Книга в формате epub! Изображения и текст могут не отображаться!
СКАЗКА МЕКСИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ
РИСУНКИ И.ПРАГЕРА
ПЕРЕВОД С ИСПАНСКОГО И ОБРАБОТКА Е. КЕДРОВОЙ и И.ЧЕРЕВАТОЙ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР МОСКВА 1961
Давным-давно это было...
В стране, которая называется Мексикой, жили индейцы — мудрый и смелый народ. Но вот однажды на землю их отцов и дедов пришли белые люди. Они оказались сильнее и, победив индейцев, заставили их работать на себя.
Как-то раз несколько индейцев-дровосеков сговорились со своими друзьями неграми, которых белые господа привезли из далёкой Африки, убежать от хозяев и спрятаться в дремучем лесу. А надо сказать, что трава и кустарники в мексиканском лесу — сёльве такие высокие и деревья так близко стоят друг к другу, переплетаясь ветвями, что человеку с трудом удаётся проникнуть в густые заросли.
Но индейцы и негры отыскали в сельве полянку. Из ветвей и листьев пальмы они построили несколько хижин и поселились в них. По ночам, чтобы не замёрзнуть, они разводили яркий костёр и, усевшись вокруг него, принимались беседовать о своих делах и петь грустные-прегрустные песни.
Ты спросишь, почему эти песни были невесёлыми? Да потому, что, когда у людей отнимают их землю и свободу, им очень горько жить на свете.
Цветы у них под ногами, и солнце над их головой, деревья, которые протягивали к солнцу свои ветви, и ветер, гулявший меж ветвей, — все жалели бедных людей, одиноко живших в сельве. Всем хотелось хоть чем-нибудь порадовать их. И вот что случилось однажды...
Послушайте!
Только что встало солнце, окрасив в розовый цвет вершины гор, а молодой индеец, по имени Перо Кетцаля1, уже забрался в самую чащу сельвы, чтобы нарвать плодов кактуса. Так далеко не заходил он ещё ни разу.
И вдруг Перо Кетцаля остановился в изумлении. Ему почудилось, будто он слышит чьи-то голоса.
Вначале он подумал, что это ветер о чём-то шепчется с зелёными верхушками деревьев. Каково же было его удивление, когда он понял, что говорили между собою два дерева.
— Друг мой, — сказал, обращаясь к дубу, стройный молодой кедр. — Я выше тебя ростом, а потому и вижу дальше. И вот вчера я увидел такое, отчего мне стало очень грустно.
— Расскажи мне, милый кедр, — откликнулся дуб, и в голосе его прозвучали тревога и любопытство, — что разглядел ты вдалеке?
— Узнай же, — промолвил кедр,— что, незадолго перед тем как село солнце, я заметил несколько индейцев у дороги. Весь день они работали не разгибая спины и теперь, измученные, молча отдыхали. Печально глядели индейцы куда-то вдаль, словно ждали, что оттуда придёт к ним свобода.
1 Кетцаль — птица с красивым зелёным оперением металлического отлива. В неволе она умирает. В Мексике эта птица считается символом свободы.
Дуб покачал ветвями и спросил:
— Неужели на свете нет никого, кто бы помог индейцам отвоевать свободу?
— Есть такой человек — имя ему Бартоломе де лас Касас, — вмешался в их разговор земляной орех, и все невольно заслушались его красивым низким голосом. — Правда, он пришёл в нашу Мексику вместе с завоевателями, но полюбил индейцев и стал их первым другом и защитником. Однако сейчас Бартоломе за морем, очень далеко отсюда...
И тут заговорил цветущий миндаль:
— А почему бы нам не помочь индейцам? Взять хоть меня: с незапамятных времён я отдаю им самое лучшее из того, что имею — мои орехи, — и, кажется, они приходятся людям по вкусу.
— Да и я не отстаю от тебя, — заметило могучее манговое дерево. — Кто не любит моих сочных и сладких плодов!
Горделивому лавру тоже захотелось вставить словцо:
— Мои ветви вечно юные, а листья круглый год зелёные. И люди плетут венки из веток лавра, чтобы украшать ими тех, кто вернётся с войны победителем.
— Погоди! — перебила его олива. — Мне кажется, ты напрасно хвастаешь: вот если бы люди совсем позабыли про войны —куда бы лучше было! И уж если кому и стоит гордиться, так это мне: оливковая ветвь всегда была эмблемой мира...
Но оливу прервала старая густолистая сейба, которая прожила на свете целую тысячу лет. Неудивительно, что её глухой и раскатистый голос напоминал рокотание грома.
