Под Варды синими сводами (СИ) [Calime] (fb2) читать онлайн

====== Пролог ======

Звезды — лишь они одни, сотворенные несравненной Элентари, неизменно даруют миру волшебный, живительный свет, кружа по небесному своду. Только они во Вселенной Эру Илуватара во истину не подвержены ни времени, ни искажающему влиянию тьмы, ни даже воле самого Единого. Элени реальны, в них веришь, как в единственную несомненную правду, воздвигая в сознании твердыню из кирпичиков этой веры.

На этой твердыне удерживается в своем хрупком равновесии, словно вытканный из местами грубого льняного, а местами из тонкого газового полотна, мир Арды. Знакомый до последней былинки мир, вмещающий в себя так много и, в тоже время, так мало.

Созданный Илуватаром мир затягивает в себя, влечет своей красотой и своим же уродством. Мы принимаем его, мы принимаем его правила и законы, его искажение, его благодать и все, что он так щедро выплескивает на нас: ощущения, видения, мысли, чувства, желания, испытания, картины прошлого, опыт. Позволяя увлечь себя этому потоку жизни, с ее мгновениями, днями, веками, наполненными нашими ощущениями, сиюминутными мыслями и желаниями, суетой других существ вокруг нас, мы забываемся и забываем, на чем зиждется окружающий нас мир. Мы забываем о том, что есть высшее и главное, ради чего мы и были рождены, ради чего наши предки были пробуждены у вод Куивиэнен.

====== Прекрасная голодрим ======

Комментарий к Прекрасная голодрим Toril (синд.) – королева, владычица. Этим титулом звалась только Мелиан.

Naugrim (синд.) – гномы

Edain (синд.) – люди

Golodhrim (синд.) – нолдор

Vess (синд.) – жена, супруга

Denethor – сын Ленвэ, Владыка народа зеленых эльфов Оссирианда.

Elmo – младший брат Эльвэ и Ольвэ.

Dessi (синд.) мн. – девушки, ед. – dess

Nissi (кв.) мн. – девушки, ед. – niss, nissё (есть еще синоним, который тоже встретится в тексте работы. Дева – ven, vendё)

Матушка нехотя отпускала меня в Менегрот, ей жаль было расстаться со мной. Отец же, напротив, был доволен. Ему нравилась идея представить своему дяде — Владыке Тинголу единственного отпрыска, который недавно вступил в совершенный возраст. Он пророчил мне карьеру советника при дворе и одного из ведущих представителей нашей дипломатической миссии.

Наш замок в чаще леса мог сравниться разве что с домами на окраине столицы, что находились на поверхности, окруженные лесом. Сам город Тысячи Пещер ошеломил меня своим великолепием и грандиозностью подземных сооружений. До приезда в столицу я даже не мог себе представить, что живое существо может своими руками создать нечто столь величественное и совершенное.

Среди придворных советников и прочих приближенных Короля Элу я был принят тепло и радушно. Кое-кто беззлобно подтрунивал над моими провинциальными манерами, но все, в том числе и сам Владыка Тингол и Торил* Мелиан, благоволили мне, были учтивы и старались оказаться полезны мне, одарив советом или наставлением.

Отец вскоре возвратился к матери, которая не любила покидать родные края, и я остался на попечение Белега, которого называли здесь «Могучий лук». Он формально занимал должность командира пограничной стражи, но поскольку главная опасность для нас была сосредоточена за пределами королевства, Белегу нередко приходилось, исполняя роль посланника, отправляться с поручениями от Владыки то в Ногрод, то в Хитлум, то в Нарготронд.

Прозвище командира стражи и моего наставника говорило само за себя — его стрелы, выпущенные из огромных размеров тисового лука, никогда не отклонялись от цели. Двигался Белег всегда абсолютно бесшумно и слыл непревзойденным следопытом, а в обращении был простым и веселым, умело располагая к себе любого собеседника. Мы быстро сдружились. Он обучал меня не только военному делу — стрельбе из лука, чтению следов и карт, метанию кинжалов и прочим премудростям, которые относились к искусству войны и боя. Также Белег рассказывал о тонкостях придворного этикета, посвящал меня в известные ему секреты двора, говорил со мной о политике, об отношениях с наугрим* и эдайн*, а больше всего о гордецах из-за моря, о наглых и заносчивых князьях голодрим*…

Сидя за столом во время одного из празднеств, которые Таур Тингол часто устраивал в летнее время, я привычно внимал речи моего учителя, глядя во все глаза на прекрасную весс* Лорда Келеборна. Сам Серебряный Лорд тоже то и дело поворачивался к ней, одаривая ее восхищенным взглядом, до того она была прекрасна.

— Куда это ты смотришь, маленький Лис? — спросил, наконец, Белег.

— Эта леди голодрим… Она совершенно не похожа на тех из их князей, о которых ты говорил мне. Кто она?

В этот миг Белег неожиданно резко одернул меня за рукав. Я спешно повернулся к нему, и он тут же заговорил, заглядывая мне глаза и понизив голос:

— Осторожно, Лисенок, эта Леди — самая опасная из голодрим! Торил научила ее многому из того магического искусства, что постигла сама. Не обманывайся невинным обликом этой Леди, ее чары погубили уже слишком много чистых и неопытных сердец наших эльдар. Теперь эти несчастные никогда не смогут вступить в брак и продолжить свой род, — Белег с силой сжал в кулаке белоснежную, как одеяние прекрасной голодрим, салфетку, — На горе нам пришла она из-за моря… — и он низко склонил голову.

Я ничего не понимал, но внезапная горячность моего наставника испугала меня. Мое доверие к его словам не знало пределов, а потому я дал себе обещание, что не взгляну более в сторону Леди Галадриэль.

Оказалось, Белег только несколько летних месяцев в году жил в Менегроте. Большую же его часть он проводил на восточных границах, командуя гарнизоном небольшого укрепления, состоящим из лучников и легкой кавалерии.

Жизнь при дворе быстро наскучила мне. Треньканье менестрелей и печальное пение дев навевали тоску. Заседания совета, на которых мне было разрешено присутствовать, как сыну Орофера и будущему советнику короля Элу, длились бесконечно, и я частенько задремывал во время очередного доклада «О введении торговых пошлин для наугрим».

Во многом из-за придворной скуки, а отчасти, следуя предостережению учителя и друга, стараясь выбросить из головы мысли о весс лорда Келеборна, я, когда для Белега Куталиона подошел срок возвращаться к месту несения службы, попросился ехать с ним. Дорога до укрепленного лагеря, которым командовал мой наставник и воспитатель, проходила через мои родные леса Нан-Эльмот. Самым замечательным было то, что замок моего отца лежал на полпути к цели нашего путешествия.

— Мы сможем провести несколько дней в гостях у моей матушки, — говорил я Белегу, — Не уверен, что отец тоже окажется дома. Он часто отсутствует — охотится или навещает друзей в соседних угодьях.

— Я бы и сам не прочь поохотиться в тамошних лесах и пожить праздной жизнью, как наше земское дворянство, — отвечал Белег, — но служба… — он едва заметно вздохнул и сменил тему, — Твоя матушка, Леди Нифрелас, ведь приходится сестрой Дэнетору*? Его я знал…

— Да, мама — родная сестра Дэнетора. Она не любит покидать наш лес ради столицы потому, что в глубине ее сердца все еще тлеет обида на Владыку, но тебя, моего учителя и друга, она примет с радостью!

Таур Элу не возражал против моей поездки, когда Белег на очередном совете просил его отпустить меня с ним. Сказав, что молодому, подающему надежды стать однажды одним из его приближенных советников, эльда совсем не повредит набраться немного опыта на восточных рубежах, Тингол перешел к другим вопросам.

Мы выехали через несколько дней.

Путешествие в компании Белега и его небольшого отряда сопровождения доставляло мне огромное удовольствие. Он не умел наводить морок, в отличие от отца, но каждый раз идеально маскировал нашу ночную стоянку, используя бывшие под рукой ветки деревьев, их широкие листья, и выбирая естественные убежища в виде углублений и небольших расщелин среди каменистых горок, которыми был полон Нан-Эльмот.

Когда мы добрались до владений отца, матушка встретила нас с большими почестями в адрес моего учителя, а меня, как всегда, обнимала и при всех гладила по волосам, покрывая поцелуями мои лицо и склоненную в поклоне макушку, не обращая внимания на условности.

Отец, на мое удивление, был дома.

— Привет тебе, Орофер, сын Эльмо*! — улыбаясь своей располагающей улыбкой, обратился к нему Белег.

— Мой друг, солнце сияет в час нашей встречи! — отец схватил гостя за руки и повел с крыльца к своему столу, радостно смеясь и рассказывая о последних новостях нашего края. Он был воспитан его отцом в традициях благородных эльдар, но был женат на сестре предводителя самых простых и лишенных всякого представления о правилах придворного этикета лесных эльдар, поэтому в нем причудливо сочетались изысканность манер жителей столицы и простота в обращении, свойственная провинциалам из нандор.

Задержавшись на три дня, посвященных отдыху, веселью и охоте, мы собрались в путь. Перед отъездом матушка позвала меня к себе. Придя в ее комнаты, я застал ее одну за вышиванием.

Увидев меня на пороге, она отложила работу и поднялась мне навстречу. Я подошел и поклонился. Она тут же обняла, обвивая руками шею, не позволяя выпрямиться, и заглянула своими ярко-зелеными глазами в мои:

— Тэран-Дуиль, мой весенний цветок, признаюсь, я не хочу отпускать тебя. Ты радуешь мое сердце своим обликом, речью и смехом. Разлука с тобой будет мне тяжела. Ты слишком дорог моему сердцу, мой прекрасный сын, — она опустила взор, — Но время пришло. Обычай требует, чтобы ты, вступив в возраст, покинул отчий дом.

Матушка достала из-за пояса маленький бархатный мешочек, вышитый ее рукой, и протянула его мне.

— Мама, спасибо, — я развязал тесемки и вытащил изящное маленькое колечко из серебра с овальным изумрудно-зеленым перламутром. В его тонких переливах можно было разглядеть очертания сказочного царства или города.

— Это ты отдашь той, к которой обратится твое сердце, — сказала матушка.

— Моя леди, — я снова поклонился, — благодарю за этот ценный дар. Я буду вспоминать тебя, всякий раз, рассматривая это кольцо. Мы скоро увидимся вновь, не печалься, до свидания.

После короткого прощания с отцом мы покинули его замок. Я увозил с собой серебряное помолвочное колечко — дар любимой матушки. Первые дни я вечерами доставал из-за пазухи крохотный мешочек из темно-синего бархата и вынимал кольцо, чтобы полюбоваться им и вспомнить о материнских ласках и заботе. Думал я и о тех юных десси*, что видел при дворе в Менегроте. Среди них были подруги и верные помощницы несравненной аранель Лютиэн и девы голодрим, «нисси»* из окружения прекрасной как майский полдень супруги лорда Келеборна. Я видел многих, но заметил лишь саму «Венценосную Деву».

====== Лис ======

Комментарий к Лис Osanwe (кв.) – передача мыслей на расстоянии, свойственная эльфам. В синдарине это “gosanna”

Fea (кв.) – душа, дух. Мн.ч. – fear

Roa (кв.) – телесная оболочка, тело, плоть. Мн. ч. – roar. В синдарине это “hroa”

Потом ученые принялись толковать о различных видах любви: любовь влюбленных отличается ведь от любви, которую чувствуют друг к другу родители и дети, или от любви растения к свету — например, солнечный луч целует тину, и из нее выходит росток. Г.Х. Андерсен «Дочь болотного царя»

Когда я переживаю заново в воспоминаниях подробности нашей с ним первой встречи, мне нравится думать, что я испытывала тогда, глядя на него, чувства и ощущения схожие с теми, что испытывала в свое время Мелиан, когда среди густых ветвей и толстых стволов лесов Нан-Эльмота впервые разглядела очертания стройной фигуры Эльвэ Синголло.

Подобно видению, неясной тени, его образ блуждал по чертогам моих сновидений с тех пор, как началась для меня пора юности, ускользая каждый раз, когда воображение пыталось поймать его и удержать, чтобы предать его облику черты более четкие и сохранить в памяти.

Но в тот миг, когда он впервые предстал передо мной наяву, я узнала его, вспомнила, наконец-то, лицо и очертания высокой и статной фигуры, что тревожили меня во сне и в мечтах уже многие годы. Тогда я не испытала удивления, потому что знала — рано или поздно я встречу его, хоть и не обладаю даром предвидения. То, что я почувствовала, можно назвать радостью от осознания прихода момента долгожданной встречи. Я обрела его, а вместе с ним и смысл жизни.

Грациозный и стремительный, полный внутренней силы в сочетании с неуловимой чувственностью, которая сквозила в его движениях, жестах, повороте головы, взгляде прекрасных глаз… Его направленный на меня взгляд в ту первую встречу, близ западных границ Дор-Карантира, я помню и сейчас. Выразительный блеск его чудесных глаз, оправленных в драгоценную оправу из густых и длинных черных ресниц и разлетающихся над ними темных соболиных бровей, околдовал меня.

Отец и его приближенные в сопровождении отряда охраны выдвинулись к границам отцовских владений, чтобы встретить и обеспечить безопасный путь через наши земли посланцам Владыки Дориата, направлявшимся в Химринг для переговоров со старшим из моих дядей. Движимая любопытством, я напросилась с ними. Отец хоть и хмурился, но все же согласился взять меня с собой, рассудив, что рядом с ним и отрядом из сорока стражей я буду в большей безопасности, чем одна, ожидая его возвращения вдали от него в окружении домашней прислуги.

Я и моя верная Тулинде, девушка-помощница, были единственными нисси в нашем отряде. Мы с ней старались держаться недалеко от возглавлявшего группу всадников гордого красавца Тьяро — командира разведки моего отца.

По мере того, как мы медленно продвигались вглубь чащи, дозорные на флангах, постоянно оглядываясь по сторонам, прислушивались ко всем шорохам утреннего леса.

Я предпочитала щебет птиц, шелест листьев и поскрипывание веток праздной болтовне сопровождавших нас всадников охраны, и потому ехала молча, изредка перекидываясь несколькими словами с Тулинде и время от времени бросая взгляд на ехавшего впереди нас отца.

Он был серьезен и казался даже спокойнее обычного. Острый взор его был внимательным, холодным, сосредоточенным. Мой дядя Майтимо привечал посланников Дориата, вел с ними диалог, старался найти точки соприкосновения в вопросах обеспечения безопасности земель Белерианда, отец же терпел эти сношения лишь из уважения к старшему брату и его статусу, относясь к бесконечным посольствам синдар и советам с ними лишь как к блажи главы Первого Дома. Сам полагая, что их феар*, отмеченные и искореженные Клятвой, не принадлежат более к миру живых, в котором единственное предназначение их — получить сильмарилы, ни к миру мертвых, в котором им не будет прощения за отступничество моего деда, Пламенного Духа, и безумие, совершенное в Альквалонде. А потому, все усилия старших дядей Майтимо и Макалаурэ по налаживанию отношений с Сокрытым Королевством и совместной защите от Черного Врага в глазах отца были пустой тратой времени и сил.

Внезапно мы все услышали впереди, совсем близко от нас, легкое шуршание листвы и такое же легкое посвистывание, похожее на пение какой-то неизвестной птички. А через несколько мгновений прямо перед нами из зарослей вышел пеший лучник с серебряными волосами. Он оглядел нас, засвистел опять, давая знак остальным, и, склонив голову, приложил руку к груди.

Кивая ему, Тьяро дал знак отряду остановиться. Из-за деревьев показалась группа всадников, всего около двадцати. Они тоже остановились и смотрели на нас, словно выжидая.

Выступив вперед, Тьяро первым поприветствовал посланников Дориата на синдарине и осведомился, кто был их лидером. Навстречу ему выехал среброволосый, как и все синдар, стройный муж, одетый в изумрудный, шитый серебром и украшенный самоцветами, камзол. Он назвался Белег Куталион. Отец обратился к нему с легкой усмешкой, притаившейся в уголках его губ:

— Привет тебе, Куталион!

Голос отца обладал какой-то странной гулкостью и вместе с тем мягкостью, даже и тогда, когда он вовсе не стремился сделать его ласковым.

— Я — Карнистир, Владыка этих земель. Надеюсь, ваш путь к нам не был омрачен никакой неприятностью? Обычаи гостеприимства требуют пригласить тебя и твоих спутников из Скрытого Королевства остаться на ночлег у нас, в гостеприимном Таргелионе! — С этими словами отец оглядел свой отряд, победоносно улыбаясь, показывая ровные белые зубы, — Твои спутники ни в чем не потерпят нужды. Днем вы отдохнете от долгой дороги, а вечером мы будем пировать в честь вашего визита к нам.

— Приветствую тебя, Владыка Таргелиона! Солнце сияет в час нашей встречи, — начал с заученных фраз вежливости, приятно улыбаясь, Белег Куталион, — Мы добрались до твоих владений без происшествий, благодарение Стихиям! Благодарю тебя и твой народ за гостеприимство! — тут он церемонно склонил голову и приложил руку к груди, как прежде это сделал его разведчик, приветствуя нас, — Мы последуем за тобой и твоими воинами…

Ни отец, ни глава делегации «синдарских упрямцев» не сочли нужным продолжать вежливую беседу. Отец первым развернул своего вороного и мы, теперь в компании среброволосых синдар, отправились в обратный путь.

Я сразу заметила его, хоть он и ехал на противоположенном от меня фланге. Прекрасное, излучающее свежесть молодости лицо, выделялось на фоне других посланников Тингола, красивых синдарской красой перламутровых длинных волос, статных фигур и ярко-зеленых изумрудов глаз, но выглядевших, как и подобает воинам, побывавшим во многих битвах, суровыми и гордыми. Я наблюдала за ним сквозь наполовину прикрытые веки, слегка склонив голову, боясь встретить его взгляд, от которого, я чувствовала это, у меня могло перехватить дыхание. Сердце мое то и дело замирало, то принималось стучать так гулко в моей груди, что, казалось, его биение могут услышать скачущие рядом мой отец и Тулинде.

Он ехал чуть позади нас, этот рослый и тонкий молодой синда, одетый в по-походному простой, аксамитовый дорожный кафтан цвета опавшей листвы, укороченный для удобства при верховой езде, который прекрасно сидел на нем. На запястьях были надеты кожаные наручи, казавшиеся широкими браслетами с выбитым на них причудливым рисунком. В вороте кафтана белел воротник рубашки, вышитый по краям серебряной нитью. На ногах были узкие темные штаны и высокие мягкие сапоги из светло-рыжей кожи с серебряными застежками и пряжками. У темного пояса из кожи грубой выделки, перехватывающего тонкую талию, были прикреплены метательные кинжалы. Голову венчал серебряный же обруч в виде перекрещенных меж собой веточек дерева, удерживающих в месте переплетения, как раз по середине лба, небольшой бледно-зеленый опал, который необыкновенно сочетался с его прозрачными глазами, искрившимися, подобно двум топазам бледно-голубого цвета с примесью оттенков зеленого и серого.

Он прямо сидел в седле, запрокинув красивую голову, позволяя прямым и длинным серебряным с золотым отливом волосам, волнами падавшим с его плеч вдоль спины, развиваться, подхватываемым легким ветром.

Стараясь не упустить его из виду, я вдруг почувствовала, что его взгляд, поймать который я опасалась, устремлен на меня. Мое роа* под этим взглядом наполнялось неведомым прежде жаром. Я быстро склонила голову. Что это? Что со мной? — недоумевала я. Мое волнение не осталось незамеченным окружающими, кое-кто из синдар начали перешептываться между собой, послышались сдавленные смешки, но я ничего не могла с собой поделать.

Счастье, переполнявшее меня вместе с родившимся в моей феа незнакомым чувством, позволило мне услышать, что это чувство и эта радость были в полной мере разделены тем, кто явился их причиной. Он открыл передо мной свою феа и все помыслы. В единый миг моему мысленному взору стали доступны все воспоминания, все образы и картины, что он видел, все звуки, баллады и оды, которые он слушал и помнил. Как сквозь пелену тумана проступали незнакомые лица, детали чьих-то комнат, отдельные предметы, очертания построек, улиц, фигур в просторных светло-серых одеждах с серебряным и небесно-голубым орнаментом, знамена с изображением крылатой луны, серебряные волосы, тонкие талии, затянутые в дорогую ткань, длинные шлейфы, зеленая листва и толстые стволы деревьев, сплетающих свои густые ветви, преграждая путь дневному свету и многого множество всего, что сейчас уже трудно припомнить…

Растворяясь во всей этой бесконечной веренице образов, я вдруг услышала в голове его голос: «Я — Лис Тэран-Дуиль — говорил голос, — Я был рожден в замке среди прохладных сумеречных лесов Нан-Эльмота и жил там с отцом и матушкой в тихом спокойствии, пока не был призван к Владыке в Менегрот, — юный, но мужественный голос продолжал, — Теперь я счастлив этому, потому что встретил вас. Свет звезд меркнет рядом со светом, что струится из ваших глаз, прекрасная голодрим».

Скользнув, как во сне, по его призыву в осанве*, я подняла на него глаза, открыв ему мои помыслы и воспоминания, как только что сделал он. Ощущения, которые я при этом испытывала, были не похожи ни на что, испытанное мною ранее. Я чувствовала абсолютное счастье, затоплявшее всю меня без остатка наслаждение, казавшееся лишь предвкушением большего наслаждения, которое обещали его устремленные на меня глаза. «Вот она — любовь, вот она — судьба моя, моя цветущая весна!» — пел во мне голос моей феа. Она выбрала его, этого диковатого молодого воина синда.

«Я — Мирионэль, мой отец — Лорд Карнистир, а матерью была Владычица халадинов Халет».

Его слова серебряным звоном отдавались во всех уголках моего сердца: «Согласна ли ты пойти за мной, прекрасная? Без тебя, где бы я ни был, не будет мне счастья, Мирионэль…».

Он владел чарами, умением завораживать, о котором не только был осведомлен, но и мог пользоваться им по своему усмотрению. Не помня себя, завороженная магией сияния его глаз, которые я могла видеть мысленным взором, я с готовностью ответила: «Я последую за тобой, куда бы ни лежал твой путь, Цветущая Весна…».

Так свершилось между нами великое чудо таинства взаимной любви.

Мы проехали молча весь оставшийся до крепости путь, лишь изредка обмениваясь взглядами. Во мне вдруг разлились небывалое спокойствие, нега, умиротворение и ликование. Я блаженствовала в тишине, стараясь, чтобы никто не заметил моего состояния.

По приезде в замок, мы с Тулинде сразу спешно прошли в мои комнаты. Я пребывала в блаженном настроении.

Тулинде обняла меня за плечи и, смеясь, зашептала на ухо:

— Красивый молодой синда, да? Госпожа моя, я чувствую — ты с ним говорила в осанве. Расскажи мне!

— Тулинде, я сама не знаю, что со мной… — я стояла посреди комнаты, не зная, за что взяться — за вышивание ли, или за лютню, — Я хочу увидеть его сегодня вечером!

— Тогда нужно подготовиться! — воскликнула та, — Столько всего надо сделать! — она кружилась по комнате, — Я найду самое прекрасное платье и самые лучшие украшения!

За этими занятиями мы с моей помощницей и провели остаток дня, наскоро пообедав в моих покоях, в компании друг друга. Мне не хотелось приглашать менестрелей, ни других девушек из придворных. Вдвоем мы с Тулинде могли свободно говорить о нем, обсуждать приближавшийся ужин и мой наряд.

К моему удивлению, Тулинде все понимала, чувствовала каким-то недоступным мне чутьем, каким обладают многие из квенди.

Вечером, сидя перед зеркалом, я подумала о том, что наш разговор в осанве с прекрасным Лисом из синдар не скрылся и от моего отца. Мне стало тревожно, но я с легкостью отринула все беспокойства, как только представила, что совсем скоро смогу увидеть Лиса, рассмотреть совсем близко, снова говорить с ним…

====== Морьо – Мирионэль ======

Комментарий к Морьо – Мирионэль Atar (кв.) – отец. В синдарине это “adar”.

Mirionel Morifinviel – имя “Мирионэль” состоит из mirion (драгоценность) и yeldё (дочь). “Морифинвиэль” – аналог нашего отчества, соединение имени отца и слова “дочь” – Махтаниэль, Финвиэль и тд.

Чтобы читателям получить авторское представление о внешности Мирионэль, вашему вниманию Дженнифер Коннелли: http://40.media.tumblr.com/fd5ed919dd4fb67e9f8e34d864123cf4/tumblr_n5j2z2Ibgf1tp2pkxo1_1280.jpg

«Клянись и зажигай, Морьо — звездочёт всея Арды». Неизвестный автор

До встречи с тем, кому меня предназначила судьба, моя жизнь не была особенной. Она носила отпечаток страданий и запоздалого чувства вины народа моего отца.

Я родилась в Таргелионе, в начале года триста семьдесят шестого Первой Эпохи Анара, но первые годы жизни провела с матерью и ее народом в Эстоладе и Бретиле. Мать и ее приближенные тщательно оберегали меня и названного брата Халдана от ужасов Нан-Дунгортеб во время перехода и позже, когда мы обосновались в лесах Бретиля, они не ослабляли своей защиты и опеки. Те немногие годы, что я провела с матерью, в окружении ее людей, были одними из самых светлых и беззаботных лет начала моей жизни.

Мой характер и склонности формировались там, в чертогах, принадлежавших матери, среди ее подданных атани, или эдайн. Сами они называли себя халадинами, а я считала себя частью их народа, пока находилась подле моей матери. Она же никогда не делала секрета из моего происхождения, гордясь им и тем, что случилось в ее жизни событие, приведшее к моему появлению на свет. Ни от меня, ни от прочих Владычица Халет не скрывала, что моим отцом был Лорд Карнистир, князь нолдор, которому принадлежали далекие земли на северо-востоке, вокруг озера Хелеворн, и которому народ халадинов был обязан своим спасением и относительно мирной жизнью в лесах Бретиля.

Матушка нанимала мне учителей из тех, что учились мудрости у эльдар Нарготронда, сама обучила верховой езде и простым приемам боя, дабы я могла дать отпор, если кому-то вздумается напасть на меня. Особенно же мать настаивала на изучении мною высокого наречия эльдар — квенья, родного языка моего отца, властителя Таргелиона. Сама же она владела квенья очень мало, у нее никогда не было возможности и досуга, чтобы практиковаться в нем вместе со мной. Я послушно и с прилежанием училась всему, находя удовольствие в изучении нового. Пусть поначалу и неосознанно, я стремилась к познанию, к постижению все новых истин и развитию у себя новых навыков, самосовершенствованию. Мне казалось естественным постигать все новые, неизвестные мне прежде истины и знания, совершенствовать технику метания копий и владения мечем. В квенья я преуспела, впитывая его с поразившей моих наставников из эльдар быстротой, которую сама объясняла желанием приобщиться к культуре народа моего далекого родителя.

Почувствовав приближение смерти, мать отправила посланника во владения моего отца, чтобы просить его взять меня под свою опеку. Несколько последних недель моей жизни в Бретиле почти полностью прошли рядом с ложем, на котором покоилась мать. Чем могла, я старалась облегчить ее страдания, как телесные, так и духовные. В последние свои минуты она неожиданно заговорила о моем отце:

— Я оставляю народ в надежных руках Халдана, он мне как сын. Тебя я передаю твоему отцу, — молвила она, с трудом шевеля пересохшими губами. — Ты унаследовала его черты, и его пламень горит в тебе. Ты не совершишь моей ошибки, не станешь рабой долга перед твоим народом, не откажешься, как отказалась я, от нескольких ничтожных лет счастья, что могла бы прожить бок о бок с мужем, пленившим твое сердце. Ты не будешь мучиться всю жизнь запоздалым раскаянием, живя вдали от него.

Она тяжело дышала, грудь ее вздымалась и опускалась медленно, из нее рвался наружу глухой хрип, и я промокала ее покрывшийся потом лоб влажным полотенцем, ощущая, с каким трудом даются ей эти слова.

— Передай твоему отцу, — снова заговорила она, — передай ему, что Халет не забывала никогда его благодеяний. Скажи ему, что я прошу его заботиться о тебе…

После этих слов глаза ее закрылись, дыхание прервалось. На лице матери застыло навечно выражение того, чей долг исполнен, и пришло время предаться отдыху.

Я застыла, забыв дышать, перед ее ложем.

Слова Владычицы Халет о моем отце всколыхнули мою душу, разожгли противоречивые чувства, главным из которых было любопытство. Я была юна и не вступила еще в совершенный возраст квенди. Никогда до того часа я не испытала горя ни мнимого, ни истинного. Потеря матери окончательно определила мой выбор в пользу пути бессмертных. Я выбрала судьбу эльдар. Моя феа, как и роа, с возрастом все больше обнаруживавшее природу перворожденных, доставшуюся от отца, выбрали для меня эту судьбу. Дух мой обратился к народу нолдор. Мои корни как одной из квенди были сильны теперь во мне, как никогда ранее, как силен был в моей феа пламенный дух деда и отца, о котором говорила на смертном одре моя мать.

В одночасье моя жизнь переменилась — из принцессы народа эдайн я превратилась в воспитанницу одного из правителей народа эльдар. Чтобы забрать меня в неизвестность, навстречу новой жизни, за мной прибыл отряд стражей от Лорда Карантира, откликнувшегося на просьбу матери.

Халдан, с которым мы были как брат и сестра, обнял меня на прощание, заглянул мне в глаза и сказал: «Прощай, Халейн, сестра моя. Ты скоро увидишь отца, жизнь твоя будет много дольше моей, что уже клонится к закату. Вспоминай о нас всех, кто любил и чтил тебя, пока ты жила среди нас, и будет любить и помнить тебя после того, как ты покинешь нас навсегда». К боли от потери почитаемой и любимой матушки присоединилась боль от вечного расставания с теми, кто был моей семьей, и к кому я питала самую искреннюю привязанность и нежность.

Через три недели путешествия на присланных за мной лошадях и в сопровождении конвоя из двенадцати стражников квенди, я пересекла границу владений того, кто теперь должен был сделаться моим опекуном.

Когда мы въехали в Таргелион, я не могла не заметить окружавшего меня достатка и роскоши, выражавшихся в величественной изысканности городских построек, богатстве одежды встречавшихся на улицах жителей, чистоте и ухоженности дворов. Даже несмотря на то, что мою душу терзали боль от потери матери, родного дома и родни, страх перед разверзшейся впереди пропастью неизвестности, в которую, мне казалось, я беспомощно падала, и смутные предчувствия будущих бед, невозможно было остаться равнодушной к красоте, созданной руками наугрим и эльдар. В моей душе бушевала буря. Самые противоречивые ощущения смешивались в невообразимый клубок, как это бывает лишь в годы ранней юности, когда мир не утратил своей новизны и каждое событие, каждое явление, каждый образ способны оставить след во впечатлительной душе, взволновать ее, заронить в сердце сладкую тоску, тревожное мечтание или тронуть его.

Со страхом и нетерпением ждала я встречи с отцом. Хоть матушка и говорила всегда о нем с уважением, бережно храня воспоминания о его помощи и поддержке и о коротком счастье, что обрела с ним, я слышала об отце и другое. Живя с матерью, окруженная ее заботой, строгостью, справедливостью и почетом со стороны ее приближенных, я все же часто думала о том, что в один прекрасный день мне бы хотелось повидаться с отцом. Особенно много я думала об отце, сидя за изучением новых мне понятий и правил квенья. Я представляла себе, как он выглядит и о чем бы хотела говорить с ним, расспрашивала о нем видевших его соратников матери и самого названного брата Халдана. От них мне удалось разузнать лишь то, что Карантир Темный был высок ростом, носил длинные темные волосы и легкие доспехи неизвестного блестящего металла сродни серебру, держался князь нолдор гордо, с достоинством, как и прочие из эльдар, а голос имел негромкий, но глубокий и гулкий, идущий из груди. Чем больше я узнавала, тем больше мне хотелось знать о нем, но я не решалась спрашивать мать. Скорое и вынужденное расставание с отцом было той неутолимой болью, которая подтачивала ее, такую сильную и волевую, изнутри, сокращая ее дни на Эа. А воспоминания о том, каким он запомнился ей, могли усилить и без того не отпускавшую ее ни на день боль от вечной разлуки с ним.

Уже подъезжая к чертогам властителя, когда наш отряд ступил на широкую аллею, вымощенную массивными булыжными камнями, я впервые спросила себя, как этот неизвестный отец отнесется ко мне? Будет ли он рад знакомству со мной, взрослой девушкой, ведь в последний раз, что он видел меня, мне было лишь несколько месяцев от роду?

Тем временем, мы подъехали к широкой лестнице центрального входа. Судя по спешке, с какой стража отворяла нам ворота и тому, как проворно слуги подбежали к моей лошади, чтобы помочь мне спешиться, все здесь ждали моего приезда сегодня и были к нему готовы.

После краткого приветствия на синдарине один из слуг, высокий нолдо с белой кожей и волосами, забранными на затылке в причудливый узел, переплетенный серебряными и золотыми нитями, быстрым жестом указал мне направление, в котором я должна была следовать за ним.

— Госпожа… — он обратился на квенья неуверенным тоном, — мне велено отвезти вас в покои Владыки сразу по прибытии.

— Ведите, — коротко и решительно ответила я, с готовностью кивнув.

У меня болели все мышцы, а разум кипел от напряжения последних минут перед встречей с ним. Несмотря на усталость от дороги и изматывающих сознание мыслей, я была даже рада, что это произойдет сейчас, сразу же, не откладывая ни часа. Не знаю, чего я ждала от этой встречи, но, казалось, мы с отцом одинаково желали ее.

Следуя за высоким белокожим слугой во внутренние помещения крепости, я пересекала роскошно убранные залы, коридоры и смежные комнаты. Наши ноги ступали бесшумно по коврам и плитам полированного камня, пока он не остановился у высокой двустворчатой массивной деревянной двери, окованной резными металлическими пластинами, что находилась в конце довольно длинного широкого коридора.

Мой высокий провожатый распахнул передо мной двери, и я увидела просторную комнату, залитую теплым светом множества светильников, а также расставленных по углам и на столе ламп и свечей. Из комнаты веяло атмосферой тепла и какой-то загадочной тишины. Я шагнула внутрь, осматриваясь. Покрытые красным деревом потолки были высокими, обстановка — простой и, в то же время, такой уютной. У левой стены был камин, напротив него, поверх ковров, устилавших пол, лежали шкуры медведя и каких-то других животных. Вокруг камина расположился ряд широких, по виду удобных кожаных кресел, чередующихся с невысокими круглыми столиками, уставленными кувшинами и чашами, полными различных кушаний и фруктов.

Противоположенная стена представляла собой ряды полок с книгами. Помимо книг на полках стояли и какие-то причудливые статуэтки, небольшие скульптуры из камня, металла и дерева, и еще какие-то безделушки — шкатулки, коробочки, необработанные полудрагоценные камни.

В глубине просторной комнаты стоял массивный стол, заваленный свитками, фолиантами, расстеленными поверх него картами и в беспорядке разбросанными, частью сломанными, письменными принадлежностями. Так же на столе я заметила чашу, доверху наполненную спелыми, крупными черно-бурыми черешнями и несколько небольших метательных кинжалов.

Почти всю стену напротив двери занимало широкое окно со скругленными углами и вкраплениями разноцветных стекол. Сумерки за окном сгущались, но шторы из плотной темно-багровой ткани еще не были задернуты. У окна я заметила высокую широкоплечую фигуру…

«Отец!!! Это он!!!» — молнией сверкнуло в сознании. При моем появлении стоявший у окна нолдо медленно повернулся и устремил взор на меня, гордо вскинув подбородок.

Первые мгновения мы просто смотрели друг другу в глаза. Сердце мое колотилось как бешеное в груди, волнение перехлестывало через край. Я жадно всматривалась в его черты, замечая наше внешнее сходство. Лицо отца казалось странно молодым. По меркам атани — народа матери, с которыми я сверяла все, что было доступно моему воображению и взору, ему нельзя было дать больше тридцати лет. Кожа на лице была бледной, но на худых щеках и скулах горел заметный алый румянец. Белый лоб с падающими на него темными прядями ровных волос, слегка изогнутые угольно-черные брови, прямой нос, красиво очерченный рот, чуть острый подбородок. Но самое главное — глаза, темно-серые, блестящие, в густых и длинных черных ресницах.

Волосы у отца были длинные и густые, они лежали по бокам от шеи и угадывались каскадом за его спиной. Эти темно-каштановые прямые волосы, в которых огненными искорками плясали отблески света от светильников, были перехвачены изящным обручем из белого металла, украшенного драгоценными камнями. Одет он был, как и подобает принцу нолдор, как будто ждал меня, готовясь к встрече и желая предстать в обличье лорда гордого народа квенди из-за моря. Красная шелковая длинная туника с восьмиконечной золотой звездой на груди, надетая поверх черной, в обтяжку, шерстяной рубашки, была опоясана широким и сверкающим золотистым поясом. На ногах отца были невысокие сапоги из мягкой черной кожи.

Я выдержала его изучающий взгляд, скользящий по моему лицу и дорожному одеянию и ждала, что он заговорит первым. Сама я не была в силах говорить. Я не приготовила заранее приветственных речей. Но даже приготовь я их, в эту минуту они бы вылетели из головы, как и все прочие мысли. Я могла лишь созерцать облик отца. Внутри меня то и дело что-то обрывалось от волнения, как при падении с высоты.

— Здравствуй, Халейн, дочь Халет, — его глубокий голос прозвучал негромко, но отчетливо и гулко под этими сводами. — Я назову тебя Мирионэль — «драгоценная». Отныне твой дом здесь и все будут звать тебя этим именем. Подойди ближе, я хочу рассмотреть тебя.

Он говорил на квенья так, как если бы был совершенно уверен, что я пойму его.

— Здравствуйте, — ответила я, медленно приближаясь к нему.

Мне хотелось назвать его «атар»*, но я не смела.

— Благодарю вас, — мой голос дрожал.

«Я — драгоценная…» пронеслось в мыслях. И вот я подошла совсем близко к нему. Опустив голову и вперив взгляд в пол, я стояла перед отцом, тело трясло мелкой дрожью. Внезапно я почувствовала, как его пальцы легчайшим прикосновением дотронулись до моих убранных в простой хвост на затылке волос, потом спустились на щеку, нежно провели по ней сверху вниз, задержавшись на подбородке, мягко приподнимая мое лицо.

Я подняла на него глаза, наши взгляды встретились, и я прочла в его внимательном взоре любопытство и что-то еще, чему не знала названия. Глаза отца оказались сине-серыми и не такими темными, как это показалось издали.

— Устала? — он чуть прищурился, красивые губы тронула едва различимая улыбка. — Присядь там, — отец указал рукой в сторону кресел, — Ешь и пей, сколько пожелаешь. Потом тебя отведут в твои комнаты, — в голосе его угадывалось желание казаться дружелюбным и усталость.

Я, не помня себя от волнения, послушно опустилась, почти упала, в одно из кресел и отщипнула несколько виноградин от грозди, свисавшей из чаши на ближайшем столике. Он неслышно приблизился сзади, налил в один из бокалов темно-рубиновый напиток, протянул мне, выждал, пока я сделаю несколько глотков. Это было сладкое на вкус легкое вино, какого прежде мне не доводилось пробовать.

— Я думал, ты будешь похожа на мать, — отец присел на край кресла, что стояло напротив моего.

Повисла тишина. Мне отчего-то сделалось жутко.

— Любишь черешню? — этот внезапный вопрос еще больше ошеломил меня.

— Да, очень… адар*… — я решилась на это слово, произнеся его на языке синдар.

Он поставил передо мной чашу с аппетитными черешнями, взяв ее со своего рабочего стола, и наблюдал, как я тянусь дрожащей рукой к темным спелым ягодам.

— Ты воспитана как атанет*, — заговорил он снова своим идущим из груди голосом, — но здесь ты дева из нолдор. Твоя мать обещала мне, что так случится — когда истечет ее время, она передаст тебя под мою опеку. Я ждал… — он вздохнул и опустил голову, наклонившись над моим креслом так, что его длинные волосы темным каскадом скатились со спины на плечи.

Отчего-то мне захотелось коснуться его, и я несмело протянула руку. Все вокруг и происходящее сейчас, казалось абсолютно нереальным. Я чувствовала себя очутившейся в неведомом мне мире роскоши и красоты, освещенном теплым светом многих светильников.

— Я всегда знала, что вы — мой отец и всегда хотела узнать вас, — слегка тронув его за руку, проговорила я. Голос мой дрогнул, внезапно подступившие к горлу слезы душили меня, не давая говорить. Я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь от напряжения и усталости, не в силах сдерживать накопившуюся от невозвратной потери боль. Ничто и никто не мог бы вернуть к жизни матушку.

От моего прикосновения он встрепенулся, вздрогнул, взглянул мне в лицо и вдруг протянул ко мне руки, от чего внутри меня все стремительно оборвалось. Не успела я опомниться, как он обнял меня, вынимая из кресла, прижал к себе, гладил мои волосы, плечи, спину. Отец был выше почти на голову, и я уткнулась лицом в золотую вышивку восьмиконечной звезды на его груди, обмякнув в крепких объятиях. Груз страха перед ним улетучился из моей души. Я рыдала от острой, как никогда, боли и от чувства огромного облегчения одновременно. Он не произнес ни слова. Просто прижимал к себе.

Через некоторое время, дав мне успокоиться немного, отец позвал слугу, и почти тотчас же пришла Тулинде, девушка-помощница, отвеламеня в приготовленные для меня покои и позаботилась обо мне.

Так я познакомилась с Карантиром Темным Морифинвэ Карнистиром.

Мне предстоял долгий путь. Я должна была стать своей в этом замке, в этом городе. Нужно было перенять заведенные здесь порядки, освоиться с местными обычаями, научиться вести себя правильно с нолдор, быть учтивой с ними.

У меня, разумеется, должны были найтись и обязанности. И пусть я многого не умела, и многие знания не были мне известны, я была твердо намерена восполнить эти пробелы, ведь теперь я стала Мирионэль Морифинвиэль*.

Постепенно я узнавала все больше об отце, о его привычках и характере. Он совсем не так часто, как мне того хотелось, бывал дома. Находясь дома, он на многие часы запирался в своих покоях и что-то обсуждал с приближенными, или работал один, или читал. Иногда он приглашал меня разделить с ним трапезу или совершить конную прогулку.

Во время таких застолий и прогулок среди полей, редколесья и вдоль берегов озера Хелеворн мы беседовали о различных предметах, начиная с расположения и названий созвездий и заканчивая планами продажи или обмену излишков урожая у гномов. Я осторожно расспрашивала отца об его братьях.

Из книг по истории нолдор и квенди, нашедшихся в огромной замковой библиотеке, а также от прислуги, мне стали известны некоторые подробности прошлой жизни отца. Беседуя с ним, я стараясь не упоминать Феанаро, Исход, Клятву, Валимар и прочие события и предметы, разговор о которых мог быть отцу неприятен.

Никак невозможно было обойти в разговорах с ним тему войны с Моринготто. Последние столетия его твердыня на севере была в плотном кольце осады. Конечно, отряды орков и других мерзких злобных тварей, порожденных Всеобщим Врагом, появлялись тут и там в землях Эндорэ, но они были относительно малочисленны и слабы.

Никто не мог сказать, что ждет эти земли в будущем, но напряженная атмосфера всеобщей причастности к возможной скорой войне, к постоянной опасности, довлела над всеми живыми существами.

Здесь же, в Таргелионе, я впервые увидела гномов Белегоста, о которых до этого лишь читала в книгах и слышала от сказителей в Бретиле. Отец покупал у них некоторые виды оружия и другие вещи, в том числе украшения и ценные безделушки, которые потом дарил мне.

Я очень сдружилась с Тулинде, она помогала мне разобраться в хитросплетениях мира условностей и этикета нолдор, а также в плетении сложных причесок из кос и мелких косичек, шнуровках одеяний и самых разнообразных завязок и потайных крючков, что нолдор использовали для шитья одежды, обходясь совсем без пуговиц.

Еще я училась у придворных менестрелей играть на лютне и арфе — эти два инструмента нравились мне больше других и были традиционными для нисси из нолдор.

Отец, как я заметила, старался, несмотря на нашу с ним сразу проявившуюся сердечную привязанность, держать меня на некотором расстоянии от себя. Он часто и надолго расставался со мной, то по случаю поездок к границам для проверки, то отправляясь с визитами к братьям в Химринг или Химлад, где неделями охотился в их компании. Поначалу меня ранило такое отчуждение. Однако вскоре я осознала, что это было средством, избранным отцом, чтобы оградить меня от влияния данной им и его братьями Клятвы, чтобы ее темная тень не пала на меня, не коснулась моей судьбы. А ведь в любой день эта Клятва могла навеки разлучить нас — сознавать это было страшно.

Во время наших нечастых встреч с ним я подолгу внимательно разглядывала его, такое похожее на мое собственное, лицо, широкоплечую фигуру с удивительно тонкой талией, красно-черные шитые золотом одежды, красивые ладони, соразмерные пропорциям тела. Я старалась запомнить и удержать в памяти его образ, его голос, его манеру смотреть, склонять голову, говорить и даже держать столовые приборы и пришпоривать своего вороного. Все эти важные для меня мелочи я стремилась сохранить до следующей нашей встречи. Он тоже всматривался в мои черты, когда, по возвращении из очередного посольства к братьям или охоты, призывал меня к себе. Отцу нравилось порывисто обнимать, сжимать в железных тисках объятий, а потом заглядывать в мои глаза, пытливо ища на их дне то ли образ матери, то ли отражение себя самого.

О гневливом и резком характере моего отца, о его бессердечии и жестокости ходило множество слухов даже в Бретиле. Я могу сказать одно, если Лорд Карнистир когда-то и был бессердечным и жестоким, то годы, проведенные в Эндорэ, изменили его. А может быть, он изменился благодаря матери.

Были и те, кто открыто бросал в лицо отца обвинения, ставя в вину ему и моим дядям развязывание войны с Моринготто и его приспешниками. Как если бы зло и тьма не расползлись бы по землям Белерианда и Оссирианда, не приведи мой дед Феанаро народ нолдор в Эндорэ.

====== Обручение ======

Вскоре после того, как я обосновался в лагере на восточной границе, пришло посление из Менегрота. Таур Элу извещал Белега о том, что тому с отрядом необходимо будет отправиться далеко на север, в крепость Химринг, принадлежавшую гордецам из-за моря. Властителем той крепости был Маэдрос Высокий — единственный из отпрысков Феанора, с которым наш Владыка считал возможным поддерживать дипломатические контакты.

Миссия, возложенная на моего наставника, была не из легких. По инициативе Лорда Химринга, просившего Владыку Тингола о переговорах на предмет помощи в предстоящем наступлении на цитадель Врага, Белегу предстоял долгий и трудный путь и не менее трудные и изматывающие переговоры со старшим из князей голодрим. Необходимо было выяснить, о какой помощи просит Таура глава их Первого, проклятого Дома. А так как наш Владыка не был намерен жертвовать своими обученными воинами в войне, в которой не видел никакого смысла и интереса для себя, Белегу и его эльдар предстоял тяжелый разговор. Его задачей было — донести до заморских гордецов эту позицию нашего Владыки и постараться по возможности выторговать сокровища и ценные вещи, которые силам заморских князей удастся заполучить в случае победы, в обмен на наше посильное пособничество в виде снабжения их армий необходимым продовольствием и подкрепления в виде отрядов ополчения из добровольцев.

— Было бы намного проще, если бы нам предстояло говорить с Финголфином и его эльдар, — заметил Белег, пробегая в который раз пергамент, содержащий высочайшее поручение.

— Я еду с тобой! — закричал я. — Ты знаешь, я никогда не видел этих князей из-за моря… Я даже эдайн видел только при дворе в Менегроте.

Белег улыбнулся.

— Некоторые из эдайн мало чем отличаются от эльдар, Лисенок. Владыка Нарготронда держит при себе целые полки верных эдайн. Их ватаги охраняют горы на севере, где обосновался Финголфин. Я сам видел эти легкие полу разбойничьи отряды. Кроме того, тебе известно, что на наших западных окраинах, в Бретиле, живет с недавнего времени племя халадинов — Владыка покровительствует им. Пришедшие Следом проникли везде и всюду, — он нахмурился и продолжал. — До меня дошли тревожные вести из столицы. Даэрон пишет, что аранель Лютиэн хочет обручиться с неким никому не известным мужем из эдайн. Наш сладкоголосый менестрель, между прочим, винит меня в некомпетентности — каким-то чудесным образом этот адан смог миновать завесу и пограничные посты и проникнуть в пределы королевства.

— Почему Даэрон сам не обручился с несравненной Лютиэн когда Таур Элу предлагал ему ее руку? — дерзнул спросить я.

— Чувство Даэрона не взаимно, — горькая усмешка искривила его губы. — А ты неплохо осведомлен, маленький хитрец. Это хорошее качество для будущего советника. Голодрим гарантируют нашему отряду безопасность на всем пути до Химринга, думаю, твой отец не стал бы возражать, возьми я тебя в посольство.

Моей радости не было предела. Со всей серьезностью я начал готовиться к походу в Химринг. Нужно было приказать бывшему со мной слуге выстирать и починить одежду, начистить кинжалы и украшения, подготовить лошадей. Мне совсем не хотелось предстать перед князьями голодрим в роли провинциального дикаря из леса. Я намеревался выступить перед ними как младший советник короля Дориата, которому, наряду с Белегом Куталионом, доверена важная миссия — вести с ними переговоры от имени самого Владыки Элу Тингола.

Все время в пути, держась рядом с моим наставником, я размышлял об эдайн, голодрим, предстоящей так или иначе войне с Морготом и прочих вопросах внешней политики, мысленно настраивая себя на серьезный деловой тон, не допускающий проявления эмоций, каковой следовало принимать в переговорах с отпрысками Феанора. Белег поведал мне, что до крепости Химринг от нашей заставы было около трех недель пути, но примерно через две недели мы остановимся в замке у одного из младших братьев Маэдроса. Согласно условиям, изложенным в приглашении, Лорд Таргелиона встретит нас в своих владениях, сопроводит в замок и позволит отдохнуть там несколько дней.

— Отлично! Так мы увидим еще одного князя голодрим?! — радовался я.

— Да, по нашим данным, владыка Таргелиона — мрачный, гневливый, бездушный и крайне высокомерный ублюдок, — спокойным, чуть ироничным тоном подтвердил Белег.

— Посмотрим, кто из нас более высокомерен! — отвечал я сквозь смех.

Как и говорил мой наставник, на утро одиннадцатого дня нашего пути, который был отмечен лишь встречей с несколькими варгами, обезвреженными общими усилиями, мы въехали во владения Лорда Карантира и держали путь в сторону столицы Таргелиона.

Белег отправил пешим вперед одного из дозорных, а наш небольшой отряд двигался чуть позади, по его следу, чтобы в случае опасности, внезапно появившейся на нашем пути, иметь время на принятие решения.

Лорд Карантир с отрядом сопровождения должен был выехать нам навстречу, и сейчас мы ехали через густые заросли каждую минуту ожидая услышать от дозорного условленный сигнал, означающий, что они перед нами.

Я отвлекся, засмотревшись вверх, слушая пение утренних птиц, и не расслышал в их гомоне свиста нашего дозорного. Белег одернул меня за плечо, призывая быть внимательным, и тут же мы выехали на относительно открытую местность.

Совсем близко перед нами из-за редких деревьев показались неизвестные эльдар. Их было вдвое больше чем нас. Все были на вороных и темно-коричневых лошадях, закованных в металлические сбруи-доспехи. Яркими пятнами алели за древесными стволами шелковые туники воинов, украшенные золотой вышивкой, их черные обтягивающие шерстяные рубашки сливались с темными длинными волосами, лежащими волнами на плечах. Лица у всех были строгие и надменные.

Меня поразило обилие металла в украшениях и деталях амуниции. Вот один из незнакомцев выехал вперед:

— Приветствую вас в Таргелионе! Кто ваш командир? — осведомился высокий эльда с бледной кожей и черными волосами, заплетенными во множество мелких кос, переплетенных меж собой.

Белег направил своего коня навстречу.

— Я — Белег Куталион, командир пограничной стражи Дориата и советник его Владыки!

Не успел он договорить, как из середины отряда голодрим выехал высокий широкоплечий воин в алой, как и у прочих, тунике с золотой вышивкой на груди. Его взгляд, казалось, готов был испепелить моего учителя. Темные густые волосы воина были затянуты в высокий хвост на затылке, голову украшал венец белого золота с самоцветными камнями дивной работы.

Лорд Карантир обратился к Белегу на нашем наречии — язык изгнанников был у нас под запретом. Его грудной голос звучал гулко и, вместе с тем, в нем крылись какая-то странная мягкость и не менее странный акцент.

Я принялся разглядывать спутников Лорда и вдруг увидел среди них совсем юную десс. Поначалу я даже не понял, что это была именно дева, а не молодой воин. Ее темно-русые волосы были завязаны в конский хвост так же, как и волосы Лорда. На ней была такая же, как и на прочих сопровождавших его, алая туника, только длиннее и вышивка золотом была богаче. На челе девы блистал самоцветными камнями такой же удивительной красоты венец тонкой работы наугрим, как тот, что украшал голову ее Владыки. Гордо окинув взглядом наш небольшой отряд, она задержала взор на моей фигуре, но тут же поспешно отвернулась. Только тогда я понял, как она была прекрасна, эта дева голодрим.

Разглядывая ее, я не заметил, как Белег сделал знак рукой отряду, призывая следовать за ним. Мы ехали за нашими провожатыми. В авангарде процессии скакал конь Лорда Таргелиона, его военачальника, что заговорил с нами первым и прекрасной юной голодрим в сопровождении другой десс, тоже одетой в красно-черное.

Я почувствовал, что ничего и никого так не желал в моей жизни, как дивную красоту юной девы из голодрим. Впившись в нее взглядом, я следил за каждым ее движением, за каждым вздохом, постепенно обгоняя ее.

Вот когда пришло время вспомнить о том, чему я смог научиться от моего отца! Будучи сильным чародеем, отец мог заговаривать лес, подчинять себе волю его животных и птиц, понимать их язык, лечить раны, приложив к ним руки, наводить различные мороки и другие виды чар, знал множество заклинаний на непонятном мне языке, помогающих при истощении, ранах и болезнях животных.

Я не был заинтересован в обучении всем этим и другим практикуемым отцом премудростям, но адар часто говорил, что я овладею всеми его навыками и превзойду его во многом:

— У тебя в глазах я читаю дар, Лис. Они цвета весенней листвы, как и глаза твоей матери. Стоит твоим чувствам пробудиться, и ты познаешь силу твоего дара.

Прикрыв глаза, я направил на нее все мои помыслы, и сознание мое само вдруг раскрылось перед ее сознанием, словно цветок перед солнечным светом. Я стремился открыться ей, дать ей ощутить силу моего чувства и узнать все, что есть я, увидеть и услышать все, что я сам видел, слышал и знал. Мне хотелось вверить ей всего себя без остатка и все, что у меня было и будет. Я заговорил с ней в госанна, сказав ей ровно то, что было в тот миг моим единственным желанием.

====== О Карантире и Халет ======

Комментарий к О Карантире и Халет http://pre08.deviantart.net/b035/th/pre/i/2015/360/4/f/caranthir_and_haleth_by_niizu-d9ljij6.jpg

Люблю их обоих! Милахи!

Эту главу я опубликовала ранее как самостоятельный фик. Но изначально она планировалась, как часть большой работы.

Уже слишком долго, любимая, мы играем в шахматы, мне говорят, что ты побеждаешь и безумно смеются, но я не знал, что это была игра, я могу позволить тебе победить и сохранить свою жизнь. Но если однажды ты вернешься в эти края, привези мне мои глаза и твое оружие. И не нужно ничего понимать. Ф. Де Грегори

Карантир привязался к Халейн-Мирионэль, как привязывается безнадежно любящий к воспоминаниям о любимой, к ее тени. Увидев их дочь, он сам не заметил как, в единый миг простил Халет ее гордость и своеволие, и все обиды, клокотавшие в его душе десятилетиями. Он понял тогда, что она раскаивалась всю жизнь в своем выборе, в том, что оставила его и увела халадинов далеко в леса Бретиля. Он понял, что был любим ею. Единственной, кто действительно любил его, была Халет. Почти с самого начала их знакомства Карантир, полюбив ее, считал себя связанным с нею негласными брачными узами.

В Тирионе осталась Илиссе — «Сладкая», его законная супруга из нолдор. Из-за его особенно буйного нрава в юности, имевшего разрушительные последствия как для дворцовых сооружений и близлежащих угодий, так и для отношений с родней из Второго и Третьего домов, родители спешно нашли для него эту спокойную, рассудительную молодую вэндэ с холодным нравом. В первые годы жизни с ней он неистовствовал в телесной любви, поощряемый ею, находя в этом некоторое подобие успокоения. И все же, он всегда чувствовал, что между ними нет того главного, ради чего квенди вступали в брак. Карантир печалился, но больше за Илиссе, нежели за себя, и постепенно отдалился от супруги, сосредоточившись на изучении трактатов «О свойствах металлов» отцовского сочинения. Тогда же приключилась нашумевшая история между отцом и дядей Ноломэ, и он был рад последовать за Пламенным Духом и братьями в изгнание, в Форменоссэ.

В Северной Крепости он мог штудировать военную стратегию и обучаться ковке оружия, вместе с отцом строя планы против Второго и Третьего домов, помогать атару в мастерской, тренировать навыки боя, стараясь не думать ни о чем другом. Илиссе перед его отъездом в Форменос высказала ему свои упреки и презрение, он молча выслушал, кипя злобой против той, что когда-то поклялась ему в вечной любви. Так же молча, не теряя времени, он собрал свой скарб и покинул их дом навсегда, вычеркнув ее из своих мыслей и из своей жизни.

Карантир считал себя свободным от каких-либо обязательств перед оставшейся в навсегда потерянном для него Валимаре женой. Он легко убедил себя в том, благо этому способствовал водоворот трагических и драматических событий, в который он вместе с братьями был затянут их чрезмерно импульсивным и несдержанным родителем, что есть на свете вещи гораздо более важные, чем какие-то любовные чувства. За столетия, проведенные в Эндоре, Морифинвэ уже совсем, казалось, похоронил в себе любые проблески подобных чувств, слывя самым злобным, тяжелым на руку и несдержанным на язык из сыновей Феанаро, как в один прекрасный день встретил эту атанет, деву-воина, предводительницу племени халадинов.

Да, Халет была воином, как и он. Так же, как и он, дочь Халдада была гордой, своевольной и не терпела ничьего командования, ничьей воли, кроме своей собственной. В этом отношении она была гораздо свободнее, ведь после смерти отца и брата она сделалась предводительницей и единственной владычицей халадинов, он же всегда был вынужден подчиняться воле отца, а потом воле старшего брата.

Владычица Халет была умна и бесстрашна, порой отчаянная в своем бесстрашии, она была единственной, кто открыто осмеливался дерзить ему. Она знала его, Карантира, таким, каким увидела Лорда Таргелиона в день их знакомства, и ей было совершенно безразлично, чей он сын, а чей внук. Она не знала о Клятве, об Исходе, об Альквалонде, не видела горящих лебединых кораблей в ночи безумия в Лосгаре, она не знала об Илиссе, не знала о внутрисемейных дрязгах, не знала, что означает на квенья его имя Карнистир — «Краснолицый».

Он тоже о ней ничего не знал. Он вообще мало что знал об атани, а благодаря Халет неожиданно для себя по-новому взглянул на них. Раньше Карантир попросту не замечал их, ничтожных, хрупких, чья жизнь скоротечна как единый миг, а душа уходит в небытие. Но, познакомившись с Халет и ее халадинами, четвертый сын Феанаро открыл для себя ценность жизни. Слабые, подверженные болезням, сгорающие без следа, как сухой хворост в пламени кострища, Пришедшие Следом, цеплялись за жизнь, сражались до последнего, отчаянно, насмерть, как если бы, обороняя свои жизни, они обороняли вечность, подобно квенди. Они хотели жить и знали цену каждого прожитого ими дня. И он, подобно смертным, незаметно для себя начал ценить жизнь — свою и чужую, сильную и бессмертную, хрупкую и короткую, а более всего ту, что была у него с Халет.

Она никогда не видела его братьев, лишь он, Карнистир, был для нее прекрасным собой эльфийским князем, спасшим ее народ от истребления ордой орков. Владыка Таргелиона преклонялся перед ее храбростью и самоотвержением, восхищался стойкостью ее атани, и сравнимым лишь с героизмом нолдор, подвигом, когда жалкая горстка людей под началом отца и брата Халет, а затем и ее самой, удерживала большой, хорошо вооруженный отряд орков за ненадежной, готовой в любой момент рухнуть, изгородью. Халет стала для него примером того, как должно бороться за жизнь и свободу — несмотря ни на что, как бы ни был силен и свиреп Враг.

В первый раз с ним случилось тогда, что он предложил кому-то свою помощь, и в первый раз с ней случилось, что она приняла помощь от кого-то. Так совпало у них, и начались их дни, отданные обустройству атани на временную стоянку близ Таргелиона и поначалу молчаливым прогулкам вдвоем у вод холодного озера Хелеворн. А затем началось самое прекрасное — сладкое и терпкое безумие долгих ночей, переполнявшее обоих, дарившее чувство умиротворения и гармонии, позволявшее острее ощущать красоту окружающей их северной природы и дышать свободнее, легче. Халет словно давала ему свежие силы, энергию жизни, и он стремился не остаться в долгу.

