Ритуал был окончен и повторять его монарх не просил. Как не просил приволочь и ещё одного убиенного для разговоров.

— О, тут не только в красивых обещаниях дело, — заметил архимаг, — Они настойчиво проповедуют свои убеждения, обращают вокруг себя в веру, создают паству, видать, даже из таких мерзавцев и преступников, желающих о совсем иной жизни вместо той, что имеют. Даже довольные грабежами и совершением злодеяний, видать, поддаются сладкой сказке, начиная искренне в это всё верить.

— Значит, они всё-таки больше убеждённые фанатики, чем ошалевшие опьяневшие берсерки… — умозаключал король, — Эх, идёмте, — бросил он всем, и Бартареону, и Ширну, и прислуге, — Вряд ли мы ещё чего-то дельного добьёмся от этого или ему подобных. Чтобы эпидемии какой не началось, все разлагающиеся тела придётся сжечь снаружи, — отдавал он распоряжения.

— Вы ведь сейчас слышали, что они только того и хотят. «Стать огнём», — напоминал ему архимаг.

— И что прикажешь? Могилы им копать здесь? Всему вражескому войску?! — возмутился Джеймс, — Они верят в бредни! А у меня крепость, полная реальных людей и целый город вниз от главных ворот. Я не хочу, чтобы всякая гниль выкосила нас тут всех, как болезни в Астелии и в Лотц! Все тела сволакивать и сжигать, — повторил он чётко и строго свои указания, — Все до единого. Самим, кто их стаскивал и подпаливал, тщательно мыться и париться, избегая любой заразы. Растираться спиртом, особенно руки. Не внутрь глушить, — ещё раз строго глянул он на следующую за ним пару крепышей, — Не тратить зазря ценные королевские запасы из погребов! Напьётесь ещё, когда победу над этой швалью будем отмечать! А пока следить за своим здоровьем, и не подпускать никакие болезни к Олмару. Испепелить все тела до единого, — приказывал король, — Организуйте ночных работников и стражников по моему распоряжению.

— Подсоблю им тогда, раз такой приказ, — вздохнул архимаг, — Разбужу пиромантов своих, сейчас приступим, — пообещал он.

— Добро, — кивнул Джеймс, — Только много сил не трать, не увлекайся. Нельзя, чтобы ты ослаблен был, когда завтра неизвестно что случиться может. Мы здесь на настоящей войне, на завтрашний день большие планы, — напоминал он волшебнику.

Но на улице их встретил проливной дождь, означавший конец всему указу короля о сожжении тел. Даже обливая те смолой или горючим спиртом едва ли стоило на что-то дельное рассчитывать, однако хотя бы оттащить их подальше от замка было можно. К тому же Бартареон мог, не взирая на дождь, испепелять вместе с помощниками сваленные тела. Да к тому же кроме пиромагов можно было подключить к делу либо мастеров водной стихии, либо создавать воздушные щиты и купола на небольшом расстоянии от куч трупов, чтобы те смогли хорошо прогореть.

Джеймс оставил всё на усмотрение архимага, обняв того за предплечья на прощание и с кивком пожелал вызвавшемуся помогать хорошей продуктивной ночи, тем более, что тот в основной части грандиозных планов задействован не был, и мог сейчас развернуться своим искусством, но всё равно не настолько, чтобы слечь в беспамятстве и беспомощности. Он должен быть всегда под рукой у монарха в такое время. Сам же он, наконец, отправился отдохнуть в покои, надеясь что с ручьями льющихся вод на территорию замка от гниющих мёртвых тел не нанесёт каких-нибудь болезней.

Ливень щедро поливал всю ночь королевские сады, как и поля с огородами самого города Олмара вне крепостных стен, только чудом не оказавшегося под атакой армии врага, отчего-то сфокусировавшего все силы на пробитии западной стены вместо штурма главных и задних ворот. Сейчас их кострам и дымоходам передвижных полевых печей изрядно досталось, так что разбойники и флибустьеры остались и без обогрева, и без тёплого завтрака. С возможностью перекусить с утра только холодными или не требующими разогрева блюдами, например овощами, булками, вяленой или маринованной говядиной, ветчинными рулетиками с сыром, соленьями из банок, сушёной рыбой, пусть даже от сырости и не столь уж привычной на вкус.

XVI

Едва начало светать, как короля, почивавшего в кровати в одиночестве, так как Кирстен всё ещё велено было сидеть в убежище вместе с детьми, разбудил металлический лязг кольца стучали — дверного молотка в виде приплюснутой драконьей головы, сжимавшей в зубах этот самый обод, с массивной нижней частью, позади которой к двери ещё была прикреплена специальная металлическая пластина для более громкого звука.

Будить короля считалось занятием практически недопустимым за исключением самых чрезвычайных происшествий, обычно как раз во время объявленного военного положения или мобилизации войск. И то не было в замке ни одного слуги, кто бы под страхом казни осмелился вот так бесцеремонно нарушать покой Его Величества в личной спальне короля и королевы.

Лишь камерарий, десница и паладин могли это сделать так как считалось, что уж все одновременно они не могут оказаться заняты сверхсрочными делами, если действительно нужно в срочном порядке разбудить монарха. Ни генералы, ни старшие военные чины, ни духовенство, ни архимаг, ни канцлер, ни мажордом, ни дворецкий или старшая служанка — никто другой этого делать не мог, либо же рисковал своей головой, нарушая всеобщий распорядок двора и заодно правил приличия.

Но сейчас стучавший не опасался за свою жизнь, это был Вайрус со свойственной ему настойчивостью, при этом всё-таки явно торопившийся. Разбуженный король спешно одевался, раздвинув шторы ближайшего балконного окна, хотя раздумывал зажечь подсвечник на столике у правой стены, что недалеко от изголовья кровати. Там среди ящичков, шкатулок и разных вещиц стояло две красивейшие идентичные подставки, в которых слуги регулярно по необходимости меняли свечи.

— Да иду, иду, — бурчал Джеймс, приодевшись и, наконец, обувшись, подходя к двери, чтобы её отпереть, — Кого там ветром принесло? — сонно выглянул он.

— Слухачи их засекли, — без особых любезностей своим густым тембром заявил своему монарху камерарий.

— Я же говорил, — усмехнулся тот, выходя из спальни, — Поэтому они передвинули лагерь от опушки ближе к холмистым возвышенностям, оттуда удобно закапываться, а нам с башен ничего не видно. Особенно, если они всё-таки не совсем глупцы и копают глубоко, чтобы лужайки и земля над ними не ходили ходуном в процессе.

— Всё так, ваше величество, — кивал Такехарис, — Дозорным с башен ничего не видать, а слухачи у кладок стены сейчас хорошо всё слышали, когда работы не ведутся, — докладывал он.

В качестве военных «слухачей», также «слушателей» или «слухарей» в простонародье, отбирали солдат особо чутких к звуку, которые на постах лежали у самой земли на особом бугорчатом настиле, на котором удобно уснуть бы совершенно никак не получалось ни в одной позе. И они прислоняли уши к земле, улавливая вибрации и подземные звуки в случае подкопа.

Именно этим сейчас и занимались войска разбойников. Именно поэтому их численность казалась у лагеря совсем незначительной, так как в нём осталась лишь малая часть, а остальные всё это время, как-то сменяя друг друга по сменам и личным распоряжением лидера-адмирала прокладывали путь к замку под землёй.

Большинство войск сейчас продолжало мирно спать. Рыцари, ополченцы, кадеты, лишь небольшое построение гвардейцев из оставленной на ночь стражи сейчас было построено на месте событий. Прошедший дождь помешал продолжать восстановительные работы у стены. Местами виднелись лужи, свидетельствующие о неровностях двора, и даже по ним уже можно было определить некую подземную вибрацию, запускающую по ним лёгкие периодические круги.

Придя вместе с Вайрусом сюда и лично убедившись в правдивости донесений, Джеймс приказал начать ответный ход, причём копать как раз строго в моменты появления кольец на лужах, а не в тишине, чтобы сами подкапывающие враги ничего не услышали снаружи. Звук их собственного труда будет заглушать ведущиеся внешние работы.

Вайрусу он же велел передать активным в ставке генералам, чтобы начинали готовить план «Гидра» у водонапорной башни и акведуков фонтанной площади. Туда же было велено привести Бартареона и его аквамагов, чтобы помогли в реализации задуманного. А сам Джеймс отправился умыться и освежиться, чтобы командовать в здравом уме, а не сонном состоянии.

Заодно камерарий велел заварить на кухне несколько сортов чая и принести в ставку генералов, где вскоре будет находиться и сам король. Несмотря на ранний час всем главнокомандующим было бы неплохо взбодриться и отдавать себе отчёт в происходящем. Для вида несколько слуг имитировали кладку стены. Этот звук бьющийся друг о друга камней должны были служить маячком для закопавшихся и лезущих к стене врагов. Ведь нельзя было допустить, чтобы те промахнулись или же наоборот прорыли тоннели куда-то вглубь заместо западных дворов, иначе просто все планы на оборону не сработали бы.

При этом настоящие работы на стене мешали бы своим копателям изрывать двор ходами-ловушками, руководствуясь должными моментами, дабы быть не раскрытым неприятелем. Те должны были ничего не подозревать, слышать пару руку на возводящейся стене, быть уверенными, что кроме нескольких дозорных на башнях вокруг никого нет, да ещё и в такое время.

Когда приготовления были закончены, а люди расставлены по своим позициям оставалось только выжидать. Компании гвардейцев были готовы принимать показавшегося врага, маги воды выстроились на фонтанной площади, а король наблюдал с вершины внутренней стрелковой башни — барбакана, раздавая указания по необходимости.

На мгновение всё стихло. Ни шорохов, ни звуков, ни даже ветра, нагнавшего за ночь дождевых облаков. Гробовое молчание, в котором даже дыхания, казалось, не было слышно в зависшей тишине. Словно время остановилось, не желая отпускать мир и двигаться дальше, будто жалело наперёд всех тех, кому суждено сегодня погибнуть.

Но это было лишь затишье перед бурей. Наконец кирки и лопаты подкапывающих отрядов показались из заготовленных выемок. Они ещё не знали, что снаружи для них приготовлены удобные для обороны ходы-выходы, из которых ух уже вовсю ожидают вооружённые и закованные в доспехи войска короля.

Разбойники ринулись вперёд сразу из множества своих нор, не ожидая никакого сопротивления, надеясь возвести здесь валы, осмотреть местность, расстрелять нескольких караульных при необходимости, но многие из них не то, что не держали при себе арбалета, а даже черенки лопать на сабли и мечи сменить не успели, как их ринулись пронзать наточенные длинные лезвия королевской стражи.

Лязг железа мгновенно заполнил собой воздушное пространство. Плоские заострённые полотна лопатбестолку тыкались в панцири доспехов, безуспешно парировать удары крепко сжатых мечей, которые было попросту не остановить неподготовленному войску. А вот односторонние и двусторонние «рога» каждого кайла и кирки не только оставляли искрящиеся при соприкосновении вмятины, но и могли пробить броню в сильных руках от хороших замахов, просто сделать этого им практически не давали.

Более того, широкие и высокие замахи в бока или вверх мешали сделать стены прорытых тоннелей, а вылезая из этих подземных ходов размахивать оружием было попросту некогда, здесь уже уколы мечей в грудь и живот пронзали всякого, кто осмеливался показаться снаружи.

В конце концов верещащие о засаде и требующие отступления своих разбойники заставили остальных сгруппироваться внутри и начать арбалетный обстрел, перестраиваясь. Выпущенные со стреломётов в упор острые снаряды пронзали доспехи, сваливая воинов гвардии, однако павших тут же безо всякой тени почтения использовали в качестве заслона идущие следом, прикрываясь уже пробитыми и стекающими кровью телами, в которых застревали новые пущенные стрелы, а пока арбалетчики принимались за перезарядку, их внутри начинали уже колоть ловкими выпадами мечей.

Размахиваться в тоннелях и самим гвардейцам было очень сложно, но их обоюдоострые ровные клинки очень хорошо разили элементарными выпадами вперёд, насаживая в толпе осаждающих вторженцев нередко даже несколько тел насквозь подряд. Стоявшие поодаль, правда, чаще получали ранения, нежели смертельные удары, но полноценно продолжать сражаться после пронзённого предплечья или вошедшего меж рёбер на добрую ладонь или даже половину пяди.

Это были отнюдь не царапины, которые можно было стерпеть с гримасой. Такие ранения заставляли потерять концентрацию, выронить оружие, вызывали желание тут же схватиться за пронзённую рану в попытках унять боль или остановить кровотечение. И даже если матёрые морские волки и закалённые в бою шрамами лесные бандиты могли тут же преодолеть всё это, любое промедление становилось смерти подобно, ведь за каждым ударом гвардейцев тут же следовал следующий, а за ним ещё один, и ещё и ещё.

В забралах и латах стражники бились колонной в два-три человека, неустанно пронзая лезвиями вперёд, резали и калечили врагов без капли какой-либо жалости к ним. А когда первую тройку вдруг издали снова сбивали с ног выстрелы арбалетов, подоспевали следующие, шагавшие прямиком за ними.

В это время снаружи рабочие заканчивали проверку новых выстроенных акведуков и вырытых каналов. Король взмахом дал добро трубить для своих отступление, и теперь колонны бронированных солдат ринулись обратно, пока дальние парировали любые попытки контратаки от совершивших подкоп лиходеев.

И едва все свои выбрались наружу, как монарх скомандовал открыть водонапорную башню, выпуская потоки прямиком в ископанный двор, так что те стремглав хлынули прямиком в прорытые тоннели, быстро затапливая их под мощным напором.

Поначалу разбойники просто были сбиты с ног нахлынувшей внезапной водой, но чем дольше пытались подняться, тем сильнее пространство вокруг заполнялось, не давая им дышать в холодных журчащих струях, которые всё прибывали и прибывали.

— Давай! — скомандовал король и своему архимагу.

Так что теперь и заклинатели воды подключились с фонтанной площади и из ближайших садов, буквально сплетая бьющие струи в кружащиеся косы, идущие прямиком по воздуху в открытые ходы многочисленных подкопов. Устремлялись туда водопадами и ещё сильнее и быстрее помогали затапливать свежие подземные пещеры, над которыми враг трудился буквально всё это время, что держалась передышка, а, быть может, и ранее, начиная работы ещё пока длился бой у стены и за баллисты со «скорпионами».

Крики барахтающихся во всплесках воды пиратов, даже прекрасно умевших плавать, но не способных в узком пространстве да ещё и в толпе своих куда-либо выплыть из тоннелей, доносились наружу из-под земли, на которой даже начали образовываться трещины. То ли совместный напор с башни и от аквамагов оказался слишком мощный для стен подкопов, то ли просто самой воды было слишком много, но она размывала даже перемычки между тоннелями, сгребая разбойников в одну кучу, погребая в поток единой волной, откуда просто некуда было деваться.

Конечно, где-то там вдали рано или поздно этот напор ослабевал, но пока туда добирались то и дело спрессованные крепким течением друг с другом тела, перекрывающие периодически тому даже дорогу, словно пробки, они уже успевали захлебнуться. Да и вода всё пребывала, так что более-менее безопасная зона, из которой можно было, если уж не выбраться, то хотя бы иметь воздушный карман и дышать, стремительно сдвигалась каждый миг всё дальше и глубже, заполоняя любое пространство холодной жидкостью.

Джеймс, глядя на струящиеся водяные «косы» не мог не вспомнить, какого прекрасного дракона из воды фонтанов соорудила его младшая сестрёнка много-много лет назад, который рухнул на пылающее дерево. С высоты кроны он мог прекрасно его рассмотреть. Хоть тот жил и сущие мгновения прежде чем обдать своей тушей полыхающий дуб, он до мельчайших деталей его помнил до сих пор.

Тогда ему было девять, сейчас уже тридцать пять. Быть может, воспоминания были слегка искажённые, что-то додумывала впечатлённая размахом и внешностью сотворённого чудовища, однако же король полагал, что способен представить себе ту сцену, словно это было вчера, настолько ярко и чётко, как одно из самых грандиозных воспоминаний юности и детства.

Потоки, тем временем, совсем размыли и обрушили тоннели неприятеля, что те даже сверху начали не выдерживать, размывая почву и обращались в одну большую реку, когда над ними расходилась земля и отрывались куски почвы вместе с травой, поплывшей в направлении от замка по всей долине под холмами, на которых был возведён Олмар.

С башен и стен теперь можно было видеть, как именно шёл почти прямой тоннель от небольших возвышенностей у Оленьего Леса. Сейчас, когда подземный поток обратился во вполне видимую речушку шириной под сорок саженей, практически с весь застенный двор, в который они и рыли свои несколько ходов, тела разбойников то и дело всплывали на поверхности, уносимые в сторону своего лагеря.

Периодически он снова и снова делился на несколько размываемых ходов, которые в некоторых местах продолжали держать «оборону» от напора воды, а более хлипкие зоны поддавались и совмещались в единое русло, унося в грязном потоке с землёй, песком и дёрном от истерзанной и вскрытой поверхности.

Оставшись без потолка вскопанный тоннель уже не мог так эффективно топить в себе всех, кто был внутри, однако скорость течения, общая глубина и само количество барахтавшихся в нём людей ещё позволяло ему быть достаточно эффективным в этом отношении, вынуждая захлёбываться даже стойких корсаров, способных надолго задерживать дыхание.

Однако запасы водонапорной башни были не бесконечны. А фонтаны, хоть и черпали истоки своей водяной мощи в подземных куда более глубоких галереях, выстроенных прямиком с реки Нисы, окаймлявшей лес, но делали это с гораздо меньшим напором и интенсивностью, чем позволяли себе изо всех сил обрушивать водные ресурсы маги.

Так что бурная река в конце концов принялась плавно замедлять свой темп и почти останавливаться, застаиваясь в почве, отнюдь не везде вырытой с должным наклоном такого «русла» подземных ходов, чтобы она могла самостоятельно двигаться в каком-либо из направлений.

Поток обратился в вытянутый сквозь долину пруд. Утихли всплески с акведуков, угасли переплетённые струи, прежде направляемые магами. Фонтаны в садах Олмара молчали, неспешно наполняясь притоком речной воды где-то там в низовьях хитроумного фундамента своих конструкций, при этом от лагеря неприятеля практически до крепости тянулся водный резервуар.

Бартареон обернулся крупным соколом в человеческий рост с цветом оперения под тон своей багряной мантии и рванул к королю вверх, вскоре уже человеческими ногами приземляясь на стрелковое укрепление возле глядящего вдаль монарха.

Там, позади лесной опушки, у вод Нисы вовсю кипела какая-то работа. Пираты не бросались даже к своим на края вскрытого тоннеля, чтобы подать руку и выловить уцелевших. Они были заняты какими-то другими делами. Не то что-то сгружали с прибывших плотов, не то наоборот возводили те, водружая на воду. Но людей на побережье сейчас виднелось предостаточно вместе с какими-то конструкциями, торчащими своими брусьями среди снующих тел.

Вышагавший из лагеря и смотрящий на всё это усатый адмирал в шляпе с пером казался ничуть не удивлённым таким исходом. Он жмурился в ухмылке, оглядывая, как вылезают по краям из «реки» не утонувшие бойцы, как плавают куски зелёного дёрна по поверхности, словно маленькие плоты, как протянулась водная дорожка прямиком к лишённой стены пробоине, где размылись насыпи и обрушились новые кладки, окаймляя её край словно в придворный пруд.

Он ехидно потирал ладони, словно всё и прошло ровно так, как планировалось, а потом с дуговым взмахом правой руки вперёд скомандовал своим сподвижникам действовать в направлении образовавшегося протянутого водоёма. Те принялись со стороны реки за деревянные балки, скрепленные металлическими оковами с прутьями клетки тащить из воды нечто громоздкое, явно упирающееся.

Горнисты Олмара трубили в призыве срочно обратить внимание на происходящее. С западных башен внешнего кольца и даже со стрелкового внутреннего барбакана, где располагались король и его архимаг, было видно, как вздымается в воде бирюзовый длиннющий хвост волнообразными движениями оказывая тянущим его некое сопротивление.

— Это ещё что? — промолвил Джеймс, глядя, как дружно корсары тянут за решётчатую клетку, оказавшуюся просто намордником для массивной скользкой твари, которую они притащили с собой и, похоже, держали в водной стихии до удобного, вот, наконец, подвернувшегося момента.

Люди цепляли на клетку массивные цепи и тянули их вперёд, выстраиваясь дружными колоннами. Но вытянутая туша переливающая приглушёнными оттенками от мутно-бирюзового до цвета патины, налёта характерного для мало использующихся медных и бронзовых предметов, казалась такой, что её удержать и вытянуть едва ли сможет целая армия. Морской змей своими размерами вполне мог несколько раз обернуться вокруг корабля, после чего сдавить его, сокрушая в щепки и пожирая вопящую команду.

Пока же пасть чудовища была сдавлена плотной литой клеткой, иначе бы оно уже принялось хватать всех стоящих на берегу одного за другим. Те тянули за балки, обвязывались верёвками, натягивали цепи под ритмичные приказы своего командира, и манили существо из реки пересечь путь по суше прямиком в образовавшийся водоём.

— Трубить мобилизацию войск! — скомандовал с башни король, — Готовиться встретить зверюгу у стен, не пустив в город! — раздавался его бойкий уверенный голос.

— Могу попробовать унять его на подходе, — негромко молвил ему архимаг, раздумывающий, каким именно способом это лучше будет сделать.

Они вдвоём под завывания военного ритма горнистов глядели, как сплочённые пираты перетаскивают заранее пойманную громадину по траве долины. Выбежавшие из ставки генералы спешно расставляли и лучников на бойницах башен да у зубьев навершия второй стены, и пешие войска снаружи обрушившейся кладки прямиком возле образовавшейся случайной запруды этого образовавшегося водоёма.

Каким образом адмирал наперёд смог просчитать, как развернутся события с подкопом оставалось только догадываться. Возможно, морской змей вообще был неким запасным планом, оставленным на случай, к примеру, нападения на лагерь, когда ничего не ожидающие стражники короля вдруг столкнутся с крепким извивающимся чудовищем, к тому же наверняка не просто разозлённым, но и, помимо всего прочего, весьма голодным.

Сквозь клетку было видно, как его плоская треугольная нижняя челюсть практически выдаётся вперёд дальше, чем верхняя часть черепа, как у диковинных глубоководных рыб, попадающихся иногда заплывшим слишком далеко рыболовам с причалов Унтары.

Зубы были редко посаженными, с сильными зазорами, однако торчали крепкими острыми иглами, явно дающими понять, что недооценивать эти челюсти точно не стоит. Округлые жёлтые глаза во впадинах без век смотрели будто первородной дикой злобой. Сразу за челюстями открывались жаберные щели, однако прямиком над зубами на голове виднелись крупные ноздри, напоминавшие музыкальный басовый ключ и его симметричное отражение, только с дополнительными небольшими выступами-полосами в выгнутых боков.

Эти чёрные щели могли символизировать о том, что животное относится к двоякодышащим, так что вполне способно существовать и в воде, и на суши. При этом всё поведение исполинской твари отображало её явное нежелание вылезать из комфортной среды реки и подчиняться тянущему вперёд войску, вылезая на траву из толщи течения.

Позади черепа была ряд утолщений назад, не то рога, не то деформировавшиеся плотные плавники. Затем шёл пирамидальный сгусток мышц из нескольких маленьких горбов, эластично скрепляемых между собой во время всех изгибов этой толстенной шеи, и лишь позади них начинался эластичный светлый гребень, тянущийся топорщащимися отростками спинных плавников на всём протяжении длинного туловища. Снизу же с двух сторон, как ряды извилистой тесьмы, полупрозрачными кружевными лентами светло-бирюзового оттенка тянулись непрерывные брюшные плавники.

Хвоста твари видно не было, а многие, кто сейчас наблюдал за этим созданием с башен и стен Олмара молились Семерым Богам, чтобы на том конце не оказалась ещё одна зубастая голова, как иногда подвыпившие моряки любили рассказывать в своих жутковатых байках.

Голова чудовища куда больше напоминала рыбью, нежели змеиную, скорее даже рыбий череп, обтянутый бледной кожей, столь нелицеприятного вида была его шипящая морда. Да и блестящая эмалированная чешуя вдоль длинного тела, пусть и крупная, но явно не такая, как роговая плёнка у змей и ящериц. А, значит, может оказаться в разы крепче кожи гигантских лесных змей, так что подготовить сил к столкновению с тварью требовалось явно побольше. По крайней мере, она не походила на толстые многослойные космоидные щитки окостеневшей ромбической формы, как у драконов, что хоть немного облегчало ситуацию.

Подоспевали разбуженные полки гвардейцев и ополчения, занимали свои места в проходах по обе стороны молодые кадеты. По цепочке друг другу очевидцы передавали то, что видят, ведь нельзя было в бой бросать совсем уж неподготовленных бойцов. Всем предстояло сообщить, что бой сегодня не с пиратами, ну или, по крайней мере, не только с собранными бандами, как до этого, но ещё и с колоссальной, вздымающейся выше крепостных стен речной тварью.

Бьющий толстенным копытом своих оформленных длинной шелковистой бахромой «щёток» ног, крупный серебристый шайр гордо вышагивал средь рядов в направлении западного дворика с новообразовавшимся прудом. Массивный и высокий конь удерживал на своих глубоких широченных плечах и могучей мускулистой спине облачённого в доспехи Эйверя, удерживавшего того за парадную красную уздечку, пальцами крепко сжимая кожистые плотные поводья.

Длинная голова скакуна глядела своими большими глазами сверху вниз на выстроившихся воинов, покачивая густой и крупной гривой вдоль слегка изогнутой и длинной шеи. Такая лошадь, пронесись она сквозь колонну пехоты, облачённой даже в самые крепкие латы, в одиночку даже без всадника и каких-либо его действий могла раздробить немало конечностей и черепов одним своим весом и крепкими ударами скачущих копыт, заодно снабжённых тяжёлыми металлическими подковами. Вдавливала бы броню на грудные клетки так, что она входила бы в сломанные рёбра вогнутыми пластинами или вонзалась осколками, давила трепыхавшиеся беспомощные тела, справляясь с несколькими отрядами лишь одним своим движением, набрав силу с хорошего разбега.

Разве что облачение своего всадника такой конь раздробить бы не смог. Редчайший серебристый метал, не подверженный коррозии и влиянию магнитов, добываемый многорукими титанами на дальних рудниках и названный в их честь за огромную сумму можно выкупить разве что в Вольных Городах или у патеков Химинбьёрга. И в обычном виде долгое время вообще никакого интереса ни в военном, ни в конструкторском деле не представлявший из-за своей мягкости и пластичности в чистом виде.

Он был у коллекционеров, у алхимиков, мало применялся, но в ходе экспериментов выяснилось, что особые сплавы титана с железом и алюминием дают настолько прочные пластины, что те не плавятся даже в драконьем огне и не крошатся под огромным давлением. Реши раздавить Эйверя в его легендарных титановых доспехах не то, что массивный конь, а тяжеловес-эласмотерий степей Карменгхейма, бронтозавр Унтары или какой-нибудь крупный дракон своей лапищей — латный доспех, вероятно, не треснул бы и не прогнулся, сохраняя жизнь своего обладателя.

А когда всадник, наконец, остановился возле выстроенных рядов в разрушенном и ископанном дворе, чернобровый старший кавалер Зорен, молодой конюший сквайр Пэгл при поддержке стременного и ещё нескольких подручных помощников водружали свежее изготовленную титановую броню и на рослого жеребца. В одиночку здесь было попросту не дотянуться, на грязь ставились деревянные табуреты и опоры, а люди работали в несколько рук, стараясь всё делать быстро и эффективно.

С двух сторон конюхи аккуратно водружали сначала защиту с прорезями для глаз на морду коня только с верхней стороны, так что полноценным шлемом это назвать было трудно, а затем ещё более крупные пластины под приподнятыми паладином поводьями водружались на гриву вдоль всей шеи.

После этого за шеей скакуна они скрепляли на его грудине тяжёлый прочный пояс, ставший по сути кольцом-ожерельем, к которому постепенно прикрепляли пластины грудных доспехов, аккуратно соединяя вместе, защищая шайра тем самым и спереди и с обоих краёв прямиком до седла всадника. Туловище и задние ноги защищены уже не были. Возможно, не хватило идей для крепежа и разработки дизайна, возможно, материалов или даже должного опыта в выплавке, так как подобные Эйверю доспехи позволить себе мог разве что Ричард Аркхарт, а своими лучшими литейными и кузнечными секретами Хаммерфолл не особо-то горел желанием делиться с Кхорном или каким-либо другим герцогством, предпочитая торговать готовыми изделиями.

Как говорится в мудрой пословице, а точнее изречении, ставшем в итоге перефразированной пословицей, философа и историка Деодорфена Гладширского: если ты рыбак-торговец и вдруг постоянных скупщиков своего улова научишь промыслу рыболовства, то больше добычу будет уже не продать. Никто не купит, мол, все научатся ловить сами и будут добывать её для себя заместо растраты средств на покупки.

Каковы были истинные запасы титана и его сплавов в Хаммерфолле не ведали ни король, ни даже лазутчики «Птичника» Рикмана, казалось, знавшего вообще обо всём, что происходит на объединённой территории людей. А так как путь с восточных Вольных Городов да из южного Химинбьёрга к землям герцогства Кхорн лежал через Иридиум, Хаммерфолл и Скальдум — самые разные вещицы оседали там. Что-то у магов, что-то в кузнях и литейных при Аркхартах, а различные диковинки у гномов и гоблинов в алхимических лабораториях да мастерских. Они и открыли сплав титана, изначально просто соревнуясь в самом прочном неломающемся лезвии, однако в броне он нашёл куда более широкое применение, нежели по итогу в вооружении.

— Отличная причёска, Крэйн, — со своего коня с ухмылкой произнёс Эйверь, завидев, как изменился капитан Шестого Кадетского Взвода.

— Благодарю, — ответил тот, глядя вперёд и даже не удостоив паладина ни своим вниманием, ни кивком повёрнутой головы, ни даже взглядом.

— Вчера ты сказал, что твои малыши готовы, — рокотал утробный голос Эйверя, — Но сегодня подняли всех вот ни свет ни заря, справятся ли с припасённым заданием? — поинтересовался он.

— Взво-о-о-о-од! — выкрикнул также глядя вперёд, вдаль сквозь дыру в стене не то, как где-то там пираты тащат извивающегося морского змея, Рихард, — Биться готовы или спать хотите? — развернулся он лицом лишь сейчас вправо, где стояли Нина, Арекса, следом Эрвуд, Такада, Кифлер и остальные все кроме Ильнара, как обычно занятого на стрелковых позициях, и Тиля Страйкера, стоявшего от капитана слева.

— К бою готовы, ваше превосходительство! Служить и защищать! Бороться до конца! — скандировали они девиз королевских воинов дружным хором ему в ответ.

— Вот видишь, — наконец удостоил он взора своих кофейных тёмно-карих глаз и паладина, — Мы ко всему готовы.

— Сомнительно, что даже к такому вот, — недоверчиво покачал головой Эйверь, вглядываясь в тушу длинной и шипящей твари там вдали.

Та уже демонстрировала свой кончик хвоста с остроконечным гребнем, выпускала раздвоенный змеиный язык меж зубов крупной пасти, шириной где могли бы лечь рядом человек пять, если не больше, вздымалась горбами и волнами своей червеобразной туши, однако всё же двигалась вперёд по суше под усилиями смелых и самоуверенных разбойников.

Наконец, они дотащили её до воды, погружая клетку с головой по самую шею, в то время, как хвост, словно одно гигантское щупальце высунувшегося необъятного спрута, принимался бить по земле и шнырять по воздуху над водой из стороны в сторону, сбивая большую часть задействованных в такой транспортировке воинов.

Адмирал прокричал им убрать засовы из клетки-намордника и вытащить свои балки в разные концы, тем самым освободив чудовище и дам ему волю, чтобы змей мог свободно залезть в резервуар и двинуться по этому водному пути прямиком к отсутствующей части западной стены крепости Олмара.

Не без проблем и не без потерь среди своих, однако приказ этот был всё-таки вскоре исполнен. Флибустьеры рухнули на спины, едва удерживая массивные брёвна и деревянные балки, бросали их и разбегались от разлетавшейся по частям открыткой клетки, которую вращающаяся голова интенсивно стряхивала с себя, после чего нырнула вперёд, залезая всей тушей в стоячую и мутную грязную воду.

— Готовность! — поднял правую руку Эйверь, и вся армия вокруг него достала из ножен своё оружие, сам же он сегодня был без своего большого щита, а фламберг его пока что покоился в узорчатых ножнах.

Одни вокруг сжимали мечи за рукоять, иные двумя руками удерживали алебарды и секиры, все готовились встретить направлявшегося к ним извивающегося морского змея, глядели вдаль, а заодно следили побегут ли в помощь чудовищу ещё и воины вражеской армии, стоящие сейчас по обе стороны этой заполненной водой длиннющей и широченной канавы, оставшейся после размытых водами подкопов.

— Эй, — вдруг соскочил паладин с коня, направившись мимо выстроившихся солдат, дошагав до одного совсем молодого паренька лет шестнадцати, чьи золотые кудри торчали из-под напяленного наспех шлема, а ноги слегка тряслись в преддверии грядущей битвы.

Вероятно, совсем недавно переведённый из корпусов курсантов в кадеты, сдав экзамен, явно не бывавший ещё в бою, теперь выставленный из запаса, и определённо опасавшийся плывущей по рукотворной «реке» сюда бирюзовой громадины. Ручонки его казались тонкими, шея непропорционально длинной и худой, да и в целом он не особо походил на типичного солдата, прошедшего всю подготовку.

— Имя? — прогрохотал рядом с ним голос Эйверя.

— Альрик, ваше превосходительство, — явно нервничая, подрагивая крупными губами произнёс сероглазый юноша.

— Да я смотрю, у тебя непереносимость змей, — с ухмылкой произнёс паладин.

— Никак нет, сэр, — выкатил тот уплотнённую кожаной бронёй грудь, попытавшись держаться солиднее в глазах военачальника.

— «Сэр» это рыцарский титул, относящийся к представителям благородных семей, — напомнил тому Эйверь, — А я не из благородной семьи. Я и мои братья служили Абрахаму ван Корстиену и его молодой жене Мине. Но они были убиты в сражении с клириками, как и мои братья, а меня герцог Кромвелл предложил кандидатом в паладины нашему королю. И вот я здесь.

— Битвы с клириками? В-в-вы ч-то служили в-вампирам? — начал заикаться парнишка, широко раскрыв свой серебристый взор.

— Да, представь, малец, им тоже нужна охрана и защита. Особенно на границах с Карменгхеймом, где ошалевшие секты так и норовят истребить всех носферату, даже если те им ничего плохого не сделали, — отвечал паладин.

— Они… правда такие страшные? — отчего-то поинтересовался он.

— Ха, не знаю уж, что ты там себе удумал, — усмехнулся могучий воин, — Но они практически неотличимы от людей. Бледноваты немного, что всегда можно скрыть румянами, да холодны на ощупь. Высшие представители вампиров это отнюдь не те чудовищные упыри, что разрывают могилы на кладбищах или нападают на заблудившихся путников на просёлочной дороге.

Тот вникал и слушал мощный тембр паладина, рассказывавшего о разновидностях и разнообразии, присущих кровососущему роду сосуществующему по большей части довольно мирно с простыми людьми в последние десятилетия процветающего королевства.

— И кого же ты больше боишься? Вампиров или змей? — полюбопытствовал Эйверь.

— Я? Я… никого, — не слишком убедительно произнёс тот, отведя взор, взглянув вдаль на плывущее чудовище и нервно сглотнув.

— Как ты попал сюда? — с удивлением прогрохотал паладин, глядя, как у парнишки снова затряслись колени.

— Мой… наш отец был лесорубом, мы местные, — вернул он свой сероглазый взгляд на собеседника, — Случилось несчастье, крупная щепка пробила отцу голову, а мать умерла давным-давно ещё при родах младшего, так что мы с братьями и сестрой просто остались сиротами. Сестру взяли в ткацкое подмастерье рукодельничать, а все братья записались в курсанты, вот и я вместе с ними.

— Знаешь, я когда-то тоже был самым хилым ребёнком в семье, — заметил Эйверь, хотя по его громоздкому телосложению, да ещё в этих титановых латах подобное сказать было практически невозможно.

— П-правда? — изумился и Альрик, раскрыв рот, его лицо выглядело совершенно ошарашенным, а ноги лишь ещё сильнее подкосились от шока, отчего он будто бы резко стал ниже на ширину одного-двух пальцев.

— Знаешь, в церкви Семерых, что недалеко от центрального двора нашей крепости, служит помощником экзарха один мой хороший приятель Родерик, — проговорил паладин, — Им там сейчас нужна помощь, последний обстрел вражеских катапульт повредил крышу. Так что могут быть разные проблемы по хозяйству и не только. Сходи к нему, возьми для себя поручений, заодно узнай, не нужна ли помощь эконому Паствуду.

— К священникам? — удивился мальчонка.

— Думаю, там тебя этот змей не достанет, — ухмыльнулся Эйверь, явно спасая жизнь хилому юному воину, — В ризнице подберут для тебя подходящую одежду.

— С… Сп… Раз это ваше распоряжение, то я, ваше превосходительство, обязан подчиниться и выполнять, — рассеянно промямлил он, убирая свой меч обратно в ножны.

— Вот и славно, Альрик. Ты сейчас нужнее там, в церкви. А головой этой зубастой твари полюбуешься ещё на празднике в честь конца осады. Ступай, давай, — приказал паладин, вновь направляясь от остолбеневшего юноши в сторону своего крупного и крепкого коня.

Лишь когда он хмуро обернулся, удостовериться, что парнишка отправился по его поручению, тот перестал глазеть вслед и вышел из строя, развернувшись и направившись среди расступившихся воинов, побежав в направлении крепостной церкви с семиконечной звездой. Дабы там найти некого священника Родерика и разузнать, чем он поможет помочь эконому, экзарху, возможно церемониймейстеру, испытывающему трудности после падения камня на алтарь сквозь крышу и кому-то ещё.

Стременной же помог паладину снова взобраться на серебристого шайра, и в этот момент все, с чьего ракурса при построении было хорошо видно и водный резервуар, и несущегося по нему в их сторону монстра, смогли лицезреть голубое сияние со стрелковой внутренней башни двора, где принялся творить свою волшбу старший чародей.

— Отец! — позади короля раздался знакомый голос.

— Вельд? Какого… Что ты здесь делаешь? — сначала Джеймс удивлённо широко раскрыл глаза, а следом тут же нахмурил свой взор, будучи явно недовольным появлением своего старшего сына.

С эластичными пластинами защиты на коленях и локтях, с бронзового цвета нагрудником кирасы и массивными шипованными наплечниками к королю и его архимагу шагал молодой шестнадцатилетний Вельдемар с серьёзным видом о своём чёрно-буром наряде, видневшимся на незащищённых доспехами участках.

На его короткостриженных каштановых, как и у отца, волосах не было сейчас никакого шлема. И в отличие от короля они были прямо под тон его унаследованных от матери тёмно-карих глаз. Они смотрели на чудище и вражеский лагерь со всей серьёзностью, а пальцы сжимали в красивых ножнах узорчатую рукоять небольшого гладиуса, чьё навершие позолоченной округлостью изображало звериную, вероятно львиную голову.

— Сколько можно отсиживаться? Я принц, я наследник, я не собираюсь лежать в норе, когда атакуют мой замок! — амбициозно и храбро заявлял он.

— Посмотри на них, — дланью указал ему отец на собравшиеся в западном дворе их войска, — Какой толк от всех этих рыцарей и воинов, если ты погибнешь? Глупец! Они призваны защищать королевскую семью и наш замок.

— Они тебе не дрова, которые можно без зазрения совести подкидывать в печь своего могущества на растопку славы и величия, — парировал сын, — Они должны видеть, что их король такой же, как они, сражается вместе с ними и ведёт вперёд! Им нужен лидер!

— У них есть Эйверь, — усмехнулся король.

— Они не должны гибнуть зря из-за какого-то чудовища, — проговорил Вельдемар, поглядывая на речного змея.

— А ты должен? — удивился ему отец, — Вельд, без тебя Генри и Леноре будет страшно. И когда ты здесь, за тебя ещё сильнее, чем за меня, будет волноваться твоя мать. Зачем ты подставляешь близких? Зачем подводишь меня и мои приказы? Я велел тебе их охранять, присматривать за ними. Зачем меня разочаровываешь? Здесь много рыцарей, закалённых битвами. Здесь ополченцы, здесь гвардейцы, обученные и подготовленные кадеты! Вельд, мы справимся. Потом ещё выставим эту змеюку аркой на главных воротах, приведёшь детей любоваться.

— Как же стать «закалённым в битве» рыцарем, если ты меня никуда не подпускаешь? Ни на банды Авендера, ни в Ультмаар с Кастором, ни с Кваланаром в Лотц, ни даже здесь на помощь с разбойниками и этой тварью! — негодовал старший принц.

— Успеется ещё, — пообещал ему монарх, — Ты юн и самоуверен, ты жаждешь прославиться, проявить…

— Я жажду лишь быть достойным своего отца и королевской правящей фамилии «Дайнер»! — не дал он Джеймсу договорить, сверкая каштановым взором с жаждой показать себя в деле.

— Так будь достойным защитником королевства, за которого всем им захочется сложить головы и воевать! — рявкнул Джеймс, взывая к послушанию.

— Что я и делаю, — также повышал голос ему в ответ Вельдемар, — По крайней мере, пытаюсь. Если меня только и будут защищать, то кем сам я буду выглядеть, не вступая в сражение? Беспомощный и ничего не умеющий правитель никому не нужен. Если я хочу быть достойным наследником, то должен уметь постоять за себя. И всем это показать.

Этими своими словами он напомнил Джеймсу его самого. Его схожую фразу в детстве брошенную Дрейку Кромвеллу, о том, что король должен сам сражаться, а не отсиживаться, пока его защищают другие. Он не желал с ним спорить, был даже горд за сына, что тот пошёл весь в отца, однако всё равно благоразумным считал его не выпускать сейчас в бой, как бы тот ни рвался и не упирался, стоя на своём.

— Ступай к матери, береги Генри и Ленору, — строго велел ему нахмурившийся король, — Они волнуются за меня, а ты заставляешь их волноваться ещё и за нас обоих. Если не станет меня — ты возглавишь всё. А если не станет нас обоих, хочешь, чтобы Генри в его возрасте, оплакивая отца и брата, рос под давлением советников в змеином клубке дворцовых интриг?! Будь достойным наследником, не подводи семью, будет ещё у тебя шанс покрасоваться. Сейчас мы сами справимся. Наш архи-чародей его вон сейчас разделает, так? — спросил он у рядом стоящего верховного волшебника.

Бартареон, сейчас уже действительно в одиночку, без помощи остальных магов, большая часть которых отправилась в лазарет после истраты сил и энергии на водяные потоки, крепко сжимая приподнятый посох, создавал вокруг его навершия в виде когтистой лапы, сжимающей крупный рубин сверкающую ворону небесного оттенка.

Звездчатым вращающимся вихрем у края магического посоха сгущались водяные пары, играя своими каплями, переливаясь из формы в форму, меняя свои живые очертания каждую секунду. Если б не хмурое небо, они могли бы красиво сверкать в солнечных лучах, но и без того сияющее у рубинового камня представление смотрелось завораживающе.

Неспешно крутящийся поток обращался в некий настоящий водоворот, застывший в воздухе. Словно целая галактика капель сейчас неспешно вращалась в магических белых и голубоватых лучах, впитывая себя влагу и из туч, и из окружающего воздуха, усиленно концентрируясь в плотных бесформенных каплях, подхваченных колдовским закручивающим движением.

Наконец, голубое сияние начало преобладать, и раздался характерный треск, когда заледеневшие сгустки воды начали обращаться в лёд. В воздухе появлялись крупные силуэты снежинок, от белёсых контуров до небесно-лазурных заполненных форм. Все необычные, но изумительные в своей безупречной симметрии. Ледяное колдовство максимально охлаждало собранную воду, очаровывая всех тех, кто глядел на происходящее.

А когда плывущее чудище подобралось уже вплотную к крепости, Бартареон махнул посохом, словно перьерой, из которой собирался метнуть камень, и с громким криком отправил всю сконцентрированную энергию воды и льда прямиком к резервуару.

Полетевший вытянувшийся в своём резвом движении снаряд, напоминавший конусообразную огромную сосульку, вокруг которой кружатся магические потоки и сверкающие крупные снежинки, моментально угодил водоём прямиком в место, где извивалась в своём движении громадная речная змея, и, столкнувшись с ней, заморозил всё пространство.

Вся ближайшая к чудовищу вода не просто покрывалась ледяной коркой, а промерзала вглубь, целиком в свою толщу, оледенив планом и самого монстра. А близрастущая по краям трава покрылась инеем. Всё на какое-то время затихло. Воины были наготове, сжимая своё оружие, лучники стояли на постах в ожидании команд, а король и архимаг глядели с башни насколько эффективной получилась задумка остановить тварь ещё на подходе к крепости.

Никто не ликовал преждевременно, к тому же на дворе весна и лёт всё равно бы рано или поздно растаял. Необходимо было бы выдвинуться на затвердевшую поверхность, пробиваться сквозь застывшую толщу клинками, бурить и резать на части чудовище, пока оно сковано. Но такой команды всё же не успело последовать, так как вновь до ушей защитников Олмара добрался характерный треск.

И в тот же миг извивающаяся змеиная туша с рыбьей зубастой головой взмыла, раздробив лёд на острые осколки, вздымаясь выше всех оборонительных башен у дыры в стене. Лишённые век и бровей жёлтые круглые глаза не выражали никаких эмоций, однако явно разглядывали собравшиеся кучки маленьких воинов для себя, как добычу.

— Лучницы, на изготовную! — раздавался у правой башни голос камерария.

А вскоре, не дожидаясь хищных выпадов громадины, в сторону змея полетели залпы остроконечных стрел. Часть из них пронзала полупрозрачные ленты грудных плавников, однако это было всё, чего те смогли добиться. Крупная округлая чешуя для стрелков с такой позиции была непроницаема, так что особого вреда первая атака монстру совсем не причинила. Вельдемар, глядя, что магическая заморозка никак не смогла удержать зубастое чудище, глубоко вздохнул и ринулся к лестнице с башни.

— Присмотри за младшими, чтобы ничего не боялись, — бросил ему вслед Джеймс, отправляя в цитадель охранять родных в убежище.

Снизу же войска принимали боевые стойки и готовились вступить в бой за стены крепости, доставали оружие, вглядывались в ревущее взмывшее тушей ввысь создание. Размышляли, как его одолеть и принимали во внимание тот факт, что внутренний двор залит заледеневшей водой, которую желательно всё равно надо огибать с двух сторон сформировавшегося берега, нежели атаковать змеюку, ломающую в лёгкую окружавший её лёд, по прямой.

— Ну, что стоим? — рявкнул Эйверь, — Понеслись! За короля! За Олмар! — выхватил он свой крупный меч одной рукой и поскакал вперёд, ведя за собой и всё побежавшее с боевым кличем собранное войско.

Вокруг торчащего из воды туловища по-прежнему всё ещё было окружено льдом, но тот постепенно трескался на крупные куски под напором извивающихся движений. Тем не менее, воспользоваться моментом и подобраться к туше вплотную ещё можно было. Паладин пронесся, задев клинком чешуйчатое тело, но, казалось, даже не нанёс на поверхность плоских круглых роговиц даже какую-то царапину.

Он развернул верного коня и помчался обратно, на этот раз уже пробуя со спины. На этот раз меч отсёк один из топорщащихся плавников, испуская из раны бледно-бирюзовую кровь, однако же основное тело вновь осталось без пробоин. К этому же моменту на лёд подоспели и пехотинцы, принявшиеся вразнобой и рубить боковой частью лезвий, и колоть заострёнными концами, вкладывая в удары и выпады всю свою силу, надеясь причинить змею хоть какой-то вред.

Его туша же, согнувшись дугой, клацающими челюстями принялась вылавливать дальних ещё только подбегающих воинов, загребая изогнутыми крупными зубами целой оравой. Почти не пережёвывая, лишь пару раз сомкнув быстрым хлопком свою пасть, монстр глотал их вместе с оружием, доспехами и одеждой.

— Шея! — взревел Эйверь своим воинам, стоя как бы со спины изогнувшегося за добычей чудовища и глядя как то опускает голову к войску, — Эти горбы на шее не покрыты чешуёй!

Но дотянуться в этот раз до уязвимых мест ни у кого не получилось. Необходимо было быть прямо под кусачей головой или где-то рядом по обе стороны от неё, когда та совсем у поверхности земли кого-то хватает с правого или левого берега, чтобы попытаться ударить в мускулистые изгибы, на которых и вправду не было никакого защитного покрытия.

Эйверь нёсся на коне с левой стороны, уже от основного тела стремясь туда, где тварь периодически опускала свою морду в изгибе, но на этот раз полакомиться человечиной громадное речное и морское создание, обычно кочующее по водоёмам в поисках сезонной пищи и просто незадачливых зверей на водопое, решило на противоположном берегу.

Пойманные в его пасть воины отчаянно кричали и сопротивлялись. Кто мог — вонзал мечи в дёсны промеж зубов, ранил его раздвоенный склизкий язык, царапал кожу, плотно обтягивающую уродливый череп, это всё, конечно, доставляло болезненных ощущений хищному прожорливому змею, но лишь дразнило его, не в силах нанести серьёзный урон.

Вопреки наружной бирюзовой крови на ранах чудовища внутри красного языка и израненных воинами дёсен, она лилась уже жёлтого оттенка, по большей части быстро смешиваясь с прозрачной слюной этой прожорливой пасти.

Растрескавшиеся подтаявшие льдины уходили у людей из-под ног. Они падали в воду, скользили и спотыкались в попытках выбраться на теряющую свой инеевый покров зелень, помогали друг другу отойти подальше от шипящего создания, не зная, как вообще теперь его атаковать в водоёме.

Рыцарь Тектан Орф с его маской быка и вздыбившимися «щупальцами» из волос на голове попытался вонзить в монстра своё копьё, угодив в зону левого уха, однако древко в руках не удержал, и раненное создание вместе с торчащим орудием снова выпрямлялось, заглатывая схваченных и пялилось на скопившееся войско.

По крайней мере он угодил в уязвимое место между черепом и бронированными пластинами жаберных щелей. Впрочем, угоди лезвие в раскрывшиеся жабры и изуродуй их, вероятно, эффект от его атаки был бы в разы более сильным. Но и змей мог тогда совсем рассвирепеть и броситься на него, однако же о своей безопасности отважный Тектан сейчас даже не задумывался.

— Отступаем! Все в замок! — громовой голос Эйверя проносился над сражавшимися.

Они понеслись к отсутствующей стене крепости, а всё ещё голодное чудовище, конечно же, ринулось следом, принявшись двигаться горбами. Его голова то опускалась в воду, то снова выныривала, и всё туловище повторяло этот извилистый путь, вздымаясь одними кусками тела и погружаясь другими, стремительно двигаясь при этом вперёд.

Но в бегство обратились не все. Некоторые рыцари ещё пытались себя проявить. А, пользуясь случаем, те, кто как Орф был вооружён чем-то длинным типа копья или алебарды, старались проткнуть и ранить крепкую шею. Но и дотянуться не у всех получалось, и жаберные шеи защищали этот участок с обеих сторон, и сама тварь двигалась достаточно быстро, чтобы успеть вонзить лезвия, так что эти попытки должного результата не принесли. Эйверь скакал прямиком по самому краю. Его бесстрашный конь на большой скорости совсем не опасался свалиться в воду, а верно нёс уверенного воина по пятам плывучей громадины.

Со стороны замка по левому от стремящегося туда чудовища берегу бежал воин в высокопрочном шлеме из бериллиевой бронзы, прошедшей несколько закаливающих тепловых обработок, в форме зубастой приплюснутой морды собаки-дракона шисы с закрученными бараньими рогами, чьи каменные туши поставленными фигурами охраняли проходы мостов и входы в помещения в постройках аристократии Унтары.

— Вельд? — узнавал Джеймс Дайнер не только этот шлем из собственной коллекции, куда доступ был лишь у приближённых да членов семьи, но и те самые наплечники с кирасой, видневшиеся отсюда, в которых он недавно сына видел подле себя прямо на башне, — Что ты творишь, дрянной мальчишка!

Стрелки с башен и стен могли бы прицелиться, да в движении попасть было проблематично, плюс был большой риск задеть своих, причём вообще не попав по монстру или же задев только его чешуйки. Потому Вайрус казался растерянным иуже не отдавал приказы, глядя, как назад бежит войско и как некоторые из них останавливаются, пытаясь всё же ткнуть исполинское создание и попытаться нанести какие-нибудь повреждения этой туше.

Оскар Оцелот, бросив за ненадобностью щит, и вовсе попытался запрыгнуть чудищу на шею в очередной момент погружения его головы. Резал и колол мечом, удерживаясь за спинной плавник освободившейся от заслона рукой. Без чешуи действительно лезвие входило в мясистую плоть, однако его было недостаточно для крепкого скопления мышц даже меж «горбами» на этом утолщении змеиного туловища.

В конце концов чудище начало распускать сложенные до этого шейные плавники, натягивая между ними плавательные мембраны, так что вид морской змеи теперь напоминал надувшую свой капюшон огромную кобру. А рыцарь же, не готовый к такому неожиданному ходу событий, скользил вниз и в итоге оказался среди гладкой чешуи, совсем упав воду.

Настал черёд Вельда. Он, присев на прохладной от ещё не сошедшего инея траве «побережья», выдвинул из каркаса усиливающей брони своих сапог цепкие резаки, напоминающие те самые «кошки» с помощью которых пираты лезли вверх по стенам, и ловким прыжком оказался на широком чешуйчатом туловище создания. Удерживаясь там не без помощи острого меча и этих самых приспособлений, цеплявшихся за твёрдые пластины, покрывавшие тушу громадины, он старался вонзать острие клинка косо, как бы приподнимая места сцепления чешуи, пронзая участки кожи между ними и карабкаясь так всё выше.

Однако монстр уходил под воду и снова выныривал, заставляя и Вельда в своей броне то и дело опускаться в канаву да взмывать на змеино-рыбьем туловище вверх, в попытках удержаться. Змей даже провернулся целиком в правую сторону, изворотливо крутанувшись в процессе своего движения, но даже это крепко державшегося старшего принца не сбросило.

И лишь размашистый удар толстенного хвоста таки сбил Вельдемара, заставив все его цепкие лезвия попросту заскользить вбок, соскочить с чешуйки, проехаться по другой, едва зацепиться за третью, оставляя на поверхности характерные царапины, но удержаться уже, увы, сил и сноровки не хватило.

Чтобы размахнуться и поглубже меж пластин вонзить свой гладиус требовалась хоть какая-то опора, но руки, как и тело, попросту зависли в воздухе, вскоре падая покатившимся телом в кирасе на зелёную траву.

Вельд ушиб правое плечо, схватившись за предплечье перчаткой на левой кисти защищённой сверкающими пластинами, однако же даже меч из руки не выпустил, с досадой поглядывая поверх почти соскочившего от таких кувырков с его короткой стрижки шлема за уходящим в сторону Олмара речным большущим существом. План не сработал, однако же он сделал всё, что мог, дабы остановить это опасное создание на подходе. Предстояло поскорее встать на ноги и сражаться дальше уже у городских стен, а то и вовсе на территории крепости, если змей туда проникнет.

Стремглав несущийся верхом Эйверь дожидался, когда монстр снова ринется вниз либо к воде, либо даже за кем-нибудь из бегущих по обе стороны. Он начал уже приподниматься на седле, вынув бронированные сапоги из стремян, перекидывая одну ногу ко второй, сидя буквально боком и едва при этом удерживаясь на коне, а затем, подловив момент, таки прыгнул на шею шипящего монстра.

Его крупный меч глубоко вошёл меж мускулистых горбов, отменив выпад чудища вниз, так что змей вместе с ним взвился ввысь, прямиком возникнув над вершиной правой башни перед Вайрусом Такехарисом и всеми остальными, кто был рядом. Острозубая голова раскрывала зловонную пасть, брызжа слюной от ярости, моталась из стороны в сторону, пытаясь скинуть воина, сбросить с себя и лезвие меча и вонзившееся копьё, а вскоре в ход пошёл и массивный хвост, пытающий резвыми взмахами сбить вцепившегося лезвием меча Эйверя.

Паладин сейчас практически седлал дикую громадную тварь, держась за меч, покручивая тот и со всей силы пытаясь вонзить его поглубже. Но чем сильнее изгибалась шея, пока чудище наклонялось вперёд к тем, кто был на башне, видимо, чтобы схватить несколько королевских лучниц, тем шире открывалась рана и без того не плотная от движений прокрученного клинка. Так что меч по итогу выскочил вовсе, а паладин оказался сбит очередным ударом хвоста, ведь держаться по сути больше было не за что.

Плавники раскрыты полупрозрачным капюшоном, словно вокруг шеи змеи гнездилось несколько гигантских летучих мышей, расправивших свои перепончатые крылья. Сама кожа поверхности была влажной и скользкой, а там, где начиналась чешуя, и вовсе уже было никак не удержаться. Пришлось хвататься за этот самый хвост, пронзать хвостовой большой плавник, изрубая тонкие полые кости, что явно вызывало море недовольства у хрипящей и шипящей от ярости и боли твари, раскрывшей широко свою пасть.

Змей приблизил кончик истерзанного хвоста прямиком к своей рыбьей голове, чтобы и посмотреть, кто или что доставляет ему столько страданий, и заодно снять докучающего паладина цепкой пастью. Но тот не стал дожидаться, когда гигантские челюсти с раздвоенным языком сомкнуться под дурным дыханием чудовища. Морщась от запаха, он оттолкнулся ногами, хорошенько натянув кусок плавника позади и затем столь же резво его выпустив, дабы прыгнуть вперед прямиком за передние зубы нижней треугольной челюсти.

Крутанувшись в полёте прямо во время приземления, он отсёк чудищу язык прямиком в месте раздвоения. Горловым утробным рёвом речной монстр впервые взвыл от жуткой боли, издав высокий неприятный звук помимо своего обычного хищного шипения, вытянувшись ввысь и широко раскрывая челюсти. И тут же попытался их столкнуть, остатком петляющего извивающегося, как ещё одна крупная змея в пасти гигантской змеи, тело воина поближе к зубам, чтобы растерзать того и пронзить, сомкнув пасть, но Эйверь обеими руками вытянул клинок вверх, устремившись к нёбу создания.

И теперь, когда оно сомкнуло зубы, меч пронзил его голову, воткнувшись прямиком в мозг. Весь в липкой слизи скользкой мерзостной слюны и желтоватой хлещущей крови, Эйверь жмурил глаза от зловония и задержал дыхание, стараясь не открывать рот, дабы попросту не захлебнуться в ловушке жидкостей внутри рта титанического чудовища.

Удерживая рукоять крепкого извилистого фламберга, прокручивая тот в черепе ослабевающей твари. Челюсти речного змея пару раз вздрогнули, испуская смесь крови и слюны, капая на подножье холма перед правой западной башней. А затем шейный капюшон плавников медленно сложился, и толстый ствол выпрямленной туши рухнул вперёд, ударившись подбородком прямиком о поверхность башни, откуда едва успели отпрыгнуть лучницы и обслуживающие катапульты солдаты, а горлом насадившись на заграждения каменных шипов, изливаясь бирюзовой кровью вниз по башне. Впрочем, в убийстве чудища это серьёзное ранение уже не сыграло практически никакой роли.

Одни ловким прыжком ринулись назад, другие успели даже развернуться спиной к падающей твари и отбежать к дальним зубцам или вообще проходу спуска. Иные упали, судорожно отползая при помощи рук по каменистой чуть пыльной поверхности, в страхе наблюдая за приближающимся рыбьим черепом размером с вместительную карету, а то и больше.

А вот сами защитные машины они, конечно, не уберегли. Балки конструкций треснули, плечи механизмов переломились под весом массивной зубастой головы, а та, не способная сомкнуть глаза, так и глядела жидкими жёлтыми дисками, словно ещё живая, но уже бездыханная. Часть башенной кладки обрушилась под давлением насевшей туши, а та уже не дрыгалась и не извивалась, как прежде.

От удара подбородком по катапультам, едва не выскочило копьё Орфа, однако зазубренными лезвиями всё же удержалось в ранении плоти, не выскочив и не упав куда-нибудь вниз с высоты возведённой защитной конструкции. Перепончатый капюшон на торчащих костяных штырях спешно опускался обратно вдоль шеи, став последними движениями поверженного речного змея.

Архимаг, стоя подле Его Величества на стрелковой башне, выпустил костяной посох из рук, облокотив его на плечо, и принялся громко аплодировать случившемуся. Геройству паладина, в первую очередь, но и всеобщей победе над монстром в том числе. Его поддержали боевые кличи солдат, что были с обеих сторон пробоины. Часть войска уже успела забежать вовнутрь, другие были здесь изначально, как поддержка или выполняющие разные другие распоряжения. Оставшиеся снаружи разглядывали мёртвое тело упавшей твари, также радостно восклицая победу, и заодно осматриваясь на лагерь врага, не несутся ли оттуда новые полоумные отряды.

— Чего расселись? — скомандовал Вайрус отползшим рабочим и солдатам, — Вызволять своего паладина кто будет? Его Величество? — ухмыльнулся он, первым показательно направившись к дурно пахнущей башке чудовища.

Те, конечно же, подбежали следом, повскакивали на ноги, и дружно взялись за губы верхних челюстей, начиная приподнимать массивный череп, чтобы зубастый рот змея вновь открылся. На ноги им полилась слизь и кровь, но при всём отвращении мужчины всё же стремились высвободить отважного воина, повергшего ту чешуйчатую громадину. Вот только достаточно высоко крупный рыбий череп с плотной кожей и дырами ноздрей всё равно не могли.

Тем не менее, они хотя бы делали щель, чтобы внутрь шёл воздух, и выпустили большую часть жидкости, хотя обрубок языка кровоточить так и не переставал. Паладин изнутри постарался вытащить свой меч из нёба зверюги, и согнувшись, пролезал в своих широких доспехах меж зубов из приподнятой пасти.

— Уфф, — с тяжёлым выдохом он, наконец, оказался снаружи, размазывая пальцами слизь и, как голубую, так и жёлтую кровь змее-рыбины по волосам, пытаясь их хоть как-то протереть, но у него, конечно же, ничего не вышло, они все буквально были пропитаны жидкостям из изуродованной страшной пасти.

Но, самое главное, что он остался жив, чудовище, вскидывая тогда голову, не смогло его проглотить, ведь изнутри воин крепко держался за свой глубоко вонзённый и крепко держащийся в черепе змея меч. И также немаловажным было то, что сам монстр, хоть изрядно и проломил башню своим падением, но был уже точно мёртв.

Они отпустили череп, павший на свою нижнюю челюсть сверху. Зубы прошли, как положено, друг промеж друга, но теперь уже эта опасная голова не могла никого ни пронзить, ни проглотить, ни, в принципе, даже раздавить, если вдруг башня не начнёт разрушаться дальше от того, как дохлая туша на неё упиралась большей частью своего туловища.

— Эйверь, ты цел! — радовался камерарий, едва не ринувшись того обнимать, заодно оглядываясь, видит ли это король.

Джеймс Дайнер, конечно же, всё видел. И падение чудовищной змеи, и вылезшего паладина, а также аплодировал стоя на месте рядом с хлопающим и улыбающимся Бартареоном. Он даже не представлял, как наградить Эйверя. Тот итак по сути был выше любых чинов военачальников и генералов, он был паладином при короле! За боевые заслуги и верную преданную службу король уже не раз предлагал ему пожаловать благородный титул, наделить землями, чтобы тот мог начать свою династию в любой земле Энториона, даже не обязательно в Кхорне.

