Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №5 (fb2) читать онлайн

Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №5

„...чтобы, познавая лучшее,

вы были чисты и непреткновенны..."

(Филиппийцам 1,10)

Наветренная сторона на языке моряков означает ту сторону судна, которая обращена к ветру.

Подветренная сторона - противоположная сторона судна, обращенная против ветра.

Капитан морского судна следит в море не только за компасом; у штурвала он в основном ориентируется по направлению ветра, по текущей линии от наветренной стороны до подветренной, по линии, которая всегда обозначает точку разворота судна.

Наветренная сторона вверху, подветренная сторона внизу. Двигаясь в направлении наветренной стороны - против ветра, - нужно прилагать усилия; к подветренной же стороне судно движется само по себе, устремляясь навстречу погибели.

Итак, наветренная сторона - это преодоление трудностей, затрата времени, но зато это более надежное и верное направление. Подветренная сторона, напротив, - второстепенное и более опасное направление.

Старые рассказы - открытые вновь

Как же сильно изменились условия жизни человека за последние десятилетия, какой наблюдается прогресс, особенно в области техники! Но принципы, положенные Богом в основу Его отношений с нами, людьми, остались прежними. - Еще и сегодня Бог показывает себя сторонником того, кто - в соответствии с незыблемыми принципами Его Слова - хотел бы служить Ему.

В „Поездке во время каникул" Ганс и Вильгельм стали очевидцами пожара в доме и пережили еще много других увлекательных событий. На своем горьком опыте им пришлось узнать, что пути Господни „выше путей наших".

„Джузеппе", мальчик-сирота из Италии, находит себе в Вене домашний очаг и приходит к Господу Иисусу. Он вне себя от счастья, но тут начинаются неожиданные трудности. Можно ли промолчать о похищении ребенка? Ведь Джузеппе не хочет, чтобы его Мия попала в тюрьму.

Люди по эту сторону моста думают о тех, кто живет „По ту сторону моста", о том, чего они хотят, - все они нуждаются в спасении через Евангелие. Удалось ли Гельмуту Бергеру завоевать для Господа Иисуса детские сердца по ту сторону моста?

Поездка во время каникул

Поезд отошел от вокзала и продолжал свой путь, пробиваясь сквозь осенний туман, который укутал всю землю непроницаемой завесой. В купе сидели три пассажира: мужчина и два мальчика.

- Мы, наверное, уже довольно далеко заехали в Венгрию, - сказал младший.

Это был белокурый мальчик лет двенадцати, с румяными щеками и голубыми глазами.

- Как ты думаешь, папа?

Мужчина провел рукой по своим худым щекам и с улыбкой покачал головой.

- Не так уж и далеко. Ведь еще совсем недавно мы переехали границу.

- Я думаю, мы уже так давно едем! Еще позавчера мы уехали из дома. А ты тоже так думаешь, Ганс? -обратился Вильгельм к своему старшему брату, который был очень похож на отца.

- Да, я так много ждал от Венгрии! - ответил тот и с недовольным видом стал смотреть в открытое окно купе. - Дурацкий туман! Почти ничего не видно! А я ведь собирался так много рассказать об этой поездке ребятам из нашего класса! Но до сих пор не произошло ничего необычного.

- А я так не думаю, Ганс, - возразил отец. - Мы проехали от Рейна всю Германию и видели много интересного и прекрасного, великолепные пейзажи и тихие деревушки, большие города с замечательными памятниками архитектуры, а также самые различные средства передвижения - как по воде, так и по суше.

- Все это так. Но, наверное, и другие все это уже видели. Когда я закончу школу, мне бы хотелось поехать в дальние страны и познакомиться с людьми, которые у нас еще совсем не известны. Я хочу совершить открытие, подобно некоторым нашим мужественным исследователям, которые рисковали своей жизнью и поэтому стали знамениты.

- Если только из Ганса Гельвига выйдет настоящий человек, прежде всего, настоящий христианин, -сказал папа, - который будет хорошо справляться со своими обязанностями там, где его поставил Бог, и который при этом не будет забывать за всем бренным о вечном.

- Я хочу сделать все возможное, папа, ты можешь полагаться на это. Я хочу побольше принести пользы, хочу преуспеть, хочу помогать - возможно, как врач, если со школой все будет хорошо. Недавно наш учитель сказал, что в мире много несчастья. И мы должны помогать, должны облегчать страдания, и нам нельзя так много думать о себе.

- Конечно, в этом есть нечто большое и прекрасное, - кивнул господин Гельвиг. - Но еще важнее принести этим людям Евангелие нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа. Я думаю, мы должны были сделать это, и иного нам не остается.

Ганс в задумчивости смотрел сквозь туман. Потом он снова повернулся к своему отцу.

- Наш новый учитель недавно сказал, что христианство отжило свой век. Для бедных людей было бы хорошо, если бы так было и на самом деле, чтобы не было столько недовольных - так думал он; но взрослые люди верят только в то, что доказано, что они смогли понять...

- Не надо заблуждаться, Ганс. Кто желает верить только тому, что он понимает, тот не может поверить в то, что существуют засеянные поля и деревья, так как он не сможет объяснить, как они возникли из крошечного зернышка или из мертвого на вид семечка. И как мы могли бы понять нашим ограниченным человеческим разумом бесконечного, вечного Бога, Который, однако, желает быть нашим Отцом через Господа нашего Иисуса Христа! Он открыл нам Себя в лице Его единородного Сына, Спасителя мира. Какая любовь! Понять ее мы не можем, но все же она существует, она в нашем распоряжении.

- Да, - согласился Ганс, - многое невозможно доказать, и все же оно существует. А теперь я бы очень хотел, чтобы наша поездка протекала не так планомерно, какого-нибудь небольшого разнообразия или мимолетного приключения - мне хотелось бы что-нибудь пережить, - добавил он немного нетерпеливо.

- Папа, - вмешался Вильгельм, - я с нетерпением жду того момента, когда узнаю, как там у наших родственников и так ли выглядят Герман, Марихен и Мартин, как и на фотографии. И хорошо ли можно будет с ними играть? Ах, как я рад этим каникулам!

- А, теперь мы едем через мост! - прервал его Ганс. - Там снова Дунай!

Вскоре после этого поезд остановился; село много пассажиров и какой-то старый господин поздоровался по-немецки с семьей Гельвиг. Карл Гельвиг сердечно ответил на приветствие и сказал: „Всегда приятно встретить соотечественника за границей".

- О да, конечно, а для нас, кто живет здесь, вдали от родины, еще больше. Вы ведь не живете здесь, в Венгрии?

- Нет, я учитель из Рейнской области и везу сыновей во время каникул к моей сестре, которая вышла замуж в Зибенбюрген.

- Зибенбюрген? Так далеко от вашей прекрасной родины на Рейне? - спросил мужчина.

- Да, она работала воспитательницей в одной графской семье в Вене, там она познакомилась со своим мужем и через несколько лет после этого поехала с ним на его родину, где он служит лесничим в большом лесном районе.

- Ну, Зибенбюрген - тоже прекрасное место! Но как раз в эти дни в большинстве районов произошли сильные наводнения, в некоторых местах была даже повреждена железнодорожная насыпь и сообщение прервано, - заметил незнакомец. - И все же мне не хотелось бы вас беспокоить, - прибавил он потом.

Громкий разговор попутчиков прервал дальнейшую беседу. На следующей станции купе опустело. Старый господин тоже должен был выходить. Он сердечно попрощался со всеми за руку и пожелал всего хорошего.

Снова они были только втроем. К радости мальчиков туман вскоре рассеялся, перед ними простиралась широкая равнина, по которой поезд нес их со скоростью ветра. Перед ними лежали богатые нивы, обширные пастбища со стадами белых коров. Редко встречающиеся поселки были окружены садами и виноградниками. Справа виднелся совершенно ровный, без всяких возвышенностей, остров на Дунае, Большая отмель, названный из-за своего плодородия „золотым садом Венгрии¹'. Затем поезд последовал к подножию цепи холмов, повернул на юг, и подъехал к красиво расположенной столице Венгрии.

- Там была бывшая резиденция предводителя гуннов Аттилы, - заметил отец, указав на Будапешт.

Но с этого момента местность изменилась. Насколько могли видеть глаза, вокруг не было ничего, кроме бескрайней равнины, ни одного дерева или куста, ни холма, ни тени. Пески и степи чередовались с заболоченными лугами, заросшими камышом, и водными пространствами, кишевшими от водоплавающих птиц. Медленно и тихо текли реки. На несколько миль вокруг не было видно ни города, ни деревни, только то тут, то там внезапно появлялись белые хозяйственные постройки дворянского имения, молочная ферма или трактир. Иногда показывались отдельно стоящие маленькие хлевы, конюшни и время от времени виднелась бедная деревня с глиняными хижинами, покрытыми соломой. На краю этих поселков стояли шатры, разбитые без всякого порядка. Там играли черноволосые цыганские дети, кричали и махали вслед проносящемуся мимо поезду. Потом снова повсюду только глушь, стада коров и овец, одинокие колодцы с журавлем.

- Папа, - сказал Вильгельм, - если мы еще долго так будем ехать, я начну скучать по нашему Рейну! Начинаешь грустить при виде этой огромной широкой равнины!

- И какой бы долгой показалась нам дорога, если бы нам пришлось путешествовать пешком, как это сделали раньше люди, шедшие от Рейна в Зибен-бюрген! - сказал Ганс.

- Ты ведь хотел нам о них рассказать, папа! Пожалуйста, сделай это теперь, тогда дорога не покажется нам такой долгой! - попросил Вильгельм.

- Как, собственно говоря, они решились эмигрировать? - захотел узнать Ганс. - Почему же они покинули свою старую Родину?

Господин Гельвиг откинулся на своем сиденье.

- Да, я охотно расскажу вам об этом. - Великий венгерский король Геза II был в дружбе с немецким царствующим домом, и его сестра обручилась с сыном кайзера. Поэтому он хорошо знал и уважал немцев, он решил пригласить в южную часть своей страны несколько немецких семей для того, чтобы они своим трудом превратили этот дикий, но прекрасный край лесов и гор в плодородный и цветущий. Итак, он послал своих гонцов на Рейн и обещал тем, кто откликнется на его зов, все права и свободы, которых дома у них все еще не было. Многие с радостью откликнулись, так как власть дворянства и высшего духовенства лежала тогда тяжким бременем на плечах крестьянства, и вот представилась возможность в новом отечестве стать свободным от долгов и поборов. Вот так в середине 12 века и отправились в путь многие семьи из мест под Кельном, Кобленцом, Триром, Аахеном и Дюссельдорфом. Конечно, им было нелегко навсегда расстаться со своей родиной. Предание гласит, что каждый глава семейства взял с собой на чужбину горсть родной земли и кружку воды из Рейна. Они избрали примерно тот же самый путь, по которому мы теперь движемся на поезде. Они шли по старому тракту по течению Дуная, потом переправились через Тису и повернули на юг, пока не добрались до глухих лесных мест, покрытых горами, по которым там и сям бродили разбойничьи шайки. Вероятно, путь показался им долгим, особенно в этих бескрайних степях; и немало им пришлось перенести, прежде чем они, точно так же, как и ты, Вильгельм, затосковали по родине и прекрасному Рейну. Однако они уверенно продолжали свой путь. Иногда они видели, как из густого утреннего тумана, распространяя вокруг волшебное сияние, возникали города с башнями и стенами, лежащие посреди прекрасных лесов, и все это продолжалось до тех пор, пока солнце не прорывалось сквозь туман, и тогда эти обманчивые галлюцинации исчезали. Ночи были холодные, днем же земля раскалялась от зноя. Потом неожиданно поднимался ветер, белые столбы вытягивались к небу и танцевали по степи. Это были песчаные смерчи, которые, где бы они не появились, все засыпали песком. Где-то далеко гремел гром, из черных грозовых туч вылетали молнии, а здесь, в глуши, все это казалось чем-то грандиозным и величественным, и у иного переселенца выступали на глазах слезы от тоски по родине, когда ночами он лежал без сна в шатре. Но Божии звезды, светившие им на родине, и здесь, утешая их, взирали с высокого неба, и Божья доброта вела путников по их бесконечно длинному пути. Они были очень рады, когда, наконец, снова увидели горы и леса. Но на сей раз это не было заблуждением! Перед ними встала горная страна, зеленая от пышной растительности, изборожденная цепями гор, увенчанных лесами, шумевшая от пенистых рек, которые текли по красиво изогнутым долинам. Этот волнующий их шум был как привет с родины, который напомнил им об их любимом Рейне, так как во время своего долгого пути по бескрайней равнине они видели лишь реки, медленно и печально текущие по коричневой пустынной местности. Достигнув, наконец, цели своих странствий, немцы получили во владение ту землю, которую король распорядился передать в их собственность. Пусть теперь это был только лес и глушь, но вскоре все это должно было стать другим. Друзья и семьи объединили свои усилия для того, чтобы основать деревни. На освещенных солнцем равнинах или на маленьких полянах, расположенных с краю леса, они искали такое место, которое, казалось, могло защитить от резкого ветра, где имелась питьевая вода для людей и животных, и которое было пригодно для жилья. Вскоре посреди глубокой тишины бескрайних лесов раздался стук топоров, на кострах сжигался дикий кустарник и внутри деревенской ограды встали уютные дома. Усердно трудясь, поселенцы заложили сады, а на солнечных горных склонах посадили виноградную лозу, которую они принесли с собой с Рейна. Земля, пригодная под распашку, была разделена; но большая часть земли осталась в общем пользовании. В большинстве случаев эта земля состояла из леса и пастбища, и каждый имел на нее одинаковое право. Вскоре хороший урожай вознаградил их за все труды.

- Папа, - прервал отца Ганс, - поселенцев ведь обычно называют „зиленбюргские саженцы", а ты говоришь, что они пришли не из Саксонии, а с Рейна.

- Верно, - ответил Гельвиг, - многие венгры называли их саксонцами, так как еще раньше они имели дело с этим народом; а один папский посланник назвал поселенцев фландрцами. Оба названия сохранились и по сегодняшний день. Потом этот край получил название „Зибенбурген", потому что состоял из семи районов и там было построено семь замков. Король Андреас, правивший позднее, дал немцам „золотую охранную грамоту", согласно которой они считались свободным и независимым народом, и где подтверждались права, данные им раньше. Все это время они оставались верными своему королю и были ему благодарны, они ему служили и охраняли его. Со временем из некоторых деревень возникли цветущие города, а на месте деревянных домов встали крепкие каменные, когда пришлось защищаться от разбойничьих нападений монголов и турок. Позднее зибенбюржцы с радостью приняли Евангелие, и многие еще остались верными правдивому Слову Божиему.

Между тем наступил вечер. Багровое солнце опустилось за горизонт. С наступлением сумерек далеко в округе, тут и там, появились огни: это пастухи разожгли костры, чтобы защитить себя от холода и волков. Поезд проехал мимо нескольких городов. Путешественники, желавшие и ночью продолжить свой путь, должны были сделать пересадку на следующей станции. На вокзале царило оживление. Подростки, стоявшие группой, громко смеялись и шумели. Неожиданно от этой группы отделился высокий рыжеволосый юноша. Волосы его были сильно взлохмачены, а коричневая куртка разорвана. Он обернулся к другим юношам, погрозил им кулаком и обругал их. Ганс потянул Вильгельма за рукав.

- Взгляни же на этого проходимца! Он так ругается! Как ему не стыдно!

- Разве он не говорил по-немецки - или я ослышался? К сожалению, я ничего не мог понять, - сказал Вильгельм.

Они сели в поезд. Ганс рассердился, когда увидел, что и рыжеволосый юноша захотел сесть в их купе. С недовольным видом он оттеснил юношу с подножки. „Здесь для тебя нет места! - сказал он, не подумав о том, что тот, к кому он обратился, возможно, мог и не понять его. Однако юноша без всяких слов направился к другому вагону.

- Такой наглый невежа! Он ведь и в самом деле собирался сесть с нами сюда в купе! - сказал возмущенно Ганс, когда поезд тронулся.

- А почему же тогда он не сел к нам? - спросил господин Гельвиг.

- Я не пустил его, - ответил Ганс.

- Ты, Ганс? Но почему? Потому что у него нет приличной куртки? Но у него, как у пассажира, здесь точно такие же права, какие имеешь ты, и я надеюсь, ты найдешь возможность извиниться перед ним за свое поведение.

Ганс смотрел в окно. Оконные стекла отсвечивали, и он мог видеть, как уголки его рта скривились в усмешке. Он подмигнул своему отражению. „Извиниться? Перед этим? Просто смешно!"

Пока поезд всю ночь мчался вперед, большинство пассажиров спало. С наступлением рассвета зеленые вершины Карпат, стеной окружавшие Зибенбюрген, уже издали посылали свой привет. Вместо коричневой „пустыни" виднелись цветущие нивы и плодородные долины. От сильных ливней земля казалась промокшей насквозь. Здесь и там образовались маленькие озера. Из узкой долины, пенясь и клокоча, текла река и несла с собой гальку и другой мусор. Пока поезд мчался вдоль реки по высокой насыпи, мальчики прислонились к дверному окну и любовались чужой страной.

Когда до следующей станции оставалось лишь несколько сотен метров, вагон неожиданно потряс такой сильный толчок, что пассажиров бросило друг на друга. Дверь распахнулась, а когда сработал запасной тормоз, пассажиров в купе прижало к стене.

- Папа, Ганс выпал! - закричал вдруг Вильгельм, выглянув в открытую дверь. - Смотри вон туда, туда!

Тогда и Гельвиг увидел своего мальчика. Его темноволосая голова как раз вынырнула из грязных речных волн, подошедших к железнодорожной насыпи. Лицо его было смертельно бледным; Ганс отчаянно боролся с течением, грозящим увлечь его за собой. Господин Гельвиг и Вильгельм одновременно выпрыгнули из поезда, чтобы прийти Гансу на помощь. Но откос был таким скользким, что они потеряли равновесие и сами едва не упали в воду. Тут они услышали крики молодого человека, стоявшего немного дальше от них, вниз по течению реки.

- Оставайтесь там, наверху! Оттуда вы ничего не сможете сделать! Оставайтесь там! Я спасу его!

И вот господин Гельвиг и Вильгельм увидели того высокого рыжеволосого юношу, которого они встретили на последней станции при пересадке, он сбежал по более удобному месту откоса, на бегу стащил с себя куртку и прыгнул в воду. Волны захлестнули его. Но он был отличным пловцом. Вскоре он уже вынырнул, осмотрелся и увидел подплывавшего к нему Ганса, который был почти без сознания и обхватил его из последних сил; юноше удалось дотянуть мальчика до безопасного берега. Теперь и господин Гельвиг с Вильгельмом добрались до более пологого склона реки, и им удалось вытащить Ганса на траву.

- Вот он! Он еще жив! Слава Богу! - сказал юный спаситель, стряхнув воду со своей одежды, и хотел уже уйти.

- Да, слава Богу! Спасибо и тебе, мой мальчик! -сказал взволнованным голосом Гельвиг. - Но задержись, я прошу тебя, останься же! - крикнул он поспешно удалявшемуся юноше.

- Не могу! Надо и там помочь, всякое могло случиться. - И юноша уже поспешно поднимался по откосу, направляясь к поезду. Гельвиг услышал оттуда крики и стоны. Железнодорожное полотно было подмыто в нескольких местах, поезд сошел с рельсов и три вагона опрокинулись. Там должно было быть много раненых.

Ганс поднялся с большим трудом.

- Папа, Вильгельм, вы здесь, со мной! Но где, где же незнакомый мальчик - тот, с рыжими волосами? Он меня...и я...

- Ничего, Ганс, мы наверняка встретим его сейчас снова. Господь Бог спас тебя его руками! - Вильгельм с любовью смотрел на своего старшего брата, счастливый от того, что снова обрел его.

Отец и Вильгельм поддерживали его с двух сторон, когда они все поднимались по откосу. Тем временем люди, увидевшие, что они подходят, поспешили им навстречу, чтобы помочь. Потом их проводили до зала ожидания на ближайшей станции, куда также был доставлен и их багаж. Рядом, в багажном отделении, был устроен временный ночлег для раненых, до тех пор, пока вагоны не поднимут и раненых не отвезут в ближайший город, в больницу. После большого глотка теплого венгерского вина к Гансу вернулись силы, и ему захотелось поблагодарить своего спасителя. Все еще немного расстроеные и очень бледные, они шли к багажному отделению.

- Мальчик должен быть там! Кажется, я только что видел его рыжие волосы, - сказал отец.

Они прошли в отделение. При виде раненых Ганс и Вильгельм замолчали. В спешке здесь устроили подобие ночлега из соломы и одеял.

Ганс внимательно осмотрелся, но того, кого они искали, нигде не было видно. Господин Гельвиг оставил Вильгельма и Ганса дожидаться своего возвращения у входа в багажное отделение, а сам отправился выяснить что-либо о мальчике у служащих станции.

- Как ты себя чувствуешь после всего этого ужаса, с тобой все в порядке? - вдруг раздался вопрос, обращенный к Гансу из темного угла рядом со входом в зал ожидания.

Там стоял тот самый мальчик, которого они разыскивали. Он был бледен, куртка разорвана, а на шее кровоточила рана.

- Ты? Ты здесь! Мы хотели увидеть тебя и поэтому искали все это время! - закричал Вильгельм.

Сильно взволнованный, Ганс обвил руками шею своего спасителя. Он ничего не мог говорить. Незнакомец тоже был сильно смущен.

- А ты молодчина. Я уж подумал, что ты и знать меня не хочешь - ты считал себя богачом в сравнении со мной; я ведь выгляжу не особенно привлекательно...

- Да ты же обливаешься кровью! С тобой это случилось, когда ты меня...?

- Нет, не беспокойся об этом, в воде практически невозможно удариться, - засмеялся мальчик. - Там, у вагона, я ударился о дверь купе. Ну, а теперь мне надо просто подождать здесь, пока врач меня по-настоящему перевяжет. Это не беда.

- А как тебя, собственно, зовут? - поинтересовался Ганс, пока Вильгельм продолжал искать отца.

- Меня зовут Конрад Хайлиц.

- О, Конрад, я обязан благодарить тебя всю мою жизнь! И мне теперь стыдно, что я так подло поступил на предпоследней станции!

- Все хорошо. Я ведь хотел сесть к вам только потому, что слышал, как вы разговаривали по-немецки. С теми людьми, с которыми я вместе ехал до того, я поссорился, так как они заметили, что я немец.

- Разве ты был единственным немцем в вашем купе? А где же твои родственники?

- Мой отец был шахтер; когда я был совсем маленький, он отправился вместе со мной и моей матерью в Венгрию и работал там на серебряном руднике. Потом он погиб во время аварии, а когда вскоре умерла и моя мать, мне больше не хотелось оставаться там совсем одному. Говорили, что в Гер-манштадте и в других местах живет много немцев, и мне захотелось поискать работу в тех краях. Но давайте сядем, здесь достаточно места для нас всех!

Ганс принял приглашение. Затем он достал кошелек со своими деньгами, которые он скопил на эту поездку, и протянул деньги Конраду.

- Я уверен, тебе это пригодится, только жаль, что их так мало. Я охотно даю их тебе.

Конрад с негодованием отказался от денег.

- Тебе не надо платить за то, что я сделал!

Но когда он посмотрел на Ганса, а потом заглянул в его умоляющие глаза, тогда он добавил:

- Видишь ли, но и тогда, когда мне пришлось спасать тебя, я не мог бы испытать большей радости, чем теперь.

- Конрад, возьми, мне бы хотелось хоть немного порадовать тебя!

- Нет, я не возьму. Но - посмотри туда: лежащие там раненые - почти все бедные люди. Отдай им деньги, если ты только хочешь подарить их. Они смогут обменять их на венгерские деньги.

Господин Гельвиг, который как раз в это время подошел к ним и услышал последние слова, одобрительно кивнул. За ним шли врач и станционный служащий, а затем подошли другие пассажиры, а также несколько жителей из ближайшего города. Ганс и Вильгельм отдали служащему свои деньги, и несколько пассажиров последовали их примеру. Вскоре была собрана крупная сумма, и мальчики очень радовались тому, что их деньги так быстро принесли проценты. Вместе со своим отцом они подождали, пока Конраду, у которого была большая рана на плече, сделают перевязку. Потом они взяли его вместе с собой в машину, приехавшую как раз к тому времени, и отправились в город, где они собирались жить в гостинице до тех пор, пока не смогут продолжить свою поездку. Из-за повреждения железнодорожного полотна во время наводнения следующий поезд должен был выехать лишь на другой день вечером. Ганс, чувствовавший себя все еще довольно плохо после перенесенных им испытаний, наконец успокоился. Вероятно, родственники уже ждали их, но известие о причине опоздания поезда наверняка уже дошло до них.

Мальчики и Конрад очень хорошо понимали друг друга, и господин Гельвиг предложил ему пока остаться у них.

- Моя сестра, которая нас ждет, примет тебя, когда узнает, чем мы тебе обязаны, - сказал он от всей души.

- Но я не сделал ничего особенного - возразил Конрад, смутившись. - Я ведь умею довольно хорошо плавать, и стоял как раз на более удобном месте, чем вы...

Однако он охотно согласился поехать вместе с ними и очень обрадовался, когда по предложению всей семьи Гельвиг купил ему приличный костюм.

- Пока моя мать была жива, мне не доводилось ходить в таком костюме - сказал он, снимая перед большим зеркалом свою старую одежду, чтобы одеться в новый костюм. - Я хорошо тебя понимаю, Ганс, когда ты не хотел пускать меня в этих лохмотьях в свое купе!

- Нет, вовсе не потому. Я видел, как ты ссорился с другими молодыми людьми, и я подумал, что ты забияка, - объяснил Ганс.

Вечером, прежде чем лечь спать, господин Гельвиг с тремя мальчиками помолился и от всего сердца поблагодарил Бога за милостивое спасение от смертельной опасности.

- Господи, помоги также раненым, и сделай их снова здоровыми, утешь всех, кому несчастье причинило горе и страдания. Ты - отец вдов, сирот и беспомощных, помоги им, возьми их и нас под Свою защиту...

Конрад тихо сложил руки и внимательно слушал. Теперь же, при последних словах учителя, он поднял голову, как будто хотел что-то сказать. Господин Гельвиг увидел это и ласково обратился к нему:

- Ты что-то хочешь сказать, Конрад?

Юноша покраснел.

- Нет... да... я хотел только спросить: правда ли, что великий Господь на небе - отец сирот и одиноких, и что Он и меня любит? Моя мама говорила это перед смертью, но я никогда не мог по-настоящему в это поверить.

- Да, Конрад, это правда. Бог и тебя любит. Он хочет быть и твоим Отцом. Он принимает каждого, кто, признав свою вину, приходит к Нему с раскаянием в своих грехах и в своей загубленной жизни. Он щедр на прощение и никому не отказывает. Наоборот! Разве не послал Он нам Своего единородного Сына как Спасителя и Избавителя? Поэтому приди и ты к Нему, Он ждет тебя. И ты никогда не пожалеешь об этом, так как в этом случае ты больше не будешь никогда одинок.

Глаза Конрада сияли.

- Я охотно хочу сделать это - сегодня же!

Ганс спал глубоким сном, без сновидений, и на следующее утро чувствовал себя уже вполне здоровым.

- Если бы для других пассажиров, которые получили ранения, это не было так печально, я мог бы даже радоваться все этой истории - ведь теперь я испытал нечто по-настоящему волнующее, - сказал он.

Когда они все четверо пришли на вокзал, чтобы продолжить свое путешествие, подошел поезд с востока. Они стояли на перроне и наблюдали, как пассажиры входили и выходили, как вдруг услышали громкий радостный крик и увидели, что к ним спешит маленькая женщина.

- Слава Богу, вы все здесь, живые и здоровые! -закричала она. Она уронила свою сумку и бросилась в объятия господина Гельвига.

- Мария! Моя дорогая Мария! Здравствуй, сестренка! - сказал он растроганно и крепко прижал к себе сестру.

Как долго они не видели друг друга!

- А это мальчики! Ах, как они выросли! - Она быстро расцеловала их в щеки, одного за другим.

За ней появился высокий белокурый мужчина, в серо-зеленом костюме егеря, дядя Генрих, лесничий, который теперь тоже поздоровался с родственниками. Он внимательно посмотрел на Конрада, потом повернулся к Гельвигу:

- Ты привез еще одного мальчика, мы рады его видеть!

- Ах, да, у тебя только два мальчика, я и не подумала об этом! - удивленно воскликнула и его жена.

- Не беда, Мария, что ты и его поцеловала. Он стоит этого, так как, рискуя собственной жизнью, спас Ганса из воды. У него нет родственников, и он не знает, куда пойти. У него нет дома, и потому мы взяли его с собой.

Тогда лесничий еще раз пожал Конраду руку:

- Мы рады тебя видеть, юноша. Если ты захочешь остаться у нас, тогда ты найдешь здесь настоящий дом. Скучать тебе не придется, так как у нас всегда найдется работа, и товарищей ты тоже найдешь.

- С большим удовольствием, и я буду очень рад, если вы захотите меня принять.

- Спас из воды? Что это значит? - удивленно спросила фрау Мария.

- Вероятно, это случилось во время крушения поезда? Мы услышали об этом вчера вечером, и с того времени мы очень беспокоились, так как вы не приехали в назначенное время. Тогда мы быстро собрались и выехали еще ночным поездом на ваши поиски.

- Итак, ты Ганс? А ты Вильгельм? Ну, вам должно понравиться у нас! И друзей у вас будет достаточно; у нас ведь нет детей, но дети моего деверя - вы их наверняка видели на фотографии, которую мы вам посылали - они обрадуются вам. Наверное, это так и надо было, чтобы я тебя поцеловала, и ты принял это как знак того, что мы рады тебе и принимаем тебя.

Чуть позже они все вместе сели в поезд.

- Вы очень удивитесь, - пообещала мальчикам фрау Мария, - да, вы очень удивитесь, когда увидите двор вашего деда Траубаха. Там вам понравится. Сейчас как раз время уборки урожая, и если вы встанете завтра утром вовремя, тогда вы сможете успеть на поле. Туда, в поле, отправятся все люди из деревни.

- А разве дом лесничего недалеко от деревни? -поинтересовался Ганс.

- Нет, совсем не далеко. Он стоит как раз на склоне горы на краю леса. Из окна вашей спальни вы сможете сверху увидеть все дома.

- Двор, расположенный по соседству с домом лесничего, - добавил ее муж, - принадлежал моим родителям, и мой брат получил его от отца.

Поезд вез пассажиров по цветущим долинам, мимо приветливо смотрящих поселков, колышащих-ся на ветру хлебов и лугов с сочной травой. К обеду они были у цели.

- Мой деверь будет на вокзале с повозкой, - высказала предположение жена лесничего, - и я думаю, он непременно это сделает.

- Да, и тогда ты сможешь приготовиться к короткому выступлению, - рассмеялся лесничий, обращаясь к своему шурину. - У нас по любому поводу произносят речи, и меня очень удивит, если мой брат, настоящий зибенбуржец, не поприветствует вас целой речью.

Они вышли и фрау Мария сразу же заспешила к запряженной великолепными лошадьми большой повозке, возле которой ждали мужчина и двое детей, мальчик и маленькая девочка. Мужчина был немного меньше ростом и коренастее, чем его брат, у него были темные волосы, а вместо окладистой бороды -густые усы. На нем был белый плащ, расшитый шелком. Он внимательно разглядывал приближающихся к нему людей; он серьезно кивнул, когда жена лесничего объявила ему громким голосом:

- Посмотри, Штефан, вот и они, слава Богу, живые и здоровые!

Теперь и он сделал шаг вперед, но прежде, чем произнес хоть слово, маленькая фрау сказала:

- Это мой любимый деверь Штефан, а этот мальчик - Герман. А это моя маленькая подруга, моя Марихен!

Она взяла на руки маленькую белокурую девочку, которая с любопытством рассматривала незнакомых людей.

- Разве это не славная девчушка? - Она поставила девочку снова на землю и обратилась к ней:

- Ну, сделай книксен! Мы ведь еще вчера вечером упражнялись!

Малышка покачала головой и смущенно взглянула на незнакомого дядю. Теперь наконец и Штефан Тра-убах добился своего права. Своими сильными руками он отодвинул немного в сторону фрау Марию и выступил вперед. Он протянул Гельвигу руку и начал торжественно и важно:

- Добро пожаловать, дорогие родственники, мы приветствуем вас на земле Зибенбюргена! Для нас большая радость и честь, что вы решили посетить нашу страну и нас, ваших родственников. Пусть время не тянется для вас бесконечно долго и пусть нам посчастливится видеть вас почаще среди нас. Потому что мы хотим...

Жалобный плач прервал его. Маленькая Марихен, прыгая, запнулась о собственные ноги и упала. Она разбила себе колено и плакала, а отцу и тете пришлось утешать ее. Когда слезы были высушены, Гельвиг дружески поприветствовал встречающих; потом все заняли места в просторной повозке, которая повезла их в деревню. Туда вело шоссе мимо шумящей реки и зеленых холмов с виноградниками, которые чередовались с горами, покрытыми буковыми лесами, и Вильгельм воскликнул: „Разве здесь не так же, как у нас на Рейне! Вероятно, поэтому ты, тетя Мария, и не тосковала по родине? Смотрите, там старый замок!" Он указал на разрушенную стену с башнями.

- Эти руины остались еще от тех времен, когда здесь жили немецкие рыцари, - объяснил лесничий, а его жена весело сказала:

- И все же иногда я тосковала по родине; иначе и не могло быть, но это длилось недолго. Иди сюда, матушка, присаживайся! Здесь еще есть место на боковой скамейке, - закричала она старой женщине, которая с большим трудом шла по дороге.

Повозка остановилась и все немного потеснились.

Теперь долина превратилась в широкую открытую котловину, перед ними лежала деревня, окруженная фруктовыми садами, огородами и зелеными полями.

- Это Кронталь! А там, на той стороне, справа у горы, где начинается лес, стоит дом лесничего, -объяснила фрау Мария. - Видите вы здание, так приветливо выглядывающее из-за зелени деревьев? Сейчас мы будем там!

Тут Штефан Траубах повернулся на своем сиденье и веско сказал:

- Сначала приглашаем родственников к себе, моя жена уже накрыла на стол и испекла ханклих.

- Ханклих? - удивился Ганс.

- Да, вы еще не знаете, что это такое! Это что-то наподобие лепешки, испеченной с яйцами и маслом. Она вам придется по вкусу! - добавила жена лесничего.

Теперь лошади рысью бежали через ворота высокой ограды, которая огораживала поля, и вот они были в деревне. В ней были красивые широкие улицы, а дома, фасады которых были обращены в сторону улицы, выглядели большими и внушительными. Почти у каждого дома стояли амбар, хлев и навесы, все вместе они составляли усадьбу. Рядом с высокими каменными воротами перед въездом находились еще одни, маленькие, используемые пешеходами.

С усердием мальчики читали изречения на фасадах домов. На одном было написано:

Как много работы, трудов и забот

Стоит такой дом из камня!

Только с вечера до утра Может хозяин находиться внутри него. Отдохнет же от земной работы Он лишь у Господа, в небесном доме.

На другом они прочитали:

Устремления и мечты многих

Направлены лишь на земные блага. Получив их, они ложатся и умирают. О Боже, заставь нас

Стремиться прежде всего к вечному.

Вот они миновали церковь, величественно возвышавшуюся над местностью и напоминавшую крепостной бастион, внутри которого находились также школа и дом священника.

- У нас есть церковь-крепость, - сказал лесничий, -она относится еще к временам турецких войн, когда люди таким вот способом укрывались от врагов.

На улицах было видно мало людей, а мужчин почти совсем не было.

- Я уже вам говорила, сейчас время уборки урожая, - заметила фрау Мария. - Все люди здесь отправляются на поле в одно и то же время. Местный начальник объявляет день, когда надо начинать уборку; потом пастор оповещает об этом с церковной кафедры и молится Богу о ниспослании хорошей погоды, в следующие дни люди выходят рано утром в поле и поют во славу Господа прекрасную утреннюю песню. Когда звонит вечерний колокол, они возвращаются домой, и потом вы можете услышать, как они поют „Возблагодарим же Господа" или „Все леса отдыхают".

- Разве все люди здесь такие набожные? - спросил удивленно Ганс.

- Да, - ответил лесничий, - слава Богу, что несмотря ни на что, мы сохранили нашу веру! Благочестие состоит не только в том, чтобы по воскресеньям посещать богослужения или произносить молитвы. Нет, это прочное доверие Господу, нашему Отцу во Иисусе Христе, и в то же время радостная благодарность за Его несказанный дар, а также за всю ту помощь, любовь и верность, которые Он нам оказывает. Это доверие накладывает отпечаток на всю жизнь жителей этой деревни, на работу и на отдых. Вы это и сами заметите.

Повозка повернула за угол, а затем остановилась у зажиточного двора. И его фасад тоже украшала надпись:

Я отважился на это -

И это свершилось,

Дом построен и покрыт крышей.

Бог помог мне во всем;

А теперь Его око защищает дом и днем, и ночью.

- Это наш дом! А рядом стоит старый, в нем живут отец и мать! - объявил Штефан Траубах; при этом он указал на соседний маленький дом с красивой надписью на фасаде:

Когда-нибудь, в конце своего жизненного пути Я весело взгляну на свою прожитую жизнь И скажу: „Господи, все, что я имею И чем я стал, все это я получил из Твоих рук!

- Вы можете зайти сюда и отдохнуть! - сказал Штефан Траубах, а лесничий сердечно добавил: Да, дорогой шурин, ты должен сначала зайти на наш родительский двор со своими детьми!

Несколько женщин вышли из дверей соседних домов, чтобы разглядеть приехавших и поздороваться с ними.

- Да они все в сапогах! - обратился Ганс к Вильгельму и рассмеялся при этом.

- Когда во время дождя на улице грязно, они просто необходимы! - объяснил Герман. - Посмотрите, вот идет мама! - закричал он затем.

Из дверей дома вышла высокая светловолосая женщина. На ней была надета темно-синяя юбка, поверх нее льняной фартук, посередине которого сверху донизу шла кружевная оборка шириной в три пальца, потом нагрудник, нечто вроде корсажа, с вырезом у шеи и искусно вышитыми рукавами. Рубашка была красиво присборена у шеи, на плечах и у запястий. Приветливое лицо обрамлял чепчик.

Она тоже поприветствовала гостей, а потом повела их через просторный двор и сени, украшенные цветами, в большую комнату, где уже был накрыт стол. Скатерть была из тонкого полотна с вышивкой; в середине ее была надпись в рамке из усиков и цветов:

Господь назначил эту работу

Она снимает с сердца тоску;

Ради этого я и сделала эту скатерть,

Она мне дороже, чем роскошь шелка.

Вместо скамеек у стен стояли сундуки, которые, как и стулья и стенные шкафы были расписаны розами и тюльпанами. В углу комнаты красовалась кровать с пологом, на которой высокой горой возвышались подушки, наволочки из тонкого самодельного полотна и покрывало были украшены изумительной вышивкой. На полках вдоль стен были поставлены расписные кувшины, а под ними на карнизах выстроились в ряд тарелки, одна красивее другой. В углу, напротив сеней, стояла бело-голубая кафельная печь. Стены комнаты были украшены картинами, а окна - красивыми кисейными занавесками, тоже с вышивкой по краям.

- Ну, идите к столу и приятного вам аппетита! -пригласила хозяйка и указала при этом на блюда -пирог с рисом, лепешку и сдобный хлеб.

Все последовали ее приглашению, за исключением жены лесничего, которая уже ушла в свой дом, потому что ей надо было там еще кое-что приготовить к встрече гостей. Герман куда-то исчез и спустя некоторое время вернулся в сопровождении своего дедушки. Высокий, представительный мужчина с длинной белой бородой внешне был очень похож на лесничего, но выглядел торжественным и более сдержанным, чем его старший сын. На нем были надеты синие с черными шнурами брюки, вместо жилета - нагрудник из овчины, вывернутый гладкой стороной наружу и расшитый цветными шелковыми нитками, а также синяя куртка. Как и у сына, на поясе у него был кожаный ремень. Когда он вошел, все встали; господин Гельвиг пошел к нему навстречу, и оба крепко пожали друг другу руки, как старые знакомые.

- Я приветствую вас на земле Зибенбюргена! Да благословит Господь ваш приезд! - сказал дедушка. -Наши предки пришли сюда когда-то из тех мест, где вы живете.

- Да, мы из одних мест, - ответил Гельвиг. - И я рад провести эти дни в вашем кругу, тем более, что чувствую, что здесь еще есть настоящий страх Божий, и люди все еще верны Евангелию.

- Это милость Божия! Как когда-то Господь был со Своим народом, так и теперь Он с нами. Он привел нас в этот край и приготовил нам это жилище. Он защитил нас и должен и впредь быть нашим оплотом и защитой. Его святое драгоценное Слово должно быть нам дорого. Здесь мы служим нашему правителю края, к этому призывает нас Слово Божие, но прежде всего мы Божие рабы и слуги, на Него мы возлагаем наши ожидания. Он нас не разочарует!

Мальчики очень внимательно следили за старым человеком. Дедушка сел рядом с Гельвигом,и когда его сына, который был местным начальником в Крон-тале, вызвали, так как какой-то односельчанин хотел переговорить с ним, тогда он сам повел гостей после еды во двор и в амбар. Везде была чистота и порядок, и многое так сильно напоминало гостям с Рейна об их родине, что они могли бы подумать, что находятся в какой-нибудь деревне на Рейне.

Мальчики с Рейна и из Кронталя быстро подружились. Маленькая Марихен, у которой были красивые фиалковые глаза, повсюду следовала за мальчиками. Она была очень неуклюжей, поэтому часто спотыкалась и падала, но один из мальчиков всегда приходил ей на помощь.

- Она очень толстая и никогда не смотрит себе под ноги, а поэтому постоянно падает, - засмеялся Герман. - Но никогда не плачет, только кричит. -Посмотрите, а вот и наш Мартин! Он ходит в среднюю школу и почти всегда возвращается домой после обеда.

Мальчики пошли навстречу Мартину.

- Ты - Мартин, я тебя сразу узнал по фотографии, которую послала нам твоя тетя! - с радостью в голосе воскликнул Вильгельм.

Мартин вежливо протянул ему руку и сказал:

- Будет приятно, если вы когда-нибудь приедете к нам в Венгрию.

- Собственно говоря, а разве мы здесь не в Венгрии? - вставил слово Ганс.

Мартин удивленно поднял брови, но больше ничего не ответил.

Как раз в это время лесничий стал торопить ребят. Герман и Марихен провожали гостей наверх, к дому лесничего.

- Другая моя сестра, наша Анна, должна быть на поле, но она обязательно зайдет еще раз попозже, -сказал Герман.

- Она уже взрослая? - захотел узнать Вильгельм.

- Она старше меня и очень похожа на нашу мать.

- А что такое с Мартином, он казался мне совсем другим? - осторожно спросил Ганс.

- Ах... он изменился с тех пор, как стал ходить в городскую школу и познакомился там с несколькими мальчиками. Отец иногда бывает на него очень сердит, а дедушка тем более.

По пути они прошли мимо домика, у дверей которого сидел маленький бледный мальчик в кресле на колесах. На коленях у него лежала доска, а на ней лист бумаги для рисования и карандаш.

- ЭтоИоганн, Иоганн Брингер. Два года назад его сбили две лошади, которые понесли, и потрясение было так велико, что с тех пор он не может ходить. Почти целый день он сидит в своем кресле и рисует все, что только возможно: деревья и цветы, бабочек и птиц, дома и повозки, - объяснил Герман и при этом кивнул Иоганну.

В дверях дома лесничего, которые в честь гостей были украшены зеленым венком, их ожидала жена лесничего, она встретила их сердечным приветствием:

- Ну, брат, пусть здесь, у нас, тебе будет хорошо, а для вас, мальчики, я стану матерью на эти недели -согласны?

- Матерью? - тихо спросил Конрад.

- Да, Конрад, она будет и твоей матерью, не так ли, тетя Мария? Видишь ли, у нас тоже нет матери.

- И у вас тоже? - удивился Конрад.

- Да, у нас тоже. Нашей матери уже давно нет в живых. Мы живем только с отцом, а еще у нас есть Бабетта, прислуга; но она хочет вскоре уйти от нас к своей дочери, потому что уже очень старая и ей хотелось бы отдохнуть.

Жена лесничего внимательно слушала, а потом еще раз крепко прижала мальчиков к себе.

- Ах, и ты тоже здесь, Марихен? - воскликнула она и поцеловала малышку. - Как бы мне хотелось, мальчики, чтобы вы привели мне вот такую маленькую дочку, ведь своей у меня нет.

Мальчики весело проводили время в доме лесничего и на усадьбе. Для них было большой радостью выходить на поле вместе с жителями деревни и участвовать в уборке урожая. Они с удовольствием бродили по лесу вместе с лесничим и Конрадом, которого Траубахи хотели устроить учеником егеря. И всегда из таких походов Ганс приносил домой какое-нибудь редкое растение, диковинный камень или еще что-нибудь особенное. У него уже была настоящая коллекция, но его исследовательские находки продолжали увеличивать ее. Вильгельм тоже очень любил лес. Нигде нет прекраснее места, чем здесь, под сенью леса, под этими могучими деревьями-великанами. Что за дубы! Какие, наверное, они уже старые!

Каждый раз Вильгельм приносил для Иоганна, который стал его другом, букетик лесных цветов, ветку дуба или ели. Потом Иоганн рисовал эти цветы или ветку в свой блокнот для рисования и был очень рад, если рисунок удавался. Чаще всего мальчик был один, потому что его мать, вдова, работала поденщицей у крестьян. Господин Гельвиг тоже часто его навещал и дал ему немало полезных советов при рисовании. Он обучал Иоганна также чтению и рассказывал ему что-нибудь из Библии, так как больной ведь не мог ходить в школу.

