========== Часть 1 ==========
Продается уютный даунхаус в самом центре одесских катакомб. Удобный подъезд, охраняемая парковка, круглосуточная охрана. Ближайшее хранилище в трех километрах, за отдельную плату перерегистрация охот. угодий (10 гектар). Две спальни, оранжерея, хороший загон для доноров, отопление электрическое, защищенный канал связи (nightpeople-telecom). Дружелюбные непрожорливые соседи. Возможна беспроцентная рассрочка платежа на тридцать лет. Звоните с 20.00 до 3.00 по номеру…
Горящие туры! Только до конца месяца вы можете посетить уголок нетронутой природы, насладиться лицензионной охотой в племенах Народа каруба на девственно чистых островах Полинезии, Амазонии и Новой Гвинеи всего лишь за 2400 евро на одну персону! Проживание по желанию клиента в бунгало (4 звезды), или аутентичном Гнезде. Молодоженам и Новообращенным скидки.
В добрые руки отдам послушного мальчика тридцати пяти лет. Группа первая, резус положительный. Расцветка смуглая, порода ассирийская. В еде неприхотлив. Знает английский, немного читает на гемма-лингве. Привит, обучен, очень ласковый. Причина отдачи: у жены аллергия.
Венеция. АВ-
- Перезвони мне, Валенсио. Перезвони, это срочно
Богуслав положил трубку, удовлетворенно полюбовался антикварным телефонным аппаратом, и с хрустом размял пальцы. Когти соприкоснулись со звуком, какой обычно издают японские флейты, подвешенные в оконных проемах «на счастье».
Богуслав, иерарх Бескидский несмотря на почтенный возраст, любил играть с собственными когтями.
Эту правда он скрывал ото всех, кроме Семьи, конечно, и еще одной личности; с недавних пор (шесть-семь лет для вампира – это именно «недавно, буквально на днях») он завел себе секретаршу-полукровку, исполняющую скорее роль ближайшей помощницы, ассистентки. От такой привычек не скрыть, да и не надо. В конце концов, ее обязанность – им потакать. Предыдущие секретари долго продержаться у капризного вампира не могли: уж слишком скверным характером Богуслав отличался, а после трехсотлетней спячки терпимее он не стал.
Богуслав полюбовался видом и окна, приветственно поднял бокал, услышав звон колоколов собора Святой Магдалины. Голуби, белоснежные, рыжие, черные, пестрые и сизые, с шумом хлопая крыльями, роняя перья в каналы, разлетались в разные стороны.
Венеция. Нет, нет, только лучший богемский хрусталь и только четвертая, отрицательная, ради такого случая.
Венеция.
…
Между третьей и шестой авеню тринадцать кафе и с десяток бистро; однако и на уличных развалах уже продавали кебаб и пахлаву. Рассыпчатые пирожные по-венски – сливки, сахар, много крема и цукатов; блестящая празднично натуральная глазурь, карамель и тягучая нуга – все это наполняло весенний воздух сладким ароматом, предвестником будоражащих знакомств, легкого флирта, необременительных романов.
В некоторых случаях – обильной добровольной добычи.
Конечно, никто из охотников не носит черных плащей и очков. И вряд ли на лице будет сиять жажда, скорее распугивающая, чем привлекающая.
Но Ангелина в это раннее утро не охотилась. В подвале резервуар с кровью, в мансарде – дорогие светоотражающие панели, с функцией «псевдозакат», а ровный загар гарантирован инфракрасным солярием, изготовленным на заказ где-то в Корее. Семеня в узкой юбке и проклиная дресс-код, введенный иерархом Бескидским, Ангелина, тем не менее, дышала воздухом Венеции с удовольствием Пусть даже истина оказалась далека от лубочных картинок с рекламных проспектов, это был чудный, чудный город. На часах восемь вечера (если бы Ангелина была человеком), и девушка проснулась чуть раньше, чем обычно, чтобы начать свою рабочую ночь с упоительной прогулки пешком.
Если бы не требовательный визг телефона, ей бы в голову не пришло прервать любование вечерней Венецией.
- Анжи! – приветственно возопил Валенсио, - Шеф хотел видеть нас пораньше. Где ты? Я заскочу.
- Если только вплавь.
- Гондолу возьму напрокат, - не растерялся Валенсио, коренной корсиканец, - скажи только адрес, примчусь пулей.
- Я почти пришла, не спеши.
- Понял. Встречаемся в холле.
«Прощай, очарование Венеции», - с легкой грустью подумала Ангелина, и повернула к отелю, распрямляя плечи – иногда приходилось себе об этом напоминать. Увы, прошлая жизнь накладывает отпечаток на всех.
Карточка на входе пискнула, секьюрити уступили дорогу, почтительно (однако на ее обтянутый юбкой зад пялились вполне себе алчно), и лифт с надменным швейцаром поплыл плавно вверх. В полированном трудолюбивыми филлипинками стекле Ангелина видела свое бледное лицо, и оттенок этот выступал даже под слоями искусственного загара.
Вечер вступал в свои права, покрывая медным сиянием черепичные крыши. Скользили ленивые тени по пустым коридорам. Охрана, положенная Его Могуществу, стремилась слиться с цветом стен; Богуслав не выносит присутствия посторонних. Но Ангелина по непонятной причине включена в список его близких. Если не считать одного хищнического приступа сексуальной лихорадки, она ни разу более не сближалась с ним, и оказываемое им доверие за последующие годы ничем не подогревала.
Хотя она никогда не пыталась об этом рассудить.
Янтарно-желтые глаза отразились в стекле окон, Ангелина привычно опустилась в глубочайшем поклоне, грозящем перейти в коленопреклонение – как и обычно. И, как и обычно, Его Могущество улыбнулся.
- Как тебе Венеция? – спросил он, обходя опустившую голову девушку по кривой и возвращаясь к столу, - роскошь, не правда ли?
- Она прекрасна.
Богуслав прикрыл глаза, наслаждаясь скользившим по его спине лучом закатного солнца. Музыка откуда-то из-под потолка наигрывала ненавязчивую джазовую композицию. Богуслав уютно развалился на диване, щелкнул пальцами – и Ангелина, наконец, поднялась из поклона.
- Ну что ж, дорогая моя. Это чудно, что Венеция пришлась тебе по вкусу. Надеюсь, ты успела осмотреть все достопримечательности, потому что здесь мы ненадолго – увы.
Богуслав – один из немногих иерархов кровавого племени, кто действительно предпочитает солнечный свет лунному, и это делает его одним из сильнейших. На режиме дня это, быть может, и не сказалось, но все же он не отворачивается от солнца, лишь слегка щурится, глядя задумчиво на западную сторону горизонта.
Блики золотят поверхность воды, и легкий ветерок несет майские ароматы над землей
- Куда вам угодно заказать билеты? – осведомилась Ангелина. Богуслав поморщился, взмахнул рукой – шелк вычурного халата взметнулся и опал, как лепестки дивного цветка.
- Не рушь момент, лучше выпей.
В его левой руке материализовался второй бокал.
Ангелина вновь благодарно поклонилась. Конечно, она не в первый раз пробовала то изысканное угощение, что приготовил для любовании Венецией Его Могущество.
Четвертая. Отрицательная. Пряный солод, ласковые лучи, скользящие по загорелой коже, немного фламенко… натуральный продукт, разумеется: другого иерарх не держал даже для горничных и водителей. Против воли Ангелина погрузилась на долю мгновения в воспоминания. Ночь, голод, выдача пайка раз в неделю – лишь для того, чтоб сохранить ее достаточно безопасной для окружающих. Побои не заживают, и все тело болит, бесконечно болит. И пластиковый пакет без дозатора, наполненный фильтрованной, прогретой, практически безвкусной жидкостью, смешанной с плазмой…
Богуслав легонько дотронулся до ее бокала своим, и Ангелина рискнула встретиться с ним взглядом. Это лишь дополнило контраст – между сладостью греховного настоящего – и аскетизмом прошлого. Между пылающими ненавистью или безразличной брезгливостью глазами охранников в монастыре, где Ангелину держали вместо цепной собаки – или…
- Ты зарабатываешь свое маленькое кровавое удовольствие прилежно, Ангелина, - улыбнулся вампир, кивая девушке, и без труда читая ее мысли, - только тебе можно поручить такую работу, такую особую работу, которую я не рискну поручить никому больше.
- Прикажите, Ваше Могущество.
- Эх, Ангелина.
Он сокрушенно покачал головой – длинные косы упали на грудь, зазвенели вплетенные бубенцы. Несмотря на прошедшие годы в современности, иерарх иногда не отказывал себе в радости принять свой первый, древний облик.
- Я, дорогая моя, хочу не приказать, - он отставил бокал и с сожалением проводил взглядом угасающее солнце, - у нас возникла проблема. С нашими охотничьими угодьями на границе Европейского Блока. Нас стало многовато, и пока не все еще перешли под наш контроль, мы уязвимы. Некоторые семьи спят и видят, как бы объявить нас вышедшими из-под закона и уничтожить.
- Например…
- Например, иерарх Венский Габсбург, - охотно продолжил Богуслав, вновь щелкая пальцами, - мы с ним неплохо повздорили, и теперь я не в состоянии изыскать в своей фантазии способ примириться, не задевая ни его, ни своей чести.
Его Могущество зажмурился, катая на языке последний глоток четвертой отрицательной.
- Ты поедешь к нему. Валенсио купит билеты и сопроводит тебя. Наделяю тебя полномочиями представлять мои интересы. Нужно много терпения и идеальное соответствие этикетному порядку Народа.
Если Ангелина и была ошарашена, то нашла в себе силы скрыть это, хлебнув из бокала, правда, многовато.
- Ваше Могущество… - обратилась она, и он взмахнул рукой снова:
- М-м. У меня нехорошее предчувствие, что тут не все так просто, как наши старые споры за территорию. Я предчувствую угрозу. Лично мне. Но… я желаю, чтобы этим занялась ты. И еще, дорогая. Будь так обольстительна, чтобы все эти паразиты свихнулись от похоти, и так недоступна, чтоб их трехсотлетние задницы тряслись от желания. Правила кровавой демагогии ты лучше меня знаешь. Нужно произвести впечатление…
Он отставил опустошенный бокал в сторону – густая и бордовая, терпкая и будоражащая кровь медленно стекает с ободка и сворачивается на донышке. Он потянулся к Ангелине – и он ощутила все тот же животный трепет, как в первую встречу-и провел когтями по ее руке. Атласная блузка оказалась плохой преградой для холода его руки И для жара, которым от прикосновения вспыхнула девушка.
- Хотя глупо тебя учить. Просто будь собой.
- Да, Ваше Могущество.
Она удалилась с той поспешностью, что со стороны не выдала бы смущения. Но Богуслав знал, чуял и видел.
- Да, да, дорогое мое дитя, - пробормотал он, потягиваясь навстречу восходящей золотой луне, - это даже меня чарует.
…
Вена. Брюссель. АА-
Если бы Ангелине показали ее отражение лет двенадцать назад, она не узнала бы себя, нет, не узнала. Разве ее это лицо – с легким выражением томной скуки, разве ее руки – с удлиненными ногтями, дорогими драгоценностями, явно не знающие тяжелого труда? Разве ее это волосы – уложенные вместо скромной косы в замысловатую прическу, словно сошедшую с картин эпохи Возрождения?
И, конечно, самой себе кажущаяся развратившейся, она смотрелась почти монахиней среди пестрой толпы в приемной зале иерарха Венского. Длинное черное платье с очень открытыми плечами заставляло ее чувствовать себя одновременно обнаженной и необычно защищенной, словно она была облачена в броню. Завистливо косились многие дамы – выглядеть одновременно элегантно, невинно и соблазнительно могло удаться либо опытной светской львице, либо той, что стараний вовсе не прикладывала.
Простота выигрывает, и Ангелина подсознательна всегда это знала.
- А! – гулко прозвучало с мраморной, слегка аляповатой, лестницы, - вот и посланница! Но неужели? О! До чего же шарман! Мадемуазель.
Вертлявый брюнетистый жиголо с лицом утомленного педераста опустился к ее руке с поцелуем. Хотя и в перчатке, но Ангелина буквально ощутила его слюнявые порочные губы на коже, и едва сдержала гримасу. Ведь возможно, это референт самого…
- Его Могущество иерарх Венский Габсбург! – издает виг точно такой же юнец, только чуть более костлявый и юный, и смазливое чудовище, прилипшее к ладони Ангелины, самозабвенно раздает поклоны.
«Чтоб меня. Этот отмороженный – иерарх?!».
Должно быть, ей показалось, но девушка явственно услышала смешок Богуслава в голове. Но нет же, это Валенсио подобрался с грацией призрака, невесомого и бестелесного, сзади.
- Позвольте представить госпожу, - твердо и обольстительно звучит полушепот Валенсио над ухом, - пани Римкович Бескидская, Чистота Его Могущества иерарха Бескидского Богуслава…
К этому пришлось привыкнуть. К тому, что ее имя теперь неизменно соединено с именем монстра, и, более того, что она, Ангелина, его «Чистота». Самый сомнительный титул по отношению к любому вампиру. Чистота – чудовища, полумертвого создания, демона, вокруг чьей шеи бывают обмотаны зловонные кишки, между чьих сведенных в судороге экстаза пальцев – струится тяжелая венозная кровь…
«Такая уж ты. Половинчатая. Слово есть – а смысла нет».
Венский иерарх тупо пялился с улыбочкой на Ангелину, его миньон суетился рядом.
- Очаровательно, очаровательно, - закатив глаза, придуривался иерарх, - тур вальса за мной, госпожа моих глаз. Шампанского! Музыку!
Вокруг закружились маски. Карнавал был слегка не в стиле Вены, но Ангелина уже поняла, что сегодняшний вечер обещает быть необычным.
Подхваченная руками Валенсио, она грациозно закружилась в вальсовом круге.
- Анжи, умоляю, улыбайся. Или хотя бы сделай свое обычное лицо.
- Ты его видел?
- Анжи… Восемнадцатый век, опера, кастраты-певцы и эпидемия сифилиса. Его вряд ли обошедшая.
- Боже.
- Да, Бог обладает специфическим чувством юмора, - Валенсио заложил руку за спину, и они исполнили под завистливые взгляды наблюдателей стремительный пируэт «лодочку».
- Его Могущество тоже не обошелся без шуток, - тихо сказала Ангелина, старательно выводя на лице самое светское выражение, - послал меня обольстить этого… содомита. Это скорее тебе под силу. Ты же у нас красавчик.
Валенсио коротко, но предельно ясно обнажил клыки.
- Ты в курсе земельного вопроса? – полюбопытствовал он, кружась, - у нас нерешенные споры уже лет двести. Его Могущество хотел возобновить переговоры, но все время что-то срывалось. Теперь они отправят к нам представителя, если следуют правилам.
- Кого?
- Не имею понятия. На титулы Габсбург щедр. Очередной его любовничек из молодого поколения. «Искренность Его Могущества», или что-нибудь эдакое. Хорошо, что протокол ограничивает число встреч и их длительность.
- Помолчи, прошу тебя, и так тошно.
- Понимаю. Шарман! – тут же пропел Валенсио восторженно-идиотским голосом какой-то подвыпившей паре, пролетевшей мимо в безумном вальсировании.
- Если о подходах к Габсбургам и их Семье кто и знает, - продолжил беззвучно Валенсио, - то только Че. Я сведу тебя с ним.
- Че? Кубинец?
- Сицилиец. Был, пока был жив. Редкостная мразь, но лучший осведомитель.
- Как обычно.
- Анжи, только прошу, не влюбись…
- Ты идиот, или прикидываешься?
- Прикидываешься, - одними губами усмехнулся Валенсио, и изящно завершил положенный последний круг танца, поклонился своей даме, и отвел ее на место у колонны с напитками и фуршетом.
Здесь оживленно шумели украшенные донельзя модницы-фаворитки, сопровождающие старших и Хозяев. Ангелину они окинули оценивающими взглядами, и быстро ретировались. Ангелина же не успела поблагодарить напарника. Он тут же был атакован крупной нахальной немкой, и с виноватым видом позволил ей увлечь себя назад к танцующим. В подмышечных впадинах могучей фройляйн темнели пятна пота.
«Вампиры практически не потеют. Раньше хоть этим выделялись. А теперь каждая вторая и каждый третий колют в подмышки ботокс. Люди становятся все мертвее, а мы… твое время, Ангелина».
Голос имел обыкновение появляться не вовремя. Всегда.
- Мадемуазель! – подплыл к ней миньон иерарха Венского, - Его Могущество просит вас почтить своим присутствием его кабинет в бельэтаже!
«На хер такое «мое» время».
Иерарх Габсбург задумчиво разглядывал три дорожки белого порошка на роскошном столе красного дерева. За его спиной Ангелина углядела портрет строго и властного мужчины – семейное сходство отдаленно угадывалось, прежде всего, в форме челюсти, манере поджимать губы, очертаниях глаз.
- Мой дядя, Спящий Габсбург, - заметил вампир, и повертел в руках сотенную купюру евро, - угоститесь?
- Благодарю, но я так разгорячена танцем…
- Шарман!
Бодрствующий Габсбург лихо втянул в ноздрю первую дорожку. Глаза его, тускло-карминного оттенка, коротко полыхнули рубиновым. Догадка превратилась в убежденность, более того, Ангелина теперь понимала, отчего ей мерещится, будто дядюшка с портрета смотрит на наследника Семьи с явным омерзением.
Нынешний иерарх Венский могуществом явно не отличался. И долгие годы злоупотребления человеческими пороками явно привели к специфическим последствиям.
- Его Могущество Бескидский Богуслав шлет сердечные поздравления по поводу ежегодного фестиваля вальса… - неуверенно начала Ангелина, присев в реверансе, - что было излишним, так как Габсбург не отрывал отупевшего взгляда от стола, - и просит Ваше Могущество почтить Семью возобновлением переговоров по известному вопросу…
- Решительно подтверждаю! – невпопад широко развел руками встрепенувшийся иерарх, - определенно, все в силе, и будет в ближайшее время исп… исполь…
Не сообразив, как получше развернуть небогатый лексикон, вампир вновь приник к наркотику. Шшшх! – и он запрокинул голову, довольно урча и потирая ноздрю.
«Вырожденец. Деградирующие кланы. Полная потеря достоинства. Разложение мозга…».
- …территориальные претензии…
- Ууу. ШШХ!
- …сохранение влияния Домов…
- Шарман!
«Что. Я. Здесь. Делаю».
- И решение вопроса без привлечения совета иерархов на ближайшем Круге в Праге, - завершила Ангелина свою речь, глядя сквозь окончательно обалдевшего вампира на портрет его дядюшки.
«Спящий Габсбург, если вы меня слышите, уверена – вам больше всего хочется оторвать голову своему недоделанному потомку».
- Вы точно не желаете присоединиться? – и Габсбург растекся по креслу в стиле барокко, украшенному вензелями Австро-Венгрии, - высший сорт, вчера из Колумбии.
«Валенсио бы стал смеяться. Джо – не сомневаюсь – присоединился бы».
- Благодарю, Ваше Могущество. Позвольте удалиться, дабы не нарушать…
- Шарман! – завопил, как оглашенный, миньон Габсбурга, приникая в порыве страсти к плечу патрона. Ангелина поспешила убраться прочь, раскланиваясь, тем не менее, самым светским образом.
Валенсио, прижатый немкой к угловой колонне, выглядел замученным. На свое несчастье, он говорил по-немецки.
- Анжи, душа ночи, забери меня, умоляю тебя. Ради нашей дружбы, - прошипел на гемма-лингве Валенсио, и свеча замерцала от звуков древней речи, - она имеет на меня виды, и жаждет продолжить общение втроем, со мной и каким-то Гюнтером.
- Я подумаю… Это ведь не бесплатно?
- Анжи!
- Ладно, ладно, - и она, растаяв и изобразив легкое смущение, подхватила напарника под руку и увлекла за собой прочь от любвеобильной дамы.
…
- Притон. Для душевнобольных.
- Теперь это называется «демократия».
- А при Спящем так же было?
Валенсио задумался.
- Не помню, - признался он, - при Спящем приемов в году было ровно три: осенний, рождественский и пасхальный. И там точно не водилось колумбийской наркоты и дешевых проституток.
Ангелина вздохнула.
- Теперь понятно, почему Его Могущество уверен, что за ними кто-то стоит… самостоятельно они вряд ли вообще вспоминают о существовании других Семей. А что там с Че, который не кубинец?
- Его зовут Чезаре Пьенто Патриций. Не спрашивай, откуда имя, он сам не знает. Лет сорок назад очень поднялся на оливках и обуви, до той поры нищенствовал на Сицилии.
- Подчиняется иерарху Марко?
Иерарх Римский Марко спал уже более ста лет, и намеревался проспать еще столько же. Вместо него в Риме руководила целая стая его вечно грызущихся между собой родственников.
- Нет, одиночка. Ни Семьи, ни Дома.
«Занятно, - отметила Ангелина, - сильный охотник, полагаю. И ни за что не поверю, чтоб на Сицилии он нищенствовал».
- И что связало с Габсбургами этого Чезаре?
- Не только с Габсбургами. Говорят – ну ты знаешь сплетни ночи! – будто Че служит по найму для Инквизиторов, - Валенсио подмигнул, - но я не верю. Инквизиция не для засранцев, как он.
Ангелина привыкла, что Народ раздираем внутренними противоречиями, и даже к тому привыкла, что единственное чувство, объединяющее его – голод; никакой тебе морали, громких слов. Лишь инстинкты и их изящнейшая реализация. И неудивительно было, что море выходцев из Народа с удовольствием способствовали истреблению сородичей, как по личным мотивам, так и просто от безделья.
- А ты с ним в каких отношениях? – полюбопытствовала Чистильщица уже для поддержания беседы. Валенсио скривился.
- Вооруженный нейтралитет. Стараемся не пересекаться без дела.
- Я учту.
- Не сомневаюсь… о, слышала байку о Добряке? Услышал от его сестры на вечере.
«Очередная сплетня ночи».
- Это такой бородатый? У него еще псарня и хозяйства…
- Именно! В Нормандии. В общем, какой-то кретин в Голландии устроил выставку, высокое искусство happening. Привязал собаку к столбу, не давал есть и пить, пока не околела, билет стоил дорого. До чего дошли, животные… платить еще за это… в общем, Добряк это прознал, обозлился, отправился в Брюссель, договорился с кем-то… поймал художника, его семейку – тоже какие-то извращенцы – и позавчера вечером открыл свою альтернативную выставку. Художника напоследок, насколько я знаю, оставил. Посадил на цепь.
- А вокруг бродят Добряковы собаки? – неожиданно заинтересовалась Ангелина, - при смокингах и с бокалами?
Валенсио присвистнул с восхищением.
- Анжи, да в твоем лице мы теряем ценителя! Настоящее концептуальное мышление! Сама знаешь, Добряк не так тонок. Но еще не поздно подсказать ему. Думаю, у нас есть все шансы успеть поучаствовать в представлении, пока действующие лица не окочурились.
- Приглашаешь?
- Да.
…
Галерея была заполнена настолько, что перед входом выстроилась очередь. Ангелина обнаружила знакомые лица. Многие из Народа постоянно отслеживали новости искусства, и теперь в нетерпении приехали полюбоваться на «Собачий Реванш», как Добряк именовал свое шоу. Сам он – мало чем от себя в обыденной жизни отличающийся – стоял поодаль, хмуро созерцая гостей. Могучего телосложения, заросший косматой бородой, он явно не привык к изысканному обществу и к костюму, который дурно на нем сидел. Зато рядом вертелся устроитель выставки – знаменитый галерист Реджинальд, обитающий в Брюсселе последние лет двадцать.
- Реджи в ударе, однако, - прокомментировал Валенсио, - взгляни-ка! Да это же Елена! А вот и Вольфганги, вон там… весь цвет ночи! Пойдем, засвидетельствуем почтение Хозяину.
Добряк, сложивший руки на груди, все так же хмурился, сурово сжимая губы.
- Доброй охоты, родич, - учтиво поклонился Валенсио, - позволь представить сестру – Чистоту Его Могущества. Это она, моя Анжи.
Взгляд богатыря слегка потеплел.
- Наслышан, наслышан. Вы уже видели…?
- Нет, - ответила Ангелина, стараясь подавить желание встать на цыпочки, чтобы рассмотреть гиганта получше, - но хотелось поблагодарить за воплощение справедливости.
Добряк сжал ее руку с неожиданной мягкостью. Валенсио ловко испарился – Ангелина не сомневалась, что он исчез обольщать каких-нибудь обращенных дурочек.
- Большая часть пришла из садистских побуждений. Но моя цель была иной. Вы знаете, я держу псарню.
- Слышала однажды, - дипломатически подтвердила распространенность сплетни Ангелина.
- Я уверяю вас, собаки ничем не заслуживают подобной участи. Люди не намного разумнее. А та бедная такса, которую он мучил…
Ангелине, должно быть, показалось, что бородач всхлипнул.
- В общем, мы спорили с друзьями о высоком искусстве. Я простой крестьянин, и грамоте мало обучен, но вторую сотню разменял, и кое-что смыслю в жизни. И я сказал, что не успокоюсь, пока этот изверг не окажется на месте собаки. Пришлось сгустить краски – но это идея Реджи.
Ангелина покосилась на Реджинальда. Тот увлеченно вещал о современном абстракционизме и перспективах реалити-шоу.
- Вы окажете мне честь, сестра, если взглянете на него.
Добряк ввел ее под руку в зал экспозиции. Ангелина оказалась в черном, как смоль, зале с глянцевыми стенами, наполненном негромким звоном бокалов и ароматом черной икры. Многочисленные плазменные экраны транслировали в разном темпе запись мучений несчастного животного, бодрые слоганы призывали защищать природу, а вампиры увлеченно группировались вокруг «экспоната».
«Экспонат» представлял собой две клетки, разделенные стеклом и пятью метрами все того же глянцевого покрытия – по контрасту с черными потолком и стенами, абсолютно белого. В левой на полу лежала обнаженная женщина, в правой, запустив руки в волосы, сидел, монотонно раскачиваясь, мужчина. Над вольерами висели большие часы – красные цифры показывали точное время, прошедшее с начала заточения. Ангелина не сомневалась – кто-то уже непременно сделал пару ставок.
Возможно, и Валенсио. Тотализатор всегда был его слабостью.
Ангелина прислушалась к звукам, издаваемым заточенным художником. Бессвязные стоны мешались с хриплыми проклятиями. Когда он поднял лицо, девушка вскинула брови: кожа была покрыта продольными глубокими бороздами царапин.
- Это он сам?
- Да, сестра, - Добряк улыбнулся, обнажив клыки в сторону «экспонатов», - мы посадили ее на цепь два дня назад. Первые сутки терпела. На вторые начала ныть. Ему воду даем, но она уже не встает. Еще сутки или двое, не больше…
- Ставки приняты! – завыл кто-то на гемма-лингве из угла, - не принимаем!
- Я этого не одобряю и не играю сам, но Реджи… - извиняющимся тоном пробасил Добряк, - все равно, я поставил условие: половину прибыли на благотворительность и защиту животных от людей.
- Вас несложно уважать и еще проще любить, - изысканно поклонилась Ангелина, и покосилась осторожно в сторону плененного художника.
«А уж бояться вообще элементарно».
- Если вы простите – я должен к гостям подойти. Доброй охоты.
- Почетной добычи.
Валенсио стоял к Ангелине спиной с каким-то незнакомым ей мужчиной. Со стороны они даже были чем-то похожи: примерно одинакового роста, оба темноволосы и оба одеты с присущей истинным франтам небрежностью. Но незнакомец был бледен, его белоснежная кожа отличалась от оливковой смуглости Валенсио, и черты лица были чуть мельче и не столь резки.
- Чезаре. Прошу.
«Че. Знакомиться. Осторожно», - предостерегающе прозвучало где-то в заушинах.
Валенсио обернулся, втягивая воздух ноздрями. В его взгляде Ангелина прочла особое беспокойство.
- Позвольте выразить восхищение, - Чезаре склонился над ее рукой, окинул оценивающим взглядом дорогое коктейльное платье, улыбнулся, и отвел ее к столу для фуршета.
Ангелина знала эту часть этикетных обязанностей наизусть. Руки ее и ноги подчинились автопилоту. Первые полчаса – сорок минут разговор с вампиром никогда не бывает посвящен делу. Только и исключительно беседа ради его удовольствия.
Потому что он хочет потратить время. Время – самое интересное из того, что ты можешь подарить ему. Чем старше кровопийца, тем сложнее удивить его чем-либо. И потому Ангелина не пыталась произвести впечатление, и даже не напрягалась не менее получаса, пока Чезаре лениво осыпал ее комплиментами, изысканными притчами и воспоминаниями, а она кивала, улыбалась и поддакивала. Как вы находите выставку, как вы находите вечер, эта луна сегодня просто великолепна, ах, если бы вы видели ту луну в Боготе. Вы были в Боготе? Это Колумбия. Прекрасные места.
Инструкция: физиологически, первые полчаса посвящены тонкой дегустации. Дегустация (см. соответствующую статью) касается вопросов состояния не только физического тела, но и общего нравственного положения предполагаемого партнера, добычи или противника.
Комментарий Джо: Короче, что попало есть, и с кем попало спать - не буду.
- Вы позволите, Анхелика? – впервые назвал ее по имени Чезаре, давая понять, что этикетная часть беседы подходит к окончанию, - как вам служится у иерарха Бескидского?
Ангелина отметила, что он не назвал Богуслава «Могуществом». Принцип одиночки.
- Интересная служба, - дипломатично увильнула она от подробностей, - вы давно один? – тоже этикетный вопрос, - вам не одиноко?
Инструкция: вежливо пригласить одиночку в Семью – непременное (дважды подчеркнуто) условие начала переговоров.
Комментарий Зосима: Скорее всего, откажется. Но пригласить все равно надо.
Чезаре в ответ на это вежливо-уклончивое приглашение вежливо улыбнулся, уклоняясь от темы легким кивком головы. Вступительная часть окончательно завершилась.
- Вы позволите пригласить вас встретиться в другое время и другом месте? – вдруг придвинулся он ближе – неприлично близко, - могу я просить вас об этом… буду откровенен, здесь есть лица, которые могут омрачить наш вечер.