Сколько у них уже было таких бесед! «Хочешь одомашненных грозных ящеров из Унтары, хочешь горный воздух Астелии», — предлагал на выбор монарх варианты, где поселится. «Замок у озера, владения на землях магов, изобилие Гладшира, что пожелаешь!» — нередко звучали его слова с различными предложениями. Но Эйверь не желал ничего, кроме своей уже занимаемой должности.

Казалось, его всё устраивало. Ну, кроме редкости настоящих сражений типа вот такой устроенной осады, ведь обычно разбираться приходилось либо с небольшой группировкой, либо с бунтовщиками, а то и вот, как раз со всякими чудовищами, докучающими горожанам с разных земель. Король не всегда посылал именно его со всем разбираться. Например, как в недавнем случае с проповедником из Лотц, хулящим короля, Джеймс просто понял, что паладин его тотчас же убьёт, а ему бы хотелось, чтобы того доставили ко двору, потому на задание со своими людьми был послан Кваланар, чьё возвращение должно было бы уже состояться по плану.

Эйверю нравилось убранство замков, но о своём он при этом не мечтал. Его вполне удовлетворяло, как кормили здесь и в Триграде, а также в гостях на тех приёмах, на которых он сопровождал монарха. Ему не особо хотелось разбираться в каких-то тонкостях экономики и развивать свой личный уголок в процветающее местечко, но король даже предлагал ему просто свободный от налогов замок с финансированием из казны, без необходимости обеспечивать себя производством и земледельцами на новых землях, можно было бы проживать вообще без крестьян и прилегающих городков. Лишь цитадель да прислуга при необходимости. Край личной уединённости, спокойствия, свободы и тишины.

Но и такой вариант Эйверя никогда не устраивал. Он вообще не видел себя каким-то лордом, живущим отдельно от обязанностей паладина. Не интересовался также и политикой, редко и очень по делу давал какие-либо советы на заседаниях. Совершенно не рвался к власти, и в нём уж точно король мог быть уверен, что такой боец не метит на его место и не преследует какие-то личные интересы, чтобы реализовывать их через его правление.

А таковые советники иногда выискивались, которые шли на уговоры, давление и прочие методы, чтобы король принимал выгодные именно им решения. Однако такие недолго окружали правящего монарха, легко сменяясь на своих постах на более преданных обоим идеям. И королевский паладин, казалось, точно также отдан своему служению и своему монарху.

Как и Такехарис, Эйверь не был женат. Но отнюдь не по той же причине, что на то никогда попросту не было времени. Например, канцлер Рикман или примицерий секретариата Корлиций тоже были мужчинами крайне занятыми своими придворными делами и обязанностями, однако давно уже обзавелись жёнами и детьми. При этом король говорил Эйверю, что практически нет недоступных для того женщин или при желании даже мужчин в королевстве, но тот не выказывал на то интереса. Не желал ни придворного личного гарема, ни как Вайрус слоняться иногда по борделям, где можно было для высокопоставленного чиновника найти всех от мала до велика любой красоты и телосложения.

— А ты уж думал меня эта рыба-переросток сожрать сможет?! — улыбался паладин, оборачиваясь и обходя громадную голову по дуге, чтобы взглянуть на Олений Лес, — Что там? Не бегут молодцы? Лихие рубаки затрусили, едва их червяк прилёг отдохнуть? — спрашивал он, по сути не требуя ответа, так как сам всё прекрасно видел.

Дым костров уносился в сырой воздух, сливаясь с мрачными тучами, готовыми опять в любое мгновение разразиться хорошеньким ливнем. Эйверь, будучи весь в слизи и жёлтой кровавой жиже был бы, безусловно, сильному дождю только рад, но можно было заодно порадоваться, что слюни, сопли и прочие жидкости твари не токсичны, не разъедали кожу и доспехи, не окисляли блеск полировки или не обращали волосы в безжизненные сухие космы. По крайней мере, пока что, ведь затягивать нахождение в этом всём никто и не думал.

Эйверь уже готов был под хлопки и победные возгласы спускаться с башни, отправляться в баню и заодно велеть кому-нибудь очистить его броню и одежду. То же самое следовало бы сделать Вайрусу и приближённым, кто сейчас был испачкан ногами в том, что выливалось из раскрытого рта при их попытках вызволить паладина. Но тот сейчас всё-таки решил, долго не мешкая, отрубить чудищу голову, чтобы её уже сразу можно было дружно отнести вниз на обозрения всем тем, кто участвовал, кто не участвовал, кто был занят поручениями, кто молился, кто прислуживал или скрывался в подвалах да убежищах.

— Ну-ка, помоги мне, дядька Вайрус, — пробурчал воин, начав отпиливать клинком черепушку от расширения шеи, где как раз ещё не было ни горбящихся следом плотных мышц, ни тем более крепкой чешуи, — Заодно людей пошли брюхо ей вскрыть! Может, уцелел кто из наших внутри, а?

— Не думаю, — качал головой Такехарис, подбежав ближе.

При камерарие оружия не было, но он жестом руки распорядился, чтобы рядом стоящие всем, чем только можно, помогли паладину, а также позвал умельцев-фехтовальщиков снизу, хотя в пору было звать не стражников, а мясников. Заодно могучий воин короля вытащил и копьё рыцаря Орфа. Дольше всего занимались шейным позвонком. Отделив плоть от кости общими усилиями, Эйверю пришлось несколько раз делать широкие тяжелые взмахи, чтобы этот хрящ целиком переломить.

Оттуда после прорванной мембраны тоже вылилось немало какой-то внутренней жидкости, забрызгавшей ближайших, а запах от вскрытой туши был ещё более тошнотворный, чем из её пасти. Но, тем не менее, голову принялись оттаскивать, чтобы отнести вниз во двор или точнее в то, что от двора осталось после перекопов и обрушения.

Остальная часть туши, оставшись без своей опоры на верхушке, отбивая ещё несколько камней с башенной стены, завалилась направо и, скатившись по насыпи крепостного холма, неподвижно распласталась переплетением змеиного длинного туловища, оставшись лежать снаружи.

Джеймс взглянул на сына, державшего в руках драконий рогатый шлем, бредущего по двору, и тот тоже в этот момент бросил свой взгляд на отца. Джеймс читал в этом карем взоре, что тот ни о чём не жалеет, своей вины и непослушания не признает, и он, пусть у него не получилось, хотя бы попытался одолеть чудовище на глазах у собранной армии и тех, кто был расставлен на стенах, проявив мужество, как полагает правителю.

Вельд прошёл дальше по двору, направляясь к цитадели, не стал подниматься на башню к отцу, а тот ничего ему не крикнул и даже не подозвал к себе. Лишь надеялся, что хотя бы теперь-то он вернётся в убежище, успокоить Кирстен и младших детей, в облачении или же занесёт кирасу, шлем и наплечники обратно — не так важно, расскажет им про змея, про Эйверя-победителя, про колдовство архимага и все, что видел здесь, а те с интересом послушают и хотя бы не будут волноваться за него, вернувшего к их компании.

Паладин спешил впереди, ему не к чему было ждать, пока воины и работники будут вместе удерживать обрубленное изголовье монстра и тащить, спуская с башни, точнее подтаскивая к краю, чтобы перевернуть через зубцы да и скинуть, вручную её как-то перенести без дополнительной постройки лестниц и других конструкций вокруг башни было бы весьма проблематично.

Эйверь же по внутреннему винту ступенек поспешно оказался во дворе, где уже оказались и король и архимаг. По всей видимости, Бартареон как-то перенёс с башни их обоих по-быстрому. Возможно, при его помощи и рыбью голову можно было бы спустить аккуратнее, но об этом, однако, ещё никто не задумывался. В одной руке воина был зажат его фламберг, в другой чужое копье, добытое из шеи твари, словно трофей, а на лице самодовольная ухмылка, ведь он вышел уверенным победителем из схватки с этим змеем.

— Наш герой, — приветствовал паладина король с улыбкой, — Нигде она тебя не задела? — волновался он, что острые зубы могли бы царапнуть тому ногу или пронзить плечо в попытках укуса.

— Всё в вашу честь, хе-хе, — усмехался, скалясь паладин, не так уж часто обращающийся к монарху на «вы», — Да нет, — покачал он головой, — Я там по центру примерно завис, меж зубов, меж челюстей. Проткнул ему башку прямиком в мозг, — рассказывал Эйверь, — Никакие клыки не дотянулись, хотя ошмёток языка очень старался с ног свалить, червь поганый, — улыбался он, а потом повернулся в сторону, высматривая глазами искомую персону среди армии, — Эй, Тектан! — тут окликнул он мавра в маске быка из войска, — Это, кажется, твоё! — вытянул он левую руку с копьём, развернул его древком вперёд, чтобы не метать с лезвием, и бросил скорее боком в сторону, где стоял рыцарь.

Темнокожий воин выставленной крепкой рукой своё орудие поймал и явно улыбался под своей металлической лицевой накладкой, однако этого никто вокруг лицезреть не мог. Паладин всем показал пример отваги и самопожертвования, а также показал, как нужно использовать слабые места цели даже в ситуации, когда, казалось бы, выхода нет и вас почти сожрали.

— О, каков молодец! Отлично! — ликовал Джеймс, — Смывай с себя эту дрянь да приходи на пир в цитадель. Подумаем, чем тебя наградить за победу.

— Хах, только без рыбных кушаний, — пожелал тот, уходя, а потом ещё раз повернулся, не успев зашагать прочь, — И не «пир», пусть просто обед. День в самом разгаре, у нас на сегодня были большие планы, — напомнил он.

— Снова рвёшься в бой? Мы бы и завтра успели, — отвечал король, — Или прям на рассвете, когда все отдохнут.

— И затягивать всё ещё на день? И давать им шанс на размышление, идеи и подготовку? Мы собрались всё закончить сегодня. А отдых, — задумался он на мгновение, — Вот пусть за обедом все и отдохнут. Да сейчас перед ним, пока кухни готовят. Проверьте тушу снаружи, может есть такие, кто не задохнулся да кого оно не переварило из проглоченных, спасайте людей. И накорми солдат, у них ещё важное дело сегодня будет. Только не до обжорства, чтобы двигаться не смогли, — криво улыбнулся он.

— Как скажешь, ты у нас главный воевода, — не стал монарх спорить.

— Не так, — усмехнулся Эйверь, сделав свой низкий гулкий тон ещё более свинцовым и суровым, — Надо было сказать «Ах, да! Спасибо, что напомнил!» или наподобие, — проговорил Эйверь, намекая, что не пристало королю ставить вот так кого-то выше себя.

— Именно, — кивнул Джеймс, — Спасибо, что напомнил. Будем ждать в цитадели, черничный пирог организуем для тебя.

Паладин лишь снова усмехнулся, да неспешно побрёл прочь, убирая склизкий меч в испачканные ножны. За ним помчалось несколько служак, готовых отнести броню доспешнику, одежду в стирку прачкам, да и вообще помогать воину, если потребуется и выполнять его распоряжение.

При своей, в общем-то нелюбви к свежим кисловатым ягодам черники, Эйверю из всех ягодных пирогов на удивление понравились те, что были именно с ней ещё с первых дней пребывания на посту паладина. Ему был тогда двадцать один год, спустя всего пару лет службы чете ван Корстиен и оставшись после их внезапной гибели не у дел. А сейчас, в свои тридцать два, он всё ещё не знал в Кхорне десерта вкуснее, чем черничный пирог. Так что по большому счёту ничего не изменилось.

Конечно, сейчас для его начинки было лишь закатанное в банки варенье с прошлых сборов, ведь для свежей черники был ещё не сезон, и, тем не менее, на вкус это не очень сильно влияло, так как даже свежую ягоду всё равно клали вместе с сахаром, так что в процессе запекания внутри получалось некое подобие варенья.

— А он прав, — тихо произнёс Бартареон, — Мягчаешь.

Имел он в виду то же самое, что и Эйверь, соглашаться со своими подчинёнными нужно в более статной манере, особенно, когда кругом столько солдат стоит. Они не должны видеть мягкость короля, если это не военное великодушие в том или ином проявлении, а вот такая лёгкая уступка мнению паладина или кого бы то ни было.

Естественно, на то и нужны советники, на то и нужны генералы, а также учёные, астрологи и другие приближённые, чтобы считаться с их доводами, иногда менять свои планы и решения, чтобы поступать под их рекомендациями более правильно, но выражать покорность кому-то при этом монарху явно бы не следовало, чтобы не прослыть правителем мягким и уступчивым. Последний такой король — Дендрион Добрый из рода Мейбери когда-то довольно печально окончил своё правление.

К тому же Джеймс, уже придя к власти, добивался дипломатией спокойства на своих землях, из-за чего ему для многих герцогов пришлось как раз идти на разные уступки, но сейчас времена диктовали, что лучше править жёсткой рукой. Минуло двадцать шесть лет — и снова периодические набеги Хаммерфолла на Скальдум, атаки фанатиков-клириков на вампирские кланы, периодические вспышки народного недовольства, да какие-то хулящие королевскую власть проповедники, за одним из которых он сейчас как раз послал Кваланара, ожидая со дня на день возвращение того из погрязшего в эпидемии Лотц.

Сам Джеймс своему архимагу на этот упрёк ничего не ответил, но к сведению определённо слова Бартареона и Эйверя принял. Они взглянули, как скатывают громадную голову вниз, а та неудачно катится прямиком в новоявленный водоём, не остановившись вовремя на земле. Пришлось организовывать её подъём оттуда, а заодно начинать работы по засыпанию «пруда-реки» хотя бы в самой близкой к замку области.

Но этим работам помешал всё-таки хлынувший дождь. Он и утяжелял набросанные горки песка и земли, а также подливал воды в резервуар, делая тот переполненным и разраставшимся вширь. А раз не удалось быстро избавиться от рукотворного канала, то негде было начинать в который раз возводить защиту на месте рухнувшей крепостной стены.

Впрочем, и лагерь неприятеля в дождь, конечно же, тоже страдал. Навесы над печами и кострами сносило ветром, обогрева и огня для приготовления пищи попросту недоставало, соседство с рекой Нисой тоже в ливень было не лучшим местом для лагеря, так как и шумный поток тоже не особо желал соблюдать территорию собственных берегов…

Так что, если рабочие и слуги Олмара могли в непогоду просто разойтись по тёплым помещениям, укрыться под плотной крышей заместо промокших палаток и влажной древесной листвы и устроить себе обед, плавно переходящий в отдых и ужин, пока крупные капли настырно барабанят по мозаичному стеклу, то дела у атакующей крепость стороны в ливень шли куда хуже.

XVII

Несмотря на разыгравшуюся непогоду, слуги крепости, не без помощи рыцарей и их острых клинков, разделывали гигантскую тушу, срезали кожу, изымая чешую, из пластин которой в будущем можно будет изготовить какую-нибудь броню и щиты, срезали с костей мясо, запасаясь продовольствием, что-то замачивая, что-то окуная в маринад, что-то прямиком уже сейчас отправляя на кухню.

Джеймс Дайнер проведал мать с её убежище со слугами, недолго побеседовав о своих планах сегодня же всё закончить и вообще уже постепенно собираться из Олмара в Триград в ближайшие дни для организации празднества в честь юбилея Леноры. Сара планы сына одобряла, сказала, что засиделась здесь изрядно и хотела бы уже «домой», при этом под домом у неё подразумевался отнюдь не родовой «Каменный Дракон», а как раз-таки королевский Триград.

Впрочем, для неё родное гнёздышко Дайнеров «фамильным»-то и не было, она была из рода Темплинов, единственная дочка среди семей трёх братьев-лордов, разродившихся немалым количеством сыновей, однако лишь её ожидала почётная судьба стать королевой и жениться на Гекторе.

В замке Дайнеров они практически не жили, так что всё время в статусе супруги короля она проводила именно в Триграда. Теперь же, столько лет спустя, он так и остался для неё милым домом, куда хотелось вернуться и откуда она не собиралась уезжать даже, когда Джеймс соберётся в Золотой Путь.

Его, скорее всего, сопроводят дети, о чём он уже ей рассказывал, с ним поедут и паладин, и десница, вполне возможно, что архимаг, хотя оставлять без него Триград по её мнению было бы глупо и она очень настойчиво высказывалась о том, чтобы Бартареон никуда не уезжал.

После обеда монарх навестил и семью, поиграв с ними в настольные игры под сводами потолков убежища, а затем, раз уж Вельд отличился сегодня и наверняка всё о чудище им рассказал, и вовсе велел прислать конвой стражи на всякий случай, и они все вместе в сопровождении Белых Плащей пошли к рухнувшей стене посмотреть и на «пруд», и на дыру в крепости, и, самое главное, на выловленную и выставленную всем на обозрение голову морского змея.

Впрочем, ряд придворных учёных устроил настоящий спор, разделившись на два лагеря, огромная рыбина это или змея. Сошлись на том, что это некая переходная фаза. Речное змеиное создание столь долго прожившее своими поколениями в воде, что обзавелось жабрами, плавниками и другими характерными для рыбы чертами, сменив даже чешую на рыбью, но сохранив ряд змеиных внешних характеристик. Например, ни один длиннющий угорь или мурена не могли бы вздыматься так, как змеи, как и делало это чудище, раздувая перепончатый «капюшон». Оно обладало раздвоенным языком, и так далее.

Доводы в пользу разных точек зрения звучали вполне убедительно, а итог заседания, обозвавший монстра не иначе, как гибридом того и другого, казалось, устроил всех. Более того, сторонники змеиной теории в каком-то смысле даже выиграли — в летописях монстра отметили именно «речным змеем» и иногда по привычке «морским змеем», пусть и с упомянутыми явными рыбьими чертами, хоть и вылавливали его всё-таки из Нисы просто по ней он явно путешествовал между озёрами, в которые та впадает.

Генри и Вельду отрубленная голова монстра весьма понравилась, на Кирстен, супругу короля, особого впечатления не оказала, словно она и не таких видела в жизни, а Ленора, казалось, побаивалась её даже мёртвую. Громадина с одноэтажный крестьянский домик, где в пасти можно было уместить небольшую печь, кровать и обеденный стол была явно не тем животным, к которому принцессе хотелось бы приближаться.

Даже при всей её симпатии к разным диковинным зверям типа химер и мантикор, которых она нередко умоляла отца завести в зверинце хотя бы при Триграде, если уж не здесь, в Олмаре, где кроме птичьего двора и конюшен живность можно было бы отыскать в восточных дворах, где жила прислуга, а также разводили кур, пушных зверей типа кроликов и соболей, а также держали несколько коров и коз для свежего молока, нужного для очень большого числа продуктов в готовке, начиная от утренних блинчиков или омлета с помидорами и зеленью, заканчивая теми же самыми пирогами с мясными и ягодными начинками.

Дождь кончился когда уже темнело, однако Эйверь и не думал унимать свой азарт и вовсю готовил две королевские армии, регулярно по влажной земле и мокрой траве бегая через всю территорию от задних ворот к главным и обратно.

Вооружённая пехота в плащах и доспехах состояла и передних рядов копейщиков и алебардистов, идущих следом мечников-гвардейцев и замыкающих всё это разновооружёнными ополченцами. И так с каждой стороны. Изначально планировалось ещё по отряду лучников, которые накроют залпами сверху лагерь неприятеля, но когда в плане утвердилась диверсионная команда, то смысл в них отпал.

Обе армии должны были на подходе к итоговой точке дождаться сигнала от посланной команды, а потому палить из луков туда, где вовсю орудует отряд своих — было бы уже не благоразумно. Единственным участвующим во всём этом лучником был Ильнар, попавший в отряд с самым ключевым заданием всей операции.

Король сейчас как раз вместе со своим камерарием совершал смотр войск, подобранных для этой затеи. Небольшой группе в сумраке поручалось по реке добраться прямиком в лагерь неприятеля, устраивая там диверсию, а заодно попытаться взять в плен того самого лидера-адмирала и, быть может, ещё каких главнокомандующих.

После этого Ильнару требовалось поджечь зелёную горючую смесь и дать залп стрелой, чтобы выстрел на всякий случай нельзя было перепутать просто с зажжёнными стрелами, если таковыми начнут по какой причине палить в лагере разбойников и пиратов.

Все двенадцать человек Шестого Кадетского Взвода и их капитан Рихард Крэйн участвовали в затее. Кроме них был ещё один капитан кадетов и при нём трое молодых бойцов и трое девушек разного телосложения, но одинаково хорошо подготовленных к грядущей драке. Им предстояло выйти из задних ворот, добраться до реки вместе с лодкой, погрузить ту на воду и залезть внутрь, после чего добраться до вражеского лагеря.

Синхронно взять его войсками справа и слева возможности не было как раз из-за огибающего лес течения Нисы. Попросту второму отряду бы пришлось сначала перебираться через реку. Какой в этом смысл, если можно было просто ударить по прямой от замка. Но вывести всех через отсутствующий кусок стены не получалось из-за размытого грунта и образовавшегося водоёма, засыпать который предстояло ещё долго. Потому лучше было выйти из задних ворот крепости, обогнуть замок и построиться уже у западных башен на выбранном месте.

Причём нельзя было сразу идти на лагерь, те бы заметили приближение войска. Сначала ударить предлагалось первой армии, что с главных ворот сделает пешую дугу и прибудет к опушке леса сбоку, откуда едва ли неприятель ожидает подготовленную атаку.

— И тогда с левой стороны начнёт нападение отряд с центральных ворот, зашедший на позицию, — объяснял король, — А вскоре и отряд с задних ворот доберётся по прямой от западных башен вдоль этой проклятой расщелины, — так называл он вытянутый пруд-канаву, засыпаемый пока лишь со стороны замка, — Окружаем этих негодяев таким образом и берём, как кузнец в раскалённые клещи! — воодушевлённо пояснял он с метафорой, активно при этом жестикулируя, — Вопросы?

— Есть один, ваше величество, — поднял руку Эрвуд, чей пышный каскад хорошо промытых после бани волос сейчас широко раскрывал капюшон накинутого чёрного плаща, так что виднелись не только усы и бородка, как у некоторых других мужчин-кадетов, но и всё его молодое лицо с азартом в глазах.

— Слушаю предложения, — подошёл король к нему, отойдя от молчавшего всё это время Вайруса Такехариса.

— Если у нас есть ещё хоть немного времени, я бы предложил плыть не в этих плащах, а переодеться в пиратов. Можем ли мы использовать одежды с павших воинов, чтобы походить на них? — глянул он в зеленоглазый взор монарха.

— В шмотки с трупов?! — возмутилась Арекса, — Да ты с ума сошёл!

— Разговорчики! — сурово пресёк её капитан Крэйн, дав возможность Эрвуду договорит.

— Нас в потёмках примут за своих, — продолжал юноша делиться своей тактикой, — Давайте для пущей убедительности возьмём с собой, ну… ящик с фруктами, словно мы припасы принесли, и нагрузим в лодку не тяжёлый материал. Ну, допустим, доски, небольшие полешки, не то в дрова, не то для строительства. Просто для отвода глаз. Так нас не расстреляют арбалетами ещё на подходе, а, заметив, только будут рады, что свои отряды им что-то поставляют.

— Звучит неплохо, — призадумался король, — А как объяснять будешь, что вы подходите с этой стороны реки, а не как обычно?

— Это, конечно, вопрос хороший, но я думаю, это меньшая из двух опасностей, если нас просто увидеть вот в этом облачении. Подойдя ближе, как свои пираты, даже если в лицо нас не узнают и поднимут шум, мы уже будем по сути в лагере, будем готовы атаковать и практически сойдём на берег.

— Или действительно сперва сойдём, а там уж с свете факелов и костров будут разбираться, кто мы и что мы, — раздался голос Тиля Страйкера, одобрившего затею с маскировкой.

— Что ж, — проговорил король.

— Это мерзко, — слышался шепоток Арексы, — Итак туман сгущается, никто нас не увидит!

— Согласна, — поддерживала её и повернувшаяся к её уху Нина.

— Достать ящик гладширских яблок со склада при кухне, да поленьев вязанку, — распоряжался король, а Вайрус тут же подозвал к ним Каледоса, кудрявого чернобрового мужчину лет слегка за тридцать с выразительными бакенбардами, служившего старшим интендантом двора и отвечавшим за всё снабжение.

У него были крепкие руки и рост выше среднего, относительно, например, собравшихся бойцов, однако тёмно-зелёный с позолотой кафтан выдавал небольшой животик любителя пива и жирных закусок, хотя он отнюдь не был человеком полным, как, к примеру, круглолицый мажордом Харрис или генерал Войтех Грох.

— Сейчас же распоряжусь, ваше величество, — сделал он поклон головой, — Что-нибудь ещё? — звенел его железный голосок.

— Так вот откуда щур фрукты тягает, — тихо кашлянул в кулачок эльф-шпажист.

— С тебя всё, где там Харрис? — интересовался король.

А запыхавшийся мажордом облачённый в тёмно-синее мужское платье с накидкой только прибегал на место построения, явно нервничая и волнуясь по этому поводу, белёсым платком протирая вспотевшую лысеющую голову, низко кланяясь монарху и шумно дыша в зависшей тишине.

— Собери придворных слуг, мне нужно двадцать костюмов с этих оборванцев. Пусть поищут снаружи среди трупов, что у башен, самые не запачканные, — велел король, — Например, тем, кому голову срубило, а кровь текла по земле, а не на рубаху.

— Слушаюсь, ваше величество, — удивлённо распахивая золотистые глаза говорил он.

— Лучше даже больше, — встрял без спросу Эрвуд, не остановленный капитаном, — Или мерки снимите по-быстрому или побольше костюмов на выбор, чтобы подошли.

— Позвольте! — раз уж рот не заткнули Эрвуду, с места начала говорить и Арекса, — Среди нападавших не было ни одной женщины, насколько я знаю.

— Да уж, бабы у пиратов и разбойников не в чету, — тихо прохихикал мажордом, так, что его кроме короля и Вайруса вряд ли слышали в строю.

— А нас здесь аж пятеро, — имела в виду она себя, Нину и трёх девушек из Восьмого Взвода, — Во что нам наряжаться? — глядела она на короля, но ответ поспел из строя сбоку.

— В то, что подойдёт, — громко хмыкнул Такада, — Им нельзя заподозрить женщин на лодке, все должны выглядеть, как мужики. Так что волосы в хвост или банданы на лоб оборачивайте, — советовал он, — Капюшоны как раз можно им оставить, у лесных разбойников они в чету, за своих сгодятся.

— Да что б тебя! — хмурилась и негодовала Арекса, — Туман же будет над рекой да у леса на опушке, какая разница в чём мы одеты?!

При этом, пусть и при неком одобрении Нины, протестовала против переодевания столь яро она одна. Другая троица девиц никакого согласия на её слова не оказывала, не вступалась своими аргументами, не оказывала поддержки да и вообще те девушки толком даже не перешёптывались, лишь смотрели в её сторону, перекинувшись парой фраз.

И пока здесь активно началась вся подготовка к переодеванию, по краям замка войска уже выводил Эйверь. Точнее, возглавил он по итогу тот отряд, что пойдёт дугой из главных ворот, дабы зайти с левого боку во вражеский лагерь. А вторую армию возглавил молодой генерал Вершмитц, спрятавший свои короткие кудри под конусообразным шлемом и беседующий со своим дядей Людвигом.

У того как раз поседевшие длинные и немного волнистые волосы вовсю опускались до завитков у середины шеи из-под небольшого округлого шлема со специальной защитой для переносицы. Серые мужские глаза были немного темнее, чем эти локоны и негустые небольшие усики, плавно переходящие в аккуратную бородку.

Сам по себе Людвиг до генерала в войсках короля, а точнее в присланных в Олмар на службу бароном фон Риверштейном, однако после стремительного карьерного роста его племянника смог заделаться не просто капитаном отдельного взвода, а именно его заместителем. Но на это место рвался и Оскар Оцелот, правая рука генерала Вершмитца, ищущий славы и успеха храбрый воин.

— Отметимся в таком сражении, попросим расширение земель в награду, — тараторил, присвистывая, Людвиг сейчас молодому Адельмару, пока они шагали сильно впереди бредущего следом войска, — Сможем попросить независимость от владений барона, а там и следующий шаг недалеко, — потирал он морщинистые руки с серебристым крупным перстнем на указательном пальце правой, украшенным овальным изумрудом.

— А как же Оцелот? Он тоже попросит себе земли за отважное участие, — негромко говорил в ответ молодой генерал, выбрасывая костянки фисташек, пожёвывая сушёные зеленоватого цвета орехи в процессе беседы.

— А я предлагал не брать его сейчас, — упрекал стареющий рыцарь, — Отряд и без него наверняка справится.

— Да как ж его оставишь, — вздыхал Адельмар, — Что ни бой, он тут как тут. Даже в самом начале осады рвался в полки лучников, уверяя, что стреляет не хуже, чем специально обученные подразделения, да я сказал, что потом так на башне или на стене да и останется, мол, в пехоту воевать не возьмут. Он и сник. Воевал уже, когда гвардия ринулась расщелину защищать и далее при любой возможности.

— Тогда можно пойти на союз, — размышлял Людвиг, — Объединим земли. Он будет при нас, ведь он лишь рыцарь при тебе. Пусть ничего не должен, однако сам и со своей землёй всегда в нашем распоряжении, если потребуется воевать. Согласится ли? — хитро поинтересовался седой воин.

— А чего ж тут не согласится? Мы поддержим, чуток средств подкинем на обустройство башни в замок, остальное пусть с короля требует. Хозяйство крестьянское разведёт у подножья, будет опытных мальчишек оттуда посылать в курсанты сюда, например, а мои капитаны их тренировать для нас.

— Дело говоришь, умный мальчик! — усмехался дядя словам племянника, похлопав того по наплечнику гладкого латного доспеха, — Ещё фисташек? — угощал он из мешочка, выдав молодому мужчине горсть орехов.

— Не будем делить шкуру неубитого медведя пока что, дядь, — принимал тот угощение, — Закончим сегодня всё, завтра король даст праздник, там и самое оно будет обсудить, чего хотим, да с Оцелотом поговорить. Может, он вообще в бою погибнет.

— Знаешь, — призадумался седой воин, — Уже бы и не хотелось, вариант объединиться мне теперь куда больше нравится, — проговорил он, поглядывая на племянника.

— Значит, твоя задача разузнать чётко, сколько при бароне сейчас служит людей, — повторял Адельмар, — Надо знать конкретные цифры.

— Если после этой осады король решит мобилизовать войска Олмара или укрепить числом стражу Триграда, то тот может и ещё своих послать, — сообщал ему дядя.

— И это тоже очень важно. Его люди ему верны и преданы, если они служат вместе с нашими отрядами, нельзя допустить утечек. И никакой вербовки, — повернулся он, чтобы они столкнулись взглядами, говоря со всей серьёзностью, — Только если в трактире сам кто-то пьяным будет что-то говорить о правлении барона, оплате и условиях содержания при нём.

— Что вряд ли, учитывая, что если там ему было плохо, а здесь, — имел он в виду и Олмар, и Триград, где бы те ни служили, — стало хорошо, то вместо жалоб они напиваться будут скорее от радости. В лучшем случае лишь сравнивая да вспоминая, как было при замке фон Риверштейна.

— Таких довольных, кстати, возможно подкупить, я думаю, — сбрасывая на землю створки орехов сообщал генерал.

— Я тоже думаю, что часть людей барона, даже тех, что сейчас при нём и никуда не направятся, можно будет подкупить. Но это ещё нужно хорошенько выяснить, кого именно, — вслух негромко бормотал Людвиг Вершмитц.

— У нас есть время, есть план и вариации, так что спешитьнекуда. А-а-апчхи! — чихнул он, зажмурив глаза, а затем водя теми по кругу.

— Будь здоров, мой мальчик! Смотри, с простудой сляжешь, твой отец меня закопает! — говорил ему Людвиг, — Это он только при тебе всегда добрый, а так мой братец да ещё заноза.

— Зато неплохо финансирует наши планы, коней вороных подогнать обещал с началом Солиса, — протерев нос и доедая орехи произнёс, чавкая, Адельмар.

— Этого не отнять, ростовщик он отменный, жирует, будь здоров! Но… ума человек недалёкого, не видит возможностей занять место барона, выбиться в люди. Вот, кто мы, мой мальчик? — снова коснулся он морщинистой уже стареющей рукой его плеча, — Вот ты генерал при армии короля, так?

Тот кивнул, из пальцев высыпая разломанные двустворчатые костянки вниз, остановившись сейчас в самый разгар беседы, заодно поджидая отстающий полк вооружённых солдат, от которых слишком уж отдалились вперёд, желая побеседовать наедине без лишних ушей.

— Выше тебя только паладин. Расти уже некуда! Генерал при короле! И кто ты при этом? Да мы просто рыцари при бароне. Не равные ему, не лорды… Ты в праве требовать земли, усилить мощь армии своего рода, потягаться с Риверштейном, свергнуть его к чертям, заняв его место и присоединив его территорию к нашей. Станем лордами, будем настоящими людьми, — мечтал он с восхищением, заклиная племянника следовать всей этой затее.

— Да, дядя, ты во всём прав, — соглашался тот, — Генералу и вправду не пристало быть каким-то рыцарем при бароне. Но по дому тоскую, уж полтора года где-то там не был.

— Да меньше, — отмахнулся седовласый, — Успеем ещё отца твоего навестить. Тоже, небось, скучает, так давно не видев.

— Шнапс там мой как… — сокрушался черноусый Адельмар, покачивая головой.

— Да в порядке твой бигль! Что псу сделается? — уверенными восклицаниями утешал седой воин племянника-генерала, — Он не шибко стар ещё. Охотится с твоим отцом, пока сезон, гоняет дичь по лесу, всё в порядке. Гоняет белок, вытаскивает кроликов, дышит полной грудью и живёт полной жизнью! — был уверен Людвиг.

— Э-эх, навестить бы поскорей, — по глазам молодого генерала было видно, как тоскует он по своей ушастой собаке, вынужденной оставаться дома, так как он служит здесь при короле, — Кажется, пришли, — огляделся он, изучая местность, — Войско, стройся! Занимаем позицию к наступлению! — громогласно скомандовал он.

С щенком охотничьего бигля он любил играть в своей юности. А кличку «Шнапс» тому придумал его отец-ростовщик, любящий разные крепкие напитки. Но в последние годы видел он его не так уж часто. К сожалению, даже представителя такой полезной породы в Олмаре не ждали. Служил бы он в Триграде, там бы для охоты пёс мог и пригодится, здесь же на псарне держали только свирепых бойцовых собак, которых как раз успешно и задействовали в отбивании осады недавно.

Если б отец его не был заядлым лентяем, предпочитавшим сидя да лёжа считать деньги, перемещаясь из дома в контору менялы и обратно, выходя на лесные прогулки или охоту только в свободный Сорордес, то мог бы, небось, и свою пивную забегаловку открыть или пивоварню, поставляющую в разные такие забегаловки сырьё да напитки.

Однако юношей Адельмар пошёл по стопам дяди Людвига, отправившись на службу в королевскую гвардию Олмара. Попал туда в удачное время, когда сменялись многие посты особенно после различных неудачных сражений в Ультмааре. Он смог себя проявить на вылазках в Скальдум, приструняя нагловатых конников-хаммерфолльцев и устраивавших набеги краснолюдов из Сурта. Прослыл, как хороший тактик и в итоге быстро вскарабкался по службе аж до генерала. Молодые и свежие мозги, как он или, к примеру, де ла Домингес, на такой должности были весьма нужны помимо стареющих бывалых мужчин.

Кстати, перевестись отсюда в Триград, попросив короля или же попытавшись это сделать окольными путями в его отсутствие, например сейчас заранее поговорив в камерарием, который будет подменять Его Величество на троне во время Золотого Пути, могло бы стать неплохой идеей и возможностью как раз забрать пса из дома к месту службы.

— И он тоже по тебе скучает, — заверял тихо Людвиг племянника, стоя рядом у правого плеча — На вот, заешьте горе орешками, ваше превосходительство, — иронично проговорил он и протянул тому ещё горсточку.

— Спасибо, — кивнул тот, а потом едва удержал фисташки, ещё раз чихнув.

— А не на них ли у тебя аллергия? — вдруг поинтересовался он.

XVIII

За это время лодка с переодетыми под пиратов и разбойников кадетами и их двумя военачальниками уже была пущена на воду вместе с грузом фруктов и поленьев, которые те собрались везти для отвода глаз, как поставку ресурсов. Они расселись по заранее оговорённым местам и начали грести по журчащей Нисе, постепенно отдаляясь от очертаний замка, растворявшегося в сгустившимся им на руку тумане, и двигались в направлении окаймляющего Олений Лес поворота, где был разбит стан неприятеля.

На реке дымка, как и положено, была особенно густая. Если бы осаждающие сейчас затушили все огни и дружно легли спать, замолчав, то лодка, вполне возможно, могла бы и проплыть мимо, пропустив место высадки. Звуки разговоров, заточки оружия да блики разведённых костров сейчас были чуть ли не единственными ориентирами.

Впрочем, был ещё запах. Дым от печей, аромат жаренной рыбы и мяса. Однако же в тишине и темноте ещё не факт, что диверсантам удалось бы чётко выполнить своё задание. А так шумящий лагерь вполне привлекал внимание плывущих к ним, разодетых на их же манер кадетов и их капитанов.

Крэйн был даже в повязке на глаз на своей лысой голове, правда не истинно-пиратской, не снятой с тела какого-нибудь лиходея, а это Ильнар поделился с ним одной из своих, так как, естественно, имел не одну единственную для себя, а некий запас на разные случаи. Кожа наглазника и изнашивалась, и могла порваться, и потеряться в бою, слетев каким-то образом, хоть он сам пока на поле боя не бывал, обычно отсиживаясь за бойницами, и лишь теперь впервые, как говорится, вышел «в поле».

И от него зависело очень и очень многое. Со стороны долины туман, у опушки леса, конечно, тоже был густоват, однако выстеленная ввысь зелёная стрела, которая должна была служить сигналом к атаке, всё равно должна быть хорошо видна над деревьями, ведь чем выше — тем менее плотная дымка плыла в воздухе.

Да ещё и тучи потихоньку расходились. В прорезы между ними выглядывал набравший размера месяц. День ото дня он «наедался» всё обширнее, а юбилей принцессы Дайнер и вовсе традиционно выпадал на полнолуние, самую середину седьмого месяца Виридиса, на его пятнадцатые сутки из ровного тридцатидневного цикла жёлтого лунного диска в мире Эйзентора.

Он целиком исчезал на каждый тридцатый день, именуемый Новолунием, и снова загорался тоненьким серпом в первые сутки каждого из тринадцати годовых месяцев установленного и подсчитанного ведущими умами королевства календаря. Эльфы Культа Солнца и особенно Культа Луны должны были, наверняка иметь нечто подобное и вполне совпадающее, а вот никак не интересующиеся фазами Луны из своих нор, пещер и подземелий гномы жили по совершенно иному распорядку, но должны были сверяться с «календарём людей», если назначали визит на какой-то конкретный день для переговоров.

— Как ты? — Нина похлопала Тиля по плечу, поинтересовавшись его скорее моральным и духовным самочувствием, нежели физическим.

— Да… не знаю, — ответил он, хотя хотел сказать, что «нормально» или «более-менее».

— Держись, настраивайся, — советовала девушка в белой рубахе, чей золотистый «шарик» из волос сейчас вверху был перебинтован красной широкой банданой, — Именно сейчас всё и решится. Над повод отомстить за всех, кто пал.

Видимо изначальное решение всех девушек снарядить в капюшоны всё же не реализовалось в полной мере. Либо волосы Нины сочли довольно короткими, способными зайти за парня и в таком костюме. Да и не все корсары стриглись коротко, просто в подавляющем большинстве те из них, кто пряди отращивал или попросту не стриг, делали себе сзади хвост. А из волос Нины особо хвостик не сделаешь.

Парень кивнул ей в ответ, слегка обернувшись. Сам он был в лёгкой кольчуге, поверх которой уже было напялено пиратское одеяние с жилетом. Он и сам прекрасно понимал, что это шанс вершить справедливость за убитого брата, да и за всех друзей, которых он и его взвод потеряли недавно.

Они рассчитывали, что отряды пехоты уже заняли свои позиции и ждут сигнала. Конечно же, здесь не только Ильнар владел стрельбой из лука, этому навыку обучали всех в каждом взводе, просто не у всех это получалось действительно метко и виртуозно. В случае, если одноглазого стрелка серьёзно ранят или даже убьют, сделают что-либо, помешав дать сигнал, то тогда это мог сделать кто-то другой.

Ответственность сперва ложилась на плечи генералов, если они окажутся неспособны, то в очереди были Нина, молящаяся шёпотом Арекса и сам Тиль, следом уже некоторые участники Восьмого Взвода, чередовавшиеся затем с Кифлером, Эрвудом и Такадой. Метатель как раз замыкал общий список из двадцати человек диверсионной группы. Швырялся лезвиями-то он метко, а вот лучника достойного из него не получилось.

Однако же Крэйн вполне мог на него рассчитывать, даже если их всех перебьют и он останется один. Уж натянуть тетиву вверх, дав долгожданный отрядами залп зажженного зелёного пламени он определённо будет способен с должным успехом. Рихард бы попросту не взял кого-то, кому не доверяет или в ком был бы неуверен.

У него даже была небольшая беседа с Тилем Страйкером, ведь за паренька всерьёз беспокоились его сослуживцы. Но в разговоре тот держался неплохо, уверял, что сможет держать меч и щит, что справится с эмоциями. Что, даже оставшись последним, не будет в ярости резать и колоть врагов собственноручно, а сделает всё, чтобы в первую очередь как раз подать сигнал опалённой стрелой, отдавая отчёт в важности миссии и структуре их плана.

Капитана Крэйна вполне удовлетворили его ответы и серьёзный сапфировый взгляд воина, потерявшего близкого родного брата, но находящего-таки в себе силы не валяться, убитым горем, а как-то жить дальше. Впрочем, на самом деле, в случае успеха их миссии, как жить дальше Тиль не особо представлял.

Сейчас он хотел отомстить за брата, а когда осада кончится, то даже не знал, останется ли служить. Впрочем, и возвращаться ему было некуда. Как говорил Такада, были лишь варианты стать чьим-то подмастерьем, уйдя в ремесло. Либо был ещё шанс как-то себя проявить и заделаться пажом к кому-то из рыцарей.

В конце концов в отрядах, которые придут сюда им на помощь, будут такие благородные воины, как Оскар Оцелот, чьим оруженосцем быть тоже вполне неплохая перспектива. Однако, оставлять своих Тиль тоже не хотел. Они всё-таки сблизились, как одна семья за всё время, что жили вместе. Были и свои радости, и свои разногласия, однако Шестой Взвод был скорее дружен, нежели делился изнутри на какие-то коалиции или компании.

А теперь, когда их стало меньше, они и вовсе были сплочённее, нуждались друг в друге и поддерживали сослуживцев так, как могли. Такада, например, был по натуре малообщителен, чуть что любил отшутиться да отмахнуться, не идя на контакт, показывал свою независимость, хотя в том бою на самом деле прикрывал спины своим, защищая метательным оружием, следя за ситуацией. Любившая вздорить и спорить острая на язык Арекса стала как-то помягче и повнимательней. Нина и вовсе носилась с каждым, как старшая сестра, старалась привести в чувство, обнять, поговорить или даже просто выслушать.

— Вот, ты же у нас из элитной богатой семьи, — тихо говорил Такада, подсев к Ильнару, — аристократ Кхорна, уважаемый человек, что ты здесь забыл? Зачем идёшь на смерть? Зачем служишь в гвардии? Тебя же не как близнецов по воинской повинности отправили, не в силах уплатить налог, сам пришёл! — неоднократно уже интересовался он за минувшие годы, в надежде, что хотя бы сейчас, перед возможной смертью кого-то из них во время боевых действий, получит, наконец, вразумительный ответ.

— У вас там в Унтаре, небось, ворон нет… — вздохнул Ильнар, — У нас же есть выражение такое «белая ворона». Его я слышал дома в свой адрес за глаза чаще, чем собственное имя. Меня холили и лелеяли, честно говоря. Сюсюкались, не представляешь как! Няньки, мамка, старшая сестра… Быть первым мальчиком и наследником в семье — это для родных большая радость. Но меня всегда… смущало что ли, поначалу, потом уже совсем в корни злило это отношение. Всё делали за меня. И на коня посадят, и на дуэль за меня кого-то пошлют в случае обиды, и накажут вместо меня придворного мальчишку. Ну, куда это годится? Эльфийское воспитание. Не выносил я этого. Сам старался за себя постоять, да не выходило же, кто б меня учил драться или седлать коня… Ногу сломал на верховой езде, глаз на стрельбище потерял… Мороки со мной было… Только и слышал «ну, куда ты лезешь», «ну, зачем тебе это». Всё не так. При гостях, едва выйду из комнаты, только и обсуждали, какой я расту «не такой». Всегда был не таким, как хотелось родителям, — морщил он нос, — Не тот характер, не те амбиции, не те интересы… Рос, как приёмный, словно в совершенно чужой семье. В Бреттенберге ещё говорят «чёрная овца».

— Да-да, — криво усмехнулся щур, — знаю такое выражение, а у нас говорят «в семье не без урода», хе-хе. Сам не слишком радовал отца, он вообще нас с другими сыновьями не замечал кроме первенца, как раз, вот ему был почёт и хвала, что бы он ни делал. Всегда пример для нас. А мы так… свита для него, как для принца, — томно выдохнул он, — нам с остальными братьями ни любви, ни ласки не доставалось, одни насмешки…

— А вот меня, как раз, как старшего сына любили, оберегали, но чем старше становился, тем чётче видел, что за всем этим скрывается какое-то полное неверие в меня. Помнишь, что нам Стромф о детстве рассказывал? Какой был неуклюжий, нескладный, так это всё ерунда в сравнении с моими «приключениями». Поранил руку — сразу трагедия, врача, несколько дней даже во двор не выйти. Укусил крот, так целую дивизию могли вызвать гонять и истреблять этих зверьков. И всё порицали, что бы я не делал, будто это всё заранее обречено на провал. Вот представляешь? Как бы и души не чаят, но сюсюкаются, прям как с младенцем беспомощным! Куда это годится? Относились, как к неумехе, как задохлику… Толку там оставаться? Потом я подслушал разные их опасения на мой счёт. Говорили, что казну растрачу, что ничего делать не научусь, ни чего не добьюсь… Как меня надо выгодно женить на элитной даме, к кому пристроить фаворитом… А я им назло стрелять выучился, выиграл подряд несколько турниров, приехал в Олмар на состязание, и здесь тоже почётное третье место взял. Мне капитан Крэйн и предложил стрелком во взвод, я, не шибко думая, и согласился.

— Стало быть, доказать им жаждешь, что на что-то годен? Что заслуживаешь их похвалы и наследства? А турниры их типа не убедили? — удивлялся Такада, — Я хочу прославить имя рода, а ты, скорее, показать, что на что-то годен, да?

— Они сюда даже не поехали меня поддерживать после местных побед. Говорили, ерунда всё это по мишеням да яблокам стрелять, что занимаюсь неподобающей аристократу лабудой, посмеивались и только и предлагали посещать балы да знакомиться с девицами баронов и помещиков. Но были рады, что я хоть чем-то занялся, что начинало получаться… не знаю уж, чем их удивить, мне просто без них гораздо легче. Без сюсюканий, без присмотра на каждом шагу, без оберегания этого чрезмерного и без вот того, когда всё делают за меня! И мундир застегнут, и волосы причешут, и шнурки завяжут. Как глаз потерял, мне вообще самому ничего делать, мол, не велено. Всюду опасности, а потом говорят, что добиться ничего не смогу, ну ты послушай, какие лицемеры с двойными стандартами!

— Так, — раздался прервавший их голос Крэйна, обращённый ко всем в лодке, — Действуем по плану, как договаривались. Эрвуд, бери ящик яблок, будешь сходить первым, пусть они сразу видят припасы, а не лица наши разглядывают, — переходил он на почти шёпот, отдавая распоряжения, ведь они уже практически вплотную подбирались к лагерю.

Видимость здесь была футов на пятнадцать вперёд, не более. Где-то вдали у берега стояли лодки да плоты, на которых вражеские войска сюда прибыли и сплавляли по воде свои припасы, а на самом побережье, покрытом притоптанной и примятой травой виднелись очертания палаток, пьющие люди возле костра, натянутые верёвки меж деревьями, на которых висела одежда для просушки, походные полевые печи, где скворчали простецкие блюда из мяса, переворачиваемые плоскими металлическими лопатками и ножами.

Как выяснилось, подход с берега вообще толком не охранялся. Под деревьями и иногда на них спали те, кто уже поел, многие клали шляпы на лица или повязки с банданами опускали на глаза, чтобы свет костров и луны не мешал спать и не отвлекал от отдыха. Никому не было дела с какой именно стороны реки причалила лодка, ведь их на подходах попросту никто не видел.

И пока ту пришвартовывали к только что вбитому колышку, Эрвуд в компании нескольких человек прошагали дальше, неся в руках ящик с фруктами и поленья. Кифлеру велели держаться в хвосте группы, да ещё и плотнее накинуть капюшон, так как среди разбойников, нападавших на замок не было замечено ни одного эльфа и его внешность, а точнее бросающиеся в глаза уши, лихо начнут вызывать серьёзные подозрения вокруг, если кто их увидит. Также ему было велено распустить маленькие косички волос по краям головы, которые явно кончиками бы свисали из-под капюшона, привлекая внимание.

На Эрвуде же была чёрная рубаха с бахромой и широким вырезом, стягиваемым тонкими лентами завязок, а пиратский платок красовался на поясе с квадратной металлической застёжкой, на каждом углу которой красовался выгравированный череп.

Они неторопливо шли, но прекрасно знали, что незамеченными в лагере не останутся. Нужно было готовить речь своего представления, быть готовыми к атаке, однако не просто разведать местность, а добраться до главаря всех этих шаек, отыскать того самого адмирала-командующего, что все минувшие дни вёл этих неотёсанных бедолаг на королевский замок.

Последние изготовленные винеи здесь служили уже не в качестве безопасных переносных тоннелей, а простыми навесами от дождя, благо воловьи шкуры не пропускали влагу, так что под ними сейчас валялись и спали многочисленные разбойники, которым не досталось места в палатках, но кто смог урвать себе это лежбище вместо того, чтобы довольствоваться местами под кронами лесных деревьев.

А некоторые спали прямо на ветвях, расстилая между массивных веток себе закреплённый настил или же развесив тканые и сеточные гамаки меж стволов. Даже в густом тумане было видно, как много в лагере ещё осталось людей.

— Что тут у нас? — проговорил какой-то бородатый плечистый корсар, массивной грудью перегородив дорогу прибывшим.

— Поставка для воинства адмирала, — не нашёл ничего другого, чтобы ответить Эрвуд, а кроме него остальные все пожелали отмолчаться, вот и пришлось ляпнуть хоть что-нибудь.

— Яблоки? В Виридис?! А чего не рыба? — удивлялся бородач, вглядываясь в щели ящика, — Это не упаковка с Волчьих Островов, — подозрительно проговорил он, изучая деревянный дощатый контейнер.

— Естественно! — гордо усмехнулся кадет, — Это не оттуда, это свеженаграбленное вниз по реке. Лодку забрали, груз забрали, там ещё яблок полно. К королевскому двору везли в Олмар, как-никак, — заявлял он, — Ты таких яблок и не ел, небось.

— Хе, ишь! А ты кто вообще такой? — вглядывался корсар в лицо парня, определённо не узнавая того, подметив, что не видел его прежде.

— Бывший лейтенант военно-морского флота Унтары и Его Величества, Кларксон, — представился только что придуманным именем Эрвуд, — А это мои гардемарины, — кивнул с уверенностью парень на окружение, — Бывшие, — добавил он спешно следом.

— Хе, гардемарины, — проговорил мужчина и полез открывать ящик.

— Но-но! — хлопнул того по рукам Эрвуд, — Это только для адмирала. Тебе-то с какой радости королевские яблочки достаться должны? Если глава позволит, то тогда и сунешь ручонки свои к свежим фруктам, — вёл он себя максимально нагло, но при этом естественно.

— Эй, Лейтред, ты какого-то Кларксона знаешь? Тебе тут яблочки привезли, кхе, — крикнул он куда-то в сторону, предварительно осмотрев плоды сверху выискивая какой-то подвох, например, затаившуюся змею или отравленные лезвия, однако же ничего такого опасного и сомнительного не обнаружил.

Из тумана со стороны где-то мерцающего поодаль костра и, вероятно, самой роскошной палатки — ставки адмирала, вышагала персона в натёртых до блеска чёрных и высоких сапогах с золотыми шпорами, в чёрно-синем военном мундире с позолоченной лилией. На голове его красовалась широкая шляпа с ярким ультрамариновым пером, немного осевшим от влаги, но всё ещё изо всех сил старавшимся служить элитным и красивым украшением.

А под шляпой развевались длинные русские волосы, уходящие куда-то за спину, и на всех глядели выразительные серо-голубые глаза с обрезанными ресницами под аккуратными тонкими бровями. Адмирал не был плечист или чрезмерно высок, он не смотрелся мужчиной крепким, скорее чопорным и утончённым. Среди подвыпившей немытой братии пиратов он смотрелся поистине аристократом, которому полагалось бы быть у таких головорезов в плену, а не командовать ими. Однако же реальность была совершенно другой.

Сказать, что он был прямо-таки умён и хитёр было нельзя хотя бы по тому, как именно этот человек организовал осаду Олмара. И хотя день ото дня эти войска адаптировались под обстоятельства, показывали чудеса инженерной мысли, возводили башни, ставили в недосягаемости катапульты и баллисты, даже припасли речного змея, читая наперёд, как может пойти их план подкопа, максимум, чего они добились за все эти дни — это лишь крах одной внешней стены, да и то по повелению короля силами геомагов изнутри замка, а не своими собственными ударами извне.

А потому, если только это всё и вправду не было так изначально задумано или же не проводилось для некого отвода глаз, лидер флибустьеров и разбойников, пусть даже какой-то своей харизмой и красноречием сумевший объединить разрозненные банды и группировки в единое войско, едва ли заслуживал титулов какого-то прекрасного стратега и тактика.

Он вальяжно подошёл к вновь прибывшим, оглядывая и их самих, и груз, который они тащили, и глянул вдаль к лодке, где копошилась вторая часть коллектива, якобы что-то выгружавшая на берег из награбленного. Напряжение нарастало, так как этот адмирал вполне мог и в лицо прекрасно знать всех тех, кто воюет под его командованием, кто знает, сколь феноменальна его память. Тем более, что большинство его войска погибло, а уж оставшихся он вполне, регулярно видя вокруг, мог хорошо распознать от таких, кого видел сейчас впервые.

— Кларксон? — с удивлением вопрошал он, глядя в глаза Эрвуду, голос его звучал певуче и мелодично, был немного занижен горлом, словно адмирал хотел казаться солиднее и мужественней, при этом на вид по чертам лица с тонкими усиками и маленькой бородкой, такие же носил, например придворный канцлер короля Альберт Рикман, выглядел молодо, лет эдак на тридцать с хвостиком примерно, как Рихард Крэйн, будучи даже немного пониже его, хотя из-за шляпы истинный рост этого Лейтреда разобрать, да ещё и в ночной темноте, было проблематично.

— Я, ваше превосходительство, — врал ему кадет, даже не моргнув, — Служил на «Нарвале» при Эстриге Лицийском, уже ведь рассказывал. Кораблекрушение, шесть дней на острове, съеденный боцман, которому обломком корабля пронзило ногу, неужели не помните с моих слов нашей истории? — изображал он искреннее удивление.

— Съеденный боцман, — усмехнулся мужчина, расплывшись в улыбке плотно сдавленных губ и вздрогнув так, словно подавился, сдерживая накаты смеха, — Как интересно.

Арекса и Нина уже несильно покачивали головой, чуя близость провала всей операции, едва не восклицая шёпотом «что он несёт…», опуская глаза, тяжело вздыхая и готовясь уже выхватывать своё оружие, чтобы успеть это сделать до того, как их сразят вражеские клинки по повелению этого загадочного главаря Лейтреда.

— Уж года три с половиной, как на Волчьих Островах, — продолжал уверять его Эрвуд, вспоминая слова бородача насчёт несоответствия ящиков, смекнув, что отряды на осаду Олмара сбежались именно оттуда.

— Три года с нами, как время летит, — загадочно качал головой лидер восставших, — Вы и бруски привезли, — подметил он вязанки в руках стоявших рядом кадетов-пиратов.

— Да, все ресурсы, что сумели добыть, всё вам, ваше превосходительство! — отвечал молодой парень.

— Лейтред, я этого двухцветного, кажись, впервые вижу, — заявлял тому бугай, стоящий справа, имея в виду, что каскад волос Эрвуда имеет чередования от светло-каштанового к тёмно-коричневому, да к тому же усики его были светлее, чем колючая тёмная небритость подбородка.

— Хм, так что за яблочки? — опустил адмирал свой дымчатый взор на фрукты в раскрытом ещё его бородачом ящик.

— Полагаю, везли их к королевскому двору по Нисе, — отвечал Эрвуд, глядя, как тонкие адмиральские пальцы с аккуратными лопатообразными квадратными ногтями ощупывают плотные спелые фрукты, действительно доставленные ими сейчас со склада Его Величества, — Уверен, самое высокое качество.

— И много таких ящиков с собой? — спросил Лейтред, как его представил стоящий рядом верзила, поглядывая в сторону лодки.

— Да уж не мало, — усмехнулся Эрвуд, обнажая зубы, — Сходите, посмотрите, — предложил он, урвав отличную возможность попросту дружно накинуться на лидера восставших у берега и схватить его, связав для короля.

— Команда! — хлопнул адмирал в ладошки, гордо задирая подбородок и вскидывая шляпу с пером, так что вокруг повскакивали лежавшие под деревьями и навесами пираты, со всех сторон окружившие прибывших.

— Эм? Что-то не так? — озираясь на них тут же промолвил Эрвуд, не дав Лейтреду отдать какой-нибудь страшный приказ своим людям.

По другую сторону от адмирала, симметрично от массивного бородача встал ещё один рослый и крупный тип, покрытый витыми татуировками щупалец кракена. Широконосый, небритый, вооружённый здоровенным тесаком наперевес, которым, казалось, не то, что срубить голову, но можно было бы кого-нибудь худого и щуплого типа Кифлера вообще перерубить пополам при взмахе достаточной силы.

— Мальчик, когда ты переодеваешься пиратом, — чуть наклонился к нему Лейтред, — Гримируешься, как они, наряжаешься, как они, пытаешься говорить, как они, вооружаешься и даже пахнешь, как они, — запах, вероятно, остался от самой накинутой одежды, так как после бани и мытья едва ли на самом деле сейчас такой юноша, как Эдвард мог пахнуть, словно днями осаждающий крепость лесной душегуб, — Не забудь заняться и своими зубами!

Двое крепышей за плечами громко засмеялись, обнажая свои желтоватые рты с щелями и отсутствующими зубами, непонятно вследствие драк и стычек, или же от плохого за ними ухода, так что те в конце концов пришлось вырывать и удалять. Недобрые смешки раздавались и с разных концов берущих их в кольцо корсаров. Второй из бугаев тоже достал крупную широкую саблю — бадлер даже сквозь смех, показывая грядущий настрой корсарской братии к прибывшим на берег.

Похоже, что последняя усмешка Эрвуда была лишней, выдавшей белизну кадетских зубов воина королевского двора, максимально не характерную для разбойников и флибустьеров. Уж эта деталь точно помогла адмиралу определить, что он имеет дело явно с кем-то не из своего собранного войска.

— Кажется, сейчас начнётся, — раздался голос капитана Крэйна, — Взвод, к оружию! — он командовал сразу всем, и своим и ребятам из Восьмого, так как делить указания на двух военачальников, где каждому подчиняются лишь его люди, было бессмысленной тратой времени.

Эрвуд подбросил ящик, переворачивая его и пользуясь тем, что бородач заранее открыл крышку, так он смог окатить камнепадом крупных красных фруктов сразу и Лейтреда и двух его бугаёв, швырнув яблоки прямиком им в лица, заставляя потерять бдительность и выиграть время своим да и самому себе, чтобы и те выпустили деревяшки, вовремя успев схватиться за своё оружие.

По плану все, кто из отряда носил капюшоны, сейчас должны были ещё и успеть их скинуть, чтобы всегда видеть, кто чужой, а кто свой. Арекса, Кифлер и другие, облачённые в такие накидки, незамедлительно этому заранее оговорённому пункту повиновались. А некоторые оградили Ильнара, встав треугольником, к нему спиной и с мечами наготове, чтобы прикрыть лучника, пока тот будет пускать сигнальную стрелу.

Привезённые с собой вязанки поленьев тоже не было просто так выпущены из рук, а подброшены и даже оттолкнуты в воздухе ногой резким движением вперёд, чтобы угодить по животам, а лучше даже по коленям столпившихся вокруг пиратов, хорошенько их ударяя и, в идеале, сбивая с ног. Вскоре все из кадетов были вооружены и готовы к сражению, нападая на ближайших оппонентов и отражая их режущие и колющие выпады в свою сторону.

— Подъём! — командовал адмирал Лейтред своим подчинённым, и вокруг тут же раздался шум готовящихся к атаке разбойников, повскакивавших со своих мест и почти всегда готовых к драке.

Сжимая свой клинок, Эрвуд тут же ринулся вперёд, в атаку, но адмирал тут же отразил его укол в сторону выхваченной изящной шпагой. Отвлекая внимание на себя, молодой кадет и не стал держаться прямо, а направился вбок след за лезвием, ускользая от планируемой контратаки Лейтреда, и уже самостоятельно пытаясь задеть его ноги.

Чёрные красивые сапоги увернулись, блеснув шпорами, но и Эрвуд заранее продумывал свой путь дальше, если адмирал отойдёт. Не теряя времени, он принялся колоть ближайшего бугая в живот, не давая тому даже размахивать своим гигантским тесаком, нанося удар за ударом с неистовой силой.

Кругом ударяли друг о друга сабли и мечи, изредка натыкаясь на щиты тех кадетов, кто был ими дополнительно снабжён. Арекса, вскинув свои акинаки, понеслась на второго рослого телохранителя, позади которого подоспевало на бой целое войско.

Её два меча легко вонзались в плоть и с той же грациозностью тела врагов покидали, вонзаясь то в одного, то в другого, пока она в боевом танце сокращала самые ближайшие банды и отряды. Тиль разил своим мечом во вражеские шеи, то и дело приседая или нагибаясь, чтобы не лишиться головы от свистящих в воздухе длинных лезвий.

Нина и капитан Крэйн старались его прикрывать, выстроившись совместной триадой. Точно также троица оставленных охранять Ильнара защищала лучника, к которому сбегались верещащие шайки. Был слышен шум листвы и треск ветвей — это лежавшие на подвесных лежанках и гамаках тоже повскакивали со своих мест, разбуженные боем.

Сложнее всего из-за тумана приходилось Такаде. Привыкший метать свои различные лезвия на расстоянии, он сейчас видел приближение врага уже довольно поздно, а потому был вынужден с ближайших трупов просто забрать по сабле в каждую руку и бился примерно, как Арекса, вертясь вокруг и нашинковывая нарывавшихся лиходеев, в надежде, что его не достигнут их клинки во время движения.

Эрвуд боевыми стойками танцевал вокруг второго крепыша, что был покрыт татуировками. Неповоротливый громила получал от него царапины и раны, но это только злило. Он громко топал ногой в направлении отскакивающего воина, махал крупным лезвием плашмя, так, чтобы его отбросить или сбить на землю, рявкал и клацал зубами, словно дикий зверь, готовый укусить и растерзать даже, если останется без своего оружия.

Когда ни один из приёмов подкрасться и задеть сухожилия на ногах рослому бандиту не увенчался успехом, Эрвуд начал двигаться боком, кружа вокруг него в одном единственном направлении, бегая словно краб и регулярно отвлекая внимание. Всё вокруг вращалось бликами и доносившимися криками, лязгом клинков, звуком рвущихся рубах и жилетов, сливаясь в единую агонию туманного сражения.

