Последняя надежда [Джессика Клэр] (fb2) читать онлайн

Последняя надежда

Переводчик: Анна К., Диана А.

Редактор: Ольга С., Ксюша Р., Настя З.

Обложка: Александра В.

В новом взрывоопасном романе из серии «Хитман» от автора бестселлеров «Последний поцелуй» и «Последний удар» наемник из джунглей и девушка-мишень находят любовь в бегах… 

Глава 1

Рафаэль

— Как получается, что прекрасные люди, в конце концов, работают на конченных ублюдков?

Беннито Васкес двадцать пять лет. У него голова покрыта темными кудрями, а значит, есть проблемы в общении с дамами. Но он все еще воспринимает, как личную обиду, когда красивая женщина отказывает ему, как недоступная Ава Самсон.

— Потому что они глупцы, — это реплика Родриго.

В свои тридцать два он почти самый старший в нашей группе. Но все смотрят на меня так, будто я намного старше своих тридцати пяти.

— Она не глупа, — бормочет Гарсия.

Он моя правая рука. Вместе мы прошли через огонь, воду и медные трубы.

Небеса всегда на два шага впереди нас и вне досягаемости. Мисс Ава — это рай и секс в одном флаконе. Любой человек, у которого бьется сердце, думал бы о том, как затащить Аву в постель, как утонуть в ее больших глазах и запутаться в ее темно-каштановых волосах.

— Если бы у нее были мозги, она осталась бы с Луисом Дювалем и его командой. А она сидит в гостинице в Лиме с уродливой сумочкой на руках. Что еще глупее, чем держать коробку камней, — заявляет Беннито.

Гарсия несогласно качает головой.

— Она умна. Посмотри, как она действует. Знает, что за ней следят, и поэтому не снимает прикрытия. Она спит близко к выходу, но всегда наблюдает за дверью, ожидая злоумышленников. Ее инстинкты самосохранения лучше, чем у девяносто пяти процентов населения.

— Почему она не вытряхнет сумку? Я бы вытащил эту соску из комнаты в одно мгновение.

— Очевидно, в ней что-то важное, и она не может так поступить, — с досадой отвечает Гарсия.

Гарсия прав. Ава умна. Когда она заехала в номер, то искала просушку, камеры и датчики. Несколько она нашла, но не все. В наше время прослушивающие устройства настолько крошечные, что для их обнаружения необходимо электронное оборудование, и даже с ним кое-что можно упустить.

— И все же… почему она не приехала сюда с Дювалем? — сердито спрашивает Беннито.

Он все знает. Или, по крайне мере, ему кажется, что знает.

— Из-за Розы, — я нарушаю молчание предположением, которое Беннито может понять. — Она здесь из-за своей подруги и семьи.

Идея осеняет лицо Беннито. Его последней миссией был поиск информации о Розе Уэверли, она же Роза Вастковки. Подиумная модель средней руки, в социальных сетях которой тысячи фотографий, где она на пляже или в ночном клубе, но последнее время на фото она за руку с Луи Дювалем. Дюваль — французский бизнесмен, который заработал большую часть своего состояния, продавая информацию на черном рынке. У него слабость к блондинкам и бургундскому вину. Но единственная настоящая его любовь — деньги.

Про Аву Беннито почти ничего не нашел. В восемнадцать лет она переехала в Нью-Йорк вместе с Розой. Фотографии Авы не становятся популярны, и она вместе с Розой снимает квартиру. У нее две кредитки с низким балансом и скромный расчетный счет. Ее родители все еще живы, но, кажется, они не сильно поддерживают связь. Между ними не найдены ни телефонные звонки, ни электронные или текстовые сообщения.

Прочитав одностраничное досье на Аву, которое собрал Беннито, мне стало ясно, что Роза — не только ее друг, но и единственный человек в мире, которого Ава может назвать своим.

Все в этой комнате понимают желание Авы спасти свою подругу, ведь мы находимся здесь по той же причине. За одного из наших требуют выкуп. Наша задача — украсть то, что Луи Дюваль пытается продать на черном рынке различным преступным группировкам. Если мы это сделаем, то вернем Дэвидсона. А если потерпим неудачу, Дэвидсон умрет.

— Каждый из нас кинулся бы на гранату, если бы это помогло спасти Дэвидсона, — говорю я тихо. — Глупая она или нет, но мы поступаем так же, как Ава, готовая сделать все возможное, чтобы спасти Розу.

Дисциплинированный Беннито возвращается к своим обязанностям. Несмотря на его наглые высказывания про глупость, он хороший парень с талантом хакера. У него есть чутье, которому нельзя научить. Я спас его от уголовного преследования в Соединенный Штатах за то, что он взломал сайт крупной компании, чтобы произвести впечатление на девушку. Теперь он делает работу плодотворнее и намного опаснее.

Но мы прикрываем его.

Именно так ведет себя семья. Беннито стал частью нашего братства, в котором состою я, Дэвидсон и Гарсия. Братство было создано мной, когда мы поняли, что можем полагаться только друг на друга, после того, как армия вышвырнула нас.

Разумным для Авы было бы уйти. Когда она вошла в дом с пакетами из супермаркета в руках и увидела, что Дюваль со своим головорезом сидят в ее маленькой квартирке вместо Розы, то должна была бросить пакеты и бежать. Но вместо этого она вошла, поставила пакеты на столешницу и потребовала объяснить, что происходит.

Дюваль сказал, что она должна помочь Розе выполнить задание, иначе Розе будет больно. Сначала Ава сопротивлялась. И это разумно.

Но затем Дюваль достал телефон, показал несколько снимков с тайно размещенных камер наблюдения. Стало тихо. Следующее, что мы узнали, Дюваль велел Аве лететь в Лиму. А Ава?

Собрала сумку и полетела.

За семь дней, что она провела в Лиме, у нее был только один посетитель — Рейдон Фуке. По слухам, Фуке — младший брат Луи Дюваля. Никаких родственных черт внешнего сходства замечено не было, ведь Фуке и Дюваль перенесли бесчисленное множество пластических операций, пытаясь укрыться от закона.

Нет, Ава не была глупой. Какими бы не были ее минусы, не думаю, что недостаток интеллекта один из них. Она красива. Это возможно, один из минусов. Возможно, она слишком доверчивая или добрая, но не тупая.

Я хожу от окна к окну в нашем номере и смотрю на комнату Авы. Одетая в майку и штаны для йоги, она залезает в постель. Другие мужчины тоже наблюдают, склонившись над мониторами. В кармане я сжимаю руку в кулак.

Мне не нравится, что они тоже смотрят на нее.

Не нравится, что она опасна.

И больше всего не нравится, что мне не плевать на нее.

Я отхожу от окна и Авы, когда прибывает пятый член моей команды Норс.

— Что происходит?

— Объект, что бы это ни было, выставлен на аукцион. Он закончится через сорок восемь часов.

Норс проводит рукой по своим распущенным волосам. Сейчас в Лиме зима, что для большинства мест означает холод. Здесь же влажно, сыро и туманно. Хлопковая рубашка Норса прилипает к его груди, и он расстегивает ее, а Гарсия бросает ему футболку взамен.

В армии Гарсия был сержантом, ответственным за то, чтобы все солдаты были надлежащим образом экипированы и вооружены. Хороший сержант знает, что у каждого должна быть своя экипировка, а то некоторые новички могут потерять пальцы из-за гангрены. Гарсия был лучшим из того, что было. Теперь он мой, потому что армия выкидывает свои игрушки.

Она тратит сотни тысяч долларов на их обучение, превращая людей в холодные и бесчувственные машины. Она теряет интерес к старшим чинам, ведь есть нескончаемый поток свежих новобранцев. Бесперебойное снабжение делает всех одноразовыми. Использовать и выбросить стало негласным девизом армии. Норс, Гарсия, Дэвидсон — всех выбросила армия. Мы забрали оружие и наш опыт, чтобы стать наемниками. Как ни странно, правительство США стало одним из наших лучших клиентов.

Кроме данного случая, в этот раз наша оплата — Дэвидсон.

— Мы знаем покупателей?

— Две пташки — одна из Северной Кореи и одна из Ливии.

— Их может быть больше, — говорит Гарсия.

Я киваю. Их будет гораздо больше, ведь продаются секреты. Достаточно важные секреты, чтобы правительство было вынуждено терпеть похищение и удержание в заложниках одного из своих, а не предлагать выкуп.

Взялись ли бы мы за это дело, если бы наградой были только деньги? Скорее всего, да. Наемная работа, которую мы с парнями выполняем, прибыльная, но она не приносила сотни миллионов долларов, которые есть у команды Дюваля. Нам понадобилось лет десять убивать, выполняя самые дорогие заказы, чтобы достичь уровня Дюваля.

— У Авы посетитель, — кричит Беннито.

Мы все бросаемся к мониторам, и на левом видно, как Ава поднимается с кровати. Она почти полностью одета, кроме обуви — единственное, что она снимает перед тем, как лечь. Хотя иногда в течение дня она носит ремень, но перед сном снимает.

Она скользит в свои туфли — еще один признак ее интеллекта. Нежданный гость не сможет поймать ее босиком. Дверь открывается, чтобы впустить Фуке. Он быстро говорит, проталкивает ее в комнату, и захлопнув за собой дверь, хватает ее за запястье. Девушка качает головой и указывает на свою вездесущую сумочку. Фуке поднимает руку, и Ава откидывается назад.

У меня в горле застревает хрип, и я уже на полпути к двери, когда Гарсия хватает меня.

— Не делай этого.

— Я не собираюсь стоять и смотреть, как ее избивает этот хренов Фуке, — рычу я.

— Если ты придешь туда, то что? Что будет с аукционом? Что произойдет с Дэвидсоном?

За плечом у Гарсии я вижу, как другие мужчины смотрят на меня. Беннито испуганно, а Норс и Родриго будто покорно, зная, что жизнь, которую они ведут, слишком хороша для таких людей. Убийцы. Забытые. Отходы человечества.

Я протираю рукой лицо. Ответственность за них тяжела, но это бремя, которое я несу с удовольствием. Они моя семья. Они умрут за меня. И я не поставлю их под удар из-за женщины, даже такой умной, находчивой и красивой, как Ава Самсон. Мои фантазии об Аве — это просто фантазии. Ни одна женщина не коснется меня. Особенно, такая хорошенькая, как она.

И даже если бы она это сделала, мне пришлось бы отвергнуть ее.

Резко кивнув Гарсие, я отворачиваюсь от двери.

— Обновить? — спрашивает Беннито. — Да, ух, Фуке. Он же не ударил ее… больно. Скорее, похоже на легкий шлепок.

Он пытается улыбнуться, но быстро собирается, когда никто из нас не смеется. Никто здесь не будет смеяться над женщиной, которую ударили.

— Хорошо, ладно. Он ударил ее, как гребанный мудак. Она на кухне прикладывает лед.

Он падает на стул. В комнате стоит напряжение, ведь Фуке все еще там. Полагаю, он рассказал ей, что произойдет продажа, и о ее следующих задачах.

— Нам нужен звук, — говорю я в сотый раз.

Обычно мы получаем звуковую дорожку, но есть низкий постоянный шум, который мешает различать голоса. У Дюваля есть что-то внутри, что блокирует передачу радиочастот.

— Норс, ты и Беннито отслеживаете заявки. Родриго и Гарсия, я хочу, чтобы за Фуке был хвост. Он только что вышел после двухлетнего заключения. Без сомнения, он трахается по всей Лиме. А раз он еще не изнасиловал Аву, значит, брат его почему-то сдерживает.

— А что будешь делать ты? — спрашивает Гарсия.

По его мрачному и зловещему тону ясно, что он уже знает.

— Я собираюсь выяснить, что в ее сумке, — во благо всех остальных в комнате отвечаю я.

Он идет за мной в коридор.

— Она тебе нравится.

— Она красивая. Кому она не нравится?

Я иду по коридору, где грязные бра оставляют глубокие тени на фиолетовом и зеленом ковре.

— Тебе больше, — его темный взгляд ищет подтверждения.

Ниже натягиваю свою бейсбольную кепку, не желая подтвердить его подозрения.

— Ты думаешь, она храбрая и верная.

— И?

Мой тон нетерпелив и сигнализирует ему закрыть эту тему.

— Просто помни, почему мы здесь, — предупреждает он.

Мы останавливаемся у лифта, и я нажимаю кнопку вниз.

— Я не забыл.

Остановится ли один из четырех лифтов на моем этаже. Я снова нажимаю кнопку. Подавив вздох, я отвечаю, потому что мы с Гарсией многое пережили, и он не заслуживает такого дерьмового отпора.

— Сколько еще людей подвергнут себя опасности ради кого-то другого? Даже ради того, кого они любят? Далеко не все. Большинство людей в такой ситуации, как у Авы, бежали бы из «Доджа»^[1] и не оглядывались бы.

— Большинство людей умны, — говорит он. — Бей или беги, большинство людей выбирают побег. Те, кто бегут сегодня, живут, чтобы сражаться снова.

— Но не Ава, — тихо говорю я.

Двери лифта открываются, и я вхожу, поворачиваясь к одному из своих самых старых друзей.

— Знаю, что проклят, но черт, мужик, я же не трогаю. Кто обвинит меня в том, что я просто смотрю.

Я криво улыбаюсь и вижу неохотную усмешку в ответ. У меня нет никаких планов на Аву Самсон. Но черт меня подери, если я не попытаюсь приблизиться к ней достаточно близко, чтобы увидеть ее улыбку. 

Глава 2

Ава

Лима. Город контрастов. Поля для гольфа посреди города и бизнесмены, занимающиеся серфингом перед завтраком.

А для меня? Это город козлов, которым нравится бить и угрожать женщинам.

Я потираю челюсть, все еще чувствуя жар. Это не первый удар, подаренный мне одним из людей Дюваля, и он не будет последним. Я хочу бороться. Хочу взять маленькие пластмассовые ножи на кухне гостиничного номера и заточить их, как шило, чтобы в следующий раз заколоть ублюдка, когда он коснется меня.

Конечно, я не стану этого делать, но такие мысли развлекают меня.

Сумочка от «Луи Виттон», будто насмехается надо мной. Хотя это действительно хороший клатч. Кожаный с монограммой первых букв логотипа в коричневом и золотом цвете. У меня был такой же когда-то давно. Этот мне подарили, но я хотела бы, чтобы этого никогда не было.

Потому что то, что внутри этой сумочки невероятно опасно. Я должна носить ее с собой повсюду. Даже в душе и в ванной. Когда иду по улице, чтобы перекусить, не могу выпустить ее из виду, или Роза умрет. Эта мысль бьется у меня в голове снова и снова — я не должна спускать глаз с сумочки, иначе моя подруга умрет.

Как будто я и так недостаточно напугана.

Взяв сумочку, прижимаю ее к груди и двигаюсь к окну гостиничного номера. Я не открываю жалюзи, поскольку знаю, Дюваль наблюдает за мной, и ненавижу это. Немного приоткрыв указательным пальцем жалюзи, я выглядываю на мир снаружи.

Люди ходят по улицам, смеются и улыбаются. Могу разглядеть их лица даже со своего третьего этажа в отеле «Инка Фрог». Наблюдаю, как маленькие машины жмутся на узких улочках, а между ними двигаются велосипедисты. Как люди совершают покупки на улице Энрике Палашиоса, где повсюду разбросаны продавцы, и разбитые такси лениво тянутся вдоль тротуара. Все нормально.

Такая идиллия, и так невероятно обманчиво.

Возможно, месяц назад я бы замечала только то, что люди болтают на улице с напитками в руках, а мамы наблюдают за детьми. Безвредные люди. Но теперь? Вижу, как люди тормозят, наблюдая за прохожими. Замечаю мужчин, под куртками у которых могут быть спрятаны пистолеты, и слишком много мест, в которых может спрятаться кто-то, чтобы убить меня.

Иногда думаю, что моя лучшая подруга Роза — счастливица. Она причина, по которой я погрязла в этом кошмаре.

Мы с Розой дружим с детства. Это Роза защищала меня от дразнящих подростков в младшей школе. Это Роза предложила мне переехать в Нью-Йорк вместе с ней, когда я закончила школу. Она заставила меня работать, когда мы молодые и нетерпеливые покоряли Нью-Йорк. Она работала обычной моделью, а я моделью рук, потому что мои разноцветные глаза слишком странно смотрятся на моем лице. А Роза, конечно, потрясающая. Высокая, тонкая, энергичная, она идеальная.

Хотя у нее поганый вкус на мужчин.

Последние несколько недель она встречалась с каким-то опасным французом по имени Луи Дюваль. Каждый раз, возвращаясь домой, я видела его там, и мне не нравился его взгляд. Роза всегда смеялась над моими переживаниями и говорила, что он безвреден для таких девушек, как мы. Но складывалось впечатление, что он не безвреден для других людей. И я должна была об этом сказать.

Но не сказала. Засунув голову в песок, я продолжила свою жизнь. А все оказалось ложью. Все, связанное с Луи Дювалем, оказалось ложью.

Быть моделью рук (а иногда и ног) означает торопиться и принимать небольшие странные задания, когда они поступают. Смогу ли я держать банан в течение шести часов, пока идет покадровая съемка? Конечно. Могу ли вытерпеть педикюр, пока камера снимает учебный процесс? Конечно. Это странная работа, но интересная, и позволяет оплачивать счета. Работа Розы — традиционное хождение по подиуму и съемки для прессы. Она ходит на вечеринки с людьми высокого класса и живет быстрее, чем я.

А я просто держу банан шесть часов и стараюсь не двигаться.

Правда в том, что на этом шоу я из-за Розы. Не то, чтобы держание бананов было мечтой моей жизни. Я делаю это потому, что за это платят, а Роза легко справляется с работой. Роза всегда рядом, чтобы облегчить мне жизнь, а я в свою очередь облегчаю ей. Поскольку не хожу по подиуму, я не официальная кормилица для всех этих моделей, так как, в основном, они сосредоточены на своей работе, забывая поесть (хотя может так специально) и поспать, существуя только на сигаретах и рисовых лепешках. Кто-то должен покупать им тампоны, следить за их расписанием и вовремя запасать в квартире кофе и салат.

Я наслаждаюсь такой работой даже больше, чем держанием кусочков фруктов или лосьона для полоскания рта в течение пяти часов.

Но мы с Розой близки друг с другом, несмотря на наши разногласия. Полные противоположности, но отлично ладим. Всегда и будем всегда. Неважно, что Роза очаровательна, а я замкнута. Мы вместе работаем, ходим в клубы, меняемся обувью, делимся аксессуарами и лаком для ногтей. Мы ближе, чем сестры. Ближе, чем семья.

И все же неделю назад образ жизни Розы вырвал ее у меня. Я пришла домой и узнала, что Розы нет в квартире. На самом деле ее нигде не было. Ее парень Дюваль дожидался меня, потому что схватил Розу.

Оказалось, он никакой ни бизнесмен, ну, по крайней мере, не законный, иначе какой бы добропорядочный бизнесмен использовал бы девушку, как курьера с информацией. Все его сладкие речи тоже оказались ложью. Он просто наркоман, у которого черная полоса, и теперь ему нужна помощь.

Почему теперь? Он отошел от наркотиков, и казалось, встал на правильный путь.

И здесь нужна я, как он сказал.

Мои задачи множатся. Я должна была приехать в Лиму в небольшой неприметный отель в районе Мирафлорес. Там встретиться с мужчинами. Несколькими мужчинами.

Моя работа? Ну, я собираюсь быть моделью рук. Я собираюсь стать новой Ваной Уайт^[2] в городе. Мне дадут сумочку с информацией, которую я должна показать покупателям. Я поговорю с ними, покажу образцы товара, который продает Дюваль. Мы встретимся в кафе и выпьем, будто ничего особенного не происходит. А потом я уйду в гостиницу, и буду ждать следующего покупателя.

Как только состоится продажа, Розу отпустят. И мы будем свободны.

А если я не буду выполнять то, что он говорит, то он убьет Розу.

Сначала я ему не поверила. Кто бы поверил? Он блефует. Роза — его девушка, и он не навредит ей.

Должно быть, он ожидал моего неверия, потому что передал мне телефон. Озадаченно, взяв его и проведя пальцем по экрану, мне открылась фотография, на которой Роза привязана к кровати с кляпом во рту и завязанными глазами. Я испытала ужас, разглядывая другие фото, где видно, что ее тело покрыто синяками, а руки связаны за спиной.

— Она думает, что это любовные игры, — бормочет он. — Но все может измениться в секунду. Спроси мою последнюю подружку.

И он снова кивает на телефон.

Испытывая боль в животе, я возвращаю взгляд к фотоальбому и замечаю, что фото были сделаны вчера, и это приносит еще больше боли. Вчера я была на фотосессии, где держала в руках туфлю. Думала, что Роза была на вечеринке со своими партнерами с последней съемки.

Я ужасная подруга.

В фотоальбоме за прошлый месяц есть фотографии другой девушки. Связанной. Избитой. Хорошенькой блондинки, как Роза.

А затем я нахожу еще больше фотографий… ее смерти. Она сосала дуло пистолета и облизывала нож. Люди делали с ней ужасные вещи с помощью оружия. Глубоко вдохнув, я борюсь с желанием выбросить телефон.

Не хочу это больше видеть.

— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я.

Так просто, и я в деле.

Он говорит, чтобы я не волновалась. Если мы обе будем «хорошими девочками», то нас освободят.

Это фигня.

Знаю, что все это фигня, и скорее всего, нас обеих убьют. Но у меня нет выбора. Никто не расскажет мне, где Роза. Она у Луи, и он не отдаст ее, пока не продаст информацию.

Не имеет значения, что они с Розой встречались последний месяц. Он говорит, это просто бизнес. Он не хотел бы ей навредить, поэтому надо быть умнее и делать то, что он просит.

Я спрашиваю, почему я. Ведь я ничего не знаю о контрабанде информации, или Лиме или, черт возьми, не знаю Луи Дюваля.

Именно поэтому он хочет, что это сделала я. Мне одной можно доверять, потому что у меня есть сильная мотивация, чтобы держаться в узде.

Поэтому я отправилась в Лиму, чтобы встретиться с человеком, которого называют Фуке.

Я собиралась пойти в полицию, но чувствовала себя, как в ловушке. Все, что я могла бы рассказать им — Роза встречалась с парнем французом (скорее всего), которого зовут Дюваль (но это не точно), и что она пропала. Боюсь, что к тому времени, как они что-то сделают, моя доверчивая и безрассудная подруга будет мертва.

Потом я вспоминаю о девушке на фотографии, которая облизывала нож, а потом его использовали против нее. У нее была подруга, которая провалила задание?

Я не могу подвести Розу. Не могу. И это держит меня в узде. Это помешало мне пойти в полицию и кричать о помощи в аэропорту Нью-Йорка по дороге в Лиму.

Оказавшись в Лиме, я отправилась в номер отеля, который выбрал Дюваль. Они поджидали меня, а номер забронировали на втором этаже на имя Люси Уэссекс. Как только я зарегистрировалась в отеле, то обнаружила, что еще у кого-то есть ключ-карта от гостиничного номера Люси Уэссекс.

Это Фуке.

Ненавижу этого мужчину. Он пошлый, грязный, и думает, что я прибыла в Лиму, как его игрушка. По крайней мере, думал, пока не встретился с долгим взглядом моих разноцветных глаз. Тогда он изменился. Теперь я демон, суккуб^[3], желающий украсть его душу.

Что бы там ни было, чувак, я просто хочу вернуть подругу.

Хотя то, что я стала суккубом, не сделало его не мудаком. Он все еще пытался сжать мои сиськи и потрогать попу, говоря, что хоть я и суккуб, но маню его. А когда я даю понять, что не заинтересована в сжимании сисек, он бьет меня. Но я модель рук, какое мне дело до лица, верно?

Фуке дал мне указания моего первого задания и сумочку, которую велел никогда не выпускать из рук. Конечно же, Дюваль продает не сумочку. Там документы в папках разных цветов. Я должна отправиться с сумочкой на встречу с человеком в случайном месте в Лиме, который и назовет цвет. Я вытаскиваю папку нужного цвета и передаю ее. Затем жду, пока ее прочитают, и передадут мне обратно.

Потом я возвращаюсь в свой номер и жду дальнейших указаний.

Прошло уже два дня. У меня пять папок. Я встретила желтого и зеленого, у обоих были холодные мертвые глаза. Красный, черный и синий еще ждут встречи.

Мне сказали, что Роза умрет, если я не сделаю то, что говорит Фуке. И это не будет быстрая и красивая смерть.

Вот, это уже не блеф. Я должна это сделать. Должна ее спасти. Поэтому веду себя, как хороший маленький ослик, и никогда не скажу, что напугана, или чего хочу.

Опустив жалюзи, я отступаю назад в комнату. Уже по привычке я перехожу к лампам, провожу рукой по абажуру, затем пальцами по телефону и под ним. Я ищу жучки. Не те, что едят мебель (надеюсь), а те, что прослушивают.

В моей комнате небезопасно. Нет ни малейших сомнений, они слышат все, что я говорю. Мне нужно найти все жучки.

А еще мне нужно найти кого-то, кто мне поможет. Не представляю, как это возможно, учитывая, что я не могу никому доверять.

Я должна что-то сделать. Знаю, что умру, как только сумочка исчезнет, а информация будет продана. Ведь как только произойдет купля-продажа, я стану бесполезной.

У меня осталось три дня и три цвета на то, чтобы что-то придумать. На самом деле два, потому что сегодня примерно через час мне нужно пойти в кафе и встретиться с красным.

С неглубоким вздохом натягиваю рукав на свои новые синяки, поправляю волосы в зеркало, и я почти готова к выходу.

Почти.

Закрыв дверь в ванную, я смотрю на часы. Они не позволили мне иметь сотовый телефон, но чтобы иметь возможность узнавать время, они дали мне дешевые силиконовые розовые часы. У меня есть час, а кафе всего в пяти минутах ходьбы. У меня есть время. Так много времени. Все это время сводит мне с ума.

Я захожу в ванную комнату и пробегаю пальцами по раковине и под ней, проверяю трубы и даже краны. Под одним из кранов я нахожу крошечное устройство для прослушивания, разбиваю его и смываю в унитаз. Не найдя других, я вздыхаю и открываю сумочку.

У меня всегда немного шевелились волосы на голове при мысли о том, чтобы заглянуть в сумочку. Наверное, я боюсь, что найду что-то ужасное. Как ракетные ядерные коды или другое оружие. Черт, я не знаю. Думаю, от этих парней всего можно ожидать.

Фуке всегда приходит и проверяет содержимое сумки, хотя я думаю, он просто выпендривается. Не знаю, почему сегодня, когда он проверяет ее, я начинаю кое-что подозревать. Однако все выглядит, как обычно. Пять разноцветных папок с липкими стикерами и наклейками. Внутри так же несколько одиноких листов бумаги с информацией о местных событиях и бесполезными таблицами для моего прикрытия. Там есть iPad с вырубленным Wi-Fi, чтобы добавить правдоподобности моему образу бизнес-леди. А еще губные помады, ручки и гигиенические прокладки. У меня есть даже несколько ключей на цепочке, но что они открывают, я не знаю. Игнорируя весь этот хлам, думаю о том, сколько еще жучков в комнате. Я проверяю сумочку, вытаскиваю папки и кладу их на столешницу, газеты туда же. Сумка пустеет, и провожу пальцами по подкладке. Кажется, я становлюсь параноиком.

Однако я нахожу другое подслушивающее устройство. Небольшого размера. Тонкое. Просто маленький твердый кружочек в углу подкладки, который доказывает, что нигде не безопасно. Сколько бы я не находила жучков, всех не найду. Черт. Оставляю этот в сумке, так они не будут знать, что я знаю про него.

Сейчас ощущаю себя в ловушке еще сильнее, чем когда-либо.

Мне нужно выйти. Неважно, что у меня есть час до встречи со следующим контактом. Но в ванной комнате становится невыносимо душно, и мне просто нужно выйти. Схватив сумку, проверяю свой кошелек. Там немного денег, ведь я встречаюсь с людьми в кафе, ресторанах и других общественных местах.

Я пойду одна. Но это неважно, ведь они слышат все, что говорю, верно? Безрадостный смешок вырывается у меня из горла от сдавленных рыданий. Хочу выбросить сумку и свалить из этого места.

Но я так не могу… и просто выхожу из гостиничного номера. 

 Пять минут спустя, я иду вниз по оживленной улице Мирафлорес и отчаянно пытаюсь найти теплое дружелюбное место. Район милый, но полон людей. Я колеблюсь, но вспоминаю испанский язык, позабытый со средней школы, и могу ориентироваться в этом районе. Неплохо разбираюсь в таких вещах, как еда, деньги, и где туалет.

Я прохожу мимо кафе, где слишком много народу, чтобы успокоиться, поэтому останавливаюсь рядом с торговцем под ярко-синим зонтиком и его фруктами и закусками. Может быть… может быть, я просто погуляю вместо еды. Но Фуке и Дюваль — дерьмовые похитители, они все время забывают меня кормить, и чаще всего я голодаю.

Хотя не слишком зависима от еды, но есть-то надо.

Я созерцаю горячий чурро^[4] и достаю кошелек, когда рядом со мной останавливается мужчина.

Есть поговорка, что продавцы обуви, судят всех по обуви. Наверное, я обращаю внимание на руки всех остальных, потому что я модель рук. У этого мужчины хорошие руки. У него в руках бумажный стаканчик с кофе, который он сжимает длинными крепкими пальцами. Хорошие костяшки пальцев. Ногти аккуратно подрезаны. Мужчины, с которыми я встречалась, обычно обладали короткими, зубчатыми и обгрызенными ногтями. Это признак тревожности. Этот человек ни о чем не тревожится.

Он безопасный.

Он смотрит на меня, ослепительно улыбаясь, и говорит на идеальном английском без акцента.

— Посоветовать что-то?

Американец! Я почти бросаюсь на него не только из-за его улыбки, а потому что он великолепен. Шикарные густые темные волосы, бронзовая кожа, усмешка, которая заставила бы стянуть трусики всех девушек в радиусе сто метров. И он стоит рядом со мной? В худший момент в моей жизни? Не понимаю, становится ли от этого хуже или лучше.

— Просто выбираю, что хочу на обед, — отвечаю я, затаив дыхание.

Не знаю из-за страха или притяжения, мой голос становится хриплым и мягким, но мне все равно.

Крепко сжимаю сумку Луи Витон под мышкой, когда он наклоняется.

— Я знаю отличное местечко за углом, — говорит он. — Составишь мне компанию? 

Глава 3

Рафаэль

Она в ужасе.

Улыбка, которую девушка так отчаянно пытается выдавить, дрожит в уголках губ. Мне становится тяжело от того, что я так одержим ею. Не потому, что она напугана, а потому, что она стоит так близко, и я могу прикоснуться к ней. Если бы я был ее любовником, то обнял бы ее за талию, притянул бы так близко, чтобы залезть под рубашку и засунуть пальцы поглубже. Но это только фантазия, автомобили вокруг продолжают двигаться, пешеходы обходят нас, словно айсберг в океане. Жизнь продолжается непрерывно.

Только для меня мир останавливается.

Я не должен быть здесь. Я испорчу наше дело, но не могу позволить мудаку Фуке поднимать на нее руку.

— Компанию? — повторяет она неопределенным тоном. — Не знаю. Мне не стоит.

Она поджимает свои мягкие губы, а в глазах появляются слезы.

И какие глаза! Они разного цвета, один темно-коричневый, а другой бриллиантово-зеленый. Она выглядит просто потрясающе с такими уникальными глазами на фоне бледной кожи. При взгляде на нее у меня перехватывает дыхание.

— Всего на часок? Два бедных одиноких американца, — я улыбаюсь ей своей самой широкой улыбкой.

У нее же улыбка застенчива, но, кажется, страх немного уменьшается. Я рад ее видеть. Она оглядывается, раздумывая, что нужнее, оставаться в одиночестве или провести время в компании. Я беспокоюсь, что девушка вот-вот упадет, но она снова смотрит на меня и кивает.

— Что за место?

Я машу рукой в сторону кафе, из которого только что вышел. Это место во французском стиле, но там подают еду и кофе, а в качестве бонуса для Авы официанты говорят на двух языках.

— Там милое место, и не шумно.

Она кивает и опускает голову, шагнув вперед. По дороге я замечаю, что она плотно прижимает руки к сумке, и от этого они белеют. Продвигаюсь вперед, чтобы открыть ей дверь. Она проходит мимо меня.

Мы оказываемся внутри и садимся за столик в глубине, где потише. Я машу официанту, чтобы он подошел и принял заказ.

Она приседает на стул рядом со мной и кладет сумочку на колени.

— Спасибо. Так ты американец, да?

Она наклоняет свою симпатичную голову, и солнце сияет на ее синяке, покрытом макияжем. Он хорошо замазан, но все еще заметен. Под столом я сжимаю руку в кулак, представляя, как окажусь с Фуке в одной комнате и буду бить его, пока не по вылетают все зубы, и он не начнет плакать и звать мамочку.

— Что делаешь здесь в Лиме?

— Навещаю семью, — вру я. — А ты?

Она ошеломленно моргает. Может быть, у нее нет подготовленной лжи.

— Э-э-э, отпуск, — она хватается руками за сумочку. — Откуда ты? Со среднего запада?

— Из Аризоны.

Неважно, что она узнает правду о том, где я вырос. Сейчас я там не живу, и не был там с тех пор, как ушел в армию в восемнадцать лет.

— А я из Огайо. То есть… Люси Уэссекс, — она протягивает мне руку, но другой сжимает сумку.

— Рафаэль Мендоза, — я всегда использую свое настоящее имя.

В нашем деле есть те, кто считает, что псевдонимы необходимы. Но думаю, успех зависит от страха, который зарождается в желудках моих врагов при звуке моего имени. Этот страх часто помогает мне выигрывать драгоценные секунды колебаний. Ясно, она никогда не слышала обо мне. Да и откуда бы? Прежде чем попасть в крепкую хватку Дюваля, она была моделью. Хотя ни один наш поиск не привел к печатным или цифровым изданиям, тогда как ее соседка Роза разгуливает по подиумам Парижа, Милана и Нью-Йорка.

Никак не могу понять, почему никто не запечатлел кремовую красоту Авы. Возможно, из-за ее прекрасных пышных форм ей не стать вешалкой для одежды, каких любит современная мода. Как бы то ни было, Ава сейчас играет главную роль во всех моих фантазиях. И в тех, где я хлопаю ее по горячей заднице, пока вхожу в нее, и в тех, где наматываю ее темные волосы на кулак, трахая ее.

— Кофе? — я поднимаю руку, чтобы привлечь внимание официанта, но в этом уже нет необходимости.

Темноволосый худощавый малец появляется у ее локтя и слегка наклоняется, потому что восхищается тем, о чем я никак не могу перестать думать.

— Что леди будет пить?

— Кофе было бы хорошо, — она посылает ему короткую улыбку.

— И больше ничего? — спрашивает он.

— Тебе стоит поесть, — грубо говорю я.

За последние два дня она мало ела. Фуке должен приносить ей вещи и продукты, но принес лишь сумку и маленький пакет продуктов.

— Я не голодна, — говорит она, но ее выдает еле уловимый гул живота.

— Принеси нам большую мясную тарелку чаркетуре^[5]. Большую, — заказываю я, держа руки на расстоянии двух метров друг от друга. — У вас же есть, да?

Официант убегает с заказом, оставляя нас с Авой наедине.

Она прикусывает пухлую губку, нерешительно глядя на меня.

— Спасибо за еду, но ты не должен был этого делать.

Она переживает о деньгах? Вероятно, Дюваль не дал ей ни копейки.

— Я бы все равно заказал, птичке нужно кушать.

Девушка улыбается, быстро скривив губы, будто знает, что в сложившихся обстоятельствах нет ничего хорошо, но не может сдержаться. Каждая часть моего тела реагирует на нее. Если она улыбается, я тоже улыбаюсь. Несмотря на то, что она впутана в планы Дюваля по продаже информации, которая может погубить любую страну, а я здесь, чтобы украсть ее.

— Ты выглядишь больше, чем птичка.

Я подавляю инстинкты. Пусть она говорит, мне хочется знать, как высоко я должен прыгать и кого расколоть, чтобы облегчить ей жизнь.

— Значит, нужна тарелка с едой побольше.

— Могу я признаться?

Да, пожалуйста. Ее мягкий голос заставляет меня предсказуемо реагировать. Хорошо, что я сижу, и стол прикрывает мою растущую эрекцию.

— Конечно.

— Мне не нравится перуанская еда, — она корчит гримасу, — я не могу распознать половину блюд.

— Я съем все, что будет странно выглядеть для тебя.

Она широко улыбается, и я попал. Черт возьми! Это была пленяющая улыбка. За такую улыбку я выгнал бы на ночь весь город.

— Сегодня нет дождя, — говорит Ава, поднимая голову.

— Да, это прекрасно.

Мы оба знаем, что я говорю не о погоде.

Она косо смотрит на меня.

— Это своего рода клише, не так ли? Что-то, что парень говорит девушке в фильмах Николаса Спаркса^[6]?

— Я не знал. Не видел его фильмов, но это Лима. А совершенно точно не Париж.

У нее замирает улыбка.

— Мне жаль, что я никогда не была в Париже.

— Я отвезу тебя, — немедленно заявляю я. — Скажи только слово, и я прокачу тебя на лифте Эйфелевой башни. Только скажи мне, когда.

От этого у нее розовеют щеки, что делает ее странно раскрашенные глаза еще ярче.

— Мистер Мендоза…

— Зови меня Раф.

— Раф, — произносит она, и у меня член становится твердым, будто она провела по нему языком. — Я ценю предложение, но… сейчас не самое подходящее время для меня. Пожалуйста, не обижайся.

Она пытается мягко отказать мне. В выражении ее лица отражается обеспокоенность и грусть. И я возвращаюсь от легкомыслия к трезвому уму. Она здесь, черт возьми, не для веселья. Ава здесь потому, что она в опасности, а я веду себя, как мудак.

Мне нужно сделать дело. Я снимаю бейсболку, слегка откидываясь на спинку стула. Интересно, какие кодовые слова, которые заставят ее открыть сумочку и показать мне содержимое.

— Так, почему ты оказалась в Лиме, Люси Уэссекс?

Это дерьмовое фальшивое имя. Она не похожа на Люси Уэссекс, веселую блондинку из Коннектикута, чей папа управляет хедж-фондом, а мама печет маффины и трахает тренера по теннису.

— Я, эм, в отпуске.

— Была на пляже?

Я представляю ее фигурку в крошечном бикини.

— Еще нет, — она выглядит грустной. — Была слишком занята. Хотя я люблю пляжи.

— Я бы хотел отвести тебя.

Она неловко ерзает.

— Кажется, мне надо идти.

Черт. Я был так близко. Поднимаю руку, чтобы схватить ее.

— Нет, — я почти кричу на нее, затем выдыхаю и успеваю придумать несколько слов, чтобы не выглядеть сумасшедшим. — Пожалуйста, останься. Мне нравится твоя компания.

У нее кожа кажется шелком на ощупь. Буду думать о ней весь сегодняшний вечер. Чувствую к ней не только жажду. Знаю, что такое похоть. Я чувствовал ее каждый день, когда был мальчишкой, и мой член изливался на простыни. Она как жар, жгучая и меняющая жизнь мания. Хочу ее больше, чем хотел что-либо в жизни. Но это желание никогда не будет удовлетворено. Знаю это, но все равно задерживаю ее. И хуже того, что она позволяет это. Я медленно опускаю руку и краду еще один момент удовольствия.

Слышу крошечную задержку ее дыхания, когда убираю руку, будто ей нравится мое прикосновение. Но ведь я большой и страшный ублюдок с мозолями на руках, мне точно показалось. Я внимательно смотрю на нее, вдыхая ее чистый запах, и наслаждаюсь ее атласной кожей. От нее веет теплом и негой.

Для других мужчин этого бы было слишком мало, но мне более чем достаточно.

— Мне скоро нужно идти кое-куда, — признается она.

Оторвав руку от моей, хватает сумочку. Она носит эту проклятую вещь с собой повсюду, даже в ванной гостиничного номера. Очевидно, эту информацию она продает. Я должен подумать, как заполучить ее.

Но могу думать только о ее мягких руках.

— По крайней мере, останься, чтобы помочь мне справиться с огромной кучей еды, что я заказал.

У нее снова вспыхивает улыбка, и она спрашивает со смехом.

— Мы можем есть очень быстро?

— Махом проглотим, — обещаю я. — Как дикие животные.

Ава

Рафаэль Мендоза совершенно очарователен. О, Боже, если бы я действительно была в отпуске, как говорю ему. Хотела бы я быть беззаботной моделью, которая может снять красивого мужчину на углу улицы, и думать, что это куда-нибудь приведет.

Но продолжаю думать о встречи, которая скоро состоится. Через полчаса мне надо быть в абсолютно другом кафе и встречаться с абсолютно другим человеком. Человеком, которому предназначена красная папка.

И хотя я немного очарована Рафаэлем Мендоза, но его манеры отталкивают меня. То, как он отвечает на мои вопросы, выглядит так, будто он скорее следит за моим поведением, которое важнее моих слов. Наверное, это должно волновать меня, но по какой-то причине заставляет чувствовать себя защищенной. Может быть, дело в его руках с мозолями на ладонях. На самом деле, я не против мозолей на руках мужчины, они многое говорят о парне. Говорят, что парень привык работать руками и не боится испачкаться. Но коротко подстриженные и чистые ногти говорят так же, что он брезгливый.

А еще он пожирает меня глазами, словно я аппетитнее, чем тарелка, полная мяса и сыра, которая стоит перед ним.

Он смотрит, как я ем несколько кусочков мяса и сыра, затем улыбается, когда я облизываю губы. На мгновение он выглядит распутным и греховным.

— Расскажи мне о себе, Люси Уэссекс?

Я взволнована этим вопросом. Что будет безопасно ему рассказать?

— Я довольно скучная.

— Я так не думаю, — он подталкивает нож для сыра ко мне.

Моргаю и смотрю на тарелку с мясом перед нами, и ем, но он не трогает еду. Разве он не говорил, что голоден? Почему он не ест? А просто смотрит на меня, как ястреб. Или хищник.

Мне начинает казаться, что я в ловушке. Сердце бьется быстрее.

— Я… я думаю, мне пора идти.

Он снова касается меня рукой.

— Останься. Пожалуйста, — он показывает на еду, — ты едва притронулась.

У меня урчит в животе, но я больше не голодна. В этом что-то не так. Что-то не так в Рафаэле Мендоза. Он запутывает меня, и я не знаю, что и думать.

— Мне действительно нужно идти.

— Я увижу тебя снова? — спрашивает он, и снова подталкивает ко мне нож.

Его вопрос волнует меня еще больше. Покачав головой, я засовываю сумку под мышку.

— Я скоро уеду домой.

— Береги себя, — говорит он мне, но не встает, а берет кусок сыра с тарелки и ест его.

Еще недолго наблюдаю за ним, а у меня кружится голова, и в ней полно спутанных мыслей.

— Спасибо за еду. Мне действительно надо идти.

Затем выбегаю из кафе и перебегаю улицу, стараясь контролировать свои неуклюжие поспешные шаги.

Перейдя улицу, я останавливаюсь, чтобы оглянуться и увидеть, остался ли он в кафе. Но за столом пусто. Я озираюсь вокруг, чтобы понять, следит ли он за мной, но на улице никого нет, кроме несколько смеющихся парочек.

Не понимаю, почему я так взволнована, но иду вниз по улице на встречу. 

Час спустя, после шоу рассказов, я возвращаюсь в свой номер в отеле.

Не могу расслабиться, пока не запираю дверь, сажусь на кровать и дрожу. Роскошная сумочка для меня, словно кандалы с пушечным ядром, которое я больше всего желаю выкинуть в окно. Но просто злобно швыряю ее на кровать, чувствуя себя расстроенной и несостоявшейся.

Я была само спокойствие, когда встречалась с клиентом. Рассказала свою речь, дала ему информацию, потягивала свой напиток. Ушла.

И все же я потрясена встречей с симпатичным незнакомцем в Лиме. Что такого в этом парне, что так притягивает меня? Возможно, из-за того, что я впервые почувствовала, что кто-то увидел меня, а не подругу Розы. Или то, что я понравилась ему в совершенно неподходящее время? Эти мысли тревожат меня. Я не могу позволить себе отвлечься.

Наверняка, он хотел получить информацию. Он использовал меня, чтобы получить то, что в сумочке, не так ли? Хотя он не проявлял к ней никакого интереса, но я большеникому не доверяю.

В приступе блажи я двигаюсь к краю кровати, открываю сумочку и вытаскиваю красную папку. В ней ксерокопии документов, какие-то квитанции и государственные письма. Выглядят вполне законно, но что я понимаю? Там еще липкие листки с заметками и обрывками, которые кажутся совершенно бессмысленными и размещены в хаотичных местах. Вот, на одной наклейке написано, купить степлер, наверное, это код для чего-то.

В дверь быстро стучат, и слышен поворот дверной ручки. Я быстро сую папку в сумку, а сердце бешено колотится.

Фуке врывается в комнату. Его перекроенное пластическими операциями лицо искривлено яростью, а взгляд безумный. Я инстинктивно отклоняюсь назад, когда его взгляд останавливается на мне, а ноздри раздуваются от гнева.

— Ты тупая сука, — рычит он, подходя ко мне.

Я встаю с кровати и отступаю вглубь комнаты, держа сумку перед собой.

— Что я сделала?

— Ты встречалась с мужчиной в кафе!

Он отстраняется назад, словно хочет ударить меня.

Я вздрагиваю, держа сумку перед лицом.

— Что? Да! Но он был добр и купил мне обед. Я ничего ему не сказала. И ни за что бы ни сказала. Я бы не стала рисковать Розой.

— Ты встречалась с Рафом Мендозой! Ты знаешь, кто он?

Он толкает сумку, зажатую в моих руках, и я врезаюсь в стену.

— Нет! — кричу я.

Раф Мендоза — имя, которое для меня ничего не значит.

— Конечно, нет! Кто он?

— Наемный убийца, — шипит он. — Ты заигрывала с врагом. Ты слишком глупа, чтобы делать эту работу. Мне стоит найти другого мула?

— Нет, — быстро говорю я, наклоняясь прежде, чем его кулак снова ударяет меня. — Я могу это сделать. Могу.

Роза зависит от меня. Я должна это сделать.

— Ты стоила нам покупателя. Турецкий покупатель вышел из игры, узнав, что здесь Раф Мендоза.

Он выхватывает сумку, бросая ее к кровати. Я немедленно пытаюсь ее поймать, но он швыряет меня на кровать. Я сразу выгибаюсь, чтобы подняться, потому что совсем не хочу лежать на спине перед этим человеком.

Он хватает меня за лодыжки, и я в панике пинаю его.

— Это не входит в сделку!

Фуке смеется.

— Я не хочу тебя, идиотка! Не с твоими уродливыми глазами.

Он протаскивает меня по кровати к себе и хватает за горло, сжимая его.

— Говори сейчас же, что тебе сказал Раф Мендоза?

Я смотрю в его бледные глаза, и на мгновение меня поражает прилив ненависти, настолько сильный, что у меня возникает желание сбросить с себя ответственность и сказать ему, чтобы трахнул себя сам. С тоской вспоминаю нож, который мистер Мендоза подталкивал ко мне в кафе. Мне стоило его забрать.

Но мою лучшую подругу, человека, которого я люблю больше всего в мире, и обязана всем, удерживают убийцы.

Так что я проглатываю свой гнев.

— Он сказал, что его зовут Рафаэль Мендоза. Он американец. Из Аризоны, — подробно описываю я наш разговор.

Я хотела заметить, что они прослушивают меня и могли слышать все, что звучало бы злобно и противоречиво. Мне нужно быть милой Авой, чтобы они не гневались на Розу.

Пока я говорю, выражение лица Фуке напрягается, а он утяжеляет свою хватку на моем горле. Он давит большим пальцем мне на гортань, и на мгновение становится интересно, собирается ли он меня задушить.

— Если ты убьешь меня, то сам будешь торговать своей сумкой, — говорю я ему хриплым голосом.

Его хватка ослабляется.

— Он говорил что-нибудь о сумке? Хотел купить?

— Нет.

— Ты уверена?

Он думает, я получила какой-то тайный сигнал? Единственное, что он сделал, это подталкивал ко мне нож.

— Я рассказала тебе все.

Он снова сужает свои бледные глаза. Фуке наносит еще один звонкий удар по моему лицу. Он бьет меня, а я чувствую, как что-то трескает внутри и появляется вкус крови во рту.

— Если я буду плохо выглядеть, люди заметят, — предупреждаю я его.

Он прищуривает глаза, хватая меня за подбородок, сжимает мне щеки, как бурундуку, и говорит.

— Тогда тебе лучше привести себя в порядок, — и он отпускает меня, сползая с кровати.

Я сажусь на кровати и двигаюсь к спинке, игнорируя ноющее запястье и пульсирующее лицо.

— Что теперь?

Фуке поправляет пиджак.

— Теперь я должен пойти и извиниться перед турецким покупателем. Постараюсь убедить его, что все хорошо, — он оглядывается на меня, — ты увидишь меня снова, когда решение будет принято.

Я ползу в угол кровати.

— Можешь прислать мне еду, я голодна. И медикаменты для моего лица?

— Позже, — пренебрежительно говорит он, и уходит, закрыв за собой дверь.

Я снова остаюсь в комнате одна.

С облегчением выдыхаю и прикасаюсь к пульсирующей губе. Чем дольше я здесь, тем больше Фуке меня бьет. К тому времени, как встречусь с настоящими покупателями, буду похожа на кровавое мясо. Это напоминает мне, как стоит относиться к таким мужчинам. Мне нужно быть осторожнее.

Я встаю с кровати и начинаю обычную проверку на наличие жучков и подслушивающих устройств, проводя рукой под подоконником и абажурами. Думаю о том, как Раф подталкивал ко мне нож. Был ли это сигнал, который я пропустила?

Он на моей стороне? Или просто использует меня, как инструмент, который нужно использовать.

В любом случае, он может быть моей единственной надеждой. 

Глава 4

Рафаэль

По пути в отель я захожу и покупаю немного мягкого хлеба, сыра и нарезку салями. Скорее всего, у нее в комнате нет ножа. Я оставлю это за дверью. Она может подумать, что это от Фуке или другого жителя гостиницы. Мне все равно. Просто хочу, чтобы она поела до того, как упадет в обморок от голода. Еще я добавляю коробку миндального печенья. Она разглядывала его в кафе на соседнем с нами столике.

Подойдя к отелю, вижу, как Фуке садится в свою черную «Ауди». Поэтому обхожу по аллее к входу для сотрудников, где некоторые здороваются со мной, и исчезаю на лестничной клетке.

Выжидаю в проходе несколько минут. Я не волнуюсь, что меня поймают. Фуке ушел. За пределами ее номера нет охраны, но я знаю, что за ней все время следят. Жду, стараясь взять себя в руки. Огромная глупая часть меня хочет пройти по коридору, выбить дверь и ворваться в ее номер. И она, конечно, захочет меня. Сорвет с меня одежду и упадет передо мной на колени. В порно женщины делают именно так. Они встают на колени, вытаскивают большой член и заглатывают его целиком, все время глядя на камеру, будто сосать член лучше, чем трахаться.

Ох, сколько неверного многие мужчины выучили из порно.

Никто никогда не смотрел на меня с членом во рту, и никто никогда не смотрел на меня с желанием. Со страхом, да. С гневом. С адской болью, но не с желанием.

Это глупая бессмысленная игра, в которую я играю сам с собой.

Черт возьми, мне не нужно, чтобы она сосала мой член. Я бы предпочел утопить свое лицо в ее киске, вдыхая мускус ее соков. Поэтому вместо того, чтобы позволить ей упасть предо мной на колени, я бы толкнул ее на кровать, сорвал бы с нее штаны и зарылся бы в нее языком, пока она молилась бы Богу или Будде или кому-то, приносящему благословение, в кого она верит.

И это буду я. Раф Мендоза. Я смеюсь, и этот горький звук отскакивает от стен в пустом коридоре так, что слышу эхо моей усмешки.

Резкий звук, как удар приносит в голову ясность. Я никогда не приносил женщинам нежность, только боль. Без сомнений то же самое будет и с Авой. У снега в Амазонии больше шансов выжить, чем то, что я когда-либо позволю себе прикоснуться к Аве. Моя мать говорила, что я был проклят еще в утробе. Я жил так, чтобы доказать, что она не права, но каждый год моей жизни лишь доказывал ее правоту.

Я причиняю боль тем, кого касаюсь. Убиваю тех, кого люблю.

Воздержание не так уж и плохо, когда альтернативой является причинение вреда невинной женщине.

Я прижимаю подбородок к груди и вхожу в коридор. Дверь рядом с комнатой Авы открывается, и из нее выходит вооруженный мужчина ростом около метр восемьдесят. Он встает в проеме и внимательно наблюдает за мной. Фуке не единственный, кто приближен к Аве. Боковым зрением я заглядываю в номер, внутри еще один мужчина сидит на кровати с длинным пистолетом на коленях. Я могу свалить их обоих, вытащить Аву и укатить ее на остров за полчаса.

Но если я сделаю это, то подпишу смертный приговор Дэвидсону, а он слишком хороший человек, чтобы оставить его на обочине. Кроме того, чтобы я стал делать с Авой, если бы оказался с ней наедине? Смотреть, как она получает оргазм? Гладить ее по руке, пока она не затонет от удовольствия?

«Глупец», — ругаю я себя, но остаюсь, как осел, со своим жалким подношением еды.

Я прохожу мимо с пакетом в руках, останавливаясь в дальнем конце холла. Там номер, в котором тихо, а из остальных слышны звуки телевизора. Подношу к замку телефон и захожу в специальное приложение. В считанные секунды открывается замок. Открыв дверь в номер, громила заходит обратно в свою комнату. Я считаю до десяти и иду обратно к лифту, сбросив пакет у ее двери. Просто я обычный турист, который что-то забыл.

Вернувшись на базу, Беннито выдает мне свежие новости.

— Фуке возвращался. Он ударил ее пару раз, и я думаю, что она рассказала ему о тебе.

— Он ударил ее? — рычу я.

— Да, мужик, на этот раз по лицу.

Я кладу руку на дверную ручку, прежде чем прихожу в себя от того, что сжимаю ее так сильно, и металлический шарик ранит мне кожу. Нужно успокоиться.

— Позвони в ее комнату и скажи, что за дверью ее ждет еда.

— Не покормил ее? Так ты представляешь свидание? — шутит он, нажимая несколько клавиш на своем компьютере.

— Дерьмовая шутка.

Я заставляю себя посмотреть на мониторы. Мы наблюдаем, как она прерывает обыск лампы, с подозрением глядя на телефон, и поднимает трубку.

Беннито говорит с перуанским акцентом, хотя сам он из Западного Техаса.

— Сеньора, за дверью вас ждет посылка.

— О, хорошо. Могу я спросить, от кого она?

— От вашего белого рыцаря.

Я отвешиваю ему подзатыльник, и он вешает трубку.

— Что? Ты ведь хороший парень в этой ситуации. Я прокладываю тебе дорожку на всякий случай. Вижу, как ты смотришь на нее.

Представляю, как сую кулак в его зубастую улыбку.

— Не трахайся на деле. Это не игра.

— Да, да, — он поднимает руки, будто сдается. — Никаких шуток. Но знаешь, я бы подумал, тебе стоит сплавать в эту киску. Если бы у меня был свой частный остров, лодка и куча налички, я стал бы чертовым Лео Ди Каприо с личным гаремом из дюжины супермоделей, которые кормили бы меня виноградом и делали бы мне массаж ног. Но ты, я никогда не видел тебя с девушкой. Никогда. На острове куча горячих девочек, которые в одно мгновение раздвинули бы перед тобой ноги, но ты даже не смотришь на них дважды.

— Массаж ног, Беннито? — сзади подкрадывается Грасия. — У тебя дюжина супермоделей, а ты думаешь только о еде и ногах?

Мягкая насмешка Гарсии достигает желаемого эффекта. Беннито краснеет, но не возвращается к теме моего монашеского житья. Он меняет тему.

— На днях я видел свежее фото Лео. Что, черт возьми, женщины находят в нем?

— Деньги. Славу. Силу, — подмечаю я.

— Все вышеперечисленное, — добавляет Гарсия.

— У тебя все это есть, — фыркает Беннито.

Предупреждающий взгляд Гарсии закрывает ему рот, но мне все равно, что Беннито считает меня соблюдающим целибат. Для него это хороший урок — обходится без следования стереотипам. Чем дольше ты обходишься без секса, тем быстрее забываешь, что тебе его не хватает. По крайней мере, эту ложь, я говорю себе.

Подойдя к двери номера, Ава выглядывает в глазок и открывает дверь. Она оглядывается вокруг, протягивает руку, и быстро схватив сумку, закрывает дверь. Прислонившись к деревянной дверной панели, она заглядывает в сумку и принюхивается к ней.

Пахнет чертовски приятно. Только что из пекарни. Она спешит к столу и все распаковывает.

— Черт, ты что скупил весь магазин? — бормочет Беннито.

Когда еда разложена на столе, кажется, что ее много. Там булочки с маслом, медом, а еще свежий сыр и мясо. Пара фруктов катится к краю стола, еще там есть джем, шоколад и миндальное печенье.

— Она ест недостаточно, — замечаю я.

— Точно. Так то, что продает Дюваль законно?

Она разламывает булочку и сует половину в рот. Откидывает голову, и хотя я не слышу, но точно знаю, что она стонет. Боже, мне хочется услышать этот звук? Он мягкий? Короткий вдох или протяжный низкий выдох, который заставит мой член вздрогнуть в ответ?

— Думаю, да, иначе нас бы не было здесь?

— Что дальше? — Гарсия присаживается на край стола.

— Судя по слежке, она отдала желтую папку покупателю из Северной Кореи. Зеленая папка ушла в Ливию. Как только покупатели разберут все, аукцион будет закрыт. Мы ждем обмена, делаем дело и убираемся с посылкой.

— А что, если мы не получим ее? — спрашивает Беннито. — Что тогда?

— Это не вариант, — Гарсия снова отвешивает Беннито шлепок.

— Что за черт? Я же просто спросил, — ноет Беннито.

Я примирительно вытягиваю руку между ними.

— Ты новичок, но клятва, которую ты дал, когда пришел, заключалась в том, чтобы защищать всех в «Слезах Господа» так, будто они значат для тебя больше, чем собственная мать. Мы никого не оставляем. Неважно, если даже сам Бог будет держать одного из нас в заложниках. Мужчина или женщина из «Слез Господа» знает и ждет, что его семья придет и спасет его. Разве не поэтому ты с нами, Беннито?

У него в глазах смешивается благодарность и стыд, но юношеский максимализм побеждает.

— Ну, это и еще девочки.

Гарсия снова шлепает его по макушке, в этот раз легонько, почти ласково, но голова Беннито сегодня вечером будет болеть от всех ударов. Может быть, это заставит его задуматься. Пока мы смеемся, на мониторах начинается движение.

Дверь в номер Авы распахивается, и на пороге стоит Фуке. Он показывает двум мужчинам позади себя действовать. Вторая половина булочки была на полпути в рот Авы, когда мужчина, которого я видел в коридоре, поднимает ее на ноги. Он выносит ее и захлопывает дверь.

— Черт, — я вскакиваю на ноги. — Должно быть, они хотят перевезти ее.

Гарсия сует мне в руки сумку, которую мы шуткой называем сумкой бойскаута.

— Я сегодня утром дважды проверял аварийный комплект. Иди!

Схватив два своих глока, засовываю их в двойную кобуру на плече, надеваю куртку, которую в меня бросил Гарсия, и бегу. Даже не знаю, собираюсь ли защищать Аву или посылку, но знаю, что не могу упустить ее из виду.

Глава 5

Ава

— Куда мы едем? — спрашиваю я уже десятый раз за последние десять минут.

По обе стороны от меня в машине сидят мужчины, а у меня на коленях сумочка. Мои запястья снова в синяках от того, что Фуке хватал меня.

Мне никто не отвечает. Конечно, нет. Я для них не имею значения. Но ответ получила достаточно быстро, когда машина подъехала к аэропорту и остановилась на пожарном проезде.

Аэропорт?

Я хмурюсь от удивления, а мужчина справа от меня, Афонсо, снова хватает меня за руку. Когда он впивается пальцами в мое запястье, я шиплю от боли, а он усмехается.

— Не волнуйся, малышка. Это временно.

Не волноваться? С синяками на руках? Я вырываю свое запястья из его рук.

— Не трогай меня.

— Ты пойдешь со мной, как моя дочь, — говорит Афонсо, доставая свой паспорт.

Там написано Афонсо Уэссекс. Тьфу. Затем он вручает мне мой на имя Люси Уэссекс.

— Отлично, — говорю я, но в голосе мне не хватает энтузиазма.

— Выкинешь что-нибудь, и твоя подруга Роза умрет, — кричит Фуке со своего места. — И эта смерть не будет быстрой и безболезненной.

«Вы, ребята, мудаки», — думаю я, но не говорю этого, а просто отвечаю.

— Знаю. Я не собираюсь ничего делать.

Роза зависит от меня, а значит, я буду хорошим послушным мулом^[7].

Я смотрю на Афонсо, а он заглядывает в разрез моей блузки. Классный «папочка». Я инстинктивно прикрываюсь.

— Можно мне использовать свои резиновые перчатки и лосьон для рук, пока мы тут?

Они привыкли к моим странностям с руками. Я модель рук, как они знают, и поэтому постоянно мажу руки лосьоном и надеваю резиновые перчатки, чтобы защитить руки от любых неприятностей окружающей среды. Я купила их на следующий день после встречи с первым покупателем. И с тех пор фанатично использую, хотя Фуке смотрит на меня так, будто я что-то замышляю. Я объяснила им, что когда все закончится, мне хочется вернуться к работе, будто ничего не произошло. Они приняли это, хотя не поняли, что резина и лосьон — это комфорт, а не психологическая проблема.

У перчаток есть и вторая цель, они не оставят моих отпечатков на всем этом дерьме. Независимо ни от чего, если информация, которую я продаю, станет известной, а вместе с ней и мое имя, я попаду в тюрьму. Судя по тому, что я знаю, это уровень информации Сноудена^[8]. И эта мысль ужасает меня.

— Сейчас же положи их в сумку, не время заботится о руках, — Фуке бросает в меня коробку одноразовых перчаток.

Я ловлю их, поражаясь темному кольцу вокруг своего запястья на правой руке, там большой синяк, который заставляет меня вздрогнуть. Упаковываю перчатки и лосьон в свой чемодан.

Захожу в аэропорт в окружении Фуке и моего «папы» Афонсо. Мы не выглядим обычными, но никто не обращает на нас внимания. Может быть, потому что мы в Лиме, и всем плевать на чужое дерьмо.

Мы проходим через стойку регистрации, охрану и направляемся в зону ожидания. Все проходит гладко и сдержано, хотя мне хочется кричать на людей, проходящих мимо и погруженных в свои мысли. Разве они не видят, что я не хочу быть здесь с этими двумя мужчинами?