Однажды, когда господин Гельвиг рассказывал ему о добром Пастыре, Который ищет забудших, чтобы спасти их, Иоганн спросил:

- А Он и меня ищет тоже, и меня хочет спасти?

- Конечно, мой мальчик! Если ты, доверяя Ему полностью, попросишь Его об этом, тогда Его удастся упросить. Когда придет Его час, Он пошлет тебе Свою помощь. Но если Бог решил, что ты и дальше должен страдать, прими это безропотно; и тогда Он даст тебе силы. Но приди же к Нему, нашему Спасителю, так как Он тебя ждет и ты тоже должен стать Его овечкой. В Его руках ты навсегда будешь в безопасности.

С помощью господина Гельвига Иоганн научился читать уже через несколько недель, так как буквы он уже давно знал. А так как у его матери не было никаких других книг, он часто читал Библию. Он спрашивал господина Гельвига, если что-то там не понимал, и с каждым днем все больше ценил Слово Божие.

- Как я рад, что теперь сам могу читать Библию, и время не тянется для меня так долго, как это было раньше.

Однажды мальчики вместе с Германом пошли в лес, а Конрад должен был сопровождать лесничего. У Мартина не было никакого желания идти вместе с ними, он предпочитал остаться в одиночестве. Мальчики далеко зашли в лес, дальше, чем они это делали раньше.

- Принюхайтесь-ка! - вдруг воскликнул Вильгельм. -Вы не чувствуете дым костра? И действительно, немного в стороне была прогалина, и оттуда поднимался легкий дымок. Мальчики взобрались на небольшой пригорок, с которого они могли осмотреть эту прогалину. Цыгане разбили на ней лагерь и сидели у небольшого костра. Ганс захотел поближе разглядеть этих чужестранцев и пошел к костру, но тут он испугался - совсем близко кто-то вскрикнул, а потом заплакал ребенок. Он бросился на крик и увидел, как два цыганенка пытались вырвать корзину у маленькой худенькой девочки. Как раз в это время один из мальчиков ударил малышку хлыстом по лицу. Но когда оба увидели Ганса, то мигом скрылись в кустах. Девочка упала. Ганс помог ей встать на ноги, а потом протянул ей свой носовой платок, чтобы она могла вытереть кровь со щеки.

Девочка с благодарностью взглянула на него своими темными глазами и вытерла слезы. Тем временем подошли Герман и Вильгельм. Герман подтолкнул Ганса и шепнул ему на ухо:

- Это дочь барышника! Ее отец живет в лесу, в землянке и все говорят, что он будто настоящий разбойник!

- Разбойник? - очень удивились мальчики, а Вильгельм украдкой осмотрелся.

Девочка присела на землю и торопливо собирала то, что выпало из корзины - ломти хлеба, кусочки колбасы, несколько яблок - украденные или выпрошенные?

- Ты хочешь теперь пойти домой? - спросил Ганс.

- Да, - всхлипнул ребенок. - Если только они не вернутся и не отберут у меня все!

- Мы пойдем с тобой, - решил Ганс.

И они сразу же отправились в путь. Малышка шла впереди, Вильгельм, как рыцарь, нес ее корзину. Один лишь Герман шел неохотно. Он, сын богатого крестьянина, не мог понять, почему его двоюродные братья так заботятся об этой нищенке. Некоторое время им пришлось идти по узкой неприметной лесной тропинке, то поднимаясь в гору, то опускаясь, пока, наконец, они снова не вышли к прогалине. Из-за ветвей огромной ели выглядывала коричневая крыша из дерна. Она покрывала низкую землянку, которая вплотную прилепилась к отвесной скале. С обеих сторон двери, висящей криво, было по маленькому окну. Из крыши торчала старая печная труба.

Ганс распахнул дверь. С деревянного обрубка у очага вскочил мужчина и с мрачным видом уставился на них. Он мигом схватил полено и, грубо ругаясь, поднял руку. Девочка проскользнула мимо Ганса и закричала: „Папа, мальчики пришли со мной, они помогли мне! Цыганские мальчики хотели отобрать у меня корзину, они ударили меня, и тут пришли вот эти!"

В удивлении мужчина погладил свою растрепанную темную бороду. Потом он стал разглядывать трех мальчиков.

- Никогда еще не было, чтобы такие знатные люди хлопотали о нищем ребенке! Но как ты выглядишь, Марта? У тебя же кровь! И ты хромаешь! Не хватало только, чтобы ты не могла ходить! Тогда мы оба скоро умрем!

Только теперь мальчики увидели, что одна нога у мужчины была сильно замотана.

- Он сломал себе ногу, совсем недавно, когда возвращался с тяжелой охапкой метел, - объяснила Марга.

- Если вам будет чего-то не хватать, и вы не сможете работать, тогда тетя обязательно пошлет вам что-нибудь поесть, - заверил его Ганс. - И мы принесем вам это, если Марга не сможет принести.

- Она сможет это сделать! Да ведь и цыгане наверное завтра уйдут отсюда. Ко мне не надо приходить. А вы из Кронталя, со двора Траубаха, или нет?

- Да, это я! А это гости моей тети, - ответил Герман. - Но и моя мама тоже охотно даст вам что-нибудь поесть.

Мужчина пробурчал что-то непонятное себе под нос. Марга посмотрела на мальчиков с благодарностью.

- Когда мы пришли в его землянку, я сразу же подумал, что нам там не место, - заверял ребят Герман на обратном пути. - Нам лучше не знать, чем он там занимается. В деревне люди говорят, что он злой малый, бездельник; и о нем знают страшные истории.

- Так он здесь всегда жил? - спросил Ганс.

- Нет, раньше он жил в городе. Его зовут Мун-драц, он был торговцем лошадьми. Там он однажды напал на того человека, с кем до этого поссорился, и убил его, за это ему пришлось несколько лет просидеть в тюрьме. И хотя он всегда утверждал, что невиновен, но никто, конечно, не поверил этому. Когда потом он освободился, то построил хижину за городом и забрал свою маленькую дочку от старой женщины, заботившейся о ребенке все это время. Известно, что он живет грабежом и воровством, но его еще не поймали за этим занятием.

- Мне жаль девочку - она ведь не может иметь ничего общего со всем этим. Но я думаю, что мужчина ее любит. Вы видели, как он гладил ее по волосам, когда увидел, что она ранена? - сказал Ганс.

- Если она и в самом деле придет к нам, мама, вероятно, даст ей какую-нибудь более приличную одежду. В своих лохмотьях она имеет такой жалкий вид.

Герман предвкушал, как он расскажет в деревне о том, что он был в землянке у черного Мундраца. То-то удивятся другие ребята!

И лесничий тоже был очень удивлен, когда ребята рассказали о своем приключении и о новом знакомстве.

- Рана на его ноге скорее от пули, которую он получил, когда занимался браконьерством, чем от несчастного случая, - пробурчал себе под нос лесничий.

- На улице стоит малышка из хижины у скалы! -прокричал Конрад на следующий день со двора на кухню. Он как раз пошел узнать, почему дворовые собаки так злобно залаяли. Фрау Мария, которая в это время мыла овощи, быстро вытерла руки и встала в дверях дома. На дороге стояла Марта со своей нищенской корзиной. Ближе она не подходила, потому что боялась собак. Жена лесничего перешла дорогу, взяла ребенка за руку и привела ее в дом. Ганс и Вильгельм, которые уже укладывали в чемодан часть вещей для обратной поездки домой, с любопытством выглянули из комнаты.

- Сегодня она выглядит аккуратней, - прошептал Ганс. И действительно, Марга производила лучшее впечатление, чем обычно. Волосы у нее были не такие растрепанные, и сразу было видно, что она умылась. Но на личике были видны следы от удара хлыстом; щека опухла и на ней были кровоподтеки. Оба мальчика помогали тете укладывать еду и перевязочный материал для Мундраца. В это самое время Марге было предложено сесть за стол и немного поесть. Постепенно она преодолела свою робость и с аппетитом принялась за еду. Но когда ее спросили о ране ее отца, она не ответила.

„Наверное, он внушил ей, что она не должна о нем ничего рассказывать", - подумала жена лесничего.

Еще она дала ребенку расческу и мыло и пообещала:

- Если ты завтра снова придешь, я тебе подарю несколько платьев, сегодня я этим займусь.

Марга с благодарностью посмотрела на нее своими большими темными глазами.

На следующее утро спозаранку Марга уже ждала перед домом лесничего. Чтобы скрыть многочисленные дырки, она скрепила свое платье в нескольких местах. На плечи и грудь был накинут красивый красно-белый платок, показавшийся жене лесничего знакомым. Сегодня Марга выглядела лучше и весело улыбалась жене лесничего, которая была с ней так ласкова.

- Где же ты взяла такой красивый платок? - спросила та.

- Нашла! На улице, по дороге сюда! - ответила девочка и приветливо посмотрела на женщину.

Но тут они услышали гневные крики и ругань, раздававшиеся из открытых ворот: „Ты воровка! Мошенница!"

Мать Иоганна замахнулась на девочку палкой. Марга быстро сорвала с плеч платок, и женщина забрала его у нее из рук, а потом хотела дать девочке пощечину. Но жена лесничего удержала ее.

- Нет, Анна Барб, не бей! А что такое с платком? Она ведь говорит, что нашла его.

- Нашла? Нашла? Она его украла! Украла с забора! Я его туда повесила, чтобы просушить, потому что вчера вымокла по дороге на поле! Когда я хотела снять платок, его уже там не было. Мимо как раз проходил Мартин, сын вашего деверя, и я спросила его об этом. Он мне сказал, что перед ним прошла оборванная девочка, он думает, что это была дочь барышника, и у нее был платок! Я бросилась за ней вдогонку - люди ведь слышали, что у вас ей дают поесть - и верно, застала воровку еще здесь. Вы не должны за нее заступаться!

- Марга, ты взяла платок с забора? - спросила девочку жена лесничего.

- Да, - призналась Марга, - я нашла его на заборе. Мне было стыдно перед вами, что я выгляжу такой оборванной.

- Марга, с твоей стороны было нехорошо брать платок. Ты никогда больше не должна делать таких вещей!

Затем она обратилась к матери Иоганна:

- Простите ей это, Анна Барб, она, вероятно, еще не знает, что нехорошо поступать таким образом. Ворча под нос, Анна Барб хорошенько встряхнула платок, повертела его в руках, а потом сложила и пошла. Затем жена лесничего увела Маргу в свою каморку, и когда через некоторое время малышка вернулась, ее едва можно было узнать. Она выглядела просто прелестно в цветастом платьице со светлым фартуком. Она также получила обувь, чулки и белье на смену. А жена лесничего получила всю эту одежду у соседки. Прежде чем отослать ребенка с корзинкой домой, она еще немного поговорила с девочкой о мелком воровстве и напомнила ей об Иисусе Христе, Спасителе мира, Который это видел и никогда не смог бы одобрить этого. Она рассказала также ребенку о Его великой спасительной любви, которая всегда следует за заблуждающимися людьми, чтобы найти их и спасти. После этого разговора у Марги появилось твердое намерение не делать ничего такого, что бы Ему могло не понравиться.

На следующее утро Гельвиги готовились к возвращению домой. В последний раз учитель навестил парализованного Иоганна. Он принес ему на память Новый Завет. На первой странице он написал ему цитату из Библии: „Довольно для Тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". Иоганн очень обрадовался подарку.

- Когда вы уедете и не сможете больше рассказывать о моем Спасителе, тогда это будет делать эта книга. А когда я смогу лучше писать - я тренируюсь каждый день - тогда я напишу вам письмо.

- Я буду этому рад, Иоганн, и обязательно отвечу на него.

- О, да! - Иоганн охватил господина Гельвига за руку и сказал:

- И я молился Богу, ведь Он мог бы сделать так, чтобы я снова смог ходить. Но потом я - как и Гос-подь в Гефсимании - сказал: „Не Моя воля, но Твоя да будет"!

Господин Гельвиг растроганно посмотрел в бледное детское лицо и от всего сердца пожелал, чтобы Господь смог вознаградить это доверие.

На улице послышались громкие голоса, смех и крики. Мимо пробежали Ганс и Вильгельм. Они хотели сходить в город, чтобы сделать там некоторые покупки. Мартин пошел вместе с ними, ведь он хорошо знал город. Они увидели сидящего у окна Иоганна и помахали ему рукой. Через некоторое время в комнате открылась дверь и за ней показался Мартин. Но когда он увидел господина Гельвига, то немного помедлил, ненадолго вышел из комнаты, потом вернулся, подошел к Иоганну, хлопнул его по плечу и сказал:

- Твоя мама просила передать - ведь она работает сегодня у нас - что вернется домой позже, чем обычно, потому что нам надо сегодня все закончить; еду она тебе принесет с собой.

Он попрощался и, когда уходил, взял с карниза на стене пакет и сунул его под мышку. Потом он побежал догонять Ганса и Вильгельма, которые уже ушли вперед.

- В пакете книги, - объяснил Иоганн, - их Мартин приносит с собой из города и хранит здесь, у нас. Когда он хочет почитать, то берет их здесь, а когда прочитывает, то уносит обратно в город. Он сказал мне, что однажды маленькая Марихен разорвала книгу, и в библиотеке ему пришлось уплатить за нее. Теперь он оставляет книги у нас.

- Вот как? - подумал Гельвиг. - Странно. Уж не те ли это книги, которые Мартин не хотел показывать дома, и поэтому читал тайно?

Вдруг он испугался. Он почувствовал запах дыма! С кухни слышалось странное потрескивание. Гельвиг вскочил со стула и осторожно открыл дверь. Сквозь густой дым он увидел, что дрова, сложенные на кухне у печки, горели ярким пламенем, и что уже загорелась деревянная обшивка стены, а также большая часть потолочных балок. Громко закричал Иоганн.

Не долго думая, Гельвиг взял стул с мальчиком и, напрягая все свои силы, прошел через сени, полные дыма, потом спустился по лестнице и вынес его из дома. Затем он перенес его на траву, по ту сторону дороги.

- Моя новая книга! И моя бедная птичка! Моя птичка! - испуганно закричал Иоганн и показал на языки пламени, ярко освещавшие дом изнутри. Учитель знал, что означала эта птичка для больного мальчика. - Я принесу ее тебе! - закричал он и бросился обратно в горящий дом. В комнате было столько дыма, что поначалу он даже не увидел птичью клетку. Кашляя и поминутно вытирая слезящиеся от дыма глаза, он стал наощупь пробираться вдоль стены. Вот! Наконец! Он снял клетку со стены, птица в ней билась и пищала от страха. Гельвиг хотел выйти через сени, но навстречу ему ударило пламя, и жаркий поток воздуха перехватил дыхание. Он заколебался в нерешительности, а потом вернулся в комнату. Может, он смог бы выбраться наружу через одно из окон? Но оконные проемы были маленькие и такие узкие, что пролезть сквозь них было просто невозможно.

- Господин Гельвиг! О, господин Гельвиг! - все сильнее волновался Иоганн. - Выходите же! О, дверь!... Неужели никто не сможет нам помочь?

Гельвиг лихорадочно искал выход, в нерешительности топтался у двери, но там его ждала мучи-1ельная смерть - сени представляли из себя море огня. Он снова заколебался.

В это время Иоганн ему закричал:

- Бегите в заднюю комнату, через люк вы сможете попасть в хлев, а оттуда - наружу!

К жилой комнате примыкала спальня, а в ней имелся большой люк, который раньше был окном, а теперь был заперт деревянным ставнем, люк вел в хлев, построенный позднее. Мать Иоганна оставила это отверстие, чтобы, когда это было нужно, присматривать за своими питомцами в хлеву. Если господин Гельвиг нашел этот путь к бегству, то он спасен!

В ужасе Иоганн пристально смотрел на горящий дом. Теперь господин Гельвиг должен был уже показаться на углу! Но его не было. В полном отчаянии Иоганн вытягивал шею. Где же учитель? Вероятно, он не нашел люк? Ведь люк был довольно далеко!

- О, дорогой небесный Отец, помоги же, пожалуйста, ну помоги же нам! - вне себя воскликнул мальчик. Тут ему пришло на ум, почему господин Гельвиг еще не пришел - он не мог прийти! Дверь хлева снаружи была закрыта на тяжелый засов, который было невозможно открыть изнутри! И поблизости не было ни одного человека, все работали в поле. И в любое мгновение соломенная крыша хлева тоже могла загореться!

Так громко, как только мог, Иоганн позвал на помощь. - Помоги же, добрый небесный Отец, пожалуйста, помоги!

Вдруг он встал на ноги! Казалось, это сильный ужас поднял, а потом перенес его. Что это было? Ведь он пошел! Его конечности еще очень слабые, двигались... Ноги двигались вперед - не было ли это все лишь страшным сном? Но не останавливаться, не медлить! Дальше! Дальше! Он пошел к дому, схватился за стену и, шатаясь, добрался до задней стены дома, увидел дверь хлева, оперся одной рукой на каменный цоколь, а другой отодвинул засов. Дверь хлева открылась, и Иоганн упал прямо в руки господина Гельвига, который все же успел его подхватить.

- Ты? Иоганн, это ты? Слава Богу! Но как ты сюда пришел?

Иоганн разрыдался, потрясенный до глубины души. - Я могу ходить! Я могу ходить! Спаситель помог мне - помог мне!

- Скорее прочь отсюда - уже горит крыша! - закричал учитель и схватил Иоганна за руку. Тут к ним подошел Конрад, подхватил Иоганна с другой стороны, и уже через несколько мгновений мальчик был в безопасности на дворе Траубаха, который находился поблизости. Конрад чинил на опушке леса заграждение, услышал отчаянные крики Иоганна о помощи, увидел дым, поднимавшийся над домом, и быстро прибежал.

В большой комнате дома Траубаха сидели Гельвиг и Иоганн, в полном оцепенении от невероятного происшествия. Было очевидно, что Бог совершил чудо! Оба не находили слов, чтобы поблагодарить Его за это. По приказанию дедушки Траубаха, Конрад поспешил на поле, чтобы сообщить работающим там людям о пожаре и позвать их на помощь. Людям удалось потушить пожар и этим самым предотвратить опасность, нависшую над всей деревней. Мать Иоганна тоже заспешила домой. В отчаянии она причитала о несчастии, пустившем ее по миру.

- Не надо плакать! - успокоил ее отец Траубах. -Мы отремонтируем ваш домик; стены ведь остались целы. А то, что вы потеряли из имущества, в этом вам помогут соседи - у нас ведь так принято! А теперь пойдемте, и вы увидите, что Господь сделал с вашим сыном!

- Иоганн? Я думаю, он у вас в безопасности? Что с ним?.. - обеспокоенная, она поспешила ко двору Траубаха. Через дверь, оставленную открытой, она торопливо поднялась по лестнице в сени. Тут открылась дверь комнаты, и навстречу матери вышел Иоганн, лишь слегка поддерживаемый господином Гельвигом.

- Мама, смотри! Господь услышал меня! Я снова могу ходить!

Мать в изумлении уставилась на него, ее сын, ее Иоганн: - он шел! Он мог ходить! Она обнимала его, плакала и смеялась от радости.

- Неужели это правда? - повторила она несколько раз.

- Такого же просто не может быть. - Мальчик, Иоганн, пройди еще раз, я должна снова это увидеть!

Забыт был домик, понесенные ею убытки, забыто все, что она потеряла. Фрау Брингер была вне себя от счастья.

- Господь совершил чудо! Да, это так! - сказала она присутствующим. - Сын молил Бога об исцелении, я это слышала и видела, но тогда я ему еще сказала: „Оставь это! Ты только мучишь и обманываешь себя, а потом почувствуешь себя разочарованным". И вот Бог ему все же помог! Теперь я знаю, что молитва помогает!

Траубах предложил фрау Брингер и ее сыну расположиться на своем дворе, в соседнем доме, где для них нашлось бы место, пока не будет отремонтирован их домик.

Будучи местным начальником, он должен был выяснить причину пожара.

Тем временем из города вернулся Мартин вместе с Гансом и Вильгельмом, оба брата сразу же пошли к Траубахам, так как уже по дороге они узнали о несчастье. Им хотелось справиться о самочувствии Иоганна, а также зайти к отцу, который, наверное, был очень измучен.

Мартин сразу же обратился к своему отцу:

- Тебе не придется долго искать поджигателя. Это маленькая неряха из леса, которая еще вчера стащила с забора платок. Сегодня в полдень девочка шаталась здесь по деревне!

- Да, да, это дочь барышника! - вставила свое слово и фрау Брингер. - Эта негодница, наверное, рассердилась, что я поймала ее на краже платка, и от злости подожгла дом!

- А разве вы и сегодня видели малютку, фрау Брингер? - спросил Траубах. - Вы же были в поле!

- Не видела, но могу себе представить. Ведь ваш сын Мартин сказал то же самое! Она прокралась к дому, а потом, вероятно, через кухонное окно бросила спичку на сухие дрова, лежавшие у очага.

- Такое все-таки возможно. Я пошлю за ней, и мы серьезно допросим ее.

Тут Ганс не мог больше сдерживать себя:

- Нет, дядя Штефан, Марга точно не делала этого, ее здесь сегодня не было! - Она сегодня не забрала еду, и никто из нас ее не видел! - подтвердил Вильгельм. Мартин бросил на них насмешливый взгляд. -Кто знает, почему именно сегодня она не забрала еду! Для меня все ясно! - Мартин, если бы ты ее видел, тогда и мы бы ее увидели! Ты прекрасно знаешь, как возник пожар, и просто хочешь свалить вину на другого!

Ганс с яростью сжал кулаки, все в нем клокотало от гнева.

- Ганс! Говори только то, в чем ты уверен! - предупредил его отец.

Лицо Мартина посерело. Траубах перевел взгляд с одного на другого.

- Как я понял, вы, мальчики, высказали все, что думаете и знаете, но мне бы хотелось услышать правду!

- Я говорю правду! - настаивал Ганс. - Я бы молчал, если бы Мартин не свалил вину на маленькую Маргу, которой даже не было в деревне! Он сам виноват! Когда он пошел в дом, во рту у него была зажженная сигарета. Снаружи я видел, как он выбросил сигарету на кухне, когда он вдруг увидел моего отца в комнате у Иоганна!

- Это ложь! Все совсем не так! - закричал Мартин.

- Ты знаешь что-нибудь об этом? - обратился Траубах к Герману, который как раз вошел вместе со своей матерью и сестрой. - Мартин уже курит тайком?

Герман с удовольствием бы снял вину с брата. Но что он должен был отвечать? Он знал, что Ганс сказал правду. Герман молчал. Мартин пожал плечами, повернулся и вышел из дома. Траубах откашлялся.

- Я выясню это дело. И если все было так, как утверждает Ганс, тогда я возмещу понесенные вами убытки - должен возместить. Но, прежде всего, я прошу вас, фрау Брингер, помолчать об этой истории. Мне бы хотелось избавить моего старого отца от огорчений - если это, действительно, был Мартин...

- Я прошу тебя, дядя Штефан, не сердись на меня за то, что я все сказал! - попросил Ганс, подошел к отцу Мартина и протянул ему руку.

- Нет, Ганс, я не сержусь на тебя за это! И впредь говори только правду - и защищай правду! Я бы хотел, чтобы и Мартин научился этому. Дай-то Бог!

Гельвиг еще раз обратился к Иоганну и его матери: - От чего бы ни возник пожар, в Божьих руках оказалось средство вылечить Иоганна. Не должны ли мы еще больше благодарить Его за это?

- Да, - добавил Иоганн, - я никогда не забуду, что Он сделал для меня. И если бы вы не пошли спасать птичку, вероятно, все вышло бы по-другому... А Новый Завет снова у меня! Я и не знал, что он лежал рядом со мной на стуле, когда вы вытащили меня на улицу.

На обратном пути домой Ганс снова заговорил о происшествии:

- Отец, ведь мне нельзя было молчать? Мартин на меня рассердился, тетя и Анна тоже сердятся на меня, когда я уходил, они обе не подали мне руки.

- Просто они опечалились из-за Мартина. Но твоим долгом было сказать, что ты видел. И больше не огорчайся из-за этого. В доме лесничего мы хотим вместе с дядей Генрихом и тетей Марией еще раз поблагодарить нашего небесного Отца за то, что Он простер над нами Свою руку и так удивительно помог Иоганну.

- Да, папа, мы должны это сделать. Даже мать Иоганна сказала, что, должно быть, это чудо Божие, раз ее сын снова может ходить. А знаешь, Мартин думает обо всем этом совсем по-другому. Он смеется над своими родителями, что они такие набожные, молятся и верят в Бога. Он говорил точно так же, как и Курт Зарндорф у нас дома; и когда я это слышал, то думал иногда, что, может, они и правы. Но теперь...

Господин Гельвиг испуганно взглянул на своего старшего сына.

- Да хранит тебя Бог, мой мальчик, и пусть Он выведет тебя на правильный путь! Подумай о том, что наш Спаситель Иисус Христос - это путь, правда и жизнь. Он также добрый Пастырь, и ты однажды признался, что пришел к Нему и стал Его собственностью. Он говорит нам: „Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь" (Иоан. 5.24). Ты все это хорошо знаешь, но надо верить Ему, мальчик, в этом все и дело. Не давай сбить себя с толку!

- Ты всю ночь кашлял, - сказала на следующее утро жена лесничего и пытливо посмотрела на своего брата. - Твой кашель был слышен даже в нашей комнате; надеюсь, ты не болен?

- Ах, нет, не беспокойся. Я слегка простудился, но это быстро пройдет, - заверил ее Гельвиг, голос его звучал глухо, а на щеках горели два красных пятна.

Сегодня господин Гельвиг хотел еще попрощаться со своим коллегой, учителем в Кронтале, с которым он познакомился здесь. Но на улице он неожиданно почувствовал слабость, ему пришлось вернуться домой и лечь в постель. После озноба и приступов кашля у него поднялась температура. Лицо врача, вызванного к больному с большой поспешностью, приняло озабоченное выражение.

- Ваш шурин очень болен, - сказал он лесничему, выйдя из комнаты. - Произошло обострение старой болезни легких, и, кажется, болезнь вступила в последнюю стадию, возможно, процесс был ускорен волнением во время пожара. К сожалению, я должен вам сказать - осталось мало надежды.

- Мало, надежды? - закричал Ганс, который, незамеченный обоими, стоял наверху лестницы, он поспешно соскочил с нее и сжал руку доктора:

- Что вы такое говорите? Мой отец не выздоровеет?

Доктор хотел его успокоить: - Мы должны ждать, юноша. Для Бога нет ничего невозможного. Да, если бы Ганс знал такого человека, который мог бы помочь отцу, то он прошел бы много-много часов, чтобы только добраться до него и попросить о помощи. Так не должен ли он теперь обратиться к Богу, единственному помощнику? Разве не Он помог и Иоганну? Наверху в мансарде, где он спал с Вильгельмом, Ганс встал на колени и молился о спасении своего любимого отца. Разве Иисус Христос не сказал: „Если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: „исторгнись, и пересадись в море", то она послушалась бы вас".

О, ведь теперь у него была вера, непоколебимая, как скала! Разве с тех пор, как он узнал о Божием чуде с Иоганном, все его прежние сомнения не развеялись, как мякина, по ветру? Бог, конечно же, ближе ко всем тем, кто всерьез призывает Его!

И вечером, когда Вильгельм сидел у отца, Ганс все еще был один в своей спальне, он стоял на коленях и молился. Далеко за темными горами, покрытыми лесом, поднялась луна, и на ясном ночном небе одна за другой зажигались звезды. Как раз над широкой кроной огромного дуба, стоящего у дома лесничего, засияла еще одна звезда, такая большая и яркая, как будто это было око Божие, так думал Ганс, когда он был совсем маленьким.

И вот в ночной тиши он сложил руки и начал горячо молить: „О, Господи, во имя Иисуса услышь меня и оставь моего отца, оставь мне отца!“ После этого он поднялся в твердой уверенности, что его просьба будет удовлетворена. Да, Бог должен был его услышать, и его отец непременно поправится!

Уверенно он спустился по лестнице и прошел в комнату больного, где рядом со спящим отцом сидели жена лесничего и Вильгельм. Он хотел заговорить, но тетя сделала ему знак молчать, чтобы не разбудить отца. Тогда Ганс в свою очередь подал знак своему брату, чтобы тот вышел из комнаты. Вильгельм тихо последовал за ним и, когда они ушли из комнаты, он расплакался:

- Ганс, - сказал он, плача навзрыд, - отец очень болен, тетя сама это сказала. Я боюсь, как бы он не умер также скоропостижно, как и мама.

- Не надо бояться! Я знаю точно - отец не умрет. Я молился и твердо знаю - Бог не может не сделать отца снова здоровым! Это-то я и хотел тебе сказать, когда вызвал тебя из комнаты.

Вильгельм изумленно посмотрел на старшего брата:

- Да разве можно у Бога что-то просить? А если Он решил по-другому? Ганс невольно вздрогнул: -Тебе и не нужно просить, если у тебя нет настоящей веры! Я, во всяком случае, твердо верю в то, что Бог сделает отца здоровым!

Когда лесничий пришел домой, то постарался утешить мальчиков. Вильгельм заплакал, а Ганс ничего не ответил на слова дяди.

В комнате, обращенной в сторону леса, у постели брата сидела жена лесничего. В кухне все было приготовлено, еда для мужа стояла на столе; но услышав, что он в кухне, она захотела поздороваться с ним и поднялась, чтобы сделать это. От этого движения больной проснулся и прошептал:

- Мария? Мальчики ушли? Разве не были они только что здесь?

- Они ушли, Карл. Я боялась, что своими разговорами они могли помешать тебе.

- Я рад, что сейчас их здесь нет, мне бы хотелось немного поговорить с тобой, Мария, с тобой и Генрихом.

- Я позову его, я слышала, что он как раз пришел домой. - Но прежде, чем уйти, она взбила больному подушки и дала ему попить. Когда Гельвиг остался один, он сложил руки на одеяле и повернул голову в сторону окна. Он смотрел вверх, на ясное тихое ночное небо. „Далеко от земной родины, но близко от небесной!" - сказал он вполголоса сам себе. На его осунувшемся лице царил величайший покой.

Вильгельм проскользнул в комнату и осторожно сел у кровати.

- Не надо сидеть так тихо, мой мальчик, я не сплю, - сказал учитель и взял Вильгельма за руку, которой тот нежно гладил его по лбу. - Где Ганс?

- Я здесь, папа. - ответил Ганс, стоя у дверей и не решаясь войти. - Тетя хотела, чтобы мы теперь сели поесть, но мы совсем не голодны и хотели бы побыть здесь, у тебя.

- Я тоже рад, когда вы здесь. Но все же вам надо немного поесть, а мне надо поговорить с тетей и дядей Генрихом; когда вы покушаете, зайдите ко мне пожелать спокойной ночи.

Он протянул им свои горячие руки, и с тяжестью на сердце они вышли из комнаты. Они догадывались, о чем отец хотел поговорить с дядей и тетей.

Мария вытерла брату пот со лба и щек, снова подала ему попить, а Траубах, стоявший у него в ногах, с огорчением отметил, как осунулось лицо больного.

Гельвиг тихо спросил:

- Доктор вам все сказал? - Лесничий медлил с ответом, но его жена кивнула. - Итак, вы в курсе дела. Сначала он хотел скрыть это от меня, но я его очень просил сказать мне всю правду, и тогда он сказал. Мне же надо еще привести в порядок дела...

- О, Карл, Господь Бог велик, добр и всемогущ, Он еще может помочь там, где люди уже не в состоянии ничего исправить! - сказала жена лесничего и заплакала навзрыд.

- Да, Мария, конечно, Он может и делает это -если только Его мудрый совет решил это в нашу пользу. Здесь же иначе. Я чувствую, Он зовет меня к Себе; я иду к Христу, моему господину. И не надо меня звать обратно. Не удерживайте меня, Господь милостиво согласился на мое путешествие. В моем сердце -покой и доверие. Господь станет отцом моим детям, Он их направит и защитит. А вас я хотел бы попросить о том, чтобы вы заменили им родителей.

- Конечно! Тебе не надо и просить об этом, - заверила его фрау Мария, а ее муж, волнуясь, добавил:

- Мы будем для них настоящими родителями, обещаем тебе это перед Богом!

Гельвиг попытался приподняться, и сестра повыше подняла подушку, чтобы он смог на нее опереться.

- Карл, - сказал Траубах, - я хотел бы сказать тебе еще следующее - я знаю, что Мария со мной в этом вопросе полностью согласна, - когда ты уже не сможешь быть со своими сыновьями, они тогда будут в Рейндорфе совсем одни и без всякой помощи, и мы предлагаем им жить здесь, у нас, позволь им остаться здесь! Они оба смогут ходить в городскую школу. А позже они смогут - если только захотят - вернуться на Рейн и получить там профессию.

- О да, ты прав, я думаю так же! - согласилась с ним его жена. - Так было бы лучше всего!

Гельвиг посмотрел на них с благодарностью. - Бог благословляет вас, двух верных людей, на то, что вы хотите сделать! Теперь вы освободили меня от этой заботы. Вильгельм хочет стать учителем, поэтому он должен уехать на Рейн и заниматься на курсах в одном из университетов. Ганс тоже будет учиться. Когда-нибудь он должен сделать то, чего не удалось мне: отправиться миссионером в Африку. Это всегда было моим тайным желанием. С каким удовольствием я сделал бы это, когда был еще молод; но я должен был кормить родителей, а позже меня не послали, потому что врачи заявили, что мое легкое не выдержит тех лишений, которые связаны со службой в тропиках. Но Ганс... вероятно, у него нет к этому призвания, а я не хотел оказывать на него давления при решении этого вопроса.

- Нет, этого никак нельзя делать, - сказал лесничий.

- Это надо предоставить Самому Богу.

- Я знаю, - подтвердил Гельвиг, - работа миссионера благословенна, но в то же время и трудна! Справиться с ней по-настоящему сможет только тот, кого толкает на это любовь Бога, а Ганс еще слишком молод, чтобы принять правильное решение в таком серьезном вопросе. Предоставим это Богу. Если Он захочет его взять на службу, тогда Он призовет его к этому. Вас же прошу лишь об одном: помогите ему, если он ошибется. У него гордый характер, иногда он бывает упрям, и подчас ему приходится бороться с сомнениями. Будучи еще маленьким мальчиком, он принял веру, и это меня радует; но он еще не знал, как испорчена и несовершенна человеческая натура. Возможно, Господу придется пройти с ним долгий и трудный путь, чтобы он внутренне дорос до этой веры и укрепился в ней, все это время он будет пользоваться оберегающей и направляющей милостью Божией. Я радуюсь, что вы заступитесь за него. О Вильгельме я меньше беспокоюсь. Его по-детски доверчивое сердце даст ему возможность удержать милость Божию. Ах, я всегда надеялся, что он сменит меня в моей работе, станет моим преемником в Рейн-дорфе! Я так хорошо себе представлял, что когда состарюсь, то мы вместе останемся в нашем старом школьном доме. Но так не будет - Господь решил по-другому! Не плачь же, Мария! Я рад, что воочию увижу то, во что верил! Не удерживайте меня!

Утомленный, он снова лег на подушки. Через некоторое время он тихо произнес:

- Моя родина не здесь - она лишь там, где навечно изгнано всякое дуновение земли. Когда мы вновь себя увидим там, то изо всех сил восхвалим Того, Кто привел нас домой. - Но Гельвигу пришлось ждать смерти дольше, чем он думал.

Мальчики были очень подавлены и ходили по дому на цыпочках. Вильгельм часто плакал. Тем не менее, Ганс был твердо убежден в том, что его молитвы должны быть услышаны Богом, иного и не может быть. И когда через несколько дней больной почувствовал себя лучше, сердце его наполнилось радостной и в то же время гордой надеждой.

Искреннее участие в ухаживании за больным принимали не только родственники, но и другие жители деревни, которые уважали этого спокойного, приветливого человека. Конрад так осторожно и умело ухаживал за больным, что иногда ему разрешали сменить жену лесничего у постели господина Гель-вига. Он охотно делал это. Он часто приводил в дом лесничего Иоганна, который с каждым днем ходил все лучше. Со слезами на глазах Иоганн стоял перед кроватью человека, которого Господь привел издалека, чтобы так много ему подарить. Исцеление его недуга, доверие к его небесному Отцу, понимание Слова Христа! Он приносил своему большому другу самые красивые цветы из собственного садика. Анна тоже часто приходила и приносила в корзинке яблоки и груши, не раз она входила в комнату, чтобы принять благословение, исходившее от постели больного.

Но потом состояние больного неожиданно изменилось. Наступившая слабость дала ему почувствовать, что настала пора окончательно попрощаться со всеми.

- Вильгельм, ты иногда говорил о том, что хочешь стать учителем. Возможно, когда-нибудь ты займешь мое место в Рейндорфе. Но где бы тебя не поставил Бог, будь преданным работником в Его винограднике, хорошим, заботливым садовником всего, что доверят твоим заботам. Делай для учеников все, что только сможешь, чтобы воспитать их в духе принципов Слова Божиего. Учи их Иисусу Христу, а через Него научи искать и находить небесного Отца! Все это в далеком будущем, но тогда я не смогу уже тебе это сказать, поэтому делаю сейчас.

- Ты, Ганс, - обратился он затем к старшему сыну, который стоял перед ним бледный и безмолвный, -ты знаешь, чего бы я хотел тебе пожелать, но не выбирай этот путь, если не чувствуешь к нему призвания. Иначе он покажется тебе слишком тяжелым и тернистым, и ты упадешь под этой тяжестью, так и не увидев плодов своего труда! Это прекрасная цель, но достигнет ее лишь тот, кого толкает к ней любовь Христа. Но если и на самом деле тебе придется когда-нибудь работать среди язычников - ты ведь можешь быть слугой науки, как великий Ливингстон, и в то же время вестником Евангелия - знай, что тебе будут сопутствовать мои наилучшие пожелания и мое благословение. Мое самое большое желание: будь верен Иисусу Христу, настоящей виноградной лозе, вне Его ты ничего не сможешь сделать!

Это были последние слова, которые Карл Гельвиг произнес своим сыновьям. Никогда не забудет Ганс этот вечер. Окно было широко открыто, и вечернее солнце посылало свои золотые лучи в комнату; в вершине огромного дуба зяблик пел свою вечернюю песню, отец был преисполнен мира и спокойствия, а в нем, Гансе, не было ничего, кроме безграничного разочарования.

Траубах поехал в Рейндорф и уладил там все дела. Когда люди услышали о смерти своего учителя, в школьном приходе все были глубоко опечалены. Жена лесничего с удовольствием бы поехала сама вместо мужа, потому что в лесу было много работы; но она была нужна дома: Ганс после возвращения с кладбища, где он молча, без слез стоял у могилы отца, окаменев от горя, вдруг дома упал в обморок. У него началась сильная нервная лихорадка. Врач сказал, что, должно быть, душевное потрясение было слишком для него велико. Вильгельм был страшно напуган. Что, если и брат покинет его! Его мучила тоска по родине. Все чаще он думал о доме, деревне, школе, Рейне, о площадках для игр и товарищах. Как он был счастлив, когда в кухне хлопотала старая Бабетта, которая всегда оставляла ему что-нибудь вкусненькое! Однажды он заговорил об этом с Конрадом. Тот понял его:

- Да, я это знаю, знаю, каково это! Здесь, конечно, намного красивее, чем было на равнине, где я жил вместе с отцом и матерью в бедной глиняной хижине - и все же я часто думаю, вот так бы и побежал в широкие степи, где летний ветер колышет траву, а в ней цветут тысячи цветов, где в болотах кричат птицы и квакают лягушки! Но потом я вновь начинаю думать о том, что однажды сказал мне твой отец: „Земля повсюду принадлежит Господу". А когда я снова загрустил, он мне записал стихотворение. Я хочу тебе прочитать его, я знаю его наизусть!

„Ты говоришь, что уехал на чужбину? О нет, о нет! Куда ты идешь - там тоже отчий дом, И ты принадлежишь Ему! С бесконечной любовью охраняет тебя Его око на темном пути. Его рука изо всех сил Поддерживает тебя на узкой тропинке!"

Постепенно Ганс выздоровел. Но как он изменился! Он превратился в серьезного бледного юношу, замкнутого и молчаливого, которому, казалось, было полностью безразлично, будет ли он ходить в школу в зибенбюргском городе или на Нижнем Рейне. По совету врача всю зиму он должен был оставаться дома, а перед Пасхой начать учиться.

Работа в поле и саду была закончена. Зима наступила рано. По вечерам люди уютно усаживались у теплой печки и слушали завывания ветра, гулявшего в ближайшем лесу и у стен домов, стук дождя и снега в оконные стекла.

Соседские женщины и девушки собирались поочередно в одном из домов и вместе пряли. Жена лесничего тоже устраивала у себя такие посиделки, потому что не хотела отказываться от этого прекрасного старого деревенского обычая. Пока прялки прилежно гудели, женщины пели, беседовали между собой, что-нибудь рассказывали.

На эти посиделки всегда приходил и дедушка Траубах, и все с удовольствием слушали его рассказы о своей жизни или о прошлом страны. В народе все еще были живы воспоминания о временах их предков, и они передавались из поколения в поколение. Очень много рассказывали о тех давних временах, когда немецким поселенцам приходилось обороняться от многочисленных внешних врагов. Особенно много было рассказов о вторжении монголов, которые, выступив из внутренней Азии, отправились на запад, сметая все на своем пути; и о том, как они осадили город Родеа, но затем, видимо, после сражения, отступили от города и ночью, когда жители праздновали свою победу, тайно подошли к нему и неожиданно напали на этих доверчивых людей, часть из них увели с собой в Азию, где их потомков через много-много лет встретил один голландский путешественник. Рассказывалось также и о турецкой войне, о битве на хлебном поле, где зибенбуржцы сражались под руководством бургомистра Хекта из Германштадта. Перед самым сражением они встали на колени и помолились, а потом радостно и уверенно пошли на бой и смерть за свободу и свой домашний очаг.

Однажды вечером, когда женщины пряли в доме лесничего, дедушка рассказал о немецких рыцарях из Пруссии, храбрых и набожных, которые пришли в этот край, чтобы наставитьна путь истины диких язычников. Для своей защиты им пришлось построить замки и крепости, чьи башни все еще часто встречаются в Бюргенланде.

- Да, дедушка, - добавила Анна, которая была одной из самых прилежных прядильщиц, - там, где стоял их самый укрепленный замок, теперь лишь глубокий старый колодец, укрытый зарослями кустарника, говорят, он очень глубок. Когда язычники разрушили замок, они собирались сорвать с замковой часовни большой крест и сжечь его, но не смогли поджечь этот крест. Тогда, придя в ярость, они бросили его в колодец и с тех пор в колодце не стало воды.

- А куда же девались рыцари, когда язычники разрушили замок? - спросил Вильгельм.

- Большинство погибло в борьбе за Евангелие, -ответил дедушка, - лишь немногие избежали этой участи и позднее вернулись домой.

- И еще сейчас, - заметила жена лесничего, -миссионеры отправляются к язычникам в далекие страны, чтобы проповедовать им Евангелие; но они борются не с оружием в руках - их меч - Слово Божие, а их знамя - Божия любовь в Иисусе Христе, которая все еще ищет и находит заблудшие души.

Ганс сидел молча. Он смотрел из окна на лунную ночь. Да, и ему когда-то казалось, что высшая цель жизни - быть вестником Евангелия и нести в мир свет Божиего слова, утоляя при этом свою жажду знаний и тягу к исследованиям. Теперь все было по-другому. Когда умер отец, его вера потерпела крушение, его доверие было подорвано, в сердце его стало темно и пустынно. У него было такое настроение, словно он потерял не только земного отца, но и небесного, и один, без руля, пустился в плавание по бескрайнему морю.

- Ганс, почему ты такой молчаливый? Почему непрерывно смотришь в окно? - спросил Герман, тронув его за руку.

- Я? Ах, не знаю, наверное, уже поздно, или нет? И где только дядя сегодня так долго задерживается? - ушел от ответа Ганс.

- Да, я уже начинаю беспокоиться, - взволнованно сказала жена лесничего и тоже посмотрела в окно.

- Хорошо, что они вдвоем - с ним пошел Конрад. Дорога к ельнику, скажем прямо, не из лучших.

- К ельнику? Не то ли это место, где живет барышник? - поинтересовался Вильгельм.

- Нет, то место, где живет барышник, им по пути, а ельник немного дальше.

- Что-то теперь поделывает барышник? - спросила одна из девушек. - О нем давно ничего не было слышно.

- Я ничего о нем не знаю, - ответила жена лесничего.

- Жаль, что девочка больше не приходила, видно, он не разрешил ей ходить сюда. Я сама пыталась его разыскать, два раза ходила к ним домой вместе с Вильгельмом и Гансом; но дверь была заколочена, а окно закрыто. По всей видимости, никого не было дома.

Другая девушка сказала: - Мой отец думает, что Михель-барышник связан с контрабандистами и выполняет для них такую работу, которая и для самих контрабандистов слишком опасна. Наверное, тогда-то он и был ранен.

Между тем было уже совсем поздно; девушки и женщины закончили прясть. Затем девушки спели несколько строф из Вечерней песни Терстегена „Вот и закончился день", поблагодарили жену лесничего и пожелали всем спокойной ночи.

- Как бы мне хотелось, чтобы мой муж был здесь, - озабоченно сказала хозяйка дедушке Трау-баху, который вместе с Германом все еще смотрел на дверь. - Сегодня вечером я беспокоюсь о нем. Только бы с ним ничего не случилось!