— Перестаньте спорить! — воскликнула сейба.— Все мы для того и растём, чтобы человек не знал нужды и горя. Мы дарим ему свои плоды, и из деревьев он строит себе жилище. А где, как не у костра, сложенного из поленьев и сучьев, согревается человек? Однако речь теперь о другом... Как бы придумать такое, чтобы жизнь наших индейцев стала легче и радостней?
Грубый, неотёсанный гуарумо недовольно прошамкал в ответ:
— Стану я морочить себе голову, размышляя, чем бы порадовать человека. От него всё равно не дождёшься благодарности... Люди рубят нас без всякой жалости, не зная, что и нам бывает очень больно!
— Легко совершать добрые поступки, ожидая за них только награду. Немногого стоит такая доброта! — взглянув на гуарумо, сердито рассмеялось сандаловое дерево, самое стройное и красивое в сельве.— А я вот с радостью послужу индейцам только за то, что нет на свете племени более мудрого и прекрасного, чем племя людей! — И с этими словами оно повернуло свои ветви навстречу золотому солнечному дождю, который пробивался сквозь зелёную кущу.
Вот какой разговор подслушал Перо Кетцаля в лесу. Притаившись, он ждал, что будет дальше. Деревья продолжали спорить, один ормигйльо молчал, задумавшись о чём-то. Но наконец и он вмешался в беседу лесных братьев. Голос у него был робкий, потому что ормигильо не привык обращаться к стольким слушателям сразу. По правде говоря, он впервые выступал на лесном собрании.
— Друзья, — сказал ормигильо, — я согласен со старой сейбой и нашим милым сандалом. Их слова взволновали меня до глубины души. И вот я решил раскрыть вам одну тайну... С некоторых пор я собираю под моей корой музыку, которая разлита в природе. Жаль, что прежде эти чудесные мелодии, отзвучав, пропадали навсегда. Зато теперь я бережно храню и щебет птиц, и посвист ветра в зарослях тростника, и шум седого от пены водопада, который, срываясь с вышины, исчезает между скалами. Здесь, — и ормигильо коснулся веткой своего дуплистого ствола, — спрятаны все звуки — от воркованья лесного голубя до яростного рёва бури.
Кокосовая пальма, которая была очень занята, так как поила водой свои орехи, не удержалась и спросила ормигильо:
— А можно узнать, зачем тебе вся эта музыка? Вот уж не представляю, что ты будешь с ней делать...
Ормигильо с грустью взглянул на недогадливую пальму и ответил:
— Сестричка, ты только о том и думаешь, как бы не засохли без воды твои орехи. Ведь только спелые и сочные они нравятся человеку. Но тебе и в голову не приходит, что утолить голод — это ещё не всё. Люди только тогда чувствуют себя счастливыми, когда на душе у них светло и радостно. И я мечтаю дать им эту радость! Они найдут её в моём стволе, где так много музыки, где скрыта вечная песня леса...
Тут ормигильо взмахнул своими ветвями, и тотчас зазвучала мелодия, такая красивая, что шёпот восторга и изумления пронёсся по кустам и деревьям. Казалось, в сельве играет невидимый оркестр... А ормигильо, радуясь тому впечатлению, которое он произвёл, исполнял одну мелодию за другой. И все они уплывали вдаль, то нежные и прекрасные, то полные печали...
Но вот ормигильо смолк, а индеец, по имени Перо Кетцаля, который притаился за деревьями, всё ещё не мог прийти в себя от восхищения. Он долго стоял не двигаясь, позабыв про плоды кактуса, за которыми пришёл в сельву.
Наконец он очнулся и стал выбираться из чащи. На сердце у него было легко и радостно...
Перо Кетцаля ступал по ковру из пёстрых душистых лепестков: это деревья благодарили ормигильо за его удивительную музыку и, кланяясь ему, роняли на землю цветы. А скромный ормигильо смущённо принимал их похвалы и поздравления...
Наступила ночь, когда, задыхаясь от быстрой ходьбы, пришёл Перо Кетцаля домой, где в тревоге ожидали его родные и друзья. Они уже думали, что юношу растерзали дикие звери, которых так много водится в сельве.
Не дожидаясь расспросов, Перо Кетцаля сам стал рассказывать про то, что с ним произошло. При этом глаза у него сверкали, а голос прерывался от усталости и волнения. Слушая юношу, индейцы смотрели на него сокрушённо и недоверчиво. А когда Перо Кетцаля потребовал, чтобы они тотчас отправились вместе с ним на то место, где он услышал эту чудесную музыку, и тоже насладились ею, все подумали, что юноша сошёл с ума.
