Болотная Империя (СИ) [Анита Фрэй] (fb2) читать онлайн

   Эпиграф:

   "Я открыл банку килек и заглянул внутрь. Кильки внимательно смотрели на меня чёрными, блестящими глазами. Мне стало не по себе. Я прикрыл банку рукой. Ничего не произошло. Я убрал руку и понюхал ладонь. Она пахла рыбой. Нет, то что килька пахнет рыбой, - это нормально. Но к чему эти взгляды?" (Виктор Ярвит)

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   "ПРАЖСКИЙ ВОРОН"

   1.

   Ад живет среди нас. Его границы размыты и неосязаемы. Но кто-то чувствует его дыхание с самого рождения.

   В аду не только огонь, но и адская скука - в темных комнатах, где одиночество червём съедает мозг, и где многие жертвы предпочли бы пламя.

   Или, скажем, едете вы по дороге, с двух сторон которой серые кусты и серая трава, а вокруг ни души, не с кем даже словом перекинуться. И никаких адских демонов вокруг!

   Адские демоны гораздо охотнее болтают с нами, с "верхними людьми". Засоряя наши умы, разжигая войны и мелкие конфликты.

   Самая большая война, самая кровавая резня 17 века произошла между католиками и протестантами.

   В те дни многие преступления, совершаемые во имя Христа, стали нормой.

   В те дни земля напоминала ад.

   То были дни, когда живописные долины превращались в пепел, а бывшие зеленые холмы и горы напоминали потухшие вулканы.

   Тридцать лет борьбы и разрушений, смертельных эпидемий и массового голода уничтожили даже память о хорошей жизни.

   Представьте: ни хлеба, ни мяса, ни пива.

   Ах пиво!

   Говорят, что Тридцатилетняя война началась в дешевом кабаке, в Праге, 23 мая 1618 года.

   В тот день стояла отличная погода.

   Было не сыро, не пыльно, не ветрено, не душно, не холодно, но еще не жарко.

   Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы вызывать у населения хорошее настроение.

   - Отчего вы, святой отец, в таком обширном теле пребываете? Не соблюдаете постов? - спросил прихожанин протестантской церкви католического падре, едва переступив порог паба.

   Священник отодвинул кружку и взглянул на оборванца. Он не хотел отвечать. Но вдруг вспомнил, что на днях эту пивную посетил один известный ученый экспериментатор, который, после многих опытов на самом себе, выявил недуг, приводящий тучности.

   - У меня плохой обмен веществ.

   - Что это значит?

   - Болен я... А посты я соблюдаю, не волнуйтесь.

   Падре положил деньги возле кружки, затем встал из-за стола, как бы намекая, что разговор окончен.

   - Подождите! - не унимался оборванец. - У меня ещё есть парочка вопросов к вам! Скажите, что делает святой отец в этом неприличном заведении?

   - Да-да! А если вы больны, то и душа ваша больна, и вы не можете лечить души других людей! "

   Последние слова выкрикнул Иржи Навратил, вокалист пивной, более известный как "Ирка Губичка" из-за своего большого рта.

  Перестав мучить клавир, он запел по-латыни акапелла:

   - Mens sana in corpore sano!!! - что означало: в здоровом теле здоровый дух.

   Падре не выдержал, помчался в музыкальный угол, схватил обидчика за лацкан зелёной шёлковой курточки.

   К сожалению, в тот момент хозяин заведения Павел Счастны отсутствовал. Вернее, он был неподалёку, за дверью чёрного хода, вышел вылить остатки вчерашнего пива и замечтался. У него таки имелся важный повод для мечтаний: новый певец пришёлся по душе некоторым представителям местной и приезжей знати, что резко подняло престиж заведения.

   Заведение располагалось на самом берегу реки Влтавы. Счастны взял коврики и пошёл полоскать их к реке. Рядом паслись чьи-то коровы.

   Выполоскав коврики, хозяин пивной закурил, бросил взгляд на вершину высокого холма, где виднелись городская ратуша, костёл и королевская резиденция. Надо же! Тут тебе коровы, а тут вдруг властные покои.

   Не окажись трактирщик таким сентиментальным, ничего бы страшного не произошло.

   Был второй час дня, пивная быстро заполнялась. Скоро стало невозможно в ней находиться из-за возникшей драки. Первым покинул помещение пан Губичка. Выскочив из кабака, он помчался к холму, взял курс на самую его вершину, к ратуше...

   2.

   В пышной зале пражской канцелярии бургомистр принимал высочайших гостей: двух имперских наместников из Вены и их писца.

   - В пивной у Счастного несчастье!

   - Что ты говоришь, дитя моё? - встрепенулся градоначальник, услышав весть.

   - Там побоище! Уже есть первая кровь!...

   Городскому голове ничего не оставалось, как подняться, вынуть из-за ворота салфетку.

   - Мне надлежит лично проверить ситуацию, иначе потом всю жизнь буду корить себя за чёрствость и отсутствие интереса к жизни горожан...

   Не укоров совести боялся отец города, просто вспомнил, что примерно двести лет тому назад из окна ратуши был выброшен его далёкий предшественник, а также дюжина представителей городской власти. То была первая в истории Европы "дефенестрация", повлекшая за собой более тяжёлые события: начало Гуситских войн.

   На формирование процессии ушло чуть больше часа. Шествие укрепили молодыми людьми из числа католиков, ярых приверженцев правящей династии Габсбургов. Однако битва завершилась победой голодранцев, то бишь протестантов, где-то раздобывших огромное количество оружия. И очередным выкидыванием из окон высокопоставленных особ: жертвами стали бургомистр, оба имперских наместника и писец.

   В этот раз "дефенестрация" осуществлялась не из окон ратуши, а из окон канцелярии. К счастью, обошлось без рассыпания мозгов по булыжнику и без побиения ногами властных тел, ибо тела упали в кучу навоза. Дело житейское, пустяки, мелочь. Но большая война, всё-таки, началась. Самая продолжительная война семнадцатого века...

   Так пан Губичка вошёл в историю. Но об этом ли он мечтал? Он мечтал стать всемирно известным певцом. И, буквально накануне, его приметили знатоки хорошей музыки, два богатых путешественника из Вены, заглянувшие в пивную по ошибке. Им кто-то рекомендовал таверну Счастного как вполне приличное заведение. Шум, просторечье и резкие запахи чуть было не выгнали новых гостей прочь, но сладкий голос певца удержал их. Австрийцы вошли, сели за один стол с простолюдинами, остались допоздна. Когда пивная начала пустеть, они заказали Губичке классический репертуар. Иржи знал его и исполнил. Один из незнакомцев подошёл к нему, пожал руку. Другой резво подбежал, обнял и поцеловал.

   На следующий день трактир украсился клавиром, купленным гостями на местном музыкальном рынке. Немного погодя были присланы ещё подарки, даже деньги, что дало Губичке, выходцу из маленького городка, возможность переселиться из лачуги под холмом в комнату на холме, которую любезно предоставила ему семья потомственных музыкантов.

   Не дожидаясь конца побоища и омерзительной "дефенестрации", Иржи снова помчался наверх по склону холма, но уже не в канцелярию, а к себе домой. Очутившись в узком переулке, он остановился, чтобы перевести дух. Сунул руку в карман, достал компенсацию за надорванную одежду. Он выдал её себе сам. Интересно, что раньше Губичка не воровал, даже малейшего намерения не имел. В куда больших потасовках приходилось ему участвовать, с куда большим уроном, но чтобы брать компенсацию за подпорченный внешний вид, брать её самовольно, тайком, из чужого кармана...

   Теперь Иржи было стыдно. И не только за это. Много чего плохого насовершал он за последние два месяца, и каждый раз сокрушался. И чувствовал, что он тут совершенно ни при чём, что им руководила некая сила, которой он не мог сопротивляться.

   3.

   Последние два месяца пан Губичка не принадлежал сам себе, им владел некто Бехер-Стоцкий, который был скорее вороном, нежели мужчиной, и который имел свойство делаться невидимым. Он и заставил вокалиста выкрикнуть столь обидную для католического священника фразу. А ведь Иржи сам был католиком! Он предпочитал католиков протестантам, ибо первые не так строги. И против Габсбургов ничего не имел, он уважал их за любовь к роскоши, которая спасает от смертного греха уныния.

   "Надо будет в ближайшие дни извиниться перед уважаемым падре", - подумал Иржи. Не ведая о том, что ни один из ближайших дней для него не наступит.

   А пока что он стоял в своей комнате, перед венецианским зеркалом, обдумывая жизненные планы.

   Наверное, нехорошо долго смотреться в зеркало. Скорей всего, это даже грех. Иржи, получая в подарок концертные костюмы, часто грешил в этом смысле. Однако сейчас он не видел в зеркале ничего кроме своей унылой рожи. В которую хотелось плюнуть. Затеял драку, лишился карьеры. Теперь начинай всё с нуля...

   Вообще-то напрасно ругал себя Иржи Навратил, не так уж много он и проиграл на тот момент. Потеряв богатых покровителей, он вышел на гораздо более значительную птицу. Птицу в прямом смысле слова!

   Бехер-Стоцкий числился вороном, хотя и не от самого рождения. До сорока лет он был человеком, очень маленького роста, сутулым, лысоватым, почти таким же невзрачным с виду, как Иржи. За что и полюбил последнего.

   Двести лет назад Йозеф Бехер-Стоцкий тоже обожал смотреться в зеркало, ещё когда он был "просто Бехером". И очень любил фантазировать, кем бы он мог стать, будь он красивее, стройнее, выше ростом.

   - Как глянешь на портреты всех этих учёных снобов - красавцы в дорогих очках, вихрастые, патластые, а если кто из них плешивый, то обязательно высокий. А ты на кого похож?! Уууу, пошлый коротышка... Так и будешь овощами торговать, до самой смерти, и никто тебя толком не похоронит...

   В один из таких сеансов Бехер заметил в зеркале большого ворона - необычного, с кудрявым оперением. И даже голос его услышал.

   - Стань моим другом, засранец, и я похороню тебя в лучшем виде!

   Йозеф съёжился. Ворон продолжил издеваться.

   - Ладно, я пошутил. Хотел бы ты стать красивым, Бехер?

   - Да...

   - А бессмертным?

   - Ммммм...

   Уклончивость ответа не смутила вопрошавшего. Он вылетел из зеркала, присел на подлокотник кресла, стал отряхиваться. В результате этих действий половина комнаты усеялась чёрными колечками перьев.

   - Возьми одно перо! - скомандовал гость.

   Йозеф наклонился, взял колечко.

   - Положи в карман!

   Для выполнения второй команды пришлось надеть штаны, так как Бехер любил позировать перед зеркалом обнажённым. Карман раздулся, затвердел. Там появились монеты. Много монет!

   - Возьми ещё одно перо...

   Бедняга повиновался.

   - Положи его себе на плечо!

   Плечо было голым, покатым. Йозеф растерянно заморгал.

   - Клади-клади, не свалится!

   И вправду не свалилось, даже приросло, не оторвать.

   - Итак! - сказал пернатый гость. - Либо ты становишься моим преемником, либо я тебя сейчас убью.

   Бехер вздрогнул, но ничего не ответил. Наглая птица сменила тон.

   - Хорошо, я снова пошутил. Работать со мной будешь или нет?

   - Смотря, что мне придётся делать. Я всегда мечтал стать изобретателем...

   - Изобретать будешь после работы, работа прежде всего. Полетели!

   Ворон взмахнул крыльями, и перья, взвившиеся вихрем с пола, стали липнуть к телу бедолаги, прирастать намертво, руки превратились в крылья. Только нижняя часть оставалась человеческой - благодаря штанам.

   - Ну же, прояви смекалку! Изобретатель... кхм...

   Птица употребила местное ругательство. Бехеру пришлось снова снять штаны, сделаться сплошь курчавым и снизу. И вылететь в окно.

   4.

   За окном висел густой туман. Что спасало от любопытных взглядов. Немного полетали над полями, над лесами, над небольшими городишками и сёлами. Работа оказалась лёгкой, напрягать пришлось только зрение: то были поиски трупов, свежих тел с ещё не до конца отделившейся душой.

   - Хочешь быть проводником, Бехер?

   - ???

   - Будешь провожать души на тот свет, и не бесплатно...

   С незапамятных времён за каждую душу ворону-проводнику полагалась мзда. Когда человек умирает, он выделяет пучок энергии и издаёт характерный звук. Иногда "кхак", иногда "кхок", иногда "кхэауоуау", но чаще всего "кхек". Так же называется валюта того света, ибо деньги, как ни крути, тоже энергия. Кошельков у воронов нет, поэтому вместо ассигнаций и монет им удобнее всего носить перья.

   Когда душа отделяется от тела, к ней подлетает кудрявый ворон, исполняет ритуальный танец, уносит её вдаль. Затем появляется стая обычных ворон, гладкопёрых, клюющих мертвечину.

   В тот день Бехер узнал все необходимые детали своей будущей работы. Самые необходимые, ибо у наставника был на него ровно один день.

   - Будешь совать клюв куда не надо или задавать глупые вопросы, станешь гладкопёрым. Хочешь жрать мертвечину?

   - Нееет!!!!

   - Имей в виду, - сказал благодетель, - одно перо - это один "кхек". На тебе их две с половиной тысячи, ты уже сказочно богат, Бехер! Будешь хорошо работать, станешь ещё богаче. И не смей больше говорить "пошлый коротышка", у нас это табу...

   Остальное Йозефу пришлось додумывать самому. И с первых же дней наслаждаться тем, что уже получил. Больше всего наслаждался он своим новым жилищем - торжественной чёрной залой, находившейся сразу за венецианским зеркалом, за тем самым. Стены залы, от пола до потолка, были облеплены "кхеками", как сейчас у богачей принято везде клеить доллары. Шкаф и два сундука, набитые перьями, были украшены аналогично.

   Новая внешность также пришлась Бехеру по вкусу: он стал красивым. Пугающе красивым! Многие шарахались, глянув в зеркало, в то самое. Увидев там огромный клюв и два жёлтых сверкающих глаза на бархатно-чёрном фоне, съёмщики комнаты теряли дар речи и убегали, иногда оставив свои вещи.

   Хозяева дома, которых за двести лет сменилось немало, пытались избавиться от зеркала, но оттуда слышалось: "Не трогать! Дом сожгу!"

   Иржи Губичка не обращал внимания на зловещие слухи, он всегда мечтал пожить в богатом интерьере. Такая комната в любом другом месте стоила бы втрое, вчетверо, а то и в десять раз дороже. Поэтому он не очень сильно испугался, увидев чёрную кудрявую птицу.

   - Вот тебе пёрышко, ради знакомства! - каркнул Бехер-Стоцкий, вылетев из зеркала и легонько тряхнув крылом.

   В кармане рваной курточки пана Навратила появилось перо, которое, в свою очередь, превратилось в кошелёк, туго набитый монетами. Золотыми!

   На такие перемены каждый реагирует по-своему. Иржи почему-то решил выбежать на улицу. Где был убит мятежниками и ограблен. Его предсмертная гримаса отдавала неприличием: некогда широкий и красивый рот певца превратился в куриную гузку. Бехер-Стоцкий недолюбливал кур. Ещё меньше любил он предателей, а посему не счёл достойным заниматься этим трупом.

   Совесть ворона была чиста, возиться с конкретным мертвецом или не возиться, каждый раз зависело от доброй воли проводника, никаких предварительных договоров с потенциальными покойниками "кудряши" не подписывали.

   5.

   Не только вороны уносят души в другой мир, но и Ангелы с Архангелами. Прекрасно зная это, Бехер-Стоцкий всегда смотрел: что за душа, его ли это клиент. При малейшем сомнении отлетал в сторонку и терпеливо ждал своего куска.

   Если Ангел или Архангел забирал душу в рай, то пучок земной, испачканной человеческим грехом энергии, совершенно не нужный там, наверху, мог быть в полном его, Бехера, распоряжении.

   Если в течение часа Ангелы не прилетали, Йозеф исполнял ритуальный танец, брал под мышку, то бишь под крыло, душу и летел сдавать её куда следует. Гонорар за душу, один "кхек", получал там же.

   Когда выждать час было невозможно, приходилось принимать оперативное решение, не всегда правильное. За ошибку полагался штраф, примерно тридцать "кхеков" - если потом за душой, прямо в ад, прилетал Архангел Михаил.

   Чем позже появлялся Архангел Михаил, тем больший штраф приходилось платить нерадивому "кудряшу". Ад не гостиница, но даже одни сутки содержания там чего-то стоят.

   Не желая платить штрафы, многие "кудряши" летали за советом к юродивому по прозвищу Григорий Фига. У того была очень ценная книга, он называл её "Книгой Жизни".

   Обитал Григорий под стенами пражского монастыря, рядом с канализационным люком, то бишь "над стоком". Поэтому все вороны-проводники, прилетавшие к нему за советом, называли себя "Стоцкими": "Майер-Стоцкий", "Лишка-Стоцкий", "Кузьменко-Стоцкий". Если кто-то представлялся просто: "Аллендорф", "Корецки", "Фигнер", совета от юродивого он не получал.

   Решётка люка была изумительно красивой, ведь тогда не в каждом городе Европы была канализация. У той решётки и просиживал вещун целыми днями, листая книгу. Страницы были абсолютно пустыми: ни одной буквы, ни одного рисунка.

   Услышав имя мертвеца и сверившись с книгой, невидимые знаки которой читать мог только он, Григорий либо кивал, либо показывал фигу. Первое означало: "ошибки нет", второе: "за этой сволочью придут". Иногда он тыкал фигу прямо в люк - если спрашивавший находился под решёткой.

   Работал Григорий не бесплатно, но его советы были во много раз дешевле, чем зазеркальные штрафы.

   Предсказатель Фига отличался солидным возрастом, был старше Бехера лет на триста. Возможно, он и сам когда-то работал проводником, а потом вернулся к людской жизни. Для простых смертных он был русский дурачок, незаконнорожденный, брошенный родной матерью сорок лет назад. Мать, якобы, сбежала назад в Москву после неудачного общения с представителем богемской элиты. Будто бы она была дворянкой.

   Бехер-Стоцкий частенько навещал Григория, предпочитая делать это тайно, подкрадываясь к люку подземными лабиринтами.

   Всех лабиринтов ада не охватишь, не облетишь. Бехер усиленно делал вид, что нисколько не любопытен и что свой клюв не будет совать куда не надо, что не желает тратить драгоценное время, отведенное для работы, на вынюхивание того, что ему бы и сами показали, если б захотели. Кто? Хозяева ада, коротышки.

   О том, кто такие коротышки, Йозеф узнал довольно быстро - из слухов, источником которых являлись непрерывный шёпот, гул, крики, свист и хохот в подземном пространстве. Тогда же ему стало ясно, почему нельзя произносить "пошлый коротышка".

   Согласно слухам, с коротышками лучше всего было дружить. Они, якобы, общались с "Тем, Кого Никто Не Видит". По их протекции можно было менять адские профессии и даже возвращаться к земной жизни, заплатив немалый выкуп, ведь после пекла человек уже не тот: у него открывается третий глаз, а также появляются другие адские способности.

   Как это ни странно, выкупать себя из ада мало кто хотел. Всего лишь раз вкусив ужасающей халявы, большинство жителей "того света" (подземелья, зазеркалья или как его ещё), не хотели оттуда выселяться. Ну да, если уж заключённые, выйдя из тюрем, стремятся попасть туда опять, то что говорить об адских мучениках, которые все как один мазохисты.

   Свободы в пекле чуть больше, чем в тюрьме, а должности есть прямо-таки очень привлекательные. Самая заманчивая должность полководческая, её кому попало не дают, ею пользуется исключительно начальство.

   Война приносит смерть и энергетический убыток "верхним" людям, но зато даёт большую прибыль зазеркалью. И немыслимую славу полководцам!

   Наполеон, Геббельс, Ленин, Сталин - этих коротышек в семнадцатом столетии в помине не было. Зато были другие, не менее смекалистые воеводы-карлики, специалисты в области массовых убийств и массового накопления адской валюты, вышеозначенных "кхеков".

   Если ты маленького роста, это чисто твоя проблема. Если ты, к тому же, человеконенавистник, это проблема для твоего ближайшего окружения. Ну, а если твоё имя, при всём при этом, стоит в одном ряду с именами маршалов и адмиралов, ты постепенно становишься головной болью для всей планеты.

   6.

   Бехер-Стоцкий глобально-исторически не мыслил, ему хватало и своих проблем. Ему в тот день срочно нужен был совет наставника, который, как это ни странно, все двести лет не покидал его: являлся во сне, развлекал байками, помогал подсказками, ну, и, конечно же, потчевал шутками, которых у него в запасе был целый вагон. И все угрозы его были шуточными, как выяснилось позже.

   Наставник вернулся к земной жизни, стал успешным продавцом мехов и параллельно сделался вещуном. Внешность его была так себе: пузатый, рыхлый, с чёрной кудрявой шевелюрой. Но чувствовал себя он при этом весьма неплохо.

   - Не хочу худеть! Зачем? Мне и так комфортно! - воскликнул он однажды, отрезая себе огромный кусок пирога с курятиной.

   После этих слов Йозефу смертельно захотелось такого же комфорта, то бишь возвращения к нормальной жизни. Жмурики народ приятный, но с живыми общаться веселее.

   Как именно удалось наставнику вырваться из преисподней? Всех деталей он долго не сообщал. Бехер был уверен, что то была премия за развязание Гуситских войн. Позже оказалось, что премия действительно была, но её хватило лишь на оклейку перьями чёрной залы. И на заполнение - перями же! - сундуков, не таких уж и громадных, как показалось на первый взгляд, скорее небольших.

   - Так мало заплатили?! - удивился Йозеф.

   Разговор происходил на улице, рядом с лавкой наставника, в самый разгар городских боёв. Кругом звучали выстрелы.

   - А сколько ты хотел? И другие "кудряши" старались, вносили свою лепту. На всех поделить - выйдет совсем чуть-чуть.

   - Кхм, тогда где же вы нашли средства на самовыкуп?

   - Определил тебя на своё место! Это и был мой выкуп. Можно было "кхеками" заплатить, но такая сумма мне не по карману, да и жадный я, скупой. Стыдно мне за себя, веришь? Не обижаешься хоть?

   Бехер, конечно, обиделся. В основном, на себя. Почему он не выспросил обо всём этом раньше, ещё до драки в злосчастной таверне? Столько сил и времени было потрачено на обхаживание глупого певца. Надо было применить ровно такую же хитрость, хорошенько запугать губастого кривляку, и всё. И тот бы жив остался! Носил бы сейчас Иржи "кудрявый чёрный балахон", а он, его мудрый наставник, Йозеф Бехер, уже никакой не "Стоцкий", давал бы ему ценные указания, являясь во сне.

   Зачем вообще нужна была та драка? Тем более что одна драка в одной-единственной пивной всё равно ничего не решала. Много драк произошло в тот день между воинствующими христианами, в самых разных местах Праги, многие невидимые вороны-подстрекатели рассчитывали получить в конце надвигавшейся войны свои "кхеки".

   Йозефу хотелось ещё что-то спросить, но окончить разговор не удалось: мятежники стали поджигать все лавки в городе, не обошли и заведение наставника. Тот мгновенно сделался невидимым, оставив Бехера хлопать крыльями над пустым местом.

   Бехер загрустил. На всякий случай тоже сделался невидимым. Куда лететь? Домой? Хорошая идея, если дом твой цел и невредим.

   Прилетев в свою милую комнатку, прослужившую ему целых два столетия, Йозеф обнаружил, что зеркало разбито. Хозяева дома сбежали, забрав всё, что можно было унести. В чёрную залу с этого дня пришлось попадать окольными путями, проникая в адские лабиринты через кротовьи норы, дупла старых деревьев и тому подобные неприглядные отверстия.

   Чёрная зала практически утратила своё значение, её можно было использовать лишь в качестве кладовой, но уже никак не в качестве дежурки привратника адского портала.

   Бехеру нравилась должность привратника, он любил работать кем-нибудь по совместительству, он вообще любил много работать.

   Без зеркал в те дни остались многие его коллеги: и трудяги-"Стоцкие", и легкомысленные "просто Аллендорфы". Сверхэкономное коротконогое начальство обязало их срочно подыскать себе временные жилища, пусть не очень уютные, но пригодные для отдыха. Выбор куцых командиров пал на болота, они их очень рекомендовали, ведь болота это те же порталы, хоть и не такие уютные, как европейские гостиные.

   Старым "кудряшам" не привыкать к переменам, смирились, а вот молоденьким, которым было всего лишь по двести-триста лет, всё время хотелось возмущаться. Но они этого не делали, ведь каждое кривое слово бунтаря грозило переводом в гладкопёрые.

   Работу свою "кудряши" продолжали выполнять, но уже бесплатно - "по законам военного времени". Как уже неоднократно говорилось, наглым коротышкам война всегда на руку: можно беспощадно лгать и так же беспощадно экономить, прикрываясь героическими лозунгами.

   "Стоцкие" и "просто Аллендорфы" дали толчок новой войне, но не ожидали, что она продлится тридцать лет. Запас "кхеков" кончились у всех довольно быстро, гораздо раньше, чем они рассчитывали, и огромное количество трупятины, валявшейся вокруг, постоянно искушало их питаться бесплатно, вместе с гладкопёрыми.

   Бехер тоже предпочитал помалкивать. Единственной его отрадой были редкие прогулки по подземным лабиринтам к самому ядру Земли, где вкусно пахло магмой и где в голову могли прийти умопомрачительные идеи. Магма, магия, колдовство... В новых условиях ещё сильнее мечталось о карьере изобретателя.

   После двух лет напряжённых раздумий он однажды вдруг нащупал путь к такой карьере. Успех пришёл не один, а вместе с деньгами и славой. Правда, вскоре обнаружилось одно существенное неудобство: результаты его научных экспериментов боялись солнечного света, действие должно было происходить в полной темноте, оптимально - в пекле. Война тоже своеобразное пекло, но, большей частью наземное, да и рядом с военными позициями не особенно-то поколдуешь - не та атмосфера.

   7.

   Первые два года войны выдались весьма неудачными для протестантов - католики постепенно одерживали верх. А чуть позже началась большая путаница: временами невозможно было разобрать, кто против кого воюет. Эта путаница длилась очень долго, практически до самого конца войны - благодаря тому, что страны-участники тридцатилетнего конфликта не проводили воспитательную работу среди своего контингента. Вчерашние сторонники Габсбургов легко переходили на сторону врага, католики перекрашивались в протестантов, а протестанты вдруг, ни с того ни с сего, становились ярыми приверженцами Рима. В такой неразберихе, как никогда, нужны были переводчики.

   Английский язык в семнадцатом столетии ещё не приобрёл международной значимости, поэтому французам, итальянцам, датчанам, венграм, немцам, шведам и прочим приходилось общаться буквально на пальцах, ибо непонятные ситуации, требовавшие словесных разъяснений на высшем уровне, возникали чуть ли не ежедневно, сразу во многих местах.

   Тут-то и подоспел Бехер со своим первым крупным изобретением. Невероятно, но почти все международные встречи проходили под его руководством!

   Поскольку эти встречи проходили в пекле ("в зазеркалье", "на том свете" или как там его ещё), проникнуть туда можно было лишь выпив специального напитка зелёного цвета. Позднее тот напиток был назван "бехеровкой", и это название существует до сих пор, однако современная "бехеровка" вся поддельная, с ней в зазеркалье не попадёшь, ну, разве что на короткий момент, пока действует алкогольный дурман.

   Одной фамильного сходства недостаточно! Доказано веками.

   Кстати, и сегодня каждый, кто имеет фамилию "Бехер", а таких людей немало, нет-нет, да и попробует схимичить что-нибудь зелёное, приторное, алкогольное. Однако результат всегда выходит непутёвый.

   Итак, пробравшись с помощью зелёного напитка в пекло, участники переговоров становились по обе стороны огромного подковообразного магнита. Когда кто-то произносил речь, словесный поток, преобразовавшись в силовых линиях, выходил с другой стороны уже на другом языке.

   Слава Бехер-Стоцкого докатилась до ушей герцога Валленштейна, который пожелал сделать Йозефа своим секретарём. Помешанный на колдовстве и гороскопах герцог нуждался именно в таком помощнике, он был уверен, что одной лишь военной наукой и хитростью, без адской подмоги, создать свою собственную - мировую! - империю было невозможно.

   Йозеф уже возомнил себя правой рукой всемирного владыки, уже чуть было не поселился в его новом дворце. Но римские католики, которых высокомерный герцог явно раздражал, объявили Валленштейна двуличным и предателем, подослали убийц.

   Помешанный на гороскопах герцог и не думал защищаться, так как накануне успел побеседовать с очередным астрологом. Тот посоветовал не дёргаться, а молча принять то, что диктуют звёзды.

   Йозеф снова остался не у дел. За десять лет до окончания войны! Все последующие десять лет ему пришлось неимоверно бедствовать, так как он впал в немилость у коротышек, симпатизировавших Риму. Благо, другие коротышки симпатизировали протестантам, и до судебного разбирательства дело не дошло. Во время войн не до судов, тут успевай считать: выигрыши, проигрыши, трупы, "кхеки".

   Чудом избежав трибунала, Йозеф ещё пуще ударился в изобретательство. Но на этот раз решил не идиотничать, не поддаваться излишним мечтаниям, а действовать наверняка. Либо вовсе не действовать, а терпеливо ждать случая. Очень уж хотелось ему снова стать человеком.

   Много прекрасных идей толпилось и роилось тогда у него в голове, но продать их можно было разве что своим соседям, адским демонам и ведьмам, которые были совсем не богаты.

   8.

   Когда ведьма бедная, это даже хорошо, так как богатая ведьма начинает швыряться деньгами, и все остальные могут подумать, что она добрая и хорошая. Получается, что хорошая ведьма хуже злой ведьмы, так как она может быть хорошей в течение длительного времени, и все остальные могут успеть забыть, что она ведьма. Это может иногда довести до сумасшествия. Так один из адских коротышек чуть не сошёл с ума от одной ведьмы, потому что когда ведьма влюбляется в кого-то, это катастрофа.

   Ведьма по имени Лола, или Бешеная Лола, большей частью пребывала в зазеркалье (в адском подземелье или как там его ещё), но и в люди иногда выходила, например, ездила в Испанию на отдых.

   Всем известно, как жарко в Испании. Теплые чувства там становятся ещё теплее, а большая любовь ещё больше.

   На курорте Марбелья повстречала Лола давнего знакомого. Это был один из ответственных коротышек, весьма честный и работящий зазеркальный деятель, но и он иногда прибегал к нечестным трюкам, выезжал в южную Европу, чтобы спрятать наворованные "кхеки" у одной из своих любовниц.

   В наши дни этот коррупционер пошёл бы в надёжный банк, скажем, в швейцарский, но в семнадцатом веке надёжных банков не существовало. К тому же, испанские любовницы, как правило, бедны, никому и в голову не придёт искать сокровища у них дома.

   К тому же, испанки красивы, притягивают мужской пол как магнит, чем вызывают ревность у девушек и женщин всех возрастов, даже у старых ведьм, не говоря уже о молоденьких ведьмочках.

   Бешеная Лола стала дико ревновать, когда увидела бедно одетую испанку в объятиях богатого коротышки, в то время как у нее не было ни мужа, ни любовника, а лишь сплошное одиночество, хотя она была не очень бедная. Каждый раз будучи в Испании она, конечно же, спускала все свои денежные средства на испанских мужчин, которые тоже очень хороши собой. Но потом ухитрялась эти средства пополнять. Как? Лучше не спрашивать, свои тайны ведьмы хранить умеют.

   Лола выбрала момент, подошла поближе, подмигнула коротышке, стала шептать ласковые слова, намекать, что нищая крестьянка ему не пара, но давний приятель лишь отшутился, сказав, что постоянно нищая молодая девушка лучше, чем временно нищая старая ведьма.

   Разобиженная Лола помчалась домой, чтобы пожаловаться друзьям, среди которых были влиятельные демоны. Однако в этот раз ей мало повезло, все только хихикали и перемигивались: "Наша Лола тает от любви! Как это романтично!"

   Не сказать, что Лоле в тот момент совсем никто не посочувствовал. Аккурат рядом стоял Бехер, который тоже жаловался демонам и ведьмам на то, что ему никак не удаётся подсобрать деньжат на выкуп себя из пекла. Ему тоже досталась порция насмешек, его тоже обвинили в излишнем романтизме, мол, зачем ворону-проводнику земные приключения, когда в аду их хватает с избытком.

   Когда хихиканья и завывания прекратились, одна из ведьм посоветовала парочке обиженных объединиться и как-нибудь помочь друг другу.

   Бехер снова кинулся в изобретательство. На новое изобретение было потрачено две недели, оно вошло в историю как "Blood Magic", то бишь "магия крови", или "Energy Kick", то бишь "энергоудар", который можно посылать с любого расстояния. С любого! Это ноу-хау используется и сегодня. Для мести! Но чтобы месть хорошо получилась, надо быть прирождённой ведьмой или ведьмаком, самоучки же, усердно посещающие курсы экстрасенсов, "могут только приворот", да и то не всегда. Применяя магию крови, они, как правило, мстят самим себе, ничего у них не получается, срамота одна да боль в затылке.

   Лола была прирождённой ведьмой и в успехе не сомневалась. Особенно после того, как узнала, насколько легок сам процесс этого ворожейства.

   Желающий отомстить ведьмак (или ведьма) должен ежесекундно думать о циркуляции крови в теле противника, поближе к голове, настойчиво пытаться изменить его - усилием ума и воли. Изменить так, чтобы кровь с силой приливала в одну точку. В результате этого противник должен ежедневно (или даже ежечасно!) получать страшные удары по голове или по сонной артерии. И вскоре умереть. От инсульта или от расслоения стенок аорты. Или почти умереть, слечь, стать "овощем", сделаться обузой для родственников, что ещё хуже. Вот и всё!

   Ничуть не думая о побочных эффектах, именуемых "ответными ударами", Лола приступила к процедуре. Она была очень сильной ведьмой. Сильной и всегда уверенной в себе. Чьи-то там "ответные удары" были ей нипочём.

   Сначала всё шло очень гладко: её любимый коротышка стал получать мощнейшие "энергоудары" по голове. Ему было больно, он даже расстроился. Но, как выяснилось, ненадолго. Вскоре обнаружилось, что он, вроде как... даже поздоровел и помолодел! Реально стал выглядеть моложе, это все заметили.

   Через полгода он стал ещё моложе. Через год еще моложе. А бедная Лола... Она превратилась в глубокую старуху! Стала выглядеть много-много старше, чем до эксперимента. Бедняга забыла о разнице в возрасте. Об огромной разнице! Коротышке тогда стукнуло целых тысяча четыреста лет, в то время как Лоле - только шестьсот. Энергетические удары, посланные от молодого тела к старому, всегда способствуют омоложению последнего и старению первого.

   - Ты не знала сколько ему лет? - удивился Бехер.

   - Знала, но... не очень точно, - всхлипнула Лола.

   - А об ответных ударах когда-нибудь слышала? Не помню, говорил ли я тебе о них. Если нет, то здесь, конечно, моё упущение...

   - Говорил, говорил, но я их никогда не боялась, они на меня раньше не действовали. В этот раз я просто не знала, что этот подлец... Что этот лежалый товар до такой степени лежалый!

   Бехер смутился, он чувствовал себя подавленным. Вместо того, чтобы помочь влюблённой ведьме, он сделал её ещё более несчастной. Это было плохо для его кармы.

   9.

   Когда вы делаете кого-то несчастным, то и сами неизбежно, в будущем, становитесь несчастными. Бехер чувствовал себя несчастным, горевал с каждым днём всё больше и больше. А тут ещё нахлынули мысли о наставнике. "Надо срочно предупредить его. Знает ли он что-нибудь о карме? Если я стал несчастным по его вине, то и он сегодня не такой счастливец, каким притворяется..."

   Бехер оказался прав, интуиция не солгала ему: наставник в последнее время страдал большим душевным недугом, находился почти что на грани безумия.

   Всё началось с неожиданного визита - в меховой магазин наставника пожаловали индусы.

   Сначала пришли тридцать индийских женщин. Почему именно тридцать?! Гарем, конечно, дело неплохое, но почему именно индийский? Наставник всегда предпочитал арабский вариант.

   Потом пришли индийские мужчины, принесли фимиам, конфеты и специи. Комната наполнилась ароматами.

   - Планируете вечеринку? - игриво спросил их слегка напуганный наставник. - Я ещё не знаю всех восточных ритуалов, только камасутру, и ту в теории. Я, наверное, пойду, пройдусь по воздуху, а вы тут гуляйте без меня, я не обижусь...

   Но гости почему-то молчали. Затем пришли ещё несколько мужчин. Среди них наставник узрел... Своего собственного наставника! О существовании которого давно забыл.

   У каждого наставника есть свой наставник. У всех у нас есть свой наставник по жизни, хотя кому-то и не верится.

   - Ты появился, Анади? После стольких лет? Ты что - недоволен мной? Тебе что-то неприятное сообщили обо мне? - спросил Адарш.

   Да, наставника Бехера звали Адарш, что в переводе означает "идеальный". А "Анади" означает "вечный".

   Анади молча указал Адаршу на небольшое овальное зеркало, неизвестно откуда появившееся в углу, в самом темном углу комнаты.

   Адарш послушался, подошел к зеркалу, глянул на своё отражение и вздрогнул. У него на голове красовалась грязная, серая, мятая шапка!

   - Эта шапка - твоя карма. Ты должен поскорей улучшить её, - сказал Анади.

   - Но как?!

   - Сделай хоть кого-нибудь счастливым...

   С этими словами он исчез, вместе со своей индийской свитой.

   Адарш, он же кудрявый и пузатый наставник Бехера, решил немедленно сделать кого-нибудь счастливым. Кого именно? Бехера, конечно. "Йозеф должен быть освобожден из ада как можно скорее! - сказал он сам себе. - Сейчас приду к нему во сне, он как раз спит..."

   Бехер и действительно спал в тот момент, прямо на краю подземного ущелья, и был ему сон, в котором прозвучал голос наставника: "Пруссия... Топи Целау... Там живёт болотная девица... Странная... Ей продашь свои изобретения... И будет тебе выкуп..."

   Бехер не хотел верить такому сну. Если до сих пор ему в жизни неочень-то везло, то почему именно сейчас должно было повезти? Однако же сон хорошо запомнился...

   Как известно, больше всего болот на севере. Многие "кудряши" массово ринулись в Пруссию ещё в самом начале войны - в поисках порталов. А самые рисковые и вольнодумные из них - в "Руссию", край дикий и опасный, но пока ещё далёкий от больших сражений.

   Йозеф долго не решался лететь в такую даль, целых сорок шесть лет после войны прошло, прежде чем он отважился - именно после того вещего сна.

   Не только вороны мчались на север, людям тоже туда было надо.

   В Тридцатилетней войне больше всех пострадали немцы, утратившие половину населения. Юг Германии, когда-то самый цветущий и хлебный, стал в послевоенные годы самым голодным. Подумать только, Бавария голодала! Многие не выдерживали, ехали на перекладных в Пруссию.

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  "АДЕЛЬ"

   1.

   Небольшой город Фридланд, в котором родилась Адель, лежал недалеко от Кенигсберга. Он и сейчас там находится. И все окрестные болота уцелели, не утратив древнего названия "Целау". На тех болотах местные девицы искали цветок счастья. Особенно упорно искали после войны - женихов-то не хватало. Десятки лет минули после сражений, но всё равно не хватало.

   Мать Адели, красавица Грета, тоже искала себе цветок. Искала-искала, пока не забеременела. После чего родителям пришлось срочно выдать её замуж - за не очень молодого, но очень невзрачного упыря.

   Муж Греты, с виду тютя, бесцветная улитка, был не дурачок: догадывался что не от него произошла странная девица, ни грамма не похожая на остальных его детей. Но высказываться не спешил, так как боялся общественного мнения. В пуританском обществе того времени семейный скандал мог избавить от доброй половины капитала даже самого крупного дельца. Даже "черепичного короля", коим являлся он, Фриц Лидке.

   Много черепичной глины было в округе, и вся она принадлежала семейству Лидке. Эта жирная болотная субстанция была ещё и очень вкусной - по свидетельствам приезжих, которые с голодухи и не такое ели.

   Красавица Грета не реагировала на сплетни, она была выше их, но, тем не менее, желала поскорее выдать замуж своё несуразное чадо. В один прекрасный день она предложила дочери сходить к местному священнику за благословением, иначе нельзя было найти хорошего жениха.

   Священник знал все городские сплетни (благодаря исповедям), а посему, дав благословение, посоветовал Адели сходить ещё и на болота.

   - Вдруг там объявится твой родной отец. И тоже даст своё благословение! Оно тебе не помешает, правда?

   Другая девушка струсила бы, но только не Адель. Она, конечно же, пошла ночью на болота, и увидела на просеке, залитой лунным светом, высокого мужчину в плаще и широкополой шляпе, лицом очень похожего на неё.

   Затем мужчина исчез. Затем, на той же просеке, буквально на том же месте, она увидела свою мать. Грета стояла в зарослях, не хмурясь, как обычно, а улыбаясь, без мокрого носового платка в руке.

   Подойдя чуть ближе, девушка увидела ещё кое-кого и удивилась ещё больше. То была она сама, Адель! Её копия мирно беседовала со своей матерью. Не так, как обычно, не на повышенных тонах, а вполне дружелюбно. Правда, слов не удалось разобрать.

   Внезапно картинка исчезла, и на том месте снова появился "рыцарь плаща и шляпы", как мысленно назвала его Адель.

   - Приветствую тебя, моя дорогая!

   - Вы знаете меня?

   - Конечно! Ты моя дочь! Самая любимая! Тебе уже шестнадцать лет, и ты пришла, чтобы получить приданое. Выбирай!

   Он стал превращаться в различные предметы: в сундук с одеждой, в шкатулку с побрякушками, в повозку с двумя лошадьми...

   - Мне ничего не нужно, кроме твоего отцовского благословения!

   - Ну, как знаешь.

   - А вы... ты что... умеешь превращаться?

   - Умею, и обычно превращаюсь в то, о чём думаю. Я искренний, мне скрывать нечего. Это моя самая прекрасная черта - искренность. Что может быть прекраснее искренности?

   - А кто тут был до тебя?

   - Вы с матерью! Не узнала? Я думал о вас и превратился в то, о чём думал.

   Он понизил голос и почему-то несколько раз оглянулся по сторонам.

   - У нас... там... внизу...

   Он указал глазами себе под ноги и ещё раз оглянулся. И прислушался.