- Бог с ним, и Он приведет его домой здоровым, -успокоил ее старый крестьянин. - Я не знаю, какая такая опасность может ему угрожать.

- Не пойти ли нам ему навстречу? - спросил Гер-ман. - Я знаю, откуда они должны прийти.

Ганс и Вильгельм сразу же согласились, и дедушка Траубах ничего не имел против этого.

Жена лесничего, очень взволнованная, ходила по своей комнате и прибиралась. Когда она закончила прибираться, то пододвинула стул к окну. Она долго там сидела и ждала. Наконец, она услышала голоса и шаги, доносившиеся с промерзшей дороги, и увидела несколько человеческих фигур, спускавшихся с лесного пригорка. Это были молодые люди и - кого же они там несли? - уж не ее ли мужа? - Нет, слава Богу! За ними показался и Генрих Траубах! На носилках, сделанных из жердей и веток, они несли к дому лесничего какого-то незнакомца. Жена лесничего побежала им навстречу:

- Слава Богу! Вы снова здесь! Но кого это вы там принесли?

Она схватила мужа за руку и с испугом посмотрела в бледное, искаженное от боли лицо мужчины, лежавшего на носилках.

- Мария, это Михель-барышник! Приготовь скорее постель в чуланчике.

„Неужели он должен остаться здесь, у нас?" -мелькнула у нее в голове мысль. Но, взглянув еще раз в искаженное от боли лицо Михеля, она отбросила эту мысль.

- Поднимите его наверх! Там недавно была приготовлена постель для лесоруба, но он не приехал!

Она забежала вперед, чтобы зажечь свет в сенях и каморке, и тут только увидела, что раненный был в сознании. Он равнодушно смотрел в потолок. Его правая нога, кое-как перевязанная грязным бинтом, сильно опухла ниже колена.

С помощью Конрада и Германа Траубах перенес его на кровать. Они положили его как можно удобнее, и лесничий поднес к его губам стакан вина. Раненный жадно пил; при этом взгляд его блуждал по комнате и наконец остановился на фрау Марии. Вдруг он громко расхохотался:

- Странно! Странно! Радуйтесь, что вашему мужу еще раз повезло! Ведь я его хотел застрелить. Но только сам изувечился. Это предназначалось пограничнику, тому мерзавцу, который восемь недель назад пустил мне пулю в ногу! Я как раз шел со своими метлами, вполне легально и законно. А так как на вашем муже сегодня вечером была точно такая же фуражка, и он именно такого роста, как и пограничник, и кроме того, шел через ельник, я и подумал, что это он! Если бы этот парень не вмешался, тогда... - он замолчал и ощупал перевязанную ногу.

Лишь теперь жена лесничего заметила кровавую полосу на щеке Конрада.

- Ты, Конрад? Ты выстрелил? - испуганно воскликнула она.

Ее колени ослабели, и она опустилась на стул. Лесничий кивнул ей с серьезным видом. - Всю нашу жизнь мы должны помнить о том, что сделал этот мальчик. - Затем он снова повернулся к Михелю: -Так вы, собственно говоря, напали на пограничника?

- Да, все равно вы мне не поверите, но у меня не было причины посягать на вашу жизнь. - Он снова засмеялся. - Я лишь хотел бы узнать, зачем вы так долго несли меня, вместо того, чтобы пристрелить на месте? Стоило ли трудиться для того, чтобы засадить меня в тюрьму? Все равно мне долго не протянуть, ногу я уже потерял.

Траубах недовольно покачал головой. Он обладал неоспоримыми познаниями в области хирургии и стал осматривать больную ногу.

- Вы ведь и сами не верите, - сказал он, - что я так просто застрелю человека - тем более раненного, который и ходить-то не может.

Барышник повернул голову к стене. В жене лесничего боролись два чувства: страх перед этим человеком и жалость к нему. Она увидела, как тот сжал зубы, чтобы не закричать от боли, когда обмывали его рану. Но жена лесничего вздрогнула от испуга, когда бородач снова громко захохотал.

На следующее утро Конрад привел и Маргу в дом лесничего. Она помогала ухаживать за своим отцом. Траубах часто приходил в комнату Михеля. Тот вскоре уже мог вставать с кровати и сидеть в плетеном кресле. Однажды лесничий привел с собой пограничника и между ними состоялся серьезный разговор. Пограничник сожалел о своем опрометчивом поступке, но барышнику следовало бы признать, что не все его ночные вылазки были так уж безобидны. Однако пограничник заявил, что ему хотелось бы, чтобы после своего выздоровления Михель покинул эти места, и тогда он не сообщит о случившемся.

- Правда, - добавил он, обращаясь к лесничему, и при этом укоризненно покачал головой, - я не могу понять, как вы позволили этому молодому человеку так легко отделаться - ведь он же стрелял в вас!

Марга была счастлива, что могла так долго оставаться в доме лесничего, и фрау Траубах уделяла много внимания малышке. Девочка весело прыгала по дому, помогала, в чем только могла, подружилась с кошкой и даже с собакой. Она принимала участие вместе с отцом в вечерних и утренних молитвах. При этом лицо Михеля оставалось непроницаемым, и нельзя было узнать, что он думал во время чтения Слова Божиего. Со всей доверчивостью она молилась своему Спасителю и Господу, чью любовь она узнала в полной мере.

- Как бы я хотела, чтобы ты навсегда осталась у нас, чтобы ты была моей собственной дочкой и жила здесь! - сказала однажды утром фрау Мария и прижала ребенка к себе.

Она долго думала об этом. Не лучше ли, если девочка останется здесь? Ведь здесь у нее будет настоящий дом, регулярное питание, и она могла бы ходить в школу. Кроме того, с Черным, как она называла барышника, было не все чисто. Возможно, лучше было бы разлучить Маргу с ним.

- Ах, я бы осталась здесь! Как бы это было хорошо! - тихо ответила Марга. - Но я же не могу оставить моего отца одного, я должна быть с ним, ведь я ему нужна! У него никого нет, кроме меня!

Фрау Мария не стала больше настаивать. - И куда же вы собираетесь отправиться? - только и спросила она. - Отец хочет поискать работу дровосека на той стороне реки.

Это случилось на следующий день. - Я здоров, -объявил Михель жене лесничего, которая очень удивилась этому. - Сегодня мы пойдем.

Не сказав ни слова благодарности за оказанное ему гостеприимство и уход, он все же добавил:

- Если когда-нибудь я смогу что-либо сделать для вас, дайте мне знать, и можете быть уверены, что я не заставлю себя ждать.

Жене лесничего было жаль, что ей приходилось расставаться с Маргой. И когда она протянула девочке корзину, полную еды, та обхватила ее за шею руками.

- Да хранит тебя Бог! И не забывай молиться, Марга! Желаю тебе всего самого наилучшего!

Марга кивнула. Да, она всегда будет молиться, это она твердо обещает. И она отправилась вместе с отцом в путь, направляясь к ближнему лесу. У ворот ее отец еще раз обернулся:

- Скажите вашему мужу, что касается вашего Бога - я об этом подумаю. Уже многие мне читали проповеди, но ведь редко бывает так, чтобы слова и дела совпадали.

Фрау Мария кивнула ему и крепко пожала руку; она жалела, что муж так рано ушел сегодня в лес и не смог попрощаться с гостями.

Конрад еще вечером пришел провожать их. - Вы уже сегодня уезжаете? - поинтересовался он.

Марга покачала головой. - Нет, рано утром. Сегодня мы еще соберем все, что нам надо взять с собой, а завтра погрузим эти вещи на маленькую тачку. Это последняя ночь здесь, в нашей лесной хижине. Мне, право, жаль, что больше не придется все это увидеть: хижину, огромные ели, нашу полянку и лесные цветы на ней.

- А знаешь что, - пришло мальчику на ум, - ты ведь знаешь Иоганна, который раньше был парализован и потом вылечился во время пожара? Он умеет очень красиво рисовать. Я хочу поговорить с ним, может быть, он согласится нарисовать ваш домик в лесу. Тогда у тебя был бы прекрасный подарок на память. Я мог бы принести рисунок завтра, еще до обеда, к тому времени он уж точно будет готов. Я думаю, что до леса Иоганн сможет дойти сам, а оставшуюся часть пути я бы смог его донести, если для него это будет слишком далеко.

- Ты думаешь? Ты и правда думаешь, что Иоганн сделает это? Я была бы очень рада получить такой рисунок!

Иоганн согласился, и Конрад донес его до лесной хижины. Но тут маленький художник обнаружил, что забыл свои кисти! Он сделал карандашом набросок, чтобы потом нарисовать все это дома красками. Он очень старался, но ему удалось закончить рисунок лишь на следующий день к обеду. Когда рисунок, наконец, высох, и Конрад принес его в лес, хижина опустела; барышник и его дочь уже уехали. Тогда Конрад забрал рисунок домой.

Вильгельм и Ганс, ходившие в школу вместе с Мартином, взяли этот рисунок в один из последних дней с собой в город и показали учителю рисования. Тот внимательно рассмотрел его и подробно расспросил их об Иоганне. В конце разговора он пообещал навестить мальчика. Во время этого визита, Иоганн показал учителю все рисунки, которые он успел нарисовать. Господин Гобальд признал, что у Иоганна хорошие способности, и сказал, что приложит все силы для того, чтобы мальчик мог и дальше их развивать.

- Я думаю, что когда-нибудь он справится и с созданием эскизов к нашим национальным костюмам и будет рисовать узоры для вышивок: гирлянды и орнаменты, составленные из цветов и бабочек, птиц и ветвей, и тогда у него будет достаток, и он сможет обойтись без посторонней помощи, - сказал он фрау Брингер.

Иоганн был вне себя от счастья. Как он благодарил своего Спасителя, сделавшего для него так много доброго! Разве все его горести и печали стали помехой? Разве не были они ему только на пользу! Его друзья тоже радовались вместе с ним.

С Мартином же Ганс и Вильгельм почти не разговаривали. В большинстве случаев он держался от них в стороне, а после пожара он ни разу не сказал Гансу ни слова. А когда тот обогнал его в учебе, антипатия Мартина выросла в настоящую ненависть. Ганс ясно понимал, что ему нужны хорошие отметки, так как он хотел учиться дальше. Ему хотелось когда-нибудь стать врачом. „Как бы обрадовался отец!" -думал иногда Ганс, когда в очередной раз хорошо выполнял классную работу. Отец! Почему нельзя было им его оставить? Разве это справедливо - потерять мать, отца, а потом и настоящую родину? Если Бог есть, почему Он остался глух к призыву, обращенному к Нему?

Штефан Траубах, сильно волнуясь, ходил по комнате. - Я не знаю, - бушевал он, - что нам делать? Встречаю в городе учителя Мартина и узнаю, что мой сын часто пропускает уроки! Что он стал рассеянным и небрежно относится к занятиям!

Он растерянно посмотрел на свою жену:

- А что я вовсе не понимаю, так это то, откуда у него есть всевозможные вещи: сигареты, сладкие пустяки - как он только достает все это? На свои карманные деньги он не может себе этого позволить!

Его жена отвернулась в сторону, чтобы скрыть свое лицо в наступивших сумерках. Еще сегодня, после обеда, она сунула старшему сыну немного своих собственных денег. „Мама, отец такой скупой, в классе ни у кого нет так мало денег, как у меня..." Ах, она не могла ему отказать! „Матушка, я тебя люблю!" -поблагодарил он, а потом прижался к ней и поцеловал. Он был учтивым, вежливым, милым - вероятно, это объяснялось, прежде всего, его дружбой с ловким молодым венгерским дворянином. Правда, отцу эта дружба очень не нравилась...

Так прошло много лет. Однажды весной, в пасмурный дождливый день, на следующий день после Пасхи, Ганс и Вильгельм прощались с дядей и тетей перед своим возвращением на Рейн. Вильгельм хотел учиться на учительских курсах, а Ганс - в Боннском университете. Лесничий и его жена чувствовали себя так, будто это их собственные дети покидали дом. Как трудно им всем было прощаться!

- Не забывайте на прекрасном Рейне вашу вторую родину и ваш второй родительский дом, - растроганно сказал лесничий.

- Никогда, - заверили они оба. Они пошли в сторону деревни. В высоких темных елях шумел весенний ветер, над широкой долиной по небу неслись тяжелые облака, лишь кое-где среди неба показывались кусочки голубого неба. Конрад, Герман и Мартин уже вышли им навстречу. Марихен превратилась к тому времени в живую веселую девушку, которая уже вовсю помогала матери по дому и в саду. Она стояла перед Гансом и Вильгельмом и, смущенно вытирая пару слезинок, протягивала им букетик фиалок. И дедушка Траубах сердечно попрощался с ними. Старый господин пожелал молодым людям Божиего благословения и помощи, а также милости Божией. Он чувствовал, что никогда их больше не увидит.

- Когда вы снова придете на могилу вашего отца, то вы, вероятно, найдете там и мою могилу. Но будем надеяться на встречу на небесах. В этой вышней родине все ваши стремления и мечты будут вынесены на суд, и это происходит уже теперь, когда вам приходится думать о вашей будущей профессии. Идите же своим путем с Божией помощью - вперед и вверх!

Многие их деревенские знакомые приветственно махали им и желали доброго пути.

- Приезжайте поскорее к нам снова! - слышали они снова и снова.

В город их провожали трое друзей, дядя Генрих и тетя Мария. По дороге им встретился открытый автомобиль, который вел прекрасно одетый молодой человек. Рядом с ним сидел Мартин.

- Прекрасно, что мы можем попрощаться и с Мартином! - воскликнул Вильгельм и замахал им рукой.

Молодой дворянин сразу же остановился и протянул всем руку для приветствия. Было видно, что Мартин рассердился. Он подал руку только Вильгельму, а Гансу нет.

„Жаль, - думала фрау Мария, когда они поехали дальше, - это выглядит так, словно тень упала на наше прощание..."

С тех пор трижды зеленели и цвели виноградники на Рейне и в Зибенбюргене.

Кисти винограда уже потемнели в лучах августовского солнца. На хлебных нивах звенели косы жнецов, а на дальних полях в высоких копнах стояли снопы пшеницы. Темный густой лес покрывал горные склоны. Время от времени в кустах шелестела листва, трещали сучья, когда сквозь заросли продирался какой-нибудь зверь. Молчание леса нарушали крики сойки или воркование дикого голубя. Если подняться еще выше, то на плоскогорье можно было увидеть заросли вереска. По этой мягкой подушке шел молодой путник в соломенной шляпе и светлом летнем костюме. Почти сразу за вершиной холма молодой человек встретил старого ремесленника, который нес свои резные изделия в коробе за спиной. Юноша остановился и спросил старика:

- Не могли бы вы мне сказать - эта дорога ведет к руинам часовни?

- К руинам часовни? Да, конечно. Когда дойдете до большого куста можжевельника, вам надо повернуть направо и идти по боковой тропинке.

Молодой человек поблагодарил его и хотел уже идти дальше, но тут старик осторожно спросил:

- Не будете ли вы одним из сыновей Гельвига, которые раньше жили некоторое время в Кронтале, в доме лесничего?

- Да, я жил там несколько лет. Меня зовут Ганс Гельвиг. Но откуда вы меня знаете?

- Так ведь я часто отдыхал в доме лесничего! И когда я уставал и хотел пить, жена лесничего всегда мне варила чашку кофе. Тогда я и видел вас и вашего брата. И как же вы теперь оба живете?

- Спасибо, хорошо. Мне бы хотелось здесь немного осмотреться, я уже здесь три дня. А мой брат приедет позже, через три недели, так как ему предстоят еще экзамены.

- Вероятно, Мартин Траубах составит вам компанию? Ведь он здесь вместе со своим другом, бароном, еще сегодня в обед я встретил их неподалеку отсюда, и они спрашивали о вас.

- Мартин Траубах? И он спрашивал обо мне? -Ганс был удивлен.

Старик кивнул:

- Наверное, он уже ждет вас, мне бы не хотелось вас больше задерживать. Да хранит вас Бог! - Ганс удивленно смотрел ему вслед. Итак, Мартин Траубах и барон бродили здесь сегодня? И они расспрашивали о нем? Вот только почему? Сразу же в первый вечер своего пребывания в Кронтале у него произошла стычка с Мартином, во время которой тот был очень враждебно настроен и обругал его. Этой стычке предшествовала ссора Мартина с отцом. Дело в том, что Штефан Траубах узнал от жены лесничего, как старательно и прилежно относились оба Гельвига к своей учебе, и что у них были хорошие перспективы в будущей профессии. В тот же самый вечер Траубах в очень резких выражениях упрекнул своего сына в том, что он за эти годы не очень-то преуспел в учебе, но при этом, однако, жил в университетском городе на широкую ногу благодаря деньгам отца.

Ганс размышлял. Если Мартин пошел за ним в лес и был недалеко от руин часовни, то, вероятно, у него был какой-то определенный план. Ганс принял решение закончить осмотр развалин старого поселения немецких рыцарей у часовни и сразу же вернуться в Кронталь. Он планировал в следующие дни совершить более дальние прогулки, иначе все удовольствие сразу пропадет. У него было такое чувство, будто нечто темное и зловещее опускается на него и ему надо избежать этого. Не лучше ли отказаться от посещения руин и сразу же отправиться в Кронталь? Но затем он посмеялся над собой и решительно зашагал дальше. Мартин! Что, если тот уже что-то приготовил против него?

Он уже был недалеко от большого куста можжевельника, когда увидел, что там что-то двигалось. И действительно, оба юноши лежали в траве и ожидали его. С ними был огромный желтый дог. Это была та самая собака, которая совсем недавно искусала до смерти одного бродягу, который хотел что-то украсть в усадьбе. Все в долине знали, что собака была приучена бросаться на людей и даже свои работники и слуги боялись ее.

Повернуть обратно? Нет, Ганс знал, что оба уже увидели его. И в то же время они вели себя так, словно еще не заметили его. Когда Ганс поздоровался с ними, они повернулись к нему, и венгерский юноша небрежно кивнул ему. А Мартин с насмешкой сказал:

- Ну, карьерист, так ты за нами бегаешь? И даже сюда пришел за нами? Вот бы не подумал! Но не задерживайся здесь и желаю хорошо повеселиться!

Ганс ничего не ответил и отправился дальше. Он шел по тропинке, которая, как сказал ремесленник, должна была вести к руинам часовни. Тропинка повернула и вела под гору, через густой кустарник в рост человека, и наконец Ганс подошел к старой разрушенной каменной стене, которая со всех сторон была окружена пышно разросшимися зарослями ежевики и высокой крапивой. Когда он размышлял о том, в какую сторону повернуть, чтобы обойти каменную стену, он услышал позади себя вой собаки, раздавшийся сверху. Он знал, что нельзя было терять ни минуты. Он быстро влез на стену в удобном месте и едва оказался наверху, как из кустов вырвался дог. Зверь взвыл, когда увидел его на стене, остановился в нерешительности, потом бешено завертелся вокруг себя от душившей его злобы, раз, два, три, разбежался и повис грудью на гребне стены, уцепившись за нее передними лапами. Ганс мигом бросился назад. Он упал спиной в самую гущу кустов и листвы и продолжал падать, напрасно пытаясь задержать свое падение руками. Он скользил по влажной земле к темному отверстию, зиявшему среди кустов, скатился в него, вокруг было темно, он ощущал неприятный холод сырости, в воздухе удушливо пахло гнилым деревом; после короткого свободного падения он остановился, зацепившись за какой-то влажный пористый столб, проскользнул еще немного глубже и, наконец, почувствовал под ногами крепкую опору.

От пережитого ужаса ему стало дурно, и все болело. Он ничего не сломал, но лицо, руки, ладони горели от глубоких царапин и ссадин. Но где же он был? Когда он посмотрел наверх, то увидел лишь слабый луч дневного света. Очень осторожно он стал одной рукой ощупывать все вокруг себя и тогда понял, что лежит животом на старом деревянном столбе, который был вставлен носиком в яму, похожую на шахту. Старое подземелье? Тайный подвал? Но тут из глубины под собой он услышал плеск воды и сразу же понял, где находится. Он упал в колодец, о котором говорилось на одной из посиделок в доме лесничего! А дерево, за которое он все еще цеплялся, было как раз столбом высокого деревянного креста из бывшей часовни. Он внимательно ощупал дерево; оно было обтесано, имело четыре выступа, и когда он осторожно исследовал, что дает опору его ногам, то обнаружил, что стоит на поперечной балке креста, на которой скопилось очень много осыпавшейся сверху земли и упавших сучьев. А так как шахта суживалась с глубиной, то крест, сброшенный когда-то в колодец, не упал на самое дно шахты, а завис где-то посередине. И кроме того, крест когда-то был надежно сделан из дуба, а поэтому хорошо сохранился в течение этих долгих лет.

Ганс закрыл глаза. Глубокая темнота заставила его забыть о падении, собаке и о нынешнем его положении; от всего сердца он благодарил своего небесного Отца за спасение.

Вскоре он услышал голоса, приглушенные крики и команды, глухое злое ворчание собаки, доносившееся сверху, потом все снова стало тихо.

Ганс долго прислушивался к тому, что происходило наверху, но там все оставалось спокойно. Постепенно холод, поднимавшийся снизу, стал ощутим во всем теле. Вскоре он уже был не в силах заглушить свой страх и отчаяние. Как ему выбраться отсюда? Никто, кроме Мартина и молодого барона, не знал, где он находится - но разве они позаботятся о помощи? Едва ли. Стены со всех сторон были осклизлые; правда, в них были трещины и углубления, но из шахты выбраться было практически невозможно. Он ничего не мог сделать, только кричать. Он кричал, взывал о помощи, пока не охрип. В пустом колодце его голос звучал глухо и, вероятно, снаружи едва ли был слышен.

Упав духом, Ганс замолчал. Он осторожно потер окоченевшие ладони друг о друга, а потом сжал и разжал болевшие пальцы. Его ноги ничего уже не чувствовали. Как долго он здесь находится? Был еще день, он видел отблеск света. Ганс избегал смотреть вниз, в черную пустоту. Глубоко внизу слышался плеск воды. А хорошо ли держится крест? Крест...

Ганс собрался с мыслями. До сих пор Бог чудесным образом оберегал его. Не было ли у Него еще средства или пути, чтобы вывести его из этого ужасного положения?

Но время бежало, а помощь не приходила, и постепенно в колодце стало совсем темно. Он был охвачен сильной тревогой, так как в первый раз в своей жизни почувствовал себя поставленным перед вратами вечности. Он снова сжал ладони, чтобы почувствовать, что все еще держит крест, обхватив его руками.

О, Господи, сжалься надо мной! Помоги мне, выведи меня отсюда! Пожалуйста, Господи, ради Твоей любви!

Его руки дрожали, а ноги едва смогли держать его. Силы его были на исходе. Вдруг он вспомнил одно место из Слова Божиего: „Не бойся, ибо Я с тобою, не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя...“

И тогда он успокоился... - Господин Гельвиг, эй, господин Гельвиг! - вдруг раздалось сверху. Ганс так вздрогнул, что чуть не упал в бездну. - Да! Да! -закричал он. - Я здесь, здесь внизу, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне! Наверху люди взволнованно переговаривались. - Вы в самом низу, на дне шахты? - Нет, не совсем внизу - где-то посередине... Говорить и подыскивать слова - все это составляло для него невыразимый труд, он так устал... - У нас здесь есть трос. Не могли бы вы его завязать на груди, чтобы мы вытащили вас? - Но у Ганса больше не было сил для того, чтобы схватить трос и обвязать его вокруг себя. Как будто издалека он слышал голоса, еще успел увидеть, как кто-то спускается к нему на тросе с фонарем в руке, а потом потерял сознание.

Когда Ганс пришел в себя, то обнаружил, что сидит на мягком мху, прислонившись к толстому дубу, и молодая девушка держит кружку перед его губами. Какой-то мужчина сидел возле него на корточках и щупал у него пульс. Прошло несколько мгновений, прежде чем Ганс узнал его.

- Михель, вы? - Да, господин Гельвиг. Ну, кажется, вам уже лучше, вы, наверное, совсем выбились из сил. Мы вытащили вас как раз вовремя!

- Слава Господу! Но как вы смогли меня найти, откуда вы узнали, что я был там, внизу? - с ужасом он взглянул в темную дыру колодца.

- Обо всем этом мы расскажем вам попозже, когда вам станет немного получше! Ну, а теперь мы отведем вас к нам домой, там Марга приготовит вам хороший кофе, он принесет вам пользу!

С этими словами Михель и двое других мужчин помогли Гансу встать на ноги и повели его к маленькому дому, расположенному в долине.

- Мы здесь живем с Пасхи! Так как именно с этого времени я в этом районе лесничий. Мною были довольны и поэтому мне дали это место, - с гордостью произнес Михель.

Ганс сел в „хорошей комнате", и вскоре над столом поднимался пар от горячего кофе, приготовленного Мартой. Ловко и проворно она возилась по хозяйству, и была такой же аккуратной и чистой, как и весь их дом.

- Марга может вам рассказать, как случилось, что мы смогли вам помочь, - приветливо улыбнулся Михель своей дочери.

- Сегодня, рано утром, когда Мартин Траубах и другой, у которого большая собака, расспрашивали уличного торговца, не видел ли он вас, я сразу же подумала, что вы, наверное, отправились к руинам возле часовни, так все отдыхающие так поступают. А мне так хотелось поговорить с вами и узнать, как там теперь в Кронтале! Поэтому я попросила разрешения у хозяйки, которой я помогаю после обеда, пойти к руинам, чтобы набрать там к чаю листьев ежевики для ее маленького больного сына. В тени рядом со стеной они особенно зеленые и свежие. Когда я дошла до места, то услышала голоса, а раздвинув немного ветки, увидела Мартина Траубаха и молодого барона; они стояли у самого колодца и горячо спорили друг с другом, а рядом с ними лежала эта ужасная собака. Она не двигалась с места и не упускала из вида колодец. Они пробовали воздействовать на нее и лаской, и грубостью, но прошло какое-то время, прежде чем собака, наконец, пошла за ними. На обратном пути они спорили. Сердце у меня билось так громко - я думала, что это о вас они говорили, и что вы, должно быть, упали в колодец; я побежала домой И рассказала обо всем отцу, и пока он искал тросы и жерди, я сообщила о случившемся еще горняку и его сыну, и потом мы пришли все вместе...

- Это просто чудо, что вы упали на крест! Если бы вы упали на самое дно шахты - в воду - вы бы не выжили! - сказал горняк.

- Перст Божий! - кивнул Ганс. А потом искренно признался: - Как же милостив наш Господь! Еще будучи маленьким мальчиком я узнал Его и Его любовь. Я хорошо помню, как тогда пришел со своими грехами к Спасителю и нашел прощение. Причиной, приведшей меня к Нему, был мой обман. Я тогда точно знал, что, солгав отцу, я согрешил прежде всего перед Богом и нуждался в прощении. Я знал обещание Господа: „Приходящего ко Мне не изгоню вон". Мучимый раскаянием, я признался Ему в моих грехах и получил прощение. С того самого часа я узнал, что мое имя записано в небесах, и был очень счастлив. Но затем были годы, когда мой Спаситель не так уж много значил для меня, я был равнодушен к Его Слову и перестал молиться. И пока мой отец не заболел, я никогда не знал о своем злом сердце, о своем полном бессилии. Тогда я убедился, как обстоят дела с моим доверием и христианским послушанием Господу Иисусу. Я был возмущен тем, что мой отец не выздоровел, да, я выразил неповиновение Господу и считал, что Он должен был услышать мои молитвы. Никогда до этого я не учился тому, чтобы покоряться Его воле, Его мудрому слову, и никогда до этого я не понимал, как надо сохранять самого себя в Его любви. Я взглянул на свою веру, свое доверие - и расстроился! Это был очень болезненный опыт. Но Он снова последовал за мной в Своей удивительной пастырской любви. Как Он меня сегодня оберегал! Он не только дал мне понять, что мое спасение, мое вечное благополучие основано на Его искупительном подвиге на Голгофе, но и также показал мне, что в состоянии помочь и освободить там, где мы уже не видим выхода. И вот я не должен стыдиться, что -как случилось сегодня на руинах часовни - достаточно было одного только такого явного знака, чтобы снова обратить свой ум к Нему и к Его вечной вере.

После долго благоговейного молчания Михель тихо спросил:

- Может, и меня Он захочет принять, если я попрошу Его простить мне все, что случилось до сих пор?..

- Он сделает это, Он сделает это, ты можешь быть в этом уверен. Каждый, кто приходит к Нему со своими грехами и кто верит в Него, Его именем получает прощение своих грехов. Он сам говорит: „Все готово; приходите".

И барышник Михель пришел. Грубый лесничий снял с головы шапку из овчины и сложил руки; и Марга присоединилась к нему, а потом комната в маленьком лесном доме превратилась в благочестивое место, так как грешник, готовый покаяться, пришел к Спасителю мира со своей виной, сделал искреннее признание в своей вине, принял искупительный подвиг Сына Божиего, Спасителя Иисуса Христа и получил прощение и мир для своей совести.

С тех пор прошло пять лет. Барышник Михель заболел воспалением легких и мирно скончался; а Конрад, будущий преемник Генриха Траубаха, ввел Маргу в дом лесничего, как свою молодую жену, в помощь фрау Марии, которая относилась к Марге как к своей собственной дочери. Белокурая Марихен последовала за Вильгельмом Гельвигом, как верная спутница жизни, в школьный дом маленькой деревушки на Рейне. Мартин пропал без вести. В тот самый вечер, когда Ганс вернулся в деревню после своего падения в колодец, Мартин скрылся, прихватив с собой большую сумму денег из кассы отца.

А Ганс? Ганс неустанно стоит на своем посту: с утра до вечера он работает врачом бок о бок с миссионером в одной из миссий, расположенной в Восточной Африке. И когда оттуда на Рейн приходит письмо, оно никогда не обходится без короткого намека или напоминания о событиях, происшедших в Зибенбюргене во время каникул, и без слова благодарности Богу за Его чудесное руководство и милостивое помилование.

Джузеппе

Был холодный, пасмурный ноябрьский день. Термометр показывал несколько градусов ниже нуля и на улицах дул ледяной ветер. Малочисленные пешеходы с большим трудом боролись с ветром, желавшим сорвать с их голов шляпы, а с плеч пальто.

Молодой человек услышал, как кто-то за его спиной обратился к нему и попросил детским голосом:

- Маленький крейцер, синьор, пожалуйста, маленький крейцер! - Но господин не обратил на это внимания. - Маленький крейцер, пожалуйста, ну, пожалуйста! Всего лишь маленький крейцер, синьор! Подарите бедному мальчику маленький крейцер!

Человек, к которому были обращены эти слова, шел дальше, делая вид, что ничего не слышал. Но малыш упорно шел за ним и продолжал просить. Тогда господин ответил ему с раздражением в голосе:

- У меня для тебя ничего нет.

Напрасно мальчик просил, показывая свои посиневшие от холода руки:

- Ах, пожалуйста, маленький крейцер! Джузеппе мерзнуть так сильно!

Мужчина не хотел останавливаться. Но вдруг он услышал, что ребенок смеется, громко смеется, и удивленно повернулся к нему. Маленький попрошайка, очевидно, итальянец, смотрел на него своими огромными темными глазами, гордый от того, что ему все-таки удалось привлечь к себе внимание незнакомца.

- Я так сильно мерзнуть и еще ничего не ел сегодня. Теперь вы подарите мне маленький крейцер? -спросил он с надеждой.

- Но почему ты смеешься? - удивился молодой человек, и ему вдруг стало жаль малыша, одетого слишком легко.

- О, нет, - объяснил ему маленький итальянец, пожав при этом плечами, - Я никогда не плакать. Плакать ничему помочь. Я лучше смеяться, это намного лучше. Смеяться часто помогать - и теперь помогать, да? - И он опять с надеждой посмотрел на незнакомца.

- Я вижу, ты маленький философ, - сказал мужчина, теперь уже приветливо. - Ну, а если бы я тебе подарил золотой, чтобы ты с ним сделал?

- Золотой? О! - Его лицо вдруг стало очень серьезным. - Тогда я сначала скажу: „Спасибо синьор!" -и поцелую вашу руку. Золотой! - Потом я куплю макароны целую груду, и Мия и я есть и есть, пока больше не сможем!

- Кто это Мия? - спросил молодой человек, который до такой степени заинтересовался маленьким мальчиком, что забыл о ветре и холоде.

- Мия? О! Она самая прелестная в мире! Мия меня любит. Она говорить бедная маленькая Джузеппе! Когда мне нечего есть, она ласково говорить:

- Это ничего не значит, ты получишь что-нибудь в другой раз, а потом целует меня. О, Мия - самая прелестная в мире!

Молодой человек не ответил, он оглядывался, словно что-то искал. Затем он указал на другую сторону улицы и сказал:

- Пойдем на ту сторону, в гостиницу. Там в тепле мы можем продолжить разговор и вдобавок там есть что поесть. - Джузеппе отступил на шаг и очень решительно отказался:

- Я не хочу идти в дом.

- Но почему же? Я ведь хочу для тебя что-нибудь заказать. Разве ты ничего не хочешь?

- Нет, я очень хочу есть, но в дом не ходить - я боюсь!

- Но тебе не надо бояться, там тебе никто ничего не сделает! - Мальчик с недоверчивым видом осмотрелся. - И вы не хотите, чтобы Мартино приходить и меня поймать? - спросил он, все еще колеблясь, несмотря на возможность поесть горячего.

- Нет, конечно же, нет, я вовсе не хочу этого. -Джузеппе еще раз внимательно посмотрел по сторонам, а потом дал увести себя в гостиницу.

- Кто же этот Мартино? - спросил молодой человек.

- Мартино? Вы не знать Мартино Казола? О, это злой человек! Он меня бить, Мартино Казола! Но когда я буду большой, тогда я его убивать! Я его ненавидеть! - При этих словах он начал вращать глазами и сжал кулаки. Но затем его гнев перешел в ужас: ужас:

- Я ведь не должен это говорить! Он все слышит и видеть все! Он хитрый! Он такой злой, но и такой хитрый. Он знает, когда я о нем говорю!

Молодой человек заказал для Джузеппе еду, мальчик сел за стол и стал с нетерпением ждать того, что должны были принести. Вскоре появился официант с тяжело нагруженным подносом, и глаза Джузеппе сверкнули.

- О, как хорошо это пахнет! - воскликнул он и с восторгом прижал к груди свою маленькую скрипку, которую все это время держал под мышкой.

- Да это мясо, много мяса! - Сияя, он рассматривал множество аппетитных вещей, стоявших перед ним: тарелку густого бульона, блюдо с сочным жарким, овощами и золотисто-желтым картофелем. Но вдруг радость исчезла с его лица.

- Ах, такая прекрасная еда для меня одного, а Мия дома такая голодная!

- Ты можешь что-нибудь унести твоей Марии, -приветливо сказал молодой человек. - Но теперь... -и прежде, чем он смог продолжить, мальчик вскочил со своего стула и воскликнул:

- Вы есть такой хороший! Я вас очень люблю! Я хочу быть вашим слугой! Вы мне скажете, как вас зовут? Я хочу знать ваше имя!

- Моя фамилия Галлер, - немного смущенно ответил молодой человек. - А теперь принимайся за еду, иначе она остынет. Я полагаю, ты очень голоден? Потом ты мне расскажешь об этой Марии, которая тебя так любит. Она твоя сестра?

- О да, я хочу сейчас рассказать, - сказал Джузеппе. - Мия...

- Нет, пока не надо. Тебе и в самом деле надо теперь поесть.

Мальчик послушался, и как только он принялся за еду, его уже не надо было заставлять. Было видно, что маленький скрипач давно уже голодал. Суп, мясо, картофель и овощи исчезли, как снег на апрельском солнце. Когда господин Галлер бросил взгляд поверх газеты на своего маленького гостя, Джузеппе взглянул на него с такой благодарностью, что у него потеплело на сердце.

- Ну, Джузеппе, - спросил он немного позже, когда тарелки и блюда опустели, - тебе понравилось?

- Прима, господин Галлер, прима! Так хорошо, как - как золото!

- Мою фамилию ты хорошо запомнил. А как твоя фамилия?

- Меня зовут Джузеппе Фиорелли, целую руку синьора Галлера.

- Этого не нужно, - сказал тот и рассмеялся. Он внимательно осмотрел мальчика. Его грациозные движения и естественные манеры странно противоречили его жалкому внешнему виду.

- Прекрасная фамилия, - сказал он. - Так ты, наверное, итальянец?

- О да!

- И ты живешь у твоей Мии, а не у родителей...

- У меня больше нет отца и матери, - печально ответил мальчик.

- Где же ты живешь?

Джузеппе нерешительно посмотрел на человека, оказавшего ему такое гостеприимство, и помедлил с ответом.

- Если ты не хочешь говорить, не надо, - сказал тот, успокаивая мальчика. - Но не хочешь ли ты мне рассказать немного о себе? Если смогу, то я с удовольствием тебе помогу; но сначала я должен побольше узнать о тебе.

- И вы ничего не скажете Мартино Казола? - робко прошептал Джузеппе.

- Нет, я ведь совсем не знаю этого человека! Подвинься ко мне немного поближе и расскажи, как ты сюда попал и кто такой Мартино Казола? Я думаю, что ты можешь считать меня своим другом и немного побольше доверять мне.

- О да, я доверяю, очень доверяю! - старательно закивал мальчик.

- Ну, тогда садись сюда и начни рассказывать. Кто тебя сюда привез и сколько ты уже здесь?

- Я приехал вместе с моим отцом. Сколько я здесь? Две зимы. Сначала было очень холодно и было много снега. Потом стало тепло и повсюду цветы, и так красиво, как в моей прекрасной Италии. Потом снова приходит снег, потом снова красивые цветы, и поют маленькие птицы, а теперь снова снег и очень холодно.

- Итак, ты в нашей стране уже два года. И тебя привез твой отец? Он тоже был уличным музыкантом, как и ты?

- Нет, синьор. Мама умерла, тогда отец сказал: „Уедем, Джузеппе, я не могу здесь больше оставаться без любимой мамы", - и мы едем на корабле в Венецию и плывем в Триест. А потом умирает отец, когда мы приезжаем в Триест, и Мартино Казола говорит: „Я хочу заботиться о Джузеппе". И он такой ласковый, и я еду с ним и прихожу в Грац. Потом Мартино посылает меня на улицу с моей скрипкой, и если я получаю много денег, он доволен, а если не получаю много денег, он меня бить. О, он бьет меня сильно, так сильно, что я убегаю в другой дом. Потом он меня находить и меня бить еще много, много больше, пока я лежать на полу и больше по могу идти от боли. Потом я снова убегаю, но он меня снова находить. О, он такой хитрый! И он меня бить очень, очень сильно и меня запирать в маленькую комнату и мне почти ничего не давать есть и говорить: „Теперь иди со скрипкой и много денег приносить!". Люди давать мне много денег, потому что я такой бледный, и я вечером много денег приносить домой, но Мартино кричать: „Это недостаточно денег!" и бить меня очень сильно по моей голове, а потом говорить: „Иди спать!" Потом я лежать в кровати и плакать. Потом Казола брать бутылку и пить, много пить и засыпать. Я совсем тихо встать, все деньги брать из его кармана и бежать, бежать, пока я не прихожу к большому вагону железной дороги, и я бегу с моей скрипкой в вагон, в нем никого нет, и я залезаю под скамейку. А потом два синьора приходят и сидят там, и никто меня не видит. И потом я чувствую так странно в моей голове. Сначала много шума, и очень сильно болит, как если бы моя голова испортилась. И потом мне так холодно и больше ничего не чувствую. Когда я просыпаюсь, все тихо и никого больше нет. Потом я тихо вылезаю, и вагоны все в большом доме, и я бежать и искать и никого не находить, до двери. Там кричит человек: „Эй!" И я говорить: „Эй!" А он говорить: „Что ты здесь делаешь?" А я говорить: „Я ищу мой отец!" И он смеяться и говорить: „Все люди ушли давно, давно ушли!" И я говорить: „Ладно, я его найду". Потом я выхожу и спрашиваю мальчик: „Как называется этот город?" И он говорить: „Вена", - так я приехал, господин Галлер.

- И где ты теперь живешь?

- Винкельштрассе, у Мии и Петера.

- Кто такие Мия и Петер?

- Не знаю, господин Галлер. Однажды никто не хочет давать Джузеппе деньги, и я очень голоден и устал, и я ложусь на двор и думать: „Я теперь умирать, как мой отец и мать“. Потом немного позже я слышать голос, который говорить: „Маленький мальчик не должен здесь лежать, пойдем". Потом я пытался и хочу повернуть голову и открыть глаза, но я слишком устал и не могу двигаться. Еще минута и я чувствовать что-то в мой рот и как я открывать глаза, я лежать в кровать, и Мия дает мне теплый суп и говорит: „Ешь, ешь, маленький мальчик!" И я ем, и все хорошо. И потом я спать, и когда я просыпаюсь, там Петер, и он говорит: „Эй! Маленький скри... скри-пец - как же это называется?"

Джузеппе посмотрел на господина Галлера, прося о помощи.

- Скрипач, - подсказывает молодой человек, улыбаясь.

- О, да, точно. Я не могу говорит такой длинный слово. И Петер так говорить, и ясмеяться, и потом плакать, и потом снова смеяться. И Мия приходит и прижимает меня и говорит: „Бедный маленький мальчик!" - И теперь Мия - самая прелестная в мире.

- Мария и Петер тоже итальянцы? - спросил господин.

- Нет, синьор, но они любят маленького итальянца. Они очень хорошо говорить по-немецки. Отец знал немецкий, и я учиться немного от него, и мой Мия меня учить много, много слова. Когда я приехал, я говорю очень, очень мало, но теперь я говорю очень хорошо, как немецкий мальчик.

- Сколько тебе лет? - Джузеппе покачал головой. - Девять, десять, одиннадцать - не знаю. А Петер, он старше тебя?

- Да, синьор, Петер говорит, ему пятнадцать лет, а Мия еще на год старше, чем Петер, и я меньше, чем Петер.

- Как ты отнесешься к тому, что бы я как-нибудь навестил тебя и твоих друзей?

- Да, о да, синьор! - радостно воскликнул мальчик. - Прямо сегодня?

- Сегодня на это у меня нет времени; но назови мне улицу и номер дома, тогда я зайду как-нибудь в недалеком будущем.

- Я не знаю номер, - озабоченно возразил Джузеппе. - Я нахожу дом, но я не могу словами сказать, где он находится. Идемте сейчас, дорогой господин Галлер, идемте прямо сейчас, пожалуйста!

Галлер боялся, что и на самом деле ему не удастся быстро отыскать дом и, кроме того, маленький итальянец так сильно его упрашивал, что он в конце концов решился пойти вместе с ним. Но прежде он приказал уложить для Марии корзину с продуктами, и лишь потом отправились в путь.

- Мы возьмем пролетку, - решил он, так как у него действительно было не слишком много времени, и окликнул проезжавшего мимо извозчика.

- Пролетку? - удивился Джузеппе, и в его голосе прозвучало неподдельное восхищение. Вскоре он уселся на козлы рядом с извозчиком, в ногах у него стояла корзина. Извозчик и лошади до такой степени приковали его внимание, что они чуть не проехали нужный им дом на Винкельштрассе.

В этом старом доме, перед которым они теперь стояли, было мало привлекательного. Через плохо закрывавшуюся дверь они вошли в темную прихожую. От старых стен исходил противный запах гнили и чего-то затхлого. Господин Галлер не решался идти дальше; он спросил себя, что же принесет ему еще этот день?

- Идемте же, господин Галлер, - сказал Джузеппе, - Мия живет наверху, на самом верху под крышей. Идемте же!

Галлера била дрожь, и он невольно поплотнее запахнул на себе пальто, а потом начал подниматься по лестнице за своим маленьким проводником. Никогда он еще не видел такого дома. Перил почти не было, ступени были шаткие и стертые. Один раз он поскользнулся, и в поисках опоры схватился за стену, но тут же быстро одернул руку, так как каменная стена была сырой и липкой на ощупь. Он содрогнулся от отвращения. Наконец, взобравшись на верхнюю лестничную площадку, они остановились. Теперь они находились как раз под крышей. Что это было за зрелище! Во многих местах крыша прохудилась, так что через дыры виднелось небо. На скользких досках пола тут и там лежал снег. Полусгнившая обшивка крыши была покрыта грязно-серым слоем инея. Здесь вот и спал Джузеппе!

- Здесь мой дом, входите, господин Галлер! -Джузеппе пригласил посетителя элегантным движением руки и подошел к старой непрочной двери, которая вела в саму квартиру. Он хотел ее открыть, но дверь была заперта. Джузеппе был озадачен, потом он постучал по ней кулаком и прислушался.

- Что такое? Закрыто? - удивленно воскликнул он. -Мия! Мия! Открой, это Джузеппе!

Изнутри послышались торопливые шаги, полупри-глушенный детский голос, а потом скрежет, какой бывает, когда выдвигают и задвигают ящик стола.

В смущении Джузеппе почесал голову и снова закричал:

- Мия! Открой! Открой!

- Сию минуту, Зепперль! Ты один? - послышался голос теперь уже изнутри.

- Нет, со мной друг, хороший друг. Он замерз, открой, Мия!

И он снова застучал кулаком в дверь. Наконец они услышали, как в замке повернулся ключ, и на пороге появилась Мария.

Галлер невольно отступил на шаг, когда увидел девушку. У нее были широкие, как у мужчины, плечи, большие красные ладони и грубое лицо. Ее волосы свисали на лоб неряшливыми прядями. Очевидно, их давно уже не мыли, а ее дешевое ситцевое платье в нескольких местах было порвано и сильно запачкано. Из-за всего этого Мария не производила приятного впечатления. Она неприветливо разглядывала незнакомого гостя. И все же это была Мария, „самая прелестная" для Джузеппе, так как едва открылась дверь, он бросился к ней и нежно ее обнял.