- Конечно, - заморгала девушка, сдаваясь перед внезапным натиском, - где вам угодно?
Инструкция: возвращать инициативу одиночке.
Комментарий Сары: Мы же уважаем его право прозябать одному.
…
По дороге к ресторану Ангелина пребывала в некотором замешательстве.
Одиночки. Каста, с которой все начиналось. Их немного осталось в век глобализации, совместных закупок и массовых убийств. Были Стаи, Семьи, Дома. Были кланы и были самые настоящие племена. Но такой вампир, который не образовывал хоть на день пару с равным себе, встречался все реже и реже.
«Или очень горд, или очень хитер. Или все сразу».
Ресторан назывался «Касик», и оформлен был в том среднем стиле пошлых вампирских заведений, который почитался ночным племенем за «шикарный». Прежде всего, это касалось манеры встречать гостей – три швейцара принимались скакать перед посетителем, едва учуяв, а официанты не просто зарабатывали деньги, а участвовали в важнейшем действе – пробуждении аппетита у всем пресыщенных кровососов.
В меню не значилось «кровавых» блюд – их нужно было просто назвать самим, и официант, тут же скалясь радостно, и приветствуя тем самым сородича, отправлялся прямиком к шеф-повару.
Ангелина не интересовалась, но «Касик» прославился в Ночи. В свое время, когда ресторан только был открыт, шеф-повар не отказывал себе в удовольствии присмотреть «свежий продукт» среди рядовых посетителей. Однако, после серии разбирательств с участием дотошных человеческих детективов, эта практика ушла в прошлое.
- Вы даже не поменяли платья, - приветствовал ее Чезаре, привставая из-за стола. Ангелина улыбнулась в ответ.
- А должна была? – садясь, ответила она. Че пожал плечами:
- На моей памяти, так поступали все в Народе Ночи.
Это уже была почти открытая провокация, и Ангелина презрительно скривилась – внутренне, незаметно снаружи. Упрекнуть ее нечистой кровью? Ее, Чистоту Его Могущества? Пятьдесят лет пыток за родство с Народом Ночи далеко заткнули за пояс те жалкие подначки, которыми только и мог оперировать вампир.
- Моя мать из народа Дня, Чезаре.
- Не прячьтесь в раковину, Анхелика, - устраиваясь удобно, добавил тот, раскрывая меню, потом закрывая его и откладывая, - я называю вас народом Сумерек. Кто-то – народом Зари. Меня восхищает и поражает тот факт, что вы, в отличие от большинства, примкнули к Ночному племени. Нужно быть незаурядной карьеристкой, чтобы так рисковать…
Ангелина не знала, как оформить словами то, что нужно было ответить. В замешательстве она опустила глаза, мгновение боролась с собой – и нарушила инструкцию, подняв лицо и уставившись взглядом во внимательный прищур Чезаре: «Не делайте выводов, судя со своей позиции». Мужчина дрогнул, выдохнул, пристально в ответ посмотрел на Ангелину.
- Потанцуйте со мной, - хрипло проговорил он, и протянул ей руку.
Низкий дым режет глаза, проникает в складки платья и щекочет шею вместе с горячим дыханием и запахом коньяка и виски.
- Пинья Колада! – торжествующе звучит над дымовой завесой.
- Ола!
Его руки ползли по ее талии, как будто бы невзначай задирая юбку. Слегка, лишь намекая на будущее, лишь обещая грядущие удовольствия. Во рту стало горячо и остро; это, как жгучим перцем, обожгло губы его коротким приветственным поцелуем. Укол щетиной.
- Признайтесь, Анхелика.
- В чем же?
Он сжал ее ягодицы коротким, неуловимым, абсолютно незаметным со стороны движением.
- Вы давно не танцевали для себя. Даже сейчас… вы же не на задании. Или я заблуждаюсь? – зашептал Чезаре, - или здесь вы тоже – лишь воля Хозяина?
Она рванулась вверх, и их глаза оказались на одном уровне впервые. И на этот раз Ангелина не улыбалась. Взгляд ее был прицельно серьезен.
- У меня нет, и не может быть Хозяина, и вам это должно быть известно.
- А как же…
- Вы разрушили всю красоту, - пробормотала она, размывая круг танца и увлекая Че назад за столик, - всю начинавшуюся красоту вечера. Как вам это удается? Вы принимаете особый яд и делитесь им с избранными?
Чезаре усмехнулся недоверчиво, отпуская ее руку с явным нежеланием.
- Ядовиты здесь лишь вы, радость моя.
- Когда вы звали меня Анхеликой, вы нравились мне больше.
- Зачем вам этот официоз? Такой молодой, красивой… такой…горячей.
Ее рука дрогнула, когда Че опустился к ней с поцелуем.
- Давайте оставим эти разговоры. Мы оба можем вести их часами, но здесь по делу, в конце концов.
Она отдернула руку. Чезаре тяжело вздохнул
- Если бы я не был уверен, что вы разбиваете сердца, не думая и не стараясь, я бы назвал вас сущей ведьмой. Добро. Поговорим о деле. Начинайте.
Он откинулся на спинку стула, и Ангелина с удовольствием увидела, как буквально за доли секунды соблазнитель мафиози обратился в делового коммерсанта, с которым она и встретилась.
- Я слышала, скоро иерарх Венский потеряет свой титул. Если это так, то мне хотелось бы знать, кто займет его место – у нас нерешенные споры за территорию.
- То есть, вы говорите: скоро Его Могущество Габсбург будет убит, и вам нужен заказчик до того, как это произойдет? – осторожно осведомился Чезаре, комкая салфетку. Ангелина кивнула.
- Это невозможно, Анхелика.
- Если дело в цене…
- О, это так по-вашему! – зло улыбнулся Че, и Ангелина вдруг поняла – по длине и оттенку его выступивших в этой улыбке клыков – что он далеко не юнец, - дело не в цене, сеньорита. Ни за какие богатства мира вы не сможете узнать ответа на этот вопрос. Более того, я вообще сомневаюсь в том, что он существует. Никакой кретин не станет покушаться на Габсбурга.
- Габсбург слаб, и…
- Извращенец? – осклабился Чезаре снова, встряхнул запястьями, сверкнул из-под густой челки глазами, - транжира? Полоумный наркоман? Все так. Если бы не его беспробудно дрыхнущий дядюшка – и, между нами, поговаривают, что из этой спячки он уже не выйдет – никто не стал бы даже близко подпускать его к наследию Семьи. Но, Анхелика.
Он повертел дорогие часы на запястье. «Рубины» - бездумно отметила девушка камни, утопленные вокруг циферблата в платине.
- Буду честен… насколько умею, - Че ослепительно оскалился, умудрившись не обнажать клыков, - вы мне нравитесь, Анхелика. У вас есть стиль, есть свои отработанные методы, и даже что-то… манящее. Но все же вам, народу Истока, не понять, как ведутся дела в старушке Европе. При всем уважении, опять же.
Он подался вперед, посмотрел в глаза Ангелине.
- Никто не будет убивать Габсбурга. Если даже кому-то такая идея и придет в голову, будьте уверены, его тут же переубедят. Даже самыми жесткими способами. Вена сегодня – основной транзит доноров, а Габсбург – владелец крупнейшего в Западной Европе резервуара. Оборудованного по последнему слову техники. То, что он до сих пор не монополизировал поставки – чудо. Если на место вырожденца Габсбурга встанет кто-то другой – кто угодно, чей интеллект будет чуть выше, чем у этой кровопьющей инфузории – разорятся десятки Домов и Семей. Шесть кланов Австрии, не говоря о Голландии, Дании и Германии, окажутся лишены своего главного поставщика. Разорятся банки крови; не все, но достаточно для того, чтобы заставить даже средний класс серьезно затянуть пояски. Половине придется уйти в спячку или мигрировать на восток.
Он выдохнул, и выдохнула Ангелина. Только теперь она осознала, что слушала его, ни разу не вдохнув. Голова слегка кружилась.
- Так что, Анхелика, для чего бы ни интересовались вы состоянием дел иерарха Венского, его позиции можно только позавидовать. Всем нам, - Чезаре пальцем поманил официанта, - Буэнос ночес. Есть ли у вас что-нибудь из Италии сегодня?
- Мне «Корсику», пер фаворе, - не узнав свой голос, вставила Ангелина, - вторую отрицательную, крепленую.
- Сию минуту, сеньора.
Чезаре посмотрел на Ангелину одобрительно.
- Предпочитаете горечь?
- Мне нравятся крепкие напитки.
- А мужчины?
Ангелина задумчиво подняла глаза. Прищурилась, зная, как играют в мутно-зеленых болотах вишневые искры, поднимаясь со дна.
- Вы тоже нравитесь мне, Чезаре, - в тон ему ответила она, - в вас есть страсть, но в вас есть рассудок, и даже какой-то компромисс между ними. Редкость, надо признать. Я полагаюсь исключительно на второе.
- И никогда ни одного безумства?
- Ваша «Корсика», сеньора.
- Ну же, Анхелика. Был же хоть раз, когда ваше хладнокровие…
Вместе с горячим и горьким воспоминанием и «Корсикой» в жилах вскипели и ощущения.
«Как это расстегивается?». И длинные клыки, впившиеся в плечо – левое, правое. Прокушенные запястья, ледяная кровь иерарха Богуслава на губах, на руках, на лице; и его острый язык, ласкающий и опасный, и его желтые глаза, налившиеся кровью до черноты, когда он схватил ее за волосы – и его же слова, которые он произнес, перед тем как отпустить ее. «Теперь ты моя».
Вместе с ним сама ночь взяла ее тогда.
- Я не ошибся, - вздохнул Чезаре, с легким разочарованием, как показалось Ангелине, - значит, был мужчина.
- Нет, - решительно отвергла предположение она, - это не то, о чем вы подумали. Вы что-то сказали о «старушке Европе». Я не совсем поняла…
Специфический вампирский флирт вновь уступил место переговорам.
- Сложно объяснить, - протянул Чезаре задумчиво, катая в бокале римское красное, - вы из Истока: закон, честь, охота, магистрат. Западнее полная демократия: инквизиция, жалобные комиссии, доноры, права меньшинств. Добром вряд ли кончится, но тот сброд, что всплывет на поверхность при таком раскладе, легче будет убрать.
Он пожал плечами, и вновь Ангелина бездумно отметила, до чего невозможно красивы его руки. Не изнеженные, не холеные – крепкие, умелые, руки не аристократа, а сицилийского разбойника … вспоминался Валенсио и его смешное предупреждение.
- В ночном мире демографических взрывов было многовато за последние сто лет, как и в дневном, кстати. В сороковых бум рождаемости и выхода из спячек, мало обращений. Кровь сытна и дешева, увернешься от нацистов, коммунистов и их свар – напьешься вволю, напоишь семью. Муссолини и не знал, думаю, как неплохо некоторые … впрочем, это наша история, и вас не касается.
Его ухмылка Ангелине не нравилась, в отличие от гипнотизирующих жестов.
- Лавина обращений в шестидесятые – все эти сексуальные революции, новая эзотерика, хиппи. И девяностые – десять лет торжества и войн. Дошло до дефицита охотников. Последние годы открыли неприглядную истину. Нас становится меньше, Анхелика. С каждым днем. С каждым часом. И не в абсолютном – в относительном значении. Добыча научилась отбиваться, и даже наносить упреждающий удар, подчас эффективный. Добыча плодится быстрее нас, и перемещается стадами, в которых совсем скоро мы не сможем учуятьдруг друга, и потеряем связь. Нам придется организоваться….
- А вы чего хотите? – напряженно спросила девушка. Вампир пренебрежительно фыркнул.
- Сеньорита, я Че – сам по себе. Мне меньше всего есть дела до семейных ценностей и традиционного уклада. И еще меньше – до сытого благополучия вконец зажравшихся евровампиров. Я не играю в людские игры – в отличие от того же Габсбурга, а потому, если какие-нибудь Дзюбэи из Японии или китайские Тианг, или кто угодно, в один прекрасный день пережрет всю эту толпу педерастов, я только поаплодирую. И взывать к этой самой толпе с пророчествами и призывами «опомниться и воспрянуть» не буду. Чего я хочу? В данный момент смотреть на вас, Анхелика. А потом – потом еще выпить – пожалуй, стоит попробовать вашу «Корсику». Ола!
========== Часть 2 ==========
Острова Фиджи. АО+
Курсы грамматики гемма-лингва с носителями! Для новообращенных, доноров и неполнокровных начальный курс – три месяца. Занятия ведутся очно, по утрам ближе к рассвету. Квалифицированный преподавательский состав, возможно индивидуальное обучение и репетиторство
Попробуйте потрясающее лакомство от шеф-повара – оцените всю роскошь традиционной кухни. Только самые свежие продукты. Только самые чистые доноры. Почувствуй себя Императором. Ресторан «Калигула».
Наш специальный корреспондент с места проведения ежегодного фестиваля «Краса Ночи» имени Елизаветты Батори. Напомним, в этом году честь принять фестиваль у себя принадлежит Лиме, столице Перу…
Соленый морской ветер, солнечный луч, скользящий по телу, запах папайи и манго. Ангелина под лучами палящего солнца наслаждается тем, что снова стала человеком. Хотя бы до заката. Как и всякое холоднокровное – вот как та ящерица, например, - она нежится под дневной звездой, зная, что не тратит энергии на поддержание себя живой. Полуживой. Наполовину немертвой. Ах, есть ли разница! Упоителен солнечный день и прекрасен соленый ветер.
У полукровок есть преимущества, например, можно загорать, без риска испепелиться дотла. Конечно, на самой жаре не посидеть, да и вечером нужно быть осторожной, но ведь одновременно Ангелина может наслаждаться ночной жизнью в полной мере. Зрение ее позволяет ей видеть мир в кромешном мраке. Закат уже полыхает на западном горизонте, и ленивое южное солнце гаснет быстрее, чем на севере – за какие-то минуты. Из теней выползают ночные жители.
Индийский океан полон жизни. Вокруг танцуют пестрокрылые бабочки и диковинные птицы в ярком оперении. Ангелина ловит светлячка левой рукой. Она приветственно поднимает наполовину опустошенный бокал, глядя на гостя в упор, и потягивается в шезлонге.
- Будете? – приглашает она, - игристое, вторая положительная. Японский поставщик.
- «Сакура»? – интересуется наугад представитель Габсбурга. Девушка смеется.
- Нет, «Якудза».
Приходится выискивать силы играть.
- Герберт Хауф, - представился вампир и мило оскалился. Оба посланника Семей сделали вид, что на них что-то, кроме плавок и купальников, было надето. Герберт взял бокал. Пренебречь волшебством игристой второй положительной было просто невозможно. Ангелина не сомневалась в коварстве «Якудзы», и потому отставила бокал в сторону – по крайней мере, до окончания переговоров.
- Согласно протоколу, - предупредил Герберт, и включил диктофон, - мой Повелитель, иерарх Венский Габсбург, полномочным представителем которого я являюсь, посылает приветствия и пожелания доброй охоты и мира Семье, вашему Повелителю, иерарху Бескидскому Богуславу…
Ангелина не моргала, пока он зачитывал традиционные напевные славословия, полные обыкновенной и неприкрытой лести. Вот он упомянул многочисленные стада «добычи», сетуя на вынужденный завоз в Вену мигрантов. Вот он намекнул на перспективу породниться, говоря о «высокой чести и доблести Семьи», которая представляла собой народ Истока.
«Чертова уйма слов и никакого смысла. Однако же протокол. Протокол. Ох, если бы. Если бы взять такой осиновый кол, большой, трех метров в длину…».
- И просит уделить мгновения Его Могущественной вечности размышлению о спорных территориях Мадьярии. Площади угодий невелики, и Его Могущество иерарх Габсбург смиренно напоминает, что около ста двадцати лет назад по независящим от нас обстоятельствам…
«Смазать кол чесноком, наточив как следует перед этим, прочитать заупокойную…».
- …И отчуждение угодий произошло вопреки договорам и преимущественному праву охоты…
«Заткнись, крови святой ради, если я немедленно не моргну, роговица отслоится, и придется полдня ходить слепой».
Голос изнутри, как и всегда, принадлежал Ангелине Другой. Той, которую звал Валенсио ласково «Анжи», ночной хищнице с острыми клыками и когтями, опасной и кровожадной, какими все они бывают в критическом возрасте около шестидесяти лет.
Ведь именно этот возраст – расцвет юношества кровопийцы. Тот возраст, когда человек много знает, но почти ничего уже не может. А она – может. Например, попробовать на вкус этого подхалима с редкой рыжей шерстью на груди, плечах и даже пальцах ног.
«Чертов неандерталец».
Вторая положительная пузырится и пьянит, чайки кричат, на песке в густеющей с каждой минутой тени лежит Валенсио, не спешащий на помощь коллеге.
Иерарх вывез слуг и собственность (в лице пяти очаровательных модельной внешности красавиц) на юга, а сам прячется в роще финиковых пальм: с недавних пор он уединяется с эзотерической литературой и музыкой для медитации.
А Ангелина – Чистота Его Могущества – вынуждена отдуваться на дипломатическом поприще. Например, сейчас, в изрядном подпитии, она выслушивает первую из восьми официальных нот, которые иерарх Венский обязался выслать Богуславу. «Вампиры, - слегка презрительно звучит в голове девушки, - или много слов, или голову долой. Примитивно. Но работает тысячелетия».
Ангелина надела темные очки и вволю проморгалась. Герберт на автомате пробубнил положенные страницы текста, выплюнув в конце едва ли не вместе с клыками:
- …С почтением и благими пожеланиями, крови благой ради, на процветание Народа Ночи.
- Принято, - лениво процедила Ангелина в ответ, - всё?
- Всё, - с явным облегчением плюхнулся вампир рядом на песок, - всего-то. Если учесть, что назад мне плыть на лодке, потом на катере, затем на пароме, и делать две пересадки на самолете…
- Вам не нравится Южное Полушарие? – осведомилась светски Ангелина.
- Мне не нравится путешествовать по тропическому поясу. Порядочные охотники предпочитают Заполярье.
- О, как печально. Мы можем утешить чем-то паникующего фотофоба? – это включился Валенсио, наслаждавшийся бездельем, ведь прежде пытки официозом доставались ему, - быть может, вас накормить? Инфра-солярий? Мануальный терапевт? Клизма со шнапсом?
Герр Хауф так споро щелкнул челюстями возле руки Валенсио, что тот едва не расплескал вторую положительную.
- Запихни себе, и не забудь пустить струю, дорогуша.
- Тебе в морду, куколка.
- Порядочные охотники, - миролюбиво вставила Ангелина, не делая ни движения, - выбирают выражения в разговоре с собратьями.
Герберт подумал вслух – и услышали все в радиусе ста метров: «Подстилкам слова не давали». Валенсио дернулся было, но даже самые официальные правила запрещали воздаяние за ментальные оскорбления.
- Мое почтение, госпожа, - издевательски поклонился Хауф, - и мои соболезнования: не всякому доводится работать в паре с олигофреном. Примите как необычный опыт.
…
- Ненавижу его, - выдохнул хрипло Валенсио спустя молчаливые пять минут.
- Он тебя тоже.
- Еще бы! Я уделал его год назад, ему пришлось продать свой цех, и пойти на побегушки к педику Габсбургу.
Валенсио посмотрел на девушку.
- Но за такие слова в твой адрес…
- Ой, оставь. Это даже не слова были.
- За косой взгляд уже убивать.
Если бы Ангелина способна была любить, то задохнулась бы в эту минуту от чувства, с которым он дерзко вывел это «убивать», но она – не способна, и потому ее не кольнуло даже слегка.
Валенсио, впрочем, и не ждал отклика. Он завалился на песок и посмотрел на ночное звездное небо.
- Видела Чезаре? Он года два назад выжрал целый бордель таких, как этот Хауф. Ему предъявили обвинения, но он ловко выкрутился. Одиночки получают преимущества.
- И пулю в затылок, - пробормотала Ангелина, - за что никто также не ответит. Тебе хотелось бы?
- Всякое бывало. У Навахо лет девять назад получил мощный укус в лопатку. Чуть не разложился, отращивая ребра. В девяностом однажды попал под лифт.
- Что?
- Закладывал взрывчатку в Шанхае по заказу Аум Сенрикё.
- Шутишь!
- Да-да, а представь, каково это, когда вместе с лифтом от тебя уезжают печень и кишечник. Я имел счастье полюбоваться. Впечатляет. Размотало кишку метров на четырнадцать…
Ангелине против воли вспомнились избиения в монастыре. И тошнота. Тошнота в заушных впадинах, кислое предчувствие боли и страданий.
- Анжи, ночной остров вызывает Анжи!
- Наливай, - она протянула ему бокал, - а где Его Могущество?
- На корте. Или постигает дзен в финиках.
Его Могущество пятый иерарх Бескидский наслаждался массажем. Три очаровательные зубастые тайки крохотных габаритов деловито суетились вокруг длинного жилистого тела вампира. Тот тем временем утробно ворчал, отвечая неслышному голосу из наушника – Его Могущество стремился узнать все, что проспал, а за триста лет любопытных новостей накопилось немало. Недостаток информации восполняло радио и желтая пресса, в борьбу с которой включались все члены Семьи – и все же иерарх простодушно внимал ей.
- Валенсио.
- Да, Ваше Могущество.
- Что такое «плацентарный»?
- Повелитель?
- Плацентарная маска. Придает коже упругость и блеск. Что это?
Валенсио, подумав, ответил на языке Народа – гемма-лингве, в котором для каждой части тела существовало свое, особое, точное определение. Иерарх гадливо нахмурился.
- Люди и вампиры уже неотличимы друг от друга, и, к сожалению, не в лучших деталях. А «гликозиды»? Что такое «гликозиды»?
Валенсио запнулся. Вступила Ангелина – слегка склонив голову, хоть иерарх и не мог ее видеть
- Особые вещества, действующие на организм теплокровных. Люди часто используют слова, неизвестные большинству из них же самих, чтобы продать товар дороже.
- Ничего не меняется, - проворчал Богуслав, - закажешь мне эту маску, посмотрим, что за черная магия.
И он вытягивается вновь, мурлыча под опытными руками тайских массажисток.
Возле иерархов дежурят более молодые приближенные вампиры – таков порядок вещей. Иерархи владеют безупречно интуицией, умеют воздействовать на собеседника ментально, но в контакт с человечеством Дня давно не пытаются входить; их задача – организовывать и контролировать Народ Ночи. И между ними и временем стоят титулованные слуги – те, что неотступно следуют за иерархами, и принадлежат им по праву клятвы.
У иерарха Богуслава шесть таких слуг, дежурящих возле него круглосуточно. Зосим, Люций, Джо Сара, Валенсио - и Ангелина. Ангелину выделили в напарники Валенсио, но иногда она составляет пару с Джо – когда подменяет кого-то из отсутствующих. Люций слишком стар и высокомерен, чтобы работать с ней, хотя признает ее рабочие качества. Зосим страдает от приступов ипохондрии и панических атак, и подход к нему знают немногие. Изо всех слуг Богуслава Сара проявляет к Анжи самое живое участие, но она – пресс-секретарь Дома, и слишком занята, чтобы даже лишний раз с кем-то перемолвиться.
В тех редких случаях, когда слуг можно увидеть вместе, эта картина заставляет улыбнуться. Непохожие друг на друга, они привыкли двигаться слаженно и отвечать по очереди; но то и дело их муштра спадает, как шелуха, и бравый отряд коммандос тут же превращается в бестолковую свару.
Валенсио красив и строен. Красота его жестковата, даже слегка груба. Широкоскулое, смугловато-оливковое лицо, с продолговатыми миндалевидными большими глазами – когда-то наверняка черными. Ростом он лишь слегка выше Ангелины. Сильные, словно у кавалериста, ноги чуть кривоваты, но нельзя не любоваться его твердой походкой.
Ангелина привыкла к Валенсио за годы работы с ним, и даже не осознает, как красиво дополняет его брутальность своей мягкостью, как слаженно смотрится их работа со стороны, и как иерарх может гордиться, владея такими слугами. Поправочка: владея таким слугой, ибо Ангелина – единственный в Семье работник по найму.
И она даже получает зарплату – не кровь, как можно было бы подумать, а дальние переезды, античные выставки и прогулки по Парфенону в любое время дня и ночи (Диоген с годами озверел и был сослан в своей амфоре на Халкидики). Богуслав любит баловать своих подчиненных, особенно теперь – когда он восстанавливает свои силы и владения, и скромность помощницы выводит его из себя. Валенсио, например, в удовольствиях себе не отказывает. Мулатки, креолки, толстые танцовщицы, тощие манекенщицы, и даже одна вуду-жрица – короткая интрижка с которой стоила ему левого нижнего клыка.
- Человечество опаснее, чем кажется, - рычал он гневно, наблюдая за медленно отрастающим зубом.
Машины, гонки, ставки – сам Валенсио не ездил, но регулярно наведывался на соревнования. Рулетка, покер, скачки, Лас-Вегас – популярный вампирский город, где шансы уравнивались у игроков со стороны Ночи и Дня.
- Параллельные миры тоже пересекаются, - довольно делился он подробностями своего отпуска, вернувшись, - и я в выигрыше в результате пересечения.
- На этот раз, - не преминул съязвить Зосим.
Параллельной реальностью здесь звали народ Дня. Даже карта мира Ночи была похожа на ту, что показывали в дневных новостях, лишь очертаниями материков. Вот – Гренландия и Аляска, «спальные» широты для степенных вампирских семей. Плато Путорана в далекой Сибири. Камчатка – рай дауншифтеров. Вот южный тропик и Огненная Земля – западный Исток, где человек, отобедавший вампиром, не редкость. Острова Микронезии, Полинезии, всех прочих «незий», - каннибальский рай, любимые края свадебных путешествий и отпусков. И, конечно, Европа, тесная, и уже не такая изобильная. Элитные северные страны – вновь «спальная» широта. И опасные земли Истока – Балканы, Карпаты, Родопы, а восточнее – Скифия и Парфия, еще две кровавые державы, вечные соперники Европы. Латинская Америка, где, потерпев неудачу при Монтесуме, вампиры ушли в подполье, сохранив ностальгическое воспоминание о праздниках жертвоприношений на пирамидах ацтеков и тольтеков…
Ангелине пришлось отвыкнуть от многого, что окружало ее среди людей, но взамен она получила больше. Например, телевидение. В монастыре телевизор находился под запретом, да и смотреть его было бы некогда. Но телевидение народа Ночи поражало, и первые дни после освобождения Ангелина не могла просто физически его отключить. Да и теперь, впрочем, она питала к нему некоторое пристрастие.
- А сейчас мы начинаем игровое шоу «Угадай Донора», приветствуйте участников!
- Как ты смотришь эту дрянь, - поморщился Люций, - это все подстава.
- Не порть настроение, включи обратно немедленно!
На экране появилось три угрюмых лица, представляющих собой портреты доноров. По запаху угадать принадлежность крови не составило бы труда, но зрение, конечно, совсем не то. Требовалось применить логику.
А лотереи? А магазины-на-диване, где можно было заказать сепаратор для крови с насадкой для взбивания всего за сорок девять и девяносто центов… а новости, тревожно повествующие о падении цен на серебро, росте цен на третью положительную или распространении желтой лихорадки – будьте бдительны, остерегайтесь случайных жертв и доноров… требуйте справку на станции переливания.
О, эти доноры. Внекастовая элита, люди, допущенные к сердцевине кровавых ночных тайн, огромные семьи (вернее, как называют их в Народе – породы), выведенные тщательными десятилетиями упорной селекции, линии с идеальной кровью. Доноры, лишенные порой имен, воспитанные вне контакта с остальным человечеством…
Добровольцев встретить можно было значительно реже. Случайные «подарки» крови – это вовсе не жизнь ради донорства. Каково это – всю жизнь оставаться едой, живым консервом? Ангелине приходилось общаться с философски настроенными донорами, почему-то в основном мужчинами, которые с нездоровым блеском в глазах рассказывали о дойных животных, экспериментах с гирудотерапией и продлении жизни. За их напускным восторгом кроется простая правда: срок службы (и жизни) донора – сорок пять-пятьдесят лет, не больше.
Тем не менее, добровольцы представляли собой приятное разнообразие в однообразном ночном мире каст и иерархии. Кого только не было в этой пестрой толпе! Мазохисты, уставшие от самых странных игр. Поклонники некромантических культов, многие из которых и создавались Народом, как ловушки для потенциальных жертв. Нигилисты, желавшие за небольшую плату прожить жизнь весело, комфортно и развратно. Дамы лет сорока, уставшие от собственной сексуальной неудовлетворенности и ищущие новых приключений. Бесчисленное множество романтически настроенных девочек и юных лишенцев, перманентно находящихся в поисках смысла жизни – а нашедших лишь путь в самое незавидное место в пищевой цепочке…
Породистый донор был почти-вампир, смотрел те же программы, и даже обладал некоторым специфическим влиянием на события (если у еды есть своя воля, покрыться плесенью или иным образом испортиться), и знал свое место. Добровольцы играли со смертью в поддавки. Кто-то становился закуской (большинство), кто-то – вампиром из трущоб (редко), кто-то находил себе спутника из ночного племени (еще реже).
…Работаем после рассвета! С 19 мая по 21 июня дневная выставка-аукцион. В меню: изысканные теневыносливые породы, неприхотливые подращенные девочки на разведение (до первого приплода сопровождение ветеринара – с беспрецедентной скидкой 40%!!!), племенные самцы кенийской породы (устойчивость к малярии и лейшманиозу). Спешите! Ждем вас!
- Скидки? – осведомилась любопытная Сара, заглядывая Ангелине через плечо, для чего ей пришлось подтянуться изо всех сил, - а, доноры. Это для сельской местности.
- У тебя же их три, - подначил зевавший Джо. Сара дернула обнаженным плечиком:
- Самцы. Все трое ручные. Я их на улицу не выпускаю, и не развожу. Просто они мне нравятся.
- Еще скажи, что ты их не ешь.
- Какой ты… - захихикала вампирша, и просияла в оскале, - а сам-то?
- Мимо, принцесса. У меня была одна. В общем, с домашними животными столько мороки. Я ее отдал.
- Мне, - недовольно процедил из темного угла Зосим, - ты, алкоголик, едва не угробил девочку.