Они часто спорили в беседах. Он сердился на себя за свой скверный синдарин, не позволявший ему подобрать нужные слова, чтобы переубедить ее, чтобы уговорить остаться навсегда подле него, сбивался на квенья, который она начала учить после их знакомства. Порой в разговоре с Халет он чувствовал себя беззащитным перед уколами ее гордой натуры. Карантир, как и полагается мужу, был полностью открыт избранной им супруге, а оттого любое неосторожное слово могло задеть, ранить, причинить боль. Халет настаивала на скорейшем уходе халадинов с земель Таргелиона. Она хотела вести их на запад, туда, где, по ее мнению, будет безопаснее жить. С каждым, заканчивавшимся ничем, спором в Карантире все сильнее разгоралась бессильная досада и все шире разверзалась пропасть отчаяния, куда, он знал, суждено ему погрузиться, когда Халет с народом покинет его владения.

Когда она сказала, что ожидает ребенка, добавив, что это еще один его дар, драгоценный дар, предназначенный лишь ей одной, он не смог найти слов. Так и стоял, ошеломленный, побледневший. Он тогда лишь попросил ее задержаться до времени родов в Таргелионе, где она смогла бы быть в безопасности, втайне надеясь, что с появлением ребенка, она все же останется с ним рядом. Карантир терзался за нее, хоть никогда и не высказывал вслух своих опасений, боясь оскорбить ее гордость. Беременная Халет отчего-то казалась хрупкой и уязвимой телесно, даже несмотря на то, что, в отличие от дев из квенди, была крепкого сложения.

Когда родившейся у Владычицы халадинов девочке было всего три месяца, она вновь заговорила о подготовке к походу на запад.

— Нам здесь не выжить, ты знаешь. Логово тварей близко, — в который раз приводила она свои доводы, — Мы двинемся на запад, попросим покровительства у Тингола. В тех лесах нам будет безопаснее, — в ее голосе слышалась решимость.

Да, она все для себя решила.

— Останься… — упрямо и обреченно уже в который раз повторял он, мрачнея и хмурясь, — У нас ведь дочь…

— Нет, князь, не могу. Опасный здесь край, да и земля пустынная, холодная. — Она тяжело вздохнула и все-таки сказала ему. — Не ищи, не преследуй, не береди душу. Ее, — Халет кивком указала на колыбель, где лежала девочка, — ее я отпущу к тебе, как выйдет мой срок. Она в тебя пошла, долго протянет на этом свете…

Через несколько дней непрерывных приготовлений и сборов его избранная супруга уехала в авангарде обозов, двигавшихся на запад. Оставшись один, Морьо не мог прийти в себя от нахлынувшей на него волны немого, невидимого никому отчаяния. Он был опустошен, оглушен. Хотя она всегда предельно ясно объясняла ему свою позицию и предельно откровенно рассказывала о своих планах, а он понимал ее, помня о Клятве, о том, что не сможет по-настоящему быть опорой для нее, их дочери и народа халадинов, ее уход стал тяжким ударом. В последние, предшествующие отъезду Халет дни, он уже не спорил с ней, отчасти из гордости, отчасти признавая ее правоту.

Невольно вспомнились ему их спешные, омраченные похоронами Финвэ, сборы в далекие земли Эндоре. Он, братья и кузены о многом говорили тогда, спорили и кричали, срывая голоса, то и дело рискуя сцепиться меж собой в безобразной драке. Последнее, о чем они тогда думали, были квенди, которых они намеревались увезти с родных берегов Амана в полнейшую неизвестность.

Как бы ни было, а все же он оказался совершенно не подготовлен к факту ее отъезда. Его разум отказывался принять данный факт и дать себе в нем отчет. Карантир сидел часами в своих покоях без движения, смотря в одну точку, и ощущал леденящую пустоту, ворочавшуюся внутри вперемежку с начинавшей разливаться в груди болью.

Он старался пересилить себя, бороться с этим чувством. Карантир заставлял себя вставать с рассветом, садиться на своего вороного и скакать во весь опор вдоль озера, потом через бескрайние поля диких дурманящих трав. Скачка приносила временное облегчение, ветер, свистящий в ушах, отрезвлял мысли. А вот вино, наоборот — пьянило, туманило его разум. Вино в его понимании было для веселья, для пиров и празднеств, а не для горьких и бессмысленных сожалений о том, что он тот, кто он есть.

Оставшись снова один, он начал сознавать, что изменился. Если раньше его распирала воспитанная в них отцом гордость от принадлежности к нолдор, к Первому Дому, к роду Финвэ, то теперь все это перестало иметь значение, а то, что могло бы стать важным, так и не сбылось. Появилась холодная пустота, которую нечем было заполнить. Во время встреч с братьями он сделался молчалив и замкнут даже больше обычного. Внутри него, он чувствовал, происходила какая-то незаметная посторонним внутренняя работа.

Постепенно, с годами, боль утихла, не исчезла совсем, но притаилась до времени, чтобы острой иглой пронзать сердце при мысли о том, как она и дочь живут там без него. Карантир томился без нее, беспокоился о ней, злился на нее, за ее выбор, за то, что разлучила с дочерью, был в отчаянии, что больше никогда не увидит ее и не прикоснется… Халет, как и прочие из атани, после смерти уйдет в небытие, он же останется, проклятый Валар отступник и убийца, связанный страшной Клятвой, отнявшей у него право распоряжаться собой при жизни и обрекшей на бесконечные мучения в чертогах Мандоса после смерти.

Мысль об их дочери тревожила его, хоть он и старался гнать ее от себя. Халет увезла ее, разлучила их, как будто Мирионэль, как он мысленно называл ее, и не было вовсе. Он помнил об обещании Халет о том, что после ее смерти их дочь Халейн приедет к нему в Таргелион, но мысль о неизбежности смерти для Халет вгоняла его в еще большее уныние.

И вот настал день, когда пришло известие об ее кончине. Оно заставило Морьо пережить заново с почти той же силой все то, что он пережил, когда Халет покинула его, увезя с собой дочь. Она опять ускользнула от него и на этот раз ускользнула в небытие. Навеки.

Уход Халет, хоть и вновь глубоко ранил его, даровал ему дочь и примирил Карантира с его обидой. Раны свои Морьо не показывал никому. А теперь, когда Халейн появилась в крепости Таргелиона, он чаще, чем когда-либо, вспоминал ее мать и вновь, благодаря такой похожей на него внешне Мирионэль, находил в себе силы, чтобы сражаться с внутренними демонами и жить, дыша полной грудью, смело глядя вперед, в неизвестное будущее.

====== Семейный совет ======

Комментарий к Семейный совет Atarinya (кв.) – Отец мой

Время шло. Прошло около семи лет, с тех пор как Халейн–Мирионэль поселилась в замке Лорда Таргелиона. За это время она успела полностью перенять мировоззрение, традиции и уклад жизни нолдор Первого Дома. Она вполне освоилась со всеми правилами и церемониалами, научилась вести хозяйство в замке и понемногу начала теснить с давно и заслуженно занимаемого места нолдиэ, управлявшую хозяйственной частью еще в Форменосе и перебравшуюся в Таргелион, чтобы быть подальше от ужасов войны, так или иначе напоминавших о себе в Химринге у Маэдроса.

Для Карантира поначалу было непривычно выступать в роли старшего для Мирионэль. Он ведь был не просто старшим, он был ее отцом — это пугало. Морьо чувствовал привязанность к дочери, но ему было трудно вжиться в роль отца, почувствовать себя таковым. Он помнил своего отца, как тот учил его и братьев названиям созвездий на огромной террасе своей спальни, как сам мастерил для них деревянные игрушки, как приводил в мастерскую, когда они уже были постарше, показывал, как обтачивать камни на станке. Они были всегда рядом — он, Турко и Курво, трое почти ровесников, сорванцов, беспокойных, шумных, любящих подраться друг с другом из-за любой чепухи, лишь бы был повод помахать кулаками, да повалять друг друга по земле — больше в шутку, чем с настоящей злобой. Только отец да Нельо могли совладать с ними, заставить какое-то время сидеть смирно. Мать не любила вмешиваться в их детские ссоры, разве что могла прийти и, оглядев их запыхавшихся и в разорванной одежде укоряющим взглядом, забрать с собой Турко или его, Карнистиро — Курво всегда ходил хвостом за отцом…

Все эти воспоминания сейчас были не только болезненны, но и бесполезны — Мирионэль была взрослой ниссэ, похожей на выросший в диком поле редкий цветок, свежий и невинный. А он, Карнистир, был в роли отца, как для него и братьев был Феанаро, для этого юного, нежного цветка. Теперь уж он слышал в свой адрес из ее уст «Атаринья*…», произносимое ее негромким, но мелодичным голосом, в котором сквозила искренняя привязанность. Слышать это слово по отношению к себе казалось столь странным, что каждый раз Карантир невольно напрягался, стараясь не показывать виду и чувствуя, что он все больше нуждается в ней теперь, в ее присутствии в крепости, не меньше, чем она в нем. Это и злило, и радовало одновременно. Ему постоянно было необходимо осознание того, что Мирионэль у него есть. У него есть дочь! Его и больше ничья!

В то же время, он бессознательно избегал сильной привязанности, стараясь не проводить в обществе Мирионэль много времени. Но чем больше он сопротивлялся отцовским чувствам, тем больше они овладевали его феа. Переворот в сознании Морьо происходил хоть и медленно, но верно. Каждый раз, вглядываясь в ее лицо, он удивлялся этому существу, заново переживая осознание ее принадлежности к нему, к ним, к семье его отца.

Мирионэль была похожа на него как две капли воды, только черты ее были много мягче его собственных, да густые длинные волосы были на несколько оттенков светлее и казались темно-русыми. Карантир смутно помнил, что видел и не единожды в Тирионе похожую на Мирионэль деву. Возможно, ему довелось увидеть ее во дворце деда Финвэ, но точно припомнить имя той вэн не получалось.

В течении всех этих семи лет, за которые Мирионэль успела тихо отпраздновать совершеннолетие, Карантир ни словом не обмолвился с братьями о ее существовании. Он никогда не отличался особенной открытостью в общении с ними, а в том, что касалось частной жизни, тем более. За это время братья ни разу не приезжали к нему, а он, нередко навещая их, строил планы новых крепостей и укреплений для защиты от Моринготто и его тварей, обсуждал союзы и переговоры с представителями Второго и Третьего Домов, охотился, присутствовал на увеселительных музицированиях и пирах.

Наконец, пришло время и было решено собраться всем на окончательный совет в Таргелионе, на который были приглашены помимо принцев Первого Дома, послы синдар из Дориата и представители гномов. Второй Дом, во главе с Нолдараном Нолофинвэ, с которым были согласны и принцы Третьего, настойчиво предлагал объединить силы в борьбе с Моринготто и старший феаноринг, казалось, склонялся к тому, чтобы принять предложение союзников. Он хотел заручиться поддержкой остальных братьев и, по возможности, рассчитывать в скорой неизбежной войне на силы армии гномов и пособничество синдарских упрямцев.

В конце лета в замок прибыли с визитом глава Первого Дома, Владыка Химринга, Маэдрос Высокий, и его младший брат Маглор, прозванный Певцом. Несколькими днями позже должны были подоспеть и остальные сыновья Пламенного Духа. Примерно в тоже время ожидалось и прибытие послов Дориата и наугрим Белегоста.

Синдар прислали гонца с просьбой отложить переговоры. Такой поворот событий не мог обрадовать Маэдроса и братьев.

Таргелион занимал срединное положение между землями, которыми правили братья феаноринги, и как нельзя лучше подходил для созыва советов так же из-за развитой культуры его обитателей. Помимо арены для активной торговли и непрерывного обмена знаниями и навыками с наугрим Белегоста и Ногрода, город служил еще и перевалочным пунктом для путешественников и торговых караванов, пересекающих земли Восточного Белерианда. Достаток жителей и богатство Владыки позволяли размещать и содержать в порядке внутри городских стен даже довольно внушительные группировки войск, не говоря об отрядах свиты каждого из собравшихся на совет князей и владык.

Меря широкими шагами покои младшего брата, Нельо долго и обстоятельно говорил Морьо о дяде Нолофинвэ и кузене Финьо, об их планах нападения на Ангамандо, о переговорах с Турукано и Финдарато, и другими родичами.

— Мы должны все взвесить, подготовить и присоединиться к воинству Нолмэ! — окончил он свою речь.

Кано, стоявший у стены с книжными полками, и, похоже, слышавший и прежде все приведенные только что старшим братом доводы, был занят чтением корешков книг. В повисшей паузе он вдруг обернулся к сидевшему в кресле у камина Карантиру и неожиданно спросил:

— Морьо, скажи, кто та молодая нисс, что я видел подле тебя вчера за праздничным столом?

По случаю приезда братьев накануне был устроен праздничный ужин.

Карантир опешил и мгновение смотрел на Кано широко раскрытыми глазами. Придя в себя, он огрызнулся:

— С каких это пор ты интересуешься юными девами, братец? Разве о них мы собрались здесь вести праздные беседы? — он почувствовал укол отцовской ревности и вообще не желал, чтобы братья лезли в его личные дела, все, что касалось Халет, было для него болезненно.

— Нет, Морьо, мы поговорим сейчас! — нахмурившись, произнес Руссандол.

Он подбоченился, сверкнул металлической перчаткой на правой руке и, сверля взглядом Карантира, продолжил:

— У нас мало наследников: у Курво есть Тьелпе, у Турукано — Итарильде, у Финьо — Артанаро, у Артаресто — Финдуилас… — он говорил тихим голосом, но в повисшей напряженной тишине каждое слово было слышно отчетливо. — И я хочу знать, как зовут мою племянницу — твою дочь, которую ты всё это время от нас прятал? — он вперил нахмуренный взгляд куда-то в область груди Карантира.

Теперь пришла очередь Макалаурэ удивляться и широко раскрывать глаза. Он заприметил вчера вечером прекрасную нолдиэ, когда та несколько раз во время праздничной трапезы приблизилась к хозяину крепости. Он видел, как дева, наклонившись над Морьо, говорила с ним, то ли о чем-то советуясь, то ли спрашивая разрешения, но ему даже в голову не могло прийти то, что сейчас запросто высказал старший феаноринг. «Вот как, оказывается, все просто, она — его дочь! Эта нисс — дочь Морьо!» прошумело в голове.

— Её зовут Мирионэль, — потупившись, мрачно и почти виновато ответил Карантир.

— Вот это да! Морьо, ты — отец! — воскликнул Кано, чуть не подпрыгивая на месте.

Руссандол улыбнулся и склонил голову, пряча радость. Алый румянец, никогда не сходивший со щек Морифинвэ, сделался еще ярче, и кожа на его лице пошла от смущения, смешанного с замешательством, красными пятнами.

— Я должен немедленно сообщить Турко и Курво! И близнецам! — вскричал обычно спокойный Певец.

— Подожди, успеется, — оборвал его веселье старший. — Морьо, что же ты? Прикажи позвать твою дочь, мне не терпится увидеть ее!

— Она — копия Морьо! — радостно воскликнул Маглор. — Как я сам не додумался, что она — его дочь?!

Карантир, поднявшись с кресла, медленно подошел к двери и коротко прошептал что-то стоявшему у входа в его покои стражу. Майтимо, заговорщически прищурив свои зелено-серые глаза, смотрел на младшего брата.

— Расскажи нам, кто ее мать, Морьо? — Нельо подошел ближе к камину, — Я заметил, она еще очень молода, совсем девочка, и действительно очень похожа на тебя, — он уселся в одно из кресел, приготовившись слушать.

Его брат уже было хотел огрызнуться, что это не их с Кано дело, движимый ревностью и опасаясь, что, услышав имя Халет, они воспримут всю эту историю как оскорбление нолдорской крови, но тут Маглор выпалил:

— Это, должно быть, та атанет, воительница из племени халадинов, я помню, что ты был сам не свой, когда сошелся с ней. Ну, будет, Морьо, не красней так!

Тот в бешенстве сжал кулаки, в то время как Кано заливался смехом.

В этот момент дверь в покои тихо приоткрылась, и в проеме показалось удивленное личико девушки.

— Проходи, Мирионэль, — ободряюще пригласил старший феаноринг и, улыбаясь ей, представился, — Я — старший брат твоего отца, мое имя Майтимо, а это наш брат Макалаурэ, — кивая на Кано. — Мы рады были сегодня узнать от нашего дорогого задиры и горячей головы Морьо, что у него есть ты, — продолжал он, с беззлобной усмешкой глядя на Карантира.

Она поклонилась, робко и бесшумно скользнула внутрь, прикрыв за собой двери, и растерянно встала посреди комнаты, обращая взор то на одного, то на другого из родичей, то поворачиваясь к Морьо и глядя на него вопрошающим взглядом.

Карантир тоже казался растерянным и она, видя его расстроенные чувства, спешно подошла к нему, тронула рукав походного камзола и замерла, разглядывая старших братьев феанорингов. От ее прикосновения Морьо мгновенно остыл и, взяв ее руку в свою, начал официальную часть:

— Это мои братья, Нельяфинвэ Майтимо и Канафинвэ Макалаурэ, — произнес он, глядя на дочь, — Это Мирионэль, дочь Халет из Бретиля, — обращаясь к братьям.

Мало было на свете вещей, способных смутить его, но когда дело касалось сокровенных чувств, мира, куда даже никому из братьев не было дозволено вторгаться, Карантир становился сам не свой. Волнение, злость и странная гордость сплетались в тугой узел, повергая его в полнейшее замешательство.

— Ну что же, Карнистиро, — взял слово Майтимо, — она — вылитая Мириэль Сериндэ, поздравляю, — он еще раз оглядел девушку, — Не молчи, дитя.

Она казалась испуганной, было очевидно, что она вовсе не ожидала знакомства. Тут Карантир вдруг вспомнил, что видел лицо Мирионэль на портрете в одной из дальних галерей дворца деда Финвэ — это была его первая жена, их с братьями родная бабка, Мириэль Сериндэ.

— Звезды сияют в час нашей встречи, — сказала Халейн негромким, но приятным, мелодичным голосом, — Рада нашему знакомству…

Она рассматривала Нельо и Кано, будучи сама предметом их изучения. Казалось, она хотела бы говорить с ними, завязать беседу, но не знает, что еще можно было бы сказать, опасаясь ляпнуть глупость и дичась новообретенных родичей.

Высокий, выше Морьо, широкоплечий, с пышной копной темно-рыжих с огненным отливом непокорных кудрей старший феаноринг, сидевший в кресле, смотрел чуть холодно, но пристально и заинтересовано. Его брат среднего роста, стройный, с глазами олененка, темно-каштановыми волосами, убранными в сложно заплетенные на затылке косы, обладал тонкими чертами и бледной кожей. Он тоже смотрел на нее с любопытством. Губы его тронула легкая улыбка.

Кано позвал ее в осанве: «Не бойся, мы очень рады узнать тебя» — услышала она его мысли.

«Лорд Макалаурэ, благодарю, я тоже очень рада. Атар мне много рассказывал обо всех вас. Я только не знаю, как мне вести себя, да и отец рассержен и смущен…».

— Кано, о чем вы там секретничаете? — улыбнувшись уголками рта, спросил Нельо.

Стоявший подле дочери Карантир был напряжен, но злоба его потихоньку улеглась. Он видел, что братья ничем не намекают на недостойное происхождение Мирионэль и не пытаются отпускать колкие замечания относительно Халет, будто стараясь обходить такую болезненную для него тему.

Кано улыбался несколько смущенной улыбкой.

— Майтимо, Морьо, если вы не возражаете, я бы хотел помузицировать перед вечерней трапезой. Составишь мне компанию, Мирионэль? Вчера я видел у тебя в руках лютню и уверен, что ты прекрасно играешь.

— Я с удовольствием, только сбегаю за ней, — она смешалась, от смущения не стала оспаривать комплимент, а с готовностью закивала, улыбнулась и, коротко поклонившись, выбежала из комнаты.

По возвращении она обнаружила, что ее дядя Кано уже наигрывает на своей лютне какие-то грустные мотивы. Прежде чем они приступили к уроку музыки, Маэдрос обратился к ней, попросив называть их с братом на «ты». Она опять улыбнулась, чуть наклонив голову в знак согласия. После они с Кано играли поочередно на лютне. Морьо и Нельо слушали. Кано объяснил племяннице некоторые тонкости владения инструментом и научил нескольким самым любимым им балладам, воспевающим красоты Валимара. Пела она негромко, но голос был звонкий и чистый.

За ужином беседа уже протекала непринужденно и весело. Мирионэль прекрасно чувствовала себя в компании ласкового Кано и сдержанного, но вежливого и участливого Нельо. Карантир тоже оживился, видя, как браться стараются найти общий язык с его дочерью, разговорить ее. Вскоре и он принимал участие в общей беседе и шутил, потягивая крепкое красное вино.

Через несколько дней подоспела неразлучная парочка средних братьев феанорингов — Куруфинвэ, прозванный «Искусный» Атаринкэ и Тьелкормо «Прекрасный» Туркафинвэ, а за ними и младшие близнецы — Умбарто Питьяфинвэ и Амбарусса Телуфинвэ. Близнецов называли Луна и Солнце, а еще обозначали единым именем Амбаруссар.

Келегорм и Куруфин хлопали Карантира по плечам, подталкивали в спину, ухмылялись, одобрительно оглядывали Мирионэль со всех сторон, обходили кругом, прищелкивая пальцами и языками, и опять принимались похлопывать брата по спине, похохатывая и переговариваясь друг с другом в осанве.

— Тьелпе я оставил дома, следить за порядком в крепости, — говорил, обращаясь кМорьо, Куруфин, — Непременно захватил бы его с нами, если б знал, что ты приготовил для нас такой удивительный сюрприз, — окончил он речь, вырвав сдавленный смешок у Келегорма.

Нежные близнецы, Умбарто и Амбарусса, казавшиеся ровесниками Мирионэль, со всей присущей им непосредственностью немедля бросились обнимать и целовать ее, скача вокруг, счастливо смеясь и выкрикивая похвалы в адрес Морьо, который был так добр, подарив им это сокровище.

Обретение Мирионэль стало для всех без исключения братьев феанарионов единственной радостью на фоне многих неутешительных новостей. С представителями гномов договориться ни о чем конкретном Маэдросу так и не удалось. Хуже того, среди самих братьев возникли нешуточные трения относительно поддержки планов Верховного Короля нолдор. Если младшие, во всем привыкшие доверять Маэдросу, и Маглор, осознававший в полной мере угрозу, исходившую от Ангамандо, были склонны поддержать старшего брата, то своевольный Келегорм, которому не до чего не было дела, кроме охоты, и мрачный Куруфин, с головой ушедший в научные изыскания, казалось, меньше всего сейчас были настроены воевать.

Карантир, как принимающая сторона, оказался в непривычной для себя роли посредника, ожидающего, за какой из спорящих групп окажется последнее слово, чтобы присоединиться.

Еще менее привычной для Морифинвэ была публичная роль отца. Он словно показал братьям и их свите ту часть его жизни, которая должна была для его спокойствия быть скрыта ото всех.

Воевать он тоже не хотел. Воевать — означало разлучиться с ней, надолго оставить одну.

А еще Морьо не хотел, чтобы Мирионэль, в которой он с некоторых пор, возможно, с момента ее появления, а, скорее всего, с момента получения известия о смерти Халет, начал видеть смысл своего существования, страдала от сознания того, что ее отец — проклятый отступник, предатель и убийца с невыносимым характером. Это для Валар он такой, для дяди Нолмэ он такой, для блондинчиков из Третьего Дома и их родни из синдарских упрямцев он такой, а для Мирионэль он будет заботливым отцом, хотя бы до того момента, пока не придет время сдержать Клятву, а если повезет, то и после.

— Морьо, мы поедем с тобой в Хитлум. Возьми с нами и Мирионэль, она будет символом наших благих намерений и доброй воли, — говорил Майтимо перед отъездом, — Кроме того, ты знаешь это не хуже меня, обычаи требуют, чтобы принцесса Первого Дома была представлена своим родичам из Второго и Третьего домов. Так что в гостях у Нолмэ мы поразим две цели вместо одной.

Известие о том, что в Хилуме вместе с ними будут гостить и представители Третьего Дома отнюдь не обрадовало Карантира. Он еще помнил самодовольную тэлерскую рожу Ангрода. А старший тоже хорош — всегда прикрывается «обычаями» и «традициями», когда это ему удобно. Сейчас это казалось Карантиру особенно возмутительным — Мирионэль не была законной дочерью его, рожденной в браке. Она вообще была лишь наполовину нолдиэ. Принимая во внимание эти обстоятельства, ехать с Майтимо не хотелось, еще меньше хотелось выставлять Мирионэль на обозрение ненавидящих всех их родственничков из Нарготронда и Дортониона, но вескость слов Нельо ему нравилась. Раз сам всеми уважаемый и почитаемый глава Первого Дома представит его дочь как принцессу нолдор, им ничего не останется как хотя бы внешне, на словах, согласиться с таким положением вещей.

— Послушай, я не… — попробовал все-таки возразить Карантир.

Майтимо пресек эту попытку на корню:

— Это приказ, Морьо, — твердо сказал старший феаноринг, — Так надо, верь мне. Союз будет заключен! Другим не останется иного, как присоединиться к нам. Мира, о котором они твердят, не будет, пока черная цитадель кишит мерзкими тварями, а в глубине ее затаился Моринготто! — он хотел было ударить по столу кулаком, но вовремя вспомнил, поднес ближе к разгорающимися непримиримой ненавистью глазам искалеченную руку с металлическим протезом и повторил, скрежетнув зубами, — Мира не будет, пока он там…

====== Нолдорская сталь ======

Комментарий к Нолдорская сталь Suilad (синд.) – Привет

Brannon (синд.) – господин (дворянин) женский аналог – brennil

Пойми, о нежная мечта:

Я жизнь, я солнце, красота,

Я время сказкой зачарую,

Я в страсти звезды создаю,

Я весь — весна, когда пою,

Я — светлый бог, когда целую!

К. Бальмонт

Мирионэль птицей слетела по широким ступеням лестницы, и тут же устремилась ко входу в просторную обеденную залу крепости. До начала праздничного застолья оставалось еще много поворотов больших песочных часов, стоявших напротив парадного входа. Никто из гостей из Дориата еще не появился. Часовые, стоявшие при входе в залу, проводили глазами стремительно пробежавшую мимо дочь Владыки.

Сердце Мирионэль колотилось в груди, но волнение, испытываемое ею, было приятным. Это было предвкушение встречи.

Все ей было ново. Даже резные своды обеденной залы в крепости отца — тонкая и трудоемкая работа гномов, открылись тем вечером с новой стороны, когда Мирионэль подняла голову к потолку. Она оглядывалась по сторонам на копошившуюся вокруг длинных столов прислугу. Все были заняты приготовлениями. Столы накрывались белоснежными скатертями, поверх которых расставлялись блюда и кубки, клались отдельные салфетки и приборы для каждого из гостей, устанавливались чаши с теплой водой для смачивания рук, кувшины с вином и блюда со свежевыпеченным хлебом.

В залу вошла Тулинде и, подойдя к госпоже, заметила, что не стоило так спешить, ведь они одни в этой зале и первые гости спустятся не скоро. Феа Мирионэль рвалась куда-то в беспокойстве. Ей не терпелось увидеть снова пленившего ее мысли молодого синда и она не знала, как быть с этим мучившим ее нетерпением.

Бесцельно бродя по зале, рассматривая все вокруг, словно видела это впервые, Мирионэль думала о Лисе, вспоминая его слова, его черты, завораживающий блеск его глаз…

Время тянулось бесконечно. Однако Мирионэль чувствовала себя неспособной взяться ни за какое дело, чтобы отвлечься. Все ее существо сосредоточилось теперь на ожидании новой встречи.

Вот, наконец, зала постепенно начала заполняться пришедшими разделить с ними этот ужин приближенными отца. Кое-кто был в сопровождении жен. Появилась и стайка придворных нисси. Обычно тихие и задумчивые, девы, тоже в предвкушении увидеть среброволосых мужей из Сокрытого Королевства, этим вечером казались оживленнее обычного. Менестрелей не было видно.

В Таргелионе, словно по какой-то не объявленной никем традиции, не устраивали танцев и шумных праздников. Карантир, в силу характера, был равнодушен к подобным увеселениям и принимал в них участие нехотя, когда случалось гостить у Турко и Курво или близнецов, предпочитая охоту. Он выбирал себе место за празднично накрытым столом так, чтобы с него открывался наилучший обзор помещения или открытой местности, если пировали на поляне перед крепостью, и сидел весь день и весь вечер одинешенек, разглядывая гостей, особо отмечая тех, кто чем-либо выделялся среди прочих. Его мрачный отстраненный вид был привычен для братьев и их ближайшего окружения. Никто не тревожил его.

Собираясь в тот вечер к праздничному столу, он решил, что возьмет с собой на всякий случай короткий меч с узким клинком — подарок Куруфина, и прикрепил его к поясу. Синдар Морьо не доверял.

Прадничная трапеза вот-вот должна была начаться. Гости активно рассаживались по местам. Карантир, по праву хозяина, занял место посреди центрального стола. Окинув взором убранство залы, угощение на столах и расставленные в замысловатом порядке столовые приборы, он остался доволен. Было важно, чтобы эти лесные дикари почувствовали, что здесь они среди квенди из нолдор.

Беспокойство Мирионэль росло с каждым мгновением. Уже расселись за длинным столом справа от нее, сидящей подле отца, посланники Дориата, вот отец дал знак к началу трапезы, а Тулинде принялась разрезать на кусочки мясо поросенка с лимоном и черносливом в тарелке напротив них… Его не было!

Мирионэль в который раз оглянулась по сторонам. Сердце ее тревожно колотилось о ребра. Она осматривалась, крутя головой, каждый миг ожидая его появления. Надежды на то, что она не заметила его, не было, как и его самого в этой зале. Не заметить Лиса мог только слепой.

Карантир бросил быстрый взгляд на Мирионэль. Сидит сама не своя, взор прикован к распахнутым дверям, в которых то и дело появляется кто-нибудь из прислуги. Ее беспокойство не укрылось от него. Еще сегодня утром в лесу он смутно почувствовал это. Как если бы что-то изменилось в ней. Это было гнетущее ощущение, неприятное, тревожное, от него хотелось поскорее избавиться.

— Атар, мне нездоровится сегодня. Здесь шумно...

Дочь хмурилась, опустив глаза. Карантир строго взглянул на нее, но сказал:

— Иди к себе. Ты не пропустишь ничего интересного.

Мирионэль благодарно поклонилась, встала из-за стола и быстро, ловко обходя сидящих гостей и прислужников с подносами, покинула залу. Следом за ней едва поспевала Тулинде.

Карантир нашел взглядом Тьяро, сидевшего чуть поодаль по левую руку от него. Им для того, чтобы понимать друг друга, не требовалось осанве. Феаноринг лишь чуть заметно кивнул головой в сторону дверей, чуть дрогнула его темная бровь, а Тьяро уже тенью скользил между рядами беседующих за ужином гостей в направлении выхода.

— Пойдем в парк, Тулинде! — попросила Мирионэль едва они покинули залу. — Мне хочется пробежаться! — и она, не оглядываясь, побежала к выходу из замка.

Ей хотелось быстро бежать по траве. Ноги сами несли ее. Главное — бежать все быстрее, как ветер нестись, большими глотками хватая на бегу уже прохладный вечерний воздух. Мимо мелькали стволы и ветви деревьев, низкие подстриженные кустарники. Ветер растрепал ее прическу, длинные пряди выбивались из кос. Она мчалась по пологим холмам, приподнимая подол. Платье измялось от бега и ветра. Сердце заходилось в бешеном ритме, а она все бежала, резво перебирая ногами.

Наконец, запыхавшись от быстрого бега, Мирионэль прислонилась к раскидистому дереву, росшему за пределами парка. Она сама не заметила, как, пробежав через всю его немалую территорию, оказалась на восточной окраине.

Внезапно что-то просвистело совсем близко от нее. Стрела! Она вонзилась в одиноко стоящее дерево в паре десятков шагов справа. Мирионэль стояла смирно, не двигаясь, прикрыв глаза и глубоко дышала, стараясь восстановить дыхание. На ее губах блуждала улыбка.

— Я звал тебя в госанна и ты пришла…

Открыв глаза, Мирионэль увидела его. Лис стоял в нескольких шагах от нее. Встретившись с ней взглядом, он подошел совсем близко, так, что теперь она могла до мельчайших деталей рассмотреть его. Он чуть наклонился, будучи выше ростом, приблизив свое лицо к ее. Несколько мгновений они глядели друг на друга, не говоря ни слова.

— Я увезу тебя в Нан-Эльмот, — он смотрел своими яркими зелено-голубыми глазами ей прямо в глаза. Выражение лица у него было напряженное, словно он размышлял над тем, как преодолеть какое-то невидимое для Мирионэль препятствие.

Лис приоткрыл и облизнул красивые губы и вдруг прильнул ими к ее губам, тут же углубляя их поцелуй, проникая языком ей в рот. Он покусывал ее, причиняя какую-то сладкую боль, стараясь проникнуть как можно глубже, ощутить полнее ее вкус. Его рот был горячим, настойчивым. Руки Мирионэль сами потянулись к его лицу, сжав его ладонями, выдавая ее желание продлить это небывалое, сладкое ощущение слияния с этим прекрасным существом и восторга от будоражащей роа близости.

Они оторвались друг от друга, лишь начав задыхаться, жадно всматриваясь, готовые обняться и вновь слиться в поцелуе.

Вдруг слева от них что-то легонько звякнуло. Лис резко повернулся на звук — в каких-то десяти шагах стояла высокая фигура в черном. Лишь глаза неизвестного, казалось, сияли красноватым светом. В правой руке у него был короткий клинок, поблескивающий в сгущающихся сумерках холодным блеском стали. Лис сразу оценил насколько этот, закутанный в черный плащ, эльда был сейчас опасен исходившей от него холодной яростью.

Шагнув вперед, навстречу воину в черном, юный синда встретил взгляд его глаз, горевших как яркие угли в костре, и не успел он протянуть руку к поясу за одним из кинжалов, как земля стремительно ушла из-под ног. В глазах потемнело. Лис понял, что лежит на траве, тут же рванулся, чтобы подняться на ноги, но какая-то тяжесть словно приковала его тело к земле. Как сквозь толщу воды, он услышал пронзительный, похожий на звериный, крик. Затем все стихло и через миг он провалился в темноту.

Тэран-Дуиль пришел в себя от яркого света, настойчиво бившего в глаза. Свет лился из окна напротив его кровати. Все вокруг плыло, голова кружилась. Он смутно слышал, как кто-то ходит по комнате. Наконец, сквозь шум в ушах, он различил:

— Суилад*, бесстрашный покоритель голодрим, — Белег заглядывал ему в глаза.

— Суилад, — попробовал говорить Лис.

— Рана не опасна, хоть ты и потерял много крови, — с серьезным выражением лица заметил Белег, — Здесь хорошо заботятся о тебе, — он улыбнулся.

— Меня ранили?

— Мне сказали, ты хотел взять у Лорда Карантира несколько уроков владения мечем, а рану тебе нанесли случайно, по неосторожности, — иронично произнес Куталион, опустив взор.

Через три дня Тэран-Дуиль смог вставать и самостоятельно передвигаться по замку. На утро четвертого дня слуга из местных, который ухаживал за ним, объявил, что ему поручено отвести сына Орофера к князю.

Лорд Таргелиона сидел за своим рабочим столом, на котором, поверх слоя карт и пергаментов, стоял большой поднос, уставленный мисками и тарелками с едой и питьем.

Карантир смерил вошедшего к нему Лиса тяжелым взглядом:

— Не хотите ли разделить со мной мой скромный завтрак, браннон* Тэран-Дуиль, сын Орофера? — его голос сохранял странную мягкость даже сейчас, когда в словах был неприкрытый сарказм.

— Я голоден, мой Лорд, не откажусь, — отвечал Лис, морщась, дотрагиваясь кончиками пальцев до повязки на боку.

Жестом его пригласили сесть, и синда опустился на стоявший рядом стул.

— Ваш командир жалуется, что ваше пребывание в Таргелионе слишком затянулось, — жуя, проговорил Лорд Карантир, — Видит Эру, не по моей вине… — он возвел глаза к небу и губы его исказила странная ухмылка.

Тэран-Дуиль, тем временем, взял с подноса кусок лепешки, откусил и тоже принялся жевать.

Карантир вдруг изменился в лице, произнес тихо и серьезно:

— Я бы убил тебя той ночью, если бы не Мирионэль, — он помолчал, — Ты дал ей кольцо?

— Я собирался сделать это, когда вы прервали нас, — был ответ.

В глазах Лиса явно читался вызов.

Лорд Таргелиона поднялся из-за стола, представ перед собеседником во весь свой немалый рост:

— Ты сможешь сделать это сегодня вечером… родич, — с этими словами Карантир направился к двери и вдруг замер в проеме.

— Кто-то, кажется, хотел научиться приемам двумечного боя? — бросил он через плечо с усмешкой, — Через полчаса жду тебя во внутреннем дворе крепости.

И он быстрыми шагами, не оборачиваясь, зашагал по коридору.

— Я буду там, не сомневайтесь! — вспыхнув, произнес сын Орофера.

====== Путь к истокам. Хитлум ======

Встреча с братьями отца, которой я страшилась, а потому невольно стремилась избежать, потрясла меня. Я рассматривала каждого из них, рискуя перейти грань приличий, сравнивая их характер и внешность с характером и внешностью отца, и друг с другом.

Самыми схожими с чертами отца были черты Куруфинвэ, или Курво, как его называли в семье. Однако сходство их было лишь внешним, к тому же, Куруфин был на пол головы ниже ростом. Оба они — отец и дядя Курво, как говорили, были похожи на Феанаро. Только Куруфин унаследовал еще и талант их отца к кузнечному ремеслу, ювелирному делу и обработке драгоценных камней.

При братьях отец был немногословен. С ними рядом он словно делался моложе, превращаясь в среднего брата, принца Первого Дома, четвертого сына Феанаро, внука Финвэ. Как если бы совместные воспоминания о жизни в Валимаре, об Исходе, о страшной Клятве и всем, к чему она привела, довлели над ним, диктуя определенные правила поведения в присутствие братьев. Клятва их сплачивала, но, разумеется, не только она.

Отец был наблюдателен и чуток к проявлениям личностных качеств окружающих. С присущей ему логикой талантливого стратега, он помогал старшему из братьев составлять планы вылазок и военных компаний, которые сам же и оплачивал, как наиболее преуспевший в деле торговли с наукалиэ и другими народами.

Младшие дяди-близнецы, казавшиеся на вид не старше меня, искрились жизнелюбием, были ласковы, и словоохотливы. Могло показаться, что они не страдают в той степени от тяжкого бремени принесенной когда-то Клятвы, в какой ее вес давит на плечи их старших братьев. Питьяфинвэ и Телуфинвэ были неразлучны, часто, начиная говорить одновременно, произносили одни и те же слова, любили петь и музицировать с дядей Макалаурэ, почти постоянно переговаривались в осанве и много смеялись.

Канафинвэ, дядя Кано, обладал самым мягким среди братьев, почти кротким нравом, но в определенных ситуациях второй по старшинству феанарион мог преображаться, проявляя себя с неожиданной стороны. Сильный чарующий голос его, когда он спорил с братьями или чужаками, звучал мелодично, как у истинного певца, но твердо и решительно. Если он почитал единственно верным то, что утверждал или намеревался предпринять, то делался упрямым и умел настоять на своем, используя не столько силу голоса, сколько меткость и ясность суждений. Его черты напоминали черты отца и Курво, но были тоньше, мягче, изящней. В темно-серых, по-оленьи кротких глазах часто можно было заметить задумчивость, отрешенность.

Все сыновья Феанаро были красивы, но самым прекрасным из братьев отца по праву можно было назвать Туркафинвэ. Ослепительный в своей красоте Турко, занятый лишь собой и своими делами, свысока смотревший на все и вся, казался совершенной, но холодной мраморной статуей. Роскошные светло-русые с золотым отливом волосы пышными волнами лежали на плечах и спускались на спину, завиваясь колечками. Иногда мне очень хотелось прикоснуться к ним, погладить, мягкие ли? У него на щеках рдел нежный румянец, а ярко-голубые глаза были обрамлены в длинные черные ресницы, брови тоже были угольно-черные, с изгибом, как нарисованные черным карандашом на бело-розоватой, идеальной коже.

Старшим и по праву главным среди братьев был Нельяфинвэ, дядя Майтимо, Маэдрос Высокий. Я слышала, его называли «Однорукий Король». Кисть правой руки ему заменял искусно сделанный протез из неизвестного сплава, по виду напоминавший перчатку боевых доспехов, который Майтимо умело использовал для простых манипуляций. Говорили, что в битвах он надевает другой наруч в виде острейшего клинка. Он единственный из братьев был выше отца ростом и шире в плечах. Серо-зеленые прозрачные глаза его были подернуты льдом. Приветливый тон Нельо был скорее необходимостью привычной роли объединителя и посредника, нежели природной чертой. Груз ответственности за братьев и за прегрешения их отца перед всеми и вся тяготили его — это сквозило во взгляде, в движениях, в звуках спокойного голоса.

Представленная братьям отца и признанная ими, я чувствовала себя теперь настоящей ниссэ из квенди, настоящей нолдиэ и принцессой Первого Дома. У меня, как выяснилось, был кузен Тьелперинквар — сын Куруфина, встречу с которым Курво обещал мне, сказав, что отправит сына к нам в Таргелион, как только ему станет известно о нашем возвращении из Хитлума. Не скрою, мне хотелось познакомиться и с ним.

Желала я встретить и родичей из Второго и Третьего домов, даже догадываясь о непростых отношениях, омраченных давними раздорами. Мое положение было неопределенным. Из случайно услышанных мною обрывков разговоров приближенных братьев феанорингов было понятно, что у моего отца в Валимаре осталась жена.

Собираясь в Хитлум, я настраивала себя на лучший исход. Что бы ни было, а быть единственной дочерью Владычицы Халет было не менее почетно, чем незаконной дочерью одного из князей проклятого Первого Дома.

Мы с отцом и Майтимо выехали в Хитлум через две недели пребывания у нас делегации из Белегоста. Посланцы гномов отправились во владения своих правителей, а мы держали путь в резиденцию Верховного Короля нолдор в изгнании. В первые дни пути нам составляли компанию Кано, Турко и Курво, чьи уделы находились северо-западнее Таргелиона. Тельо и Питьо отправились к себе на юг, в Междуречье Оссирианда.

Не верилось, что каких-то семь лет назад я была невообразимо далека от этого мира и имела самое туманное представление об его жизни, ее укладе и традициях. И вот теперь я — принцесса Первого Дома, ехала в Хитлум, чтобы быть представленной Верховному Королю нолдор и познакомиться со всеми родичами, казавшимися почти мифическими существами во времена моего детства в Бретиле. Я часто спрашивала себя, что бы сказала мать, если б могла увидеть и услышать все, что видела и слышала я?

Меж тем, для меня самой предвкушение встречи с Нолдараном, его нолфингами и арфингами из Третьего Дома, присутствие которых в Хитлуме во время нашего там пребывания предвосхитил Майтимо, было вдвойне тревожным. Я замечала, как напряжен был все время нашего пути отец. Он сидел в седле, прямой как натянутая струна. Подбородок вверх, губы плотно сжаты, глаза прищурены, всматриваются в горизонт.

Майтимо то и дело норовил вырваться вперед, посылая своего огромного скакуна светлой масти из рыси в галоп на тех участках дороги, где это было возможно. Казалось, какая-то неизвестная сила торопит и гонит его на восток, к берегам Митрима, заставляя торопить остальных.

Благодаря старшему из моих дядей мы передвигались довольно быстро. Дорога, по которой ехал отряд, была торной. Вокруг нас возвышались горы и холмы, земля по обеим сторонам тракта казалась покрыта слоем мелких камешков и кое-где виднелись валуны, большие и поменьше, но тоже массивные, серые, твердые и холодные, как этот северный край, куда мы вступали. Вокруг дороги было пустынно, не было видно никакого жилья. Лишь ветер гулял среди камней, завывая в трещинах далеких скал к северу от нашего тракта. Воздух был такой влажный, что по утрам я просыпалась от холода, дрожа всем телом — одежда пропитывалась влагой, не спасали даже подбитые мехом плащи, которые странно было носить в самом начале осени.

Когда наш отряд, состоявший из воинов дяди и отца, вступил в не слишком густой еловый лес — первый встретившийся нам за время пути, Майтимо сказал, что мы уже совсем близко к цели путешествия. Погода была пасмурная, и темно-серые облака плыли низко над поверхностью.

Пока отец вместе с Тьяро раздавали указания отряду относительно размещения, я подъехала ближе к Майтимо. Он глянул на меня своими холодными зелено-серыми глазами, но быстро отвел взгляд.

— Тебе не терпится попасть в Хитлум? Я тоже стремлюсь туда, только вот не знаю, какая встреча ожидает меня… — призналась я.

Он слегка улыбнулся, прикрыл глаза, улыбка стала более явной.

— Тебе нечего опасаться. Ты будешь среди родных и друзей, — он вдруг повернулся и взглянул мне в лицо, — Я так рад за Морьо. Он смог то, чего хотелось бы всем нам, и у него теперь есть ты. Знаешь, он ведь очень дорожит тобой… — улыбка Майтимо была ласковой, хоть глаза и оставались холодными.

— Да, я знаю, — растроганно отвечала я, — Отец мне тоже очень дорог. И ты, и остальные… Я столько всего увидела и узнала, научилась стольким вещам, с тех пор как стала жить в замке отца… — я говорила, а старший феаноринг улыбался мне.

Тогда мне показалось, что он улыбается каким-то своим мыслям, а не моим словам.

Ночью, лежа рядом с Тулинде, которая сопровождала меня всегда и везде, в подобие шатра, сооруженном наспех, я думала о том, что ждет меня уже завтра в крепости Нолдарана Нолофинвэ.

Внезапно я уловила звук, похожий на тихий стон. Где-то совсем рядом. Я села, выпрямилась, прислушиваясь с все нарастающей тревогой, и тут вспомнила, что отец говорил мне в первые годы, рассказывая о братьях.

— Старший, Нельо, он самый крепкий из нас… Из всех, кого я знаю, он — самый стойкий. Эру знает, чего ему это стоит. Того, что он вынес в застенках… в плену… — отец подбирал слова, — ни один из нас не смог бы вынести. А он ничего — молчит, ни слова никому…

Стоны были похожи на поскуливание голодного, потерявшегося щенка, жалобные, отдающие безнадежностью, смирением с переживаемым страданием. У меня в душе все переворачивалось и сердце стучало гулко в груди, я отдернула занавесь, из-за которого глядели темнота и холод ночи.

Во мраке можно было различить лишь силуэты деревьев. Ветви елей чернели на фоне темно-синего неба. Я накинула плащ и почти ползком покинула импровизированный шатер. Стоны, уже едва слышные, доносились откуда-то справа от нашего с Тулинде ночного пристанища.

Сделав несколько шагов в том направлении, я оказалась перед занавеской, точнее, перед наброшенным на низко растущую ветку ели покрывалом, за которым скрывалась чернота. Встав на колени, я протянула руку, глаза начали привыкать к темноте вокруг. Моя рука коснулась какой-то ткани. Подбитый длинным волчьим мехом плащ! Я ощутила чье-то движение и ясно услышала короткий болезненный стон. Он заставил меня метнуться вперед, в темноту, рискуя навредить себе. Я уткнулась в свернувшуюся под плащом спящую фигуру. Дрожа от холода ночи и пораженная страшной догадкой, я нащупала правое плечо неизвестного, скользнула пальцами вдоль его руки…

Майтимо! Я зажала ладонью рот, стараясь подавить готовый вырваться крик. Хотелось скорее бежать подальше отсюда. Я развернулась, чтобы спешно уйти, как вдруг отчетливо услышала отчаянное «Финьооо…» — за которым последовал очередной жалобный стон. «Нельзя оставлять его одного!» — решила я, и оставалась подле дяди, пока стоны не утихли. Он не просыпался, но, кажется, почувствовал мое присутствие рядом, и вскоре спокойно спал.

Вернувшись к себе, я прилегла рядом с безмятежно спящей Тулинде, но заснуть больше не смогла — мешали мысли о Клятве и плене дяди Майтимо, от которых бросало в дрожь. Что же он пережил, что и сотни лет спустя его мучают кошмары?

Наутро, едва начало светать, я побежала к отцу. Всякий раз, чувствуя страх или беспокойство, я старалась оказаться подле него, излучавшего силу и уверенность. Отец уже проснулся. Я застала его, когда с помощью слуги, он надевал легкие доспехи. Атар был серьезен и сосредоточен, как и всегда. Я поймала на себе его обеспокоенный, внимательный взгляд:

— Ты бледна. Говори, что случилось ночью? — спросил отец, стягивая шнуровку наручей.

— Ничего, атар, я видела страшный сон, — я подошла к нему, взяла за руку, помогая закрепить наручи, завязывая на узел шнурки.

Он нахмурился, но промолчал. Закончив со шнуровкой на обоих запястьях, я коснулась его волос — высокий черный хвост растрепался, кое-где волосы спутались.

— Присядь, я расчешу их, — предложила я.

Все также, молча, он сел на походный складной табурет, услужливо поставленный перед ним расторопным слугой.

— Какие же они у тебя красивые… — я развязала ленту, стягивавшую волосы отца, достала из походной сумки гребень и принялась аккуратно расчесывать, стараясь не задевать чувствительные кончики ушей.

Волосы у отца были темные, густые, блестящие. От влажности из идеально ровных, они превратились в волнистые.

Отец глубоко вздохнул:

— Тоже слышала? — спросил он, — Испугалась? Хорошо, что не стала будить. Оно само проходит. Если будить — хуже.

От неожиданности сказанных им слов я чуть не выронила гребень. Придя в себя, продолжая расчесывать его роскошные пряди, я хотела спросить, знает ли он, что снилось Майтимо, но вовремя прикусила язык. Было понятно, что дядины кошмары могли быть связаны с тем, что пришлось вынести в плену в Ангамандо.

Произнесенное дядей Майтимо в кошмарном сне слово «Финьо» оставалось для меня загадкой.

Не проехали мы и одной лиги, как послышался топот скачущих нам навстречу крупной рысью лошадей. Они высыпали сбоку от главной дороги. Всей толпой сразу налетели на нас, приветствуя и кружа вокруг.

Я старалась понять, кто же из этих темноволосых и гибких лихих наездников-лучников принц Финдекано, старший сын Короля, который, согласно традиции, должен был встретить наш отряд на подступах к замку.

Всадники были все одеты просто, в темно-синих шелковых кафтанах и широких штанах для верховой езды. Плащи были небесно-голубыми. У одного из них был щегольски укороченный плащ, подбитый серебристым песцовым мехом. Капюшон был надвинут на глаза всадника. За его спиной виднелся колчан со стрелами, лук был пристегнут к седлу.

Окончив шумные приветствия, мы все вместе двинулись к замку. Всадник в коротком плаще откинул назад капюшон, и, приблизившись к Майтимо, продолжил путь рядом с ним.

Принц Хитлума был невысокого роста, изящный, с копной густых темных волос, часть из которых была заплетена в сложные косы с вплетенными в них золотыми шнурками и подвесками. У него был тонкий, резной профиль, черты лица чуть резкие, но приятные, а взгляд робкий, словно виноватый. Он ехал рядом с Майтимо, изредка взглядывая на него, но большую часть пути держал голову слегка склоненной.

Дядя продолжал путь, глядя перед собой, сосредоточенно разглядывая уши и гриву своего коня. Время от времени он украдкой бросал быстрые взгляды на едущего слева от него принца.

Вскоре мы увидели вдалеке цель нашего долгого путешествия. Замок Барад-Эйтель даже издали казался огромным, и темной горой среди прочих вершин Эред-Ветрина возвышался на нашем пути.

Нас встретили у крыльца слуги, забрали лошадей, показали нам наши комнаты.

Внутреннее убранство замка было заметно скромнее, чем в крепости отца, чувствовалось, что к постройке и отделке крепости не приложили руку искусные и трудолюбивые гномы — мастера изобретать хитроумные приспособления и вырезать в камне и дереве вязь прихотливых узоров на колоннах, сводах и порталах. Не видно было и сделанных их руками вещиц — статуй, украшений, предметов мебели. Все вокруг было просто, но добротно сработано руками самих многочисленных обитателей крепости, напоминая мне замок матери в Бретиле.

Не находя себе места от волнения, я принялась с помощью моей Тулинде разбирать вещи. Для первого и самого важного вечера я приготовила серебристо-серое платье, расшитое черным шелком и серебряные украшения с самоцветами, сделанные лучшими ювелирами Ногрода, которые подарил мне отец.

Наконец, мои приготовления были завершены и вечером, как и было условлено, мы с отцом вошли в тронную залу замка сразу вслед за дядей Майтимо, уверенными шагами ступавшим по ее гладким полированным плитам.

Зала была полна до отказа. Гости стояли вдоль длинных накрытых столов. Другие еще продолжали прибывать. Почти сразу за нами в залу вступила группа необыкновенно пригожих собой золотоволосых квенди, они, взглянув в нашу сторону, сделали короткий поклон Майтимо.

Сияние самоцветных камней на одежде, украшениях и кубках приглашенных слепило глаза, блеск золота, серебра, меди и бронзы, исходивший от ваз, канделябров, люстр под потолком и подсвечников на столах был таким, что, казалось, зала освящена неземным светом, подаренным самими Валар.

Ослепленная великолепием и блеском просторной залы, я не сразу обратила взор вглубь ее, где располагался стол, за которым восседал сам Нолдаран с сестрами и прочими, кто приходился ему родней.

Приблизившись к королевскому столу и стараясь, чтобы его голос было слышно сквозь шум застолья, Майтимо обратился к Нолофинвэ с приветствием:

— Звезды сияют в час нашей встречи, Владыка! — он склонил голову и медные кудри, дрогнув, вспыхнули красновато-оранжевым всполохом.

— Приветствую Лорда Химринга и хранителя Восточного Предела в Барад-Эйтель! — ответил ему приятный бархатный голос Нолофинвэ, гулко разносившийся по зале во внезапно повисшей тишине.

Только сейчас я рассмотрела Верховного Короля нолдор в изгнании, вышедшего нам навстречу. Высокий и статный, длинные темно-каштановые волосы рассыпаны по широким плечам, в его прекрасных светло-серых глазах можно было заметить выражение тоски и усталости. Нолдаран выглядел обеспокоенным. Это было вполне понятно — рядом с его владениями располагалось логово врага.

— Я пришел к тебе, чтобы отметить вместе с нашими славными родичами начало осени и представить тебе, твоему двору, — Майтимо сделал небольшую паузу, оглядев залу, — и нашим родичам из Третьего Дома, дочь Морифинвэ. Подойди, Мирионэль! — позвал он.

Для меня это стало полной неожиданностью. Помедлив мгновение, я двинулась вперед, страшась того, что могло случиться в следующий миг.

Стоя перед Нолофинвэ я опустила взор, рассматривая плиты пола, и, подобно тому, как это часто случалось с отцом, щеки мои загорелись. Я ощущала, что на меня устремлены десятки пар глаз. Стоявший совсем рядом Владыка нолдор был добр, но горд, излучая спокойную уверенность и достоинство.

— Я рад узнать, что у Первого Дома появилась госпожа, — сказал Нолдаран.

Я взглянула на него — он улыбался мне с приятной мягкостью. Я не могла не улыбнуться в ответ.

— Воистину, она прекрасна, Морифинвэ! — продолжал Владыка нолдор, — Ты представишь нам и твою супругу, что подарила тебе это дитя?

После этих слов все взгляды в зале обратились к моему отцу, стоявшему за плечом Майтимо.

Отец высоко поднял подбородок, прикрыл глаза и ответил:

— Мирионэль — дочь Халет, Владычицы народа халадинов, — по зале прошел удивленный ропот.

Щеки отца, как и мои, заалели ярче обычного.

Нолофинвэ слегка приподнял свои красиво изогнутые черные брови, но, оглядев подданных, скоро нашелся:

— Добро пожаловать, дочь Карнистиро и Халет! Прошу вас, родичи, разделите с нами этот праздничный ужин…

Почти тут же к нам приблизился один из приближенных слуг, показывая Майтимо жестом, что проводит всех к отведенным для нас местам за длинным столом Нолофинвэ по правую руку от центра, где восседал сам Нолдаран с сестрами.

====== Две атанет ======

Карантир намеревался покинуть пиршество, как только принятые при дворе дяди Нолмэ приличия ему это позволят. Мирионэль, которая, как он заметил, вела беседу с подсевшим к ней кузеном Финьо, он оставит на попечение Майтимо — они прекрасно ладят, а ему самому, как он думал, необходимо скрыться ото всех.

Четвертый сын Феанаро сидел, не притрагиваясь к еде, сердце стучало бешено, распространяя гул своих ударов по всей грудной клетке, потому что несколькими мгновениями ранее он перед всеми объявил, что его драгоценная Мирионэль — дочь атанет, смертной, однодневки, как презрительно называли атани в крепости Врага. Стыд за свою спесивую гордыню и сказанные прежде, давно, родичам и подданным неосторожные и вздорные слова, жег его изнутри немилосердным пламенем. Пунцовая краска заливала лицо Морьо до корней волос, распространяясь на шею. Теперь они будут презирать его еще больше. Будут даже жалеть. Еще чего доброго, придут к нему с сочувственными словами, эти святоши из Третьего Дома. Подумав об этом, Морифинвэ большими глотками осушил стоявший перед ним кубок с молодым вином.

Лишь только время, кое-церемониал предписывал провести за пиршественным столом Владыки нолдор, истекло, Карантир поднялся и, отвесив короткий поклон Финголфину, покинул залу, стараясь не привлекать внимания к своей персоне.

Он шел по ярко освещенным факелами коридорам крепости Барад-Эйтель в отведенные ему покои. Дорогу Морьо помнил и про себя отметил, что, несмотря на все выпитое им вино, прекрасно ориентируется в чужой, почти незнакомой крепости. Дойдя до нужной двери, он ощутил себя, наконец, в безопасности от любопытных взглядов родни, придворных и крепостной челяди. Вспомнив, что отпустил своего оруженосца на сегодняшний вечер повидаться с его приятелями, что жили здесь, в Барад-Эйтель, Карантир подумал, что так даже лучше — он будет совершенно один сейчас, и толкнул дверь.

Он ожидал найти свою полутемную комнату с тлеющим камином, но за распахнутой дверью горел яркий свет. Вмиг сбросивший с себя хмельной дурман, Карантир, стоя на пороге, с изумлением увидел сидящую в широком кресле, у ярко горящего камина, согнутую фигуру. Незваный гость поднял золотоволосую кудрявую голову на звук открывающейся двери.

Карантир чуть было не потянулся рукой к клинку за поясом. В его покоях при свете десятка горящих свечей, у стола, уставленного мисками с кушаньями и бутылками легкого летнего вина, сидел кузен Айканаро, самый младший из сыновей дяди Арьо.

— Что ты здесь делаешь? — уставившись на арафинвиона, грозно спросил Карантир.

— Я ждал тебя, хотел поговорить… — тихо сказал юный Аэгнор, вставая с кресла.

Рослый и статный, он слегка склонил красивую, золотящуюся в отблесках свечей голову, вздохнул и медленно поднял исполненный тоски и страдания взгляд на Морьо.

Растерявшись от неожиданности и странности поведения кузена, которого про себя называл «Острая Колючка» вместо общепринятого «Ярое Пламя», Карантир тоже коротко вздохнул и, закрыв за собой дверь, прошел к столику с закусками и вином. Наполняя один за другим два кубка, он пытался решить, что означает тайный приход к нему юного кузена из тэлери и как ему следует себя вести.

Один из кубков он протянул Аэгнору, указав на стул, стоящий поодаль от кровати, а сам опустился в удобное кресло.

— Ну что ж, родич, говори, — сказал он устало, когда Аэгнор, придвинув стул, сел напротив него за небольшой столик.

Вид у кузена был печальный и беспомощный. Хоть между ними и пролегла, навсегда разделив их роды, ночь резни в Альквалонде, Карантиру не хотелось сейчас, один на один с юным арфингом, лишний раз воскрешать ту ночь в своей памяти.

Айканаро поднял на него затравленный взгляд, красивое лицо его исказила гримаса жестокой боли. Карантир недоуменно вглядывался в это страдальческое выражение лица своего незваного гостя.

