Будничные будни охотников на нечисть (СИ) [Мальвина_Л] (fb2) читать онлайн

Когда Чак лишается всей своей силы, а Джек возвращает назад всех людей и становится новым Богом, меняет родной бункер на Небеса, так нуждающиеся в наведении порядка, они остаются вдвоем.

Совершенно. Как в детстве.

Вот только больше ужас не прячется за дверью в ночи, под кроватью и в пыльном скрипучем шкафу. Страх не вгрызается клыками под ребра, не стекает ледяным ужасом вдоль спины, не шепчет вкрадчиво-угрожающе в ухо.

— Наконец-то свободны. Отметим?

Бункер совершенно пустой. Он звенит тишиной. В нем так гулко, что слышно, как колотится пульс в венах брата, когда тот берет бутылку из рук и замирает под [не]случайным касанием. Всего-то пальцами — вдоль запястья. Легко, как перышком по ресницам, как призрачным дуновением ветерка — на мягкие, сонные губы. Как лапкой кошачьей — к руке осторожно.

Впрочем, на кошек у Дина ведь аллергия.

— Отметим, — Сэм отзывается эхом, и замешательство длится меньше секунды. Конечно же, брат ничего не заметил. Это все — у него в голове. Это глупость, которая непременно пройдет, когда жизнь войдет (не вернется — она ни разу там еще не бывала) в нормальное русло.

Они пьют свое темное пиво, рассуждают лениво о планах и перерыве (хватит с нас, братец, и нам нужна передышка) в охоте. Беседа течет неспешно и плавно, лишь время от времени скачет с темы на тему. О том, что Чудо нужно будет познакомить с подружкой, запечь большую индейку на День благодарения и украсить ёлку на Рождество. Купить и развезти всем подарки. Настоящие, а не как бывало всегда — второпях, набегу, что попало. Теперь у них хватит времени на все праздники этого мира и останется даже.

Они выцарапывают на столе имена Джека и Каса, и Дин сгребает брата за плечи, жмется носом к виску. Ведет очень медленно, мягко вдоль скулы. Замирает. Щека у щеки.

Сэм… сейчас он оглохнет от грохота сердца. Сглатывает:

— Посмотрим киношку?

Дин оживляется:

— Чур, мне выбирать!

И в комнату припускает вприпрыжку, уже через пару секунд слышен грохот — подборка ужастиков с порно валится со стола. Дин приглушенно, но весело матерится. Ну сущий мальчишка — и где его сорок один? Тут семнадцать, не больше. Сэм заруливает на кухню, прихватывая еще пару пива и чипсы, которыми Дин полфильма будет хрустеть, рассыпая крошки на одеяло, подушки. Будет комментировать увлеченно сюжет и ни за что не заметит, как брат замирает, когда рука случайно (абсолютно, конечно) опускается на бедро или сжимает колено.

Он вырубается у него на кровати, приткнувшись где-то неловко под боком. Глаза открывает ближе к шести. Дин сопит тут же рядом, обхватив руками подушку и пристроив голову у него на бедре. Смутно вспоминается, как уже в полудреме брат водил кончиками пальцев по животу и бормотал что-то про гладкое пузо дельфина.

Забытый экран телевизора огорченно и ровно мерцает матово-синим. Откинув край одеяла (перед тем, как уснуть, Дин заботливо прикрыл им и себя, и младшего брата) Сэм опускает ноги на пол. Нужно в душ. Срочно в душ — ледяной, а потом на пробежку вокруг озера до изнеможения не меньше пары часов. И в ушах чтобы музыка — на полную громкость. Селин Дион, ZZ Top, Майкл Джексон, Nirvana — кто угодно. Кроме разве что Led Zeppelin — они уже чересчур.

Пробежки превращаются в утреннюю привычку, над которой вволю потешается Дин: “Сэмми, решил под старость лет стать атлетом?”

Как-то (кажется, это суббота) ближе к восьми у входа в бункер его ловит Кроули (какие, блин, “люди”!) с двумя дымящимися картонными стаканчиками с кофе и бумажным пакетом, из которого подозрительно тянет свежей выпечкой и карамелью. Сэм запинается о ступеньку.

— Серьезно?

— Лосяра! Доброе утро! А ты уже на пробежке? Что ж, одобряю. А что наш Бельчонок? До сих пор небось смотрит сны про фей и сказочных гейш? Еще тот будет засоня.

Сэм от этого “наш” до скрипа стискивает зубы и выдает улыбку-оскал из серии: “Не лезь, загрызу”. Она деревянная и ощутимо пахнет серой, металлом. Кроули хмыкает:

— Не с той ноги встал? Брось, я в гости забежал по-соседски. Видел, кстати, Бобби на днях.

Сэм обрубает бессмысленный треп:

— Мы с братом в отставке и не принимаем гостей.

— Да ладно? И что же, Дин в курсе? Ну… про отставку, — притворно удивляется Король Ада.

И нет, Сэму не интересно, когда и на каких условиях тот вдруг воскрес. Снова Джек? Пустота? Хуета… Наплевать совершенно. Он больше воспринимается досадной помехой, угрозой их только-только уравновесившемуся мирку. Пусть катится в преисподнюю к Ровене, хоть прямиком — в небеса. Все равно.

— Кроули, — оттесняет плечом, перекрывая вход в бункер, отрезая путь к Дину. — Тебе лучше уйти.

— Надо же… — Тот и впрямь озадачен. Толкает Сэму в руки стаканчики и пакет. — Ну… хотя бы завтрак возьми. Скажем так… на прощанье?

— Спасибо… что ж… не звони.

— И я… Лося-я-яра… Был страшно рад тебя видеть, — договаривает в захлопнувшуюся перед носом бронированную дверь с целым набором (он их чувствует) охраняющих от ангелов и демонов знаков. Бурчит вдогонку. — Ненормальный ревнивец.

Короткий пальцев щелчок, и незваный гость исчезает в утренней дымке рассвета, что поземкой стелется по земле и утекает по пустой автостраде.

В бункере Сэм выбрасывает в мусор все, что принес. Достает хлеб, муку, молоко, джем и яйца. На завтрак Дин, конечно, захочет пирог. Еще можно сделать тосты и в виде исключения — нажарить бекона. Крепкий кофе тоже будет не лишним, вроде зерен оставалось чуть-чуть.

Минут через сорок заспанный брат, потягиваясь, появляется в кухне. У него на щеке красный след и волосы дыбом, как милые рожки. В детстве Сэмми ему такие вертел, а потом с хохотом удирал вокруг мотеля вприпрыжку.

Дин ловит его у плиты, подтаскивает, ухватив крепко за пояс. Ладони пробираются под футболку и гладят живот. Сэм как струна напрягается. Сэм даже не дышит. Дин губами тычется в шею. Как будто это нормально. Как будто делает так каждый день. С придыханием шепчет на ухо:

— Значит, ты выставил Кроули прочь?.. Не подумай, я вовсе не против. Но было б неплохо разобраться в причинах… М-м-м-м-м-м… гладенький… такой гладенький Сэмми…

И если он сейчас добавит про несчастное пузо дельфина… Но Дин замолкает и только дышит все чаще, и гладит. Сэм хмурится и пыхтит, неловко ёрзает. Брат не пускает. Дин ждет каких-нибудь слов, и Сэм старается объяснить. Выходит не очень.

— Он снова втравит тебя в какую-нибудь потустороннюю хрень. А мы завязать решили… — и глаза отводит. — Пока что.

Дин на удивление даже не пытается спорить. Покладисто (Дин? Покладистый?!! Быть не может!) угукает что-то из серии: “Ладно, как скажешь”. И толкает ладони под резинку штанов. Совершенно невозмутимо. Как зубы в ванной чистит каждое утро, немузыкально напевая себе что-то под нос.

— Ч-что ты делаешь?

— Смотрю, как ты готовишь нам завтрак?

Мышцы напрягаются под рукой, и Сэм не сдерживает стона, толкаясь в ладонь. Сэм опирается руками о стол, когда брат вдруг дергает вниз за штанины. Дин грохается перед ним на колени и ловит губами. И это… ярче, острее, чем Сэм когда-то мечтал…

Он вздрагивает, долго кончает. Спустя минуты или часы? Время растянулось, расплющилось и просто исчезло, оставив здесь их двоих, да бекон, медленно подгорающий на сковородке. И ладно.

— Дин… — голоса почти не осталось. — Дин, как же?..

— Я в норме, — ухмыляется брат и, поднимаясь с колен, ладонями обнимает лицо и целует. Медленно, вдумчиво, глубоко. Делится его терпким вкусом, заставляя колени дрожать. — Подумал, раз ты всех расшугал так технично, можно себе позволить и не такое… никто не увидит. Что скажешь?

Подмигивает, и Сэм готов провалиться, но держит насмешливый взгляд. Там те самые озорные зеленые искры, что красивее, чем фейерверк на День независимости. Там приливы… цунами, сносящее все с пути.

Там любовь.

— Ты правда думал, что я не узнаю? Про Кроули… и остальных?

— Надеялся…

Брат даже не зол. Веселей и раскованней Дина Сэм просто не видел… вообще никогда. Наверное, он по привычке проверил записи с камер наблюдения у бункера и заприметил, как брат отваживает зачастивших охотников и прочих гостей.

Нет, он ведь совсем не со зла… вот Эйлин, например, просто контакты Чарли искала, зачем ей задерживаться на лишних пару часов? Тот же Бобби — заглянул разузнать не нужна ли братьям какая-то помощь. И разве Сэм хоть в чем-то соврал, отправив того к Джоди Миллс, девчонкам и Донне? Им лишние руки нужнее. Мог вообще не делать такой внушительный крюк, а позвонить.

Зачем вообще Бог телефоны придумал?

Становится чуточку стыдно.

Дин прижимается лбом к его лбу и сжимает виски, не давая брату отвести взгляд, отвернуться.

— И ты совершенно напрасно так сильно ревнуешь.

— Но я вовсе не…

— Тс-с-с-с-с-с… Не смей даже думать, что может быть кто-то важнее тебя. — Дует на нос. И это так неожиданно и нелепо, что хочется чихать и одновременно смеяться. — Сэмми… Я правда все понимаю. Знаю, чего ты боишься, и от чего пытаешься меня… нас оградить. Просто помни: я сделал бы так же. Нам не нужен никто. Нам с тобой.

Чудо обиженно тявкает от своей миски. Дин смеется:

— Приятель, ты точно не в счет. Но сейчас… иди погуляй.

И рывком через голову сдирает футболку. Впереди у них целый день.

Много дней.

========== 2. Смелость ==========

Комментарий к 2. Смелость

иллюстрация: https://clck.ru/TVdw6

“Я без тебя, блять, просто лягу и сдохну”, – Сэм улыбается ему солнышком от дверей. Сэм опускает пальцы на ручку. У Дина под кожаной курткой – дыра. Дин шлет в ответ улыбку распиздяя и похуиста.

– Ну, я погнал? Дженни ждет.

Дженни, Элис, Генриетта, Тереза и Мэри. Дин их имен не запомнит никогда, ни за что. Он брата не слушает даже. Когда за ним закрываются двери – неважно, их временного дома, мотеля, машины… Дин без долгого промедления цепляет девчонку, чтобы трахнуть ее в туалете, за клубом, на парковке, в отеле.

Дин уверен, что однажды он справится. Он перепсихует. Он вытравит этот яд из вен и забудет. Он… да нахуй. Он просто купит еще пива и пиццу и затащит в койку вон ту… вроде Сара?

– Конечно, братишка. Смотри, не опозорь наше имя.

– Как можно.

У Дина зубы скрежещут от улыбки фальшивой и лживой.

Сэм уходит со стаканчиком горячего горького кофе.

Кофе… кто пьет кофе так поздно вечером? Чудик.

*

Эта девчонка… Сабрина? Саманта? стоит перед ним на коленях на залитом какой-то дрянью, затоптанном кафеле. Он опирается о умывальник и глаза закрывает, толкаясь в ярко накрашенный рот, наматывая на пальцы высветленные, пережженные пряди.

Он кончает ей прямо в горло, и та глотает до капли. Поднимается, покачнувшись на своих тонких шпильках.

– Как-нибудь повторим?

– Непременно. Запишешь мне номер?

Кричащей красной помадой – несколько цифр на обрывке салфетки, что уже через пару минут отправится в мусор.

Когда-нибудь, закрывая глаза, он научится не-представлять на их месте другого… Он научится. Правда.

Однажды это наваждение пройдет.

*

Разыскивая отца, братья на черной Impala пересекают половину долбаных штатов. Дин зовет ее ласково “деткой” и что-то шепчет, гладя баранку руля, когда мотор начинает чихать или система подачи топлива сбоит.

Ночуют то в дешевых мотелях, то в шикарных пустующих особняках каких-то старых друзей, которым в прошлые годы Джон Винчестер чем-то помог: прогнал полтергейста, упокоил заплутавшую душу, отыскал на деревенском кладбище упыря или оборотня, что повадился таскать петухов и младенцев.

На ранчо в пыльном Канзасе молчаливая прислуга накрывает им ужин. Дин в кабинете перебирает бумаги, снова и снова возвращаясь к зашифрованным посланиям в дневнике отца, пытаясь найти пропущенные раньше подсказки. Пытаясь не слышать, что Сэмми в гостиной садится за фортепиано. Пальцы касаются клавиш, точно ласкают. Музыка льется, как вода из кувшина.

Дин ладонями уши сжимает. Становится хуже.

Прекрати. Прекрати. Прекрати.

Прекрати рвать мою душу на ленты.

*

Он крутится в постели почти до рассвета. Наверное, виноват неудобный матрас или простыни, что под спиной сбиваются в комья. Он скидывает одеяло на пол и нахлобучивает на голову подушку. Он не хочет представлять, как вот за этой стеной спит его младший брат, подложив ладони под щеку, как в детстве.

Раньше, когда еще были детьми, когда Сэм не мог долго уснуть, Дин ложился с ним рядом и читал ему книжки про рыцарей, пиратов и остров сокровищ. Про всадников без головы и отважных ковбоев.

Сейчас… он не хочет думать, что брат, наверное, совсем не одет. Он не хочет. Не может. Но не выходит иначе.

Проклятье.

– Не спится? – Сэм протискивается в узкую щель приоткрытой двери и с ногами на кровать забирается, попутно Дина спихнув ближе к стенке. – Не могу от твоих вздохов уснуть. Так что двигайся, будем, как прежде.

Без долгих прелюдий прижмется к нему, накрывая двоих одеялом. У Дина не хватает дыхания. У Дина такой дикий стояк, что болит. У Дина будто в раз атрофировались связки и отнялся язык. Он боится позорно застонать. Прямо в голос.

– Зачем ты такой идиот? Вконец измучил себя и меня. Может, хватит?

Сэм обвивает его руками и губами легко касается острых ключиц. Дин давится воздухом. У него глаза, как у больной, побитой собаки. Наверное, у него паралич. Он и пальцем шевельнуть абсолютно не может.

– Я хочу тебя… я не могу тебя с ними делить. Когда ты приходишь из бара, весь провонявший сексом и их духами. Я не хочу, чтобы так…

– М-мы же братья… – наконец-то давит Дин из себя. Просяще. Блядство. Жалобно даже.

– Братья, – Сэм согласно кивает и губами обхватывает губу. Чуть куснет и тут же залижет. Дышать невозможно. – Это что-то меняет? Роднее у нас никого нет и не будет. Я с самого детства с тобой. Я знаю тебя лучше, чем кто-то. Я знаю, что ты любишь так… и вот так…

Он творит губами и руками такое. Дин почти что скулит. Дин подставляется жарким касаниям. Дин затаскивает его на себя, вжимаясь бедрами в пах. Слишком много одежды.

Сэм, будто мысли читая, щелкнет ремнем, выпуская ноющий член на свободу.

– Я люблю тебя столько, сколько живу. Я знаю, что ты меня тоже.

– Но Сэмми…

– Просто отпусти и позволь…

Член так удобно, правильно ложится в ладонь. Дин толкается в руку брата и сам сжимает его там. Хорошо.

– Так не должно быть.

Сэм затыкает его поцелуем.

– Неважно. Правильно или ошибка, можно нам или нет. Все равно. Я хочу быть с тобой.

– Боже, Сэмми…

Сплетает их пальцы и накрывает собой. Остатки одежды летят на пол, майка сшибает настольную лампу. Где-то бьется стекло. Он раздвигает приглашающе ноги и тянет брату тюбик со смазкой.

– Скажи мне.

– Я – только твой.

– Навсегда?

– Так долго, как ты захочешь.

========== 3. Хэллоуин ==========

Комментарий к 3. Хэллоуин

иллюстрация: https://clck.ru/TVe8t

Сэм ненавидит Хэллоуин с самого детства. Сэм ненавидит всю эту ересь про возвращение душ умерших родных, а еще ведьм, колдунов и прочей сверхъестественной дряни.

Серьезно? Все э т о рядом с ними каждый день и каждую ночь. А еще столько всевозможных отвратительных тварей… Штрига, пожиратели душ, адские псы, вендиго, сирены, оками, крокотты…

И вот сегодня… Сэм от неожиданности роняет на пол бумажный пакет. Бутылки пива возмущенно звякают друг о друга, но вроде бы обходится без потерь.

Сэму хочется глаза протереть, будто в детстве.

Дин ждет его в полутемной комнате занюханного мотеля. Тыквенный Джек страшным оскалом щерится на окне. Подмигивает огненным глазом, бросает на стены жуткие тени. Дин скалится чрезвычайно довольный.

– Нравится, Сэмми? Говорят, он отгоняет злых духов. Черт их знает, может не врут, – Дин улыбается совсем как ребенок и тянет брату стаканчик с остывшим тыквенным латте.

Пиздец.

– Ты вот это сейчас все серьезно?

Ты. Дин Винчестер, который знает про монстров и нечисть больше, чем кто-то еще в этом мире. Который дружит с ангелами и демонов изгоняет на “раз”.

– Конечно, – потягивается, делая короткий глоток из второго стакана. – Сэмми, расслабься. Сегодня ведь праздник. Можем мы отдохнуть? Как обычные люди.

Обычные, говоришь?

На продавленной скрипучей кровати разложен ярко-оранжевый свитер и кулечки конфет. Это типа подарки? Сэм переводит глаза на брата, который и правда абсолютно серьезен.

– Это розыгрыш, да? – беспомощно и, наверное, просяще.

– Нисколько.

Дин собирает рассыпавшиеся по полу бутылки и банки, зачем-то пихает все это назад в порвавшийся и промокший пакет. Сгружает все на вторую кровать и брата к себе тянет за ворот рубахи. Выдыхает ему прямо в губы, пуская по коже электрический ток:

– Сладость или гадость, малыш?

– С-сладость… – Сэм заикается и отчего-то очень сильно потеет. Глотает беспомощно свой же собственный выдох, когда язык брата толкается меж плотно сжатых, таких сухих губ.

Он губы ему раскрывает навстречу и бедрами притирается к бедрам. Совершенно неосознанно, потому что так надо. Потому что хочется и не хватает. Так сильно не хватает его. Чтобы полностью, чтобы насквозь и безумно.

Чтоб с ним.

– Это праздник. Это праздник, малыш… – Дин, он точно обдолбанный, пьяный. Дин тащит с себя рубашку, что застревает в локтях. Прикладывается губами к ключицам. Сэм… Сэм давится снова.

Не получается. Блять. Не выходит.

– Это праздник.

– Ты пьян.

– Я никогда еще не был трезвее.

И опрокидывает навзничь, накрывая собой. И целует. Целует, целует. Запуская в отросшие волосы пальцы, царапая ногтями затылок.

Это бред. Это жуть. Это дичь.

Сэмми закрывает глаза, подставляясь под касания и поцелуи.

Это праздник. Это праздник, малыш.

*

Завтра снова будут взрывы, погони. Перестрелки, ловушки и долгие часы – когда лишь вдвоем. В странном, давящем, тягучем молчании. Завтра Дин будет странно всматриваться, запинаясь на каждом “братишка”, и отдергивать руку, как от огня.

Это все случится не раньше, чем завтра.

========== 4. Почти не считается ==========

Комментарий к 4. Почти не считается

иллюстрация: https://clck.ru/TVeCp

— Я ведь не имею права тебя ревновать, — у Сэма едва шевелятся губы, а Дин…

Дин жмурится так, что глазам становится больно. Дин целует лохматый затылок и носом втягивает его аромат. Молоко и овсяные хлопья, которые ели на завтрак. Черничный джем к тостам, который так любит Сэмми. Почти как у нормальной семьи.