- Ты ее все равно потом съел.
Ангелина прикрыла глаза. Богуслав задерживался, и подчиненные его начали скучать. Сон никак не шел, а отрешиться от беседы о преимуществах человеческих пород не получалось. Ангелина вздохнула, и принялась листать журнал, наискосок проглядывая рекламу и даже не пытаясь вчитываться в тексты.
Она читала журнал «Vampire’s Times», отмечая отчеты о бесконечных светских мероприятиях, и просматривая поздравительные блоки одним глазом. Журнал претендовал на элитарность, но фактически работал себе в убыток, и недостачу в финансировании восполнял, публикуя на последних пяти страницах бесконечную кустарную рекламу и прочие объявления.
«Двадцать девять лет со дня обращения! Ценю тебя, Казимир. Твоя Хозяйка». «Счастливой спячки, дорогие наши Джулия и Хорхе. Мама и папа». «Соболезнуем магистру Отто в связи с безвременной кончиной его тёщи. Коллеги и друзья» (здесь в скобках стоял смайлик и несколько восклицательных знаков). «С пробуждением, иерарх Цинния!».
Ангелина прищурилась. Вот как быстро окрепли силы Ночи. Когда пробуждался иерарх Богуслав, его точно не поздравляли, и в его честь не звучали салюты и песни. Она знала это – она присутствовала.
Когда он проснулся и возжелал навести порядок на подконтрольной территории, об этом узнала Милица. Вместе с Витязями она поспешила к месту пробуждения. Словно наяву, вспомнился Ангелине склеп, притаившийся в яблоневом саду, густая поросль незабудок и гусиного лука, и кружевная тень, легшая между ними и входом. Мирное майское утро. Ангелину веселил страх Милицы и сопровождающих. Даже в запахе этого места не было ничего угрожающего.
Склеп – Ложе Уединения. Таких много в разных краях земли, и умельцы отточили мастерство, сооружая их для тысяч спящих. Прежде их делали именно такими: в виде пышных гробниц и усыпальниц. Потом сообразили, что мародеры переименовались в археологов и рано или поздно доберутся до беспомощных вампиров. Современные Ложа строили, маскируя под водонапорные станции и канализационные очистные.
Ангелина видела страх на лицах витязей, монахов и Милицы. Но сама чуяла лишь аромат легкой печали, ощутимый возле гробницы простой, тихой и даже уютной. Внутри было очень сухо, сухо и темно.
Посреди траурного зала спиной стоял мужчина в золотом пиджаке – очевидно, разбудивший иерарха, и, когда вошли люди, он глухо зарычал, предупреждая кого-то в мерцающей искрами темноте.
- Богуслав? – произнесла Милица, нанося удар своим глубоким голосом, - высший совет…
- А, - спокойно донесся ответ из мрака, - подожди, самка. Я занят. Завтракаю. Вы всегда врываетесь в спальни без предупреждения?
- Это Витязи одной из Церквей, - скривился вампир в золотом пиджаке.
- И это освобождает их от необходимости соблюдать приличия, не так ли? За триста лет мало что изменилось, Люций. Это прискорбно.
Голос был насмешлив, спокоен и вовсе не жуток. Но когда из тьмы появилось тело, то все отшатнулись. Кроме Ангелины.
Потому что именно в тот миг ее сердце пронзила щемящая жалость. Прежде она не умела жалеть: ни сирот, ни Христа, ни бродячих собак. Как можно жалеть кого-то, чьим мукам однажды придет конец? И не одной ли ей придется голодать и выживать веками на грани безумия?
Но с первым же взглядом на Богуслава Бескидского Ангелина болезненно, до слез, ощутила жалость.
- Вот оно что, - он подкрался ближе, держась за стену, нарушил тишину, дотронулся высохшей серой рукой до ее плеча, и от прикосновения она внутренне сжалась, - вот оно как нынче. Ты из моих, девочка?
Господь святый, до чего же он был страшный.
Но с одними звуками хриплого голоса захотелось хотя бы узнать, возможно ли попробовать – как это, быть из «его». Может, бить будут чуть меньше, кормить чуть чаще, а уж слушаться она умеет. Это все, что она умеет. В то утро она готова была на все, что прекратит ежедневные истязания.
- Нет, значит, - ответил сам себе иерарх, помолчав немного в раздумьях, не обращая внимания на пышущую злобой Милицу, - а чьих будешь?
Впервые кто-то обратился к Ангелине лично. Да еще и этим простым, деревенским говором. И она поспешно опустилась на колено и поцеловала руку Богуслава, не размышляя, не думая, не планируя. «Пусть потом до смерти забьют, - с ожесточением к себе же пронеслось в мыслях, - за это не жалко».
И тогда его рука – серая и морщинистая, пахнущая крапивой и тленом, высохшая и еще не ожившая до конца – вздрогнула.
…Ангелина вздрогнула также, возвращаясь в реальность. Над ней зависла фигура Зосима.
- Чистота, ты что, в спячке? Я зову тебя минуты три.
- Прости. В чем дело?
- Вертолет прибыл. Можем грузиться и лететь. Эй! Твой охотничий билет, не потеряй.
Братислава. ОО+
Единственное развлечение, которое без прикрас демонстрировало характер кровожадных тварей, к которым Ангелина вынуждена была относить и себя, называлось охотой.
На социальной лестнице ночного сообщества статус нелегко обрести количеством жертв. Никто не хвалится прожорливостью: моветон и дешевка. Качество добычи и ее чистота – вот что имеет значение. Никто не позавидует, например, бедному event-manager Би, который живет исключительно в пафосных ночных клубах, и плотно подсел на меню из обколотых, обкуренных и больных моделей, тусовщиков и обычных наркоманов золотой молодежи.
Би часто жалуется Ангелине на тяжесть бытия, ведь он, по неизвестной причине, всегда первый в списке организаторов праздников, вечеров и встреч для членов Семьи Богуслава.
- Долбанные подростки, - жалуется Би за чашкой кофе – растворенного все в той же упавшей в цене второй отрицательной, - я всегда говорил: не умеешь, не берись. Вчера притаранили пульверизатор для мыльный пузырей на танцпол.
- И?
- Нелопающиеся пузыри. С фосфатами и ионами серебра. Я думал, дело в героине, и приготовился к лечению где-нибудь в калифорнии, когда натурально выблевал сначала легкие, а потом почки.
- Уволь от подробностей, - улыбается Ангелина, и, воодушевленный, Би продолжал:
- Штрафом не отделаются, надеюсь. За такое положено вырывать клыки и яйца. По мне, надо вообще запретить посещать приличные места тем, кто хоть раз сглупил на Охоте.
И Ангелина улыбается еще ярче. Зверь внутри нее не может не улыбаться, слыша об Охоте.
Выбор жертвы мгновенен и предопределен свыше. В три часа ночи на улице может оказаться без оружия, средств связи и определенной цели лишь рисковый человек, авантюрист. Или неудачник. Или полоумный кретин. Любой из них должен быть готов к тому, что в городских джунглях водятся хищники. Банальная пищевая цепочка, никаких экономических предпосылок. Никаких тайн и загадок, лишь еще одна ступень эволюции.
Но жертвы не готовятся к охоте, а хищники – тем более, такие как вампиры – обязаны готовиться. Хотя бы разузнать основы. Особых ритуалов не требуется, но ведь добычу надо уметь загнать, забить, разделить, быстро и чисто съесть.
Не отравившись, не переев, не привлекая внимания, не оставив следов и улик. Упс! – и крошка Мэри не вернулась с дискотеки домой.
Пожалуй, единственное, что склоняет чашу весов внутри Ангелины в сторону вампиризма – это прагматичная охота ночного племени.
Охота же жертв на хищников, возглавляемая Милицей, выглядела иначе. Она неизменно была полна излишней и бессмысленной жестокостью. Такой, что непонятно становилось, чего же люди хотят? Отбиться или…? И где принцип, по которому выбирают цели?
- У меня невроз, - жалится Би, манерно извиваясь на высоком стуле, - Анжи, красота ночи, мне жизненно необходимо поохотиться. Составишь компанию?
- С почтением к твоим нервам, Би.
- Чуешь, вон там, - театрально прошептал Би.
Два юнца, отягощенные алкогольными парами и сумками с покупками. Дорогие мобильники, обувь из натуральной кожи, наручные часы Патек Филипп.
- Пижоны, - оскалилась Ангелина, - гнилые насквозь.
- А вон. Блондинка в синем. Какие ляжки! Хоть сейчас под болоньез!
- Да ты гурман. Я и не знала, что силикон съедобен.
- Тебе не угодишь, - поджал губы Би, - а парень с плеером?
- Би. Он под кайфом.
- Не смотри так на меня, у меня был тяжелый день, я хочу расслабиться.
Перебранка завершилась, когда они нашли свою идеальную добычу. Женщина сорока с небольшим лет, моложавой внешности и доброго здоровья, звонившая домой. По ее сутулости, по грустному лицу и погасшим добрым глазам можно было безошибочно определить виктимность. Не сегодня, так завтра она обещала стать жертвой двуногого хищника.
- Мы давно не санитары общества, - философствовал Би, не теряя из виду добычу, что брела вдоль витрин – донорские станции сократили потери на восемьдесят процентов.
- Печалишься по этому поводу?
- Напротив. Больше волнуюсь, что будет, когда вас, полукровок, станет слишком много.
Би был один из немногих вампиров, которые не стеснялись слова «полукровка», и за это Ангелина и уважала его.
- В третьем поколении кровь уже не нужна.
- Но ты-то первое, - справедливо заметил он, - кстати, сколько длилась твоя трансформация?
- Официально завершилась месяц назад.
- А на самом деле? – не сдавался приятель.
Анжи поморщилась. После укуса прошло семь с лишним лет, но она до сих пор переживала последствия – стандартный список включал тридцать симптомов. Ангелина в самом деле была первым поколением, да и укус иерарха взрастил ее жажду до уровня обычной охотницы. А значит, и потомки Ангелины унаследовали бы потребность в крови. Если бы, конечно, они были.
- Если бы не мы, люди так и мёрли бы от каждого чиха, не доживая до тридцати, - преисполнился Би кровавого патриотизма, - их прививки не продлевают век. А вот Луи, гад, что продал им технологию пастеризации… славы захотелось!
- И тебе не кажется, что это каннибализм – есть тех, кто может быть твоим же родственником? – лавируя между тележек с продуктами, спросила Ангелина.
- Цветок ночи, Анжи! Третье поколение – моя грань. А с голодухи и мать родную покусаешь за милую душу, тут уж природа такая.
У назначенной ими жертвы явно не водилось предков из ночного племени. Она шла, уныло глядя себе под ноги, и за собой несла серый шлейф вечной скорби. Ангелину захлестнула знакомая волна сладкой жалости и даже ужаса, с которыми она раз за разом находила добычу.
Отдавай дань своей человеческой половине, Ангелина всегда – на каждой охоте – поворачивалась к главному действу спиной. Инстинкты вяло сопротивлялись. В этот раз в какой-то мерзкой подворотне за спиной что-то булькало. Из разорванной трахеи со свистом выходил воздух. Ангелина не сдержала усмешки: какой непрофессионализм со стороны напарника – перегрызть воздуховод.
Наконец, звуки и возня прекратились, и раздался сочный чавкающий всхлип – это из захрустевшей грудной клетки было вырвано сердце. Би слегка хрюкнул, и Ангелина повернулась, улыбаясь.
- Угощайся, - протянул он к ней руки в приглашающем жесте, - чашка есть?
- Стаканчик пластиковый. Благодарю.
Она подставила стаканчик, залпом опрокинула его, когда он наполнился до половины. Конечно. Гарантированный трофей. Первая положительная.
Внутренности приятно обожгло. Живая кровь! Это все-таки даже не донорская; это кровь, равная по цене жизни. И Анжи впилась губами, набравшими алый цвет, в ободок стаканчика. Ее слегка шатнуло.
Пять минут положенной эйфории, сравнимой по наполненности с годом иного бытия, – какому наркотику дано столь много? Анжи вытянулась в струну и застонала, гортанно призывая… просто призывая. Она знала, зачем, но не знала, кого именно зовет; все ее тело жаждало этого сейчас. Каждая вырвавшаяся из узды контроля клетка. Она была насыщена; жива, как никогда прежде – ее жажда меняла направление.
Эволюционно эта жажда значила лишь одно: готовность немедленно размножаться. Если бы Ангелина могла знать это чувство, потребность быть заполненной! Но его знала лишь ночная охотница Анжи.
«Приходи и возьми меня», - кричала она беззвучно, задыхаясь от сладкой муки. И не знала, кого именно она звала. Или же, быть может, не рисковала признаться…
Никогда прежде – ни на одной Охоте – ни разу…
Когда Ангелина более-менее пришла в себя, и оглянулась, Би, дожевав с аппетитом какую-то часть добычи – вероятно, селезёнку, - облизал пальцы.
- Еще по одной? – спросил он сипло, с нехорошим блеском в глазах.
- Би, выдохни, - едва слышно выдавила девушка, железной рукой загоняя зверя в клетку, - вспомни, с кем говоришь.
Тот позеленел, нервно сглотнул, сделал серьезное лицо, насколько для вымазанного в крови диджея с пирсингом на видимых частях тела, было возможно.
Би повезло, что Ангелина не склонна была сдавать Инквизиции друзей, когда те проявляли неукротимую жажду. Что, в общем-то, полагалось делать; но тогда подлунный мир опустел бы как минимум на две трети.
- Погорячился.
- Азарт всем знаком, как и жажда.
- Хоть убей, не верю, что у тебя есть азарт. Это нам, клубным охотникам, приходится…
Би вновь превратился в вечного жаловальщика. Ангелина слушала вполуха, радуясь тому, что она к его касте не относится. Она ведь вообще не принадлежала ни к одной.
Анжи все еще хотела… хотела. Все слабее, но все же сильнее хотела, чем до этого крови. И это беспокоило Ангелину. Потому что эта новая жажда никак не желала уходить, более того, обосновавшись во всем теле, она, как растущая опухоль, крепко угнездилась где-то внутри. И разум Ангелины мог только фиксировать эту опухоль, изыскивая пока медленно способы от нее избавиться.
А Би все жаловался. Ангелина напряглась, пытаясь вникнуть в суть. Впрочем, жалобы не меняли его положения на лестнице силы. Построена она была по принципу пирамиды… от самого середняка – лет девяноста, дед и прадед, не пожелавший так просто умереть, и вверх: через кровожадного охотника-одиночку, через маньяка, выше – к предводителю шайки кровожадных охотников. Потом к хозяину Логова таких охотников, к деду и прадеду охотников, вожаку, и, наконец, к Могуществу, выше которого просто нет места, куда еще можно подняться.
Но пирамида стоит на широком основании. От середняка вниз – через суетливого и недоедающего Би и ему подобных, которые предпочитают коллективные и корпоративные нападения, через неконтролируемого, уставшего психа, не знающего, чем еще занять время, к низшим кастам Народа Ночи. К тем, кто трясется денно и нощно при звуках выстрела, кто не выходит на свет, чтобы сэкономить силы, кто получает паек от Семей и стоит в очереди на пособие и место работы, кто лелеет одну надежду – выжить, размножиться, и залечь в спячку, из которой, быть может, поднявшиеся хоть на полступеньки потомки выведут лет через пятьдесят.
- До встречи, дорогая, - улыбается Би, томно припадая к дорожному знаку, - охота с тобой – истинное наслаждение для ценителей.
- Взаимно, добычи тебе.
«Какая тут взаимность?». А что же Ангелина? Как и все полукровки, она выпадает из сложного кастового общества Народа. По ее личному рангу она включена в число высших каст, и имеет право на охоту без дополнительного сопровождения и условий, но по рождению…
- Мешаться с пищей, - морщит губы неугомонная Марина, - ума не приложу, как не стошнило.
- Типа любовь, - пищит Софья – секретарша Люция.
- Мог бы укусить!
Не мог. Ангелина помнила отца лучше, чем мать, и могла сказать, особенно теперь, что он был большее, чем ходячий инстинкт. Но в обществе Ночного Народа снисходительно относились ко всему. Почти ко всему. Можно есть детей, беременных, можно играть в «поцелуй богомола», заниматься групповыми каннибальскими оргиями, самокалечиться, организовывать секты… можно всё. Но размножаться с пищей… последнее из отринутых табу.
И скорее обращенный юнец станет магистром крови, чем полукровка – чем-то большим, чем наложница. И всё же она стала.
«Чистота Его Могущества».
«Чистота Его Могущества. Ненависть Его Собственности». И потому Ангелина не обольщалась льстивыми словами ни от Би, ни от кого-либо другого. Она полукровка – это клеймо и сила. Ее укусил сам иерарх – и все же глаза ее не поменяют цвет уже никогда. Никогда ее не убьет серебро, и никогда движений ее не замедлит солнце. И ее пульс никогда не будет реже десяти ударов в минуту.
«Пока я сохраняю баланс Ночи и Дня».
Техас. ОО-
Минули две скучные недели – летом большая часть дня была слишком светла для каких-либо активных мероприятий, и Ангелина в основном была занята работой с документацией и приемом посетителей из рядовых членов Семьи и Народа.
Но, несмотря на благолепие лета и окружающее умиротворение, иерарх делался еще более нервным, и не мог успокоиться.
- Моя интуиция, - вещал он в пространство, и его слова ловили несколько пар ушей, - подсказывает мне, что грядет.
И никто не спросит «Что грядет, Повелитель?». Все согласно кивают, не позволяя даже сомнению закрасться в душу. Чего боится этот старик?
- Я уверен, что кто-то… я уверен, нас ждет какая-то незамеченная мною опасность. Люций помог мне подготовить список…
Список старых и новых врагов; Люций, несомненно, лучше знает новых врагов – за триста лет, что провел иерарх в спячке, многие фигуры покинули доску, зато их место заняли другие.
- В общем, нужно навестить Техас, Кералу, Осло, дворец Потала и – конечно – нанести визиты по Истоку. Последним я сам займусь.
Фронт работ был обозначен, и Ангелина выдохнула. Если ей встречалось что-то с подробной инструкцией или хотя бы списком дел – она была спокойна. Цели делались ясны, все находило свое место в пространстве и времени. Смешно вспомнить, но, освободившись, Ангелина вовсе не умела ни говорить с людьми, ни одеваться. И тогда, конечно, ее спас ее человеческий менталитет, сознание Дня.
Вампир, отвергнутый обществом, предпочел бы жить изгоем, но остаться на своих позициях. Даже продвинутый, заинтересованный Богуслав выглядел по меркам дневных жителей эксцентриком. А Ангелина отправилась в книжную лавку, и первые сто евро, заработанные честным трудом наемной убийцы, вложила в самообразование – накупив тележку пособий от «Секса для чайников» и до «Этикета романтического свидания – 115 издание». Реплики, жесты, позы – она позаимствовала из мелодрам и сериалов. Умение вовремя сопереживать чьему-то горю – из сводок новостей.
И с годами приходилось задумываться все меньше, чтобы казаться (или все-таки быть?) живой женщиной.
В одном только ее ждал тотальный крах. Ангелина, привыкшая к трудовым монастырским будням, упорно отказывалась работать спустя рукава, тогда как для любого вампира подобная позиция представлялась единственно возможной.
И тут она неизменно оказывалась в меньшинстве. И, конечно, в итоге выполняла и свою, и чужую работу – не оттого, что ее кто-то заставлял, просто – из врожденного стремления к правильности и порядку.
…
- Мария заболела, - Зосим трагически плюхнул какой-то сверток на стол, - я ездил в аптеку, и разорился там.
- Крем от ожогов есть у меня!
- И таблетки от похмелья.
- А я знаю хорошего венеролога.
- Ребята, может, заткнетесь? – зарычал Люций.
Хор издевательств стих.
- Я не еду в Техас, - продолжил Зосим, - ей нужен присмотр.
Мария была сводной сестрой Зосима, младше его на двести пятнадцать лет. Девчонка досталась ему в наследство от отца, вместе с гигантскими счетами в банке, еще более гигантскими долгами и обязанностями опекуна. Ими он не пренебрегал, а быть опекуном кровопьющего подростка пятнадцати лет то еще испытание.
- Наше штатное расписание выглядит так, будто им кто-то подтёрся, и не раз, - резюмировала Сара, - не разобрать ни черта. Джо, поедешь в Техас?
- Я разбираюсь с индусами, у Люция на них нервов не хватит.
- На тебя же хватает, - пробурчал тот.
- Анжи, поедешь в Техас?
- Поеду.
- А где это? – спросил Валенсио, и Джо скривился.
- Нежить необразованная!
- Мои интересы лежат в других плоскостях, чем устройство страны, моложе меня самого, - надменно ответил тот.
- Амиго, а ты итальянец или француз?
- Я корсиканец! – готов был взорваться Валенсио, но Джо не унимался:
- А родной язык у тебя какой?
- Корсиканский.
- Не знаю такого языка.
- А я не знаю, и не желаю знать, что такое Техас. И вестерны не люблю. Где ковбои, и всякое такое. Там же обычно фигурирует слово «Техас»?
Джо и Сара, искушенные в современной географии западного полушария, гнусно захихикали.
- Вот и отправляйся, заодно посмотришь… на ковбоев.
…
«Америка, - восхищалась Ангелина, сама удивляясь своему детскому любопытству, - каждый раз открываешь для себя что-то новое на этом континенте».
В засушливом Техасе, в самой непролазной и унылой глуши – там, где на асфальте чернели многочисленные заплатки, и прорастали из заплаток блеклые сорняки и колючки, и не во всех ларьках принимали кредитки - их ждал самый молодой и невменяемый из возможных недругов иерарха Богуслава и его Семьи.
До того, как перегнать свой трейлер в Техас, он обитал в Иллинойсе, успел наследить в Оклахоме, Алабаме, Канзасе, несколько раз хорошо побуянил в Тенесси. Он представлял собой тот самый тип личности, которые не способны удовлетвориться, один раз загнав свою жизнь (или нежизнь – в данном конкретном случае) в беспросветный тупик.
Браян Гросс отличался неуживчивым, асоциальным характером, и его друзья были точно такимиже. Контактируя с представителями этой Стаи, Ангелина не раз улыбалась историям из их будней: Стая не стала Семьей, потому что не проходило и месяца, чтобы внутри не случился какой-нибудь конфликт, с убийствами, перестрелками, поджогами.
Конфликт же Богуслава Бескидского с Браяном заключался в том, что Джо Гросс, устав от невыносимой тоски трейлерных разборок, покинул Логово своего брата (прихватив по инерции несколько сотен тысяч долларов), и перебрался в Исток, где стал прилежным членом команды Бескидских.
С тех самых пор прошло уже очень много лет – например, проснулся сам иерарх Бескидский – но ссоры так и не прекратилась. Стоило хоть кому-то из клана Бескидских оказаться на американской земле – особенно в южных штатах – как на него начинали охоту парни Гросса. Семейная драма наложила отпечаток и на самого Джо: он исполнял свои обязанности перед новой Семьёй, но минимум раз в две недели напивался до бесчувствия в компании самых сомнительных типов, в безуспешных попытках найти приключения, хотя бы отдаленно напоминающие родной южный Иллинойс.
В этот раз Джо дал им адрес, где еще месяц назад базировался его брат со своей стаей. Однако, когда после утомительных перелетов пересадок и автобусов, они, наконец оказались в названном месте, перед ними было только пустая свалка и следы шин.
- Дела, - только и сказала Ангелина. Валенсио кисло сморщился.
- Ожидаемо. Младший братец нашего Джо недалеко от него ушел.
- Младший? – удивилась девушка.
- Это же Юг! Их там семеро было, если не больше. Эти двое друг друга все никак не съедят. Однако, нам нужен тенёк. Конечно, скоро закат, но здесь, в Богом забытой пустыне…
- Не поминай всуе! – строго прорвалась бывшая послушница из настоящей убийцы.
- И перед нами очень непростая задача, Анжи. Где мы будем искать следы?
- Спросим на заправке.
Неподалеку виднелось приземистое, ненадежное здание, обитое поблекшей красной жестью. На ветру болтался истертый американский флаг, надпись на двери сообщала, что внутри «Холодные Напитки», «Сигареты» и «Только За Наличные». Ангелина несколько развеселилась, глядя, как Валенсио пытается сохранить абсолютную чистоту его костюма оттенка слоновой кости. Громыхнула входная дверь – ожидаемый колокольчик, многочисленные насекомые, ворвавшиеся внутрь, - и совершенно неожиданное зрелище внутри.
- Ух ты, - недоверчиво хмыкнул Валенсио.
Вентилятор под потолком наворачивал шумные круги, разгоняя сонных мух, уже слетавшихся на запах. Душный воздух осел где-то на верхнем нёбе. Ангелина затрясла головой.
Зрелище было ужасное, но Анжи могла только повторить с восхищением возглас Валенсио. Посмотреть было на что: наличествовали останки двух человек и двух вампиров, два ружья и один огромный тесак, вколоченный вместе с половиной вампирского черепа в стену.
- Креативно, - заметил, проходя мимо, Валенсио, и приподнимая светлые брюки – в отчаянной попытке сохранить свой блестящий вид, - на что хочешь поспорю, что эти двое – из нашего трейлерного парка, и попытались ограбить старика.
- Один старый хрыч положил двух вампиров? – не поверила Ангелина. Валенсио философски пожал плечами:
- Сейчас таких уже не делают, никогда не знаешь, что ожидать от людей. Я думаю, дед положил из ружья одного, - Валенсио кивнул на вампира, лежащего ближе к кассе, - его завалил второй, также с ружьем, к нему навстречу вышел вон тот великан. - Он указал на тело человека, лежащего ничком у двери в складские помещения, - вампир стреляет из ружья, человек из последних сил метает в него тесаком…
- И мы имеем четыре трупа и никаких следов остальных Гроссов.
- Люблю, когда ты такая догадливая, - хмыкнул Валенсио, и, обходя труп, чтобы не запачкать ботинок, присел около одного из мертвых вампиров, - сейчас… - он брезгливо вытащил из кармана куртки мобильный телефон, - ну-ка…
Он принялся рыскать по списку контактов, с каждым следующим именем его лицо вытягивалось.
- Анжи, вот как у тебя Повелитель в телефоне записан?
- Просто «Его Могущество». Но я ему не звоню. А что?
- «Лора Сиськи», «Джон Угрёбок», «Майки Дурь», - зачитывал Валенсио, посмеиваясь, - а, вот: «Задница Браян». Чудненько. Вот за это я люблю Штаты.
…
Браян Гросс возлежал с банкой пива в одной руке, и блондинкой – во второй – на сломанном шезлонге. Почти за трейлерами – их было не меньше пятнадцати – начинался поражающий воображение своей мертвой красотой каньон.
Обстановка самого трейлерного городка чем-то напоминала комнату Джо. Точнее, это комната Джо представляла собой трейлерный городок в миниатюре. Прежде всего, здесь везде было пиво, символика пива, банки из-под него, крышки, бутылки, наклейки. Во-вторых, вся земля уже была заплёвана жвачкой, сигаретными окурками и еще какой-то липкой гадостью. И, в-третьих, здешние вампиры очень походили на Джо внешне – особым, расслабленным видом, манерой засовывать руки в карманы по запястья, широкими уверенными жестами и красно-обгорелыми лицами.
И все щерились во все свои зубы, постоянно, в разговоре ли, сами с собой. Рты у всех, если даже и были заняты сигаретой или жвачкой, иногда – пивом, беспрестанно были открыты. И не разглядеть клыки мог только слепой.
После короткого и не самого официального приветствия, Браян Гросс с гневом отмёл все предположения иерарха Богуслава о готовящемся покушении на семью Бескидских.
- Я, мать его, не трону этого дряхлого кровососа. Мне он, знаете, не сдался. У меня тут много других дел. Эй, Джимми! Скоро?
Не вынимая сигареты изо рта, Джимми что-то невнятно пробормотал, роняя пепел на источающее приторный аромат человечины барбекю. Браян поболтал ногой на ноге, поправил шляпу банкой пива, почесал в паху, закурил, снова посмотрел на гостей, прищурившись.
- Нет, сэр. Мне не нужен ни этот… Бо… Боси… эти русские имена выводят меня из себя.
- Это не русское… - подала было Ангелина голос, но Браян лишь косо посмотрел на нее:
- Если в твоем имени больше трёх слогов – это либо арабы, либо русские – и вы на арабов не смахиваете. Мне не нужен ваш босс, так ему и передайте. Разобраться бы с гадом Джо, но это мои личные проблемы. Пока что у меня отпуск. Люси, - он подергал веселящуюся блондинку слева, - составляет мне компанию. Эй, сестренка! – он доброжелательно потянулся к Ангелине, - хочешь пива?
…
До мотеля Ангелина и Валенсио шли молча.
- Почему здесь только первая отрицательная? – нарушила молчание она, - пиво, чай, кола.
- Один производитель, я думаю. Слушай, здесь такая глушь, удивительно, что еще кто-то обитает. Хотя их можно понять – ни тебе надзора, ни соседей.
Ангелина притормозила.
- Валенсио, - сказала она настойчиво, - здесь действительно глушь, и мотель в городке один. И я предлагаю тебе убраться к черту отсюда, не приближаясь к нему.
- Анжи… - заныл было напарник, но она оборвала его:
- Если бы Джо был здесь, он бы непременно организовал засаду у мотеля. Позвони ему и спроси, если мне не веришь.
Хмыкнув, Валенсио достал телефон. После короткой беседы он вздохнул.
- Ты уже больше, чем я, ушла во Тьму. Но куда тогда нам? Сейчас глубокая ночь, на трассе только дальнобойщики – и вероятно, наши друзья из трейлеров. Можно только пешком идти к границе округа.
- Тогда идем пешком!
К счастью, долго их пешее путешествие не продлилось, и к четырем утра, после двух утомительных часов тряски рядом со словоохотливым водителем грузовика, перевозящего сою и табак, друзья уже готовы были выспаться в придорожном мотеле – одном из целой кучки мотелей, сгруппировавшихся возле стоянки грузовиков и фур.
В меню забегаловки не было ничего, кроме жареных кур, картошки и разной степени затхлости соусов и кетчупов. В душе не было воды – «засорились фильтры», как безразлично пояснил им хозяин, не отрываясь от экрана телевизора. Но уставшие донельзя, они упали по койкам, и проснулись уже ближе к закату.