- Мия, это - хорошая друг, - объявил он потом и указал на молодого человека, который подошел поближе, чтобы поздороваться с ней. Господин Галлер был удивлен тем, как тепло девушка улыбнулась мальчику.

- Это господин Галлер, - продолжал Джузеппе. -Он мне давать много денег, два гульдена; он мне давать такая хорошая еда, он мне давать все это для тебя, Мия! - При этом он снял крышку с корзины.

- Он все это делать, и он теперь приходить тебя посетить, Мия, потому что я ему рассказал о тебе!

- Ты маленький плутишка, - ответила Мария и погладила мальчика по его темным кудрям. - Я вам очень благодарна, - обратилась она затем к господину Галлеру. - Вы очень любезны.

Ее слова говорили об искренней благодарности, но она не собиралась впускать Джузеппе и господина Галлера. Она стояла неподвижно на пороге и загораживала собой вход в квартиру.

- Дай ему войти, Мия, а то здесь так холодно, -снова настойчиво попросил Джузеппе и удивленно посмотрел на нее. - У тебя ведь есть маленький огонь, да?

- Нет, он почти догорел, и здесь внутри страшно холодно, - ответила Мария, не двигаясь с места.

- Но Мия, Мия, - просил Джузеппе, - пусти же господина Галлера к печке, он такой холодный, бедный господин Галлер!

Девушка наморщила лоб и в нерешительности посмотрела на мужчину. Он подождал еще минуту, а потом сказал:

- Я, конечно же, не хочу быть навязчивым. Я не зайду, если вас это не устраивает. Может быть, я смогу придти снова в другой раз? Я пришел только ради мальчика. Ну, будьте здоровы! До свидания, Джузеппе! - И он протянул мальчику руку. Но тот не взял ее.

- Нет, нет, - воскликнул он с разочарованием в голосе. - Не уходить! Мия, почему ты такая неприветливая? Он так долго приходить и нас посещать, а ты ему закрыть дверь! Он так мерзнуть, и ты не говорить: „Погрейтесь!" Мия, что ты придумала?

Тогда девушка отошла в сторону и сердито сказала:

- Не возражаю! Входите. Но, вероятно, наша квартира не понравится такому важному господину.

- Ничего, Джузеппе, - сказал на это господин Галлер, у которого теперь, действительно, больше не было желания заходить в квартиру. - Возможно, мы вскоре снова увидимся.

- Нет, не в другой раз, теперь, теперь! - продолжал настаивать мальчик; он схватил господина Галлера за руку и попытался втащить его в квартиру.

- Входите же, - сказала Мария, теперь уже немного поприветливее. - Конечно, я вам очень благодарна за ваше дружелюбие, особенно в отношении Зепперля. Но знаете, наша квартира слишком плохо обставлена, чтобы принимать гостей. Но теперь уж входите, пожалуйста, иначе мальчик расстроится. Садитесь, пожалуйста, на этот стул, но будьте осторожны, он может развалиться.

Она пододвинула ему шаткий стул и вытерла сиденье своим фартуком. Несколько мгновений она внимательно рассматривала гостя, как будто опасаясь его, потом вдруг отвернулась от него и запела известную детскую песенку. Казалось, она совсем забыла о госте.

Комната имела мало привлекательный вид, как и весь дом. Единственным источником света было окно. Кроме одного стекла, все остальные были разбиты и заткнуты газетами. Мебели здесь было не очень много: старая кровать, шаткий стол с ужасно грязной столешницей, стул, на котором сидел Галлер, ржавая плита, в которой мерцал слабый огонек, старинный комод, в верхний ящик которого можно было заглянуть, так как в нем не было передней крышки. Начав свою песенку, Мария прислонилась к этому комоду, а закончив ее, начала снова, по-прежнему не двигаясь с места, и больше не удостоила своего гостя ни одним взглядом. Джузеппе присел рядом с ней на корточки и смотрел на свою Марию с таким удивлением, будто видел ее впервые.

Господин Галлер смотрел на происходящее со все возрастающим интересом. Он тоже не находил объяснения странному поведению девушки. Несмотря на то, что она приняла его так неприветливо, а теперь даже и взглядом не удостаивала, она не была для него несимпатична. Он решил выяснить причину такого поведения и снова заговорил с ней:

- Так значит, вы с Джузеппе хорошие друзья, - начал он; а так как при этом ему пришлось повернуться к Марии, стул затрещал, и господин Галлер чуть не упал.

- Осторожнее же, иначе вы окажетесь на полу! И какой при этом будет грохот! Здесь поблизости лежит тяжелобольная женщина! Да, конечно, Зепперль и я хорошие друзья. И я его нашла полумертвым от голода и холода, и Петер и я взяли его.

- Как вас зовут? Мия?

Девушка тихо рассмеялась. В первый раз в ее глазах появилось приветливое выражение:

- Меня зовут Мария Гильберт. Мией я называю себя лишь для этого маленького человека. Ему, пожалуй, слишком трудно произносить слово Мария. Иногда он так смешно говорит. Трудные слова, которые почти никто не может понять, не доставляют ему труда, он произносит их вполне свободно, но при этом он не может сказать и четырех слов по-немецки, не переставив их в предложении местами. Иногда это очень смешно. Он в последние недели...

Но тут вдруг послышался детский голосок, а потом кто-то всхлипнул. Джузеппе испугался.

- Мия, что это? - воскликнул он и вскочил с пола.

- У вас здесь маленький ребенок? - удивленно спросил и господин Галлер.

- Маленький ребенок? Откуда здесь взяться маленькому ребенку, где вы его увидели? - резко ответила Мария. - Ребенок есть под нами, на третьем этаже.

- Или, может быть, рядом? - сказал господин Галлер и указал на дверь в задней стене комнаты.

- Это комната, где я сплю, - неприветливо ответила Мария, - там нет ребенка. Вот, пожалуйста, - и она широко распахнула дверь, чтобы Галлер мог заглянуть в другую комнату. - Теперь вы мне верите?

Господин Галлер увидел, что дальше оставаться здесь было бесполезно. Он поднялся, и Мария сразу же открыла дверь квартиры. Она подтолкнула Джузеппе к лестничной площадке и вышла туда сама.

- До свидания, мой мальчик, - сказал Галлер и протянул Джузеппе руку.

- До свидания, господин Галлер, приходите в другой раз, тогда Мия быть добрая. Я никогда не видеть Мия такая злая, - и он укоризненно посмотрел на нее.

Она бросила на него сердитый взгляд, а потом повернулась к гостю.

- Прощайте, Мария, - сказал тот и протянул ей левую руку, так как Джузеппе все еще крепко держал его правую. Она ответила ему немного смущенно:

- Вы очень любезны, а я была так невежлива. Я не всегда такая, но если я невежлива, значит, на это есть причины. Больше я ничего не могу вам сказать. Большое спасибо за корзину с продуктами. Петер обрадуется, когда придет домой, и я смогу накормить его, ведь сегодня утром у меня ничего для него не было. Зепперль должен принести корзину обратно?

- Нет, спасибо, она мне не нужна.

- Ну, хорошо. Мы будет очень рады, если вы когда-нибудь снова придете к нам; только хорошо, если бы вы заранее предупредили нас о своем приходе. Зепперль, проводи господина Галлера, лестница в нашем доме не из лучших, и пойди с ним до стоянки извозчиков, чтобы он благополучно возвратился домой. Прощайте, господин Галлер. Мне действительно жаль, что я была с вами так невежлива. Но ведь вы не сердитесь на меня?

- Нет, конечно нет. Может быть, в другой раз мы лучше поймем друг друга. Я был бы рад, если бы Джузеппе посетил меня в недалеком будущем, может быть, в следующую пятницу. Вот визитная карточка с моим адресом. Не позаботитесь ли вы о том, чтобы Джузеппе пришел ко мне и был у меня примерно в десять часов утра?

- Да, - обещала Мария, но при этом нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. - Прощайте же. Зепперль, когда ты доведешь господина Галлера до пролетки, сразу же возвращайся, слышишь?

- Да, Мия. Идемте, господин Галлер. Я не давать вам падать. Смотрите хорошо вниз, лестница очень, очень плохая. Внимание, эта ступенька есть шаткий...

Благодаря указаниям маленького провожатого господину Галлеру удалось благополучно дойти до остановки.

Когда некоторое время спустя Джузеппе снова поднимался по лестнице в квартиру, он пытался разгадать странное поведение Мии. И снова дверь была закрыта. Он нетерпеливо постучал, и Мария сразу же отозвалась:

- Ты один? Или снова с кем-то?

- Совсем один. Открой, Мия!

- Действительно один?

- Да, действительно один. - Мария осторожно открыла дверь, и едва Джузеппе вошел, быстро захлопнула ее, а потом закрыла еще и на ключ. Мальчик с любопытством осмотрелся по сторонам, но не смог обнаружить ничего необычного. В большом волнении Мария провела по волосам, а потом прошептала:

- Слушай, Зепперль, у меня для тебя большой сюрприз. Ты умеешь хранить тайну?

- Тайна - это значит ничего никому не говорить. Быстро, Мия, говори мне тайна. Ты нашла много, много денег? Твои глаза так блестят...

Глаза Марии действительно блестели. Ее лицо прямо-таки сияло. Джузеппе не знал, что ему об этом думать; такого он еще никогда не видел.

- Скажи мне тайна, Мия, - попросил он снова. - Я ничего никому не сказать.

- Пойдем, я тебе что-то покажу. - Она взяла его за руку, повела к старому комоду и указала на нижний ящик, который был немного выдвинут. Джузеппе заглянул в него. От удивления у него остановилось дыхание. Из глубокого, вместительного ящика на него смотрели большие приветливые глаза ребенка, такие сияющие и голубые, как небо его любимой Италии. Когда он наклонился, к нему потянулись две маленькие толстые ручки и схватили его за черную челку.

- Маленький ребенок! - воскликнул Джузеппе, обретя дар речи. - Как он сюда попал?

- Он принадлежит мне, - убежденно заявила Мария, - я его нашла, и он мой.

- Где ты его нашла? В мусоре? - Джузеппе знал, что Мария часто ходила на помойки и приносила с собой то, что, по ее мнению, еще могло пригодиться.

- Нет, не в мусоре, - ответила она, смеясь, - а у входа во двор. Я шла по Якобштрассе и вдруг совсем близко услышала детский плач. Я пошла на этот плач и увидела там старую бельевую корзину. И что ты думаешь? В корзине лежал ребенок! Он сразу же рассмеялся, едва только увидел меня, и я его тоже полюбила. Я его вынула из корзины вместе с одеяльцем, крепко прижала к себе и побежала. О, как я бежала! И только я успела придти, как ты идешь с этим человеком, поэтому я быстро спрятала ребенка в комод, иначе бы гость его увидел и, наверняка, сразу же сообщил бы полиции. Теперь ты понимаешь, почему я так боялась, что ребенок начнет плакать и выдаст нас? Когда я его сюда принесла, он почти уже спал, и я хотела убаюкать его. Как я была рада, когда мужчина, наконец, ушел! Я чуть не умерла от страха, что ребенок задохнется в ящике. Мое маленькое сокровище!

Она наклонилась к ребенку и засмеялась, и ребенок рассмеялся ей в ответ. Потом Мария вынула его из необычной кроватки и с большой нежностью прижала к себе.

- Ты мой, теперь ты навсегда мой! - прошептала она ему.

- Но где мать и отец этой маленький ребенок? -спросил Джузеппе, который с задумчивым видом стоял рядом и смотрел на все это.

- Этого я не знаю. Наверняка, ребенок был ими подкинут. Вероятно, они не могли его больше кормить. Возможно, у них еще много детей, которых надо содержать, и они не в состоянии прокормить всех, поэтому им пришлось подбросить эту малышку. Такое часто происходит! Бедняжка! Может быть, ее родители уже умерли, и тогда я должна заботиться о малышке. Ты ведь тоже так думаешь? - И она смеялась и играла с ребенком так, что ребенок тоже стал смеяться.

- Бедная маленькая девочка! Очень печально, что у нее нет отца, нет мама, когда она такой маленький. Я поцелую ее, так как у нее нет мама, - и с этими словами Джузеппе поцеловал ребенка в розовые щечки. - Смотри, Мия, как он знать! И он задержал свою загорелую руку рядом с лицом малышки. Потом он подумал вслух:

- Но если у него есть отец и мать, и они искать его? Они будут очень плакать!

Мария с яростью набросилась на него:

- Тогда они бы не забыли его одного на улице в старой корзине! Нет, нет, наверняка у него нет никого, кто бы любил и заботился о нем. А теперь хорошенько послушай, что я тебе скажу. Чтобы у нас не было неприятностей, я придумала следующее: я всем скажу, будто это моя кузина, дочурка моей тети, которую мне доверили, тогда никто больше не будет интересоваться ею. Итак, теперь ты знаешь, что должен говорить, если тебя кто-нибудь спросит о ребенке. И еще, мою тетю зовут фрау Габерфельд, ясно?

- Фрау Габерфельд, ты говорить? - повторил Джузеппе. - Да, я не забыть. Но, Мия, где фрау Габер-фельд?

- Она поехала в Триест за своим мужем, который ее бросил. Такое часто случается, что муж бросает жену и ребенка. Итак, повтори еще раз, что ты должен отвечать, если тебе начнут задавать вопросы?

- Я говорить так: один женщина давать Мия маленький ребенок, и потом женщина уехать в большой город, очень далеко, и муж тоже, и тетя зовут фрау Г аберфельд.

Мария поняла, что ей придется рассказать свою историю еще несколько раз, чтобы малыш и сам поверил в нее и мог рассказать ее даже во сне. В заключение она сказала:

- Ты ведь не хочешь, чтобы сюда пришла полиция, отобрала у нас ребенка и заперла его неизвестно где?

- Нет, нет, - испуганно ответил Джузеппе.

- Но тогда ты должен забыть все, что я тебе рассказала, будто бы я нашла ребенка в корзине в городе. Тебе никогда нельзя думать об этом, понятно? Ты обещаешь мне это?

Мария сердилась на саму себя. Зачем только она ему все открыла вместо того, чтобы сразу же рассказать историю о тете?

- О да, я обещать, - ответил Джузеппе, всегда готовый выполнить любое желание Мии. - Но если мысли все же снова приходить сюда, - при этом он показал на свой лоб, - и говорить о корзина во дворе, что тогда делать?

- Тогда гони их прочь, дурачок! - нетерпеливо ответила Мария. - Итак, моя тетя уехала на неопределенное время и доверила мне своего ребенка и этот ребенок - моя любимая маленькая кузина. Понятно, наконец?

- О, да, - помедлив, ответил мальчик. - Я говорить, - начал Джузеппе, на этот раз очень осторожно, - что эта маленькая ребенок принадлежать Мия. Мать хочет далеко уехать и давать маленькая ребенок Мия, и маленькая ребенок звать Бэзль. Хорошо?

- Прекрасно, Зепперль, и в самом деле прекрасно! -воскликнула Мария, радуясь, что ее наставления возымели действие. Она считала, что для начала достаточно и этого.

Хмурый пасмурный день подходил к концу. Вечерние тени быстро опускались в комнату на чердаке. Бэзль заснула на коленях у Марии и спала так крепко и спокойно, словно в самой лучшей колыбели. Джузеппе сидел рядом с ними и рассказывал о своей встрече с господином Галлером и о его доброжелательном отношении к себе.

- Тихо! Минутку! Кажется, кто-то идет! - прервала его Мария и стала прислушиваться у двери. - Это Франц Лоренц возвращается домой; ну, скоро и Петер будет здесь, нам надо быстро накрыть на стол, Зепперль, беги вниз, в магазин к фрау Лоренц, и попроси у нее свечу; Петер заплатит за нее в субботу. Тихо! Не разбуди Бэзль!

Она осторожно поднялась и бережно уложила Бэзль в большой ящик комода, где ребенок продолжал сладко спать.

Вскоре Джузеппе вернулся со свечой. Фрау Лоренц, у которой на первом этаже была мелочная лавка, дала ему свечу в кредит. Она была вдовой с шестью детьми и сама жила очень бедно. У нее было доброе сердце, и как она могла устоять, когда мальчик-сирота с верхнего этажа смотрел на нее честными глазами и так ласково просил у нее свечу!

- Пожалуйста, дорогая фрау Лоренц, я заплатить, как только я иметь деньги!

- Ты ей рассказал о Бэзль? - спросила Мария, как только он вернулся.

- Нет, - ответил он. - Я хотел рассказать, но я забываю имя женщины и говорю лучше ничего. Как ее зовут, Мия?

- Фрау Габерфельд, - еще раз и очень отчетливо повторила Мария.

- О да, фрау Габерфельд. Я это больше не забуду.

- А теперь, Зепперль, принеси тарелки и накрой на стол!

Все тарелки были разные, часть из них была с отбитыми краями и глубокими зазубринами. Все это Мария нашла случайно в мусоре, когда бродила по городу и рылась в мусорных кучах, надеясь найти что-нибудь ценное. Джузеппе поставил посуду на стол. Он уже зажег свечу и вставил ее в горлышко пустой бутылки. Ее слабый свет освещал обед, какой маленькая комната не видела уже десятки лет: жареную баранью ногу, хлеб, сыр, и даже яблочный пирог! Мария достала из корзины все эти великолепные вещи и стояла в полном восхищении от таких деликатесов.

- Да это же великолепный праздничный обед! -радовалась она. - То-то удивится Петер! Такого мы еще никогда не ели! А вот и он идет!

Снаружи послышались тяжелые шаги, затем открылась дверь и появился Петер. Ему было пятнадцать лет. Это был высокий, худой и уже сутулый от тяжелой работы парень. Его лицо выглядело усталым и бледным. Но его глаза радостно засверкали, когда он увидел такой богато накрытый стол. Он спросил:

- Не нашли же вы все это...?

- Нет, нам это подарили. У Джузеппе появился друг.

Петер отрезал себе большой кусок мяса, протянул руку за ломтем хлеба и начал жадно есть. Пока он ел, Джузеппе со всеми подробностями рассказал еще раз о событиях дня. Не было ничего необычного в том, что общительный маленький итальянец рассказывал своему молчаливому другу длинные истории, которые Петер, по-видимому, охотно слушал, так как никогда не прерывал малыша. Джузеппе нарисовал доброту и любезность Галлера такими яркими красками, что тот наверняка бы смутился, если бы все это услышал.

- У меня есть для тебя новость, - заметила Мария. Она едва могла дождаться, чтобы наконец и самой заговорить. - Я действительно что-то нашла, что-то чудесное - намного прекраснее, чем корзина с продуктами! Отгадай, что это?

- Как же я могу угадать, Мария?

- Ну, хотя бы попытайся. Соберись же немного с силами, Петер! Не будь всегда таким усталым. Разве ты не можешь хоть раз немного порадоваться, как и другие? - набросилась на него его живая, энергичная сестра.

Он только неопределенно пожал плечами.

- Ну, тогда я сама тебе скажу. Итак, я нашла маленького ребенка!

- Где-нибудь в мусоре? - поинтересовался Петер.

Такой же вопрос, какой задал и Джузеппе! Но так как ежедневный осмотр свалок на окраинах города вошел у Марии в привычку, девушка не удивилась этому вопросу.

- Нет, на улице. Я нашла его, подняла и принесла домой, и я оставлю его навсегда. Навсегда!

- И его зовут Бэзль, - добавил Джузеппе.

- Да, Зепперль ее так окрестил. Идем, я тебе ее покажу.

Мария повела его к комоду. Петер наклонился и принялся внимательно рассматривать ребенка. Он никогда не думал, что увидит нечто подобное! Уже три года они с Марией обитали в этой неприятной квартире среди грязи, нищеты и беспорядка. Только вместе с Джузеппе, которого они приняли в свою семью около года назад, в их монотонное существование вошло немного жизни и даже немного радости. И вот здесь это восхитительное маленькое существо, ребенок с белокурыми локонами и розовым личиком! Белый и нежный, как маргаритка, в весьма необычной колыбели лежал маленький подкидыш. И еще никогда прежде эта квартира наверху, под крышей, не казалась Петеру такой бедной и жалкой, как в это мгновение.

- Пощупай же его щечки, Петер, они как бархат, -сказала Мария; она была очень рада тому, что брат уделил малышке так много внимания.

Но Петер с сомнением посмотрел на свои грубые мозолистые руки.

- Я не могу его взять, Мария, он... Ему здесь не место. Откуда он, собственно, взялся?

Мария рассказала ему. Потом она стала учить брата с такою же настойчивостью, как прежде Джузеппе, что он должен отвечать, если его спросят, откуда взялся ребенок. Петер даже рассмеялся, когда Мария очень убедительно стала говорить о „нашей тете фрау Габерфельд". Она, наверное, и сама поверила в эту тетю! Он снова повернулся к ребенку.

„Ну, ладно, маленькая девочка, - думал он, - для тебя, наверное, было бы намного лучше, если бы тебя нашли люди побогаче нас. Может быть, вскоре ты перестанешь смеяться, когда немного повзрослеешь и заметишь, как здесь бедно... И вообще, разве это правильно: так вот просто оставить у себя ребенка?" Но Петер ничего об этом не сказал, он не хотел отравить Марии ее радости. Кроме того, для него было слишком утомительно вступать с ней в разногласия. Она была остра на язык, и если бы он

произнес хотя бы три слова в свою защиту, она бы его живо отсчитала.

Она была счастлива, что спасла малышку от полиции, от этих, по мнению Марии, явных врагов честных граждан. Они были такими надоедливыми, эти полицейские! Только страх перед ними не раз мешал Марии пополнить небольшой запас продуктов, лежавший в верхнем ящике комода, у булочника и мясника. И ведь это было несправедливо, что у лавочников всего так много, а у Марии так мало, но когда было нечего есть, приходилось обращаться к этим лавочникам. И вообще она считала, что деление на свое и чужое в корне неправильно и несправедливо, и что она поступила бы по совести, если бы когда-нибудь попыталась „сгладить" различие между своим и чужим. Ей бы и в голову не пришло, что ложь и воровство считались большой провинностью перед Богом и в Его глазах это грех. Нет, об этом с ней прежде еще никто не говорил.

- Я вам говорю, что это приносит счастье, - продолжала уверять Мария.

Сначала корзина, полная еды, от господина Галлера, а потом ребенок! Разве все это не сочеталось чудесным образом друг с другом? И Петер обрадовался и даже смеялся!

Она смотрела на него с задумчивым видом.

- Ты ведь останешься дома сегодня вечером или нет?

- Нет, я пойду в „Фонарь", посмотрю там крысиную борьбу. Хочешь пойти со мной?

- Как ты мог такое подумать?! Ведь я должна позаботиться о ребенке!

- А ты, Зепперль, пойдешь?

- Нет, Петер, нет, я не хочу это видеть! Ужасно! Я остаюсь с Мия и Бэзль.

Тогда Петер пошел в трактир один. В течение дня ему приходилось выполнять очень тяжелую работу на обойной фабрике, в условиях, которые медленно, но верно подтачивали его здоровье. Вечер же он обычно проводил в захудалом кабачке, расположенном недалеко от квартиры, и оставлял там большую часть своих денег, которые заработал таким тяжелым трудом и которых без того было очень мало. Джузеппе никогда не ходил с ним туда, так как чувствовал себя там не совсем хорошо и часто даже испытывал страх. Мария же иногда ходила с ним, особенно зимой, когда с особой силой ощущался холод, неуютность и безысходность их комнаты на чердаке.

Господин Галлер был очень занятой человек, у которого работа отнимала все время с утра и до самого вечера. Собственно говоря, он обычно не обращал никакого внимания на всех этих мальчишек-нищих. Какое ему дело было до тех, кто не был баловнем судьбы, как он! Лишь величайшее усердие, так он думал, дает каждому шанс выйти в люди. Но маленький итальянец, ходивший за ним по пятам, привлек его внимание и заставил прислушаться к нему. И, может быть, маленькому Джузеппе удалось привлечь не только внимание господина Галлера, но также и его сердце.

Утром того дня, в который Галлер попросил придти маленького музыканта, он разговаривал в своей конторе с одним из сотрудников. Тут он вспомнил о маленьком нищем.

- Знаешь, - сказал он между прочим, - я тут вспомнил, что на сегодняшнее утро я договорился о встрече, которая, собственно говоря, касается больше тебя, Фердинанд, чем меня.

- Да? И с кем же?

- С одним мальчиком, которого я навестил на Вин-кельштрассе несколько дней назад и который сегодня нанесет мне ответный визит. Подожди несколько минут, он, наверное, сейчас будет здесь. Странно, но мальчик очаровал меня с первой же минуты, он и в самом деле симпатичный паренек - вот, верно, и он идет?

В дверь постучали.

- Входите, синьор! - сразу же отозвался господин Галлер; дверь очень осторожно и нерешительно открылась; Джузеппе посмотрел на обоих господ глазами, полными надежды и ожидания.

- О, господин Галлер! - с улыбкой на лице поздоровался мальчик, быстро вошел в комнату и хотел поцеловать Галлеру руку. Но тот, смеясь, помешал ему сделать это и спросил о Марии:

- Как поживает синьора, сегодня у нее настроение получше? Или она снова встала с левой ноги?

Хотя Джузеппе не понял всего, что сказал Галлер, он почувствовал, что ему нужно замолвить словечко за его любимую Марию:

- О, господин Галлер, Мия так жаль, что она была такой злой! Больше не говорите об этой дне, пожалуйста! Это было только из-за того, что... Она хочет быть очень, очень вежливой в другой раз.

- Ну, кто знает, засвидетельствую ли я даме еще раз свое почтение. Вот это, Джузеппе, господин Айх-ман, мой коллега. Фердинанд, я хочу представить тебе моего маленького друга Джузеппе из Италии.

Оба поздоровались друг с другом, и господин Айх-ман приветливо улыбнулся мальчику. Потом Галлер объяснил своему коллеге:

- У Джузеппе нет родителей, и он должен сам о себе заботиться. Мне бы хотелось немного о нем позаботиться, чтобы ему больше не пришлось попрошайничать на улицах. Я думал принять его к нам рассыльным. Но я не могу позаботиться о его так называемом „духовном здоровье". Не согласился бы ты его немного подучить? В этом плане предстоит кое-какая работа, так как моральные принципы его любимой Марии кажутся мне не очень-то безупречными...

Джузеппе хотя и слышал слова, но едва ли понял, о чем шла речь. Он беспомощно переводил свой взгляд с одного господина на другого. Наконец, он остановил его на господине Айхмане, так как ему казалось, что именно от него следовало ждать важного решения. Ему стало как-то не по себе. Он испугался. Не хотят ли у него отобрать свободу и отправить в детский дом? Не следовало ли ему броситься и спастись бегством? Но господин Айхман уже подошел к нему и сказал:

- Джузеппе должен сам решить. Что ты об этом думаешь, малыш? Ты хочешь, чтобы я стал твоим учителем? Ах, я думаю, ты неправильно понимаешь господина Галлера, - продолжал он, увидев испуганное лицо мальчика. - Ты хочешь, что бы господин Галлер устроил тебя здесь, в конторе, и поручил тебе небольшие обязанности - топить печь, выполнять маленькие поручения, отправлять почту и так далее?

Джузеппе очень сильно удивился. В удивлении он переводил взгляд с одного на другого, не решаясь ответить.

- Ну, - спросил еще раз господин Айхман, - какого ты мнения об этом предложении? Хотел бы ты работать здесь рассыльным?

- И целый день оставаться у господина Галлера? -спросил Джузеппе.

- Да.

- А вечером идти к Мия и Петер?

- Я думаю, да, - ответил Айхман и вопросительно посмотрел на господина Галлера.

- Ах, конечно, я не собираюсь предлагать нашему маленькому скрипачу другой дом, - рассмеялся в ответ господин Галлер.

- И вы меня не отведете в детский дом? - спросил мальчик.

- Нет, конечно, нет, Джузеппе.

- Но что вы хотите делать со мной?

- Генрих, мы совсем сбили малыша с толку, - сказал Айхман. Он сел и привлек Джузеппе к себе поближе. - Послушай, мой мальчик, ты должен нам только сказать, хочешь ли ты здесь остаться и в течение дня помогать господину Галлеру? По вечерам ты будешь возвращаться домой к Марии и Петеру, и господин Галлер будет немного платить за твою работу.

- Но что вы хотите делать со мной? Господин Галлер говорить, вы тоже должны что-то делать со мной -что же?

- Я хочу наставлять тебя, давать тебе указания и помогать, так как я возглавляю здешнюю контору господина Галлера. Он - начальник, и хорошо к тебе относится. Ты ведь будешь стараться и добросовестно выполнять все, что тебе поручат?

- О да, - кивнул Джузеппе, и при этом его черные кудри разлетелись в разные стороны.

- Прекрасно. И еще, Джузеппе. Недалеко от Вин-кельштрассе у нас есть воскресная школа, в которой каждое воскресенье мальчики и девочки слушают о Господе Иисусе. Не хотел бы и ты ходить туда? -спросил господин Айхман.

- С Мией и Петером?

- Конечно.

- Я хочу приходить! - радостно обещал Джузеппе, - и я все, все учить и делать господину Галлеру радость.

- Но вот что еще лежит у меня на сердце, - сказал тот.

- Твоя одежда совсем не соответствует моей адвокатской конторе; если ты будешь выполнять у нас поручения, тебе нужно выглядеть немного поприличнее. Интересно знать, как ты будешь выглядеть в новом костюме?

Несколько часов спустя Джузеппе был одет с головы до ног во все новое. Он едва узнал себя! И хотя он был очень рад новой одежде, он чувствовал себя в ней немного неловко. Скованный и очень смущенный, он вошел в контору рядом с Галлером.

- Итак, Джузеппе, вот мы и снова здесь. Теперь я от тебя жду, что ты будешь прилежен и исполнишь все, что мы тебе поручим. Я терпеть не могу бездельников. В рабочее время надо работать. Я думаю, что мы друг друга поняли,

В первый раз за этот день господин Галлер говорил с Джузеппе так серьезно. Мальчик посмотрел на него немного испуганно и ответил:

- Да, господин Галлер, я хочу стараться.

- Говорят „не я хочу стараться", а „я постараюсь", Джузеппе.

- Да, я постараюсь. Но я никогда не был в конторе рассыльным. Как я это должен делать?

- Ты вскоре этому научишься, не беспокойся. Я тебе помогу во всем, я не требую слишком многого, мальчик. Но спрячь же свою скрипку! Что ты ее все время таскаешь? Теперь она тебе больше не понадобится, - при этом он тронул рукой расстроенный маленький инструмент, который Джузеппе держал, как всегда, под мышкой.

- Мой скрипка! - испуганно воскликнул Джузеппе. - Мне нельзя больше играть мой скрипка? Но как должен я заработать деньги для Бэзль? Мия говорить, когда я уходить сегодня утром: „Зепперль, сначала идти с твой скрипка играть, так хорошо, чтобы люди дали много денег, и потом мы купим молоко для Бэзль". Фрау Лоренц дала молоко сегодня утром, но она говорить, сегодня вечером она хочет иметь деньги.

- Молоко для Бэзль? Кто это? Я думал, в вашей семье только ты, Мария и Петер. Так у вас есть маленький ребенок?

- Да, Бэзль - наша маленькая девочка.

- Но для меня это большая новость, что в вашей семье есть еще и маленький ребенок!

- Мия нашла маленький ребенок... Нет, нет, не так! Женщина его Мия давать, когда она уехать. Мия очень, очень боится, что вы хотите забрать ребенок, потому она быстро прятать его в шкаф. Поэтому Мия так неприветлива. Она очень боится, что ребенок плакать, так как он лежать в ящике, и потом вы его услышать. Он принадлежать Мия, не берите его, господин Галлер!

Все это он быстро выпалил, сильно волнуясь, и со страхом посмотрел на господина Галлера. Но тот громко рассмеялся:

- Синьора Мария может не беспокоиться, - успокоил он мальчика. - Я не намерен отбирать у нее ребенка. И ей нет надобности прятать его в ящик от меня - что мне с ним делать? Странная девушка! Но вернемся к твоей скрипке: мне бы не хотелось, чтобы ты и впредь ходил по улицам и играл на ней. В будущем я о тебе позабочусь и тогда скрипка тебе больше не понадобится. И вообще, разве можно сыграть на ней верно хоть одну мелодию, ведь скрипка совершенно расстроена?

- О да, я могу играть маленькая мелодия! - И он прижал скрипку к подбородку и начал играть. Но это было такое жалкое пиликанье, что Галлер в ужасе покачал головой.

- Довольно, Джузеппе, довольно. А теперь давай посмотрим, какие ты будешь выполнять обязанности в моей фирме!

Джузеппе кусал губы и искоса поглядывал на него.

- Ну, если тебя еще что-то беспокоит, то скажи мне.

- Молоко для Бэзль, - прошептал мальчик и тяжело вздохнул. - О, господин Галлер, не думайте, что я злая мальчик! Вы так добры, так добры, бедная Джузеппе! Но я не могу идти к Мия с новым костюмом, новые ботинки и новые часы и говорить: „Теперь я больше не хочу зарабатывать деньги для Бэзль, теперь я очень прекрасная мальчик, чтобы играть на скрипке!

- Но ты же будешь получать у меня жалованье, Джузеппе! Я лучше каждый вечер буду выплачивать тебе твой дневной заработок, тогда ты сможешь потратить его для своих. Но пойдем же, у меня есть для тебя поручение!

Он пошел к своему письменному столу, чтобы написать письмо, как вдруг прямо за его спиной послышался грохот, который очень сильно напугал его. Он повернулся и растерянно посмотрел на Джузеппе. Тот положил свою скрипку на пол и растоптал ее!

- Джузеппе!

Мальчик смущенно улыбнулся.

- Пожалуйста, господин Галлер! Вы говорите: „Делай это, Джузеппе! Я это делаю. Вы говорите: „Это не хорошо играть на скрипке на улице", - тогда я ее сломать. Теперь больше нет скрипка, теперь я смогу всегда работать для вас!

Господин Галлер продолжил писать, наконец, прокашлялся, посмотрел на Джузеппе и спросил:

- Ты знаешь, как пройти на Кайзерштрассе?

- О, да. - Тогда господин Галлер дал ему пакет и сказал, чтобы тот отнес его и взял с получателя расписку. Это поручение и несколько других, данных ему в тот день, Джузеппе выполнил быстро и добросовестно. Когда же наступил вечер, адвокат вручил своему маленькому рассыльному полгульдена и похвалил его:

- Джузеппе, ты выполнил работу быстро и аккуратно, я очень доволен тобой.

Не было счастливее человека, чем маленький итальянец!

- Зепперль, что это с тобой? - воскликнула Мария, когда, вернувшись, Джузеппе обнял ее за шею, звонко поцеловал и от избытка радости начал танцевать.

- Ты совсем потерял голову! Откуда у тебя новый костюм и новые ботинки? Да говори же, наконец!

Дав выход переполнявшей его радости, Джузеппе, наконец, присел рядом с Марией на пол. Он засмеялся, посмотрев на ребенка, лежавшего у нее на коленях и сунул в маленькую ручку монету.

- Это для Бэзль! - воскликнул он вне себя от радости. - Господин Галлер дал мне новая костюм, новая шляпа, новые ботинки и деньги на молоко для Бэзль. Мой господин Галлер, я его очень, очень, очень люблю! Мия, я его так сильно люблю! - Он широко раскрыл руки. Но к его удивлению, Мария ничего не сказала, кроме:

- О, Зепперль! - Затем она опустила голову и посмотрела на ребенка, лежавшего у нее на коленях. Мальчик изумленно посмотрел на нее. Вдруг его осенило, и он рассказал ребенку:

- Я иметь так много радости, Бэзль, так много! Мия нашла бедная Джузеппе и очень полюбила. Мия мой самый лучший друг, потом Бэзль и Петер и господин Галлер и, о, Мия, я нашел еще один друг сегодня, его зовут господин Айхман.

Мария все выслушала, а потом сказала:

- Будь честным, Зепперль, ты меня любишь больше, чем господина Галлера?

- О, да, Мия, много больше, чем господина Галлера, больше, чем все люди, больше, чем все в мире!

- Да? В самом деле? - Она откашлялась. - Я вовсе не хочу завидовать. Но послушай, ты теперь такой красивый, такой важный, и я боялась, что из-за этих знатных господ ты не будешь обращать на меня внимания. Какой же ты счастливый, Зепперль! Господин Галлер должен быть очень богатым. Он тебя так вырядил, потому что без ума от тебя?

- Без ума? - озадаченно повторил Джузеппе. Мария употребила много выражений, которые были ему неизвестны.

- Я имею в виду, любит ли он тебя? Он все это делает, потому что любит тебя?

- Я не знаю, любит ли он меня очень много. Я теперь стараться, чтобы быть очень молодец. Но он дал мне это все, и я еще ничего не делал. И потом он дал деньги для Бэзль, так как я сломал мой скрипка.

- Ты сломал свою скрипку? Как так? - Испуганно спросила Мария.

- Я его разломал. Господин Галлер ее не полюбил, и господин Галлер сказать, он мне хочет давать деньги все дни.

Мария очень удивилась.

- Не хочешь ли ты сказать, что он хочет каждый день давать тебе так много?

- О, да, полгульдена, если я хорошо работаю.

- И ты должен приходить каждый день?

- Да, я должен быть его помощником, так он сказал. Я должен быть там ровно в восемь часов. Я подметать двор и убирать комната, и смотреть за огнем в печи. Потом приходить господин Галлер, и он меня посылать делать поручения, раз, два раза, очень часто. Когда я снова приду домой, я возьму книга с картинками, и я учиться читать. Так сказал господин Галлер.

- Возможно ли это? - И она снова озабоченно посмотрела на своего Зепперля. Как много смогли дать ему его новые друзья, а она дала ему так мало!

- Зепперль, - спросила она очень осторожно, - не говорили ли они о том, что тебя надо забрать у меня и что ты должен жить в другом месте?

- Нет, обязательно нет! Я должен жить здесь, они специально сказали!

Вдруг ему пришло в голову:

- Но, Мия, ты такая, такая красивая сегодня, твои волосы такие гладкие, о, лента в волосы, голубая лента! - И он погладил ее по косам, которые она аккуратно заплела и уложила вокруг головы. - Ты это тоже нашла на улице?

- Нет, фрау Лоренц мне ее подарила. Это все из-за ребенка. Наша комната показалась мне недостаточно хорошей для Бэзль. И тогда сегодня утром, когда Бэзль еще спала, я принялась за работу. Даже не знаю, сколько я вымела отсюда грязи и мусора! Странно, что раньше грязь мне никогда не бросалась в глаза. И в конце концов от всего этого шума Бэзль проснулась. Тогда я отнесла ее вниз и попросила Лену посидеть с ней до тех пор, пока я не закончу уборку. По-видимому, фрау Лоренц очень обрадовалась, что я убираюсь. Она мне показала, как можно заклеить выбитые стекла плотной промаслен-ной бумагой вместо того, чтобы затыкать их тряпьем. Посмотри же, как здесь все чисто! Ящик комода я тоже вычистила. Сколько там было всякого мусора! И когда комната стала чистой, я сама была ужасно грязной. Тогда я вымылась и выстирала все, что на мне было. Фрау Лоренц одолжила мне одежду, пока моя сушилась на ее печке. Потом она причесала мне волосы и подарила ленту. Голубой, сказала она, очень идет к моим волосам.

- Все так мило, - сказал Джузеппе и осмотрел всю комнату. - Дорогая Бэзль! Ты должна пить много молока, так сказал господин Галлер.

- Ты рассказал ему о Бэзль? - испуганно спросила Мария.

- Да. И он очень много смеялся, когда я говорил, что ты боялась, что он брать ребенок. Тогда он говорить: „Нет, я не хочу. Скажи Марии, не прятать Бэзль в ящик, когда я приходить, она мне не нужна!"

- Тогда все хорошо, - успокоившись, ответила Мария. - Людям в доме я рассказала историю о тете Габерфельд, и никто в ней не усомнился. Фрау Лоренц посоветовала мне отнести ребенка в детский дом, но я ей сказала, что будто бы тетя Габерфельд взяла с меня обещание самой заботиться о ребенке, и тогда она успокоилась, добрая фрау Лоренц. Она мне даже сказала, что хочет помочь ухаживать за ребенком. Теперь ты в самом деле принадлежишь мне, моя душечка, не так ли?

Она стала подбрасывать ребенка на коленях. Бэзль схватила Марию за нос и засмеялась от удовольствия. Какое ей было дело до того, что ее приемная мать была нищей, необразованной и что у нее не было постоянной работы. И какое ей было дело до того, что придется расти в убогой комнате на чердаке?! Лишь бы была еда, крыша над головой, да чтобы обращались с ней ласково - вот и все, что ей было надо до счастья. Для начала, во всяком случае...

- Я уже давно жду Петера, - сказала Мария, - он только хотел что-нибудь купить и сразу же вернуться. Г де он мог задержаться так долго?

- Петер? Я видел Петераиздали, когда он шел домой. Он идет сегодня так медленно!

- Да, он, по-видимому, с каждым днем устает все больше. Я очень беспокоюсь о нем. Он выглядит не совсем здоровым. Надеюсь, что он не болен. Что нам тогда делать без его жалованья?

Подавленные, они сидели друг возле друга и прислушивались, пока, наконец, не услышали на лестнице шаги Петера.

В полном изумлении Петер остановился в открытых дверях. Он уставился на Джузеппе, словно никогда его раньше не видел.

- Что с тобой, Петер? Почему ты остановился в дверях? Тебе нехорошо?

- Нет, я просто устал.

Юноша подошел к своей кровати, которая находилась под самым скатом крыши и повалился на нее.

- Нет, тебе нездоровится, - повторила Мария и подбежала к нему. - Что с тобой? Ты выглядишь по-настоящему больным.

- Я просто устал. Дай мне поспать, Мария. Сегодня суббота, и лишь в понедельник мне снова нужно будет идти на работу.

- Сегодня только пятница, а не суббота!

- Дай мне поспать.

- Петер, будь же благоразумным, - пыталась подбодрить его Мария, - встань и съешь кусок хлеба, тебе будет полезно. И ты еще не поцеловал Бэзль, взгляни-ка, она хочет сказать тебе: „Добрый день!" -Она протянула ему ребенка, но он отвернулся.

- Нет, Мария, я такой грязный. Зепперль, подай мне немного воды умыться.

Но прежде чем Джузеппе пришел с водой, Петер снова упал на кровать и заснул. Мария испуганно посмотрела на него.

- Зепперль, держи ребенка, я вымою Петеру лицо и руки, ему это, наверняка, принесет пользу.

От старательного растирания и от холодной воды Петер и в самом деле немного приободрился и смог выслушать рассказ о самых последних событиях дня.

- Эй, Петер, поверни-ка голову и посмотри на нашего Зепперля. Что ты на это скажешь? Он так необычно выглядит! Как богатый, знатный господин! Как принц!

Джузеппе смущенно улыбнулся и перевел разговор на другое.

- И Мия тоже: посмотри же, какая она красивая с лентой в волосах, и какая красивая платье - такая же чистая, как Бэзль!

- Ну да, - чуть ли не извиняясь, сказала Мария, - я ведь не могу взять ребенка, если буду грязной. Фрау Лоренц сказала мне, если маленьких детей не держат в чистоте, тогда они легко могут заболеть и умереть. Поэтому мне и пришлось все здесь убрать и вымыться самой. А теперь и Петер чистый, и, уж, наверняка, нас никто не узнает, - добавила она с улыбкой. - И подумай только, Петер, Зепперль будет зарабатывать у господина Галлера каждый день полгульдена. И если будет холодно, мы теперь можем топить печь каждый день. Разве это не замечательно?

- Да, - ответил Петер, а потом спросил:

- Есть что-нибудь поесть?

- Конечно, там для тебя есть большой кусок жаркого и еще ломоть хлеба. Мы просто утопаем в роскоши. Сядь же чуть-чуть прямее, как человек -вот так! - Она помогла ему приподняться и сесть на постели. - Зепперль, дай ребенка и подай Петеру блюдо с едой. Теперь Петер чувствует себя лучше, не так ли? Пойдем, душенька, поцелуем его!

Петер потянулся к Бэзль и нежно поцеловал малышку. Потом он устало откинулся назад и позволил Марии кормить себя, как маленького ребенка. Когда он наелся, она нежно погладила его по лбу, принесла из своей комнаты одеяло и тщательно укрыла им брата. Она снова присела у его кровати, у себя на коленях она баюкала Бэзль и тихо пела, пока ребенок не закрыл глаза. Когда он крепко заснул, Мария отнесла его к комоду, уложила среди старых тряпок и немного задвинула ящик. После этого она и сама легла спать, очень тихо, чтобы не разбудить Петера. И Джузеппе тоже вскоре заснул.

За ледяным ветром, дувшим в начале недели, пришла теплая погода; на следующее утро приятные солнечные лучи проникали в комнату на чердаке на Винкельштрассе. Но они не могли разбудить Петера. И напрасно Мария звала его, трясла и ругала - она не смогла заставить его встать и пойти на работу. Правда, несколько раз он ненадолго открывал глаза и бормотал какие-то непонятные слова, но не встал. Тогда Мария позвала на помощь фрау Лоренц. Когда та увидела бледное, похудевшее лицо мальчика, она с сомнением покачала головой и посоветовала Марии дать ему спокойно поспать.

- Но тогда он не получит свое жалованье за неделю, - робко возразила ей Мария. Она очень беспокоилась о брате - им ведь так нужны были его деньги! И, кроме того, надо было платить за квартиру!