Почти не считается, верно?

— У тебя нет причины. Я здесь и, как видишь, один.

“Я с тобой. Я с тобой до конца”, — кричит он беззвучно, но лишь пальцы сжимают плечи брата сильнее через мягкую ткань измятой рубашки.

— Мне кажется, мы должны…

Дин прерывает раньше, чем Сэм успевает закончить:

— Обсудим стратегию предстоящей охоты чуть позже. У нас же вроде как маленький отпуск. Тут недалеко от мотеля был бар. Пойдешь со мной выпить? — Быстро. Очень уж быстро изо рта вылетают слова. Пулями из пулемета.

В ошметки разрывая решимость младшего брата сказать. Сделать уже тот самый шаг, что забьет последний гвоздь в гроб, где покоится выдержка Дина.

— Нет, Дин. Не пойду. — Очень тихо. Как будто губы онемели или он прикусил их прямо сейчас до крови. Как будто в горле застряло что-то… и даже дышать не выходит нормально, не то что что-нибудь говорить.

“Так будет лучше, мелкий. Уж ты мне поверь”.

Наверное, стоило бы зажечь верхний свет, разбивая полумрак, что путами сковал их тела, не позволяя одному от другого и на дюйм оторваться.

Сэм чуть поворачивает голову влево и губами прижимается к теплой руке, целует тонкий белый шрам, что белой ниткой вьется от запястья и выше.

— Я помню, как ты его получил.

Дин опять закрывает глаза. Сэм помнит. И он тоже не смог бы забыть.

Тогда ему было восемь, а Сэму — четыре. И мелкий удрал один погулять во дворе. Дин вовремя услышал испуганный вскрик и низкий рык огромной бродячей собаки. Через забор не перелез — буквально перелетел, не почувствовав, как распорол свою руку о гвоздь. Глубоко, потом кучу швов наложили.

— Ты всегда меня защищал.

— Я твой брат.

— Но сегодня. Дин… Все это… не надо.

Он просит. Он просит, целуя проклятый, почти бесследно исчезнувший шрам. Горячие капли — на коже, как угли.

А у Дина перед глазами тот мелкий белокурый пацан с глазами синими, как незабудки. Расширившимися от ужаса. Он помнит… у Сэма тогда даже голос пропал. Потом, когда закончилось все.

— Я сделаю все, чтобы ты оставался в порядке. — Выдыхает и прижимается к его спине еще раз. Как к источнику какой-то неведомой силы. Чтобы достало воли уйти, чтобы сделать шаг за порог. — Береги себя, Сэмми. Я позже вернусь.

И, с усилием высвободив руку из хватки, хлопает брата легко по плечу. На ходу подхватывает кожаную куртку с кровати.

Уже на крыльце слизывает с губ кисловатый прикус черники. С губ, что горят. Горят все еще…

Неоновая вывеска забегаловки, что через дорогу, слепит и заставляет слезиться глаза. Надо выпить. Выпить и, вполне возможно, склеить девчонку-барменшу в нелепой шляпе, должно быть, забытой каким-то ковбоем.

Кулак встречается с ближайшей стеной. Почему-то боль от разбитых костяшек не перекрывает другую. Ту, что вгрызлась глубоко и давно, ту, что гложет его час за часом. Днем за днем. Год за годом. Он с ней сросся, он с ней свыкся почти. Только изредка случаются срывы. Вот как сегодня.

— Я на все готов для тебя. Я люблю тебя, Сэмми.

Пятна крови на рубашке почти незаметны. Из притона напротив гремит рок-н-ролл. В окнах их номера все еще не зажигается свет.

Дин мог бы представить, как Сэм сидит там один и смотрит на стену. Дин мог бы… но нет. Он лучше зайдет сейчас в этот бар, чтоб напиться.

========== 5. Осенние мотивы ==========

Комментарий к 5. Осенние мотивы

иллюстрация: https://clck.ru/ShM4U

В Америке, наверное, нет городка, где они бы не отметились за годы кажущихся бессистемными скитаний — долгой гонки за демонами, перевертышами, кровососами, вендиго, призраками, джиннами, адскими псами, сиренами, даже драконами.

В Америке нет дороги, по которой бы они не прошли или не проехали на верной, нестареющей Детке.

В Америке точно нет придорожного мотеля, в котором не приходилось бы ночевать, перекусывая наспех сооруженными сэндвичами с копченым мясом или арахисовым маслом, запивая их темным пивом. Жалюзи закрывая плотнее и запирая дверь изнутри сразу на ключ и засов. Зная, что каждая их остановка на пути — только на время. Что десятки пар башмаков еще придется стоптать.

*

Покидая очередное временное пристанище, что, конечно, не стало им домом, Дин забрасывает в багажник плотно набитый рюкзак, проверяет в револьвере обойму.

— Сэмми, все забрал? Ну, погнали. Странные новости из Небраски. На кукурузных полях нашли идеально ровные концентрические круги. Их заметили при облете с вертолета пожарной охраны. Фермеры до того грешили на бродячий скот, вытаптывающий посевы. Раньше шум не подняли, ведь урожай уже убран, осталась только сухая ботва…

Сэм пристраивает свой рюкзак рядом, тут же укладывает ружье, которое чистил все утро.

В ответ на рассказ брата складывает домиком брови:

— Такие огромные, что можно увидеть лишь с воздуха? Странно. С таким мы еще не сталкивались.

— Мы — нет, но не забывай про рисунки Наски в Перу.

— Так там-то птицы и насекомые, обезьяна, инопланетянин в скафандре, цветы, здесь же — просто круги, заметь, вытоптанные в кукурузе.

Дин проверяет крепления размещенного в багажнике арсенала. Захлопывает крышку.

— Угу. Вот только мы имеем десятки правильных окружностей самых разных размеров с единым центром. Напоминает ведьминский ритуал. Между прочим, ночами по периметру жители ближайшего городка видели странные огоньки. Может быть, светлячки?

— Осенью? Не должны бы. Ладно, так и быть, давай это проверим. В любом случае, отсюда пора уезжать.

Дин поворачивает ключ зажигания, мотор “Импалы” тихо фыркает — приветствует братьев.

— Привет, родная, — он ласково ведет рукой по приборной панели, обхватывает пальцами руль.

Сэм закатывает глаза, но не комментирует действия брата, для которого машина отца давно стала полноправным членом семьи. Вместо этого ищет по радио нужную волну. Звуки старого-доброго рок-н-ролла наполняют салон. Дин довольно жмурится и плавно выжимает педаль газа, выворачивая со стоянки.

Одинокий тополь из-за забора грустно качает голыми ветками с парой ободранных желтых листков. Машет им вслед на прощание.

До встречи, засушливый и пыльный Канзас. Пологие, изрезанные руслами множества рек холмы Небраски, Винчестеры скоро прибудут.

По низкому, свинцом накачанному небу, с севера тянутся ровные клинья летящих на юг журавлей. Ровные, точно их по линейке чертили. Птицы истошно орут, и Дин морщится, прибавляя звук магнитолы на полную. Сэм закрывает окно, отрезая их с братом от внешнего мира.

*

В новом [старом, они тут бывали уже пару раз] мотеле в Небраске по углам развешаны потрепанные кружева паутины. Дин счищает грязь с высоких ботинок прежде, чем переступить невысокий порог. Бухает на застеленный газетой обшарпанный стол упаковку с пивом, пирог и замороженную лазанью.

— Сэмми, устал? Сейчас поедим, и будешь, как новенький. Вот увидишь.

Брат смеется:

— Тебе лишь бы брюхо набить.

— А то как же, — внушительно поднимает палец Дин. — На голодный желудок не то что ведьму или призрака не поймать, дорогу не найти элементарно.

— Особенно, если не удастся пирог раздобыть…

— Видишь, ты понимаешь. Пирог — это вещь!

Ужинают поздним вечером, задвинув плотней занавески. Верхний свет слишком режет глаза, он кажется чужеродным и иррациональным, а потому они зажигают оплывший огарок свечи, который Сэм находит в круглой банке для сыпучих продуктов.

Неспешно обсуждают предстоящее дело, перебрасываясь фразами, как шариком для пинг-понга, в который никогда не играли. Пиво на языке приятно горчит, а лазанья — почти что прекрасна, особенно на голодный желудок.

Дин вырубается на диване перед телеком часа через два под монотонное переругивание героев третьесортного боевика. Сэм накрывает его тонким пледом и возвращается к ноутбуку, в котором через Всемирную паутину пытается отыскать хоть что-нибудь, хоть какую зацепку в их новом деле.

Не раздумывая, захлопывает экран, когда с дивана раздается стон. Тихий, насквозь пропитанный болью. У Сэма волоски на руках и на шее поднимаются дыбом.

Забирается к брату под тонкую ткань и его голову укладывает себе на плечо, губами жмется к макушке.

— Т-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш. Слышишь? Сэмми здесь. Я с тобой. Я больше никуда не уйду и не умру. Обещаю.

— Смотри, чтобы точно, — шамкает Дин неразборчиво, не просыпаясь, и закидывает ногу ему на бедро.

Конечно, надо бы перебраться в постели… или постель, как пойдет. Надо бы раздеться, да и душ бы не помешал. Вот только эти беспокойные сны… Сэм знает, что нельзя больше трогать его до рассвета, иначе нормально Дин не сможет заснуть, будет каждые пятнадцать минут просыпаться, пугая до полусмерти и его, и себя, будет терять его снова и снова, и кричать… кричать очень страшно.

На этом узком и жестком, как подошва, диване, про нормальный сон, конечно, речь не идет. Завтра точно будут ныть поясница и онемевшая шея. Дин пыхтит ему куда-то в ключицу. Щекотно и горячо.

“Присматривать за тобой всегда было моей жизнью, моей главной целью. Моим смыслом. Не смей даже думать, что на свете есть что-то, что я когда-либо ставил выше тебя”, — кричал ему умирающему старший братишка. Давал цель, чтобы остаться в этом мире. Опять.

— Не знаю, кто мог бы быть важнее тебя, — бормочет шепотом Сэм и выгибается, чтобы на секунду коснуться губами расслабленного, теплого рта.

Он опускает ресницы и тут же проваливается в сон под мерное дыхание угомонившегося старшего брата.

Снаружи начинается дождь. Косые струи царапают окна очередного проходного мотеля. Барабанят по крыше и опавшей листве, засыпавшей густо площадку у входа.

Дин и Сэм Винчестеры спят. В объятиях друг друга, то есть попросту дома.

========== 6. Санта-Барбара ==========

В удивительно солнечный и жаркий день на исходе лета Дин затаскивает его на окраины Санта-Барбары. Сам (вот уж странность) предлагает оставить Детку на парковке у супермаркета, где братья покупают упаковку холодного пива и, конечно, пирог. Куда без него?

— Не говори, что собрался купаться?

Сэм с опаской оглядывает почти пустой пирс и лазурные, как в какой-то тропической лагуне, воды, что разбиваются о сваи внизу. Дин играет бровями, и веселые черти по малахитовой радужке пускаются в пляс.

— Не говори, что трусишь, братишка. Я у местных спросил. Вода — просто чудо.

Он через голову стягивает футболку и открывает сразу две бутылки — одну о другую. Долго пьет из своей, запрокинув голову и жадно глотая. Сэм с не меньшей жадностью смотрит на брата. На дергающийся кадык, на мокрые губы, которые тот рукой утирает.

— Чего ты не пьешь? — Сама невинность. Но черти… пресловутые черти с головой его выдают.

— Жду, когда ты мне поможешь?

Всего несколько слов, а Дина на раз коротит и заводит. Дин со стоном притягивает брата к себе. Дин целует его хмельными губами, делясь вкусом пива и сырного пирога. Руки Дина задирают футболку. Сэм не может в ответ не дрожать. Сэм просит:

— Может, все же не здесь?

— Да плевать.

И опрокидывает на прогретые плиты. Целует, руки зажимая над головой. Целует, покусывает шею и на ключице оставляет огромный засос. Сэм пытается на него заворчать, но получается лишь простонать: “Вампирюга”. И тут же слизать довольную усмешку с губ.

*

Осенью Сэма ждет последний курс Стэнфорда, а Дина — их ремонтная автомастерская, в которой на время путешествия братьев заправляет Бобби Сингер — друг семьи. Наставник, с раннего детства им заменивший отца.

Возможно, уже через год они переберутся в Атланту или продолжат колесить по стране — страсть к путешествиям на отцовской “Импале” у братьев в крови.

Может быть, осядут в Небраске или в Техасе, купят ферму или маленький дом ближе к Скалистым горам. Несмотря на ворчание Дина, возьмут из приюта собаку, которую так хочет Сэм.

Конечно же, Дин сделает все, что Сэм захочет. Естественно, Сэм не откажет ему. Никогда и ни в чем.

〜

AU, в котором братья не стали охотниками и живут обычной жизнью.

========== 7. Поход ==========

Комментарий к 7. Поход

Иллюстрация: https://clck.ru/TVeHm

Это совсем на него не похоже, но однажды Дин говорит:

— Мелкий, мы едем в поход, собирайся.

Закидывает в “Импалу” рюкзак, где несколько сменных трусов-носков и рубашек, зубная щетка. На заднее сиденье грузит пиво и ящик каких-то консервов.

“Мелкий” [на самом деле выше на полторы головы и шире в плечах, не просто же так Король Ада дал ему кличку — Лосяра] хмыкает недоверчиво, но идет в свою комнату за вещами, оставив на столе ноутбук.

Сэм не понимает до конца, что его сподвигает отложить в сторону расследование нового дела про гнездо вампиров, бесчинствующих близ Атланты. Накопившаяся усталость, желание отдохнуть? Или отвязные черти в глазах старшего брата? Его двусмысленная улыбка и кончик языка, скользнувший по губам перед тем, как Дин скрылся за дверью?

Сэм не горит желанием копаться в себе. Сэм вообще не настроен думать о чем-то серьезном.

“Просто ты хочешь забраться к старшему брату в штаны. Спишь и видишь, красавчик. Эх, жаль в свое время я до тебя не добрался”, — ехидно комментирует в подсознании Люцифер. И это — самый первый признак того, что Сэму нужна передышка.

“Разрядка. Охренительный трах”, — подсказывает некогда любимейший из ангелов Бога.

— Пошел ты, — бросает Сэм беззлобно ему, на самом деле уже горя предвкушением.

— Ты с кем там? — Выныривает Дин почему-то из гаража,

— Сам с собой, не обращай внимания. Я уже скоро.

Он сам себе не простит, если похерит такой потрясающий шанс.

Уехать только вдвоем к реке или озеру, развести костер и поставить палатку. Варить на огне нехитрый ужин, запивать его пивом или чаем из трав. Валяться на спальнике, закидывая руки и ноги — один на другого. Ночью пересчитывать звезды, виднеющиеся сквозь редеющую листву. Слушать писк комаров и уханье сов. Ловить рыбу на завтрак. Варить Дину кофе с привкусом дыма и частичками листьев, золы. Целоваться до лопнувших губ, ласкать друг друга лениво, не опасаясь, что в любую минуту где-то рядом появится Кас, мама на минутку заглянет или незваным гостем заявится Кроули. То лето любви Сэм им все еще не забыл…

Он очнется от теплых рук, скользнувших по животу, от мягких губ, вдруг ткнувшихся в шею.

— Эй… ты чего?

— У тебя такая улыбка… — Дин замешкается, подыскивая верное слово. — Уютная знаешь, мягкая. Счастливая что ли.

— Потому что я сейчас очень счастлив, братишка.

И обнимет в ответ, к себе привлекая.

Это очень трепетно и очень сопливо. Это что-то огромное, что изнутри распирает, до конца не помещаясь в груди.

— Пошли. До наступления ночи хорошо бы проехать миль сорок. Как думаешь, лодку возьмем? Я нашел в гараже. Можно привязать ее к крыше.

— Возьмем.

Сэм уже представляет, как они будут любить в ней друг друга посреди неподвижной озерной глади в первых бледных лучах разгорающегося утра. И губы брата будут на вкус как роса. А касания — как пробуждение, перерождение.

В дорогу отправятся в лучах заходящего солнца. Старый добрый грохочущий рок заполнит салон. Дин врубит свою любимую пеню погромче, барабаня пальцами по рулю в такт мелодии и подпевая. Сэм с полуслова подхватит, опуская руку ему на колено.

Снова пропадая в нем с головой. Выныривая на поверхность лишь для того, чтобы глотнуть кислорода и вновь уйти в глубину. Вместе с ним.

========== 8. Луиза и Тельма ==========

Комментарий к 8. Луиза и Тельма

иллюстрация: https://clck.ru/ShMKo

— Хэй, ну же, скажи, почему ты терпеть не можешь Хэллоуин? Это потому, что как-то я съел у тебя все конфеты? Или потому что наша жизнь — и без того круглосуточный ужастик нон-стоп, никаких марафонов не надо? Может быть, отец виноват?

Дин всматривается в брата пытливо, он на самом деле хотел бы понять, только Сэмми опять пытается отвертеться. Как уж на сковородке елозит. Сэм краснеет, как будто ему снова пятнадцать, и Дин застукал его в ванной за не очень приличным занятием. Сэм как-то очень слитно и непонятно бубнит:

— Былаисторияоднавшестомклассе…

И начинает что-то нести про тот год в Бисмарке и девчонку Андреа, про Хэллоуин и игру в ловлю яблок зубами, про позор, от которого младший Винчестер сбежал в темный лес и сидел, пока старший там его не нашел.

Дин, что всегда безошибочно отыскивал дорогу к нему. Каждый раз. Как по магниту под кожей. Дин обещает:

— Следующий праздник мы отпразднуем, как положено. Наденем парные костюмы. Бэтмен и Робин, как тебе? Нет? Бёрт и Эрни! Хотя нет, это стремно. О, Рокки и Бульвинкль (на этой фразе, наверное, где-то там, за пределом всего, где бы он ни был сейчас, Кроули по достоинству оценил эту тонкую шутку). Шэгги и Скуби. Снова не то? Тогда Тёрнер и Хуч? Рен и Стимпи. Я знаю! Тельма и Луиза — сели в машину и вперед. Только вдвоем.

Сэм косится на него, как на больного, но… что-то там, у зрачков… такие яркие искры дают брату понять, что идея пришлась по душе, что на самом деле его зацепила.

*

Утром 31 октября не успевший до конца проснуться Дин босиком шлепает на кухню, почесывая пузо (надо заметить, не такое гладенькое, как у его персонального дельфина). Залезает в холодильник по пояс, выискивая там бог весть что.

— Чего там гремишь? Вылезай. Я сварил тебе кофе, а твой любимый омлет с беконом уже на столе. Давай быстрее, а то остывает.

Голос Сэма, который вроде как еще должен спать (Дин спросонок не догадался проверить, из постели выбрался, а глаза как следует не продрал), раздается над ухом, и Дин, подпрыгнув от неожиданности, врезается головой в стеклянную полку.

— Ох… блять…

— Напугал? Извини. Я встал часов в шесть, не спалось, ну вот и… решил приготовить. — Сэм смущенно косится на накрытый к завтраку стол и, кажется, что-то загораживает собой.

Пытается спрятать?

— Так. — Дин не любит тайн и сюрпризов. Его опыт говорит об одном — от подобного непременно жди какой-то подлянки. Отодвигает братишку. Нет, прав был Кроули, все же лосяра, уже не поднимешь с легкостью, переставив в сторону, как какой-нибудь шкаф. А столько раз проделывал этот фокус в их детстве. — Что это у тебя? Ого… ты серьезно?

Сэм краснеет опять:

— Г-говорю же тебе, н-не спалось. — И трет на подбородке колючую щетину. Он обрастает так быстро. А Дин потом весь в царапинах ходит, как будто дрался с гигантским ежом или ожившим кустом чертополоха.

Не спалось ему, как же, а кто до утра в комнате старшего брата вытворял такое, что позавидовал бы чемпион мира по гимнастике или призер Олимпийских игр? Дин был уверен, что после такого Сэм до полудня продрыхнет, а тот, получается, глаз совсем не сомкнул.

Может быть, всему причиной Хэллоуин, будь он неладен? Ведь Сэмми всю свою жизнь его ненавидит.