Сколько трудов стоило им удержать его дома! Индейцы обещали ему, что на следующий день все вместе пойдут в сельву... Теперь они уже не сомневались, что Перо Кетцаля лишился рассудка.
Едва забрезжил рассвет и не успело показаться из-за деревьев круглолицее солнце, как Перо Кетцаля был уже на ногах. Даже не позавтракав, он стрелой помчался в сельву. Но —увы! Ожидания его оказались напрасными. На том месте, где он прятался вчера, не слышно было волшебной музыки. Тишина царила в сельве. А ормигильо стоял глубоко задумавшись о чём-то, словно это вовсе не он исполнял накануне нежные мелодии и песни.
С поникшей головой, расстроенный до слёз, будто здесь, в кустах ежевики, потерял он своё сердце, бродил Перо Кетцаля взад и вперёд по тропинке, которая вела к волшебному дереву. Тут, в час, когда уже спустились сумерки, и нашли юношу его друзья. Он сидел, опершись локтем о бронзовое колено и устремив нахмуренный взгляд куда-то вдаль, словно пытался разгадать тайну леса. Время от времени он приникал ухом к твёрдой коре ормигильо, и тогда ему казалось, будто он слышит музыку, такую красивую и печальную, что на глаза юноши набегали непрошеные слёзы.
Индейцы, которые решили спасти Перо Кетцаля от колдовских чар, притаившись, следили за каждым его шагом. Наконец, измученный, он уснул. И тогда его друзья бросились к чудесному дереву с остро отточенными топорами. В ярости напали они на ормигильо, нанося ему удар за ударом. Они решили убить это дерево, которое—так сказал самый старый из индейцев — отняло разум у Пера Кетцаля.
Топоры вонзались в толщу дерева, и,, к изумлению людей, при каждом ударе в воздухе слышались звонкие жалобные трели, словно где-то поблизости играли на неизвестном музыкальном инструменте. Поняв, что звуки, похожие на плач, льются из раненого ствола, индейцы очень испугались и хотели было бежать, как вдруг проснулся Перо Кетцаля. Увидев, что стало с его деревом, он бросился к нему и обвил руками толстый ствол.
И тут —о чудо из чудес! —он услышал, как ормигильо тихонько прошеп-
— Срубите же меня, срубите поскорее! И возьмите мой ствол, в котором так много музыки!
Тогда Перо Кетцаля стал торопить индейцев:
— Вы нанесли ормигильо смертельные раны, — сказал он, — так довершите же дело, которое начали, и избавьте бедное дерево от ненужных страданий!
Индейцы послушали юношу и, повалив ормигильо на землю, разрубили его на части. Бережно подобрав куски волшебного дерева, они отнесли их к своим хижинам.
А на следующий день Перо Кетцаля вырезал из этих кусков дощечки. Когда же он ударил по дощечкам палочками, то послышались звуки — нежные, грустные и прекрасные.
Индейцы окружили Перо Кетцаля: всем хотелось послушать, как он . играет на своих дощечках. Теперь уж никто не считал его сумасшедшим, наоборот — все смотрели на Перо Кетцаля с уважением и наперебой угощали самыми вкусными фруктами.
С того дня юношу преследовала мысль — как добиться того, чтобы звук у дощечек стал более ясным и чистым? И вот однажды он собрал всех своих друзей и показал им простой по виду инструмент: несколько дощечек, соединённых между собой, под которыми висели раскрашенные бутылочки из тыквы и кокосового ореха.
И, хотя устройство инструмента было нехитрое, как только Перо Кетцаля начинал играть на нём, из него лились песни, напоминавшие пение птиц, живущих в сельве.
Рассказывают, что негры, которые прятались вместе с индейцами в дремучей сельве, назвали этот инструмент „маримба” — в память о своей далёкой родине, Африке, где маримбой называют барабан.
Очень обрадовались рождению маримбы индейцы и негры. Пускай враги победили их, лишив богатства и власти,—у побеждённых осталась маримба, что плакала вместе с ними и пела им про свободу и родную землю, на которой шумят кофейные деревья в цвету...
И нам с тобой поёт маримба, в которой скрыта волшебная сила. Когда ты слушаешь её, то словно живые встают перед тобой индейцы. Под печальные вздохи маримбы они рассказывают, каким могучим и прекрасным был некогда их народ.
