Dragoste în ciuda (СИ) [Joanne X] (fb2) читать онлайн

========== Пролог. ==========

Его спина неожиданно становится шире, так что трещат швы на достаточно плотной ткани пиджака. У меня не остаётся даже сотой доли секунды, чтобы отреагировать, как Влад разворачивается ко мне. Мертвенно-бледная кожа серебрится в лунном свете, чёрные круги ещё более подчёркивают непроглядный омут его глаз, как провалы в ночь, в тёмное безумие, в пустоту. Могу ли бежать? Как тогда… Сочту и для самой себя равносильным предательству. Нет, остаюсь. Я страшусь, но не могу и пошевелиться, всё более осознавая, что не из-за страха перед его видом, я боюсь, что вновь проявлю малодушие и покину его, прикроюсь ужасом, как щитом, а ведь Влад мне небезразличен…

— Память — коварная вещь, ведь правда, Лайя? Прошло несколько дней, и образ монстра стал стираться из твоего сознания, а все мои добрые поступки возымели эффект, и вот ты уже готова остаться и оправдать всё, что бы ни узнала обо мне, в том числе из моего… нашего прошлого, — его голос мгновенно становится чужим, глухим, с раскатистыми утробными звуками огромного злого животного.

Невольно я дрожу, его лапы впиваются в мои плечи, а темнота взгляда проваливается в меня, падая на самое дно моей души, по дороге раздирая до крови, причиняя боль. Дёргаюсь рефлекторно.

— Нет уж, — говорит быстро, — смотри на меня, Лайя. Вглядись так пристально, чтобы рассмотреть каждую чёрточку моего лица, искажённого сидящей во мне тьмой, не забывай, кто я и что не изменюсь, меня ничто не изменит.

Моё тело поражает паралич. Влад отпускает меня и смотрит неотрывно.

«Беги», — взывает подсознание, и я делаю шаг назад, видя горькую усмешку на его лице.

На миг прикрываю глаза, делая глубокий вздох, шагая в его сторону. Вижу изумление и что-то ещё, и это придаёт мне уверенности в том, что мне удастся приручить нечто ужасное в нём, то, что сейчас блеснуло отчаянием в его глазах и надеждой, что и эту часть его души полюбят и не захотят изменить, а примут таким, каков он есть на самом деле.

— Уходи, — хрипит на последних нотах.

Упрямо качаю головой из стороны в сторону.

— Выслушай, прошу, — говорю твёрдо, временами соскальзывая в трепет, незамедлительно проявляющийся в голосе.

Он чуть заметно кивает, подхожу так близко, что чувствую, как его кожа горит, несмотря на то, что он кажется холодным, как глыба айсберга.

— Я не Лале, я всего лишь Лайя…

— Лайя… — начинает он, цокая языком, пытаясь оправдаться.

— Ты пообещал выслушать, — немного укоризненно, на что он кивает, смиряя себя передо мной.

— Я не вижу всего того, что известно тебе, я пребываю в неизвестности, я не знаю, что было в далёком прошлом между тобой и Лале, что там произошло такого, что сейчас я не могу и приблизиться к тебе, хотя желаю этого так, как никогда и ничего в этой жизни не желала, — произношу горячо, вижу в ответ и его прожигающий взгляд, продолжаю: — Ты тот человек, которого я искала всю свою жизнь, ты тот, с кем бы я хотела состариться и умереть в один день, но ты не даёшь мне и шанса, и вот я сейчас стою перед тобой для того, чтобы не отвергнуть, как тогда, а чтобы понять и принять, не убивай надежд не только Лале, но и Лайи.

Он вздрагивает от последних слов, и несколько секунд его словно бы рвут в мелкие лоскуты сомнения.

— Ты точно готова услышать всю правду? — говорит он ещё глуше, мне кажется, что это отвечает не он, а его эхо.

Поспешно киваю, судорожно сглотнув:

— Нет, но дай нам обоим шанс.

Он мгновенно развоплощается и предстаёт передо мной прежним Владом, вот только две глубокие морщины на его лбу выдают внутреннее напряжение, да ещё провалы глаз от бессонных ночей.

— Доверься, — шепчу я, вытягиваю руку к его бледной щеке и замираю в сантиметре от кожи, но и этого достаточно, чтобы он расслабился.

— Я расскажу, Лайя, — решается он и показывает на кресла.

Удобно утонувши в их мягкости, мы секунду смотрим друг на друга неотрывно.

— Часть истории ты знаешь, а теперь послушай о том, что скрыто, про истинную историю Влада Дракулы, послушай и вспомни…

========== Глава 1. ==========

— Ты не посмеешь, — гневно вскрикивает Мехмед, в приступе ярости забываясь, перед кем он сейчас предстаёт.

Мурад приподнимает бровь и встаёт с кресла. Мехмед как будто не замечает этого.

— Ты кем себя возомнил, ты с кем разговариваешь таким тоном?! — нотки бешенства слышатся во всегда спокойном тембре властного правителя Османской империи. — Брак между представителем правящей династии Османской империи и будущим королём Валахии только укрепит наши отношения.

— Он — православный христианин, она — мусульманка, — глаза Мехмеда бегают, дядя понимает, к чему весь этот разговор, усмехается, а молодой мужчина продолжает, — Пусть примет нашу веру.

— Не говори того, чего тебе не понять, Влад должен держать всю страну в повиновении и в смирении, вряд ли это удастся человеку с другой верой, или ты так о Раду печёшься? Тебе так не хочется отпускать от себя нежного юношу? — последнее произносится насмешливо, так, чтобы Мехмеду прийти в себя окончательно, искусать губы в кровь, но он смиряется и отвешивает почтительный поклон. — То, что они разных вероисповеданий, не даёт тебе повода решать за свою сестру, за кого ей выходить замуж, так совпало, что и молодые не против, а значит, что после всех приготовлений я отпущу их в его королевство, послушный нам правитель гостеприимно распахнёт двери в Европу, поможет безболезненно захватить власть над этой территорией и продвинуться дальше, нам нужен этот брак, сын, — Мурад вновь садится в кресло, видя, как Мехмед овладевает собой, как щёки вновь приобретают природную бледность и он склоняется в смиренном поклоне перед отцом.

Ещё мгновение, и будущий султан выходит из покоев отца. На его лице вновь отражается гнев, душевная мука и печаль. Несколько поворотов и длинных переходов по витиеватым коридорам дворца Топкапы и вход в его покои. Он, словно загнанный зверь, ходит по прохладной зале, и отчаяние всё больше искажает его черты лица.

Он зовёт прислужника и проговаривает ему указ, тот кивает и быстрым шагом удаляется из покоев хозяина. Мехмед в нетерпении меряет комнату шагами. Он даже не сразу замечает, как тонкая фигура юноши замирает около входа, чуть склонившись в почтительном поклоне.

— Раду, — выдыхает Мехмед, наконец-то увидев его, юноша поднимает свой взгляд на шехзаде, — к чему эти условности? Входи, — говорит он горячо и видит, как в глазах того вспыхивают тёмные звёзды, заволакивая взгляд тонкой пеленой, отчего и сам мужчина становится неспокойным.

Мехмед подзывает юношу к себе повелительным жестом, и тот подходит лениво, словно огромный кот, чуть отводя волосы с плеч, что заставляет шехзаде напрячься всем собою, почувствовав тянущую, пульсирующую сладкую «боль» в паху. Раду настолько прекрасен, что будущий султан, никогда не замечавший пленников, как-то увидел, что юноша плетёт венок, и с тех пор он потерял голову. Волнистые тёмные волосы, ниспадающие на плечи, синие глаза, в которых, кажется, плещется само Чёрное море, стройный стан и нежная кожа заворожили его.

Однажды он заговорил с ним и узнал, что его зовут Раду, а ещё то, что тот хорошо воспитан, а самое главное, он предан Османской империи, и это не просто слова. Раду стал взрослеть под присмотром шехзаде, который старался дать ему всё самое лучшее: образование, сладости, подарки, нежность, покровительственную любовь. Иногда он видел в глазах валахского юноши тот же отблеск, с которым он смотрел и на него.

— Ты уже, наверное, знаешь, что… — заговаривает с Раду Мехмед.

— Да, повелитель, — говорит тот смиренно, но в его взоре и близко не теплится это чувство, — но я бы предпочёл остаться здесь, — на секунду умолкая, — с Вами, шехзаде…

— Мехмед, — поправляет его тот и нарочито медленно подходит к нему, сбивая своё и дыхание юноши.

— Мехмед, — робко вторит тот, на секунду прикрывая глаза и трепеща ресницами, что заводит шехзаде ещё сильнее, вздрагивая и ощущая жёсткие пальцы на подбородке, неожиданно нежно сжимающие его, большой палец кружит по губам, заставляя приоткрывать их. Раду проводит языком по кончику пальца, срывая стон с губ будущего главы огромной империи.

Шехзаде дышит всё тяжелее, с трудом находит в себе силы отдёрнуть палец, но отпускать подбородок не торопится.

— Скажешь, рано? — набравшись смелости, произносит Раду. — Увидимся ли ещё? — взгляд печальный.

Мехмед неожиданно подаётся вперёд, врываясь в рот скромного юноши настойчиво, быстро жаля языком, исследуя, наслаждаясь тем, как тот вплотную прижался к нему, чувствуя, как напрягся его член, ощущая желание взять то, о чём мечтал всё долгое время, пока рос Раду. Рваные взаимные движения по спинам, поцелуй, затягивающий обоих в сладкое безумие, покалывающее, пульсирующее ощущение внизу живота. Мехмед отстраняется и ненасытным взглядом смотрит на любовника.

— Возьми же, — хнычет тот и ластится к рукам будущего повелителя щеками.

— Нетерпеливый какой, — цокает языком шехзаде, проговаривая это вибрирующим от страсти голосом, с головой выдавая себя.

— Хочу тебя, — шепчет Раду и вскрикивает, когда Мехмед разворачивает его к себе спиной, отбрасывая волосы с плеч юноши, быстро целуя обнажившуюся, холёную, бледную кожу.

Ладони бегут по высоко вздымающейся груди, сжимая её, вниз, к сосредоточию его мужской силы, освобождая того от штанов, и шехзаде удовлетворённо проводит рукой по напряжённому стволу, наслаждаясь стонами юноши.

— Хорош! — вскрикивает он, продвигая ладони к поджарым бёдрам, ощущая дрожь парня.

Неожиданно шехзаде вновь поворачивает Раду к себе, накрывает его губы смелым поцелуем, заставляя дрожать ещё сильнее, испытывать доселе непонятные чувства, возникшие вначале как благодарность и уважение к старшему, затем же переросшие в нечто большее, заставляющее по ночам просыпаться от чувственного образа старшего мужчины и ощущать под собой на простыне семя поллюций.

Они отрываются друг от друга еле дыша.

— Живёшь в моих покоях до отъезда, — повеление как желание, всепоглощающее, заставляющее забываться, движет сейчас мужчиной.

Раду грустно пытается перебить своего наставника. Тот прикладывает пальцы к губам и шикает.

— Я найду способ вернуть тебя обратно ко мне, а сейчас насладимся тем временем, что у нас осталось, — говорит Мехмед и тянет улыбающегося и возбуждённого юношу в сторону своей спальни.

Тем временем в покоях Лале.

— Ох, доченька, — шепчет тётушка и гладит тонкую ладошку взбудораженной девушки, — он же иноверец, как вы будете жить вместе, другие традиции, другой уклад жизни, мысли другие, а-а-а-а? Эх… — из глаз женщины брызгают слёзы.

— Предписано подчиняться воле старших, Шахи-хатун, сказал так дядюшка, значит, исполню, — проговариваю, а у самой горит лицо, словно спелые маки, трепещут опущенные ресницы, а нижняя губа прикушена, чтобы внезапная торжествующая улыбка не озарила его, а то догадается тётка, что давно уже сердце отдано ему, чужеземцу, христианину, Владу Басарабу.

И мечтать не смела о таком счастье, а ещё не знаю, что думает об этом сам Влад, с приготовлениями к поездке в его королевство мы виделись лишь мельком, издалека. Тётушка ещё рассказывает что-то из своей жизни, сетует на судьбу её племянницы, а мои мысли обращаются к нему, к тому, с кем судьба меня свяжет так крепко, чтобы уже не разлучить никогда, только смерть, но об этом не хочется думать.

Помыслы витают далеко от моих покоев. Смотрю на Шахи-хатун, вижу, что дремлет моя хорошая, утомлённая сборами и переживаниями за судьбу её любимой девочки. Ухожу из прохладных комнат прогуляться, подумать, но меня так и подмывает побежать быстрее, взорваться радостью, сплясать и поблагодарить Всевышнего. Оказавшись во дворе, бесшабашно ныряю в густые кусты с мягкими листьями и оказываюсь на красивой, освещённой солнцем полянке. Не удержусь ведь, широко улыбаюсь: ноги и руки сами начинают выводить пируэты. Я точно пылинка, танцующая в столпе света огромного светила. Времени не чувствую, только я, только солнце…

— Ты словно ива, такая же гибкая, — слышу знакомый голос, от которого щемит сердце, и медленно поворачиваюсь.

Мгновенно собираюсь, приглаживаю волосы, тут же краснея, невпопад спрашиваю:

— Ива?

— Ива, — вторит Влад, подходя ближе, и я робко поднимаю глаза. — Дерево, растущее около воды.

— Нам запрещено видеться, — строго говорю я, когда вижу, что делает шаг ко мне навстречу.

— Хочешь, я прикрою глаза? — хитрый прищур голубых, как небо над нами, глаз.

— Как же мне тогда считать звёзды в них? — отвечаю и прикрываю рот от лёгкого смешка, вижу, как он в смятении стоит передо мной.

— Ты заигрываешь со мной, хатун? — вновь инициатива в его руках.

— Простите, господин, — смиренно склоняю голову перед ним, как перед своим будущим мужем.

Неожиданно ощущаю его руку на подбородке, медленно поднимающую мою голову, встречаясь глазами, и мы оба вспоминаем тот страстный поцелуй, которым мы наслаждались в предрассветный час перед разлукой. С тех пор он возмужал: его плечи стали шире, челюсть напряжённо поджата, во взгляде суровость. Он уходил юношей, а пришёл мужчиной. Война не сделала его жестоким, но жёстким — вне сомнений, ещё более бескомпромиссным и волевым.

— Станешь равной, рядом, со свободой говорить и действовать без опаски наказания, но не без защиты с моей стороны, — отвечает так, что понимаю: нет ничего сильнее этих слов, это как «люблю», только усиленное многократно.

Улыбаюсь и слышу, что наше единение нарушается шуршанием травы. На поляне появляется ещё одно солнце — Аслан. Он прикрывает глаза ладонью и ступает на ощупь.

— Я не смотрю, не смотрю, — поспешно произносит он, а Влад отпускает мой подбородок, напоследок приласкав его, задержавшись большим пальцем на губах.

— Аслан, хватит дурачиться, — говорит Влад, усмехаясь.

— Точно? — произносит тот и приоткрывает один глаз.

Я прыскаю смехом в ладонь.

— Хорошо, — говорит «львёнок», облегчённо вздыхает, неловкость зашкаливает. — Я вас поздравляю, — произносит, а самому хочется сгрести нас в охапку и обнять так сильно, чтобы слышался хруст костей, он бы мог.

— Благодарю, друг, — произносит Влад, а я с удивлением замечаю в его голосе появившуюся властность, с некоторым опозданием понимая, что он всё же будущий правитель, прежде всего, — у меня для тебя сюрприз.

— Свадебный подарок? — веснушки на лице дёргаются, широкая яркая улыбка освящает эту поляну сильнее чем солнце, становится теплее.

— Смотря как ты расценишь, — Влад усмехается, опуская голову, затем вновь внимательный взгляд голубых глаз. — Султан благосклонен, как никогда, он отпускает тебя с нами.

— Что? — непонимающе и растерянно Аслан переводит взгляд с одного из нас на другого.

— Ты едешь с нами, если пожелаешь, — повторяет Влад. — Но, если ты не хочешь… или думаешь, что… — он осекается, а я бледнею, видя, как играют желваки на скулах гордого мужчины.

— Знаю, что ты бы не принял такого решения, если бы Мурад отдал меня в качестве свадебного подарка вашей паре, — испытующий взгляд зелёных глаз.

Влад мотает в отрицании головой.

— Нет, ты едешь как друг, а как только мы пересечём границы Валахии, ты волен будешь уйти от меня в свои земли либо остаться на правах главного советника при князе Владе Цепеше.

Повисает молчание, от которого у меня бегут мурашки по спине. Но Аслан протягивает руку, и Влад крепко пожимает её. Мужчины оборачиваются ко мне, а я поднимаю голову вверх, Всевышний и вправду един, милостив к нам, недостойным, разрешив наши проблемы разом, и кажется, что так будет бесконечно и без препятствий, как безоблачное небо над нашей троицей сейчас.

По пути в Валахию.

Я выглядываю из окна кареты на высящиеся горы, та громада, что защищает границы Европы от набегов турок, делая их утомительными и затратными во всех смыслах, а учитывая, какие сильные духом люди здесь живут, даже невозможными. Поворачиваю голову, вижу скачущего по направлению ко мне на породистом скакуне Влада, он улыбается, но я чувствую, что его тревожит что-то.

— Всё хорошо? — интересуется, пристально вглядываясь в моё лицо хитрым прищуром голубых глаз.

— Да, — спешу заверить его я, хотя поездка утомляет, и, наверное, если я упаду на мягкую перину после столь долгого перехода, то просплю суток трое. — Скажи, что тревожит тебя?

Он сводит брови к переносице, смотрит на темнеющее небо и поднимает руку, отдав команду «привал». Вереница карет и лошадей тут же останавливается. Я благодарю небо и выхожу из повозки, разминая затёкшие ноги. Влад спешивается и бросает поводья на слугу, делая знак рукой Аслану, который тут же принимает командование на себя.

— Пройдёмся? — предлагает он и указывает на тропинку, которая, извиваясь и петляя, теряется в деревьях, за которыми начинается лес, скоро сумерки опустятся на землю и скроют местные сочные красо́ты — высокую траву и цветы — хотя усилят запахи, и от земли будет исходить мощное тепло, а от растительности превосходнейший аромат, которым природа торопится поделиться со всем миром.

— Да, — киваю головой.

Влад закладывает руки за спину и в задумчивости поникает головой, терпеливо ожидаю, спеша за его широким шагом, видя, как тропинка уводит нас в щебечущий голосами всех птиц лес.

— Лале, — начинает он, — задумывалась ли ты над тем, как для нас всё хорошо складывается: твой дядя разрешает брак с иноверцем, его мудрецы находят какое-то обоснование для нас, меня не заставляют принять вашу веру и совершить все действия, ей сопутствующие, отпускают с нами Аслана, Раду?

— Нам помогает Всевышний? — робко предполагаю я, наслаждаясь лёгкой прохладой, видя, как предзакатное солнце повисает над горизонтом, запутавшись в иглистых лапах елей.

Влад усмехается, мне кажется, горько, мигом становлюсь серьёзной.

— Он попросит цену за это, — предполагаю я.

— Думаю, да, — подхватывает молодой мужчина. — Сможем ли заплатить? Не будет ли она слишком высокой?

Молчу, в задумчивости склонив голову.

— Я не отдам и пяди своей земли, не дам в обиду мой народ и не пущу турок на другие территории, если Мурад думает, что он приобрёл себе послушную марионетку, то он ошибся, — говорит твёрдо, прямо глядя мне в глаза.

Задумываюсь, но ненадолго, он уже сказал мне слова, которые согрели моё сердце посильнее, чем признание в любви, пришла моя очередь.

— Я приму твою веру, потому что считаю, что у нас с тобой один Всевышний и что мы соединены узами более сильными, чем все на свете клятвы на всех языках и во всех священных книгах, когда-либо написанных людьми, мы соединены одним законом, который един для всех, — любовью, Влад Басараб, — останавливаюсь, разворачиваясь к нему всем корпусом, осмеливаясь прижаться сильнее. — Берёшь ли ты меня в жёны и пусть свидетелем нам будет Бог, который когда-то соединил наши сердца?

Влад от неожиданности немеет, а потом, кивая головой, произносит:

— Да, — поднимает глаза к вековым елям, которые в лучах заходящего солнца машут ему красными маковками, вновь взгляд на меня, в голубых глазах нет и намёка на смех, люблю его ещё и за прямоту и честность. — Клянусь нашим Богом любить тебя до последнего моего вздоха, оберегать тебя и наших будущих детей…

Мы оба краснеем, Влад скрепляет клятву лёгким поцелуем в губы и пытается отстраниться, я задерживаю его за руку. Он смотрит на мою, поглаживающую его, а затем недоумённо переводит взгляд на меня. Веду себя неподобающе, но голову кружит от близости Влада, от тепла, исходящего от испарений земли, запаха трав и соцветий.

— Хочу, чтобы ты любил меня, — слова застревают где-то в горле, путаются, начинаю тяжело дышать, ощущая и его неспокойствие.

— Разве смею? — слова разнятся с его действиями, наши тела сильнее льнут друг к другу.

Краснею так сильно, что, мне кажется, сейчас вспыхну, как спичка, хочу сбежать от нашей нерешительности, но его губы касаются моих, словно лепестки роз, нежно, так, чтобы дать понять, что он хочет того же, что и я, возможно, даже сильнее, сдерживая себя.

— Я не смогу остановиться, Лале, — выдыхает он мне в губы.

— И не надо, я — твоя, — говорю тихо-тихо, и моя фраза тонет в более глубоком поцелуе, от которого сносит голову.

Он никогда так не целовал меня, его горячие ладони никогда так не касались моей талии, как сейчас, его тело никогда не было таким напряжённым и вытянутым стрелой, как сейчас. Я никогда ещё не чувствовала его так, как сейчас.

Влад отрывается от меня, и голубые глаза, стремительно потемневшие, смотрят на меня так, как будто испрашивают позволения, раз за разом получая его в ответном взгляде. Мир переворачивается, когда он подхватывает меня на руки и вновь приникает к моим губам уже смелее, сжимая мои бёдра жёстче, но это не оскорбляет меня, не причиняет мне дискомфорт, кроме того, что низ живота скручивает сладкой судорогой и всё моё желание сейчас сосредоточено на мужчине. Я не знаю, как это назвать. Только чувствую, что должна стать с ним единым целым, словно мы предназначены друг другу, всегда были и… будем. Безумная мысль.

Отрыв друг от друга. Взаимное тяжёлое дыхание. Он ставит меня на траву и медленно опускается передо мной на колени, его ладонь ложится на щиколотку и аккуратно приподнимает пятку, снимая обувь с меня. Умоляющий взгляд голубых глаз, и моё сердце пропускает удар. Проделав то же самое с обувью на другой ноге, он движется горячими ладонями, приподнимая юбки, обнажая ноги. Я дрожу, видя, как он неспокоен, как его дыхание становится всё чаще. Он осыпает мои колени и бёдра в чулках горячими поцелуями, двигаясь выше, приподнимая верхнюю юбку и камизу, целуя тёмный треугольник. Тишину и учащённый стук наших сердец прерывает хруст веток. Мой взгляд вниз и Влада вверх, шуршание быстро опадающих юбок. На поляну выходит Аслан. Его внимательный взгляд: Влад на коленях и я, алая от смущения без туфель. Он усмехается, но, стараясь не вгонять нас в ещё большее смущение, произносит:

— Всё готово к отдыху, друзья, — и спешит скрыться, оставляя нас наедине.

Влад одним движением встаёт с колен и проводит по моей щеке указательным пальцем, всё ещё дрожа, льну щекой к его горячему прикосновению.

— Потерпим до означенного часа? — произносит он и берёт меня за руку.

Киваю. И вдруг мы заходимся в лёгком смехе, который постепенно перерастает в гомерический хохот. Я сжимаю его ладонь, чувствуя то же в ответ.

Перед тем как уйти, оборачиваюсь, что-то заставляет меня съёжиться от страха, наверное, сгущающиеся ночные тени, плотным туманом стелющиеся в предчувствии прихода своей хозяйки, когда они могут войти в свои права и накрыть весь лес собою. Прижимаюсь к плечу Влада, он растерянно смотрит в мои глаза, полные испуга, затем поворачивает голову в ту сторону, куда только что смотрела я, и его тело трогает дрожь, поднимающая волосы на затылке. Он спешит увести меня подальше от этого безотчётного ужаса, который мы почувствовали каким-то шестым, неизученным чувством, рождающимся из базовых инстинктов — то, что спасает человека в самых патовых ситуациях. Петляющая дорожка, выход из ставшего негостеприимным леса, мы почти что вприпрыжку бежим до огней костров, расположившихся на ночной привал. Аслан и ещё какая-то девушка передают мне тёплый хлеб и глиняную кружку с молоком.

Сглатываю слюну, мгновенно ощутив тяжёлый голод, скрутивший мне живот, и впериваюсь удивлённым взглядом в лицо Аслана, он готов рассмеяться, но изо всех сил сдерживается. Удобно устраиваюсь перед огнём.

— Проезжали деревню, — поясняет он, наливает из крынки молоко в кружку и передаёт её Владу, тот хлопает друга по спине и садится на бревно перед костром, принимая из рук девушки хлеб.

— Настоящий министр, — одобряюще проговаривает Влад и, уже обращаясь к служанке, произносит: — Multumesc*.

Девушка слегка кланяется и спешит исчезнуть, оставляя друзей втроём, Аслан уж слишком пристально смотрит ей вслед. Басараб по-доброму усмехается и подмигивает мне.

— Министр? — спросил Аслан, вздохнув, присаживаясь рядом с другом. — Я ещё не дал согласие…

Мужчины взглянули друг другу в глаза. Влад с сожалением, Аслан с вызовом.

— Женим тебя, — произносит будущий правитель, раззадоривая, и, тихо смеясь, поворачивается ко мне, его взгляд темнеет, Влад поводит кончиком носа по моему, и его голос снижается до хриплых ноток, — правда, Лале?

Краснею и отвожу глаза в сторону, кивая, утыкаясь ртом в кружку, ощущая жар его тела, так близко находящегося сейчас от меня, силу его желания, заставляющую мои пальцы выбивать чечётку на тонкой ручке кружки. Аслан выглядывает из-за Влада и умоляюще смотрит на меня.

— Конечно, женим, — подтверждаю я слова будущего мужа, и мы начинаем смеяться.

— Самое главное, что мы не в плену, — произносит он, и наша троица вновь становится серьёзной.

Я не подозреваю до этого момента, что они при дворе моего дяди чувствовали себя настолько… пленниками, и это я ещё мягко выражаюсь. Но, взглянув на эти горы, на леса, почувствовав пьянящий воздух, кажется, понимаю Влада. Чувство свободы, с которым он родился и которое впитал с молоком своей матери, не сравнить ни с какими почестями ни при каком дворе никакого правителя в мире.

Мы съедаем хлеб и выпиваем молоко. Где-то в глубине лагеря на ночь женщина затягивает песню. Грустную, с тягучими нотками в середине слов, с рваными ритмами, разделяющими мелодию так, словно бы её голоса может хватить, чтобы объять все горы и леса этой местности, заставив их ответить эхом — красивым, мощным природным гулом. Она звучит прекрасно, хотя и грустна, судя по мелодии, порой голос женщины не вытягивает верхние ноты, но оттого она становится ещё более настоящей, грудной.

Я вкладываю свою ладонь в ладонь моего будущего мужа и вопросительно гляжу на него.

— Хочешь знать, о чём песня? — догадывается он, переплетая наши пальцы.

Легко киваю. Влад смотрит вперёд, потом в звёздное небо, стремительно потемневшее с тех пор, как мы покинули лес.

— Она поёт о двух влюблённых, которым не суждено быть вместе, — он на секунду умолкает и смотрит на меня так пристально, словно пытается вычертить мой портрет в своём сердце, продолжает, — но солнце дарит им надежду.

Мне становится печально, и я утыкаюсь лицом в плечо Влада, ощущая, как он целует меня в макушку. Песня женщины льётся, как живой ручей, прямо в небо, и становится так тихо, будто само мироздание прислушивается к ней, задумывается и грустит вместе с нами.

Комментарий к Глава 1.

_____________________________________

* (рум.) — спасибо.

========== Глава 2. ==========

Я бегу по лесу, улыбка не сходит с моих уст, а в волосах яркими бликами играет солнце, мелькающее за стволами «несущихся» в темпе моего передвижения деревьев.

Слышу за спиной мужской окрик баритоном, ласкающим мой слух:

— Всё равно догоню.

Чуть поворачиваюсь и взвизгиваю, видя руку Влада почти у самого плеча. Лёгкий задор придаёт мне силу, и я отскакиваю от него, уворачиваясь, меняя направление в другую сторону, мысленно празднуя победу, но не тут-то было. Мужчина хватает меня за руку и тянет на себя, центробежная сила движения, и моё разгорячённое «охотой» тело неумолимо падает в его раскрытые объятия. Крепкие руки охватывают мою талию и прижимают к себе так сильно, что я чувствую, как трещат мои кости, мои ладони скользят по предплечьям, поднимаясь вверх к сильным плечам, охватывая спину, прижимаясь к щеке, приласкавшись.

Его хриплый смех и фраза, тонущая в желании и в сбивающемся от бега дыхании:

— Pisoiul meu*.

Только теснее прижимаюсь к нему, одновременно отнимая лицо от его груди, и насмешливо смотрю в загорающиеся глаза. Он подталкивает меня, заставляя отступать назад, и я упираюсь спиной о шершавый ствол старой сосны.

— Провоцируешь, doamnă**, — выдыхает Влад и тянется ко мне за поцелуем.

— Скоро свадьба, — шепчу я и встречаюсь с его губами.

— Хочу взять тебя прямо здесь и сейчас, — отрыв и вновь лёгкий поцелуй.

Короткое касание, растаявшее на губах, горящий взгляд, в котором, кажется, тонут звёзды, проходится по моему лицу и опускается на высоко поднимающуюся и глубоко опадающую грудь, дыхание сбивается, когда он дёргает шнуровки лифа. Жадный взгляд на обнажившиеся, среагировавшие на холодный воздух, заострившиеся соски, затем на моё раскрасневшееся лицо. Я замираю. Не отводя от меня глаз, не позволяя отрывать от него взор, он целует меня глубоко, сладостью разливаясь в моей крови, заставляя ноги слабеть. Влад прижимается ко мне, а я чувствую, как внизу меня разрастается цветок ранее неизведанного мною чувства — желания отдаться любимому мужчине. Слышу как будто со стороны, что стону, бесстыдно приникая тазом к его паху. Откидываю голову назад, подставляясь под быстрые поцелуи, ощущая, как он упирается своим вожделением в мой живот. Прикрываю глаза, неожиданно вскрикивая и опуская взор на него, хитрый прищур родных глаз, но и намёка нет на улыбку, он покусывает мою грудь и тут же целует в жалящие укусы, как будто извиняясь.

Собирая кожу губами и тут же отпуская, возвращается к губам, вкладывая всю свою страсть в этот поцелуй, отчего руки мгновенно начинают дрожать, глаза прикрываются от неги. Затем резкий контраст, и его тепло оставляет меня. Пытаюсь сфокусировать свой взгляд на нём, а его ловкие пальцы уже шнуруют платье.

— Холодно в лесах в это время года, — оправдывается он и, справившись с лифом, вновь смотрит жадно.

Берёт за руку и выводит из леса под улюлюкающие звуки придворных. Они кричат нам в лица:

— Mireasa șimirele! Mireasa șimirele! ***

— Чему они радуются? — недоумённо спрашиваю я, улыбаясь им.