Дин говорит осторожно:

— Ну, хочешь мы?.. — и замолкает, не закончив, потому что вдруг видит то, что так старательно прятал его младший брат. Стол, задвинутый в угол и застеленный прошлонедельной газетой. Стол с тыквами самых разных размеров, одна из которой — с наполовину законченной рожицей. Удивительно озорной. — Вау. Ты это серьезно? Сэмми, да это талант.

Сэм пятерней чешет затылок и выглядит максимально смущенным. Его хочется затискать прямо сейчас. Его хочется на стол посадить и раздвинуть длинные ноги. Его… с ним хочется — попросту все.

Дин прочищает пересохшее горло.

Сэм лепечет, оправдываясь. Нет, ну прямо пацан:

— Я подумал, и правда ведь хватит, что за нелепая неприязнь. Решил — украшу к празднику бункер. Правда, чуть не успел.

У Дина рвутся внутри провода, соединения, и к чертям замыкает нейроны. Он (почему-то вдруг) шепчет:

— Я тебе помогу?

Его Сэмми — настоящее солнце. Улыбка от уха до уха и светится весь. Он — и есть настоящий праздник для Дина, а все остальное — вторично.

— Конечно. Будет здорово. Но только сначала давай поедим.

— Я только за, — и трет урчащее от голода пузо. Не гладенькое, не-а. Он ведь не Сэм.

Они съедают вкусный завтрак в каком-то очень уютном молчании. Дин пару раз ловит на себе непонятные, задумчивые взгляды младшего брата. Не пытается, думать, потому ему хо-ро-шо, потому что вот в этом мгновении он остался бы навсегда. С ним вдвоем. Без Каса даже, без Джека, без мамы, без новых Чарли и Бобби. У каждого из них — своя, новая жизнь. У каждого есть кто-то или что-то еще. А братья есть друг у друга.

— Ты какой-то задумчивый. Решил уже, как проведем этот день? Что насчет парных костюмов? Луиза и Тельма… Ты, я и Детка, и — в путь.

— Ты точно решил?

— А ты не этого хотел? Приключений.

— Окей. Но только если ты сбреешь с лица эту наждачку. — Дин тянется через стол и руку прижимает к щеке, и в глазах его столько нерастраченной нежности. Там глубина, там признание в чем-то, что сильней и важней, чем любовь. В чем-то, что двоих связало прочнее самого нерушимого из заклятий.

— Договорились.

Они целуются прямо здесь, не замечая, как валится на пол посуда, как разбиваются кружки, и по полу разлетаются остатки еды. Они ничего не замечают. Только друг друга.

Позже, когда чуть угомонятся и приберут учиненный разгром, они доделают общими усилиями тыквенных Джеков и найдут в необъятных кладовых подходящие случаю костюмы.

На трассу выедут уже ближе к обеду.

Сэм старается не смеяться, наблюдая, как с Дина все время сползает парик. Тот по рулюбарабанит, во все горло подпевая рвущим колонки Led Zeppelin. Вздрагивает от неожиданности, когда ладонь Сэма опускается на колено и ползет по бедру. Дин до упора вдавливает в пол педаль газа. Пальцы Сэма подбираются к поясу, цепляют собачку замка, ведут плавно вниз. Дин закусывает губу. Он всматривается в пустую дорогу так, точно надеется что-то там разглядеть.

Сэм наклоняется к брату, вниз по сиденью сползая.

Сэм никогда не расскажет, как в Бисмарке, в тот последний день октября, когда Дин нашел его в уже темном, холодном лесу и свою куртку накинул на плечи, Сэм понял — никогда не будет кого-то еще, кто станет ближе или дороже. Важнее.

========== 9. Он спит ==========

Утро приходит беззвучно. Крадется сквозь неплотно закрытые двери, пробирается золотистым свечением через полупрозрачные занавески, гладит осторожно лучами обнаженную загорелую спину.

Сэм не может нормально дышать. У Сэма приступ астмы, удушья, он жадно ртом воздух хватает, всего лишь глядя на брата. Такого беззащитного и уютного. Раскинувшегося на хрустящих белоснежных простынях, что пахнут ландышами и травой, пропитанной солнцем.

Они трое суток охотились на вампиров, обустроивших гнездо в глуши национального парка. Выслеживали их всю прошлую ночь, сидели в засаде в каком-то овраге, засыпанном прелыми листьями и комьями грязи. Они выбрались на дорогу к машине глубокой ночью, перед самым рассветом, по колено в вязком, сером тумане, стряхивая с острых лезвий и с пальцев черно-красную, едкую кровь кровопийц.

Первый мотель обнаружился в шестнадцати милях по дороге на север. Сэм отмахнулся от возражений и бурчания брата на тему: “Да было б нормально и так, не впервой”. Нормально, да. Ну конечно. Спать снова в машине в полусогнутом состоянии, где даже негде нормально вытянуть ноги.

Свободным оказался только VIP-номер с огромной двуспальной кроватью. В душе Дин долго плескался под горячими струями, во все горло распевая какие-то до жути неприличные песни (скорее, воя, как раненый в задницу бурый медведь). Замолчал лишь когда брат ступил в заполненную клубами пара ванную и губами поймал его рот.

Дин только глухо выдохнул: “Сэмми”, вплетая пальцы в моментально промокшие мягкие пряди, врезаясь в стену затылком. В ответ целуя до искр.

Сейчас уже утро. Он спит, зарывшись в подушку лицом. Он настолько красив, что у Сэма сжимается сердце и на ногах поджимаются пальцы. Дин, как ангел, какими, наверное, их представляют люди, не знающие о небесах и истинном положении дел ничего.

Дин спит так трогательно и безмятежно. Сэм боится даже дышать, чтобы не потревожить его ненароком. Чуть позже он уляжется рядом, обнимет и ткнется носом в затылок, вдыхая аромат мятного геля для душа и Дина.

Дина, который всю его жизнь был больше, чем мир и чем бог.

*

Сэмми спит очень трогательно, обняв руками подушку. У Дина что-то рвется и сладко ноет-тянет внутри. Как будто не было всех этих лет. У Сэмми чуть подрагивают во сне его мягкие губы и трепещут ресницы. Прядка волос падает на глаза, и он морщится. Должно быть, щекотно.

Ему почти сорок лет, а Дин все видит перед собою мальчишку. Тот не любил макароны и заменил ему весь его мир. Сразу же, как родился. Полностью и бесповоротно.

Чудо вопросительно скулит от дверей, и Дин их прикрывает беззвучно с тихим ворчанием:

— Тихо ты. Дай Сэмми нормально поспать.

Они не были на охоте сегодня. Весь последний месяц у них — тишь да гладь. Ни пропажи скота на фермах Техаса, ни необъяснимого исчезновения людей в мегаполисах или старинных усадьбах, ни зверских ритуальных убийств. Ничего. Тишина.

Как будто новый Бог как следует постарался с наведением порядка и всех сверхъестественных тварей посадил под замок. Конечно, так вечно продолжаться не может, но Дин ужасно рад передышке.

А Сэм и в безделье скучать не умеет. Сегодня на ужин готовил его любимый пирог со взбитыми сливками. Объедение. После к озеру ходил на пробежку. Конечно, устал.

— Думаешь, он не разозлится, если я тут останусь?

Пес башкой сокрушенно мотает, не в силах произнести на человеческом языке: «Дин Винчестер, какой ты придурок. Если за все эти годы так ни к чему не пришел». Дергает раздраженно хвостом, удаляясь в сторону кухни.

Правильно, там еще его ужин и есть удобный диван. А эта кровать с трудом выдержит сразу двоих. Давно не детей — мужиков. Один из которых — натуральный лосяра. Точнее сравнения попросту нет.

Дин стаскивает осторожно ботинки, рубаху, футболку. Джинсы отправляются следом, до кресла в углу не долетают чуть-чуть. Ему лень шлепать через всю комнату и их поднимать. Пусть так остаются. Завтра Сэмми, конечно, будет ворчать и обзываться жутким неряхой, читать нотации. Ладно.

Кровать под дополнительным весом громко скрипит, матрас прогибается. Дин брата со спины обнимает, утыкаясь носом в затылок. Изнутри привычно топит щемящим теплом. Он чувствует соль и печенье, мятный шампунь. Ладонь ложится на плоский живот так привычно.

— Спи сладко, Сэмми. Я буду тут.

«Дин», — выдыхает Сэмми, не просыпаясь. Во сне сплетает их пальцы в замок. И прижимает к мерно стучащему сердцу.

========== 10. Колледж ==========

— Дин… п-почему ты так смотришь?

Сэм краснеет стремительно, как первокурсница, и опускает глаза. Но тут же снова их поднимает на брата. Черт возьми, он слишком сильно скучал. Он не может на него насмотреться. Этих нескольких дней ему катастрофически, до нелепого мало.

Что, если?.. Ну его, этот колледж. Он успеет. Когда-нибудь после.

— Я ужасно рад, что ты вернулся домой. — Дин улыбается ему.

Он, как солнце. Дин-ехидина и насмешник, серьезным не бывающий вообще никогда. Ну, разве что с пистолетом в руке или острым мачете, снимающим голову с плеч очередному вампиру.

Но разговоры о чувствах и он?..

Он впивается в Сэма глазами и держит. Он пьет его до самого дна. Он как умирающий от иссушающей жажды.

“Ты вернулся домой”, — которого нет уже долгие годы. Остались лишь колеса верной “Импалы”, доставшейся от отца, багажник, набитый всевозможной убивающей нечисть стреляющей и режущей дрянью. Странно, что Дин не притащил откуда-нибудь гранатомет.

Впрочем, еще ведь не вечер их последней охоты.

Дома нет, потому что дом — это он. Это — оба они и их нерушимые узы. Та самая связь, закрепленная в детстве. Может быть, в миг, когда маленький Дин взял в первый раз верещащий сморщенный сверток на руки и утонул в его глазах навсегда. Или позже — когда бежал, изо всех сил прижимая к груди, а за спиной ревела и стонала огненная стена, тянула к ним оранжевые плетья-ручищи и все норовила вырвать, захапать себе.

Дин не отдал ей тогда. И всем другим — после.

Потому что в мире есть только Сэм. Его младший братишка, его маленький Сэмми. Все остальное — вторично и не так уж важно. Все остальное… без этого он легко обойдется.

Сэм читает все это с лица. Или нет. Все это Сэмми попросту знает с рождения, ведь всю свою жизнь он чувствует брата плечо и ту незримую нить, что никогда не разрезать ни ангелам с их стремлением к чистоте, совершенству, ни демонам (даже королям среди них) с их тягой к веселью и плотским утехам.

Никогда. Никакой ценой. Никому.

*

— Мы немного староваты для колледжа, ты не находишь?

Дин давится воздухом, когда Сэмми сзади обнимает его. Прижимается… такой горячий… такой возбужденный. Зубами кусает за ухо и по шее ведет языком. Кожа сразу же покрывается пупырышками.

У Дина в штанах — настоящий пожар. У него там катастрофически тесно. Заводит сильнее в разы то, что Сэм — его паинька, его скромный, его правильный Сэмми так раскован, флиртует, дразнит…

Флиртует, ага. Это если не называть вещи их именами, потому что младший Винчестер буквально готов трахнуть брата прямо здесь и сейчас — перед главным корпусом университета. На глазах студентов и педагогов, а еще — всех случайных прохожих. Почему бы и нет?

Ему наплевать. Глубоко параллельно, кто и что здесь им скажет? Они спасли этот мир, они стали свободны. Они — впервые в жизни — живут для себя. Живут не по чьей-то указке.

У Дина в голове — полнейшая каша и картинки — одна жарче другой. Но он, сцепив зубы, умудряется выдать:

— Не знаю, как ты, а мне будто снова двадцать один. Может, наш Джеки чего нашаманил? С меня будто кто-то снял груз прожитых лет.

А еще — неподъемную тяжесть потерь и смертей, каждая из которых к земле прижимала, сапогом на горло давила и грудь пережимала цепями.

Теперь — все совершенно не так.

Теперь он как как какая-то бабочка-фейри. Готов порхать с цветка на цветок, до утра тусить в барах и пить волшебный нектар. А еще он снова умеет смеяться, не слыша в своем смехе надрыв и надлом. Он снова полностью и искренне счастлив.

— Я понимаю, о чем ты. Со мной все точно так же. Дин, слу-у-у-ушай… — Сэм щекой трется о щеку, все жарче бедрами притирается сзади. Он дышит громче и жарче, с каким-то рваным присвистом.

— Сэмми?

— Хочу тебя прямо сейчас, — он все чаще ему в таком признается. Он почти научился не смущаться и не краснеть, не прятать глаза. Он становится бесстыдником — Сэмми. Он заводит на раз и заставляет упасть в него с головой. Опять и опять.

Сэмми хмыкает удовлетворенно, слыша хриплый стон-всхлип из глотки старшего такого беспомощного и безотказного рядом с ним — самого лучшего в мире брата.

— Нас отчислят, а ты так мечтал закончить, наконец, этот колледж. Или отправят в тюрьму за непристойное поведение, — Дин сипит, пытаясь как-нибудь наскрести остатки самообладания. Тщетно.

Сэм мог бы рассмеяться. Серьезно? В тюрьму? Да что им вообще может быть страшно? Побывавшим в Раю, Чистилище и Аду, столько раз отдававшими свою жизнь друг за друга, возвращавшимися, чтобы быть с братом. Только с братом. Всегда.

Тюрьма? После застенок спецслужб президента? После пыток Люцифера и Михаила — совершеннейших божьих детей? После схватки с самим создателем мира?

Полная ерунда.

— Пусть отчислят. А я хочу видеть тебя передо мной на коленях, — у Сэма те самые черти в глазах, что наполнены не злобой и тьмой, а влечением и весельем. У него там обожания через край. У него там слепое, не требующее слов обещание-клятва: “Я люблю тебя. Я нуждаюсь в тебе. Я — это ты, а ты — это я”.

— Мелкий… — У Дина звезды из глаз и голова идет кругом. Он хватает его руки, сжимающие поперек, и расцепляет объятия. — Мелкий… ты нарываешься… Сэмми… знаешь же, что не сдержусь.

Тихий, довольный смешок ярче июльского грома:

— А чего я добиваюсь, по-твоему? Братишка…

Его сейчас разорвет натурально. Нет, просто на ошметки размажет… на субатомные частицы. Так, что и Джек запарится потом собирать воедино.

— К-куда мы? — он в голос смеется, и этот голос сбоит дрожит, хотя Сэмми изо всех сил пытается сохранить хладнокровие. Но самообладание сбоит, как скачущее напряжение в сети. Замыкает. Искрит.

— Да присмотрел здесь местечко… Мы же с тобой не какие-то вуайеристы… А я был уверен, что у тебя опять засвербит.

Это не совсем точное определение, но Сэмми не спорит. В конце концов, Дин по большему счету прав. Ведь только вчера они не ушли дальше душевых после соревнований по бегу. Сэм подождал, пока все ребята уйдут, и вернулся к Дину, и затащил-завлек-затолкал под хлещущий обжигающий душ. А после Дин так красиво кончал, пока Сэм держал его на весу и пил его стоны, глотал поцелуи. Любил его… больше жизни и мира, который, не раздумывая, обменял б на него.

— Ты думаешь, я какой-то там извращенец?

Дин тихо смеется и ласково трется щекой. Почти что урчит. Гладенький, как пузо дельфина.

— Нет. Я тоже никак не могу тобой надышаться.

Сейчас, когда живут для себя. Никак не поверят, что победили и живы. Что могут быть только вдвоем и не думать о том, как гнать куда-то сквозь ливень и ночь, спасать, рисковать своей шеей и проливать свою кровь, кидаться под пули и под клыки.

Просто жить. И любить так, как любили все эти годы. Так, как, наверное, в этом мире ни один не любил.

Сэм опомниться не успевает, как брат затаскивает его в какой-то… сарай? пристройку? подсобку? и рубашку тянет через голову прочь. Тут же бухается перед ним на колени и дергает за ремень. Вниз ведет собачку замка, выпуская твердый, горячий орган на волю. Тут же ловит губами, причмокивая пошло. И Сэм… Сэм спиной врезается в стену и выдыхает: “господибоже…”

— Сэмми… — Дин останавливается и снизу вверху с укоризной глядит. — Ну давай не сейчас… не кликай… Джек — он, конечно же, Бог, но ребенок… зачем ему такое смотреть…

Дин… как всегда — очень в тему. Сэм пытается не рассмеяться, но прокусывает язык, ударяясь затылком о дощатую стену, когда Дин снова берет глубоко, пропускает в самое горло. Становится совсем не до смеха.

Сэм совершенно не может дышать. Не получается снова. Сэм… рядом с братом вот так готов умирать опять и опять, воскресая и перерождаясь.

Снова и снова.

========== 11. Ревность ==========

— Дин? Ты не соизволишь на меня посмотреть?

— Мгм… — брат бурчит неразборчиво и гремит кастрюлями, чашками. Сэм слышит, как что-то режет ножом. Возможно, лук или капусту, два сорта которых утром из супермаркета притащил.

Дин и капуста — это, конечно, больше, чем сильно.

— Дин, хватит дуться. Тебе же не пять лет. Не восемь даже.

— И не думал. Ужин готовлю. Ты мог бы мне не мешать, если не помогаешь.

На самом деле он неплохо готовит, вот только чаще предпочитает бургеры с пивом, ну и, конечно, пирог. Куда без него? Так что сейчас приключилось, если Дин решил встать к плите?

— И что у нас будет на ужин? — Может быть, если его заболтать, он прекратит раздражаться и фыркать? Швырять демонстративно ножи-вилки-ложки, салатниками громыхать?

— Салат из капусты с кукурузой, морковью и перцем. И овощные котлеты с картошкой, — выдает флегматично старший Винчестер и поправляет на шее шнурок с амулетом. Тем самым, из их далекого не детского детства.

Сэм гулко сглатывает в горле комок. Не очень понятно… у него сегодня что — день рождения, а он позабыл? Вроде нет.

— Дин. Дин, пожалуйста, посмотри на меня. Я не могу, когда ты так злишься.

— Кто сказал, что я злюсь?

— Я тебя знаю всю жизнь. Я тебя… да я чувствую тебя каждой клеточкой тела. И вижу, что тебе неприятен… наш поход с Эйлин в кино. Дин, это же не было каким-то свиданием. Составил компанию, ей было не с кем сходить…

— Угу. Разумеется. — Щелк, щелк, щелк ножом о разделочную доску. С остервенением. Как будто не капусту шинкует, а голову отсекает вампиру.

— Дин. Не ревнуй.

— И не думал.

Пыхтит. Кажется, пар сейчас из носа повалит. Нет, ну что за неуемное существо?

Сэм отодвигает ноутбук и сзади к брату подходит, руки сцепляет у него на животе, поглаживает через рубашку и губами тычется в шею. Замечает сыпанувшие моментально по коже мурашки. Легонечко дует.

— Я люблю тебя. А Эйлин встречается с Чарли. Просто Чарли вместе с Бобби уже неделю на охоте в Небраске, ей стало тоскливо.

— Да помню я, — бурчит Дин неохотно, Сэм чувствует, как расслабляется спина брата, как он чуть откидывается назад и, наконец, выдыхает. А ведь последние пару часов был ну точно нахохлившийся разобиженный ёжик. Продолжает другим, уже расслабленным тоном: — Сейчас будем есть.

И, быстро повернувшись, ловит губы губами.

========== 12. Сэм помнит ==========

Он не должен был это запомнить. Сколько им было тогда? Дину — ближе к пяти, а Сэму — ровно полгода. Известно, что первые воспоминания человека сохраняются после трех, может, трех с половиной, но и те скорее редкие зарубки острым ножом на деревьях, что оставляет охотник, углубляясь в непроглядную чащу.

Сэм помнит все, будто это было вчера:

— Спокойной ночи, Сэмми, — ласковый голос и маленький Дин, склоняющийся над кроваткой, чтобы тронуть лоб брата губами. Челка, щекочущая лицо, аромат пирога с корицей и вишней. Мягкая ткань фланели рубашки, за рукав которой он его ухватил.

А еще — спокойствие и безопасность. Безопасность и Дин.

Его Дин — всегда безопасность.

Из ночи в ночь, еще до пожара, перевернувшего их жизни вверх дном. Когда родители засыпали, Дин тайком пробирался к кроватке и долго бывало сидел, с улыбкой глядя на брата. Рассказывал про игрушки и соседских девчонок-кривлялок: “Сэмми, ты бы видел, смешные и яркие, как попугаи. И так же бестолково гудят”. А еще обещал:

“Я о тебе всегда буду заботиться, Сэмми”.