Но все вокруг нормально, и я передаю посадочный талон девушке за несколько минут до полета.

— Приятного пребывания в Пукальпе^[9], — говорит она мне с улыбкой.

Это место, куда мы летим? Никогда о нем не слышала.

Я улыбаюсь в ответ, а что еще мне остается делать?

— Выбери карту, — в сотый раз предлагает Афонсо, наклонившись слишком близко ко мне, — любую карту.

О, Боже, как я ненавижу этот полет. Прямо перед посадкой Фуке позвонили, и он сказал, что мы встретимся в Пукальпе. Так что теперь остаемся только я и мой «папа».

Я разглядываю своего похитителя, который с каждой минутой становится все более пьяным, благодаря стараниям стюардессы. Мне нужно сохранять терпение. Он еще ни разу не ударил меня. А запах виски и лосьона для волос, лучше удара в челюсть.

Но клянусь, если он еще раз посмотрит в мою блузку, я растеряю последние крохи терпения.

— Давай, — говорит Афонсо, размахивая колодой передо мной.

Он продолжает пытаться показывать мне фокусы. Возможно, это эвфемизм для чего-то или глупая игра папы и дочки, но меня это пугает.

Кажется, что уже в миллионный раз подряд, я выбираю карту. В резиновых перчатках тяжело ее вытащить, но я справляюсь. Двойка треф.

Он перетасовывает колоду, преувеличенно подмигивая мне, и хлопает картой по лбу.

— Эта та масть?

Это буби.

— Нет.

Он хмурится, глядя на карту.

— Да?

Я показываю ему свою.

— Может, я приношу несчастье.

Я чертовски невезучая.

— Нет. Мне просто нужно коснуться живой руки, — говорит он, кивая на перчатки. — Они мешают магии. Ведь ей, как и мне, нужно прикосновение настоящей женщины.

И он посылает мне подмигивание, слабо напоминающее флирт с женщиной.

Вульгарно. Я вежливо улыбаюсь, шевеля пальцами в перчатках.

— Мне жаль, но я не сниму их. Мои руки — мое средство к существованию.

Он фыркает.

В окне вспыхивает молния, и я снова нервно вглядываюсь в него. Над нами собрались злые, грозовые, черные облака, в которых то и дело вспыхивает молния. Мы в воздухе меньше часа, но, кажется, весь Перу попал в шторм. Это заставляет меня нервничать.

— Я модель рук, — в миллионный раз говорю я Афонсо, — рук и ног, но в основном, ног.

— Ты защищаешь их от солнечного света, да?

— Солнечного света и других людей, — соглашаюсь я.

В данный момент мои перчатки наполнены маслом ши. Я увлажняю руки, так как мы летим, и мне нечем больше занять руки. К тому же, хоть это и звучит странно, но увлажнение меня расслабляет. Как часть моих рутинных ритуалов. В последнее время мне нужно много чего-то чертовски успокаивающего.

Теперь Афонсо смотрит на меня оценивающе.

— У тебя мягкие руки, да?

Мой ужасометр пересекает красную зону.

— Да, — коротко отвечаю я, поворачиваясь к окну.

Сигнал для него, чтобы он оставил меня в покое. Как бы мне хотелось надеть на глаза повязку для сна и сделать вид, будто моего «папы» здесь нет.

В крошечном самолете два ряда сидений у одного борта и одиночные сиденья у другого. А мне посчастливилось оказаться в самом центре самолета рядом с Афонсо, хотя кругом куча свободных мест, что странно. Думаю, такой самолет может вместить около тридцати пассажиров, но кроме стюардессы и трех человек сзади, на борту больше никого нет. Должно быть, Пукальпа не пользуется спросом в воскресенье.

И я единственный пассажир с соседом по креслу. Везучая, везучая я.

Афонсо мог бы легко занять свободное место на соседнем ряду, но ему нравится беспокоить меня и пялиться в мою блузку во время полета.

Приступ клаустрофобии накрывает меня, и я чувствую тошноту в желудке. В гостиничном номере чаще всего была одна. Но здесь? Афонсо в зоне моего комфорта, и он не уйдет. Он касается рукой моего бедра, и у меня желудок начинает нервно сжиматься. Изнасилования еще не было, но внезапно я перестала исключать эту возможность.

И это чертовски пугает меня.

Мне нужно уйти хотя бы на несколько минут, чтобы взять передышку. За иллюминатором грохочет гром.

— Афонсо, мне нужно в туалет. Если ты меня выпустишь…

— Не торопись, — говорит он мне, и корчит гримасу, которая, как полагаю, должна быть сексуальной усмешкой.

— Мне действительно нужно выйти, — говорю я, вставая, — у меня живот крутит.

Я издаю многозначительный стон, крепко сжимаю руки в перчатках и прижимаю их к животу.

Он хмурится и встает, чтобы выпустить меня. Почти уверена, что чувствую, как он скользит пальцами по моему плечу и вниз по бедру, когда я прохожу мимо. Вздрогнув, я иду по узкому проходу к маленькой туалетной комнате в задней части салона. Я перекидываю сумочку через руку и вхожу в тесную кабинку боком, чтобы не зажать ее дверью. Оказавшись внутри, я закрываю дверь, опускаю крышку унитаза и сажусь на него.

Мне не нужно писать. Мне нужно выдохнуть.

Глубоко дышу несколько минут и пытаюсь утихомирить панику, скопившуюся в моем горле. Они везут меня в другой город. Фуке становится все грубее. С каждым часом Афонсо наглеет. Именно сейчас чувствую, что моя жизнь висит на волоске. Думаю о Розе. Бедная, бедная Роза. Что они с ней делают? В безопасности ли она?

Я стараюсь, Роза. Так сильно стараюсь.

В течение долгих минут у меня дрожат руки, и я остаюсь в туалетной комнате, пока не успокаиваюсь. Когда я, наконец, открываю дверь, один из мужчин в задней части самолета немедленно встает, чтобы пойти в туалет.

Его взгляд встречается с моим, и я застываю.

Это красивый мужчина со знакомыми пронзительными глазами. Мендоза. Здесь. Я смотрю на него, а он подносит палец к губам и просит сохранять тишину.

И он улыбается.

Глава 6

Рафаэль

Ава поражается моему присутствию, но в выражении ее лица мелькает надежда. Она думает, что я здесь, чтобы спасти ее. К сожалению, все, что в данный момент могу предложить ей — я не буду бить и насиловать ее, но мне нужна информация, которая у нее есть. В такой слабо контролируемой обстановке, где за ней наблюдает только маленький темноволосый мужчина, я могу легко подменить информацию. Пять разноцветных папок с несколькими листами бумаги. Наш дубликат не идеален, потому что мы не смогли подобраться близко. Лучшее, что мы смогли изготовить — это копии бумаг, которые выглядели, как перехваченные электронные письма и стенограммы телефонных разговоров. Но мы не уверены.

Беннито сделал макет примерно за час. Точно такую же сумку мы купили на севере в элитном магазине.

Я беру сумку-обманку и кладу на сиденье позади меня, чтобы Ава не видела.

— Извините.

Турбулентность сбивает ее, и она падает на меня, а сумка падает на пол.

Инстинктивно я обнимаю ее за талию, чтобы сберечь, но это действие только приближает ее ко мне. Запах душистого лосьона и женщины проникает мне в легкие. Закрыв глаза, глубоко вдыхаю, чтобы запечатать этот запах в своей голове.

Это шикарное ощущение ее бюста на моей твердой груди. Она сжимает своими маленькими руками мои предплечья, а одна ее нога застревает у меня между бедер. Черт, если немного подвинуться, то я смог бы потереть свой твердеющий член о ее покрытую киской одежду.

Но времени для этого нет. Я использую болтание самолета, чтобы подменить сумки. Обхватив ее одной рукой, я толкаю ногой ее сумку, а другой рукой подаю ей наш дубликат сумки.

Она не замечает подмены. Посмотрев мне в лицо, у нее расширяются глаза, выдающиеся из-под низко натянутой кепки. От удивления и понимания ее дыхание учащается.

— Ты тот парень? Тот, кого они боятся?

— Тс-с-с, — я прикладываю палец к губам, кивая в сторону Афонсо.

Она закрывает рот, но ее взгляд умоляет о помощи.

— Кто с тобой?

Ее глаза наполняются слезами.

— Его зовут Афонсо. Ты из правительства США? Кто послал тебя?

Самолет встряхивает еще раз, и я пользуюсь моментом, чтобы поменять наши позиции. Она перемещает руку мне на грудь.

Я качаю головой.

— Посылка при тебе?

Разочарование накрывает ее.

— Иди к черту, — выплевывает она, вырывая руки, чтобы я отпустил ее.

— Дочка, иди сюда, — приказывает Афонсо.

Дочка? Вот, жопа.

— Будь сильной, — бормочу я, отпуская ее, и подталкиваю к проходу.

Не глядя на ее пораженное выражение лица, я вытаскиваю настоящую сумку из-под сиденья и иду в туалет. Даже если у нее была надежда, что я здесь для того, чтобы спасти ее, то теперь она умерла. У меня свои цели. Украсть информацию, предотвратить покупку, освободить своего человека.

В этом плане нет места спасению греховно-мягкого тела пару великолепных разноцветных глаз. Я не смотрюсь в зеркало, потому что сейчас не могу встречаться со своим взглядом. Положив украденную сумку на крышку унитаза, я расстегиваю молнию. Внутри папки с бумагами. Я вытаскиваю их, делаю фото каждой бумаги и копаюсь в бесполезном наполнении сумки — косметике. Черт.

Информации здесь нет. Она где-то еще. Единственное, что получают покупатели — куча документов. Я должен был догадаться, что Фуке организовал продажу из двух частей. Продавая информацию по частям, можно быть уверенным в получении оплаты. Но это сильно усложняет мои планы.

Достав из кармана небольшую черную нейлоновую сумку, обматываю ее вокруг поддельной сумочки, чтобы замаскировать, и выхожу из туалета. Самолет подпрыгивает, как бык на корриде. Двое мужчин в задней части салона дышат в бумажные пакеты.

Над сиденьями видна только голова Авы. Афонсо рядом нет, наверное, он в туалете в передней части салона. Я сажусь на два сиденья позади Авы. Она не оборачивается, но и самолет шумит. Или, может быть, она теперь ненавидит меня и хочет, чтобы дно самолета разверзлось, и разгерметизация унесла бы меня прочь.

Я кладу украденную сумочку под сиденье и достаю журнал из спинки кресла. За окном почти черное небо, несмотря на то, что сейчас день. Крылья самолета подсвечиваются бортовым освещением и молниями.

У Авы голова качается и трясется, а потом резко опускается вперед. Должно быть, ее тошнит. Афонсо выходит из туалета и падает на одно из передних кресел далеко от Авы, но близко к туалету.

Самолет по прочности кажется консервной банкой, обвязанной веревкой. Сигнал «пристегните ремни» неистово мигает. Над головой включается динамик, и напряженный голос капитана судна сообщает об очевидном.

— Это говорит капитан. Мы испытываем неожиданную турбулентность. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности до дальнейшего уведомления.

Отклонившись в сторону на своем сиденье, я вижу, как Ава сжимает подлокотник. Если бы хоть на секунду мог подумать, что ее обрадует мое утешение, я бы подполз к ней, держал за руку или за палец, или за любую часть тела, которую она позволила бы мне трогать.

Снова вспыхивают молнии, и гром сотрясает фюзеляж. Еще одна вспышка, и громкий раскат грома эхом разносится по корпусу самолета. Мужчины в задней части салона в панике начинают кричать.

— О, Боже! Крыло горит! — кричит Ава, показывая в окно, и даже Афонсо обращает внимание.

Через небольшой иллюминатор мы с ужасом наблюдаем, как двигатель взрывается, а крыло отрывается. Самолет резко наклоняется влево. Сверху из багажных полок на нас выпадают кислородные маски. Чертова сумочка катится ко мне. Ава взвизгивает и хватает ее, расстегивая ремень.

Чертов самолет падает с неба, а она беспокоится о проклятом кошельке. Тем более у нее подделка, которую я подменил. Она не будет рисковать жизнью ради нее. Я хватаю украденную сумку и срываю с нее нейлоновое прикрытие.

— Ава, сядь в кресло и пристегнись. Поняла? — кричу я ей.

— Мне нужна эта сумка, — кричит она.

— Она у меня.

Я поднимаюсь, несмотря на наклоненный самолет, мне удается добраться до Авы и передать ей настоящую сумку.

— Вот.

Она прижимает ее к себе и с облегчением вздыхает.

— Откуда ты знаешь мое имя? — выпаливает Ава

— Что? — рассеянно отвечаю я, не глядя в ее сторону.

Мое внимание сейчас приковано к Афонсо. Он как-то нашел парашют. Я наклоняюсь через Аву и вижу руку стюардессы на полу. Черт. Это проклятый мудак застрелил стюардессу, чтобы добраться к аварийному выходу. Ее тело свалилось на сиденье рядом.

Я снова смотрю на Афонсо и парашют. Это парашют нужен мне и Аве. Афонсо поворачивается к входной двери и дергает ручку. Тупица. Он никогда не откроет дверь, потому что, видимо, не знает, что пока шасси подняты, дверь кабины не откроется. Так что он продолжает бороться с дверью, яростно дергая за ручку.

Сколько времени мне нужно, чтобы добраться до него? Я расстегиваю свой ремень и прижимаю палец к губам, чтобы Ава не выдала меня. Двигаясь вперед, я подкрадываюсь к Афонсо, но он слышит меня, достает пистолет из-за пояса и выстреливает.

Я пригибаюсь, но что-то обжигает мне глаз. Тру его, понимая, что пуля, должно быть, попала в металлическую часть сиденья, которая ударила меня по лицу. Я быстро моргаю и смахиваю кровь. Должно быть, что-то пробило мне сосуд в глазу, и рана кровоточит. Дерьмово.

— Оставайся здесь, — кричу я Аве.

Дребезжание самолета достигает грандиозных масштабов.

— Никуда я не уйду, козел, — огрызается она в ответ.

Я не могу не расплыться в улыбке. Воинственность — хороший знак. Нам нужно такое отношение, чтобы выжить.

Вскочив на ноги, бросаюсь к Афонсо. Он поднимает пистолет и снова стреляет, но самолет вдруг резко поворачивает вправо. Мы летим, мое тело пересчитывает сиденья в полете, а Афонсо врезается в противоположную дверь самолета. Рядом с Афонсо лежит мой аварийный комплект. Я кидаюсь к нему.

— Мендоза! Крыло! Крыло исчезло! — кричит Ава.

Я выглядываю в окно. Она права. Забываю об украденной сумке, Афонсо, парашюте и аварийном комплекте. Единственный шанс — пристегнутся и надеяться, что наше падение случится в Амазонку. Афонсо дико усмехается и хватает сумочку, наматывая ее на руку. Когда мы приземлимся, я найду и выпотрошу его.

Потеряв оба крыла, самолет начинает свободное падение. Оглушительный грохот стоит в салоне. Перебираю руками, подбираясь к сиденью Авы, и сажусь рядом. Она помогает мне сесть и пристегнуться.

— Твой глаз, — задыхается она. — Ты истекаешь кровью, будто…

— Будто мне выкололи глаз? — заканчиваю я.

Теперь, когда я в вертикальном положении, то чувствую, что осколок, должно быть, пронзил мое глазное яблоко. С левой стороны зрение затуманено, но не из-за крови, а потому что у меня в глазу кусок металла. Я поворачиваюсь к ней.

— Сильно плохо?

— Я ничего не вижу, — раздражается она.

Она гладит меня руками по лицу. И хотя мы летим навстречу смерти в консервной банке, я не могу не думать о том, какие у нее мягкие руки. Их прикосновение нежное, словно лепестки цветов или шелковые простыни. Они самые мягкие из всех чертовых вещей в мире. Последняя мысль в моей голове перед тем, как я потерял сознание, была о том, как бы они касались моего члена.

Глава 7

Ава

Прихожу в себя и вижу, что мои ноги запутаны в листьях дерева, а лицо прижато к теплой широкой груди. Где-то рядом слышится щебетание птиц. Мне на лицо попадает солнечный свет, и кажется, что вокруг очень влажно.

Все болит.

Я дезориентирована, а голова просто звенит от боли. Солнце бьет в глаза, словно адово пламя, что чертовки раздражает. Провожу рукой по лицу. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что не могу видеть солнца, раз нахожусь в самолете.

И тогда я вспоминаю шторм. Громоподобный гул и молнии, попавшие в самолет. Крики. Беспорядочная стрельба Афонсо. Свободное падение салона. Моя хватка, вцепившаяся в сиденье — единственное, что удерживает меня от полета в воздухе на высоту двух километров.

Когда в кабине сбрасывается давление, Мендоза отрывает руку от моей. Крики людей смолкают.

Мендоза.

Его я тоже помню.

Где-то поблизости мое внимание привлекает шум. Похоже на тяжелое дыхание. Открыв глаза, осматриваюсь.

Я все еще пристегнута к своему креслу. Подо мной часть самолета. Мендоза тоже рядом пристегнут к своему сиденью.

Я оказываюсь перекинутой через его широкую грудь. У него глаза закрыты, а вокруг засохшая коркой кровь. На лбу огромный синяк, а его руки обвивают меня, будто он пытается защитить меня даже во время падения.

— Мендоза? — зову я, садясь прямо, и убираю руки.

Движения заставляют все в моем теле кричать от боли. У меня болят лодыжки, но не знаю, то ли от серьезного ранения, то ли от сиденья передо мной, которое давит на них. Я проверяю свои ноги, попеременно пошевелив ими, и морщусь от боли, пронизывающей мое тело. Такое ощущение, что меня растоптали во сне. Еще у меня болят ребра, а правая рука просто горит огнем.

Но… я жива. Сажусь прямее и смотрю на правую руку. Сумочка, которую я носила несколько дней, исчезла. Кожа опухла и побагровела. Когда сгибаю пальцы, боль вызывает слезы в глазах. В животе рождается боль и приступ тошноты, и я отвожу взгляд. Это не просто рана, а крах всего. Я модель рук. Я не смогу ей быть, если не могу даже руку поднять.

Не то, чтобы это было важно сейчас.

— Мендоза, — снова говорю я почти в панике, сильнейшей панике. — Очнись, пожалуйста.

Он не реагирует.

Страх охватывает меня. Я хватаю его за рубашку и трясу.

— Мендоза?

Это тоже не приводит его в чувства. Прижавшись щекой к его груди, я прислушиваюсь к сердцебиению.

Оно медленное, но постоянное. Уф. Я сажусь и снова осматриваю его. Рана на лбу огромная. Может, он просто в нокауте. Я оглядываюсь, где мы находимся. Похоже, наша часть самолета как-то отделилась от остальной части обломков, поэтому мы живы, а не зарыты в землю.

Я перемещаюсь по своему месту, и у меня от удивления расширяются глаза, глядя на наклоненный мир.

Вижу деревья и солнечный свет над головой, но сейчас я не на земле. Кресла наклонены и трясутся, когда я двигаюсь.

Почти уверена, что мы на дереве. Сжимая подлокотник, я осторожно поворачиваюсь и осматриваюсь.

Ничего не видно, кроме воздуха, листьев, лоз и пятнистых теней. В отдалении снова слышу звук тяжелого дыхания. Я смотрю на Мендозу, но это не он. О, Боже. Это Афонсо? Он все еще здесь? Прикусив губу, я вытягиваю шею и пытаюсь посмотреть вниз. Мы находимся, по крайней мере, в шести метрах от земли.

Будто обломки поглотила зеленая стена. Зеленая и мокрая. Внизу в зеленых джунглях виднеется что-то похожее на дымящиеся обломки. Куски самолета и несколько чемоданов разбросало по всему лесу. Вдалеке заметен еще один ряд сидений, воткнутых лицом в грязь. Тяжелое дыхание слышится снова, и на этот раз я вижу его источник. Ягуар, исследующий обломки.

У меня расширяются глаза, и я замираю.

Начинается сильный дождь, он окатывает меня сверху каплями. Я не двигаюсь. Мой взгляд следит за кошкой джунглей, обнюхивающей вещи. Не знаю, что мы будем делать, если она нас заметит. Мендоза без сознания. И если я попытаюсь пошевелить его, мы оба можем упасть с дерева и приземлиться прямо перед кошкой.

Сложившаяся ситуация поражает меня, и я начинаю плакать. Я одна. В этот раз чертовки одна. В жизни не ходила в походы, тем более в джунгли. Я разглядываю свои руки. Они — мое средство к существованию. Мой способ зарабатывать. Мой доход зависит от того, насколько они мягкие и совершенные, а ногти изящные.

У меня длинная царапина на тыльной стороне ладони, а мизинец ушиблен и опух. Мое запястье выглядит, как нога слона, если бы слоны были черно-синими. Мне не быть моделью рук, когда я выберусь отсюда.

Если я выберусь отсюда.

«Прости, Роза. Я старалась. Так сильно старалась».

Вздрагиваю, когда кот проскальзывает в подлесок. У него в зубах болтается что-то, похожее на руку. Я в джунглях с раненой рукой и незнакомцем, которому от меня нужна только информация…

А теперь у меня нет даже информации. Сумочка исчезла. У меня вырывается всхлип. И я пытаюсь удержать в себе очередной порыв плача.

— Не плачь, — слышится мягкий голос.

Я поворачиваюсь и смотрю на Мендозу. У него рубашка прилипает к мускулистому телу, а мокрые капли дождя стекают по лицу. Он смотрит на меня, криво улыбается и поднимает руку, пытаясь коснуться моего лица.

— Не плачь.

Меня накрывает облегчение от вида живого человека, обнимающего меня, и я снова начинаю плакать. От этого по руке проносится ударная болевая волна, но я игнорирую ее. Мендоза очнулся, и я больше не одна в джунглях.

— Ты очнулся, — постанываю я.

— Тише, тише, — говорит он, отрывая мои руки от своей шеи.

От наших движений мы начинаем раскачиваться на дереве. Оба резко замираем. У меня тело замирает, и только капли дождя поливают его. Никто из нас не шевелится. В нескольких сантиметрах от моего лица Мендоза меня осматривает.

— С тобой все в порядке?

— Я в порядке, — отвечаю я ему.

Мне чертовски больно, но это пока подождет.

— Мы на дереве. Думаю, оно смягчило наше падение. Мы в джунглях. Не знаю, где все остальные. Там внизу ягуар. Я потеряла сумочку с файлами, — слова очень быстро выскакивают из меня, будто мне хочется вывалить все плохие новости разом, чтобы он не успел их обработать.

Убрав пальцами влажную прядь волос с моего лба, он изучает меня своим здоровым глазом, а другой его глаз распух и покрыт кровью.

— Но с тобой все в порядке?

Кажется, он ударился головой сильнее, чем я думала. Хочу напомнить ему, что потеряла сумочку, но, возможно, это не самая лучшая идея.

— Я в порядке, — снова говорю я, нежно касаясь его лба. — А у тебя сильный ушиб. Ты как?

— Достаточно хорошо, — кивает он, выпрямляясь в своем кресле.

Когда у него получается, весь обломок самолета стонет и сдвигается на несколько дюймов.

— Нам нужно слезть отсюда, — говорю я, все еще цепляясь за его рубашку, и этот жест слишком беспомощный и девчачий с моей стороны, но просто я до безобразия рада, что не одна здесь. — Но внизу ягуары.

— Они не полезут к нам, пока мы не ослабнем. Они не сильные охотники, — говорит он мне, осматривая мое тело.

— О, — произношу я.

Мне стоит казаться менее слабой? Смотрю на себя и вижу, что все еще прижимаюсь к груди Мендозы. Он тоже это замечает. Точно. Я медленно отстраняюсь и оглядываюсь вокруг.

— У Афонсо был пистолет, думаешь, мы сможем его найти?

— Если найдем самого Афонсо, — соглашается Мендоза. — Или то, что от него осталось.

Это звучит довольно мрачно. Мне становится дурно, хотя я предпочитаю вариант «то, что от него осталось». Не хочу никому зла. Но моя жизнь будет намного легче, если Афонсо будет мертв.

А что будет с Розой?

Я подавляю ужасные мысли и осматриваю дерево. Чуть ниже нас толстая ветка.

— Может, стоит спуститься и оценить обстановку?

Сползая шажок за шажком, цепляясь за кору и ветки, нам удается выбраться с дерева. Движения Мендозы кажутся непродуманными, и понимаю, он неправильно оценивает расстояние, потому что не видит одним глазом. У себя я обнаруживаю глубокий порез на ноге, который не заметила раньше. Интересно, сколько других неожиданных травм мы еще найдем на себе.

Когда мы слезаем с дерева, у меня запястье начинает пульсировать, а дождь уже заканчивается. Мендоза стоит рядом со мной, шатаясь на ногах. Я хватаю его за рубашку, прежде чем он упадет.

— Вау!

Он ловит себя и слегка встряхивает головой, словно просыпаясь.

— Думаю, мне нужно сесть.

— Садись, — говорю я ему, указывая на основание дерева. — Я посмотрю, смогу ли найти тележку с закусками из самолета. Нам нужно промыть и перевязать твой глаз. Он выглядит довольно плохо.

— Я могу помочь тебе поискать, — говорит он, игнорируя мой приказ сесть.

— Нет, ты не можешь, — говорю я, и стучу по его груди указательным пальцем. — Если ты упадешь или поранишься, я не смогу забрать тебя. Садись, а я осмотрюсь вокруг. Я не пойду далеко.

У него рот снова изгибается в полуулыбке.

— Ты очень властная.

Я фыркаю.

— Это потому, что ты ужасно непослушный. А теперь сядь.

Жду с суровым выражением лица, пока он вскидывает руки и тяжело садится у основания дерева. Я указываю на это, затем на него.

— Если я вернусь, и ты уйдешь с этого места, то устрою тебе ад.

— Да, мэм, — говорит он, потирая голову, и слышу поддразнивание в его голосе.

Как только убеждаюсь, что Мендоза не будет пытаться причинить себе боль, «помогая» мне, я начинаю ковыряться во всех упавших обломках. Повсюду части неразличимых деталей, но мне удается найти сумку с некоторыми гавайскими рубашками. Под ближайшим папоротником нахожу разбитую бутылку с водой, но ее содержимое не пролилось. Тележка с напитками и едой может быть где-то здесь. Это хорошая новость, так как не хочу рисковать в джунглях.

Я беру то, что нашла, и хромаю обратно к Мендозе. Он сидит с откинутой головой к дереву, и когда я сажусь на землю рядом с ним, улыбается мне.

— Я видел твое запястье, — говорит он. — Оно выглядит плохо.

— Это нехорошо, я согласна. Но больше беспокоюсь за твой глаз.

Подняв бутылку с водой, я слегка встряхиваю.

— Думаю, это самая чистая вода на многие мили вокруг. Мы должныиспользовать ее, чтобы промыть глаз и перевязать.

— Он только опух, завтра ему будет лучше. Ты хочешь пить? — спрашивает он. — Может, тебе стоит выпить ее?

Он смотрит на меня тем любопытным пристальным взглядом, который я запомнила по ланчу вместе. Это заставляет меня покраснеть под его пристальным вниманием, но сейчас не время быть безрассудной. Мне хочется пить, но я практична. Понятия не имею, как выжить в джунглях. Если Мендоза знает даже элементарное кемпинговое дерьмо, в любом случае, он лидирует в этом. Он — мой билет отсюда, и поэтому получит чистую воду для глаза.

— Сначала раны, — говорю я ему. — Потом посмотрим, что у нас останется.

— Я был прав, — со смехом говорит он. — Ты властная.

— Нет, — поддразниваю я. — Просто ты непослушный. А теперь откинь голову назад и дай мне взглянуть на тебя.

После нескольких минут осмотра я прихожу к единственному медицинскому заключению о глазе Мендозы: он загрубел, и пошло заражение. Я добавляю в него чистую воду, чтобы попытаться смыть грязь, но не знаю, что еще нужно делать, кроме как перевязать его и содержать в чистоте. Вот, что мы делаем с одеждой из сумки, я кладу чистую белую майку к его глазу и закрепляю ее на месте полосками гавайской рубашки. Это может быть единственная дополнительная одежда, которую мы найдем в джунглях, и возможно, плохая идея уничтожить ее, но мне потеря глаза кажется хуже всего.

Я завязываю узел на затылке Мендозы, стараясь не обращать внимания на то, что мои действия приближают грудь к его лицу, и вероятно, он получает удовольствие от этого зрелища.

— Вот, — говорю я ему. — Это должно не допустить попадания вирусов и прочего до тех пор, пока мы не выберемся отсюда.

— Спасибо, Ава, — говорит он тихим мягким голосом.

Звучит ласково, когда он произносит мое имя.

— Ты не сказал мне, откуда знаешь мое имя, — подчеркиваю я.

— Я Рафаэль, — говорит он мне. — Раньше, когда мы говорили, я назвал тебе свое настоящее имя.

— И ты просто уклонился от моего вопроса, — отвечаю я. — Так что, если ты не хочешь потерять другой глаз, то должен ответить мне.

В ответ на мою угрозу он самодовольно улыбается.

Глава 8

Рафаэль

Рикошет пули повредил мне глаз. Я потрясен от свободного падения с шести тысяч футов в джунгли. Понятия не имею, где мы находимся, и у нас нет припасов, но я никогда не был счастливее, чем когда Ава сунула мне в лицо свои сиськи. Эти детки ощущались, как самые мягкие подушки, и я был бы счастлив задохнуться в этой влажной долине. Может быть, я даже получил бы возможность слизывать ее пот…

Я мог бы стонать и сделать вид, что моя травма была еще хуже, чтобы продлить момент. Она гладила мой лоб нежными руками, и возможно, это было мое воображение, но мне показалось, что она задержалась, проводя рукой по моим волосам.

«Закопайся в них», — хочу я ворчать.

— Какого черта? Что это за звук? — Ава прижимает меня к себе.

Если не отвечу, значит ли это, что я могу остаться в этом положении навсегда? Потому что я хочу этого. На самом деле, нет, я бы хотел отодвинуться и пососать один пухлый сосок, пока он не станет твердым, как алмаз. Потом я бы хотел скользить вниз, пока мой рот не выровнялся бы с ее киской, и попробовать, какая она на вкус между ног. Зверь у меня между ног заревел. Обезьяны над нами снова закричали, заставляя девушку подпрыгнуть, и ударить мой здоровый глаз локтем. Боль служит напоминанием о том, где мы находимся, кто я, и на что, черт возьми, я должен обращать внимание.

— Это воющая обезьяна. Они звучат, как кричащие люди, или иногда как ягуар. Они вроде тупые, и если мы найдем пистолет Афонсо, мы сможем убить его, и этого мяса нам хватит, чтобы есть его неделю.

Она вздрогнула.

— Я не хочу есть обезьяну.

Джунгли жаркие и влажные днем, а ночью холодные. Если комары не съедят нас заживо, то ягуары и анаконды могут это сделать. Не очень много людей могут потерпеть крушение в середине Амазонки и выбраться отсюда, но я увеличиваю наши шансы примерно с двадцати до пятидесяти процентов, основываясь на позитивном отношении Авы. Пока мой глаз не заживет, я не смогу дать нам больше, чем это. Если бы мы могли найти сумку бойскаута, то могли бы значительно увеличить наши шансы.

— В Амазонке много еды от бананов до рыбы, поэтому если ты не любишь обезьян, мы не будем ее есть.

Она снова вздрагивает.

— Спасибо.

— Ты вегетарианка?

Нет, это не может быть правдой. Разве она не ела ветчину в кафе? Но мне хочется услышать это от нее. Я хочу знать о ней все.

— Нет, но по какой-то причине, мысль, что мы будем есть то, что может кричать, как человек, пугает меня.

— Обезьяна вышла из меню, — говорю я, не пытаясь отойти от своей стойки. — У меня есть нож за поясом.

— У тебя есть что-то еще, кроме ножа?

У нее обвинительный тон, будто я скрываю от нее что-то еще.

— Нет, — медленно говорю я. — Просто нож.

Она сужает глаза и протягивает руку, указывая на мою талию.

— Что насчет этого?

— Мои брюки? Не думаю, что они подойдут тебе или будут хорошим оружием. Кроме того, я бы предпочел, чтобы мои ноги не съели комары.

— Послушай, если ты собираешься оставить меня позади, то сделай это сейчас. Не обманывай меня.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — мне нравится издеваться над ней.

— Вот! — выплевывает она, указывая на этот раз пальцем прямо на мой член, и я вздрагиваю. — Уверена, что ты что-то прячешь. Что за вещь у тебя в кармане?

— Не твое дело, бл*ть, — рычу я, и мое хорошее настроение улетучивается.

Чувствую, как жар поднимается к моему лицу, и это никак не связано с влажностью. Мне хочется, чтобы моя эрекция утихла, но когда она смотрит на нее, набухший член только растет.

— Боже мой! Это… Это не пистолет, не так ли? — она широко раскрывает рот от шока.

— Нет! — эрекция не пройдет быстро, не с ее взглядом, полным удивления.

Девушка поднимает на меня взгляд и снова опускает его вниз. Черт бы ее побрал, если она оближет эти чертовы губы. Отвернувшись, я расстегиваю молнию, поправляю свой ствол прямо вверх за пояс моих брюк, застегиваю молнию и натягиваю футболку сверху. Это скрывает небольшую часть проблемы.

— Идем!

— Извини, — бормочет она.

Поднявшись на ноги, я застигаю ее врасплох. Она спотыкается, и к счастью, перестает смотреть на меня.

— Хватит, — рычу я более грубо, чем собираюсь. — У нас есть важные вещи, на которых нужно сосредоточиться, например, где мы будем спать ночью.

Она выглядит удивленной и кивает в знак согласия.

— Извини, я была просто застигнута врасплох. Тебе не нужно говорить мне, что у тебя в кармане, если ты не хочешь. Но я должна напомнить тебе, что мы здесь вместе.

Чувствую себя задницей. Не знаю, смеяться или плакать, что она думает, будто мой член не настоящий. Такое впервые. Большинство цыпочек кричат в ужасе. Время сменить тему, потому что даже ее шутливое упоминание о друге внизу, возбуждает его. Мои свободные штаны никогда не бывают достаточно свободными, когда зверь пробуждается, а с тех пор, как я увидел Аву, думаю только о ней, о ее формах и ошеломляющих оргазмах.

Я меняю тему.

— Если мы найдем воду, можно пойти вниз по течению, пока не найдем деревню. Проблема решена. Мы спасены, — почему меня это огорчает? Не думаю, что должен обдумывать это.

Но прежде, чем мы дойдем до цивилизации, мне нужно объяснение от Авы о том, что она носила в сумочке. Что-то довольно важное, раз Афонсо пытался ее забрать, но было бы хорошо точно знать, с чем я имею дело.

Я осматриваюсь вокруг. Оглядываю крону деревьев, которая спасла нас от падения. Вокруг лежат куски металла и пластика, но листва похожа на плотную стену. Нам нужно забраться в листву, чтобы посмотреть, сможем ли мы спасти что-нибудь.

— Откуда ты знаешь мое имя? — повторяет она.

— Потому что в течение нескольких дней я наблюдал за тобой. Ты передаешь информацию потенциальным покупателям для Луи Дюваль. Его брат Редуан Фуке — твой хранитель, и хотя он не изнасиловал тебя, он тебя ударил.

Протянув руку, я слегка провожу по синяку у нее на щеке. По иронии судьбы, это результат кулака Фуке, а не крушения самолета.

Она отворачивает лицо от моей руки, и я сжимаю руку в кулак. Конечно, она не хочет, чтобы я к ней прикасался. С чего бы это? У такой красивой женщины, как Ава, мужчины постоянно лежат у нее в ногах. Именно ее красота в сочетании с необычными глазами заставляла Фуке опасаться ее. Дьявол носит много лиц, включая мое собственное.

— Я не собираюсь делать тебе больно. Мне просто нужно знать, что было в сумке. Что ты продавала?

— Не знаю! — кричит она. — Если мы не найдем сумочку и не вернем Дюваль, мою лучшую подругу убьют!

— Кто это? Роза Уэйверли? Она тоже модель, как ты, верно?

— Не такая же, как я. Роза — известная модель, — я пожимаю плечами на этот бессмысленный факт.

— Но ты тоже модель, верно? — по крайней мере, к этому выводу мы пришли, основываясь на исследованиях Беннито.

— Модель рук! — она толкает свою травмированную руку ко мне. — Это все, что я когда-то делала, но, возможно, сейчас не смогу найти другую работу.

— Наверное, поэтому мы никогда не находили фотографии твоего лица, — это также объясняет, почему у нее руки такие ухоженные.

— Кто мы? А сколько ты расследовал? На кого ты работаешь? Кто ты? — она кладет руки на бедра и выглядит так, будто не сдвинется с места, пока я не отвечу на все ее вопросы.

— Я наемник. Беру работу у разных людей для разных вещей, и одна из этих вещей связана с Дювалем.

— Это не ответ.

Это все, что я говорю. Поднимаю руку, чтобы потереть себе голову, и все мои мышцы в плече кричат в знак протеста. Завтра мы оба будем чувствовать себя дерьмово.

— Я бы хотел стоять и говорить весь день, но нам нужно идти. Осталось всего несколько часов до вечера, и нужно найти укрытие до захода солнца.

— Не сдвинусь ни на шаг, пока ты не дашь мне больше ответов.

Я смотрю на нее, и после нескольких секунд молчания она вскидывает руку.

— О чем я вообще говорю? Даже не смогу выбраться из этого места живой.

— Мы выберемся.

Я осматриваюсь вокруг в поисках палки. Бамбук подойдет.

— Мы будем искать оружие — все, что можно превратить в копье, например, осколок металла, который можно обернуть к концу палки. Внизу черный нейлоновый пакет со светоотражающей лентой. Он неуничтожим, и если мы его найдем, в нем есть все, что нам нужно — палатка, одеяло для сна, репеллент от комаров, таблетки для очистки воды, кремни, зажигалки.

— Это как сумка для выживания?

— Это так, — самодовольно говорю я.

— Отлично. Однако я не доверяю тебе и не спущу с тебя глаз.

Как будто это беспокоит меня. Я поднимаю полупустую бутылку с водой. Там должно быть больше, откуда она упала, хотя вода меньше всего беспокоит нас. С помощью листа и небольшого количества песка мы можем собирать росу и дождевую воду. Нам нужна сухая одежда и укрытие.

Трудно увидеть солнце из-за густой кроны листьев, но мох на дереве указывает на то, что мы стоим на севере.

— Ты раньше разбивала лагерь, Ава?

— Нет. Никогда.

Девушка хлопает ладонью по шее, где только что сидел комар.

— Делала прививку от малярии до того, как полететь в Лиму?

Одна из самых больших опасностей — укусы комаров.

— Нет, но Роза снималась на Таити пару месяцев назад, и я ездила с ней. Тогда мы сделали несколько снимков.

— Вот, наш план. Нам нужно найти рубашки с длинными рукавами и брюки. Это поможет защитить нас от укусов. Если мы не сможем найти их, нам придется покрыть грязью открытые части тела. Высохшая грязь защитит нас от укусов. Нам также нужен большой брезент или пончо, которые мы можем использовать в качестве укрытия.

— Но если мы найдем эту сумку, тогда все будет хорошо, верно?

Она спрашивает с такой надеждой, что у меня не хватает смелости сказать ей — в сумке нет ничего большего, чем нож для фруктов, спрятанный в подкладке бутылки с водой, который отлично подходит для изготовления удочек из бамбука, но не подходит для защиты от хищников джунглей. Слабое количество солнечного света, пробивающегося сквозь деревья, указывает на то, что сейчас, вероятно, полдень. У нас есть всего несколько часов до наступления сумерек, и мы должны быть в безопасности где-то до этого.

— Правильно. Пойдем.

Я снимаю ремень и достаю спрятанный внутри пряжки нож, прикрепляя его к концу ремня. Передаю Аве бутылку и оборачиваю ремень свободной рукой. Получив оружие, я беру бутылку из ее рук и бросаю в густую листву.

— Что ты делаешь? — кричит она. — Это была наша единственная бутылка воды.

— Я пытаюсь избавиться от любых животных, таких как спящие змеи и другие жуки. В джунглях есть около двухсот животных и насекомых, которые могут убить тебя, и большинство из них ты не сможешь увидеть, пока не наткнешься на них.

— Что, если мы не найдем эту сумку? — ее голос немного дрожит.

— Тогда мы используем то, что у нас есть.

Схватив девушку за руку, я засовываю за пояс моих штанов.

— Подожди. Ступай туда, куда я ступлю, и следи за всем, что движется.

Она прилипает ко мне спиной, и как больной человек, я чертовски наслаждаюсь этим.

Мы идем вперед и не находим ничего, кроме брошенной бутылки с водой. После тридцати минут поисков я обливаюсь потом от жары и влажности. Ава тяжело дышит от напряжения. Я отмечаю каучуковое дерево своим ножом. Если нам нужно, мы можем использовать латекс, который дерево производит для защиты, но на данный момент у меня нет ничего, чтобы собрать жидкость, кроме бутылки с водой, а нам она нужна для хранения воды.

— Как ты думаешь, что случится с Розой, если я не доберусь до Пукальпы? — спрашивает она, когда мы прорезаем еще один клубок лозы и густого подлеска.

— В какой-то момент самолет будет объявлен пропавшим без вести, и отправлена поисковая команда. В черном ящике самолета достаточно батареи, чтобы подавать сигнал примерно тридцать дней. К тому времени нас уже не будет здесь, — уверенно отвечаю я, хотя моя вера в нашу успешную эвакуацию из джунглей уменьшается, нет абсолютно никаких доказательств крушения — по крайней мере, не на юг. — Дюваль нуждается в тебе, и покупка состоится позже. Тогда Роза будет освобождена.

Это все ложь. Понятия не имею, что будет с Розой. Скорее всего, они изнасилуют и убьют ее, но не говорю об этом Аве. Она почему-то считает, что Роза все еще жива.

— Давай пойдем на восток, а затем на север и посмотрим, не сможем ли мы сделать широкий круг того места, где мы приземлились. Там должно быть что-то.

— Например? — ее голос звучит устало. — В самолете было всего несколько человек, поэтому багажа или еды может быть мало.

— Ты нашла несколько вещей, значит, должны быть и другие.

— Как ты думаешь, кто еще остался жив?

— На самом деле, нет. Думаю, нам чертовски повезло, что мы пережили падение.

Я решил не говорить ей, что, по-моему, Афонсо мог убить пилота и стюардессу до того, как самолет упал. Возможно, один из пассажиров в задней части самолета выжил.

— Вероятность того, что кто-то еще сделал это, невелика. За исключением Афонсо, у которого был наполовину прикрепленный к нему парашют, а также сумочка с украденными товарами и моя сумка бойскаута.

Если он выживет, я с удовольствием убью его. Это сделает меня очень счастливым, и я продвинусь вперед.

Глава 9

Ава

У меня кружится голова от информации, когда мы проходим через джунгли.

Этот парень Мендоза следил за мной.

Он говорит, что ему нужна только информация от Дюваля для продажи, но думаю, есть еще кое-что. В конце концов, я знаю, как мужчины обращаются с женщиной, когда она не имеет значения. Когда она для них меньше, чем ничто. Именно так со мной обращались Фуке и Афонсо. Будто я была вещью с сиськами. Я поймала Мендозу, когда он уставился на меня, но не в плохом смысле. Просто в каком-то заинтересованном благодарном смысле.

Он помнил, что Фуке ударил меня. Его прикосновения были нежными. Внимательными.

Он смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю.

Все это заставляет меня задуматься, насколько его история поверхностна, и не вижу ли я в его поведении больше, чем следовало бы. Конечно, в прошлом я встречалась с парнями. Сейчас ни с кем не встречаюсь, но я знаю сигналы. Очевидно, что Мендоза запал на меня.

Это… не плохо. Если я ему нравлюсь, он защитит меня. Я не первая женщина в мире, которая меняет внимание мужчины ради безопасности. Просто должна принимать это. Сейчас мне нужно сосредоточиться на том, чтобы выбраться из джунглей живой. Я могу беспокоиться о Розе, когда вернусь в город, и сделка будет заключена. Они не могут продолжать сделку без Афонсо и меня.

По крайней мере, надеюсь, что они не могут.

«Все по порядку, Ава», — говорю я себе.

Мендоза делает паузу и задумчиво оглядывает джунгли.

Смахнув влажную прядь волос со лба, я вглядываюсь в папоротники и деревья. И не вижу ничего, кроме джунглей.

— Почему мы остановились?

— Я думаю.

— Хорошо. Что же нам теперь делать?

Я ни сколько не турист, поэтому последую его примеру.

Сейчас просто благодарна, что со мной кто-то есть. Стараюсь не думать о том, что было бы, если бы я была одна. Если он захочет остановиться неизвестно где, я ему доверяю.

Мужчина щурится на небо единственным здоровым глазом.

— Думаю, у нас есть около часа до заката. Мы должны закончить проверять местность, чтобы убедиться, что там нет хищников и разбить лагерь. — Он поворачивается, указывая на большое дерево неподалеку. — Может быть, у основания вон того дерева?

— Лагерь — это хорошо, — соглашаюсь я.

Я устала бродить по джунглям. Жарко, душно, каждый час идет дождь, и повсюду ползают жуки. Ненавижу их. Если это то, что включает в себя кемпинг, не хочу этого. Буду счастлива пробыть городской девушкой до конца своих дней.

Повернувшись, он смотрит на меня.

— Как твои дела?

Я слегка улыбаюсь ему.

— В данный момент мне очень плохо, но я стою. Как насчет тебя?

— Не так несчастен, как ты, — говорит он, и это звучит почти весело.

Он снова берет на себя инициативу, и мы приближаемся к нашему избранному дереву, которое будет укрытием на вечер.

Более тщательный осмотр разочаровывает. Это… ну, это дерево. Я разочарована тем, что у него нет тонны низко висящих ветвей или еще чего-то, что выглядит, как укрытие. Корни огромные и широко раскинутые, а между ними на дальней стороне есть колыбель, на которую указывает Мендоза.

— Мы можем взять немного листьев и сделать какое-нибудь покрывало, чтобы застелить землю, так что мы не будем кататься в грязи. Возможно, мы можем вырезать еще несколько, чтобы сделать навес. И нам нужно найти сухие дрова для костра.

Я тупо смотрю на него.

— Сухое дерево? Постоянно идет дождь.

— Я не говорил, что мы найдем его, просто оно нужно нам для костра, — он мне криво улыбается. — Возможно, сегодня мы останемся без костра.

У меня сердце замирает при этой мысли.

— Давай пока не будем об этом думать. Скажи мне, что делать, чтобы начать.

Мы делим работу пополам. Поскольку у Мендозы единственный нож, он собирается срезать листья и сделать крошечное убежище. Я ношу с собой легкую палку, как дубинку, и бутылку с водой. Моя работа — обыскать окрестности на предмет древесины, мусора и всего, что может нам пригодиться.

Я иду на поиски, стараясь, чтобы свист Мендозы, срезающего ветки и пальмовые листья, доносился как можно ближе. Двигаюсь медленно, каждый раз бросая бутылку с водой в кусты, чтобы спугнуть что-нибудь. Всякий раз, когда я касаюсь веток ушибленной рукой, чувствую пульсирующую боль.

Иногда слышу, как что-то ускользает, но нахожу только грязь, жуков и листья. Что касается дров, я нахожу несколько палочек здесь и там, но все промокло. Я прижимаю больную руку к груди и жалкое количество дерева вместе с дубинкой. Если так пойдет и дальше, это могут быть дрова.

Осмеливаюсь уйти довольно далеко, и Мендозу становится едва слышно на расстоянии. Кустарник здесь гуще, но в кронах деревьев над головой есть просвет, что является хорошим знаком. Я швыряю бутылку с водой, и она ударяется обо что-то.

Застыв на месте, я ожидаю, что из папоротников с ревом выскочит разъяренный ягуар. Когда ничего не происходит, делаю шаг вперед, и мое любопытство берет верх. Появляется намек на темно-синий цвет, а затем оно становится квадратной формы, которая неуместна в диких джунглях. Вижу коричневую мокасину, торчащую в воздухе, и смотрю на все это мгновение, прежде чем понимаю, что нашла одного из пропавших пассажиров, все еще пристегнутого к креслу.

Он не смотрит на меня, но та его часть, которую я вижу, слишком мала, а это значит, что его много… скомпоновалось, когда тело ударилось об землю.

Кусочек кожи, который я вижу между лодыжкой и носком, распух, раздулся и стал фиолетовым. Пока смотрю, на него садится муха.

Задушенный крик вырывается у меня из горла.

Через две секунды Мендоза уже возникает и кладет руку мне на плечо.

— Ава? Что это?

Повернувшись, я прячу лицо у него на груди.

Больше не хочу здесь находиться. Не хочу этого видеть. Знаю, веду себя по-детски, но сейчас не хочу быть сильной. Поэтому я прижимаюсь головой к его шее, позволяя обнять меня, и поглаживать по спине.

Успокаивать меня.

Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю запах Мендозы. От него пахнет потом, грязью и дождем. Это хороший запах, и я делаю глубокие вдохи.

Он издает тихий горловой звук, успокаивая меня, и снова скользит рукой по моей спине, даже когда дождь снова начинает лить. Вероятно, нормальный парень захотел бы укрыться от дождя или подразнить меня за то, что я повела себя, как ребенок, найдя мертвого парня.

Мендоза просто держит меня так, будто нет места лучше, где он хотел бы быть.

И когда я прижимаюсь к нему, не обращая внимания на пульсирующую боль в моей больной руке, ощущаю, как что-то давит мне на живот, но это не рука. Мендоза возбуждается, когда я прижимаюсь к нему мокрым телом. Ладно, это, наверное, моя вина. Меня это устраивает.

Но это напоминает мне, насколько чертовски велико его оборудование. Это не то, что я должна замечать в ситуации жизни и смерти. Это не так. Но когда у парня в штанах что-то вроде фонарика?

Ты, черт возьми, замечаешь это независимо от ситуации.

На самом деле, фонарик может быть недостаточно большим для сравнения. Больше похоже на бутылку вина. Иисус.

Парень с неподходящим стояком? Такое случается. Я могу пройти через это. Парень с неподходящим стояком больше любого бревна, которое я смогла бы найти в тропическом лесу? Гораздо менее нормально. На самом деле, немного страшно.

Мендоза снова проводит рукой по моей спине.

— Ты в порядке, Ава?

Должно быть, я напрягаюсь и отстраняюсь.

— Да, я в порядке. Он… просто напугал меня, — и я говорю не о мертвом теле.

— Это пилот?

Я издаю сдавленный звук, снова сосредоточившись на мертвом теле.

— Пилот? Хм, я не проверяла.

Похлопав меня по плечу, он отпускает.

— Я проверю. Не смотри.

Когда он уходит, я занимаюсь тем, что подбираю дрова, которые бросила, прижимаясь к нему всем телом. Мое опухшее запястье посылает сигнал бедствия по всей руке, и скоро его придется осмотреть, но для этого будет время попозже. Прямо сейчас огонь — и ладно, уход от мертвого парня — это приоритет.

— Пилот, — говорит Мендоза через минуту. — Если тебе от этого легче, он был мертв еще до того, как упал на землю. Голова расколота. Вероятно, он потерял сознание, итак и не проснулся.

Как ни странно, но от этого чувствую себя немного лучше и с трудом сглатываю.

— У него есть с собой что-нибудь полезное?

— Хочешь его куртку?

— Боже. Я не знаю, — от одной мысли об этом меня снова тошнит.

— Ты можешь замерзнуть этой ночью.

— Тогда мы просто прижмемся друг к другу, — в отчаянии говорю я.

Я очень, очень не хочу снимать куртку с мертвеца и носить ее. Это влечет за собой все виды ужасной кармы, а я даже не могу справиться со всей плохой кармой, которая у меня уже есть.

— Все в порядке?

— Хорошо, — говорит он странным пустым голосом. — Дай мне несколько минут, и я утащу это подальше от лагеря, чтобы хищники не добрались сюда. Почему бы тебе не вернуться к дереву?

Кивнув, я возвращаюсь в наш импровизированный лагерь. Чувствую себя трусихой, убегая, но мне все равно. Я иду к нашему гнезду на деревьях и не удивляюсь, что Мендоза был очень занят, пока я была в кустах, исследуя местность. Там есть гнездо из листьев в качестве импровизированной кровати, и он начал навес, который связан несколькими листьями и еще лозами. Для одноглазого парня он довольно ловок. Ну и что, что член в его штанах больше, чем змеи в джунглях? Я кладу дрова на покрытую листьями кровать и немного работаю над А-образной рамой. Может, я и беспомощна, но знаю, как завязать узел или два, и я левша, так что могу использовать правую руку, как опору.

Я работаю над этим некоторое время, чтобы отвлечься от мертвого парня… и очень-очень живого парня. Когда Мендоза возвращается, сгущаются сумерки, и я смахиваю с кожи сотню комаров, а навес почти готов. Я должна догадаться, как все работает, но Мендоза смотрит на меня впечатленным взглядом.

— Хорошая работа, — говорит он.

— Если я сделала что-то не так, прости. Я просто…

— Нет, ты отлично справилась, Ава. Действительно, — он подходит ко мне, похлопывает по плечу и неловко убирает руку. — Я оставил тело на берегу реки. Решил, что какой-нибудь хищник доберется до него к утру, и не будет искать его здесь.

— Хорошо.

Мужчина садится на корточки рядом с моей жалкой вязанкой дров, и я вздрагиваю, ожидая, что он даст мне порцию дерьма за то, что не нашла больше. Он берет один кусок, сжимает его и качает головой.

— Слишком мокро для костра. Если мы накроем его и спрячем в безопасном месте, возможно, к утру он высохнет.

С трудом сглотнув, я шлепаю другого комара.

— С нами все будет в порядке?

— Если только нас не будут искать крупные хищники, то да.

— Это не очень утешительно.

Мендоза поворачивается ко мне и лезет за пазуху.

— Я не любитель давать обещания, которые не могу сдержать, — он вытаскивает пару маленьких мешочков и улыбается. — Но я нашел вот это.

Кренделя.

— Ты нашел тележку с напитками?

У меня желудок голодно урчит, и мне хочется вырвать у него из рук оба пакета и вытряхнуть их содержимое.

— Часть ее. Там было много разбитых банок и эти два пакета. Надеюсь, завтра мы сможем провести разведку подольше и найти все остальное.

— Но воды больше нет?

Мне очень хочется пить, а те глотки, что мы пьем из бутылки, не помогают.

Он качает головой.

— Мы снова наполним бутылку с помощью листьев, когда пойдет дождь, как раньше.

Пока мы шли, он снял с дерева большой лист и держал его, пока лил дождь, а я держала бутылку. Он дал нам немного воды, но я чувствовала, что могу выпить целый кувшин.

— И никаких следов твоей бойскаутской сумки? — спрашиваю я.

Мендоза снова мрачно качает головой.

— Или Афонсо. Если этот ублюдок сбежит…

— Это ему не поможет. Если мы не можем выбраться отсюда, он тоже не сможет, верно?

Он проводит рукой по мокрым волосам, стараясь не коснуться бинтов. На лице у него появляется печальная улыбка.

— Правильно.

Дождь снова начинает капать, и мне хочется закричать, когда первые капли попадают на мою кожу. Дождь лил и лил весь день, и как только я начинаю высыхать, он начинается снова. Не горю желанием спать мокрой в темных джунглях, а Мендоза только качает головой и идет к дровам, заворачивая их в листья, и прижимает к стволу дерева. Затем он сдвигает навес с одной стороны ствола и жестом приглашает меня присоединиться к нему.

— Если вы не возражаете, на ужин у нас будут крендельки.

— А я-то надеялась, что мы поужинаем жуками, — беспечно говорю я и подхожу.

— Это завтрак, — поддразнивает он в ответ.

Это так смешно, что я смеюсь, а он улыбается мне в сумерках.

Мы берем по пакетику крендельков, запиваем их несколькими глотками воды и пытаемся устроиться поудобнее. В нашем крошечном полуразвалившемся убежище не так уж много места. Вода все еще капает вниз, но навес защищает нас от некоторых из худших осадков, так что это так. Мендоза выходит на улицу, и понимаю, что он делает это для того, чтобы я могла быть в самой защищенной части навеса, где будет меньше дождя.

Это… приятно.

— Здесь хватит места для нас обоих, — говорю я ему, когда толстая капля дождя падает ему на голову, прямо туда, где у него повязка, и указываю на повязку у него на глазу. — Ты должен держать его сухим.

Неловко поерзав, он не пододвигается ко мне.

— Я в порядке.

Я закатываю глаза и ложусь, прижимаясь всем телом.

— Иди сюда. Я не кусаюсь.

Знаю, почему он не хочет. Это тот монстр в штанах, на которого я указала, как на краснеющую девственницу. Черт, я не виню его за это. «Монстр в штанах» — это мягко говоря. Слишком мягко.

Я встречалась с парнями, у которых члены были всех форм и размеров. Я не новичок в сексе, и видела свою долю уродливых пенисов. Обрезанные, низко висящие яйца, и я все это видела. Однако никогда не видела такого большого члена, как у Мендозы. Он прошел мимо всей категории «счастливчик» и прямо в категорию «что за вечно любящий трах». Категория «не приближайся ко мне». Тот, который заставляет мои ноги сжиматься, и хотеть сжаться при мысли об этом. Я не видела его голым, но если то, что очерчено в его штанах, законно, он ненормально огромен. Смешно думать, что я приняла его за оружие.

Нет такого большого пистолета.

Дело в том, что меня не волнует размер его члена. Имею в виду, не более чем разговорная тема, как мои гетерохромные глаза. Но знаю, что Мендоза — парень, и если мы прижмемся друг к другу, основываясь на его реакции на меня раньше, он получит стояк. Это будет очень неловко.

Но если мы не прижмемся друг к другу, он сядет под дождем, и мы потеряем тепло тела. Это помещает вещи решительно в колонку «прижиматься». Прижав больную руку к груди, я похлопываю по пальмовым листьям и избегаю любых опасений, которые могут возникнуть по этому поводу.

— Иди ко мне.

Мендоза садится рядом со мной, хотя я вижу, что он этого не хочет. Хорошо. Мне придется сделать первый шаг, если мы хотим преодолеть всю эту неловкость. Я жду, пока он вытянет свои длинные ноги, затем придвигаюсь к нему поближе, и снова кладу голову ему на плечо, прижимаясь к нему. Не в сексуальном смысле, а в невинном объятии.

Он секунду колеблется, а потом кладет руку мне на плечо.

— Следи за запястьем, — говорю я, указывая на больную руку.

— Я должен взглянуть на него.

— Утром, — отвечаю я, потому что становится так темно, что едва различаю Мендозу.

Вообще-то, не хочу, чтобы кто-то касался моего запястья прямо сейчас, включая и меня. Это слишком больно. Я прислоняюсь к мужчине, и он теплый, как мой собственный обогреватель. Это очень мило. Почти не возражаю против дождя, холода и темноты.

Почти.

С наступлением темноты в джунглях становится тихо. Слишком тихо. Ненавижу это, поэтому снова говорю.

— Может, сыграем в игру?

— Хм-м?

— Да. Ты говоришь мне о себе то, чего я не знаю, а я говорю тебе то, чего не знаешь ты. Каждую ночь. И когда мы выберемся отсюда, возможно, мы будем друзьями, — я толкаю его здоровым локтем. — Хотя, честно говоря, я бы предпочла, чтобы мы ушли, как чужие, по той причине, что нас так быстро спасли.

Он хихикает.

— Я начну, — говорю я. — У меня глаза разного цвета.

— Я знал это, — его голос звучит мягко в темноте.

По какой-то причине чувствую, как краска заливает мне щеки.

— Хорошо. Я же говорила, что я модель рук, верно?

— Ты говорила. Продолжай.

— Хорошо, — пытаюсь придумать другой факт для своей игры. — Вот, один. Я потеряла девственность, когда мне было четырнадцать. Лагерь. Он был консультантом, и ему было всего пятнадцать. Все это было очень гламурно, когда я была ребенком, но оглядываясь назад, думаю, что это довольно глупо, — и слабо улыбаюсь при воспоминании о том, каким глупым и непослушным подростком я была. — Но у него были такие плавные движения. Даже спел мне песню Джастина Тимберлейка. После этого я попалась на крючок.

Он фыркает. Не могу сказать, забавляет ли его мой рассказ или ему противно. Думаю, я не стала бы винить его ни за то, ни за другое.

— Твоя очередь, — говорю я.

Мендоза молчит так долго, что начинаю сомневаться, будет ли он играть в нашу игру или нет.

Я барабаню пальцами по его груди, ожидая.

— Ну?

Он напрягается. После долгого напряженного момента он говорит, почти нехотя.

— Мои друзья зовут меня Раф.

Я закатываю глаза. Это то, что я получаю от него?

— Какой секрет, — сухо говорю я.

Он не отвечает. Прижатый к моему плечу, он снова весь напряжен. Неудобно. Интересно, у него опять эрекция?

Проведет ли он следующие несколько дней… Господи, пожалуйста, пусть это будет всего несколько дней… ему неловко рядом со мной. Думаю, нам нужно поговорить в открытую.

— Может, нам стоит поговорить об этом, Раф?

— Это?

— Ты знаешь. Годзилла.

Глава 10

Рафаэль

Интересно, сколько времени нужно, чтобы утопиться в дождевой воде? Или, по крайней мере, навсегда убить эрекцию. Если бы я верил во всевышнего, то заподозрил бы, что меня наказывают за какой-то дурной поступок, который я совершил в прошлом. Я сделал много из них, так что думаю, это карма, гадящая мне на голову. Это единственный способ объяснить, как я застрял в джунглях с самой горячей задницей во всем человечестве.

К сожалению, эта сексапильная женщина смотрит на меня, как на урода, которым я и являюсь, будто я могу причинить ей боль. Что я могу, но не собираюсь делать.

— Годзилла? — пытаюсь изобразить ухмылку, но, судя по ее растерянному виду, похоже, что я обделался. — У тебя богатое воображение.

Она хотела поиграть в какую-нибудь игру типа «никогда не было» в джунглях? Я мог бы с первой попытки превзойти ее. Никогда не высасывал яд паука из собственной ноги. Пить. Никогда не выслеживал китайского вора-убийцу в Санкт-Петербурге и не убивал его. Пить. Никогда не убивал Колумбийского наркодилера в его укрепленном лагере. Это было особенно сладко. Лейте в кубок.

— Хо-о-о-рошо, — говорит она, и видно, что она мне не верит. — Послушай, я не боюсь, что ты меня изнасилуешь. В конце концов, ты говоришь, что следил за мной, так что полагаю, у тебя было много возможностей, но ты просто не в настроении. И это хорошо. Очень хорошо.

Она делает паузу, и теперь, очевидно, моя очередь говорить.

— Мне это не нравится. Изнасилование, — уточняю я.

— Рада слышать.