Бугай пытался бить своим клинком на опережении, однако же не поспевал за слишком ловким парнем, то и дело промахиваясь. А когда тот заметил, что у рослого широкоплечего корсара уже начала кружиться голова от такого вращения на месте вслед за этим «сольным хороводом», то на очередном таком промахе Эрвуд остановился сам, ударив сверху вниз лезвием крепко по массивной кисти, сжимавшей бадлер.

Ему хватило силы, чтобы кисть отрезать, однако добить взревевшего и заливающегося кровью противника он после стольких вложенных в удар сил так быстро не мог, отступив назад, толкаясь среди дерущихся оппонентов и только чудом ускользая от режущих сабель среди тумана, сперва занявшись ими, как только удалось глубоко вдохнуть и самому придти в себя после этого круговорота боковых движений вокруг вооружённого громилы.

Далеко не все из тех, кто становился пиратами были бывшими военнослужащими и умели по-настоящему фехтовать. Многие из них были самыми обычными людьми, которых нелёгкая судьба столкнула на скользкую преступную дорожку. Так что противостоять обученным кадетам и к тому же двум взводным капитанам они не могли даже превосходя числом. Однако рано или поздно, окружая отряд, они могли взять верх, так что пришлось разделяться, чтобы всю ораву противника также растаскивать в разные стороны, словно разделяя общую массу войска на отдельные лоскуты.

Некоторые корсары, даже теряя выбитое при фехтовании в бою оружие, оказывались вооружены металлическими кастетами, в том числе и с заострёнными торчащими шипами, переходя на рукопашный бой, если не могли подобрать под ногами чьё-то оружие из павших приятелей. А иногда кастет шёл в ход, когда смертельно раненный корсар, уже выронив саблю или меч, ещё на последних силах пытался как-то задеть, ударить или поцарапать кого-либо из диверсантов.

Ильнар никак не мог выбрать удачную позицию, чтобы зажечь сигнальную стрелу с пропитанной насадкой на наконечнике. Стоило бы отступить, вернувшись на лодку, да сделать залп прямиком на реке, пусть даже не в лагере, а где-то рядом с этим местом, но сбегавшиеся толпы им путь на берег постепенно отрезали. Приходилось поставленной вокруг него охране сдерживать удары и сражаться, двигаясь к деревьям.

Охрану главаря составляли в основном арбалетчики, но как только они давали залпы вокруг себя в разные стороны, им необходимо было в суете и темноте перезаряжать свои оружия, что давало отличное окно для манёвров напавшего на лагерь отряда.

Кифлер с дальних рядов рванул своей шпагой к мундиру адмирала, но тот легко отразил его резвый удар, внимательно следя за всем, что творится вокруг, а вскоре и его самого окружили корсары-телохранители на дающие возможности наброситься на своего главаря и тут же лезущие на каждого, кто смел к нему приближаться.

Кифлер парировал одного, двоих, третьего, а дальше был вынужден отступить и пятиться, видя их сильный отпор на все его попытки. Приходилось оборачиваться и разить разбойников вокруг себя, чтобы не оказаться на чьём-нибудь клинке во всём этом замесе. При этом бой с побережья Нисы плавно перемещался на лесную опушку среди лезущих всем под ноги кочек, кустарников или подвернувшихся элементов лагеря от сложенных дров до палаток и сараев-виней.

Эльф заметил, что один из небритых атакующих его корсаров вообще не держит меч, а сражается протезом своей ампутированной руки — дальше локтя его конечность обрастала округлой металлической гардой из которой вперёд высовывалось длинное зазубренное лезвие с маленьким желобом между рядами волнообразных острых наростов.

Легенды о пиратах с деревянной ногой или металлическим крюком вместо руки обрастали реальными фактами прямиком в разгар баталии, окружённой туманом. Кифлер уже с трудом представлял, где сейчас находятся свои, причём их отряд, посланный устроить погром и схватить адмирала, был в явном численном меньшинстве.

Однако о своей миссии никто не забывал. Метнув свой щит в челюсти бегущего разъярённого врага, ломая тому нос и выбивая зубы, Тиль Страйкер присёл к полыхавшему неподалёку костру, выбирая палку покрупнее, которая бы уже на половину вовсю пылала, обращаясь углём, и начал поджигать всё, что только мог ткнуть ей вокруг, начиная от палаток и досок, заканчивая одеждой прямиком на сражавшихся неприятелях, которых потом, пойманных в растерянности, он мог разить своим мечом.

Нина, широко вокруг себя махавшая клаймором, срубая вражеские головы, тоже нашла время помочь товарищу и бросала полыхающие головешки из костра повсюду вокруг. А Рихард Крэйн, также вооружившись подобием факела, сжигал гамаки и основные держащие опорные конструкции виней изнутри.

Их примеру следовали и другие, за исключением Арексы и Такады, которые активно бились двумя оружиями, не желая освобождать ни одну из рук, да Кифлера, который в одиночку из тумана всё противостоял телохранителям Адмирала, которые получая даже глубокие ранения в грудь и в живот всё равно держались на ногах и продолжали битву.

Периодически возле него возникал Эрвуд, снося тем головы или пронзая сбоку, покручивая в ранах меч, также стремительно исчезая в дымке, бегая здесь повсюду, как неуловимый призрак. Он толкал походные печи, переворачивая их на бок и рассыпая угли да горевшие дрова. О сами печи также периодически могли споткнуться и свои, и чужие, но так как врагов здесь вокруг было большинство, то обычно такие преграды сейчас работали армии короля только на руку.

Такада не забывал и о своей вновь сплетённой после мытья косе, в которой всегда красовалось крупное вплетённое лезвие. Он мог парировать атаку двух разбойников справа и слева, при этом махнуть головой так, чтобы лезвие либо задевало третьего нападавшего сзади, либо вообще завертелось вокруг, и прямиком над опущенными мечами свистело и резало в воздухе вражеские глотки.

В густом тумане была явная опасность задеть своих, а с учётом маскировки те ещё и были одеты, как флибустьеры, однако этот риск всё равно казался оправданным, а некоторые под костюмы и накидки умудрялись надеть свою кольчугу или броню, как, к примеру, Тиль, уже избавившийся от белой пиратской рубахи.

Эрвуд же в своём чёрном наряде корсара носился по периметру, поджигая его, и периодически врывался в гущу событий, просто сыпля уколы клинка налево и направо — в плечи, в бока, в бёдра врагов, пусть не слишком глубоко на такой скорости вонзавшихся движений, однако рана есть рана — мучащая боль, проколотые органы, потеря крови и, в конце концов, просто отвлечение внимания на себя, в то время, как сам уже уносился прочь.

Пока на него оглядывались или пытались развернуться — разбойники уже могли получить более внушительный разящий удар, нередко оказывающийся смертоносным. Эта рассредоточенность по полю сражения на лесной опушке в белёсой дымке помогла отряду не оказаться в плотном кольце, а заодно и вправду учинить поджог многого инвентаря во вражеском лагере, да и не только инвентаря.

Бывало, что некоторые особо хитрые корсары заседали на деревьях и неожиданно спрыгивали вниз, когда пятясь к стволам подходил кто-нибудь из отступавших в дуэлях. Так начались первые потери среди бойцов, не ожидавших подобной засады. Однако некоторым умудрялось даже мгновенно собраться и при такой подлой и внезапной атаке, либо расталкивая тех плечом, отпихивая ногами, а то и достойно парируя своим клинком все их попытки нанести смертельные разящие удары.

В суматохе боя даже бывали случаи, когда пираты рубили своих же. Так, например, они могли видеть Нину в белой рубахе, бежать в её сторону и колоть первого же, кто в такой рубахе снова окажется на виду. Но туман здесь выступал явно на стороне вторгшихся диверсантов, которые сами хотели вторгнуться в Олмар, а в результате терпели нападение на собственный лагерь.

— Гирдел мёртв! — раздавался несчастный женский голос с явными оттенками слёз и страданий откуда-то слева, где, похоже, одна из девушек-кадетов Восьмого Взвода с горем обнаружила трагически-павшего друга, заколотого разбойниками.

Эта фраза могла как отвлечь своих, знавших этого самого Гирдела, так и изрядно их разозлить, разжигая в глазах желание отомстить за своего убитого сослуживца. Яростные взмахи обрушивались на тела и встречали лязгающее парирующее сопротивление снова и снова. Из корсаров ни у кого не было щитов, в основном лишь сабли, шпаги, мечи да кортики с ножами.

Им не встречалось секир или алебард, хотя с маленькими топориками и более крупными колунами сталкиваться изредка в бою приходилось, но у таких легко ломалось древко, а пока враг был в замешательстве, что его орудие оказалось снесено рубящей частью на землю, а в руках оставалась лишь палка, их уже успевали разить натренированные и весьма озлобленные на них кадеты.

Не бился лишь Ильнар, тщетно перебегавший с места на место, уже лишившийся своего защитного караула, но чудом уцелевший во множестве стычек нередко не без помощи проносящизхся мимо Такады, Арексы и Эрвуда. Те, правда, не задерживались, чтобы его прикрыть на время выстрела, а неслись дальше в туман, крутя свои оружия и разя войска неприятелей, а одноглазый лучник всё пытался выиграть для себя хоть немного времени.

Удача улыбнулась отнюдь не на какой-нибудь пустынной туманной площадке, а как раз почти у всех на виду, среди горящих дров и палаток. Огонь хорошо его освещал, но от огня старались держаться все, кто сейчас отчаянно бился насмерть, чтобы никакие ожоги и угли под ногами не могли случайно отвлечь от поединков и прочих стычек.

В это время на охрану Лейтреда, обойдя со спины, ринулся Эрвуд, расчищая для Кифлера больше пространства на всевозможные действия. И хотя его по итогу лихо отпихнул правой ногой сам адмирал, свалив на землю, времени у лидера восставших разбойников прикончить бедолагу на влажной траве совершенно не было.

На него уже вовсю двигался остроухий шпажист, так что завязалась схватка один на один. И именно в тот момент Ильнар наконец-таки зажёг пропитанный наконечник и пустил зелёную стрелу вверх, сигнализируя об атаке. Многие разбойники это заметили и отвлеклись, а кадеты, помня наставления Крэйна ни в коем случае не смотреть на залп, чтобы не потерять бдительность и не лишиться от этого жизни, использовали застывших врагов как мишени для своих острых мечей и сабель.

Отвлёкся,глядя на взмывающий зелёный свет, даже Лейтред, тут же получив мощный укол от Кифлера в области сердца, но проткнувшее мундир лезвие там словно упёрлось о пластину кованной брони, проскользив вбок по телу и не нанеся совершенно никакой раны адмиралу.

Тот подобную тычку шпаги не мог не заметить и продолжал дуэль с эльфом, как ни в чём ни бывало. Фехтовальщик Шестого Кадетского Взвода был весьма удивлён такому развитию событий, однако, конечно же, смекнул, что бить в грудь такого оппонента не стоит. Предстояло целиться либо в шею, либо уже в живот да по ногам, в надежде, что хотя бы там по тканью нет защитных металлических пластин.

Сам адмирал при этом двигался довольно ловко и играючи, отнюдь не так, как бы вёл себя рыцарь в тяжёлом обмундировании. Это говорило о том, что защита под его костюмом довольно лёгкая, быть может, даже из того самого титана, из которого сделаны массивные, прочнейшие, но при этом буквально невесомые доспехи Эйверя.

Такие мысли и догадки в адрес Лейтреда лишь добавляли загадочности его персоне. Человек в дорогом наряде среди настоящих оборванцев, сумевший как-то сплотить эти шайки, без страха лезущие умирать в каждый бой, снарядивший их отличным по качеству оружием, командующий осадой, чем никогда не занимались ни пираты, ни разбойники — одни обирали путников на лесных дорогах, другие грабили суда на реках и морях, брали корабли на абордаж, но никогда не брали крепости на штурм.

Да и своей шпагой он владел отлично, что Кифлер уж точно мог отметить. Пару его прекрасных блоков он и вовсе запомнил, чтобы в замке добавить к своей изрисованной позами и советами книжице, служащей пособием по фехтованию всем будущим поколениям, в чьи руки ей удалось бы попасть.

Так что своим примером адмирал подавал шпажисту ценные уроки, показывал, как уклоняться и парировать его хитрые излюбленные приёмы, не позволял к себе приблизиться, а когда шпага Кифлера таки задела его по ноге, то Адмирал куда сильнее сумел поцарапать тому бедро, заставляя отступить.

Рана была длинной, но не особо серьёзной, так что, в целом, стойки остроухого шпажиста от этого не пострадали, однако же инициатива в их дуэли и очередь нападать целиком перешла в руки Лейтреду. И тот с огоньком в глазах пытался всячески положить конец их поединку, стремился поскорее избавиться от Кифлера, но тот умел распознать опасные взмах и вовремя подставить какой-нибудь хитренький блок.

Эльф опасался, что пиратский адмирал будет играть нечестно, заводить его в ловушки, подводить к местам, где много его людей, чтобы те нанесли подлый удар с тыла, а потому ему приходилось быть регулярно начеку, стараясь обозревать всё вокруг, а не только следить за очередным уколом шпаги Лейтреда.

Тот, в свою очередь, также вполне мог ожидать пришествия на помощь своему оппонентку кадетских взводов короля, а потому по сути они были в равном положении, не только наблюдая друг за другом, но и рассеивая своё внимание на всё, что творится в тумане близ их битвы.

Он не был глупцом и явно догадывался, что зелёный яркий залп в воздух обозначал явный сигнал к атаке, и что сейчас сюда ринутся толпой где-то припрятанные войска или же по метке начнут прямиком и по ним, и по своим лупить какие-нибудь катапульты, а то и вовсе маги Олмара запустят сюда что-то грозное, не оставившее от Оленьего Леса ни щепки. Ожидать можно было всего, что угодно.

— Да кто же ты такой? — не выдержав молчания в дуэли, после очередной атаки Лейтреда проговорил эльф.

— Много будешь знать, дружок, скоро состаришься, — заметил тому оппонент, не снижая темпа новых взмахов своей шпаги в его адрес.

— Нет, я серьёзно! Кто ты, чтобы за тебя пошла воевать такая толпа! Чем можно воодушевить пиратские банды, чтобы они пешком понеслись на двойные стены Олмара? Кем нужно быть, чтобы заставить людей вытворять подобное, — не унимал любопытства остроухий.

— Кто я такой, чтобы за мной идти? — надменно хмыкнул адмирал, — А, может быть, всё дело не во мне, а в них? Ты не думал? — интересовался он, не слишком ожидая какого либо ответа, а с обоих сторон стараясь задеть Кифлера, но вечно натыкаясь на его молниеносным движением выставленную длинную шпагу.

— Нет смысла умирать за обещанное золото, которым они не воспользуются, — переходил кадет-фехтовальщик и сам в нападение, заставляя Лейтреда парировать его выпады, — Нет смысла верить, что они вот так займут Олмар и доберутся до короля. Чем ты их купил? Чем привлёк? Ты не мог наобещать им побед и несметных сокровищ, — слегка качал эльф головой в отрицающем жесте, — Что же ты с ними сделал? Как?!

— Ты говоришь так, словно я их заставляю, — усмехался адмирал, — Они сами бегут в бой, я только направляю да раздаю советы, что можно возвести башни, где лучше расставить стреломёты, как быстрее разрушить одну стену вместо глупого окружения такой крепости по всему периметру, и что, пойди они через ворота у них нет ни шанса пройти через все массивные герсы, а даже переломав решётки, выжить, оказавшись в захабе с бойницами в упор, — заявлял он.

И чем дальше они отходили по лесной опушке, тем ближе к лесу бежали от горящего лагеря остальные разбойники, стараясь быть скрытными в тумане да в тени деревьев, чтобы их последующие нападения оказывались ещё более внезапными и неожиданными.

Арекса, пятясь от лихих ударов нападавшей на неё парочки, к которой неслась ещё тройка человек в подкрепление, наткнулась не то на булыжник, не то на чьё-то валявшееся тело, и рухнула в туман спиной на траву, успев лишь крест-накрест своими мечами закрыться от возможного прыжка с пронзающим нижним ударом.

Однако мимо девушки, со стороны её красноволосой выбритой на висках головы, прямо над ней сейчас вперёд промчались в воздухе пиратские сабли поочерёдно друг за другом, брошенные метким метателем Такадой. А затем и он сам прыгнул в битву на защиту подруги из отряда, используя лезвие в косичке чуть ли не основным орудием.

К моменту, как девушка, наконец, поднялась, он уже вытаскивал сабли из пронзённых тел, а одну даже бросил куда-то влево, где под натиском нескольких человек отступал с одним своим мечом Тиль. Тот ловко схватил корсарский клинок, подброшенный на помощь, и уже двумя лезвиями более успешно отражал удары скопившихся неприятелей. А там тех с боков настигли и Арекса с щуром, сильно проредив атакующую Страйкера банду.

— Подходит орк к путнику на дороге, — с задором кричала Тилю Арекса, — И спрашивает «табак есть курить?». Не-а, отвечает мужчина. Чему радуется орк? — спрашивала она у черновласого воина, переводящего дух в краткий миг, пока выискалась такая возможность благодаря помощи своих друзей.

— Орк радуется «Ага! Значит, есть деньги!» — показал Тиль, даже найдя время, чтобы зажать меч рукой и хитро потирать руки, демонстрируя разбойничий настрой этого самого орка из короткой забавной истории.

Зарисовка эта отсылала к последним слухам, что крестьяне начали беднеть не от плохих урожаев или высоких налогов, а потому что поголовно по всему Кхорну тратят последние сбережения на различные ввозимые из Унтары и Ракшасы курительные смеси. Оттого стало куда хуже лесным разбойникам, обирать путников на дорогах оказалось невозможным, ни при ком не было денег.

Быть может, это даже была одна из тех причин, которые повлияли на вот такое объединение банд под командованием адмирала Лейтреда, однако же ни Арекса, ни Тиль, ни молчащий рядом Такада на эту тему совершенно сейчас не задумывались.

Неподалёку Нина в гневе срезала громадным клаймором конечности с кричащих тел, отсекая тем руки и головы, иногда пронзая насквозь и вновь виртуозно вынимая из кровавого торса свой верный тяжёлый клинок. Не опуская его, не протирая, а снова и снова пуская вход, вертясь среди банд и шаек неприятеля, неся лишь смерть и разрушение всем вокруг.

Наконец подоспели войска короля. Эйверь первым нёсся, ведя свою колонну к засевшим на прилеске разбойникам, а следом за ним бежали гвардейцы и рыцари, устраивая настоящую бойню, когда численный перевес отныне, как минимум, сравнивался, если уже не начинал постепенно переходить на сторону вторгшихся в лагерь королевских отрядов.

Лейтред рванул к теням деревьев, растворившись от Кифлера в туманной дымке. Он помчался преследовать адмирала, но из тумана то и дело возникали разбойники с наточенными клинками, на которых приходилось отвлекаться и тратить время. Они представляли опасность, хоть и не могли фехтовать столь же умело, как остроухий кадеть, а потому недооценивать их было нельзя.

Большая часть разбойничьей армии отступала прочь от сожжённого лагеря и реки, двигаясь по лесной опушке к долине, однако там их уже поджидал Вершмитц со своим дядей, рыцарем Оцелотом и гвардейцами Олмара.

Как и желал того король, два войска взяли вражескую армию с двух сторон, сдавливая, словно кузнечные клещи раскалённый кусок металла. Казалось, что шансов спасти или сбежать у тех уже не было. Однако некоторые метнулись в противоположную сторону, стараясь сбежать глубже в лес и раствориться в ночном мраке.

Так что Такада и Арекса ринулись их догонять, а щур ещё и метал им в спину свои различные убийственные припасы. Даже если те бежали столь быстро, что уходили из его взора, он всё равно представлял их траекторию, да и большинство удиравших всё равно бежали по прямой. Так что даже предугадывать их движение было не нужно, главное было дотянуться броском, достать их так, чтобы пронзающий удар ножа или сюрикена оказался летальным. Иначе, подойдя к трупу, можно было получить и кортиком в ногу, если не хуже.

Не то, решив, что вдвоём они не справятся, не то, не желая упускать собственного веселья, Тиль и Эрвуд рванули следом. Капитан же вспомнил, что залп залпом, а где и чем сейчас сражается Ильнар оставалось неизвестным. Так что он решил вернуться ближе к побережью и лагерю, чтобы обнаружить своего одноглазого лучника, желательно живым и здоровым.

Ильнар же после залпа первое время успешно отбивался с места. Его, безусловно, заметили после зелёной стрелы, но лишь часть отрядов метнулась к нему, так как отвлекаться на остальную ораву королевских кадетов приходилось куда сильнее. Тот же с собой, разумеется, стрелу брал не одну, а целый колчан. Меж пальцев крепко натянутой тетивой заряжал теперь по три оперённых древка и выпускал колкие заточенные наконечники в рёбра бегущих вооружённых корсаров.

Так удавалось сдерживать их натиск до тех пор, пока стрелы эти, наконец, не кончились. Конечно же, где-то вокруг обязательно были стрелы лучников и арбалетчиков среди припасов лагеря, однако вокруг всё пылало, так что те, если и не сгорели, обнаружить их было довольно непросто. Полыхающие костры своим ярким светом в ночи лишь сильнее затемняли своё окружение. Поэтому то, что валялось где-нибудь неподалёку, однако же за пределами контуров порождаемого ими освещения скрывалось в непроглядной темноте, заполненной к тому же дымкой стелящегося бледного тумана.

Он не без ужаса наблюдал, как на тела павших взбирались какие-то серокожие худощавые твари. Запах трупов с поля битвы, что шла уже этой осадой несколько дней, не мог не привлечь к себе различных падальщиков. И не только лесных осмелевших и изголодавших зверей да пернатых стервятников, но и различных уродливых стрыг, богинок да упырей, сейчас глодавших лица и кисти с недавно убиенных воинов.

Почти слепые или вовсе безглазые, эти чудища размером от собаки до кабана ориентировались всегда по запаху крови и плоти, причём их одинаково устраивали как трупы подгнившие, так и свежие покойники. Однако общий шум битвы их отпугивал, поэтому поеданием мертвечины они своими зубастыми и слюнявыми пастями занимались здесь поодаль от основного лязга клинков и вопящих в бою воинов.

Обомлевший от их вида стрелок, у которого к тому же кончились все боеприпасы, опасался даже пошевелиться, дабы не привлечь к себе их внимания. Подобные создания нечасто нападали на живых, к тому же вокруг было немалое разнообразие свежих убиенных тел, однако же, если их вспугнуть или того хуже заинтересовать своей персоной, то можно было и попасть в серьёзные неприятности.

А рисковать ему сейчас совсем не хотелось. Под ногами, разумеется, вместе с телами лежало и их оружие. Иногда брошенное из ослабевших пальцев, иногда, наоборот, крепко сжатое даже отрубленными кистями и руками, но греметь и поднимать что-то он сейчас не торопился, пусть и неспешно, сидя в накидке, двигался в сторону подмеченного широкого палаша, обронённого, кажется, кем-то из кадетов Восьмого Взвода, павших во время сражения.

Ни Ильнар, ни капитан Крэйн, ни кто бы то ни было сейчас не знали каковы их истинные потери. Подоспевшие две армии короля должны были уже поставить точку, но создавалось ощущение, что напоследок при себе адмирал оставлял всё-таки не самых слабых, а самых умелых воинов. При этом тех из них, кто был наиболее плохо подготовлен — кадеты уже успели вырезать задолго до прибытия полков Эйверя и генерала Вершмитца, так что им достались противники куда более умелые, однако же всё равно даже не облачённые в простенькую броню и не вооружённые хоть какими-нибудь щитами.

Подуставшая Нина, чьи предплечья уже изнывали от бесконечных вращений тяжёлым мечом, защищая собственную жизнь от посягательств всяческих лиходеев, заметила краем глаза тёмно-синий мундир среди деревьев. Первой мыслью было, что это адмирал Лейтред решил затеряться в лесах, так что она тотчас же помчалась туда за ним.

XIX

В прилеске и на опушке вовсю гремело сражение, где два войска королевской армии уверенно сдавливали неприятеля. В лагере полыхали костры и следил за крадущейся бледной нежитью своим единственным глазом затерявшийся там бедолага Ильнар всё подбиравшийся к широкому лезвию палаша, чтобы вооружиться против них хоть чем-нибудь. В лесу же шла усиленная погоня за беглецами.

Арекса, Такада, Тиль и Эрвуд стремились, чтобы никто из бежавших прочь не ушёл живым. Нина неподалёку преследовала фигуру в синей куртке, бежала стремглав, насколько позволяли усталые ноги и тяжёлый двуручный меч. Было ощущение, что во тьме леса туман менее густой, чем по его периметру, однако ночная мгла всё равно не позволяла вглядываться вдаль на достаточное расстояние

Одна сговорившаяся парочка флибустьеров-друзей решила устроить ей засаду, не то слишком поверив в себя, не то в попытках спасти остальных отступающих или как раз прикрыть своего адмирала, за которым та так гналась. Так что по движению Нины натянули рыболовную сеть, поймав её в ловушку. Им удалось сбить её не только с толку, но и с ног, повалив на землю. Но едва бандиты на неё накинулись, как она всё же смогла поставить обоюдоострое лезвие крупного клинка так, чтобы он прорезал плотные верёвочные путы, и уже освободившиеся женские руки начали вращать своё оружие, изранив их по обеим сторонам насмерть.

Выбравшись оттуда она не медля помчалась дальше преследовать Лейтреда по тому пути, где видела того в последний раз, и даже отошла от этого направления немного вбок, чтобы срезать путь через овраг. Цветущие весенние деревья нижними ветвями, покрытыми листьями, то и дело заслоняли обзор, а никакой тропы здесь поблизости не было.

Однако было несколько земляничных полян, где обычно жители Олмара собирали ягоды, так что хотя бы на них можно было осмотреться и прислушиваться, не хрустнет ли где под ногами убегающих палка, не зашелестят ли кусты… Так она и ориентировалась, преследуя свою удирающую жертву.

Попутно удалось разыскать ещё несколько затаившихся и убеждённых в своей безопасности корсаров, с которыми толком не пришлось даже сражаться. Она не желала терять времени на таких трусов, и уж точно не могла позволить себе брать кого-то с собой в плен, связывать и тащить, потому расправлялась безжалостно, вспоминая погибших друзей, дабы почтить их честь и память кровью королевского врага.

Немало времени у неё ушло, чтобы всё-таки выследить искомого мужчину, но когда в лучах растущего месяца, пробивавшегося периодически сквозь пространство меж некоторыми деревьями, продолжил мелькать тёмно-синий наряд, она весьма обрадовалась, что удача ей улыбнулась.

Помчавшись, что есть силы туда, она-таки очередным прыжком его настигла, повалив брюхом на землю. Вот его, главу всех пиратов, она могла и не убивать, если тот, конечно, не начнёт отчаянно сопротивляться, не желая пойти с ней добровольно. Однако быстро обнаружила, что ткань на ощупь отнюдь не такая уж и дорогая.

Не долго мучаясь сомнениями, она, выпустив меч, быстро двумя руками перевернула побеждённого, оказавшегося вовсе не Лейтредом, а кем-то из его подчинённых, обычным флибустьером, который даже не надевал его синий мундир для отвода глаз и отвлечения внимания, а просто носил нечто похожего оттенка, тёмно-синюю курточку без капюшона. Это она сама случайно приняла его за адмирала и погналась.

И пользуясь моментом, что девушка расстроена и не удерживает сейчас свой клинок, этот небритый широколобый мужчина извернулся и выпнул клаймор подальше от них, вскочив по-быстрому на ноги и вынимая звездчатый кортик морского офицера. А вот Нина оказалась сейчас перед ним безоружной.

Какое-то время он всматривался в ней, примерялся, да и просто после беготни пытался отдышаться, благо появилось время. Однако же отпускать её, реши девушка ускользнуть, уж точно не желал, а намерен был прирезать воительницу прямо здесь и сейчас. Пару его выпадов в живот она изгибами тела назад ещё смогла избежать, но когда он понёсся на неё напрямик, злобно крича и сверкая своими налитыми яростью глазами, она лишь попыталась ударить его по ногам, вот только корсар сумел устоять и удержаться, набрасываясь на Нину.

Её пальцы крепко сжали его вооружённое кинжалом запястье, пытаясь на подпустить к своей шее и груди. Она лежала на спине, дрыгалась, что было сил, но он навалился на неё, упёрся коленом во внутреннюю часть бедра левой ноги, буквально заваливая ту на бок, не давая воли отчаянной златовласке. Но девушке хватало сил удерживать лезвие на расстоянии от себя, ни за что не желая умирать вот так от какого-то «самозванца», принятого за главаря всей осады.

Глядя и чувствуя, что его сил не очень-то хватает, чтобы пронзить её звездчатым кортиком, он подключил и вторую руку, схватив девушку за горло и принявшись душить, активно сжимая пальцы на её женственной тонкой шее. Дышать и вправду становилось тяжело, в глазах темнело, левая рука отдаляла вражескую правую, собственная правая вцепилась в душащую кисть, не зная, как её от себя отцепить.

В этот момент где-то позади просвистела сабля, и из горла скалящегося злодея вперёд вышел кончик лезвия шпаги, брызнув слегка кровью Нине прямо в лицо. Она тут же ощутила, как слабеет его хватка и давление вооружённой руки. Начала отползать и скинула пронзённое тело набок прямо в момент, как её спаситель вытащил своё орудие из шеи поверженного неприятеля.

Остроухий фехтовальщик в пылу сражения завидел её и увязался следом, однако по пути прирезал большое количество бегущих, поэтому невероятно отстал. Не видел даже, как Нина угодила в сетку, заодно и не срезал путь, а двигался по её первоначальному движению, едва вот сейчас завидев и заодно услышав, по большей части благодаря вопящему в процессе драки мужчине-корсару, их лесной поединок.

— Кифлер! О боги! — пыталась девушка отдышаться, спиной прислонившись к ближайшему дереву, до которого сумела доползти спиной и облокотиться, чтобы посидеть и придти в себя.

— Я, Одуванчик, — спокойным высоким голоском отвечал тот, — Ты, кажется, обронила, — приподнял с земли он её отброшенный ударом врага клаймор, предварительно убрав свою шпагу, чтобы не мешалась.

— Да, спасибо, — кивала Нина, постепенно возвращаясь к осознанию, что всё для неё обернулось благополучно, — И как ты только нашёл меня, — удивилась она.

— Мы же всё-таки одна команда, — мягко и певуче отвечал он светловолосой подруге, подав сначала руку, чтобы подняться, а потом уже другой рукой возвращая ей её громадный меч, с которым сам бы, будучи в отряде из оставшихся наиболее щуплым и худым, едва бы управился.

— Ещё раз спасибо, — улыбнулась Нина, размышляя, оставить меч в руках наготове или уже убрать его в ножны на спину.

— Да всё путём, Одуванчик, ты бы поступила также, — подмигнул эльф, тоже размышляя стоит ли заново достать оружие, остались ли вокруг недобитые беглецы-корсары.

— Ой, прошу, да не называй меня так. Я уже боюсь, если волосы отращу, всё равно эта кличка так и останется, — хмурилась обиженно девушка.

— Конечно останется, куда ж теперь денется, — как бы не замечая её расстройство отрешённым и холодным фактом вслух размышлял Кифлер.

— Ну-у, перестань! Сделаю, как у капитана были иглы-зачёсы, во все стороны, лучше буду «подсолнухом», — недовольно бурчала она.

— Ага, подсолнухом, это надо тогда ещё и лицо углём каждый бой измазывать. Вот это, конечно, элемент устрашения будет! — смеялся он, активно жестикулируя, — Представляю, каково врагу, когда на них бежит девушка-мавр с золотыми волосами во все стороны. Такого ещё не видел!

В стане врага Эйверь кромсал мельчавшее вражеское войско своим волнистым клинком, выискивая своим серо-зелёным взглядом настоящего адмирала Лейтреда в туманной дымке среди разгоревшейся баталии. Молодой Вершмитц на пару с Оцелотом, тем временем, заходили с другой стороны при поддержке гвардейцев, добивая оставшихся и окружая самых стойких врагов своими приведёнными силами.

Тех, кто ещё несколько часов назад пытался взять в кольцо рассекреченный пришедший к ним отряд кадетов, теперь самих окружили так, что прорезать себе дорогу сквозь такое количество бронированных и вооружённых воинов уже казалось немыслимой и непосильной задачей. У ближайших телохранителей адмирала, его лучших стрелков-арбалетчиков, уже давно кончились заряды, а пополнять запасы сейчас было попросту негде. Так что своё оружие они давно уже побросали во время движения, вооружаясь всем, что под руку попадалось, отбирая у своих же павших собратьев различные клинки, чтобы совсем уж не потерять дееспособность в бою.

Одни казались напуганными, другие с боевым настроям были готовы встретить свою смерть здесь и сейчас, но едва ли кто-то уже мог здраво размышлять над планом выживания или как-то хитрить, чтобы умудриться удрать из сложившейся ситуации.

— Какая разница здесь падём или там! Всё равно казнят! — хрипел чей-то заливистый мужской голос из толпы, поддержанный окружающими, так что флибустьеры ринулись в последний бой, надеясь забрать с собой хотя бы побольше солдат короля.

Учитывая облачение тех в хорошие доспехи у них эта задача практически не удавалась. Задеть и ранить некоторых они ещё могли изловчиться, но вот убить — уже было довольно сложно. Хотя один раз чей-то меч едва не вошёл Оскару Оцелоту прямиком в его прорезь шлема, где чёрная чулковая ткань в пасти металлического черепа благодаря своей эластичности и тонкости служила отверстиями для глаз с той стороны.

Темнота и туман делали видимость через неё гораздо хуже, однако рыцарь всё равно бился в своём отличительном шлеме-черепе, хотя это только что едва не стоило ему жизни. Тем не менее, самых отчаянных и пошедших на смерть головорезов удалось приструнить без лишних жертв со стороны королевской гвардии.

И если те действительно сражались так, словно ничего не боялись, то кадета Шестого Взвода, оставшегося среди полыхающих брёвен, костров и палаток, начинал постепенно одолевать страх. Туман и темнота сдавливали сознание, порождая картины пугающего воображения, при этом свет огня делал лишь хуже, освещая детали различной сбежавшейся нежити, грузно чавкающих в предрассветной густой мгле, заострёнными зубами сдиравших с мёртвых кожу и вгрызавшихся в холодеющую плоть недавно убитых воинов.

Закорючками своих крепких когтей на длинны растопыренных пальцах они рвали ткани, копошась во внутренностях, обгладывая рёберные кости, выгрызая самые вкусные на свой взгляд органы под своё рокочущее стрекотание. Ильнар не знал, сколько их вокруг. Одна ли это стая или сборище слетевшихся на кровь одиночек. Он старался не смотреть, когда видел в свете огня, как эти полуслепые голые чудовища, выглядящие на первый взгляд костлявыми и немощными, а на деле представая довольно сильными и свирепыми, поедали мясо с убиенных в лагере бедолаг.

Лучник пятился, неторопливо двигался сам к ближайшему телу, а точнее к лежащему возле того оружию. Заодно на поясе заприметил морской кортик со звездчатым или крестовым лезвием, как если бы два симметричных обоюдоострых ножа были крест-накрест впаяны друг в друга. Ещё одно оружие, кроме широкого палаша, к которому он подбирался, тоже бы в такой ситуации весьма не помешало.

Он слышал, как в тумане переступают вогнутые коленями назад их когтистые обтянутые плотной серой кожей конечности, как хрустят ветки и сучья под их ногами, как шелестит трава под тонкими длинными пальцами, граблями или веером расставленные на максимально широкий охват покрываемой площади.

Буквально уже ощущал их смрадное дыхание голодной бледно-розовой пасти, привыкшей питаться падалью да гниющими трупами, озираясь по сторонам, чтобы ни одна из этих тварей не приближалась к нему. Руки наконец подобрали лежащий меч с красивым эфесом, так что теперь в случае чего можно было хотя бы попытаться защититься. А сам стрелок подвинулся ближе к трупу флибустьера, неспешно дотягиваясь и до кортика в ножнах.

Но по злому року судьбы этот валявшийся труп с перерезанным горлом и многочисленными кровоточившими ранениями левого плеча и груди привлёк не только его, но сбежавшихся к бойне в пиратском лагере лесных падальщиков. За спиной послышалось грозное шипение, а затем шумное вдыхание носовыми щелями крупной стрыги окружающего воздуха с примесями запахов смерти и страха.

Слух одноглазого лучника ловил звук капель прозрачной слюны из приоткрытой голодной пасти капающей сейчас на кожаный жилет лежавшего пирата. Хруст примятой травы совсем рядом сигнализировал, что существо приблизилось ещё сильнее, уже вовсю чуя свою добычу, присматриваясь и выбирая удачный момент для нападения.

Ильнара прошибал холодный пот, руки начинали трястись, да и всё тело в целом, отчего интерес к подвижной жертве у чудовища лишь возрастал. Мясистый конусовидный язык скользил по загнутым назад двум рядам зубов, напоминавших цветочные плотные шипы. Казалось губ, как таковых, у твари не было, кожа, покрывавшая череп и челюсти просто плавно переходила в ротовую щель.

Округлый лишенный глаз и носовых хрящей выдавался вперёд, под его черепом крылись важнейшие хорошо развитые рецепторы обоняния, а кожа вокруг треугольных щелей ноздрей усиливала пульсацию, провоцируя прожорливую пасть на ещё более обильное слюноотделение.

Стрелок прислушивался, чтобы не упустить своего момента, но при этом едва не терял сознание от мысли быть заживо сожранным такими тварями, что подкрадывались сзади и сновали вокруг то в тумане, то в свете горящих огней. Глаза от ужаса наполнялись влагой, заставляя часто моргать, чтобы зрению в столь ответственный миг ничего не мешало, трясущиеся пальцы были крепко сжаты на сложной гарде широкого палаша, приподнятого наготове.

И едва звуки вдыхающего воздуха щелями ноздрей приблизились вплотную, а зловонная приоткрытая пасть вместо шипения издала бурчащий утробный рык, Ильнар ощутил шелест травы, но не вплотную к телу, у которого сидел, а чуть дальше, что означало, что тварь приседает задними лапами, готовясь к прыжку, сжимает пальцы и напрягает мышцы ног перед атакой.

Именно этого звука он по сути и ждал. В момент этого рычания он завалился набок, выставляя вверх крупное лезвие, так, что бросившаяся на него тварь и клацнувшими челюстями промахнулась, так и не укусив его ни за горло, ни даже за плечо, так ещё и своим тощим животом налетело на палаш в процессе прыжка, так что поднятый клинок прорезал одной линией брюхо стрыги прямо по всей длине.

Отлетевшее и упавшее после такого неудачного прыжка чудище было размером с медведя, если б не горбилось от боли в позу эмбриона, теряя тёмно-бурую кровь вместе с вываливающимися органами. Ильнар мог передохнуть, монстр по сути сам себя насадил на выставленный меч, ему не пришлось ничего делать, кроме как вовремя увернуться да подставить, собственно, лезвие по пролетающий над ним живот.

Но на сдыхающий труп тут же слетелись собратья этого создания. Отнюдь не на помощь беспечной твари, а чтобы успеть ей полакомиться, раздирая на части ещё до того момента, как та окончательно умерла от такой раны, замерев и перестав двигаться.

Воочию, уже не в своём воображении, прямиком вот так было ещё страшнее наблюдать, как их лихо закрученные когти разрезают серую плотную кожу, как загнутые зубы намертво вцепляются в конечности, тянут в разные стороны друг от друга, жадно вырывая куски из несчастной себе подобной жертвы.

Волосы вставали дыбом, а дыхание мужских дрожащих губ и вовсе перехватывало, словно он терял сам дар жизни от ужаса или же боялся издать хоть самый тихий звук, привлекая внимания. Холодевший от сковавшего ледяного испуга Ильнар какое-то время просто лицезрел кровавую картину, этот жестокий анатомический театр, демонстрирующий строение туловища и органов серой полуслепой стрыги.

Но потом кадет всё-таки собрался, видя, что твари заняты поеданием плоти и до него самого сейчас им нет дела. На самом деле, даже взгляни они на него все разом, ни одна из стрыг от малых до более крупных не ринулась бы на вооружённого молодого парня, так как отойти от добычи означало бы потерять всё то, что уже рядом с ними, все те куски, которые ещё можно оторвать от туши.

Никто не станет терять готовый обед ради мнимого шанса, да ещё и с опасностью лишиться жизни, прямиком, как это сделала убитая особь. Если, конечно, понятие «жизни» вообще применимо к такой лесной нежити, как стрыги, впрочем, если они вот так окончательно умирают, значит, следовательно в каком-то смысле перед этим «живут». Мстить за своих для этих каннибалов было недосягаемой мыслью, им чужды подобные понятия, тогда как голод довлеет над всем остальным.

А ведь когда-то все они были людьми. Вид вампиров, именуемый «стригоями» обычно включает в себя тёмных ведьм и колдунов, погибших не своей смертью. Именно поэтому надёжнее всего из всех казней было целиком и полностью сжигать, нежели рубить голову или вешать за шею, после закапывая тело.

Такие люди через лунный цикл после гибели «перерождались» заново, возвращаясь в тело. Отращивали голову, если ту отрубили, менялись внешне — увеличивался лоб, уши становились крупными и остроконечными, а пальцы удлинялись. Выпадали ногти, вместо которых прорастали звериные коготки. Выпадали и человеческие зубы. Новые одинаковые и острые прорастали иногда сразу в два ряда, иногда дополнительный ряд появлялся уже после преобразования стригоя в стрыгу. Язык удлиняется, становится совсем не человеческим.

При всех этих первых превращениях, вылезшее из гроба создание всё равно внешне куда больше походило на изначального человека. Но чем больше стригой питался мёртвой плотью, жил в отдалении на погостах, в оврагах, в курганах, болотах и лесах, тем больше он дичал, пропитываясь энергетикой смерти.

Колени вваливались назад, голова лишалась волос, неспособные более ощущать свет глаза выпадали, отваливались носовые хрящи, оставляя лишь треугольник ноздрей, а череп трансформировался так, что лобная часть напирала на опустевшие глазницы, пока гладкий лоб попросту не срастался с верхней челюстью. Никаких скул, человеческих дёсен и много другого во внешнем облике не оставалось.

При этом вырастать такая дикая тварь могла до довольно крупных размеров с медведя и оленя, если удавалось хорошо охотиться и много питаться в приятном климате. Некоторые знатоки всемирных бестиариев уверяли, что при сильном морозе стрыги вообще забираются в норы и впадают в спячки. А потому весной особенно голодны.

И хотя сейчас плавно подбиравшийся к своей середине месяц Виридис означал уже позднюю весну, всё равно по поведению сбежавшихся к баталии уродцев было видно сколь голод заставил их осмелеть, что они ринулись сюда не просто, едва основной лязг сражения отошёл в сторону, а даже пока ещё не прогорели костры. Так как обычно, даже почти слепые подобного рода чудовища всё равно опасаются света.

А Ильнар как раз подобрался поближе к одному из ближайших костров, чтобы и получше видеть всё вокруг, и благодаря яркому свету отпугивать созданий мрака, и заодно на случай, если те полезут, он бы мог не только их чем-то пырнуть, но и обжечь, дабы больше в его сторону не совались.

Но не все желали благоразумно держаться от него подальше. Живой пульсирующей в нём кровью, а уж сердце лучника сейчас стучало невероятно сильно, гоняя ту по венам с особым трепетом, заинтересовалась парочка сгорбленных упырей, деливших обглоданные кости у небольшого срубленного бревна по правую руку, и начавших двигаться к затаившемуся одноглазому кадету.

Эти были помельче стрыг, напоминали голых людей большей частью своего худощавого телосложения, колени их были обычными, хотя пальцы рук всё-таки немного удлинены. У них также были лысые крупные черепа с выдающимся лбом, однако имелись глазные впадины, где лишённые век круглые белёсые глаза с вертикальным звериным зрачком всегда смотрели одинаково свирепо.

У этих упырей также были остроконечные уши, но не топорщащиеся, как у стрыг, а более маленькие, подобно эльфийским, и отсутствовал нос, от которого на лице или скорее морде оставались лишь щели треугольника ноздрей. При этом голова их оставалась человеческой по своей форме, а не вытягивалась вперёд, были чёткие скулы, привычные кости верхней челюсти, не растворявшиеся прямиком в лобной полусфере, язык оставался широким и лопатообразным, как у людей, а вот зубы немного менялись.

Клыки были сильно увеличены, а находящиеся между ними верху и внизу резцы представляли по сути главное оружие — неистово заострялись и самозатачивались, преобразуясь в инструмент, способный легко перекусывать даже кости. Такие твари могли откусить палец, а то и несколько, перекусить руку, вцепившись сбоку, чтобы раздробить свою добычу на несколько частей, пуская побольше крови, которую так любили лакать и пить.

Конечно же, острые клыки тоже смотрелись грозным орудием и, вцепившись в горло, могли в один прыжок с точным укусом лишить жизни, но на самом деле расстояние между верхними и нижними клыками при раскрытой пасти было не слишком велико. Потому чаще всего верхние длинные зубы вонзались в уже неподвижного врага, в то время как во время сражения именно резцы отвечали за мёртвую цепкую хватку, чтобы сдирать кожу, отдирать куски мяса и перекусывать кости конечностей, обезоруживая добычу.

При этом чуть ли не самым главным изменением их челюстей становилось почти полное отсутствие щёк. Пасть визуально становилась попросту громадной, хотя в её структуре не менялось даже общее количество зубов относительно человека. Просто, когда отсутствовала соединяющая скулы с нижней челюстью кожа по краям рта, сам этот рот обращался внешне в невероятно большой и широкий.

И уверенная в себе пара таких упырей явно надеялась вдвоём-то уж точно справиться с одним Ильнаром. Голые серые твари были сгорблены с сильно виднеющимися рёбрами и активно выступающим вдоль спины позвоночником, клацали окровавленными после трапезы челюстями, облизываясь и подкрадываясь к кадету.

Тот левой рукой сжал кинжал с крестообразным лезвием, правой всё ещё держал крупный широкий палаш за рукоять узорчатой красивой гарды, совершенно не собирался сейчас сдаваться и умирать, преодолевая нахлынувшие волны страха из-за приближающейся опасности.

Сердце, конечно, могло и не выдержать. Некоторые представители нежити были внешне столь уродливы, что в процессе нападения на незадачливых путников заставляли тех умирать от ужаса не реже, чем погибать от полученных травм, ран и укусов. Но сейчас парень тщательно пытался пересилить это охватившее его чувство, чтобы не быть скованным, а суметь сражаться за свою жизнь в полную силу.

Упыри в отличие от стрыг не шипели, а куда более невыносимо верещали, издавая крайне неприятные жутковатые вопли своим горлом из клыкастой распахнутой пасти. И было непонятно, что пугает сильнее. Душераздирающие нечеловеческие вопли или же неизведанность, скрывающаяся в тихом дыхании. Эти звуки заставляли волосы на руках и спине вставать дыбом, а кожу холодеть, сковывая в движениях. Чтобы справляться с такими детьми седой ночи необходимо было сконцентрироваться и преодолеть страх от их криков и пугающего внешнего облика.

Дикие белёсые глаза из чёрных неглубоких глазниц сейчас жадно и злобно глядели на лучника, непривычно для себя вооружённого палашом и кортиком. Перемещались они на четвереньках, уже давным-давно позабыв всю свою человеческую природу. Выгибали спину, ступали на ладони с длинными когтистыми пальцами. А на расстоянии двух саженей перешли окончательно в атаку.

Каждый из монстров совершил крупный прыжок в сторону Ильнара, но тот отбросил одного из них плоским лезвием палаша, благо упырь оказался не слишком тяжёлым, а от пронзительных зубов второго увернулся перекатом в сторону прочь от костра, иначе бы сам себя загнал в огонь. И когда этот второй из нападавших, скалился в свете огня, поглядывая на улизнувшую добычу, еще не поднимаясь, обеими ногами кадет оттолкнул его в сторону пламени, роняя в крупный пиратский костёр на угли и поленья, отчего монстр вскоре вспыхнул, дрыгаясь и пытаясь удрать прочь, объятый порхающими и танцующими языками одной из первородных стихий всего сущего.

Сбоку объявился и первый из зубастой парочки, снова попытавший счастья с нападения в прыжке. От его зубов кадет успел защититься лезвием палаша, а в грудь и брюхо несколько раз монстра кортиком, окропив себя его тёмной мутной кровью поверх «маскарадного» пиратского наряда, под которым крылась кольчуга.

Из-за полученных ран разозлённый представитель дикой нежити отпрыгнул прочь, рассчитывая на помощь своего союзника. Но у того ожоги по всему телу от костра, изодравшие лопавшуюся кожу, похоже, оказались слишком серьёзными, чтобы продолжать бой. Но на своего поджарившегося дружка этот упырь не кинулся, этим делом занялись подкравшиеся стрыги, деля между собой некрупную тушку, разодрав того на три части.

Этот же опять ринулся на лежавшего лучника, разъярённый первой неудачной попыткой да к тому же болящими ранами. Но Ильнар знал уже, как действовать, защищал свою шею от чавкающих острых зубов с помощью палаша, пытался приподнять тело навалившейся твари от себя подальше, а также вертел головой, чтобы увернуться от царапающих когтей, при этом вовсю орудуя звездчатым лезвием кортика в существе, пронзая раз за разом изо всех сил скоростными движениями.

Воющее слюнявое чудище навалилось на него всем весом, желая растерзать, прижав к земле, однако, подобно прыгающей и убившей себя таким образом стрыге, этот не слишком умный упырь до такой степени рвался вперёд сквозь лезвие в своей пасти, что палаш в итоге попросту срезал ему верхнюю часть черепа, окончательно разделив эти длиннющие челюсти друг от друга.

Верхняя часть головы с с глазами, щелями ноздрей и острыми ушами, под которыми и прошёлся срез, отлетела, упав рядом. А оставшееся тело моментально перестало дрыгаться и атаковать парня, попросту мертвенно распластавшись на нём и истекая из ран зловонной жижей на всё его тело.

Пытающийся отдышаться Ильнар выползал из-под существа сильно торопясь, ведь и эту тушу тотчас же ждала участь прожаренного на костра собрата. Стрыги своё не упустят. И нельзя было допустить, чтобы его самого сейчас приняли за труп. Кадет спешно скидывал с себя и накидку, и курточку, и рубаху, избавляясь заодно от тканевых пиратских шаровар тёмно-синего цвета, уже изрядно разодранных во многих местах по ходу всего сражения, а не только стычек с лесной нежитью, отбрасывая искровавленную одежду, о которую заодно наспех вытер лезвия своих клинков, прочь поближе к трупу упыря.

А сам при этом перебирался подальше от этого места кормёжки, стараясь прокрасться к побережью, где ему казалось, было сейчас безопаснее. Ильнар с трудом приходил в себя после случившегося, всё ещё был преисполнен страхом за свою жизнь и пытался восстановить дыхание, надеясь, что новых нападений на него не последует.

Армия из центральных ворот, которую вёл паладин, сейчас зачищала всё на опушке, вырезая последний отряд телохранителей адмирала, таки выслеженного Эйверем, не давшем тому улизнуть куда-нибудь в лес. Он всегда вёл с собой небольшой отряд гвардейцев у периметра, то вступая в бой, то снова отходя для наблюдений, куда именно двигаться дальше. Сбоку вечно отрезал адмиралу ход к отступлению, пока они окончательно к нему не приблизились.

Окружение Лейтреда по сути было арбалетчиками, самыми меткими из них, двое из которых как раз и начали всю операцию по осаде, подстрелив и гонца на лошади, и двух дозорных на крайней угловой башне западной стены, а следом и ещё несколько человек караула вместе с залпами тех, кто сейчас стоял рядом. Так что умелые стрелки не были мастаками ближнего боя, не горели желанием лезть на пики и мечи бронированных рыцарей, практически сдавшись, попав в кольцо королевской стражи, задумываясь о своей тяжёлой дальнейшей судьбе и уповая на красноречие своего лидера, более не скрывавшегося в толпе охраны, а гордо вышагавшего вперёд в своих пришпоренных сапогах прямиком к Эйверю.

— Говорят, ты тот самый «Карпатский Зверь», — раздался сладкий голосок Лейтреда, — Все тебя так боятся, слагают песни, легенды, страшилки для рассказов у костра. На деле ты не так уж и ужасен, — лишённые ресниц глаза изучали того с ног до головы.

Сражение прекратилось. Оставшаяся горстка флибустьеров и разбойников в несколько десятков человек уже не кидалась на лезвия клинков, а стояла, готовая сдаться на милость Его Величества. И, дабы всех прямо сейчас не перебили, видимо, адмирал и начал хоть какую-то дискуссию с окружившими их гвардейцами и в частности с их военачальником.

— А ты что надеялся увидеть? Изуродованное шрамами и огнём лицо? — поинтересовался он.

— Хм, — сделал вид, что задумался адмирал, — Скорее какие-нибудь рога, свиное рыло иклыки, четыре руки, как у дэвов или титанов, даже не знаю. Что-нибудь эдакое, а не мужчину в наплечниках с волосами, которым бы не помешал хороший уход, — недовольно морщилось молодое лицо главы пиратского восстания, разглядывая взъерошенные локоны паладина.

— Я причешу их, если это твоё последнее желание, — лязгал его загробный голос, пока мужчина подходил к знатно разодетому Лейтреду.

— Что ж, с желаниями я лучше повременю, надо потратить такое право на что-нибудь более достойное, — воспротивился тот.

— Ты всерьёз думал взять Олмар? Пока там король, пока там архимаг, пока там я? — улыбался паладин, — Я сокрушитель оков, я тень смерти, карпатский зверь, сама необратимость! А кто ты? Жалкий тонюсенький человечишка в мундире, который он не заслуживает.

— Я? Между прочим, адмирал Лейтред, — жеманно представился тот с поклоном, — Гроза морей, глава пиратов, — скромно представлялся он, отведя взгляд в сторону, — Морские боги миловали, и вот я здесь, — вернулся он снова взором на лицо Эйверя.

— Чего? Что он несёт? — раздавались вокруг него недовольные возгласы свои же, — Какие к чёртовой матери морские боги?

— А наши божества, — Эйверь угрожающе шагнул ближе, — Тебя уничтожат, — припугнул он лидера пиратов скорой смертью.

— Да? О, а я-то думал это ты здесь всех убиваешь, — усмехнулся адмирал с приветливой улыбкой.

— Я бы тебя сломал и голыми руками, — заверил того рослый воин.

— Сомнительно, зверь, что без своих крутых доспехов и замещающего грусть по маленькому члену огромного меча, — перешёл он резко на вульгарные оскорбления, — Ты бы смог положить вручную всё моё войско, — покачивал он сомневающейся головой, поправляя кружевные манжеты на рукавах, презрительно даже не поглядывая на воеводу.

— Что, может, проверим, а? Ты и я, без этих доспехов, — нарывался паладин на поединок, тут же отстегнув наплечники крепкими пальцами, так что те упали на примятую траву.

Следом он протянул вбок правую руку со своим фламбергом и демонстративно разжал пальцы, чтобы и меч его рухнул вниз, оставляя как бы беззащитным перед лицом вражеского адмирала. Того этот жест явно заинтересовал.

— А отчего бы и не попробовать, — согласился лидер головорезов, взглянув на хмурое лицо задиры, разоблачавшегося из своих титановых пластин.

Из всей защиты бронированным у Эйверя оставалась только обувь, так как впаянные части сейчас снять было невозможно, а биться босяком как-то неестественно и несолидно. Адмирал тоже, казалось, был без брони. Лишь эльф Кифлер знал, что под тканями мундира есть ещё и надетые металлические пластины, представляющие собой не цельные доспехи, а, вероятно, разрозненные элементы, быть может, даже каждая со своей лямкой или застёжкой, закрепленные в наиболее уязвимых в бою местах.

Но плюс ко всему у Лейтреда была шпага, в то время, как Эйверь без меча так ничего и не взял в свои толстые крупные пальцы. Он же обещал биться «голыми руками», а потому готов был размозжить череп оппонента прямиком так. Этот самопровозглашённый адмирал ему казался очень щуплым и хилым, не достойным даже большой траты времени.

— Тогда начали, — торопил его паладин, приняв боевую стойку и сжав пальцы покрепче, — Правый зовут Бэйтс, в честь старшего брата, а левый Куэдис в честь среднего брата, — знакомил Эйверь соперника со своими кулаками, — И они будут последним, что ты в своей жизни увидишь, — обещал он.

— Моё превосходительство, Адмирал Лейтред, гроза морей, главарь пиратов, — снял он с тёмных длинных волос свою шляпу с пером и низко поклонился, после чего водрузил её обратно на красивые, но в свете последних событий затяжной осады не слишком ухоженные волосы, — Как интересно, а в честь кого ты называешь…

— Да заглохни ты уже и доставая свою саблю! — рявкнул Эйверь, не дав тому договорить и отпустить очередную вульгарную шуточку, направившись на соперника.

Сейчас на нём осталась белая хлопковая рубаха с синим кружевным оформлением по контуру, да красные плотные колготы, не стесняющие в движении, подобные которым из-под бриджей красовались у разных лордов на торжественных вечерах.

И они приступили к дуэли на небольшом пространстве, огороженным и своими и пиратскими войсками, где на траве валялись меч и доспехи паладина, рискуя попасть кому-нибудь под ноги. Но сдвигать или убирать их ближе к какому-то краю он сейчас ничуть не желал, мечтая побыстрее со всем покончить, в частности с Лейтредом.

Тот, несмотря на факт, что вооружён в этом поединке был только он, успевал лишь отскакивать от крупных кулаков, намеривающихся сломать ему нос да выбить зубы, если не лишить сознания, а то и жизни, с одного удачного удара. Даже при том, что где-то там помимо военно-морского костюма на нём ещё были защитные пластины, движения адмирала казались невероятно лёгкими и отточенными.

Эйверь ощущал в нём годы тренировок и потенциальную военную подготовку. Кто-то учил его не просто фехтовать, защищаться и колоть ударами сабли вперёд, но и действительно достойно держаться в драке, избегая всевозможных побоев. Однако каждый раз, когда лезвие наточенной шпаги задевали руки могучего воина, на тех не оставалось вообще ни царапин, ни порезов.

— Да что же это, — наконец промолвил озадаченный адмирал, когда уже, отскочив от прямого удара, рубящим взмахом намеривался отсечь врагу кисть руки, а получил лишь пружинящую отдачу всей своей силы обратно через лезвие ударившееся, словно о прочный камень.

— Что? Плохо тебе? Хрустит твоя тростинка? — имел он в виду тонную шпагу в руках Лейтреда, — Мне кажется, многие стали забывать, что я — Эйверь! Я неуязвим! — ринулся он с этим кличем прямиком на своего врага, не желая больше терять ни секунды.

А адмирал на этот раз даже не стал отскакивать или парировать, наоборот сделал прыжок вперёд, чтобы паладин не смог рассчитать расстояние удара, а был ещё в процессе бега, нежели в позе готового замаха, выставил лезвие шпаги вперёд и вверх, угодив прямиком в правый из бледноватых серо-зелёных глаз Эйверя.

Вот только вместо того, чтобы пронзить мягкое стекловидное тело, войти в глазницу, и пронзить мозг, выйдя кончиком лезвия с затылочного конца человеческого черепа и убить главного королевского воина таким хитрым движением, которое смотрелось столь отточенным, словно уже не раз выручало и спасало адмиралу жизнь во время дуэлей, лезвие его шпаги просто рассыпалось.

Острый и длинный клинок в умелых крепко сжимающих руках наткнулся на человеческий глаз, словно на преграду из того же титана или необычайно крепкого камня. Да так, что вся сила бегущего вперёд Эйверя, встретив сопротивление шпаги, заставила ту вздрогнуть, напрячься до предела, от упирающимся в непробиваемый глаз кончика до эфеса рукоятки, за которую держал Лейтред, а затем растрескаться и в один миг разломиться на множество маленьких осколков.

Как если бы самопровозглашенный адмирал сейчас делал выпад не в глаз человеку, а разбил лезвие своего оружия обо что-то немыслимо твёрдое, отразившее в клинок не только всю ударную мощь, но и добавив своей собственной в ответ на укол.

Пятясь в ужасе с раскрытым ртом, отбросив истрескавшуюся рукоятку от такого зрелища, главарь осады едва не потерял дар речи, убедившись в неуязвимости Эйверя, причём не просто в плотности накаченных мышц и натренированного тела или нечувствительной к боли коже, а даже не сумев проткнуть тому глаз, казалось бы самый нежный и уязвимый орган из всех наружных, куда только можно было уколоть человека.

— Стоп-стоп-стоп! — забормотал адмирал, — К чему вообще нам драться! Ну, что мы в самом деле?! — сумел-таки ловко отскочить он от очередного удара кулаком, несмотря на всю ошарашенность произошедшем, — Ну, спокойнее! Зверь! Вдох-выдох! Вдох-выдох! Дыши! — показывал он на себе, сам же пытаясь привести себя сейчас в норму.

Паладин и вправду слегка унялся, словно пожалел потрясённого пирата, горделиво ухмыляясь, заодно показав свою мощь и своим, и чужим, впрочем тем до казни, вероятно, недолго оставалось, но всё-таки разная молва о его величии могла быть вновь подхвачена вполне показательным поединком. Непонятным только оставалось для многих, зачем неуязвимому паладину короля тогда вообще доспехи, да ещё и самые лучшие и прочные, сделанные из редчайших, но невероятно крепких сплавов.

Но подобный вопрос великому воину задавать никто не решался. Возможно, дело было в статусе, раз он самый главный боец королевства, то и облачение должно быть подобающим. Возможно, Эйверь не любил броню и доспехи за их вес и неудобство, но титан был невероятно лёгок, так что лишь в таком панцире паладин ощущал себя максимально комфортно, в то время, как быть в бою раздетым смотрелось бы довольно странно

Более того, неуязвима его кожа и органы, но никак не ткань и не одежда, в которую он одет. Так что сражении, если вместо брони будет кафтан, рубаха, да что угодно, рано или поздно простую одежду изрежут в лоскуты, а воевать голым — это уже как-то совсем из ряда вон выходящее явление.

— Лопнула тростинка-хворостинка, да? — улыбался Эйверь, хохоча раскатами грома, подходя ближе к оппоненту, но уже без угрозы свалить его одной рукой.

— Кто же знал, — восклицал тот в ответ, — Всякое случается, не все мифы о Карпатском Звере оказались мифами, что-то вот и подтвердилось, это же хорошо! — пытался дружелюбно улыбнуться он. — Барды не зря поют свои песни!

— Думаю, даже, если ты изъявишь желание стать уличным певцом, скитаясь и до конца жизни прославляя моё имя, тебя всё равно уже сегодня же ждёт виселица, — заявлял паладин.

— Ну, жизнь моя так-то лишь на первый взгляд ничего не стоит, — вновь вернулся адмирал к поправке своих манжет.

— А что, есть такие, кто заплатит за твою голову, желая вызволить? Король не простит вам всех воинов, которых вы убили при осаде, не говоря уж о наглости вообще сюда явиться, — хмыкнул Эйверь.

— Но всё-таки на вашем месте я бы себя казнить не торопился, — произнёс Лейтрел, — И, к тому же. только я знаю, что было столь важного в письме гонца, которого мои люди подстрелили на подходе к замку, — заявил он, поправляя шляпу и гордо приподнимая остренький подбородок.

И сейчас этот человек не лгал. Ещё в первый день осады, когда он неспешно шагал в сторону Олмара под аккомпанемент возгласов несущихся на стены разбойников, он подошёл к трупу пронзённого в шею Кирима из Лотца, обнаружив у того письмо для короля с различными весьма любопытными сведениями от Маргариты Торнсвельд.

— Лжец, — рявкнул на него паладин, — Какое письмо? Да и сам ты никогда не служил на флоте, чтобы называться адмиралом.