— Я завидую тебе, Морьо, — начал Аэгнор, — Когда-то я был уверен, что мне никогда не познать подобных низменных чувств, а теперь я завидую. Ты смог осуществить желание всех, кто пошел в Эндоре за твоим отцом. Ты нашел в себе мужество… и мудрость — быть с возлюбленной, связать себя узами вопреки всем препятствиям. Ты послушал свое сердце и показал всем здесь пример того, как можно и нужно бороться за свои чувства…

В который уж раз за вечер кровь бросилась в лицо Карантиру. Этот мальчишка тэлеро говорил о Халет, тревожа самые болезненные воспоминания и бередя те раны, которые она нанесла ему своим отказом разделить с ним свою жизнь и уходом в леса Бретиля. Феанарион готов был вскочить с кресла и вышвырнуть осмелившегося прийти сюда, чтобы рассуждать о Халет и об их отношениях, молокососа, когда Аэгнор произнес:

— Я встретил в Дортонионе деву, атанет из рода Беора. Прекраснее ее я не встречал никого. Ни одна дева из нашего народа, ни из синдар, ни из ваниар, ни даже из тэлери не смогла бы сравниться с Андрет в красе и мудрости. Мы с ней обручились, но Финдарато убедил меня разорвать ту помолвку. Он говорил о наших обычаях, о долге, о чести, о разной судьбе наших народов, о войне, — на последних словах Аэгнор готов был сорваться на крик и закрыл лицо руками, но продолжил, — И она ушла. Сказала, что кольцо мне не вернет, и что пока длится ее жизнь, будет почитать себя моей невестой, а меня своим женихом…

После этого Карантир услышал сдавленные рыдания, от чего его передернуло. Внутри разливалась горькая злоба. Он молчал, сжав челюсти.

Через некоторое время кузен снова смог говорить:

— Недавно Финдарато был в тех краях, где Андрет прожила в одиночестве долгие годы после нашего разрыва. Он рассказал мне, что время не пощадило ее, что ее прекрасные русые волосы теперь побелели, красота померкла, молодость ушла — так он пытался утвердить меня в правильности принятого мною тогда решения, — кузен ломал руки, с безумной тоской и отчаянием глядя на Карантира. — Я убаюкивал себя теми словами брата все эти годы! Мне казалось — я похоронил в себе любовь к Андрет… Но сегодня, Морьо, когда я увидел твою красавицу дочь и услышал, что ее мать — отважная атанет, которая повелевала халадинами, я не нахожу себе места от горечи и раскаяния в том, что пренебрег несколькими годами счастья рядом с любимой, которую выбрала моя феа, и сердце которой до сих пор хранит любовь и верность мне.

Он замолчал, всхлипывая, согнулся на стуле, обхватив руками голову, словно скрученный какой-то внутренней болью, а Карантир так и остался сидеть неподвижно, крепко вцепившись в подлокотники кресла и постепенно бледнея. Потрясенный рассказом кузена, он сверлил его фигуру с разметавшимися по плечам ипадающими на пригожее лицо длинными золотыми кудрями, взглядом своих глубоких серо-синих глаз.

Переведя дыхание, выпрямившись, Аэгнор сказал, отводя со лба длинные локоны:

— Ты — отчаянный храбрец, Морьо. Ради любимой и вашей любви ты переступил через Клятву, наши обычаи и законы, узы брака, оставшиеся в другой жизни, не побоялся никого и ничего. А я — жалкий трус, который ради приличий и из уважения к обычаям и авторитету старшего брата, предал свою любовь и любимую женщину! А ведь я не давал Клятвы и не был женат, я просто струсил! — глаза его были полны слез.

Карантир растерялся, он не ожидал таких признаний, а тем более одобрения своих поступков со стороны представителей Третьего Дома. А еще Карантир не умел утешать. Он и сам сейчас был в плену болезненных воспоминаний о его Халет. Да и как утешать его, если этот дурень сам отверг то малое, что послала ему судьба? Да если бы Халет только захотела остаться с ним, он бы носил ее на руках, каждому дню рядом с ней радовался бы как благословению Валар, окружил бы ее почетом, до последней минуты был бы рядом с ней. До самой последней…

— Выпей еще вина, Айканаро, — наконец произнес он, — Вино поможет тебе успокоиться.

Аэгнор жадно припал к кубку с вином и выпил его почти залпом.

— Я налью еще, — сказал Карантир, беря из рук кузена кубок и снова наполняя его вином заодно со своим, — Расскажи мне все, что хотел рассказать, и тебе станет легче.

— Прошу тебя, расскажи мне о Халет, Владычице халадинов, — прозвучало из уст Аэгнора.

Он смотрел на грозного, известного взрывным нравом, кузена Морифинвэ мокрыми от слез глазами. Бледный, со сжатыми в струну губами, он торопливо отпил из поданного ему кубка, волосы его отливали слабым золотым светом в отблесках догорающих свечей.

Тут пришла очередь Карантира сделать несколько больших глотков вина. Опустив взор, Морьо с силой сжал в руке свой кубок. Заговорил он не столько для своего слушателя, сколько для самого себя, ему хотелось высказать вслух то, что он годами копил в себе, будучи вдали от нее.

— Халет была нам ровней! Нет! Она превосходила нас во многом… Такая ниссэ, как Халет, была достойна не только принца крови из квенди, но и любого короля! Не о себе она думала, проживая отведенное ей время… Она была бесстрашна, непокорна… Эта дева мудро владычествовала над своими подданными и достойна восхищения, — он резанул Аэгнора острым, болезненным взглядом, — Она выбрала свой путь — уйти со своими людьми далеко на запад. Халет покинула меня, увезя с собой нашу новорожденную дочь, чтобы жить в лесах Бретиля под покровительством Тингола и Финдарато. Мы не прожили вместе и двух лет. Когда ее феа отправилась в небытие, я обрел Мирионэль — редчайшую драгоценность, в сравнении с которой меркнет любой сильмарил. Теперь я живу, теша себя надеждой, что после моей смерти в погоне за проклятыми камнями отца, моя душа, раз уж Намо проклял и ее, растворится в том самом небытие, в которое канула душа Халет, — Карантир помолчал, постепенно погружаясь в некое подобие транса, и продолжил, сам толком не понимая, почему он это говорит:

— Ты сможешь встретить свою возлюбленную в Возрожденной Арде. Когда предстанешь перед Намо, проси за нее и, я убежден, ты воссоединишься с ней. У тебя есть еще надежда… А сейчас скачи к ней — какою б ни была… Ведь ждет, и не мудрых речей твоего братца, не посланий в стихах, а тебя, златовласку, живого из плоти и крови, чтобы прижал к себе, был рядом…

Морьо говорил, а перед глазами у него стояла картина его воссоединения с Халет. Ее лицо было таким, каким он его помнил, объятия тоже — крепкие и сильные, а тепло ее тела манящим и родным.

Айканаро больными глазами раненного животного смотрел на Карантира. Слезы медленно и беззвучно текли из его больших раскрытых глаз по горящим ярким румянцем щекам.

Феаноринг прикрыл глаза, давая волю воображению. Айканаро прошептал по осанве: «Спасибо, Морьо», и, стараясь не производить шума, покинул его комнату.

Лорд Таргелиона сидел в кресле, в полутьме одной из гостевых комнат замка Барад-Эйтель, прикрыв глаза, приложив ладонь к горячему лбу и полностью погрузившись в собственные воспоминания. Халет осталась где-то там, словно вырезанная в стене его души из благородного черного мрамора, рельефная скульптура.

====== Волны памяти ======

Белег скрестил руки на груди, взглянув на меня сверху вниз:

— Лисенок, ты только что поставил крест на своей карьере! — веским тоном заявил он, — Воображаю, что мне скажет Таур Элу, когда я доложу ему о твоей помолвке с дочерью одного из убийц-изгнанников… — он закатил глаза.

— Ты серьезно? — спросил я.

Иногда я не понимал, когда Белег шутит, а когда говорит серьезные вещи.

— Более чем! — отвечал мой учитель, — Ему для полной гармонии сейчас не хватает только породниться с Владыкой Таргелиона!

Выехав из владений Лорда Карантира, мы целый день были в пути, и теперь устроили стоянку на ночь посреди открытого всем ветрам поля. Места вокруг были пустынные — степи и редколесье.

— Так и быть, придется пойти на риск и ради всеобщего спокойствия упустить эту деталь в моем отчете, — продолжал Куталион, — Но обещай мне, что в Химринге будешь смотреть в оба!

— Я служу нашему Владыке, но его не должны интересовать мои личные дела! — пытался парировать я.

— Ты — его внучатый племянник, конечно, его касаются твои дела! — нахмурился Белег, — А сейчас сосредоточься на нашем задании. И не вздумай еще и в Химринге обручиться с какой-нибудь девой голодрим!

Я тоже взглянул на него сердито.

 — А чтобы ты не заскучал по милой, вот, держи! — наставник положил передо мной толстый фолиант в истрепанной кожаной обложке. Я взглянул на название.

— Что это? Язык изгнанников запрещен к употреблению, разве нет?

— Разумеется, ты прав, — подтвердил мой учитель, — Но для хорошего советника и дипломата ты не слишком проницателен… Ничего, это приходит с опытом, — и он весело подмигнул мне.

Только тогда мне стало ясно, что Белег отлично понимает наречие голодрим. Таур Элу строжайше запрещал пользоваться языком изгнанников из-за моря, но, оказывалось, этот запрет не распространялся на тех, кто, как Белег Куталион, являлся посланником Тингола. Эти избранные в совершенстве изучали язык аманьяр, чтобы понимать все, что говорилось и быть в состоянии прочесть любой документ.

У Маэдроса в Химринге мы пробыли ровно две недели. Примерно на третий день переговоры зашли в тупик, несмотря на значительные усилия в целях достижения договоренностей с обеих сторон.

В какой-то момент Белег предложил Маэдросу следующее: он со своим гарнизоном присоединится к коалиции против Всеобщего Врага, также к ней присоединятся ополченцы, возглавляемые представителями поместного дворянства из нандор — мой отец со своей свитой и воинами, а также Лорд Амдир и его дружина. Кроме того, мы гарантировали поставки военного продовольствия к месту боевых действий и обеспечение нужд тыла. В обмен на все это Дориат, по предложению моего наставника, которое было в итоге принято, получал определенную долю из того ценного, что удастся захватить в случае успеха, и право на беспрепятственное пересечение его гражданами земель, принадлежащих князьям-изгнанникам, а так же некоторые другие послабления в торговле.

Возвращаясь в столицу, а Белег должен был ехать прямиком в Менегрот для доклада Тауру Тинголу, мы непрестанно обсуждали исход переговоров.

Белег был доволен тем, что удалось согласовать общие условия. Детали относительно точного размера причитающейся нам добычи в войне с Морготом, по его мнению, были уже не столь важны. Результат был достигнут, и Таур Элу мог быть спокоен за свою регулярную армию.

На обратном пути было решено отправиться с сопровождающими Владыки Химринга короткой дорогой, ведущей напрямую к столице, через Химлад, вдоль течения Келиона.

Во время ночных стоянок, оставаясь один, я позволял себе думать только о Мирионэль. Хотя и днем мысли о ней и воспоминания о днях, проведенных в Таргелионе, не давали мне сосредоточиться на обсуждаемых с моим наставникам предметах и повседневных заботах.

Рана моя затянулась, не оставив даже заметного шрама. Я просил Белега не сообщать ничего отцу, боясь, как бы и матушка не прознала про тот случай.

Уже долгое время будучи Владыкой над своими подданными и побывав не в одной битве, я со смешанными чувствами вспоминаю мой первый урок двумечного боя:

Он был похож на черную гибкую пантеру, двигаясь бесшумно и уверенно. Движения выверенные, ни одного лишнего вдоха. Мечи-сабли, плоские, заточенные лишь с одной стороны с чуть загнутыми вверх остриями, летали, перевертываясь, в его руках с такой быстротой, с едва слышным свистом рассекая воздух, что я не успевал уследить за их движениями. Перед глазами лишь мелькали всполохи белого света блестевших на солнце граней.

С нескрываемым восхищением и завистью смотрел я на то, как Лорд Карантир упражняется вместе со своими подчиненными, сопротивляясь одновременно пяти противникам.

Из меня мечник был никудышный, хоть отец и пытался научить меня простым приемам обращения с широким коротким мечем. Глядя на отточенное мастерство во владении этим диковинным оружием Лорда Таргелиона, которое, казалось, давалось ему с такой легкостью, я задавался вопросом — смогу ли я когда-нибудь, если буду каждый день усердно тренироваться, постичь хотя бы тысячную долю его искусства?

После очередной серии выпадов и взмахов мечей Лорд Карантир бросил на меня быстрый, хищный взгляд:

— Дайте ему мечи! — скомандовал он подчиненным.

Один из них вручил мне свой меч и меч одного из товарищей.

Стоя посреди площадки для тренировок, я держал в каждой руке по сабельному мечу. Они казались довольно легкими, а черные кожаные рукояти были удобны и хорошо ложились в ладонь.

— Готов?! — сверля меня взглядом, спросил Лорд Карантир.

Не сводя с меня мерцавших недобрым светом глаз, он обошел вокруг, двигаясь вдоль края площадки.

— Нападай! — он сделал призывное движение руками, от чего его мечи ослепительно сверкнули.

Я даже толком не знал, как правильно держать их в руках, но все же решил попытаться атаковать и двинулся вперед. Он отступил на шаг, уходя от контакта с моим мечем.

— Левая рука тоже твоя. Вперед! — князь изгнанников, казалось, сейчас прожжет меня насквозь своими вдруг загоревшимися угрожающим красноватым светом глазами.

Сделав неуклюжий выпад, я чуть не свалился к его ногам. Взглянув на меня сверху вниз, Лорд Таргелиона с досадой сжал челюсти:

— Тьяро, с одним! — крикнул он и сам отбросил в сторону меч, что был в его левой руке.

В этот миг я скорее почувствовал, чем увидел, что сзади ко мне приближается военачальник Лорда, вооруженный одним мечем. Пытаясь совладать с волнением, я прижал скрещенные мечи к себе, позволяя им приблизиться. Это дало мне время решить, как действовать против каждого из них. Я рассчитывал на внезапность и скорость моего рискованного маневра.

— Ну же, лесная фея, покажи нам, на что ты способен! — прорычал Лорд Карантир, полыхнув красными зрачками.

В этот миг у меня от гнева побелело перед глазами. За всю жизнь до того момента я не испытывал подобной ярости. Мне хотелось разрезать его и всех их на кусочки, размазать по земле, топтать сапогами! Силы мои удесятерились, и я двигался с такой скоростью, что сам не успевал мысленно уследить за движениями моих рук и всего тела. Раздался оглушительный звон металла, ударяющегося о металл. Набросившись на князя изгнанников, я не упускал из виду его слугу, атаковавшего с тыла, и отбросил его ударом ноги, как меня учил Белег. Я же в свою очередь был встречен непроницаемой защитой и тут же атакован. Но злость моя предавала мне храбрости, и я противопоставлял ударам князя голодрим свои удары, пока не оказался снова в центре площадки.

Лорд Карантир отступил на шаг.

— Хорош, синда! — голдо довольно скалился белыми ровными зубами, тяжело дыша.

На его щеке проступила едва заметная косая черная линия, из верхнего края которой тонкой струйкой вытекала кровь.

Я замер, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из горла, голова кружилась. Оглядываясь на стоящих вокруг подчиненных и слуг князя, которых собралась целая толпа, я чувствовал, что сейчас упаду — рана давала о себе знать. Пошатнувшись, я выпустил из рук мечи. Они с лязгом упали в пыль под моими ногами.

— Отведите его в его комнаты, — услышал я голос Лорда Карантира.

Он со своими приближенными уже входил в одну из дверей под колоннадой внутреннего двора.

Каждый раз, вспоминая Мирионэль, меня охватывает трепет, будто я заново переживаю нашу встречу, каждое сказанное нами слово, каждый взгляд. Такое невозможно забыть. Прошли тысячи лет. Но память все также отчетливо воскрешает перед моим мысленным взором все подробности наших первых встреч:

Пока слуги из голодрим под руки вели меня, помогая добраться до отведенных мне покоев, я радовался тому, что уже сегодня вечером смогу увидеть Мирионэль, и печалился, потому что до вечера оставалось еще много времени. Не видя ее уже целых четыре дня и зная, что она где-то очень близко, я мучился от тоски.

Совсем без сил придя к себе и повалившись на кровать, я растянулся на ней, прикрыв глаза. Чувствуя себя не в состоянии двигаться, я лежал, надеясь, что смогу уснуть, но боль в боку усиливалась.

Внезапно волна радости прокатилась по телу — я услышал, как тихонько открывается дверь моей комнаты. Я уже знал — это была она.

Сквозь полуприкрытые веки я мог видеть размытые очертания ее фигуры в простом светло-сером платье. От нее пахло свежесобранными плодами черешни, сладковатым ароматом цветов розы и каким-то травяным отваром.

— Ты не спишь? — я понял, что впервые слышу ее голос, негромкий, но мелодичный и удивительно приятный. Мой рот сам растянулся в улыбке.

— Все эти дни я приходила к тебе — ты спал, — продолжала она, — Выпей это и боль пройдет.

Я открыл глаза. Она стояла перед кроватью, держа в руках чашу. По запаху я определил, что в ней был отвар из трав. Протянув к ней руку, я попросил:

— Ты побудешь со мной?

Вместо ответа она взяла меня за руку. Ее пальцы — изящные, тонкие, подрагивали, касаясь моих.

— Пей, — ответила она, опуская глаза.

Осторожно взяв чашу и отпивая большими глотками, я думал, что из ее рук я с радостью принял бы даже яд.

Она улыбалась, и я чувствовал себя счастливым как никогда и откинулся на подушки.

— Мирионэль, — мне хотелось просто произнести ее имя, — Благодарю тебя…

Она вздохнула, поставила пустую чашу на столик рядом с кроватью, и вдруг наклонилась ко мне, легко коснувшись своими темными губами моих губ, и тут же с быстротой лани выбежала из комнаты.

То, что я почувствовал тогда, можно назвать смесью обожания и острого желания хроа. Забыв и думать о неудобствах, причиняемых раной, я снова прикрыл глаза и подумал, что сойду с ума, если не смогу остаться с ней наедине до отъезда.

Тем вечером за ужином в большой зале крепости были: Лорд Карантир, его помощник Тьяро, Мирионэль со своей верной гватель, Белег, его приятели из нашего отряда, и я.

Мирионэль была в платье из светло-голубого атласа, в ее темно-русые волосы, доходившие до талии, были вплетены жемчужины. И сама она сияла как нежная жемчужина, восхищая взор присутствующих.

При всех я протянул ей серебряное кольцо с перламутром — подарок матушки. В ответ она вложила мне в руку свое кольцо — тоже из серебра, тонкое, со вставками из яркой разноцветной эмали, на фоне которых одна за другой, непрерывной чередой по всему периметру кольца, вздымались волны. Такую работу невозможно было встретить нигде.

— Это кольцо из Валимара, — сказала она, — Отец привез его с теми немногими вещами, которые удалось взять с собой.

Я тут же надел его.

— А твое мне дала моя матушка, оно сделано у нас, в Нан-Эльмоте, — сказал я, видя, как она рассматривает рисунок перламутра.

— На нем виден целый город! — воскликнула она, тут же надевая и любуясь его видом на ее маленькой ручке.

Подаренное ею кольцо из Валинора я, не снимая, носил долгое время, пока однажды она не дала мне другое, которое я продолжаю носить и сейчас…

====== Финьо ======

Комментарий к Финьо Funiculì, Funiculà (неап. диалект) – “Фуникулер”. Название песни, написанной Пеппино Турко к открытию первого фуникулера к вершине Везувия в 1880 г. Автор советует ее слушать. Не обязательно понимать слова. Главное – ритм, выразительность, мелодичность, необычайная экспрессия.

Песня веселая, задорная, как та, что друзья пели Валиноре. Похожую на эту песню Фингон, по мысли автора, пел, когда искал Нельо на Тангородриме.

Сегодня вечером я пришёл

В те места, которые тебе знакомы,

Туда, где суровое сердце

Не сможет обидеть.

Туда, где обжигает страсть, но если убежать,

Она отпускает тебя,

И не мчится за тобой и не губит тебя,

Можно лишь смотреть ей вслед.

Пеппино Турко. Funiculì, Funiculà*

За столом, уставленным кушаньями и графинами с вином, напротив меня сидел нарядно одетый, блистающий венцом из белого золота с самоцветами, принц Хитлума. Он задумчиво глядел на меня и почти не притрагивался к пище.

Я уже привыкла к обилию драгоценностей, каковое было в обычае у мужчин квенди. Перстни, подвески и ожерелья, обручи и драгоценные самоцветы, искусно инкрустированные в златотканые орнаменты, украшавшие кафтаны, жемчужины, вшитые в кромки воротов рубашек, драгоценная вышивка на тяжелых атласных тканях верхних одежд и плащей с кровавой аксамитовой подкладкой, пышные узлы на широких объемных поясах из сияющего шелка, опоясывающих тонкие талии. Все это я воспринимала как часть того мира, в котором я была теперь своей.

Блеск самоцветных камней и переливы золота особенно подчеркивали тонкую красоту черт принца. Он казался совсем юношей, даже его фигура в подогнанной по ней одежде, выглядела по-мальчишески тонкой и гибкой.

Видя, что я пробую стоявшие передо мной угощения, он обратился ко мне:

— Надеюсь, наши северные дары природы придутся тебе по вкусу, дочь Морьо. Здесь она не балует нас теплом и разнообразием, — в голосе его слышались печаль и разочарование.

— Благодарю вас, принц, я в восторге от угощений! — искренне восхитилась я вкусом пищи, — Путь к вам неблизкий, и я уже давно не сидела за накрытым столом.

— Да, путь в наши края лежит через пустынные земли, — задумчиво сказал он, — но я уверен, тебе не пришлось скучать в дороге, ведь рядом были твои родичи…

— Верно, в пути мне не было скучно, — я чувствовала в нем какое-то напряжение, стараясь уловить скрытый смысл его слов.

Принц посмотрел мне в глаза своими фиолетово-синими глазами-озерами и спросил:

— Он, конечно, рассказывал тебе о нас, о Хитлуме, об отце?

— Да, конечно, но не так много, как вы думаете. Атар не часто рассказывает о родне…

— Я говорил о Майтимо, — опуская глаза, молвил Финдекано.

Найдя взглядом дядю Майтимо, который в тот момент, стоял в другом конце залы, у накрытого стола, беседуя с несколькими золотоволосыми рослыми нолдор, я пожалела о том, что не была сейчас рядом с ним. Тем временем, отец, с которым нас разделяли несколько пустующих кресел, поднялся с места и, вежливо поклонившись Нолдарану, спешно вышел из зала.

— Знаю, вы с дядей всегда были очень дружны, — заметила я, поддерживая нашу беседу, — Вы в одиночку спасли Майтимо из плена, я наслышана об этом великом подвиге…

Я чуть не сказала, что меня удивляет эта странная холодность, которую я заметила сегодня между ними, но, к счастью, он перебил меня на полуслове.

— Ты думаешь, мои чувства к нему навязаны искажением? — гневно прошипел принц и добавил, — Он тоже… — проследив направление моего взгляда.

Его глаза сузились, крылья носа затрепетали, ярким всполохом резанули глаза самоцветы в его венце.

Мы оба замолчали, опустив взор каждый в свою тарелку. О характере чувств, питаемых ими друг к другу, нередко говорили даже у нас, в Таргелионе: в комнатах для прислуги крепости, в приемных военачальников отца, на улицах. И все были единодушны во мнении, что раз эти двое соблюдают должные приличия, то заслуживают наименее возможного осуждения. Отец не обращал на досужие пересуды ни малейшего внимания. Мы никогда не обсуждали с ним ничего, что касалось личной жизни его братьев.

После затянувшейся паузы, рассудив, что должна что-то ответить, я произнесла:

— Принц Финдекано, я не вправе рассуждать о вещах, касающихся вас и Майтимо. Думаю, он был бы рад возможности объясниться с вами. Вы можете поговорить с ним.

— Он противится своей природе, врет сам себе, — хмурясь, с горечью произнес он.

— Мой дядя поступает так в соответствии со своими представлениями о законах Эру. Вам больно, я вижу, но, если вы поговорите с ним, вам обоим станет легче…

Не зная, что сказать, я лепетала первое, что приходило на ум, сознавая бессмысленность сказанного и стыдясь затронутой темы.

Финдекано прикрыл глаза, продолжая хмурить черные брови. Затем вздохнул, залпом выпил вина.

— Нет, видно, до обновления Арды нам не суждено объясниться, дочь Карнистиро, — устало выдохнул он, — Майтимо не желает ничего знать и слушать. Для него есть только Клятва, только долг, только приличия, а его самого как будто нет за всем этим. Даже тень его отца для него живее и дороже моей любви. Я смертельно устал, испортился, исказился, стал завистлив. Я завидую твоему отцу, что смог вопреки Клятве, проклятью Намо, Приговору и всему на свете быть рядом с твоей матерью, я завидую атани, потому что они смертны. Смерть была бы для меня спасением от этого ада, в котором я вынужден жить столетиями. А знать, что и в возрожденной Арде придется притворяться, соблюдать приличия, опасаться, как бы не выдать себя словом или поступком, прятаться и быть отвергнутым! Что может быть страшнее этого?!

Он говорил громко, и я испугалась, что нас могли услышать. Глаза его расширились, ноздри раздувались, выпитое вино давало о себе знать.

В ответ я покачала головой, давая кузену отца понять, что с сочувствием отношусь к его душевным терзаниям и готова сопереживать ему. Ответить было нечего.

Мне было известно, что принц Хитлума около ста лет тому назад женился на прекрасной синдэ, родственнице короля Эльве Синголло и что у них есть сын — Эрейнион, прозванный самими синдар «Сияющая Звезда». Все знали — этот брак был навязан сыну Королем Нолофинвэ с целью продолжения рода, появления наследника и для укрепления отношений с Дориатом. Супруга принца, благородная Эриен и юный Эрейнион были сейчас в зале среди пирующих.

Пристально глядя на забывшегося от вина Астальдо, я подумала об Эриен, о том, знает ли она, догадывается ли, и каково это — быть нелюбимой женой принца нолдор?

Но вот мой собеседник резко поднялся из-за стола, даже не взглянув на меня, и быстрыми шагами направился в сторону широко распахнутых дверей парадного входа. Перед тем, как вскочить по его ступеням, он на мгновение задержался, повернувшись в сторону Майтимо, который, в свою очередь, почувствовав взгляд кузена, обратил к нему свой взор. Краткий миг они глядели друг на друга, затем принц отвесил моему дяде поклон, больше напоминающий вызов на поединок, чем акт вежливости по отношению к родичу, и опрометью бросился вон из пиршественной залы.

Фингон бежал по знакомым узким коридорам отчего замка. «Отсижусь в своей комнате, — думал он, — не важно, что подумает отец и другие. А уж что подумает он так и вовсе наплевать!»

Влетев в свои покои, принц с шумом запер кованую дверь и прижался к ней спиной. Дыхание его то и дело сбивалось, сердце колотилось бешено, щеки пылали как от пощечин.

Он сбежал ото всех самым скандальным образом, и его выходка, когда он с вызовом поклонился Майтимо прежде, чем стрелой вылететь из залы, не осталась незамеченной окружающими. Теперь о ней будут судачить сначала в гостиных и кабинетах, а потом в кухнях, постирочных и комнатах для прислуги.

Запрокинув голову, так, что затылок упирался в холодную ковку на массивной двери, Фингон прикрыл глаза. В следующий миг он медленно потянулся рукой к блиставшему на его голове драгоценному венцу и вдруг с размаху отшвырнул его в дальний угол комнаты. Венец жалобно зазвенел, ударяясь о плиты пола.

Принцу было уже все равно. Мало ли о них с Майтимо сплетничают все, кому не лень? Теперь у них будет лишь одним поводом больше…

Он всякий раз с нетерпением ждал приезда своего кузена и друга. Каждый раз, как приходило известие о скором приезде Лорда Нельяфинвэ, в душе наследного принца Финдекано загоралась сумасшедшая надежда, с которой он ничего не мог поделать, как ни старался уничтожить ее доводами разума. И неизменно, в конце каждого визита Владыки Химринга в Хитлум эта надежда умирала в нем, становясь жертвой разочарования и отчаяния. Майтимо упорно избегал его, держась чинно и подчеркнуто вежливо. Во всем, что он говорил или делал по отношению к кузену спасителю неизменно сквозил холод и отчуждение.

Внезапный тихий стук в дверь заставил Фингона открыть глаза и вздрогнуть. В следующее мгновение стук повторился, сделавшись нетерпеливым, настойчивым. Принц нолдор отшатнулся от двери — сердце скакало в груди, готовое взорваться от напряжения, колени подкашивались.

Набрав в грудь воздуха, он потянул за ручку. На пороге, освещенный дрожащим желто-оранжевым светом факелов в коридоре, стоял Майтимо.

— Зачем ты сбежал с праздника? — спросил он с порога, оглядывая кузена с ног до головы.

Фингон отступил на несколько шагов от распахнутой двери, что позволило старшему феанорингу войти в комнату.

— Как ты нашел мои покои? — пролепетал Финдекано, бледнея.

— Спросил первого попавшегося прислужника, — сверля его исподлобья своими зелено-серыми глазищами, хрипло проговорил кузен, затем повернулся и запер за собой дверь на засов.

Фингон почувствовал, как трепещет в его груди сердце, а ноги сделались совсем слабыми. Майтимо, тем временем, не спускал с него упрямого взгляда.

— Ты чем-то испуган, Астальдо? — вдруг спросил он.

Его кузен, которому подобный сарказм феаноринга мгновенно придал сил, ответил вопросом на вопрос:

— Ты здесь за тем, чтобы спрашивать о моих страхах?

Он сейчас почти ненавидел Майтимо, искренне желая, чтобы наглый и жестокий кузен убрался поскорее из его покоев.

— Мы одни, никто не потревожит нас, — Маэдрос кивнул в сторону запертой двери, подходя все ближе, и уже мягче попросил. — Скажи, что на тебя нашло?

Принцу не хотелось начинать ссору, разбираться, что-то объяснять и было просто тошно от слов Майтимо. Он вздохнул, нахмурился и сказал:

— Мне было тревожно за тебя. Я неважно спал этой ночью, — Фингон склонил голову.

Майтимо преодолел короткое расстояние, разделявшее их, сделав пару шагов, вплотную встав рядом с кузеном. Тот чувствовал на себе тяжелый взгляд рыжего феаноринга.

— Финьо, — позвал Маэдрос, с силой прижимая к себе неожиданно податливое тело кузена, — все хорошо, — прошептал он куда-то в макушку принца.

У Фингона не осталось сил, он чувствовал себя как никогда слабым. Ему хотелось оттолкнуть Майтимо, но вместо этого он почему-то прильнул к нему, вжимаясь всем телом в тело феаноринга. Дышать сразу стало легче, хоть Маэдрос и сдавливал его как раз в области грудной клетки. Нолофинвион закрыл глаза: «Пусть он уйдет сейчас, пусть оставит в покое. Зачем он мучает меня своими расспросами и жалостью?! Неужели он думает, что я ищу его жалости?!»

В объятиях Майтимо он чувствовал облегчение от своих страданий, но в этом облегчении крылась горечь разочарования и в который раз обманутых надежд.

«Нужно взять себя в руки!» — решил Фингон и ответил, пытаясь освободиться из плена рук кузена:

— Да, все хорошо, Нельо. Можешь возвращаться к остальным.

Маэдрос только сильнее сжал тиски объятий.

— Мой Астальдо, — услышал Фингон у самого уха его горячий шепот, — я сам боюсь лишний раз приближаться к тебе. Твоя красота режет глаза, словно свет Анара, Отважный.

Что-то металлическое, зазвенев, упало на ковер и покатилось по каменному полу. По телу Фингона шарила рука его кузена и волнами пробегали мурашки. Он крепче зажмурил глаза, чувствуя каждой клеточкой, как же сильно он сейчас желает Майтимо! О, Эру, как же безумно он всегда желал его! …

— Ну, уходи же скорее! — почти жалобно простонал принц Хитлума.

— Дурень, — душа его в объятиях, отвечал Майтимо.

В следующее мгновение он, целуя покрывшийся испариной от напряжения лоб Фингона, шептал:

— …Ненаглядный, …Мой спаситель, … Финдекано, … Астальдо…

От этой внезапной нежности после стольких лет отчуждения и ханжества со стороны любимого, изранивших его душу, Фингону захотелось разрыдаться. Он словно опять почувствовал себя почти младенцем, которому часто доставалось от Турко и Карнистиро, и который бежал, ища защиты, к обожаемому Майтимо. Он весь сжался, зажмурившись и дрожа всем телом. Левая рука Майтимо теперь нежно огладила его щеку, в то время как покалеченная правая все еще крепко обнимала.

Поцелуи, от которых все обрывалось внутри, сыпались на волосы, уши, виски, щеки Фингона, словно легкие цветочные лепестки. Он вдыхал пьянящий запах туники и медных кудрей своего Майтимо, робко целовал тонкую белую кожу его шеи, обвив руками его стройный стан, издавая едва слышные стоны.

С хриплым стоном, напоминающим сдавленный рык, не размыкая их объятий, Майтимо повалил своего кузена на мягкий ковер, что был расстелен под ними, и с силой потянул за распахнувшийся ворот его рубашку — жемчужины запрыгали во все стороны, ткань с треском разорвалась, обнажив грудь нолофинвиона. Фингон, в полузабытьи от нервного потрясения вперемешку с вожделением, запрокинул голову, шепча:

— О, Эру, Эру Единый…

Руки его тянулись к плечам Майтимо, обвивали шею, пальцы царапали спину. Феаноринг, навалившись всем телом, исследовал рукой и губами нежную золотистую кожу на груди кузена. От его поцелуев на шее Фингона оставались багроветь отметины, и все тело сотрясалось от спазмов. А когда Майтимо провел рукой вдоль его торса, бережно оглаживая низ живота, и осторожно коснулся длинными тонкими пальцами того места под тканью штанов, где, пульсируя, сосредоточилось его желание, Фингон громко отрывисто ахнул, подавшись вперед.

Это было похоже на сумасшествие для обоих. Они обнимали друг друга, держали крепко, цепляясь за ткань одежд и пытаясь нащупать шнуровку завязок, действуя — словно подчинялись какому-то молчаливому уговору. Майтимо ласкал его, не произнося ни слова. Было слышно лишь его прерывистое дыхание. Все тело Фингона горело. Жар пламени поднимался от низа живота и распространялся волнами по телу до кончиков пальцев на руках, корней волос, вибрировал на кончиках ушей. Принц уже ничего не понимал, не был в состоянии думать о чем-либо, кроме столько времени вожделенного им обжигающе горячего тела любимого и его пальцев, скользнувших вдоль спины, ниже…

Маэдрос был огненным, даже горячее, чем он сам, и Фингону казалось, что они с Майтимо вот-вот сгорят в этом пылающем безумии. Всего им было мало, было мало друг друга, хотелось еще теснее, еще крепче обнять, прижать, принадлежать и иметь, брать и отдаваться, слиться в единое целое, задыхаясь от поцелуев, от страсти, от восторга, от непристойного наслаждения…

Они лежали на мягком ковре: Фингон — тесно прижимаясь сбоку к Майтимо, тот — на спине, распростершись. Его чудесные темно-рыжие кудри, слипшиеся и спутавшиеся от пота, разметались по плечам и ковру. Глаза Маэдроса были закрыты, рыжие ресницы едва заметно подрагивали, дыхание было ровным, спокойным.

Принц прислушивался к своим ощущениям. Там, внизу, он чувствовал неприятное покалывание, но мысль о том, что перед этим он испытал нечто умопомрачительное, когда Майтимо, двигаясь, нажимал сначала пальцами, а потом и своей плотью на его волшебную точку, заставляла его содрогаться, снова и снова переживая отголоски острейшего наслаждения.

Еще в юношеские годы он, путем экспериментов со своим телом, открыл у себя внутри эту точку — источник нескончаемого удовольствия. И вот теперь, краснея, Фингон думал о том, как сейчас, с Майтимо, будучи на пике, не сдерживал криков. Нет, он не сдерживал их, крича оглушительно, не слыша себя…

Тепло и нега приятно разливались по всему телу. Одной рукой Фингон обнимал любимого, а на другую опирался подбородком, внимательно разглядывая Майтимо, которого впервые с тех пор, как они были еще совсем юными, видел так близко, любуясь им. Скомканные одежды валялись вокруг них, лежавших посреди комнаты, подложив под головы кое-как скрученный в валик плащ нолофинвиона.

«И все-таки оно исходит от добра, не от искажения, не от чар. Ведь еще до появления Моринготто в Амане, еще будучи совсем детьми, мы с Майтимо были как две части единого целого» — счастливо думал Фингон, поглаживая кожу в области живота возлюбленного.

Вдруг его взгляд поймал лежавший чуть в стороне от их «ложа» неизвестный металлический предмет. Что-то непонятное поблескивало там самоцветным блеском и напоминало стальную перчатку тяжелых доспехов слитую воедино с причудливой канвой ювелирного узора из веточек и ягод.

«Его протез…» — понял Фингон. Это его в самом начале снял и бросил на пол Майтимо. Теперь эта сделанная Куруфином перчатка лежала точно поверх безжалостно отброшенной им диадемы наследного принца нолдор.

Фингону вспомнилось, как он тысячи раз покрывал поцелуями перевязанную в искалеченном месте руку кузена, пока тот лежал в бреду и забытьи в его наскоро построенном доме в Митриме.

Он был тогда единственным, кто не оплакивал Майтимо, ни слезинки не проронил — знал, раз он перенес годы плена, оставшись в живых, раз Сулимо сжалился над ним и позволил спасти его, значит — он поправится, по-другому и быть не может!

====== Танец Иримэ ======

Комментарий к Танец Иримэ Toronya (кв.) – брат мой

Тургон (Турондо) больше других внуков был похож на Финвэ.

Брат мой, если счастье сопутствует тебе, то у тебя только одна добродетель, и не более. Тогда легче идти тебе через мост. Фридрих Ницше

Мирионэль наблюдала за тем, как ее дядя Майтимо, торопливо сказав что-то своим собеседникам и небрежно кивнув остававшимся в зале гостям, выбежал через распахнутые парадные двери вслед за кузеном.

Оставшись одна, в отсутствие отца и дяди, она неуверенно огляделась по сторонам. Ей захотелось покинуть застолье, чтобы пройтись по зале, но сделать это мешало чувство неловкости. Принцесса Первого Дома не была представлена никому из присутствующих, кроме Нолдарана, да и зала была полна прислужниками, шнырявшими туда-сюда с подносами, уставленными блюдами с кушаньями, сверкающими самоцветами кубками, бутылками и графинами. Мирионэль опасалась, что столкнется во всеобщей суете с кем-нибудь из суетившихся вокруг столов расторопных прислужников.

Разглядывая стоявших в отдалении, у самого парадного входа, золотоволосых нолдор, Мирионэль медленно поднялась из-за стола. Она решила, что раз уж ее родня уже покинула застолье, то и ей пора отправляться в отведенную ей комнату, где ее терпеливо дожидалась Тулинде.

Хоть праздник только начинал подходить к самой активной части веселья — танцам, Мирионэль уже чувствовала первые признаки усталости, спеша к выходу из залы.

— Ты тоже покидаешь вечер, дочь Морьо? — прозвенел за ее спиной чей-то голос.

Обернувшись, Мирионэль увидела перед собой прекрасную нолдиэ. Незнакомка была статной и рослой, в платье темно-синего бархата, по которому рассыпались бессчетные сияющие бриллианты. Из-под широких расходящихся рукавов нарядного верхнего платья белели обтягивающие шелковые рукава нижнего, обшитые мелкими жемчужинами. Бриллианты и белое золото были в ее темных волосах, сияли на нежной точеной шее, искрились каплями росы в ушах. Она приветливо улыбалась, будто приглашая к беседе.

— Мой отец и его брат уже отправились в свои покои, и я не знаю, могу ли долее задерживаться на празднике одна, — неуверенно ответила Мирионэль прекрасной незнакомке.

— Я — Иримэ, — представилась красавица и улыбнулась.

Затем, повернувшись, весело позвала:

— Нолмэ, брат, подойди же сюда!

Не веря своим глазам, Мирионэль наблюдала за тем, как к ним неспешно приближался величавой походкой Нолдаран Нолофинвэ.

— Лалвен, — обратился он к сестре, — Вы уже познакомились? Ты как всегда меня опередила, — его бархатный голос звучал устало, но во взгляде лучистых светло-серых глаз было что-то неизъяснимое, скрытое.

— Просто не люблю всех этих церемоний, — ответила, смеясь, Иримэ.

В ответ Нолдаран улыбнулся кончиками рта и представил дам друг другу по всем правилам столь презираемого его младшей сестрой этикета.

Широко распахнув глаза, Мирионэль глядела на венценосных брата и сестру. Они были похожи и непохожи одновременно. Нолдаран — весь воплощение силы, высокий, с серьезным выражением на бледном красивом строгой нолдорской красотой лице. Его сестра тоже рослая, но хрупкая и тонкая, как ствол молодого деревца, излучала веселье.

— Где же Фанни? — крутя головой и оглядываясь, так что бриллианты в ее волосах рассыпали во все стороны снопы белых искр, спросила Лалвен. — Наверняка ведет светскую беседу с ее любимцем, первенцем Арьо, — голос ее был звонкий, а негромкий смех звенел нежным звоном колокольчика.

Озорно прищурившись, Иримэ еще раз оглядела стоящую перед ней Мирионэль с головы до ног и произнесла, обращаясь к брату:

— Она такая статная и красивая, правда? Кого она тебе напоминает?

Услышав эти речи, ее брат внимательнее взглянул на оторопевшую от такого внимания родичей принцессу Первого Дома и, чуть нахмурившись, молча опустил взор.

Иримэ продолжала:

— Не хмурься так, ну… Говорят, подобное сходство случается даже через поколения… Ведь твой Турондо — вылитый отец*!

От этих ее слов Нолофинвэ слегка дернул головой и глаза его сверкнули от напоминания о потерянном навсегда, пусть и живом, среднем сыне. Поняв свою ошибку, Иримэ нежно, легко касаясь, огладила плечо и темные волосы Нолдарана и, прильнув к нему, зашептала что-то, потянувшись к уху.

Шепот подействовал, и почти тут же выражение лица Нолдарана изменилось, став спокойным. Он тихо вздохнул, осторожно огладил плечо сестры и кивнул, заглядывая ей в глаза.

Улыбка расцвела на свежем лице Иримэ. Она отстранилась от брата, сделав несколько шагов в направлении центра залы и почти пропела своим звонким голосом:

— На этом празднике нет места грусти! И сейчас, торонья*, я хочу танцевать! Попроси сыграть мою любимую, ну же! Дочь Морифинвэ, ты будешь танцевать со мной!

С этими словами она схватила растерявшуюся Мирионэль за руки и смеясь увлекла в центр залы, который уже поспешно освобождали от столов и скамей.

Плохо понимавшая, что происходит, Мирионэль озиралась вокруг. Она, Иримэ и несколько других нарядно одетых нисси стояли в кругу, что образовался посреди залы. Лалвен не выпускала ее рук и счастливо улыбалась. Послышались хлопки в ладоши, постепенно перешедшие в аплодисменты. Заиграла веселая музыка и, заливаясь смехом, Иримэ начала танец, по-прежнему держа за руки Мирионэль. Той ничего не оставалось, как пытаться следовать за сестрой Нолдарана, повторяя ее движения и выполняя фигуры танца, который она никогда прежде не танцевала. У нее не было возможности смотреть по сторонам, поскольку все ее внимание было поглощено персоной Иримэ и их замысловатым танцем. Та, наконец, отпустила Мирионэль и, раскинув руки, кружилась по зале, так, что широкие длинные рукава разлетались, блистая серебром и нашитыми каплями бриллиантов. Другие танцевавшие с ними в кругу девы прервали свои танцы, чтобы понаблюдать за Лалвендэ Финвиэль.

Мирионэль, остановившись, завороженно смотрела на кружащуюся нолдиэ, и она казалась ей волшебно прекрасной. Дочь Финвэ танцевала, тонкий стан ее, затянутый в бархат, изгибался — она поворачивалась, прогибаясь в спине, подняв вверх красивые руки, совершавшие плавные движения, темные длинные волосы волнами обвивали ее стройную фигуру. Вот красавица окончила свой танец и чуть запыхавшаяся, но счастливая подбежала к Мирионэль,

Взяв в свои мягкие, теплые ладони ее руки, Иримэ снова заговорила с улыбкой:

— Это был танец начала осени. Хоть Нолмэ и запрещает, а я все же обращаюсь в моих молитвах к Йаванне и Сулимо, ковсем им… — быстро проговорила она, — Знаешь, здесь, в Эндорэ, я научилась владеть мечем. Нолмэ сам учил меня, — вдруг Иримэ опустила голову. — Сегодня, глядя на тебя, он улыбнулся, — она оглянулась на пристально смотрящего на нее брата, стоявшего в глубине залы, — а это редко случается… — добавила она, краснея. — Спасибо тебе…

— Госпожа моя, — ответила Мирионэль, — вам не за что благодарить меня… — смысл речей сестры Нолдарана нолдор ускользал от нее.

Иримэ еще раз взглянула в сторону брата, тот по-прежнему смотрел на нее, недвижно застыв, словно гордая статуя. С такого расстояния было трудно определить выражение его лица, но Мирионэль показалось, что оно было суровым и сосредоточенным.

Теперь взгляд прекрасной Иримэ казался печальным, виноватым и смущенным.

Тоже ощутившая тень печали, тревожившей сердце прекрасной нолдиэ, Мирионэль попросила разрешения удалиться к себе, ссылаясь на усталость. Она действительно чувствовала себя уставшей. Долгая дорога и обилие впечатлений утомили ее. К тому же, ей требовалось больше часов сна, чем прочим квенди.

— Я провожу тебя, — сказала Иримэ, беря ее под руку, и первая направилась к выходу из залы.

Очутившись перед распахнутыми дверями парадного входа, она вновь взяла Мирионэль за руки и, заглядывая ей в глаза своими светло-серыми, как у Нолдарана, глазами, произнесла:

— Я предвижу — мы не увидимся больше, дочь Морьо. У тебя будет нелегкая судьба, но в ней непременно будет место великому счастью, — ее глаза заблестели в ярком освещении залы. — У каждого оно свое. Мое я обрела только здесь, в Эндорэ, — она снова опустила голову, пряча улыбку.

— Рада была знакомству с вами, госпожа моя и благодарю за вас за подаренный всем нам танец, — отвечала ей растроганно Мирионэль. — Доброй ночи, моя Леди, мы пробудем здесь несколько дней и, я очень надеюсь, еще не раз сможем увидеться с вами, — Мирионэль склонила голову в поклоне.

Разумеется, Маэдрос приехал в Хитлум не для того, чтобы пировать по случаю праздника начала осени. В течении всего времени пребывания в Барад-Эйтель он обсуждал со своим дядей, Нолдараном Нолофинвэ, и его советниками предстоящую военную кампанию против Моринготто. Впереди были переговоры с синдарскими упрямцами Владыки Эльвэ Среброманта и повторные встречи с посланниками короля наукар Белегоста. Ничего еще не было решено, предстояло определить многое, многое обговорить и обдумать.

И все же, несмотря на все сложности предстоящих переговоров, трудности долгой подготовки и тяжесть будущих военных затрат, в эти недели начала октября Нолдаран с удивлением заметил в старшем из феанорингов необычное оживление. Уверенность и спокойствие исходили от него. Движения Нельяфинвэ были отточенные и, вместе с тем, плавные, выразительный взгляд зелено-серых глаз сиял решимостью.

Покидая Хитлум, Маэдрос, хоть и был настроен более чем решительно, настаивал на том, что для подготовки к нападению на Врага понадобится еще не один год и многие дополнительные согласования и встречи. В конце концов, было решено, что принц Финдекано, сопровождаемый верной свитой, отправится вместе с ним в Химринг, где будет говорить от имени Верховного Короля нолдор.

====== Тьелпе ======

Комментарий к Тьелпе Ven или vendё (кв.) – дева, девушка.

Otorno (кв.) – названный брат. Otornya (кв.) – Названный брат мой

Oselle (кв.) – названная сестра. Osellya (кв.) – Названная твоя сестра

Из Хитлума мы возвращались в приподнятом настроении. Майтимо условился обо всем с Нолдараном, хоть и не раз говорил потом, что предстоит еще много болтовни, подразумевая предстоящие вскоре переговоры с упрямцами Владыки народа синдар.

С нами отправился и принц Финдекано. Они с Майтимо ехали рядом, теперь неразлучные и оба счастливые. Путь их лежал в Химринг. Мы же с отцом и нашим отрядом стражи возвращались домой.

На обратном пути дядя никуда не спешил, напротив, они с принцем часто задерживались у какого-нибудь из встречавшихся по дороге серых валунов, объезжая вокруг, рассматривая его, словно диковину и отставая так от основного отряда.

Отец, замечая это, хмурился, бросал на них исподлобья острые взгляды, но молчал. Как и всегда, большую часть времени он был сосредоточен на собственных мыслях, безмолвно наблюдая за тем, что творилось вокруг.

Распрощавшись на полпути со старшим дядей и принцем Хитлума, мы с отцом благополучно вернулись в Таргелион. Потянулись безмятежные дни. Казалось, все стало даже лучше, чем было до этого. Отец уже не был таким далеким, каким виделся раньше, до моей встречи с его братьями. Теперь мы чаще виделись, больше разговаривали, но было заметно, что он сильнее прежнего грустит о чем-то. Я никогда не спрашивала о причине этой затаенной грусти, боясь разбередить и без того не дававшие забыть о себе душевные переживания.

В начале весны в наши края неожиданно пожаловал из Химлада мой кузен Тьелпе. Еще в конце лета дядя Курво вскользь упомянул о том, что хотел бы отправить Тьелпе погостить в Таргелионе и познакомиться со мной, но мы с отцом восприняли те слова, как дань вежливости.

Появления Тьелпе в наших краях ни отец, ни я не ожидали.

— Ты еще сопляк, Тьелпе, — часто говорил ему отец, — многому тебе придется научиться. И не думай, мелкий, что я и твой дядя Турко будем возиться с тобой! Иди в кузню, живо!

И он учился. Упорства и терпения ему было не занимать. Часами он мог стоять перед горном, глядя на горящее пламя, сидеть за столом в мастерской, разбирая чертежи, упражняться в стрельбе из лука и владении мечем на площадке во внутреннем дворе их нового пристанища, покрытом тонким слоем часто выпадающего здесь даже весной снега.

Клятвы он не давал — ему тогда было, если брать за исчисление годы Анара, лет восемь. И все же, он читал своим долгом следовать за суровым отцом, разделяя во всем его долю, и учиться у него. Отца он уважал. Из живых только его и уважал. А братьев отца презирал, втайне считая их кучкой праздно прожигающих вечность выродков, недостойных того, чтобы принадлежать к роду Феанаро.

Деда он помнил смутно. Да, скверная у него в детстве была память. А может быть, дед просто не так часто представал перед его детским взором, чтобы было что помнить. Имя деда было окружено для него ореолом таинственности, сопричастности к какому-то священному действу — творению прекрасного, искусству, которое только его отец смог отчасти постичь от Великого Мастера. У отца остались сделанные дедом рисунки и чертежи. Даже и того ничтожного их количества, что сохранил Куруфинвэ Атаринкэ, было достаточно, чтобы понять — дед был гениален!

Ему нравилось доставать из потайного ящика в стене мастерской отца дедовы чертежи, рисунки и записи и подолгу вечерами, а часто и всю ночь, сидеть перед ними, разложенными на столе, всматриваясь, перечитывая, представляя, как и что можно сделать. Он мечтал воплотить в жизнь идеи деда.

У отца на такое никогда бы не хватило ни духу, ни мастерства, да он и сам это знал, потому и положил все эти пергаменты кипой в потайной ящик, чтобы никогда их больше не видеть.

Он часто спрашивал себя, почему серьезный, молчаливый, умный и талантливый отец постоянно таскается везде за этим самодовольным кретином Турко, который только и делает, что смотрится в зеркало, да выпрашивает у отца делать ему безделушки, чтобы, обвешанный ими, красоваться перед своей стражей.

В конце концов, он решил, что бесполезно пытаться сейчас что-то предпринимать самому. Отец прав — нужно еще многое постичь, многому научиться. А когда он будет готов, он почувствует это и уйдет. Будет жить один. Впереди вечность. Мысль об одиночестве нравилась ему и нисколько не пугала. Все лучше, чем в обществе мрачного и угрюмого отца и наглого развратника дядюшки Турко с его похабными шутками.

Он надеялся одно время, что отцу и его братьям удастся вырвать из лап Моринготто дедовы камни. Уж очень хотелось взглянуть на них, чтобы понять, как деду удалось их сделать. Если бы он понял, как они были сделаны, то смог бы тоже попробовать сделать что-то великое, достойное памяти Мастера Феанаро.

Прошло уже более четырехсот лет, как они переплыли море и попали сюда, в эти дикие и холодные земли. Да, уже почти пять сотен лет, а он по-прежнему был для отца «мелким», несмышленышем, недотепой Тьелпе, которого и на охоту-то вывезти стыдно, не то что на праздник с собой взять. Ну и пусть! Не особенно-то ему и хотелось охотиться и пировать в компании с невежественными лесными дикарями из нандор или атани.

Ему нравилось оставаться в крепости одному. Когда отца и Турко носило где-то на просторах Эндоре в Оссирианде, Таргелионе или Химринге, он сидел в мастерской у отца, которую уже по праву мог называть своей мастерской, и работал часами, без перерывов на отдых, а частенько и без пищи. Работа, изучение нового, физические нагрузки — вот, что приносило радость, а пример легендарного деда вдохновлял.

Когда, по возвращении из очередной вылазки в Таргелион, к бешеному дяде Морьо, отец начал заговаривать о том, что хорошо бы ему тоже отправиться туда, посмотреть тамошние земли, разведать, какие в них есть камни, какие руды и металлы, идея поначалу показалась бредовой. Потом, поразмыслив немного, он решил, что вообще-то это будет совсем неплохо. Путешествие в Таргелион даст ему определённую степень свободы. Дядя Морьо, насколько он помнил, был даже мрачнее и злее отца, а рожей был как отец, так что разницы никакой — что здесь с отцом, что там с его старшим братцем. Одним из преимуществ поездки в Таргелион было — не видеть смазливой физиономии Турко, вечно подталкивающего его в бок и шепчущего мерзости, если мимо проходила какая-нибудь вэн*.

С девами дела обстояли так — их в его жизни не было и точка. У отца, когда они жили в Валимаре, была мать, которую он помнил тоже смутно, но все же лучше, чем деда, и у него самого тоже была мать — ласковая Вэнлинде из нолдор — это были единственные женщины, чьи руки когда-либо его касались.

Март в том году выдался необычайно прохладным. Зима, казалось, не спешила передавать весне право на господство в Таргелионе. Тем утром Мирионэль вышла во внутренний двор, зябко кутаясь в тяжелый плащ на волчьем меху, чтобы, как обычно, высыпать крошки от вчерашнего ужина уже поджидавшим ее птицам. Она не особенно хорошо разбиралась в их видах, но могла отличить синицу от малиновки. Наблюдая за тем, как птицы, скача по свежевыпавшему снегу, клюют хлебные крошки, Мирионэль вдруг услышала отрывистый и громкий стук в ворота крепости. Она осмотрелась — стража предпочитала греться где-то внутри крепостных стен. Поняв, что она одна во дворе этим утром, Мирионэль направилась к воротам и приоткрыла небольшое окошко, вырезанное в правой их створке, чтобы удостовериться, что в столь ранний час к ним пожаловал с просьбой о помощи кто-то из жителей города, а не воинственно настроенный чужак — науко или атан.

Открыв окошко, она чуть не отпрянула — на нее в упор смотрели два серо-синих глаза в длинных черных ресницах. Глаза эти были почти точь-в-точь как ее собственные, отраженные в зеркале.

— Кто ты? — спросила пораженная таким сходством Мирионэль.

— Открывай же, я совсем продрог! — послышался грубоватый голос. — Я — сын Куруфинвэ, внук Феанаро!

Мирионэль поспешно отодвинула тяжелый засов. За воротами стоял сурового вида молодой нолдо — ее кузен Тьелперинквар. Одет он был просто; одежда хорошая, добротно сшитая, но грязная и мятая. Волосы кузена были собраны сзади в простой хвост, голову опоясывал кожаный ремешок. В руке у него был небольшой узел с вещами, за поясом — короткий меч, за плечами виднелся колчан со стрелами и лук.

Мирионэль и рада была улыбнуться гостю, приветливо заговорить, но строгий взгляд ее кузена и его надменная поза отнимали всякое желание лишний раз делать это.

— Что ты стоишь как статуя? — сдвинув брови, произнес куруфинфион, — Я голоден и устал.

Мирионэль не привыкла к подобному обращению и растерянно сказала, потирая пальцами висок:

— Хорошо, пойдем со мной, я провожу тебя в комнату для гостей и тебе тотчас принесут поесть, — она развернулась и быстрым шагом, с пылающими щеками, направилась к двери во внутренние комнаты замка.

Тьелпе молча шел за ней, скрипя по снегу тяжелыми грубыми сапогами с коваными носами.

Когда Карантиру доложили, что у него в замке вот уже несколько часов как гостит его племянник Тьелпе, он раздраженно фыркнул, но смолчал. Характер у них обоих был тяжелый, но, к счастью, оба были молчаливы и не склонны проводить время в компании друг друга.

— Передай ему, что он может присоединиться к нам за ужином, — сказал Карантир слуге, пришедшему к нему с новостью о прибытии Тьелпе.

За ужином, к немалому удивлению Карантира, сын Курво появился. Он сидел смирно, как и всегда был молчалив. Карантир заметил лишь, как при виде вошедшей в залу Мирионэль, которая заняла свое место по правую руку от него, племянник напрягся, нахмурился, буркнул что-то неразборчивое в ответ на ее приветствие и уткнулся носом в свою тарелку.

Холод в те дни стоял такой, что даже выезжать с утра на конную прогулку не хотелось. Карантир сидел целыми днями у себя в покоях, в кресле рядом со стеллажами книг, и читал.

На третий день своего пребывания в их замке Тьелпе пришел к нему с вопросом пользуется ли он еще своей старой мастерской и может ли сам Тьелпе воспользоваться ей, а заодно и кузницей. Карантир показал племяннику путь в кузницу, а в качестве мастерской предложил помещение, которое раньше использовалось как хранилище съестных припасов, а теперь, когда был построен добротный погреб, пустовало. Тьелпе кивнул головой и взялся за работу. Ни холод, ни пыль, царившие в помещении бывшего склада, его не пугали.

Через неделю начало теплеть. Морозы ослабли и, проснувшись ранним утром, Карантир почувствовал особый весенний запах в воздухе, просачивавшемся в его спальню сквозь щели в оконной раме.

Решив отправиться после завтрака на конную прогулку с Мирионэль и стражей, он позвал и Тьелпе. Тот отказался, сухо поблагодарив, сославшись на занятость какой-то работой, и остался в бывшей кладовой, которую превратил за эти дни в настоящую мастерскую. Карантир не удивился отказу племянника ехать с ними и, позавтракав в обществе дочери, пошел к себе, чтобы переодеться перед прогулкой.

Открыв сундук, в котором хранилась его одежда, он быстро нашел нужный кафтан и штаны, но, роясь в ворохе рубашек, туник и прочего платья, у него возникло странное ощущение, будто чего-то недоставало. Отогнав навязчивые мысли, Карантир спешно оделся и выбежал во двор, где его уже ожидала Мирионэль в компании Тулинде и Тьяро.

Они вернулись с прогулки поздно, как раз к ужину, голодные и разгоряченные скачкой. Тулинде позаботилась захватить кое-что из съестного в дорогу, и все это было с благодарностью поглощено в обеденный час. Теперь же они спешили к столу даже не заботясь о смене платья.

Усевшись за длинный стол в просторной обеденной зале, Карантир и компания с нетерпением ждали, когда слуги принесут приготовленное мясо и овощи.

Дверь в залу распахнулась. Вместо слуги с подносом на пороге стоял Тьелперинквар.

Его длинные темные волосы были тщательно вымыты, расчесаны и уложены в красивую щегольскую прическу, какую любил носить Турко. На лбу Тьелпе сиял удивительной работы венец из белого металла, усыпанный ярко блиставшими самоцветами. Одет он был в темно-синий аксамитовый кафтан, расшитый серебром и украшенный жемчугом и драгоценными камнями, поблескивающими в свете ламп. Под кафтаном виднелась рубашка белого шелка, ворот и рукава которой по краям украшали мелкие жемчужины. На тонкой талии Тьелпе был повязан объемный и широкий алый шелковый кушак с золотой вышивкой. На стройных ногах надеты изящные сапоги из черной кожи с красивыми серебряными пряжками. Серо-синие глаза нолдо блестели ярче самоцветов в его венце, а на свежих щеках выступил красивший его легкий румянец.

Поклонившись Карантиру, сын Курво сел за стол на свое обычное место, и во время всей трапезы не сводил глаз с Мирионэль, сидевшей подле отца. После ужина, прошедшего в почти полном молчании, Тьелпе подошел к ней и при всех протянул что-то — просто вложил в ладонь, чуть склонив голову, и тут же быстрым шагом вышел из залы.

Мирионэль разжала пальцы — на ее ладони лежала небольшая, изящная заколка для волос в виде бабочки. Бабочка была чуть больше натуральной величины и сделана из белого золота: крылья с чернеными прожилками, заполненными ярко-бирюзового цвета эмалью, на их краях поблескивали бриллианты — по пять в каждом крылышке, тельце тоже было инкрустировано совсем мелкими бриллиантами и двумя рубинами в завитках усиков.

Тулинде и прочие восхищенно рассматривали это диковинное и прекрасное украшение, равного которому по мастерству исполнения и оригинальности замысла было не найти в землях Белерианда.