Я слегка отодвигаюсь, но ее тело следует за моим, и несмотря на неловкость разговора, и ее очевидное отвращение к тому, что у меня в штанах, я возбуждаюсь… снова. Трусь затылком об дерево, будто острая кора может пронзить мой толстый череп.

Я в гребаных джунглях. Могу лишиться глаза. Мне нужно выбраться отсюда вместе с моделью, пока Дюваль и его маленькая армия не напали на нас и не решили убить посреди тропических лесов Амазонки.

Я должен быть сосредоточен на том, как можно лучше поспать, а завтра найти достаточно припасов, чтобы добраться до деревни, которая может быть в десяти милях вниз по течению или в ста. Вместо этого продолжаю думать о том, какие у нее мягкие руки, и несмотря на то, что влажность две тысячи процентов, и мы оба вспотели, как собаки, она все еще хорошо пахнет — женственно и деликатно, что невозможно.

Моя безостановочная эрекция от нее тоже не поддается объяснению. Конечно, у меня и раньше вставало, но не от одного взгляда на женщину. Когда-то я был вечно озабоченным подростком, и даже манекены в местном торговом центре поднимали моего бойца. Но с тех пор я провел много времени, выкидывая секс и женщин из головы. Нет смысла, если я ничего не могу с этим поделать.

Моя дорогая мать назвала меня убийцей прежде, чем я успел произнести первые слова. Я был результатом самого ужасного опыта, который только может испытать женщина. Съел свою сестру-близнеца в утробе матери. Чуть не убил маму во время родов. Мой гигантский член был доказательством моего проклятого существования.

«Тебе не следовало рождаться», — говорила она.

Возможно, она права, но ничего не могла поделать, когда аборт шел против ее религии. Так я и жил, но не проходило и дня, чтобы она не напоминала мне, что я — чудовище, созданное дьяволом. Я существовал только для того, чтобы причинять боль женщинам, и само доказательство этого висело у меня между ног. Еще до того, как я смог произнести эти слова, понял, мое собственное тело — оружие, созданное, чтобы причинять вред, калечить и убивать.

Я пытался. Черт, пытался сделать свою мать счастливой. Старался не обращать внимания на то, что происходило у меня в штанах. Пытался, но не смог, и доказал ее правоту. Я существовал, чтобы причинять боль женщинам. Поэтому держался от них подальше.

«Вот, тут-то я и ошибся», — заключаю я.

Слишком много времени я провожу с Гарсией и его людьми. Это единственный рациональный вывод. Где-то на этом пути я начал избегать женщин, и теперь первое изолированное воздействие одной из них заставляет меня шататься. Если бы я был дома, мог бы исправить это, взяв себя в руки — буквально — но знаю, лучше не стоять снаружи нашего убежища в кромешной тьме ночи с моим членом в руке, дергая его, пока дюжина хищников лежит в ожидании.

Ава снова ерзает, и я прикусываю губу, чтобы не застонать вслух.

— Так, кто же эти друзья, которые называют тебя Рафом? — спрашивает она.

— Ты не устала? Потому что я устал, — делаю вид, что потягиваюсь, чуть не сбивая листья с нашего укрытия.

Может, если она заснет, то и я смогу уснуть. Я служил в армии. Нас учили спать в любом месте, в любых условиях, независимо от того, жарко или холодно, или сколько вражеских артиллерийских снарядов пролетает над нашими головами. Я тоже могу проспать эту пытку.

— Мне немного холодно.

Она прижимается ещё ближе, и клянусь Богом, задевает рукой Годзиллу. Он ревет, пробуждаясь к жизни, и кровь приливает к моему паху так быстро, что я почти теряю сознание.

Я вскакиваю, прежде чем успеваю сделать что-нибудь безумное, например, схватить ее руку и прижать к себе еще крепче.

— Я найду тебе одеяло.

Она хватает меня за ногу.

— Ты сказал, что мы не должны выходить в темноте — это слишком опасно. Там кромешная тьма. Ты не можешь уйти.

Она права, но я должен что-то сделать.

— Я собираюсь отлить.

— Можно мне хотя бы взять твой нож? — боль и страх звучат в ее голосе.

Я провожу рукой по лицу. Моя пятидневная щетина может превратиться в бороду, если мы не выберемся отсюда в ближайшее время.

— Конечно, — снимаю пояс, снова прикрепляя нож к пряжке. — Не убивай меня, когда я вернусь.

— Не веди себя, как хищник, — парирует она.

Слишком поздно.

Я повторяю наши шаги сегодняшнего дня. Пилота собираются съесть сегодня вечером. Это просто факт жизни. Я должен спасти от него все, что смогу. Легко нахожу его и снимаю с него одежду. Белая рубашка — безнадежное дело, пропитанное кровью. Пиджак ненамного лучше, но сделан из приличной шерсти. Я могу взять нож и сделать полоски, которые мы сможем обернуть вокруг запястья Авы, если ей понадобится шина, хотя, судя по моему беглому взгляду, рука и запястье выглядят более ушибленными, чем что-либо. Наверное, чертовски больно, но если бы она что-нибудь сломала, то не смогла бы сделать и шага, чтобы боль не одолела ее.

В карманах у пилота два энергетических батончика и пачка жвачки. Я комкаю его носки, которые в основном сухие, и засовываю их в карманы. Единственная туфля, о которую Ава чуть не споткнулась, была слишком мягкой и поношенной, чтобы быть приличным оружием. Одежда девушке может не понравиться, но мы можем использовать ее для постельного белья.

Больше ничего не нахожу, даже его пилотского пистолета. Видимо, у него его и не было. Я немного отхожу в сторону, достаю член и мочусь. Мертвый пилот отлично справляется с моей эрекцией. Я вытираю руки об землю и нахожу мокрый лист, чтобы смыть грязь. Свернув одежду, я вытаскиваю носки и засовываю их в рулон.

— Это я, — кричу я, приближаясь.

Ава заходит в укрытие, и я ныряю внутрь, пряча свернутую одежду пилота слева от себя, чтобы она не заметила. Нет смысла ей беспокоиться об этом сегодня.

— Ты там что-нибудь нашел?

— Пару батончиков. Хочешь?

Чувствую, как она качает головой.

— Нет, — девушка колеблется. — Ты нашел это у пилота?

— Да. Лучше пусть они будут у нас, чем у кого-нибудь из обитателей джунглей.

— Что с ним сегодня будет? — по звуку ее голоса определяю, она точно знает, что произойдет.

— Он мертв и ничего не почувствует.

Она вздрагивает. От страха у меня зудит в затылке, и когда Ава, съежившись, сидит рядом со мной, понимаю, что предпочел бы иметь мучительно болезненную эрекцию и твердые синие шары в течение нескольких дней, чем ее расстраивать. Эта женщина — солдат. Она не плакала, за исключением одного раза, когда поняла, что сидит на дереве. Думаю, это были слезы облегчения и благодарности.

Она не жаловалась. Девушка только и делает, что изо всех сил старается выжить. И я критиковал ее за то, что она пыталась быть дружелюбной, преодолевая свой страх. Вытянув ноги, я беру ее на руки.

Ава вскрикивает.

— Для тепла, — бормочу я.

— Да, — выдыхает она. — Ты чувствуешься, как обогреватель.

Несмотря на все ее изгибы, она весит меньше, чем несколько банановых листьев. Или может быть, я просто отвлекся на всю эту пухлую плоть в моей руке. Я устраиваю ее между своих вытянутых ног и обнимаю руками. Стараюсь расположить их низко, чтобы не раздавить ее сиськи. О, черт, она чувствуется хорошо. Ощущается, как мороженое в самый жаркий августовский день, или солнце в холодный весенний день. Как душ после долгого дня физического труда. Ощущается чертовски хорошо.

Мой «огорченный» член упирается ей в бедро. Я лежу, чувствуя, как немеет моя нога, но не делаю ни малейшего движения, чтобы подвинуться. Болезненное неудобство, может быть, то единственное, что поможет мне пережить эту ночь.

— Извини, если обидела тебя, назвав его Годзиллой. Наверное, думала, просто парни любят хвастаться своим размером пениса, и это будет смешно, но это не так, и мне жаль.

— Парни не обижаются, — отвечаю я.

— Неужели?

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и касается грудью моей груди. Мягкая, как зефир, и такая же вкусная. Я слегка скрежещу зубами.

— Нет, я просто устал. На самомделе, я очень устал.

Откинув голову, я закрываю глаза, но тут же представляю ее, потную и обнаженную, с грудями, колышущимися перед моим лицом.

— Тогда извини, что я тебя утомила, — шутит она.

— Ты прощена.

Я резко открываю глаза и смотрю в ночь. Возможно, ягуар нападет на нас, и мне придется выпрыгнуть из нашего укрытия, заставив его подчиниться. Нет, потому что тогда у меня будет постадреналиновая эрекция.

— Признай, он очень большой.

— Ава, — выдавливаю я.

— Ну?

Она совсем не выглядит испуганной. На самом деле, думаю, девушка пытается сдержать смех. Хотя это могут быть смешки от страха. Беннито смеется, как школьник, когда нервничает.

Я должен прямо взглянуть в лицо проблеме. Это слон в комнате, и он не станет меньше, пока она сидит у меня на коленях.

— У меня большой член, и очевидно, ты мне очень нравишься, но ничего не случится. Обещаю. Я никогда не причиню тебе вреда.

— Правильный секс никогда не повредит. Если, конечно, это не то, чем ты занимаешься, что прекрасно, но не для меня.

— Ава, ты можешь сейчас не говорить о сексе?

— О, Боже, конечно. Мне очень жаль.

Глубоко вздохнув, я закрываю глаза.

Она ерзает, пытаясь найти удобное место среди ветвей и твердой почвы. Сдвинувшись, девушка каждый гребаный раз трется об меня.

— Ава, перестань двигаться, — хрипло выдыхаю я.

Она немедленно замирает.

— Прости, — тихо говорит в ответ.

Она откидывает голову мне на грудь, и слышу, как глубоко и сосредоточенно она дышит, пытаясь обрести душевный покой. Такой, чтобы заснуть.

Я концентрируюсь на перемещении крови из члена в другие части тела.

Есть один простой способ выбросить Аву из головы, это думать о том, как девушка впервые увидела мой член. Она указала на него и закричала, спотыкаясь об диван, на котором мы целовались. Ее отец сбежал вниз по лестнице, чтобы выяснить, что случилось. Мы придумали какую-то историю про мышь. На следующий день она порвала со мной. Потом была девушка, которая думала, что сможет сделать мне минет, но она попыталась сделать это слишком быстро, и ее вырвало прямо на меня.

Один за другим я вспоминаю все свои подростковые катастрофы, пока пульсация в моем члене не утихает. Даже вытаскиваю худшее из своих воспоминаний — то, которое держу взаперти за бетонной стеной стыда и ужаса. То, где моя попытка секса заканчивается кровью, болью, слезами и возмездием.

У меня сжимается желудок, когда крики девушки и моей матери смешиваются в нечестивый хор.

«Ты животное. Проклятие. Ты должен был умереть в утробе матери. Ты мой крест, мое наказание».

Нет, я бы никогда не стал подвергать Аву этому.

Глава 11

Ава

— Кажется, я только что видела, как паук съел птицу, — говорю я Рафу, возвращаясь из кустов после того, как помочилась. — Я уже говорила, что ненавижу Амазонку?

Он усмехается и протягивает мне бутылку с водой.

— В данный момент я тоже не в восторге.

Я смотрю на бутылку с водой. Во рту сухо, но вода не очень чистая. Это дождевая вода, а значит, она такая же чистая, как и то, на что она упала перед тем, как попасть в нашу бутылку. Тьфу. Пью, стараясь не думать о том, что глотаю.

— Пей больше, — приказывает Раф. — Тебе нужно пить.

— Ты шутишь, да? — я стягиваю с себя мокрую рубашку. — Каждая унция моего тела чертовски влажная, потому что дождь не прекращается.

— Пей, — повторяет он тоном, не терпящим возражений.

«Извращенец», — почти говорю я ему, но через мгновение задыхаюсь, вспоминая наш вчерашний разговор.

— Придурок, — отвечаю я вместо этого, и он просто улыбается мне.

Раф немного чувствителен к своему большому члену. Это меня удивляет. Большинство парней с таким большим членом, вероятно, наслаждались бы возможностью вытащить его и произвести впечатление на людей. Раф ведет себя так, будто шокирован тем, что я заметила его.

И действительно, я умею отключаться… но не настолько хороша. Он похож на питона, лежащего в засаде, и виден через его мокрые брюки независимо от того, как он поправляет себя, или тянет рубашку вниз. Прошлой ночью, когда я пыталась заснуть, чувствовала его на себе.

Возможно, что я преувеличиваю его размер, потому что одежда заставляет вещи казаться больше, чем они есть. Может быть, поэтому так восхищена и в то же время напугана. Это как в фильмах ужасов, где они держат интригу, потому что реальность не так страшна, как наше воображение.

Сейчас мое воображение рисует Рафа с двухфутовой дубинкой между ног. Что кажется нелепым, потому что…

— Вот, — говорит Раф, появляясь в поле моего зрения.

Я немного подпрыгиваю и перестаю думать. Горячий румянец заливает мне щеки, когда мужчина протягивает энергетический батончик.

— Ешь, — говорит он.

«У тебя в кармане батончик или ты просто рад меня видеть?»

Подавив свой безумный смех, я забираю у него угощение.

— От мертвеца, — говорю я, указывая на очевидное. — А это обязательно?

— Возможно, это наша единственная еда на следующую неделю.

Что ж, это все объясняет. Думаю, мне придется. Я разворачиваю батончик, и когда Раф не делает ни малейшего движения, чтобы съесть второй, разламываю пополам и предлагаю ему одну порцию.

— Мне нужно, чтобы ты тоже был сильным, на случай если нам придется бороться с аллигатором.

Тень улыбки касается его лица.

— Аллигаторы застенчивее, чем ты думаешь.

«Не только они».

Откусив от батончика, я давлюсь вкусом. Гранола с арахисовым маслом. Сухой. Несвежий. Ужасный. Я съедаю каждый кусочек, слизывая крошки с грязных пальцев. Раф делает то же самое, а потом мы моем руки дождевой водой.

— Завтрак чемпионов, — сухо отвечаю я. — Ням-ням.

Он отряхивает длинные пальцы, и на какой-то голодный миг мне кажется, что он должен был позволить мне вылизать их дочиста. Это говорит мой желудок. Возможно, Мендоза прикасался ко всякой гадости в джунглях.

«Как его пенис».

Ладно, мне правда нужно выбросить его член из головы.

«Сосредоточься, Ава. Сфокусируйся».

— Так что же нам теперь делать? — спрашиваю я Мендозу, шлепнув себя по щеке, куда садится жук.

Я чешу руку, потому что она вся в укусах насекомых. Стараюсь не обращать на них внимания, но ощущаю, как меня кусают, и чешется все тело.

Кажется, им нравится моя бледная мягкая кожа и бронзовый загар Мендозы. Ублюдки. Я шлепаю другого.

Пока я шлепаю жуков, мужчина подходит ко мне и протягивает руку.

— Дай мне руку.

Мне любопытно, а он осматривает мое запястье и припухшие рубцы. Я всю ночь чесала укусы, и некоторые из них выглядят довольно плохо.

— Ты ничего не сломала. Мы могли бы завернуть руку, просто чтобы ты не ударилась, но опухоль должна спасть. Что касается укусов… ты поранишь себя, Ава, — говорит он. — Мы должны испачкаться грязью.

— Грязью… еще больше? — смеюсь я. — Мы недостаточно грязные?

— Для нашей кожи. Чтобы нас не искусали еще больше.

Мне не нравится мысль о том, чтобы добровольно стать еще грязнее, но как раз в этот момент на меня садится еще один жук. Я отмахиваюсь.

— Давай сделаем это.

— Пойдем, — говорит он мне. — Пойдем к реке.

Мы упаковываем наши вещи. Мендоза заворачивает маленькую вязанку дров в старую куртку пилота, используя один рукав с узлом на конце, чтобы держать наши припасы. В нем запасная одежда, бутылка с водой и полусырое дерево. Надеюсь, к вечеру оно достаточно высохнет для костра. Не думаю, что выдержу еще одну ночь в холодном влажном тропическом лесу.

Разрезав другой рукав, Раф разрывает его на полоски, чтобы сделать перевязку для моей руки, и позволяет мне решать, когда его использовать. Пока мы идем, замечаю, что это помогает сократить резкость.

Я позволяю Мендозе идти впереди, а сама иду за ним. Этим утром он бодр и полон энергии, а я определенно нет. Это был худший ночной сон. Сначала мне было холодно и больно. Затем Мендоза притянул меня к себе, и стало теплее. Но каждый раз, когда я шевелилась, он огрызался на меня. Я провела большую часть ночи, боясь пошевелиться, а его огромный член прижимался к моему боку. Прижиматься друг к другу, чтобы согреться, должно быть приятнее, чем было на самом деле.

А потом снова пошел дождь, появились жуки, и к рассвету мне захотелось плакать от изнеможения.

Конечно же, нет. Я застряла здесь и должна спасти Розу. Слезы не вытащат меня из джунглей и не остановят клопов. Так что мне придется смириться и продолжать.

Раф пробирается сквозь кусты, используя длинный шест, чтобы прихлопывать и скользить по земле, пытаясь спугнуть все, что кусается. Это делает движение медленным, но безопасным. Также дает мне много времени на изучение его спины. И его зада. Когда он передвигает ногами, вижу тяжелую выпуклость, лежащую на одной стороне его штанины, и понимаю, что должна изменить первоначальное предположение с «дубинки» на «бейсбольную биту».

Боже, я такая извращенка, что подкрадываюсь к чуваку, который пытается спасти мою задницу. Я не королева размера, но болезненно очарована парнем с таким огромным оборудованием. В смысле, если бы у меня были самые большие сиськи в мире, я бы ожидала, что он будет пялиться на них, верно? Или задавать вопросы? Думаю, это разумно.

Все еще чувствую себя придурочной, думая об этом, поэтому пытаюсь подумать о чем-то другом. Что угодно. И я думаю о Розе. Моя милая доверчивая подруга с таким доверчивым характером и дерьмовым вкусом на мужчин. Представляю ее хорошенькое личико, и то, как она была связана на тех фотографиях в телефоне Дюваля, и мне хочется плакать. Прочистив горло, я смаргиваю слезы.

— Ну что, Раф?

— Что? — говорит он, отодвинув в сторону большой лист, чтобы я могла пройти под ним.

— Думаешь, Роза еще жива?

— Не знаю, — прямо отвечает он. — Они могут убить ее или оставить в живых, если она им понадобится.

Я вздрагиваю.

— Спасибо, что смягчил удар.

Мужчина смотрит на меня и кривится.

— Извини. Правда всегда лучше, даже если больно. Ложные ожидания ведут только к краху.

Ну, тут он прав. Я снова начинаю пялиться на его задницу (потому что она действительно хороша) и почти натыкаюсь на его спину, когда он резко останавливается.

— Кайман, — говорит он мне. — Не двигайся.

«Кайман?»

Я пищу, прячась за мужской спиной, потому что нож у него.

— Как крокодиловый кайман?

— Одно и то же, — говорит он спокойным низким голосом, оглядываясь вокруг. — Просто стой спокойно.

— Хорошо, — говорю я, прижимаясь к его спине, потому что мне страшно.

Вынув руку из перевязки, обнимаю его за талию. У него достаточно широкая спина, и если я пригнусь, может быть, голодные кайманы не заметят меня. Прижавшись щекой к его спине, я закрываю глаза.

Минуты. Долгие долбаные минуты. Я нервничаю, потому что слышу плеск, но мы все еще не двигаемся с места. Под щекой ощущаю, как колотится сердце Рафа, но он не шевелится. Снова открываю глаза, пытаясь заглянуть ему через плечо.

— Они ушли?

— Скоро, — говорит он сдавленным голосом.

— Можно посмотреть? — шепчу я ему на ухо. — Это безопасно?

— Ш-ш-ш, — отвечает он, тихонько убирая мои руки со своей талии и стараясь не прикасаться к моей ушибленной руке и запястью.

Он оттаскивает меня от себя, и я догадываюсь, почему. Руки на талии слишком близко к поясу.

Почему-то это меня раздражает. Только не это. Нам придется проходить через это постоянно? Он боится того, что у него большой член, и я ему нравлюсь?

Разве девушка не может в ужасе взобраться на мужчину, не обеспечив ему стояк?

Мы должны пройти через это. Я отказываюсь спать еще одну ночь, боясь пошевелить мускулами, потому что Мендоза получает стояк размером с лодку. Что-то должно измениться. Мы должны чувствовать себя более комфортно друг с другом, если хотим выжить. Это напрягает меня, я чувствую себя достаточно неудобно.

— Он исчез, — говорит Мендоза после долгой паузы.

Я все еще волнуюсь, поэтому не отвечаю. Он тыкает в землю перед собой и жестом приглашает меня следовать за ним.

— Пойдем.

Я корчу ему рожу, но следую за ним.

Всю ночь слышала реку на заднем плане, но это мой первый шанс увидеть ее. Бурлящая коричневая вода, наполненная бревнами и мусором, встречается моему взору. Она широкая и выглядит глубокой, а с обеих сторон нависают деревья. Берега грязные и крутые. Выглядит довольно угрожающе.

— Пожалуйста, скажи мне, что мы не будем купаться в этом, — говорю я слабым голосом.

— Нет, конечно, — отвечает Раф. — Там пираньи.

— О, хорошо, — саркастически говорю я. — Слава Богу, в ближайшем водоеме водятся рыбы-людоеды. От этого я чувствую себя в безопасности.

— Оставайся здесь, — говорит он, и идет к берегу. — Он крутой, так что я сам принесу грязь.

— Не двигаюсь, — рапортую я, прижимая руки к груди.

Пираньи, кайманы, жуки и пауки-птицеловы. Кемпинг — это весело. Боже, я больше никогда не хочу покидать город.

Раф скользит ногой к крутому берегу реки, опираясь на трость, чтобы не упасть. Он зачерпывает пригоршню грязи и карабкается ко мне.

— Вот, я тебе покажу.

— Пожалуйста, давай.

Черт возьми, даже это звучит до смешного сексуально. Повернувшись к нему спиной, я поднимаю волосы, и он забрызгивает мне шею грязью. И я ничего не могу поделать. Визжу и вздрагиваю.

Слышу, как мужчина резко вздыхает. Он делает паузу, резко проводя рукой по моим плечам.

— Держись, — говорит он ровным голосом. — Я принесу еще грязи.

Я поворачиваюсь, глядя, как он возвращается к реке, и конечно же, у него снова эрекция. Это не может так продолжаться. Мы должны быть командой. И не в сексуальном смысле. Просто нам должно быть комфортно друг с другом, и ничего больше. Это не сработает, если он постоянно беспокоится о прикосновении ко мне. Прямо сейчас? Он мог лапать мои сиськи, и если бы это было ради моей безопасности, мне было бы все равно. Это не будет возбуждать, но я не потеряю голову.

Не уверена насчет Мендозы.

Другая мысль приходит мне в голову, когда он возвращается и забрызгивает грязью мои плечи и здоровую руку. Что, если эрекция — это реакция на дискомфорт в моем присутствии? Я заставляю его чувствовать себя некомфортно, а его тело отвечает смущающим образом? Как у Дика Туретта? Чувствую укол сочувствия к нему. Во всем остальном он такой большой и сильный, что я не могу представить, чтобы ему было так неуютно рядом со мной.

У меня в голове мелькает мысль.

Твердо верю, что такие вещи нужно делать в лоб. Поэтому, как только он заканчивает разглаживать грязь на моей руке, я поворачиваюсь и начинаю снимать рубашку.

— Ава? Что ты делаешь?

— Я покажу тебе себя, если ты покажешь мне себя, — говорю я ему, снимая рубашку. — Давай все обсудим, ладно?

Хватит гадать и строить предположения. Я увижу, что его член будет нормального размера, и перестану пялиться на него. Он увидит меня голой и поймет, что я должна сбросить фунтов пятнадцать-двадцать. К тому же, я вся в укусах насекомых.

Мы посмеемся друг над другом, а потом напряжение между нами пройдет. Конец истории.

Глава 12

Рафаэль

Она снимает рубашку. Матерь Божья. Ее грудь едва прикрыта кружевами почти такого же цвета, как ее кожа. У нее соски размером с ластик, которые едва прикрыты швом в ткани, а сочная плоть выглядит так, будто готова вырваться из своих оков. Когда вся кровь отливает к югу, я раскачиваюсь, как марионетка, у которой только что перерезали веревочки. Не могу ни ходить, ни говорить. Я могу только смотреть.

Мои брюки такие узкие, что я боюсь упасть в обморок от потери крови.

Облизываю пересохшие губы, представляя, каково было бы взять в рот один из этих толстых сосков и провести языком по темному ареолу. У меня зудят руки, чтобы обхватить ее груди и посмотреть, не переполняют ли они мои собственные большие руки.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони, забыв, что она покрыта амазонской грязью. Когда скользкий песок покрывает мои губы и язык, я выхожу из транса, вызванного похотью. Призываю образ последней женщины, к которой я прикасался. Увидеть ее кровь, услышать ее крики. Вспомнить ужас, страх и отвращение, которые носили все вокруг меня. Сплюнув песок на землю, я хватаю ее рубашку и пихаю ей.

— Какого черта ты делаешь? Надень это.

— Нет, у нас все будет прямо здесь.

Ава отдергивает руку, и от этого движения ее груди трясутся.

Если это возможно, Годзилла раздувается еще больше. Между нами раздается угрожающий грохот. У нее расширяются глаза, когда она понимает, что это от меня. Я встряхиваю рубашку перед ней. Мое желание к ней пересиливает стыд и отвращение к себе.

— Надень это, — произношу я каждое слово, чтобы не ошибиться.

— Нет.

— Да.

— Раф, ты ведешь себя, как девочка, у которой никогда не было секса, — шутит она.

Я замираю на секунду, но она видит. Она видит мою нерешительность, и понимаю, что в ту же минуту она соединяет все точки, потому что у нее расширяются глаза, а рот образует идеальный гребаный круг. Не тот, в который я мог бы засунуть свой член.

— Срань господня, — выдыхает она. — Как это возможно? Посмотри на себя. Ты великолепен. Имею в виду, у тебя наверняка были предложения? Это религиозная причина? Ты монах? Как монах-воин?

Я бросаюсь на нее, но с моим подбитым глазом и забытой лужей грязи, которую использовал, чтобы намазать ее, у своих ног, недооцениваю расстояние и скольжу. Девушка хватает меня, но тоже теряет равновесие. Прижав ее к себе, я изгибаюсь так, чтобы ее хрупкая незащищенная обнаженная кожа не касалась грязи, камней или ветвей. Когда она обвивает ногами меня вокруг талии и кладет руки мне на грудь, чтобы выпрямиться, я почти кончаю.

Я — сухой трут посреди пустыни в полдень, а она — искра. Все мое тело охвачено вожделением, а мой разум задыхается от желания. Это единственное объяснение, почему я запускаю грязную руку в ее темные волосы и грубо притягиваю к себе.

Ава вскрикивает от удивления, когда наши рты встречаются, но ее губы приоткрываются, и она высовывает язык, чтобы облизать мои губы. Я открываюсь под ее натиском. А потом не могу вспомнить, кто, что начал, помню только, что ее рот влажный и горячий, а язык агрессивный.

Широко открываю рот, будто таким образом я могу высосать из нее каждую унцию удовольствия. Проведя языком по каждой губе, погружаюсь внутрь, чтобы погладить внутреннюю сторону ее щек и нёбо ее рта. Я провожу языком по ее губам, словно татуируя вкусовые рецепторы ее ароматом.

И она целует меня.

Снова и снова просовываю язык ей в рот. Девушка обвивает мой язык своим маленьким язычком, облизывая меня с каждым движением. Схватив Аву за задницу, я передвигаю ее, пока ее киска не трется об мой член. Знаю, он огромен. Знаю, могу разрубить ее пополам, пытаясь проникнуть в ее тело, но, Боже, я хочу этого.

Больше всего на свете мне хочется сорвать с нее штаны, раздвинуть ноги и погрузиться в то, что, как я предполагаю, будет самым горячим, плотным и влажным в мире.

«Отстань от нее!» — кричу я себе, но мой разум сейчас не контролирует ситуацию. Все мысли о проклятии, о боли, которую я причинил в прошлом, о предостережениях моей матери, о побоях, которые она нанесла, чтобы заставить меня выучить уроки, смешиваются с кровью, тяжело бьющейся в моих венах.

Мой член натягивает молнию, а девушка извивается. Я не отпускаю ее ни на минуту, потому что знаю, если это сделаю, она отскочит и посмотрит на меня, как на урода. Хотя умираю от желания лизнуть ее соски, которые затвердели в тугие точки, и сверлят дыры в моей груди. Больше всего на свете я хотел бы, чтобы она села своей голой щелью мне на лицо, и я мог ее попробовать на вкус. Несмотря на все это, я не остановлюсь. По какой-то причине она находится в состоянии похоти, и я держу ее там.

Она стонет у моего рта, и вибрации, которые она вызывает в моем теле, неописуемы. Пальцы на ногах сводит судорогой, а ноги напрягаются. Я достаточно дрочил, чтобы распознать признаки надвигающегося оргазма, но черт, я не так много знаю о женщинах. Не могу сказать по ее стону, насколько она готова.

Я смотрел порно. Видел, как цыпочки брызгаются на камеру, но знаю, что это дерьмо фальшивое. Фальшивее, чем любовь проститутки. У меня нет достаточного гребаного опыта, чтобы знать, кончит ли она.

Моя неминуемая неудача в попытке угодить ей приносит ясность, которой у меня не было раньше, и которую я не очень ценю. Почему бы мне просто не вонзить нож ей в сердце? Ей было бы легче умереть, чем с дьяволом в моем теле. Я отпускаю ее волосы, но к моему удивлению, Ава не слезает и не отстраняется от меня.

— Прикоснись ко мне, — говорит она хриплым голосом. — Я умру, если ты этого не сделаешь.

Внутри меня происходит конфликт. Она очень мне нужна, что в этом плохого? И я кладу руку ей на спину.

— Не здесь.

Схватив меня за руку, она кладет себе на пояс. Может, я и неопытен, но не глуп. Дрожа, я вытираю грязь об штаны. У нее кожа на ощупь кажется мягкой и очень голой.

— Продолжай, — шепчет она, когда я останавливаюсь там, где обычно у женщин растут волосы.

Я не встречаю никакого сопротивления; никакого мягкого гнездышка, только голая, голая кожа.

Может, я в порно. Возможно, я снова на острове, и мне снится сон о шпионских играх и взрывающихся самолетах, о великолепной женщине, которая хочет, чтобы я ее трогал. По крайней мере, на это указывает девушка из сна. Это должно быть, сон. Должен. Потому что это чертовски хорошо.

Я закрываю глаза, чтобы продолжать видеть сны и забыться, и позволяю себе скользнуть пальцами ниже, изгибая их между ее мягкими бедрами. Она промокла насквозь, и так легко вдавить в нее палец.

Мы резко втягиваем воздух, когда я толкаю в нее свой длинный палец, и стонем, когда он погружается внутрь неё.

— Еще, — выдыхает Ава.

Я проталкиваю еще один палец в ее влажные горячие глубины, и когда она кивает, использую еще один. Третий встречает сопротивление, но Ава сдается, и ее стены смягчаются, чтобы принять меня. Прижав ладонь к ее клитору, я медленно просовываю пальцы внутрь. Девушка стонет, дрожит и шепчет что-то ободряющее.

Это всего лишь мои пальцы. Просто прикоснусь к ней пальцами. Больше ничего, и она будет в безопасности.

— Да, прямо здесь. О, Раф, это так приятно.

Я нагибаюсь, целуя ее в подбородок, и ее длинную изящную шею, спускаясь к эротическому изгибу, где шея переходит в плечо. Чувствую, как ее стенки сжимаются и пульсируют под моими пальцами. Сама она потирает мою грудную клетку — это своего рода удовольствие.

Отодвигаюсь, чтобы лизнуть потайное место за ее ухом, и у нее дыхание прерывается, а стенки влагалища крепко сжимают мои пальцы.

— Быстрее, Раф. Сильнее, — инструктирует она.

Я повинуюсь. Резко и быстро погружаю пальцы внутрь, устанавливая бешеный ритм. Девушка прижимается ко мне, быстро двигая бедрами в такт моим пальцам.

Более сильный мужчина, чем я, с большим опытом, или может быть, просто с большим контролем, возможно, смог бы выдержать все эти трения и стоны, или скользкое ощущение стенок ее влагалища, сжимающих мои пальцы так сильно, что я задаюсь вопросом, сломаются ли они. Опять же, если они это делают, тогда были принесены в жертву на достойном алтаре, потому что, Христос, она чувствует себя, как на небесах. И я больше не могу этого выносить.

Упираясь ногами в землю и толкаясь вверх, я совершенно не контролирую себя. Она ездит на мне и моих пальцах, как на брыкающемся мустанге в самом захудалом ковбойском баре в самой отдаленной части Западного Техаса.

Когда мое горячее семя вырывается из меня, я откидываю голову и рычу. Вокруг меня все ее тело сжимается — тонкие стенки влагалища, ее ноги вокруг моих бедер, а ее пальцы на моей груди. Резко выпрямившись, я крепко прижимаю ее к себе одной рукой, продолжая жестко и быстро, как она и просила. Еще один оргазм пронзает ее тело, и Ава выкрикивает мое проклятое имя громче, чем кричат глупые обезьяны на деревьях.

— Раф, Боже мой, Раф! — эхо ее криков будет преследовать меня, и доставлять удовольствие всю оставшуюся жизнь.

Ее запах запекается у меня в носу, и всякий раз, когда останусь один, я сожму пальцы при воспоминании об ее гладкой промежности и тугих влажных стенках. Одновременно ненавижу себя и до смешного доволен.

Она вздрагивает, когда я отстраняюсь от ее чувствительной кожи. Желание бросить ее на землю и зарыться лицом у нее между ног, давит на меня. Я напряжен от последствий того, что только что произошло, ведь вместо того, чтобы хотеть ее меньше, мой член сразу становится твердым и хочет большего.

Оргазм, который я только что испытал, не оставляет облегчения. О, нет. Я жадный. Трахнуть ее языком было бы хорошим началом. Наклонить ее над камнем, и постучать по ней членом было бы еще лучше.

Грубо оттолкнув ее, я провожу дрожащей рукой по лицу.

— Нам пора идти. Почему бы тебе не надеть куртку, пока мы не запачкаем тебя еще немного.

— О, хорошо, — говорит она тихим голосом.

Я как-то причинил ей боль, и это заставляет меня чувствовать себя дерьмом, но возможно, это поможет нам пройти через все это без того, чтобы я бросил ее на первую попавшуюся полуплоскую поверхность и трахнул ее до смерти. Буквально.

Я делаю нетерпеливое движение, и девушка понимает намек, спрыгивая с моих колен. Мои трусы неудобны, поэтому говорю ей подождать, пока снова спущусь с холма, якобы для большего количества грязи. Но прежде, чем намазаться, расстегиваю брюки и снимаю трусы, чтобы сполоснуть их в воде. Натянув брюки, я засовываю промытые водой трусы в задний карман. Набираю грязью руки, шею и лицо, и возвращаюсь с пригоршней для Авы.

— Извини за замечание о девушке-девственнице, — говорит она, когда я втираю грязь в ее обнаженную кожу.

Я пожимаю плечами. Чем меньше скажу, тем лучше. Каждый раз, когда девушка добра, она заставляет меня думать о том, чего я не могу иметь.

Моя единственная миссия сейчас — вытащить нас из джунглей, вернув информацию в США, чтобы я мог забрать Дэвидсона, и возвратиться на свой остров.

Должен был сказать ей, что я монах, когда она предложила это, но мой член был слишком возбужден, чтобы позволить мне думать рационально.

— Я не имела в виду это, как оскорбление.

— Все в порядке, — бурчу я. — Нам нужно найти припасы. — Я протягиваю ей энергетический батончик. — Съешь это.

— Но я съела другой, — протестует она.

— Съешь этот чертов батончик, Ава.

Ее обида превращается в гнев, но она выхватывает у меня батончик, потому что может читать мои намерения. Есть батончик или нет.

Пока она ест, я глотаю воду, оставляя ей примерно четверть.

Ее преднамеренные укусы и чрезмерное жевание заканчиваются очень фальшивой улыбкой.

— Ну что, счастлив?

— Нет, — резко отвечаю я, протягивая ей бутылку с водой.

Ава демонстративно вытирает отверстие, прежде чем поднести к нему рот.

Я должен отвести взгляд, потому что все в ее губах теперь сексуально. Все. Даже когда она сердито смотрит на меня, а ее губы недовольно поджаты. Это лицо просто заставляет меня хотеть целовать ее, пока она не ослабеет от похоти.

— Пойдем.

Я не жду ее согласия, а просто поворачиваю на восток. Достаю нож, прикрепляя его к пряжке, и оборачиваю вокруг ладони. На небольшой поляне замечаю две сломанные бамбуковые ветки, которые можно использовать, как трости. Я протягиваю одну Аве, и она принимает ее, прищурившись, а вторую оставляю себе.

— Почему ты так злишься? Думала, оргазмы делают мужчин счастливыми. Это из-за V^[10]? Потому что меня это не волнует.

Я поворачиваюсь к ней, и она отступает, увидев огонь в моих глазах. Девушка понятия не имеет, как горячо это горит, как долго это было в банке, и как это может поглотить нас обоих.

— Я злюсь, потому что хочу трахнуть тебя.

— И ты думаешь, я буду протестовать? — она махает рукой в сторону спутанной травы, где я кончил в штаны, пока щупал ее. — Я была полностью с тобой. Кончила только от твоих пальцев. Это было здорово. Действительно отлично, — эти последние слова звучат немного смущенно, будто она удивлена, сколько удовольствия они ей принесли.

Пусть она запутается. Пусть хочет. Лучше, чем альтернатива.

Повернувшись, я бросаюсь в джунгли вместо того, чтобы ответить ей.

Глава 13

Ава

Что ж, ситуация быстро обостряется.

Мне только хочется увидеть его маленький член и поговорить обо всём открыто, но следующее, что понимаю, мы с Рафом трахаемся языком, а он дрочит меня, пока я не кончу. Хотя это безумно хорошо, и освобождение чудесно, и именно то, что мне нужно, чтобы ослабить напряжение в моем теле… Я все еще не видела его член.

Он девственник. Это многое объясняет и добавляет чертовски много вопросов. Девственность объясняет, почему он становится странным, когда я упоминаю его член, почему он напрягается, когда я прикасаюсь к нему, и почему он не умеет играть в секреты.

Но это не объясняет, почему такой сексуальный мужчина не занимался сексом раньше. Имею в виду, Господи. У этого человека рот, от одного взгляда на который у меня текут слюнки. У него шрамы на груди, но я, как и большинство девушек, нахожу шрамы скорее сексуальными, чем пугающими. Он обладает напряженным телом, которое комплектуется с мышцами, и в сочетании с этим большим инструментом? До тех пор, пока у него не слишком большой, я готова заняться непристойным амазонским сексом.

Но… он девственник.

Признаюсь, это заводит меня в тупик. Должна быть причина. Я размышляю об этом, пока мы идем через джунгли, шлепая грязью по голой коже, когда дождь смывает ее. Мужчина молчит, и слышно только шорох листьев, дикую природу вокруг и стук наших палок о землю. Не знаю, злится ли он, потому что облапал меня, или доволен всем этим. Он вообще со мной не разговаривает.

Это делает джунгли более дерьмовыми, чем обычно. В сочетании с насекомыми, грязью и дождем, который постоянно льет на нас? Я более чем убеждена, что никогда больше не покину город.

Я погружаюсь в свои мрачные мысли, когда Мендоза резко останавливается передо мной, и я торможу, чтобы не врезаться ему в спину. Знаю по опыту, он не фанат этого.

— В чем дело?

— Я вижу что-то впереди, — тихо говорит он.

Я тоже понижаю голос от волнения.

— Опять обломки?

Господи, надеюсь, что нет.

— Оставайся здесь, — говорит он, не дожидаясь ответа.

Он пробирается вперед, исчезая между двумя кустами папоротника.

Остаться здесь? Я оглядываюсь. Нет ничего, что отличало бы эту часть джунглей от любой другой, и слышу шаги Мендозы, удаляющиеся все дальше и дальше. К черту это. Я не собираюсь отставать, и иду вперед после него. Я уже видела один труп. Больше мне не будет противно. Обнадеживающе.

Впереди Мендоза сидит на корточках у подножия дерева и что-то разглядывает. Я подхожу к нему.

— В чем дело?

Он смотрит на меня и хмурится.

— Кажется, я велел тебе оставаться на месте?

— По-моему, чуть раньше я велела тебе вынуть член? Похоже, никто из нас не умеет слушать, да?

Посмотрев на меня мрачным взглядом, Раф вытирает грязь с чего-то, похожего на мою сумочку, за исключением кусочка скотча на дне. Я обнимаю себя за грудь, и промокшая куртка прилипает к коже. Запястье болит, но я не обращаю на это внимания.

— Должна ли я указать на очевидное? Похоже на мою сумочку.

— За исключением вот этой части, да, — говорит он, указывая на ленту внизу. — Идея состояла в том, чтобы подменить твою сумку и украсть информацию.

Я смотрю ему в затылок.

— Это невероятно подло. На кону жизнь моей лучшей подруги…

— Не только ее, — резко отвечает Раф.

Он тычет тростью в другую сумку, на этот раз из черного нейлона — такую можно найти в магазинах, торгующих на открытом воздухе. Я знаю об этом только потому, что Роза однажды снималась с Туми, и представитель производителя показал ей, насколько это несокрушимо. Он поднимает сумку и начинает в ней рыться, полностью игнорируя меня.

— Так моя подруга тебе побоку, да? — кричу я на него, и когда он не оглядывается на меня, шлепаю его по заднице концом трости. — Чушь собачья!

Он встает и прищуривается.

— У меня сейчас нет выбора, Ава. Я должен делать то, что лучше для моих людей.

— Как насчет того, что лучше для меня? Тебе никогда не приходило в голову, что если ты украл эту информацию, ты меня обманываешь?

— Ты не была частью уравнения… до, — и тон его голоса падает.

— А теперь? — задыхаюсь я.

Его взгляд скользит по моим губам, и я знаю, что Мендоза думает о нашем поцелуе. О том, как он скользил рукой между моих ног и сжимал меня. О его большом члене между ног.

Мое дыхание прерывается быстрыми неглубокими вздохами, и я тоже думаю об этом, хотя я и в ярости.

— Теперь все изменилось… по-другому, — говорит он, отворачиваясь. — Не знаю, что и делать.

По какой-то причине это смягчает мой гнев. Я сама никогда не хотела быть мулом, но обстоятельства вынуждают меня. Может, он тоже не хочет меня подставлять.

— Справедливо, — говорю я дрожащим голосом. — Мы можем поспорить о сумках, когда нас спасут.

Оглянувшись, он благодарно улыбается мне.

— Договорились.

От этой ухмылки у меня снова подгибаются колени. Чувствую себя глупым хихикающим подростком, которому симпатичный мальчик сказал, что она ему нравится. Тьфу. Что со мной не так?

«Многое», — вмешивается мой мозг. — «Горячий парень, который нажимает на все ваши кнопки + большой член + девственник + стокгольмский синдром = Ава очарованна».

Право. Спасибо, мозг. Спасибо ни за что. Может, Роза не единственная, у кого плохой вкус на мужчин.

— Это твоя сумка? — говорю я через мгновение.

Он кивает.

— Так что теперь все в порядке, это все, что нам нужно, чтобы выжить?

— Да, — решительно соглашается он, и мгновение спустя, он щелчком открывает его, показывая пустое содержимое. — Кто-то добрался сюда раньше нас.

Я напрягаюсь, оглядываясь в джунглях.

— С нами еще кто-то есть?

— Да, кто-то еще выжил. А так как Афонсо был последним возле сумки, скорее всего, это он. Или это, может быть, кто угодно другой. Или до неё добрались туземцы.

— Туземцы? — спрашиваю я. — В джунглях живут туземцы? Мне кажется, это самое жалкое место на Земле. Не представляю, зачем кому-то жить здесь, среди жуков и грязи.

— Да, и не все они дружелюбны.

— Вот, дерьмо.

— Именно так я и думаю, — Раф запихивает сумку в нейлоновый мешок и идет. — А это значит, что мы должны двигаться дальше.

 В тот день шел сильный ливень, который лишил меня воли к жизни. В джунглях регулярно довольно дерьмово, но добавьте промокшую кожу, и я готова повеситься, заканчивая с этим. Запястье болит еще сильнее. Слои одежды, которые я ношу, не остаются сухими, а липнут к моей влажной коже, заставляя меня дрожать. Даже грязь не липнет к коже, а после часа или двух постоянных ливней я чиста и свежа, как маргаритка. А еще я чертовски несчастна, и у меня стучат зубы, несмотря на влажность.

Я голодна, но, по крайней мере, мы набрали дождевой воды. Наша бутылка наполняется снова и снова из-за проливного дождя, и поэтому пить мы не хотим. Тут нет жуков, что является небольшим благословением. Совсем маленьким.

Но к тому времени, когда солнце начинает садиться и температура опускается, дождь не прекращается. Возможно, я тихо хнычу от горя, но все еще двигаюсь, потому что Мендоза продолжает пробираться через джунгли, как крестовый поход одного человека. Если он устал, замерз, голоден или напуган, как я, то мужчина этого не показывает.

Одна из моих хлипких туфель застревает в грязи, и ее засасывает. Отшатнувшись назад, я иду за ней. Мендоза не останавливается. Он просто продолжает идти вперед.

— Подожди, — окликаю я его. — Мой ботинок.

Он останавливается, и я возвращаюсь к грязному месиву, где лежит моя туфля. Не то, чтобы это сильно помогло против джунглей, но это все, что у меня есть. Засунув руку внутрь, я достаю ее, и она определенно скользкая. А так как у меня нет других ботинок, я должна надеть эту вонючую туфлю себе на ногу. Я борюсь с желанием заплакать, хотя морщу лицо, когда обратно надеваю ее.

— Достала, — отвечаю я слабым голосом. — Спасибо.

Возможно, Раф замечает, что у меня от страдания над верхней губой становится влажно. Он подходит ко мне и гладит по руке, чтобы подбодрить.

— Ты в порядке, Ава?

Я киваю. Но я не в порядке. Мне хочется бросить свое дерьмо на землю и ждать спасения, но не могу, потому что его не будет. Мы в глуши, и единственные люди, которые могут нас искать, это плохие парни. Так что я мирюсь с этим.

— Я в порядке.

— Еще немного, и мы найдем место для ночлега, хорошо?

Наклонив голову, снова киваю, чтобы он не увидел моих покрасневших глаз и не понял, что я рыдаю. Не хочу, чтобы он думал, что я слабая, поэтому сдерживаю свое сопение, пока он не отвернется. В конце концов, это у него повязка на глазу. У меня два хороших глаза. Если кто и должен плакать о своей судьбе, так это он.

Мы идем еще с полчаса, прежде чем Мендоза поднимает руку и осматривает кусты.

— Подожди здесь.

— Почему? — устало спрашиваю я, снова начиная стучать зубами.

— Просто доверься мне, ладно?

Он достает нож и исчезает в кустах.

На мгновение я паникую, потому что ливень заглушает его шаги.

— Скажи что-нибудь, если что-то пойдет не так, — кричу я ему вслед.

Ответа нет. Как только я начинаю паниковать, слышу треск листьев и ругательство.

— Раф? — кричу я, сжимая трость. — Если ты не ответишь мне через две секунды…

Мгновение спустя он торжествующе появляется из кустов, протягивая мне вялую змею длиной с меня. На его суровом выражении лица появляется улыбка, и я подавляю крик.

— Как ты относишься к ужину со змеей?

Наверное, так же, как я отношусь к джунглям. Но у меня желудок урчит, напоминая, что у нас нет другой еды. Поэтому я смотрю на змею.

— Она действительно чертовски большая.

— Да, — гордо отвечает он. — Чуть не потерял, — он показывает на повязку. — Это, бл*дь, мое зрение. — Раф ухмыляется, жестом указывая за спину. — Видела бы ты, что я еще нашел.

— Если это еще одна змея, то ты должен простить меня, если я закричу и не покажусь взволнованной, — говорю я, следуя за ним.

Он смеется.

— Нет, это тебе понравится.

Я отступаю в сторону, когда Раф перекидывает обезглавленную змею через плечо.

— После вас.

Он делает шаг вперед, указывая своим теперь уже грязным ножом.

— Надеялся, что все окажется именно так, как я думал, и оказался прав.

Он пробирается сквозь подлесок к небольшому утесу, над которым нависают корни деревьев и наполовину обнаженные скалы. Впереди пролом в стене скалы.

Пещера.

Я задыхаюсь.

— Пожалуйста, скажи мне, что там нет львов, тигров и медведей.

— Насколько могу судить, нет, но если ты подержишь несколько вещей, я проверю еще раз.

Он протягивает мне змею.

Я смотрю на него, потом на змею, и осторожно беру ее в руку.

— Тебе повезло, что в этих джунглях я уже имела дело с большим питоном, — поддразниваю я его.

Когда я начинаю нервничать, то снова принимаюсь шутить, и кажется, Рафу достанется от моего юмора.

Он бросает на меня странный взгляд и вручает мне мешок с дровами и одеждой, исчезая в пещере.

«Так держать, Ава», — говорю я себе. — «Просто не можешь удержаться от дурацких шуток, да?»

Я вздыхаю от своего неподобающего юмора, держа змею, но она такая большая, что у меня болит рука. Как, черт возьми, он убил это крошечным ножом? Мендоза крутой парень. То, что он нашел мне ужин и пещеру, делает его в десять раз сексуальнее, чем, если бы он был самым великолепным, самым восхитительным парнем во Вселенной. Если он сможет приготовить это для меня, я с радостью покажу свою признательность с небольшим шиком.

С другой стороны, наверное, я бы снова с ним связалась. Прошлый раз был довольно напряженным. Я сжимаю бедра при воспоминании о нем, и о его пальцах внутри меня. Если бы дождь не был таким ужасным…

— Здесь безопасно, — кричит Мендоза, выбегая ко мне.

Он берет змею у меня из рук, и я замечаю, что он тоже тронут моими предыдущими словами. Годзилла дает знать о своем присутствии.

Конечно, так и есть. Я такая дура, что дразню девственника. Следуя за Мендозой в пещеру, чувствую себя виноватой.

В интерьере нечем описать наш временный дом. Пещера около двадцати футов глубиной и не такая уж широкая. В ней много мусора и сухих листьев, но она достаточно велика, чтобы мы вдвоем могли прилечь внутри, и сухая от бесконечного дождя снаружи, что автоматически делает ее выигрышной.

Мендоза указывает на груды листьев по краям крошечной пещеры.

— Мы можем собрать их и использовать, как трут для костра. Если наши дрова, хотя бы наполовину высохнут, мы сможем что-нибудь сделать. Просто проверь скорпионов, прежде чем сунуть руку. Я собираюсь собрать немного листьев, чтобы сделать постель.

Не говорю, что в джунглях все промокло. Это очевидно. Если он собирает листья, может, у него есть план, как их высушить.

«Трут. Никаких скорпионов. Проверять».

Мужчина бросает мертвую змею у входа и исчезает в джунглях. Развернув вязанку дров, я проверяю ее. Немного сыровато, но надеюсь, пригодится. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы воткнуть свою трость во все кучи листьев, и убедившись в том, что нет никаких ползучих тварей, сгребаю их в кучу у стены пещеры.

Раф приносит массивные пальмовые листья и длинные папоротники, складывая их перед входом в пещеру, в то время как дождь просто льет и льет. Подойдя к одной из секций пещеры, он очищает дерево от коры дерево, покрывает его трутом и начинает бить ножом по камню.

— Работает в кино, — отвечает он.

Не могу понять, шутит он или нет.

Наблюдаю за ним несколько минут, но с заходом солнца становится все холоднее и холоднее, и я дрожу в своей одежде. Это совсем не согревает меня. На самом деле, мне было бы теплее без нее. Пока он пытается разжечь огонь, я снимаю с себя одежду. Так как идет дождь, жуков нет, и грязь давно смыта. Снимаю куртку и футболку, потом брюки и ботинки. Раздеваться одной рукой занимает больше времени, но боюсь использовать ушибленное запястье, хотя Раф убежден, что ничего не сломано. Не важно, что оно не сломано, все равно болит, как черт. Я в трусиках и лифчике, и хотя мне холодно, мокрая одежда тепла не добавляет.

— Понял, — тихо говорит Раф, берет связку трута и начинает дуть на нее.

— Огонь? — спрашиваю я, задыхаясь от волнения.

Я подхожу к нему поближе, чтобы лучше видеть. У него расширяются глаза при виде меня в лифчике и трусиках.

— Ава, — произносит он,задыхаясь и глядя на меня, а тем временем пламя начинает гаснуть.

— Огонь, — напоминаю я ему, и он тут же снова начинает дуть. — И я сняла одежду, потому что мне было холодно. Как только мы разожжем огонь, ты тоже должен снять свою.

Покачав головой, он отворачивается от меня. Я опускаю глаза и вижу, что Годзилла снова появляется. Почему-то это вызывает у меня сочувствие. Должно быть, для Мендозы это трудно, потому что я раздеваюсь перед ним и хватаю его, а у него, вероятно, есть реальные законные причины быть девственником в его возрасте.

Так что я больше ничего не говорю, а просто выжимаю промокшую одежду от воды и кладу ее на землю, чтобы она высохла. С одной стороны, это не так эффективно, но мне нужно что-то делать. Мендоза разводит огонь, и он такой теплый и чудесный, что мне хочется плакать. Мужчина подкармливает его трутом, даже когда дерево под ним шипит.

— Не знаю, сколько это продлится, — говорит он мне. — Так что лучше разрезать змею на куски и поджарить, пока можно.

— Звучит неплохо, — говорю я, и к своему удивлению, это действительно звучит неплохо.

Думаю, два батончика гранолы за столько дней — это то, что мне нужно, чтобы насладиться идеей попробовать съесть змею.

— Хочешь, я ее порежу?

— Нож у меня, — говорит он, и резко встает. — Просто следи за огнем, а я разберусь.

Я подкармливаю костер ветками и сухими листьями, а он режет змею, насаживая ее на ветки. Мы нарезаем еще больше, чтобы приготовить и высушить для завтрашнего обеда, это звучит ужасно, но бьет по пустому животу. И пока мы ждем еду, Мендоза избавляется от внутренностей и кожи, снова покидая пещеру, хотя снаружи темно, и это не умно.

Ясно, он избегает меня. Также понятно, Мендоза не собирается раздеваться. Вернувшись, он ополаскивает руки у стока у входа в пещеру и проверяет листья.

— Они еще не совсем высохли.

— Тогда посиди со мной, — я похлопываю по каменному полу рядом с собой. — Пожалуйста.

Он так и делает, внимательно глядя на огонь.

— У нас есть несколько минут до того, как еда будет готова, — говорю я ему. — Ты не хочешь снять мокрую одежду? — поскольку это звучит ужасно глупо, быстро добавляю. — Она высохнет быстрее, и тебе будет теплее.

Он качает головой.

— Все в порядке.

Я вздыхаю и подхожу к нему.

— Мы можем быть практичными? Дело не в сексе. Речь идет о том, чтобы оставаться сухими. Я весь день была в грязи и жуках, и собираюсь съесть змею. Целую вечность не видела расчески. Никогда в жизни не чувствовала себя менее сексуальной. Но знаю, без мокрой одежды мне теплее, и тебе тоже. А так как у нас нет одеял, ты мой самый большой источник тепла, ясно?

Не обращая на меня внимания, Раф подбрасывает в огонь еще одну ветку.

Не могу поверить, что мне приходится убеждать парня раздеться со мной.

— Я знаю, ты девственник. Знаю, что у тебя огромный член. Обещаю тебе, я не буду странной ни по одному из поводов, хорошо? Какова бы ни была причина твоего безбрачия, я уважаю ее. Не собираюсь с тобой связываться. Обещаю.

Слышу ответ от него. Удивительно.

— Ты думаешь, я хочу хранить целибат?

Теперь моя очередь задуматься.

— А зачем еще тебе быть девственником?

Но потом вспоминаю сегодняшний день, когда он скользнул пальцами внутрь меня и потерся членом. О, мои трусики. В его теле нет стыда, будто он делал что-то запретное. Был голод, темный и сильный.

Голод, который был в его глазах прямо сейчас.

— Ты не понимаешь, — говорит он низким рычанием.

— Попытайся.

— Я убил женщину во время секса.

Я моргаю.

— Как?

Он кривит губы в ответ на мой глупый вопрос.

— А ты как думаешь?

— Удушье? Имею в виду, некоторым это нравится, но…

Может, он задушил ее своим членом? Если и был кто-то, кто мог задушить девушку до смерти, то это он.

Он резко качает головой, глядя в огонь.

— Нет. Ты не поняла. Я попытался засунуть в нее свой член, и она умерла. Конец истории.

Меня это немного пугает. В смысле, его член большой, но я не знала, что он убийственно большой. Не могу удержаться и снова смотрю на его штаны. Не думаю, что у него эрекция, но он все равно больше, чем у большинства парней, что довольно ошеломляет.

— И это был твой единственный раз? — тихо спрашиваю я.

Он потирает небритый подбородок, пристально глядя на меня.

— У тебя когда-нибудь был секс, который бы не заканчивался? Что-нибудь в этом роде?

Раф смотрит на меня, и его взгляд скользит по моему почти обнаженному телу. Наверное, он думает о сегодняшнем утре, когда я оседлала его руку и выкрикнула его имя.

Это был единственный раз, когда кто-то прикасался к нему сексуально и не сходил с ума? Не знаю, что делать с этой информацией. Чем больше я вижу чудовищный член Мендозы, очерченный в его штанах, тем больше привыкаю к нему. Он огромный. Страшно огромный, и не в сексуальном смысле. Думаю, большинство королевских размеров даже немного встревожились бы при виде этого.

Но я также сочувствую парню. Он сексуальный и мускулистый, и большинство девушек отдали бы правую руку, чтобы прикоснуться к нему. Тот факт, что у него никогда не было сексуального контакта, кроме как этим утром.

Это заставляет меня хотеть дать ему больше. Меня влечет к нему, несмотря на наше затруднительное положение, и мне хочется показать ему, что секс может быть хорошим, даже если у него нет члена внутри девушки.

Поэтому я придвигаюсь к нему поближе, кладу руку на пуговицы его рубашки и медленно расстегиваю их здоровой рукой.

Он замирает. Его дыхание в горле становится скрипучим и жестким.

— Ава, не…

— Ш-ш-ш, — говорю я ему. — Мы должны снять с тебя эти холодные мокрые вещи.

Я бы хотела, чтобы моя рука не болела, и я могла сделать это сексуальнее. А пока ему придется довольствоваться тем, что я буду возиться с его одеждой. Мне удается освободить кусочек кожи, а потом я сдаюсь.

— Сделай одолжение, сними рубашку, — прошу я, поднимая больную руку, — это работает против меня.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает он.

— Разденься, чтобы обсохнуть, — говорю я. — Тогда я собираюсь потереться о тебя и потрогать, если ты не против, — я наклоняюсь. — Я бы вызвалась поцеловать тебя, но вероятно, мое дыхание не мятное.

— Мне плевать, — говорит он, глядя на мой рот.

Снова голодный напряженный взгляд. Будто он умрет, если не съест меня живьем.

Я вздрагиваю, чувствуя, как мои соски отвечают и становятся твердыми. Мой пульс тоже бьется между ног.

— Тогда я поцелую тебя, если ты снимешь рубашку, — говорю я ему.

На мгновение я задумываюсь, собирается ли он ее снять, но он не колеблется. Она падает на пол мокрой промокшей кучей.

Теперь я любуюсь на мужскую красоту Мендозы. У него есть несколько шрамов здесь и там, среди его мышц. У него редкие волосы на груди, а кожа темного, насыщенного, тепло-коричневого цвета, что говорит о долгих днях на солнце и его латиноамериканском происхождении. Он также невероятно великолепен, несколько татуировок на его руках прерывают идеальную скульптуру. Возле его пупка есть счастливый след, который исчезает в штанах, и я зачарованно провожу по нему пальцем.

— Мне бы не хотелось на тебя так смотреть, — вздыхаю я.

Он застывает.

Быстро чувствую необходимость уточнить свои слова.

— Это отвлекает, — говорю я, проводя пальцем по его груди.

Мужчина расслабляется. Господи, там шесть кубиков с мышцами. У этого человека не должно быть ни грамма жира на теле. Боже, держу пари, его задница тоже невероятна. И бедра.

— Сними штаны.

— Я в порядке, — говорит он суровым грубым голосом.

Я игнорирую его. Не люблю, когда мне отказывают. Поэтому прислоняюсь к нему и кладу здоровую руку на его член, сохраняя гортанное мурлыканье в голосе, когда приближаю свои губы к его.

— Снимешь штаны?

Раф стонет и захватывает мой рот своим. Его поцелуй грубый, дикий, голодный и интенсивный, и он влияет на меня больше, чем я думала. Все это время сжимаю здоровой рукой его член, стараясь не думать о том, что я держу, похоже на захват не того конца бейсбольной биты, и он не собирается приближаться к моим девичьим частям без тонны смазки. Вероятно, даже тогда, учитывая, что он убил кого-то им. Это вообще возможно? Хотела бы я, чтобы он был более откровенен, но могу сказать, что он скорее умрет, чем скажет еще хоть слово об этом инциденте. Не думаю, что он прикончил кого-то своим членом, и это явно травмирует его настолько, что этот большой сильный мужчина боится меня.

Но могу погладить его и показать, как ему может быть приятно.

Прерываю поцелуй и слегка покусываю его открытый рот, пока поглаживаю рукой его член и перехожу к пуговицам на его штанах.

— Открой это для меня.

Мендоза тянет ткань, его дыхание становится хриплым, и вот он свободен, огромный член снова прижимается к моей руке. Чувствую тепло, исходящее от его кожи, член становится высоким и гордым. Он огромен. Должно быть, около фута^[11] в длину и толщиной, как мое запястье.

Иисусе.

Но у него расстегнуты штаны, и Раф смотрит на меня дикими голодными глазами, и я чувствую… будто это странно особенный, важный момент, и он что-то значит. У меня сердце снова болезненно сжимается, что этот великолепный мужчина так изголодался по прикосновениям. Я была небрежна со своим телом на протяжении многих лет, имея одну ночь и бессмысленные отношения. Наверное, я переспала с большим количеством парней, чем должна была признать. Но сомневаюсь, что это имеет значение для такого парня, как Раф, потому что он смотрит на меня, как на самую красивую, идеальную девушку на земле, и я осмеливаюсь положить руку на Годзиллу. Я не простой друг со странными глазами и сумасшедшей работой. Я Ава, и я великолепна для него.

Потому я хватаю рукой его член и передвигаю ладонью по его плоти.