— А то ты, мой воинственный друг, помнишь всех солдат военно-морских сил Его Величества, — иронично проговорил щёголь в синем мундире с золотой лилией.

— И не друг я тебе, снова лжёшь! — сердился Эйверь.

— Деодорфен Гладширский как-то изрёк, что «от любви до ненависти — один шаг». Может быть, от ненависти до дружбы тоже? — попытался он мило улыбнуться, — Как раз между нами примерно шаг, — отметил он, глядя на бронированную обувь паладина.

— И сейчас я покажу тебе, что длина моего фламберга этот шаг превышает, — сурово лязгал королевский военачальник, недобро поглядывая на наглого собеседника.

— Ну-ну-ну, спокойнее! Вдох-выдох! К чему такой кипиш! Сами посмотрите на дороге к замку, что рядом с лесом, здесь недалеко, найдёте труп, узнаете, кто он, кому служил, что мог бы забыть здесь в столь далёком краю, — перечислял адмирал, — А конверт при мне, — полез он во внутренний карман мундира, — Наверняка тоже сможете определить, откуда он в Кхорн прибыл.

— Я бы больше хотел знать, откуда ты к нам прибыл, — оборвал его Эйверь.

— О, это, поверь мне, вообще не интересно. Быт Волчьих Островов сильно отличается от того, как вы живёте в этих своих замках и дворцах, — заверял его лидер осады.

И эти его слова тоже толкали паладина на размышления о том, что быт дворцов и замков этому человеку знаком. Волчьи Острова славились пристанищем пиратов, но светловолосый воин сильно подозревал, что этот тип чего-то недоговаривает, что эта броская фраза лишь прикрытие. И даже если он на тех островах и вправду бывал, где и собрал свою команду, то сам он родом всё-таки с Энториона. Вероятно из какой-нибудь разорившейся или потерявшей власть семьи.

А потому убивать его сейчас ему уже не хотелось. Правильнее было, как и планировал король, пленить негодяя, отвести в Олмар, устроив допросы, там уже пусть расколется, как собрал такое войско и чего хотел от неприступной крепости на самом деле.

— Ты пытаешься казаться искусным аристократом, Лейтред, — недовольно рычал паладин, — А на деле очередной искусный лжец, спасающий свою шкуру.

— Да говорю же, вот конверт, пергамент оттуда я благоразумно уничтожил накануне, запомнив весь текст слово в слово, сходите убедитесь, что труп гонца на указанном месте, — махал рукой адмирал, прочь от себя, словно отгонял войска короля, как каких-то приставучих собак, сбежавшихся к нему, клянча что-нибудь вкусное.

— Даже если там Кирим от Торнсвельдов из Лотц, на их землях сейчас эпидемия, он мог просто спасаться от заразы, в поисках пристанища, — не соглашался громыхающим тембром рассерженный воин.

— Ну, да, ну да, бежал в одиночку вместо того, чтобы быть при своём графе и графине, которым служит, — иронично усмехался Лейтред соловьиным голоском.

— Сбежал, — предполагал с уверенностью Эйверь, — Как трус! Бросил их на произвол судьбы! И поскакал, куда глаза глядят.

— А стоило бы тогда такому человеку являться в королевский двор? Ведь он явно скакал в Олмар, а не мимо, — заверял Лейтред.

— А чем докажешь, что не мимо, не через тропы Оленьего Леса он дальше ехать хотел? — не доверял Эйверь собеседнику.

— Вестями с полей, естественно, — с улыбкой проговорил тот в ответ, имея в виду содержание письма, — В обмен на свою свободу, разумеется, — заодно добавил он под недовольное рычание паладина.

— Ты сейчас торговаться готов чем угодно, лишь бы шкуру свою спасти, а всё равно вас всех повесят. Или распнут. Или сожгут, — с усмешкой перечислял Эйверь, даже не интересуясь какие казни за какие проступки предусмотрены, так как ни разу в жизни законодательных приказов не читал.

— К чему тогда излишнее кровопролитие? Мы храбро сражались, — подытоживал он итог всей своей осадной кампании, — Но вы оказались сильнее. По крайней мере, про адмирала Лейтреда теперь таки напишут в летописях, — подразумевал он, что, видимо чем-то отличался на флоте во время службы, однако этому так часто не придавали значения и внимания, что он в итоге подался в пираты, чтобы прославиться хотя бы здесь.

Это вряд ли была единственная мотивация и причина на то, чтобы свернуть с военной службы на преступную тёмную дорожку, но адмирал говорил это с такой интонацией, что для него это явно имело большое значение, даже несмотря на то, что настоящий титул «адмирала» кроме Уолтера Догарата при правящем Джеймсе Дайнере никто не получал. Так что этот Лейтред мог быть максимум каким-нибудь его помощником. Капитаном судна, а то и вовсе боцманом, штурманом, мичманом или даже лейтенантом либо простым гардемарином, едва ли рангами ниже, уж больно хорошо он фехтовал и был действительно обучен аристократическим манерам.

Впрочем, с Эйверем изначально беседовал на «ты», безо всякого любезного «ваше превосходительство» и тому подобно, к тому же позволял себе довольно вульгарные и оскорбляющие шутки в его адрес. Но даже при этих вольностях всё же создавал впечатление человека образованного, воспитанного, явно из богатой семьи, и. вероятно, с военными навыками и каким-то морским прошлым.

Паладин вполне мог поставить государственные дела важнее своей обруганной в шутках чести, тем более, что итак не словом, а делом доказал свою непобедимость в бою при гвардейцах, рыцарях, генерале Вершмитце и даже последних отрядов осаждавшего замок врага.

К тому же в преддверии праздника, а юбилей принцессы в Кхорне должны были отмечать более размашисто, чем простые Дни Рождения членов королевской семьи, скорее всего Его Величество по традиции сохранит жизнь хоть кому-то из пленённых сейчас воинов. Скорее всего хитрецу Лейтреду, в чём Эйверь в данный момент прямо-таки уже не сомневался, а тот ещё не раз, с ужасом вспоминая их сражение, будет рассказывать об этой дуэли и неуязвимости тела королевского паладина.

— Сражались вы не «храбро», а как полоумные, — сурово басил он на адмирала, — Лезли на стены под котлы, неслись на крепость, которую не взять…

— Не все методы работают так, как было задумано, — прервал его тот, — Но мы всё-таки попытались показать свой максимум, — заверил он, — Что ж, ну а теперь, пожалуй, объявляю капитуляцию! — теперь уже официально воскликнул Лейтред и демонстративно первым снял шпагу с пояса, бросив на траву.

Своё оружие сложили и остальные, что сейчас были рядом из его разбойничьих соратников. Битва была окончена, осада прекращена, а уменьшившийся до пары небольших отрядов враг попросту сдался на милость короля. Сражение, тем не менее, вышло затяжным, вокруг уже начинало светать, хотя фактически до первых лучей рассветного солнца ещё было какое-то время.

— Сдаётесь? Так-то лучше, — усмехался Эйверь, хотя всё было давным-давно уже решено, — А ну-ка, повернись, — повелел он главарю разбойников, перевязывая тому руки крепкой верёвкой за спиной.

— Это что, обязательно? — сделал непонимающее и жалобное лицо адмирал, — Я же итак остался без оружия, — напомнил он исход из сражения, однако паладин на это просто промолчал, не желая вести пленных в замок, не связав и не обыскав их перед этим.

Паладин поздравил довольного собой и своими людьми черноусого генерала Вершмитца с успешным проведением операции, как и кадетских капитанов, сумевших устроить хаос и дебош в стане неприятеля, своевременно подав сигнал для двух подготовленных армий. А Крэйн с его коллегой только и ждали, когда же, наконец, их отпустят поискать своих людей, волнуясь, что не все могли выжить в сражении.

Раздались горны военных музыкантов, возвещавшие конец сражения и победу армии короля. Утренний свет разгоравшегося вокруг дня радовали не только стоящие на опушке войска короля, заодно понаблюдавшие любопытную дуэль, но и находящегося сейчас далеко левее них у берега Нисы в остатках лагеря пиратов Ильнара, который приветствовал день, заставлявший отступать ночной мрак вместе с крадущимися там порождениями ночи, и рассеивая туман, чтобы более никакая тварь, будь она нежитью или кем ещё, не могла приблизиться к нему и посметь теперь нападать.

Он уже не боялся, ровно дышал, радуясь, что пережил эту ночь, эту бойню в пиратском лагере, слыша теперь победные медные трубы с лесной опушки, где, судя по всему, всё и закончилось. Его, поднявшегося на ноги, не избавившегося от палаша и кортика, забравшего их с собой, также волновало, кто из его друзей остался в живых, но где искать их сейчас он не знал.

Ильнар не ведал, что многие из них отправились далеко в лес, преследуя отступавших флибустьеров, а потому собирался двинуться непосредственно к месту звучания военных маршей. Однако сперва неспешно прогулялся по усеянному трупами лагерю, собираясь отыскать какие-нибудь несгоревшие боеприпасы и помародёрствовать стрелами в личные запасы, если какие-то из них уцелели и их удастся отыскать до возвращения сюда королевских отрядов.

Им предстояло хорошенько «убраться» в лагере. Забрать всё, что ещё не было уничтожено во время поджога, сложить припасы, забрать ценные арбалеты, побросанные за отсутствием кончившихся у стрелков стрел, забрать оружие у павших воинов и всё отнести королю. Так что от вязанок дров до развешенной сушёной рыбы — всё требовалось забрать с собой и перетащить отсюда в крепость Олмара.

А заодно туда нужно было отправить тела своих, которые погибли в бою. Ильнар уже обнаружил среди трупов несколько своих друзей, а потому крайне волновался, что вообще остался единственным из отряда. Но где-то там в глубине леса, превозмогавшая вес своего меча Нина и поспевавший за ней Кифлер настигали очередную затаившуюся группу беглецов.

XX

— Уфф, надеюсь, эти последние, — опиралась светловолосая девушка на вонзившийся её силами в землю Клаймор, служащий сейчас опорным посохом и заодно местом отдыха.

Эльф оглядывал округу, чтобы никто не мог из засады в них выстрелить, хотя далеко не факт, что среагировал бы, если б такое действительно случилось. Ему со шпагой бежалось куда легче, чем боевой подруге, однако и сражение, и это преследование по лесным оврагам и чащобе его тоже успело изрядно вымотать.

— Погоди-ка, — сощурил он свой фиолетовый взор, заметив что заросли малины сотрясаются отнюдь не по дуновению ветра.

Кифлер поманил Нину рукой, подкрадываясь потише к странному месту, где ещё совсем не было ягод, даже цветы ещё толком не распустились, лишь в следующем месяце — Флорусе обычно начиналось её полноценное цветение, а то и вовсе в идущем следом Солисе.

Он подал ей знак приготовиться и занести клинок над собой, так как своей шпагой надумал вспугнуть обитавшего или обитавших там неизвестных, а потому, если те их бы тоже видели и устраивали засаду, он шпагой мог не успеть с ними сладить, действовать предстояло Нине и действовать сразу наверняка.

Эльф со свистом хлестанул по кустарнику своим оружием, отчего раздался напуганный рёв, и колючие малиновые стебли зашевелились сильнее. Нина отпрыгнула, увидев что-то внизу, выскочившее прямиком в их сторону, а с другой стороны кустов, издавая протяжный и гремящий звук, не слишком низкий, но и уж точно не высокий, помчалось нечто тёмное на четвереньках размером с большущую собаку.

Фехтовальщик резво вздрогнул от такой внезапности, но тоже с удиравшего мохнатого существа сначала перевёл взгляд вниз, где между ним и Ниной пробежал крупный ёж, а потом снова отыскал удирающего от них зверя, оказавшегося любопытным медвежонком. Похоже, тот преследовал ежа какое-то время от берлоги, ведь вокруг других его собратьев не наблюдалось, а тот, дабы скрыться, залез в малину, куда особо соваться лохматы не хотел, однако, видимо, пытался всё-таки как-то выманить колючего зверька лапой, заставляя кусты вокруг шевелиться и подрагивать.

Сейчас же подкравшиеся Нина с Кифлером сильно вспугнули обоих животных, напугавшись сами, но теперь уже с улыбкой провожали обоих взглядом в разные стороны. Смеяться не было сил, любое колебание воздуха в груди сейчас причиняло боль и рисковало перейти в лёгкий усталый кашель. Так что оба кадета старались побыстрее успокоиться.

Но снова практически подпрыгнули на месте, едва обернувшись, чтобы возвращаться назад. Как они подкрались к кусту, также и к ним незаметно, а, может, и шумно, только всё их внимание было на еже, шелесте кустов, да вопящем медвежонке, так что они этого не ощутили и не услышали, подкралось несколько человек.

Кифлер и Нина схватились было за оружие, обнаружив рядом с собой две эти фигуры, появившиеся, словно из ниоткуда, но тут же облегчённо вздохнули, узнав лица друзей. Арекса, Эрвуд, Тиль и Такада были удивлены обнаруженным здесь соратникам никак не меньше, чем те, судя по их глазам.

Уже вовсю рассвело, так что не узнать их было невозможно. Весеннее утро помогало им выследить тех, кто бежал и даже тех, кто пытался скрыться за стволами, на деревьях, залегал в овраги или под опавшие ветки, так что удалось многих разбойников схватить и прирезать в их привычном месте обитания — лесной чаще.

— Вы? Тоже убегавших преследовали что ли? — первым проговорил Тиль.

— Ага, — моментально успокоившиеся эльф и златовласка кивнули, а девушка ещё и нашла силы издать голосом пару звуков, снова опираясь на меч.

— Мы, вроде, всех настигли, кого видели, — хвалился Такада, — Потом услышали шум, видели, как медведь помчался, увидели вас. Чего зверей пугаете? — в шутку спрашивал он.

— Да это медвежонок малой, — всё пыталась отдышаться Нина, устало отвечая.

— За ежом в кусты полез, глупенький, — добавил эльф, убирая шпагу в ножны, — А вообще, ну побежал бы он, порычал, может кого бы напугал из затаившихся. Да нет, видимо, больше никого.

— Надеюсь, — пощурился Эрвуд, оглядывая всё вокруг.

— Ладно, идём, — хлопнула его по плечу Арекса, — Возвращаться пора. Представляешь, что сейчас капитан думает? Что мы все погибли. Раз нет нас нигде.

— Ну, думать-то он так не думает, — развернулся за ней Эрвуд, — Он надеется, что мы живы, пока не найдены тела.

— Я видела, как наших убивали из арбалетов, — серьёзным тоном сообщила им Нина, — Поэтому надеюсь, что мы никого не оставили в живых.

— Уж будь уверена! — гордо задирал нос Такада, — От меня никто не уйдёт!

— Смотри, что у него, — с улыбкой кивнула Арекса на шагавшего справа метателя лезвий, который почти всю битву провёл вооружённый двумя пиратскими саблями.

— О, твоё подмастерье, — усмехнулся эльф.

— Ага, паж, оруженосец, — усмехнулся Тиль, — Тащит запасные клинки для его валькирии.

— Да ну вас, — качал головой сам Такада, — Столько раз выручал в бою, и вот она благодарность!

— Не плач, — подбадривала Арекса, — Дома ждёт хорошая еда, изысканный чай попросим. Нам за победу теперь всё можно. Что желаешь вместо перепелов и куропаток?

— Ой, ещё шагать и шагать, а ты о еде, — не выпуская мечи, ибо ножен под них у него при себе, разумеется, не было, он сжатым с рукояткой правым кулаком поводил по животу круговым движением, словно живот сводило от голода, — Я бы борова слопал, или вон медвежатину. Может, догоним того? — спрашивал он, конечно же, не всерьёз.

— Идти надо сперва на шум реки, а потом уже вдоль Нисы выйдем как раз берег, где высаживались, — предлагал им мудрую тактику возвращения Эрвуд, чем они и воспользовались, пойдя на звук воды.

— Жалко мелкого, но если бы к мёду вывел, м-м-м, — протянула Нина.

— Ага, убили сотни пиратов и умерли от пчелиных укусов. Шикарная надгробная надпись получится, — крайне не одобрял лезть в ульи диких лесных пчёл Кифлер, вероятно имея скверный опыт общения с жужжащими полосатыми насекомыми.

— Да уж, — согласился Тиль, — Ну, вот мёда и попросишь, к чаю, — заодно сказал он Нине.

— Как ты? — поинтересовалась она, — Хоть немного легче стало?

— Не знаю… Вроде и да, вроде и нет. Когда мы в бою, я знаю, что могу довериться, что мы как бы вместе, и что брат в каком-то смысле всегда со мной, — Но по ощущениям всё равно пустота. Стольких убил, а нет удовлетворения. Нет ощущения, что не отомстил.

— Это ничего, — хлопнула его Арекса по лопатке спины, — Увидишь сейчас трупы последних, поглядишь на их дохлого лидера, придёт осознание победы.

— А представляете, мы проиграли? — усмехнулся эльф, — Вот мы побежали в лес, и без нас не вышло у остальных прирезать вражескую армию. Отбились как-то. Может, маг у них в запасе какой, или ещё штуковины какие. М?

— Да ну, чтобы Эйверь проиграл, — сомневалась Нина, — Если б кто другой первую армию возглавлял из генералов, то всякое возможно. А с ним-то уж точно рассчитываешь на победу.

— Хм, да уж, да… — соглашался тот, молча зашагав рядом.

— Вы же слышали горны, — напомнил Такада, — к чему болтать о ерунде, мы выиграли, трубили победу.

— Точно, — тихо произнёс Кифлер, вспомнив, как доносился с опушки звук труб музыкантов.

— Эй, Тиль! Одного мага лорды вечно нанимали совершать «Разгон», да только денег он ни разу не получил, почему? — с усмешкой спрашивала Арекса.

— Потому что вместо «разгона туч» им всем требовался разгон толпы бунтующих, — усмехнулся тот, зная и здесь продолжение шутливой истории, оказавшейся в тему подавления нынешнего пиратского восстания.

— Ха-ха, всё-то ты знаешь! А про моль из Карпат слышал? — поинтересовалась красноволосая девица с ирокезом косичек.

— Кажется, нет. А что там с ней? — призадумался Страйкер.

— Карпатская моль настолько сурова, что когда рыцари Кромвеллов убирают в шкаф оружейни латы, то обнаруживают там потом лишь оставшуюся кольчугу! — отвечала та.

— А-ха-ха! Сильно! — рассмеялся Тиль над шуткой о пожирающем метал докучающем паразите, — Карпатские моли это сурово! — согласился он кивком головы.

— И ещё одна, что сказал Леший Домовому, когда тот его достал своим нытьём за рюмкой на пеньке? — проговорила она вопросительно.

— Эм… Без понятия, — призадумался Тиль, смутно представляя себе эту картину, так как внешность лешего описывалась от источника к источнику довольно разнообразно.

— Дома вой! — рассмеялась и сама Арекса вместе с ним, услышавшим каламбурный ответ.

Улыбкой оценили и остальные. Двигались они неспешно, берегли оставшиеся силы, отдышались после беготни за трусливыми бандитами, и гадали, чем же действительно могла закончиться схватка их войск. Предполагали разные варианты казни вражеского лидера, убили ли его на месте, ранили ли, дожидаясь приезда короля к месту схватки, или же притащат в замок, чтобы публично совершить возмездие на главной площади.

По берегу реки шагалось легче, чем через лес, с учётом, что там не было никаких троп под ногами, ведь большинство лесных дорог были куда дальше места сражения и расположения вражеского лагеря, однако времени это занимало больше, чем если бы им удалось хорошо сориентироваться и вернуться напрямую.

Ведь Ниса огибала лес, а они итак уже прошли косо со своего места до берега, и теперь огибали его по травянистому периметру, куда уже падали солнечные лучи. Постепенно впереди по течению начали виднеться пришвартованные парусные суда, плоты и лодки пиратов, по которым те сюда добирались и сплавляли свои ресурсы, запасы, строительные материалы для сборки катапульт и возведения виней, стреломётов, осадных башен гелеполей.

Когда они несколько часов назад прибывали к лагерю на собственной лодке, этих практически не было видно в тумане, за исключением шпилей самых высоких мачт из парусников, вероятно, корабля, на котором прибыл главарь-адмирал. Теперь же всех их вскоре можно было бы рассмотреть вблизи в лучах солнца, а также они явно служили ориентиром, что и сам лагерь уже где-то неподалёку.

Однако группу шагавших друзей-сослуживцев не могла не привлечь сухая ива растущая на будто бы выжженном вокруг себя куске прибрежной земли. Казалось бы, близость к реке, расположение с краю от леса, где дерево, подобно многим таким же одиночкам, не страдает от нехватки света в тенях других высоких крон, но внешний вид этого растения сейчас смотрелся совсем уныло и удручающе.

Раздвоенный ствол рос прямиком из земли, расходясь в какие-то закрученные противоестественные фигуры с очень малым количеством веток-отростков. Деревце казалось совершенно иссохшим, ни единого листка, ни почек, ни цветков, да и цвет его очень отличался от живой коры всех остальных своих соседей.

Однако на верхушке всё-таки было одно сосредоточение жизни, некий красный плод на тонком черенке, свисавший будто бы последним напоминанием, впитавшим в себя все силы тленного растения и сейчас покоящийся, маня к себе своим ярким светом. Но на подходе к склонившимся раздвоенным стволам этой ивы, даже глядя прямиком на этот фрукт, нельзя было не заметить под ногами на сухой и необычно рыхлой земле странные крестовые отметины.

— Что это? — тихо произнесла Нина, уставившись на начертанные толстенные линии, сходящиеся всегда ровно в центре.

В это сложно было поверить, но художник их изобразил с такой тщательностью, что несмотря на не симметричное расположение между собой — изображены они было то там, то здесь, без какой-то системы и казавшегося смысла, — сами по себе они смотрелись совершенно идентично.

Одинаковые толстенные кресты в пядь шириной в каждой линии, которые у концов заканчивались округлым краешком с более сильно вдавленной землёй по каёмочке, будто бы края эти им прорисовывали тщательней и глубже с какой-то абсолютно неведомой целью. Длина каждой исходящей из центра такой прямой широкой линии была где-то с локоть. Вниз уже смотрели и остальные. Эрвуд даже присел, прикоснувшись к изображениям, поводив подушечками пальцев и по вдавленным краям, и по центральной части, пытаясь понять, чем и с какой целью это здесь кто-то начертил.

— Кресты, но очень странные. Какой-нибудь религиозный культ типа вааков? — предполагал он.

— Кресты, да непонятные какие-то, с круглой сердцевиной, — разглядывал их Тиль, — Не припомню таких символов где-либо…

— И я, — кивнула златовласка, склонившись возле одного такого начертания и внимательно его рассматривая.

— Я тоже такие не видела, — произнесла Арекса, проведя взглядом от одного к другому, осматриваясь вокруг, — Да они тут повсюду! Вон справа, вон ещё слева.

— Может, какой-то узор, который мы не понимаем? Видимый только сверху, — предположил Эрвуд, приподнимая голову на извилистые сухие стволы, а заодно и на привлекавший к себе красный фрукт, как вслед за ним поступили и остальные.

— А, может, это расположение звёзд, — призадумалась вслух Нина, тоже не понимая отсутствие симметрии и отсутствия ровных рядов в написании совершенно во всём похожих рисунков.

— Хе-хе, кому десерт? — вопрошал Кифлер, ловко подбрасывая одной рукой отобранный у разбойника кортик и ловя тот пальцами за рукоять по приземлении на руку.

Было похоже, что ему, а вовсе не Такаде, сейчас больше всего неймётся с голодухи, так что именно он сразу вызвался влезть повыше, добыть эту яркую штуковину, чем бы то ни оказалось, а заодно и сообщить оттуда сверху, нет ли симметрии в рисунках крестов или не складываются ли те в какие-нибудь понятные очертания.

Нина и Арекса поглядели на сомнительный плод, напоминавший скорее разросшуюся ягоду, нежели спелое яблоко. Округлый красный шарик на непонятной тонкой ниточке стебелька, причём вокруг ничего подобного на сухих ветвях не наблюдалось вовсе. Во взгляде каждой из девушек была опаска и подозрительность к этому объекту.

Такада, на удивление, так и вовсе не обратил внимания на слова сослуживца, шагая поодаль от крестовых отметин, не желая здесь задерживаться и сильно отставать от остальной армии короля. Ему хотелось уже добраться до лагеря, а там и до замка, чтобы, наконец, отдохнуть. Операция, которая должна была занять час-другой растянулась беготнёй на всю ночь. Уже вовсю было светло, а они все ещё глаз не сомкнули.

— Ну, раз никто не хочет, значит это — моё, хе-хе, — произнёс эльф, приближаясь к сухому дереву.

Оно всё было будто покрыто отшелушивающимися твёрдыми черепками, словно старая отшелушивающаяся постройка, эдаким истрескавшимся слоём изношенной винтовой роговицы, словно перед ним не растение, а что-то другое. Да и на ощупь, когда он, взяв кортик в зубы, чтобы именно им срезать «яблоко», начал карабкаться обеими руками, ища ботинками опоры и выступы, её поверхность была странноватой, не особо-то деревянной, так что молодой фехтовальщик терялся в догадках, по чему же именно он сейчас влезает.

— Ильнар бы стрелой сбил, — проговорила Арекса, — А так, лезть ещё туда… Очень нужно. В замке перекусишь, — манила она его спуститься и возвращаться уже в Олмар.

Добравшись, наконец, до плода, он внимательно разглядел его вблизи. Прозрачная нить с розово-красной тонкой сердцевиной, переходящей в круглую форму, как если бы в стеклянный бокал кто-то налил вина или скорее даже измельчённых и выжитых томатов, цвет у объекта был специфический, да к тому же никакого фруктового аромата рядом с ним не было вовсе, что было бы характерно для яблока или ягоды. Даже наоборот, запах от этой штуковины был весьма неприятный.

— Что же ты такое, — проговорил шпажист, наконец, усевшись и вынув из зубов кортик, одной рукой удерживаясь за ствол загадочной конструкции.

Но вместо того, чтобы срезать прозрачный стебелёк, он решил зачем-то кончиком лезвия ткнуть саму округлость. Не то проверить на твёрдость или эластичность, не то и вправду захотел отчего-то вот так вскрыть, не срезая, понимая, что может запачкаться брызгами в случае чего.

И округлая сфера действительно лопнула, словно тонкая натянутая кожица, выпуская из себя красную вязковатую жижу с ароматом гнили, соли с лёгкими металлическими примесями. А сама иссушенная ива под ним пришла в движение, затрясшись от такого обращения со своим «плодом».

— Кифлер, слезай оттуда живо! — взволнованно вскрикнула Нина, а земля с этими странными крестами под ними начала приподниматься, трястись и трескаться.

Рыхлая земля приподнималась отдельными комьями, особенно по правую и левую сторону от стоящих разрозненной группой, попятившихся назад, чтобы не угодить в какую-нибудь ловушку или не упасть в яму. Раздавался утробный звук, словно где-то под землёй принялись трубить одну единственную ноту, переходящую в ещё более грубый металлический лязг.

Могучая гора выползала из-под земли, стряхивая с себя рыхлую почву и отдельные её более глубинные куски, сцепленные вместе за счёт подземной влаги от реки и тонких мелких кореньев. Нечто громоздкое и неуклюжее устремилось ввысь, поднимая деревце вместе с эльфом, едва успевшим ухватиться обеими руками за ветви, выронив свой кортик куда-то среди обрушивающейся потоками вниз землицы.

Нина и Арекса отпрыгнули назад, мгновенно вооружившись, едва откуда-то снизу выползла крепкая согнутая в заострённом локте крестообразная лапа с мутно-зелёным ворсом поверх серой болотистой кожи, рухнувшая в том месте, где они стояли, напрягая мышцы выползающего жуткого создания. Девушки с ужасом смотрели, как из убежища монстра тянутся другие такие же мускулистые руки, с грохотом падая на поверхность, служа опорами для вздымающейся исполинской туши.

От них пытался уклониться Эрвуд и отдалялся отскоком вбок Тиль Страйкер, а Такада стоял дальше всех в наиболее безопасной зоне, не нуждаясь от чего-либо сейчас уворачиваться. Вот только сама эта выползшая тварь в вышину две с половиной сажени явно не намеревалась стоять на месте и просто взирать на пробудивших её незваных гостей.

Плакучая ива оказалась ни чем иным, как рогами дремавшего лесного дэва, сейчас пробуженного зависшим сверху Кифлером, который пронзил не ягоду или плод, а всковырнул некий налитый кровью нарыв с недавно зажившего ранения. Видать, всё-таки где-то там в этих витых сухих «стволах» всё-таки обитала жизнь, были чувствительные нервы и сосуды.

Двуногое создание со звериным наклонённым вперёд торсом четырьмя руками-лапами, на каждой из которых было по четыре пальца, растущих в противоположные друг от друга стороны, что и оставляли эти самые крестовые следы. Ступни крупных ног у чудища были точно такими же, ничем не отличаясь от этих его кистей. А кончик каждого такого перста венчался округлым и широким ногтем, слегка заостряющимся в конце, напоминавшим больше не коготь, а верхнюю часть птичьего клюва тех пород, что поедают зерно и ягоды типа снегирей и воробьёв, только эти были громадными, шириной под стать пальцам этого чудовища.

Наконец, большая часть почвы с него была скинута. Существо, вероятно, залегало в зимней спячке у побережья, но отчего-то не проснулось вовремя в Ликвеусе. Впрочем, некоторые особи и вправду могли очнуться в начале Веридиса, как сейчас. Выбираясь из притоптанной берлоги, косматое дикое нежно взревело, отряхиваясь от комьев грязи, чуть не скинув Кифлера, а тот не мог даже дотянуться до ножен шпаги, дабы как-то себя защитить.

Загнутые назад ноги сейчас приседали, а передние четыре «руки» разминали свои изгибы и плотные крестовые пальцы, клацая коготь о коготь крайне мерзостным звуком. В вышине на широких плечах покоилась заросшая ворохом шерстяной бороды цвета жухлой травы и старого папоротника такая же размашистая лохматая голова с клочками мха и дурно пахнущей плесени, абсолютно не похожая ни на одного зверя, ни на человеческую.

В центре её, прямиком вскоре под расходящимися стволами рогов виднелась усеянная вглубь с обеих сторон зубьями вертикальная двустворчатая пасть, пускающая желтоватую едкую слюну, напоминающую различные древесные смолы. Два вытянутых звериных глаза такого же янтарного оттенка под выступающими хмурыми бровями располагались по разные стороны в верховьях этого причудливого рта.

Ещё два более округлых глаза располагались по краям головы, так что создание могло видеть на довольно большом расстоянии практически вокруг себя, насколько позволял угол обзора этих боковых глазниц. По бокам пасти вниз опускались прямиком на бороду щупальца усиков, похожих на толстенных кольчатых червей, извивающихся и живущих своей жизнью. А крайние бока в областях, где могли бы располагаться скулы и щёки, выступали вперёд белёсыми костяными пластинами, напоминающими черепа животных, словно здесь тварь была защищена бронёй наружного скелета.

Выглядящие сухими, но явно чувствительные своим нутром рога выдавали, что по ним, как насекомое-паразит сейчас карабкался Кифлер, пытающийся найти какую-то опору, чтобы задержаться и не свалиться, а в идеале ухватиться лишь одной рукой, чтобы суметь вооружить вторую.

Ни крыльев, ни хвоста у создания не было и в помине, как не было их у любых видов дэвов. Его опущенный присевший зад сейчас вместе с ногами напоминал эдакую позу лягушки, когда выпяченные вбок локти грозно демонстрировали его явно недобрый настрой, воинственно сжимая рыхлую почву округлыми недлинными когтями толстенных пальцев.

Янтарные злобные глаза оглядели стоящих полукругом Нину, Арексу, Тиля, Такаду и заходящего со стороны кромки речного берега Эрвуда, несколько раз топнув и вместе и поочерёдно всеми четырьмя своими передними лапами, оставляя те самые следы-отметины, пытаясь напугать людей и обратить их в бегство вздрагивающей под ногами землёй.

А потом одна из лап потянулась наверх, мгновенно схватив Кифлера одним цепким движением, сжимая двумя противоположными пальцами его бёдра, чуть не заставляя эльфийские кости треснуть.

Ножны и шпага в них были смяты такой хваткой, вдавливаясь в тело. Кадет дрыгался и сопротивлялся, руками хватаясь за схватившие го массивные толстые конечности, не в силах их разжать и вырваться, а рука уже тянула его к области широкой морды дикого и воинственного создания.

— Не-ет! Держись! Кифлер! — вооружившийся Эрвуд помчался вперёд, чтобы атаковать существо, вызволяя друга, такжепоступили и остальные. Ринувшись на дэва почти синхронно.

Но лапа-рука располагавшаяся на туловище под той, что держала эльфа-фехтовальщика, одним крепким ударом свалила с ног бородатого парня, заставляя его отлететь всем телом и сталкивая таким образом прямо в шумящую реку.

— Эрвуд! — остановилась Нина, испугавшись уже за обоих, пока Арекса и Такада, каждый с двумя клинками, девушка — с мечами, щур — с саблями, всё приближались к чудовищу.

— Эрвуд! — крикнул и Тиль, помчавшись тому не выручку, подбегая ближе к берегу и проскакивая между крупных махавших в воздухе лап, способных свалить даже дуновением воздуха от своих громоздких движений, не говоря уж об опасности быть заживо раздавленным.

Молодого мужчину уносил поток, из которого тот стремился выплыть куда-нибудь поближе к любому берегу, барахтаясь и исчезая из поля зрения черновласого парня. Ещё один был зажат и схвачен, двое во всю прыть неслись на помощь, сверкая лезвиями своих оружий, последняя поодаль со страхом в голубых глазах провожала подхваченного всплеском воды соратника.

Монстр синхронно топнул, опустив три своих свободные лапы на землю одновременно, сбив волной лёгкой тряски с ног всех четверых оказавшихся рядом, включая стоявшую дальше всех Нину, а Тиля даже заставив выронить меч из руки. И у них на глазах поднёс несчастного и вопящего эльфа к своей пасти, откусив ровно столько, сколько было его тела над сжатыми костями бёдер, в один лёгкий укус разделив без особых усилий его тело надвое.

Девушки буквально одновременно издали крик ужаса и отчаяния, в котором слышалась и горечь неминуемой потери, и настоящий внутренний шок случившегося, и естественное отвращение от увиденного чудовищного акта, и даже вскипающая ненависть к убийце их товарища. Такада зажмурился и даже отвернулся, не желая это видеть. Тиль же, раскрыв рот, не мог ни встать, ни пошевелиться, скованный ужасом от увиденной сцены.

Один короткий миг и от ещё вполне живого и кричащего Кифлера осталась лишь окровавленная нижняя половина, которую крепкие пальцы вскоре таки плотно сжали, раздробив кости, и также закинули в зубастую вертикальную пасть, похоже, что лишённую языка в привычном понимании, но с копошащимися с обеих сторон среди зубов мелкими отростками внутренних чувствительных усиков, помогающих попавшим в пасть кусочкам продвигаться дальше в чрево косматой громадины.

Ближе всех к одной из топнувших лап сейчас был лежащий на земле Такада. Крестообразная «ладонь» уж было поднялась, чтобы вообще его раздавить, накрыв сверху со всей своей неистовой животной силой. А сам он, вновь раскрыв глаза, успел за это время лишь на миг придти в себя, сообразить близость смерти, но не в силах сдвинуться и ринуться куда-либо с места лишь закрылся двумя саблями, некогда подобранными с пиратских трупов на поле боя. Вдруг в последнее мгновение, прежде чем лапа чудовища успела рухнуть вниз, его сбоку мощным толчком пихнула Арекса, сама едва избежавшая участи быть расплющенной здесь и сейчас.

Нина подбежала к ним, помогая Такаде подняться и оттаскивая его назад, отступая вместе с Арексой в одну сторону, когда с другой от чудища находился ошарашенный тиль сидел на земле. Монстр же, ещё раз топнув, снова сбив всех их с ног, издал бурчащий утробный вой, прогибая свою подобную косой скале спину, сжимая-разжимая пальцы задних ног, и с прыжком понёсся в лесную чащу, периодически ломая ветви и сшибая самые слабые и маленькие из деревьев, имевших несчастье прорасти у него на пути.

Скорость всех шести его большущих с аршин-полтора лап была такой, что никакой возможности догнать дэва и отомстить за смерть Кифлера у оставшихся чудом в живых кадетов попросту не было. К тому же следовало бы бежать по берегу и выручать Эрвуда, которому могла бы требоваться их помощь, чтобы из реки выбраться наружу.

Недолгая передышка с осознанием всего ужаса случившейся трагедии на лицах, и троица, переглянувшись, сообразила, что тратить сейчас время на слёзы и пустую злобу незачем, когда ещё один сослуживец находится в беде. Вскочив на ноги, они побежали, по пути подняв и ещё не пришедшего в себя от увиденного Тиля, бросаясь не в бессмысленную погоню через поломанные кустарники да обрушенные древесные ветви, а по течению Нисы, чтобы вызволить из водяного плена потока отброшенного туда чудищем парня.

Тот, правда, весь насквозь промокший и, похоже, потерявший меч, не то в воде, не то выронив его в момент тычка гигантской лапы от удара, уже ковылял к ним среди близрастущих к берегу деревьев, протирая рукавом лицо от капель, скатывавшихся с его двухцветной шевелюры и тяжело дышал. Ведь он был отнюдь не крепкого телосложения, так что вылезти собственноручно для него было равносильно личному подвигу. И теперь весь его вид буквально демонстрировал, каких трудов ему стоило справиться с течением, ухватиться за что-либо, выползая на берег.

— Ты жив, о боги! — метнулась к нему Нина, мгновенно убрав клаймор и крепко обняв, несмотря на то, что он был весь мокрым.

Однако улыбки радости, конечно же, ни на её лице, ни на лицах Арексы и Такады не было, так как боль утраты и скорби по Клифлеру сдавливала изнутри, а предстояло ещё и сообщить об этом Эрвуду, который ничего не видел, ведь монстр сбросил его в воду ещё до того, как зверски разорвал зубами бедолагу-эльфа пополам.

Метатель лезвий сразу же отвёл грустящий взгляд, не желая быть тем, кто сообщит дурные вести. На побледневшем Тиле не было лица, лишь снова этот пустой взгляд в никуда. Арекса смотрела вылезшему из реки сослуживцу, чуть вздрогнув губами, но вымолвить не смогла ни слова. Эрвуд словно понимал этот взгляд, улавливая в нём тягостную грусть, печаль и отчаяние, окунался в ощущение тревоги, что что-то случилось, и руками чуть отстранил от себя Нину, чтобы взглянуть на ту и спросить хотя бы у неё.

— Кифлер?! Что стряслось? — в его голосе витали нотки надежды хотя бы на то, что монстр просто похитил эльфа, унёс того с собой и теперь ему предстоит всех успокоить, возглавить отряд на поисковую операцию по спасению, однако и златовласка Одуванчик опустила преисполненные слёз глаза.

— Оно сожрало его… — вздрогнув от воспоминаний тихо проговорила она ему, — Прямо у нас на глазах… В один момент раскусило тело пополам и закусило останками, не церемонясь.

— Нет… Нет, — забормотал Эрвуд, замотав головой, — Чёртова зверюга! — крикнул он куда-то вправо в сторону леса, — Я найду тебя, отыщу и убью! — угрожал он исполинскому созданию, которое его уже не слышало, а с голодухи, исхудав после зимней спячки, выслеживало в дебрях леса оленей, косуль и даже кабанов, которыми можно было куда серьёзнее подкрепиться, чем эта мелюзга под ногами, к тому же отвратная на вкус, судя по съеденному эльфу, и вся в «чешуе» из ткани да кожаных и кольчужных доспехов.

— Давайте лучше возвращаться домой… — расстроено проговорил Такада, опустивший голову, не в силах что-либо вымолвить сейчас Тиль молча кивнул ему на это, тоже не желая сейчас связываться ещё раз с этим четырёхруким монстром, рискуя жизнями остальных друзей.

— Да как так-то? — вспыльчиво визжал Эрвуд, брызгая с мокрых волос каплями в близстоящих от движения своей головы, — Нина! Идём за чудовищем! Окружим его, будем пырять лезвиями, пока не издохнет от потери крови!

Та стыдливо повернула голову, осознавая, что сделать ничего нельзя, однако она столь же пылала ненавистью к гигантскому голодному уродцу, желая уничтожить его за убийство сослуживца, вот только понимала, что впустую сейчас на иссякших силах преследовать лесного монстра, умчавшегося неведомо куда.

— Эрвуд, Эрвуд! — подошла его унять Арекса, взяв за плечи, взывая к здравому благоразумию, — Это не вернёт его! Слышишь? Мы даже не знаем, могут ли клинки его пронзить! Искать его в чащобе после долгой битвы? А найдём дэва, как поймём, что этот тот самый? На нём были какие-то опознавательные отметины или ты всю живность хочешь вырезать в память о Клифлере?

— Да как же… Да вы что! Народ? — оглядывал он лица всех троих скользя взором от Арексы к Нине, от той к Такаде и обратно на красновласую боевую подругу, — Как так уйти, оставить его без отмщения? Думаете, он бы хотел этого?

— Он бы точно не хотел, чтобы мы сгинули в попытках за него отомстить, — констатировал щур, опять опустив глаза к ногам, — Думаю, он бы предпочёл, чтобы мы всё-таки жили и хранили память о нём.

— Его рисунки… — вспомнила Нина, — Он так и не закончил своё схематичное пособие… Кифлер… — прикрыла она ладошками низвергающие слёзы глаза, печаль которых было ничем не унять сейчас.

— О, да… Он только начал, столько усердно там чертил вчера…

— Мы должны хоть что-то сделать… Отметим место, потом сюда вернёмся, выследим его по следам, нельзя же всё вот так оставить! — возмущался Эрвуд, — Придумаем тактику, как загнать чудище в какую-нибудь яму с кольями или других ловушек сделаем, — предлагал он.

— Давай найдём капитана, — предложила Арекса, — Может, он возглавит отряд на миссию отмщения, обговорите план действий здраво, а не на эмоциях вот так сейчас. Всем немного нужно отдохнуть, вернуться в замок.

— Да, — согласилась Нина, не особо представляя, как сообщать о трагедии ещё и Крэйну, — Посмотрим, что скажет капитан…

— Посмотрим, — с большой неохотой согласился и Эрвуд с остальными, не став больше упираться.

Не понёсся он в одиночку, сломя голову, сводить счёты с зелёным лохматым чудищем, однако весь дальнейший их путь молчал, вспоминая все детали внешности этого создания, которые сумел лицезреть до того, как оказался в реке. Можно ли будет как-то опознать его по рогам и их завитому строению, осталась ли на месте того красного шара веточка черенка, на котором тот висел, например.

Он понимал, что никаких шрамов и отметил никто чудовищу не оставил, раз они не знали, сколь уязвима его туша к саблям и мечам, однако это не мешало ему сейчас всячески надеяться, что все вместе они слаженными действиями остатков своего взвода вполне как-нибудь способны с этим монстром справиться.

Вот только рвения его на эту мстительную операцию особо никто не разделял. Да и Арекса была права, что убийства дэва никак не вернёт Клифлера к жизни. Они отыскали меч Тиля недалеко от норы-ямы, из которой вылезло чудовище, но не обнаружили оружия Эрвуда нигде рядом. Возможно, его засыпало или куда-то отбросило, вдавило в почву, пока топали огромные четырёхпалые лапы, или он всё же разжал руку, когда уже пытался выплыть, оказавшись в реке.

А вот от Кифлера ничего обронённого не нашли. Его записи оставались в казарме на столике рядом с украденной чернильницей, шпага в футляре была раздавлена вместе с нижней частью туловища, а куда делся не принадлежавший ему кортик с крестовым лезвием также никто не знал, потому что никто его не смог обнаружить.

Впрочем, даже если бы тот вдруг где-то мелькнул на виду, он был бы достойной памятью об эльфе-фехтовальщике, с учётом, что тот владел им лишь несколько последних часов, подобрав у кого-то из трупов, также, как свои сабли, сейчас загнанные под пояс, чтобы не мешались, Такада.

Все брели дальше понурые и усталые, неспособные смириться с ещё одной утратой. Нина вытирала слёзы, бледный Тиль вздыхал и молчал, Такада что-то шёпотом бубнил под нос, покачивая головой, удивляясь тому, как жестоко складывается жизнь вокруг, Эрвуд сжимал кулаки, а Арекса свои мечи, будучи единственной в компании, кто держал оружие наготове и единственной, кто пытался начать в компании разговор, однако никто все эти её начинания не поддержал.

Когда они дошагали до пиратских кораблей, то там уже вовсю копошились гвардейцы короля под предводительством черноусого молодого генерала Адельмара Вершмитца, снявшего с коротких кудрей свой конический шлем, а также его «правой руки» — рыцаря Оскара Оцелота и его старого помощника, капитана и по совместительству ещё и родного дяди Людвига.

Кадеты не знали, были ли на этих кораблях обнаружены какие-то члены команды, проспавшие дебош в лагере и всю битву, а если и были, то убили их или взяли в плен. Среди деревьев, глядя на берег, было видно, что оттуда выносят ящики с припасами, что-то обсуждают, уносят обратно, чтобы не тащить вручную, так как корабли всё равно по реке явно планируют перегонять в Олмар, но просто обо всём, что обнаружили в трюмах и на борту солдаты докладывают начальству.

Так как своих там не было видно, никто из компании Шестого Взвода в ту сторону не пошёл. Они шагали поодаль, плавно направляясь к опушке и разбойничьему лагерю, ныне уже хорошенько залитым солнцем. Каждый размышлял о своём, но сейчас хмуро глядеть себе под ноги уже не было смысла, хотелось отыскать своих.

И на это, выйдя на свет из древесных зарослей, у них ушло не так уж и много времени. По правую руку от них войска Эйверя собирали арбалеты, связки припасов и даже перевязанных вместе мечей, собранных на поле боя. Что-то складывалось в ящики, что-то на самодельные носилки. Бывало, даже рыцари отдавали свои плащи, чтобы ткань натянуть между двух балок, куда можно будет сгрузить различное добро.

Благо вооружение пиратов и вправду было вполне качественным, а уж диковинные ручные самострелы отсутствовали даже в Триграде за исключением единственного прототипа, подаренного Варгусом Розенхорном от лица инженеров Гильдии Алхимиков, которые попросили его, как представителя и главу всего Скальдума презентовать Его Величеству. Тот был выставлен в Военном Музее, где и хранился для обозрения всех желающих, а теперь его более совершенные собратья смогут вооружить небольшой отряд стрелков. Правда, с ними ещё требовалось приноровиться хорошо обращаться, но это уже дело мастерства и личной техники.

Рядом с остроухими гвардейцами — небольшим отрядом служащих Вершмитцу эльфов в страже короля, общавшихся меж собой жестами на пальцах, стояли и знакомые кадетам фигуры — Ильнар и капитан Крэйн, беседовавшие с капитаном Восьмого Взвода, позади которого виднелись девушки из его отряда. Одноглазый стрелок, как тому и полагается, подметил подходящую компанию первым, похлопав своего военачальника по предплечью, так как шипованные наплечники похлопать по-другому здесь физически просто не позволяли, чтобы тот отвлёкся от беседы и оглянулся.

— Тринадцатый Проклятый Бог! — обомлел Рихард, увидев их, — Вы живы! — сделал он шаг другой в их направлении.

— Капитан! — сквозь слёзы улыбнулась ему Нина, едва не ринувшись обнимать.

— Боги великодушные! Нина, Тиль, Такада, Эрвуд! — восклицал он, — Арекса! Сквозь все бои прошла! Да где вас носило?

— Добивали самых трусливых, капитан, — проговорила как раз красноволосая девушка, лишь сейчас убирая в ножны два своих заточенных меча-акинака.

— Я уж думал, я единственный из всего взвода остался, ребята! Какая радость! — Ильнар приобнял не слишком радушного на такое проявление чувств Такаду, затем Нину.

— Единственный? — удивилась Арекса, — Хочешь сказать, остальные…

Тот лишь кивнул, опустив голову. А когда она посмотрела на капитана, то и он, поймав её взгляд, пристыдился, что больше никого из отряда не уберёг. Ему было жаль их всех. Бой от боя его кадетский взвод всё сильнее и сильнее сокращался, а он никак не мог их защитить перед лицом злодейки-судьбы.

— Значит, настигали струсивших, — только и произнёс он, чтобы как-то нарушить воцарившееся трагичное молчание.

— Да… мы… — всхлипывала Нина.

— Догоняли беглецов, — прервал её Эрвуд.

— Они догоняли, — отмахнулся, качнув головой назад Такада, на Арексу, — помчались ночью, в туман, в чащу! — не то жаловался он, не то причитал, — А мы что? А мы своих не бросаем, следом помчались спины прикрывать.

— И мы… с Кифлером… вдвоём ещё… — опустила глаза Нина, — Не зная, где остальные, просто добивали тех, кто рискнул удрать и скрыться от возмездия в чащобы…

— С Кифлером? Он не с вами… — начал вопросительно, а кончил уже совсем обречённым голосом Крэйн.

— Лесной дэв, капитан. Наткнулись на такую громадину, всё вышло внезапно, он… — начинала было Арекса.

— Дэв? Это такие шестилапые крупные? — спросил капитан.

— Да, две массивные задние ноги и четыре передние руки-лапы, — ответил ему Эрвуд.

— Они как раз пробуждаются в это время года, злые и голодные, — проговорил им Рихард, тяжело вздохнув и поняв, к чему всё идёт.

— Мы пытались его спасти, — вступилась было Арекса, — Но он одним топотом сбивал нас с ног, швырял к реку… Он был таким огромным!

— Слишком огромным… — добавила заодно и Нина.

— Бедняга Кифлер, — проговорил Рихард, коснувшись своей облысевшей покрытой татуировками головы, где к вечеру будет красоваться немало новых имён, — Больше никого не видели? Это реально всё, что от нас осталось? Шесть человек из двадцати? — не мог он поверить своим глазам, припоминая павших в том и в этом бою, чтобы убедиться.

— Шесть и вы, капитан, — обняла его наконец Нина, чтобы поддержать, — Нас мало, но мы… мы сильные, — в противоречие собственным словам вновь дала она волю накопившимся слезам горя.

— Будем молиться за всех и держаться вместе, — провела по её светлым волосам Арекса, опуская свою ладонь девушке на левое плечо, слегка сжимая пальцами.

— Тиль, ты-то как? — обратился капитан к бледному и, казалось, едва стоявшему на ногах черноволосому бойцу.

— Да… отвратительно, — произнёс тот, не подняв даже своего сапфирового взора на своего военачальника, — Обидно ещё, что дэву не отомстили. Удрал на такой скорости… Я думал, вообще нас раздавит! — лишь сейчас со всей серьёзностью и суровостью во взгляде он посмотрел в лицо Рихарду.

— Вот это мне действительно не понравилось, — вставил свои слова Эрвуд, — Я думал, мы по пятам пойдём за этой бестией и…

— Кифлера это не вернёт, — вновь вмешалась Арекса, — Лес мы не так хорошо знаем, дэва одного от другого не отличим, все усталые после битвы и беготни за этими трусливыми корсарами.

— Да, наверное, ты и права, — кивнул Крэйн, — Подбирайте, кто что сможет, кто чего найдёт, давайте выдвигаться к замку, — скомандовал он им тихим голосом, направившись в сопровождении Нины и Ильнара в первом ряду их компании сослуживцев.

— Капитан, вы-то всех добили? Что здесь было? — интересовалась Нина, поглядывая вокруг, пытаясь отвлечься от мыслей про Кифлера и остальных погибших.

— О, вы пропустили дуэль Эйверя с адмиралом Лейтредом, — заявил тот, — Нет, убили не всех, взяли стрелков-арбалетчиков в плен и самого их главаря.

— Лейтред не умер в схватке с Эйверем? — искосила взгляд Нина, словно ей сказали, будто солнце зашло на востоке вместо запада или ещё какую-то сверх-невероятную диковинку, — Я думала, он такого бы и голыми рукам надвое разорвал бы, — произнесла она, вспоминая как жеманный лидер восставших выглядел при их встрече на берегу.

— Он бы и разорвал, да тот хитёр оказался, заболтал нашего паладина. Да и пусть король его публично казнит при напуганном народе, дабы всех успокоить, — отвечал капитан.

— Ну, может, и верно, — нехотя соглашалась златовласка.

Они помогли нескольким гвардейцам в поклажей на носилки, чтобы тем не приходилось снова их отпускать и наклоняться. Солдаты просто держали за балки, а капитан и его кадеты размещали поверх натянутой между этими брусьями ткани сложенное здесь на траве добро, принесённое из лагеря.

По большей части это были съестные припасы — груши, яблоки, сушёная рыба, вяленое мясо, так как сбором оружия занимались вокруг другие воины короля. Впереди них Эйверь о чём-то беседовал с Людвигом и Адельмаром Вершмитцами. Однако, когда кадеты проходили мимо он заметил красновласую воительницу с выбритыми висками с которой не так давно бок о бок сражался возле замка, прикрывая проход, пока шла операция по устранению баллист и «скорпионов» самострелов.

— Ты жива, приятно видеть! — улыбнулся он девушке, — Молодец!

— И я рада видеть нашего паладина в добром здравии, — кивнула она с ответной улыбкой, — Генерал, — поклонилась она и Вершмитцу с его дядей, двигаясь мимо.

— Если б за пререкания Крэйн не отправлял тебя регулярно в башню наказов, уже бы в рыцари посвятили! — говорил он ей.

Арекса и вправду при всей своей набожности имела характер упёртый, нагловатый, могла быть остра на язык со старшими по званию, в частности с капитаном, а потому наведывалась, как и ещё ряд самых озорных кадетов Шестого Взвода, в особое здание, где Эйверь и ещё несколько военачальников рассматривали их проступки и давали «наказы» — задания на свободные от тренировок дни и вечера, чтобы занять их полезной работой в искупление их различных проступков.

— Башня лишь закаляет характер, где бы я без неё была, — в шутку усмехнулась красноволосая воительница на это, отводя рыже-карий взор от серо-зелёных глаз паладина, глядящего на их проходящий мимо весьма измельчавший отряд.

— Хорошо справились со своей задачей, — похвалил он кадетов, — Славной вышла последняя битва!

— Старались, — отвела она взор с явной грустью, — Потерь бы поменьше ещё…

— Не затупились акинаки? — поинтересовался Эйверь.

— Не знаю, ваше превосходительство, врагов нарезали отменно, — хвалилась она, — а сейчас… может и заточу вечером.

— Надо бы и мне с двумя мечами потренироваться, — вслух произнёс паладин, — А то всё фламберг, да фламберг. Видное солидное оружие, да скучно в каждый бой с ним идти.

— А щит неужто вражеская катапульта снесла? — удивилась немного Арекса, заметив, что кроме этого фламберга-то в руках у паладина ничего нет.

— Ха-ха, скажешь тоже, — гремел его голос, как массивный колокольный звон, гулко возвещавший о радости победы, — Я по итогу решил не брать его сегодня, и коню легче, и мне проще, — кивнул он куда-то вдаль, где у дерева был привязан его крепкий скакун, с нетерпением дожидавшийся, когда же королевский паладин вернётся на нём в крепость.

— А где же наш главный пленник? — произнесла Арекса, — Капитан сказал, адмирала решили оставить до суда Его Величества.

— Крэйн опять слишком много болтает, — улыбнулся белозубым ртом Эйверь, — Да связан он, на траве усажен, чтобы удрать никуда не вздумал. Скоро повезём пленников в Олмар.

Пока они с Эйверем болтали, сам капитан и Нина с Ильнаром прошли далеко вперёд, где лежали собранные Рихардом и его кадетом-стрелком собранные ими вещицы и продукты из вражеского лагеря, чтобы захватить с собой в замок.

— На вот, смотри что для тебя есть, — среди своих сложенных поодаль мешков, до которых они сейчас добрели, Крэйн поднял перевёрнутый шлем, переполненный свежее сорванными крупными лесными грибами.

— Ой, что это вдруг? — удивилась Нина, с удивлением и аппетитом глядя на содержимое.

— Боровики, подберёзовики, подосиновики, — отвечал тот, перечисляя, — Ты же у нас мясо не ешь, а грибы это что? Это «мягкое золото», «белое мясо», — называл он их кулинарные эпитеты, — Там в мешках ещё весенних опят целое море. Искал вас, а нашёл только их. У каждого дерева, плотные такие, — нахваливал свой «улов» Рихард, — Весенний грибной сезон начался!

— Ой, да не стоило… Спасибо большое! — улыбнулась Нина, густо краснея от такой заботы, — Грибы я люблю, это верно. Нам их нечасто подают, всё что в лесу находят либо местные в городе едят, либо в цитадели высшие чины.

— Теперь наешься, — заверял капитан, — Вы хорошо и храбро повоевали. Осада кончена, всё то, что будет полезно, солдаты доставят из лагеря да с поля боя в крепость. Тоже по пути подхватывайте, что найдёте, — напоминал он, — При тебе же есть мешок или сумка какая-нибудь в карманах? Переложи их, а то шлем не мой, взял у одного гвардейца. Если узнает, для какой цели, увидев «лукошко», наверняка рассердится.

— Заходят как-то два э-э-э-э… дворфа в таверну, — где-то позади слышался голос Арексы, попытавшейся немного оживить и взбодрить Тиля, выглядящего сейчас, словно некромант или вовсе вампир какой-нибудь, правда, вовремя сообразился, что «про эльфов» шутить отныне не следует и переиначила начало истории.

Из замка уже были посланы новые отряды и воинов, и рабочих, и даже прислуги, собирать с округи западных стен вооружение с трупов противника. Одни лезвия валялись в пепле, после магических вихрей, другие валялись на траве и земле, иные приходилось вынимать из плотно сжатых окоченевших пальцев мертвецов.

А тела потом велено было сволакивать в кучи и сжигать, словно прокажённых. Хоронить врагов королевства на кладбище, да ещё и не просто там воинов с различных герцогств, прислуживавших благородным правителям, а каких-то корсаров да лесных лиходеев, никто, естественно, не желал.

Походов в остатки вражеского лагеря и обратно приходилось делать несколько. За один раз всё оказалось унести невозможно, хотя на первый взгляд, казалось, что в нём и на поле брани у лесной опушки оставалось довольно мало ценного. На деле же королевству очень многое ещё могло пригодиться. Но в первую очередь, конечно, были очень сильно пополнены оружейни, где теперь было вдоволь сабель, кортиков и палашей.

XXI

Эйверь, молодой Вершмитц и оба кадетских капитана, участвовавших в миссии, вместе со своими воинами привели Лейтреда и остальных пленников к цитадели, где ожидал король вместе с Вайрусом Такехарисом. Из дверей в этот момент позади них вышел примицерий Корлиций с важным видом, преисполненный в своих глаза искреннего презрения к пленникам, проигравшим свою войну против королевской крепости.

Кисти его рук были спереди спрятаны в серо-зелёные рукава, словно в муфту. Очки он на этот раз не надевал, дневного света прекрасно хватало, чтобы всё увидеть и всех рассмотреть, в отличие от привычной возни с документами и бумагами, где нужно было подмечать каждую мелочь, а заодно иметь не дюжий опыт отличать подделки от подлинников или же находить какие-то неточности и расхождения между копиями приказов.

Во дворе неприятно пахло рыбой от выставленной на обозрения головы морского змея, что немного омрачало помпезное шествие под горны трубящих, умолкших лишь сейчас, когда военачальникам-победителям уже стоило заговорить со своим монархом.

— Вот он, ваше величество, — представил генерал худощавого пленника, разодетого в элитный дорогой костюм морского мундира, — главарь осады, адмирал Лейтред.

Джеймс подошёл ближе, вглядываясь в лицо с усиками и бородкой, оформленное длинными тёмными волосами из-под красивой синей шляпы, всё ещё прекрасно сидевшей на своём владельце, несмотря на ход последних событий. Фигура словно казалась ему знакомой, но он никак не мог сообразить, откуда именно.

— И кто же ты такой? — вопрошал король пленника, осматривая с интересом.

— Адмирал Лейтред, ваше величество, — манерно поклонился тот, правда без должных жестов руками, ибо те были сейчас связаны за спиной, ещё раз представившись уже самостоятельно.

— И что это такое? Имя? Фамилия? Прозвище? — хмурился монарх, а его допрашиваемый собеседник молчал.

— Лейт-ред? — проговорил Вайрус Такехарис, сегодня распустивший свой привычный хвост волос в переливающийся водопад блестящих прядей, — Лей-Тред? Ле-Трейд? Лет-Рейд? — перечислял он, пытаясь понять, что же это всё значит, — Чепуха какая-то…

— Вам не должно быть дела до того, как меня зовут, — отвечал тот, — Куда важнее, чем я могу быть полезен королевскому двору.

— Ну, это точно не Фандор, — произнёс Джеймс, подходя ближе и разглядывая пленника, — Эти глаза… — задумчиво промолвил король, вглядываясь во взор, вокруг которого зачем-то были обстрижены верхние и нижние ресницы, а также выщипаны брови, — Я знаю их… Кажется, знаю…

— И эта лилия, — смотрел монарх на вышитый узор, — Что это? Фамильный герб? У нас в Энторионе нет династий с лилиями в символике.

— Так, может быть, я стану первым, — горделиво заявлял немолодой и ещё не старый адмирал, глядя куда-то над головами представителей власти.

— Служил у вас на флоте, — предполагал Адельмар, — Оттуда и подался в пиратство. Что-то его, видать, не устроило.

— Возможно, что видел его вместе с Уолтером, — соглашался король, подозрительно вглядываясь в вытянутое лицо лидера осаждающих, — Поднимите бумаги, найдите мне, где служил этот Лейтред, — велел он Корлицию, — И заодно о золотой лилии тоже что-нибудь.

— Сию секунду распоряжусь, — кланялся тот с почтением, но развернувшись едва не подпрыгнул на месте, когда небольшие ступеньки ко входу в цитадель Олмара вдруг сменились на полыхающий неестественным свечением с переливающимися языками магического пламени круг, а тот вскоре остался лишь кольцом своей каёмки, когда изнутри виднелось богатое убранство убежище, и выходящие на порог архимаг Бартареон с матерью короля Сарой Темплин-Дайнер.

Позади них виднелись слуги, накрытый стол, постаменты с вазами и внутренний фонтан, но всё это в мгновение ока скрылось, едва портал затянулся. Волшебник таким быстрым способом провёл свою госпожу прямиком к смотру связанных пленников, не обременяя королеву-мать проходам по лестницам и коридорам замка, а сразу через магический портал вот так выводя наружу.

Она оглядела обезоруженных стрелков в их тёмных кафтанах и, казалось, тоже как-то странно и с прищуром узнавания вглядывалась в их главаря. Её длинное серебристое платье с бахромой у рукавов, с плотно приложенным воротом, каплей обхватывавшим морщинистую шею и золотыми узорами, вышитыми поверх бархатного материала выглядело сейчас парадным и роскошным, как раз подходящим для выхода в свет среди воинов-соратников и даже схваченных врагов.

— И вот это всё? — спросила она будто с явным недовольством, оглядывая пленников.

— Остальные пожелали умереть на месте, — прогремел голос Эйверя.

Он, пожалуй, был единственным во всём дворе, с кем она не желала спорить. Сара спокойно высказывала недовольство чем-либо в их работе примицерию, камерарию, казначею, мажордому и другим высокопоставленным придворным, даже самому архимагу, вступая с тем в определённые споры, не говоря уже о прислуге.

И только Эйверь никогда не удостаивался от неё резкого тона или повышения голоса. Что было тому истинной причиной — некое личное расположение и симпатия, страх ли перед его могуществом или же просто самое обыкновение уважение к персоне паладина, естественно, кроме неё самой никто не знал. Но и сейчас она сменила гнев на милость, услышав его ответ.

Корлиций подобру-поздорову поспешил удалиться, как собирался сделать ещё до внезапно открытого архимагом портала. Теперь уже он смог пройти в цитадель и помчаться к документам, пока извечно недовольная королева вдруг что-нибудь ему не припомнила из оплошностей, которые примицерий за собой не признавал, однако спорить с королевой-матерью здесь было попросту невозможно.

