========== Liberi! ==========
Земля ускользает.
Навстречу мне небо стремится —
Кружевной волной облаков накрывает.
Арм-Анн
— Не смей умирать, слышишь! Борись! Борись, говорю! Если ты сейчас умрёшь — я тебя оживлю и убью самолично!
***
Дракон парит, ловит широкими перепончатыми крыльями теплые воздушные потоки. Воздух всегда был ему другом. Воздушный простор всегда помогал ему и поддерживал его. Неоглядная ширь принимала его, как родного, баюкала и утешала. Когда он был совсем ещё юным, он улетал от сурового деда, который всегда был недоволен им, и печального отца, который любил и жалел его, улетал прочь, как можно дальше. Он знал, что его всегда ждёт небо.
Небо, которое не обвиняет ни в чем, не упрекает никогда, но и похвалить не способно, совсем как магическое зеркало. Поэтому со временем он перестал так сильно радоваться полётам. Это стало просто необходимостью, привычкой и не более того. Дракон растерял свежесть восприятия и радость от созерцания простора над головой и под чешуйчатым брюхом. Восторг перед новым и неизведанным прошёл.
А спустя много лет всё вернулось вновь — и восторг от простора, и чувство нового и неизведанного, и радость от созерцания…
Он скользит вниз, вниз туда, где раскинулся атласный лоскут моря. Сейчас оно очень красиво: глубокий тёмно-синий цвет его поверхности слегка искрит в лучах заходящего солнца. Малиновая золотистая дорожка бежит следом за драконом, волнуется. Берег недалеко и белоснежные чайки, поймав на крыло тот же малиновый отблеск заходящего солнца, стремительно падают, острым глазом заметив нечто в глубине, и после взмывают вверх, чтобы снова парить в поисках добычи. Дракон тоже хочет взмыть вверх со скоростью, которая обожжет морозным ветром его гортань, приглушит пожар, рождающийся в ней. Но не хватает сил.
Дракон следит за берегом моря, что дугой уходит за горизонт. Отсюда, сверху, береговые скалы представляются сложным узором, сработанным искусным резчиком по краю невиданного голубого блюда. В скалах копошатся белые точки — калидоны — шумные и беспокойные птицы. У них что ни группа, то скандал — носятся от гнезда к гнезду, кричат, машут крыльями — птичий базар большой и одноцветный.
Калидоны…
Белый пух запутался в волосах, прилип к одежде…
Ящер отрывает взгляд от калидоньих гнёзд, не давая человеку внутри себя погрузиться в воспоминания.
Дракон устал. Он слишком долго летел. Почему-то ломит крылья-руки. И немного кружится голова. Но ему нужно долететь и он приложит все силы к этому. Он доберётся туда, где его ждут.
Ещё один вираж над замком — слишком крутой для уставшего дракона — и он устремляется внутрь. Навстречу судьбе, навстречу приговору. Величие ритуальной комнаты обрушивается на него. Шипастая голова ящера клонится к земле и он, неосторожно процарапав когтями пол, опускается и устало складывает крылья.
Там, за стенами замка, наступает вечер, и прохлада сменяет жар полуденного солнца. Светило устало и стремится на покой за линию горизонта. И здесь, в ритуальном зале, становится темно — ночью нечему освещать зал, да и не нужно — ночами здесь никого не бывает. В соответствии с древним Законом ритуал совершается днем, когда яростный столп солнечного света горит на жертвенном столе огненным обручем и сторожит несчастную пленницу, которой не повезло. Сейчас тьма густая и плотная выползала из-за углов, чтобы накрыть алтарь черным покрывалом, скрыть с глаз все приспособления, грудой лежащие рядом с ним, должно быть, с начала времен. Никто не помнит, для чего нужны были эти инструменты и когда они использовались. Испокон века драконы для исполнения Ритуала пользовались когтями и зубами. И иного способа им не требовалось.
Он прилетел на зов. Двести поколений предков воззвали к своему непутёвому потомку и потребовали встречи. И сейчас они были здесь все: от доблестного Сам-Ара до его деда. Отца здесь не было. Во всяком случае, Арм-Анн его не видел. Все смотрели на него молча и, как казалось, осуждающе. Он чувствовал это всем телом.
Миг — и перед алтарём, покрытым замысловатой вязью старинных букв, стоит человек. Нечеловеческая усталость клонит его к земле и, чтобы не упасть, он опирается о жертвенный камень. Арман окидывает взглядом ритуальный зал. Воображение угодливо предоставляет его глазам образы его предков. Они сурово молчат, осуждая или, может быть, вопрошая его о том, что он намерен делать со своей жизнью, и намерен ли вообще.
Его голова склоняется в упрямом отрицании — нет, не намерен. Все будет идти так, как идет. Он выбрал свой путь — с тех пор не прошло и года. Древний закон и Ритуал для него — в прошлом. Возможно, он не достоин своих величественных предков, но и изматывать себя бесславными и ненужными попытками он больше не станет. Он сделал свой выбор. Или просто подчинился обстоятельствам — теперь это не важно. Арман, усмехнувшись, качнул головой.
Он только ещё не знает, пока не уверен …
Вдруг тишину наступающей ночи нарушает шум крыльев. Он едва слышен, но не заметить его Арман не может. Он резко поворачивается в сторону, откуда пришёл звук, и нос к носу сталкивается с другим драконом. У Армана перехватывает дыхание. Слабеющей рукой он старается прочнее ухватиться за каменный стол.
Чешуйчатая голова наклоняется к нему близко-близко, и он видит удивительные глаза — зелёные и блестящие, словно море вдруг встало перед ним во весь рост и глянуло на него ясным и мудрым человеческим взглядом. Веселье искорками пляшет в нём. Если бы перед Арманом стоял человек, он бы сейчас смеялся добродушно и заразительно. Удивительно было наблюдать такой взгляд на драконьей морде.