Влад по-доброму усмехается и отвечает:

— В Валахии есть традиция: в феврале девушки бегают по лесу, а парни их ловят, «охотник» и «дичь» по осени женятся.

Прикрываю рот, хихикнув:

— Не февраль же, осень как раз.

— Как думаешь, предложи я султану отпустить нас в феврале в мои земли, он бы это сделал? — взгляд становится суровым, не хочу, чтобы он вспоминал о времени, проведённом в Османской империи, нам открывается возможность другой жизни, и мне хочется сосредоточить его внимание на настоящем и помочь устремить взгляд в будущее.

— А если бы ты меня не поймал? — предполагаю.

— Исключено, — возражает, чуть сжимая ладонь.

— А если бы ты поймал другую? — испытующе глядя.

Глубокий вздох, пожалуй, слишком по-театральному, тут же выдаёт:

— Мне бы пришлось на ней жениться.

— Эй! — гневно возражаю я.

Он хохочет, видя, как я дую губы.

— Традиции, — сдерживается от смеха, — не обижайся, — останавливает и легко целует в висок, тут же серьёзно говорит: — Отец Илларион хочет с тобой встретиться.

Киваю и тут же поспешно отвечаю:

— Хотела сама увидеться с ним.

Мой взгляд затуманивается задумчивостью, откуда меня тут же выдёргивают слова любимого:

— Тебя никто ни к чему не принуждает.

Я вновь киваю.

— Ты говорил, вспомни же, что и я сказала.

Влад улыбается и ещё крепче сжимает мою ладонь. В окружении смеющихся придворных мы возвращаемся во дворец. Вначале казавшийся мне мрачным, с многочисленными башенками и бойницами, неприступным, теперь же он стал для меня настоящим домом с горячим очагом, вкусной пищей и любящим сердцем. Слуги хорошо исполняют свою работу, но я вижу, что они не любят меня как своего хозяина и, возможно, никогда не полюбят: что бы ни сделала, для них я чужестранка, по какой-то нелепости судьбы оказавшаяся рядом с их королём, словно околдованным экзотической красавицей и её восточной сказкой.

— Встретимся в зале, — лёгкое пожатие, ладони с неохотой расстаются, ловлю себя на мысли, что мне всё тяжелее это делать.

Иду в свои комнаты, самые светлые. Улыбаюсь. Влад и о такой детали позаботился, чтобы мне было комфортно, ведь на моей родине солнца много, в отличие от здешних мест. Но он и не догадывается, что моё солнце — это он. Служанка подготовила платье и аккуратно разложила его на кровати. Тёмно-синее, закрытое, скромное. Хороший выбор, чтобы встретиться со служителем церкви. Девушка замерла в ожидании команды, почтительно опустив голову. Она всегда услужлива, но крайне холодна. Достаю из шкатулки, стоящей на туалетном столике, браслет с несколькими камешками граната, красный камень будет хорошо сочетаться с её бледной кожей и чёрно-смоляными волосами.

Протягиваю ей украшение и говорю:

— Cadou****.

Она вскидывает на меня удивлённый взгляд, потом вновь смотрит на браслет, её глаза загораются, но она отрицательно мотает головой.

— Nutrebuie*****, — отвечает и вновь часто мотает головой, пятясь назад.

— Nu voi spune nimănui nimic******, — вкладываю в ладонь украшение и прикладываю свои руки к сердцу.

Девушка улыбается и надевает себе на руку, мимолётно любуясь, кланяется мне. Я киваю головой. Она помогает мне одеться и сопровождает меня вниз по бесконечным лестницам. Отпускаю её, хочу прогуляться. Сад отцвёл, поник яркими красками, словно праздный гуляка на пороге зрелой жизни, понимая, что надо готовиться к достойной старости.

Замираю, слыша голоса, один из которых мне знаком, но что-то останавливает меня, наверное, эта фраза:

— Мне нравится ваша религия.

«Аслан?!» — проносится удивлённо в голове мысль, как-то не укладывается это в его образ.

— Ты слишком рьяно взялся за изучение её основ, это похвально, но вера в Живого Бога предполагает спокойствие ума, ты горишь сердцем, и это прекрасно, но остерегись пока слишком приближаться, Его огонь мягок, как огонь Неопалимой Купины, но может и пролиться серой на голову грешников, — это, наверное, отец Илларион, я выглядываю из-за кустов и тут же встречаюсь с внимательным взглядом живых карих глаз, которыми он сейчас улыбается, мне показалось это добрым, так мог Влад, наверное, всем румынским мужчинам это свойственно.

Аслан, проследив за взором отца, замечает меня и широко улыбается. И я бы, наверное, подбежала как раньше, пожала руку, обняла бы, но сейчас это было бы несколько неуместно и вызвало бы вопросы. Подхожу к мужчинам и слегка кланяюсь, ровно так, чтобы выразить почтение и не упасть в подобострастие. В глазах служителя церкви мелькает уважение.

— Госпожа Лале, — уточняет он, а зоркие тёмные глаза как будто считывают меня, крючковатый нос не портит его лицо, наоборот, придаёт несколько усталому ему определённой остроты, в забранных в хвост тёмных волосах мелькает седина, взгляд падает на руки, сжимающие книгу в тёмной обложке.

С удивлением смотрю на Аслана, который складывает руки чашей, склоняет перед отцом голову, тот, благословив крестом, отпускает парня. Впрочем, рыжий верен себе, он подмигивает мне и удаляется быстрым шагом. Возникает неловкая пауза для меня, но только не для отца Иллариона. Он рассматривает меня так, словно пытается понять, можно ли мне доверить некую тайну. Опускаю глаза вниз, слыша фразу.

— Прекрасное дитя далёкой страны, красивых сказок, неспешного быта, мудрой рассудительности, торговли с азартом, — начинает и улыбается, когда я удивлённо вскидываю на него глаза, так не похоже на Османских мудрецов с вечными запретами и нравоучениями.

Открываю было рот, но он продолжает, улыбаясь в усы:

— Думаешь, я начну поучать или буду запугивать?

— Я ничего такого… — немного ошеломлённо, к тому же он прекрасно говорит по-турецки, что ставит меня в тупик.

— Знаю, дитя, — он как будто смягчается, хотя его тон до этого нельзя назвать суровым. — Меня, как и твоего будущего супруга, в возрасте шести лет забрали в Османскую империю.

Киваю, внимательно всматриваясь в лицо, которое не выражает никаких эмоций, лишь констатирует это как факт своей биографии.

— Тебе, наверное, интересно, почему я позвал тебя на разговор, — не спрашивает, но мне необходимо ответить.

— Согласна принять веру мужа как свою, — отвечаю слишком поспешно.

Он улыбается широко, но произносит то, что меня ещё больше ставит в тупик:

— Отказаться от веры после замужества почти так же невозможно, как и от мужа.

— И не собираюсь, — отвечаю.

— Не знаешь о чём говоришь, — сводит брови к переносице. — Как только примешь православие, твоя земля не будет тебя защищать…

— У меня будет муж, — немного дерзко.

Вновь улыбка и фраза, которой отец Илларион окончательно завоевал моё доверие:

— Бог един, все религии так или иначе несут знания, но дело ведь не в этом: если примешь крест, что носит твой будущий муж, ты обретёшь нас себе в помощь, нас — это целую страну, людей, которые станут твоими подданными, а если мудро будешь управлять нами, помогать, заниматься благотворительностью, тебя понесут на руках, мы пойдём ради тебя по любым дорогам, к достижению любой твоей цели, а своим поведением ты окажешь мужу неоценимую услугу, вас воспоют в веках, на этой земле живут самые добрые и благодарные люди.

Мурашки бегут по спине, и я киваю, он не требует согласия, но я уже выразила его.

— Приходи на службы по утрам вместе с повелителем, люди будут видеть твои старания и намерения, — читает мысли, будто то, о чём думала недавно, то, чего мне не хватает здесь, — потихоньку освоишь язык, привыкнешь, тогда и крестим.

Мне нечего сказать, и я вновь киваю, для меня уже всё решено, ещё тогда, в мрачном лесу, когда мы с Владом словно обручились, когда нас обручила сама земля Валахии. Хочу вернуться обратно в замок, но вижу Аслана, задумчиво смотрящего на горизонт, его спина напряжена. Он стоит у каменного ограждения. Неслышно подхожу, заглядывая вниз, и вижу бездну, открывающую потрясающий вид на горы, леса и долины.

— Льва не обманешь, хитрая овечка, — произносит он и поворачивает голову, по-доброму усмехаясь.

— Мог бы и притвориться, — мне становится немного обидно, поворачиваю к нему голову и вижу, что его глаза вновь обращаются к небу.

— Познакомилась с отцом Илларионом? — спрашивает словно бы невзначай.

— Да, весьма любопытный и очень лёгкий в общении, — делюсь с другом впечатлениями.

— Обманчивая лёгкость, он многое видел, многое знает, — говорит серьёзно, я удивлённо гляжу на него. — Эта земля, — он кивает головой, и я вновь смотрю на небо, — таит в себе много загадок и тайн, а церковь здесь стоит на страже всех людей, она защищает от того, что есть в лесах и непроглядных топях, как и Влад, теперь вынужденный защищать не только свою страну, но и другие народы от османов, — он замолкает и испытующе смотрит на меня.

Знаю, что он не хочет обидеть меня, ведь я из семьи тех, кто когда-то угнал их в плен.

— Аслан… — начинаю, но он прерывает.

— Здесь начнётся наша новая жизнь, это та земля, которая гостеприимно нас приняла…

— Ты решил остаться? — радостно спрашиваю его я.

Он улыбается:

— Да, — чуть гордо вздымает свой подбородок, — и принимаю их веру, она глубже, чем я когда-либо знал.

— Тебе не хочется… домой? — осторожно, заметив напряжение в плечах, но он вновь лениво их расправляет, словно бы лев, переминаясь с лапы на лапу.

— Хочется, но дом моего отца разрушен, я приду на пепелище, — он опускает голову, — а здесь у меня есть вы, не важно, где твой дом, важно лишь одно, что те люди, которых ты считаешь своей семьёй, всегда с тобой.

Он прав, тысячу раз прав, я оглядываюсь на замок, высящийся огромной громадой, и понимаю, что счастлива здесь по-настоящему и что земля Влада становится и моей. Попрощавшись с Асланом, спешу обратно, мне хочется видеть его сейчас, немедленно, чтобы разделить с ним мой восторг, чтобы он почувствовал мою любовь. Узнаю, что он в кабинете, но замираю, слыша, как он с кем-то громко разговаривает.

— Народ недоволен, мой король, — голос принадлежит одному изсоветников.

— Вы не даёте ей шанса, — говорит гневно, — я ваш повелитель, я так решил.

— Ты пошёл на поводу у турок вопреки воле отца, вопреки решению советников, ты привёл чужестранку к себе в дом, мы не запрещаем тебе сожительствовать с ней, — тот делает паузу.

— Нет, — гневно вскрикивает Влад и хлопает кулаком по столу, — она моя будущая жена, и это то, что вы не сможете изменить.

— Но мой король… — пытается утихомирить буйный нрав правителя вельможа, но не надо было открывать ящик Пандоры, легко улыбаюсь.

— За время моего отсутствия что сделано вами всеми? Я проехался по близлежащим деревням, чтобы увидеть, как живёт мой народ… А дороги? А полупустая казна?

— Но мой король, — пробует возразить тот, — неурожайные несколько лет, падёж скота…

— Не пробовали в эти годы не облагать оброком крестьян? — спрашивает насмешливо.

— А казна? — спешно парирует вопросом на вопрос.

— Всё равно пустая, — возражает Влад, сдерживаясь от смеха. — Воровать меньше будете, а люди начнут спокойно селиться в одном месте, никуда не двигаясь, а потом будут платить, и им не в тягость будет, продукты в разы дешевле будут, пробовали когда-нибудь думать не только о своём кармане?

Судя по тому, что сановник молчал, ответить тому было нечего.

— Идите, завтра жду отчёт о состоянии дорог, — Влад неумолим.

Я отхожу в сторону, по коридору слышится тяжёлый вздох и причитания:

— Этот ещё требовательнее, чем старый.

Захожу в кабинет Влада и застаю его внимательно рассматривающим карту. Его задумчивый взгляд поднимается на меня, и последние печальные мысли развеиваются.

— Ты занят? — спрашиваю, а сама лёгкими шагами уже спешу к нему.

Он усмехается, а я ускоряюсь и прыгаю к нему на колени, пытаясь зарыться в рубашке. Влад всё так же задумчив.

— Скажи, что беспокоит тебя, свет очей моих? — обеспокоенно спрашиваю.

Он внимательно смотрит на меня и чуть поводит головой:

— Не хочу тревожить тебя, душа моя, — и вновь опускает голову, задумчиво, глазами проходясь по карте.

— Так буду ещё сильнее, — словно с ребёнком разговариваю, поднимая его подбородок, притягивая к себе.

— Мы в относительной безопасности, пока Мурад у власти, — выпаливает он, смотря на меня. — Может, будут набеги, незначительные, пока мы платим дань… Так уж получилось, что моя страна как ворота в Европу для Османов, им мы нужны как некий плацдарм для дальнейшего броска, их цель — территории за нашей, они перемелют нас как народ, им плевать на наши жизни, их цель — золото папской короны.

— Если бы я смогла что-то сделать, — с прискорбием заключаю я.

— Уже, — говорит, очерчивая пальцем скулы. — Ты рядом, этого достаточно.

Я глажу его лицо:

— Мы со всем справимся, я верю в тебя.

Наши лбы на миг соприкасаются, и он смотрит уже веселее.

— Соскучилась, — шепчу, ладонями спускаясь по груди вниз, опоясывая руками его торс, словно пояс-оберег.

Его подбородок упирается в мою макушку, и он обнимает меня так крепко, что моё сердце заходится. Мы чуть отталкиваемся друг от друга, и он целует меня сначала легко, медленно, переводя жаркое безумие момента в огненное торнадо. Его ладони судорожно сжимают мою талию, беспорядочно поднимаясь к груди, так же быстро оказываясь на бёдрах.

— Твоё платье слишком закрытое, — мужская ладонь сжимает грудь, и он рычит от бессилия, желая притронуться к обнажённой коже.

Его объятия обжигают, как и губы, но то, что во мне рождается от одного его взгляда, прикосновения или поцелуя, заставляет меня забывать о том, кто я такая, следуя только велению плоти. Его ладонь сжимает волосы на затылке, собирая их в небрежный комок, а вторая тянет подол платья вверх. Губы растягиваются в невольную улыбку. Влад отрывается, непонимающе смотря на меня.

— Твои советники против меня, — проговариваю в уста.

— Пусть только посмеют, — шепчет, ткань, поднимаясь вверх, рождает сотни мурашек на коже, пальцы ласкают кожу бёдер, двигаясь выше, легко задев треугольник, затем вновь вернувшись к бёдрам, мягко, но требовательно разводя ноги в белых чулках.

Предвкушение ласк. Задыхаюсь, когда его ладонь вновь поднимается вверх и чуть сжимает меня. Распахиваю глаза, ощущая на губах улыбку, голубые глаза внимательно следят за моей реакцией, когда его пальцы аккуратно двигаются, очерчивая мигом набухшие и увлажнённые складочки. Синева во взоре стремительно темнеет, как небо над землями Валахии осенью, когда я веду бёдрами, теснее приникая к его пальцам. Он утробно стонет. Мои ноготочки впиваются в его спину, защищённую тонкой тканью рубашки. Влад, не отводя от меня горящего взгляда, поводит пальцами вперёд и вниз, ощущаю, как смазка холодит внутреннюю сторону бедра. Хочу откинуть голову назад, но он не даёт, так же как и отвести взгляд, я стремительно краснею, но отказаться от блаженства, которое он мне «причиняет», не могу, это выше меня. Его большой палец кружит на точке удовольствия, спускаясь вниз, присоединяясь к другим пальцам, вновь отрываясь, так что я задыхаюсь, чувствуя, как меня сносит волнами, как тёплая жидкость, толкаясь, выплёскивается из меня, словно со стороны слыша свой сдержанный стон. Открывая глаза, сталкиваюсь со взглядом Влада, такой борьбы я в нём ещё не видела.

— Всё, что происходит и произойдёт, правильно, — говорю я, чувствуя, как он сильнее сжал мои волосы. — С тобой не может быть по-другому.

— Я не всегда делал правильные вещи, — признаётся он неожиданно и отводит глаза в сторону. — На войне я узнал себя с другой стороны.

Я задумываюсь, но лишь на секунду:

— Откройся мне, я не перестану любить тебя меньше.

— Нет, — как отрезает, тут же смягчаясь. — Но в тебе я вижу смысл того, что существую, ты как свет в моей тьме.

— Иногда нужно делать то, что мы делаем, — я не знаю, как далеко и в чём он зашёл, но видя то, как он смотрит на меня, осознаю, что ближе меня у него никого нет, как, впрочем, и у меня.

Веду бёдрами, чувствуя, как в ответ его руки сжимают моё тело и волосы. Влад решается и подхватывает меня на руки, вставая. Наши взаимные улыбки как солнце, которое сейчас освещает пространство залы. Он проходит через весь кабинет, толкая ногой дверь, и мы оказываемся в небольшой уютной алькове. Я вопросительно приподнимаю бровь, но вместо ответа мужчина целует меня, узнаю Влада: работать так, чтобы прерываться на небольшой отрезок сна, только для восстановления сил. Смотрю на него, вижу, как возмужал, но по сути мальчишка, который всё старается делать правильно. Тянусь к нему за поцелуем, коротко покрывает губы своими, и в промежутке шепчет:

— Nerăbdător*******.

— Муж и жена — одна сатана, — отвечаю, уже начиная понимать некоторые слова удивительного языка.

Он улыбается удовлетворённо, сжимая мои бёдра руками и усаживая на разобранную кровать. Влад немного смущённо морщит нос, но я не даю ничего ему сказать и проявляю инициативу, придвигаясь ближе и целуя его нежно, скользя губами по его. Хитрый прищур, плеснувшееся море в глазах, руки нежно оглаживают плечи, спускаясь к груди, сжимая её легко и очерчивая, бегут вниз.

Встаю перед ним и оборачиваюсь спиной, призывно смотря через плечо, чуть пожимая им. Влад встаёт за мной, очень близко, его дыхание на моей шее, и я прикрываю глаза от того, как его крепкие ладони бегут по спине, а пальцы ловко расплетают шнуровку платья. Оно тяжёлым грузом опадает к моим ногам. Влад разворачивает меня к себе, через мгновение камиза летит куда-то в угол, я же остаюсь обнажённой перед ним. Но нет стыда у меня. Он покрывает каждый сантиметр моего тела поцелуями, лёгкими, нежными, прижимая ладонями мои бёдра к себе. Прерывается только лишь для того, чтобы посмотреть, всё ли со мной в порядке. Вопрос в глазах, киваю головой, прошу продолжить. Вновь поцелуи: губы, шея, грудь, живот, подрагивающий от ожидания его ласк. Мужчина на коленях передо мной. Он целует меня там, где не целовал никто. Мои ноги дрожат, и я подаюсь вперёд, он подхватывает меня, удерживая. Россыпь поцелуев по ногам, чулки под его ладонями томно скользят по коже вниз, ещё сильнее усиливая потрясающие тактильные ощущения. Он встаёт на ноги, врываясь горячими влажными губами в наш поцелуй, становящийся всё более невоздержанным, под ладонями, обнимающими его плечи, ощущаю, как он дрожит, он сгорает от страсти так же, как и я. Влад подталкивает меня к постели, давая возможность удобно усесться, вставая передо мной. Он берёт мою ладонь и тянет к паху.

— Хочу, чтобы ты привыкла ко мне, — шёпот, срывающийся оттого, что я притрагиваюсь к твёрдому стволу сквозь плотную ткань штанов, поглаживая, чуть сжимая, слышу сдержанный стон, как тяжело дышит, вижу бусинки пота на его лбу, мужчина на несколько секунд отклоняет голову назад, прикрывая глаза.

Он освобождается от одежды, а я отвожу взгляд, затем вновь возвращаю, видя одобрение в его глазах. Влад помогает мне устроиться удобнее, и я откидываюсь на мягкие подушки, его ладони оглаживают внутреннюю часть бёдер, широко разводя их. Склоняется так, что наши губы встречаются, мои руки кружат по сильной спине, его — сжимают грудь, пропуская соски между пальцами, чуть скручивая их, заставляя моё лоно содрогаться в сладостном ожидании. Чувствую, как он упирается в меня, не входя, словно бы дразня или опасаясь, потираясь о нижние губки головкой члена. Влад не отрывает взгляда от меня и, чуть отстраняясь, берёт мою ладонь, протягивая её вниз, укладывая на напряжённый пах.

— Не хочу сделать тебе больно, — хрипит мужчина, его взгляд успокаивает. — Так ты сможешь меня контролировать.

Я киваю, напряжена до предела. Его губы возвращаются к моим, и он шепчет в них:

— Расслабься, я никогда не причиню тебе зла.

Вздыхаю, ощущаю, как напряжение спадает, подчиняюсь силе нашего взаимного желания. Он несдержанно целует, вытянутыми руками упираясь в матрац, так что я чувствую тепло его рук, и начинает двигаться, толкаясь вперёд, безотрывно смотря мне в глаза, пытаясь предвосхитить любое недовольство, ладонями вжимаюсь в его пресс, чувствуя, как он останавливается и покрывает поцелуями моё лицо, врываясь в рот, вновь начиная двигаться, понимая, что сопротивление «сломлено». Ещё одно движение, и я ахаю от боли, но не контролирую его. Томные взгляды, напряжение, перерастающее в удовольствие… Теперь уже сама хочу его губы, легко касаюсь… Беспорядочная хора языков… Его движения ягодицами, неспешные, он сдерживается, ощущаю это кончиками пальцев: напряжённые узлы мышц, подрагивание ягодиц, тяжёлое дыхание на моей ключице, поцелуи, которые заставляют забыть эту острую боль, и всё же желание острее, заманчивее. Он поднимается, не выходя из меня, садится на колени, оставляя меня удобно лежать на подушках, приласкав грудь и живот нежными касаниями. Всхлипываю, когда Влад вновь начинает двигаться. Его ладонь сжимает мою грудь, а большой палец кружит внизу, настойчиво прикасаясь к точке удовольствия. Мужчина проводит меня через контраст боли и наслаждения.

— Trandafirul meu…******** — мужской захлёбывающийся шёпот заставляет раствориться в ощущениях, и не остаётся ничего в этом мире, кроме раскачивающихся движений, взглядов и нашего желания, кажущегося почти осязаемым сейчас.

Его ладони беспорядочно кружат по моему телу, сжимая бёдра, грудь. Он сильнее толкается во мне, вновь припадая для поцелуя, обнимая в талии, шепча что-то на румынском настолько нежное и певучее, что я таю в его объятиях, слыша его учащающееся дыхание и еле сдерживаемые стоны, ощущая, как он пульсирует во мне и судорожно сжимает меня в объятиях, как целует моё лицо и шею.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Солнце в зените, его лучи проходятся по комнате, освещая глаза Влада, которые становятся нестерпимо яркими, обещающими вечное счастье и блаженство.

Комментарий к Глава 2.

* (рум.) - мой котёнок

** (рум.) - госпожа

*** (рум.) - жених и невеста

**** (рум.) - подарок

****** (рум.) - нельзя

****** (рум.) - никому не скажу

******* (рум.) - нетерпеливая

******** (рум.) - моя роза

========== Глава 3. ==========

Два месяца спустя.

Поднимаю руки, пропуская их и голову в узость платья, ощущая его тяжесть, любуясь жемчужным цветом, расшитыми цветными нитями узорами в румынском народном стиле, словно бы вылившимися по подолу, кромке рукавов и вороту. Присматриваюсь в зеркало, попутно замечая, что свечусь в нём, невольно улыбаюсь, замечаю, как часто бьётся моё сердце, чувствую, как одежда плотно облегает меня по мере того, как служанка ловко орудует со шнуровкой. В голове возникают вопросы, понравится ли Владу, всё-таки платье сшито по европейским лекалам, но отдана дань традициям земли Валахии в цветах, раскинувшихся на молочной глади ткани причудливыми закруглениями. Я глажу их в задумчивости так долго, что кончики пальцев немеют. Вновь улыбаюсь, служанка уже колдует над причёской, пропуская в косы жемчужные нити, лёгкой взвесью опутавшие мою голову, делая волосы, и без того блестящие, настолько ослепительными, что, когда на мою голову опускается лёгкая прозрачная накидка, девушка восхищённо охает.

Оборачиваюсь и улыбаюсь, но тут же глубоко вздыхаю, чувствуя волнение, тяжёлым комом скопившееся внутри живота. Служанка улыбается и отступает, освобождая проход. Ещё раз вздыхаю, на короткую долю секунды прикрывая глаза, желая откинуть волнение в сторону, как слышу стук в дверь. Мы недоумённо переглядываемся с девушкой, и я громко говорю:

— Входите!

В проёме двери появляется вначале рука, крепко сжимающая свадебную бутоньерку, а затем и Аслан. Он смущённо топчется на пороге, а я, улыбаясь, откидываю с лица вуаль, мимолётом замечая, как его ярко-зелёные глаза загораются тёмным изумрудом, но он не даёт времени, чтобы оценить и понять природу этого взгляда, хлопает пушистыми ресницами, опускает взор к полу и протягивает букет.

— Ты чего тут? — спрашиваю удивлённо, но потом спохватываюсь и поспешно добавляю: — То есть я рада тебя видеть, но разве ты, как шафер и друг жениха, не должен быть с ним?

— Постой, постой, — перебивает он меня мягко. — По традиции друг жениха приходит к родителям невесты и просит их отдать дочь за жениха замуж…

— Я согласна, — отвечаю я, и мои губы растягиваются в хитрую улыбку.

— Да погоди ты, — шикает на меня Аслан. — Ты должна трижды отказать, что означает: ты ему тяжело далась.

Моё лицо вытягивается от удивления, а друг краснеет.

— Трижды да, — отвечаю я, улыбнувшись, и подхожу совсем близко. — Может, ты уже поведёшь меня в церковь?

Аслан, почесав в затылке и прихватив меня за локоть, тянет в коридор, а я замечаю на нём камзол с вышитой головой льва.

— Лев? — мой вопрос выводит его из лёгкой задумчивости.

Мужчина смотрит вниз и приосанивается.

— Это знак принадлежности к ордену, — произносит он загадочно и пафосно глядит на меня сверху вниз, что позволительно для его роста.

Я внимательно смотрю в его лицо и опускаю глаза.

— Отец Илларион? — только лишь как догадка.

— Да, он многое знает про здешние места, орден Льва и Орла долгое время защищал Трансильванию, стоит на страже и сейчас, — он замолкает.

— От чего, Аслан? — мне любопытно узнать, хотя я и часто беседовала с батюшкой, но обычно наши разговоры не выходили за рассуждения о догматах веры.

— От того, ЧТО обитает на этой земле, в её густых лесах, на непроходимых болотах, — он верит, во что говорит, но я не могу удержаться.

— От лягушек? — пытаюсь сдержаться от смеха.

Аслан смотрит укоризненно.

— Зря ты так, — досада и серьёзность.

— Прости, — слегка сжимаю его предплечье, вижу, что коридор расширяется и начинаются бесконечные ступени широкой лестницы.

— Возможно, я однажды буду полезен Владу… — он замолкает и, не смотря на меня, дополняет, — и тебе.

— Я ценю это, — произношу и благодарю всех богов, что друг не обиделся, живо интересуюсь: — И чем же занимается орден в мирное время?

— А его нет, — произносит Аслан, делая знак рукой слуге, и перед нами распахиваются ворота замка во внутренний двор.

— Нет? — я удивлена и не понимаю, о чём он.

— Тёмные силы не дремлют никогда, они не устают, у них нет потребности в жилье, пище и удовлетворении каких-либо других страстей, кроме как загубить бессмертную человеческую душу, — он загадочен, и я чувствую, что последней фразой он как бы проводит черту, за которую никого не пустит, даже меня, вижу, что это серьёзно для него, и замолкаю.

Смотрю недоумённо, но меня больше беспокоит другой вопрос.

— Прибыли ли представители Османской империи? — очень осторожно интересуюсь, ощущая, как он по инерции сжимает мой локоть.

Мужчина избегает смотреть в глаза и отрицательно качает головой. Я поджимаю челюсть и поднимаю голову высоко, но всё же эта новость выбивает меня из хорошего расположения духа. Челядь суетится вокруг нас, а тем временем Аслан мне помогает устроиться в карете, усаживаясь напротив. Я поражаюсь, насколько сегодня благодатный день: на небе ни единого облачка, солнце настолько яркое, что это радует, в воздухе словно бы разлилось парное молоко, и это нетипично для здешней осени.

Мы больше не издаём ни звука, лишь перекидываемся парой слов как дань вежливости, когда выходим из экипажа. Я вздрагиваю от звона многочисленных колоколов, звонящих в честь женитьбы правителя Трансильвании.

— Ты действительно этого хочешь? — неожиданный и даже неуместный вопрос Аслана, и я изумлённо смотрю на него, в его зелёных глазах такая тоска, что мне хочется обнять его и сказать что-то ободряющее, но ещё во взоре есть некая предопределённость, словно он знает всё наперёд, всё, что нас ожидает, словно бы сейчас передо мной не Аслан, не человек, а кто-то иной, тот, кто ведает человеческими душами, знает грехи каждого.

— Да, — не сомневаюсь, выбор сделан и очень давно, тогда, когда я впервые увидела глаза Влада, чувствую, что вокруг меня словно бы вихри закручиваются в единый узел и так крепко, что ничто его не разомкнёт: не иначе как дьявольское наваждение.

Встряхиваю головой, и мир вновь перестаёт быть вяжущим пространством, да и Аслан выглядит как прежде, словно бы не было тех слов, словно бы он не произносил их. Друг, на правах отца, ведёт меня открытыми воротами церкви, и в глубине, у аналоя, я вижу Влада в ослепительно белом костюме, расшитом на румынский манер, и широко улыбаюсь, понимая, что зря волновалась: швея постаралась на славу, изготовив для нас гармонизирующие друг другу образы.

— Голуби мои, — радостно вскрикивает отец Илларион, и Влад улыбается, видя, как Аслан с неохотой передаёт мою ладонь другу.

Я чуть склоняю голову в знак приветствия отца церкви.

— Начал полагать, что ты передумала, — быстро шепчет любимый, чуть сжимая ладонь.

— Признаться, была мыслишка, — шепчу в обратную.

Влад изумлённо и обиженно смотрит на меня, сдерживаюсь из последних сил, потом всё же улыбаюсь, видя, как ослепительно-голубые глаза вспыхивают, озаряясь тёмным желанием. Мы продолжаем перешёптываться.

— Держите себя в руках, господарь, — слегка веду плечиком.

— Предпочёл бы всем этим церемониям быть сейчас с тобой в одной постели и удерживать тебя там до тех пор, пока ты не попросишь пощады, — шёпот становится тягуче-сладким, словно лукум с далёких берегов моей родины.

— Не дождёшься, — выпаливаю я и тут же краснею под его многозначительным взглядом.

— Нам ещё простыню показывать утром, — Влад испытующе смотрит на меня.

— Простыню? — недоумение, пока не доходит, тушуюсь окончательно.

Ему определённо нравится меня смущать.

— Придумаем что-нибудь, — шепчет.

Я растерянно киваю головой.

— Всё понимаю, что молодым не терпится остаться наедине, — вступает в спор отец Илларион, — но давайте на какое-то время притворимся, что всё происходящее вам безумно интересно.

Я сильнее смущаюсь, чувствую, как Влад пожимает мою ладонь перед тем, как его руки оставляют её, а батюшка поворачивается к нам и, улыбаясь, начинает таинство.