— Значит, вы привели самых трусливых, не способных даже принять участь свою неминуемого поражения на поле боя, — заявила она паладину с ухмылкой, смотря на связанных преступников, — Не удивительно, что среди таких оказался и их предводитель, — ещё раз усмехнулась королева-мать, переведя взгляд небесно-голубых глаз теперь на Лейтреда, — Распять их всех полукругом вокруг ворот, — уже было повелела она.

— Но как же праздник в честь победы? — пододвинулся к ней ближе её сын Джеймс, негромко и тактично объясняя свои планы, — Будет ярмарка в главном дворе, люди придут, а там снаружи такое.

— А что, казни уже не в почёте толпы, как развлекательное зрелище? — сверкнула она глазами, недовольно восклицая на его доводы.

К порогу сбегалось всё больше людей. Не задействованные в операции двух армий военнослужащие, другие генералы, старший кавалер Зорен и его люди, мажордом Харрис, старый астролог Винсельт, который и был свидетелем начала атаки на замок, конечно же прелат Клеарх и архиклирик Селеста, пожилой лысенький Ангус Файден, как королевский писарь, не мог не появиться здесь, чтобы сделать заметки о победе над врагом со слов Эйверя и Вершмитца, чтобы затем представить королю полноценную летопись хода осады на утверждение.

Сбегались многие слуги и придворные: конюхи, уборщики, церковные служки Семерых вместе с юношей Альриком, Каледос и другие интенданты, некромант Ширн и придворные маги стихий, помощники Бартареона, много любопытных зевак за исключением разве что вечно занятых в эти дни прачек и кухарок. Впрочем, работы первым ещё подкинут вернувшиеся, а вот вторым предстояло как раз к этому часу приготовить не просто похлёбки и закуски, а настоящий победный пир для самых разных чинов от кадетов и рыцарей до семьи Его Величества.

Кирстен и детей, к слову, во дворе не было. Те до сих пор находились в убежище, так как король намеренно не позвал за ними, чтобы те не видели процесса казни бунтовщиков. Королю же во двор вносили забранные из стана неприятеля припасы и собранное у них оружие, показывали захваченные арбалеты, один из которых выглядел наиболее массивно, с невероятно плотной тетивой, которую натягивать в одиночку мог бы, наверное, только Эйверь и ещё какие-нибудь силачи типа Тектана Орфа, когда сами разбойники для этой задачи явно использовали двух, если не трёх человек.

— Арбалеты отобрали как раз у этих, вся элита телохранителей адмирала оказалась стрелками, — представлял их Адельмар Вершмитц.

— Были и с мечами, — добавил паладин, — Но те полезли первыми на рожон, так что остались лишь эти.

— Стрелки значит, — ходил Джеймс в своей красно-золотой мантии, осматривая пленников, — Элита адмирала? Значит, он намерено не пускал их в бой до самого конца?

— Кстати, он там что-то говорил про стрелу в гонца, — прогромыхал басовитый голос Эйверя, — Клялся, что знает какие-то сведения, которые до Олмара не добрались вместе со всадником.

— Адмирала уведите в темницу для дальнейших допросов, — распорядилась Сара, — Он ещё немало интересного может сообщить, — спасала она того от неминуемой казне на месте прямо здесь и сейчас, явно желая послушать ещё истоки восстания, поводы для объединения лесных банд с речными пиратами и, вероятно, многое другое.

Такехарис, как камерарий кивнул, пока сам Джеймс разглядывал принесённые арбалеты и явно тоже не возражал придержать жизнь главаря осады, его казнь оставив на потом, уже после всех допросов. А заодно ему нетерпелось выяснить, почему же тот выглядит столь знакомым, хотя его самого и никакого Лейтреда лично он в своей жизни не припоминает.

— Я провожу, — хитро улыбнулся Такехарис, взяв связанного преступника под локоть и поволок в сторону данжеона.

Адмирал пытался заговорить с ним о погоде, о весне, однако камерарий не сбавлял шаг и отнюдь не желал со своим пленником сейчас о чём-либо болтать, снижая бдительность. От такого разговорчивого хитреца всякое можно было ждать. Поначалу его войско казалось безумцами, карабкающимися на стены под котлами с кипящим маслом. Потом же он начал тактический обстрел стены из недосягаемости, оборачивал строй в огнеупорные винеи и всё такое прочее.

Потому недооценивать такого противника, вероятно, всё-таки не стоило. А любезничать с тем, кто покушался на их мирный быт в Олмаре и самого гостящего сейчас здесь короля, Вайрус и вовсе не желал. Когда же они зашли в помещение темницы, на очередную попытку пошутить от Лейтреда, он со всей силы прижал того ко внутренней стене.

— Подкрашенные кое-как волосы, обрезанные ресницы, да? Меня ты не проведёшь, — заявил он адмиралу с хитрой загадочной ухмылкой, убедившись, что больше их никто не слышит, к тому же всех остальных узников темницы пришлось вырезать паладину во избежание возможного бунта, — Я знаю, кто ты, — заявил он Лейтреду, ничего более не добавив, и затем снова, схватив за руку связанного Лейтреда, направился вниз по лестнице к поземным камерам заключения, в одну из которых и предстояло поместить главаря прошедшей осады.

Вскоре на тонкой шее и хилых запястьях со звоном защёлкнулись широкие кандалы, хоть и не ржавые, но тяжёлые и крепкие, демонстрирующие всю суровость этого места и нынешнего положения пленника. Глаза Лейтреда опасливо взглянули на возвышавшегося Такехариса, собиравшего волосы в хвост и явно о чём-то задумавшегося.

— Буду я добр и груб целиком зависит от твоего поведения, — злобно усмехнулся камерарий, — Вот и увидим скоро, что же тебе дороже. Истина или цель, — проговорил он, давая ясно понять, что очень многое знает о потаённых секретах своего узника, и у того впереди теперь серьёзные испытания на прочность духа.

Тем временем дожидавшиеся его возвращения король со своей матерью в окружении придворных и всех собравшихся в западном дворе, слушали Вершмитца, изредка поправляемого вязким и грохочущим тембром паладина в определённых деталях или неточностях.

— Они отстреливали с позиций, затаившись в лесах, — докладывал генерал, — Наверняка они первыми караул и сняли.

— Да, раз уж они его лучшие стрелки, то среди полков он их в бой не посылал, держал при себе, — кивнул Джеймс, — Но с такого расстояния…

— Их арбалеты совершеннее, чем то, что нам доводилось видеть прежде. Искусные стрелы, мощная тетива, отлаженное устройство. Надо бы выяснить, кто спонсировал их всем этим оружием, — чеканил своим голосом Адельмар.

— Они могли и без всякой поддержки просто налётами обворовать торговцев и поставщиков, например, из Хаммерфолла или Скальдума, — добавлял Эйверь.

— Значит, это они всё и начали, — размышлял вслух король, — Винсельт, ты же помнишь, с чего стартовала осада?

— Конечно, ваше величество, угловая западная башня, два стражника получили по пущенной стреле, не успев даже сообразить, что происходит! — скрипел тот своим старческим голосом.

— Дорогая моя матушка, помнишь на одной из вечерних трапез одна кухарка сильно возмущалась, что её сына убили на башне во время службы, — спросил король у Сары, чуть обернувшись в её сторону.

— Да, это была Милдред, — припоминала та, — Свен, её сын, был поставлен дозорным на этой угловой башне, — сказала она, так как всегда следила за порядком исполнения приказов и хорошо знала структуру обороны крепости, — И был первым из тех, кого убили, согласно докладу нашего астронома, — кивнула она Винсельту.

— Повели послать за ней, — попросил монарх.

Сара Темплин-Дайнер эту просьбу сына тотчас же выполнила, отправив подвернувшуюся под руку служанку из ближайшего окружения, разыскать Милдред на кухню и доставить сюда. Пока её ждали Вершмитц для короля и для писаря перечислял то, что им удалось уже принести из лагеря пиратов, не забывая сообщить, что там ещё могло что-нибудь остаться, а потому некоторые отряды посланы на поиск и проверку. Потому точный пересчёт мечей, боеприпасов и прочего лучше провести к вечеру.

Но вот чёткое количество направляющихся сюда лодок, парусников и плотов, оставшихся в полной целостности и сохранности, он уже мог абсолютно точно назвать. Принимать их предстояло уже у задних ворот, так как Ниса не текла прямо в крепость, а огибала её по ту сторону. Там как раз минувшей ночью на воду выходили и высаживались кадеты, разодетые в пиратов, для проведения диверсии, а теперь прибудут захваченные вражеские суда.

Наконец, раздавая поклоны королю и королеве-матери прибыла с кухни и Милдред, чьи длинные русые волосы, как и прежде, крупной косой были уложены вдоль спины поверх чёрно-белого наряда с накинутым поверх фартуком. Она оглядела всех собравшихся, будучи поставленной по итогу справа от короля.

— Ваше величество, — тихо проговорила она, кланяясь своему монарху, нервно пальцами теребя белый, но слегка запачканный передник.

Король же со своего места направился ближе к расставленным пленникам с недобрым прищуром оглядывая их всех. Позади них, у каждого за плечами, стояли гвардейцы целой стеной, перекрывая любой путь к бегству, а заодно проверяя, чтобы у всех, кто стоял перед ними, были хорошо связаны руки. Дабы те не могли вырваться и выхватить у кого-нибудь клинок из ножен, а то и вместе с боевым футляром, сорвав с пояса. Ведь такое в военной истории королевства иногда случалось, когда даже сдавшиеся воины потом учиняли потасовку перед собственным допросом или казнью.

— Айнона бросила этого своего агронома, у старика Фердуса минувшей ночью свинью украли, поросёнка одного, а Ридетт прямо за время осады разродилась двойней и была отослана домой в город, благо там всё оставалось спокойно, — было слышно, как в возникшей тишине приведшая Милдред немолодая служанка сейчас шёпотом делилась с той последними сплетнями про их знакомых, о которых вследствие бурной занятости на кухне, та, видимо, за последние деньки ничего не знала, если уже, конечно, не услышала то же самое от кого-нибудь другого, слуг-то на территории Олмара хватало и многие из них так или иначе общались и дружили.

А вот глава Олмара и монарх всего Энториона сейчас явно что-то обдумывал, поглаживая на мужественных руках свои драгоценные перстни. И, судя по его лицу и расхаживающему виду, казалось, что он размышляет над какими-то вариантами, подбирая лучший, взвешивая все «за» и «против» к определённому решении. И, наконец, он задрал в воздух указательный палец правой руки.

— Один, — заявил он пленникам, глядящим на его приподнятый перст, — Только один из вас сейчас сможет уйти отсюда живым, — оглядел он быстрым взором их всех, удачно расставленным одной линией полумесяца, — Тот, кто выдаст мне стрелка, начавшего весь этот бой. Того, кто первым убил моего дозорного на западной башне. Того, на ком была первая кровь защитников Олмара.

В честь грядущего праздника победы всё равно по правилам хорошего тона было принято сохранять жизнь одному из сдавшихся врагов, дабы тот мог во всей красе пересказывать о событиях битвы или даже целой войны, нести молву в люди и радоваться своему чудесному спасению по воле случая. Сейчас же никакой жребий исход судьбы стрелков уже не решал.

К тому же король был не совсем точен в формулировке. Ведь не у каждого из схваченных был равный шанс спастись. Один из них, как раз тот самый стрелок, которого и необходимо было выдать для спасения своей шкуры, не мог ведь безнаказанно сдаться сам и быть освобождён. Он, убивший стражника Свена, единственного ребёнка этой несчастной кухарки Милдред, по всей видимости, у неё на глазах примет свою жуткую смерть в качестве отмщения за судьбу несчастного молодого парня.

Однако был вариант, при котором никто из них не захочет сдаватьсвоего. Если все будут молчать, и тогда уже действительно может быть либо жеребьёвка на случайного и самого удачливого, либо казнь на этот раз настигнет всех без толики милосердия, такое тоже вполне могло случиться. Но все молчать не пожелали.

— Это Гривус его снял с башни, — тут же раздался голос одного пожилого брюнета с бурыми усами-подковой и проклёвывавшейся на лбу и темени лысиной, так что его каштановые давно не мытые и нуждавшиеся в уходе патлы по большей части красовались лишь сзади на затылке.

— Шаг вперёд, — велел ему король, хотя команда на самом деле скорее была для одного из гвардейцев, стоявших сзади, чтобы он его туда вывел.

Вскоре этот разбойник поравнялся с королём, ехидно улыбаясь и оглядывая всех остальных, считая их неудачниками, а сам надеясь получить от Его Величества прощение и заветную свободу. Так что оказавшись рядом он уже с радостью был готов отвечать на все остальные его вопросы.

— И кто из них Гривус? — сурово и с не поддельным интересом спросил у него монарх Энториона.

— Да вот этот седовласый, — кивнул тот того самого сероглазого стрелка, с которым залегал на ветвях первых деревьев Оленьего Леса, руководя начальным обстрелом, которого ещё хвалил фразой «в яблочко» за меткий выстрел по промчавшемуся всаднику.

Кивнул на того, с которым по своим разбойничьим понятиям, может быть даже дружил и был приятелями, раз уж они вместе держали одну позицию в начале осады, но которого теперь предавал, чтобы спасти собственную жизнь. Но и тот, хмуря свой массивный выпяченный лоб сейчас в обиде молчать не желал.

— Да он лжец, чем он докажет? — заявлял этот названный Гривусом, — Врёт, чтобы ноги унести, шкуру спасти, так любой может.

— И вправду, — согласился король, — Есть ли доказательства? Мы-то можем допросить, но под пытками любой сознается, это так себе метод.

— Мне кажется, ваше величество, вы ещё удивлялись расстоянию от опушки до угловой башни. Среди арбалетов, что вы забрали, был один особо тугой, особо удлинённый, — перевёл предатель взгляд на генерала Вершмитца, чтобы тот припомнил в описи подобный инструмент и показал его сейчас же королю.

— Да, ваше величество, — тут же согласился тот, и быстро отыскал то самое орудие.

— Он бьёт особо далеко. Но из листвы невозможно прицелиться точно в человека. Стрела бы пронеслась мимо, вонзилась в башню, хе-хе, — улыбался тот гнилым желтозубым ртом, — Но к этому стреломёту прилагается одна диковинка. Вы обыскали нас на поясе и не запрятаны ли кортики в обуви, но, похоже, обыскали недостаточно, — кивал он в сторону того Гривуса.

— Обыскать! — приказал Вершмитц гвардейцам опередив такой же приказ короля, испытывая явный конфуз, что если у того действительно что-то найдут, приложенное к телу, то это его вина и недосмотр его войск, ведь с тем же успехом кто-то также мог пронести сюда и оружие.

Внутри кафтана у пытавшегося оказать сопротивление разбойника была обнаружена подзорная труба на манер той, что есть у астролога Винсельта в его башне, сквозь которую тот и видел первые убийства. Какая из них имела более качественные линзы и более сильное приближение предстояло ещё сравнить в дальнейшем, но пока что предмет передали королю, чтобы тот подержал его в руках, посмотрел в «глазок», убедившись в оптической силе прибора.

— И впрямь диковинный приближатель, — заключил Джеймс Дайнер, передав трубу матери, сделавшей с ней примерно тоже самое: осмотрела с разных сторон, да взглянула сначала на воинов вблизи, потом вдаль, насколько со ступенек цитадели позволял обзор двора, а затем уже она передала предмет Винсельту.

— А теперь приложите её к тому арбалету сверху. Там будет специальное лоно и даже два деревянных держателя, закрепляющие трубку намертво. Всё точь-в-точь, — заверял разбойник, — чтобы та вообще не ёрзала и прицел не мог сбиться, — советовал он, — Вот вам и все доказательства. Только он, только с этой штукой и только с тем арбалетом мог дострелить до ваших дозорных. Не верите, давайте прогуляемся к лесу и проверим! — предлагал он, в надежде удрать в чащу, если таки посчастливится оказаться снова на опушке.

Генерал придерживал арбалет, протянув его ближе к астроному, тот прислонил оптический прибор к положенной выемке, защёлкнул подошедшие засовы, и действительно всё подошло так, словно изначально так и было задумано. Словно только сейчас этот предмет стал цельным и завершённым. минуя все прежние странности вытянутого и непохожего на остальных своих собратьев арбалета.

— Что ж, я думаю, этого достаточно, — проговорил король, повернувшись к кухарке Милдред.

Женщина, сейчас заново преисполнявшаяся гнева за своего убитого сына сдержано кивнула, когда руки и ноги её слегка тряслись, а пальцы, теребившие фартук, сейчас уже были вытянуты и сжимались в кулаки. Утопавшая в делах она не позволила себе утонуть в слезах собственного горя. Работа спасала её от затяжной депрессии и отсутствия смысла жизни, когда единственный сын был убит этим коварным негодяем. А теперь все эти эмоции и переживания вновь нахлынули на несчастную женщину.

— Тогда он твой, Милдред, — сказал монарх, — Достопочтенный Грейвстром, — вовремя заметил Джеймс своего главного судью, мужчину уже в годах, со вздёрнутыми седеющими волосами, глубоко посаженым жёлто-зелёным взором, широкой густой полоской усов песчаного цвета и гладко выбритым подбородком, — Позовите сюда своих палачей.

Указ короля беспрекословно выполнили, пока сам он, завидев возвращающегося из района данжеона Вайруса, направился к нему, чтобы о чём-то побеседовать. Седого стрелка Гривуса выволокли вперёд двое рослых мужчин с голым внушительного телосложения торсом, на которых были лишь тряпичные красные шаровары, кожаные сапоги и чёрный тканый колпак на всю голову с прорезями лишь для глаз, а толпа расступилась в ожидании зрелища. Тот сперва с мольбой в глаза попытался жалостливо взглянуть на Милдред, но видя её яростный взор понял, что никакой пощады и жалости ждать от неё не стоит.

— Пусть… — всхлипывала несчастная женщина, — Пусть его также расстреляют! — повелела она, — Сделайте его мишенью, словно в тире, пусть на нём практикуются наши воины.

Палачи взглянули на судью, а тот им кивнул выполнять распоряжения той, которой право приговора передал при всех них король самолично. Стрельбище располагалось не здесь, так что прежде, чем пригвоздить его в какой-нибудь позе к деревянному каркасу, требовалось дотащить его через дворы и галереи Олмара до нужного места.

— Погодите, — вдогонку бросила им Милдред, не зная, как ещё сильнее помучить убийцу собственного единственного сына, — Вырвите ему все ногти и зубы, пусть страдает в агонии от боли всё оставшееся время, пока ещё жив!

— А остальных распять, — скомандовала следом Сара Темплин-Дайнер, — Прямо здесь, в том дворе, который они так мечтали взять. Будет им последним пристанищем.

«Остальных» она имела в виду, естественно, за исключением предателя, которому король уже пообещал гарантировать жизнь. Того раздели и выгнали пинками прочь, с собой не дав с собой ни одежды, ни монет, ни оружия.

Причём вышвырнули даже не из главных ворот в сторону города, а как раз сквозь ещё не до конца залатанную брешь в западной стене, где ещё не были достроены новые внутренние укрепления. Так что тому пришлось топать по дороге в лес и отныне пытаться выживать там на тропинках средь дикий зверей, проснувшихся дэвов и прочих опасностей. По крайней мере, шанс встретить там разбойников теперь был минимальным, в свете последних событий, ведь оставшихся из них ждала сейчас незавидная участь.

Сам же монарх на всё это кровопролитие сейчас глядеть не желал, да и у Сары теперь хватало распоряжений по поводу готовящейся ярмарки и праздника победы, всё это с подготовкой к переезду в Триград, где ещё пышнее нужно отмечать юбилей принцессы Леноры, так что даже у слуг и работников сейчас хватало забот.

Однако же большинство из них прервали все свои дела, чтобы лицезреть, как осиновые сухие доски, крепкие словно слоновая кость, будут перекрещены буквой «Х», снизу залиты небольшой оковкой железного «фундамента», который можно будет вкопать в землю двора для устойчивости. И как потом как к ним сквозь свои ладони, запястья, пробитые колени и боковые части лодыжек ног будут загнутыми снаружи штырями пригвождены осуждённые на казнь, раздетые и истекающие сквозь эти раны кровью до самой смерти, неспособные слезть и соскочить с пронзившего их металла.

Нередко в распятии использовали даже ржавое железо, чтобы заражение крови ещё сильнее убивало осуждённых, ведь подобная казнь имела иногда особенность сильно затягиваться. Изначально вообще прознали ладони и стопы, но так тело кровоточило слишком медленно, так что при Уорберге Виаланте, некогда бывшем правителе Энториона, ряд казней был дополнен и усовершенствован.

Например, именно он также повелел, чтобы голова после обезглавливания не катилась прямиком в толпу, как всегда было, а, сочтя сию деталь слишком варварской, повелел ставить корзину, в которую та будет падать и исчезать от взора собравшихся людей. При этом ряд долгих пыточных казней типа сажания на кол он в ближайших от Гладшира и Триграда регионах упразднил, желая всё делать быстро и чётко, но распятие было оставлено и обновлено так, чтобы кровопотеря у казнённых преступников шла гораздо быстрее.

— Ну, что там? — интересовался Джеймс Дайнер у своего камерария, — Выяснил что-то интересное? Парадную причёску, смотрю, унял, — отметил он слегка обновившийся внешний вид своего самого близкого советника.

— Кандалы на руки, ноги и шею, — пожал плечами тот, не желая выдавать тот факт, что знает секрет адмирала, — Захочет есть, расколется. Там уж пусть секретари в бумагах находят что-то на этого Лейтреда, если сам ни в чём не сознается, кто он и откуда взялся.

— Как же он не вовремя, зараза, — хмурился Джеймс, — Со своими пиратами, со своей осадой, и без них проблем хватало. Может, вообще уже и не ехать никуда…

— Ну, как минимум, мы отобрали у них уйму оружия. Если кто-то вооружал такую армию, вряд ли он способен вооружить их несколько, — рассуждал Вайрус, пытаясь его успокоить.

— Эта армия — ничто, — проговорил король, — Если тот же Аркхарт захочет войны, у него хватит людей, чтобы крушить крепость со всех сторон, а не бить по одной жалкой западной стене. Это всё выглядит какой-то разминкой, маленькой репетицией, проверкой на прочность.

— Тогда, главное, что мы её выдержали, — поддерживал своего монарха камерарий, — Выстояли без проблем. Скоро возведём новый кусок стены, заделаем бреши, укрепим внутри, вооружим своих стрелков арбалетами. Из Хаммерфолла войско сюда бы не дошло не замеченным, гремели бы стычки с лордами и рыцарями, подоспевала бы гвардия Скальдума, — заверял Такехарис, — А так… заодно получили несколько кораблей.

— Да ты же сам понимаешь, какие это всё мелочи. Если б этот гадёныш был адмиралом, при нём был бы флот, а не эта кучка полоумных. Он не может быть каким-нибудь изгнанным бастардом Лекки? Где я мог видеть его, — не понимал король.

— Чтобы Лекки и без магов? Да будь он трижды проклят и дважды изгнан, за ним пошли бы пиромаги Гильдии, например. Патеки не зря вам жаловались, что те со скуки начинают докучать любым соседям, а тут военный поход.

— Это да, тут ты прав. Вряд ли Лекки, к тому же единственный не маг в его семье это Морог от Шьяны. Пусть даже этот адмирал бы и скрывал весь бой свои способности, но уж в плен бы попасть себе не позволил, переплавив всю броню живьём на моих воинах… — говорил Джеймс, призадумавшись.

— Он явно знает больше, чем захочет рассказывать. Попросите алхимиков заварить зелье правды, напоите его, залейте алкоголем, пообещайте свободу, — размышлял вслух камерарий.

— Вайрус, я король! Я не могу и не имею права обещать того, что по итогу не выполню. Даже в подвалах темницы, здесь всегда у стен есть уши. Сколько слуг, сколько стражников, сколько всюду снующих придворных! И потом прослыть человеком, заключающим сделки, но их не исполняющим, это и вправду рано или поздно приведёт к войне, — заявлял монарх.

— А чтобы её не было, нужно заключить новые союзы и пересмотреть отношения во время Золотого Пути со всеми герцогствами, — напоминал ему старший советник, — У тебя же уже был план, чего ты в самом деле? Ну, нападут на Олмар, допустим, какая разница, если дети будут с тобой. Чего бояться? А Триград отобьётся даже без меня, а уж со мной там…

— Вот тебе не терпится на троне посидеть, — усмехнулся монарх, — С завтрашнего дня уже начнётся. «Он выкопал мою картошку ночью», «А его дети воруют у меня яблоки», открой приём и всё это нытье, нытье, нытье! Поди, рассуди! — причитал он, — Мужья колотят любовников жён, дети бегут из семей, торговцы обвешивают мирный люд, эта жизнь просто соткана из проблем, Вайрус! И все почему-то думают, что я могу их решить! Что я могу утешить, дать мешок с золотом в компенсацию за отсеченный палец, что я могу вразумить ветреную изменницу или заставить кого-то любить своих родственников и уважать соседей! А почему нельзя изначально воспитать этот народ с почтением к чужой собственности, с чувством чести и верности, с понятием справедливости, чтобы никто не хотел хитрить, лгать и обвешивать на рынках?!

— Тогда бы этот мир развалился, мой король, — только и улыбнулся в ответ камерарий, — Вы хотите хрупкую утопию, в которой всё строится на доверии и кристально-прозрачном честном слове. Но заведись в таком обществе хоть один мудрец, он сразу сообразит, как одурачить и обвести вокруг пальца не просто соседа с его картошкой или яблоками, а целые города и народы! Управлять доверчивой массой очень легко. А по примеру хитреца-мудреца пойдут другие, и вот у нас уже несколько странных культов, раздоры, гражданская война, подорванные идеалы и бунт против королевской власти с её честной и прозрачной идеологией. Если бы не ложь, то не было бы вообще политики. Не было бы герцогств, всех этих союзов и отношений. Не даром же, что Лотц, откуда философия «Утопии» вообще пошла, сейчас объят агонией. Выстроили они там себе своё идеальное общество? Ох, не думаю, мой король.

— Просто там, где союзы, там и заговоры, Вайрус, — добавил ему монарх, — Когда сам держишь что-то в тени, будь готов, что и от тебя будут многое скрывать. А потому, кто их знает, что там на уме у всех тех, кто был недоволен продлением власти Дайнеров.

— Пока при вас ваш архимаг, пока с вами ваш канцлер, пока приходят люди с жалобами, веря, что вы, как всемогущий бог, сможете их справедливо рассудить, и когда даже гномы вне Энториона, из глубин Химинбьёрга являются сюда, признавая ваш авторитет, значит, с вами считаются, значит вы всё ещё король и управляете своим королевством. А дальше всё уже зависит от поступков. А не от слов-обещаний. Этот мир суров и здесь делом надо доказывать свою власть, свою любовь, своё расположение, — сказал ему старший советник, — И вовсе я не рвусь на трон в твоё отсутствие. Я заверяю, что на меня, как на Бартареона и Альберта можно положиться. Доверие заслуживается годами, а теряется за один миг. Так что доверяй тому, кто действительно этим дорожит и жаждет помогать в управлении делами. Корлиций, Грейвстром, Эйверь, Кваланар, вы окружили себя хорошими толковыми людьми. Даже Харрис и Каледос работают на славу! А вот нашему казначею я бы по возможности замену подыскал, — улыбнулся он, чтобы как-то разрядить сложившуюся серьёзную беседу.

— Вот ты говоришь, мой архимаг. Мы с ним дружны, но он дважды после смерти королей присягал следующим, а не испепелял их убийц. Я доверяю Бартареону, я дорожу им, но чем больше думаю об этой странной осаде, поистине нелепой! Олмар невозможно взять силой. Здесь можно засесть в глубинах подвалов, где припасов хватит поколения на три, отбиваться в узких коридорах, вырезая захватчиков одного за другим дни и ночи напролёт, сменяясь в «карауле»! В общем, тем больше начинаю сомневаться во всём и во всех, опасаясь, что всё уже не то, чем кажется.

— Думаю, если б где-либо в окружении зрел заговор, то он не мог бы включать в себя прямо-таки всех приближённых. Уж кто-то бы оставался вам верен. Так что или Эйверь, или Альберт, или Бартареон, уж кто-то бы сообщил, что есть какие-то подозрения или предчувствия неладного. Я лично в них всех уверен. Даже в Драгене Лекки, ему нужно выделаться перед отцом, перед семьёй, перед архимагом! Он жизнь за вас положит при случае, уж поверьте. Паренёк только и жаждет себя как-нибудь проявить.

— Поверить… Кроме тебя, Дрейка и Кваланара у меня нет столь близких друзей детства, Вайрус. Я ненавижу весь официоз, когда на людях, в залах, на приёмах от вас требуются эти поклоны, эти манеры, эти речи про «ваше величество», «мой король», я хочу беседовать свободно и спокойно, вот как сейчас. А мы так редко бываем наедине… Сейчас все заняты распятыми разбойниками. Что там смотреть?

— Вот Дрейк бы, кстати, не согласился, — посмеялся Вайрус.

— Да, он большой любитель системы наказаний… Может, надо было их придержать до Триграда, отвезти туда и в его честь уже распять? — призадумался Джеймс.

— Порадовать, мол? Ха, нет. Ну, ты чего? Юбилей принцессы. Сколько детей приедет! Какое там распятие воров… Хотя, Лейтреда я бы здесь не оставлял. Вот, смотри. — снова максимально серьёзным тоном рассуждал камерарий, — Мы ещё на вершине башни предполагали, что сюда эти лезут, чтобы кого-то вызволить из данжеона, так? Если теперь реально, пока тебя нет, пока нет Эйверя и архимага, сюда нагрянут за Лейтредом какие-то запасные остатки его армии? Перевезти в Триград, казнить, как врага народа одного даже на праздник, неплохое зрелище для народа.

— А дети? — усмехнулся король, акцентируясь на противоречиях в словах собеседника.

— Ну, а их пусть Гонзо развлекает в здании. Не нужно же казнить прямо посреди ярмарки. Одни сбегутся к плахе, другие будут смотреть уличные представления, третьи на балах, четвёртые набивают животы застольем. Не вижу проблем, — пожал он плечами.

— В любом случае от него надо добиться какой-то информации, а не просто казнить, — согласился монарх.

— С паладином поговори, может чего посоветует, — предложил Такехарис.

— Ярмарка, приёмы, праздник. А потом Триград и снова ярмарка, приёмы, праздник. Кстати, навестить детей нужно, пойду-ка я…

— И вправду, пора им вылезать в свои покои, дышать свежим весенним воздухом полной грудью, а не прятаться в убежищах, — отметил Вайрус.

— И всё же… как этот народ научить любить свою родину, свой край, уважать соседей, защищать интересы короля и королевства… — размышлял король, — Есть преданные ополченцы, которые сами приходят на службу и головы сложить за меня и мою политику готовы, но есть и такие, которым только дай волю поучаствовать в восстании да покритиковать.

— Любовь к своей земле и гордость за неё нужно развивать с малых лет, — подметил советник, — Желание воевать и отстаивать свою территорию должно пронизываться сквозь всё воспитание и нашу культуру.

— Может, турнир какой организовать? Соревнование самых ловких, самых сильных, самых быстрых с представителями от всех тринадцати герцогств? В результате победители будут горды представлять свой регион, а проигравшие пристыдятся результатами, захотят как раз на следующем таком мероприятии отстаивать честь своей земли, чтобы родной край не стал позором. Как думаешь? Это будет стимулировать и развивать любовь к своей родине, будь то Кхорн, Астелия, Хаммерфолл?

— Звучит амбициозно, — призадумался, глядя вдаль Вайрус, — Организация такого состязания, конечно, будет весьма непростой, громоздкой и затратной. Сперва им придётся проводить внутренний турнир, отобрав лучших представителей. А нам сделать ранжирование, обсудить категории и виды самих соревнований, будь то бег, борьба, фехтование, перетягивание каната, метание копья подъём тяжести и всё такое прочее, чтобы они знали, кого и куда отправлять. Может, один человек будет представлен сразу в нескольких таких направлениях. И бежать, и копьё кидать, и вес поднимать, — предполагал он, — Нужно целую систему правил обговаривать и обсуждать. Но событие, конечно, будет королевского масштаба.

— Лишь бы выявление лучших из лучших не заставило слишком уж возгордиться, — подметил заодно Джеймс, — А то начнут эти победы впихивать в амбиции и притязательства, считая, что они лучше других во всём, как целый край, а не только как их горстка триумфаторов турнира. Чтобы всё это к новым конфликтам не привело.

— Да, обратная сторона и вправду может иметь место быть, — согласился камерарий, сильнее сдавливая свои и без того тонкие губы.

— Нужно весь Высший Совет собирать по этому поводу, думаю. Пусть решат, да вместе всё обдумаем, чтобы по справедливости было и судейство, и правила, и отборы. Кстати, и о наградах помимо престижа представленного герцогства стоило бы задуматься. Но это уже после Золотого Пути, — проговорил король с надеждой на светлое будущее.

— Как раз укрепишь взаимоотношения со всеми, плюс на переговорах и предложишь идею масштабного турнира. Одни захотят просто поучаствовать, другие всерьёз захотят победы и показать себя во всей красе, третьи, может, нехотя, но последуют за всеми, чтобы не остаться в стороне. В итоге всё само собой и сложится, — также с надеждой заключил его старший советник.

— Добро. На том и порешим, идея мне нравится, нужно время ей отлежаться, обдуматься, есть ещё месяцы, есть возможность обсудить со всеми влиятельными семьями, ты прав, — кивнул монарх.

— Что подаришь принцессе-то? — поинтересовался камерарий.

— Да уж точно не то, что она хочет, — рассмеялся Джеймс, припоминая неуёмное желание Леноры в отношении одного слишком экзотического питомца.

— Дети в её возрасте не всегда радуются диадемам и колье, — говорил Вайрус, хотя никогда не был женат и своих детей не имел.

— Из Скальдума сообщали, что делегация от Кроули движется к Триграду на праздник, сами не явятся, но подарки передадут. Будет ей экзотика из разных мест, — произнёс король.

— А Вирджиния приедет? — заодно спросил камерарий.

— Мать против, но я надеюсь, что хоть младшая сестрёнка меня не оставит, — вдохнул монарх, — Мне бы её поддержка не помешала.

— Так распорядись, чтобы Сара была в Триграде, а она в Олмаре или Каменном Драконе. И тебе спокойнее будет, — предложил советник.

— Да это надо всё с Селестой обсуждать, а у меня вечно времени нет на её дела. Она, наверное, в обиде, что мы всё никак не поговорим о положении клириков. А я считаю есть проблемы поважнее. И казначея, кстати, менять не горю желанием. Гавр вполне удовлетворяет своими отчётами и простотой их подачи. Другое дело, что на праздники эти казну разбазарим. Одни менялы от них выигрывают, а сами мы в обратку получаем в лучшем случае половину, если не четверть.

— Если советов Гонзо недостаточно, можно попросить ещё какого-нибудь шута-затейника придумать конкурсы для народа, где те сами будут взносы какие-нибудь делать. В той же Ракшасе есть любопытный аукцион невест, например, — припоминал Вайрус.

— Торговля людьми это как-то не в чертах Кхорна, — покачал головой Джеймс.

— Но это не значит, что деревенские девушки не хотели бы таким способом озолотиться, — усмехнулся камерарий, — Мало ли какой помещик или барон позарится на их красоту. А в итоге половина ей, половина в казну. Не обязательно именно «рынок невест», можно просто аукцион чего-либо. Только крестьяне на всякие чучела и портреты своих денег не принесут, а у лордов своего добра хватает. Тут нужно мудреца толкового в этом деле.

— А единственный такой, знаешь кто? — не без ухмылки спросил его монарх.

— Кто же? — Такехарису и вправду было любопытно.

— Ролан Виалант, — отвечал король, — С его Гладширским Рынком мы конкурировать не можем. Все лучшие затеи — там.

— Отчего бы не перенять что-то? Взять на заметку, адаптировать под нравы Кхорна. Да, пусть не всё сработает, как мы хотим, но хотя бы попробуем, — говорил ему Вайрус.

— Да лишь бы потом Виаланты не обвинили меня в том, что я пытаюсь перенести их мероприятие на свои земли и лишить доходов. У нас был договор, что всё происходящее на Гладширском рынке остаётся на этом рынке, — ворчал Джеймс, поглаживая бородку.

— Вот во время Золотого Пути и обсудите возможные детали заимствования. Возможно, придётся часть доходов отправить туда или на месте прямо выкупить некое уникальное развлечение для проведения у себя. Как авторский интеллектуальный труд, сколь бы это странно рядом со словами «ярмарка» и «развлечение» ни стояло. Тактика нужна, политика, переговоры, — заявлял камерарий.

— Вот именно. Видишь, сколько дел и забот? Клирики, народные жалобы, растраты казны, проведения праздников, Золотой Путь, а тут вдруг этот адмирал, эта проклятая осада, эти чёртовы пираты, а на мне теперь ещё и похороны кадетов, гвардейцев да стражников!

— Кстати, насчёт клириков, там же вампирские группировки из Лотц бежали, — напомнил Вайрус.

— Вот, думаю, Селеста и хочет на этот счёт беседы вести. А признай я право клириков истреблять вампиров, не миновать скандал с Некрополисом и Гильдией Воздуха. А где Гильдия Воздуха, там и поддержка Лекки, а где Лекки, там подцепятся и Стерны, как банный лист к заднице, и Виаланты, а где какая-то «суматоха», там сразу и Аркхарты подоспеют, а начнись конфликт, сразу на слабину приедут Кроули посыпать раны солью. И я тоже тогда сидеть без дела не буду, Розенхорны, Кромвеллы, Догараты, Уинфри, Мейбери — все мобилизуются, начнётся война! Из-за чего, Вайрус? Из-за того, что секта клириков напала на банду вампиров-беженцев! И понеслась… Как игральные парные костяшки…

— Скорее уж, как карточный домик, — добавлял Вайрус, — Рухнуть всё может в один момент, поэтому… укрепляйте фундамент в пути, — намекал он на крепкие новые отношения с герцогами, — В том числе, чтобы и Уинфри с Мейбери приходили по первому зову. А то я не слышал, чтобы они на юбилей принцессы к нам собирались, давно вы Арна не видели, и пока это до него ещё доедешь!

— А это значит, избегать бесед с Селестой, напрягать отношения с Клиром. А там не успеешь обернуться, среди ночи вами вампиры в замок постучаться, прося убежища и добровольной кормёжки. Селеста прям и убьёт на том же месте.

— Кого? — интересовался камерарий, — Вас или их?

— Да что ты снова на «вы», боги всемогущие. Нормально же общались, вот ты начинаешь… — негодовал Джеймс.

— Дело привычки, — пожал плечами камерарий.

— Отнюдь! Сколько мы знакомы были до того, как я стал монархом? — интересовался Джеймс.

— Да уж точно меньше, чем после! Более двадцати лет правишь! — усмехнулся тот.

— Верно… А коронован-то был в четырнадцать. Был не прав, и всё равно, не хватает мне нормально общения со старыми друзьями. Кваланар запропастился, в болоте что ли увяз?! Он должен был прибыть одновременно с патеками, мне был нужен его совет кое в чём, и до сих пор нет.

— Завтра прибудет, есть письмо от лазутчиков «Птичника», но я бы на твоём месте его пожурил за трату бумаги.

— Бумаги? Не пергамент, не папирус? Ну он, конечно… — едва сдерживался Джеймс, чтобы не ругаться.

— Дело ведь великой важности! — иронизировал камерарий, — Не об осаде предупредить, что кто-то пиратские корабли и сбегающиеся отряды из лесов заметил на дорогах! Куда там! Пустяки! Главное за сутки оповестить, что десница едет!

— Интересные вообще дела, — покачал головой монарх, снова коснувшись бороды пальцами правой руки, — Вот едет он из Лотц, соглядатаи пишут в Триград, из Триграда Альберт пишет нам, а нельзя как-то попроще всё настроить, чтобы его люди слали сразу мне напрямую?! — возмущался он.

— Видимо, никак. Иначе он был бы монархом, а вы бы за него были «Птичником», — посмеялся камерарий, собираясь уже попрощаться до вечера и отправиться дальше по своим делам, а короля отпустить к семье, куда тот и хотел заглянуть, сообщив о полной победе.

— Так что там, значит, Селесту я откладываю, Золотой Путь не отменяю, Лейтреда перевожу в Триград, детей беру с собой, ярмарку завтра обустраиваю, народ принимаю? Всё так? Есть возражения?

— Да, вроде бы, всё так. О! Вы к патекам-то тоже зайдите, они свободны ехать домой.

— Нет уж, теперь раз завтра Кваланар приезжает, он-то мне и пригодится одну из проблем с ними решить.

— Кстати, может, он этого адмирала опознает, — заодно предположил Вайрус, заведомо зная, что это явно не так.

— Может быть… И Уолтера не позвать, он на задании, — печалился король, — Он своих морских офицеров наверняка бы припомнил. Где же я мог его видеть. Такой знакомый взгляд, — продолжал он терзать себя раздумьями.

— Больше интересно, как даже бывший морской волк, пусть и приближённый герцога Уолтера Догарата, смог стать командиром для такого количества банд, — проговорил камерарий.

— Тут ты прав, Вайрус, — погладил монарх пальцами свою коричневую бородку, — Давай-ка у них самих и спросим, пока не передохли, — предложил он и они вернулись в западный двор, где вовсю совершались казни.

Вкопанные крестовины плотно держали на себе раздетые и вопящие тела, многократно пронзённые загнутыми прутьями. Причём загнутыми с заострениями внутрь, так что любая попытка слезть заставляла бы тут же насаживаться ногой или рукой ещё на один штырь, являвшийся по сути продолжением имеющихся.

— Вон у этого, вроде не ржавые, — обратил внимание Вайрус, хотя какое это имело сейчас значение монарх не понимал.

— Пёс безродный, — не самое лучшее начало для обращения, но говорить с врагом королевства при толике уважения и манер монарх нужным не посчитал, — Хоть перед смертью своей ответь, да с какого ж беса ракшаского вы все под дудку адмирала-самозванца-то плясали? А? Отвечай королю! — требовал он у страдавшего в муках тела казнённого разбойника.

— Ты… — вздыхал он, — Ты не поймёшь, вы все не поймёте! Молящиеся своим богам слепцы, не знающие ничего и не желающие знать!

— Скажи, что прекратишь его страдания и освободишь, — посоветовал Вайрус, лишь теперь объясняя королю какое отношение отсутствие ржавчины имела к делу.

— Вайрус! Да как… — начал было монарх.

— Скажи, — настаивал тот.

— Ох, ладно! Расскажешь всё, будет тебе помилование, — пообещал король, зная, что если тело снять со штырей сейчас, раны ещё могут зажить и зарасти, ведь до того, как штыри стали загибать были как раз случаи побега и выживания среди казнённых.

— Ха-ха, держи карман шире, землевладелец, — пытаясь из пересохшего рта плюнуть в короля, — Мирская жизнь — ничто, мой бог меня примет! Вас ждёт забвение! Меня же ждёт Авалон!

— Походу, всё-таки какой-то религиозный культ с промывкой сознания, — заключил Джеймс вслух Вайрусу, протирая щёку рукавом кафтана.

— Тогда, всё понятно. Запудрили головы, наобещали ерунды непонятной, — кивал камерарий, — Даже мало значения имеет, что именно.

— Фанатики — ещё одна беда наших земель, — отметил монарх, — Надо с прелатом поговорить, как усилить влияние веры Семерых, может даже больше церквей Двенадцати делать, попытаться с магами договориться. Глядишь с земель Лекки будут к нам более расположены тамошние жители, — говорил он Вайрусу, уже отходя от тела, не желая дальше вести допрос, так как тот всё равно бы толком ничего не рассказывал, это было ясно видно по таким ответам.

— Поговори, — согласился камерарий, — Ещё нам кроме клириков не хватало проблем с культистами.

— И что ж я для них зло во плоти, получается? — удивлялся король, — Да, налоги сейчас не самые добрые, но всё же…

— Не забывай… те, ваше величество, — добавил он, когда они проходили мимо стоявших и глазевших людей, — Что это преступники изначально. Уже не нашедшие себе другого пути, кроме как грабить и убивать. Естественно, если для них королевство не предлагает альтернативы, то управляет таким королевством не самый лучший человек, мягко говоря.

— Вот и скажи, как сделать, чтобы в бандиты и пираты люд не ходил, — вздыхал Джеймс, — И мастерские открыты, и школы для крестьян есть, ремёсел уйма, всё развивается, мануфактуры, строительство, даже вон военное дело! Видел эти арбалеты? Почему юбилей у Леноры, а не у меня? Я тоже в дар хочу таких на целое войско! — усмехался он.

— Тоже не понимаю, можно и в таверны устроиться готовить, и в литейные мастерские, и служить при баронах, лордах, вон кадеты же в Олмар и Триград идут в качестве курсантов-новобранцев. Можно даже чуток подзаработать в регионах, а потом явиться на ярмарку в качестве менялы, — предлагал камерарий.

— Наоборот, ты что-то запутался. Подзаработать здесь, и здесь же менялой быть, а с регионов со своими деньгами это гости приезжают, монеты обменивать, — поправил его король.

— Точно-точно. Всё, сегодня больше без совещаний и политических советов, давайте-ка уже отдыхать. Строители заделывают пробоину после катапульт и обвала в потопом, прислуга стирает, убирает, топит бани, готовит еду, воины и пажи собирают с поля боя ценности, в частности оружие. Писарь и секретари возятся с бумагами. А королева-мать всё подготовит для завтрашнего празднества. Все заняты своим делом. Нам бы и отдохнуть уже. Вам к семье, мне поужинать да выспаться.

— Добро, — улыбнулся Джеймс, — Так, а вы! — сурово прикрикнул он тут же в сторону, — Эй, кто там без дела глазеет на казни? — обращался он командным тонам к стоявшим поодаль гвардейцам и палачам, — Смрад от рыбины невыносимый стоит! А завтра ярмарка! Ну-ка сдерите кожу всю с этой башки, протрите и подсушите череп, чтобы завтра только он чистый красовался! — отдал он приказ, и гвардейцы отправились к отрубленной голове, чтобы соскоблить тленное мясо.

— Можно было и магов к ним в помощь попросить, — тихо заметил Вайрус.

Этот совет был не лишён здравого смысла. Как минимум, мастера в огненной сфере бы смогли помочь с просушкой черепа, даже если с кожей монстра куда быстрее справятся самые, что ни есть материальные лезвия мечей. День-то вовсю клонился к вечеру, так что сушить череп можно было по сути уже лишь на завтрашнем солнце и то, когда прямые лучи попадают именно в эту область западного двора.

— Да пусть отдыхают, они много сделали, много жизней спасли, — ответил Джеймс.

— Я бы сказал, много сгубили, — парировал камерарий, намекая уже на вражеские трупы.

— И это тоже, — усмехнулся ему в ответ король, — Ну, увидимся на ужине, отдыхай. Завтра большой день!

— Да у нас здесь каждый день «большой день» в последнее время, — подметил ему старый друг, и они поспешили в своих направлениях.

О казнях уже дошла молва до города, так что и оттуда приходили те, кому было нечем заняться, чтобы поглазеть на то, как вопят распятые лиходеи, как отряд лучников расстреливает приговорённого Милдред убийцу её сына под её же командование, как счищают кожу и мясо с гигантского речного змея, обнажая кости черепа.

XXII

Снаружи дикие звери, птицы и сползавшаяся на падаль лесная нечисть обгладывали скелет самой туши огромного змея, с которой давно срезали большую часть мяса, забрали кожу и чешую, однако отдельные куски оставались на костях, гнили не забранные внутренние органы, различные хрящи и всё то, что ещё оставалось. Они также копошились у костров дымящихся трупов в надежде урвать себе кусочек, сражаясь за мёртвую плоть друг с другом, и сподвигая быстрее работать бригады по восстановлению разрушенного куска в стене крепости.

На новые блоки как раз крепились прочные чешуйки с жуткой твари. И хотя поверхности роговых пластин с кожи змея хватило на не слишком уж большой участок, они всё равно обороняли хоть какую-то площадь укрепленной новой кладки во внешнем кольце обороны замка Олмара. Заодно по повелению короля и распоряжению Каледоса укреплялись некоторые другие стены, составлялись документы о необходимых поставках и закупе плит, камней, дроблённой крошки и прочих материалов для строительства.

Также у мажордома и у интенданта было много забот по поводу дров. Отопление стен построек, розжиг каминов, не прекращающиеся своей работой печи на кухнях, где смена за сменой группами работали повара и кухарки — всё это истощало запасы поленьев. Что-то из оставшегося к тому же требовалось нарубить, о чём также необходимо был дать распоряжение своим людям.

А заодно требовалось послать людей в леса и заказать дров с ближайших лесопилок Кхорна. Так что даже в просторном секретариате у Корлиция была целая гора всевозможной волокиты по составлению и утверждению необходимых документов. А следовательно, нужно было подготовить и заказы для самих письменных материалов.

Одна осада, растянувшаяся на несколько дней, успела ударить не просто по постройкам Олмара, но и по самым разным сферам привычной внутренней жизни в этих самых стенах и зданиях. В церкви латали потолок, исчертив божественными септаграммами обрабатываемый упавший камень, обращая его в новый алтарь. К смотровой башне необходим был ввоз крупных пластин абсолютно прозрачного дорогого стекла, а некоторым сооружениям требовался точечных ремонт кусков стен, башен и восстановления окон, разбитых катапультами.

Шёл, естественно, и пересчёт солдат, переформирование полков при необходимости, а также подготовка наградных документов и грамот, вследствие которых планировались ещё слушания прошений от особо отличившихся и представленных к наградам рыцарей и генералов.

Но король сейчас был занят отнюдь не этим, а, минуя коридоры с эльфами-стражниками и охрану из Белых Плащей, пришёл сообщить семье, что можно покинуть убежище, вернуться в свои комнаты и спокойно продолжить жизнь в замке, правда, не забывая собираться в дорогу до Триграда уже через пару-тройку дней.

— Папа! — помчался к нему Генри, первым заметив отца, постукивая серебристыми башмачками внизу белых чулок, идущих из-под медвежьего цвета безрукавного колета, что влитую сидел поверх белой шёлковой рубашки, — Всех врагов убил? — вопросил он с наивными детскими глазами.

— Хе, мой храбрый малыш-проказник! Ну, чего тут? Не обижал сестру? — обнял он его, потрепав по длинным русым волосам.

— Не-е, мы учились с мастерами, чтобы сдать все проверки по учёбе и поехать с тобой в Золотой Путь, — открыто заявил он отцу.

— Ну, ясно, я вам ещё ничего официально не объявлял на этот счёт, а Вельд уже обо всём разболтал? — без сердитости, а даже с лёгкой усмешкой произнёс он, посмотрев на старшего сына, отведшего глаза, — По крайней мере, у вас хотя бы тяга к учёбе проснулась.

Он оглядел остальных. Вельд в немного помятом багряном мундире приподнялся с кровати, на которой сидел. Кирстен спешно шла в своём элегантном и длинном сине-зелёном платье, чтобы обнять супруга. Дочь, облачённая в нежно-голубое, почти белое платьице сидела в дальнем углу стола у рыжеватой тарелки. Несколько слуг и сама Нейрис с малышом Деганом на руках стояли позади у стены, а также в помещении был историк и преподаватель Фатол Совск.

Человек немолодой, но ещё и не слишком старый, неспешно приближавшийся к пятидесяти годам, худой и сухой, подобно Корлицию, с большими круглыми очками на прямом невыразительном носу, и стёкла их были слегка запачканы брызгавшими с мяса капельками соуса-подливы. Мужская длинная рыжеватая мантия была украшена узорами бледных едва заметных экзотических птиц фламинго, встречающихся только в Унтаре и известных своей сезонной миграцией с одних земель этого края на другие в зависимости от погоды и времени года.

Во времена своей молодости он был архитектором, увлёкся древними постройками и так развилась его тяга к истории и событиям прошлого. Он посещал старинные капища, древние храмы, заброшенные и полуразрушенные церкви в опустевших поселениях, собирая материалы на свой новый научный труд, а теперь, когда уже его писал на основе находок, осел в Олмаре и стал учителем истории в местной школе.

Тонкие мужские губы, не обрамлённые ни усами, ни бородой, поглощали наколотые на вилку кусочки мяса в овощном соусе, а щурящиеся в удовольствии серые глаза свидетельствовали, как вкусно и с каким аппетитом он сегодня ужинал в компании королевской семьи за длинным центральным столом, только супруга и сыновья со своей едой уже закончили, а вот они с Ленорой ещё пока нет.

Её хрустальный маленький, но высокий бокал-цилиндр из-под ягодного киселя был сейчас почти пуст, чего никак нельзя было сказать о стоящей подле них тарелки прямо напротив скучавшего детского личика. Потому-то Джеймс не стал тянуть, а сразу решил всех обрадовать.

— Осада кончилась, мы их разгромили, так что вылезайте-ка отсюда, — заявил он, оглядывая их лица.

— Ура-а-а! Свобода! — Генри, разжав объятия, сразу же побежал в дверной проход, чтобы порезвиться спокойно по замку, уже ничего и никого не опасаясь, — Хоть с Деганом теперь возиться не придётся! — радовался он, что будет с кем ещё проводить время кроме малыша Нейрис и своих брата с сестрой, изрядно за эти дни с ними убежище засидевшись и наигравшись.

— Я в тебе и не сомневалась, — с улыбкой прижалась к королю супруга и нежно поцеловала его губы, — Теперь хоть спать сможем спокойно.

— Куда там, — усмехнулся ей в ответ монарх, — Завтра ярмарку с утра открывать, людей принимать в тронном зале, забивая голову их проблемами, мучиться потом справедливо и не справедливо поступил, как всех рассудил, в Триград ещё скоро поедем, тоже бы здраво собраться, ничего не забыв, чтобы потом гонцов-посыльных сюда не посылать, ох!

— Собираться не забудь, тоскую по Честеру, хочу уже с ним играть во дворах, да и он без всех нас там явно скучает.

— Да есть у собаки там, кого подоставать, — отмахнулся Джеймс.

— И черепашку свою давно не видела, — переживала Кирстен, — Если помрёт там без меня? Она в семье Айвелей уже…

— Третье поколение, — закончил за неё Джеймс, прекрасно об этом зная и успокаивающе поглаживая супругу левой рукой по плечу и верхней части спины поверх нежнейшей ткани платья, — Четвёртое уже, если с учётом наших детей.

— Много павших по итогу? — поинтересовался скромно рядом стоящий Вельд.

— Потери есть, в основном среди неопытных, среди кадетов, — объяснял ему король, — В соотношении с армадой этих пиратов наши потери вообще незначительны, эти полоумные были неплохо вооружены, но вот о доспехах что-то за все эти дни так и не подумали.

— И ктостоял за этим? — обнимая мужа спрашивала Кирстен, — Выяснил уже?

— Пока что наша версия, что трудно жить бандитам да пиратам стало, собрались под командованием одного хитреца, — отвечал он, — Он гниёт сейчас в темнице. Да смущает меня реально их слишком уж качественное оснащение. Наконечники стрел и баллист, сабли, палаши. Да, были там такие, кто мясницким тесаком, кузнечным молотом или топором лесоруба махал, я наслышан, но по большей части как-то прям достойно вооружены были.

— Может, награбили с поставок недавних? Новые блестящие клинки, ни разу в боях не пользованные, — предполагал Вельдемар.

— Да, к тому и склоняемся, — кивнул ему отец, — Наверное, я всё же был не прав, не знаю… — с сомнением проговорил король, — Сюда стоило определить Андора или кого-то из рыцарей, кроме Гардбуха. Дименталя, например, а тебя, хоть и не задействовать в боях, — он немного нахмурился, припоминая тому выходку со змеем, — Но держать при себе, обсуждать с генералами тактику, показать, как ведётся защита при осаде, какие у нас были планы и варианты, к чему пришли, как взяли их под конец, словно в кузнечные клещи! Да напугали меня их арбалетчики и стреломёты, боялся случайного попадания в себя да и во всех вокруг.

— Не говори так! — Кирстен обняла его крепче, целуя шею и вверх к левой щеке, не желая ничего и слышать о возможности ранения своего супруга, — Не наговаривай беду.

— Да всё в порядке, цел я, — провёл он по её волосам, сложенным ободком из кос вокруг головы, словно корона, — Просто слишком уж за вас беспокоился.

— Я бы мог надеть лучшие доспехи, — недовольно ворчал старший королевский сын, — Мне бы Эйверь свои дал, их не пробить, они легче…

— Мы тебе свои собственные из титана сделаем, — заявил ему отец, — Вот мне не хватало ещё, чтобы из сражения в сражение вы с паладином шмотьём менялись, ишь учудил! — протянул он руку, чтобы коснуться коротких тёмных волос старшего сына и слегка их взъерошить.

— Да ладно теперь, — отвёл принц взор, — По рассказам да летописям буду эту битву изучать… Как и всё остальное…

— Ну, полно вам ссориться, — вмешалась королева в их разговор, — Ну, сходите что ль на казни посмотреть.

— Кирстен! — был ошарашен Джеймс таким предложением.

— А что? — подняла та свои кофейно-карие глаза на него, — Крестьяне же своих детей приводят поглядеть на это зрелище. В конце концов, они хотели нас убить, — имела он в виду пленённых разбойников, — Так пусть сами будут убиты. Подашь сыну, будущему королю, пример, — считала она.

— Поступай с врагом так, как он желал с тобой поступить, — промолвил король, в очередной раз цитируя «Победу или смерть» Хосе Варгаса.

— Да это Генри интересно было бы на эти пытки посмотреть, там уже, небось, издохли все, я и бои пропустил, и расправу с врагами, — жаловался Вельдемар.

— Зато ты был здесь и я за тебя не волновалась, — повернулась Кирстен к сыну, не переставая обнимать супруга, — Ну, мы пойдём, а ты заставь Ленору морковь доесть. Капризничает который день, не могу уже! — сердито заявила она, обернувшись на дочь.

— Мама! — с обидой и возмущением воскликнула девочка.

— А что? Морковь полезна, овощи нужно есть, иначе откуда брать силы и красоту? Нужно всё доесть, — была её мать непреклонна.

— Ленора? — из-за матери выглянул на девочку и отец в надежде, что его суровый взгляд её тут же урезонит и она ринется доедать всё, что там у неё в тарелке было, однако же не помогло, та предпочитала вступать в ответную полемику.

— Да съела я всё, тут одна морковка осталась, — недовольно надулась она, подперёв щёку рукой и глядя в сторону, лишь бы не смотреть ни в глаза Джеймсу, ни в тарелку, ни на Нейрис.

— Морковка полезна и важна, — ещё раз заметила вслух Кирстен, погрозив пальцем с крупными бусами жемчужного браслета, — Спроси вон у мастера Совска!

— Я, конечно, не травник и не агроном, но коллеги говорят, что полезнее моркови и черники для работы зрения плодов у нас просто нет, — отвечал тот, доедая всё со своей тарелки и протирая губы тканой салфеткой, прежде, чем встать из-за стола.

— Мне частенько хочется перевезти к нам младшего брата, особенно в Триград, но когда начинаются вот такие капризы, понимаю, что сил моих нет, ещё и его воспитывать. Пусть отец с его молоденькой жёнушкой им занимаются, мне и вас-сорванцов хватает.

Двое девушек из прислуги аккуратно сложили все блюдца на тарелки, а тарелки стопкой друг на друга, сверху водрузив позвякивающие столовые приборы и расставив пустые бокалы. Оставалось лишь дождаться, пока с оставшимися в подливе кубиками и брусочками морковки справится Ленора, чтобы окончательно всё убрать со стола и унести, дабы перемыть всю эту посуду.

— Пожалуй, пора возвращаться к себе, — с улыбкой проговорил Фатол, — Вы прекрасно обороняете своё королевство, — поклонился он королю, радуясь, что с осадой удалось покончить всего за несколько дней.

По некоторым зданиям попадали камни с катапульт, — сообщил ему король, — Так что, если вдруг что-то с комнатой или конструкция покажется не надёжной, сразу говорите, разместим в другом месте, как других, чьи покои пострадали при обстреле. Не рискуйте, мы не хотим, чтобы в какой-нибудь разыгравшийся шторм обрушил стены и похоронил наших жителей. Вскоре всё восстановят.

— Да, если вдруг что, я сообщу, — заверил тот, — Вы тоже постарайтесь лечь пораньше и выспаться. Планируете завтра торжество в честь победы или совместите уже в Триграде с празднеством? — обернулся он, поинтересовавшись напоследок.

— Да, один день отметим, что крепость отвоевали, — ответил монарх, — Покормим народ, поразвлекаем. Вы тоже заглядывайте.

— О, нет! Я потому и спросил, ваше величество, — криво улыбнулся историк, — чтобы тогда на завтра ничего не планировать и провести день в библиотеки, где-нибудь даже в подвалах читальных залов за книгами. Есть ряд интересных списков, найденных в сундуках не так давно, найти бы к ним оригиналы! Ох! — покачивал он головой, прикрыв глаза, словно вновь смаковал вкуснейшее мясо, так любил он открывать новые кусочки прошлого Энториона.

— Добро, отдыхайте. Надеюсь, что шум ярмарки вас не будет тревожить в таком случае, — попрощался с ним король.

— Ярмарка? Серьёзно? — был удивлён Вельд, — Пойду, Генри расскажу.

— Я его найду, — вызвалась Кирстен, — Проверю, застелили ли уже постели, как наши комнаты поживают, не попали ли в наши апартаменты летящие с небес камни, — посмотрела она на мужа.

— Кажется, нет, — нервно замялся тот, припоминая куда приходились удары по цитадели, — В наших покоях-то уж точно, — заверил он, так как все эти дни прекрасно и спокойно спал за исключением вчерашнего утра, когда камерарий поднял ни свет ни заря, и, собственно, сегодняшней бессонной ночи, так как проводилась решающая битва.

Однако кроме собственных покоев в комнаты, например, детей, Джеймс даже не заглядывал. Те были в убежище, он сам был занят совершенно другими делами. Посещал зал заседаний, обеденный, тронный зал, был в кабинете секретаря, выясняя расходы согласно поданным туда бумагам мажордома, находился в ставке генералов, обходил западные стены вместе с приближёнными…

— Буду ждать тебя тогда, — ещё раз поцеловала Кирстен его в щёку, отправившись в коридор из убежища, — И не вздумай выпускать Ленору, пока всё не съест.

— Ох, — кивнул ей Джеймс утвердительно, хотя возиться с капризнячащим ребёнком и заставлять дочь сквозь слёзы и истерики доедать оставшееся в тарелке ему сейчас безумно не хотелось.

Правда, конечно же, ещё больше это всё не хотелось доедать непосредственно самой Леноре, допившей остатки красно-сиреневого киселя, но не притронувшейся к вилке и морковке в оставшемся рыжеватом и буром соусе с жёлтыми маслянистыми вкраплениями.

— Сама время тянешь, — проговорил ещё не ушедший Вельд сестре, — Быстрее съешь, быстрее освободишься. Я съел, Генри съел, чем ты хуже?

— Тем, что я не вы, — дулась девочка, — Вы съели, а я не хочу.

— Морковь прекрасный сладкий овощ, полезный и вкусный! — начал уговоры Джеймс, даже не зная, как подступиться.

— Не сладкая вовсе, противная, — потыкала в тушёные рыжеватые кубики Ленора вилкой.

— У нас мясные шарики с овощным гарниром были, — пояснил отцу старший сын.

— Причём в овощах морковь длинная, а в самом мясе кубиками, — поясняла девочка, видимо, аргументируя, что её как-то уж слишком много положили.

— Да, в мясе ещё фасоль, мелко нарубленный шпинат и морковь, с фаршем скатаны в шарики на пару с флафелем, обжарены в масле, потом тушились… — объяснял Вельд.

— Понял-понял, — прервал его король, сделав шаг от сына в сторону стола, на другом конце которого и сидела дочь.