- Я так не думаю, - покачала головой фрау Лоренц. - Иди сейчас же к его начальнику, скажи ему, что Петер заболел, и попроси его заплатить Петеру за те дни, в которые он работал. Он тебя знает и не откажет тебе. И если Петер будет долго болеть, ну, тогда ведь есть еще Зепперль, а у него теперь хорошее место, и он сможет помочь тебе. Во всяком случае, Петер сегодня просто не в состоянии подняться.

Целый день Петер оставался в постели и спал. Только раз он ненадолго открыл глаза, когда фрау Лоренц принесла ему горшочек бульона. Когда Петер пил, ей пришлось поддерживать ему голову, так он был слаб.

- Мне, наверное, надо будет вскоре вставать, не правда ли? - прошептал он. - Но я все еще чувствую ужасную усталость.

- Петер, лежи спокойно до тех пор, пока твоя усталость не пройдет, - успокоила она его.

Но он уже ничего не слышал; он снова погрузился в глубокое беспамятство.

Мария не напрасно ходила к начальнику. Она получила жалованье своего брата за пять дней и, кроме того, ей обещали, что еще в течение трех дней за ним оставят его рабочее место. Успокоенная, она отправилась домой. Она несла Бэзль на руках. Малышка радостно выглядывала из платка, в который была завернута. Им обеим солнце было полезно. Возвращаясь домой, Мария сделала крюк, чтобы подольше насладиться воздухом и солнечным светом. Но при этом она обошла стороной улицу, на которой нашла ребенка.

Вдруг она обратила внимание на вывеску над входом в большое здание. Она прочитала по слогам: „Для каж-до-го“ и ниже: „Воск-рес-ная шко-ла“. Ага, воскресная школа! Это дом, куда завтра должен придти Зепперль. Может, и мне пойти туда? Вместе с Бэзль? Но вдруг там кто-нибудь узнает ребенка? Нет, мы не пойдем, мы лучше останемся дома, не правда ли, мое сокровище? - Она нежно коснулась курносого носа малышки.

- По-видимому, малышка чувствует себя довольно хорошо в ваших руках... - вдруг произнес кто-то за ее спиной. Она испуганно обернулась и посмотрела на незнакомца, заговорившего с нею. Она резко ответила:

- Ну конечно, ведь она знает, что я ее очень, очень люблю, не правда ли, мое золотце? - И она поцеловала Бэзль, а потом погладила ее по щечкам. - Это моя Бэзль, но она принадлежит мне, мне одной, так

как моя тетя отдала мне ее насовсем перед своим отъездом за границу. - Эта история слетела с ее губ легко и гладко.

- Бедный ребенок, - ответил молодой человек, -значит, у него нет родителей, которые бы о нем заботились? А у вас, ведь вы сами еще очень юны. У вас есть отец и мать?

- Нет, - Мария все хорошенько обдумала и сказала, - но мы и сами хорошо справляемся, одни. У меня есть брат, он сегодня болен, но он ходит на работу. И потом у нас еще есть маленький итальянец, которого мы подобрали на улице, и он теперь получил хорошее место в конторе одного важного господина.

- Послушайте, думаю, я его тоже знаю! Не зовут ли его Джузеппе Фиорелли? - с удивлением в голосе спросил молодой человек.

- Да, - удивилась Мария, - но откуда?..

- А вас, вероятно, зовут Мария?

- Да, но откуда вы это знаете?

- Я встретил его в конторе господина Галлера.

- Ах, так! Тогда вы, вероятно, господин Айхман?

- Господин Айхман? Да, это я. Джузеппе обещал придти в воскресную школу, которая находится на той стороне улицы, - и он показал на вывеску, которую Мария только что прочитала. - Не хотите ли и вы придти туда с вашим братом?

- Возможно, - задумавшись, сказала Мария, если только я найду кого-нибудь, кто бы согласился присмотреть в это время за ребенком. Я бы очень хотела пойти туда, чтобы только посмотреть, что там такое.

- Я уверен, вам это понравится.

- Я рада, что встретила вас, - сказала Мария, которая обычно редко когда высказывала свои истинные чувства. - Зепперль вас очень полюбил, так что вы меня по-настоящему заинтересовали.

- Итак, - попрощался Айхман, - до встречи завтра в три часа.

- Если смогу, то я приду, - заверила его Мария.

Потом она пошла дальше. Она твердо решила пойти вместе с Джузеппе в воскресную школу в том случае, если Петер согласиться посидеть с ребенком. Она была общительной девушкой и не часто получала приглашения.

На следующее утро с безоблачного неба ярко светило солнце. Когда Джузеппе встал, Мария уже была занята тем, что разжигала огонь в очаге.

- Потише, Зепперль, не разбуди Петера! Фрау Лоренц сказала, что мы должны еще и сегодня дать ему поспать. Я сейчас приготовлю ему чашку чая. Он ее выпьет, как только проснется. Послушай, Зепперль, что бы мы делали с больным Петером, если бы ты не познакомился с господином Галлером! Сегодня утром у Петера не такой жалкий вид!

- Дорогое солнце сделало его здоровым. Сегодня прекрасная день, Мия!

И в самом деле, день был прекрасный, как если бы в ноябрьскую мглу ненадолго вернулась весна. Солнце посылало свои теплые лучи в комнату на чердаке, и от этого она выглядела светлой и приветливой. Когда Петер проснулся, он уже не чувствовал себя таким усталым и разбитым, как за день до этого. Но встать он еще не смог. Джузеппе, взволнованный, носился по комнате, он был очень рад, что Мария захотела пойти вместе с ним в воскресную школу. Жаль только, что Петер был еще слишком слаб, чтобы тоже пойти. „Во всяком случае, - очень довольная, думала Мария, - он уже выглядит намного лучше, чем сегодня утром. Он уже не такой бледный, и щеки у него покраснели. Завтра он уже точно выздоровеет!" Откуда она могла знать, что этот румянец был следствием изнурительной лихорадки?

- Ну, пойдем же, Петер, - обратилась она к нему еще раз, когда пришло время выходить из дома. - Я унесу Бэзль вниз к фрау Лоренц, а потом мы все втроем пойдем. Ну, соберись же немного с силами, Петер! Зепперль и я поддержим тебя!

- Нет, - вяло ответил Петер, - я не могу. Я бы хотел полежать здесь. Идите же, идите оба, но не уносите Бэзль. Положите ее здесь, рядом со мной!

- Ты хочешь присмотреть за ней? - удивленно спросила Мария.

- Да. Это не составит мне никакого труда, и я с удовольствием присмотрю за ней.

Тогда Мария положила ребенка сбоку от Петера, попрощалась с ним и спустилась вместе с Джузеппе по лестнице. Фрау Лоренц одолжила ей шляпу и шаль, которая немного прикрыла ее поношенное платье, и они вышли на улицу.

Петер лег на бок, чтобы поиграть с Бэзль. Она ухватила его за нос и громко смеялась, пока он с ней разговаривал. Он повторял снова и снова: „Дорогая крошка, как я люблю тебя!" Так они некоторое время забавлялись, пока Бэзль не устала. Она уткнулась розовым личиком в руки Петера и заснула. Петер не двигался, чтобы не разбудить ребенка. Он смотрел на нее и бормотал: „Дорогая крошка, ты слишком хороша для нас“. И пока он осторожно и ласково гладил ее, он был очень, очень счастлив.

Через два часа он услышал на лестнице голос Марии.

- Вы уже вернулись? - спросил он, когда она вошла в комнату вместе с Джузеппе.

- Да. О Петер, если бы ты знал, как там было здорово! В следующее воскресенье ты должен с нами пойти непременно. Мы пели чудесные песни. А потом разные дамы и господа говорили с нами и рассказывали нам прекрасные истории. И там было много детей; некоторые, наверное, были из богатых домов, другие же, вероятно, беднее нас, так как они выглядели совсем оборванными. Одна из дам дала мне эту маленькую книжечку с картинками. Она называется „Солнечный луч“. Посмотри, какая красивая! В следующее воскресенье я должна вернуть ее даме и тогда получу другую, и каждое воскресенье буду менять. У Зепперля тоже есть книга. А что моя душечка делала все это время? Она была послушной? Вот бы не подумала, что она спит! О, да она уже просыпается. Бэзль, мое сокровище, мое золотце, а вот и я, посмотри же! Когда ты вырастешь, ты тоже пойдешь в воскресную школу! Посмотри, Петер, как она смеется, как она меня любит! Идем, мой ангелочек, иди к Марии! - С этими словами она взяла ребенка на руки и покрыла ее лицо нежными поцелуями.

Петер смотрел на нее. Его снова охватила слабость, и он закрыл глаза. Но Мария этого не заметила. Когда Петер снова открыл глаза, Джузеппе все еще неподвижно стоял у двери.

- Странно, - удивился Петер, - ты ничего не говоришь, тебе не понравилось в воскресной школе?

- О, нет, очень, - ответил серьезно Джузеппе. -Петер, один человек умер за меня.

- Что ты говоришь? - спросил, не понимая Петер.

- Один человек - его зовут Иисус - пожертвовал свою жизнь за меня, Петер. Господин Айхман так сказать. И этот человек меня любит. Он любил меня всегда и теперь тоже.

Петер не знал, как объяснить торжественную серьезность в глазах Джузеппе.

- Человек за тебя умер? И он тебя всегда любил -и теперь еще любит? Что ты там такое говоришь, Зепперль?

- Господин Айхман так говорить, - ответил Джузеппе. - Я сделал много, много злого. И Бог, Петер, там, наверху, великий Бог, - он указал наверх, на небо, - великая Бог очень злой на Джузеппе, и Он говорить: „Джузеппе должен иметь наказание". Но великая Бог - это и любовь. И Господь Иисус, Его Сын, тоже любовь. Он говорит: „Это мой любимая Джузеппе, не иметь наказание, я иметь наказание вместо него; и я очистить его сердце". Люди убить Господа Иисуса, и Он идти на небо, и... Но я не могу хорошо говорить, Петер, господин Айхман сможет тебе сказать намного лучше. Но я знаю твердо, что великая Бог любит меня. Я Его просить, чтобы Он убрал грехи, и Он это сделал. И я хочу стать хорошей мальчиком и больше никогда не лгать и не воровать - и больше не брать хлеб с тележки, когда булочник не смотрит. Гос-подь Иисус говорить: „Нет, Джузеппе, нельзя воровать". Он умер за меня, я Его люблю.

Петер растерянно посмотрел на свою сестренку.

- Мария, ты слышала, что сказал Зепперль? -спросил он.

- Да, я это уже слышала; но я не понимаю, что, собственно говоря, он имеет в виду. Фрейлейн, говорившая с нами, тоже сказала, что будто нам нужен Спаситель и что мы должны быть всегда честными и так далее. Все это звучит очень хорошо, но если у бедного ребенка дома нет ни куска хлеба и даже пфеннига, чтобы что-нибудь купить - да, тогда совсем нелегко пройти мимо полного прилавка булочной и не протянуть руку, чтобы схватить булку, пока этого никто не видит. Но теперь нам это и не нужно, верно, сокровище? Зепперль каждый день зарабатывает так много денег, да и мне удается найти что-нибудь то там, то тут. И даже в случае твоей болезни, Петер, мы уже могли бы как-нибудь перебиться. Ну, а лжи не всегда можно избежать. Но так или иначе в воскресной школе было очень хорошо.

Вскоре после этого и Джузеппе улегся на свою постель рядом с Петером. В соседней комнате Мария видела во сне Бэзль, которая спала у нее на руках. Лишь Петер еще долго лежал без сна. Он не мог заснуть. Он думал, не переставая, о словах Джузеппе и беспокойно ворочался с боку на бок. От этого шума Мария, наконец, проснулась и тихо окликнула его,

- Что это, Зепперль, ты не можешь заснуть?

- Это я, Мария, Зепперль крепко спит.

- Ты, Петер? Почему ты еще не спишь? На улице уже совсем темно! - Она поднялась, тихо подошла к Петеру и присела на край его постели. - Могу я для тебя что-нибудь сделать? У тебя что-то болит? Скажи мне, Петер.

- Нет, нет, Мария. У меня больше ничего не болит, только ноги. Все это время я думал о человеке, о котором рассказывал Зепперль. Разве это не странная история, Мария? Ты тоже всему этому веришь? Или Зепперль просто ослышался, так как он часто не все понимает правильно из-за того, что плохо знает немецкий?

- Я точно не знаю, я не все уловила. Знаешь, на даме была очень красивая шляпка - смогу ли я когда-нибудь в жизни купить себе такую же? Подожди, Петер, она говорила о человеке, который всех нас любит и который умер за нас. Если это тебя так интересует, то в следующее воскресенье я могу еще раз спросить об этом. Зепперль явно помешался от всего, что рассказывали в воскресной школе; он ни о чем другом больше и не думает.

- Собственно говоря, он правильно делает. Он во всем видит что-нибудь хорошее.

- Да, он твердо верит во все, что ему говорят. Но, Петер, как тебе пришли такие мысли в голову, да еще посреди ночи, ты ведь никогда не беспокоился ни о чем подобном?

- Я тоже не знаю, почему это меня так взволновало. Скажи, Мария, зачем мы, собственно, живем?

- Ну, это ведь ясно, мы родились, как и другие люди!

- Да, но зачем? Зачем мы, собственно, живем?

- Ты задаешь столько вопросов, столько вопросов, но для меня все они одинаковы, - ответила Мария.

Она обхватила руками свои колени и в глубине души была удивлена вопросам Петера.

- Я очень рада, что живу.

- Ты - да, я это понимаю, потому что ты приносишь пользу. Ты спасла Зепперля и ребенка. Оба они без тебя, наверное, умерли бы. Но зачем я на земле? На что я пригоден?

- Не на многое, конечно, - откровенно сказала Мария. - Но знаешь, ты ведь наш Петер, и мы тебя любим, и я даже не знаю, что бы мы делали без тебя. Ты не должен говорить о смерти, я не могу этого слышать!

- Ах, Мария, знаешь, иногда я думаю, если бы все прошло... Каждый день тяжелая работа, а после нее я всегда так ужасно устаю, и у меня уже нет настроения жить...

- Я прошу тебя, Петер, не говори больше так! -Мария обхватила брата за шею и крепко прижала к себе. Она была напугана. - Ты еще долго не умрешь! Ты ведь намного крепче, чем думаешь! Завтра утром я приведу врача. Ты выздоровеешь, Петер. Не смей говорить ничего подобного, слышишь? Я тебя так люблю!

Она погладила его по лицу.

- Твой лоб совсем мокрый, и руки тоже! Утром мы приведем врача, слышишь?

- Мне только чуть-чуть больно, может быть, не нужно никого вызывать, это ведь стоит денег, Мария.

- А сейчас постарайся еще немного поспать, Петер. На башне только что пробило четыре часа. Ложись, я тебя хорошенько укрою. - Она еще раз прижала свою щеку к его щеке и тихо вернулась в свою комнату. Когда она закрыла за собой дверь, то бросилась на свой соломенный тюфяк и вжала голову в подушку, чтобы Петер не услышал ее рыданий. Она мало что понимала в болезнях, но была сильно напугана холодной испариной, выступившей на лице Петера.

Утром состояние Петера не улучшилось. Когда Мария встала и посмотрела на него, то нашла его почти без сознания, и все ее усилия разбудить его ни к чему не привели. Его лицо было бледным и холодным, он тяжело дышал. Когда она заговорила с ним, он ненадолго открыл глаза, но не сказал ни слова.

- Зепперль, должен придти доктор, - сказала она взволнованно. - Я хочу унести Бэзль к фрау Лоренц, чтобы она присмотрела за ней, пока не уйдет доктор. Иначе он может вмешаться в дела, которые его не касаются. Фрау Лоренц ничего не заподозрит, если я ей скажу, что Бэзль мешает Петеру.

Джузеппе очень странно посмотрел на нее.

- Бэзль не мешать Петеру, Мия, - ответил он.

- Конечно, нет, и я сама знаю. Но ведь фрау Лоренц может удивиться, если поймет, что я прячу Бэзль от доктора...

- Мия, - смущенно попросил Джузеппе, - ты не должна лгать. Господин Айхман говорит: „Теперь, Джузеппе, никогда не лгать!"

- Зепперль! Что это значит? - она бросилась к нему, и ее лицо исказилось от гнева и страха, - ты теперь против нас? Ты хочешь нас выдать? Отвечай, или...!

Мальчик смотрел на нее в полной растерянности. Он никогда не видел ее в такой ярости! Еще никогда она не делала ему ничего плохого, не собирается ли она теперь ударить его? Но он не потерпит этого!

- Стой, Мия, - воскликнул он и оттолкнул ее руку, -не делать так! Я не предатель! Я люблю Бэзль, очень люблю. Но, Мия, что мне делать? Человек, который умер за меня и которого я очень люблю, который печальный, если я лгу, - господин Айхман так говорит. Я никогда не могу сказать неправду! - Очень решительно заявил Джузеппе.

- И что это значит? Ты хочешь рассказать господину Айхману или господину Галлеру о том, что я нашла ребенка?

- Они не спрашивать меня никогда. Они не думать о маленькой ребенок. Но, Мия, если кто-то спросить, о, что мне тогда делать?

- Ну, дальше послушаем, что ты тогда сделаешь!

После минутного колебания он твердо ответил:

- Если кто-то спросит, Мия, я не могу говорить ложь. Я обещал господину Айхману вчера.

Тихий стон прервал их ссору.

Оба поспешили к Петеру. Когда Мария увидела его тяжелое дыхание, она забыла о своем гневе и спешно послала Джузеппе к фрау Лоренц. Потом она приподняла брата, бережно положила его голову к себе на грудь и попыталась хоть немного облегчить его страдания. Но все было напрасно.

- Бедный мальчик, - прошептала фрау Лоренц, склонившись над больным, и в ее голосе прозвучало участие и сострадание. - Он потерял сознание. Зепперль, быстро беги вниз к Лене и скажи ей, чтобы она дала тебе мое толстое шерстяное одеяло! Нам надо потеплее укутать Петера, он же холодный, как лед! Мария, ты должна привести доктора! Петера надо отправить в больницу. Здесь он никогда не выздоровеет!

- В больницу он не пойдет, - Мария решительно покачала головой. - Он останется здесь! Я хочу о нем заботиться, я не отдам его. Я не отдам его незнакомым людям!

- Тогда он умрет здесь, на твоих глазах, дитя мое, и ты будешь виновата в его смерти. Ведь мальчик очень слаб и истощен. Ему приходилось слишком много работать, а еда была не очень-то хорошей. По крайней мере, в больнице он будет сыт. Чтобы выздороветь, ему, наверняка, требуется долгий и тщательный уход, а здесь он не может его получить. Поэтому будь благоразумна, дитя мое. Небольшого жалованья Зепперля на все это не хватит. Петера надо отправить в больницу. Ведь и мой муж провел там последние дни своей жизни, и как хорошо там за ним ухаживали! Время от времени ему давали чашку бульона, а иногда даже глоточек вина. Всего этого я бы не могла дать ему дома.

- Вы все против меня! - разрыдалась Мария. -Увезти Петера? Об этом не может быть и речи!

Но когда состояние больного стало еще хуже, и он начал сильно кашлять, Мария попросила фрау Лоренц остаться с ним, а сама быстро спустилась по лестнице и побежала в город, чтобы привести врача. К счастью, она застала его дома. Он как раз собирался навестить больного; но сразу же пошел с Марией.

Это был приветливый молодой человек, и Мария доверяла ему. Он сел рядом с кроватью Петера, вытер ему со лба пот, проверил у него пульс и прослушал его. Мария стояла рядом, чуть дыша. Наконец он повернулся к ней. Она прошептала:

- Господин доктор, ведь его не надо отправлять в больницу? Ведь вы не отнимите его у меня?

- Я бы охотно позволил вам оставить его здесь, но взгляните, - он взял худую руку Петера. - И вы думаете, что в такой квартире и при такой пище, которую вы можете ему предложить, у него есть хоть малейший шанс выздороветь? Он нуждается в очень хорошем, тщательном и постоянном уходе. Если вы позволите отвезти его в больницу, то, возможно, нам удастся его спасти.

- Но люди в больнице такие неприветливые, -возразила Мария, - они никого не пускают к больным. А мы с Петером всегда были вместе, каждый день, что бы ни случилось; нет, он не уйдет отсюда, он должен остаться со мной.

- Вы, конечно же, сможете навещать его в больнице в дни посещений. Но если он останется здесь, то вскоре вы его потеряете навсегда! Только в больнице можно сохранить ему жизнь.

- А если я отправлю его в больницу, вы его там точно вылечите?

- Мы сделаем все, что в наших силах, и я надеюсь, что мы его выходим. Мальчик сильно болен, он очень слаб. Кстати, как его зовут?

- Петер Гильберт.

- Сколько ему лет? - доктор задал следующий вопрос, что-то записывая при этом.

- Пятнадцать.

- Сколько, пожалуйста? Пятнадцать? Всего пятнадцать лет? Вы не ошибаетесь?

- Нет, ему пятнадцать лет.

Врач был поражен.

- Завтра я велю доставить его в больницу. Я пошлю двух человек с носилками, они его принесут, -решил он немедленно. - Когда он очнется, скажите ему: чтобы он поскорее выздоровел, ему нужно перебраться в комнату получше. Но ничего не говорите о расставании и о том, что его унесут отсюда, для него это было бы слишком большим потрясением.

- Да, господин доктор, - наконец согласилась Мария. Когда врач ушел, она начала упрекать себя. Как она могла так быстро согласиться? Что подумает о ней Петер, когда придет в себя?

Однако на следующий день больной мог едва пошевелиться. Сильный кашель отнял у него последние силы. В полной апатии он лежал на своем соломенном тюфяке, и когда появились санитары-носильщики с носилками, Мария больше не протестовала. Санитары осторожно положили Петера на носилки, заботливо укрыли его теплым шерстяным одеялом и подняли носилки. Мария внимательно следила за их действиями. Может быть, люди в больнице не такие уж грубые, как она всегда думала?!

- Вы будете с ним добры, не правда ли? - попросила она мужчин.

- Конечно, - обещали они девушке с сочувствием в голосе. Не каждый день они видели такую бедность, как здесь, в этой квартире на чердаке. - Вашему брату станет лучше, он попадет в хорошие руки.

Тогда Мария немного успокоилась.

- Прощай, Петер, - прошептала она. На глазах у нее выступили слезы.

Петер даже не пошевелился. Он и не чувствовал, что его уносят. Когда носильщики вышли на улицу и пошли по старому городу, за ними увязалось несколько оборванных детей, которые с любопытством смотрели на неподвижную фигуру под темным шерстяным одеялом.

В обычное время Джузеппе направился в контору господина Галлера. В это утро у него было очень тяжело на сердце, как никогда раньше. Мария, его Мия, сердилась на него. Петер был болен. И что теперь будет с Бэзль?! И все же, несмотря на все заботы, в глубине сердца Джузеппе чувствовал новую, доселе не известную радость. Услышанное в воскресной школе все еще живо представлялось ему. Рассказ о кресте, который он услышал впервые в своей жизни, наполнил его глубоким покоем. Его сердце, нуждающееся в любви, с радостью приняло Благую Весть. Он доверился Спасителю, Который хотел быть и его лучшим другом. Ведь Спаситель даже умер за него! И разве не должен был Джузеппе возлюбить Его, следуя за Ним и повинуясь Ему?! Не должен ли он быть Ему благодарным и остаться верным своему новому другу?

Когда Джузеппе торопливо шел по улицам, погруженный в свои мысли, он чуть не наткнулся на какого-то мужчину, который как раз остановился и поставил свой мешок на землю, чтобы передохнуть. Мужчина показался Джузеппе знакомым. Он взглянул на него еще раз, и у него даже перехватило дыхание. В ужасе он уставился на коренастую фигуру человека с лохматыми черными волосами под старой фетровой шляпой. Мартино Казола! Это же был Мартино Казола!

Что ему делать? Его лицо стало пепельно-серым, а ноги затряслись. Бежать! Только бежать!

Но было уже поздно. Мартино Казола повернулся к нему. Он с удивлением уставился на мальчика.

- Вот как? - ухмыльнулся он. - Да это и в самом деле мой маленький друг, мой любимый маленький Джузеппе! Какая радость! - Он схватил руку мальчика железной хваткой. - Наконец-то я тебя поймал, бездельник! На этот раз ты от меня не ускользнешь. Я тебя поколочу, если ты только еще раз попробуешь удрать!

Джузеппе был в растерянности. Его страх перед Казола был так велик, что сначала он даже и не подумал о бегстве или сопротивлении. А Казола уже тащил его в переулок, тогда мальчику пришло в голову: разве у него не было на небе могущественного друга и защитника, который всегда был рядом с ним и простер над ним Свою руку? Он мгновенно освободился от железной хватки своего мучителя, но не убежал, а отважно остался стоять перед ним, гневно сверкая на Казола глазами, а потом воскликнул:

- Только попробуйте еще раз тронуть меня!

Казола раскрыл рот от изумления.

- Вы достаточно долго меня использовали! Вы долго жестоко обращались со мной! Теперь я уже больше не маленький, слабый и беззащитный! Теперь я сильный и имею сильных друзей!

- И кто же это, хотел бы я знать? - засмеялся Казола, но его смех прозвучал довольно не уверенно. Лишь теперь он более внимательно рассмотрел мальчика. Этого Джузеппе едва можно было узнать! Он был хорошо одет, аккуратно причесан и сильно вырос.

- Мария и Петер, и господин Галлер, и... да, есть еще один, который мне теперь всегда помогает, -мой Спаситель Иисус Христос!

- Иисус? Вот как? Ха-ха, тогда тебе придется долго ждать, пока он тебе поможет! Ты принадлежишь мне! Твой отец отдал тебя мне. Но к чему эти разговоры? Туда, на ту сторону, к воротам! Туда, парень! Или тебе помочь? - И вдруг в руках у Казола появился небольшой кинжал. - Да заткнись же, кому говорят! И вперед! - И Казола снова вцепился в его руку и потащил за собой.

- Он меня любит, Он меня любит, - в отчаянии бормотал мальчик себе под нос, пока его тащили к полуоткрытым воротам на другой стороне улицы.

Когда они подошли к воротам, мужество покинуло его. Кто сможет придти ему на помощь?

Тут за его спиной раздался голос.

- Джузеппе, мальчик мой, что здесь происходит? Что ты здесь делаешь?

- Господин Галлер! Мой друг! Мой друг! - воскликнул мальчик. - Это Казола! Мартино Казола!

Он снова вырвался от Казола и уцепился обеими руками за руку Галлера. Волнуясь, он выплеснул целый поток слов; он и не заметил, что говорит по-итальянски.

Но Галлер все понял. Он быстро спрятал мальчика за своей спиной, а сам подошел поближе к Казола.

- По какому праву вы задержали этого мальчика? Он - рассыльный в моей конторе, в моей адвокатской конторе, господин Казола! Что здесь происходит?

Мартино Казола покачал головой и сделал вид, что не понимает ни слова.

- Вы можете не отвечать, я и без того знаю ответ. Только попробуйте тронуть хоть волосок на голове этого мальчика! Я его нашел, принял на работу и еще сегодня я его усыновлю. Тогда я смогу его защитить, господин Казола. И я никогда не забуду ваше лицо! Как и то, что вы прячете в рукаве кинжал! Это орудие убийства - в суде это будет не в вашу пользу! Вы побледнели, господин Мартино Казола? На это у вас есть причина! И запомните, если вы посмеете хотя бы косо взглянуть на мальчика, мы увидимся в суде!

Галлер повернулся, взял мальчика за руку, и они пошли прочь. Казола с ненавистью посмотрел им вслед, произнес длинное ругательство, а затем повернулся к воротам. Ему было ясно, что в будущем лучше держаться от мальчика подальше.

- Да, у тебя сегодня утром было настоящее приключение, Джузеппе, - сказал Галлер, когда мальчик рассказал ему обо всем, что произошло. -Хорошо, что как раз в это время я проходил мимо!

- Вас послал Господь Иисус. Я очень просил, чтобы Он послать мне какой-нибудь помощник.

- Как? Что ты там говоришь? - удивился Галлер.

- Господь Иисус, господин Галлер. О, конечно! -заверил он, когда увидел, что Галлер усмехается. -Господин Айхман говорить, что Он слышит нас, когда мы зовем. Господин Айхман говорить: „Джузеппе, ты всегда говорить твою беду Господу Иисусу." Потом, когда Мартино Казола меня задержать, я очень, очень бояться, и я быстро говорить об этом Господу Иисусу. Но когда Мартино тащить меня в этот безобразный переулок, я думаю: „Ни один здесь человек не сможет придти мне на помощь, что мне делать?" И потом приходите вы. Господь Иисус посылать вас для Джузеппе, не правда ли?

- Гм! - Галлер наморщил лоб. Когда они прошли уже довольно далеко, он спросил:

- Мне кажется, ты уже много знаешь. Всему этому тебя учил вчера господин Айхман?

- Да, о да. Я ничего не знать о Иисусе; никогда никто не говорить, какой хороший друг я иметь наверху в небе. И я сперва думать: „Он очень большой для бедный Джузеппе." Но господин Айхман говорить: „Нет. Он хочет быть другом для Джузеппе, для господина Айхмана, для всех, всех." Его мама ему так говорить, когда он был маленький мальчик. А разве ваша мама ничего не говорить вам о Господе Иисусе, когда вы были маленький мальчик, господин Галлер?

Казалось, Галлер не услышал этого вопроса. Он указал на вход в большое здание, где располагались разные конторы, и объяснил, что должен уладить там кое-какие дела. На верхнем этаже располагалась адвокатская контора. Галлеру и Джузеппе пришлось немного подождать, пока адвокат не освободится. Они сидели в приемной и перелистывали лежавшие там газеты. Но что бы Галлер ни читал, все его мысли вертелись вокруг слов: „А разве ваша мама ничего не говорить вам о Господе Иисусе, когда вы были маленький мальчик?.."

Галлер пришел к своему коллеге, чтобы посоветоваться с ним о том, как защитить Джузеппе от преследований Казола. Они пришли к выводу, что это лучше всего сделать, составив договор об опеке. Сразу же были улажены необходимые формальности, составлен документ, его прочитали и объяснили мальчику и скрепили печатью и подписью. Таким образом, Галлер стал опекуном Джузеппе до его совершеннолетия.

Радость Джузеппе не знала границ. Разве не осыпают его каждый день новыми благодеяниями?

Они оба обедали в ресторане гостиницы. Во время обеда Галлер сказал:

- Джузеппе, ты еще не знаешь, что меня привело сегодня утром в Старый город, где я и встретил тебя и Казола. Ты опечалишься, когда узнаешь об этом. Твой друг, господин Айхман, вчера вечером был там с визитом, он упал на темной лестнице и сломал ногу. Ночь он провел у знакомых, а сегодня утром я позаботился о том, чтобы его перенесли на носилках в его квартиру.

- Господин Айхман, о! - не сдержался Джузеппе.

- Врач думает, что дела не так уж и плохи. Это простой перелом, и он быстро будет вылечен. Господин Айхман уверен, что скоро снова будет здоров. Интересно, что он скажет, когда узнает о случае с Казола. Если бы он не сломал ногу как раз в Старом городе и я не пошел туда, то тогда бы ты, конечно, не сидел здесь, рядом со мной. Я это называю провидением!

- Что это значит, господин Галлер? - захотел узнать Джузеппе.

- Провидение? Вмешательство провидения означает... ну да, под „провидением" я имею в виду то же самое, что и господин Айхман - под словом „Бог". Правда, мой друг Фердинанд Айхман несколько другого мнения...

Джузеппе уже заметил, что они оба были разного мнения в отношении Господа Иисуса. Когда господин Галлер упомянул имя Иисуса, в тоне, каким он его произнес, было нечто такое, что огорчило Джузеппе. У него возникло неопределенное чувство, словно его радость омрачила какая-то тень. Галлер почувствовал, что огорчил своего маленького друга, и пожалел об этом. Но он не мог поступить иначе. Он никогда не верил в этого Спасителя, Чью сострадательную любовь маленький итальянец воспринял так, что его сердце преисполнилось радости и благодарности.

Когда вечером Галлер отпускал своего помощника, ему в голову пришла одна мысль, и он спросил Джузеппе:

- Сегодня вечером я увижу господина Айхмана. Что-нибудь передать ему от тебя?

- О да! Скажите ему, что я ваш сын на многие, многие годы. Скажите ему, как Господь Иисус посылал вас в Старый город. Господин Айхман говорить, что Он слышит, когда я говорить Ему мое горе. Не сердитесь на меня, господин Галлер, или вам не нравится, что Он посылать вас мне на помощь?

- Нет, я обо всем расскажу господину Айхману, Джузеппе! - ответил он и добавил с особым убеждением: - Верь всему, что тебе говорит господин Айхман, и следуй его советам, слышишь?

- Да, господин Галлер, - ответил Джузеппе и старательно кивнул в ответ, но в глубине души удивился той большой серьезности, с которой Галлер произнес эти слова.

На обратном пути Джузеппе вскоре снова обрел свою веселость. На небе сияли звезды, воздух был чист и свеж. Чем больше он обдумывал все подробности приключения, случившегося с ним до обеда, тем большим становилось его доверие к его Спасителю и помощнику.

- Я должен рассказать обо всем Мие, - повторял он снова и снова. - Как она обрадуется! Надеюсь, она больше не будет на меня сердиться, как сегодня утром!

Нет, Мария больше не сердилась. Но она была

грустна, так как Петера больше не было рядом с ней. Он даже ни разу не взглянул на нее, когда его уносили!

То, что Мария согласилась отправить своего брата в больницу, так сильно удивило Джузеппе, что он сначала даже забыл о своем собственном приключении. Преисполненный надежды на то, что Петер быстро поправится там, он постарался вселить в свою подругу мужество, так что и она немного приободрилась.

- Но сначала нам надо чего-нибудь поесть, - сказала она. - Не имеет смысла все время беспокоиться; от этого Петер и заболел.

- О Мия, знаешь, кого я сегодня встретил? - наконец заговорил Джузеппе о самом главном событии дня.

- Откуда мне это знать, Зепперль? Кого-нибудь, кого и я знаю?

- Мартино! Мартино Казола! Но господин Галлер приходить и спасать меня!

Он быстро рассказал о своем приключении. Мария была очень сильно напугана.

- Но я спасен, Мия, и господин Галлер говорить, Казола меня никогда не тронуть, так как с сегодняшнего дня я - мальчик господина Галлера. И если Казола меня тронуть, он сразу попадет в тюрьму.

Мария погладила малыша по голове.

- Но Зепперль, если бы в это время господин Галлер не проходил мимо, что бы тогда с тобой было? И если бы ты снова отказался воровать для Казола, что бы тогда он сделал с тобой?

- Я думать: „Джузеппе, смотри, может, приходить полицейский или другой человек с добрым лицом, который тебе сможет помочь. Если никто не приходить с добрым лицом, ты идти с Казола; так как если ты бежать, он бежать быстрее." И когда он меня забрать и говорить: „Теперь, Джузеппе, ты идти воровать", - тогда я думать, Господь Иисус меня спасет.

- Но я не могу понять, как Галлер отпустил тебя сегодня домой одного. Завтра я пойду вместе с тобой до конторы и вечером снова зайду за тобой. - Глаза Марии сверкнули. - Тогда этот тип поостережется еще раз тебя тронуть!

- Господин Галлер говорить, Мартино никогда больше не тронуть меня, - очень уверенно объяснил Джузеппе, - и я тоже так думать, потому что Мартино выглядел очень трусливым, когда господин Галлер говорить с ним так громко. Он выглядеть очень свирепым, но и очень трусливым.

- Зепперль, - спросила Мария очень осторожно, -ты же никому ничего не сказал о ребенке?

- Нет, Мия. Никто меня не спрашивать.

Мария пододвинулась к Джузеппе и обняла его за шею. Малыш! Хорошо, что он убежал от этого страшного Казола!

Когда Петер пришел в сознание, то осмотрелся с большим удивлением. Ему казалось, что он очень долго спал. Но он снова почувствовал усталость во всем теле. Где же он? Потолок над ним был без единой щели. Комната, казалось, была очень большой. А потом он увидел несколько узких белых кроватей. На некоторых лежали незнакомые люди. Все кровати были очень чистые, на каждой было белоснежное постельное белье и толстое шерстяное одеяло. Может быть, он в гостинице? Он слышал, что в гостиницах бывают такие вот прекрасные большие комнаты. Но как случилось, что он здесь лежит? Не Мария ли все это устроила? Ах, Мария! Она была необычайно деятельной, она всего добивалась. Как хорошо, что она о нем позаботилась! Не сидит ли она у его постели? Он хотел подняться, но не смог этого сделать. Как ужасно болела голова! И как слабы были руки! Рядом с ним послышался шорох, и он увидел незнакомое лицо.

- Ну, мой мальчик, ты очнулся? - приветливо спросила сиделка.

- Да, - пробормотал Петер.

- Ты очень слаб, - объяснила ему женщина, - так как был очень болен. Но теперь, наверняка, вскоре поправишься.

- Где Мария? - прошептал больной.

- Дома.

- Вы ведь не фрау Лоренц...

- Нет, я фрау Губер, сиделка. Ты в больнице. Тебя принесли сюда, чтобы мы тебя выходили. А теперь, Петер, поспи еще немного, и тогда все снова будет хорошо!

О да, спать... Как хорошо лежать здесь, и не надо думать о работе...

Как будто издалека до Петера донесся мужской голос, а потом, очень неясно, голос сиделки:

- Видимо, ему немного лучше, господин доктор, -сказала фрау Губер. - Он только что пришел в себя на несколько минут и сказал уже несколько слов, но теперь снова заснул.

Петер почувствовал прохладное прикосновение руки сначала на своем лбу, потом на запястье.

- Мало надежды, что этот мальчик поднимется, -снова прозвучал мужской голос. - Он очень ослаб. Следовало начать лечить его намного раньше. Он сильно переутомился. Дайте ему поспать, сколько он захочет, а потом хорошенько накормите его!

Спустя некоторое время фрау Губер услышала, что Петер тихо окликнул ее.

- Я здесь, Петер, - она сразу же подошла к его кровати. - Прежде чем говорить, подожди немного, сначала я дам тебе глоток вина, оно придаст тебе силы. Так, для первого раза этого достаточно. Скоро ты получишь еще немного. Ну, Петер, что ты хочешь? Что я могу для тебя сделать?

- Что сказал господин доктор? Что он имел в виду, говоря: „Мало надежды"? Почему это мало надежды?

Сиделка испугалась.

- Он... он, наверняка, имел в виду, что, вероятно, потребуется какое-то время, чтобы ты выздоровел.

- Ах, нет, нет... мало надежды... Он хотел сказать, что я не смогу выздороветь... я это и сам знаю, я не в силах выздороветь, - Петер говорил очень тихо, но от сильного напряжения на его лбу выступил пот.

- Ты не должен так сильно волноваться, мой мальчик, - успокоила его фрау Губер и вытерла ему лицо. - Больше не разговаривай. Выпей еще глоточек вина, а потом попытайся заснуть. Я сяду возле тебя с вязанием.

Некоторое время в комнате было тихо. Потом Петер снова открыл глаза и прошептал:

- Я хотел бы увидеть одного мужчину.

- Доктора?

- Нет, мужчину, о котором говорил Зепперль.

- Я не знаю, кого ты имеешь в виду. Как его зовут?

- Я не могу вспомнить. Он такой добрый! О, я должен его видеть! Где Зепперль? Он знает, кого я имею в виду!

- Зепперль - твой брат?

- Да, почти брат. Мария нашла его на улице и привела домой. Он должен непременно придти ко мне...

- Ну, я думаю, это можно устроить. Завтра к тебе придут. Один из носильщиков просил передать тебе, что твоя сестра хочет придти завтра, чтобы повидаться с тобой. Наверное, с ней придет и твой брат и, кто знает, может быть, и этот мужчина, друг Зепперля.

- Если бы он пришел сейчас! Фрау Губер, я думаю, что скоро умру, мне так страшно!

И он посмотрел на сиделку, словно ища у нее помощи.

- Я останусь с тобой, мой мальчик, я останусь с тобой. Я возьму твою руку, Петер. - Ах, с каким удовольствием она помогла бы ему! Она знала, что он не ошибался, говоря о своем состоянии.

- Вы добры ко мне, но... я должен увидеть человека, о котором рассказывал Зепперль. О, фрау Губер, смерть ужасна!

- Выше голову, Петер, так быстро не умирают. Доктор заботится о тебе, и мы сделаем все, чтобы ты выздоровел. А теперь успокойся и постарайся уснуть. Сон - лучшее лекарство.

Она поправила ему одеяло, снова вытерла ему лоб и смочила губы. Затем она села рядом с кроватью, взяла его худую холодную руку и ободряюще сжала ее.

Но чтобы заполнить болезненную пустоту в сердце больного, требовалось нечто большее, чем простое человеческое внимание. Иногда фрау Губер слышала, как он стонал, тогда она ласково пожимала его руку и утешала его. Но того единственного, настоящего слова, которое ему требовалось, она не нашла -она его не знала.

Когда наступило утро, Петер снова потерял сознание.

„Может быть, он уже больше не очнется и избавится отстраданий, - с жалостью подумала сиделка. - Если бы я знала, кто тот, кого он так ждет, я бы сразу послала за ним. Может быть, он живет недалеко отсюда."

Все утро фрау Губер ждала сестру Петера с таким нетерпением, как будто сама надеялась на помощь и утешение. Тут в комнату вошел санитар-носильщик и тихо заговорил с ней.

- На улице стоит маленький мальчик, который хочет навестить больного Петера Гильберта.

- Пусть войдет, - вздохнула она.

Джузеппе робко вошел. Ему стоило больших усилий пойти одному в больницу, которую Мария часто описывала ему в самых мрачных тонах. Большое здание с тяжелой дверью и длинный вестибюль с высоким потолком сильно его напугали. Он робко посмотрел на множество кроватей, не в состоянии сразу узнать, на которой из них лежит Петер.

- Ты хочешь видеть Петера Гильберта? - приветливо спросила его фрау Губер и протянула ему руку. -Ты, вероятно, его брат?

Он прочистил горло и кивнул.

- Да. Меня зовут Джузеппе Фиорелли.

- Так ты ему брат?

- Нет, но Петер - моя лучшая друг. Где Петер?

Она провела его к кровати Петера. Больной был очень бледен и лежал, не двигаясь.

- Он умер? - в замешательстве спросил Джузеппе.

- Нет, но он очень болен. Заговори с ним, может быть, он узнает твой голос.

- Петер, любимая, хорошая Петер! - нежно сказал Джузеппе. - Петер, открой глаза и посмотри на Джузеппе! Джузеппе приходить навестить тебя!

Петер забеспокоился.

- Мужчина... мужчина! - прошептал он, - мне нужен мужчина, о котором ты говорил...

- Господин Галлер, Петер? - растерянно спросил Джузеппе.

- Нет, человек, который... сделал... для тебя... так много... доброго... в воскресной школе... ты же знаешь...

- О, Господь Иисус! - с благоговением ответил Джузеппе. - Да, Он тебе нужен, Петер! И ты Ему тоже нужен! Господин Айхман говорить, они нужны друг другу: Господь Иисус и Петер.

- Что я должен сделать, Зепперль?

- Ничего, - ответил Джузеппе, - совсем ничего. Господин Айхман говорить, Господь Иисус сделать все совсем один. Он умер за тебя; уже очень, очень давно; и теперь Он говорить: „Приди и люби меня, так как я тебя очень люблю." Это все, Петер. Любить Господа Иисуса, говорить спасибо, вот и все!

- Но Зепперль, я умираю... смерть так ужасна...

В его взгляде был такой сильный страх, что и маленький мальчик тоже очень испугался. В отчаянии он обдумывал слова, которые следовало сказать больному.

- Петер, вчера вечером я говорил с господином Айхманом, и он говорить: „Джузеппе, смерть - это только идти в другой дом, намного, намного прекраснее, чем здесь. Это только говорить „До свидания!" на короткое время и идти на небо к Господу Иисусу, Который нас так любит.

- Для меня там нет места, я... ничто, ничего не могу, я... слишком - плохой. Я ничего не могу... изменить, ничего исправить...

- Господь Иисус сделать хорошее для Петера, -заверил его Джузеппе. - Ты говорить, что ты плохой, злой, - это хорошо. Но теперь говорить: „Спасибо, Господь Иисус, спасибо!" от всего твоего сердца. Он умер за тебя, Петер! И за тебя тоже!

- Стало так темно...

- Петер, Он совсем близко, совсем близко. Дети в воскресной школе поют: „В темной долине Он со мной, поэтому и здесь я не боюсь никакого несчастья."

- Со мной... поцелуй... от меня... Марию... и Бэзль... теперь я знаю... Он... совсем близко, Зепперль, совсем... близко... о, какой светлый день!

Петер был спасен. Фрау Губер увела Джузеппе за собой в маленькую прихожую и дала ему возможность выплакать свое первое большое горе. Единственное, что его немного утешало, - это мысль о том, что его Господь и Спаситель Иисус Христос стал близок и его другу Петеру. Джузеппе был убежден: теперь Петер на небе!

- Где сестра Петера? - спросила мальчика фрау Г убер после того, как тот немного успокоился.

- Дома. Ребенок болеть этой ночью. Как это называется - сначала кашлять и задыхаться, а потом он выглядеть так, словно должен умереть, как Петер? Сегодня утром ему лучше, но фрау Лоренц говорить: Бэзль должна остаться дома. У фрау Лоренц и Лены много работы, и они не смогут присмотреть за Бэзль, и поэтому Мия не может приходить. Я говорю Мии: „Я останусь с маленькой ребенок." Но Мия говорить: „Нет, ты идти и навестить Петера." О, что сказать Мия, когда она услышит, что она никогда больше не сможет увидеть Петера!