Позже уже, усаженная за широкий стол по правую руку от мужа, я наконец-то понимаю, что всё, что происходит со мной, — это по-настоящему, всё это не сон, и сбылось то, к чему мы оба так стремились, о чём мечтали, но и не смели думать, что это может случиться в действительности с нами, с людьми разных миров. Смотрю, с каким достоинством Влад принимает дары королей других стран, как он сдержан, как у него для каждого находится слово, которое в точности характеризует ту или иную ситуацию, он словно бы родился правителем, но я знаю, как тяжело ему многое даётся, что он ускользает от меня по ночам и почти до утра работает в кабинете, как потом возвращается и делает вид, что выспался. Пребывая в лёгкой задумчивости, беру кубок со стола и слышу голос Влада, склонившегося ко мне и шепчущего на ушко, тут же рождая множество мурашек по всему телу, он замечает это, и его губы растягиваются в усмешке:

— Станцуй киндию.

Смотрю на него, затем на придворных дам, разодетых по последней европейской моде, и резонно спрашиваю, снизив его до шёлкового шёпота:

— Ты действительно хочешь, чтобы я танцевала тебе киндию при всех, вместо того, чтобы ты лицезрел танец живота один?

Он замирает, забывая дышать, его волосы щекочут мне шею, наконец, смеясь, растерянно-хрипло произносит:

— Удар ниже пояса, Лале.

Затем его взгляд с желанием очерчивает чувственную линию моего лица, отчего я мгновенно становлюсь влажной, а лицо пунцовеет, мне хочется спрятать его на груди у мужа, но я боюсь показаться распущенной.

— Ты станцуешь? Для меня? — глаза Влада становятся невыносимо тёмными.

— Танец живота? — лукаво уточняю.

— Ещё одно слово про это, и вечер продолжится без нас, — предупредил он, с сожалением отодвигаясь от меня. — Хочу увидеть, чему ты научилась, ну же, Лале, для меня.

Его глаза умоляют, и я решаюсь, выходя из-за пиршественного стола, отодвигая высокий, с искусными изразцами трон, осторожно спускаясь с помоста, и иду в круг к остальным дамам, через плечо кидая взгляд на Влада, видя, как он предвкушает зрелище. Придворный оркестр начинает играть чересчур бодрую музыку, но это на мой вкус, я не росла среди этих ритмов. Женщины начинают раскачивать круг, поднимая руки, крутя головами, переставляя в определённом порядке ноги, я вспоминаю все уроки, что мне дал хореограф, и вначале меня сковывает смущение, но периодически вижу одобрительный взгляд любимого, и это подстёгивает быть смелее. Музыка набирает обороты, и вот я уже улыбаюсь женщинам в круге, повторяю за ними движения, отдаваясь танцу полностью.

До одного момента, пока не вижу, что через всю залу по направлению к Владу идёт вооружённый воин, запыхавшийся, весь в дорожной пыли, и что-то быстро говорит на ухо своему правителю. Любимый смотрит встревоженно, бросая на меня мимолётный взгляд, стараясь спрятать тревогу глубоко внутри себя. Их с Асланом взгляды перекрещиваются, и они без слов понимают друг друга, оба резко вскидываются и направляются к выходу, по дороге Влад раздаёт указания к скоро подошедшим вельможам, среди которых я узнаю военачальника валахского воинства.

Силюсь выдернуть руку и разорвать круг танца, но неожиданно цепкие пальчики рядом двигающейся женщины не дают.

— Танцуй, — говорит она спокойным голосом и смотрит на меня слегка свысока. — Мужчины пусть решают дела…

Не даю ей договорить, резко высвобождаю ладонь из неподобающего панибратского рукопожатия.

— Вы забываетесь, — произношу холодным тоном, — напомнить, кто стоит перед Вами?

Она неожиданно как-то вся осаживается, конфузясь, и я уже мимолётом жалею, что указала ей на её место, она склоняется передо мной, музыка замирает, и все остальные придворные дамы следуют её примеру. Я покидаю залу, молясь всем богам не сделать это вприпрыжку. Нетерпение растёт, когда я всё-таки срываюсь на бег по коридору, освещённому ярко-горящими факелами, и за поворотом врезаюсь в грудь Аслана.

— Где Влад? — говорю встревоженно и хочу обойти друга, продолжив свой путь дальше.

Он удерживает меня, а я с недоумением и закипающей злостью смотрю на него.

— Лале… — произносит тот спокойно, всё так же держа меня за предплечья.

— Отпусти, — порываюсь вырваться, но его руки лишь сильнее сжимают меня.

— Нет, — упрям и он, — выслушай.

Я кусаю нижнюю губу от беспокойства и киваю головой.

— Влад сейчас занят, на нас напали…

— О… Кто же? Турки? — предполагаю.

Аслан уводит взгляд в сторону, а у меня на глаза наворачиваются слёзы.

— Как они посмели? — потрясённо, злоба испаряется из меня, оставляя место разочарованию. — Они же знали…

В глазах друга застыла боль.

— Пусти меня к нему, — шепчу я и снова дёргаюсь.

Аслан лишь мотает головой, а в зелёном море его глаз плещется непоколебимая уверенность, рыжие волосы падают на грудь.

— Нет, но Владу бы хотелось, чтобы ты была в безопасности, пока он защищает тебя, позволь довести тебя до ваших покоев, и ты мне пообещаешь, что подождёшь его там, пока он вернётся.

Думаю, склонив голову, и через некоторое время обречённо вздыхаю, голос друга действует на меня успокаивающе. Тот облегчённо улыбается и сопровождает меня до двери покоев. Когда они закрываются за мной, я осознаю, что для меня наступает самое мучительное время: ожидание, неизвестность, безумное беспокойство и молитва.

Тем временем. В непроглядных лесах Валахии.

— Они не решатся на открытый конфликт, — останавливает Влада глава его войска, чуть задевая его плечо, они спешиваются с лошадей, лес становится непроглядно-густым, ветви деревьев становятся всё ниже, почва под ногами чвакает, ноги скакунов увязли бы, и коней решают оставить у дороги.

Мужчина высокомерно смотрит на сановника и чуть дёргает плечами, скидывая с себя его ладонь.

— Понятия не имеешь, какими они могут быть, — еле сдерживаемый гнев, и военачальник предусмотрительно замолкает.

— Влад, — окликает его голос друга, и Аслан подбегает к нему.

Правитель Валахии коротко улыбается и напряжённо сжимает в руках меч.

— Тебе не кажется, что это больше похоже на ловушку, тёмный лес, топи… — его голос звучит обеспокоенно, — и зачем тебе столько кольев?

Влад криво усмехается и вдруг останавливается как вкопанный, вскидывая руку вверх. Все замирают. Мужчина оборачивается и жестами просит передать остальным по цепочке о полном молчании. Отряд застывает на месте. А когда они слышат повторяющийся хруст, то переглядываются, бросая друг на друга многозначительные взгляды о молчании.

«Нападаем внезапно», — передвигает одними губами Влад, на что Аслан кивает и передаёт всем остальным по цепочке.

Отряд подбирается к впереди идущим, и они незаметно продвигаются к кромке поляны, на которой в полной растерянности стоит кучка отряда османов.

— Тут что-то не так, — шепчет Влад, и его внимательные цепкие глаза обводят поляну в поисках хоть каких-то зацепок.

— Они напуганы, Влад, — замечает Аслан, и в его глазах отражается беспокойство.

— Тактика внезапности? — спрашивает глава войска.

Влад кивает, и отряд, подобравшись, с громкими криками выбегает из кустов. На лицах турок Аслан с изумлением замечает облегчение, кажется, они даже рады видеть их и готовы принять бой. Все присутствующие на поляне сражаются ожесточённо, тесня то одну, то другую противоборствующую сторону. Наконец, кучка непрошенных гостей падает под натиском и боевым духом воинов Трансильвании, и они даже рады попасть в их кольцо окружения, беспрестанно смотря в густоту леса, в непроходимые чащобы и топи. Аслан становится неспокоен, он видит, как Влад командует, в руках его и ещё десятка воинов оказываются колья.

— Влад, — говорит он, и друг поворачивается в его сторону. — Не делай этого, вспомни Светиград, — увещевает он. — Я собирал тебя по кусочкам…

Господарь часто дышит, и перед его мысленным взором пролетают картины о прошлом, которое бы ему хотелось забыть, но забыть не получится, это то, что ты носишь глубоко внутри, то, что спит до поры до времени, но прорывается, и ты стараешься загнать это внутрь себя, лишь усугубляя проблему. И ему сквозь пелену времени вновь слышится:

«Какой красивый мальчик», — говорит мужчина и смотрит на Влада, улыбаясь, ловя довольную реакцию мальца. Малыш ещё не знает, к чему ему это говорят, к чему его приводят в уединённую залу, зачем оставляют наедине с мужчиной, похвалившим его. Взрослому Владу хочется прогнать угрожающе нависшего над ним турка, но ничего не выйдет, ведь это уже произошло, это уже с ним было, и мужчине ничего другого не остаётся, как заглушить свою воспалённую боль ещё более острой, чужой…

Аслан отшатывается от друга, когда видит, что прекрасные черты его лица уродуются от гнева и такой боли, что может разорвать все сердца в радиусе бесконечности от себя.

— Никому не будет пощады, — глухо, сквозь зубы произносит тот и берёт кол в руку.

Аслан втягивает воздух ноздрями и поднимает глаза к небу, подавляя рвоту. Через какое-то время крики затихают, раздаются лишь стоны боли. Те, кто носят расшивку льва на камзоле, слышат, что господарь распоряжается хриплым от адреналина голосом:

— Одного оставьте, пусть туркам донесёт, как может угостить их владыка Трансильвании.

— Нет! — вскрикивает тот, и Влад поднимает в изумлении бровь, беря того за шкирку.

— Жить не хочешь? — спрашивает он с гневом и видит ужас в его глазах, не порождённый событиями, только что произошедшими здесь.

Турок оглядывается по кустам, туда смотрит и Влад.

— Лучше убей, — молится тот.

«Nostru*» — раздаётся шёпот, от которого мурашки по коже и холодный пот на лбу, — «Nostru».

Влад напрягается и ошалело вглядывается в темноту кустов, он одним движением отбрасывает турка и велит ему уходить, тот, поскуливая, убирается с глаз долой. Он вслушивается в тишину, которая неожиданно прерывается карканьем ворон. Взгляд в сторону воинов, но те явно не понимают, чему так пристально их правитель уделяет внимание. Влад смотрит на Аслана, кажется, тот тоже слышал. Рыжеволосый мужчина отворачивается, и его потрясывает, впрочем, как и Влада, подошедшего к другу. Красноречивый обмен взглядами, но оба молчат.

— Я прошу, не говори Лале, — в его напряжённый тембр голоса тонкой струйкой вплетается теплота при упоминании имени любимой.

Аслан сводит челюсть, смыкая зубы до хруста.

— Думаешь, ей не расскажут? — после долгого молчания произносит зеленоглазый, и они, выходя из мрачной чащи, добираются до стоянки с лошадьми.

— Она никому не верит, кроме меня, и тебе она доверяет, как мне, — глухой ответ.

Аслан стоит возле коня и теребит подпругу.

— Влад, мы обманем её, — начинает друг, но замолкает, видя, как часто начинает дышать Влад, и, словно бы отклик на только что случившееся, с неба начинает лить холодный дождь.

— Ей станет легче, если мы скажем правду? — вопрос застаёт врасплох, Аслан на несколько секунд замолкает.

— Ты понимаешь, что жестокостью боль не уймёшь… — он пытается понять друга. — Скажи ей всё, она заслуживает знать правду… — синева глаз Влада дрожит, а его взгляд тяжело проходится по лицу Аслана.

Глава войска командует, и отряд садится в сёдла. Влад и Аслан переглядываются.

— Зайди к отцу Иллариону, — предлагает Аслан.

Влад лишь хмыкает и легко прыгает в седло. Он несколько секунд смотрит в небо, позволяя каплям стекать по своему лицу, потом трогается с места, срывается в дикий аллюр, тем самым давая другим команду следовать за ним. Его лицо мрачнеет, искажается. Дождь скрывает всё, ему под силу смыть любую грязь и замаскировать самые горькие слёзы.

Позже. Глубокая ночь. Покои Влада и Лале.

Кажется, я задремала, не знаю, что меня разбудило, тяжёлый сон ли, в котором я отгоняла от Влада призраков, или сквозняк. По полу тянет пронизывающим холодом, а небольшая форточка бьёт по раме, словно колокол в набат. Закрываю окно. А в душу тем временем вползают беспокойство и отчаяние сильнее, чем до этого. Запахиваю тяжёлый халат, но холод успел уже пробраться и больно ужалить тело в тонкой ночной рубашке. Моего мужчины нет рядом, и мне становится совсем не по себе. Замок мрачен без него. И, если я выйду сейчас за двери, куда я пойду и что найду?

Меня что-то тянет спуститься в хамам, построенный по случаю моего прибытия в замок Влада Цепеша, к нему ведёт боковая дверь, теряющаяся в дальней алькове. Не знаю, что движет мною, но вижу, что должна спуститься. Уже на полпути к ней понимаю, что она топится. Кем-то. Охраны нет. Сердце начинает стучать сильнее, трепеща, заставляя ноги споро передвигаться. Осторожно открываю дверь и проскальзываю вовнутрь, жар обдаёт меня со всех сторон, халат становится неуместен, и, пройдя немного вперёд, я вижу сгорбленную фигуру моего мужа. Его голова свешена вниз, и без того тёмные волосы теперь чёрные, как вороново перо, намокли и свисают прядями, делая его похожим на поверженного демона, обнажённое тело в шрамах напряжено, ноги поджаты, а ладони обхватывают мраморную скамейку так, что я вижу вздувшиеся вены на предплечьях. Бросаю взгляд на кучу одежды рядом с ним, белое свадебное одеяние в размывах грязи и крови. Я силюсь не упасть, ноги начинают дрожать.

— Drag**, — шепчу я и прижимаю пальцы к губам, желая сдержаться от слёз, я не знаю, что с ним, и это пугает меня.

Он вздрагивает и медленно поднимает голову, его начинает бить крупная дрожь, когда наши взгляды встречаются.

— Лале, — глухо произносит Влад, и его подбородок заостряется от того, как он крепко смыкает челюсть, он напряжён, думая, что я наброшусь на него с вопросами.

— Тебе помочь смыть с себя… — замолкаю, видя кровь, чуть прикусываю нижнюю губу, — помочь помыться?

Влад как будто легче вздыхает и кивает головой, вставая в полный рост, но напряжение не уходит из его взора, я вижу почти что чёрные зрачки, но, подходя ближе, понимаю, что зрительная иллюзия сыграла со мной злую шутку, но всё же синева темна. Скидывая тяжёлый халат, закатываю рукава рубашки, хватаюсь за плошку и мочало. Несколько движений по плечам, вода стекает крупными каплями, ленивый перекат мышц и мой случайный взгляд в его лицо. Мне не описать то, что я увидела там. Не может быть в одном человеке столько боли… и столько благодарности.

«Расскажи мне», — мои глаза умоляют быть откровенным.

Он притягивает меня к себе за руку, ковш падает из моих рук. Меня словно бы захлёстывает волна его похоти: дикой, необузданной. Его тело пышет жаром, не ответить на который я не могу. Сама тянусь к его груди и прохожусь подрагивающими пальчиками по шрамам, каждый из которых делает его особенным. Его синее небо темнеет, превращаясь в грозовое облако, силящееся разразиться молниями. Мы оба тяжело дышим, движимые силой нашего обоюдного желания. Влад притягивает меня для поцелуя, не церемонясь, беря своё по праву, настойчиво, но меня это не оскорбляет, я подчиняюсь моменту, его прихоти, его желанию. Сдаюсь на милость его рукам, что грубовато и нетерпеливо ласкают меня, сжимая волосы, грудь, талию, ягодицы, беспорядочно блуждая по телу, освобождая его от тонкой ткани.

Отрыв, и Влад смотрит на меня так, что я хочу всё-таки задать вопрос, тревожащий меня. Мужчина видит это и опережает действиями. Вновь поцелуй, так что дрожат ноги, резкий разворот моего податливого тела. Он прижимает меня к тёплым мраморным стенам, удерживая за живот, целуя шею и спину, сжимая моё тело до боли, до растекающихся под его почти животными поцелуями тонких струек подкожных капилляров. Пытаюсь развернуться, чтобы приласкать его лицо, но он не даёт, одним движением укладывая мои ладони на плитку, накрывая их своими горячими. Хаотичные поцелуи шеи, шёпот на ухо слов, которые не говорят обычно светским дамам. Настойчиво разводит коленом мои бёдра, целуя шею и трогая меня внизу, удовлетворённо вздыхая, так что я невольно прогибаюсь в крестце и тут же охаю, ощущая, как он резко наполняет меня. Замираю на несколько мгновений, пытаясь поймать его ритм, но он не даёт. Плотно обхватив мои ягодицы, Влад двигается в быстром ритме, так что я начинаю задыхаться и вскрикиваю, понимая, что на контрасте сейчас просто упаду к его ногам оттого, что не могу контролировать, никто не может… Ощущаю спасительные объятия на талии.

Его язык кружит по влажной коже шеи, а движения ягодиц настойчивы до горячей волны, вдруг накрывшей меня, открывшей во мне и в моём возлюбленном ещё одну грань. Мои ноги крупно дрожат, но он не даёт мне упасть, хрипло дыша в ухо, сжимая талию, наваливаясь всем телом, ускоряясь, выплёскивая жидкость, теплоту которой я ощущаю своим лоном, замирает, неистово дрожа, прижимаясь ко мне, на миг выпадая из реальности.

Он отходит, несколько лениво подбирает халат и накидывает его на меня. Затем мир качается, и я оказываюсь в его сильных руках. Он несёт меня в нашу спальню, а когда укладывает в постель, то старается не смотреть мне в глаза.

— Влад… — произношу я и вижу, как он словно бы сжимается в комок… снова.

Беру его за руку.

— Просто будь рядом, — хрипло произносит он и, убирая прядь с моего лица, прижимает меня к себе, уютно кутая в тёплый кокон своих рук.

Но мне неспокойно, я долго не могу уснуть, хотя чувствую, что, обнимая меня, Влад расслабился. В ту ночь я почти не спала, в ту ночь мне стало впервые страшно за него, за нас.

Комментарий к Глава 3.

* - (рум.) - наш

** - (рум.) - любимый

========== Глава 4. ==========

Комментарий к Глава 4.

Простите, не удержалась, обожаю писать от имени 2д-мужчин Клуба романтики) Эта глава от Влада.

Семь лет спустя. Замок Влада Цепеша.

Воздух напоён восточными ароматами: неуловимыми, но одновременно тяжёлыми, бьющими в самую суть обоняния и держащими крепко-накрепко в своём сладком плену. Ёрзаю в кресле от великолепного зрелища, открывающегося только мне, как некий обряд, полностью завораживающий меня. Свет от немногочисленных свечей создаёт таинственную атмосферу, а в огромные панорамные окна проскальзывают яркие серебряные лучи луны — царицы ночи, крупный диск которой как будто тоже хочет лицезреть свершающееся действо, а увидев, так и зависает в нашем окне, не в силах оторвать своего бесстыжего взгляда. Как и я…

Взмах тонкой руки, в узкой женской ладони скользит прозрачная ткань, полуповорот головы, кокетливый взгляд ярко очерченных по-восточному глаз, резкое движение бедра, влекущее за собой перекат мышц твоего стройного живота до сладкой пульсирующей боли в моих чреслах, так что мне приходится чуть осесть на сидении и развалиться, предвкушая лёгкие прикосновения твоей горячей ладони к моей разбуженной плоти. С каждым плавным движением твоего стройного тела в безмолвной тишине нашей спальни мне чудятся мотивы мягкой музыки, разливающей в крови похоть.

Ты приближаешься, останавливаясь передо мной, и моя рука поднимается, чтобы привлечь к себе, но тонкое запястье ускользает, как и твоя манящая красота, тихим смехом ты разбиваешь глухоту комнаты. Невольно улыбаюсь и я, мне хочется дотронуться до соблазнительных изгибов, с удовольствием, в который раз отметив мурашки на коже, волнами расходящиеся по твоему телу. До сих пор… После стольких лет…

Три лёгких шага стройных ног назад и лязг оружия. В твоих глазах темнота, в них сосредоточено нечто, что заставляет меня желать тебя ещё больше. Завораживающие движения рук, падающая тень в свет луны, отражающийся на тёмном мраморном полу, бесшумно ступаешь, приближаясь, так что сердце стучит сильно, толкая кровь вниз, создавая в голове иллюзию пустоты. В твоих руках ятаган становится предметом искусства, не убийства, как в моих.

Твоё прекрасное умение, Лале, сделать всё для того, чтобы я забыл то, кем я стал, жестокость, поселившуюся в моём сердце, непримиримость, навсегда опутавшую его. Если бы не ты, я бы погрузился во тьму, имя которой — кровожадность. Но ты — та грань, через которую я никогда непереступлю, то, что делает всех правителей, неспособных остановиться перед опасной чертой, тиранами.

Бей своих так, чтобы чужие боялись. И я бил. Окрест огласился криками посаженных на кол. Враги, внутренние и внешние, трепетали при одном упоминании моего имени. Я стал притчей во языцех, но, несмотря на это, видел любовь в глазах простого народа, и их взгляд был устремлён в твою сторону, моя сладкая ללה*. Я многое сделал для своей земли, но и взял многое, щедро отдавая ей кровавую жертву, мне казалось, что я смогу выдавить всё зло, не понимая, что оно затаилось до поры до времени и ближе, чем я мог знать, и есть оно не вовне, а внутри.

Гоню от себя мрачные мысли прочь, вновь окунаясь в омут соблазна белизны ног, которые обволакивает лёгкая прозрачная ткань, представляя, как их кокон смыкается на моей спине. Сладкий яд твоих движений, взглядов, аромата, объятий, поцелуев не даёт мне ни единого шанса, и я хочу раствориться в тебе, слыша, как ты в горячности шепчешь моё имя.

Неожиданно ты взмахиваешь мечом, ещё одно движение, вскинутая бровь… Ошеломлён, ты обожаема мною ещё и за непредсказуемость. Резкие движения, и музыка в моей голове становится жёсткой, бьющей наотмашь, как набат. Шаг, ещё… Ты осторожно приближаешься, словно идёшь по кромке льда, боясь поскользнуться или сорваться вниз. Изящно приседая, оставляешь моё оружие у моих ног. Тяжело дышишь и подходишь вплотную, садясь на колено. Твои ласковые руки скользят по моему лицу, и внутри меня словно бы вспыхивает огонь, тёплый и уютный.

sarı saçlarına deli gönlümü

bağlamışım çözülmüyor Mihriban Mihriban

ayrılıktan zo rbelleme ölümü ölümü

görmeyince sezilmiyor

Mihriban Mihriban Mihriban

ayrılıktan zor belleme ölümü

görmeyince sezilmiyor

Mihriban Mihriban Mihriban**

Хрипловатый тембр голоса забирается под мою кожу, наши взгляды переплетаются крепко, пока я не разрушаю это единение тем, что прикасаюсь своими губами к твоим. Мои касания становятся настойчивыми, ладони путаются в роскошной гриве твоих волос, язык врывается в твой рот, заставляя тело прижаться к моему. В жадных прикосновениях ощущаю, что наши дыхания становятся горячими, как пустыня.

Встаю, подхватывая тебя под ягодицы, заставляя распахнуть бёдра и крепче сжать меня. Мы касаемся друг друга жадно. Как будто впервые. Сажаю тебя на стол, попутно смахивая с него кубки и тарелки, падающие на мраморный пол звоном колоколов.

— Господин нетерпелив? — лукавый голосок выдаёт твоё чувственное желание за моё.

— Госпожа готова, — усмехаюсь в нежные губы, и моя ладонь, проскользнув под подобие юбки, касается других губ, намокших от росы, как лепестки роз ранним утром, подтверждая всё ранее сказанное.

Ответом мне служит прогиб в талии навстречу моим настойчивым пальцам. Распахнутые в ожидании глаза умоляют меня о поцелуе. Обрушиваюсь нежностью, страстью, нарастающим ветром с горных вершин Трансильвании. Твои ладони беспорядочно гуляют по моему телу, ты довольно урчишь, прикасаясь к перекатам мышц, которые замирают под твоими прикосновениями и расслабляются, чтобы затем вновь напрячься.

В нетерпении дёргаю за шнуровку лифа, освобождая грудь, легко прикасаясь к соскам, которые расцветают под моими ладонями. Ощущаю дрожь твоего желанного тела, когда мой язык медленно обводит ареолы. Возвращаюсь горячим дыханием к шее и обратно, прикусывая соски зубами, вытягивая губами, целуя, пока они не затвердеют настолько, что ты вопьёшься в спину ногтями и ещё сильнее выгнешься мне навстречу.

Несколькими движениями рук освобождаю тебя от и так эфемерных одежд. Поцелуй жадный, ладони пытаются вжать в себя и без того жадно льнущее нежное тело. Люблю твою дрожь похоти! Отрываюсь от тебя, чтобы рассмотреть твоё тело, ставшее ещё более роскошным с прошедшими годами и детьми, которых ты подарила мне. Тебя не смущает мой жадный, вожделеющий только тебя взгляд. Ты откидываешь волосы назад, отводя туда же руки, напрягшиеся соски касаются моей груди, раскинутые передо мной бёдра манят сладостью.

Вновь поцелуй, нетерпеливые взаимные стоны, твои пальчики скользят по груди, освобождая меня от рубахи, ноготками царапая торс, спускаясь ниже, снимая остальную одежду. Нас больше ничего не сковывает. Откидываю голову назад, наслаждаясь твоей лаской, дрожа, ощущая, как кожа на члене смещается, принося удовольствие, я пульсирую в твоей руке, становясь ещё крепче.

Взгляды, прикосновения, поцелуи, лунный свет кутает наши разгорячённые тела в свои призрачные одежды, даруя их нам, словно щедрая царица. В крови бушует огонь, который погасить в силах только ты. Сдвигаю тебя на край, поцелуями усыпая лицо, и остро вхожу, так что вскрикиваешь, обнимая меня руками крепко, словно бы боясь, что я вновь исчезну, покидая тебя движимый долгом короля, воина, отца и любимого тобою.

Дыхания замирают на миг, чтобы затем стать единым, воздух между нами плавится. Я крепче сжимаю твои ягодицы, и между нами стираются все расстояния и все разлуки, ты настолько в моей крови, что я не мыслю своей жизни без тебя. Ласка языков, так что я хочу быть ещё глубже, слышать твои стоны, чувствовать, как крепко твои руки сжимают мои, как ты ластишься ко мне, словно дикая кошка, обезумевшая от весенних запахов и тепла, разлитого вокруг.

Движения бёдер сбиваются, но лишь на миг, для того, чтобы установить обоюдно приятный для обоих темп.

— Очарован, — шепчу я сбивчиво, ловя твои стоны губами. — Всегда буду…

Лоб ко лбу, тонкая бусинка пота стекает по виску, невесомо обводя ключицу, стекая по ложбинке вниз, на подрагивающий животик. Ты откидываешься назад на вытянутых руках, подставляя грудь под мои сбивчивые поцелуи, дрожа в подступающей разрядке, кусая губы, раскрываясь, сильнее влажнея, призывая меня наслаждаться тобой сполна.

— Влад, — шепчешь ты, вновь приникая ко мне, обнимая за плечи, целуя, сводя меня с ума ответными движениями бёдер.

Я слышу, как ты замираешь, дрожа всем телом, пульсируя вокруг моей плоти, на мгновение запрокидывая голову назад, потом крепко обнимаешь, шепча на ухо что-то нежное на языке из нашего далёкого прошлого, но в этот момент ничего плохого не вспоминаю, ты прогнала всех призраков (настоящих и пригрезившихся) из моей души, заполнив её ярким солнечным светом.

Ускоряюсь, ощущая твоё горячее дыхание на моей шее. Слегка прикусываешь кожу на ней, и теперь приходит моя очередь гореть и не сгорать в твоём огне, в тебе, получать удовольствие от того, что ты моя безраздельно, что ты выбрала меня, мою землю, мою веру, мой народ, разделила мои трудности, стала частью меня: частью, которую я не смогу отнять от себя никогда, ты где-то настолько глубоко, что тебя не вырежет даже самый искусный врачеватель.

Движения становятся рваными, на пределе, балансирую, но всё же срываясь в аллюр, притягиваю тебя, сжимая талию, дрожа всем телом, так глубоко в тебе… Оба замираем. Мои глаза закрыты до цветных кругов. Ласки ленивы… Лёгкие поцелуи… Не в силах оторваться друг от друга, успокаивая дыхание.

— Я думала, что дети никогда не отпустят тебя, — говорит Лале буднично, поглаживая мою спину.

— Михаил подрос, — тоскливо замечаю я, целую тебя в висок и помогаю спуститься на пол.

Отпускаю тебя и подхожу к столику с вином, делаю несколько шумных глотков прямо из горлышка, с тоской поглядывая на посуду, в страсти раскиданную по полу. Ты смеёшься и подходишь, мягко обвиваясь тонкими руками вокруг торса. Улыбаюсь и целую тебя в нос, затем обращаюсь к луне.

— Тебя не было почти год, — в голосе нет упрёка, ты не смогла бы, ты знаешь, что я делаю всё необходимое для своего народа, хотя мои методы и скрыты от тебя.

Вздыхаю так, что ты лишь сильнее сжимаешь меня в своих объятиях. Ты молчишь, крепко обнимая меня, а луна заливает нас своими лучами, щедро делясь своим серебром. Наши голоса взаимных признаний тонут в её мягком свете, как и ночь, укрывшая нашу любовь от посторонних глаз.

Окрестности вблизи замка Влада Дракулы. Несколько недель спустя.

Внимательный взгляд Аслана по сторонам, а я усмехаюсь: старинный друг хорошо знает свою работу, я доверяю ему, как себе самому, отдав под покровительство церкви и охрану ордена, прелатом которого он является, жену и детей. Орден Льва и Орла представляет из себя не вооружённое формирование, а, скорее, приверженцев религии, хотя с приходом туда друга многое изменилось, монахи стали владеть и оружием, молитва перестала быть единственным оружием против зла. Хотя поможет ли она, когда настоящий ощутимый враг придёт на наши земли? Я тогда не ведал ещё, что враг совсем рядом.

Из раздумий меня вытягивает звонкий голосок старшего сына. Улыбаюсь, видя, как он пытается быть похожим на меня в походке, осанке, в словах. Он горд не по годам, сын своего отца.

— Отец, — подбоченясь, обращается он ко мне, ручка на импровизированном мече, — когда ты уже возьмёшь меня с собой в поход?

Мой быстрый взгляд в твою сторону, ты улыбаешься и пожимаешь в недоумении плечиками. Аслан смотрит на мальчика по-доброму, Раду усмехается в бороду.

— Воин растёт, мой господин, — громогласно говорит мой воевода Димитрий.

— Значит, в следующую весну возьмёшь его в лагерь, на тренировки, — коротко объявляю я. — Готов, Михаил?

У мальчика дыхание замирает, а в карих глазах, так похожих на материнские, загораются тёмные звёзды. Смотрю на жену. Ты задумываешься, печаль отражается в глубине темных глаз, знаю, что меньше будешь видеть сына, но смиряешься, понимая, что это его будущее — путь воина и защитника.

— А меня, батюшка? — подаёт голос младший.

— Ну уж нет, мой сладкий мальчик останется пока со мной, — произносишь ты, моя госпожа, и захватываешь сына в тёплые объятия, — мама не отпустит Михню.