Дыхание вырывается у него из легких. Мужчина тихо стонет, и я осторожно глажу его. Ручная работа сложна, потому что руки могут быть чертовски сухими. У меня руки мягкие от дождя, и потому я страстно хочу их смазать, но ему все еще нужно больше смазки. Думаю о том, чтобы позволить ему лизнуть мою руку, чтобы намочить ее, но есть смазка получше, которую могу использовать. Я кладу распухшее запястье на его твердый член, засовывая здоровую руку в трусики. У него расширяются глаза, и дыхание с шипением вырывается, когда я провожу пальцами по складкам. Я мокрая от прикосновений к нему, чудовищный член или нет, но мне нравится его реакция.

— Держись крепче, — говорю я ему, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его приоткрытый рот, и мой язык касается его.

Он снова стонет, и от этого я еще больше увлажняюсь. Я вытаскиваю из трусиков здоровую руку, скользкую от смазки, и кладу на его член, нежно поглаживая.

Раф откидывает голову и сжимает мою руку своей.

— Ава, нет…

— Собираешься кончить? — спрашиваю я нежным голосом.

Я легонько поглаживаю его, вернее, покачиваю и целую в губы. У него есть спусковой крючок, но с ним можно работать.

— Сделай это, — говорю я самым озорным тоном. — Кончай мне на руку.

И я снова осторожно поглаживаю его, сжимая пальцами этот звериный член. Раф рычит громче и громче, сжимая мою руку своей. Горячая струя жидкости хлещет по моей руке, а потом он кончает еще сильнее. Он работает кулаком над моей рукой, помогая мне доить его оргазм, пока наши руки не покрываются его спермой, и он тяжело дышит, измученный и красивый на вид.

— Зачем ты это сделала? — спрашивает он. У него ошеломленный взгляд.

Облизав губы, я пробую каплю его оргазма — бисеринку на кончике большого пальца.

— Потому что я этого хотела, и потому что ты сексуальный, — я пожимаю плечами. — Нам нужна еще причина?

Глава 14

Рафаэль

Мне бы хотелось, чтобы она была не такой красивой, не была такой круглой и сочной, как спелый фрукт, болтающийся перед голодающим мужчиной. Я смотрю на ее рот, когда она обхватила губами большой палец и слизала капли моей спермы. Остальная часть покрывает ее руку. Это как шелковая веревка, обвивающая ее пальцы.

Годзилла, как она его называет, лежит у моей ноги, а верхняя половина свернута влево. Я все еще наполовину возбужден. Заставляю себя думать о змеях, ползающих в огромной оргиастической куче на дне пещеры, как в фильме Индианы Джонса. И монахинь. Нет, монашки могут быть сексуальными. Ава в монашеском костюме заставила бы меня кончить за наносекунду.

А потом у меня встает. Снова.

Девушка втягивает в себя воздух, а я дергаю за край брюк, чтобы прикрыть новую эрекцию, но ткань почти не скрывает ее. Я принимаю согнутую позу и игнорирую боль, которая стреляет из моего члена вверх по позвоночнику. Надеюсь, боль заставит мое возбуждение утихнуть. Схватив песок со дна пещеры, я втираю его в свой член, пока он не отваливается вместе с частью моей кожи. Я должен быть нежнее с Авой.

Как я могу перестать хотеть ее? Должно быть, это ад — иметь то, чего ты желаешь, но не можешь взять. Потребность защитить и удержать ее борется с потребностью обладать ею. Под моей кожей борются эти два жестоких желания, и я боюсь победителя. Боюсь за нас обоих.

— Не делай этого снова, — рычу я, игнорируя темные желания, которые проходят через меня, когда она настороженно смотрит на меня.

Ее взгляд перемещается в сторону, сигнализируя о желании убежать, но прежде чем Ава успевает убежать в другую часть пещеры, я хватаю ее за руку и втираю в нее грязь, соскребая доказательства моей слабости, пока не остается только ее мягкая плоть.

— Это просто ручная работа, — говорит она, слегка защищаясь и смущаясь.

Я не проясняю для нее этот вопрос.

Я на волосок от того, чтобы взять дубинку между ног и засунуть в одну из ее горячих влажных дырок. Сколько раз она думает, что может прикоснуться ко мне или засунуть свои толстые сиськи мне в лицо, прежде чем я брошу ее на ближайшую поверхность и разорву ее пополам?

— Поспи немного, — приказываю я.

— Думала, оргазмы должны смягчать людей, а не превращать их в больших засранцев.

Она вырывается из моих объятий и топает по другую сторону костра. Я стараюсь не смотреть на нее, но мои предательские глаза следят за каждым ее движением. Свет огня делает все более эротичным. Девушка наклоняется, и свет освещает выпуклости ее грудей, создавая тени в глубокой долине между ними.

Я готовлюсь к потоку слез, но не получаю ничего, кроме ее тихого дыхания и слабых движений, когда она пытается найти утешение на камне и грязи. Почему-то ее спокойное принятие моего дерьмового поведения еще хуже. Если она заплачет, у меня будет повод подойти к ней и обнять под видом утешения.

Но ее молчание — гораздо более эффективное наказание. Она закрывается от меня, и у меня нет причин идти к ней. Огонь согреет ее. Пещера будет держать ее сухой. У нее есть вода и еда. Сегодня я всего лишь досадная помеха, и притом неблагодарная.

В наказание я заставляю себя бодрствовать всю ночь, чтобы подбрасывать дрова в костер.

В мерцающем свете костра Ава выглядит, как ангел. Волосы падают ей на лицо. Пламя отбрасывает золотистый отблеск на ее обычно бледную кожу. Губы у нее красные, а щеки розовые. Тепло костра придает ей здоровый блеск.

Я почти могу убедить себя, что нахожусь не в джунглях, а в пустыне, где мы с Авой разбили лагерь. Снаружи обезьяны кричат друг на друга, пумы воют, а змеи ползают по земле. Здесь тепло и сухо.

Я смотрю на огонь так долго, что представляю себя в другом месте с Авой. На этот раз мы на пляже. На ней надето крошечное белое бикини, растянутое на ее заднице, и когда она идет, начинают играть барабаны. Я лежу в деревянном шезлонге с подушкой, чтобы моя задница не болела от долгого сидения.

Девушка останавливается на краю воды, и океанские волны плещутся у ее ног, даря ей крошечные ласки. По какой-то причине, или потому что это моя фантазия, ее задница похожа на маленькое чудо, она начинает делать прикосновения пальцами ног, и каждый раз, когда она наклоняется, белый спандекс поднимается немного выше, пока не собирается между ее ягодиц.

Ава бросает застенчивый взгляд через плечо, проводит пальцами по эластичному краю бикини и вытаскивает лишнюю ткань. Тянется вниз, так что я вижу складку между ее ног. Поджав губы, она подмигивает и опускается так низко, что зачаровывает меня.

Я вскакиваю с шезлонга и через полсекунды оказываюсь на ней. А может, и меньше. Ракеты движутся медленнее меня.

Опускаю белые трусики ей на бедра, толкая девушку на песок. Раздвинув ей ноги, я вижу, что ее нижние губы набухли и влажные, а темные глаза подмигивают мне. Наклоняюсь и зарываюсь лицом в ее задницу, облизывая и посасывая все вокруг. Я иссохшийся парень в пустыне, а ее промежность — единственный доступный источник воды. Вот, как сильно я на ней, и как далеко мой язык в ее киске.

Когда она задыхается, плачет и молит всех известных божеств о пощаде, я беру свой член в руки и прижимаю его к ее отверстию. Она вся мокрая, и мой член скользит внутрь, будто между нами пролито два галлона смазки. Ее стенки влагалища крепко сжимают меня, но я не стреляю сразу.

Нет. Я наслаждаюсь этим. Дохожу до конца и назад отталкиваюсь так медленно, что муравьи, ползающие на пикнике, успевают съесть весь пирог. Она продолжает смачивать мой член своими выделениями, и я слышу шлепки наших тел, когда девушка выгибается под каждым моим толчком. Шлепнув ее по заднице, я наблюдаю, как эротически покачивается ее плоть. Снова шлепаю ее, и Ава мяукает, требуя добавки. Я постукиваю по этим бугоркам еще несколько раз, пока она дико не кончает на моем члене.

— Ты такой большой, — кричит она. — Я хочу большего.

Я отказываюсь от порки, потому что мне нужны обе руки, чтобы держать ее бедра для моего яростного совокупления. Тяжело дышу, крепче сжимая ее. Я прижимаю ее тело к своему, и она скользит по мне в обратном ковбойском стиле. Океанская вода щекочет наши колени, и я одной рукой лихорадочно работаю над ее клитором, а другой рукой прижимаю ее торс к себе.

Девушка поворачивает голову, и мы целуемся в дикой встрече зубов и языков. Я заставляю ее работать усерднее, и она снова и снова ласкает меня.

Мое дыхание вырывается крошечными прерывистыми вздохами, а толстая головка члена пульсирует под моей рукой.

Царапина о камень заставляет меня открыть глаза.

Ава просыпается, округляя от волнения свои большие глаза. Интерес? Отвращение? Замешательство?

Я не могу прочесть ее взгляд, потому что похоть затуманивает мое зрение. Но я не закрываю глаза, не возвращая себя на пляж к ее заднице и ее крикам, потому что настоящая Ава лучше, чем Ава из сна, даже если она по другую сторону костра от меня. Даже если она чертовски боится моего зверя.

Черт, а кто может винить ее? Я бы испугался, если бы был девочкой, даже такой большегрудой красавицей, как Ава.

Она не может взять меня. Никто не может.

Я грубо растираю себя, понимая, это единственное удовольствие, что я буду знать, кроме одноразовой работы руками, которая может прийти ко мне, если я открою бумажник. Я могу заплатить за это. Могу заплатить за рот или даже за два. Но никогда не почувствую стенок чьей-то киски вокруг моего члена, особенно ангела напротив меня.

Но я все равно ее использую. Она смотрит на меня, а я смотрю на нее в ответ, потирая, дергая и представляя, как она встает с кровати, подходит ко мне и заглатывает меня с головы до ног.

— Это всего лишь ручная работа, — бормочу я в ответ на ее слова.

Высунув язык, она облизывает губы.

— Почему бы не позволить мне помочь тебе?

— Потому что я слишком этого хочу.

Не могу сдержать искренность, пока ее сияющие глаза следят за каждым моим движением. А когда оргазм напрягает все мои нервы и сухожилия, я закрываю глаза, взрываясь в руках. Для всего накопленного, отпуск более чем удовлетворителен.

Я смотрю через костер, а она стоит на коленях. Меня пробирает озноб.

Теперь, когда я был у нее в руках, это недолгое удовлетворение — все, что мне осталось. Гнев наполняет меня, а затем уходит так же быстро, как и появился. В чем ее вина? Это проклятие.

Об этом мне сказала мама, когда мне было десять, и мой член был размером с пивную бутылку. Мне достался «разрыватель девушек». Так она называла мой член, потому что целью моего существования было причинение боли женщинам.

«Ты — дьявольское отродье», — говорила она. Моя мать была изнасилована, и она забеременела, но в утробе девочка была съедена мальчиком. Когда я стал старше, был подобием ее насильника, а мой член был орудием дьявола.

Она пыталась выбить из меня демона, но это не сработало. Мне пришлось отнять жизнь, прежде чем я понял.

— Как ты убил девушку? — спрашивает Ава, прерывая мои размышления.

Я снова использую песок, чтобы очистить себя и засунуть свой использованный член в штаны в надежде, что он забудет о сексе.

— Если хочешь послушать истории про нюхательный табак перед сном, то тебе придется туго, — насмехаюсь я.

Вместо того чтобы расстроиться, она наклоняет голову и смотрит на меня.

— Ты такой горячий, когда злишься.

Сказала ли она это, чтобы охладить мой пыл, или чтобы рассмешить меня, я не уверен, но это работает. Я начинаю смеяться, и она улыбается в ответ. Господи, какая девушка.

Полагаю, она заслуживает ответа. Это может даже послужить предупреждением, и возможно, тогда она перестанет смотреть на меня так, будто я могу дать ей что-то стоящее. Объявление: большой член может убить. Кроме того, я мудак.

Я откидываюсь на не очень удобный камень и начинаю говорить.

— Когда мне было пятнадцать, одна девочка постарше пригласила меня на бал. Я был в восторге. До нее дошли слухи о моем размере, и она хотела узнать, правда ли это. Я целовался только с парой других девушек, и обе сбежали, когда мы добрались до тяжелой стадии ласк, но у этой девушки был опыт, и она устала от своих подростковых любовников-карандашей.

— Ее слова или твои?

— Ее. Вот, как она пригласила меня на свидание: «Эй, Рафаэль, ходят слухи, что у тебя в штанах чудовище. Как насчет того, чтоб девственность потерять после выпускного. Члены-карандаши, с которыми я встречаюсь, не смогли бы найти точку G, даже если бы была карта». До бала оставалось три недели, и я ходил за ней, как щенок. Мы несколько раз целовались перед началом мероприятия, и она пощупала меня под шортами. Она знала, во что ввязывается, и я подумал — учитывая ее опыт, она поймет, если я буду слишком большим. Когда она не отменила свидание, я решил, что мы можем идти. Наступает выпускной бал. В значительной степени вечер размыт в моей памяти, потому что я был просто ходячим стояком тогда.

Ава смеется.

— Я не могу поверить.

Я пожимаю плечами.

— Я снял номер в отеле, мы разделись, и выскочил Годзилла. Когда она увидела его, ее возбуждение упало до пяти, и потом до двух, когда я надел презерватив. Но она не собиралась возвращаться с «большой охоты» без своего огромного и желанного оргазма, поэтому раздвинула ноги и велела мне засунуть его туда.

— Для опытной девушки не похоже, чтобы кто-то из вас хорошо подготовился, — замечает Ава.

— Мне было пятнадцать, и я был девственником. Не знал, что такое прелюдия. Подумал, она чувствовала его под одеждой, и сделал, как она велела. И она казалась достаточно возбужденной.

— Так ты вытащил нож и ударил ее? Стрелял ей в голову, когда она не пришла? В смысле, как ты добираешься от выпускного вечера до морга?

— Я сломал ее. Она умерла. Конец истории.

Ава корчит гримасу и хочет большего. Хочет услышать всю эту кровавую историю. О фонтане крови. Как ее братья изуродовали меня в отместку за то, что я прикоснулся к их сестре. То, как моя мать смотрела на меня, как на проклятие, и крестилась дюжину раз, когда я приближался. Но все, что ей нужно знать, это то, что единственный способ защитить ее — держать свои гребаные руки подальше.

— Сломал? Ты даже не дошел до конца?

Я киваю.

— Не думаю, что ты можешь убить кого-то своим пенисом, — хмурится она. — Она умерла прямо там? Прямо перед тобой?

Я морщусь.

— Нет, она умерла через два дня. Но крови было много.

Я закрываю глаза, пытаясь забыть, но видение этой девушки, кровь между ее ног и вокруг моего члена нарисованы на задней стороне моих век. Я открываю глаза и смотрю на нее. Лучше. Гораздо лучше.

— У нее были месячные?

— Может, хватит об этом?

— Наверное, но я все равно не думаю, что ты убил ее.

Я открываю рот, чтобы повторить факты, но она поднимает здоровую руку.

— Нет, я понимаю, ты считаешь, что сделал это. Сомневаюсь, что медицинская наука поддержит тебя.

— Я пытался заняться с ней сексом. Она ужасно истекала кровью. Через два дня она умерла. Ее братья избили меня до полусмерти, и я был благодарен им за каждый удар. Таковы факты.

Ава протягивает руку и кладет ее мне на колено. Я подпрыгиваю, потому что не знал, что она так близко.

— Безбрачие — твое искупление? Потому что я уверена, что ты не убивал ту девушку.

Я поворачиваюсь на бок, подальше от ее сочувствия и мягкого света в ее глазах. Не могу этого допустить.

— Не сомневаюсь.

Глава 15

Рафаэль

Мне требуется много времени, чтобы заснуть, но, в конце концов, я погружаюсь в какое-то подвешенное состояние. На следующее утро джунгли просыпаются на рассвете, когда ночные хищники уступают место дневным.

Ава спит. Половина ее тела покрыта грязью. Ее рука и запястье все еще опухшие, и на большей части ее открытой кожи есть царапины и укусы насекомых. У девушки спутанные волосы, которые скручены так, что в них могут гнездиться птицы. Я никогда не видел никого настолько чертовски красивого и чертовски желанного.

Хочу подхватить ее на руки и купать под теплым дождем, пока грязь не смоется с ее молочно-белой кожи, подсвеченной розовыми вспышками возбуждения. У меня узкие штаны, но я смирюсь с тем, что всегда буду возбужден, когда она рядом. Черт возьми, когда она уйдет, вероятно, буду возбужден мыслью о ней.

Снаружи я собираю хворост, бросая его в пещеру. Если придется, мы вернемся сюда, но если останемся еще на одну ночь, это будет означать, что мы не продвигаемся из джунглей. А нам нужно идти. Рука Авы нуждается в медицинской помощи, и мне нужно выяснить, как я собираюсь вести переговоры с Дядей Сэмом, чтобы вернуть Дэвидсона без информации.

Поставив бутылку с водой рядом с двумя кусками жареного змеиного мяса на камень возле костра, я направляюсь на север, чтобы посмотреть, не найду ли еще обломков. Первые двадцать минут я ничего не замечаю, но могу запастись фруктами. Мы можем зажарить их сегодня вечером. Сладость фруктов была бы вкусной после сухой резиновой змеи. Я набиваю карманы и иду дальше.

Слева в листве просвет, будто кто-то или что-то прыгнуло в середину и не ушло. Я ковыряюсь бамбуковой палкой, но ничего не происходит. Мачете сейчас не помешало бы.

Мне бросается в глаза занятный коричнево-золотой узор, неизвестный в Амазонке. Медленными и размеренными движениями я осторожно отодвигаю ветку в сторону. Под веткой лежит сумочка, выглядящая почти идеально. Ветка колышется, и появляются зеленые отметины изумрудного дерева боа.

Ему не понравится, что я нарушаю его покой. Возможно, смогу вытащить кошелек из-под ветки, не потревожив удава. Возможно, но маловероятно.

Какого черта, кто не рискует, тот не выигрывает. Медленно опускаю бамбуковую палку, пока кусты не встают на место. Кожаная ручка кошелька все еще видна сквозь пальмовые листья и папоротники. Как будто это игра, я двигаю палку вперед, пока она не касается края петли. Несколько щелчков — и ручка у меня на конце. Сумка царапает землю, но ветка над ней не шевелится.

— Ты еще поблагодаришь меня за это, — говорю я змее.

Его язык вываливается в знак несогласия, но он не двигается с места. Я вытаскиваю сумочку по одному мучительному рывку за раз, пока, наконец, она не оказывается у моих ног. Поднимаю ее и переворачиваю. Дно голое. Это оригинальная сумка, а не подделка, которую мы подготовили.

Судя по положению солнца, я отсутствую сорок минут. Это слишком долго, чтобы оставлять Аву одну. Сунув сумку под мышку, спешу обратно. Я нахожу ее, сидящей на корточках за скалой примерно в тридцати футах от входа.

— Что случилось? — шепчу я, присаживаясь на корточки рядом с ней.

Девушка слегка расслабляет напряженные мышцы, но остается начеку.

— Какой-то парень зашел в пещеру, пока я пользовалась удобствами.

— Писала?

Она хмурится, но кивает. По-видимому, мы можем быть в джунглях, но не можем говорить о дерьме и моче.

Наклонившись, я дергаю за кожаный ремень, которым она оборачивает своё запястья. Умная девочка. Всегда такая умная. Она неохотно расстегивает пряжку, и я беру нож. Мы знаем, что я лучше справляюсь с этим, но даже после этого беспокоюсь без оружия. Ненавижу, когда у меня нет пистолета или лезвия больше, чем у меня за поясом. Тем не менее, я могу выпотрошить кого-нибудь и этим.

Ставлю сумку между нами и стучу по крышке, приглашая Аву сесть.

— Как он выглядит? Местный? Другой?

— Другой. Я думаю… думаю, это может быть Афонсо. У него был пистолет и большой нож.

Она показывает руками расстояние около трех футов.

— Тогда честный бой.

Я затягиваю ремень на руке.

— Как насчет этого?

Она показывает наверх. На вершине входа в пещеру сидит пума и выглядит голодной.

— Если там кто-то есть, почему бы просто не позволить коту съесть его?

— Кровожадно, мне нравится, — одобрительно киваю я. — Но если нам понадобится что-нибудь от него, например, пистолет или нож, пума может взять это с собой на дерево, и тогда нам придется убить пуму. Мы не хотим этого делать.

— Нет-нет, — она в ужасе. — Не убивать пуму.

Я не говорю ей, что скорее пума убьет нас, чем мы убьем ее моим трехдюймовым клинком и сумочкой.

Первым делом другое. Афонсо и пума могут подождать.

Протянув руку, я вытаскиваю папки.

— Как долго ты следил за мной? — спрашивает она, пока я просматриваю содержимое.

— Некоторое время.

— А если говорить о наемниках, то что это значит?

— Достаточно долго, чтобы узнать, что твой любимый утренний напиток — молоко и сахар с двумя каплями кофе. Это как ароматизированное молоко?

Девушка легонько толкает меня в плечо.

Папки ничего не показывают. Просто куча писем и записи телефонных звонков. Это безобидный материал, но я вижу, он подразумевает, что есть больше и лучше или более опасное дерьмо.

Позади меня пума шевелится. Она что-то слышит.

Мы подумаем об информации позже. Захлопнув папки, достаю из кармана фрукт пупунья. Маленькие плоды размером со сливу жесткие и идеально подходят для метания. Я встаю, быстро перебрасывая три штуки в заросли джунглей. Вылетает птица, и пума прыгает вперед, чтобы исследовать.

Когда пума уходит, я бегу, приказывая Аве оставаться у сумки. Полученный шум производит желаемый эффект, и Афонсо высовывает шею из пещеры. Я бросаюсь прямо ему в грудь. Он с глухим стуком отлетает назад.

На моей стороне элемент неожиданности, и я могу выбить одно оружие из его рук. Пистолет отлетает в сторону.

Другой рукой он крепко сжимает мачете. Должно быть, он нашел это в обломках самолета. Один из бизнесменов, видимо, готовился к прогулке по джунглям и упаковал его в свой багаж. Я хочу это.

Афонсо бьет меня кулаком в поврежденный глаз, и мое зрение затуманивается настолько, что я почти не вижу лезвие, режущее мое лицо.

Я брыкаюсь вслепую и слышу хрюканье. Раздается треск и крик боли.

Перекатываюсь влево, и лезвие врезается в землю.

— Где сумка? — огрызается Афонсо.

Я пригибаюсь к земле, а он кружит вокруг меня.

— Снаружи.

Нет смысла притворяться, что у меня ее нет. Его взгляд устремляется к выходу из пещеры, и я использую это минутное отвлечение, чтобы прыгнуть на него. Мой импульс толкает нас назад. Он режет лезвием, и я чувствую, как оно врезается в мою кожу, но не останавливаюсь. Продолжаю двигаться, пока его спина не врезается в каменную стену пещеры. Если я умру здесь, Ава не выживет. Афонсо найдет ее. Он изнасилует ее и оставит изувеченное тело животным.

Я отступаю, снова толкая его вперед. Лезвие режет глубже. Чувствую, как теплая река крови стекает по моей спине.

У меня мало времени. Если лезвие попадет в спинной нерв, мне конец. Я бросаюсь вперед, подставляя плечо под его руку с клинком.

Он вскрикивает, и я поднимаю свободной рукой свой поясной нож, вонзаю его вперед и выворачиваю. Крик боли, который он издает, слышен на всю Амазонку. Вытащив нож, я снова вонзаю его, просто чтобы заставить его заткнуться.

Его тело обмякает под моим. Сделав два шага назад, я падаю на колени. У меня затуманенное зрение, но его лицо — жуткая маска. Там, где когда-то был его глаз, осталась только кровавая дыра. Под ним еще один след от удара, зазубренный и круглый, там, где я повернул нож так сильно, как только мог. Я толкаю его лицом в грязь и зову Аву.

У меня горит спина, но я не обращаю на это внимания, похлопывая Афонсо по карманам. У него в них куча дерьма. Энергетические батончики, которые выглядят подозрительно, будто они из моей сумки бойскаута.

Заходит Ава.

— Проверь его рюкзак.

— Твоя спина, — протестует она.

— Нет, сначала проверь запасы. Какие-либо медикаменты?

Я пытаюсь встать, но вместо Авы и пещеры вижу черные пятна и падаю на колени. От потери крови кружится голова.

Пошатываясь, я подхожу к огню, щелкаю лезвием по углям, хватаю пистолет и проверяю. Больше никаких пуль. Пустышка. Я снова отбрасываю его в сторону.

— Тут термоодеяло и пузырек с чем-то, выписан по рецепту. Обезболивающие таблетки? — в ее голосе слышится надежда. — Таблетки для очистки воды, — разочарованно вздыхает она, и я не могу не согласиться с этим, мне бы сейчас пригодился оксикодон. — Плоская пластиковая штука. Есть также около десяти энергетических батончиков.

Никакой веревки. Нет МРС^[12]. Зажигалок нет. Очевидно, он нашел сумку бойскаута, но некоторые вещи выпали. Одеяло, энергетические батончики и таблетки для очистки воды это хорошо. Отлично.

— Пластиковая штука — это пузырь для воды и очищающих таблеток. В костре ещё есть горящие угли?

— Да.

Мне кажется, я вижу, как она наносит удар.

— Я хочу, чтобы ты пошла ко входу в пещеру. Там есть дрова. Брось нож в огонь. Подойди к телу Афонсо. Не смотри ему в лицо, сними с него штаны. Вытри мою рану, и когда она станет чистой, ты приставишь горячий нож к моей коже.

Ава в ужасе втягивает воздух.

— Я этого не сделаю.

Я хватаю ее за руку.

— Сделай это, или я умру.

Глава 16

Ава

Мне кажется, каждый раз, когда я оборачиваюсь, все меняется от плохого к худшему. Девушка не может даже пописать без того, чтобы кто-нибудь не украл ее пещеру. Теперь Мендоза ранен, и я чувствую, что мы достигли дна в дерьмовой шкале «вещей, которые могут пойти не так».

Конечно, я не должна так говорить. Еще один самолет может врезаться в джунгли, и на этот раз прямо на нас.

— С другой стороны, это может быть удачей, — бормочу я себе под нос, и отбрасываю эту мысль.

Я не хочу умирать. Я хочу жить, и кажется, каждый раз, когда мы делаем перерыв, что-то еще нас обламывает.

— Больше… дров в костре, — говорит Мендоза, останавливая мой безумный поток мыслей, его рана выглядит такой же чистой, как я собираюсь ее сделать. — Раскали нож хорошенько.

— Хорошо, — тихо говорю я, засовывая лезвие в угли поглубже, добавляю еще дров и листьев, затем дую на огонь, и пламя вспыхивает. — Скажи мне, когда будет достаточно жарко, ладно?

— Когда раскалится докрасна, — говорит он, снимая ремень с запястья.

Он кусает его, и дрожь пробегает по моему позвоночнику. О, Боже. О, Боже, это будет отстой.

Проходят мгновения, и Мендоза тихо стонет. Знаю, ему должно быть очень больно. Мне хочется заломить руки, но изуродованный мизинец и распухшее запястье вынуждают меня снова и снова сжимать указательный палец.

— Достаточно хорошо, — говорит Мендоза. — Просто поторопись… сделать это. Я уже потерял слишком много крови, — его слова неразборчиво доносятся из-за пояса, а сонный взгляд говорит мне, что он скоро и потеряет сознание.

Мне нужно провернуть это дерьмо поскорее.

Кивнув себе, я вытаскиваю нож из огня. И тут же понимаю, что это ошибка — ручка раскалена докрасна, и я шиплю от боли, бросая ее обратно в угли. Чувствую, как у меня пальцы немедленно покрываются волдырями, но нет времени думать об этом. Глупо, Ава. Глупо. Сморгнув слезы боли, засовываю руку за рукав и снова хватаюсь за нож.

— Я иду, — говорю я ему, снова чувствуя себя глупо. — Не то, чтобы кто-то еще пришел бы за тобой с горячим ножом. С другой стороны, кажется, у тебя столько же врагов, сколько и у меня.

Раф не смеется, но от разговоров мне становится легче, поэтому я продолжаю бормотать, стягивая с него пропитанную кровью рубашку.

— Не знаю, как вам объяснить, мистер Мендоза, но мне кажется, дарвинизм пытается исключить вас из генофонда.

Рана выглядит ужасно. Она глубокая, и медленно кровоточит тонкой струйкой густой темной крови. Не похоже, что это жизненно важно, но я не врач. Я долбаная модель рук. Пока разглядываю рану, рядом жужжит муха.

Порядок. Время прижигать.

Глубоко вдохнув, я даже не считаю до трех и прижимаю раскаленное лезвие к его ране. Шипение кожи, как жареное яйцо, ударяет в воздух вместе с запахом горящей плоти. Я подавляю приступ рвоты, нажимая на лезвие сильнее, потому что не знаю, как это дерьмо работает. Не знаю, сколько времени мне нужно, чтобы прижечь рану, или даже делаю ли я это правильно.

Мендоза обмякает. Он даже не кричал, что довольно круто с его стороны. Я убираю нож и изучаю рану. Там, где я надавливала ножом, остается большая отметина, покрытая волдырями, но рана с одной стороны рваная, а нож у меня крошечный.

— Думаю, мне придется прижечь дважды. Мне очень жаль. Этот нож, он такой маленький.

Мужчина не отвечает.

У меня в сердце стучит паника, и я засовываю крошечный нож обратно в угли костра, наклоняясь над Мендозой.

— Раф?

Он еще дышит. Значит, он потерял сознание либо от потери крови, либо от боли. Или от того и другого. Что ж, это облегчает ему задачу. Закончив нагревать нож, я снова прижимаю его к ране, но на этот раз лишь слегка поморщившись, когда он прижигает его плоть. Кожа покрыта волдырями и пурпуром, но рана запечатана. Я снимаю рубашку и смачиваю чистый уголок, смывая кровь и грязь с остальной части его кожи. Когда его спина очищена, я переворачиваю мужчину на бок, осматриваю его глаз и снимаю бинты. Выглядит ужасно, намного хуже, чем раньше, и это беспокоит меня. У нас нет антибиотиков, но есть очистители воды, по крайней мере, теперь я могу вымыть его чистой водой.

Пока Раф спит, следующие несколько часов я занимаюсь делами в лагере. Либо так, либо сойти с ума от беспокойства. Я поддерживаю огонь и набираю дров каждый раз, когда выхожу на улицу. Если дрова мокрые, складываю их в кучу по другую сторону костра, надеясь, что тепло высушит их еще больше. Наливаю еще воды, пользуясь таблетками, промываю Рафу глаз и перевязываю его. Я промываю и другие его раны, так как он весь в царапинах. Убираю пещеру, собираю свежие листья для постели и вещи, которые выглядят полезными. Нахожу крепкую лозу, свисающую с дерева, и убеждаюсь, что это не змея, приношу ее с собой. Так как я работаю медленно, добываю больше виноградных лоз, затрачивая на это добрый час или два, и заплетаю мои находки вместе, чтобы сделать импровизированную веревку.

Также нахожу палку, из которой можно сделать приличное копье, и делаю еще несколько таких. В джунглях никогда не бывает слишком много оружия, а я все время вижу диких животных. Скоро наступит ночь, и огонь не удержит решительного хищника.

А значит, мне нужно избавиться от тела.

Это занимает большую часть дня. Я держу Афонсо лицом вниз, чтобы не видеть, что произошло. Раф сказал, что это нехорошо, и я доверяю ему. Обвязываю веревку вокруг его руки и своего туловища, как упряжь, чтобы тащить его через джунгли, но он слишком тяжелый, поэтому я не могу убрать его так далеко, как хочу. Мне приходится довольствоваться тем, что я позволяю телу соскользнуть со скалистого обрыва в заросли джунглей. Достаточно хорошо. Я отдаю честь телу.

— Я не буду скучать по тебе, Афонсо.

Раф просыпается на закате, когда я подбрасываю в огонь еще одно влажное шипящее полено. Мужчина стонет и ругается по-испански.

Я немедленно подхожу к нему, прихватив с собой бутылку воды.

— Как ты себя чувствуешь?

Мне хочется расцеловать его разбитое лицо за то, что он вернулся в мир живых, потому что не знаю, что бы я делала, если бы он заснул, и больше никогда не проснулся.

— Черта с два, — говорит он, пытаясь сесть.

— Не тревожь спину, если можешь, — говорю я, кладя руку ему на плечо. — Дай ей время зажить. Сегодня мы никуда не пойдем.

Кивнув, он снова ложится на бок и касается бинтов на лице.

— Глаз тоже чувствует себя ужасно.

— Я промыла его, пока ты был в отключке, — говорю я ему. — Извини, если я сделала хуже.

— Так плохо?

— Скажем так: с таким взглядом ты не выиграешь ни одного конкурса красоты.

Он кивает.

Я передаю ему бутылку с водой.

Мужчина делает маленький глоток и пытается вернуть ее мне.

— Выпей все, — говорю я ему. — Тебе нужно восстановить кровь, которую ты потерял, а я пила воду весь день. Речная вода, но эй. Сегодня было не слишком много дождя, а это значит, древесина суше, чем обычно, поэтому я набрала прилично.

— Я должен встать и избавиться от тела.

— Позаботилась, — говорю я ему, чувствуя немного гордости от удивления на его лице. — Знаешь, я не совсем беспомощна.

— Вообще-то, я думаю, что ты великолепна. Как рука?

Тупо прихорашиваюсь под этими словами и забираю у него бутылку с водой, когда он заканчивает пить, а затем предлагаю ему фрукт.

— На самом деле, не так больно.

Он хрюкает, как я полагаю, от счастья.

— Не уверена, стоит ли нам выкинуть змею или съесть ее. Как ты думаешь, сколько мы еще пробудем… здесь?

Он приподнимается на локте.

— Мы должны съесть мясо, пока оно не испортилось. А завтра пойдем вверх по реке. Посмотрим, сможем ли мы найти кого-то еще.

Кивнув, я разламываю приготовленную змею пополам и предлагаю ему часть. Мы оба давимся, а потом снова становится тихо. Предполагаю, Мендоза не в настроении разговаривать с отключкой, прижженными ранами и всем остальным, но я отчаянно нуждаюсь в разговоре после дня, проведенного в собственной голове.

— Итак, — весело говорю я. — Хочешь сыграть еще один раунд нашей игры?

Онпроводит рукой по лицу и сгибает локоть, чтобы подложить под голову подушку.

— Наверное, — у него усталый голос.

— Хорошо, я начну.

Я ворошу костер, обдумывая, о чем нам поговорить. Ничего сексуального, потому что меньше всего нам нужно напряжение в лагере. Мы слишком устали, а Мендоза потерял слишком много крови. Я ужасна, и у меня ужасно выглядят руки. Они покрыты рубцами от насекомых. Волдыри опухли и потемнели на трех моих пальцах, а один лопнул раньше, что означает уродливые струпья. Царапины, ногти ободраны, а мизинец раздут и ужасен. Мои дни модели рук закончились, по крайней мере, на следующий год или два. Даже малейшее несовершенство может стоить мне работы. Однажды я потеряла работу, потому что им не понравилось, как выглядели мои ногти.

Эти мысли заставляют меня думать о Розе. А это легкая тема. Я поджимаю под себя ноги и придвигаюсь ближе к огню.

— Когда я училась в третьем классе, я переехала в новую школу, — говорю я Мендозе. — Тогда у меня были не такие странные каштановые волосы, а светлые. Я была очень белокурой и бледной. Я переехала в Калифорнию, и никого не знала. А дети плохо относятся к новым людям, понимаешь? Во всяком случае, тогда мои глаза — гетерохромия — действительно выделялись. Дети дразнили меня и обзывали.

— Дети — дерьмо.

Я зарываюсь пальцами ног в землю пещеры.

— Дети есть дети. Прошла неделя или две, и я начала придумывать болезни, чтобы избежать занятий. Проводила полдня, лежа в кабинете медсестры, чтобы избегать людей. И вот, однажды, когда я была в кабинете медсестры, вошла самая красивая девушка со светлыми волосами и в той же розовой рубашке, что и я. Ее звали Роза, и она ежедневно ходила в кабинет медсестры, чтобы проверить инсулиновую помпу, — я улыбаюсь воспоминаниям. — Она села рядом со мной и спросила, почему у меня такие странные глаза. Я ответила, что родилась такой. Потом она показала мне свою инсулиновую помпу и сказала, что тоже родилась другой. Затем заявила, что я буду ее новым лучшим другом. И после этого люди не были дерьмовыми для меня, потому что они любили Розу. А если Розе кто-то нравился, то он была в порядке, — у меня глаза наполняются слезами. — Роза — это та, кто помог мне стать моделью. Она сказала им, что у них должна быть какая-то работа для меня, и никто никогда не сможет сказать Розе «нет». Оказалось, кого-то не смог прийти, а я подменила его. Остальное уже история.

Раф молчит.

Я шмыгаю носом и неуверенно смеюсь.

— Ты опять потерял сознание?

— Нет. Просто думаю.

— О том, что ты собираешься мне рассказать? Какие-то страшные тайны? — дразню я его. — Хочешь рассказать мне о своем детстве?

— Не совсем, — говорит он. — Моя мать ненавидела меня, а мужчина, за которого она вышла замуж, не был моим отцом.

Ну, это убийца настроения. Вот, и вся моя игра.

— Как насчет того, чтобы рассказать мне забавный факт о себе?

Он сонно зевает.

— Я постараюсь что-нибудь придумать.

Некоторое время мы молчим, и я кладу большое бревно, чтобы оно горело всю ночь, и ложусь у огня. Думаю, Мендоза снова спит, а мои мысли наполняются Розой. Красивая, упрямая Роза, которая думает, что всегда может добиться своего с улыбкой и кокетливым смехом. Роза с инсулиновой помпой. Они заботятся о ней? Интересно. Мы сможем быть друзьями после этого? Смогу ли я смотреть ей в глаза, и не обижаться на то, что ее выбор в мужчинах заставил меня пройти? У меня нет ответов на этот вопрос, поэтому я закрываю глаза и пытаюсь заснуть.

Когда я уже почти засыпаю, Мендоза говорит, и тон его голоса мягкий от усталости.

— Я кое-что придумал, Ава. Забавный факт.

— Что это?

— У меня есть остров.

Это поражает меня… абсурд.

— Угу.

— Я купил его, — говорит он ошеломленным голосом от усталости. — Было место в фавеле в Рио под названием «Слезы Господа». Стало слишком опасно, поэтому я купил остров, и перевез туда кучу людей, чтобы они были в безопасности.

— Спи, Раф, — тихо говорю я ему.

Надеюсь, у него не галлюцинации. Не знаю, что буду делать, если он заболеет и умрет. Ава из джунглей почти достигла своих пределов.

Глава 17

Рафаэль

На следующее утро я долго наблюдаю за девушкой, пока она не просыпается. Представляю ее на острове в моей постели. Моя комната выходит на восток, потому что мне нравится встречать рассвет. Обычно я встаю первым. Мне приходит в голову, что другие мужчины, которые присоединяются ко мне для пробежки по пляжу, почти все одиноки, и это имеет смысл, потому что, если у вас есть Ава в постели, почему, черт возьми, вы бежите на рассвете, когда вы могли бы раздвинуть ей ноги и наслаждаться ее сочной киской?

Провожу языком по нижней губе. Я ее не пробовал. Боюсь, правда. Я бешеная собака на слабом поводке с потрепанным ошейником. Ее дегустация порвет последние нити моего контроля.

Нарочно, один за другим, заставляю пальцы разжаться и тянусь к Аве, чтобы разбудить ее.

— Проснись и пой.

Я встряхиваю пузырь с водой. Это занимает еще пару часов, прежде чем мы сможем выпить его, так как именно столько времени требуется для очищающих таблеток, чтобы сделать свою работу, но он содержит три литра воды, которая продержит нас без жажды.

— Слишком рано, Роза, — бормочет она.

Это жалко, но я счастлив, что она бормочет во сне имя своей подруги, а не какого-то придурка. Я протираю глаза от несуществующего сна и снова встряхиваю ее.

— Проснись и пой. Пора искать цивилизацию.

Ава потягивается, и от этого движения у нее грудь вздымается в воздух, а одеяло сползает на бедра. Между поясом ее штанов для йоги и нижней частью ее рваной рубашки есть дразнящая полоска кожи, которая тянется вверх, когда она поднимает руки над головой. При виде этого у меня текут слюнки. Я делаю глоток воды, надеясь, что ее несвежий вкус пробудит меня от вызванной похоти, но девушка снова сдвигается, а ее рубашка задирается еще выше, пока округлый изгиб груди почти не обнажается. Даже напряжение и боль в спине, когда двигаюсь, не нарушают мою концентрацию, и я пытаюсь заставить ткань подняться еще выше.

Не могу взять себя в руки, пока она не садится и не протирает глаза, как ребенок. Это заставляет меня встряхнуться.

Ава моргает и оглядывается.

— Который час?

— Семь или около того.

Солнце встало пару часов назад.

Я начинаю упаковывать наши припасы в нейлоновый рюкзак.

— Эй. Разве нам это не нужно? — протестует она, когда я тушу огонь. — Разве мы не ищем сегодня еще что-нибудь из самолета?

— Нет.

Я не поднимаю глаз от пепла, который тушу. Не могу провести еще одну ночь в пещере с Авой и не взять ее. Мы слишком изолированы, а потребность моего тела перекрывает все остальные мысли.

— Нам нужно выбраться из джунглей.

— О, из-за твоих травм?

— Да, — вру я. — Потому что я ранен.

У меня было кое-что похуже ножа в спине и ссадины в глазу, но, с другой стороны, мне не приходилось одновременно заботиться о модели. Я взваливаю рюкзак на плечо, не обращая внимания на боль в спине, и поднимаю нож, чтобы взглянуть на свое отражение в лезвии.

— О, ради Бога, — говорит Ава, топая ко мне.

Она отталкивает мою руку и поднимает повязку. При первом прикосновении ее руки к моему виску я замираю, и все мои добрые намерения тоже исчезают.

— У тебя хороший глаз. Гной не сочится, и кожа не загрубела. Я должна чувствовать его запах или что? Видела, как кто-то делал это в телешоу.

— Может, проверим еще раз? — спрашиваю я не потому, что сомневаюсь в ее словах, а потому, что хочу, чтобы она стояла там весь день и осматривала каждую часть моего тела.

Я действительно могу немного видеть своим больным глазом, и это означает, что опухоль начинает спадать. Все будет хорошо. А шрам на спине — это ничто. У меня на груди шрам от раны, которую я получил девять лет назад — в первый раз меня послали делать мокрую работу. Парень ударил меня ножом, прежде чем я успел его прикончить. Она должна это проверить. Черт, у меня шрамы по всему телу, включая…

— Я сделала тебе больно?

Девушка выглядит несчастной или обеспокоенной.

— Нет, — и я хрипло добавляю, смягчая резкость своего ответа. — Спасибо, что присматриваешь за мной.

— Ну, ты — мой билет домой, — слабо улыбается она мне.

— Отлично. Давай двигаться.

Я держу в руке нож длиной в фут — тот самый, который Афонсо пытался использовать против меня, и первым выхожу из пещеры. Мне было бы полезно вспомнить, что все ее прикосновения и заботы связаны с выходом из джунглей. Конечно, она будет добра ко мне. Я — единственный, кто может спасти ее милую попку.

— Держись рядом и иди по моим следам.

— Конечно, — так же резко отвечает она.

Мы добираемся до берега реки, где пачкаемся. Средство от комаров, которое было в сумке бойскаута, должно быть, выпало вместе с другими вещами. Закончив, мы идем вниз по течению.

В этой части джунглей нет тропинок, даже заросших, а это значит, что поблизости нет деревни. Мы долго идем молча. Чувствую, как ее взгляд прожигает мне спину. У нее есть вопросы, которые она до смерти хочет задать.

Около полудня девушка не выдерживает.

— Знаешь, почему я играю в эту игру?

— Игра в один вопрос? — хочу убедиться, что понимаю ее.

— Да. Я играю, потому что тогда могу притвориться, что мы не в джунглях, а на второй стадии знакомства друг с другом.

— Что тогда первый этап? — спрашиваю я вопреки здравому смыслу.

— Первый этап был, когда ты повел меня в кафе и купил мне еды. Конечно, теперь я знаю, что ты сделал это, как часть вашей миссии или что-то еще, но тогда это было лестно.

— Мне кажется, ты часто проходишь первый этап.

— Не я. Роза. Может быть, другие ее друзья, но я давно не была на первом этапе.

Я слышу тоску?

Остановившись, я резко поворачиваюсь.

— Ты, должно быть, шутишь? Как такая девушка может не болтать без умолку? Должно быть, у тебя все время свидания на первом этапе.

Она улыбается, и у нее на лице появляется настоящая счастливая улыбка. Хорошо, что мои ботинки расставлены на ширину плеч, потому что такая красота сбивает мужчину с ног, если он не готов.

— Ты видел Розу? Она модель. Настоящая модель взлетно-посадочной полосы. У меня красивые руки.

Она поднимает руки, и мы смотрим на них. Одна рука в грязи, а другая все еще опухшая и фиолетовая. Ее руки больше не хороши. Они мягкие, но прямо сейчас единственную модель, которую она сможет продать, это для журнала советов пытающимся выжить. Я вижу момент, когда это понимание приходит, и ее улыбка исчезает, а свет в глазах гаснет.

— Ладно, может, не сейчас, но у меня были красивые руки.

Внезапно мне кажется, что нет ничего важнее для Авы, чем знать, насколько она чертовски красива. Я обнимаю ее за шею и откидываю голову, но на этот раз смотрю на нее, не пытаясь ничего скрыть.

— Не знаю, с кем ты тусуешься, но ты сногсшибательна. У тебя такое тело, что мужчины хотят сражаться за тебя. Твое лицо похоже на чертово солнце, оно так прекрасно, что ты не можешь смотреть прямо на него. Если бы ты была еще красивее, я бы, наверное, умер от сердечного приступа. На самом деле, мне придется испачкать некоторые твои черты, чтобы, когда мы столкнемся с туземцами, они не пытались удержать тебя, как какую-то богиню, которой они поклоняются.

Я провожу грязным потным пальцем по ее лбу и вниз по переносице. Ее взгляд смягчается, а веки чуть опускаются. Даже с моим дерьмовым опытом общения с женщинами, я знаю, что это значит, и тянусь телом к ней.

Сделав шаг назад, я опускаю руку и отворачиваюсь. Это все, что я могу дать ей сейчас. Наклоняюсь, перемещая монстра к внутреннему шву, и надеюсь, что немного дополнительной ткани даст мне передышку.

Я продолжаю идти, и она следует за мной, но на этот раз плотина разрушена, а вопросы приходят безжалостно.

— У тебя действительно есть остров?

— Да. Эта собственность бывшего владельца колумбийского наркокартеля. Он терроризировал местных жителей, расчистил землю для взлетно-посадочной полосы, построил соединение и был убит конкурирующей бандой, когда занимался бизнесом в Санибеле. Остров был полузаброшенный. Мы с моими людьми объединили наши ресурсы, купили его и перевезли туда всех, кто хотел переехать, потому что бразильское правительство больше не было дружелюбным.

— Как он называется?

— «Слезы Господа».

— С чего ты это взял?

— И вытрет Бог все слезы с глаз их, и не будет больше ни смерти, ни скорби, ни плача, ни боли, — цитирую я откровение.

— И нет ни смерти, ни горя, ни боли?

Я фыркаю.

— Нет. Неважно, насколько высок забор, или насколько прочны баррикады, смертельная болезнь или душевная боль — все найдет вас.

— Тогда почему остров?

— Потому что это было самое безопасное место, что я мог найти для людей, которые доверяли мне защищать их, — и я делаю паузу, возможно, мне не следует делиться с ней этой информацией, но она заслуживает знать, почему я следил за ней. — Моего друга похитило правительство США. Он помог мне сформировать «Слезы Господа». Возможно, это даже была его идея. Черт, если я знаю. Мы были захвачены повстанцами в Тегеране. Они привезли нас в Дашт-и-Кавир и сказали, что если мы выберемся из пустыни, то будем свободны. Мы должны были умереть, но несколько туземцев нашли нас и помогли. Когда мы оказались в безопасности, они умоляли нас взять их с собой.

Я щурюсь на листву, вспоминая тот жаркий день, когда нам с Дэвидсоном пришлось выбирать: бросить спасителей или взять их с собой. Хотя на самом деле никаких споров не было. Без их помощи мы бы не выжили.

— Мы вышли из пустыни подальше от армии и обосновались в маленьких трущобах в Бразилии. Казалось, хорошее место, чтобы спрятаться от мира.

— Как другие люди нашли тебя?

— Слухи распространились. Ребенка продают за еду, или может быть, дочь предлагают для защиты. Мы не порвали связи со всем на свете, чтобы стать работорговцами или детоубийцами. Но трущобы — это опасно. Это менталитет «убей или будешь убит», поэтому мы сопротивлялись изо всех сил. Прикоснись к нам, и ты пострадаешь — не только ты, но и вся твоя семья.

— Звучит по-библейски.

— Это влияние моей мамы. Она читала мне Библию, когда я должен был играть в видеоигры и смотреть порно. Она жила дерьмовой жизнью, и Библия была ее убежищем. Она хотела, чтобы я стал миссионером.

Моя мать хотела, чтобы я искупил первородный грех рождения. Будто жизнь это недостаточное проклятие.

— Похоже, так оно и есть.

— Как это?

Я оглядываюсь через плечо.

— У вас есть остров, куда вы посылаете людей, которых спасли, — она пожимает плечами, будто это имеет для нее смысл. — Разве это не определение миссионерства? Спасать людей?

— «Слезы Господа» — это не рай, Ава, — говорю я резче, чем намереваюсь.

— Может, для кого-то и так.

Глава 18

Ава

Когда я думаю, что понимаю парня, он снова удивляет меня. В Рафе Мендозе так много слоев, и я не знаю, что и думать. Понимаю, он бандит, и помогает мне сбежать от плохих парней. Говорит, что я для него ничего не значу, но смотрит на меня с таким голодом в глазах, что меня бросает в дрожь. Убеждает, что просто наемник, но потом рассказывает мне об острове, который купил и превратил в убежище для людей.

Более того, говорит, что девственник по выбору, а затем дрочит свой член передо мной.

Так что, да, Рафа Мендозу нельзя поместить в хороший сейф.

Я тоже не могу отнести свои чувства к нему к легко поддающейся классификации категории. Ненавижу, что он хочет меня продать. Я совершенно сбита с толку его многолетним целибатом — так долго, что вероятно, он девственник, особенно, если его единственный опыт с девушкой был только на чаевых. И я ужасно, ужасно, полностью увлечена этим человеком. Гигантский член или нет, в Мендозе есть больше, чем то, что у него в штанах.

Все, что я знаю, это то, что он сказал мне раньше — я красивая, и затем он провел грязью по моему носу? Я прикладываю все усилия, чтобы не притянуть его к себе и не зацеловать до смерти.

Думаю, он тоже догадывается о моих чувствах, потому что сразу же отворачивается, оставляя меня в полном замешательстве. Разве он не говорит, что находит меня привлекательной? Неужели он не хочет избавиться от своей девственности?

Я смущенно прикасаюсь к волосам. Боже, наверное, я выгляжу, как чертова развалина. Может быть, поэтому он так резко отворачивается. Вероятно, у моих глаз есть укусы. Ни в коем случае не сексуальный взгляд.

И действительно, джунгли не очень-то способствуют горячему парному сексу.

Думаю о пещере, в которой мы провели последние два дня, и содрогаюсь. Вспоминаю, как давно не принимала душ. Я нюхаю подмышку и морщусь. Ладно, да. Ароматно. Наверное, я вся в джунглях с головы до ног.

Пока мы идем, везде тихо, и Раф, кажется, не в настроении болтать, поэтому я мысленно представляю, как бы лишила его девственности. Нам нужен хороший номер в отеле. Что-то особенное с большой кроватью и большой ванной. Закажу вина, может, клубники. Надену нижнее белье, которое подтянет мою немного слишком широкую талию и выигрышно подчеркнет мою грудь. И нам понадобится много смазки. Много-много смазки. Представляю, как Мендоза расстегивает рубашку и садится на кровать. Выражение его лица, когда он понимает, что я собираюсь с ним сделать, и этот удивительный голод в его глазах.

Я слегка дрожу, несмотря на теплый влажный воздух. Если мы выберемся отсюда живыми, я определенно приведу этот план в действие.

Некоторое время мы идем вдоль берега реки, и я держусь рукой за его штаны, когда мужчина идет впереди. В больной руке я сжимаю копье, но в основном, использую его, как трость. У Мендозы есть мачете Афонсо, которым он рубит джунгли. Там несколько кайманов и змей, но в основном, на другой стороне реки. Надеюсь, мы не слишком много шумим, чтобы кто-нибудь мог нас отследить. Мой взгляд движется вдоль реки, пока мы идем. Она мутная, и завалена мусором, а вода непривлекательно-коричневая. Деревья и кустарники нависают над рекой, поэтому мы идем недалеко, но держим ее в поле зрения. Мы никого не встречаем в этих джунглях, и я уже и не жду.

Вот, почему я удивляюсь, когда около полудня вижу что-то на противоположном берегу под несколькими нависающими деревьями.

— Это… лодка?

Мендоза делает паузу и щурится.

— Сейчас у меня паршивое зрение. Давай подойдем поближе.

Я следую за ним, и мы идем дальше вниз по реке в кусты на берегу. Конечно же, это похоже на маленькую шестифутовую лодку из стекловолокна с мотором. Меня охватывает возбуждение, я обнимаю Мендозу сзади за грудь и визжу.

— Боже мой, это лодка! Это лодка! Мы собираемся выбраться отсюда!

Он автоматически приспосабливается к моему прикосновению, и возможно, это странно, но я начинаю привыкать к мысли, что у Рафа постоянная эрекция рядом со мной. Он качает головой.

— Давай пока не будем слишком волноваться. Эта лодка может означать, что враг рядом.

Я застываю на месте.

— Ты хочешь сказать… Фуке?

— Или люди Фуке. Они придут за этой сумкой или за тобой.

— Черт, — выдыхаю я. — Что же нам делать? Вернуться в джунгли? — от этой мысли мне хочется плакать.

— Нет, — говорит Раф, поворачиваясь ко мне с улыбкой. — Мы собираемся украсть их гребаную лодку.

У меня из горла вырывается возбужденный смешок. Не думаю, что могла бы обожать этого парня больше, чем, если бы он повернулся и сказал мне, что у него есть пирожные.

— Мне нравится ход твоих мыслей.

Он начинает снимать штаны.

— Что ты делаешь?

Раф смотрит на меня из-под повязки, которая закрывает половину его лица.

— Я собираюсь войти в реку и переплыть ее, чтобы привести лодку.

Я ошеломленно смотрю на него.

— Ты что, под кайфом? У тебя колотая рана на спине.

— Которую ты прижгла.

— И у тебя плохой глаз, который может заразиться, что гораздо менее сексуально для девушки.

Мужчина пристально смотрит на меня.

— Я серьезно, — говорю я, и кладу здоровую руку на бедро. — Я всецело за няньку и губки для ванн, но как только ты начинаешь течь зеленым дерьмом из глазницы, я пас.

Раф фыркает и снова начинает расстегивать рубашку.

— О, нет, не надо, — говорю я, начиная стаскивать с себя рубашку. — Я иду в эту реку, а ты нет.

— Не смеши, Ава, — говорит он мне. — Это опасно.

— Все это опасно.

— Наверное, я умею плавать лучше тебя.

— Я чемпион по плаванию, — лгу я ему. — Выиграла три медали в средней школе за брасс.

Я стягиваю рубашку, и так как теперь я в лифчике, слегка покачиваю грудью, чтобы посмотреть, обращает ли он на меня внимание.

Да. Он же парень. Его взгляд сразу же падает на мои сиськи. И я снова чувствую контроль.

— Дело вот в чем, Раф, — говорю я ему. — Ты мне не нужен, если заразишься и умрешь, ясно? Ты остаешься живым и невредимым, значит, я остаюсь живой и невредимой. И я готова заключить с тобой сделку.

— Договорились, да?

Он прижимает руку к брюкам, очевидно, что я снова разбудила зверя. Раф не может скрыть, что у него эрекция. Не в брюках-карго. Не с этим членом.

— Угу, договорились, — говорю я ему. Интересно, твердые ли у меня соски? Потому что идея моей сделки заводит меня. — Ты позволишь мне взять лодку, и я обещаю, что когда мы вернемся к цивилизации, буду играть роль медсестры и вымою тебя губкой.

— Похоже, я выигрываю в обоих случаях, — говорит он, и его взгляд снова скользит по моей груди.

— Ты знаешь, — и не только ты.

Но его сторона белого рыцаря не позволяет мне так легко победить. Даже когда я снимаю штаны, он смотрит через грязную мерзкую реку.

— Чемпион по плаванию, да?

— Три медали в школе, — соглашаюсь я.

Он вздыхает, глядя на меня.

— Мне это не нравится.

— Мне все равно. Мне тоже не нравится мысль о гангрене.

Теперь Мендоза выглядит просто довольным.

— Совершенно уверен, что от реки нельзя заразиться гангреной.

— Думаю, ты просто тянешь время, — говорю я ему, протягивая брюки, а потом туфли.

Я немного волнуюсь при мысли о том, чтобы залезть в воду, но это похоже на плохую новость для Рафа и его многочисленных ран. Мои раны все под кожей — волдыри, сломанный мизинец и так далее. Его раны гораздо больше меня беспокоят, у него больше шансов заразиться.

— Мочалка, да?

Мужчина пытается быть беспечным, но хрипловатая нотка в его голосе говорит мне, что он уже думает об этом.

— Ага, — весело отвечаю я. — Я переплываю реку.

Он хмурится, но достает что-то из кармана.

— Возьми хотя бы это.

Он протягивает мне маленький нож.

— Хорошая идея, — отвечаю я, стискивая его зубами.

Я дерзко подмигиваю Рафу, прежде чем успеваю подумать об аллигаторах, пираньях или змеях, прячущихся в мутной коричневой воде, подхожу к берегу и вхожу в воду.

Она теплая и илистая. Тьфу. Я также не вижу своих ног. Двойной тьфу. Медленно погружаюсь в воду и иду вброд. Затем начинаю неловко плыть, потому что у меня болит запястье, когда я толкаю его об воду.

— Мне казалось, ты говорила, что чемпион по плаванию, — кричит Раф, когда я более или менее по-собачьи гребу в реку.

— Я солгала, — кричу я сквозь стиснутые зубы.

Он проклинает.

А потом я концентрируюсь на том, чтобы как можно быстрее доплыть до лодки. Я в ужасе, и страх заставляет меня грести еще быстрее, особенно, когда что-то задевает мою ногу. Это может быть старая ветка, упавшая в воду. Может, двадцатифутовая змея. А возможно, рыба. Я не задерживаюсь, чтобы узнать. Просто плыву быстрее.

К середине реки вода становится глубже, и я не могу коснуться дна, но она снова мелеет на другой стороне, и я добираюсь до борта лодки. К берегу привязана веревка, поэтому я прячусь на борту лодки и срезаю ее ножом. Когда лодка освобождается, она начинает дрейфовать, и я понятия не имею, как должна попасть в эту проклятую вещь. У меня ужасно болит запястье, и не знаю, смогу ли использовать его, чтобы прыгнуть в лодку. Но она слишком громоздкая, чтобы перетащить ее на другую сторону.

Что-то снова ударяется об мою ногу в воде, и я паникую. Схватившись за борт, не обращаю внимания на дрожь в запястье и переваливаюсь через борт. Ослепительная вспышка боли пронзает мою руку, когда я наклоняю лодку в сторону, но мне удается скатиться на дно. Я лежу, положив ноги на одно из сидений, и тихое сдавленное рыдание вырывается у меня из груди. Мое запястье болит все сильнее с каждым чертовым днем, а прямо сейчас это раскаленная добела агония. Но у меня нет времени на это. Заставляю себя сесть, прижимая запястье к груди. На дне лодки весло, и я тянусь к нему. Не знаю, как работает мотор, но я уверена, что смогу понять, как грести.

Только взяв весло, я понимаю, что со мной в лодке находится что-то еще. Со смесью ужаса и трепета я кладу тяжелый пулемет себе на колени.

Вот, дерьмо.

Я только что украла у кого-то лодку с чертовым пулеметом. Широко раскрыв глаза, я смотрю через реку на Рафа. Что мне теперь делать?

Он не смотрит в этом направлении, его взгляд направлен на реку, в руке у него мачете. Я испытываю искушение бросить пулемет на дно реки, но он может нам понадобиться. Поэтому начинаю грести на другую сторону.

Надеюсь, я смогу добраться до Рафа быстрее, чем владельцы всего этого.

Глава 19

Рафаэль

Она переплывает реку за меня.

Не могу выбросить эту мысль из головы. Земля, на которой я стою, дрожит. Происходит тектонический сдвиг в земной коре, но, по-видимому, никто не может его почувствовать, кроме меня. Когда она сняла рубашку, и ее едва прикрытые груди задрожали передо мной, у меня язык прилип к небу. Я не мог придумать ни единого аргумента, чтобы помешать ей скользнуть в реку, потому что у меня напрочь отсутствовала мозговая активность. У нее такие великолепные сиськи.

— Смотри, что я нашла! — плачет она, торжествующе поднимая над головой что-то похожее на АК-47.

Из патронника пулемета свисает длинный магазин. Пулемет не поможет нам выбраться из джунглей быстрее, но мы больше не находимся на низшем уровне в пищевой цепочке. Пара пуль от этого малыша, и мы съедим что-нибудь получше змеи.

Мысленно пинаю себя, чтобы прийти в чувства. Хватит этих гребаных фантазий. Итак, она переплыла реку. Ава хочет выбраться с этой земли так же, как и я. Повторяю себе это неоднократно, но то, во что моя голова хочет верить, не клеится.

Мой член тверд, как всегда, и с левой стороны груди ощущается напряжение, заставляющее меня чувствовать себя проклятым школьником — из тех, что записывают имя своей возлюбленной в блокнот, заваленный цветочками и сердечками.

Черт.

Я влюблен в эту женщину.

Мне хочется не только переправить ее отсюда в Эквадор, но и увезти на свой остров, посадить на трон и лежать у ее ног, пока она не прикажет мне встать и пососать ее пальцы. И если я буду хорошо себя вести, мне будет позволено поместить рот между ее ног и сосать ее киску, пока она не станет слишком бескостной, чтобы сидеть прямо.

Если бы моя дорогая матушка не умерла, я бы разыскал ее и заставил снова ударить меня в спину. Мне нужен кто-то, кто-нибудь, чтобы вбить в меня немного здравого смысла. Ради Авы и меня.

Я спускаюсь по насыпи и поднимаю руку, чтобы помахать ей. Девушка берет весло, опуская его в воду. Нос лодки направляется вниз по течению, когда она гребет по левому борту.