Следующим утром, чуть свет, Карантир стоял у порога комнаты Тьелпе. На его стук ответа не было, тогда он отправился прямиком в бывшую кладовую, оборудованную теперь под мастерскую, где и обнаружил племянника.

Тот сидел за столом, облаченный в свои обычные испачканные и протертые одежды и рабочий фартук, разбирая какие-то металлические осколки. На столе, помимо инструментов, стояла чашка с дымящимся квенилас и лежали свежеиспеченные лепешки.

— Тебе надо уезжать, — начал с порога Карантир, — собирайся. Я прикажу дать тебе хорошую лошадь — пешком далеко да и опасно. Передавай привет Турко и Курво!

Племянник повернул к нему голову и молча смотрел в лицо остекленевшим взглядом. Карантир уже повернулся к нему спиной и направился к двери, но вдруг, вспомнив, вытащил из-за пояса желтоватый квадратик бумаги.

— Это тебе, — сказал он, протягивая квадратик племяннику. — Намариэ, Тьелпе!

Видя, что племянник сидит как истукан, Карантир положил квадратик перед ним на стол и вышел из комнаты.

Тьелперинквар медленно встал из-за стола, взял в руки свернутую причудливым образом бумагу и все также медленно, словно пребывал в полусне, развернул ее.

Внутри он прочел:

«Оторнья*,

Благодарю тебя, мой Серебряный Искусник, за дни в твоем обществе, которые ты подарил нам! Благодарю за удивительный подарок, которого ничем не заслужила.

Быть твоей нареченной, а затем и супругой, стало бы великим счастьем и великой честью для любой девы. Я всем сердцем желаю, чтобы ты в самом скором будущем встретил ту, которая сможет по достоинству оценить твою душу и обратит к тебе свое сердце.

Мой отец и я будем хранить воспоминание о твоем визите к нам, как драгоценность, сравнимую с той, что ты преподнес мне в дар.

Пусть путь твой будет благословен и Анар осветит твои дни.

Оселлья*, Мирионэль»

====== Внезапное пламя ======

Согласно обычаю народа эльдар из-за моря и условию, поставленному Лордом Карантиром, прежде чем пожениться, мы с Мирионэль должны были ждать один год.

Я убеждал себя, что он пролетит быстро и я, занимаясь государственными делами, не замечу, как пройдут осень, зима и весна, чтобы уже следующим летом поехать в Таргелион за Мирионэль. Положение затрудняло полное отсутствие почтового сообщения между нашими землями. Прощаясь с Мирионэль, я пообещал, как только окажусь в столице, прислать в Таргелион гонца с вестями и подарками.

Мы добрались до Менегрота без каких-либо сколько-нибудь серьезных происшествий. Дороги горные, степные и лесные, были свободны от приспешников зла, что по мнению Белега, являлось затишьем перед бурей.

После подробного доклада Тауру Элу об итогах переговоров с главой проклятого Первого дома, Белег отправился к себе, на восточную границу королевства. Я был официально назначен одним из младших советников Элу Тингола. Как и говорил в беседе со мной на пути в Химринг мой наставник, он умолчал в своем отчете Владыке обо всем, что случилось во время нашего пребывания в Таргелионе. Я сам просил Таура Элу разрешить мне последовать за Белегом к восточным рубежам и был отпущен с условием, что возвращусь в Менегрот следующей осенью.

Проезжая родные края, я мечтал о том, как скоро привезу сюда Мирионэль и покажу ей то место, где Таур Элу встретил Торил Мелиан.

Отец отправил ко мне своего оруженосца Саэлона с посланием от матушки и данной ею сумкой со сменной одеждой и лекарственными травами. От отца Саэлон привел мне лошадей и привез оружия — еще один лук, несколько дюжин стрел и пару кинжалов. Оставив верного Сайло при себе, я снарядил в наш замок гонца с письмом матушке, где благодарил обоих за их милость и сообщал об обручении с Мирионэль, дочерью Темного Лорда Таргелиона.

В Химринге у одного из подчиненных Маэдроса я выменял мои украшения на пару сабельных мечей, как те, что были у Лорда Карантира, и каждый день находил время для тренировок с Белегом и другими эльдар из нашего гарнизона. В перерывах между тренировками я пытался изучать язык изгнанников. Уже одно то, что на нем говорила Мирионэль вдохновляло меня больше, чем любые поощрения моего наставника, не раз отмечавшего мои успехи в изучении квенья.

Отец прислал мне сухой ответ относительно моего обручения, сообщающий, что подобный союз он благословить не сможет и призывающий меня одуматься и вернуть кольцо, пока не поздно. Будь отец рядом, это упрямство могли привести к ссоре, но находясь далеко от отца, я не придал особого значения холоду, с которым он воспринял весть о моей скорой женитьбе.

В уделах князей голодрим, меж тем, активно готовились к скорой войне со Всеобщим Врагом. Приехавший в начале зимы гонец из Таргелиона привез послание от Мирионэль, где она, в промежутках между нежными словами, сообщала, что лорды Маэдрос и Карантир, разработав план вторжения во владения Врага, заключили союз с эдайн, что жили восточнее Таргелиона, племенем вастаков. Союзный им Хитлум заручился поддержкой малочисленного племени халадинов, что жили среди буковых рощ на наших западных границах, а также, эдайн из рода Беора, служивших государю Нарготронда. Наугрим Белегоста и Ногрода были склонны ко вступлению в союз с Лордом Маэдросом, их Владыка, Азагхал, через голодрим Таргелиона, сообщал о том, что поддержит союзников в случае, если его народу будет отдана доля захваченных ценностей и сняты торговые пошлины.

Все, казалось, жило лишь мыслью о скором вторжении в Ангбанд. Все вокруг Дориата, на западе, севере и востоке, готовились к великой войне. А я не хотел, чтобы она начиналась. Многие были уверены, что Владыке голодрим Финголфину в союзе с князьями проклятого дома и любимцами Таура Элу из Нарготронда и Дортониона удастся сокрушить Врага. Белег высказывался в том духе, что на подготовку к задуманному походу к стенам Тангородрима им понадобятся еще десять или двадцать лет.

Дориат был мирным королевством. Мы открыто не воевали ни с кем, и даже в случае, если бы гордецы из-за моря затеяли войну с Морготом на севере, Белег выторговал у Маэдроса право для Дориата — не вмешиваться активно в боевые действия. Но разве могли мы, живя здесь, говорить о мире, если бы на севере от завесы бушевало пламя жестокой войны?

В начале следующего года Белег собирался в столицу. Я решил, что останусь в нашем лагере на заставе. В Менегроте я планировал очутиться той осенью в сопровождении Мирионэль.

Холодным утром начала февраля, когда мы с Саэлоном и несколькими эльдар из нашего гарнизона привычно упражнялись во владении мечем на небольшой поляне перед укреплением, из лесной чащи с нашей стороны границы прямо на нас неожиданно вылетел гонец из Менегрота. Его конь сказал крупной рысью и чуть не сбил с ног одного из наших воинов. При гонце было послание от Белега, адресованное мне и всем, кто был до сих пор под началом Куталиона.

В послании Белег сообщал, что Таур Элу получил из Нарготронда злую весть — Враг внезапно атаковал северный Дортонион, обрушив потоки огненной лавы, стены огня и облака ядовитых газов на крепость голодрим — братьев Владыки Нарготронда, превратив ее в кучу пепла. Барлоги и орки прорывались через Тол-Сирион к Димбару, к нашим северным границам. Белег отправлялся туда, чтобы помочь войскам государя Нарготронда не допустить орды врага в Западный Белерианд. Мне Куталион приказывал оставаться в нашем укреплении и взять на себя командование его гарнизоном, отмечая, что коварно разрушивший все планы по подготовке к вторжению в его пределы Враг, скорее всего, попытается прорваться не только на запад, но и на восток. Это означало, что наши восточные рубежи окажутся окружены мерзкими тварями. Моей задачей Белег видел охрану восточной границы Дориата при содействии воинов из личной стражи нашего земского дворянства.

Мною были немедленно отправлены послания моему отцу и Лорду Амдиру, другу и соседу отца, владевшему землями юго-западнее отцовских угодий. Я просил их подготовить бывших у них под началом воинов к выступлению на восточную границу, подробно изложив то, что мне стало известно из письма Белега.

Отправил я гонца и в Таргелион. Даже зная, что до его границ, если передвигаться почти без остановок, почти пять дней пути. Беспокойство за Мирионэль перевешивало в моих глазах риски.

Не находя себе места, я в сопровождении Саэлона и других эльдар днями и ночами патрулировал небольшой участок границы в северном направлении от нашего лагеря в ожидании прихода дополнительных сил от отца и Лорда Амдира.

Атмосфера тревоги и предстоящих скорых несчастий ощущалась в каждом шорохе леса, притихшего в ожидании начала бедствий. Вынужденное бездействие изматывало. Пребывая в полнейшей неизвестности относительно хода войны на северо-западе, судьбы Белега и того, что происходило в Таргелионе, я ждал вестей и распоряжений из Менегрота.

Карантир метался по комнате, подхлестываемый волнами идущих по коже мурашек, собирая вещи для похода. В коридорах замка гулко раздавались торопливые шаги, чей-то топот, скрежет и лязг приготавливаемого оружия и боевых доспехов и отрывистые восклицания командиров его войска. Воины из его передового отряда и их прислужники готовились выступать завтра на рассвете. Он уже отдал приказ.

Прорвали! Прорвались! Война — сегодня, сейчас!

Его оруженосец притащил в кабинет большой сверток с походным шатром. Ткань уже явственно подавала признаки изношенности, но Карантир решил, что возьмет шатер с собой. День только приближался к своей середине, а пережить и передумать Морьо и его приближенные успели уже многое.

На рассвете появился невиданный здесь никогда прежде гонец из Нарготронда, от кузена Финдарато, и сообщил, что Моринготто внезапно напал на Дортонион. Ангарато и Айканаро пали, сожженные потоками раскаленной лавы, хлынувшими из черной цитадели, приняв первый удар на себя. Осада Ангамандо была прорвана, и орки, а что гораздо хуже, дракон и валараукар, прорвались в Димбар, к самым границам Дориата. Это означало начало страшной и губительной для земель Белерианда войны. Войска Нарограда и Хитлума, вместе с верными эдайн и отрядами стражей Дориата пытались блокировать дальнейшее продвижение вражьих тварей на юг и юго-восток.

Карантир рассудил, что самым правильным сейчас будет немедля собрать войско и выдвинуться на север, в Химринг, к Нельо. И если старший решит, что это необходимо, то поехать к Кано — укреплять своими воинами «врата Маглора».

Его трясло от желания как можно скорее выехать в Химринг. Он был там нужен, как и все остальные братья. Но ему и самому не терпелось поговорить с Майтимо, старшим и самым рассудительным, правильным, всегда следующим долгу, чести, не позволявшим, даже будучи в плену у Черного Вала, безумию и отчаянию сковать разум и дух. Он сам не знал, каких слов ждал услышать в эти дни от Нельо. Больше чем слов, он хотел действий и самых решительных. Морьо жгло чувство вины, смутное, яростное. От этого чувства то и дело перехватывало дыхание и все внутри сжималось в тугой узел.

Вдруг дверь с шумом распахнулась настежь — в проеме стоял гонец, весь испачканный грязью бездорожья. «От Нельо…» — сверкнуло в голове Карантира.

Вестник застал четвертого сына Феанаро сидящим на полу, на одной из медвежьих шкур, за проверкой тяжелых доспехов, их кожаных креплений в виде ремешков, пряжек и металлических креплений в местах сгибов. С этой работой он почти закончил и собирался взяться за свой широкий кожаный ремень с множеством приспособлений для кинжалов, боевого рога и прочих необходимых для жизни в условиях войны мелочей.

— Принц, от Лорда Нельяфинвэ, — гонец, казалось, забыл дышать, он был смертельно бледен, а в глазах танцевали искорки безумного страха. — Он просил передать, чтобы вы с вашими воинами отступали на юг, к уделу лордов-близнецов. Он просил сказать — это приказ…

Тут посланник схватился рукой за косяк двери и задышал прерывисто, громко, как тяжело раненный, ноги у него подкашивались.

Карантир почувствовал, как кровь отхлынула от лица и холодной струей гулко ударилась в область сердца:

— Ранен, гонец?!

Тревога все больше овладевала им. Отбросив в сторону панцирь доспехов, он вскочил с пола, подбежал к пошатывающемуся гонцу, поддержал того, усадил в кресло. Посланец из Химринга не обнаружил признаков ранений, но от перенапряжения и выпавших на его долю во время скачки сюда испытаний и страхов, не мог держаться на ногах.

— Говори же! — в крайнем нетерпении вскричал Морьо — теперь нолдо сидел перед ним в кресле.

Он поднял на властелина Таргелиона округлившиеся глаза, их зрачки были расширены настолько, что радужка стального цвета казалась лишь тонкой окантовкой для двух черных бездн, устремленных на Карантира.

— Мы потеряли Аглон… Не смогли удержать… Еще три луны назад… — он задыхался. — И Лорд Канафинвэ вынужден был отступить от врат. Орки были замечены нашими отрядами разведки у горы Рерир вчера вечером. Если они продолжат движение с той же скоростью, то сегодня к вечеру выйдут к Хелеворну. Вам необходимо отступить без промедления в Оссирианд. Лорды Нельяфинвэ и Канафинвэ остались сражаться в окружении в Химринге, а лорды Туркафинвэ и Куруфинвэ отступили на юго-запад, они направились в сторону Нарготронда.

Карантир несколько мгновений стоял как каменный. Стремительность, с какой враг опрокинул силы осаждающих Ангамандо воинов Нолофинвэ, пересек долину Ард-Галена, добрался до владений Ангрода и Аэгнора, сокрушил Дортонион, отбросил Маглора от охраняемого им перешейка, а Келегорма и Куруфина от перевала Аглон, поражала и приводила в ярость. Теперь орки осаждали Химринг, где были Майтимо и Кано и с превосходящей самые худшие опасения и предположения скоростью двигались к его крепости. Нельо приказывает отступать в Оссирианд. Нет, бежать в Оссирианд!

— Сколько у нас времени до их прихода, чтобы покинуть крепость? — спросил он гонца, который дрожащими руками держал кубок с вином, взятый со стоявшего рядом с креслом столика. Зубы нолдо, пока он пил большими глотками, неприятно стучали о медные стенки.

Отец ворвался ко мне в комнаты, когда мы с Тулинде подготавливали необходимые для похода вещи. Его глаза были расширены, бледная кожа казалась заметно белее обычного, а не сходящий со щек румянец был почти не заметен. Все в нем говорило о крайней степени охватившей его тревоги.

— Мирионэль, вы с Тулинде и отрядом охраны выезжаете немедленно в Оссирианд, к близнецам! Поторопитесь, я уже приказал снарядить воинов для вашего сопровождения.

Тулинде растерянно глядела на меня.

— Но мы должны были выступить завтра утром в Химринг, — ответила я, — Мы поедем с тобой, отец! Тулинде и я будем сражаться с врагом рядом с тобой и твоими братьями!

— Сейчас же вы обе едете в Оссирианд! — кожа на лице отца от мертвенно-бледного постепенно становилась пунцовой, в глазах засверкали красные огоньки.

Он перевел дух и добавил уже спокойнее:

— Я приеду чуть позже за тобой. Мы встретимся, — и проговорил сдавленным голосом. — В Химринг ехать нельзя, он был окружен.

Уже через несколько часов мы с Тулинде в сопровождении отряда из двухсот сорока хорошо вооруженных всадников выехали из крепости по дороге, ведущей на юг, не зная, что покидаем Таргелион навсегда. Отец дал указание нашим сопровождающим поспешить, и мы сказали рысью, не зная, что не видать нам больше здешних степей, не купаться в прохладных водах Хелеворна, не собирать черешню в садах к югу от нашей крепости.

Мы останавливались для отдыха только в дневные часы — ночью силы и чары врага крепли.

====== Ненастье ======

Комментарий к Ненастье Кто читал эту часть отдельным фиком под названием “Tu shalt lead and I will follow” – смело пропускайте! Просто изначально она предполагалась частью этой большой работы и была опубликована как “пробный камень”, получившийся как “первый блин” – то есть комом )))

Нолдаран стоял у высокого узкого окна своих покоев, вглядываясь в дым, который уже неделю валил из-за вершин Эред-Ветрина.

Его комнаты располагались в одной из самых высоких башен замка Барад-Эйтель. Из стрельчатых узких окон, похожих на бойницы, было видно, как там, за острыми пиками вершин, скрывалось от мира сияние Анар, окрашивая в пурпурный тонкую полосу неба за острыми вершинами.

С юга, тем временем, надвигалась гроза. Темно-синие и фиолетовые тучи клубились над сводами резиденции Верховного Короля нолдор в изгнании. В отдалении были слышны громовые раскаты. Финголфин прислушивался к звукам грома.

«Мертвы, мертвы, Айканаро и Ангарато. Пали от внезапного пламени дракона и валараукар, — подумав это, он сощурил свои светло-серые глаза, их жгло, будто тем страшным пламенем. — Опустошен, разрушен, сожжен дотла Дортонион. Нападение было таким внезапным, что они даже не успели привести в готовность гарнизон крепости. Многие сгорели заживо в том аду, в который силы тьмы превратили Дортонион и равнину Ард-Галена, а мы ничего не могли сделать, не смогли помочь им ничем. Нам оставалось лишь наблюдать за столбами пламени и облаками ядовитых газов, поднимавшимися из-за гор Эред-Ветрина.»

Бессильный гнев овладевал им теперь, когда он думал об их положении: «Он уничтожит нас всех, одного за другим. Сколько уже погибло и сколько погибнет еще! Нет, он не остановится, пока все мы — и атани и наукар, и любой, кто способен поднять против него меч, не будем сожжены, зарублены, отравлены, втоптаны в грязь, в ил, в песок, замучены в его леденящих душу застенках! Мой народ, который я привел сюда, последовав за впавшим в безумие братом, обречен на мучительную гибель. Вот, для какой участи мы прибыли сюда, вот она — судьба народа нолдор на просторах Эндоре, о которой говорил безумец, убеждая всех последовать за ним!» — мурашки волнами пробегали по коже, внутри он чувствовал пугающие холод и гнев.

В этот миг раздался страшный гром, но Владыка нолдор в изгнании продолжал неподвижно стоять, только сильнее ощутил озноб сродни тому, что чувствуешь перед самым началом атаки, когда вот-вот столкнешься с противником, и от предвкушения что-то обрывается внутри и стремительно летит вниз, в бездну. Дождь хлынул потоками, тьма сгустилась почти мгновенно, превратив сумерки в ночь. В мыслях финвиона сейчас бушевала буря гораздо более свирепая:

«На ком лежит ответственность за все эти бессмысленные, жестокие страдания, за лютые смерти моих подданных, если не на мне, их Владыке? Проклятие!!! Моя привязанность к безумному Феанаро погубила нас! Данное мною слово о верности ему стоило мне, моим детям и моему народу спокойствия, процветания, богатства, благоволения Валар и привела последовавших за мной к лишениям, страданиям, мучениям, которым не видно конца, боли и душевным ранам, которые не заживут! Эти распроклятые слова верности стоили жизни Аракано, самому сильному, самому высокому и статному, самому младшему! Он погибал под ударами тесаков нависавших на нем со всех сторон десятков тварей, а я видел это и не смог прийти на помощь. А когда прорвался к нему, было поздно — все было кончено. Что бы мне сказала Анайрэ тогда? А теперь? Что бы сказали остальные, кто остался дожидаться нас в Амане, надеясь на наше возвращение? А что бы сказали Эленве, Ангрод и Аэгнор и тысячи других, сгинувших там, во льдах, и потом, здесь в бесполезных и бессмысленных сражениях с порождениями тьмы? А что мне скажут все те, кому еще предстоит в самом ближайшем будущем проститься с жизнью в муках, в плену, пасть от ран, от драконьего огня, от бича огненного демона?»

Он дышал глубоко, напряженно, его била дрожь, глаза застилала туманная пелена. Хотелось ругаться последними, недостойными его мыслей и языка словами, крушить все подряд, разнося в щепки мебель и сминая руками попадающиеся предметы. Сглотнув горький ком слез, подступивший к горлу, он вспомнил как сразу же после резни в Альквалонде, Арафинвэ пришел к нему в его походный шатер, чтобы умолять остаться в Валимаре, повернуть назад:

— Торонья, мой единственный брат! — срывался на крик Финарфин. — Я прошу тебя, как никогда не просил прежде — вернемся обратно! Валар простят нас! Мы покаемся в содеянных против них преступлениях, и они в их бесконечной милости простят! Ты слышал, что говорил Вала Намо, о каких невзгодах и бедствиях, что падут на головы нашего народа, если мы покинем Аман, предупреждал он нас?! Прошу, внемли голосу твоего разума, прикажи твоему народу повернуть обратно!

Тогда светло-зеленые широко распахнутые глаза Арафинвэ смотрели на него и взгляд их был диким. Сколько же в них было ужаса перед словами вестника Валар о грозящей нолдор гибели.

— Поздно, торонья, — только и смог он выдавить из себя и отвернулся.

— Нет, брат, не поздно!

Финарфин обошел вокруг него, схватил за плечи, снова пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Ты слышал?! Намо сказал, что можно вернуться, повиниться перед Валар, попросить прощения. Не скрою, я объят ужасом и гневом! Тем, что содеял наш безумец брат в Альквалонде, он и его отпрыски запятнали себя навеки! Они обесчестили имя народа нолдор! Феанаро недостоин наследовать корону нашего отца! Брат мой Аракано, мой король, не обрекай твоих детей и вверенных тебе квенди на страдания и смерть! Прошу, возврати нас к свету элени, что сосредоточен в чертогах Тириона! Прошу тебя, брат… — его слова были столь горячи, столько страсти он вкладывал в свою мольбу, что сердце и решимость Финголфина дрогнули.

Но как бы он того не желал, повернуть назад было для него невозможно. Еще тогда, во время примирения, он сам дал Феанаро слово, поклялся, что он, Нолофинвэ, поддержит его в любом его решении, что последует за ним в любой участи и не оставит в невзгодах. «Ты поведешь, и я последую…», — предательски тихо отзывалось в ушах. Он сам уверял брата в том, что только его, Куруфинвэ Феанаро, второй сын Финвэ признаёт истинным наследником короны нолдор, и что никогда не будет оспаривать ее у него.

— Возвращайся, торонья, спасай наш народ, уводи с собой всех, кто захочет и найдет силы следовать за тобой. Валар в своем милосердии простят тебя и твоих подданных. Ты будешь королем, достойным памяти Финвэ. Я дал Феанаро слово — я сдержу его… Намариэ, брат, — с этими словами он крепко обнял младшего брата.

Это был последний раз, когда он видел Инголдо…

Гроза бушевала, а Нолофинвэ все стоял, не двигаясь у подобия бойницы, погруженный в свои мысли и воспоминания, созерцая происходящее за пределами замка невидящим взором.

В его памяти, словно вспышка молнии, промелькнуло бледное личико Итарильдэ, когда он нашел ее вцепившейся в окоченевший труп Эленве — схватил на руки, крепко прижал к себе, кутая в свой плащ, чтобы согрелась, чтобы жила. Он тогда впервые запаниковал, не знал толком, что нужно делать, бежал, не разбирая дороги, к своей палатке, все крепче прижимая к себе теплый комочек, делясь своим теплом, своей жизненной силой.

А сейчас паниковать было поздно. Сейчас для всего было поздно. Нолдаран закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Внезапно Верховный Король резко отвернулся от окна и уверенными шагами подошел к двери. Одним быстрым, полным силы движением растворив тяжелые створки настежь, так, что их грохот слился с раскатами грома, он в мгновение нашел взглядом своего оруженосца, ожидавшего за дверью в его покои:

— Элеммир — доспехи! — приказал он.

Бархатный голос его звучал торжественно и необычно жестко.

Оруженосец мгновение глядел на него, но затем, кивнув головой, ринулся за требуемым. Это были доспехи, подаренные молодому принцу Нолофинвэ одним из лучших учеников Ауле. Тонкая и легкая кольчужная рубашка чуть выше колена, поверх которой надевалась богато украшенная самоцветами, жемчугом и серебряным шитьем шелковая туника ярко-синего цвета. Наручи и наголенники из серебра были в виде стилизованного орлиного оперения. Наплечники и нагрудник сверкали в свете ламп, стоявших в комнате, и молний за окнами, украшенные растительными орнаментами из золота и самоцветов и гербом Второго Дома. Голову Финголфина украшал теперь венец белого золота в виде резных, острых лучей, покрывающий виски, словно шлем.

Быстро покончив с доспехами, он прикрепил к поясу драгоценные ножны, с вложенным в них Рингилом,потянул рукоять меча, вынимая и внимательно оглядывая.

— Элеммир! Седлай Рохаллора! — прокричал он стоявшему в глубине коридора оруженосцу, и одним выверенным быстрым движением вернул меч в драгоценную оправу.

Слуга подошел и замер в дверном проеме. С выражением выжидания на бледном лице он глядел на Владыку Хитлума, ожидая, что тот сейчас скажет, куда они направляются, и прикажет снарядить его личный отряд воинов сопровождения из трехсот всадников.

— Прикажете предупредить охрану? — наконец решился он, видя, что государь безмолвствует.

— Я еду один, — Нолдаран чуть нахмурил черные брови, устремив взор куда-то сквозь своего слугу.

Затем он надел темно-синий, подбитый бело-серебристым песцовым мехом плащ, расшитый серебряными нитями и жемчугом, прикрепил к поясу боевой рог и шумно втянул ноздрями влажный холодный ночной воздух, пахнущий дождем.

Гроза скатилась на восток, и когда вскоре конь был оседлан и Финголфин собирался выезжать из ворот замка, дождь уже перестал, но земля была пропитана влагой. Дым из-за гор исчез — все, что тлело, потушили потоки воды, обрушивавшиеся сейчас на то, что осталось от Дортониона. Отголоски далекого теперь грома были слышны в послегрозовой тишине ночи.

Элеммир подошел к Нолдарану и, оглаживая шею Рохаллора, попросил:

— Государь, вы позволите мне сопровождать вас? — он говорил тихо, стараясь не встречаться взглядом с финвионом.

— Нет, Элеммир, — голос звучал спокойно, будто извиняясь. — Я один ответственен. Спасибо тебе за все…

Произнеся это, он направил Рохаллора к распахнутым воротам и, почти сразу пустив скакуна в галоп, стрелой вылетел из крепости, повернув в направлении северной границы.

Элеммир смотрел вслед его стремительно удаляющемуся силуэту и успел заметить, как блеснул в свете факелов венец из белого золота, как вились в потоках воздуха длинные черные волосы Владыки, сливаясь воедино с темно-синим плащом, на котором, как звезды на ночном небе, сияли серебряные нити и блестки.

Очертания фигуры Нолдарана уже давно поглотила темнота ночи, а Элеммир все смотрел на освещенные факелами ворота крепости.

Вдруг в установившейся необычной тишине до него отчетливо донесся протяжный звук боевого рога.

====== Неизвестность ======

Когда наш отряд, возглавляемый Тьяро, был уже на пол пути к крепости моих дядей-близнецов, навстречу нам прискакал гонец от Амбаруссар и сообщил, что младшие лорды с войском покинули свою столицу и сейчас спешно строят укрепление на холме Амон-Эреб, находившимся северо-западнее, посреди степей и редколесья, чтобы сдержать орков от продвижения на юг, не допустив их появления в междуречье Оссирианда. Вестник сказал, что готов сопроводить нас к новому убежищу лордов близнецов.

Тьяро приказал отправить гонца к отцу, чтобы предупредить об изменении планов возглавляемый им основной отряд войск, едущий за нами в дне пути. Мы же последовали за гонцом Амбаруссар в направлении Амон-Эреб.

Все происходило столь стремительно, что у меня, да и у остальных, возникало ощущение оторванности от реальности, к которой мы были привычны. Страх перед врагом, еще остававшимся невидимым, но преследовавшим нас по пятам, создавал напряжение, которое чувствовалось во всем. Силы роар и феар таяли на глазах, подтачиваемые охватившей всех безотчетной тревогой о будущем и ужасом перед внезапно обрушившейся на нас войной.

Только Тьяро, казалось, не был подвержен всеобщей растерянности и унынию. Он внимательно изучал окрестности, рассылая дозорных, контролировал наше передвижение по карте, отдавал распоряжения во время коротких стоянок. По пути нам встретились два отряда разведки орков — оба были уничтожены, но теперь среди нас были и раненые.

Отдалившись на много лиг от Таргелиона, мы уже могли позволить себе и ночные стоянки, что отчасти облегчило мою участь. Я нуждалась в отдыхе и сне больше остальных из-за текшей в моих жилах крови атани.

Во время привалов мы с Тулинде спали в одной палатке, утраивая ложе из покрывал и плащей. Огонь разводили редко и только после того, как разведчики приходили с докладом, что поблизости все спокойно.

В эти дни у меня от переживаний и беспокойства за отца, с войском прикрывавшего наше спешное бегство, и моих дядей, оставшихся в окруженном Химринге, все внутри сжалось в один плотный ком. Все чувства были подавлены, все, кроме чувства неминуемо надвигающейся опасности. Мы бежали от врага по целым дням проводя в седле, претерпевая лишения, страдая духом и телом.

Мысли о моем прекрасном нареченном среди спешки и страха, который не оставлял нас ни на час на пути к Амон-Эреб, приходили под разными личинами: то, как тревога за него — я могла только предполагать, где он и что с ним, то, как тоска по нему — больше всего мне хотелось, чтобы он был рядом со мной, то как сладкая истома, приводившая в волнение роа, то как чувство единения моей феа с его, дававшее спокойствие, силы и решимость преодолевать любые тяготы и невзгоды, зная, что рано или поздно мы воссоединимся. Это чувство единения феар и помогло мне пережить тот ужас и смятение, что поселилось в душах и сердцах народа моего отца и его воинов в одночасье и превозмочь все тяготы пути к Одинокому Холму.

Напрасно я просила Тьяро отослать к границе Дориата одного из наших квенди с сообщением для Белега Куталиона, командира пограничной стражи, о том, что Таргелион был оставлен и уже занят орками и что наши силы соберутся на холме Амон-Эреб для перегруппировки и подготовки контрудара. Он лишь сухо отвечал на мои просьбы, что не может жертвовать никем из отряда и что до личного распоряжения Лорда Карнистиро не сможет выполнить этого моего поручения.

После бесконечно тянувшихся трех дней ожидания приехал отец со своим отрядом, а за ним и Лорд Амдир со своим вооруженным отрядом и стражей. Было решено послать в Менегрот, к Владыке Элу, за распоряжениями. Я усилил патрули вдоль линии границы к северу от нашего укрепления. На следующий день прискакал гонец, которого я отправлял в Таргелион. Он был едва живой от страха, весь в копоти и грязи. От него мы узнали, что уже в трех днях пути отсюда в направлении владений Темного Лорда рыщут орочьи банды разведчиков. Путь к Таргелиону был отрезан.

Выслушав гонца, отец важно сказал, качая головой:

— Да, теперь там хозяйничают орки и барлоги…

На что Лорд Амдир предложил:

— Мы можем усилить мороком завесу с нашей стороны границы, чтобы еще на подступах к нам эти твари запутывались в тенетах и сходили с ума от страха.

Не в силах выносить этого, я сказал им обоим:

— Мы должны прийти им на помощь! В Таргелионе живут такие же эльдар, как и мы!

— Они — изгнанники и убийцы, не забывай этого и помни, что мы на службе у Владыки Элу! — прикрикнул на меня отец.

— Я поеду в Менегрот сам и попрошу Владыку дать мне полк!..

— Ты еще слишком мал, чтобы разговаривать со мной таким тоном, Лис! — укоризненно проговорил отец.

Бросив быстрый взгляд на Лорда Амдира, он продолжал:

— Мы дождемся возвращения гонца из Менегрота и поступим так, как нам прикажет Владыка. Я убежден, Таур Элу разделяет мое мнение — это не наша война! — голос его был суровым и твердым.

Амдир удивленно приподнял бровь и, обращаясь ко мне, произнес:

— Боюсь, одним полком там не обойдешься, мой друг. К чему все это геройство? — его рот искривился в улыбке. — Может быть, есть особая причина?

На что отец, нахмурившись, скрестил на груди руки и ответил:

— Тэран-Дуиль никогда не принимал участие в настоящем сражении, мой друг. Вполне естественно, что он, будучи еще ребенком, жаждет приобщиться к воинскому братству, — и добавил, ставя точку в той беседе. — Я предвижу, что в скором времени сам поведу его в первую в его жизни атаку.

Тогда мне стало очевидно, что, если не случится чуда, жившим в Таргелионе и его окрестностях голодрим не дождаться нашей помощи.

Я метался по коридорам и переходам, сходя с ума от беспомощности — Таргелион был окружен, а может быть, и захвачен ордами хлынувших с севера орков. А у меня не было возможности что-либо предпринять или хотя бы узнать. Единственный по-настоящему волновавший меня вопрос был — что стало с Мирионэль?

Добравшись, наконец, до Амон-Эреб, мы увидели, что близнецы и их квенди не теряли времени. На холме высилась хорошо укрепленная со всех сторон небольшая деревянная крепость.

Амбаруссар встретили нас радостно, но, в то же время, как и все мы, казались растерянными. Атака приближавшегося Врага была слишком внезапной. С нашим приездом работы по укреплению стен продолжились. Тьяро и прибывшие с ним воины принимали в них активное участие.

Мы с Тулинде, помогали им, чем могли. На следующий день, к моей радости, прибыл отец с войском и тут же начал активную подготовку к скорому сражению. Войско было поделено на три части — в центре отец с основными силами, которые нанесли бы врагу прямой удар, слева врага атакует группа под командованием Тэльо, в то время как справа будет поджидать отряд Питьо. Предусмотрел отец и засадный полк под началом Тьяро, который должен был после условного сигнала вступить в сражение.

Ожидалось, что первые вражеские отряды подойдут к нашему укреплению уже через два дня. У отца, Амбаруссар и их воинов было в распоряжении только двое суток, чтобы подготовиться к сражению.

Мне отец приказал оставаться за стенами укрепления Амон-Эреб, на что я ответила:

— Ты приказываешь мне отсиживаться за вашими спинами, в то время как вы все будете рисковать жизнью?!

— Приказываю, — кивая головой, подтвердил он.

— Позволь мне хотя бы поехать с Тьяро и его квенди?! Отец, ты знаешь — я могу сражаться! Позволь мне доказать, что от меня тоже может быть толк!

Он склонил голову. Длинные пряди упали на лоб, скрыв от меня его лицо.

— Пока я жив, ты не будешь сражаться, — выдавил он своим грудным голосом, — Твоя мать не для того тебя растила, а потом передала мне, чтобы я сделал из тебя мишень для орочьих стрел! — прогремел, словно гром с неба, его голос.

Я отшатнулась, чувствуя охватившую его ярость. Повисла тишина. Слышался лишь стук топоров о дерево и крики работающих над укреплением ворот во временную крепость наших квенди.

— Можешь идти к себе, — проговорил он тихо и, хмурясь, склонился над картой.

Дождавшись позднего вечера я, оставив Тулинде в компании других дев, вновь пошла к отцу, чтобы еще раз попытаться убедить его, что смогу быть полезной на поле брани. «Я — дочь Халет и Карнистиро, — хотела сказать я ему, — мне не пристало сидеть за вышиванием, словно какая-нибудь валимарская прелестница, пока ты и дяди проливаете кровь, сражаясь насмерть!»

Дойдя до небольшого деревянного домика, который использовался в качестве места, где ели, спали и планировали свои действия отец и его братья, я увидела, что дверь в ярко освещенную комнату, служившую прихожей, кабинетом и столовой, приоткрыта.

До меня донеслись голоса Амбаруссар:

— Морьо, эта изгородь не выдержит удара, ты сам знаешь, — говорил один из них.

Можно было представить, что другой из близнецов в это время кивал головой на все слова брата.

— Нужно встретить их вот здесь, это в двадцати лигах к северу отсюда.

— Мы не знаем точно, сколько их, — послышался грудной голос отца.

— У нас ничего нет, Морьо, — заговорил второй близнец. — Получив весть из Нарготронда, мы сразу же подумали об этом холме, но взять с собой успели не многое, как видишь. Нельзя допустить, чтобы они осадили нас.

Последовала напряженная пауза. Ответственный за войско и верную ему часть народа, мой отец напряженно размышлял.

— Готовьте все — выступаем завтра согласно плану. Тьяро, все ясно?! — наконец прозвучавший в тишине, голос отца был непривычно жестким.

Вернувшись к себе, я пыталась осмыслить то, что удалось услышать. Отец и Амбаруссар не собирались ждать, пока враги приблизятся к укреплению. Оно было слишком уязвимым перед натиском превосходящих сил. Завтра разделенное на четыре части войско покинет укрепление, чтобы встретить врага в открытом поле.

Ворочаясь ночью на неудобной лежанке, я думала о том, что можно сделать. Бездействовать было невозможно. Мысли о прекрасном Тэран-Дуиле, о том, где он сейчас, в своей столице, в родных местах, или, может быть, ушел воевать на север, присоединившись к воинству государя Нарготронда, тревожили меня.

Собственное наше положение было угрожающим. «Без помощи извне нам не выстоять ни в поле, ни в этой маленькой крепости» — подумала я и в тот же миг поняла, что должна делать!

Собрав дорожную сумку, я отправилась в оружейную, где хранились доспехи, мечи и прочее вооружение. Взяв оттуда все необходимое, я вернулась к себе, чтобы одеться. Я надела легкую кольчужную рубашку — подарок отца, поверх нижней шелковой рубахи, сверху пришлось надеть укороченный мужской камзол для верховой езды. Опоясавшись тяжелым поясом, я прикрепила к нему кинжалы и короткий меч. Завязав волосы в высокий хвост на затылке, я захватила плащ и сумку и отправилась на конюшню. Оседлав моего Лапсэ, я выждала, пока уснут стражи, чтобы незаметно вывести его за ворота…

Комментарий к Неизвестность Лис https://pp.vk.me/c624919/v624919809/17cae/Qw4vgwKNcZw.jpg

====== Встреча ======

Еще до рассвета они выехали из укрепления, повернув на север в направлении Таргелиона, навстречу врагу, по маршруту, который был определен накануне.

Карантир старался не думать о Мирионэль, убежденный, что запрет на участие в боевых действиях для этого женственного и казавшегося нежным создания был единственно верным решением. Она — дева, а кроме того, его дочь… Его и братьев в условиях войны отец, обучив воинскому искусству, поставил бы всех семерых в первую шеренгу атаки и еще прикрикивал бы на них во время боя, уличая в неумелости.

«Ну же, Морьо, вперед! Покажи, что ты — нолдо!» — свирепо кричал он, втискивая ему в руку горящий факел и полыхая пламенем зрачков в ту ночь, в Лосгаре. Морьо верил отцу. Верил, что нужно идти мстить за Финвэ и поруганную честь нолдор, отвоевывать отцовские сокровища. Он верил в необходимость Исхода, бунта, решительных действий, верил, что нужно сметать все и вся на своем пути. Поначалу, благодаря авторитету фигуры отца, он даже слепо верил Клятве… Отец представал в его глазах героем, сильным, независимым, мудрым вождем нолдор, и Карантир был горд своей причастностью к его роду, к его судьбе. Никто из них тогда не понимал, в какую страшную ловушку они загнали себя, повторив за отцом слова Клятвы.

С Мирионэль все было по-другому. Он и сам изменился за те годы, что она прожила в его замке. Разумеется, он понимал теперь, что не принадлежит себе. Все семеро они отдали себя отцу без остатка. Клятва, словно занесенный над их головами острейший меч, повелевала их судьбой и лишила возможности быть теми, кем они могли стать… Или не могли?..

Безоглядная влюбленность его дочери в сопляка синда, приходившегося родней их Владыке, была предсказуема, но все же стала тяжелым ударом для Карантира. Мирионэль была живой памятью о коротком счастье, не хотелось отпускать ее, хоть он и понимал, что, отпустив, спасет ее от мертвенного дыхания Приговора Валар и безысходности принесенной в запале и лихорадочном бреду слепой ярости страшной Клятвы. Счастье и спокойствие дочери, ее будущее стали для него, пусть он сам и не осознавал этого, намного важнее любой Клятвы, важнее братьев, отца, прошлого в Валимаре. Но как отпустить ее? Морьо твердил себе, что Драгоценная нуждается в его защите и лишь поэтому он держит ее при себе, пряча от чужих, в надежде защитить и от злой участи нолдор в Эндорэ. И все же правда была в том, что он сам нуждался в ней. Мирионэль одним своим присутствием рядом с ним создавала иллюзию свободы от оков Клятвы и гнева Стихий, напоминая о свободе и легкости, которую он ощутил, соединившись на краткое время с Халет.

Четвертый сын Феанаро гнал своего вороного, хмуро всматриваясь в горизонт, и думал о том, что они сейчас не имеют права потерпеть поражение. Они должны отбросить орды врага от Оссирианда, должны сражаться насмерть. А когда они вернутся, он отправит посланника с письмом, адресованным одной когда-то очень важной для него ниссэ, к границам Дориата. Он напишет кузине Нэрвен, попросит ее забрать Мирионэль к себе. Никакой уверенности в том, что неприступная и своевольная кузина согласится покровительствовать его дочери, у Карантира не было, но попытаться было необходимо. Он переступит даже через собственную гордость, чтобы оградить Мирионэль от всего того, что уже вот-вот окажется у них на пути.

В ночном редколесье было страшно, и Мирионэль теснее прижималась к шее своего коня, скорой рысью несшего ее на запад, к границам Сокрытого Королевства Эльве Среброманта. Она вздрагивала от любого звука, плотнее кутаясь в плащ, вспоминая, что говорил ей о Нан-Эльмоте Лис:

«В моих родных местах не бывает яркого солнца, как здесь. В лесу всегда сумерки, а ночью нам освещают путь Исиль и звезды…».

Дориат представлялся принцессе Первого Дома волшебно прекрасным и мистическим местом. Она любила этот недоступный посторонним заповедный край уже за то, что он был родиной Лиса. А сам ее мельдо был чарующим и манящим. Все в нем сделалось желанно и приятно ее сердцу. Не было дня, чтобы Мирионэль не думала о нем, об их будущей встрече, о свадьбе и жизни с ним в лесах Нан-Эльмота. Сейчас все это будущее счастье, казалось, ускользало от нее, плавясь в языках внезапно обрушившегося на них пламени вражьей ярости.

Решив обратиться к Белегу Куталиону за помощью, дочь Морьо помнила о достигнутых в Химринге соглашениях. Согласно им Дориат не вступал в войну открыто, но поддерживал нолдор в их борьбе, снабжая их армии всем необходимым. В соглашениях говорилось также, что сам Белег и его пограничный полк обязывались сражаться на стороне союзников во главе с Нолдараном. Именно эта строка соглашений и заставила Мирионэль отправиться в рискованное путешествие. Ее отцу и дядям требовалась помощь. Народу нолдор Лорда Карантира требовалась защита. Единственными, кто мог помочь, были Белег и его эльдар.

У Мирионэль не было плана относительно того, как преодолеть окружавшую Дориат завесу. Главное — добраться до границы, а как проникнуть сквозь чары и морок, наведенные Мелиан, она придумает.

Они с Лапсэ скакали всю ночь. С рассветом Мирионэль почувствовала, что ее неодолимо клонит в сон. Кроме того, она продрогла и была голодна. Остановив коня у одиноко растущей посреди болотистой равнины с несколькими кустами вереска и разбросанными тут и там серыми валунами чахлой березы, Мирионэль привязала поводья к дереву и опустилась на землю, привалившись спиной к шершавому стволу. Веки ее сами смыкались, слабость ощущалась во всем теле. Подумав, что нужно бы развести костер, чтобы согреться, она тут же испугалась, что его свет может привлечь незваных гостей.

Местность вокруг была пустынная, на горизонте виднелась березовая роща, а впереди, на расстоянии примерно пятидесяти шагов, лежал в окружении других, более мелких камней, внушительных размеров валун, похожий на свернувшуюся кольцами змею.

Закутавшись плотнее в плащ, Мирионэль задремала от усталости, сменившей напряженное возбуждение, побудившее ее двинуться в путь.

Хриплый вой у самого уха заставил ее вздрогнуть и открыть глаза. Холодея от ужаса, Мирионэль увидела стоящего прямо перед ней огромного черного волка. Глаза его бешено сверкали синим пламенем, приоткрытая пасть с белыми клыками багровела на фоне клоков черной вздыбленной шерсти. Он стоял, расставив лапы, и хрипло рычал ей в лицо, выдыхая клубы пара.

От охватившего ее ужаса, Мирионэль словно окаменела. Она не могла даже закричать, глядя прямо в глаза свирепому и омерзительному то ли варгу, то ли волколаку. Горло сдавило смертным страхом.

Волк появился бесшумно. Даже задремавший после долгой изнурительной скачки конь Мирионэль не слышал, как зверь подошел совсем близко к ним, а теперь с отчаянным ржанием рвался на свободу, будучи привязанным к стволу березы.

Мирионэль крепко зажмурилась и отвернула лицо от горячего дыхания зверя, каждый миг ожидая смерти, не в силах, внезапно встретившись с ней лицом к лицу, противостоять ее завораживающему ужасу.

Она слышала, как чудовище, еще мгновение назад стоявшее перед ней и готовое броситься, вцепившись зубами ей в горло, вдруг заскулило, шаркая по промерзшей земле огромными лапами. Приоткрыв глаза, Мирионэль увидела, как волколак стремительно убегает в направлении березовой рощицы, видневшейся в отдалении. Мелко дрожа и покрытая испариной от напряжения и страха, она попыталась подняться на ноги и дотянуться до меча на поясе, когда почувствовала, как чья-то рука поддержала ее за локоть, словно приподнимая, помогая почувствовать твердую землю под дрожащими ногами.

— Нашел место, где спать, — с усмешкой проговорил незнакомец, слегка встряхнув ее.

Все еще не оправившаяся от потрясения, Мирионэль отскочила на несколько шагов от него в любой момент готовая упасть — ноги ее подкашивались.

В тусклом свете зимнего солнца, от которого из земли поднимался легкий туман, перед ней стоял ее спаситель — молодой стройный квендэ среднего роста, но редкой стати. Темно-серый простой походный кафтан доходил до середины голени, его полы были запачканы грязью бездорожья. Широкий, объемный, завязанный в традициях нолдор, шелковый кушак с тускло поблескивающей золотой вышивкой стягивал тонкую талию, под ним на кожаном ремне был прикреплен короткий меч в ножнах вороненого металла. На плечах незнакомца был темно-бурый дорожный плащ, в руке он держал пару перчаток.

Не обращая на нее внимания, парень приблизился к бившемуся в истерике Лапсэ и принялся оглаживать его шею, шепча что-то на ухо — конь тут же успокоился, задышал ровнее, принявшись тыкаться мордой в ладони незнакомца, прося ласки.

— Я собираюсь развести огонь, поесть и отдохнуть, — снова заговорил незнакомец, повернувшись к ней. — Составишь мне компанию, красавчик? — и, лукаво улыбаясь, он призывно кивнул.

Мирионэль уже немного пришла в себя и, озираясь по сторонам — не появится ли откуда-нибудь новый варг или другое чудовище, подошла ближе к незнакомому квендэ, кутаясь в плащ и дрожа.

— Благодарю тебя, — произнесла она севшим голосом. — Ты спас мне жизнь…

На что ее спаситель склонил голову, тряхнув копной ярко-золотых с редким рыжим отливом волос, блестевших на солнце и крупными волнами спускавшихся до середины плеч. Качая головой и пряча улыбку, он отвернулся, снял свой плащ и вдруг, снова поворотившись, подал ей:

— Надевай, а я пойду, соберу ветки, — вручив оторопевшей Мирионэль плащ, он пружинящей походкой зашагал в сторону огромного валуна.

Закутавшись в плащ незнакомца поверх собственного, Мирионэль сидела у дерева, подтянув колени к туловищу и сжавшись в клубок. Она наблюдала за тем, как в двадцати шагах тот умело и скоро обустраивал их стоянку. Он расчистил участок земли, натаскал жухлой травы и сухих березовых веток, сложил все в кучу и, достав из-за пояса небольшую склянку, брызнул из нее — ветки и трава тут же загорелись ярким пламенем.

Взглянув на Мирионэль, парень снова кивнул ей, приглашая приблизиться к источнику тепла. Усадив ее, подошедшую, на землю рядом с весело горящим костром, он спросил, чуть наклонившись к ней:

— У тебя есть съестное?

Голос его был приятным, теплым, в речи чувствовался едва уловимый акцент.

— Да, подожди…

С этими словами Мирионэль подошла к Лапсэ и взяла из дорожной сумки, прикрепленной сбоку к седлу, несколько лепешек дорожного хлеба и пару яблок.

Незнакомец широко улыбнулся, принимая из ее рук яблоко и лепешки. Он задержал руку Мирионэль в своей, взглянул ей в лицо, и, прищурив выразительные глаза орехового цвета, произнес:

— Такой юный, и уже обручен… — неизвестный принялся покусывать нижнюю губу, что-то обдумывая. — Ты очень дорожишь этим колечком, верно? — он нежно улыбался, всматриваясь в рисунок перламутра.

— Да, очень, — сказала Мирионэль, отнимая руку.

Только сейчас она поняла, что этот квендэ принимал ее за юношу.

Одетая в мужской дорожный кафтан, с мечем и кинжалами у пояса из толстой грубой кожи, в мужских же черных сапогах, без украшений и с волосами, завязанными в высокий хвост на затылке, Мирионэль действительно была похожа на молодого воина-нолдо. К тому же, ее лицо и одежда были перепачканы копотью от горящих на севере, там где еще несколько дней назад был ее дом, костров. Дым от них тянулся на многие лиги, разносимый ветром с востока.

— Понимаю, — кивнул незнакомец, садясь ближе к огню и принимаясь за лепешку. — Я и сам хотел бы однажды надеть заветное кольцо… — промурлыкал он себе под нос.

— Что за зверь это был? Варг? — спросила Мирионэль, оглядывая жующего с аппетитом собеседника.

Парень хмыкнул, скривив в ухмылке рот и тряхнув волнами золотисто-рыжеватых волос, подтверждая ее догадку.

— Ты прогнал его… Но как?..

Мирионэль всматривалась в бледное лицо юного квендэ красивое изысканной красотой чуть надменных черт. Такая строгая и видевшаяся ей невинной красота предстала перед ее взором впервые. Совершенство юноши-спасителя поражало воображение. Казалось, его облик — земное воплощение Высших Сил.

— Я сказал волшебное слово, — весело блестя глазами, незнакомец обнял ее за плечи, оправляя на ней свой плащ. — Ты согрелся? — спросил он, придвигаясь ближе и оглаживая ее вдоль плеч.

В этот миг у Мирионэль внутри все словно оборвалось. Близость его лица была опасной, а прикосновения вызывали дрожь. Никто, кроме матери, близких из Бретиля, отца, Тулиндэ и ее нареченного Лиса не обнимал ее, не прикасался к ней — хотелось отстраниться от него, отойти подальше.

— Да, благодарю тебя, — сказала Мирионэль, ежась в его объятиях.

Он, словно почувствовав ее страх, тут же сам отстранился и испытующе взглянул ей в глаза.

— Чуть не забыл спросить, — снова заговорил парень, мягко произнося слова, — куда ты направляешься, юный гонец?

— Я не могу открыть тебе этого, — хмурясь ответила мысленно приготовившаяся к защите Мирионэль, чем вызвала у него снисходительную улыбку.

Что-то подсказывало ей, что нужно немедленно встать и уйти, она чувствовала все нарастающую головную боль и странный дурманящий шум в ушах. Резко поднявшись на ноги, принцесса Первого Дома упала бы от слабости и головокружения, если бы не незнакомец, оказавшийся вдруг рядом, чтобы поймать ее в свои объятия.

— Отпусти, — чуть слышно произнесла Мирионэль.

Дрожь волнами проходила по ее телу.

Он развел руки в стороны, давая ей возможность выскользнуть. Стянув с плеч темно-бурый плащ, нолдиэ медленно протянула его владельцу, не спуская с него испуганного взгляда. Выражение его лица было серьезным, красивые ореховые глаза пожелтели, а улыбка тонкого рта сделалась странной.

Приняв из ее рук свою накидку, молодой квендэ склонил голову, развернулся и ленивой походкой пошел обратно к костру, от которого они успели отдалиться на пару дюжин шагов.

— Еще встретимся, юный гонец! — бросил он через плечо стремительно удаляющейся от него Мирионэль, во весь опор скакавшей на своем коне прочь от места их стоянки.

====== Битва ======

К вечеру, пробыв в пути почти сутки, они въехали в редкий лес, по-зимнему голый, серо-черный. Снег на светившем еще с утра солнце успел подтаять и вместо белого стал рыжим, смешавшись с лежалыми прошлогодними листьями под копытами их коней.

Карантир то и дело осаживал своего вороного, который беспокойно крутился, грозя встать на дыбы. Шаг его был неровным, было видно, как он нервничает, чувствуя приближение к врагу.

К ехавшему во главе войска Морьо подъехал Тьяро.

— Что ты здесь делаешь? Ты должен вести твой отряд в хвосте, — нахмурился Карантир, в очередной раз осаживая стригущего ушами вороного.

— Мой Лорд, я хотел лишь сказать, — начал Тьяро, озираясь по сторонам, — я хотел сказать, что сегодня ночью, когда я пришел на конюшню, седлать наших коней, я заметил, что Лапсэ там не было… — его глаза расширились, видя, как загораются красным светом зрачки феаноринга.

В этот миг что-то просвистело совсем рядом с ними. Повернув голову, Карантир увидел их — они двигались навстречу разрозненными группами, стараясь окружить его войско. У некоторых были луки и колчаны с отравленными сильнейшим черным ядом стрелами.

Резко развернув вороного, так что тот, громко заржав, поднялся на дыбы, Крантир обернулся к едущим позади него воинам:

— Все назад! Окружают!

Его зычный крик вызвал замешательство в рядах всадников. Раздались отчаянные крики «Орки!», «Засада!», «Отступаем!». Ржание лошадей и звон серебряных и стальных доспехов смешались в единый лязгающий звук. Не приспособленные к сражению в лесной местности кони спотыкались, сталкивались, сбрасывая седоков, сталкивая их меж собой, их тяжелые доспехи скрежетали, бряцали, звенели. Все неслись, не разбирая дороги, через кустарники, куда-то в сторону, влево, полностью отдавшись на волю обезумевших от страха лошадей.

Несясь в гуще всадников и потеряв из виду Тьяро, Морьо понял, что все их планы рухнули — враг не дремал. Их заманили в лес и окружили. Они были везде, со всех сторон слышались их хрип, рычание, вой, улюлюканье, крики. Карантир подумал, что сейчас они хотят расправиться с ним и его нолдор, а потом им будет легко уничтожить отряды Тельо и Питьо, следовавшие на флангах за основным отрядом и засадной группой Тьяро.

Враг действовал так, будто знал заранее все планы, коварно разрушая их и уничтожая его воинов, одного за другим и по несколько сразу. Приняв решение, Морьо остановил вороного и, кружа на месте, рискуя каждый миг стать мишенью для орочьих лучников, протрубил сигнал, призывающий воинов следовать за ним.

Вокруг него сразу же собралась группа всадников из тех, что оказались ближе других, остальные возвращались к ним, занимая позиции вокруг. Карантир оказался в центре образовавшегося круга. Взглядом он нашел Тьяро, уже пробивавшегося к нему справа.

— Прикажи дать сигнал отрядам Тельо и Питьо! — прокричал ему Карантир.

Командир разведки кивнул головой, и почти тотчас же затрубили боевые рога. Их звуки предупреждали отряды Амбаруссар об опасности и призывали воинов из отрядов близнецов прийти на помощь основному войску.

Заняв круговую оборону, меся копытами лошадей снежную жижу и прошлогодние листья, отряд Карантира приготовился защищаться. Щиты у всадников были небольшие и легкие, они плохо спасали от летящих в них со всех сторон стрел. Из-за редких стволов виднелись черные силуэты и устремленные на них, горящие злобой, глаза орков. Они еще не решались подходить к ним на близкое расстояние, опасаясь контратак, и предпочитали изматывать воинов, разя их из луков. Немалый ущерб им наносили также и метательные звездочки, серпы и небольшие легкие копья.

Одно из них, пролетев мимо, ожгло Карантиру плечо. Не обратив внимания, он продолжал руководить организацией оборонительной позиции.

Когда стемнело, натиск врагов немного ослаб, это позволило им зажечь факелы и наспех собрать веток для костра, устроенного в центре обороняемого круга. Вскоре подоспели отряды Тельо и Питьо, пробивавшиеся к ним через орочьи засады. Потери были серьезные. Раненых укладывали в центр круга, туда, где они были защищены от стрел, посылаемых черными тварями.

— Воины не спят уже больше суток! — заметил Тельо, подъезжая к Карантиру, мечущемуся на переднем крае защиты, — Морьо, ты слышишь?!

Он дотянулся до плеча брата, почувствовав, что под стальным наплечником шерстяная ткань рубашки была влажной и прилипла к коже.

— Морьо, тебя нужно сейчас же перевязать! Ты так истечешь кровью! — Амрас попытался ухватить брата за рукав, но тот вырвался и, сверкнув на него пылающими красным огнем в темноте ночи зрачками, направил вороного вдоль образованного воинами нолдор круга. Амрас метнулся за ним вдогонку.

— С рассветом отступаем к крепости! — прокричал Карантир то ли ему, то ли сразу всем, кто мог его слышать.

— Как быть с ранеными?! — тут же спросил Амрас, стараясь, чтобы его было слышно сквозь шум, гомон голосов и скрежет.

Старший брат обернулся и снова на миг резанул его горящим взглядом, прожигающим насквозь. Отвернувшись от Тельо и резко потянув поводья, Карантир развернул коня и поскакал на противоположенную сторону круга, пересекая его центр.

— Ты слышал?! — Карантир подлетел к Тьяро, всматривавшемуся в черноту окружавшего их леса. — Только рассветет отходим в крепость!

Тьяро кивнул. Карантир спешился, подошел вплотную к командиру своей разведки и, чеканя слова, спросил:

— Повтори, что ты сказал про Лапсэ?

— Его не было в конюшне вчера ночью, — молвил Тьяро едва слышно.

Снопы красных искр вырвались из зрачков Карантира. Он запрокинул голову, издав страшный рык, и вдруг, выхватив мечи из ножен, бросился во тьму, плотным кольцом смыкавшуюся вокруг их обороны. Тьяро немедля прыгнул за ним.

Все произошло стремительно — зарубив на ходу нескольких оказавшихся ближе всех орков двумя точными движениями сабельных мечей, Карантир быстрыми шагами шел вглубь леса, ища острым зрением других тварей, чтобы расправиться с ними. Треск сучьев и веток под его ногами, с силой втаптывающими в землю все новые трупы орков, встречавшихся на его пути, гулко раздавался в ночном редколесье, мешаясь со свистом рассекаемого мечами воздуха. Внезапно какой-то другой свистящий звук присоединился к свисту стали.

— Мой Лорд!!!

В двух шагах позади себя Морьо услышал крик Тьяро и молча рванулся вперед. Неожиданно тот навалился сзади, схватив Карантира за плечи, и резко потянул его вниз — они оба упали навзничь на замерзшую за ночь корку перемешанной с листвой снежной грязи.

Мгновенно приподнявшись, Карантир повернулся к Тьяро — тот лежал неподвижно, взор его был устремлен куда-то вверх, а ровно посередине лба вошла тонкая черная стрела с белесым оперением.

Согнувшись, феаноринг уткнулся лицом в грудь командира разведки, сминая в сжатых кулаках черный шелк его туники, и зло выругался на кхуздул. Вокруг него, тем временем, уже копошились подошедшие со всех сторон черные твари.

Карантир поднял голову и увидел, что начало светать.

Ни жива, ни мертва от страха перед встреченным ею квендэ, Мирионэль мчалась, подгоняя Лапсэ, в сторону сумеречных лесов, туда, где, она знала, располагался форпост Белега. Только сейчас, во время этой бешеной скачки, к ней вернулась способность размышлять. Она вспомнила, что золотоволосый незнакомец не имел при себе никакой дорожной сумки, никакой лошади, никакой еды, он не поприветствовал ее традиционным для квенди приветствием, не назвал своего имени, не благодарил. Он говорил на языке синдар с заметным акцентом и внешне, насколько она смогла рассмотреть его, не был похож ни на синда, ни на нолдо. Может быть, это был кто-то из лаиквенди или нандор? Но откуда он взялся там, посреди пустоши, в аккуратной и чистой одежде, начищенных сапогах и с волосами, будто только что вымытыми и уложенными?

Будучи в плену почти животного страха от всех этих воспоминаний и размышлений, пробираемая до костей холодным ветром, Мирионэль не заметила, как на их горизонте показался лес. По мере приближения к опушке она смогла рассмотреть его. Это было не привычное ей редколесье, напротив, лес казался непроходимо густым для лошади.

Подъехав вплотную, Мирионэль смогла оценить, насколько он был густым. Казалось невозможным не только проехать на лошади, но и пройти пешему. Ветви деревьев были причудливо изогнуты и так тесно переплетались меж собой, что лишь мелкий юркий зверек вроде ласки, или небольшая птичка, могли пролезть вглубь этой дивной чащи.