Дракон дохнул на него и вместо огня, который на таком близком расстоянии неминуемо опалил бы его до костей, или дыма, в котором Арман задохнулся бы, он почувствовал, как на него пахнуло летним разнотравьем.
«Ну, здравствуй, Двести первый потомок!» — прозвучал в Армановой голове весёлый голос.
Понимание приходит моментально, и следом невероятная слабость охватывает руки и ноги, и Арман сползает на пол, не в силах больше стоять.
В драконьем взгляде сквозит лёгкая усмешка:
«Теперь ты понимаешь, Двести первый, что нельзя победить судьбу. Но можно сделать нечто, от чего она сама отойдёт в сторону, предоставив тебе право выбирать свою дорогу. Это может случиться только раз в жизни. Ты не прозевал, и я горжусь тобой!»
Дракон выпрямляется во весь свой огромный рост и расправляет крылья, и заполняет собой весь ритуальный зал, и могучий рёв сотрясает стены древнего замка. И в рёве его слышится и вопль первобытных животных, и гром от движения скал, рисующих лицо юной земли, и множество иных шумов, великих и малых, сопровождавших жизни двух сотен потомков драконьего рода.
И он был столь могуч и великолепен в своей мощи, что все образы, которые представлялись Арману до того, как его глаза встретились с вечно мудрым взглядом Прадракона, вдруг стали мелкими и рассыпались в прах, ушли, словно и не было.
Вся их жизнь — длинная, наполненная небывалыми свершениями — вдруг уменьшилась до размеров маленькой частицы и стала всего лишь маленькой жизнью отдельного дракона, который когда-то жил, что-то свершал и ушёл в свое время, чтобы предоставить своим потомкам право идти дальше и выше.
И никто из потомков, кроме Арм-Анна не посмел усомниться в правильности этого пути, опровергнуть необходимость во всем следовать законам предков. Это случилось только с Арманом. И за это он изводил себя долгие десятки лет, он страдал и мнил себя никчёмным и недостойным выродком. И потребовалось свершить путешествие за тридевять земель, нужно было встретить того, Кто Смотрел и ощутить Его взгляд на себе, и пережить его, и не сломиться под этим всесильным и вечным взглядом — все это было необходимо, чтобы осознать простую мысль — каждый идет путём предначертанным и судьбой, и предками, и Законом жизни, но и каждый продолжает эту дорогу, укрепляет её своими силами, знаниями и думами — и судьба благоволит роду, который смог не только сохранить себя, но и измениться так, как требует новая рождающаяся жизнь.
«Тебе пора, Двести первый. Твой срок ещё не пришёл», — прогрохотало в воздухе.
Арм-Анн вдруг оцепенел, ощутив страшное сотрясение вокруг себя. Он чувствовал, как ходуном ходят стены замка, готовые едва ли не обвалиться в сию секунду. Стены, которые не мог сдвинуть с места даже Спящий, могли сложиться в единый миг, словно карточный домик. Он зажмурил глаза…
И тут же какие-то строки помимо его воли начали вплетаться в его мысли — неведомые и непонятные, таких слов раньше не слышал:
В чистом поле деревцу до зари не спится.**
Слова словно оглаживали его по спине, по рукам, прихорашивали легкими движениями волосы, сметали тяжесть с его плеч.
В чужедальние края разлетелись птицы.
И не вьют они гнезда на ветвях упругих,
Хлещут дерево дожди, гнёт лихая вьюга
Вдруг тревога закралась в голос, пропевающий незнакомые строки.
Этот голос… такой знакомый, но он никак не мог его вспомнить…
Чтобы дерево могло снова возродиться,
лучше человеком быть, а не звонкой птицей.
И не только щебетать, а и потрудиться:
Надо корни поливать и рыхлить землицу.
Знакомый незнакомый голос шепчет мелодичные строки.
И Арман чувствует, как уходит страх.
Лишь лёгкая неуверенность ещё мнётся у порога…
Побежит по жилам сок влагою кипучей,
станет дерево тогда сильным и могучим.
Даст тебе оно плоды. И тогда пичуги
К нему снова прилетят с севера и юга.
***
Тут он открыл глаза и действительность обрушилась на истерзанного дракона невыносимой болью.
Болело все. Сломанные рёбра не давали вздохнуть — воздух рвано и сипло пробивался в лёгкие. Его было ровно столько, чтобы дракон не умер прямо здесь и сейчас, в эту минуту. Но его никак не хватало, чтобы запустить механизм выздоровления. Покрытое страшными глубокими ранами тело не желало слушаться. Оно требовало, чтобы его оставили в покое.
Арман не мог, не имел силы пошевелиться, да и не хотел. Все, что он мог — это лежать и смотреть, не отрывая взгляда, в глаза, склонившейся над ним женщины. Её движения такие плавные и неспешные, её руки такие ласковые и нежные, её глаза сияют. Крупная капля набухает в уголках её глаз, катится по лицу. Он следит за этим движением. Пытается что-то сказать, стереть мокрую дорожку на её щеке, но пальцы лишь слабо скребут песок. Она осторожно подхватывает его руку, бережно прижимает к своей груди. И в глазах её плещется огромная невыносимая нежность.
Она что-то говорит и голос, голос из его сна — он узнал его. Это она пропевала, проговаривала те строки. Она вытянула его из беспамятства, из тяжёлого забытья, наполненного сначала суровым осуждением Арманом своих собственных мыслей и поступков, а потом (спасибо за этот дар!) лаской великого Предка…
Арман вдруг почувствовал невероятную лёгкость и уверенность. И даже боль в израненном теле стала как-то глуше, отошла на второй план.
— Спасибо тебе, Прадракон, — с трудом прошептал Арман.
Он вернулся.
У него получилось…
Комментарий к Liberi!