Мальчик силится вырваться из твоих крепких объятий, мужчины тактично молчат, а старший сын бессовестно хохочет, видя, как мальчик краснеет, злится и старается изо всех сил не заплакать от досады одновременно. Ты отпускаешь сына, тот отряхивается и отходит от тебя на достаточное расстояние, с надеждой глядя на меня своими голубыми доверчивыми глазами.

— Ты нужен матушке, а иначе кто защитит её? Меня часто не бывает, ты нужен здесь, сын, — говорю я и преклоняю перед ним колено, смотря прямо в его лицо, — ты обещаешь беречь нашу госпожу?

— Да, — благоговейно шепчет тот, он бросается мне на шею и сжимает своими ручонками неожиданно крепко и цепко.

— У тебя сильные руки, сын, — шепчу, — настоящий воин.

Он отрывается от меня и смотрит уже приободрённо, во всём не уступает брату. Конфликт исчерпан. Аслан занимает мальчиков, а я подхожу к тебе, Лале.

— Спасибо за детей, — благодарю шёпотом, целуя в висок, ощущая, как млеешь под моими руками, нежно обнимающими тебя за талию.

Отрываюсь от тебя и подхожу к Аслану, мы успели вчера перекинуться парой слов, не более.

— Спокойно? — спрашиваю его, замечая, что зелень глаз тревожна.

— В лесах пропадают люди, — говорит он, внимательно глядя на меня.

— Разбойники виноваты?

Аслан медленно мотает головой. Вижу его таким впервые. Что-то гложет друга.

— Можешь рассказать мне всё, — говорю, сжимая его плечо.

— Эти леса скрывают намного больше, чем мы думаем и знаем о них, — говорит он и, видя скептицизм в моих глазах, тут же продолжает: — Мы продолжаем находить мертвых без единой капли крови в теле.

— Стригои? — усмехаюсь я. — Снова байки отца Иллариона?

— Я видел своими глазами, Влад, — мужчина бледнеет, хотя он храбр, как лев. — Та сила, что скрывается в лесах, она смертоносна. Турки, наш народ, ещё кто-то — ей всё равно, этой мощи нужна лишь человеческая плоть, кровь, Влад, ты меня знаешь, я бы не стал пустословить… И да, я думаю, это вампир, древнее зло.

— Аслан, я ни минуты не сомневаюсь в твоих словах, но всему есть разумное объяснение, я очень рад, что ты обучаешь монахов искусству драки на мече, потому что это эффективнее в борьбе с врагами, нежели молитва… Враги во плоти — вот кому мы должны противостоять.

— Бывают такие враги, что не поможет даже самый острый меч, — он растерян оттого, что я не верю ему.

— Спасибо, что ты со мной и что ты уделяешь моим детям больше внимания, чем я сам, — ловлю его взгляд, который печально проходится по твоей фигуре, поджимаю губы.

— Это мой долг, — коротко произносит он, опуская глаза.

Киваю и ещё хочу спросить его, как тишину окрестностей нарушает конский топот. К нам подлетает встревоженный слуга и, спешиваясь, преклоняет колено.

— Мой господин, — говорит он, пытаясь справиться со сбивчивым дыханием. — Приехали турки, их трое, отряд человек десять на улице, а они в зале…

Он замолкает и как будто сомневается, продолжить ли доклад.

— Говори, — повелеваю, делая знак рукой, чтобы он встал.

Парень вскакивает на ноги и говорит то, от чего в моих глазах темнеет:

— Они ведут себя крайне нагло.

Вспыхиваю, как спичка, но мою руку трогаешь ты, вовремя подоспевая, мягко улыбаешься, а в глазах тревога. Смотрю на присмиревших детей, растерянного Раду, обеспокоенных Аслана и Димитрия.

— Скачи, передай, что господарь приказывает встретить их, как самых дорогих гостей, ни в чём не отказывать, — говорю, чуть сведя брови, пытаясь понять, что же нужно ожившим призракам из прошлого, которое пытаюсь забыть давно и безуспешно, оно вновь маячит передо мной, заставляя напрягать жилы.

Гонец кивает и, садясь в седло, стремительно скачет обратно. Мы невесело переглядываемся.

— Дань уплатили недавно, собрав всё необходимое, — говорит Димитрий, недоумевая.

Мы переглядываемся с Асланом и, кажется, прекрасно понимаем друг друга.

Замок господаря Валахии, короля Трансильвании. Вечер.

Столовая зала наполнена ароматами блюд, но лишена привычного уюта. Аслан и Дмитрий напряжены, как и стража у дверей, дети присмирели, мы вкушаем пищу осторожно, словно бы любой шорох сделает что-то неправильное и все вскинутся и встанут друг напротив друга с обнажёнными мечами. В воздухе витает тревога. Мне не нравится тон, позы, взгляды, которые они бросают на мою женщину, не нравится, что позволяют себе приехавшие послы.

— А что, во всём твоём царствии нет раки***? — спрашивает светловолосый мужчина, его зовут Карэн, я знаю его, мы выросли вместе, когда жили в Турции, он не турок, но безраздельно предан османам.

— Мы не пьём водку, нам вполне хватает винограда для вина, что рождает эта щедрая земля, — произношу как можно вежливее.

Он разваливается и с захмелевшим прищуром смотрит на меня. В столовой зале повисает тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Я ощущаю на себе твой умоляющий взгляд, держу себя в руках.

— Так чем я обязан визиту на мои земли? Мы уплатили вашему господину сполна, — говорю я, делая упор на слове «вашему».

Карэн поджимает губы и смотрит исподлобья.

— Забыл, как тебя вырастила Турция, как научила сражаться, кормила, поила… — в его голосе чувствуются раскаты грома, он догрызает мясо на кости.

— С рабами поступают так же, — отвечаю, не отводя взгляда. — Лучше быть голодным, но свободным…

— Много же тебе позволял старый повелитель, — включается в разговор Аязын, он старше и мудрее, говорит спокойно, но я знаю, что он с точно таким же спокойствием может перерезать твоё горло, — но всё изменилось.

Молчание. Наши взгляды с Асланом.

— Падишах отошёл в мир иной, и его ублажают райские девственницы, повелитель теперь — Мехмед, прошу любить и жаловать.

И словно замолкает весь мир. Но я слышу твой голосок, моя манящая Лале.

— Мы очень рады тому, султан Мехмед достоин, мы сейчас же повелим собрать в подарок все ценные дары: золото, украшения…

Но её прерывают, грубо, так что я сжимаю эфес меча и вижу, как Аслан мотает головой из стороны в сторону.

— Лучший ему подарок — это твои дети, Влад, — произносит, ухмыляясь, Карэн, и его глаз блестит, когда он смотрит в сторону Михаила, мужчина кидает обглоданную кость передо мной.

Ты бледнеешь и кричишь:

— Нет! — смотря на меня в надежде и тут же умоляешь сдержаться.

— Повеление султана: Раду, родной дядя, будет сопровождать их, — Аязын пристально смотрит в глаза брата, а тот чуть склоняет голову, словно бы соглашаясь, в глазах смесь радости, печали и ещё того, от чего меня чуть не выворачивает наизнанку.

Я молчу, обдумывая, ты сжимаешь мою руку, дети прижимаются к тебе, своей матери.

— Завтра, рано утром, — говорит Карэн, обтирая жирные руки о скатерть.

И я решаюсь, вскидывая глаза на Аслана и Димитрия. Понимают меня без слов. Равно как и ты: резким движением отдёргиваешь детей на себя и отбегаешь к камину. Раду спешит за тобой, он не вступает в бой, даже сейчас, живя столько времени на своей земле, он предан османам. Аязет и Карэн дёргаются, привставая, хватаясь за мечи. Мы повторяем и вынимаем наши мечи в ответ.

Карэн противно ухмыляется.

— Упадёт хоть волос с наших голов, и войны не избежать, вот тогда ты и твои дети точно… — Карэн проводит большим пальце по горлу.

— Не угрожай, покуда сам не в лучшем положении, — дерзко проговаривает Аслан.

Димитрий перекидывает меч из руки в руку.

— Защищайтесь, — выкрикиваю я и нападаю, обещая. — Сегодня же будете украшать стены моего замка, чтобы неповадно было, ни один не заберёт у меня моего ребёнка, — перед глазами встаёт сцена почти забытого насилия, в котором я мальчишкой кричу, дёргаясь от резкой боли, от унижения, от того, что не могу пошевелиться, укрыться, от неправильности происходящего, от того, что мой мир никогда не будет прежним, от того, что зло навсегда поселилось в моём сердце, словно зараза, которую передал мне тот мужчина.

И я до последнего буду биться за моих сыновей, как… за себя, за того мальчика, которого некому было защитить, который был одинок, которому никто не помог.

Несколько взмахов наших хорошо отточенных мечей, и они повержены. В эти минуты я не думаю о тебе, мой свет Лале. Мы скрылись в дверях залы, чтобы не дать ни одному из отряда прибывших укрыться, но одному удалось ускользнуть. И сегодня же трупы и живые были посажены на кол, на всеобщее обозрение, на потеху толпы, в назидание врагам.

Я стою на балконе и взираю вниз, на трупы моих врагов, солнце заходит за горизонт, медленно окрашивая его в кроваво-красный цвет, словно бы усугубляя всё происходящее на земле. Движение за спиной, чувствую кожей и оборачиваюсь. Ты смотришь в мои глаза, Лале. В твоих я вижу безмерную боль. Подходишь не спеша, не могу больше смотреть на тебя и опускаю глаза. Ты берёшь моё лицо в свои хрупкие ладони.

— Поделись болью, Влад, — говоришь ты, я кусаю губы до крови, чтобы сдержать слёзы. — Не носи это в себе…

— Я — чудовище, Лале, взгляни, как я расправляюсь с людьми, встающими на моём пути.

Твои пальчики подрагивают, ты шумно сглатываешь, но не сдаёшься, моя храбрая Лале.

— Поделись своим кошмаром, на двоих он не будет таким страшным, — шепчешь ты, наши сухие губы встречаются.

— Будет война, — отрываясь от неё, говорю тихо. — Но я не смог по-другому… Мои сыновья не будут служить османам, ни один…

Я дрожу перед тобой, словно тот мальчик в моём прошлом поутру, от боли, от непонимания, как жить дальше. Ты обнимаешь меня, кутая мои сильные плечи в свои объятия, в которых мне становится тепло: та, которая не упрекнула, та, которая будет со мной до конца.

Мы стоим неповерженные: ты, вдохнувшая в меня страсть к жизни, ради которой я каждый день проживаю так, чтобы моя тьма не трогала твой свет, но его лучи сами просачиваются в меня, освещая самые мрачные уголки души, и я — мальчик во мне поведал любимой всю боль. Твои рыдания и передавшиеся тебе мои терзания лишь только укрепили нашу связь, ты не ожесточилась, отдала мне частичку своего тепла и света, приняв меня ещё ближе.

Комментарий к Глава 4.

* (иврит) - Лале, свет как произношение

** (тур.) - К твоим светлым волосам привязал я

Свое сумасшедшее сердце и не могу отвязать, Михрибан, Михрибан

Не думай, что смерть хуже разлуки

Когда ты не видишь, ты не можешь понять, Михрибан

Не думай, что смерть хуже разлуки

Когда ты не видишь, ты не можешь понять, Михрибан

(слова из турецкой песни “Михрибан”)

*** - турецкая водка

========== Глава 5. ==========

Дворец Топкапы. Османская империя.

Скулы Мехмеда задвигались, послышался скрежет зубов, а пальцы плотно обхватили край спинки стула, с которого он только что вскочил, как будто его ударили плетью. В глазах цвета турецкой ночи полыхал праведный гнев и стыд. Раненый янычар вытянулся перед ним по струнке.

— Как вы позволили себе так глупо и запросто перебить вас, как мух, вас, натренированных и закалённых в боях воинов?! — сквозь зубы процедил султан, из последних сил сдерживая ярость, так и рвущуюся из него, медленно подняв глаза на мужчину, с садистским удовольствием наблюдая, как тот трепещет.

Ответа не было, для султана не было, они и вправду расслабились в тот вечер, наслаждаясь вином и обществом распутных девок.

— Убили моих командиров! — вскричал он, наклоняя голову. — А они являли собой образец безупречной преданности своему повелителю, несмотря на их происхождение…

— Мы бы не смогли им помочь, воины Басараба напали вероломно… — тот осёкся, заметив мрачно-тёмный взор повелителя, и понял, что от гибели его отделяет тонкая грань терпения султана, готового вот-вот лопнуть.

Мехмед взглянул на воина так, словно бы уже пронзил того острым смертоносным краем ятагана. Властный мужчина молча прошёл к побледневшему воину. С каждым шагом господина тот ощущал приближение смерти, её обжигающе холодное дыхание. Короткий выдох, сомкнутые веки, острая секундная боль, и тело осело возле ног правителя мира. Ни один мускул не дрогнул на безупречном, порочно-красивом лице Мехмеда. В покои пришёл слуга, бесстрастно воззрился на мертвеца и склонился, ожидая указа хозяина.

Тот кивнул и, отвернувшись, ушёл на балкон. Небо нахмурилось, окрасившись в тяжёлый свинцовый цвет, играя разрядами молний, поблёскивавших на горизонте то тут, то там. Оно словно бы соответствовало настроению властелина, его непомерной злобе. Он лелеял в своей душе чувство мести, которое росло с каждым годом и становилось тяжелее, не давая нормально жить, и требовало сиюминутного выхода. Но враг слишком далеко: тот, кто когда-то забрал его любимую игрушку — Лале — и того, по которому он скучал так сильно, что не находилось слов, чтобы описать его печаль. И она была взаимной. Голубиная почта приносила редкие вести от Раду, полные нежности и еле сдерживаемой страсти.

Мехмед тяжело вздохнул и прошёл к столу, вынув из ящиков в нём тонкий узкий пергамент. Он бы не смог вместить всё то, что мужчина хотел сказать любовнику при встрече, оставляя лишь небольшие строки, скупо рассказывающие об их любви, не передающие и тени её, но между слов сквозила тоска и одиночество.

— Столько лет… — горько прошептал он и потянулся к перу.

Строки сами ложились на хрупкую бумагу, сводя с ума невыплаканными чувствами:

«Мой любимый мальчик,

Больше всего в жизни я хочу, чтобы ты всегда был со мной… Мы вынуждены молчать и скрываться только из-за того, что окружающие никогда не поймут. Весь остальной мир понятия не имеет о том, что такое настоящая любовь: они не тосковали в разлуке, они не понимали, что, возможно, у любви нет будущего. Мне всегда повторяли, что любовь не может продолжаться всю жизнь. Но это не так, ты же видишь, что с годами наша стала лишь сильнее. Когда все препятствия между нами исчезнут, мы будем вместе, нас никто не посмеет осудить, я не позволю, буду оберегать тебя.

Твой».

Мехмед ещё раз окинул взглядом, похожим на преддождевое небо, письмо и увидел, как его пальцы задрожали, посыпая песок на чернила, чуть подождав, встряхнул и вновь вышел на балкон. Повелитель Османской империи, ухватившись за перила, вгляделся вдаль. Он словно бы хотел преодолеть расстояние одним движением мысли, увидеть, притронуться, сжать. Султан уже знал, что через несколько дней на диване будет принято решение объявить войну Владу Басарабу и пойти армией в его земли. Мехмед жаждал лицезреть его склонённую голову перед собой, а потом окровавленную, выставленную на всеобщее поругание.

— Готов ли ты, Влад, к тому, что твою жену будет иметь любой янычар, что пожелает, а дети забудут родину, забудут тебя, а, вырастив их, я, убивший их отца, получу от них сыновью благодарность? — Мехмед ядовито ощерился, гнев не находил выхода.

Он глубоко вздохнул, на несколько секунд прикрыв глаза. Затем залихватски свистнул, подозвав к себе почтового голубя, видя, как он спустился и готов к отправке. Несколько ловких манипуляций, и птица взмыла в небо, унося с собой частичку души самого могущественного человека в мире.

Дорога близ замка в Валахии.

Колкий, пронизывающий осенний ветер словно бы поставил перед собой задачу выдуть тепло из меховых накидок пары, не спеша передвигающейся на скакунах. Влад повернулся к Лале и заботливо оглядел её фигурку, бледное лицо, обрамлённое крупными кудрями, бескровные, почти синие губы. Позади на почтительном расстоянии их сопровождали воины, готовые в любой момент отразить атаку.

— Замёрзла? — спросил он, и глаза самого глубокого зимнего цвета неба задрожали.

— Что сейчас будет? — прошептала она, ловя его взгляд.

Влад нервно покусал губы и вновь посмотрел прямо перед собой. Напряжение между двумя любящими витало в воздухе и не развеивалось, несмотря на сильные порывы ветра, таящего в себе запах сырой земли и тот неуловимый аромат осени, предвестницы зимы, несущей на полах своего плаща снегопады и стужу.

— Ты тоже считаешь, как все эти трусы бояре, что я поступил опрометчиво? — презрительно выплёвывая слова, проговорил он, ему хотелось пришпорить коня, но он сдержался, кожей чувствуя боль жены.

Лале, глубоко вздохнув, посмотрела на спину мужа и решила поравняться с ним. Влад повернул к ней голову, её лицо было сосредоточенным, а в глазах ни капли осуждения, порицания — всего того, что он боялся увидеть. Его губы наметили улыбку. Лале скользнула глазами по его верхней, видя, как чуть растянулся шрам над ней, и её брови чуть сдвинулись. Мужчина облегчённо вздохнул. Ему и не требовался её ответ на его вопрос.

— Мехмед пока не знает, а если и знает, то ему нужно время, чтобы принять решение… — начал он и сжал поводья.

— Мехмед объявит войну, Влад, и не оставит камня на камне, — сказала за него Лале.

Он посмотрел на неё мрачно, исподлобья:

— Я сделаю всё для того, чтобы ни ты, ни мои дети, ни мой народ не пострадали, эта земля и так достаточно вынесла, хватит! — вскричал и отвернулся, чтобы она не увидела отсутствие надежды в его взоре. — Мы с Димитрием и Асланом соберём войско и будем сражаться до последнего солдата.

Лале почувствовала в его голосе печаль и прикусила губу, чтобы не разреветься, что делала почти каждый вечер, пока укладывала детей. Мальчики выглядели притихшими, старались не тревожить родителей по пустякам, не донимали пустыми играми, проводили своё время в заботах, поочерёдно, по мере своих сил помогая то отцу, то матери. Ей иногда казалось, что сам замок и природа этой чудесной страны что-то предчувствовали и к чему-то готовились. Она внушала себе сотни раз, что Валахия выстоит, что они выживут, что их счастье возможно дольше, чем семь лет, вместе отпущенных им. Но внутри её съедала такая печаль, что впору было выйти на самую высокую башню и кричать от боли, оглашая всё пространство от небес до земли своим воплем о беспомощности и неминуемости судьбы. Но женщина не могла себе позволить быть настолько удручённой, не могла себе позволить своим заунывным видом вгонять мужа и правителя в ещё большее тяжёлое раздумье.

— Мы выдержим, Влад, — пообещала она ему, взглядом приободрив.

Цепеш слабо улыбнулся, и они продолжили свой путь до замка уже молча, каждый погрузившись в свои размышления. Уже там Лале, взяв пару телохранителей и надев на голову капюшон, так что лица практически не было видно, быстрым шагом добралась до городской площади, где торговали. Место встретило её непривычно насыщенными запахами разной природы происхождения, некоторые прилавки напомнили ей её родину, всколыхнув в памяти зыбкой гладью воспоминания о счастливых деньках юности, когда молодой парень из Валахии повстречался с юной девушкой-турчанкой…

Из счастливого плена её мыслей Лале вытянула чья-то цепкая хватка. На руке буквально повисла черноволосая бледная девушка, её взгляд был почти безумен, словно бы она смотрела сквозь пространство, находясь одновременно в двух мирах.

— Госпожа, госпожа, — прошептала она, наконец-то фокусируя свой взгляд на Лале, — король тьмы… несчастье…

Телохранители оттеснили её от «безумицы» и, схватив, тряхнули ту так, что её зубы клацнули, на губах проступил тёмный кармин. Сердце Лале дрогнуло, и она зычным голосом приказала:

— Не трогать!

Воины недоумевающе переглянулись между собой, но приказ исполнили. Девушка с опаской теперь смотрела на госпожу, когда та подошла к ней.

— Как звать тебя? — спросила она.

— Александра, — промолвила та и не спеша, с недоверием взяла из рук госпожи белый кружевной платок, несмело оттерев им свои губы.

Лале медленно опустила голову вниз, увидев, как капли крови окрасили кипенно-белый материал. На душе стало ещё тревожнее. Она обернулась, увидев, что охранники напряжённо всматриваются в каждое движение незнакомки. Жена правителя Валахии подошла к Александре ближе, сделав одновременно жест рукой вверх, как бы предупреждая воинов не двигаться.

— О чём ты говоришь? — Лале внимательно посмотрела на её оборванное грязное платье. — Что за король тьмы?

Её глаза вновь стали как бы стеклянными, и она заговорила:

— Король тьмы грядёт, приведёт за собой армию, которая ждёт его уже многие тысячи лет, которая пойдёт за ним туда, куда он им укажет… — затем как будто спохватилась и замерла, испуганно глазея по сторонам и умоляюще на госпожу. — Я не знаю, что со мной, но как только я увидела Вас, то поняла: Вы — та, которая может это всё остановить.

Она оценила состояние девушки: та была беспомощна, голодна и дезориентирована, не время сейчас расспрашивать её.

— Откуда ты? — сочувствующе спросила она, Лале начинала подозревать, что девушка вообще не знает ответа на этот вопрос, и потому удивилась, когда услышала:

— Из деревушки неподалёку, мой отец прислал меня сюда предупредить Вас.

Лале скептически свела брови к переносице. Она, недолго подумав, приказала Александре:

— Покажешь этот платок страже, укажешь вензель, тебя пустят, на кухне служит Горжетта, подойди к ней, она тебя накормит, покажет бани и определит работу, я найду тебя, как только смогу.

Девушка в благодарность поклонилась и отошла, пропуская Лале и её стражников.

Часовня в замке господаря Валахии.

— Нечастый ты здесь гость, Влад, — отец Илларион вышел из-за колонны и не спеша, бесшумно приблизился к встрепенувшемуся мужчине.

— Думал, здесь один чёрт, — невесело произнёс он, указывая на себя.

Илларион так же невесело рассмеялся в ответ.

— Что в нас водится? — философски промолвил он. — Только Бог ведает, поровну того и другого, больше наносного, впитываем в себя, как губки, поддаёмся настроению толпы, хотя только мёртвая рыба плывёт по течению, живая-то она всегда сопротивляется.

— Трудно идти против всех, особенно когда не понимают, особенно когда осуждают, иногда зуб легче вырвать, пусть и с кровью, чем терпеть боль и ждать, пока воспалятся соседние, — сказал князь пространно.

— Бог так пестовал Иисуса Христа весь Ветхий Завет: это искоренение одного народа в угоду другого, чтобы появился Он… — фраза так и осталась незаконченной.

— Сравниваешь меня с Богом? — он презрительно сморщился, неужели очередной подхалим?

— Нет, скорее, методы Творца тоже не поняли, Он нам Сына, а мы Ему терновый венок и ржавые гвозди в Тело.

Влад повернулся к батюшке и пронзительно посмотрел на него. Тот взгляд выдержал, человек закваски старой, другой, почти что из кремня, прошедший и Крым, и рым, и медные трубы.

— Что думаешь обо мне? — спросил господарь прежде, чем обдумал свой вопрос.

Илларион крякнул и вначале взглянул на свои ноги, а затем прямо в глаза правителю, так, как никто не осмеливался.

— Кто я такой, чтобы судить, — не вопрос, утверждение. — Судим мы сами себя.

Господарь нахмурился, но глубоко внутри испытал облегчение.

— Отпустишь грехи? — спросил, сковырнув что-то в своей душе, то, что сразу же засаднило, напомнив, что живое.

Илларион просиял и хотел было что-то сказать, как в помещение, освещённое немногочисленными свечами, вбежал воин, который тут же поклонился Владу. Он пытался отдышаться, оттирая пот со лба, и, собравшись, заговорил:

— Мехмед объявил войну Валахии, его воинство движется к нам, князь.

Илларион увидел, что Влад сжал губы в тонкую ниточку и отчеканил:

— Собери всех воевод, Аслана, и Вы будьте, отче, всех жду в общей зале, — твёрдо проговорил он и стремительно направился к выходу, его плащ красным подбоем всколыхнулся, обдав церковника резким порывом воздуха.

— Только приди, князь, не забудь, тебе сейчас только церковь и может помочь, — прошептал он и перекрестил его спину.

Общая зала замка князя Дракулы.

Влад мрачно осмотрел всех присутствующих: Аслан, Раду, Димитрий, Илларион, ещё десяток наиболее приближённых бояр и воевод. Его трон возвышался перед ними, они же сидели на скамьях, слушая доклад разведчика.

— Много ли их? — конечный вопрос и взгляд господаря на докладчика.

Тот сглотнул и невесёлым взглядом обвёл всех присутствующих, кто-то из бояр повесил голову. Влад тяжело вздохнул, и его зубы скрипнули.

— Их больше нас минимум в два раза, — промолвил тот, стараясь выровнять свой задрожавший на миг голос.

Князь переглянулся с Асланом и Раду, Димитрий задумался, а Илларион неожиданно заговорил:

— На дальних рубежах есть монастырь, он достаточно вместительный, чтобы там могли спрятаться все, кому нужна будет помощь, он укреплён неприступными горами, чтобы добраться до него, надо уметь летать, ну или знать потайной ход.

Димитрий встрепенулся:

— Мы спрячем там женщин и детей, а сами встанем на подступах, пусть сожжёт все деревни, разрушит город, но мы не сдадимся…

— Я распоряжусь об обозах с продовольствием, — задумчиво протянул Раду, видимо, уже начиная строить планы по исполнению предложенного.

— Я соберу всё боеспособное население и вооружу их, мы расположимся на выгодной территории и будем ждать, в условиях, когда османская армия превышает нас как минимум в два раза, это самое выгодное, используя фактор внезапности, мы сможем положить в первое время больше воинов, чем если бы это было в условиях очевидности, — Аслан решительно выдохнул.

— А я организую сбор всех в этом монастыре, нам надо как можно скорее уйти туда, - произнёс церковник.

— Добро, — проговорил Влад и, взглянув каждому приближённому в глаза, добавил: — Вы должны понимать, что от слаженности действий будет зависеть жизнь наших близких, а любое разглашение сведений безжалостно караться.

Бояре и воеводы кивнули.

— Отец Илларион, благодарю Вас за помощь в столь тяжёлые времена, — Влад чуть кивнул головой.

— Помощь Церкви — это вера и дела, вера воплощается в молитве, а дела — в конкретных поступках, у монастыря есть запасы еды и неисчерпаемые запасы питьевой воды, если Вы подвезёте ещё и продовольствие, то осада может длиться месяцами, и все будут чувствовать себя прекрасно.

Влад вновь кивнул, теперь только глубже.

— Есть ещё один способ решить вопрос безопасности твоей семьи, брат, — предложил Раду.

Влад озадаченно взглянул на него.

— Спрятать Елизавету и детей, — произнёс мужчина, уточняя.

Цепеш задумчиво потёр подбородок, но ничего не ответил на это своему родственнику, только лишь бодро добавив, обращаясь ко всем доверительным тоном:

— Сделаем всё для того, чтобы спасти Валахию, её народ, наших детей, нам отступать нельзя, если не мы, то никто…

Покои Влада и Лале. Вечер.

— И жили они долго и счастливо, — проговорила Лале и сдержала улыбку, когда увидела, как личико её старшего сына вытянулось в предвкушении счастья, что всё хорошо в этой сказке закончилось.

Михня спал, повиснув на её руке. Женщина кинула взгляд на мужа, сидевшего в кресле напряжённым, мрачным, раздумывавшим, будучи где угодно, но только не с ними в одной комнате. Михаил встал, немного потянулся и поцеловал мать.

— Спокойной ночи, матушка, — сонно проговорил он и подставил голову для благословения, тут же получая его.

С некоторой насторожённостью старший подошёл к отцу, боясь разрушить уединение того. Его тонкие пальчики коснулись крепкой руки мужчины. Влад вырвался из пелены тяжёлых мыслей и с улыбкой взглянул на сына, неожиданно притягивая его к себе настолько сильно, что у Лале зашлось сердце, навсегда поселив там тревогу.

Старший сын не стал сопротивляться, как обычно, а словно бы вжался в сильные объятия отца сам. Влад приласкал его голову, погладив по непослушным каштановым кудрям. Затем встал и подошёл к жене, белая льняная рубашка была распахнута на вороте, а чёрные узкие брюки не сковывали движение. Он освободил её руки, беря на свои Михню, тот лишь невнятно что-то пробормотал, так и не открыв глаза. Лале встала и почувствовала лёгкое головокружение, задержавшись руками за спину Влада, тот обеспокоенно обернулся и, наклонившись к её лицу, оставил поцелуй на сладких губах, так же быстро обернувшись к улыбающемуся сыну.

Лале в задумчивости переоделась и в одной тонкой рубашке села за туалетный столик. Её изящные узкие ладони нашли гребень, под плавными движениями рук волосы распушились, а немудрёное занятие принесло немного облегчения.

«Что, если Мехмед победит, это вероятно, возможно, пощадит ли он хотя бы своих племянников? — пробежала у неё ужасная мысль, которая заставила сердце биться чаще, из глаз прокатились две дорожки слёз. — Влад не должен видеть, не хватало, чтобы он ещё и этим был подавлен».

Она смахнула влагу со щёк, и вовремя. В зеркале она увидела отражение мужа, несколько шагов, и он стоял возле неё. Тёплая ладонь легла на шею, чуть сжав её, рождая в теле отзыв на лёгкую ласку. Он встал сзади на колени, положив подбородок на плечо женщины, и спросил у неё в отражении:

— Раду предложил укрыть тебя и детей в Европе на тот случай, если…

Лале побледнела и положила расчёску на стол, сфокусировав зрение на ней, собираясь с мыслями, затем вновь воззрилась на него:

— Никто из нас не хотел бы разлучиться с тобой, — тихо, но тем не менее твёрдо произнесла она. — И доверяешь ли ты хоть одному европейскому королю?

Резонные слова жены заставили задуматься. Влад, обернув руки возле её тонкой талии, сжал её в своих тёплых, уютных объятиях. Взгляды через стекло мгновенно стали огненными.

— Я никуда не поеду и не доверю наших детей никому, кроме их отца, — твёрдо прошептала Лале.

Влад отвёл её волосы с шеи и поцеловал, медленно, не отводя взгляда от отражающей поверхности, видя, как Лале прикрывает глаза и откидывает голову на его плечо. Нетерпеливые движения пальцами, и он обнажил её грудь с крупными горошинами сосков, что распустились только при одном его взгляде на неё. Его губы ласково резали поцелуями нежную кожу шеи, в то время как ладони сжимали груди, играя с расцветшими сосками, пропуская их сквозь пальцы, затем отпуская и оттягивая, пока из её уст не вырвался гортанный стон. Крепкие ладони поглаживающими движениями спустились к бёдрам, чутьсжав их так, что дыхания обоих пунктирно оборвались, замедлились для того, чтобы сорваться в бешеный аллюр. Ладонь спустилась ниже и сжала место, где сходились бёдра, так, что Лале охнула, уткнувшись спиной в грудь мужа.

Она посмотрела на себя в зеркало, отметив, как её бледные до этого щёки налились румянцем. Коварная улыбка Влада.