Пока Джузеппе говорил, дверь тихо открылась, и в прихожую заглянула молодая женщина в халате. Она услышала голос фрау Губер и хотела поздороваться с сиделкой. Она лежала в больнице уже несколько недель, и обе женщины успели подружиться.

- Это была фрау Шмидт, Джузеппе! - сказала фрау Губер, когда они снова остались одни. - Фрау Шмидт уже полгода как вдова, а теперь у нее еще одно горе. Представь себе, пока она была здесь, ее дочурка, ее маленькая Юлиана исчезла, пропала. Вот уже несколько дней полгорода ищет ребенка; но все напрасно.

- Пропала?

- Да. Когда фрау Шмидт заболела, ей пришлось придти сюда. И на это время она передала дочурку на попечение одной своей родственнице. Однажды днем, когда солнце пригревало совсем по весеннему, эта родственница положила девочку в корзину, корзину поставила на солнце во дворе, рядом с домом, а сама вернулась в дом, чтобы принести еще одно покрывало - у ребенка была ангина. Пока она занималась в доме своими делами, ребенок долгое время находился совсем один. Когда же она вернулась, ребенка уже не было, и никто с тех пор его не видел. Разве это не ужасно? Женщина чуть не лишилась рассудка! И фрау Шмидт, мать ребенка... я не знаю, где она берет силы, чтобы вынести весь этот ужас! Но, мальчик, тебе нехорошо? Что это я - говорю, говорю и совсем не думаю о том, что...

- Когда это случилось? - спросил Джузеппе.

- Ты имеешь в виду, когда пропал ребенок? В понедельник, восемь дней тому назад. Но не будем теперь говорить об этом, ты плохо выглядишь.

Мне надо домой, к Мие, - в сильном волнении произнес Джузеппе, - что она будет делать, моя Мия!

- Бедная девочка! Для нее это, конечно же, тяжелый удар. Она даже не смогла попрощаться со своим братом! - жалостливо сказала фрау Г убер. Затем она сердечно пожала Джузеппе руку, а он поблагодарил ее за заботу и ласку.

В вестибюле им встретилась фрау Шмидт. Она, видимо, ждала их. От фрау Губер она узнала, что Джузеппе жил на Винкельштрассе.

- Джузеппе, ты ведь живешь на Винкельштрассе, не смог бы ты сделать мне одно одолжение? Совсем рядом с вами, на Якобштрассе пропала маленькая девочка. Если ты что-нибудь услышишь об этом, сразу же дай мне знать. Ведь мальчики так много слышат и узнают, когда играют на улице...

Джузеппе заметил, что она с трудом сдерживала слезы.

- Да, я буду внимательный, буду слушать, - ответил он и опустил глаза в пол.

- И если тебе станет известно хоть что-нибудь, пусть самое незначительное, дай мне знать, хорошо?

- Я приходить, как только смогу, - пообещал Джузеппе.

Он так и не отважился поднять глаза на фрау Шмидт. Когда он шел по улицам, у него было очень тяжело на сердце, потому что он думал о Марии. „Бедная Мия! Петер и Бэзль! Она потеряла их в один день!" И что теперь сказать дома? Мия ведь была так уверена, что Петер выздоровеет. И как ей сказать о том, что он встретил мать Бэзль?

Начинало уже темнеть, когда он вошел в комнату на чердаке. Мария сидела на полу у холодной печки, держа на коленях Бэзль, и пела ребенку все песни, которые она только знала. Она радостно взглянула на Джузеппе.

- Ах, Джузеппе, как Петер? Он скоро вернется домой? Джузеппе! Что случилось?.. - она озадаченно посмотрела в его заплаканное лицо. - Говори же, Зепперль, ну, говори же, что произошло?

Но Джузеппе не мог вымолвить ни слова. Он обнял Марию за шею и заплакал навзрыд. И вдруг она поняла. Тогда и она тоже заплакала, да так, словно у нее разрывалось сердце. Они долго еще сидели, прижавшись друг к другу и предаваясь своему горю. Наконец, она подняла голову, вытерла с глаз слезы и спросила:

- Зепперль, как люди в больнице относились к нему? Хорошо ли они его лечили и внимательно ли ухаживали за ним? Они были добры к нему? Он говорил с тобой, перед тем... Расскажи мне все!

- Он еще много говорить со мной, - сказал Джузеппе. - Там есть две очень добрые женщины, очень приветливые женщины, которые очень хорошо заботятся о Петер.

- И меня не было с ним в его последний час! Я не простилась с ним! Петер очень боялся?

- Нет, Мия, о нет, он совсем не бояться. Я не знаю, видеть ли он Господа Иисуса, но он говорить: „Я знаю, Он совсем близко." И потом он так радостно выглядеть! Очень, очень радостно!

Это удивило Марию, она не могла понять того, что он сказал. Она задумчиво смотрела на него. Наконец, Мария спросила:

- Кто были эти женщины, Зепперль? Сиделки?

- Одна - сиделка. Другая... - он вдруг замолчал и в таком смущении посмотрел на Марию, что это сразу бросилось ей в глаза.

- Да что там у тебя такое? Ты не хочешь сказать мне правду? Что ты скрываешь от меня? Эта женщина была жестока с Петером?

Собственно говоря, он намеревался рассказать о происшедшем в больнице лишь на следующий день. Но он выдал сам себя.

- Говори же, наконец, Зепперль! - продолжала она настаивать, так как он все еще колебался. - Я хочу все знать! Разве я тебе не говорила всегда, что у этих людей в больнице нет сердца? Они плохо обращались с Петером, не так ли?

- Нет, Мия, они очень добрые к Петеру. Но... о, Мия, я должен сказать тебе о большом горе. Я хотел ждать до другой день, но теперь я должен сказать. Мия, та женщина... та женщина в больнице - мать Бэзль.

Мария испуганно посмотрела на него. Затем она подняла ребенка на руки и прижала его к груди.

- Ты лжешь! - закричала она на него в ярости. -Да как ты можешь утверждать, что эта женщина -мать Бэзль?

Сначала Джузеппе даже не осмелился ничего возразить. Но затем он робко произнес:

- Мия, я не лгать. Женщина рассказала мне всю историю. Она была очень больна, и другая женщина заботилась о маленькая ребенок. И другая женщина принесла ребенка на двор на солнце - ребенок был болен - и женщина идти еще раз в дом и должна там еще работать, и когда женщина возвращается во двор, ребенок там нет, совсем нет.

- Но это же вовсе не доказывает, что то был наш ребенок, что это моя Бэзль, - горячо возразила Мария.

- Нет, точно, Мия. История точно такая, как ты рассказать, когда ты находить маленькая ребенок. О, бедная мать так плакать!

- Ты что-нибудь сказал о Бэзль? - с нетерпением спросила Мария.

- Нет. Я так печален, я ничего не мог говорить, сначала я рассказать все тебе. Но завтра мы идти в больницу, ты и я, и Бэзль, и спросить бедную мать, не ее ли эта маленькая ребенок.

- Ты не в своем уме! Об этом не может быть и речи! Никогда! И только осмелься еще раз заговорить об этом, тогда... тогда ты будешь негодяем! Подлый мошенник! После всего, что я для тебя сделала, ты хочешь украсть у меня моего ребенка! Что ты на меня так тупо уставился?.. - Мария расплакалась и еще крепче прижала к себе Бэзль.

Джузеппе бессознательно провел рукой по своему лицу. О том, что Мария разгневается, он догадывался. Но что она будет так ругать его - на это он не рассчитывал. Она его ненавидела! И только ребенок имел для нее значение!

Мария встала и в сильном волнении стала ходить по комнате. Она напряженно обдумывала создавшееся положение. Наконец, она остановилась рядом с Джузеппе и холодно спросила его:

- Получается, эта незнакомая женщина для тебя важнее, чем я! Я тебя подобрала, кормила, дала тебе приют... и ведь я люблю тебя...

Измученный всем происходящим, мальчик посмотрел на нее и сказал:

- Ах, Мия, мне так жаль, если ты должна отдать Бэзль; но ты же не ее мать, и фрау Шмидт так сильно плакать!

- Кто поручится, что она и в самом деле ее мать, а?

- Если нет, тогда мы оставим Бэзль! - воскликнул он. - Мы хотим показать маленькая ребенок женщине. Если она говорить: „Нет, это не моя“, - тогда он навсегда принадлежит Мие. Идем, Мия, идем к господину Айхману. Господин Галлер дать мне сегодня утром письмо и сказать мне: „Отнеси его, когда ты пойдешь в больницу." Но я забыл это письмо, когда я видеть Петер. Оставь Бэзль у фрау Лоренц, и идем к господину Айхману, и мы ему все расскажем, и он говорить, что нам делать. Идем, Мия!

- Нет! - ответила она. - Не хватало еще, чтобы этот Айхман вмешивался в наши дела! Посмей только хоть слово кому-нибудь сказать об этом! Я выброшу тебя за дверь, уж будь уверен! Ребенок мой, и я никогда не отдам его, понятно?! Никогда, слышишь? И даже если эта женщина в больнице и в самом деле его мать - мне это все равно! Теперь у меня больше прав на ребенка, чем у нее! Если бы я не подобрала его и не принесла домой, его бы наверняка уже не было в живых, он почти замерз.

- Это очень нехорошо с твоей стороны, - серьезно ответил Джузеппе. - Это значит воровать, и господин Айхман говорить, что Господь Иисус очень огорчится, если мы воруем.

- Заткнись же, наконец, тупица! Это не значит украсть! Бэзль у меня в десять раз лучше, чем у женщины, которая оставила ее на улице, где любая собака могла набросится на нее!

- Нет, Мия, это украсть, это очень много украсть. Брать ребенок у матери - это намного хуже украсть, чем взять у булочника хлеб с прилавка!

- Называй это, как хочешь, болван! - закричала она в сильнейшем гневе. - Иди к своему Айхману, который наговорил тебе все эти глупости, и расскажи ему все, слышишь, все с самого начала! Расскажи ему, что я подобрала тебя на улице и заботилась о тебе все это время! Расскажи ему, что из благодарности ты хочешь забрать у меня ребенка! Скажи ему, что будто бы я его украла, и если меня за это посадят, унеси его этой фрау Шмидт, которую ты так любишь! Уж тогда твоя душа успокоится! А теперь исчезни с моих глаз, я видеть тебя больше не могу! Вот дверь, вон отсюда! - Голос у нее сорвался. Она схватила Джузеппе за руку, отвесила ему пару затрещин, а затем вытолкнула его за дверь и сразу же заперла ее изнутри.

Джузеппе долго стоял, как оглушенный, в темном подъезде. Что же ему делать? Наконец, он отправился к господину Айхману. Он шел, пиная перед собой камешек, и размышлял. На самом ли деле Мия попадет в тюрьму, если эта история станет известна? И было ли это воровством? Что же ему делать? Вправе ли он скрывать этот нечестный поступок? Но почему он должен причинять Марии такую боль?

Когда он стоял перед дверью в квартиру Айхмана и уже собирался в нее постучать, он услышал на лестнице, у себя за спиной, чьи-то шаги, и в несколько прыжков его догнал Галлер.

- Как, это ты, Джузеппе? Ты только теперь собираешься вручить мое письмо? А я написал в нем господину Айхману, что приду не в пять часов, а в семь. Сейчас семь. Где же ты был все это время? - В его словах звучала досада.

- Мне жаль, господин Галлер, Петер умер, и я все забыть и быстро бежать к Мие.

- Ты говоришь, Петер умер? О, тогда я понимаю... Пойдем к господину Айхману, он будет рад тебя видеть.

В прихожей он попросил мальчика немного подождать; он хотел узнать, можно ли к больному. Сразу же после ухода Галлера мальчика позвали в комнату. Айхман лежал на диване, нога у него была в гипсе. По-видимому, он чувствовал себя очень хорошо и от всего сердца поприветствовал своих гостей.

- У тебя сегодня был трудный день, Джузеппе? Мне жаль, что ты потерял Петера. Но теперь он избавился от своих тяжких страданий. Ты был у него?

- О да, я был там. Он говорить, что должен что-то сделать для Господа Иисуса, но я говорить: „Петер ничего не делать, совсем ничего; господин Айхман говорить, ты только пожалеть, что ты такой злой; Господь Иисус умер за тебя." Потом он выглядеть очень довольный. И потом он говорить: „Джузеппе, Господь Иисус совсем близко." Потом он закрыть глаза, и потом еще раз их открыть и сказать: „О, светлый день!" И его лицо такое счастливое, как если бы внутри него было солнце. Потом его глаза снова закрываться, и он заснуть.

- И когда он очнулся, он был у Господа Иисуса на вечной родине, - растроганно произнес господин Айхман.

- Я хотел бы идти с Петером! - тихо сказал Джузеппе.

- Ты? Как так? Такой молодой, здоровый парень, как ты, выражает подобное желание? Значит, ты очень любил Петера?

- Я Петера очень, очень любил; но... нет, не поэтому. Я... все так перемешалось, что я не знаю, что делать.

- Что у тебя за трудности? Ты ведь знаешь, что господин Галлер и я готовы помочь тебе в любое время, насколько только это в наших силах.

- О нет, вы не можете помочь. Это что-то ужасное, но я не могу сказать.

- Это связано с Казола?

- Нет. Только я и... и... о, я не могу сказать. Что мне делать? - От волнения он даже вскочил со своего места.

- Мой мальчик, я не смогу тебе ничего посоветовать, не смогу тебе помочь, если ты не скажешь мне ничего больше. Генрих, - он повернулся к Галлеру, -а ты знаешь, в чем там дело?

- Понятия не имею. Послушай, Джузеппе, мы очень хотим тебе помочь; но тогда нам надо по меньшей мере знать, в чем дело. Ты что-то натворил, что-то такое, чего нельзя делать?

- Нет, господин Галлер, но... нет... я не знаю, -нерешительно, с большими паузами проговорил Джузеппе.

- Ты не чист на руку, ты что-то украл?

- Нет, - решительно ответил Джузеппе. - Я обещал, что я никогда не украду ни одной вещи.

- Так что же ты такое натворил, если так боишься?

- Совсем ничего, господин Галлер. - Когда он сказал это, в нем уже не было и следа неуверенности.

- Значит, тебя преследует искушение сделать что-то злое, и грех уже подкрался к самому твоему сердцу, и ты боишься, что поддашься этому искушению, - заметил господин Айхман.

Джузеппе удивленно посмотрел на него. Он умел читать мысли? Наконец, стесняясь, мальчик спросил:

- Если есть человек, которого сильно любят, который такой добрый, как ни один человек в мире, и который делать зло, - надо сказать об этом? Не забудьте, - добавил он, пока оба медлили с ответом, -этот человек очень, очень добрый, и его любят, очень много.

Галлер и Айхман в недоумении посмотрели друг на друга. Наконец, Айхман ответил:

- Здесь почти невозможно дать верный совет, мы ведь совсем не знаем, в чем там дело и о какой несправедливости идет речь. А разве ты не смог заставить виновного признаться в содеянном и самому уладить все дело?

- Нет, господин Айхман. Я сделал все, что возможно. Я так часто говорить: „Пожалуйста! Пожалуйста!" Но все напрасно.

- Обидел ли кого-нибудь его злой поступок, причинил ли кому-нибудь вред? Он сам вынес себе приговор - если бы ты, например, украл у другого мальчика куртку и я бы это знал - разве было бы правильно оставить тебе эту куртку потому, что я знаю и люблю тебя?

- Вы так думаете? - робко спросил Джузеппе.

- Сначала я попросил бы тебя вернуть куртку. Но если бы ты отказался это сделать, тогда... тогда мне пришлось бы рассказать об этом.

- Но Мия украсть намного больше, чем куртку, -ответил Джузеппе. - Если она попасть в тюрьму, что мне делать?

Он вдруг замолчал и с ужасом посмотрел на обоих мужчин. Вот он и выдал себя! Смутившись, он сказал:

- Мне стыдно, что я делать, как маленькая ребенок. Я выдал, это Мия. Я не хотел говорить, но сказал. Что же мне теперь делать, что же делать? Я не отдам Мия в тюрьму!

- Что тебе посоветовать... - с задумчивым видом сказал Айхман.

- Когда ты вернешься домой, поговори с Марией еще раз. Попытайся убедить ее, чтобы она созналась. Если она будет упорствовать, тогда скажи ей, что рассказать все другим - ее обязанность. Ты также можешь сказать ей, что, насколько это будет возможно, мы вступимся за нее, чтобы она избежала наказания. Мы также попытаемся найти ей место, где бы она смогла честно зарабатывать себе на хлеб. Если же она не захочет слушать и не отдаст то, что она, по-видимому, украла, тогда тебе остается лишь одно: открыть всю правду! По тому немногому, что ты нам здесь сегодня поведал, речь, кажется, идет не о пустяке. То, что от тебя потребуется, совсем не легкое дело. Но, Джузеппе, мы должны делать то, что считаем правильным. Нам нельзя сбиваться с правильного пути. Остальное мы спокойно можем предоставить нашему Повелителю. Иногда будущее бывает темно, и тогда мы спрашиваем себя, как и когда рассеются грозовые облака. Но наш Учитель выше облаков, они послушны Его голосу, и Он в состоянии спасти нас от любой опасности.

- Так же, как Господь Иисус приводить господина Галлера в переулок, когда меня схватить Казола, -добавил Джузеппе и улыбнулся. - Да, я сразу идти к Мие и просить ее сегодня вечером и завтра утром. Бедная Мия! Она очень много плакать. Я тоже плакать, когда я думать о ее горе; но на обратном пути я просить Господа Иисуса, чтобы Он помог Мие!..

- Фердинанд, - сказал господин Галлер, когда Джузеппе ушел, - ты говоришь с этим ребенком так, словно перед тобой взрослый христианин, как будто этот мальчик сведущ в вопросах веры. Ты и в самом деле веришь в то, что один час в то воскресенье и твой разговор вчера вечером уже сделали из маленького бродяги святого?

- „Святого"? Ты, вероятно, хочешь сказать, любит ли он своего Повелителя и верит ли в Него!?

- Да, приблизительно так, - согласился Галлер. -Разве может твое наставление так быстро пустить корни, словно это было мгновенное обращение? Ты действительно веришь в подобные вещи?

- Разумеется, я верю в это. Я хочу рассказать тебе историю, которую недавно поведал мне один мой знакомый. Он подобрал на улице маленького нищего мальчика, накормил его, одел и предоставил работу - и дал почувствовать свою любовь. Как заверил меня сам знакомый, мальчик теперь вовсю старается угодить ему. Он даже разбил свою скрипку и этим самым сжег за собой все мосты. Послушай, Генрих, почему же мне не верить в то, что этот мальчик отнесся к своему Спасителю и Господу с таким же доверием и любовью?

- Ах, это совсем другое дело, - ответил Галлер с оттенком недовольства в голосе.

Задумавшись, Мария тихо сидела у печки со спящей Бэзль на коленях. Этот вероломный итальянец, этот маленький предатель! Пока дела у него шли плохо, о нем заботились, делились с ним тем малым, что только было, - а теперь, когда он нашел новых друзей и уже больше не зависел от нее, Марии, он восстал против нее!..

Был уже десятый час, когда она, наконец, услышала на лестнице шаги. Она быстро положила ребенка в кроватку и прикрыла его, так как не хотела, чтобы Джузеппе поцеловал его, как он это обычно делал. Вскоре она услышала, что он уже стучит в дверь и кричит ей:

- Мия, пожалуйста, открой! Это я!

Она подошла к двери и впустила его.

- Не надо задвигать засов, возможно, тебе придется сразу же уйти! Ты что-нибудь рассказал твоему Айхману о Бэзль?

Он печально посмотрел в ее злое лицо.

- Нет, но... - начал он и замолчал.

- Так, так, звучит не очень-то убедительно. Присядь-ка вон там, дружок, и внимательно выслушай меня! А теперь раскрой свои карты! На чьей ты стороне - на моей или на стороне твоих новых друзей? Давай, говори! Я хочу знать!

Джузеппе присел на старую бочку, на которую ему указала Мария. Он был совсем убит горем. Мальчик осмотрелся по сторонам. Здесь он нашел родину. Неужели ему придется снова потерять ее?

- О, Мия! - проговорил он просительным голосом и заплакал.

- Послушай, - резко возразила она, - нечего хныкать. Я тебя спрашиваю, а ты должен ответить „да“ или „нет"! Но хорошенько обдумай свой ответ! Если скажешь „да“, все будет в порядке; если же скажешь „нет", то тебе сразу же придется убраться из этого дома, и ноги твоей здесь больше не будет!

- Мия...

- Мия, Мия, Мия! Я не Мия! Готов ли ты порвать дружбу с этими господами и молчать ради Бэзль? Хорошенько подумай, прежде чем ответить, парень!

- Мия!

- Никакой Мии! Отвечай!

Руки Джузеппе перестали дрожать.

Он твердо и бесстрашно посмотрел на Марию. Потом ответил:

- Я не могу. Я не могу молчать о воровстве, так как я должен делать, что говорит мой Господь Иисус: не лгать, не воровать. Я ничего не говорить господину Айхману о Бэзль, но я говорить, я в большой беде, и тогда он говорить: „Расскажи нам, в чем дело, и мы хотим быть добрыми с Мией и дать ей работу, и сделать, чтобы она не попадать в тюрьму."

До этого момента она слушала его спокойно. Но тут она вскочила, охваченная гневом; схватила мальчика своими крепкими руками и так сильно ударила его, что он громко вскрикнул. Но тогда в нем проснулся южный темперамент. Он вырвался из ее рук, топнул ногой и воскликнул:

- Ты меня бить! Если бы ты не женщина, я тоже хотеть тебя бить! Ты злая, злая, злая! - И за этими словами последовала вспышка гнева. Причем он выкрикивал свои ругательства на родном языке, совсем забыв о том, что Мария не могла понять ни слова.

- О, - он вдруг опустил руки, - я обещал господину Айхману больше не говорить злых слов, и вот...

- Господин Айхман, господин Айхман! - передразнила его Мария. - Господин Айхман здесь, господин Айхман там! Так беги же к нему быстрее и все ему расскажи! Я не хочу, чтобы ты здесь оставался! Ну же, вон отсюда!

- Мия, это неправда! Ты не хотеть, чтобы я уходить!

- Ну, разумеется, я хочу этого. Я все время твержу тебе об этом. Убирайся же, или на улице для тебя слишком холодно? Может, ты немного боишься метели и темноты?

- Нет, я не боюсь ветра, я боюсь тебя! Ты действительно хотеть, чтобы я никогда, никогда не возвращаться?

- Никогда! Если только... ты готов промолчать о Бэзль...

- Нет, я не могу.

- Вон отсюда, предатель! Вон, вон! Не то я изобью тебя до полусмерти, негодяй, неблагодарный бродяга!

- Что это ты собрался сделать? - прошипела Мария и преградила ему путь.

- Поцеловать Бэзль и попрощаться.

- Дверь там! - закричала она. - Мое терпение лопнуло! Я сейчас поколочу тебя, цыганенок! - Выкрикивая эти слова, она закрыла глаза, так как не отваживалась посмотреть на Джузеппе. Это было просто немыслимо, чтобы он ушел и чтобы она и в самом деле навсегда его потеряла!

Потом она услышала, как открылась и закрылась дверь, заскрипела лестница. Ее сердце билось так сильно, словно хотело разорваться на части. Может, он изменил свое решение, на что она втайне надеялась? Она напряженно прислушалась, не возвращается ли он.

Затем она тихо открыла дверь, вышла в коридор и стала прислушиваться к тому, что происходило внизу. Но все было тихо. На чердаке завывал ветер и через дырявую крышу падал снег. Она вздрогнула от холода. Колокол на ближайшей колокольне пробил полночь. Джузеппе! Где в такую ночь он найдет себе кров? Она снова поднялась на верхнюю ступеньку и прислушалась. Может быть, он и не выходил из дома, а спрятался на одной из нижних площадок? В этом старом доме было достаточно укромных уголков.

- Зепперль! - позвала она. - Зепперль! - Но не услышала ничего, кроме завывания ветра. Тогда она вернулась в комнату, взяла лампу, убедилась, что Бэзль спит, и быстро спустилась по лестнице.

- Зепперль! Зепперль! - звала она снова и снова. Она осветила каждый угол, каждый закуток и, наконец, подошла к входной двери. Несколько мгновений она стояла там, задумавшись. Может быть, он пошел к фрау Лоренц? Но уже было очень поздно, и как бы Джузеппе объяснил, почему он ушел из дома? Но где же он был в такой страшный холод?

Мария открыла входную дверь. Она была в ситцевом платье, и порыв ледяного пронизывающего ветра тут же пробрал ее до самых костей. Она задрожала от холода. Но потом побежала по улице. Снова и снова кричала она: „Зепперль! Зепперль!" Она пробежала по многим улицам и переулкам и заглядывала в каждый угол, в открытые ворота и подъезды, в гаражи и каретные сараи. Наконец, уставшая несчастная, она отправилась домой.

Джузеппе уже давно нашел себе кров. На новостройке, которая стояла еще в лесах и окна которой были открыты, он свернулся калачиком под чаном для воды. Сначала он подумывал о том, чтобы переночевать в конторе Галлера, от которой у него был ключ. Но он сразу же отбросил эту мысль; он боялся, что Галлер может заметить это и начнет задавать ему неприятные вопросы.

- Здесь я отлично высплюсь, - уговаривал он сам себя, - Но мой прекрасный костюм, каким грязным он будет!

Он снял куртку, вывернул ее наизнанку и снова надел, не заботясь о том, что она насквозь промокла. Когда он уже начал засыпать, он вдруг испуганно вскочил. Молоко для Бэзль! Мия не сможет завтра купить молоко, потому что он забыл отдать ей свое жалованье за день! Он решил, что утром подсунет деньги под дверь квартиры. Затем он свернулся калачиком и заснул.

Уже светало, когда Джузеппе проснулся. На сердце у него было уже не так тяжело. Через незакрытые окна он увидел небо, на котором еще мерцали звезды. „Я скажу Ему о своем горе, и Он поможет мне“, - утешился он.

- Дорогой Господь Иисус на небесах, я в большой беде, приди, помоги мне! Мия и мать Бэзль - обе хотят ребенка, и я хочу поступить правильно, как Ты требуешь. Но я не знаю, что делать. Теперь я принесу деньги для Бэзль, и потом Ты должен помочь мне снова!

Вскоре он дошел до Винкельштрассе и тихо поднялся по ветхой деревянной лестнице. Свои деньги он осторожно подсунул под входную дверь. Он услышал голосок проснувшейся Бэзль, Мария же, видимо, еще спала. В нерешительности он оглянулся на дверь. Затем все же сделал над собой усилие и осторожно выскользнул из дома.

- Ах, Джузеппе, где это ты был? Как ты выглядишь? - спросил Галлер, когда спустя два часа мальчик вошел в контору с посиневшими от холода руками и бледным лицом. - Да ты же совсем окоченел! Ты болен? Идем, сначала хорошенько отогрейся, прежде чем идти в город.

- Но я должен идти к господину Дальману, отнес-ти ему бумаги.

- Бумаги могут и подождать. Ну, садись же к печке. - Галлер встревожился: у мальчика был очень жалкий вид. - Завтракал ли ты сегодня утром, было ли у тебя что-нибудь горячее? - спросил он чуть позже.

- Нет...

- Так Мария отпустила тебя утром из дома без завтрака?

Мальчик в смущении кусал губы.

- Ну, хорошо, - сменил тему Галлер. - Вот тебе деньги, сбегай в гостиницу напротив и закажи себе чашку горячего бульона с хорошим ломтем хлеба. Потом отнеси бумаги Дальману и сразу же возвращайся.

Через час Джузеппе вернулся, и вид у него был уже намного лучше. Но вместо того, чтобы усердно выполнять свои обязанности, он печально смотрел в окно. Галлер также заметил, что иногда он вытирал рукавом глаза. Как только Галлер покончил с корреспонденцией, он попросил Джузеппе зайти в свой кабинет.

- Джузеппе, я не хочу мучить тебя своими вопросами и не собираюсь настаивать, чтобы ты сказал то, чего тебе не хотелось бы говорить. Только... мне бы очень хотелось тебе помочь, если это в моих силах...

Джузеппе молчал.

- Ты говорил с Марией еще раз о том, чтобы она созналась?

- Ах, я пытался это сделать. Но она не хотеть слышать!

- Что же она сказала?

- Мия говорить, там нет места в ее доме для меня. Я должен жить совсем один!

- Когда это произошло? - Вдруг Галлер все понял. - Не могла же Мария в такую погоду выставить тебя за дверь?!

- Не сердитесь на Мию, господин Галлер! - попросил Джузеппе. - Она хотеть меня оставить, если я ничего не говорить о Бэзль. Она меня не выгонять, я сам идти. Мия вчера говорить: „Выбирай, или украсть Бэзль у ее мама и лгать, и тогда Мия оставлять меня, или все рассказать и никогда не видеть Мия!“ Потом сегодня утром, когда я спать под большим баком, я иметь много горя; но потом я думать, как Петер вчера сказал: „Я верю, Господь Иисус совсем близко", и это давать мне мужество все рассказать вам.

На мгновение он прервал свой рассказ, а потом продолжил:

- Я хочу сказать мою большую тайну; но только вы слушать меня маленькую минуту и, конечно, вы думать: Джузеппе выдавать мне его любимую Мию, которая была его другом, когда у него не было других друзей, которая так добра с ним и которая так часто ничего не есть, но давать Джузеппе ее хлеб, и часто спать на полу, чтобы Джузеппе мог спать в кровати. Но вот бедная Мия сделать нечто очень злое; сначала она не знать, что это так нехорошо, но потом, когда она знает, она говорить: „Ничего не делай, я не хочу отдать то, что я брать." Но Господь Иисус хочет, чтобы она отдала это, поэтому я это говорить. Только я хочу сделать все, что могу, чтобы бедная Мия не получать наказание. Она это не забывать, господин Галлер?

Джузеппе вздохнул, когда, наконец, высказал то, что тяжелым грузом лежало у него на сердце. Но Галлер удивленно покачал головой:

- Да, но... что это значит, „украсть Бэзль"? Она, что же, украла ребенка?

Джузеппе рассказал об этом. Немного переведя дыхание, он закончил:

- Это все, господин Галлер, что я могу теперь сделать?

- Ты больше ничего не можешь сделать, - серьезно ответил господин Галлер. - Ты вел себя правильно, как человек, у которого есть и сердце и разум. И - говоря честно - мне жаль Марию. Конечно, ей нельзя оставить у себя ребенка, если женщина в больнице и в самом деле его настоящая мать. Я подумаю об этом деле, надо сообразить, как распутать его лучше всего. Я обещаю тебе заступиться за Марию и, если возможно, избавить ее от наказания.

- Мия хорошо заботиться о Бэзль, она одевать ее, давать еду и питье и ухаживать за ней все время.

- Я верю в это и не забуду сказать об этом, когда буду выступать в ее защиту. Ну, а теперь поговорим о тебе. Ты действительно думаешь, что Мия больше не захочет тебя принять?

- Она сказала, никогда, господин Галлер; и если Мия что говорить, тогда это очень серьезно.

- Тогда мне надо позаботиться о другом пристанище для тебя, но сегодня вечером ты пойдешь ко мне.

- О, господин Галлер, это невозможно!

- Но что же ты собираешься делать один в этом большом городе? Ты ведь не можешь снова спать в каком-нибудь строящемся здании или на улице!

- Я найду кровать за маленькие деньги, это не трудно; но я не могу спать в большом красивом доме, я там не годиться, - и Джузеппе посмотрел на него очень решительно.

- Ну, как хочешь, окончательно мы можем решить этот вопрос и позже. Я обещал господину Айхману послать тебя к нему, и тебе пора отправляться. У его слуги сегодня выходной, и он спросил, может быть, ты придешь к нему и „присмотришь за ним".

Лицо Джузеппе так и засияло.

- Но кто будет исполнять поручения для вас? -встревожился он.

- Сегодня ничего нет.

- Но огонь? Кто сделать теплой вашу комнату, если я уйду?

- Не беспокойся об огне, мой друг. Почти целый день меня не будет в конторе, и поэтому мне не нужно теплой комнаты. Ну, одевай же свою шапку и отправляйся к господину Айхману, а то он подумает, что я забыл о своем обещании. Постой, еще один вопрос. Сколько лет той маленькой девочке, с которой возится Мария?

- Не знаю, господин Галлер. Совсем маленькая.

- Она, вероятно, еще не умеет ни ходить , ни говорить?

- Нет, не говорить; она только говорить „та-та-та-та“ и смеяться. И не ходить, но она сидеть на полу и ползать, и если она доползать до стула, она хватать стул и совсем вставать. Затем она хлопать по стулу своими маленькими ручками и танцевать своими маленькими ножками, и выглядеть так гордо, как королева.

- Как ее зовут?

- Мы называть ее Бэзль, но женщина в больнице называть ее, кажется, Улана?

- Наверное, Юлиана. Когда в тот раз я пришел к вам домой, она уже была у вас, не так ли?

- Она была там несколько минут, и Мия прятать ее в ящик.

- Может быть, Мия примет меня сегодня, если я зайду к ней? Будет наверняка лучше, если я увижу ребенка перед тем, как поговорю с его матерью.

Джузеппе неопределенно пожал плечами. Бэзль долго что-то весело лепетала, но вскоре она проголодалась. Сначала она плакала тихо, потом немного погромче, а когда на ее плач никто не подошел к ней и не посмотрел на нее, она решила закричать. Только тогда Мария очнулась от своих сновидений и удивленно осмотрелась. Но что же давило на нее таким тяжким бременем, что случилось вчера?.. „Петер!“ Больше никогда Петер не придет домой! Она больше не услышит на лестнице его медленные шаги, не услышит его тихий голос; не сможет ни позаботиться о нем, ни обругать его!.. И Джузеппе! Где он был, с его веселым смехом, приятным голосом и легкой походкой, - этот мальчик, так сильно отличавшийся от ее брата? Уж не замерз ли он после того, как она так жестоко выгнала его за дверь в холодную зимнюю ночь?! Она успокоила Бэзль и попыталась разжечь огонь в печи. Она уже разучилась делать это, потому что с тех пор, как Джузеппе стал частью их „семьи", он всегда сам разжигал печь. Поэтому, когда она вставала по утрам, комната была уже выметена и протоплена.

Сегодня же в комнате было довольно холодно. Ребенок снова начал кричать, и Мария отнесла его в переднюю комнату. Он, конечно же, проголодался! Она хотела взять молоко, стоявшее обычно на трехногом столе, но тут вспомнила, что именно Джузеппе каждый день покупал молоко.

- О Бэзль, не кричи же так! - сказала она нетерпеливо. - У меня нет молока и нет денег, чтобы его купить. Мне придется попросить у фрау Лоренц несколько грошей в долг. Успокойся, дитя мое! Я больше не могу этого слышать! Из-за тебя я потеряла мальчика, понимаешь ты это?!

Ее голос опасно задрожал. Но Бэзль нисколько не успокоилась - она проголодалась и замерзла и поэтому кричала все громче. Мария взяла ее на руки:

- Идем, мое сокровище, мы пойдем к фрау Лоренц и принесем для тебя молока, ты так проголодалась!

И тут она что-то увидела. Это были деньги! Только Джузеппе мог положить их туда! И как только она не называла его - бездельником, предателем... Внезапно ей стало плохо, и она присела.

Бэзль не обратила на это никакого внимания. Она так сильно вертелась. у нее на руках, что Мария встряхнула ее как следует и отшлепала. Девочка испугалась, губы у нее задрожали, и по щечкам полились слезы. Утешая ее, Мария прижала девочку к себе и расцеловала ее, так что Бэзль даже не знала, плакать ей или смеяться. Но вскоре ее личико снова засияло, и Мария, вздохнув с облегчением, быстро сбежала по лестнице.

- Доброе утро, Мария! Где же Зепперль, почему ты идешь сама? - спросила фрау Лоренц, когда Мария вошла к ней в лавочку.

- Он ушел по делам, - нисколько не смущаясь, ответила Мария. - Дайте мне, пожалуйста, немного молока, фрау Лоренц. Сегодня вечером или, самое позднее, завтра утром я за него уплачу. - Она не хотела тратить деньги Джузеппе, пока не узнает, что с ним стало.

- Да, да, сейчас. Лена, наполни бутылку! Моя бедная девочка, - она снова повернулась к Марии, -какая ты бледная! У тебя очень усталый вид. Тебе ведь пришлось так много всего испытать из-за Петера. Но подумай о том, что теперь бедному мальчику намного лучше!

Но Мария уже не слушала ее. Она сразу же поднялась наверх, накормила Бэзль, прибралась, подмела пол и вытерла пыль, а потом стала играть с малышкой - но делала все это, как во сне, совсем не замечая того, что она делает. Джузеппе! Где он мог провести ночь? Может быть, совсем обессилев, он съежился в каком-нибудь уголке, заснул... и замерз? Она уже много раз слышала о подобных случаях!

Около полудня она, наконец, не выдержала, уложила Бэзль в кроватку, а сама поспешила к фрау Лоренц.

- Лена, - обратилась она к дочери фрау Лоренц, -я вижу, ты вяжешь. Не смогла бы ты продолжить свою работу в моей комнате наверху, а заодно присмотреть за Бэзль? Мне надо сходить еще раз в больницу.

- Как я понимаю, ты, наверное, хочешь еще раз увидеть Петера. Иди, я сразу побегу наверх. Ты спокойно можешь задержаться там и подольше, я присмотрю за ребенком.

- Лена, не спускай с нее, пожалуйста, глаз и никого не впускай в комнаты. И мне бы очень хотелось, чтобы ты не сносила ее вниз в вашу квартиру. Я думаю, что сегодня ночью она немного простыла, и ей нельзя быть на сквозняке. Не выноси ее из нашей комнаты, хорошо, Лена?

- Если ты хочешь этого... - Слова и поведение Марии немного удивили Лену, так как до этого Бэзль частенько оставалась у нее на несколько часов, наблюдая за ее работой и играя с обрезками материала. - Мария, ты можешь спокойно отправляться. Я присмотрю за нашей маленькой любимицей.

Затем Лена одолжила Марии свою теплую шаль и новую шляпу, и та вышла на улицу и пошла в сторону больницы. Но как только она отошла на такое расстояние, с которого ее уже нельзя было увидеть из дома, она изменила направление и пошла к дому, где располагалась контора господина Галлера.

Прошел уже почти час с того момента, как Джузеппе ушел из конторы, а Галлер все еще сидел и размышлял о том, что ему лучше всего предпринять в сложившейся ситуации. Наконец, он решил навестить Марию и ребенка - хотя он и сомневался, впустит ли его Мария. Он встал, надел пальто и перчатки и, выходя из дверей, столкнулся с Марией. Когда она узнала его, то в испуге отступила немного назад и чуть не убежала. Но Галлер поспешно заговорил с ней:

- Мария! Ведь вы - Мария? Идемте же в контору! Я рад, что встретил вас, потому что как раз собирался поговорить с вами.

- Поговорить со мной? - спросила Мария. - По поводу Зепперля? Значит, его здесь нет?

- Нет, он...

- Так, значит, он не пришел сегодня утром?! - Она закрыла лицо руками. - Этого не может быть, это не правда! Значит, он замерз, или Казола... что же мне делать?!

- Успокойтесь же, Мария. Что же такое случилось, что так вас взволновало?

Но Мария уже больше не могла сдерживаться.

- Вы... Вы должны помочь мне... Ведь вы его опекун, и вы сказали, что теперь Казола не сможет причинить ему никакого вреда, это правда? Помогите мне найти мальчика... Сегодня ночью я выставила его за дверь, выгнала его... на улицу... в такую погоду! Я его даже ударила! И когда он ушел, я побежала за ним, искала его по всем улицам, но не нашла. А теперь вы говорите, что его здесь не было...

Напрасно Галлер несколько раз пытался прервать ее.

- Мария, ну успокойтесь же! Я видел мальчика сегодня утром, он был здесь в конторе. Он выглядел не очень здоровым, и я тоже беспокоюсь о нем...

- Как же он выглядел, что с ним?

- Я не знаю, что с ним. Когда он пришел, то выглядел полузамерзшим, и, видимо, еще ничего не ел. И вид у него был такой подавленный! Может быть, между вами произошла ссора?

Она кивнула.

- Да, я очень сильно ругала его и обзывала по-всякому, и он... ну да, то, что он сказал, я не смогла понять, потому что он был очень взволнован и тоже начал ругаться, но только по-итальянски. Но виновата во всем была я. Он... он сказал вам, почему мы поссорились?

- Речь идет о ребенке, о Бэзль, не так ли?

- Нет, собственно говоря, нет... но это... это было не так уж и важно... Во всяком случае, я рада, что с Зепперлем все хорошо; но теперь я должна бежать домой. Я хочу принести его деньги, которые вы ему и отдадите, чтобы он нашел себе пристанище на ночь и смог купить что-нибудь из еды! - И она уже собралась уходить.

- Ах, - сказал Галлер, - я как раз вспомнил, что у меня есть кое-какие дела неподалеку от Винкельштрассе, мне надо зайти к одним людям, чтобы сообщить им о вызове их в суд, я пойду вместе с вами, и тогда вам не придется идти одной...

- О, господин Галлер, не нужно идти со мной, через пять минут я уже буду здесь с деньгами, - поспешила уверить его Мария.

- Я не могу ждать так долго; вы ведь и сами видели, что я собирался уходить. Мы пойдем вместе, сначала к вам, а потом я улажу свои дела.

Больше Мария не отважилась возражать ему, и они пошли на Винкельштрассе. Она очень беспокоилась о Бэзль и всю дорогу думала о ней. Когда они вошли в подъезд, Мария попросила Галлера немного подождать, а сама побежала наверх по лестнице, чтобы взять деньги. Пока он раздумывал, не пойти ли ему за ней, дверь позади негоснова открылась, и в дом вошла молодая девушка с маленьким ребенком на руках. Уж не Бэзль ли это была? Щечки ребенка раскраснелись от холода, большие глаза так и сияли. Из-под платка, в который он был завернут, выбивались белокурые локоны.

- Что за прелестная маленькая девочка! - воскликнул Галлер и улыбнулся ребенку.

- Прелестный ребенок, не правда ли? - сказала фрау Лоренц, только что вошедшая в подъезд из своей лавочки. - Дай мне ее, Лена, и беги к Францу, ему нужна помощь. Ну, разве это не милое создание? Если бы у меня самой не было шестерых, я бы хотела, чтобы она была моей. Она такая хорошенькая!

- Так она не ваша?.. - спросил Галлер, в то время как Бэзль тянула свои ручки к его серебряной цепочке от часов.

- Нет, это ребенок Марии Гильберт с четвертого этажа; это дочка ее умершей тети. Мария заботится о ребенке, и надо вам сказать, для девушки ее возраста делает она это просто замечательно!

- Как же зовут ребенка? Юлиана? - Он назвал это имя наугад, но сразу заметил, что ребенок очень внимательно и немного удивленно посмотрел на него, а потом заулыбался.

- Нет. Они называют ее просто Бэзль. Я не знаю ее настоящего имени.

- А сколько же ей лет?

- Этого я тоже не знаю, около года. Но ей нельзя оставаться на сквозняке. - И фрау Лоренц попрощалась с ним.

- Имя Юлиана прекрасно подошло бы для этой малышки, - прокричал Галлер ей вслед, когда она пошла в свою лавочку с ребенком на руках.

И Бэзль снова обернулась и уставилась на него своими большими удивленными глазами.

Едва фрау Лоренц закрыла за собой дверь, Галлер услышал торопливые шаги, доносившиеся сверху, и вскоре появилась Мария. Ее озабоченное лицо сразу же немного повеселело, когда она увидела, что Галлер стоит у дверей совсем один.

- Мария, - спросил он, когда она протянула ему полгульдена, - если я - вместо того, чтобы взять эти деньги - пришлю к вам Джузеппе, примите ли вы его обратно, будете ли вы к нему снова добры?

- Ну, конечно же! Но я не думаю, что он этого захочет! Ведь я ему наговорила таких вещей!

- Но я могу спросить его об этом?

Она кивнула:

- О да! И еще скажите, что я очень сожалею о случившемся!

Когда Галлер ушел и она забирала Бэзль, никто ей не сказал о том, что какой-то незнакомец видел ребенка. И почему, собственно, фрау Лоренц должна была об этом говорить?

- Добрый вечер, Фердинанд! Наконец-то я до тебя добрался, - так приветствовал Галлер своего коллегу вечером. Айхман поднялся ему навстречу.

- Что ты предпринял? Рассказывай!

- Сначала скажи мне, как у тебя дела. Знаешь, ты совсем не выглядишь больным!

- Мне становится лучше с каждым днем. Врач говорит, если так и дальше пойдет, то через три недели я смогу выходить - конечно, на костылях.

- Прекрасно! А до этого ты можешь располагать мной. Кстати, где наш маленький итальянец?

- Внизу. Я послал его в ресторан поужинать.

- Тебе он тоже все рассказал?

- Да. Бедный парень! По правде говоря, ему будет очень тяжело выпутаться из создавшегося положения.

Галлер кивнул. И только он хотел ответить, как в дверь постучали. Это, поужинав, вернулся Джузеппе, и Галлер сообщил ему о своем разговоре с Марией.

- Мне надо вернуться? - вдруг прервал его рассказ мальчик.

- Да, послушай, наверняка, все снова будет хорошо, - ответил Галлер. - Радуйся, мальчик. Твоя Мария поняла, что не может без тебя.

- А дальше? Что было дальше? - с нетерпением спросил Джузеппе.