* Liberi (лат.) - свободен
** В работе использован фрагмент колыбельной Марины Улыбышевой
========== Двое ==========
Лето. Солнце ещё не жаркое, но тёплое, прогрело воздух и землю настолько, что можно было лежать на ней, не опасаясь простуды. Правда, озеро дышало холодом, но только если подойти к нему ближе, чего Юта ни в коем случае делать не собиралась. Ей и так было хорошо!
Рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, откинувшись на спину и заложив руки за голову, лежал Арм-Анн, её дракон. Лежал и, по всей видимости, спал, как сурок. Принцесса нахмурилась: простынет ведь, но поделать ничего не могла. Арман был упрям, и подстелить себе тряпицу под спину не разрешил. И все её доводы пропустил мимо ушей.
— Я — дракон, — сказал он, — ко мне неприменимы людские мерки.
—Ты ведь ещё не оправился от ран, — привела в действие последний и самый верный аргумент Юта, надеясь, что её явное беспокойство о его здоровье заставит Армана, как всегда, уступить и сделать так, как она хочет.
В ответ он улыбнулся одной из своих особенных, предназначавшихся только ей, улыбок и сказал неподражаемым хрипловатым голосом:
— Не бойся, моя принцесса. Теперь я совершенно серьёзно намерен жить долго и счастливо и никакая простуда мне не помешает.
Он бережно коснулся её щеки прохладными пальцами и, улёгшись на траву, моментально уснул.
По крайней мере, Юте так показалось…
***
— Послушай, мне нужно уйти отсюда.
— Мне? Уйти?
— Юта, я пробыл здесь слишком долго…
— Твои раны…
— С моими ранами все в порядке!
— Я не пущу тебя! И если уж тебе захотелось тайно бежать из гостеприимного дома, в котором (заметь!) тебя вылечили…
— По-моему, определённый комфорт я заслужил.
— … не будь занудой и не перебивай меня!
— Хорошо, дорогая, не буду.
— Ты опять меня перебил! Но ты не заставишь меня забыть слова, которые я намерена тебе сказать, и прошу хорошенько запомнить их! Так вот, если тебе срочно нужно уходить, то я пойду вместе с тобой. И в этот раз ты от меня не отделаешься. Пусть хоть сотня принцев стоит под стенами замка!
— Ты не представляешь, как долго я мечтал услышать такие слова, моя принцесса.
— Мечтал! — фыркнула Юта. — Мог бы и сам позвать.
— Иди ко мне…
Оказавшись в объятиях, она, наконец, уверилась в том, что минувший месяц — не сон. Он действительно был здесь, рядом с нею. Он обнимал её, утыкаясь в макушку, вдыхал запах её волос, целовал её глаза, гладил по спине, по плечам — правда немного неуклюже и неловко, но тут уж ничего не поделаешь, дракону не у кого было учиться обращению с женским полом.
Растворяясь в счастье, она уловила, как отличаются объятия и поцелуи того, кто любит всем сердцем от тех же действий того, кто… Юта энергично тряхнула головой, чтобы прогнать неприятную мысль, видение, пытающееся отравить минуты её блаженства. Но образ не уходил.
— Что с тобой? — Арман моментально почувствовал перемену настроения.
— Тайно уехать не получится, неправильно это, — уткнувшись лицом ему в грудь, едва слышно проговорила она.
— Я ведь говорил только о себе. О моём отъезде мало кто пожалеет, соверши я хоть сотню подвигов. Я — оборотень, зверь. Меня здесь боятся. Страх кроется под ласковым обхождением, вниманием и улыбками, но это все равно страх, если не сказать хуже.
— Не говори так! — уловив едва заметную печаль в его голосе, быстро сказала Юта. Тонким пальцем провела по его губам, сгоняя прилетевшую горькую усмешку.
— Они правы в своих страхах, — вздохнув, продолжил Арман. — Я сделал то, что сделал, не ради них. До них мне нет никакого дела, да и никогда не было. Я думал о тебе.
Зеленые глаза его стали совершенно тёмными от расширившихся зрачков.
Они стояли, сплетясь, и время существовало для нее только в виде ударов сердца, глухо доносившихся через одежду от него к ней.
— Юта.
— Что?
— Тебе нужно хорошенько все обдумать.
— Ты опять за свое! — Оборвала она его на полуслове.
— Нет! — поспешно и как-то слишком резко сказал Арман, помолчав, тихо добавил — я хочу быть предельно честным, вот и всё.
Юта взглянула в его лицо. Арман был не высок, но все же выше ее, и Юте приходилось слегка приподниматься на цыпочки, чтобы заглянуть в его глаза, когда Арман смотрел вот так: куда-то в даль, словно сквозь неё.
— О чем ты? — она наклонила его голову ближе к себе. Арман поджал губы и глубоко вздохнул, будто решался на что-то.
— Юта, я не верю в то, что от союза дракона-оборотня и человеческой дочери могут быть потомки. Тебе некого будет баюкать, учить ходить, говорить. Мой замок — глухой и неустроенный — таким, скорее всего, и останется. Подумай хорошенько, сможешь ли ты день за днём, месяц за месяцем бродить по его коридорам, выбиваясь из сил, чтобы сделать его хотя бы немного похожим на то, что ты привыкла видеть дома. Постоянно и повсеместно ты будешь видеть только меня. Годы и годы перед тобой будет одно и то же лицо — моё, которое ты изучишь до мельчайших подробностей, а вскоре научишься угадывать моё настроение, или выражение лица, или желание даже, находясь в другой комнате. Подожди, не возражай! Пойми — годы, которые сложатся в десятилетия! Ни новых лиц, ни знакомств, ни развлечений. Ничего!
Арман замолчал. Стояла такая тишина, что было слышно, как мышь скребется где-то. Он обхватил её лицо двумя ладонями, заглянул в глаза.