Видимо, им не везло с самого начала путешествия, потому что ближайший рейс в сторону Европы приходился на следующий вечер, а это означало еще один день в Америке. Валенсио стоически перенес это известие, приняв решение подождать в отеле у аэропорта – тут уже наличествовали условия в виде горячей воды и доставки алкоголя в номера. Правда, им достался самый тесный номер с одной постелью и плохой звукоизоляцией: за стеной то кто-то кашлял, то принимался – с другой стороны – жарко эмоционально спорить.
Валенсио мгновенно заснул, а Ангелина предпочла отправиться в торговый центр: ей очень хотелось ощутить хоть немного духа той Америки – человеческой, дневной Америки – которую доводилось посещать до этого всего лишь раз.
В торговом центре было людно и весело. Давно забытое ощущение Дня накатило на Ангелину. Она вдруг расслабилась и почувствовала себя юной, свободной и самостоятельной.
«Да ты и так…».
Анжи шла вдоль витрин, вспоминала те немногие выходные своей нынешней жизни, когда могла отвлечься душой от работы (что удавалось редко, как вот сейчас, например). На карточке непременно оставались деньги, на часах было одиннадцать утра, вокруг была свободная, беспечная людская жизнь, и вокруг ходили настоящие, живые люди, не изыскивающие способов напасть друг на друга из кулинарного интереса.
Спешите! Только сейчас! В стоматологии Sharken Smile уникальное предложение: полировка верхних крайних клыков фторидом золота всего за 250 долларов! Также исправляем прикус у молодежи в возрасте до 80 лет. Вырежьте купон и приходите. Часы приема ортодонта: 23.00 – 4.00, по предварительной записи.
========== Часть 3 ==========
Орлеан. ВВ+
Трансатлантический перелет занимает так много времени, что в полёте успевает сформироваться особый мир – мир совместно путешествующих пассажиров; здесь находят друг друга собеседники, которые при других обстоятельствах и не заговорят. Здесь царит одинаковая нервозность, и предчувствие веселья – путешествие, каким бы опасным или неприятным оно ни было, всегда развлекает. Правда, на одиннадцатом часу полёта развлечения приедались даже самым терпеливым.
- Голодно, жарко, воняет, - прокомментировал Валенсио, опускаясь на свое место, - ты как хочешь, а я хочу выпить.
- Эта компания не подает крепленый «Борджиа» со второй положительной.
- Ой-ой-ой! Какие мы ехидные, - не растерялся Валенсио, как бы невзначай зевая, - тут есть, по крайней мере, человек двадцать живого запаса… о, шучу-шучу. У меня с собой немного.
- Ты взял на борт самолета, летящего из США, человеческую кровь?! – ужаснулась Ангелина, не переживая за громкость и конспирацию: очевидно было, что на гемма-лингве больше никто не говорит.
- А что такого? Это концентрат.
- Прикидываешься опять дурачком? – разъярилась Анжи, и понизила тон голоса, заметив внимание со стороны соседей через проход, - если бы тебя обыскали – чего странно, что не произошло – что ты ответил бы?
- Это же свободная страна. Отказался бы отвечать, потребовал бы адвоката.
- Выручать тебя из Гуантанамо потом?
- Но меня же не обыскали.
Вампирская логика в действии; будь что будет, и не надо лишних вопросов о том, чего так и не случилось. Валенсио внимательно разглядывал Ангелину, с непривычной теплотой, и она ощутила его взгляд физически. От него словно нагревалась кожа, подтягивалась кровь румянцем к скулам; вдруг она ощутила даже тонкое биение пульса в крохотных капиллярах – в кончиках ушей.
- Ты голоднее меня, - пояснил Валенсио свой глубокий и пристальный взгляд, - будешь?
- Благодарю покорно. Двое иностранцев, присосавшихся к ампуле…
- Мы выпьем в соке.
- Это как минимум привлечет внимание.
- Прекрати упрямиться, ты же хочешь.
Искушение. «Я искушаюсь», вдруг поняла Ангелина. И ей это нравилось. Более того, ей нравилось, что искушает ее именно Валенсио – тот, кто давно знал ее, и понимал, как сладки бывают те редкие минуты, когда она ослабляла поводок своего железного контроля над собой.
В полумраке глаза Валенсио не светились, как у многих других ночных хищников. Они блестели – точно так же, как и ее собственные. Как блестят глаза кошки, даже при отсутствии источников света. Он подался вперед.
- Анжи, - зашептал он, кладя руку на ее подлокотник и подбираясь ближе, - знаешь,… я… очень давно хотел…, - он запнулся, оглянулся – будто их мог кто-то понять, - послушай, у меня есть одна фантазия. Что, если… если в самом деле… в туалете…
- Не думай даже, - простонала сдавленно девушка, - ты соображаешь вообще?
- Послушай, - его горячий шепот был совсем близко, губы – сантиметрах в десяти от ее губ, от него пахло опасностью и азартом, - никто никогда не узнает. Только ты и я, и всё. Самолет через двадцать минут пойдёт на посадку, в туалет уже никто не пойдет. Соглашайся… я знаю, что ты хочешь.
Ампула хрустнула в его сильных пальцах. Упоительный запах концентрированной третьей положительной проник в ноздри Ангелине, и она, уже не понимая, что делает, томно обвела взглядом ближайших соседей.
В пятом ряду, у прохода. Студент, рост шесть футов. Ирландский типаж.
- Я сам, - упредил Валенсио, поднимаясь, - мы будем ждать тебя.
…
«Сумасшедшая, - ругала себя Ангелина, направляясь к упомянутому туалету, - полностью? Наполовину? Что делать!».
- Прости, я начал без тебя, - невнятно пробормотал Валенсио, придерживая омороченного студентика за шиворот, - он вообще чист…
Чавканье. Ангелина медлила. Доли секунды – но это самое долгое время в жизни любого из ее племени. Пить или не пить? Жить или сдохнуть? Убить или оставить? К такому спиной не повернешься – да и слишком тесно, и, раз уж она вошла, отступать нет смысла.
- Подвинься, - хрипло толкнула она Валенсио в бок, и как-то – потом она сама не могла разобрать – шея юноши оказалась сама прямо перед ее носом.
Особенно сложно было не запачкать одежду – кровь была неожиданно текуча, сытна, и держать добычу приходилось на весу. Ангелина потянула назад шелковую блузку, Валенсио сорвал платок с шеи, отстранился, насколько это было возможно, от жертвы.
Если и был в жизни Ангелины адреналиновый удар, то только в этот раз. Оторвавшись от потерявшей сознание жертвы, она смотрела в пространство широко распахнутыми глазами – и зрачки ее то сужались, то расширялись; все вокруг плыло, и никакого порядка в том мире кровавого хаоса, где она находилась…
- Передозировка? – хмыкнул Валенсио, запихивая студента головой в унитаз, и стараясь освободить хоть небольшое пространство для ног. Он поправил рубашку, достал расческу, встряхнулся, готовясь возвращаться на место.
Ангелина молчала, хлопая ресницами, и пытаясь… ах, уже не пытаясь. С сытых губ капнула последняя капелька крови на белоснежный бюстгальтер.
Она уже не знала, как это произошло – их повлекла друг к другу неведомая сила, противостоять которой не было никакой возможности. Притяжение сильнее всего, что прежде испытывала Ангелина. Эта же сила каким-то чудесным способом уничтожила, смяла, растоптала отчужденность и даже самые малейшие сомнения. Как будто бы они не летели на одиннадцати километрах над землей, как будто бы под ногами у них не лежал едва живой человек…
А целовался Валенсио здорово. Отдавался со страстью и нежностью поцелую, словно не заботясь, будет или нет продолжение – не юнец, спешащий добраться до запретного плода, и не старик, боящийся провала на поле битвы. Возможно, именно поэтому он мог позволить себе быть в меру нежным, в меру страстным, и не дать Ангелине застесняться ни на миг.
Искренни и порывисты его движения, в которых нет ни старания произвести впечатления, ни отработать «обязательную программу». Тоже своего рода охота; тоже на первом месте удовольствие от процесса. А если это охота – то охотников здесь двое, и ни одной жертвы.
Штрихи, возбуждающие в Ангелине сильное желание: черные волосы на его руках, курчавая поросль над пупком, не говоря о том, что там ниже, две родинки на щеке, чуть ассиметричные густые брови, чувственный яркий рот и настойчивые жадные губы.
Детали, смущающие Ангелину: самолет, туалет, кровь, стекающая по ободку унитаза, потеря всякого контроля и полное нежелание искать в душе что-то, отдаленно напоминающее совесть.
- Моя Анжи, - хрипло воркует он, входя в нее с нежным стоном, и вжимая ее спиной в зеркало, - моя красавица.
И в легкой панике и сильном возбуждении Ангелина подчиняется завораживающим смыслам слова «моя». Ее колотит от удовольствия, ее растаскивает на атомы, каждый из которых – отдельный мир наслаждения и неги. Ничего особенного он не делает, нет же.
Затворницей Ангелина не была, и даже пыталась заводить любовников – достаточно было одной встречи, чтобы понять – не то. Так где же было спрятано все это безмерное удовольствие до сих пор? Как у Валенсио нашелся ключ к тайнику?
Или все дело в комбинации самолета, вкусного студента и напарника – комбинации, которая, как знала Анжи, вряд ли когда-либо повторится.
- Быстрее, - простонала едва слышно она ему в губы, - мы, кажется, снижаемся.
- Без нас не сядут, - ответно заворчал Валенсио, не снижая темпа своих резкий, порывистых движений. Корпус самолета слегка затрясло.
…А возможно, это было от перепада давления; а может, от неуверенного стука молоденькой стюардессы в дверь. От запаха возбужденного мужчины рядом, от его блестящих темных глаз, которые он не прятал, смело и нагло глядя ей в лицо и смеясь над ее гримасами. От впившихся в бедра его когтистых рук.
«О еще, еще, еще, не останавливайся».
«И не собирался».
Так или иначе, нельзя было громко закричать, по-настоящему. Ангелине удалось задавить стон – точнее, его задавило внезапное прозрение. Детали сложились в мозаику. Она поняла, кого звала на Охоте, содрогаясь от неизвестной до сих пор жажды.
- Ох, - не сдержался Валенсио, вжимаясь в нее всем телом, и, прикусывая губу, протяжно замычал, смеясь и плача одновременно от нахлынувшего удовольствия и необходимости держать его в узде.
Они едва устояли оба на ногах. Наконец, Ангелина отстранилась, дрожащими руками опустила задранную юбку…
- Пойдём, - позвала она тихо, удивляясь тому, что зачем-то продолжает с ним целоваться, - сейчас уже будем садиться.
«Только бы его нашли уже после посадки, - надеялась Ангелина, расслабленно обмякая в кресле, - все спишут на наркотики, наверняка. Он наверняка выживет, если только не сломает об унитаз шею».
Судя же по лицу Валенсио, который успел даже всхрапнуть пару минут в кресле, его не отягощали опасения.
- Сколько тебе лет? – спросила Ангелина внезапно.
Валенсио понял смысл ее вопроса.
- Двести два, - он отбросил прядь с ее лица, пользуясь особым правом, даруемым близостью, - а тебе?
- Пятьдесят семь.
Они заулыбались друг другу. Земля спешно приближалась.
- Всегда есть, чем удивить себя, - выдохнул Валенсио, вытирая лоб, - прости, букета не припас.
Ангелина приготовилась. Вот и время язвительных комментариев. С другой стороны, вид у Валенсио был слегка растерянный, хотя и счастливый.
- Я тебя не обидел? – отвечая на ее молчаливые эмоции, вдруг.
- Прекрати.
- Ты только начинаешь эту … жизнь. И с тобой просто. А я уже давно… - он поерзал, нервно щелкнул пальцами, вытянулся, - не люблю, знаешь, это. - Он повертел рукой в неопределенном жесте, - была у меня одна подчиненная, но недолго. И несколько дневных женщин.
- А почему именно дневных?
- Их еще можно любить, - прищурился корсиканец, - к ним имеет смысл что-то испытывать. Их можно ревновать, потому что они ненадолго. Они имеют власть над тобой этим своим безвременьем. Ограничивающий фактор: то, что если она умерла не с тобой, ты уже ничего не можешь сделать. И ты не размениваешься на ссоры и притворные расставания, потому что однажды вы расстанетесь так или иначе. Если она уходит, то уходит действительно навсегда. Смерть любимой женщины… парадоксальным образом дарует успокоение какой-то злой части меня.
- Брр, это ужасно звучит, - Ангелину действительно пробрал мороз. Она не могла отнести себя к народу дня, но и встать на сторону ночи в таком вопросе было трудно. Валенсио улыбнулся, привлекая ее к себе, и жадно целуя – снова стена быстро растворилась, даже не рушась – просто исчезла. Блеснули белые его клыки, он обколол щетиной, обдал своим пряным мускусным запахом.
- Не знаю, почему, - прошептал он, прикрывая глаза, - не знаю, почему, но это же чувство я испытываю к тебе. Двойственное. Как будто время может забрать тебя у меня, хотя это не так; и я знаю, что это не так, но ничего с собой поделать не могу…
- Наш самолет приземлился в аэропорту Орлеана. Температура за бортом плюс шестнадцать градусов по Цельсию. Пожалуйста, отстегните ремни… и счастливого вам пути.
«…Я влипла, - отметила Ангелина про себя, когда они ждали автобуса с взлетного поля, - вот это – действительно нечто особое…».
И прищурившись сквозь темные очки, она посмотрела на своего спутника. Вновь собранный, как будто даже слегка посвежевший, Валенсио был безупречен в своей модной небрежности. Непроницаемо стильный, изысканно распущенный, лениво изящный. Двухсотлетний кровопийца, предпочитающий маложивущих женщин.
«У тебя при раскладах, как сегодня, есть все шансы стать таковой».
…
Седьмая встреча с представителем Габсбургов – а отменить ее не представлялось возможным – проходила в унылом кафетерии в Орлеане – где неделю назад объявили Охоту на охотников – Орден Святой Жанны, и куда были стянуты силы многих кланов, особо противостоящих Инквизиции.
«Жанну Орлеанскую сожгли на костре. А теперь делают то же ее именем. Логика Дня».
«Люди жгли людей. Сегодня они перешли на другие виды».
…Герберт Хауф вздохнул.
- Что вам стоит уступить этот бесполезный клочок земли?
- Его Могущество официально отказывает вашему Повелителю. Вновь, - Ангелина постаралась не думать о том, что случится, если Габсбурги вновь облюбуют эту часть Мадьярии.
- Но все знают, что вы достаточно близки с вашим Повелителем. Почему бы вам не…
«Продаться Габсбургу? А почему бы тебе туберкулезными гландами не подавиться?».
- Нам совершенно не хочется конфликтовать с Бескидскими, - возразил герр Хауф поспешно, - вполне можно просто подождать еще пару сотен лет.
«Я видела вашу «Семью». Вы вымрете за эти двести лет».
- Сколько ты стоишь? – не выдержал Герберт первым, - дорого? Все Семьи в шоке. Племянница Римкович. Старые враги его Дома. Так сколько, Ангелина?
- Бесплатно, - обрела она самообладание, - абсолютно.
«Бесценно, тупая ты пиявка».
- Это плохо, - задумчиво сказал Герберт, щурясь, - такие опаснее всего.
- Вы знаете, что моя мать из Римкович, но не знаете, кто мой отец?
- Не сомневаюсь, он был из достойных охотников, - белозубо просиял герр Хауф, - но тем не менее, фройляйн. Почему вы служите именно этому Повелителю?
И на этот вопрос ответа у нее уже не было. Когда она освободилась от власти своей тетки, то ей и в голову не могло прийти, что где-то, кроме как у вампиров, ее ждут. И она отправилась к Ложу Уединения того единственного из вампиров, кого когда-либо встречала не для того, чтобы убить.
Теперь там складировали кровь – Ангелина не могла этого знать.
При входе дремал мужчина. В потрепанном и пыльном костюме, сняв дорогие итальянские ботинки и обнажив ноги в дырявых, да еще разных носках. Очнувшись, вскочил на ноги, держа ботинки в руках.
- А? Что? Кто?
Увидев Ангелину, нахмурился. К вампиру подкрасться так близко было просто невозможно, если он здоров и сыт.
- Пан в отлучке. Иди, иди, ни меду, ни яиц не надо.
Вот за кого ее принимали.
И тогда Ангелина осела на землю, положила все свое имущество – пакет с бумагами – на землю, и усталым голосом поинтересовалась:
- У вас не найдется ли немного крови?
Такова была ее первая встреча с Валенсио. Так она попала к Богуславу.
- Его Могущество не отдаст вам ни пяди земли, - повторила она с нажимом, - и если раз за разом вы не готовы признать это, то ему придется вынести вопрос на Круг. Не думаю, что Повелителям будет приятен подобный исход.
- Проклятый протокол, - вздыхает Хауф, выключает диктофон и машет официантке, - счет, прошу! Дорогая, это наша седьмая встреча. Я начинаю привыкать к этому сомнительному удовольствию. Может, эта добрая традиция стоит того, чтобы укрепить ее?
- Вали в ад, - грубо отрезала она, вставая.
- Да только что оттуда. Обхождение там получше здешнего. Когда теперь?
- По правилам – первая ночь после новолуния.
- Проклятый протокол, - вновь уныло сетует Герберт Хауф перед тем, как без прощания покинуть ее.
И Ангелина знает в этот миг, почему в его – и в глазах других – она чует страх. Ее боятся. Она – честное и стопроцентное оружие в мире беспринципной борьбы. Долго такие не живут, но не в случае Ангелины
Она уже пережила кое-что похуже, чем вампиры. Например, людей.
Флоренция. ВО-
Его Могущество иерарх Бескидский не успокоился, хотя врагов так и не нашлось. И последующие дни его беспокойство достигло прежде невиданных пределов.
- Но когда кто-то копает под меня! Из Народа Ночи! – орал он, швыряясь бумагами, - найдите слабое место!
Теперь его Семья заняла круговую оборону, пока Богуслав поправлял нервы, запивая свою манию преследования Perrier и заедая отрубями. Ангелина получила отгул – который привел ее снова в Италию, на этот раз во Флоренцию.
Ее не оставляло состояние отупения, впервые нашедшее на нее перед вылетом из США. Она не могла по неизвестной причине говорить с Валенсио по телефону, но ей приходилось делать это. Она не могла игнорировать его улыбки – вообще, носивший титул «Дружелюбие Его Могущества», он всегда улыбался, но теперь Анжи в каждой его улыбке видела…
А здесь, в Италии, она на каждом шагу встречала мужчин, на него похожих. Здесь повсюду были клоны Валенсио – разве что с горячей кровью. Здесь везде слышался его акцент и его переливы голоса.
«Надо что-то делать».
«А чем это плохо? Разве роман с напарником…».
«Разовый секс в самолете над надкушенным человеком – это далеко от понятия «роман».
«Тогда о чем беспокоиться?».
…
Тем же вечером она отправилась в клуб «Варфоломеевская ночь», одним из учредителем которого был некто Андреас Медичи; популярное заведение народа Ночи, одно из немногих, где подавали знаменитый «китайский суп» из младенцев, сырые девичьи сердца, и где звучала живая музыка – по-настоящему живая, рок-группы любого уровня, от популярных до малоизвестных.
Ангелину несколько раз сфотографировали для светской хроники, но быстро отстали – в зал вошла какая-то расфуфыренная звезда эстрады, недавно разменявшая девятый десяток. В углу праздновали тридцатилетие чьего-то обращения. В другом углу трагически расходилась пара – хозяйка и подчиненный.
- Анхелика!
Этот голос пришел словно из ниоткуда, и мог принадлежать лишь одному. Ангелина увидела над собой Чезаре, и была сама удивлена, как оживило его присутствие это скучное заведение, когда она уже собралась уходить.
- Доброй Ночи, - он поклонился, - как приятно увидеть вас в наших краях. Вы по работе?
- Повелитель дал мне выходные.
- И вы проводите их… - он обвел театральным жестом дымный зал, - в одиночестве?
- Повелитель может вызвать меня в любую минуту.
- Завидую этому ублюдку, - сказал Ангелине Чезаре с легкой укоризной, - он ничем не заслуживает такой преданности. Вы подарите мне несколько мгновений вашей цветущей юности?
- Извольте. Только если не будете называть Повелителя «ублюдком».
- Он не мой и не ваш, кстати, Повелитель. И я умираю от ревности. Анхелика, у меня идея. А свидание подарите? – предложение его не прозвучало неожиданно, - будем бродить по луна-парку, делать глупые фотографии и кататься на каруселях.
- Ненавижу карусели.
- Все без исключения?
- Все, - твердо ответила Ангелина, - я люблю комфорт. И не помню, чтоб они работали по ночам.
- Да вы пуританка. А танцы? Вы же танцуете, я знаю.
- Совсем делать нечего? – осведомилась девушка.
- Совсем, - чистосердечно признал вампир, - у меня встреча в четыре, на рассвете. Сейчас полночь.
«Вот и разгадка. Так они и ведут дела»
«Мы ведём дела».
- А оружие, Анхелика? Тут минутах в восьми есть чудный шоу-рум. Дома Скуратовых, если мне не изменяет память. Вы любите милитари?
…
Вампиры. Параллельный человеческому мир, негатив фотографии. Детали, впрочем, не сильно отличались. Теневой бизнес, безразличное к играм верхов большинство. Для среднего класса – возрастом до ста пятидесяти, еще не переживших долгих спячек, не сменивших пяти-шести личностей, континентов и конфессий, Ночной Мир представлял собой самое блистательное настоящее. Последние достижения техники, наилучшее сочетание технологического прогресса и специфических нужд ночного населения.
Единственное, что не всегда могли вампиры себе позволить, так это шикарные вывески и общедоступную рекламу. Но на то и существовал этот параллельный мир, чтобы скрывать в себе слишком уж неожиданные для людей стороны.
Службы знакомств с донорами. Системы автоматического определения рассвета и заката в любой точке планеты. Оперативное сопровождение до Хранилища. Спячка – вход и выход со скидкой. Квартиры с абсолютной звукоизоляцией и впитывающими полами. Салоны красоты и стоматологии. Фантазия границ не имела.
И все же мира пересекались. Например, Дом Скуратовых сделал состояние на торговле вполне человеческим оружием. Разве что представлял своим возможность изготовления на заказ. Лицензии требовались и здесь, точно так же как особый охотничий билет и справка от психиатра.
«Вы получаете билет с правом коллективной охоты на человеческих самцов не моложе тридцати пяти лет, кроме редких и исчезающих народностей – список прилагаем – с группами крови кроме…».
Скуратовы обладали отменным вкусом, и их элитные шоу-румы притягивали посетителей со всего света. Прежде всего, необыкновенным дизайном. Оформленные под катакомбы с якобы остатками фресок, мрачноватые залы были излюбленным местом фотосессий, и регулярно фигурировали на первых полосах газет и глянца.
Подсветка выгодно демонстрировала макияж консультирующих красавиц, одинаково безупречных и разнообразно красивых, и одинаково опасных. Сюда не допускались даже в качестве посетителей недавно обращенные и оттого вечно малоадекватные бродяги, безденежные подростки и кровопьющие феи, изыскивающие способ познакомиться с очередным спонсором.
Главным же богатством подземелий Дома было оружие. Цены кусались не хуже мастеров-оружейников. Тут было все, что можно только представить – в доступных для всех залах: кортики, пистолеты, кинжалы, револьверы, безотказно работающие, изготовленные под личным контролем кого-то из Семьи. В закрытых от любопытных людских глаза залах разнообразие было и вовсе бесконечным: автоматы, ружья, мечи – блестящие и матовые, сверкающие и абсолютно незаметные, богато украшенные и аскетично простые.
Да, Скуратовы знали толк в своем деле. Поговаривали, они же поставляют оружие Инквизиции и Церквям, но говорить об этом старались шепотом: мало ли.
Ангелина выслушала экскурс от Чезаре, и, пискнув в рамке детектора и кивнув камерам под потолком, вошла в сумрачный прохладный зал. Ангелина, как ни пытается оставаться если не человеком, то хоть полукровкой, черный жемчуг любит по-вампирски. А его здесь много. Его много в инкрустациях, так же, как гематита, яшмы и малахита. Ювелирный дом Скуратовых давно уже не работает на прежних мощностях, но изделия талантливых мастеров встречались теперь среди оружия.
- Анхелика, взгляните на этот шедевр, - томно протянул Чезаре, вглядываясь в витрину.
Мерцающий, словно в воздухе зависший, меч. Поддерживала его будто бы только тьма. На рукояти горели кроваво-красные огоньки практически необработанных рубинов, но футуристический дизайн и узкая ковка говорили, что ему не более двух-трех лет.
При желании придирчивые покупатели могли обнюхать товар. И от этого оружия не пахло кровью – а значит, оно в самом деле новое, новорожденное. Ведь оружие, знающее кровь, никогда уже не подделать под новое.
Ангелина заметила, как раздуваются ноздри Че, словно у рассерженного жеребца. Он был в искреннем упоении, любуясь оружием.
- Не слишком ли старомодно? – произнесла она, лишь из желания разрушить чем угодно его дьявольски сексуальный восторг. Чезаре снисходительно улыбнулся.
- Смерть и кровь в моде навсегда, пока есть Ночь. Но если вы предпочитаете пистолеты или винтовки…
- Стрельба мне всегда нравилась.
- А мишени? Пластик и дерево?
Да он смеется над ней.
- Арбалеты, - отозвалась едко Ангелина, проходя к следующему ряду, - вот моя любовь навсегда.
- Не терпится услышать историю любви.
- Не ждите, Чезаре, - Ангелина задержала руку возле таблички-локатора у одной из витрин, - тут важен не дизайн, а функциональность. Для тех, в кого стала бы стрелять я, нет никакой разницы, серебро какого типа остановит его сердце.
- Это люди?
- Первые три пункта в списке.
- Надеюсь, моего имени нет в вашем списке? – шутливо изобразил беспокойство Чезаре, - не хотелось бы услышать выстрел в спину…
- Он почти беззвучен.
Она любовно провела кончиками пальцев по стеклу.
- Болт весит сорок три грамма, и облегчен наконечник. Не всякий сплав подходит для хорошего снаряда, но этот безупречен. Пролет без искажения траектории – пятнадцать метров, но Скуратовы обещают восемнадцать. Перезарядка полуавтоматическая, что надежнее автоматики. Бесшумно, практично, безотказно. Укрепленный ворот, можно – видите – заказать подвеску для ножного и коленного натяжения. Если у стрелка вес меньше семидесяти килограммов, пригодится…
Она осеклась, уловив взгляд Чезаре. Опустила глаза.
- Каруселями здесь и не пахло. Анхелика, вы смертоносный цветок. Напоминайте почаще, я иногда забываюсь.
- Я люблю полезную красоту, только и всего, - пробормотала Ангелина, поворачивая к выходу, - да и оружие мое в подавляющем большинстве случаев – авторучка и телефон.
- И глаза, Анхелика. Опаснее всех сокровищ Скуратовых.
…
Керала. Лондон. АА+
«Я беспокоюсь за Богуслава».
«За Повелителя?».
«За Богуслава. Да, у него есть интуиция, и он кожей чувствует опасность, но искать врагов здесь – перебор. Что дальше будет?».
Ангелине хотелось узнать: как перемещались пятьсот лет назад на такие расстояния – не в каретах же? – и почему Богуслав в принципе счел возможным искать врага здесь, в Азии. Сидел бы в своих Горганах, и не высовывался. Разве не логично? – но человеческая, дневная логика не в состоянии объяснить всех порывов существа, которое от скуки готово затеять мировую или локальную войну, крестовый поход или охоту на ведьм. Просто, динамически, не воспринимая, как нечто важное.
Возможно, в Индию Богуслава Бескидского занесло таким же образом. А может, это не его, а Раавана Ракшаса Младшего занесло в Европу.
Правда, сейчас на Рааване – только набедренная повязка, космы его длинных, нечесаных столетия, седых волос заплетены в дреды и косички, а на лбу – синдур и куркума. И в таком виде он похож на спятившего гуру. Он настолько худ, что неясно, как жизнь еще держится в этом истощенном, обтянутом коричневой морщинистой кожей, теле. Глаза его сплошь красны и немного косят в разные стороны: садху близок к слепоте.
Возможно, в прошлом, когда он и Богуслав повздорили, расклад сил был несколько иным.
- Это было упоительное время, - делился старый-престарый вампир-садху с Ангелиной, демонстрируя отсутствие половины зубов, и обволакивая девушку зловонием своей восьмисотлетней пасти, - падение династии Бабура, принц Селим, увлеченный танцовщицами, и я – молодой и красивый.
Зосим, присутствовавший при разговоре, покосился на чашу с дымящимся гашишем.
- Да-да, это было чудное время. Я тогда еще нарушал дхарму – ел мясо.
- И давно вы… вегетарианец? – Зосиму трудно дается это слово, он содрогается: его титул – «Вкус Его Могущества», его обязанность – дегустация.
Выясняется – четыреста лет.
- Но я пью молоко! – делится садху, блаженно жмурясь и вытягивая пыльные ноги на мостовую, - и медитирую.
- Надо предложить Саре перейти на этот режим питания, - ворчит Зосим, - никогда не мог понять, как в такое маленькое создание влезает три литра крови за один присест.
Мимо, звеня бубенцами на шее, проходит корова. Равнодушная, миролюбиво настроенная, необычно упитанная для Индии. Ангелина, закрыв лицо руками, пытается не дышать: ароматы специй, гашиша и коровьего навоза на сорокапятиградусной жаре становятся невыносимы.
Индийские вампиры неотличимы от прочих индусов: все пахнут пряностями, все белозубы и все так или иначе одобряют вегетарианство. И здесь никого не смущают долгоживущие экземпляры: если что, можно списать на реинкарнацию.
Рааван Ракшас Младший – сын Раавана Среднего, а тот, в свою очередь – сын Раавана Старшего. Старшее поколение ушло в глубокую медитацию в горах Тибета, и спускаться не планирует, и их же тропой следует и младшее. Глядя на целую стайку ленивых, накурившихся дурмана вампиров, развалившихся на ступенях храма Дурги, Ангелина начинает испытывать особую тягу остаться в Индии навсегда.