“Пока я рядом, тебя не обидит никто”.

“Вот подрастешь, мы такое устроим… Мы будем настоящей командой. Ты и я. Навсегда”.

Сэм помнит, как брат прижимал его к себе в одеялке, как несся вниз по ступеням в ту ночь, как огненные плети хлестали, целясь в их головы, спины, как жадно щелкали пасти, завывая с досадой, потому что не удавалось схватить и сожрать, утащить за собой в преисподнюю.

Помнит, как дрожал от ужаса Дин, как шептал ему, сбиваясь на слезы. Задыхался, голос терял, но шептал: “Не бойся. Сэмми, я с тобой, я тебя защищу. Не бойся, мой маленький братик, все будет в порядке”.

Сэм и так понимал без каких-либо слов. Если б мог тогда, ответил бы брату: “Я знаю, ты ведь рядом со мной”.

Это было всегда. Незыблемым правилом жизни. Аксиомой. Константой. Это было и есть.

Сэм помнит вереницу грязных мотелей, продавленные диваны и обшарпанный пол, клопов с тараканами, чуть что бросающихся врассыпную, ржавую воду из крана и пятна на стенах всех известных цветов — мутная зеленоватая плесень, буро-розовые разводы, следы от ботинок, иногда — даже на потолках, трещины в окнах и урчание в желудке.

Он помнит, как жмурился Дин, укачивая его перед сном, обхватив очень крепко руками. Как щекой прижимался к детской груди и слушал заполошенный стук его сердца под рубашкой из мягкой фланели. И впитывал запах — соленых чипсов и сыра, кетчупа, переваренных макарон. Среди них — самый яркий и острый — запах вишни, теплого солнца и крекеров. Безопасности. Дина.

Дин Винчестер — с него его жизнь началась. Сэм точно знает, что и закончится тоже. Только так. С ним вдвоем.

— О чем задумался? Опять твои умные книжки? — Дин отрывается от ноутбука, и рядом со смешинкой в зеленых глазах Сэм замечает искру, что всегда там сияла. Безусловное обожание. Любовь. Что-то, что всегда их тянет друг к другу. Что-то, без чего другой совсем не живет.

Не сможет, даже сильно попытается если.

— Нет, — Сэм прочищает горло, откладывая в сторону истрепанный том. Он и не помнит, о чем же там — под обложкой. Подходит ближе и опускает руки брату на плечи. Пальцы колет теплом. Зарывается носом в пропитанную солнцем макушку. Там то же печенье и вишня. — Вспоминал наше детство.

Дин брови домиком задирает, но не говорит ничего. Он только тянет брата за руку и к себе на колени роняет. Еще чуть-чуть — ноутбук отправится на пол, превращаясь в груду искореженного металла. И пусть. В бункере этого добра — под завязку. А если не хватит — всегда ведь можно купить. Взломанная умницей Чарли кредитка их до сих пор выручает отлично.

Дин мягко бормочет в его губы:

— Сэмми, не надо. — И отчаянно отводит глаза. Все еще, глупый, почему-то считает, что не был лучшим братом и лучшей семьей, что-то ему недодал, недолюбил, недопонял. — Я так хотел бы, что у тебя была нормальная жизнь, а не это вот все. — И неловко разводит руками.

Глупый. Такой глупый — его старший брат.

— Да? — Сэм щекою трется о щеку и пальцами массирует напряженный затылок. Дин закрывает глаза, но за миг перед этим Сэм успевает в них разглядеть ураган, что будет похлеще торнадо, бушующего где-то в Айове. — А я бы ничего не менял, потому что у меня самый лучший брат во всем мире. Брат, который всегда защитит и который никогда не оставит. Брат, с которым я буду до смерти.

Ноутбук все же летит прямо на пол, разлетается на запчасти от удара об угол колонны, когда Дин усаживает брата на стол и коленом разводит в стороны ноги.

Он падает — ныряет к нему, впиваясь в губы оголодавшим вервольфом, вампиром, сошедшим с ума от аромата крови, призраком, почуявшим близость отмщения.

Он стонет, покусывая шею и плечи, оставляя новогодней гирляндой пунцовые метки-тавро. Возвращается снова к губам. Целует вдруг нежно… От этого трепета слезятся глаза. Сэм тянет за ворот мягкой рубахи. Все та же клетка, фланель, аромат — это вишня, печенье, корица.

— Это всегда будешь ты, — шепчет он.

— Ты и я, — улыбается Дин, поправляя. — Ты и я, Сэмми. Иначе — просто никак. Ты не забыл? Нет меня, если нет тебя. Только мы. Только так.

И возвращается к поцелую.

========== 13. Спор ==========

Комментарий к 13. Спор

иллюстрация: https://clck.ru/TVeQr

Дин вплывает на кухню в распахнутом махровом халате вальяжный и важный, как какой-нибудь падишах — в свой гарем. Губы уточкой складывает и тянет капризно:

— Сэмми, где же мой завтрак? Вроде договаривались, что я получу его прямо в постель?

Сэм ойкает, обжигая пальцы о край сковородки и успевает выкрикнуть: “Дин, он горячий” прямо перед тем, как брат выхватывает раскаленный, пышущий жаром подрумяненный тост. Тот из ладони выпрыгивает, что лягушка — из банки. Дин шипит и засовывает в рот сразу три пальца. Посасывает, причмокивая, как леденец. Сэм отводит глаза:

— Ты чего в такую рань соскочил? Еще шесть. Раньше восьми же никогда не встаешь. Это в лучшем случае если.

Дин глазами хитрюще сверкает:

— Не мог дождаться свой первый завтрак в постель. Вот пришел посмотреть, как у нас тут дела… Ты не волнуйся, я сейчас вернусь в спальню, и ты сможешь по всем правилам меня… обслужить.

Подмигивает, безумно собою довольный. Сэм закатывает глаза и возвращается к сковородке с шкворчащим, истекающим жиром беконом. Вздыхает.

А еще ведь вчера ничто не предвещало такого поворота событий.

*

Все начинается очень даже банально — они четвертые сутки сидят в засаде у черта на рогах где-то в центре Аляски, если точнее — в национальном парке Денали. Последний месяц здесь все чаще без вести пропадают ротозеи-туристы и жители небольшой деревушки, что в каких-то восемнадцати милях. Это бывший шахтерский поселок, и Дин отчего-то твердо уверен, что людей таскает вендиго.

Сэм-умница морщит свой начитанный лоб и осмеливается не согласиться:

— Думаю, здесь все дело в вампирах, просто где-то неподалеку гнездо. Помню, у отца в дневнике…

— Сэмми! — перебивает Дин с нетерпением, — Аляска — огромна! А тут все признаки налицо: никаких обескровленных трупов. Люди просто исчезают с концами. Опять же не забывай, что шахтеры. И холодные зимы. И эти места… особенно лютой зимой непросто куда-то добраться. Представь себе группу… скажем так… поселенцев, оказавшихся в изоляции месяца на четыре. Они ушли на охоту, но внезапные снегопады напрочь перемели все дороги. И вот когда подошло к концу пропитание…

— Дин! — Сэм очень забавно психует и в сердцах ладонью бьет о ладонь. — Вампиры могут держать своих жертв живыми и потихоньку питаться, как запасами из кладовой, отсюда и отсутствие трупов. Мы не знаем, сколько тут их…

От гнева раздуваются ноздри и так ярко сверкают глаза… Дин от них оторваться не в силах. Облизывается, точно заприметил свой любимый пирог.

— Хорошо, — почему-то он уступает, и Сэму бы сразу заподозрить подвох. Но это ведь Сэм — бесхитростный и простодушный. — Предлагаю пари. Если это все же вампиры, то я…

Младший брат азартно перебивает:

— Минимум месяц здоровой еды — овощи, злаки, орехи и зелень. Кстати, кетчуп — это не овощ. Никакого истекающего жиром бекона и чизбургеров… Так и быть, пироги не будем считать, — и после шумного выдоха облегчения припечатывает: — Но никакого хентая!

Дин возмущенно вопит, и Сэм тотчас напрыгивает на брата, зажимая ладонями рот. В ухо ему шипит раздраженно, цепляя мочку губами (мурашки толпой несутся вниз по спине, и грохот пульса в висках оглушает):

— Сдурел?! Захотел, чтобы все кровососы от самого Колорадо добрались сюда? Десятки, нет, даже сотни. Нам от такой толпы никогда не отбиться.

— Сэмми… — Дин дышит часто и сбито. В это время года на Аляске — жара, потому он, конечно, и взмок. — Не суетись… Я согласен. Хотя… хентай-то за что?

— Будешь смотреть нормальное порно! То есть… — Сэм запинается и быстро краснеет, отводит глаза, — я, конечно, про фильмы… Нормальные фильмы, а не то месиво из кишок и голых задниц, которое ты обычно поглощаешь запоем.

Дин щурится очень…. очень внимательно. Странно.

— Угу. Так и быть. Но если это вендиго, ты месяц готовишь мне завтраки и приносишь в постель, — добавляет хитро, сверля въедливым взглядом. — Вечерами — массаж и совместные сеансы хентая…

Сэм (о, он просто уверен, что на Аляске расшалились вампиры) успевает подозрительно хмыкнуть и сказать: “По рукам”, как из лесного массива прямо на них вываливается голое и иссохшееся белёсое нечто с когтистыми лапами, скребущими по земле. Оно разевает безобразную пасть, в которой меж желтых клыков виднеется длинный скользкий язык. Максимально отвратный. Дин, откатившись назад, стреляет в монстра не пойми откуда взявшейся сигнальной ракетой, за ней сразу — второй. Тот занимается свечкой с каким-то удивлением на уродливой морде. Взрывается изнутри, засыпая окрестности (и братьев попутно) кусками воняющей плоти и клоками волос.

Сэм брезгливо стряхивает с куртки ошметки и оборачивается к брату, сияющему от уха до уха (засмотришься и проще простого — ослепнуть).

— Серьезно, Дин? Сигнальные ракеты? Опять? Не огнемет? Ты поразил меня в самое сердце. Но как ты вообще узнал, что это вендиго? Про интуицию только не начинай.

Тот ухмыляется, светится самодовольством, играет бровями.

— Вообще-то вчера, когда кто-то часа полтора плескался в свое удовольствие в душе и наносил на волосы все эти маски-бальзамы, звонила Донна. Она по своим каналам узнала, что на Аляске завелся вендиго. Вот только до Миннесоты — три тысячи миль, да и Джоди с девчонками помощь нужна.

И бесхитростно разводит руками, мол, “разве мог я ей отказать?” Сэм медленно закипает:

— Значит, предлагая пари…

Дин отступает на шаг и тараторит, запихивая пустую ракетницу в тощий рюкзак:

— У тебя под носом были все факты. Так что не начинай про то, кто жульничал и играл максимально нечестно. Между прочим, когда я продул тебе в прошлый раз, один вычищал от грязи все этажи и гараж! Заметь, даже не возмущался при этом.

Брат прикрывает ладонью глаза. Вообще-то тогда они в “камень — ножницы — бумагу” играли от скуки. И Дин, предсказуемо раз за разом выбирающий “ножницы”, конечно, продул. А в бункере… ну, его манипуляции с тряпкой уборкой назвать можно было с огромной натяжкой, как минимум кухню пришлось заново перемывать, а еще отчищать от нагара и сажи все сковородки, но…

— Ладно. — Сэм сдается, так проще. — Признаю, проиграл.

Дин улыбается широко — ни дать, ни взять Чеширский кот из “Алисы”. С предвкушением потирает ладони. Вот жук. Сэм плечами пожимает неловко. И что тут такого? Ну завтрак, ну массаж, ну… хентай… И сглатывает громко…

Хентай вместе с Дином?

*

Свой завтрак (в постели конечно, а как вы хотели?) Дин, восседающий гордо в подушках, поглощает с невиданным даже для него аппетитом. Зубами впивается в сочный бургер с беконом, закусывает еще горячей картошкой и запивает густым, таким сладким молочным коктейлем.

Чудо, удобно устроившийся ближе к краю кровати с опаской скулит и глаза закрывает лапами, для верности сверху накрывает ушами. Дин фыркает: “Да что ты вообще понимаешь?”

Сэм улыбается:

— Вообще-то с псом я согласен. Месяц на такой вот диете, и станешь как Салли.

При упоминании воображаемого друга брата из детства Дин моментально мрачнеет. Почему-то его сильно не любит. Ворчит себе что-то под нос про толстяков-педофилов. Залегшую складку между бровями так и манит расправить пальцами, пригладить, стереть. Сэм спохватывается:

— Ладно. Будешь пирог? Или пока с тебя хватит?

Дин тут же расцветает — ну аки майская роза — и тянет руки к любимому угощению. Довольно урчит, переключая каналы. Чудо сокрушенно мотает косматой башкой.

— Целый месяц так будет? Сэмми, да это Рай на земле. Но… у нас впереди еще вечер, ты помнишь? Я заслужил свой массаж.

Сэм напряженно кивает и быстро сбегает на кухню, а потом в супермаркет. В конце концов, для массажа нужно особое масло и крем…

Задумавшись среди полок с разноцветными банками, он представляет, как под руками будут перекатываться сильные мышцы, как Дин коротко глянет через плечо, как заблестят в приглушенном свете глаза… желанием и предвкушением.

Чудо вопросительно тявкает и по лапам лупит раздраженно хвостом. Что же… видимо, он немного из реальности выпал и стоит посреди магазина столб столбом. Уже сколько?.. Хорошо — не неделю.

— Ладно. Знаю, кто тут полный дурак. Все, лохматый, пошли.

*

Кожа Дина — горячая, будто печка. Сэму кажется, он к ладоням поднес огнемет. Льет на спину густое ароматное масло, осторожно втирает. В плечи, вдоль позвонков.

Дин, до того отпускавший разнузданные веселые шуточки, почему-то молчит. Притих, как мышонок, и в подушку сопит. То вдруг ёрзать начинает, устраиваясь удобней. У Сэма пальцы дрожат. Он видит, как руки брата комкают простыню. Слышит, как Дин чертыхается и неуверенно выговаривает короткое имя. Он видит застарелый шрам на плече и еще один — внизу поясницы. Все это — как через толщу воды. Как под гипнозом или во сне. Он обводит каждую отметину пальцами — рисует карту-картину. Он чувствует, как напрягается Дин… его дыхание глубже и чаще. Ладони разминают закаменевшие мышцы. Не понимает, кто из них сильнее дрожит.

Дин как в замедленной съемке переворачивается на спину. Он смотрит в глаза, и в этой насыщенной, пылающей зелени Сэмми… он тонет, он летит в него кувырком. Сипит неуверенно:

— Д-дин? Я ещ-ще не з-закончил.

— Мы закончим это вдвоем, — выдыхает старший Винчестер и тянет его к себе за запястья. Губами губы находит наощупь, оплетает руками-ногами. Они похожи на двух осьминогов, схлестнувшихся на дне океана в решающей схватке.

Чудо, сунувший морду в комнату из-за двери, тявкает — понятливо, коротко. И уходит обратно.

Чтоб не мешать.

========== 14. Через пять лет. Рождество ==========

После полной и безусловной победы проходит пять лет. Пять максимально-странных лет, наполненных отдыхом, путешествиями, рыбалкой, друг другом. Пять лет, в которые им не приходится охотиться на вервольфов и ругару, изгонять демонов и драться с ангелами в подворотнях, солить чьи-то кости и сжигать останки близких людей. Они просто и банально живут. Очень скучно, как обычные — н о р м а л ь н ы е люди.

За неделю до Рождества приезжают в охотничий домик в глухомани в Канаде. Дин первым делом проверяет надежность креплений, замков и запасы соли, которые надежно упрятаны в багажнике Детки “на всякий случай”. Как и весь противосверхъестественный арсенал, с которым не расстается.

“Знаешь что, Сэмми, лучше пусть это будет балласт, чем мы однажды умрем, потому что под рукой не оказалось серебряных пуль, болиголова или крови ягненка” — на такой аргумент Сэм ни разу не придумал достойного возражения. Он и сам, признаться, за все прошедшие годы… привык дуть на воду и на стенах краской (маркером, мелом) чертить обереги перед тем, как отправиться спать.

— Елку я нашел во дворе, прямо там и нарядим. Пригодится на следующий год, не будем рубить, — Дин, засыпанный снегом (ну копия попавший в метель Санта-Клаус) румяный и ужасно довольный, вваливается с улицы. Стряхивает с плеч и припорошенной головы белые кружевные хлопья на пол. Те немедленно превращаются в лужи.

Через пару секунд в еще не закрытую дверь ломится гигантское белое Чудо (чудище — будет вернее сказать). Оглашает домик радостным лаем и фыркает, за секунду стряхивая с промокшей шерсти льдинки и снег, стремительно плавящийся в жаре камина. Настоящий брызгопад создает.

Сэм смеется:

— Санта, оленя своего усмири. А то спать обоих в обнимку отправлю в машину.

— Мы — добытчики. Мамочка, не гунди! — На стол водружает корзину, в которой овощи и мясо, есть бургеры, пиво и чипсы, безусловно, неизменный пирог.

Сэм ловит свое растрепанное мокрое чудо (разумеется, Дина, не пса) и губами находит холодные губы. Помогает снять куртку, отяжелевшую от воды, руками пробирается под рубаху, ведет по спине и гладит поджимающийся под его ладонью живот. По старой, въевшейся с кровью и разъедающей болью под кожу, привычке проверяет целостность шкуры, разыскивая повреждения, которые тот мог получить.

Угу. Например, пробираясь через сугробы к сараю, воюя с засовом и веселящимся избалованным Чудом, которому он позволяет попросту все. Черт, да когда тот схомячил любимый Динов пирог с корицей и вишней, всего лишь пальцем ему погрозил и попрекнул: “Приятель, ты ужасно меня огорчил”. Пес при этом спрятал под лапами морду и два часа виновато скулил, поглядывал иногда с робкой надеждой. На Дина. Сэм для него до сих пор остается чем-то вроде бесплатного приложения к е г о… нет к Е Г О человеку. Дин свое Чудо, конечно, все же простил. Вот прямо на утро. Это же Дин.

— Сэмми… — а прямо сейчас старший брат под его рукам моментально вскипает. Дин чаще начинает дышать. Дин подозрительно косится на разлегшуюся у камина собаку… — Сэмми… слушай, ну не при нем. Он же… почти что ребенок.

Ага. Переведешь с собачьего — вполне себе взрослый мужик. Но разве кто-нибудь умел переспорить уперевшегося на чем-нибудь Дина? Не при нем. Ну, окей. Только Сэм легко ему мог бы напомнить, как брат не смутился присутствия Кастиэля, материализовавшегося в спальне в не очень подходящий момент. Или Ровены, что как-то в бункере спустилась в хранилище в поисках то ли омелы, то ли лапок каких-то редких жуков и прямиком наткнулась на братьев… Тем вечером они оружие чистить ушли, но… кхм… не очень дошли. Или Кроули, Бобби, Чарли, даже Мэри однажды… Свидетелей — масса. Даже Джек. Кстати, Джек.

— А Джек тебя тогда не смутил? Вот кто ребенок. Ему по нашим меркам всего восемь лет.

— Так он — Бог. И вообще Джек — нефилим, он так-то сын Люцифера, не к ночи помянут. Он и родился-то взрослым совсем. Короче, не в счет.

У брата что-то творится с дыханием — как будто он бежал стометровку сразу после участия в конкурсе на скорость по поеданию пирогов. Сэм руки медленно убирает, напоследок скользнув ладонями на живот. Проводит по бедру, замедляясь у паха.

— Ну ладно. — Выдох-вдох. И пульс, что набат. — Сейчас у нас быстрый ужин, то есть обед. А после…

— А после… — Дин на лету перехватывает его длинные пальцы и прижимает к щеке. Вдох-выдох. Не поднимая ресниц, возвращает на место. — После Чудо сходит на разведку в амбар. Кажется, там… эм… водятся крысы.

Чудо — в роли истребителя грызунов? Да он же в обморок грохнется сразу. Не говоря о том, что не собачье это все-таки дело, а кошек тут нет.

— Лучше мы постелем ему в кладовой, а чтобы не было страшно, оставим включенный ноутбук… с “Том и Джерри”, конечно.