— Понимаешь? — спросил он.
Помолчали. Потом он отвернулся и глухо и обречённо продолжил:
— Тебе придется жить с оборотнем, который и через сто лет вряд ли сильно изменится. Ты будешь стареть рядом со мной, и видеть как годы, оставляющие свой след на твоем лице, меня практически не касаются.
Арман почти физически ощущал, как её взгляд скользит по его лицу, по губам, наблюдая, как они шевелятся. Возможно, она повторяет их движения. Но он не мог заставить себя взглянуть в ответ и подтвердить или опровергнуть свои догадки. О чем она думает, разглядывая его так пристально?
Юта нахмурилась:
— Зачем ты говоришь мне все это?
— Я хочу быть честным, — упрямо повторил Арман.
Юта рассердилась:
— Да ты просто боишься! Боишься попробовать. Ведь все, что ты описал, может, произойдет, а может, и нет. Ну, кроме старости, конечно. Чайка то ли сядет на крыло дракона, то ли не сядет… Человек, который летал на драконе, не сможет жить в жестких рамках дворцового этикета — он с тоски умрет, — Юта внезапно вспомнила и повторила вслух мысль, которая пришла ей в голову однажды глухой, страшной ночью в холоде королевской спальни. Когда она в единой вспышке вдруг увидела свою жизнь и поняла свои поступки и желания. — Ты хочешь для меня такого конца?
Арман качнул головой, по-прежнему глядя в сторону.
— В таком случае у нас с тобой два пути: либо каждый в отдельности умрёт от тоски по другому, либо мы попробуем что-то построить вместе. Ты так не думаешь? Я готова попробовать, а ты?
Она ждала ответа. Спокойно и терпеливо стояла, выпрямившись и заглядывая ему прямо в душу. Взгляд её тянул, звал. Но Арман не решался прервать затянувшееся молчание — он не знал, что сказать. Вернее — знал, но…
Неужели она права, и он — такой могучий и сильный, способный за час спалить несколько деревень — просто боится. Нет, это не только страх нового и необычного. Что-то помимо его воли поднималось в памяти его из глубины веков, нашёптывая и причитая — ничего не будет, ничего не получится, все пойдёт прахом. Голоса сотни поколений могучих драконов доносились до него и воплощались в его нерешительность. О чём шептали эти голоса? Он уже озвучил это. Его убеждения и опасения, которые он пытался сейчас убрать со своей дороги, чтобы отвоевать свое право на счастье, стояли твердо на опыте его предков, живших на этой земле сотни лет и творивших свой промысел.
Вот именно — творивших промысел, вкушавших добычу. От этого никуда не деться, не забыть, не скрыться, а значит — он тоже чудовище, как и его предки. И его надлежит бояться и сторониться, а никак не любить. То, что каждый род живёт и исполняет свои законы, слабое утешение.
Но тогда зачем, для чего он всего лишь месяц назад жертвовал своей жизнью вопреки здравому смыслу, вопреки пророчеству прямо и твердо заявлявшим ему о том, чего делать не следует? Не для того ли, чтобы испытать, то, что до сих пор ему было не дано, — любовь? И не говорит ли, сделанное им, что он может, имеет право пережить и почувствовать всю силу и прелесть любви? Найти в ней и утешение, и успокоение в своих метаниях, и достигнуть цели — такой нечёткой и зыбкой? Арман не мог ответить, но очень хотел…
Не дождавшись ответа, Юта хмыкнула и тряхнула головой:
— У меня такое чувство, что я сама предлагаю взять меня замуж. Это просто неслыханно! Я — принцесса и…
— Ты не просто какая-то там принцесса, — он приложил палец к её губам, прерывая поток слов (опять перебил! прости, Юта!), — ты — добыча одного глупого, неуверенного и очень несчастного дракона. Случайная, непредвиденная и затратная добыча. И не стану скрывать — когда-то, давным-давно, этому дракону хотелось, чтобы её не было. У добычи большой рот, как у лягушки, и длинный и тонкий нос, похожий на шило, который она любит совать туда, куда не велено….
Его пальцы касались описываемых черт, мягко и осторожно повторяя их форму. Юта чувствовала, как вслед прикосновениям и звукам, которые она уже не столько слышала, сколько ощущала, переживала сердцем, волны невыносимой, нечеловеческой нежности накрывали её с головой. И она уже не могла думать и слышать — это было невозможно. Сейчас она могла только чувствовать.
— У нее маленькие карие глаза такие ясные и чистые, что, глядя в них, забываешь об их размере, — продолжал звучать его голос, уводя ещё дальше. — У нее угловатая, неправильная фигура. Однако, это не мешает одному немного трусливому и сентиментальному дракону бежать, сломя голову, ей на выручку, когда она, наконец, засунет свой нос, куда не следует, и не сможет справиться с последствиями. И он бежит каждый раз, как в последний. Потому что если он не успеет — это будет не только её конец, но и его конец тоже.
Его голос зазвучал чуть тише и мягче. И Юта приподнялась на цыпочки, словно хотела почувствовать этот звук, а расстояние мешало.
Ей нужно было приблизиться, ощутить колебания воздуха, вызванного движением губ, произносивших слова, на своих щеках.
Ей хотелось прикоснуться к словам, собрать их в ладони, обернуться в них, а он стоял слишком далеко!
Она хотела заставить эти слова сиять ярче звёзд, напитав их своими чувствами и переживаниями, а он, Арман, почему-то стоял все также далеко, хотя она, Юта, уже сделала тысячу шагов навстречу, а встреча все не наступала!
— Он знает, что если не успеет, то больше никогда не сможет заглянуть в такие маленькие, но такие прекрасные глаза. Он больше не сможет обнять её такую мягкую и теплую. Это гораздо больше того, что он может вынести — непомерная плата, которую он не готов платить, — последние слова Арман произнес почти шепотом.