— Поменяйся сторонами, — кричу я, делая гребные движения с обеих сторон тела.

Она сразу же понимает меня и переворачивает весло на правую сторону. Я вижу, как она трудится. Должно быть, сложно держать весло, когда мизинец распух. Когда Ава приближается, я вхожу в воду, чтобы помочь ей вытащить лодку на берег.

— Вылезай из воды, — ругает она меня. — В этом есть что-то ужасное. Что-то пыталось съесть меня, когда я плыла.

— Потому что ты сочный кусочек, — ухмыляюсь я, вытаскивая лодку на песок, чтобы забраться внутрь.

Опасность миновала, и от ее радостной улыбки у меня кружится голова.

— Сочный кусок чего? — улыбается она в ответ, и у меня сердце начинает бешено колотиться.

Я могу умереть от сердечного приступа на берегах Амазонки.

Есть маленькая эгоистичная часть меня, которая хочет остаться в джунглях, где я могу держать Аву поближе к себе. Я сказал бы ей, что мы не сможем найти выход и будем жить в пещере вдвоем. Джунгли полны еды и воды, и я смогу обеспечить ее.

Возвратившись в цивилизацию, она вернется к своей причудливой жизни с ее образцовыми друзьями и богатыми мужчинами, которые болтаются вокруг нее. Мне придется выслеживать ее, наблюдая издалека и дрочить в руку.

На мгновение я сжимаю руку на носу лодки, снова созерцая фантазию о джунглях, и бросаю в лодку нейлоновый мешок с припасами и чертову сумку Авы.

— Ты везде сочная.

Слова выходят грубее, чем я намеревался сказать, и по тому, как девушка поджимает губы, я вижу, что она разочарована во мне. И поэтому мне нужно вернуть ее. Потому что в джунглях я могу быть счастлив, но она никогда не будет. Ей нужны мягкие простыни, дорогая одежда и мужчина, который знает, как доставить ей удовольствие.

Даже, если бы у меня не было члена размером с дубинку, и не было опыта, моя способность довести эту женщину до оргазма во время секса, вероятно, тоньше, чем лист бумаги в этом проклятом мешке Авы. Я натянуто улыбаюсь ей и начинаю забираться в лодку, когда слышу безошибочный звук загружаемой камеры.

Черт возьми. Мы не можем сделать хотя бы один перерыв?

Ава задыхается и поднимает пистолет, но тут же опускает его.

— Что?

Открыв рот, я тянусь за мачете, которое взял у Афонсо.

— Они же дети, — в ужасе шепчет она.

Я поднимаю руки, сжав нож в одной, и медленно оборачиваюсь.

Вижу группу парней, напряженных и грязных. Самый высокий парень сантиметров на десять ниже меня. Но полуавтомата у него нет. Зато он есть у его друга справа, который ростом примерно с Аву, но с хорошим мышечным тонусом. Однако, судя по его лицу и росту волос, этот ребенок только что вышел из периода половой зрелости. Возможно, ему тринадцать, или около того.

Остальные дети в возрасте от десяти до тринадцати лет вооружены до зубов, как солдаты из Уганды. Их темная кожа украшена самодельными татуировками и поясами с боеприпасами. Что случилось с добрыми старыми временами, когда туземцы были вооружены самодельными копьями и носили листья вокруг паха? Теперь у них больше оружия, чем в лагере выживальщиков в Юте, и они носят брюки-карго, где хранят еще дюжину магазинов для своих игрушек.

Жаль, что тот парень не наставил на меня пистолет. Я бы так быстро швырнул это дерьмо ему в лицо, что он даже забыл, как держать пистолет. Но полуавтомат с пулями в патроннике на таком близком расстоянии? Скорее всего, мне выстрелят в ещё здоровый глаз.

— Вы говорите по-испански? — спрашиваю я с поднятыми руками.

Вожак поворачивается к высокому мальчику, который кивает.

— Кто ты? — спрашивает высокий мальчик.

Он не хочет знать мое имя. Он хочет знать, представляю ли я для него опасность. Это так. Во мне шесть футов пять дюймов мускулов и семнадцать лет опыта убийств. Даже, если один из этих детей выстрелит, у меня будет возможность взять их всех с собой в ад. Но я не убийца детей. И никогда им не был.

Я рискую. Когда мы были в Рио, фавела «Слезы Господа» была хорошо известна. Люди со всего мира искали там убежища. Мы прославились тем, что не только отомстили, но и предоставили убежище другим. Каким бы ни было ваше прошлое, пока вы могли доказать нам, что изменились, или не представляете опасности для общества, вы были желанным гостем.

Опустив руки, я поворачиваю правый бицепс к группе. Как только становитесь частью «Слез Господа», вы получаете татуировку. Это большой стилизованный глаз с ножом, пронзающим слезу под ним. Она есть у всех — у мужчин, женщин и детей старше тринадцати лет. Моя тату грубая, потому что Дэвидсон сделал это ножом и чернилами для авторучки, когда мы бежали из пустыни, где сформулировали наши планы.

— Я от «Слез Господа». Вы прикоснетесь к нам, и весь мир покроется пеленой смерти. Ты умрешь, и твоя мать умрет. Каждый человек, который связан с вами, будет прахом, и даже само небо забудет вас. Помоги мне, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить твоих врагов, и оказать тебе помощь, когда она тебе понадобится.

У высокого парня расширяются глаза. Он поворачивается к своему другу и начинает быстро говорить. Я улавливаю пару слов. Они говорят на испанском языке. Спецназ требовал, чтобы вы изучили несколько языков в зависимости от того, где, по мнению правительства, будете делать свою лучшую работу. Я не знал достаточно, чтобы говорить, но мог понять.

— Он… «Слезы Господа»… нам помочь… враги.

— Что происходит? — спрашивает Ава.

— Я сказал ему, что причиню боль, если он причинит боль нам, и помогу ему, если он поможет нам.

— Это хорошо, — одобрительно говорит она. — Но ты ведь не причинишь им вреда, правда?

— Я не хочу.

Но в битве между сохранением Авы и причинением вреда этим мальчикам? Да, я бы так и сделал. Просто не хочу, чтобы до этого дошло. Сейчас они отвлекаются, и я мог бы обезоружить одного и уложить остальных, но шальная пуля может попасть в Аву.

Мальчики заканчивают разговор, и высокий оборачивается. Он дергает пистолет вниз по течению.

— Ты поможешь нам очистить нашу деревню, и мы отпустим тебя.

— Что он сказал?

— Он хочет, чтобы мы приехали в их деревню, и убрались.

— Например, стирать белье? Мыть ванные комнаты?

Она выглядит смущенной.

— Подозреваю, что уборка деревни означает нечто иное, чем подметание полов в их домах. Дюваль должен следить за полетом. Кошелек должен иметь сигнал слежения. Когда самолет не приземлился, вероятно, он запустил GPS-трекер и отправил разведчиков, чтобы забрать дело. Деревня этих мальчиков должна быть ближайшей формой цивилизации к месту крушения. Учитывая, что мы не слышали их в джунглях, должно быть, они только что приземлились и начали оккупировать деревню.

— Вот, дерьмо. Это плохо, правда?

— Возможно. Мои люди преследуют Дюваля, а значит, если наемники Дюваля там, Гарсия должен идти по их следу, — я поворачиваюсь к мальчикам. — Сколько человек приходило к вам домой?

Высокий мальчик поднимает восемь пальцев.

— Только восемь, но слишком много оружия. Они убили вождя и двух других, а затем все сдались, — он поднимает обе руки и опускает их. — Мы отправились на охоту, и вернулись, чтобы увидеть дом, подвергшийся нападению.

— Моя женщина нуждается в безопасности. Ты можешь это сделать, пока я пойду с тобой и приберусь в твоем доме?

Высокий мальчик переводит, и вожак кивает.

Восемь человек. У меня есть АК Авы, найденный в лодке, полуавтомат этого парня, пятеро детей и моя женщина, чтобы защитить. Я провожу рукой по лицу и поворачиваюсь, чтобы сообщить новость Аве.

Глава 20

Ава

— Ты что?

Выражение лица Рафа мрачное.

— Я сказал им, что пойду в их деревню, помогу им избавиться от наемников, и когда будет безопасно, мы позовем тебя, — он кладет пистолет, который мы взяли из лодки. — С этим малышом должно быть намного легче.

Я просто смотрю на него, как на сумасшедшего.

— Раф, ты разваливаешься на части. Ты не в том состоянии, чтобы нападать на деревню.

Разве не вчера я прижгла ему ножевую рану и перевязала глаз? У него глаз не видит?

— У нас нет выбора, — говорит мне Раф, наклоняя голову и указывая на вооруженных парней позади нас. — Это наш лучший вариант. И если мы сможем попасть в эту деревню, то получим реальное место для ночлега и безопасность. И утром сможем вернуться в цивилизацию.

Все это звучит замечательно. Более чем замечательно. Но дело в том, что я боюсь. Раф сейчас не в лучшей форме. Черт, как и я. Я так устала, и мерзко себя чувствую, что могу упасть и проспать целый день. Может, два. Не могу представить, что он чувствует.

И он хочет напасть на деревню?

— Это я должна идти, — говорю я ему.

Он недоверчиво смотрит на меня.

— Я наемник.

— А еще у тебя колотая рана на спине.

У него дергается рот, будто он пытается скрыть веселье.

— Я так же одет.

Скрестив руки на груди, я отказываюсь чувствовать себя странно в лифчике и трусиках.

— Я плыла по реке, большое спасибо. И тебе было все равно, как я выглядела пять минут назад. Я видела, как ты меня разглядывал.

— Пять минут назад у меня не было странной эрекции. В присутствии детей-наемников.

Хороший момент.

— Все равно не думаю, что тебе стоит туда входить.

Раф протягивает мне пистолет.

— Ты знаешь, как им пользоваться? Ты просто нажимаешь на курок, да?

У него брови взлетают вверх.

— А если его заклинет? Или его надо перезарядить?

Он прав. Единственное, что я умею делать с оружием, это грести в лодке.

— Ладно, ладно. Если ты должен пойти, ты должен пойти. Но я пойду с тобой.

— Нет, ты останешься здесь.

— Раф, черт побери, нет!

— Ава, если мне придется беспокоиться о твоей безопасности, я не смогу сделать то, что нужно.

— Как ты думаешь, что я чувствую? — восклицаю я. — Я буду волноваться за тебя!

Выражение его лица смягчается, и я замечаю, что он смотрит на мой рот.

— Неужели?

Эта хриплая нота, которая возвращается в его голос, заставляет мои соски покалывать от осознания. Они все: «О, привет, Ава, теперь мы не так устали?» Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть их.

— Значит, я должна сидеть здесь, в джунглях, засунув большой палец в задницу?

— Нет, ты будешь сидеть здесь, и ждать, пока все не прояснится. А если я не приду, убирайся к чертовой матери. Понимаешь?

— Могу просто сказать, как сильно я ненавижу этот план?

— Можешь, но это не значит, что у нас есть лучший план.

Черт. 

Несмотря на мои протесты, Раф уходит десять минут спустя, и я остаюсь с двумя мальчиками на этой стороне реки. У них есть оружие, они говорят по-испански и проводят много времени, разглядывая мою грудь, даже когда я снова одеваюсь. Мальчики. Типичные.

Они предлагают мне поесть фруктов, и я чищу их, пока они тихо разговаривают между собой и смеются над моими манерами. Один комментирует мою руку, указывая на мой неуклюжий мизинец.

— Ты что, медик? — спрашиваю я его.

Сомневаюсь, но показываю, что мне все равно.

Он что-то говорит, показывая на мое запястье и на мизинец. Я пожимаю плечами в ответ. Не знаю, что он говорит.

— Она просто распухла.

Он похлопывает себя по щеке, показывая на мои глаза.

— Ай? — спрашивает он.

О. Он думает, что я повредила глаз, как Раф. Я качаю головой. Знаю, мои глаза выглядят странно для большинства людей. У меня есть один зеленый и один темно-карий — это тревожит многих людей, которые видят меня впервые, потому что, когда мои зрачки расширены, мой карий глаз может выглядеть очень темным.

— Не больно, — говорю я, качая головой. — Они просто такие.

Он начинает говорить что-то еще, но нас прерывают отдаленные звуки выстрелов. Наши дружеские улыбки исчезают.

Нам только что напоминают, что за рекой Раф и другие дети рискуют своими жизнями.

После этого не могу расслабиться. Фрукт, что я только что съела, болезненно скручивается в моем животе. Думаю о раненом Рафе. Он в безопасности? Он недооценивает вещи с закрытым глазом, и один из плохих парней набрасывается на него? Неужели он умрет девственником с таким голодным взглядом?

Неужели я никогда не смогу испытать этот голод на себе?

Вдалеке снова слышатся выстрелы, и дети выглядят обеспокоенными.

«Раф может сам о себе позаботиться», — мысленно упрекаю я свой встревоженный разум. Он и раньше так делал.

Это не имеет значения. Я заключила сделку с самой собой. Если он вернется целым и невредимым, я вы*бу его к чертовой матери, когда мы вернемся в цивилизацию. Если бы мы не оказались в этой сумасшедшей ситуации, я бы сказала, что влюбилась в него.

Но не могу, потому что я должна спасти Розу.

Время медленно течет, и становится все темнее. Слышу звуки джунглей и жужжание жуков. Они кусают меня до чертиков, но дети рядом со мной не так сильно страдают. Должно быть, им больше нравится моя бледная кожа. У нас нет огня, и я его не прошу. Предполагаю, что все в порядке, потому что дети держат оружие под рукой, постоянно наблюдая за краями нашего лагеря.

Уже поздно, и несмотря на беспокойство, грызущее меня даже больше, чем жуки, я сонная и уставшая. Я уже почти сплю, когда кто-то начинает продираться сквозь кусты. Оба мальчика вскакивают на ноги, и я хватаю весло, готовая ударить любого, кто приблизится.

В темноте раздается голос, и мальчики бегут вперед, сжимая оружие.

— Что? — плачу я. — В чем дело?

Мы проиграли? Ох, черт. Что мне делать, если Раф умрет?

Чертя. Если Раф умрет… эта мысль наполняет меня отчаянием, и не только по поводу моего положения. Если Раф уйдет, он больше никогда не улыбнется мне. Никогда не посмотрит на меня голодными глазами. Никогда не будет нежно трогать меня. Никогда не схватит Годзиллу, когда думает, что я не смотрю.

Не знаю, что буду делать, если Рафа не станет. Эта мысль ошеломляет меня. Как получилось, что он так быстро стал для меня всем? Роза — это та, которая отдает свое сердце, а я практичная и пресыщенная.

Но, похоже, не тогда, когда дело касается Рафа.

Будто мои мысли вызвали его из джунглей, и в ночных тенях появляется фигура. Он высокий и мускулистый, но прежде всего я вижу грязную ткань повязки на глазу и подавляю рыдания облегчения.

— Раф! — бросаюсь я вперед, обнимая его за шею. — Боже мой! Ты ранен? Все в порядке?

— Все в порядке, — говорит он усталым голосом, обнимает меня рукой за талию, словно защищая. — Мы позаботились о деревне, — говорит он. — Там были потери. Некоторые мальчишки были слишком нетерпеливы, — в его голосе слышится грусть. — Восемь врагов мертвы.

— Все восемь?

Сначала я в восторге, а потом представляю себе это. Восемь человек с ружьями, а Мендоза вошел с несколькими школьниками и одной винтовкой? Я шлепаю его по руке.

— Черт побери, это чертовски опасно!

— Это нужно было сделать.

Так и было, я знаю, что он сделал это для этих парней, чтобы им не пришлось жить под каблуком у этих ублюдочных военачальников с оружием. Он сделал это потому, что он хороший парень, который хочет, чтобы восторжествовало добро. И он сделал это для меня. Я знаю это так же точно, как то, что он сделал бы это снова.

Это то, кто он есть. И мне это в нем нравится.

Вот, почему я кладу руки ему на лицо и крепко целую в губы. Я прижимаюсь губами к его губам, ощущая вкус пота и грязи… Раф.

Он напрягается подо мной, и я не знаю, то ли от удивления, то ли потому,что я веду себя совершенно неуместно. Меня это не волнует. Все, что я знаю — мне отчаянно нужно, чтобы он поцеловал меня в ответ, прямо сейчас. Поэтому я раздвигаю губы и провожу языком по его сомкнутым губам, уговаривая раскрыться передо мной. Чтобы дать мне шанс.

Раф стонет, крепче обнимая меня. Пистолет падает на землю, и мужчина гладит руками по всей моей спине, будто ему нужно коснуться меня везде, где может. Я скольжу языком в его рот, встречая его голодный язык. Все в Рафе голодно и дико от желания, и это сводит меня с ума от похоти. Я грубо целую его, скользя языком по его, и поощряю его трахать мой рот своим языком, чтобы показать мне свои намерения.

Он запутывается рукой в моих волосах, удерживая меня на месте, и берет меня в самый глубокий, влажный, знойный поцелуй, который у меня когда-либо был. Чувствую, как его язык проникает туда, куда никогда не проникал ни один язык, и у меня слабеют колени. Когда мы расстаемся, чувствую себя так, будто только что завоевала деревню — я измучена, но полностью торжествую.

Мы тяжело дышим.

— Это еще зачем? — спрашивает Раф.

— За то, что ты вернулся целым и невредимым, — отвечаю я, еще немного прижимаясь к его груди просто потому, что могу. — Сделай мне одолжение, не оставляй меня снова, хорошо?

Глава 21

Рафаэль

— Обещаю больше не оставлять тебя в джунглях с мальчишками-солдатами.

Ава закатывает глаза на мое обещание, но не двигается. Наклонившись, я снова завладеваю ее ртом. Мы потные, вонючие, покрытые грязью существа, но я никогда не пробовал ничего лучше, чем ее губы. Она целует меня в ответ, шире открывая рот под моим. У нее язык дерзкий и горячий. Не могу перестать рычать, и по-видимому, это хорошо, потому что она прижимается ко мне ближе, так близко, что мой болезненно возбужденный член вырезает дырку у нее в животе. Я пытаюсь отодвинуться, но девушка притягивает меня ближе.

— Нет, я хочу его. Я хочу тебя, — стонет она у моих губ.

И это ломает меня. Я грубо притягиваю девушку к себе, поднимая руками за ее задницу так, что соединение ее ног трется об мой твердый, как гранит, член. В ответ она обхватывает меня ногами за талию, прижимаясь ко мне.

Я крепко прижимаю Аву к себе. Даже лист не может поместиться между нами. Зарывшись одной рукой в ее волосы, чтобы схватить ее за голову, я обхватываю другой рукой вокруг ее талии, как железный обруч. Раздвигаю ноги для равновесия, позволяя ей оседлать меня.

Девушка впивается каблуками мне в поясницу, и эта крошечная боль не дает мне кончить в штаны.

Далекий крик пронзает туманную похоть моего мозга, и я вспоминаю, что мы посреди джунглей Амазонки, покрытые грязью, и еще не в безопасности. С титаническим усилием я отрываюсь от ее горячего рта.

Она смотрит на меня сверху вниз, сжимая руками мою шею.

— Почему ты остановился?

— Потому что мы посреди джунглей, детка.

Она сжимает колени вокруг моей талии, от того, что я проявляю заботу.

— Я хочу тебя, — повторяет она.

— Я не хочу причинить тебе боль.

Скорее, убью себя, чем трону хоть волосок на ее голове.

— Ты не сделаешь этого, — уверяет она меня. — Всё будет хорошо. Я буду нежной.

У нее на лице появляется озорная улыбка.

Легонько дернув ее за волосы, я напоминаю, что на несколько дюймов, и по меньшей мере, на сто футов выше ее.

— Я беспокоюсь не о себе.

Она прикладывает палец к моим губам.

— Ты не причинишь мне вреда. Ты мне доверяешь?

Я киваю, потому что мой язык застрял у меня в горле.

— До… прежде чем мы вытащим Годзиллу, я хочу съесть твою киску. Мне нужно хоть раз почувствовать, как ты кончаешь на меня.

Пока я это не испортил.

Ава дрожит.

— Это будет потрясающе.

— Мы будем в отеле к закату, — клянусь я. — И я собираюсь спасти Розу для тебя.

— Ты сделаешь это? Как?

У нее расширяются глаза и приоткрываются губы. Я борюсь с искушением поцеловать ее снова. У меня возникает такое чувство, что Гарсия кричит, и будет у нас через минуту.

Медленно опускаю ее на землю. У меня в голове есть едва сформулированный план, но не могу сосредоточиться сейчас, пока она смотрит на меня, будто это именно я повесил луну на небо.

— Дюваль использовал ее, чтобы держать тебя в узде, поэтому он должен удерживать ее рядом, и эта покупка не может произойти без его непосредственного участия. Покупатели этого не потерпят.

— Ты действительно думаешь, что она здесь?

— Держу пари на свой здоровый глаз, что она сейчас в Пукальпе с Дювалем, и они ждут, когда это будет возвращено.

Я пинаю сумку у ног.

— Ты обменяешь информацию на Розу? А как же твой друг?

— Мы его тоже вытащим.

— Как? — подозрение искажает ее слова, но и надежда тоже.

Я рассчитываю на надежду. Это все, что у меня есть.

— Мы собираемся украсть его, когда получим Розу.

— А если нет?

— Тогда мы предложим правительству нечто большее, чем просто информацию.

— Что это?

Я показываю ей кривую улыбку.

— Не могу раскрыть все свои секреты.

— Чего ты от меня хочешь?

Я облизываю губы.

— Ты знаешь, чего я хочу.

У нее по лицу расползается улыбка.

— Знаю, не так ли?

Я должен перестать смотреть на солнце. Это причиняет боль здоровому глазу и прожигает путь прямо к моему сердцу. Обернувшись, я искоса изучаю большую фигуру, которая движется к нам. Как я и подозревал, Гарсия следовал за наемниками.

Мальчик Карлос, который говорит по-испански, поднимается со своего места под большой пальмой, где он, должно быть, сидел, пока мы с Авой терзали друг друга. Он указывает кончиком АК на Гарсию.

— Друг, — говорю я ему.

Он опускает пистолет, пока мы смотрим, как Гарсия пробивается к нам.

— Дерьмово выглядишь, — говорит он в приветствии.

— Лучше, чем ты, в свой лучший день.

Я притягиваю его для грубых объятий, и ворчу, когда он слишком сильно шлепает меня по ранам.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Ава, это Гарсия. Гарсия, ты же знаешь мисс Самсон. А это Карлос. Его деревня в той стороне, — указываю я на запад.

— Стрельба? — спрашивает Гарсия, гадая, были ли пули, которые он слышал, выпущены нами, или это была какая-то другая встреча.

— Это были мы. Я расскажу тебе об этом в лодке. Vamos, Карлос? — спрашиваю я. (Прим. ред.: Vamos — с исп. идем, пошли)

Кивнув, он ведет нас к насыпи. Ава и Карлос садятся в шаткую металлическую лодку с легким мотором, а мы с Гарсией отталкиваем ее от песка.

— Ты собираешься ослепнуть?

Я тереблю свою импровизированную повязку. Уже вижу свет на периферии, поэтому подозреваю, что мой глаз будет в порядке.

— Не от раны, — шучу я.

Гарсия пристально смотрит на Аву, но не произносит ни слова, когда мы перебираемся через борт лодки. Как только мы оказываемся в лодке, я еще раз киваю Карлосу, и мы уплываем.

— Где мы? — спрашиваю я, привлекая к себе внимание Гарсии.

— Провинция Падре Абад. Самолет упал примерно в пятидесяти километрах к северо-западу от траектории полета.

— Когда ты услышал?

— Должно быть, у Дюваля потерялась сумка, потому что он знал, что что-то не так, еще до того, как это сделало перуанское правительство. Он и около двадцати человек вылетели из Лимы в Пукальпу день назад. Им потребовался еще один день, чтобы одеться для поездки в джунгли. Там была какая-то внутренняя борьба. Не каждый хочет совершить поход в Амазонку.

— Возможно, поэтому группа была такой малой. Всего восемь, — отвечаю я.

Он фыркает.

— Дерьмо. Должно быть, это было похоже на игру в легком режиме.

В прошлом нам приходилось сталкиваться с гораздо более серьезными трудностями, поэтому я злился, что мы потеряли кого-то из жителей деревни. Предводитель мальчиков вернулся к своему народу, похоронив мертвых.

— Есть погибшие, — решительно отвечаю я.

Гарсия морщится.

Я прошу его рассказать, что происходит с тех пор, как мы с Авой были сбиты.

— Я не смог сразу найти проводника, так что они опередили меня. Услышал звук АК примерно в четырех щелчках к югу, но когда я туда добрался, все было кончено.

Он пожимает плечами.

Перестрелка продолжалась минут пять после того, как я задушил троих охранников. Самый младший из мальчиков был на взводе, и пятеро наемников бросились на звук, стреляя в кусты. Пожилой сельский житель вырвался из грубого заключения, и был застрелен. Его женщина подбежала к упавшему телу, и один из ублюдков выстрелил в нее, прежде чем я добрался до него.

Было несколько пулевых ранений, в том числе и в мальчика-стрелка, но это все. Отец вождя подошел к нам и сказал, что мы принесли несчастье в их деревню. С этим не поспоришь.

Нам повезло, что у нас есть поездка на лодке в Камповерде.

Карлос отпускает нас, и я оставляю автомат у него, хотя мне приходится отбиваться от Авы. Она привязалась к нему.

— Я достану тебе пистолет, — клянусь я.

— Обещаешь?

Она больше не хочет бояться.

— Обещаю.

Ава неохотно отпускает его, и мальчик уходит. Ему не терпится вернуться домой.

— Что теперь?

— Сейчас мы купим транспорт и найдем место для проживания, а завтра отправимся в Пукальпу.

Схватив здоровую руку Авы, я игнорирую взгляд Гарсии. Она глубоко вздыхает, глядя на красновато-коричневую глинистую дорогу. Есть здания из кирпича, профнастила, бетона. Город малонаселен, но после нескольких дней в джунглях и беспокойства, что она может умереть, могу сказать, девушка взволнована, увидев признаки полусовременной цивилизации.

— Я приму душ? — с надеждой спрашивает она.

— Да. Когда мы получим колеса, найдем душ, еду, кровати и одежду.

Не могу не смотреть на ее грязную футболку, вспоминая удивительный вид ее лифчика, когда она поднялась из воды. Ткань липла к каждому медовому дюйму ее тела, и если бы не мальчишки-солдаты, вероятно, я бросил бы ее на насыпь и высосал бы из нее всю воду Амазонки.

Она замечает, что я смотрю, но только улыбается в ответ. По-видимому, ей все равно, смотрю ли я на ее сиськи или задницу. Кажется, также она не переживает, если я прикасаюсь к ней. На самом деле, думаю, ей это нравится. Она даже проявляет любопытство, а не страх перед Годзиллой. Влажная, чистая Ава звучит, как личный кусочек рая.

— Пошли, — кисло говорит Гарсия.

Ава делает смешное выражение лица, и я отрывисто смеюсь, отчего Гарсия хмурится еще сильнее. Прогулка от берега реки до центра небольшой провинции короткая. Камповерде состоит из одной центральной мощеной дороги, обслуживающей ряд глиняных ответвлений и небольшое количество предприятий, включая маленький продуктовый магазин, и то, что выглядит, как мотель. В центре города больше велосипедных рикш, чем людей.

Местные смотрят на нас, как на привидения — особенно, на бледнокожую Аву. Хотя их взгляды можно списать на то, что мы носим на себе больше грязи, чем на земле.

— У тебя есть деньги, — это не совсем вопрос, ведь Гарсия не пришел бы сюда без полной экипировки.

Он кивает и достает пачку розовых Нуэво соль^[13].

— Как ты думаешь, сколько это будет стоить?

Я замечаю старый Фольксваген-Гольф.

— Может, пятьдесят купюр?

— И это все? — спрашивает Ава.

— Это пара тысяч долларов, — объясняю я.

Гарсия находит владельца и вступает в быстрые переговоры на испанском языке. От продавца автомобиля мы арендуем небольшое жильё. Одна спальня, одна ванная комната и кухня. Это скромно, но есть проточная вода, что является главным условием. Семья останется с соседями в обмен на наши деньги, и они разделят плату, когда мы уедем.

— Входи, детка, — говорю я, открыв дверь в маленькую ванную.

Ава прислоняется ко мне, как будто вся ее энергия исчезла, когда девушка вышла из джунглей. Это постадреналиновая авария.

— Детка? — Гарсия поднимает брови.

Закрыв дверь, слушаю, как начинает течь вода, и направляюсь к собственной катастрофе.

— Дай мне краткое описание ситуации в Пукальпе.

— Беннито и Родриго следят за Дювалем. Он снял бунгало в отеле «Маниш Эколожико». С ним его брат Фуке, и у него три телохранителя. Двое из них в бунгало с ним, а другой в главном здании. Я видел, как они привели женщину. У нее лицо было закрыто, поэтому я не смог установить личность.

Роза. Пока не рассказываю Гарсие о своих планах. Он на грани, и мне хочется получить представление о местности, прежде чем предлагать новый курс действий.

— Уютно. Как мы расположились?

— У нас бунгало по обе стороны, — самодовольно говорит Гарсия.

— Хорошо. Мы с Авой возьмем одно, а вы трое можете быть в другом.

— Когда мы ее бросим? — мотает он головой в сторону ванной.

— Мы не бросим ее.

Гарсия сжимает рукой деревянную спинку стула.

— Она наша обуза. Мертвый груз за который мы серьезно поплатимся.

— Ты пропустил «демон». Разве не поэтому Фуке не трахнул ее? Потому что у нее разные глаза?

Может быть, она суккуб. Не знаю, волнует ли меня это сейчас. Я готов отдать за нее душу.

— Если говоря, что она дитя дьявола, ты не пустишь эту девчонку в свою постель, то да, она демон.

— Тогда привыкай спать с леди Люцифер, потому что она переезжает на остров.

— Какого хрена ты говоришь, — выпаливает он.

— Такого хрена.

Я закрываю глаза.

Он снова и снова бормочет о том, как не может поверить, что я потерял яйца из-за какой-то цыпочки в джунглях, и должно быть, меня укусил комар, и теперь я страдаю от галлюцинаций, вызванных малярией. Мы с Авой договорились. Я собираюсь спасти Розу, и она спасет… она спасет меня.

 — С ним все будет в порядке? — спрашивает Ава, выходя из душа, такая розовая, белая и восхитительная.

— Да, все будет хорошо, — отвечаю я за Гарсию.

Он работает над заживлением ран у меня на спине и не хочет с ней разговаривать, вероятно, боится, что попадет под ее чары. И да, тогда мне придется убить его, потому что Ава теперь моя. Она переезжает на мой остров. Не знаю, как мы будем заниматься сексом. Возможно, не будем. Но собираюсь научиться давать лучший орал в мире и вместе с несколькими игрушками, я буду держать ее удовлетворенной.

Но не могу жить без нее. Нет. Правда в том, что я знаю, каково жить без нее. Вот, чем я занимаюсь последние тридцать пять лет. Существую.

Ее присутствие освещает темную ночь, сделав поход в джунгли, похожим на слишком короткий курортный отпуск. Она храбрая — глупо так — и умная. И я хочу ее больше, чем голодный человек жаждет пищи. Больше, чем проклятый человек заботится о своих последствиях.

Черт возьми, ее улыбка — это все, что мне нужно. Пока Гарсия копается у меня в ранах, я не вздрагиваю, потому что почти не чувствую боли. Какая боль, когда Ава держит меня за руку, освещая меня своим разноцветным солнцем.

— Ты закончил? — спрашиваю я Гарсию, которому не терпится остаться наедине с Авой.

Она хорошо пахнет. Наши желудки полны мяса, бобов и фруктов. Ава ела фруктовое мороженое с сахаром и сливками с таким энтузиазмом, что я подумал, кончу в штаны, просто наблюдая за ней. Даже у Гарсии был остекленевший взгляд.

— Терпение, брат.

Он работает медленно, и я думаю не потому, что раны грязные, а потому что он пытается отсрочить неизбежное — чтобы мы остались только вдвоем с Авой.

Но он должен уйти.

Девушка больше не держит меня за руку, а гладит ее. Одной рукой она баюкает меня, а другой рукой с распухшим мизинцем проводит по венам на тыльной стороне моей ладони и кончиками пальцев по костяшкам ладони. Я не знал, что прикосновение может быть таким эротичным. Хорошо, что лежу на животе, поэтому мой член вонзается в матрас.

— Мне нужно больше бинтов. Они в мешке в соседней комнате, — указывает Гарсия на открытую дверь.

Ава сжимает мою руку, вскакивая, чтобы выполнить его приказ. Я наблюдаю, как ее пышная попка качается за дверью, вздыхая, как школьник. Гарсия не теряет времени.

— Ей нужно уйти, — повторяет он. — Покупка может состояться в любой день, и ты не можешь отвлекаться.

Не отрываю глаз от освободившегося дверного проема, потому что скоро вернется Ава, и я смогу наблюдать за ней, когда она подойдет. Она приняла душ, и ее кожа выглядит съедобной. Мне хочется лизнуть ее и посмотреть, на вкус она сливки или мед. Может быть, это так. Ее тяжелые сиськи колышутся под чужой футболкой. Моей, конечно. Я чуть не повалил Гарсию на землю, когда он швырнул ей в лицо одну из своих, вот, почему он сейчас пытается убедить меня уйти. Он останется здесь, и будет охранять девушку.

— Не получится, — говорю я.

Никто не спит рядом с Авой, кроме меня. Ее никто не охраняет, кроме меня. Я доверяю Гарсие и остальным, но сегодня это я и Ава.

Глава 22

Ава

Боже, я такая чистая. Это кайф.

Вернувшись в относительную цивилизацию, есть так много вещей, которые я никогда больше не буду принимать, как должное. Такие вещи, как мыло, и пресная вода. Находиться под крышей над головой, где сотни жуков не смогут приземлиться на вас. Еда, которая не прошла мимо тебя, три минуты назад.

На самом деле, только еда полностью останавливает. Кажется, не могу перестать есть. Даже сейчас я так набита лагерной едой, что меня тошнит, но когда роюсь в мешке в поисках бинтов и вижу несколько батончиков с шоколадным вкусом, борюсь с желанием запихнуть их в рот.

Но друг Рафа и так ненавидит меня.

Я замечаю, как он весь день бросает на меня несчастные взгляды. Не имеет значения, что я побита и покрыта укусами насекомых на каждом дюйме моей кожи. Можно подумать, я здесь дьявол во плоти, чтобы создавать проблемы. Догадываюсь, почему. Раф меняет свои планы на меня. Вместо того чтобы «бросить Аву» сейчас «работать с Авой».

И хотя это не было моим первоначальным планом, я рада, что сейчас план поменялся. Могу ли я получить горячего парня и спасти мою лучшую подругу? Может ли этот дерьмовый шторм превратиться в лучший сценарий?

Остается только надеяться.

Даже моя опухшая рука чувствует себя лучше. Мизинец выглядит плохо, но я могу согнуть его без особой боли, и опухоль спадает вокруг запястья. Схватив бинты, я возвращаюсь в спальню, где Раф лежит поперек кровати, а его приятель Гарсия работает над ним. Когда вхожу, они поднимают глаза, и чувствую себя неловко за свою одежду. На мне надета футболка, которая на несколько размеров больше меня, и пара трусов-боксеров из хлопка, так как это были единственные чистые вещи из всего, что у них было в наличии. Мой лифчик и трусики мокнут в раковине, полной мыла, и кто-то пообещал мне утром принести «настоящую» одежду.

Нахмурившись, Гарсия качает головой и снова перебирает раны Рафа, но Раф протягивает мне руку с тем напряженным взглядом, который он приберегает только для меня. Передав Гарсие бинты, я сажусь на стул рядом с кроватью и снова беру Рафа за руку.

Я первая признаю, что немного обидчива со своим парнем. Он — мой якорь, и единственное, что удерживает меня от паники по поводу ситуации. Он сдерживает мою тревогу за Розу, отвлекая от того факта, что его друг ненавидит меня, и мы все еще в чужой стране с опасной информацией, где не так много друзей. Потому что когда его рука касается моей? Все в порядке. Знаю, Раф меня получил.

Снова сажусь на стул, скрещивая ноги. Они чистые и свежевыбритые, но покрыты рубцами, порезами и синяками. Это не сексуально, но Раф протягивает руку и проводит ладонью вниз по икре, задумчиво и почти благоговейно глядя на меня.

Я дрожу, и желание скользит по мне, вот так. У меня сжимаются бедра, и я бросаю еще один взгляд на Гарсию. К несчастью, у него поджимаются губы при виде, как Раф прикасается ко мне.

— Ты закончил? — снова спрашивает он Гарсию, но по-прежнему смотрит на меня, всегда на меня.

— Почти, — говорит Гарсия, и его тон более чем немного раздраженный. — Теперь можешь сесть.

В последний раз Раф ласкает мою ногу и садится. У него спереди торчит член, и я облизываю губы при виде него. Он бросает на меня еще один голодный взгляд, обещающий то, что его поцелуй хотел доставить тогда на берегу реки.

— Ты можешь сам себя проводить? — спрашивает Раф, поднимая руку и двигая плечом, чтобы размять мышцы, и при виде этого у меня пересыхает во рту.

Гарсия опускает брови.

— Сначала нам нужно поговорить.

Я указываю на дверь в спальню.

— Почему бы мне просто не пойти выпить?

Раф кивает, но его взгляд пожирает мое лицо, грудь и ноги. Он проводит рукой по губам, и я знаю, он не думает ни о чем, что собирается сказать Гарсия. Он думает обо мне. Я под ним. Я на нем сверху. Я с моим ртом на нем. Его рот на мне.

А-а-а-а-а, теперь и я тоже об этом думаю. Заставив себя встать и выйти из комнаты, я закрываю за собой дверь. Сразу же слышу, как Гарсия начинает говорить низким голосом, а Раф спорит с ним. Часть меня хочет остаться и подглядывать, но у меня есть идеи получше.

Я направляюсь в ванную комнату маленького бунгало, роясь в ящиках и шкафчиках в поисках двух очень специфических вещей: презервативов и смазки. Если я собираюсь лишить Рафа девственности сегодня вечером — а так оно и есть — нам нужно и то, и другое.

В ванной нет ничего, кроме шампуня и кондиционера. Есть мочалка и ведерко для льда, что дает мне идеи, но я больше заинтересована в поиске презервативов. Возвращаюсь в гостиную и роюсь в сумке Гарсии. Успех. Один презерватив. Один. Я смотрю на пакет, но он не читается как «очень большой».

— Ну, черт побери. Мы что-нибудь придумаем.

Я кладу его на стойку, оставляя на потом.

Вернувшись в ванную, беру ведерко и мочалку и открываю кран, пока вода не станет теплой и приятной. Добавляю немного мыла и наполняю ведро.

Сегодня будет первая ночь, когда мы будем чистыми, сытыми и не будем бояться, что жук укусит что-то неприличное. Я планирую наслаждаться каждым моментом, и мне хочется касаться Рафа повсюду.

И мы начнем с губки, которую я обещала.

Спор обостряется, и я выключаю воду, прислушиваясь. Мгновение спустя слышу, как кто-то бормочет «к черту», и дверь дома захлопывается.

Я выглядываю, а Раф стоит в гостиной без рубашки. Он потирает рот, глядя на дверь, и качает головой.

— Твой друг ушел? — спрашиваю я Рафа, открыв дверь в ванную пошире.

Он кивает.

— Он не большой мой поклонник, — замечаю я.

Раф смотрит на меня.

— Он думает, что ты отвлекаешь меня, когда мне это меньше всего нужно.

Ах. Что ж, возможно, он не ошибается. Но я не изменю своих планов. Независимо от того, что чувствую к Рафу, мне нужна его помощь, чтобы спасти Розу. Это просто дополнительный бонус (так много бонусов), что я тоже схожу с ума по парню. Я засовываю ведро под забинтованную руку и бросаю в него мочалку.

— Если он думает, что ты до этого отвлекался, то он еще ничего не видел.

Это привлекает внимание Рафа. Как и покачивание моих бедер, когда я двигаюсь вперед. Рядом с этим человеком чувствую себя прекрасно, несмотря на укусы насекомых и синяки.

— Что это за ведро? — спрашивает меня Раф, и в его взгляде снова появляется голодное выражение, что меня возбуждает.

Закусив губу, я опускаю руку в мыльную воду, поднимаю полотенце и сжимаю его.

— Время обтираться губкой, как я и обещала.

У него брови взлетают вверх.

— Ты будешь для меня медсестрой, Ава?

Он приближается ко мне, и я могу сказать, что он взволнован этой мыслью. Все в Рафе меняется, когда он думает обо мне. Даже его движения становятся более хищными и голодными.

И Боже, мне это чертовски нравится.

— Верно, — отвечаю я, стараясь говорить непринужденно. — Я хочу лично осмотреть твои раны и убедиться, что ты абсолютно чист перед сном. Так что возвращайся в постель.

Его взгляд вспыхивает от желания, и он подходит ко мне, чтобы поцеловать.

Аккуратно отхожу в сторону, потому что теперь я в игривом режиме. Если мы собираемся заняться сексом, сначала у нас будет много прелюдий.

— Нехорошо, нехорошо, — поддразниваю я. — Если ты хочешь принять ванну, тебе лучше лечь в постель.

Обещание обтирания заставляет его снова вернуться к постели, морщась от ран. Раф садится на край кровати, глядя на меня в нетерпении, и жаждущий прикосновений.

Но я девушка, и мы — опытные дразнилки. Я ставлю ведро с мыльной водой на тумбочку и беру подушку.

— Здесь. Давай я помогу тебе устроиться поудобнее. Откинься на спинку кровати, и я тебя приведу в порядок, — Раф делает, как я прошу, и я направляю его еще раз. — Наклонись вперед, и я дам тебе подушку.

Он послушно наклоняется вперед, и я кладу подушку ему за спину. Моя цель, конечно, двоякая. Я остро ощущаю ссадины и свежие раны на его спине, какими бы залатанными они ни были. Подушка поможет.

Кроме того, это дает мне шанс ткнуть грудью ему в лицо.

Я так и делаю, стараясь потереться своей грудью о его грудь и челюсть, и притворяюсь, что взбиваю подушку. У меня грудь свободно болтается под рубашкой, а мужчина стонет и тянется, чтобы схватить ее.

Я задыхаюсь, потому что в тот момент, когда он прикасается большим пальцем моего соска, по моему телу разливается жар. Зарывшись лицом мне в грудь, Раф снова издает глубокий стон.

— Ава. Черт возьми, милая Ава.

— Ты очень непослушный пациент, — упрекаю я его, отстраняясь, хотя мне хочется прижаться грудью к его лицу и посмотреть, будет ли он ласкать языком мои соски.

Взволнованная, я поправляю рубашку и поворачиваюсь к ведру с водой. У меня грудь болит под рубашкой, поэтому мне хочется сорвать ненужную ткань и забраться на Рафа. Терпение, Ава.

— Ты палач, — хрипит он.

Я подмигиваю ему.

— Пытка — это часть удовольствия, детка.

Сжав здоровой рукой полотенце, я наклоняюсь вперед.

— Могу я теперь намылить тебя?

Вероятно, V-образный вырез футболки дает ему хороший обзор на мое декольте, и когда его взгляд падает туда, я знаю, что нашла еще один способ свести его с ума.

— Если ты прикоснешься ко мне, — предупреждает он, — я могу порвать штаны.

— Тогда я приведу тебя в порядок.

Я сажусь на край кровати, осторожно проводя мочалкой по его ключице. Дело в том, что он девственник. Секс «на пол шишечки» не считается — по крайней мере, не в этом случае. Думаю что он из «скорострелов». В первый раз так точно! Вряд ли я сорву голос из-за накатывающих один за другим оргазмов. По-моему, этот раз будет о нем и для него. А я получу удовольствие от того, как он сходит сума от страсти.

Секс не должен быть таким, что кто-то тр**ает тебя до тех пор, пока ты не сможешь стоять. Речь может идти о мягких сексуальных прикосновениях и игривых словах, и мне хочется показать Рафу это. Хочу показать ему, что меня не волнуют его шрамы, или тот факт, что у него абсурдно большой (и довольно болезненный) пенис. Секс может быть просто наслаждением друг другом, и наслаждением тем, что предлагает другой человек.

И тогда это может стать тем, что он оттр**ет меня до тех пор, пока я не смогу стоять.

Мужчина закрывает глаза, когда я кладу мокрую тряпку ему на грудь. Ручейки воды стекают по загорелой коже, и мой план внезапно работает против меня. Теперь мне хочется прикоснуться губами к этой коже и попробовать на вкус эти теплые мышцы. Укусить его сильно за грудную клетку. Делать все виды непослушных злых вещей с человеком. Я вздыхаю, снова окуная тряпку, и провожу ею вниз по его животу.

— Вы очень красивый мужчина, Раф Мендоза.

Он приоткрывает на меня глаза.

— У меня везде шрамы.

— Девчонки любят шрамы.

Раф фыркает.

— Я серьезно. Если бы я увидела тебя на вечеринке, наверное, мне пришлось бы поднимать челюсть с пола, — я провожу мокрым пальцем по его пупку. — Эти темные глаза, густые волосы, твой великолепный загар. М-м-м.

Он молчит, и когда я снова смотрю на него, в его взгляде появляется острая болезненная потребность. Знаю, что он чувствует. Кажется, мой пульс сосредоточен между его ног, а мои соски жаждут его рта. Чувствую боль от потребности везде. Все это из-за полуобнаженной ванны с тряпкой и обещания удовольствия позже.

Хотя нет причин, почему я не могу поднять ставку.

— Почему бы тебе не снять штаны, чтобы я могла закончить вытирать тебя?

Раф колеблется, и у меня сердце немного болит. Знаю, он беспокоится о Годзилле и его размере. Беспокоится о том, что случилось в прошлом. Пора снова отвлечь его. На этот раз я поднимаю тряпку из ведра, не отжимая её, и задеваю ею свою грудь так, что ткань рубашки прилипает ко мне.

Глава 23

Рафаэль

— Черт, Ава, ты такая красивая.

Я прикрываю рукой внезапно пересохший рот. Но знаю, чем хочу его намочить.

— Ты фанат «пост джангл кутюр»^[14]?

Она машет рукой над своим телом, и я предполагаю, что должен увидеть некоторые недостатки, но все, что замечаю, это ее щедрые изгибы, сияние свежевымытой кожи и открытое приветливое выражение ее лица.

— Я немного привела себя в порядок.

— Если бы ты была красивее, мое сердце остановилось бы.

Я тяну девушку за руку, чтобы она больше не стояла на коленях у меня между ног. Боюсь, что, просто глядя на нее в таком положении, я кончу ей на лицо. Плюс у меня есть планы. Я провожу руками по ее бедрам к коленям. У нее ноги немного мускулистые с тонкие лодыжки. За ее лодыжкой есть впадина, которая умоляет поцеловать ее. На самом деле, нет ни одной части ее тела, которая ни была бы создана для моих губ.

Ава проводит руками дорожку к моим плечам. Прикосновение легкое.

— Ты не сделаешь мне больно, — говорю я ей.

Мне нужно, чтобы она была уверена в сегодняшнем вечере не потому, что ожидаю, что она займется со мной сексом, а потому, что не хочу, чтобы она была в моей постели из-за какой-то неуместной идеи благодарности. Мне хочется, чтобы это прикосновение было искренним.

— Ты уверен?

Она легко скользит руками по мышцам моей спины и вниз по зазубренным сторонам порезов.

— Ничто из того, что ты можешь сделать, не причинит мне вреда, — говорю я ей.

Даже если она убежит от меня. Если она решит, что не хочет иметь со мной ничего общего, в этом не будет ее вины. Она не сделала мне больно. Ситуация убьет меня. Мысль о том, что она не сможет ответить мне взаимностью, причинит мне боль. Но это всё мои чувства, и я владею ими.

За одну ночь, проведенную с ней, я получил бы множество ножевых ранений. Чтобы иметь возможность прижаться губами к ее коже. Сосать ее сиськи. Слышать, как она стонет мое имя, и как я довожу ее языком до оргазма. Все, что я когда-либо буду терпеть, или страдать после этого, будет стоить того. Оно. Уже. Стоит. Того.

Проведя руками по ее шелковистым ногам к задней части бедер, я стягиваю боксеры, и тяну ее вперед. Ее аромат богат не только мылом и водой, но… возбуждением. Мускусный земляной запах, от которого у меня во рту вдруг скапливается слюна. Ни одна булочная во Франции не пахла так соблазнительно и ароматно.

Я поднимаю ее футболку и не нахожу ничего, кроме голой кожи. Ава везде побрилась. Гладкая кожа между ее бледными бедрами — самое эротичное зрелище, которое мне довелось увидеть.

— Прекрасно, — благоговейно повторяю я.

Прижавшись к ней носом, я вдыхаю запах ее желания. Она вздрагивает от прикосновения, впиваясь пальцами в мышцы плеча. Мне нужны следы от ногтей. Я хочу ее так сильно, что она сдирает с меня кожу ногтями и зубами. Сегодня ночью собираюсь подарить ей оргазм, вырывающий волосы, срывающий горло и царапающий кожу.

— Совершенно верно. Покажи мне, как сильно ты хочешь.

— Да, — отвечает она.

Ее собственное дыхание прерывистое. Мое дыхание тоже идет в коротких неровных отдышках. Я никогда не был так взволнован и полон предвкушения. Каждая часть меня тянется к ней. Она — магнит, а я — масса крошечных металлических опилок, которые впервые в моей жалкой жизни находят дом.

Засунув руку ей между ног, черт возьми, понимаю, она мокрая. Мои планы, те, что включали в себя длинный вытянутый палец, вылетают в окно.

— Руки на кровать, милая, — говорю я ей, слезая с матраса, и сажусь между ее бедер.

Ава наклоняется вперед, а ее груди болтаются передо мной. Футболка, которая едва скрывает ее прелести, бесит меня, потому что я хочу увидеть эти пышные сиськи, качающиеся перед моим лицом. Я беру нижнюю часть футболки зубами, разрывая ее обеими руками спереди.

Вскрикнув от удивления, девушка хлопает себя рукой по груди.

— Черт побери, ты что укусил и сорвал футболку? — смеется она, и звук прерывается, когда я засасываю одну из ее сочных сисек в рот.

— Ты чертовски права.

Я тру грубой ладонью другой сосок, пока он не напрягается и не готов к моему рту. У Авы начинают дрожать ноги, и я должен оставить ее сиськи, чтобы она ещё могла стоять, и движение приносит ее мокрую киску прямо ко рту.

Я стону от ее вида и запаха. Жидкость из ее киски стекает по бедрам. Есть след от сока, который не заканчивается, на полпути стекая по ее ноге. Я лакаю его. Плыву по этой влажной сочной тропинке до самого ее истока. Там, в горячей и влажной пещере между ее ног, так много мест, которые мне хочется сосать и кусать одновременно. Это страна чудес, и я едва знаю, с чего начать. Мне быть языком в ее влагалище, пока она источает сливки на моем языке? Посасывать ее губы? Хлестать ее клитор, пока она не сможет стоять прямо? Не облажайся, Рафаэль.

— Черт, милая. Я могу убить человека дюжиной способов. Могу продержаться две недели на замерзшем севере. Могу вывести тебя из джунглей, но не знаю, что я здесь делаю, и не хочу все испортить. Я так хочу тебя. Если я не прикоснусь к тебе губами… — замолкаю я, вылизывая ее от задницы до клитора и обратно.

— Это хорошо. Что бы ты сейчас ни делал, это хорошо, — выдыхает она.

— Я хочу, чтобы ты продолжала говорить со мной. Продолжай говорить мне, что тебе нравится. Что тебе не нравится.

Я хочу в эту киску. Мой член может никогда не оказаться в ней, но я сделаю языком ей лучше, чем любой ублюдок, который когда-либо существовал. Стану настолько опытным в том, чтобы заставить Аву кончить от моего языка, пальцев и слов, что она никогда ни в чем не будет нуждаться.

Я кладу большие пальцы по обе стороны от ее красных набухших половых губ и щелкаю по ней языком.

— О боже, да, Раф. Сделай это. Снова.

Ее влагалище мягкое, тугое и очень влажное. Если бы мы были в пустыне, я мог бы выжить, если просто пил бы ее сок. Я вонзаю в нее язык, проникая внутрь, и запоминаю все. Когда моя челюсть трется об ее бедра, девушка дрожит. Когда мой язык трется об ее губы, она стонет. Я запоминаю каждый стон, дрожь и движение.

Мой член подтекает в брюки-карго, и я знаю, что собираюсь кончить только от лизания ее киски. Черт, я могу кончить только от ее запаха, а с моим носом, погруженным в ее мягкую кожу, и моим языком так далеко в ее влагалище, я знаю, что не продержусь долго.

— Используй пальцы, — выдыхает девушка, и скрипучий звук говорит мне, что у нее проблемы с дыханием, она хрипит от сдерживаемых криков. Это заставляет меня снова заняться ею, чтобы она потеряла всякое подобие контроля. — Пососи мой клитор.

Она накрывает клитор дрожащей рукой, массируя его, и щелкает пальцами по моему носу. Несколько мгновений я жадно наблюдаю за ее прикосновениями, чтобы точно увидеть, какой ритм ей нравится. Прикосновение нежное, а затем более жесткое, пока она не спускается вниз по клитору и не прижимается к моему лицу. У нее подкашиваются ноги, и я приподнимаю ее так, чтобы Ава оседлала мои плечи, и поддерживаю ее задницу одной рукой, чтобы она не напрягала ноги. Другой рукой я погружаю в нее два пальца.

— Да, о да, Раф. Вот, так.

Стенки ее киски смыкаются вокруг моих пальцев.

— Сильнее, малыш. Трахни меня сильнее.

Я засовываю туда еще один палец. Черт, она такая тугая.

Я тверже, чем когда-либо. Миллион литров крови отправляется с головокружительной скоростью мне в пах. У меня сердце стучит в ушах так громко, что я едва слышу мольбы Авы о большем.

Я дам тебе больше. Я дам тебе все.

Завтра с ней может не быть. У меня может не быть другого шанса с ней. Но если я никогда не буду между ее ног, ее радость и удовольствие в этот момент должны быть настолько незабываемыми, что она не сможет прикоснуться к себе, не думая о моем языке и пальцах, и как я заставил ее тело светиться. Я рад, что сижу на заднице, а она склоняется надо мной. Не знаю, выдержу ли я, если увижу ее пьяное от страсти лицо, или ее тяжелые сиськи, раскрасневшиеся от желания.

У меня почти не остается контроля. Желание подхватить ее на руки и нырнуть у нее между ног неистово овладевает мной. Я вижу это как наяву. Ее ноги широко расставлены, мои руки зацеплены ей за колени. Ее ногти впивались в мои предплечья, а голова откидывалась назад в безумном экстазе.

Но мой взгляд будет сосредоточен между нами и видением моего члена, входящего и выходящего из ее сладкой пи*ды.

Стиснув зубы, я напоминаю себе, что такой сценарий никогда не произойдет. Вместо этого у меня есть чертовски удивительная альтернатива. Я ладонью глубоко в киске Авы. Она показывает мне, как ею двигать. Ее смазка у меня на лице, ладонях и во рту. Я собираюсь подарить ей такой сильный оргазм, что она почувствует его ступнями.

Отталкивая ее руку подбородком, я медленно облизываю клитор, пытаясь определить ее реакцию. Провожу пальцем снизу вверх и щекочу кончик дразнящими ресницами. Девушка извивается, что отлично подходит, чтобы дразнить, но я хочу, чтобы она взорвалась.

Внутри ее киски я двигаю пальцами, как ножницами, поглаживая каждое нервное окончание, которое могу найти. Ава наклоняет бедра вперед, когда я нахожу маленький губчатый участок кожи. Она задыхается, и произносит странный звук, от которого у меня по спине пробегает дрожь. Я медленно провожу кончиками пальцев по передней части, убеждаясь, что снова попал в это место.

Все сжимается. У нее сжимаются пальцы ног, а мышцы бедер напрягаются.

Я сжимаю ее крошечный комочек ртом, с силой втягивая его в рот. Девушка кричит, а я не сдаюсь. Надавливаю изо всех сил, погружая пальцы в ее влагалище, и сосу клитор так сильно, что щеки впадают.

Ава трется об мой язык, трахая мое лицо. Я использую все, что у меня есть — язык, челюсть, зубы и пальцы — пока она не кончает, одно дрожащее, сжимающееся движение за другим, и я продолжаю глотать.

Это чудо. К черту солнечную энергию и источники обновления ветра, ее оргазм может привести в действие мир. Думаю, она заставляла людей беременеть в трех странах. Если Гарсия позже скажет мне, что в океане было землетрясение, я не буду сомневаться.

Она выкрикивает мое имя.

— Боже, Раф. Боже. Не останавливайся.

Никогда. Я никогда не остановлюсь. Продолжаю толкаться и сосать, пока она не кончает снова.

С каждым вдохом я наполняю легкие ее мускусом. Ее сливки заливают мой рот, и я окружен ею. У меня напрягаются яйца, оргазм проносится по позвоночнику, вырываясь из члена, и я проливаюсь в штаны.

Когда девушка падает на кровать, тяжело давит ногами мне на плечи, но я в восторге от того, потому что она первая — и единственная — женщина, которую я когда-либо пробовал. Что ее голос — единственный, кто когда-либо выкрикивал мое имя.

Чувствую, как улыбка расползается по моему лицу, и растягивается от уха до уха, потому что я заставил ее кончить так сильно, что она не могла стоять на собственных ногах, и кричала мое имя так громко, что вероятно, мальчики в деревне слышали эхо.

Но я еще не закончил. Я поцеловал только одну часть ее тела. Мне нужно еще многое исследовать.

Я легко поднимаю ее, бросая на кровать. Она приземляется на спину с раздвинутыми ногами, и ее большие груди трясутся. Я мог бы легко скользить своим членом между этими двумя пышными подушками с долиной, влажной от ее сока и моего оргазма.

У нее скользкое тело от пота.

— Войди в меня, Раф. Я хочу твой твердый член внутри меня.

Я поднимаю одну руку, чтобы схватить ее за сиськи, а другой рукой парю над ее набухшей киской.

— Нет, — качаю я головой. — У меня на тебя другие планы.

Я не испорчу эту ночь болью.

Она хочет меня, несмотря на размер моего члена, который заставляет проституток убежать с криком. Не говоря уже о шрамах. Не понимаю, как она меня хочет, но с меня хватит вопросов.

Я ползу вверх по ее телу, целуя небольшой подъем живота к нижней части груди. У нее потрясающие сиськи. Полные и спелые с красными, как ягоды, сосками. Провожу языком вдоль изгиба, и долину между ними. Я передвигаю пальцами по складкам ее лона, влажным от моей слюны и ее оргазма, пока снова не скольжу в нее. Она приветствует меня крепким объятием.

— Я могу заставить тебя кончить снова, — говорю я ей, наклоняясь, чтобы потереться носом о ее шею. — Я изучаю тебя. Знаю, тебе это нравится.

Ава извивается под моей рукой, когда я нахожу горячую точку в ее влагалище.

— Когда закончу сосать и лизать каждый дюйм твоего тела, я буду трахать тебя языком и пальцами, пока не высосу каждую унцию из твоей киски.

— Я хочу это.

Она хватает мой член рукой, которая кажется нежнее шелка, но удивительно сильной. Или может быть, от её рук я просто превращаюсь в пластилин.

— Нет, Ава, мы не можем.

Но мое тело предает меня. Оно реагирует на ее прикосновение, а девушка смеется низким знойным звуком, который пахнет сексом.

— О, Раф, мы можем. Я сейчас такая влажная.

Она тянет меня за запястье, и я неохотно отстраняюсь. Ава решительно направляет мою мокрую руку к стволу и хочет член внутри нее. Черт.

— Могу я привести Гарсию?

В ее взгляде вспыхивает интерес, который она пытается скрыть. Ради этой женщины я готов на все. Меня убьет, если я увижу другого мужчину у нее между ног, но если это единственный способ удержать ее, смогу ли я это сделать?

— Я могу привести кого-нибудь другого…

Она наклоняет ко мне бедра, и мой влажный член трется об ее воспаленные половые губы, и я задыхаюсь от слов.

— Черт, милая. Ты убиваешь меня.

Она обхватывает руками мое лицо, и ее прекрасные глаза впиваются в меня.

— Мне не нужен никто, кроме тебя, Раф. Только ты. Я знаю, что могу взять тебя. Дай мне попробовать.

Обхватив ногами мою талию, она отталкивается вверх, так что едет на гребне моего члена. Я крепко сжимаю основание члена. Это не делает меня менее твердым. Ничто из этого не делает меня менее твердым. Я только становлюсь больше, толще и длиннее. Каждый вздох в моем ухе, и каждое прикосновение ее кожи к моей сводит меня с ума.

Я вскакиваю на ноги, подтягивая ее тело к краю кровати.

— Я заставлю тебя кончить снова.

Используя головку моего члена, я втираю его в ее распухшие губы до клитора и обратно. Ее дырочка такая узкая и маленькая, что я никак не могу войти в нее, но могу вставить только кончик.

— Ты в безопасности, Ава? Ты принимаешь таблетки, или тебе сделали укол, или что там еще женщины делают в эти дни? У нас естьпрезервативы?

Она похлопывает себя по животу.

— Думаю, презерватив не нужен. У меня есть ВМС^[15]. Но меня не проверяли целый год.

— Плевать.

Я никогда ни с кем не буду заниматься сексом. Мой член и я всегда будем хотеть только Аву.

Держу свой член у входа в ее маленькое отверстие, ожидая ее разрешения. Она втягивает нижнюю губу.

— У меня не было секса целый год, вот, почему меня не проверяли.

— Для меня достаточно.

Мы знаем, что я в безопасности. Я девственник. Тридцатипятилетний девственник, который убил больше людей, с кем Ава когда-либо спала.

Направляю широкий кончик внутрь нее, вытягивая смазку, распространяю ее по всем губам и влагалищу. Повторяю это действие снова и снова, погружаясь чуть-чуть, и отступаю. Мой член кричит для большего действия и более глубокого проникновения, а я должен сжать его до боли.

Яйца наливаются и плотно прижимаются к телу, когда желание окрасить ее тело моим семенем проносится в моей голове. Но я не кончу, пока не услышу сладкие звуки ее освобождения.

Я обвожу ее клитор головкой члена и шлепаю по дерзкой плоти Годзиллой.

— Подними свои сиськи для меня, милая. Мне нужно пососать их.

У нее остекленевшие глаза, но она делает, как я приказываю. Ава кладет руки под эти спелые холмики, складывая их вместе. Не нарушив привычного ритма погружения, круга и надавливания, я наклоняюсь и использую все основные мышцы, чтобы держать свое тело над ней. Втягиваю один сосок в рот, а затем другой, двигаясь взад и вперед между ними.

У нее голова бьется об матрас.

Ей нужно больше давления. Ей нужно сильнее.