— Я уже наелась, не хочу, — морщилась она, взглянув на отца.

— Так, Ленора, пожалуйста. Давай не давить на жалость, что плохо, животик полон, больше не лезет, доедай и пойдём по стенам крепости погуляем, — говорил ей тот, — Устала, небось, сидеть здесь столько дней без окон, без всего.

— Угу, — кивнула она на последнюю фразу, но никак не на начало его предложения доесть с тарелки.

— Ленора, не зли отца, — посоветовал Вельд, — Ну, хочешь, я тебя покормлю даже, — вспомнил он далёкие дни, когда она была совсем ещё маленькой, а он, будучи старше её аж на шесть лет, вполне учился самостоятельности и помогал родителям с младшими детьми.

— Нет, ну почему я должна, — вскрикнула та, — Я съела мясо, флафель, зелёные стручки фасоли, картошку кубиками, что там ещё… Осталась морковка, что нельзя без неё сегодня обойтись?!

— Нет нельзя, — помотал головой её отец.

— Да почему?! — возмущалась девочка, хлопнув ручками по поверхности стола.

— Потому что так полагается, — сердился Джеймс, — Ты моя дочь, должна слушаться. В том, чтобы доесть с тарелки, нет ничего страшного! Многие голодные крестьяне бы всё отдали, чтобы заполучить даже эти маленькие остатки! — возмущался он.

— Так пусть доедят, я-то не против, — отвечала девочка.

— Ух, я сейчас позову Бартареона, и маг сделает здесь барьер, сквозь который без чистой тарелки ты не пройдёшь. Не хочешь есть сейчас, сиди тут одна, съешь завтра, съешь послезавтра, как проголодаешься, так и выйдешь.

— Она же уже холодная будет! — слёзно протестовала девочка, — Совсем не съедобная! И вообще испортится за столько дней! — предполагала она, не зная наверняка, но сталкивавшаяся с тем, что прислуга и родители иногда обсуждали «пропавшие» продукты, например, когда какая-нибудь банка с соленьями оказалась не слишком плотно закрытой.

— Вот и кушай сейчас, — уже не знал, как действовать Джеймс.

— Не хочу! Отдай крестьянам. Чего я должна… Когда я вам все долги уже отдам, чтобы вы от меня, наконец, отстали? Делай то, не делай это. Должна учить картографию, должна ходить в школу, должна ложиться спать, когда не хочу, должна есть то, что не хочу.

— Ты моя дочь! — вскрикнул король на неё.

— Вот именно! Я принцесса! Почему я должна есть то, что я не люблю? Тебе всегда готовят, что ты хочешь.

— Ну, я в конце концов король! — парировал тот в ответ.

— А я твоя дочь! Я принцесса! — ещё раз повторила Ленора, — Почему здесь слушаются только тебя? Почему у меня тоже нет личной стражи, которая на каждый мой приказ не будет ждать и смотреть в твою сторону, кивнёшь ты головой утвердительно или нет, а будет всегда исполнять только мои приказы, повеления принцессы, что бы там ни говорил при этом король?! — хныкала она.

— Глупости, у тебя итак есть, что ты хочешь. А морковь будь любезна доесть. А то позову архимага, — ещё раз пригрозил он дочери.

— Папа! — со слезами крикнула принцесса, сжимая ручки в кулачки.

— Так, всё! — вмешался Вельд, встав ближе к стопке тарелок и разведя руки в стороны ладонями к скандалящим, оказавшись, как бы между ними, хотя на самом деле их разделяла длинная деревянная протяжённость красивого стола.

Джеймс остановился и вправду уняв свой гнев, рассчитывая, что хотя бы его сын сейчас что-то предложит вразумительное да уговорит Ленору всё-таки избавиться от моркови в своей тарелке, чтобы все успокоились. Однако спокойствие сейчас и самому принцу было чуждо.

— Нейрис! — нахмурился он на старшую служанку королевского двора, — Нет, ну серьёзно, пора бы уже запомнить, кто из детей короля, что любит поесть. Это не дело подавать отцу всё по заказу, а нас кормить, как вздумается. И не важно, тебе, или матери, или ему. Одно дело, если б мы одни пироги да сладости лопали, чтобы кто-то из родителей имел право вмешаться, другое дело вот это! — на полном серьёзе негодовал он, указав жестом ладони и на саму Ленору, и на её тарелку.

— Ваше высочество, я лишь… — принялась та не то оправдываться, не то отстаивать свою некую позицию, однако Вельд сейчас и слышать ничего не желал.

— Нейрис, пожалуйста. Ленора не ест морковь в рагу, когда та пропитана соусом или маслом, когда та среди тушёных овощей, не ест пропаренную и варёную, маринованную или подсоленную в любом подобном блюде. Пора бы прекратить готовить то, что представители королевской семьи не любят, и каждому отныне подавать свои блюда, — говорил он, глядя в глаза Нейрис, — Но морковь действительно полезна, — подошёл он теперь к сестре, которая могла не надеяться, что сейчас в его лице нагрянет спасение, — У тебя не было слишком много еды, больше обычного, чтобы ты прямо-таки переела, — отметил он.

— И что ваше высочество предлагает? — Нейрис решила не идти на конфликт, а была готова к любым распоряжениям принца.

— Так, чтобы никто из нас не обманывал королеву, о том, что она поела, но чтобы и Леноре не пришлось доедать вот это, вы сейчас сна кухне приготовите кое-что другое, — имел он в виду кухарок, которым она должна дать распоряжение.

— Тоже из морковки? — только и поинтересовалась старшая служанка.

— Да, — сразу же ответил он, — Только свежей! Хорошей, свежей и сладкой, — отчеканил он, — Сколько здесь, — задумчиво глянул он в тарелку, прикидывая общий объём, — Одну морковку взять, тщательно промыть и почистить, — начал он диктовать, что делать, — Натереть тонкими полосками. Не брусками вот этими вот, — обратил он особое внимание, — Залить морковным соком, слегка обдав. Перемешать хорошенько с маленькой ложкой чистого прозрачного мёда и слегка обсыпать сверху мелким свекольным сахаром или лучше даже толчённой сахарной пудрой, чтобы на зубах не скрипело.

— Ну, хорошо, распоряжусь, — не слишком довольно, но всё же покорно произнесла Нейрис, шагая прочь из убежища, поглядывая на Вельда, отправляясь отсюда на кухню вместе с ребёнком на руках, — Идём, сорванец, — произнесла она четырёхлетнему Дегану.

— Поехали-поехали! — радостно вскидывал ручки мальчонка, облокачиваясь тельцем на полноватую услужливую женщину.

— В идеале бы туда ещё ягод черники добавить, — говорил старший принц уже не ей, а так вслух, размышляя над «рецептом», — Да не сезон, у нас только варенье, а это уже перебор со сладким, когда там и ложка мёда, и щепотка сахара. Пока, Деган! Хорошо себя веди! — погладил он ребёнка по мягким длинноватым волосам до кончиков ушей.

Можно было бы, конечно, убрать один или оба сладких ингредиента, но, видимо, варенье из ягод Вельд находил всё-таки куда менее полезной добавкой, чем качественный мёд. А вот добавление свежих собранных в лесу ягод одобрял, но до поспевания черники оставалось ещё несколько месяцев.

А вот саму принцессу слова про мёд и сахар вполне заинтересовали. Девочка демонстративно отодвинула от себя тарелку, показывая, что вот это она доедать уже точно не будет, освобождая пространство для того, что ей сейчас принесут.

И, благодаря тому, что заказанное Вельдемаром блюдо не нужно было ни тушить, ни варить, ни жарить, ни даже как-то подогревать, а лишь почистить да натереть всего одну морковку, перемешав с мёдом и сахаром, Нейрис вернулась уже одна, но с небольшим блюдцем готового кушанья достаточно быстро, строго следуя рекомендациям от старшего принца.

— Вот, попробуйте, ваше высочество, — сказала она, ставя фарфоровую с синими узорами посуду рядом с девочкой.

— Свежая морковь полезней, да и мёд. Пробуй, — настаивал её брат, — Теперь и вправду сладкая, — улыбался он сестрёнке.

Ленора протёрла вилку беленькой салфеткой, чтобы убрать весь привкус той «нежеланной» моркови и подливы, очищая металлические зубчики и даже тщательно проводя сложенной белой тканью между ними, а после приступила аккуратно к трапезе, накручивая длинные полоски тёртой морковки на изящную маленькую вилочку.

— Ух ты! — улыбнулась она, вытирая слёзы свободной от вилки рукой.

— Нравится? — усмехнулся её старший брат.

— Да! Вкусно! — отвечала девочка, прожёвывая натёртую морковку, — Вот другое дело! — заявляла она, глянув на отца.

— Ешь-ешь, не разговаривай, — беспокоился Джеймс, чтобы она не подавилась.

— Вот если бы ты не хотел стать королём, то лучше бы стал хорошим поваром! — заявляла Ленора старшему брату, не слушая папин совет.

— Кушай, — лишь улыбался тот, — Рад, что понравилось. Свежая куда полезней, — ещё раз напомнил он, после чего развернулся взглядом к отцу, — Настоящий король должен уметь решать любую проблему, — выделил он особой интонацией ключевое слово в предложении, после чего направился мимо него прочь из убежища.

Джеймс глянул, как Ленора быстро расправляется с морковью, и развернулся вслед за сыном, оставляя девочку под присмотром Нейрис и двух девушек в фартуках, которым нужно было забрать в итоге посуду. Принцесса же была теперь свободна и могла бежать хоть к себе, хоть гулять по замку, хоть во дворы навестить птичий двор, цветники, или даже взобраться к Винсельту на смотровую башню, только по внутренней винтовой лестнице, естественно, а не по внешним выступам, как в первый день осады зачем-то делал Генри, едва не попав под острые стёкла.

— Вельд! Вельд! Да погоди же! — нагнал король старшего из детей в коридорах, — Сынок, отлично сообразил. Она там уже почти доела, сейчас побежит играть свободна от всего и без скандалов. Молодец! — хвалил он сына.

— И пусть на кухне следят, что кому дают, — немного в смятении отвёл взор карих, как и у остальных двух детей короля, глаз, хотя на самом деле тоже был собой горд и рад такой успешной придумке.

— Да уж, так будет лучше… — согласился Джеймс, — Уж я-то как этих скандалов не хочу. Ты прямо выручил, — обнял он Вельда за предплечья.

— Обещай хоть, что в следующий военный поход меня возьмёшь, — не глядя родителю в глаза проговорил всё ещё обиженный на того Вельдемар.

— Да какой поход, сын! У нас Золотой Путь на носу. Или не хочешь ехать? — с удивлением спросил его король.

— Да нет, хочу, — поднял тот наконец глаза, — Честера, правда, два месяца, как здесь живём, не видели — скучал он по королевскому псу из Триграда, — И, если поедем, то снова ещё много месяцев не увидим. Зато посмотрим на дромедариев Ракшасы, выпьем вина в Гладшире, поем экзотических фруктов, поболтаю с Дорси, — зарделся он краской на щеках, осознав, что взболтнул лишнего, — Закупим войска магов из гильдий Иридиума сюда, изучим литейные Хаммерфолла, узнаем, как устроены, — тут же постарался он набросать всего другого, чтобы сказанное о Дорси Виалант забылось в разговоре.

Во всём этом его подход к путешествию сильно отличался от младшего брата. Если тот хотел увидеть разные достопримечательности — Синий Вулкан, Замок-Кольцо Лекки, воздушный шар, прирученных ящеров и тому подобное, то Вельд наполнял Золотой Путь исключительно практическими целями, чтобы в каждом регионе взять что-то важное и ценное для укрепления королевской династии и поднятие уровня жизни при правлении Дайнеров.

— Эх! — взъерошил мужскими пальцами отец его короткую стрижку бурых прямых волос, — Вот тебе точно полезно будет. Последишь за переговорами, посмотришь, как дела в королевстве ведутся. Может, окажешься дельнее всех советников, — подбадривая предполагал Джеймс, — Не молчи, говори там, как знаешь и как видишь, — просил он заодно.

— Да, пап, — нехотя обещал тот, не считая, что сможет дать хороший совет, да и заседаниями интересуясь куда меньше, чем военным делом, — Все поедут?

— Ну, тебя-то по-любому возьму, пора перенимать опыт, а малыши, не знаю. Если действительно всё сдадут. Хорошо их готовили? — поинтересовался монарх, пока они шагали по коридорам цитадели.

— Да, вроде, отвечали на то да сё, — покачал Вельд головой, — Знают всё, в принципе. Если что, им напоминали. Слушай, если это Золотой Путь по всем землям, ну на кой тогда им сдавать гербы, флаги, названия герцогств, если сами всё увидят. Почтовые птицы, всякие особенности типа лучшего сыра в Гладшире.

— Нам оттуда ещё тот самый лучший мёд ввозят, — напомнил ему отец, отсылая к кулинарному рецепту для сестры.

— Да-да, край бортничества, — отмахивался тот, — Знаю-знаю. В общем, какая разница сдадут, не сдадут. Покажи им мир. Весь мир, всё королевство! Когда ещё такая возможность представится.

— А осада эта? — парировал король, — Думаешь, безопасно детей везти с собой по землям, где Дайнерам не всегда рады.

— Ты хотел, чтобы я говорил, чтобы высказывался, — напомнил ему Вельд о том, о чём они вот буквально сейчас и говорили, — Моё неопытное мнение не советника, — скромно начал он, — Оставлять без присмотра здесь куда опаснее. С тобой едет Эйверь? Кваланар? Бартареон? Кто остаётся-то защищать Кхорн? Один Вайрус?

— Наверное, Бартареона будет разумнее тоже оставить в Триграде на всякий случай, — согласился Джеймс, что со слабой защитой оставлять всё будет явно плохой идеей.

— Если кто-то хочет твоим отсутствием воспользоваться, то подготовься и используй это против него, — советовал ему старший сын.

Они вышли на один из мостов, связующих строения, так как монарх собирался вернуть меч в королевскую оружейную башню, а принц за всем этим разговором просто шагал рядом, составляя компанию, хотя изначально собирался всё-таки к себе в комнату, да вот из-за беседы с отцом не получилось.

Снаружи их по разные стороны моста, и снизу, и на башнях, приветствовали отмечавшие победу гвардейцы. Слегка подвыпившие, те из войска, что сейчас оказались свободны от обязанностей или же организованные в смену на отдых, помывшиеся, пообедавшие, теперь ещё и пропустившие в честь победы над атакующими кружку-другую эля, сидра или браги.

— Хе-хей! — приветствовал их в ответ и король, приподнимая левую руку с демонстративной ладонью, — Мой сын, Вельдемар, — хлопнул он того в области ключицы, как бы представляя народу, будто кто-то может не разглядеть, кто же монарха сопровождает, — Защищал всю семью внутри цитадели, — похвалил он его прилюдно.

За них поднимали кулаки с радостными возгласами, а где-то в трактирах поднимали и кружки, ведь за здоровье короля и его семьи было, пожалуй, самым частым поводом в Олмаре, чтобы выпить. Король и сам мечтал уже раствориться на вечер в чарке вина, не думая больше ни о каких проблемах, так как завтра их будет предостаточно.

Организация ярмарки почти полностью легла на плечи его матери, распоряжавшейся всеми приготовлениями, младшие дети резвились, наконец-таки получив свободу от толстых стен укрытия, любимая жена приводила в порядок спальню, а со старшим сыном он хотя бы наконец немного поговорил, уняв возникший при осаде конфликт. По крайней мере, так ему казалось, что теперь они снова ладят и понимают друг друга.

Глава 3. Погода портится

I

Новый день встретил жителей Олмара цветастой шумной ярмаркой в центральном дворе крепости. Из города, с ближайших деревень, да и со всех окрестностей, в том числе и через Олений Лес по главным тропам и дорогам, к замку сбредался простой люд, чтобы повеселиться, отдохнуть да вдоволь поесть за счёт короля.

Выскобленный чистый череп огромного змея красовался трофеем прямиком над главными воротами, заставляя зевак толпиться издали и задирать головы, когда те проходят к мосту и коридору между кольцами оборонных построек.

Красно-золотой королевский и серебристый персональный герб Дайнеров чередовались, пёстрыми лентами украшая окрестности. У фонтанов клирики благословляли воду, дабы люди могли набрать прямиком из святых источников.

В основном пространстве между музеем края и, собственно, главными воротами, располагались самые разные палатки и кибитки. Одни призывали проверить свою меткость, дабы попытать счастье выбрать приз, сбивая камешками выставленные мишени, банки, поднятые дном на обозрение сковородки, другие развлекали детей кукольными представлениями, третьи показывали какие-нибудь диковинки или умелые поделки, заодно теми и подторговывая, если желающие найдутся.

Кувыркались ловкие акробаты, бренчали уличные музыканты ритмичные и весёлые мелодии, в разных концах публику развлекали скоморохи, в том числе читал весёлые стишки и королевский гоблин-шут Гонзо.

Позади постройки музея, с краёв проходов которой также стояло несколько менестрелей с китарами и лирами, услаждающими слух, прямиком до церкви располагались вытянутые и составленные вместе столы, на которых подавались блюда преимущественно из мяса того самого чудища. Стояли глашатаи, призывая отведать каков речной монстр на вкус. Рыбина, пожирающая других рыбин, как они её ещё называли, хотя ничего такого уж необычного в этом не было, так как хищники типа щуки и без того водились в акваториях Кхорна в порядке вещей.

Копчёные, вяленые, жареные цельными кусочками и котлетами из фарша — кусочки речного змея были представлены в больших вариациях. Они также входили в салаты, плавали в наваристом супе-ухе, запекались в рыбном пироге и представали ещё в разных других блюдах за исключением десертов.

Помимо этого среди кушаний были и куропатки с перепелами, а самым первым посетителям открытой столовой достались ещё и запеченные рябчики. Фруктовые соки, кисели, вина и различные хмельные напитки лились в изобилии.

Можно было подойти и присесть перекусить, вернуться к ярмарке, посмотрев представление уличных артистов, снова направиться к столу, проголодавшись, в общем, весь день находить себе развлечения, да пробовать разные блюда.

Десерты тоже подавались в разнообразии. Кексы, ягодные пироги с вареньем, булочки из разных видов теста, самая разная выпечка готовилась под тщательным надзором Нейрис, бегавшей по кухонным помещениям, что на территории крепости.

— Добавь к лепёшке сахар, передержи в печи, и вот уже готовое прекрасное печенье! Овсяное, миндальное, имбирное, творожное! — говорила она всем и каждому, не забывая следить и за рецептурой.

При ней были даже мальчишки-дегустаторы, способные сказать, где не доложили сахара, а где, наоборот, слишком приторно. Какое печенье слишком жёсткое, а какое крошится пальцами, не достигая рта. Где суховато без начинки, а где начинки так много, что хочется заесть другой булочкой, так что помимо рецептов теста обговаривались и различные пропорции и соотношения, в том числе и размер самих печений.

И пока большая часть народа веселилась, Джеймс Дайнер в тронном зале, в окружении большого количества высокопоставленных приближённых, обсуждал и выслушивал различные проблемы тех, кто был чем-либо недоволен. Это были, как персональные визиты, так и зачитанные Корлицием письма из референдария от канцлера Рикмана, доставленные за последние дни голубями из Триграда.

— Налоги растут прямо пропорционально массовому народному недовольству, говоря языком науки, Ваше Величество, — певучим высоким голоском сообщал примицерий в высокой шляпе атуре, придерживая пальцами свои очки.

— Налоги? Я поднял с одной десятой до трёх, это мера вынуждена, — объяснял король, — Казна испытывает не лучшие времена после осады разбойниками и пиратами, да ещё после подготовки всего необходимого к празднеству и поездки в Золотой Путь. Всем сейчас не легко, и три десятых своего дохода либо урожая — не самое страшное, что могло с ними приключиться, — отозвался он о недовольных крестьянах.

— Но ведь половину они платят лорду, на земле которого проживают, в итоге из пяти десятых, минус три, идущие в казну короля, у них остаётся на себя лишь две, их можно понять… — пояснял Корлиций

— Не хватало ещё ущемлять в правах лордов, наживая себе врагов среди власти и знати, помимо народного негодования, — хмыкнул король, — Если, что случится, нам нужна поддержка хотя бы их, тех, чьи форты и крепости смогут удержать бунт от королевских территорий.

— Это да, — соглашался примицерий, — Но крестьян на их землях больше, чем их личной стражи.

— Набранной по большей части из тех же крестьян, — пошутил камерарий в окружении трёх рассмеявшихся советников.

— Короля не обязаны любить, — соглашался архимаг, стоя подле молчавшего паладина, — Главное, чтобы уважали, боялись, исполняли все его указы и поручения.

— Последний король, которого называли щедрым и милым был Дендрион Добрый, — вслух им всем напомнил монарх, — и закат его правления был крайне печальным, — проговорил он, — Какие условия им не создай, как быть не обустрой, какую политику в королевстве не веди, а часть народа всегда будет оставаться недовольной и подстрекать к бунту! — громогласно заявлял король, — И наша задача таких быстро находить и устранять, чтобы эта опухоль не разрасталась по населению. Недовольные всегда найдутся. Пусть смиренно приспосабливаются и живут, как остальные, если вообще жить хотят! Никто крестьянам и не обещал лёгкой жизни, чем больше трудятся, тем больше у них останется товаров, — подразумевал он и продовольствие, и мясо с ферм, а также молоко, урожаи хмеля, винограда, муки и всё прочее, как съедобное, так и нет, чем крестьяне живут и торгуют.

— Ваше величество, — прокряхтел старик Винсельт, — Там есть ещё и взаимосвязь между населением. Кузнецу, чтобы заработать, нужно продавать свой товар, выручая больше, чем он потратил на закупленную металлическую руду. Землепашцу понадобятся гвозди, подковы, сбруя, обода на колёса и бочки, в общем всякие изделия кузнеца, бондаря, шорника. Но, чтобы их купить, ему нужно продать что-то с полей или садов. Яблоки, репу, свёклу, морковь.

— Только не про морковь, Винсельт! — покачал Джеймс головой, схватившись за висок, вспоминая вчерашнюю сцену с дочерью, хмурясь, жмурясь и поглаживая пальцами морщинки лба.

— Я к тому, что нужно учитывать, дабы не оставалось у каждой семьи средств лишь на своё пропитание. Неожиданные поломки, износ инвентаря, новые косы, новые пилы, топорики для колки дров, — объяснял астролог, — Всё ломается, приходит в негодность, так или иначе надо закупать. Хлопок и лён для рубах и платьев, если те порвались.

— Да, знаю я, — отмахнулся монарх, — Конечно же, поселения потому и процветают, что каждый занят своим делом, что всё взаимосвязано в налаженной системе.

— А когда едут торговать, — продолжал Винсельт, — То есть места, где требуется оплатить пошлину лорду за провоз через мост, к примеру, очередные траты.

— И не забудьте про подать, — проговорил прелат, — Пришедшие в церковь обычно жертвуют монету на благо клира. Если простой люд разорится, упадут и доходы храмов. Не всех осыпают золотом особые ордена.

— Вот к слову про подковы, — проговорил Джеймс, — У нас конница не воевала эти дни, своим ходом справились. Эй, Зорен, сквайр Пэгл! Кавалерия явно засиделась. Велите-ка коней размять! Пусть конюхи их выпустят, да подкуют крайне плохо, едва-едва! — приказывал он, — И гнать табуны по улицам, по Олмару и ближайшим деревням, пусть побегают, порезвятся, разомнутся! А народ чтоб радовался, находя на счастье и для продажи подковы то тут, то там. Если не набегаются, можно прям пару раз повторить в течение дня.

— Слушаюсь! — за обоих сказал молодой старший кавалер с топорщащимися чёрными усами, а конюший сквайр, если ассистент, просто кивнул королю своей светловолосой головой, после чего они спешно покинули просторное убранство серебристо-серого каменного зала с высокими луковичными сводами, украшенного длинными красно-золотыми флагами по стенам в промежутках между окнами.

Едва они исчезли в дверях, как вскоре появились два придворных глашатая, призванные входить для объявления явившихся в замок важных персон. В данном случае, правда, речь шла не о гостях, а об возвращении высокопоставленной особы, которую также необходимо было поприветствовать.

— Десница короля, Кваланар Мельнесторм! — хором проговорил дуэт, вставая по разные стороны.

— О, наконец-то! — поднялся с трона король, скидывая мантию, и по дорожке атласного ковра спешил в своей красивой чёрной с позолотой обуви, чтобы приветствовать дорогого друга.

Вошедший, правда, всем своим видом демонстрировал раздражение. Длинные белые волосы, обычно пышно вздымавшиеся и ровно расчёсанные на прямой пробор сейчас были прилизанными, влажными и неухоженными. Жёлтые, похожие на кошачьи, глаза сверкали под хмурыми светлыми бровями лютой ненавистью.

Обувь была испачкана, нижняя половина штанов от колен и вниз потемнела, кое-где они были даже порваны. Да и весь потрёпанный наряд на нём свидетельствовал, что мужчина явно попал в какую-то передрягу. Выглядел он усталым и тяжело ступал, наконец добравшись до замка столицы, буквально полыхая недовольством в каждом своём томном дыхании.

— Ты! — с гневным рыком и ярким блеском некой обиды во взгляде своих покрасневших глаз, мужчина в промокшей одежде шумно топал по алому ковру зала, оставляя грязные следы и мутные всплески от сапог и кожаных штанов, — Куда ты меня послал?! Я думал мы друзья, Джеймс, я…

— Но-но, Квал, будет тебе, что случилось? — призывал к спокойствию король, — Я послал тебя за каким-то языкастым монахом, чтобы вы поместили его в клетку, как посмешище и привезли сюда для казни. Обычное поручение, я не собирался тебя обиде…

— Да ты издеваешься?! Ваше величество, — не с долей приличия и уважения, а с едкой иронией добавил тот, активно жестикулируя руками с измазанными манжетами, — Да ты… Ты даже не представляешь, что там творится!

— Где? — старался по-прежнему держаться без особых эмоций монарх, — И что именно?

— В этом Лотц, в непроходимом краю болот! В Аллуре! Там преисподняя! Там смерть! Там немыслимая агония на каждом шагу! Ты даже не представляешь, как пытаются там выжить люди. Бедность и нищета на невыносимом уровне. Торнсвельд в налог берёт всё, что есть. А что утаивают — отбирают твои люди. Народ голодает! Они умирают в поле на пахоте, они едят своих собственных детей, убивают их, когда осознают, что не в силах прокормить столько голодных ртов! Оставляют одного-двоих, остальных — в печь! — полыхал он своим разъярённым взором, погружаясь в эти жуткие и не смываемые даже крепким алкоголем воспоминания, — Уводят в сарай, как скот, на разделку. Да там всех надо судить и казнить, если по-справедливости!

— Я и представить не мог, Кваланар, — едва вымолвил ошарашенный Джеймс, — Клянусь тебе, не ведал, куда тебя отправляю. Думал, тамошние деревни ничем не лучше и не хуже наших. Это эпидемия кровоточащих глаз так, видать, повлияла, раз они там все обезумели… — предполагал он.

— Так нельзя жить, Джеймс! Просто невозможно! Люди пропадают в болотах, бесконечно дерутся друг с другом за краюху хлеба или мелкую монету. Всюду снуют войска Торнсвельдов, эти Собачьи Черепа! Думают, что им всё можно! Убивают, грабят и насилуют кого хотят! Полное беззаконие! Старики продают дочерей в бордельное рабство, женщины добровольно ходят ублажать стражу в надежде на подать. Уйма продажных постов — писарь не ведёт отчёты, всё замалчивая, священник ни с кем не делит хлеб и не проповедует добродетели, перебиваясь, чем может. Они не живут ни по законам богов, ни по законам людей! — брызжа слюной с тонких губ гладко выбритого лица рассказывал мужчина, буквально сотрясаясь от переполняемых эмоций, — Превратились морально в каких-то монстров, чудовищ!

— Что ж… — призадумался монарх, — Ты, это… переоденься там, прими ванну, поешь, в конце-то концов! Отдохни. Буду думать, как там всё уладить. Одним письмом Торнсвельду или Маргарите тут не отделаешься.

— Д-да она… с-бежала, — от ярости Кваланар даже начал заикаться, ужасаясь заново пережитым событиям, память о которых была сейчас попросту необходима, чтобы выговориться с донесением своему монарху о том, как обстоят дела в краю, который быстрее всех катится в упадок, — Она не вынесла этого! Торнсвельды сидят в своём широченном замке за непреступной крепостной стеной. Отгородились от всех и плевать хотели на свой народ. Землями управляют стражники, Собачьи Черепа. Делают, что хотят, — повторялся он, — Все продажны, каждый вгрызается в свой кусок. Каждый день попытки бунта, смерти и казни без суда и следствия. Каждый день что-то происходит и ни суток без драк и кровопролития! Кругом такая грязь, вонь и нищета, что по ночам копошатся даже упыри, богинки и стрыги! Кладбище разорены, из леса приходят голодные волки, свирепые росомахи, все злые, но немощные, худые и проголодавшиеся. Нередко больные, с опухолями, ранами, гноем… гоняются за людьми! А охотников почти нет. Стража занимается отловом зверей, когда те уже им самим начинают докучать. О мирном люде никто и не думает… Ваше… величество… — рухнул на колени и едва не разрыдался на эмоциях Кваланар.

Король подошёл и похлопал того по плечу, провёл по сальным мокрым волосам своей ладонью, утешая и успокаивая старого друга, немного приобнял и помог подняться снова на ноги, прижимая к себе в процессе размышлений. Эпидемия в Лотц действительно в свете последних событий и без того была, как гром среди ясного неба, а теперь рисковала разразиться в ещё одну помеху к началу Золотого Пути.

— Говорю же, займусь. Не на раз-два такое решается. Послать всю гвардию? Да запросто, Квал, вот только, пока ты был в разъездах замок начали штурмом брать лесные разбойники, зачем-то переодетые под пиратов… В общем, хватает нам забот и проблем. Разберёмся с Лотц вскоре, поднимем в Триграде Совет, разжалуем Торнсвельда, отберём земли. Дадим Стернам или Догаратам, кто там поадекватнее себя ведёт сейчас. Может, нового лорда туда… Сам как? Не хочешь поуправлять?

Кваланар аж опешил от такого предложения, округлив глаза и потеряв на какое-то время дар речи. Хотя и рот его раскрывался, и даже язык шевелился, касаясь губ и зубов, но дыхание словно перехватило на первые мгновения, пока он не попытался хоть как-то перед монархом взять себя в руки.

— Я… Да я… О… У… Я ж в политике… Не мастак. Да куда ж мне… Как я… буду… то… — мямлил он, едва стоя на ногах.

— Ладно-ладно, ты подумай всё равно, пока время есть, — Джеймс похлопал друга по спине, — Вайрус мне уже передал, что монах сбежал. Римус выпустил из клетки? — переспросил он на всякий случай.

— Ой, да там… В общем, дурная у тебя стража, Джеймс, и я дурной, все дурные. Ну какое управление Лотц… Этот заросший, как большой шидх, урод нам советовал кратчайший путь. Завёл на болота, как послушное стадо, заверяя, что так будет быстрее и короче выбраться с этих мест. Люди тонули в трясине, и клетка его увязла. Он когда по колени уже был, взмолился к ключнику, что б выпустил, не дал сгинуть в железной клетке без суда и официального слушанья, даже если его всё равно планируют казнить. Ну, Римус ему клетку-то и открыл. Получил дверцей по лбу, да с такой силой, что слёг там же с проломленным черепом, фонтанируя кровью! Джеймс! Это был кошмар! А монах-то все кочки на болоте знал даже в туманных сумерках, походу, как свои пять пальцев. Дёру дал, что все, кто за ним последовал — так и не вернулись… Было слышно лишь бульканье да редкие крики о помощи, но идти вслепую в туман по болотам мы, оставшиеся, уже не решились… Пришлось бросить всё на произвол судьбы, выбираться с болот к ельникам, где почва потвёрже…

— Да уж, — слегка покачивая своей головой и поглаживая бородку произнёс в задумчивости король, — «И если рассудок и жизнь вам дороги, то храни вас боги держаться подальше от аллурских болот земли Лотц. Особенно в тёмное время суток, когда силы зла царствуют безраздельно!» — цитировал он заключение к великой книге «Победа или смерть» генерала Хосе Варгаса, военачальника времён правления Веринга Аркхарта в качестве короля Энториона.

— Аллур, вот именно! — проклинал Кваланар эту местность земель графства Лотц, — Мало людям своих бед, так там новые напасти. Животные тоже сходят с ума. Громадная волчица объявилась, народ жалуется. Нападает на пастухов, сбивает всадников с лошадей, фермерам докучает!

— Кошмар, действительно, — согласился Джеймс, собираясь туда теперь посылать не только войска и клириков с провиантом, но и охотников, — Так, тот тип сбежал или на болотах тоже сгинул? — вернулся он снова к теме задания своего десницы.

— Ты э-э-э-э… Ты э… Ты это н-не, н-не, не думай! — принялся тот тут же оправдываться, — Мы во всех посёлках и деревнях ещё его искали! И Собачьи Черепа помогали нам, так как мы им заплатили, подкупили, наняли! Всё, как там принято! Обыскали сараи, амбары, на печи в каждом доме посмотрели, в погребах, в сараях с инструментами, в конюшнях, кормушках, на крышах… Везде, где мог спрятаться или где укрыть могли. Говорят, самые рьяные даже в печные трубы заглядывали, стрелы пускали или камни кидали на проверку, нет ли внутри кого. Не нашли. Искали-искали, и вот ни с чем вернулись, ну дурные же, говорю! Надо было дать ему сдохнуть! Но вы э-э-э…это! Ваше величество! Вы… ты… не думай… те… Он же языкастая мразота-то, объявится явно! Чего ему? А заткнётся, на дно заляжет, всем хорошо! — тоже подметил он заодно, — А коли нет, то трепать-проповедовать заново станет, там-то слухи до нас дойдут, облаву получше сделаем, а то и сами туда приедете, скомандуете сжечь его или повесить. Инкогнито, чтобы заранее не сбежал, — предлагал он королю варианты, — не предупреждая местных и не в царской карете. Найдётся он ещё, если жить не захочет, — пытался снять с себя вину за миссию без успеха Кваланар.

— Людей жалко, — покачал Джеймс головой, погоревав о тех, кто сгинул в болоте, — Сейчас нам как раз верные нужны. Такие, кто по болотам в туман пойдёт волю своего короля исполнять. Таких и не хватает на службе. Ох, — вздохнул он, снова приобняв Кваланара за плечо, — Мы справимся, я, думаю. Цирк с пиратами преодолели сейчас, оправимся, соберём народ. Да оттуда люди бы уже с насиженныхмест бежать начали, коли так плохо всё.

— Говорю ж, на болотах пропадают. Пытаются некоторые, да потом обглоданные трупы находят грибники да травники. Там ж каждая лесная ягодка на счету, каждая белка и заяц, всё, что съесть можно. Ходят по лесу, покойников видят, пожитками их мародёрствуют, а сами сбегать уже боятся. Да и границы ж закрыты! Ни в Кхорн, ни в Церкингем, ни в Унтару, ни в Астелию не пройти! Не все деревни подвержены заразе, мы кровоточащих не видели, но слухи о них ходят там повсюду.

— В общем, Квал, прямо сейчас я без подготовки приказ не отдам. Отдохни, составь рапорт, не «для галочки», а именно распиши мне все те беды по пунктам, и про волчицу, и про беззаконие, чтобы я знал, как снарядить людей и о чём Торнсвельдам… Торнсвельду… Говоришь, Маргарита сбежала?

— Ага, с дочкой, — кивнул тот.

— Написать Торнсвельду, чтобы унял свою стражу, дал еды людям, в общем, вышлю приказ на днях. Может, завтра, если отчёт за вечер сготовишь. От тебя и зависит, как быстро люди начнут помощь получать. Напишу также в Унтару, чтобы выслали соседям что-нибудь. Отправили обозы с едой, одеждой, лекарствами. Может, охотников с опытом болотной местности, волков пострелять из луков. Будем думать, будем действовать. Не представлял я, и вправду куда тебя посылаю и на что. На меня-то зла хоть не держи.

— А-ага, — кивнул снова Кваланар, глотая воздух, тяжело дыша и успокаиваясь, — И… И ты на меня.

— Да будет, — заверил его король, — Упустили, так упустили, случается. Иди, передохни с дороги, и кто там с тобой остался пусть тоже вымоются, выпарятся и поедят хорошенько. На ярмарке отгуляют, или выспятся получше. Даже если осаду продолжат вдруг какие подоспевшие с реки силы, вас пока держим в резерве, — приказал он и отпустил друга, как бы отправляя Кваланара уже выполнять поручение по отдыху и заполнению точного отчёта о происходящем в земле Лотц.

Тот кивнул и устало поплёлся к выходу. Монарх же ещё какое-то время глядел ему вслед, а потом вернулся к трону, так как была ещё громадная очередь желающих попасть в тронный зал и что-либо представить его вниманию на суд и обсуждение. Предстояло принимать много местных людей и не только.

Мажордом же, едва в дверях скрылся Кваланар, тут же свистнул прислуге, ринувшейся очищать ковёр от оставленной десницей грязи с его обуви, благо та уже успела обсохнуть, так что не размазывалась, а легко отлуплялась от поверхности толстой алой ткани. А откланявшийся астроном, мешая этой уборке, понёсся на заседание, где его ждали коллеги.

II

По другую сторону коридора от тронного зала в палате заседаний шумели учёные, обсуждавшие последние наблюдения Луны, и как раз доклад о новых наблюдениях Винсельта со смотровой башни за ней, разраставшейся сейчас, ожидал своего чтения перед ведущими умами королевства. Здесь собрались и старики, и молодые учёные дарования, созревшие и проявившие себя, чтобы попасть в совет и иметь право голоса.

Основная часть заседаний проходила обычно в Триграде. Большое здание Учёного Совета включала в себя Палату Историков, где этим людям и полагалось находиться во время собственных совещаний и обсуждений, Палату Алхимиков, Палату Естественной Науки, где познавали природу — принципы течения реки, смены цветов листьев, фазы Луны и тому подобные вещи окружающей реальности, а также Палату Архитекторов, в которой входили зодчие всевозможных построек, фонтанов, памятников, даже ответственные за рытье колодцев и дизайнеры интерьеров, пользующиеся спросом обычно у женщин-аристократов.

Однако, если же король гостил в Олмаре, как было несколько последних месяцев, некоторые учёные переезжали сюда. Например, так звездочёту Винсельту, чью смотровую башню относительно недавно как раз возвели по дизайну толковых архитекторов, полагалось быть при своём короле. И сейчас он, наконец, ступил на порог зала заседаний под шумные споры, чей же доклад сегодня прозвучит первым.

— Старейшина Винсельт! — приветствовал его один из бородатых старцев по правую сторону деревянных столов, с неподдельной радостью улыбаясь явившемуся к ним придворного апокрисария.

Тот же встал у верховной трибуны по центру, справа и слева которой располагалось ещё по две дискуссионные трибуны. Обычно докладчик начинал с заглавной, зачитывая свой текст, а потом переходил на одну из крайних, к которым выходили по его сторону — его соратники, а по другую сторону — противники или же сомневающиеся, а иногда и просто те, кому было что дополнить, но не совсем в поддержку высказанного.

Круглолицый староста Фрост, следящий за порядком очерёдности, подошёл к апокрисарию, передав список сегодняшних поднимаемых вопросов. Сквозь стёкла своих очков Винсельт внимательно его изучил, поводил пальцем по темам, по представляющим им автором, выбирая с чего бы начать.

— Интересующая в том числе и меня тема, розоватый бок Луны, — объявил он, — Тем более, что уже совсем скоро очередное полнолуние.

Молодой учёный с титулом барона Фредерик Норкастер, которому не было ещё и тридцати, неспешно вышел к уступаемой центральной трибуне, явно нервничая и, вероятно, даже смущаясь вот так, может быть даже впервые, выступать перед публикой. Кашлянув пару раз в кулак и глубоко вздохнув, он в воцарившейся тишине начал рассказывать о своих наблюдениях полной луны в течение вот уже почти года. Десять месяцев, как он делал записи о том, что периодически в некоторые сезоны, в частности в зимний, у серебристого и желтоватого диска полной Луны наблюдается с правой стороны для нас, смотрящих, и на самом деле с левой для самой Луны, розоватое странное свечение. Причём только в одном месте, с одного края.

Он отметил, что ему не удалось найти ничего в летописях о подобном явлении, однако просит принять во внимание вероятность, что никто попросту не обращал на это внимание прежде. Розоватое пятно довольно размыто, виднеется плохо, наверняка виднеется даже не со всех земель Энториона, а потому и просил дать ему возможность всё это изучить.

В процесс дальнейшего изучения по его плану входили как раз переезды и построение точек обзора на холмах и возвышенностях разных герцогств. Улучшенные условия наблюдения — то есть использование новейших подзорных труб, желательно из Скальдума от изобретателей, оплата их транспортировки по смотровым башням и прочим конструкциям, выделение пропитания, лошадей и многого другого ему и тем, кто захочет составить компанию в процессе изучения.

И в зависимости будет ли виднеться это явление в ближайшем полнолунии уже он говорил о возможных сроках этой его затеи. Ведь, если ничего на этот раз не окажется, то будет лучше подождать зимних месяцев, когда он и заприметил это свечение. Молодой парень пользовался поддержкой Винсельта, который заявил открыто, что уже два последних полнолуния, что он застал в Олмаре, он самолично заинтересовался розоватым пятном с краю, назвав его лично «розовым серпом».

А докладчик даже смело предположил, что это некий объект, выглядывающий как бы из-за самой Луны. То есть нечто космические, некое тело, может быть, даже ещё одна Луна, только не видимая нами, так как скрыта более близкой к нам нашей привычной серебристо-жёлтой. А так как они двигаются почти синхронно друг за другом, вероятно подвергаясь той же силе воздействия от планеты или же извне, то мы и видим только маленький край, когда эта синхронность чуть сбивается или же искажается для нас в холодное время года.

Обо всём предложенном Норкастером обещали подумать в Триграде в самое ближайшее время, как раз в зависимости от того, что будет наблюдаться в грядущем полнолунии. Вполне удовлетворённый таким решением, юный автор проследовал на место, копию доклада оставив распорядителю — старосте Фросту, перевязавшему папирусный свиток коричневой лентой.

Следующим свой доклад-исследование о том, как менялся внешний облик памятников и изображений Семерых Богов представлял уже более зрелый мужчина, пообещавший продемонстрировать примеры визуально уже в Триграде, когда нанятый им художник завершит все требуемые скетчи, срисовывая со скульптур и картин разных эпох Энториона каждого представителя их пантеона веры.

За ним выступали друг за другом двое школьных учителей: один — историк-картограф, другой — языковед, представили свои учебные программы для младшего класса, пытаясь доступным языком объяснять детишкам основы своих тем. В целом, ни у кого их выступления нареканий и дискуссий не вызвали. Можно сказать, что всё было одобрено и утверждено единогласно к радости каждого из выступавших.

Сразу четверо объединившихся под эгидой одного цельного исследования картографов выступили с просьбой подготовить для научного изучения «письма в бутылках», с указанием разных координат и дат, в которых их сбросят на воду, и чтобы затем изучать различные течение, смотря где и когда окажутся эти самые бутылки. В том числе текст продублировать эльфийскими и гномьими рунами, так как занести их из Каморского и Горготского морей может довольно-таки много куда.

Буквально весь совет недоумевал, какое это к ним имеет вообще отношение. Дали добро на факт исследования, на что разрешения, в общем-то, и не спрашивалось, учёные были всегда вольны изучать любые области мироздания и природы, никого о том не прося. Планировку дат и координат четвёрка вполне могла и должна была бы подготовить самостоятельно.

А вот финансирование на корабли или какую-то любую другую транспортировку исследователей к месту сброса таких писем в запечатанном стекле нужно было просить, если не у короля, то у какого-нибудь заинтересованного лорда, а не здесь на заседании учёных. Так что к их явному недовольству, пришлось им записываться в очередь к тронному залу короля, где список за день был уже таким, что им, вероятно, светило увидеть монарха для представления своей идеи уже где-нибудь в Триграде, а не здесь.

Супружеская пара муж и жена Скидвеллы делились рядом лингвистических гипотез относительно названий некоторых рек и областей, выдвигая на обсуждение варианты, часть которых требовалось ещё более тщательно исследовать через доступ к архивам, спискам с древних текстов, а иногда даже обращением к литературным памятником иных рас Эйзентора.

Часть историков-языковедов их идею поддержала, иные же высказывались против, что слишком затратно будет изучение того, что имеет мало смысла. Мол, какая разница в честь чего назван какой-то там речной приток, если не в честь важного исторического события в Объединённом Королевстве или некой важной значимой личности из прошлого Энториона. Трогать до-Энторионскую эпоху многие из них весьма не любили.

С этим столкнулись и двое сотрудничающих учёных Сион Кранш и Ричард Стэмбли, уже старики, давно идущие на хорошем счету у совета, выпустившие немало трудов о взятии замков и крепостей, реконструировавших самые разные осады, как успешные, так и по итогу не взявшие желанный город, они уже второй раз высказывали возмущение, что их новый труд до сих пор не одобрен к публикации.

Винсельт на это заявил, что в их текстах есть некие противоречия с существующей картиной мира, а не просто там с историей королевства, по сути начавшейся лишь с Уоррена Мудрого, сына Энтони Уинфри, объединившего десять герцогств в один единый Энторион. Астроном отмечал, что труд не имеет к королевству и истории людей никакого отношения, так как посвящён сомнительным войнам гномов с эльфами.

В тексте конкретно говорится, что причиной сражения были не привычные междоусобицы за земли, а бунт рабочих гномов против эльфов, которым те служили. Более того, на основе источников, на которые ссылается текст, мелькают упоминания, что гномы не только были во служении или в рабстве, но также были созданы эльфами. Иными словами, сама раса эльфов упоминается, как «создатели». Но всем известно, что гномы в земле зародились первыми, а эльфы первыми из земли вылезли на поверхность.

Дуэт учёных начал было кивать на то, что, мол, не даром же у вихтов, патеков, полуросликов, свирфов и дуэргаров острые уши.

— Но цверги, норды, дворфы, краснолюды, хоббиты, карлики и веттиры имеют округлую ушную раковину, иногда овальную, вытянутую, но никогда не бывают те остроконечными, — парировал им кудрявый и пучеглазый Рейнард Ларнаш, — Как вы тогда это объясните? Эльфы создали половину из гномов? — усмехнулся он под гогот своего окружения.

— Шидхи тоже остроухие, просто заросшие так, чтобы никто не видел их уши! — уверял Стэмбли, но, казалось, до этого никому нет дела.

Однако их поддержал Совск, сказав, что на самом деле мы слишком мало знаем о до-Энторионской эпохе и не можем быть уверены в каких же отношениях гномы были с эльфами тем более во времена до людей, у которых нет наших свидетелей-представителей. Учёный заявил, что уже встречал некоторые противоречия в древних иллюстрациях и рисунках, на некоторых даже эльфы являлись с небес, даруя гномам основы цивилизации, вместо того, чтобы первыми вылезать из земли на поверхность и осваивать там свою.

Он отметил, что все материалы, с которых и на основе которых созданы Феллингмерская, Старсберофская и Лангширская летописи до наших дней не дошли. Авторитет и уровень знаний древнейших историков может строиться лишь на их догадках и предположениях, да и старинные летописи тоже могли писаться под диктовку правящей власти, а не опираться на сухие реальные факты. А потому сами главные столпы исторической науки могут вполне быть подвержены критике.

Одни встретили это его заявление в штыки, другие не сомневались в истинности древнейших документов, третьи даже заинтересовались, каким именно анализом можно проверить их достоверность, не отрицая, что все события трактуются через призму личного отношения и в записях, в том числе даже летописей, могут быть ошибки, неточности, авторское приукрашивание или даже умалчивание каких-то событий.

По итогу назревал настоящий скандал, в попытках утихомирить который Винсельт объяснил Стэмбли и Краншу, почему их новая работа не может быть опубликована, раз уж полна вот таких противоречий. Напомнил им, что один лже-историк Мелодий Лотский уже поставил крест не только на своей судьбе, когда был казнён, но и получил табу на все свои прошлые публикации, изъятые и уничтоженные. А потому, если дуэт дорожит своей репутацией и уже выпущенными книгами, желает, чтобы те переписывались и выпускались вновь, а их и прежде уважали в научном сообществе, то от немыслимых заявлений без должных доказательств лучше держаться подальше.

Фатол Совск же им в поддержку пообещал ряд материалов изучить самолично. По итогу Винсельт поручил школьному учителю написать выводы о том, можно ли доверять таким предположениям, а также можно ли доверять историкам иных рас в свете их притязательства на земли, которые они покинули с приходом людей.

И пока галдели историки, в тронном зале за длинным от них коридором заканчивались бешено нестись песчинки внутри специальной стеклянной колбы для одной плачущей женщины лет тридцати пяти. Когда к королю приходили с прошением или для того, чтобы тот рассудил какую-либо их проблему, то один из приближённых, иногда вообще слуга, а сегодня сам камерарий, на специальном высоком, но маленьком и квадратном столике ставил песочные часы, дабы сберечь время монарха.

Все свои сложности, просьбы и прочее пришедшим необходимо было излагать ясно и чётко, не тратя в пустую драгоценные примы. Это учило их лаконично рассказывать самую суть, вдаваясь в самые явные и важные детали. Конечно же, за пределами времени, монарх, обдумывая решение, мог задавать какие-либо вопросы, что-то уточнять, выясняя ещё не сообщённые подробности, ведь какие-то мелочи могли просящему показаться не значительными, а на деле же в глазах правителя иметь резкое и весомое значение в конкретном деле.

Красноволосая симпатичная женщина в бедноватом, но всё-таки с кружевами, багряном тёмном платье и высоким геннином такого же оттенка на голове с полупрозрачным белым платком позади головного убора, валялась буквально на коленях, умоляя пощадить её «в случае чего», что она, мол, ничем не виновата, а лишь должна передать послание от своего взрослого сына и его супруги, в котором, судя по её такому поведению, были некие явно не лестные королю вести.

— Твоё время вышло, Арлин, — сказал ей, как своей знакомой сам монарх, указывая на часы, — Я приму к сведению всё, что ты рассказала, но обещать ничего не могу, — отложил он крепко сжимаемый пальцами клочок бумаги с яркими чёрными чернилами поверх плотного конверта с разрезанной тонкой верёвкой, явно перевязывавшей это послание ранее, когда оно ещё вручалось запечатанным.

— Да, ваше величество, — всхлипывая поднималась она с каменной плиты, стоя левее красной дорожки мягкого ковра к трону, словно недостойная.

Женщина не платком, как подобало бы аристократке, а прямо рукавами своего платья протёрла лицо от слёз, что явно выдавало в ней не просто простолюдинку, а практически не обученную манерам крестьянскую даму из самого низа, знающую лишь какое-нибудь простое немудрёное ремесло, едва ли даже на уровне пряжи всё той же бахромы и кружев.

— Стоны и всхлипы эти можно не записывать, — упрекнул дряхлый и облысевший писарь Ангус своё молодое подмастерье — молодую девушку Киру, слишком уж усердно и дотошно фиксировавшую на длинном папирусе каждый звук.

Её белое платье с зелёными и красными узорами выглядело не богатым и больше походило на крестьянское, но праздничное. Такое, в котором не ходят повседневно, а шитое из качественных тканей и одеваемое лишь по особому случаю. Однако же здесь, во дворце, такие наряды были для неё именно обыденностью. Словно она и вправду сюда попала из деревеньки, как талантливая и обученная грамоте, присмотренная с юных лет тем же Ангусом или кем ещё из придворных писарей и ассистентов, может кем из канцелярии, сейчас уже этот решающий факт в её жизни не имел большого значения. А вот её мать или иные родственники, собирая в дорогу во дворец Триграда, выдали ей лучших платьев — конечно же праздничных, новых, самых лучших для крестьянской семьи. Вот она в них и ходила по палатам и коридорам столичной цитадели.

— Быстрее, пожалуйста, — мягким тоном, чуть не умоляя, словно беспокоясь за неё, проговорил этой женщине Джеймс, — Постарайся, чтобы моя мать тебя не увидела.

Даже оказавшись на ногах, она не переставала кланяться, пятившись, уже залезая простецкими бурыми туфлями из кожи с деревянным небольшом каблуком на ковёр, плавно перемещаясь к дверному проёму. Массивные створки дверей открывались вовнутрь, а снаружи стояло по два стражника с каждой стороны.

И по правую руку был ещё и главный ассистент примицерия, рыжеватый и полноватый человек с блестящей лысиной, но свисавшими по краям головы прямыми прядями, у которого в руках были записи очерёдности, по которым он изредка объявлял знакомых персон из высших сословий. Но человек этот по большей части лениво исполнял свою работу, особо с этим списком даже не сверяясь, а запуская людей согласно порядку, в котором они выстроились вдоль стены коридора, освобождая по правилам порядка вторую его половину, дабы мимо них можно было проходить, в том числе и выходящим из тронного зала их «коллегам», что уже там в порядке очереди побывали.

Однако эта красновласая Арлин не успела ни пройти мимо них, ни даже потянуть на себя дверные створки, как те сами распахнулись, демонстрируя коронованную королеву-мать, Сару Темплин-Дайнер, в узорчатом тёмно-зелёном платье с чёрной вышивкой и белыми манжетами в тон прикрывавшего всю её морщинистую шею высокого накрахмаленного ворота.

Перепуганная женщина, что было в ней манерности, поклонилась статной особе, вежливо пропуская ту в зал, а едва та вошла, то попыталась по-быстрому прошмыгнуть серой мышкой прочь, вот только властный и громкий голос уже немолодой аристократки-правительницы раздался сейчас, словно гром среди ясного неба.

— Ты думала, я тебя не узнаю? Думала, что за прошедшие двадцать два года так изменилась, или что у матери короля плохая память на лица не самых значимых персон в кипящей жизни дворца?! — имела она в виду сейчас замок Триграда, а не Олмар, так как именно в столице королевства они виделись в последний раз, — Взять её! — скомандовала она стражникам, заодно пробубнив под нос самой себе, — Теперь надо этого Вигмарта разыскать, будь он неладен…

— Мама! — слегка наклонив голову с недовольной интонацией прервал король её мысли.

— Да, что «мама»-то? — возмутилась она, сверкнув своим синим взором на сына, — Ты тоже прекрасно знаешь, кто она.

— И знаю, как ты нечестно хотела поступить. А бесчестие порождает бесчестие, — помахал он письмом, чьё содержимое она не знала, однако же прекрасно в мгновение ока догадывалась.

— Это ты со мной о честности решил поговорить?! — застыла она на месте, — Ты, который вчера у входа заставил одного из мерзавцев, покушавшихся на наши жизни, стать ещё и предателем в своих рядах, опуститься на самое дно, дабы трусливо спасти собственную шкуру, будучи не в силах смириться с поражением и скорой смертью? Ты ещё устрой соревнования среди заключённых, отпуская каждый раз самого талантливого триумфатора! — возмущалась королева-мать.

— А что, неплохая идея, я здесь король, как решу, так и будет, — прикрикнул на неё Джеймс, — Устроил бы, если б всех узников не пришлось прирезать. Прямо вот сегодня же на ярмарке те назло, да нет там никого.

— Есть один пленник, — напомнила она про Лейтреда, незнамо зачем, так как к её позиции в данном вопросе это вообще отношения не имело.

— Пусть там и сидит до Триграда. А женщину эту отпустили. У неё ко мне дело, к королю. Не к тебе! — рявкнул он на мать, — И я буду решать, я буду судить этих людей, если решу.

— Меня не касается? Дело, касавшееся всего рода Дайнер! Кровь королей! Самое, что ни есть, семейное дело, которое касается меня ровно столько же, сколько и тебя, сколько и твоих детей, между прочим!

— Любишь ты по поводу и без приплетать моих детей, бесконечно мною через них манипулируя, — не сдерживался монарх в эмоциях и повышенном тоне, — Оставь их уже в покое! Любила бы их всем сердцем, наверное, как Кирстен бы была с ними в убежище, а не отсиживалась в своём собственном, отдельно от всех!

— Вот, значит, как! Я теперь королева, презирающая собственных внуков, — заключила она, — А ты хорош выдался, раздор внутри семьи вносить. Я, может, жену твою не желала смущать своими советами да поучениями, не хотела давить на её личную свободу и мнение, позволяя ей быть со своими детьми. Жертвуя драгоценным временем, которого у старой женщины осталось совсем какие-то последние крупицы, — причитала она, — Жертвуя возможностью побыть и пообщаться с внуками ради неё, ради вашей семьи, — выделила она Джеймса с Кирстен, как обособленную пару. Что ты вообще можешь знать о моих чувствах, несносный мальчишка! — со слезами в голосе покачала она головой.

— Были бы чувства, они бы выражались в симпатии к своему народу. Что ты хочешь сотворить с этой глубоко несчастной женщиной? — негодовал монарх, впрочем, не требуя от матери очевидного ответа.

— «Глубокое» у неё, сынок, кое-что другое! А насчёт того, счастлива она или нет, мне безразлично, когда на кону стоит доброе имя моей семьи! Всего королевского рода! — восклицала Сара.

— Сколько ты будешь давить на меня и решать, как мне жить? — интересовался Джеймс, — Я здесь власть! Я на троне! И никого нет рядом со мной сидящего! — вздымая руки кверху и немного их разводя, поворачивался он то вправо, где находились Эйверь, Вайрус, Корлиций, ряд советников и писари, то налево, где стоял гнусавый старик-астроном Винсельт, тонкий, как щепка, всегда чрезмерно напудренный и напомаженный казначей Гавр, суровый седеющий архисудья Грейвстром и другие приближённые, — Здесь, в моём замке, в моём Кхорне, в моём королевстве, я буду решать, как и с кем поступать! Стража, немедленно отпустите эту женщину! — рявкнул он так, чтобы на том конце у дверей его чётко услышали, — Ты меня сама таким воспитала, нечего теперь нос воротить от моего нрава и правления!

— Не забывайся, кто посадил тебя на трон. Как ты верно заметил, это я тебя таким сделала, — с сердитым выдохом заметила ему мать.

— Меня, а не себя. Так что я здесь командую, и я велю эту женщину отпустить с миром! — стукнул кулаком с перстнями монарх по красивому резному подлокотнику своего трона.

Двое бронированных гвардейцев сначала переглянулись, затем нервно принялись озираться на уже повернувшуюся к ним королеву-мать, снова посмотрели друг на друга, и, не рискнув увидеть где-то там вдали зала на троне разъярённое лицо короля, довольно медленно, нервно и неохотно разжимали свою хватку подле рук вздохнувшей с облегчением Арлин.

— А я сказала взять её! — не сдавалась Сара, — Что? Будем играть в «чей приказ важнее»? — интересовалась она одновременно и у несчастных, оказавшихся втянуты в эти семейные разборки стражников, и у своего сына, соответственно.

— Это даже не Каменный Дракон, мам, — покачал головой Джеймс уже с довольно мягким и усталым тоном в голосе, — Не родовой замок, где бы, может, время принадлежности к роду что-то бы имело… Это Олмар, это место веселья и гуляний, крепость для празднеств и ярмарок, которую мы итак в западном дворе превратили в поле казни…

— Чем казнь не зрелище? — говорила она, словно Кирстен вчера, попытавшаяся урезонить споры Джеймса со старшим сыном, — Крестьяне, помещики, знать, все любят смотреть этот «анатомический театр», — пожала она приоткрытыми в дизайне платья плечами.

— Довольно кровопролития, — поднёс Джеймс пальцы к вискам, — Мы итак последние дни только и делаем, что калечим да умерщвляем людей. Льём на них кипящую смолу, сжигаем огненными вихрями, осыпаем стрелами, крошим мечами…

— Людей? Да как у тебя совести хватает такую шваль, что неслась на крепость к людям приравнивать, — цокнула недовольная королева-мать языком.

Арлин благополучно скрылась, пока стражники глазели в сторону распахнутых дверей тронного зала на семейную ссору Дайнеров. Так что последний приказ королевы, вступавший в конфликт с повелением короля, они как бы пропустили мимо ушей, таки выбрав, кому в Олмаре всё-таки стоит подчиняться. Пусть немного и рискуя своим назначением в распорядке стражи, опасаясь оказаться завтра уже не у тронного зала, а где-нибудь у зловонной конюшни, а то и хуже, но подчинись они Саре, монарх смело мог бы велеть их казнить на месте, и был бы по сути прав, а потому из двух зол следовало бы выбирать меньшее.

— Мне грустно от того, что во враге ты не способна разглядеть человека, — проговорил Джеймс матери, — Знаешь, мне кажется, что упадок Гектора был в том числе и от таких мыслей. Он всегда учил и воспитывал нас, что наши противники на троне, такие как Виаланты, как Ричард Аркхарт, они не такие как мы. Словно они иного сорта, гнилые интриганы, воинственные, завистливые, хитрые. И что?! А Дайнеры, значит, не могут хитрить? Не могут рваться в сражение? Не могут придумать собственных интриг? Почему вдруг эти качества стали подаваться нам, как отрицательные? Они такие же люди, как и мы, мама. И мы точно такие же люди, как они. И те, кто нападал на Олмар, преследовали какие-то свои святые, неведомые и, может, непонятные нам цели, но они шли сюда умирать со своей правдой! И хотели нас переубивать не просто так, не потому, что они злые убийцы, желающие крови и захотевшие почему-то смерти королевской семьи! У них явно были на то чёткие и объяснимые мотивы. Как они есть у всех недовольных крестьян. У всех, кто сегодня с жалобами и проблемами приходит сегодня сюда!

— Всякие там Кроули для меня люди «второго сорта» не потому, что отличаются цветом кожи или заклинают демонов, — отвечала ему мать, — А потому, что своей политикой расходятся с курсом, принятым моей семьёй и мечтают нас свергнуть с трона, заняв правящее место! С чего мне вдруг почитать таких людей? Это невежи и дикари, они ничем не лучше тех варваров, диких гномьих племён или орков, проживающих вне наших границ.

— А я их уважаю и нахожу себе равными, — говорил Джеймс, — Король всегда ратует за свой народ, за каждую территорию. У меня сердце кровью обливается, что крестьяне недовольны налогами, но не можем мы уже жить и процветать на одну десятину их подати, как было при Гекторе и двадцать лет после него. Потому и пришлось мне сделать меры сбора жёстче несколько лет назад. Королю нельзя давать слабину, но и править твёрдой рукой нужно так, чтобы при этом самому всё-таки оставаться человеком!

— А я при тебе, словно Высший Совет. Во главе всей власти поставила, а вмешиваться в это самое правление, выходит, и права не имею, — заключила Сара, собираясь уходить.

— Я ценю твои советы, когда они уместны. А если казнить всех направо и налево, то скоро никого не останется. Я итак знаю, что мне делать со своими поданными, — сказал ей король, — Вот, кстати, по какому делу ты вообще сюда явилась? — поинтересовался он, — Ты же до входа в зал и понятия не имела, что пришла Арлин. Отсюда не выходил ни один слуга, чтобы тебе сообщить о ней.

— Я шла напомнить, что твое здоровье важнее кого бы то ни было в королевстве, и позвать к столу, чтобы ты здесь весь день так и не просидел, голодая и слушая нытьё горожан и утопая в их сверх-важных проблемах, — ответила она, — Но, я смотрю вы с народом прекрасно спелись в одно целое. И ты здесь главный, ты и решай, когда тебе трапезничать и с кем, — хмыкнула она, гордо разворачиваясь и собираясь уходить.

— Народ, стража, придворные, мы все едины! — крикнул он следом, — Только крепко сжатый кулак действительно мощный! Мы не ладонь с разрозненными пальцами, где у всех свой интерес в отношении своего места и значимости. От слуг и крестьян, ремесленников и менял, музыкантов и уличных артистов до гвардейцев, купцов, лордов, волшебников и герцогов! Все мы — одно Объединённое Королевство Энторион! — заявлял король, привстав с трона и сжимая в кулак правую руку.