Юта смотрела на него, открыв рот.
Армановы зелёные очи притягивали к себе, словно магнит. Она временами даже не слышала, что он говорил — видела, что его губы шевелятся и все. Но смысл сказанного каким-то образом проникал в сердце, и там что-то ворочалось и таяло, как лёд в кастрюльке над костром. И сам Арман сейчас представлялся ей вовсе не таким, каким он описывал себя, — нет. Он представал перед ней большим и могучим, уверенным и сильным, и верное, нежное и зоркое сердце пламенело в его словах. Юте стало жарко и зябко одновременно. Она робко, словно боялась спугнуть установившуюся вдруг тишину, вздохнула.
Он ни разу ещё не говорил ей таких слов! Да что там — таких. Арман вообще ни разу не упоминал о чувствах. Хотя слова были и не нужны — уже целый месяц как все стало слишком очевидно. С тех пор, как он кинулся ей на помощь, забыв о себе. Но как же невыносимо приятно было слышать эти слова! Хотелось купаться в этих звуках, чувствах, льющихся через них, сквозь них и — даже! — минуя их. Голос такой же, как и раньше, вдруг обрел иные краски, иные переливы будоражили воображение, что-то обещая, о чём-то договариваясь, что-то внушая. И мурашки побежали по спине…
— Это что — признание? — она как-то сразу охрипла.
Воздух вокруг них заискрился от сдерживаемого веселья.
— Можно и так сказать… — и он рассмеялся в голос.
***
И они уехали.
Вдвоём.
Путешествие было не сложным, хотя и продолжительным. Юта не захотела лететь — боялась за него. А нежелание своё объяснила просто — своим недомоганием — голова, мол, от большого количества свежего воздуха кружится. Она ведь отвыкла в дворцовых залах от широты и простора. Поди, проверь — правда это или нет. Арман был догадлив и без всяких проверок, а потому не настаивал. Ему была приятна такая забота — неявная и ненавязчивая. Да к тому же она на некоторое время перестала упоминать по каждому поводу его раны.
Первые несколько дней Юта ходила по замку как во сне, не веря себе. Потом обвыклась немного, успокоилась. Арман устроил ей славную лежанку из двух кресел — там бы две Юты вместилось. Сам, по-прежнему, ночевал на своем сундуке.
Сначала Юта все ожидала чего-то и тряслась, и трепетала, словно новобрачная. Однако, ночь сменял день, за ним снова наступала ночь — и ничего не происходило. И Юта заскучала. Нет, она не жалела о своём выборе. Арман был очень ласков и внимателен, она была счастлива. Но по ночам она представляла, как он сжигает её своим пламенем и просыпалась в поту, трясясь от страха или ещё чего-то непонятного. Чем дальше, тем эти сны становились всё ярче и красочней. Откуда ей было знать, что совсем рядом Арман мучается теми же вопросами и не знает, что делать. Так они и ходили кругами, пока однажды Арман не решил перерубить гордиев узел одним взмахом. Желая решить все проблемы разом, он предложил ей полететь куда-нибудь. И принёс её вот сюда — в горную долину, таившую в себе все красоты мира — и лес, и озеро, и тишину.
А сам взял и заснул. Или нет…
За спиной послышался шорох, но обернуться Юта не успела — Арман, ухватив за талию, опрокинул принцессу себе на грудь.
— Ты с ума сошёл! — взвизгнула Юта. — Отпусти меня сейчас же!
Она дёрнулась, чтобы вырваться, но не тут-то было — Арман держал её крепко. Ей не было больно, но и пошевелиться она не могла.
Юта испуганно замолчала, а заметив странное выражение в его глазах, — затрепетала. Оно было ей знакомо. Впервые она уловила это выражение давно, в комнате с магическим зеркалом. Тогда с Арманом впервые случился припадок, вызванный воспоминаниями. Она и страшилась и ждала того, что сулил этот взгляд. Хотя чего он сулил, разобраться Юта пока не могла, а потому боялась всё-таки больше. Арман смотрел на неё спокойно, серьёзно и пристально, словно она была неизвестным видом. Так, вероятно энтомолог смотрит на недавно открытое им редкостное насекомое.
— Так, — сказал он спокойно и тихо. И слово это повисло между ними вопросительным знаком.
Встала оглушительная тишина — даже насекомые перестали стрекотать, птицы все куда-то подевались, ветер запутался в ветвях деревьев и затих в недалекой роще.
Юта снова дёрнулась и попыталась что-то сказать, но слова замерли на её губах. Она оцепенела, словно кролик перед удавом. Прямой и цепкий взгляд зеленых глаз подчинил её себе. Она боялась пошевелиться. Почувствовав, как вспотели её ладони, Юта, совершенно не ожидая от себя, и совершенно не к месту глупо хихикнула. И тут же словно подавилась своим смехом — смолкла.
— Моя добыча, — протянул он. — Ни один жених, ни среди драконов, ни среди людей, не платил такого выкупа за невесту… Настало время ритуала. Ты не находишь?
Судорожный вздох вырвался из груди Юты. Арман почувствовал, как мелко задрожали руки, упиравшиеся в его грудь. Внимательный взгляд отметил, как окостенело лицо, и испуг застыл в знакомых глазах. Он сказал, не подумав первое, что пришло в голову … Он не ожидал такого эффекта от своих слов.
«Да что же это такое, — безмолвно застонал Арман. — Это же просто слова. А она… она не верит мне и боится меня! Не верит и боится до сих пор, несмотря на то, что было»…
— Юта, — горестно выдохнул он, — Юта.