   - Там, внизу, есть много лицемеров. Нами правят маленькие скромники, ходят бедно одетые, вечно в холщовеньком, а сами себе на уме. Коротышки говорят, что им ничего не нужно, абсолютно ничего. До поры до времени, пока не представится удобный случай... Ну же, хоть ты не лицемерь, выбирай приданое!

   Он снова начал превращаться. Адель занервничала.

   - Да не нужно мне ничего этого! Лучше скажи, сколько всего у тебя дочерей?

   - Много. Но ты самая любимая, так как рождена моей любимой Гретой, с которой мне не суждено быть вместе. Экономия!

   - При чём тут экономия?

   - У нас там, внизу, всё очень дотошно рассчитано. Я в своё время выбрал свободу превращений, за что и поплатился потерей права на взаимную любовь. Взаимная любовь дорогое удовольствие, между прочим.

   Он поднял глаза к небу, усыпанному крупными звёздами.

   - Там, наверху, энергии бесконечны, божественные силы могут раздавать любовь направо и налево, даже тем, кто её не заслуживает. Иногда чересчур много тратится божественной энергии на поддержание в любовном настроении парочки идиотов, которые при других обстоятельствах ненавидели бы друг друга. Сама посуди: лицезреть каждый день одну и ту же человеческую тварь, наблюдать, как она ест, испражняется, хмурит брови, слушать, как она фыркает, командует другими. Какая тут может быть любовь? Каждый человек, в сущности, кусок дерьма...

   Он превратился в коричневую кучку. Затем вернул себе свой обычный вид.

   - Небеса слишком щедры, у них романтика в почёте! В грубом нижнем мире властвует занудство: либо то выбирай, либо это. Всё сразу иметь не получится. Экономия...

   Адель задумалась. "Либо то, либо это".

   - То есть, правду говорят: кому везёт в картах, не везёт в любви? Где-то я такое уже слышала...

   Отец прервал её.

   - Не отвлекайся, я ещё не всё сказал, а уже почти светает!

   - Тогда давай скорей своё благословение...

   - Что толку в моём благословении на брак, если я не могу гарантировать любовь. Лучше я подарю тебе секрет игры "назад-вперёд"! Твоей матери я подарил цветок счастья. А тебе подарю игру.

   Адель удивилась, услышав о цветке, ведь она его никогда не видела. Впрочем, скрытная Грета и не такое утаивала.

   - Что за игра? - спросила она нетерпеливо. Игра интересовала её куда больше.

   - Очень простая: хватаешь врага за руку, за ногу, за одежду, всё равно за что, и кричишь: "Назад!!!"

   - И?..

   - И сразу видишь, кем он был раньше, много-много лет назад: ящеркой, первобытным человеком, пауком. Чем громче крикнешь, тем дальше унесёшься в прошлое со своим врагом.

   - А это не опасно?

   - Для тебя - нет! Главное, не забудь потом крикнуть "Вперёд!!!"

   Пока Адель соображала, что ответить, отец исчез, растворился в предутренней дымке.

   Девушка хмыкнула.

   - Что будет, если каждый начнёт кричать такое своему врагу?

   В кустах зашуршало.

   - Каждый не начнёт! Секрет игры должен быть подарен болотным отцом. Не у каждой дочери есть такой отец...

   Этот каркающий голос испугал Адель, она бросилась бежать - в сторону города, в направлении шпиля кирхи. Пока она бежала, карканье не прекращалось, хотя на болотах обычно уфают филины.

   2.

   Адель мчалась что есть духу, пока не остановилась у ворот своего дома. Там, в зарослях кустарника, стоял её бесцветный отчим. Он был не один, к нему прижималась девица, очень яркая, но очень некрасивая: губастая, зубастая, с толстыми бровями.

   Отчим бросил свою спутницу, подошёл к Адели.

   - Где ты шляешься по ночам?! Позоришь, меня, дрянь!

   - Я встречалась с моим настоящим отцом! А ты нашёл свою настоящую любовь? Бог пролил на вас чересчур много любовной энергии, и тебе сразу понравилась эта крокодила? А ей, наверное, понравилось, как ты какаешь?

   - Это моя пропавшая дочь...

   - Пропащая?

   - Заткнись! Двадцать лет назад умерла моя первая жена, а дочь куда-то пропала. Я думал, что она тоже умерла, но вот она нашлась...

   Девица кивнула. Она буквально лопалась от смеха и презрительно глядела на Адель.

   - А мама знает?

   - Вот именно: мама знает?! - каркнуло в кустах.

   Отчим затрясся от злобы.

   - Так ты ещё и каркаешь, дрянь?! Издеваешься?! Сейчас я тебя отправлю к воронам, на небо!

   Он подошёл совсем близко, протянул руки к горлу Адели. В голове девушки пронеслось: "хватаешь врага за руку..."

   - Назад!!! - крикнула она, схватив липкую длиннопалую пятерню.

   Мгновение, и окружающий пейзаж резко изменился: дома, деревья, заросли кустарников куда-то подевались, вместо всего этого буйного великолепия возникла неприглядная пустошь, очень похожая на те картинки, которые Адель видела в толстых книгах из домашней библиотеки. Она попала в древнюю эпоху? Спросить было не у кого, вокруг висела подозрительная тишина, которая нарушалась едва слышным журчанием ручейков.

   Адель глянула под ноги и обнаружила совсем близко, на земле, ящерку, почти бесцветную, с глазами отчима. Из глазок ящерки брызнули слёзки.

   - Видишь, как всё просто в нашем грубом мире: либо ты меня отправляешь к птицам, либо я тебя к ящерицам, - сказала Адель. - Либо то, либо это...

   Она хотела ещё поиздеваться, но вдруг услышала стук. Стук деревянных мечей!

   Дуэлянты были очень маленького роста - всего один фут. Одежда их потрясала скромностью: серые холщовые балахоны, а обувь вообще отсутствовала. Они заметили девушку, перестали драться.

   Не желая приобретать новых врагов, Адель крикнула "Вперёд!!!" и очутилась у ворот своего дома.

   Из ворот вышла мать, не знающая, что она уже вдова. Её молодая соперница, теперь уже бывшая, всё ещё стояла в зарослях кустарника, не веря своим маленьким некрасивым глазкам.

   Похороны пропавшего без вести прошли без участия покойника: в фамильный склеп была поставлена символическая урна.

   Сразу после похорон Адель помчалась к своему тайному другу Эрику.

   Познакомились они на игровом поле у окраины города. Один из приезжих пареньков учил всех драться.

   - Бей прямо в нос! - сказал он Адели.

   - В чей?

   - Да хоть в мой! Только это не бесплатно...

   Выяснилось, что за целых десять ударов Эрик берёт всего лишь один серебряный диттхен. Или даёт пять крепких поцелуев. Адель с удовольствием согласилась на последнее условие, так как до этого её никто не целовал, даже дома. Все поцелуи перепадали младшей сестрёнке Марион, которая была копия мать: белокурые кудряшки каскадом, чуть ли не до колен, личико как с пасхальной картинки, голосок чисто как у ангела. Все умилялись, старались сделать ей приятное, пощекотать, накормить чем-нибудь вкусненьким.

   Адель говорила низким голосом, что не умиляло, а, наоборот, отпугивало. Большой рост её и большой размер ноги тоже не вызывали восторга.

   3.

   Будущая монахиня не только дралась и целовалась, но и училась верховой езде. Иногда она завязывала из своих тёмно-русых волос конский хвост, и тогда слышала от местных мальчишек:

   - Кобыла скачет на кобыле!

   Близко подходить обидчики боялись, защитник "обеих кобыл" всегда находился рядом и кулаки свои держал наготове.

   Вечерами Эрик учил её рисовать, он и это прекрасно умел, так как родом походил из Голландии, где почти каждый рисует. И гармонии он её учил, изо всех сил учил, это было в его же интересах, так как выглядел он ещё некрасивее Адели.

   - Глянь, какой у меня нос, больше твоего! И ростом я вымахал ого-го, да и зубы у меня неровные, гораздо кривее твоих! А в целом выгляжу я гармонично, скажи, ведь это правда, красавица ты моя?

   Всякий раз, услышав от друга "красавица", Адель бросалась к нему на шею и страстно лепетала, что гармония, верно, важнее тупой красоты.

   Впрочем, о страсти, как таковой, в её взрослом понимании, речь пока не шла. Ни Адель, ни Эрик не испытывали похоти, хотя знали, что это такое.

   У рыжего некрасивого Эрика уже был "опыт", у Адели ещё не было, но в те моменты они были чувственно равны - в каждом из них играла трепетная дружба, не более.

   - Вдвоём мы смотримся ещё гармоничнее! Даже самые некрасивые детали можно сложить великолепно, правда? - смеялся Эрик, обнимая её.

   Они друг друга считали красивыми, и от этого души и тела их пронизывал чудесный трепет, сродни божественному.

   Родители Эрика были портняжками, простыми и очень добрыми людьми. Адель им нравилась, они тоже считали её красивой. Строили они на неё планы? Неизвестно, ведь они были евреями, и сыну своему, вероятно, готовили более подходящую пару.

   Так или иначе, но однажды эта крошечная семейка снялась с места - запрягла свой фургончик и уехала.

   Семья рыжих Шнайдеров отчалила на заработки в Московию. Край этот, хоть и считался диким, но, по слухам, был невероятно хлебным.

   Хлеба и во Фридланде хватало, но почти всех гостей города отпугивали слухи о болотах, об их таинственной всасывающей силе, которая, если не погубит окончательно, то изрядно подорвёт здоровье, лишит энергии, отнимет деньги, которые, как уже сказано, тоже энергия. Родители Эрика успели наслушаться всяких историй.

   После отъезда друга Адель осталась одна, при своей красивой матери, которая, судя по всему, ничего не знала о гармонии.

   Сестрицу Марион выдали замуж, а братишек-близнецов отвезли в Кенигсберг - на воспитание к родителям Фридриха Лидке.

   В те дни душу девушки грела тайна, которую она не открыла даже Эрику. Подарок отца, секрет опасной игры, мог потерять силу, поведай она о нём хоть кому-нибудь. Так сказал невидимый ворон.

   Мать проводила всё свободное время в бане, стараясь держать в порядке свою красоту. Адель проводила почти всё время на кухне, помогая слугам поддерживать порядок там. После смерти "черепичного короля" половина слуг была уволена, из экономии.

   Порядок, немецкий "орднунг", каждый тогда понимал по-своему, ведь после большой войны не минуло и пяти десятков лет. Ещё не было маниакального стремления к защите экологии, так как воздух загрязнять было некому, промышленные предприятия-гиганты возникли позже. Не было и пресловутых автобанов.

   Дорог, как таковых, в Европе семнадцатого века не существовало. Имелись широкие проезжие равнины, испещрённые колеями различной глубины. В самых глубоких увязали семейные фургоны, гружёные неподъёмным скарбом.

   4.

   Когда Адель решила отправиться в Московию, в надежде найти Эрика, мать не препятствовала ей и даже выделила неплохую сумму.

   Девушка нашла себе попутчиков довольно скоро, так как не крутила носом, то бишь не слишком выбирала. На телеге, запряжённой старой лошадью, сидели два монаха-бенедиктинца. Один из них был слепым, а второй одноруким.

   - Кто тут у нас, дон Винченцо?

   - Девушка, похожая на парня, дон Роберто.

   - Ты согласился взять её в попутчицы?

   - Христиане должны помогать друг другу. Глядишь, и она нам чем-нибудь поможет...

   - А она не ведьма?

   - Не похоже...

   Адель достала из котомки провиант. Все трое начали трапезничать. После этого монахи заснули в обнимку, а девушка заскучала.

   В проезжавших мимо повозках люди балагурили и смеялись, отчего Адели становилось всё грустнее и грустнее. Совсем взгрустнула она, когда сломалось колесо, и монахи попросили её подержать зад телеги. Будто она мужик!..

   Так прошли четыре дня. С пропитанием в пути было легко, сердобольные проезжавшие, завидев лысины и монашеское облачение, а также заметив физическую ущербность обоих бенедиктинцев, щедро делились с ними тем, что имели.

   Над возами постоянно летали птицы, пытаясь полакомиться излишками. Особенно активничали вороны, могли выхватить кусок прямо изо рта.

   Кудрявый ворон сел Адели на плечо.

   - Привет! Узнала?

   Адель узнала Бехера по голосу, но, на всякий случай, выразила недоумение.

   - Кто ты?!

   - Твой ангел хранитель!

   - С такими чёрными крыльями?

   - Дело вкуса. На всякий случай представлюсь: Йозеф Бехер, бывший Стоцкий. Кстати, ты не знакома с Григорием Фигой? Думаю, вряд ли ты с ним знакома, во Фридланде нет приличной канализации...

   Адель глянула на монахов, те по обыкновению дрыхли в обнимку. Можно было поболтать и подурачиться. Бехер тоже так считал, он ещё не понял, зачем ему эта дурёха и какая от неё может быть польза в будущем, но раз наставник утверждал, что она полезная...

   - Я видел, как ты встречалась со своим отцом. Он в преисподней небольшой начальничек, всего лишь болотный привратничек, но зато он очень добрый и гостеприимный, я у него жил. Я, видишь ли, никак не подберу себе уютное болотце. Отправлюсь-ка я на восток, вместе с тобой...

   - Будешь продолжать шпионить за мной?

   - Фу, какие выражения! Ты мне понравилась, веришь? И потом, я твой должник, ты мне очень помогла...

   - Чем, интересно?

   - Оооо! Одно твоё заклинание чего стоит! Я им активно пользуюсь! Уже целых два раза попользовался, кое-что заработал и теперь совершенно не голоден...

   - Какое заклинание?

   - "Мама знает?" Я был поражён, увидев, как твой отчим затрясся от этих слов...

   Адель тоже затрясло. От смеха.

   - Нечего хихикать, - обиделся Йозеф. - Я был у твоего дома, когда ты исчезла вместе с отчимом и вернулась одна. Но я никому не скажу, что ты его... Что он пропал из-за тебя.

   - Он не пропал, а превратился в ящерицу.

   - Святая правда, видел я ту ящерку, очень симпатичная!

   - Так ты и там подслушивал? Как ты туда пробрался?

   - Я ворон-проводник, "кудряш", летаю где хочу. Тебе без меня будет трудно, соглашайся на сотруд... На дружбу! Чисто по дружбе даю тебе подсказку: в следующий раз, превратив кого-то в ящерицу или в паука, хорошенько оглянись по сторонам, вдруг опять увидишь маминых попрыгунчиков...

   - Дерущихся гномов?

   - Их самых! Они делают запрещённые упражнения, от которых растут ввысь, а мама им не разрешает.

   - Какая ещё мама?!

   - У них на всех одна мама. Она рожает их большими пачками, ей это легко, появляются они на свет до смешного крошечными...

   Ворон порылся клювом в волосах Адели.

   - Жаль, тут их нет, а то бы я показал... Словом, как увидишь этих обалдуев, полудохлых двойняшек, которые тайно выросли до фута, крикни: "Мама знает?!" И они исполнят всё, что ты попросишь. Для начала требуй знание всех языков, включая и диалекты. Ты же едешь в Руссию, там большие грамотеи в большой чести...

   Каркнув, ворон улетел было прочь. Но затем вернулся и спросил:

   - Так ты ничего не слыхала о Григории Фиге?

   - Нет...

   Бехер окончательно улетел, но его краткое возвращение оказалось роковым для Адели: монахи заворочались, проснулись. Увидев, что гостья разговаривает с диковинной чёрной птицей, однорукий столкнул её с телеги.

   - Кышш!!! Оба кыш!!! Чтоб я тебя больше не видел, ведьма!

   Девушка поднялась, cтряхнула пыль с платья, взяла вещевой мешок, пошла вдоль колеи, присматривая новых попутчиков.

   5.

   - Эй, красивая, айда к нам! - раздалось у Адели за спиной.

   К этому времени она уже успела пройти километра два. Монахи не очень-то обогнали её на своей лошадёнке, их лысины ещё виднелись впереди.

   - Какая стройная, не то, что моя Хильда, правда? - раздался другой мужской голос.

   Оглянувшись, Адель увидела двух молодых парней, ехавших на лёгкой расписной повозке. Обе их лошадки были разукрашены лентами.

   - Айда с нами на праздник! - выкрикнули парни почти одновременно.

   - На какой праздник? - спросила Адель.

   - Тут, в соседней деревне, живёт мой кузен, ему завтра исполняется двадцать пять лет! - сказал пёстро одетый детина, которому на вид не было и восемнадцати, над верхней губой его едва шевелился пушок.

   Адель пожала плечами.

   - Но ведь уже смеркается. Скоро ночь!

   - Правильно! - сказал второй парень, который был чуть постарше первого. - Мы как раз собирались остановиться вон в той рощице на ночлег...

   Он указал на небольшую кучку деревьев, видневшуюся впереди, слева от колеи, на расстоянии не более полукилометра.

   Адель снова пожала плечами.

   - А я не буду вам мешать? Может быть, я попрошусь в попутчицы к кому-нибудь другому, кто, как и я, направляется в Москву?

   Ей было страшновато. Не так из-за пуританского воспитания, которое усиленно прививала ей мать, как из-за вероятности быть ограбленной.

   - Какое совпадение! - воскликнул младший из незнакомцев. - И мы потом туда же направляемся, сразу после праздника!

   - У нас в Москве, в немецкой слободе, полно родственников и знакомых проживает, - сказал старший.

   Этот ответ успокоил Адель. Парни улыбались. Их улыбки светились теплом и сочувствием. Второго, пожалуй, было больше.

   - Тебе лучше всего держаться нас, поверь, неизвестно, на кого ты нарвёшься по такой поздноте. Вокруг много всякого народу шастает, ещё ограбят. Не суетись, лучше приляг, поспи, ты ведь устала, верно?

   Как раз доехали до рощицы. Молодые люди соскочили с тележки, сняли куртки, бросили на траву, стали укладываться на них.

   - Сочту за честь уступить даме своё место в тележке! - сказал младший.

   - Я тоже хорошо воспитан! - ответил старший.

   - Тогда спокойной ночи, - сказала Адель.

   Она легла на дне повозки, подстелив солому.

   Сон был приятным: два прекрасных принца пытались обнять её, оба сразу. Приятные объятия не прекращались до самого пробуждения.

   Когда Адель проснулась, сквозь деревца рощи пробивались лучи рассвета. Лёжа в полудрёме, с полузакрытыми глазами, девушка по-прежнему чувствовала на себе руки, крепкие уверенные объятия. Настолько сильные, что... О, нет! То были верёвки. Она лежала в повозке. Лошадей не было. Парней тоже.

   Кое-как освободившись от пут, Адель проверила наличие кожаного мешочка за пазухой.

   - Мои деньги! Их украли?!

   Из кустов вылетел кудрявый ворон.

   - Разумеется, украли! Не надо быть такой наивной! Не успел я отлучиться, как у тебя снова неприятности. А ещё в Москву намылилась. Там таких дур только и ждут...

   - Не твоё дело!

   - Нет, теперь уже моё! Не могу я тебя бросить, веришь? Совесть не позволяет. Буду за тобой следить и делать всякие полезные замечания. И напоминания! Напоминаю: иностранных языков ты не знаешь, трудно тебе будет на чужбине, поэтому усиленно ищи встречи с мамиными попрыгунчиками...

   Послышался стук копыт.

   - О! Кажется, накаркал! За тобой едут враги, радуйся! Хватай их за все места, превращай во что хочешь, ты же дочь своего великого отца, не посрами его честь, да и свою тоже...

   Ворон снова шмыгнул в кусты.

   - Так вот кто украл мою садовую тележку! - крикнул пожилой всадник, спрыгнув с коня.

   Он подбежал, схватил Адель за подол платья, начал стаскивать с повозки.

   - Слезай, воровка, сейчас я тебя отлуплю!..

   - Назад!!! - крикнула Адель, спрыгнув на траву и схватив грубияна за штаны.

   Через миг она оглянулась по сторонам. Молодой рощицы уже не было. У ног сидела пожилая мышь с глазами всадника. Рядом слышался знакомый стук крохотных мечей.

   Гномы прекратили дуэль, уставились на гостью.

   - Упражняетесь? Хотите стать выше и сильнее? - крикнула Адель. - А мама знает?

   Дуэлянты бросили мечи, бухнулись на колени.

   - Чего тебе? Того же, что и Бехеру? Сто тысяч "кхеков"?

   - Не ем я кексов, от них толстеют! - выгнулась перед ними Адель. - Мне необходимо выучить все языки, которые есть на свете, и чтоб за пару минут, и чтоб со всеми диалектами!..

   Малыши переглянулись.

   - Губа не дура! - сказал первый.

   - Это же в двадцать раз дороже! - охнул второй.

   Они действительно боялись свою маму, ибо выполнили то, о чём просила их незваная гостья.

   6.

   Будущей монахине языки пригодились буквально через час. Крикнув "Вперёд!!!", она снова очутилась у рощицы, рядом с проезжей дорогой. Вдали заметила деревушку, которую накануне, в вечерней темноте, не замечала. В той деревушке отдыхал после вояжа по Европе русский царь. Адель встретилась с царём, увидела его!

   Но сначала она встретилась с Бехер-Стоцким. Ворон поджидал её у того самого места, с которого она исчезла.

   - Ты в правильную сторону глядишь, молодец, чутьё у тебя превосходное. Только учти, приобретённые языки сразу все не вываливай, на русском говори с акцентом, иначе примут за шпионку. Русский царь ненавидит шпионов!

   - И откуда ты всё знаешь? - хихикнула Адель.

   - Буквально только что слетал туда на разведку, подслушал их разговоры...

   - Чьи разговоры?

   - Шпионов, которые не дают царю шагу ступить, повсеместно его контролируют...

   - Примерно так же, как ты меня контролируешь?

   - Да что ты сравниваешь! Там шпионаж особый, по поручению покойной матушки царя. Она и при жизни за Петром следила, нанимала за деньги специальных людей. Видно, те деньги ещё не кончились, раз они продолжают вынюхивать про него.

   - А может, кто-то другой успел их нанять?

   - Ой, и верно! Как я сразу не додумался... Ну, ладно, иди вон к той избе, которая самая нарядная. Желаю наняться к царю в переводчицы, заработать много-много денег и... Остальное скажу потом. Надеюсь, ты потом учтёшь, кто навёл тебя на суверена Руссии и отблагодаришь по-царски! Ну, пока!

   Ворон хлопнул крыльями, хотел улететь, но тут вдруг заметил слёзы на глазах Адели.

   - Чего ревёшь?

   - Грустно мне. Попрыгунчики боятся свою живую маму, царь боится мёртвую, а мне даже бояться некого: моей маме на меня плевать, парням, которые забрали мои деньги, сама я не нужна оказалась. Никому я не нужна, никто меня не любит!..

   - Вот дурёха! Радуйся, что не изнасиловали, а деньги ты всегда сможешь заработать, владея секретом игры, подаренной отцом. Отцом, который тебя любит!

   Он каркнул и, наконец, улетел. Адель вздохнула.

   - Спасибо за напоминание об отце!..

   Об Эрике она вспомнила сама. И устыдилась. Он ведь тоже её любит! Cкорей всего, ещё не разлюбил, а она...

   Как хорошо, что есть на свете люди, благодаря которым ты можешь испытать любовь. Хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни, хоть на один момент. Если бы не Эрик и не отец, Адель уже давно начала бы подозревать, что этих чувств не существует и что вряд ли стоит жить.

   Она вытерла слёзы, улыбнулась, пошла в том направлении, куда ей вот уже час как хотелось пойти. В дороге она расхохоталась. Буквально только что она страдала! Из-за каких-то чужих парней. Из-за воришек. Прав ворон, дурёха она.

   Девушка снова пристально вгляделась в горизонт. И где же там самая нарядная изба? На вид домики были все одинаковые.

   Адель поправила на спине вещевой мешок, одёрнула платье, пригладила пальцами волосы. Жаль, зеркало не взяла с собой в дорогу. Домашние упорно внушали ей, что прихорашиваться нет никакого смысла.

   - Что ты понимаешь в настоящей красоте и любви! - однажды произнесла мать, глядя не на дочь, а на своё отражение в зеркале.

   Уж она-то была создана для любви, в этом ни у кого сомнений не было.

   7.

   Немецких женщин можно смело разделить на две группы: "созданные для любви" и "созданные для любви к порядку". Последние явились основательницами знаменитого немецкого "орднунга". Адель, вольно или невольно, сознательно или нет, всегда причисляла себя ко второй категории. Не каждой немке удаётся принадлежать к обеим группам. Либо то, либо это. Екатерина Великая - редкий пример принадлежности к обеим группам. С лёгкой руки немецкой принцессы Россия в полной мере узнала, как можно активно любить, не выпуская при этом бразды правления государством. Случилось это в середине восемнадцатого века.

   Адель пока жила в семнадцатом, в самом его конце. Она ничего ещё толком не слыхала о наведении немецкого порядка в "Руссии", но инстинктивно мечтала наводить его. Присматриваясь к деревне с покосившимися домиками, она представляла себе, как бы она выглядела, эта местность, если бы там поселились её соотечественники. Шёл 1697 год. В сёлах "Руссии" порядка было маловато. Совсем мало. Пугающе мало.

   Накануне появления здесь, когда она ещё путешествовала с монахами, когда ещё даже не пересекли границу с "Руссией", она уже отметила убогость деревянных изб. Изредка мелькали каменные домики, иногда наполовину деревянные, наполовину глиняные или просто вымазанные глиной. И ни одной черепичной крыши!

   Войдя в деревню, Адель заметила, что ни один дом не отличался богатым внешним видом. Пышных садиков тоже не было. И где же та изба, на которую намекал ворон?

   Хотя немецким "орднунгом" нигде не пахло, зато ото всюду веяло вкуснятиной. Адель ощутила сильный голод и некоторое волнение в груди. Скоро ли она встретится с царём? Сразу ли удастся с ним поговорить? Ворон сказал, что Пётр Первый приехал на отдых инкогнито. Значит, нелегко будет отличить его от простонародья. Бехер также сообщил, что государь прибыл из Голландии. А её Эрик был родом из Голландии. Эрик... Временами Адель явственно ощущала его присутствие.

   Девушка лихорадочно соображала, чем она могла бы заинтересовать местных жителей. Нет ли там любителей рассказов о Европе, поданных с акцентом (не забыть бы о его употреблении). Нет ли там жаждущих вкусно накормить бродяжку, у которой отняты все деньги?

   Адель украдкой заглядывала в раскрытые окна и двери, но входить не решалась. Как ни странно, внутренность многих домишек выглядела аккуратно.

   8.

   Изба, в которую она, наконец, решилась зайти, была наиболее аккуратной. Её можно было бы назвать нарядной, хотя и с натяжкой. Вокруг избы простирался широкий двор, где на привязи стояли кони - целых несколько!

   Изба была совершенно пустой. Поначалу.

   Хозяева ушли не очень далеко, вскоре на горизонте возникла целая ватага одинаково одетых мужчин. Они выглядели очень добродушными, махали Адели. Ей даже показалось, что в её сторону летят воздушные поцелуи.

   Ворвавшись в дом, ватага заорала на своём, на тарабарском, скорей всего, на русском. Адель, уже владея всеми языками, не понимала смысла выражений, хотя отдельные слова были понятны. Каждое отдельное слово было ей понятно, а фразы целиком - нет. Кто-то тыкал в неё пальцем, кто-то снимал со стен изображения в виде небольших картин в раме. То были православные иконы, Адель и это не сразу поняла.

   Затем дикари стали тыкать в неё иконами, плевать через левое плечо и накладывать на себя свой крест. Не такой, как у латинян, а православный. Адель решила, что её приняли за нечисть.

   И, конечно же, ей сразу стало ясно, что нужно делать. Она мигом превратила одного из орущих мужиков в птеродактиля, перенесясь с ним в далёкое прошлое.

   Гномов в этот раз почему-то не было. Спрятались? От жадности? Не пожелали выдать Адели очередного отступного?

   Бросив прощальный взгляд вслед птеродактилю, который взвился в небо, девушка крикнула "Вперёд!!!"

   Снова очутившись в избе, она, как и ожидала, не застала там никого. Трусишки убежали. Можно было отдохнуть, поесть. На печи и внутри неё стояло множество горшков с яствами. Стол был накрыт красивой скатертью, на нём высился огромный каравай, по запаху - недавно испечённый.

   Невероятно, но вскоре трусишки вернулись. Во главе с царём! Они ждали его, готовили ему встречу, а Адель пришла первой и всё им испортила. Они стали тыкать в неё пальцами, называть ведьмой. Кто-то крикнул:

   - Государь, бей ведьму прямо в нос!

   Царь оказался не из пугливых, подошёл, хотел исполнить просьбу подданных. Девушка ловко увернулась, подпрыгнула, дала в нос царю.

   Окружение охнуло и онемело. Царь захохотал.

   - Моя школа! Лицо твоё мне незнакомо, но дерёшься ты по-моему. Не было тебя в Заандаме? Где я учил своих людей драться...

   Адель подумала: не подглядывал ли Эрик в своё время за царём? Или это старинная голландская забава? Откуда было ей знать, что игру эту принёс в Европу русский царь. Виновата угодливость его подданных, которые придумали такой аттракцион. Они и сейчас строились в очередь, идиотски улыбаясь, мостились под царский кулак.

   Эрик о забаве не рассказывал, но однажды поведал о том, как возмущались голландцы указами русского царя о казнях. В их стране смертная казнь была запрещена. Много раз приходили амстердамцы и заандамцы к Петру скандалить, но русский царь на это неизменно отвечал:

   - Народ голландский дерзок есть!

   Пётр не велел казнить Адель, а наоборот, велел ей переоблачиться в мужское платье.

   - Мне зело нравится твой акцент, однако выглядишь ты как ведьма. Где платок твой? Почему волосы покрыть не соизволила?

   Царь сразу приблизил "ведьму" к себе, видно, решил, что иностранка не будет за ним шпионить. В то, что по её вине исчез один шпион, судя по всему, ни грамма не поверил.

   Свита, узрев большое расположение Петра к гостье, резко изменила тон, все стали наперебой приглашать её выпить.

   - Я не пью! - крикнула Адель, но никто к этому серьёзно не отнёсся.

   Пришлось ей выбежать во двор. Пётр выбежал следом, заговорщически подмигнул, взял повозку с лошадьми.

   - Умеешь тройкой управлять? - спросил он.

   - Нет!

   - Тогда я поуправляю, а после научу тебя. С этого дня ты мой кучер Антоний!

   Адель села в повозку, и они понеслись. Прочь! Пётр Первый был рад улизнуть от соглядатаев. Адель была рада тому же. Направились они в Москву. Вдвоём. Вот так удача!

   В дороге царь работал: то плотником, то инженером, то лекарем. Иногда лечил зубы крепостным крестьянам.

   9.

   По пути в Москву Пётр с Антонием решили заглянуть в Швецию - из простого интереса.

   Интерес этот имел огромные последствия: царь решил основать свой собственный Париж!

   Париж по-прежнему столица мира, хотя тут можно дискутировать. Фонтаны, дворцы, позолота, духи, кутюр, отменный кинематограф - этого уже полно и в других местах.

   Главная черта любой столицы - притягательность. Тут не помешает развитый сосательный рефлекс, ведь дворцы, построенные на болотах, дважды притягательны - и визуально, и благодаря невидимой подземной тяге.

   Санкт-Петербург был построен на обширных топях и сразу начал, как могучий пылесос, всасывать коврики соседних территорий, образовав вокруг себя империю. Но это в ходе Северной войны. А в самом начале, сбежав от своей матушки, от недоброго взгляда сестры Софьи, понимал ли Пётр, что делал? Кто-то невидимый, но весьма влиятельный, надоумил русского царя плюнув на родственников, стряхнув с себя их липкую любовь и ненависть, заняться иностранными соседями. Сперва голландцами, потом - шведами.

   Тайно покидая Голландию, Пётр взял повозку, лишь отдалённо напоминавшую карету и путешествовал в ней на восток, меняя извозчиков и попутчиков как перчатки. В этой повозке многократно сиживала и Адель, когда царь брал поводья в свои руки. Это делал он как бы невзначай, как бы бравируя извозчицким талантом.

   Как бы невзначай добрались до Весёлого острова. Как бы невзначай юный шведский король Карл Двенадцатый пригласил русского царя выпить.

   Приглашение удивило Петра: откуда юнец благородного вида знает его любимые выражения "Мин херц!" и "Брудершафт!" И откуда он вообще его знает?!

   Любопытство взяло верх, да и трусость негоже показывать. Пришлось сойти наземь, перейти по мосту на остров, слухи о котором ходили весьма туманные.

   Юнец шёл так быстро, что двухметровый гость едва за ним поспевал - после целого дня сидения в карете. Был поздний осенний вечер, достаточно темно, однако в свете народившегося месяца хорошо просматривались скользкие булыжники. Дождь буквально только что перестал моросить.

   Окна деревянных и каменных построек были плотно занавешены или закрыты щитами - наподобие ставен. Пришлось пройти через весь остров, прежде чем гостеприимный юноша отпер замок покосившейся хибары. Она выглядела беднее всех. Но замок был знатный! И дверь солидная. Что за ней скрывалось? Или...кто? Не иначе как юнец, успевший напоить служанку, теперь не знал, что с ней делать. Пётр решил, что девственник хочет получить уроки храбрости от бывалого мужа.

   В хибарке было пусто, но зато имелся вход в подвал.

   Стены подземного коридора поблёскивали коричневой мозаикой. В зазоры между камешками проникал тусклый свет. Вскоре свет сделался ярче, словно за стенами разбушевалось пламя. Образовалась немыслимая жара.

   Но потом стало прохладнее, а затем и вовсе холодно - как на улице. Всё это время юнец что-то говорил на своём языке. Пётр не отвечал. А даже если и хотел бы ответить... Образование, полученное от церковных дьяков, плохо владевших даже русским языком, не располагало к беседам с иностранцами.

   Внезапно провожатый свернул в узкую сыроватую нору. Мозаики там не было, а были влажные глиняные стены. И много покосившихся дверей. Отворив одну из них, благородный юноша, с поклоном, пригласил Петра войти. Тот послушался.

   10.

   В интерьере действительно была баба, одетая в холщовый балахон, подвязанный бечёвкой. Не девичьего возраста, отнюдь, бедристая, пузатая, щекастая и лысоватая. И очень маленького роста, чисто карлица. Повернувшись к вошедшим, она обнаружила ещё одно свойство - крайнюю мужиковатость.

   Баба заговорила низким голосом - так же, как и благородный юноша, по-тарабарски. Очень быстро и очень чётко, пьяные так не разговаривают.

   Юнец потупился, виновато закивал. И вдруг, начисто забыв о брудершафте, умчался прочь. Стук его высоких каблуков стих через минуту.

   - С прибытием, Пётр Алексеевич, - сказала баба, уже по-русски.

   Пётр расхохотался - в силу юмора, полученного при рождении.

   - Какие образованные женщины в Европе!

   Баба улыбнулась, весьма кокетливо.

   - Я не женщина, но к делу сие не относится...

   - И каково же дело? - не унимался царь. Он был настроен на веселье, а не на дела.

   Однако посерьёзнел, когда узнал, что его пригласили на приём к подземному владыке. Не к Люциферу, который самый главный и обитает гораздо ниже, у самого ядра земли, а к одному из его наместников, который отвечает за территории, примыкающие к острову. И что эти территории надобно скорей расширить и застроить величественными дворцами, пока другие болотные владыки до такого не додумались.

   - Хотел шведам поручить, да малочисленны они, кишка тонка.

   Так и сказал женоподобный начальник: кишка тонка, ибо русский знал в совершенстве. Сколько ещё языков знал владыка, спрашивать было неудобно. Сколько народу в его собственном российском государстве, Пётр тоже постеснялся спросить, иначе получил бы ответ: четырнадцать миллионов.

   Вместо этого он осведомился:

   - Кто тот юноша?

   - Который?

   - Который так стремительно удрал, не выпив со мной брудершафту.

   - Это новый шведский король. Он боится, что ты можешь не согласиться, и ему придётся искать нового царя, охочего...

   - Охочего дворцы строить? Я свой собственный дворец сызмальства мечтал иметь, много дворцов, и свой огород с фонтанами - не хуже версальского!

   - Мечты наши совпали, - улыбнулся холщовый толстяк. - По примеру Парижа и я намеревался новую столицу делать - на территориях, отведенных мне хозяином...

   Каким хозяином, и так понятно, подумал Пётр, а вот...

   - А волнения там будут? Хочу, чтобы всё как в Париже!

   - Будут-будут, всё будет, - заверил владыка. - Но не всё сразу. Для волнений зависть великая нужна, а у нас с тобой пока даже дворцов ещё не понастроено. Зависти обычно много там, где дворцы...

   11.

   Царю пришлось узнать более подробно о тайных планах подземного владыки.

   - Топь с дворцами - чудо света, но сама по себе ещё не чудо, и даже не полчуда. А вот ежели её объять империей, в столицу всякие люди приедут, денег навезут, товару... Главное - тягу поддерживать...

   Что такое тяга, Пётр узнал позже, уже в сугубо военной обстановке, а пока только контракт читал. Читал и перечитывал. И одобрительно кивал.

   - Ну как, договорились? - почти заискивающе спросил пухляк, неожиданно перейдя на "вы". - Многих талантов вы человек, Пётр Алексеевич, но наипаче вы дипломат, наслышан о вас, наслышан. Ах, какой дипломат!..

   Иностранные слова были слабостью царя. Это и решило дело - поставил свою подпись. Кровью.

   Прощаясь, холщовый владыка дал ценное напутствие.

   - Несмотря на всю щедрость хозяина, советую не тратить драгоценную тягу попусту. Меня на мой пост привела рачительность, а вы думали что?

   Пётр снова закивал в ответ. Какой-нибудь современный царь спросил бы:

   - Вы выиграли тендер на местное подземное правление и расширение наземных территорий?

   Но Пётр только двигал шеей с невыразительным кадыком. Тут опять же виноваты дьяки, не научившие его бойко разговаривать.

   Царь хотел ещё что-то сказать, но ему помешали. В комнату ворвался кучер Антоний, уставший ждать в карете.

   - Херр Питер, ваша матушка не велела вам посещать подозрительные места! Ради покойной родительницы, чья душа вот уже три года с небеси за вами наблюдает, покиньте сие мрачное заведение...

   Пётр окаменел от изумления.

   - Кто привёл тебя сюда?

   - Никто, я сам пришёл! Тот отрок, который затащил сюда вас, пытался помешать мне, но я дал ему в нос, он и сбёг...

   - Ты выслеживал меня?

   - Не извольте гневаться, великий государь, я ради памяти вашей матушки...

   Подземный владыка слушал и морщился.

   - Хорошо, ступайте вон, - произнёс он немного погодя.

   Пётр подумал, что гонят кучера или, по крайности, их обоих. Но, к удивлению суверена, на выход приглашался именно он. Пришлось повиноваться. И сильно недоумевать. Очень долго недоумевать, дожидаясь собственного кучера, и чувствовать себя лакеем оного.

   - А ты, дочка, подойди поближе, - всё так же морщась, нетерпеливо-тихо произнёс владыка, едва дождавшись, когда уйдёт великий государь всея Руси. Антоний дико глянул на него, но подойти подошёл.

   - Грудь распахни!

   Ответ был дерзким.

   - Грудь не дам смотреть!

   - Дашь!

   Холщовый карлик, приблизившись вплотную, разорвал на груди непокорного царского слуги верх камзола. Для этого ему пришлось подпрыгнуть. Дорогие пуговицы, оторвавшись, с металлическим перезвоном покатились по выложенному полудрагоценными камнями полу. Возница кинулся было собирать их, но толстячок остановил его. Он вынул из кармана балахона несколько золотых монет.

   - Купишь новые, а эти мне самому сгодятся...

   - Зачем?

   - Не твоего ума дело.

   Кучер неуклюже запахнул камзол, прикрыл верхнюю часть его шейным платком, спрятал монеты в карман. Затем, подумав, снял платок, сунул его в карман, вновь распахнулся.

   - А грудь-то смотреть будете?

   - Я уже всё увидел. Знак лунника на месте.

   Он вынул из кармана зеркальце, поднёс Адели. Только сейчас она заметила у себя под правой ключицей светлое родимое пятно, розовато-сиреневое, похожее на звёздочку. Или... Пожалуй, больше похожее на цветок.

   - Почему я никогда не видела это пятно?

   - Наверное, ты редко смотришься в зеркало.

   "Вот оно что, - подумала Адель. - Вот какой цветок подарил отец матери..."

   - Ты - Адель, дочь моего лучшего друга и соседа, младшего болотного владыки, - сказал коротышка. - Он мне из Целау весть присылал о тебе.

   - Какую?

   - Что ты, рано или поздно, будешь навещать эти края. Он ведь провидец, да ещё какой! Всегда лучше меня всё знает...

   Возница поправил одежду

   - Так вам нужен был не царь, а я?

   - Оба нужны, но ты, пожалуй, больше. О нашем с тобой разговоре - ни-ни...

   Когда Адель вернулась к карете, Петр успел уже задремать - крепко устал. Даже как тронулись с места, не почувствовал. А когда проснулся утром, весело спросил:

   - Ты хоть знаешь, Антоний, кому в нос вчера вечером дал?

   - Кому?

   - Шведскому королю!

   Адель заржала, не хуже кобылицы.

   - А не скажешь ли мне, зачем пузатый коротышка задержал тебя?

   - Ему понравились мои пуговицы, срезал, гадёныш, а вместо них выдал эти жалкие монеты.

   Адель вынула из кармана золотые. Тут уж и Пётр заржал.

   Со стороны всё это смотрелось как идиллия. Тут можно было бы вполне предположить грядущую крепкую дружбу. Но всё испортил Алексашка Меншиков. Сам будучи из простых, он сильно завидовал "Антонию" - как бы тот не перебёг ему дорогу и не сделался главным фаворитом. Затеял интригу. Результатом той интриги стало выяснение пола кучера.

   - Говорю тебе, мин херц, этот кучер - баба, - ежедневно наседал на государя Алексашка.

   Царь, прекрасно зная пол своего кучера, отшучивался.

   Меншиков, не терял надежды избавиться от соперницы, следил за ней неустанно. Это было легко, Адель не знала его в лицо, даже не ведала о его существовании. Иногда, прогуливаясь одна, в самых разных местах, она беседовала со встречными, не утруждая себя акцентом. Ей нравилось говорить на разных языках.

   - Мин херц, эта баба прекрасно говорит по-русски, без малейшего акцента, да ещё и иностранных языков у неё пропасть. Не иначе, как шпионка...

   Добил-таки государя наушник, избавился от Адели. Девушку переправили в монастырь, в один из тех, что располагались на шведских территориях близ Весёлого острова, тоже пока ещё шведского.