— Только при всеобщем равенстве, сын, все вокруг забудут чем так важен тот, кто восседает на троне, — заметила она, после чего повернулась к Корлицию, — Что же вы стоите, примицерий? Идёмте, мне нужна ваша помощь в одном важном деле.

Джеймс решил, что в зале у него более важные дела, чем соваться в поиски наёмника, не выполнившего свой наказ более двадцати лет тому назад. Тот мог быть уже мёртв, отойти от дел, кануть в небытие, сменить имя и уехать, даже обнищать и стать среди оборванцев, что нападали на Олмар, пытаясь взять непреступную крепость.

— Архитектор Лумис Сионис! — представил следующего визитёра короля, таки знакомого человека, ленивый рыжий мужчина со списком, вглядываясь в текст заметок об очереди своими маленькими «поросячьими» глазками, и зачем-то добавил, — Не родственник! — по всей видимости, имея в виду, что этот Сионис к одной высокопоставленной даме, руководящей Гильдией Воздуха и Некрополисом, полу-вампирше Вайлет Сионис никакого отношения не имеет, просто однофамилец.

— Сохрани, — протянул король Эйверю письмо и конверт от Арлин, пока архитектор шагал от входа по ковру в сторону трона, — После всего этого заглянем к экспертам для анализа. Может, выясним что-нибудь, — понадеялся он на алхимиков и других учёных, способных определить различные нюансы изготовления используемых материалов.

Было любопытно, что и само письмо и конверт сделаны из бумаги, что получить из рук такой простолюдинки, как Арлин, уже само по себе выглядело немыслимо, и сей факт крайне озадачил короля. Потому и визит к знающим людям был неизбежен, чтобы попытаться хоть что-то выяснить, не прибегая к методам Сары, которая бы бедняжку запытала до смерти, так ничего и не выведав, ведь та сама сейчас понятия не имела, иначе бы, может, даже обо всём сама и сказала своему королю.

Но сейчас перед ним уже был один из архитекторов. Плечистый, высокий, но, похоже, давно забросивший следить за собственным телом, так что былая мышечная масса плавно с годами переплывала в жировую. Он оставался крупным, но не смотрелся уже столь фактурным и мужественным, каким когда-то был, вероятно до своей женитьбы.

В любом случае, он, как труженик ума, расчётов и проектирования чертежей не нуждался в регулярном применении силы. Не был ни кузнецом, ни стражником, ни даже строителем. Он был архитектором, прекрасно справлявшимся с различными громоздкими задачами. Этот черноволосый и черноокий мужчина с зачёсанной назад причёской, был родом из Кхорна и уже лет двадцать не видел родных земель, работая над самым масштабным проектом лучшего друга короля Дрейка Кромвелла — над его величавым замком, чьё строительство закончилось вот лишь нынешней весной.

Сам Дрейк со своей семьёй в скорее должен был приехать к празднованию юбилея королевской дочери, а вот славно потрудившийся на него опытный зодчий был уже здесь перед Его Величеством, перечисляя свои разные и предыдущие проекты и работы, дабы лишь после этого перейти к сути. Ведь времени, что у именитого архитектора, что у самого просто бедняка перед королём отводилось одинаково — пока бегут песчинки в перевёрнутых часах.

— И теперь, думаю, что созрел для этой великой идеи! Ваше Величество! Чудеса Королевства есть в Ракшасе, Астелии, Унтаре, Гладшире и Скальдуме! Ничего нет у нас в Кхорне! Даже кандидат в этот список и тот на земле Лекки, в Иридиуме! — напоминал он и без того всем известные факты, — Более того, первые два из них вообще посвящены чужим богам! А мы их всё ещё возвеличиваем, как чудеса инженерной мысли и архитектуры! Почему нет памятника Семерым Богам такого же заслуженного масштаба? Вы не находите это несправедливым? А потому, не хочет ли Дайнер Второй прославиться возвещением в Кхорне самого крупного и самого величественного собора, годящегося на звание нового Чуда Королевства? — интересовался он, закончив своё предложение Его Величеству.

— Самый большой собор в Энторионе, это звучит весьма и весьма интригующе, — призадумался король над словами Сиониса.

— Могучие шпили, широкие проходы, многоуровневые галереи и всюду фрески самых лучших мастеров, мозаики в витражах самых талантливых художников и, конечно же, изваяния великих скульпторов современности! Эта постройка прославит столько мастеров своего дела и сам Кхорн, что затмит и Статую Бога Солнца и гигантского Золотого Тельца. Что они, просто статуи, откровенно говоря, и что будет у нас в честь пантеона Семерых! Помпезный величавый собор, крепче замков, устойчивей маяков, все достижения современности будут в нём использоваться. Устойчивый фундамент с подкладкой из древесного угля и овечьей шерсти, чтобы никакие землетрясения были не страшны! А учитывая долгий период, да, надо ведь понимать, что его возведение тоже займёт лет двадцать, минимум, то ещё и все новшества появившиеся в процессе постройки и все таланты-самородки разных сфер искусства смогут подключиться, внося свою лепту в росписи или изготовление фонтанов, статуй, орнаментов и фигур! — величественным тоном говорил архитектор.

Он так возвышенно отзывался о возможностях, делая акцент на поклонении богам, словно жаждал искупления за мрачный и суровый замок, возведённый им для Кромвеллов, мечтая теперь прославиться вовсе не этим, а чем-то утончённым, красивым и способным заполучить признание общественности. Хотел воздвигнуть настоящий шедевр архитектуры.

— Очень амбициозно, — кивнул монарх, — Это определённо следует обсудить в Триграде после торжества, созвав весь Высший Совет, — произнёс он, — Подготовь план постройки, вовлечённость рабочих, варианты местности в Кхорне, где его можно и лучше всего возводить по части подходящей площади и годной для того земли. Примерные затраты и всё, что сам итак прекрасно знаешь. Представь полный проект, — велел Джеймс архитектору.

— Да, ваше величество! Непременно к окончанию праздника в Триграде! — раскланялся он, на радостях спешно покидая тронный зал Олмара и не смея больше задерживать занятого монарха, у которого посетителей сегодня пруд пруди.

Лумис едва не подпрыгивал в своих пышных чёрно-серых бриджах от счастья, окрылённый согласием своего монарха на не просто самый грандиозный проект всей своей жизни, а, как он считал, на проект самой величественной постройки в королевстве вообще. Считал, что ему теперь уготована честь возвести величайшее из рукотворных чудес, а потому заниматься чертежами и проектом следовало со всей отдачей, чтобы такое сооружение нельзя было разрушить каким-нибудь наводнением, землетрясением, военной осадой.

Требовалась тщательная проработка всех мельчайших деталей и вариаций. Подготовка плана и сметы по рабочим, требуемым инструментам и материалам, выбор места в первую очередь, о чём и говорил король, так что предстояла просто колоссальная работа, с которой он уже в срок опасался и не справиться.

А ему необходимо было представить проект после праздника Дня Рождения Леноры, но обязательно до того, как на многие месяцы Его Величество отчалит в Золотой Путь по всем регионам Энториона. Так что маячившее крайним сроком календарное «окно» вырисовывалось уже очень чётко, а вот настоящие чертежи и расчёты пока были лишь у учёного в голове.

На выходе из цитадели его дурманил аромат изысканных блюд, однако не доносящийся прямиком с кухни, а пронёсшийся мимо на подносах от слуг, что по распоряжению Сары Темплин-Дайнер несли столь хорошую трапезу к сторону данжеона к их пленнику Лейтреду по не слишком понятным причинам, особенно с учётом того, сколь пренебрежительно сама королева-мать ещё недавно отзывалась о напавших на замок.

Впрочем, зрелище это лишь возбудило у архитектора аппетит да обильное слюноотделение, так что обдумывать свой план по написанию проекта он направился к накрытым праздничным столам, что в честь победы над осаждавшими накрыли здесь рядом для всех желающих. Однако главное в его мыслях сейчас был не пить вина и хмельного, сохраняя голову максимально трезвой и здравой.

В тронном зале же вовсю продолжался приём, хотя и сам король уже всерьёз раздумывал над перерывом на обед. Зашедшая тогда Сара была очень кстати, но хорошего разговора у них не вышло, и сейчас идти за ней уже не было по сути никакого смысла. Так что монарх, несмотря на наступивший голод, всё ещё вел приём, пока ещё были силы воевать с нагрянувшим желанием подкрепиться.

— Барон Вольтер и… спутник?! — замялся объявляющий, представляя двоих посетителей.

И вправду вместе с парадно разодетым в красно-рыжий удлинённый камзол, узорчатый жилет и роскошное длинное жабо с гранатовым огранённым украшением под горлом, аристократом шёл одетый в простецкие кожаные штаны, хлопковую белую рубаху и опять-таки кожаный бурый жилет с порванными центральными завязками светловолосый крестьянин с топорщащейся причёской оттенка соломы под небольшим тканым беретом, казалось, способным сорваться прочь от дуновения ветра.

Но, естественно, внутри тронного зала никаких сильных порывов не наблюдалось даже при том, что окна в тёплый день были слегка приоткрыты, что позволяло воздушным потокам колыхать полупрозрачные белые занавески и собранные по краям бордовые поблёскивающие шторы.

— Барон, — приветливо кивнул ему Джеймс, когда тот со своим спутником подошли к трону довольно близко.

— Мой король, — восклицал тот твёрдым как камень чеканным голосом, — Это Штарн, представитель моего крестьянства. У нас возник серьёзный спор, где я даже путём долгих размышлений усомнился в своей правоте, в которой изначально был вовсю уверен.

— Слушаю вас, достопочтенный Вольтер, — произнёс король, а камерарий перевернул песочные часы с характерным стуком о глянцевую поверхность натёртого до блеска столика, символизируя начало отсчёта времени.

— Я думаю, ты кратко объяснишь, раз уж так заинтересован, — пропустил барон крестьянина вперёд.

— Ваше величество, — низко поклонился тот, — Пока господин Вольтер был нашим помещиком, здание его дома было не столь большим. А вся остальная территория принадлежала нам, крестьянам, разрабатывавшим там пашни, огороды, в общем хозяйство, с которого положенную половину всех своих доходов отдавали нашему землевладельцу.

Монарх кивнул, представляя в воображении примерную картину, так как настоящую местность Вольтера знал довольно условно, никогда не посещав его лично, как и большинство мелких помещиков и баронов Кхорна. Если королю и оказывали некий приём помимо герцогов соседних земель, то это были самые влиятельные лорды.

— А когда господин Вольтер стал бароном, отстроив на месте своего жилья куда более крупный замок, с двором и конюшней, с банной пристройкой, стрелковой и водонапорной башней, его территория как бы поглотила многие наши владения. Территория крестьян при господине Вольтере обмельчала. Однако же он недоволен, что теперь наш оброк обмельчал. А мы ведь по-честному отдаём половину нажитого каждый сезон, — ещё раз он низко поклонился своему королю, — Ничего не утаиваем. Просто поля и огороды значительно уменьшились с ростом территории землевладельца.

— Ваше благородие, — поглядел Джеймс на барона, — Я думаю, здесь и без меня всё ясно. Как бы вам этого не хотелось, но крестьянин прав. Сколько земель у них вокруг вас осталось, с такого урожая половина вам, барону, и поступает. Тут уж, либо замок, либо поля. Неоткуда взяться прошлым суммам оброка. И если с этих доходов обеспечить своих стрелков, жильцов, конюхов и прочую прислугу уже не получается, значит требуется упразднить что-то в замке, вернув территорию землепашцам, если она после всего этого останется пригодной для возделывания.

— Так что жеж это, — опешил тот, — И конюшни ломать, и стрелков распускать…

— Я надеюсь, что вам в вашем краю защита в виде личной стражи не понадобится. Что в случае какого разбоя и наши взводы отправленные справятся да придут на помощь. На всякий, держите комнату оружейню, вооружайте слуг, чтобы оборонять замок.

— Да как жеж слуги воевать-то смогут, ваше величество! — качал головой барон.

— А вы возьмите одного опытного бойца на десяток-другой неопытных, пусть он им расскажет, покажет, обучит, как клинок держать или копьё, как орудовать им. Пусть тренирует пару раз в неделю, возглавляя свой такой отряд при необходимости, — посоветовал король.

— Благодарю за помощь, — нехотя поклонился барон, видя, что правда по итогу всё-таки не на егостороне, хотя до последнего рассчитывал на поддержку Его Величества, что тот всё-таки заставит крестьян трудиться и работать более усердно.

— Добро! — сказал король им на прощание, более ничего не добавив, так что мужчинам оставалось лишь ещё раз поклониться и направиться прочь из зала.

Едва их спины отдалились от дверей достаточно, чтобы туда мог поместиться человек, как с краю протиснулся ловкий и худощавый старец в мутноватой зелёной мантии с очень красивыми тканевыми наплечниками и передним плетением, служивший скорее декором с отсылкой на моду простолюдинов, используя этот элемент для украшения знатного костюма, нежели с практической целью.

Когда же прошагавшего к трону человека со стопкой записей зажатой в руках удалось хорошо рассмотреть, то на деле он оказался вовсе не стариком, а мужчиной лет тридцати или чуть за тридцать, однако с довольно длинной бородкой, отращиваемой не менее десяти последних лет его жизни, отчего издали он мог показаться изрядно старше своих реальных лет.

Его не успели представить, но это был знаменитый учёный Гиридус Норгхейн, обучавшийся колдовству в Иридиуме и в итоге изучающим сами стихии окружающего мира, о чём выпускал различные трактаты, которые там и зачитывал в сёлах и городах людям, явно не способным обзавестись копией такого текста.

Полноватые румяные щёки забавно смотрелись на в целом худощавом теле, колючая небритость подле них свидетельствовала, скорее всего, о пожелании этого господина отныне отращивать бакен барды. Крючковатый орлиный нос был столь остроконечным, словно это лицо облили воском или глиной телесного цвета, стекающей по нему и застывшей с переносицы вот такой каплей. Широкие ноздри возвышались над пышными светлыми усами, переходящими в густую длинную бороду, и от нервов вошедшего раздувались, набирая в грудь побольше воздуха.

— Мастер Норгхейн, ваше сиятельство! — приветствовал его король поклоном головы.

— Ваше величество, — жеманно поклонился он, немного гнусавя — Прибыл, как мы и обговаривали, всё подготовлено, — представлял он материалы, которые сжимал, протянув заодно верхний крупный лист, — А вот этот составлено примицерием и секретарями для вашего указа, остались по сути подпись и печать, если, ознакомившись с текстом, вы решите ничего не добавлять.

— Ждал вас, да, хорошо, — сказал Джеймс, вглядываясь в текст указа, — Итак, «Отныне всё то, что понималось под первоэлементами мироздания, а именно Огонь, Воду, Землю, Воздух и Природу требуется именовать не «элементом», а «стихией». «Элементом» же отныне называть малые составляющие стихий согласно таблицам и приложению из учёных работ. Так, древесина, смола, древесный сок являются элементами Природы. Горючие вещества типа Серы — элементами стихии Огня. Дым, облака и прочие пары — элементами стихии Воздуха. А различная руда, минералы и металлы — элементами стихии Земли. Таким образом многие элементы не зависят от своих стихий напрямую, а переходят из одной в другую. Например, вода, вылитая на угли, становится паром, уносясь в воздух. Смола, затвердевая в янтарь, становится принадлежной земной стихии. Детали в научных таблицах приложения к указу.» — завершил чтение вслух монарх основной части написанного.

— Далее осталось начертить дату и поставить вашу подпись, — с улыбкой гнусавил учёный, — Всё это упростит алхимикам, травникам и многим другим жизнь, да и новые исследования, — обещал он уже в очередной раз королю, с которым этот самый указ неоднократно обговаривался.

Почему вместо официального учёного визита он выбрал вот так прокрасться на приём горожан было не слишком понятно, хотя, вероятнее всего, Гиридусу просто нетерпелось поскорее узаконить все эти его идеи, на которые ранее уже было написано несколько научных трудов, как лично им, так и в тандеме с рядом других учёных-исследователей, как теоретиков, так и практиков.

Научный совет, естественно, не возражал, а только поддерживал такие начинания. Хотя, периодически разгорались споры. Так, например, жидкая смола могла быть отправлена в стихию Воды. А различные отвары, соки, хмельные напитки сочетали в себе и природные компоненты и обычно чистую воду, как основу или для разбавления слишком терпкой либо густой массы. Ещё немало заседаний было посвящено солнцу. Все, как один, с давних пор соглашались, что это некий огненный сияющий шар. Однако, он полностью висит в небе — относится Солнце таким образом всё ещё к Огню или всё-таки уже в стихию Воздуха.

Потому и понадобились все эти составные таблицы. А учёные всего королевства пришли к тому, что чистых стихий в мире не так уж много. Что в солёных горных источниках растворены минералы, а значит, такая вода обогащена земной стихией. Что волны при шторме — это не просто вода, это активная деятельность ветра вместе с ней. И даже землетрясения, особенно вызванные вулканическими причинами, это влияние Огня на стихию Земли, что по сути проявляется в той же лаве. Которая и жидкость, и расплавленные земные недра, и при этом сверкающие полыхающие пламенем и поджигающие всё вокруг.

Да и простецкие дрова, из природы путём горения в огне, ставшие углями проходят собственную трансформацию между стихиями. Растения, как элементы природы, без земли не смогут расти, а без влаги в почве питаться. Реки без русел в земле не смогли бы течь и существовать вовсе, иначе это были бы уже не реки, а канавы, подобные тому вытянутому резервуару от Олмара до Оленьего Леса, который образовался после подкопов и сейчас вовсю спешно засыпался работниками крепостного двора.

Также опытным путём учёные Скальдума демонстрировали, как перекрытие доступа воздуха к пламени тут же нейтрализует сам процесс горения. Накрывали и металлическими конструкциями, и прозрачными стекольными колбами и банками, показывая всем желающим, что без воздуха огонь не живёт, а, значит, сам процесс горения — это уже сочетание двух стихий, а не просто проявление одной из них.

Потому-то папка приложений в руках у Гиридуса была такой большой, что там были утверждены и обговорены самые разные нюансы и моменты, расписаны процессы, статичные элементы, подробные категории, списки, среди которых самым объёмным, к удивлению многих, вышел даже не перечень самоцветов, представленные в Энторионе немыслимым разнообразием от бирюзы и всё того же янтаря до аметиста и изумруда, а пособие «металлы и их сплавы».

Тут уж королю пришлось подняться с трона и подойти к столу писарей, где уже подготавливали сургуч для печати, а также смазывали чернилами гербовую печать для оттиска. Мастер Норгхейн, конечно же, спешно прошагал туда же. Без лишних слов подходили к столу и заверявшие сию печать и подпись камерарий Вайрус, примицерий Корлиций, апокрисарий старик Винсельт, а также сам летописец Ангус. Нужна была ещё одна подпись — канцлера Альберта Рикмана, но тот находился сейчас в Триграде, тем сильнее была непонятна такая торопливость учёного, ведь документ всё равно предстоит отвезти туда.

Вероятно, это входило в планы Гиридуса. Документ теперь был в королевском секретариате, отвечал за него Корлиций, а сам учёный автор мог либо оставаться в Олмаре, либо куда-то уехать по делам, без необходимости присутствовать в Триграде, когда всё будет окончательно утверждено.

Распоряжение было положено на край стола, где также находилось ещё одно подписанное утром королём распоряжение-прошение открыть в Олмаре художественную школу. Чтобы отошедшие от дел мастера имели поддержку с казны, съезжались в жильё подле неё и обучали юных дарований графике, живописи, рисованию углём, чернильным контурам, чтобы из тех появлялись новые разноуровневые мастера в зависимости от развитого таланта и способностей. Например, такие, которые смогут создать достоверный портрет беглого или разыскиваемого преступника, а также вариации лица на случай, если тот решит отрастить усы, баки или, например, наоборот сбрить бороду.

Визит известного учёного вскоре сменился посещением тронного зала безвестным калекой. Едва все разошлись по местам, а учёный-маг Гиридус Норгхейн отправился восвояси, как по ковру заковылял в распашной суконной свитке тёмно-серого цвета с небольшим едва заметным орнаментом вышивки вниз от ворота к поясу.

У бедолаги не хватало правой руки, что сказывалось в том числе даже на его походке вследствие непривычного равновесия при ходьбе, к которому тот со времён травмы ещё никак не привык. Так что второй рукав своим прямым покроем просто свисал у мужчины сбоку вдоль тела.

Он был бородат, обрамлён ровным полумесяцем по округлости своего шаровидного лица, на котором уже проступали морщины, но старым или пожилым его было никак не назвать. Крестьянин низко поклонился, подойдя к королевскому трону, и со стуком перевернувшейся колбы песочных часов сразу перешёл к делу.

— Ваше величество! Моё имя Парнакс и я строитель. Верой и правдой, усердным трудом, я уже много лет работаю на зодчих, как в городе, так и в крепости, например, проводя восстановительные работы у западной стене. Но стряслась вот такая беда, — кивнул он на отсутствующую руку, — так что держать блоки, тянуть канаты и выполнять прочие работы я теперь не могу. Потеряв работу я потерял и доход! Левой рукой и в поле особо не поработаешь, и никому я толком теперь не нужен, — сетовал он, но без лишнего драматизма, взывая скорее не к жалости, а к здравому рассудку и простой логике.

— И чего же ты хочешь? — поинтересовался у него монарх.

— Я бы желал возмещения своей травмы за выслугу лет, что упорно трудился на ваших мастеров. Оплаты своего такого состояния в знак поддержки за службу, — отвечал тот.

— За все ли работы, что ты закончил тебе было заплачено обещанную сумму? — поинтересовался Джеймс Дайнер с трона.

— Кроме работ у стены да, ваше величество, так как восстановление ещё не закончено.

— Значит оплату за то, как ты «упорно трудился» — ты уже получил, — проговорил король, — На строительстве вас кормили, охраняли, предоставляли бани, при необходимости могли лечить и обработать лёгкие раны…

— Но не такие, — акцентировал внимание на своём пустовавшем плече крестьянин.

— И, тем не менее, всю обещанную плату за труды ты уже получил. Если я введу возмущение за какие-то полученные травмы, только представь, чем всё это обернутся! Да каждый, особенно к концу строительства, будет себя калечить, лишь бы получить за это денег за заслуги и более не работать! — отказал ему Джеймс в прошении.

— Но… ваше величество… я же… — раскрыл рот, явно не ожидавший такого исхода Парнакс.

— Будь добр, — повернулся монарх к своему паладину, — Позови сюда сэра Гардбуха, — попросил он, и продолжил, пока паладин отправился за рыцарем.

— Во-первых, мы даже не знаем, получил ты травму по чьей-то ошибке или по собственной халатности. Ты не предоставил никаких записей ни от зодчего, ни от лекаря, чтобы разбираться в причинах травмы, — заметил ему Джеймс.

Тот явно приуныл и отвёл взгляд. При этом тон короля давал понять, что даже сбегав и предоставь он сейчас документы, заверяющие, что в своей травме он не виноват, хоть по его лицу уже явно бросалось в глаза, что это не совсем так, в какой-либо компенсации монарх всё равно уже отказал. Просто детальное расследование случая, если травму такого рода нанёс некий иной работник, требовалось бы взыскать с того и наказать его за причинение ущерба. А то и заставить как раз разориться на искомую и желаемую сумму возмещения. От него, а не из королевской казны.

— Во-вторых, потеря руки отнюдь не приговор, чтобы вешать нос, лениться и не работать. Не время просить податей! — проговорил король, — На виноградниках, например, требуются умелые ноги. Да и в плуг можно впрягстись вместо вола или коня, работая в поле, закрепившись ремнями, как многие делают. Одной рукой поливать посевы, одной рукой окрашивать и даже разрисовывать. Думаю, даже на строительстве замешивать и размазывать связующий раствор вполне можно одной рукой, если его доставят к тебе, а рядом будет тот, кто станет класть кирпичи и блоки. В конце концов, может, у тебя певучий голос и ты сможешь подпевать музыкантам, красиво ложа стихи на их музыку… Я не могу допустить, чтобы в случае подобной выплаты потом настал настоящий кошмар с полученными травами и требованием их оплаты.

В дверях возник безрукий рыцарь Арнетт Гардбух, одетый торсом в свой особый панцирь с щитом и выступающими из него заточенными штырями со стороны пустующего плеча, а позади него и силуэт паладина, поспевавшего следом. Молодой кудрявый брюнет, представший сейчас без шлема и прочих воинских атрибутов, был явно взволнован таким вызовом к королю.

— А вот наш достопочтенный рыцарь, также лишившийся руки, умудряется показать чудеса фехтования и маневрирования в бою, храбро сражаясь в моей армии, — указал жестом правой ладони Джеймс на вошедшего, приветствуя того вежливым кивком.

Оружия с собой тот не брал, но в доспехах даже повернулся и покрутился, показывая, как защитил уязвимую сторону припаянным заслоном, чтобы даже плечом нестись в сторону врага по необходимости, или закрываться от атак, поворачиваясь этой стороной своего тела в бою.

— Благодарю вас, сэр Гардбух, вы свободны, — проговорил король, — Если, конечно, у нашего визитёра нет желания записаться в войска, и тогда вы бы, быть может, что-то тому посоветовали или даже взяли на небольшое обучение хитростям и секретам.

Напуганный перспективой быть убитым в сражении крестьянин помотал головой, отпуская рыцаря без необходимости совместного обсуждения военных деталей и тактик в их сложившемся положении. Так что рыцарь по итогу вскоре из тронного зала удалился, а вот паладин, наоборот, прошёл к трону, встав позади Его Величества с правой стороны.

— Так что, могу лишь посоветовать проявить себя. Вам будет оплачено то, что вы успели до травмы у стены отработать, согласно смете и записям зодчих. И, если хотите продолжать работать строителем, то я могу поговорить, чтобы вас снова взяли, отдавая поручения, доступны для вашей нынешней ситуации. Где-то пригодились бы ноги, где-то и одной рукой что-то тянуть, что-то класть, крошить гранитовую крошку можно одной рукой, — привёл Джеймс пример.

— Да, ваше величество, — поклонился тот, — Если бы вы смогли хотя бы вернуть мне работу, — встал он в своих буроватых портах на колени, — Я был бы вам несказанно благодарен!

— Что ж, отметься у кого-нибудь из помощников Корлиция, — произнёс король, повернувшись к тому, — Примицерий, отправьте с ним человека на стройку, пусть восстановят в качестве работника и обговорят все возможные поручения с суммой их оплаты. И призови также ближних помогать ему в случае чего. Пусть следят, чтобы с одной рукой чего не натворил, всем надо быть внимательными к тому, что вокруг происходит.

Худощавый старший секретарь в высоком головном уборе, расплывавшемся в верховьях широкой тканью, словно гриб, покорно кивнул своему монарху сдержанным движением, чтобы не обронить с переносицы небольшие очки. Он подозвал к себе одного из трёх секретарей, что в качестве его помощников стояли у дальней стены позади трона, там, где ютились многие ассистенты и поручители, дабы никому не мешать и ожидать своей надобности в случае необходимости.

И тот молодой человек вместе с рослым калекой направились из цитадели прямиком к западной стене, где кипело строительство. Проголодавшийся, да и подуставший уже забивать голову чужими проблемами Джеймс собирался, подняв перст, объявив перерыв для обеденной трапезы, но в зал успела вбежать девушка лет двадцати пяти, с резной диадемой, украшавшей вьющиеся тёмно-каштановые волосы, раскинувшиеся во все стороны от её миловидного зеленоглазого лица.

У её горла блестела застёжка тёмно-зелёной накидки-плаща, камзол был из ровной жёсткой ткани с вытянутыми пуговицами на выцветших металлического оттенка застёжках, а плотная тёмно-коричневая юбка обтягивала ноги прямиком до колен, имея сзади особый треугольный разрез, дабы не стеснять в движениях.

— Ваше величество, — поклонилась она в учтивой позе с приседанием, — Элеонора Таргальт, — представилась она, — Дочь помещика Таргальта из Эстьена, — переходила она к делу, едва мужские пальцы Вайруса Такехариса перевернули песочные часы, — Наш край, что за Анкарскими болотами, за последние годы начал резко беднеть. Слишком большая вырубка лесов, что провоцирует бегство зверей, их исчезновение и вымирание. Я прибыла к вам с просьбой остановить это, прекратить охоту и уничтожение деревьев. Создать в нашем краю заповедник для сохранности видов и животных, и растений, чтобы всё это попросту не исчезло с ваших земель, — кратко закончила она самую суть.

— Что ж, — почесал Джеймс свою недлинную курчавую растительность на подбородке, — Чтобы изучить вопрос я отправлю с вам двух дознавателей, пусть засвидетельствуют упадок края, скромность оставшихся лесов, подтвердят ведение работ, уточнив, на что именно идёт вырубка. Крестьяне ли это запасают дрова, или же это берут на постройку, или на изготовление чего-либо. А здесь поручу по итогу их отчётов подыскать замену на такие земли, где древесные запасы ещё велики. Вам же поручаю в месте вырубок выкорчевать пни для разрыхления почвы, сжечь их, сдобрив ту золотой, и посадить новые деревца, возрождая лес на будущие поколения. Что же касается заповедной зоны с запретом охоты и вырубки, это уже будет зависеть от того, подтвердят ли мои люди, что дела в краю обстоят именно так, как вы говорите, — ответил ей монарх.

— Благодарю, ваше величество! — присела та в ещё одном поклоне, выдохнув с облегчением.

— Асмус Герияс, старший посыльный, — скомандовал монарх молодому светловолосому мужчине в бронированном нагруднике, стоящему по правую сторону среди различных придворных, — Отправь с ней двух гонцов, выдай припасов, пергамент для записей, сам всё знаешь, — помахал он кистью руки из стороны в сторону.

Немедленно приступлю, ваше величество! — бойко отметил тот, больше похожий на рыцаря, нежели на главу посыльных, спешно приблизившись к посетительнице, чтобы вместе с ней покинуть тронный зал, уточняя различные детали, например, прибыла ли она сюда верхом, или в повозке, или же шла пешком. Как и каким маршрутом ей было бы удобнее в сопровождении его людей добраться до дома, чтобы рассчитать припасы, и многое другое.

А спешил он заодно и потому, что ещё мог понадобиться для разных других пришедших с просьбами, потому предстояло вернуться к королю поскорее. Но тот всё-таки, подняв руку и пристав с трона объявил перерыв и велел слуг звать свою семью к обеду, если те ещё не поели вместе с Сарой, когда та приходила.

А с учётом, что та чуть ли не избегала общества Кирстен, а дети скорее желали бы проводить время, в том числе обеденное, вместе с ласковой мамой, нежели со строгой бабушкой, они как раз-таки ожидали Джеймса, когда же он соизволит дать самому себе отдых сегодня и утолить нахлынувший естественный голод.

Естественно, супруга короля не всегда позволяла ребятишкам делать всё, что тем заблагорассудится, чтобы считаться совсем уж мягкой, особенно в свете последних событий в убежище, когда именно она была источником развязавшего между родителями и дочкой конфликта. Но дисциплина, которой требовала от детей мать была далека от норм Сары Темплин-Дайнер и тона, с которым она требовала от них их соблюдать.

Бабушка упрекала Вельда, Генри и Ленору то за не так сложенную салфетку, то за локти на столе, то за хлюпанье во время питья, и ничего за столом так сильно её не раздражало, как процесс размешивания, например, сахара в чашке маленькой особой чайной ложечкой, если та начинала звенеть о внутренние борта стенок и задевать о дно. Но научить особенно младших Дайнеров бесшумно размешивать мёд, сахар, ложки фруктового варенья с ягодами, добавленные в чай и прочее-прочее, что можно было положить в напитки и требовалось взболтать движениями ложки, у неё до сих пор так и не получалось.

Пить чай и трапезничать спокойно она могла лишь в компании своих приближённых и сына, а также некоторых высокопоставленных придворных типа Вайруса, строгого во всех отношениях Корлиция, военных генералов, обученных всем манерам и строжайшей дисциплине, бесшумно размещать сахар мог даже двупалый Войтех Грох, а вот цельные семейные посиделки королева-мать без нервозности переносила либо вне трапезы, либо уже на большом пиру, где всё вокруг могли так или иначе позволить себе шум и разные вольности типа локтей на столе.

Впрочем, конечно же, на любом пиру были и такие, как тот же примицерий, даже во хмелю старавшийся держаться всех порядочных норм этикета аристократии. Такие люди всегда радовали Сару своими манерами, да и вообще самим фактом своего существования. Тем, что они в любой ситуации, по её мнению, «сохраняли лицо».

И если Джеймс в недавнем их споре видел себя практически равным народу, как представитель всего объединённого королевства на троне от лица и крестьян, и ремесленников, и помещиков, и баронов, и лордов, и герцогов, то королева-мать прочно старалась держать дистанцию от низших слоёв населения, не только не уподобляясь им, но и приравнивая к этим низшим слоям многих своих противников. Например, именуя жителей Ракшасы «варварами», хотя дикие варварские племена жили куда восточнее их владений.

Джолиан Темплин и его братья Жозеф и Ирегард выгодными браками расширяли влияние своей семьи, становясь богаче и почитаемее. Могли со знанием дела вложиться в какие-нибудь выгодные поставки, разведение сада или даже публикации, если по итогу на горизонте маячило получение прибыли. А также могли даже творить благотворительность в отношении церковных орденов или иных организаций, однако же не просто по доброте душевной, а когда то влекло за собой выгодные знакомства, заполучения благосклонности определённых индивидов и тому подобные хитрые просчитанные цели.

Они имели деловую хватку, хоть и не состояли в Торговой Гильдии, довольствуясь собственными доходами с вкладов в различные успешные затеи. И, видимо, Джолиан воспитал Сару так, что та с юных лет ощущала сильную дистанцию от простолюдинов. Всё сводилось только к выгодным знакомствам, постановке целей и их достижению. Не зря же она, в конце концов, стала королевой, выйдя за Гектора, а потом в каком-то смысле даже спасла Энторион от разорения и раздробленности в грядущей войне, когда подговорила сына его убить.

Манеры и расчётливость были её главными особенностями, порождавшими стремление к порядку и соблюдение различных норм, распорядков и утверждённых планов. Что, впрочем, не делало её отнюдь каменной, сухой и безжизненной. Сара спокойно могла потратить определённую сумму на какую-нибудь картину, которая ей очень понравилась, при этом не преследуя в том никакой дальнейшей выгоды.

Это касалось и организации сада, даже птичьего двора в Олмаре, что бы изначально её идеей ещё при Гекторе. От птиц дохода нет. Пусть даже проезжающие мимо путешественники иногда с интересом заходят во дворы крепости не просто, чтобы перекусить в таверне, а чтобы посмотреть на собранных местных птиц, это не приносит каких-то отчислений в казну, а просто услаждает взор и слух, как ей, любительнице птичьего пения, так и им, всем, кто приходит туда погулять.

А вот в еде она была довольно скромной, если такой эпитет, конечно, применим вообще к члену королевской семьи. Во дворцах всегда было в избытке разных кушаний, однако же таких трат, как на картины или содержание птиц, Сара никогда не позволяла в отношении закупа ко двору какой-нибудь любимой экзотики.

Хотя, в этом, скорее всего, звучали нотки патриотизма. Выросшая на кухне Кхорна она не была податлива на соблазны Унтары или Гладшира. Это королевские дети Джеймса и Кирстен клянчили диковинные гранаты да многообразие цитрусовых, шоко-бобы, лохматый виноград, аббаты, псидиумы и тому подобное, что в Кхорне не произрастало и не приживалось.

Здесь были вполне свои сезонные диковинки, идущие не только в пищу местным, но и на экспорт в другие регионы, считавшиеся экзотикой уже там, и, понятное дело, оттуда ввозили в земли герцогства Дайнеров то, чего не было в нём самом. Торговля была одним из самых главных стержней процветания земель королевства.

И, тем не менее, Сара Темплин-Дайнер из всех мест и построек крепости была сейчас в самой для себя неподходящей, где до этого, честно говоря, даже никогда не бывала, впервые вот так живьём и вблизи оглядывая эти мрачные стены. Она опускалась по винтовой лестнице данжеона к самым нелицеприятным камерам заключения.

Конечно же, она знала план темницы, уж чертежи своих владений она знала назубок, как участвовала и в планировании размещений — размеры камер, материалы решёток, позиция двери, расстояние друг от друга и размеры коридоров — но всё это, опять-таки, лишь за обсуждением с рисованными планами в верховьях цитадели на различных заседаниях. Никогда вот так живьём в эти смрадные и тёмные помещения она ещё не заглядывала.

Правда, теперь здесь и опасаться было некого. Если прежде любой оказавшийся здесь преступник мог тянуть руки, плеваться и сморкаться на проходящих мимо, отпускать оскорбительные шуточки или прямые угрозы, то сейчас в подвалах темницы находился лишь один пленник, чьи руки, как, впрочем, и шея, были скованы широкими плотными кандалами, чьи короткие цепи не позволяли даже приближаться к решётке.

III

Шпоры сапог врезались в камень пола, верхние пуговицы брюк небрежно расстегнуты, мундир тоже раскрыт и помят, демонстрируя тканый затянутый жилет поверх светлой качественной рубахи. Удивительно, что шляпа всё ещё была на голове адмирала. И из-под её широких полов глядели потускневшие серо-голубые глаза усталым взором. Левый край губ имел бордовое потемнение от застывшей крови — следствие не слишком хорошего обращения, однако же рядом располагались опустевшие подносы, свидетельствующие, что пленник был хотя бы хорошо накормлен.

Взгляд адмирала скользил, как неспешно по коридору появившаяся с краю фигура королевы-матери, неспешно прошагала до центра решётки и вальяжно повернулась к нему лицом. Синие глаза, в слабом освещении темницы, как густые карбункулы, вглядывались в пленённую персону. Какое-то время она просто стояла и смотрела на Лейтреда, пока он первый сам не заговорил.

— Чем же обязан такому визиту? — его высокий мелодичный голос бархатно раздался среди каменных уродливых стен темницы.

— Выбранный тобою путь идёт в забвение, — сдержанно сказала королева-мать, приблизившись, — Всё, что ты делаешь, всё, что ты…

— Это хотя бы мой личный путь, — прервал он ей, покачав головой, — Ты не поймёшь.

— Не вежливо перебивать, когда с тобой разговаривает королева, — строго заметила она, — Ты же понимаешь, что твои старания тщетны? Что тебе ничего не изменить. Какой позор вот так опуститься до такого уровня, — с порицанием двигалось её лицо из стороны в сторону едва заметными движениями шеи.

— Не позор ли, что ты сейчас сюда опустилась? — усмехнулся он, отводя взор в сторону на исцарапанные разными символами камни, результаты скуки когда-то обитавших здесь лиходеев.

— Я лишь хотела посмотреть на… — томным голосом начала Сара.

— При свете дня не насмотрелась? Там у цитадели, когда нас привели на верную смерть, — с пренебрежением и наглостью, забыв былые манеры, проговорил заключённый.

— Думаю, вы все знали, на что шли. Затея изначально была самоубийством, потому вы здесь и очутились, — холодно произнесла королева-мать.

— Затея была святой, — улыбнулся Лейтред, снова взглянув ей в глаза, но затем опять отвел свой взор куда-то в сторону, словно не в силах выдержать взгляд высокопоставленной особы, — Ты не поймёшь, я же говорю.

— Дело не в понимании каких-то высших целей, — произнесла та, — А в том, что исход всё равно был предрешён.

— Зато теперь в Кхорне чистые речные и лесные дороги, — усмехнулся Лейтред, пытаясь развести руками, — Можно заснуть под деревом с мешками золота на виду и проснуться не будучи обкраденным.

— Какое благородство, — иронично заметила та, только хмыкнув, — Делаете королевству услугу, выкорчёвывая банды из лесной обители, — помотала она головой с порицанием.

— Заметь, насколько эффективнее, чем у короля, у меня это вышло. Всего несколько дней, ха! — надменно улыбался пленник.

— Несколько дней шла сама безумная осада, — заметила Сара, — А сколько времени приходилось их всех собирать, уговаривать и доставлять на место, организуя этот акт бессмысленного насилия!

— Уже не важно, — отвечал он ей, поглядев в лицо матери правящего монарха, — Погибнуть в бою всяко лучше, чем быть выслежены и окружены королевской гвардией в своём лагере, — считал он, — Их всё равно ждала смерть, уж пусть лучше такая… Оставшаяся в летописях.

— О них забудут, едва сегодняшняя ярмарка сменится празднованием в Триграде, — заверяла стоящая возле решётки аристократка, — Историки в школах не будут даже рассказывать об этой жалкой попытке взять Олмар. Ни о тактике с винеями, ни о сгоревших осадных башнях, ни…

— Ошибаешься, — с усмешкой прервал он её, — Это будут долго изучать, как мы убрали насыпи вашими же силами, как сделали лестницы с помощью залпов баллист, как знали о том, что подкоп обратится подземным водным резервуаром, куда будет выпущен припасённый речной змей! Об этом будут говорить, передавать молву из уст в уста по всей земле. Долго обсуждать, но так ничего и не поймут, — улыбался адмирал.

— Наивные мечты, — жёстко заметила ему королева-мать.

— Здесь уже должна была быть эпидемия, люди должны были кровоточить глазами и паниковать, Олмар должен был быть ослаблен, но… Болезнь разразилась только в Лотц, — цокнул он языком, пожав плечами под тёмно-синим военным мундиром.

— Вот, на что вы надеялись, — кивала она, — Так кто вас снабжал? Кто обещал вспышку болезни в Олмаре?

— Пытаешься через меня вычислить врагов королевства? Живёшь с мыслями, что где-то там живут такие злые заговорщики, негодяи, желающие свергнуть достопочтенного доброго монарха! Как бы не так! А что, если король и его союзники — это и есть зло? Если Дайнеры обирают крестьян до последней крошки, тираны Кромвеллы за малейшую провинность сажают виновников и несогласных на колья, а Скальдум ни с кем не желает делиться последними разработками в медицине, алхимии, изобретениях! Есть такие, кто хочет свергнуть тиранию и это самолюбование высшей знати. Такие, кто считает, что настало время не копить, а делится! Настало время перемен! — сверкали его серо-голубые глаза.

— Идеальных правителей не бывает, — холодно заметила пленнику Сара, — У всех свои недостатки, как и достоинства.

— Из меня ещё сделают символ мученика сопротивления, я стану первым героем, народным любимцем, как бы меня ни казнили, как бы ни пытали, вы сделаете себе только хуже! — заявлял Лейтред, — А вас на полках истории запомнят лишь павшими от собственной жадности.

— Крестьяне уже свергали баронов, — хмыкнула та, — Но занявший его место представитель народа очень быстро становился таким же «жадным аристократом», как ты это называешь. Это всё лишь басенный сказ о драконе, — медленно проговорила она, глядя заключённому в глаза, — Исчезни сейчас Джеймс, пришедший на его место будет ничуть не лучше, и не важно из Скальдума он или из Ракшасы, из Гладшира, из Астелии. Что бы они там о себе ни думали и какими бы лозунгами для народа не прикрывались. Энторион при ком угодно находился бы в таком же подвешенном состоянии, пока все споры и притязания не станут урегулированы.

— Значит вот, на что вы надеетесь, — поглядел он в пол в задумчивости, — Вот как хотите закрепиться у власти. Делаете ставку на дипломатию и королевский Золотой Путь. Не лучшее время для путешествий, — отметил он, вернувшись взором на собеседницу.

— Думаешь, что раскрываешь какие-то планы, но попросту сгниёшь в этой темнице, — качала она головой.

— И, тем не менее, схожих правлений наша история знает немного. Каждая семья управляла по-своему, — отмечал адмирал

— И не добилась ничего! — воскликнула Сара, — Виаланты уже правили и упустили трон, Аркхарты тоже, Уинфри, Мейбери, пришёл черёд Дайнеров бороться за это право и пытаться удержаться любой ценой. А на войне все средства хороши, уж тебе ли не знать.

— Вот только хотите ли вы этой войны? Почему бы мирно не отречься от власти не отдать тем, кто будет лучше справляться? — интересовался пленник.

— Видимо, потому что справляемся лучше, чем все, кто были до нас, — ответила королева-мать.

— Всё течёт, всё меняется… — загадочно и самоуверенно предупреждал тот.

— Эйверь говорил, что ты что-то знаешь о секретном донесении. Король держит тебя только, потому что у тебя есть ценные сведения, — заинтересованно проговорила Сара.

— А может… держит, потому что ты велела ему не убивать? — хитро направил он на неё свой взор, приоткрывая рот в улыбке.

— Так что тебе известно? Я не собираюсь играть с тобой в эти игры, может, скажешь всё-таки? — подошла она ближе к решётке, — Кто затеял эпидемию? Что за послание должно было придти?

— Ах! Ты, словно королевский канцлер, жаждешь знать всё, что происходит кругом. Вечно суёшь нос в чужие дела. Когда камерарий прислал тюремщика, чтобы меня допросить, я свернул тому шею, этими самыми ногами, заодно пронзив горло своими шпорами, — красовался он обувью, демонстрируя засохшие алые пятна на округлых звёздчатых лезвиях.

— Это считать угрозой или желанием говорить с королём лично? — холодно поинтересовалась она, — Вот откуда эти кровоподтёки, — заодно добавила Сара, кивнув словно самой себе.

— Да уж, Такехарис здесь обращается с пленными, похоже, не совсем так, как подобает, — отметил тот, поворачивая голову, чтобы засохшую от удара в уголке рта кровь было хуже видно.

— Он знает, — кивнула она уверенно ещё раз, не столько спрашивая, сколько утверждая собственную догадку, и спрятавший тут же свою самодовольную ухмылку Лейтред кивнул, стыдливо отводя взор снова в сторону, — Странно тогда, что тебе ещё не припаяли гири к ногам, дабы исключить подобное,

— Похоже, у него какие-то свои планы, — пробубнил пленник.

— Он просто не хочет расстраивать короля, — улыбнулась слегка Сара своими широкими губами, — А я, значит, никакой информации не добьюсь? — поинтересовалась она ещё раз.

— Погода портится, западный ветер несёт чёрные тучи. Грядёт буря, — предупреждал он, ничего не рассказав напрямую.

— Буря? Или шторм? — сверкнула глазами Сара, кажется, о чём-то догадавшись.

— Боюсь, что и то, и другое, — отвёл он взгляд, прикусив губу в задумчивости, — Не лучшее время для Золотого Пути, — заключил адмирал после недолгого молчания.

— Я распоряжусь, чтобы тебя хотя бы нормально кормили, — холодно произнесла королева-мать.

— Перед смертью не накушаешься, — усмехнулся тот, даже на неё не посмотрев.

— Тебя перевезут в Триград, и, может быть, если Его Величество король будет так любезен, добр или даже занят, тебя не казнят на праздник, как врага народа, а оставят все допросы и прочее до окончания его путешествия. Так что в данжеоне столицы ты пробудишь ещё где-то полгода. Исхудать за это время и умереть от голода до возвращения монарха было бы крайне скверно, — произнесла она ему на эти слова.

— «Синица томится в темнице столицы, но гордая птица конца не боится, как спицами вяжут и плачут девицы, которых не выдали замуж отцы» — отчеканил он известный отрывок из детского стишка, призванного маленьким девочкам из знатных семей внушать, что стены родного дома их сковывают, заставляя гнить, как в тюрьме, а смысл всей жизни — это выгодное замужество.

— Скажи там новому тюремщику или кто будет его заменять, если вдруг захочешь поговорить, — сдержанно сказала Сара и статно плавно повернулась в обратную сторону по коридору, чтобы покинуть это тленное страшное место.

— Вы заходите, если что, — усмехнулся ей вслед Лейтред, — Я буду здесь, — шутливо обещал он, крикнув вслед своей уходящей посетительнице.

IV

В верхах цитадели же в это время был накрыт роскошный стол и двое музыкантов синхронно бренчали на гитарах, а талантливый бард-скрипач солировал ведущие мелодии, призванные расслабить тело и душу, отдохнуть от забот, провести время за трапезой в приятной семейной беседе.

Вельдемар в коричневом военном мундире, считавшейся скорее модой Олмаров, нежели Дайнеров, со множеством тонких золотых аксельбантов и фамильными гербами в тесьме узоров галунов, уже сидел за столом, когда вошёл король в сопровождении Бартареона, Вайруса и Эйверя. Младших детей же Кирстен и Нейрис привели, когда те уже расселись по местам.

— С ног сбилась их ловить, — звучно смеялась королева, сев подле супруга и взяв того за руку, поглаживая пальцами по грубой мужской коже его кисти, — Уверяли, что не голодны.

— Дядя Эйверь! — одновременно воскликнули Генри и Ленора, подбежав к паладину, который с ухмылкой поднялся из-за стола и приподнимал одной рукой каждого из них, устраивая этакий аттракцион.

Если приставать к верховному волшебнику, как в раннем детстве, их уже потихоньку отучили, то желание навязаться воину-силачу у них сейчас было не отбить. Чувствуя себя с ним и за ним, как за каменной стеной, они ничего не боялись и ни о чём не волновались.

— Да вы глядите, который уже час! — кивнул Джеймс вбок позади себя, где в окне царствовало весеннее солнце, уже давно укатившая за полдень, — Может, с утра сладостей слишком много дали? — спрашивал он скорее с усмешкой, риторически, оглядывая тех и не требуя на то детального ответа, однако старшая служанка поняла всё буквально.

— Да, ваше величество, были блины с вареньем. Наверное, это моя вина, что они не проголодались к обеду.

— Да оставьте уже в покое моего паладина, — взмолился монарх, усмехнувшись, складывая каштановые брови домиком, глядя, как младшие дети забавляются с Эйверем, — Он простоял всё утро и весь день позади трона, дайте уже ему отдохнуть и за столом посидеть, ноги вытянуть, — просил он детей.

Тех, в конце концов, ещё после пары подъёмов и прокруток в воздухе под весёлые детские визги, таки отпустили восвояси, а сам крепкий воин вернулся на своё место, оглядывая ближайшие блюда, словно тянуться куда-то за чем-либо ещё даже не собирался, ограничивая свою тарелку лишь тем, что было с места удобно достать.

Он и прислугу редко просил что-либо ему накладывать, предпочитая всё делать сам. Разве что жестом кубка или чаши подзывая к себе виночерпиев, так как лишь в традициях Лекки и Виалант было ставить бутыли с напитками прямиком на стол. Все остальные высшие семьи, на приёмах которых ему доводилось бывать, распоряжались держать их либо в руках слуг, либо, если напитки требовалось держать охлаждёнными, уносили и приносили из погреба по необходимости.

Дети к своим местам двигались по полукругу, сзади обходя кресла матери и отца, подпрыгивая весело на подскоках, желая дурачиться и резвиться, а не сидеть и обедать, как их сейчас заставляли. Однако практически все взрослые сейчас ждали их, ибо кроме плюющего на все правила этикета Эйверя, никто не мог позволить себе начать приём пищи до того, как к еде приступит королевская семья. Не говоря уже о том, что пока ещё не все из них даже за стол сели.

— Ну, как спалось в своих кроватях то? — поинтересовался Джеймс, так как с утра пообщаться с детьми времени у него не было, он к делам приступил ещё пока они мирно сопели и видели сновидения.

— Норма-а-ально, — протянул Генри, которому и в убежище спалось неплохо.

— Моя рыбка умерла… — заявила отцу Ленора, с трагичным выражением лица — Её что не кормили?

— Или кормили слишком усердно… — загадочно ответил ей отец, — А, может быть, просто ну… пришло её время? — предложил он, тоже как бы не требуя на это какого-то ответа и даже согласия от дочери, — Мы подарим тебе новую, крупную, красивую! В большом аквариуме в Триграде! Выберешь цвет и породу, — обещал он.

— Я не хочу новую рыбку! — насупилась девочка, добравшись до своего кресла, — Я хочу себе мантикору!

— Ну, да будет тебе, — отмахнулся король, — Пожрёт нам всех лошадей, не говоря уж про Честера! — восклицал он, — Ты же не хочешь, чтобы нашего королевского корги сожрало это чудовище?! — посмотрел Джеймс на дочь.

— Ты же всё можешь! Построишь ей… загон, домик, разместишь где-нибудь! — пожала она плечами, уже сидя за столом и пододвигаясь ближе к тарелке.

— Осталось нам только для мантикоры отгрохать личные хоромы, — качал он головой.

— Поселишь её здесь, в Олмаре, — хихикал Генри, — Будет охранять, пока нас нет, а мы навещать, когда приезжаем.

— Тогда уж лучше в Каменном Драконе, — советовал Вельд, — Мы там вообще не бываем, будем в безопасности, — улыбался он, нарезая ножом кусок мяса.

— Кстати да, — с серьёзным лицом поддержала его слова королева, — Дорогой, мы же совсем давно не были там, — повернулась она к активно орудующему вилкой и отправляющему кусочки баранины в рот супруга, — Как там ухаживают за цветниками, не сыро ли в библиотеке, — перечисляла она всё то, что следовало бы проверить.

— Мы могли бы погостить там летом, но на этот год у нас Золотой Путь по землям Энториона, так что все волнения прибереги на следующий, всё там в порядке, — положил он свою левую кисть поверх её правой, заверяя, что за хозяйством в родовом замке Дайнеров присматривают толковые люди.

Обед за семейными разговорами проходил размерено и неспешно. Такехарис старался не говорить о делах, Эйверь вообще больше слушал, нежели вступал в диалог, если к нему не было прямого обращения или вопроса со стороны монарха, поинтересовавшегося его мнением, даже старшая служанка была более говорливой и общительной, иногда осмеливаясь вступать в беседу, так как всё равно должна была предложить обедающим ещё напитков, положить ли в тарелки ещё съестного, заменить ли тарелки, чтобы вкус одного блюда не перебивался следующим, когда это могло быть важно.

Генри и Ленора шумели, как обычно, зато никто, по крайней мере, не капризничал уже из-за еды. Вельд, присевший так, чтобы оказаться напротив Эйверя, когда «взрослые» пообсуждали свои основные темы, поинтересовался у паладина преимуществами секиры над алебардой или двусторонним топором.

У них завязалсяразговор о лезвиях, вооружении, роли веса предмета в замахе, так что по итогу, на ближайший свободный день договорились, что могучий воин покажет ему на примерах с чучелами все плюсы и минусы владения каждым из трёх этих орудий, а там уж принцу решать, начать ли что-то из этого осваивать помимо своих итак продолжающихся тренировок в фехтовании.

— А меня тоже научат с топором драться? — интересовался младший принц, глянув в сторону родителей, слушая разговоры старшего брата с паладином короля.

— Да, вполне, — ответил ему отец, пожав плечами, — Если хочешь. Организую тебе тренировки два-три раза в неделю.

— Больше хочу двуручный меч, — сказал он, прожевав, — Желательно эспадон.

— Да ты же его не поднимешь, рано ещё. Будешь в возрасте Вельда — да. А в твои двенадцать гладиус, акинак, ксифос, стрельба из лука, кинжалы колющие и режущие, в том числе метание, топориком вот небольшим, думаю, даже двусторонним, вполне овладеть будешь в силах.

— Ну, мечи, стрельба и кинжал итак есть, только до отъезда пока отдых, в столице уже буду продолжать, — вяленько проговорил Генри.

— А у меня в Триграде тоже начнутся тренировки с мечом? — спросила Ленора, натыкая несколько зелёных стручков фасоли на вилку, чтобы съесть разом.

Джеймс едва не поперхнулся, услышав такое, потому сильно затянул с ответом, прокашливаясь и запивая баранину в попытках отдышаться и придти в себя. Нейрис даже забеспокоилась, не случилось ли чего, но монарх дал понять, жестом ладони на груди, что с ним всё в порядке.

— Радость моя, фехтование это ж не для девочек! Когда тебе? У тебя танцы, живопись, игры, гимнастика, — проговорил он.

— А почему нельзя? Генри же с десяти начал с мечом тренироваться. И Вельд с десяти, правда же? — потянулась она влево, дёргая того за рукав, пока он не кивнул, — Я думала, что после Дня Рождения у меня тоже такие занятия появятся!

— Да зачем тебе? — интересовался он.

— Просто, чтобы уметь! — не желала она быть хуже братьев, — Ты же обещал верховой езде обучать, как и их, почему драться нельзя?

— Во-первых, не «драться», а «фехтовать», — поправил монарх.

— Генри, когда идёт на занятия называет это «драться на мечах», — надулась она, взяв в руки ножик и размахивая из стороны в стороны, неумело имитируя движения воина.

— Слишком высоко держишь, вес не туда идёт, — критиковал её движения Эйвер, протянувшись к одному из блюд с овощами, достав оттуда длиннющий огурец, — вот ударь.

Ленора с бокового размаху врезала по овощу, но лишь действительно скорее «ударила», как просил паладин, а не порезала, как следовало бы ожидать. Хотя сам Эйверь этим был расстроен, так как имел в вижу, конечно, чтобы она попыталась срезать кончик. Однако результат им был вполне ожидаем, так как ножик она для подобного боя держала действительно не правильно.

— Берись ниже, вот там, — регулировал он своими советами, бей верхней частью лезвия, а не центром, один скользящий ровный удар и такой же ровный срез. Это как кинжал, только нож, ничего сложного, — грохотал его голос.

И со второй попытки у Леноры получилось косым движением отсечь кусочек огурца, следуя подсказкам паладина. Он ожидал, конечно, куда более чёткого и ровного результата, зато она собой была несказанно довольна, задирая вверх руки, даже не выпустив столовый ножик.

— Ну, всё-всё, не играй с приборами, — взволнованно просил её король.

— Так что? Можно-можно-можно? — спрашивала девочка, положив нож на скатерть на его место.

— Ленора… — начал было Джеймс, — Ну, впрочем, в свете недавних событий, — осёкся он, припоминая, что именно они в Олмаре сегодня празднуют, — Может мне и спокойнее будет, если ты чуть что сможешь себя защитить в будущем. Не в войсках биться, — акцентировал он на этом внимание, — А просто уметь владеть клинком. Чтобы если когда в жизни какое нападение, покушение, лесная засада на тропе или ещё чего…

— Ты же не всерьёз? — усмехнулась Кирстен, толкнув мужа локтём, чтобы не наобещал лишнего и потом не заставлял расстроенную девочку плакать.

— Есть же у нас и девы-рыцари, как Лорана Эймери. У них и имена похожи, — тоже усмехнулся он супруге, — Лучницы в войсках служат, среди кадетов видел немало воительниц прямо здесь в Олмаре. В конце концов, Ролан Виалант воспитал свою Гвендалин, как мальчика, обучив всему необходимому. Чем тогда я, король всего Энториона, хуже? И моя дочь сможет фехтовать наравне с рыцарями и мужчинами! — заявил он гордо и распевно, словно во хмелю, едва не встав с места, но Кирстен его удержала за руку.

— Я не уверена, что это хорошая идея, — сказала она тихим голосом.

— Нет, ну правда же, душа моя, — повернулся к ней Джеймс, — Пусть просто умеет. Начальные тренировки всё равно с деревянным лёгким клинком, она не поранится. Научат держать, колоть, рубить, махать, если ей надоест, так и прекратим сразу!

— Не надоест! — встревала сама Ленора, уверенная в себе.

— Ох, Джеймс… Только если доспехи ей закажешь, чтобы точно не поранилась, — взяла его за руку супруга.

— Кирстен! Ты чего? Детские доспехи? Она растёт не по дням, а по часам! Не успеет потренироваться, как из них вырастет! — возмутился Джеймс.

— Значит сконструируют так, чтобы пластины были подвижными, подгоняемыми на вырост. Что, нельзя регулировать плечи в стороны от шеи, я не понимаю? Ей не нужна кираса, как захлопывающаяся ракушка, ты ей пластинчатый сделай, не цельный, а собираемый из разных частей. Подрастёт, заменит только нагрудник, — отметила она.

— Вот ты удумала, — обвинял он теперь саму Ленору, — Не только учителя нанимай, так ещё и доспех спешно собирай, причём, чтобы её эти пластины не раздавили.

— У тебя пока патеки гостят, — весьма неохотно влез во всё это паладин, — Их попроси. Вы завтра с Кваланаром и их делегацией всё равно будете заседать с утра перед их отъездом. Пусть гномы займутся заказом. Может, и платить не придётся, если ответную услугу какую окажешь. Прояви дипломатию, — посоветовал он.

Джеймс понаклонял голову, закатывая глаза в раздумьях, шевелил губами и глубоко вздохнул, ничего не ответив, но, походу, смирившись с этим предложением. К тому же сам-то он вполне уже с уроками фехтования для дочери был согласен, это Кирстен усложнила ситуацию, но деваться было уже некуда. Ведь проще удовлетворить это желание дочери, организовав тренировки, нежели завести для неё дикого зверя, которого та периодически клянчит, словно заветную мечту.

Хотя, быть может, в таком случае стоило бы пока поотказывать, дать такому желанию хорошо отлежаться, перевариться, всплывать раз за разом, пока оно не станет действительно сильным или не исчезнет. Но такой подход ломала близость ко Дню Рождения дочери, да ещё их недавняя ссора, повторения которой монарх явно не желал.

Оставалось лишь попросить мастера сбавить теоретическую часть, сделав упор на практике. Рассказывать Леноре, что есть «гладиус», а что «фальчион» в ближайшее время совершенно не требовалось. Стройки, постановка рук, сила ударов, виды ударов, тренировки для физической формы, чтобы вообще было, что в эти самые удары вкладывать… Так что пришлось пообещать заняться расписанием её занятий, чтобы фехтование туда где-нибудь разместить.

Но тогда под вопрос попадало останется ли Ленора в замке или таки поедет в Золотой Путь вместе со всеми. Был вариант, что с ней тогда останется Кирстен, о чём пожелали порассуждать уже на месте в Триграде, а не сейчас. Главное, Джеймс не хотел, чтобы расписанием Леноры занялась Сара, не хватало после споров с женой ещё затем спорить с матерью, доказывая то, в чём сам совсем недавно весьма сомневался.

Доев первым, Генри закатал рукав и демонстрировал, напрягая мышцы руки, сколько силы набрал, подкрепившись, стремясь быть крепче Вельда и стать подобным Эйверю, после чего побежал гулять по замку. Ленора закончила куда позже брата, поблагодарила за еду, вытирая пальчики, и сказала, что у неё сегодня ещё занятия танцами, так что побежала в зал к своему преподавателю.

Вставший из-за стола король взял в руки кубок с остатками лёгкого одуванчикового вина и подошёл к окну, что было позади всё это время. Оглядывая двор и ярмарку, залитые солнцем, кипящую жизнь в стенах крепости, веселящихся горожан, снующих в делах слуг и работников, а также клубящиеся хмурые тучи вдали над горизонтом, гонимые беспечным буйным ветром вместе с прохладой и, вероятно, дождём, он о чём-то думал и, вздыхая, делал маленький глоток.

— Пора бы поторопиться, погода портится, — произнёс Джеймс в задумчивости, — Если грянет ливень, разгонит гуляющих, всё равно ведь придётся принять всех тех, кто выстроился очередью уже внутри цитадели, укрывшись тем самым в коридорах от стихии.

— Ой, да отдохни ещё немножечко, — приобняла его сзади жена, — Они же тебя совсем замучили, прильнула Кирстен щекой к плечу супруга.

— Если будет дождь, то… может тогда отпустишь Эйверя пораньше? И мы где-нибудь потренируемся в залах, — возник по правую руку Вельдемар, тоже взглянув на небо.

— Да, может и мимо пройдёт, — проговорил Джеймс.

— Или не ливанёт, — отшутилась Кирстен, — Но лучше б погода была на нашей стороне.

— Это ты так пытаешься плохую погоду перевести в хорошую, если она даёт больше свободного времени? — улыбнулся он ей, — У нас там во внешней стене дыра, подкопы не до конца засыпаны, других проблем хватает… — объяснял он жене, что даже в дождь придётся много трудиться.

— Вот именно, у тебя своих дел хватает, а тут ещё народ чужие подсыпает, — не выпускала она мужа из объятий, крепко сжимая, что тот едва удерживал кубок в руке.