- Потом я пошел к этой фрау Маршал, на чьем попечении находился ребенок фрау Шмидт. Та мне все рассказала - место и время полностью совпадают с тем, что сообщил мне ты, она даже описала мне во всех подробностях старое красное покрывало...

- О Мия! - воскликнул Джузеппе. - Что ей сделает эта женщина, господин Галлер?

- Фрау Шмидт? Ее я тоже навестил. Она, наверное, будет только благодарна, если получит своего ребенка обратно целым и невредимым. А впрочем, фрау Шмидт еще ничего не знает о Бэзль. Я только сказал ей, что помогу найти ее ребенка.

- Когда же фрау Шмидт поправится настолько, что сможет выйти из больницы? - поинтересовался Айхман.

- Во всяком случае, не раньше, чем через две недели. А потом ей еще долгое время придется ходить с костылями. Она была доставлена в больницу с заболеванием позвоночника.

- О, я знаю! - обрадовался Джузеппе. - Это другое помешательство привидения.

- Другое - что? - озадаченно спросил Галлер.

- Другое помешательство привидения. Господин Галлер, у людей всегда болит нога для помешательства привидения?

Айхман растерянно посмотрел на Галлера. Но тот захохотал так громко, что сначала Айхман и Джузеппе удивленно посмотрели на него, а потом и сами засмеялись. Это продолжалось довольно долгое время, пока, наконец, им не удалось успокоиться.

- Но Генрих, объясни же мне... - попросил Айхман, переведя дыхание после смеха, - что случилось, чему ты так смеешься?

- Ты имеешь в виду „вмешательство провидения", Джузеппе? - спросил Галлер.

- О да, это правильные слова. Вы верите, что это так, господин Галлер?

- Я не могу судить об этом, мой мальчик. Я сказал ему, Фердинанд, что ты мог бы назвать свой несчастный случай вмешательством провидения, потому что именно оно привело меня на ту отдаленную от центра улицу - как раз вовремя, чтобы вырвать Джузеппе из рук Казола. Но, Джузеппе, мне с трудом верится, что и фрау Шмидт будет придерживаться в этом деле твоей точки зрения, так как состояние ее здоровья достойно сожаления.

Джузеппе не дал сбить себя с толку.

- Я имею в виду Мию, Мию, - продолжал он настаивать. - Если Бэзль не может ходить, и матери нужны костыли, и она не сможет носить своего ребенка, тогда нужен другой человек, и этот человек - Мия, ведь так?

Галлер вопросительно посмотрел на Айхмана.

- Ну, что ты об этом думаешь? Тогда без Марии не обойтись.

- Может быть, из этого и в самом деле что-нибудь выйдет. Но пойдет ли на это фрау Шмидт? В конце концов, Мария скрывала ее ребенка!

- Сегодня же я поговорю с Марией, и если она согласится, завтра я навещу фрау Шмидт и побеседую с ней. Может быть, она все же согласится...

Через пятнадцать минут после этого разговора Галлер и Джузеппе дошли до Винкельштрассе. Галлер зашел в лавочку фрау Лоренц, осмотрел выставленные там товары, немного поболтал со старой женщиной и купил у нее кое-что из мелочи. Затем он поднялся на четвертый этаж. Он постучал, и дверь сразу же открылась. Перед ним рука в руке стояли Мария и Джузеппе, и оба так и сияли от радости.

- Видите, я сдержал свое обещание и снова пришел к вам, - обратился Галлер к Марии, а потом сел на шаткий стул, на котором он сидел в прошлый раз. - Я бы хотел кое-что обсудить с вами.

Обеспокоенная словами Галлера Мария переводила взгляд с одного на другого. И только она хотела что-то сказать, как Бэзль начала что-то лопотать в своем ящике. Ящик был сильно выдвинут, так что маленькая девочка могла болтать ножками и даже привстать в нем. Своими большими, блестящими со сна глазками она уставилась на незнакомца. Тот встал, протянул руки к ребенку, и Бэзль схватилась за большие пальцы его рук, встала на свои ножки и гордо посмотрела на Галлера.

- Браво, маленькая фрейлейн, выполнено прекрасно! - засмеялся он.

Но Мария сразу же подошла к нему и взяла ребенка на руки.

- Садитесь, пожалуйста, поближе к печке, там теплее. Мне не особенно нравится, когда Бэзль... Бэзль в последнее время боится незнакомых людей, и Джузеппе... да, я только что вспомнила об этом, быстро сбегай к фрау Лоренц и попроси у нее немного кофе, иначе мы ничего не сможем предложить нашему гостю! - Она, казалось, и не собиралась замолкать, но от волнения несколько раз сбилась.

- Нет, спасибо, это совсем не нужно; Джузеппе, останься здесь. - Галлер нервно провел рукой по волосам. Ну и запутанная же это была история! Наконец он набрался мужества.

- Мария, я должен кое-что обсудить с вами, - начал он осторожно. - Я встретил в больнице одну женщину, которая потеряла свою маленькую девочку...

- О! - вырвалось у Марии, и она побледнела.

- Ребенок пропал на Якобштрассе, и он был завернут в красный клетчатый платок.

Мария еще крепче прижала к себе Бэзль.

- Я знаю историю Бэзль, Мария; и я также знаю, как вам должно быть тяжело расставаться с ребенком. Но мне очень жаль мать ребенка. Кроме того, что она очень опечалена исчезновением ребенка, у нее неважные дела со здоровьем. Фрау Шмидт частично парализована, и ей, наверное, всегда будет требоваться чужая помощь. И было бы очень хорошо, если бы нашелся человек, который мог бы заботиться о фрау Шмидт и о маленькой девочке. Может быть, вы смогли бы это сделать?

Мария посмотрела на него отсутствующим взглядом. Она ничего не могла сказать.

- Мы, конечно, не знаем, что об этом думает сама фрау Шмидт. Но где еще, кроме как у вас, Бэзль найдет такой великолепный уход? И вы оба, наконец, сможете выбраться из этой комнаты на чердаке, так как в доме фрау Шмидт достаточно места для всех троих.

Мария все еще ничего не говорила, и, взглянув в ее бледное лицо, Галлер быстро поднялся с места.

- Я оставлю вас одних. Обсудите это друг с другом, а завтра утром дайте мне знать, что вы решили. Если вы согласитесь, тогда завтра после обеда мы все вместе навестим фрау Шмидт в больнице. Мы обязаны подумать о том, как сильно она беспокоится о своем ребенке!

Минуту Мария и Джузеппе сидели молча.

- Мия?.. - начал робко Джузеппе.

- Так ты думаешь, - девушке пришлось откашляться, - так ты думаешь, что это может быть правдой? Но я тебе вот что скажу, Зепперль: я пойду с Бэзль лишь в том случае, если смогу взять с собой и тебя! Лишь в этом случае!

На следующее утро Петера похоронили. Галлер уладил все формальности - ведь мысли Марии были заняты совсем иным. На обратном пути с кладбища Галлер представил ей молодую даму, которую она до этого никогда не видела. Это была сестра господина Айхмана. Фрейлейн Айхман проводила Марию до ее дома, чтобы познакомиться там и с маленькой Бэзль. Она смеялась и играла с малышкой.

Когда Мария, перед тем, как идти в больницу, одела Бэзль, фрейлейн Айхман выразила свое сомнение, покачав головой:

- Малышка простудится, если не одеть ее потеплее. Я знаю неподалеку отсюда один магазин, где мы сможем быстро купить кое-что из одежды.

Чуть позже были куплены теплые штанишки, два джемпера, пальтишко с капюшоном, и гордость Марии за Бэзль не знала границ. После этого они пошли к фрау Шмидт в больницу. Нет слов, чтобы описать радость матери, когда она, наконец, снова смогла заключить в объятья свою дочку.

- Что, собственно говоря, происходит у фрау Шмидт? - спросил однажды утром почтальон из пригорода Вены, где находился дом фрау Шмидт, у одной из ее соседок.

- Я и сама не знаю, - фрау Гарке была огорчена тем, что не могла дать ему нужных сведений. - Уже два дня я вижу, что в доме хозяйничают молодая девушка и мальчик. Кажется, они делают генеральную уборку во всем доме. Я думаю, надо будет зайти туда. Мне бы хотелось услышать, как дела у фрау Шмидт, скоро ли она вернется домой, бедная женщина. Она ведь наполовину парализована.

Почтальон уже давно ушел, а старая дама все еще наблюдала за окнами соседнего дома.

Мария была счастлива. Она скребла, терла, чистила, подметала, убирала - и все это она делала с большой радостью, напевая и насвистывая. Теперь у нее было занятие, ей доверяли, в ней нуждались, на нее рассчитывали. И она могла оставаться с Бэзль, чего же еще было желать!

Она так резко распахнула окно, что фрау Гарке даже вздрогнула от испуга. Мария выглянула наружу и прокричала:

- Зепперль! Зепперль! Не забудь о печке на кухне, мне еще понадобится горячая вода!

Джузеппе, который как раз в этот момент взял метлу и лопату и собрался уже убирать снег вокруг дома, кивнул ей.

- Да, я приготовил для этого большой пакет угля. Он гореть очень жарко. Мия, сегодня прекрасная день, да?

- Да, да. Пол в погребе чистый? Ты там все проверил?

- Да, Мия. Все в порядке. Все очень чисто, так чисто, как только можно сделать. Все очень, очень красиво в погребе!

- Хорошо. Я сейчас спущусь и сама все посмотрю. Но прежде, чем ты начнешь убирать снег, принеси мне ведро воды.

Через час Джузеппе вошел в дом. Его руки совсем окоченели, но глаза сияли.

- Все готово вокруг нашего дома, - сообщил он. Затем он предложил открыть рюкзак, который они принесли с собой. Мария охотно согласилась, так как тоже проголодалась. Они сели на кухне за стол и принялись за еду. Тут кто-то постучал в дверь.

- Кто бы это мог быть? - удивилась Мария. -Открой, Зепперль, это наш первый гость!

На пороге стояла старая дама с накинутым на плечи большим шерстяным платком. Джузеппе поклонился, спрятал кусок хлеба за спину и попытался, как мог, говорить с полным ртом.

- Пройдите к огню, синьора, - пригласил он и широко открыл кухонную дверь.

- Охотно, мой мальчик, а то я сильно замерзла, хотя прошла совсем немного.

- Там огонь и Мия, - объявил Джузеппе и проводил ее в кухню.

- Вы, наверное, не здешние, как мне кажется, или я ошибаюсь? - спросила старая дама и осмотрелась. - Мне захотелось поздороваться с вами, я живу совсем рядом. Меня зовут Анна Гарке. И поскольку я видела, как вы усердно работали, то принесла вам пирога и кувшин хорошего горячего кофе, чтобы вы могли согреться. Нет, не надо, стесняться, берите! Вот, пей, мой мальчик!

Она проворно обслужила сначала Марию, а теперь протянула чашку и Джузеппе.

- Вы будете жить здесь или просто убираете дом по чьей-то просьбе? - спросила она немного погодя.

- Мы будем жить здесь все вместе, фрау Шмидт и ее дочка, Джузеппе и я, - ответила Мария, у которой от щедрости старой дамы развязался язык. - Фрау Шмидт и Юлиана приедут завтра с Леной и Францем. Фрау Шмидт частично парализована, поэтому с ней приедут Лена и Франц и помогут здесь все устроить. Кроме того, кому-нибудь надо ведь нести Юлиану, так как сама она еще не умеет ходить. Франц и Лена пробудут здесь до вечера.

- Так, так, фрау Шмидт вернется из больницы завтра. Вы, наверное, родственники фрау Шмидт?

- Нет, нет, не родственники. Мы ее хорошие знакомые и раньше жили в городе. Но здесь, за городом, намного лучше.

- Это уж точно, здесь, за городом, живется намного лучше. И я думаю, мы станем хорошим соседями. Выпей, пожалуйста, еще кофе, моя милая, вот так; а теперь поешь пирога. Я его только что вынула из печи, он еще теплый.

После шести часов напряженной работы пирог показался им необыкновенно вкусным. А поэтому не удивительно, что когда добрая фрау Гарке через некоторое время попрощалась с ними, она уже знала во всех подробностях то, что и хотела узнать. Но она не могла оставаться в стороне, когда другие работают; не долго думая, она засучила рукава, подвязала старый фартук, вытащила из шкафа весь фарфор и другую посуду и перемыла ее.

Джузеппе принялся за работу в погребе. До обеда были доставлены картофель, фрукты, мука и сахар, и Джузеппе все это аккуратно уложил там. Около девяти часов вечера все, наконец, было закончено, и оба, смертельно усталые, забрались в свои постели.

На следующее утро солнце сияло с ясного зимнего неба особенно приветливо. На крышах и деревьях лежал снег и сверкал на солнце, точно миллионы алмазов. Открыв входную дверь, Джузеппе удивленно смотрел на все это великолепие.

- Мия, - закричал он, - иди, посмотри, здесь так красиво! Иди, посмотри, Мия, иди скорее!

- Закрой дверь, Зепперль! Красота может и подождать, покуда в комнате не станет тепло!

Но когда огонь разгорелся и кастрюли уже стояли на печи, тогда и Мария выглянула наружу.

- Все это красиво и хорошо, но при такой гололедице фрау Шмидт может упасть. Только бы ей здесь понравилось!

- Ей надо идти совсем немного от остановки до дома, - сказал Джузеппе. - Я не думать, что она падать. Ты идти к пролетке и привезти ее, Мия, а я остаться здесь и охранять дом. С тобой она не падать.

Сказано - сделано. Когда они позавтракали и все приготовили, Мария отправилась на остановку, чтобы встретить там того, кого они так ждали. Сначала из пролетки вышли фрау Шмидт и Лена, а за ними Франц с Бэзль на руках. Увидев Марию, Юлиана так и запрыгала от радости. Некоторое время спустя они благополучно добрались до дома. Сильно волнуясь, фрау Шмидт задержалась в передней. Прежде чем войти в комнату, она обняла Марию и приветливо поздоровалась с Джузеппе. Она сразу же - одну за другой - осмотрела все комнаты, которые с такой любовью были приведены в порядок после ее долгого отсутствия. Как же она была счастлива, что, наконец, снова оказалась дома!

Некоторое время спустя в дверь постучали, и в дом вошел внук фрау Гарке. Он принес кекс с изюмом и передал привет от своей бабушки.

- Замечательная соседка, - сказала Мария, которая только что рассказывала об этой женщине. - Это не просто знак вежливости. Она желает вам, фрау Шмидт, добра. И вскоре она наверняка навестит вас!

Фрау Шмидт прислушалась.

- Кажется, подъехал экипаж.

- Да, смотрите! - крича от радости, Джузеппе тут же вскочил со своего места и заспешил к дверям.

- Господин Галлер, господин Айхман! - воскликнул он. С ними приехала также и фрейлейн Айхман.

- Эй, Джузеппе, - засмеялся Галлер, - возьми-ка поводья и придержи лошадей, пока я помогу кучеру вынести из повозки господина Айхмана. Это его первая поездка, и доктор разрешил ее ему только с тем условием, чтобы он не ступал на сломанную ногу. Поэтому нам придется его нести.

Для Айхмана был приготовлен маленький диван. Вот уже более пяти недель он не мог выходить из своей квартиры, но первый визит он нанес своим новым друзьям. Все считали это большой честью для себя и были очень счастливы.

Затем он спросил Марию:

- Надеюсь, вы будете чувствовать себя здесь как дома?

- Ну, конечно! - был ее ответ. - Мне бы только хотелось, чтобы и Петер был здесь, тогда бы все было еще лучше.

Услышав это, Джузеппе прошептал ей:

- Мия, здесь очень прекрасно. Но там, где Петер,

еще намного прекраснее! Он целый день у Господа Иисуса...

Было уже поздно. Когда гости попрощались и уехали, а Джузеппе в своей новой спальне встал на колени перед кроватью, чтобы помолиться, от радости и благодарности, переполнявших его, он не знал, с чего начать. Он вспомнил два последних года и особенно события прошедших дней. Каким богатым сделал его Спаситель Иисус Христос! Он молился за господина Галлера, господина Айхмана и его сестру, за фрау Лоренц и ее детей, за фрау Шмидт и Бэзль, за фрау Маршал. И с особым чувством он вспоминал свою любимую Мию, прося у Бога, чтобы и она вскоре пришла со своими грехами к Господу Иисусу и приняла Его как своего Спасителя и Господа.

Когда он лег в кровать, такую мягкую и теплую, какой у него не было еще никогда в жизни, через маленькое окошко он увидел на небе несколько мерцающих звезд. Им снова овладели мысли о милосердии его Спасителя. И, засыпая, он прошептал:

- О, мой большой, добрый Господин и Друг, я хочу быть верным Тебе и выполнять все Твои желания! Я хочу всем людям говорить о Тебе и Твоей любви, мой добрый; добрый Господин и Друг!

По ту сторону моста

Он сидел в небрежной позе на куче строительного мусора, обхватив колени колени сильными загорелыми руками. Рот его кривился в усмешке. В задумчивости он провел рукой по своим густым черным волосам, а затем, достав из кармана сигарету, закурил.

- Заткнитесь! - скомандовал он с раздражением в голосе. Сразу же стало тихо. Мальчики выжидающе смотрели на своего предводителя.

- На сегодня все, - объявил он, с наслаждением затянулся, а потом выпустил дым изо рта, и над головами окружающих его мальчиков поплыли сизые колечки.

- А впрочем, эта моя последняя сигарета! - продолжил он. - Чья очередь похлопотать насчет еды?

- Куртхена! - закричали несколько мальчиков одновременно.

- Нет, Йохен, так не пойдет, - обратился к предводителю Ганс, брат Курта. Он был одним из самых старших ребят.

- Ты же знаешь, что Куртхен этого не умеет. Назначь кого-нибудь другого.

Йохен снова затянулся и задумчиво посмотрел на Куртхена, самого младшего в его шайке, в лице которого было что-то светлое, какая-то неиспорченность. Нельзя сказать, чтобы он был чище остальных мальчиков, вовсе нет. Но как искренне и доверчиво он смотрел еще на мир своими огромными голубыми глазами. Куртхен сидел позади него на гнилом бревне и беспечно болтал голыми ногами. Он весело посмотрел на Йохена. Куртхен знал, что тот хорошо к нему относится.

- Ганс прав, - наконец решил он. - Куртхен еще слишком неловок. Кто следующий?

- Бруно Эндер! - закричали все хором.

- Хорошо! Бруно. Итак, до завтра!

Глаза Бруно широко раскрылись. Он со страхом смотрел на Йохена.

- Сейчас не моя очередь, а Куртхена! Почему я должен...

Йохен вскочил.

- Что? Ты чем-то не доволен?

- Я не буду этого делать, сейчас не моя очередь.

- Ты еще возникаешь... - И прежде, чем мальчики поняли, что же произошло, Йохен нагнулся, поднял камень и изо всей силы бросил его в Бруно. На мгновение в маленьком темном дворе воцарилась мертвая тишина. А затем мальчики разом бросились врассыпную. Лишь Йохен остался на месте. Он с ужасом глядел на неподвижное тело, лежавшее на земле.

- Бруно! - крикнул он. А потом, испугавшись своего собственного громкого голоса, позвал его еще раз, но уже шепотом:

- Бруно!

Но Бруно уже ничего не мог ему ответить.

- Что теперь у покойника на душе? - спросил себя Йохен. - Не в аду ли он? Ведь после смерти душа отделяется от тела, и тело предают земле - это знает каждый ребенок. А душа? Куда отправляется она? На небо, в место вечного блаженства? Или в ад, место вечных мук? И, значит он, Йохен, отправил туда Бруно Эндерса? Мальчик, как завороженный, глядел на неподвижное тело. Он с радостью убежал бы отсюда, но был просто не в состоянии этого сделать.

Йохен содрогнулся от ужаса. Он боялся ада. Мальчик знал, что ад существует, хотя никто ему этого до сих пор еще не доказал. И разве когда-нибудь он сам не попадет туда же?

Йохен вспомнил всю свою жизнь. Двенадцать лет -и чем же он их заполнил? Его жизнь представляла собой длинную цепь из мелких и крупных обманов и мошенничества всякого рода.

- Но это не моя вина, - упрямо твердил он себе, -что у меня нет отца и матери, нет настоящего дома.

На самом деле у него была мать. Но она была осуждена на пятнадцать лет и сидела в каторжной тюрьме. Она, должно быть, совершила тяжкое преступление. А его отца в городе никто не знал. Город-ской отдел попечения передал Йохена на воспитание одной женщине, но предназначенные ему деньги она предпочитала тратить на свои нужды и мало заботилась о мальчике. Печальное детство?.. Да, но это не было таким уж необычным явлением в том квартале, где жил Йохен.

Это был довольно странный квартал. Он располагался по ту сторону моста. Даже не верилось, что он находился в том же самом городе, что и прекрасный район с красивыми домами, окруженными ухоженными садиками, с широкими улицами, усаженными пышно разросшимися деревьями и с большим движением на этих улицах, где ездили трамваи и проносились черные лакированные конные экипажи, поражавшие своей богатой упряжью.

Да, по ту сторону моста все выглядело иначе. Целый лабиринт из домов, дворов, углов и закоулков: очень высокие и мрачные здания, узкие и низкие проходы, ведущие во внутренние дворы, а сами дворы -когда в них, наконец, попадешь - страшно грязные и прямо-таки пропитанные зловонием, - и все это омывалось людской толпой!

И люди здесь были другие. Они были такие же беспризорные, как и сам квартал - или наоборот: квартал был таким же заброшенным, как и его жители?..

- Мы ничего не хотим знать о Боге, - заявляли эти люди. - Если Он действительно существует, значит, Он очень несправедливый Бог. Он благосклонен к тем, живущим по другую сторону моста, которые подчас и сами не знают, что делать с кучами своих денег. Нет, с таким Богом мы не желаем иметь ничего общего.

Оба пастора уже давно отступили перед равнодушием, косностью и неприятием всего нового и необычного, царившими по ту сторону моста. Они заявляли, что все их старания были напрасны, и от этих людей ничего не добиться, что надо оставить всякую надежду и прекратить все попытки как-то их переделать.

Учителя часто жаловались. Им едва удавалось сдерживать этих диких, необузданных детей; их беспокоило то, что дети сидели на занятиях с равнодушным видом, и их ничем нельзя было заинтересовать.

- И это при том, что многие из них по-настоящему способные и смышленые. Но все их способности направлены в ложное русло...

Йохен снова сел на кучу мусора. Ему было плохо, очень плохо. Он вновь почувствовал свое одиночество. Ему льстило, что с помощью кулаков он держал в повиновении мальчиков всего квартала, и все-таки он был очень одинок. Он был их предводителем, главарем - но друзей-то у него не было.

И в это мгновение кто-то тронул его за руку.

- Куртхен, - горько улыбнулся Йохен. - Что тебе здесь нужно, малыш?

- Я хочу посмотреть, что ты делаешь, - ответил Куртхен и поближе подошел к Йохену.

- Только взгляни, - тихо сказал Йохен, - что я сделал с Бруно...

Курт нагнулся над неподвижным телом, и причем так низко, что его лицо почти коснулось лица Бруно.

- Он еще дышит, - сказал он.

- Еще дышит? - засмеялся Йохен, но смех его был какой-то вымученный. - Он мертв!

- Но он еще дышит! - настаивал Курт. - Йохен, посмотри сам.

Йохен робко подошел, наклонился и только теперь заметил, что Бруно еще дышал! Жизнь еще теплилась в нем, он еще не умер!

Йохена охватило чувство безграничного облегчения, почти благодарность; но он бы никогда в этом не признался. Ему надо было дать своим чувствам какой-то выход, дать им волю, и поэтому он схватил Куртхена за руку и сказал ему:

- Ты прекрасный парень, Куртхен!

Полицейский из города допросил Йохена и сделал ему серьезное предупреждение. На этом дело и закончилось. Инциденты подобного рода часто происходили по ту сторону моста; к тому же в этот раз все соучастники были несовершеннолетними.

Нет, Бруно не умер. Он лежал на другой стороне реки, в большой больнице, на такой белой и чистой кровати, какой наверняка никогда не видели дети, живущие по ту сторону моста. Врачи окружили его, тщательно осмотрели и долго совещались между собой о том, что же такое с ним произошло. Камень, брошенный с большой силой в голову Бруно, своей цели не достиг. Он угодил ему в правое плечо, оставив глубокую рану, и, казалось, не было никакой надежды на то, что рука когда-нибудь будет действовать.

В первые дни его мучили постоянные сильные боли. Пришлось сделать операцию, чтобы удалить несколько осколков кости, но по краям раны, от попавшей в нее грязной одежды, началось гнойное воспаление. Потребовалось сделать еще несколько операций, и от всего этого Бруно совсем упал духом. По воскресеньям и средам мальчика навещали мать и оба брата, пытаясь его как-то утешить. Он расспрашивал их о доме. Лежат ли еще во дворе доски и строительный мусор? Не было ли на реке снова несчастного случая? Позволяют ли еще Йохену другие мальчики командовать собой?

Сознавал это Бруно или нет, но в нем жила тоска по дому, тоска по грязным улочкам и мрачным дворам, по узким закоулкам и темным лестницам со скрипучими деревянными ступенями. И братья ему все рассказывали. Начали они со школы, а кончили так называемыми мостками, местом на реке, где женщины полоскали свое белье и откуда уже так много маленьких детей упало в воду и утонуло.

- А Йохен?

- Ну, он такой же, как всегда. Все время что-нибудь выдумывает, - а мы должны ему помогать...

- Трусы! - прервал их Бруно вне себя от гнева. - И вам не стыдно? Вы бегаете за негодяем, который чуть не убил вашего брата! Позор!

От сильного волнения у него снова заболела рука. Он громко застонал и повернулся лицом к стене. Вскоре братья робко попрощались с ним и вышли из палаты в сильном смущении, так как прекрасно знали, что Бруно был прав. Но, перейдя через мост, они приободрились.

- Чепуха! - сказали они. - Йохен отличный парень! Бруно еще долго не будет, и на него можно не обращать внимания. Йохен знает, чего хочет. Он очень ловкий и предприимчивый!

Йохен все еще пользовался среди ребят авторитетом, но он стал держать себя более вызывающе и чаще впадал в ярость, заражая ею и остальных.

- Вывернуть карманы! - приказал он. - Сдать все гвозди!

На этот раз они собрались не во дворе, а в темном подъезде, у лестницы. Дверь была приоткрыта, чтобы в темноте можно было видеть друг друга. В узкой полоске света, падавшей от двери, стоял Йохен и внимательно рассматривал остальных.

- Подходите сюда по очереди! - скомандовал он и указал на шапку, которую Куртхен уже держал наготове. Один за другим пацаны проходили мимо шапки, и каждый бросал в нее по нескольку длинных гвоздей. Йохен, как всегда, с сигаретой в зубах, внимательно наблюдал за происходящим.

- Хорошо, - сказал он, когда все прошли мимо него, - гвозди у нас есть. Теперь нужны спички. Каждый должен принести полный коробок!

- Это будет намного труднее, чем с гвоздями, -

заметил один из старших мальчиков. - Наша мать постоянно прячет спички.

- Сумейте их раздобыть. Не настолько же вы глупы, чтобы не суметь достать их.

- Йохен, а что мы будем делать с гвоздями и спичками? - спросил Курт, когда спустя некоторое время они шли вдвоем по берегу реки.

Йохен ухмыльнулся.

- Не спеши, - сказал он таинственно.

- Ну, Йохен, ответь мне, я так хочу знать!

Но Йохен будто и не слышал его.

- Пожалуйста, Йохен, скажи, мне просто не терпится узнать. - К этому надо еще что-то достать?..

- Конечно. К этому надо еще кое-что достать -ключи с отверстием!

- Ключи с отверстием?

- Да, малыш, ключи с отверстием!

- Но где же мы их возьмем?

- Ну и глупый же ты! Надо поискать дома! Осмотри дома все ключи и возьми тот, в котором есть отверстие. Отверстия обычно бывают в ключах от подвала или погреба.

Курт молчал. Он начинал все больше сомневаться. Он и так уже испугался из-за спичек, а теперь еще ключ!

- И что мы потом будем со всем этим делать? -продолжал его распрашивать Куртхен.

- Как много вопросов! Ты слишком любопытен! Я скажу тебе последнее - но только тебе одному! Это будет настоящая канонада, грохот, который потрясет всю округу! Мы соскоблим со спичек серу в отверстия ключей, всунем в эти отверстия гвозди, упрем ключи в стену, а потом стукнем молотком по шляпкам гвоздей -и можешь быть уверен, что грохот будет ужасный.

Курт захлопал в ладоши.

- Великолепно, Йохен, великолепно - если бы еще без воровства...

Йохен внимательно посмотрел на него.

- Это называется не воровство. А заготовка. Но смотри у меня! - добавил он угрожающе. - Если ты вовремя не принесешь все это, тебя ждет взбучка!

Об этом Куртхен мог бы много порассказать. Взбучка от Йохена - даже страшно подумать! Йохен был такой сильный, сильный до ужаса. Мальчики часто говорили об этом между собой и гадали, откуда у их главаря бралась такая чудовищная сила; в драке он побеждал любого.

- Йохен, - снова начал Курт, - старшие пацаны задумали против тебя недоброе, они хотят напасть на тебя, связать тебя и отрезать твои чудесные черные волосы.

Йохен громко рассмеялся.

- Связать меня?. Пусть только попробуют! - А почему они хотят это сделать?

- Недавно они слышали в школе рассказ о Самсоне. Этот Самсон был очень сильный, потому что имел густые длинные волосы - и потерял свою силу, когда их отрезали. Вот и они хотят отрезать тебе волосы, чтобы ты обессилел.

- И ты мне об этом рассказываешь?! - набросился Йохен на малыша; он замахнулся для удара, и Куртхен получил звонкую пощечину.

- Чтобы - чтобы ты их поостерегся... - пробормотал Куртхен и потер вспыхнувшую щеку. Он не смог понять, за что был наказан, но это не мешало ему доверчиво идти и дальше рядом с Йохеном.

Эти двое представляли собой довольно странную пару. Они чувствовали друг к другу симпатию. Куртхен был всецело предан Йохену; он смотрел на него влюбленными глазами и восхищался им больше, чем все остальные ребята вместе взятые, хотя иногда и получал от него пощечины. И Йохен видел в Курте почти что друга, он был единственным из всей компании, кто всегда готов был ему услужить. Другие, если и признавали его своим главарем, то лишь потому, что боялись.

Йохен украдкой посмотрел на малыша. Почему он его ударил? Не потому ли, что тот донес на пацанов? И почему он так часто вымещал свою злобу именно на Курте? Странный мир.

- До завтра, Куртхен! - И Йохен быстро пошел дальше. Ему еще надо было подумать о Бруно, о его больном плече и парализованной руке. С того дня, когда он бросил в Бруно камень, Йохен переходил через мост и тайком, крадучись, чтобы его никто не заметил, шел к больнице. Не раз он интересовался у медсестры отделения состоянием здоровья Бруно, подходил к самым дверям его палаты и прислушивался. Один раз через неплотно закрытую дверь он услышал стоны больного и увидел, как врач в белом халате менял раненому повязку. И когда Бруно вскрикнул от боли, Йохен сразу же убежал.

Ах, как бы он хотел забыть об этом. А также о том, что в гневе ударил Курта, и еще... - Нет, о том, что толкал друзей на воровство и ложь, он совсем не думал...

В это воскресенье по ту сторону моста происходило нечто странное. После обеда на улицах появился молодой человек, которого раньше там никогда не видели; этот господин нисколько не походил на людей своего возраста, живших по ту сторону моста. У него был холеный вид, и он был хорошо одет. Дети, игравшие на улицах, с любопытством провожали его глазами. Что ему здесь было нужно?

Он хотел собрать детей. Он просил их пойти вместе с ним всего лишь на часок. И тогда он расскажет им удивительную историю!

Историю? Как и все дети в мире, эти, живущие по ту сторону моста, очень любили слушать истории и, может быть, даже немного больше остальных детей, и поэтому пошли с незнакомым молодым человеком.

Куда? - Не очень далеко. На одной из улиц находился так называемый „теплый зал“. Он представлял собой большую комнату, где зимой и днем, и ночью, замерзшие и совсем обессилевшие бездомные люди могли укрыться и обогреться у высокой чугунной печки. Летом зал стоял чаще всего пустой, и городское самоуправление дало разрешение - правда, поколебавшись и без большого желания, - устроить там воскресную школу.

Что задумал этот молодой человек? Какое ему дело до людей, живущих по ту сторону моста? Наверняка он задумал что-то недоброе, и поэтому, когда он скрылся за дверями „теплого сада" с целой ватагой ребятишек, взрослые, кто стоя на крыльце, кто выглядывая из окна, провожали его недоверчивыми взглядами; но, честно говоря, большинство из них мало заботило благополучие собственных детей.

Дети же отнеслись ко всему этому без всякого недоверия, им было интересно все происходящее. Подняв сильный шум, они боролись за лучшие места. Но постепенно в комнате все стихло, и все выжидающе уставились на молодого человека.

- Меня зовут Гельмут Бергер, - сказал тот, - и я пришел, чтобы сообщить вам благую весть. Но сначала давайте споем какую-нибудь хорошую песню.

И сразу же несколько детей начали петь. Сначала они пели вразнобой, но вот из этого „хора“ выбился один сильный голос, и остальные присоединились к нему. В „теплом зале" громко звучала песня:

Пришел май,

Деревья распустились...

Еще никогда в жизни Гельмуту Бергеру не приходилось руководить таким большим детским хором. Он был в сильном смущении и беспомощно осматривался по сторонам. Такая песня совсем не подходила для воскресной школы! Но когда дети запели второй куплет, к нему вернулась уверенность в своих силах, и прежде, чем дети запели следующую песню, он громко сказал:

- А теперь мы разучим новую песню. Она вам наверняка понравится. И если вы хорошо с этим справитесь, я вам расскажу историю из Библии.

Дети сразу же принялись за дело. С большим усердием они повторяли слова песни:

Путь ко спасенью новый, живой, Словом Христа открыт пред тобой, Сам Он тебе дарует покой, Сам говорит: „Приди!"

Они нашли, что слова просто замечательные, и мелодия им тоже понравилась. А еще им понравилось то, что господин Бергер рассказал им о Спасителе грешников, о том, как Господь Иисус призвал к себе детей, прижал их к своей груди и благословил их. И что Господь Иисус хотел бы и здесь сделать то же самое. Он, должно быть, здесь, в этом теплом зале, хотя Его и не видно, и Он хочет благословить каждую девочку и каждого мальчика.

Детям очень понравилось то, что кто-то хочет позаботиться о детях по ту сторону моста.

Затем они выучили цитату из Библии: „Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное".

Они очень обрадовались, узнав, что это приглашение предназначается и для них.

Да, все было замечательно, и маленькая Лотта Эндерс тихонько толкнула свою подругу Фриду Роте и спросила ее:

- Господь Иисус и в самом деле сидит здесь, в „теплом зале"? - Фрида тоже не знала этого точно; а чтобы подумать об этом, времени уже не оставалось, так как занятие воскресной школы подошло к концу. Господин Бергер прочел молитву, затем они еще раз спели новую песню, и дети побежали к выходу.

- До следующего воскресенья! - прокричал им вслед господин Бергер. - И можете привести с собой других детей!

На улице перед „теплым залом" было большое волнение! Все громко рассказывали о том, что они услышали, и какой славный этот господин Бергер, не ворчливый и не строгий как учитель в школе. Он всем детям очень понравился, и в следующее воскресенье они снова решили прийти сюда.

А что же Гельмут Бергер? Очень тихо и неуверенно, с задумчивым видом он перешел через мост в богатый квартал, расположенный в южной части города, и некоторое время спустя вошел в свой красивый и уютный дом.

- Не получилось, Гельмут? - обеспокоенно спросила его мать, - Господь Иисус не снизошел к ним?

Гельмут улыбнулся немного увереннее.

- Наоборот, мама. Он там был, ты ведь об этом молилась, и не только ты, но и Криста, дядя Герберт и другие; мне хочется забыть все неприятности и думать только об этом.

Ах, как хорошо было сознавать, что он не одинок в своих замыслах! Пока он занимался этим делом, то все время сверял свои мысли с Господом и советовался с более старшими и опытными христианами. Все вместе они молились и просили Господа Иисуса помочь им в этом деле. Они знали о трудностях, которые могут встретиться на их пути, а также о том, что по ту сторону моста они могут потерпеть неудачу в проповедовании Евангелия; ведь для того, чтобы те люди приняли Евангелие, надо было позаботиться и о духовном наставничестве уверовавших. Конечно, путь будет долгий, но разве может он окончиться хорошо, если уже при первых трудностях он потеряет мужество!

- Расскажи, как все это было, - попросила Криста, его младшая сестра. Она как следует обо всем расспросила брата; ей все хотелось знать точно. Гельмут вспомнил о шуме, о невежестве детей, о своей собственной беспомощности, и то малое, что он успел рассказать ребятам, казалось, не произвело на них никакого впечатления.

- Но мальчики обычно сразу не показывают свои чувства, - возразила ему Криста. - Послушай, Гельмут, я точно знаю, что у тебя уже кое-что получилось. Покажи мне список, я бы хотела познакомиться с детьми. Гельмут, ты мне расскажешь, какие они? - О как много мальчиков! Первого зовут Йохен, что это за мальчик?

Гельмут задумался. Ему удалось довольно отчетливо вспомнить этого черноволосого паренька.

- Это высокий, сильный мальчуган, вероятно, старше всех остальных. Я думаю, он у них верховодит.

- Он внимательно слушал?

- Он вел себя так, словно все, что я говорил, было ему совершенно безразлично. Но, наблюдая за ним, я заметил, что он, по-видимому, прислушивался. Например, когда разучивали песню, он не повторял за мной слова, как это делали остальные дети, но когда я его попросил повторить, он сделал это очень бойко и без ошибок.

- Интересно, - сказала Криста, - Господь Иисус, наверное, позаботился и об этом мальчике, как ты думаешь?

- Мне кажется, из него может получиться .что-то стоящее, - задумавшись, ответил Гельмут, - если только он этого захочет! Но я боюсь, Криста, что он будет сильно сопротивляться.

- Но ты ведь знаешь, мама всегда повторяет, что Спаситель справится с любым - и с Йохеном тоже. И она продолжала изучать список.

- Куртхен? Гельмут, почему здесь написано уменьшительное имя? Он очень маленький?

- Маленький? Мне надо подумать. - Нет, он, собственно говоря, не такой уж маленький. Это веселый мальчик. Как только я его увидел, он мне сразу понравился. А еще очень смышленный, внимательный и усердный, и он смотрел на меня такими честными, открытыми глазами... Я сразу же полюбил этого мальчика. Все его называют этим уменьшительным именем, и мне кажется, что все его любят.

Криста слушала очень внимательно.

- И я его уже полюбила, как и большого Йохена. Знаешь что, Гельмут? Прямо с сегодняшнего дня я начну молиться за этих двух мальчиков, ты тоже так делай.

Куртхен стоял на лестнице в темном подъезде и плакал от того, что у него сильно болела попка. Его мать всыпала ему как следует. И почему именно его она поймала?! Гансу, старшему брату, повезло, его не поймали, когда он стащил спички. Когда пропал первый коробок, мать, ничего не заподозрив, сразу же положила на полку над печкой новый коробок; но когда пропал и он, это ее удивило. Она собрала трех своих детей и стала их расспрашивать.

- Я тут ни при чем, - заговорила маленькая Фрида.

- Я тоже, - поклялся Ганс.

- Значит, ты, Курт?

А так как он не смог сказать „нет", она вывернула карманы на его штанишках. Конечно - он ведь всегда был невезучим - обнаружила коробок. И тогда, вне себя от гнева, мать схватила палку и побила его. А теперь Куртхен стоял в темном подъезде и плакал.

Нет, мир не так уж и хорош. Если бы только не это глупое воровство! Правда, Йохен утверждал, что это не воровство, и кроме того, он потребовал принести вовремя нужные ему вещи, иначе провинившегося ждала взбучка. Но мать больше не желала, чтобы у нее брали какие-нибудь вещи. Как же тогда быть с ключом?! От всего этого Куртхен пришел в ужас. „Неужели так и дальше будет продолжаться?" -спросил он себя, совсем упав духом. Неужели никогда не будет по-другому? Тут он услышал пение Фриды:

Радость, радость будет в небесах

Где мы в райских встретимся вратах...

Потом Фрида еще раз повторила эти же самые строчки, так как не знала продолжения песни. Куртхен, все еще всхлипывая, прислушался и стал размышлять над этими словами. Он вновь припомнил все то, что говорил о песне господин Берегер. Значит, когда-нибудь все будет прекрасно - но когда?

- Когда мы освободимся и очистимся от грехов... -пропела Фрида.

Тогда Куртхен сбежал по лестнице и сел рядом с сестрой на пороге.

- Фридхен, ты думаешь, что воровство - это грех? -спросил он серьезно.

- Воровство? Нет, воровство - это всего лишь шалость, озорство, - сказала она.

Куртхен разочарованно на нее посмотрел. Он хотел бы услышать, что воровство - это грех, так как теперь онхорошо понимал, что если в мире больше не будет воровства, то все будет великолепно. И разве шалость и воровство одно и то же?

Если бы с ним рядом оказался человек, которого бы он мог об этом спросить! Ганс? Тот тоже украл. Йохен? За такой вопрос он, наверняка, даст пощечину. Может, господин Бергер смог бы ответить на этот вопрос? Кажется, он разбирается в подобных вещах. Но его здесь не было, и вообще он жил даже не по эту сторону моста. Но разве господин Бергер не обещал придти в следующее воскресенье?

Но придет ли он? Мы так шумели и вели себя невежливо! А если он придет, хватит ли у меня смелости спросить его? До воскресенья еще страшно далеко, целая неделя, шесть учебных дней!

Еще никогда шесть дней не тянулись для Курта так долго. Нет, не потому, что вместо школы ему больше хотелось бегать по улицам и играть - ведь была весна, а просто потому, что он едва мог дождаться следующего воскресенья. В школе ему с трудом удавалось сосредоточиться. Несколько раз он давал неправильные ответы, и учитель, наконец, рассердился на него:

- Мальчик, что с тобой случилось? - упрекнул он Курта. - Несколько недель тому назад ты правильно решил эти задачи, а теперь ты ведешь себя так, словно видишь их в первый раз. Г де витают твои мысли?

- В воскресной школе! - закричали сразу несколько мальчиков. Куртхен часто говорил с ними об этом, так что они знали в чем дело.

Учитель недовольно покачал головой.

- Лучше бы ты внимательнее слушал здесь, в школе, тебе это больше пригодиться в жизни, чем твоя воскресная школа.

В качестве наказания Курту пришлось задержаться в школе после уроков и решить три трудные задачи. Поэтому он вернулся домой поздно и остался без обеда.

- Мир не так уж хорош, это точно, - думал он. Но когда чуть позже Йохен пригласил его поиграть и поделился с ним большим бутербродом с маслом, он быстро забыл свои огорчения.

И вот, наконец, наступило воскресенье.

- Я наелся, мама, можно идти? - Куртхен быстро проглотил свой картофель и морковь и отодвинул стул.

- Что за спешка! Подожди, пока поедят Ганс и Фридхен!

Ганс и Фридхен тоже не спешили. Покончив с завтраком, все трое сбежали вниз по лестнице и помчались по улице к „теплому залу".

- Странно, - фрау Роте смотрела им вслед, качая головой, - что их туда гонит? То, что там происходит, нисколько не отличается от богослужения в любом другом месте, и я просто не представляю, что могло бы меня заставить пойти в подобное место.

Раньше она всегда говорила: „Моему мужу не до того, и у меня самой тоже нет времени". Но вот уже пять лет, как она стала вдовой, и ей было очень нелегко растить трех своих детей - и теперь у нее действительно не было времени для „этого".

Гельмут Бергер торопливо шел по мосту. Он с нетерпением ждал предстоящего занятия, и его сердце громко стучало в груди. Но по пути его заинтересовал этот старинный мост, построенный целиком из дерева, ведь с давних пор он служил единственным переходом в часть города, расположенную по ту сторону реки. Из „теплого зала“ доносился сильный шум. По всей видимости, сегодня здесь собралось вдвое больше ребят, чем в прошлое воскресенье. Но где же старшие мальчики? Почти все они отсутствовали! Разочарованным взглядом Гельмут обвел собравшихся.

Лотта Эндерс заметила это.

- Старшие на улице, - объяснила она.

Гельмут еще раз вышел на улицу. И действительно, они слонялись там без дела. Некоторые присели на низкий, немного выступающий цоколь дома на другой стороне улицы, другие же стояли рядом и когда увидели господина Бергера, начали о чем-то тихо переговариваться между собой.

- Мальчики, вы не хотите зайти? Мы сейчас начнем.

Гельмут старался говорить приветливо и в то же время настойчиво, он надеялся, что мальчики не заметят его разочарования и беспомощности.

- Мы не пойдем, - объявил самый старший из них.

- Почему же?

- Все это чепуха! - закричали все разом, словно по команде.

В эту трудную минуту Гельмут вспомнил о том, что дома сейчас о нем молятся. Он воспрянул духом и попытался еще раз уговорить ребят войти. Но все было напрасно. Они смеялись и снова о чем-то перешептывались, не двигаясь с места. Тогда Гельмут вернулся в зал. Но когда там, наконец, установилась тишина, и он хотел начать занятие с разученной в прошлое воскресенье песни, с улицы послышалась короткая команда: „Все шагом марш!“ Дверь распахнулась, и в зал, во главе с Йохеном, вошли один за другим все старшие мальчики. Никому не мешая, они заняли свои места на скамейках, словно никогда и не говорили „Все это чепуха!" и присоединились к пению.

