давно это было? — спросила она.
Голос ее звучал спокойно. Она словно уравновешивала собой нетерпеливого кернийца. Ценнайра благодарно улыбнулась и сказала:
— Три дня назад.
Брахт так выругался, что теплый воздух зазвенел:
— Три дня? Ахрд, почему ты не доставил нас сюда раньше!
Катя, махнув рукой в сторону Кесс-Имбруна, рассудительно спросила:
— Дагган-Вхе ему все равно не миновать. А затем ему предстоит подниматься по противоположной стороне. Если мы поспешим, то можем перехватить его в расселине. Ведь он, в конце-то концов, один!
— Вряд ли мы его догоним, — покачал головой Брахт, кивая в сторону ущелья. — Кровавый путь — трудная дорога, там не поспешишь. Да и внизу не легче. Скалы образуют настоящий лабиринт, каменный лес. Нет, пока он для нас недосягаем.
Катя кивнула, отдавая должное его знанию местности, и задумалась, покусывая нижнюю губу.
— К тому же он опять сменил тело, — горько продолжал Брахт. — Проклятый гхаран-эвур! Ахрд, да ведь все джессериты на одно лицо! И ни один из них не умирает от любви к иноземцам. Как только он выйдет на равнину, он найдет себе прибежище.
— Если я его увижу, — осторожно вступила в разговор Ценнайра, — то непременно узнаю.
Глаза Брахта сузились. Каландрилл насторожился. Катя с любопытством посмотрела на нее. И Ценнайра испугалась, что перестаралась. Она беспомощно взмахнула рукой, губы ее задрожали, на глаза навернулись слезы.
— У нас нет лошади, — сказал Брахт.
— Ты предлагаешь бросить ее здесь? — спросил Каландрилл.
— Она видела его лицо, — заметила Катя.
— Но она нас задержит! — Брахт сердито ударил себя кулаком по бедру и заскрежетал зубами. — Если мы возьмем ее с собой, то одной из лошадей придется нести двойную ношу.
— Она легкая, — сказал Каландрилл. — И не забывай, что мы не первый раз встречаем незнакомцев. И все они сторицей отплатили нам за помощь.
Он коснулся рукояти своего меча, напоминая Брахту о встрече с богиней Дерой.
— Она видела его лицо, — повторила Катя. — Каландрилл прав: нельзя бросать ее здесь.
— Умоляю, не бросайте меня! — воскликнула Ценнайра с неподдельным ужасом. Однако знала: она не умрет, она не может умереть, поскольку сердце ее, еще бьющееся, хранится в заколдованной шкатулке Аномиуса, и, пока оно во власти чар колдуна, она бессмертна, ни голод, ни жажда не пугали ее. Еда из необходимости превратилась в простое удовольствие. Но если эти трое не возьмут ее с собой, то на нее падет гнев Аномиуса, и тогда ей не освободиться от его чар и она навеки останется куклой в его руках, от которой он избавится, едва она перестанет быть ему нужной, или будет уничтожена колдунами, от рук которых может пасть сам Аномиус. Она не желала оставаться одна. Надо исполнить волю хозяина и принести ему «Заветную книгу», а затем извернуться и завладеть вновь своим сердцем.
Только сейчас Ценнайра сообразила, что впервые с тех самых пор, как Аномиус вынул у нее из груди сердце и превратил ее в зомби, она познала страх именно в эти последние дни, проведенные в одиночестве в траве. Жестокое колдовство Рхыфамуна изменило ее настолько, что она и сама не понимала, что с ней происходит. Она плотнее прижалась к Каландриллу, словно ища в нем поддержки.
— Нельзя ее бросать, — заявил Каландрилл. — Дера, Брахт! Сколько она протянет здесь одна, без коня?
— А чтобы доставить ее к людям, понадобится несколько дней, — добавила Катя. — А Рхыфамун тем временем будет скакать и скакать.
— Истинно, — с неохотой согласился керниец.
Ценнайра с облегчением вздохнула. Каландрилл сказал:
— Она поедет со мной. Может, нам повезет, и мы найдем лошадь на Джессеринской равнине?
— Джессериты не очень радушный народ, — возразил Брахт. — Они скорее убьют пришельцев, чем продадут лошадь.
— Тогда украдем, — беззаботно заметил Каландрилл. — Но я не брошу ее здесь одну. Вспомни Деру, Брахт.
Керниец устремил на Ценнайру взгляд холодных голубых глаз.
— Ты богиня? — бесцеремонно спросил он. — Откройся нам, и я буду тебе благодарен.
— Я не богиня, — смиренно ответила она.
Брахт хмыкнул и уставился на Каландрилла.
— Если она не богиня, то кто сказал, что она не творение Рхыфамуна? Может, это его засада?
Каландрилл чуть отстранился от Ценнайры и спросил:
— Разве она похожа на творение колдуна? — Он и не подозревал, как Брахт был близок к истине. — Сейчас мы это проверим. — Он улыбнулся и вытащил из ножен меч, жестом дав понять, что не причинит ей вреда. — Прикоснись к клинку, докажи моим неверующим друзьям, что ты та, за кого себя выдаешь.
Ценнайра замерла. Какой силой обладает этот меч? А вдруг он ее разоблачит? Но выбора не было. Отказ означал бы саморазоблачение. Если меч разоблачит ее, она расскажет им все об Аномиусе и предложит сотрудничество, моля о пощаде. А если не получится, попытается бежать.
Каландрилл, неправильно истолковав ее замешательство, мягко сказал:
— Тебе ничто не угрожает. Просто положи руки на клинок.
Будь у Ценнайры в груди сердце, оно бы забилось с бешеной скоростью. Она с