Она обвивает рукой вокруг моей шеи, и слышу, как она хрипло шепчет мне на ухо.

— Да, милая, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Это лучший способ.

— Ты нужен мне внутри.

Схватив ее за задницу, я притягиваю к себе. Она кончает, и я кончаю, не зная, откуда берется вся эта скользкость, но между нами все мокрое. Девушка впивается пятками мне в спину и скачет по твердой жесткой длине. Я грубо двигаю ее на себя, используя всю силу, чтобы дать ей то, чего она так отчаянно хочет.

— Я хочу, чтобы ты кончила со мной, Ава. Сейчас же, — приказываю я, отрываясь от ее сосков.

Она знает. Девушка крепко прижимает меня ногами к ее телу, когда оно выгибается над кроватью. Чувствую, как она кончает, смачивая мой член, и я почти теряю контроль. У меня дергаются бедра, а огромная головка моей эрекции проскальзывает в ее влажную горячую дырочку, и этого небольшого контакта достаточно, чтобы возбудить меня.

С ревом я отступаю назад, хватая свой член. Несколькими резкими толчками я вытягиваю оргазм из основания позвоночника. Он вырывается наружу, извергая длинные молочные струи на ее голый холмик, живот и изгибы груди.

Ава лежит подо мной, тяжело дыша и широко раскрыв глаза.

Я смотрю на беспорядок, который сделал, и нисколько не жалею об этом. Нет. У меня в голове есть только одна мысль, только одна концепция, которая идет по замкнутому кругу в моем мозгу. Я опускаю руку на ее живот в вязкую жидкость и размазываю ее повсюду. Даже провожу двумя пальцами по ее лобку и в ее горячую киску, запихивая свою сперму внутрь этого узкого канала.

Весь мой мир сужается до трех букв. Моя.

Глава 24

Ава

Что ж…

Я тяжело дышу, пытаясь вернуть воздух в легкие. Только что я кончила так сильно, что мой мозг чувствует, как он должен вытекать из моих ушей. Между моих скользких бедер Раф скользит пальцами внутрь меня, толкая снова и снова. При каждом движении его пальцев по моему телу пробегают толчки, но я не говорю ему остановиться.

Мне хорошо. Вообще-то чувствую себя потрясающе. Но я все еще ощущаю пустоту глубоко внутри, и это то, что даже его накачивающие толкающие пальцы не могут удовлетворить. В самых грубых выражениях, это пустая боль, которая может быть удовлетворена только хорошим глубоким толчком.

И мы даже близко к этому не подошли.

— Раф, — бормочу я, когда снова могу дышать, и скольжу руками по его плечам. — Как ты?

Я делаю паузу, потому что странно спрашивать. Ты там держишься? Ты что, совсем спятил? Неужели он думает, что я не замечу, как он отшатнулся, чтобы не воткнуть в меня свою бейсбольную биту? Раф — это многое, как и Годзилла. «Игнорируемый» нигде в этом списке.

— Я самый счастливый человек на свете, — его голос хриплый, и он снова толкает пальцы в меня, очарованный скользким движением. — И ты так чертовски красива, что это причиняет боль.

— Это много, черт возьми, — беспечно говорю я, чувствуя себя немного глупо, и действительно хорошо, довольно бескостно, но глупо. — Прибереги немного на потом.

— Потом? — наконец, он поднимает на меня глаза, внимательно изучая свои пальцы, работающие в моей киске. — Тебе нужно кончить еще, детка?

— Мне?

Я сдерживаю смех, который грозит вырваться наружу, и вместо этого сгибаю бедра, покачиваясь на его пальцах так, что они скользят в меня еще сильнее. Они издают влажный звук внутри меня, а его зачарованный взгляд возвращается к моей киске.

— Ты все еще не кончил, Раф.

— О, да, — выдыхает он, толкая эти пальцы в меня снова, когда я качаюсь вниз. — Я кончил на тебя.

— Но не внутри меня, — поддразниваю я, сжимая свои мышцы вокруг его пальцев.

Он шипит, и я знаю, что он чувствует, как я его обрабатываю. Он качает головой.

— Нет. Я в порядке.

— Вовсе нет.

Я продолжаю работать с его пальцами, и он входит в меня еще сильнее, а я кусаю губу, потому что снова возбуждаюсь.

— Ты хочешь сказать, что если я протяну руку и возьму твой член, он станет мягким и безвольным в моих руках?

Раф стонет, прижимаясь лицом к моему бедру.

— Так я и думала, — говорю я мягким дразнящим голосом. — Мы не встанем с кровати, пока ты не войдешь глубоко в меня и не кончишь так сильно, что я почувствую это в горле.

Вместо того чтобы сказать мне, как это возбуждает, когда я так говорю, или что я сексуальна, он качает головой и прижимается поцелуем к моему бедру.

— Не могу. Господи, я так хочу, Ава, но не могу. Я сделаю тебе больно.

— Ты не сделаешь этого! — восклицаю я.

— Ты слишком тугая, — словно в доказательство своих слов, он снова входит в меня пальцами.

— Тогда расслабь меня.

Я раздвигаю ноги шире, сжимая колени, и представляю ему свою открытую плоть.

Он смотрит туда, снова качая головой.

— Мне шлюхи отказывали при виде моего члена, Ава.

Да, но я хочу сказать, что они не были влюблены в тебя. Я сдерживаю слова. Наверное, это просто лихорадка джунглей. Стокгольмский синдром^[16], что-то в этом роде. За последнюю неделю я привязалась к Рафу Мендозе, и прямо сейчас я бы сделала все для него. Может быть, я не в своем уме, чтобы признаваться в любви прямо сейчас, поэтому не буду.

Ясно, мой девственник нуждается в облегчении.

— Сколько пальцев у тебя сейчас во мне, детка? — спрашиваю я его.

— Два, — говорит он хриплым голосом. — И ты такая чертовски тугая.

— Вставь в меня третий.

Он не останавливается, и это меня радует. Он хочет этого, даже если говорит, что не хочет. В следующее мгновение он толкается в меня сильнее, и я извиваюсь от ощущения этих трех пальцев. Определенно больше, но не из области того, с чем я не справлюсь. Я настолько скользкая от его оргазма и моих собственных соков, что чувствую, могу справиться с чем угодно прямо сейчас. Он осторожно вставляет их в меня, наблюдая за выражением моего лица.

Пора немного показать маленькую театральную постановку. Это приятно, но чтобы победить сомнения Рафа, мне нужно вести себя так, будто это самая большая чертова вещь, которую я когда-либо чувствовала в своей жизни.

— О, да, — стону я, снова сжимая киску вокруг него.

— Тебе нравится, детка?

Он снова входит в меня.

— Боже, да.

Я кусаю губы и стону, прижимая руки к бокам, так что мои сиськи торчат немного выше и заметнее с каждым толчком его руки в мою киску. Дело в том, что у меня когда-то был парень, который был самым хорошим парнем и паршивым любовником в постели. Я чемпион по притворству, как хорошо что-то чувствовать. И бьюсь об заклад, я смогу заставить Рафа преодолеть его колебания.

— Раф, раздвинь пальцы внутри меня. Доведи меня до предела.

Он делает это, и я наваливаюсь на них, когда он снова толкает в меня. Моя киска издает влажные неряшливые звуки под его пальцами, и этот звук очаровывает его так же, как и смущает меня. Но влажность — это хорошо, потому что мы не остановимся на пальцах.

— Хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он хриплым голосом, полным желания, от которого мне больно.

Я киваю.

— Я все еще хочу большего, Раф. Я хочу тебя.

— Ты можешь взять четыре пальца?

«Да, придется», — думаю я, но киваю. Если ему это нужно, прежде чем мы перейдем к следующему раунду, я дам ему это.

— Сделай это.

Он отстраняется, и когда снова глубоко входит в меня, все кажется тесным и напряженным, несмотря на наши усилия ослабить меня.

— Это хорошо, — говорю я ему, сопротивляясь его руке. — Продолжай в том же духе.

— Ты, бл*дь, заглатываешь мои пальцы в свою великолепную киску, да?

Он снова входит в меня и выходит, начиная медленный порочный ритм, который заставляет меня забыть, что я должна работать с ним. Чувствую, как мои соски напрягаются в ответ, и низкое восхитительное давление снова начинает расти у меня в животе.

— Ты так хорошо чувствуешься, Раф, — я поднимаю бедра, пытаясь догнать оргазм. — Мне нужен твой большой толстый член, детка. Я хочу, чтобы ты был внутри меня, когда я кончу.

У него вырывается шипение, и он хрюкает. Он выскальзывает рукой из моей киски, и я чувствую себя странно одинокой. Смотрю вниз и вижу, как Раф работает рукой над своим членом. Тот светится от моих соков и кончает, пока я смотрю, а еще одна струя спермы фонтанирует из фиолетовой головки его огромного члена.

— Ты кончил без меня.

Я сажусь на локти, надув губы.

— Но не закончил, — скрипит он, работая членом, и его напряженный взгляд смотрит на меня. — Никогда с тобой не закончу.

— М-м-м.

Протянув руку между ног, я провожу пальцем по клитору. Он скользкий от наших смешанных соков, и я втягиваю воздух, чувствуя, как мой оргазм снова начинает нарастать.

— Ты же не заставишь меня снова кончить?

— Нет, — задыхается он, все еще проводя рукой по члену. — Справедливо… нужна минутка.

— Не торопись, — сладко говорю я, продолжая трогать себя.

Немного, просто достаточно, чтобы мое тело чувствовало накачку и оргазм рядом. Проходят минуты, отмеченные только хриплым дыханием Рафа и моим случайным вздохом, когда одно прикосновение подводит меня слишком близко к краю.

Затем быстрее, чем должен быть готов снова, он наклоняется и начинает целовать мое бедро, его рот голоден и полон желания.

— Я снова хочу тебя, Ава.

— Хочешь прикоснуться ко мне?

— Да, черт возьми.

Его рот движется к моей киске, где я трогаю себя.

Я прикрываю свою плоть рукой.

— Тогда я хочу, чтобы твой член был внутри меня.

Он качает головой.

— Дай мне съесть твою киску, детка. Ты чертовски хороша на вкус.

— Теперь я устанавливаю правила, — говорю я ему, откидываясь на кровать, и сажусь. — Разве ты не запустил в меня четыре пальца?

— Да, — говорит он, и тянется рукой к члену, будто не может перестать трогать себя при виде меня и контролировать.

— Тебе не кажется, что твой член состоит из четырех пальцев?

— Больше, — скрипит он.

— Ну, я могу взять и побольше, — говорю я ему.

Жду, пока он поймает мой взгляд, и намеренно провожу пальцами по киске, где я все еще влажная и нуждаюсь.

— Разве ты не хочешь сюда?

Раф снова стонет, и звук похож на боль. У него на лбу проступает пот.

— Не хочу причинять тебе боль, Ава.

— Не причинишь, — говорю я ему. — Почему бы тебе не позволить мне быть сверху? Мы будем идти так медленно, как нам нужно.

Он снова колеблется, но я знаю, что победила. Большинство мужчин любят мысленный образ женщины сверху. Я провожу рукой по груди и начинаю дразнить соски, пока он думает, и это подталкивает его к решению. С приглушенным проклятием он поворачивается, бросаясь спиной на кровать.

И Годзилла торчит прямо в воздухе.

Не буду врать, это чертовски пугающий член. Я блефовала, сказав Рафу, что его размер меня не беспокоит, но мне нужно покорить Эверест, если мы собираемся двигаться вперед. При виде того, как он встает вертикально, у меня сжимаются бедра с твердым чувством «нет», но я игнорирую это, пытаясь оценить его обхват для себя. Я кладу руку на основании его члена, но не прохожу пальцами вокруг него. Иисус. Опять же, у меня сжимаются бедра — «нет». Но Раф смотрит на меня с таким напряженным выражением лица, что мне хочется его успокоить. Я хочу, чтобы он чувствовал себя лучше. Что он не урод с чудовищным пенисом, и ни одна женщина не прикоснется к нему.

Потому что я люблю прикасаться к нему. И хочу, чтобы ему было хорошо.

Поэтому я перекидываю ногу через его бедра и сажусь на него верхом.

— Я буду двигаться медленно и аккуратно, хорошо?

Он напряженно моргает, но кивает мне.

Я двигаюсь вперед, прижимая его член к своей киске, и ползу вверх по нему, располагаясь. Наклоняюсь вперед, чтобы моя грудь могла коснуться его груди, и Раф смотрит туда, совершенно очарованный. Этот прикованный взгляд заставляет меня чувствовать себя смелой, поэтому я качаю бедрами напротив его члена, скользя взад и вперед по его длине. Я снова смачиваю его, потому что все еще чертовски скользкая, и готовлюсь взять его.

Раф стонет, передвигая руки к моей груди.

— Мне нравятся твои сиськи, Ава.

Я сдерживаю собственный вздох, потому что его пальцы невероятно щиплют и дразнят мои соски.

— Знаешь, они вроде, как любят тебя в ответ. Это так приятно. Продолжай прикасаться ко мне.

Да, и я продолжаю скользить по его члену, привыкая к его размерам и обхвату, смазывая его своими соками, пока Раф дразнит мои соски, и они не становятся острыми, тугими и ноющими.

Приподняв бедра, я протягиваю руку между нами. Его член скользкий, но все равно чертовски большой. Я прижимаю его головку к своему отверстию, решив не бояться. Люди все время занимаются сексом с большими членами, верно? Посмотрите порно. Кроме того, подозреваю, Раф заставит порнозвезд ревновать.

— Я собираюсь спуститься к тебе, — говорю я ему.

— Ава, мы не должны этого делать, — говорит он мне, скользя рукой к моей груди, и снова сжимает ее. — Я могу лизать твою киску всю ночь.

— Тише.

Я прижимаю его головку к себе, позволяя гравитации сделать свое дело. Вот, только гравитация, похоже, не хочет работать. Я мокрая, но не настолько, чтобы взять его. Прижимаюсь к нему, решая, что мы подходим друг другу.

Острая боль пронзает меня, когда я давлю на него, и делаю вдох.

Раф замирает подо мной.

— Ава, нет…

Проигнорировав его, я качаю бедрами и решительно упираюсь руками в его грудь. Он стонет, откидывая голову на матрас, когда я ввожу в себя головку его члена. Это тесная неудобная посадка, но чувствую прилив триумфа, что мы продвигаемся вперед.

— Черт, — рычит Рэйф. — Ты чувствуешься такой чертовски тугой и напряженной… черт.

— У меня есть ты, малыш, — говорю я ему. — Ты хорош по ощущениям. Настолько большой.

Во всяком случае, это половина правды. Ощущаю, как меня растягивают на чем-то слишком большом для моего тела, но дело в том, что между гравитацией, моей гладкостью и моими маленькими движениями мы прогрессируем. Он медленно скользит в меня.

Прикусив губу, снова качаюсь на нем, и вот, мы на полпути.

— Сейчас мы едем медленно, — говорю я ему. — В следующий раз, когда мы привыкнем друг к другу, все будет не совсем так… мучительно.

Выражение его лица поражено, и он напрягается подо мной.

— Мучительно? Ава, я делаю тебе больно?

О, черт. Плохой выбор слов, Ава. Покачав головой, я одариваю его своей лучшей соблазнительной улыбкой.

— Если бы мне было больно, сделала бы я это?

Я сгибаю бедра, наваливаясь на него, и он все глубже погружается в меня.

И ладно, это вызывает неприятные уколы во всех моих внутренностях. Но подо мной Раф шипит, закрыв глаза.

— О, че-е-е-ерт.

И это стоит каждого момента.

Продолжаю извиваться и двигаться по нему маленькими покачивающимися движениями, пока мои бедра не встречаются с его, и невероятно, я принимаю всю его возмутительную длину внутрь себя.

— Вот, так, — мягко говорю я, слегка проводя ногтями по его животу. — Как ты себя чувствуешь?

— Мне нужно двигаться, детка, — стонет он, и у него шея так вытянута, будто все его тело напрягается подо мной.

— Тогда двигайся, — говорю я ему, слегка покачивая бедрами.

Меня удивляет интенсивность его толчка. Он толкает, и чувствую, как все мое тело подскакивает. У меня вырывается испуганный вздох, потому что я так переполнена им, что могу чувствовать все: каждую пульсацию его члена и каждое прикосновение его кожи к моей. И я определенно, определенно чувствую, как он трется о мою точку G.

Понимаю, есть огромный плюс в том, что парень такой большой, и может переставить твои органы. У меня никогда не было парня, который попал бы в мою точку G только через проникновение. Но с размером Рафа во мне это возможно.

Замерев от моего вздоха, он скользит рукой по моему боку.

— Ава?

— Сделай это снова, — выдыхаю я, держась за него.

Знаю, я на вершине, и понимаю, я должна быть главной, но к черту это.

— Войди в меня снова, Раф. Сейчас.

Он делает это, и все мои нервные окончания вспыхивают от возбуждения. Я стону, прижимая ноги к его бокам.

— О, черт, — выдыхаю я. — Это удивительно.

— Вот как? — похоже, он шокирован.

— Боже, да. Сделай это снова.

Он снова толкается, и у меня изгибаются пальцы на ногах от восторга. Ого. Круто.

— Раф, — стону я. — О, Господи, как хорошо!

— Ава, — стонет он, и в его голосе звучит настойчивость. — Не знаю, смогу ли я продержаться….

— Все в порядке, — говорю я ему. — Делай, что нужно.

«Я просто сяду вот здесь на твой большой член и буду наслаждаться тем, как это чертовски круто».

Дикий звук вырывается у него горла, и через две секунды мы перекатываемся. Перевернув меня на спину, он сжимает руками мои плечи, прижимает поцелуй к моим губам и начинает входить в меня. Глубокие, твердые и невероятно мощные толчки с интенсивностью сотрясают все мое тело. И, о, Боже, это потрясающе. Я страстно желала этого, но это раз в сто лучше.

— Раф, — стону я, прижимаясь к нему. — О, Боже, да. Трахни меня сильнее.

— Ава, — рычит он. — Черт!

— Да, — кричу я, когда он снова входит в меня. — Боже, да!

Но он стонет, и мгновение спустя чувствую, как его тепло омывает мои внутренности. Его тело дрожит рядом с моим. Он кончил, и я тоже… почти вместе.

— Нет, — стонет он. — А, черт. Мне очень жаль…

— Дай мне руку, — говорю я ему, все еще извиваясь под ним.

Он приспосабливается, тяжело опираясь на локоть, а я беру его руку и кладу на свой клитор. Он все еще внутри меня так глубоко, что чувствую себя изменившейся. Когда он начинает играть пальцами с моим клитором, мне требуется всего несколько мгновений, пока я не перехожу с ним через край, и тянусь ногтями по его спине, выкрикивая его имя во всю силу моих легких.

Он соскальзывает пальцами с моего клитора, и я удовлетворенно вздыхаю, обнимая его потные плечи. Ни один дюйм нашего тела не покрыт ни потом, ни спермой, ни моими соками.

Я тоже никогда не чувствовала себя лучше.

Глава 25

Рафаэль

Мне потребуется больше силы воли, чем я думаю, чтобы вырваться из теплых объятий Авы. Она засыпает прямо на мне, и я не очень-то стремлюсь выбраться из-под ее мягкого тела, но стук в дверь говорит мне, что время вышло.

Я и так заставляю Гарсию ждать слишком долго. Стянув штаны с пола, я натягиваю хлопчатобумажную лагерную рубашку. От меня воняет Авой и потом, но Гарсие придется смириться.

— Ты закончил? — раздраженно рявкает он, когда я выхожу в небольшое пространство за пределами спальни.

Я слишком доволен, чтобы реагировать на раздражение в его тоне.

— Пока.

Наливаю себе чашку воды. Пост гребаное свечение будет висеть некоторое время. По американским стандартам вода в Камповерде плохая, но по сравнению с джунглями, пыльная вода на вкус, как сладкий чай.

— Что у тебя?

Пока Ава пробивала мою девственность, Гарсия был занят. В углу лежит новый рюкзак, значит, он набит припасами. За окном я вижу «Фольксваген-Гольф», который мы купили, а на столе — его сумку.

— В карманах и подкладке я не нашел ничего, кроме GPS-чипа.

Кожаная сумочка лежит на стуле, и я провожу пальцами по ее внутренней стороне. Она гладкая, за исключением тех мест, где клей приклеил войлок.

— Нет карты памяти? Эти ублюдки совсем крошечные.

Я хватаюсь за соломинку. Если Гарсия говорит, что здесь ничего нет, значит, ничего нет.

Он качает головой.

— Все, что у нас есть, это папки, которыми просто дразнят покупателей. Безвредная информация, но достаточно секретная, чтобы заставить покупателя поверить, что она подлинная.

— Думаешь, это подделка? Дюваль продает ложную информацию?

— Нет. Это было бы слишком опасно. Северокорейская команда выпотрошит его и пошлет части его тела всем родственникам. А Ливийская группа возьмет его семью и распнет их перед ним.

Выдвинув стул, я открываю папки. Первая папка содержит обмен электронной почтой, обсуждающий подарки для молодоженов королевской пары. Один содержит непристойную бесцветную шутку, которая создаст семидневный новостной цикл защиты, а за ним последуют извинения, которые будут отложены для следующей драмы. Это не стоит того, чтобы заплатить восемь цифр, и похитить гражданина США, угрожая убить его, если информация не будет перехвачена. Следующая папка — расшифрованный телефонный разговор между другим политиком и его любовницей. Это более разрушительно, но ничего, что потребовало бы такого рода вознаграждения. К бумагам прилипли липкие записки, но кажется, они ничего не отмечают.

У Дюваля есть еще, но что это такое, и где можем его найти, мы все еще в неведении.

— Они никогда не говорили тебе, что мы должны украсть? — спрашивает Гарсия.

Мы слишком поздно пришли в игру, чтобы узнать, как предложения вышли. Когда правительство вынудило меня шантажом сотрудничать с ними, сделка уже была заключена. У нас была всего пара недель, чтобы мобилизоваться, найти Аву и доставить наши задницы в Перу.

— Нет. Вы были там, когда я получил сообщение, что они хотят увидеть меня в Вирджинии, как можно скорее. Добравшись туда, узнаю, что Дэвидсона держат в какой-то отдаленной тюрьме, и он не выйдет, пока мы не привезем товар.

Он вздыхает.

— Да, я знаю. Надеялся, мы что-то пропустили.

— Думаешь, это отвлекающий маневр? Попал туда случайно? — указываю я на стол, полный папок. — У нас есть GPS-сумка с пятью папками. Папки содержат распечатки телефонных звонков и электронных писем, которые имеют несколько скандальную информацию, но ничего, что стоит такой сложной схемы покупки. Сами папки — это обычный картон.

Он потирает голову, потому что, очевидно, много думал об этом, пока я чистил трубы.

— У меня ничего нет. Если бы у них не было Дэвидсона и пятидесяти наемников, которые бегают вокруг Пукальпы, и готовых стрелять во все, что смотрит на них косо, я бы подумал, нас троллили для какой-то сложной мистификации. Но у Дюваля есть кое-что, что заставляет людей верить, это стоит больших денег и усилий.

— А как же Ава? Зачем она им?

— Она просто салфетка.

— Что?

Обернувшись, мы замечаем, что Ава стоит в дверях. Ее тело обернуто простыней, которая почти не скрывает ее изгибы. Взгляд Гарсии слишком долго задерживается на верхней части ее груди, и я раздраженно рычу.

Он проводит рукой по щеке и рту, прежде чем вернуться к содержимому стола.

— Одноразовая, как салфетки. Вы используете ее, и вам все равно, а если выкинете ее, там, где вы ее взяли их еще много.

— Ой, — говорит она, подтягивая простыню.

В этом слове много боли, и как одурманенный дурак, я должен немедленно успокоить эту боль. Я пинаю Гарсию под столом не очень тонким жестом, чтобы он заткнулся.

— Гарсия не говорит, что считает тебя салфеткой, а я, черт возьми, так не думаю.

— До того, как ты стала мулом, они использовали другую девушку. Студентка колледжа, которая трахалась с одним из подчиненных Дюваля. Она получила перерезанное горло в переулке от китайского контингента. Не знаю, почему. Может быть, потому что она болтливая. Возможно, им не понравились ее духи. Но им нужен был еще один одноразовый мул, и им стала ты. Они могут держать тебя в узде из-за твоей подруги Розы, и если ты умрешь, что ж… — пожимает он плечами, разводя руки ладонями вверх.

Ава бледнеет, услышав рассказ Гарсии. Даже несколько дней в джунглях, и роль мула не подготовили ее к этой беседе.

— Ты хочешь сказать, что Роза не в безопасности?

Мы с Гарсией переглядываемся. Роза не была в безопасности с того дня, когда позволила Дювалю засунуть в нее свой член, но это не то, что хочет услышать Ава.

— Она в Пукальпе, и выглядит здоровой, — говорит Гарсия.

— О, слава Богу, — выдыхает она, и шатаясь, подходит к столу и падает ко мне на колени. — Ты собираешься вытащить ее, верно?

Ее глаза полны надежды, и пока она покачивает задницей на моем твердеющем члене, я не могу не задаться вопросом, трахнула ли она меня, думая, что это единственный способ помочь ей. Я делаю ошибку, взглянув на Гарсию, чей прищуренный взгляд обвиняет ее в том же самом. Но разве меня волнуют ее мотивы? Если спасение Розы — это цена того, что Ава рядом со мной, то это небольшая цена, и я бы спасал ее тысячу раз.

Я прижимаю ее лицо к своей шее.

— Ты правильно поняла, детка.

Поверх ее головы я смотрю на Гарсию, который закатывает глаза.

— Ты взбитая киска, — произносит он одними губами.

Плевать, что я решу. Это время, чтобы двигаться. Чем дольше мы здесь пробудем, тем больше вероятность, что Роза перережет себе горло, а Ава решит уйти от меня.

— Почему бы тебе не одеться? — говорю я Аве, неохотно сталкивая ее с колен. — Нам нужно идти.

Закусив нижнюю губу, она бросает косой взгляд на Гарсию, который упаковывает все, кроме GPS-локатора.

— У меня нет рубашки, — шепчет она.

Не могу остановить глупую безумную ухмылку, растянувшуюся у меня на лице, потому что я сорвал с нее рубашку.

— Я прикрою тебя.

Для того, чтобы встать, требуется не сиюсекундная регулировка Годзилы в штанах. Гарсия делает вид, что не замечает, но Ава ухмыляется. У стены я достаю из рюкзака еще одну лагерную рубашку и бросаю ей.

— Тебе лучше одеться самой, — говорю я, когда она колеблется. — Если я войду и увижу твои голые сиськи, мы не выберемся из комнаты еще тридцать минут, и это сделает его задницу еще более сварливой.

Она становится свекольно-красной, но исчезает, крепко прижимая к себе простыню.

— Я сварливый зануда? — спрашивает Гарсия, поднимаясь со стула.

— А также лучшее оружие, которое когда-либо видел этот город, — говорю я, поднимая локатор, и мотаю головой в сторону входной двери. — Мы вернемся, Ава. Собираемся отлить и избавиться от этого GPS-трекера.

Приглушенное «хорошо» из спальни следует за нами.

— Волнуюсь за тебя, чувак, — говорит Гарсия, когда мы отходим достаточно далеко от хижины, чтобы Ава нас не услышала. — Кажется, ты ужасно привязан к этой цыпочке. Обещал спасти тупую подругу? Как мы это сделаем?

— Думаю, мы заключим сделку. Отдадим Дювалю все это дерьмо в обмен на Розу и украдем обратно перед покупкой, как и планировали.

— Мы усложняем себе жизнь, потому что ты хочешь потрахаться, — ворчит он.

Я останавливаюсь, потому что мне нужно разобраться с этим дерьмом, пока оно не вышло из-под контроля, и кладу руки ему на плечи.

— Мы даже не знаем, есть ли что-нибудь. Может быть, это одна часть головоломки, а возможно, это все чушь. Но ты, я и остальные ребята — лучшая команда из когда-либо собранных. Вот, почему правительство пришло к нам, а не к кому-то другому. В конце концов, у Дюваля нет шансов против нас. Он преступник со вкусом к высокой драме, которая, в конце концов, приведет его к гибели. Мы справимся. Кроме того, разве мы не пытаемся помочь тем, у кого нет возможности помочь себе? Разве не в этом весь гребаный смысл острова и дома, который мы там строим? Я хочу спасти Дэвидсона так же, как и ты. Нам нужно позаботиться еще о паре бездомных.

Он роняет голову на грудь, делая несколько вдохов. Жду, когда он успокоится, и его страх за меня уляжется, а его чувство справедливости начнет действовать. Это не займет много времени. Гарсия хихикает, издавая печальный грубый звук.

— Прости. Я сбился с пути.

— Не беспокойся, парень.

Я отпускаю его. Мы идем в уютной тишине, пока не достигаем реки. Затем спускаемся с насыпи, опускаем локатор в грязь и засыпаем его камнями.

И он говорит:

— Для тебя это было давно, не так ли?

— Ты даже не представляешь, Гарсия. Не представляешь, — хлопаю я его по спине.

Ава уже готова. На ней надета лагерная рубашка, в которой она никогда не выглядела так сексуально, и пара свободных брюк, которые она держит вокруг талии. Гарсия присаживается на корточки рядом с сумкой, достает веревку и протягивает ее Аве.

Она смотрит на него, как змея.

К чести Гарсии, он не злится.

— Это для твоих штанов. Чтобы удержать их, — объясняет он.

— О, поняла. Спасибо.

Она берет веревку и дважды наматывает ее на себя. Я помогаю ей завязать узел, и мы забираемся в седан.

Пока Гарсия заводит мотор, я открываю бардачок и достаю пистолет.

— Здорово. Сколько еще у нас есть?

— Вот, АК, который ты снял с крестьян, и еще два длинноствольных ружья. Там должна быть еще одна обойма, — похлопывает он по приборной доске.

— Хорошо.

Я заряжаю оружие и свободно держу его на коленях.

— Эта поездка опасна? — Ава старается не выдать волнения, но у нее ничего не получается.

— Просто осторожничаю, — успокаиваю я ее.

Дорога между Камповерде и Пукальпой мощеная, но ночью совершенно темная. Только фары машины освещают длинную полосу впереди.

— Почему бы тебе не поспать? — предлагаю я.

Кивнув, она вытягивается на сиденье.

Мы с Гарсией внимательно следим за встречным движением. Скорее всего, наемники опоздали на встречу с Дювалем, и на его месте я бы отправил разведчика несколько часов назад. Но Дюваль не наемник. Он преступник с большими деньгами и жаждой большего.

Дорога проносится мимо, черное на черном, блокируя любой значимый пейзаж. Мы выключаем музыку, чтобы слушать встречный транспорт. Тихое сопение на заднем сиденье сигнализирует, что Ава спит.

— Думаешь, в этих письмах и прочем дерьме есть код? А покупатель знает? — спрашивает Гарсия, постукивая пальцами по рулю.

— Может быть. Никогда не думал об этом.

Ненавижу эти гребаные шпионские игры. Мы наемники — солдаты по найму. Защищаем наших людей, убивая других. Мы — физические существа, а не мыслители. Есть цель? Есть тело, которое нуждается в защите? Ты хочешь что-то уничтожить или забрать? Мы можем это сделать. Но не расшифровываем коды, не придумываем сложные схемы с участием нескольких покупателей и отвлекающих маневров.

Я слишком прямолинеен. Может быть, если бы Беннито был главным, все было бы по-другому, но это не так. Он — двадцатипятилетний компьютерный гений, которого мы спасли от пожизненного заключения, потому что он взломал крупный веб-сайт, и сыграл оду нынешней девушке, которую трахал в то время. Отношения умерли быстрой смертью после того, как полиция появилась в ее доме, чтобы допросить ее.

Если мы не знаем, что крадем, наши планы — какими бы они ни были — ни хрена не стоят.

Мы снова погружаемся в молчание, обдумывая, как поступить с информацией Дюваля.

Или, по крайней мере, я обдумываю это. Когда Гарсия открывает рот, я понимаю, что его что-то беспокоит.

— Что ты собираешься делать с ней?

— Понятия не имею, — об этом я не задумывался.

— Неужели ты думаешь, что она захочет приехать на остров? Единственные женщины — это те, кого жизнь уже исчерпала. Они прячутся. Она полная противоположность этим женщинам. Ради Бога, она же модель, — он не говорит ничего такого, о чем бы я не думал. Это не делает его более забавным, чтобы выложить всё передо мной. — Ей не понравится собирать фрукты с деревьев, сажать урожай и плести корзины.

— Кто-то плетет корзины на острове?

Гарсия рычит.

— Это просто гребаный пример.

Тьма бесконечно простирается перед нами. Я отбрасываю легкомыслие ради небольшой правды. Гарсия заслуживает этого.

— Не знаю, поедет ли она со мной. Не знаю, будет ли это единственный раз, когда я буду с ней. Но даже если и так, этого будет достаточно.

— Чушь собачья, — выплевывает друг, крепче сжимая руль.

Однажды, когда мы были очень пьяные, Гарсия признался мне, что когда-то любил женщину. Точнее, девушку. Ее братья не были в восторге от мокрой спины — их слова — пачкающей их сестру. Они сказали ему, что он недостаточно хорош для нее, и должно быть, он поверил в это, потому что у Гарсии не было женщины с тех пор, как я его знаю. Холостяцкая жизнь была лишь одной из многих вещей, которые нас объединяли.

— Ты хочешь сказать, что если бы ты мог, то вернулся бы и стер все те времена, которые у тебя были с твоей девушкой — той, что была дома?

Он молчит так долго, что я думаю, не собирается ли он проигнорировать вопрос.

— Нет, — наконец, говорит он.

— Что с ней случилось?

Мы не часто говорим об этом дерьме — только когда наша защита низка, и нет ничего, что удерживало бы наши рты от бессвязности. Я буду винить в этом тот факт, что Ава вы*бала из меня весь здравый смысл.

— Она погибла в пьяной аварии, находясь в машине со своим новым парнем. Его подобрали ей братья — кто-то из их друзей, или что-то в этом роде. Он выпил слишком много, сел в машину, проехал через четырехполосную дорогу и врезался в пожарный гидрант со скоростью около шестидесяти миль в час. Сломал ей шею.

Я издаю длинный низкий свист.

— Что ты с ним сделал?

Гарсия ни за что не облажался бы с этим парнем.

— Я ввел его в кому. Поскольку был несовершеннолетним, мне дали выбор пойти в армию, или в тюрьму. Я выбрал армию. Вернее, они выбрали меня. Думаю, им нравится, что я не против, причинять людям боль.

— Похоже на дядю Сэма. Иди сюда и возьми пистолет. Ты хочешь убивать людей, вот, гребаный список. Иди и не задавай вопросов.

Гарсия наполовину хмыкает, наполовину смеется.

— Звучит примерно так.

— Ты когда-нибудь находил кого-нибудь, кто значил бы вдвое меньше?

— Никогда не хотел. Для некоторых людей есть только одна, и она была для меня.

— Тогда почему ты ее бросил? Почему просто не убежал?

— Я не для нее.

То есть он попросил ее убежать, а она отказалась. Я поворачиваюсь на сидении, чтобы посмотреть на Аву. У нее спрятаны руки под щекой, и она похожа на ангела, которого целует лунный свет. Наверное, я тоже не для Авы, но собираюсь наслаждаться адским временем, которое она мне дает.

Когда оборачиваюсь, я не замечаю, как быстро приближается встречный автомобиль. Вижу только огни и слышу, как Гарсия ругается. Раздается выстрел, и машина начинает скользить в сторону.

Гарсия борется за контроль, когда задние колеса врезаются в канаву. Я перегибаюсь через сиденье, толкая падающее тело Авы обратно на сиденье.

— Что происходит? — хнычет она, пытаясь сесть.

Скольжение машины отбрасывает ее в сторону.

— Пристегнись, Ава, — кричу я, положив руку на приборную панель.

Машина поворачивается раз, другой. Почти лысые шины не имеют тяги. Мы выезжаем на середину дороги. В салоне нашей машины загорается свет.

Черт, в нашей машине.

Трубит клаксон грузовика.

Свет падает на нас. Позади себя слышу приглушенный крик страха, и в отражении вижу Аву, закрывающую рот рукой.

— Газ, Гарсия. Газ, — кричу я.

Перед самым столкновением Гарсия заводит мотор, и мы летим через дорогу в кювет. Маленький седан слегка покачивается на ветру, когда грузовик проносится мимо, в гневном страхе нажимая на клаксон.

— Что случилось? — задыхается Ава.

— Шину разорвало.

Рядом со мной ошеломленный Гарсия. Он не двигается.

— Где твой пистолет?

— Сиденье, — его дыхание затруднено. — Под сиденьем.

У меня нет времени для размышлений, почему его голос звучит странно. Тот, кто снимал машину там. И такой выстрел? Это должно быть сделано с очками ночного видения, что означает, у них есть серьезное преимущество перед нами. Нам нужно залезть в грязь. Холодный слой грязи уменьшит наш тепловой сигнал и выровняет игровое поле.

— Как ты думаешь, далеко мы от реки? — спрашиваю я Гарсию, ощупывая пол в поисках пистолета.

Я нахожу его, зажатым между сиденьем и консолью, кладу его на колени Гарсие и поворачиваюсь.

— Ава, опусти центральный отсек и протяни руку назад.

— А как насчет вас двоих? — спрашивает она.

— Не беспокойся о нас.

Я беру приклад пистолета, выключая внутреннее освещение.

Гарсия держит руку на двери. По моему кивку мы выкатываемся из машины, стараясь быть, как можно меньшей мишенью. Я подхожу сзади и открываю дверцу машины, чтобы взять рюкзак, куда мы засунули папки. Просунув руки сквозь ремни, я ползу на животе к Гарсие, который уже лежит на земле с поднятым пистолетом.

Пукальпа не может быть дальше, чем в нескольких сотнях километрах. Если нам придется бросить эту машину, мы найдем другую, которая довезет нас до конца.

Никто не приветствует нас. Кто бы ни стрелял в нас, он должен быть на некотором расстоянии. Это в наших интересах. Мы их услышим… я надеюсь.

— Сколько? — тихо говорю я.

— Не больше одного, — догадывается Гарсия. — Может, два? Но только один хороший выстрел.

— Чтобы убить нас, нужна всего одна пуля.

Он тихо хмыкает.

Я стучу по земле.

— Ты останешься с Авой. Я пойду вперед и посмотрю, смогу ли найти стрелка. Снайперы не любят приближаться. Если я обойду вокруг, то смогу увидеть его.

— У меня есть идея получше. Будь готов.

Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, он вскакивает. Небольшая вспышка появляется, когда порох вспыхивает на тридцать градусов влево. У Гарсии дергается тело раз, другой. Я закрываю глаза на то, что, как знаю, произошло, и бегу к уже погасшей точке света. Слышу быстро приближающиеся шаги, и тут же падаю на землю. Пуля свистит над моей головой. Стрелок стоит в двадцати пяти футах передо мной, как придурок. Я стреляю ему в ногу.

Дуло его пистолета поворачивается ко мне, и я бросаюсь вперед, сбивая его гребаную голову. В прозрачном лунном свете я вижу, как фигура дергается назад, а затем падает. Меньше, чем через двадцать секунд, я уже на его трупе. Снайперская винтовка лежит справа от него. Схватив ее, я бегу обратно к Гарсие.

Ава стоит на коленях у машины, а Гарсия у нее на коленях. Она вытирает рубашкой кровь, булькающую у него изо рта. Даже в темноте я вижу пятна крови на ее руках, которые прижаты к его груди.

— Раф, — кричит она. — В него стреляли.

— Ты тупой ублюдок, — падаю я на колени рядом с ними, и Ава задыхается от шока, но я игнорирую ее, чтобы повторить. — Ты тупой, тупой ублюдок.

Закрыв глаза, Гарсия нетерпеливо фыркает.

— Он убил бы нас обоих, если бы я не заставил его выстрелить. Дурацкие очки ночного видения.

Я сбрасываю рюкзак, роясь в нем в поисках аптечки. Он останавливает меня теплой рукой, скользкой от крови.

— Нет, — говорит он. — Дело не только в легких. Я ранен в живот.

Он тянет мою руку к себе. Когда я убираю ткань, входное отверстие пульсирует, будто оно живое.

— Черт, — я провожу рукой по губам, ощущая металлический привкус жизни Гарсии. — Нет, мы спасем тебя, — открыв рывком аптечку, я хватаю марлю. — Мы залатаем тебя, въедем в Пукальпу и вытащим пулю.

— Нет, — повторяет он. — У меня не получится. Мы это знаем. Возьми ее и уходи.

— Никого не осталось, брат. Не получится.

Я вырываюсь из его рук, прижимая марлю к ране. Она сразу намокает и портится. Фонтан крови продолжает лить.

Ава плачет, но пытается помочь. Вместе мы пытаемся заткнуть рану нашими руками и остановить кровь.

— Я ухожу. Увидимся с моей девочкой, — улыбается Гарсия. — Вот она. Я вижу ее.

Схватив меня за руку, он притягивает к себе, и смерть придает ему сил.

— Ты прав, — выдыхает он мне в ухо, его дыхание холодное, хотя должно быть теплым.

Я сильнее прижимаюсь к ране, хотя знаю, что это бесполезно. У меня сжимается горло.

— В чем же?

— Во всем. Она. Ты. За что мы боремся. Как только. Наслаждайся, — каждое слово ему дается с трудом, и я стискиваю зубы, чтобы не ударить, не заплакать, не убежать и не всадить еще дюжину пуль в лицо стрелка.

— Я поймал его, — говорю я, зная, что Гарсия хотел бы именно этого.

— Никогда не сомневался в тебе, брат.

Вот, и все. На мгновение он сжимает пальцами мою руку и уходит. Никакого дыхания, только мертвая безжизненная тяжесть.

Я запихиваю аптечку обратно в сумку и беру его на руки.

— Открой дверь, Ава, — приказываю я.

Она поспешно повинуется, у меня тон голоса более резкий, чем она когда-либо слышала. Я сажаю Гарсию на заднее сиденье и забираю из машины все припасы. Гарсия принес нам много дерьма. Оружие, боеприпасы, одежда, вода, деньги.

В справедливом мире Гарсия умер бы на острове с пивом на боку и удочкой между ног. Но мы не живем в справедливом мире — с тех пор, как родились, и даже раньше.

— Ты можешь унести несколько вещей? — спрашиваю я.

Она кивает, все еще всхлипывая, и выглядит сто раз потерянной, обиженной и смущенной. Я хотел бы обнять ее, но это последнее, что должен сделать.

Моя мать сказала мне, что я убийца, убивал с момента зачатия, и я не останавливался. Я хочу посмеяться над проклятием, но мертвое тело моего друга открывает правду. Даже если бы Ава действительно хотела меня, не человека, который может спасти ее подругу, а меня, мне все равно пришлось бы уйти. Ради собственной безопасности.

Гарсия — мрачное напоминание о моем проклятом существовании. Я не могу забыть снова.

Я даю ей два АК и еще упаковку патрон. Она легкая, и мы не будем ходить долго. Скоро угоню машину.

Забрав остальные вещи, я веду Аву обратно к телу мертвого снайпера, чтобы забрать его прибор ночного видения.

— Оставайся здесь, — говорю я, указывая на небольшой клочок земли.

— Думаю, мне следует пойти с тобой.

Она дрожит, но не от холода. Потирая руки, девушка пытаетсявспомнить, каково это — быть живой.

— Нет.

Я не даю ей возможности спорить, просто поворачиваюсь на каблуках, пока не доберусь до мертвого снайпера. Снимаю с него очки, забрызганные мозгом и кровью, и надеваю на себя. Отсюда едва вижу машину — только двигатель и тело Гарсии издают слабые тепловые сигналы, и оба быстро исчезают. Я выпускаю два выстрела в заднюю часть машины, и второй попадает в цель. Бензобак взрывается. Ава кричит. Вытираю влагу с лица и возвращаюсь к Аве.

Моя мать сказала, что я проклят. Что я должен держать палочку дьявола при себе, чтобы не навредить другим невинным. Большую часть жизни я держался, потому что не хотел причинять боль тем, кто этого не заслуживал.

Гарсия был прав в одном. Аве не место со мной, потому что такие люди, как мы с Гарсией, всего в одной пуле от смерти.

Глава 26

Ава

Раф держится отстраненно. Я не могу винить парня. Несколько часов назад его лучший друг умер у нас на руках. С тех пор мы угнали еще одну машину у двух парней, въехали в Пукальпу, бросили машину, и теперь направляемся в отель, чтобы встретиться с кем-то еще. Конечно, я предполагаю, что мы едем в отель, потому что Раф не хочет со мной разговаривать.

Он полностью закрыт.

И часть меня хочет напомнить ему, что я здесь, мне тоже страшно, и я хочу утешить его. Если он был явно расстроен, я могла с этим справиться. Если он сердится, я тоже могу рассердиться. Но ледяная тишина? Не знаю, что с этим делать. Он был так бодро компетентен все это время, даже когда я была готова развалиться на части.

Теперь чувствую, что он разваливается на части, и я понятия не имею, что делать.

— Давай, — говорит Раф в какой-то момент, выводя меня из состояния «горе — это — я».

Я оживляюсь, но он только берет меня за локоть и подводит к зданию.

Это захудалый отель с квадратной витриной. Прекрасно. Я морщу нос, когда мы заходим внутрь, и запах кислого кондиционера бьет мне в ноздри. Раф не останавливается у стойки регистрации, а направляется к лестнице и тащит меня за собой. Мы проходим мимо старых дверей с грязными ореолами вокруг дверных ручек. Кажется, Раф знает, какую комнату мы ищем, и останавливается перед дверью. Он дважды стучит, делает паузу, снова стучит три раза, делает паузу, а затем стучит один раз. Мгновение спустя слышу, как с двери срываются цепи, и нас приветствует молодой человек примерно моего возраста с темными вьющимися волосами под бейсболкой, повернутой назад. Он с любопытством оглядывает меня и поворачивается к Рафу.

— Где Гарсия?

— Мертв, — отвечает Раф ровным голосом. — Мы попали в засаду. Снайперы. Ночное видение.

У мужчины вытягивается лицо, и он выглядит опустошенным. Посмотрев на меня, он подходит к Рафу.

— Что? Но…

— Я не хочу об этом говорить, — говорит Раф, бросая рюкзак на кровать. — Закрой дверь и запри ее. Вы знаете, в каком отеле будет обмен? — он холоден и немногословен с новичком.

— Да. Болтовня говорит, что он все еще в отеле «Маниш Эколожико». Одно из бунгал, — Он поворачивается и смотрит на меня, и у него кривится рот в подобии улыбки. — Привет, Ава.

Я немного удивлена, что он знает мое имя, но потом вспоминаю, что Раф и его ребята следили за мной с тех пор, как началась эта история с мулом.

— Привет, — тихо говорю я.

— Я Беннито.

Он тяжело сглатывает, сжимая челюсти, и смотрит на Рафа.

Я тоже.

Мендоза копается в вещах, которые мы привезли — оружие, боеприпасы, наличные. Как будто он намеренно пытается игнорировать нас.

И это больно.

У меня урчит желудок, а Раф берет пистолет, отстегивает магазин, чтобы проверить пули, и снова защелкивает его.

— Ей нужно поесть.

— Обслуживание номеров? — спрашивает Беннито, указывая на телефон. — Я отвел тебе соседнюю комнату. Не был уверен… — он давится в горле. — Дерьмо Гарсии там, но…

— Это пригодится, — говорит Раф бесстрастным голосом. — И не обслуживание номеров. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что мы здесь. Отведи ее за угол и принеси что-нибудь поесть.

Теперь мы с Беннито выглядим обеспокоенными.

— Это безопасно? Узнают ли они меня? — спрашиваю я.

— Вот, — холодно говорит Раф, снимая бейсболку с головы Беннито. — Теперь у тебя есть маскировка. Просто зайди за угол. Беннито может позвонить, если возникнут проблемы.

— Хорошо, босс, — говорит Беннито, засунув пистолет за пояс, и натягивает рубашку, глядя на меня. — Пойдем?

У меня беззвучно шевелится рот. Все это кажется неправильным. Глупо и неправильно. Он отпускает меня в чертов магазин на углу? После недели в джунглях, когда мы практически мочились вместе, где небезопасно быть одному? Чувствую себя странно преданной и обиженной.

«Его друг умер, эгоистичная идиотка. Может, ему нужна минутка».

Верно. Возможно, я сейчас слишком занята своими мыслями.

— Мы вернемся, — тихо говорю я. — Тебе что-нибудь нужно?

Он качает головой.

— Ладно.

Так странно идти по улице с Беннито. Будто меня не отдали в чужие руки. Будто нам здесь ничего не угрожает. Но на улицах нас никто не замечает. Во всяком случае, я полагаю, мы сливаемся с толпой, потому что выглядим чертовски неряшливо.

Мы добираемся до захудалого магазинчика на углу, и у меня снова урчит желудок.

— Бери, что хочешь, — говорит Беннито, проводя рукой по губам. — Пожалуй, я куплю сигарет.

Кивнув, рассеянно иду по проходу. Умираю с голоду, так что все выглядит хорошо. Я беру вяленую говядину, чипсы и пачку шоколадных батончиков. Боже, мне определенно нужен шоколад. Это хорошая еда от депрессии. Для Мендозы я тоже собираю всякое барахло, потому что знаю, что он голоден.

Я прохожу мимо туалетных принадлежностей и беру зубную щетку, зубную пасту, бритву, расческу для моих растрепанных волос и немного бальзама для губ, потому что мое лицо в беспорядке. Также хватаю бутылку лосьона, хотя мысль о том, чтобы попытаться восстановить мои руки, кажется, будто я иду за морем с ложкой. Они выглядят ужасно. Словно я пыталась поймать пчел руками или что-то в этом роде.

Я замечаю презервативы и выбираю их. Не думаю, что презервативы имеют значение, так как Раф был девственником. Во всяком случае, он был бы слишком велик для того, что они делают. Я колеблюсь, замечая бутылку смазки, и хватаю ее.

Вернувшись к Беннито, у меня в руках полно дерьма, но он не комментирует, а просто жестом указывает на стойку. Я бросаю все это, глядя на Беннито, когда он замечает смазку. И снова без комментариев.

Господи, хоть бы кто-нибудь со мной поговорил.

Через несколько минут мы выходим из магазина, и Беннито покупает мне что-нибудь поесть у уличного торговца. Не знаю, что это за еда, но она горячая и теплая, и я быстро проглатываю ее, потому что хочу вернуться в номер и к Рафу. Мы покупаем Рафу уличную еду, и я держу ее в здоровой руке, пока возвращаемся в отель. На улицах ходят куры, и весь район кажется мне немного запущенным, несмотря на то, что это город.

Когда мы возвращаемся в отель, Раф принимает душ в своем номере. Я неловко стою в комнате Беннито, держа в руках быстро остывающую еду для Рафа. Я должна подойти к Рафу? Взять его за руки и обнять, несмотря на его колючий характер? Или он из тех, кто будет ненавидеть это? Хотела бы я знать.

Беннито откашливается.

— Значит, содержимое сумки все еще у вас?

Я благодарна за отвлечение.

— Да, но это просто мусор. Какие-то цветные папки с бумагами.

Наклонив голову, он явно любопытствует.

— Могу я их увидеть? Там должно быть что-то для них, чтобы следить за тобой. В противном случае, нет никакого смысла.

Я пожимаю плечами, оставляя еду для Рафа на один из столов, и роюсь в его сумке, пока не нахожу папки.

Беннито берет их с хмыканьем в горле и сразу же начинает листать бумаги.

— Это распечатки веб-страниц.

— Ну и что? — не понимаю я.

— Возможно, на этих сайтах есть что-то соответствующее. Может быть, это код, — он задумчиво проводит пальцем по одной из записок. — Дай мне немного времени, и я все выясню.

Я киваю, глядя на комнату Рафа.

— Я… посмотрю, как у него дела.

— А ты… ах… — Беннито прочищает горло. — Тебе нужно оставаться в этой комнате? Там две кровати. В другой только одна.

С его стороны очень мило предложить. Может быть, он думает, что мои отношения с Рафом гораздо менее консенсуальны, чем кажется.

— Мне нравится спать с Рафом, — говорю я ему, хотя мы не часто это делали.

Я не собираюсь выпускать Рафа из своих лап всю ночь. Ему нужно с кем-то поговорить, черт побери. Неестественно быть таким тихим. Не после того, что случилось. Я все еще в шоке, ведь я едва знала парня.

Отдаю Беннито его кепку, беру сумку с фастфудом и туалетными принадлежностями, сажусь на край кровати Рафа и закрываю дверь между комнатами. Расческой я медленно распутываю волосы, пока Раф принимает душ. Мои кудри — крысиное гнездо, но с осторожной работой гребня, я в состоянии привести мои волосы к чему-то приличному. Это буйство естественных волн сна, но по крайней мере, они не спутаны.

Раф все еще в чертовом душе, поэтому я откидываюсь на уродливое изголовье кровати и достаю плитку шоколада. Я начинаю чувствовать… не знаю. Это смесь депрессии, шока, потери, отчаяния и жалости. Жалость к Рафу, которого разрывает на части. Жалость к себе, которой не помешают объятия, а человек, от которого я хочу больше всего, отгородился от меня.

Я думаю о Розе. Моя лучшая подруга, и единственный человек в мире, с которым я действительно близка. Мои родители всегда были трудоголиками, и с радостью отдавали меня в детский сад или няне, чтобы они могли заниматься своими делами. Мы никогда не были близки, но Роза и я? Мы близки.

Будто Гарсия и Раф были близки. У меня сжимается горло, и горячие слезы начинают заливать глаза. Что, если я не смогу спасти Розу? Что мне делать? День или около того назад, чувствовала себя под контролем. Как будто я могла достать парня и спасти свою лучшую подругу. Теперь ощущаю, что весь этот контроль исчез. Раф оттолкнул меня, а все мои надежды на спасение Розы зависят от него.

Думаю о Рафе, и о том, что он сейчас чувствует. Он считает, что смерть Гарсии — моя вина? Как будто я виновата? Расстроенная, я засовываю в рот кусочек шоколада. Мы с Розой всегда делили шоколадку, потому что она не могла позволить себе лишних калорий, но была большой сладкоежкой. Всякий раз, когда ей было грустно, она хотела шоколада. Наверное, это привычка, которую я переняла от нее. К сожалению, вкус шоколада напоминает мне о моей пропавшей лучшей подруге, и я откладываю остальное в сторону.

Позволяю себе немного поплакать, но когда душ выключается, я заканчиваю. Я тоже спокойна и хочу быть рядом с Рафом. Как бы он ни нуждался во мне, в каком бы качестве я ни была ему нужна, я хочу быть рядом с ним.

Когда Раф выходит, он уже одет. Никакого сексуального полотенца на бедрах. Никакой влажной кожи. Он смотрит на меня, его глаза немного красные от слез, и мое сердце болит за него. Затем он отворачивается, указывая на дверь.

— Ты должна пойти и потусоваться с Беннито. Помочь ему с проектом.

Я сажусь на кровати и вытягиваю ноги, зная, что ему нравится на них смотреть.

— Я хочу остаться с тобой, Раф. Пожалуйста, поговори со мной.

Похлопав по кровати рядом со мной, показываю, чтобы он сел.

Он хватает пульт от телевизора и качает головой.

— Я не в настроении, Ава.

Присев за ближайший стол, он включает телевизор и устремляет на него мрачный взгляд.

Громкий испанский говор из телешоу заполняет комнату. Я смотрю на Рафа, но кажется, он решил сосредоточиться на телевизоре, а не на мне. Я сажусь и ползу вперед по кровати.

— Раф, перестань.

— Нет, Ава, — его голос становится жестким, и наконец, он снова смотрит на меня, сжимая челюсть, и все его лицо выражает гнев. — У меня сейчас нет времени на жалкий трах, ясно? Ты все равно вернешь Розу, хорошо? Больше не нужно торговать своим телом.

Каждое слово врезается в меня, как кулак. Я задыхаюсь, отшатываясь на кровать, и от боли слезы снова наворачиваются на глаза.

— Хорошо, — выдыхаю я.

Я собираю пластиковый пакет с вещами, размышляя, куда могу пойти. В другой комнате Беннито, незнакомец, чтобы он смотрел на меня с жалостью, зная, что меня выгнали? Передумав, я направляюсь в ванную. Если Раф может спрятаться в душе, то и я смогу.

— Ава, — устало произносит Раф, но я захлопываю за собой дверь и запираю ее.

Немедленно включаю воду, чтобы заглушить слезы, и вытираю глаза. Трахать его. К черту все это. Я раздеваюсь и принимаю душ. Он ледяной, и мне все равно. Все еще умываюсь, потому что быть чистой — это роскошь. Я брею все: руки, ноги и даже провожу бритвой по киске, бреюсь везде. На*уй.

Когда я выключаю воду, я успокаиваюсь. Забавно, как ледяной душ может вернуть ясность горячего характера. Вытираясь полотенцем, понимаю, что делает Раф.

Он отталкивает меня. Ему больно, и он пытается меня оттолкнуть. А я была слишком поглощена тем, что он набрасывается на меня, чтобы понять, это на него не похоже. Это не тот человек, который так заботится обо мне. Человек, который скорее переплывет кишащую крокодилами реку с ножевой раной в спине, чем выгонит меня. Мужчина, который будет пить мою киску всю ночь, чем мечтать причинить мне немного боли.

Мужчина, который тридцать пять лет не прикасался к женщинам, потому что боялся причинить им боль.

Думаю о его шрамах на паху и груди. Вспоминаю о его намеках на свою ужасную мать и девушку, которая умерла, когда он пытался ее трахнуть. Я думаю о мальчиках, которые пришли за ним и наказали его.

Все, о ком он заботился, причинили ему боль или умерли из-за него. Неудивительно, что он сейчас в полной заднице.

— Я не сделаю этого, — решаю я.

Порывшись в сумке, я нахожу смазку. Это дешевая марка, которую я никогда не видела, но смазка есть смазка. Вытаскиваю крошечный тюбик из упаковки и выхожу из ванной.

Я не позволю ему выгнать меня.

Глава 27

Ава

Я выхожу из ванной совершенно голая и опираюсь руками об дверной косяк. У меня в руке спрятана маленькая бутылочка смазки. И жду, когда Раф заметит меня. Моя поза заставляет грудь вздыматься в воздух, и я сгибаю одно колено, так что мои бедра слегка наклонены в сексуальном угле. Может, Раф и девственник, только что лишившийся девственности, но я в таких делах мастер, а он не знает, с чем ему придется столкнуться.

Рафу не требуется много времени, чтобы переключить внимание на меня. Как только это происходит, я замечаю, как он моргает, и его взгляд скользит по моему обнаженному телу от моих торчащих грудей к свежему гладкому холмику моей киски. Это привлекает его внимание. Вижу, как страсть вспыхивает в его глазах, и он снова сжимает челюсти, заставляя себя отвести взгляд.

Но есть одна вещь в Рафе, которая суперочевидна, и вижу, как его член оживает в штанах, даже если он пытается мне отказать. Воодушевленная, я прохожу вперед.

— Я знаю, как работает твой мозг, Раф, — говорю я страстным голосом, подходя к его стороне кровати. — Знаю, ты пытаешься отгородиться от меня, потому что тебе больно, и возможно, ты боишься потерять еще больше людей. Но вот, что со мной. Я не люблю, когда от меня закрываются. Я нуждаюсь в тебе. Ты нужен мне не только в этой дурацкой сделке. Мне тоже нужно, чтобы ты обнял меня. Нужно, чтобы ты прикасался ко мне, любил меня и отвлекал. Чтобы напоминал мне о хороших вещах в жизни, даже когда случаются плохие вещи.

Я стою рядом с его кроватью и жду.

Он смотрит на меня немного дольше (в основном, на мою киску), и потирает рот рукой.

— Мы не будем этого делать.

Хорошо. Я женщина, у которой есть план, и если он собирается играть жестко, я тоже.

Закрыв глаза, он откидывается на спинку кровати.

— Тебе опасно быть здесь со мной, Ава. Поверь мне.

— О, я верю тебе.

А так как его глаза все еще закрыты, необходимо привести мой план в действие. Открыв бутылочку смазки, я немного брызгаю на руки и протираю их друг об друга, чтобы согреть. Он поворачивает лицо ко мне, но все еще держит глаза закрытыми.

Он думает, что может выиграть эту игру, не так ли? И понятия не имеет, с кем имеет дело. Я провожу маслянистыми руками по груди, смазывая ее, и дергаю себя за соски.

— М-м-м-м, — выдыхаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал, как можно сексуальнее.

По правде говоря, я очень завожусь, выступая перед Рафом. Мне хочется видеть, как его глаза загораются от того, что я делаю. Хочу отвлечь его от страданий. Хочу, чтобы он снова связался со мной. А если это значит быть грязной, похабной и нуждающейся в члене Авой? Я буду такой.

Его взгляд перемещается по моей скользкой груди, которая подпрыгивает в моих руках. Я замечаю, как у него пересыхает во рту, а глаза темнеют от голода. Он скользит рукой к члену и прижимается к нему, как будто приспосабливаясь.

— Что ты делаешь, Ава?

— Убеждаю тебя, что ты хочешь прикоснуться ко мне.

Я провожу пальцами по соскам, напрягая кончики, и опускаю руки к киске. Знаю, что оставляю мокрую блестящую полоску смазки по всему телу. Не волнует. Очарования в его глазах мне достаточно.

— Это не жалкий трах, — говорю я ему. — Я не трахаю тебя ради Розы. Я трахаю тебя, потому что мне нравится трахать тебя. И потому что ты заводишь меня. И ты мне нужен.

И скольжу пальцами между складок. Я немного промокаю, но смазка помогает. Подойдя к столу, я еще немного впрыскиваю смазку в руку, и знаю, Раф следит за каждым моим движением.

Потому чувствую себя смелой, поворачиваюсь и наклоняюсь, раздвигая ноги, и представляю ему свою задницу. Я скольжу пальцами между ног, толкая их в свою киску, и знаю, Раф получает зрелище. Это ход порнозвезды, что также дико заводит меня, и представляю, как сильно я взрываю его разум. Снова скольжу пальцами внутрь и наружу, постанывая от влажных звуков, которые они издают.

— Черт, Ава, — стонет Раф, и чувствую, как он хватает меня руками за бедра, это первое движение, которое он сделал, чтобы прикоснуться ко мне после ужасной смерти Гарсии. — Скажи мне не прикасаться к тебе, детка. Скажи, что тебе лучше без меня.

— Ты нужен мне, Раф.

Я быстрее запускаю пальцы в киску. Мне нужен он, и нужен оргазм, который он может дать мне. После того чудовищного члена Рафа мои пальцы кажутся самой грустной заменой.

— Скажи, что я могу трахнуть тебя, — рычит мужчина, и ощущаю, как он царапает зубами мою ягодицу, посылая дрожь желания через меня.

«О, Боже, да, пожалуйста».

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня своим большим членом Годзиллы.

Раф стонет, вытаскивая мою руку из киски, и мои пальцы уходят с влажным нуждающимся звуком.