   Петру бы погоревать в такой ситуации, да некогда ему было проявлять сентименты. Крепко наказывать зело смышлёную девицу тоже не хотелось. Все его помыслы были заняты юным шведским королём. И подписанным кровью контрактом.

   12.

   При первой же военной оказии узрел Пётр снова того юнца, что хитростью заманил его в подземелье. Шведский король изображал грозного противника, да и русскому царю пришлось делать то же самое - согласно контракту. По контракту надо было целых двадцать лет поляков мучить, немцев обижать и прочих всяких там - земли у них отбирать. Владыкина тяга зело помогала земли притягивать.

   Бои шли легко, без особых усилий. Нет, героизм, конечно, был. И слёзы были. Мазепиных слёз Петру было очень жаль, очень. Не известили его, что ли, шведы о контракте? Хотя, кто его, такого старого, будет нянчить, всё равно не дожил бы до конца войны. То ли дело шведский юноша - геройски памятник заслужил, хоть и потерпел поражение.

   В центре Стокгольма до сих пор стоит тот памятник. Шведы очень благодарны Карлу Двенадцатому, избавившему их от лишней головной боли - от обязанности тягу регулировать. А невежды думают, что они просто любят всех сопляков и неудачников, что слишком добрые они, шведы.

   Те же самые невежды, а может, уже и другие, более поздние, удивляются, зачем было строить Петропавловскую крепость на Весёлом острове, когда крепость Ниеншанц уже давно готовая была.

   Такая бесхозяйственность была результатом... кхм... коллективного правления!

   Да, Пётр Первый правил не сам, не в одиночку, а со своими братьями. С четырьмя братьями-близнецами. Их, в общей сложности, было пятеро. Пятеро! И не все они были одинакового роста.

   Итак, Пётр Первый был из "пятерняшек". У них у всех была одна мама - зазеркальная, то бишь подземная, и они все её боялись. Своих земных мам они тоже боялись. Видимо, это и помогало им в правлении. Или мешало. Точно теперь уже трудно сказать.

   Сейчас существует много теорий о том, что настоящий Пётр Первый выехал в Голландию при росте чуть больше 180 см, а вернулся уже... ах!.. под 2 метра 4 сантиметра. Всё правильно, братья были похожи лицом, но не ростом. Кто был повыше - у того весь ум в рост ушёл. Следовательно, те, кто был ростом пониже, были поумнее. Но эти сведения не для всех. Они долго оставались неизвестными. Об этом - чуть позже. А сейчас - конкретно о дворцах.

   Ещё сильнее ропщут люди, когда вспоминают, сколько вложено народных средств в болотные дворцы, совершенно нерентабельные - одной краски на ремонт сколько уходит. Но не каждому ведь объяснишь, какие тайны кроются под этими на первый взгляд бесполезными объектами.

   13.

   В подземный мир легче всего проникать через болото. Когда болото покрыто дворцами, можно и через дворцы, это даже удобнее, тем более что с зеркалами во дворцах проблем не бывает.

   В Санкт-Петербурге две тысячи триста дворцов, как бывших, так и нынешних, "типа музейных", поэтому у местных привидений жизнь вольготная, так и шастают туда-сюда.

   Привидений много, большей частью однотипных, но старуха с розовой вороной на плече всегда была одна. Объявилась она на людях только в девятнадцатом столетии, хотя, по слухам, и в восемнадцатом ухитрялась чудить. Иногда ходила без вороны, вместо вороны у неё была бутылка рома, и не на плече, а в кармане. Внешне смахивала та старуха на фрейлину, на "типа дворцовую", но только издали. При ближайшем рассмотрении - нищенка. А как ругалась да как плевалась!

   Бродил этот непонятный дух, вызывая всяческие кривотолки.

   Некоторые сравнивали её с Ксенией Блаженной Петербургской. Однако это чистой воды нонсенс: не может святая плеваться! Хотя, зимой вокруг её часовни находили замёрзшие плевки. И сейчас их там находят. Иногда там и газеты кучами валяются. И другой мусор кто-то регулярно сбрасывает. Но это не Ксения.

   Легенд о странном привидении существовало множество, вот одна из них:

   Жила-была в городе, в одном из его монастырей, монахиня, урождённая графиня или княжна, обладавшая огромной духовной силой. Но согрешила и, как результат, попала в ад. Была, конечно, туда хитростью заманена - слишком уж большая сила в ней имелась. А также многие таланты, на которые позарился подземный повелитель. Так однажды угодила грешница ему своим научным изобретением, такую экономию навела в хозяйстве, что разрешено ей было иногда бывать на людях. Ну, она, конечно, сразу кинулась всем помогать - по старой монашеской привычке. Всем страждущим, особенно приезжим, на которых тяга имперского болота гораздо больше действует, чем на ещё не приехавших. Гость, пребывающий в самом центре трясины, пусть даже и во дворце, не может не вызывать сострадания. Приезжего, который, несмотря на предупреждающие знаки, всё же рискнул и надолго задержался в северной столице, можно по взгляду узнать - такое выражение обычно у коровы, которую непрерывно доят, да не в тёплом сарае, а на диком сквозняке.

   Много ходило разных легенд о той старухе, да не все они правильные. Мало кто знал, почти никто не ведал, что имя старухе - Адель. А что затащили её в ад обманом - чистая правда.

   Что старуха делала в аду несколько столетий, тоже не все знают. Но об этом позже. Необходимо завершить повествование о царе.

   Пётр Первый прорубил окно в Европу. Продолжение сих великих дел впечатляет.

   - Править, будешь, но только в шутку, - сказал холщовый владыка Петру, когда тот явился к нему с докладом, сразу после успешно проведенной войны.

   Царь задумался. Шутки у него в запасе были разные. Но одно дело, когда подданные сами под кулак носы подставляют, да ещё и спасибо говорят, а другое - внешнюю дипломатию наводить.

   - Как это - в шутку? - на всякий случай спросил он.

   - Понарошку...

   - А... Ну, это можно. Шутки я люблю! Аккурат заказал для петергофского парка шутихи... фонтанные...

   - Вот и поладили, - причмокнул толстяк. И тут же, изменившимся голосом, трубным, от которого Пётр содрогнулся, добавил:

   - Ежели передумаешь, есть ещё две возможности!

   - Каковы оне?

   - Разрешаю чистой, беспримесной ненавистью править, как наш главный - ему будет приятно...

   - А вторая возможность?

   - Ну, можно и любовью. Только не искренней, не переусердствуй, иначе сожрут...

   - Кто?

   - Твои же верноподданные тебя и сожрут, а ты заметишь это уже в самом конце, когда будут доедать последний кусочек...

   Петру сделалось противно. Не знал он такого о своих верноподданных.

   - Нет, я выбираю шутки, тем более, что за фонтаны уже вперёд уплачено мастерам...

   Уже собрался было Пётр уходить, но полноватый карлик снова удивил его речами, обратно сладкими:

   - Да, и тягу проверять не забывай, а то, не ровён час, отвалятся...

   - О чём речь? Или... о ком?

   - Всё, что нажито и завоёвано, без тяги не удержится - как пришло, так и уйдёт...

   Пётр снова призадумался. Про тягу он, худо-бедно, уже знал, а вот как с нею управляться...

   - Вентиль, что ли, иль задвижка там есть какая? Слышу впервой, не обессудьте...

   Толстый сделал вид, что обиделся. Потом, наоборот, повеселел.

   - Я так и думал: не хватит тебе знаний на всё про всё. Но это ничего. Тягу я беру на себя.

   - Я не против! - стал во фрунт царь, как простой солдат, и даже шевельнул усами.

   У толстого владыки не было усов, он лишь поморщился в ответ.

   - Буйный ты. Ещё в первый раз хотел тебе сказать, да боялся обидеть неправильным словом...

   - Буйный, всё верно, мин хе... ваше подземное... ээээ... величество! - снова обрадовался царь. Имея маленький размер ноги, да при его-то росте, лучше всего казаться буйным. Тогда другие недостатки незаметны сделаются.

   - А коли подтверждаешь, что буйный, тем более не доверю тебе тягу. Ещё весь мир засосёшь ненароком. Сам наши земли удерживать буду, так и быть...

   - Так тому и быть! - с облегчением выдохнул Пётр Алексеевич.

   14.

   Оставалось обсудить мелкие детали.

   - Ты построй для неё, для машины, что тягу производит, укрытие - побольше и пострашней. Здесь, у себя, мне её держать тесно, - толстяк кивнул на входную дверь. Видимо, в одном из сыроватых коридоров, за одной из перекошенных дверей, машина-то и находилась.

   - Под Кунсткамерой придётся её скрыть, у меня там эмбрионов в банках припасёно - на две армии захватчиков станет, с перепугу бросят оружие и...

   - При чём тут эмбрионы? - вежливо осведомился куратор вентиля.

   - Ээээ... Шутка, не извольте беспокоиться... - молодцевато ответил Пётр. Однако, выйдя из гнилого лабиринта, тут же дал приказ укрепить полы "Кунсткамеры", то бишь музея редкостей. Именно в том месте, где страшилы. И понаделать люков. Удобных лазов, украшенных отечественными самоцветами. Турецких камней было велено не использовать, хоть и крупные у турков изумруды. А зачем турки обманули Карла Двенадцатого, мог бы ещё пожить парнишка, рановато умер. Говорят, на нервной почве. Или свои же, шведы, грохнули, тут слухов море.

   Пётр Первый, как ни прискорбно, тоже умер. После него многие правили в шутку, но уже ничего не зная о задвижке.

   А когда до Сталина дело дошло, тот вообще всё по-своему замутил: ни на какие аудиенции с невидимым начальством не соглашался, просто перенёс, на пару с Лениным, столицу на старое место - и всё. И правил, как хотел, по своему усмотрению: шутка-ненависть-любовь, шутка-ненависть-любовь... Всё так быстро завертелось, что пойди теперь разбери, где, когда и что у него было. А о чистой любви впопыхах забыли. Чистую, искреннюю и беспримесную любовь, вроде, и внедрять-то было некому в России. Очень долгое время. Но потом, всё же, нашлась кандидатура.

   При поддержке батюшек, компьютера, колдунов и экстрасенсов, вычислили человека, которому народ ближе всего. И сообща напутствие дали:

   - Что бы ни случилось, говори: "Мной руководит любовь к народу".

   - Так и есть, даже врать не придётся, - отвечал новый избранник.

   - И не забудь своё происхождение обнародовать, чтоб не завидовали. А то зависть не способствует любви. Говори: "Мать - уборщица, отец - рабочий".

   - Так и есть, и тут врать не придётся...

   Про всю эту чехарду кто-то знал, кто-то - нет. Но результатом были довольны все. Граждане стали активнее смотреть в зомбоящик, и зобоящиком его почти что совсем перестали звать.

   И о Санкт-Петербурге не так активно вспоминали, ибо столицей прочно сделалась Москва.

   В общем, вроде, всё устаканилось. Лишь одна только старуха-привидение, та, что с розовой вороной на плече, продолжала нервничать и материться. И громко осуждать кого-то за отсутствие рачительности.

   - Доэкономились! - выкрикивала она, носясь по улицам Северной столицы - когда в видимом, а когда и в невидимом режиме.

   Как уже сказано, старуха с розовой вороной на плече, имеющая страсть к порядку, была никем иным, как постаревшей Аделью. Как она дошла до жизни такой, будет длинный рассказ. И о городе не мешает поговорить подробно. Ведь болото, украшенное дворцами, есть завлекалочка непреодолимой силы.

   15.

   Поскольку мы имеем дело с потусторонним миром (с болотным зазеркальем, подземельем или как ещё), необходимо уточнить хотя бы некоторые его качества, иерархию и прочее.

   В болотах отражаются не только камыши, но и деревья, и пролетающие птицы. И небеса в них отражаются, но по-особому, по-болотному: часть благой энергии всасывается, поэтому не всё так хмуро и безрадостно даже там, внизу.

   Властные структуры ада многогранны, многослойны, многокристальны, многокафельны, многокирпичны. Во всё это вникать - жизни не хватит. Человеческой жизни уж точно не хватит.

   Обычный человек не всех святых-то помнит, куда уж ему помнить все подземные чины.

   И наземных чинов не упомнишь. Наполеон знал наперечёт имена всех своих солдат, но кто он был на самом деле, тут уже говорилось, хватит.

   Обычному, земному человеку достаточно знать главное: на небесах есть Бог-Царь, а не так давно, всего две тысячи лет назад, и Богоматерь появилась.

   Подземного царя пока не будем трогать, и о нём сказано достаточно, а вот о зазеркальной матери можно и поговорить.

   Родильная камера с табличкой "Мама" была очень уютной, поэтому в один прекрасный момент роженица стала рожать по двое, трое, четверо... Пятерых за раз стала рожать!

   Подземный Совет (зазеркальное лобби, болотный комитет или как его ещё) выразил глубокое одобрение по этому поводу и вынес новое постановление: пятерняшек растить до размеров человека, делать из них наземных правителей, гигантов мысли, "хоть и маленького роста, но зато имеющих кучу двойников". Конечно, можно было их выращивать и дольше, до состояния "высокий-интересный" - с помощью специальных упражнений, с помощью уже известных нам дуэлей на символических деревянных мечах, Кстати, для этого имелись и другие специальные магические упражнения, их также можно было использовать для увеличения размеров тела, а смысл? Часть умственной энергии ушла бы в рост! А ведь экономию ещё никто не отменял, ведь только небесные энергии бесконечны.

   Рождавшихся меньшими группами решено было считать неполноценными, им запрещены были "дуэли роста", как мы уже не раз сказали, а чтоб они не очень обижались, им было дозволено пользоваться адской валютой, то бишь "кхеками", неограниченно.

   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  "НЕЖДАННЫЕ МЫТАРСТВА"

   1.

   В преддверии Северной войны шведы разбегались из своего насиженного городища как тараканы. Кто-то им шепнул о контракте между "Руссией" и болотным зазеркальем? Если и шепнул, то не всем.

   Значительная часть населения всё же не покидала городище, долго не покидала, достаточно долго для того, чтобы Адель почувствовала себя почти шведкой. Целых два года наслаждалась она общением с монахинями, говорила с ними на чистейшем шведском языке. Ей нравилось дурачить набожных северянок. Она и сама была северянкой, но лишь по отношению к южанкам - к баваркам и прочим южным немкам. Для шведок она была южанкой.

   Как уже сказано, весёлое общение, перемежавшееся молитвами, длилось почти два года. Затем весь этот северный монастырь собрался, как по военной тревоге, отчалил ещё севернее - в Стокгольм. Хотели взять с собой и Адель, "долговязую новенькую", и та уж было согласилась, но буквально накануне отбытия ей приснился сон, в котором холщовый коротышка, "друг её отца, младшего болотного владыки", запрещает ей уезжать.

   - Ты мне здесь нужна, не смей никуда ехать! - прозвучал его голос в ушах девушки, уже когда она почти проснулась.

   Адели даже показалось, что всё это происходит наяву. Открыв глаза, она ожидала увидеть пузатого карлика, смахивавшего на карлицу, но вместо него увидела настоятельницу - худую, высокую шведку.

   - Сестра, ты едешь с нами или...

   Никуда Адель не поехала, к вящему удивлению товарок. Решила послушаться друга своего настоящего отца. Болотного друга болотного же отца.

   Послушалась, осталась, но в какую передрягу угодила!

   Не нашлось для неё другого приличного места, так как в городище начались странные метаморфозы, и пришлось ей на время поселиться в заброшенном подвальчике маслобойни, спать на голом полу. Ночью спала, а днём попрошайничала.

   Те, кому она была якобы нужна, больше не объявлялись, никаких голосов она больше не слышала. Зато слышала непрерывный стук молотков и больших молотов, днём и ночью.

   Ещё война толком не началась, а уже началось строительство дворцов, так необходимых для появления зависти у горожан будущего города, великого города, столицы будущей великой империи.

   Первым делом начали втыкать в жидкую болотную почву сваи. Неопытные русские строители, привыкшие возводить у себя в деревнях одни лишь избы да амбары, "мёрли, как мухи", согласно рапортам Алексашки Меншикова царю. Так и писал друг детства другу детства: "Мрут, как мухи".

   Особенно много трупов появилось на территории Весёлого острова, где начали возводить Петропавловскую крепость.

   В наше время часто можно слышать: надо было ограничиться крепостью, а сам город строить поодаль. К сожалению, все умны задним числом. А в то время, учитывая амбиции и резкий характер государя, о строительстве столицы в другом месте и речи быть не могло. "Отсель грозитить мы будем шведу!" Отсель, и больше ниоткуда.

   Строители были русские, а архитекторы сплошь иностранные, но последним их благородное происхождение не помогло. Большое болото, как правило, любит всех одинаково. Затягивает всех подряд, высасывает силы и здоровье у всех без разбору.

   Топи Целау тоже отличаются сильной хваткой, но с хваткой петербургских топей, бывших шведских, им и сегодня не сравниться.

   Впоследствии и писателей с поэтами сюда затянуло, тем же сквозняком у большой двери, которую Пётр прорубил в Европу. Многих и многих затянуло и обобрало до нитки. Тяга-то действует непрерывно, без выходных и праздников.

   Хорошо живётся на болотах лишь тем, кто там родился, им даётся дополнительный ангел. Адель родилась на других болотах, там и ангел её болотный остался. Здесь у неё ангела не было. Хотя... А Бехер на что?

   Ворон тоже не совался к девушке, целых два года не совался. По двум причинам: во-первых, обижался на неё за гордыню, а во-вторых, не осмеливался: кто мешает болоту делать его, болотное, дело, кто пытается накрыть своим крылом приезжих, часто бывает жестоко наказан.

   2.

   Адель за эти несколько лет обнищала, но не одичала. Много раз переболела всякими болезнями, но не сдавалась. И даже ухитрялась милостыню подавать, чем придётся.

   Как-то раз подала корку хлеба нищенке, сидевшей у стен непонятной обители.

   - Спаси тебя Господь, милая... - сказала нищенка и упала.

   Адель встрепенулась.

   - Помогите кто-нибудь, скорее! - крикнула она озираясь. - У неё, верно, голодный обморок!..

   Из ворот непонятной обители выбежали две монахини, одетые в такие диковинные облачения, каких Адель сроду не видывала. Они стали поднимать нищенку.

   - Помогла бы ты нам, сестрица, - взмолилась одна из монахинь, глядя на Адель.

   Втроём понесли нищенку к воротам, где поджидали ещё четыре монахини, которые изрядно помогли, и уже через десять минут нищенка приходила в себя на столе в большой столовой, то бишь в трапезной.

   - Что это за монастырь? - спросила Адель.

   - Святой Бригитты! - ответила одна из монахинь.

   - Разве есть такая православная святая?

   Сёстры переглянулись, но почему-то не ответили.

   Адель не обиделась на них и совершенно не удивилась, так как мало чего православного было в "Руссии" того времени, наипаче в строящемся "европейском городе". Многого она не знала, но зато была уверена: чтобы навести порядок на земле, его надо устроить сначала в аду ( в зазеркалье, в болотной обители или как там ещё). Она скучала за отцом и за его "старшим другом". И по-детски счастлива была, ведь судьба привела её в монастырь, где, как поговаривали, на каждую монахиню по сорок искушающих демонов имеется. Значит, на работу в ад желательно шагать из монастыря. Не знала она, что всё случится очень быстро, что её дорога в ад находится буквально в двух шагах...

   3.

   В огромной спальне было сорок с лишним коек. Иногда по ночам Адель, лёжа в постели, слышала шушуканье и хихиканье. Кое-кто из девушек разговаривали о мужчинах.

   - Я бы за такого вышла не раздумывая, деньжищи у него завидные...

   - А любовник он какой?

   - Пока не знаю...

   Такие разговоры не удивляли Адель, ведь она до того ни разу не общалась с русскими монахинями и послушницами. То, что в Европе запрещено, в дикой "Руссии", вполне могло приветствоваться. То, что в Европе считалось неприличным, русские охотно совершали, будучи в полной уверенности, что поступают в соответствии с общечеловеческими нормами и правилами. Вели себя как дети!

   Возможно, эти девушки ничего не слышали о пуританских методах воспитания. Адель легко прощала им маленькие слабости.

   Возможно, вся эта дикая страна нуждалась в добром воспитателе. Или учителе. Ведь к христианству она, всё-таки, пришла! Хотя потом, столкнувшись с "техническими трудностями", с двухчасовым выстаиванием служб, со строгими постами, епитимьями, а также с другими, чисто техническими, деталями, многие православные позавидовали католикам: у тех и служба вдвое короче, и выстаивать её не нужно, а есть скамеечки. И много всяких других послаблений католикам даётся, и даже в наше время. Многие православные, погоревав-посокрушавшись, перестали регулярно церковь посещать, стали ограничиваться свячением пасх и яиц. Лишь два процента утруждают себя подвигами.

   Адель ничуть не осуждала послушниц и надеялась на их скорейшее исправление. "Господь вразумит их сам, не моё это дело!" думала она и продолжала молиться: и днём, и ночью, когда лежала без сна.

   Среди ночи в спальню вошла девушка в простой одежде: коричневая юбка, серая блузка, серая косынка. Она направилась к Адели.

   - Не нужно ли тебе чего, родная?

   - Нет... Кто вы?

   - Миранда...

   - Мне ваше имя ничего не говорит...

   - Оно и к лучшему...

   - Почему к лучшему?

   - Потом узнаешь... Спокойной ночи!

   Миранда покинула спальню. Послушницы всполошились.

   - С кем это новенькая болтает?!

   Адель села на кровати.

   - Я беседовала с Мирандой! Вы её знаете?

   В ответ раздался смех.

   - Я же говорила: она странная...

   - Да! Всё время молится, непрерывно. А теперь вот говорит сама с собой...

   Адель возмутилась. Могли бы обсуждать её и потише.

   - Так вы здесь только что никого не видели?

   Снова раздался дружный смех послушниц.

   Адель улеглась, накрыла голову подушкой и решила более не обращать внимания на разговоры в спальне. Пусть оскорбляют и издеваються, христиане должны прощать.

   Она и раньше прощала им издёвки, прощала с лёгкостью, ведь эти девушки многого о себе ещё не знали. Они даже не знали, на что способны, хотя многие уже собирались принять постриг. Земной человек не может знать всё о себе, даже если он монах или монахиня.

   В доме отчима Адель не получала любви, зато получала свободу. Например, свободу чтения. В богословских книгах она нашла прелюбопытный факт: будто бы монахи одного из афонских монастырей позавидовали достижениям нового послушника, который сильно преуспел в молитве и духовном делании, добился высшей похвалы настоятеля. Монахи не выдержали, бросили выскочку в выгребную яму. Если бы не помощь Богородицы, неизвестно, чем бы всё закончилось.

   4.

   Адель непрерывно молилась, совершенствовалась в духовном делании и смирении. И не ждала ничего хорошего со стороны товарок.

   Однажды она шла по коридору, как всегда бормоча молитвы, кланяясь всем монахиням и послушницам, а также настоятельнице. Настоятельница в очередной раз кивнула на неё, как бы ставя в пример всем остальным. Послушницы нервно захихикали.

   Было утро, а утром положено завтракать. Адель завтракала, сидя в одиночестве, мысленно читая молитву. Послушницы поглядывали на неё, перешёптываясь. Затем две из них встали со своих мест, подошли к ней.

   - Сестра, вчера во время службы в храме ты приглянулась...

   Другая цыкнула на неё.

   - Вчера во время службы на тебя обратил внимание священник из соседнего монастыря. Он хочет с тобой поговорить...

   Незаметно наступил вечер, время ужина. За ужином к Адели снова подошли послушницы, напомнили о священнике, который где-то ждёт её для беседы.

   И вот уж совсем поздний вечер наступил. Адель в сопровождении послушниц подошла к каменному особняку.

   - Здесь он живёт, этот святой отец? В таком шикарном доме? - спросила она.

   - Здесь он только служит. В каждом уважаемом особняке есть внутренний храм. Ну что, войдёшь, или постесняешься?

   - Войду! Стучите!

   - Без надобности, нас тут давно ждут...

   Адели ничего не оставалось, как войти туда и...

   Какая музыка! Она сроду ничего подобного не слыхала.

   Поднялись по низенькой мраморной лестнице, с неё свернули вправо по коридору, который привёл в нарядно обставленную гостиную.

   В гостиной ждал молодой человек в рясе, рыжий, очень высокий, и очень некрасивый с лица. Из-под чёрного подола выглядывали щегольские башмаки. Очень красивые.

   - О! Какое послушание! Ровно в одиннадцать, как и договаривались! - воскликнул он.

   Послушницы сделали серьёзные лица.

   - Нам нужно стразу же покинуть вас.

   - Да, матушка ждёт нас для вечерней молитвы.

   - Может и мне уйти? Прийти в другой раз? - спросила Адель.

   Человек в рясе бросился к ней, осенил крестом, дал поцеловать руку и свой большой нагрудный крест.

   - Другого раза может не быть, ведь завтра я уезжаю в Европу. Мне очень нужен твой совет, сестра, ведь я ни разу не был в Пруссии. Ты ведь оттуда?

   - Да, но...

   - Что значит это "но"? Ты не желаешь мне помочь?

   - Живя дома, я редко ходила в церковь. Здешние сёстры приобщили меня к монастырской жизни и к постоянной молитве. Я очень им за это благодарна и не хочу, чтобы они думали, будто я...

   - А я буду благодарен тебе, если ты меня научишь некоторым европейским манерам, - перебил её человек в рясе. - Особенно застольным! Чтобы меня, там, у вас, в Европе, не сочли русским медведем.

   Священник махнул послушницам, те вышли. Затем он жестом указал на накрытый стол.

   - Прошу разделить со мной трапезу.

   - Но сейчас пост!

   - Меру поста определяет духовник. Да и душа сама ведает. Душа меру знает! А дело священника - лишь благословлять. Благословляю!

   Он перекрестил Адель, снова дал поцеловать руку и крест.

   - Что скажет матушка?

   - Я говорил с ней.

   - Обо мне?!

   - Ничего странного в этом не вижу. Новые послушницы всегда являются предметом особого внимания матушки. Она следит за каждым их шагом, иногда советуется со мной. Ты ведь новенькая?

   - Да...

   - Тогда садись и вкушай с чистым сердцем.

   - Если матушка и вправду разрешила...

   - И благословила!

   Он наполнил две рюмки водкой.

   - И водку разрешила?! Не может быть!..

   - Может! Пей, говорю!

   Тон священника был наглым, но не таким уж чтобы очень. Тембр голоса напоминал...

   Ой! Адели стало почти дурно. В этом голосе она уловила знакомые нотки. Любимые. Так Эрик с ней когда-то разговаривал: нагло, но с любовью. Это лучше, чем без любви, но вежливо.

   Священник оказался почти полной копией её друга, особенно после первой рюмки. После второй она уже не сомневалась: душа Эрика стремится к слиянию с её душой, и Бог посылает им обоим приятные встречи. Возможно, Эрик в тот же самый момент общался с девушкой, похожей на неё.

   После третьей рюмки она уже вообще ни в чём не сомневалась: раз матушка благословила и священник не против...

  После четвёртой она сама предложила рыжему и некрасивому мужчине, разительно похожему на её друга, не стеснять себя ничем и не мучить.

   - Пожалейте же себя, наконец! Господь хочет от нас милости, а не жертвы...

   5.

   В болотной столице, которая только и делает, что сосёт из тебя соки, трудно жить-выживать, а долго жить-выживать ещё труднее. Плюс эти белые ночи! Получается двойная нагрузка на психику. Тут не только день с ночью перепутаешь, но и бордель с монастырём.

   Настоятельница монастыря явно что-то перепутала в своё время, ещё в самом начале. В один прекрасный день её стало мучить безденежье, и она подумала: пусть сёстры помогут, христиане должны помогать друг другу.

   Правильно она рассудила или нет, не нам с вами судить. Судить имеет право только Бог.

   Утром того дня, который наступил после посещения Аделью рыжего священника, настоятельница находилась на монастырском подворье, срезала георгины и астры. Примерно в десятом часу "рыжий человек в рясе" вошёл через калитку. Теперь на нём, вместо рясы, был дорожный костюм. В правой руке он держал саквояж, а в левой - небольшой мягкий свёрток - с одеянием священника. Вежливым жестом подозвал настоятельницу, вручил ей деньги и свёрток. С особым благоговением вынул из-за пазухи большой нагрудный крест. Поцеловал его и тоже передал настоятельнице.

   - Благодарю за возвращение меня к жизни. Ах, эта ночь... Моя душа поёт!

   - Неужели так понравилась вам эта грубоватая девица?

   - Дело вкуса! Она напомнила мне мою первую любовь...

   Псевдосвященник закатил глаза, на момент ушёл из этой жизни, а потом вернулся. Видимо, его первая любовь тоже была неотёсанной девственницей, и, видимо, тоже зело пришлась по вкусу в момент первого свидания с ним.

   Настоятельнице пришлось по вкусу такое отношение к её новенькой воспитаннице. И щедрость клиента пришлась по вкусу.

   - Покидаете нас? Надолго?

   - На всё воля Господа...

   - Воистину! Неисповедимы пути Господни. Господь хочет от нас смирения, а не заумства...

   6.

   В то же самое утро, всё ещё юная, но уже отнюдь не невинная Адель, сидя полуодетая на кушетке, вяло вспоминала, чего хочет от неё Господь. Но утренние мысли совсем не то, что вечерние, когда мозг работает быстрее и охотнее. Она отрешённо смотрела на деньги, лежавшие на столе среди объедков и окурков. Выражение её лица сильно отличалось от лица настоятельницы, которая любила деньги гораздо больше, чем она.

   Заглянула служанка.

   - Мадмуазель, половина денег моя. Я рисковала не меньше вашего. Скоро господа приедут, хозяева дома.

   - Откуда приедут?

   - Точно не знаю, но должны прибыть нынче утром.

   Адель, широко улыбнувшись, схватила деньги, швырнула их служанке под ноги. Та начала лихорадочно их собирать.

   - Мадмуазель, не гневайтесь, но я ещё приду, убраться надо, грязно тут. А вы бы шли к себе...

   Адель кивнула. Служанка вышла.

   Адель, с той же улыбкой, весьма новой для неё, начала бродить по комнате. Заметив на полу рядом с камином плошку с надписью "крысиный яд", она схватила её, прижала к груди, затем поднесла к лицу, зарыдала.

   - Ну, вот и конец мой пришёл! Как просто всё! Всегда мечтала заглянуть в преисподнюю, хоть одним глазком. И вот сейчас там буду...

   Она залпом выпила содержимое плошки. Часть его пролилась на пол.

   Девушка глянула на своё отражение в большом зеркале. Поверхность зеркала покрылась рябью...

   В тот момент служанка старательно подметавшая под дверью, заглянула в замочную скважину.

   - Мадмуазель, ну, когда же вы уйдёте? Мне из-за вас достанется...

   В коридор с парадной лестницы пришёл слуга с двумя саквояжами.

   - Господа спрашивают, готовая ли ванна?

   - Знамо дело, готова!

   - А завтрак?

   - Накрою в зелёной гостиной!

   Слуга направился к двери в зал.

   - Багаж поставить в залу велено...

   - Здесь поставь! Я там уберусь и сама отнесу...

   Слуга поставил саквояжи, удалился, а служанка распахнула дверь зала.

   - Выметайтесь, живо, а не то нам обеим не сдобровать!

   В зале было пусто.

   - Где вы? Прячетесь? Что за вздор? Не иначе как хотите сжить меня со свету... Выгонят меня из-за вас...

   Она заглянула под стол, под кушетку, проверила окна, запертые изнутри. Заметила пропажу плошки с ядом.

   - Сама куда-то сгинула, а посуду зачем красть? Ведьма, не иначе ведьма... Небось, умчалась на метле! Такой, конечно, никакие деньги не нужны, ей главное людей с ума сводить. Но я не из пугливых, и не такое видела...

   Она вышла в коридор, вернулась с саквояжами, поставила их в угол, начала уборку.

   В это же самое время юная Адель, держа в руках пустую плошку, озиралась вокруг. Помещение, в котором она находилась, было начисто лишено мебели, стены оказались абсолютно голыми: четыре голых голубых стены с одной белой дверью.

   - Эй! Придёт кто-нибудь за мной? Прибыла ещё одна грешница! - крикнула Адель.

   7.

   Дверь отворилась, в помещение вошла старушка, весьма экстравагантная, в полупрозрачном пеньюаре. Она бросилась обнимать Адель, целовать её.

   - Наконец-то! А я уж думала, что никогда не выйду замуж.

   Девушка отстранилась.

   - Вы замуж хотите? Вы?!

   - Доживёшь до моих лет, тоже захочешь...

   - И сколько же вам лет?

   - Точно не помню, но несколько сотен уже набежало, пока я тут прохлаждалась. По-моему, четыреста! Да, не меньше четырёх сотен набежало...

   Она схватила плошку, стала рассматривать её.

   - Крысиный яд... Ты это выпила?!

   - Как видите. Иначе бы меня здесь не было.

   - Ха! "Здесь"! А ты уверена, что знаешь, где ты?

   - За зеркалом. То бишь на том свете. То бишь... в преисподней?

   Старушка улыбнулась.

   - Какая осведомлённость!

   Она начала раскачиваться, а затем вальсировать, фальшиво напевая.

   - "То бишь в подземелье"... "То бишь болотных глубинах"... "То бишь глубинных высях"... "То бишь в"...

   Она остановилась, уставилась на плошку.

   - Всё верно! Все давно всё знают! И всё всем ясно!.. Не ясно мне одно: что ещё было в этой посудине. Не поверю, что, просто выпив крысиного яду, ты сразу, без похорон, попала к нам. Это было бы слишком банально! Тут что-то ещё... Так что ещё было в этой посудине?

   - Ничего! Хотя, я так рыдала, что могла не заметить, как служанка, всё утро путавшаяся у меня под ногами, подсыпала ещё чего-то...

   Она обернулась. Сквозь зеркало был виден зал, только что оставленный ею. Горничная продолжала уборку. Но старуху это почему-то мало трогало.

   - Рыдала, говоришь?

   - Рыдала! Перед смертью все рыдают!

   - Ну и изобретательница ты! - услышала Адель ласковый голос. - До сих пор все пользовались эликсиром Бехера, а ты свой изобрела!

   Прибежали крысы.

   - Ой, и крысы примчались, лизнув твоего нового чудесного эликсира...

   Старушка сорвалась с места, убежала. Через момент вернулась с каким-то старичком.

   - Дорогой жених, мой будущий муж и повелитель! Разреши представить тебе новую привратницу, хранительницу зеркала в доме на улице... Как бишь её?

   - У этой улицы ещё нет названия. Вернее, название устарело. - сказал старик. - Но скоро будет тут новый город! Который построится изрядно быстро!

   Старушка чмокнула его.

   - Умница моя, цветочек мой!

   - Мой ангел!

   Они ещё пообнимались. Затем старушка впала в раздумье.

   - О чём это я? А! Дорогой, я готова представить тебе ту, которая сменит меня на моём посту.

   - А она согласна?

   - У неё нет выбора.

   - Тогда идём собирать вещи!

   - Идём!

   Адель опешила.

   - Погодите, а мне что делать? Оставаться тут?

   - Если хочешь, оставайся...

   - Как долго?

   - Не знаю. А если хочешь... иди с нами.

   Старичок поддержал свою старую невесту.

   - Да-да! Пусть поможет нам паковаться!

   - Благодарю за приглашение... - промямлила Адель.

   8.

   Адель, вслед за старой привратницей и её старым женихом, вошла в спальню. Весь интерьер был завален произведениями ручной вязки: жакетками, шарфами, пледами и пр. Старый жених схватил огромную сумку, ручной же вязки, начал запихивать всё это богатство в неё. Рядом на полу лежали такие же сумки, но пока пустые.

   Адель взяла в руки шарф и плед.

   - Как красиво! Чья это работа?

   - Наша! - сказал жених.

   - Наша! - поддакнула привратница.

   Как бы в доказательство, старый жених подобрал с пола недовязанный шарф, стал лихорадочно вывязывать узоры. Затем, махнув рукой, бросил это дело, снова начал паковать сумки.

   У Адели перехватило дух.

   - Потрясающе!

   Раздался стук в дверь.

   Старая привратница бросила набивать сумку, разогнула спину.

   - Войдите!

   - Войдите! - повторил за ней жених.

   Вошла... Миранда.

   - Тебе что-нибудь нужно, милая? - тихо спросила она у Адели.

   - Не-е-ет... - удивлённо протянула Адель. - Кто ты? Как ты здесь оказалась?! Ты что, охотишься за мной? Или ты кудрявая ворона-проводница? Кто ты?

   Ничего не ответив, Миранда ушла.

   Снова раздался стук в дверь. Будущие молодожёны разом отозвались:

   - Войдите!

   - Войдите!

   Вразвалку, щёлкая клювом и царапая пол когтями, вошёл Бехер-Стоцкий.

   - Тебе что-нибудь нужно, милая? - голосом Миранды спросил он.

   - А ты откуда здесь?! - взорвалась Адель. - Как ты узнал, где я?!

   - Я же проводник! Или уже забыла?

   - Ничего я не забыла. Ты ещё и в ангелы ко мне набивался...

   - Мда... - задумчиво произнёс ворон. - Кто-то любит задирать нос себе во вред... Ничего я тебе больше не скажу, хотя и мог бы.

   Он гордо вышел.

   Старая привратница и её жених переглянулись.

   - Похоже, ей здесь не дадут скучать, - сказал жених.

   - Вязать, по крайней мере, не придётся, - буркнула привратница. - Будут у неё более интересные развлечения.

   Снова раздался стук в дверь. Старая привратница бросила гневный взгляд на Адель.

   - Это опять к тебе?

   Тут она заметила, как из-под двери, прямо на неё, поползли толпища гнид.

   - Ой, нет, на этот раз ко мне!

   - Ты хотела сказать "к нам"! - почему-то обрадовался старый жених.

   Адель от страха и гадливости запрыгнула, прямо в башмаках, на кушетку.

   - Эти насекомые тоже хлебнули моего эликсира и пробрались через зеркало?!

   - Цыц! - оборвала её привратница. - Это наша служба безопасности...

   Адель сняла башмаки, прижала их к груди и улеглась на кушетке, накрывшись с головой пледом.

   9.

   В дверь вошёл коротышка в холщовом балахоне, весь обсаженный вшами и гнидами, а также в сопровождении оных. Старая привратница и её старый жених пали перед ним на колени.

   - О, повелитель! Простите, что не от нас узнали о смене главного лица на этом посту, - замурлыкала старая привратница.

   - И об уходе второстепенного! То бишь меня! - крякнул старый жених.

   Коротышка поморщился.

   - Не будь у меня таких хороших осведомителей, я всегда всё узнавал бы с огромным опозданием.

   Он умильно глянул на насекомых, которые сформировали у его ног аккуратный полукруг, почтительно застыли. Затем продолжил.

   - И какова причина вашего отбытия?

   - Будто вы не знаете! - хихикнула привратница.

   - Знаю, но хотел бы слышать от вас.

   - Как же! Как же! Вы же обещали, если мы найдём себе сильную замену... - воскликнул старый жених.

   Старая привратница цыкнула на него.

   - Если мне будет найдена замена! Ты-то здесь при чём?!

   Холщовый коротышка снова поморщился.

   - И кто она, эта несчастная?

   Старого жениха взорвало.

   - Почему "несчастная"?!

   Привратница снова цыкнула на него.

   - Бдеть у зеркала, конечно, дело невесёлое, но можно ведь найти массу дополнительных занятий. Я ведь нашла себе развлечение!

   Она кивнула на горы вывязанных вещей.

   - Мы нашли! - крякнул старый жених. Он схватил недовязанный шарф, продолжил вязку. Руки его сильно тряслись.

   Коротышку перекосило.

   - И чем же она так сильна, эта ваша замена?

   - Ну, как же, как же! - залепетала привратница. - Вы же сами ставили условие: кто сможет сам, без моей помощи, пройти из верхнего мирка в наш мир через это зеркало, тот будет иметь право здесь остаться и... Работать!

   - А желание? Будет ли он... То бишь она...

   Он подошёл к кушетке, брезгливо приподнял край пледа, которым укрылась Адель.

   - Будет ли она иметь желание работать? Мне доложили, что она попала сюда случайно, не желая этого, стала жертвой обстоятельств...

   Привратница деловито подбоченилась.

   - Желание появится в ходе работы. У неё нет другого выхода. Вылезай!

   Адель выскочила из-под пледа. Холщовый коротышка смерил её презрительным взглядом.

   - Хорошее начало! Сейчас я никого не нашёл на сторожевом посту, - он кивнул на дверь. - А потом и она, по вашему примеру, будет всё время прятаться здесь. С вашей лёгкой руки!

   Привратница не растерялась.

   - У неё на это не будет времени! Она отпетая изобретательница, она будет всё время что-то изобретать, неотлучно находясь на своём посту, правда, солнышко моё?

   Адель неуверенно кивнула. Холщовый коротышка поднял брови.

   - В чём же состоит её изобретательство? Приведите хотя бы один пример.

   - Она додумалась налить слёз в крысиный яд! А до того её изнасиловали, лишили девственности. Слёзы изнасилованной девственницы вкупе с крысиным ядом явились чудесным пропуском к нам. Это очень оригинальное изобретение, нечто совершенно новое.

   Старый жених как бы обрёл второе дыхание.

   - Или хорошо забытое старое! Я тут знал одну девственницу, лет триста назад...

   Старая привратница бросила на него ревнивый взгляд.

   - Ещё скажи, что она тебе отдалась!

   Холщовый владыка утомлённо вздохнул.

   - Не переводите разговор на другую тему! По вашему мнению, одного изобретения достаточно, чтобы заслужить титул привратницы и восседать тут следующих пару сотен лет?

   - Но вы же сами говорили, что если кто-то сможет сюда пробраться без моей помощи...

   - Я это говорил, будучи уверенным, что никто не сможет!

   Старый жених нахохлился.

   - И теперь что? Оставаться нам здесь? Вечно оставаться?! И свадьбе нашей не бывать?!

   Владыка проявил гуманность.

   - Хорошо, пусть остаётся. Проверим её в действии. А далеко не уходите, если что - верну вас сюда.

   Старый жених возликовал.

   - Мы будем рядышком! Совсем недалеко! Помчались!

   Он схватил сумки с вязаными вещами и выбежал в дверь. Старая привратница шмыгнула за ним.

   10.

   - Чего уставилась? - спросил владыка у Адели. - Никогда не видела скромных правителей? Да, я одет не так шикарно, как некоторые князьки и графья верхнего мира, но могу я больше них.

   - Не сомневаюсь! Я была знакома с одним из ваших владык, буквально недавно общалась с ним, а он до этого общался с русским царём, у которого я служила кучером...