Его Могущество возжелал индийских специй, миндаля, тканей, сандала, еще тканей, еще сандала. В чемоданах его слуг – листья бетеля, уйма бижутерии, килограммы сладостей, кофе и чая. Зосим вытирает все антисептическими салфетками и боится холеры и дизентерии, а Ангелина – с тоской присматривается к надписям на гемма-лингве – среди остальных диковинных иероглифов они теряются, незаметные и никому, кроме вампиров, неинтересные.
Точим зубы. Стрижем когти. Напитки. Аптека. Йога.
- Хорошо тут, - ворчит Зосим, зажимая нос платком, - но в одном случае: если избежишь кремации.
На сайте, посвященном ночному племени в Индии, обнаруживаются удивительные сведения.
«Шри Кумар приглашает на массаж. Адрес: гробницы Голконды». «Семинар «Боремся с Кармой» в ашраме. Приходить голодными!». «Евро-паспорта. Справки. Медицинские документы. Переезд как груз 200. Переезд Семьей (аренда контейнеров). Перевоз крупногабаритных предметов (в т.ч. донорские рейсы)».
Если в прошлом между Рааваном и Богуславом были разногласия, сейчас они явно ушли в прошлое. Вампир-вегетарианец, ну надо же. Живущий на улице со времени колониального захвата, и основное свое время посвятивший распеванию гимнов из Ригведы. Ночной мир не уступает в количестве чудаков дневному.
А может, иерарх лишь делает шаги к старым врагам, надеясь превратить их в новых друзей и союзников – до следующей драки и размолвки, например.
В любом случае, самолет заходил на посадку в Лондоне, и Ангелина чувствовала себя хуже некуда. Ужасно хотелось курить, побыть одной с отключенным телефоном, и хоть на пару-тройку дней отвлечься от паршивой работенки, что подкинул иерарх. Слуге, конечно, не подобают такие мысли, но Ангелина утешала себя тем, что она, строго говоря, слугой не является, а просто – наёмница, каковых в подлунном мире немало.
Случай не замедлил представиться: в Лондоне всегда намечались какие-нибудь светские мероприятия – что для дня, что для ночи, - и Ангелина отправилась на одно из них в компании Зосима, Валенсио и секретарей обоих, и непременных горничных – молоденьких вампирш, недавно достигших зрелости.
…
Когда-то, давно, в монастыре – точнее, в подвале монастыря, там, между квашеной капустой и отмокающими розгами – Ангелина нашла невесть как затерявшуюся здесь книгу. Много позже она узнала, что это была «Сага о Форсайтах». Но не книга заинтересовала ее, а обложка. Точнее, картинка, которую она побоялась уносить в свою келью, когда келью все-таки выделили. Тогда, в подвале, она рассмотрела ее во всех подробностях.
Женщина в прекрасном розовом платье – оттенка чайной розы, - опиралась рукой в перчатке на рояль, мужчиначто-то рассказывал ей. Оба выглядели такими счастливыми, такими… самодостаточными.
Она придумывала им истории и имена, развязки их истории – непременно счастливые развязки, после пережитых трудностей.
Она плакала, но не от боли, а от страха, что история, которую она придумала, никогда не воплотится в жизнь, и никогда не воплощалась. Потому что немыслимо было, чтобы что-то или кто-то, похожий на нее, Ангелину Римкович, когда-то выживал и выползал из пыточных подземелий, чтобы одеться в вечернее платье оттенка чайной розы, и непринужденно играть с веером, стоя у рояля.
Поэтому, услышав о том, что в Лондоне намечается светский прием, первым делом Ангелина немало удивила горничных, потребовав найти ей розовое платье, а потом и вовсе измучила их, выбирая из предложенных вариантов.
Ни одного раза до этого дня Ангелина не уделяла внимания тому, во что будет одета на приемах. Эта часть инструкции, написанная для нее Сарой, показалась ей слишком скучной, и она ее просто пролистала. Черный галстук, коктейль, после-праздника… горничные, приставленные к ней – титул обязывал и к этому – ненавидели ее за то, что, собираясь по делам, Ангелина не смотрела лишний раз в зеркало.
Однако перед вечером в Лондоне Ангелина уделила себе столько внимания, что впервые за все время ее попросили поторопиться.
- Пани, - пропищала черненькая, кажется, по имени Зоря, - пан Валенсио и пан Зосим ждут в холле. Машину подали.
- Пани бесподобна!
Марина, люто ненавидевшая Ангелину, при виде нее открыла рот, подавилась, закрыла – и молчала всю дорогу в машине, чего прежде не случалось также никогда.
…
И, как и можно было предположить, вечер был действительно необычным. Под высоким потолком светились китайские бумажные фонари, в зале толпились веселые вампиры из родовитых и не очень семей, а безупречно вымуштрованные молодые официанты порхали по залу с напитками, и преобладали крепкие, со второй положительной.
Белое вино, шампанское, ликеры; нет ни опостылевшего вальса, который только начал выходить из моды, только хорошие обработки средневековой классики эпохи Великой Чумы, и рок – который в моду опять вошел.
- Волшебно! – почти в лицо Ангелине прокричал кто-то донельзя счастливый, и она благосклонно улыбнулась, принимая его желание поделиться удовольствием.
- Да, вы правы, - ответила она.
Зосим и секретарша мгновенно затерялись в толпе: он завидел своего знакомого, занимавшегося медицинскими исследованиями, и тому следовало теперь только посочувствовать.
Здесь действительно было людно – Ангелина не знала, есть ли понятие «вампирно», но его можно было бы изобрести специально для такого вечера. Крепкие веселые шотландцы в юбках, гибкие, изящные японки в роскошных кимоно, и несколько чудачек из Старого Света, не знающих, чем уже выделиться, и надевших что-то из изобретений новомодных дизайнеров – две были в костюмах из мусорных пакетов, одна – в платье из макарон и картона. Мимо, шурша мантильями, шагали донны Веласкес и Гомес. Одна из них кивнула Ангелине, поднесла пальцы к губам в воздушном поцелуе, демонстрируя одобрение ее костюма.
«Наверное, что-то подлили в вино, - думала Ангелина, радостно поводя плечами, - как здесь легко и светло…».
Устроитель вечера – Карл Сакс – с улыбкой летал между гостями, скалясь всем – и никому в отдельности, и расхваливал наряды, погоду, манеры и достижения, кино и музыку. Возбужденная, его дожидалась седовласая графиня Сакс – уже очень дряхлая вампирша, редко выходившая в свет по причине слабости и старости. И, тем не менее, она тоже была здесь, и веселилась, и даже под всеобщие аплодисменты прошла с сыном тур менуэта.
Ангелину окружали сытые, счастливые лица, и ярко-алые глаза; белые длинные платья дам и черные, как смоль, фраки джентльменов. Стайками плыли, как тени, быстрые, взволнованные молодые девушки, для которых это был первый приём в их жизни. Карл Сакс уже пятый раз проходил тур менуэта «по-старинному», каждый раз с новой дамой. Графиня Сакс улыбалась во все зубы, демонстрируя пожелтевшие стершиеся клыки.
- Ты танцуешь? – спросил Валенсио Ангелину, та отрицательно покачала головой: слишком много эмоций, слишком много впечатлений, чтобы еще и танцевать.
- Я танцую! – встряла Марина немедленно, но одним взглядом Валенсио заставил ее побледнеть и съежиться.
Ангелина заметила, что ее напарника что-то гнетет, но была так расслабленна атмосферой праздника и всеобщей безусловной любви, что не придала значения его мрачному и решительному одновременно виду.
- Пойдем в салон, - предложила она, и они пошли через бальную залу, мимо колонн, к уютной анфиладе комнат, где высокие потолки были завешаны портьерами и сари, китайские фонарики весело перемигивались всеми цветами радуги, и горели ароматические свечи.
Здесь собралось общество ночных интеллигентов и творческих личностей. Художники, писатели, поэты, актеры. Непризнанные гении и гении почившие. Спутницы гениев и гениальные спутники. Валенсио грациозно возлег на диван во втором салоне, и Ангелина присела рядом, раскрывая веер. Какая-то поэтесса зачитывала претенциозные стихи о любви и разлуке на староанглийском.
- Ничего звучит, - кто-то хмыкнул из угла, - жаль, что на гемма-лингве такого не слагают.
- Ты не читал просто! – возразили ему, когда поэтесса поклонилась и смолкла, - я недавно совершенно случайно услышала произведение… не поверишь, какая-то девица, причем обращенная. Здесь, в Лондоне. И так написала, так написала…
- Дай угадаю, - плавно включился Валенсио в разговор, - Господин прекрасен, и ничто не важно, кроме Господина?
- Ты циник, Валенсио, - узнала его собеседница, мягко роняя руку на его рукав, - как вы терпите его? – обратилась она уже к Ангелине, словно к старой знакомой, - но нет же, эти стихи – дай вспомнить.
Пожалуй, поэзия и театр – это то, что прочно соединяло народ Ночи с народом Дня. Не было такого кровососа, кто бы не сочинил хоть частушку, хоть один куплет.
- Там было так: «Мой Господин лелеет Госпожу, и я, захлебываясь кровью, слезами счастья исхожу, любуясь чистой их любовью», - закатив глаза, процитировала вампирша, - или что-то в этом роде.
- Кажется, я знаю, кто и о ком писал.
- Да, бедная девочка, вы слышали? Ее эта Госпожа потом и…
- Грязная история, - выплюнул кто-то оживленно и почти торжествующе, - они, конечно, теперь помолвлены и – кажется, здесь оба сегодня, но вы знаете, где я однажды видел эту Госпожу?
- Да уж сколько лет прошло, десять?
- Больше.
- Как летит время!
Вторая страсть после поэтического пафоса – прозаические сплетни. Ангелина слушала их, и впервые удивлялась тому, что ей даже нравится слушать.
Они говорили о каких-то лондонских знакомых, о каких-то случаях с обращениями, ставками, боями на выживание, о том, как кто-то знакомый съел другого знакомого, оставив сиротами детей и подчиненных. Они перемежали яд своих речей сладостью изысканной поэзии и горечью солоноватых напитков. И эта горечь была по вкусу Ангелине сейчас, и ее же она угадывала во всем вокруг: в собственных мыслях, в оттенке печали, с которой смотрел куда-то в пространство необычайно тихий Валенсио, в ароматах ладана и розового масла, которые витали в воздухе.
Горечь, как от грейпфрута, горечь кофе и спиртного, горечь табака и любви – Ангелина улыбнулась, заметив, что тоже вот-вот перейдет на рифмованные мысли.
«Мой День на исходе». И не было смысла печалиться – это был такой же факт, как смена времен года. Мысль эта слегка горчила, но больше не несла с собой боли или сожаления, страха, стыда или гнева.
- На исходе? – улыбнулся Валенсио, и она поняла, что невзначай что-то подумала или произнесла во всеуслышание, - ну-ка, продолжи, пожалуйста.
- Просим!
Слегка смутившись, Ангелина оглядела салон. Восемь пар искренних глаз, девять пар – насмешливо-выжидающих. Она опустила глаза, и вычеркнула этих девятерых из собственной версии пространства – она так часто поступала, живя на стороне Ночи.
- Я просто думала о любви, - отпив из бокала, сказала она негромко, - о том, что бы я сказала о любви. У меня нет Господина. И это…
- Завораживающе интересно, - подалась вперед вампирша напротив, - что же такое ваша любовь?
«С голодухи, сказал Биби, можно съесть мать. Что они могут знать о любви?».
«Мы, не они. Что ты знаешь о любви?».
- Я думаю, - продолжила Ангелина на гемма-лингве, невольно переходя на речитатив, - что любовь начинается не в сердце, и не в глазах. Я думаю, что любовь начинается в пульсе. Когда он проходит мимо – мелодия пульса, как дробь особого танца. И не ты решаешь, танцевать или нет – танец сам находит тебя.
- Бесподобно! Продолжайте, госпожа!
- …а когда танец закружит тебя, остановиться нет сил, и не знаешь – ты ведущий или ведомый.
- Очаровательно! Как мило!
- И останавливая себя, спрашиваешь: я чувствую или желаю чувствовать? Я мечтаю или когда-то мечтала? И хочешь ждать, чтобы время ответило на вопрос. И знаешь, что даже оно над любовью – не властно.
Вокруг была пронзительная тишина.
- И зеркало не способно отразить любовь, как и мысль – найти причину ее. И снова танец уносит тебя – до следующей остановки, - тихо завершила Ангелина, и, стараясь скрыть возрастающее смущение, поставила бокал и поспешила найти зажигалку.
Неожиданно для нее, раздались рукоплескания. Поэтесса, выступавшая со староанглийской балладой, сжала губки. В самом деле, пафосная речь ее даже близко не подошла по красоте к той простой, как народная песня, поэзии речи случайной ораторши.
- Вы потрясающе талантливы, - заключила любительница поэзии, визави, и коротким кивком затейливо украшенной головы изобразила поклон, - в вас свежесть чувств и зрелость мысли. И несомненная искренность.
Какой-то незнакомый вампир лет трехсот поцеловал руку Ангелины, и вскоре компания переключилась на какую-то другую философски-сентиментальную тему.
- И ни слова о луне, ночи и тьме, - пробормотал Валенсио, с улыбкой глядевший на подругу, - ты в самом деле умеешь хорошо сказать. Ты от души это говорила?
«Да что я такого сказала?».
- Ничего, - ответил на ее молчаливое замешательство тот, перегибаясь через подлокотник кресла, - именно, что ничего. Ты не сказала о крови, и о том, что чувствуешь, когда кровь Господина кипит в твоих венах. Ты не сказала о жажде обладать. Ты не сказала о печали, которая пронзает, когда любовь уходит – потому что тебя она не покидала, потому что ты переполнена ею, и это и делает тебя Чистотой.
- Прочти для всех, это тоже неплохо, - отчего-то вдруг стало не по себе, волнительно стыдно, а в сердце словно и в самом деле застучал какой-то незнакомый ритм – кажется, кастаньеты.
Стыдны вдруг стали обнаженные по локоть руки и бархатка на шее с крупным кулоном; неловко стало от розового платья с воланами и цветка в гладкой прическе, из которой, конечно, выбивались непослушные пряди. Вся, от макушки и до туфелек, незатейливо украшенных, Ангелина застыдилась себя, словно только что ее силой обнажили и выставили напоказ, а она, удивленная всеобщим вниманием, этого даже и не заметила.
Но внимание иссякло – словно отключили фонтан на зиму, а Валенсио по-прежнему смотрел на нее так, что она кожей чувствовала биение того самого пульса, о котором только что говорила.
- И я повторю свой вопрос: ты от души говорила?
- Это имеет значение?
Зачем она уходила от прямого ответа? Не потому ли, что его задавал именно он?
- Для меня имеет.
Сердце встало. Оно отказывалось биться. Шумело в висках, руки покрылись холодным потом. Дыхание перехватывало, и всё тело – куда там сердцу! – вибрировало в сладкой муке ожидания и предвкушения.
«Чего же ты ждешь? Чего хочешь? Да или нет? Если он скажет да, или если он скажет нет, или вы просто разойдетесь, не продолжив беседы – ты все равно будешь испытывать это волнение, и это биение пульса, и эту новую жажду. Так прыгай, Ангелина, в эту пропасть, и надейся, что вырастут крылья. Потому что если жить – то для чего еще, если не для этого мгновения перед прыжком?».
- Я импровизировала, но от души, - сухими губами, едва слышно, произнесла она, наконец, - почему это имеет значение?
Удар нанесен. Сладостный и долгожданный. Валенсио отвел глаза. Его плечи опустились. Девушка смотрела и не верила. В Валенсио, этом улыбчивом оптимисте, который всегда был рад любой шутке, а как шутку воспринимал все на свете – происходила какая-то сложная работа, сокрытая от всех.
- Потому что я люблю тебя, - глухо произнес он, не поднимая взгляда, - потому что люблю.
И когда вампир снова посмотрел ей в ошарашенное лицо, глаза его горели мрачной решимостью.
- В тебя невозможно не влюбиться, - тоном, исключающим сомнения, продолжил он негромко, - и, как и всякое чувство, это развлекает поначалу, потом мучает. Но даже и так – пускай – я согласен мучиться, если это означает быть рядом с тобой. Даже если это продлится вечность.
Ангелина не могла не усмехнуться парадоксу. То, что для людей представляется идеалом – вечная любовь – тем и хороша, что недостижима, тогда как для вампира вечная любовь – страшная своей реальностью перспектива . И вот на эту пытку Валенсио был согласен.
Непонятно только, отчего. Не пара стихотворных строф тому причиной, в самом деле.
- Тебе просто скучно, наверное.
- Анжи! – повысил голос Валенсио, почти простонал, - если ты начнешь играть мной, как все прочие женщины на земле, это ничего не изменит!
- Тогда зачем ты изображаешь из себя героя Бокаччо? К чему все эти мелодраматические позы и речи?
- Что еще изобрело человечество Дня и Ночи за все время? – зарычал итальянец, приближаясь к ее лицу, и жестикулируя; щеки его покрылись легким румянцем, - я открываю тебе свое сердце, я говорю от души, а ты играешь со мной. Я признаюсь тебе в любви. Если бы ты была человеком, я бы еще в этот же момент продемонстрировал бы способность к регенерации и открыл правду о своем режиме питания; и признание любовное как-то бы затерялось на этом фоне… я сто раз себя проклял, что поддался твоему зову в самолете. Всё должно было быть иначе. Но отказать тебе – чего бы ты ни попросила у меня – как я мог?
Он задохнулся, опустил лицо, поднял его снова. Теперь Ангелина видела, что он в самом деле искренен, и это напугало ее, и польстило ей, и вызвало еще множество странных чувств, которые она не знала, как и назвать.
- Анжи, - он взял ее руку в свои прохладные, чуть влажные ладони, - Анжи, выслушай меня, дай мне эти минуты, чтобы я почувствовал себя живым. Я люблю тебя. Люблю то, как ты ходишь, сидишь, спишь, говоришь; как ты одеваешься и раздеваешься; как ты ешь и пьешь, и как ты молчишь. Сложно признаться в этом самому себе, и я годы боролся с собой, и все равно, я понимаю, что проигрываю. Если ты можешь сохранить после… после всего, чувство дружбы ко мне, даже если это самое большее, что возможно, я буду счастлив.
Последние слова он договаривал, уже приближаясь к ее лицу, и она покорно замерла, чувствуя все ближе биение его сердца – так часто, что пугает.
- Потому что люблю… - повторил он, и осторожно потянулся к ее губам с неожиданно робким поцелуем, на который Ангелина не смогла не ответить.
…светский вечер удался. Гости разъезжались в легком подпитии, не обошлось и без излишеств, конечно, но все пришло к итогу достойно. Вечер удался: это было заметно по лицам матрон, утомленных танцами и разговорами, и жаждавших поскорее добраться до дома, чтобы на следующую ночь с оживлением перебирать подробности и детали с заклятыми подружками.
Вечер удался, и Карл Сакс потирал руки, наслаждаясь одобрительными репликами расходящихся гостей. Шуршали шелковые платья, зевали швейцары, морщась предрассветным лучам, пронзающим небо. И, что особенно порадовала Карла Сакса, сразу несколько старых приятелей из ценителей поэзии лично поблагодарили его за приглашение, что он рискнул выслать Ангелине Римкович и ее влюбленному Корсиканцу.
«Прелестная особа», - все, как один, говорили приятели. Карл Сакс, хоть и не высылал личного приглашения никаким Римкович, все же отметил это имя. «Возможно, - подумал Карл Сакс, - скоро у нас появится еще одна скандальная пара. О, хоть бы приключилась какая-нибудь история, вроде той, с сербами, террористами и кровной местью! Пусть и не такая масштабная – но что-нибудь новенькое!».
…
Слабое место Богуслава было спрятано за семью печатями и семью замками. А свое слабое место Ангелина знала хорошо.
Она не умела говорить «нет», когда речь шла о чувствах. Даже не испытывая и десятой доли сама – просто заимствуя их из окружения, в зависимости от температуры пространства – она не могла противиться приказам, в которые вкладывались эмоции, и не верить словам, когда в них звучали чувства.
Даже если сама и не испытывала ничего подобного. Ей хотелось узнать, что такое любовь – и она готова была отразить то, что испытывают к ней самой, но, до пятидесяти одного года зная по отношению к себе лишь ненависть и презрение, она в конце концов лишилась и этой способности.
И все, что могла Ангелина сделать для Валенсио – это избегать его со всей возможной старательностью. С его точки зрения, это была игра. С ее – печальная дань уважения чувствам, ответить на которые она не умела и боялась.
Из лет служения сами собой выпадали детали и соединялись в картинку. Валенсио! Как перенести центр фокусировки на него, если обычно вся ее жизнь вращалась вокруг приказов Его Могущества? Но память возвращала в реальность: Валенсио, открывающий дверь машины и освобождающий сиденье для нее, Валенсио, задерживающий взгляд на ее ногах в новых туфлях, он же, подающий ей кофе, он же, помнящий ее вкусы, идущий впереди в случае опасности, и он же, вступавшийся за нее там, где опасность была чисто символической.
И теперь она старалась встречаться с Валенсио только при третьих лицах. И на его лице она видела ревность и досаду, но ничего не могла с собой поделать. Изобретая для себя множество важных дел в свободное время, Ангелина пыталась прийти к внутреннему согласию.
Пыталась, но не приходила.
========== Часть 4 ==========
Горганы. Западный Бескид. Урочище Ясенек. АО-
Строго говоря, Ангелине нечего было делать на собрании Семьи. И поначалу даже бывали эпизоды, когда высшие чины клана отказывались садиться с ней рядом. Однако время брало свое, да и принципиальных личностей среди Народа Ночи никогда не водилось, и вскоре Чистота Его Могущества Богуслава заняла свое постоянное место в зале собраний.
Титулов Богуслав почем зря не раздавал, и с его решением, ворча, но не рискуя препираться, смирились. Изначально, пожалуй, лишь Валенсио – носивший и оправдывавший титул «Дружелюбие Его Могущества» - не возражал против присутствия Ангелины.
И очередная «планёрка» в полночь собрала часть Семьи. Иерарх не тратил на подобные занятия своего времени. От его имени сегодня говорил Люций – как и обычно.
- Кхе-кхе, - откашлялся Люций, призывая к тишине, - на повестке дня…
Из темноты выплывали светящиеся пары глаз. Радостные, голодные, уставшие, равнодушные, смеющиеся. Ангелина машинально отметила, что собравшихся не больше пятидесяти. Планёрку любили прогуливать.
Люций тем временем зачитал расписание, и продолжил бубнить, извещая Семью о принятых Его Могуществом (или от имени Его Могущества) решениях. Дело касалось бытовых вопросов, в основном. Подумать о том, кто в наступающем лунном году будет залегать в спячку, и позаботиться заранее – в порядке очереди – о своих незавершенных делах. Не забыть обновить лицензии на охоту. Виноватые в инциденте в Токио подлежат наказанию – принудительные работы на благо Семьи. Открыт сезон Охоты в Мозамбике – опять; есть десять виз, и особо голодные и исхудавшие могут подойти после собрания к…
Ангелина обнаруживала в каждом лице то самое, о чем ей говорил Чезаре. Они подчинялись и организовывались, лишь чтобы выжить. Те, кто прошел через выживание в одиночку, редко отважится на это вновь.
«А я? – спрашивала Анжи, - а обо мне ты думала? Я тоже прошла через это, забыла?».
«Забудешь такое, как же».
- А еще у нас задание от Его Могущества, - скомкал Люций бумажку с пунктами к исполнению, - есть основания полагать, что на угодья и честь нашей Семьи готовится покушения. Нам следует нанести упреждающий удар.
Довольный утробный гул зазвенел где-то под куполом пражского Дома. Одобрительно закивали немигающие красные и желтые глаза.
- По приказу Его Могущества мы отправляемся на Охоту на Римкович Милицу и ее банду, - закончил Люций, улыбаясь всеми зубами, и нехорошо подмигивая Ангелине, - и Охоту ведет Джо. Желающие поучаствовать могут записаться сегодня до четырех часов.
В груди Ангелины замерло и задрожало сердце. Руки сами собой сжались в кулаки.
- Первой запишите меня! – зашипел кто-то изнутри нее, сдавленно, но громко – на весь зал. Сначала из углов наползла гулкая тишина, затем одобрительные смешки и свист, и порыкивания.
- Молодец, Анжи!
- Меня тоже запишите! Давно пора!
- А лимит есть? А где это? Страховка действует?
Люций поднял руки, указывая папкой с бумагами на Джо – распорядителя Охоты. Собрание было закончено. Большинство участников разошлись по своим делам, но одиннадцать охотников сгрудились вокруг Джо.
И Ангелина в самом деле успела стать первой.
…
Запах влажных смерек окутал Ангелину с ног до головы, мокрая хвоя под ногами источала аромат смолы и леса. Уже пахло грибами и будущей осенью.
- Проше, пани.
- Так?
- Пан Богусь сказал, вы явитесь к нему отдельно.
Вот, значит, каков в своем Гнезде Богуслав, иерарх Бескидский. Пан Богусь! В его доме Ангелина была впервые. Где-то кто-то кричал «Вуйко, гость!». Ангелина дрожит от запаха. Все в этом доме пропахло иерархом Богуславом. Запах настолько древний, въевшийся, что даже человек, не способный уловить его угрожающих посылов, испытает ужас т убежит прочь, не зная, отчего. Так пахнет берлога зверя, который единолично владеет своей территорией, и давным-давно передушил слабых врагов и отогнал на безопасное расстояние сильных.
Дом похож на своего хозяина. Грубоватый в основе, изысканный в деталях. Круглые строевые бревна прилажены друг к другу на славу, нет ни щели. В сенях стоят огромные бочки, и от них идет пряный запах моченых помидорых и других солений, виноградных листьев и укропа – он же развешан огромными руками по стенам рядом с гроздьями чеснока.
И судя по тому, сколько чеснока здесь, Его Могущество действительно уже почти ничего не боится.
Еще в сенях обнаруживаются две грубые лавки, застеленные овечьими шкурами, одна из которых явно была снята с бедного барашка иерархом – Ангелина где угодно бы узнала его прикус. Миска с зерном стояла на лавке, веселые бубенцы и ленты под потолком в углах, да немного елового лапника в углу – и полынь с опилками разбросана по полу. Вот и вся обстановка.
- Пан в гражде, во внутреннем дворе.
Его Могущество Богуслав, пятый иерарх Горган и Западного Бескида, сидит на колесе от телег. Колесо с шиной, совсем неподходящей к обстановке; вампир обнажен по пояс, по спине его хлещут две длинные косы. В этот раз они сплетены из гребня волос, оставленных посередине головы на манер чуба; на оставшейся части черепа уже отрос ежик каштановых волос.
Ангелине стало не по себе еще на подходе к дому – от обилия оружия, от обилия человеческих черепов, которыми, не таясь, украшен горный подъезд к Логову. Но настоящий ужас объял ее только теперь, когда она увидела Богуслава в его истинном обличье, на земле его Истока, где сила его была практически ничем не ограничена.
Богуслав точил косу, старательно протирая лезвие от металлической пыли после каждых трех мощных точных движений. Глаза его были спокойны и взор сосредоточен. Он, без сомнения, знал о присутствии своей Чистоты, и знал, что она знает – но в данный момент заточка косы была важнее. А иерарх не отвлекается по несущественным мелочам.
- Ось, бачь, ека востра, - обратился он к той чернявой, что встретила Ангелину, и передал ей косу.
- Хвала, вуйенько, - застенчиво будто бы пролепетала девушка, и, чмокнув вампира в щеку, унеслась с грациозностью и скоростью горной козы.
Лишь тогда Богуслав перевел взгляд на Ангелину. Ее придавило к земле, тяжесть всех лет его жизни упала на нее в это короткое мгновение.
- Ты идешь охотиться на родную кровь.
Ангелина склонила голову.
- Ты и в самом деле идешь?
Вот здесь он во всем своем великолепии проявил свою суть. Одним тоном голоса, последовательностью слов выразив оттенки ситуации и все ее нюансы.
- Да, - не поднимая глаз, глухо ответила она, - она была чудовищем, и она им осталась.
- Большим, чем мы?
«Мы».
- Большим, много большим, - и Ангелина обнаруживает, что беззвучно рыдает. Стыдно, страшно, но никто из присутствующих – а их немало – не удивлен. Слезы текли по ее лицу, горькие, розовые слезы, много слез. Сердце сжималось в груди, но внутренне она оставалась спокойна. И это-то и было самое страшное.
Иерарх долго смотрел немигающим взглядом, как у змеи, в ее лицо, словно что-то подсчитывая и вычисляя. Затем отвернулся.
- Что ж. Это единственное сражение на нашей территории. Я отправляю тебя, и знаешь, рискую – в понимании нашего Народа.
«Они».
- И все же рискну. Иди. Тебя ждут.
Первые тридцать шагов она всхлипывала с облегчением. Следующие сто прошла твердым, размеренным шагом, с очистившимся и успокоившимся сердцем, уверенная в правоте, пребывающая в самом радужном ожидании.
Сегодня ее День должен был уступить место Ночи.
…
Двенадцать пар алых глаз уставились на Чистильщицу. Шесть из них принадлежали молодняку, шесть – особам более зрелым. Все они были напряжены, каждый по-своему, и все нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
- Не спешим, не спешим. Ведущий сегодня Джо.
- Только формально, - склонил тот голову, уступая место Ангелине, - согласитесь, есть кое-кто надежнее.
«Они ждут. Справишься?».
Вместо ответа она наклонилась к самой земле, и втянула ее сырой прелый запах. Она ведет охоту на родную кровь. На кровь своей матери, и это особое, особое умение.
И, конечно, все они знают. Каждое движение ловят двенадцать пар алых глаз, каждых вздох двенадцать пар ушей, каждую каплю пота чуют двенадцать пар ноздрей. И – сколько там? – пар клыков нетерпеливо обнажаются, когда охотники осторожно пробуют языком воздух, изыскивая потоки тепла от опасности или добычи.
Ангелина не может сегодня проиграть. Провал среди Ночи будет означать возвращение в День, то есть к людям, где ей тем более нечего делать.