Направив уставшего Лапсэ шагом вдоль кромки леса в северном направлении, Мирионэль подумала, что укрепление Белега может стоять и в таком месте, вне чащи, что она сможет увидеть его отсюда, с опушки. Проехав так какое-то время, Мирионэль заметила, что сколько бы она ни ехала вперед, со стороны леса ей видны те же самые изгибы стволов деревьев, что и в начале. Поняв, что бессильна перед чарами Мелиан, она спешилась и решила отдохнуть здесь, устроившись в густых ветвях.

Подойдя к одному из деревьев, Мирионэль коснулась его ствола и тут же отдернула руку — ее словно обожгло неведомо откуда взявшимся жаром. Она посмотрела на свою ладонь — помолвочное колечко Лиса светилось ярко-голубым и изумрудно-зеленым светом на ее пальце, излучая тепло. Подчиняясь наитию, Мирионэль снова положила руку с кольцом на шершавый ствол. Кольцо сияло все ярче, все ослепительнее, постепенно нагреваясь, как вдруг лес преобразился — вместо сплетенных в тугие узлы стволов и корней деревьев, глазам Мирионэль предстали ровные стройные стволы буков и кленов, уходящие в небеса и раскидистые кроны массивных дубов, закрывающие солнечный свет. Посреди этих деревьев, прекрасных своей статью и летней зеленью в конце февраля, она увидела тропу, достаточно широкую, чтобы по ней могли проехать трое едущих рядом всадников.

Не теряя времени, Мирионэль села в седло и направила Лапсэ по открывшейся дороге. В лесу царили сумерки, но было по-летнему тепло. Она не знала, куда ведет открывшаяся ей дорога, но понимала, что уже вступила в заповедные земли подопечных Мелиан.

Еще немного и твари бросились бы всей кучей на Морьо, подбиравшего с земли свои клинки, как протяжный звук неизвестного рога огласил редколесье. Стоявшие вокруг Карантира орки начали падать один за другим, сраженные стрелами. Те, что находились в отдалении, вдруг захлюпали по грязи, задвигались, что-то крича на своем мерзком наречии.

Откуда-то слева на орков обрушивался град стрел. Карантир ринулся обратно к оборонительному кругу и увидел, что с западной стороны к ним стремительно приближаются конные лучники на легких быстрых лошадках, не отягощенных какой-либо броней. Лучники на скаку посылали свои стрелы в направлении черных тварей и отличались поразительной меткостью — орки падали с отвратительным визгом и рыком, корчась в грязи.

Уже подойдя вплотную к их позиции, Карантир увидел бегущего к нему Питьо, у которого на согнутой правой руке белела бинтом и алела красными пятнами повязка.

— Морьо, где же ты был?! — кричал ему Питьо, на его бледном лице была растерянная и счастливая улыбка. — К нам пришла подмога! Видишь?! — он размахивал мечем в левой руке.

Оказавшись рядом с укреплением, неизвестные всадники соскакивали со своих коней и стреляли в спины отступающим в северном направлении оркам. В ближнем бою они дрались метательными кинжалами, подручными средствами из веток деревьев и голыми руками, точнее, ногами, нанося смертельные удары.

Карантир, близнецы и их воины, измотанные двухсуточным бодрствованием и продолжавшимся многие часы боем, все же бились из последних сил бок о бок с нежданными союзниками.

Когда враг был отброшен на достаточное расстояние, и когда стихло хлюпанье орочьих лап по лесной жиже, Карантир замер, обводя взором место сражения. В оставшемся позади круговом укреплении прибывшие на помощь уже кое-как объяснялись на языке синдар с его воинами, склоняясь над ранеными.

Отирая с лица смесь грязи, орочей крови и пота, Морьо оглянулся — к нему приближалась группа всадников. По их виду можно было предположить, что двое ехавших впереди были командирами пришедшего им на помощь отряда.

— Благодарю за поддержку, оказанную мне и моим воинам, — бросил им на ходу феаноринг.

— Ты не должен благодарить нас, — ответил ему сребоволосый всадник в венце из белого металла и светло-сером одеянии.

— Мы соблюдаем соглашения, заключенные между нашими Владыками, — сказал второй воин, одетый в изумрудно-зеленый бархат, на его голове блестел тонкий золотой обруч.

— Мои эльдар позаботятся о ваших раненых, — продолжил синда с серебряными волосами. — Мы снабдим вас всем необходимым, но будет лучше, если ты и твои голодрим останетесь в вашей крепости на Одиноком Холме.

— Мы отступим на Амон-Эреб, — огрызнулся Карантир и, не глядя больше на следовавших за ним всадников синдар, направился к сбившимся в кучу лошадям его войска. Надо было найти вороного и отвезти в крепость тело Тьяро.

====== Синда – Голдо ======

Комментарий к Синда – Голдо Avadh (синд.) – букв. “отказ” от чего-либо. Отсюда и название “Авари” – “отказавшиеся” последовать за Оромэ в Аман.

Судя по статистике, этот незатейливый fiction читает не такое уж малое количество людей XD…читайте и комментируйте. Ваши комменты – это всегда интересно)))

Я, например, явно помню, что женился, но совершенно не припоминаю, чтобы собирался делать это. О. Уайльд «Портрет ДорианаГрея».

Видя, что его сын не находит себе места, горя желанием сражаться с морготовыми тварями за земли Таргелиона, Орофер понимал, чем обусловлено это сыновние желание. Он помнил, о чем Лис писал ему в конце лета — в Таргелионе сына угораздило обручиться с дочерью его Владыки, и теперь на указательном пальце отпрыска поблескивало разноцветной эмалью помолвочное кольцо дочери князя изгнанников.

С момента его приезда сюда, на маленькую заставу Белега, прошла уже почти неделя, а они с сыном ни словом не обмолвились о предстоящей женитьбе. Лис был все время в отлучках, рыща с небольшим отрядом вдоль линии границы, а сам Орофер проводил время в компании своего соседа и друга Амдира. Их приведенные сюда по зову Лиса отряды праздно болтались по окрестностям, охотясь или же просто отдыхая в своих палатках, в лагере, разбитом на широкой поляне неподалеку от укрепления.

Амдир уже начал заговаривать о том, чтобы вернуться в свои владения, отмечая, что исход войны ясен — гордецы голодрим получат по заслугам, а воинам Дориата не будет от вмешательства никакого проку — ценностей из владений Моргота им не видать.

— Сейчас их цель не отвоевывать сокровища Моргота, а унести ноги, не подпалив шкуры! — со смехом говорил Амдир.

Это мнение в Дориате разделяли многие. Кто-то надеялся на защиту завесы, кто-то утверждал, что это наглецы из-за моря развязали войну с Морготом из-за каких-то камней — значит, им и расхлебывать горький бульон, который заварили их князья, приведшие их в Белерианд.

Орофер с высоты занимаемого им в иерархии Дориата высокого положения, а он был сыном Эльмо, младшего брата Тингола, приходясь тому племянником, предпочитал судить обо всех вещах с должной мерой ответственности за народ своей страны. Будучи принцем крови, он правил как единовластный Владыка теми эльдар, что жили на принадлежащих ему землях в лесах Нан-Эльмота, но не оставлял амбиций когда-нибудь сделаться правителем более обширных владений. Взяв в жены сестру Владыки Дэнетора, павшего в Первой Битве за Белерианд, Орофер не без оснований смог претендовать на владычество над всеми лаиквенди.

В случае с князьями голодрим и постигшей их злой участью он решил, что поступит так, как велит ему дядя, Владыка Элу, а потому терпеливо дожидался возвращения гонца, отравленного ими в Менегрот.

В тот день Орофер решил лично отправиться на патрулирование рубежей королевства. Амдир остался в укреплении, занимая себя музицированием на флейте, а Лис пропадал с группой воинов в их лагере, обсуждая планы контрудара по позициям темных тварей на северо-востоке от границ Дориата.

В компании своего оруженосца Саэлона Орофер выехал за ворота в направлении на юго-восток.

— Как здесь без нас поживал мой сын? — обратился он к ехавшему рядом Саэлону.

— Браннон здорово изменился за последние месяцы, — с усмешкой отвечал тот. — Каждый день носится по двору с мечами голодрим, натащил к себе кучу книг и читает ночи напролет — не спится ему. А книги эти я видел — они все на непонятном языке, тут и до беды недалеко… — закатывая глаза, продолжал свой доклад оруженосец. — Этот Белег, кто бы он ни был, плохо на него влияет…

— Довольно! — прервал его болтовню Орофер.

Слова Саэлона не на шутку его беспокоили. Только, в отличие от оруженосца, Лорд Орофер был склонен приписывать перемены, произошедшие в Лисе, не дурному влиянию Куталиона, а знакомству с гордецами из-за моря и обручению с дочерью одного из них. Эта полудетская восторженная влюбленность, о которой ему писал сын, казалась Ороферу полнейшей чушью. Сам Лорд Дориата любил свою жену за нежный и кроткий нрав, за ласковый голос, за диковатую красоту, присущую лаиквенди, он ценил ее умение позаботиться обо всех и вести хозяйство, ее талант вышивальщицы. Однако, обо всех этих и других добродетелях прекрасной леди Нифрелас Орофер смог узнать лишь спустя время после свадьбы.

Здраво рассудив в свое время, что не всем же быть романтиками, как его дядя, и столетиями пропадать с возлюбленной в лесу, оставив на произвол судьбы вверенных эльдар, он женился на этой кроткой эллет прежде всего потому, что ее близкое родство с королем лаиквенди обеспечивало ему и их будущему потомству высокое положение как среди эльдар Тингола, так и среди лесных эльдар Оссирианда.

Погруженный в свои мысли, Орофер не сразу заметил, как на их пути неожиданно вынырнула из-за поворота фигурка конного воина. Он скакал навстречу крупной рысью, быстро приближаясь, но заметив их, замедлил скорость и повел свою лошадь шагом.

Теряясь в догадках о происхождении всадника, Орофер остановил коня и вытащил из колчана стрелу, напряженно всматриваясь в очертания тонкой фигурки молодого воина. Тот тоже остановился в тридцати шагах от них и склонил темноволосую голову, прикладывая руку к груди.

Не веря своим глазам, Орофер и Саэлон разглядывали юного всадника. Его одежда и лицо были покрыты копотью и слоем дорожной пыли. Видно было, что он провел в седле и без сна уже много часов. Конь его также был до крайности измотан.

— Я ищу командира пограничной стражи Белега Куталиона, — хриплым мальчишеским голосом выкрикнул юный эльда и вдруг стал заваливаться набок, рискуя выпасть из седла.

Отбросив стрелу, Орофер подлетел к нему, соскочил с коня, едва успев подхватить бесчувственное тело.

— Саэлон, держи его лошадь! — скомандовал Орофер, аккуратно вынимая незнакомца из седла и освобождая его ноги из стремян.

Бережно опустив на траву у края тропинки легкое и показавшееся хрупким тело, Орофер внимательнее вгляделся в черты лица незнакомца и снова не поверил своим глазам — перед ним была юная эллет.

Его рациональное мышление отказывалось сейчас дать ему какие-либо убедительные и логичные объяснения появления этой десс на их пути, поэтому Орофер ограничился тем, что позволил менее рациональной части себя, отвечающей за целительские способности и прочие известные ему секреты магии, вступить в свои права и приложил ладони к вискам девушки.

Наткнувшись на «авад»* — глухую защиту при попытке проникнуть в ее мысли, Орофер почел за лучшее просто привести ее в сознание и спросить кто она, откуда и почему ищет Куталиона.

Отдав ей немного своей жизненной энергии, смешанной с жизненной энергией леса, он, заметив, что она открывает глаза, протянул ей свою флягу с водой, предварительно сбрызнув ей лицо девы.

— Белег… он поможет… — пробормотала она, приходя в себя.

— Кто ты? — спросил Орофер, хмуря черные брови.

Она всматривалась в его лицо и большими глотками пила из фляги. Наконец, утолив жажду, она четко произнесла:

— Он тоже похож на лиса…

Собрав всех воинов отца и Амдира, находившихся в лагере, я сказал им, что они здесь, чтобы отстаивать, как их отцы и деды в Первой Битве, земли Белерианда и что каждый час промедления стоит воинам голодрим, с Владыкой которых мы заключили союз, обязывающий помогать им, многих жизней и многих ран. Я напомнил, что именно им, так называемым изгнанникам, мы обязаны спокойствием вокруг наших границ на протяжении почти пяти столетий и призвал всех, кто добровольно того пожелает, последовать за мной и воинами Белега, которые в его отсутствие подчинялись мне.

Окончив мою речь, я вернулся в укрепление, чтобы предупредить отца, но нашел лишь Амдира, спрашивавшего, собираюсь ли я обедать или желаю дождаться отца, отправившегося на прогулку с Саэлоном.

— Передай ему, что я ушел с отрядом Белега! Он знает, куда мы отправляемся! — бросил я Амдиру, набегу надевая стеганую нижнюю куртку, защищавшую от вражьих стрел.

В этот миг за окнами послышался топот копыт въезжающих во двор лошадей. Я выбежал на крыльцо, чтобы сказать отцу, что собираюсь выступить на помощь голодрим Таргелиона и замер — Саэлон вел под уздцы отцовского коня, а в его седле сидела она.

Слова, заготовленные для отца, и все мысли мгновенно испарились из моего сознания и, лишенный дара речи, я мог лишь смотреть на нее, не двигаясь, боясь, что от моего движения она растворится в воздухе словно морок.

— Не стой как истукан, Лис, — донесся до меня голос отца, — А ты распорядись, чтобы подавали обед — мы спешим… — он уже говорил с кем-то из слуг.

Мы стояли на крыльце, молча обнявшись. Она лишь прошептала по госанна мое имя, и от этого шепота сердце кольнуло неведомой прежде сладкой болью.

Во время обеда адар кратко рассказал мне и Амдиру о том, что узнал от Мирионэль. Она слушала, кивала, иногда давая более обширные пояснения и отвечая на вопросы Амдира.

Решено было выступать немедленно, не дожидаясь возвращения гонца из столицы. Мы знали лишь приблизительно направление движения войск Лорда Карантира и его братьев. Но этого было достаточно — для наших следопытов не составляло большого труда выследить их.

Прощание с Мирионэль, после этой нежданной и такой короткой встречи, было тягостным.

— Ты останешься здесь, тебе нужно набраться сил, — я сжимал в своих ее ладони. — Мы вернемся скоро. Я скажу твоему отцу, что ты у нас… — в ее глазах были тревога и усталость. Она печально качала головой. — Эта война закончится, мы победим и не будем больше расставаться, — шептал я, обнимая ее.

— Возвращайся скорей, — вздыхая, повторяла она. — Скажи отцу, чтоб не сердился на меня…

Досада и опустошение, которые он чувствовал, лишили его остатка сил, но задетая гордость не позволяла показать этим лесным дикарям насколько он был обессилен и измотан. Думая о том, что теперь сам изведал, что могла ощущать Халет, когда он с отрядом пришел ей на помощь, Карантир свистнул, подзывая вороного. Тот сразу откликнулся на зов хозяина, бодрой иноходью подскакал к нему, хоть и было заметно, что он натерпелся страха прошедшей ночью и изрядно вымотался.

Когда Морьо уже собирался сесть на коня, чья-то рука тронула его за плечо.

— Лорд Карантир…

Тот не сразу узнал его, с лицом, забрызганным кровью и волосами, собранными в хвост, а когда узнал, чуть не бросился с кулаками на нареченного своей дочери:

— Где она?! — сверкая глазами на молодого синда, прошипел феаноринг.

— Мирионэль у нас, в пограничном укреплении, — отвечал юнец. — Это она сообщила нам, что вы расположились на Амон-Эреб и просила следовать за вашим войском… Ваше плечо… — его взгляд скользнул по плечу Морьо, до которого он только что дотронулся, — Позвольте, я попробую…

Карантир отдернул пронзенную острейшей болью руку, перед глазами у него встала белая пелена. Мир закачался. Как сквозь сон он услышал «Отец, сюда — Лорд ранен!» и почувствовал, что его, поддерживая, опустили на землю.

Затуманенным от головокружения и боли взором он различил склоненное над ним серьезное лицо среброволосого командира отряда синдар.

— Твоя дочь гораздо учтивее тебя, бешеный голдо… — эхом донеслось до Карантира прежде, чем он потерял сознание.

====== В ожидании ======

Комментарий к В ожидании “daer” – жених (синд.)

“dess” – девушка (синд.)

“valarauco” – сильный демон (кв.) в синдарине это “барлог”

“nauco” и “casar” – гном (кв.) на синдарине это “науг”

От полученной в Дагор Браголлах раны на плече не осталось даже заметного рубца — Лорд Орофер умел исцелять так, что Морьо даже начал сомневаться, не привиделась ли ему полученная царапина. Он был доставлен Саэлоном и несколькими слугами Орофера в крепость Амон-Эреб одним из первых. Близнецы Тельо и Питьо вели за ними оставшихся боеспособными воинов нолдор.

Через несколько дней, прижимая к себе возвратившуюся из Дориата дочь, Морьо решил, что никакой кузине Нэрвен он писать не станет. Мирионэль будет рядом с ним, пока не закончится война с Моринготто, и она не сможет стать женой молодого сына Орофера. Будущий родич лично доставил ее в их крепость, привезя с собой продовольствие и необходимые вещи для обустройства на новом месте, а также целебные снадобья для раненых, которых со всеми предосторожностями, с помощью слуг и добровольцев из синдар доставили в укрепление.

Крепость на Амон-Эреб постепенно обустраивалась и расширялась. Близнецы, знавшие хорошо эти места, помогли раздобыть необходимые для строительства материалы. Были приглашены строители из наукар или «казар», как они сами себя называли. В обширном внутреннем дворе крепости Карантир приказал отвести место, где было сооружено подобие некрополя — там захоронили тело Тиаро и всех павших в битве.

Теперь степи и леса вокруг были наводнены варгами, волколаками, пауками, троллями, орками и прочими мерзкими тварями. Дороги были опасны как никогда прежде.

Через гонца от Финдарато стало известно о гибели дяди Нолмэ — Нолдараном был провозглашен совратитель их старшего — злополучный кузен Финьо.

Химринг устоял, Нельо и Кано отбили атаки орочьих полчищ и сражались с валараукар, оттеснив их за горную цепь.

Война с Моринготто затянулась. Каждый из союзников затаился, укрепляя свои крепости, копя силы, куя доспехи и мечи, собирая рати для решающего сражения, которое Финьо в союзе с Нельо собирался дать уже на территории врага, на подступах к Ангамандо. Даже Турондо, до этого тихо сидевший в своем засекреченном городе, обещал присоединиться к собиравшимся против Черного Властелина силам квенди, атани и наукар.

В конце марта в крепость на Одиноком Холме, неожиданно для ее обитателей, прибыли князья Туркафинвэ и Куруфинвэ. Они были без стражи, без вещей, без какой-либо провизии, в грязной протертой одежде и на двоих у них была единственная лошадь да несколько исхудавших собак из некогда огромной охотничьей своры, что держал Турко.

— Привет, с чем пожаловали? — встретил их на крыльце замка Карантир.

Курво был мрачнее тучи, а Турко казался потерянным. Карантир впервые заметил на этом смазливом лице, сводившем когда-то с ума всех нисси Тириона, выражение отчаяния и глубокой тоски. Не было понятно, как они дошли до такого жалкого состояния и где забыли Тьелпе, но расспрашивать он не стал, видя крайне подавленное состояние обоих.

Не прошло и двух недель после приезда братьев, как в крепость прибыл гонец из Нарготронда от …кузена Артаресто с вестями. Слушая посланника, Карантир хмурился, краснел, дергал подбородком, блестел то и дело загоравшимися в зрачках красными огнями, и, наконец, прервал его жестом и словами:

— Дальше я прочту сам.

Куталион вернулся с войны в свой форпост в Нан-Эльмоте целым и невредимым, хоть и воевал бок о бок с воинами из голодрим Финрода и Финголфина, а также эдайн из рода Беора и халадинами, пройдя через немалое число сражений.

— Смерть меня не берет, — горько усмехаясь, говорил он.

Лис много времени проводил в укреплении Белега на восточной границе, изредка наведываясь в родной замок, чтобы проведать родителей. В Менегрот он приезжал только по необходимости — то есть когда Таур Элу посылал за ним, или когда туда отправлялся Белег, за что Орофер при каждом удобном случае его упрекал, замечая, что для придворных десси Тэран-Дуиль уже давно стал одним из самых завидных женихов при дворе Тингола. Лорд Орофер подспудно надеялся, что эта блажь с дочерью изгнанников у сына постепенно сойдет на нет и он женится на достойной леди из придворных. Ему не хотелось, чтобы сын губил карьеру при дворе венценосного дяди из-за мальчишеской влюбленности в самую неподходящую партию, какую можно было выдумать.

— Если тебе так нравятся их десси, то почему бы не присмотреть одну из сопровождения леди Галадриэль? — как-то спросил он Лиса. На что тот вздрогнул при упоминании имени Венценосной Девы, но ничего не ответил. Орофер воспринял это как побуждение к действиям и напросился с визитом в летнюю резиденцию Келеборна, захватив с собой Лиса.

Они были радушно приняты. Изысканные манеры леди голодрим и аристократическая сдержанность, присущая ее супругу, были Ороферу по душе. В течении всего времени визита он старался обратить внимание отпрыска то на одну, то на другую красавицу из тех, что окружали дочь Финарфина, но Лис упрямо избегал встречаться с ними взглядом. Наконец, леди Галадриэль, отдалившись от застолья и подплыв в своем белом как первый снег одеянии к выходу на террасу, подозвала к себе Орофера.

— Твой сын уже выбрал себе супругу и тебе это известно. Не противься судьбе, — кротко улыбаясь, сказала она.

— Я сам это чувствую, но все же, было бы лучше, чтобы он выбрал другую деву.

Они вышли на террасу.

— Позволь ему решить, — она снова нежно улыбнулась.

Даже не верилось, что это та сорвиголова, которая прибыла сюда с братьями, закованная в доспехи, с мечем у пояса и взором, мечущим молнии… И как Келеборну удалось превратить тот бушующий ураган в этот ласкающий летний бриз?

— Что еще ты видела в своем чудесном зеркале?

Орофер прищурился, он тоже обладал даром предвидения, хоть и не в такой степени, как Галадриэль.

— Тэран-Дуиль будет искусным воином, а имя твоего внука войдет в легенды…

В ответ Орофер лишь хмыкнул — такое далекое будущее его сейчас мало интересовало.

— А что будет со мной? — был его следующий вопрос.

— Ты жаждешь трона Дэнетора и обретешь его, разделив его участь… — произнесла Галадриэль, всматриваясь в горизонт.

На обратном пути Тэран-Дуиль отправился в Менегрот. Приехав в столицу, он не застал там ни Белега, который отправился туда несколькими неделями ранее, ни самого Таура Элу Тингола, ни Маблунга, который командовал стражей Менегрота и был одним из друзей его наставника. Никто толком не знал, куда они отправились. Тар-Мелиан, скорбной тенью бродившая по опустевшим в отсутствие мужа чертогам, подойдя к нему, сказала:

— Ты узнаешь обо всем в свое время, пусть сейчас это не беспокоит тебя, — и поплыла прочь, тая в воздухе.

Даэрон, с которым Белег был дружен, не находил себе места, ломая в отчаянии руки и вздыхая — как выяснилось, несравненная аранель Лютиэн тоже пропала, и можно было предположить, что она находилась там же, где и Таур Элу, Белег и Маблунг. Досадуя на себя, что пропустил случившиеся в Менегроте важные события, Лис слонялся по дворцу, притихшему в ожидании возвращения своего самого важного обитателя.

В огромном тронном зале, где проводились советы, Тэран-Дуиль нашел сидящего на королевском троне первого советника Саэроса.

— А, маленький Лисенок… — вскинул голову Саэрос, заметив приближение Лиса.

— Суилад, — поприветствовал его Лис, — Не знаешь, куда делись Белег и Маблунг?

— Хочешь сказать — ты ничего не знаешь? Наш Таур Элу смог сделать то, что не удавалось на протяжении почти пяти столетий заморским выскочкам голодрим! — продекламировал Саэрос с ехидной улыбкой.

Тэран-Дуиль смотрел на него недоуменным взглядом.

— Король, Белег и Маблунг отправились добывать сильмарил, и я не сомневаюсь, что скоро он будет украшать корону Элу Тингола! — с напускной торжественностью объявил Саэрос.

— Сильмарил? — переспросил Лис, — Один из тех, что носит Моргот в своей железной короне?

— Это долгая история, малыш, — Белег тебе расскажет, — прищурился Саэрос, — Лучше скажи, как у тебя дела, красавчик? Ходят слухи, что у тебя появилась нареченная — наполовину дочь убийцы-изгнанника и лишь наполовину эллет. С твоим блестящим положением в обществе и внешностью как у одного из айнур, я бы хорошенько подумал, с кем связать свою жизнь…

— Что? Да как ты смеешь?! — повысил на него голос негодующий Лис.

— Мой тебе совет — поосторожнее с ее бешеным папашей, если вздумаешь разорвать помолвку тебе несдобровать, Лисенок, — он притворно вздохнул, — Дааа, это очень печально, что ты потерян для наших придворных дев… Пожалуй, попрошу Даэрона сложить об этом заунывную балладу, — как ни в чем не бывало, продолжал Саэрос.

— Сожалей лучше о себе, ты исходишь ядом! — презрительно крикнул ему в лицо Лис и выбежал из тронной залы, не дожидаясь ответа.

Решив, что задерживаться в оставленной Королем столице нет никакого смысла, Лис начал собираться в путь, чтобы вернуться на уже обжитую им пограничную заставу на востоке. Неся там службу, он мог иногда проведывать Мирионэль, привозя ей подарки — безделицы, купленные в столице и вышитые рукой его матери атласные одежды, какие носили сумеречные эльфы Нан-Эльмота. Саэлона Лорд Орофер оставил при сыне и тот информировал своего хозяина обо всех новостях. Всякий раз, отправляясь в крепость Амон-Эреб, Тэран-Дуиль вооружался своими мечами-близнецами, парой метательных кинжалов, а также луком и стрелами и надевал под камзол кольчужную рубашку — передвигаться по дорогам после Дагор Браголлах стало крайне небезопасно и часто ему и его страже приходилось вступать в схватку с морготовыми тварями.

Мирионэль, как и ее мельдо, с нетерпением ждала объявления о начале наступления сил коалиции на Ангамандо. Это означало бы скорый конец войны и скорую, как все надеялись, победу сил эльфов, людей и гномов над тьмой и ее Черным Владыкой.

Будучи гостем крепости нолдор, Тэран-Дуиль ни слова не сказал о том, что услышал в Менегроте от Саэроса, а, вернувшись в пограничный форпост и застав там Белега, он спросил:

— Это правда, ты, Таур Элу и Маблунг добыли сильмарил? Расскажи мне, на что он похож?

— Сильмарил добыл адан из рода Беора, даэр аранель Лютиэн, — отвечал ему Белег, — Это просто блестящая стекляшка, Лис. Поверь, есть на свете вещи намного чудеснее, чем блистающий ярким светом булыжник, — он ласково улыбнулся, — А как твои успехи в высоком наречии?

— Я учу его, а Мирионэль проверяет меня, когда мы видимся. Знаешь, я бы хотел когда-нибудь, когда мы с ней поженимся, подарить ей сильмарил. Белег, ты не представляешь, какая она… Она достойна самых ценных сокровищ — мечтательно говорил своему наставнику Лис. На что Куталион задумчиво отвечал:

— Я поверю тебе на слово…

Неожиданно из Химринга было получено известие о начале активной подготовки к наступлению на Ангбанд. Орофер, Белег Куталион и Амдир возглавили свои отряды, общим числом около пяти тысяч бойцов и присоединились к Восточной Армии, названной так же Союзом Маэдроса. В состав Восточной Армии входили: нолдор Химринга и Амон-Эреб, возглавляемые сыновьями Феанора, истерлинги Бора, вастаки Ульфанга и гномы Синих Гор под командованием их короля Азагхала.

В середине лета Восточная Армия соединилась под стенами Химринга, чтобы проследовать на равнину Анфауглит и слиться с Западной Армией, ведомой Фингоном.

Карантир позволил Мирионэль поехать с ними лишь с тем условием, что она не будет сражаться, он надеялся еще, что в случае его гибели о Мирионэль позаботятся оставшиеся в живых его братья. Оставлять ее одну в крепости, когда все они будут так далеко, было не менее рискованно, чем везти вместе с собой через все лишения и многочисленные опасности к стенам Тангородрима.

Подойдя к по-зимнему холодной и даже посреди лета покрытой снегом, смешанным с пеплом, равнине, воинство Маэдроса расположилось на ночлег. Предстоящая битва обещала быть страшной и смертельной для многих. Обстановка в лагере союзных войск была напряженной. Гнетущее впечатление усиливала и поистине устрашающая тишина, которой их встретила Анфауглит. От такой всепоглощающей тишины мороз шел по коже и бросало в дрожь сильнее, чем от любых криков. Молчание природы, всего и вся, знаменовало собой ожидание начала битвы.

====== Вкус бессчетных слез ======

Комментарий к Вкус бессчетных слез Hantale, atto (кв.) – Спасибо, папа

Vanimeldo (кв.) – прекрасный возлюбленный

Meldo (кв.) – любимый

Ionn (синд.) – сын

Ionnin (синд.) – сын мой

Adarnin (синд.) – отец мой

Главу “Вкус бессчетных слез” кто-то, возможно, уже читал, т.к. она была опубликована отдельным одноименным фиком.

Тут есть небольшие дополнения и изменения по сравнению с той версией, но смысл тот же, так что читайте следующую.

Как мог, Орофер старался оградить сына от возможной встречи с бывшим владыкой Таргелиона и его дочерью во время пути в сторону Химринга, а потом и на Анфауглит. Хоть их воинства и следовали все время в одном направлении, войско голодрим на несколько десятков лиг опережало их объединенный отряд. Орофер не спешил. Если он был обязан по заключенному с Маэдросом соглашению предоставить своих воинов для войны с Морготом, это еще не обязывало его передать кому-то из князей нолдор командование его отрядом. Кроме того, он и его эльдар будучи в арьергарде воинства, вели за собой обозы с необходимым продовольствием и вещами, которые Дориат подготовил и предоставил по условиям соглашения.

Лис уныло ехал, замыкая вместе с Саэлоном колонну воинов, и когда Орофер подъехал к ним, сказал отцу, что вступит в сражение в рядах отряда Белега, который всегда отчаянно бросался в самую гущу битвы, не жалея ни себя, ни своих бойцов. Это геройство насторожило Орофера, но он не стал возражать сыну. Поздним вечером, накануне первого дня сражения, он пришел в маленький шатер Тэран-Дуиля, думая о том, что уже завтра его Лис в первых рядах конного авангарда Куталиона бросится в бой.

Вечером, перед первым днем решающей битвы, в лагере братьев феанорингов было тихо. Тишина была непривычная, гнетущая, давящая на сознание своей всеобъемлющей полнотой. Слух Карантира напрасно пытался уловить в этой тишине металлический скрежет чьих-нибудь доспехов, скрип веток деревьев или хотя бы шелест ночного ветра.

Зато сейчас он мог слышать свое дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох — едва слышное и такое привычное. Он вспомнил, как ночами, лежа рядом с Халет, прислушивался к ее дыханию, к дыханию их обоих, и ему казалось невероятным, что когда-нибудь должен наступить момент, и дыхание Халет прервется. Он не мог представить, как это — жить, а Халет не будет лежать рядом и тихо дышать.

Он посчитал потом, что она прожила после ухода от него всего сорок четыре года. И сейчас думал о том, что завтра в битве он забудет о ней. Так всегда — в пылу сражения не думаешь ни о ком, даже о себе самом забываешь — просто отдаешь приказы, следишь за линией атаки, рубишь этих тварей, убиваешь их, расчищая вокруг себя пространство, двигаясь, озираясь по сторонам, ища взглядом новых, чтобы опять наносить удары, рубить, рубить, рубить…

Впереди еще целый вечер, целая ночь. Долго ему так лежать — без сна, с открытыми глазами, и слушать, как он дышит, и думать о Халет.

Вдруг он услышал шорох полога — в его шатер, шелестя краем плаща, почти неслышными шагами вошла дочь. Он приподнялся на походном матрасе.

— Я знала, что ты не спишь, — сказала она своим негромким голосом.

— Тебе тоже не спится? — ему стало тревожно — Мирионэль никогда не беспокоила его без причины. Приходила она обычно, когда ей было не по себе, когда страх или печаль мучили ее. А они, конечно, не могли не родиться в ее душе этим вечером — он понимал это.

— Отец, я хотела сказать… — она запнулась на полуслове, — я хочу пойти к нему сейчас… Тут недалеко, — она опустила глаза, — Ты просто знай, что я буду там…

Карантир сел, выпрямился, пристально глядя на Мирионэль, стоявшую перед ним со склоненной головой и опущенным взором. На ней был теплый плащ с капюшоном, скрывавший очертания ее статной хрупкой фигурки. Морьо шумно вздохнул, опустил голову. Она все стояла перед ним, ожидая, что он ей скажет. Будто ей нужно услышать его одобрение, после того, как она поставила его перед фактом, что эту ночь она собирается провести с тем мальчишкой из синдар.

Выждав еще несколько мгновений, пока напряжение между ними не достигло критической точки, за которой была неизвестность, он тихо сказал:

— Скажи моему оруженосцу проводить тебя.

— Хантале, атто*, — прошептала она сквозь слезы, поклонилась и быстро вышла из шатра.

Карантир сглотнул ком, подступивший к горлу, и рухнул на жесткий матрас — боль, он всегда так думал, была еще одной гранью удовольствия.

Феанарион закрыл глаза, и тут же перед его мысленным взором предстала Халет. Он сжал челюсти и кулаки — воображение как назло подсовывало ему самый привлекательный ее образ — в платье для верховой езды, которое она стала носить во время их совместной жизни в Таргелионе. В голове у него почему-то крутились слащавые стихи, написанные на берегах Амана каким-то ваниа, мнившим себя поэтом. Восемь строчек, на которые он когда-то наткнулся в одной из многочисленных книг его таргелионской библиотеки:

Как и ты, мой ванимельдо*,

Я во тьме нашей вечной разлуки.

Слез не лей, мне руку протяни ты,

И приди опять в полночном сне.

Мы с тобою, словно две твердыни,

Что воздвигли за многие лиги

И я жду, в ночи изнемогая —

Твой привет чрез звезды передай…

Маэдрос позаботился захватить с собой покрывала и шкуры животных, и теперь они лежали на одной из них, укрывшись шерстяным покрывалом. Его возлюбленный лежал на животе, правая рука Нолдарана была беспечно выброшена вперед. Он крепко спал.

Старший феаноринг какое-то время рассматривал золотистую кожу на спине Короля нолдор, она приобрела оранжеватый оттенок в свете горевших в его шатре двух тусклых ламп. Наконец, не выдержав, Маэдрос провел рукой по спине друга, от чего тот шевельнулся, прогнувшись, и медленно повернулся к нему с сонной улыбкой.

— Нельо, — улыбаясь, произнес он, еще не вышедший полностью из-под власти чар Ирмо.

— Разбудил? Прости, — виновато отозвался Маэдрос, всматриваясь с все нарастающим вожделением в лицо Фингона. На что тот потянулся к нему, обнял, принялся тереться лбом и макушкой о его шею и грудь, вызывая спазмы и заставляя своего любимого непроизвольно двигаться, выдавая необоримое желание.

— Ты хочешь? — шепотом спросил он нолофинвиона, обвивавшего теперь его тело, словно плющ. Фингон, не говоря ни слова, закивал головой, заливаясь краской, — он все еще смущался, когда Майтимо прямо говорил ему о том, что было и его постоянным и самым сладким желанием.

— Ты соблазнил меня своими косами, — не раз говорил ему Майтимо, гладя его по голове, перебирая пальцами сложные переплетения кос, с вплетенными в них золотыми подвесками и бусинами. На что Фингон отвечал:

— Нет, ты соблазнил меня гораздо раньше. Помнишь, мы с тобой отправились исследовать пещеры и гроты неподалеку от Валмара? Когда начался обвал, ты прижал к себе и так крепко сжимал меня. Я только тогда увидел, какие у тебя глаза, как ты смотрел… — Фингон принялся покрывать поцелуями его грудь, лаская руками живот, спускаясь все ниже.

Маэдрос замер, затаив дыхание, чувствуя, что краснеет — возлюбленный бесстыдно вбирал ртом его плоть, ладонями оглаживая его бедра и живот. Тугие косы Фингона разметались, закрывая лицо, змеясь вдоль поджарой спины и покрывал.

— Финьо, — застонал феаноринг, закусывая губы.

Фингону нравилось наблюдать за выражением лица Майтимо в те моменты, когда тот позволял ему одерживать верх в их сражениях. Сначала Фингон двигался медленно и плавно, не сводя глаз с любимого лица, ловя каждый вздох Маэдроса, заглядывая в его расширенные зелено-серые глаза. А потом, навалившись всем телом, тесно прижимаясь, страстно и долго целовал его рот, обнимая за шею, запуская пальцы в медно-рыжие волосы Майтимо, сжимая до синяков его плечи и двигаясь все быстрее, все жестче. Он терял себя от исступления и сводил с ума своего любимого, повергая того в состояние близкое к беспамятству.

За это короткое счастье в Эндоре они должны были платить высокую цену. Все, что было построено за эти четыреста пятьдесят лет долгого мира, рушилось у них на глазах.

— Верховный Король нолдор, Финдекано Астальдо, — повторял Маэдрос, обнимая возлюбленного. Тот нахмурился, размыкая объятия.

— Я отправил Эриен и Фани в Нароград к Артаресто. Хитлум стал опасным местом, — с горечью говорил Фингон, — а с тех пор, как не стало отца, все там начало приходить в негодность. И потом, ты помнишь, ведь когда мы узнали, что атар… Лалвэн — ее нашли бездыханной в ее комнате.

Маэдрос недоуменно смотрел на него. Его кузен продолжал:

— Она сама это сделала. Я сразу понял. Они с отцом… Понимаешь? — он с силой сжал плечи Майтимо.

— Финьо, — начал сдавленным голосом Маэдрос, — обещай мне, что, если я… В общем, если завтра окажется, что… Обещай, что будешь править нашим народом, — он пристально смотрел в глаза Нолдарана.

Тот, качая головой, проговорил:

— Нельо, я обещаю, что буду ждать тебя там, в палатах Намо. Я дождусь, мельдо*… — и он сжал ладонями лицо феаноринга, прильнув губами к его рту.

Отстранившись после длительного поцелуя, Маэдрос схватил кузена за плечо и, рывком развернув спиной к себе, впечатал его тело в ворс шкуры, придавливая собой, горячо зашептал ему в ухо:

— Не говори так, слышишь? Ты — мой! Никто не вправе отнять тебя… — он не мог быть нежным сейчас с Фингоном. Хотелось утвердить свою власть над этим прекрасным телом, показав ему силу охватывавших его чувств.

Завтра будет завтра. Они оба знают, что завтра будет пиршество смерти, и ее запах будет витать над полем, настойчиво проникая в ноздри и выворачивая внутренности. А сейчас, этой ночью, для него есть только Финьо.

Орофер вглядывался в осунувшееся лицо сына. Ему показалось, что за эти несколько дней его юный йонн* возмужал больше, чем за последние несколько десятилетий. Он подошел к стоящему перед ним прямо отпрыску, обнял за плечи, вздохнул:

— Что ж, Лис, нужно хорошенько выспаться этой ночью, раз враг позволяет нам эту роскошь, — он похлопал сына по плечу. Лис молчал, опустив голову, его губы сжались.

Взгляд Орофера блуждал по скудной внутренней обстановке сыновнего шатра. Вдруг он заметил два одинаковых сабельных меча, лежавшие рядом с матрасом.

— Клинки голодрим? Дай мне взглянуть, — попросил он, указывая на мечи.

Тэран-Дуиль взял мечи с их места и подал Ороферу.

— Это хорошие мечи, йоннин*, — рассматривая со всех сторон один из мечей, сказал Лорд Орофер, — А теперь ложись, отдыхай.

— Доброй ночи, адарнин*, — тихо вымолвил Лис.

Орофер покинул его шатер и Тэран-Дуиль опустился на жесткий походный матрас. На сердце у него была тяжесть. Зачем это все: война, битвы, погони, сокровища и ценности, если он не может быть рядом с Мирионэль? Если даже не может повидать ее сейчас, зная, что она так близко от него впервые за долгое время. Завтра с рассветом он будет убивать, и будут убивать его. Страх, и тот стал для него привычным, притупился. Это семнадцать лет назад, когда он впервые увидел вблизи живого орка с огромным тесаком в лапах, который летел на него, визжа и хлюпая, у него мороз шел по коже от страха, а сейчас он знал — нужно просто пойти туда утром и убить их. Убивать столько сколько сможет, и просто выполнять свою задачу, следовать плану атаки, удерживать позицию…

Тэран-Дуиль незаметно для себя погружался в мучительную дремоту, что была на границе между сном и явью. Он лежал на неудобной походной лежанке, закрыв глаза, и завтрашний день представлялся ему невероятно далеким, а нежные прикосновения чьей-то руки к его волосам, которые он чувствовал, наоборот — близкими и реальными. Лис приоткрыл веки и увидел склонившееся перед ним лицо, наполовину скрытое капюшоном светло-серого теплого плаща. Ему казалось, что он не выберется из паутины навалившейся дремоты. Он протянул руку, чтобы дотронуться до призрака в плаще и с замиранием сердца почувствовал, как подрагивают пальцы, державшие в своем плену его ладонь.

— Ты не спишь? — услышал он и широко открыл глаза.

Мирионэль склонялась над ним, присев на край его лежанки.

— Ты? Я звал тебя в госанна и ты пришла… — он не верил тому, что видел.

Он не договорил. Ее поцелуй, отчаянный, страстный, прервал не только его речь, но и мысли. Он как будто падал в бездну, обнимая ее, гладя ее волосы. Лис не помнил, как она оказалась рядом с ним на этой жесткой лежанке. Объятия их были тесными, жаркими, ее поцелуи пронзительно нежными, солеными и сладкими одновременно. Сцеловывая с ее щек слезы, Лис дрожащими руками прикасался к ней, признаваясь ей в своей любви в бесконечном потоке госанны. Она отвечала так же трепетно, так же исступленно: «Мой возлюбленный, мой белый бриллиант чистейшей воды, повелитель моего сердца и господин моих мыслей…». «Ты — моя Красная Луна, осветившая огненным светом твоей феа мой мир…» — вторил он.

Слияние их было наслаждением, перемешанным с болью, нежностью, переплетенной с почти животной страстью, безумием, которое оборачивается просветлением. Это было слияние их феар, не только роар, пронизываемых, как казалось обоим, ослепительно сияющим светом.

Когда разум постепенно вернулся к нему, он ощутил себя вышедшим из той бездны, в которую они с Мирионэль упали, обновленным, совершенно другим. Каждая секунда и каждая частица мира полнились доселе неизвестным ему смыслом, к которому он был слеп и глух, пока ее не было рядом. Теперь он знал, за кого и за что он будет завтра биться с Врагом.

====== Красный дракон ======

Комментарий к Красный дракон Манвэ Сулимо (кв.) на синдарине – “Аран Эйниор” (Старший Король). Синдар не знали Валар кроме Оромэ, звавшего их в Аман – Оромэ рассказал “серым” эльфам о высоком положении Манвэ и Варды. Манвэ синдар звали Aran Einior а Варду – Elberet Giltoniel.

Наше дыхание было отчетливо слышно в оглушительной тишине той ночи, как и шелковый шорох наших рук, скользивших по коже. Наши мысли в осанве громким эхом раздавались в сознании обоих, тогда мы в первый раз позволили себе выпустить наружу снедавшее обоих желание роа, которое должно было увенчать союз наших феар.

Когда я пришла к нему, меня переполняли боль и страх. Мучимая смутным предчувствием скорой разлуки и неминуемой беды, я стремилась быть как можно ближе к этому прекрасному существу, чувства к которому я на протяжении долгого времени должна была сдерживать, скованная рамками условностей, обычаев, приличий. Разве значили они что-то теперь, когда завтрашний день должен был принести смерть стольким и решить судьбы тех, кто выживет?

Я рыдала в его объятиях от жалости к жребию всех, кто должен был пасть в этой битве и тех, кому суждено было потерять в ней дорогих и любимых. Мой возлюбленный смог заглушить эту боль своими нежными прикосновениями, ласками, страстными поцелуями, обжигающим феа и роа шепотом в осанве, и на смену ей пришла радость от полного слияния с ним и познания физического проявления мелет, которую уже познали наши феар. Целуя его, проводя пальцами по жемчужно-перламутровым прядям длинных мягких волос, и лаская светящуюся в полутьме белую кожу его стройного тела, я ощущала странное надсадное удовольствие от одновременно причиняемых им и сводивших с ума боли и острого наслаждения.

Погружаясь в сонную дремоту в его жарких объятиях, я почувствовала себя принадлежащей ему, и это чувство было самым прекрасным из тех, что мне удалось испытать в жизни.

Она еще спала, когда я, осторожно, чтобы не разбудить, поднялся с лежанки и, одевшись, выбрался из шатра, захватив с собой оружие и легкие доспехи. В нескольких десятках шагов от моего шатра располагалась маленькая палатка Белега, я направился к ней, на ходу надевая кожаный пояс и прикрепляя к нему кинжалы и мечи.

С моим наставником мы условились начать подготовку к утреннему выступлению перед рассветом. Я чувствовал себя полным сил, хотя проспал совсем немного. Белег уже собирался выходить, когда я заглянул к нему.

— Готов, Лис? — бросил он мне, хлопая по плечу, и уверенным шагом направился к месту, где были привязаны лошади. Я едва поспевал за ним.

Мы оседлали коней и, усевшись в седло, Белег протрубил сбор нашего отряда. Повернувшись ко мне, он всмотрелся в мое лицо, хитро щурясь, и, не говоря ни слова, хлопнул меня по плечу, устремившись вперед, в направлении нашей боевой позиции.

Первые три дня сражения я возвращался в наш лагерь с поля боя, валясь с ног от усталости. Все мышцы болели и тело, казалось, не принадлежало мне, отказываясь подчиняться моей воле. Мирионэль я больше не видел, но знаю, что она приходила ко мне, гладила по голове, отирая мокрым полотенцем тело, которое спало, в то время как сознание, возбужденное схваткой с врагом, не могло успокоиться и металось в плену запечатлевшихся в нем страшных картин и образов боя.

На четвертый день сражения, который обещал быть решающим, потери войск князей голодрим были значительными, наши потери ранеными и убитыми исчислялись сотнями воинов. От не проходящей за ночь усталости у меня шумело в голове, и я надевал доспехи пошатываясь, уже плохо понимая то, что происходило вокруг.

Белег подошел ко мне перед началом атаки и встряхнул за плечи.

— Смотри на меня, Лис, — его голос раздавался как будто издалека. Я пытался остановить на его лице взгляд, но получилось не сразу.

— Воот так, молодец, — он заглядывал мне в глаза, —Держи, это тебя взбодрит, — он протянул мне свою флягу. Я сделал несколько больших глотков, подумав, что там была вода, и горло мое ожгло, как если бы вдоль по нему резанули острейшим ножом. Эффект, которого ожидал Белег, был незамедлительным — я подпрыгнул на месте, кашляя и схватившись за горло.

— Крепкая штука, а? — смеясь спросил мой наставник, — Зато в бою незаменимая! — и сам сделал несколько тягучих глотков из своей флаги. — Держи, тебе пригодится! — он протянул мне флягу с крепким пойлом.

Выстроившись, как и в предыдущие дни, справа от объединенных сил князей голодрим, мы дожидались условного знака о начале атаки. С нашей позиции было видно, что орки стояли построенные в плотные, ощетинившиеся копьями и штыками, черные четырехугольники. Их кавалерии — наездников на огромных черных волках, сейчас не было на раскинувшейся перед нами Анфауглит, и Белег сказал, что этот сюрприз Враг приберег для сегодняшнего вечера.

Наконец, мы услышали протяжный звук боевого рога — сигнал к началу. От него мое сердце забилось учащенно и гулко, я затаил дыхание и обернулся — Белег жестом дал знак — «Вперед!» И мы все как один сорвались в галоп. Мы неслись, стремительно приближаясь к врагам — сердце колотилось, дыхание то и дело перехватывало. Со всей скоростью, на какую был способен конь, я влетел в ряды орочей пехоты, нанося удары направо и налево. Руки мои были в постоянном движении, перед моими глазами летали мои мечи, все чувства обострились. Мой конь двигался, как в каком-то безумном танце, все глубже врезаясь в ряды орков. Мелькали палаши, оскаленные пасти, куски амуниции и доспехов, а я все продолжал кружиться, нанося удары, рубя и режа. Разум уступил место механическим навыкам воина, я не думал ни о чем, кроме ударов, кроме их точности и силы, рассчитывая, как, куда, кого, мне необходимо поразить, одновременно сражаясь с несколькими противниками. Вокруг бушевало море мерзких тварей, которое я только ощущал, как оно охватывает меня со всех сторон, но не имел возможности обозреть, даже будучи верхом. Я чувствовал их смрадное, горячее дыхание, слышал их рык, их предсмертные вопли и проклятия, лязг и скрежетание проламываемых доспехов и звон моих мечей, скрещивающихся с их тесаками и кривыми саблями.

Не знаю, сколько времени я бился так, забыв обо всем на свете, я не считал, скольких тварей мне удалось опрокинуть наземь, утопить в море им подобных, убив или ранив одним из моих клинков-близнецов, но вдруг я услышал совсем рядом откуда-то из-за моей спины:

 — Браннон, я к вам — прорубая себе путь среди моря орков, ко мне пешим приближался оруженосец моего отца Саэлон с несколькими войнами отцовского отряда. Он, указывая рукой, в которой был меч, куда-то вправо от нас, прокричал мне: — Браннон, нам нужно отходить! На правом фланге творится что-то неладное — вастаки атаковали с тыла позиции голодрим! — его голос тонул в нарастающем гуле земли под копытами моего коня и криках, доносившихся справа.

— Где Белег? — выкрикнул я, стараясь перекричать ужасный гвалт вокруг нас и начиная ощущать, как дрожь земли под копытами лошади передается моему телу.

Он не успел ответить, как один из орков, окружавших нас, резко завизжал и начал беспорядочными ударами рукояткой тесака и самим клинком прорубать себе дорогу куда-то в центр линии атаки, в сторону наших основных позиций. Тут же за ним последовали и другие.

Обернувшись в противоположенном их движению направлении, я увидел в отдалении клубы пламени, распространявшиеся стремительно вдоль скопищ орков и рядов эдайн и эльдар. Дракон, окруженный барлогами и клубами дыма, пыша ярко-красным огнем, прокладывал себе дорогу на левом фланге.

Мы оказались зажаты между ним и предателями вастаками.

— Саэлон, скорее, — я повернул коня в направлении позиций феанорингов, увлекая за собой оруженосца и прикрывающих нас воинов. — Им нужна наша помощь! — я подхватил Саэлона, помог ему усесться за собой в седло и направил коня вправо, стараясь сконцентрироваться на нашей цели.

— Лорд Орофер с нашими основными силами отошел на безопасное расстояние в тыл, — задыхающимся хриплым голосом сообщил мне Саэлон.

Смесь ярости и отчаяния от собственного бессилия заставляла кровь закипать в жилах и пульсировать в висках, глаза мои были широко распахнуты. Я жадно вдыхал воздух, наполненный запахом крови, лошади, гари, орочьего смрада и паленой плоти. Наши войска спешно отступали по всей линии боя.

Вокруг на обожженной земле лежали груды тел, искалеченных, истерзанных, обгоревших. Тела, которые еще несколько мгновений назад двигались, сражались, кричали, говорили что-то, и в которых жарким пламенем горел огонь жизни, теперь были навалены друг на друга, превращены в кровавое месиво, изуродованы до неузнаваемости так, что нельзя было разобрать, чем раньше были эти куски мяса и ошметки доспехов. Теперь пламя и дым пожарища были вокруг них, зловеще озаряя спускавшиеся сумерки.

Орки бежали, и их истошные вопли и визг смешивались с отравленным воздухом. Их бегство облегчило нам продвижение в сторону правого фланга, где сражались воины князей голодрим.

Вастаки напали на них с тыла, многие были перебиты, застигнутые врасплох предателями Ульфанга. Еще издали, сквозь облака едкого дыма, я заметил возвышающуюся на груде тел павших воинов эльдар, вперемешку с орками и эдайн, фигуру Лорда Карантира. Его красно-черное шелковое одеяние с ярко блиставшей золотой восьмиконечной звездой на груди, надетое поверх легкой серебряной кольчуги, алело и искрилось от света драконьего пламени. Собранные в высокий хвост на затылке черные волосы голдо метались, как черная молния. Он яростно разил сверкавшими мечами пытающихся приблизиться к нему вастаков. Несколько уцелевших воинов из его отряда сопротивлялись оркам и вастакам чуть поодаль от их командира, оттесняемые нападавшими в том направлении, где уже поджидали свежие силы тьмы, во главе с барлогами и драконом.

Не медля ни мгновения, я направил коня прямо на предателей, обступивших Лорда Карантира. Саэлон соскочил и, возглавив мое пешее сопровождение, атаковал вероломных вастаков и орков, что бились с остатками отряда феаноринга.

— Лорд Карантир! — позвал я, приблизившись к нему, нанося удары мечем и давя копытами коня вастаков, падавших и разбегавшихся в спешке, — Лорд Карантир, вы ранены?! Слышите?! Отходим за гору!

Он взглянул на меня — в его глазах полыхал огонь как тот, что выдыхал дракон Глаурунг, уже приближавшийся к середине линии боя, чтобы разделить наше воинство на две части своим громадным телом.

Князь голодрим издал низкий грудной рык и, схватив мою протянутую руку, проворно вскочил на моего коня сзади. Взяв боевой рог, что был прикреплен к его поясу, Темный Лорд протрубил в него отступление.

— Отходим, все за нами! — крикнул он, обращаясь к немногим оставшимся своим и моему конвою во главе с Саэлоном.

Мой конь прокладывал дорогу сквозь горы трупов и раненых. Лорд Карантир разил мечом пытавшихся атаковать нас пеших орков. Я вглядывался в дымовую завесу, что была перед нами, стараясь сориентироваться и понять, куда же мы так отчаянно пытаемся прорваться. Казалось, полю битвы, трупам, стонам, истошным воплям и пылающей справа и слева от нас земле не будет конца. Мысленно я призвал властителей Эа: «Пусть мне только достанет сил, дайте мне сил!»

Вдруг я почувствовал, как мое плечо крепко сжали пальцы Лорда Карантира, я обернулся лишь на мгновение, не будучи в состоянии отвлекаться от того, что было перед копытами лошади. Он горячо и хрипло зашептал мне в самое ухо:

— Кано был ранен в голову — я видел, его отнесли в наш лагерь. Где остальные — не знаю… — он тяжело вздохнул и продолжил слабеющим голосом. — У меня в бедре наконечник стрелы… Отрава…

— Держись! — прокричал я, почувствовав, как слабеет хватка его пальцев на плече. — Саэлон! Садись на коня, держи его крепко. Скачите в направлении той горы! — все произошло так стремительно, что оруженосец не нашел, что возразить мне. Я знал, что временный лагерь братьев Маэдроса находился за невысокой горой, справа от нашего, мы были уже недалеко от него и холм был отчетливо виден в освещаемой драконьим пламенем ночи. На Саэлона возлагалась важная миссия — доставить Лорда голодрим к их лагерю.

Когда они отдалились от нашего пешего отряда и продолжили прорываться сквозь скопища тварей, скрывшись из виду за завесой черного дыма, я почувствовал облегчение. И хотя мой ничтожный отряд был окружен со всех сторон орками, а судьба раненного отравленной стрелой Лорда Карантира отнюдь не была решена, во мне всколыхнулась безумная надежда: «Еще не все проиграно, не все мы потеряли! Но дракон… Если не уничтожить его, он сожжет отступающих!» С этой мыслью я отыскал взором дракона, который, чернея страшной громадой на темно-синем фоне ночного неба, сейчас находился там, где располагались позиции наугрим Белегоста.

Отбросив дальнейшие размышления, я направил шаги туда. Бывшие со мной воины отца шли следом, прикрывая с тыла.

Еще издали дракон представлял поистине устрашающее зрелище, но я приближался к нему, стараясь не думать о страхе, и сделав несколько больших глотков из фляги, данной Белегом. Жар от змея исходил такой, что одежда на мне начала дымиться, металл доспехов нагрелся и пот градом катил со всего тела. Глаза жгло, перед взором встало красно-оранжевое марево. Он рычал низко и гулко, а от каждого его шага земля дрожала и покрывалась трещинами.

Наугрим — коренастые, закованные в причудливую железную броню, они казались неповоротливыми и уязвимыми перед огненными бичами барлогов и пламенем дракона. Земля вокруг дымилась и горела, сквозь красные языки были видны трупы павших наугрим в расплавившихся от жара латах.

Мой взор привлекла широкоплечая фигура, метавшаяся в центре небольшой группы воинов — Владыка Белегоста, Азагхал, выделялся среди соплеменников не только богатством доспехов и кольчуги, он казался крупнее и выше их. Приближаясь к нему, я понял, что в тот момент он собирался атаковать чудовище, прикрываясь щитом и выставив вперед широкий меч. Когда я уже был совсем рядом, он что-то прокричал, обращаясь ко мне на своем наречии и указывая мечем на землю под ногами змея, и вдруг ринулся вперед. Прежде чем устремиться за ним вдогонку, увлекаемый повелителем наугрим под брюхо чудовища, я успел прошептать: «О, Аран Эйниор*, вдохнови мое сердце! О, Элберет, благослови мою руку!»

====== Кано Макалаурэ ======

Комментарий к Кано Макалаурэ Cano (кв.) – предводитель, вожак, вождь, командир

Уже начинал брезжить рассвет, и Маглор едва держался на ногах от изнеможения. Он был ранен в голову и получил несколько глубоких царапин в оба плеча в схватке в главарем предателей вастаков. Личная стража доставила раненого Лорда Канафинвэ одним из первых в лагерь феанорингов.

Позволив наспех перевязать себя своему оруженосцу, он, в отсутствие Нельо, считал себя не вправе отдыхать, пока все, кто выжил в сражении, не будут доставлены в их лагерь и им не будет оказана необходимая помощь.

Битва была окончена. Они проиграли. Не просто проиграли, а были разбиты, потеряли больше половины своих воинов. Раненых доставляли сюда сотнями. Всех без разбору — так он распорядился. Здесь были и отважные наукар, и доблестные атани, и немногие оставшиеся в живых воины армии Финьо и, конечно, свои, знакомые бледные лица и черные косы.

Да, Финьо… невысокий, изящный, казавшийся почти подростком, даже облаченный в тяжелую броню. Но как же геройски он бился! С каким бесстрашием бросался он на превосходящих его в разы по силе противников, разрезая их на кусочки своими острейшими мечами-саблями! Валарауко — огненный, раза в четыре выше его кузена, с ужасными рогами и смертоносным огненным бичом в одной лапе и громадных размеров черной секирой в другой. Он зарубил Финьо у него на глазах, а потом топтал ногами его, сразу показавшееся таким хрупким и беззащитным, тело. Сколько же было крови! Она фонтанами била из раны в груди, из шеи, образуя черную лужу под изломанным, превратившимся в кровавую кашу телом.

Такого выражения лица у старшего брата Кано не видел никогда. Он видел Нельо, когда тот страдал, когда злился, когда они потеряли отца, когда он был привезен с Тангородрима, когда посреди битвы рубил направо и налево врагов. Но такого лица у Нельо он не видел никогда. Безумие читалось в его искаженных, неузнаваемых чертах, когда он увидел, что стало с Финьо…

Сейчас Нельо был где-то там, один. Маглор рассудил, что лучше, если он не будет докучать ему в его горе, а даст выстрадать его. Пусть старший кричит над телом Финьо звериным криком, круша все подряд в ослеплении горя, пусть в отчаянии покрывает поцелуями то, что осталось от тонкого, гибкого тела, которое он так любил ласкать и которым еще несколько часов назад безраздельно владел… А Маглор займется организацией временного лагеря.

Такая у него, кроткого тихони, доля — быть сильным, когда у сильного Нельо больше нет сил. Или когда он не может быть рядом. У Нельо в этой жизни, начавшейся после бунта, Исхода, Клятвы и Тангородрима, была одна радость — Финьо. Маглор считал, что после всего того, что выстрадал старший, он как никто другой имел право на эту счастливую слабость. Сам-то он давно запретил себе даже думать о подобных радостях.

Словно из другой жизни вспоминались ему вечера в Тирионе и Валмаре, во время которых он сидел в окружении прекрасных нисси и пел, аккомпанируя себе на лютне или арфе. Самый мечтательный и нежный среди братьев, Кано был любимцем многих. И если Майтимо, был мужественным подобием матери, то он был смягченным выражением их отца. Поразительно похожий на него внешне, но не как Атаринкэ, который был его точной копией во всем, и не как Морьо, унаследовавший отцовские лицо и тело в соединении с темпераментом Махтана, помноженным на десять, Кано был идеальным принцем. Черты отца у него были как бы размыты, смягчены рассудительностью и спокойным нравом, доставшимися от матери, сквозившим в мечтательном выражении лица, в теплом свете, струившемся из серых глаз.