— Моя Лале, — прошептал он и, вставая, потянул за собой и её, увлекая к разобранной постели.

Три шага как страстный танец, мгновения ожидания для обоих: любовь, желание дать и взять. Не ожидая от Лале, неловко повернувшись, упал в душистые простыни, перина приняла в свой плен. Лале, ловко поддев рубашку, уронила её на талию, соблазнительно поведя плечом, а затем и бедром, когда ткань бесшумно упала к её тонким щиколоткам. Влад улыбнулся, чувствуя, как ещё сильнее натянулась ткань его брюк. Женщина прикусила нижнюю губу и перебросила волосы с одного плеча на другое. Мужчина наскоро снял рубашку, чувствуя, как её ноги коснулись его. Через короткое мгновение она устроилась на его бёдрах, потеревшись о его напрягшуюся плоть сквозь грубый материал. Тяжёлое дыхание, придержанная стройная спина, нетерпеливое освобождение от оставшейся на теле одежды, и Лале ощутила, как он упёрся в её влажные складочки, изнывая от желания. Хищное выражение его лица, и она, приподняв бёдра, пропустила его в себя, чуть вздрогнув. Взаимный стон на грани какого-то безумства. На фоне происходящего ужаса хотелось любить друг друга так, словно бы завтра никогда не наступит. Движения отчаянные, его руки горящим железом прошлись по её чувствительному в этот момент телу. Она, вся отдавшаяся эмоциям, раскрепощённая своим мужчиной до гортанных криков удовольствия, не смущающаяся ничего, стремящаяся показать, насколько ей с ним хорошо, дрожащая от его частых ударов по её влажной трепещущей сути. Он, любящий её в любую точку их бесконечно конечного существования, настолько хрупкого, что обстоятельства за пределами их покоев стремились разрушить их уклад, даже жизнь, жизнь, наверняка. В голове у Влада мелькнула мысль о том, что Лале — единственный постоянный ориентир в его жизни, может измениться небо над ним, люди, время, а она — та, что не изменится, не покинет, не разлюбит…

«За одну только мысль об этом надо держаться», — её стоны рождают в нём волну разрядки, проходящей через всё тело, бьющей наотмашь в голову до полного секундного беспамятства, до счастья на коже от сознания того, что тот, кто тебе нужен, рядом с тобой и вас не удастся разлучить никому, даже смерти.

Лёгкие затухающие поцелуи, ласка нежных рук, объятия… Когда Лале заснула, Влад оставил её, нежно поцеловав в лоб. Он оделся, снарядившись для боя; проверив меч и подпругу коня, господарь Валахии, ужасный колосажатель, уехал в ночь, туда, где его уже ждали, до этого дня изучая каждый его шаг.

Комментарий к Глава 5.

* - имя, данное Лале при крещении

========== Глава 6. ==========

Непроходимые Валашские топи. Ночь.

Влад нёсся быстрее ветра по размытой дождём дороге. Окружающие его деревья стояли нерушимой стеной, сопровождая его путь треском разгулявшейся стихии. Вот-вот. В воздухе чувствовалось предстоящее ненастье, холод пытался объять разгорячённое поездкой и принятым разрешённой дилеммой тело мужчины. Решимость. Твёрдая. Непоколебимая. На заднем плане сознания мелькали мыслеобразы Лале и детей. Горечь оттого, что им не защититься теми силами, какими располагает Валахия. Понимание, что и это тоже не выход.

— Байки отца Иллариона, — прошептал он.

«Несусь во тьму, неизвестно куда, неизвестно зачем, — рассуждения не отрезвляли, ведь армия Мехмеда на подступах. — Что? Что я пытаюсь сделать? — и как ответ самому себе же, — Хоть что-то».

Лес вокруг чернел и становился непроглядным, луна и не думала появляться из-за сурово насупившихся туч, тёмных, как вороново перо, словно бы пытаясь скрыться от Влада, не желая разочаровываться в самом прекрасном и преданном рыцаре Валахии.

Цепеш пришпорил коня, и тот в бешенстве надсадно закусил удила. Как долго он скакал, мужчина не мог сказать, но неожиданно понял, что оказался на месте. Его словно бы что-то подстегнуло изнутри. Предчувствие безысходности и в то же время ощущение правильности выбора не потому, что есть из чего, а потому, что это единственный путь, по которому суждено пройти.

Басараб долго вглядывался в неприступную громадину деревьев. Лесная чащоба. Вход есть, но будет ли выход? Именно здесь находили обглоданные скелеты турецких воинов и лазутчиков, их обмундирование и оружие. И почти никогда местных. Те знали здешние непроглядные и смертельно опасные топи, свои бы не сунулись.

Влад спешился, конь тревожно фыркнул и уткнулся в плечо хозяина большой мордой, дыша горячим дыханием, неожиданно даря какую-то уверенность. Господарь Валашской земли глубоко выдохнул, и за его широкой спиной сомкнулись ели могучими лапами, укрывшие своего хозяина.

Влад изумился тому, как тихо было в этом месте, трещали только ветки, пока он пробирался сквозь них, и валежник под ногами. А когда он вышел на поляну, то вместе с ним вышла и луна, словно бы смилостивившись над созданием света и наконец вспомнив, что её предназначение в том, чтобы освещать путь всех странников на земле, быть спасительным светилом в ночи.

Мужчина вынул меч из ножен. В тишине это было подобно грому с неба. Он замер, повернувшись вокруг себя, и вновь взглянул в кусты. Ему показалось, что они чуть шевельнулись или это тень так легла. Но инстинкты воина ему не врали. Тень медленно начала двигаться, отделяясь от громады листьев. Не думая, обученный в превосходстве владению мечом, Дракула вскинул его в оборонительном жесте. Тень остановилась, но не колебалась, а будто бы надулась, приобретая с каждой секундой объёмные очертания, пока перед взором Влада не возник высокий, хрупкий на вид человек, сильно иссохший, с бледной кожей, посеребрённой светом луны.

— Ты воевать пришёл? — спросил он, в сухом шелестящем шёпоте слышались неприкрытая ирония и удивление.

Мужчина понял, что, если он не сложит меч, его даже слушать не будут, не оставят шанса, его нейтрализуют, и так, что он даже сам не сможет понять, как очутится по ту сторону Яви. Влад осторожно положил меч в траву и так же не спеша встал, демонстрируя собеседнику готовность к разговору и мирные намерения. Визави улыбнулся, демонстрируя ряд кривых острых зубов, глаза блеснули жёлтой отравой. Дракула сомкнул челюсть и сжал ладони в кулаки.

— Пришёл говорить, — твёрдым тоном сказал князь.

— О чём? — вновь изумление, и с присвистом добавив: — Я с едой не разговариваю.

В душе мужчины поднялась волна безотчётной отваги: за плечами была его семья и народ Валахии.

— Еда безропотно идёт к тебе на стол, еда глупа и не понимает, кто ты, ощущая только твоё зловонное дыхание и первые три секунды боли, потом ты пускаешь яд в её кровь и высасываешь жизнь - всю, без остатка, — мужчина огляделся, увидел свежих жертв и показал на них рукой, — а судя по твоему неубранному столу, ты поел недавно, значит, меня не тронешь.

Тихий, шершавый, скатывающийся, как нитки в клубок, смех.

— Так если ты это понимаешь, может, и знаешь, кто я такой? — произнёс человек, а Влад почувствовал себя мышкой в мощных лапах хитрой кошки.

— Стригой, вампир, кровопийца, вурдалак, неживой, название тебе — проклятый, тот, кто вечно скитается в ночи, и тот, кто вынужден пить кровь, чтобы поддерживать своё жалкое существование, — выдал он, понимая, что его могут убить.

Объёмная тень задрожала от гнева, черты и без того страшного лица исказились.

— Ты смелый, — шелест голоса был почти не слышен, но Басараб разобрал.

— Когда у тебя за спиной семья и народ… — начал было Влад.

— Так ты решил принести себя в жертву? — насмешливо и тут же с презрением добавил, будто то выплюнул: — Дурак…

— Может, и дурак, — смело возразил мужчина. — Но я пришёл к тебе, чтобы ты помог мне…

— Зачем тебе моя помощь, а, Влад Дракула, сын дьявола, ты и без меня неплохо справляешься, сколько душ ты загубил, сколько умерло, скольких ты посадил на кол?

Влад резко выдохнул, когда увидел, как тень приблизилась к нему плавно, как будто и не ступала по земле, не смела осквернять её своими ступнями. Вампир закружил возле него, втягивая ноздрями воздух, наслаждаясь теми эмоциями, которые сейчас испытывал живой.

— Я — не сын дьявола, — процедил Басараб, стараясь удержать гнев внутри.

Он осёкся, когда увидел, как тёмные провалы глаз полыхнули жёлтым огнём.

— В самом деле? — тень издевалась, вглядываясь в тёмные сомнения господаря.

— Это моя земля, мой народ, я оберегаю его, справедливо наказывая всех тех, кто творит беззакония, и церковь…

— Церковь? — свистящий звук пронизал Влада, и вампир задрожал от гнева. — Она оправдает всё, что власть сделает.

Влад предпочёл промолчать, ведь всё, что говорил стригой, тяжёлым набатом отзывалось в его сердце. Он и вправду творил беззакония… Ведь вместе со смертями виновных он приносил разрушение невинным.

— Ты задумался, Влад, — тень качнулась и вновь двинулась, огибая его. — Скольких ты загубил?

— Не знаю, — выкрикнул он, с его лба ручьём лился холодный пот.

Вампир стал перед ним и посмотрел в глаза, Влад почувствовал, что его кожу словно бы оплели тысячи огненных жгутов, любое движение приносило невыносимую боль.

— Не ври мне! — гнев, нечеловеческая злоба, разочарование в шёпоте деревьев на поляне. — Ты знаешь, что твои жертвы исчисляются тысячами.

Вновь взаимные взоры, и вампир утробно, удовлетворённо рыкнул, поняв, что живой с ним согласен.

— Что ты чувствовал, когда их убивал, когда сажал их на кол, видел их искажённые болью лица, предсмертную агонию, расскажи мне, Влад?

Господарь Валашской земли прислушался к себе и с ужасом понял.

— Ни-че-го, — медленно, по слогам.

Стригой усмехнулся и склонил голову набок, пытаясь проникнуть в самое нутро мужчины, покопаться в душе своими грязными руками с длинными ногтями.

— Я пришёл для того, чтобы… — начал было господарь, но его прервали.

— Умереть, — смех вампира проникал во Влада, колкими холодными лапами подбираясь к его и так дрожащему телу, но не от страха, а от адреналина, возбуждая ужас, желая отнять у мужчины решимость.

Господарь упрямо стоял на своём и молчал.

— Ты умер задолго до меня, Влад, ты ничего не чувствуешь, ты привык к смерти, жизнь для тебя обесценена настолько, что ты, уже не веря в Свет, пришёл просить помощи у Тьмы, — жёлтые глаза словно бы завораживали. — Ведь ты уже наш, что бы сейчас ни произошло, ты наш, ты стал, как мы, злобен, коварен, веруешь, трепещешь, но всё равно делаешь своё чёрное дело…

— Пусть и так, я верю, что только Тьма мне может помочь, — произнеся фразу, он сцепил зубы.

— Ты ничего не чувствуешь, для чего же ты тогда убиваешь, если не ради удовольствия? — тень скользнула вплотную, и Влад ощутил дыхание самой смерти.

— Из-за врагов моей родины: я вынужден, я не хочу, но я тот, кто осмелился, я тот, кто решился быть злодеем, — карты выложены на стол, но прежде всего перед самим собой.

— Герой? — насмешливо, но всё же с долей изумления. — Тогда тебе я не помощник, ищи меч-кладенец.

— Враги не боятся железа, не боятся войны, их слишком много; чтобы Валахия выдержала, моему народу нужен тот, кто бы смог справиться с армией турок, разоряющих наш народ, отбирающих сыновей у матерей, угоняющих лучших женщин в гаремы, нет, моим людям не нужен герой, им нужен монстр, беспощадный, безудержный, смертоносный.

— Ты и так монстр, — голос стригоя стал задумчив.

— Да, я убивал, но и спасал, умертвив тысячу, я оставил жизни десяткам тысяч, — Влад, немного помедля, хрипло проговорил: — И, да, я — монстр.

Повисла пауза, они присматривались к друг другу.

— Знаешь ли ты, что такое — быть чудовищем, вечно скитающимся во тьме, питающимся жизнью других, скрывающимся от солнечного света? — Тень вплотную подошла к Владу, и он ощутил, как мертвецки холодные пальцы легли на его горло, путы, сковывающие тело мужчины, пали, но хватка хладных ладоней не ослабла.

Он простонал, когда почувствовал, что пальцы мертвеца смыкаются на его шее, стало не хватать воздуха, и Влад вцепился в его жилистые руки.

— Страшно умирать, правда, сын дьявола? — насмешка, которую хотелось стереть со злобного лица.

Влад упрямо молчал, пытаясь разомкнуть нечеловеческие смертельные «объятия», но тщетно. Затем давление исчезло, и его горло пронзила яркая вспышка боли, острые, словно ятаган, когти вампира разрезали кожу около вены. Рык огласил окрестности, и лес вторил вампиру. Он запульсировал, задрожал, отведав крови Дракулы.

— Самое лучшее, что я когда-либо пробовал, — благоговейно проговорил тот, гомон нечисти стих. — Пожалуй, я дам тебе, чего ты хочешь.

Вампир выставил вперёд запястье на левой руке, а второй рукой незамедлительно провёл по нему ногтем, медленно заструилась чёрная пузырящаяся кровь. Влад проигнорировал протянутую руку стригоя.

— Что будет… потом? — спросил он, вглядываясь в чёрные омуты.

— Ты обретёшь небывалую силу и власть над Тьмой и надо всеми её обитателями, сможешь летать, ты сможешь то, что поможет тебе победить твоего врага, но взамен получишь неуёмную жажду крови, ты будешь постоянно алкать человеческую красную плоть, только если… — вампир осёкся, явно сказав лишнее.

— Неужели не избавиться? — Влад чувствовал, что тот недоговаривает.

— Можно, — с неохотой. — Если за три дня ни капли крови не оросит твой язык, но это невозможно.

— А если выдержу, тогда что? — не унимался он.

— Тогда ты вновь станешь человеком, обретёшь славу, в ужасе будут трепетать твои враги, склонённые в раболепии к подошвам твоей обуви, ты спасёшь свою семью, — вампир внимательно рассматривал живого.

— А если нет, — упавшим голосом поинтересовался Басараб, — тебе какая выгода помогать мне? Почему ты вообще вышел из чащобы? Ведь ты не голоден, иначе мне не сносить головы…

— Я обрету в себе человеческий облик, ведь если чужая кровь окажется в тебе, то между нами будет заключён контракт, — вампир улыбнулся Владу, и от этой улыбки у него замерло сердце. — Пей же, господарь, Влад-колосажатель, ибо у тебя нет выбора, или пан, или пропал, как там у вас, людей?

Дракула метался, решимость не растаяла, но она стала более осознанной, хотелось взвыть от безысходности, от сюрреалистичности происходящего, кануть в Навь, но выбора не было, или он не видел его. Мужчина решительно взял того за запястья, игнорируя отчаянно стучащийся в сознании инстинкт самосохранения, заставляющий волосы дыбом вставать на затылке, и жадно втянул в себя вонючую жидкость, что текла в жилах древнего существа Тьмы. Вкус обжёг горло, заставив схватиться за него и затухающим краем сознания увидеть, как отдаляется от него фигура стригоя и как он немо кричит, падая в сизые тяжёлые облака, теряя сознание.

Замок князя Цепеша.

Беспощадное время неумолимо отсчитывало часы за часами. А небо над ними словно бы решило поиграть с теми, кто ниже него, как назло радуя отличной осенней погодой, это после вчерашнего-то ненастья. В зале для переговоров повисло тяжёлое молчание, как вчерашние тучи, и будто бы не было прекрасного синего глубокого неба, как глаза правителя Валахии. В камине потрескивал огонь, согревающий помещение, но так и не прогнавший холод из измождённых томительной неизвестностью тел собравшихся. Неведение, усталость и плохое предчувствие довлели над настроением присутствующих.

Лале, Раду, Аслан, Димитрий и отец Илларион невесело переглядывались. Аслан не сводил своего обеспокоенного взгляда от женщины, разглядывая её бледное лицо и губы, в которых не было и кровиночки.

— Влад бесследно исчез вместе с конём, собаки прочесали окрестности, его след обрывается у топей, — доложил Димитрий и скосил взор на Лале, та судорожно вздохнула, и её подбородок задрожал.

— Что же делать? — спросил отец Илларион.

— Снаряжать поисковый отряд, — ответила Лале, и голос приобрёл уверенность.

— А с теми задачами, что поставил перед нами князь? — спросил Раду, вглядываясь в почерневший взгляд жены брата.

— Делать незамедлительно, не откладывая, уводить людей, везти припасы, стягивать войска и закрывать монастырь, так сказал Влад, значит, мы должны в точности исполнить, — сурово проговорила женщина, и Раду прикусил язык, чувствуя, что в душе вздымается негодование, но предпочитая всё же не вступать в спор.

Он кивнул, и мужчины один за другим стали покидать залу, оставляя Лале одну. Она крепко сцепила между собой руки, и их изображение расплылось, на её глаза выступили предательские слёзы бессилия.

«Не предал, не сбежал, не смог бы, не верю», — Лале отмела эти мысли и предположения от себя сразу, и в глазах соратников мужа она этого не видела, сердце подсказывало, что случилось непоправимое.

— Почему мне ничего не сказал, почему не предупредил, ведь люблю с ещё большей силой? — прошептала она и точным движением оттёрла влагу, успевшую оросить её щёки.

Лале поднялась и двинулась в часовенку. По мере того, как она приближалась, всё явственнее звучала песня, которая точно была молитвой, но не для церкви, её пели для всего живого и настраивали себя на смертный бой или что-то значимое. Она не знала этого языка. Шипящие и гласные звуки раскрывали красоту неизвестных ей слов, заставляя и всё вокруг расцветать, завораживая чистотой звучания и уместностью. Всё так, как и должно было быть. Ведь у каждого есть выбор…

— Guashamahua*…

Обогнув строение, женщина увидела фигуру, стоящую на уступе, с разбросанными светло-медными волосами, струязимися по широкой спине, и в них бликами отражалось солнце. Мышцы под плотной одеждой напрягались, когда он вбирал в свою грудь воздух. Его голос лился свободно, он был этой песней, прошением, что бы ни пелось в ней. Он пел её себе, небу, солнцу, миру, всему живому на этом свете. Верхние ноты будили всё возвышенное, стремясь настроить поющего на позитивный лад, отвергая все мрачные мысли.

— Guashamahua…

Лале неосознанно подошла ближе. Аслан повернулся и, не прекращая пения, вновь обратился к горам. Женщина чувствовала, что ему отвечает сама земля. Шаг вплотную, и она щекой приникла к его спине. Мышцы затвердели, затем резко расслабились, и поток чистого звука понёсся в небо, отражаясь в бликах их светлых душ, что сейчас искрили. Откуда-то изнутри поднималось его дыхание утробной вибрацией к пылающим щекам Лале, к самым забытым уголкам сознания.

— Guashamahua…

Не стыдно плакать, прося защиты для того, кого любишь всей душой — слёзы потекли потоком, едва ли принося утешение. Не больно разбиться на тысячи осколков, спасая того, кому принадлежит твоё сердце, до готовности ринуться за ним в бездну, даже если он провалился туда навсегда: появилась решимость не сдаваться никогда, не во имя, а вопреки. Вопреки судьбе.

Молитва закончилась, взбудоражив стайку птиц, что носились сейчас в потоке последнего тепла осеннего ветра. Аслан развернулся к Лале, заставив ту отступить на шаг. Его взгляд горел и умолял не отчаиваться. Молчание обожгло больнее огня.

— Красивая молитва, — сказала она, чуть наклонив голову, она поклонилась ему.

— Эту песню часто пела мне моя мать, — мужчина вздохнул, скривил лицо, словно бы от боли, но продолжил: — Вот ведь, я не помню её лица, но помню голос, ласку рук и запах.

— Ты чувствуешь одиночество? — спросила Лале.

Аслан медленно поднял на неё пылающий взгляд, и женщину будто бы окатила лавина, кидая в горячий пот. Он прожёг её взором до самого нутра. Его челюсть сомкнулась до зубного скрежета. Мужчина дотронулся до её пальцев, она не отдёрнула их, заворожённая силой его внутреннего огня. Аслан взял её холодные ладони и с силой сдавил, пытаясь согреть. Он не ответил на её вопрос, но Лале и не нужен был ответ, она всё поняла.

— Я сделаю всё для того, чтобы найти Влада живым и невредимым, — его голос прозвучал глухо.

Он ещё несколько долгих мгновений держал её руки, и они действительно согрелись. Аслан поделился с ней теплом своей родины, силой своего духа и любовью. Тёплый каравай, крынка парного молока и бескрайние просторы, высота гор и свежий воздух, зелень травы и синева глубокого неба… Он отстранился, и руки Лале упали по бокам расслабленно. Она ни минуты не сомневалась в словах друга. Он уходил, оставляя в ней уверенность в самом благом исходе. Лале вздохнула и, посмотрев на золотую маковку часовни, медленным шагом пошла туда, про себя вторя слова молитвы на языке родины Аслана.

Безвременье.

Он вечность куда-то падал, мимо него проносились время и пространство. Но ничто не цепляло его похолодевшую изнутри душу. Ему даже нравилось это свистящее чувство падения, когда вокруг тебя ничего не существует, и, чем чёрт не шутит, его тоже. Его ничего не волновало, ничего не трогало. Он падал, всё больше проваливаясь и теряя при этом себя, по кусочкам.

Пока в памяти не всплыло лицо. Оно было до жути, до чесотки в лёгком теле знакомо. Кто? Милая улыбка и огромные карие глаза, в которые хотелось провалиться, которые могли его когда-то заставить смеяться, злиться, ревновать. Они и сейчас заставляли его… чувствовать.

— Ла — ле… — язык оттолкнулся от нёба дважды, пропев саму суть света.

В подсознании всплыл образ любимой, собравшись из сотни мелких разрозненных кусочков, и мужчина вспомнил всё. Улыбку первой встречи и робкие поцелуи украдкой, теплоту признаний, прикрытые глаза в первой истоме, что дарили ей его осторожные ласки, плач новорождённого первенца и игры с сыновьями во внутреннем дворе замка. А с памятью о ней пришли и воспоминания обо всём остальном.

Он закричал что было силы, и падение прекратилось. Влад неожиданно понял, что всё это время стоял в зыбкой почве: не пески, не болото. Но даже если мужчина и определил, что под его ступнями, то это бы не упростило его задачи: он не знал, где находится. Вокруг него, словно вата, раскинулся тяжёлый густой туман, концентратом оседая на его коже, но не принося прохладу. Было душно, как под одеялом. Его что-то напрягало. Вначале от этого ощущения его отвлекла необходимость сориентироваться в пространстве. Но сейчас он мог полностью сосредоточиться, и он услышал. И увидел. Вокруг с бешеной скоростью носились страшные существа, описания которых свели бы любого смертного с ума. Рога, копыта, пузырчатая кожа всех оттенков пурпурного и чёрного. Оскалы извергали огонь и зловоние.

— Наконец-то, — шёпот и свист со всех сторон. — Наш.

Руки Влада неосознанно потянулись к мечу, но ножны оказались пусты. Оружие осталось по ту сторону, на освещённой луной поляне и осквернённой кровавым договором с нежитью. Воин поворачивался к атакующим, иногда уворачиваясь, иногда нанося точные удары, слыша, как стонут от боли поверженные. Но существа всё прибывали, а силы Влада убывали. Он уже преклонил колено и крикнул так, что туман содрогнулся и волны звука, качнув его, уплывали в неизвестном направлении.

— Цыц, распоясались совсем, — послышался приятный мужской баритон, — своего признали, а встретить по-хорошему не могут, глупые.

Атака прекратилась, нечисть отступила, агрессивно вереща что-то в приступе бессильной злобы, удаляясь всё дальше от него. Влад, тяжело дыша и грузно вставая, увидел выходящую из белой завесы, внезапно прочертившей пространство, стройную мужскую фигуру. Человек быстро приближался. Светлый костюм неизвестного кроя плотно облегал фигуру, между пальцев он играл поблёскивающей золотом монетой, мастерски крутя её, иногда она подвисала в воздухе. Глаза разных цветов: яркой бирюзы и коричнево-прозрачного опала — смотрели с задором и неподдельным интересом.

— Ну здравствуй, Влад.

Комментарий к Глава 6.

* Guashamahua - (адыг.) перевод - https://learnsongs.ru/song/sati-ethnica-guashamahua-82048#:~:text=Guashamahua.%20Перевод%20песни.%201.%20Первое%2C,пока%20этот%20план%20не%20

Ребят, не молчите, может, что не так…

========== Глава 7. ==========

Безвременье. Навь.

— Ну здравствуй, Влад, — вежливо-насмешливый тон, нечто светское во всём образе, но другое, из иного времени, пространства или плана.

— Кто ты? — прохрипел мужчина и принял оборонительную позицию, выдвинув вперёд руки с крепко сжатыми кулаками.

— Ну-ну, будет, — рассмеялся тот, в его пальцах, блеснув, монета растворилась, оставив после себя шлейф из золотой пыли, ярко осветив лицо и блондинистые волосы. — Расслабься, я тот, кто может тебе помочь.

Он поднял руки в жесте, показывающем полную безоружность и мирные намерения.

— Повторю вопрос, — вновь попытался Влад. — Кто… ты… такой… есть?

— У-у-у-у, какой ты грозный, — попробовал отшутиться он, растягивая удовольствие от свирепого вида сурового воина. — Моё имя Ноэ, но оно тебе ни о чём не скажет.

— И вправду, — проворчал князь и, кинув взгляд исподлобья, расслабился.

— Я — демон, — произнёс он, поднимая бровь. — Не самый высокий ранг, молодой ещё… но я тот, кто может тебе помочь.

— Пришёл по мою душу? — спросил Влад и усмехнулся, заметив лёгкое замешательство. — А помочь-то в чём?

Ноэ рассмеялся.

— Твоя душа крепко держится за бренное тело, правило Сущего, — бес поднял глаза вверх, сложив ладони в молитвенном жесте, и продолжил, — незавершённые дела заставляют человека подниматься даже со смертного одра.

Влад огляделся по сторонам. Странно было видеть себя и Ноэ в круге света, окружённом стелящимся рядом туманом, шипящим, словно от ожога, но не смеющим задеть их. Ноэ продолжил:

— Твою душу… хм… — он задумался. — Твою душу не смог бы украсть даже сам дьявол… она утопает в лучах лазурного света, слышал бы ты слова молитвы, — бес смутился, — её голос: так ангелы поют по утрам, обращая своё лицо на запад…

— Лале, — прошептал Влад с горечью. — Я должен вернуться…

— Ты перебил, — Ноэ чуть приосанился и горделиво произнёс. — Я тот, кто проведёт тебя…

— Мне нечего тебе дать, — вновь вклинился он, и его глаза полыхнули синим огнём. — Жизнь у меня забрал стригой, а душой владею не я.

— Пф-ф-ф-ф, — Ноэ закатил глаза, — все демоны заключают сделки по одной и той же схеме, — и протянул, словно ребёнок, — ску-у-у-чно…

Бес выждал театральную паузу, поспешно продолжив, видя, что визави начинает звереть.

— Скажем так, я — делец, люблю вкладываться в перспективные проекты… — пояснил он.

— Значит, я — перспективный проект? — спросил Влад, складывая руки крестообразно на груди, надменно. — А выгодно-то почему?

— Я чувствую твой потенциал для этого мира, — проговорил он и прищурил глаза.

— Не собираюсь здесь оставаться, — мрачно произнёс тот.

Ноэ усмехнулся, его взгляд цепко прошёлся по лицу Влада, как будто знал больше, чем дозволено сказать сейчас, и посмотрел на часы. Увидев недоуменный взгляд Цепеша, он пояснил:

— Это механизм, он показывает время, — Ноэ растягивал слова, словно объясняя умалишённому.

Князь улыбнулся и произнёс:

— Я догадался.

— Оу, — блондин удивился. — Догадливый какой.

Мужчина красноречиво посмотрел на него.

— Будем болтать и дальше или выбираться?

— Путь отсюда тернист и сложен… — начал было он.

— Я пойду на всё, чтобы выбраться из Нави, чтобы снова очутиться дома, — твёрдо заявил Влад, встретив решительный взор Ноэ.

Замок Влада Дракулы. Валахия.

— Не скупитесь, — приказала Лале, стоя возле стола Влада в его кабинете, и смотрела на окруживших её приближённых князя и бояр. — Дайте столько золота, сколько можете, — ей поклонились, взглянув на Димитрия, продолжила, — готовьте лошадей, сегодня мы продвинемся чуть дальше…

— Ещё чуть-чуть и топи, сударыня, — пробовал возразить кто-то из присутствующих.

Женщина сощурила глаза, ноздри носа затрепетали, взгляд стал тёмным.

— Мы проедем всю Валахию, от деревни до деревни, прочешем все леса и зайдём в самые непроходимые болота, но мы найдём нашего господина, по-другому и не будет, — твёрдо сказала она и махнула рукой.

Люди стали расходиться, а Лале уже забыла о них, рассматривая карту. Где-то глубоко внутри клокотало отчаяние: чёрное, вязкое, настолько густое, что если она позволит себе в нём задержаться, то её затянет с головой, она скроется в нём навсегда.

«Не должна, не должна, не должна», — твердила она про себя, вспоминая сыновей, унаследовавших черты их отца: те же волосы, те же глаза, слёзы уже спешили хлынуть, но неимоверным усилием воли женщина сдержалась.

— Елизавета, — раздалось тихое, и только один мог её так называть.

Она обернулась к Раду.

— Тебе надо отдохнуть, — сочувствующе проговорил он, взглядом обегая её усталое лицо.

— Не сейчас, — ответила она, хватая плащ и накидывая на себя.

— Дети, — напомнил тот.

Уже почти дошедшая до двери, Лале обернулась.

— Раду, ты не хочешь продолжать поиски? — казалось, вопрос достиг цели, сильные ладони нервно обхватили эфес меча.

Их взгляды скрестились. Испытующий её и непроницаемый мужчины.

— Лале, — начал он мягко. — Ты так устала…

— Отдохну, когда обниму Влада, когда приведу его к детям, когда мы снова будем вместе, — её голос предательски дрогнул.

Она всё так же неотрывно смотрела на того, кто по крови был близок к её мужу более всего. Любимые черты Влада, сквозящие порой даже в мимике, но холодность, прячущаяся в них, иногда сбивала с толку. Лале гнала от себя крамольные мысли, считая, что все возражения Раду продиктованы заботой о семье брата.

Мужчина поклонился, соглашаясь со словами княгини. Тем временем она покинула кабинет и направилась по коридорам холодного замка, чужой страны, языка, народа, которые стали родными благодаря мужу. Она вышла к хозяйственным постройкам, ей необходимо было распорядиться о горячей провизии для ищущих её господаря. Надо было всё контролировать, самой, а иначе можно было сойти с ума от того чувства безысходности, что наполняло её с новой силой каждый раз, когда Аслан отрицательно качал головой, приезжая с очередного рейда, и когда она видела лица людей, обречённо идущих на риск.

Лале хотела было войти в помещение, пышущее жаром и обдающее съестными запахами, но её тронули за руку, и она, отшатнувшись от испуга, увидела перед собой ту девушку, которой когда-то подарила платок. Она ухватилась за её руку и улыбнулась.

— Госпожа, — поприветствовала она Лале.