Сэм чувствует себя, как дебил, но Дин улыбается так… так открыто. Такая улыбка почти исчезла после сошествия в Ад. И вот теперь возвращается постепенно. Он — возвращается к нему. Целиком.

— Знаешь, ты — лучший подарок, который я бы мог пожелать, — звучит максимально сопливо, и Сэм мог напомнить бы брату, что он вообще-то не вещь.

Но вместо этого его снова целует и признается:

— Если бы я мог изменить нашу жизнь и прожить ее по-другому… Я выбрал бы только тот вариант, в котором ты — всегда со мной рядом.

— А Стэнфорд?

— А Стэнфорд мы обсудим потом…

Дин супится, но от пространных объяснений Винчестера-младшего удачно спасает телефонная трель. Видео-звонок. И по тому, как проясняется лицо брата, Сэм сразу может понять, кто звонит.

Дин вопит во все горло:

— Чарли! Сестренка! Ты как смогла дозвониться? Тут же сети даже нет… Мы выбирали специально. О-о-о-о, — уважительно, — опять твои штучки? А что там Эйлин, готовитесь к свадьбе? Ну-ка… цыц… не шипи… Бобби тоже с вами? Семья почти в сборе. Джек не звонил?.. Нам? Прислал сообщение, поздравил. Пошутил, что теперь Рождество стоит перенести на 18 мая… Взрослеет пацан… Сэмми? Сэм?! Погоди! Вот же он. Напугал меня. Не делай так больше, поганец! Бобби… нет, ты представь, в углу притаился, как мышь под метлой! И этот… лохматый прижух рядом, хоть бы тявкнул… Сэмми, кончай изображать из себя памятник в бронзе. Иди, с девчонками поздоровайся, с Бобби. О, представляешь, кто-то снова звонит. На другой телефон… Еще один хакер? Сейчас, не отключайтесь. Ровена? И Кетч там с тобой? Рад вас видеть, ребята. Не думал, что в Аду кто-то празднует Рождество. Как там Кроули?.. Ха! Вот это серьезно. Если честно, как-то так я и думал. Вернее, подозревал. Сэмми, ты слышал?..

Сэм, он будет кивать невпопад, заторможенно отвечать на вопросы и шутки. Сэм обнимет брата за плечи и крепко-крепко сожмет. Сэм никогда ему не расскажет тот сон. Тот страшный кошмар, что он увидел лишь раз — через месяц после победы. Только раз, но до сих пор не может дышать, стоит вспомнить то невесомое: “Я люблю тебя, мой маленький братик”. След от слезы на холодеющей быстро щеке. И тяжесть обмякшего, уже не дышащего тела.

“Я люблю… люблю тебя, Сэм” — только это важно и только это имеет значение, а не какие-то глупые, перерастающие из детских ужасов, сны.

— Сэмми… — Дин его тормошит и целует под улюлюканье их собеседников, под задорные выкрики и смешки. — Кажется, ты засыпаешь?

— Просто сегодня был очень насыщенный день.

“Я люблю тебя, Сэмми”.

“А я представить бы даже не мог, как остаться на этой земле без тебя. Одному”.

— Ладно, народ, давайте-ка все отключаться. Мелкому давно пора спать.

И, не обращая внимания на протесты, подхватит на руки. Мелкий. Лосяра.

— Тихо ты. Сейчас тебя отнесу, а позже даже спою колыбельную. Помнишь, как в детстве?

— Помню, Дин. Я помню все.

Это будет очень теплая ночь под завывания вьюги снаружи. Ночь любви, откровений. Ночь для двоих. Чудо, кстати, с этим вполне б согласился. Только он очень занят прямо сейчас — все пытается угадать: убежит ли снова мышонок, или несчастному коту, наконец, уже повезет?

За стеной снаружи воет ветер все громче, и охапки снега на крышу валятся с сосен одна за другой. В соседней комнате скрипит ритмично постель и слышатся стоны.

Впрочем, так ведь бывает каждую ночь… он привык.

========== 15. Все, что нужно ==========

У Дина для жизни есть все, что нужно. “Импала” и куртка, оставшиеся от отца. Полный багажник оружия, мешок каменной соли и амулеты. И у Дина есть Сэм.

После завершения истории с Чаком минуло пять лет. Два брата, как в лучшие годы, опять колесят по стране. Убивают вампиров и отправляют призраков в небытие, охотятся на вендиго и ловят ругару, джинов и рейфов.

Спасают людей.

Они покупают бургеры, картошку и пиво в придорожных закусочных. Часто едят прямо в поле — на капоте машины вдали от людей, городов. И смотрят на звезды. Часами. Молчат, потому что когда двое даже думают вместе, слова — избыточный шум.

Они есть друг у друга, и больше братьям не нужен никто. Ни один человек из семи миллиардов.

*

— Будешь соус? — Дин почти пропускает вопрос, зависая от того, как обстоятельно Сэм слизывает с пальцев кисловатые капли.

Пять лет они живут так. Но он до сих пор не может привыкнуть к тому, что им не надо умирать. Опять и опять. Гадая каждый раз, удастся ли вернуться обратно или в этот раз смерть придет навсегда.

Можно просто больше никуда не спешить. Можно просто остановиться, посмотреть по сторонам и подумать. Можно взять отпуск или выйти в отставку. Им теперь можно все.

— Буду. Вкусно, — он откладывает недоеденный бургер и за воротник тянет брата к себе.

Целует медленно, пробуя и наслаждаясь.

Он помнит каждую из всех смертей Сэма. Он помнит, как сам умирал опять и опять. Он помнит, как возвращал его и как возвращался. Их давний уговор — “если умирать, то вдвоем” не имеет сроков.

Он бесконечный.

А сейчас у них в приятелях — новый Бог. Вполне вероятно, они могли быть жить вечно. Или вместе под старость лет тихонько шагнуть за черту.

Не так уж и важно.

— Дин, ты как поросенок, — Сэм упирается ладонями в грудь и пытается отстраниться, вытирает измазанный кетчупом подбородок.

— Я знаю. А ты очешуенно вкусный.

— Не я, а еда.

— В том-тои дело. Ты, Сэмми.

Они не жили вот так уже много лет. Они и не надеялись, что получится снова. Дорога, Детка и в каждом городе — новое дело. Простое. Что-нибудь из городских мифов, легенд. Ни ангелов с их интригами по перезагрузке планеты. Ни Люцифера с замашками повелителя мира. Ни Бога, ни Тьмы.

Падучие звезды катятся за горизонт одна за другой. Оставляют длинные яркие метки.

— У нас как будто свидание. Смотри, какое небо. Красиво.

— Почему как будто? Свидание и есть. Я люблю тебя, Сэмми.

Дин Винчестер раньше просто не думал, что успеет стать самым-самым счастливым и жить. Рядом с братом. Вместе с братом.

Спокойно.

Сэм Винчестер. Его любимый маленький брат.

Его цель, его якорь. Его главный (на самом деле — единственный) смысл.

========== 16. Пьяное Рождество ==========

Комментарий к 16. Пьяное Рождество

иллюстрация: https://clck.ru/TVeW2

— Ди-и-и-и-и-и-ин! С Р-р-р-р-рождеством!

Сэм раскидывает приветственно руки. Покачнувшись, разливает на мягкий, пружинящий под ногами ковер, практически весь свой пунш из стакана. Фраза у него получается зычная, с французским прононсом.

— И тебе счастливого Рождества. Пьяница. Ты где так набрался?

На самом деле Сэмми не пьет. Нет, он может выпить с братом за компанию бутылку пива-другую после удачной охоты. Или в долгих переездах из города в город, когда до пункта назначения пилить трое суток и единственное развлечение — уползающая змеей под колеса блестящая лента дороги да гремящие в динамиках Ramble On и Travelling Riverside Blues. Дин подпевает им во все горло и заявляет, что после 1979-го ничего путного в музыке не было. Сэм не согласен, но…

“Главное правило, Сэмми. Водитель выбирает музыку, пассажир помалкивает в тряпочку”. Это тоже у них аксиома. Хотя Сэм, например, послушал бы джаз…

— Я ук-крашал наш новый дом-м.

Они на самом деле сделали это. Разменяв четвертый десяток, купили двухэтажный особняк в пригороде Остина и поселились в нем вместе с собакой.

Прямо сейчас Чудо сокрушенно мотает башкой и удаляется из гостиной с выражением крайней степени осуждения на морде.

— И попутно опустошил холодильник и бар?

Ну, он не серьезно, конечно. Потому что норма Сэма — две бутылки легкого пива. Не больше. Все, что сверху — его уносит в отрыв. От реальности и от земли. В какие-то ведомые лишь ему небесные сферы.

— Я в-варил пунш. П-пунш ведь пьют на Рождество. Т-ты ж-же-ж пом-мни-ик-шь?

Дин скептически гнет одну бровь, пытается не смеяться. Потому что пьяный Сэм — это не только великая редкость, это еще и ужасно забавно. И мило. Пьяный Сэмми — он как щенок лабрадора, его тискать хочется беспрестанно.

Впрочем, трезвого тискать хочется тоже.

— Ты варил его или в нем искупался?

— Я п-пробовал! Доб-бавлял ингрдиен-нты…

Сэм задирает для важности указательный палец и потрясает им в воздухе. Равновесие, конечно, тут же теряет и цепляется за перила, почти сдирая нахрен гирлянду, мигающую разноцветными огоньками. Синий, желтый, зеленый и красный. И мягкие хвойные ветки с вплетением лент.

Огонь потрескивает уютно в камине, бросает отблески на развешанные под каменной полкой подарочные носки. Чуть ближе к окну возвышается конусом огромная, до высоченного потолка, пушистая елка. По дому плывет одуряющий запах запеченной индейки. Слюна собирается вязко во рту.

— Это… ты сам?

Дин гулко глотает и отчего-то вдруг вспоминает обшарпанный, грязный мотель, украденную куцую ёлку и девчачьи подарки. А еще амулет, который потом Дин Винчестер много-много лет не снимал. Даже в душе. Он носил бы его до сих пор, но…

“Мне не нужен символ, чтобы помнить, как я люблю брата”.

— Нет, миссс-с-с-с-сис Баттт-т-т-терс просил. Ты ещ-щ-ще кого-то зд-дсь видшь?

Нет совсем никого, кроме них. После того, как заперли бункер и завязали с охотой, вышли в отставку и стали нормальной семьей. Уехали и оборвали все связи, прежде прихватив заговоренные амулеты, что никогда не позволят их отыскать ни ангелам, ни демонам, ни охотникам. Разве лишь Богу осталась лазейка. Но у Джека других дел полно с восстановлением равновесия в мире.

Сейчас Дин работает в своей маленькой автомастерской — чинит машины. Руки, говорят, у него золотые. Или это какой-то особенный дар? Сэм преподает в младшей школе. Правда, сегодня у него выходной, который младший Винчестер решил убить на украшение дома.

И превратил его в сказку. Для Дина.

Когда-то маленький мальчик, у которого не было своей комнаты и нормальных игрушек, мечтал о простом Рождестве: чтобы ёлка и подарки в обертках, чтобы праздничный ужин и рядом — семья, чтобы кусочки яблока и корица в стаканах, а в печи — сладкий, пышный пирог.

Сэм пьяно носом тычется в сзади в шею и обнимает, руками лезет под куртку.

— Скажи, что тебе п-нравилось?

— Очень. Сэмми… это лучшее Рождество.

— Можно мы нем-много так пос-ст-им? Пом-лчим…

Пощипывает губами солоноватую кожу, пропахшую парами бензина и машинным маслом, соляркой. Поглаживает твердый живот, задевая пояс штанов, сбивая дыхание.

— Сэмми…

— Т-т-т-т-т-шшшш… тише, Д-дин. С Р-р-рождеством.

Он вырубится очень скоро, конечно. И на диване, куда Дин его отнесет (вымахал — неподъемный лосяра), будет громко храпеть. А чуть позже свернется клубочком и ладони подсунет по щеку, как в детстве. Затихнет.

Дин телевизор включит почти на беззвучку и рядом устроится на полу с диванной подушкой, бутылкой темного пива и в колени уткнувшимся дремлющим Чудом.

Он подождет, когда Сэмми проснется. За четверть часа до полуночи. Тот за минуты пьянеет, но и приходит в себя относительно быстро. Разлепит сонные, тяжелые веки и улыбнется. Так солнечно. Растрепанный, милый. Шепнет:

— Кажется, я все проспал? Дин, с Рождеством.

— Мы никуда не торопимся, Сэмми. С Рождеством тебя, маленький брат.

И поцелует свой самый главный подарок.

========== 17.1 Каток ==========

Комментарий к 17.1 Каток

иллюстрация: https://clck.ru/Sj5ep

Декабрь в этом году холоднее любого другого на их памяти. Даже в Канзасе столбик термометра опускается ниже семидесяти*, пруд неподалёку от бункера покрывается льдом, и теплолюбивый Дин заявляет, что все покупки к праздничному столу ложатся на Сэма. Объясняет очень даже логично:

— Потому что, Сэмми, у тебя самая теплая куртка и эта смешная шапка с шарфом, которые на прошлые праздники связала Чарли и прислала в подарок.

Вообще-то у Дина — точно такой же комплект, но не бронзовый с синим, а красный с золотом. Кому-то надо меньше книжек читать. Дин аналогию не уловил или, скорее не задумался об этом. При чем тут Хогвартс и он? И рядом ведь не стояли. Свой подарок засунул подальше в комод и буркнул, передёрнув зябко плечами, что надеется, утепляться здесь ему не придётся.

Пришлось. Но старший Винчестер, как всегда, нашел выход. Хитрюга, боящаяся отморозить свой пленительный зад.

Сэм ворчит: “Да ты вообще оборзел”, но кутается в шарф почти до бровей и натягивает шапку на волосы, отросшие ниже плеч.

“Рапунцель, нам срочно надо постричься”.

“Как скажешь, крестная-фея. А ноги тебе побрить не помочь?”

Зовет пса. Чудо с опаской высовывает влажный нос из Дин-пещеры. Следом слышится грохот и вопли (разумеется, новый ужастик), пугающие предостережения владельца убежища. Волшебное слово “гулять” разбивает все сомнения мохнатого друга.

Через пару часов, извозившись в хвое и смоле, перед бункером извалявшись в снегу, они не без труда и не без помощи добрых прохожих притаскивают с елочного базара огромное пушистое дерево и коробку разноцветных шаров. На полу оставляют после себя лужи талой воды.

— Первое самое настоящее Рождество. — У Дина сияют глаза. Как огни на гирлянде, которую они непременно повесят на елку.

Он пахнет пряным глинтвейном, кастрюльку которого сварил к их приходу. И пылью. Должно быть, от обшарпанной, ветхой коробки, торжественно водруженной на столик в углу.

— Теперь каждое будет таким, — говорит ему Сэмми. Хотя для него самым лучшим навсегда останется то, из их далекого детства. Когда Дин притащил в мотель ободранную елку с гирляндой и спер из соседского дома подарки. Подарки оказались девчачьим фуфлом. Но не в этом же (правда ведь?) дело.

Дин с коробки как-то очень трепетно стирает старую, желтоватую пыль. По всему видно, она простояла где-то не один десяток лет, задвинутая в угол. Как-то ускользнула даже от всевидящего ока приученной к порядку и чистоте миссис Баттерс.

— Смотри, что я отыскал, пока вы ходили.

И раскрывает бережно. Достает, словно хрупкий хрусталь, крошечных фарфоровых кукол, стеклянных зверят, деревянные лыжи, коньки, колокольчики, что на самом деле звенят серебром.

— Я проверил. Ни проклятий, ни чего-то такого. Все в норме. Мне кажется, повесим их тоже? Они создадут атмосферу, как в детстве.

— Конечно, Дин. Это очень красиво.

Эти игрушки — скорее из детства их деда. Но Дину он бы не смог отказать, даже будь у него хоть самый крошечный повод. А тут — целый короб рождественских чудес из далекого прошлого.

Они устанавливают елку в холле, сразу у лестницы. Пахнет лесом и снегом, смолой и хвоей. Опутывают дерево проводами гирлянды и тут же включают. Дин шепчет завороженно:

— Очешуеть. Давай украшать. — Он сам — ну точно эти огни. Весь искрится.

Сэм не спорит. Ему не терпится взять в руки эти чудо-игрушки. И старые, и только что из магазина — всех цветов. С оленями, звездами и узорами, какие мороз рисует на льду или дыханием — на окнах. Вполне возможно, это делает Санта или его помощники-эльфы?

Сэм берет одну из игрушек. Такую хрупкую на вид. Это пара коньков. Выдыхает восторженно:

— Помнишь, как в то Рождество ты меня учил кататься почти на таких?

— Быть не может. Слушай… похоже. У тебя ведь были такие смешные с красными звездами, ты сперва решил, что они для девчонок.

— А ты говорил мне — вперед, Саманта, не дрейфь.

Они шепчут, потому что вокруг — волшебство и так страшно спугнуть.

В тот самый год, когда Сэмми дождался в подарок куклу и еще какую-то хрень, а сам подарил Дину амулет, который тот не снимал с шеи так долго, они, едва рассвело, удрали из мотеля на ближайший каток. Денег, чтобы взять коньки напрокат, конечно же не было. И Дин договорился с владельцем, что после закрытия они там все приберут. Станут кем-то вроде сезонных рабочих на вечер.

— Ты так боялся, что свалишься и нос расквасишь, сломаешь лодыжку или связки порвешь, а после сгоришь со стыда перед папой.

Он правда боялся. А больше — того, что Дин опять отхватит от отца, как часто бывало. Маленький, глупенький Сэм. Как будто Дин когда-нибудь мог бы позволить брату упасть. Не подхватить в последний момент. Не уберечь, не спасти, не вернуть его к жизни.

— Не так уж боялся, — бормочет смущенный, а Дин обхватывает его со спины и целует затылок, проводит носом по шее.

— Ты всегда был очень ловким и гибким. Просто до того дня как-то не приходилось кататься.

— Спасибо, что ты не смеялся.

— Над чем?

И правда ведь. Сэм тогда сразу полетел по льду, словно птица, расправив руки. Столько восторженных писков девчонок собрал, сдержанных похвал от парней. Смущался, краснея совсем даже не от мороза. И выше всяких: “Вау, чувак, это прирожденный талант!” было гордое от брата: “Сэмми, да ты крутой у меня. Обалденно”.

Когда расплатились с владельцем катка, пробирались к мотелю в потемках. Свалились в сугроб, и Сэм показывал Дину, как делать снежных ангелов и швырялся снежками.

— Это был один из лучших дней моей жизни. — От волнения, забившего горло, он сейчас даже осип. — А помнишь, что отец тогда еще не вернулся, и мы жгли бенгальские огни до утра, играли в правду или действие?

— Помню…

Сейчас брат не видит, что у Дина заволокло зеленой дымкой глаза, что он опять перенесся в тот обшарпанный номер или, может быть, на пустую улицу почти уснувшего уже городка. Где стоял, держа крепко брата за руку, глядя, как через пару улиц в небе над аккуратными крышами уютных, теплых домов распускаются фейерверки цветами. И звезды… у Сэма звезды были в глазах.

На самом деле, это Сэм был звездой — всегда был ею для Дина.

Сэма вдруг озаряет:

— Мы обязательно должны повторить.

— Издеваешься? Здесь на сотни миль вокруг никто не придумал залить хотя бы мало-мальский каток!

Дин выпучивает глаза и почти валится со стула, на который забрался, чтобы повесить на верхние ветки стеклянный пряничный домик из сказки про Гензель и Гретель. У него в руках еще серый волк из Красной шапочки, и все Белоснежкины гномы, и золотистый гребень. Задумчиво разглядывает именно его пару зловещих секунд и вдруг ухмыляется:

— Хочешь, Рапунцель, я им тебя причешу?

Получается хрипло, потому что волосы для него — это фетиш. Потому что волосы Сэма заводят. Потому что он их правда причешет тщательно, ну а потом сперва прижмется аккуратно губам к ямке на шее. Сэм выдохнет громко и закроет глаза…

Волосы Сэма для него — это пунктик. Ни для одного из них сей факт давно не секрет. Сэм и не думает спорить:

— Причешешь. Но сначала — каток. — Сэм непреклонен. Сэм во многом уступает брату, но уж если упрется, его с места не сдвинет никто.