   - И об этом мне известно. И о пуговицах, с помощью которых он, глупец, хотел захватить единоличную власть. Он сразу понял, что твой камзол с царского плеча.

   - С помощью пуговиц?!

   - Ты общалась самым глупым из наших подземных владык, поэтому он утратил своё место, я теперь вместо него.

   - Он сказал, что я ему буду нужна. Где он?

   - Неважно! Кстати, не хотел говорить при старой привратнице...

   Он кивнул на дверь.

   - Ты мне будешь ещё больше нужна, ведь ты способна превращать бриллианты в дерьмо...

   - Я?!

   - Не пугайся, я не настолько скромен, чтобы бросаться бриллиантами. Я хочу использовать их на благое дело, и ты мне в этом поможешь.

   - Не понимаю...

   - Тебе и не понять без моего объяснения. Игру "назад-вперёд" ещё не забыла? С её помощью можно превращать не только людей, но и предметы - в их старую форму. Все бриллианты когда-то были углём, простым углём...

   - Понятно! С удовольствием для вас это исполню!

   - Благодарю. Но это будет ещё не скоро, так как у меня ещё нет достаточного количества бриллиантов. Мне нужна очень большая их куча!

   - Для каких целей?

   - Этого я не могу сказать, оставайся здесь, жди дополнительных указаний. Но чтобы остаться на этом месте, тебе нужно быстренько что-то оригинальное и весьма полезное изобрести. Иначе переведу в невесёлую камеру, где томятся горе-изобретатели, не способные ни на что другое, кроме как есть и пить.

   За дверью послышался кашель привратницы.

   Владыка усмехнулся и нарочито громко произнёс:

   - А сюда верну эту дряхлую пару! Которая только корчит из себя невинность. Неизвестно, чем они тут втихаря занимались, эти скромники. Эти лицемеры!

   За дверью послышался звук падающего тела. Затем прозвучали торопливые, удаляющиеся шажки.

   Владыка гордо, вместе с гнидами, удалился, более не взглянув на Адель. Та расстроилась.

   - Ну вот... Все меня бросили. И что же мне изобрести, если я в жизни ничего не изобретала?

   Она поймала себя на мысли, что вовсе не боится быть переведенной к другим изобретателям - хоть там будет с кем интересно пообщаться. Она почему-то разволновалась, подумав, какими несчастными будут чувствовать себя старые любовники, не имея возможности обвенчаться или хотя бы просто пожениться. Ей хотелось помочь этой паре, ведь только свадьба могла, по их мнению, сделать их счастливыми. Пусть они заблуждались, но какое приятное заблуждение!

   - Если мне никогда не суждено выйти замуж, так пусть хоть кто-то будет счастлив!

   Адель ощутила прилив гордости за себя . И... счастья!

   - Если не любимой, так полезной буду я отные! Да! Именно так!

   Дверь, как бы в ответ, приятно скрипнула.

   - Погоди, не торопись, может, и любимой ещё станешь...

   11.

   В дверь важной походкой снова вошёл Бехер-Стоцкий.

   - Кхе-кхе... Поздравляю с новой должностью!

   Адель снисходительно глянула на ворона.

   - Ты снова здесь? Уходи, не мешай работать.

   - Работать?

   - Ну, думать. Пока думать.

   - Могу помочь!

   - Чем ты можешь мне помочь? От тебя одни неприятности. Вспомни наши встречи: после каждой из них я попадала в опасную переделку.

   - Не только с моей подачи, но и с подачи своего отца. Не я дал тебе секрет игры, благодаря которой, кстати, ты знаешь столько языков.

   - Толку мне от этих языков, если благодаря им я оказалась здесь!

   - Неблагодарная, всё тебе не так. Ангела-хранителя своего постоянно гонишь, всё судишь по внешнему виду...

   - Если бывают ангелы с чёрными крыльями, то я самая великая изобретательница в мире!

   - А если ты узнаешь правду? Что твой ангел - девушка, одетая очень скромно?

   - Кого ты имеешь в виду?

   - Миранду!

   - Ты с ней знаком?

   - Конечно! Я её всё время вижу, в отличие от тебя. Она с тобой буквально нянчится, предупреждает каждый твой шаг.

   - Ага! Понятно! Это её усилиями я оказалась в аду.

   - Не кощунствуй! Тебе предопределено здесь оказаться высшими силами, этот вопрос ангелы-хранители регулировать не могут. Но в деталях - всегда помогают, если их подопечный не очень противный.

   - Это я-то не очень противная? До сих пор мне все внушали, что противнее меня не бывает.

   - Миранда так не думает. Ты ей нравишься! Иначе бы она тебя давно бросила.

   - Хорошо, я буду вежливо с ней разговаривать в следующий раз.

   - А пока поговори со мной! Мы могли бы принести большую пользу друг другу, если ты, конечно, умеешь держать язык за зубами.

   - Умею!

   - Тогда слушай! У меня в мозгу давно созрело одно весьма полезное изобретение, но денег мне за него не дадут, не по рангу мне делать изобретения, а тебе - дадут, если хорошенько надавишь на хозяев. Это же почти миллион "кхеков"! И ты потом поделишься со мной, лады? Мне срочно нужна эта сумма.

   - Зачем тебе полмиллиона "кхеков", да ещё и срочно?

   - Надоело со жмуриками якшаться, веришь? Да и живых доить некрасиво, совесть замучает. Тебе хорошо, ты при зеркале, а моё зеркало навсегда утрачено, не могу я так просто найти себе замену. Уж лучше пусть будет выкуп.

   - Ну, выкупишься ты, и что?

   - Хочу вернуться назад в человеческое состояние, да не бедняком, а богатеньким.

   - И каково же это полезное изобретение?

   - С некоторых пор один проходимец пытается превратить преисподнюю в богадельню...

   - Каким образом?

   - Вымогает сумасшедшие деньги за информацию, а потом переводит их в пользу бедных.

   - Какую информацию?

   - О душах, которые попадают в ад по ошибке, которых потом всё равно отдавать придётся.

   - Кому?

   - Архангелу Михаилу, он один имеет право забирать их!

   - И ты веришь в эти сказки? Хоть один раз ты его видел, Архангела Михаила?

   - Не видел, но приходится верить, раз Григорий Фига так успешен в своём шантаже...

   12.

   И Бехер поведал Адели умопомрачительную историю о том, как он, после долгой разлуки, нашёл Григория Фигу и как тот оказался уже не таким добрым как раньше.

   - Его испортило это чёртово болото! В Праге он был не таким прижимистым. А тут его высосали, он озверел, стал хулиганить и спекулировать. Но он не всё берёт себе, большой остаток, до копеечки, отдаёт бедным. Вот и получается, что он превращает преисподнюю в богадельню...

   Адель, разинув рот, слушала рассказ Бехера, бывшего Стоцкого. Не она одна решила помогать людям!

   - Есть ещё благородные люди! - воскликнула она.

   - Тебе сейчас не о благородстве надо думать, а о твоём неопределённом положении. Предлагаю выдать моё изобретение за своё, и останешься здесь, цела и невредима.

   - А дальше? Что, если с меня буду потом требовать всё новых и новых изобретений?

   - Не волнуйся, дам тебе ещё парочку идей на всякий случай. И потом не оставлю тебя. Я ведь теперь твой наставник, хоть тебе и не верится. Но помни: все изобретения, навеянные магмой, осуществимы только здесь. Наверху они теряют свою силу...

   13.

   Минуло не так уж много времени, и вот уже получено разрешение на внедрение первого крупного изобретения Адели. Раньше его нельзя было получить, в преисподней своя бюрократия. Хотя время там, как уже сказано, понятие чисто символическое.

   Затем прошла ещё пара символических недель, и изобретение внедрили - изготовили специальную камеру, через которую должны были проходить все новички ада.

   Адель, деловито подбоченясь, как это делала старая привратница, наблюдала за процессом. Некоторые души, едва войдя, вылетали из камеры как пробки - таких уже в самом начале набралось пятеро.

   Главный холщовый владыка, "местный патриарх", как прозвала его Адель, с довольным видом тоже наблюдает за процессом.

   В подземном царстве, судя по всему, следовали земным традициям - в вопросе разделения чинов. Мелкие болотные владыки назывались младшими владыками. Правители средних болот - старшими. Ну, а эта могучая топь, которая, по уже распространившимся слухам, собиралась стать центром большой империи, имела владыку из владык - строптивого "патриарха". Говорят, неимоверно экономного. Но ходили также слухи, что это всё спектакль, что он неимоверно вороват и ещё себя покажет.

   Как бы там ни было, "Тот Кого Никто Не Видит", похоже был не против такого варианта, ему, похоже, разные варианты нравились, и было всё равно, кто из подчинённых у кого что украдёт. Лишь бы его земное хозяйство в целом оставалось цело и невредимо.

   - Ну вот, на этих пятерых, - пробормотал холщовый патриарх, - сильно тратиться не будем, сразу отдадим их приёмник для временных обитателей. Пусть Михаил их забирает поскорее, а то натерпятся. Мы ведь их баловать не собираемся.

   Это он говорил сам себе, вращая диким глазом, как бы подытоживая всё, о чём давно мечталось. Затем он обратил свой взор к Адели.

   - Молодец! Не ожидал от такой молодой такой прыти!

   А через какое-то время Адель уже поздравляла Бехера, который превратился в человека и собирается покинуть преисподнюю.

   - Мои наилучшие пожелания в новой жизни! Желаю стать богатым и знаменитым.

   - Богатство дело наживное, а знаменитость лишь плод фантазии. Буду стараться не расстроить сам себя и тебя! Ещё раз поздравляю с новой должностью, с закреплением в ней!

   Заметив грустный взгляд Адели, он спросил:

   - Что, скучать будешь без меня? Не печалься. Буду приходить к тебе во сне и наяву, как мой наставник приходит ко мне.

   - А почему этого не делает Миранда? Могла бы почаще меня навещать...

   - Ангелам не положено часто говорить с подопечными, каждое такое общение - большое исключение.

   - Так она и в аду будет меня нянчить?

   - Почему бы и нет!

   - А как она сюда проникла, если она ангел?

   - Архангел Михаил свободно проникает, где хочет, и для ангелов такая возможность есть...

   - Ладно, улетай и ты будь счастлив. И постарайся прославиться...

   - Благодарю!..

   И он улетел. И вскоре прославился.

   14.

   Но сначала Бехер, бывший Стоцкий, долго выпивал на радостях. Он выпивал с таким количеством "верхних" людей, что чуть не спился. Благо, его остановил вездесущий наставник.

   - Хватит балбесничать, начинай своё дело!

   - Какое?

   - Ты теперь вещун экстра-класса. У тебя открыт третий глаз, не заметил?

   Конечно, Бехер уже начал что-то замечать, но списывал это на своё пьяное состояние.

   Наконец, начал он своё дело, открыл контору по предсказаниям, наговорил массе людей массу всякой всячины. Люди были очень довольны, оставляли ему массу денег. Правда, тайно, ведь со времён инквизиции прошло не так много столетий, поэтому Бехер боялся наказаний и суда, и поэтому он просил всех никому о нём не рассказывать.

   Днём он работал, а ночью изобретал новые способы вещания.

   Один из способов оказался очень удачным: ему стали открываться... небеса! Ну, не совсем чтобы очень, но кто из людей в ангелы перешёл, на эту тему кое-что открылось.

   Небольшая справка:

   Кто хорошо ведёт себя в этой жизни, имеет шанс выбиваться в ангелы, становиться чьими-то ангелами-хранителями. Правда, ворон не совсем отчётливо понимал, зачем это нужно. Лично он сам не хотел бы идти в ангелы, так как пришлось бы круглосуточно следить за каким-нибудь субъектом. А вдруг тот окажется идиотом? А вдруг он будет неприлично себя вести? А вдруг он женится, и тогда придётся "коррелировать" с его полоумной супругой и с её многострадальным ангелом-хранителем, который потребует, чтобы ангел мужа плакался в одну жилетку с ангелом жены?!

   Как всё сложно у ангелов-хранителей, врагу не пожелаешь такой жизни...

   В общем, ворон начал активно сочувствовать ангелам. Досочувствовался до того, что стал пытаться с ними общаться. И утешать!

   Один из новеньких ангелов пожаловался ему, что ему дали в подопечные не ту девицу, которую он хотел.

   - А какую бы ты хотел?

   - Да ты её наверняка знаешь...

   Каково же было изумление Бехера, когда он узнал имя девицы, весьма желанной для того ангела.

   - Надо будет срочно сообщить Адели новость! У неё теперь ещё один ангел появится, пусть теперь скажет, что от меня один вред. Ещё какая польза от меня! Ха!

   В следующую же ночь приснился он Адели.

   - Привет! У меня для тебя новость! Радуйся!

   - Выкладывай.

   - Твой Эрик умер! И родители его умерли - их убили грабители по дороге в Москву. Но родителей не взяли в ангелы, а сына взяли - он исключительный человек. И он теперь хотел бы стать твоим ангелом хранителем! Ему дали другую девушку в подопечные, но он хотел бы общаться с тобой, только с тобой! Я уже говорил с Мирандой на эту тему, она не против взять его в ученики и сделать его уже сейчас твоим охранником...

   15.

   Адель была охвачена бурей чувств. Её мучили одновременно и радость и уныние. Она ощутила и страсть и вялость. Страшную вялость и слабость вдруг ощутила она. Отвечать ей почему-то совершенно не хотелось. Но ответить что-то, всё же, надо было.

   - А Миранда не будет ревновать?

   - Нет!

   - А как же... Я ведь теперь православная, а он...

   - Да какая тебе разница! Сама-то ты давно в православные записалась? Ты хоть вспомни, что ты родом из болота...

   - А что за девушку ему дали? Может быть, он потом передумает, может быть, она красивая, а мне потом будет неудобно перед Мирандой за моё предательство...

   И так далее. И тому подобное.

   Ворон был в шоке. Не ожидал он, что девица, которая всё время сетует, что её никто не любит, вдруг отказывается от любви. От любви ангела!

   Бехер ничего больше не ответил. Он снова обиделся. Впервые в жизни обиделся "навсегда и серьёзно". Потому что нельзя так разбрасываться любовью. Он бы так не поступил. Его никогда в жизни никто не любил, и он не жаловался. Он понимал, почему. А тут он ничего не понял. Потому и обиделся.

   Адель и не ждала ответа. Она корила себя за свою нерешительность. Фактически она совершила предательство!

   И она запила. И уснула.

   И проспала она сотню лет, которая в аду пролетает незаметно. Проспала и тот момент, когда Санкт-Петербург был провозглашён столицей. Проспала и войну с Наполеоном. И комические эпизоды подземного коронования пятерняшек проспала. И как они после войны дрались и спорили, кому быть той жирной бабой, которая издыхала на острове Святой Елены.

   16.

   А ещё раньше, ещё в самом начале своего долгого сна, она проспала собственные роды. Проснувшись, узнала, что у неё кто-то родился. Но даже не поинтересовалась, кто именно. Настолько ей теперь всё было безразлично. Ведь то было дитя смертного греха...

   Адель не один раз просыпалась, и даже не два. Однажды бодрствование затянулось - по вине внезапно нагрянувшего Бехера!..

   Но в тот раз, перед самой встречей с наставником, буквально за несколько дней, она, как и во все остальные разы, проснулась сама. Снова с унылой и отрешённой миной. Ей теперь всё было безразлично - после той ссоры с Эриком, о которой она помнила целое столетие.

   Глянув в зеркало, она с ужасом узрела в нём лицо старухи. Её не предупредили о том, что необходимо каждый раз просить адское начальство о несменяемости внешности. И платить за это. Теперь уж обратной дороги нет.

   - Ну, теперь Эрик и вовсе меня покинет.

   И стала она думать, что ей делать дальше. Как жить. Если из земной жизни попадаешь в рай или в ад, то из ада можно снова в жизнь. Зачем?

   Помогать приезжим деньгами? Не в коня корм, болотный город всё равно их высосет. Помогать чем-то другим?

   Вышла она на улицу, с высочайшего разрешения "патриарха", предложила в ювелирной лавке свою помощь: превратить горку бриллиантов в кучу дерьма. Раз владыке это было надо, почему кому-то другому не надо? Её тогда чуть не арестовали! Но сделали скидку на возраст. Преклонный возраст, что ни говори, имеет свои преимущества.

   Нет, определённо нужно было менять отношение к жизни, пусть даже к адской, другой у неё всё равно не было...

   Вот тут-то наставник проклюнулся. Он обижался на неё целых сто лет, но потом пожалел и вышел на связь:

   - Ты забыла про орднунг! Без тебя тут одна немка пыталась его наводить, но погрязла в разврате.

   - Я её знаю? Кто она?

   - Неважно, её уже похоронили. Никудышняя была царица. Сейчас правит русский царь Николай Первый...

   17.

   Йозеф Бехер, уже никакой не Стоцкий, а солидный аптекарь из Карловых Вар, за то время, что Адель спала, успел жениться. Не только жениться, но и много раз поссориться со своей половиной, которую обожал. Поэтому в любовных вопросах уже не был так категоричен и не слишком осуждал Адель. Ещё неизвестно как у неё сложилось бы с Эриком.

   Бехер даже прославиться успел, много всякой всячины наизобретал, вплоть до аналога современной пластиковой карточки (которая сейчас может и тогда могла служить накопителем всяческих благ, символически выраженных в денежной форме).

   Соавтром создателя знаменитой "бехеровки" тоже стал, хотя ему больше подошло бы имя "первооткрыватель", не будем забывать его подземные опыты во время Тридцатилетней войны.

   Йозеф Витус Бехер, изобретатель знаменитого напитка, тоже жил в Карловых Варах. Говорят, рядом с ним постоянно крутился кудрявый ворон, его полный тёзка. Крутился и морочил голову, грозно каркал и хлопал крыльями, короче, вёл себя пугающе - по совету своего наставника. Теперь пойди разбери, кто там главный.

   И, что самое интересное, "бехеровка" ведь первоначально получилась ярко-зелёного цвета! Она сама была зелёной, а не только её бутылочка. Ровно такой же зелёной как жидкость, с помощью которой некогда, давным-давно, во время войн и перемирий, высокие персоны попадали в ад (или в зазеркалье, или в болото, ах, не всё ли равно!) Это-то и дало ворону, хоть и не совсем моральное, но право давить на усталые мозги "жалкого торговца".

   - Ты торгаш, а не учёный! Если бы ты был настоящим изобретателем, то согласился бы на мой вариант! - каркал пернатый Бехер. - Ведь твои фокусы в зазеркалье никого не перемещают, а мои - с успехом перемещали, значит, мой рецепт - лучший!

   Утомлённый не так работой, как постоянными перепалками с наглой птицей, которую и в форточку-то было не вытолкнуть - она сразу же превращалась в смешного лысого человечка! - Йозеф-Витус, наконец, согласился на эксперимент. И таки пару раз попал в зазеркалье!... Правда, позднее не очень-то в это верил...

   - Эх, пить меньше надо! - говаривал он почти каждый день, почти до самого конца своей жизни.

   Больше ничем прославиться ворону пока не удалось, и у него внезапно возник вопрос: как там Адель? Стала ли она счастливой? И таки осчастливил её, многочисленными дельными советами, хотя и ненадолго.

   Бехер напомнил адской монахине о зеркальном шкафе, который она получила в наследство от старой привратницы. Его надо было срочно определить в Смольный институт! В институт благородных девиц! В хозяйственный флигель, в чулан.

   С того дня Адель стала наводить порядок в институте.

   - Николаша Первый - очень симпатичный царь, помоги ему с орднунгом, пожалуйста, - сказал ей Бехер на прощание.

   Он знал, что говорил. В последнее время он, как правило, знал, что делал и говорил. Он уже не был тем "пошлым коротышкой", каким считал себя когда-то.

   Помогла царю экономная Адель, очень сильно помогла, допомогалась до того, что даже в Смольном навели смертельную экономию. Один раз пришёл царь с проверкой, а в трёх чанах наваристой ухи обнаружили всего три рыбки!..

   18.

   Екатерина Вторая была рождена, восновном, для любви, но одновременно и в стране пыталась навести порядок, с помощью Смольного - через новый, прогрессивный семейный лад, где муж-офицер боготворит культурную и начитанную супругу. Но при чём здесь строгая экономия?

   Грустно было наблюдать за тощими девицами, особенно за младшенькими, за "кофейницами", носившими форму кофейного цвета.

   А один случай прямо-таки слезу вышибает...

   Слушайте же, что произошло как-то раз.

   В дортуаре стояло десять коек. Десятую занимала воспитательница. По-французски "бонна". Бонна храпела, из-за чего все были уверены, что она крепко спит.

   Яркий лунный свет проникал в помещение свободно, ибо занавеси были отданы в стирку. Пару месяцев назад. И до сих пор не возвратились.

   - Есть хочется, - прошептала в темноте "кофейница" Верочка, надеясь, что её никто не услышит.

   - Ага! - сказала её ближайшая подруга Шурочка. Она тоже не спала.

   Как выяснилось, бодрствовали все девять "кофейниц".

   - Ты тоже голодна? - спросила Верочка.

   - Ага! Ужас, как хочется есть! - ответила Шурочка, уже не шёпотом. И, конечно же, разбудила воспитательницу. Та заворочалась, вскочила, села на кровати.

   - Может, вам ещё кофе в постель подать? - зычно, по-крестьянски, буркнула немолодая, но ещё не очень старая дама. Не только голос её был крестьянским, но и повадки, и грубая кожа на пятках, на локтях - везде. К 1830 году благородный институт успел превратиться в казарму, почти в полном смысле этого слова. Благородных преподавательниц и воспитательниц уже не нанимали, брали тех, кто попроще и подешевле. Институт давно жил казарменной жизнью. Впрочем, как и вся страна.

   - Ага! - захихикала Шурочка. - Скорее дайте нам кофе в постель, мы ведь "кофейницы"!

   Воспитательница юмора не поняла.

   - Что за шутки? Вы, я полагаю, новенькая?

   - Ага...

   - Не "ага", а "уи, мадам"...

   - "Уи, мадам"...

   - Уже лучше! Впредь шутить никому не советую! Шутить в этом покое имею право только я, понятно?

   - Ага... То есть, "уи, мадам"...

   - Вот именно! Вам, милочка, будет особое задание...

   Шурочка почувствовала гордость.

   - Какое, мадам?

   - Вам будет дополнительное задание для тупиц: повторять каждый вечер перед сном "уи, мадам"... Минимум по десять раз, а лучше по двадцать!

   - "Уи, мадам"... "уи, мадам"... "уи, мадам"...

   Маленькая "кофейница" и в мыслях не имела дразниться, она просто выполняла то, что ей сказали. Но злая бонна вскочила с кровати, подбежала к Шурочке, сорвала с неё одеяло.

   - Вы издеваетесь надо мной? Я сказала "каждый вечер", а теперь уж ночь! Встать, живо!

   Шурочка вскочила с кровати. Дама продолжала неистовствовать.

   - Повторите три раза громко, с выражением: "Экскюзе муа, мадам"...

   - "Экскюзе муа, мадам"... "Экскюзе муа, мадам"... "Экскюзе муа, мадам"...

   - Довольно! Марш в постель! И не заставляйте меня больше возвращаться к вопросам дисциплины!

   Воспитательница "кофейниц" улеглась на своё место. "Кофейницы" последовали её примеру. Бормотание и шорох прекратились. Лишь Шурочка, пустив слезу, еле слышно прошептала:

   - А есть всё равно хочется...

   Потерпев минут десять, она украдкой встала с кровати и на цыпочках пробралась к двери. Бонна перестала храпеть.

   - Куда вы, мадмуазель?

   - Я... По нужде!

   - Надо говорить "в туалет"!

   - Я... В туалет, мадам...

   19.

   Пробегая по коридору, Шурочка столкнулась с ещё более свирепой дамой, чем бонна - с чопорной дежурной дамой.

   - Стоп! Куда вы так быстро направляетесь?

   - В туалет, мадам...

   - Вы ошиблись, милочка, он в другом конце коридора!

   - Экскюзе муа, мадам...

   Шурочка, конечно, побежала в указанном направлении, но ей нужен был совсем не туалет. Подождав, пока дежурная дама исчезнет в одном из дортуаров, она опять сменила направление, помчалась в сторону лестницы, спустилась вниз.

   Вскоре хитрая "кофейница" уже мчалась по коридору первого этажа.

   Этот коридор был самым торжественным. Пожалуй, только в нём барышни могли ощущать себя благородными ученицами. Более-менее. Обе стены были густо увешаны портретами императоров и императриц, среди которых выделялась огромная картина, на которой матушка-основательница вручала первым выпускницам дипломы.

   У этой главной картины Шурочка остановилась. Ей на секунду показалось, что царица ей подмигивает. "Кофейница" подмигнула в ответ.

   Наверное, напрасно это сделала.

   Брови основательницы вдруг зашевелились, чуть-чуть подвинулись к переносице. Ах, да, подумалось малявке, не по рангу младшим ученицам фамильярничать с царями. Да и старшим не по рангу, с чего она взяла, что может, вот так запросто, ответить на монаршее подмигивание?

   Она снова глянула на Екатерину. Великая императрица продолжала хмуриться.

   "Скорей отсюда, - решила про себя преступница, - а то царица догадается, за чем я шла. Никому не скажет, но неудобно будет..."

   До цели оставалось всего несколько шагов. Притормозив у двери с надписью "Кухня", малявка юркнула в неё.

   Раньше Шурочке удавалось лишь краем глаза заглядывать на кухню, видеть длиннющие столы с объёмистыми кастрюлями. Но ей вся эта роскошь была ни к чему, ведь ночью кастрюли пусты. Они и днём-то бывают пусты, а ночью особенно.

   Не мечтая о деликатесах, "кофейница" хотела... Нет, не кофе. Ей элементарно хотелось хлебушка, даже слюни текли при мысли о горбушке. И вот... К своему восторгу кроха обнаружила целую буханку!

   Буханок было очень много, и все они умопомрачительно пахли. Видно, с вечера свежий хлеб завезли.

   - Утром хлеб уже не таким вкусным будет! Желательно есть свежий, так мама говорила...

   Буханки были огромными, ни одна не помещалась за пазуху ночнушки. Нож тоже был огромным. Шурочка взяла буханку, попыталась отрезать горбушку.

   Неожиданно за дверью раздались шаги и кашель. Малышка вздрогнула и... О, ужас!.. Пальчик был в крови. Пальчик маленький, а кровищи целый ручей... Что делать?! Чем перевязать?

   Шурочка пошарила в ящиках буфета, нашла полотенце, приложила его к ранке. Что дальше?

   За дверью снова послышался кашель, в замочной скважине повернулся ключ. Поняв, что её заперли, "кофейница" расплакалась.

   - Как я выберусь отсюда?

   Погоревала-погоревала кроха и... Задремала. Сидя на корточках у буфета...

   20.

   Когда Шурочка проснулась, в двери снова поворачивался ключ.

   - Кто-то идёт сюда! Что теперь будет?!

   Она шмыгнула под ближайший стол, попыталась проползти под столами к выходу, но её схватила за волосы рука дежурной дамы.

   - Я ни в чём не виновата! - только и смогла придумать в своё оправдание Шурочка.

   Она снова зарыдала, но дежурная дама и не думала выпускать из рук её косичку.

   - Не виноваты? Вы? А кто виноват?

   - Экскюзе муа, мадам...

   Дежурная дама была определённо злее бонны.

   - Вы не ответили на мой вопрос! Кто виноват в том, что вы здесь оказались, а? Может быть, я? Или наш дворник, месье Архип?

   Она кивнула на стоящего рядом дворника. Тот растерянно пожал плечами, зевнул. Шурочка всхлипнула.

   - Никто не виноват... И я не виновата... Мне просто очень хотелось...

   - Я вам, кажется, ясно сказала, в какой стороне туалет!

   - Экскюзе муа, мадам... Я заблудилась...

   Архип молчал, переминаясь с ноги на ногу и сочувственно глядя на Шурочку, в результате чего та всхлипывала громче и громче.

   Наконец дворник не выдержал:

   - С голодухи сюда притащилась малявка, известное дело, да не одна она, скольких я отсюда ночью выгонял!..

   Мадам окрысилась.

   - А вас никто не спрашивает, милейший! Отперли дверь - и можете быть свободны... Пока... До моих особых распоряжений... Ступайте вон!

   Архип, виновато кланяясь и пятясь, удалился. Шурочка сделала последнюю попытку разжалобить дежурную даму:

   - Экскюзе муа, мадам... Простите... Я заблудилась... Это больше никогда не повторится! Простите, умоляю!

   - Я-то вас прощаю! - громогласно заявила мадам, да так, что даже кастрюли отозвались металлическим воем. - Это мой христианский долг - прощать ближнего! Но простят ли вас остальные?

   - Кто, мадам?

   - Остальные ученицы! Ваши коллеги! Вы своим дерзким поступком ставите под сомнение их честь и достоинство!

   В предрассветной тиши такие речи звучат особенно поучительно, мадам собиралась сказать ещё кое-что в этом духе, но внезапно узрела брошенный на самом дальнем столе нож, надрезанную буханку и окровавленное полотенце.

   - А это что такое?!

   Она метнулась к объекту, схватила нож, хорошенько рассмотрела его. Затем схватила окровавленное полотенце, ткнула им Шурочке в лицо.

   - Кого вы тут зарезали, моя милая? Мышку или крысу? Или, может быть, слона, судя по количеству пролитой крови? Вы тут, может быть, по ночам, тайком от всех, научные опыты проводите?!

   - Ничего я не провожу... Резала хлеб, поранила палец...

   21.

   Дежурная дама упивалась собственным остроумием, в то время как сердце "кофейницы" обливалось... Нет, не кофе. Кровью! И трепетало от страха. Она стояла, понурив голову, а мадам продолжала издеваться.

   - Отвечайте, кто надоумил вас прийти сюда ночью?

   - Экскюзе муа, мадам...

   - Вы не ответили на мой вопрос! Кто виноват в том, что вы здесь оказались, а? Может быть, вашей вины нет здесь, может быть, старшие девицы, которым вечно всего мало, попросили вас принести им хлеба, чтобы потом мякиши в шарики скатывать и на уроках в учителей бросать?

   - Не было этого, мадам...Экскюзе муа, мадам... Я сама во всём виновата...

   - Что ж, тем хуже для вас...

   Она схватила Шурочку за ухо, потащила к выходу из кухни.

   - Оставлю-ка я вас, милочка, до восьми утра в хозяйственном флигеле, в чулане, а там высшее начальство решит, что с вами делать...

   От испуга кроха даже плакать перестала.

   - Не надо! Не поступайте так со мной, мадам, прошу вас!..

   - Ты не оставляешь мне другого выхода!..

   - Говорят, в чуланах мыши водятся!

   - На кухнях, милочка, тоже мышей достаточно, однако же, вам не было страшно сюда пробираться, тайком от всех, да ещё и глубокой ночью!

   - Я раскаиваюсь, мадам...

   - Ни минуты в этом не сомневаюсь!..

   Оказавшись, наконец, в чулане, в полной темноте, Шурочка начала молиться. И... О, чудо! В углу помещения появилось неяркое свечение. Оно шло из старинного шкафа...

   22.

   Итак, Адель взяла Шурочку к себе, но потом пришлось её сразу отдать. Виной этому явилось её же "собственное" изобретение, втихую перенятое у Бехера.

   В аду всегда много завистников. Позавидовал кто-то Адели, что она, в кои-то веки счастлива. И где! В аду!

   Кто надоумил "патриарха" провести Шурочку через камеру, неизвестно. Известно лишь, что она вскоре попала в камеру для тех, кого, рано или поздно, заберёт Архангел Михаил.

   Прибыла там Шурочка очень долго, так как Архангел Михаил имел на неё совсем другие виды. Она должна была утешать Адель.

   Но ни Шурочка, ни Адель об этом не ведали. И обе были в шоке. Долго были в шоке. Почто две сотни лет. А за это время в адской жизни Адели произошли ужасающие изменения.

   Но сначала она снова запила. И снова уснула. Но проспала совсем не долго. Однажды среди сна она услышала:

   - Мама, благослови!

   Сначала не поверила своим ушам, даже не хотела открывать глаза. Открыв их, удивилась ещё больше. На пороге её дежурки стояла... Грета!

   - Наверное, я схожу с ума, - пробормотала Адель. И снова закрыла глаза.

   Открыв их, снова увидела Грету.

   - Мама! Ты мне не рада?

   В итоге оказалось, что это не Грета, а её незаконнорождённая дочь Анна. Которая собиралась выходить замуж! И... за кого?! За презренного хлюпика! За князишку, который никогда и нигде не работал! За белоручку! Он же испортит ей всю жизнь! Всю жизнь!..

   Впервые в жизни Адель ощутила себя злой тёщей. И впервые почувствовала, что хочет кого-то убить. Но как? Убивать она не умела. Да и не смогла бы. А, не убив, как иначе защитить её сокровище, её родную дочь, от её же... такой неправильной... любви...

   Невероятно, но на выручку ей пришёл ещё один болотник, то бишь человек родом из болота. Из Воронежа!

   Пока адская монахиня выла и стенала после неудавшейся попытки стать счастливой матерью, пока она жалела, что слишком добрая по натуре и не может никого убить, пока сгоряча прикидывала, а не наложить ли ей на себя руки (забыв, что она уже и так в аду!), её будущий утешитель, её славный герой-избавитель, помещицкий сынок Пётр Сергеевич Болотников, учился стрельбе из старинных пистолетов у казачки Фросеньки Репкиной. Он пока ещё не знал, что поедет в Санкт-Петербург. Ему и в родном селе Болотникове было хорошо, под родительским надзором, да при девках, коих пруд пруди на разных сеновалах. Не гнушался он ни крепостными бабами, ни вольными казачками. Ловко управлялся Пётр Сергеевич с женским полом, так что спасти, подчас невольно, одну-другую-третью от нежелательных поклонников для него было делом плёвым...

   ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

   " КОМНАТА С ЗЕРКАЛЬНЫМ ШКАФОМ"

   1.

   Громоздиться на мягкую обивку стула, пусть даже новыми башмаками с перламутровыми пряжками, предосудительно, то бишь моветон, но когда речь идёт о неприкосновенности государя, здесь уж титулованному сыщику, графу, состоящему на шпионской службе, можно всё.

   Графу Петру Сергеевичу Скобелеву по утрам мечталось о разных небылицах, фантазировалось от души, что в двадцатидвухлетнем возрасте простительно. Вот и в то утро делать было нечего, хандра нависала смертельная, так почему же не поиграть в полицейского? Вверять миссию охраны суверена ему, доморощенному сыщику, конечно же, никто не собирался, но ежели бы таковое поручение возникло...

   Из окна неопрятного номера, где пахло чёрт знает чем, наипаче мышами, было видно совсем не много, лишь купола дворцовой церкви, однако со стула открывалась куда более щедрая панорама. Хотя щуплые полупрозрачные деревца ухитрялись заслонять чуть не половину царского двора, но разобрать, присутствует ли там суета, было вполне возможно. Ведь на главном подворье Петергофа, у самого входа в домовую церковь, должны были, в самом скором времни, буквально через сутки, происходить прелюбопытные события!

   Эх, ну, как тут не выйти на прогулку, как ещё не пошпионить всласть! Помимо всего прочего, не мешало подышать полезным морским воздухом, полюбоваться парком сквозь фигурную решётку, несмотря на чрезвычайно пасмурную погоду.

   Забава забавой, а графу до зарезу нужно было выяснить одну деталь, которая решала его планы на следующую неделю. Если брат царя действительно выехал в Петергоф, если завтра он действительно примет участие в панихиде по убиенному батюшке, то надоевшую хандру следовало отбросить и устремиться в противоположном направлении, то бишь помчаться в столицу - по весьма важному, весьма щекотливому и весьма-весьма денежному делу.

   Грациозно соскочив с вышеозначенного стула, Пётр Сергеевич заметил, что края обивки надорвались и обнажили внутренность сидения. Довольно-таки неприятную! Гвозди были ещё крепки, а ткань вела себя, что называется, предательски. Не хватало ещё разговоров с хозяином...

   В ответ на графские мысли за дверью раздался кашель, и моментально стало ясно, что манёвры сыщика осуждены. Неумеха-соглядатай нахмурился: эх, хотел же занавесить скважину!

   Как бы там ни было, на кашель стоило отреагировать - ведь за номер уж три недели как не плачено. Или четыре. Впрочем, потерпит хозяин, ничего другого ему не останется, ибо, кроме Петра Сергеевича, не нашлось более дураков селиться в доходном доме глубокой осенью, близ отключенных на зиму царских фонтанов, в страшной дали от столичных утех. Кстати, петербургский оперный сезон давно уж начался!

   Как и ожидал Пётр Сергеевич, за дверью оказался Свирид Прокофьевич Барский, владелец той маленькой и весьма дешёвенькой ночлежки, тухлого, насквозь прогорклого заведения. Кто же ещё мог дежурить под дверью? Предполагать другое было наивно, а уж надеяться на то, что кашлявший мигом отскочит от двери и устремится в глубины своих пыльных коридоров, и вовсе не приходилось: слишком уж общительная личность был господин Барский. Ничуть не стеснительная, а прямо-таки жутко откровенная и незастенчивая личность, да в придачу с претензией, да в придачу с гонорком.

   - А зачем это вы, ваша светлость, сударь вы мой любезный, башмачками, хоть и новыми, портите сидение мебели?

   Общительность хозяина объяснялась недостатком собеседников, ибо редкая птица селилась под крышей того гостеприимного мышатника. Кухня безнадёжно пустовала, как, впрочем, и всё здание, а посему была напрочь лишена запахов, в отличие от номеров, где кормёжка, хоть и бедная, иногда водилась. Птицам, насекомым и прочим тварям случалось поживиться разве что из рук редких постояльцев, покупавших снедь в соседнем ресторанчике.

   Исходя из вышеперечисленного, граф не очень испугался, когда его застукали за порчей казённого имущества.

   - Повторяю вам свой вопрос: зачем вы мебель искалечили?

   Пётр Сергеевич не дрогнул ни одной из щегольских бакенбард.

   - Ну, сударь, так уж и мебель!

   - А что же это в понимании вашей светлости?

   - Коли это мебель, то я - отставной фельдфебель! - бойко срифмовал постоялец, давая понять, что у него на всякий вопрос давно ответ заготовлен, а что касаемо дельных советов, то они ему ни к чему.

   Хозяин несколько стушевался, а граф, воспользовавшись случаем, добавил ясности (или туману!), перейдя на тихий шёпот:

   - Ежели бы я только захотел, то остановился бы в шикарном месте, подороже, но там обзор из окон не тот, ну, вы меня понимаете...

   - Никак нет, не понимаю-с! Довольно смутные ваши пояснения, извольте выражаться по-простому...

   - Ну, коли не поняли, тогда слушайте!..

   Граф пустился в такое пространное объяснение обстоятельств, вынудивших его селиться "где попало", что Свирид Прокофьевич искренне пожалел о своём поступке - о том, что прильнул к замочной скважине в столь неудобную минуту. Замечание он высказал исключительно для проформы, дабы их светлость не подумали о гостинице плохо, дабы не сочли местные нравы слишком вольными: мол, и на стулья можно с ногами лезть, и в кроватях, Господи прости, забавляться с чужими жёнами. Ну, а ежели их графская светлость числятся на секретной службе, то тогда, конечно, совсем другое дело...

   Хозяин склонил неровную лысину, обрамлённую седой порослью, в сторону рассказчика, почти прильнувши к нему ухом, да и глазами выразил почтение. Но Пётр Сергеевич, тем не менее, расстроился.

   - И потом, - продолжил граф, - я неоднократно намекал вам, что сестра моя, наконец, оформила наследство, и что деньги нашего покойного отца вот-вот прибудут сюда вместе с нею! А денежки, скажу я вам, немалые...

   Прочитав недоверие во взгляде визави, граф не поленился и достал из-за пазухи цепочку, на которой вместо крестика болтался медальончик с эмалевым портретиком. На портретике была обворожительнейшая брюнетка.

   "Врёт, всё врёт про сестру, ведь ровно месяц назад у него на бюро портрет блондинки находился, тоже сказал, что сестра! Заигрался с бабами их светлость..." - подумал Свирид Прокофьевич, но высказать сию догадку не решился.

   Изящно повертев медальончиком, граф возвратил его за ворот кружевной рубахи, затем юркнул в комнату, с грохотом захлопнув дверь и таким образом наплевав на все правила учтивости. Старый склочник явно не собирался уходить, так зачем тратить время на прощания и расшаркивания.

   Лишь только дверь закрылась, прохладный воздух из коридора прекратился, и вскоре граф нашёл себя погружённым в привычные ароматы номера, где кроме мышиного помёта, пахло ещё то ли супом, то ли табаком, то ли портянками, то ли и тем, и другим, и третьим. Нет, определённо следовало выйти в свет, да поскорее!

   Раздумывая, что бы это надеть, ибо по стеклу барабанили дождевые капли, граф задержался у шифоньера с зеркалом. Он ухмыльнулся, смастерил своему отражению рожицу, по-детски высунув язык, театрально поклонился и даже подпрыгнул. Затем, опять же сам себе, послал парочку воздушных поцелуев. Хандра прошла, хотелось веселиться, а заодно - растормошить хмурого хозяина, который, без сомнения, находился на своём посту и всё это наблюдал. "Занятный старикан, - подумал Пётр Сергеевич. - В его возрасте я, вероятнее всего, тоже буду часами в чужие скважины смотреть..."

   2.

   Хозяин доходного дома и двух постоялых дворов Свирид Прокофьевич Барский завидовал молодому прохвосту, называть которого "ваша светлость" язык не поворачивался. Потому и вырывалось иногда простецкое "сударь". Как ни крути, хорош был гусь: и смекалка при нём, и ловкость, и несомненнейший успех у женщин. С этакими вот талантами можно делишки воротить - "будьте мне покойнички"! Да ещё и живя рядом со столицей, да ещё и родившись блондином, почти альбиносом. Будь Свирид Прокофьевич сейчас при его возрасте, да при его внешности, уж он-то бы использовал все эти возможности, не ютился бы по дешёвым углам, не терял бы зря времени, не юродствовал.

   Хотя, чего Бога гневить, в своё время и у Барского имелись возможности, которыми он преотличнейше воспользовался, ни одной не упустил! В молодости он имел всё необходимое для создания головокружительной карьеры, несмотря на то, что родился крепостным, и вовсе даже не блондином, а самой что ни на есть обычной, русой масти.

   Сызмальства Свирид Прокофьевич числился невольником в имении на двести душ, но сие не помешало ему к сорока годам стать владельцем нескольких гостиниц. И всё благодаря молодости и прыти! Всякий юноша, будучи не дураком и имея рядом богатую особу дамского пола, может сделать себе приличное состояние в два счёта.