Отстранив её, приподнялся, намереваясь встать. Юта взвилась следом, не успев даже подумать, что собирается сделать — обхватила его за шею, повисла всей тяжестью тела. Судорожно пыталась подобрать слова, чтобы что-то сказать, как-то объясниться, но испуг, пережитый мгновения назад, лишил её дара речи.
Теперь она даже не понимала, чего так испугалась. Но сейчас иной ужас сжимал её сердце и заставлял его колотиться где-то в горле — древний, как мир, страх безвозвратной потери. Паника охватила её, едва она осознала, что обидела его. Воображение моментально нарисовало ей расставание. И Юту затрясло — теперь уже от другого куда более сильного чувства. Она вцепилась в его плечи, как утопающий хватается за соломинку. Зашептала какие-то слова, извинения, ещё что-то.
Пальцы её правой руки соскользнули с плеча на затылок, зарываясь в его волосы (неожиданно густые и мягкие, а по виду и не скажешь!), левая рука, отодвинув ворот рубашки, скользнула по плечу, слегка оцарапав кожу, дёрнулась назад, словно испугавшись чего-то, и ухватилась за ткань, комкая, сминая её.
Близко и мягко светились её глаза, и горячий воздух вырывался из полуоткрытых губ, концы волос щекотали и жгли.
И дракон внутри Армана вдруг поднял голову и встряхнулся, выпрямляясь, разворачиваясь во весь свой рост. Легкое прикосновение тонких женских пальцев — тёплых и ласковых — заставили дракона и человека слиться в едином движении, обнимая такое мягкое и податливое тело. Пальцы человека касались её — мощь и сила дракона питали эти касания, наполняли их жаром, трепетом и … яростью.
Арман глухо застонал — тонкое пламя пробежало по жилам колючими иглами. Восхищение и возбуждение слились воедино, превратившись в огромный и, на секунду, невыносимый ком, и в следующее же мгновение ком разорвался, разлетевшись мириадами колючих и морозных льдинок, едва её губы скользнули навстречу…
Это раньше, пока она была хоть на каком-то расстоянии, он мог отвернуться, обидеться и уйти. Всего лишь несколько минут назад он ещё мог раздумывать. Сейчас же, чтобы оторваться от неё, не хватало никакой силы воли.
Нечто тёмное заворочалось и стало подниматься уверенно и неспешно, накрывая с головой Человека и Дракона, гася сознание. Довольное рычание — рык победителя рвался из его груди неудержимой волной.
Юта чувствовала себя былинкой, охваченной огнём.
И ей это нравилось.
========== Третий - лишний. ==========
Принц Остин был не плохим человеком.
Он был славным малышом, в меру уступчивым и в меру упрямым подростком, вырос красивым и умным юношей и в положенное время стал бы доблестным, смелым и мудрым королём. Так думали все, в этом был уверен он сам. И прожил бы король Остин много лет и, когда пришло время, скончался бы в окружении любящей семьи, оплакиваемый подданными. Если бы, на беду, на его пути не встала принцесса из соседнего королевства. Её звали Юта. Она не нравилась принцу. Он оказывал ей знаки внимания не больше, чем любой другой девочке или девушке, имеющей такой же титул и статус.
Ему нравилась Оливия — принцесса совсем другой страны.
Ох уж эта Оливия! Волосы, словно шёлк, блестели и переливались даже в сумерках, как-будто их освещало нечто изнутри, какой-то внутренний источник — слегка приглушённый и загадочный. Свет этот прорывался изредка во взглядах, которые она время от времени бросала в его сторону. И от взглядов этих становилось жарко даже в морозный день.
Так вышло…
Юту он жалел — девушка была некрасива и, по-видимому, очень страдала из-за этого. Остину казалось, что и скверный характер, в котором обвиняли принцессу, был у неё из-за этого. И он защищал её от насмешек, когда мог. В остальное время он был весьма внимателен и сдержан в своих словах в отношении Юты, чтобы не поставить себя в неловкое положение.
Он очень заботился о себе и о своей репутации.
Однажды он заметил волнение Юты, когда она говорила с ним о каких-то пустяках, совершенно верно его истолковал, и с тех пор старался держаться от неё подальше. Хотя это было сложно. Взаимоотношения двух королевств были очень тесными. Влюблённость Юты не проходила — это беспокоило Остина. Он боялся выяснения отношений и всегда и во всем старался их избегать. Он стал проявлять знаки внимания Оливии, надеясь, что та, другая, всё поймет сама.
Не поняла…
Юта, конечно, ни о чём таком не заводила речь и, даже, разговаривать о пустяках стала реже, точнее — вообще стала редко с ним говорить. И Остин перевёл дух, решив, что все само собой образуется. Из всех трёх дружественных королевств Остин был единственным принцем и, естественно, заманчивым женихом. Но это же не значило, что он должен был жениться именно на Юте! Он мог выбрать любую другую принцессу.
Например, Оливию…
Все так и было, но Остин почему-то чувствовал себя немного не в своей тарелке, когда ему случалось оказываться рядом с Ютой.
И вот настал этот день — чёрный день в жизни наследного принца Контестарии. Правда, в тот момент он сам ещё не догадывался об этом. Но судьба уже распростёрла свои крылья над славным юношей и готовилась выставить счёт за все блага, которыми щедро одарила его.
Над площадью кружил дракон. Взмахи больших мощных крыльев создавали маленькие воздушные ураганы. Визг и шум на площади стоял такой, что и сам дракон, должно быть, оглох и усомнился — нужно ли было ему сюда прилетать. Все участники и участницы шляпного карнавала бросились врассыпную, стремясь укрыться, кто где. Площадь моментально опустела. Прежде чем спрятаться самому, принц оглянулся — нет ли того, кому ещё нужна была бы его помощь.
И он бы помог — он был смел, этот Остин.