Отец для него был, прежде всего, отцом. Маглор любил отца, мать и братьев, любил этот мир — его звуки, его гармонию, его природу. У отца к каждому из сыновей был свой подход. Маглора он убеждал, говоря с ним вкрадчивым голосом. Когда нужно было принести Клятву, отец подошел к нему вплотную, схватил в свои сильные ладони его лицо, крепко стиснул, притянул к себе и почти прошептал, глядя прямо в глаза своими огненными зрачками: «Ты же вождь*, ты поведешь их за собой, тебе одному я верю…», а он ответил: «Я не подведу, атаринья…»

Сейчас ему вспоминалось недолгое царствование в Митриме, когда они потеряли Нельо. Он обнимал рыдавших близнецов, еще не оправившихся от осознания вечной разлуки с матерью и потери отца, успокаивал их, говоря, что они есть друг у друга, а у них есть он, Кано, и остальные братья. А чего ему стоило унять разбушевавшихся Турко, Морьо и Курво? Он тогда впервые повысил голос: «Я здесь старший и решать мне! Вам понятно?! Если не уйметесь, вас свяжут и бросят в холодную яму!» — он кричал на них, вне себя от возмущения, но, в то же время, понимал, что по-другому его несчастные братья просто не могли выразить свои беспомощность и страх перед грядущим, и в тайне жалел их.

Тогда, в Миртиме, было как сейчас. За исключением раненых. Столько раненых он не видел никогда. А ранения были тяжелейшие. К отравленным стрелам, резанным и колотым ранам присоединились страшные ожоги, доспехи плавились на тех, кто приближался к дракону, калеча и убивая своих владельцев даже больше, чем само пламя драконьего огня.

Все его братья были ранены в этой битве. Нельо, как и он, в голову, но не тяжело — заживет, если даст себя лечить. У Турко на бедре была скверная рана от копья, но он сейчас казался самым неутомимым из братьев — вдруг бросился помогать устраивать раненных, сооружать шатры и палатки, вызвался снарядить отряд дозорных. Сам не свой. Наверное, из-за Курво, тот ранен в плечо, лежит, потерял много крови, но целитель сказал — обойдется. Амбаруссар устали, спят, всех себя отдали сегодня на поле. Чуть не погибли от бича сильного демона, а ран серьезных нет, так, небольшие ожоги и царапины. Пусть спят, малыши…

Морьо самый тяжелый из всех — отравленная стрела в бедре, не считая глубоких порезов. Его одним из последних привез какой-то синда, по виду — оруженосец. Сам весь в копоти, раненый в спину, едва в седле держался, но вывез из самого пекла. Целитель высосал яд из раны, но сказал, что в теле его еще много. Нужен покой, заклинания, молитвы и, когда сможет пить — обильное питье. Сейчас его вести на Амон-Эреб нельзя. Мирионэль, бедное дитя, от него не отходит, как пришитая, он уже распорядился, чтобы ее сменяли время от времени.

Маглор думал о том, что сказал бы сейчас отец, как бы держал себя? Наверное, он сказал бы так: «Битва проиграна, но война еще впереди! Мы все живы — это главное! Залижем раны и вперед — на бой с тьмой! Отмстим за убийство Финвэ, заберем у вероломного врага мои творения!»

С повязкой поперек головы, которая уже успела пропитаться кровью, Маглор шел среди рядов носилок с раненными, оставленных прямо на земле. Накинув на плечи тяжелый подбитый волчьим мехом плащ, он отправился на другой конец их прибежища, чтобы получить отчет от главного целителя о количестве и состоянии раненых, характере ранений и выслушать его жалобы на недостаток лекарственных средств и нехватку помощников.

Уже приближаясь к шатру главного целителя Менелиона, он заметил, как мимо него двое слуг пронесли на носилках какого-то мальчишку. Было похоже, что парень был из синдар, он надрывно вопил уже сорванным голосом. Маглор жестом остановил слуг с носилками и взглянул на него, он не считал себя впечатлительным, но вид раненного синда заставил его отвернуться — у того не было левой половины лица, от кожи и подкожного жира не осталось и следа, были видны сухожилия, обожженные мышцы, даже зубы, что находились в глубине рта. Левого века не было — на месте глаза Маглору предстало что-то кроваво-белое, некогда длинные серебряные волосы почти полностью сгорели, как и одежда. В нос ударил запах паленой плоти. Синда был весь искалеченный, обожженный и, будучи в сознании, кричал так, что резало слух и хотелось бежать без оглядки, чтобы не слышать этого. Маглору стало страшно.

— Где нашли? — глухо спросил он, наклонившись к уху одного из прислужников, несших носилки.

— Там, — указал он в самую даль, где было пепелище позиций наукалиэ Белегоста.

— Несите за мной, — скомандовал им Маглор и быстро зашагал к шатру главного целителя.

Ворвавшись в шатер, феаноринг вихрем пронесся между рядов матрасов, на которых лежали раненые, и стремительно подлетел к склонившемуся над одним из них Менелиону:

— Страшные тут у тебя дела творятся, я погляжу, — прошипел он, сверкая глазами навыкате и указывая на входивших в шатер слуг с носилками, на которых лежал, извиваясь и заходясь в криках, изуродованный синда.

— Лорд Канафинвэ, раненых слишком много, — заговорил чуть слышным голосом Менелион, — у нас нет целителей, не хватает обслуги…

— Обезболивающее!!! — закричал Маглор не своим голосом, перекрывая им даже крики раненного и вплотную подступая к лекарю. Взгляд его стального цвета глаз сделался устрашающим.

Менелион был на удивление спокоен, он мягко отстранился от феаноринга и склонился над бьющимся в криках мальчишкой, потом резко повернулся к Маглору:

— Подойдите сюда, — твердым уверенным голосом позвал он, — будете держать его. Я сделаю обезболивание, — и слугам, — Опустите сюда. Держите за ноги, живо!

Маглор, стараясь не смотреть на лицо парня, крепко схватил его чуть ниже запястий, прислужники удерживали щиколотки. Менелион положил ладони на грудь несчастного, зашептал что-то, закрыв глаза, и вдруг отдернул руки, будто стряхивая с них что-то — мальчишка дернулся, всем телом подавшись вперед. Подождав, пока он не вернется в прежнее положение, лекарь приблизил ладони к лицу парня — на это Маглор уже не смотрел, предпочтя зажмуриться и крепко сжимая запястья раненного. Через несколько мгновений он понял, что до этого напряженные мышцы его рук расслабились, обмякли. Феаноринг посмотрел на Менелиона — тот все еще напряженно вглядывался в лицо страдальца, который лишь тихо стонал теперь. Наконец, главный целитель выпрямился, хмурясь, измученный, вспотевший и сказал:

— Отвар я сейчас прикажу приготовить. А пока я усыпил его. Ожоги серьезные… — он покачал головой, — О нем позаботятся добровольцы, а мне необходимо заняться другими, — с этими словами он взял с походного столика какую-то склянку и, взглянув на Маглора внимательнее, добавил, — вам сейчас сменят повязку.

— Я найду тебе добровольцев из атани! — сказал Маглор и быстрым шагом вышел из шатра.

За ним бежал личный помощник главного целителя с бинтами.

====== Хауд-эн-Нирнаэт ======

Комментарий к Хауд-эн-Нирнаэт Lestanòre (кв.) – Дориат

Лорд Орофер уже третий день командовал организованным отступлением войска. Таур Элу разрешил всем нуждающимся — раненым, женщинам и детям, бежавшим их Хитлума и Химринга, не зависимо от народности, к которой они принадлежали, пройти сквозь завесу на территорию Дориата. Обозы тянулись бесконечной чередой. Было необходимо следить, чтобы все были устроены, накормлены и пресекать любые беспорядки. Раненых везли на крытых повозках, куда помещались сразу двое или трое. Среди них было много эдайн, были и воины из голодрим, но те были малочисленны. Основную массу раненых составляли свои — воины его отряда из эльдар Дориата и лаиквенди и нандор Амдира.

Наугрим уходили к себе, увозя своих нуждающихся в помощи на восток, в сторону Белегоста. Орофер заметил, насколько теплее и сердечнее их военачальники прощались с побежденным голдой, который еще недавно правил землями Таргелиона, и его братьями. Изгнанники были у гномов в почете. Торговля с ними шла активнее, заказов от них поступало больше.

Лорд наблюдал за тем, как вожди наугрим по одному подходили к установленным на небольшом возвышении носилкам, на которых лежал мертвенно бледный, с синими тенями под глазами и заострившимся носом бывший князь Таргелиона. Рядом с носилками стоял невысокий темноволосый голдо в темно-буром плаще с воротником из волчьего меха — один из братьев, за его спиной Орофер заметил тонкую девичью фигурку. Ему показалось почти варварством то, что голодрим тащат за собой на поле битвы своих женщин. Внимательнее вглядевшись в измазанное копотью и пылью лицо юной эллет, он вдруг узнал ее — это была Мирионель, та самая нареченная Лиса, которая не побоялась никого и ничего и отправилась по наводненным орками и варгами дорогам к ним в королевство, чтобы привести подкрепление для воинов отца. Во истину дочь Темного Лорда — она стояла ровно, вскинув подбородок, спокойно и вежливо принимая прощальные слова от наугрим, кивая, отвечая что-то на кхуздул. Даже пронизывающий ветер, казалось, не был страшен ее хрупкой закутанной в шерстяной плащ фигурке. Все эти дни у Орофера, за всеми обязанностями и заботами получалось гнать прочь мысли о сыне, но видя перед собой его невесту, он не мог не думать о том, что Лис не вернулся с поля боя.

Он спешился и подошел к ним. Дочь князя узнала его, поклонилась, шагнула навстречу, ее глаза расширились, в них читался вопрос, который не смели задать ее губы, и страшная догадка. Орофер поклонился стоявшему рядом с ней брату умирающего голдо, взглянул на деву и молча покачал головой, отвечая на ее не заданный вопрос. Он не в силах был говорить что-либо, да и что тут скажешь? Медленно развернувшись, не смея более встречаться взглядом с дочерью Темного Лорда, не оборачиваясь, Орофер направился прочь, туда, где его ожидал слуга, державший под уздцы его коня.

Тэран-Дуиль пал в этом сражении вместе со многими другими. Черная вязкая горечь потери разливалась внутри при мысли о том, что стройное статное тело его сына сейчас лежало, неузнаваемое, истерзанное, придавленное сотнями других тел в огромном кургане Хауд-эн-Нирнаэт, а душа предстала перед Властелином небесных чертогов.

Лорд синдар искал Лиса среди раненых в лагере голодрим, лично ездил осматривать их полевой госпиталь за невысокой горкой, не доверяя своей страже. Приехав туда, он униженно спрашивал у встречавшихся ему целителей и их прислуги, ухаживавшей за ранеными, не видел ли кто среброволосого молодого воина, не слышал ли кто-нибудь имени Тэран-Дуиля, сына Орофера, не знает ли, где он. Никто не видел, никто не знал. Ему удалось найти Саэлона, он был ранен копьем в спину и лежал пластом на сложенных в несколько слоев походных одеялах. Саэлон рассказал ему, что последний раз, что он видел Лиса, был, когда тот приказал ему вынести на своем коне из боя раненного лорда голодрим. Ценой неимоверных усилий, будучи сам ранен, Саэлон добрался до лагеря изгнанников и передал бесчувственное тело князя их целителям. Вскоре подоспел один из его братьев — Лорд Маглор, благодарил, приказал обеспечить Саэлона всем необходимым. А браннон Тэран-Дуиль остался там, в самом пекле сражения.

Выслушав рассказ Саэлона, Орофер со страхом подумал, что самое мучительное было еще впереди. Он с остатками отряда возвращался в Нан-Эльмот, в свой замок, и ему предстояло известить о своем возвращении жену. В каких словах он будет рассказывать ей о том, что произошло с ее Цветушей Весной, он не знал.

Мирионэль сидела рядом с телом отца в маленькой палатке. Со дня битвы прошла уже неделя. Они спешно отступали к Амон-Эреб под командованием Маглора и близнецов, к вечеру валившихся с ног от усталости.

На долю Кано выпали самые тяжелые обязанности — он распоряжался приемом раненых, устройством обслуги и относительно боеспособных воинов из атани и остатков армии Нолдарана вместе с собственными на стоянки, сборами всех желающих, включая беженцев из Химринга — женщин и детей, для отправки в Лестанорэ*, церемониальным чествованием павшего в схватке с драконом короля наукалиэ и переговорами с лаиквенди и синдар относительно обустройства на их землях беженцев из нолдор. При этом у него хватало сил приходить к ней время от времени, приносить бульона и лепешек, прося поспать, пока у отца побудет кто-нибудь из его стражи.

Курво постепенно шел на поправку. Надменный и капризный Келегорм, не позволявший никому кроме Куруфина приближаться к себе, теперь сам не отходил от младшего брата, суетился вокруг него, стараясь окружить того всеми возможными в походных условиях удобствами и выполняя роль его сиделки. Было странно наблюдать, как этот избалованный вниманием и праздной жизнью признанный красавец, пестует сурового Курво, бегает к целителям за бальзамом, сам втирает его в обработанные и очищенные им же раны, как поит брата теплым перепелиным бульоном, мелко кроша в него куски лепешки, как расчесывает темные спутавшиеся волосы Атаринкэ, молча принимающего все ухаживания.

Близнецы уже через пару дней с помощью целителей оправились от полученных ими легких ран. Только очень уставали за день, помогая Кано. Вечерами во время стоянок они ходили за ним хвостом, тот жалел их, просил ложиться пораньше. Они спали обнявшись, мыли и причесывали один другого и стали неразлучней, чем прежде. Приходя проведать Морьо, Амбаруссар приносили Мирионэль свежезаваренный отвар из трав, чтобы придать ей сил, и сушеных фруктов — их любимого лакомства, и просили ее отдохнуть, готовые заменить ее.

Маэдрос был хуже раненого. Лежал пластом, закрыв глаза, отказывался есть, отворачиваясь, если с ним пытались заговаривать. Маглор пришел к нему в палатку, принеся с собой влажное полотенце и чашу с бульоном.

— Нельо, — тихо позвал он, тронув старшего за плечо, — торонья…

Ответом ему было молчание.

Маглор тихо вздохнул, но терпеливо, отставив в сторону чашу, протянул руки и повернул к себе лицо старшего. Тот сильно ослаб за эти дни почти без пищи и не мог оказать брату сколько-нибудь существенного сопротивления.

— Я сейчас промою рану, хорошо? — он осторожно разматывал бинт повязки на голове Маэдроса, — А потом ты выпьешь это, — продолжил Кано, кивая на чашу с дымящимся бульоном, — Мирионэль хотела зайти к тебе, проведать, но я сказал, что завтра ты сам к ней придешь. Морьо тяжело ранен, без сознания все эти дни, и бедняжка вся извелась, день и ночь проводит подле него, — он помолчал, — Ты знал, что у нее был нареченный, сын какого-то лорда из синдар? Нам сказали — он пал в сражении…

Вдруг старший брат поймал запястье руки Маглора, протиравшей мокрым полотенцем его висок.

Нельо заглянул ему в глаза, его взгляд был осмысленным и полным горечи:

— Прости, Кано, я вел себя как… — он зажмурился, сжимая его руку, и еще раз прошептал, — Простите меня… — и уже громче, отчетливее, — Завтра я сам займусь всем. Такое больше не повторится, обещаю.

— Брат, тебе не за что просить прощенья, — молвил Кано, опуская голову, голос его дрогнул. Выпустив запястье Маглора, старший феаноринг притянул его к себе и крепко обнял.

Карантир Темный лежал неподвижно на своем ложе из свернутых покрывал, укрытый одеялом из шкуры медведя. Кожа его приобрела голубовато-синий оттенок. На лбу то и дело выступал мутный пот, губы почернели. Мирионэль меняла повязки на самых глубоких ранах — порезах на боках и на бедре — там, куда вошла отравленная стрела. Остальные царапины она протирала влажным полотенцем вместе со всем телом, которое, казалось, таяло на глазах.

Она почти не спала, лишь изредка позволяя дремоте одолевать себя, когда замечала, что отец дышит ровнее. Карантир так и не приходил в сознание со дня битвы. Не было заметно никакого движения зрачков или пальцев. Держа его за руку, вглядываясь в ставшие фиолетовыми веки отца, Мирионэль впервые пожалела о том, что она — дочь смертной. У нее не было дара врачевания, как у многих из квенди и она не могла мысленно дотянуться до сознания отца в осанве — ей не хватало сил, слишком глубоко он погрузился в сумрачные слои. Сидя перед неподвижным телом Карантира, она разрыдалась от страха и отчаяния, овладевших ее душей.

Нет! Она не сдастся так легко, не позволит смерти забрать у нее и отца, как она унесла мать и Лиса, такого прекрасного, полного жизни, страсти и отваги! Сейчас ей просто нельзя думать о себе и своих страданиях. Она обязана спасти отца! Она найдет способ, средство… должно быть средство!

Позвав стражу ненадолго остаться подле Карантира, Мирионэль кинулась разыскивать главного целителя. Найдя его на другом конце их стоянки, она застала его обрабатывающим рану голени одного из воинов.

— Почти закончили, — говорил Менелион, обращаясь к ассистирующему ему помощнику и самому раненому, — но еще пару дней нужно полежать. И обязательно бальзам, понятно? — тут краем глаза он заметил ожидавшую у входа в шатер запыхавшуюся Мирионель.

Отпустив раненого, которому его слуги, поддерживая за плечи, помогли покинуть шатер, Менелион жестом пригласил Мирионэль войти и поклонился.

— Госпожа Мирионэль, — он нахмурился, — Ему хуже?

— Менелион, — она заговорила, сдерживая рыдания, — он не приходит в себя, очень слаб. Я подумала, что должно быть средство… Ты можешь научить меня…

— О чем вы? — он хмурился, потирая лоб тонкими длинными пальцами.

— Ему нужна жизненная сила… Я могла бы дать ему свою, но не знаю как… Научи меня!..

Они с Нельо и близнецами стояли, склонившись над картой Северного Оссирианда, по выжженной орками земле которого сейчас отступали к их последнему оставшемуся форпосту на Одиноком Холме, когда в шатер просунулась голова личного помощника главного целителя. Он нашел взглядом Маглора и кивнул ему, тихо сказав по осанве, что Менелион просит его зайти к Лорду Морифинвэ. С заходящимся от волнения сердцем, хмурясь от напряжения, Маглор, оставив братьев, проследовал за слугой.

Войдя в шатер, он увидел Мирионэль, лежащую на боку рядом с Морьо, одной рукой она обнимала его. Над ними стоял Менелион.

— Что здесь случилось? — спросил целителя встревоженный Маглор.

— Она проспит пару дней. Сейчас обоим нужен покой, — тихо отозвался тот, — А вас я прошу обеспечить его.

— Ты позволил ей отдать свою силу? — глаза Маглора гневно сверкнули.

— Она настаивала, я не мог отказать в ее просьбе. Пусть кто-нибудь побудет с ними. Я возвращаюсь к себе, — и коротко поклонившись, он покинул шатер.

Маглор, поджав губы, медленно опустился на низкий походный табурет.

Тэран-Дуиль открыл глаза. Точнее, получилось открыть только правый глаз — на левом была повязка. Вокруг была темнота, над ним колыхалась ткань крытой повозки или палатки. Судя по дергающим и раскачивающим движениям его ложа, он лежал в повозке, находящейся в движении. Попробовав двинуться, он вдруг понял, что его руки привязаны вдоль тела какими-то путами. Очень хотелось пить.

— Пить… воды… — хрипло произнес он запекшимися губами. Это были первые слова, произнесенные им с тех пор, как он был доставлен в полевой лазарет нолдор Восточной Армии.

По личному распоряжению главного целителя за ним все это время ухаживал один из прикрепленных к лазарету слуг-помощников. Он омыл его, промыл и обработал раны и ожоги, наложил повязки, крепко привязав руки Тэран-Дуиля вдоль тела, чтобы тот в забытье не прикасался к себе.

К страшной ране на лице юного синда даже сам Менелион не знал поначалу, как подступиться. Предстояла нелегкая операция. Испробовав все известные ему обезболивающие заклинания, целитель решил, что необходимо для начала промыть и дезинфицировать рану. Приказав слугам держать голову несчастного, он срезал опасной бритвой остатки бело-серебристых волос с висков и лба, а потом взялся осторожно промокать обеззараживающим отваром. Глаз парня оказался цел, только потерял способность видеть — зрачок был затянут белой пленкой, оголенные мышцы, сухожилия и часть скуловой кости после обработки Менелион приказал прикрыть легкой повязкой и менять ее не реже одного раза в день. Он надеялся, что с помощью известных ему магических приемов, заклинаний, отваров и мазей ему удастся постепенно полностью вернуть этому синда как зрение, так и утраченный облик. Молодость и выносливость его пациента также являлась одним из союзников в этом замысле.

====== Эльфийские правила ======

Комментарий к Эльфийские правила Примерно так выглядел Лис после Нирнаэт (только уши у него были заостренные): http://38.media.tumblr.com/25ac68e75c9ece1a17dd7861ec421d5b/tumblr_nhdnf159Qs1te9hqno4_500.gif

Yeldё Carnistiro ar Haretha (кв.) – “Дочь Карнистира и Халет”.

Mellonnin (синд.) – друг мой (уваж.)

Ernil (синд.) – князь, лорд.

Lambё (кв.) – язык как система речи.

Nana (синд.) – мама

Проснувшись одна в маленькой палатке, Мирионэль пожалела о том, что рядом с ней не было верной и заботливой Тулинде. Та осталась в крепости с небольшой группой воинов отца. После гибели Тиаро в Браголлах, Тулинде стала тенью самой себя, потеряв всякий интерес к окружающему миру и происходящим в нем событиям. Только оплакав Тиаро и остальных, кто погиб тогда, Мирионэль поняла значение восхищенных взглядов, которыми ее помощница одаривала командира отцовской разведки, когда тот во главе отряда, как всегда серьезный и сосредоточенный, проезжал мимо окон ее покоев, отправляясь на очередную вылазку к границам Таргелиона.

Наскоро одевшись и накинув плащ, Мирионэль выбралась из палатки и, узнав у первого встретившегося на ее пути прислужника, где находились князья, побежала в указанном направлении, к большому шатру. Страх за отца подстегивал ее, гнал вперед. То, что он сделала, отдав Карантиру часть своей жизненной силы, было опасным даже для истинных квенди, а для нее, в ком текла кровь смертных, было опасно вдвойне. Чтобы восстановить силы, ей понадобились двое суток беспробудного сна, но будучи молода и обладая во многом доставшимися от отца и его родителей выносливостью и особой, первородной, огненной жизненной силой, Мирионэль выжила, утратив лишь часть того, что было ее естественной защитой от сил зла.

Подходя к шатру, она отчетливо услышала доносящиеся оттуда ругательства на кхуздул, произносимые знакомым голосом — сердце подскочило в груди. Она ворвалась в шатер, резко отдернув занавесь.

Ее глазам предстало следующее зрелище:

Карантир полулежал на свернутых одеялах, под спину были подложены несколько скрученных в валики покрывал, а один из близнецов пытался накормить его с ложки горячим бульоном, в то время как другой намыливал его длинные волосы. Все трое замерли, повернув к ней головы.

— Ой, ты проснулась?! — растерянно начал Питьо, — Я сидел у тебя все это время — ты спала как младенец. Тогда я решил, что сбегаю сюда, проверить, как здесь Тельо, он все это время был тут с ним, — кивая на Карантира, тараторил Питьо, в то время как его близнец качал головой, подтверждая все слова брата.

— Этот несносный ворчун еще вчера пришел в себя, — заговорил Тельо, — и сразу потребовал, чтобы ему принесли вина! А целитель сказал — ему нужно давать перепелиный бульон, заваривать квенилас и пить много воды… вот, я и пытаюсь за ним ухаживать… — смешался Амрос.

— Мы оба пытаемся, — поддержал брата Амрод, запустив намыленные пальцы в волосы Карантира.

Тот не шелохнулся и молча продолжал смотреть на Мирионэль, замершую без движенья на пороге шатра и едва ли слышавшую то, что говорили ей близнецы. Последние, видя, что Мирионэль никак не реагирует на сказанное ими, быстро ретировались восвояси, оставив Карантира наедине с дочерью.

Морьо устало откинул голову на подложенные под нее покрывала, пачкая их мыльной водой, капавшей с волос, и прикрыл глаза. Мирионэль подошла к нему, села туда, где сидел Питьо, и, найдя рядом кувшин с теплой водой, принесенной близнецами, начала втирать мыльный раствор в волосы отца. Она, не говоря ни слова, массировала кожу головы, проводила пальцами по волосам, удаляя с них жир и грязь, а потом, чуть приподняв, поливала запрокинутую голову Карантира водой из кувшина. Отвернувшись на мгновение, чтобы достать полотенце, она почувствовала, как его пальцы крепко схватили ее за руку и тут же горячие губы ожгли кожу тыльной стороны ее плененной ладони.

Медленно взяв полотенце и чувствуя как слезы наполняют глаза, Мирионэль повернулась к Карантиру. Он все еще сжимал ее руку в своих, но уже бережнее, перебирая пальцы, и, опустив глаза, рассматривал край своего покрывала.

— Атаринья, — едва слышно прошептала она, приложив голову к груди феаноринга так, что могла слышать, как там, внутри, гулко и часто стучит сердце.

— Йельдэ Карнистиро ар Харета* — услышала она его шепот, от которого внутри будто зажегся яркий огонек, разгоравшийся все сильнее, с каждым движением его рук, гладивших ее по голове.

Пересекая границы Дориата, Орофер с отрядом остановился на ночлег в знакомом ему укреплении Белега Куталиона. Там же, поблизости от укрепления, встали на ночную стоянку ехавшие с ними обозы с беженцами голодрим и повозки с ранеными.

Поздним вечером к расположившемуся для ночевки отряду присоединилась небольшая группа синдар пограничного гарнизона Белега во главе с ее командиром, возвратившаяся в место своего постоянного расположения.

По-хозяйски, широким уверенным шагом зайдя в столовую, где в одиночестве ужинал Орофер, и оглядывая Лорда с ног до головы, Куталион произнес:

— Звезды сияют в час нашей встречи, меллоннин* — и принялся стягивать на ходу высокие сапоги из мягкой кожи светло-рыжего оттенка, — Чем могу быть полезен и где мой дорогой подопечный и ваш сын?

Орофер встал со стула, чуть склонил голову. Выражение лица его было суровым и усталым.

— Лис не вернулся с поля боя, — сказал он тихо, — А где был ты, его командир, когда Тэран-Дуиль оказался в окружении в последний день сражения?

— Я и мои ребята пришли на выручку пехотинцам из эдайн Бора, — подбоченившись ответил Белег, — Так где же Лис? — спросил он, хмуря чуть раскосые брови.

— Погиб! — почти сорвался на крик Орофер, — И ответственность за его гибель лежит в том числе и на тебе, Куталион, — он выбросил вперед руку, тыча в собеседника указательным пальцем, — если бы ты меньше путался со своими смертными… — он осекся, прикрыв ладонью глаза.

Белег опустил голову и произнес, чеканя каждое слово:

— Ни на миг не поверю, что Лис мог погибнуть! — он сел на пол, натягивая сапоги, — Я найду его и привезу в Нан-Эльмот! — он резко поднялся на ноги и схватил со стула брошенную туда дорожную сумку, — Счастливо оставаться, Эрнил* Орофер! — бросил он через плечо и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

Белег рассудил, что его подопечный, должно быть, был тяжело ранен в страшный заключительный день битвы, и единственным местом, куда он мог попасть, был полевой госпиталь голодрим Воинства Маэдроса. Туда же были доставлены многие из раненых эльдар его отряда и полков Орофера и Амдира, а также эдайн Бора и немногие уцелевшие из эдайн полков дома Беора. Чтобы иметь возможность подтвердить эти догадки, Белег со своим летучим отрядом направился на перехват отступавшим в Южный Оссирианд остаткам войска князей голодрим.

Процессия отступающих к крепости Амон-Эреб нолдор, ведомых братьямифеанорингами, находилась в двух днях пути от цели своего долгого и безрадостного путешествия, когда внезапно дозорные заметили приближающийся с запада, со стороны Дориата, небольшой конный отряд. Незамедлительно о приближении неизвестных было доложено лордам Нельо и Кано, возглавлявшим медленно двигавшуюся на юг колонну.

— Это воины из армии синдар, что были с нами на Анфауглит, — всматриваясь в даль из-под руки сообщил брату Маглор.

— Те, что отступили в тыл, едва завидев дракона? — хмыкнул в ответ Маэдрос, — Что ж, посмотрим, какую подлость эти лесные дикари приготовили на этот раз… — он сверкнул в сторону стремительно приближавшихся синдар взором потемневших после битвы глаз и дал знак ехавшим за ними воинам и повозкам остановится. Меж тем, к ним на всем скаку летел, отделившись от своего отряда, среброволосый бравый воин в запыленном камзоле изумрудно-зеленого цвета. На его бледном, как у всех синдар, не знающих света Анора, лице читались тревога и напряжение.

Белег, едва его отряд из двадцати легко вооруженных всадников приблизился к двум ехавшим в авангарде колонны воинам голодрим, в которых он узнал их старших князей, подъехал к ним, склонил голову, приложив руку к груди, и заговорил первым:

— Добрая встреча, Лорд Маэдрос, Лорд Маглор — он кивнул обоим, — мы здесь, чтобы оказать вам и вашим эльдар посильную помощь, помня о соглашении между нашими народами. Мой Владыка, Элу Тингол, в очередной раз проявил благую волю, захотев принять у себя нуждающихся, — начал он торжественным голосом, — Мне и моим бойцам приказано доставить в Дориат всех тяжелораненых воинов, чтобы наши целители, применив свое магическое искусство врачевания, смогли излечить их. По выздоровлении они будут снабжены всем необходимым, чтобы вернуться к местам несения службы, — окончив речь он отвесил низкий поклон слушавшим его сыновьям Феанора.

Переглянувшись, братья кивнули в ответ на приветствие Куталиона. Ему ответил Маэдрос:

— Привет тебе, славный Куталион, — голос у него еще не окреп, выдавая долгое пребывание без пищи, — Благодари от нашего имени своего Владыку! Ты можешь отвезти в Сокрытое Королевство наших воинов, кроме того, с нами здесь воины из атани и есть кое-кто из ваших лаиквенди. Рассчитывай на оруженосцев и прислужников — они будут сопровождать вас.

— Позволь нам немедля приступить к приготовлениям, — ответил, склонив голову, Белег.

— Хорошо, передай — пусть начинают, но перед тем как покинуть нас, я прошу тебя разделить с нами трапезу, — Маэдрос помнил Белега как опытного дипломата и переговорщика, от него в свое время не укрылись его ум, проницательность и воинская удаль. Кроме того, Белег был одним из немногих синдар, кто в совершенстве знал его родной ламбэ*.

Куталион поклонился в знак благодарности и согласия.

Когда личный помощник Менелиона пришел к нему с докладом о том, что всех тяжелораненых в ближайшие время увезут в Лестанорэ приехавшие за ними воины, тот вздохнул с облегчением. Теперь работы станет меньше, а целители синдар, которые славились на всю Эндоре своей магией, смогут позаботиться о его подопечных гораздо лучше, чем он сам, еще и потому, что там, вдали от войны и крепостей, в вечных влажных сумерках Сокрытого Королевства, любые хвори и ранения заживают быстрее — сама природа помогает тамошним квенди, питая их своей энергией, восстанавливая силы и заживляя их раны.

Стараясь не тревожить здоровых бойцов и ехавших в авангарде колонны повозок князей нолдор и их стражу, воины Белега проворно развернули повозки с теми, кого предстояло забрать с собой и, наскоро пообедав в компании двух старших феанорингов, потянулись на запад, к своим границам. С ними ехали прислуга, снаряженная главным целителем войска нолдор, и оруженосцы нескольких благородных воинов эдайн, сопровождавшие своих раненых господ.

Ночь застала их в пути, уже перед самыми границами завесы. Они уже отдалились на достаточное расстояние от колонны следовавших на юг Оссирианда нолдор. Разбив лагерь, воины Белега вместе с прислугой готовили пищу для раненых, а заодно и для себя, ухаживали за лежачими, меняли повязки и кормили тех, кто не был в состоянии есть самостоятельно.

Расставив дозорных вокруг лагеря, Белег с двумя своими эльдар лично отправился осматривать свой передвижной лазарет. Он шел среди многочисленных эдайн, кивая им, подбадривая, говоря, что они едут туда, где о них позаботятся. Раны на телах Пришедших Следом заживали медленнее и часто даже не слишком серьезные ранения без должного ухода могли сделаться для хрупких эдайн смертельными.

Затем шли повозки с воинами нолдор из уничтоженной армии Нолдарана, у этих были самые тяжелые ранения, только магия эльдар Дориата могла помочь. Средства, известные целителям из нолдор, были малоэффективны против таких ожогов и ран.

Далее следовали воины из лаиквенди и нандор Амдира и несколько дюжин эльдар из полка Лорда Орофера. Он знал почти всех их поименно.

— Возвращаемся домой, ребята, — говорил он им, тут же прося прощения, что не смогли забрать их прямо с поля боя — в первую очередь из крепостей князей нолдор были эвакуированы все женщины и дети, рожденные еще до Браголлах, и поэтому войско Орофера смогло забрать только часть своих раненых.

Обойдя всех, Белег в нетерпении подозвал к себе одного из прислужников голодрим, отправленного с ними, чтобы сопровождать нуждавшихся в уходе.

— Покажи мне самых тяжелых, — сказал он ему на квенья. Слуга с готовностью закивал и повел его, держа впереди себя факел, освещавший им путь, среди рядов повозок, на которых по двое и по трое располагались те, кто пострадал в недавней битве более других.

Белег вглядывался в лица — осунувшиеся, изможденные страданием плоти, глаза почти всех были закрыты, они казались мертвыми. Остатки жизни по капле вытекали из их тел, как вода из пустого кувшина. Отчаявшись и мысленно посылая проклятия Морготу и его тварям, Белег вдруг услышал знакомый, хоть и охрипший голос:

— Нана*, больно…жжет…

Белег кинулся в темноту повозки. Его сопровождающий с факелом проследовал за ним. В неверном оранжевом свете Белег увидел своего неузнаваемого подопечного.

Голова была обмотана бинтами и всю левую часть лица закрывала сплошная повязка, от волос — зависти столичных щеголей, не осталось и следа — они были тщательно сбриты. Тело его было похоже на скелет, обтянутый кожей. Все эти дни он питался только даваемыми ему с помощью полой трубки бульоном и отваром из трав. Руки Лиса были вытянуты вдоль туловища и привязаны к телу бинтами.

— Лисенок… — Белег, сжал руку ученика в своих, — я отвезу тебя к ней. Потерпи, малыш…

====== Проклятый камень ======

Комментарий к Проклятый камень Elwё Sindar Collo (кв.) Эльвэ Серый Плащ. Позднее трансформировалось в Elwё Singollo, а в синдарине в Elu Thingol. Я предпочитаю вариант перевода “Эльвэ Сребромант” (серебряная мантия).

Taur Elu (синд.) – Владыка Элу. В языке зеленых эльфов “Таур” – Лес, в значении среда обитания, королевские владения. Таким образом, Tauriel – можно переводить и как “Дочь Лесов”, и как “Дочь Владыки” по аналогу с Aranel – “Дочь Короля”

Caran-Ithilde (синд.) – Красная Луна.

Лорд Орофер http://i99.beon.ru/farm9.staticflickr.com/8430/7574226236_d69b7bb5bd.jpg

Отвезенные Белегом и его эльдар в Дориат благой волей Эльвэ Синголло*, о которой сам Таур Элу даже не догадывался, раненые в битве Нирнаэт Арноэдиад были размещены непосредственно в замке Лорда Орофера, прилегающих к нему постройках и домах прислуги. Для тех, кому не хватило места под крышей, Лорд приказал разбить лагерь на раскинувшейся рядом с замком поляне. Он и его хервесс были рады принять каждого и заботиться обо всех, кто в этом нуждался, когда Белег появился у них на пороге, неся на руках их измученного болью и до крайности истощенного, но живого сына.

Леди Нифрелас не отходила от постели обожаемого ею Лиса, который медленно, но неуклонно поправлялся стараниями Орофера и его супруги. Лорд, постепенно вливая в тело Лиса свою жизненную энергию, в сочетании с энергией окружающего их леса, сделал так, что на белом ладном теле не осталось ни единого шрама, а его супруга своими заклинаниями вернула облику Лиса прежнюю свежесть и притягательность, не сумев, однако, прогнать с его лица выражение серьезности, явившееся последствием длительно переживаемого телесного страдания.

Тэран-Дуиль запомнил тот бой, и огонь, едва не превративший его в обгоревший кусок плоти, и ту адскую боль, которую чувствовал на протяжении многих часов после. Он стал осторожнее, задумчивее, но, в то же время, пройдя через это испытание, сделался сильнее. Его магические способности и чувствительность ко всему, что относилось к лесу, его растениям и одушевленным обитателям, возросли многократно. Лис ощущал свою неразрывную связь с лесом, прислушивался к разговорам животных и птиц, наблюдал за движением раскачиваемых легким теплым ветром веток вековых деревьев и шелестом их широких листьев, закрывавших темно-зеленым куполом небо над его головой. Он черпал свою магическую силу в этих чащах, подпитываясь его энергией, и теперь хотел научиться от отца чародейской науке.

Мать, заметив на его пальце кольцо, спросила его о невесте:

— Твой отец сказал — она из рода князей изгнанников… Где она сейчас, ты знаешь? — он отрицательно покачал головой. Лис ничего не знал о своей Каран-Итильде* с того страшного дня, как вместе с королем наугрим Белегоста, распорол брюхо Глаурунгу. Он был твердо намерен искать ее в крепости голодрим на Одиноком Холме, как только у него будет хватать сил, чтобы держаться на ногах.

Меж тем, Белег, посчитав свою миссию выполненной, отправился в Менегрот. Таур Элу созывал всех приближенных и своих родичей на совет, который, как ожидалось, будет посвящен итогам окончившейся полным разгромом военной кампании князей из-за моря против Моргота. Был призван пожаловать в столицу и Лорд Орофер. От него, как от командующего полком воинов синдар, принимавших участие в битве, Элу Тингол ждал подробного доклада о происходившем на равнине Анфауглит.

Оставив жену, сына и замок на попечение полностью оправившегося от ранений Саэлона, Лорд Орофер направился в Менегрот. Весть о скандале в столице и трагической гибели первого советника Короля — Саэроса застала его на полпути. Сведения были сбивчивыми и неточными.

Поспешив в столицу, Орофер застал в Менегроте обстановку полнейшего хаоса. Беспрепятственно пройдя на территорию королевских чертогов, Орофер решил засвидетельствовать почтение венценосному дяде, но нигде не нашел того. Казавшаяся встревоженной Тар-Мелиан, одним из любимых учеников которой он был в дни своей юности, с усталой улыбкой пригласила его к столу, сказав, что Король уже завтра вечером собирает совет, на котором будет говорить и поведает своим приближенным о многих произошедших здесь за последние годы изменениях.

Предчувствия не часто посещали Орофера, но то, что он ощутил, слушая речи своей давней наставницы, можно было назвать скорее уверенностью в приближении страшных несчастий, нежели их предчувствием. Он отправился в приемную Маблунга, начальника стражи Менегрота и доверенного лица Тари Мелиан, чтобы расспросить его о том, о чем не посмел упомянуть в беседе с Королевой.

Маблунг не был любителем разговоров, но Ороферу удалось узнать, что Саэрос был убит одним из эдайн, живших при дворе. Адан, о котором шла речь, по словам Маблунга, был любимцем Таура Элу и одним из лучших друзей Белега Куталиона. При дворе разгорелся скандал — группа сторонников убиенного Саэроса из советников Короля обвинила юного адана в убийстве, Белег же, наоборот, встал на его защиту, говоря, что несносный нрав и ядовитый язык первого советника свели того в могилу. Тингол склонялся к тому, чтобы принять аргументы Белега, свидетельствовавшие в пользу человека, но тот сбежал, не дождавшись королевского вердикта.

— Теперь Белег отправился его разыскивать, взяв с собой королевский меч, Англахэл! — хмурясь и сверкая глазами говорил Маблунг, — В другое время Таур Элу даже помыслить о таком не мог бы — вверить собственный меч одному из слуг! А теперь ему все нипочем. Ничего не видит, кроме своего проклятого камня! Из-за этого камня несравненная аранель Лютиэн живет сейчас жизнью смертной со своим супругом — аданом из рода Беора, вдали от родных стен. Даэрон покинул Менегрот и неизвестно, где он и вернется ли. Город кишит сбродом всех мастей из смертных, наугрим и голодрим… А Таур Элу смотрит лишь на этот проклятый сильмарил! — Маблунг сжал кулаки, — Даже сияющая красота Тари Мелиан не может отвлечь его от навязчивых мыслей об этой стекляшке… — он опустил голову, заливаясь краской и сообразив, что в запале наговорил лишнего.

— Сильмарил, — хмыкнул в ответ Орофер, скривив губы в презрительной улыбке — он всегда посмеивался над теми, кто не мог, подобно ему, держать все испытываемые чувства под полным контролем холодного и расчетливого разума.

В голове Лорда все сложилось как дважды два — на завтрашнем совете его дядя будет говорить о сильмариле!

Закончив обустройство на новом месте, в крепости Амон-Эреб, Маэдрос принял от Карантира командование ее гарнизоном. Его братья отдыхали в своих покоях, пока он разбирал ворох карт и бумаг на рабочем столе Морьо. Среди них он наткнулся и на старое письмо от кузена Артаресто. Его взгляд зацепился за слово «сильмарил», несколько раз употребленное в длинном тексте письма. Маэдрос погрузился в увлекательное чтение — послание красочно повествовало о гибели Финдарато, ушедшего вместе с атаном из рода Беора и десятью храбрецами в цитадель Врага — добывать сильмарил из его короны. В еще более ярких красках описывались деяния Турко и Курво в Нарготронде в то время, пока не вернулся из Ангамандо атан со своей возлюбленной — прекрасной собой синдарской колдуньей. Упомянутую колдунью несколькими месяцами ранее привез к ним в город и, судя по всему, пытался изнасиловать Турко, при молчаливом бездействии, если не откровенном пособничестве Курво, она, не выдержав, сбежала, отправившись прямиком лапы Врага. Когда атан и колдунья вернулись, поведав обо всем случившемся в плену, сильмарила при них не было, но из сказанного ими было понятно, что им удалось похитить его. Колдунья, как выяснилось, была родной дочерью Владыки Среброманта, и отбыла со своим смертным в Лестаноре. Возвращаясь к Турко и Курво, Артаресто писал, что «только из уважения к Нельо и Кано» не отдал на растерзание толпе горожан этих «бессовестных, подлых изменников и подстрекателей». Вместо этого они были с позором выдворены за пределы города. Тьелпе же, не захотев более иметь с отцом и дядями ничего общего, остался в Нарготронде.

С братьями предстоял серьезный разговор. Что же до сильмарила, то было необходимо выяснить, где он.

Маэдрос решил, что говорить с провинившимися братьями нужно наедине, по возможности, не привлекая к разбирательству Кано и близнецов. Морьо, который давно знал о похождениях неразлучной пары в Нарготронде, и все это время молчал, был еще слаб и проводил много времени у себя, рядом с Мирионэль, за чтением тех немногих книг, что нашлись в крепости.

Размышляя о том, стоит ли вообще по прошествии такого длительного времени заводить этот разговор и, если все-таки начинать, то как именно, Руссандол послал за Турко и Курво.

Младшие братья стояли перед ним, вальяжно переминаясь с ноги на ногу: Курво скрестив на груди руки и хмуря черные брови, Турко подбоченившись и меча молнии из прищуренных ярко-голубых глаз под красиво изогнутыми угольно-черными, как у брата, бровями. Они то и дело переглядывались и непрестанно шептались в осанве. Эту привычку — говорить в осанве, они усвоили еще в раннем детстве, сейчас уже нельзя было сказать, кто именно научил их, но по степени молчаливого взаимопонимания и чувствительности в отношении друг друга они уступали только близнецам Амбаруссар.

Подойдя вплотную к золотоволосому Келегорму, Маэдрос спросил у него голосом, в котором звенел металл:

— Что это значит? — нависнув громадой своего роста над братом, он ткнул ему в лицо пергамент содержавший послание Артаресто. На что Куруфин повернул к нему голову, чуть вытянув шею, чтобы прочесть бумагу, и тут же, пожимая плечами, проговорил:

— С чего ты так бесишься? Начитался бредней этого телэрского выродка, а теперь докучаешь нам… — угрюмое выражение его лица на мгновение сменила недоверчивая ухмылка.

Маэдрос смерил брата ледяным взглядом зелено-серых глаз.

— Я спрашиваю Турко, а не тебя, — стараясь смирить охвативший его гнев, ответил Руссандол.

Келегорм нахмурился и злобно посмотрел на старшего феаноринга.

— Мы хотели как лучше, Нельо, — наконец выдавил он из себя и опустил голову.

— Как лучше? Вы подстрекали народ к бунту против законного Владыки и смущали горожан бесчестными речами! — Маэдрос смотрел на Келегорма, готовый испепелить его взглядом. — А дева из синдар? С ней ты тоже хотел поступить как лучше?! — продолжил обвинительную речь старший из братьев.

— Эта девка — ведьма, она сама околдовала его, — как бы невзначай бросил Курво.

Маэдрос попытался сделать вид, что не расслышал этой реплики и ждал ответа от Турко, сожалея о том, что допустил глупость и вызвал на разговор их обоих вместе, а не по одиночке.

— Нельо, я… — Турко медлил с ответом, — эта дева — моя вечность…

— Моринготто ее разбери… — тихо добавил Курво.

Маэдрос покачал головой.

— Турко, я не понимаю, ты что, позволил похоти возобладать над здравым смыслом? Неужели желание обладать девой…

— Да уж знаем, где тебе понять… — саркастически хохотнул Курво, дернув подбородком, и тут же отлетел к дальней стене от удара левой. Маэдрос не выдержал.

Келегорм подбежал к брату, оглядываясь на взбешенного Нельо, и помог Курво подняться на ноги.

— Нельо, прошу тебя, не трогай его! Я был не прав, оставь Курво в покое! Лучше отправь туда кого-нибудь, чтобы узнал как там Тьелпе, он ведь воевал в составе армии Финьо. Не видишь разве — он весь извелся?! — он кивнул на утирающего кровь с подбородка младшего брата.

— Хорошо, — отозвался успевший успокоиться Маэдрос, — сегодня же я пошлю гонца в Нарготронд за вестями о Тьелпе, — он перевел дух. — А сейчас ступай прочь, оставь нас, — приказал он Куруфину.

Когда тот вышел за дверь, и его удаляющиеся шаги послышались в коридоре, Маэдрос подошел к Келегорму и тихо сказал, склонившись к самому уху брата:

— А теперь расскажи мне все, что знаешь о дочери Эльвэ Синголло и этой истории с сильмарилом…

====== Страх ======

И в нетерпении своем не стали они ждать, но тотчас разбудили супруг своих. Так и вышло, говорят эльдар, что первым, что увидели эльфийские женщины, были их супруги, и любовь к мужу была первой их любовью, и лишь потом познали они любовь к чудесам Арды и благоговение пред ними.

Дж.Р.Р.Толкин «Квенди и эльдар»

— Вам так к лицу этот темный цвет, браннон, — улыбался Саэлон, оправляя на мне только что сшитый стараниями матушки и бывших при ней десси кафтан из темно-синего бархата, вышитый на груди, воротнике и манжетах причудливым узором из серебряных нитей и украшенный россыпями мелких бриллиантов.

Я вздохнул — выздоровление далось мне тяжело, хоть отец и сделал невозможное, чтобы поставить меня на ноги, а матушка отдала мне столько сил, что сама ослабла и побледнела, проводя у моей постели дни и ночи.

Все уже было готово к тому, чтобы мы с Саэлоном и дюжиной стражей отправились в крепость Амон-Эреб. Я чувствовал, что Мирионэль находилась там. Не зная ничего о судьбе ее отца — Саэлон сказал, что когда он доставил Лорда Карантира в лагерь князей голодрим, тот был на последнем издыхании и мало чем отличался от мертвого, я был уверен, что его братья позаботились о ней. Сожалел я лишь о том, что сам не мог до этого дня сделаться ее опорой. Едва начав выздоравливать, я непрестанно думал о Мирионэль. Мое хроа, открыв вместе с ее плотскую ипостась мелет, скрепившую навечно наши судьбы, влекло меня к Каран-Итильде не меньше, чем моя феа.

Встревоженный тем, что мы с ней так и не смогли увидеться и получить вести друг о друге из-за проклятого змея, чуть не отправившего меня прямиком в палаты Властителя Судеб, я, как только почувствовал себя в состоянии держаться на ногах, решил отправиться в крепость Амон-Эреб, чтобы увидеть ее. Мне не терпелось получить возможность вновь прикасаться к ней, дотрагиваясь до кончиков ее пальцев, обнимая за плечи, вдыхать запах ее волос, заглянуть в ее сине-серые глаза-омуты. Я знал, что война с Морготом продолжится, вынуждая нас ждать, может быть, в течении долгих лет, возможности пожениться и зажить мирной жизнью.

Тогда же я осознал, что безрассудство не всегда является признаком воинской доблести, а испытывать страх не является чем-то постыдным. Я боялся, боялся не суметь или не успеть по вине Всеобщего Врага прожить с Каран-Итильде годы мира и счастья, и что моему самому горячему желанию — засыпать, держа в объятьях ее стройное гибкое тело, не суждено будет исполниться.

Надеясь на снисхождение к моему внешнему виду моей нареченной и осматривая себя в зеркале, я заметил, что волосы уже начали заметно отрастать и теперь ершились, создавая вокруг головы тонкий светлый ореол. Было странно и непривычно видеть их такими короткими. Уши без обрамлявших их длинных прядей выглядели оттопыренными, шея казалась совсем тонкой, а глаза огромными.

Ко мне вошла матушка, держа в руках драгоценный пояс, усыпанный переливающимися самоцветами и украшенный заклепками из белого золота и бриллиантовыми пряжками.

— Надень его, — она сама, улыбаясь, обернула блистающий исходившим от камней светом пояс вокруг моей талии.

— Моя леди, — я поклонился, осматривая заодно и слепивший глаза пояс, — мама, он слишком прекрасен… — в смущении я не знал, как благодарить ее.

— Это память о брате, — сказала она, обнимая меня, — ты ведь стал таким же отважным воином, каким был он.

Дэнетор, ее брат и Владыка народа лаиквенди, был храбрым воином. В Первой Битве за Белерианд он, не дождавшись подкрепления воинов Таура Элу, атаковал армию Моргота и пал, попав в окружение. Мама считала, что Владыка Тингол умышленно держал в засаде свое войско, дожидаясь, пока измотанный сражением с армией лаиквенди и нандор противник не ослабнет и не потеряет бдительность. Она крайне редко покидала отцовский замок и избегала встреч с Тауром Элу, считая свой род превосходящим его по знатности и величию и не в силах простить смерть брата.

Матушка и ее брат вели свой род от одного из первых эльдар, что пробудились у берегов озера Куивинен. Энель и Энелье были их прямыми предками. В то время как мой отец был сыном Эльмо, младшего брата Таура Тингола, на которого, как говорили, я был похож даже больше, чем на отца.

Внезапно появившийся на пороге отец, застал нас стоящими обнявшись, перед большим зеркалом. Он запыхался, его верхний кафтан из тяжелой серебристой атласной ткани, вышитой черными цветами, был весь в брызгах дорожной грязи. Видно было, что он только что прибыл и очень спешил по дороге.

— Лис, нужно поговорить, — сказал отец, стараясь придать голосу обычную деловитую манеру, — А ты, мой лесной цветок, иди к себе, и прикажи твоим девам собираться в дорогу. Я скоро приду и все расскажу тебе, — он взял матушку за руку, подводя ее к двери. На ее попытку что-то сказать в ответ, он прильнул в ее губам в коротком поцелуе, закрывая перед ней дверь.

— Куда ты собрался? — он повернулся ко мне, хмуря брови.

— Я еду в Амон-Эреб, отец. Мирионэль там, я должен ее увидеть, дать ей знать…

— Послушай меня сейчас, — перебил он меня на полуслове, приближаясь и крепко хватая за плечи, — Я только что из столицы — по приказу Таура Элу все дороги, ведущие в королевство, перекрыты, к границам стягиваются регулярные войска, выезд из Дориата строжайше запрещен! Дядя обязал всех благородных особ с домочадцами в кратчайшие сроки прибыть в Менегрот… — отец прикрыл глаза и опустил голову.

— Мама не захочет ехать, — ответил я, потрясенный сказанным.

— Значит, леди Нифрелас привезут в столицу под конвоем, — мрачно ответил отец, — Прошу тебя, ради твоей матери, не делай глупостей! Мы все в опасности, пойми?! — он заглянул своими ярко-голубыми глазами в мои, встряхнув меня за плечи.

Не зная, что ответить, и будучи в замешательстве, я чувствовал, как мечта о счастье с моей Красной Луной ускользает все дальше.

Мирионэль сама не знала, сколько в ней было от квенди и сколько от атани. Нолдиэ она или все-таки атанет из халадинов. Бывали мгновения, когда ей самой казалось, что она не относилась ни к тем, ни к другим. После гибели Лиса она старалась все время занимать себя чем-нибудь, помогать Тулинде и другим немногочисленным бывшим в крепости нисси и проводить с отцом столько времени, сколько он сам пожелает посвятить ее обществу.

Они оба изменились после Нирнаэт Арноэдиад. Переживая личную потерю и насмотревшись на смерть, страшные раны, страдания и трагедии многих бывших с ними квенди и атани, Мирионэль стала молчаливой. Печаль и скорбь не покидали ее сердца, как будто часть ее была безвозвратно утеряна, упокоившись в некрополе во дворе их крепости, в Кургане Слез, в вырытой на холме неглубокой могиле, там — где были погребены павшие в битве воины. В отце она находила подобие утешения.

Карантир же находил это утешение в ней. Он заметил, как она мгновенно повзрослела после битвы, и ругал себя за то, что согласился на настойчивые уговоры взять ее с ними на Анфауглит. Сам не желая расставаться, стремясь держать ее рядом с собой так долго как это возможно, он обрек дочь на жестокие страдания, заставив видеть вокруг себя страшные картины смерти и горя. Морьо помнил, что Мирионэль потеряла в той битве нареченного. Он не стал тревожить ее рассказом о том, как этот молодой синда спас его от неминуемой гибели, вывез из окружения и приказал доставить к ним в лагерь. Карантир больше других знал, как это — обрести счастье, начав чувствовать его вкус, и тут же потерять навсегда. Лишь оказавшись при смерти, погрузившись в туманные слои предшествовавшие залам Намо, Морьо почувствовал, насколько же дорога ему Мирионэль. А когда он понял, что появившееся в нем вдруг сила, позволившая ему превозмочь действие на тело орочьего яда, исходила от нее, отдавшей ему часть своей благодати, Карантир ощутил себя так, как не было даже в самые счастливые дни с Халет. Он был нужен, дорог, любим, за него боролись, рискуя собой, отдавая ему часть себя… Он и до этого знал, что Мирионэль испытывает к нему полудетскую восторженную привязанность, почтительную робкую благодарность, хотя они никогда не говорили об этом. Теперь говорить стало еще сложнее, да и не было подходящих слов, и он молча глядел на нее, сидящую с вышиванием у его постели.

— Начинает холодать, — как-то заметила она, выглянув из смотрящего во внутренний двор окна его покоев.

— Это ничего, — ответил Морьо, — скорее бы выпал снег… — ему вспомнились их с Тиаро тренировки с мечами во дворе крепости в Таргелионе.

— Знаешь, близнецы привезли вчера красивого жеребчика черной масти, — задумчиво отвечала она.

Его вороной пал в последний день битвы, и Карантир все это время оставался безлошадным.

— Ты соскучилась по конным прогулкам? — он чуть улыбнулся.

— Как только ты совсем поправишься, — заговорила она, садясь на край постели и легко касаясь его руки, — мы обязательно отправимся гулять. Лапсэ ждет не дождется возможности побегать.

На этот раз обычная проницательность изменила Ороферу. На совете его дядя ни словом не обмолвился о сильмариле, но сказанное им заставило содрогнуться всех присутствовавших. Ссылаясь на опасность, исходившую от Моргота и его приспешников, а также на угрозу, которую, по его мнению, представляли теперь для Дориата князья голодрим, обосновавшиеся близ восточной границы и не сдерживаемые более волей Верховного Короля, Таур Элу обрекал Дориат на полную самоизоляцию.

— В связи с нарастающей внешней угрозой от наших давних врагов с севера и убийц-изгнанников, прибывших из-за моря, сделавших своим логовом Одинокий Холм, я принял решение о закрытии границ Дориата для въезда и выезда. Мы должны сплотиться перед лицом нависшей над нашими землями опасности, и я призываю всех вас прибыть в Менегрот в сопровождении домочадцев, дабы мои воины могли защитить вас и ваши семьи от любых возможных посягательств из вне…

Приказ в самые кратчайшие сроки приехать в столицу, где они будут размещены в королевской резиденции, вокруг которой были выставлены несколько рубежей обороны, ошеломил не только Лорда Орофера. Указом Таура Элу князья голодрим были объявлены вне закона, любые контакты с ними равнялись государственному преступлению и жестоко карались. Вдоль границ Дорита на дорогах были расставлены посты. На территорию королевства можно было пройти лишь с высочайшего соизволения.

Измученный долгой скачкой и размышлениями о том, что могло подвигнуть дядю к подобного рода мерам, Орофер чувствовал, что, находясь в Менегроте, они все окажутся в гораздо большей опасности, нежели здесь, в его маленьком замке. Ему было понятно, что некогда бесстрашный Элу Тингол боялся и не просто боялся, а до истерического смеха и ночных кошмаров. И боялся он не Моргота, о котором всегда презрительно отзывался как о «черной крысе», не находящей лаза в его дом, а князей из-за моря, отношения с которыми строил всегда с позиции сильного. Что же изменилось, если теперь он отгораживался от них каменными стенами укреплений и рядами своих вооруженных воинов?

====== Оттенки серого, черного, красного... ======

Комментарий к Оттенки серого, черного, красного... coimas (кв.) – лембас

nieninque (кв.) – подснежник

Шли месяцы. Все они переживали вынужденное заточение в королевской резиденции Менегрота мучительно. Лорд Орофер проводил время в обществе Келеборна, его очаровательной хервесс и других благородных эльдар, разделявших с ними вынужденное пребывание во дворце Элу Тингола. Леди Нифрелас сторонилась всех, сидя в своих покоях, коротая время за вышиванием и изобретая все новые узоры и украшения для одежд и драгоценностей своего ненаглядного Лиса, которого любила даже больше, чем мужа.

В свое время, увидев молодого Орофера, привезенного его отцом в столицу Линдона, принцесса не могла оторвать восхищенного взора от его дивно сложенной фигуры, белой кожи, ярко-голубых сияющих как звезды глаз и густых, доходивших до талии, серебряных волос с перламутровым отливом. Страстная любовь поразила ее, словно удар молнии, и она всею душей пожелала стать его супругой. Юный родич Таура Элу смотрел на нее с нескрываемым интересом, оказывая всяческие знаки внимания и уделяя ей достаточное количество времени, чтобы она могла влюбиться в его голос, взгляд, аромат волос и улыбку. Орофер уже тогда в совершенстве постиг многие премудрости магического искусства Мелиан, и ему не составляло труда очаровать свою нежную избранницу. После свадьбы они приехали в замок его отца, и ее юный супруг, по-прежнему обходительный и внимательный к ее просьбам и потребностям, стал мало-помалу отдаляться от нее. Нифрелас терзалась этим, винила себя, и всем своим существом привязалась к Ороферу, чинная вежливость которого ранила ее сердце больнее, чем это могли бы сделать упреки и дурной нрав. Даже во время любовной игры она ощущала его отстраненность и при этом видела, что он отнюдь не избегает близости с ней, наоборот, ей казалось — он стремится сделать ее регулярной. Он настойчиво добивался ее, а его движения и ласки при этом были жесткими и казались монотонными. Часто случалось так, что он ложился на спину, прикрыв веки, распростершись на их широком супружеском ложе, и, держа ее сидящую на нем за бедра, совершал ритмичные движения. Она видела его подрагивающие ресницы, приоткрытый рот, слышала, как он дышит — прерывисто, вдыхая жадными глотками нагревшийся от жара их тел воздух. Она страстно хотела детей, а он не спешил. Ему понадобилось время, чтобы оценить и полюбить ее и тоже захотеть привести в мир дитя. Когда это случилось, его чувственность приобрела привкус нежности, любования, заботы о жене и в то же время окрасилась в более яркие цвета пробудившейся в его сердце страсти.

Леди Нифрелас никогда не признавалась в этом мужу, но она сразу поняла, когда они познакомились, что он пытается воздействовать на нее магией любовных чар. Это лишь польстило ее самолюбию. Она бы и без всяких магических манипуляций полюбила юного Орофера за сочетание несвойственной ей самой рассудительности и холодной расчетливости с внутренним благородством и полным сознанием собственного превосходства над окружающими.