— По ступенькам бункера будем кататься или парковку у супермаркета водой обольем и подождем, пока сильнее замерзнет? — ехидничает Дин, но прикусывает тут же язык, по блеску в глазах младшего брата понимая — сам же его натолкнул на отличную мысль. Решение, мля, всех проблем.

Дин, гениально.

— Зачем же парковку? У нас неподалеку есть пруд. Еще я в магазине купил фейерверки. А в кладовой видел коньки. Они древние правда, как бункер, но с виду крепкие и по размеру, думаю, подойдут.

Чудо радостно тявкает и подпрыгивает оживленно, как будто и впрямь его понимает. Дин стонет:

— И ты, Брут?

— Да брось! — Сэм светится весь от восторга и предвкушения. Сэм как будто вернулся в их детство, в ту пору, когда все не стало еще очень плохо, когда он не знал, куда каждый вечер уходит отец, когда верил в чудо и сказку. Впрочем, многие страшные сказки их детства сбылись. И про это-то как раз лучше не помнить.

Но Сэм… Сэм сейчас пахнет счастьем. И ведь это как раз кусок той, обыденной, нормальной жизни, о которой братишка так долго мечтал.

— Собирайся. Елку потом донарядим.

Сэм стаскивает его тут же со стула и целует-кусает. Сэм шепчет:

— Спасибо тебе, я ведь много лет вспоминал, так хотел повторить.

— А что же попросить, дубина, мешало? — ворчит в губы ласково Дин, не собираясь отворачиваться от поцелуя.

Чудо требовательно гавкает уже от дверей, Сэм смеется:

— Да идем мы уже. Подожди, коньки надо взять и достать шапку Дина, шарф еще.

— Не забудь фейерверки, — подхватывает радостно брат.

Сэм знает — это будет замечательный вечер.

*

Морозный ветер искусает им до красного щеки, и один брат второму запихает за пазуху огромный снежок. Они будут кататься наперегонки, смеясь, точно дети, и нарочито вопя от ужаса каждый раз, как кому-то из них под коньком померещится треск не такого уж прочного льда.

Они грохнутся друг на друга вповалку у самого берега и будут прямо на льду целоваться. А когда пойдет медленный снег — огромными крупными хлопьями — они лягут на спины и на спор снежинки будут ловить языками — кто больше. Наутро у одного опухнут гланды и на какое-то время исчезнет голос.

Но это уже будет совсем другая история: про горькую микстуру на травах, ворчание, куриный бульон и внезапную аллергию на ментоловые леденцы. И про: “Я говорил тебе?” — от Дина, конечно. Дина, что ужасно не любит мороз. Но так любит “мелкого” брата.

========== 17.2. Дин заболел ==========

У Дина сопли ручьем и распухшее горло. Обычно одновременно так не бывает, но он же Винчестер. С ним, мать его, и не такое могло приключиться.

— Пей.

Сэм нависает над братом со стаканом горячего молока странного горчичного цвета. Дин отворачивает сопливый, нашорканный до красного нос и хрипит:

— Не буду я пить эту гадость! Это даже не молоко, а какой-то понос. Даже сквозь все эти сопли воняет!

— Сам ты понос! Это всего лишь куркума. Я нашел в книгах Хранителей знаний, при респираторных заболеваниях помогает лучше всего!

Дин упрямо мотает башкой и дельфином ныряет в ворох одеял, для верности натягивая сверху подушку. Из пещеры раздается категоричное:

— Не буду! — и следом грудной, надсадный кашель.

Вот ведь засранец.

— Дин. Ну я прошу тебя. Дороги все замело, на улице такой дубак, я боюсь, что машина замерзнет на ходу. За лекарствами сейчас никак не доехать. Не заводить же мне тот ржавый экскаватор из гаража.

— А ты рискни. Или… я не знаю… закажи, что ли, доставку?

Ага, и пиццу с бургерами и пивом в нагрузку.

Сэм, не находящий себе места от беспокойства и чувства вины, срывается:

— Не будешь пить молоко, свяжу и волью через другой вход. Будешь знать!

— Не буду! Это ты виноват. Я тебе говорил, что идея с коньками — далеко не фонтан? Говорил, что снаружи — Северный полюс? Ты меня не послушал. А я, на минуточку, старше, и знаю, как надо.

Столь длинная речь приводит к новому взрыву кашля. Такому, что башня из одеял и подушек трясется и рухнет вот-вот. И тогда-то…

У Сэма от волнения стучит в голове. Ведь это и впрямь он уговорил брата. Пусть идея валяться в снегу и на льду, ловить на спор снежинки языком принадлежала полностью Дину, но наружу-то выйти его Сэм уболтал. Теплолюбивого медведя, залегшего в бункере в спячку до первой оттепели в компании с кабельным и подборкой журналов.

Что, если теперь пневмония?

Термометр укоризненно поглядывает с тумбочки. Последний раз, когда Дин позволил измерить температуру, чуть-чуть не хватило до сотни. Учитывая, что с тех пор прошло два часа, и брат стал значительно горячее, сейчас показал бы все сто, если не больше.

А в доме нет даже банального аспирина.

— Хорошо. Тогда я оденусь теплее и пешком пойду до аптеки.

С их веселых катаний прошло больше суток, за которые за стенами бункера существенно похолодало. Таких морозов Канзас да и Америка в целом за последние годы и не припомнят, наверное. Может быть, снова демоны? Хотя нет, у них ведь договор с Королевой.

Вообще-то там скоро должно потеплеть. Два часа, как метель началась. Во всех справочниках написано, что снег — к потеплению. Дорогу найти в принципе будет можно… И всегда можно будет воспользоваться google-картой. Если от холода не разрядится телефон.

Дин вскидывается, сбрасывая на пол все одеяла. Он по цвету — ну точно переваренный рак. Они таких однажды варили в отпуске в Орегоне. С пивом, охлажденным в ручье, раки были — что надо.

— Попробуй только выпрись наружу, — шипит, вращая бешеными глазами. — Я пойду тогда следом и сломаю тебе, дураку, обе ноги, чтобы не шатался в мороз, рискуя заблудиться и замерзнуть насмерть в снегу.

Спорить с Дином, когда он такой — бесполезно. А еще… Сэм, наверное, просто не сможет уйти куда-то, бросив больного брата совсем одного. Не вызывать же к нему в сиделки Ровену. Примирительно шепчет, силком укладывая назад на кровать:

— Не ори, не уйду. Ну что же ты такой упертый придурок?

— А ты — мелкая сучка, — фыркает Дин и, успокоившись, закрывает глаза. Добавляет. — Так и быть. Буду вишневый пирог. Даже можешь в тесто добавить и молоко, и свою куркуму. Разницы же никакой? В желудке один фиг все смешается в кашу.

Не очень понятно, как он собрался его протолкнуть в свое распухшее, воспаленное горло. И вообще. Сэм закатывает глаза.

— Конечно. Разницы — ноль. Попытайся поспать, хорошо? Я проверю еще пару коробок, вдруг в них найдется хотя бы липовый мед.

— Угу. Превратившийся в камень. Я буду сосать его, как леденцы.

— Точно ведь! Леденцы!

Сэм пятерней себя хлопает по лбу. Нет, ну надо ж было такое забыть. Ментоловые леденцы, почти что коробка. Они жар, конечно, не собьют, но облегчат боль в горле. Дин осторожно ворчит ему в спину:

— Учти, в рот я толкать что попало не буду.

— Ну да, ты же так разборчив в том, что попадает в твой рот. — И нет, это вообще не сарказм.

Разве только немного…

*

Через два с половиной часа в доме шерифа Джоди Миллс в Су-Фолс, что в Южной Дакоте, раздается звонок. На другой стороне телефона, захлебываясь, тараторит, срываясь на крик, Сэм Винчестер. Он в такой панике, что разобрать не удается ни слова. Когда поток бессвязного воя стихает, шериф вкрадчиво просит:

— Так, Сэм. А теперь повтори мне все еще раз, но спокойно. Хотя погоди, все не надо. Скажи только самую суть.

— Мне кажется, Дин умирает! А этот мороз, да еще и метель! Я не могу выбраться за лекарствами, и неотложка сюда не проедет!

Он опять переходит на ультразвук. Господи, эти мужчины…

— Выдохни, Сэмюэль. Что случилось? Дин пострадал на охоте?

Короткий нервный смешок, за которым следует сбивчивая тирада о том, что штопать-лапать непутевого брата, покоцанного вампирами и вендиго — это плевое дело. А вот эти вирусы, мать их, — враги другого, невидимого, вернее, микроскопического фронта. И оружия против них у Винчестера попросту нет. Добавляет беспомощно:

— … потому что аптеки. А в бункеры все запасы подошли к концу. Но я нашел в кухонном шкафчике ментоловые леденцы, их как-то ма… Мэри покупала, — кривится, — для Кетча. Молоко Дин пить отказался, а леденцов стрескал дюжины две… может, даже четыре. Пока я готовил пирог. Надеялся, он уснул. Ни фига. Хрустит, как орехами — белка. И вот покрылся весь пятнами, как леопард. Что, если это не простуда, а какая-нибудь корь или краснуха?..

Старая-добрая паника обнимает балбеса за плечи, гладит по голове и шепчет на ухо разные ужасы. Прокручивает попутно перед глазами картинки, как Дин Винчестер, корчится в муках и испускает дух у него на руках.

Бобби нет на них идиотов.

— Сэм, выдохни. Сэмюэль Уильям Винчестер! Заткнись сию же секунду! — От этого громового рева мальчишка (угу, мужик сорока с лишним лет) испуганно замолкает. Только слышно, как пыхтит паровозом. Кажется, наверху притихают даже хихикающие девчонки, обсуждающие чьих-то там женихов или новую стратегию охоты на гулей. — У Дина простуда и аллергия на леденцы. Вернее, на какой-то их компонент. Прекрати его хоронить, но коробку с конфетами отбери. Если надо — примени силу.

Сэм жалобно тянет:

— И как ты это себе представляешь?

— Придумай! Сэм, твою ж мать, кто из нас — взрослый мужик и охотник на монстров с немыслимым стажем? Лекарства вам нужны все равно. Но с этим я разберусь.

— И как же? — сомнения в его голосе очень даже понятны — от Южной Дакоты до Канзаса, если гнать по максимальной прямой, чуть больше полутысячи миль. Не ближний путь.

— У меня свои способы, Сэмми. Все, пока что дай ему горячее молоко. Оно у вас, я надеюсь, осталось?

Младший Винчестер едва ли не плачет:

— Не пьет.

— Тогда привяжи к кровати и влей в него силой. Сэм, ты чего? Ну или… не знаю, бульон хотя бы свари. Курица есть?

— Была где-то.

— Все, займись братом и жди гостей.

Она отключается, зажимая руками пульсирующие виски. Как хорошо, что у нее не пацаны, а девчонки. С ума бы свели вот так болеть каждый раз.

*

Через восемь часов Дин Винчестер, потирая пятую точку после укола, недобро ворчит:

— Ну, погоди еще, Сэмми. Вот встану на ноги… берегись. И сам, и задницу заодно.

Сэм, расхристанный, как после затянувшейся рукопашной в кровати, отплевывается от волос, лезущих в рот. Пытается приладить на место оторванный ворот рубахи.

— Драться с врачами обязательно было? Еле тебя дурака удержал.

— Они пытались засунуть мне градусник в зад! Я и тебе туда не все толкать разрешаю. А уж каким-то там мужикам, еще и небритым… Хрена лысого. Понял?!

Сэм опускается на пол, укладывая голову на край разгромленной кровати. Ничего, скоро начнет действовать лекарство, Дин вырубится, и он сможет отдохнуть от этой изматывающей пытки. Сходить в душ наконец и поспать. Просто нырнуть в небытие без тупых сновидений. А то еще пара часов, и начнет мерещиться Люцифер со своими тупыми шуточками и подначками по поводу брата.

— Зачем Джоди к нам прислала военных в броневике? Еще бы национальную гвардию. Вот уж пиздец. Что скажут соседи?

— Дин, соседей у нас отродясь не водилось! И тебе нужны были лекарства, тебе становилось все хуже. Ты сожрал коробку леденцов, но отказался выпить даже бульон, весь скормил его Чуду. Не отпирайся, я видел.

Брат смущенно отводит глаз и бормочет уже заплетающимся языком:

— Кажется, он был очень голодным. Так смотрел и просил.

— Просто ты его балуешь, как я не знаю… Страшно подумать, что бы ты делал, будь у нас дети… — и осекается. Надо же такое ляпнуть. Пиздец.

Дин бледнеет, как молоко, которое тоже пить отказался. Ну то, которое было еще без добавления куркумы.

— Какие, нахрен, дети? Ты детей, что ли, хочешь? Нет, ну если подумать, то мы бы могли… усыновить или суррогатное материнство…

— Стоп-стоп-стоп! Замолчи! — Сэм забирается из последних сил на кровать и зажимает рот теплой ладонью. Дин немедленно пробует ее на вкус языком. Брат вздыхает. — Какие дети, окстись, это я, не подумав. Мне вполне, знаешь ли, хватает тебя. Я имел скорее в виду то время, когда родился Джек. Будь он обычным ребенком, которые все время орут, просят есть, у них болит живот и странные жидкости лезут изо всех частей тела… Мы бы с тобой очень быстро рехнулись, но ты успел бы его невозможно избаловать. Он с первого дня из тебя вил бы веревки. Ну, ты, я думаю понял…

— Ага… хорошо…

Успокоившийся Дин засыпает, прижавшись небритой щекой к руке брата. Причмокивает громко во сне. Сэм трогает губами прохладный, влажный лоб. Жар спал, наконец. И аллергические пятна на коже уже потихоньку бледнеют.

Сэм закрывает глаза прямо здесь. Сил и желания перебираться куда-то от брата у него нет. Впрочем, их и не было никогда.

========== 18. Ярмарка. Стэнфорд ==========

— Нахрена нам сдалась эта ярмарка, Сэмми?

Дин, как маленький, дует губы. Они у него до безобразия распухли после неожиданной встречи двух братьев у кампуса университета, в который младший сбежал этой осенью, разорвав все связи с семьей.

Сейчас Дин, наверное, хотел бы пирог из супермаркета и бутылочку темного пива. Лежать щекой на животе младшего брата, водить медленно пальцами по косточкам таза, дуть легонько, из-под полуопущенных век наблюдая, как Сэм хватает ртом воздух и царапает покрывало ногтями.

— Потому что сегодня — канун Рождества, а у нас нет ни елки, ни каких-то игрушек. Еды тоже нет. — Перебивает брата, открывшего было рот, чтоб поспорить. — Дин, чипсы и соус — не в счет. К тому же, — прибегает к последнему, самому крайнему средству, — там должно быть что-то вроде мини-ярмарки пирогов.

Дин подозрительно щурится, деловито поправляя воротник большеватой для него куртки отца. Веснушки на носу проступают веселой россыпью, а на радужке, у зрачков, можно разглядеть золотистые крапинки. Брызги золота. У Дина крылья носа жадно трепещут, но он мужественно держит лицо.

Он ведь старший, он — мачо. Он должен.

— То есть… прямо как ежегодная ярмарка пирогов?

На которую Дин, сколько Сэм себя помнит, упрашивал отца их свозить. И не добился согласия ни разу. Сэм мнется:

— Ну, не то, чтобы прямо оно. Но очень близко. Как репетиция.

— Супер. А чего это мы до сих пор еще здесь, а не там?

Дин обгоняет его и едва не припускает вприпрыжку. Но, заслышав короткий смешок, сбавляет ход и дергает веснушчатым носом. Задирает деловито брови. Смешной.

Сэм уехал в Стэнфорд. Не прошло и полгода, а брат, как ни в чем не бывало, нарисовался на пороге его общежития и заявил, что Рождество они празднуют вместе.

Признаться честно, Сэм, не слышавший о брате вообще ничего четыре долгих месяца и уже было решивший, что его самое малое — прокляли и вычеркнули из членов семьи, вначале опешил. Через пару минут он моргнул и втолкнул брата в закуток между кирпичной стеной и всегда переполненным пустыми бутылками мусорным баком. Целовал, слизывая с лопнувших губ привкус пива и мятной жвачки. Солоноватый вкус свежей крови.

Дин бормотал: “Хэй, мелочь, спокойней. Сожрешь с потрохами”. А сам ладони опускал ему на лопатки и жался носом к виску. И потерянное, тихое, горькое: “Сэмми” рвало его душу серебристой тонкой струной. Ведь в нем смешалось все сразу — разлука и зубами рвущая сердце тоска, глухая обида за то, что оставил и, не оглянувшись, уехал, за то, что не понял и не отпустил. За то, что не получилось слушать друг друга и слышать.

— Сэмми! Ты там уснул? Шевелись, пока прожорливые студенты не сожрали все мои пироги. Давай, Саманта, а после, так и быть, возьмем тебе ёлку в тот хлев, что ты теперь зовешь своим домом.

Общежитие — лучшее место, где он очутился с тех пор, как мама погибла в устроенном демоном страшном пожаре. Но Сэму не хочется спорить, потому что Дин носится вдоль торговых рядов ошпаренным зайцем, сует нос в коробки, выбирая пирог. Он у него уже измазан взбитыми сливками и желтоватой пудрой присыпан. Неплохо оттеняет веснушки.

— Возьмем сразу все? Ну… я имею ввиду, по кусочку?

— Серьезно? Ты лучший!

Не то, чтобы Дину Винчестеру требовалось разрешение, но после этих слов он исчезает куда-то на пару десятков секунд и возвращается с огромной коробкой, в которую сгружает любимое лакомство — кусок за куском.

Девчонки шепчутся, умиляясь. Им нравятся сладкоежки. А у Дина ко всему сейчас такое лицо, как будто сбылось что-то такое, о чем Винчестер не смел и мечтать. Вернее мечтал, но один и очень тихо, в закрытой кладовке, зажмурившись, чтоб не подслушал никто.

— Приятель… твой брат точно съест это все? — Брэди выныривает с соседнего ряда, на нем — забавный красный колпак и расшитый зеленым жилет, как у эльфа — помощника Санты.

— Ты не знаешь способностей Дина. Слушай… — Сэм отводит друга в сторонку, но Дин слишком занят, выбирая кусок вишневого пирога посочней. — Вы могли бы сегодня с Луисом?.. — мнется. — Знаю, что о многом прошу.

Тот усмехается понимающе.

— Ладно. Думаешь, я не понял? Воссоединение семьи. Круто, что твой брат все же принял твой выбор и приехал, чтобы провести с тобой Рождество.

— Мы каждый год, сколько я себя помню, в этот день были вместе. Он и я. Мы вдвоем. Отец… все время был занят работой.

— Чувак, я щас типа расплачусь. Вперед. Не забудьте купить ёлку и… ну не знаю. Пива хотя бы ко всей этой всячине, которую он умудрился набрать. Дом в вашем распоряжении. Не лопните только. И морды не набейте друг другу. Это все-таки Рождество.

— Дружище — ты лучший!

— А то я не знаю. Бывай!

Сэм смотрит вслед другу, когда руки брата ложатся на плечи. Дыхание жжет шею. Ему хорошо. Впервые за много месяцев в ямке под ребрами не ноет и не болит, не тянет все время куда-то магнитом.

— Думаю, мы отнесем пироги, а потом вернемся за игрушками с ёлкой. Можно взять еще хлопушки и фейерверки. Ты хочешь?

Ты хочешь?

“Хочу. Все, чего я хочу — сейчас здесь и со мной”.

Ты хочешь?

Глаза Дна Винчестера ярче любого из рождественских разноцветных огней. Когда он просто смотрит на брата. И сейчас совершенно не важно, что четыре месяца назад Сэм сбежал, разругался с семьей. Сэм уехал. Сейчас — они вместе. У них снова будет их общее Рождество.

И, может быть, уже утром или завтра к вечеру Дин уедет, чтобы снова скитаться по грязным мотелям и пыльным дорогам, маленьким городкам, чтобы рубить головы кровососам и спасать попавших в беду. Чтобы ждать, когда брат вернется.

Потому что он всегда приходит к нему. Потому что к Дину ведут все дороги.

========== 19. Звёздное небо ==========

Комментарий к 19. Звёздное небо

Иллюстрация к части: https://clck.ru/TVebm

С рок-фестиваля в Уайт Лейк они выезжают немного за полночь. Дин поддался на уговоры младшего брата, опасающегося оставаться на ночевку среди разгоряченной музыкой, алкоголем и наркотой, практически неуправляемой толпы.

Для них это не первый “Вудсток”, а потому Дин особо не спорит.