— Ложись на кровать, — приказывает он.

Хорошо, это горячо. Он контролирует ситуацию, и это заставляет мои соски напрягаться, а тело болеть от желания. Я встаю на четвереньки, не заботясь о том, что вероятно, пачкаю дешевой смазкой одеяло отеля. К черту, одеяла. Приподнявшись на локтях, я подставляю ему свою задницу и широко раздвигаю ноги.

Слышу, как Раф возится со своими штанами, расстегивается молния и шуршит ткань. Я не хочу, чтобы он сомневался. Хочу, чтобы он был безмозглым, и внутри меня, поэтому снова провожу рукой к своей киске, прижимаясь щекой к простыне.

— Хочешь в эту киску? Раф? Ей так нужен твой член. Она болит за тебя.

Боже, надеюсь, Беннито не услышит наш грязный разговор в соседней комнате.

Вообще-то мне все равно. Дайте Беннито знать, что Раф меня преследует. Я поделюсь им со всем миром, если понадобится. Он чертовски сексуален, мой наемник.

Раф издает мучительный звук, и чувствую, как толстая огромная головка его члена прижимается к входу в мое лоно.

— Скажи, чтобы я трахнул тебя, Ава.

— Трахни меня.

Он входит в меня, и я немного напрягаюсь, ожидая такой же сильной боли, как и раньше. Но ничего не чувствую. Я широко растягиваюсь для него и нуждаюсь, хорошо смазана и кричу потому, что он ощущается так чертовски удивительно, что не могу этого вынести.

Раф замирает надо мной.

— Ава?

— Хорошо, — стону я. — О, так чертовски хорошо. Трахни меня жестко, Раф. Мне нужно, чтобы ты вошел в меня.

Я снова прижимаюсь к нему, чтобы показать, что не шучу.

Он издает еще один мучительный звук, не совсем стон и не совсем мое имя. Врезается в меня Годзиллой, это шокирует, и становится так невероятно хорошо, что я снова кричу. Теперь уверена, что Беннито слышит, как мы трахаемся.

И пофиг.

Снова Раф вонзается в меня.

— Ты такая чертовски тугая…

— Тесновато для тебя, — задыхаюсь я. — Моя киска только для тебя, детка.

— Черт, — рычит он. — Черт, ты так хороша.

— Тебе уже лучше, — говорю я ему. — Такой большой и толстый, что чувствую тебя насквозь. Я люблю твой большой толстый член, детка. Люблю, как хорошо я себя чувствую с тобой. Люблю…

— Черт, — снова говорит он, и я совсем забываю о том, что Раф не слишком опытен в сексе, потому что он вздрагивает во мне, кончая.

Крепко сжимая руками мои бедра, он втискивает свой член в меня, когда кончает.

Действительно, это все еще нормально, что он кончил после нескольких быстрых толчков. Я знаю, как получить свой.

— Продолжай двигаться, — говорю я ему, протягивая руку между раздвинутыми бедрами, чтобы коснуться клитора.

— Черт возьми, Ава, — говорит он, но у него все тело трясется, когда он делает еще один нерешительный толчок.

Даже вялый член Рафа лучше, чем большинство членов, и я потираю клитор быстрее, двигаясь крошечными быстрыми кругами, которым помогает смазка на моих руках. Он снова вжимается в меня, и я делаю глубокий вдох, потому что теперь тоже кончаю. У меня скручиваются пальцы, и я громко всхлипываю от того, что он задыхается надо мной.

Даже грязный трах с Рафом все еще удивителен. Мне требуется несколько минут, чтобы прийти в себя от оргазма, а он медленно двигается в меня своей половинкой толстяка. Ощущаю, как Раф кончает там, где мы соединяемся, и я стону, потому что он посылает счастливые толчки через мое тело с каждым скольжением его члена внутри меня.

— Можно я тебя обниму? — спрашивает он хриплым голосом.

— Я бы разозлилась, если бы ты этого не сделал, — говорю я ему, и он опускается на кровать рядом со мной, притягивая меня к себе.

Я маленькая, а его член прижимается к моей спине, скользкий и горячий, и все еще шевелится. Раф может держать эрекцию дольше, чем любой парень, которого я когда-либо знала. Может быть, это из-за его размера.

Мужчина обнимает меня, прижимая к себе, и тянет руки к моей груди. Чувствую его дыхание на своей шее, и он нежно целует ее.

— Мне очень жаль.

Я сжимаю его руку, а в процессе и собственную грудь.

— За что ты извиняешься?

— Что я сказал эти вещи…

— Тс-с, — говорю я ему. — Я знаю, что ты не это имел в виду. Знаю, ты любишь меня, — поддразниваю я, пытаясь удержать его улыбку.

— Боже, — тихо говорит он, снова целуя меня в шею. — Ты невероятна.

— И ты тоже. Не понимаю, почему ты так не думаешь.

Он долго молчит, благоговейно проводя пальцами по моему плечу. Его голос становится низким, когда он начинает говорить.

— Мою мать изнасиловали, когда ей было шестнадцать, но ее семья была очень религиозна. Они не позволяли ей сделать аборт, и она возненавидела меня. Я ее не виню. Я был доказательством всего, что пошло не так в ее жизни. Она вошла в церковь и велела мне избегать встреч с противоположным полом. «Твой член был чудовищным» сказала она, и это был знак того, что я родился злым. Проклятым.

— Это неправда.

Я крепко прижимаю его руки к себе.

— Неужели? — он несчастен. — Потому что в тот единственный раз, когда я попытался заняться сексом, я убил девушку.

— Ты так говоришь, но это невозможно. Видел, как она умерла у тебя на глазах?

Он качает головой.

— Через два дня. Ее братья пришли за мной и сказали, что она не проснулась. Врачи сказали им, что у нее было внутреннее кровотечение в течение двух дней, и в результате она умерла.

— Ты не мог нанести такой ущерб, как ты описал. Если только ты мне не соврал.

Я знаю, что нет, но он должен это услышать.

— Нет, никогда, — хрипло говорит он. — Я едва прикоснулся к ней… но была кровь, и тогда…

Он замолкает.

— Ты ее не убивал. Я в это не верю, и тебе нужно перестать мучить себя. Вот, в чем дело, — говорю я, проводя пальцем по толстым венам на его руках, я люблю его большие грубые руки. — Когда тебе будет больно, я хочу, чтобы ты пришел ко мне. Хочу, чтобы ты мне доверял. Мы же с тобой в этом замешаны, понимаешь?

— Гарсия, — говорит он тихим голосом, полным боли.

— Я знаю, детка, — мягко говорю я ему. — Я знаю. Что бы ни случилось, мы не можем закрываться друг от друга, ясно? Чувствую, что потеряла Розу, — я немного задыхаюсь и проглатываю слезы, но сейчас не время. — Не хочу потерять и тебя тоже.

Ощущаю, как он кивает мне в шею, крепче обнимая меня.

— Это ты, Ава.

— Хм?

Я не понимаю.

— Ничего, — говорит он. — Просто Гарсия что-то говорил.

Я глажу его руку своей скользкой ладонью, игнорируя смазку, покрывающую нас, точно так же, как игнорирую пот, который заставляет нашу кожу слипаться. Раф прижимает меня к себе — нет, он прижимает меня к себе, будто я спасательный круг. Он разбивает мне сердце, мой большой сильный парень. Из того, что я знаю о Рафе, он не любит легкость, и не знаю, как он собирается справиться с потерей своего лучшего друга.

Я сделаю все, что будет лучше для него. Что угодно.

Но сейчас? Все, что я могу сделать, это любить его и напоминать, что жизнь стоит того, чтобы жить.

Глава 28

Рафаэль

Я вытираюсь полотенцем, когда Ава заканчивает принимать душ. Она требует от меня невозможного. И что еще хуже, мне хочется отдать ей это. Моя мать сказала, что мне нужно провести остаток своих дней, искупая вину за людей, которых я убил. Моя нерожденная младшая сестра. Старшеклассница. Когда я возвращался домой в отпуск, моя мать крестилась, когда я проходил через дверной проем, и окропляла святой водой за дверью, чтобы изгнать демонов, которых я принес с собой домой.

«Души тех, кто умер от твоей руки, цепляются за тебя», — утверждала она. Я верил ей тогда и верю сейчас, потому что смерть Гарсии висит у меня на шее, как наковальня.

Милое лицо Авы выражает надежду, когда она говорит о Розе, и даже если она не признается в этом, неспасение Розы изменит ситуацию. Я знаю это, и в глубине души верю, что Ава тоже это знает.

Но нет смысла останавливаться на этом. Завтра непременно будет, чтобы я ни сделал сегодня. Что это за фигура, кто со мной? Я могу измениться. В соседней комнате Беннито склоняется над столом, отрываясь от компьютера.

— Чувак, ты звучал так, будто убивал ее.

Он поднимает руку, чтобы дать мне пять. Радуясь, что Авы здесь нет, я бурчу в ответ и сажусь на стул напротив.

Он наклоняется над столом.

— Мы всегда шутим о том, у кого больше пистолет, но это всегда был ты, не так ли?

— Да.

И тут до меня доходят все шутки. Я слышал их раньше, но теперь они имеют контекст и смысл. Вес.

— Класс.

Он откидывается, глядя на меня с большим восхищением, чем когда-либо прежде. Потому что у меня есть большой пистолет, и я знаю, как им пользоваться. Что-то не так с этим мышлением. Что-то, о чем мне придется поговорить с Беннито, чтобы, когда найдет свою Аву, он не испортил ее своим мачизмом. Но сейчас мы разделяем мгновение на несколько секунд, прежде чем я щелкаю пальцами по предметам на столе.

— Что ты нашел?

Его внимание легко переключается.

— Черт, это классная штука. Помнишь, как в каждой из папок были маленькие липкие стикеры?

Я киваю. На каждой странице есть два или три полупрозрачных стикера с цветными вкладками, которые соответствуют папке.

— Ну, это не гребаные записки. Ты склеиваешь их вместе, вот так, — он поднимает небольшую стопку. — Они образуют сраный чип USB. Дико, да?

Шпионское дерьмо. Это самое странное дерьмо в мире.

— Как ты вставляешь его в USB-порт, если он такой тонкий?

Я беру чип в руки. Теперь, когда Беннито указал на это, заметно, что он действительно обладал большей жесткостью, чем обычный стикер, но все равно выглядел тонким как бумага. И не видно никаких схем.

— Нет, он работает через приемник. Приемник работает в тандеме со стеком USB. Это довольно гениально, кто бы это ни придумал. Знаю, что USB становились все меньше, но клянусь, что это был только концептуальный дизайн. Стикер изготовлен из графемы, которая представляет собой один слой атомов углерода, упакованных в сотовый узор. Проводящий слой находится в конце.

Я провожу рукой по лицу.

— Дюваль посылает своего мула с информацией о продажах, но его покупатели не могут получить доступ к информации без приемника.

— Именно, — Беннито кивает. — Но если он собирается продать информацию, то приемник не должен быть зашифрован.

— Есть ли способ скопировать данные с USB на наш компьютер?

— Не совсем. Информация может быть прочитана только через соответствующий приемник.

— Тогда нам нужен Дюваль.

— Или приемник.

— А сколько телохранителей у него с собой?

— Двенадцать, а потом еще несколько головорезов окружают его покупателей. Эко-отель «Маниш» переполнен иностранцами в черных костюмах с наушниками. Похоже на съезд наемных убийц.

— Почему именно в Пукальпе?

— Не знаю. Я твой компьютерщик и электронщик.

Вернувшись к компьютеру, он нажимает несколько кнопок. Появляется видеоэкран, и я вижу двух мужчин, стоящих на страже возле бунгало.

— Это дом Дюваля?

— Да. С ним эта супермодель. Она проводит большую часть своего времени в кабине, листая журналы. Обычно он разговаривает по телефону или спорит с братом.

Я смотрю на экран.

— О чем они спорят?

Беннито смеется, открывая пакет с картофельными чипсами. Трясет им в мою сторону.

— Нет, спасибо.

Я машу рукой.

— А о чем они не спорят? Если Дюваль говорит, что небо голубое, то Фуке говорит, что оно зеленое. Если Дюваль хочет заказать рыбу на обед, Фуке хочет мяса. Если Дюваль уводит Розу трахаться, Фуке хочет присоединиться.

У меня поднимается бровь сама по себе.

— А он знает?

— Нет. Это самый большой спор, в который они ввязываются. «А почему Дюваль получает всю киску?» — кричит Фуке. «Иди и купи себе шлюху» — огрызается Дюваль. Роза просто сидит в шезлонге, пока Дюваль не щелкнет пальцами.

— Мило. — Интересно, как много Ава знает об этом. — Она там против своей воли?

— Кто может сказать? Имею в виду, если бы я был в ее ситуации, и это было либо трахнуть Дюваля, либо быть убитым, вероятно, я бы трахнул Дюваля, пока кто-то не смог бы приехать ко мне на помощь.

Я рассеянно киваю. Если она добровольно пойдет с Дювалем, то будет труднее ее вытащить, но разве это имеет значение? Все в кругу Дюваля, за исключением его брата, одноразовые, включая — или может быть, особенно — женщин.

— Что за болтовня? Дюваль говорил что-нибудь о USB-накопителях? Или он думает, что они заблудились в джунглях?

— Пока ничего.

— Мы должны предположить, что у Дюваля есть приемник на каком-то компьютерном устройстве, и должны украсть это. Запускал инфракрасное сканирование и тепловизию, чтобы найти всю электронику?

— Да.

Щелчком Беннито открывает другой файл. Он уже помечает предметы.

— Наши основные цели — это два ноутбука. Один из них принадлежит Дювалю, но не уверен, какой именно. У Розы есть планшет, и у Фуке тоже, — парень постукивает ручкой по предмету в форме лампы. — Но думаю, что приемник здесь. Основание этой лампы горячее, чем всё остальные в его бунгало. Я сравнил его с тепловыми сигнатурами от всех остальных десяти бунгало.

С помощью нескольких нажатий клавиш он накладывает прозрачные карты поверх карт Дюваля.

— Лампа в спальне Дюваля?

— Да, — протягивает он.

— Горничная войдет туда?

— О, да.

Мы с Беннито на одной волне. Может быть, в другой стране мы могли бы протащить мужчину внутрь, но в Пукальпе нет никакого способа, чтобы уборка была сделана мужчиной. Для этого нам нужна Ава.

— А она будет готова к этому?

— Тебе о ней не стоит беспокоиться.

Поднявшись, я подхожу к окну. Самый безопасный план для всех нас, тот, который приведет к наименьшему количеству травм и с наибольшей вероятностью успеха. Отправить Аву в качестве горничной. Она будет убираться, выкрадет основание лампы и бросит ее в окно Беннито, который выключит приемник и вернется, пока она будет застилать постель. Я прокручиваю план в голове. Мне не нравится оставлять Аву там одну. Слишком много говнюков без морали бегают вокруг. И мне тоже не нравится, что она так близко к Дювалю.

— Мы украдем униформу. Ава входит, хватает лампу и уходит. Вам с Родриго нужно поменять содержимое, и мы отправим ее обратно с заменой. Предложим USB Дювалю снаружи в обмен на Розу. Когда мы доберемся до Розы, то сядем на первый самолет до Лимы, а оттуда в Виргинию.

— По-моему, хороший план.

— Единственная проблема в том, что Дюваль и Фуке знают, как выглядит Ава. Даже если мы ее как-то замаскируем, у нее все равно разные глаза. Думаешь, у Пукальпы есть место, где продают цветные контактные линзы?

Мы обмениваемся недоверчивыми взглядами. Пукальпа находится в устье джунглей Амазонки. В ней продается дерьмо, связанное с джунглями. Не косметические усовершенствования, как цветные линзы.

— Тебе придется купить это дерьмо в Лиме, но может быть, мы могли бы купить парик где-нибудь…

Я смотрю на Беннито.

— Вставай.

— Ни за что, приятель. Я что, похож на цыпочку?

— Встань, — повторяю я.

Вздохнув, Беннито бросает пакет с чипсами на стол. Он встает на ноги и вытирает руки об штаны, оставляя после себя оранжевую пыль. Беннито в весе чуть меньше шести футов и имеет форму квадрата. Он не сойдет за женщину со всем макияжем в мире. Мостовым троллем, возможно. Женщиной, нет.

— Черт, — ругаюсь я, и машу ему рукой сесть.

— Слава Богу, — выдыхает он.

— Позвони Родриго и скажи, что ему нужна форма горничной. Размер десятый или около того. Может быть, двенадцатый.

Беннито кивает, и я оставляю его, чтобы он позаботился о деталях, а сам иду сказать Аве, что ей придется войти в осиное гнездо, чтобы спасти свою подругу.

Глава 29

Ава

Я действительно чертовски ненавижу этот новый план. Мне нужно войти и заменить лампу в маскировке? Они действительно очень верят в меня. Учитывая, что на сегодняшний день я самая невезучая женщина в мире, вероятно, мы должны заплатить кому-то еще, чтобы сделать это.

Но мы не можем доверять никому другому, и поэтому думаю, что это должна быть я.

Спустя несколько часов мы сидим в арендованном бунгало рядом с домом Дюваля, а я сижу на краю кровати, одетая в старомодную бледно-голубую униформу горничной. У меня грудь замотана, чтобы выглядеть плоской, и на мне парик. Я обрисовываю карандашом брови гуще и темнее, чтобы немного скрыть свое лицо.

Они даже купили мне очки для чтения, чтобы скрыть мои глаза, уродливые зеленые очки, которые выглядят так, будто принадлежат древнему нестойкому библиотекарю. У них даже есть болтающаяся золотая цепь. И ортопедическая обувь в придачу.

Это самый несексуальный наряд в мире. Или, по крайней мере, так и должно быть, за исключением того, что Раф продолжает целовать меня в губы, наблюдая за мной напряженным взглядом.

— Мне это не нравится, — говорю я ему в последний раз. — Мне страшно. Они посмотрят на меня, и все поймут.

— Детка, ты разрываешь меня на части, — бормочет Раф, гладя мне руки вверх и вниз. — Ты же знаешь, я буду рядом. Они не будут смотреть на тебя. Они не знают, что мы здесь. Никто не обращает внимания на персонал. Я обещаю. Все, что нужно сделать, это проникнуть внутрь и выключить его, — я колеблюсь, а он наклоняется и целует меня в нос. — Если бы я думал, что ты в опасности, я бы тебя не отпустил.

Я фыркаю.

— Это ложь.

Он изгибает рот в полуулыбке.

— Хорошо. Это ложь, но это единственный вариант, который у нас есть. И я знаю, что ты храбрая. Ты купалась с пираньями, помнишь?

Кивнув, я глубоко вздыхаю. На самом деле войти в бунгало, заполненное несколькими говнюками — это не самое худшее, что случилось со мной за последние несколько дней. Джунгли Амазонки были кошмаром, полным змей, ягуаров и насекомых размером с мою ладонь. А это просто бунгало отеля.

Я войду, немного попритворяюсь и выйду обратно.

Я справлюсь.

— Ты должна надеть это.

Раф кладет мне на колени пару желтых синтетических перчаток.

Он прав. У меня больное запястье фиолетово-желтое на нижней стороне, и все еще чертовски болит. С внешней стороны опухоль почти полностью исчезла, и я снова практически функциональна. Еще предстоит выяснить, был ли нанесен какой-либо непоправимый ущерб. Даже повязка на глазу Рафа исчезла. Нам лучше, так что…

Все должно быть хорошо. Все должно пройти идеально.

Но мне не везет, и я боюсь, что что-то пойдет не так. Так всегда кажется. Поэтому я киваю и наклоняюсь для последнего поцелуя, прежде чем уйти. Он сжимает меня рукой за шею сзади, убаюкивая мою голову, затем наклоняется и завладевает моим ртом. Его язык скользит по моему, пока мы не задыхаемся и не прижимаемся друг к другу, дико спариваясь ртами. Для мужчины, который тридцать пять лет избегал секса, он чертовски хорошо целуется. Либо так, либо быстро учится. Если он заржавел и вышел из практики, то заставит меня растаять в луже, когда возродит свой опытным.

И о, Боже, я действительно хочу быть рядом, чтобы увидеть это.

Я прижимаюсь к нему и неохотно прерываю поцелуй.

— Эй, Раф?

— М-м-м?

Наклонившись, он покусывает мне нижнюю губу и втягивает ее в рот.

Я борюсь со стоном. Боже, теперь он распускает руки. Мне это нравится.

— А после этого, как насчет тебя и меня? Что происходит с нами?

Это останавливает игривые поцелуи. Он отстраняется, глядя на меня. У него такой напряженный собственнический взгляд, но он отталкивает меня.

— Мы побеспокоимся об этом позже, хорошо? Давай просто закончим на сегодня.

— Боже. Тебе нужно поработать над интимными разговорчиками, детка.

У него такие блестящие губы, что я не могу удержаться, чтобы не стереть блеск большим пальцем. А потом пробую его на вкус, просто чтобы увидеть, как вспыхивают его глаза.

Потому что я такая кокетка.

Я оборачиваюсь, и Беннито наклоняется в дверях, поедая пакетик чипсов, которые я купила для Рафа.

— Вы двое будете сосаться весь день, или мы собираемся получить это шоу на дороге?

Глубоко вздохнув, я ухитряюсь улыбнуться им обоим.

— Я думаю, мы могли бы также сделать это.

Хотела бы я, чтобы мой голос звучал более уверенно. Черт, я бы хотела быть более уверенной. Перчатки свободно сидят, слава богу, и совсем не больно.

— Я буду снаружи, Ава, — говорит Раф низким настойчивым голосом, когда я направляюсь к двери. — Если попадешь в беду, просто выкрикни мое имя.

Я киваю, выскальзывая через заднюю дверь бунгало, и беру длинный маршрут вокруг, обратно в главный домик, а оттуда иду в комнату для уборки, в которой мы подкупили кого-то, чтобы нас пустили. У меня есть ключ (еще один подкуп). Взяв одну из тележек, я толкаю ее вниз по дорожке к бунгало. Мое дыхание становится коротким и хриплым, и я нахожусь примерно в десяти секундах от приступа паники. Я должна думать о том, что сказать, когда они откроют дверь, но все, о чем могу думать — это рот Рафа. Поцелуи Рафа.

Раф сказал: «Давай просто закончим сегодня».

Потому что я знаю, это абсолютно дерьмовый ответ. Это «не проси у меня обязательств прямо сейчас, детка». И это выводит меня из себя. Чувствую себя, как вчера, ответ был бы другим, и это больно. Знаю, он переживает из-за смерти Гарсии, но как он может отшить меня прямо сейчас? Было ли то, о чем я просила — надежда на будущее между нами — такой уж плохой вещью?

Неужели я такой плохой человек, что меня можно трахнуть, и больше ничего?

Несмотря на то, что я волнуюсь, прокручивая в голове слова Рафа, в тот момент, когда подъезжаю к маленькому бунгало Дюваля, я вижу Розу в окне, одетую в бикини. И напоминаю себе, почему я здесь. Почему пробиралась через Амазонку и боролась так чертовски трудно, чтобы выжить, несмотря на все против меня.

Я собираюсь спасти свою лучшую подругу.

Поэтому надеваю свои старушечьи очки для чтения, качу тележку вперед и стучу в дверь.

— Quién está ahí?^[17]— кто-то зовет через дверь. — Quién está ahí?

О, черт. Мои мысли путаются, и я пробираюсь через кучу испанского языка средней школы, выискивая правильное слово для «домашнего хозяйства». В конце концов, я останавливаюсь на слове «уборка», хотя понятия не имею, правильно это или нет.

Мой дрожащий вопрос, должно быть, кажется достаточно невинным, потому что дверь открывается, и появляется Дюваль с телефоном у уха. Он кивает мне, приглашая войти, и уходит. Через плечо он что-то кричит мне по-испански, и я улавливаю слово «cocina». Кухня. Правильно. Я киваю и веду свою тележку к маленькой кухне в задней части бунгало. У меня колотится сердце со скоростью мили в минуту, но я достаю губки и полотенца, будто это не имеет большого значения.

Когда я захожу на кухню, Фуке неторопливо уходит с бутербродом, роняя крошки на пол. Он даже не смотрит в мою сторону. Я действительно невидимка, что почти смешно. Жаль, что мое сердце бьется слишком быстро, чтобы я могла это оценить.

Кухня — это абсолютная гребаная катастрофа. Я должна была догадаться, так как Роза — моя соседка по дому, и она большая неряха. На стойке стоит блендер, и он покрыт остатками смешанных напитков. В раковине громоздятся тарелки, а на прилавках валяется разлитое барахло вместе с пустыми стаканами, салфетками, бутылками и бутылками из-под ликера. Как будто они были на вечеринке.

Вид этого наполняет меня беспомощной яростью. Пока мы с Рафом пытались выжить, они сидели в этом уютном бунгало, ели тонны еды и напитков, и строили планы, как нас вывезти? Хрен.

Я беспокоюсь о Розе. Может быть, она соглашается на все, потому что это не позволит им причинить ей боль? Это возможно, но я смотрю на блендер, дюйм того, что выглядит, как клубничный дайкири на дне. Это ее любимый коктейль.

Конечно же, она не развлекается с этими придурками. Не тогда, когда меня заставляют мулить, чтобы спасти ее жизнь? Не тогда, когда в меня стреляли, не вывихнули ли мне запястье, не сбили ли меня в самолете, не преследовали ли, не били ли по рукам и ногам, и не похитили ли меня другие члены команды?

Нет, она должна была вести себя спокойно. Мой друг никогда бы так со мной не поступил. Она бы не стала.

Поэтому я принимаюсь за уборку кухни. Япробуду здесь дольше, чем предполагала, и знаю, Раф и Беннито ждут снаружи, но что я могу сделать? Дюваль и Фуке попросили меня прибраться на кухне, и они заподозрят неладное, если я этого не сделаю. Я вытираю столы, выбрасываю мусор, очищаю блендер и наполняю посудомоечную машину. На полу беспорядок, но я бегло провожу по нему губкой, надеясь, они не заметят, что я делаю дерьмовую работу. На самом деле, меня вообще никто не замечает. Роза сидит на крыльце, Фуке в другой комнате, и слышу, как Дюваль в передней разговаривает по телефону. Я медленно достаю нож из ящика со столовым серебром и засовываю его под несколько полотенец. Чувствую себя лучше, даже если знаю, что если дело дойдет до драки на ножах, мне крышка.

Закончив с кухней, я направляюсь в одну из ванных комнат. Здесь так же мерзко, но я быстро убираю ее и иду дальше по коридору. Это спальня. Мое сердце снова учащается. Фуке там. Глубоко вздохнув, я стучу в дверь и повторяю:

— Уборка!

Через мгновение дверь открывается, и Фуке выходит с журналом.

— Спасибо, — бормочет он, направляясь на солнечный берег с Розой.

Я вкатываю свою тележку в комнату и начинаю «убирать». Сначала я хочу пойти к лампе, но мне кажется, это будет слишком очевидно, поэтому поднимаю с пола грязную одежду, складываю полотенца и стараюсь вести себя непринужденно. Когда направляюсь к кровати, я поджимаю углы, продвигаясь очень медленно к лампе.

Оглядываюсь вокруг. Никто не смотрит в мою сторону. В этом конце дома вообще никого нет. Я осторожно отсоединяю лампу и беру ее в руки. Основание легко отвинчивается, и что-то тяжелое падает мне в руку. Снова прикрепив основание, я подхожу к окну с жестким диском, осторожно опускаю его в траву и продолжаю стелить постель.

Я уже почти заканчиваю, когда входит Роза с саронгом на бедрах.

— Эй, нам нужно больше полотенец, — говорит она, и замолкает, когда я вздрагиваю. У нее глаза расширяются, а голос понижается. — Ава?

Дерьмо. Она узнала меня, несмотря на мою маскировку. Я прикладываю палец к губам, указывая на дверь.

Захлопнув ее, она бросается ко мне и крепко обнимает меня.

— О, Боже, Ава, я думала, ты умерла. Ты жива!

Слезы, которые промокают плечо моей униформы, искренние, и я обнимаю ее в ответ, с таким облегчением увидев ее. Роза выглядит красивой, как всегда, стройной, золотистой и такой красивой, что мне больно смотреть на нее.

— Тс-с-с, — тихо говорю я ей. — Мы должны держать это в секрете. Они не должны знать, что я здесь.

Она отстраняется, ее глаза потрясающе синие и влажные.

— Что? Почему?

— Долгая история, — говорю я. — Самолет упал, но мы каким-то образом выжили. Кажется, мы приземлились на дерево, — я поднимаю руку в перчатке. — Мне больно.

Она задыхается, будто наступает конец света.

— Твоя работа моделью. О, нет!

Как будто моделирование даже было у меня на уме в последнее время. Я качаю головой и крепко сжимаю ее руку.

— Хватит обо мне, Роза. Что происходит? Ты в порядке? Они причиняют тебе боль?

Если они причинили Розе боль, я хочу, чтобы Мендоза отстрелил им головы, прежде чем убьет их. Я крепко сжимаю ее руками.

У нее сходятся брови, и она выглядит довольно смущенной.

— Причинил мне боль? Почему? Луи взял меня в отпуск, так как я была напряжена, — она наклоняет голову в мою сторону. — Ава, что происходит? Почему ты убираешь нашу комнату? — девушка хмурится при моем внешнем виде. — Твое лицо выглядит ужасно. Что ты сделала со своими бровями? И…

Я отрицательно качаю головой. Роза, благослови ее Господь, самая милая душа, но она глубока, как грязная лужа.

— Меня сейчас не волнует моя внешность. Слушай, мы должны вытащить тебя отсюда.

— Вытащить меня отсюда? Почему? — она моргает, глядя на меня. — Я в отпуске, Ава. Зачем мне уходить? Луи говорит, что когда он закончит свои дела, мы будем проводить больше времени на пляже.

Неужели моя подруга лишилась чувств?

— Роза. Ты же не в отпуске. Они держат тебя в заложниках.

Она хмурит брови, а затем выражение ее лица разглаживается.

— Не надо, ты заставишь меня морщиться, и моей карьере придет конец.

— Я серьезно, Роза. Ты думаешь, я работаю на них, потому что хочу? Они сказали мне, что если я этого не сделаю, они убьют тебя.

Девушка приоткрывает полные губы.

— Но… — у нее дрожит челюсть, и я вижу, она наконец-то понимает, что что-то здесь не так. — Луи сказал мне, что платит тебе за это.

— Платит мне? — шиплю я эти слова. — Ты серьезно? Роза, он сказал мне, что если я этого не сделаю, он убьет тебя. Иначе, зачем бы мне делать что-то настолько незаконное?

— Даже не знаю, — она топает ногой в сандалии, и слезы снова наворачиваются ей на глаза. — Я ничего не знаю! Никто не говорит мне, что происходит! Почему Луи сказал, что убьет меня? Он говорит, что любит меня.

— Они пытаются уничтожить преступные организации, Роза, — мягко говорю я ей.

Боже, почему она так слепа, когда дело касается мужчин? Луи не первый неудачник, с которым она встречается, но он определенно худший.

— И люди идут за ними. И правительство тоже. Люди, которые спасли меня? Они наемники. Киллеры. И им нужна информация, которой владеет Дюваль, — я хватаю ее за руки. — Пожалуйста, Рози. Слушай меня, когда я говорю, что все очень плохо, хорошо?

Она кивает, а ее большие голубые глаза доверчивы и полны слез. Вот, в чем проблема с Розой. Она такая чертовски доверчивая, будто боится думать за себя. Даже дома я лидер.

Я поглаживаю ее по руке, пытаясь подбодрить.

— Все будет хорошо.

Я оглядываюсь на окно, из которого только что выбросила диск. Мы можем улизнуть этим путем.

— Мы выберемся отсюда, и Раф позаботится о нас, хорошо?

— Хорошо.

Она храбро шмыгает носом.

— Все будет хорошо, обещаю.

Я оглядываю комнату, а потом киваю на стул у стены.

— Давай подопри его против двери, чтобы удержать их.

Это даст нам, по крайней мере, несколько секунд.

Но Роза слишком долго отсутствует, а я слишком долго нахожусь здесь, чтобы не вызвать подозрений. В тот момент, когда я поворачиваюсь к креслу, дверь открывается.

Это Дюваль, и у него в руке пистолет.

— Никто из вас никуда не пойдет.

Твою мать. Я тут же встаю перед Розой, раскинув руки, чтобы защитить ее.

— Луи, — рыдает она. — Неужели все это правда?

Она цепляется сзади за мое платье, и ее всхлипывания переходят в полноценные рыдания.

— Отойди от нее, Роза, — тихо говорит он.

Я напрягаюсь, потому что не знаю, что собирается делать моя подруга. Мы дружим с начальной школы, но… Роза глупа, когда дело касается мужчин.

Она съеживается позади меня и кричит немного громче.

— Не-е-ет. Я думала, ты любишь меня.

Он кривит губами, даже не утруждая себя ответить, а просто щелкает пистолетом в мою сторону.

— Отойди.

Я не двигаюсь. Могу позвать Рафа, но что тогда будет со мной и Розой? Как только закричу, он выстрелит. Я вижу это по его лицу.

— Отпусти Розу, и я останусь с тобой, — говорю я.

— Вы обе доставляете слишком много хлопот, — говорит он, снова показывая на меня пистолетом. — Отойдите друг от друга.

Я смотрю, как он переводит взгляд на лампу, и подхожу ближе к нему, потому что если он поймет, что информация отсутствует, все будет плохо.

Он сужает глаза, как и я.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда я знаю, что именно? — блефую я.

— Где спрятана информация? — он щелкает предохранителем. — У тебя есть только один шанс ответить мне.

— Я ничего не знаю об этой информации, — честно отвечаю я. — Я единственная, кто мог бы влезть в костюм горничной.

Глядя в дуло пистолета, я начинаю нервничать, а Роза все время съеживается и всхлипывает. Это отвлекает меня до чертиков. Знаю, она не может остановиться, но я также не могу думать.

— Просто я трахаюсь с парнем, который меня послал. Мне не нужна ваша информация. Я просто хочу вернуть свою подругу.

— Хорошо. Дайте мне информацию прямо сейчас, и я отпущу ее, — Дюваль снова машет мне пистолетом. — Вы обе сможете уйти, если передадите информацию.

Я делаю паузу.

— Вот так просто?

— Вот так, — эхом отзывается он. — Полагаю, ты украла ее из этой комнаты.

Ну, он бы точно догадался. Я заставляю себя не смотреть на окно, чтобы не выдать, куда оно исчезло.

— Я… у меня его больше нет.

— Так я и думал, — говорит Дюваль, поднимая пистолет.

Роза кричит, натыкаясь на Дюваля. Все происходит мгновенно, что я сначала не чувствую этого. Это всего лишь тихое «пф-ф-ф-ф-ф» пистолета с глушителем и шипение воздуха, а затем у меня все плечо загорается вспышкой боли.

Этот ублюдок выстрелил в меня.

Я в шоке соскальзываю на землю, и Роза всхлипывает еще громче.

— Заткнись на*уй, — говорит Дюваль, толкая ее на землю. — Ты испортила мой выстрел.

— Ты убил мою подругу, — рыдает Роза надо мной.

После его слов я понимаю, что она спасла меня, иначе он выстрелил бы мне в сердце или в голову, но она врезалась в него, и его пуля не попала в цель. Она скользит руками по моим волосам и груди, и я понимаю, что они мокрые от липкой крови. Моя кровь. Вот, черт. Все мое плечо болит, грудь болит, и мне больно дышать.

И… я почти уверена, что сейчас упаду в обморок.

Или я умираю. Боже, надеюсь, я не умираю.

У меня руки опускаются на плечо. Все болит, и я задыхаюсь, каждый вдох посылает пронзительную боль через меня.

— Ава, — кричит Роза.

В моем затухающем видении она смотрит на Дюваля и рычит.

— Я ненавижу тебя.

— И ты мне больше не нужна, — говорит он. — Ясно, что мы держали не ту девушку, чтобы торговаться.

Он поднимает пистолет и стреляет в нее. Прямо в голову. Тело Розы отшатывается, а затем она совершенно бесшумно наваливается на меня.

И я даже не могу закричать, потому что мир становится черным.

Глава 30

Рафаэль

Безошибочный звук разряженного пистолета хватает меня за яйца и трясет. Я отталкиваю Беннито и бегу во внутренний дворик бунгало. Четверо охранников поворачиваются ко мне с поднятыми пистолетами. Вот, тебе и скрытность.

Я хватаю первого попавшегося, перерезаю ему горло и иду вперед, используя тело охранника, как щит. Дважды стучу своим «Вальтер ППК»^[18]по лбам двух других. Четвертый пригибается, и моя пуля свистит у него над головой.

Оттолкнув мертвый вес охранника в сторону, я пинаю стол и ныряю за него. Пуля четвертого охранника попадает сверху, и осколки стекла осыпаются на меня дождем.

Но я не останавливаюсь. Я перепрыгиваю через стол, стреляя в его пистолет, и в голову. Его тело дергается назад, когда я приземляюсь на него сверху. Упираясь коленями в его плечи, чтобы удержать его, я поворачиваю его голову влево и ломаю спинной мозг.

Хватаю его пистолет и поворачиваюсь на ноге, чтобы пробить дыру во французских дверях. Пуля пробивает раму, и я, не теряя времени, швыряю стул сквозь разбитое стекло. Ныряю в зазубренное отверстие, не обращая внимания на то, что острые края царапают мне руки и спину. Внутри еще трое охранников. У меня бок опален пролетевшей мимо пулей, но я успеваю откатиться в сторону за большой деревянный шкаф, прежде чем мое тело получает еще больше повреждений.

Трое охранников стреляют по шкафу, и щепки летят мне в лицо. Однако шкаф должен быть сделан из дерева толщиной в дюйм, потому что я не могу сдвинуть эту чертову штуку, но пули тоже не попадают в меня. Мое прикрытие долго не продержится.

Я наклоняюсь в сторону, дважды стреляя в поисках укрытия, чтобы оценить ситуацию. Есть обеденный стол, шесть стульев, и этот гигантский деревянный монолит. За столовой находится гостиная зона с диваном и двумя стульями по бокам от телевизора. Должно быть, двое мужчин сидят на корточках за диваном. Третий прокрался в столовую. Ему не повезло, потому что я его подстрелил.

Хруст стекла снаружи заставляет меня обернуться, но это просто Норс. Я поднимаю два пальца и мотаю головой в сторону дивана.

Он делает знак, что прикроет меня, и я бросаюсь вперед. Двое мужчин встают, когда слышат меня, но либо я, либо Норс убираем их обоих.

Передние комнаты совершенно пусты.

Среди тел нет ни Фуке, ни Дюваля.

Я поворачиваюсь к Норсу, указывая пистолетом на закрытую дверь спальни. Там вообще нет никаких звуков. Тишина зловещая. Норс встает слева, когда я пинком открываю дверь.

Дюваль запихивает вещи в сумку, стоящую на краю кровати. Он поднимает пистолет в нашу сторону, но Норс стреляет ему в плечо, прежде чем Дюваль успевает нажать на курок. Дюваль получает два выстрела. Я ныряю на пол, проскальзывая по поверхности. Поднявшись на колено, я стреляю еще дважды в живот. Пистолет выпадает из руки Дюваля, и он сползает по стене, оставляя за собой скользкий кровавый след. Его мертвый взгляд смотрит на меня.

В ногах кровати лежит худая светловолосая женщина, склонившаяся над другим телом — Ава!

Черт.

Здесь так много крови. Это река, окрашивающая бамбуковый пол и стекающая от двух тел.

Я пробираюсь вперед, поднимаю Розу и кладу ее на кровать. Подходит Норс.

— Мертва, — говорит он, но я едва слышу его.

У Авы глаза закрыты, но трепещут, а грудь слегка вздымается и опускается. Она жива. От облегчения у меня кружится голова, и я крепче прижимаю ее к себе. Она всхлипывает с явным звуком боли.

— Ава. Что он с тобой сделал?

Желание снова убить Дюваля чуть не ставит меня на ноги, но сейчас я нужен Аве. Кровь впитывается в ее униформу, делая синее платье почти черным. Я не знаю, что от нее, а что от Розы. Когда перекатываю ее на спину, девушка кричит от боли, и я вижу, что она сжимает свое плечо.

— Это единственное место, куда ее ранили? — спрашивает Норс, стоя на коленях рядом со мной.

Я отрицательно качаю головой. Он берет с кровати подушку и прижимает ее к ране. Ава кричит от давления. Трясущимися руками я провожу ими по ее телу, но не вижу никаких других входных или выходных ран.

— Думаю, это все, — говорю я, отталкивая большого блондина в сторону. — Посмотри, нет ли в ванной аптечки.

— Перестань делать мне больно, — кричит Ава.

— Прости меня, детка. Мы должны остановить кровотечение. Ты потеряла много крови.

Шаги за моей спиной заставляют меня обернуться, но это всего лишь Норс. Он бросает мне в руки аптечку.

— Не так уж много там для нее.

Он прав. Есть несколько бинтов, лента и бутылка местной антибактериальной мази, но Аве понадобится больше ухода, особенно, если она хочет использовать свою руку в будущем.

— Самолет был нанят?

— Да, есть один в аэропорту.

— Тогда давай убираться отсюда к чертовой матери. Соберите всех до единого. Найди нам несколько машин и поехали.

Норс бросается прочь. С помощью аптечки я могу только очистить рану и перевязать ее. Я бормочу бессмысленные слова, пока она дергается, стонет и плачет под моим присмотром. Мне нужен гребаный укол морфия для нее.

— Прости меня, детка. Боль скоро пройдет. Я обещаю. Мы отвезем тебя в безопасное место и позаботимся о тебе.

Ее дыхание становится все более поверхностным, а кожа приобретает уродливый синий оттенок.

«Слишком большая потеря крови», — говорит мне мой панический разум.

Это результат проклятия. Я убиваю тех, кого люблю. Сколько бы людей ни пытался спасти, я все равно несу смерть, убиваю жизни. Страх заставляет меня говорить на родном языке моей матери. Я умоляю ее остаться со мной. Я ругаю ее за то, что она пытается уйти от меня.

— Ты — моя жизнь, — говорю я ей, — моя единственная настоящая любовь. Если ты умрешь, то и я умру. Не умирай.

— Да, не умирай, — огрызается Беннито у меня за спиной. — Нам очень нужен этот старик рядом.

Я даже не смотрю на него за его дерзость, потому что слишком занят, удерживая ее от объятий смерти.

Девушка снова стонет, взволнованная и страдающая.

— У вас есть укол морфия? — спрашиваю я, стараясь не проявлять нетерпения.

Ава страдает, и им нужно, бл*дь, поторопиться.

Беннито шаркает ко мне.

— Да, у нас есть пять уколов в скаутском рюкзаке Гарсии.

Услышав его имя, мне словно стрелой пронзает сердце. Я потерял его, но не могу потерять Аву.

Я откусываю пластиковый защитный колпачок и вонзаю шприц ей в руку. Она кричит от внезапной боли. Беннито вздрагивает, и я прикусываю язык, чтобы не расплакаться.

Судя по прошлому опыту, укол морфия даст ей максимум пару часов облегчения.

— В самолете есть еще припасы?

— Думаю, да. Гарсия все устроил.

Конечно, он знал. Как я буду действовать, когда его не станет, я не знаю. Я беру Аву на руки.

— Пошли отсюда. Мы можем быть в Майами меньше, чем через восемь часов. Каков статус других покупателей?

Прежде чем Беннито успевает ответить, появляется Норс, а за ним Родриго. У них обоих на спинах рюкзаки.

— Мы должны эвакуироваться, как можно скорее, — сообщает мне Норс. — Стрельба привлекла внимание. Если они узнают, что Дюваль мертв, они заберут информацию силой.

Я скрываю свою тоску и беспокойство по поводу состояния Авы. Ни то, ни другое не поможет ей сейчас. Положив ее на обеденный стол, я снимаю с нее униформу уборщицы. Норс протягивает мне сарафан. Беннито помогает нам одеть Аву.

— Если мы пронесем ее через вестибюль, это привлечет слишком много внимания. С другой стороны кладбища проходит главная дорога. Я понесу Аву через кладбище. Мы встретимся с тобой в конце. Аэропорт находится всего в нескольких кварталах от отеля.

— А что ты скажешь, если люди начнут задавать вопросы? — говорит Беннито.

— Солнечный удар. Иди и вложи пистолет в руку Дюваля. Если курорт хочет скрыть это, они могут назвать это убийство — самоубийством.

Ава всхлипывает, когда я поднимаю ее на руки. Звук разрывает мне сердце. Собравшись с духом, я киваю, давая понять, что готов.

— Ты все достал, Беннито?

— Да, настоящий приемник был под окном, и я вставил его обратно в лампу. Это может задержать покупателей.

— Хорошо.

Я пускаюсь в легкую пробежку, стараясь прижать ее к груди, как можно крепче, но каждый шаг приносит ей боль. Ее стоны и слезы, которые текут по лицу, хуже, чем любая ножевая рана или пуля, которую я когда-либо терпел. Я шепотом подбадриваю ее.

— После этого ты сможешь пережить все — землетрясения, торнадо, что угодно. Тебя бросили в огонь и отполировали до самой острой, самой крепкой стали.

Она не отвечает связно, и наконец, на полпути теряет сознание. Вознеся молитву к небу, я возношу благодарность за то, что не выдержал еще одного шага ее мучительных звуков.

Я потерял людей, которые мне небезразличны, и смерть Гарсии оставила в моем сердце дыру, которая никогда не заживет. Но Ава другая. Ее потеря будет концом для меня.

Была одна пожилая пара, которая пришла в фавелы «Слезы Господа» много лет назад. Он был стар, а его жена умирала. Он хотел облегчить ее страдания. Он знал, и она тоже, что надежды на выздоровление нет, но они искали только паллиативные лекарства, чтобы ее смерть была легкой.

Он был совершенно здоров, но в ту ночь, когда она умерла, он лежал рядом с ней, держа ее за руку, и его сердце ушло вместе с ней. Мы нашли их на следующее утро, прижатыми друг к другу, переходящими в следующую жизнь единственным способом, которым они хотели.

Подозреваю, именно так поступлю я, если она умрет. Мое сердце будет принадлежать ей. Но она не умрет. Огнестрельное ранение в плечо, которое прошло насквозь, не убьет ее. Инфекция и осложнения от ран убьют ее, но не сам выстрел. У нас на острове есть небольшая больница. Люди, которые вовлечены в опасные дела, должны знать, как восстановиться, не предупреждая власти. Мы полетим в Майами, заправимся, а потом на остров — будем там через десять часов. Я могу продержать ее в живых десять часов.

Мы бежим мимо маленьких бетонных алтарей и гранитных надгробий. Некоторые участки хорошо ухожены, а другие изношены и покрыты сорняками и грязью. Ее голова покоится на моем плече, когда я быстро иду по кладбищу.

Смерть не заберет нас сегодня.

Неясное движение слева заставляет меня упасть на колени. Фуке. Я отпускаю свою драгоценность и сажусь перед ней на корточки. Я зашел так далеко не для того, чтобы умереть от рук этого человека.

Я бросаюсь на него прежде, чем он успевает выстрелить. Его первая пуля попадает в землю, а следующая отскакивает от гранитного надгробия. Неудивительно, что он использует кулаки. Он чертовски плохой стрелок. Я врезаюсь в него, опрокидывая на землю. Ему удается удержать пистолет, который он безрезультатно толкает мне в спину. Я толкаю его коленом в плечо и бью мясистым кулаком в лицо. А потом еще и еще, пока он не впадает в кому подо мной. Поднимаю выпавший из его рук пистолет и стреляю ему в голову и сердце. Я не оставлю никого, кто может прийти за нами.

Подбежав к Аве, я снова поднимаю ее на руки.

— Джип совсем рядом. У нас все получится, — говорю я ей.

У меня болят руки, а ноги, словно желе, но я иду вперед. Норс съезжает на джипе с дороги и встречает нас на полпути.

— Что с тобой случилось? — спрашивает он, помогая мне сесть на заднее сиденье.

Беннито отодвигается, освобождая место.

— Фуке.

Я поднимаю Аву, и Беннито протягивает руку, чтобы помочь мне устроить ее.

— Мне нужно возвращаться?

— Нет, он мертв.

Я закрываю дверь, показывая вперед.

— Поехали отсюда.

За короткое время мы добираемся до международного аэропорта имени капитана Дэвида Абензура Ренгифо. Снаружи патрулируют охранники с полуавтоматическим оружием за спиной. С нас не льет кровь, но мы не выглядим респектабельными. Я избит. У Авы забинтовано плечо, она приходит в сознание и выходит из него.

— У меня есть доза адреналина, — предлагает Беннито.

— Это слишком опасно. Ей придется попытаться идти пешком.

Я поддерживаю Аву.

— Детка, мне нужно, чтобы ты прошла через терминал. Это очень короткая поездка. Я буду с одной стороны, а Беннито — с другой. Все, что ты должна сделать, это просто передвигать ногами.

— Я не могу этого сделать, — хнычет она. — Слишком сильная боль.

Даже Беннито вздрагивает от этого мучительного звука.

— Знаю, детка, знаю. Но мы должны вытащить тебя отсюда. Мы почти дома, там безопасно. Тебе просто нужно оставаться в вертикальном положении несколько метров. Я знаю, что ты можешь это сделать. Я знаю это.

Она поворачивает голову набок и смотрит в окно. Понятия не имею, видит ли она приземистое здание из стекла и металла, или это просто туман боли.

— Я могу попробовать, — наконец, говорит она.

— Это моя девочка, — при этих словах все выходят из джипа, и мы направляемся к выходу.

Охранник смотрит в нашу сторону. Я вижу, что мужчины колеблются, но пауза означает вину.

— Иди, — резко приказываю я, и все снова начинают двигаться.

Охранник делает еще один шаг, потом еще один.

Мы продолжаем двигаться.

Он делает еще один шаг, и я вижу, как Норс лезет в свою свободную нейлоновую куртку.

— Коллега, — кричит другой охранник.

Мужчина колеблется, но мы продолжаем идти вперед. Когда его друг снова зовет его, он бросает на нас последний взгляд и отворачивается.

Мы вздыхаем с облегчением, и никто нас не останавливает.

— Неужели я умру? — всхлипывает она, прижимая руку к ране, будто прикоснувшись к ней, она может прогнать боль.

— Конечно, нет.

Я убираю ее руку и сжимаю в своей руке. Не хочу, чтобы ей было еще больнее, даже от собственного прикосновения.

— Никто больше не причинит тебе вреда.

— Куда ты меня ведешь? Мне некуда идти. Розы больше нет, — ее голос охрип от сдерживаемых слез, но она не позволяет им пролиться и привлечь к нам ненужное внимание.

— Мой остров. Помнишь, я тебе о нем рассказывал.

Она кивает.

— Где нет ни слез, ни боли?

— Совершенно верно. У меня там есть люди, которые вылечат тебя.

— А как же Роза? Ты похоронил ее? Она не должна оставаться здесь совсем одна.

— Она не одна, — говорю я ей. — Ты была с ней, когда она умерла. Ее лучшая подруга. Это что-то значит.

— Она не знала, во что ввязывается, — говорит Ава, и ее глаза умоляют о понимании.

— Конечно, она не знала.

Ава задыхается, и пот выступает на ее бледном лбу. Я крепче обхватываю ее за талию.

— Почему мне так больно, когда я дышу? Ты уверен, что я не умираю? Ты ведь не станешь лгать об этом, правда?

— Никогда. Ты ранена в плечо рядом с легким. Когда ты дышишь, оно давит на мышцы, сухожилия и нервы рядом с твоим сердцем.

Объяснение, кажется, успокаивает ее.

— Я веду себя, как огромный ребенок, не так ли? Тебя ударили ножом, а ты ничего не сказал.

— Это другое, — говорю я ей.

Она сонно кивает.

— Я стала моделью из-за Розы. Я не была достаточно хороша, чтобы быть на обложке любого журнала или ходить по подиуму.

— Тогда эти люди не знают, что делают, потому что ты красивее тех, кого я видел на обложке журналов.

Она слабо улыбается мне.

— Модели бывают разной красоты. Они должны иметь углы и плоскости, которые хорошо смотрятся под светом и макияжем. Они необычны и поражают воображение. Как Роза. Это другой вид красоты, — ее дыхание становится очень тяжелым. — Роза устроила меня на работу моделью, — повторяет она.

Поверх ее головы Беннито бросает на меня обеспокоенный взгляд. Ава начинает немного бредить. Она теряется в своем прошлом. Может быть, это боль, возможно, это горе, но у нее двигаются ноги, и мы почти там. Я вижу перед собой отдельную гостиную.

— Будь сильной ради Розы, — говорю я ей. — Разум может питать нас чудесным образом.

Вот, почему я все еще жив. Я отказывался умирать, сколько бы раз жнец ни стоял у моих ног, размахивая косой. Возможно, он уже здесь. Ава может встретиться с ним, но я позволю ему забрать ее.

Красивое лицо Авы искажается болью.

— У тебя все получится. Расскажи мне еще о Розе, — приказываю я.

Ава кусает губы, но кивает. Настолько сильная. Такая храбрая.

— Роза хотела стать моделью, а дома у меня никого не было, поэтому, когда она переехала в Нью-Йорк, я поехала с ней. Она отвела меня в модельное агентство, но я не подходила внешностью. Слишком… большая.

Она смотрит на свою великолепную фигуру. Дурацкое модельное агентство.

— Но Роза продолжала брать меня с собой, пока однажды я не пошла в ванную, когда Роза была на работе, и мыла руки, а женщина рядом со мной не могла перестать смотреть на них. Когда я подошла, чтобы положить их под сушилку, она остановила меня, достала носовой платок и начала вытирать мои руки. Это было самое странное. Думала, у нее может быть фетиш, и она хочет, чтобы я подрочила ей в ванной, но она сказала мне, что у меня были самые красивые руки, и спросила, занималась ли я моделированием в прошлом. Я подписала контракт с агентством, и с помощью Розы я стала работать по всему миру, используя свои руки.

Она поднимает их, и мы все смотрим на них. Они элегантны. У нее длинные пальцы и тонкие ладони. Там, где у большинства людей морщинистые костяшки пальцев, у нее гладкие и идеальные, но ее некогда незапятнанные руки теперь в царапинах. От открытых ран осталось несколько струпьев, а ногтевые ложа разорваны. Ее правая рука фиолетово-зеленая.

— Что же мне теперь делать? — спрашивает она, и на этот раз ее боль — от тоски и отчаяния, а не от плеча. — Я совсем одна.

— Нет, — более резко отвечаю я, чем намереваюсь. — Ты не одна, и никогда больше не будешь одна.

Каждый ее шаг в сторону зала ожидания становится все более болезненным, и когда она начинает всхлипывать, я понимаю, что не могу заставить ее пройти еще один дюйм. Подхватив ее на руки, я прохожу в гостиную.

— Сэр, какие-то проблемы?

— Нет, подруга смертельно боится летать. Она слишком много выпила, чтобы пережить полет. Нам просто нужно подняться в воздух.

— Очень хорошо.

Он вопросительно смотрит на нас, но не останавливает. Норс регистрируется и уходит, чтобы предупредить пилота.

Мы одеты не так, как все остальные. Есть, по крайней мере, пять групп — три из которых являются бизнесменами, и две, которые кажутся путешественниками. Бизнесмены смотрят на нас с подозрением, и я задаюсь вопросом, не является ли кто-нибудь из этих людей покупателем Дюваля.

Я сажусь в кресло в углу, а Беннито бежит за водой для Авы. Родриго встает, и кажется, смотрит в окно, но знаю, он наблюдает за пассажирами в отражении.

Прежде чем начнутся неприятности, появляется Норс.

— Мы готовы.

По бледному лицу Авы я могу сказать, что перспектива встать со своего места, и пройти по асфальту пугает. Я подхватываю ее на руки и выхожу, не заботясь о том, что могут подумать другие пассажиры. Наш самолет взлетит, несмотря ни на что. Мы выходим из салона и выходим на влажный полуденный воздух, поднимаясь по лестнице в самолет.

— Такой богатый, что у тебя есть свой самолет, — шутит она, когда я усаживаю ее в кресло.

К черту федеральные правила, касающиеся воздушного движения. Я протягиваю руку к ней и нажимаю кнопки, которые откидывают сиденье на спинку, а затем накрываю ее всеми одеялами, которые мы можем найти.

— Нет, просто арендую его.

Я поворачиваюсь к Норсу.

— Капельницы есть?

— Сейчас сделаем.

Он связывает две веревки и вешает их рядом с сиденьем.

— Одна капельница с морфием, а другая — с антибиотиком.

Через пару минут капельницы закачивают в нее жидкость, а к сердцу и пальцу прикреплены провода, чтобы следить за ее жизненными показателями.

— Мы потратили все наши деньги, чтобы купить остров. Теперь должны пойти и достать еще немного, — говорю я ей.

— Так вот в чем дело?

— Отчасти. У них есть один из наших. Как будто они держали Розу для тебя.

— Вы не знаете, жив ли он еще?

— Да, люди, на которых мы работаем, не убьют его. Он слишком ценный актив. Они потратили много денег, чтобы сделать его таким, какой он есть сегодня.

У нее опускаются глаза, когда морфий начинает действовать.

— Поспи немного. Твое тело нуждается в этом. Мы поговорим, когда тебе станет лучше.

Она едва заметно кивает. Чувствую под собой гул двигателей, когда самолет начинает двигаться.

— Норс, ты следишь за каналами, и Беннито, я хочу, чтобы ты начал взламывать USB-накопитель. Нам нужно знать, что там происходит.

Я сажусь напротив Авы и кладу руку ей на плечо. Мне нужен контакт, даже если она этого не сделает.

— Что мы будем с ней делать, когда ей станет лучше? — спрашивает Норс.

— Я пересеку этот мост, когда доберусь до него.

Девушка, которая живет высоко летящей жизнью модели, даже модели рук, не будет заинтересована в том, чтобы спрятаться на моем маленьком острове, независимо от того, насколько это идиллически. И у нас нет денег, чтобы арендовать самолет, чтобы лететь в Майами каждый раз, когда у нее есть идея для какой-то общественной жизни. Но есть много времени, чтобы подумать о будущем. А сейчас мне нужно поспать. Заставляя себя отдыхать, я даже не осознаю, что мы в Майами, пока самолет не касается земли.

Ава все еще спит, когда я сажусь.

— Мне нужно, чтобы ты подошел и посмотрел на это, — говорит Беннито, как только замечает, что я проснулся.

Тон его голоса беспокоит меня, и я не уверен, то ли это резкий блеск салона самолета, то ли он действительно потерял весь цвет лица, но он выглядит дерьмово.

— Плохие новости, да?

— В общем, самое худшее.

Он поворачивает экран так, чтобы я мог на него посмотреть. Норс и Родриго толпятся позади меня.

Электронные письма и телефонные разговоры, которые были записаны и расшифрованы, не являются обычными. Информация на экране Беннито — это коллекция имен и глав государств. Не только из США, но и отовсюду. Информация показывает, что за последние десять лет правительства платили различным повстанческим группам, чтобы убить политических соперников, шпионов и то, что я предполагаю, неудобные любовники по женским именам в списке. Это хит-лист. Грязный, всемирный список хитов.

— Мне бы хотелось, чтобы ты не был так хорош в шифровании, как сейчас, — говорю я Беннито.

— Черт, я знаю. Но это была детская игра. Кодер и пятиклассник мог бы взломать.

Беннито тычет пальцем в экран.

— Должно быть, Дюваль считал себя непобедимым. Но почему? — рассуждает Норс.

— Глуп, так же глупо и делает. Он француз, а у них всегда есть склонность к драматизму.

Беннито поднимает приемник.

— Мы хотим сохранить его копию?

— Нет. Если станет известно, что у нас есть копия, мы станем мишенями. Единственный способ остаться в безопасности — это убедиться, что люди боятся нас. Но мы не можем допустить, чтобы они постоянно стучали в нашу дверь, пытаясь убить нас, потому что мы слишком много знаем.

Я беру приемник и кладу его в маленькую нейлоновую сумку, в которой лежат флешки.

Все вздыхают с облегчением, что я беру на себя ответственность. Это бомба замедленного действия, и думаю, если бы я открыл аварийный люк и выбросил информацию из самолета, они были бы так же счастливы. Я ненавижу шпионские игры. Одно дело убить человека. Многих людей нужно убить. Конечно, я не возражаю защищать их, пытаясь сохранить людям жизнь. Но с такими секретами, как эти? Всегда есть кто-то, кто готов убить, чтобы заполучить их, и убедиться, что они никогда не увидят дневного света. Такая информация может только навредить нам.

«Но это также может защитить тебя», — шепчет голос у меня в голове.

Когда пилот возвращается, чтобы сообщить, что заправка закончена, мы все вздыхаем с облегчением.

— Выкладывайте карты, ребята, мы почти дома, — говорю я, снова поворачиваясь к все еще отдыхающей Аве.

Даже когда она спит, я начинаю рассказывать ей обо всем, что она может ожидать. Пальмы, свежие фрукты, которые мы посадили, ветряная мельница, которую мы установили, чтобы использовать чистую энергию. Я говорю ей, что на острове полно одиноких мужчин, и если бы у нее было много модельных подруг, мы могли бы устроить чью-то любовь. Норс фыркает, но возражений не высказывает.

Легкая улыбка касается ее губ, будто она чувствует, даже в своем бессознательном состоянии, что настроение улучшается.

Глава 31

Ава

Мне снятся разные путаные сны. Знаю, что сны, но это не имеет значения, потому что мой мозг настроен оставаться в них.

Роза держит меня за руку, и мы сидим на пляже, зарывшись пальцами ног в песок.

— Я встретила парня, — говорит она мне.

— Я тоже, — говорю я, и она прижимается пальцами к моим. — Он потрясающий. Самый замечательный парень, которого когда-либо встречала.

— Каким образом? — спрашивает она. — Что же он делает такого замечательного?

— Он заботливый, добрый, забавный, сексуальный, и у него большой член.

— Большой член очень важен.

— Но то же самое относится и к доброте. И он так хорошо ко мне относится. Лучше, чем со мной когда-либо обращались.

Я думаю о Рафе, и о том, как он прикасается ко мне, словно я золотая. И затем добавляю.

— Он дает мне хорошие оргазмы. Это очень важно.

— Это важно, — торжественно произносит Роза. — Ты должна выйти за него замуж.

Я громко и дико смеюсь, видимо в моем сне у меня сумасшедший смех.

— Он не хочет жениться на мне, и даже не думает, что мы должны заниматься сексом.

Мне становится грустно, и я начинаю плакать. Я люблю Рафа, а он меня не хочет.

— Все должны заниматься сексом, — мечтательно произносит Роза. — Это то, как мы сближаемся.

— Иногда мне кажется, что он не хочет сближаться со мной.

Я с несчастным видом смотрю на океан. Вдалеке гигантский динозавр — нет, Годзилла — топает мимо, двигаясь по волнам.

— Вот, он идет.

— Это твой парень?

— Да.