Ее обожаемый Тэран-Дуиль внешне был почти точной копией отца, от нее унаследовав лишь зеленовато-голубой цвет прозрачных глаз. Он родился поздней весной, как раз тогда, когда вся природа того края, где выросла его мать, уже освободилась от зимних оков и расцветала, каждым раскрывшимся бутоном, каждым нежно-зеленым листиком, каждой молодой веткой радуя ее взор и сердце. В память об этой прекрасной поре, и любуясь цветом глаз новорожденного сына, она назвала его на своем родном наречии — Цветущей Весной. Орофер прозвал его Лисом за по-лисьи чуть приподнятый кончик носа, придававший всему прекрасному лицу их сына сходство с этим животным.

Как и многие другие молодые эльдар благородного происхождения, Тэран-Дуиль по прибытии во дворец Владыки Тингола был определен в королевскую гвардию, где нес посменную службу в карауле. Гвардией, занимавшей оборону вокруг дворца и на нескольких уровнях внутри него, командовал Маблунг, прозванный Сильная Рука. Высокий, широкий в плечах, с налитыми сталью мускулами, одетый в кольчугу и легкий доспех, Маблунг всегда имел вид воина, готового в любой момент броситься в бой. Панцирь его доспеха золотился, подобно волнистым локонам длинных пышных волос военачальника. У Маблунга, обладающего практически неограниченным доверием Тари Мелиан, были свои разведчики и осведомители за пределами Дориата, что позволяло ему узнавать обо всех важных событиях вне границ королевства одним из первых, чтобы поспешить в покои Королевы и рассказать ей последние новости Белерианда.

В один из вечеров, когда Тэран-Дуиль привычно стоял в карауле крайнего рубежа обороны, опоясавшего покои Таура Элу, его супруги и их приближенных, к нему подошел Маблунг и, положив тяжелую ладонь на его плечо, спросил:

— Ну как служба, сын Орофера? — он хмурился и казался опечаленным.

— Я не жалуюсь, — ответил Лис и сжал губы в струну, опуская взор.

— Пропустим по стакану, идет? — не дожидаясь ответа, Маблунг, прихватив Лиса за плечо своей железной хваткой, направился с ним в караульную.

Налив обоим крепкого красного вина трехлетней выдержки, Маблунг уселся за грубо выточенный деревянный стол. Лис недоуменно смотрел на него.

— Он мне про тебя рассказывал, — начал Маблунг, всматриваясь в лицо Лиса в тусклом свете единственной горевшей в комнате лампы, — говорил, что ты хоть и мал еще, но дельный, сообразительный, — он сделал паузу, отпивая вино.

Лис тоже сделал несколько глотков. Вино было очень крепким.

— О ком вы? — с сомнением спросил Лис. Он догадывался, что речь о его дорогом наставнике.

— Вчера мне донесли, — набрав воздуха в грудь, продолжал Маблунг, словно не слышал вопроса, — вчера мне донесли, что он был убит — тот самый проклятый адан, что прикончил Саэроса.

Повисла тишина. Лис лишился дара речи, услышав эту новость.

— Он к тебе очень привязался… Я решил, что ты должен знать, — снова заговорил начальник стражи, — теперь все кончено — Тугой Лук обрел, что искал…

Внутри у Лиса словно провели холодным лезвием. Даже дыхание перехватило. Он как рыба глотал ртом воздух, не в силах подняться с места. Дрожащей рукой он дотянулся до чаши с вином и осушил ее в два глотка. Маблунг поднялся со своего места и сказал, ставя на стол свою пустую чашу:

— Иди к себе сейчас, я прикажу тебя подменить. Мне нужно доложить госпоже.

Было лучше, чтобы никто не видел Лиса на боевом посту в таком состоянии — утром того дня в Менегрот пожаловала большая делегация наугрим Ногрода. Впервые за многие месяцы на лице Владыки Тингола вместо беспокойства отобразилось торжество. Он улыбался, гордо вскинув подбородок, на бледном лице рдел едва заметный румянец. Всем своим видом Таур Элу показывал, насколько пришедшие наугрим пришлись ко двору. Им отвели лучшие гостевые покои в огромном дворце и в честь их приезда королевский обед изобиловал умело приготовленными угощениями, подававшимися лишь по большим праздникам.

Пошатываясь, Лис кое-как добрался до своих покоев и рухнул на кровать, не раздеваясь, сняв лишь тяжелый пояс с прикрепленными к нему кинжалами и мечами. Он думал о своем наставнике, не веря в его гибель. Ведь он не успел научиться у Белега стольким вещам и знаниям, не рассказал ему всего, что хотел и сам не смог задать учителю и другу столько вопросов, ответ на которые хотел бы знать. Лис так и не спросил его о леди Галадриэль. Ведь это из-за нее Куталион так отчаянно бросался всегда в самую гущу боя, всегда стремясь быть там, где война, поближе к смерти. От этих мыслей у Лиса закружилась голова, и прошиб холодный пот. Он представил, каким адом, должна была быть жизнь всегда веселого, улыбчивого, любящего шутить, Белега, и мысли сами собой перенеслись в ту ночь, когда он понял, какое наслаждение приносит слияние тел.

Каждый вечер Тэран-Дуиль засыпал в отведенной ему комнате в королевских чертогах думая о Мирионэль. В его ночных мыслях тревога и страх смешивались с нестерпимым обжигавшим хроа желанием. Он ворочался на ложе, ища удобного положения, чувствуя как пульсирует там, под покрывалом, плоть и, сминая подушки, сжав в кулаках простыни, тихо стонал, вздрагивая и глубоко вздыхая, от не находящего выхода томления.

В ту ночь, как и в предыдущие, Тэран-Дуиль погрузился в сон совершенно измученным, с волосами, мокрыми от пота и гулко стучащим в груди сердцем.

Из сна его вырвал крик трясущего его за плечи Саэлона:

— Просыпайтесь, браннон! Во дворце тревога!

Они жили в своем маленьком форте на Одиноком Холме и та скудная информация, которую сыновья Феанора получали из-за его пределов, не могла удовлетворить потребность в ней Маэдроса и его братьев.

Вернувшийся из Нарготронда гонец сообщил, что там ничего не знают о судьбе Тьелпе. Было известно, что он в составе отряда, ведомого кузеном Артаресто, воевал в рядах Западной Армии Нолдарана Финдекано. Из боя он не вернулся, как и более чем две трети тех, кто был в отряде Ородрета. Услышав эти новости о сыне, Куруфин метался по крепости как умалишенный. Все эти годы он изводил себя мыслями о Тьелпе. Не мог простить себе его потери. Теперь уж кто знает, как все завертелось? Эта синдарская ведьма, ублюдок Финдарато, его святоша братец Артаресто, толпа горожан, и влюбленный Турко посередине. О Турко Куруфинвэ думал со злобой, тесно переплетенной с другим чувством. Красавчик Турко — ему бы родиться девой, но нет, угораздило же появиться на свет мужчиной, как и он, Курво. Пятый сын Феанора любил Келегорма. Одно дело — любить жену, его Вэнлинде была среди самых прекрасных дев нолдор, и совсем другое этот смазливый старший брат, казавшийся младше его. У Курво, как у их отца, мужественность была написана в глазах и била из всех пор на теле, а Турко был много нежнее по натуре, пошел в мать. Он вздрагивал и мелко дрожал, когда Курво обнимал его сзади, прикасаясь к самым чувствительным местам его совершенного тела, сминая одежду, шепча в осанве горячие слова, зарываясь лицом в крупные золотые кольца его пышных кудрей. Его прекрасный Тьелкормо стонал, умоляя «Еще, еще, ну же…» доводя до исступления и так терявшего всякий разум Курво. Он был его бесом, личным Проклятием и его ненаглядной красой, и тоской, и самой гибельной страстью, без которой он не мог жить. Чувствовал, что не мог.

Морьо, товарищ их детских игр, с которым поначалу они были неразлучны, проводя втроем свободное от учебы в мастерской отца время, постепенно, то ли почувствовав что-то, то ли тоже обнаруживая характер одиночки, отделился от них, став больше общаться с их старшим.

Они повзрослели, но Турко по-прежнему льстило такого рода внимание брата. Он тоже тянулся к нему, бессознательно выбрав Курво себе в любимцы. Они еще в детстве научились говорить в осанве. И это настолько увлекло обоих, так им нравилось, что уже, будучи юными квенди, и потом, во взрослом возрасте, здесь, в этих холодных негостеприимных землях, они мало разговаривали. За них говорили их мысли. Особенно ему нравилось разговаривать с Турко, когда они уезжали вдвоем на охоту, взяв с собой лишь нескольких гончих из его огромной своры. Ночевали в лесу, в палатке, и Турко жарко обвивал руками его шею, прижимался к нему, улыбаясь, называя его ласковыми словами, прося как всегда новую подвеску, сережки или уздечку для коня.

Курво всеми силами поддерживал внешние приличия. Его мрачный характер одиночки и привычка к работе в кузнице и без того не привлекали толпы собеседников и знакомых. А Турко мог приходить и приходил,приносил ему коймас*, воды и фруктов. Раз по весне он принес ему венок из цветов ниэнинкве*, счастливо смеясь, надел поверх кожаного ремешка, которым Курво удерживал волосы, работая в мастерской, и произнес серьезным голосом, заглядывая ему в глаза:

— Пока мы вместе, все будет хорошо…

А потом он встретил ее, колдунью. И все пошло прахом. Курво совсем не стал бы возражать, если бы его Прекрасный брат женился на аранель Лютиэн. Он четко разделял любовь к женщине, с тем, что испытывали друг к другу они. Он видел, как Турко страдал, как он в бешенстве от ее постоянных и непреклонных отказов готов был кинуться из верхнего окна сторожевой башни, находившейся на небольшом пригорке, близ главных ворот Нарготронда, и сердце его сжималось от тянущей боли. За своего Тьелкормо он готов был стереть в пыль любого, будь то демон, или хрупкая дева…

Тьелпе, наблюдая за всеми этими страстями, хмурился, мотал головой, а потом бросил ему в лицо резкие и грубые слова, все им припомнил, знать их больше не желал. И остался, встав рядом с этим паскудой Артаресто и глядя в упор из-под сдвинутых в гневе бровей.

И вот он погиб. Пал как герой и отправился к Намо, где, должно быть, проклинает его, Турко, свою жизнь бок о бок с ними, а заодно и своего деда, чьей волей они все оказались в Эндоре.

Сейчас, сидя на полу, прижавшись спиной к холодной каменной стене, в одном из подземных коридоров Амон-Эреб, забравшись туда, словно жалкая крыса в нору, переживать свое горе, Куруфин спрашивал себя, почему он и его братья такие? — совсем не похожие на всех остальных квенди, добрых и правильных, добродетельных и таких светлых, что тошно становилось. Для них, семерых принцев нолдор, когда-то наследников трона Финвэ, этот прекрасный, гармонично созданный Единым мир был клеткой, в которой они метались и сходили с ума, каждый на свой лад.

====== Падение ======

Комментарий к Падение Artanaro (кв.) – Высокое Пламя. Атарессе последнего Верховного Короля нолдор в изгнании. Его амилессе – “Эрейнион” (синд.) – Потомок Королей, было заменено на эпессе “Гил-Галад” – Сияющая Звезда.

Turosto (кв.) – Белегост

Heceldamar, Hecelmar (кв.) – Белерианд

Весть о падении Нарготронда дошла до обитателей Амон-Эреб с большим опозданием. Ее просто некому было до них донести. Почти случайным образом случилось так, что несколько фалатрим, бежавших на остров Балар, захотели переплыть бухту, отделявшую Балар от устья реки Сирион, и поселились там.

На них, охотившихся в близи Нан-Татрена, наткнулись отправившиеся туда с тем же умыслом, Келегорм и Куруфин. Они привезли плененных охотников в крепость, где Нельо подробно расспросил их о том, как они очутились на месте нынешнего проживания. Так, среди прочих подробностей о разорении гаваней в Нирнаэт Арноэдиад и бегстве оставшихся в живых их обитателей в бухту Балар, все узнали о том, что не так давно город Подземная Крепость был уничтожен, а жители его обращены в рабство или перебиты. В последние годы в крепости Амон-Эреб не испытывали особенно теплых чувств по отношению к родичам из Третьего Дома и их подданным, поэтому весть о гибели Артаресто и его оплота никого не привела в отчаяние.

Маэдроса волновала судьба Артанаро*, которого, вместе с Фаниэль и его матерью, Финьо отослал в Нарготронд перед началом наступления на Анфауглит. Выяснилось, что дочь Финвэ предусмотрительно отправила Эриен и юного принца к Кирдану, в Гавани Бритомбара и Эглареста, а сама отправилась в Нароград. Во время падения гаваней Эриен погибла, однако, Кирдан сумел спасти наследника короны нолдор, сел вместе с ним на корабль и отплыл на остров Балар, где он и жил по сей день под опекой Корабела и других фалатрим из синдар и где сами они узнали о разрушении столицы Фелагунда от нескольких бежавших оттуда в устье Сириона нолдор. Теперь в устье этой реки образовалось небольшое поселение свободных эльфов, состоящее из синдар, фалатрим и нолдор. Над ними не было старшего, хотя формально они считали себя подданными Нолдарана Турукано. Слова о наследнике короны нолдор в изгнании и племяннике Тургона болью отдались в сердце Маэдроса, вспомнившего почему-то любимые черты и нежные ласки бесстрашного и отчаянного Финьо.

Старший феаноринг плохо помнил Артанаро. Он видел его всего несколько раз во время своих визитов в Хитлум, и тот еще был в очень нежном возрасте. Но Нельо казалось сейчас, что Эрейнион был похож на Финьо гораздо больше, чем на благородную Эриен.

Из всех редких гостей, посещавших Амон-Эреб, особо Маэдрос привечал у себя наугрим Туроста*, которые приезжали к ним в крепость, привозя с собой выкованное ими оружие и прочую амуницию, а так же для того, чтобы завершить отделку в покоях и главной зале, служившей феанорингам и столовой. У гномов всегда были свежие новости — они часто путешествовали в разные, еще не зараженные черной заразой, уголки Хекелмара*, их везде принимали радушно за их искусство и трудолюбие. Сам Лорд Амон-Эреб не говорил на языке гномов, который они держали в строгой тайне от чужаков, но на нем сносно объяснялись Морьо и Мирионэль. Куруфина, владевшего кхуздул в совершенстве, Маэдрос опасался привлекать к каким-либо важным делам. Он был намерен вызнать, куда исчез украденный из короны Моринготто сильмарил, но никто не мог сообщить ему ничего существенного.

От Турко он узнал, что аранель Лютиэн и ее нареченный атан ушли из Нарготронда в направлении на юго-восток, к Лестаноре. По дороге изгнанные из города Курво и Турко встретили их снова, и произошла стычка, любимый волкодав Турко принял в ней сторону синдарской колдуньи, влюбленные бежали, забрав у них с Курво одну из лошадей, но тому удалось ранить атана выпущенной стрелой. Далее след дочери Среброманта и волкодава Турко обрывался. Но еще туманней была судьба силмарила. Его, по рассказу королевны Лютиэн перед горожанами в Нарготронде, проглотил огромный волк. Проглотил и убежал в направлении на юг. И исчез. Маэрос предполагал, что этот варг сгинул где-то в чащах Лестаноре и лежит сейчас где-нибудь в лесной глуши с сильмарилом в брюхе. А, возможно, его выследили квенди Серого Плаща и убили, завладев сильмарилом. Наверняка он знать не мог, но получив весть о полном закрытии границ Сокрытого Королевства, которое итак всегда было самым обособленным, «отгороженным» от всего внешнего мира местом в Хекелмаре, он укрепился в своих подозрениях относительно того, где мог находиться один из отцовских камней.

— Просыпайтесь, браннон! Во дворце тревога! — Над самым моим ухом кричал Саэлон. Я подскочил на кровати, как от удара.

— Что? Что произошло?!

— Скорее, браннон, нам нужно спешить! — Саэлон уже прикреплял к моей талии пояс с мечами и кинжалами. Сам он был вооружен широким мечем.

Выбежав в коридор, мы увидели, что он полон вооруженных придворных. Слышались отдаленный женский плачь и крики. Гвардейцы утренней смены, неся над головой горящие факелы, спешно проталкивались, обходя толпившихся в коридоре благородных эльдар. В глубине, освещенное метавшимся светом факелов, мелькнуло бледное лицо Лорда Келеборна. Я подумал, что нужно разыскать отца, но в суматохе Саэлон спешно протискивался в противоположенном расположению отцовских покоев направлении, увлекая меня за собой. Наконец, мы смогли подобраться к тяжелой кованой двери, ведущей в небольшую проходную залу, где был тихо журчащий небольшой фонтан, вырезанный из камня в виде морской раковины. Посередине раковины была установлена чаша из нескольких ярусов, которую венчала собой огромная переливающаяся жемчужина.

Когда мы вошли, я содрогнулся — вода в фонтане была красного цвета, вокруг повсюду на белых мраморных плитах виднелись брызги крови, ее пятна и разводы, как будто что-то тащили по ним к противоположенной двери, в углах залы я заметил валявшиеся в кровавых лужах перчатки, несколько топоров и коротких мечей. Я оглядывался по сторонам — мурашки пробегали по телу, сердце бешено стучало. Ужас охватил меня при мысли, что здесь, в сердце Дориата, во дворце Таура Элу Тингола, который я привык считать самым безопасным местом во всей Эа, могло произойти нечто подобное. Плотно заперев за нами дверь, я обнажил мечи. В этот миг дверь в противоположенном конце залы отворилась, и на ее пороге показались Маблунг и двое его доверенных воинов. За ними вошли гвардейцы, их было около двух дюжин. Доспехи всех были испачканы кровью, волосы взъерошены, а глаза лихорадочно блестели — все красноречиво свидетельствовало о том, что сейчас они с кем-то сражались.

— Что здесь случилось?! — подлетел я к нему.

— Пошли, — хрипло прорычал всклокоченный, с залитым кровью панцирем доспехов, начальник стражи и, схватив меня за плечо, потащил за собой к другому выходу из залы, попутно скомандовав бывшим с ним гвардейцам, — Идите туда, утихомирьте всех! Скажите — утром я объявлю им…

Я успел вложить в ножны мечи, Саэлон следовал за нами. Мы прошли еще один длинный коридор, уже совсем темный, почти без факелов, и по пути несколько раз сворачивали то вправо, то влево. Я неплохо знал эти переходы, но тогда мне было трудно сконцентрироваться. Мысли путались и мир вокруг, казалось, переворачивался с ног на голову прямо у меня на глазах.

Добравшись до решетчатой двери, где-то в самых глубинных коридорах дворца, Маблунг не без усилия отворил ее, и мы вошли в полутемное помещение, где пахло сыростью и каким-то сладковатым ароматом. В воздухе висел дымок от курящихся в комнате благовоний.

Осветив факелами небольшое пространство посреди комнаты, Маблунг, рукой, в которой был факел, указал мне вглубь ее, туда, где на каменном постаменте мерцающим бело-голубым светом сияло нечто.

Тотчас же за нами в комнату вошли другие гвардейцы и вооруженные, облаченные в боевые доспехи, представители самых знатных родов Дориата. Все держали в руках факелы и пространство вокруг нас сразу осветилось оранжево-красным светом. Среди вошедших были мой отец, Лорд Келеборн и несколько других знакомых мне благородных эльдар.

Маблунг обвел взором собравшихся.

— Тар-Мелиан велела мне сообщить вам, что сегодня ночью, — начал хриплым густым голосом начальник стражи, — сегодня ночью Владыка Элу был убит пришедшими сюда наугрим.

Я почувствовал, что сейчас упаду, и оперся о руку стоявшего рядом со мной Саэлона, голова кружилась так сильно, что не придержи Саэлон меня за пояс, я бы свалился к ногам Маблунга.

— Убийцы были нами схвачены и казнены, но нескольким из них удалось бежать, — продолжал Маблунг, обводя блиставшими в факельном свете глазами присутствующих, — Вас я призываю сохранять спокойствие и отправиться немедля в ваши владения, чтобы привести сюда обученных воинов, способных сражаться, — он нахмурился и опустил голову, — Нам предстоит принять удар от Владыки Ногрода.

— А ожерелье? Что будет с ним? Наугрим приведут сюда войско?! Как они доберутся сюда?! Разве нас не защитит милость Тар-Мелиан?! Но это неслыханно! — слышались голоса.

Маблунг поднял руку, приказывая замолчать всем говорившим.

— Я отправляюсь с ожерельем к аранель Лютиэн и ее сыну, принцу Диору. Они найдут ему применение. Завтра утром о случившемся будет объявлено жителям города. А сейчас можете идти, — закончил он свою речь.

Он еще раз сверкнул взором потемневших глаз и, отвернувшись, подошел к каменному постаменту, взял с него лежавшее на нем, мерцающее неземным светом нечто, и положил к себе в прикрепленный к поясу кожаный карман.

Возвращаясь по извилистым коридорам, в сопровождении Саэлона и моего отца, я не мог осознать случившееся. Отец шептал сквозь зубы:

— Мы не останемся здесь ни мгновения, в этом каменном мешке, иначе нас всех перережут как собак… Завеса… Проклятие!!!

Тело бил озноб. Я не мог отвечать отцу — меня мутило и я едва передвигал ноги, поддерживаемый Саэлоном.

====== Снег ======

Комментарий к Снег Men azan feanor/ul (кзд.) – Вы – темный сын Феанора (феаноринг)

Uzbad (кзд.) – господин

Baraz/tarak/ul (кзд.) – красноволосый

Она скакала на коне, словно прирастая к его спине, несясь через бескрайние дикие степи, окружавшие Амон-Эреб, на запад, в сторону леса Нан-Татрен. Карантир стрелой летел следом, торопя своего коня.

Подаренный близнецами молодой жеребчик черной масти ему нравился. Конечно, он еще не был таким же сильным и умным, как его предшественник вороной, но быстро учился и хорошо слушался. Карантир рассчитывал со временем сделать из него настоящего боевого скакуна, который бы не шарахался от внезапно появившегося перед ним противника, не боялся звуков боя, вида огня и прочих опасностей, которым подвергается лошадь конного воина.

Морьо захотел дать этому коню имя, назвав его Морнэмир. Своего прежнего любимого коня он звал просто «вороной», что не являлось полноценным именем. Кроме того, многие лошади его воинов имели вороной окрас. Сейчас юный Морнэмир едва поспевал за стремительно скакавшим впереди него Лапсэ.

Спешившись у кромки леса, отец и дочь решили развести костер и отдохнуть. Мирионэль, протягивающая сушеные фрукты своему Лапсэ, сейчас казалась ему особенно красивой. Она стояла рядом с раскрасневшимися от скачки щеками, жадно вдыхающая холодный морозный воздух поздней осени.

Карантир уже полностью оправился от ран и чувствовал себя даже лучше, чем прежде. Рядом с йельдэ ему легче дышалось, как будто в груди появилось новое пространство, куда можно было вдохнуть воздуха.

Они были друг для друга спасением от жестоких ударов судьбы, отдушиной, утешением. Мирионэль, казалось, уже не нуждалась в его опеке, она сама опекала его и заботилась о нем так, как не позаботилась бы его мать.

— Ты доволен сегодняшней прогулкой? — спросила она по возвращении в крепость.

Карантир был не просто доволен, он впервые за долгое время почувствовал себя счастливым в тот день. Как если бы не было никакой Клятвы, Исхода, бесконечных сражений и смертей. Ни темные, предвещающие скорый снегопад, тучи, закрывавшие плотной пеленой небо, ни пронизывающий ветер, ни увядающие степные травы не были в силах омрачить его счастье. Душа Морьо пребывала в спокойствии. Он тихо, как бывало в Таргелионе, сидел за ужином в окружении братьев, и его губы то и дело трогала едва заметная улыбка.

Единственным из его братьев, кто заметил такое необычное для Карнистиро состояние гармонии и спокойствия, был Кано Песнопевец, чувствительный к чужим чувствам не меньше, чем к своим собственным.

— Она словно ласковый луч Анара, — сказал он с кроткой улыбкой Карантиру, когда они вышли после ужина в освещенный факельным светом коридор. — Твоя дочь и для нас стала радостью, Морьо.

Его брат смутился, чуть наклонил голову, пряча улыбку и начавшую заливать его лицо алую краску. Он краснел от радости, испытать которую уже не надеялся.

 — Морьо, ты мне нужен, — подошел к нему старший.

Вместе они направились в рабочий кабинет, служивший когда-то самому Карантиру, а теперь перешедший к Маэдросу согласно закону старшинства.

В кабинете их дожидался прибывший днем посланник из Белегоста.

— У него какие-то важные новости для нас, — начал Маэдрос, обращаясь к брату. — Что именно он говорит? — темно-рыжие брови феаноринга сошлись у переносицы.

Карантир во всех смыслах свысока смотрел на деловитых, вечно копошащихся под ногами наукар. Но поскольку вещи, которые гномьи мастера делали для него и его народа, жившего в Таргелионе, нравились ему, приходилось налаживать с этими карликами дипломатические контакты. Все товары, которые предприимчивые казар везли на запад, будь то Дориат или далекий Нарготронд кузена Финдарато, проходили через руки четвертого сына Феанора. Его воины охраняли перевалы Эред-Луин и все дороги, ведущие от них, взимая с гномов дань за безопасность их торговых караванов.

— Мэн азан феанорул*, — заговорил гном, увидев перед собой Карантира.

Он низко поклонился, выражая тем самым почтение высившемуся перед ним Морьо.

— Здравствуй, — ответил Карантир. — Говори, что у тебя?

Гном замялся, принялся оглаживать свою аккуратную темную бороду. Глаза его заблестели.

— За это я попрошу вас дать нам прекрасных сияющих самоцветов, привезенных из-за моря. Нам нужно три этих меры, — с этими словами гном вытащил откуда-то из складок плаща средних размеров медное ведерко.

Оно поблескивало красновато-оранжевым в свете ламп.

— Ну что, какие новости? — спросил Нельо.

— Эти торгаши как всегда хотят получить что-то взамен, — в свою очередь нахмурился Морьо.

— Эту весть вы захотите купить, узбад*. Она о камне, о котором так часто нас спрашивал баразтаракул*, — кивая на Нельо, проговорил гном.

Морьо нахмурился пуще прежнего. Его эти коротышки, наверное, называли «баразгилунул»…

— Ну? — снова спросил из-за его спины Маэдрос.

— Прикажи дать им три этих меры самоцветов, — ответил Карантир, вырывая из рук гномьего посла медное ведерко и резко поворачиваясь к брату.

Весь остаток ночи слуги спешно укладывали их вещи.

Орофер сам вынес на руках свою весс из ее покоев и усадил в паланкин. Когда солнце осветило первыми лучами находившиеся на поверхности кварталы столицы, Лорд Орофер и его стража, готовые отправиться в дорогу, с изумлением стали оглядываться по сторонам. К ним присоединились вскоре другие благородные эльдар и простые жители Менегрота, даже королевские гвардейцы, побросав посты, поднялись к выходу из Тысячи Пещер, чтобы подивиться небывалому. Такого Орофер не мог припомнить за всю прожитую им жизнь — на зеленую листву раскидистых кленов, буков и дубов, на разбитые перед летними резиденциями столичной знати цветочные клумбы, на резные крыши домов и кусты белых и нежно-золотистых роз крупными хлопьями падал снег. Он падал в полной гнетущей тишине, бесшумно покрывая плотным влажным белым покровом траву и корни деревьев, наслаиваясь на прогибавшиеся под его тяжестью крыши, образовывая на дороге слой, похожий на матрас из лебяжьего пуха.

Они покидали Менегрот, скача по заносимой снегом дороге. На сердце Орофера была тяжесть от сознания того, что Дориата, каким он его знал и любил, больше нет.

Лорд синдар вглядывался в бледное лицо молча ехавшего рядом Лиса. На его серебряных волосах налипли снежные хлопья, кончик лисьего носа покраснел от внезапно обрушившейся на королевство вечного лета зимней стужи. Щеки сына ввалились, под глазами залегли темные тени. События этой ночи испугали и ввергли в полнейшее замешательство и самого Лорда. Единственным его желанием сейчас было добраться до их замка и отдохнуть. Им всем был необходим отдых и теплая ванна.

Орофер думал также и о том, что как только придет в себя, отправит послание Амдиру, чтобы условиться о встрече и обсудить последние трагические события и грядущие неприятности.

Дорога до дома заняла у Лорда Орофера и его свиты три дня. Снег валил не переставая. Холод, казалось, только усилился. Обитателей его жилища сообщение о вероломном убийстве Таура Элу группой наугрим Ногрода поразило как гром среди ясного неба. Добравшись, наконец, до своих владений, измученный и озябший, Орофер застал у себя в замке дожидавшегося его гонца от Амдира.

Посланник Лорда нандор сообщил, что западнее его владений дозорными было замечено усиление активности наугрим, но не это было самым тревожным в содержании письма. Главным ударом, только подтвердившим мрачные догадки прозорливого племянника Тингола, было то, что купол, защищавший Дориат от всех напастей из вне, теперь исчез. Это означало, что дорога на Менегрот, как и все прочие территории их королевства, была открыта не только Черному Врагу, но и любому желающему пройти по ней или проникнуть туда.

Обдумывая сложившееся положение, Орофер при ответе просил Амдира с его отрядом пожаловать в его владения. Если будет необходимо противостоять угрозе, то лучше делать это сообща, рассудил он.

Амдир не заставил себя ждать, приехав даже раньше срока, к какому Орофер ожидал своего соседа и друга. Привезенные им новости отнюдь не обрадовали Лорда синдар.

— Мои дозорные вчера заметили вооруженный караван наугрим, двигавшийся в сторону вашей столицы, — прищурив желто-карие глаза, сообщил Амдир. — Завесы нет, и они уже вступили в земли Дориата…

На это его друг тяжело вздохнул, разводя руками.

В Орофере боролись два соображения: согласно первому, если он претендовал на то, чтобы наследовать дяде трон, необходимо было немедленно отправиться на защиту Менегрота от наугрим, согласно же второму соображению, к которому он склонялся, нужно было подождать пока прояснится ситуация с принцем Диором, сыном аранэль Лютиэн, поберечь силы и воинов. Кроме того, для одного из талантливейших учеников Тар-Мелиан отсутствие защитного купола над землями Дориата в значительной мере отнимало у его трона привлекательность.

Так, в ожидании, чем разрешится ссора с наугрим, прошли еще несколько дней. В эти дни, погруженный в размышления Орофер раскрыл для себя еще одно неудобство жизни в Менегроте. Его бесконечные коридоры и огромные залы без действия завесы, позволявшей поддерживать внутри Сокрытого Королевства круглогодичное лето, должно быть, уже превратились в покрытые толстой коркой льда пещеры, в которых царит вечный холод.

Думая о том, что юный Диор, возможно, не захочет править Дориатом или, к великой скорби всех их, будет убит, застигнутый с сильмарилом на шее рассерженными наугрим, Орофер уже видел, как они с Лисом торжественно въезжают в столицу.

Картина того, как они, одетые в королевские одеяния, в качестве новых хозяев входят под сень дядиных чертогов, уже нарисовалась в его воображении в мельчайших деталях, когда его вырвал из этих мечтаний звук внезапно распахнувшейся двери в приемную его покоев, где они с Амдиром сидели, потягивая крепкое вино и греясь у теперь непрестанно горящего камина.

Лица Орофера и Амдира выражали крайнюю степень удивления — в дверях стоял какой-то адан, на нем были доспехи, у пояса был прикреплен меч, из-за его спины высилась стройная фигура Лиса, расширенными глазами смотрящего на отца.

— Владыка Диор приказывает вам собрать ваши отряды и немедля выступить на восток к Сарн Атрад! — отчеканил адан.

====== Маски и ленты ======

Комментарий к Маски и ленты Tumunzabar (кзд.) – Ногрод

Gabilgatol (кзд.) – Белегост

Navàrot (кв.) – Ногрод

Arquendi (кв.) – господа, благородные эльфы

144 – (двенадцать дюжин) долго время оставалось самым большим числом, для которого было отдельное название в квенья. У эльфов нолдор была двенадцатеричная система счисления, а не десятичная, как у людей.

Nissi (кв.) в данном случае – это придворные девы

Ainu (кв.) в данном случае употреблено в значении “святой”, “ангел”

От посланника из Туроста им удалось узнать следующее: не давеча как неделю назад, к ним в Великую Крепость прибыли послы из соседнего Тумунзабар* с просьбой присоединиться с войском к походу на Сокрытое Королевство. Они говорили, что Владыка Сребромант отказался заплатить им за работу над прекрасным ожерельем, в которое сам же просил их инкрустировать крупный, сияющий неземным светом камень, похожий на алмаз, но во стократ прекрасней. Вместо этого, жестокий Владыка синдар приказал убить пришедших к нему с готовым ожерельем гномьих мастеров. Двоим из них удалось бежать в суматохе кровавой расправы над соплеменниками, они и принесли в Навàрот* ужасные вести. Теперь Владыка Тумунзабара собирал огромное войско, чтобы отомстить жителям Лестанорэ за их коварство и жадность, и просил поддержки у повелителя Белегоста. Но они, жители Габилгатол*, во главе с их королем, решили, что дело здесь нечисто, помня, как их соседи сами вожделели обладания волшебным камнем, который по праву принадлежит Красноволосому Лорду и его братьям.

Сильмарил был в Дориате, но, принимая во внимание уже начавшийся поход армии Ногрода на столицу Лестанорэ, Маэдрос и Морьо решили выждать, чем кончится распря между казар и синдар, и просили посланника гномов сообщить им, разумеется, за умеренное вознаграждение, как только у него появятся свежие новости относительно исхода военной вылазки государя Ногрода.

В то же время, через сохранившиеся у близнецов связи с лаиквенди и нандор Южного Оссирианда, Маэдрос решил разузнать, как обстояли дела в самом Дориате. Информация, полученная от «лесных дикарей» оказалась хоть и скудной, но чрезвычайно полезной. Оказывалось, согласно их донесениям, что Сокрытое Королевство с недавнего времени потеряло этот статус, его Владыка был убит гномами Ногрода из-за ожерелья с дивным камнем, а на его место претендовал молодой принц Диор, сын старой знакомой Келегорма и ее возлюбленного смертного. Именно Диора осведомители назвали новым владельцем сильмарила.

Услышав имя синдарской принцессы, Турко подскочил как ужаленный, кровь бросилась ему в лицо, и он побагровел не хуже, чем Морьо в гневе.

— Чего мы ждем? Нужно немедля отправиться туда и взять то, что наше по праву! — кричал он, хищно сверкая ярко-голубыми глазами.

— Мы напишем Владыке Лестанорэ бумагу, в которой попросим его вернуть нам сильмарил, — не терпящим возражений тоном отвечал ему Нельо.

— Что? Ты еще собираешься церемониться с этим смертным выблядком?! — вскочил Турко, которого Курво не успел удержать за рукав кафтана.

Маэдрос лязгнул по столу сжатой в кулак железной перчаткой на правой руке и так посмотрел на Келегорма, что тот замер. Курво, тем временем, потянув брата за пояс, снова усадил того рядом с собой на широкую скамью.

Маглору было доверено составить письмо к Владыке Дориата. В нем второй сын Феанора прежде всего выразил от имени всех их соболезнования по поводу кончины Эльвэ Синголло и пожелания долгого царствия и процветания новому государю Сокрытого Королевства, а так же напомнил, что тот удерживает в своих руках нечто, а именно один из сильмарилов, что по праву принадлежит им семерым — сыновьям и наследникам Феанаро. В заключении автор послания говорил об уверенности в скорейшем возвращении сильмарила к ним, в крепость Амон-Эреб, прося передать его доставившим послание воинам, и уверял Владыку Дориата и их благом расположении. В подписи значилось «Маэдрос, сын Феанора».

Как только стало известно, что Диор, разгромив при Сарн-Атрад войско наукар Ногрода, уходившее после разграбления Менегрота, вступил в столицу и утвердился на престоле Дориата, к новому государю Маэдросом была отправлена группа доверенных воинов из его свиты. Их миссией было — передать Королю послание князей феанорингов и получить от него сильмарил.

Никто из семерых не надеялся на успех этой миссии. Даже искуснейший дипломат, каким был Белег Куталион, не смог бы добиться успеха в ее осуществлении. Предстояло сражение за сильмарил. И не с Моринготто и его нечистью, а с жителями Лестаноре, с сумеречными квенди, прозванными «серебряными» из-за цвета волос. Им предстояла вторая Альквалонде. Кто знает, понимали ли они это?

Как и ожидалось, на выдвинутый вежливый ультиматум из Менегрота не последовало никакого ответа. Воины нолдор, привезшие его, были выдворены за пределы города ни с чем.

Карантир в последние предшествующие началу похода недели старался уделять Мирионэль больше времени. Йельдэ беспокоилась и терзалась из-за предстоящего им дела. Она подходила к нему, молча брала за руки, заглядывала умоляющим взглядом в глаза: «Не ходи туда, вы не должны этого делать…» читалось в ее печальных сине-серых глазах. Морьо на эти безмолвные мольбы только отводил взор, хмуря брови. От Клятвы и от отцовских заветов нельзя было скрыться и в Мандосе, не то что здесь, в Эндорэ.

К атаке на Дориат Маэдрос решил подготовиться со всей основательностью. Он не желал быть опознанным кем-то из бывших там арквенди*, когда они ворвутся туда, чтобы убивать всех, кто воспрепятствует похищению сильмарила. Еще во время Нирнаэт Арноэдиад он увидел на Владыке Белегоста Азагхале, его военачальниках и страже страшные боевые маски-шлемы, которые гномы надевали во время боя. Эти маски были призваны устрашить противника, укрепить боевой дух и решимость носивших их воинов и давали надежную защиту от ударов в голову и лицо. Такая маска-шлем полностью закрывала всю голову воина, надевавшего ее. Чаще всего, он заметил, маски-шлемы изображали оскаленную голову ужасного дракона.

Согласно его плану, отправляясь в Дориат за сильмарилом, они с братьями и их приближенная стража облачатся в одинаковые доспехи и наденут одинаковые драконьи личины, призванные скрыть их истинные лица.

У наукар Туроста были заказаны двенадцать дюжин одинаковых боевых масок-шлемов, а в кузницах Амон-Эреб началась работа над изготовлением ста сорока четырех* одинаковых комплектов боевых доспехов.

Чтобы отличать друг друга от прочих воинов, пока они будут находиться в подземных переходах Менегрота, братья феаноринги повязали на правое плечо ленты из цветного шелка. Маэдрос выбрал ярко-зеленую, Маглор — темно-синюю, Келегорм надел небесно-голубую, Карантир — огненно-красную, Куруфин — угольно-черную, Амрод — золотисто-желтую, а Амрос избрал себе серебристо-белую. Волосы каждого были тщательно убраны под шлем. Теперь их можно было различить лишь по росту и телосложению.

В последний свой вечер в крепости Амон-Эреб, после прошедшего в гробовой тишине ужина, Морьо постучался в дверь покоев Кано. Тот открыл ему не сразу. Входя, Карантир заметил в руке у брата какой-то потрепанный стихотворный сборник. Лицо Макалаурэ было грустным, но спокойным и как всегда было отмечено какой-то неуловимой отрешенностью.

— Морьо, проходи, — пригласил его Кано с усталой улыбкой.

— Слушай, я хотел просить тебя… — Карантир не знал, как сказать ему, — Мог бы ты написать Нэрвен про Мирионэль, чтобы она взяла ее к себе в нисси*?

— Что ты говоришь?! — Кано отбросил книгу и схватил брата за плечи.

— Что слышал… — опуская голову, отвечал тот, — Сделаешь?

— Морьо, не смей даже думать… — шепотом проговорил Кано.

— Сам ведь знаешь, как это бывает… — отвечал Карантир, стараясь не встречаться взглядом с братом.

Маглор обнял его и прошептал:

— Напиши ей ты, а если… — он вздохнул, — я сам отдам ей твое письмо, — его голос окреп, — Откуда ты вообще знаешь, что с Нэрвен ей будет лучше, чем с нами? — он разомкнул объятия.

— Чувствую… Эта блондинка в воде не утонет и в огне не сгорит. Рядом с ней Мирионэль будет в безопасности. А мы — ты сам знаешь зачем здесь торчим вот уже пять с лишком столетий! — глаза его замерцали красноватым светом.

— Хорошо, напиши ей, — Маглор пристально глядел в огненные зрачки Карантира.

Уже выйдя в коридор, Морьо различил подавленный всхлип, донесшийся из-за двери Кано.

Садясь за письмо, Карантир думал про себя, сказать ли напоследок кузине Нэрвен, что он думал об ее отправившемся к Намо братце Финдарато, или промолчать? Ему до сих пор претило и возмущало то, какого мудрого айну* корчил из себя этот ханжа, вечно совавший нос не в свои дела и портивший жизнь братьям и сестре. «Амариэ, Амариэ…, а задницу-то ты подставлял Турондо, лицемер несчастный…» — пронеслось в голове феаноринга. Решив, что, пожалуй, такое начало письма скорее отвратит гордую и воинственную кузину от его драгоценной дочери, он ограничился тем, что выразил Галадриэль пожелание счастливой жизни с ее супругом, прося принять Мирионэль в число своих приближенных нисси.

====== Namarie… Дориат – Диор ======

Комментарий к Namarie… Дориат – Диор Evanescence – My Immortal (Rock Version) – сцена прощания Мирионэль с Карантиром

Hervenn (синд.) – муж, супруг

Erhamion (синд.) – (Однорукий) Берен Освободитель

Arannin (синд.) – Мой король

Не находя себе места в последний вечер перед тем, как отец с дядями должны были отправиться в Дориат, я решила во что бы то ни стало поговорить с отцом. Выждав немного времени после ужина в моих комнатах, где рядом со мной была старавшаяся успокоить меня Тулинде, я вышла в тускло освещенный горящими по стенам лампами коридор, и направилась к двери в покои отца. Сердце мое сжималось в груди от тоски и страха. Сознание неправедности готовившейся дядями и отцом вылазки возмущало меня, но я не смела открыто возражать никому из них, зная, что они сами не хуже меня понимают, что пойдя туда, совершат нечто противное добру и воле Высших Сил, чем еще больше запятнают себя, окончательно отрезая путь к прощению.

Я постучала в его дверь с колотящимся от безумного волнения сердцем. Ответа не последовало, тогда я решилась и толкнула ее. Дверь не была заперта, и я вошла в полутемную комнату. Отец сидел за столом при свете единственной стоявшей на нем лампы и, грызя в зубах перо, что-то обдумывал, склонившись над пергаментом. Он был так погружен в свои мысли, что даже не услышал моего стука.

Атар вопросительно поднял на меня глаза, от чего я смешалась и с порога высказала то, что было у меня на сердце:

— Отец, мне так тревожно… — пролепетала я, прикрывая за собой дверь.

Он молча встал из-за стола, выпрямился во весь свой высокий рост, размял плечи, которые у него, должно быть, затекли от сидения в непривычной позе, и широкими шагами двинулся ко мне. Отец приближался ко мне так решительно, что я даже немного испугалась, представив на мгновение, что рассердила его своим вторжением, помешав закончить важное дело.

Подойдя вплотную, он положил левую руку на мое плечо, а правой приподнял мой подбородок, так, чтобы наши глаза встретились:

— Опять полуночничаешь, дочь Халет? — казалось, его забавлял мой приход, он улыбался уголками рта, прищурив глаза.

Я закивала головой, не зная, что ответить.

— Иди сюда, — он стиснул меня в объятиях, — Вот так… Завтра рано не вставай, мы уедем до рассвета...

При этих его словах слезы стремительно шибанули сначала в мой нос, а следом и в горло. Я не могла говорить, сотрясаясь от рыданий, зарываясь лицом в его черную шерстяную рубаху и тоже сжимая его, как могла крепко, цепляясь за ткань, сминая ее у него на боках и спине. Отец был теплый и жесткий — из мускулов и сухожилий, поджарый, словно породистая гончая. От его одежды всегда пахло какими-то дурманящими благовониями, а от лежащих на плечах и спускавшихся по пояса темных волос — ароматом кедрового дерева и ягод можжевельника.

— Пока мы не вернемся, останешься здесь за старшую, так что смотри в оба, слышишь? — шептал он, наклонившись к самому моему уху.

Внутри у меня разливалась такая жестокая боль, о существовании которой я даже не подозревала. Жмурясь, я прижималась к отцу, обнимавшему меня. Мне хотелось, опустившись на колени, умолять его не ходить завтра в этот ужасный поход за камнем, хотелось не отпускать его от себя больше ни на шаг, голова кружилась, ноги отказывались повиноваться.

Как сквозь пелену до меня донесся его исходящий из груди, обладавший странной мягкостью, голос:

— И помни — ты же дочь Халет...

Медленно отстранившись, он сжал в ладонях мое мокрое от слез лицо и несколько мгновений всматривался в него. Зрение у него было острое, даже в царившей в комнате полутьме он мог разглядеть меня во всех подробностях.

— Теперь ступай, — сказал он твердым голосом, развернув меня за плечи и подталкивая к двери.

Я не помню, как вышла за дверь и дошла до моих покоев.

Наутро я проснулась поздно. Спрыгнув с кровати, я кинулась к окну — солнце уже стояло высоко в небе. Метнувшись к двери, я рывком отворила ее и побежала по полутемному пустому коридору. Ворвавшись в комнату отца, я остановилась посередине, озираясь по сторонам осиротевших в отсутствие хозяина покоев. Ноги от бессильного отчаяния подкашивались, я блуждала ошалелым взором по пустоте его комнаты. На столе лежали какие-то скомканные, залитые чернилами, бумаги и сломанные изгрызенные перья, на полу тут и там валялись тонкие шелковые рубашки и златотканые кушаки плотного атласа. Кровать была застелена, нетронутая со вчерашнего вечера, на измятых покрывалах лежали несколько кожаных ремней, небольшой метательный кинжал, несколько драгоценных перстней с самоцветами из Валимара и маленький узелок ярко-алого шелка. Я взяла узелок в руки, развязала, в нем оказалась золотая брошь в виде восьмиконечной звезды, которой отец скреплял ворот кафтана во время празднеств и торжественных ужинов.

Опустившись на пол в его комнате, я свернулась в клубок, сжимая в руке эту брошь. Лежа на полу, я чувствовала себя самым несчастным и одиноким созданием во Вселенной, а из глаз ручьём текли слёзы.

— Владыка Диор приказывает вам собрать ваши отряды и выступить на восток, к Сарн Атрад!

Первой мыслью Орофера, когда он услышал слова свалившегося как снег на голову адана, было «Это неслыханно!!!». Впоследствии ему еще не раз приходилось уже вслух произносить это восклицание, относившееся ко всей складывающейся вокруг Дориата, его владений, семьи и лично его ситуации.

Они с Амдиром, сами о том не подозревая, оказались в вассальных подданных у смертного, приславшего ватагу таких же, как и он, презренных смертных, чтобы препроводить воинов синдар и нандор во главе с их командирами к месту, где планировалось дать бой войску гномов Ногрода, камня на камне не оставившему от великолепия и богатства столичного града.

Досадуя на себя за то, что не окружил свои владения завесой морока, избежав тем самым визита незваных гостей и участия в сражении, Орофер вел свой полк, следуя за небольшим отрядом эдайн, посланных новым Владкой, по направлению к Сарн Атрад. Амдир ехал рядом с ним. Лис держался чуть позади, сопровождаемый Саэлоном.

Сражение было недолгим. Наугрим, отягощенные богатой добычей, измотаные жесточайшим сопротивлением, оказанным Маблунгом и его гвардейцами в стенах Менегрота, не могли сражаться на равных со свежими силами окруживших их со всех сторон противников и были перебиты совместными усилиями эдайн под командованием хервенн* аранель Лютиэн и их сына, воинов синдар и лаиквенди Орофера и Тэран-Дуиля и отряда нандор Лорда Амдира. Небольшой кучке гномов все же удалось покинуть поле боя, но на это уже никто не обратил внимания.

По окончании сражения Орофер и его сын подошли для церемонного приветствия к Лорду Эрхамиону* и юному Диору — прибыв на место, они не имели возможности поприветствовать Владыку и его отца, так как находились по разные стороны приготовленной для вероломных наугрим засады, и теперь отцы и сыновья с любопытством рассматривали друг друга.

— Привет тебе, Эрхамион! — первым обратился к формально превосходящему его по знатности адану Орофер.

Лис разглядывал его сына, Владыку Диора. Внешне они казались ровесниками, хотя Диору было не более двадцати солнечных лет, а Лису на столетие больше.

Лорд Эрхамион лишь едва заметно кивнул в ответ на приветствие. Ороферу ответил юный Диор:

— А, Орофер, сын Эльмо, наслышаны о твоих хитроумных планах сесть на дедов трон, — его рот исказился в ядовитой ухмылке. — Благодарю за помощь, — с этими словами он церемонно кивнул Ороферу, бросив острый взгляд на Лиса.

Новый Владыка Дориата был среднего роста, стройный, ладно сложенный адан, с типичными для этого народа темными жесткими слегка вьющимися волосами, которые не представлялось возможности заплести в прическу. Глаза у него были темно-карие, блестящие, брови широкие, черные. Он, как и Лис, был чрезвычайно похож внешне на своего отца, взглянув на которого, ороферион подумал о Белеге Куталионе. Если бы в свое время он догадался спросить, его наставник обязательно разъяснил бы ему, что смерть для Пришедших Следом была даром Единого, тогда как старение и подверженность различным хворям и недугам являлись ни чем иным как проклятием Моргота, исказившим замысел Творца.

— Подойди! — приказал своим хрипловатым неприятным голосом Владыка Диор, сверля глазами Лиса.

Тот смутился и с выражением недоумения на бледном лице приблизился к юному адану.

— Отец, я пойду проверю, как там наши кони, — сказал Диор, повернувшись к Эрхамиону. — Этот со мной, — он кивнул на Лиса, схватив его за плечо, и быстро зашагал прочь.

Лис оглянулся на отца. Орофер и без того чувствовал себя униженным этими надменными смертными. Видя, что Диор хочет увести Лиса, Лорд синдар гневно взглянул на своего Владыку, но промолчал.

Диор на удивление крепко ухватил сына Орофера за плечо и тащил по направлению к месту, где слуги, тоже из эдайн, ухаживали за взмыленными после долгой скачки и схватки лошадьми. Тэран-Дуиль был на целую голову выше Диора и смотрел сверху вниз на Владыку Дориата. Если бы Лису сказали еще несколько лет назад, что его королевством будет править двадцатилетний чернобровый адан с широким носом и темно-русыми непослушными волосами, то он бы ни за что не поверил.

— Ты мне нравишься, — сказал Диор, наконец отпустив плечо Лиса. — Будешь моим личным оруженосцем! — он победоносно поднял на него сияющие темные глаза и хищно улыбнулся.

— Что? — Лис решил, что неправильно понял речь парня.

— Я — Владыка Дориата, а ты — мой вассал, и яхочу, чтобы ты был моим личным слугой и помощником! — он притопнул ногой и подбоченился. — Как тебя зовут?

Лис почувствовал, что краснеет, и часто задышал:

— Я — Тэран-Дуиль, сын Орофера…

— Я знаю, чей ты сын, — пренебрежительно прервал его Владыка. — Ты поедешь со мной в Менегрот! — вдруг радостно выкрикнул Диор, вскакивая на коня и тут же пришпоривая его. — Прикажи собрать твои вещи и езжай за мной, Трандуил! — бросил он, с видимым удовольствием оглядывая Лиса с высоты лошади, и пустил скакуна рысью.

Лис был назначен личным помощником Владыки Дориата. Он сам не понимал, почему тот проникся к нему симпатией, и нехотя обучал диковатого адана элементарным правилам придворного этикета.

Когда они въехали в Менегрот, их взору предстали руины. Столица была разграблена и осквернена. Маблунг и почти все его гвардейцы погибли. Тэран-Дуиль был вынужден набирать способное защищать столицу войско из остатков армии Таура Элу, лесных эльдар и пришедших с новым Владыкой эдайн.

За всеми этими заботами Тэран-Дуиль не переставал ни на день думать о своей нареченной. И как только представился подходящий момент, решил воспользоваться некоторой близостью к венценосной особе и просить Диора отпустить его на несколько недель в крепость Амон-Эреб.

— Араннин*, — начал Лис, выбрав момент после обильного обеда, когда Владыка, уже изрядно отведавший вина из тех остатков, что нашлись в погребах его деда, сидел, развалившись в кресле, за обеденным столом, поигрывая лежавшими на нем косточками съеденной дичи. — Мой король, я хотел просить вас о дозволении отлучиться на несколько недель.

Диор взглянул на него, стоящего справа от его кресла, и жестом пригласил сесть рядом.

— Куда и зачем?

Лис вздохнул:

— Я должен навестить мою нареченную, с которой разлучился против воли еще при Нирнаэт и которой до сих пор не мог послать вести о себе.

— Кто она? Где живет? — Диор глядел заинтересованно, чуть прищурив затуманенные хмелем глаза.

— Она — дочь одного из князей голодрим, — отвечал терпеливо Лис. — Их крепость на Одиноком Холме, и я надеюсь застать ее там в добром здравии…

— Понятно… — покачал головой Диор. — Значит, брюнетка ммм… Люблю брюнеток…. Но отпустить тебя не могу. Кто же будет укреплять оборону города и дворца? Без тебя мне не справиться, Трандуил, — он снова покачал головой с самым серьезным выражением лица.

— Прошу вас, Владыка, — не сдавался Лис. — Я уверен, вы сможете понять меня… — после некоторого раздумья он решился. — У вас ведь тоже есть нареченная…

Услышав эти слова, Диор нахмурился, став мрачнее тучи, и зло глянул на Лиса.

— У меня жена, — ответил он суровым мрачным тоном. — Ты не думай, моя Нимлот — просто золото… Хм, точнее — серебро… Скоро ты ее увидишь… Мать выбрала ее мне из своих подруг. У нас есть премилые тройняшки… — он помолчал и, взглянув на лиса заговорщическим взглядом, продолжил уже веселее. — Просто иногда, сам понимаешь — хочется разнообразить жизнь! Я, пожалуй, разрешу тебе привезти дочь изгнанника сюда… Она красива? Какая она?

Тэран-Дуиль замялся. Он вдруг подумал о том, как кричал бы Таур Элу, узнай он, что сын его племянника обручен с дочерью князя голодрим, но сейчас Лис сто раз предпочел бы истошные возмущенные крики родича, этим нечестивым речам его внука.

— Рассказывай! Это приказ! — Диор притопнул ногой под столом. — У тебя с ней уже было? — на этих словах Лис опустил голову, чувствуя, что краснеет, — Ха-ха, значит, было! — торжествовал Владыка. — Ну, и как она? Что она тебе делала? Что у нее интересного под юбкой? — Диор, хохоча, подтолкнул Лиса локтем в плечо.

Тэран-Дуиль желал провалиться сквозь землю.

— Да не красней ты как теремная девственница, — заливался смехом Владыка Дориата, — Я уверен — она у тебя красотка каких поискать! Слушай, у меня идея — а что, если нам с тобой ненадолго поменяться, а? Не глядя готов поверить, что твоя голодрим — лакомый кусочек! — он оскалил крупные белые зубы. — А мою женушку ты скоро увидишь — она у меня нежная и кроткая как олененок.

Лис прекрасно помнил Леди Нимлот. Она была одной из близких подруг аранель Лютиэн и ровесницей его отца. Красотой она уступала только матери своего мужа.

— Ну, что ты притих? — спросил Диор, скрещивая на груди руки. — Пока не расскажешь, что и как у вас с ней было, никуда тебя не отпущу. Обожаю такие истории! — глаза его заблестели.

От стыда и накатившей злобы Лис сжал кулаки и прикусил губу. В тот момент он подумал, что отец был прав насчет эдайн, а Белег, наоборот — ошибался.

— Ты язык проглотил? — не унимался юный Таур.

После этих слов Лис вскочил и, отвесив короткий поклон, выбежал из обеденной залы.

С того дня он имел несчастье лишиться расположения Владыки Дориата и был разжалован в простые гвардейцы. Местом несения неотлучной службы для Лиса стал внешний рубеж восстановленной его же усилиями обороны королевского дворца.

====== Танцы в темноте ======

Комментарий к Танцы в темноте Eluhil (синд.) – Наследник Элу, Диор

Dàro! (синд.) – Стоять!

«Спину прямо, милая. Спину прямо. Тут тебе не помогут отец и мама. Слышишь, девочка-в-ритме-сердечном-сбой, ты осталась наедине с собой, ты одна сама за себя в ответе. Так танцуй на выщербленном паркете, даже если зрителей ни души. Спину прямо, деточка — и пляши. Пламя взглядов, легкость чужих касаний… Что ты ищешь огненными глазами? Не на что опереться среди зеркал: мир уплывает от пляшущих данс макабр. Вот и тебя приглашают на танец тени богом забытых, дьявольских сновидений. Скоро ты войдешь в их холодный дом, где сидит тринадцатый-за-столом. Он заждался, милая, он заждался — ты ему должна два фигурных вальса. Взгляд его приносит с собой беду; он — немножко Гамлет, чуть-чуть колдун, а ты ему кукла вуду, игрушка, пешка… Соглашайся — ведь это едино все. Спину прямо, девочка, и не мешкай. Станешь Офелией, если не повезет. Только помни, милая, спину прямо. Каждый новый танец — тяжелый самый.

Спину прямо, милая, и держись. Каждый танец — хоть маленькая, но жизнь.»

Алёна Чекова

Владыка Элухиль* вышел на поверхность к главным воротам дворца, чтобы лично встретить торжественную процессию, во главе которой в столицу Дориата въезжал охраняемый двадцатью конными воинами паланкин с леди Нимлот и их детьми. Тройняшки Элуред, Элурин и Эльвинг беспокойно выглядывали из-за полупрозрачных газовых занавесей паланкина, взбудораженные звуками торжественных фанфар и гомоном толпящихся вокруг ворот и вдоль аллеи жителей столицы.

Лис стоял в первой шеренге гвардейцев охраны, встречающих долгожданных наследников Тингола у ворот дворца. Он видел, как дети Диора, вывалившись словно мячики один за одним из паланкина, резвились на площадке перед массивными парадными дверями, подпрыгивая, звонко смеясь и то и дело дергая за полы длинного одеяния леди Нимлот из нежно-розового шелка с вышитыми на нем золотыми и оранжевыми нитями цветами.

— О, моя королева! — выпростав руки из широких рукавов дедовой хламиды серебристо-серого атласа и расплывшись в широкой улыбке, приветствовал жену Наследник Элу, — Тари Нимлот казалась счастливой и, склонив голову, упала в объятия супруга, шепча что-то ему на ухо, — Как вы добрались? — начал расспросы Владыка, — Надеюсь, дети не доставили тебе слишком много беспокойства? — он с гордостью поглядел в ту сторону, где отчаянная троица, пища, пыхтя и подталкивая друг друга, уже пыталась вырвать меч у одного из гвардейцев охраны. Девочка вскарабкалась по доспехам до самой макушки несчастного стража и, обвивая ногами его шею, пальчиками отбивала какой-то энергичный ритм на его шлеме.

Не только дочь Владыки Дориата, как оказалось, имела тягу к музыке. Ее отец ничем не уступал ей в этом отношении. Каждую неделю для прибывшей из Оссирианда вместе с Нимлот и маленькими принцами знати из эдайн в королевских чертогах Менегрота Таур Элухиль устраивал празднества с танцами под задорную, ритмичную музыку, громким эхом раздающуюся во всех концах Тысячи Пещер вместе со стуком о каменный пол сотен пар каблуков, грохотом подпрыгивавшей на столах посуды, пьяными криками и залихватским свистом гостей. Эти увеселения завершались ближе к утру. Музыка постепенно стихала и в воцарившейся тишине можно было различить храп и сопение кого-нибудь из мертвецки пьяных приближенных Владыки. Самого Таура, тоже спящего на своем троне с блистающим всеми цветами радуги гномьим ожерельем на шее, по окончании торжеств, прислужники леди Нимлот уносили в его покои.

Дни тянулись медленно, превращаясь в месяцы. Лис изнемогал от тоски и был близок к отчаянию. Все внутри него восставало против несправедливого и жестокого решения Таура не отпускать его в Амон-Эреб. Тэран-Дуиль был практически прикован к месту несения службы и не имел права отлучаться никуда, без дозволения начальника стражи — невысокого полного адана по имени Тентану, приехавшего из Оссирианда вместе с армией Диора.

Тентану недолюбливал тех немногих эльдар, что служили во дворце Владыки Элухиля, а Лиса особенно невзлюбил за его гордый вид, высоченный, особенно по сравнению с собственным, рост и явное нежелание подчиняться его приказам.

Когда в Менегрот прибыли гонцы от Маэдроса, Владыка отдал приказ не пропускать их на территорию дворца. Тентану лишь принял у них скрученный в трубку пергамент, адресованный Владыке Дориата, и сказал, чтобы убирались восвояси. При виде парламентеров голодрим, живших в одной крепости с его возлюбленной, Тэран-Дуиль, потеряв разум, покинул свой пост и побежал за ними, когда те, развернув лошадей, поскакали прочь. Бывший во главе делегации нолдор воин чуть не зашиб Лиса копытами своего коня и, раздосадованный полным провалом возложенной миссии, грубо выругался, отталкивая сумасшедшего гвардейца синда от своей лошади: — Прочь! Пошел прочь, серая шкура! — крикнул голдо и, пришпорив коня, поскакал галопом в направлении на юго-восток, к такому желанному и такому далекому оплоту князей из-за моря.