— Тогда ты за руль, а я пока подремлю. — Старший Винчестер, налегающий на бесплатное пиво последние пару часов, бросает брату ключи и забирается на пассажирское сиденье. Вытягивает ноги с комфортом.

— Да без проблем. — Сэм любит водить, а еще очень рад, что не придется ввязываться в очередную безумную драку с поклонниками The Raconteurs или охраной. Когда начинается заварушка, никто особо не разбирается, кто прав, а кто вообще ни при чем. Они, конечно, в схватках с подручными Кроули и пернатыми служителями Небес отточили свое мастерство, только вот применять его в деле вообще нет желания.

— Миль через сорок по шоссе на юго-восток будет забегаловка “Добро пожаловать к Берни”. Там лучшие бургеры с беконом в ближайших пятнадцати штатах. И не начинай про холестерин, хорошо? Жрать хочу, подыхаю.

Сэм вздыхает — Дин и бекон, Дин и пирог с любой существующей в мире начинкой — это отношения особого рода. Это самый долговечный и прочный роман.

— Возьми пока шоколадный батончик?

Это последний, но Сэм потерпит. Не придется к тому же слушать, как у брата всю дорогу от голода урчит в животе.

— Знаешь, что ты самый лучший? — Целует его в подбородок, промазав мимо краешка губ. От шоколадки отламывает половину и возвращает остаток. — А это тебе, здоровяк. У нас ведь все на двоих.

— Это правда.

В машине Дин отрубается через восемь минут. Сэм ловит местную радиостанцию. Уитни Хьюстон сладкоголосо, с надрывом клянется кому-то в вечной любви, и он чуть прикручивает звук магнитолы, но не выключает совсем. После практически суток старого доброго рока мозгу хочется чуть-чуть отдохнуть.

Детка плавно сворачивает с гравийки, проезжает через заснувший уже городок, выруливает на шоссе, что узкой лентой пролегло меж напоминающих корабельные мачты деревьев, макушками тянущихся ввысь. Там, на черном полотне безмолвного неба кто-то словно рассыпал осколки стекла. Днем они напитались жарким солнечным светом, а теперь отдают Земле остатки тепла, освещают путь тем, кто в дороге. Их там не тысячи, не миллионы — тысячи миллиардов кусочков. Если долго смотреть, ослепнут глаза. Или вылетишь нахрен в кювет, поворот проворонив.

*

— Ты знаешь, что эта машина сошла с конвейера General Motors в конце апреля 1967 года? И стала самым важным автомобилем в истории планеты?

Мальчишка в светлой куртке поддернул воротник, спасаясь от пронизывающего ветра. Щелкнул пальцами, и вокруг сразу же потеплело.

— Разумеется, знаю, дружок. Я тоже, знаешь ли, читал книги Чака. Этого напыщенного болвана. А ведь предупреждал же их всех — не принимать во внимание Винчестеров — чревато. И где теперь братья? А где все они? Чак, Лилит, Люцифер, Асмодей. Умница-Михаил — и тот попался в ловушку.

Потёр на подбородке седеющую уже щетину. Подумал мельком, может стоит побриться? И тут же потерял эту мысль, как теряется крошечная песчинка в огромном, пропитанном солнечным жаром бархане в пустыне Сахара.

Там, на Земле.

— Сэм и Дин — там, где и должны быть. На своем месте. Они живут, как нормальные люди, — ответил малец и чуть наклонился, вглядываясь в похожую отсюда на букашку машину, отсчитывающую милю за милей шоссе.

— Ты все исправил. Все косяки Чака, все, что без него архангелы наворотили. Признаться, мы все неплохо им помогли. Сейчас здесь, — взмахнул неопределенно рукой, очерчивая неровный круг. — Всё совсем по-другому. Разве я не должен был оказаться в Чистилище? Но я здесь. Ни в Аду, ни в Раю… Как ты, кстати, назвал это место?

Мальчик дернул плечом и опять потянулся, убирая с дороги метнувшуюся прямо под колеса собаку.

Там, внизу, Сэм вздрогнул и моргнул. Подумал: “Наверное, показалось”.

— Неважно. Чистилище — тот же Ад, а ты принес себя в жертву, значит тебе туда нет дороги. Рай — вообще для людей. Конечно, когда-то ты был человеком…

— Есть еще Пустота.

— Больше нет, ты же знаешь. Вы все теперь здесь, и ангелы, оставшиеся верными идеалам добра, и демоны, что оказались… иными. Это сад или дом. Называй, как угодно. Тебе же здесь хорошо. Ты можешь наблюдать за их жизнью. Ты успел привязаться. Теперь же скучаешь.

— Вот еще. Больно мне надо… А ты… Ведь ты вездесущий, но раз от раза приходишь сюда. Тоже их не хватает?

Мальчик пожал бездумно плечами. Он вообще какой-то очень простой. Бесхитростный. Настоящий.

— Для меня они стали семьей.

Мужчина в черном мешковатом плаще вздохнул, запахиваясь плотнее. Ночью даже здесь ощутимо начало холодать. Кажется, скоро зима, придется перебираться южнее.

— Знаю. Это ведь… мальчуки. Умудрились всех страждущих приютить и всех обогрели.

*

В прошлый раз они гнали три дня, чтобы успеть на матч Ястребов. Можно было бы на самолете, если бы Дин панически не боялся летать.

“Самолеты падают, Сэмми. Да я лучше безоружный в гнездо вампиров зайду. Там все-таки останутся шансы…”

Сейчас путь от бункера на рок-фестиваль и обратно занимает примерно неделю. И это им не в напряг, потому что оба любят дорогу. Потому что с детства привыкли быть только вдвоем. И долго уютно молчать. Или включать случайную песню на первой попавшейся радио-волне и слушать, пока брат рядом тихонько сопит. Знать, что торопиться больше не надо.

— Ты меня не разбудил, — ворчит Дин миль через сто, медленно просыпаясь. Тянется, расправляя затекшие мышцы.

Сэм припечатывает безапелляционно:

— Ты спал. Я купил все, что ты любишь, не беспокойся. Минут через двадцать будет съезд с главной дороги. Там остановимся и поедим.

— Обожаю, когда ты командуешь, Сэмми, — ухмыляется Дин и носом тычется в шею.

Целует коротко в ухо, прихватывая зубами серебряное колечко, которое Сэм вставил в прошлом году. Он не признается, как это заводит и будоражит. Он не признается — Сэм знает все без того.

— Рехнулся? А если грузовик будет на встречке. Угодим под колеса и все.

Дин отмахивается легкомысленно:

— Никакого “все” не было и не будет. У нас теперь в приятелях сам Господь Бог. Не забыл?

— Не поминай Джека всуе. И лучше бы знаешь… не проверять.

*

— Лось, наверное прав? — собеседник мальчишки закинул нога на ногу, поддергивая тщательно отутюженные штанины.

Тот вроде и не шевелился, не моргал даже, но в руках у мужчины появился стеклянный бокал с зонтиками и разноцветным напитком.

— Угощайся.

— Спасибо, конечно. Но я задал вопрос.

Он нарывался, безусловно, с этим своим неистребимым ехидством. Но пацан, вроде, особо не против. Возможно, даже рад поговорить с кем-то о братьях, что вдвоем ему заменили отца. С кем-то, кто Винчестерам не чужой.

— Сэм прав, я не смогу их вернуть, если что-то случится. Баланс во вселенной очень хрупок сейчас, его необходимо хранить, чтобы не допустить катастрофы. Вот только… Они не угодят ни под какие колеса, не слетят с дороги, не станут жертвой обдолбанных отморозков…

— Потому что ты продолжаешь их охранять, — осенило мужчину. — А разве это не против правил?

— Нет. — Мальчишка сорвался с места, пристально всмотрелся в петляющую снизу дорогу, где “Импала” как раз сворачивала с трассы в темное поле. Там не увидел ни заправки, ни закусочной, ни даже плохонького мотеля. Вообще ничего. Лишь мелкий холодный ручей, в котором отражаются звёзды. — Я — Бог, и только я решаю, чей земной путь закончен, а кто должен его ещё продолжать. Сэм и Дин после всего, что они сделали для спасения мира, имеют право на нормальную, вполне обычную, долгую жизнь.

— Ладно тебе. Чего так завелся? — Вскинул руки к плечам, демонстрируя пустые ладони. — Я что ли против? Только за. Мальчуки, как никто, заслужили.

Кажется, прямо сейчас оба вспомнили один и тот же день пять лет назад. Последнее дело братьев Винчестеров. Мимов-вампиров и арматуру в стене, которая едва не проткнула старшего брата. Мальчишка тогда еле успел. Не мухлевал, конечно. Хранил равновесие мироздания. Но исхитрился швырнуть камень под ноги Дину, тот споткнулся и растянулся по полу. Ох и орал. Тот вампир на него навалился, нацелился в глотку. Сэм вовремяподоспел.

Ничего нового — Винчестеры всегда спасают друг друга.

— Добавки бы, — бывший демон слизнул с губ сладкие капли и помахал в воздухе опустевшим стаканом. Тот тут же наполнился до краев. — Уходишь уже или ещё посидишь?

— Немного.

И замолчали, каждый думая о чем-то своем.

*

— А помнишь лет двадцать назад мы возвращались так же с концерта? Ещё до всей этой кутерьмы с вратами Ада и Люцифером?

— Помню.

Та ночь была ясной и такой же удивительно звёздной. Они остановили машину в стороне от дороги. Усевшись на капот, болтали ногами и жевали бургеры, смотрели на звезды. Молчали.

Вдвоем им часто уютно молчать.

— Кто бы подумал, что через столько лет мы вернёмся к тому же?

— И это оказался самый правильный путь. Держи, здесь твоя порция и вот пиво. Не смотри так, все равно до утра никуда не поедем.

Как в старые добрые, когда машина была их единственным домом, когда у них были только они.

— Как думаешь, там, среди звезд, есть кто-нибудь, кто прямо сейчас на нас смотрит?

— Куда ж они денутся? Есть.

Где-то там — Бог, Небеса, сонм ангелов и то самое новое место, куда попадают после вроде бы окончательной смерти те, кому не нашлось места в иных измерениях. Новый мир и новая жизнь.

Когда-нибудь они познакомятся с нею поближе.

Когда-нибудь — после долгих-долгих лет на Земле.

========== 20. Два свитера ==========

Одинаковые рождественские свитера им, кстати, подарила Ровена. Прислала с зашуганным демонёнком перевязанную огромным красным бантом коробку с запиской:

“Мальчики, в аду увеселения, напрямую связанные с небесами, как-то не привечают. Но это вроде как праздник семьи, а мы с вами, смею надеяться, почти ею стали. Примите же от королевы Ровены сей скромный дар. Не обессудьте за однотипный рисунок. Я тут подумала, все равно ваши бесчисленные драные джинсы и фланелевые рубашки в клеточку одинаковые как на подбор. Да и Фергюс на днях обмолвился, что вы пытаетесь выглядеть близнецами. Это он так шутит, наверное. Я не вникала. Вы же знаете, после возвращения из небытия он еще очень нервный. Пытаюсь его лишний раз не тревожить.

Что касается ваших подарков, экземпляр Сэмюэля, разумеется, на пару размеров побольше. Не перепутаете. Кстати, надеюсь в следующем месяце нанести вам визит. Постарайтесь для разнообразия между четвертым числом и седьмым быть в бункере, а не опять где-нибудь среди мусорных баков или в болоте в засаде. Русалки и кровососы вас подождут, как и прочая нечисть.

На этом прощаюсь и обнимаю. Фергюс ворчит, но на самом деле тоже шлет приветы и поцелуи”.

Тогда, распечатав коробку, они долго смеялись и даже примерили тут же подарки. Позже Дин буркнул, конечно: “Ну и уродство”, стащил свой через голову, требовательно дернул за рукав брата. Тот вздохнул (ему презент очень даже зашёл) и покорно помог брату стащить с себя свитер. Но тут же забыл обо всем — отвлёкся на горячие губы, прижавшиеся к ключице.

Подарки до утра провалялись на полу за диваном, а после куда-то пропали. Признаться, Сэм тогда замотался — они договорились (после долгой ругани, переросшей в еще одну порно-драку, сменившуюся плавно жарким примирением) завязать с охотой на нечисть и пару недель передавали дела новому поколению.

Молодые охотники из Пенсильвании оказались смышлеными не по годам и на братьев поглядывали снисходительно.

Винчестеры — они легенда, конечно. Остановили апокалипсис, наваляли и Аду, и Небесам, свергли бога. Умирали и возвращались назад столько раз, путешествовали в прошлое и будущее, едва не похерили к хренам мироздание. Вот только возраст, перешептывались мальчишки, никого не щадит. Выдохлись, старички.

Сэм, услышавший те шепотки, только хмыкнул. Пусть себе. А вот Дин точно дал бы кому-нибудь в бубен. К счастью, брат был занят не меньше — разбирал архивы Хранителей, чтобы поделиться с подросшей сменой бесценными знаниями.

Сейчас прошел почти год и пора бы привыкнуть. Не выискивать в публикациях в интернете зацепки, не лазить по привычке в базы полиции и ФБР, не взламывать переписку чиновников в округах, где что-то неладно… Вот только Дин то и дело подскакивает среди ночи, выхватывая кривой охотничий нож, который так и хранит под подушкой. Или Сэм, измучившись от навязчивых мыслей, уходит в пять утра в библиотеку и запускает свой старенький ноутбук. Долго читает новости, попутно делая пометки в блокноте, а после отсылает все снимки на почту Джоди. У них там теперь охотничий штаб, разберутся, кому передать дела, и что делать в каждом случае.

— И чего ты снова не спишь? — В одну из подобных ночей босой и охренительно милый Дин в одних пижамных штанах со спины подходит неслышно и, наклонившись, целует в плечо. Коротко бодает в висок.

— Полнолуние. И много крепкого кофе. Наверное, старею, — Сэм пожимает плечами, пытаясь прикрыть злополучный блокнот.

— Я так и понял. — Брат делает вид, что не замечает манипуляций. Подтягивает штаны, звонко шлепая резинкой по животу. — Сейчас все равно не уснем. Давай, что ли, бункер нарядим, Рождество уже скоро.

До него еще сорок три дня, но у Дина никогда не было нормальных праздников. В детстве он пытался как-то порадовать брата. Ему пришлось повзрослеть очень быстро. Может быть, потому у него сейчас в глазах разгораются азартные искры? Или это просто игра света, теней. Сэм соглашается моментально.

— Давай. В архиве я видел коробки с игрушками, гирляндами и украшениями. Найдем их, где-то развесим, а завтра можно будет выбраться в лес и срубить огромную ель.

Дин, почему-то моментально воспринявший все как занятную игру в поиск спрятанными пиратами древних сокровищ, отправляется с ним. Прилежно помогает переставлять ящики и коробки, звонко чихает от попавшей в нос пыли — пышные серые кружева затейливо обрамляют полки, к которым никто не прикасался месяц-другой, а где-то — даже полгода и больше. Что поделать? Бункер слишком большой, а архивы… Здесь вполне вольготно разместится библиотека Конгресса, и еще останется место.

— Нашел! — Дин торжественно водружает на один из столов небольшую коробку с остатками красного банта. Сэм вспоминает ее почти сразу.

— Да ладно? Вот она где. Признавайся, зачем тогда спрятал?

Открывает, доставая те самые одинаковые свитера. Мягкие, к ним щекой прижаться хочется. Брат бормочет что-то совсем неразборчиво. Он делает так каждый раз, когда пытается сменить тему.

— Ну ладно. Если мы наденем этот ужас прямо сейчас, обещай, что отстанешь с вопросами?

Сэм улыбается хитро, но все же кивает. Он слишком хорошо помнит, каким милым был Дин в простом рождественском свитере. К праздничным распродажам такие продают по всей стране на каждом углу. А они такие почему-то никогда не носили. То есть… ну вот вообще никогда.

— У нас никогда таких не было.

— Не было. Правда…

Дин стаскивает рубашку, попутно отрывая пару пуговиц. Без дополнительных просьб натягивает свитер. Красный с узором в виде снежинок. Выдыхает, когда Сэм накидывает на него поблескивающую огоньками гирлянду. Притягивает, и губы врезаются в губы. Обматывает их двоих, как какой-то очень странный подарок. Кто и кому такой бы мог подарить?

Сэм шепчет, частит. Задыхается почему-то.

— Дин, а давай представим, что нам опять шестнадцать и двадцать? Что мы вдвоем в Рождество, когда исполняются все на свете желания? Давай устроим праздник, какого не было никогда… — заметив твердые проступившие желваки, торопится добавить, — ты каждое Рождество пытался устроить для меня что-то особенное. Но никто не делал этого для тебя. Сегодня я хочу, чтобы все было иначе. Чтобы ты не только отдавал, но и получал. Я никогда не смогу передать все, что я чувствую, как благодарен за все наши общие дни. За переваренные макароны и хлопья, которых тебе не хватало так часто. За то, что ты никогда не оставлял меня одного. За то, что заботился и заботишься…

— Сэмми…

Дин дрожит, но брат лишь качает головой, накрывая ладонью шевелящиеся губы.

— Не надо. Сегодня мой черед, хорошо? Я просто… хочу тебе рассказать, как люблю тебя, старший брат. Хочу, чтоб ты понял — не будь тебя рядом, меня не стало бы уже очень давно. Возможно, в ту самую ночь, что и Джессики. Нет, даже раньше.

Не замечает, как что-то течет по щекам до того мига, как брат стирает дорожки пальцами.

— Сэмми. Хэй, мелкий, ну ты чего?

— Хочу, чтобы ты знал…

— Я все это знаю.

Огоньки на гирлянде пускаются вскачь, меняя цвет раз в секунду. В глазах рябит, и он их попросту закрывает. Лезет руками под свитер, проводит по ребрам, вычерчивает линии на спине.

— Мне кажется, когда я родился…

— Когда ты родился, мой мир расширился огромным скачком. Когда я смотрел на тебя в первый раз, ты пускал слюни и вдруг ухватил меня за указательный палец. Сжал в кулачок. Уже тогда ты был такой сильный. С той самой секунды я знал, что не позволю тебе отпустить никогда.

— Серьезно, Дин? Так сопливо… — фыркает Сэм.

А сам моргает изо всех сил чаще и чаще. Дергает носом и тянет Дина опять на себя.

С полки падает коробка с шарами. Те с оглушающим грохотом бьются, разлетаясь по полу осколками стекла всех оттенков.

На счастье.

========== 21. Семейная пара ==========

Что бы там Дин ни бухтел, когда Сэм бронировал номер с огромной двуспальной кроватью на морском побережье во вполне себе приличном отеле, они совсем не похожи на парочку стареющих гомиков, наконец-то сорвавшихся в отпуск.

Не похожи ведь совершенно. Ничуть. Даже когда Дин ласково взъерошивает его волосы на затылке, возвращаясь из машины с парой темного пива. Даже когда, не задумываясь о том совершенно, интимно скользит пальцами по его пальцам, передавая бутылку. Даже когда Сэм, не сдерживая тихого стона, ловит за руку и на секунду прижимается к ладони заросшей щекой.

Они живы. Они в отпуске. Они просто вместе. Это важнее всего, что про них может кто-то подумать. Чем бы ни забивал свою голову Дин.

На побережье неожиданно прохладно для позднего лета, и с планами старшего брата искупаться голышом при луне приходится повременить. Обещают, что на днях потеплеет.

Пока же они вытягиваются на шезлонгах в рубашках с длинными рукавами и темных очках. Волны накатывают лениво на берег, облизывают самую кромку и пальцы детей, резво скачущих в пенном прибое. Чуть южнее их — семейство, устроившееся удобно в беседке. Оттуда тянет дымом и сочным мясом. В животе у Дина тут же громко урчит, и Сэм не может сдержать громкого смеха. На самом деле, и не пытается даже. Он у него такой предсказуемый — Дин.

— Между прочим, ни хрена не смешно. Я лося готов сожрать целиком.

Они ели часа три назад в ресторане отеля. Дин ворчал на крошечные канапе и отсутствие сколько-нибудь нормальной еды — привычных бургеров, картошки, бекона. На худой конец подошла бы и пицца. Но у отеля — четыре звезды и, как следствие, отсутствие в меню вредной пищи, к коей относится и фастфуд.

— Можно съездить в поселок и найти тебе бургер с беконом.

