Верстка, печать: Lpublisher, г. Петрозаводск, ул. Мурманская, 26, оф. 14.
Тираж 300 экз.
МИТЬКОЙ ЗВАЛИ
Утренний кофе
Труден путь в алкоголики.
Затянуло хмарью небесную твердь, и пропала во мраке моя путеводная звезда. Бреду на ощупь…
Проснулся я поздно.
Сквозь плотно задернутые занавески едва сочился сероватый свет — опять, значит, непогода. Скверное нынче лето: дождливое, холодное, больше похожее на меланхоличную осень. На крыше около трубы громыхал железный лист, птицы молчали, где-то неподалеку, вероятно, у Никулиных, орал приемник, настроенный на радиостанцию «Юность».
Вспомнил: я на даче, я один и волен делать все, что только заблагорассудится.
Например, могу просто лежать, потягивать пиво и о чем-нибудь мечтать.
Но стоило ли ради этого тащиться за сотню верст?
Я мысленно сложил живописный кукиш, показал его Болику и с чувством произнес сентенцию, которая заменяет мне утреннюю молитву: «Пересекая поток существования, позабудь о прошлом, позабудь о будущем, позабудь о том, что между ними».
Пока грелся электрический чайник, совершил утренний туалет: ополоснул лицо дождевой водой из бочки. Бриться не стал — к чему эти глупости, вот завтра истоплю баньку, тогда и побреюсь.
Завтракал я по-городскому: первую чашку черного кофе выпил с краюхой белого хлеба для сытости, а вторую по давнишней привычке просто с сигаретой.
Я долго не понимал вкуса кофе.
В меню рабочей столовой, в которой обедал все школьные годы, начиная с первого класса, — сколько себя помню, мать постоянно была на работе — этот напиток был обозначен как «кофе черный», варился он в громадной кастрюле порций на сто и был приторно сладким.
Помню красочный плакат в гастрономе на Урицкого. На нем был изображен розовощекий крепыш при галстуке в ленинский горошек, который утверждал, что «тот, кто кофе утром пьет, целый день не устает». Я поверил этому бодрячку и поэтому мужественно пил столовский суррогат.
К десятому классу я уже сам научился варить нечто действительно бодрящее — я готовил себя в литераторы и считал утреннюю чашечку кофе непременным атрибутом будущей профессии.
Кстати, тогда же довелось прочитать в каком-то журнале повесть начинающего прозаика. Название произведения и фамилия автора с годами выветрились из памяти, но помнится примечательная фраза. Некий миллионер (дело происходит в Америке) говорит другому миллионеру: «Пейте кофе, сэр. Настоящий». Такое мог написать только наш человек, балующий себя кофейными напитками типа «Народный» или «Ячменный».
Когда кофе внезапно и сильно подорожал, что объяснили его неурожаем в Бразилии, мне отступать было уже поздно, да и некуда. «Я такая кофейница, такая кофейница, что чайницей никогда уж не стану», — говорила моя знакомая бабуля. Вот и я с годами стал полным и окончательным кофейником. В благословенной солнечной Бразилии, где, как известно, всех мужчин зовут Педро, уже неоднократно отмечали рекордные урожаи кофе, но у нас цены на продукты питания имеют обыкновение только подниматься. Вот и приходится мне молча нести крест своей привычки. Когда при деньгах, покупаю «Президента», а когда на мели, то на смену финской вакуумной упаковке приходит наш отечественный «Жокей», которого за цвет пачки называю «черным наездником».
Сегодня я наслаждался эликсиром конюшни.
Докуривая сигарету, вышел на крыльцо. Предстояло определить фронт работ.
Этот дачный участок более двадцати лет назад начали разрабатывать родители жены.
Мы тогда жили в эпоху развитого социализма, буханка хлеба была четырнадцать копеек, килограмм масла («Крестьянское», несоленое) — три шестьдесят, упаковка пельменей «Русских» — шестьдесят копеек (никогда не видел пельменей американских или, допустим, датских), пачка сигарет «Шипка» — любимых в ту пору — четырнадцать копеек, а пачка «Опала» — тридцать пять, но для меня это было уже дорого. Бутылка водки стоила три восемьдесят семь. Ее вкус мне был противен, и, если случалось гулять в компании, то я выпивал два-три бокала сухого — два с мелочью в кассу и выбирай любой сорт.
Коммунисты постоянно твердили о благе народа, но когда дело касалось загородных участков, то земля для дачных кооперативов выделялась лишь на неудобьях. Вероятно, для того, чтобы окончательно вытравить у населения атавистические фантомы частнособственнических инстинктов. Мой тесть Илья Севастьянович Ремизов (в нашей семье после рождения сына он звался коротко и ясно: дед) — бывший пограничник, провоевавший на той долгой Отечественной войне от первого дня до последнего, кавалер трех боевых орденов, а перед выходом на пенсию директор одного из технических училищ, свои шесть соток получил на болотце, лежавшем, как на блюдечке, между двух полуколец
Верстка, печать: Lpublisher, г. Петрозаводск, ул. Мурманская, 26, оф. 14.
Тираж 300 экз.