- Ну, теперь уже?
- Увянь, Грация. Она ждет.
- Я с рассвета не ела.
- Опять на диете?
Сзади послышались тихие смешки и нервные подначки. Ненастоящее оживление. Псевдо-беседа, в попытке еще поиграть с разумом, прежде, чем полностью отдаться инстинктам. Спиной Анжи чуяла азарт и напряжение охотников. От них нужно было отрешиться. Она прикрыла глаза, настраиваясь.
Тихий всплеск тепла в рогозе. Охотится лесная кошка, собрат хищнического набега. Небольшое и юркое, очень горячее и пушистое – землеройка. Торопится и пыхтит – еж. Скользит по камням, практически не излучая тепла – гадюка…
Чуть дальше, на пастбище, тяжело бухало сердце старого быка, удрученно качающего широкой рогатой головой, за ним, в стойле уже – много трепещущих овечьих сердец, пара задорных мелодий козьего пульса, остывающие ночью куры и утки, и, наконец, желанное человеческое сердце.
Не то, но аппетитное.
И все тело отзывается на следующий же звук. Знакомый запах, кровь, едва уловимые ноты ее присутствия. Знакомый ритм дыхания. Сколько раз, лежа на полу ее кельи в цепях, и пытаясь забыть о ноющих побоях, вслушивалась она в это дыхание, с подсвистом и какое-то нечеловечески, нездорово ровное!
- Добыча, - разомкнула она высохшие губы, облизала их, - Девять охраняют, девять спят в казарме, еще тридцать в Убежище…
Самые молодые вампиры плотоядно переглянулись. Охота такого масштаба подразумевала некоторое количество жертв сверх положенного. Их возбуждение передалось и старшим. Джо потянулся, Грация потянулась было к обуви, намереваясь от нее избавиться.
- Погоди, - Зосим, обычно игнорировавший коллективные Охоты, протянул к ней руку, - думаю, надо разделиться. Кто за «борзых»?
Поднялись восемь рук. Это были «борзые» - загонщики. Джо красноречиво посмотрел на Ангелину. Оставшиеся – Ангелина, Зосим, Джо, Грация и Сара – должны были схватить Милицу, а по пути получали еще некоторое количество жертв.
- Ну, молодёжь, - важно надул Джо щеки и поскреб в паху – напомнив Анжи своего младшего брата этим жестом, - любые инициативы, но помните, что их там много, они все умеют нас убивать, и лучше бы вам этого избежать.
- Шеф, а чего делать-то? – нетерпеливо перебил его молодой вампир в темных очках. Кажется, припомнила Ангелина, он был из Греции. Джо тихо зарычал, но взял себя в руки.
- Перво-наперво, заставить их покинуть убежище. Для этого подорвать… Анжи, где там у них арсенал?
- С северной стороны.
- Сначала тихо перегрызть спящих в казарме. Обесточить здание. Северо-восточный угол подорвать, и гнать остальных на нас. Поняли?
Восемь «борзых» кивнули, и, подняв ящики с взрывчаткой и детонаторами, побрели, пригибаясь к земле, в сторону убежища.
- Ох не нравится мне это, - проворчал Джо, - Анжи, ты уверена, что их там только девять? На стволы мы не поскупились, но – как знать. От Римкович ничего хорошего ждать…
Он осекся, посмотрел на Ангелину, потом замолчал.
Спустя полчаса все еще не доносилось ни звука со стороны убежища, но, судя по всему, молодежь действовала достаточно тихо и осторожно, потому что не загорелись ни сигнальные прожекторы, ни охрана по периметру ограды не забеспокоилась.
- У меня уже зубы сводит, - пожаловалась Грация, - нельзя же…
И, словно услышав ее жалобу, убежище вспыхнуло в ночи яркими ультрафиолетовыми лампами – вампиры попадали, кто куда, в высокую траву. На ногах осталась стоять лишь Ангелина.
- Ну все, начинается.
Раздалась стрельба. Свет замерцал и загорелся снова, снова замерцал, и, наконец, отключился. Видимо, у кого-то из молодых вампиров достало ума отрезать провод и от центральной станции, и от генератора. Стрельба продолжалась.
- Кого-то из наших, - негромко произнесла Сара. Остальные понуро нахмурились.
Эта добыча многим была не по зубам. Подойти к ней так близко – уже своего рода победа. Но перспектива захватить Милицу живой уже не казалась вампирам возможной.
Не сомневалась только Ангелина.
- Джо, надо завести машину, - негромко подала голос она, не отворачиваясь от убежища, - я знаю Милицу. Она не будет геройствовать и стоять до последнего. Только не здесь.
- Так ты что, хочешь… - недоверчиво начал было Зосим, но визг распахнувшихся ворот убежища подтвердил правоту Ангелины. Три внедорожника рванули вверх в горы, закладывая крутые виражи на серпантине.
- В машину, быстро!
План летел к чертям, но Ангелина впервые в жизни не нуждалась ни в каком подобии инструкции. Ею двигала неукротимая жажда возмездия. Похоже, ее настроем заразились и остальные, потому что они также подчинялись теперь лишь инстинктивной тяге преследования.
- Догоняй! – взвизгнула Грация, и вжала педаль газа до упора. Ангелину отбросило и впечатало в сиденье.
«Только не упасть. Господи, только не вниз, это же горы».
Разрыв между ними и преследуемыми – не устающими периодически отстреливаться – не сокращался, хотя участники гнали с максимально возможной скоростью. Ангелина не обманывалась возможностями: Грация впала в кровавый раж охоты, и уже и не думала о том, что падение машины вниз окажется смертельным даже для них.
С заднего сиденья то же, только исключительно нецензурными выражениями, сообщил им Джо. Зосим, закрыв глаза и вцепившись в колени когтями, беззвучно молился.
- Ну и как тебе это нравится? – выла Грация, теряя остатки разума в упоении погоней. Один из внедорожников добычи резко свернул, но Ангелина сжала когти на плече Грации.
- Не ведись, это только отвлекающий маневр! Милица все еще перед нами. Джо! – рявкнула Ангелина, - оружие под сиденьем! Зосим, подвинься!
Джо, хоть и обладал скверным и упрямым характером, на это указание среагировал мгновенно. Спихнув впавшего в обездвиженность Зосима, он не совладал с собственными силами, и оторвал мягкую обивку сиденья целиком. Как и ожидалось, под ней обнаружился арсенальный ящик.
Не медля больше, Джо локтем оттолкнул Зосим, вцепившегося в оторванное сиденье, и надел наушники. Одновременно его пальцы быстро бежали по оружию, скручивая, свинчивая, так быстро, что нельзя было уловить отдельных движений. Ангелина нажала на кнопку, открывая люк в крыше. Джо изогнулся, с трудом протискивая оружие за собой.
- Анжи! – послышался его требовательный голос, - цель!
- Двести пятьдесят, - ответила Ангелина, напряженно щурясь, - двести сорок два. Двести сорок. Двести тридцать восемь…
Теперь разрыв сокращался, но все же не столь быстро, как надеялись охотники. К тому же, убегающих было две машины, тогда как преследователей – лишь одна. И жертвы не намерены были легко сдаваться – отбивались они так, словно их арсенал был в три раза больше имеющегося в «Лексусе» вампиров.
- Поворот, - скомандовала Ангелина, - Джо, сто двадцать три…
В какую из машин стрелять? Милицу очень хотелось взять живой. Этого требовала честь Семьи и простое желание поквитаться по-настоящему. Ангелина пыталась проникнуть рассудком в логику своей тетки. Вторая или первая? Первая или вторая? Прикрытие или…
- Снимай первую! – визгнула она коротко, - Джо! Сейчас!
- Понял, - процедил Джо, и по крыше внедорожника заскрежетало железо.
От выстрела их ощутимо шатнуло, но Грация, слившаяся с автомобилем в инстинкте погони, даже не затормозила, и вырулила буквально с края отвесной пропасти. Зосим едва слышно простонал что-то малоразборчивое из угла заднего сиденья.
Раздался визг тормозов, и они влетели в облако дыма. Об бампер ударилось что-то тяжелое, потом что-то мягкое, и к своему облегчению, Ангелина увидела, что Милицу им, вероятно, удастся взять живой – вторая машина не пострадала от взрывной волны, ее лишь встряхнуло и развернуло поперек дороги.
- Так! Не суйтесь под пули! – деловито подал голос Джо, вползая в люк, - их там трое, один ранен.
- А она?
- Сзади, жива.
- Где мой пистолет?!
- Грация, если ты опять натворишь дел…
Вампиры засуетились. Навигатор отчаянно верещал. Сзади хлопнула крышка багажника, и раздался какой-то грохот. Зосим, наконец, отлип спиной от своего безопасного угла, но все еще старался держаться как можно дальше от Джо и тем более от Грации.
- Кажется, у меня контузия, - сообщил он сдавленно, ощупывая голову, - наверное, микро-инсульт.
- Кровь благая, только твоей ипохондрии не хватало. Грация, дай мне магазин!
Внезапно прямо перед ними в рассеивающемся дыму на капоте «вражеского» автомобиля возникла крохотная фигурка – миниатюрная, - с большим, большим стволом – и раздались четыре быстрых выстрела. Наступила недоуменная тишина.
- Это кто?
- Это Сара! – узнала Ангелина миниатюрную вампиршу, и выдохнула, едва не подавившись собственной слюной.
Сара быстрыми профессиональными движениями выбила лобовое стекло, просочилась внутрь, ловко вытянула за шиворот Милицу, по пути сделав два контрольных выстрела в еще живых сопровождающих, и направилась к напарникам.
- Я ехала в багажнике, - довольным голосом сообщила она, - вы все больные, и не лечитесь. Что с этим делать? – она потрясла левой рукой с зажатой в ней Милицей. Та молчала, до скрежета сжав зубы, однако находилась в полном сознании, и буравила Ангелину взглядом
Ангелина облокотилась о дверь. Спина страшно ныла. Плечи до сих пор слегка подрагивали от напряжения. Ломило колени от удара при внезапном торможении. Но ни одного укола совести, ни единого. И где родственные чувства? Ушли с днём вместе? Да и были ли когда-нибудь?
- Транквилизатор у Грации.
- Уже нет, - виновато потупилась та, - я его только что дала Зосиму. Он так переживал…
Сара воздела свои пронзительно-малиновые глаза к небу, и после возгласа «Меня окружают психи», сделала несколько коротких движений – в шее Милицы что-то слегка хрустнуло – и поволокла уже безжизненное тело к багажнику.
- Ты же ее не убила? – взволновался Джо, - Повелитель будет недоволен.
- В отличие от некоторых, я знаю, что делаю. Она очнется. У кого есть изолента?..
…
Прага. ВВ-
- Я был абсолютно уверен, во-первых, что вам не удастся ее схватить, а во-вторых, что вам не удастся схватить ее живой. И, в-третьих – я был уверен, что она готовится к нападению на нас, и даст отпор. Но вот она – сидит в клетке, и, хоть это и отрадно для меня, видеть ее там, она – не тот, кого я искал. Значит, пока что…
- Да, Ваше Могущество, - поклонилась Ангелина.
- Значит, я по-прежнему должен ждать удара в спину, - задумчиво проговорил Богуслав, глядя куда-то в сторону, - Ангелина, подойди сюда.
Она встала рядом, по детской привычке сцепив руки перед собой, как примерная школьница.
- Знаешь, кто остался из той Семьи, которую я знал?
Всплыла картина – прямо в мыслях, словно она видела ее сама. Богуслав – и склонившийся над ним в склепе Люций.
- Ваше Могущество, - шипит благоговейно Люций, и низко кланяется открытому саркофагу, - доброго пробуждения…
- Который год? – глуховато спросил иерарх, связки еще не восстановились полностью.
- Две тысяча шестой.
- А, второе пришествие не свершилось! Обидно.
Он сел, помогая себе руками. Оглянулся. На мертвом еще лице уже живы были желтые глаза, и выражали они крайнюю степень недовольства и недоумения.
- Ты один? – спросил в пространство, и Люций опустился на колено, - а Семья?
Молчание было ответом.
- Павел? Где Павел?
Тишина.
- Зося?
Тишина падала вместе с тремя сотнями лет в колодец вечности, откуда ничего не вернуть.
- Марек? Зарина? Ирида? – с каждым новым именем Люций вздрагивал. И на Ангелину накатило чувство, испытанное Богуславом, к которому пришлось привыкнуть. То чувство безысходной опустошенности – когда вместо друзей и Семьи остаются лишь слуги и рабы.
Иерарх посмотрел девушке в глаза, кивнул.
- Кто угодно из Народа, кроме Люция и тебя.
«И тебя», – эхом отнесло в дальний угол памяти, и Ангелина съежилась.
У доверия, которым ее одарил Богуслав, не было ни единой логической причины. Вампир не мог так поступить, просто – не мог. Это было бы противно его природе. И тем не менее…
«Кто угодно, кроме тебя». Эти слова давили ей грудь и шею, как тяжелая петля, весь остальной день. Она смотрела на мир уже другими глазами. Кто угодно? Правда? Неужели вот тот шустрый парень, водивший машину? Или секретарь в приемной на первом этаже новенького офисного здания в самом центре оживленной Праги? Разносчик документов? Секретарша Валенсио или Джо? Сам Джо или Валенсио?
«Я сойду с ума от паранойи».
…
«Кто?».
Погрузиться ли в сплетни ночи? Окончательно признать, что Богуслав Бескидский слишком стар, и видит опасность там, где ее нет и быть не может? Остальные так и сделали – даже Люций. Они слушались его приказов, и сопровождали его, и выполняли все, чего бы он ни повелел, но не верили в опасность.
Служение было для народа Ночи лишь хорошо упакованным способом провести с пользой время.
Ангелина же, проклиная собственную дотошность, не могла отделаться от желания найти врага иерарха, и… и она обессилено опустила руки. А что будет дальше?
Мир отказывался вставать в привычные рамки. Настроение портила Раяна – увязавшаяся за Ангелиной в ее прогулку, и составлявшая теперь компанию, которую Ангелина приравнивала по значимости и ценности к костылю для инвалида. Если бы инвалид был здоров, костыль немедля полетел бы в помойку.
- Ой, смотри, какое! – Раянапротянула руку к платью, - натуральный шелк. Мне пойдет?
- Выбери зеленое, - машинально ответила Ангелина, окидывая спутницу взглядом,.
- Мой Повелитель будет доволен, - под нос на гемма-лингве пробормотала Раяна, и Анжи криво усмехнулась.
Когда кто-то из подчиненных говорил о Повелителе «мой», дело сразу становилось ясным.
- А для Его Могущества ты присмотришь что-нибудь? – довольная Раяна уже возвращалась из примерочной. Ангелина отрицательно покачала головой – хотя ей хотелось закатить глаза и взвыть.
- Он не Хозяин мне.
- Ну, как хочешь назови, - Раяна воинственно протянула кассиру кредитку, - разве ему неприятно будет провести вечер с тобою, одетой красиво?
- Раяна! – нажала голосом Ангелина, оглядываясь, - он не мой. Ни повелитель, ни мужчина. Посмотри на то, с синим воротником.
Гемма-лингва точнее, чем языки людей, описывает отношения между отдельными особями; это язык индивидуалистов. Раяна посмотрела странным взглядом на полукровку.
- Все знают, что он тебя… - она деликатно замолчала перед тем, как продолжить, - кусал. Синий мне не идет.
- И тем не менее. Он мне не Хозяин. И об этом тоже все знают.
- Бедный Валенсио, - вздохнула Раяна, уводя безразличную Ангелину из магазина.
А это имя заставило девушку вернуться в реальность. Раяна уловила перемену и продолжила с воодушевлением.
- Каково ему постоянно думать о том, что Повелитель тебя… - тон ее щебечущего голоска вновь упал и взлетел, - кусал.
Анжи не знала, какая чертова туча нашла на нее, и заставила прижать Раяну к стеклянной витрине – манекен за нею качнулся, и вампирша выронила пакетик с покупками.
- Сука, - зашипела Анжи, оскалившись, и стекло покрылось за головой Раяны холодным паром ее дыхания, - при чем здесь Валенсио? Кто эти сплетни разносит?
Раяна низко зарычала, также скалясь, но потом она резко дернула шеей в сторону, демонстрируя понимание и доброжелательность. Ангелину удивил было такой быстрый переход к благодушию, но тут она увидела, что прямо на них смотрят два ошеломленных охранника.
В самом деле, очень редко столь красивые девушки, за минуту до этого мирно беседующие, накидывались друг на друга посреди торгового центра.
- Платье не поделили, - мило улыбаясь, прокомментировала Раяна, оправляя одежду и поднимая покупки с пола, - дышите, мальчики.
Они удалились на достаточно безопасное расстояние, и Раяна принялась издавать специфические низкочастотные вибрации – долженствующие означать насмешку.
- Ты все-таки неисправимо романтична, Анжи, - мерзко похихикивая, заговорила она первая, обращаясь к удрученной полукровке, - и наивна. Правда. Я просто не могу портить твою натуру дальше…
И она снова завибрировала, обнажив свои крепкие клычки, немного измазанные губной помадой на кончиках. А затем – снова спрятала лицо охотницы, и наружу выступила лишь самодовольная, самоуверенная и не очень в чем-либо, помимо себя же заинтересованная, женщина.
Спустя некоторое время Ангелина с неудовольствием поняла, что упускает какую-то жизненно важную нить событий.
- Раяна, прости меня, пожалуйста, - слегка неловко обратилась она к вампирше. Та посмотрела через плечо странным недоумевающим взглядом.
- Анжи! Честно говоря, я другой реакции и не ожидала. Это называется «провокация». И ты продемонстрировала правдивость сплетен, между прочим. Все знают, что Валенсио неравнодушен к тебе. Он мрачен, как ультрафиолет, когда Его Могущество вызывает тебя. Да и в последнее время…
«Все знают». Ангелина внутренне застонала.
Тирана. Римини. АВ+
Ах если бы речь шла о людях! Тогда пятидесятилетняя боль опыта – столкновения с самыми низкими человеческими эмоциями под прикрытием самых высоких слов – была бы оправдана. Но это были не люди. Нелюди. Это были точно такие же страшные создания, как Анжи, которая все чаще брала свое, напоминая о своих правах на сто процентов ее, Ангелины, времени и жизни.
Ангелина знала Анжи, и потому представляла, каковы же те, у кого вовсе нет сдерживающих факторов, кроме рудиментов человечности – а часто и ее не существовало изначально. Как это было просто!
Утро в монастыре: голод, пытка; утро в монастыре – дети пришли к причастию; утро в монастыре – мирное, росное, свежее. И вдруг она, Анжи, выползшая, с оторванным ошейником, с руками в крови, сбитыми о холодный камень темницы – а на дворе так тепло, так животворяще весенне-весело. Розы в саду, соловьи и майские жуки, аромат невиданных луговых трав – обоняние обострено, а от зрения практически ничего не осталось. Поэтому запах добычи чуешь задолго до того, как видишь ее.
Белокурая девочка шести лет. Чистая и свежая, как это дивное, прекрасное майское утро. Чуть-чуть пряного солода от причастия вином, чуть-чуть нежной горечи от легкого испуга и волнения, и много, много пузырьков эндорфина – детский самый сильный, самый бесшабашный.
Таких случаев было от силы пять или шесть, остальные – смазанные, глупые – забылись со временем, потеряли краски и значение. Но вспоминала Ангелина не выбитые клыки и не строгий ошейник, и не сломанные пальцы на руках и ногах в результате весеннего завтрака маленькой белокурой македонкой. Вспоминала она упоительное чувство, перекрыть которое не могли даже побои.
- Благодать, - выла она громко еще трое суток после того, как насытилась живой человеческой кровью.
И избиение не могло заставить ее замолчать. А лезть в рот, чтобы вырвать язык, они все-таки боялись, и ограничились ударом по зубам.
И это была она, полукровка. До того, как ее обратили на сторону ночи.
Так что Ангелина не обманывалась присутствием человеческой логики в рассуждениях той же Раяны. Раяна для нее была воплощением среднестатистической самки вампира. Жизнь ее была проста и понятна. Двое детей, Повелитель – стайка его собственности – стайка его бывшей собственности – итого двадцать или около того вампиров, самая настоящая Стая. Пока этой Стае всего сорок лет, но со временем, если чистокровных будет рождаться больше, и они будут становиться сильнее, Стая может превратиться в Семью, осесть в Доме и дробиться до бесконечности, как пчелиный рой или термитник.
С чистокровными детишками проблем было немало. В детстве они похожи на себя взрослых – та же логика, тот же садизм. Только порезвее, и есть хотят больше. И еще, за ними надо следить в сто раз пристальнее, потому что без этого лишь четвертая часть доживет до взрослого состояния. Для детей в возрасте до семи лет загрызть врага по песочнице или дворовому футболу еще не кажется аморальным. Особенно если чешутся зубы.
Снова Ангелина заступила на дежурство у иерарха, и снова она отрешается от своей воли и личности. Теперь это даже приятно. Валенсио рядом – но между ними ни искры, ни лишнего взгляда. Оба сосредоточены на своей работе, хотя, пока Анжи подчиняется Богуславу, Ангелина сама по себе – и просто расслабленно наблюдает за происходящим вокруг.
Его Могущество возвратился с вечера встреч в вайшнавском храме, который ему подготовили в знак добрых намерений Ракшасы. Одет он в просторный сальвар-камиз, на шее у него – цветочные гирлянды.
- Непременно нужно ввести моду на кольца в носу, - бормочет иерарх, - и эти штучки на голове. Так изящно. Я хочу перестроить приемную в «Балканике». Надо написать учредителям. Мебель из сандала! А сколько подарков!
Он с детским восторгом перебирает разноцветные пакеты.
- «А-юр-ве-да», - по слогам читает Богуслав незнакомое слово на обложке дорогого подарочного издания, - любопытно. Эту убери, я уже читал, - он отодвигает не менее красочную «Кама-Сутру», - а это что? Сладости? Их оставь, их люблю…
Посланница Ракшасов из Кералы, Дэви Амрита, правнучка Раавана, очаровала иерарха Бескидского, что заметно. Он в упоенном восторге от ее манер, от ее женственности, и, как если бы находился один, щедро делится переживаниями от встречи, много жестикулируя и улыбаясь всеми зубами.
Ангелина давно заметила, что слащавость служит вампирам отдушиной. Чем старше и кровожаднее был вампир, тем милее и манернее был он в общении с сородичами, пока речь не заходила о личной конкуренции.
«Такие сладкие, что тошнит».
А уж женские сообщества охотниц просто представляли собой клубки гадюк – но гадюк ухоженных, безупречно владеющих собой, и неизменно улыбчивых. Если самцов Ангелина терпеть еще могла, по привычке, вбитой в монастыре, не ожидая от них многого, то с женской половиной подлунного мира сходилась с трудом. Пожалуй, как-то «дружить» она пыталась с Раяной. Раяна принадлежала к Семье по праву ее почившего супруга; после ее взял под опеку другой старый кровосос, и теперь, в свои неполные девяносто, она представляла собой инициативное ядро в женском клубе домоводства.
Ангелина не реже раза в месяц посещала этот клуб – прямой обязанностью это стало сразу после получения титула «Чистота».
«Издевается. Повелитель издевается».
«Отчего же? Немного посидеть в кругу подруг».
«Подруги, ха».
Ничего более угнетающего, чем сидеть в круге двух десятков кровососущих домохозяек, подчиненных последние десятки лет Хозяевам и их нуждам, Ангелина при всем желании придумать не могла.
В ночном мире большая часть подчиненных вампиров принадлежала к женскому полу, что было понятно, учитывая мужскую полигамию и интерес к новым самкам. Вампиры в возрасте около ста лет обрастали стайками восторженных дурочек самого отталкивающего типажа, готовых глядеть в рот Хозяину и выполнять все, что он велит. Какой мужчина откажется от такого, даже мертвый?
Присутствовала и обратная сторона. Даже покорность рабыни и любовь господина не могли погасить жажды. И любовь, и привязанность заканчивались гораздо раньше. Начинался голод, выгоняющий клыкастых фавориток на непродуманную и беспорядочную охоту. Наказание несли, бывало, и их Хозяева.
«Выжившие носят жемчуг и лодочки, закупаются в Волл Маркт и собираются по воскресеньям обсудить преимущества стиральной соды».
- Девочки, - прощебетала Раяна, - доброй ночи, хорошей охоты. Сегодня у нас важная тема…
«Начинается».
- Кровавые потеки в машине. Согласитесь, случается? Очень неприятно. Кто чистит сам, не пользуясь услугами нашего автосервиса?
- Да там цены в автосервисе ломят, я их в гробу видела. Я в химчистку сдавала. Говорила, муж охотник.
- Ну, у вас в Канаде…
- Финляндии.
- И почем? – брюнетистая вампирша, задавшая вопрос, от любопытства даже подалась вперед всем своим необъятным бюстом.
- Тридцать баксов.
- Что! Разорение. Мы застилаем сиденья полиэтиленом. Повелитель не любит грязи.
- У меня на руках младенец, пробовала кормить в машине? Это ужас. Все это потом на потолке, на лобовом стекле, на ручках, у меня в волосах…
- Сестра, но на ходу кормить вредно.
Обычно на этой по счету реплике Ангелина готова была выть. Выть в голос, скрежеща когтями по кафельной – блестит, отчищенная чудо-средством! – плитке. Домашние, прирученные самцами хищницы, что ходят на охоту раз в год, поставляют по одном кровопьющему ребенку раз в три года, все-таки чуть менее опасны, чем дикие.
И все они любят Повелителей. Они щебечут о том, как это прекрасно – подчиняться Хозяину. Даже те из них, что свободны всю свою жизнь, начинают называть своих спутников С Большой Буквы, и выделяют его имя голосом, и надувают губки, и широко распахивают алые глаза, говоря о нем.
Если это и симулятор любви, то Ангелина принимает его за чистую монету. Сама она неспособна ни на что подобное. К Его Могуществу Ангелина испытывала самые сложные чувства. Главным из них был страх, на втором месте обычно обитала обида.
Она не простила ему укуса. Она не простила ему всего, что за укусом последовало.
«Рассуди здраво, - увещевает привычно Анжи Ангелину, - ты несколько лет ходишь на Охоту, пьешь свежую кровь, и фактически потворствуешь превращению улиц в круглосуточный мясокомбинат. Если в эквиваленте посчитать…».
«Двести пятьдесят в сутки. Больше редко».
«За год двадцать человек целиком».
«Быть того не может… и потом, есть доноры».
«Тогда больше. Сказать, во сколько раз? Бедные детишки с лейкемией. Не дождутся своих спасительных трех литров для переливания».
«Заткнись».
«И после того, как ты, даже не убивая лично, оставила за собой за сотню трупов, минимум, ты считаешь искренне себя невинной? Лучше той же Раяны? И это еще ты – Чистота. Жить-то хочется».
«Захлопнись».
«Что, не получается после нехитрой арифметики жалеть себя за один-единственный укус, который принес тебе свободу и силу?». И под натиском беспощадной логики чувства Ангелины меняют направление. От обиды к благодарности.
…
Зачем я Его Могуществу? – спросила усталая Ангелина как-то. Марина поморщилась – частый ее жест.
- Некоторые человеки, - делится она мыслями, - держат у себя ядовитых пауков. Пятиметровых змей. Крокодилов в ванной. Знают, что сожрут, а держат. Ради адреналина.
Сильнее сморщилась красивой физиономией, и идеально выписанное лицо поплыло в кривой и уродливой гримасе.
- Человека же не будешь держать для адреналина, правда?
Конечно, какой адреналин от лежащей в холодильнике колбасы или куска сыра?
Но Ангелина уже тогда – нечитаема и недосягаема для их подколов. Монастырь, в самом деле, сделал ее стойкой. Настолько стойкой, что ее боятся.
Но суть ее жизни – служение, а не соперничество.
Она знает об иерархе все. Все бытовые мелочи, все тысячелетние ревностно оберегаемые привычки и причуды. Она поощряет и развивает их, потому что это ее обязанность. Она знает, где должна лежать пилка для ногтей, где разноцветные мелки для рисования, крем для рук, газета «Садоводство». В любой точке планеты она должна обеспечить иерарха Бескидского шерстяными носками из овечьей шерсти ручной вязки, ананасовым ароматизатором для помещений и тремя видами одеколона под настроение.
Ей известно, с какой стороны он предпочитает садиться в машину (а также марка и цвет машины), известно, в какое время суток он предпочитает летать бизнес-классом, в какое – эконом-чартером. Она знает любимый цвет чернил, наизусть способна перечислить номера его свояков и кумов из родственных Семей, что могут звонить неприлично днем, когда все уважающие себя охотники спят. И, конечно, Ангелина уже выучила наизусть сорта крови и коктейлей с кровью, которые следует подавать иерарху и его гостям. По сезонам, производителям, по форме бокалов…
Богуслав доволен ею. Внимания не проявляет – но и не делает выговоров. Он таскает ее, как и остальных, по городам, а она становится невидимой. И иерарх любит ее прилежание и старание, и с удовольствием изобретает новые беззлобные издевательства в нестареющем вампирском стиле. Так, впрочем, продолжалось и по сей день.
- Валенсио принесет мне контракт на поставки винограда и кукурузы. Страниц триста, не более. К завтрашнему нужно непременно перевести на словацкий…
- На саммите будут пять иерархов, говорят, предстоит просто шоу с мороком. Закажи мне что-нибудь необычное для маскарада.
- Через неделю Люций прыгает с парашютом на Кипре. Мне то же, но на Фиджи. Сегодня.
- Во время корпоратива у Марко будет выступать очередная готическая тоска. Наше собрание будет другим. Никакого уныния! Хочу Леди Гагу и много кокаина.
- Надо подать к ужину запеченного вомбата.
На последнем Ангелина притормозила.
- Вомбата, - беззвучно пришлось ей повторить, и это был первый случай, когда она что-либо произнесла без его приказа. Богуслав повернулся к ней, балансируя на коврике для йоги. Глаза его искрились золотом.
- Кровь благая! Ну наконец-то. Я боялся, что ты разучилась разговаривать.
- Ваше Могущество… простите…
- Вомбаты, думаю, вообще несъедобны. Я смотрел Discovery и услышал название.
Ангелина несмело улыбнулась. Чувство юмора не было прописано в ее должностных обязанностях.