— У меня даже лучше идея. Может, ну его нахрен, этот отель? Найдем себе что-то попроще.

Дин почти умоляет, делая большие глаза. Дин даже темные очки с лица приподнимает, чтобы брат оценил всю силу переполняющей его муки. Сэм применяет запрещенный прием.

— А как же шампуни в крошечных пузырьках и шоколадки, которые ты так полюбил? Напомнить еще про бассейн и джакузи?

Дин бросает на него полный ярости и одновременно обиженный взгляд. Надувает по-детски свои блядские губы. Безусловно, Дин — это вовсе не Сэм, и фирменный щенячий взгляд ему никогда не давался. И это он — тот самый брат, который никогда не умел отказать своему младшему брату.

Сэм точно знает, что джакузи в их номере — это удар ниже пояса. В их первый вечер они немедленно забрались в горячую воду. Расслабленно пили ледяное шампанское, щелкающее пузырьками в носах и, наверное, делающее что-то с мозгами. Потому что чуть позже прямо в бурлящей воде вытворяли такое, что Шэрон Стоун и Майкл Дуглас, окажись они здесь, покраснели бы, а после — нервно курили в сторонке.

Джакузи Дин с того вечера, затянувшегося на добрую часть следующей ночи, полюбил беззаветно. Как и бассейн, в котором плескался дельфином и все порывался притащить туда ночью брата поплавать. “Не в море, Сэмми, так хоть здесь. Голышом”.

Дин порой — такой сущий ребенок. Им обоим уже сильно за сорок. Сэм думает, что его старший брат не повзрослеет уже никогда. Не то, чтобы он имел что-то против.

— Н-не хотели бы вы разделить с нами обед-д? — светловолосая женщина в милом платье в цветочек подходит практически незаметно. Она стесняется так, что почти заикается. Сэм подбадривает ее дружелюбным кивком и той самой я-всех-вас-очарую Сэмми-улыбкой, от которой на щеках появляются чертовы ямочки, а у Дина предсказуемо слабеют колени. Она продолжает немного смелей. — Робб приготовил так много мяса, а дети его совсем не едят. Им подавай пироги с газировкой. Может быть составите нам компанию, да и вместе всем веселее?

— Кто же в здравом уме откажется от сочного свежего мяса? — встревает моментально оживившийся Дин. И кислое выражение лица моментально исчезает куда-то, сменяясь воодушевлением.

Сэм довольно смеется:

— Спасибо большое за приглашение. Мой брат любит стейки.

Дин моментально закатывает глаза.

— Вы знаете… — она мнется и краснеет так сильно, что смущенье волной перетекает на шею и теряется в скромном вырезе платья. — Мы — люди широких взглядов и не видим дурного в однополой любви. Я к тому… что вы… ну, с нами можете быть свободней. Кузен Робба, например, живет с одним парнем в Нью-Йорке, правда тот такой бестолковый, что я все время боюсь… — замолкает на полуслове и смотрит на них с каким-то ужасом даже. — Я слишком много болтаю. Простите. Так что, может быть, мы пойдем? Совсем забыла представиться, меня зовут Сара.

Сара и Робб оказываются очень милой парой из Бостона. А их дети, пятилетние близнецы Крис и Ник, — мелкими хитрющими дьяволятами с улыбками ангелочков. Сэм на малышню поглядывает с какой-то опаской, а вот Дин, удивительно, сразу к ним находит подход. Хотя, чему тут вообще удивляться? Его-то он вырастил, будучи сам еще пацаном. А еще Дин почему-то совершенно не возражает против того, что их считают не парочкой даже, а мужем и мужем.

— Винчестеры, да? — Сэм зачем-то зарегистрировал их под настоящими именами. Едва не устроил скандал, когда Дин попытался сказать что-то против, и старший брат на этот заеб просто плюнул. Ну хочется Сэмми, и пусть. Робб, прокашлявшись, уточняет. — Слышал, как вы общались с портье, заселяясь. Давно вы вместе?

Сэм тушуется, не зная, что же быстро соврать. Но Дин спасает ситуацию, накрывает рукой его руку и улыбается Роббу, при этом глядя брату неподвижно в глаза. Зрачки расширяются. Внутренности Сэма медленно плавятся, а кровь закипает.

— Кажется, всю нашу жизнь. Не имею понятия, что бы я делал, не будь его рядом. Если бы я его потерял… — у Дина срывается голос, как будто прямо сейчас он вспоминает каждую смерть. Все их смерти, что все же не смогли их навсегда разделить. Вопреки.

Продолжать он больше не может, а потому наклоняется и касается ртом его рта. Целует так естественно. Впервые на людях. Горничная, строившая Дину глазки весь вторник и не вовремя зашедшая в их номер, безусловно, не в счет. Бедняга и так, наверное, от испуга и шока заикаться будет теперь не меньше недели.

Сара вплёскивает руками.

— Ох, это так романтично… любовь длиной в жизнь… Мы вот с Роббом…

Она журчит ручейком, повествуя историю их первой встречи. Дин кивает в нужных местах и пьет из бутылки свое любимое пиво. Принимает с благодарностью на картонной тарелке сочащийся жиром и соком свежеподжаренный стейк. Впивается в него аппетитно зубами. Сэм, глядя на брата, думает, что если бы не охота, тот вполне мог стать бы моделью. С его-то внешностью, вон и зубы, как из рекламы жвачки или какой-нибудь пасты.

Понимает, что снова подвис. Что любуется им и влюбляется. Снова. Дин ставит пиво на столик и обнимает свободной рукой, привлекая к себе. Откидываясь брату на грудь, Сэм чувствует, как стучит там его огромное сердце. Стучит для него одного.

Дин прочищает горло, привлекая внимание.

— Сара спрашивает, не думали ли мы о детях? Ты что-то совсем размечтался и немного выпал из мира, малыш…

С каким-то трепетом даже, целуя в макушку. И это можно было бы вполне списать на стеб и сарказм, если бы не невольно дрогнувший голос. Ему нежность что ли прямо сейчас мешает нормально дышать? Ох, Дин Винчестер, стареешь.

“Малыш” — это то, что они предпочитают оставлять в границах их спальни за закрытыми крепко дверьми. “Малыш” — это то, что очень редко проникает наружу и становится достоянием других. Редко, но все же случается. А вот дети… тема детей — это просто за гранью.

Должно быть, что-то вроде ужаса отражается у него на лице, потому что Сара с Роббом смеются, хохочет с ними и Дин.

— Сэмми, ты бы сейчас себя видел. Как будто я тебе предложил без страховки сигануть в Ниагару.

В Ниагару? Легко. Вообще, это было бы круто! Может быть, в следующий отпуск? Или прыжок с парашютом. Дину пора прекращать боятся летать.

— Думаю, тут и без его ответа понятно, что мы пока не готовы. Хотелось бы знаете… пожить пока для себя, — объясняет Дин их новым знакомым, поглаживая брата по широкой спине, целуя коротко то в висок, то в край подбородка, в щетинистую щеку, уголок его рта. Непрерывно касаясь. Подтверждая без слов опять и опять — я твой, я с тобой.

И больше это никогда не изменится, Сэмми.

========== 21. О важности полезной еды ==========

— Уверен?..

Сэм отвлекается от сковороды, в которой помешивает воздушный белковый омлет. Или как там сегодня называется эта страшно полезная гадость? Сводит домиком брови. Ну прямо щенок… Знает же, как это работает. Манипулятор.

— Вполне, — цедит Дин, отпивая из стакана густую зеленую жижу.

Какой-то там пиздецки необходимый для пищеварения смузи. Огурцов Сэм, что ли, туда напихал? Брокколи? Кабачков? Пучок сельдерея с петрушкой?

Сэм страдальчески тянет:

— Смотри… я мог бы… Ну… приготовить бекон.

Да он издевается?! Эти покорные щенячьи глазки не просто душу подчистую из него вынимают.

Он может заставить его сделать вообще все, что угодно. Никак для этого особенно не стараясь.

Ох, Сэмми.

— Бекон?! Ты серьезно? Там столько жиров и холестерина, что можно лошадь убить, — выплевывает язвительно Дин и снова глотает. Жмурится, пережидая волну тошноты.

Да господи! Сколько же можно?

Хотя… как он мог позабыть? Господь тут ему не помощник, напротив. Он и есть — главный источник и первопричина его, Дина, бед. Чертов умненький и упертый мальчишка!

— Дин… — Сэм с таким несчастным видом вздыхает, точно это его лишили нормальной еды — даже пива! И как козла заставляют питаться травой. Скоро начнет мычать, лягаться и блеять. Все сразу! — Дин, ну хочешь, я помолюсь и попрошу Джека… ну-у-у-у-у передумать. Он все же должен быть милосердным.

— Угу. А еще не должен быть таким хитрожопым. А ты случайно не знаешь, у кого это наш малец научился?

Сэм виновато прячет глаза. Он и правда, пока Джек еще был нефилимом и только-только появился на свет, научил его паре трюков. Кто ж знал, что мальчишка с молоком их впитает? Ну, то есть запомнит накрепко да еще применит. К Дину Винчестеру. И так виртуозно.

— Ты мог бы просто сказать, что не согласен с условиями.

— Я проиграл ему в покер! Это карточный долг! Лучше бы недобиткам Кроули опять продал душу. Был бы хоть какой-то шанс отыграться или угрозами выбить назад.

Сэм коротко смеется в кулак.

— Ага. Тебе бы ее сейчас же вернули, заикаясь от страха. А тут, понимаешь ли — прямо карточный долг! Дин… ну серьезно. Давай позовем Джека и просто отменим.

Рявкает и бьет кулаком по столу:

— Закрыли вопрос… Скажи лучше, какие пытки применишь сегодня? Ну, я про мерз… про растения, которыми будешь травить.

Уговор питаться нормально будет действовать месяц. Прошло лишь два дня. А это точно был проигрыш брата, а не виртуозное испытание для него самого? И почему… его это так сильно заводит?

Сэм закатывает глаза и водружает на стол блюдо с белковым омлетом, папоротник, кукурузу. Дин кривится, отправляя в рот первый кусок.

Выглядит, словно жует таракана.

— Да ладно. Так плохо?

— Это полный пиздец.

Со страдальческим видом косится на холодильник, где дожидаются заветного часа замороженная пицца с беконом и упаковка темного пива. Стиснув вилку в кулаке, Дин жует с таким видом, точно готов немедленно ринуться в драку и уложить с десяток вампиров.

Наверное, и правда готов.

Сэм отрезает кусочек омлета, кладет его в рот. Между прочим, потрясающе вкусно. А если хочется чего-то еще… Да плюнул бы Дин на уговор, вот и все.

Нет, ведут себя со Всевышним, как малые дети.

========== 22. С днем рождения ==========

– У нас сегодня особенный день. Ну-ка садитесь…

Дин из кухни выходит в переднике, перемазанный глазурью, сливками и мукой и весь лучащийся гордостью. Сэм и Джек, заглянувший с Небес к ним на огонек, чтобы отвлечься от божественных дел и побыть немного подростком, послушно усаживаются напротив друг друга за стол. Спорить с таким решительным Дином не рискнул бы даже Всевышний.

Да и к чему?

– Весь год вы были хорошими мальчиками, и Санта обязательно учтет это, когда будет готовить подарки вам к Рождеству… – начинает Дин очень внушительно.

Сэм напоминает деликатно:

– Дин, на дворе еще май, до Рождества еще долго.

– … а тех, кто не слушается и перебивает старших братьев, когда те произносят праздничную поздравительную речь, ждет наказание. Придется тебя, Сэмми, отшлепать.

– Дин! Прекрати говорить подобное! Не при Джеке же!

Сэм делает большие глаза и густо, но очень мило краснеет. Джек коротко смеется в кулак. Они умудрились победить Чака, а потом он забрал себе божественную мощь, перестроил Небеса, Чистилище, Ад, но для этих двоих, видимо, навсегда останется просто ребенком.

Тем самым, которого они воспитали и полюбили, словно родного. Но все равно ребенком, которому, видимо, до сих пор не решились прямо сказать, что связывают их (и давно) совершенно не братские отношения и чувства. Кажется, то что – он Бог и вроде как вездесущ ни для одного из них не имеет решительно никакого значения.

– А что я такого сказал? – принять невинный вид – это то, что Дину всегда удавалось прекрасно.

Поймай его на тайном поедании испеченного к празднику пирога, он и то только хлопнет ресницами и тут же заявит, что это все – даже не он, делая при этом наичестнейшие в мире глаза.

– И можно я в конце концов скажу до конца? Сегодня восемнадцатое мая. Вы помните, какой это день?

Джек, потерявший на Небесах счет земным суткам, только начинает что-то смутно соображать, как…

– Прямо сейчас… Та-да-да-да-а-а-м! С днем рождения, Джеки! Смотри, я испек его сам!

И снимает крышку с подноса, на котором - чуть кривобокий, но такой милый пирог с немного поплывшими буквами. Из бисквита и взбитого крема, с прослойками фруктов.

У Джека теплеет в груди и щиплет глаза. Он – сын архангела и земной женщины, теперь и вовсе – Всевышний. Но все еще помнит то детское чувство, когда у него для примера были только они, когда он учился быть хорошим, быть человеком и изо всех своих сил стремился понравиться Дину. Наверное, у него получилось.

– С днем рождения, малыш.

Сэм, встав со своего места, обходит стол и обнимает его. Наклонившись, целует. От Сэма пахнет кофе с корицей, книгами и самую чуточку – Дином.

– Малыш? Вообще-то я – Бог, – Джек запальчиво возмущается, но не может удержаться от счастливой улыбки.

– Пацан, ты родился четыре года назад. По всем законам природы ты пока что – ребенок, – грубовато обрубает старший Винчестер.

Как ни пытается он казаться крутым, Джек разбирает в его словах и теплоту, и затаенную гордость. В конце концов – он и правда ребенок. Их сын.

– Спасибо, Дин. Спасибо, Сэм. Вам обоим.

В горле снова комок, и он вот-вот разревется банально. Кажется, что-то подобное он чувствует прямо сейчас не один, потому что Дин отстраняется от него принужденно и ворчливо напоминает:

– Пора свечи задувать и загадывать желание. А чуть позже в гости Кроули с Ровеной зайдут сыграть с нами в покер. Придумал, чего бы хотел пожелать?

Джек может сотворить все, что только захочет, но покорно ждет, пока один из отцов втыкает в пирог витые, чуть кривоватые свечки и зажигает от той зажигалки, которой спалил бессчетное число разрытых могил и похороненных в них останках.

– Давай, Джек. Все готово. Скорей, а то воск зальет крем, и придется его соскребать.

Джек жмурится и послушно дует на пламя, думая об одном: “Счастья. Огромного счастья людям, ставшим моей настоящей семьей. Навсегда”.

========== 23. Свидание ==========

Это совсем не свидание, но Дин чувствует себя полным придурком, когда смотрит в меню и видит всего лишь набор букв, не складывающихся в его голове ни в одно знакомое слово.

Сэмми нервно закрывает и раскрывает опять лощеную книжицу. И идиоту понятно, что ему неуютно. Он сжимает губы в узкую ленту и теребит на запястье ремешок от часов, совершенно не глядя по сторонам. Большой вопрос — кто из них нервничает больше другого?

— Успокойся. Мы пришли на обед. Это все. Ничего криминального или странного, Сэмми.

— Да. Ничего.

Брат кивает, и волосы падают ему на лицо, он их убирает нервным движением за уши, нечаянно открывая вишневое пятнышко чуть ниже уха на шее.

Дин громко насухую глотает. Его ведет только при взгляде на эту метку. Он помнит, как Сэмми выгибался этой ночью под ним и стонал, как умолял сильнее и больше. Как комкал простыни большими ладонями, как мелко дрожал, когда губы Дина прижимались к чувствительному местечку за ухом.

Ничего странного. Просто ужин.

Они в ресторане, где окна выходят на пристань, где чистые накрахмаленные скатерти и серебряные приборы. Где официанты ждут неплохих чаевых, а в меню пишут названия блюд на английском, итальянском, французском.

Они никогда не ходили в такие места. Им привычнее — забегаловка у дороги с бургерами и картошкой в меню, колой в бумажных стаканчиках и дешевым виски. Там на столах — липкие пятна от кофе и въевшийся запах прокисшего пива. Там официантки вульгарно жуют жвачку и не прочь стянуть трусики у черного входа. Такие обязательно пишут на салфетках свой номер и всеми правдами норовят подсунуть красавчику Дину. Тот в ответ улыбается сладко, а все записки почти сразу отправляет в помойку.

Здесь — абсолютно не так. Здесь чинный мальчик в смокинге с черной бабочкой стоит у столика тенью. Через десяток минут попросту сливается с обстановкой. Кажется, и не моргает.

— Может быть, господа для начала желают выпить? — Сэм от неожиданности роняет вилку, которую крутил в пальцах последние пару минут. Дин подпрыгивает, точно его ухватили за задницу. Официант продолжает невозмутимо: — Я рекомендовал бы Chateau Saint Michel. Сладкое…

— С-сладкое. Да, — соглашается Сэм. Он помнит, что Дин — тот еще сладкоежка. — Принесите.

Официант удаляется с легким поклоном. Кажется, или в глубине его глаз Сэм различает искорки понимания?

У них не свидание. Но почему-то волнение мечется в воздухе стаей перепуганных птиц. И почему-то так сложно — поднять на брата глаза и улыбнуться как прежде непринужденно. Обсудить последнюю охоту или новости из Су-Фолс. А Джоди, между прочим, звонила и приглашала приехать на уикенд, отдохнуть, отоспаться. Отоспаться…

Сэм моментально краснеет, вспоминая, что гостевая комната там только одна, и раньше им с Дином ее вполне даже хватало. Теперь… Кажется, в доме у Джоди слишком тонкие стены, да и девчонки-подростки все непременно поймут, стоит им только ступить за порог.

— Я буду салат из руколы. Еще возьмем оленину, к ней идеально подойдет Shiraz. На десерт закажем шоколадный пирог.

— Звучит круто.

Дин принужденно улыбается и с облегчением откладывает меню. Официант приносит бокалы с вином. Оно сочного, густого оттенка и вязкое, точно сироп. Сэм торопливо диктует заказ. Официант помогает выбрать соусы, закуски и наконец-то уходит.

— Я думал, он будет тут вечность торчать и глазеть на нас, как на зверье в зоопарке, — ворчит сумрачно Дин.

У Сэма под сердцем растекается нежность и он выдает неожиданно для себя:

— Мы выглядим со стороны, как болваны. Ему, должно быть, забавно наблюдать за двумя взрослыми мужиками, что провели вместе ночь и никак не наберутся храбрости, чтобы поговорить об этом. Но на следующий день один ведет другого в навороченный ресторан. И оба себя убеждают, что это совсем не свидание.

— Сэмми… — Дин запинается о буквы имени брата, прежде так привычно слетавшие с губ. Ночью он задыхался и звал его опять и опять, шептал его жаркой молитвой. — Это не… Мы с тобой не… Вот же черт…

В сердцах швыряет столовый ножик на середину стола. Тот, звякнув, сталкивается с серебряной вилкой.

Это действительно глупо. Два взрослых уже мужика. Два родных брата, что вросли друг в друга прочней сиамских близнецов и совсем не мечтают о разделении. Именно так, вот как есть, им хорошо. Им правильно. И единственно верно.

— Я ведь этого всего не умею, — и беспомощно разводит руками.

Говорить красивые фразы, ухаживать… Что там еще полагается делать на первом свидании? А это, видимо, все же оно. Так неловко, но Сэму тут же становится легче, потому что его брат-сердцеед вскружил головы стольким девчонкам, но ни разу еще вот так не робел, не знал, куда же деть руки и что сказать в следующий миг.

— А этого и не надо, — говорит ему тихо-тихо. — Мы ведь вместе всю нашу жизнь. Иногда слова — они только мешают. А мне… здесь и сейчас… просто так хорошо, потому что ты — мой и ты — рядом.

Это, наверное, звучит немного пафосно и картинно, но у Дина алеют кончики ушей и расслабляются мышцы лица. Он весь становится светлее и мягче.

Когда спустя пятнадцать минут официант возвращается за их столик с салатом, замечает, как одна рука лежит на другой, поглаживая время от времени и сжимая.

А еще воздух в этой части зала прекращает звенеть от едва сдерживаемого напряжения.

Официант улыбается незаметно без единого слова уходит.

Позволяя им побыть только вдвоем, не смея мешать.