— Александра, — искренне обрадовалась княгиня. — Как ты устроилась?

— Хорошо, я Вам очень благодарна, — её лицо, светящееся до этого, словно потускнело, и девушка внимательно всмотрелась в её глаза. — Ваша душа ярка, как никогда…

— Что? О чём ты? — непонимающе спросила Лале.

— Ваш муж: я не вижу его среди живых, но и в покойниках он не значится, — её голос стал тише.

Женщина вцепилась в её руки и напряжённо произнесла:

— Говори всё, что знаешь.

— Знаю только то, что должна буду помочь той, душа которой светится лазурным светом, той, которая ради любви рискнёт всем, даже жизнью, — Александра говорила горячо, не сбиваясь, так, что ей хотелось верить.

— Ты знаешь, где его искать? — она всматривалась в серо-зелёные глаза девушки.

— Нет, — ответила Александра, но тут же поспешила завершить фразу, чувствуя отчаяние любящей, — но я могу привести его к Вам.

Лале задохнулась на секунду, почувствовав, как закружилась её голова.

— Что для этого нужно? — спросила она, приводя в норму дыхание, стараясь справиться с тошнотой. — Я дам тебе всё, что ты ни попросишь.

Александра кивнула и улыбнулась.

Навь. Путь в никуда.

— Ну и сколько нам ещё идти? — спросил Влад, потерявшийся в месте, где нет времени и пространства.

Дорога под ногами и увивающийся по бокам туман: ни спереди, ни сзади ничего. Существовали только они, и то с каждым мгновением Влад думал, что это не так и что они лишь сон могущественного ничего. Он взглянул на Ноэ, бодро шагающего рядом. Тот немного свысока посмотрел на собеседника.

— Дорогу осилит идущий, не важно, где мы идём и сколько, главное — куда в итоге мы попадём и какой опыт при этом получим, — сказал тот витиевато.

— Ты можешь изъясняться проще? — нотка гнева, как щепотка перца, горчила на языке, имея желание прорваться на голову помогающего.

Блондин хмыкнул и проворчал:

— Куда уж яснее, нам нужна Ягиня.

— Ягиня? Баба-Яга? — уточнил Влад.

— Страж на перекрёстке миров, — менторским тоном промолвил бес.

Воин хмыкнул.

— Напоит, накормит, спать уложит? — ирония в голосе.

— Если понравишься, — мечтательно проговорил Ноэ, но, увидев хитрый прищур синих глаз, тут же оправдался, откашлявшись: — В сказках читал.

— Хорошо, и как же мы туда доберёмся? — князю порядком надоело идти неизвестно куда, ноги гудели, как и голова.

— Тебя забросило очень далеко, по ту сторону реки, — начал было парень.

— Река? Ты имеешь в виду… — Влад остановился, и его брови взметнулись в догадке изумления.

— Несей, Несей-река, — пояснил блондин и тронул того за напряжённую спину. — Не останавливайся и не думай о том, как одолеть дорогу, просто иди.

Влад решил воспользоваться советом внезапного «друга», и вскоре ему действительно стало легче: ноги перестали гудеть, в голове появилась лёгкость, а сам он пришёл в хорошее расположение духа. Ноэ посмотрел на мужчину и широко улыбнулся.

— Всё же почему? — задал вопрос Влад. — Каковы твои мотивы?

— Я один из самых молодых здесь, чтобы дослужиться до высших, мне нужны века, и я очень нетерпелив, мне нужно всё и сразу, да к тому же ранг моих родителей и их предпочтения не позволят подняться мне настолько высоко, чтобы я — алмаз негранёный — получил заслуженную оправу из почестей славы и положения.

Он посмотрел на застывшее лицо Влада.

— Да, тут тоже есть карьерная лестница, — проговорил тот, закатив глаза. — Чем выше ступень, тем вкуснее еда и могущественнее сила.

— А тот стригой?.. — Влад свёл брови, будто всё ещё болело, трогая место укуса, чувствуя под кончиками пальцев рваные края ранки.

— Которому ты позволил?.. — Ноэ глазами указал на прокус, уже не сочащийся кровью. — Его имя скрыто ото всех, и у него своя тайна, ты ему нужен, но для чего — это никто не знает, — он как будто беспечно пожал плечами, скрывая выражение своего лица, на котором лёгкой взвесью повисла тревога.

Влад скорее ощутил это, чем увидел. Ноэ понял и поспешил заверить:

— Ты сделал то, что должен был.

— Для чего он обитает в наших лесах, если он такой могущественный?

— Хороший вопрос, — Ноэ поморщил нос. — Он тяготится проклятием самого Вышнего.

— Что за проклятие? — Влад чаще задышал.

— Когда-то он, этот вампир, тогда ещё человек, предал самого Всевышнего, направив его на лютую смерть, но это, знаешь ли, входило в Его планы, и так как Он — Всеблагой, то простил засранца, но тот не простил себя и не потому, что мучился укорами совести, а потому, что воспылал ещё большей ненавистью к Творцу, ведь если внутри тебя только гниль, то ты можешь делиться лишь ею, — Ноэ чуть помолчал и посмотрел на Влада. — Он повесился и с тех пор проклят, солнце, серебро и осина губительны для него.

— Его проклятие и на мне? — осторожно спросил он.

Блондин медленно вздохнул.

— И да, тебе передалось это проклятие, но только если ты вкусишь кровь, — повторил за стригоем слова бес.

— Этому не бывать, — твёрдо произнёс князь.

Бес вновь вздохнул, пряча тоскливый взгляд от правителя Валахии. Оба промолчали, почувствовав каждый своё. Цепеш всё шёл, но теперь под ногами как будто разожгли костёр, послышался гул. Каждый шаг давался с трудом. Ноэ предупреждающе притормозил его рукой.

— Несей, — сказал он.

Туман резко рассеялся, и перед ними всколыхнулась огненная стихия — река с кроваво-красными завихрениями горящей магмы. За плотной стеной бурлящего удушающего смрада ничего было не разобрать. Кроме моста, который тянулся бесконечно, углубляясь в самую суть колышущейся от жара пелены.

Смотровая площадка замка. Явь.

— Лале, ты себя слышишь? — Аслан старался быть спокойным и вежливым, но сейчас ему казалось, что она сошла с ума от горя и хватается за любую идею и надежду, как за последнюю соломинку.

Он взглянул на тёмное небо, усеянное частыми звёздами. Где-то далеко, на самом горизонте, сверкали молнии, часто вспыхивая, словно вспарывая существующую действительность. На смотровой площадке стояло два сосуда: в одном отражались мелкие ночные светила, качавшиеся на ряби прохладной воды, во втором же полыхал огонь, бросающий загадочные блики, уменьшая или увеличивая тени людей, стоящих рядом.

Женщина взглянула на расстроенное лицо Александры и на непроницаемое Раду, кусая губы от досады.

— Люди прочёсывают местность в поисках нашего господаря, расспрашивают, узнают, идут по следу, но пока тщетно, мы делаем всё, но ничего не выходит, что случится, если мы ночь проведём в…

— Это магия, Лале, — Аслан предупреждающе посмотрел на неё и взглянул на Александру. — А шутки с ней плохи, мы и о душе должны беспокоиться.

— Друг мой! — взмолилась она, схватив его за обе руки, притягивая их к себе. — Проси, что хочешь…

— С ума сошла, женщина, — пробормотал тот растерянно и медленно убрал свои ладони. — Я всё сделаю ради вас с Владом.

— Раду? — спросила она, обращаясь к брату мужа.

Тот задумчиво потёр подбородок и произнёс:

— Да.

Аслан мрачно посмотрел на всех присутствующих и нехотя кивнул. Лале и Александра переглянулись, улыбнувшись.

— Что нужно делать? — спросил тот, чьё имя напоминало львиный рык.

— Вы должны встать так, как я укажу вам, — девушка, краснея, показала рукой каждому на его место так, что они образовали квадрат с одним незакрытым углом.

Раду сжал зубы, но подчинился, Аслан почувствовал, как в душе поднимается нечто чёрное, так непохожее на него, он боролся с этим чувством, подавляя его. Александра внимательно посмотрела на мужчину и тихо произнесла:

— Я знаю, что тебе будет труднее всего, уже сейчас началось: сомнения, противоречия, раздражение, даже лютая ненависть, верно? — она поняла, что попала в точку, видя, как его глаза стали изумрудно-тёмными. — Но помни, что вокруг тебя нет врагов, только друзья и те, кто хочет помочь Владу.

Он кивнул, и что-то тяжёлое упало с его души, Аслан поспешно спросил:

— Что со мной?

— Нетипичная ненависть и раздражение?

— Да, — ему стало не по себе, Александра, словно играючи, читала его эмоции.

— Зло так пытается проникнуть в тебя, ты для него слишком силён, чтобы сломить тебя прямо, и подбирается к тебе через твои червоточинки…

— Моя брешь в том, что я не верю тебе? — спросил он, обегая её задумчивое лицо взором, пытаясь понять, шарлатанка она или нет.

— И я не виню тебя, это очень сложно, особенно когда касается людей, которые тебе ближе всего, — пояснила она, пожимая хрупкими плечиками.

Они улыбнулись друг другу, девушка наконец-то почувствовала его теплоту и по отношению к себе. Александра облегчённо вздохнула. Затем её взор обратился к Раду. Лицо помрачнело.

— А мне что делать? — спросил тот бесцветно, словно ритуал, который собиралась провести ведунья, для него простая обыденность.

— Ты ещё послужишь, — прошептала она загадочно, и её глаза наполнились слезами.

Александра поспешно отвернулась и замкнула квадрат. Она вглядывалась в небо в разрывных молниях, будто ждала указаний действовать. Неожиданно её взгляд остановился, став стеклянным, вода пошла сильной рябью, будто на неёдул некто могущественный, огонь вспыхнул, а девушка вдруг запела грудным голосом, казалось, кто-то из-под земли пробрался в её лёгкие и вдохнул в неё свою силу. Лале вздрогнула и посмотрела на свои руки, под тонкой кожей ладоней, из самых глубин всего её существа что-то рвалось, бегая на поверхности тела лёгкими электрическими разрядами лазурного света. Она обвела взглядом присутствующих. Даже всегда отстранённый Раду теперь смотрел с изумлением. Лале разобрала среди пения Александры, поднявшегося ветра, шума стихии, ударов молний и грома слова молитвы Аслана. Она начала вторить ему.

Несей-река. Навь. Вечность на часах Ноэ.

Влад невесело переглянулся с Ноэ.

— Ну что ты встал как вкопанный? — обратился к нему бес и, поиграв бровями, двинулся к огненной завесе.

— Ты с ума сошёл! — вскрикнул тот и отдёрнул его от пламени.

Ноэ, смутившись, смотрел на воина.

— Переживаешь за нечистого? — он удивлённо приподнял бровь.

— Ты тот, кто выведет меня из Нави, — осадил того Влад.

Демон усмехнулся.

— Так пойдём? — предложил он.

— Как мы преодолеем переход?! Этот огонь, этот смрад? Мы не сможем, — резонно проговорил Влад.

— Ты мыслишь категориями Яви, здесь же перевёрнутый мир, тут можно всё, через тропу может пройти лишь тот, чьи поступки легки, а помыслы чисты…

— О, тогда я кану, как только ступлю на тропу, — воин невесело ухмыльнулся.

— У тебя есть выбор? — взгляд беса горел.

— Увы… — мрачно сокрушился Влад, и его челюсть сомкнулась до зубовного скрежета.

— Мир людей и мир духов различны и подчиняются разным законам, — туманно произнёс Ноэ.

Влад вступил на зыбкий мост, и вокруг взвыло сто монстров муками боли. Он обернулся, видя, что Ноэ двинулся следом. Тропа была шаткой, каждый шаг давался с трудом, стопы лизал опаляющий всё огонь, из-за вони слезились глаза. Идти становилось всё труднее, путь стал неустойчив вдвойне, раскачиваясь сильнее, а под ними была разверзнутая геенна. Влад вновь обернулся.

— Сколько ещё? — крикнул он, стараясь перекричать гул бушующей стихии.

— Может, дорога оборвётся здесь, а может быть, мы будем идти вечность, — Ноэ сделал пируэт ногой, и мост тряхнуло.

— Что это? — Влад проследил встревоженным взглядом за его обеспокоенным.

Из горящего смрадного круговорота поднялась голова чудовища, кожа которого была покрыта плотной чешуёй, словно щитами закрывшая её.

— Это змей, — прокричал Ноэ.

— Что ему надо? — произнёс в ответ Влад.

— Он охраняет «воды», обратно никто не возвращается, — бес был серьёзен как никогда.

— Вот ведь чёрт.

Змей шумно втянул ноздрями воздух, и они услышали пророкотавшее шумом катящейся вниз лавины:

— Живое.

— Он слеп, — произнёс нечистый.

Влад быстро обвёл взглядом пространство и выкрикнул Ноэ:

— Держись позади меня, что бы ни случилось, не двигайся, слепые чувствуют вибрацию.

И мужчины замерли. Змей вытянул голову и непонимающе мотнул ею. С его замершим туловищем в этот кусок пространства пришло странное безмолвие, отключившее все звуки мгновенно: было шумно, в следующий момент всё разом стихло. Змей крутил головой, двигал туловищем, расплёскивая вокруг себя лаву, водя хвостом. Они стояли на раскалённых колышущихся камнях, стараясь даже не дышать. С тихим рокотом чудовище стало погружаться в жаркую пучину и уже было скрылось, как Ноэ вскрикнул, его брючина начала тлеть. Оба снова застыли, но напрасно. Змей с силой вынырнул, и он точно знал, где его жертвы.

— Бежим, — выкрикнул Влад и дёрнулся было вперёд, как увидел, что бес, опасно накренившись, стал соскальзывать в геенну.

Цепеш ринулся к нему.

— Нет, — крикнул он. — Спасайся сам.

— Руку дай, — выкрикнул мужчина, и его глаза посветлели, став лазурными.

— Я — нечистый, — растерянно пробормотал он.

— Потом помоемся, — скороговоркой произнёс Влад и за поданную руку втащил беса обратно, падая сам и роняя другого в расступившийся туман.

Неожиданно оба ощутили вместо зыбкости — твёрдость, вместо огня — спасительную прохладу. Оглядевшись, они увидели перед собой тёмный лес, огненная смрадная река канула вместе со змеем, словно её никогда и не было.

— Мы выбрались, — радостно проговорил Ноэ и откинулся в прохладную траву. — Ты слышал её слова?

Влад непонимающе посмотрел на беса, а потом на свои ладони, все в искорках лазурного света.

— Ей внимал Всевышний.

========== Глава 8. ==========

Смотровая площадка замка Влада Цепеша.

В душе Аслана поднимались негодование и злость, несвойственные ему. Голову посещали мысли об абсурдности происходящего. Его взгляд заскользил по фигурам, стоящим в одном квадрате под небом, разрезаемым сотнями молний, гром изредка раздавался, рождая предчувствие неминуемой беды. Аслан помнил слова Александры о том, что всё, что с ним происходило, — это происки зла, но почему именно он ощущал, насколько сильно его давление? Мужчина пытался зацепиться хоть за что-то, что могло привести его в устойчивое расположение духа. Раду, прикрыв глаза, что-то шептал, и по его щекам бежала скупая слеза. Тот, кого именовали могучим львом, быстро отвёл взгляд и увидел, что Лале, как роза, трепетала на ветру. По бледному лицу со ставшими огромными глазами цвета бархатной турецкой ночи текли бесконечным потоком слёзы, они обжигали её щёки, так же, как горе и неизвестность обожгли её душу.

«Сполна зла, меня ещё не хватало», — подумал Аслан и судорожно вздохнул, ощущая, как ненависть утихает в его душе.

Женщина вздрогнула, когда почувствовала, что ведунья сжала её руку. Она взглянула на неё с надеждой, вся дрожа, с одним только безмолвным вопросом в измученных глазах.

— Твой суженый перешёл огненный рубеж, — тихо проговорила Александра, лёгкая улыбка в красивых чертах лица колдуньи, облегченный вздох хозяйки замка.

— Что это значит? — одними губами произнесла Лале.

— Значит, что он прошёл половину пути, значит, не только мы хотим его видеть, значит, что он не забыл, — заверила она её, но тут же свела брови. — Но мы не должны расслабляться.

Лале вздохнула и вновь безмолвно зарыдала.

— Тебя слышит Бог, не забывай просить, тебе всё дастся, ты вымолишь его, — твёрдо и безоговорочно, через недолгую паузу Александра добавила: — Но не теряй контроль…

Женщина вздрогнула, ощутив, как по ладоням заискрилось лазурное пламя, не обжигая, но даря утешение и уверенность, её помощь нужна ему, нужна, чтобы достать с того света, привести в Явь.

Навь. Ночной лес.

Влад и Ноэ посмотрели друг на друга, потом на лес, высившийся огромной громадой над ними, довлея над двумя фигурами, казавшимися точками по сравнению с толстыми стволами деревьев. Князю что-то мешало — что-то, что мельтешило на окраине его сознания, что-то не давало покоя, беспокойство шевелилось в душе. Перед его внутренним взором всё время стояло лицо Лале, и его бросало в холодный пот по временам, мучил один вопрос: что будет, когда он предстанет перед ней, предстанет с измененной природой, с неуёмной жаждой крови, с тем, чему ему будет невозможно противостоять? Но у него нет выбора: он должен вернуться к ней и он должен показать раз и навсегда османам, что Валахия под надёжной защитой, так, чтобы в веках запечатлелось, так, чтобы никто больше не смел и помыслить напасть, защитить народ, не дать разграбить страну, не дать увести в рабство женщин, никогда больше не отдавать дань детьми…

Ноэ отряхнул свой светлый костюм и с сожалением цокнул, оглядев прожжённую прореху в нём. Он сделал пасс рукой над дырой, но ничего не поменялось.

— Ох, — с сожалением произнёс бес.

Он взглянул на Влада, мрачно, исподлобья смотревшего на него.

— Я не волшебник, я только учусь, — пробормотал он и на недоумённый взгляд князя, закатив глаза, продолжил: — И не все хотят выглядеть, как брутальный самец в период охоты, я хочу выглядеть, как джентльмен…

— Как кто? — переспросил Влад.

— Как джентльмен, — ещё раз проговорил Ноэ, а затем махнул рукой на друга по несчастью, — потом поймёшь.

Дракула решил пропустить ремарку нечистого мимо своих ушей.

— Что дальше? — спросил он, осматривая всё вокруг более внимательно, зудящее чувство тревоги не оставляло его.

— Путь, — коротко проговорил бес, ещё раз с сожалением оглядывая свой костюм, затем тихо пробормотал, — практика, только практика…

— Что ты там бормочешь? — спросил Влад, когда они двинулись вперёд.

— Что бы ни было, что бы ты там ни увидел, ни во что не вмешивайся, проходи мимо, так, чтобы тени не увидели тебя, чтобы ты остался неприметен для этого мира, иначе не пройдёшь, останешься здесь.

— О чём ты говоришь? — сосредоточенно, с толикой сомнения и затаённого беспокойства, разрастающегося в душе с каждой минутой, с каждым шагом, но выбора не было, впереди лес, позади огненная река, через которую никто и никогда не переходил, не переходил, потому что не помнил, потому что там если и ждали, то не так, как она, не так, как Лале, она буквально тянула его к себе, а у него не было ни сил, ни желания сопротивляться, а ещё Валахия, как любимая женщина, которую необходимо было оградить от бессовестного насильника, терзавшего её тело и душу.

Лес и не думал помогать им. Он расступился пред ними, но не для того, чтобы легко провести. Нет. Чтобы они остались в его когтистых еловых лапах. Влад уже второй раз за безвременье пожалел, что его меч остался лежать на поляне, где он оставил свою душу. Они усиленно продирались сквозь природные преграды. Иголки колко впивались в кожу, и так опалённую огнём, потрескавшуюся от ветра, шершавую от трения одежды, измученную бесконечным переходом.

— Влад, — тихо позвал того Ноэ и вскрикнул, — чёртов валежник…

Мужчина посмотрел на нечистого и усмехнулся.

— Наколдуй бархат вместо иголок, — произнёс он насмешливо и отодвинул ветви, пропуская того вперёд.

— Не нуждаюсь, — проговорил тот досадливо и пропустил сначала Влада.

Князь отпустил ветви, и они больно, хлёстко ударили беса по лицу и груди.

— Ауч, — вскрикнул Ноэ.

Раздался смех Влада.

— Смешно ему, больно же, — мрачно произнёс нечистый и обомлел. — Ты рассмеялся!

— И что? — вновь мрачнея, произнёс Влад.

— Как это что?! — возразил ему Ноэ. — Мне удалось то, что никому не под силу в Нави.

Влад покачал головой и взглянул вперёд, не видя ни конца ни края лесу, чаще, деревьям, которые, казалось, стали ещё гуще. Они долго шли, исколовшись и изрядно устав, когда впереди забрезжил лёгкий свет. Мужчины, легко преодолев небольшой овраг, оказались на тропинке, обозначенной среди густой травы и тумана, стелящегося по земле еле уловимой белёсой пеленой.

— Вышли, — облегчённо вздохнув, произнёс Ноэ, сложился пополам, пытаясь отдышаться, опиравшись руками о колени.

— Куда? — Влад огляделся, когда они продирались сквозь лес, тот был безмолвен, сейчас же он наполнялся звуками. — Почему здесь так всё?..

— Так похоже на Явь? — Ноэ выпрямился и с усмешкой взглянул на воина. — Она близко.

— Яга? — уточнил Влад.

— Ягиня, — вновь мечтательно, вступая на тропу, увлекая за собой и князя.

— Ты влюблён? — мужчина улыбнулся и последовал за ним.

Ноэ возвёл глаза к тёмному небу без намёка на звёзды.

— Кто? Я? — парень совсем по-мальчишески скривился. — Пф-ф-ф-ф.

Влад улыбнулся, и они молча продолжили путь. Теперь лес расступался перед их тяжёлыми поступями, словно бы знал, что с ними лучше не связываться. Они перекидывались какими-то дежурными, ничего не значащими фразами, как услышали визг. Мужчины переглянулись между собой.

— Помни, что я сказал: не вмешивайся, — предупредил демон, щуря глаза, пытаясь разглядеть происходящее.

— Я только гляну, — твёрдо произнёс Влад, на что Ноэ возвёл глаза вверх.

У самой тропы они увидели богато разодетого, как дворянин, господина, перед ним на коленях стояло нечто ужасное, покрытое пузырями и струпьями. На миг существо повернуло голову к Владу, его поразила боль и тоска в круглых навыкате глазах. Безысходность и полное уничижение. Ради того, чтобы выжить. Такие глаза он видел у крестьян, когда в первые недели правления посетил свои земли, желая самому убедиться в бедственном положении народа Валахии, предпочитая не верить сладким речам бояр. Тогда он казнил управителя деревни, посадив того на кол, собственноручно, потому что хуже казнокрадов только убийцы, потому что те и другие обрекают людей на смерть.

Влад встал как вкопанный, Ноэ по инерции прошёл ещё несколько шагов. Не найдя его рядом с собой, бес обернулся. По выражению лица князя тот понял, что он хочет вмешаться.

— Нет, — возразил он, видя, что смертный собирается свернуть к паре нежити. — Нет.

Он дёрнул Влада на себя и заставил его посмотреть на него.

— Ты не знаешь, как здесь всё устроено, тут сильный ест слабого, потому что низшие — самая лёгкая добыча для высших демонов, — он увидел, как его визави смотрит на безобразную сцену.

— Всё, как и у нас, мы не едим плоть друг друга, но поедом поедаем, кляня, ненавидя и упрекая, — Влад убрал руку парня со своего плеча. — Я не могу уйти, не защитив слабого.

— Это существо — никто, корм, — напомнил Ноэ, но всё же что-то странное поселилось в самой глубине его разного цвета глаз, что-то схожее с восхищением.

Воин прошёл мимо беса и устремился к двоим на поляне.

— Отпусти его! — выкрикнул он.

Господин повернулся к Владу, и его белые глазницы вспыхнули огнём, князь почти физически ощутил его злобу, настолько концентрированную, что и ему передалась его остервенелость. То, что чувствовал Дракула в первое время, когда только начал наказывать, пронзая людскую плоть колами, ощущая предсмертную дрожь агонии, видя смертный ужас в глазах преступника. Преступника ли? Он часто задавал себе вопрос, прав ли он и может ли заниматься судилищем, а тем более казнить? Защитник, обвинитель и судья. Три в одном. Кто ему позволил? Кто разрешил?

Дьявольский князь довольно оскалился, видя смятение смертного. Он отпустил существо, но оно от ужаса всё ещё сидело подле.

— Так, так, так, — проговорил князь, сверкая красными глазами, и потянул воздух ноздрями, — Смертная Душа.

Влад уже было открыл рот, как вмешался Ноэ.

— Мы проходили мимо, великий магистр, — несколько подобострастно. — Уже уходим.

И потянул князя за руку вернуться на тропу. Влад взглянул на него, но не нашёл там страха, только уверенность, что он поступает совершенно правильно, бес знал законы этого мира и, как истинный дипломат, пытался и рыбку съесть, и коня оседлать, который довезёт их до конечной цели. Но Дракула отрицательно мотнул головой, показав, чтобы тот не держал его.

— У тебя даже оружия нет, — резонно проговорил бес.

— У вашего высшего тоже, — парировал он.

— Видимость в этом месте бывает обманчивой, — предупредил нечистый смертного и перестал препятствовать.

— Отпусти его, — повторил Влад и подошёл ближе к демону, недавно мучившему низшее существо.

— Ты мне это запретишь? — спросил он, вскинув бровь.

Демонический князь был по-своему красив, но его злобное выражение лица всё портило, Влад чувствовал лишь отвращение.

— Да, я запрещаю, — самоуверенно.

— Нам конец, — обреченно пробормотал Ноэ, суетясь рядом.

Он прикрыл глаза и сделал несколько пассов, но всё впустую. Вспомнив чёртову бабушку и ещё с полдесятка родственников нечисти, Ноэ ещё раз попробовал своё колдовство, не надеясь на удачу, вложив в движения тонкими умелыми пальцами всё, что когда-либо чувствовал к роду человеческому.

Влад встал в оборонительную позицию, видя, как скалится дьявольское отродье. Они закружили возле низшего, трепещущего в ужасе. В воздухе запахло адреналином, пространство заискрило ненавистью.

— Ну что ж, значит, у меня сегодня будет ужин из трёх блюд, — прорычал высший демон, и в его руках появился меч, блеснув в лунном свете.

— Трёх?! — обреченно повторил Ноэ и вновь сделал пасс ладонями, как в последний раз, вложив в жест всё, что знал, все чувства, все умения.

Бес прикрыл глаза и не увидел, как его мысленный посыл приобрёл вполне себе физическую форму. Руку Влада приятно холодило обоюдоострое оружие. На миг господарь залюбовался им. Но демон не дал ему времени опомниться и напал первым, нанеся тяжёлый удар. Инстинкты не подвели закалённого в боях воина, и он отразил атаку почти интуитивно, подставив под удар меч плашмя. Когда Ноэ открыл глаза, то, не веря сначала, посмотрел на оружие в ладонях смертного, затем на свои дрожащие от пережитого волнения руки.

Дракула сделал выпад и словно бы провалился в вязкое пространство, демон глумился, хохоча и подпрыгивая, дразня Влада.

— Не смотри на него прямо, — прокричал Ноэ. — Видеть можно и по-другому.

Высший сделал пасс рукой, и рот беса испарился, став сплошной кожей, тому лишь оставалось хрипеть. Влад парировал удар за ударом, вдруг градом начавшие сыпаться на него. Отступление глубже, в чащу, в кусты.

«Не смотреть прямо, видеть по-другому», — слова неожиданного друга рвались в мысли, оседали там наставлениями, желанием послушаться.

Влад отвёл глаза, и его взор скользнул в пространство между мечом и грудью демона, увидел его настоящий облик. Красная кожа и звериный взгляд. Он беспощаден и не остановился бы. Никогда. Так же, как и он, Цепеш. Сын Дракона? Сын дьявола?

Вновь сцепились в мертвой петле времени. Только теперь Влад был защищён от влияния, и это злило демона. Он совершал ошибку за ошибкой, уклоняясь ближе к деревьям. Пару раз князю удалось ранить его, слыша нечеловеческое завывание, холодящее кровь в теле. Их противостояние прекратилось одним коротким выпадом Влада, и спустя несколько коротких секунд демон, завалившись набок, упал, изрыгая через рот зловонную массу, исчезая в земле, мигом пропитавшуюся его ядом.

Влад тяжело дышал. Ноэ вновь обрёл рот и запричитал, садясь на корточки:

— Что ты наделал? Что ты наделал?

Цепеш тяжело вздохнул, и меч в его руках истаял, вспыхнув короткой искрой лазурного цвета. Он посмотрел в небо, и улыбка блаженства отразилась на его лице.

— Ты — сумасшедший, — прошептал Ноэ.

— Она и тут выручила меня, это её сила, бес, — Влад ещё раз вздохнул и посмотрел на низшее существо.

Оно задрожало.

— Не бойся, — сказал князь и подал руку.

Тот посмотрел на распахнутую ладонь и, всё ещё дрожа, принял помощь, вставая.

— Господарь, — прошелестело из отверстия на лице, — ты защитил меня, вырвав из лап высшего, ты протянул мне руку, и я никогда этого не забуду, нас неисчислимое множество, и, если тебе когда-то нужна будет помощь, мы все придём на выручку, я передам всем, что ты тот, кто защитил бесправных.

Влад кивнул, и с лёгким хлопком существо исчезло в пространстве, не оставив после себя ничего, кроме звуков клятвы, растаявшей в воздухе, но навсегда оставшейся в сердцах.

— Поиграл в благородство? — зло спросил Ноэ.

— Я выиграл, — спокойно ответил тот и, вступив на тропу, потянул за собой и беса.

— Тебе повезло, — огрызнулся тот.

— Ладно уж, пойдём, надо выбираться отсюда, меня заждались, — произнёс князь примиряюще, затем посмотрел на Ноэ. — Спасибо, твоё колдовство заслуживает отдельных благодарственных речей.

Всё ещё ворча, Ноэ улыбнулся и двинулся следом. Тропинка постепенно расширилась и превратилась в мощёную дорогу.

— Мы скоро будем, — пообещал бес.

Влада пробрала дрожь, а на кончиках пальцев вновь заиграли лазурные электрические разряды.

— Всё, что угодно, только бы выбраться отсюда, — пробормотал он.

Через какое-то время идти стало невыносимо трудно, границы видимости растекались, взгляд не мог зацепиться за что-то определённое. Вновь появился туман, не такой густой, как был вначале их странствия.

— Её территория путает нас, хочет понять, чего мы стоим, — Ноэ говорил слабым голосом, улыбаясь, как самый счастливый человек на том и этом свете.

Влад ничего не ответил и попытался сосредоточиться, но мысли ускользали так же, как и зрение. В теле почувствовалась усталость, расслабление. Ничего не хотелось, ни о чём не думалось. Кто он? Зачем здесь? Что-то ищет. Но вот что? Он почти забыл. То, зачем он здесь, плавало на грани сознания, не давало забыться совсем. По всему телу прошла дрожь, как рябь по воде. Было странно видеть себя как бы растворившимся.

— Влад, — её голос грудной, с лёгкой щепоткой хрипотцы царапнул его, зацепившись за выбоину его не идеальной души.

— Лале, — отозвался шёпотом.

И всё встало на свои места: и он, и пространство.