   Свирид Прокофьевич, тогда ещё "Свиридка Молотило", слыл среди крепостных парней самым сноровистым и мускулистым, и это было подмечено барыней, которая, по счастливому стечению обстоятельств, тоже родилась крепостной. Её хозяин, бездетный барин-вдовец удочерил её "для получения наследства", и она, сменив сарафан на рюши, стала хаживать фасонисто, виляя уже не крестьянскими, а благородными боками. А поздно ввечеру, когда хозяин начинал храпеть в своей спальне, на сеновале аккурат разворачивалось "действо". Сбросив домашний наряд и намазавшись французскими мазилками, распустив рыжую косу, опрокинувшись на спину и разметав пухлые груди-ручки-ножки, усеянные конопушечками, барыня делала томный знак. Свиридка тотчас юркал промеж всей этой телесной прелести, нащупывал влажное горячее местечко, про сладость которого ведали лишь старый барин, да ещё несколько крестьян. Барину тогда было за семьдесят, а удочерённой кобылице - сорок с гаком.

   Позднее хозяйкины груди стухли, а конопушки стали смахивать на оспины, особенно при дальнем рассмотрении. Поэтому Свиридка к барыне охладел. Он перешёл на тайное общение с дворней, против чего хозяйка, как ни странно, не возражала - видно, боялась, что её умертвят. Напрасно боялась! Свиридка честно дождался барыниной кончины, и его честность была вознаграждена: внезапно обнаружилось завещание, которое вступало в силу лишь в результате "натуральной", то бишь собственной смерти владелицы имения. А не какой-нибудь другой, искусственно-насильственной кончины.

   Согласно завещанию, Свирид Молотило получал вольную и фамилию "Барский", а также абсолютно всё состояние усопшей, включая и обширные угодья, и кирпичный замок с дорогой лепниной, и крестьян. Барыня, на его счастье, родственников не имела.

   Свиридка в одночасье сделался Свиридом Прокофьевичем, заматерел и даже месяца два побыл благодушным помещиком. Некоторым молодым крестьянам, тем, кто семейные и с детьми, вольную жаловал, а остальных распродал. Не знал он толком, что делать с имением. На те немыслимые деньги купил он доходный дом и два постоялых двора в Петергофе. Жаль, погорячился, надо было бы одну гостиницу купить, но зато в столице - та уж точно бы не пустовала!

   Пока Свирид Прокофьевич, стоя в неудобной позе, прокручивал в воображении всю свою жизнь, вспоминая самые приятные её моменты, граф прихорашивался у зеркала, продолжая посылать сам себе воздушные поцелуи. В результате чего за дверью снова раздалось покашливание.

   "Вот уж несдержанный хозяин мне попался, - подумал постоялец, - а я-то полагал, что он солидный человек. Ха! Знал бы он, что за прекрасная особа вскорости здесь поселится, непосредственно в этой комнате, не так бы ещё закашлялся, ведь старички сами не свои до девиц!"

   Свирид Прокофьевич не только про девицу ничего не знал, но даже не имел отчётливого представления, кому именно предназначались околозеркальные поцелуи. До того утра "их светлость" не давали повода сомневаться в своём умственном благополучии, а также не имели видимой привычки сюсюкаться с кем бы то ни было. Не может быть, чтобы граф нежничал сам с собою. Не нарциссизмом ли, часом, страдает?!

   3.

   Пётр Сергеевич тем временем, накинув дождевой кафтан и сунув ноги в галоши, резво подскочил к двери, элегантным движением отворил её и, чуть не сшибив хозяина с ног, устремился вдоль коридора. Даже не потрудившись запереть комнату на ключ.

   - Э-э-э... Вам цветы к приезду ставить? - промямлил ему вслед Свирид Прокофьевич.

   - Разумеется! Моя сестра их обожает! - ответствовал ветреный граф.

   Проводив гостя взглядом, пока тот не исчез окончательно, хозяин выдал тяжеленный вздох и, неожиданно для себя, ударился в философию:

   - Шкаф за каким-то лешим приволок... Кто нынче селится с собственной мебелью? Одни сумасшедшие. Зачем мне шкаф, ежели, к примеру, его владелец вдруг вздумает не вернуться и, Боже избави, не заплатить за постой? Ведь целый месяц "завтраками" кормит, а у меня долги скоро пойдут! За много продашь его, шкаф-то этот? Ведь и рубля не дадут, ежели коснётся торговаться...

   Затем, поразмыслив чуток, добавил, опять-таки вслух:

   - Коли он входную дверь не запирает, то и шкаф у него, стало быть, не заперт... Что там внутри, ась?

   Подкравшись к чужой мебели на цыпочках, хозяин заведения секунды три постоял в нерешительности, глядя в зеркало. Вдруг лицо его преобразилось. Как же ему было не преобразиться, ежели в зеркале привычное отражение исчезло и вся мебель, та, что была в комнате помимо шкафа, тоже куда-то подевалась, а на их месте появились вычурные заграничные комодики с резьбой, позолотой и гнутыми ножками. Вместо фикуса возник горшок с пылающими фуксиями, а вместо бедной этажерки с затёртыми книгами нарисовался трельяж французской работы, уставленный одеколонами, духами, пудреницами и прочими дамскими радостями.

   - Вот это да-а-а... - произнёс Свирид Прокофьевич в растерянности.

   Но на этом его мучения не кончились, они, собственно, только начинались. В самом дальнем углу таинственного интерьера обозначилась лаковая ширма с китайскими рисунками, из-за которой вышла дама, сильно смахивавшая на дворцовую фрейлину. Она послала ошалевшему хозяину воздушный поцелуй. Тот, на всякий случай, ответил двойным поцелуем и книксеном.

   Вежливо улыбнувшись, дама спросила:

   - Моя дочь ещё не прибыла?

   - К-к-какая дочь?!

   - Моя Анна... Мы с ней уж месяц как не виделись...

   Отчаявшись что-либо ответить, по причине внезапно нахлынувшей немоты, хозяин зажмурился и, продолжая делать книксены, слать поцелуи и неистово кашлять, попятился к двери. Практически наощупь. Он покинул номер, так и не исследовав внутренности шкафа! Дух перевёл лишь добравшись до кабинета и запершись на два оборота. Там он списал все странные видения на нервы и крайнее переутомление последних дней. Влияние чужого шкафа на свою персону счёл вредным. То ли дело его собственные мебеля - старинные, уютные, ласкающие око вычурностью и надёжностью. Хоть и заграничные, но уже давно привычные для ока мебеля, родные, тёплые... Особливо печи. Вот уж на чём хозяин ночлежки не экономил, ибо страсть как любил тепло.

   Печей в гостинице было предостаточно, и все как одна голландской работы. Или аглицкой, какая разница, лишь бы грели. А в кабинете Свирида Профьевича красовалась самая фасонистая их сестрица, формами напоминавшая покойную благодетельницу, рыжую барыню. Роспись той печи также выделялась необычностью - была не в кобальт, а в рыжину.

   - На могилку не хожу, молебнов не заказываю, так пусть хоть... сама... тут памятничком постоит... Молодость удалую мне напомнит!

   Любил Барский эту печку всей душой, часто хаживал подле неё, нет-нет, да и обнимал, прижимался. И на этот раз не преминул прижаться, стал картиночки разглядывать... Взгляд его остановился на изображении с надписью: "японские купцы". Чудак художник! Видел ли когда-то оных? Уж очень напоминали те двое... Его самого! Та же оторочка из волос вокруг макушки, те же халаты расписные, тоже, поди, шёлковые - в таких Свирид Прокофьевич приходил в сознание после ночи.

   - Эх, вольготная жизнь у японских купцов, разъезжая, мне б такую! - невольно вырвалось у хозяина гостиницы.

   Ответ не задержался:

   - Зачем тебе такая жизнь, Свиридушка? Купцов ведь убивают!

   Чей то был голос?! Уж не барынин ли?!

   Свирид Прокофьевич кинулся к иконам, стал истово креститься.

   После того сел за дубовый стол и принялся строчить отчёт в контору по сбору податей. В том письме он сообщал, что беден и вот-вот обанкротится. Эх, надо ж было сплоховать: купить доходные комнаты в деревне! Деревня, она хоть и царская дача, а всё ж деревня.

   4.

   Насчёт причины своих неудач Свирид Прокофьевич сильно заблуждался. Они заключались не в удалённости от Петербурга, а, наоборот, в чрезмерной близости к столице - всего-то двадцать вёрст с небольшим гаком. Такая близость отвлекала от нормальной жизни, заставляя мечтать о ненужных вещах. А тут ещё мелькание золотых карет у чужих домов, шныряние заезжих франтов, местных щёголей, хохот девиц, необъяснимые запахи, всякий раз новые. Запахи те щекотали ноздри, отчего и мысли невероятно путались, словом, не жилось спокойно господину Барскому, владельцу доходного дома и сразу двух постоялых дворов.

   В отличие от старенькой гостиницы, постоялые дворы не пустовали, их стены ломились от крепостного люда, от прислуги тех самых надушенных господ, кои квартировали во дворцах. Но бывшему крепостному Барскому их общества было мало, он хотел общаться со знатью, а не с прислугой. Словом, не тешила его судьба как раньше, всё донимала непонятными советами и простецкими намёками, внушала поселиться в Новгороде, ведь имение рыжей барыни находилось именно там, почти под боком, совсем недалече.

   Великий Новгород - амбициозный и рачительный хозяин. "Древний Ганзеец" - не легкомысленная, многообещающающая и так мало дающая столица. Он способен одарить кого угодно и чем угодно - был бы "у кого угодно" хотя бы маленький первоначальный капиталец. Поместил бы новоиспечённый барин себя в новгородские объятия, устроился бы близ знаменитого кремля, стены которого не слабей московских, так и неприятностей бы не было, жизнь протекала бы спокойно. Поселился бы Свирид Прокофьевич, послушавшись судьбу, в той неопасной местности, в прекрасной дали от засасывающей воронки, выпивающей все жизненные соки, душу опустошающей, так и был бы счастлив до конца дней своих! Но не послушался Свирид Прокофьевич доброжелательную долю, понесло его поближе к мнимым прелестям, засмотрелся он на чужую жизнь, позавидовал. Вот уж лет двадцать, как завидовал он чужому пышному и бесконечному, как ему мерещилось, счастью.

   Какой-нибудь другой город или, скажем, другая столица, не смущали бы его в такой степени, а столица-спрут, построенная на болоте, денно и нощно манила к себе, затягивала, словно бы в трясину. И спасу от этих мыслей не было. Господину Барскому казалось, что стоит поселиться хотя бы на окраине Петербурга, как дела моментально наладятся. Возмутительнейшее заблуждение!

   Санкт-Петербург такое место, где приезжему надолго задержаться невозможно, хоть он тресни, хоть наизнанку вывернись, хоть будь он семи пядей во лбу. Хоть он с какими бешеными денежками пожалуй, а через пару лет неминуемо разорится. А посему не нужно понапрасну обольщаться насчёт петербургской жизни - чрезвычайно вредное сие мнение.

   Но кого когда интересовали басни потерпевших? Кто вообще учится у неудачников? В жизни надо всё проверить самому, пусть даже придётся немного пострадать...

   Таким опасным убеждением страдают многие. Вот и молодой повеса, тот хлыщ, что под именем графа Скобелева поселился в самом дешёвом номере, тоже лез из кожи вон, лишь бы разбогатеть в столице - оттого и мотался туда-сюда. Дело молодое!

   - Надо бы ещё раз проверить документы, - пробормотал Свирид Прокофьевич. - А сейчас хорошо, что он уехал, а то не дал бы написать отчёт.

   Бедняга не подозревал, что ему очень скоро, не далее как через сутки, придётся отложить отчёт, едва-едва начавши, и броситься строчить доносы в тайную полицию.

   Свирид Прокофьевич не догадывался и о том, что им с молодым графом придётся коротать самые последние дни жизни вместе, идти рука об руку к розовому закату, распивая чаи в одной и той же горнице, с усмешками вспоминая прошлое житьё-бытье. Невероятно, но именно такая доля ждала их обоих, этих столь разных по возрасту и душевному складу господ!

   Однако хозяин доходного дома был не медиум и не волхв, а посему не догадывался о таком грядущем счастье, и мечтать не смел. Покамест он страстно мечтал лишь об одном: чтобы барин не обманул его, чтобы вернулся, как обещал, и расплатился бы за месяц пребывания в номерах, то бишь отдал бы должок. Да и наперёд не мешало бы кинуть деньжат - для обоюдного спокойствия. Вот о чём грезилось Свириду Прокофьевичу, хотя мечтать ему следовало о другом. Мы вечно не о том мечтаем, о чём следовало бы, отсюда и все неприятности, отсюда, например, стремление общаться с беспокойными гостями.

   А беспокойный гость, меж тем, бежал вприпрыжку в направлении дворца. Он собирался выведать, будет ли на днях торжественная служба в храме. Будет служба - будет и князь, а пожалует великий князь Константин - пожалует и его свита, вкупе со шпиками в штатском. Предполагалось, что следить за монаршей безопасностью будут не только приезжие сыщики, но и петергофские, а стало быть ни один из местных околоточных и носа не покажет в ту никудышнюю гостиницу, в которой намеревался несколько ночей к ряду делать свои важные дела граф Скобелев. Да не один, а с молодой сообщницей. Вот, собственно, с какой целью вынюхивал граф обстановку, вот, собственно, чем объяснялось его "сыщицкое" рвение.

   Неподалёку от дворца, помимо нарядных императорских конюшен, имелся обычный извозчичий двор, а при нём, как водится, была и кучерская, где балясничали, перебрасываясь картами, извозчики. Кучерская была чисто символическая, насквозь продуваемая ноябрьским ветром - разборной навес над самодельными столами да разборные фанерные стены. Стен было три, а не четыре. На месте четвёртой, несуществующей стены стояла накренённая безлошадная телега, не имевшая сразу двух колёс. Лучшего места для сбора сведений в ту минуту было не найти.

   - А что, правду говорят, будто брат едет к брату в честь юбилея? - вальяжно спросил Пётр Сергеевич, ставя мокрую галошу на спицу уцелевшего колеса.

   Извозчики переглянулись.

   - Насчёт юбилея не в курсе, а вот по упокоенному брату нынешнего императора, по Александру Палычу, Царствие ему Небесное, панихида, вроде, намечается... - сказал, наконец, кучер, тот, что ближе всех располагался к вопрошающему. Лицом он отличался незлобивым, так что вся остальная беседа протекала с его помощью.

   - Я об этом и толкую! - воскликнул Пётр Сергеевич. - Юбилей - это когда дата круглая, даже если и не праздник...

   Извозчики всё молчали, покуривая самокрутки. От карт, однако, временно отстранились.

   Для убедительности граф изобразил печаль и даже, вынув платок, пустил невидимую слезу:

   - Пять лет назад, в этот самый день, отошёл в мир иной, почил о Господе благословенный государь наш, Александр Палыч!

   Петр Сергеевич театральничал, то бишь сильно лицемерил. Его так и подмывало сказать "отцеубийца", но об умерших либо с почтением, либо вовсе молчок. Не суди, да не судим будеши. В некоторых случаях лучше придержать язык, даже если очень хочется выставиться всезнайкой. О том, что покойный Александр Первый заговор против своего единокровного папеньки, Павла Первого, сорганизовал, не знали разве что самые дремучие крестьяне, а уж на кучеров такое думать было грех - те всегда всё узнавали раньше прочих.

   Молодому графу неожиданно сделалось весело. Ведь странно как-то получалось: помазанника Божьего убил его единокровный сын, нынче тоже уже покойный, и сразу, не успев даже как следует покаяться, принял папашину корону, сделался помазанником Божиим. А ежели теперь вдруг, паче чаянья, Константину Палычу взбредёт в голову лишить жизни своего младшего братишку, императора Николая Палыча, то снова один помазанник сменит другого, и - ладушки! Но такого, вестимо, быть не могло, Пётр Сергеевич, играя в полицейского, просто мысленно резвился. На пожилого князя Константина в таком деле надежда была слабая: ведь он сам, добровольно, отказался от престола в пользу брата. Престол должен был принадлежать именно ему - по старшинству. Так что вся эта охрана, весь ажиотаж, против кого угодно могли быть направлены, но только не против светлейшего князя.

   Чист был Константин перед августейшим младшим братомНиколаем, ныне правившим и здравствовавшим, чист, как стёклышко, да и доживал, как выяснилось позже, свой последний год на белом свете. И обитал-то он почти рядышком - в шикарном Константиновском дворце, до которого было рукой подать, так что ежели хотел бы, давно устроил бы покушение на брательника, но ему всё это было без надобности. Великий князь Константин боялся быть удушенным, как и его отец, покойный Павел Петрович. Потому и отказался царствовать. Опасался он не только этого, многого в ту пору приходилось опасаться. А самого его могли опасаться только женщины, да и то не теперь, а в молодые годы, ибо был он тогда охоч до прекрасного пола. Но преклонный возраст уничтожил и этот, последний страх относительно его персоны.

   Вслух такие мысли высказывать было ни к чему, поэтому Пётр Сергеевич перешёл к более приятной теме:

   - А что, говорят, будто в этот раз где обедня будет, там и обед состоится - в Большом Дворце? - снова слукавил он, так как решительно ничего на эту тему ни от кого не слыхал.

   - Пока ничегошеньки не известно, - ответил незлобивый кучер, - может в Большом дворце, а может, и в Коттедже Марии Фёдоровны, что в парке Александрийском. Ежели желаете, я вас целый день буду возить от дворца к дворцу, возьму не дорого...

   Пётр Сергеевич жестом подозвал его поближе. Кучер приободрился, ему явно нравились панибратские манеры графа.

   - Так прокатимся, барин, сперва до Коттеджа? Коли там ничего интересного не будет, никогда не поздно и назад вернуться...

   Граф нетерпеливо прервал его:

   - Мне к Смольному! Да поживее! Дело весьма хлопотное, времени потребует...

   Кучер опешил.

   - Мало кто отсюда прямо в Смольный заказывает, - бормотал он, заправляя удила. - Это ж пока до столичной околицы доберёшься, а потом ещё и через весь город рысачить... С окраины на окраину... Успеем ли сегодня же вернуться?

   - Не успеем, сам знаешь, что не успеем, да мне сегодня возвращаться и не нужно, а вот к завтрашнему вечеру успеем, полагаю...

   Кучер решил испробовать последний аргумент:

   - А ведь моросит как! Да и новые тучи надвигаются, скоро дождь во всю хлынет, а там и слякоть разгуляется...

   Граф ничуть не смутился.

   - Вот и поторопись! Заплачу прилично, останешься доволен.

   Вскоре бричка тронулась, затряслась по неровной дороге, ведшей в обход. Константиновский дворец, тот самый, вышеупомянутый, как на грех, находился между Петергофом и Санкт-Петербургом, так что из-за родственной процессии, нужно было теперь делать огромный крюк.

   5.

   Прибытие государева родича ожидалось вечером, но уже с утра все дороги и всевозможные мелкие подъезды были перекрыты конницей. Ведь сколько покушений уже было на российских императоров - не перечесть! Так рассуждал кучер. Вслух. А Пётр Сергеевич поддакивал ему кивками. ДорОгой граф не собирался разговаривать, раскрывать душу перед всякими там извозчиками, но как-то так само собой вышло, что слегка разболтался, разоткровенничался. Объездная дорога была полна ухабов, а кучер - невысказанных откровений. Поэтому разговор затеялся как бы сам собою. Постепенно.

   - А ведь правду говорят, будто у нас две беды! - крякнул бы возница, ежели бы к тому времени были известны в России "Мёртвые души". Но им ещё лишь предстояло быть написанными, а посему он, чисто для начала разговора, с сердцем вымолвил:

   - Ну, и дороженька, сударь ты мой!

   Ответа не последовало, но незлобивый кучер не терял надежды на продолжении беседы.

   - Так вы и вправду в Смольный изволите ехать или...

   - Или что?

   Помедлив, кучер выдал третью по счёту тираду:

   - Многим неохота мелочи добъяснять, дают сперва один адрес, а позднее, уже в пути, передумывают, заказывают другой, который в том же направлении, только дом уже совсем не тот, вот я и подумал, может, смените вы свои намерения...

   - Не сменю. В Смольный еду. Аккурат туда и направляюсь.

   - Дело там какое, али...

   - Еду родственницу проведать.

   - Эка напасть! Все нынче повадились родственников проведывать, как перед концом света, будто боятся, что не успеют свидеться. Вот даже к императору - и то с визитом родственничек едет...

   На том дебаты могли бы завершиться. Кабы не сломалось колесо.

   - Тьфу, ты, нелёгкая, везёт же мне сегодня! Уже второе колесо за один день, а ведь бричка новая... Не поверите - новьё!

   Что бричка новая и колёса новьё, у Петра Сергеевича сомнений не было. Граф Скобелев знал толк в бричках, ибо, как это ни странно, сам ещё недавно работал кучером, пока графский титул за ним не закрепился - официально, на бумаге с вензелями. Волокита с обретением вензеля и фамилии была страшная, вот уж намаялся он с этими бумажками! Нотариус попался - зверь.

   Пётр Сергеевич по жизни не обладал чрезмерными амбициями, но без графского титула ему к Смольному приближаться никакого резона не было, не дали бы ему свидание с благоприобретённой сестрицей, а уж чтобы вывезти её куда-нибудь на целую неделю - этого точно не позволили бы. Нравы и порядки в Смольном существовали строгие, одинаковые для всех. Родители видели девиц раз в год, по праздникам, да и то не всякий год. Об этих нравах тайный граф Скобелев знал не понаслышке - ведь он успел там поработать, перекрасившись для такого случая в брюнета. Исполнял он и должность истопника, и на разных прочих чёрных должностях работал, включая извозчицкую. Ещё тогда шпионить научился, так что сыщицтво было у него теперь в крови. Плебейская работа не оказалась без толку: благодаря длительному шпионажу в институте, он теперь планировал отхватить солидный куш. Посредством фальшивой сестры, согласно фальшивым же документам, якобы подтверждавшим их, якобы кровное, родство.

   Граф снова размечтался, хотя уж было далеко не утро. Ему не терпелось обнять новоявленную родственницу, подержаться хотя бы за локоток, зарыться, чисто по-братски, в пахнущие юностью кудри... И это при живой жене! Да, граф Скобелев был, хотя и тайно, хотя и не вполне официально, но женат. Новоиспечённый дворянин, несмотря на всю свою молодость и блондинистость, был персоною довольно тёмной. Кстати, то, что не совсем родственником приходился он сестре, совсем почти не родственником, лишь ему одному было теперь известно. Нотариус, оформивший бумаги, тут же почил о Господе. Говорят, от сердечного приступа, редкий пьяница был тот нотариус. Хотя мог бы ещё пожить, кабы не снотворные пилюли.

   Словом, титул графом был приобретен преступно и незаконно, и за совсем не большие деньги. Сестра-блондинка, получалось, была куплена им за купюры, как проститутка, которая, ко всему прочему, об этом факте даже не догадывалась. Пикантненькая ситуация! А посему необходимо было действовать быстро и ювелирно точно, разными хитрыми способами и увёртками заставить мнимую, но богатую сестрицу как можно скорее забыться в его объятиях и согласиться на все условия. То бишь наследством поделиться.

   6.

   От сладострастных помыслов граф разомлел, утратил нить беседы с кучером, потерялся в чувствах и в результате, в один чудесный миг, почувствовал нужду встряхнуться. Да и по нужде сходить не мешало. Словом, когда колесо сломалось, он не разгневался, а, наоборот, воспрянул духом, а заодно и всеми мускулами, ибо поразмяться после однообразной тряски на самодельных рессорах отнюдь не лишнее.

   Пётр Сергеевич сбросил дождевик, благо дождь уже переставал, закатал рукава и начал во всю прыть помогать вознице, что снова привело незлобивого кучера в восторг. Экий барин сноровистый и простой души человек!

   А в скором времени и крупную подмогу Бог послал - цыган на разукрашенной лентами и сушёными букетами шестиколёсной кибитке.

   Цыганский фургон может вмещать гораздо больше пассажиров, нежели покажется на первый взгляд. Когда он остановился, из него высыпала, поди, целая деревня - и ну тоже помогать, причём, бескорыстно. Дочери барона понравился нарядный белобрысый юноша, попавший в невыносимое, на её взгляд, положение.

   Пока цыгане с незлобивым кучером ставили колесо, граф перекинулся словечком и улыбками с баронской дочкой, которая, к тому же, была кормящей матерью.

   От младенца и от матери пахло давно забытым домом. Давненько не общался граф накоротке с женским полом! Иначе не размечтался бы он так фривольно и непростительно о не принадлежавших ему дамских прелестях, о чужих девицах, которые, как таковые, и не нужны были ему вовсе, ему были нужны исключительно их деньги. Только деньги могли спасти его далёкую супругу и единокровное чадо от нищеты и вымирания, только очаровательно шуршащие бумажки могли дать воспитание и образование их отпрыску, который был таким же блондинистым, как и папаша.

   Тут странное, однако, дело получалось. Ежели супруга, покинутая графом не по доброй воле, а в силу обстоятельств, была такой же жгучей брюнеткой, как и цыганка, то и чадо должно было родиться не белобрысым, а брюнетистым, вот, например, как цыганкино чадо. Однако ж вышло редкое хитросплетение: ребёночек Петра Сергеевича родился беленьким, весь в отца расцветкой пошёл, да и личиком копия.

   Все усматривали в этом странный знак, все, кроме местной колдуньи. В воронежской губернии, где когда-то находилось имение родителей новоиспечённого графа Скобелева, в миру - Петра Болотникова, была одна гадалка на несколько деревень, она же ворожея, она же добрая волшебница, она же злая колдунья. Ворожея-то и разъяснила всё. По её мнению, белобрысый помещичий сын был только телом родительский, а душою походил он из болота, из того, что за околицей, уже всё высохшее, едва-едва обозначалось. Словом, родители Петра Сергеевича лишь произвели его на свет. А раз душою он из болота - значит "болотнянин", персона, родственная лешему, водяному, русалкам и прочим видимым и невидимым волшебным тварям. Интересно, что и фамилию он получил "Болотников" - как раз такая, по совпадению, была у его родителей!

   По легенде, рассказанной колдуньей, болотняне рождаются раз в тысячу лет, и не просто так рождаются, а якобы для истинного счастья, для несусветной земной любви. Снаряжают их на этот свет все жители болота - те, что до поры, до времени ночами шастают по кочкам и трясинам, мелькают в виде зелёных огоньков. Так их полумёртвым душам легче обретаться рядом с людскими селениями.

   Болотные жители, видимые глазом ночью и невидимые днём, раз в тысячу лет тосковать начинают. Оно и ясно: жизнь на болоте скучная, бедная на удовольствия. За тысячу лет так успевают натосковаться, что тошно им делается. Вот и выбирают для получения истинных удовольствий представителя - Главного Болотнянина, самого светящегося, самого могучего в болотной страсти, в своей веками не растраченной удали. Ради него они все окончательно гибнут, то бишь напрочь исчезают, передав ему одному до скончания века всю свою жизненную силу, как уже стало модно говорить - "энергию". Благодаря той совокупной силе, и рождается из болота раз в тысячу лет один-единственный плотский человек, а болото через постепенно высыхает.

   Среди людей продолжает Главный Болотнянин свой жизненный путь, где ему предстоит найти себе пару, и совсем не обязательно болотного происхождения. Можно с дочкой лешего сойтись, а можно и на простой крестьянке жениться, лишь бы была пригожа и характером не противна.

   Уже в ранней молодости, в самой что ни на есть юности находит Болотнянин себе пару, а колер его масти всегда светлый, поелику болотный совокупный cвет всегда могуч есть. Поэтому девица, выбранная болотнянином, какой бы масти ни была сама, неизменно рождает белого пушистого младенца - чисто тебе альбиноса! А уж что мужская сила у Главного Болотнянина могучая, так тут и говорить нечего.

   У будущего графа Скобелева, у Петра Сергеевича Болотникова, сызмальства было крепкое понятие о земной любви. Уже лет с тринадцати-четырнадцати покорял он сельских баб, всех подряд, невзирая на стать и возраст. Были на его счету и пожилые вдовы, и юные девственницы, которые должны были благодарить судьбу, что он до них снизошёл и научил всяческим ласкам и премудростям. Самой благодарной ученицей была Фросенька, дочь вольного поселенца-казака. Та отдавалась с большим прилежанием. Но не телесно, а только душой. Ей страсть как нужны были иные, чисто житейские премудрости, коих она много подозревала у своего дружка. Даже сам он всего того не подозревал, что про него подозревала Фросенька. И сильно уважала его за это!

   И цель в жизни у Фросеньки была, в отличие от остальной деревенщины - она мечтала устроиться в столице. Ежели не замуж, то хотя бы в горничные пойти. Пётр Сергеевич всё это ей обещал, правда, сам долго не зная путей выполнения своих же собственных обещаний, но надежду всякий раз давал, при каждой встрече, чем заслужил несколько уроков стрельбы на пистолетах. У Фросенькиного отца, у героя наполеоновской войны, много трофейного оружия в избе хранилось.

   А тут, опять же по хитрому сплетению особых обстоятельств, приехал к ним в деревню некий капитан. Будто бы из Петербурга, будто бы тоже герой войны с Наполеоном, будто бы весь в поисках друзей-однополчан. По его словам выходило, что "сам-то он, по счастливой случайности, богат и желает облагодетельствовать двойку-тройку, а то и десяток, своих сослуживцев, которые, скорей всего, неимоверно бедствуют". Многие верили этим россказням, особенно Фросенькин отец и родители Петра Сергеевича. Зародил в них капитан надежду - крепкую надежду на устройство обоих "неразумных чад" в столице.

   Родители Петра Сергеевича со вздохами слушали его рассказы и не единожды молили пристроить сына. Хоть куда-нибудь, лишь бы в Санкт-Петербурге.

   - Сказывают, будто в столичных лавках лишь ярославские приказчики в цене, - грустно приговаривал отец Петра Сергеевича, отхлёбывая из блюдца.

   В этом месте гость возмущался:

   - А нечто ваш отпрыск в приказчики-то пойдёт? Чай, не крепостной он, а помещицкий сынок! Я же вижу: и стать у него есть, и соображение в глазах светится! Ему подавай что-нибудь возвышенное, не иначе!

   На то родители ничего не отвечали, только согласно крякали. И так всякий раз, во всякий приезд "сослуживца". Мол, оно-то, конечно, не к спеху, но ежели что...

   Кому-кому, а Петру Сергеевичу действительно было не к спеху. К двадцати годам он успел переспать со всеми девками села и округи, стал подбираться к соседним деревням, ночи по две, по три к ряду пропадать неведомо где. При богатых родителях его и в армию-то не забрили, продолжал гулять.

   7.

   Девки от Петра Сергеевича "сатанели", души в нём не чаяли - он их завораживал не хуже самой сильной ворожеи, гипнотизировал взглядом. Не было у него чёрного глаза, но зато был маленький, голубенький, пронзительный - чисто бриллиантик! От этого насквозь прожигающего взгляда они и столбенели.

   Родители нисколько не отчаивались, мол, пущай дитё радуется жизни, пока мы живы. Но один-то раз пришлось им поволноваться. А всё потому, что встретил болотнянин судьбу свою, и не в Санкт-Петербурге, как они мечтали, а недалеко от их поместья, в лесу, при переходе из деревни в деревню, от одного сеновала к другому.

   Встретилась Петру Сергеевичу на лесной тропинке девка чёрной масти, которая от его взгляда не остолбенела. Он сам от её чёрных глаз окаменел и вслух подумал: "Моя!"

   Встретились они с Дуняшей, то бишь с Авдотьей Кочкиной, на сочном лугу, который странным образом располагался меж двумя высохшими болотами и назывался Праздничным. Дуня врял ли слышала его слова, так как находилась далеко, за пятьсот саженей, но понять, что сказал суженый, поняла, подбежала к нему, стала целовать...

   Растворились они друг в друге, а когда узнали имена, тут уж оба воскликлнули:

   - Мой!..

   - Моя!..

   А луг ночной был светлым и ярким, куда ярче снов и полуночных грёз, в которых они до этого часто виделись, но как бы издали, не разглядывая лиц друг друга. И пели им лесные нимфы, и плясали им русалки, примчавшиеся с ещё не высохших болот, и завидовали им все волшебные невидимые твари, завидовали...

   - Ты пошто своё болото бросил? - кокетливо спросила Дуня. - Али разонравилось?

   - Сама знаешь почему, не притворяйся, я всю жизнь искал тебя и вот... нашёл... А болото мне уже не нужно, не вспоминай его...

   Авдотья ласково улыбнулась.

   - В округе много о тебе толкуют. Хороший ты, добрый... И болото твоё хорошее было, зря ты о нём так... А я своё болото уважаю, оно меня в люди вывело, с тобой вот познакомило. Меня на кочке после рождения нашли, оттого я и Кочкина. А родителей у меня никогда не было - добрые люди подобрали, вырастили... Избу построили...

   Так Авдотья-болотнянка стала женой, хотя и незаконной, Петру Сергеевичу. Других помещицкому отпрыску уже не надо было. Вот и выходило, что женат он - их с Дуней повенчали родные, хоть и давно высохшие, болота. На Праздничном, на Венчальном лугу повенчали!

   Стал будущий граф наведываться только к молодой своей жене, другие избы и сеновалы стороной обходить. Её дом стал и его домом. У родителей он себя дома более не ощущал.

   Когда Авдотья понесла, родители Петра Сергеевича за голову схватились. Они уж было собрались имение продавать, в Санкт-Петербург переселяться, а сын им:

   - Продавайте имение, ежели хотите, а у меня теперь тут своя семья! И имение своё есть, правда, небольшое - изба да двор с несколькими курами. Отправляйтесь в Петербург без меня, можете Фросеньку с собой взять вместо дочери, тем более что обещал я ей найти место в столице!

   Убитые таким ответом, кинулись родители в ноги к капитану, в очередной его приезд, а тот и говорит им:

   - Хитростью надо парня из деревни выуживать. Скажите, что он должен сам на свою семью зарабатывать, коль уж обзавёлся, а для этого ему надо непременно ехать в столицу. А жена незаконная никуда не денется, дождётся, если любит. Поедемте, поедемте, нечего раздумывать! Вместе карьеру будем делать вашему сыну, помогу чем смогу. У меня на Невском проспекте знакомый французишка есть - аккурат намылился свою лавку продавать и во Францию, на родину ехать. Недорого продаст, я посодействую, чтобы с вас взял недорого!..

   В общем, уговорили они, все втроём, Петра Сергеевича. А частый гость, то бишь капитан, обещавший устроить все дела в столице, обещание своё не выполнил: бросил их ещё в самом начале, ещё когда они на все деньги, вырученные от продажи имения, лавку на Невском приехали покупать. Бывший частый гость не встретил их в условленном месте, оставил на произвол судьбы, исчез бесследно. Пришлось горемыкам на скорую руку убогую мелочную лавчонку на окраине столицы брать - и на неё-то едва хватило! А уж чтобы на Невском проспекте обосноваться - на такую цель в десять раз больше требовалось средств, да и не русскими, а французскими деньгами, и шельмец лже-капитан об этом прекрасно ведал. Как выяснилось позже, он с продажи имения Болотниковых громадную комиссию получил!

   8.

   Вместо того чтобы разбогатеть, родители Петра Сергеевича беднеть начали - лавка невыгодной оказалась. А кабы и выгодной была, то всё равно не знали бы помещики как с ней управиться, ведь в городской торговле наука и хватка особая требуются. Капитан божился, что научит торговать, да только его след простыл, адреса даже не осталось.

   Правда, Пётр Сергеевич очень скоро адрес тот выведал - через Фросеньку, которая случайно в их лавку заглянула, и не за лентами-кружевами, а за... ветошью для чистки пистолета! Пистолет ей был теперь зело нужен, так как капитан и её обмануть успел: обещал в благородное место пристроить, а пристроил в содержанки к одному развратному купцу. Да ещё и всю вину на неё свалил, мол, пьяная была, отдалась первому встречному!

   Постепенно вышло так: купец-развратник Фросеньку бросил, надоела она ему, и стала она работать на капитана. Весьма исправно работала. Он её, ещё раньше чем Болотниковых, из деревни выманил, отца заставил бросить. От неё-то капитан не сбегал, ибо нужна она была ему - в качестве девицы "по особым поручениям".

   После встречи с Фросенькой Пётр Сергеевич затаился, нарочно не стал адрес злодея родителям показывать - не счёл нужным! Ну, не хочет гость их бывший видеться, так пусть его. Затаиться-то затаился, но и пригорюнился изрядно, ибо почувствовал, что сердце его... каменеет. Но уже не от любви, а от ненависти к самому себе. Горько стало, что послушался дураков и купился на порожние обещания. Не умерли бы они с Дуней в деревне, выжили бы, земля всяко прокормит.

   Фросеньку он отговорил от отчаянного поступка, не велел пока мстить капитану, велел ждать более удобной оказии, для гораздо более изощрённой мести. Да и жаль было её отца-инвалида, добродушного служивого. Вдруг какую ошибку допустит дочка - не дождётся ведь калека её домой, и похоронить его будет некому.

   А своих родителей Пётр Сергеевич постепенно начал ненавидеть. Этих твердолобых простофиль ему было не жаль, ничуть не жаль, нисколечко, тем более что простофили сподобились угробить его союз с Авдотьей. Скрытая ненависть к родителям росла. И вот, в один прекрасный день надоело сыну неудачников наблюдать, как пустеет ящичек с деньгами в лавке, забрал он как-то вечерочком весь остаток из кассы и.... был таков! Отца с матерью такой поступок сына на тот свет загнал - оба умерли от удара, почти одновременно. А сынок, сняв на похищенные денежки подвальчик, купил себе два камзола, десяток кружевных рубах, туфли с перламутровыми пряжками да ещё много чего. А на оставшиеся купюры бумажку фальшивую выправил у нотариуса - назвался близким родственником генерала и потомственного дворянина Скобелева. При Николае Павловиче эдаких героев "пруд пруди" в России проживало, ибо времена были не менее военные и героические, чем при убиенном Павле Первом.

   Нотариус был выбран не случайный: именно он оформлял бумаги по продаже болотниковского имения. Пётр Сергеевич разыскал и его тоже, не одного лишь капитана. Отыскал, использовал в своих целях и... убил. Подсыпал в водку яду. А вся округа потом судачила: мол, пьяница был нотариус, вот сердце и не выдержало!..

   С кончиной нотариуса на руках Петра Сергеевича новая кровь появилась. И отцеубийцей он себя не считал. Не суди, да не судим будеши! Ежели дворцовым сыновьям вольно папашу шарфиком душить, а потом сразу на престол cадиться, в помазанники Божии записываться, то и ему подобное, хотя и менее пафосное, преступление простительно. Не взял бы он этих денег, так родители всё равно бы погибли - всё к тому шло давно. Погиб бы и он, а Дуня так и не узнала бы ничего, ждала бы, плакала. Не хотел он для жены такой судьбы. Он хотел пировать с ней при свечах - как это делают графы с графинями...

   Словом, хоронить себя Петру Сергеевичу было отнюдь не к спеху. Он защитился, как сумел, выжил и дальше жить надеялся. Вернуться к Авдотье надеялся, и не с пустыми руками. В столице ведь можно не только в коробейницких лавках зарабатывать. Но сначала надо было капитана навестить - по старой памяти, спросить дельного совета. Не у кого больше было спрашивать, как у губителя всей болотниковской семьи. Вынул новоявленный сирота из сокровенного местечка бумажку с адресом, тайно сходил в то место, разведал, что за промысел у капитана. Оказалось, что публичный дом, заштатный бордель, дом терпимости. Да не один, а несколько. Все давешние подозрения подтвердились в точности!

   ЧАСТЬ ПЯТАЯ

   " ДВА ЦВЕТНЫХ ПУЗЫРЬКА"

   1.

   Переломил себя Пётр Сергеевич, воспользовался адресом, пошёл на поклон к тому ироду, который семью его уничтожил. Прикинулся дурачком, поплакался про родителей, попросился в помощники, мол, некуда больше идти: в столице все чужие, а уехать не на что.

   Капитан сделал вид, что сразу не узнал просителя. Потом фальшиво заулыбался, достал из буфета початую бутылку водки, налил две рюмочки.

   - И кем же ты хочешь у меня работать?

   - Для начала... зазывалой!

   Капитан не усмотрел в прошении ничего дурного. Зазывалой, так зазывалой! Не забыл ещё, видать, в каком образе сам недавно выступал, пока дело своё главное не начал. К чему скрывать: зазывал он в столицу наивных помещиков, заставлял дешёво продавать имения, покупать невыгодные предприятия, а проценты с каждой сделки в кармашек клал. Но, как известно, и на старуху бывает проруха, и на всякого ловкача хватит мудрости у того, кто пожелает отомстить. Не так прост был проситель, сидящий перед капитаном, хотя и молод. Пётр Сергеевич хотел не только работу получить, но и отплатить обидчику.

   - А отчего ты раньше не воспользовался моим советом, данным тебе ещё в деревне? Почему не отправился в столицу заблаговременно, не устроился в Смольный истопником? Там аккурат место освободилось - печник куда-то делся. Я правильно тебе советовал, а ты упёрся: уж лучше буду родителям в лавке помогать!

   И действительно, Пётр Сергеевич вспомнил то предложение, но вспомнил также, почему не принял его. Причина была вовсе не в стремлении помогать родителям, а в том, что он успел наслушаться легенд про "гиблое место".

   Гиблым местом считался берег Невы, где сперва смолу варили для кораблей, потом выстроили монастырь Воскресения Христова - вокруг одноимённого храма, а позднее и женский институт туда определили. Ходили слухи, что в зданиях "монастырского института" кишмя кишели привидения. А однажды живой человек пропал, да не один, а целых двое. Вышеупомянутый печник не сбежал и не удавился, а пропал бесследно - в чулане хозяйственного флигеля, в ходе поисков пропавшей там ещё раньше ученицы. Та ученица-восьмилетка была из числа "кофейниц", из тех, коим полагалось носить кофейные, то бишь коричневые платьица, и звали её Шурочкой. Шурочка Воронина, ученица младших классов, была посажена в чулан за кражу хлеба на кухне. Её туда "на пару часиков" определили, для острастки, а когда немного погодя открыли дверь... Девочки там не оказалось!