- Чушь! – возмутился Богуслав, меняя асану, - знаешь, эти… искусственные женщины.
Взгляд Ангелины падает на журнал с крупным заголовком «Дроиды нового поколения».
- Никакой… искусственный… прибор… не будет веселить и забавлять, как ты. Ом швари ом! – гнусавит он, и звучно шлепает босыми ногами, сходя с коврика, - подай мне стакан с витаминами.
Витамины растворены в четвертой положительной. Его Могущество Богуслав продолжал приобщаться к здоровому образу жизни.
«Нет никакой опасности для Семьи, для Его Могущества. Ему просто скучно и хочется издеваться надо мной. Или у него, в самом деле, маразм».
…
Это разочарование как-то смазано и нереально. Ну и что, говорит себе Анжи, Повелитель он мне или нет, какая разница? Всего лишь работа. Что такое это рабочее разочарование по сравнению с тем жгущим стыдом и отчаянием, которые пронзают ее, если в тесном коридоре она, проходя мимо Валенсио, задевает его тень, и физически чувствует это? Руки соприкасаются, заряженные током, рождая искры и разряды, глаза встречаются, и говорят то, что Ангелина предпочла бы не слышать и не знать, надеясь, как в детстве, что чудовище уйдет, если на него не смотреть.
Он страдает, горит гневом, ломает руки – внутри своей безупречности и стиля. Говоря с ней мысленно, он повторяет одни и те же слова и фразы, вторым потоком, как белый шум. Чувство захватило его целиком, и он отдается ему, как только существо ночи может себе позволить.
Если бы на это была инструкция. Если бы у Ангелины была смелость чувствовать. Если бы, если бы.
«Убью за тебя. Умру за тебя. Мир взорву за тебя», - говорят его глаза, и он, плавясь в мазохистском блаженстве своей любви, пугает Ангелину, но не тем, что требует ответа с ее стороны, а тем, что ничего не требует.
«Вот это и страшно».
«Может, это заключительная ступень трансформации?».
…
В ожидании восьмой и заключительной встречи с Габсбургом Ангелина откровенно заскучала. Встреча переносилась уже трижды по непредвиденным обстоятельствам, и все мероприятие, изначально не имевшее смысла, забуксовало в бюрократических препонах.
Возможно, поэтому она отправилась на предполагаемое место встречи одна, не перезвонив по тому номеру, с которого пришло короткое сообщение, подписанное «Гербертом».
И, не ожидая подвоха, пропустила короткий и мощный удар по голове сзади.
«Это ж надо, так облажаться» - сокрушенно прокомментировал ехидный голос прежде, чем сознание отключилось.
========== Часть 5 ==========
Если бы можно было сравнить это состояние, Ангелина сравнила бы его с наркозом. С таким принудительным наркозом, в котором нет осязания, слуха, вкуса, зрения и обоняния, но остается сознание собственного «я». Стояние на месте, в вечности, то ли настолько пустой, то ли настолько плотной, что не двинуться ни на шаг, ни на полшага.
Как ни старайся, не вырваться, а потому остается молча зависать во времени, представления не имея, сколько его там прошло. И в итоге даже начиная получать особое удовольствие от собственного дрейфа в посмертии.
Возвращаться было значительно менее приятно, хотя и не болезненно.
- …Это она? Ты проверил? Это точно она?
- Да. Я видел ее на фото.
- Какая-то дохлая.
- Сам ты дохлый.
- Потрогай, чувак! Она реально холодная! Ты ее не убил?
Ангелина сглотнула, чувствуя во рту соленый привкус крови. Но больно не было. Было только удивительно. Ее явно оглушили, поймали и связали люди. И конечно, они удивились тому, как в отсутствие сознания ее тело достаточно быстро остыло практически до комнатной температуры. Она могла лишь надеяться на то, что пробуждение вернет немного тепла…
Чья-то мозолистая неловкая рука сжала и отпустила ее лодыжку.
- Ты погнал. Нормальная баба. Звони тому козлу.
«Тем козлом» оказался какой-то другой человек, но он уже точно знал, что собой представляет его пленница, потому что первым делом нацепил на нее намордник, и старательно обмотал серебряной проволокой ноги и руки. Словно этого было мало, он надел девушке на голову мешок – слабая надежда, но это могло значить, что ее предполагается оставить в живых. Приговоренных к смерти никогда не лишают возможности полюбоваться на окружающую действительность и лица палачей.
Ангелина покорно перебирала ногами, осознав, что притворяться нет смысла. Ступеньки, тяжелые двери, тяжелые двери, холодный пол, ступеньки.
- Позвольте, дальше я сам, - раздался незнакомый голос – голос из Ночи, и дальше идти было значительно легче, потому что ее спутник практически нес ее над землей, казалось, вовсе не затрачивая сил.
«Они тут все сытые. Не уличные бродяги. Организованные».
Ее провели по еще одному пустому и большому помещению – где-то в высоких потолках отдавался стук ее каблуков – и усадили на стул. И только тогда сняли с головы мешок и намордник.
Анжи встряхнулась, и уперлась взглядом в пару алых, доброжелательных глаз точно напротив. Их разделяло метров пять, не больше – пять метров дорогого дубового стола, старинного, с резьбой. На столе стояли свечи, прочая же часть зала была погружена во мрак.
- Анхелика, дорогая! – Чезаре поднялся со своего места, сделал к ней несколько шагов, - вы доставили мне немало хлопотных минут. И все ради чего… - он хмыкнул, - позвольте же мне не запугивать вас, и не тратить на это драгоценное время. Итак, я не предлагаю вам предательство в стиле Средневековья. Знаю, вас не купить. Но это вовсе не значит, что вас не продать.
В горле у Ангелины пересохло, но она усилием воли сохранила непроницаемый вид. Чезаре вздохнул – громко, театрально, сел напротив нее за стол, налил в бокал немного третьей крепленой – положительный, отрицательный, пропорции один к трем – и посмотрел на нее в упор через пламя свечи.
Глаза у него были опасно ярки. Сытый, но не удовлетворенный.
- Кому нужна наёмница? – сухими губами выпалила Ангелина, не прикасаясь ни к вину, ни к одному из изысканных блюд, что источали ароматы на столе, - вам доплатят, чтобы от меня избавиться. Богуслав не торгуется.
И это была чистая правда. Богуслав Бескидский не торговался даже за жизнь сыновей, не говоря уж о подчиненных. Интересы Семьи для него стояли много, много выше собственных или чьих-либо других.
- Вы недооцениваете себя, - покачал Чезаре головой, с аппетитом отламывая тонкими пальцами ножку от курицы, что лежала перед ним, и обсасывая ее – затолкав целиком едва ли не в глотку.
Покончив тремя мощными движениями челюстей с курицей, он принялся за карпаччо. Смотреть на его быстрое насыщение было неприятно, но и оторваться нельзя. Ангелина знала каждую из немногих причин, по которой чистокровный мужчина из Народа Ночи мог есть так быстро и так много.
И ни одна из них не предвещала ничего хорошего ей лично.
- Вы недооцениваете, - повторил он, вновь упершись в нее немигающим взором, - и этим вы и прекрасны, Анхелика. В вас поровну всего: дня и ночи, благоразумия и безумия. Красоты и скромности. Воспитанности и вульгарности – насчет последнего, кстати, не уверен. Я в непрерывном восхищении любовался вашими достижениями со стороны.
Из тьмы, окружавшей их, вынырнул как бы безликий, словно слепой и глухой подчиненный, и мгновенно убрал со стола объедки, что оставил Чезаре. Одновременно двое других неуловимыми, исполненными величавой поспешности движениями, сменили скатерть. Свечи взметнулись, свечи опустились.
- Чего вы хотите от меня? – спросила Ангелина, ощущая непрерывно растущую слабость.
Слабость предчувствия. Слабость страха – который, как она думала, покинул ее в раннем детстве, и никогда больше не являлся. И страх воплотился теперь в этом дорого одетом, красивом до омерзения, скалящемся белозубо бледном сицилийце.
- Я, конечно, желаю предложить вам сделку. А вы о чем думали?
- Нет. Можете начинать меня убивать.
- Убить? Вас?! Ни за что. Выслушайте условия.
Он поднялся, подал ей руку, легонько сжал кончики пальцев, подвел к себе ближе – свечи взметнулись, свечи опустились, свечей стало больше, и комната – высокие потолки, неожиданно массивная лепнина, выход на просторный балкон – озарилась.
«Какая же ты тварь, - глядя изнутри на вампира, молча выплюнула Анжи в пространство, - примитивная, самодовольная, лишенная всякого воображения, тварь. Мелкая и ничтожная. Если думал произвести на меня впечатление – тебе этого сделать не удалось».
Чезаре дернулся, неприятно скривилось его лицо – оскал едва наметился, когти царапнули ее ладонь – но тут же взял себя в руки.
- Позвольте изложить вам подробности ситуации, - высокопарно продолжил он звенящим от сдерживаемой злобы голосом, - и возможно, вам придется изменить свое мнение. Как я и сказал, вас нельзя, вероятно, купить. Но я уже сейчас готов вас продать. И среди приближенных вашего драгоценного Могущества есть, по крайней мере, один, кто заплатит за вас любую цену.
Сердце Ангелины сжалось, и она не смогла остановить ледяной, бегущий по жилам, ужас. Чезаре ехидно захихикал, читая по ее глазам, как по книге.
- И мы с ним в некоторой степени земляки. Я знаю, что такое страсть, Анхелика. Я знаю, что такое страсть к Ночи и ко Дню. Но даже я боюсь представить, как опасна может быть страсть к Сумеркам – к вам, моя дорогая. Это хуже наркотика, это хуже жажды. В Ночи нам скучно, День нас гнетёт. И только Заря дарует … вы улавливаете мою мысль?
«Он ни за что не пойдет на это».
- О, конечно, пойдет, моя сеньорита! – Чезаре привлек одеревеневшую девушку к себе, положил галантно руку ей на талию, и совершил с ней вместе некоторое подобие первых движений танго, - вы не знаете его так, как я знаю. Вы не представляете себе, какой талант, какая воля кроется внутри. Он – это огонь, запертый в темнице. Ему давно следовало вернуться к жизни одиночки, но он оттягивал это мгновение – и как вы думаете, кто держал его в Семье Бескидского последние лет шесть? За вас он принесет мне голову Богуслава на блюдце… нет-нет, Анхелика, не так скоро.
Она метнулась к балкону, но прямо перед ее носом двери захлопнулись.
- Я буду заботиться, моя дорогая, чтобы мой товар не испортился. Или, по крайней мере, не слишком сильно испортился. Слишком долго я ждал своего часа, и, вы не поверите, когда я узнал, что в глухой обороне одного из иерархов сама собой открылась такая дверь… и вы ее открыли, Анхелика.
Его пальцы скользнули по ее открытой спине. И Ангелина опустилась на пол – села на холодный мрамор, обняла руками колени – как когда-то делала давно, в прошлой жизни, в эпоху Дня, в монастыре. Пытки продолжались.
- Не расстраивайтесь, Анхелика, - сверху вниз говорил Чезаре, глядя на нее с нескрываемой радостью, - если вы желаете помочь нашему общему другу Валенсио, - имя было произнесено, и отсчет начался, - и помочь ему избежать позорной смерти где-нибудь в центре Сахары в компании с грифами, бетонными плитами и серебряными цепями, у вас есть возможность.
Она посмотрела на него. «Что я должна делать?».
- Все просто. Сделайте это вместо него. Иерарх доверяет вам, и все знают это…
«Опять это «все знают».
- …И вам не составит труда продумать план, в котором вы остаетесь с ним наедине в достаточном отдалении от соглядатаев. Вас даже никто не обвинит – обеспечение алиби я готов взять на себя. И наш друг Валенсио останется чист и ни о чем не узнает.
«А тебе это зачем?». Вместо ответа Чезаре усмехнулся. Поднял ее с пола. Поцеловал ее безвольную руку, вздохнул – и уже искренне, - печально улыбнулся.
- Вы можете меня ненавидеть, Анхелика, презирать, игнорировать, но вам придется выслушать и принять все сказанное. Я достаточно провел времени в одиночестве. Я хочу основать свой Дом. Хочу Семью. Я хочу стать иерархом. Взять под крыло несколько слабых вымирающих Домов, организовать несколько вылазок к соседям – и заставить Исток несколько всполошиться. Разве это плохо?
Он сел в кресло у окна, рядом с выходом на балкон, и закинул ногу на ногу, сцепил руки на коленях.
- Но Семей много, и все они одинаковы, как куриные яйца. Высокомерные, косные, одинаково отупевшие. Так или иначе, одни притворяются, другие нет. Но они одинаковы – и вы ни в одну Семью не входите. В такую Семью – нет. А в мою вы войдете, Анхелика.
Он легко выпорхнул из кресла, бесшумно подлетел к ней, улыбнулся.
- Я лишен предрассудков, - его голос снижался до шепота, - и могу вам сказать, что никогда не встречал никого, кто столь бы ответственно подходил к… да ко всему вы подходите ответственно. И я считаю, что вы имеете право на нечто большее, чем пустой титул. Я предлагаю вам не служение. Я предлагаю вам разделить со мной Семью.
Минуту или даже две Ангелина пыталась выдавить хоть звук.
- Что? – поперхнулась она, закашлялась, засмеялась, глотая слезы ужаса и отвращения, - вы – что?
- Могу встать на колено и извлечь кольцо с бриллиантом. Вы предпочитаете такой сценарий? Мне он показался несколько пошлым. Но, если вы настаиваете…
Он потянулся к карману пиджака, и Ангелина схватилась за его руку. Ледяную и твердую.
- Вы хотите возглавить Семью? Думаете, что полукровок остальные вурдалаки из чистокровных, - она не запнулась на этой формулировке, - примут с распростертыми объятиями? Что нас начнут ценить, любить? Меня не спасает мой титул. Вы думаете, к другим будут дружелюбнее?
Чезаре выслушал с непроницаемым видом ее спутанные высказывания.
- Поверьте, Анхелика. Я умею быть убедительным, если хочу. Подумайте, какой процент Ночного Народа перейдет на мою сторону, не разбирая, просто ради своих жен, мужей, детей, внуков. И сколько их в относительном и абсолютном значении. Им есть за что бороться, за что-то дороже обычной двуногой добычи.
Он был прав. Ангелина не умела врать себе.
- В любом случае, - подытожил Чезаре, поправляя пиджак, и с довольным видом созерцая растерянную девушку, - судьбу Богуслава никакой из предложенных мной сценариев не меняет. Ваш иерарх умрет в каждом варианте развязки, Анхелика. Если вы откажетесь помочь мне с осуществлением моего плана, это сделает Валенсио. За вашу жизнь он не пожалеет своей. И я избавлюсь… и от иерарха, и от соперника.
Он вновь взял ее за руку, но уже не целовал – лишь приподнял чуть.
«А если я пойду к Его Могуществу, чтобы убить – и расскажу? Или изыщу способ убить себя? Что тогда, долбанный ты скот?».
- Тогда Валенсио тем более встанет на мою сторону. Прибежит, брызгая слюной и умоляя дать ему шанс поквитаться с Богуславом. Впрочем, у него и сейчас есть причина, не так ли? – он многозначительно пробежал пальцами по двум крошечным шрамам – на левом плече, на правом, - а сил у Валенсио, поверьте мне, хватит. С моей поддержкой он разгромит Гнездо вашего патрона за считанные минуты. Так близко к Богуславу за пятьсот лет никто не подбирался.
- Будь ты проклят, - подавилась Ангелина, даже не чувствуя слез, льющихся по лицу, - гореть тебе в Аду.
Что еще могла она сказать?
Чезаре с жалостью провел рукой по ее лицу, отняв ладонь, облизал ее – розовые слезы полукровки заставили его зажмуриться на мгновение от удовольствия – и сделал шаг назад.
- Я всё сказал, вы всё услышали. Не то, чтобы я спешил, но и оттягивать исполнение планов не намерен. Потому, Анхелика, потрудитесь в ближайшие трое суток, - он сверился с видом растущей луны на небе, удовлетворенно кивнул, - сообщить мне ваше решение. Обдумайте его, не торопясь. Не отказывайте себе в удовольствии воспользоваться всеми удобствами моего скромного Логова. После мы вновь встретимся…
Чезаре сделал несколько шагов к Ангелине, она отступала назад в странном избегающем танце. Но он не стал загонять ее в угол, хотя несомненно был способен на это. Лишь насмешливо улыбнулся, извлек что-то из внутреннего кармана пиджака, поставил на стол, и, издевательски кивнув – как бы кланяясь – растворился во тьме. Где-то негромко хлопнула тяжелая дверь.
Наступила тишина.
…
Оставшись одна, Ангелина включила электрический свет во всех предоставленных комнатах, опустила оконные панели, и буквально рухнула в кровать – не раздеваясь и не особо заботясь о том, что ее ждет после пробуждения.
В ситуациях крайнего стресса многим свойственно страдать от повышенного давления, кто-то начинает ругаться бранными словами, а Ангелина просто ложилась спать – и готова была спать до тех пор, пока ситуация сама собой не разрешится.
Правда, в этот раз подобная тактика не помогла. Поэтому, проснувшись, она постаралась разложить мечущиеся мысли по степени важности, и заставить себя как-то принять осмысленное решение.
«Что ни выбери – беда».
Будь на ее месте Раяна или Марина, или большинство других самок Ночи, решение было бы принято быстро. Моложавый, изысканных манер красавец предлагает головокружительную сделку! На другой же чаше весов – подчиненное положение помощницы у сварливого старика.
Но Ангелина слишком хорошо понимала, что лишь ее подчиненное преданное положение у этого самого «старика» и привело Чезаре к мысли использовать ее в борьбе. Кому интересно будет, если Богуслава Бескидского, одного из старейших иерархов Истока, прикончит соперник из молодого поколения? Или даже одна из внедренных любовниц?
Она вдруг поспешно открыла бархатную коробочку, словно надеясь отыскать недостающий элемент головоломки. Там, вопреки словам Чезаре о «кольце», оказались изумрудные сережки: два грушевидных изумруда были утоплены в мелких бриллиантах россыпью, и обрамлены розовым жемчугом. Крупные. Красивые. Немыслимо дорогие. Ангелина не удержалась от презрительной усмешки, возвращая серьги на место.
Чезаре построил хитроумный план, в результате которого он возвышался над незадачливыми вампирами многих Семей, он, одиночка – мог после смерти Богуслава претендовать на часть его земель или имущества. Правда, в том лишь случае, если фигура Ангелины разыграет партию до конца. Другой полукровки, наделенной титулом, среди подчиненных не сыскать.
Девушка без энтузиазма покосилась на камеры слежения под потолком. Она не сомневалась, что, сделай она попытку к самоубийству, ее мгновенно остановят. Да и единственным способом остановить Чезаре было теперь двойное самоубийство: Ангелины и Валенсио. Она зарычала, не сдержавшись, да так протяжно, что верхняя губа слегка онемела от вибрации.
Богуслав просил найти слабое место – и им оказались двое его слуг.
«А что сделал бы Че, если бы не чувства Валенсио ко мне?».
«Какая разница? Надо что-то делать. Надо бежать!».
«Куда? Топиться? Убивать напарника?».
«Беги».
Ночная половина требовала движения. Ангелина с трудом сосредоточилась на размышлениях. Мысль путались, и инстинкты грозили овладеть сознанием полностью. Она прищурилась, распахивая шторы. За окном цвел сияющий день. Голуби стайкой шумно вспорхнули с черепичной крыши. Кто-то весело кричал через улицу:
- Еще раз, еще раз! Ты проиграл! – речь, видно, шла о картах или домино, или о каком-то споре.
«А ведь сейчас только полдень, – осенило вдруг девушку, - и в следующие три часа солнце не скроется из вида точно, ни единой тучи на небе. Это ли не шанс?».
Она огляделась, но постаралась сохранить в памяти то, что движения ее фиксируются камерами. Мозг лихорадочно работал. Она продолжала, напряженная, как струна, стоять у окна. Она пыталась вникнуть в логику Ночи, не в первый и не в последний раз, растормошить Анжи – чтобы та спасла Ангелину, спасла их обеих.
«Они все сейчас спят. Абсолютно все. Им в голову не пришло блокировать панели и балконные двери в моей комнате. Потому что ни один вампир не вылезет на самый солнцепёк в такое время суток. Два или три сонных кровососа следят за мной через камеры, потягивая томатный сок со второй отрицательной пополам. Дремлют, параллельно одним ухом слушая телевикторину. С их точки зрения я сейчас… должна так же хотеть спать».
Она театрально зевнула, потянулась, пошаталась немного без дела, задернула шторы – суетливо и быстро, затем двинулась к кровати, скидывая одежду. Особого плана не было, Анжи вела лишь прирожденная хитрость охотницы.
«До ближайшей тени метров сто. Конечно, жарковато. Но не смертельно. Нет, лучше двести пятьдесят метров. Тогда они точно меня не увидят. Куда потом? Где мы вообще?».
Она вползла под одеяло – ничего удивительного для такой жары, в конце концов, ее тело остывает – и несколько раз высунув руку из-под него, якобы чтобы отправить трусики и лифчик на пол, шумно щелкнула пультом световых панелей.
«Привычный жест, привычный звук». С легким шелестом панели стали опускаться на окна и балконные двери.
Вампир бы еще заблокировал их изнутри. И ни одному из них в голову не придет так подставиться вероятному противнику, чтобы оставить открытым тыл. А значит, никому и в голову не придет…
«Теперь ждать».
Выждав полчаса, Ангелина стала задыхаться под тяжелым одеялом. Собравшись в клубок, она принялась осторожно перетаскивать подушки с левой половины кровати под одеяло – словно «ворочаясь», постепенно придала им силуэт спящего беспробудно пленника, и с другой стороны просочилась под кровать.
«Благослови Бог того, кто придумал балдахины и высокие кровати».
Что теперь? Она оценила расстояние до ближайшей балконной двери. Только бы проскользнуть за штору – а дальше уже проще; двери не заперты, панели легко приподнять снизу… стоп. А как преодолеть расстояние до двери?
«Прокляни Бог изобретателя минимализма».
Несколько раз оглядев комнату, Ангелина чертыхнулась, и полезла обратно в кровать. Следующий эпизод театральной постановки включал «просыпание» от духоты, и включение кондиционера на полную мощность – этого едва оказалось достаточным, чтобы шторы начали здорово колыхаться, как и балдахин.
Повторив манипуляции с подушками и уползая под кровать, Ангелина прикинула, сколько времени у нее еще есть. Никак не больше двух часов более-менее безопасного передвижения по улицам.
Дождавшись очередного движения тяжелых занавесей, она метнулась за одну из них. Дрожа от холода, Ангелина, тем не менее, старалась дышать как можно реже. Не хватало только привлечь инфракрасные системы излишним теплом тела.
Едва протиснувшись в щель балконной двери, она снова дожидалась колыхания штор – чтобы слегка приподнять гибкую светоотражающую панель – вспомнилась реклама – и проползти под ней наружу…
Солнечный свет ударил ее, и Анжи прикрыла лицо руками, прижавшись к каменной стене, едва не потеряв равновесие. День навалился со всей беспощадностью шума, гвалта, пыли и детских голосов. Ангелина, едва открыв слезящиеся глаза, обнаружила себя стоящей на крохотном балкончике третьего этажа палаццо на одной из улиц Римини.
«Уже хорошо, что я тут когда-то была, и могу представить, где нахожусь».
Однако это же и пугало. Ангелина не только не представляла, что будет делать после того, как выберется на свет, она еще и была одета лишь в более чем откровенную шелковую ночнушку, и на ногах не имела даже туфель. Вдобавок, она не умела пользоваться телепатическими инструментами ночного племени – вроде зова на дальних расстояниях.
«Ситуация. Впрочем, сначала придется слезть отсюда». Оценив высоту балкона, Ангелина вздохнула, и сглотнула, ступая ногой на первую выпуклость декоративной лепнины на фасаде здания.
Это оказалось не так-то просто. В большей степени из-за палящего солнца, на котором трудно было даже дышать, не говоря о том, чтобы цепляться когтями за едва заметные выступы. Посылая проклятия изобретательству архитекторов, разместивших балкончики в шахматном порядке, Ангелина добралась до высокой лепнины, украшающей арки первого этажа – где, обвив ногами дорожный знак, запрещающий парковку, как стриптизерша, съехала на раскаленную мостовую.
- Пресвятая Дева! – охнул кто-то за спиной, но это уже было неважно – Анжи побежала.
«Двести пятьдесят метров? Наивная. Пятьдесят метров – и ты в обмороке медленно плавишься…».
Все же ей удалось преодолеть залитую солнцем улицу, и скрыться под навесом небольшой обувной мастерской. Она мельком окинула витрину, отметила взглядом ассортимент, явно не меняющийся со времен фашизма, и припустила дальше.
К следующей остановке в груди уже нехорошо что-то клокотало и булькало, и кажется, Анжи знала, чтоэто.
«Куда я, собственно, бегу?».
«Вспоминай! В каждом городе, где есть хоть одно Гнездо, должно быть нейтральное хранилище!».
«Нейтральность в мире ночи? Ха. Ха. Ха».
И все же она, собрав остатки сил, поволокла ноги дальше, уже задыхаясь.
- Сеньорита, вам помочь?
Опустив глаза, Анжи увидела через опущенное ветровое стекло лицо удивленного итальянца – красивого, молодого, слегка позабавленного ситуацией, и явно горящего желанием принять участие в ее судьбе.
- Да, - хрипло выдавила она, - могу я сделать несколько звонков с вашего телефона?
- Конечно, - и она поспешно оббежала его машину и уселась слева от него.
Ей даже показалось, кожа недобро зашипела, оказавшись в тени.
- Куда вам? – доброжелательно спросил итальянец, не сводя глаз с полуобнаженной девушки – особенно с ее босых ног. Ангелина непослушными пальцами набирала номер Валенсио.
- Подальше отсюда.
«Обычно в таком виде от обманутых мужей-рогоносцев убегают любовники». Валенсио не отвечал. Чертовщина! Ангелина пыталась вспомнить – и не могла – номер приёмной Богуслава. А ведь столько раз она диктовала его в конце каждого сообщения! Проклятое солнце…
- Фортуна! – разливался тем временем итальянец в потоке комплиментов, - фортуна гранда, такого со мной никогда не бывало!
«А моя ситуация, пожалуй, похожа на критическую. Это вроде бы…».
«Даже не вздумай. Он ведет машину, если укусишь – разобьетесь».
С третьей попытки Ангелине удалось дозвониться до Сары. Выслушав с каменным спокойствием сбивчивые объяснения Анжи на гемма-лингве, Сара коротко ответила: «Жди там, где находишься», и дала отбой.
Ангелина вновь покосилась на восторженного спасителя. Ждать? Рядом с ним, таким лакомым, таким упоительно горячим? Когда ей так надо. Когда ей просто очень надо живой крови. Или ждать снаружи – там, где чертово солнце разнесет ее прахом, может, минут через тридцать? Чудовище жаждало крови, и очень хотело выжить.
-Я выйду здесь, - в полуобморочном бреду услышала Анжи свой голос, - остановите, пожалуйста.
- Но куда вы, сеньора?! – расстроился мужчина, однако все же остановил машину – и Ангелина едва сохранила равновесие, пока не добралась до какой-то подворотни – перетянутой веревками с сушившимся бельем, наполненной криками одинаковых чернявых детей, - везде дети, почему дети, такие сладкие, такие вкусные… - и запахом готовящейся еды.
Стараясь стать как можно менее заметной, она забилась под каменную лавочку – несомненно, стоявшую здесь еще со времен Римской Империи – и закрыла глаза, сжавшись в комочек.
Вызывает ли кровь привыкание? Бывает ли ломка? Почему, если реже бывать на солнце, так тяжело его переносишь? Что будет, если вампир укусит вампира? Что будет, если полукровка укусит вампира? Что будет, если человек укусит вампира, а тот укусит полукровку? Ангелина поморщилась, надеясь прогнать бред, что метался под воспаленными веками.
«Они найдут меня. Конечно, найдут. У них полно родственников в Италии, кто-нибудь обязательно примчится, чтобы обнюхать Римини…».
«Мы. У нас родственники».
«Будь у меня родственники, я бы не валялась здесь под лавкой, как клошар, надеясь не испепелиться еще хотя бы час».
«Не. Не испепелишься. Иссохнешь».
Это было правдой. С ужасом Ангелина видела, как ее руки ссыхаются – как будто от недостатка влаги сохнет сено на поле – тускнеет, делается ломкой еще вчера свежая зеленая трава. Зрелище это было жутким. Правда, в глазах тоже уже пробегали помехи – пока несильные, но регулярные.
«Я-то думала, что в монастыре привыкла голодать».
«Крови! Темноты! Сейчас же!».
Что-то хрустнуло в спине. Кажется, ссохшийся позвонок – первый из многих. Точно, вот еще и еще звуки. Похожие на те, с которыми злые пальцы Милицы перебирали четки в келье.
«Пропадаю».
Ей не дано было бояться солнца – страх отсутствовал, как понятие в ее системе бытия. Было отчаяние и боль. Привычная, тупая, возвратившаяся, наконец, на законное место. Вот и закончилась эпоха Дня в ее жизни – и как не вовремя! С щелчком начали отлетать скрутившиеся ногти на руках, затем и на ногах. Щелк! – ноготь долой. Пальцы скрючивались, сохло ногтевое ложе, приобретая характерный бурый оттенок.
«Что еще?».
А, конечно. Внутренности тоже начали ссыхаться. Вот подреберье втянуло почти до расходящихся поясных позвонков. Вот съежились легкие. Можно было бы дотронуться до выпуклости, обозначающей печень – если бы Анжи еще могла шевелить руками.
В ушах загудело, солнце упало и раскололось, изливая весь свой запас света на Ангелину, и мир вокруг растаял в ослепительном сиянии. Короткие зигзаги желтых молний и вспышки белых сверхновых.
Ее даже не рвало – было нечем; судя по ощущениям, внутри даже органов не осталось. Абсолютно невозможно сосредоточиться ни на чем, кроме как ощущать свою близость к небытию.
Но оно все не приходило.