— Как это вам удаётся? — растерянно пробормотал Ноэ, отряхиваясь от пыли, видимо, он упал. — Ты здесь, она там…

Влад улыбнулся и помог тому окончательно прийти в себя, хлопнув по спине. Они ещё перекинулись парой слов и увидели перед собой исполинскую фигуру женщины-воительницы, железные доспехи неприятно лязгнули, меч в руке был направлен на них, лицо покрывал толстый слой грима.

— Я — страж перекрёстка миров, зачем вы здесь? — голос был похож на рокот падающих камней.

— Нам нужно пройти, — невозмутимо произнёс Влад, задрав голову вверх.

Фигура замерла.

— Куда? — голос чуть поутих, в нём чувствовалось изумление.

— Мне нужно обратно в Явь, — разъяснил Влад.

Смех огласил все окрестности. Ноэ втянул голову в шею.

— Кто ты такой? — спросила воительница, став одним с ними ростом, подойдя настолько близко, что Влад почувствовал смешавшееся дыхание смерти и жизни.

— Я — Влад Цепеш, господарь Валахии, сын Дракона, — сказал он, глядя в красные зрачки женщины. — И я вернусь домой.

— Отсюда никто не возвращался, — прямо, без обиняков, потому что это было правдой.

— Я вернусь, — уверенно.

— Ну что за расспрос, Ягиня? — вмешался Ноэ. — Для начала накорми, напои, в баньку своди, спать уложи, а потом и расспрашивай.

Ягиня посмотрела на Ноэ и улыбнулась. Оскал пропал, и мужчины увидели перед собой рыжеволосую женщину неописуемой красоты.

— А ты, бес, всё-то знаешь, — проговорила она лукаво, блеснув при этом глазами весенней зелени.

Тот подошёл и, наклонившись, галантно поцеловал ей руку. Распрямившись, он увидел, как в зелёных глазах промелькнула тоска. Она опять воззрилась на Влада, рассматривая его всё пристальнее. Ещё секунда, и лес пропал вместе с Ноэ, а они вдвоём очутились в избе, за столом, напротив друг друга.

— Я так полагаю, вернулся ты не за едой, питьём, баней или ночью с Бабой Ягой, — утвердила она, держа руки перед собой, показывая мирные намерения.

— Нет, — руки Влада также легли на поверхность стола, почувствовав его твердую деревянную текстуру.

— Отсюда не уходят те, кто оказывается здесь, твоё тело гниёт где-то там, — Яга пристально посмотрела на него.

— Я давно уже умер, страж, — начал Цепеш, — ещё при жизни, все видели во мне уверенного правителя, железной рукой управляющего страной.

Он замолчал, рассматривая её лицо, и усмехнулся.

— Ты наверняка знаешь, — произнёс Влад, стараясь понять, о чём она думала, но лицо осталось непроницаемым.

— Знаю, но мне хотелось бы услышать того, кто прошёл Несей, кто подал руку нечистому, спасая от огненной геенны, кто не погнушался вступиться за слабого, тот, сила любви которого вытягивает из Нави, — Ягиня проговорила это несколько горячечно.

— Я заключил договор с Тьмой, — их взгляды скрестились.

— Я ни на чьей стороне, я между, — вновь беспристрастно.

— Я убивал, — разговор перетекал плавно в исповедь.

— Ты мстил? — вопрос завёл его у некий тупик. — Я ещё раз спрошу: ты убивал, потому что мстил?

Он не понимал, к чему Ягиня клонит. Влад отрицательно качнул головой.

— Это называется возмездием, Влад, сын Дракона, — её слова в тишине избы зависли в стрекоте сверчка и потрескивании дров в печи, — убийства совершают в темноте и по злобе душевной, а ты лишь воздавал справедливостью за её отсутствие.

Из глаз князя потекли невольные слёзы.

— Прости себя и в этом, — её голос убаюкивал.

— Я не сплю, — пробовал он прийти в себя.

— Нет, — она мягко ему улыбнулась. — Я отпускаю тебя к ней.

И стихло всё вокруг. Ни одного звука, он более не чувствовал себя, своё тело, всё вокруг пропало. Влад провалился в темноту.

Смотровая башня замка Цепеша. Рассвет.

Александра, повернув голову к тёмному пролёту прохода в смотровую башню, напряжённо всматривалась, сильнее сжимая кисти державшихся в квадрате. Пока туда не вбежал воин. Она разжала руки и посмотрела на Лале. Та мигом побледнела и устремилась тому навстречу.

Воин присел перед ней на одно колено и склонил голову в приветствии.

— Мы нашли господина, — бодро проговорил он.

Лале сильнее побледнела.

— Он жив? — дрожащими губами, почти шёпотом.

— Жив, сударыня.

Женщина всхлипнула и посмотрела на присутствующих. Аслан облегчённо вздохнул, Александра заплакала, а лицо Раду осталось, как всегда, непроницаемым.

========== Глава 9. ==========

Замок князя Валашского. Долгожданная встреча. Первая ночь.

Влад очнулся сразу, как только из поля зрения исчез образ Ягини. Ещё было долго до рассвета, долго до его смертного часа. Сколько бы ни прошло времени в Яви, в Нави для него не минуло и мига после того, как он был укушен старинным вампиром, а значит, у него было трое суток, чтобы разбить армию врага, спасти Валахию, защитить семью. Князь подобрал меч и, пробравшись сквозь кусты, вышел на дорогу. Он посмотрел на луну. Налившийся кровью круг. Вокруг сотни запахов, шелест паутинки на ночном ветру, шуршание крыльев летучей мыши. А его зрению не было предела, он мог видеть бусинки росы в шёлковом мхе, мягким ковром раскинувшемся под ногами, а поднявши глаза, различать звёзды и планеты на небе — маленькие солнца и такие же Земли, где могла быть жизнь. Жизнь… Он втянул потеплевший с момента, как он появился в этом месте, воздух, заигравший вдруг на тонких гранях его обоняния тысячами новых оттенков, нот и нюансов, неожиданно остро ощутив все прелести лесных запахов: прелая земля и аромат сладких до одури зимних ягод, таких же, как губы Лале.

— Ла-ле, — хрипло прошептал он и двинулся к дороге.

Когда господарь вышел из лесной чащобы, коня уже не было. Оно и немудрено, сколько здесь прошло времени. Он встал посреди дороги и, оглянувшись, неожиданно почувствовал, как его тянет идти в определённом направлении. Вокруг ног зашелестели змеи, их юркие тельца скользкими дорожками прокладывали ему путь. Влад свёл брови, он знал, куда надо двигаться: помогли ночные твари. Всё, что когда-либо обитало и обитает во тьме, было к его услугам. Вдруг мир наполнился тысячами неизвестных-известных составляющих. Тёмный мир, который, как он надеялся, будет служить ему три дня, всего три дня. Три дня для того, чтобы выжить. Тогда он не знал, что это время может тянуться бесконечно. Почти вечность…

Владу повезло, он почти сразу наткнулся на поисковый отряд. Скорее, невезение, Влад чувствовал биение их сердец, кровь, бежавшая по их венам, гулко отдавалась в его голове. Тошнило от одной только мысли, но то, что толкало его к людям, видимо, пока чутко дремало, но иногда просыпалось внутри, ворочаясь утробным урчанием. До поры до времени.

Они на всех парах, оседлав самых быстрых коней, ринулись в замок, не теряя времени. Он ехал, обгоняя сам ветер. Его ждали. Здесь, в Яви, он ещё отчётливее это ощущал. Нити, которые вытянули его с того света, налились канатами, свернулись вокруг их с Лале фигур тугими морскими узлами, сокращая расстояние между ними с бешеной скоростью. Нельзя разорвать, нельзя вырваться. Нет желания. Только воссоединиться, чтобы больше никогда не расставаться.

Он обонял её запах приобретённым чутьём охотника, когда бежал вверх по лестнице, не считая ступенек, почти летя над неровной поверхностью. Лале выскочила из-за поворота и приостановилась, увидев, как он несётся к ней, и почти рухнула в его объятия, уткнувшись в пропахший сыростью плащ. Влад сжал её до хруста рёбер, смыкая челюсть, чувствуя безмолвные рыдания жены, отдающие слабой вибрацией от груди по всему его телу. Узкие ладони сжимали его торс так сильно, как будто бы Лале всё ещё не верила, что он здесь, рядом с ней, что это не сон.

Отрыв друг от друга и взгляд бездонных карих глаз, обласкавший до самого сердца, нежностью прошедшийся по краям его рваной души. Внутри всё отозвалось огнём и горьким сожалением. Она словно бы видела, что с ним. Проницательный взгляд заглянул чуть дальше, чем позволено кому бы то ни было на этой земле, по ту и эту сторону Яви. И её свет. Тот, что вызволил его из Нави, явно ломая намерения древнего вампира, который обратил его.

Коридор хранил темноту, но Влад чувствовал обжигающее дыхание занимающейся зари. Он вздрогнул, и Лале чуть свела брови, опустив взгляд. Его пальцы прочертили линию на подбородке, задев и приподняв его, фиксируя её взор на своём лице. Увлажнившиеся глаза и закушенная губа.

— Нет, — прошептал он и примкнул к её губам, оставляя лёгкий поцелуй, тем не менее взаимно опаливший тела друг друга зарождающейся страстью.

— Думала… думала… — шептала Лале, глотая слёзы, чувствуя прикосновения его шероховатых подушечек пальцев к своей мраморной от холода и чудовищного волнения коже.

— Я рядом, — его взгляд был успокаивающим, но не тем, как обычно, а нечто чужое, странное поселилось в нём — то, что он приобрёл в ночь на поляне, то, что отравило его жизнь.

Она послушно кивнула, а Влад мотнул головой, прогоняя морок, пряча взгляд, которым бы он гипнотизировал жертву, если бы поддался вампирской натуре, если бы отведал человеческую кровь. Влад никогда бы так с ней не поступил, никогда. Мужчина обнял её, вновь крепко прижимая к себе.

— Никогда, — прошептал он. — Я никогда не причиню тебе вред…

— Знаю, — прошептала она, глубже кутаясь в его объятия.

Дорога от замка Дракулы до удалённого монастыря в горах.

Аслан окинул взглядом, сколько мог, обозы с продовольствием и людьми. Людьми, бесконечным множеством усеивавших обозримый горизонт от начала и до конца, теми, кто хотел спастись. Они нашли в призыве Влада укрыться надежду на то, что их жизни могут быть спасены, что их защитят в урочный час.

Его взгляд скользнул ближе, упав на задумчивое лицо Лале, бледное, с пролёгшими тенями под ставшими огромными карими глазами. Она не спала уже долгое время, вначале участвовав в вылазках по поиску Влада, прочёсывая леса, поля, деревни, ночами бесконечно молясь, сейчас же не выпуская из поля зрения мужа ни на миг.

Передвигались почти всегда ночью, днём не могли или не хотели. Каприз господаря выглядел как крик о помощи. Разве мог адыгский Лев противиться столь мощному, столь же молчаливому призыву самого близкого человека, друга, который не предаст? Аслан видел глаза Влада, глаза, похоронившие в себе ещё одну тайну. Он ощущал, что от него веяло опасностью, ещё большей, чем до этого. Казалось бы, что может быть страшнее взора палача? Даже если он вершит возмездие. Но инстинкт, внутреннее чутьё, что-то природное, даже животное, то, что помогало древним людям выживать, предчувствовало неминуемое.

Лале взглянула на небо, раскинувшееся тёмными облаками, предвестника близкой зари, затем её взгляд обратился к мужу.

— Остановимся? — спросила она.

Влад мотнул головой, немного судорожно. Удалённый монастырь маячил своими башнями.

— Дойдём ли до следующей ночи? — буркнул недовольно Раду.

Лале пропустила разговор мимо ушей. Взгляд глаз, окружённых болезненно опухшими веками. Она знала, что, если он сказал, что ему нужен отдых, так и есть, и она никогда не устроит допрос с пристрастием, почему он почти что умер перед рассветом и бодр и полон сил ночью.

Спешились у леса. Лале проследила, как Влад, посмотрев на небо, поспешил помочь другим. Усердными стараниями и слаженными действиями мужчин палатки были установлены. Он быстро укрылся там. Аслан и Лале мрачно переглянулись.

— Так мы до монастыря и до зимы не дойдём, — всё ворчал Раду, и Лале его понимала, как и всех вокруг.

— Мне надо это просто пережить, — шептала она, когда подводила коня к прозрачному ручью, бежавшему рядом, когда отдала подпруги слуге, когда целовала сонных мальчиков, когда заходила в палатку к господарю.

Влад сидел в позе, скрестив ноги по-турецки, обнажённый торс был в мелких бусинках пота. Он дрожал, волосы свесились неопрятными прядями. На глазах Лале появились слёзы. Неимоверным усилием воли она сдержала их.

— Могу я помочь тебе? — произнесла Лале, не решаясь двинуться дальше, не потому, что чужой, а потому, что впервые в жизни почувствовала, как он будто бы отталкивает от себя.

Он, не глядя на неё, отрицательно качнул головой. Она замерла. Молчание отдавало горечью.

— Почему? — спросила Лале, попытавшись сказать это как можно ровнее, но голос дрожал, выдавая её смятение.

Влад медленно поднял глаза, повернув голову.

— Я люблю тебя, — его голос был глухим с тёплыми нотками, она и не сомневалась.

— Почему отталкиваешь? — прикусила губу, чтобы не дрожала, сделав шаг в его сторону.

— Никогда, — тихо, глядя ей прямо в глаза. — Но не сейчас, я опасен.

— Даже для меня? — ещё один шаг в его сторону, она запустила ладонь в его волосы, чуть стянув их в пригоршню, чувствуя, как его плечи расслабились.

— Ты нужна мне, — прошептал он и, ухватив её за ладонь, привлёк к себе, уткнувшись в живот.

Лёгкое движение крепких рук, в которых чувствовалась звенящая напряжением мощь, таких трепетных в момент их близости, и Лале оказалась в его объятиях. Распахнутые мягкие бёдра нежно обняли колени. Опять этот огонь между ними. Огонь, зародившийся из крепкой дружбы, из понимания, что тело откликается на него так же, как и душа, из осознания того, что любовь с каждым годом становится лишь крепче, сильнее, что без человека рядом с тобой ничего не будет, если с ним… Она гнала прочь эти мысли от себя. Его руки скользнули по спине, разгоняя ток по позвонкам, дыхание участилось. Взаимные объятия, и он впился в её губы поцелуем такой силы, что, казалось, вокруг замерла вселенная, на миг сердца остановились, чтобы забиться затем в унисон.

Запах Лале был сладким с лёгким нюансом горчинки, так же, как её едва уловимая хрипотца в голосе на окончаниях слов, предложений, речи, скатывающаяся вниз его живота, оседающая там желанием. Поцелуй кружил голову до цветных кругов перед глазами. Влад оторвался от её губ, ощущая, как жена прильнула к нему, крепче окутывая нежным коконом рук. Жадный рот прошёлся по нежной коже шеи, собирая её и тут же отпуская, местами оставляя лёгкие прикусы, увеличивая напор. И князь почувствовал аромат крови Лале, ни естества кожи, ни её желания. Это его настолько захватило, что не хотелось отрываться, хотелось прижать к себе ещё сильнее, провести ногтем по тонкому мрамору и вожделенно добраться до влаги карминного цвета.

Желание разрасталось с каждой секундой, и это была не просто похоть плоти. Они стискивали друг друга в объятиях, вскрикивая от страсти, срывая с друг друга одежды. Он подмял её под себя, окутанный этим странным влечением, зовом крови. И одновременно плоти. Тело Лале словно бы превратилось в сотни оголённых нервов, она хотела его как никогда.

Обнажённые тела жадно переплелись. Влад оторвался от неё лишь на миг, чтобы полюбоваться тем, как она раскинулась под ним, как её голова, расплескав вокруг тёмно-каштановый шёлк волос, откинулась назад от удовольствия. Он увидел, как жилка на её шее пульсировала, открывая его внутреннему приобретённому вампирскому взору кровеносные сосуды, синими змейками расползающиеся под кожей. Лале стала для него одним потоком сладостной жидкости, не вожделеть которую было невозможно, было выше его сил. Взор заскользил по белому атласу тела вниз, к животу, и Влад увидел второе бьющееся маленькое сердце под большим материнским. И морок второй сущности спал, словно бы пелена пала.

Влад резко привстал и обнял ничего не понимающую Лале.

— Прости, — прошептал он, и его глаза наполнились слезами. — Это девочка…

— Что? — непонимающе пробормотала она, ощущая, как сильные ладони, могущие быть жёсткими, нежно сжимают её талию.

Влад улыбнулся, легко целуя её в губы.

— Я никогда не причиню тебе вред, — проговорил, оторвавшись и зацеловав Лале до лёгкой щекотки, до смеха, вышедшего далеко за пределы их убежища.

— Я знаю, — шепнула она, зарывшись в его грудь.

Удалённый монастырь. Вторая ночь.

На колокольне, что венчала пик монастыря, было ветрено. Потоки воздуха буквально сносили с ног, холод пронизывал тело с макушки головы до пят. Дракула взглянул на чёрный горизонт, расстилающийся перед ними. Он не видел то, что мог бы видеть, если бы попробовал человеческую кровь. Князь мотнул головой, прогоняя крамольные мысли прочь. Но даже и той силы, что была у него, хватило, чтобы почувствовать тяжёлую поступь османской армии, воины которой были уже на подходе, близ стен, буквально следовали за ними по стопам. Они вот-вот прибудут к стенам древнего монастыря, и начнётся осада. И она может продлиться месяцы. Месяцы для того, чтобы народ ослаб физически и духом, а его «дар» истёк через три ночи. Надо было действовать чётко и быстро. Где-то там в низине шла пехота, неотвратимая, но лазутчики должны были быть уже тут, и его задача — перехватить их.

Не отрывая взгляда от тьмы, Влад услышал, как зашуршали крылья летучей мыши. Он с удивлением взглянул на свои руки и увидел, что они тают на его глазах. Ещё секунда, и он, уменьшившись в размерах, стал ею. Вздохнув, услышал призыв своей тёмной сущности и вновь стал человеком. Ещё раз то же ощущение, перевоплощение и полёт вниз. Свистящим уханьем провала в пропасть. До бабочек в маленьком сером тельце. И мир открылся совсем с другой стороны. Он воспринимал всё телом. Необычные ощущения. Вот рядом спикировала сова, ищет себе еду, отшатнувшись от него, чувствуя хищника пострашнее себя, ночные птицы притихли, но он явственно ощущал их присутствие везде. Сырость и холод не сковывали, наоборот, придавали живости и прыти. Радость от полёта омрачалась только гнетущими мыслями о том, что это не его естество, не человеческое, но одновременно он понимал, что испытает облегчение, когда его тёмный дар пропадёт. Лес был тих, пока он не почувствовал движения ног. По лесу маленькими группами передвигались люди. Пока далеко за пределами их укреплённого убежища, но могли быть и другие.

Человек — опаснейший из хищников, прирождённый монстр с его древнейшими базовыми инстинктами. Выжить в любом случае, в самых невыносимых условиях, а ещё защищаться до последнего и неожиданно найти в себе силы, когда загнали в угол, силы вырваться и отвоевать себе место под солнцем.

Но сегодня ни у кого из замеченных Владом просто не было шанса. Они думали, что это тень птицы. Он обрёл человеческую плоть и скользил теперь от одного воина к другому, словно пребывая в чудовищном кошмарном танце, не наслаждаясь, но вынужденно. Распалённый адреналином мозг жаждал их крови, но потеря самоконтроля — роскошь в такой ситуации.

На утро тела лазутчиков были найдены на подступе к лагерю армии Мехмеда. Колы, загнанные под кожу, кровь, стекающая по ним и открытые рты мертвецов, словно бы в безмолвном предсмертном крике ужаса. Воины видели, как султан свёл челюсть, громко хрустнув зубами в бессильной пока ярости.

— Завтра днём выступаем, — приказал он, сжимая эфесмеча, глядя вдаль на высокие пики неприступного монастыря.

Мехмед поднял глаза в небо и взглядом проводил в высоту белого почтового голубя.

Битва на равнине. Утро перед третьей ночью.

— Оставайся здесь, — приказал Влад, опоясываясь перевязью, вкладывая меч в ножны.

— Сегодня так пасмурно, даже темно, — невпопад прошептала Лале, умоляюще глядя на него. — Я бы хотела быть там с тобою…

— Зачем? — он остановился, его взгляд был неуловимо суров. — Ты хочешь увидеться с Мехмедом и разжалобить его нашими детьми…

— Мы могли бы хотя бы поговорить… — ещё одна попытка разрешить конфликт.

— Мирно, разговорами? — его бровь поднялась вверх, саркастично выгнувшись.

Влад хмыкнул: досадливо, тем самым показав, как ему больно. Лале молчала.

— Османы никогда не остановятся, никогда, они разграбили сокровищницы Валахии ещё при моём отце, угнали в плен двоих его сыновей, нас с Раду, и ты веришь, что Мехмед смилостивиться над нашими сыновьями? — он перевёл дыхание. — Он убьёт всё, что может хоть как-то напомнить ему обо мне.

Александра взглянула на вздрогнувшего Раду, уловив нечто странное в глазах. Сомнение — червь, точащий любую уверенность, даже самую непоколебимую. Их взоры встретились, мужчина кожей чувствовал, что она знает больше, чем говорит.

— Лале, Влад прав, — вмешался в разговор Аслан. — Он не оставит никого в живых, тем более нас, мы — те, кто перечит ему, те, кто не сдались, оставлять нас не в его планах, ведь мы можем подать пример другим.

Влад подошёл к жене и взял её щёки в свои ладони.

— Я не боюсь потерять свой трон, как прочие европейские короли и правители, они лишь заботятся о собственной выгоде, мы же печёмся о всеобщем благе, спасу страну — спасу и вас, — он поцеловал её в губы, чуть приласкав волосы.

Лале проглотила слёзы.

— Береги Михаила и Михню, — прошептал он.

— Не доверяй никому, Влад, слышишь, — она шепнула в ответ, бросив быстрый взгляд в сторону Александры.

Их пальцы рассоединились, и женщина вздрогнула. Влад кивнул головой своим ближайшим соратникам. Раду, Аслан, Димитрий и отец Илларион вышли из церемониального зала и прошли по узким, как катакомбы, коридорам, выйдя на задний двор, где их ждали лошади. Князь остановился под навесом, не решаясь выйти. На небе жёлтым ярким кругом висело солнце — губительное для тёмного, кем он сейчас и являлся.

Раду оглянулся, заметив его колебания, и свёл брови от удивления.

— Подойди сюда, брат, — позвал он хрипло, вновь взглянул на небо и пожелал, чтобы его затянуло мрачными тучами.

Тот сделал несколько шагов и оказался рядом с Владом, кинув внимательный взгляд на лоб в испарине.

— Тебе нездоровится? — спросил Раду.

— Не важно сейчас, — князь тяжело вздохнул. — Я решил оставить тебя здесь…

— Что? — переспросил его непонимающий брат. — Ты оставляешь меня с бабами и монахами? Изволишь молиться усердно или слёзы проливать?

Синие глаза устало воззрились на Раду, обежав его раскрасневшееся от гнева лицо.

— Послушай меня… — начал было Влад.

— Нет, послушай меня ты, на это сражение ты взял даже церковника, а я тут должен околачиваться? Тебе не кажется это…

— Послушай меня, — получилось грубо, не так хотел, затем значительно мягче. — Я никому не доверяю так, как вам четырём …

— И из всех четырёх ты решил оставить меня?! — Раду громко возмущался, так что остальные мужчины повернулись и теперь пристально смотрели в их сторону.

Дракула вздохнул и заговорил тихо:

— Аслан и Димитрий — это те, кто разрабатывал тактику и стратегию этой баталии, а…

И вновь был прерван:

— А отец Илларион для чего тебе? — он прищурил свои глаза, Влад усмехнулся так непохоже, похож на него самого.

— В трудные времена нам всем нужно во что-то верить, Раду, и церковь даёт эту уверенность, солдаты будут видеть в своих рядах капеллана и знать, что с ними Всевышний.

— А какую роль ты уготовил мне, брат? — ехидно, колко.

— Самую важную, братишка, — проговорил Влад и, положив ему ладонь на шею, притянул к себе. — Я доверяю тому, кто рос вместе со мной, тому, кто все эти годы поддерживал меня, тому, кому я могу доверить самое ценное, что есть у меня, — мою семью, Лале и мальчиков. Никто лучше тебя их не защитит.

Мужчины долго смотрели друг на друга.

— Влад, я… — начал было Раду, почувствовав внутри себя горечь, сомнения и вину, ощутимо тяжело, словно камень, повисшую на его шее.

— Раду, больше некому, — истолковав его тон по-своему, произнёс Влад.

Он кивнул, соглашаясь.

— Береги их, — произнёс Влад, видя, как небо по его желанию затягивается тучами металлического цвета.

Он хлопнул брата по плечам и уже совсем вышел из-под навеса, как Раду позвал его:

— Влад.

Князь обернулся и вопросительно посмотрел на него. Раду колебался, вспоминая Мехмеда, разрываясь между любовью и долгом.

— Что? — вопросительно поднятая бровь над тёмными синими глазами.

— Ничего, — проговорил Раду, смиряясь с судьбой, уже зная, как он поступит, за него уже давно всё решили, или это его выбор?

Воины оседлали коней и присоединились к конникам. Бойцы пехоты шли первыми.

— Мы догоним их часа через два, — доложил Димитрий.

Влад и Аслан переглянулись.

— Армии столкнутся ближе к полудню, — задумчиво произнёс Лев.

— Когда солнце будет в самом зените, — хрипло прошептал Влад, сейчас его защищали плотные облака, они словно держали оборону, или этого хотел он, ведь старый вампир обещал и ещё одно преимущество тёмного — управление погодой, ещё один бонус, который поможет победить или… проиграть.

Аслан внимательнее посмотрел на друга. Он видел, что его что-то гложет. Но расспрашивать не решился.

— Поторопимся? — спросил Димитрий.

Влад кивнул, и они ускорили бег коней, яро пришпорив их по бокам, поравнявшись с кавалькадой. Выехав на открытое пространство, они не сразу поняли, что навстречу им и сбоку двигались турки, плотной стеной тесня их обратно к монастырю.

========== Глава 10. ==========

Комментарий к Глава 10.

* - ругательство по-турецки

** - (рум.) бесы

*** - (рум.) стригой, вампир

Поле битвы. Некуда отступать.

Небо было покрыто тяжёлыми свинцовыми тучами и, казалось, ещё больше давило на плечи неразрешённым грузом трудностей. Кони быстро переступали на месте и недовольно фыркали, как будто лучше знали, как им поступить. Влад и Аслан невесело переглядывались. Горизонт, насколько хватало зрения, был усыпан яростными, когда-то отобранными Османами у родителей ещё совсем маленькими детьми, не признающими и не чтящими свои родные традиции, рвущимися исполнить волю султана воинами. Валашские защитники обратили взор на своего господаря. Ему показалось, что даже самые дальние видели его казавшуюся издалека маленькой, но грозной фигуру.

— Влад, — предостерегающе произнёс Аслан, — это предательство, кто-то сообщил туркам, что мы выдвигаемся, и те решили предупредить наш манёвр, но кто?

— Сейчас не время, Аслан, уже поздно что-либо говорить, но, если я узнаю кто это, — его зубы скрипнули от ярости, — даже если он захочет покоя — никогда его не найдёт.

Князь плотно сомкнул челюсть и выступил вперёд. Перед ним расступились воины, и он, горделиво приосанившись, поехал вдоль рядов напряжённых мужчин, внимательно ловящих каждый его вздох и взгляд.

— Воины, защитники родной земли, братья, — начал он, его взгляд при этом горел, он говорил зычно, с передних на задние ряды передавали его речь, и фразы волнами расходились даже до самых удалённых уголков его воинства, — то, что вы видите позади себя, — это наш рубеж, к которому мы не должны подпустить врага, то, что вы видите впереди себя, — это и есть враг, к которому мы не должны испытывать никакой жалости, нам некуда отступать, нам некуда будет возвратиться, если мы сейчас не сможем отстоять нашу родину, у нас не будет домов, чужбина станет нашей тюрьмой, мы не увидим наших детей, их заберут Османы, мы не увидим наших жён, они будут отданы на поругание толпам янычар, мы не вырастим пшеницу, мы не испечём хлеб и не преломим его с нашими старшими, отцами и матерями, не отдадим им дань уважения, потому что турки не оставят ни нам, ни им шанса, мы не будем возносить хвалу Всевышнему, потому что они разрушат наши храмы. Так давайте дадим отпор, так «угостим» наших врагов, чтобы они навсегда запомнили металлический привкус нашего гостеприимства. Ничего не бойтесь, славные воины, я поведу вас в бой, я буду рядом с вами, я не отсижусь в ставке, я буду бороться плечом к плечу до самого конца, пока бьётся моё сердце, пока моё дыхание не прервётся, я буду с вами.

Итак, смелые валашские воины, вперёд!

Стройные ряды хмурых суровых мужчин взорвались неистовством, его слова передавались тысячью голосов и разносились по всему полю. Конь, подстёгиваемый плёткой в крепких ладонях Влада, сорвался с места и поскакал так, что из-под его копыт полетели комья грязи. Конница двинулась за ним, так же как и впереди пехота. Сорвались с места и турки. Армии неминуемо быстро стремились соединиться друг с другом, отчаянно желая перемешаться, чтобы кровавый танец оправданных убийств во своё имя начался, чтобы бледная смерть получила свою ужасную жатву. Ещё немного, и звуки борьбы поглотили в радиусе далеко от себя тысячи мирных звуков; то, что составляло каждодневную обыденность, сгинуло, кануло, но верить, что это навсегда, не хотелось. Князь знал, что если он сейчас отвлечётся на мысли, которые терзают его, то не сможет сделать главного для своего народа и своей семьи — он не победит.

Отдалённый монастырь. Вкус предательства.

Незаметные тени проскользнули к поросшей мелкими вьюнками, незаметной, если специально не знать, двери. Несколько коротких отрывистых трелей ночной птицы сотрясли воздух вокруг. Тут же лязгнули тяжёлые засовы, из открывшейся двери тонкой струйкой вырвался приглушённый свет факела. Тени запрыгали по сырой земле и пожухлой траве, забесновались. В густых кустах близ толстых древних стен жутко завопила огромная птица. Крылья зашуршали, и небесное создание умчало вверх.

— Hay sikeyim ama*, — раздалось хриплое, сквозь зубы приглушённое, злое.

В это же время выше, на башне, зевнув, потёр замёрзшие от холода и обветренные ладони смотрящий воин, он наблюдал за битвой, жалея, что не там. Над горизонтом стояло чёрное марево. Как будто все силы Ада вышли на бранное поле, как будто они наблюдали, тягостно раздумывая, кому даровать победу, а по кому спеть похоронную песнь. Парень ждал сменщика, удивляясь, что же того так долго не было.

Постояв ещё немного и подув на свои окончательно озябшие ладони, он пробормотал что-то: «Пойду — проверю», — и прошёл в общий коридор, всё углубляясь, и уже приблизился к лестнице. Ещё пару шагов, и он неожиданно напрягся, услышав турецкую речь. Парня пробрал ледяной пот, и он шмыгнул в укрытие в стене. Он не понимал, о чём говорят идущие воины чужаков, разбрызгивая вокруг себя рваные шипящие звуки, но он точно знал, что произошло непоправимое. Судя по тому, что он видел, находясь у смотрового окна башни, бой был в разгаре, и армия Османов не смогла бы так быстро приблизиться к ним, а уж тем более войти в неприступную крепость. Значит, их кто-то пустил. Значит, среди них был предатель, а он, простой валашский воин, обязан предупредить об этом остальных. Княгиню Елизавету и брата господаря Влада, Раду. И как можно быстрее.