   А вслед за Шурочкой пропал и печник, которому было поручено основательно порыться среди той чуланной свалки и, во что бы то ни стало, найти пропажу. Многие барышни видели из окон дортуаров, как он входил во флигель, а вот выходящим его не видела ни одна. До самой ночи не возвращался печник, да и наутро нигде не появился. Кинулись к чулану - а дверь его, поди ж ты, оказалась запертой на ржавый висячий замок. Тот замок выглядел чуднО, да и вообще неизвестно откуда взялся. По всей физической видимости, его лет сто как не отпирали. С того света прислан был тот замок, не иначе, судачили барышни.

   Пётр Сергеевич не преминул рассказать о своих тогдашних страхах капитану, но тот лишь посмеялся:

   - Если будешь слушать всё, что люди говорят, пропадёшь. Запомни: верить сейчас никому нельзя, особливо тем, кто по деревням разъезжает, столичные сплетни разносит...

   - Запомню... - зло прищурившись, процедил проситель.

   И снова не почувствовал капитан ничего дурного, не заметил ни капли яда в тоне Петра Сергеевича.

   А Пётр Сергеевич был зол и рад одновременно. Приняли его в услужение, но с условием, что он будет не только клиентов завлекать для "салона любви", но и проявит личную смекалку. Заведение нуждалось в пополнении, требовались новые барышни, девицы чистые, ещё никем не пользованные, а дамочки лёгкого поведения, к которым относилась теперь уже и Фросенька, постепенно переводились в категорию малого спроса, с понижением в жаловании.

   - Непременно девственницы нужны? - удивился тайный граф. - Где же я их буду вам искать, чем заманивать? В городе ведь сеновалов нет...

   - А голова тебе на что дана? - гыкнул капитан. - Устройся в Смольный на любую должность, хоть на самую малоденежную!

   - Так вы из Смольного девиц желаете набирать?! Нешто такое возможно?

   Гиблое место на просмоленном берегу к тому времени славилось уже не столько привидениями, сколько жёсткими порядками, установленными для девиц: с родителями видеться только после получения особого разрешения, то бишь практически никогда, питаться чуть ли не водой и хлебом, изнурять себя учёбой до полусмерти, а вставать - чуть ли не с петухами! Холод в дортуарах был такой, что в Петропавловской крепости карцеры теплее.

   Богатым смолянкам жилось чуть получше, благодаря родительским деньгам, но правила выхода за пределы учреждения оставались равными для всех: только парами, только строем, да и то изредка. Ежедневные прогулки ограничивались пребыванием на институтском дворе, под надзором воспитательниц и немногочисленной прислуги.

   2.

   Когда-то, в самом начале, сразу после основания заведения, ещё в екатерининские времена, институтки чувствовали себя истинными барышнями, учёными и благородными. Тогда ещё такого воровства не было, воспитатели и прочая командная шушера не грели руки у императорского камелька, не воровали казённый харч и не издевались над подопечными, ибо тоже набирались из благородных. Но всё течёт, всё меняется. На дворе стоял 1830-й год! Не благородную, а казарменную жизнь вели теперь институтки. Впрочем, как и вся страна. Единственной отрадой для воспитанниц были регулярные императорские балы, на которые возлагались большие надежды: там можно было найти завидного жениха или покровительницу из числа фрейлин.

   О Смольном ходили разные слухи, всё больше таинственные, поэтому все молодые люди, все потенциальные женихи, душой непрерывно стремясь к нему, в то же самое время побаивались.

   Наблюдая настроение Петра Сергеевича, капитан, ухмылялся в прокуренные усы.

   - Понимаю, Смольный - не то место, где легко свататься, но тем ценней товар. Первые два месяца я буду приплачивать тебе, ибо могут появиться неожиданные расходы, но в положенный срок спрошу по всей строгости. И не думай, что удастся удрать с казёнными деньгами. Поймаю - задушу!

   Капитан был хлипкого телосложения, но при нём постоянно находились могучие туполобые слуги. Те задушат.

   - А можно для начала к месту присмотреться?

   - Можно, но за присмотр платить не буду. Чем скорее начнёшь работать, тем лучше для твоего же благополучия...

   Капитан снова зубоскально ухмыльнулся, а Пётр Сергеевич, поклонившись, направился к выходу.

   - Благодарствую за наставления-с!

   После этих слов он исчез за дверью.

   3.

   Домой, в полуподвальную лачугу, куда он перебрался ещё до родительских похорон, новоиспечённый зазывала шёл бодро, почти вприпрыжку, с непоколебимой верой в собственные силы. Он ведь собирался общаться с неопытными барышнями, на коих магия его голубых глаз должна была подействовать наверняка. Хитёр был Пётр Сергеевич, и на хитрость свою весьма рассчитывал. Перед тем как идти наниматься чернорабочим к девицам, он не только выкрасился в брюнета, но и усишки жиденькие приклеил. Потом сиплым голосочком пару слов сказал сам себе перед зеркалом - натурально получилось! Так и пошёл на встречу с главной дамой-распорядительницей...

   Затем начались рабочие будни. Работал тайный граф поначалу уборщиком на кухне, затем дворником и истопником одновременно. Временами, когда немоглось кому-то из штатных кучеров, выполнял и их работу, ибо знал в ней толк. Не зря же у него в поместье своя личная бричка была! Бричка была, а кучера не было. Пётр Сергеевич любил навещать зазноб в одиночку.

   Работая, Пётр Сергеевич параллельно присматривался к девицам. Для сбора сведений подружился со сторожем по имени Архип. Тот и показал ему на дверь чулана, за которой навсегда исчезли Шурочка и горемыка-печник.

   Наступил вечер, вернее, ночь, когда Пётр Сергеевич и сам, по примеру печника, решил наведаться в то страшное место. После всего пережитого в столице, мало что могло его испугать. Словом, пробрался он ближе к полуночи в тот хозяйственный флигель, спрятался за горой сломанных стульев и прочей хромой мебели, стал ждать. На колокольне Воскресенского собора, прозванного "Смольным", пробило полночь. Звук колокола был необычайно тихим. Али почудилось, что звонят?

   Вдруг в дальнем углу возникло неяркое свечение, а в его лучах обозначился силуэт большого шкафа. То был простецкий деревянный шифоньер с зеркалом во всю дверь.

   Пётр Сергеевич собрался было подойти поближе к шифоньеру, заглянуть вовнутрь, но произошло событие, не давшее ему этого сделать. Из шкафа выскочила барышня в розовом платье, не худая и бледнолицая, как смолянки, а что называется "в самом соку" - шикарная длинноволосая блондинка. Правда, несколько прозрачная: сквозь неё можно было видеть все предметы.

   "Уж эту-то кормят хорошо! - подметил Пётр Сергеевич. - Только что она здесь делает? И почему сквозь неё можно смотреть, как сквозь розовые очки?"

   Таинственная барышня вдруг шутливо хлопнула себя по лбу, будто забыла о чём-то, и снова запрыгнула в шкаф. Тут только Пётр Сергеевич сообразил, что никакую дверцу она не открывала, а оба раза, туда-обратно, шастала... через зеркало!..

   Девица, между тем, снова появилась. На этот раз с поклажей: словно мул, она была нагружена разноцветными нарядными мешочками, отнюдь не прозрачными, а плотными, тугими и тяжёлыми, набитыми непонятной всячиной. Поставив ношу на пол и отправив в сторону зеркала воздушный поцелуй, она произнесла:

   - Спасибо, маменька!

   Затем барышня достала из-за пазухи носовой платок, который моментально увеличился, превратившись в простыню. На неё она свалила всю свою поклажу. Крепко связав концы простыни, она легко взвалила огромный узел на плечи и направилась к выходу. Пётр Сергеевич следил за этим представлением с восторгом: розовое привидение без труда несло мешок, который не всякий грузчик согласился бы взять на спину!

   Неожиданно, у самой двери, девица остановилась, бросила узел на пол и снова хлопнула себя по лбу. Что ещё она забыла сделать? На её розовом платье был поясок, к которому крепился небольшой букетик из искусственных цветов. Под букетиком, как оказалось, притаились две бутылочки цветного стекла, два пузырька на серебряных цепочках: зелёненький и красненький. Глотнув из красного пузырька, барышня вдруг перестала быть прозрачной, приобрела вполне плотский вид. Потом она снова взвалила узел на плечи и, наконец, покинула флигель.

   Пётр Сергеевич ещё некоторое время сидел недвижимый и неозвученный, решая, что же делать дальше. Затем он осторожно подкрался к шкафу. Тот оказался пуст! Тогда граф решил поскорее выйти из флигеля, дабы последить за девицей, пока она где-нибудь не спряталась.

   А девица и не собиралась прятаться. Когда Пётр Сергеевич вышел во двор, она стояла в лунном свете, как розовая фея или сошедший на землю ангел, и вертела головой, словно бы ища кого-то. Узел находился чуть поодаль.

   - Скажите, - обратилась она к графу, - вы работаете при этом монастыре?

   Пётр Сергеевич облегчённо вздохнул. Барышня-призрак не догадалась, откуда он вышел, а значит, не почувствовала слежки. "Хоть и потусторонняя она гостья, а элементарного чутья не имеет! - подумалось графу. - Стало быть... её сверхъестественные таланты испарились, лишь только она отхлебнула из красного пузырька?"

   Жидкость в зелёном пузырьке, видать, имела обратное действие. Предусмотрительность барышни была вполне понятна: вдруг что не по её - имелся шанс удрать тем же макаром! Оставалось проверить, насколько она внушаема.

   Граф направил на розовую фею своё магическое око. Подействовало! Барышня зарделась, покачнулась, схватилась за его плечо - чтобы не упасть. Дыхание сделалось прерывистым и шумным, отнюдь не ангельским.

   4.

   Хотя Пётр Сергеевич и усвоил болотную теорию, ещё там, в деревне, от колдуньи, однако же не сразу сообразил, что та барышня, должно быть, тоже болотнянка. Ведь Санкт-Петербург построен на топях, держится на многих и многих тысячах свай, а значит и все его пресловутые призраки, те, которые смущают жителей богатых дворцов и бедных подвалов - все как есть болотного происхождения. А коли обрела плоть девица, стало быть, она, так же как и граф с Авдотьей, послана к людям на поиски счастья. Бог в помощь! Попробуй-ка, найди истинное счастье среди насельников этого безумного и алчного мирка.

   - Как зовут вас, юноша? - спросила розовая фея-ангел.

   - Неважно, я чернорабочий, - ответил граф. - Нам запрещено знакомиться с воспитанницами. А вот на первый ваш вопрос отвечу с удовольствием: это не монастырь, сударыня...

   - Да? А что же?

   - Это школа для девиц.

   Пётр Сергеевич хотел добавить: "казарменного типа", но сдержался. Дабы не спугнуть неведомую птицу, залетевшую в бывший монастырь из более благополучного болота, чем его родное. Если в то болото можно возвращаться, подумалось графу, то оно куда более таинственное, чем все известные ему болота, а обитатели его, вероятнее всего, общаются с подземными владыками.

   Несомненно, барышня была не из простых, хотя и притворялась душечкой. Пётр Сергеевич планировал последить за ней подольше, ибо оставался ещё месяц из отведенного капитаном срока. Ему хотелось выведать про несусветное земное счастье, тайна которого от них с Авдотьей была пока сокрыта.

   - Вам, барышня, может быть, воспитательницу позвать?

   - Если это и вправду школа при монастыре, как мне маменька сказывали, то я буду весьма и весьма благодарна вам за услугу. Позовите мне кого-нибудь из бонн!

   "Эвона, словечки-то какие знает! - удивился Пётр Сергеевич. - Будто уже успела один раз пожить при церковно-институтской богадельне!"

   Граф сделал, как ему велели, позвал кого следует. Он был уверен, что самозванка, одетая не по форме, уже наутро будет выгнана за пределы института. Но этого не произошло. Барышня спокойно поселилась в одном из полупустых дортуаров, что интересно - на знаменитой Шурочкиной кроватке, которой все так боялись. По крайней мере, никому на той кроватке ни разу не удалось поспать спокойно. Никому кроме кукол, положенных туда в большом количестве, в память о пропавшей сироте. Ходили слухи о прозрачной розовой вороне, которая ночами садилась на подушку.

   Розовой фее, напротив, отлично спалось в той маленькой кроватке. Правда, ноги приходилось сильно подбирать, калачиком сворачиваться. Но ни на какой другой кровати она спать не соглашалась! И кукол никому не отдала - сама с ними спала, в обнимку. А вскоре стала посещать уроки и ходить на прогулки во дворе. И платье надлежащее надела - белое, праздничное. Ибо неумолимо приближался дворцовый бал.

   5.

   До бала оставалось десять дней, то бишь полторы недели. И барышни, и воспитательницы имели к дворцовому мероприятию интерес - каждая свой, секретный. Шушуканья по коридорам, классам и дортуарам превышали нормы, негласно установленные для обычных дней.

   Появление в институте новенькой мало кого удивило, ибо все, кроме обслуги, были заняты исключительно собой. Для такого равнодушия к вновь прибывшей ученице имелась и другая, более тривиальная причина: новенькие поступали в имперские благотворительные институты чуть ли не ежедневно, чуть ли не по пять-десять душ за раз. Ежели не в Смольный, так в Александровский, а не в Александровский, так... Большойразницы между подобными заведениями в ту пору уже не существовало. Сиротинушек благородного происхождения и не очень, приблудных всякого сорта, а также отринутых роднёй дочерей, племянниц или падчериц в те времена сдавали непременно в институты. Всё это было к вящему раздражению воспитательниц: сироток много, а казна-то не бездонна! Приходилось экономить. Доэкономились до того, что однажды сам государь-император, пожаловав на кухню с чёрного хода, обнаружил - о, ужас! - всего три рыбки в трёх огромных чанах, предназначенных для приготовления наваристой ухи.

   Однако ужас длился не очень долго, государь провёл показательную "порку", весьма щадящее воспитательное мероприятие, продемонстрировал личную заботу о барышнях и... Вскоре переключился на дела более важные. Так что можно было снова начинать экономить. Воспитательницы взяли это дело в свои руки, как обычно, всё наново пересчитали, вывели другие нормы раздачи пищи, ещё более суровые, словом, захлопотались донельзя. Все другие учётные операции вести было практически некому, так что новенькая пару дней походила в неучтённых.

   То ли воспитательницам лень было спросить друг-дружку, откуда взялась упитанная фея в покоях для бедноты, то ли фея успела их всех сразу, оптом, подкупить - кто знает. О суровых дамах-педагогинях самые разные слухи хаживали, мол, за деньги они готовы были закрывать глаза на самые вопиющие нарушения дисциплины! А вот безденежным ученицам приходилось держаться паиньками, на всякий случай. Кстати, это не всегда помогало: их то и дело жучили - буквально ни за что! - как нашкодивших щенят.

   Атмосфера грядущего бала, хоть и ненадолго, примирила конфликтовавшие стороны: воспитательниц с ученицами, богатых учениц с бедными "попрошайками", любопытных маленьких "кофейниц", рядившихся в коричневенькое-немаркое, с нервными "синими" девицами - ученицами средних классов, переживавшими переходный возраст. Одним словом, временно наблюдалось всеобщее "братание". Отстранённо держались лишь старшеклассницы, не носившие ни синего, ни коричневого. Им надлежало быть бело-голубыми и тихими как ангелы. Перед началом новой, взрослой, скорей всего замужней жизни...

   Прислуга тоже имела к мероприятию интерес - чисто познавательный, порождённый банальным любопытством. Но даже рьяно любопытствовавшие не замечали ничего из ряда вон выходящего. Прохаживаясь с метлами по подворью, заглядывая в коридоры-комнаты с целью проверки отопления и прочих тонкостей, никто из них не обнаруживал чего-либо более странного, чем всегда. Ну, разве что безденежные ученицы вдруг стали замечаться по углам с пирожными, коих ранее не пробовали, а также пахнуть дорогими сортами мыла. Пожалуй, всего лишь одна сцена, имевшая место в дортуаре, да и то всего один раз, могла привлечь внимание:

   - Что за синяки у вас, милочка, на талии? - спросила фея-ангел у бедной воспитанницы восьми лет, когда та переодевалась.

   Синяки те не были результатом побоев, ни в коем случае, просто-напросто, согласно институтским правилам, абсолютно все ученицы, независимо от возраста, обязаны были носить корсеты. Из китового уса. Но китовый ус - вещь дорогая, а как же экономия? Экономные воспитательницы стали закупать для девочек более дешёвые образцы, начинённые металлическими, а то и вовсе деревянными каркасами. Каркасы те, естественно, ломались, причиняя боль и оставляя синяки. А иногда и кровоподтёки!

   К счастью, в подарочных мешочках феи-ангела нашлось бесчисленное множество корсетов cамого что ни на есть наивысшего качества - видно, маменька, которая осталась дома, по ту сторону зеркальной перегородки, хорошо её проинструктировала.

   - Наденьте это, не стесняйтесь... - протянула новенькая свой очередной подарок.

   - Мерси, мадмуазель...

   6.

   К подаркам бедняжки быстро привыкли, и шума вокруг них не устраивали, так что даже самая любопытная прислуга не могла заметить в их поведении ничего особенного.

   Денежные ученицы были чуть внимательнее обслуги. Если раньше они в упор не замечали "замухрышек", то теперь стали прямо-таки льнуть к ним, выспрашивая, что да как.

   Вскоре и у денежных наступили изменения: на руках у них стали появляться перстни, на шеях - кулоны, на головах - кокетливые диадемы на манер тех, которые носили принцессы с обложек модных французских журналов. И это при том, что родителей они, как и все прочие, видели крайне редко.

   Денежные ученицы и пирожными не брезговали, поэтому подаренные феей корсеты стремительно уменьшались в размере - относительно тел. Приходилось менять их на новые чуть ли не каждые три дня. Старые корсеты складывались в общие шифоньеры - "на потом", в качестве гостинцев для младшеньких.

   Лишь за пару дней в качестве гостинцев ученицами, как бедными, так и богатыми, была получена такая масса всяких разностей, что вскоре узел, сделанный из простыни, похудел и сделался практически невидимым. То бишь, от него осталась только простыня.

   Как и ожидал Пётр Сергеевич, настало время розовому ангелу сбегать восвояси - за новыми подарками. Вновь решил он подежурить в чулане хозяйственного флигеля, притаившись за грудой хлама, и ни секунды не пожалел об этом - выведал всё, что хотел, всё, что не удавалось узнать раньше. Например, подтвердил свои догадки насчёт зелёненькой бутылочки.

   Поздним вечером граф, сидя в чулане, терпеливо дожидался нового "спектакля". Наконец щедрая дарительница прибежала, отхлебнула из зелёного пузырька, сделалась полупрозрачной и исчезла в шифоньере. До самого утра. Почти до петухов. Перед самым утром она вновь появилась - и снова с огроменным котулём!

   Так продолжалось почти целую неделю, спектакль повторялся каждую ночь, ибо запросы воспитанниц в предвкушении бала росли стремительно. Помимо всего прочего, в канун вышеозначенного бала, все барышни без исключения налегли на танцы и репетиции благородной мимики у зеркала. В другое время и при других предпраздничных обстоятельствах, суровые дамы отметили бы этот вопиющий факт непослушания и отправили бы кое-кого в лазарет - лечиться от дури, а заодно и от ожирения. Но в этот раз проказницам всё преотличнейше сходило с рук, ибо дамы-воспитательницы сами ежедневно поправлялись в талии, принаряжались ярче обычного, а нескольких из них однажды вечером, не очень поздно, застали в обществе сторожей, в состоянии алкогольного опьянения, отнюдь не лёгкого.

   На фоне всеобщего переполоха и смущения графу можно было и передохнуть от работы, пококетничать с богатенькими барышнями - никто бы и не заметил, но не позволял себе такого даже в мыслях. Помимо поручения, данного капитаном, была у него и другая задача: подыскать и самому себе в Смольном барышню, фиктивную невесту, обворожить её, жениться, тряся фальшивыми документами, а потом обобрать новоиспеченную наивную супругу и бежать с деньгами в воронежские земли, где его вряд ли кто-либо стал бы искать. Схема была придумана давно: "загипнотизировать - жениться - отобрать всё". А затем бросить всё это к ногами Авдотьи. Вернее, Авдотьи с ребёнком. С их сыном.

   Появление феи-ангела сделало Петра Сергеевича ещё более рассудительным и осторожным: она была из породы зазеркальных благодетелей, а значит дать могла поболе, чем все смолянки вместе взятые. Ему хотелось несусветного богатства, которое, в свою очередь, дало бы надежду на истинное счастье - в компании жены и сына. Где-нибудь во Франции или в Швейцарии. На худой конец, в Италии. Граф уже видел себя на альпийских лугах, полёживающим среди ярких цветов в истинно графских позах, покуривающим самые дорогие сигары. Если уж фитюльки-барышни, не имея никаких заслуг перед феей, были одарены по-царски, то он, знавший тайну, был достоин неизмеримо большего. Неизмеримо! Он ведь не смолянка-попрошайка.

   7.

   От неожиданных планов, да и от каменного сердца, которое, подобно раковой опухоли, уже пустило метастазы в душу, Пётр Сергеевич несколько помутился рассудком, стал строить невообразимые прожекты. Будь он трезвее, мудрее и не так испорчен последними жизненными обстоятельствами, он поступил бы следующим образом: попросил бы у феи-ангела больших финансовых средств, очень больших, либо золотых-брильянтовых украшений, что ещё лучше, и уехал бы с ними в родные пенаты. Но в теперешнем его состоянии просить что-либо у кого-либо он считал унизительным. Вот уж поистине, если Бог хочет наказать, то лишает разума. Помешался Пётр Сергеевич - отцеубийство, хотя и косвенное, сделало его сознание непроницаемым, а ум - крайне непонятливым. Возжелав иметь всё на свете, он еженощно молился, как бы дело не сорвалось. Ибо страшно боялся продешевить.

   Когда наступил день, непосредственно предшествовавший выходу барышень в дворцовый свет, граф, наконец, узнал, истинную причину появления потусторонней красотки в унылом полумонастырском заведении: у неё в Петербурге был тайный жених! Из местных дворянских сынков. Она рассчитывала встретиться с предметом воздыхания на балу. А связным почему-то избрала Петра Сергевича. Ревновать, что ли, заставить хотела? Неужто он так сильно взглядом её своим магическим пробрал? В первую же встречу?!

   "Может, она меня уже любит, только не хочет сама себе в этом признаться?" - сгоряча вознадеялся граф.

   Любила ли фея графа - ответ на сей вопрос получить трудно даже теперь, даже по прошествии солидного времени, ибо девицы её возраста часто путают любовь с благородной душевной привязанностью. В остальном же любопытство Петра Сергевича было удовлетворено как нельзя лучше - в самый канун празднества потустороння красотка излила ему душу. На свою погибель. Как-то днём она украдкой остановила Петра Сергеевича у флигеля, у того самого, где чулан.

   - Раз уж вы меня первый тогда встретили подле этих стен, то и знать вам первому полагается...

   - О чём вы? - смиренно спросил тайный граф, отведя взгляд.

   Глаза он отводил исключительно из гуманных побуждений, дабы лишний раз не волновать наивного ангелочка. А та, видать, возомнила нечто другое.

   - Не смущайтесь, пожалуйста. Мы ведь с вами друзья?

   Пётр Сергеевич кивнул.

   - Тогда вы согласитесь мне помочь! - обрадовалась барышня, запрыгала и захлопала в ладоши.

   - В чём должна состоять моя помощь?

   - Видите ли... - начала болотная принцесса свой чрезвычайно длинный и необыкновенно трогательный рассказ...

   Из того повествования граф доведался, что девицу звали Анной, и что она уже однажды виделась со своим суженым, а то был суженый, вне всякого сомнения, но беспристрастной Фортуне было угодно проверять их чувства. Встретились они год назад, тоже на императорском балу, даже альбомы друг другу подписали, а к следующему балу должны были определиться с чувствами: либо поклясться друг другу в вечной любви, либо расстаться навеки. Словом, на грядущем балу должно было состояться новое, второе и решающее, весьма и весьма торжественное свидание влюблённых.

   - Я напишу ему записку и передам с вами. Вы ведь не откажете затворнице-смолянке, побудете моим курьером, хорошо?

   Пётр Сергеевич снова кивнул. Вид у него был смиренный и задумчивый, в то время как в душе творилось чёрт знает чего. Загляни кто-нибудь в тот момент к нему в душу - отпрянул бы в ужасе. Каменное сердце не дремало, отбивало такт, отнюдь не гармонировавший с отзвуками Вечности, и уж тем более с мелодией Любви.

   Когда барышня удалилась, граф вдруг начал, не без удовольствия, вспоминать и другие свои победы. Как же лихо удавалось ему временами влиять на людей! Не только на барышень и не только лишь в у себя в деревне. Солидные покупатели в лавке, что была когда-то у его родителей, частенько слушались одного его взгляда - брали ненужную вещь, дорого платили. Пришлось отрепетировать, опять же перед зеркалом, подзабытые приёмчики, чуток бровями пошевелить, несколько раз нахмуриться и прочее.

   А через два часа брюнетистый курьер с жиденькими накладными усиками стоял в чужой богато убранной гостиной в позе опытного следователя-гипнотизёра, залихватски подбоченившись и насупившись. В той гостиной, у столешницы с инкрустацией из слоновой кости и полудрагоценных камешков, сидел благородного вида юноша, чуть младше его возрастом, и строчил под диктовку любовные письма - одно длинней другого, на дорогущих вензельных листах сродни папирусам. Юноша был трепетен и бледен, а диктовавший "следователь" - не в меру свиреп и требователен.

   - Не понимаю, чему вас учат в институтах, письма невесте - и то написать не умеете! Дайте-ка сюда, я посмотрю, что вы в этот раз намарали...

   Юноша протянул Петру Сергеевичу очередной исписанный листок. Тот нервно выхватил его, стал рассматривать.

   - Я так и знал... Почерк снова чересчур уж ровный! Красиво написано, но... без души!

   - Я старался вложить все чувства, которые...

   - Все ваши старания пустыми оказались! Необходимо присустствие живой души! Живой! Душа, она либо присутствует, либо отсутствует! Разве уважающая себя дама откликнется на такое холодное, хотя и весьма учтивое, послание?!

   - Не понимаю... Погодите-погодите! Ведь она велела вам пригласить меня на бал?

   - Разумеется!

   - А где же послание от неё?

   Тут уж "следователь" перешёл к угрозам, по крайней мере, тон его стал зловещим:

   - Если вы не понимаете простых вещей, то и нечего свататься к глубокоранимым барышням!

   - Чего я не понимаю?

   - Того, что любая бумажка, любой документ, может испортить её репутацию, дискредитировать в глазах общества...

   - При чём тут... репутация?

   - А при том, что найди кто-нибудь её послание к вам, она будет немедленно отчислена из института...

   - Ах! - распунцовелся жених. - И что же теперь прикажете мне делать?..

   Пётр Сергеевич просто-таки озверел:

   - Как "что"?! Переписывать, доводить каллиграфию до естественного вида, а свои чувства приводить в порядок! Как минимум в порядок! Любовь не терпит слишком акуратного письма и нехлюйства в чувствах! Я тут, можно сказать, и своей репутацией рискую, а вы хотите поломать всё дело?!

   - Может быть, лучше воспользоваться сонетами?

   - Какими сонетами?

   - Шекспировскими...

   - Валяйте! Но учтите: заимствовать чужую душу - грех. На свидание пойдёт не Шекспир, а вы, так что вам не следовало бы уж так уж переводами увлекаться. Подключите собственную голову! И сердце!

   Сердце юноши не было каменным - он с новым прилежанием налёг на бумагу и перо.

   8.

   В таком безрадостном ключе и прошёл весь вечер. Писем было написано несметное количество, но лишь одно из них, последнее, удовлетворило диктовавшего. Следует отметить, что те письма, кои были забракованы, не последовали в мусорную корзину. Их после ухода гостя не обнаружили ни сам писавший, ни его домашние, ни прислуга. А грозный "следователь", вновь сменивший выражение лица на кроткое, помчался к Смольному - докладывать ситуацию. Там его, в дежурке привратника, поджидала барышня.

   - Неужели он мне так ничего и не написал?!

   - Никак нет! Его маменька всё время были под рукой, а при маменьке он сам не свой, смущается даже шёпотом говорить на любовные темы, не то, что бумажными документами себя дискредитировать...

   - Дискредитировать?!

   - Чш-ш-ш... Тише! Он завтра перед балом будет стоять у ворот во дворец и, пока не увидит вас, не войдёт туда...

   - Так он сказал?

   - Именно так-с, не волнуйтесь, всё, что обещано, будет исполнено в точности! Его слово - слово дворянина, а слово дворянина - закон!

   Впавшая было в уныние барышня вдруг озарилась воспоминанием: у неё ведь ещё нет подарка для жениха! Лицо её несколько оживилось:

   - Я должна приготовить ему такой подарок, который наполнит его сердце счастьем и благодарностью!

   У Петра Сергеевича не было сомнений насчёт того, откуда прибудет подарок, поэтому ночью он с особым вдохновением дежурил в так природнившемся ему флигеле. Лишь только барышня скрылась в деревянном ящике, он подождал немного, а затем стал приколачивать фанерный щит поверх зеркальной дверцы. Завершив работу, он набросил на шкаф огромный, старый, весь изъеденный молью ковёр.

   9.

   Упрятав фею-ангела в самодельную келью, Пётр Сергеевич менее всего заботился о далеко идущих последствиях. Его тревожил лишь текущий, едва начавшийся день - самый канун бала. Ежели кто-нибудь вдруг ненароком, в кои-то веки, забрёл бы в тот зловещий флигель и освободил пленницу, тогда у графа, конечно же, возникли бы непредвиденные обстоятельства. Но флигель служил преизряднейшим пугалом, туда забредать грозило ночными кошмарами, это уж как минимум, либо физическим исчезновением и невозвращением в этот мир.

   Дабы лишний раз перестраховаться, Пётр Сергеевич повесил на двери табличку "выкрашено" и даже изволил несколько раз мазнуть её вонючими белилами. А перед дверью выставил ограду, на которой тоже сделал пару устрашающих надписей. Для пущей гарантии попросил Архипа, коему заплатил, налил чарку и принёс еды из кухни, чтобы тот дежурил у флигеля целый день, до отбытия последней брички, увозящей старшеклассниц на бал.

   Архип был архибеден и, стало быть, архипонятлив, да и телом обладал не тщедушным, а наоборот, чересчур медведистым, так что с этого момента за неприкосновенность двери граф мог не тревожиться.

   Далее предстояло обезвредить соперника. Взяв письменное приглашение на бал, врученное ему барышней днём раньше, но так и не переданное адресату, он нанял извозчика и снова помчался к любителю шекспировских сонетов. Тот встретил его радостно, видимо, рассчитывал утешиться романтическим письмецом. Но текст записки отрезвил его: "Приходите завтра. Наконец объяснимся. Жду. Ваша Анна". Даты не было, но подпись стояла знакомая. Что же получалось? "Завтра" означало день после бала. Для приглашения во дворец Анна не удостоила его запиской, а чтобы унизить на другой день и "наконец" прогнать - вдруг написала. И дискредитации не побоялась!

   Тайный граф усердно корил его, внутренне насмехаясь:

   - А чего вы, собственно, хотели? Барышни не любят чужих стихов, сердцем чувствуют фальшивку. Написали бы свои, так она бы и поверила в вашу искренность. Сами виноваты!

   Что было потом, явилось причиной долгих городских сплетен. Вся Итальянская улица недоумевала, куда это уехал от родителей и от прекрасного богатого житья молодой барин. А уехал он на Урал, к дядьке-золотопромышленнику, с горя дело новое осваивать. Раз уж в любви не повезло. Причём, собрался и уехал в одночасье, в тот же день, даже родичей не предупредил. Так осерчал на неверную красотку!

   А красотка, всё то время сидевшая в плену, позднее, натурально, была выпущена - на следующий день. Шкаф откупоривал Архип, так что ему и досталось. Фея-ангел, терявшая проницательность всякий раз, стоило ей выпить из красненькой бутылочки, так ничего и не поняла. Решила, что на Архипа напала душевная болезнь. А тот и не отпирался вовсе. Ибо заплачено ему было столько, что можно было месяц не работать. Или два.

   Итак, всё шло по плану. Единственной досадой Петра Сергеевича было то, что родительские деньги, похищенные им из кассы, почти кончились, оставалось лишь совсем немного. Заглянув в жестянку, которая хранилась под спальным топчаном, в корзине с сухарями, граф обнаружил, что снова беден. Деньги, выданные капитаном, иссякли ещё раньше, а до окончания испытательного срока была целая неделя.

   Закоренелые неудачники обычно не чуют приближающегося краха, особенно посередине предприятия - плачут лишь потом, в самом конце, а пока есть хоть копейка за душой и хоть малейший повод для оптимизма, надеются на чудо и продолжают радоваться жизни. Проходит много времени, прежде чем они "внезапно" начинают понимать, что причин для радости не было ни разу, и что всё содеянное ими вело лишь к краху, ни к чему более.

   Очередная временная, то бишь промежуточная радость Петра Сергеевича была снова связана с преступлением - он раздобыл шкатулку с ядами. Как известно, науки в Смольном преподавались чисто символически, упор делался на рукоделие, танцы и иностранные языки. Математические лекции сводились к основным понятиям, а физические - к показу фокусов. Была в институте и химия. Преподавал её один бродяга. Граф, на всякий случай, не преминул с ним познакомиться. Оказалось, что химик был гораздо осведомленнее в своей науке, чем это казалось на первый взгляд. Он разбирался в ядах! А главное - выбалтывал рецепты любому встречному, и исключительно бесплатно. Кроме того, под хорошее настроение или под бутылочку спиртного, мог подарить весьма полезные материальные составляющие - в количестве, необходимом "для удовлетворения любопытства любопытствующих". Получив от химика несколько растворов и горку пилюль, граф начал строить более конкретные, отнюдь не утопические, а вполне реальные планы. Нельзя сказать, что у него не было сомнений. Были! Он не являлся убийцей по натуре, а был лишь несчастной жертвой обстоятельств. Но Фросенька, прибежавшая к нему вся в слезах, окончательно решила долю капитана. И все колебания графа мигом отпали.

   - Он тебя выгнал?

   - Хуже...

   - Может ли что-либо хуже быть?!.

   Как выяснилось, Фросеньку перевели из дешёвых проституток на ещё более низкую должность - в бордельные прислуги. В результате чего её финансовое состояние ухудшилось настолько, что она уже не в состоянии была оплачивать тот бедный угол, в котором ютилась последние пару месяцев. Правда, капитан, за дополнительные гроши, разрешал ей убираться по утрам у него дома, паралельно ублажая толстомордых охранников - уже совершенно бесплатно, дескать, "для её же женского здоровья". После этого она имела право перекусить и выспаться в каморке, служившей для хранения старых вещей - сколько душе угодно, хоть до следующего утра. Зря поступил капитан так жестоко! План для него был сработан, как всегда, с ювелирной точностью.

   10.

   Неподалёку от капитанской квартиры, что на Садовой, близ Невского проспекта, находился весёлый трактирчик - за первым же углом. Там владелец "салона любви" заказывал шампанское для похмелюги. Петру Сергеевичу ничего не стоило изготовить непочатую бутыль с одному ему известным содержимым. Подкупив мальчишку-посыльного, он заставил его отнести бутыль на злосчастную квартиру и уложить ею наповал сразу троих: капитана и обоих охранников. Когда пришёл действительный посыльный, обычный пожилой курьер, регулярно носивший в тот вертеп шампанское, дело было, что называется, постфактум, а мальчишки и след простыл.

   Пожилой курьер замешкался с доставкой не по своей воле и не по чистой рассеянности: прямо у выхода из трактирчика к нему под ноги свалился пьяненький извозчик и удерживал за штаны до тех пор, пока не позвали околоточного. Нетрудно догадаться, кем всё это это было подстроено. А в коротком промежутке между визитами курьеров, молодого и старого, Пётр Сергеевич лично успел навестить убиенных, ткнуть им в носы три фиги и вынести все деньги, которые нашлись в квартире. Вот так!

   В результате того демарша Фросенька получила возможность исполнить дочерний долг - вернуться в деревню к престарелому отцу, благо тот ещё не умер, дождался-таки её. Граф же навсегда избавился от монстра, угрожавшего ему расправой - в случае, если в бордель к концу недели не поступит хотя бы одна невинная смолянка. Поделом кровопийце!

   А за убийство в полной мере заплатил хозяин того трактира, чьё шампанское, якобы, выпили трое подельников. Ведь решительно весь околоток знал, где брал капитан вино для утреннего застолья. Прямо из трактира и вывели хозяина под белы руки, запровадили на каторгу, лет этак на сорок - до самой кончины.

   Получалось, что обиженный губителем тайный граф сам постепенно стал губителем, и число его жертв росло. Но получалось также, что не виноват он. Так уж сложилось. Бог судья!

   Каменное сердце Петра Сергеевича отбивало несусветный ритм. То был знак приближения несусветнейшего счастья - так ему казалось. В этом сумасшедшем ритме графу удавалось не только убивать, но и делать несколько дел попроще, параллельно, как например: ежедневно отправлять, опять же через посыльных, письма в Смольный. Кому - не трудно догадаться. Все когда-то забракованные им письма и сонеты, все до единого послания молодого князя, отбывшего на Урал, перевязанные ленточками и окропленные "слезами вперемешку с кровью", вскоре очутились в ручках у феи-ангела. Узнав любимый почерк, бедняжка поверила, что её простили и вот-вот увезут из институтской серости куда-нибудь в более уютное место. Для тайного венчания. Городские сплетни в Смольный не доходили, розовая фея была уверена, что любимый в городе и тоскует.

   - Стало быть, он не в обиде на меня за мой поступок? За мою неуклюжесть... - то и дело повторяла сама себе барышня, прижимая ворох писем к груди. Она, конечно же, могла и к матери вернуться, в Зазеркалье, а затем, передохнув и успокоившись, заняться поисками нового жениха. Но кто ж ей позволил бы это? Пётр Сергеевич, любитель делать несколько дел сразу, выдумал столько способов удержать красотку в Смольном "до поры, до времени", что любой другой, менее изощрённый и менее испорченный ум вряд ли придумал бы и половину всего этого. Шкаф, к примеру, был тайно, ночью перевезен в полуподвальную лачугу, в убогое жилище, стены котрого, как ни странно, всегда давали Петру Сергеевичу вдохновение для несусветных подвигов.

   Настал момент, когда барышня готова была на всё или почти на всё, а уж граф - тем более...

   В те роковые дни в обслуге Смольного стало одним рабочим меньше, а в полуподвальной лачуге, что у самой Александро-Невской Лавры, родился великолепный образец графского подобия: крашеный блондин, бывший натуральный, обладающий накладными бакенбардами - того же цвета, что и красиво уложенные кудри.

   Чёрненькие накладные усики валялись теперь в углу, в куче мусора, там же находилась и бутылочка из-под красителя. Не сразу восстановишь свой природный "альбиносовый" колер, коли уж довелось сажей мазаться, да так долго, целых два месяца, поди.

   Благодаря деньгам, изъятым на квартире капитана, часть которых была выделена Фросеньке, граф и пахнуть-то стал по-другому. Голос тоже пришлось сменить - прежний чистый баритон себе вернуть. А как же! Нельзя всю жизнь разговаривать с хрипотцой.

   Все эти благоприятнейшие перемены создавали почву для дальнейших радостей, опять же временных: графу, теперь уже почти что настоящему, надлежало освободить "сестру-блондинку" из ненавистного институтского заключения, вывезти для "дальнейших отношений" в Петергоф, где уже была присмотрена дешёвенькая гостиничка. Шкаф отправился в ту местность ещё раньше - он был главным реквизитом в той мудрёной пьесе. Все лишние персонажи были успешно удалены со сцены, а остальные серьёзно готовились к выходу. Назревал последний акт. Спектакль, разрушавший души, судьбы и тела, продолжался.

   ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

   "НЕСУСВЕТНЫЕ ИНТРИГИ"

   1 .

   Ювелирно выточенная система графа имела, всё же, некоторые недостатки. Он наивно полагал, что петергофским шпикам во время царской панихиды будет не до мелких забегаловок. Заблуждался! На царских дачах всегда было достаточно шпиков, а посему и частные гостиницы, сиречь доходные дома, построенные близ монарших летних резиденций, весьма часто попадали под пристальное наблюдение, особливо во времена торжеств. В такой обстановке никакие разговоры о подпольной делёжке наследства с кем бы то ни было, а тем паче с малознакомой девицей, не представлялись возможными. Выходит, зря уповал Пётр Сергеевич на "спасительную суету"? Да, для такого рода дел нужны не суета, а спокойствие, тишина и... нега. По возможности.

   Кроме того, у Анны не было надлежащих документов. Чем снабдила её маменька, какой такой бумагой или верительной грамотой, было непонятно, ибо девица даже фамилии своей не сообщала, а лезть в душу к такой благородной барышне... В любом случае не мешало взять тайм-аут, дабы хорошенько всё обдумать. Уже у нового нотариуса, обзавестись "сестрой". На эти хлопоты ушёл почти месяц. Всё это время Анна оставалась в институте. А куда ей было деваться, ежели из флигеля странным образом испарился шифоньер? А молодому графу было не то, чтобы не до неё, но и недосуг. Временно. Однако встречи с ней он жаждал, ох, как жаждал! Хозяин непременно выдаст шикарной парочке свой наилучший покой, единственный во всём заведении "номер люкс", даже несмотря на то, что предыдущий ещё не оплачен.

   От предыдущего интерьера тоже покамест рано было отказываться, ибо там находился шифоньер, то бишь дверь, ведущая к заоблачному успеху, к алмазным копям, в болотные выси.