— Они нам не чужие, любовь моя, — сказал он супруге с улыбкой, — Они для нас как раз «свои», свой народ, наши люди. Они надеются на меня.

— И для чего тогда нужен этот Грейвстром и его судьи, — вздохнула королева, — Если народ всё ещё желает донимать только тебя.

— Не грусти, ещё день и выдвигаемся, сложи одежды, приготовь плащ на всякий случай, если придётся выходить из кареты в непогоду. Присмотри хорошенькие сапоги, — советовал он ей.

— Ох, да даже если прямо сейчас поедем, какая разница, Джеймс? К тебе также будут приходить и в Триграде. Может, устроишь себе больше дней отдыха? — просила Кирстен.

— Ко мне сегодня уже приходил человек, довольно набожный монах, бился лбом о ковёр, — припоминал монарх, — Просил пересмотреть календарь, представляешь? Говорит, мол, как же так, Семеро Богов, но лишь шесть дней недели посвящены им поочерёдно. Как же так нет дня для Бога-Духа, когда для Бога-Отца и так далее дни в неделе есть. Ну, я что, по их мнению, реально что ли всемогущий? От меня что ли зависит лунный цикл, количество дней в году или что? — негодовал он, хмуря брови, — Как я ему триста девяносто суток поделю на семь. Во что это выльется вообще? Перестанут совпадать новолуния с началом каждого месяца, это ж в какой хаос всё обратиться просто ради почтения и веры.

— Бог-Дух всегда с нами, ему посвящена вся неделя, — мягким голосом произнесла королева.

— Вот я ему так и ответил. Боги не нуждаются, чтобы им посвящали какие-то дни, они могучи и без этого. А если он в чём-то сомневается, то наверное не следует носить монашеское одеяние, — сообщил Джеймс.

— Ох, пока дождя нет, пойду, наведаюсь к каретам, посмотрю, как их подготовили, — сообщила ему супруга, — Расскажешь тогда вечером самые забавные просьбы, — посмеялась она.

— Приходил один без руки, хотел, чтобы его из-за травмы обеспечивали до конца жизни, — бросил Джеймс ей в след, пока вспомнил этот сегодняшний случай.

— Ну, так что? — стоявший рядом Вельд так свой ответ на вопрос и не получил, потому и никуда не делся.

— Сегодня нет, сын, нам после слушаний нужно ещё к алхимикам зайти, кое-что исследовать, советов спросить, — проговорил ему Джеймс, — Давай, завтра, если будет плохая погода и мало народу, распоряжусь, чтобы Эйверь, если сам того, конечно, захочет, потренировал тебя и показал приёмы с алебардой или чего ты там хотел, — припоминал он доносившиеся обрывки их разговоров, слышимые краем уха в процессе застолья.

— Добро, — слегка расстроено проговорил тот, когда его разгоревшаяся после разговора надежда на сегодняшний вечер таки потухла.

— Потренируйся с Андором, — предложил король, — Или, хочешь, я ещё кого попрошу. У нас есть мастера по двуручному мечу, обучающие кадетов, есть мастера копья, тренирующие гвардейцев.

— Есть одна девица, управляющаяся с двумя клинками разом, — раздался гулкий низкий голос Эйверя позади них, — Ловко танцует со своими акинаками, ты бы видел!

— Да, я, пожалуй, разыщу Андора, — кивнул им Вельд, поправив курточку мундира и бахрому на плечах своих эполетов.

— Давай, — кивнул ему отец, — Хоть будем знать тогда, где к ужину разыскивать, — улыбнулся он Вельдемару.

— Генерал Вершмитц снова клянчил земли, — произнёс Эйверь, когда шагов старшего принца уже не стало слышно в коридорах, — Говорил, представляет свои интересы и интересы рода Оцелотов. Мол, пора отважному рыцарю Оскару свою башню обустроить в настоящий замок. Крестьянскую деревню рядом выстроить, пусть хозяйство ведут при нём, а он там правит при них. В смысле при Вершмитцах, — усмехнулся паладин, — Генерал всё-таки ж, не солидно под бароном торчать до сих пор. Это когда их к нам служить посылали… сначала дядьку его. Ну, Людвиг такой, в капитаны дослужился. Потом племяш его подрос, его-то, генерала молодого, ты прекрасно знаешь. Хотят владения расширить. Дай добро, чего уж. Лучше служить будут, меньше ныть и клянчить. Я думаю, нам довольные воины в армии нужны, особенно сейчас. Чтобы ничей подкуп и выгодны условия дух их и верность их не ломали. Держим доверие с приближёнными, а те пусть со всем довольством своей жизнью служат нам.

— Может, его ещё и в увольнительную отпустить, что б женился да детьми обзавёлся? — усмехнулся Джеймс, отпивая вина из кубка.

— Да для обустройства-то, неплохо бы, но не думаю, что сейчас подходящее время, — ответил паладин.

— Да ведь всё равно в случае согласия на земли будет брать день-другой, если не неделю, чтобы руководить и следить за обустройством. Чего уж, генералов у нас хватает, этот может и отдохнуть, пока не призовём дальше службу нести. А в добавок ко всему, что им ещё делать, когда я уеду? Пусть обустраиваются…

— Значит, я ему утвердительный ответ дам при встречи? — интересовался воин, — Добрый ты по праздникам. Всем вот так земли раздавать. Пусть сами возятся с Корлицием, а он им документы готовит. Подпишешь тогда до отъезда. Изведут же, если ждать твоего возвращения прикажешь, — добавил он заодно.

— Добрый… В этом моя проблема, паладин? — поинтересовался Джеймс, — Что молод был, резок и амбициозен, а сейчас, когда дети подрастают, мягчаю? Не могу уже удержать все эти земли без войн и конфликтов, как прежде?

— Да кто его знает, — отвечал Эйверь, — Договоришься ещё там со всеми, заключишь союзы, — надеялся он, — Кто полезет на нас теперь в здравом уме? Кто сам к нам с тем, — кивнул он вниз, чуть повернувшись боком, демонстрируя свой фламберг в ножнах, — Тот от того и «того», — имел в виду воин смерть врагам от оружия, — Речи про осаду быстро пойдут. Не было бы змея, может, и улеглось бы, а так все будут знать, как лихо отбились. Придут сюда черепушку смотреть. Ещё благодарные жители, что у рек, в которых он им докучал, с дарами придут, что избавил от чудища их край, — усмехался паладин.

— Ну, тогда они скорее в темницу к Лейтреду должны идти, пожалуй, — хохотал король, — Он его словил и приволок. Ну да боги с ними, — успокоился он, — Возьми тот конверт с письмом, сейчас к алхимикам двинемся, вы с Вайрусом ждите там, — повелел монарх паладину и вставшему из-за стола камерарию.

Пока они беседовали архимаг отодвинулся, изрядно объевшись, откинулся на спинку своего стула, отдыхая и не торопясь подниматься с места. А, к камерарию как раз вбегал в приоткрытые ещё после ухода Кирстен двери обедни, один из слуг в серебристом серо-чёрном костюме с донесением и письмом, с которым тот сейчас и направлялся к королю по пути к выходу из зала.

— Ох, долго вы с Птичником будете играть в «Прошедший слух», — покачивал он головой нервно хихикая, — Это ж надо!

Говорил он это, конечно, образно и с долей иронии. «Прошедшим слухом» именовалась детская забава, когда собравшиеся в большом количестве ребятишки садились в линию, полукруг или даже полноценный круг в зависимости от количества и выделенного для игры пространства. Первый в цепочке шептал на ухо ближайшему какую-нибудь фразу и предложение, а тот, как услышал, пересказывал её на ушко следующему, и так до последнего, который вставал и громко уже говорил дошедший или послышавшийся ему вариант, в который эта фраза преобразилась. Так, например, какой-нибудь «петух бил в гонг» превращался в «протух пирог» или наоборот.

Суть, впрочем, была донести послания не исковеркав его, но самое забавное в игре как раз было то, как предложения и словосочетания по итогу трансформировались в процессе своей передачи. И именно с этой передачей информации камерарий сейчас сравнил то, как Джеймс со своим канцлером из Триграда общаются.

— Слуга Рикмана, увидевший, что Сара, её величество, заходила в темницу к пленнику, сообщил об этом начальству, то есть посла голубя в Триград для Альберта. Тот сию информацию теперь обратно отправляет нам, уже в качестве послания для короля, которое мне передали, — помахал он бумажкой, показывая её Его Величеству.

— Только бумагу переводит, ух, — не шибко радовался тот, — Мать, должно быть, желала увидеть, кто же посмел быть настолько полоумным, чтобы возглавить осаду. Я с ней поговорю вечером, а пока нам с другим письмом разбираться надо, — напомнил им король.

— Идём к учёным, сейчас соберём алхимиков, пусть подготовят свои приборы. Отдадим им письмо и конверт сейчас. В общем, ждём, — кивнул головой Такехарис, и они с паладином отправились прочь.

V

Монарх же поставил опустевший кубок на ткань скатерти, прошагал к другому приоткрытому окну, оглядывая хмурящуюся погоду, но ещё вовсю веселящихся и пирующих во дворах людей на празднике в честь победы. Когда же слуги с Нейрис во главе убрали со стола и вышли, забрав с собой грязную посуду, к нему подошёл оставшийся Бартареон, с которым Джеймс Дайнер, по-видимому, и желал остаться наедине.

— Друг мой, вот вы, маги, вы же видите ауры и энергетику людей, так ведь? — интересовался король у него, стоя спиной.

— Да, мой король, есть такое. Не у всех, но довольно многие могущественные маги таким взором обладают, — утвердительно отвечал тот.

— Вот скажи мне, если я приведу тебе тысячу детей и один из них будет незаконнорождённым потомком короля от уличной блудницы, узнаешь ли ты его в толпе? — поинтересовался король гипотетическим вопросом.

— Безусловно, — хмыкнул архимаг, — В тот же миг, как увижу.

— Даже так, — задумчиво покачивал головой Джеймс, протянув пальцы к своей бородке.

— Мне не надо даже осматривать всех. Как только, оглядывая толпу, я наткнусь глазами на королевскую кровь, сразу будет видно это свечение. Оно не жёлтое и не рыжее, но светлое и переливающееся этими тонами. Другого такого цвета, другой такой ауры в мире не сыскать, потому все могучие и одарённые волшебники без труда смогут определить, в ком есть частицы королевской крови, кто есть истинный наследник или претендент на что-либо, — говорил маг.

— Но как? Почему? Вот объясни мне, что с этой энергией делает какой-то титул? Вот решает Высший Совет, вот встаёт Сорокопут и говорит, это семейство отныне — короли. И всё? Все вдруг засияли? Как это так, отчего? В голове не укладывается, — активно жестикулировал монарх, после чего приложил пальцы к вспотевшему лбу.

— О, вы немного не так всё представляете, — улыбнулся Бартареон. — Дело не в титуле, не в назначении. Всё дело в ритуале венчания на трон. В коронации, — объяснял он.

— Ах, вот как, — взглянул Джеймс, обернувшись и не без удивления и интереса уставившись на собеседника.

— Спросите не меня, мой король, а своего прелата, или пошлите запрос к епископу, это всё по их части, — произнёс архимаг, — Что они там творят на церемонии… Дело ли в причастии, особом вине, читаемых заговорах, в самом украшенном камнями символе власти, всём ритуале вместе… Мне не ведомо. Но именно после коронации, после обряда венчания на королевский трон избранный род начинает сверкать так, что уже ни у кого из одарённых чародеев не возникнет вопросов, кто же является наследником.

— Значит, это всё венчание, — почёсывал Джеймс свою бороду, уже вновь глядя вдаль из окна цитадели Олмара.

Монарх видел, как возвращалась в крепость конница, которую он велел размять да надарить крестьянам подков на дорогах, правда, не знал, уже окончательно лошадей направят в конюшни или ещё сделают круг либо поведут по каким-нибудь ещё окрестным дорогам пробежаться.

— Именно. Не то вся церемония в совокупности от вина до заговоров, не то какой-то конкретный её элемент — отвечал верховный волшебник, — Это, думаю, не наш обычай. Это с каких-то времён, когда была важна принадлежность роду. Когда никакого Высшего Совета, назначающего монарха, не существовало…

— Но Совет был всегда, — нахмурился король, — Уоррен Мудрый, сын Энтони Уинфри, организовал его.

— Так ведь и речь не только о нас, о королевстве или даже людях. Этот обычай мог быть до объединения Энториона, определяя, например, наследие в том же Иридиуме, чтобы всем магам была видна правящая семья. Или же вообще пришёл откуда-то с Вольных Городов. А то и принадлежал не людям, а, допустим, гномам. Чтобы там в черноте подземных руд только рунические жрецы могли видеть наследников престола и представителей царствующей династии. Кто его знает… — проговорил Бартареон, — Говорю же, лучше спросите у епископа. Но не уверен, что он вам всё-всё ответит, — добавил тот под конец.

Король задумчиво молчал, понимая, что беседовать с прелатом, местным викарием или послать прошение главе Церкви Семи Богов, может, и стоит, однако же Бартареону он мог во всём доверять, а у тех начались бы странные подозрения, расспросы, да и прав маг, наверняка все истоки такого обряда они раскрывать не захотят.

Например, признать, что основы венчания на царство были взяты у гномов — подорвали бы горделивые столпы человеколюбия изнутри, сильно потрепав самомнение жителей королевства, заставили бы переписывать исторические и религиозные учения. Как могут Семь Богов Людей быть связаны с культами гномов? Тогда начнётся настоящий хаос, поиск того, что ещё мы могли перенять у них, и не ошибается ли в таком случае вся людская религия…

Заимствования из первичных языков — это одно, они были основой взросления и обучения людской расы среди активно практикующих свои наречия эльфов и гномов, по крайней мере их далёких предков в незапамятные времена. Но признать столь важную религиозную деталь, как венчание на трон — заимствованием из чужой культуры — это уже совершенно другое, способное нанести непоправимый ущерб народному сознанию и заодно создать раскол в обществе.

Оттого расспрашивать архиепископа не имело смысла. Не было даже гарантий, что он не скажет что-либо, что в итоге окажется красивой ложью и заведомо иносказательной ширмой, прикрытием для сокрытой истины, оставшейся вне королевского познания, чтобы не вносить смуту ни в аристократию, ни в народ.

А потому доверять викарию или беседовать с прелатом выглядело для Джеймса уже занятием бессмысленным. Он получил по большей части то, что хотел от своего архимага, в верности которого был целиком и полностью убеждён, хоть тот и служил до него при двух королях, и многие злые языки говорили, что Бартареон без тени сомнения присягнёт и следующему, если вдруг с династией Дайнеров что-то случится.

Нынешний архимаг был одним из любимых учителей монарха в детстве, настоящим другом и советником в юности, и сам Джеймс гарантировал своему высшему волшебнику всё то, чего тот вообще мог желать. Разве что трон Иридиума у рода Лекки было для него не отобрать, но титул герцога не нужен, чтобы влиять на политику и королевские решения, если ты верховный придворный волшебник, всегда способный дать дельный совет Его Величеству.

И король интересовался у него сейчас этими вопросами не просто так. Уже много-много лет назад, когда Джеймсу только исполнилось четырнадцать, когда ещё его отец Гектор был жив, Сара, мать нынешнего правителя, тайком наведалась в один преуспевающий бордель, где потребовала у владельца доходного роскошного здания трёх юных, но уже весьма опытных куртизанок.

Несговорчивый владелец смел наотрез ей отказывать, мотивируя тем, что едва ли после этой сделки когда-либо увидит трёх своих девиц. Ведь оставшись здесь, они ещё долгие-долгие годы будут приносить ему приличный доход, который не покрыть вот так разовым платежом за их найм.

А возвращать их ему явно не станут, так как после времени проведённого с принцем королева, естественно, не позволит распространятся никаким слухам о пристрастиях и предпочтениях королевского сына, о нём самом, о размерах, неопытности в интимных делах, которую троице и предстояло ликвидировать, обучив мальчишку всему. А потому королева, покупавшая сейчас куртизанок в борделе вскоре попросту заставит тех замолчать.

Тем не менее, по итогу сделка всё-таки состоялась. Девушек привезли в Триград, искупали, накормили, приодели, отправили обучать короля премудростям постельных игр и забав, раскрепощению безудержной юной сексуальной энергии. А через неделю, когда тот уже, по мнению матери, «наигрался» и всем овладел, она заплатила девицам и отправила их ночью на телеге в город, однако вместо кучера туда посадила своего наёмника, которому приказала убить их в лесу по дороге.

— Тпру-у-у-у, — издал кучер возглас, тормозящий лошадь, дёргая за узду, — А ну стой, давай! — после и вовсе приказал он не слишком-то понятливой ездовой кобыле холёной белой масти с едва проглядным в сумраке узором расплывчатых и хаотичных тёмных пятен.

Три девушки в телеге слегка переполошились, всматриваясь вокруг в темень лесной чаще по обе стороны дороги, не понимая, почему они тут вдруг встали на пустой дороге в этом месте. Сердца их забились, предчувствуя неладное, а сидящий к ним спиной извозчик просто тяжело вздохнул и неспешно развернулся, являя девчонкам своё сорокалетнее и немного заросшее белой щетиной лицо.

— Слезайте, бегите прочь! — кинул он им, сделав характерный отмахивающийся жест рукой, — Никогда не возвращайтесь домой и тот бордель, где работали, — приказывал мужчина, — Подальше бегите, в другой город, может, в другие владения, — замедлял он свою речь, как и понижал постепенно тембр голоса, срываясь на излишние советы.

Однако же три юные девушки в красивых и богатых платьях, которые им выдали при дворе, даже не шелохнулись, разве что поплотнее прижались друг к дружке да, помалкивая, тряслись, с непониманием поглядывая прямо в серо-голубые глаза мужчины.

— Что вам не понятно, дурочки? — прикрикнул он, хмуря густые светлые брови и теперь уже весьма повысив голос, — Я не кучер, и не всадник, не конюх, даже не кавалер! — похлопал он по правому боку лошадиного зада ладонью, как бы намекая, что с конями его работа ну никак не связана, — Королева приказала вас убить, а трупы расчленить, спрятав в лесу, выдать за простой разбой. Я — убийца, — сознавался он и даже рыжевато-карего взгляда с напуганных девчонок не отвёл.

Те вздрогнули, слегка приоткрыли рты, почти синхронно разомкнув губы, попятились назад, отползая от мужчины. Зрачки их округлились, однако браться за ум и бежать прочь по велению этого человека они, похоже, не собирались. Всё также подрагивали стройными телами да жались друг к дружке.

— Совсем страх потеряли? Да не трону я вас. Жалко таких красавиц… Живёте судьбою путан, ну да ладно, нет будущего, а кто знает! Вот заглянет в вашу таверну знатный лорд да и возьмёт себе в жёны. Мечты-мечты, глупые романы, — улыбнулся он так, будто бы и вправду почитывал на досуге подобные дамские книги, — Но кто знает! Обрывать жизнь таких юных барышень… — только сейчас стыдливо посмотрел он куда-то вбок и вниз, наискось, — Бегите, пока я не передумал.

Напуганные девушки, придерживая платья, наконец-таки плавными движениями направились заднему краю телеги, вылезая на притоптанную землю не слишком широкой лесной дороги. Убийца вёз их явно не в том направлении, откуда этих юных дев лёгкого поведения ещё с неделю назад доставляла сама королева. Здесь была глухомань и неизвестно вообще в каком направлении ближайшие сёла.

Одна из них было бросилась бежать, подняв подолы дорогой ярко-розовой юбки, чтобы было удобнее, хотя и их обувь не особо-то предназначалась для забегов по такой местности под стать всей остальной одежде. Однако же другая из сей троицы её оборвала:

— Маринка, стой! Смотри, какой лук у него возле седалища, — ткнула она пальцем в едва приметную из-за сгущающейся темноты, но всё-таки профессионально выполненную искусную вещь, — Я не хочу получать стрелу в спину! Это подло! — она нахмурила брови и с явным недоверием воззрилась на извозчика.

— Ох, да не трону я вас! Хотя… вот, что… Королева повелела мне забрать с тел мешочки с золотом, те, в которых ваша оплата за… «труды», — завуалировано назвал он их услуги.

— Мы так обучены, — слегка поджала губы ближайшая из девушек, — Больше ничего и не умеем, — помяла она пальцами дорогие ткани своего бледно-розового одеяния, — Ни плести, ни вязать… Лишь клиентов ублажать.

— А платья вам отданы, чтобы, если кто и найдёт тела, — пояснял мужчина, — то примет вас за важных особ и никогда не поймёт сути. Но… — призадумался он, возвращаясь к главному, — я не могу отпустить вас в другой незнакомый город совершенно без денег. Продать платья вы, конечно, можете. Заколки, туфли… но… вы, уверен, честно отработали свою оплату, и несправедливо будет оставлять таких красавиц без неё.

— О честности заговорил! Тот, кто, отпуская нас, нарушает королевский приказ, — усмехнулась всё та же, что и остановила Маринку, — Как тебе верить-то? Говорю же, девочки, он пустит нам стрелы в спину.

— Вот жеж кошка, — криво улыбнулся убийца, — Ничем не пронять, никак не уговорить, да не хочу я вас трогать, отпускаю! Бегите! Бегите прочь! Бегите в лес, где из-за густоты стволов и теней деревьев ночью не надо опасаться стрел и меткого глаза старика. Услышите тотчас, как кобыла зашлёпает копытами прочь, и я уеду восвояси. Скажу, мол, забыл про мешочки с золотом, а тела глубоко закопал в оврагах, так, что второй раз уж искать не полезу.

— Маринка, беги, — вернулась девушка в телегу и подползла коленками сквозь ткани платья по смятой соломе на дне, подбираясь ближе к кучеру, словно своим телом прикрывая тому обзор.

И её подруга действительно побежала. Одна из двух, та, что звалась Маринкой и была в розовом наряде. Её шаги раздавались до тех пор, пока она бежала по дороге, а затем лишь шелест травы да листьев кустарника, отдалённый хруст веток, сигнализирующий о том, что девушка таки свернула куда-то в чащу, чтобы спрятаться или затаиться.

— Арлин, — левую руку свою ближайшая девушка протянула стоящей неподалёку второй подруге в чёрно-красном платье с лентами и бантами, помогая залезть снова в телегу, — Как верно было сказано, мы чуть ли не с самых юных лет обучались лишь этому искусству. И больше ничего не умеем. Мы задержим тебя, проследим, что Маринка убежала в безопасности, снимай штаны, — повелела она кучеру властным тоном, несмотря на колоссальную разницу в их возрасте и положении.

— Собралась его ублажать? — немного возмутилась та самая Арлин, но всё-таки, взяв чернобровую девицу за руку, также подползла ближе.

— Быть может, в благодарность или в сладком томном бессилии и вправду не убьёт, — процедила она с недоверием, — я подготовлю его губами, а ты его оседлаешь, вымотаешь, — решила она не отпускать свою роль главной во всей этой ситуации, — А ты лук свой откинь подальше, — обратилась теперь она уже к мужчине, потянувшемуся к пуговицам своих кожаных тёмно-коричневых, почти чёрных, брюк.

— Да вы совсем обнаглели? — было возмутился тот, — Бегите вместе, — сказал он им обеим, — Потратьте часть золота в лавке алхимика на хорошую краску, что будет держаться год или больше. Что б никто вас не узнал. Покрасьте волосы, скажите, что вы сёстры. Вы же не оставите эту чёртову профессию, как я вижу. Только это и умеете. Будто даже осваивать никакое ремесло не желаете, довольные своим делом… Глупые малявки!

Обе юные девы слегка покраснели и потупили взор, не совсем понимая, как реагировать. Им высказали правду, с которой те были явно согласны, другой жизни они не знали, и побаивались что-либо менять в привычном окружении, клиенты их не били, не обижали, они тоже по большей части получали удовольствие от всего, что с ними вытворяли в увеселительном доме. При этом в каждой из них явно горело чувство стыда, а также чувство, словно им бросили нечто обидное, хоть до конца они и не могли сообразить, что именно, ведь кроме своего ремесла девушки и вправду ничего иного не видели, не знали, как живут другие обычные девчонки их возраста, так как дружили лишь между с собой и другими куртизанками борделя.

— Мужчины будут платить сразу за обеих. Молоденькие сёстры, которые должны целовать и ублажать друг дружку. Да вы в большинстве случаев даже избежите вторжения их сосиски в своё тело, — усмехался кучер не то своему хитрому плану, не то собственным эротическим фантазиям, — Разве что испачкают, заублажав себя руками, — дополнил он.

Девчонки лишь с улыбкой переглянулись, не смея возвращать свой взор к глазам сорокалетнего наёмника, привёзшего их сюда, но чернобровая таки потянула за ослабленные после отстёгивания пуговиц штанины, и вскоре обе принялись за то, в чём явно знали толк, надеясь сейчас тем самым обезопасить свои жизни…

Наёмник Вигмарт в наряде извозчика в скором времени уже вернулся в Триград и отчитывался перед королевой. И он явно лгал о каких-то жутких подробностях, изливая убедительные кровавые фантазии за чистую монету, в то время, как сам при этом знал, что две симпатичные девки сбежали по итогу в пограничный с Карменгхеймом городов Авендер, а куда делась их не менее милая подруга Маринка даже он не имел ни малейшего понятия.

И сейчас, когда минуло столько лет, сам Джеймс лишь сегодня днём узнал эту историю. Ведь он наивно полагал, что Маринка, Клодет и Арлин вернулись туда, откуда были привезены ко дворцу, продолжая свою былую жизнь, а то и завязав за это время с такой своей профессией. Но пришедшая к нему Арлин всё рассказала про кучера-убийцу и ту ночь. А также о том, что через девять месяцев после недели сладостных утех с принцем Джеймсом у неё родился сын Филигон. И сейчас, более двадцати лет спустя, он вырос, женился и обзавёлся собственным ребёнком.

Однако Арлин имела неосторожность рассказывать Филигону о том, что была с принцем в Триграде и он, вероятно, настоящий потомок короля. Притом, что тот мог оказаться и сыном того самого кучера, которого умело задерживали двое девиц, чтобы дать их подруге достаточно времени скрыться.

Кто же знал, что вместо гордости за своё почти сказочное происхождение и поиска лучшей доли для себя среди ремёсел и работ, они с его женой решат шантажировать Джеймса, ставшего уже королём, сообщив, что у того есть бастард и внук, уже научившийся ходить и говорить. Готовый в скором времени под напором родителей заявить о себе и притязательствах на трон. И что великие маги будут способны это официально подтвердить, ведь кровь королей и принадлежность к правящему роду просто так скрыть не удастся.

Что именно требовали Филигон и его семья — король поделился лишь с Эйверем, которому и передавал в тронном зале конверт с письмом на хранение, оставляя остальных в неведение, в том числе и архимага с которым только что побеседовал. Сам же он не знал, были ли потом дети у Маринки и Клодет, что с ними стало и где они сейчас. Он уже давным-давно не вспоминал о тех днях и ночах, что они проводили вместе и никогда не интересовался дальнейшей судьбой всех трёх девушек.

Не ведал монарх и отыскала ли Сара того наёмника, что их пожалел, а её обманул. Знал лишь, что Арлин, доставлявшая это самое письмо, уверяла и клялась, что сама она ни причём и никогда бы посметь шантажировать Его Величество не посмела. И он верил её искренним слезам и словам, в отличие от Сары, случайная встреча в дверях с которой едва не стоила бедняжке Арлин жизни.

Вполне удовлетворённый разговором с архимагом, выяснив всё то, что хотел, однако же самой этой информацией отнюдь недовольный, Джеймс отпустил своего верховного волшебника в тронный зал, велев ждать там с примицерием, апокрисарием и остальными для продолжения слушаний визитёров, а сам, вслед за Эйверем и Вайрусом, которого вероятно ещё посвятит в курс дела, отправился из цитадели вдаль дворов крепости, мимо церкви со сверкающей септаграммой, в самое отдалённое из южных зданий, за исключением стрелкового барбакана недалеко от задних ворот.

Здесь располагалась алхимическая лаборатория придворных учёных. Чаще всего в здании трудились приезжающие исследователи, чаще всего разные гномы, так как большая масса придворных исследователей большую часть времени всё же проводили свои опыты в аналогичной, куда более крупной и оснащённой, постройке Триграда

Но пока сам король был в Олмаре многие его знатоки как раз вот на такие случаи всегда находились при нём и обладали необходимым набором инструментов для различных исследований. Сейчас у стариков-алхимиков заказали разобраться в структуре верёвки, перевязывавшей письмо, в конверте, в котором то было упаковано, и, конечно же, в чернилах и самой бумаге этого послания. Причём сам текст им показывать король не пожелал. Для того, чтобы работать с чернилами достаточно было и нескольких вырезанных букв либо слов, которые он и велел отделить из общего содержания.

Всё это нужно было, потому как сын Арлин уже перебрался из Авендера куда-то в другой городок, где с супругой растил сына, дабы мать не знала их местоположения и не могла ничего рассказать даже в случае каких-нибудь страшных допросов от короля и его свиты.

Кряхтящие и гнусавые гоблины, гномы и люди-алхимики сумели для своего монарха выяснить, что бумага эта крайне скверного качества, не похожая на ту, что делают в Унтаре, Гладшире и Хаммерфолле. Она тонкая и гладкая, самый дешёвый вариант, вероятно из клёна, а кленовые рощи — это уже Карменгхейм и верхний Кхорн в области Ридгервуд, где и располагается Авендер. Причём в составе не только древесные волокна древесной массы, но и всяческая макулатура — бумажные обрезки и отходы, которые путём переработки используются в низкокачественных товарах, а также примеси разных других материалов.

С конвертом тоже самое, он уплотнён кленовой смолой для поддержания формы, но сам по себе хрупкий, ломкий и никогда бы не использовался людьми из высшего света. Впрочем, если уж эти люди всё-таки использовали бумагу, видать, какими-то средствами обладали, но также шёпотом на ухо королю Вайрусом было высказано предположение, что они попросту занимаются её изготовлением, потому и могут позволить себе ей владеть.

Про чернила удалось узнать, что они не из каракатиц, а также не из отваров орехов. Не содержат вовсе камеди, а представляют собой по сути простую сажу, разведённую в конопляном масле. Верёвка тоже оказалась конопляной, а никак не из льна или хлопка, так что области поиска резко сужались, минуя привычные унтаровские поля и гладширские сады.

Монарх был благодарен за помощь, втроём с Эйверем и Такехарисом они запомнили всё, что им сообщили, сделав должные выводы, а дальше уже полагалось ввести в курс дела ещё и Птичника в Триграде, который сможет через своих соглядатаев выследить искомых персон.

Вернувшись в тронный зал под накрапывающий дождь, они до позднего вечера принимали собравшихся посетителей. Люди разных общественных классов просили рассудить их в тех или иных проблемах. С кем остаться ребёнку после развода, должен ли фермер платить за ущерб от своих сбежавших коз, чьими являются яблоки, растущие у разделяющего земельные участки забора — того, кто их посадил, или того, на чью территорию они осыпались с залезших веток.

Одна отважная женщина пришла, сообщив, что при ней есть целый отряд добровольцев, желающих помогать с эпидемией в Лотц. Они желают отправиться туда сами и от лица монарха передать тем различную помощь типа медикаментов и провизии. В итоге волей короля и архиклирика Селесты с ними был отправлен травник Ци Лин.

VI

Под конец праздники на центральной площади крепости Архимаг и его ассистенты устраивали для народа сверкающее волшебное представление с блёстками, мерцаниями и цветастым пламенем, посмотреть которое выходила вся королевская семья. До отъезда в Триград оставался последний день, когда надо было заканчивать все дела и завершать упаковывать вещи в повозки и кареты, грузить лошадей, готовить в дорогу еду, снаряжать охрану, а также не забыть и о поклаже всех слуг и приближённых, которые не останутся в Олмаре.

Когда Кирстен, поцеловав Джеймса в щёку, повела детей укладывать спать, он остался с Сарой, чтобы обсудить с матерью расписание на их ближайшие дни в Триграде. Это было крайне важно, чтобы у всех был в голове представлен чёткий временной отрезок и не вышло так, что одни уже были готовы отправляться в путь, а у других ещё на несколько суток было запланировано множество неотложных дел.

— Не стоит всем нам покидать Кхорн, мой мальчик, — проговорила она, — Я останусь в Триграде во время твоего путешествия, — посвятила она его в свои планы.

— Да разве ж ты желаешь пропустить столько заседаний? Столько переговоров! — недоумевал он, — Твой совет…

— Мои советы больше пригодились бы неопытному мальчишке. У нас с тобой разнятся взгляды, а я не хотела бы видеть твою мягкость перед Кроули, — привела королева-мать пример, — Ты возлагаешь большие надежды на Вайруса, оставляя правление в его руках, тогда я бы предпочла присмотреть за ним, нежели что-то советовать тебе.

— Так вот именно же, камерарий правит на троне в отсутствие короля, соответственно со мной не будет ни тебя, ни старшего советника! — негодовал монарх.

— При тебе будетдесница Кваланар и Карпатский Зверь которого все боятся, — напомнила она, — В твоё отсутствие кому-то надо быть готовым защищать Триград, Кхорн, все наши земли. Я с Вайрусом и Бартареоном вполне справлюсь. Меня всё ещё боятся в Астелии, к тому же при нас будет архимаг. Не думаю, что возникнут проблемы, — уверенно заявляла она, — А коль хочешь совета, то я советую тебе лишь одно, сын. Не допусти войны, — со всей серьёзность сверкнула она своими синими глазами, отдав самую главную рекомендацию сыну.

— Будем держаться за мир всеми силами, — кивнул тот.

— За мир нужно бороться, а не держаться, — хмыкнула она, — Чтобы не было войны истинной, нужно сражаться на войне словесной, политической. Я подготовила все планы по безопасности от огня, что ты просил, — сообщила королева-мать, — Документы у Корлиция. Забери, прочти, да издай уже указ, пока не уехали. Здесь, в Олмаре, ведь тоже защитную бригаду организовывать.

— Благодарю. А то и на Гильдию Огня одни жалобы, и лето скоро с его регулярными пожарами. То там, то тут что-то вспыхивает. А меня даже в родном герцогстве не будет, вероятнее до осени, если не до зимы… Ох, что бы я без тебя делал! — произнёс монарх, — Идеи и распоряжения это одно, но вся детальная структура по их организации и воплощению, это…

— Это и не твоя забота, — успокаивала женщина, — На то у тебя секретари и разные умники сидят по своим залам, палатам и кабинетам. К тому же, пока я жива, я тоже прикладываю все усилия, чтобы Кхорн процветал. Учти, что под иным родом, мы рискуем загнить здесь, а потому улучшай свои земли в первую очередь, — советовала она.

— А что с этим адмиралом? Говорят, ты навещала его. Мы казним его под праздник в Триграде или будем содержать при себе, как зверушку? — поинтересовался Джеймс.

— О, я вижу птички Рикмана даже из Триграда ничего не упускают, — усмехнулась она, — Публичная казнь на юбилей дочери всё-таки не самое лучшее представление. Шанс красиво его убить ты уже упустил прямо сегодня на празднике. Что, впрочем, не мешает прирезать его, как свинью, прямо в подвалах, но он украл у нас одно послание.

— Да, Эйверь рассказывал мне, как тот его заболтал на поле, уговорив не убивать, — отвёл взор король.

— Но, когда его попытались допросить, — напомнила мать.

— Он свернул шею моему тюремщику, я в курсе, — отозвался он.

— Ты хотел советов, так моё мнение, этот тип ещё может быть полезен. Но берегись своей идеи перевезти его в Триград. Оставь мне, оставь здесь. У нас пустой данжеон, если ты в сегодняшних своих судействах туда не посажал ещё виновных, — улыбалась Сара, — Давай я побуду в Олмаре пока не начнётся Золотой Путь, если так будет спокойнее.

— Если он что-то знает, то мне лучше быть рядом, когда он заговорит. Он может пожелать лучших условий содержания, хорошей кормёжки… — перечислял Джеймс.

— Он будет рваться на свободу. Из темницы Триграда не сбегал ещё никто, но это не значит, что это никогда никому не удастся. Будь внимателен, — предупреждала она, когда на них уже начинал лить сильный дождь.

— Вот в Триграде и приставишь к нему охрану получше, — усмехнулся монарх, собираясь уже укрыться от капель.

— У тебя глаза твоего деда. Как жаль, что ты никогда не знал зеленоглазого отца Гектора. Он был интересный человек жёстких порядков, любящий дисциплину и соблюдение всех правил, — произнесла Сара.

— Что ж, жаль, быть может и я бы тогда был более суров, как это иногда требуется, — проговорил он, как бы отмахиваясь, ведь она далеко не в первый раз в жизни сообщала ему об этом.

— Мне жаль, что Вельд, Ленора и Генри все унаследовали карий взор Кирстен, — произнесла она, собираясь что-то ещё добавить.

— Это ещё и взгляд отца, их деда, — поправлял её Джемс, словно она позабыла какие густые каштановые глаза были у её супруга, — Как у Вирджинии, — напомнил он матери о своей младшей сестре-целительнице.

— Конечно, — нехотя согласилась она, чей взор в зависимости от освещения колебался от нежно-голубых оттенков до густого синего карбункула.

— Ещё обсудим тогда всё в Триграде перед отъездом, — произнёс матери Джеймс после недолгого молчания, — Надеюсь, на праздник Леноры такого дождя не будет.

Они неспешно прошагали по коридорам цитадели, пока не обнялись, прощаясь на ночь. Столь разные в своих взглядах и часто спорящие, они по-прежнему оставались одной семьёй. Она не смогла воспитать из него свой идеал крепкого и жёсткого правителя. Он опасался быть похожим на отца в своём правлении, чтобы не зависнуть в кризисе, который, казалось, уже вот-вот может разразиться.

Действовать предстояло незамедлительно. Немного погостить в Триграде, отметив юбилей принцессы, и выдвигаться в обход всех земель, активно ведя переговоры и заключая новые союзы с учётом общих интересов в каждом регионе Энториона. План и очерёдность уже были утверждены, хотя оставались некоторые вариации на разные случаи. Нужно было предусмотреть ещё ряд кое-каких мелочей, но это уже не здесь, это в столице.

Пока же Джеймс возвращался в свои покои, чтобы хорошо выспаться и отдохнуть от скопившейся за день усталости. Зашторенные окна и запах валерианы встретили его за массивными дверями спальни. Кирстен уже вовсю спала, похоже, приняв перед сном настойку снотворного. Свечи уже не горели, было темно, но в танцующем свете коридорных факелов, закрывая дверь, король заметил на полу отпечаток мокрого следа.

Сделав вид, что тот, видать, принадлежит ему самому, явившемуся с дождя в свой замок, он неспешно прошёл с кровати, прошуршав у длинного ящика тумбы, снимая корону, перстни и нательную септаграмму на цепочке. После чего лёг на спину на кровать, вытянувшись поудобнее и стал выжидать, вслушиваясь в ночные звуки, томно сопя, словно быстро уснул.

Вдох, выдох. Медленный вдох, медленный выдох. Неподвижное движение, вытянутые ноги, руки под покрывалом, лицо в потолок кровати, однако мало кто знал, что там вверху было также установлено зеркало. А когда глаза Джеймса уже привыкли к ночному мраку, он мог различать любые даже очень плавные движения.

— Не двигайся, — направил он на подкравшегося ассасина свой припрятанный в кровати клинок сквозь простыню.

Меч он вытащил как раз, когда гремел монаршими цацками, вынув тот из длинного верхнего ящика тумбы и втайне взяв с собой в постель, вытягивая с рукой под тканью, чтобы никто не заметил. Убийца-тень от такой внезапности и вправду растерялся и замер на месте, временно не предпринимая никаких мер по нападению.

— Кирстен, — позвал король супругу, однако та спала слишком крепко.

На всякий случай он левой рукой даже коснулся её шеи, прощупать жива ли она вообще, но облегчённо выдохнув смог сосредоточиться на подосланном ассасине. Тот был в смольном матовом одеянии, не испускавшим никакого блеска ни обувью, ни какими-либо пуговицами. Голову покрывал капюшон чёрного плаща, а на лице была непроглядная маска, напоминающая по форме ладонь — она не просто скрывала всю нижнюю часть, но огибала глазницы, и имела спереди центральный выступ, прикрывающий переносицу.

— Да кто ты такой? — почти шёпотом проговорил ему Джеймс, — Я убил твоего отца или что? Почему ты желаешь мне смерти?

Тот молча хмурил свои тонкие брови, приводя удивлённые глаза в привычный вид, и пытался сообразить, что ему стоит делать в такой ситуации. Видимо никогда ещё в своей жизни тот убийца не был так близок к провалу собственной миссии, а уж вряд ли бы покушение на короля делал человек неопытный.

Впрочем, с учётом, что снаружи дверей покоев сейчас не было стражи, пробраться сюда было проще, чем когда все посты в цитадели были заняты, согласно распорядку. Узнать по закрытому лицу, да ещё и в темноте, этого человека было невозможно, потому Джеймс и гадал, кто же он — изменник, наёмник, кто-то из своих или же кто-то ещё.

— Кто тебя послал? — недоумевал монарх, держа на расстоянии лезвия от себя этого человека в плаще.

— Храм, — наконец, промолвил тот, причём голос его был потусторонним, с лязганьем металла и вибрациями, будто бы его маска на лице была не просто плотной тканью, а скрывала в себе определённые пластины со щелями, меняющие тембр проходящего голоса до неузнаваемости.

— Храм — это вымысел, байка, которую принято рассказывать в устрашение, — неудовлетворённый таким ответом хмыкнул король.

— Он есть, — был металлический ответ собеседника без особых подробностей.

— Ложь, — качал головой Джеймс, — Ложь, чтобы меня запугать. Чтобы запутать, заставить нервничать и держать в страхе.

— Храм щедро платит, — произнёс убийца-тень.

— Больше чем король? — усмехнулся Джеймс.

— Да, — был холодный механический ответ его собеседника.

— Значит, храм спонсируют Эйзенберги, больше некому, — сделал монарх умозаключение с этой информации.

Тень молчал. Он не двигался с места, но продолжал в тканевых тёмных перчатках сжимать небольшие прямые лезвия маленьких острых кинжалов, ромбовидными вытянутыми лезвиями напоминавших наконечники стрел. Мужчина не опускал руки, не разгибал колени ног из подкрадывающейся позы, а прямо-таки застыл каждой своей мышцей тела, соблюдая абсолютную безмятежности.

— Вооружён двумя, — оглядел их король, — Стиль Паука это называется у вас, не так ли?

Ассасин был слегка удивлён этим словам, учитывая, что только что монарх Энториона напрочь отрицал существование Храма. Но, похоже, все те слухи, что до него доходили, содержали кое-какую полезную информацию и не просто в виде общего потока данных были пропущены мимо ушей, а запомнились правителю, так что о десяти стилях боя он, похоже, был весьма наслышан.

— Ты слишком уверенно смотришь в глаза не отрываясь, — произнёс ему Джеймс после воцарившейся паузы, — Ты здесь один. Ты одиночка, — хмыкнул он, обнажая зубы в усмешке, немного успокаиваясь, что рядом более, по его собственному утверждению, никто не затаился.

Молчащий убийца лишь продлил этот пронзительный взгляд, словно пытаясь в тёмно-зелёных глазах монарха выискать какие-то его слабости, страхи и тайны. Но монарх на такие уловки не поддавался. Выпрямленная рука его даже не дрогнула от усталости столько времени держать меч в выпрямленной руке полусидящем положении на кровати.

— Так почём же нынче жизнь короля? — поинтересовался он, — Да и зачем тебе деньги? Думаешь, новоявленный богатей без рода и известности, отгрохавший себе дворец, подобно этому, не вызовет подозрений? Собираешься всех убеждать, что ты богатенький беглец из Вольных Городов или, наоборот, сам планируешь туда удрать, когда начнётся смута после смерти короля? — интересовался он.

Тень молчал и стоял на месте, не желая отвечать на подобные вопросы. Однако мышцы его глаз дрогнули от слов короля. Тот явно его чем-то задел. Возможно, упрёк в трусости прозвучал нестерпимым оскорблением, а может Вольные Города вне Энториона тот считал сбродом ниже человеческого достоинства, однако любая эмоциональность в деле вот такого чёткого убийства по найму всегда мешала исполнять мастерам свои оплаченные обязанности.

— Язык проглотил? Я итак могу велеть тебе его отрезать, какой смысл молчать? — усмехался Джеймс, таки двинувшись из них двоих первым, перебросив правую ногу с краю кровати в сторону пола.

Ему очень хотелось краем глаза взглянуть на Кирстен, как она там, ещё раз убедиться, что грудь её вздымается при дыхании, что этот разодетый в чёрное мерзавец ничего заранее не сделал с королевской супругой. Но Джеймс знал, если отведёт свой взгляд хоть на миг, два острейших кинжала пронзят его грудь и сквозь рёбра синхронно войдут прямо в сердце.

— Зачем деньги тому, кто обучен лишь убивать? На что тебе их тратить? На слуг? На вино? На шлюх? Будто этого не достаёт в простой жизни. Ты мог бы служить гвардейцем и иметь неплохое жалование. Какая разница такому, как ты, воевать за меня или за того, кто тебя нанял? Платят и платят, требуют убивать во имя чего-то. Тебе-то какое дело во имя моей политики или против неё? Али я чем виноват пред тобой? Загубил семью, увёл жену, опозорил на турнире? Что ты молчишь? Ты пришёл не в простой дворец, не прирезать жестокого помещика или самодура барона. Ты сюда припёрся, чтобы убить короля! — воскликнул он, — Будь разумен, хотя бы объяснить причину.

— Это ответная услуга, — сдержано прошипел ассасин.

— Вот как, — призадумался король, не отводя глаз с взора наёмника, — Кто-то оказал честь вашему Храму, да такую, что вы вынуждены были послать за мной, как интересно.

— Не Храму, — шуршал потусторонний металлический голос, и было видно, как слегка дрогнули кисти рук мужчины, он покрепче сжал свои орудия, выбирая время для молниеносной атаки.

— Значит тому, кто им владеет. Тому, кто богат настолько, что может оплатить убийство короля. Тому, кто способен найти и уговорить такого, как ты, чтобы он проник сюда и сумел выполнить задание. Ты хоть понимаешь, что они тебя устранят? — поинтересовался король.

— Зря пытаешься, — шипел убийца-тень, явно ухмыльнувшись под маской, судя как сощурились глаза с выдающими искреннюю улыбку бородками морщинок кожи по уголкам.

— Не зря, — смело заявил король, — Спасаю жизнь тому, кто прислан меня убить. Ты единственный свидетель некой тайной сделки, часть которой смерть монарха, которую ты пришёл исполнить. Тебе не увидеть денег, твоя судьба решена, лучше даже не возвращаться. Таких свидетелей, поверь мне, не оставляют. Даже самые отъявленные заговорщики, чьи тайны с моей смертью уже не будет скрывать никакой необходимости. Надеюсь, твой контракт включал в себя оплату не лично тебе, а, скажем, твоим детям, внукам, выплаты семье на несколько поколений, любимой даме, ещё живым престарелым родителям, лучшим друзьям, чтобы всегда в твою честь пропускали по чарке в трактире. Что-то такое. Ты ведь припас тузов в рукаве и не был так наивен? — с нотками надежды говорил монарх, — Всегда должен быть запасной план, — неспешно двигался он к окну, чтобы хоть чуть откинуть штору и впустить побольше света в комнату, несмотря на дождливую ночь.

— Ты меня не переманишь, — заявил тот в ответ, хотя монарх и не пытался, однако же показал всю тщетность попыток его в чём-либо убеждать.

— А ведь ты не какой-нибудь фанатик, уверенный в правом деле. Ты знаешь, что кто бы ни сидел на троне, для тебя ровным счётом ничего не поменяется, — говорил ему Джеймс, — Им куда выгоднее было бы нанять кого-то полоумного, верящего в светлую миссию, чем кого-то алчного и любящего деньги.

— Ты много болтаешь, — лишь заметил ему ассасин.

— А ты мало двигаешься, — парировал монарх, — Как мне выйти на храм? — поинтересовался он в тонкой полоске света между шторами.

— Проще выйти в окно, — усмехнулся убийца, с намёком на сложившуюся в комнате для них ситуацию.

В небесах блистала молния, отдалённо доходя до Олмара рокочущими раскатами грома. О стёкла крепко барабанили крупные капли, настукивая неритмичную первобытную мелодию. И во взгляде монарха убийца-тень заметил сейчас, что тот глядит не ему в лицо, как было раньше, а куда-то назад, вдаль. Таким уверенным взглядом, что сейчас было как нельзя кстати отчётливо видно благодаря близости к окну.

Пальцы наёмника снова крепко сжали кинжалы, выдав волнение и готовность к битве. Тому казалось, что монарх что-то замышляет, пытается его заболтать, а потому больше отвечать ни на какие вопросы он был не намерен. Света итак стало чуточку больше, настало время проверить в дуэли насколько монарх королевства обучен лучше, чем профессионально натренированный опытный убийца из легендарного Храма Ассасинов, места, затерянного в Энторионе или даже где-то за его пределами, куда по слухам уходили талантливые фехтовальщики, обращавшиеся в элитарных наёмников после оттачивания своего мастерства на тренировках и разных заданиях.

— Всегда имей запасной план, — напомнил король с усмешкой, завидев готовность того уже ринуться прямиком вперёд, — Позади тебя, — сказал он и даже осмелился закатить глаза, словно лихо сумел обвести своего врага вокруг пальца.

Шумно выдохнувший ассасин тут же обернулся, готовый первым вонзить клинки или хотя бы один из них в того, кто их охраны короля умудрился по каким-то секретным ходам бесшумно оказаться у него сзади, но к своему потрясению не увидел там никого. Лишь пустую комнату, столик и цветы где-то у дальней стены, портрет Гектора Дайнера по пояс и горизонтальную картину с неким пейзажем, не то из Ракшасы, не то из Хаммерфолла, где красовался багряный закат над какими-то крупными статуями.

— Я же сказал, «позади»! — напомнил ему Джеймс, единым выпадом пронзив того в спину, так что клинок на добрую половину вышел у убийцы из груди под его истошные хрипы.

Раздавшийся звон упавших из его рук кинжалов таки разбудил сладко дремавшую Кирстен. Та в свете молний смогла разглядеть разыгравшуюся у окна драматичную картину, а на её визг сюда уже поспешила стража, зажглись факелы и свечи, а также пришлось будить прислугу, чтобы вынесли труп и убрали огромную лужу крови, становящуюся с каждым мгновением всё шире и шире от тела в чёрном одеянии, едва коснувшуюся большого пальца левой королевской ноги, так что тот аж одёрнул её, протирая кончик подушечки ниже ногтя об ковёр и отступая подальше.

Король был невероятно спокоен, протёр клинок, убрав его обратно в ящик, а вот супругу его пришлось Джеймсу утешать в крепких и любящих объятиях, целуя в висок, в щёку и немного в шею, поглаживая распущенные светлые волосы своими мужественными пальцами. Королева, в чьём теле ещё было много выпитого для крепкого сна снотворного успокоилась довольно быстро.

А когда им предложили сменить спальню на эту ночь, оба отказались, однако же вместе со стражей и слугами ещё раз проверив все шкафы, сундуки, посмотрев за каждой шторой, под кроватью, под столами, где итак было очевидно, что никто не спрятался, в общем, на совесть многократно проверили комнату, прежде, чем наконец-таки снова лечь в постель.

— Давай уедем скорее отсюда, — произносила она, лицом вытирая слёзы о его шёлковый спальный костюм, прижимаясь к утешавшему и заверявшему, что всё будет хорошо, супругу.

И хотя Кирстен казалось, что после такого она уснуть попросту не сможет, она была неправа. И уже где-то через час томно сопела, упадая в нервозные мистические грёзы, где было темно, где мерцала молния, где носились отголоски последних событий, однако не настолько близкие и пугающие, чтобы заставить её просыпаться раз за разом.

А вот Джеймс уснул гораздо позже неё. Но не потому, что проверял, не появится ли ещё один наёмник. Не потому, что нервничал или чего-то опасался. И даже не потому, что нарочно охранял супругу, желая удостовериться, что она всё-таки сможет поспать после случившегося. Монарх лежал в долгих раздумьях.

Теперь он точно знал, что есть заговор. Что Храм существует, что бы ему не говорили те, кто это отрицает. И что его лучшие выпускники отнюдь не так хороши и маститы, как их малюет народная молва. Если уж на короля пришёл тот, кто потерял бдительность и повернулся спиной к вооружённому врагу, то что уж говорить о рядовых ассасинах, которых нанимают всякие чуть ли не наказать любовника жены из-за ревности.

А также, что у Храма или его покровителя есть большие средства, так что подозрение падало на край Церкингем и вероятную причастность ко всему Рональда Эйзенберга. Хотя всегда казалось, что нет более нейтрального между всеми конфликтами герцогства, как это. В их горах и защитных сооружениях хранились запасы множества влиятельных семей. На их горячие горные источники и минеральные курорты съезжались все от зажиточных успешных крестьян до представителей самых властных родов, включая королевскую семью.

У Рона с Джеймсом никогда не было открытых конфликтов, как не было и ни с кем другим. Впрочем, он также никогда и не поддерживал Дайнеров на троне, так как те были союзниками Мейбери, а от Арна Мейбери красавица Сара Палмер ушла именно к Рональду Эйзенбергу. Потому единственные, с кем Эйзенберги, можно сказать, «враждовали» были те. Хотя никаких настоящих схваток, дуэлей и военных конфликтов между герцогствами ни разу не происходили. А меж собой их друг от друга к тому же отделяли Кхорн и Карменгхейм, так что даже провести своё войско к стенам недруга было попросту невозможно.

Джеймс Дайнер не стал после инцидента будить Вайруса, Кваланара или Эйверя, ни с кем этой ночью ничего не обсуждал, решив дождаться утра, а пока заодно перед сном всё хорошенько обдумать. Его догадки всё равно были лишь предположениями без доказательств. Умозаключениями на основе слухов и обрывистых кусков информации, что удалось получить. К тому же нельзя было своим недоброжелателям показывать, что у него появились подозрения, необходимо было всё спокойно и тайно расследовать, прежде, чем предпринимать какие-то меры.

Следующий, последний день в Олмаре для семьи Дайнер, с утра выдался хмурым, однако певчие птицы в саду повылезали из своих уютных гнёздышек и укрытий, покинули дупла и построенные умельцами деревянные домики, вылавливая проснувшихся букашек и звонко щебетали, тем самым обозначая, что предчувствуют отсутствие дождя в ближайшее время.

Вельд руководил Генри и Ленорой в их сборе всех нужных вещей в дорогу, так что для тех весь день выдался довольно скучным, толком без игр и занятий под надзором ответственного старшего братца. Кирстен и Сара тоже полным ходом, каждая по-своему, готовились к поездке. Королева, как только могла, уговаривала супруга выехать уже сегодня. Не ночевать больше в замке, в который умудрился прокрасться убийца.

Джеймс же выяснял, как тот мог проскочить, в том числе и наведываясь к Саре, которая хорошо знает расписание смены караула и прочий распорядок стражников. Допросить самого покойника через некроманта Ширна не удалось. Тот повелел снять обувь с ассасина, показывая толстые сгустки кожи — солевые бляшки и «шапочки», рассказывая, что эти воины Храма специально питаются так, чтобы их нельзя было обратить в зомби. Например, употребляют в пищу много солёного и других продуктов, не позволяющих влиять на труп некро-энергией.

Впрочем, монарх особо-то и не рассчитывал, что его малообщительный ночной гость даже в состоянии зомби что-то полезное расскажет. По крайней мере, что-то серьёзное новое и важное из того, о чём он сам ещё не мог догадаться. Так что отсутствие допроса в планы на день никак не повлияли. Он поговорил с Кваланаром с глазу на глаз, а после на завтраке поднял разные вопросы на застолье вместе с ним же, и присоединившимися архимагом, примицерием, камерарием и паладином, поделившись личными опасениями и мыслями.

Короля беспокоило ещё, что на большом пальце ноги никак не оттиралось маленькое пятнышко от соприкоснувшейся крови наёмника. Тёр уже и так, и эдак, казалось меньше секунды длился контакт тёмно-алой жижи и его кожи, ведь он тут же её одёрнул, а тут след всё никак не желал исчезать.

Первую половину дня у короля были последние слушанья прихожан с их проблемами, а после семейного обеда, речи на котором вились лишь касаемо отъезда в Триград, нужно было кое-что обсудить и дать одно важное распоряжение в зале заседаний, куда сейчас после трапезы Джеймс спешно шагал в сопровождении Бартареона, постукивающего своим костяным шикарным посохом, на который опирался.

Два эльфа-стражника активно перебирали в воздухе пальцами, общаясь на языке жестов, а завидев приближающегося короля и его архимага, вернулись на свои посты, встав постойкой смирно по обе стороны от роскошных резных дверей входа в зал.

— Понял, о чём они говорили? — тихо поинтересовался монарх, когда они с волшебником уже зашли внутрь и дверцы за ними захлопнулись.

— Конечно, в академии учат, что изначально магия, как и всё общение среди разумных существ, делилась на Жесты, Символы и Звуки. Так что этот эльфийский язык пальцев мы, безусловно, изучали и сдавали экзамены, могли понимать и переговариваться, было весело, — с ухмылкой вспоминал он годы в Академии Серебряного Кристалла, — Там есть и буквы, и слога, и целые понятия. Непростое искусство, но и выучиться на хорошего мага не так-то легко, — не без гордости отвечал Бартареон.

— Ох, надо бы и мне этот язык жестов освоить, — с сомнением в голосе проговорил король.

— Боитесь, что они замышляют что-то недоброе? Какой был смысл пускать эльфов во двор, если опасаться всех и вся, да ещё не шутами, а стражниками, давать им оружие, оставлять сегодня на постах, — спокойным тоном говорил архимаг, — С этими двумя не о чем беспокоиться, они говорили о доме и своих детях, о цветниках поместий, о том, как планируют провести увольнительные, чем хотят заниматься по окончании срока службы.

— Столько всего за то время, пока мы просто прошли мимо по коридору? — удивился Джеймс.

— Ну, они не были многословны. Первый как раз заканчивал нахваливать младшего из сыновей, а второй перешёл к разговору, как две его девочки-близняшки ухаживают за цветником, что он хочет постепенно сделать для них пышный красивый сад на своё жалование, — пояснял волшебник.

— Таким языком можно придумать и символический шифр, — размышлял Джеймс, — Так, чтобы знатоки пальцевых перипетий видели одно, читали нечто простое и понятное, а на деле бы говорилось совсем о других вещах. «Младший сын» — небольшая кавалерия, «дочки» — отряды лучниц, «цветник» — какой-нибудь из лесов на карте, — придумывал он на ходу.

— Вы становитесь каким-то подозрительным, мой король, — говорил Бартареон, — Во всём вокруг начинаете видеть угрозу.

— Тот ночной убийца мог быть не единственным. Я не оставлю детей в замке, — твёрдо решил монарх, — Но и к Кроули их не повезу, как и к Виалантам. Пусть с Кирстен отправятся гостить у Лекки, Драген их отвезёт из Триграда, а мы объедем Ракшасу, Гладшир, и уже у магов все вместе встретимся, оттуда двинемся в Скальдум к Розенхорнам, потом в Хаммерфолл, — планировал Джеймс.

— Что ж, если не оставлять в замке, то и вправду это лучший вариант, ни к Кроули, ни в Гладшир их везти, да ещё и всех вместе, при таком раскладе точно не стоит. Я поддерживаю ваше решение, пусть поедут к Лекки, но не с Драгеном, мой король. Ни в коем случае. Кто-то из Лекки обязательно должен быть при вас, гарант того, что с детьми уж точно ничего не случится, иначе у вас под рукой будет кто-то из детей Аравена. А волшебник рода Лекки отныне будет моей правой рукой, всегда при мне, всегда при вас, — говорил архимаг, — Ну, кроме вот таких вот случаев, когда надо побеседовать наедине, — заодно подметил он.

— Ох, раз и ты согласен, тогда решено. Опасные нынче времена. Знаю, ты не ас в защитной магии, но, надеюсь, случись чего… — повернулся к нему Джеймс.

— Сделаю всё, чтобы защитить ваших детей, мой король, — заверил его архимаг, правой рукой взяв за предплечье.

Взял бы и обеими, да тогда нужно было прислонить посох о стену, тратить на это своё время, как и время Его Величества, и удачный момент, чтобы со всей искренностью огненно-карих глаз заверить правящего монарха в собственной готовности защищать всю династию Дайнеров.

Они были первые в пустом зале заседаний, дожидаясь, когда с обеда туда лениво и вальяжно заместо желанного дневного сна прибудут все представители власти от прелата и архиклирика при примицерия и даже мажордома с интендантом, которых обычно на политических совещаниях не бывает, но сейчас был иной случай.

Король представил утверждённый не без помощи дотошного контроля Сары Темплин-Дайнер план водяной обороны от пожаров и поджогов. Отделить от гвардии специальные отряды, занимающиеся водонапорной башней, каналами, акведуками, фонтанами и прочим водоснабжением, чтобы именно их подразделения первым делом реагировали на какие-либо возгорания, особенно в малых городах и деревнях, где в отличие от зданий крепости, большинство построек были деревянными.

Указ касался каждого лорда, обязанного выделить людей и снарядить их на благо безопасности жителей своих же земель. В каждом поселении, где были водонапорные башни обязана быть своя бригада борцов с огнём, в идеале с аквамагами в своём составе, а лучше под их управлением, чтобы волшебники водяной стихии эти самые отряды возглавили.

Тем же, где водонапорных башен ещё не было, желательно было их организовать в зависимости от того, каково вообще было гидроснабжение к посёлке — ручей или река, подземные колодезные воды или что-то ещё. Например, бывали и такие отдалённые даже от подземных рек и озёр места, где люди в дождь набирали большущие бочки и ванны, служившие резервуарами запасов пресной воды, а также закупали ту у приезжающих водовозов в обмен на какие-то свои товары или услуги.

Естественно, такие поселения могли быть только в местах, где климат очень располагает к дождю, а также туманам, из которого тоже большими усилиями можно было с утренней росой выделять и собирать немного влаги благодаря сельским хитростям. Идея борьбы с пожарами на кануне жарких летних месяцев маячила уже особенно остро, а обдумывал всё это король уже довольно давно, наконец, представив окончательную форму приказа для всех территорий Кхорна, а затем и для остальных герцогств, если всё пройдёт успешно.

Текст указа велено было размножить, отослать лордам, отправить гонцов и глашатаев, которые всё это зачитают в разных городках и сёлах, немедленно заняться подготовкой такого отряда в самом Олмаре, чтобы Бартареон ещё и из магов воды выделил несколько человек, которые его возглавят на руководящих постах, так что забот в последний день пребывания здесь у многих прибавилось немало.

Далее собравшиеся выслушали Винсельта и Ларнаша с идеями о том, что позади луны может скрываться ещё одна планета или второй спутник, рассказывающих о подготовке к своим наблюдениям на грядущее полнолуние.

И, наконец, с примицерием и его секретарями утрясали самые разные нюансы государственных дел, касавшихся документов. Так что весь вечер в рутине. Зато, пока обговаривались какие-то моменты, монарх хотя бы смог побеседовать с Кваланаром, убедившись, что тот уже вполне пришёл в себя после жутковатой поездке в Лотц.

Предстояло сделать ещё немало всего. Впереди было торжество на юбилей принцессы и много гостей. Подготовка к отъезду в Ракшасу, окончательное обдумывание того, кто из приближённых останется в Триграде, а кто понадобится королю в его дороге… Но это уже в роскошной большой столице, добраться поскорее до которой было сейчас самым заветным желанием для большинства высокопоставленных представителей королевской свиты.

Оглавление

Интерлюдия I. Ритуал

Пролог

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

Глава 1. Важное решение

I

II

III

IV

Глава 2. Боги и Монстры

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

Глава 3. Погода портится

I

II

III

IV

V

VI