Воин в нетерпении стоял и ждал, пока их шаги стихнут. Он знал этот замок как свои пять пальцев. Тайными проходами он уже через несколько минут прибыл к покоям госпожи. Его насторожил тот факт, что около её комнаты никого не было, как и в замке, он хотел хоть кого-нибудь встретить, но все понадеялись на неприступность строения, словно бы выточенного из цельного камня, что частично являлось истиной, оставив только немногих соглядатаев. Парень горестно сглотнул: наверняка их уже нет в живых и только он по счастливой случайности всё ещё жив. Жив, чтобы предупредить госпожу.

Он тихо скользнул к проёму и легко постучал. Парень огляделся по сторонам. В глубине раздались шаги, и дверь распахнулась.

— Кто вы? — спросила Лале, с удивлением и испугом, в складках платья рука нащупала рукоятку кинжала.

Парень вытянул руки и поднял их вверх, показывая тем самым, что безоружен.

— Я пришёл сказать, что в монастыре османы, — вполголоса проговорил он и прикрыл за собой дверь, — княже с Вами?

— Что? — непонимающе переспросила женщина. — Как, как такое возможно?! Здание укреплено со всех сторон, тут можно переждать осаду в несколько месяцев…

Неожиданно Лале прервала свою речь, сильно побледнев, но не успела она произнести и слова, как дверь распахнулась. Возникла стройная, почти юношеская фигура Раду, и выражение его лица тотчас же подтвердило её опасения.

— Раду, — разочарованно прошептала она и заломила руки, по белой алебастровой коже щёк потекли слёзы, она никак не могла успокоить себя, боялась говорить громче, ведь в спальне спали мальчики.

Заиграли желваки, заострив челюсть, он старался не смотреть в глаза свояченицы, ловя её фигуру лишь боковым зрением.

— Господин Раду, в монастыре турки, — затараторил парень и кинулся к мрачному мужчине, но остановился на полпути, видя возникшего рядом с ним султана Мехмеда и пару янычар, — господин?

Воин, сообразив, что к чему, молниеносно выхватил меч из ножен, но не прошло и мгновения, как в него прилетел кинжал, нанеся смертельный удар. Парень завалился на бок, захрипев, и упал прямо к стопам княгини. Лале зажала рот рукой, боясь закричать и разбудить сыновей, на миг прикрыла глаза. Она крупно дрожала, когда увидела сапоги Мехмеда перед своим взором. Тот грубо схватил её за подбородок и заставил смотреть на себя.

— Ну, здравствуй, сестрица, — произнёс султан, и его ухмылка не предвещала ничего хорошего.

Поле битвы. Удержаться от капли.

Мечи наголо, быстро мелькающие в напряжённых руках, зачавкало мясо, кровь полилась рекой, то тут, то там слышались крики боли, дёргались в предсмертной агонии тела мужчин, жалобно зовущих своих матерей. Такова личина войны. Нет «священных» войн, ничто не может оправдать убийства, никого нельзя оправдать в этом: как посылающих на смерть, так и тех, кто идёт убивать. Убийство остаётся убийством, в какие бы оно ни рядилось одежды, под какими бы его рясами ни носили, под какие бы знамёна ни вставали. Но в мире, в котором проповедуется потворство насилию (ударили по правой щеке, подставь левую), нет ничего опаснее и смертоноснее силы, которая плюёт на все законы. И Влад это знал, при численном перевесе армии Османской империи Валахии могло помочь только чудо. И это необязательно мог быть ангел в белых одеяниях, спокойный и уверенный в своих силах. Этим чудом мог случиться мятущийся человек, внутри которого кипела неуёмная воля к жизни и твёрдая непоколебимость во что бы то ни стало спасти семью, страну, народ. Им был Влад. Иногда надо пройти все круги Ада, чтобы последний оказался раем…

Влад ринулся в бой, с изумлением отмечая неисчерпаемую силу в теле, рвущую противника на части. Его не брало никакое орудие, он словно бы заранее знал, куда ударит противник, даже если тот находился за спиной. Неудержимый, опасный, смертоносный… Он кричал, борясь с жаждой, когда жидкость цвета кармина текла под его ногами. Голод стал почти невыносимым. И кровь не спешила впитываться в землю, та словно бы выталкивала её из себя, не принимала такую жертву, уже и так полностью пропитавшись ею, маня господаря.

Влад потерял счёт количеству убитых. Свои кричали, подбадривая себя, и нападали. Турки, не ожидавшие такого напора, теснились к выходу из долины. Они не знали, на что способны мужчины, которых лишают всего, ведь, когда у тебя отбирают последнее, тебе ничего не остаётся, как драться насмерть. Господарь дрался сейчас точно так же, пока не увидел глаза друга, в его густой тёмной зелени затаился страх, но не за себя, а за него. Этот взгляд говорил, что он потерял самого себя. Среди беснующегося месива потных и разгорячённых диким адреналином тел он остановился и вытер кровь с лица, борясь с искушением.

«Лишь капля», — прозвучал голос древнего вампира в голове.

Он встряхнулся, на миг прикрыв глаза, и почувствовал, как к нему взывает тот мир, откуда он недавно вернулся.

«Мы поможем, — послышался шёпот кругом, князь схватился за голову, закрывая уши, но тщетно, голос звучал внутри него, — нас много, столько же, сколько морского песка на берегу».

Что говорить, если у мужчин, схватившихся в яростной битве, вид крови только увеличивал напор, адреналин бил в голову, а тут вампир, отчаянно сражающийся не только с противником, но и с самим собой, и ещё неизвестно, что тяжелее.

«Ты выручил простого тёмного, самого низшего, тем самым поставив его в единый ряд со всеми остальными, в том числе и с высшими, ты — наш король, ты — наша надежда, ты тот, кого мы ждали веками, дай клич, и мы пойдём с тобой куда угодно…» — голос в голове не прекращал вещать.

Влад огляделся вокруг. Аслан, стоя почти спиной к его спине, отбивался, его щека была в крови от неглубокого пореза, жилистые руки напряглись, пот застилал глаза, он громко рычал, ища силы у земли, как бы питаясь её мощью.

«Храбрый лев», — подумал господарь, восхитившись.

Димитрия теснили спереди, но он не сдавался, всё так же умело отбиваясь, ожидая момент, чтобы выгодно напасть, сохраняя при этом силы для такого марш-броска.

«Безупречная тактика», — Влад слегка улыбнулся.

Отец Илларион, сменив рясу на кольчугу, оттаскивал раненых и оказывал первую помощь.

«Сколько он в себе скрывает?» — задался вопросом Дракула.

«Сколько в себе скрываешь ты», — земля, воздух вокруг, природа — всё взывало к нему.

Влад поднял глаза к небу, которое тут же отразилось в них, став двумя тёмными омутами. Он закричал и поднял руки.

— Защитите!

На его крик, полный отчаяния и ярости, обернулись ближайшие соратники.

Отдалённый монастырь. Побег.

Лале боялась дышать, но тем не менее подняла взгляд на брата и не отводила его.

— Спрячь глаза, бесстыжая! — строго проговорил тот. — Как смеешь ты поднимать взор свой на мужчину, на султана?!

— У меня есть султан, мужчина, муж, моё солнце, моё небо, — Лале сцепила зубы. — Тот, кто сказал мне, что женщина не раба, тот, кто поставил меня рядом с собою, сделав равною, тот, кто…

— Довольно, — Мехмед кинул строго, с ненавистью во взгляде. — Ты была бы самой яркой звездой гарема…

Лале ядовито улыбнулась:

— Зачем тебе я? Думается, ты увлечён несколько иным, — и перевела взгляд на Раду. — А ты — мерзкий, никчёмный, грязный предатель, Влад доверял тебе, он оставил тебе на попечение своих детей, меня, в Валахии ты — выдающийся воин, герой, тебя превозносят и любят, в Османской империи ты всего лишь раб, да, с регалиями короля, с богатством Крёза, но ты раб, и у тебя всегда будет господин, как бы он ни называл тебя и как бы ни любил…

— Это тоже любовь, Лале, — возразил он.

— Так любят псов, пока они покорные, — она сцепила зубы и гневно посмотрела на него.

Раду хотел ещё что-то сказать, но Мехмед поднял руку, и в помещении воцарилось молчание. Она дышала часто, видя, что Раду замер, в его глазах метался огонь ненависти, жалости, братской любви и такой тоски, что, казалось, его сердце сейчас вот-вот разорвётся.

— Лале, там, где ты будешь жить, тебе отрежут язык, и ты уже ничего не сможешь сказать, — Мехмед холодно усмехнулся, — пора убить дракона, пока он слаб, мой дядя был настолько глуп, думая, что так он и овец целыми оставит, и волков накормит…

— Был мир, который ты пришёл нарушить, — возразила она, чуть придвинувшись к нему, от возмущения дыша чаще.

— Паршивый мир, который показывал всем остальным… — начал было султан.

— Рабам, — зло усмехнулась женщина.

— Рабам, — охотно подхватил тот, всё же уловив иронию в её словах.

— Что другой раб имеет больше прав, чем остальные. И почему же им нельзя, а тому можно? — спросил он, тёмные звёзды его глаз бесстрастно взирали на неё. — Собирайся, Лале, собери детей, ты возвращаешься на родину.

— Моя родина здесь! — вскрикнула она.

— Я даю тебе время, — Мехмед подтолкнул её к дверям спальни.

Лале зло посмотрела сначала на одного мужчину, затем на другого и скрылась за дверями комнаты. Мехмед посмотрел на соглядатаев и сделал знак рукой, чтобы те вышли из покоев, оставляя их наедине с Раду.

— Я долго ждал, — заволновался Раду, тёмно-синие глаза со страстью обвели лицо любовника.

— Я знаю, — подтвердил Мехмед и притянул того для поцелуя, зашептав, — я помню всё, ни с кем не было так… — его голос захрипел и затрепетал, воздух вокруг пропитался вожделением, руки сами притянули к себе упругое стройное тело, приласкав затылок, притянув к своему лбу. — Но сейчас не время, — сказал султан, словно бы уговаривая сам себя.

Мехмед прошёл к балконной двери и, толкнув её, прошёл в нишу, оттуда открывался вид на поле сражения. Люди были похожи на маленьких оловянных солдатиков, отчаянно сражающихся с желанием жить, несмотря ни на что. Он притянул к себе Раду.

— Ты встанешь во главе Валахии, тебе будет принадлежать это всё, — Мехмед смотрел на поле брани так, как будто это была шахматная доска. — Ты будешь господином этой земли.

— Ты убьёшь Влада? — этот вопрос не должен был прозвучать, но тем не менее Раду озвучил его.

Мехмед тяжело вздохнул и не сразу повернулся к возлюбленному.

— Ты скажи, должен он жить или нет, — предложил тот, его взгляд был серьёзен, а Раду показалось, что из него выкачали весь воздух.

Султан положил руку на его щёку, ощутив, как похолодел брат валашского господаря.

— Я не хотел тебя ставить перед таким выбором, — смягчился тот.

— Дело решённое, не так ли? — задал риторический вопрос Раду.

Мехмед взял его за ладонь и сжал, оба ощутили пронизывающий холод каменной балюстрады.

— Что это? — встрепенулся валашский мужчина и указал султану на чёрный морок, с бешеной скоростью покрывающий долину.

Правитель Османской империи с ужасом смотрел на открывшуюся картину.

— Что это? — спросил он, стараясь совладать со своим голосом: закалённый в боях и не раз, мужчина сейчас не знал, что происходит.

Морок осел тёмным, плотным, колышущимся маревом на поле и сконцентрировался в чёрные фигуры, оплывшие края сфокусировались в нечто уродливое.

— Demoni…** — прошептал Раду потрясённо.

— Что? — непонимающе переспросил Мехмед.

— Это силы зла, и, судя по тому, на чьей они стороне, Османам не поздоровится, — задышав глубже, он взглянул на султана.

— Что это? — правитель увидел неподдельный ужас на лице своего любовника, и ему передалось его состояние.

— Влад Дракула воспользовался силой, дарованной ему нашим родом.

— Я доведу начатое до конца… — Мехмед решительно смотрел на творящееся на поле.

— Нет, — возразил Раду. — Мы забираем Лале с детьми и уходим.

— Мехмед никогда не отступает от начатого, — ответил тот о себе в третьем лице и сомкнул челюсть до хруста. — Загляни к Лале, что-то она там долго.

Раду отошёл к дверям спальни и заглянул туда. Но комната была пуста, сбежавшие очень торопились, оставив после себя ворох одежды, разбросанной в беспорядке на полу и кроватях. Мужчина похолодел. Он решительно вошёл в помещение и широким шагом двинулся от одной стены до другой, как будто от этого действия могло что-то измениться. Он заметил, как колыхнулся на стене расшитый золотом гобелен. Раду отдёрнул плотную ткань, и в нос ударил застоявшийся запах, открылся вид на узкий проход, который заканчивался лестницей с крутыми ступенями.

Раду выбежал из спальни и выкрикнул:

— Лале сбежала.

Мехмед, развернувшись, гневно поднял бровь:

— Не смогла далеко бежать, догоним.

Конюшня монастыря. Ближний выход.

Но они ошибались. Лале удалось продвинуться и совершить дерзкую вылазку за пределы стен основного здания монастыря, и вскоре она и дети прятались у конюшен. Судя по количеству турок, занявших их рубеж, их цитадель и последнюю надежду, выбраться будет очень нелегко. Она взглянула на сыновей, и её сердце сжалось от боли.

«Не сейчас», — подумала она и вновь посмотрела из-за укрытия, представлявшего собой небольшое ограждение.

Заржали лошади. А она лихорадочно соображала, как же им выбраться. Женщина вспомнила, что Влад показывал ей карту монастыря, а отец Илларион говорил о тайных тропах. Лале похолодела, потому что о них знали теперь и их враги. Раду наверняка рассказал всё Мехмеду.

— Мама? — Михня затронул её руку.

— Да, сынок, мама ищет выход, — Лале вспомнила, что где-то близ конюшен был тайный лаз, узкий, но всё же они смогут выбраться.

Турецкая речь стала ещё ближе. Троица, не сговариваясь, сжалась в тугие, напряжённые комки. Мужчины энергично переговаривались. Они искали их. Дождавшись, пока они уйдут, Лале высунула голову и поняла, что это их возможный шанс.

— По команде, мальчики, — прошептала она и кивнула головой.

Они вскочили на ноги и, согнувшись пополам, перебежали к укрытиям из бочек вдоль внешней стены. До встроенной башни было рукой подать, а значит, и выход был близок. Женщина не знала, что будет дальше, но она должна была предупредить мужа о предательстве.

— Я бы не советовал дёргаться, — прозвучал голос Раду сверху.

Лале обречённо всхлипнула и подняла голову, прижав к себе сыновей.

Поле битвы. Если приняли близкие…

Тёмные воины передвигались хаотично; появившись, они словно бы разрезали воздух, ставший вдруг неожиданно плотным, удушливым. Запахло тленом. Влад поморщился, и его взгляд упал на Аслана. Тот, казалось, всё понял.

— Влад, — прохрипел он, и зелень его глаз всколыхнулась, став влажной, как лиственный лес после дождя, — что ты наделал?

— А что мне оставалось делать, друг, м? — голос Влада стал глухим, густым. — Мне было неоткуда ждать помощи, ты же видишь: численное превосходство на стороне Османов, нас не поддержал ни один европейский монарх в страхе, что гнев султана прострётся и на их земли, не понимая, что, если они пройдут через Валахию, они пройдут по всей Европе, война коснётся каждого, мы для них просто разменная монета.

Аслан застыл.

— Ты боишься? — осторожно спросил Дракула.

— Их — нет, — твёрдо проговорил он, не сводя взгляда с друга. — За тебя опасаюсь, мы столько всего прошли вместе, я видел тебя разным, но сейчас… — он чуть умолк, а Влад ожидал, что же он скажет, — ты сам не свой, как будто…

Князь невесело усмехнулся.

— Душу продал? — отозвался он после непродолжительной тишины.

— Ты бы мог найти помощи у… — Аслан осёкся, когда его взор скользнул по острой, как бритва, челюсти.

— У Всевышнего?! — сарказм и горечь. — Как видишь, — он развёл руками по сторонам, — откликнулась только Тьма…

И тут же отовсюду послышался шёпот: «Наш, наш…»

— Я с тобой, даже если теперь и они твой народ, — Аслан кивнул головой в сторону тёмной армии, наступающей на оцепеневших от ужаса турок.

Влад облегчённо вздохнул и глянул по сторонам. Димитрий сомкнул зубы, стараясь не смотреть на господаря, а отец Илларион молился с закрытыми глазами. Дракула посмотрел на небо, которое ещё сильнее затянуло тучами, оно стало более тяжёлым и теперь давило на него. Пахло потом и кровью. Терпеть второе было невыносимо, приходилось сдерживать себя, чтобы не впиться в чью-то глотку, зубами рванув тонкую плоть, не упиться досыта, не убить никого. Близкие в бою так или иначе приняли его: они чувствовали, что он принесёт им победу. Валашские воины плечом к плечу с тёмными отвоёвывали себе пядь за пядью своей же земли, тесня турок к выходу из долины, преимуществом было и то, что те отодвигались к лесам и топям. Турки всё ещё крепились и продолжали сражаться, но с ними не было султана, а на противоборствующей стороне воинство возглавлял сам князь.

Влада воодушевляло всеобщее единение, и он с упоением продвигался вперёд до тех пор, пока кто-то не схватил его за руку. Он хотел было пронзить зарвавшегося мечом, но тот упал перед ним на колени. Это был юноша, совсем ещё зелёный.

— Выслушай, господарь, — пробормотал он, отнимая ладонь от бока, кровоточащего настолько сильно, что Влад отшатнулся от него. — Турки в монастыре, нас предали, турки в монастыре, нас предали… — всё повторял тот, упавши на землю.

Аслан и Димитрий, бывшие рядом и слышавшие слова воина, с беспокойством и отчаянием смотрели на Дракулу. Тот моментально принял решение.

— Димитрий, ты остаёшься здесь, сделай всё, что от тебя зависит, — воевода поклонился.

— Аслан… — начал он.

— Я с тобой, — проговорил тот.

— Там мои дети, там… — его голос дрогнул. — Там Лале…

— Я буду рядом, — твёрдо произнёс Аслан.

— Я не могу ещё и тобой рисковать, ты нужен здесь, — возразил господарь и сделал выпад, убив нападающего.

— С другом и на плаху взойти не страшно, — мрачно улыбнулся Аслан.

Влад сжал его плечо, и они, отчаянно рубясь, вынырнули из общего месива битвы, короткими перебежками добрались до коней.

Монастырь. Свет или Тьма?..

— Кто он такой? — шептал про себя Мехмед; шуба, накинутая на голое, разгорячённое после ласк любовника тело, почти не согревала, но тем не менее он не мог оторвать взора от двух фигурок вдалеке, кажущихся крохотными, по крайней мере, сейчас.

Ужас и ненависть поднимались в его душе, когда он смотрел с балкона на стремительно приближающегося к стенам древнего монастыря правителя Валахии. За ним реял чёрный шлейф части нечисти, рванувшей вслед своему господину, и султан шёпотом вспомнил Всевышнего.

— Есть семейное предание, что наш род произошёл от дракона, осевшего когда-то в этих местах. Он захотел поселиться на этих землях и мирно жить. И пришёл дракон в селение красивым юношей и выбрал в жёны прекраснейшую из местных девушек, но враги настигли его. Он отчаянно сражался и убил всех до одного, кроме женщины, которую назвал своей матерью, но она не простила его, а прокляла за то, что тот бился с отцом и братьями, за то, что истребил себе подобных и захотел уйти к людям. Юноша тот снова стал драконом и от горя, что ему и его возлюбленной не быть больше вместе, окаменел, — Раду подошёл совсем близко, запахивая тёплый халат, и обнял Мехмеда сзади, тот в раздумьях поцеловал его руку. — Горы вокруг — это его тело, и они ближе к весне гудят, как будто это он вздыхает. Его возлюбленная понесла, и так возник наш род, род Дракула.

— Дьявольский род, — прошептал тот и, словно сбрасывая с себя оцепенение и одновременно руку мужчины, произнёс, — надо встретить Дракона как полагается.

Влад и Аслан спешились у самых ворот, которые оказались открытыми. Их встретили трупы соотечественников, посаженных на кол. Провокация для того, кто не шутил.

«У него мои дети и Лале», — уговаривал себя князь.

«Капля, — завертелось в голове, — всего лишь капля, и ты станешь сильнее, быстрее, ты будешь неуязвим, и все твои враги падут к твоим ногам».

Он отчаянно гнал эту мысль от себя, сдерживаться стало невыносимо. Аслан видел это и тут же проговорил, поддержав:

— Лале и сыновья.

Влад кивнул, и они прошли в огромные ворота вымершего здания, в котором, как паук, притаилось зло, и это зло исходило от людей. Но он чувствовал биение сердца любимой, чувствовал её страх. Не за себя — за мальчиков, за него. С каждым шагом её запах становился сильнее, захватывая всё его внимание. Аслан и он осторожно вступили в огромный зал, служащий столовой для монахов. Столы были сдвинуты в сторону, к каменным стенам, а в середине стоял Мехмед.

— Папа, — закричали мальчики, они попытались освободиться из рук янычара, но тщетно.

Лале изо всех сил прижала их к себе, стараясь сохранять спокойствие, слёзы текли из глаз бесшумно. Влад бросил на них взгляд и сжал зубы.

— Отпусти их, — прокричал он и бросил свой меч на пол, Аслан сделал тоже самое, — разберёмся один на один.

Из-за спины Мехмеда вышел Раду. Князю в этом миг показалось, что ему нанесли удар под дых.

— Ну да, — хрипло произнёс он, скрывая горечь и волнение, — кто же ещё мог пропустить Османов в крепкое, надёжное укрытие, провести по катакомбам?

Раду напрягся, когда увидел, что глаза брата полыхнули красным.

— Strigoi…*** — пробормотал он.

Мехмед понял, и его ужаснула та бездна, что открылась ему в некогда валашском волчонке. Он и раньше знал, что тот способен на многое, но так, чтобы поступиться всей своей жизнью…

— Не подходи, — произнёс он спокойно и постарался не выдать своего зарождающегося страха, медленно проходя к янычарам, держащим Лале и мальчиков.

Огромная столовая зала стала словно бы тесной. Аслан замер. Ему казалось, что даже его дыхание может ненароком повредить Лале.

— Ты же знаешь, что я могу с тобой сделать, — угрожающе произнёс Влад, но тем не менее и он не решился двинуться, когда увидел, что Раду приставил острый клинок к шее княгини.

— Знаю, — Мехмед придал голосу твёрдости и положил ладонь на эфес меча.

— Я безоружен, — зло усмехнулся Дракула и сделал шаг по направлению к султану.

— Стой там, где стоишь, — выкрикнул он, раскрывая себя, раскрывая ужас, который он испытывал, глядя прямо в глаза уже не щенку, но взрослому матёрому волку.

— Ты боишься, Мехмед? — иронично. — Отпусти мою семью, разберёмся как мужчины.

— Лале и мальчики теперь мои… гости, — Мехмед стоял за Лале, как за живым щитом.

— Гости в гостях? — продолжил тот, цокая языком. — С приставленным к горлу ножом?

— Ты не оставляешь мне выбора, — насмешливо произнёс султан.

Действовать пришлось очень осторожно. Влад почувствовал, как в его тело влилась тягучая сила, замедлив мир настолько, что он мог рассмотреть каждую пылинку, кружащую в слабом свете свечей, сейчас же замёрзшую. Надолго ли это, он не знал, и какова сила его движений — тоже. Он подлетел к янычарам, не спеша свернув им шею, слегка оттолкнув детей от них в сторону Аслана. Ещё шаг, и Раду оказался в руках брата, клинок у горла.

Даже несмотря на быстроту движений Влада, Мехмеду удалось удержать в руках Лале. Неосторожное движение, и она вскрикнула. Острым, болезненным, по белому шелковистому, выпускающему красное горячее. Дракула замер, и мир пришёл в норму. Аслан завёл за спину детей, те замерли, обхватив его за торс, выглядывая из-за спины, тихо скуля, прижавшись друг к другу.

Мужчины взглянули друг на друга и оскалились. У обоих были козыри в руках — жизни людей, которыми они дорожили больше всего на свете.

— Серьёзно, Влад? — насмешливо произнёс Мехмед, но Раду заметил, как беспокойство метнулось в его глазах. — Ты рискнёшь своим братом?

— Предателем, — уточнил тот и ощутил судорогу, прошедшуюся по телу брата.

— Родной кровью, — парировал султан.

— Близкие по духу люди стали родными, когда кровные предали, — выплюнув, почти прокричав, отразив звуком под куполом монастыря свою боль. — Отпусти Лале и детей.

— Или что? — дерзко возразил Мехмед, сжимая в руках сестру.

Остриё кинжала надрезало кожу на шее Раду, и он простонал от боли, но двинуться не смел.

— Отпусти детей и Лале, — глухо проговорил господарь. — Отпусти, и мы поговорим один на один, — Раду вновь простонал от боли, кровь засочилась, Осман дёрнулся, словно от боли.

Мехмед хотел найти правильное решение, но ничего не мог придумать, ситуация становилась патовой с каждой секундой. Лале зарыдала, еле сдержавшись, лезвие чуть глубже ушло под кожу. Влад побледнел, заплакали мальчики.

— Нам есть кем рисковать, Мехмед, — увещевал голос князя.

Султан, мерзко осклабившись, холодно сказал:

— Мне — нет.

Раду замер, и его глаза наполнились слезами. Влад рассмеялся и проговорил в его ухо:

— Оно того стоило, правда, брат?

Он молчал, позволяя отчаянию застлать разум, он смотрел и не видел в потемневших глазах любимого ничего, кроме сделанного выбора. И этот выбор был не в его пользу. Выбор необходимости: осознанный, тот, который не простить, даже если молить тысячелетия. Влад оттолкнул от себя Раду, тот схватился за горло и закашлял.

— Я выйду отсюда, и мои воины вместе со мной, ты позволишь нам уйти из монастыря, — приказной сухой тон, Мехмед начал пятиться к дверям, ему не нравилась мрачная усмешка Дракулы, тот как будто играл с ним.

Шаг за шагом отступая, зная, что там его встретит охрана. Но за дверями была только смерть. Тела янычар в беспорядке валялись на полу. Мехмеда пробрал холодный пот. Он отступал назад, но его преследовал Влад, неотступно, тёмными омутами вглядываясь в его мрак.

Двор, сплошь усеянный трупами, встретил их мёртвой тишиной. Мехмед в ужасе отшатывался от каждого неподвижного тела, с каждым шагом назад теряя уверенность. Влад не отрывал своего взгляда от умоляющего Лале. Что-то случилось, и он это почувствовал. То, что встало с его армией в один ряд и противостояло туркам, было сейчас здесь.

От каменных древних стен отделились тени. Влад уже знал, кто это был. Это были они. Те, кто признали его своим. Некоронованным. Те, кто чувствуют его, знают, что ему нужна помощь, и готовы сделать всё ради него. Мехмед в ужасе озирался, видя, как тянутся к нему чьи-то руки и, будто обжигаясь, как об огонь, шипели и отдёргивали едкие щупальца.

— Что это? — Мехмед часто дышал, его движения становились рваными и беспорядочными, он сам себя загнал в угол.

— Твоя смерть, — голос Влада стал густым, шипящим.

— Нет! — выкрикнул султан и ослабил хватку.

Влад как будто увидел со стороны всё, что произошло в следующую минуту. Минуту… Минута. Это мало или много? Что можно успеть за минуту? Что можно потерять за минуту?

Острое лезвие в дрогнувших, крепких до этого ладонях надавило чуть глубже, но достаточно для того, чтобы причинить непоправимое. Влад закричал, ускорившись, и скользнул к ней, подхватывая падающее тело. Капля крови, хлынувшая из раны, попавшая на язык и впитавшаяся, будто капля воды в пустыне. Как минута. Её мало или много? Для Влада Дракулы, заключившего договор с Тьмой и поклявшегося никогда не исполнить его до конца, это значило ВСЁ.

Поднялся гул. Казалось, само небо и земля кричат. Но это кричал Валашский господарь, князь Влад Дракула, сын Дракона. Его лишили и неба, и земли. Он схватил тело Лале и с надеждой взглянул в её глаза. Она хрипела и приложила к его щеке руку. Он ловил каждый её вздох и по губам прочёл, как его любимая произнесла:

— Береги мальчиков.

Лале обмякла, став словно тряпичной куклой.

— Нет!!!

Мехмед побежал в сторону ворот, не разбирая, что перед ним, пытаясь увернуться от рук, тянущихся к нему.

— Он мой! — приказал Влад и в мгновение оказался рядом с отступающим султаном.

Монастырь оказался ловушкой для того, кто напал первым. Дракула навсегда запомнил глаза своего врага; глаза, которые прежде искрились самомнением, гордостью, чванством, сейчас же источали зловоние ужаса, отчаяния, злобы. Его разорванное тело упало под ноги Дракона. Влад посмотрел на небо и, закричав от боли, пожелал, чтобы оно очистилось. Его синие глаза отразили синеву ясного купола. Тело обожгло солнечными лучами, и он рухнул иссохшим грузом на жёсткий камень. Тьма отступила, оставив на поле битвы и в монастыре горе, смерть и слёзы. Живые оплакивали мёртвых. И здесь же появилась легенда. Легенда, рождённая из крупицы правды,множества слухов, домыслов недругов и румынского фольклора.

========== Эпилог. ==========

Дёргаюсь, выныривая из омута своей (своей ли или его?) памяти. Дышу часто, пытаясь открытым ртом восполнить недостаток кислорода, смотрю, не отрываясь, в потемневшие глаза цвета бури, полные печали, отчаяния и… надежды? Я только что умерла, умерла там, в моём прошлом, в нашем совместном с Владом прошлом. Вздрогнув, ощущаю влагу на щеках. Рыдания рвутся из меня, а он подходит невозможно близко. Так, чтобы на границе. Ещё чуть-чуть, и будет больно.

Мы стоим рядом, сильно трепеща, словно обдуваемые холодным северным ветром, смотрим друг на друга и понимаем, что роднее никого никогда не будет.

— Михаил, Михня… — шепчу я и вздрагиваю от беззвучных рыданий.

— Они прожили долгую и счастливую жизнь, Лайя, — хрипло произнёс Влад, волнуясь и одновременно расслабляясь, поделившись со мной той бездной, что носил в себе, — Аслан был другом до конца.

— Ты жил?.. — я осекаюсь, боясь причинить ему ещё большую боль. Он кивает головой, как будто поддерживая меня сказать: — После?

— Если так можно сказать… — меланхолично, вздыхая.

— Мы… нам никогда не быть вместе? — сглатывая комок в горле. — Как действует проклятие? — уже более горячо.

Он улыбается.

— Я бы тоже хотел знать, но я всё ещё боюсь, что смогу причинить тебе… — останавливаю его жестом, договариваю вместо:

— Обиднее равнодушия нет ничего… — умолкаю на секунду, — просто будь рядом.

Через то малое расстояние между нами чувствую, как дрожит его крепкое тело, как он хочет прикоснуться ко мне, как его губы шепчут моё имя, как…

В дверь раздаётся стук, и слышится голос Ноэ:

— Я, конечно, прошу прощения, — он заглядывает в комнату с закрытыми ладонью глазами, через разомкнутые пальцы смотря на нас, — но вам лучше спуститься вниз.

Мы переглядываемся друг с другом. Похоже, ночь откровения и не думает прекращаться.