Принцесса Юта стояла на помосте, не двигаясь, словно ожидая, чтобы огромный ящер подлетел и подхватил её. Остин кинулся к ней, чтобы помочь, но опоздал…
Нет, никто не требовал, чтобы он, именно он, тут же вооружился, сел на коня и пустился в путь, чтобы освободить принцессу. В истории трёх королевств уже давно не случалось такого ужасного события, как похищение юной девы страшным крылатым ящером. Но все знали, для чего дракон прилетает за ней и главное — что нужно делать в этом случае. Не было такого дома, где бы ни обсуждали судьбу злосчастной принцессы. Все её жалели, но на помощь не спешили.
Остин тоже не спешил. Ему было жаль принцессу. И он, отвергая всякий здравый смысл, отправился бы, наверно, её выручать, если бы не одно условие — неприемлемое для него условие — освободитель должен был жениться на освобожденной. Таков обычай! Эта мысль не то чтобы вызывала в нём ужас — она была неприятна и сидела как заноза.
Принц лишился сна.
Масла в огонь подлил отец и его советники, предложив принцу отправиться на помощь принцессе Юте и копьём и мечом добыть себе неувядающую славу и достойную королеву. «Ну и что же, что некрасива, — тайком хихикали придворные, — глядишь после свадьбы похорошеет». Но вслух, разумеется, никто ничего не говорил — лица лучились доброжелательством, глаза сияли искренностью, как у младенцев.
Ему удалось достойно ответить советникам и отцу — воззвать к их здравому смыслу — ведь он единственный наследник. Что будет с королевством, если он погибнет? Это особенно важно сейчас, когда всем уже известно, что король Контестар болен. «А ведь дракон — не шутка, — уверенно и спокойно говорил принц, — из сказаний нам известно, чем кончаются поединки с ним». «Но ведь ты можешь победить, — ответил отец». Остин видел, что король боится за него, не хочет отпускать его, но обычай сильнее. Да и что это за обычай, если сам король не будет его соблюдать? А обычай Контестарии гласил — всякий принц, готовящийся взойти на трон, должен совершить подвиг достойный своего титула. Победа над драконом — подвиг. А родственная связь с королевским домом Верхней Конты — достойное дополнение.
Но принц не поехал.
Никто его не осуждал. Но ему всё равно было неуютно во дворце. Он стал выезжать на дальние прогулки верхом. Опустив поводья, он предоставлял своему коню самостоятельно выбирать дорогу. А сам всё думал и думал, и прикидывал, и планировал… И по всем размышлениям выходило, что он не поедет. Нет, он не был труслив. Остин просто дружил со здравым смыслом, который быстро и доходчиво объяснил принцу, что рисковать жизнью за человека, который не только не дорог, а в последнее время даже стал слегка противен — величайшая глупость, способная вызвать только насмешки. А этого он никак не мог допустить.
Говорят, что все проблемы решаются просто: ты либо решаешь их, либо нет. Принц Остин придумал третий путь — он отвернулся от проблемы и сделал вид, что её нет. Однако, проблема никуда не девалась. Она таскалась за ним по дорогам, висела у него на плече, когда он покидал замок, ухмылялась из-под балдахина над его кроватью, бежала рядом с его конём, держась за стремя, когда он выезжал куда-нибудь. Она была с ним всюду, как он ни отворачивался. И постепенно принц начал, мягко говоря, недолюбливать источник своего беспокойства — принцессу Юту.
Так славный юноша незаметно для себя превращался в дракона, иначе — зверел.
***
Принцессу он освободил. Она стала его женой. Остин не мог позволить, чтобы его публично уличили в трусости.
Всё, что угодно, но только не это. На это и рассчитывал провокатор.
Даже женитьба на некрасивой и нежеланной девушке ничто по сравнению с насмешками подданных. Короля, над которым смеются, не будут уважать и бояться. Так думал Остин.
Битва с драконом произошла как-то слишком быстро, и победа досталась легко. Принц даже успел удивиться. Все же Остин ожидал чего-то другого. И снова здравый смысл подсказал ему, что теперь он жив, он герой и пора радоваться славе и почестям. А жена — ну что ж никто же не требует, чтобы он был влюблен в нее. Да и проводить все время вместе не обязательно. Потерпеть немного — первый месяц, может быть, два. Потом праздники пройдут, и все пойдет своим чередом — он как-нибудь привыкнет.
Остин, как уже говорилось, был не глуп и видел, что его внезапно приобретённая жена как-то иначе понимает их совместную жизнь. Но навстречу ей идти не хотел. Полагая, что статус жены будущего короля Контестарии достаточная награда за лишения, которые она, возможно, терпела, будучи пленницей дракона, или за любовь, которую она (удивительное дело!) до сих пор испытывает, несмотря на все его попытки и ухищрения показать, как дела обстоят на самом деле. Неужели она не понимает, что он её не любит?!
Не понимала…
Принц, нет, теперь уже король Остин, не хотел разбираться в тонкостях чувств своей супруги. Королева — это дорогая картина, которую время от времени показывают на различных приёмах, а в остальное время она скрыта за дверями и покрывалами. Разве картина может иметь свои мысли или чувства? Кроме того, к картине можно повернуться спиной, когда она надоедает или вообще убрать её с глаз долой… Это было удобно. Но совесть иногда все же пощипывала молодого короля. Особенно когда он случайно встречался с покорным и жалобным взглядом королевы.
Пока она тихо следовала за ним и выполняла его желания — всё было хорошо. Королева сидела безвылазно в своих покоях, Остин, под предлогом большого количества государственных дел, — в кабинете или ещё где-нибудь. Иногда молодой король забывался, и ему вдруг казалось, что свадьба с принцессой Ютой — это просто сон. Однако дворцовый этикет неизменно возвращал его из страны грёз на землю — завтраки, обеды и ужины и одна постель на двоих….