— Он кажется милым, — говорит Роза, снова сжимая мне руку. — Парень, с которым я познакомилась, не такой уж хороший.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я ее, потому что мне неприятно слышать, как она это говорит.

У нее глаза наполняются слезами, и она выглядит такой грустной.

— О, Ава, — говорит она, слегка пожимая мне руку. — Ава. Ава. Ава. Просыпайся. Я всегда делала то, что хотела.

А потом она уходит, уходит в воду, а Годзилла отдаляется все больше и больше. Все покидают меня, и я плачу еще сильнее. У меня продолжает дрожать рука.

— Ава. Ава, детка.

У меня снова дрожит рука, и я смотрю, чтобы увидеть, как краб схватил ее, и снова встряхиваю ее.

— Проснись, — говорит мне краб, и в нем слышится голос Рафа.

Я распахиваю глаза и медленно моргаю. В комнате темно, а кровать подо мной мягкая. Там есть с одной стороны окно и мини-жалюзи, и солнечный свет проникает через них. Кто-то держит мою руку на краю кровати. Повернувшись, я вижу великолепное лицо Рафа и облизываю губы.

— Эй.

— Тебе приснился кошмар, детка, — говорит он, сжимая мне руку. — Прости, что разбудил тебя, но ты плакала.

— Ты уходил от меня, — бормочу я, все еще чувствуя слабость. — Все меня бросают.

— Это все морфий. Тебе просто снятся сумасшедшие сны.

— Не оставляй меня тоже, — говорю я ему.

— Не буду, детка. Ты моя.

— Мне это нравится, — сонно говорю я ему. — А теперь я возвращаюсь ко сну.

Он тихо хихикает.

— Ладно, Ава. Я сейчас приду.

Он снова сжимает мне руку, и я теряю сознание. 

 Проснувшись через некоторое время, понимаю, мне нужно пописать, но мое плечо убивает меня, а во рту как будто пустыня. Раф дремлет в своем кресле, прислонившись головой к моей ноге и держась за мою руку. Его темные кудри повсюду, лицо небрито, и похоже, он не отходил от моей постели. Мне открывается хороший вид на него, и я просто смотрю со вздохом удовольствия. Я могла бы смотреть на него вечно.

Но мой мочевой пузырь настаивает на обратном. Я сжимаю его руку, чтобы разбудить, и мужчина вскакивает на ноги, резко выпрямляясь.

— Привет, — тихо говорю я.

У него теплеет взгляд, глядя на меня.

— Привет, детка.

У меня мурашки бегут по коже от того, как он произносит это случайное прозвище.

— Мне нужно воспользоваться ванной комнатой.

Раф помогает мне встать с кровати, и я отмахиваюсь от него, чтобы он ушел, и занимаюсь своими делами, а когда выхожу из ванной, он настаивает, чтобы я вернулась в постель. Да, чувствую себя хорошо, просто я уставшая и слабая. Ну, это и мое плечо — дерьмо. Не могу расслабиться. Что-то не так.

— Где мы находимся?

— Мой остров. «Слезы Господа».

Он подходит ко мне, аккуратно укладывая одеяло вокруг меня.

— Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово, — говорю я ему.

Словно ощутив мою жажду, он берет с тумбочки кувшин, наливает мне стакан воды и подносит ко рту. Я тянусь за ним, но замечаю, что мое больное запястье обмотано бинтом, а на мизинец наложена шина. Он помогает мне выпить, и я снова ложусь на подушки, чувствуя слабость. У меня в голове проносятся воспоминания о Дювале и Розе.

— Наверное, я все испортила, да?

Я стараюсь говорить об этом небрежно, но к моему ужасу, на глаза наворачиваются слезы.

— О, детка, нет, — бормочет Раф, прикасаясь к моей здоровой руке.

Он поглаживает и потирает мне руку, лаская меня. Просто трогает меня везде, где только может.

— Ты отлично справилась. Все просто пошло не так. Такое бывает.

Все пошло не так, и теперь Роза мертва. Я прошла через ад, чтобы попытаться спасти ее. Рисковала своей жизнью ради нее, и все это время она понятия не имела, что я в опасности. Она по-настоящему рисковала только тогда, когда я появилась. Помню ее крик, и то, как она упала на меня, когда Дюваль выстрелил в нее.

— Я не смогла спасти ее, — шепчу я, сморщив лицо, и начинаю всхлипывать.

— Я знаю, детка, знаю.

Он садится на кровать, нежно прижимая меня к себе.

Конечно, он знает. Его лучший друг тоже умер. Я прижимаюсь к нему и плачу. Я уродливая плакса, и рыдаю у него на груди, как мне кажется, целую вечность, смачивая ее жалкими слезами, соплями и несчастьем.

Я убила свою подругу. Позволила ей умереть.

— Ты не могла защитить ее, детка. Она выбрала свой путь.

Он поглаживает меня по спине, успокаивая.

— Ты сделала все, что смогла. Мы сделали все возможное. Иногда этого просто недостаточно.

В его голосе тоже слышится боль, и я знаю, он чувствует то же, что и я. Он думает о Гарсие, даже когда я плачу о Розе. В конце концов, мои рыдания превращаются в икоту, и Раф прижимает меня к груди, укачивая и успокаивая.

С ним чувствую себя в безопасности. Я никогда не хочу покидать его объятия. Никогда.

 Снова заснув в объятиях Рафа, я просыпаюсь поздно ночью. Они перестали давать мне морфий и переключили на какой-то сверхпрочный тайленол, что означает, я страдаю и капризничаю, но по крайней мере, мне не снятся странные сны. Раф настаивает, чтобы я оставалась в постели, и кормит меня супом с ложечки, как будто я инвалид. Я разрываюсь между мыслью, что это мило, и желанием выбить ложку из его рук.

Но после ужина он забирается ко мне в постель, и мы обнимаемся, а я все прощаю. Он скользит рукой по моим волосам и моей руке, и мы не разговариваем. Просто касаемся друг друга и наслаждаемся. Он держит меня в идеальном месте, прижав к своему подбородку, и если от этого мое раненое плечо немного болит, мне все равно.

В конце концов, однако, жизнь меняется. Так всегда бывает.

— Я должен ехать в Вирджинию, — тихо говорит мне Раф. — Чтобы доставить информацию и вернуть моего человека.

Я знала, что это произойдет, но все еще цеплялась за Рафа, несчастная при мысли о том, что он покинет меня.

— Когда?

Он колеблется.

— Скоро. Сначала я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Это значит, скорее всего, он опоздал, и все нервничают. У меня желудок сжимается от беспокойства.

— Что теперь будет?

Раф молчит. Он молчит так долго, что у меня снова наворачиваются слезы. В последнее время я просто плаксивый рыдающий бардак. Хотя знаю, он пытается придумать лучший способ избавиться от меня. Я вспоминаю его слова перед тем, как войти в бунгало: «Давай просто закончим сегодня».

Ну, этот день закончился, и мы вышли на другую сторону. Немного пользы от модели рук с уродливыми руками. Я утыкаюсь лицом в его шею, снова начиная плакать.

— Я знаю, — говорит он, снова поглаживая мою руку. — Беннито… он отвезет тебя домой. Просто дай ему знать, когда будешь готова, и он зафрахтует для тебя самолет, хорошо?

— Конечно, — дрожащим голосом говорю я.

— Здесь не место для тебя, Ава.

Похоже, он отчаянно хочет, чтобы я поняла.

— Остров не похож на жизнь в городе. Через месяц тебе станет скучно.

— Нет, все в порядке, — говорю я ему, пытаясь сморгнуть слезы.

Я знаю, что он говорит.Там нет места для тебя рядом со мной. Мы много раз расставались, но мне никогда не было так больно, как когда Раф отталкивает меня.

Думала, он любит меня так же, как и я его.

Я думаю, просто снова стала доверчивой. Думала, смогу спасти подругу. Думала, смогу достать парня.

Оказывается, я ничего не понимаю. 

 В тот же вечер Раф уходит, и наш поцелуй на прощание, кажется, длится целый час. Он властно прижимается своим ртом к моему, пожирая, и наполняет меня болезненной печалью, зная, что это будет наш последний поцелуй. Когда, наконец, он нежно целует меня в нос и уходит, на этот раз навсегда, я держу его за руку, пока он не выходит из комнаты. Потом сворачиваюсь калачиком в своей жалкой постели и плачу навзрыд.

На следующее утро глаза стали опухшими и зудящими, но меня никогда не ценили за них. Я заставляю себя встать с кровати и принять душ. У меня несколько швов на плече и спине. Рана выглядит не так ужасно, как ощущается. Вся в синяках. Я тщательно умываюсь, что напоминает мне о Рафе и обтирании губкой, и снова начинаю плакать.

Надев старую рубашку и шорты-карго, которые мне слишком велики, я выглядываю из окна своей комнаты. С тех пор, как я попала на остров, нигде не была. Номер, в котором я нахожусь, выглядит как гостиничный, и у меня есть вид на пляж, который не слишком далеко. Он великолепен, и мне хочется увидеть его перед отъездом. Думаю, что уже могу.

Беннито останавливает меня, предлагая несколько ломтиков что-то похожего на банановый хлеб.

— Банановая кукушка, — с усмешкой говорит он мне. — Мы больше не в Бразилии, но все еще едим, как мы любим.

Он протягивает мне чашку чего-то под названием «пингадо», который на вкус похож на молочный латте. Проглотив еду, я сажусь с ним в маленькой кухоньке.

— Что это за место? — спрашиваю я его.

— Это старый отель. Когда-то это было прикрытием для торговцев оружием, но теперь мы просто используем его в качестве базы и позволяем людям открывать здесь лавки, пока они не смогут построить дом для себя на острове.

Я киваю, не особо заботясь. Больше я не увижу Рафа, так что это не имеет значения.

— Я хочу пойти на пляж.

— Ты уверена? — нахмурив брови, он скрещивает руки на груди. — Раф говорит, что ты все еще слаба.

Я отряхиваю рукав здоровой рукой, убирая крошки.

— Рафа здесь нет, и я хочу увидеть океан, прежде чем уеду.

— Вполне справедливо, просто дай мне знать.

Кивнув, я выхожу из кухни и направляюсь к океану вдалеке. Знаю, он все еще наблюдает за мной — и вероятно, доложит об этом Рафу, но мне все равно.

Я помню океан из моего сна с Розой, и мне нужно посидеть на песке и подумать.

Мне требуется целая вечность, чтобы преодолеть пару сотен ярдов до берега, и когда подхожу к берегу океана, я уже изнемогаю. Пошатываясь, добираюсь до песка и сажусь на край волны. Я прижимаю гипс к груди, чтобы он не промокал, и смотрю на океан, пока вода движется по моим ногам.

Роза ушла.

Думаю о возвращении в Нью-Йорк и о нашей квартире. Наши друзья, которые больше ее друзья, чем мои. Наша работа, которая больше ее работа, чем моя. Я растопыриваю пальцы, глядя на свои руки. Они выглядят, как из ада. Есть укусы насекомых и темно-красные пятна от ожогов. Моя кожа покрыта царапинами, а ногти ободраны и все еще покрыты кольцами грязи. Мой мизинец в шине, а запястье в гипсе. Ручное моделирование — сомнительная работа, и в течение долгого времени она мне не светит. Я не такой реактивный сеттер, как Роза. Она отправлялась в Париж и Милан, чтобы прогуляться по подиуму. Я бы пошла в штаб-квартиру телевидения и держала ботинок в течение шести часов.

Я потерялась. Не только потому, что Роза ушла, а мои руки — дерьмо. Я потерялась без Рафа. Мне нужно, чтобы он сказал мне, что все будет хорошо, и поцелуем прогнал все мои тревоги. Кажется, это одна из причин, почему я думала, что мы были так хороши друг для друга. Уверена во всех отношениях, что это не так, и он берет на себя ответственность там, где я сомневаюсь.

Я хочу, чтобы он увидел, что мы принадлежим друг другу.

У меня снова текут глупые слезы, я вытираю глаза и стону, потому что в них попадает соленая вода. Схватившись за край рубашки, я вытираю свои жгучие глаза и мысленно ругаюсь.

Когда я поднимаю глаза, ко мне по пляжу спускается женщина.

Думаю о том, чтобы встать и уйти, но я так устала. Просто хочу посидеть здесь еще немного и позволить воде расслабить меня. Поэтому я шевелю пальцами ног в песке и притворяюсь, что не вижу ее. Я здесь не для того, чтобы кого-то беспокоить. Просто хочу, чтобы меня оставили в покое, пока я не уйду.

К моему удивлению, она подходит и садится рядом со мной.

— Ты дама босса? — спрашивает она меня на английском с акцентом.

Я смотрю на нее. Она красивая с великолепной бразильской окраской, которой я восхищаюсь. Темные волосы, бронзовая кожа и карие глаза. У нее также есть ужасный шрам, пересекающий одну щеку к другой, будто кто-то разрезал ее рот вдоль, и он был снова зашит.

— Кто здесь босс? — спрашиваю я.

— Мендоза. Слышала, его даму привезли на остров, — кивает она мне, скрещивая ноги, и ее ступни не совсем касаются прибоя. — Ты она?

— Даже не знаю. Почему?

Чего хочет эта женщина?

Она смотрит на меня.

— Моя дочь беременна. Ей тринадцать лет. Пара других девушек тоже беременны. Нам здесь нужна акушерка.

У меня расширяются глаза, и я поднимаю руки.

— Погоди, погоди, я же не акушерка…

Она смеется, слегка закатывая глаза.

— Я знаю. Но ты же его дама. Он тебя послушает. Мы хотим, чтобы ты поговорила с ним вместо нас.

— Почему…

Я облизываю губы, тщательно размышляя. Это кажется важным, и я не хочу все испортить.

— Почему бы тебе самой не пойти к нему и не спросить?

На этот раз женщина не смотрит мне в глаза. Когда она отвечает, ее голос звучит тихо.

— Здесь мы в безопасности, но все равно боимся. Трудно идти к человеку и просить о чем-то. Нет такой женщины, к которой мы могли бы подойти и поговорить.

О. И тут меня осеняет. Это остров, управляемый наемниками, которые пытаются сделать жизнь лучше для всех, кто приходит к ним, но есть некоторые вещи, которые вы не сможете спросить у парня, когда вы девушка. Особенно, если вы девушка, которая в прошлом подвергалась насилию.

— То есть… здесь нет акушерки? Вообще? Ни одна женщина не соглашается? Нет женщины-врача?

— Нет. А нам нужны вещи. Таблетки. Подгузники.

Она смотрит на меня.

— Лучше тампоны.

Я вздрагиваю.

— Дай угадаю. Они мужчины, поэтому покупают то, что дешевле, а не то, что с хорошими аппликаторами.

Она показывает на меня, как будто говорит: «теперь ты поняла».

— Ты когда-нибудь пыталась поговорить с солдатом о тампонах?

Я неохотно хихикаю.

— Наверное, это трудно.

— Очень трудно, когда ты такая, как я.

У нее дрожат губы.

— Мне было трудно сюда приехать. Увидеть тебя. Пришлось подождать, пока ты останешься одна.

Я смягчаюсь.

— Раф хороший парень. Он послушает. Я обещаю.

— Я знаю, — просто говорит она. — Но иногда легче прийти к женщине.

Мы разговариваем еще час или два, сидя на песке. Ее зовут Фернанда, и она работала в борделе больше десяти лет, прежде чем мужчины закрыли его, спасли всех и отвезли на остров «Слезы Господа». Я изучаю ее. Должно быть, она на год или два моложе меня, о чем страшно подумать. Что она была шлюхой с детства, и у нее есть ребенок, которому тринадцать. Боже.

Она говорит, что на острове много девочек-подростков, которые раньше жили в борделях. Некоторые из них — матери, и все они подвергались насилию. Большинство из них боятся мужчин.

— В фавеле все было не так уж плохо, — говорит она. — Мы могли бы носить наши татуировки «Слезы Господа», и никто не коснулся бы нас. Могли бы пойти и взять то, что нам нужно. Могли увидеть акушерку, которой нет здесь, или привести ее к нам. Но на острове мы изолированы. И не знаем, как спросить, — она улыбается. — Вот, почему мы рады, что ты здесь. Что у босса теперь есть дама. Потому что мы можем прийти к тебе и поговорить.

Мягко улыбнувшись Фернанде, я снова смотрю на океан.

— Я бы осталась, если бы он хотел, чтобы я была здесь. Но он этого не делает.

— Это он так сказал? — спрашивает она, скептически глядя на меня. — Эти мужчины умеют обращаться с оружием, но не умеют обращаться с женщинами. Может, тебе стоит сказать ему, зачем ты ему нужна. Покажи ему, чего ему не будет хватать, если он тебя отпустит.

Я снова думаю о своем сне. О Годзилле, бьющимся в далеком прибое. Не пенис, а монстр из японских фильмов. Я вспоминаю свой разговор с Розой.

«О, Ава. Я всегда делала то, что хотела».

«Ты должна выйти за него замуж. Он кажется милым».

Даже после смерти Роза пытается подтолкнуть меня в правильном направлении. Может быть… может быть, Раф не умеет обращаться с чувствами, как был неумел в сексе. Возможно, мне действительно нужно показать ему, что он нуждается во мне.

Не только потому, что женщинам на этом острове нужно с кем-то поговорить, но и потому, что он нуждается во мне, а я в нем.

Я поднимаю подбородок и смотрю на Фернанду.

— Знаешь что? Думаю, я все-таки останусь.

— Хорошо, — говорит она. — Скажи им, что нам нужны настоящие тампоны. Только не это дешевое картонное дерьмо.

Глава 32

Рафаэль

В Вирджинии холодно. Проживая на острове на Багамах и бродя по перуанским джунглям, вы не подготовитесь к морозной погоде Северной Вирджинии в октябре.

— Чертова зима, чувак, — жалуется Норс.

Мы наблюдаем за тем, как туристы фотографируют остатки пришвартованного командного модуля «Аполлон». Хром отполирован до зеркального блеска, но я не вижу на его поверхности ничего, что указывало бы мне на приезд Дэвидсона.

— Я бы присоединился к вашему маленькому отряду наемников, лишь бы выбраться из этого проклятого холода.

— Разве твои кости не должны быть сделаны изо льда?

— Если и были, то все это растаяло, став песком и маргаритой.

— Звучит неудобно.

Я смотрю на часы. Обмен должен произойти прямо сейчас, и мой правительственный связной опаздывает.

— Родриго уже зарегистрировался?

Я послал Родриго за тем, что осталось от тела Гарсии. Если это безопасно, он может забрать Розу — ради Авы. Похоже, после смерти Дюваля Пукальпа опустошилась довольно быстро.

— Нет, с тех пор как ты спрашивал меня пять минут назад, — с обманчивой ленцой отвечает Норс.

Он так же взвинчен, как и я. Смерть Гарсии сильно ударила по всем нам. Я волнуюсь, а Норс отпускает шуточки по поводу своих яиц, но это все маскировка нашего болезненного чувства потери.

Многие мужчины, которые приезжают на остров, находятся там, потому что хотят забыться. На песке и солнце легко притвориться, что нет никаких забот. Сделать всё проще. Вы никогда не сможете полностью отпустить прошлое. Все пробелы в вашей жизни вырезаны грубым тупым лезвием, и они никогда не заживают должным образом.

Норс знает это не хуже других. Его идеальный викингский облик и легкая улыбка маскируют адское прошлое.

Но я храню его секреты, как храню секреты всех, кто находится на острове. Вот, почему Аве там не место. Ее жизнь широко открыта, полна красивых вещей и красивых улыбок. Она не нуждается — и не хочет быть — в окружении кучки крутых наемников и захудалых шлюх.

— Как, по-твоему, Дэвидсон воспримет эту новость? — спрашивает Норс.

— Насчет Гарсии?

Куратор Дэвидсона предложил нам несколько вариантов: Национальный торговый центр, кофейня рядом с Пентагоном и ангар аэропорта. Все это казалось им идеальным местом, чтобы казнить нас и сбежать с товаром. Я сказал им, что обмен произойдет среди бела дня в музее «Авиации и космонавтики». Возможно, мы не смогли бы принести наше оружие, но нет никакого способа, чтобы они смогли убить нас здесь, не создавая массовый необъяснимый инцидент.

— Примерно так, как ты думаешь.

— Верно, — отвечает он, сморщиваясь.

— Вот, почему у него не будет оружия, пока мы не вернемся.

— Хорошо. Ты собираешься рассказать ему об Аве?

Я прижимаю уши Норса к затылку, сверкая глазами.

— Это не ее вина, приятель. Она не несет ответственность за получение этой информации. Без нее у нас не было бы ни малейшего шанса вернуть Дэвидсона.

У меня нет сомнений, что если бы мы потерпели неудачу, Дэвидсон получил бы пулю в лоб. Смерть Гарсии принадлежит только мне. Он был моим человеком, и эти удары я должен принять, но мы все будем оплакивать его.

— Может, нам стоит остановиться в Майами? Найдем ему партнершу на ночь, напоим, а потом отпустим на острове.

— Решение за тобой.

Если бы Ава ждала меня, я бы послал все к черту и первым же самолетом вылетел бы домой. Но она не ждет. Я дал Беннито инструкции забрать ее оттуда по первому требованию — когда она будет готова. Не уверен, хочу ли я, чтобы она ушла, когда я вернусь.

— Не хочешь возвращаться домой? — спрашивает Норс, оценивающе глядя на меня.

— Для меня там ничего нет, — мне удается соврать с невозмутимым лицом.

Правда в том, что если Ава уедет, мне придется отправиться в Нью-Йорк. Даже если она не хочет, чтобы я был там, достаточно просто быть рядом с ней. Чтобы видеть ее на улице. Наблюдать за ней издалека и знать, что она в безопасности.

Она для меня, даже если я не для нее.

Норс поднимает бровь, показывая, что он не верит мне ни на секунду, но время для новых вопросов прошло.

— Выходит, — бормочу я.

Норс выпрямляется и лезет рукой в карман куртки. У нас обоих на лице появляется гримаса от понимания, что карман пустой. Нам тяжело не быть вооруженными.

Дэвидсон хорошо выглядит. Бледный, будто три недели не видел солнца, но он ходит без хромоты и не имеет видимых ран.

По обе стороны от него идут двое головорезов в ветровках, одетых в хаки. Я не совершаю ошибки, полагая, что они безоружны, как Норс и я.

— Парень слева носит бейсболку с надписью «Нэшнл». Он мой связной, — тихо говорю я Норсу.

Кивнув, он скользит в сторону и убеждается, что двое охранников Дэвидсона расходятся, чтобы следить за нами.

— Раф, рад тебя видеть.

Агент Паркер протягивает руку, широко и фальшиво улыбаясь. Паркер ростом ниже шести футов, его макушка едва доходит до уровня моих глаз. Он жилистый парень — скорее борец, чем громила. Он не сравнится ни с Дэвидсоном, ни со мной.

— Я тоже рад тебя видеть, Паркер.

У него расширяются глаза от удивления, что я знаю его имя.

— Да, я знаю твое имя. Знаю про блондинку, которую ты любишь видеть по вторникам, о ней не знает твоя жена, и знаю про женщину, с которой ты спал прошлой ночью, она не блондинка и не твоя жена. Я могу ненавидеть шпионское дерьмо, но должен сказать, твое правительство обратилось ко мне, потому что не существует миссии, которую я не мог бы выполнить, включая выяснение всего о твоем панковском «я» вплоть до того, что ты любишь есть мороженое вилкой.

— Это странное дерьмо, — доносится из-за спины Паркера голос Дэвидсона.

Схватив его протянутую руку, я притягиваю Дэвидсона к себе. Пара сильных шлепков по спине обнажает кобуру, висящую под левой рукой. Обхватываю друга сильной рукой за спину, крепко прижимая его к себе одной рукой, а другой вытаскиваю пистолет из кобуры. Дэвидсон забирает у меня оружие, засовывая его под рубашку. Я убираю приемник, флешки и рулон бумаги в кобуру. Дэвидсон отступает назад, передавая кобуру Паркеру, и мы заканчиваем.

Практически.

Повернувшись, к выходу, я останавливаюсь. Отталкиваю агента Паркера и впечатываю свой жесткий стальной носок ботинка в его кожаный. Он не уходит далеко.

— Мы уже уходим, — сообщаю я ему.

Он задыхается, как выброшенная на берег рыба, у него открывается и закрывается рот, не выдавая ни звука.

— Ты получил то, что хотел.

Кивнув Дэвидсону, мы направляемся к выходу, но тут Паркер хватает меня за руку.

— Вы читали информацию?

— Нам ведь не платят за это, верно?

Он качает головой. Я легонько похлопываю его по щеке, и гнев из-за смерти Гарсии делает меня немного безрассудным.

— Тогда убери от меня свою гребаную руку, пока я ее не оторвал. 

Дэвидсон ждет, пока мы не выйдем из музея и не окажемся на краю Национального торгового центра, прежде чем спросить.

— А где Гарсия?

Мрачное выражение его взгляда показывает, что он уже знает. Просто ждет подтверждения.

— Не выбрался из Перу, — резко отвечаю я. — Мы устроили перестрелку посреди ночи. У снайпера были очки ночного видения. У нас их не было.

Гарсия предусмотрел все непредвиденные обстоятельства, кроме этого.

— За чем ты гнался?

— Хит-лист. Это список людей, которых главы государств убили за последние несколько лет.

— Иисус.

Дэвидсон качает головой. Отвернувшись, он смотрит на поверхность зеркального бассейна, похожую на стекло.

— Не думаю, что ты будешь против, если я вернусь, и выбью все дерьмо из этих федеральных агентов?

— Нет.

Интересно, что же Дэвидсон видит в воде? Как нас троих обосрали в Берлине после того, как мы уничтожили террористическую ячейку, или когда мы были в Таиланде, вытаскивая Гарсию из борделя для девочек. Или, может быть, это было еще тогда, когда мы были пленниками в пустыне, брошенными умирать и решившими, что если мы когда-нибудь доберемся до безопасного места, то станем капитанами собственных судеб. Я прокручиваю в голове последнее воспоминание о Гарсие — то, где он рассказывает мне о своей потерянной любви, и о том, что готов снова быть с ней. Я предлагаю это маленькое утешение Дэвидсону.

— Он сказал мне, что готов ехать. Что «Слезы Господа» не утешали его.

Дэвидсон отвечает, казалось бы, все еще загипнотизированный водой.

— Девушка, верно?

Я киваю в подтверждение, но Норс, который не знает историю Гарсии, вмешивается.

— Какая девушка? Ава?

— Кто такая Ава? — спрашивает Дэвидсон в замешательстве.

— Его Ава, — тычет норвежец большим пальцем в мою сторону.

— Твоя Ава, — недоверчиво повторяет он. — С каких это пор у тебя есть Ава?

— Подобрал ее в джунглях, — объясняет Норс. — Мужик не может оторваться от нее.

К своему удивлению, чувствую жар на щеках от внезапного интереса Дэвидсона.

— Пора уходить.

Я иду к станции метро, чтобы поймать такси.

— Мне нужно побольше узнать об этой Аве, — говорит Дэвидсон, догоняя меня.

— Они хорошо к тебе относились? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь сменить тему. — Я не вижу никаких ран.

— Это было чертовски скучно.

— А как тебя вообще поймали?

— Приманка, — отвечает Дэвидсон, сжимая губы. — Я был в Джорджтауне и проверял ситуацию. Казалось, студентка нуждалась в помощи. Я помог ей.

— Своим членом? — перебивает Норс.

Дэвидсон грубо обхватывает себя руками.

— Это самый лучший вид комфорта. Достает их изнутри и снаружи.

Норс издает негромкий смешок. Я даже не даю вежливого ответа, потому что в голосе Дэвидсона слышится боль.

Подъезжает такси, и я направляю водителя к Даллесу. Норс забирается на переднее сиденье, позволяя Дэвидсону и мне сесть сзади.

— А где она сейчас? — тихо спрашиваю я, когда мы выходим.

— Даже не знаю.

— Ты вернешься за ней?

Он пристально смотрит на меня.

— Возможно.

— Убить ее или похитить?

— Это может произойти одновременно?

Это заставляет меня смеяться.

— Да, черт, а почему бы и нет?

Дэвидсон издает слабый смешок.

— Что это с Авой? Я думал, ты отдал женщин в жертву вечному посту.

Только Гарсия и Дэвидсон знали, что у меня никогда не было секса. Остальные мужчины думали, что я просто очень разборчив и сдержан. Конечно, теперь, когда я трахнул Аву, им трудно сопоставить это с моим прошлым. И так как я — гребаный беспорядок, трудно прояснить вещи для кого-либо, когда я не разобрал все это в собственном уме. Мне нужна Ава. Она нужна мне, но я не могу ее удержать.

— Я все еще проклят, если ты об этом спрашиваешь. В конце концов, Гарсия мертв.

— Чушь какая-то, — фыркает Дэвидсон. — Гарсия будет первым, кто поздравит тебя с тем, что ты свихнулся на какой-то девчонке. А если и больше, то тем лучше.

— Не знаю что это такое.

Прислонившись головой к дверце кабины, я закрываю глаза и даю понять, что разговор окончен. Дэвидсон оставляет меня наедине с моими мыслями.

Говорю себе, что у меня есть люди. Я вернул Дэвидсона. Мы потеряли Гарсию, но у наемников короткая жизнь. Мы все в долгу. Должны были умереть еще в пустыне. Еще до этого за проволокой какое-нибудь самодельное взрывное устройство или вражеский огонь должны были убить нас. Я был на большом количестве миссий, которые могли бы отправить меня к мертвым, но выжил. Может быть, это я должен был умереть в джунглях, а не Гарсия.

Но я жив.

И Ава вернулась на остров. За лечением. Она готовится к отъезду, если еще не ушла. В отчаянное время она доверилась. Она хотела, чтобы я спас Розу. Хотела, чтобы я спас ее. Я выполнил половину, но этого недостаточно.

Глава 33

Ава

Я никого не жду начинаю новую самостоятельно назначенную работу на острове. Думаю, кто-то оттащит меня в сторону, если я буду заниматься вещами, которыми мне нельзя заниматься. Я выслеживаю Фернанду, она находит еще нескольких женщин, и мы составляем список неотложных потребностей, а потом уже не таких неотложных. Мне грустно знать, что в списке такие срочные вещи, как тампоны, приличное нижнее белье, бюстгальтеры, противозачаточные средства, лекарства от ИППП^[19]. Ведь несколько девушек пришли из борделей, и имеют повторяющиеся проблемы, а у них нет средств женской гигиены, даже дезодоранта. Ясно, что они не чувствуют себя комфортно, выпрашивая больше, чем нужно, не тогда, когда их жизни были спасены этими людьми, и они чувствовали бы себя виноватыми, прося больше. Все в порядке. Это заставляет меня чувствовать себя лучше, чтобы помочь им.

Я не могла помочь Розе, но возможно, ее смерть заставит меня помочь другим. По крайней мере, это гораздо полезнее, чем модель рук. От этого чувствую себя хорошо. Я действительно могу помочь Рафу сделать его остров убежищем и домом, а не просто местом, где прячутся эти женщины.

И самое главное, могу помочь им меньше бояться. После того, что я пережила за последние несколько недель, это важно для меня.

Поскольку я остаюсь, то тоже внесла несколько вещей в список.

Составив список, я направляюсь к Беннито.

— Мне нужно, чтобы ты или кто-нибудь из твоих ребят съездил на материк, и купил там все это.

— Я могу поехать, — говорит он, нахмурив брови. — Когда ты хочешь выехать?

— Я никуда не поеду. Я остаюсь.

Он улыбается, как непослушный мальчик.

— Угу.

— Что?

— Ты просто придурошная. Босс будет счастлив.

— Это не твое дело, — чопорно говорю я, но улыбаюсь.

Возможно, я немного придурковата. Ну и что?

Он показывает на список.

— А если серьезно, тампоны? Трусики? Ты что издеваешься надо мной?

— Я не издеваюсь, и хочу эти конкретные бренды.

Я показываю на бумагу. Я потратила время, чтобы записать конкретные марки, размеры и типы.

— Мне все равно, сколько времени уйдет на сборы, это то, что нам нужно. Это очень важно для женщин на острове.

— Теперь ты говоришь за них?

— Да, — отвечаю я, вздергивая подбородок. — Многие из них были оскорблены в прошлом, и они боятся попросить основные вещи или сказать вам, что вы покупаете дерьмовый бренд. Они чувствуют себя более комфортно, приходя к кому-то вроде меня.

Он фыркает, но снова просматривает список.

— Думаю, я могу отправиться и собрать это дерьмо сегодня. Хочешь пойти со мной?

— Не в этот раз.

Я боюсь, если уеду с острова, то больше не вернусь. Будто он выбросит меня на берег с упоминанием о «приказе босса», и тогда я больше никогда не увижу Рафа. Я буду держать свою задницу здесь, пока не поговорю с Рафом. Если он действительно захочет, чтобы я ушла, то подожму хвост и отправлюсь домой, чтобы решить, что делать в качестве модели рук, у которой уродливые руки.

Беннито снова просматривает список.

— Очень сексуальный кружевной бюстгальтер, размер 5? Соответствующие подвязки и чулки в черном цвете? Красные шпильки, тридцать восьмой размер? Смазка? Наручники? Ты уверена, что это все для девушек на острове?

Нет смысла лгать.

— Нет, это дерьмо для меня. Это приветственный подарок для вашего босса.

Я планирую соблазнить Рафа до тех пор, пока он не потеряется настолько, что вряд ли сочтет хорошей идеей снова расстаться.

— Еще вопросы?

Он усмехается.

— Только один. Можно я посмотрю?

— Ни за что на свете.

Беннито и двое мужчин возвращаются поздно вечером с вещами, которые я попросила, и я провожу следующее утро с Фернандой, распределяя их и устанавливая центральный «шкаф снабжения» в старом отеле. У двух других женщин и у меня есть ключи к нему, мы обсуждаем создание регулярных распределений, и что должны попросить у мужчин закупить в следующий раз. Грустно видеть свет, сияющий в глазах шестнадцатилетней бывшей проститутки, когда она получает приличное нижнее белье, или как ее ребенок получает новое одеяло. Это все делает меня более решительной, что эти дамы должны иметь лучшую жизнь. Остров великолепен и безопасен, но мужчины не будут знать, что этим женщинам нужно, если они слишком напуганы, чтобы просить о чем-то.

Меня обнимают женщины, которые высказывают свое волнение на португальском языке, и я мысленно делаю заметку попросить несколько дисков самоучителя португальского в следующий раз, когда Беннито отправится, чтобы я могла изучить основы. Фернанда выглядит счастливой, так что это только начало.

Дело в том, что мужчины возвращаются домой в тот же день, поэтому я ухожу, чтобы привести себя в порядок. Все должно быть идеально для моего соблазнения сегодня вечером. Я брею каждый дюйм своего тела, даже киску, потому что помню, ему нравится, когда я гладкая. Смазываю руки и ноги любимым лосьоном для тела со сладким ароматом, и завиваю волосы, пока кудри не становятся большими и упругими. Я накладываю легкий макияж — в основном, тушь и подводку для глаз — так что мои глаза выглядят большими и светящимися.

Надев лифчик, я поправляю бретельки. Это бюстгальтер пуш-ап (Беннито такой дурак). Мои сиськи выглядят еще больше, чем обычно, и покачиваются, будто собираются выпасть из ткани. Все в порядке, потому что я не планирую носить это долго. Я надеваю подвязки и чулки, нарочно без трусиков, потому что мне хочется взорвать мозг Рафа. Последним идет пара красных туфель на шпильках и соответствующая красная помада.

Моя повязка на запястье не выглядит сексуальной, поэтому я завязываю немного кружевной ленты вокруг него. Мое пулевое ранение — это два пятна, перевязанные спереди и сзади, и много синяков. Ничего не могу с этим поделать, кроме как надеяться, что это не отразится на общей картине.

Я вторгаюсь в комнату Мендозы. На кровати лежат свежевыстиранные простыни, и я привожу в порядок комнату, так как повсюду разбросано белье. Очевидно, это комната парня, потому что на стенах почти ничего нет, кроме полки, на которой стоит куча спортивных видеоигр. Я застилаю постель, посыпая ее лепестками роз, затем ставлю в комнате несколько стратегических свечей и зажигаю их. Включаю мягкую и сексуальную музыку.

Откинувшись на кровать, я жду.

По словам Беннито мужчины должны быть дома с минуты на минуту, и я немного нервничаю. Неужели Раф подумает, что я слишком самонадеянна? Слишком напориста? Я смотрю на наручники, которые лежат на углу кровати. Они часть моего плана. Если он не хочет слушать все причины, по которым я думаю, что должна остаться, собираюсь связать его (сексуально) и показать ему (также сексуально), как хорошо будет, если я останусь.

Открывается дверь, и я взбиваю волосы, ожидая, что Раф посмотрит на меня.

Человек, который входит… не Раф. Он высокий и светловолосый. Удивляется, когда видит меня. За ним стоит еще один мужчина, красивый и бледный… и тоже не Раф.

Я взвизгиваю и стягиваю с кровати одеяло, прикрывая себя, как раз в тот момент, когда входит Раф вслед за парнями. У них широко раскрываются глаза.

Блондин ухмыляется.

— Должно быть, ты Ава.

Раф выглядит потрясенным, увидев меня.

Все в порядке, я и сама чертовски шокирована. Прижимая одеяло к своему тазу (Боже, я полностью выбрита, и они всё видели), пытаюсь придумать, что сказать.

— Эм… да.

— Думал, ты уже ушла, — тихо говорит Раф.

Он смотрит, как вздымаются мои сиськи, когда они вываливаются из лифчика. Наверное, мне следует их прикрыть.

Нет, он может насмотреться вдоволь. Его друзья тоже могут, так что они могут видеть, что он получает в своей постели.

Выгнувшись, я отбрасываю волосы на плечи и восстанавливаю свою борозду.

— Я решила, что останусь, и попытаюсь убедить тебя, что это хорошая идея.

Я шевелю бровями, надеясь, он не замечает моего пулевого ранения, а вместо этого смотрит на мою сексуальность.

Он выпрямляется, толкнув локтем блондина и новенького.

— Хватит пялиться на мою девочку.

— Ты в нее заколачиваешь? — говорит новенький. — Черт.

Я наклоняю голову к Рафу.

— Он может, если захочет.

Похлопав по кровати, я не обращаю внимания на то, что, наверное, разбросала повсюду лепестки роз.

— Хочешь подойти и поговорить об этом?

— Раф, дружище, это наручники на кровати, — шепчет один из них. — Если откажешься от этого, то ты чертов идиот.

— Вы, ребята, уже убирайтесь отсюда на*уй, — рычит Раф, подходя ближе ко мне и натягивая простыню мне на грудь. — Хватит, черт возьми, пялиться.

Блондин ухмыляется.

— Мы просто пришли, чтобы получить новую игру «Madden»^[20].

Он подходит к стене и берет с полки несколько игр.

— Хотя мы останемся здесь, если…

— Иди, — рычит Раф.

Они смеются, толкая друг друга локтями, как пара парней из братства, и выходят из комнаты. Быстро закрыв за ними дверь, Раф запирает ее на ключ.

Он поворачивается ко мне.

— Ава.

— Раф, — говорю я, свешивая ноги с кровати, и выпрямляюсь.

Теперь я стою в полный рост, и он видит мой лифчик, подвязки, отсутствие трусиков и мое свежее обнаженное тело. Я пересекаю комнату на красных каблуках и направляюсь к нему.

— Нам с тобой нужно поговорить.

— Так вот в чем дело? — спрашивает он. — Поговорить？

— Неа, — отвечаю я, схватив за перед его рубашки, и тащу мужчину к кровати, а он охотно следует за мной. — Это из-за того, что я скучала по тебе.

Я направляю его к краю кровати, и он с глухим стуком садится. Расстегнув его рубашку, задираю майку и вижу много-много твердых коричневых мышц. Я вздыхаю от удовольствия при виде этого зрелища. Блин, как же я соскучилась по нему. Он великолепен. Я даже трогаю шрамы. Снимаю с него рубашку, а его взгляд скользит к моей обнаженной киске, которая находится в нескольких дюймах от его рта. Он тянет руки к моей заднице, чтобы обхватить меня, и потащить вперед, но я качаю головой.

— Откинься.

Он делает это, и я ползу по его телу, чтобы достать наручники. Затем беру его одно запястье и пристегиваю к столбику кровати. Это заставляет мою рану болеть, но я больше заинтересована в соблазнении, чем в боли. Кроме того, Раф не протестует, когда я ползаю по нему, что меня возбуждает. Вместо этого он смотрит на меня снизу вверх.

— Зачем все это, Ава?

— Убеждение, — говорю я ему, спускаясь по его груди, и начинаю целовать кожу. — Мне нужно убедить тебя во всех причинах, по которым я должна остаться на острове.

Он стонет.

— Детка, я подвел тебя.

Я сажусь прямо, как раз перед тем, как лизнуть его пупок. Что все это значит?

— Как же ты подвел меня?

У него голодный взгляд, когда он смотрит на мое тело. Раф оглядывает меня с ног до головы, словно не знает, куда деть свой взгляд. Вероятно, для него это сенсорная перегрузка, что заставляет меня гордиться. Он молчит, поэтому я седлаю его и трусь своей киской об его голый живот. Я уже мокрая, потому что соблазнение его заводит меня.

— Говори, и я позволю тебе прикоснуться ко мне, — говорю я, протягивая руку между ног, и начинаю играть со своим клитором, когда сажусь на него сверху.

Он тянется ко мне свободной рукой, и я отшвыриваю ее.

— Нет. Ты этого еще не заслужил. Поговори со мной. Скажи мне, почему ты все время пытаешься отослать меня.

— Роза, — хрипло говорит он. — Я знаю, ты была со мной, потому что хотела спасти ее. И я подвел тебя.

Вздохнув, я качаю головой.

— Роза сама попала в беду, и это я подвела ее. И если ты думаешь, что я переспала с тобой из-за взятки, то ты придурок, — я наклоняюсь вперед и тычу пальцем ему в грудь. — Я спала с тобой, потому что считала тебя сексуальным, и хотела этого. Потому что я без ума от тебя.

— А Роза? — спрашивает он.

Боже, он так уверен, что его невозможно любить, не так ли? Я скольжу пальцем по его груди, а другой рукой вверх и вниз по моему клитору.

— Я все еще переживаю ее смерть, понимаешь?

Её смерь всё ещё не кажется мне реальной. Будто я могу свернуть за угол и увидеть Розу, флиртующую с каким-то старым бизнесменом. У меня перехватывает дыхание, и на мгновение я останавливаюсь. Плакать над моей подругой, пока я сексуально седлаю своего парня — это не тот взгляд, которого я пытаюсь достичь.

— Я просто… разрываюсь между чувством опустошенности из-за того, что потеряла свою лучшую подругу, и яростью, что она была такой идиоткой. Чувствую себя немного потерянной без нее, и это не помогает, что ты продолжаешь отталкивать меня, когда я нуждаюсь в тебе больше всего.

Он выглядит пораженным.

— Прости меня, детка.

Он снова тянется ко мне.

— Я просто… тебе здесь не место. Ты была бы несчастна, и чувствовала бы себя в ловушке.

— Ты что, шутишь? Я люблю тебя, — слова срываются у меня с губ. — Где бы ты ни был, я хочу быть там. Даже если снова в джунглях. Скажи только слово, и я пойду туда с тобой. Просто хочу быть рядом с тобой, и показывать тебе, что ты достоин быть любимым, — я снова наклоняюсь и целую его в губы. — Потому что я люблю тебя, Раф Мендоза. Все это дерьмо в стороне, все люди и сделки, и острова, и джунгли, и работа, и все остальное дерьмо, которое, как ты думаешь, может встать на нашем пути. Я люблю тебя, и без тебя я просто грустная одинокая Ава. Я устала быть ею. И когда принадлежу тебе, мне намного лучше. 

Глава 34

Рафаэль

Я молчаливо смотрю на Аву, потому что она лишает меня дара речи. Прижимаю ее лицо к своей шее, потому что не могу смотреть на нее, и говорить то, что мне нужно.

— Здесь нет ночных клубов. Ты не можешь хотеть остаться. А как насчет города? Вечеринки? Модные рестораны? Здесь очень мало магазинов. Ты же модель. Твои руки заживут, и ты сможешь снова пойти и позировать.

— А я не смогу сделать это с острова? — девушка вырывается из моих объятий. — Разве Беннито не сел сегодня в самолет и не принес мне все это?

Она обхватывает рукой атласную грудь.

— Этот самолет в двух винтах от развала. Я тебя в это не втягиваю, — говорю я, нахмуриваясь.

— Детка, это не имеет значения. Я хотела жить в Нью-Йорке, потому что там жила Роза. Ее там больше нет.

— Тот факт, что я не смог спасти ее — еще одна причина, по которой ты должна уйти, — резко рычу я.

У нее дрожат губы.

— Не знаю, почему Роза была там, но никто не мог спасти ее.

Чувствую, что слабею. Мое желание к ней преодолевает все благородные инстинкты. Коварные части меня шепчут, что я могу позволить себе лучший самолет с деньгами, которые правительство положило на мой счет после того, как я доставил товар. Дэвидсон был для них просто дополнительной защитой. Есть много мужчин, приезжающих и уезжающих с острова, совершая различные поездки. Даже если она захочет снова заняться работой модели, будет доступен транспорт. А что касается ее безопасности, то для Авы нет более безопасного места на планете Земля, чем этот остров, эта комната и моя кровать.

— Даже если я поверю, что тебе здесь делать?

Она одаривает меня легкой скрытной улыбкой, расстегивая наручники.

Разочарованный, я потираю запястье, и наблюдаю, как она идет к французским дверям, восхищаясь изгибом ее пухлой задницы. Я могу смотреть на нее бесконечно.

Взмахнув рукой, она распахивает двери, поворачивается ко мне и жестикулирует.

— Что ты видишь?

Я встаю и подхожу позади нее, глядя на пальмовую рощу, отделяющую нас от пляжа, а потом на океан. Солнце садится, и вода выглядит так, будто ее нарисовал мастер-художник в золотых, синих и серебряных тонах.

— Песок. Океан. Звезды. Ты. Твое прекрасное тело, твой удивительный дух. Я вижу всю надежду, которую никогда не имел, но хотел… в тебе.

Она смеется.

— Нет, вон там.

Я следую за линией ее указательного пальца, где несколько женщин, которых мы привезли с собой из фавелы, снимают белье. Их разноцветные платья развеваются, как флаги на легком ветерке, и парочка ребятишек бегает туда-сюда между женских ног, играя в пятнашки.

— Люди?

Я не понимаю, к чему она клонит.

— Нет, детка, это семья. Роза была моей семьей. Она любила меня. Может, у нее и был дерьмовый вкус на мужчин, но у нее было огромное сердце. Она никогда не отступала и не сплетничала о других девушках. Она была бы первой, кто поздравил вас, когда вы получили работу, даже если это была та работа, которую она хотела. Она будет искренне рада за тебя. Я так по ней скучаю. Скучаю по своей семье.

— И я забрал ее у тебя.

— Нет, ее увез Луи Дюваль. Ты пытался спасти ее, а потом привел меня сюда, где я нужна. Ты создал здесь семью, Раф. У тебя есть братья, сестры и дети. Но у вас нет никого, кто сидел бы рядом с тобой, держал бы за руку и говорил, что ты делаешь хорошую работу. У вас нет никого, кто мог бы поговорить с женщинами и помочь облегчить их переход. Вы хотели построить сообщество и сделали это. Вы заложили первые кирпичи, но вам нужна помощь. Я хочу быть этим помощником. Это намного лучше, чем держать бананы в течение трех часов для рекламы фруктов, — ее слова вырываются с такой страстью, которую я и не подозревал.

И я не могу продолжать отказывать ей, если она хочет остаться. Она нужна мне, потому что она — кислород в моих легких, кровь, которая заставляет мое сердце биться быстрее, дух, наполняющий мою душу. Ава нужна мне больше, чем что-либо другое. Я горю для нее.

— Ты права, — говорю я ей, обхватив ладонями ее гладкие округлые плечи.

Она — видение зрелых изгибов и затененных долин.

— Но ты забыла одну вещь. Я убиваю людей, чтобы заработать на жизнь. Вот, как я плачу за все это. Мои люди и я? Мы убийцы. Руки, которые ты хочешь на себе, испачканы кровью. Может, я и не спускал курок на Розу, но уже сотню раз стрелял.

Она должна знать, с какой порочностью мы имеем дело, чтобы сохранить сердце этого сообщества, прежде чем я заключу ее в свои объятия, и приму все подарки, которые она мне подарит. Отвернувшись от двери, она прижимает палец к моим губам.

— Нет. Вы спасли людей. Меня. Эти люди там, снаружи. Каждый из нас.

— О, Ава, — бормочу я, прижимаясь губами к ее губам.

По какой-то причине она решила посмотреть на меня и мою жизнь сквозь розовые очки. И сколько бы раз я ни пытался их оторвать, она остается непоколебимой в своем видении этого. Да будет так.

Я дал ей все возможности уехать. Признался ей в самом страшном из своих грехов. Девушка все еще остается. И я действительно понимаю, что дар ее принятия и любви может быть отвергнут только несколько раз, прежде чем он будет полностью потерян.

Я целую ее со всей страстью, которую сдерживаю. Мое желание достаточно сильно, чтобы взбаламутить воду в ураган. Ава соприкасается губами с моими губами с одинаковой яростью. Я прижимаю ее к себе и шагаю к кровати.

Единственное, что могу предложить кому-то, это безопасность. Я не мог предоставить это Аве, но она все еще хочет меня. Все еще любит меня. Я не понимаю этого, не до конца.

Осторожно уложив девушку на матрас, я разрываю кружево, атлас и хлопок, которые она так тщательно выбирала для своего обольщения, пока на ней не остается ничего, кроме лоскутков.

В тусклом свете комнаты ее глаза блестят, когда она просовывает одну руку между ног. Я с нескрываемым голодом наблюдаю, как ее пальцы погружаются в мед.

— Хочешь немного?

Это подношение сжигает меня.

Я хватаю ее пальцы, высасывая каждую жемчужину сока из них, затем отталкиваю ее руку в сторону, чтобы подойти к источнику. Ее влагалище пахнет тропиками, полными солнечного света и удовольствия. Я покрываю благоговейными поцелуями ее гладкую кожу и внутри ее бедер, влажных от возбуждения. Даже я знаю, что это, но это нельзя подделать.

Я прижимаю свой широкий язык к ее теплой сердцевине и пью.

«Это источник жизни», — думаю я.

Если умру завтра, все будет в порядке, потому что сегодня я лизал у самой богини. Пока я сосу, целую и облизываю каждый розовый дюйм ее тела, чувствую себя непобедимым и почти бессмертным.

Потому что ни одному простому мужчине не позволено прикасаться к такой изысканной плоти, как эта, и пробовать нектар, столь же восхитительный, как она производит. Ава умоляет меня заставить ее кончить, засунуть мой огромный член в нее, пока она не закричит. Но сейчас я заставлю ее кричать только своим языком. Хочу, чтобы этот сок залил мое лицо. Хочу, чтобы она тряслась и трепетала у моего рта, и завтра чувствовать давление ее бедер от того, как она сжимала мою голову и дергала меня за волосы. Я хочу, чтобы она кончила так сильно, что с каждым глотком чувствую ее вкус.

— Черт, ты такая вкусная — стону я, облизывая ее снова и снова.

— Еще, — умоляет она. — Я хочу еще.

Я работаю двумя пальцами внутри нее, плотно даже для моих пальцев, и удивляюсь, что она может растянуться и вместить мой толстый член. Поклоняюсь ее киске, поднимая ее пальцами и облизывая ее твердый возбужденный клитор, пока ее ногти не впиваются в мою голову, чувствуя, как она напрягается и взрывается под моим прикосновением. И это все, на что я надеялся, и все, что я себе представлял. Она кричит, когда приходит громкий длинный вопль, который сирены, вероятно, используют, чтобы заманить моряков на их гибель. Все ее тело отрывается от матраса, прижимаясь к моему языку и сжимая мои пальцы. И я все это выпиваю. Все до последней капли, пока толчки не прекратятся, и ее дрожь не превратится в крошечную дрожь.

— О, детка, — хнычет она, когда я отстраняюсь. — Это было уже слишком.

— Не получится. В твоей жизни не может быть слишком много хорошего. Тызаслужила все это. Все эти оргазмы каждый день твоей жизни. Я хочу подарить тебе это. Хочу любить тебя.

— Знаешь. Я чувствую это.

Она тянется ко мне, но я отстраняюсь.

Трясущимися руками хватаю брошенные наручники, лежащие на краю стола.

— Ты слишком много двигаешься, — хрипло шепчу я.

— Неужели? — ее голос кокетливый и вызывающий. — И что ты собираешься с этим делать?

— Это.

Одним быстрым движением я нежно хватаю ее за запястье и защелкиваю наручник на одном из них — на стороне, противоположной ее раненому плечу, а затем прикрепляю его к столбику кровати.

— Я много лет провел без секса, но это не значит, что у меня не было фантазий.

Я провожу руками по ее ключицам и вниз вдоль ребер. Ава чувствуется, как самый дорогой шелк, который когда-либо производил Восток.

— Ты в порядке? Тебе не больно?

У нее плечо все еще болит.

— Всё прекрасно, — выдыхает она.

Я провожу ладонями по ее рукам, проверяя, удобно ли ей. Затем передвигаюсь вверх, чтобы обхватить ладонями ее сиськи, а большие пальцы трут ее соски, которые твердеют в тугие точки.

— Ущипни их, — говорит она.

Я делаю, как она просит, и девушка вздрагивает.

— Еще? — спрашиваю я.

Она кивает, и я щиплю сильнее. Она сжимает ноги вместе и отпускает. Ни одна фантазия никогда не была так хороша.

— Я хочу пососать твои сиськи и трахнуть тебя своим членом, пока ты будешь прикована наручниками к кровати. Тебе это нравится?

— Да, пожалуйста.

Ее сладкое влагалище снова сжимается в предвкушении.

Одной рукой я сжимаю ее попку, а другой сжимаю себя. Ава раздвигает ноги, и мы задыхаемся, когда я кладу широкую головку своего члена у ее влажного входа. Она всегда такая мокрая для меня, такая готовая.

— Сейчас? — спрашиваю я.

Она кивает, зажав губу между двумя рядами идеальных зубов. Я осторожно проскальзываю в нее, останавливаясь на каждом этапе, чтобы убедиться, что ей удобно, и это правильная сторона удовольствия для нее.

— Продолжай, детка. Ты должен быть во мне сейчас! — ее требования перерезают натянутые путы моего самоконтроля.

Я проталкиваюсь в неё, пока мои яйца не хлопают по ее заднице. Она кричит, но теперь я узнаю этот высокий пронзительный звук, как один из полного гребаного восторга.

— Боже, я чувствую все с тобой. Все. А теперь поторопись, — приказывает она, отталкиваясь и переворачивая нас, и прижимается бедрами ко мне.

Я позволяю ей трахнуть и использовать меня, когда вцепляюсь в один сосок. Ава слегка сдерживает меня с моими большими лапами, зажатыми вокруг ее бедер, и моим ртом, пожирающим ее грудь, когда полностью овладевает мной. Она самозабвенно скачет на мне, прижимаясь клитором к моей лобковой кости, и насаживается на мой член, пока не откидывает голову назад.

Я толкаюсь в нее, поднимая, пока ее сиськи не подпрыгивают, волосы качаются, и все ее тело — одно неровное эротическое движение. Я трахаю ее, пока у меня в глазах не появляются звезды, и все мое сердце взрывается, как бомба. Она последняя надежда для меня.

Эпилог

Ава

Прошел уже месяц, а я все еще не могу смириться со смертью Розы. Я ловлю себя на том, что хочу позвонить ей, чтобы рассказать смешную шутку, или вижу платье на одной из островитянок и думаю: «О, это бы здорово смотрелось на Розе». Потом вспоминаю, что она мертва, и боль уже не проходит. Может быть, не существует пути без боли.

Хотя Роза мне снится. Время от времени она навещает меня, всегда улыбается и выглядит счастливой. Возможно потому, что именно такой я видела ее при жизни, именно такой хочу видеть ее и после смерти. Впрочем, все в порядке. Когда-нибудь эти мечты исчезнут, поэтому я лелею их, пока они у меня есть.

В течение нескольких недель я нахожусь на острове, и каждый день чувствую… ну, клише, это рай. Я просыпаюсь от свежеприготовленной вкусной еды и запаха океана в воздухе. Просыпаюсь в жестких мускулистых руках мужчины, который трахал меня шесть раз с воскресенья накануне вечером. Он целует меня в лоб и касается всего моего тела, и мы обычно занимаемся сексом до начала дня, потому, что не можем насытиться друг другом.

Одного месяца недостаточно, чтобы устать от Рафа Мендозы. Один год, одна жизнь — этого никогда не будет достаточно. Он, как наркотик для меня, и я обнаруживаю, что с течением времени жажду его все больше. Его улыбка лучше любого наркотика, и когда он держит меня под собой, толкается так глубоко внутри меня, чувствую… всё.

Я полюбила жизнь на острове. Это странно. Когда жила в Нью-Йорке, я была вертепом для кучки тощих моделей, которые хотели курить весь день, и говорить о еде, которую они не едят. Не думала дважды об этом, а просто вошла в роль и заботилась о них.

На острове я — мать дюжины дам, которым в жизни приходилось нелегко. Они приходят ко мне за самыми разными вещами от мелких жалоб на хозяйственное мыло до более серьезных проблем, таких как болезнь, дети и романтические советы. Потому что я «леди» Мендозы, лидер здешних женщин. Я снова становлюсь матерью только вместо того, чтобы пасти кучу тощих моделей, курящих сигареты, пасу кучу молодых женщин с усталыми глазами, которые видели в жизни слишком много. Мне вручают младенцев, и спрашивают совета о приготовлении пищи, стирке, питании и миллиона вещей, которые я никогда не рассматривала раньше, но которые теперь имеют огромное значение. Эти женщины на острове воспитывают себя из ничего. Они начинают все сначала или пытаются, и им нужна помощь.

Это стало моей новой целью, чтобы принести радость на их лица. Чтобы сделать мир более безопасным для них. Чтобы дать им надежду.

Потому что именно это сделал для меня Раф Мендоза. Он дал мне новый мир, чтобы жить, и новую надежду каждый день. Он дал мне новую семью, которая встречает меня с распростертыми объятиями. Им все равно, что в прошлом у меня была самая глупая работа в мире. Важно то, что я сейчас здесь, и хочу помочь.

А Раф? Раф потрясающий. Он самый лучший человек в мире. Меня не волнует, что он наемный убийца, и именно так эти люди зарабатывают на жизнь. Меня не волнует, что иногда Рафу приходится уходить посреди ночи, чтобы вершить правосудие. Вот, как они зарабатывают деньги, чтобы спасти этих женщин и мужчин, которые скрываются здесь. Мне нравится верить в хорошее, что они делают, намного перевешивает плохое, и когда мне вручают плачущего ребенка, который родился от наркоманской матери из борделя? Когда я смотрю в глаза этого ребенка, вижу жизнь, которую мы можем ему дать. Надежда, которую мы можем дать ему. Этот ребенок не собирается расти на улице, продавая себя педофилам, чтобы заработать своей матери достаточно денег на наркотики. Он будет расти на райском острове, защищенном людьми, которые рискуют своей жизнью, чтобы сделать свою новую семью, достойной возвращения домой.

Потому что «Слезы Господа» — это все о надежде. А для меня Раф — это надежда. Он моя жизнь и моя любовь. Глядя в его глаза, я вижу, как он голодно смотрит на меня, и знаю, что смотрю на него так же. И не жалею ни об одном мгновении, ни об одном часе, ни об одной минуте нашего времени вместе.

Раф — это моя жизнь, а я — его. Пусть мы всегда будем идти этим путем.

Конец

Примечания

1

Dodge — марка автомобилей, производимых американской компанией Chrysler. Под маркой Dodge выпускаются легковые автомобили, пикапы, внедорожники и коммерческие автомобили.

(обратно)

2

Ва́нна Мари́ Уайт — американская актриса и телеведущая. Наиболее известна как ведущая телевизионного игрового шоу «Колесо Фортуны». 20 апреля 2006 года получила «звезду» на Голливудской аллее славы за вклад в телевидение.

(обратно)

3

Вероятно, это связано с тем, что, согласно воззрению христианских демонологов, суккуб — дьявол в женском обличии. Часто описывается как молодая привлекательная женщина, однако, имеющая когтистые ступни и, иногда, перепончатые крылья.

(обратно)

4

Чу́ррос, также чурро — сладкая обжаренная выпечка из заварного теста, имеющая в сечении вид многоконечной звезды или просто круглая в сечении. Родиной чуррос считается Испания, где чуррос традиционно подают на завтрак.

(обратно)

5

Мясная тарелка деликатесов, изящно дополненная пикантной зеленью, овощами и сухофруктами.

(обратно)

6

Николас Чарльз Спаркс — всемирно известный американский писатель, автор романов-бестселлеров на темы христианства, любви, трагедии, судьбы и человеческих отношений. На его счету двадцать один изданный роман. По самым скромным подсчетам, во всем мире продано около 80 миллионов экземпляров книг Спаркса на 45 языках.

(обратно)

7

Домашнее животное, помесь осла с кобылой.

(обратно)

8

Э́двард Джо́зеф Сно́уден — американский технический специалист и спецагент, бывший сотрудник ЦРУ и Агентства национальной безопасности (АНБ) США. В начале июня 2013 года Сноуден передал газетам The Guardian и The Washington Post секретную информацию АНБ, касающуюся тотальной слежки американских спецслужб за информационными коммуникациями между гражданами многих государств по всему миру при помощи существующих информационных сетей и сетей связи.

(обратно)

9

Пукальпа — город на востоке Перу, расположенный на реке Укаяли.

(обратно)

10

Имеется ввиду virginity — девственность.

(обратно)

11

Фут приблизительно равен 30 см

(обратно)

12

Сигнальная ракета.

(обратно)

13

Перуанский соль — валюта государства Перу с 1 июля 1991 года. До 2015 года — новый соль.

(обратно)

14

Ава имеет в виду выдуманный стиль — после джунглей от кутюр.

(обратно)

15

Внутриматочная спираль — внутриматочный контрацептив, представляющий собой небольшое приспособление из пластика с медью, которое тормозит продвижение сперматозоидов в полость матки, а также повреждает их, уменьшает срок жизни яйцеклетки.

(обратно)

16

Термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия.

(обратно)

17

«Кто там?» с испанского.

(обратно)

18

Walther PP, Walther PPK — немецкие самозарядные пистолеты, разработанные фирмой «Вальтер», один из первых массовых пистолетов с УСМ (Уда́рно-спусково́й механи́зм) двойного действия.

(обратно)

19

Инфекции передаваемые половым путем.

(обратно)

20

Madden NFL — серия симуляторов американского футбола, выпускаемая издательством Electronic Arts с 1988 года. Серия названа в честь спортивного тренера и комментатора Джона Мэддена.

(обратно)

Оглавление

Последняя надежда

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Эпилог

*** Примечания ***