Белград. ВО+
Когда она очнулась и спустя какое-то время открыла глаза, рядом не было никого. Комната была мала и пуста совершенно; рядом с кроватью не стояло ни тумбочки, никто не озадачился такой человеческой формальностью, как одежда или…
Зато у кровати прямо на полу стоял ящик. Ящик с алюминиевыми банками по поллитра. И Ангелина, не в состоянии еще протянуть руку и дотронуться до одной хотя бы, уже знала и жаждала каждую каплю из этих банок.
Подтянувшись изо всех оставшихся сил, она разлепила высохшие, треснувшие губы, и не узнала собственную скрюченную руку, нетвердую, дрожащую, что потянулась к желанной добыче. Кто бы ни был тот благодетель, что оставил тут богатство для нее, Ангелины, он знал, в каком она очнется состоянии.
«Кто? Какая разница. Я очень хочу жить».
Первую банку она тянула к себе так долго, останавливаясь, чтобы передохнуть, что тени поменяли свое расположение на полу. Открыть ее было также непросто. Вместе с этим Ангелина лишилась двух коротких когтей, выросших за время сна. Обессилев, она едва смогла перевернуться на бок и наклонила трофейную банку.
Сладость. Сладость и снова сладость. Целебная. Ласкающая каждую болезненную точку, каждый пострадавший нерв. Третья положительная…
Вторая банка досталась ей уже с меньшими затратами сил, и пила она ее чуть-чуть быстрее – миновала угроза желудочных колик. Третья уже была нужна для того, чтобы вернуть мышцам возможность синхронного сокращения. Это получилось. Ангелина размяла руки, прокашлялась, сплевывая горькую желчь.
Но все же встать она не могла. Здраво оценив повреждения собственного тела, Ангелина предпочла сползти с кровати и медленно на четвереньках двинуться в сторону одной из двух узких дверей, утопленных в деревянной отделке комнаты. Как она и угадала, за правой пряталась крохотная и очень уютная ванная. Пустив воду и налив дрожащей рукой пену, Ангелина, ругнувшись, поползла назад: силы восстанавливались медленно и неравномерно, и очевидно было, что подкрепиться ей еще понадобится.
Именно в этом унизительном положении ее и застал скрип отворившейся второй двери.
- О, - прозвучало где-то там, наверху. И напряжение, собравшее в струну все резервы Ангелины, оставило ее с одними звуками этого голоса, и она рухнула на пол.
- Ва-ва-ваше Могущщщ… - зашипела она, зная прекрасно, что все попытки подняться будут безуспешны.
Он ходил босиком только в Гнездах Семьи, и, увидев его худые, желтоватые, костистые ступни прямо перед носом, девушка едва не разрыдалась от счастья.
- Дитя мое, я и не думал, что ты так поспешишь встать на… гм. Конечности.
Большего унижения все равно придумать было невозможно, и было в этом что-то обнадеживающее.
- Не шевелись, дорогая.
Сильные незнакомые руки – должно быть, какие-то надежные слуги – перемещают ее в ванну. По комнатке начинается особое пристеночное движение вампирских теней. Они обтекают иерарха беззвучно, вежливо избегая его тени. А он стоит и ждет. Источает свой тяжелый, давящий глубиной запах – меда и облепихи. Приторная медовая сладость смешивается с ароматом третьей положительной, и вдруг Ангелина понимает, что лежит в ванной, наполненной кровью; даже разбавленная водой, она исцеляет изнутри и снаружи, просто потому, что это – кровь.
Укуса иерарха она даже и не почувствовала, зато услышала, как он зарычал – волоски на теле вставали дыбом от этого звука – и от злости впился когтями в ее безвольную слабую руку.
- Чезаре Пьенто Патриций? Какая злая шутка.
Каким-то удивительным образом он не прочитал имени «Валенсио», и Ангелина хотела – и не могла произнести его.
- Одиночки стали метить на место иерархов? Такое бывало. Но чтобы этот – нет, душа моя, нет.
Богуслав был так зол, что начал говорить сам с собой. Лицо его быстро менялось, вытягивалось, подбородок опустился, а глаза запали. Он был страшен. И делался страшнее с каждой минутой. Он умышленно злил себя, и тело его становилось все горячее и горячее. Тьма чертит темные круги под усталыми глазами, породистый нос с горбинкой заострился. Две горькие морщины у рта, обычно незаметные, прорезались сквозь небрежную щетину, состарили иерарха и превратили его в незнакомого Ангелине чело… человека?
- Ты рисковала, мое дитя, - нежно сказал этот незнакомец, целуя Ангелину, лежащую в кровавой ванне, в лоб, - ради меня. Но не беспокойся. Не беспокойся. Мы на шаг впереди теперь. И знай, что я раздавлю эту падаль, и так накажу, что еще долгие, долгие годы даже думать о чем-то подобном не рискнет никто. Ты просто отдохни. Ты уже все сделала.
И он испаряется, оставив Анжи разрываться между покорностью и предательством, между признанием и надеждой – если бы знать еще, на что.
…
Вечером этого же дня Анжи с удивлением узнает из новостей по nightpeople-chanell, что она, оказывается, мертва. Фотография изображает ее в анфас, грустную и безразличную, за левым плечом иерарха Бескидского. Ее испепеленное солнцем тело, как выяснилось, было обнаружено почти у самого Дома. Сара, носящая титул «Голос Его Могущества», ослепительно скалясь, заявила от имени иерарха, что преступники будут найдены и наказаны. Из новостей также Анжи узнает, что еще несколько «крупных фигур Семьи» пропали без вести, видимо, похищенные теми же бандитами.
Она молится, чтобы среди них не было Валенсио. Но он не приходит, а он непременно пришел бы, если бы мог. И все равно Анжи молится.
Взаперти, наедине с кровью и плазменным экраном, она большую часть времени проводит, близкая к коме. Организм не выдерживает напряжения последних недель. Ее шатает из угла в угол шестиметровой комнатки, в свободное время она лежит без движения, едва дыша, на спине.
Еще через какое-то время перед ней появляются две новые горничные – незнакомые и словно немые – и приносят ей косметику, украшения и платье. Иерарх Богуслав устраивает пышный приём. Ангелина впервые за последние годы никак не участвует в его подготовке. Стоит ли удивляться: официально она мертва. Слабость все еще не оставила ее, и она едва стоит на ногах. Горничные рассуждают озадаченно, возможно ли будет приделать капельницу с дозатором под пышную юбку платья.
И все это время она хочет – и не может произнести имя «Валенсио». Даже в мыслях. Она представляет его во всех подробностях. Его улыбку, его смуглость, его уверенную, пружинящую походку, его широкие жесты руками, плечами и богатую его мимику. Назвать по имени не получается. Воскрешает в памяти торопливый секс в самолете. Слышит голос, признающийся в любви, вдыхает упоительный аромат его тяжелого тела, сглатывает слюну и слезы…
Если она просто назовет его имя, от него, как от слабого звена, избавятся. Если не назовет, он посчитает Богуслава виновным в ее, Ангелины, смерти, и будет мстить. И его убьют. Так или иначе. А если Валенсио все равно умирать, почему же не назвать его имя? Но не получается. И она молчит и молится.
Это не помогает избавиться от слабости, а лишь усугубляет ее. Ангелину загнали в тупик интриги вампиров, и она не знает, где выход. «Надо было умереть, - с ожесточением повторяет она, раздирая зажившие царапины, и надеясь, что они не срастутся, - уже поздно или еще нет?».
Страх перед смертью побороть куда легче, чем страх перед жизнью; и Ангелине опротивело одинаково и то, другое. Она не хочет наблюдать, чем закончится история, она не может наблюдать, ее физически мутит от перспективы. Если в этой приключении было благо, она свое получила, если было зло – ей уже хватит.
В состоянии сомнамбулического безразличия она приветствует полнолуние – и роскошный приём, который Его Могущество зачем-то организовал.
…
Надо признать, Богуслав Бескидский в этот раз сделал попытку переплюнуть все другие семьи Истока. Возможно, даже кланы Валахии – их представителей он, будучи связан с тамошними князьями давним родством, тоже пригласил. Весь «цвет ночи» собрался у «Палаццо Плаза», пятизвездочного отеля, где весь первый этаж был арендован для развлечений вампирами. Гигантская неоновая вывеска гласила «Тысячелетие», что означало, в честь чего Богуслав затеял мероприятие.
Конечно, сам он понятия не имел, когда именно родился – и это и было прелестью долгой жизни; как люди переносят празднование дней рождения на недели, так вампиры с легкостью делают то же самое, откладывая веселье на годы и даже десятилетия.
«Сколько миллионов евро потратили на это? – думала Ангелина, придерживая левой рукой вуаль – находку для ее положения инкогнито, - что бы сказал садху Ракшас?».
Впрочем, и посланники из Индии были здесь. Новая мода на шелковые вуали – а к вуалям дамы Ночи всегда питали особую склонность – делала всех красавиц соблазнительно неотличимыми друг от друга. Везде виднелись только едва видимые очертания полных губ, украшенных шей, и взволнованные руки, кажущиеся еще более обнаженными из-за вуали. Ангелина, шагнув из машины, ощутила дуновение морского соленого ветра, и улыбнулась, окунаясь в знакомую атмосферу.
«Вся мощь презрительных взглядов и улыбок сегодня не сработает». Как важная светская львица, она поднялась по ступеням, нарочито медленно, оттягивая мгновение, когда можно будет оказаться в богатом зале «Плазы».
- Обворожительно, - целуя ее руку, украшенную топазами, пропел Люций, и Ангелина не была уверена, что он ее узнал, - я у ваших ног.
Ту же фразу на разные манеры повторяли другие встречающие из Семьи. Ангелина искала глазами Валенсио, но его не было.
У баннера уже фотографировались юные фаворитки кого-то из прибывших важных шишек: иерархов, магистров крови и другой аристократии и бизнес-кратии Ночи. Надувая губы и изгибаясь, они завистливо косились на другой стенд, где давали интервью действительно роскошные женщины – самостоятельные, свободные охотницы.
Бодрая танцевальная музыка никак не вязалась с представлениями Ангелины о вкусах Его Могущества. Также удивилась она, увидев фонтан из шампанского, и широкополые мексиканские сомбреро – это были приглашенные музыканты из Рио.
«Излишество, смешение стилей, хаос. И этот хаос он просто так не затеял. Во всем этом есть смысл, который мне не донесли».
Танцы важного места в программе не занимали. Ангелина взяла бокал с шампанским – первая отрицательная, машинально отметила она, - и просмотрела список развлечений, предлагаемых гостям. Фейерверк на морском берегу. Запуск китайских фонарей – без этого тоже, конечно, не обошлось. Фотографы… жонглеры огнем…
Тем временем, на эстраду, под свист, и в сопровождении искусственного дыма и фонтанов огня, поднялась Сара. За ней волочился шлейф, длиной превосходящий ее саму. Поднявшись, она приподняла вуаль – золотистое кружево – и улыбнулась, мило спотыкаясь и пытаясь дотянуться до микрофона.
Сара умела быть милой даже с теми, кем обедала.
- Прежде, чем слово возьмет Повелитель, - сказала она, играя и кокетничая всем телом и голосом, - у меня для вас есть небольшой сюрприз.
Толпа взволновалась.
«После извращений и излишеств, сплетен и пафоса, конечно, сюрпризы. Они любят».
«Мы».
- Сегодня мы хотим учредить небольшое новшество в Ночи! – и Сара кивком пригласила на сцену Джо и Люция, которые уже держали в руках по папке, - мы хотим учредить ежегодную премию! И первая номинация сегодня…
Стон счастья прокатился по залу. Золотое сияние света, блеск разноцветных вуалей, кружев, вееров, духов – все смешалось перед глазами Ангелины, и она крепче сжала бокал – словно это помогло бы устоять на ногах.
«Повелитель задумал что-то явно страшное, раз так угождает им сегодня».
«Нам».
А награждение «номинантов» началось. В первый год премии его сделали слегка шуточным, но шутка удалась, и оживила праздник. Награждали за самую кровавую охоту, за самый оригинальный маскарад – победил какой-то широко известный голливудский актер. Награждали за наибольшее число упоминаний в дневной прессе – и на сцену, под улюлюканье и хлопки, поднялся сконфуженный вампир из Китая, прославивший не одну провинцию бесследными исчезновениями целых групп туристов и случайных путешественников.
Глядя на это блестящее, оживленное, веселое сборище, сложно было бы держать в голове, что любой из них, оставшись с тобой наедине, не может не воспринимать тебя, как своего рода консервы, а в лучшем случае – молочный скот – верх гуманизма для жителя Ночи.
Однако же, премии вручили, номинантов наградили и сфотографировали, на сцене прозвучали две шуточные песни, сочиненные по мотивам последних сплетен, и все приготовились встретить юбиляра.
- Его Могущество, пятый иерарх Бескидский, Богуслав, - поклонилась едва ли не в пол Сара, и спешно засеменила в сторону, задевая шлейфом многочисленные корзины с цветами и подарками.
Богуслав был одет в народный костюм, и фигура его – от короткополой шляпы и до высоких мощных сапог – выражала превосходство и силу. Во рту он держал традиционную трубку, правда, позолоченную, а не посеребренную.
- Полнолуние, Народ Ночи, - негромко поприветствовал он собравшихся, и из темноты зала раздались приветственные одобряющие крики, - надеюсь, всем достало удовольствий сегодня?
Послышались счастливые смешки. То тут, то там на гемма-лингве раздавались возгласы: «Очаровательно!» и «Бесподобно!». Богуслав на миг прищурился, набирая воздух в легкие – наслаждаясь. Ангелина прижала к губам портьеру.
«Тщеславный, как и все они».
«Мы – и смирись с этим».
- Вы знаете, мои дорогие, что я редко собираю вас даже по значительным поводам, - негромко продолжил Богуслав, улыбаясь в пространство, - и поверьте, сегодня повод более, чем значителен.
Зал замер в праздничном предвкушении. Равнодушные ко всему, кроме смерти. Надменные, красивые, уродливые лица. Кровожадные, отрешенные, безразличные, пресыщенные всем на свете и во мраке.
- Не так давно я перешагнул через первую свою тысячу лет!
Овации и визг. Хлопки шампанского, фейерверки, рассыпающиеся над стеклянным потолком в ночном небе, и пять минут всеобщего веселья. «Так вот значит, зачем смотрел Повелитель эти бесконечные шоу».
- И я решил, - спасибо, спасибо, - что возраст позволяет мне покуситься на некоторые устои нашего общества. Их все еще немало – вы не находите? Ограничения, законы, рамки. Это просто смешно в наш продвинутый век!
Всеобщий счастливый стон. Конечно, они согласны. Разумеется, они на все и всегда согласны, особенно если их перед этим как следует накормить кровью и развлечениями. Он еще что-то говорил – Ангелина не слышала, что, и не понимала. В ушах вдруг зазвенело. Она уже видела, как все больше в зале становится слегка удивленных, наконец, возмущенных, взбешенных лиц – их было меньшинство, но все же немало; и вдруг увидела Валенсио. Он мягкими, крадущимися шагами незаметно приближался к первым рядам – невидимый, абсолютно неприметный. И он, как и она, не слушал и не слышал иерарха. Его сосредоточение выдавало намерения. Руки он держал вдоль тела. Мягкие, плавные, аккуратные его движения…
«Нет, Господи, нет».
Крадущийся охотник. Глаза широко раскрыты, зрачки едва видны – столь сильно он напрягся, всматриваясь во врага.
- …И хочу представить вам ту, кого отныне прошу считать одним из членов моей Семьи – дочь Бескидских, свою Чистоту!
Ангелину кто-то вытолкнул из-за портьеры, и она, неловко пошатнувшись, в кромешной тьме двинулась к иерарху, ничего не соображая и не понимая, что происходит. Сознание ее едва могло сфокусироваться на необходимости как-то перемещаться в пространстве; но инстинкты работали на полную, и они кричали: «Опасность!».
Негнущиеся ноги отказывались повиноваться, а взгляд Ангелины пытался остановить Валенсио. Но тот не видел ни ее, ни кого-либо еще. Его правая рука начала движение вверх, глаза приобрели столь знакомый ей по совместным заданиям прищур…
Это было совсем не как в кино.
Она бросилась между иерархом и Валенсио – точнее сказать, практически упала. Раскрывая руки, как крылья – она лицом стояла к Богуславу, как будто бы прикрывая собой не его – а Валенсио, чья рука все же дрогнула. Но дрогнула слишком поздно - пули летели, и остановить их, кроме тела Ангелины, было нечему.
Лица Валенсио Анжи так и не увидела – зато хорошо рассмотрела лицо Богуслава. В глазах иерарха не было ни тени сомнения, раскаяния или страха. Но, увидев перед собой Ангелину, он удивился. Настолько, что легко поднялись густые соболиные брови, сошлись на переносице галочкой, а руки… руки, узловато ссохшиеся за трехсотлетнюю спячку, державшие смерть тысяч в ладонях, руки, рвавшие на части и ласкавшие до потери памяти – взметнулись к груди. К сердцу.
Желтые сполохи его глаз оказались прямо над Ангелиной, что-то загудело и зашумело – видимо, шокированные зрители внезапной драмы – и свет померк.
…
- Выживучая.
Хоть бы мотнуть головой. Или шевельнуть пальцем. Подать знак. Доказать, что в самом деле выжила.
- Еще как. Долго лежит?
- Да с месяц.
Это длинный был месяц. Для ее вида даже очень. Вампиров отключают через две недели. Даже лучшие врачи кровавого племени не в силах бороться с метаболизмом. Спячка – та же кома. Очень долгий сон, в котором тело не участвует, и разум спит.
Маленькая поправка: ее организм был заражен тягой выжить. Когда разум согласился с неизбежность окончательной и обязательной смертью, тело отказалось повиноваться ему.
Ангелина заперта в своем теле, и успела смириться с тем, что сидит в тюрьме без права на аппеляцию. Она осталась наедине с собой.
Она почти не интересуется миром вовне. С ним больше ничего не связывает, кроме чувства чужой тени рядом, да особых вибраций от голосов. Ужасно раздражают санитары, болгарская попса, вечная трескотня о футболе и турецких проститутках. Не меньше раздражает осознание – не ощущение, ощущения затихли в теле, не способном более воспринимать, - собственной немощи.
Мочиться под себя, не чувствуя и не замечая, получать питание и воздух при помощи приборов, и никакой тебе Венеции. Тело не гниет, не источает запахов, не тратит энергии, оно вообще не участвует в биоценозе. Его искусственно сохраняют таким же стерильным и здоровым, как и в первый день комы. Они называют это «гомеостаз».
Анжи называет это куда более прозаично: «Приехали». И никакого танго, южных пляжей и дальних рейсов в Оклахому. Осталось только вспоминать и гадать как быстро и чем это кончится.
Ангелина начинает понимать, что вечность – понятие сомнительное, ведь прошел лишь месяц, одна луна, а она умирает от скуки. Умирает, но при всем желании не умрет.
Ступор и равнодушие уступили место тоскливому ожиданию. Чтобы хоть чем-то себя занять (а теперь Ангелина не уверена, что входит в понятие «я», ведь ее личность неприлично мала и эфемерна), она повторяет все когда-либо слышанные стихи, отрывки и Писания, сочиняет новое, фантазирует. На мечты прежде не было времени и смелости, так теперь достаточно и того, и другого. Бояться уже нечего, самое страшное случилось. Фантазии помогают провести время с пользой для тупеющего рассудка, не занятого больше связью с реальностью. И воспоминания тоже. Одни перетекают в другие, сливаются, рождают альтернативную реальность, в которой отсутствует понятие времени.
В этой альтернативной реальности она, Ангелина, полна сил и задора, умеет в нужные моменты шутить и смеяться, не забывает красить губы, даже если этого не написано в инструкции и штатном расписании, и носит глубокие декольте и высокие разрезы на юбках. После особо сложных заданий – в мечтах Ангелина справляется блестяще с самыми невыполнимыми – Его Могущество делает ей дорогие и бесполезные подарки, и ее прославляет весь Ночной мир.
И никаких там пуль с сердечниками, девятимиллиметровых, селитры, детонаторов. И точно – нет там санитаров, больниц и катетеров. И это, наверное, даже здорово.
Так проходят еще три месяца. Санитары меняются: любитель попсы уезжает в отпуск на Гоа. Его место занимает ревнивец, каждые пять минут звонящий даме сердца и беспрерывно матерящий ее в трубку.
Фантазии становятся раскованно-бессмысленными. В них она уже побывала за орбитой Юпитера, установила мир на Земле и присягнула на верность галактическому совету. Ей больше нечем отвлечься в персональном карцере своего тела.
И никаких обаятельных мужчин. Никаких – живых, мертвых, предательски-нежных, вкрадчиво-ласковых, упрямых и грубых – и это печально.
Иногда приходит он. К его приходу тело старательно приводят в порядок и украшают, хотя оно и так всегда в полном порядке, в нем нет лишь связи с содержимым, и оно лежит без движения. Словно внутри разошелся какой-то контакт. Восковая кукла. Спящая красавица. Сломанный дроид.
«Мне жаль», - думает иерарх тогда в ее сторону, и, должно быть, рассчитывает на какой-то отклик. Ангелина пытается ответить, и не может. Но его слышит.
От отчаяния хочется… и все, на этом буксует и останавливается ее богатое воображение. Умереть она не может, она уже мертва. А больше ничего не остается. «Наверное, это Ад», - приходит к парадоксальному заключению Ангелина на пятый месяц.
«Рассудим здраво. Его Могущество приходит иногда, - увещевает Анжи себя саму, - Ты сто раз пыталась подать знак. Ты сто раз пыталась очнуться, и не смогла. Твое тело могут лишь положить в склеп, тогда кровь кончится, и ты просто уснешь».
«Чтобы не очнуться».
«Есть другие предложения?».
«Остаться здесь до конца времен».
«Немым памятником скорби иерарха по ручной зверушке? Тебя на органы разберут».
«Глупость. Кому нужны органы обращенной полукровки?».
И Анжи замолкает. Ответить ей на самом деле нечего.
Монологи иерарха становятся все более пространными раз от раза. Немой собеседник его вполне устраивает. Иногда Ангелина не может понять, где граница между мудростью и безумием Богуслава. И это «иногда» становится чаще.
«Дорогая, если бы ты только очнулась. В бумагах полный бардак, беспредел в хранилище. А новую секретаршу я со зла сожрал».
«Я купил черную яхту для заполярных путешествий».
«Я искал Валенсио. Ума не приложу, как ему удалось вырваться. Но ты не волнуйся, я найду его и разберу по молекулам, если придется», - и Ангелине становится легче, когда она узнает, что Валенсио уцелел.
«Американские горки – жуткая гнусь, но мы славно повеселились с иерархом Тамсин. Только Зосима вырвало», - и Ангелина, как живого, видит Зосима на американских горках, вцепившегося в поручни и умоляющего иерарха о немедленном упокоении.
«Знаешь, может, это глупо. Но твоя тетушка так и сидит взаперти. Я просто не мог съесть ее. Никто не мог. Мы… все еще надеемся…», - и ясно становится, что они в самом деле надеются, что их Анжи встанет с больничной койки, живая и голодная, и поправит здоровье, перекусив Милицей.
«В новостях слышал, и не знаю, правда или нет. Как-то неловко спрашивать. Про кусок металла, летящий из космоса. Вроде как дважды такое было, и ничем хорошим не кончилось. На blood-tv сказали, что какой-то псих строит гигантский резервуар крови на случай…». И вновь, вновь она представляет себе Его Могущество Богуслава, который хмурится, и тревожно пытается незаметно для подчиненных выяснить, что такое метеориты, и какова вероятность метеоритного удара, и, наконец, просмотр иерархом фильма «Армагеддон» с Брюсом Уиллисом в главной роли.
«И все же интересно, почему ты отдала жизнь за меня. Никакой логики не вижу».
«Поясняй, Повелитель», - надеется Ангелина, с трудом сосредотачиваясь на его мыслях.
- Когда каждая норовит взять в плен до самого апокалипсиса – это здорово напрягает. Одна ночь – и ты уже заложник. Попробуй съесть всех, кто тебе нравится, узнаешь, каково это. Я любил многих, имел – скольких я имел, не сосчитать! Но меня любили мало. Я помню…
Он замолчал, словно вглядываясь в недосягаемые дали.
- Я помню. Мария. Семеро сыновей. Одна дочь. Умерла спустя двадцать два года после того, как я оставил ее. Жила, как вдова, ни разу не изменила памяти. Я прятался, я видел, как она стареет и дряхлеет. Вернулся к своим внукам… Анита. Сумасбродка семнадцати лет. Ненасытная чертовка. Хотела приворожить, вечно ошивалась на кладбище. Там ее и сожрали. Я отомстил, но что это изменило? Любава. Спелая, сочная красота. Роскошь зрелых форм. Я открылся ей – и это заставило ее уйти из жизни. Марго. Жена моего прапрапра… это было четыреста лет назад. Кончилось, как и должно было. Ее забили камнями за разврат – а с мертвеца какой спрос.
Ангелина замирает внутренне от странной последовательности имен.
- И вот ты. Твое послушание – разве есть в нем чувства? Служила мне, почему? Потому что, как вошь нашла немытую шею, ты нашла – Хозяина? Что заставило тебя выбрать меня? Ты ведь напугала меня, дитя мое. Напугала своей нечеловеческой жалостью. Долгий мой век клонится к закату – я знаю это, так уж заведено – но ты умираешь раньше меня, оставляя мне эту вечную загадку любви…
Он думал – размышлял сам с собой. Без сожаления или прикрас. Он знал, слышит она его или нет, абсолютно неважно.
«Валенсио, - надеясь умереть окончательно именно теперь, изо всех сил кричит мысленно Ангелина иерарху, - продался Чезаре из-за любви. Не из честолюбия, из-за любви. Из-за той, перед которой нет предательства, нет чести и бесчестия, нет хозяев и слуг. А я почти мертва и совершенно бесполезна. Но не он, я – ваше слабое место, я и такие, как я. И то, из-за чего мы появляемся вообще. Зачем вы приходите снова и снова? На что тратите бесценные минуты своей вечности, если знаете, что она не вечна? Почему говорите мне о чувствах, которых ни вы, ни я не испытываем?».
«Еще одна смерть от любви на моем веку… о как же я стар…».
Служению Ангелины не нужны чувства, как причина. И Ангелина и Анжи сходятся во мнении, что мысли иерарха оскорбительны. Как хочется плюнуть ему в Его Могущественную физиономию! Сознание полукровки мечется по замкнутому кругу, упираясь в знакомые ограничители: первая положительная, ночь обращения, собор Софии, запахи корицы, меда, еловых веток и снега. Вот вновь она на двадцать пятом этаже впивается в шею иерарха, и шепчет ему всевозможные пошлые гнусности – тогда как предпочла бы умереть от стыда. Вот он хвалит ее. И вот, наконец, Валенсио нажимает на спусковой крючок – и слишком поздно понимает, в кого на самом деле он целится.
Наверное, тот индус-вампир назвал бы вихрь, который закрутил Ангелину, осознанной реинкарнацией. Правда, девушка не мантру запела, внезапно падая в собственное тело на правах хозяйки.
- Вот срань, - взвыла она хрипло, пропуская через себя всю боль от рождения и до второй смерти, - ох, о!
И окаменевший от удивления иерарх, и знакомые его желтые глаза, искрящиеся, как балтийский янтарь.
- Зараза… - стонет не своим голосом Ангелина, и тело ее бьется на кушетке, в судорогах расправляются легкие, сосуды, спаявшийся кишечник…
- Добро пожаловать, - язвит Богуслав, довольно скалясь, - что же так нерадостно?
Вокруг тенями скользят реаниматологи, санитары, анестезиологи. Их она может даже видеть. Только от Богуслава – ни тени, ни очертаний, лишь глаза.
- Как хреново… - клыки раздирают Ангелине нижнюю губу, боль возвращается вместе с миром в ее сознание, - быстрее б сдохнуть…
- Не в этот раз,- констатирует хирург, и Богуслав присаживается на край ее постели.
«Ты – сплошная загадка, Ангелина. Тебя вернули к жизни мои слова? О чем? Это все-таки была смерть от любви?».
«Любовь от смерти, проклятое Твое Могущество… я-то надеялась, что наконец умру!».
- Пульса нет, - провозгласил реаниматолог, облегченно вздыхая, - давление опускается. Можно отключать, она снова с нами.
«Так ты мертва, дитя моё. От рождения как минимум наполовину».
ЭПИЛОГ.
Где-то в автономной области Воеводина. Долина Суза.
- Вот и сказке конец, тетушка… - и Джо вытолкнул связанную жертву вперед.
Люций скрестил ноги и выжидающе уставился на Ангелину.
- Честь первого укуса твоя.
Милица смотрела на них ничего не выражающим взглядом. И Ангелина уже знала, какой будет месть сейчас.
- Ты не смотри, что дряхлая, - подначил Джо, - диетическое блюдо, я бы сказал.
- А пучить не будет?
- Зосим! Здесь дамы!
- Ты о сестрах или об вот этой старой бляди?
Вампиры перебрасывались шуточками. Вампиры наслаждались. Еще бы; вот она, угроза, которую они теперь съедят. Еще одна победа.
- Я не буду, - спокойно ответила Ангелина, глядя на Милицу в упор.
- Что? Да не слушай его, ничего не будет тебя… ну испортишь воздух, нам-то что, слова не скажем.
- Вот именно, здесь все равно никто не дышит.
- Хоть надкуси.
- Я брезгую, - пояснила Чистильщица, не сводя глаз с тетки, - ужинайте без меня. Я посмотрю.
Больше слов не было нужно. Вампиры приступили к трапезе. А с едой не играют. Ее просто не замечают, пока она не окажется в желудке. Милица хрипела, билась и агонизировала, истекая своей безупречно чистой кровью. Зосим, Люций и Джо тянули и рвали жилы, а Сара спешно перебирала вываливающиеся сплошной кровавой массой внутренности. Фасции, кожные лоскуты, сухожилия и хрящи. Тонкие ребра – можно облизать с наслаждением, и, Анжи знала, они на вкус сладковаты. Мощные челюсти очень быстро превратили человеческое тело в несколько крупных, а затем все более мелких, окровавленных фрагментов. Кто-то сыто икнул.
Ангелина ни разу не отвернулась.