Любовь торопливая и неласковая делала своё дело — желание хотя бы иногда чувствовать в руках её тело даже во тьме королевской спальни стало пропадать совсем. Молодой король перепугался. Однако же инкогнито посетив молодую вдовушку охочую до удовольствий и денег, перевёл дух — дело было не в нём! Костлявая, угрюмая и неповоротливая супруга, неспособная даже приласкать как следует, перестала интересовать его. И бедная королева лишилась последних крупиц нежности и внимания со стороны своего мужа.
Однажды, тихая и безропотная Юта вдруг заговорила. Да как! Её слова поразили всех как громом. Услышав её речи, Остин моментально протрезвел. Ему вдруг показалось, что его голышом разложили на горячих углях и маслом сверху полили. Невероятным, невозможным усилием воли он сдержал свой порыв — прибить на месте, стукнуть так, чтобы больше не поднялась — но король не должен давать волю своей ярости, особенно когда дело касается ничего не понимающей жены! Так это должно было выглядеть для его воинов. Именно это они и увидели.
И дело даже не в том, что Юта отлично понимала то, о чем говорила. Правда её слов поразила короля гораздо глубже, чем он подозревал. Она нанесла ему рану, которую не могло залечить время. Королева назвала еготрусом и Остин знал, что она была права. Если бы изо дня в день, из года в год он видел в зеркале одно своё отражение, а потом вдруг неожиданно увидел иное - он был бы меньше поражён, чем сейчас перед открывшейся ему истиной: его здравомыслие оказалось просто трусостью.Самолюбие взыграло в нём с новой силой. То самое, которое разжёг провокатор умелыми речами.
Только теперь оно было направлено в иную сторону — Остин должен был доказать всем, что он совершил подвиг что бы там о нём не говорили.
Он обязан был доказать это самому себе.
Он должен был проучить болтливую королеву!
Остин запутался в своих долгах — они петлёй захлестывались вокруг его горла, не давая вздохнуть. И ненависть, скрываемая столь долго и тщательно даже от самого себя, наконец, нашла лазейку и лишила его рассудка.
Юта должна понести наказание!
Он думал об этом все время: на охоте в шумной компании, за обедом, стараясь не глядеть в ставшие ненавистными глаза жены, в объятиях женщин, охотно предоставляющих свое тело для вымещения его злобы и ярости.
И он нашёл выход — лучшее, что можно было бы придумать для поправки пошатнувшегося, как он думал, авторитета в глазах подданных. А Юта? Ну что ж, Юта — туда ей и дорога! Наградой за непомерно длинный язык будет ужасная, но такая почётная смерть! А потом и памятник поставить можно!
И ведь все так хорошо было придумано, так славно всё устроилось, и надо же было неведомо откуда взяться этому дракону!
***
Юта кинулась к побитому человеку, едва выползшему из моря, как перелётная птица в родное гнездо. Она склонялась над ним с нежностью матери и прикасалась к нему с трепетом и лаской. Она смотрела на него, не видя ничего, не обращая внимание ни на кого. Свои горести и боль, и усталость, люди вокруг, что-то зудевшие на ухо - ничто не имело значение кроме распластанного на песке дрожащего тела. Если бы у неё были силы, она взвалила бы этого мужчину на свои плечи и утащила так далеко, как только могла, и укрыла от всех взглядов, чтобы сопровождать его агонию или выздоровление в одиночестве. Сама едва живая Юта была готова на лишения и трудности ради него - того, кто забыл о себе ради неё.
Жалкие потуги Остина выпросить прощение были остановлены суровым безразличием королевы Контестарии, теперь уже бывшей. Жертва страшного Юкки, спасённая в последний миг небывалым самопожертвованием, больше не принадлежала никому, кроме своего спасителя.
Спаситель должен жениться на спасённой - таков обычай!
В сердце Остина змеёй заползла ревность…
Разумеется, он отпустил Юту на все четыре стороны — он дал ей развод. Иначе он поступить не мог. Вскоре после того, как бывшая королева покинула место своего горестного замужества, случилась серия непонятных и тайных смертей. В большинстве своём люди мало обратили на это внимания — мало ли кто где и отчего умер. Редкие умники заметили, что странная и непонятная смерть коснулась только тех, кто был вместе с королём в злополучное утро жертвоприношения. Но умники они на то и умники, чтобы знать, когда следует держать язык за зубами. И произошедшее на берегу стало обрастать невозможными подробностями вплоть до отдельных слов с точками и восклицательными знаками. И король в этих подробностях представал жертвой обманутой злобным колдуном. И вот его уже стали жалеть — ведь такой молодой, такой хороший и такое несчастье с супругой. Вот не повезло, так не повезло!
Пару лет Остин отсиживался тише воды ниже травы, занимаясь только государственными делами. Будучи умным и дерзким правителем, дела в своём королевстве, слегка запущенные, поправил. И даже Оливия уже практически вернула ему своё расположение (впрочем, неудовольствие её было больше показным). Стали поговаривать о свадьбе.
Отношения с королевством Верхняя Конта оставались натянутыми. Ни мир, ни война — непонятно что!
Но Остин о Юте не забыл. Он помнил все. И как она склонялась над побитым и израненным ящером он тоже помнил.
Она предпочла ему оборотня!
После всего, что он для неё сделал!
Остин ненависть свою холил и лелеял, и взращивал, как диковинный цветок, оберегая от сквозняков доброжелательства и прощения. За столько лет ему и себя удалось убедить в том, что он жертва. Это было очень удобно и могло многое оправдать, например, войну.
И Юту настигнет расплата, и никто ей не поможет — Остин об этом позаботится!
***
Далеко на севере у края земли, укрытого высокими горами, на берегу моря стоял полуразрушенный замок. В нём тихо и замкнуто жили двое. Друг в друге они видели целый мир, и пока им было этого достаточно.
Однако, над древним замком стали собираться грозовые тучи…