- Это все молитва домашних, - подумал с благодарностью Гельмут и невольно бросил взгляд на Йохена, который сидел на одной из задних скамеек. Глаза Йохена выдавали происходившую в нем борьбу. В них было какое-то странное сочетание открытости и недоверчивости, интереса и сопротивления, самоуверенности и смятения. Уж не потрудился ли и в самом деле Господь Иисус над этим мальчиком?

У Курта не хватило смелости задать свой вопрос. Сначала он не мог найти удобного случая, а потом и вовсе забыл об этом из-за всего нового, что на него нахлынуло. Господин Берегер рассказал о добром Пастыре, который очень любит Своих овечек и преданно о них заботится; этот Пастырь - Господь Иисус. А Его овечки? Это все мальчики и девочки, живущие по ту сторону моста: Лотта Эндерс, Курт Роте, любой из них. Курт был этому рад. Он с большим удовольствием пел песню, которую с ними разучивал господин Бергер:

„Я овечка у Христа,

В сердце счастья полнота.

Пастырь мой о мне печется,

С Ним так радостно живется...

- Придите же к этому доброму Пастырю, Он ждет вас. Признайтесь Ему в ваших грехах, во всем зле, совершенном вами. Он хочет вас простить. Это большой грех в Его глазах, если вы нарочно разбиваете у соседей оконные стекла, пачкаете их двери и срываете белье с веревок. Это большой грех в Его глазах, если вы опрокидываете у них в подъезде бочку с дождевой водой и бросаете на лестнице мусор. Это большой грех в Его глазах, если вы не слушаетесь своих родителей, обманываете и не уважаете их. За всем этим последует Вечный Суд. Но Спаситель хочет простить вас. Он хочет избавить вас от этого Вечного Суда. Он хочет вас спасти и исцелить. Он любит вас, любит всех сидящих в этом „теплом зале", всех мальчиков и девочек. Признайтесь себе в том, что вы все нуждаетесь в Нем, как в своем Спасителе! Принесите Ему свои грехи, все свое нечистое сердце. И Он очистит его. Каждый из вас должен придти к Нему. Прими Его как своего собственного Спасителя, и тогда ты станешь Его овечкой, а Он будет твоим добрым, верным Пастырем. Над тобой будет простерта Его сильная рука, Он будет о тебе заботиться и приведет тебя в Свое Небесное Царство, которое так прекрасно, что даже трудно себе представить...

Курт слушал словно зачарованный. Он боялся даже дышать, чтобы не пропустить ни слова. Он хотел, не теряя ни минуты, очистить свое сердце и стать овечкой доброго Пастыря. Он сложил руки, молча признался Господину Иисусу в своих грехах и уверовал в Евангелие.

- И став Его овечкой, следуй за ним. Он окликнул тебя по имени и еще не раз это сделает. Он хочет тебе показать, что любит тебя. Но он хочет и уберечь тебя от зла. „Не делай этого", - говорит Он. И тебе следует Ему повиноваться. Он предостерегает тебя: „Говори правду! Когда тебя бьют, не давай сдачи! Будь внимателен к твоему младшему брату!" И вот еще несколько Его советов: „Помогай маме, когда она полощет белье! Вечером сам аккуратно прибирай свою одежду! Навещай своего заболевшего одноклассника!" Ты непременно поймешь это когда Господь Иисус обратится к тебе - если только ты готов следовать за Ним.

Курт был очень счастлив, когда шел домой из воскресной школы. Он от всего сердца радовался тому, что стал овечкой Иисуса. И что Спаситель знал его имя и говорил с ним, это было так прекрасно! И теперь ему хотелось всегда внимательно слушать этот голос и следовать ему. Он ел свою воскресную булку и пил кофе, то и дело прислушиваясь, не раздается ли голос Спасителя.

- Уж наверняка Он не скажет: „Готовься к уроку чтения", - думал Курт, - к уроку я вчера приготовился и очень хорошо его знаю. Но, может, Он скажет о посещении больного? Бруно болен. Да, но я не могу к нему хорошо относиться, ведь он хотел, чтобы я достал для Йохена сигареты, и он так зло смотрел на меня. Он получил по заслугам!..

Булка уже ему не казалась такой вкусной. Сегодня в больнице день посещений, - вертелось у него в голове, - Бруно обрадуется; он так одинок и все время страдает от боли.

- Но у меня нет никакого желания идти туда, -пробормотал Курт. Он снова отпил из кружки. Булка не лезла ему в горло, и кофе перестало нравиться.

Вдруг Курт поставил кружку на стол, сорвал с крючка свою кепку, быстро спустился по лестнице, вышел на улицу и побежал через мост. Запыхавшийся, с красным лицом он прибежал в больницу и подошел к кровати Бруно.

- Что тебе здесь надо? - удивленно спросил Бруно.

- Я пришел навестить тебя, - объяснил Курт.

- Да? А почему? Как тебе пришла в голову такая мысль? Кто тебе это посоветовал?

Курт не мог ему этого сказать. Он точно знал, кто заронил эту мысль в сердце. Но назвать имя Иисуса? Перед всеми этими людьми и перед Бруно? Нет, это невозможно.

- Я думал, что мог бы тебе кое-что рассказать, -ответил он смущенно.

- Валяй. Чем вы там занимаетесь? По-прежнему грязными делишками?

И Курт стал рассказывать. С тех пор, как заболел Бруно, у них произошло много событий. Он рассказал о предстоящей канонаде с ключами, о школе, потом о карусели на лугу у реки и, наконец, о воскресной школе в „теплом зале".

Бруно с интересом слушал.

- Расскажи еще о воскресной школе, - попросил он, - а о Йохене и его глупых затеях я и знать не хочу, он ведь чуть меня не убил.

- Может, хочешь разучить наши песни? - спросил Курт. - Я тебе могу записать куплет из песни „Я овечка Иисуса", мы ее сегодня разучили.

Так они разговаривали, а потом вместе учили песню до тех пор, пока не закончилось время для посещений.

- Будь здоров, Куртхен! Приходи поскорей опять.

- Обязательно приду, но только в следующее воскресенье. В среду у меня гимнастика, а в другие дни сюда не пускают.

- В воскресенье? Но до него еще так долго! - сказал огорченно Бруно. - Ты мог бы приходить каждый день.

Бруно сказал это очень тихо и отвернулся к стене. Курт удивленно посмотрел на него. „Бедный Бруно, -думал он, - я буду приходить как можно чаще. И я больше не сержусь на тебя из-за сигарет".

При выходе из больницы его смутила неожиданная для этого места встреча. Уж не Йохен ли стоял возле больницы, а потом, увидев его, смешался с толпой посетителей? Но от переполнявшей его радости Куртхен вскоре совсем забыл о нем. „Я овечка Иисуса", - напевал он вполголоса.

- Да, я и вправду рад, я знаю, что Ты, мой Спаситель, любишь меня, - думал он.

По другой стороне улицы, немного отстав от него, шел Йохен. Но Йохена обуревали совсем иные мысли. Его сильно злило то, что Куртхен навестил Бруно. Неужели он перешел на сторону Бруно?

Вскоре Йохену пришлось еще больше удивиться и разозлиться.

- Ты уже раздобыл ключ? - спросил он Курта через несколько дней. - Ты ведь знаешь, что завтра последний срок.

- Да, я знаю.

- Так ты уже все раздобыл?

- Нет.

- Нет? И почему же? Учти, на этот раз пощады не будет!

Куртхен побледнел. Он знал, что означали эти слова: Йохен мог жестоко избить! Но Куртхен не мог украсть ключ - больше не мог. Со вчерашнего дня он знал, что воровство - это грех. Да, господин Бергер все ему объяснил. Как раз вчера он побывал в нескольких домах по ту сторону моста. Зашел он и к семье фрау Роте, сидел у них на кухне и долго разговаривал с матерью. А затем обратил внимание на детей.

Они как раз делали уроки. Но сразу же отложили в сторону свои книги и тетради, очень обрадовавшись тому, что господин Бергер навестил их. Он весело с ними беседовал, попросил их показать тетради, расспрашивал о их любимых играх и к концу визита они уже стали хорошими друзьями. Когда господин Бергер попрощался, и мать послала Курта проводить его по темной лестнице до входной двери, мальчик набрался храбрости - ведь в темноте было намного легче - спросить господина Бергера о том, является ли воровство грехом. И тот ему все разъяснил. Теперь он в этом хорошо разбирался.

Украсть ключ - об этом не может быть и речи! Так как это грех. И Куртхен был рад, что теперь ему не придется воровать. Собственно говоря, он всегда делал это без желания, да и не умел этого делать, а поэтому чаще всего попадался, и его наказывали.

С другой стороны, он понимал, что его дружбе с Йохеном пришел конец. Что завтра скажет Йохен, если вовремя не получит ключ? Он жестоко изобьет его.

Курт все это рассказал господину Бергеру, а тот внимательно его выслушал и подбодрил. А потом он

спустился вместе с мальчиком в подвал, где они могли побыть одни. Они опустились вместе на колени и стали молиться. Все, о чем они говорили на лестнице, господин Бергер рассказал Спасителю и попросил Его вселить в Курта мужество и помочь ему в деле с ключом, чтобы он остался непоколебимым, несмотря на все издевательства, ссоры и побои.

- Послушай, мальчик, Господь Иисус поможет тебе. Ты услышишь Его голос: „Куртхен, будь стойким!" - и ты познаешь на себе Его помощь.

И теперь Куртхен совсем не боялся предстоящего испытания.

- Так у тебя действительно нет ключа?

В голосе Йохена зазвучала неприкрытая угроза. -Ты знаешь, что значит увиливать?

Куртхен молча стоял перед Йохеном. По его виду нельзя было сказать, что он сознавал вину. Казалось, что он внимательно к чему-то прислушивался и, по-видимому, совсем не боялся. Остальные мальчики поняли, что по-настоящему любят Куртхена.

- Полно, Йохен, - сказал один из них, - у нас и так хватает ключей, обойдемся и без ключа Куртхена. Лучше не наказывать его, пойдем до канонады домой.

Йохен немного подумал.

- Согласен.

Втайне он и сам радовался, что дело было улажено таким образом.

- Йохен, - заговорил Ганс, - я бы хотел забрать свой ключ - и тоже уйти до канонады.

- Я тоже! - закричали сразу двое-трое мальчиков.

- Как это понимать? - вскочил Йохен. - Бунт?

- Нет, - ответил Ганс. - Куртхен прав. Воровство -это грех, и мы больше не должны это делать. Так говорил господин Бергер.

- Проклятая воскресная школа! - воскликнул Йохен вне себя от гнева.

- С сегодняшнего дня прекратить туда ходить! Только попробуйте еще раз туда отправиться! Чтобы и ноги вашей больше не было в „теплом зале"!

Когда в воскресенье господин Бергер подошел к „теплому залу", он увидел, что большие мальчики снова сидят на цоколе дома.

- Йохен!

Мальчик сидел нога на ногу, что-то насвистывал и строгал ореховую палочку.

- Добрый день, Йохен! Ты пойдешь со мной?

Йохен с издевкой ухмыльнулся.

- И не подумаю!

Несмотря на отказ, Гельмут почувствовал, что для мальчика все же было нелегко отказаться от его приглашения.

- Не давай дьяволу увлечь себя, Йохен. Ты же знаешь, что он хочет удержать тебя. Вырвись из-под его власти и приди к Господу Иисусу. Разве он не твой Спаситель тоже?

Но Йохен совсем его не слушал, он продолжал беззаботно насвистывать, отбивая такт ногой.

Гельмут Бергер вошел в „теплый зал". Как здесь сегодня пусто! Почти все старшие ребята отсутствовали, и даже Курт. Позже от девочек он узнал причину этого.

- По команде, - думал Гельмут. - По команде они приходят и не являются тоже по команде. Что скажет Криста!

Криста была очень расстроена.

- Мама, как же так? - спросила она разочарованно. - Разве могло такое вообще случиться? Мы же так молились за этих детей, но Господь Иисус не услышал нас. Что ему не понравилось в наших молитвах?

- Нет, Криста, Он был всем доволен. Но, может, Он хочет нас испытать, не перестанем ли мы молиться? Он хочет посмотреть, будем ли мы и дальше молиться и верить в Него, когда все так безнадежно. И потом, дитя мое, уж не пребываешь ли ты в опасном заблуждении, рассчитывая больше на свою молитву, чем на милость Божию? Ты никогда не должна думать о том, что чего-нибудь заслужишь своей молитвой - на то лишь милость Божья, которой Господь побеждает чье-то упрямое и гордое сердце.

- Мама, я уже стал думать, - начал Гельмут, - не моя ли вина в том, что Господь Иисус не благословляет это дело. Может, я взялся за него слишком поспешно и необдуманно? Ах, мама, помоги мне смириться, ведь я понимаю, что без помощи Господа я ничего не смогу сделать.

- Очень хорошо, если ты и впредь будешь проверять свои поступки в свете Слова Божьего, - ответила мать, - но подумай и о таких словах нашего Господа: „Еще не пришел час Мой". Еще не пришел! Значит, мы должны ждать и верить. Пока не пробьет Его час, мы не должны опережать события, не должны желать чего-нибудь достигнуть. Молчи, не волнуйся и продолжай свою работу. Когда-нибудь придет Его час. Слова еще не заключают в себе смысл, но когда-нибудь, может быть, уже совсем скоро, ты узнаешь это. И знай, что с тобой вместе молятся еще многие - и за тебя тоже.

Гельмут поблагодарил свою мать за совет.

- Я буду думать над Словом Божьим. Попытаюсь работать, как и прежде, и молча ждать. Может, Господь Иисус уже начал Свою работу в Йохене, хотя сейчас это выглядит безнадежным делом.

- Ты не смог бы его как-нибудь навестить? - спросила Криста.

- Я не могу застать его дома. Не знаю, где он проводит все послеобеденное время. Его приемная мать очень неприветливая и озлобленная женщина; не удивительно, что Йохен редко бывает дома.

- А что делает Куртхен?

- Вскоре я, наверное, снова навещу Куртхена и его брата Ганса. Подумай только, несмотря на категорический запрет Йохена, Ганс был сегодня в воскресной школе. И он так внимательно слушал, когда я рассказывал о любви Спасителя.

- Прекрасно, Гельмут, прекрасно! - обрадовалась Криста. - Послушай, Гельмут, к нему присоединятся и другие! С сегодняшнего дня я хочу молиться за Ганса. Ганс Роте, кажется, так его зовут?

Тот пыл, с которым Криста все это произнесла, передался и Гельмуту. Она просто излучала уверенность в успехе!

- Да, - подтвердил он, - Ганс Роте. Как ты хорошо запомнила имена!

- Йохен, в следующее воскресенье мы ведь снова пойдем в воскресную школу? - спросил Куртхен. -Там было так хорошо, и нам еще надо закончить разучивание новых песен. Пожалуйста, позволь нам снова пойти туда!..

Йохен смерил его взглядом.

- И не подумаю! Тебе не удастся меня одурачить! Замолчи, я не желаю ничего слышать об этом дурацком „теплом зале"!

Сказав это, он засунул руки в карманы и начал насвистывать.

- Ты же насвистываешь „Радость, радость будет в небесах..." - воскликнул Курт и просиял:

Йохен покраснел и закашлялся.

- Я думаю, Йохен, что все стало намного лучше с тех пор, как я больше не ворую.

- Болван! - набросился на него Йохен. - Больше не говори такой вздор! Это невыносимо! Как я погляжу, ты и вправду скоро должен будешь поискать нового друга!

Куртхен сильно испугался. „Йохен хочет порвать со мной дружбу, потому что я овечка доброго Пастыря и хочу следовать моему Спасителю! Потерять Йохена из-за моего Спасителя? Разве это неизбежно? Разве нельзя дружить одновременно с обоими? Йохен должен остаться моим другом! Я спрошу в воскресенье господина Бергера, он ведь все знает", - думал Куртхен.

Вечером, когда Курт ложился спать, он заговорил со своим братом:

- Ганс, - спросил он, - канонада уже была?

- Ну, разумеется, - ответил Ганс. - Это было потрясающе. Ты бы только послушал этот грохот, ну просто адский шум! Сбежался весь дом. Но когда они спустились, нас там уже не было. Каждый из нас заранее нашел себе укромное местечко, и, кроме того, сильный дым и темнота помогли нам уйти оттуда незамеченными. Люди кричали и ругались. У старухи, соседки с третьего этажа, произошел сердечный приступ. Все ругались, кричали, что наверняка это снова дело рук „этого Йохена". Но они не могли его в этом уличить. Некоторое время спустя они видели, как он резал у реки ивовые прутья. Они хотели, чтобы полицейский его арестовал, но тот ответил, что их подозрения необоснованны и что он не уйдет со своего поста.

- Как хорошо! - с радостью в голосе воскликнул Куртхен. - Что стало бы с Йохеном! Он наверняка попал бы в тюрьму.

Братья надолго замолчали. Ганс лежал на спине, положив руки под голову, и неподвижно смотрел в темноту широко открытыми глазами.

- Я думаю, что больше никогда не буду участвовать в подобных делах.

Курт удивленно приподнялся с подушки.

- Ты имеешь в виду то, что придумывает Йохен?

- Да, я это имею в виду. Их надо совершать тайно, а господин Бергер сказал, что Господь Иисус не одобряет подобных тайных дел. Я не хочу - я больше не буду в них участвовать. Собственно говоря, я и с канонадой не хотел связываться.

Голубые глаза Курта округлились от удивления.

- Ганс, пойдем снова в воскресенье в школу!

Он был страшно рад. И господин Бергер тоже обрадовался, когда увидел в „теплом зале" белокурую головку Курта.

„Это многочисленные молитвы домашних - нет, это милость Божья"! - подумал он с благодарностью.

Они выстроились в шеренгу по росту, все шестеро, мал мала меньше, напоминая собой органные трубы, один грязнее другого - братья и сестры Бруно. Мать пришла, чтобы забрать его из больницы, а они все остались его ждать посередине моста. Бруно, пролежав столько недель в детском отделении, видел вокруг себя лишь чистых, хорошо умытых детей и поэтому немного помедлил, прежде чем подать руку своим братьям и сестрам.

- Ты никогда не умываешься? - спросил он Лотту.

- О нет, я умываюсь каждое воскресенье, - удивившись вопросу, заверила его Лотта.

- Ты могла бы это делать каждый день, - сердито заметил он. - Воды достаточно и время у тебя тоже есть.

- Ты только вернулся домой и сразу ругаешься, -недовольно сказала мать. - Ты, мальчик, что-то стал избалованным, точно принц. Но это скоро пройдет.

Теперь, когда Бруно выписался, он вдруг ясно осознал все то прекрасное и приятное, что окружало его раньше в больнице. Да, там за ним ходили и ухаживали, как за принцем. Правда, в больнице он думал совсем по-другому. Там его не устраивало то одно, то другое. Мало чем он был доволен, и у сиделки с ним было немало хлопот.

- Когда приходится столько времени лежать и страдать от боли, то всем будешь недоволен, - не раз отвечал он сестре Грете, пытавшейся его успокоить.

А позже, когда боль уже прошла, он был твердо убежден, что с такой рукой, как у него, нечему радоваться. Бедный Бруно! Постоянное недовольство и волнения озлобили его и сделали брюзгой.

В больнице он часто слышал о Господе Иисусе, Спасителе грешников, о том, как Он любит детей и призывает их всех к себе. Потом пришел Куртхен и рассказал о господине Бергере и о воскресной школе, и рассказ Куртхена полностью совпал с тем, что ему говорила сестра Грета. И тогда Бруно спросил себя, не будет ли и для него правильным последовать призыву Спасителя и прийти к Нему. Но все же он решил, когда вернется домой, поговорить с господином Бергером.

Но как только он перешел через мост, он сразу же увидел своего самого большого врага: впереди него шел Йохен! Все его благие намерения тут же улетучились. Он украдкой сжал кулак и пробормотал вне себя от ярости:

- Ну, погоди, я еще расквитаюсь с тобой.

Ему было неясно, как он это сделает, но он упорно об этом размышлял, даже по ночам, когда просыпался. Он часто просыпался, потому что спал в одной кровати с двумя братьями, а эта кровать с каждым годом становилась все уже и уже для трех мальчиков. Ах, как часто Бруно вспоминал о своей удобной, чистой кровати в больнице!

Йохен был виноват в том, что он так несчастен и всем недоволен, что ему придется научиться писать левой рукой и что он не сможет сколько угодно драться с другими мальчиками. Йохен дорого за это заплатит!

Но Бруно не догадывался о том, как сильно Йохен переживал за него, чувствуя свою вину. Иногда Йохен испытывал даже настоящие мучения. Ему казалось ужасным, что из-за его несдержанности Бруно был так тяжело ранен. А теперь, наверное, и Куртхен вскоре покинет его из-за этой дурацкой воскресной школы!

По воскресеньям его сильно тянуло к „теплому залу". Он болтался у входа, наблюдая, как младшие входят туда. Но когда к двери приближались старшие ребята, он задерживал их, подтрунивая над ими, и очень радовался, если они его слушались. В угоду ему они толпились у самой двери, издавали звуки, напоминавшие звериный рев, поднимали друг друга к окнам и барабанили в стекла, забрасывали в открытые форточки свои шапки, а потом забегали в зал и искали их там. Они изо всех сил старались помешать занятиям в воскресной школе.

Куртхен опять сидел в зале среди остальных ребят. Его не смогли остановить угрожающие взгляды Йохена.

А Йохен в это время сидел на своем обычном месте, на цоколе дома. Он был очень недоволен как собой, так и остальными. Мысль о том, что большинство старших мальчиков уважали его, не могла ему принести никакого удовлетворения, так как среди них не было Куртхена и Ганса - или их уже никогда не будет? Он внимательно осмотрелся. Напротив него стояли мальчики, и, по-видимому, они уже устали шуметь. Мальчики стояли очень близко друг к другу, это сразу же бросилось в глаза. Уж не замышляли ли они чего-нибудь против него? Он вытянул шею, чтобы лучше все рассмотреть. В середине группы он узнал Бруно Эндерса! И как он их настойчиво уговаривал!

- Подойти и броситься на них? Они сразу же разлетятся, как курицы! Это просто смешно! Дураки! - и смерив их презрительным взглядом, он направился им навстречу.

- Йохен, мне тебя жаль! У тебя такие прекрасные волосы! Ты - ты очень расстроился?

Куртхен чуть не плакал и был в полном отчаянии от того, что Йохен не обращал на него никакого внимания. Йохен сидел у реки, на пристани, и его ноги болтались над водой. С мрачным видом он уставился на волны. Несмотря на все эти тревожные признаки, Куртхен присел рядом с ним.

- Йохен, ты видишь свою голову в воде? Ты очень странно выглядишь. Как будто это не ты. Мне тебя так жаль!

При этом он очень осторожно погладил Йохена по голове. И действительно, эта голова выглядела довольно странно. Не было длинных темных волос. Теперь уже Йохен не мог, как и прежде, отбрасывать их с лица быстрым красивым движением: их не было.

- Йохен, ну, посмотри же на меня! - И Куртхен снова хотел погладить его по голове. На этот раз Йохен посмотрел на него. С недовольным видом он оттолкнул Курта.

- Ты дурак и всегда им останешься! Ты и в самом деле думаешь, что я расстроился из-за этих глупых волос? У меня совсем другие заботы, но тебе этого не понять!

Куртхен вздохнул. Жаль, что он не может утешить Йохена, он бы с радостью это сделал. Но тот всегда считал его слишком маленьким и глупым...

Йохен снова уставился на воду. Его волновали две вещи. Первое, это то, что мальчики, по-видимому, взбунтовались против него, и второе, он был убежден, что теперь не сможет добиться среди них признания - вместе с волосами он наверняка потерял и всю свою силу! Он припомнил тот самый урок, где учитель закона Божьего рассказал им о судьбе Самсона, который тоже потерял свою силу, когда ему отрезали волосы. Во время этого урока один из ребят показал на Йохена и прошептал: „Волосы Самсона! Поэтому он и сильный такой!" И вот, наконец, Йохен убедился в правоте этих слов.

- Я дурак! - сказал он сам себе. - Куртхен хотел меня предостеречь, а я дал ему пощечину! Я был о себе слишком высокого мнения и не считал, что мне стоит этого опасаться!

Он нерешительно посмотрел на камни, лежавшие у самого откоса. Поднять один из них и бросить в воду? Сколько раз уже он вот так забрасывал камень на середину реки! Но удастся ли ему теперь - без волос, без былой силы? Наверное, вся его сила осталась у мальчиков.

И на другой стороне находился человек, который тоже страдал от своего бессилия. Мыслями Гельмут Бергер был со „своими" детьми, по ту сторону моста.

- Господи, Ты знаешь, как я бессилен. Сделай же так, чтобы я стал полезным орудием в Твоих руках. Избавь меня от самовольных действий - и от уныния. Позволь мне вымолить и узнать Твою помощь. Благослови меня, Господи, и никто не сможет помешать Тебе в этом...

Это Криста вселила в него мужество на эту молитву. Когда он вернулся из воскресной школы, то был в полном отчаянии, вид у него был такой унылый и подавленный, казалось, он уже готов все бросить, и его сестра даже испугалась.

- Присядь рядом со мной и расскажи все по порядку, что произошло на той стороне, - попросила она. И тогда он излил ей всю душу. Он рассказал все.

Еще только перейдя мост, он уже бывал в плохом настроении, как будто предчувствуя, что сегодня его ждет мало радости. Перед входом он видел больших мальчиков, которые, по-видимому, и не собирались входить в „теплый зал“. И внутри тоже ничего, кроме беспокойства! Дети в зале, сочувственно относившиеся к крикам на улице, говорили ему при каждом таком крике, доносившемся снаружи, чей это был голос. Потом через форточки в зал влетали шапки. А затем в поисках этих шапок туда влетали мальчики.

- Ах, Криста, иногда у меня такое чувство, что все напрасно, что я, видимо, не гожусь для этой работы... - закончил Гельмут, по всей видимости, полностью примирившись со своей судьбой.

Его сестра немного помолчала, а потом возразила ему:

- Я не думаю, что ты это делаешь и должен делать один - наверняка Господь Иисус захочет это сделать сам. Он ведь может хорошо справиться с этим делом. Как по ту сторону моста, так и по эту - разве не так?

Гельмут, казалось, воспрянул духом. Но его сомнения еще не совсем развеялись.

- Конечно, Он это может. Но мне не хотелось быть ему помехой.

- Я не думаю, что Он позволит мешать Себе, -убежденно сказала Криста, и Гельмут крепко прижал к груди свою маленькую сестренку.

- Ах, Бруно, ну, пожалуйста, пойдем с нами в воскресную школу. Хотя бы раз! Я знаю, ты придешь. Ты мне это обещал, когда я был у тебя в больнице. Сестре Грете ты ведь тоже обещал!

- Мне не хочется, Куртхен, оставь меня в покое!

- Почему тебе не хочется?

- Да оставь, наконец, меня в покое, - сердито прошипел Бруно, и Курт, испугавшись, сменил тему.

- И так вам только удалось обрезать Йохену волосы? Как он вам поддался?

- Мы подошли к нему сзади, несколько пацанов набросились на него, повалили на землю и стали держать ему руки и ноги, и прежде чем он понял, что произошло, дело было сделано. Я обрезал ножницами его черную гриву! Сначала он дико сопротивлялся, но потом затих и больше не двигался.

Куртхен немного подумал.

- Знаешь, - сказал он потом, - я считаю, что некрасиво действовать вот так, из-за спины. Вам было бы лучше подойти к нему в открытую и честно помериться с ним силами. Ему придется плохо, ведь теперь у него совсем нет силы. Что только господин Бергер скажет обо всем этом?

- Ах, вечно ты со своим господином Бергером! Господин Бергер тут, господин Бергер там! Ты можешь думать о чем-нибудь другом? Какое мне дело до твоего господина Бергера!

Вдруг Курт поднял голову и прислушался.

- Послушай, Бруно, что это?

Снизу раздавалось громкое пение. Оба мальчика выглянули из окна и посмотрели вниз. Далеко внизу -семья Эндерс жила на четвертом этаже - в маленьком дворике, на всяком хламе, на пустых бочках, на поленнице дров, - сидели дети и громко пели:

„Путь ко спасенью новый, живой, Словом Христа открыт пред тобой. Сам Он тебе дарует покой, Сам говорит: „Приди!“ Радость, радость будет в небесах, Где мы в райских встретимся вратах..."

- Слышишь? - воскликнул Куртхен, - это наша песня из воскресной школы! Разве она тебе не нравится, Бруно? Ты хочешь ее спеть? Ну, приходи же завтра!

По правде говоря, Бруно не хотел приходить, но, как это всегда и происходит, в следующее воскресенье он уже сидел в „теплом зале" среди других детей. Он сел рядом с Гансом Роте, потому что тот был большой, а Бруно всегда тянуло к большим. Он внимательно всех разглядывал со своего места. С особым интересом он следил за Куртхеном. У того даже раскраснелись щеки, а глаза так сияли! Казалось, он был очень счастлив.

Из того, что сказал господин Бергер, Бруно взял для себя не очень много. Лишь когда начали разучивать новую песню, он стал очень внимателен, потому что любил петь. Вот эта песня:

Иисус - друг грешников, Его любовь велика, Отец послал Его сюда и ради нас, детей. Иисус умер за нас

На кресте по собственной воле,

Иисус - это тот, Кто из любви к нам Взял на Себя наш грех.

Иисус, позволь нам Тебя познать, Позволь нам на деле назвать Тебя нашим Спасителем, Который так нас возлюбил...

Бруно все время поглядывал на Курта, лицо которого так и сияло от радости и усердия, когда он бормотал про себя текст песни.

- Буду ли я когда-нибудь таким же счастливым? -спросил себя Бруно.

После занятия Куртхен помогал расставлять стулья и скамейки.

- Ну, Куртхен, - спросил его господин Бергер - как тебе жилось в эти первые дни, когда ты стал овечкой Иисуса, ты счастлив?

Мальчик посмотрел на него.

- Да, господин Бергер, - ответил он. - Но...

- Но?

- Я... - и Куртхен снова заколебался, - я уж больше не друг Йохена, - сказал он и при этом его лицо покраснело.

- Ты так любишь Йохена?

Мальчик кивнул.

- Да, очень! Но, к сожалению, он всегда хочет совсем иного, чем Спаситель.

Гельмут Бергер посадил Куртхена рядом с собой на скамейку.

- Что же, например, он хочет? - спросил он

- Он говорит, что лгать, воровать и сердить взрослых совсем не грешно, и то, что вы нам говорите, -все это чепуха. Но я знаю, что Спасителю это не нравится.

- Ты прав, Куртхен. Такие вещи Он не сможет одобрить и никогда не одобрит, так как это грех.

- Мне бы тоже не хотелось лгать и воровать, и я очень рад, что теперь мне не нужно этого делать. Зато теперь Йохен не может ко мне хорошо относиться.

- Но мне думается, что Йохен все еще хорошо относится к тебе, он лишь противится всему новому, что, по его мнению, лишает его первенства. Нам надо молиться Спасителю, о том, чтобы Он подарил Йохену новое сердце!

Куртхен посмотрел на него удивленно и в то же время непонимающе.

- Как ты думаешь, - спросил господин Бергер, -Йохен перестанет воровать, если мы ему еще раз скажем, что это грех?

- Ах, нет, он только снова рассердится и скажет, чтобы я прекратил свои вечные проповеди!

- Видишь ли, Курт, вот поэтому я говорил о „новом сердце". Лишь когда Йохен полюбит Спасителя, он станет счастливым, и ради Него бросит все свои злые дела.

- Но я даже не могу себе представить, что Йохен перестанет драться и воровать!

Гельмут снова вспомнил об уверенности Кристы в успехе.

- Господь Иисус может все. Он же сумел сделать так, чтобы ты перестал лгать и воровать!

Это убедило Куртхена, и он приободрился. И когда после их разговора господин Бергер встал на колени в тихом уголке „теплого зла" и начал молиться, прося у Спасителя новое сердце для Йохена, то и Куртхен присоединился к его молитве.

Кутхен умер!

Это известие разнеслось со скоростью ветра по всем улицам, дворам и квартирам по ту сторону моста.

Куртхен умер! Еще совсем недавно мальчик шел рядом с гоподином Бергером, возвращаясь из „теплого зала", а теперь его уже нет в живых! Что же произошло?

- Утонул!

- Столкнули в воду!

- У мостков, где полощут белье!

Ох, уж это место! Чего там только не случалось! За последние годы в этом месте очень много детей упало в воду и утонуло. А теперь вот и Куртхен! - Столкнули в воду? - Но кто смог сделать такое?

- Не стоит и спрашивать. На такое способен лишь один человек на свете! - И многие провожали взглядами мальчика с обрезанными черными волосами, который переходил мост рядом с полицейским, ведущим его на допрос.

- Йохен!

- Конечно! Кто другой был способен на такое чудовищное преступление! Это должно было когда-нибудь произойти, они все это давно предвидели. Злой, подлый Йохен! Самый скверный и испорченный мальчишка на всем белом свете! В своей злости он оказался способным на то, чтобы убить милого Куртхена!

Волнение достигло своей высшей точки. Теперь весь район по ту сторону моста был целиком предан маленькому белокурому мальчику. Какой он был всегда приветливый и милый! Как всегда сияли его голубые глаза! И если он когда-либо принимал участие в проделках, то, конечно, только потому, что его на это подстрекали, заставляли!

- Такой хороший мальчик! Он и мухи не обидел!

Фрау Роте подтвердила все эти слова:

- В последнее время он был самым лучшим ребенком на свете. Он угадывал по глазам любое мое желание. И всегда был правдивым и честным. И Йохен убил такого мальчика!

- И как он страшно кричал о помощи! - А потом вода сомкнулась над ним! - Было просто ужасно видеть все это!

Женщины знали, что говорили, ведь они, хотя это и случилось в воскресенье, после обеда, как раз полоскали белье.

- Мы все видели и ничем не могли помочь, мы ведь не умеем плавать!

Теперь Куртхен лежал на кровати в своей комнате на чердаке, тихий и бледный. Его мать, рыдая и ломая в отчаянии руки, стояла у него в ногах. Ганс прижался к окну, и его сердце переполняли злоба и горечь.

Ганс очень любил своего брата и понимал, что Куртхену хотелось потихоньку вытянуть его на новый путь. Может быть, ему удалось бы это? Было видно, что сам Куртхен находился уже на новом пути, это чувствовалось по всему. И вот маленького брата вдруг больше нет. Он больше не сможет петь свои песни, смеяться и играть - тихо и безмолвно он лежит в своей кровати.

- Во всем виноват Йохен! - бормотал про себя Ганс. - Как я ненавижу этого Йохена!

Йохен горящими глазами смотрел на полицейских.

Он уверял их настойчиво:

- Нет-нет, я не делал этого!

Йохен остолбенел от ужаса, когда жители его квартала обвинили его в том, что он убил Куртхена.

- Вы сошли с ума! - кричал он и вел себя, как помешанный.

- Как только они могли обо мне такое подумать, -в отчаянии думал он. - Как они только могли... Вот так и всегда - я всегда был виноват во всем! Все равно меня никто терпеть не может - только Куртхен был моим другом!

Йохен думал о том, как часто он вымещал на мальчике свою злобу, как часто его бил. Он закрыл лицо руками и перестал отвечать на вопросы, которые ему задавали.

Вечером его отпустили из полицейского участка. Он шел через мост и плакал.

На следующее утро, после школы, он долгое время бродил возле квартиры Курта. Как только он увидел, что фрау Роте вышла из квартиры и пошла в город, он быстро поднялся по лестнице и постучал в дверь. Фрида посмотрела в дверную щель. Когда она его узнала, то хотела быстро закрыть дверь, но Йохен успел просунуть ногу, и дверь не закрылась.

- Впусти, а то получишь!

Напугавшись, маленькая девочка впустила его. Через несколько мгновений он уже стоял у кровати Куртхена. Какой мирный вид был у его маленького друга! Как это случилось, что бледное личико выглядело таким счастливым? Йохен невольно подумал о „теплом зале", о господине Бергере.

Но тут у него за спиной послышались шаги, и он обернулся.

- Что тебе здесь нужно? Негодяй, ты и мертвого его не можешь оставить в покое! Сейчас же уходи отсюда!

Это вернулась фрау Роте. Йохен испуганно посмотрел на нее. Он увидел, что от слез у нее покраснели глаза, а сама она дрожала от волнения.

- Но я не сталкивал его в воду! - сказал он.

Смертельно несчастный, он прошел мимо фрау Роте к двери.

„Все меня ненавидят, - думал он, спускаясь по лестнице. - Правда, этот Спаситель - Куртхен говорил о Нем - Он любит всех людей. Относится ли это и ко мне? Кто это мне может сказать?"

В следующее воскресенье он тайком проскользнул в двери „теплого зала" и попытался смешаться с толпой. Несмотря на это, все его, конечно увидели. Ганс и Бруно постарались найти места как можно дальше от него.

После окончания занятия в воскресной школе Гельмут Бергер особенно сердечно поприветствовал больших мальчиков и поздоровался с ними за руку. Он сказал Йохену:

- Я рад, Йохен, что сегодня ты снова здесь. Послушай, у Спасителя есть для тебя нечто удивительно прекрасное.

Затем он обратился к Гансу:

- Не мог бы ты сегодня меня немного проводить, я хотел бы кое-что с тобой обсудить.

Ганс отправился вместе с ним. Йохен посмотрел им вслед. Нечто чудесное для него - не от господина Бергера, а от самого Спасителя?

- Это, наверное, то самое, что получил и Куртхен и что его так обрадовало! - сказал себе Йохен.

Проходила неделя за неделей. Уже в понедельник Йохен с нетерпением ждал следующего воскресенья.

- Ты бы только видела этого мальчика, его горящие голодным блеском глаза, когда он сидит среди других ребят и слушает истории из Библии, - сказал своей сестре Гельмут Бергер. Как будто он читает по моим губам. Я верю, Криста, что твои молитвы будут вскоре услышаны.

Криста была очень рада.

- Гельмут, какой у нас Спаситель! Он совершил чудо - и по ту сторону моста! Как я рада!

Однако Гельмут был в этом не так уверен, как его сестра:

- Не спеши, Криста, может быть, у Йохена все это временно, и делает он это из-за своей безрадостной жизни, а не потому, что хочет покаяться в своих грехах перед Богом!

Гельмут Бергер был прав. Но под влиянием Слова Божьего, которое мальчик слушал в „теплом зале" каждое воскресенье, в свете Божьей святости ему все больше приоткрывалось то, что он совсем пропащий грешник. И день ото дня росла его внутренняя потребность в Боге. Наконец, он пришел в такое отчаяние , что решил как можно скорее поговорить об этом с господином Бергером. Вскоре, когда господин Бергер навестил его, для этого представился удобный случай. Приемная мать Йохена как раз ушла к соседке, так что они могли спокойно поговорить друг с другом. Йохен излил свою душу господину Бергеру. Он признался ему во всем, что его угнетало и мучило. Господин Бергер внимательно слушал.

- Так это ты столкнул Куртхена в воду? - спросил он его потом.

- Нет, господин Бергер, нет! Нет! Я не делал этого!

Йохен удивленно посмотрел на своего учителя из воскресной школы. И Гельмут Бергер почувствовал, что мальчик сказал правду.

- Но об этом повсюду говорят. Все считают, что именно ты виноват в его смерти.

- Надо же им найти человека, на которого можно валить всю вину. Я и вправду был рядом с ним, когда это случилось. Я запустил в воду на веревке старую сковороду и показывал Куртхену, как сделать, чтобы сковородка не утонула. И знаете, до этого я ведь чуть не убил Бруно Эндерса...

Затем Гельмут Бергер спросил:

- Говорят, что в последнее время ты просто по-хамски относился к Куртхену и часто угрожал порвать с ним дружбу?

Йохен печально кивнул. Как он теперь раскаивался, что так некрасиво вел себя со своим единственным другом.

- Но почему же, Йохен?

- Потому что я... потому что я был очень плохим, господин Бергер, ужасно плохим. Я сердился, потому что Куртхен, как вы знаете, больше не хотел участвовать в воровстве, и кроме того, продолжал ходить в воскресную школу, хотя я ему это и запретил. Что я наделал! Теперь я знаю, что нет мне прощения за все это. Я согрешил не толькоперед мальчишками и многими взрослыми, живущими здесь, по соседству, но и перед Богом! Я знаю, что нет мне пощады. Как же мне все это исправить?..

- Ты не сможешь этого сделать, Йохен. Да тебе этого и не нужно! Как бы человеку оправдаться перед Богом за свои поступки?! И как ему освободиться от своей собственной вины перед Богом?! Как он может заслужить свое собственное счастье?! Это невозможно! Это не выйдет, Йохен, это совершенно невозможно! Но Бог милостив и может даровать прощение. Так как Бог есть любовь, и Он не желает смерти грешника, его вечной погибели. Он желает простить, и Он может простить, - такова воля Иисуса. Как же велика любовь Божья! Лишь Господь Иисус, наш Спаситель, может тебя очистить от твоих грехов, и Он сам этого хочет. Его кровь все омоет. Его кровь очистит тебя от твоих грехов.

Йохен удивленно посмотрел на господина Бергера.

- И что мне надо сделать?

- Принеси Спасителю свои грехи, исповедуйся Ему! Он всегда призывает: „Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас." Он ждет тебя. Доверься Ему, и Он простит и очистит тебя - на то Он и Спаситель! Неужели ты не хочешь последовать Его призыву?

- Нет, нет, я хочу. Но, господин Бергер, ведь Вы поможете мне?

- Ты бы только видела эту троицу, Криста! Бруно, Ганс и Йохен просто неразлучны Их водой не разольешь. И я не могу себе представить, что причина этого лишь их общее воспоминание о Куртхене.

- Нет, Гельмут, я тоже так не думаю. Скорее, их общая радость в Господе Иисусе является подлинной причиной их дружбы. Он сумел все обновить!

- Чем я заслужил это? - взволнованно спросил Гельмут.

- Заслужил? Нет, наверное, ты этого не заслужил, и мы тоже не заслужили этого своими молитвами. Мне кажется, в тысячу раз прекраснее получить все в подарок от Спасителя.

Гельмут обнял сестру.

- Я думаю так же, Криста. Я тоже принимаю это, как подарок от Него, и мне бы хотелось поблагодарить Его за это от всего сердца.

В одно из воскресений Криста попросила:

- Гельмут, мне бы хотелось увидеть район по ту сторону моста, и прежде всего твоих мальчиков и девочек из „теплого зала". Ну, пожалуйста, возьми меня сегодня в воскресную школу!

Она умоляла его до тех пор, пока он не пообещал выполнить ее просьбу.

Некоторое время спустя они уже шли по старинному деревянному подъемному мосту. Сердце Кристы было переполнено радостью и ожиданием.

- Вон там, на той стороне, уже виден „теплый зал“, - показал Гельмут. Криста кивнула. Уже отсюда, с моста, они увидели много детей. Все они, мальчики и девочки, направлялись в сторону зала. Криста с таким увлечением смотрела на ту сторону, что совсем не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее. Под мостом должен был пройти большой корабль, и мост должны были вскоре поднять. Прозвучал сигнал. Пешеходы пошли быстрее, чтобы успеть его перейти. Они оттеснили Кристу от Гельмута. На мост въехала дорожная карета, запряженная парой лошадей. Кучер щелкнул кнутом, лошади испугались, задрали морды и понесли. Началась паника. Криста обернулась, увидела несшихся на нее лошадей, но от испуга осталась стоять на месте, словно парализованная. Люди закричали. Карета прогрохотала по мосту. Все в сильном волнении смотрели на проезжую часть - наверное, там уже лежит девочка, растоптанная копытами лошадей! Они растерянно искали ее глазами - она должна там лежать - где же она?

Спасена! Спасена в последнюю секунду! Сильный мальчик с короткими черными волосами оттащил ее в сторону!

Криста была без чувств, но, к счастью, не ранена. Когда она немного пришла в себя, то сразу же осмотрелась. Рядом с ней стояли три мальчика и заботливо на нее смотрели. Дрожащим голосом Криста обратилась с вопросом к черноволосому мальчику:

- Ты наш Йохен?

Ничего не ответив, мальчики удивленно посмотрели на нее. Но когда Гельмут Бергер, запыхавшийся, с бледным лицом, пробился к ним сквозь толпу людей, Йохен все понял. Девочка, которую ему удалось спасти, -сестра господина Бергера! Это Криста, которая, как ему уже рассказывал господин Бергер, так часто молилась за него! Она сказала „наш Йохен"! Неужели и вправду есть на свете человек, который так к нему относится?

- Наконец-то ты сделал что-то стоящее, Йохен! -похвалил его сосед-старик.

И Бруно Эндерс, улыбаясь сказал:

- Так значит, ты еще силен, старина Самсон!

Господин Бергер распростер руки, словно хотел обнять их сразу всех вместе.

- Пойдемте в „теплый зал" и возблагодарим Господа Иисуса за Его великую милость.

И когда он пригласил взрослых тоже пойти вместе с ними, некоторые из них приняли его приглашение. Если подумать о том, как в последнее время изменился этот Йохен, то, может быть, и в самом деле в этих разговорах о „Спасителе" и о „новой жизни" что-то есть.

- Странно, - думала золовка фрау Роте, сидевшая наискосок от мальчика, - у него точно такое же счастливое лицо, какое в последнее время было и у Куртхена.

Криста неотрывно смотрела на Йохена. Как она ему была благодарна!

Когда ее брат запел: „Бог - это любовь, Он любит и меня...", она шепнула на ухо:

- Так и есть, Гельмут, так и есть - Он любит и людей по ту сторону моста!

Оглавление

Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №5

Поездка во время каникул

Джузеппе

По ту сторону моста