— Здравствуй, жопа, Новый год… — пробормотала я, бестолково глядя на раковину в ванной комнате, полную мыльной и грязной воды, которая никоим образом не хотела уходить через водосток в недра канализации. Подергала себя за волосы. Заглянула в тумбу под мойкой — вроде сухо. А чего вода тогда стоит?
Как будто я смогу дать ответ на этот вопрос! Если и есть в этой жизни существо, более не приспособленное к бытовой жизни и общественным работам, это я. Чего теперь делать? Папа-то в командировку уехал — кто меня спасать приедет? Как обычно. Да-да, не смотрите на меня так: мне двадцать семь лет, а в моей жизни по-прежнему главный мужчина — отец. Который по любому «Па-а-ап, у меня тут эта…» (и далее идет многочисленный перечень неурядиц) несется на помощь к любимой доченьке.
Мама каждый раз диву дается моей несамостоятельности и винит папу, который позволяет мне при нем аленьким цветочком фигней маяться. Даже настояла на том, чтобы выселить из второй нашей, по наследству от бабушки доставшейся, квартиры жильцов и меня туда в ссылку отправить — становиться взрослой. В общем, только папе жизнь усложнила: раньше он в пространстве одной конкретно взятой квартиры меня спасал, а теперь в другой район ехать надо. Ибо я как была Венерой Милосской (то бишь существом безруким), так и осталась. Не знаю, что со мной не так. Думаю, воспитание тут ни при чем, думаю, у меня ген хозяйственности при рождении поврежден.
Помню, я как-то печеньки в одиннадцать ночи удумала печь — логику не ищите: готовлю я хреново и выпечкой в жизни не увлекалась. Приготовила что-то. Пока тупым кухонным ножом присохшие к поддону коржики отскребала, умудрилась им проткнуть ладонь насквозь. Буквально то есть: кончик ножа очень удачно с другой стороны руки показался. Кровищи было — как в фильме Тарантино. Я, конечно, сразу в обморок — не переношу вида крови. Когда очухалась — позвонила родителям, обрадовала. В час ночи врач-хирург в травмпункте ухохатывался с моей забавной истории — у него-то скукотища, а не работа: сплошная поножовщина и алкашня. А тут я. И папа с виноватым: «У меня ребенок руку порезал…». Слава богу, сухожилия не задела, и рука функциональной осталась, но шрам до сих пор имеется.
После такого казуса папа хотел возвернуть меня в родные хоромы, но я встала в позу. Родители любимые — это хорошо, но как же ложиться в четыре утра, вставать после двенадцати, есть что в голову взбредет, убираться дома как получится? Не-е-ет, от этого я не откажусь. Тем более, у меня работа специфическая, маме моей не понятная, и снова слушать: «Вот почему ты не осталась на кафедре русского языка преподавателем?» не хочется. Наслушалась уже.
Мне нравится текущее положение дел: работать журналистом-копирайтером на фрилансе из дома и не участвовать в подковерных играх, которые неизменно возникают в любом коллективе, особенно полностью бабском. Ну, почти. Тех двух затырканных филологией университетских преподов я в расчет не беру. Сбежала, в общем, года не отработав. Вопреки увещеваниям декана, что наука без меня многое потеряет.
Не думаю. Честно. Переживет та наука и без моих изысканий, никому не нужных и на практике не применимых. А так я веду тот образ жизни, который меня вполне устраивает. И деньги неплохие зарабатываю. Не всегда стабильные, но на этот случай есть небольшие накопления.
«Мужика тебе надо», — вздыхает периодически мама, глядя на мое равнодушное лицо, когда я к родителям в гости на семейный ужин приезжаю. Ну, надо, конечно. Только где его взять? Возраст розовых очков прошел, нормальные парни разобраны более ловкими и менее разборчивыми девицами, а тратить время на очередного самовлюбленного придурка, без пяти минут гения, который себе на пиво и сигареты денег заработать не может… Я вас умоляю. Переживу.
Может, это и неправильно, но я слишком привыкла к тому, что настоящий мужчина — это мой папа. А, видимо, такие, как он, на маме закончились. Конечно, дитятку временами сильно хочется, но, в конце концов, мы живем в мире, где дитем и без мужика обзавестись можно. Я уже решила: если к тридцати годам дело швах будет — рожу ребенка для себя и успокоюсь на этом.
И, наверное, так и случится. Для того чтобы мужика-то найти, его вообще искать надо. А мне лень участвовать во всех этих брачно-ролевых играх. Потому что через пять минут общения с человеком понимаю: «Фу… Нет».
Почесав левое предплечье, я глянула в зеркало на свое помятое ото сна личико. Красавица. Полгода в салоне красоты не была — корни отросли… Да и черт с ним! Перед кем красоваться-то?
— Мам, — бросила я в трубку. — У меня раковина засорилась? Что делать?
— А если подумать? — съехидничала мама.
Подумать… У меня после пяти часов сна думалка-то не работает. Практически до утра статью крупному заказчику делала, а в десять пришлось встать, чтобы ее по скайпу строчка за строчкой согласовать. Хорошо хоть без видеосвязи общались, а то у их маркетолога нервный тик и