   "Болотные выси" - словесная абракадабра, нонсенс, уморительная глупость, сущий смех. Но такое понимание вещей свойственно лишь людям ограниченным, кто не знаком с потусторонним миром, с зазеркальным раем, с подземными царствами и прочими тайными закоулками. Южный Полюс ничуть нее хуже Северного, а низ, если хорошенько разобраться, ничуть не порочнее верха. Противоположности, как известно, притягиваются - именно сей принцип и удерживает вместе такие разные миры: нижний и верхний, сокрытый до поры и ежедневно видимый оком. Благодаря этому, столь любимому учеными единству противоположностей, вселенная и существует - компактно и более-менее гармонично, иначе бы давно распалась. Что касаемо радостей жизни и всяческих там удовольствий, то "нижние", плотские утехи ничуть не позорнее "верхних", духовных. Любовь основана и доселе зиждется на этих двух китах. Животная страсть ничуть не постыдна, ибо животные много лучше людей. Сия нехитрая философия укоренилась в душе Петра Сергеевича довольно рано. Само имя его, данное при крещении, давало право так фривольно мыслить - ведь апостол Пётр, его небесный покровитель, был распят вниз головою не случайно. Для нижнего мира, мира отражённого, он распят правильно, ибо то, что для нас низ, для подземных обитателей есть верх. И тот факт, что Петру Болотникову, Главному Болотнянину крупнейшего болота воронежских земель, колдуну, магу и высококлассному гипнотизёру, было суждено поселиться в граде Святого Петра, являлся, несомненно, символичным: "Высокочтимое Имперское Болото", как он его нарёк, определённо знало, с кем водить дружбу, а кого гнать взашей. Вот, например, как выгнало оно молодого князя Люлина, Юрия Петровича, его недавнего соперника. С фамилией "Люлин" в столице вообще нечего делать. Нюням и размазням одна дорога из Петербурга - вон, да подальше, на Урал либо в Сибирь. Либо к японцам, на их маленькие, но чересчур гостеприимные острова - вон сколько их там набежало! Ведь если здраво рассудить, никто нигде не селится без причины, раз набежали - значит надо им было. Вот и в Петербург все мчатся, будто оглашенные, несмотря на промозглую погоду, неприветливые облака, наводнения, эпидемии и прочее. Во всём есть свой скрытый здравый смысл, даже в опасностях, так что нечего бояться риска - раз послал его Бог, значит так надо было. Испытывает Бог человека, как же без испытаний-то? А что иные хотят спокойно всю жизнь прожить, не замаравшись - в том кроется низкое кокетство.

   Опираясь на подобные рассуждения, легко водить дружбу с совестью, и граф ни разу не усовестился за свои неблаговидные поступки. Пётр Сергеевич был уверен: всё, что с ним происходило, было результатом действия потустороннего, болотного, весьма перевёрнутого и, тем не менее, такого родного мира. Он был душою оттуда и туда должен был неминуемо вернуться. Подземная родина его не покидала, время от времени давая о себе знать. А иначе зачем, почему это вдруг, с какой это стати встретилась ему в один прекрасный день не менее прекрасная особа - розовая фея, зазеркальный ангел, отнюдь не небесный. Только бы удалось вывезти её из богадельни и доправить до гостинички - на встречу с "маменькой". А там уж он сам. Неужто же не сможет заморочить голову потенциальной тёще? Чем он хуже хлюпика и размазни Люлина? А господин Барский - тот будет наповал сражён красой, манерами и богатыми одеждами гостьи!

   Впрочем, о богатых одеждах Анны давно и помина не было. За тот месяц, что они с графом не виделись, фея изрядно пообносилась, слишком уж расшвырялась подарками, себе ничего не оставила, а новых поступлений не предвиделось, увы. Но об этом Пётр Сергеевич пока не думал. Трясясь по ухабам объездной дороги, кивая на вопросы незлобивого кучера, он мечтал, мечтал, мечтал... И то было воистину приятно!

   2.

   Добраться до вожделенного "номера люкс" старенькой петергофской гостиницы им с феей предстояло лишь на следующий день, ввечеру, а пока молодой, подающий надежды граф Скобелев лишь до южной границы Санкт-Петербурга доехать изволили. Кстати, начало смеркаться.

   - К Смольному аккурат к полуночи доберёмся, - молвил утомлённый кучер.

   Пётр Сергеевич машинально кивнул. Он, несмотря на всю усталость, лихорадочно соображал. На случай позднего прибытия в город, учитывая почти полное безденежье и невозможность останавливаться "в номерах", был у него довольно симпатичный вариантец: переночевать у распоследней капитанской пассии - у недавно взятой "на работу" дамочки по имени Аглая. Её шикарный адрес он получил заблаговременно - от Фросеньки. Дамочка та, помнится, и на него имела виды, да не смела в открытую флиртовать, капитана боялась. Теперь же охотно примет его, тут и намёка на сомнения быть не могло. Интересно, знала ли она уже о смерти капитана? Наверняка знала, ведь целый месяц прошёл.

   Ночёвка у Аглаи могла выдаться вполне весёлой, но Петру Сергеевичу, как известно, было не до веселья, по крайней мере, не до такого. Развязное поведение профессиональной проститутки могло напугать Анну. Как быть? Ну, да ладно, к чему выстраивать такие подробные планы, когда дело и наполовину не завершено. И могло в любой момент сорваться. Поскорей бы выудить "сестру" из института!

   К зданию Смольного подъехали, как и ожидалось, ночью. Ворота отворил почти трезвый привратник. Трезвость в таком месте дело не лишнее, но ближе к ночи "немножко полагается". Ну, раз погода в городе традиционно "питьевая". Хорошо, что то был не Архип. Хоть и изменил граф внешность до полной неузнаваемости, но всё же...

   Не признал другой привратник в графе бывшего уборщика и истопника, пошёл звать кого-нибудь из воспитательниц. Аккурат послышалось битьё курантов на колокольне Воскресенского собора. Когда пробило двенадцатый раз, из здания вышла дежурная дама. Вид у неё был заспанный и невероятно строгий, однако Пётр Сергеевич уже знал подход - мигом вынул из кармана камзола купюру.

   - Прежде денег не мешало бы... документы показать... - широко зевнула дама.

   Предъявил он ей документы, свои и "сестрицыны", которые были в полнейшем порядке, а затем со скорбью в голосе выдал много раз отрепетированную фразу:

   - Знаете ли, у нас в роду наследственная болезнь имеется, впервые проявляется в восемнадцать лет, а моей сестрице сейчас семнадцать. Я выписал докторов из Швейцарии, снял им два номера в гостинице...

   Все эти тирады дежурной даме, получившей деньги, были не нужны. Велела вызвать Анну. Та появилась через минут десять, в довольно скромном облачении, но Петру Сергеевичу снова было не мелочей.

   Фея-ангел до крайности изумилась. Брат?! У неё есть брат?! Но в объятия пошла, как вежливая девушка. Тут-то и сообщил ей граф, шёпотом, на ушко, что он от Юрия Петровича. От жениха.

   - Кем вы ему будете? - спросила заспанная барышня.

   - Я его давнишний приятель, с молодых ногтей, сызмальства, с самого детства!

   - Полагаю, последняя записка была от вас?

   - Так точно-с! - ответил граф. - А остальные свитки, предыдущие - все как есть от него-с...

   Пётр Сергеевич, конечно же, намекал на похищенные шекспировские сонеты, переданные барышне от князя с огромным опозданием.

   - Когда я с ним увижусь?

   - Не далее, как завтра вечером, в Петергофе.

   - А что ему мешало приехать самому... сюда... ко мне?

   - Вы ведь знаете, что у государя-батюшки встреча с братом. Ваш Юрий Петрович при этой встрече обещал присутствовать, по родственному, он ведь родственник Романовым...

   - Неужели?!

   Как приятно болотнянину дурачить болотнянку! Когда бы ещё выдалась оказия? Словом, отчалили. В гости к профессионалке. В развесёлую компанию. По пути граф неистово раззевался, а кучер - тот давно уже зевал во всю.

   Анна спала у Петра Сергеевича на плече. Её голова склонялась всё ниже и ниже, пока, наконец, не легла ему на грудь. Ангелу, похоже, всё равно было, где ночевать.

   Когда подъехали к зданию на Гороховой, Пётр Сергеевич, одной рукой придерживая спящую Анну, расплатился с кучером и велел ему завтра быть ровно в шесть утра у подъезда.

   - Пошто так рано, барин?

   - А ты разве не помнишь, тетеря, как мы ехали сюда? По ранней-то дорожке спокойней будет. Ну, как снова кто-нибудь главный путь запрудит? Вдруг ещё какие-нибудь родственники у государя объявятся, вспомнят, что у них есть кузен или дядька, работающий царём?

   Кучер в восторг не пришёл, но кивнуть кивнул. И поехал искать постоялый двор. Спать оставалось всего ничего...

   3.

   Дом по Гороховой 10, впоследствии ставший известным как "дом усатой графини" или "дом пиковой дамы", был совершенно не нужен графу - подле него он лишь бричку остановил. Дождавшись момента, когда кучер, хлестнув усталую кобылу, свернул за угол, он схватил Анну за локоток и потащил через многочисленные подворотни на соседнюю улицу.

   - К чему такая спешка? - спросила девушка, сильно запыхавшись.

   - Потом всё объясню, - ответил граф, запыхавшись не менее её, но не от бега, а от опасений. Он опасался, что кто-нибудь, мучимый бессонницей и бдящий в ту пору у окна, а было около двух пополуночи, мог заметить их и запомнить.

   - Нельзя ли было высадиться ближе к тому месту, где мы...

   - Тс-с-с!.. - прервал спутницу Пётр Сергеевич. - Мы здесь инкогнито. Если кто-нибудь узнает, что невеста самого Юрия Петровича...

   Тут граф, перейдя на тишайший шёпот, объяснил, почему приличным барышням, княжеским невестам не пристало ходить ночью по незнакомым подворотням. В конце добавил:

   - Мы переночуем у жены моего друга, который сейчас находится в Москве по весьма важному правительственному поручению...

   Барышня притихла. Казалось, она поверила и в эту ложь, по крайней мере, более вопросов не задавала.

   Выйдя на Малую Морскую, заговорщики совершили легкую пробежку к дому номер девять и сразу же вошли в подъезд. Тот трёхэтажный особняк некогда принадлежал кому-то из московской знати, затем был продан за долги в казну, затем много раз перепродан и перестроен. Наконец, после смены очередного владельца, сделался доходным домом, причём, неофициальным. Официально, по бумагам, там должны были располагаться служебные конторы и прилегавшие к ним апартаменты представителей местных национальных общин, наиболее крупной и влиятельной из которых слыла немецкая.

   Первые два этажа отличались роскошными дверьми из деревянного массива, украшенными инкрустацией и вензельными табличками. Между мраморными лестничными пролётами стоялимраморные же скамейки, сзади которых, в весьма живописных нишах с лепниной, помещались напольные вазы с искусственными цветами. Некогда цветы в тех вазах были натуральными, и меняли их чуть не каждый день.

   Последний этаж, третий, выглядел скромнее, да и постояльцы тут менялись чаще, нежели насельники обох нижних, нарочито респектабельных покоев. Пётр Сергеевич и измученная фея добрались именно сюда, на самый верх и остановились, чтобы оглядеться и слегка перевести дух. За одной из дверей слышалась игра на пианино. Или на клавесине - граф не очень разбирался в инструментах. Согласно адресу, написанному рукой Фросеньки, именно та дверь и вела в квартиру самой последней и самой обожаемой наложницы капитана. Граф давно подозревал, что убогая контора владельца "салона любви", где последний переставился, выпив отравленного шампанского, была неким прикрытием, чисто для отвода глаз, а также для сокрытия истинных доходов. Основное лежбище, скорей всего, было именно здесь и выглядело оно, разумеется, иначе. За время пахоты на ниве сбора "розочек" для утех богатых "соловьёв", капитан вполне мог накопить деньжат на дорогущий модный интерьер, который, по многочисленным слухам, располагался также в самом центре города, недалеко от убогой официальной конторы. По тем же слухам, владелец "салона любви" менял в том секретном вертепе наложниц не реже двух раз в месяц. Последняя, Аглая, невероятная красотка и хитрюга, сумела задержаться там подольше. "Так знает она или нет, что хозяин умер?" - несколько раз подумалось графу, прежде чем музыка за дверью прекратилась.

   На стук вышла Аглая, вся в чёрном. "Знает!" - успокоился Пётр Сергеевич.

   Кружевная траурная шаль исключительно шла молодой хозяюшке вертепа, несказанно украшая её миленькое, почти юное, но в то же время серьёзное личико. Она, конечно же, узнала графа, ибо видела его в свой самый первый "рабочий день", когда и он явился туда же, в сводническую контору, в роли просителя. Тогда-то и пробежала между ними искра. И позже они пару раз пересекались, хотя и мельком.

   "Хороша!" - сделал спонтанный вывод граф, в очередной раз поймав себя на мысли, что сравнивает чью-то кралю со своей ненаглядной Авдотьей. Мысль ту он с брезгливостью отверг, решив не дожидаться особого приглашения.

   - Нам бы... комнату! - бойко сказал он и с нежностью обнял Анну за плечи.

   Несколько секунд ветреница в трауре молчала, изучая их пронзительными, но чертовски обаятельными, вовсе даже не заплаканными, большими тёмно-изумрудными глазами. Затем вальяжно произнесла:

   - Конечно-конечно! Я же вижу, как мадмуазель устала! Она хочет хорошенько выспаться, чтобы утром выглядеть неотразимо, да?

   Схватив Анну за руку, она потащила её по длинному, почти не освещённому коридору, вдоль стен которого мерцали хорошо отполированные ручки совсем недавно выкрашенных дверей. Пётр Сергеевич шёл следом в полной уверенности, что хозяйке тихой любовной заводи не терпится избавиться от соперницы и поскорее заключить его в свои объятия. Граф, всегда имевший о себе самое высокое мнение, решил было, что потерявшая любовника дамочка, не найдя ни в ком другом утешения, теперь строила планы именно на него. А ему, признаться, страшно не хотелось отношений в ту минуту, несмотря на длительное воздержание.

   4.

   Дошли до маленькой, более скромной, чем все остальные, двери, находившейся в тупике. За той дверью обнаружилась крошечная спальня с одной-единственной небольшой кроватью, тумбой, ореховым комодом и бронзовым умывальником в углу. Судя по несмятым кружевам, запахам лаванды, руты и ещё чего-то непонятного, едва уловимого, то был типичный девичий будуар, принимавший гостей крайне редко.

   - Располагайтесь, барышня! - скомандовала Аглая.

   Фея-ангел, высвободившись из объятий Петра Сергеевича, послушно вошла в комнату.

   - Ночная ваза под кроватью, она вам пригодится на тот случай, если я вас запру! - безапелляционно и слегка кокетливо произнесла хозяйка, зачем-то подмигнув Петру Сергеевичу.

   - Запрёте?!

   - А как же, яхонтовая моя, а как же! Тут, в этом большом гостеприимном доме, встречаются такие посетители... Здесь бывает немало желающих покуситься на юную и непорочную леди. Вы ведь всё ещё непорочны?

   От таких вопросов неиспорченные девицы обычно краснеют, поджимают губки и опускают глазки, не зная, что ответить. Точно так же поступила и Анна. Хозяйка вертепа зашлась от восторга:

   - Я так и думала! Ложитесь тут - и вас никто не тронет! Будете в полной безопасности!

   Перехватив недоумённый взгляд Петра Сергеевича, дамочка скороговоркой пояснила:

   - У меня нынче ночью двое гостей - по случаю траура. Вы ведь ещё не в курсе, что умер мой друг и главный благодетель?

   - Слыхал. Весьма сожалею и сочувствую, - смиренно сказал граф и вынул из кармана носовой платок.

   - Ну и мужчины нынче пошли, чуть что - сразу в слёзы! - развеселилась Аглая.

   - Думаете, ваши гости могут меня выкрасть? - решила, всё же, уточнить свою судьбу Анна.

   Фею пугала перспектива быть запертой на ключ в одной из комнат совершенно чуждого ей дома, где во время траура играют на музыкальных инструментах, громко хохочут, небрежно прикрыв смеющийся рот траурной шалью.

   - А кого же им красть, как не вас, моя золотенькая? Я для такого дела уже не подхожу, стара уже, скоро двадцать пять стукнет!

   Она, как и обещала, заперла фею-ангела в кружевном ароматическом будуаре, затем сунула ключ в недра корсета и повела Петра Сергеевича в соседние апартаменты.

   В модно обставленной, но неважно прибранной гостиной разило сигарным дымом, дорогим спиртным, маринованными огурцами и прочими атрибутами долго продолжавшегося банкета. Посреди комнаты стоял рояль, а подле него - круглый столик, на мятой скатерти которого были набросаны окурки и огрызки. В дальнем углу, на софе, неприлично раскорячившись, то бишь широко расставив ноги, сидел молодой всклокоченный финн с расстегнутой ширинкой, или то был эстонец, одним словом, "пьяное чухно". Рядом с ним восседал огромный рыжий веснусчатый немец, лет сорока с гаком, тоже с незастёгнутой прорехой. Лица обоих гостей были хмельными и чересчур уж веселыми, как для траура. Без каких-либо признаков интереса к пришельцам.

   - Шнапс! - только и смог вымолвить немец, узрев Аглаю и незнакомца.

   - Сейчас! - в тон ему ответила хозяйка и, снова подмигнув Петру Сергеевичу, бросилась к буфету.

   - Может быть, я сам найду какое-нибудь место, лягу где-нибудь... в чулане? - спросил граф.

   - В чулане?! Побойтесь Бога! Кто же устраивает гостей в чулане? - лопотала дамочка, тщетно пытаясь острым ножом, смахивавшим на кавказский кинжал, откупорить бутылку водки. - Кстати, познакомьтесь: это постоянный представитель консульства Германии в Петербурге, барон фон Штрелиц. У нас с ним чисто платонические отношения! А это - его близкий друг и советник по всем местным вопросам, Пекка Хуттунен...

   Граф брезгливо поморщился.

   - Мне всё равно где спать, лишь бы отдохнуть, хоть пару часиков. Завтра в полшестого, то бишь через три часа, нам снова уезжать...

   - Уезжать?! - вздрогнула и неожиданно посерьёзнела Аглая.

   - Да, к сожалению, завтра утром я вынужден буду покинуть это гостеприимное жилище...

   Граф, теперь уже нахмурясь, ещё раз обвёл взглядом комнату.

   - Погодите-погодите, не спешите, ведь мы ещё не побеседовали! - стрекотала дамочка, порхая у софы и перемигиваясь с пьяными гостями.

   - А есть о чём? - снова сильно морщась, спросил граф.

   - Конечно! Нам непременно надо переговорить...

   Посерьёзневшая было дамочка, снова сделала бесшабашную мину и громко расхохоталась. Она тоже была изрядно пьяна. Пётр Сергеевич на всякий случай сделал вид, что ему интересно и что он с удовольствием примет участие в беседе.

   Финский гость, тем временем, взял откупоренную бутылку и, игнорируя чистые рюмки, стал надираться прямо из горла. Затем он предложил бутылку консульскому представителю. Затем оба иностранных представителя обнялись, рухнули на пол и через секунды две дружно захрапели.

   - Вот и отлично! - сказала дамочка. - Теперь никто не помешает нам отдаться деловой беседе...

   "Боже мой! Какие у неё со мной могут быть дела?!" - внутренне взмолился граф, но смятения не выказал. Аглая вывела его в коридор, но вместо того, чтобы осыпать лобзаниями, а граф был уверен, что именно с того и начнётся их разговор, потащила его за руку на кухню, где уже во всю кипел самовар.

   - Прислуга ночью не работает, так что мне приходится хлопотать самой, - молвила хозяйка салона, предлагая гостю табурет и сигару. Тот присел с унылым видом. "Что дальше? К чему эти ужимки? - думал он. - Не-е-ет, поспать она мне определённо не даст. Ну, да ладно, высплюсь в дороге..."

   - Сейчас я налью вам чаю, вы несколько придёте в чувство, и мы с вами немножко поболтаем!.. - продолжала стрекотать хозяйка. - Так вы сказали, что собираетесь увезти девицу?

   - А вы, как я вижу, против?

   - Конечно! Сами-то вы можете ехать куда угодно, хоть на все четыре стороны, но барышню, уж будьте так любезны, оставьте мне!

   В очаровательных глазах хозяйки была написана решимость, а в голосе звучал металл.

   - П-п-позвольте, а вам-то она зачем?

   - Ах, да! Вы ведь не в курсе, что мы с покойным капитаном, незадолго до его трагической кончины, обвенчались, и он составил завещание, по которому вся его собственность и все его дела перешли ко мне... Надеюсь, вы не думаете, что именно я убрала его?

   - Я... Я - нет... Как можно-с?!

   - А ведь курсируют такие слухи! Не верьте никому! Я его любила! Да!.. Любила!

   Такого сильного и коварного удара граф давно не получал, с самого момента разорения его родителей.

   - Вы хотите взять эту девушку на работу?

   - Фи, какие глупости! "На работу"! Вы, вероятно, издеваетесь? Два месяца назад вы сами изволили пообещать моему мужу, что доставите ему непорочную смолянку, а он под это обещание выдал вам аванс и терпеливо ждал результата. Срок истёк! И клиент давно готов, оплатил все услуги наперёд. И с лихвой! Если ему вовремя не предоставят обещанную девственницу, у меня будут большие неприятности, а я, естественно, взыщу компенсацию за ущерб! Как вы думаете, с кого?..

   Пьяная скандальная проститутка, да ещё и без охраны - невероятный искус для убийцы-теоретика, который никогда не чаял стать реальным душегубом, кровавым, то бишь своими руками никогда никого... ни-ни... И вот теперь получалось, что...

   Графу пришлось напрячься. Неимоверно. Дабы не выдать своего истинного настроения.

   5.

   Пётр Сергеевич сделал вид, что его страшно напугали Аглаины угрозы.

   - Не кипятитесь, душенька, умоляю! Я действительно хотел на время увезти Анну из Петербурга, но с единственнейшей целью: чтобы её не нашли воспитатели и не вернули обратно в институт. Вы ведь знаете, какие там порядки, на какой позор она была бы обречена и каким наказаниям подверглась бы. После смерти капитана я, честно говоря, не знал, что делать с барышней, которую легко уговорил и которая давно хотела сладкой жизни, спала и видела себя наложницею толстосума, но если вы действительно наследница усопшего...

   - И продолжательница дел! - добавила вдова. - Однако, вы меня успокоили, а то я начала было подозревать...

   - А уж как вы меня успокоили! Я, честно говоря, всё то время, что мы не виделись, жил мечтами о вас, втайне надеялся хоть на одно на свиданьице, украдкой от капитана, как вдруг слышу: "Оставьте девицу мне!" Сами понимаете, что я мог подумать...

   Вдовушке приятны были эти речи, видимо никто и никогда не делал ей подобных признаний, несмотря на всю её жгучую красоту.

   - Что вы, что вы! Я увлекаюсь исключительно мужчинами...

   Она вскочила с табурета, резко поправила корсет, да так, что груди моментально вывалились из глубокого декольте - излюбленный приём дам полусвета, весьма распространённый фокус.

   Пётр Сергеевич сделал вид, что потрясён, что видит такое чудо впервые.

   - Прошу прощения, но... я нынче не при деньгах...

   - Фи, какие глупости, я ведь теперь ваша должница! Девица, приведенная вами, пойдёт по наивысшей категории!

   - И кто же пожелал иметь эту невинность, если не секрет?

   - А вот это - не ваше дело! Ну, что, пойдёмте? Докажете мне свою удаль?

   Граф, лукавя, продолжал сидеть, бешено таращась на выпавшие груди и глотая слюни - делал вид, что вот-вот утратит контроль над собой.

   - Ну, как замконсула сейчас войдёт?!

   - Не войдёт, я его знаю, из такого состояния ему бы к утру вылезти, а дружок его...

   - Любовник?

   - Именно! Тот вообще неделю не встанет на ноги - молодой, а законченный пьянюга...

   Пётр Сергеевич тут же вскочил, начал лихорадочно разоблачаться, аккуратно складывая одежду на табурет. Аглая смотрела на всё это с любопытством.

   - Неужто вы от меня... до такой степени без ума?

   - Да-да-да-да-да! И ежели вы меня тотчас не осчастливите...

   - Осчастливлю, но не здесь! - умилённо-удивлённо воскликнула вдова. Она подошла к кухонному шкафу, порылась в одном из ящиков, извлекла связку ключей. Затем взяла графа под руку и повела по уже знакомому коридору в совершенно незнакомый интерьер. В том интерьере отсутствовали окна. И стояла огромная кровать, устланная восточным шёлком. Она занимала почти всё пространство - кроме неё решительно ничего не было. "Типичный номер для свиданий, надо полагать, большинство здешних комнат именно так и выглядят", - мысленно отметил граф и, не тратя понапрасну времени, без словесных отступлений, начал удивлять Аглаю набором всех тех знаний, которые были накоплены им со времени первого опыта на сеновале, с крепостными девками, ещё в имении его отца.

   На сеанс много времени не ушло, вдова оказалась не слишком падкой на телесные удовольствия, ей этого хватало и по службе. Она довольно быстро отключилась, заснула, уткнувшись лицом в подушку. Удобнейшая позиция! Нет, оно, конечно, было бы удобнее, ежели бы лицом кверху, но тогда поди знай, в какой миг ей вздумается глаза открыть. Без её изумрудного взгляда куда как спокойнее!

   Граф на цыпочках метнулся к вороху Аглаиной одежды. В потайных кармашках корсета нашёлся ключ от кружевного будуара, несколько ассигнаций, а также записка, адресованная неведомо кому: "Этих двух доставьте на Итальянскую". Видимо, речь шла о товаре, о неких проститутках.

   Ещё раз глянув на спящую, Пётр Сергеевич покинул номер, не забыв прихватить и связку ключей. Зачем ему была эта связка? Ключ, которым вдовушка отпирала комнату для утех, торчал в двери, достаточно было повернуть его - и можно было бы бежать из той квартиры вместе с Анной, не совершая преступления и не отягчая душу лишними воспоминаниями. Но каменное сердце, давно превратившееся из куска рыхлой породы в наитвердейший камень, в диабаз, задавало новый ритм, обычное: "тук-тук" уже напоминало "вдруг-вдруг"... Вдруг Аглая, проснувшись, заявит на них? Вдруг отберёт Анну?! Когда речь идёт о жизни или смерти, богатстве или бедности, перестраховка - вещь не последняя.

   Петру Сергеевичу без феи-ангела возвращаться было в Петергоф никак нельзя, это было равноценно постригу в монастырь, либо осуждению на каторгу, на пещерно-подземельный быт. Денег без Анны не будет, а значит, никогда он не вернётся к своей Авдотье. Либо вернётся слишком поздно... Всё время чаепития на кухне, он неустанно помнил о кинжале, оставшемся в гостиной, коим вдовушка откупоривала бутылку. И одежду снял неспроста: не от переполнявшей его страсти, а из соображений безопасности. Дабы не испачкаться. Ежели чего...

   Кинжал оказался не тупым, отнюдь, так что горло вдовушке граф перерезал быстро и аккуратно, памятуя, как в детстве нянька резала кур. То зрелище ему не нравилось, он всячески избегал его, но теперь вот пригодилось - снова выручил деревенский опыт. А уж вложить кинжал в руку мертвецки пьяному немцу оказалось сущим развлечением, опять-таки на манер деревенской забавы.

   6.

   В гостиной, где валялись пьяные любовники, тоже имелся ключ - точно так же торчал из скважины. Пришлось и его на связку повесить. Граф плохо отдавал себе отчёт, зачем похитил ту огромную связку ключей, но бросить, однако, было жаль - и тут сказалась деревенская хватка. Оставалось вымыться на кухне из-под самовара, вытереться посудным полотенцем и, наконец, вернуть тело в одежды, которые остались незапятнанными. После этого можно было и Анну проведать.

   Девица спала сном ангела, жалко было будить. Да и не к спеху: в её одеждах тоже порыться не мешало! Букетик из искусственных цветов, вместе с пояском, к которому он крепился, лежал на комоде. Миниатюрные бутылочки на серебряной цепочке были на месте - не потерялись. Пётр Сергеевич радостно выдохнул. Уф-ф-ф... В его коллекции как раз таких бутылочек и не хватало!

   А чего не хватало в коллекции Анны - так это отличных французских платьев из гардероба усопшей.

   Пётр Сергеевич тихо выскочил из будуара, ринулся на поиски дамской одежды - благо в шифоньерах гостиной, да и в капитанской спальне этого добра было навалом. Разрешения спрашивать было не у кого - бывшая владелица корсетов, рюшей и умопомрачительных рукавчиков аккурат завершала свой земной путь в комнате для утех, а в дальнейших путешествиях ей одежда никакая уже не требовалась.

   Проверив остальные комнаты, коих было свыше дюжины, граф убедился, что они пусты, и что других покойников, равно как и живых, там нет. Покойников Пётр Сергеевич перестал бояться с тех пор, как почили его родители, невинные жертвы Высокочтимого Имперского Болота. Если уж им, наивным, судилось безвременно умереть, то хитрая Аглая заслуживала ещё худшего. Ей-то поделом было вдвойне! Никто из жителей Курской губернии, откуда эта дамочка прибыла на заработки в столицу, не всплакнёт и не заохает, ибо ничего не узнает. Да и нечего тут узнавать: зряшная, бесполезная личность была та Аглая. Словом, чувствовал себя Пётр Сергеевич в покоях у покойницы покойно.

   Процесс переодевания "сестры" в чужое платье прошёл не без восклицаний, но графу таки удалось втемяшить барышне, что платье её старое, "выстиранное хозяйкой", будет доставлено днями, прямёхонько в петергофскую гостиницу, равно как и поясок, и букетик, и все-все-все висюльки, которые при нём болтались.

   А в шесть утра незлобивый кучер уже маячил у подъезда на Гороховой, не подвёл. Денежки, которые ему накануне выплатили, он хотел получить ещё раз. Ну, и что, что за барином инцест подозревался? Балагурить в кучерской об этом не стоит, ни в коем разе не стоит. "Надо будет барина на этот счёт успокоить..." Какой же славный характер был у того кучера!

   Парочка сонных путешественников, наконец, появилась, только почему-то не со стороны Гороховой, а от Малой Морской. Оба уселись по-пуритански, максимально порознь, подальше друг от дружки и велели трогать. Вернее, барин велел. Сестра его, или кем она ему там приходилась, мигом уснула как сурок - не успели отчалить, как она снова приклонилась к барину, легла ему на грудь. Дело молодое! Сам-то барин изволили не спать, головой вертеть изволили, смотреть по разным сторонам предпочли ну, чисто иностранец! Будто не видели тех дворцов никогда... Такие вот мыслишки порхали в голове у плохо выспавшегося возницы.

   А голова барина, как ни странно, в ту минуту была занята самыми неожиданными размышлениями - о природе. Он чувствовал себя на удивление спокойно, особенно когда выехали за город. Если что и не давало ему умиротвориться и тоже заснуть, приклонясь к попутчице, так это не совесть, а красивый окружающий пейзаж. Приятно пахло увядшей листвой - тот аромат был гораздо приятнее, чем запах смерти у тела вдовушки.

   Был ноябрь, но почему-то вспомнилась весна. И Авдотья. Ах, как они с ней когда-то! Нет, Авдотью он никогда не бросит, даже ради болотной царевны.

   Запах листвы продолжал волновать и всячески будоражить Петра Сергеевича. И вовсе не потому, что он в деревне родиться изволил. Родился бы в столице, так стал бы всё равно изучать биологию в университете. Обожал граф природу, донельзя обожал!

   Дорога оказалась не такой уж и тряской. К приезду брата императора готовились на совесть: срыли все большие ухабы и уездили, утоптали мелкие, для чего из разных мест были вызваны солдаты.

   Ехали по той дороге весело, кучер балагурил соло, не дожидаясь ответов графа, говорил в два раза быстрее обычного. Будто чувствовал, что наговаривался на всю жизнь. На всю оставшуюся, недолгую. Буквально через два часа его жизнь весьма глупо оборвалась. Видно, на роду ему сие было написано.

   ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

   "ЧАЕПИТИЕ В РОЗОВЫХ ТОНАХ"

   1.

   Незлобивый кучер умер не так, как обычно умирали извозчики, не свалился в овраг, не сломал себе шею, и бричка его не думала переворачиваться. В этот раз ни одно колесо не отлетело - за всю обратную дорогу ни одного случая!

   Характер у кучера был улыбчивый, а посему и смерть он принял спокойно, с улыбкой, хотя и рановато, мог бы ещё пожить. Косвенным чиновником той смерти явился новомодный трактир, в котором городские сплетни подавались с особым шиком и с необычайной помпезностью. Построено было то придорожное заведение наспех - опять же в честь события, намечавшегося в Петергофе.

   В трактире всё сияло чистотой и новизной, а посему туда не только ямщики да всякая там деревенщина, но и баре иногда не брезговали заглянуть. Пётр Сергеевич, заметив заведение, обратился к кучеру:

   - Давай, что ли, перекусим, братец, а?

   Кучер обрадовался:

   - Выпить тоже не мешало бы!

   - Тогда слезай, я угощаю! - крикнул граф и по-крестьянски выскочил из повозки.

   От этих криков проснулась Анна. Подав руку, Пётр Сергеевич помог ей сойти, ну, и за талию подержался, чисто по-братски, раз случай представился.

   В трактире, несмотря на утро, а было всего лишь одиннадцать, народу набилась пропасть: над столами виднелись не только мужицкие хари, но и лица поблагороднее. В самом дальнем углу, нарочно привлекая к себе внимание, шумно беседовали газетчики - разносчики новостей.

   - Говорят, в Польше вспыхнуло восстание, а наместник наш польский, наш благородный князь Константин, бежал из Бельведерского дворца в одном халате!

   - Почём ты знаешь?

   - Да все об этом слышали! Думаешь, зачем он к брату в Петергоф помчался? Жаловаться, не иначе. Теперь сидять, смекают, как им с Польшей дальше поступать, а годовщина смерти Александра Палыча - лишь официальный повод встретиться.

   К их столу подошёл военный и вмешался в разговор:

   - Не может быть! Я совсем другое слышал: князь Константин до сих пор героически сражается, наше войско сейчас под его началом находится...

   Это заявление, как и ожидалось, вызвало ещё больший переполох:

   - А кто же, по-вашему, сейчас беседует с государем, с Николаем Первым?!

   Пётр Сергеевич вытянул было ухо, дабы услышать ответ военного, но в тот момент входные двери отворились, и вбежал ещё один газетчик, сообщивший новость, которая надолго отвлекла присутствующих от разговоров о польском восстании.

   - Господа! Сегодня ночью на Малой Морской произошло убийство! Барон фон Штрелиц зарезал женщину!..

   Раздались ответные выкрики:

   - Не может быть, чтоб немецкий барон был убийцей!

   - Да не немец он вовсе, а голландец!

   - Ничуть не бывало - немец!

   - А я говорю - голландец!

   Эта шустрая перепалка закончилась полюбовно и довольно быстро, спорившие пришли к выводу, что "немец" и "голландец" - один чёрт! И впоследствии, лет через семьдесят с гаком, возникали подобные споры, что постепенно привело к переименованию столицы в "Петроград", ибо голландское имя "Питербурх", данное Петром, стало вдруг немецким считаться. А там аккурат и война наклюнулась - первая мировая. На какой фронт солдат погнали? На немецкий. Посему необходимо было немцев, проживавших в Петербурге, истребить, для чего срочно устроили погромы...

   Однако до первой мировой надо было ещё дожить, а тут такая волнующая, такая свежая новость! Все повскакали с табуретов, бросились к тому газетчику, а Пётр Сергеевич, оставшийся сидеть у своего бокала с пивом, призадумался. Как, всё-таки, новости быстро разлетаются! Ну да, у некоторых транспорт поживее, не то, что кобыла его болтливого кучера.

   2.

   Болтливый кучер, незлобивый и улыбчивый, сидевший за другим столом, тоже встал было, хотел было пойти послушать, о чём дальше сообщит вновь прибывший курьер, но граф не дал ему этого сделать.

   - Сидеть! Сам не волнуйся и барышню не волнуй - вишь, как она разрозовелась!

   Анна разрозовелась не от испуга, а от собственных мыслей. Она ведь готовилась к встрече с суженым, а посему тихо пила чай и никого не слушала, то бишь не обращала на происходившее вокруг ни малейшего внимания. Разрозовелась она от приятных мыслей и от горячего чая, не иначе, но Петру Сергеевичу было надобно одёрнуть кучера - чтоб не совал нос в господские дела. Болтлив больно, да и знает многовато. "Отчего это вы, барин, вышли не из того подъезда, у которого я вас высаживал?" Надо бы... поговорить с ним!

   Тут граф, весьма к месту, вспомнил о своей коллекции пузырьков, ведь бутылочки, подаренные химиком, всегда находились при нём. Да и сигары, похищенные у барона, "жгли карман". Кстати, вместе с ними у немца была изъята крупная сумма денег. Обыск молодого финна не дал результатов, тогда как у его дружка преизряднейшая сумма за пазухой оказалась.

   Попросив Анну посидеть немножко в одиночестве, Пётр Сергеевич встал и направился к незлобивому извозчику, который аккурат допивал своё пиво, до самого дна добирался.

   - Пойдём-ка, братец, покурим, ну их, всех этих газетчиков, с их международными сплетнями!

   3.

   На скамейке у трактира было пусто, ибо все гости находились внутри заведения - уж больно интересные беседы там происходили! Снаружи оставались лишь пустые брички.

   - Присядь-ка, я тебя дорогОй сигарой угощу, - сказал кучеру граф.

   Сигары в коробке были все, как одна, красавицы. Жаль, пахли по-разному - Пётр Сергеевич успел капнуть на одну из пузырька, подаренного химиком-бродягой. А улыбчивый возница в заграничных запахах не разбирался, но вкуса той, весьма особой, сигары явно не одобрил. Застыл вдруг, замер неподвижно, выпучил глаза... Улыбаться любопытный простофиля и тут не перестал, так и помер - сидя на скамейке, с улыбкой на устах. Скамейка та была с высокой спинкой, так что не свалился кучер наземь, остался сидеть, продолжая думать о дальнейшем своём пребывании на земле.

   Графу некогда было ждать, пока кучер думать перестанет, пошёл он к бричке, взял оба саквояжа, свой и Анны, переложил их на другую, порожнюю повозку, хозяином которой оказался не мечтательный и вовсе не задумчивый, не сонный, не бормочущий ахинею, а наоборот, весьма живой и энергичный в жестах, шустрый в управлении лошадью возница. Хотя и жутко неприветливый. Глянув на деньги, он тотчас же отвезти графа и его сестру в Петергоф.

   Через пять минут повозка хмурого возницы уносила романтическую парочку подальше от злосчастного трактира, наполненного сплетнями и табачным дымом. Спящая болотная красавица была одета во всё французское. Граф же, побрезговавший гардеробом капитана, не спал. Он то и дело поправлял свои шикарные бакенбарды, кои должны были компенсировать несвежесть кружевной рубашки...

   Пётр Сергеевич снова удалился мыслями от реальности, снова задумался о прелестях природы. Ему не было никакого дела до того случая на Малой Морской - пускай сначала что-нибудь докажут! Слово "дактилоскопия" тогда ещё не существовало, его должны были придумать через три десятка лет, так что графу, вроде, не о чем было волноваться. Вроде. А вот планы на ближайшие пару лет не мешало подкорректировать, что граф и сделал, но ближе к вечеру, когда уже совсем подъехали к границе Петергофа.

   Планы у Петра Сергеевича были самые разнообразные, рассчитанные не на один вариант событий, а на целых несколько. Ибо не знал он точно, как встретит его гостиница. Коли не обманет Свирид Прокофьевич, коли купит в голландской лавке цветов, коли поставит их в номере да коли торжественно встретит их с Анной у порога - тогда один коленкор. А ежели возникнет другая ситуация...

   Кроме всего прочего, Петру Сергеевичу не терпелось узнать, как подействует на него самого содержимое зелёненькой бутылочки. "Неужели же и я попрозрачнею? Неужели стану розовым и смогу пробраться через шифоньер в гости к будущей тёще, к той даме, что посылала мне поцелуи и которая так похожа на царскую фрейлину?!"

   Пётр Сергеевич, сроду не имевший тёщи, так как Авдотья никогда не имела матери, был убеждён, что его в зазеркальном царстве примут с распростёртыми объятиями. Диабазовое сердце уверяло, что та дама не только согласится взять его в зятья, но и откроет ему все свои сокровища, коих у неё пруд пруди. А документально оформлять женитьбу - поди, нет таких порядков в Высокочтимом Имперском Болоте.

   Оставалась лишь одна загвоздка - Анна. У графа не было полной уверенности в том, что она охладела к Юрию Петровичу и что с радостью согласится стать его возлюбленной. Хотя бы на время. А спрашивать напрямик было боязно - так все дело могло рухнуть. Ну, как разнюнится, разъерепенится? Действовать следовало осторожно. Благо, время ещё позволяло.

   Загвоздка, что ни говори, имелась, но в остальном Петру Сергеевичу думалось приятно, он даже задремал минут на десять. И приснилась ему Авдотья, почему-то среди стен цвета фуксии. Точнёхонько такого колера горшечные цветы в зазеркальной комнате, где обитает дама, раздающая воздушные поцелуи кому ни попадя...

   Авдотья в том сне, в том розово-красном интерьере, сидела за прялкой. Она пряла и молчала, а он, её недавно титулованный супруг, пил чай за большим столом, накрытым белоснежной скатертью. Хм! Почему-то на пару с простолюдином, с гостиничным хозяином Свиридом Прокофьевичем. Граф с хозяином гостиницы угощались из золотого самовара, наливали чай в расписные блюдца драгоценного фарфора, а Авдотью в компанию не звали... Да она и не пошла бы! Скромная женщина его Авдотья, чай в чужой компании пить не станет. Разве что наедине с красавцем-мужем, венчанным с нею родным воронежским болотом. И непременно в розово-красном интерьере, непременно среди горшочков с фуксиями. Вот оно какого цвета, истинное счастье! Ради будущего чаепития в розовых тонах Пётр Сергеевич готов был ещё немного пострадать, ещё кого-нибудь убить, но чтобы уж потом никогда не расставаться с дорогой супругой.

   4.

   Недалеко от Большого дворца, почти у самого краснокирпичного здания Императорских конюшен, лошадь унылого кучера сделала остановку по своей собственной воле. Пётр Сергеевич усмотрел в этом знак: надо бы и с этим кучером душевно попрощаться, вдруг что-то заподозрил, вдруг не зря молчал и всю дорогу супился.

   - Возьми-ка, дружок, сигару на память! Как приедешь домой, под водочку и закуришь...

   Затем он расплатился с возницей, схватил оба саквояжа, выпрыгнул из брички и спутнице своей помог сделать то же самое. Путешествие было закончено, оставалось совершить небольшую пешую прогулку. Что само по себе не так уж и плохо, если бы не расстояние. До заведения господина Барского было добрых полчаса ходу. Это налегке! А с саквояжами, да ещё в компании измученной девицы - вдвое больше. Пришлось искать местечко, где можно было бы перекусить и набраться сил для последнего, решающего марш-броска.

   На дворе уже стояла густая темень, время близилось к полуночи, а темнота, как известно, энергии и бодрости не прибавляет. Войдя со своей прекрасной спутницей в близлежащую харчевню, Пётр Сергееевич бросил взгляд на настенные ходики. Так и есть, половина двенадцатого! Тут он вспомнил, что обещал хозяину гостиницы вернуться не позднее вечера, а полночь - это уже никакой не вечер. Хотя, с другой стороны, невезучий хозяин должен быть рад и такому варианту. Когда постояльцев хронически не хватает.

   Граф усадил барышню за столик, заказал прелестный ужин с осетриной, расстегайчиками и вином. В конце ужина Анна попросила чаю, так что и пирожные последовали, и в большом количестве. Львиную долю тех сладостей прикончил, несомненно, Пётр Сергеевич. После ужина пришлось ещё немного задержаться, ибо граф должен был вручить новоявленной сестрице документы на имя Анны Сергеевны Скобелевой - для конспирации. Ведь жених её, Юрий Петрович, "согласно последней информации", пребывал на царской даче также не под своим именем - из сооображений дворцового этикета и с целью минимизации охраны, для экономии казённых средств. Стало быть, невесте князя тоже не мешало проявить хотя бы минимальную предосторожность и предусмотрительность.

   Фея-ангел спрятала бумаги в потайной кармашек французского корсета - по примеру бывшей владелицы платья, усопшей красавицы Аглаи. Что ни говори, а привычки с вещами передаются! Граф давно про такое слышал, да верить не решался. Глядя на все эти манипуляции, он всё больше проникался уверенностью, что жизненный опыт - дело не последнее.

   Выйдя на улицу с саквояжами, парочка снова решила прокатиться, благо напротив ресторана стоял пустой экипаж. До гостиницы добрались заполночь. Пётр Сергеевич, конечно, не мечтал, что хозяин будет ждать его на крыльце с букетом роз, но то, что ему пришлось лицезреть...

   У входа в неказистое двухэтажное здание, где граф изволили проживать последний месяц, параллельно оформляя документы на "сестру", стояла толпа дорогих карет, в большинстве своём медицинских.

   - Вот так сюрприз! - пробормотал запоздавший постоялец. - Неужели же Свирид Прокофьевич так сильно болен?!

   Никто не слышал этого вопроса, но ответ последовал незамедлительно. И не в словесной форме, а в форме торжественного выхода: хозяин заведения появился на крыльце, одетый как на парад, в серо-буро-малиновом кителе с золочёными пуговицами и с ярчайшими пурпурными лампасами. Если бы граф не знал господина Барского в лицо, то подумал бы, что сей пожилой клоун работает конферансье в ближайшем цирке шапито - так нарочито и нелепо он смотрелся. Тем не менее, окружающие отнеслись к хозяину гостиницы с видимым почтением. Находившиеся подле лошадей извозчики дружно поклонились, а один из сидящих в карете господ махнул ему рукой в белой перчатке - в знак приветствия.

   Затем вышли ещё кое-какие господа, расселись по каретам, и вся процессия медленно двинулась по направлению к дворцу. А Свирид Прокофьевич, исполненный важности и невероятного уважения к себе, ещё некоторое время стоял на крыльце, всё махал и махал вслед удаляющимся экипажам... И чуть не плакал от счастья! Потому и не сразу заметил двоих путешественников: мужчину и женщину с парой недорогих саквояжей.

   5.

   В мужчине Свирид Прокофьевич сразу же признал своего недавнего постояльца, злостного неплательщика, наглого вруна и задаваку.

   - Ах, это вы! - с восторгом поприветствовал он гостя. - И где же вас носило, с позволения спросить?

   Пётр Сергеевич почувствовал, что ему не рады. Но дама-то при чём?!

   - Я бы просил вас выражаться повежливее, ведь со мной сестра моя, графиня Скобелева Анна Сергеевна, о наличии которой я имел честь соообщать вам ранее, и неоднократно!..

   Свирид Прокофьевич несколько смутился, но потом пришёл в себя и возобновил свой не весьма дружелюбный тон.

   - Может быть, графине будет неудобно останавливаться "где попало"? Вы у неё спрашивали, прежде чем приглашать в этот, как вы сами давеча изволили выразиться, "мышатник"?

   - Графиня в курсе некоторых... временных неудобств, предстоящих нам... не по нашей воле, но, поверьте, того требуют правила конспирации...

   Услышав ненавистное ему слово "конспирация", ненавистное и уже порядком надоевшее, хозяин заведения взбесился:

   - А графиня в курсе, что за номер уже месяц как не плачено?! Два часа назад истекли все сроки, вы обещали вернуться вечером, а теперь уж ночь, так что я... снимаю с себя всю ответственность по отношению к вам, аннулирую все обязательства и... Словом, увозите свою мебель, забирайте её куда хотите, а я уже пообещал ваш номер доктору, который царского кота лечить изволит! Вот-с!

   Сказав такую длинную тираду, Свирид Петрович скрылся в здании. Пётр Сергеевич, бросив даму, ринулся за ним.

   - Погодите! Вы не можете оставить нас на улице! Если мой номер занят, предоставьте мне любой другой покой, хотя бы "люкс", я всё оплачу, и за прошлый месяц компенсирую расходы, как и обещал...

   Граф вытащил из-за пазухи ворох купюр, которые он так удачно приобрёл прошлой ночью по адресу "Малая Морская улица, дом девять". Но хозяина доходного дома это зрелище не впечатлило.

   - Ха! "Любой покой!" Вы не заболели часом, ваша светлость? Ежели так, то у меня для вас имеются превосходнейшие доктора! Все как есть мои теперешние постояльцы - доктора, да не простые, а титулованные лекари, приближённые к царской фамилии...

   - Хотя бы "люкс", умоляю, хотя бы самый дорогой покой! - не сдавался "ваша светлость". Но хозяину гостиницы, судя по всему, эта настойчивость лишь добавила жестокости.

   - "Хотя бы "люкс"! Да известно ли вам, уважаемый граф, или как там вас правильно называть, что я давеча имел возможность оказать неоценимую услугу медицинскому персоналу императорского эскорта? Их всех, целых двадцать учёных персон, забыли включить в перечень на обслуживание и поселение в здешних гостиницах, кто-то из секретарей ошибку допустил, и, если бы не я... Словом, если бы я не пришёл на выручку этим высокочтимым господам, им пришлось бы возвращаться в Санкт-Петербург, а у Великого князя Константина здоровье не в порядке, не так уж и молод он, cветлейший князь, в медицине нуждается сильно... Да-с! В докторах-с!..

   Граф в отчаянии даже руки заломил:

   - Умоляю, ну пустите нас с сестрой переночевать, хоть в каморке, хоть где-нибудь...

   - Ничего не выйдет! Больше никаких вам попущений! И спрячьте свои деньги! У меня этих денег теперь будет целая прорва! Нынче господа-врачи отбыли во дворец на ночной консилиум, а к утру вернутся и потребуют заслуженного отдыха, так что духу до той поры чтобы вашего здесь не было! Мне теперь подозрительные личности тут ни к чему, а не послушаетесь моего совета - прикажу околоточного позвать!

   Пётр Сергеевич собрался было ещё что-то возразить, но хозяин гостиницы вдруг помчался вдоль по коридору - в ту сторону, где вырисовались фигуры двоих рабочих, несущих на ремнях... Зеркальный шифоньер! И самымнеприятным оказалось то, что, не выдержав ночного холода, в коридор с улицы вошла Анна. Увидев шкаф, она взбледнула, то есть сразу же утратила всю свою розовость. Теперь розовая фея походила на не докрашенную, но почему-то всё же выставленную для продажи фарфоровую куклу.

   - Ах!.. - только и сумела вымолвить вошедшая.

   Граф почувствовал лёгкую лихорадку.

   - Любезные мои, - обратился он к рабочим. - Не могли бы вы сказать, куда вы направляетесь с моей мебелью?

   - Велено в подвал нести, в чулан, - ответил один из тяжелоатлетов в холщовой робе.

   - Но ежели мебель действительно ваша, вы можете сами отнести её, куда только вам заблагорассудится! - хохотнул его напарник.

   Граф сунул им денег и приказал на время удалиться. Налегке. С тем чтобы вернуться чуть попозже и продолжить переноску тяжести в подвал.

   - Мы с сестрой хотели бы пообщаться с... То есть, мы хотели бы постоять чуток рядом с маменькиным подарком, ибо этот шкаф - наша семейная реликвия! А потом можете выполнить указание вашего хозяина, будет даже неплохо, если данный шифоньер немного постоит в чулане, ибо... В этот поздний час нести его нам решительно некуда!

   Рабочие переглянулись, поставили шкаф на пол и молча удалились. Теперь семейная реликвия стояла прямо посреди гостиничного коридора, в компании усталой парочки.

   - Что всё это означает? - первой подала голос фея. - Выходит, вы всё это время вы... Знали?!

   - Что я знал?

   - Вы всё время знали, где находился мой шкаф?! Кто вы на самом деле?! И где мой Юрий Петрович?!

   Граф собирался ответить в своей обычной манере - легко, пространно и не по существу, но неожиданно поверхность зеркала покрылась рябью и туманом. Когда туман рассеялся, в глубине уже такой знакомой комнаты замаячила красавица в летах, похожая на фрейлину. Легка на помине! На этот раз лицо её было сурово, глядела она исключительно на Анну, а графа игнорировала, из чего тот заключил, что воздушных поцелуев, вероятно, не дождётся. Дама, между тем, начала вещать:

   - Анна, как ты могла так поступить? Что ты себе напозволяла?! Объясни, пожалуйста, почему мой шифоньер не в институтском флигеле?!

   - Маменька, простите, я не думала, что всё так обернётся!..

   - А где зелёный эликсир? Прими его и тотчас же ступай ко мне! Тотчас же!..

   Фея-ангел побледнела ещё больше:

   - Его нынче нет при мне... Моё платье... Оно осталось в столице, там, где мы ночевали... А пузырёк был привязан к поясу...

   Дама нахмурилась.

   - Я велела тебе ни на миг не расставаться с эликсиром! У сердца надо было его носить!.. У сердца!..

   - Но я была так измотана, так устала, потому и заснула, потому и не заметила, как платье унесли в стирку...

   - Ты глупа-а-а... - молвила "маменька". - Ох, как глупа-а-а... Что ж, оставайся там, где пребываешь, навеки оставайся... Меня ты больше не увидишь! Не смей ко мне приближаться, не смей! Ты мне больше не дочь!

   Видение исчезло, шкаф сделался обычным. Граф хотел было утешить сиротку, пару секунд назад лишившуюся мамы, но та дёрнулась от него словно чёрт от ладана, зарыдала и бросилась к выходу, то бишь дала стрекача. А Пётр Сергеевич стал беседовать с самим собою.

   - Хм! И правда глупа! Дура редкая! Придумала бы что-нибудь приличное из уважения к родительнице, а то: "Его нынче нет при мне!" Была бы похитрее, так и не разгневала бы старую дворцовую крысятину, а там, глядишь, и бутылочка нашлась бы!

   Он достал из тайника в камзоле зелёный пузырёк, полюбовался им, спрятал обратно и продолжил словесные упражнения.

   - Хм! Распустила сопли! Я тёщи, может быть, лишился - и то ничего, жив-здоров, не рыдаю... Хотя, почему "лишился"? Берусь уладить этот инцидент...

   Вернувшеся грузчики решили, что господин, поссорившись с сестрой, немного помешался. Они несколько минут стояли молча. Им было интересно. Под влиянием того молчаливого сочувствия Пётр Сергеевич вдруг ощутил, что в голове его рождается идея...

   Глава 12.

   АРЕСТ

   Выговорившись перед шифоньером и на всякий случай послав ему поцелуй, Пётр Сергеевич кивнул тяжелоатлетам в робах, и те продолжили свой путь, уже с поклажей, по направлению к чулану, то бишь в подвал. Правда, для этого пришлось им снова заплатить, так как сентиментальный простой в их планах не значился.

   Граф проводил грузчиков до самих дверей чулана, дабы убедиться, что таковой существует, и что замок на двери обычный, пустяшный, почти такой же, как был в его номере. Несостоявшийся "зятёк" не терял надежды пообщаться с "тёщей" с помощью бутылочки, но знал он также, что в щекотливых предприятиях спешка неуместна. Сначала надо было хорошенько изучить всю близлежащую местность - на момент её просматриваемости и контролируемости. Не хватало ещё рядом шпиков, когда придётся пить из зелёненького пузырька и лезть сквозь зеркало!

   Пётр Сергеевич вышел на ночную улицу, огляделся по сторонам и лишь после этого пошёл в обход здания гостиницы. Если её можно было так назвать. В начале девятнадцатого века неказистые, хотя и двухэтажные строения гостиницами называть было не принято. И более респектабельные заведения не часто удостаивались такого титула, куда привычнее было словосочетание "постоялый двор". Пётр Сергеевич несколько раз обошёл вокруг здания, прежде чем успел выяснить кое-что полезное для себя. После некоторых рассуждений ему удалось придти к выводу, что ранее утра проникнуть в чулан никак не удастся. А посему граф, исключительно пешим порядком, двинулся в сторону обыкновенных человеческих жилищ, где и обрёл ночной покой за незначительную мзду. А наутро он снова ходил кругами вокруг здания, принадлежавшего бывшему крепостному, а нынче архиважному и сильно задравшему нос обладателю постоялых дворов господину Барскому.

   6.

   Свирид Прокофьевич, в это же самое время, стоял на крыльце и нетерпеливо всматривался в туман, неожиданно окутавший не только его владения, но и всю округу. В ясную погоду его взор мог бы охватить очень многое, вплоть до Большого дворца. Хотя, другие солидные постройки, Коттедж Марии Фёдоровны, например, да и ещё целых пять дворцов и двенадцать парков, имевших не меньшее значение для истории, чем Лувр и Тауэр, или, скажем, резиденция Марии Медичи, всё равно остались бы в зрительной недосягаемости.

   Вскоре на молочном горизонте выросла лошадная подвода. Именно подвода, а не карета и не бричка. Свирид Прокофьевич был уверен, что сей холопский транспорт проедет мимо, но такового не произошло.

   - Вы и есть Свирид Прокофьевич Барский? - спросил извозчик, резво соскочив со своего места.

   - Я-а-а-а-а-а... - неуверенно и хрипло пробасил спрашиваемый.

   - Тогда потрудитесь отдать вещи, лежащие у вас на сохранении!

   Извозчик предъявил личные бумаги. Им оказался высокопоставленный инкогнито - императорский курьер, переодетый по-простому из соображений секретности. "Снова конспирация, будь она трижды неладна!" - подумал хозяин доходного дома, но вслух лишь вежливо откашлялся, продолжая вчитываться в пару строк, которые любой гимназист осилил бы за две секунды.

   - Так я пройду на второй этаж? - вкрадчиво спросил лже-извозчик.

   - Конечно-конечно!

   Хозяин заведения жестом указал на входную дверь и, пропустив гостя вперёд себя, смиренно засеменил следом...

   Уже через полчаса все вещи, оставленные накануне царскими врачами в помещении для багажа, переместились на подводу.

   - Вот небольшая компенсация за труды и потраченное время, - сказал курьер, передавая Барскому действительно небольшие деньги.

   Недоразумение, связанное с беспризорностью императорского медицинского эскорта, было исправлено с надлежащей такому случаю быстротой. После ночного консилиума все доктора были с извинениями перемещены во дворец Марли, а за их вещами, уже утром, был выслан личный адъютант его императорского величества государя Николая Павловича. Иначе и быть не могло! От настроения врачей зависело не только лишь здоровье, но и жизнь благословеннейшего суверена - такой порядок существовал всегда, во все века, потому и курьер за вещами был послан более чем солидный.

   Инцидент уладился, подвода тронулась. Глядя вслед удалявшемуся посыльному, Свирид Прокофьевич уже не плакал и не делал прощальных жестов. Он внутренне негодовал. В кои-то веки, после огромного перерыва, судьба улыбнулась ему, но оказалось, что улыбка та была неискренней. Гостиница снова пустовала! Хоть криком кричи, а не докричишься... И главное - жаловаться некому. А ведь обещали на приём пригласить, царским обедом попотчевать грозились, один из докторов самолично обещал, и визитку свою оставил - на тот случай, ежели господину Барскому вдруг взбредёт появиться в Петербурге и где-то переночевать. Как же, жди, пустят к себе в дом эти лицемеры и подлые обманщики!

   Понявшись в контору и, по обыкновению, запершись на два оборота, Свирид Прокофьевич залпом выпил треть бутыли водки, чего с ним давненько не случалось, и начал, на чём свет стоит, крыть власти, не давашие ему почувствовать себя человеком.

   - Самодержавие проклятое! Уф-ф-ф... Держиморды!!!

   И так далее. И прочее. Ежели бы стены заведения не были такими толстыми, кто знает, не услышал ли бы кто-нибудь сии ругательства. Возможно, дворцовым ищейкам пришлось бы даже усилить охрану...

   7.

   Совершенно в ином настроении, деловом и весьма лояльном по отношению к государю, расхаживал вокруг того же здания тайный граф, Пётр Сергеевич Скобелев, в миру Пётр Болотников. В ту минуту "их светлость" огорчало лишь одно: неясность планов хозяина гостиницы. Ну, как Барскому захочется появиться у заветной двери, ведущей в подвальный чулан, как раз тогда, когда и ему, графу, будет угодно туда войти? Какой из этого конфуз мог бы получиться! Глянув на окно второго этажа, на то, которое, по его сведениям, принадлежало кабинету, Пётр Сергеевич от радости чуть на завыл: Свирид Прокофьевич был у себя, в конторе, а не слонялся по подвалам, не стерёг чужих шкафов, находящихся в чуланах! Господин Барский по-простецки стоял у подоконника и тупо пялися на петергофский пейзаж. В следующий же миг граф сорвался с места и устремился за угол, по направлению к крыльцу гостиницы. И далее, по коридору, ведшему в подвал, он передвигался с не меньшей скоростью.

   Свирид Прокофьевич, узрев перебежку графа за угол, несказанно удивился и сменил мечтательное настроение на боевое. Поступок бывшего постояльца взволновал его до глубины души.

   - Чего он ещё затеял? Этакая сволочь! А не из-за него ли весь мой позор?! Могло статься, что какой-нибудь человек из охранки давно за ним наблюдал, после какого-нибудь нераскрытого преступления... Ну да! Лишь только вынюхали царские ищейки, что проходимец целый месяц у меня квартировал, немедленно предостерегли врачей, да и в главное управление сообщить успели... Да! Всенепременнейше! Так оно и было, вне всякого сомнения...

   Хозяин доходного дома бросился к бюро, схватил лист бумаги - надо было срочно писать донос в тайную полицию! Но через пару секунд ему в голову пришла более практичная идея: немного последить за преступником. Донос состряпать никогда не поздно, а вот ежели скроется подозреваемый, тогда уж никакие доносы не помогут...

   Свирид Прокофьевич запер контору, спустился вниз, вышел на улицу, раза три обогнул здание, но никого так и не обнаружил. Пусто было в радиусе, почитай, тысячи саженей. Значит, этот негодяй уже проник вовнутрь!

   - Как же это я сразу не догадался, - пыхтя и держась за печень, повторял Свирид Прокофьевич.

   Он дошёл до двери, ведущей в подвал. Та была чуть приоткрыта. Спустившись в подземные коридоры, найдя в полутьме чуланную дверь, хозяин заведения отворил её и не поверил собственным глазам: жулик стоял на коленях перед открытым зеркальным шкафом и... Рылся в нём!

   Господин Барский стал вспоминать, не клал ли он чего-нибудь туда. Нет, не клал. Да и никто другой не мог туда ничего положить, ибо никому до этого шифоньера дела не было. А до самой переноски в подвал он был пуст - несколько раз проверено.

   - Милостивый государь!..

   Граф молчал. Тогда пришлось сказать погромче:

   - Ваша светлость, не ответите ли на вопрос, по какому праву и зачем вы забрались в моё частное помещение и незаконно исследуете арестованный шифоньер?

   Слово "арестованный" произнеслось как-то зловеще, Свирид Прокофьевич даже содрогнулся. Не хотел он так говорить, да вот вырвалось. Не иначе, как знак какой, не иначе!.. Граф по-прежнему не отзывался. Тогда хозяину гостиницы пришлось подойти к нему вплотную и спросить, как можно громче:

   - Вы будете отвечать, или мне позвать...

   Свирид Прокофьевич хотел сказать "околоточного", но запнулся Голова графа покоилась на днище пустого шкафа, совершенно пустого! А сам он был, вроде как, даже мёртв... Конечно, можно было кликнуть околоточного, но можно было и повременить. Свириду Барскому не давали покоя деньги, коими ночью так развязно и так неуважительно тряс перед его лицом новопреставленный. Откуда он их взял? Уж не украл ли? То не было у него денег, а то, видишь ли, появились. И сестра тут ни при чём, да и не сестра она ему, это понятно - за двадцать с лишним лет работы в подобных заведениях Свирид Прокофьевич прекрасно научился отличать сестёр от содержанок и заботливых мамаш от виляющих задами "мамочек". Сообщница то была, не иначе!

   Не обыскать преступника было грешно. Свирид Прокофьевич тотчас же нагнулся и стал ощупывать его. Все купюры, которые он видел давеча, были на месте - за пазухой у негодяя, за почерневшим кружевным воротником. Помимо денег была и огромная связка ключей. Ого! Уж не от его ли комнат эти ключики?! Весьма и весьма вероятно! За целый месяц бесплатного пребывания в гостинице этот прохвост наделал копий, чтобы потом тайно, ночами, приходить и грабить его клиентов! Вот только... что принудило его отправиться на тот свет?

   Глянув на пол, Свирид Прокофьевич заметил у самых ног Петра Сергеевича маленький зелёный пузырёк. Красивенький, дорогой, необычный, да ещё, в придачу ко всему, на тоненькой серебряной цепочке. Яд! Несомненно яд, а что ж ещё? Понюхав содержимое флакона, а затем приблизивши лицо к физиономии лжеграфа, Барский удостоверился, что был прав - запах тот же. Оставалось завернуть трофеи в носовой платок и подумать, что с ними делать дальше. Если и нести куда-то эти вещи, то уж точно не в околоток, недосуг было Свириду Прокофьевичу общаться с какими бы то ни было властями, тем более что именно они его утром так сильно обидели.

   8.

   Господину Барскому не хотелось видеть блюстителей порядка, но местный участковый пристав, начальник всех околоточных надзирателей Петергофа, имел насчёт него самые срочные планы. Он собирался встретиться с хозяином гостиницы для беседы, и как можно скорее. Не успел владелец заведения выйти из подвала в коридор первого этажа, как уже был встречен Кузьмой Ивановичем Переверзевым, вышеупомянутым участковым приставом.

   - Свирид Прокофьевич, я к вам за советом и дружественной помощью! Не ждали?

   От испуга у господина Барского из рук выпал носовой платок с трофеями, развернулся и...

   - Позвольте, что это у вас?!

   - Н-н-ничего-с...

   - Как это - "ничего-с"? Тут, как я вижу, денежки немецкие имеются... Вот те на! Вперемешку с царскими червонцами! Вы давеча из-за границы прибыли?

   - Не бывал я за границами, отродяся не был...

   - Тогда откуда же такая пре-е-елесть? - издевательски завыл начальник околоточных. - Кстати, вы, часом, не слыхали, что там, в столице, в Санкт-Петербурге со вчерашнего утра происходит?

   - Никак нет-с! Ничего не слыхал-с!

   - Не далее, как позапрошлой ночью была убита барышня, якобы немецким представителем консульства!

   - Такое весьма возможно-с, почему бы и нет...

   - Так вот, немец не имел ни малейшего повода убивать девицу, ибо женским полом не интересуется! Мало того: он сам был ограблен и, как я вижу, именно на сумму, которую вы только что изволили в руках держать!

   Позвенев связкой ключей, тоже лично поднятых с пола, пристав зашёлся хохотом триумфатора:

   - Ты глянь, удача-то какая! Шёл просто посоветоваться к вам, предупредить о возможных нападениях, а тут... Сказывают, на ключах квартиры, где был найден труп девицы, точнёхонько такие ключики в дверях, с выбитыми вензелями в форме буквы "F"! Недаром мне сегодня черви снились! Только лишь начал обход постоялых дворов, хотел допросить хозяев, не видели ли преступника, а тут такая испанская коррида - преступник сам на меня вышел, аки бык на тореадора! ..

   - Так уж и преступник... - еле слышно выдохнул Свирид Прокофьевич.

   Хозяин доходного дома вдруг с содроганием вспомнил, что несколько минут назад у него с языка сорвалось зловещее слово "арестованный"... Участкового ничуть не тронул вид поникшей жертвы.

   - Вы, конечно же, не знакомы с процедурой следствия, досточтимый господин Барский, иначе поостереглись бы. Преступление на Малой Морской - событие международного характера, а в таких случаях перво-наперво исследуются постоялые дворы. Я начал с вас - и мигом орден заслужил! А может быть, и премию, как знать... Пройдёмте-с!

   Свирид Прокофьевич сел на пол.

   - Никуда я не пойду-с!

   ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

   "НЕ СУДИ, ДА НЕ СУДИМ БУДЕШЬ!"

   1.

   Свирид Прокофьевич уселся на пол не по причине опасений за свою свободу, а по иному поводу. Страх быть отведенным в участок тоже, конечно, присутствовал, но в ту минуту он более всего заботился о зелёненькой бутылочке - чтобы пристав её не заметил. Пузырёк, упав, не разбился, а удачненько закатился в пространство между правым башмаком хозяина гостиницы и левым. Присевши либо прилегши на пол, можно было незаметненько подгрести его под себя, а затем одним ловким движением переместить в карман. Если в бутылочке был быстро действующий яд, то она могла впоследствии весьма полезной оказаться. Всяко лучше, чем пожизненная каторга!

   Свирид Прокофьевич дождался момента, когда пристав отправился за подмогой, и перепрятал пузырёк понадёжнее. В том, что более обыскивать его не будут, он почему-то не сомневался: слишком уж обрадовался участковый пристав Кузьма Иванович найденным ключам и ассигнациям! Сия возвышенная радость не должна была позволить начальнику всех околоточных опуститься до ощупывания тела подозреваемого. По крайней мере, в ближайшие часы.

   За время сидения на полу господин Барский перебрал в мозгу массу разных воспоминаний. Неожиданно всплыл образ графини Скобелевой. Как она там, горемычная? Её названный брат упокоился в шкафу, а она, должно быть, в пруду каком-нибудь плавает, водоёмов-то вокруг предостаточно. Свирид Прокофьевич был не так уж далёк от истины, утопилась бы графиня, да ей не дали этого сделать. Когда она, отвергнутая маменькой, бросилась во дворец, на поиски "князя Люлина, династического родственника семьи Романовых", её остановили сыщики в штатском и отвели куда следует. Допрос продолжался недолго.

   - Вы утверждаете, что князь Юрий Петрович Люлин был официально приглашён на панихиду?

   - Утверждаю.

   - Кто сообщил вам об этом?

   - Брат мой, Скобелев Пётр Сергеевич.

   - Где он сейчас?

   - Не знаю...

   - Кто доставил вас Петергоф?

   - Брат мой, Скобелев Пётр Сергеевич.

   - Может быть, стоит разыскать его?

   - Ни в коем случае! Он украл у меня шифоньер, и теперь я не имею ни малейшего желания общаться с этим недостойным человеком!

   После таких признаний обычно направляют далее, в тихую лечебницу для затерявшихся в этом суетном мире, но... На графинино счастье, во дворце нашлась масса докторов, пожелавших дообследовать прекрасную сестру непорядочного брата. Один из них был по образованию психолог, учился в Сорбонне, имел награды за многочисленные успехи. К тому же, имел неблагозвучную фамилию: Пупышкин. Соблазнившись возможностью жениться на графине с одновременным получением фамилии и титула, он вызвался после окончания дворцового мероприятия отвезти барышню к себе в родовое имение и там, в домовой церкви, обвенчаться с ней. К странностям будущей супруги обещал иметь снисхождение.

   2.

   Получалось, что неправ был Свирид Прокофьевич, думая, что болотная царевна, присланная в этот мир для счастья и любви, могла вот так запросто пропасть, пусть даже отвергнутая маменькой.

   Другой болотный представитель, Пётр Сергеевич, тоже не был обречён на погибель, отнюдь. То состояние, в котором застал его господин Барский, было всего лишь переходным - он аккурат давал молчаливую присягу Высокочтимому Имперскому Болоту, или "Зазеркалью", торжественно стоя на коленях, а посему не мог отвлекаться на всякие там мелочи, как то: обыск его карманов, кружевной пазухи и прочее. Ведь пятью минутами ранее, незадолго до прихода хозяина гостиницы, когда граф, стоя перед зеркалом, собирался выпить из зелёненькой бутылочки, к нему явилась несостоявшаяся тёща и предупредила:

   - Подумай, прежде чем совершить сей поступок!

   - Чем опасен для меня сей поступок? - игриво спросил Пётр Сергеевич, привычно отослав в сторону зеркала поцелуй. Но и в этот раз, равно как и в миг прощания с дочерью, зазеркальной даме было не до поцелуев.

   - Я справлялась о тебе.

   - Где?

   - По месту рождения, на воронежских топях. Те, кто подарили тебе земную жизнь, сожалеют об этом, но сожаления сии запоздалы. Ничего уже нельзя вернуть. Ты - убийца и безнадёжный глупец!

   - Но не глупее вашей дочери, ведь правда?

   Дама немного помолчала.

   - Если бы не Анна, я бы не стала с тобой говорить! Ни минуты! Но ты помог ей, спас от бесчестья, и этот долг я обязана вернуть. Хотя я не так богата, как ты воображаешь ...

   Дама поведала Петру Сергеевичу о своём интересном статусе. Она действительно не имела доступа к подземным благам, о которых так мечталось графу, да и титул у неё был по меньшей мере странный: "привратница". По её словам, таких как она, подземных привратниц и привратников, раздававших вежливые поцелуи всем, кого только увидят, Высокочтимое Имперское Болото обязало хранить выходы и входы, через которые болотные принцы и принцессы иногда попадают в наземный мир. Правда, последние не всегда с умом распоряжались своими преимуществами перед простыми смертными, многие из них, подобно Анне, не возвращались в Зазеркалье, навсегда унося энергию, то бишь жизненную силу, потраченную на их воплощение. Кстати заметить, титулы "привратник" и "привратница", как это ни странно, являлись в подземно-зазеркальном царстве самыми высокими и уважаемыми - ведь в отзеркаленном пространстве всё наоборот! Потому и привратничьих чад называли "принцами" и "принцессами". А к "большому золоту" у стражей хода не имелось, потому как оно ими ни разу не было востребовано: ведь в том мире деньги являются предметом сугубо энергетической подпитки. Распределением энергий занимались и занимаются поныне другие подземные чины, куда более низкие - ибо не привратницкое это дело.

   - Хм! - молвил Пётр Сергеевич, выслушав грустно-лирическую исповедь. - Всё же не верится, что вы мне... благодарны. Да, я спас вашу Анну от бесчестья, но я же и подвёл её под него! Кто разлучил её с выгодным женихом?

   - Всё правильно, но и тот коварный твой поступок будет ей во благо! Князь так слабоволен, он не готов быть отцом семейства. Пусть оба помыкаются по мирам, поднаберутся сил и, кто знает, может быть в какой-нибудь из следующих жизней сойдутся более достойно, в крепком браке... Не для того я свою дочь выпускала в мир людей, чтобы она ссорилась со слабовольными мужьями из-за мелочей...

   - Так ведь высохнуть может ваше болото, ежели каждый его выкормыш, зело охочий до воли, начнёт исчезать бесследно! - посочувствовал Пётр Сергеевич, и в этот раз был почти искренен.

   - Имперское Болото высохнуть не может, - ответила мадам привратница, - ибо высыхать ему не полагается.

   - Думаете, что энергии ваши бесконечны?

   - Нет, разумеется. Их пополняют добровольные посредники. Ты станешь одним из них, если согласишься дать присягу.

   - А без присяги никак нельзя?

   - Никак. Не согласишься дать мне своё слово - пойдёшь на каторгу. До подземелья докатились вести, что по твоим следам уже идут!

   - Кто? Ищейки?

   - Нет! Ищеек ты пока удачно миновал, вина ложится на другого, но за тобой крадутся новые искусители, которые подвигнут тебя на новые тяжкие преступления! Ты убьёшь ещё нескольких человек и неминуемо попадёшь в неволю.

   - Но всё-таки... Нет ли другого ритуала, без присяги?

   - Нет. Ритуал таков: сначала дай торжественное слово, затем прими похищенный тобой у Анны эликсир, сперва зелёный, и постепенно начнёшь своё восхождение к "болотным высям". Так ты, кажется, назвал наше обиталище?

   Пётр Сергеевич достал красный пузырёк.

   - А сие тоже понадобится?

   - Непременно, но сначала выпей из зелёного...

   Не успел фальшивый граф хлебнуть из зелёного флакончика, как сделался слегка прозрачным - чего Барский впопыхах так и не заметил. Он заметил лишь то, что хотел увидать: нахала, роющегося в пустом шкафу. А после совершения обыска, никем не санкционированного, Свирид Прокофьевич покинул чулан, и беседа прозрачного графа с маменькой Анны продолжилась. Длилась она минут пятнадцать. Ближе к концу Пётр Сергеевич снова спросил:

   - Так принимать из красного флакона или пока подождать? Ведь зелёный-то похищен! Я, не хуже вашей Анны, по рассеянности выронил его...

   - Не печалься, отдаст тебе его твой друг...

   - Друг?!

   В тот самый момент за дверью раздались шаги. Это Свирид Прокофьевич уговорил Кузьму Ивановича посмотреть на труп преступника, покоящийся в шкафу. Излишне описывать реакцию вошедших, ибо она, во-первых, оказалась долгой - тянулась почти целую минуту, а во-вторых, вошедшие сильно рисковали сделаться психическими.

   Устав глядеть на разинутые рты и хватания за сердце, оживший труп предложил гостям чувствовать себя как дома и ни о чём не волноваться. Второе, о чём он попросил, было сущим пустяком: оставить его ещё минут на десять наедине с очень уважаемой особой, с придворной дамой подземной категории, ибо он не успел обсудить с ней своё будущее.

   В связи с этим у господина Барского тоже возникла просьба к приставу: никоим образом не верить вору, убийце и симулянту, а сразу тащить его в околоток, пока не удрал.

   Кузьма Иванович Переверзев, участковый пристав с огромным стажем, не любил принимать поспешных решений. Для начала он запер обоих подозреваемых в чулане, воспользовавшись торчащим в двери ключом, и покинул подвал для дальнейших критических размышлений. По дороге в участок он принял дозу свежего воздуха, что помогло ему мыслить яснее. В результате сих умственных упражнений было вынесено негласное решение: спрятать - до поры, до времени - вещественные доказательства, о коих никто пока не ведал, кроме двоих сумасшедших, на показания которых опираться вряд ли стоило. Тем более что у жены Кузьмы Ивановича накануне был припадок магазиномании, что разрушило их семейный бюджет основательно.

   Бросив связку ключей в близлежащий пруд - до поры, до времени - остальные вещественные доказательства уважаемый участковый пристав положил за пазуху, по недавнему примеру графа, ибо привычки с вещами воистину передаются. Оставалось дать команду санитарам и навсегда вычеркнуть из памяти сей досадный инцидент, вполне имевший право считаться недоразумением. Команда была тотчас же дана.

   3.

   Когда Кузьма Иванович, в сопровождении двух дюжих представителей медицины, вторично приблизился к чулану, за его дверью слышалось веселье. Два мужских голоса восторженно перебивали друг друга:

   - Прокопыч, а давай на брудершафт?

   - Давай! С графом на "ты" перейти для меня, крепостного холопа, большая честь!

   - Тогда бери зелёную бутылочку!

   - А ты?

   - Я из неё уже пил! Мне теперь красненькая полагается, для завершения ритуала!

   - Я тоже хочу красненькую!

   - Не хитри! Прими сначала из зелёной!

   Ещё чуток послушав и убедившись, что его совесть полностью чиста, что он не здоровых господ в психические записал, а именно сумасшедших, участковый пристав приказал детинам в белых робах не стесняться и действовать согласно предписанию. Шкаф, по требованию обоих пациентов, в виде большого исключения, был переправлен в их новые покои. Против этого управляющий дома скорби не возражал: у него хронически не хватало мебели.

   В новых покоях стены были серыми, а обстановка бедной. Но это лишь для тех, у кого напрочь отсутствует воображение и связь с потусторонним, более богатым, миром. Для Петра Сергеевича и его нового друга, господина Барского, всё было исключительно в розовых тонах. И стол был покрыт изысканной скатертью, вышитой крестиком, и самовар на том столе был не каким-нибудь, а золотым, а уж про чашки тонкого китайского фарфора и говорить не приходилось - заграничный шик! Меняя мутные стаканы и захватанный графин на чистые, санитары всякий раз дивились восклицаниям:

   - Умоляю, только не разбейте! Этот сервиз мне тёща подарила!

   - И самовар не мешало бы почистить!

   - Да! Хоть он и золотой, но всё-таки...

   Шушукаясь по коридорам, всполошенные медики жалели насельников "комнаты с самоваром":

   - Такие бедолаги эти двое, прямо сердце разрыватеся!

   - И не ходит ведь к ним никто! Впрочем, кто сейчас кому нужен...

   Неправы были сердобольные санитары, ох, как же сильно они заблуждались! Во-первых, мнимых бедолаг было никак не двое. Зеркальный шкаф, который кишел одним им видимыми важными персонами, нельзя было не принимать в расчёт. Получалось, что со шкафом их было даже не трое, а гораздо больше. Кто только в гости к ним не хаживал! И поэты заграничные, и писатели, и музыканты с композиторами. Даже французские повара с новыми рецептами, которые тут же воплощались. Правда, те поэты-писатели-композиторы-повара все давно умерли и прибывали всякий раз из разных сфер: кто из рая, а кто из подземелья. А вот из живеньких никто к закадычным друзьям в гости не жаловал. Зря! Такое бы услышали... Много полезного бы узнали, в частности, про Болотную Столицу, как с ней обращаться нужно, чтобы не погибнуть почём зря...

   4.

   Всё свободное от бесед и пения под музыку время граф, до беспамятства влюблённый в природу, украшал местный сад растительностью. Розы у него были исключительные! Свирид Прокофьевич посильно помогал - грядки вскапывал. За такие добрые дела Петру Сергеевичу с господином Барским увольнительные полагались, хотя и тайные, неофициальные, но далеко не бесполезные. Тупо сидеть в неволе графу с бывшим крепостным холопом вовсе не приходилось, сие поспешное утверждение действительности не соответствует. Кто знал их в лицо, тот частенько мог видеть обоих на каком-нибудь богатеньком подворье - в роли "зазывал", то бишь посредников Болотного Зазеркалья. Если случалась после этого сделка, не выгодная заезжему купцу, но чрезвычайно выгодная Подземелью, то можно было смело утверждать: присяга приносилась не напрасно, очередная миссия сработана. Ведь деньги, как мы много раз усвоили, суть жизненная энергия!

   Тут ненароком может вспомниться один из самих ярких зазывал - бордельный капитан. Что, если он тоже в посредниках у Болотного Города служил? Не себе ведь он денежки оставил, с собой в могилу ведь не забрал. А что убит был, так это согласуется с церковным правилом: "С убиенных снимается пол-Суда". Якобы, половина грехов снимается с преступника, ежели его свои же братья-бандиты кокнут. Верить или нет? Можно ли верить всему, что скажут люди? Одно яснее ясного и вероятнее вероятного: "Не суди, да не судим будеши!" У каждого от рождения своя судьба прописана.

   И Авдотья к друзьям-посредникам приходила. Всё сидела и молчала. Один раз лишь рот открыла: "Отмолила я тебя, Петруша". Перед кем отмолила, не уточнила. То ли перед небесными силами, то ли...

   А однажды... Японские купцы пожаловали! Те двое, изображения коих Барский видел на изразцах своей "рыжей" кафельной печи. Лица у них были радостные, а поклоны - частые-пречастые. С чего бы это? Купцы поведали, что хоть Япония и далеко, но гостей оттуда в Петербург однажды понаедет видимо-невидимо. Правда, не скоро, а лишь "после второй войны". И дёрнуло же Барского тогда полюбопытничать, мол, когда война вторая будет, и какую надо первою считать - уж не от наполеонову ли? Оба купца зыркнули на него, переглянулись и сказали хором: "Он!" Затем один из них сунул бывшему директору гостиницы подвеску из цельного лазурита, да ещё и с напутствием: носить на груди, не терять, ибо с этим знаком он сможет в будущем беспрепятственно заманивать в столицу японских купчиков. На сам-конец другой добавил: камень должен сильно потемнеть, лишь тогда обретёт нужную силу. Не знал тогда Свирид Прокофьевич, что лазурит со временем темнеет.

   5.

   Интересный город Санкт-Петербург. Он же "Северная Пальмира", "Город на Неве" и "Северная Мекка". Не одна легенда про Болотную Столицу сложена. И все, как одна - достоверные. Наша легенда вполне правдивая, верьте-верьте, и продолжение у неё имеется - как же без продолжения? Переселение душ пока ещё никто не отменял. Сказ о болотных жителях, осмелившихся выйти в мир людей, отнюдь не закончен, но все их похождения описывать - места не хватит. Рассказ пойдёт лишь о самом интересном.

   Много с той поры поколений минуло, много, даже сосчитать трудновато. Рядовые болотняне, Пётр Сергеевич с Авдотьей, и Анна, болотная царевна, дочь мадам привратницы, все трое по многу раз перевоплотились, кем только не перебывали! И всё время вместе держались, то бишь рождались для новой жизни одновременно.

   Не отставал от вышеозначенной троицы и князь Юрий Петрович - на правах бывшего жениха феи-ангела. Хоть он и не болотный выходец, а влюбился ведь в болотнянку - чисто как тот царевич из другой сказки влюбился в Царевну Лягушку! Кстати, князь Юрий Петрович, позднее ставший Юрой Лялиным, неведомо в какой по счёту новой жизни, обрёл-таки своё счастье, таки выстрадал его! Соединилась с ним новая Царевна Лягушка, очередное воплощение графини Скобелевой, сочеталась-таки законным браком. Да что там князь! Свирид Прокофьевич - и тот женился на любимой женщине, правда, после многих перипетий.

   А вот бывшему Петру Сергеевичу так и не свезло, по крайней мере, никто не слышал, чтобы он снова сошёлся с Авдотьей. Имя он приобретал всякий раз новое, но привязанности оставались те же: цветочки-розочки, букашки-таракашки... Приходилось ли ему в следующих жизнях убивать? Конечно приходилось, и не только насекомых, портящих растения, но и более крупную живность - вплоть до человеков. В этом деле стоит только начать! В общем, продолжал Пётр Сергеич природу любить - ну, чисто Мичурин-Дуремар! А природа отвечала ему взаимностью. Иногда. В отличие от Авдотьи. Говорят, что настоящая любовь убийцам не положена, особенно тем, которые болотного происхождения. Хотя, бывают исключения - и такое тоже говорят.

<p align="right">

 </p>