С помощью Саэлона, которого Орофер предусмотрительно отправил вместе с Лисом в столицу, Тэран-Дуилю удалось сформировать небольшой отряд гвардейцев, состоящий только из эльдар, остававшихся в столице воинов, ранее служивших в регулярном войске Таура Элу. Это были хорошо обученные бойцы, во главе с их командиром они патрулировали первый внешний рубеж обороны дворца Владыки Дориата.

Тем холодным вечером Лис как обычно стоял на посту у массивных дверей, за которыми начинались коридоры и залы дворца Владыки Элухиля. Он продрог, стоя неподвижно, словно статуя, доспехи и кольчуга, которые он носил теперь постоянно, холодили кожу, и по ней то и дело пробегала дрожь. Зубы Лиса мелко стучали, голова болела, в его шлеме как в колоколе, отдавались отчетливо слышные звуки ритмичной веселой музыки, топанье кованых каблуков и дребезжание предметов дворцовой обстановки — в главной зале дворца опять праздновали. Даже каменный пол под ногами Лиса сотрясался от неистового веселья Таура Элухиля и его вельмож.

Пространство подземных залов Менегрота перед порталом, который охранял Тэран-Дуиль во главе небольшого отряда эльдар, было хорошо освещено свисавшими с высоких потолков массивными медными светильниками, в то время как окружавшие его коридоры и гроты были погружены во мрак.

Вдруг Лису показалось, что тьму вдалеке, там, где располагался вход в подземную часть города Тысячи Пещер прорезал тонкий луч ярко-красного цвета…

Пересекая границы Лестанорэ, они не встретили на своем пути никаких пограничных постов и продолжили движение в направлении столицы королевства синдар по пути, проторенному их посланниками, которые несколькими месяцами ранее отвезли в Менегрот ультиматум о выдаче сильмарила.

В тексте ультиматума, составленном Маглором, не было прямого намека на возможную агрессию в случае отказа Владыки Дориата подчиниться вежливому, но настойчивому требованию принцев нолдор, и это сейчас было на руку Маэдросу и его братьям — синдар не береглись и в Менегроте их никто не ждал.

Феаноринги с войском очутились на подступах к столице уже к вечеру и, никем не преследуемые, остановились, чтобы дать воинам своих отрядов указания. Никто из них не знал даже приблизительного устройства города Тысячи Пещер, ни, тем более, имел представление о том, что их ожидает в переходах и залах королевского дворца. За неимением информации о других путях входах во дворец, кроме как через его главные ворота, было решено, что передовой отряд под командованием Нельо проникнет туда через них, в то время как второй отряд, ведомый Тельо и Питьо, которых Маэдрос жалел, не желая, чтобы они принимали участие в жестоких расправах над обитателями королевских пещер, останется ожидать снаружи, отбивая возможные атаки из вне и препятствуя защите королевских чертогов воинами синдар.

Еще издали Карантир заметил фигурки выбежавших им навстречу стражей городских ворот и по осанве сказал Маэдросу. Тот сразу же дал команду их приближенным — опустить забрала шлемов и обнажить мечи. Они на всем скаку подлетели к первым воротам, находившимся на поверхности. Обнажив мечи, они, не замедляя бега лошадей, наносили удары. Один из гвардейцев попытался преградить им путь, но его крик «Даро! *» потонул в лязге мечей и свисте стрел.

Сметя дозорных стражей и вломившись через полуоткрытые, обвитые плющом, ворота с проржавевшими от времени коваными петлями, в пределы городских стен, они зажгли факелы и неслись теперь между массивных, вырезанных из скалы, колонн прямиком к порталу, за которым начинались чертоги Владыки.

— Саэлон! — закричал Лис, видя, как стремительно приближаются всадники, красные искры от их факелов вились за ними звездным блистающим шлейфом и исчезали во мраке. Их кони были закованы в стальную броню, как и сами седоки. Мороз прошел по его коже, когда он смог разглядеть в свете факелов, головы галопом скачущих к охраняемым ими воротам Владыки воинов. Это были хищно оскаленные пасти драконов, в черных глазницах которых горели красноватым светом зловещие огоньки.

— Браннон, — подбежал Саэлон, — это не морготовы твари… Кто они? — он потрясенно разглядывал приближающуюся армию.

— Скорее, за ворота, собери всех! — вывел его из оцепенения Лис, и вместе с другим воином схватился за тяжелую створку, чтобы отворить ее.

Когда весь небольшой отряд из семидесяти двух воинов оказался внутри, Лис и Саэлон при помощи других бойцов, заперли ворота, затворив надежный засов.

— Держите дверь! — приказал Тэран-Дуиль нескольким воинам, а сам вместе с Саэлоном поднялся на стену. Саэлон расставлял лучников, указывая им места на стенах с одной и другой стороны от главных ворот.

— Их несколько тысяч, не меньше… — нахмурился Саэлон.

— Беги ко второму рубежу! Ну же! — Лис подталкивал оруженосца.

— Нет, браннон, ваш отец снимет с меня шкуру, если я опять оставлю вас одного, — заупрямился Саэлон, — Ненар! — позвал он хрупкого на вид невысокого воина, — Беги на второй рубеж, передай им — тревога, дворец атакован неизвестными, их много, пусть сообщат Владыке! — Саэлон рукой дал ему знак, и тот побежал так быстро как мог, бряцая застежками доспехов и прикрепленными к поясу кинжалами.

— Браннон, будет лучше, если мы все отойдем за вторую линию обороны, — зашептал оруженосец в ухо Лису, — Нас шесть дюжин, а их… — Саэлон еще раз всмотрелся в приближающееся к воротам войско.

— Это наш рубеж, Саэлон! — гневно ответил Тэран-Дуиль, — И мы будем его защищать!

— Питьо, Тельо, ведите своих вокруг, туда! — указывая налево от входа в подземную часть города, командовал Маэдрос, — Морьо, за мной!

— Живых не оставлять! — послышался сзади хриплый низкий крик Курво, — Вперед! — он с обнаженными мечами летел среди первых между головокружительной высоты колоннами. Его догонял Турко на своем богато убранном в выкованные братом драгоценные латы коне, взмыленном от бешеной скачки.

Они ударились в массивные створки ворот с налету, от чего те дрогнули и чуть подались внутрь. Лучники со стен осыпали неизвестных врагов стрелами, но те, закованные в стальную броню и кольчуги, мало страдали от их ударов. Ужасные маски-шлемы, полностью скрывавшие личины этих яростных агрессоров вгоняли стоявших рядом с ним на стенах в оцепенение. Лис посмотрел вниз — прямо перед воротами бесновались несколько всадников на крупных черных конях. Вдруг один из них достал стрелу из колчана и пустил ее вверх, целясь в них. Почти тут же тоже самое сделали и другие воины в масках.

— Все к воротам! — крикнул Саэлон, видя, как двое из их отряда замертво упали с уступа стены вниз, сраженные стрелами.

Они спрыгнули со стен и переводили дух, привалившись к створкам ворот. В тот миг в ворота ударило что-то снаружи, да так, что одна из створок дала трещину. Тут же в нее просунулись несколько мечей.

— Отходим ко второму рубежу, браннон! Сейчас! — Саэлон дернул Лиса за рукав, пытаясь перекричать звуки доносившейся из главной залы веселой музыки, под которую танцевали гости Владыки.

Лис не мог собраться с мыслями, как лучше поступить. Внезапность и жестокий натиск этой атаки вышибли почву из-под ног. Еще пара таких ударов и эти, самые массивные и крепкие из всех ворота первого рубежа обороны, не выдержат.

— Нет, Саэлон, их много, а внутри нет и двух тысяч гвардейцев, кроме того почти все они из эдайн… А эти демоны, — Тэран-Дуиль покосился на створку ворот, к которой прижимался спиной, — это эльдар, ты же видишь?! Они загонят нас в каменный мешок и перережут…

— Браннон, — быстро заговорил Саэлон, — из дворца есть другой выход. Эти чужаки не знают о нем, иначе непременно бы им воспользовались. Тот выход ведет прямо на поверхность, в лес, что начинается за северной окраиной города. Нам нужно будет добраться до королевских покоев… — на этих его словах створки ворот покрылись трещинами.

Натиск атаковавших снаружи, почувствовавших близость успеха, только усилился, и Саэлон, потянув Лиса за собой, забрался, проворно, как кошка на стену. В этот момент, после очередного удара, ворота подались и с оглушительным грохотом упали, придавив собой нескольких нерасторопных гвардейцев их отряда. Лис, которого оруженосец Орофера крепко держал, не позволяя вырваться, слышал их вопли и видел, как, словно подчиняясь дьявольскому ритму раздававшейся из сердца дворца громкой музыки, падали один за одним, зарубленные мечами и сраженные копьями его бойцы. Они словно тоже присоединились к веселью Владыки и танцевали какой-то завораживающий взор своей жутью танец вместе со спешившимися воинами врага, густой толпой проникавшими теперь через открытый портал.

Карантир и двое его братьев бежали по коридору, в пещерах стоял жуткий шум, состоящий из непереносимой смеси воя, криков, хрипов, лязга металла, треска бьющейся посуды, топота сотен пар сапог. Нужно было проверить каждую дверь. Обыскать каждую комнату.

В конце коридора одного из верхних уровней была красивая невысокая кованая дверь, за которой царила подозрительная тишина. Карантир пинком вышиб эту дверь, за нею оказалась ярко-освещенная комната. Через прорези-глазницы своей маски Карантир увидел разбросанные по полу игрушки, детские шелковые распашонки, вдоль стены стояли резные кроватки с расписными изголовьями, а в глубине виднелся изумрудно-зеленый полог вертепа и разбросанные вокруг него тельца марионеток. В дальнем углу комнаты, прижавшись к стене и закрыв глаза, стояла высокая среброволосая красавица синда. По бокам от нее, вцепившись в подол ее юбки, жались темноволосые мальчики-близнецы.

— Эй, кто здесь у нас?! — послышался крик Келегорма, и тут же в комнату ворвались неразлучные товарищи его детских забав — Турко и Курво.

Они подбежали к нисс и мальчикам, и Келегорм сразу же попытался схватить детей, но прекрасная синда неожиданно резко оттолкнула его, встав между ним и сжавшимися в комки на полу близнецами. Тогда подскочивший Куруфин наотмашь ударил ее кулаком в стальной перчатке. Хрупкая красавица упала на пол. Мальчики завизжали.

Карантир отвернулся. И со словами: «Я пока обыщу все здесь», принялся открывать коробки с игрушками и сундуки, где хранилось платье.

— Кончай ее, — рыкнул Келегорм брату. Послышался характерный звук молниеносно вошедшей в плоть стали.

Морьо прерывисто дышал под маской, раздувая ноздри — в этих подземельях не хватало свежего воздуха.

Подойдя к вертепу, он приподнял свесившийся одним краем на пол бархатный занавес. Из-за занавеса прямо на него смотрели два больших темно-зеленых глаза. Девочка лежала на боку, забившись в нижнюю часть ящика, который представлял собой вертеп, зажав рот обеими ладошками, и мелко дрожала. Темные вьющиеся волосы малышки, мокрые от пота, прилипли к голове, налипли на бледном лбу. Ее глаза были сухими, только зрачки расширились и ярко блестели, устремленные на Карантира. Она была похожа на попавшего в силок дикого кролика. Карантир нависал над ней, глядя в ее личико своей устрашающей маской.

Келегорм, тем временем, схватил на руки сдавленно плачущих близнецов и утащил их прочь.

— Что там у тебя? — спросил Куруфин, небрежно отодвигая носком сапога бездыханное тело нисс и стряхивая кровь с сабельного меча.

— Ничего, — коротко ответил Морьо, выпустив занавесь вертепа и наступая ногой на ее упавший на пол край, — Пошли отсюда, еще много комнат впереди…

====== Лабиринт ======

Я пытался вырваться, отчаянно желая помочь нашим воинам, но Саэлон крепко схватил меня и держал намертво, постепенно оттаскивая в тень одного из боковых коридоров, вверх, прочь от ворвавшихся во дворец и уже штурмовавших второй рубеж обороны беснующихся агрессоров. Мои гвардейцы отчаянно сражались в неравном бою с превосходящими их в десятки раз силами взбешенного, ожесточенного противника. В конце концов, ослабев от попыток освободиться от хватки Саэлона, и не в силах больше выносить представившееся мне ужасное зрелище расправы над моим отрядом, я отвернулся, прижал лицо к плечу оруженосца и позволил увлечь себя в одно из боковых ответвлений верхнего уровня.

Когда крики и музыка стихли, мы с Саэлоном сидели, сжавшись, на холодном гладко отполированном полу из мраморных плит в почти кромешной тьме узкого коридора, в конце которого, как мне показалось поначалу, был тупик.

Пытаясь подняться на ноги, я сказал:

— Саэлон, мы не можем здесь оставаться, там гибнут наши братья! Вставай же! Идем!

— Браннон, мы должны найти путь к королевским покоям, там есть потайная дверь, она ведет в туннель, о котором я говорил вам. Мы выберемся на поверхность у северной окраины города, — отвечал, тоже встав на ноги, Саэлон.

Мне представилось, что покои Таура Элу, в которых теперь обосновался его наследник, сейчас кишат незваными захватчиками, переворачивающими все вверх дном и в ярости крушащими попадающиеся на их пути предметы обстановки.

— Хорошо, пойдем. Держи меч наготове.

— Мы пройдем внутренним коридором, браннон, — он увлекал меня вглубь коридора, где мы находились.

Осторожно, чтобы не привлекать внимание возможно находившихся где-то поблизости врагов, Саэлон потянул на себя дверь, обнаружившуюся в тупике. За ней был широкий и длинный освещенный коридор. Мы, стараясь двигаться бесшумно, выбрались из темноты на свет, и Саэлон огляделся по сторонам, разглядывая представшие нашему взору двери, расположенные вдоль стен, и пытаясь сориентироваться. Нервы у нас обоих были напряжены — безмолвие этого коридора было обманчивым, в любой миг в него могли ворваться враги, они же могли ожидать нас за каждой дверью. Мне крайне редко доводилось бывать в этой части дворцового комплекса, и я целиком полагался на память и интуицию отцовского оруженосца. Тот растерянно оглядывался:

— Не могу вспомнить, какая точно дверь, — наконец проговорил он, глядя мне в глаза с выражением отчаяния на лице.

— Откроем их все по очереди, — отвечал я, — Начнем с этой, — и я потянул за резную ручку ближайшей двери.

Его братья уволокли слабо пищащих близнецов в конец коридора и, передав их своей страже, двинулись в противоположном направлении, открывая одну за другой двери всех попадавшихся на пути комнат. Часто за открытой дверью им представал очередной коридор, по обеим стенам которого располагался ряд новых дверей. Многие двери были заперты на крепкие замки и приходилось звать стражу и долго возиться, чтобы отомкнуть их. Все это действовало на и без того натянутые до предела нервы феанорингов. Неправедное дело, которым они были заняты, и которое совсем не соответствовало их положению и представлениям о том, как должны складываться их судьбы, вгоняло всех семерых в угрюмое озлобление. Это была злоба не только и не столько на синдар и атани, оказывавших слабое сопротивление их натиску, сколько на судьбу, пожелавшую сделать так, что эти серые упрямцы почувствовали на себе их гнев.

— Нужно разделиться, — сказал Морьо, обращаясь к метавшимся в коридоре братьям, — Я проверю двери слева, а вы займитесь теми, что справа, — и, не дожидаясь ответа, он толкнул первую дверь вдоль левой стены коридора.

Дворец Владыки Дориата был огромен и представлял из себя лабиринт, вытесанный в скале трудолюбивыми казар. Если не знать расположения комнат и залов, или не иметь при себе плана внутреннего устройства дворца, то блуждать по его бесчисленным покоям и переходам можно было бесконечно. Поистине это был дворец с тысячей пещер.

Оказавшись в небольшой, тускло освещенной единственной настенной лампой комнате, судя по всему, служившей чем-то вроде караульной для стражей, что несли службу здесь, на этом рубеже обороны, Карантир огляделся и острым зрением различил в темном углу несколько бутылей с вином. На грубо обработанной каменной столешнице широкого стола стояло несколько стаканов, в которых виднелась недопитая стражами Дориата, казавшаяся при этом освещении черно-бурой, жидкость.

Карантира не удивляло то, что они встретили так мало воинов противника, ворвавшись во внутренние переходы дворца. С каменными массивными внешними воротами, охраняемыми жалким отрядом синдар, пришлось повозиться, но и они поддались, когда был применен таран со стальными дробилами — изобретение Курво.

Он отчетливо слышал звуки громкой музыки и топот танцующих — лучшего момента для нападения нельзя было выдумать, почти все обитатели и гости дворца находились, в момент их появления здесь, в главной зале, в самом сердце королевских чертогов. До этой залы им еще предстояло добраться, а пока они занимались тем, что обыскивали покои приближенных Владыки Диора в поисках сильмарила, который мог быть спрятан или же просто лежать в самом неожиданном месте.

Теперь Карантир напряженно вглядывался в стоявшие на полках шлемы, сваленные в углу короткие копья стражей и развешанные по стенам мечи и кинжалы непривычной формы, размышляя, как поступить дальше, чтобы не терять понапрасну время, бегая среди бесконечных коридоров и комнат этого каменного склепа. Самым легким решением представлялось захватить живым какого-нибудь стража и выяснить у него, где Владыка держит свое драгоценное «Наугламир», а заодно уточнить и местонахождение самого Владыки Тысячи Пещер, чтобы засвидетельствовать ему их почтение, хорошенько отблагодарив за теплый прием и оказанное гостеприимство.

Он уже собирался покинуть караульную, но решил налить себе вина и подошел к дальнему затемненному углу, где стояли на сыром полу еще не откупоренные бутылки. Когда Карантир нагнулся за одной из них, дверь на противоположном конце комнаты, которую он в полутьме даже не заметил, резко отворилась и тут же захлопнулась — в караульную вбежал страж синда в легких стальных доспехах и шлеме. По резкости его движений и учащенному дыханию было понятно, что его преследовали. Карантир пантерой прыгнул на него, и, сбив с ног, навалившись, занес над головой серого гвардейца один из своих кинжалов.

Тэран-Дуиль потянул резную ручку ближайшей к нему двери. За дверью оказался почти такой же широкий освещенный коридор. Подумав, что наугрим сотворили в этих пещерах воистину жуткую неразбериху, прорубив все эти коридоры и комнаты, Лис двинулся вдоль нового коридора, как вдруг дверь, находившаяся в глубине его, распахнулась, и ему навстречу выскочили двое. Отвратительные драконьи маски закрывали полностью их лица, а в глазницах угрожающе поблескивали красные огоньки. Доспехи на воинах были одинаковые — поверх черных шерстяных обтягивающих рубашек и таких же черных штанов были надеты легкие длинные кольчуги, на которые ремнями крепились стальные, сверкавшие в свете ламп нагрудники, наплечники с режущими зазубренными краями и наручи с острыми шипами. На широких поясах неизвестных врагов были прицеплены кинжалы и ножны для парных сабельных мечей, которые блестели в их руках. На ногах у них были черные сапоги с коваными носами, а кисти рук закрывали стальные перчатки. Лису бросилось в глаза, что маски и доспехи обоих были забрызганы кровью, это придавало им еще более свирепый и пугающий вид. Мгновение Лис и неожиданно появившиеся на его пути двое неотличимых один от другого воинов, замерев, смотрели друг на друга, как один из них, то ли рыкнул, то ли крикнул что-то неразборчивое и оба как по команде бросились на Лиса.

Впервые в жизни сын Орофера ощутил подобный страх от встречи лицом к лицу с жестоким и крайне опасным противником в лице двоих маскированных воинов эльдар. Он резко развернулся и побежал во весь дух по коридору, не разбирая, куда бежит, чувствуя затылком, что они стремительно нагоняют его и вот-вот схватят и разрежут на куски. Они неслись за ним, крича что-то ему вслед, гнали его, словно лесную дичь, свистя рассекавшими воздух мечами. Инстинкт самосохранения и испытываемый первобытный ужас перед драконьими головами заставили его позабыть обо всем на свете, включая навыки прекрасно обученного воина. Лис рывком, не заботясь о производимом им шуме отворил первую, встретившуюся на его пути, дверь, протиснулся в узкий едва освещенный коридор, по необработанным стенам которого тонкими струями текла вода, и, раздирая незащищенные доспехами рукава куртки, устремился вперед, вглубь сужающегося прохода. Наконец, весь исцарапанный и больно ударивший левую коленку, тяжело дышавший от пережитого ужаса и погони, Лис добрался до конца этой узкой пещеры и ввалился в бывшее за ней помещение, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Не успел он понять, где находится, как ощутил себя лежащим на полу. Прямо перед собой он увидел ужасную драконью маску с красными огоньками в глазницах и зажмурился. Кто-то навалился на него, придавливая своим весом, не позволяя двинуться.

— Ты? — услышал Лис над головой хриплый грозный голос, доносившийся из-за маски-шлема и искажаемый им.

— Кто ты? — Лис все еще не смел открыть глаза, ему казалось, что напавшие на них были демонами, наподобие барголов, посланными Морготом, сокрушить и без того ослабленный, обескровленный Дориат. И сейчас он, Тэран-Дуиль, говорил с одним из этих ужасающих своей личиной и жестокостью демонов.

Лис ощутил как его схватили за горло холодной железной рукой и потянули вверх, поставив таким образом на ноги. Он стоял, пошатываясь, пытаясь нащупать рукоять кинжала или одного из мечей-близнецов.

— Даже не думай, — услышал он угрожающе-металлический голос маски над самым ухом. Его противник был чуть выше его ростом и шире в плечах. Теперь Лис уже отчетливо разобрал, что перед ним эльда. Он не мог понять только, почему он медлит с расправой над ним, — Значит, так ты чтишь данные тобой обеты, серый щенок? — спросил его мучитель, сжимая пальцы на его горле.

— Что? — задушенным голосом попытался ответить Лис, — Не понимаю, какие обеты? — Лис схватился руками за стальной наруч на мертвой хваткой державшей его за горло руке, и шипы на нем вонзились ему в ладонь.

— Сейчас поймешь…родич, — прошипел воин, сдирая с себя маску, а затем и шлем.

— Лорд Карантир… — прошептал Лис, мгновенно сообразивший, кто были напавшие на них воины эльдар и зачем они пришли сюда. Одно мгновение он глядел на Лорда голодрим широко раскрытыми прозрачными зеленовато-голубыми глазами. Тот тоже не сводил с него своих холодных, как глубины океана, сине-серых прищуренных глаз.

— У меня к тебе личный счет, сын Орофера, — проговорил голдо, не ослабляя хватки на горле Лиса.

— Мирионэль… что с ней?! — Лиса бросило в жар от, поразившей его как молния, мысли, что дочь князя изгнанников могла погибнуть при Нирнаэт. В это же мгновение Лис ощутил как его волосы схватили сзади и теперь наматывали на руку, вынуждая запрокинуть голову еще сильнее. Он зашипел от боли.

— Не смей произносить ее имени! — рычал Лорд Карантир, — Твой отец сказал нам, что ты был убит, а ты, серый ублюдок, прохлаждаешься здесь, пока она… — он не договорил.

Лис не дал ему этого сделать. Внезапно ощутив невероятный прилив сил от несправедливых слов Лорда, он ударил того с размаху кулаком с лицо, освободился от хватки и отскочил на несколько шагов от противника, прижавшись к стене.

— Я клялся вашей дочери в вечной любви, — заговорил, чувствовавший себя оскорбленным и пылавший праведным гневом, ороферион, — Столько раз я хотел отправиться в Амон-Эреб, в надежде увидеть ее, и каждый раз все вокруг восставало против этого желания! Но я не остановлюсь ни перед чем на пути к ней, — почти кричал он, — клянусь всем сущим! Мирионэль — моя! — выкрикнул он в лицо замершего перед ним князя изгнанников, — И благодаря воле Высших Сил, или вопреки ей, но мы будем вместе… — Тэран-Дуиль бессильно опустился на пол, опираясь спиной о стену. Запал угас также быстро, как и загорелся, и теперь Лис чувствовал упадок сил. Лорд голодрим тоже сел на скамью, тяжело облокотившись о стол.

— Где ожерелье гномов? — спросил он своим грудным голосом, — Камень, что в него вделан, принадлежит нам.

— Уходите отсюда, — негодующе ответил Лис, — Уходите немедленно! Я ничего не знаю о камне, кроме того, что из-за него уже лишились жизни сотни, если не тысячи. И теперь вы пришли сюда, чтобы убивать наших женщин и детей за ваш проклятый камень?

— Мы принесли Клятву, — ответил Карантир тихим мрачным голосом, — Отдай мне камень, или скажи, где я могу найти его?

— Я отведу вас к Владыке, — качая головой, с отчаянием в голосе проговорил Лис. Даже если сейчас он меньше всего представлял, где мог находиться Диор, ему казалось, что он найдет его в королевских покоях, в которых, как он помнил, был потайной выход из дворца, ведущий на поверхность.

Выйдя в коридор, они услышали громкие крики и топот множества ног. Побежав в том направлении, они обнаружили за одной из дверей широкий извилистый коридор, в конце которого, перед наглухо запертыми дверьми в покои Таура, стояли воины-лучники синдар из регулярной армии, неизвестно откуда взявшиеся здесь, в самом сердце дворца.

— Пропустите! Дорогу! — крикнул им Тэран-Дуиль, и они с Карантиром протиснулись к плотно затворенным дверям.

— Они там, эти бестии, — сказал Лису один из воинов, — они убили Таура и многих его приближенных в тронной зале… Туда сейчас лучше не входить, браннон, — не было понятно, о чем именно он говорит — о тронной зале, где был убит Диор, или о двери в его покои, у которой они сейчас столпились.

Услышав слова лучника, Карантир прижался к двери:

— Курво, Турко, это я! — крикнул он сквозь толщу массивных створок, стараясь перекричать толпившихся у входа синдар.

— Кто вас прислал? — пытался выяснить у воинов Тэран-Дуиль. Оказывалось, к ним, не добившись толку на втором рубеже обороны, добрался Ненар, отправленный Саэлоном. Он-то и привел их во дворец Владыки.

Дверь распахнулась и за ней показались покои Владыки Дориата, превратившиеся в кровавый кошмар. Кровью были измараны расписные стены, кровавые разводы были на полу, лужи крови виднелись тут и там, под телами убитых королевских вельмож эдайн, их жен и слуг. Все, кто думал найти надежное убежище в покоях короля жестоко ошибались. Посреди огромной комнаты, топча сапогами дорогой кашемир покрытых багровевшими всюду кровавыми пятнами покрывал, шелк пуховых перин и подушек, вышитых золотом и самоцветами, стояла группа воинов в масках-шлемах в форме драконьих голов, числом около дюжины, во главе которой были двое статных одинаково одетых эльдар, державшихся так, что было понятно — лидеры они.

Лорд Карантир вошел решительным шагом в комнаты Владыки синдар, отдаляясь от Лиса и толпившихся в нерешительности лучников, и стал что-то горячо говорить двум лидерам группы на языке изгнанников, который Лис понимал лишь частично. Они отвечали ему, громко выкрикивая что-то и указывая на лежащие вокруг тела.

Произошедшее затем Тэран-Дуиль всегда помнил смутно, как сквозь сон, настолько нереальным и невозможным, оно ему казалось. Лорд Карантир и его братья, а Лис понял, что это были они, повернулись к нему и уже собирались двинуться навстречу, к выходу из оскверненных покоев Владыки, когда из-за поворота извилистого коридора стремительно вынырнул Саэлон с группой воинов — эльдар и эдайн, в руках которых были широкие синдарские мечи. Сам Саэлон держал в руках принадлежавший Тауру Элу Аранрут — его Лис узнал бы из тысячи других клинков.

Увидев братьев феанорингов, Саэлон крикнул обступившим вход в покои короля лучникам:

— Стреляйте! — они, казалось, лишь ждали команды — град стрел обрушился на Лорда голодрим, его двух братьев и их маленький отряд.

Лис не успел даже вскрикнуть, как воины, прибежавшие с Саэлоном, во главе с оруженосцем Орофера, воспользовавшись замешательством противника, набросились на захватчиков.

— Саэлон, нет! — закричал Лис, рванувшись в гущу сражавшихся.

Он успел заметить, как Лорд Карантир упал навзничь, запрокинув голову, сраженный вонзившимися в его тело многочисленными стрелами, и кто-то из находившихся рядом воинов синдар полоснул кинжалом по его обнажившейся шее, от чего тот дернулся всем телом, как в судороге, разжав пальцы и оскалив белые зубы. От этого зрелища у Лиса потемнело в глазах, он оглядывался вокруг невидящим взором и лишь чудом не попал под удары, которыми обменивались сражавшиеся.

— Скорее, браннон, — Саэлон выдернул его из боя, схватив за руку и потащил к дальнему углу комнаты, — они скоро будут здесь… — с этими словами он повернул один из настенных светильников слева от ложа Владыки, похожего на кучу смятых в беспорядке и затоптанных грязными сапогами покрывал. В стене, с хриплым трением каменных плит одна о другую, открылась небольшая низенькая дверца.

Втолкнув обезумевшего Лиса в открывшийся за дверцей проход, Саэлон подозвал нескольких бывших с ним воинов эльдар и, пропустив их внутрь, схватился за дверцу, закрыв ее за ними изнутри. Лис безвольно шел по низкому и темному проходу, подталкиваемый Саэлоном, то и дело спотыкаясь и не обращая внимания на кровь, сочившуюся из раны над коленкой. Сердце его заходилось от пережитого потрясения, от осознания того, что случилось. Он привел Лорда изгнанников в ловушку, обрек на верную гибель отца его нареченной любимой и такой желанной Мирионэль, тем самым навсегда отняв у них возможность быть вместе. Эта мысль вгоняла его в состояние безвольного безразличия ко всему происходящему вокруг. Он не чувствовал боли от ран и царапин, жажды, холода, а только отчаяние и пустоту. Прошедшая ночь искалечила его дух больше, чем пылающий ад Нирнаэт.

Тэран-Дуиль продолжал идти, согнувшись, по низкому коридору тайного хода, ведущего на поверхность, машинально передвигая ноги. Если бы не поддерживавший его Саэлон, он бы лег прямо на сырой пол, закрыл глаза и лежал бы так, дожидаясь, пока его дух отправится в залы Властителя Судеб.

====== Три сильмарила ======

Комментарий к Три сильмарила Отрывок из этой главы был опубликован отдельным одноименным фиком.

Atto (кв.) – папа

— Кано… — Маэдрос замер, стоя на пороге помещения, которое еще прошлым вечером являлось покоями Владыки Дориата. Сейчас оно было наполнено окровавленными телами, наваленными друг на друга в лужах темно-коричневой, в освещении настенных ламп, крови, — не пускай сюда близнецов, — сказал старший феаноринг стоявшему за его плечом брату. Тот, отодвинув Маэдроса, прошел вперед, неслышно ступая между телами и разглядывая убитых, на бледном осунувшемся лице было сосредоточенное выражение того, кто напряженно ищет что-то и никак не может отыскать.

Сильмарил они так и не нашли. Были обысканы все комнаты и залы, все бесконечные коридоры и переходы, все лестницы и подсобные помещения. Ожерелья с камнем нигде не было. Оно исчезло. Ясно было, что кому-то удалось сбежать, скрыться в суматохе и неразберихе первых часов штурма дворца, и этот кто-то скрылся, унеся с собой так называемое Ожерелье Гномов — Наугламир.

Победа была на их стороне. Большая часть гвардейцев была убита, были убиты все, кто находился во дворце и не смог покинуть его, сбежав по одному из тайных ходов. Повсюду царил запах крови. Маглор отметил про себя, что у атани кровь пахла нетак, как у квенди: «Видимо, это из-за различия в нашей природе…» — подумал он.

Макалаурэ нашел то, что искал в превратившихся в курган изрубленных и пронзенных стрелами и копьями тел покоях повелителя Лестанорэ. Братья были здесь. Кано подошел к каждому из них по очереди, освобождая их от наваленных сверху тел воинов синдар, атани и своих поверженных бойцов, он всматривался в лица. Курво он узнал только по черной истрепанной шелковой ленточке, повязанной на плече — лицо брата было залито кровью. Смертельная рана ему была нанесена мечом именно в голову. У Турко, на котором еще была надета драконья маска, выражение лица под ней было серьезным — красивые изогнутые брови сведены к переносице, губы упрямо сжаты. Кожа Тьелкормо еще оставалась бело-розовой и привычный легкий румянец окрашивал щеки, лишь местами уступая характерному трупному светло-серому оттенку. На бледном, как полотно, лице Морьо застыл довольный оскал. Странно было видеть это лицо лишенным его привычных ярких красок — багрянца красивых тонких губ, алого цвета щек. Лишь ровные зубы белели, почти сливаясь с цветом его кожи.

Когда слуги уносили тела братьев, Нельо и его стража пытались искать ожерелье среди трупов и того, что осталось от обстановки комнат Владыки Дориата. Маглор, тем временем, отправился к близнецам. Тельо и Питьо чуть не погибли, пытаясь не допустить прихода подкрепления из-за пределов дворца. Несмотря на то, что основная часть пришедшего на подмогу гвардейцам отряда воинов синдар была уничтожена или разбежалась в панике от их устрашающих масок, небольшой группе все же удалось прорваться внутрь, обойдя стражу Амбаруссар.

При появлении Кано близнецы насторожились, во взглядах обоих заметались искры беспокойства. Он сказал, что камень не нашли и что как только Нельо будет готов, они отправятся все в обратный путь.

— Прикажите всем готовиться в обратную дорогу — здесь мы не останемся, — сказал Маглор. Они устали и едва держались на ногах, но оставаться во дворце Тысячи Пещер для отдыха никто не желал.

Тельо и Питьо затравленно оглядывались, ища глазами остальных братьев, а когда заметили слуг, несших на приспособленных королевских покрывалах тела Курво, Турко и Морьо, подбежали к ним, качая головами. Они хватали окоченевшие руки средних феанорингов, осторожно гладили их по плечам. Питьо протирал мокрым полотенцем лица братьев, гладя их волосы, Тельо — самый младший, родившийся последним, наблюдал за ним, вытянув шею, стремясь всем существом помочь и боясь дотронуться до них — таким невероятным казалось зрелище смерти.

На подъезде к крепости выяснилось, что кто-то видел у стражей Турко двух мальчиков-близнецов. На вопрос об их судьбе стражи Келегорма ответили, что, когда войско пересекало лес, отдалившись на много лиг от Менегрота, связанные веревками мальчики были оставлены там, посреди лесной чащи.

— Орки недобитые! — зарычал на жестокосердных стражей Маэдрос и, обращаясь к Кано, сказал, — Я с этими, — он кивнул на стражей Турко, — сейчас возвращаюсь туда, может быть, удастся найти их. Ты справишься?

— Да, Нельо, — смиренно опустив голову, едва слышно ответил Макалаурэ.

«Отец ушел, а Клятва осталась. И остались сильмарилы, сиять в железной короне Моринготто. Дядя Нолмэ, должно быть, видел их неземное сияние в свои последние минуты.

А отец покинул нас, предоставив нам семерым мучиться в этих землях. В наследство он оставил Клятву, и она — яд для наших мыслей, приговор для наших душ, калечащие жернова бесконечных битв и сражений для наших тел» — так думал Маглор, склоняясь в полутемной крохотной комнатушке над телами братьев, только что привезенными им и близнецами из Дориата сюда, в крепость Амон-Эреб.

«Ах, атаринья, знал ли ты, мог ли представить, на что ты нас обрекаешь, когда призывал дать эту проклятую Клятву? Мог ли ты знать, на что ты обрекаешь народ нолдор, призывая его последовать за тобой в Эндоре? Видишь ли ты нас сейчас, из чертогов Намо? Видишь ли, в кого мы превратились благодаря Клятве, благодаря твоим камням? Разве стоили твои камни того, чтобы губить твой народ, того, чтобы убивать ни в чем не повинных мореходов тэлери в Альквалонде, а того, что вынес Майтимо на Тангородриме? Ужель стоили сильмарилы, до которых мне никогда не было и сейчас нет ни малейшего дела, того предательства, которое ты, атаринья, совершил, сжигая корабли? А разве стоили они жизней всех, кто замерз насмерть в Хелькараксе, а, может быть, эти твои камни стоили жизней наших воинов, наших нисси, наших детей, что нашли здесь свою смерть? Есть ли в тебе мужество посмотреть им в глаза, встретившись с ними в чертогах Мандоса, отец? И сейчас я, Макалауре Канафинвэ, сын Феанаро, спрашиваю тебя, отец мой, стоили эти камни жизней твоих сыновей и моих братьев? Знал ли ты, мог ли представить, что мне придется хоронить их? Атаринья, можешь ли ты представить, каково мне хоронить их?!

Знаешь, у Турко лицо серьезное и даже в смерти красивое, брови нахмурены, губы сжаты, а в боку зияет страшная рана, нанесенная синдарским мечем, и это — не считая всех стрел, что в него попали. У Морьо горло перерезано и тоже стрелы, стрелы повсюду: в груди, в бедрах, в плечах. А у твоего любимца — Курво, голова — одна сплошная рана и правая рука по локоть отрублена.

Мы с Нельо все сделаем, похороним тела здесь, на Амон-Эреб. Нельо держится молодцом. После гибели Финьо он только повода ищет, чтобы к нему отправиться, чтобы тому не долго томиться в ожидании, в чертогах Намо. Он будет искать того, кто ушел с твоим камнем из Дориата и, поверь мне, он найдет…

Близнецы утешают один другого, ты знаешь, они всегда были самыми чувствительными, вот и плачут — горько, безудержно. Счастливцы! Я бы тоже вместе с ними плакать хотел, но нет слез больше. И музыки нет.

Знаешь, почему я все эти годы говорил с тобой, рассказывал, как мы живем, спрашивал совета? Да я только на тебя надеялся всегда, только в тебе видел опору. Даже в безудержном гневе, в гордыне и безумии твоем я видел надежду на то будущее и ту судьбу, о которой ты говорил всем нам. А голос у тебя был замечательный! Мой с тем твоим голосом не сравнить. Ты своей речью любого убедить сумел бы, что тьма есть свет, а безумие есть единственный светоч разума во вселенной.

Ведь мы за тобой пошли, отдавшись твоему безумию и гордыне, потому что любили тебя, верили тебе больше чем себе и почитали тебя не только отцом нашим, но и нашим Владыкой.

Это последний раз, что я с тобой говорю. Нечего мне больше сказать тебе, атто*…» — он без сил опустился на стул перед сдвинутыми дубовыми столами, на которых покоились тела братьев.

Мирионэль неслышно подошла к нему откуда-то из-за его правого плеча — он не заметил, когда она вошла в комнату. Легко коснувшись его, она прошла дальше, подойдя к телу Морьо, погладила его свалявшиеся в колтун некогда прекрасные черные волосы, из груди ее вырвался сдавленный стон.

Маглор поднял на нее глаза — она казалась тенью самой себя: белая, голубоватого оттенка, кожа, через которую просвечивали все жилки, растрепанные волосы, под глазами залегли фиолетовые тени, а сами глаза — потухшие, безумные, злые.

— Мирионэль, зачем ты здесь? Мы с Нельо и слугами все сделаем, иди к себе, дитя, ты не должна этого видеть, — Маглор взглянул еще раз на истерзанные ранами и обезображенные смертью тела братьев.

— Вот они, настоящие сокровища Феанаро, — произнесла Мирионэль как в полузабытьи, вперив взор в распростертые перед ними тела троих феанорингов, — вот настоящие Сильмарилы! — она тяжело оперлась рукой о стену.

Кано подошел к ней вовремя, еще миг, и она бы, не удержавшись, рухнула на пол. Он поднял невесомое тело племянницы на руки и понес в ее комнаты.

Поднимаясь по ступеням, ведущим в верхний этаж крепости, Маглор вспомнил об их разговоре с Морьо и письме к Нэрвен, которое тот ему оставил. «Нет, еще не время, — думал Кано, — мы сами позаботимся о ней. Эта девочка нуждается в нас, а мы в ней, сейчас нельзя никуда отпускать ее. Придет время и Нэрвен ее примет, а пока мы будем рядом. Я буду рядом…» — он с первой минуты, как увидел Мирионэль, почувствовал к ней нечто, что испытывал лишь к братьям. Эта привязанность говорила в нем сейчас, не допуская в его сознание даже мысли о том, чтобы расстаться с дочерью Морьо.

Зайдя в ее комнаты, Маглор бережно опустил бесчувственное тело на кровать и, позвав проходившего по коридору слугу, приказал привести Тулинде, чтобы она могла позаботиться о его племяннице, которую он видел еще три дня назад цветущей молодой нисс, и которая теперь была почти неузнаваема. Слишком много горя свалилось на плечи такой хрупкой на вид девушки. Иногда Маглор спрашивал себя, в кого у нее такой спокойный характер, радуясь тому, что он у Мирионэль был именно таким.

====== Надежда ======

Комментарий к Надежда Amdir (нанд.) – Надежда (букв. “взгляд вверх”).

hiril (нанд.) – госпожа, леди

Nelladhel (нанд.) – Звон колокольчиков

Amroth (нанд.) – Верхолаз

Dineth (нанд.) – Невеста

Ernilnin (синд.) – Мой лорд (Милорд)

— Мы живем в ужасное время, — рассуждал Орофер, сидя в своей приемной напротив Лорда Амдира. Саэлон наклонился над ним, подливая крепкого выдержанного вина в его кубок, — Лис совсем пал духом после того, что пришлось вынести во время штурма дворца в Менегроте. Если бы не он, — Орофер кивнул на стоящего позади его кресла оруженосца, — то сейчас бы мой йонн лежал в заброшенных пещерах под кучей трупов.

— Присядь с нами, друг мой, — с улыбкой обратился к Саэлону Амдир*, — твой господин не будет возражать, если ты разделишь с нами эту бутылку, — он потянулся к своей чаше, — он слишком многим обязан тебе. Кроме того, — тут Амдир лукаво улыбнулся, глядя на Орофера, — помимо чудесного спасения твоего сына у нас есть еще один повод выпить.

Тут Владыка нандор и авари сделал театральную паузу блистая своими яркими желто-карими глазами.

— Амдир, друг мой, — расплываясь в улыбке и щурясь, начал Орофер, — что за прекрасную новость ты хочешь сообщить нам? Ужели это то, о чем я догадываюсь, и твоя хириль* родила тебе наследника?

На эти слова друга Амдир счастливо и немного смущенно рассмеялся и, щуря кошачьи глаза, ответил:

— Мальчик, и такой ловкий, быстрый… Нэлладель* назвала его Амрот*, — Амдир улыбался.

— Друг мой! — Орофер вскочил с кресла, расплескивая свое вино, — Когда же ты привезешь его к нам?! Или, может быть, ты хочешь, чтобы мы приехали к тебе в Линдон, чтобы увидеть твоего сына?! — с этими словами Орофер, поставив на стол свою чашу, схватил Амдира за плечи, вынимая друга из удобного кресла.

— Я думаю, мы скоро покинем Линдон, друг мой, — отводя вдруг ставший печальным взор, проговорил Лорд нандор, — теперь, когда родился наследник, я должен думать о том, что достанется ему в наследство. Я просил совета у самых мудрых наших мужей, и они поддержали меня в решении отправиться на восток. Мы перейдем Синие Горы и посмотрим, что там, за ними. От нескольких смертных мы слышали, что тот край вполне пригоден для жизни и заселен дикими племенами второрожденных и наугрим, живущими в горных пещерах.

Орофер потрясенно смотрел на Амдира. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, возразить, но то, с какой обстоятельностью друг рассказывал о своих планах, повергало Лорда синдар в полнейшее недоумение. Уйти на восток, в полную неизвестность, обречь народ на скитания, уподобляясь заморским изгнанникам — все это казалось Ороферу немыслимым.

— Амдир… — только и смог произнести в ответ на слова дорогого друга Орофер, стоящий с разведенными в стороны руками посреди своей приемной. Он широко раскрытыми глазами смотрел на лучшего друга.

— Мне жаль было бы лишиться твоего общества, друг мой, — сказал ему Лорд нандор, — Подумай, может быть, и тебе с твоими эльдар будет лучше уйти с нами? Твой народ разорен набегами наугрим и проклятых изгнанников, Дориат уже не восстановить после того, что учинили там эти преступники. И не забывай, что Враг рыщет тут и там вблизи наших границ, готовя решающий удар. Поговаривают — скоро грянет очередная война с Черным Владыкой. Я был бы несказанно рад, если бы наши народы продолжили свою дружбу в новых землях. Да и твой сын, что чахнет от тоски, сможет там отвлечься от гнетущих мыслей. Где он, кстати?

— Должно быть, у себя… или у своей матери. Ты знаешь — Тэран-Дуиль всегда был больше ее сыном… — пытаясь прикинуть, какие перспективы ждут его и народ синдар за Синими Горами, ответил Орофер.

Теперь, после ужасной гибели Диора и всего Дориата, Лорд Орофер не мог заявить свои права на дядин трон, потому что дядино королевство, как ни трудно было в это поверить, прекратило свое существование. Но будучи единственным законным наследником Таура Элу Тингола и единственным в Дориате, кто сохранил в целости свои владения, Орофер сделался надеждой и опорой тех синдар, кто не захотел уйти в Арверниен, в устье Сириона. Беженцы из разоренной и оскверненной столицы Дориата сотнями приходили и приезжали к нему в Нан-Эльмот, прося приюта и защиты.

Отдать любимый и до каждой былинки знакомый Нан-Эльмот и Линдон Амдира на откуп изгнанникам из-за моря, или, того хуже, морготовым черным тварям, поначалу казалось Лорду синдар неприемлемым. Однако, поразмыслив немного, он подумал, что собрав под свои знамена всех, кто захочет за ним последовать, а именно: синдар Дориата, лесных эльдар Оссирианда и частично голодрим, бежавших из разоренных и покоренных королевств, а так же авари, из тех, что захотят присоединиться, он уведет их в безопасный край, где нет войн, спасая тем самым от порабощения Морготом. Это будет звездный час его как Владыки. Если там, за цепью Синих Гор, все будет таким, как описал ему Амдир, то он сможет основать в одном из тамошних лесов свое государство, сделавшись его единоличным повелителем, а когда придет время, это королевство он передаст Лису и его наследникам.

— Ну же, Саэлон, приведи сюда моего сына! — резко повернулся к своему герольду Орофер, — Мы все вместе обсудим эту идею, мой друг! — обратился он к Амдиру, — Я хочу, чтобы Тэран-Дуиль правил процветающим королевством и вижу будущее там, куда смотрит твой взгляд, — он ободряюще похлопывал друга по плечу. Тот чуть склонил голову, улыбнулся, приложив руку к груди, и хитро прищурился.

— Оставь меня, прошу, — Лис поспешно отошел к небольшому слюдяному окошку, когда мать попыталась обнять его, — я должен остаться один, — он низко опустил голову, вцепляясь пальцами в подоконник и разглядывая мелкие трещинки на его тонкой каменной плите.

— Скажи, что тревожит тебя? — мать говорила тихо, в голосе слышалось беспокойство и сопереживание его горю. Она чувствовала, что чудом спасшийся из каменного мешка Менегрота прекрасный Тэран-Дуиль снедаем какой-то гнетущей тоской. Он избегал всех, сделался молчалив, раны плохо затягивались, несмотря на все ее усилия, и теперь дух его был как никогда слаб. Лис ожесточился, замкнулся в себе, молча переживая какое-то неизвестное ей горе.

— Я никогда не смогу быть вместе с ней… — прошептал Лис, — я совершил нечто ужасное там, в Менегроте.

— Не кори себя, мой весенний цветок, — отвечала леди Нифрелас, медленно приближаясь к стоящему к ней спиной сыну, — будь сильным, не дай испытаниям сломить и ослабить твой дух. Поезжай к ней, — она взяла Лиса за руку, удерживая ее в своих нежных мягких ладонях и разглядывая кольцо, данное ее сыну его динэт*- серебряные волны захлестывали разноцветную радугу эмалевых вставок на тонком обруче кольца, которое Лис носил постоянно, не сняв его и сейчас. Для его матери это было знаком того, что надежда не покинула его окончательно.

Тэран-Дуиль повернулся лицом к матери, посмотрел ей в глаза и ответил:

— Я отправлюсь к ней, увижу ее, пусть и в последний раз, — он нахмурился, сглотнул и продолжил, — Она узнает от меня, как все случилось, я сам расскажу ей, как погиб ее отец! — голос Лиса окреп, — Да, я еду сейчас же! — и он метнулся к двери, — Прощай, моя леди, благодарю тебя за все…

Он поклонился и выбежал из комнаты, оставив супругу Орофера в тревоге и недоумении.

Старший феаноринг ввалился в обеденную залу поздним вечером. Погода за окнами была ненастная, лил холодный дождь, дороги превратились в грязные трясины.

Нельо был покрыт грязью с ног до головы. Она коричневой коркой запеклась на сапогах и крае плаща, брызгами застыв на штанах и кромке камзола. Даже лицо Маэдроса было испачкано в размазанной дорожной жиже, делая его похожим на истерлинга, нанесшего боевую раскраску.

Он отсутствовал в крепости почти три дня. За это время Кано и близнецы успели захоронить тела погибших, всех, кроме троих феанорингов, для которых в некрополе во внутреннем дворе Амон-Эреб были уже приготовлены места. Неразлучных при жизни Курво и Турко решено было оставить рядом друг с другом и после смерти. Морьо, по решению Мирионэль, оставался рядом с погибшим еще в Браголлах верным Тьяро.

Дочь Карантира думала и о себе, прося слуг оставить место в некрополе, справа от усыпальницы отца, но Кано и близнецы строго настрого запретили ей даже заикаться об этом. Маэдрос успел как раз во время — утром следующего дня Кано запланировал прощание с братьями.

— Я не нашел их, — хрипло сказал Нельо, рухнув на стоящую у ближайшей ко входу в залу стены скамью и тяжело выдохнув, высоко запрокинул голову. Все это время Маэдрос и слуги Келегорма искали в лесах Дориата сыновей-близнецов Владыки Элухиля, которых, скрученных веревками, они оставили на произвол судьбы, когда ехали в Амон-Эреб.

— Нельо, брат, — Кано встал из-за стола и уже хотел направиться к старшему брату, — ты совсем без сил. Присядь к столу, тебе нужно поесть, — сказал он тихо.

Остальные присутствующие — Тельо, Питьо и Мирионэль, безмолвно взирали на привалившегося к стене тяжело дышащего старшего сына Феанора.

— Тех, кто оставил их там, казнят, — прорычал Маэдрос. Глаза у него закатывались от усталости. Он стянул с правой руки и бросил на пол стальную перчатку-протез, сделанную Куруфином, и с трудом поднялся на ноги.

Кано замер на месте, стоя перед столом. Близнецы сидели неподвижно на своих местах. Лишь Мирионэль нашла в себе силы ответить ему:

— Нет! Довольно смертей! — закричала она, вскочив с места, и голос ее звенел под сводами залы в полной тишине, — Как вы можете жить, сея смерть всюду и неся ее всему, чего коснется ваша рука?! — она больше не мола выносить этого. Ее дяди, к которым она была привязана всем сердцем, сделались беспощадными убийцами, запятнавшими себя бессчетным числом невинных смертей и, похоже, не отдавали себе в этом отчета.

— И в кого ты такая?! — зло отозвался Маэдрос и, пошатываясь, двинулся на племянницу, блестя потемневшими глазами.

— Не смей! — воскликнул Маглор.

Голос его был твердым и сильным. Он преградил Нельо дорогу и, выпрямившись, стоял теперь перед старшим братом, подняв голову — невысокий, хрупкий, словно подросток.

Маэдрос, увидев перед собой брата, взглянул на него так, будто видел того впервые, и вдруг, схватившись здоровой рукой за голову, а покалеченной сумев лишь дотронуться культей до своих волос, стремительно развернулся и быстрым шагом покинул обеденную залу.

Кано оглянулся на Мирионэль — ее лицо было даже бледнее чем прежде, если такое вообще было возможно.

— Позаботьтесь о ней! — бросил Маглор близнецам, окаменело сидевшим за столом, и выбежал из залы вдогонку за старшим братом.

Он нашел Нельо в его комнатах лежащим на полу без сознания. Макалаурэ позвал слуг, просил приготовить воду и помочь снять с полуживого Маэдроса амуницию и одежду.

Когда вымытый и переодетый в чистое глава Первого Дома был аккуратно водружен на собственное ложе, Маглор, похлопав брата по щекам, заставил того выпить несколько глотков квенилас, после чего старший уснул. Кано беспокоился и решил остаться эту ночь рядом с Нельо, задремав у его постели. Посреди ночи он проснулся от жалобных стонов — старший тихо стонал во сне. Маглор, потирая лоб и хмурясь, напряженно вслушивался в стоны и поскуливания, различая в промежутках между ними, как брат зовет кузена Финьо. Второй сын Феанора чувствовал себя таким истерзанным, как духовно, так и физически, что плохо соображал, будучи сам на грани нервного истощения. Просидев ночь без сна у постели брата, Кано решил, что утром обратится к Менелиону. Следующий день предстоял стать одним из самых тяжелых и мучительных в жизни Макалаурэ.

— Браннона нет в замке, Эрнилнин*, — сказал возвратившийся Саэлон Ороферу, — он оседлал своего коня и уехал.

— Куда? — недоуменно спросил Лорд, округлив от удивления глаза.

— Он никому не сказал, куда отправился, — рапортовал оруженосец.

Недоуменно переглянувшись с Амдиром, Лорд Орофер подумал, что если так пойдет и дальше, и Лис будет исчезать из замка один, путешествуя по землям, где хозяйничают орки, тролли, варги и прочая нечисть, то грандиозный план по переходу через Эред-Луин может потерять смысл.

Он надеялся только на себя самого в том, что касалось подготовки и организации великого переселения, но Тэран-Дуиль был тем, на кого Орофер возлагал надежды, когда речь шла о далеком будущем. Именно Лис должен будет помогать Ороферу в основании нового королевства и именно ему предстояло сделаться со временем его Владыкой.

====== В Амон-Эреб ======

Комментарий к В Амон-Эреб Мирионэль (актриса Дженнифер Коннелли) http://www.oculusriftitalia.com/wp-content/uploads/2013/11/Jennifer-Connelly-7.jpg

Что-то типо Лиса (у Лиса, правда, не было щетины) http://40.media.tumblr.com/b756095238cd0c3009e61598c961f9ab/tumblr_nn0ood2w1u1unmm2to2_250.png

Крепость Амон-Эреб находилась в полутора днях пути от владений Лорда Орофера в Нан-Эльмоте, и Лис летел, загоняя коня, через редколесье и пустынные степи. Он так торопился, что выехал, не надев кольчуги и легких доспехов, опоясав только пояс из грубой кожи с прикреплёнными к нему мечами и кинжалами. Ремень через плечо поддерживал его темно-зеленый плащ, скрепленный у горла драгоценной золотой застежкой-фибулой.

В дорожной сумке, которую Тэран-Дуиль носил с собой, было несколько лепешек, сушеные фрукты и фляга, наполненная водой. Все необходимое для коня находилось в пристегнутом к седлу дорожном кожаном мешке.

Он был в Амон-Эреб всего несколько раз и очень давно, но хорошо ориентировался и чувствовал верное направление каким-то шестым чувством, которому сам не мог дать названия. Лис стремился к своей нареченной, конь скакал во весь опор, с быстротой молнии пересекая бескрайние выжженные степи, пролегавшие между лесами Нан-Эльмота и Юго-Западным Оссириандом, посреди которого высился Одинокий Холм, на котором братья феаноринги выстроили свою крепость.

Все существо сына Орофера было охвачено каким-то таинственным огнем, полыхавшим внутри него, в душе, в теле. Скачка только подхлестывала, подпитывала этот огонь. «Я иду к тебе. Наконец-то я иду к тебе…» — думал Лис. Не верилось, что вот сейчас он впервые за долгое время волен делать то, чего желает его сердце. Он совсем скоро увидит Мирионэль, может быть, сможет даже дотронуться до нее. Не утаивая ничего, он расскажет любимой, как погиб ее родитель, повинится перед ней. То, что он совершил, приведя Лорда голодрим в приготовленную Саэлоном для него и его братьев ловушку, — преступление, которое нельзя искупить, ни простить.

Она возненавидит и с негодованием прогонит его прочь, проклиная его имя, — так виделась Лису их встреча. И все же, желание увидеть возлюбленную и нареченную в его душе преобладало над страхом перед ее справедливым гневом. Пусть в последний раз, пусть негодующую, но он увидит ее, и горе тому, кто вознамерится встать у него на пути.

Прощание с отцом, Турко и Курво было тягостным, но все же, каждый из нас старался не показывать, насколько тяжело для него это горе. Возможно, это из-за меня дяди старались держаться. Тельо и Питьо стояли, склонив головы, опустив глаза в землю под их ногами. Черты обоих с их возвращения из Лестанорэ сделались резче, мужественней, суровей. Они редко говорили друг с другом, предпочитая обмениваться мыслями в осанве, а когда отвечали на вопросы Кано, голоса их звучали совсем иначе, чем еще несколько дней назад, тише, печальней, ниже. Мы проводили много времени вместе. Кано просил их быть со мной рядом, заботиться, и они со всей серьезностью подошли к его поручению, стараясь занимать меня разговорами о всяческих мелочах.

Нельо — бледный, изможденный до крайности трехдневными поисками оставленных в лесу детей Владыки синдар, которых ему так и не удалось найти, стоял, сутулясь, за спинами своих младших братьев. Утром Менелион осмотрел его, напоил успокаивающим отваром из трав и просил остаться в постели на ближайшие пару дней, чтобы восстановить силы, как физические, так и силы феа, но дядя настоял на том, чтобы присутствовать вместе с нами на прощании со своими братьями. Я не сердилась на него за слова, сказанные накануне, понимая, что он истерзал себя за учиненную им и его братьями резню в столице синдар и не выдерживал гнетущего чувства вины.

На дядю Кано, по традиции, легли все заботы по организации похорон погибших, оказания помощи тем, кто был ранен и ухода за мной и Нельо. Все еще не в силах осознать до конца гибель отца и его братьев, я старалась ради него, чтобы не доставлять ему больше хлопот, чем у него итак было, не показывать своего отчаяния.

Когда я увидела их, привезенных в нашу крепость оттуда, с родины Лиса, я думала — сердце разорвется в моей груди, не перенеся этого зрелища. Видеть бездыханное, израненное и обезображенное схваткой и смертью тело отца, лежащее на столе, словно туша убитого на охоте зверя, было страшно и невыносимо больно. Думаю, я не на много пережила бы отца, если бы не дядя Кано и моя верная Тулинде, которые заботились обо мне. Терпеливый, кроткий, спокойный и часто бывающий задумчив, Кано мог быть решительным и твердым, когда дело касалось того, в чем он был полностью уверен. Я не помнила, когда в последний раз он брал в руки свою лютню, из которой умел извлекать звуки волшебной музыки, и когда пел баллады о далеких землях Запада собственного сочинения.

После всего, что случилось в Менегроте, дядя не мог больше воспевать Валимар или Эндорэ. Я слышала — в бою он был отрешенным, хладнокровным, чрезвычайно ловким убийцей, обладавшим молниеносной реакцией и безжалостно разившим своих противников, не оставляя тем ни единого шанса. Это описание так разительно контрастировало с тем дядей Кано, которого я привыкла видеть сидящим с книгой, или отдающим распоряжения на кухне относительно ужина, или тихим голосом отчитывающим близнецов за очередную вылазку в дикие леса, где жили лаиквенди и нандор, или просто задумчиво бродящим по высоким стенам крепости. Кано имел обыкновение подниматься на стены и долго стоять наверху, прикрыв глаза и подставив лицо ветру.

По окончании ужина я, взяв переносной светильник — изобретение Феанаро, пошла на конюшню, где рядом с моим Лапсэ стоял осиротевший Морнемир. Обнимая отцовского коня, оглаживая гладкую иссиня-черную шею, я рыдала, шепча ему ласковые слова, в уверенности, что никто из несчастных братьев отца не может меня слышать.

Внезапно какой-то шорох снаружи, во внутреннем дворе, заставил меня вздрогнуть. Выйдя из конюшни со светившей холодноватым сине-белым светом лампой в руках, я осмотрелась. Двор покрывала тьма, казалось, все в нем спало — ни скрипа, ни единого шороха. Эта тишина, я чувствовала, была обманчивой — что-то скрывалось в темноте. Закрыв дверь конюшни на засов, я хотела отправиться к себе, как вдруг прямо передо мной выросла высокая стройная мужская фигура. Не успела я сделать и шага, как незнакомец протянул ко мне руки, в свете феаноровой лампы я увидела его лицо и выронила светильник…

Лис крепко прижал ее к себе, не веря своему счастью. Он был поражен не меньше его нареченной — к ночи он добрался до крепости, оставил коня привязанным снаружи и, открыв силой феа, с помощью магии, засов на маленькой дверце одного из черных ходов, использовавшихся прислугой, проник внутрь, словно какой-нибудь грабитель из эдайн.

Тэран-Дуиль так желал видеть возлюбленную, что был не в состоянии дождаться утра. Кроме того, сейчас он был уверен, что найдет ее одну, а утром она, разумеется, будет в окружении служанок и родичей, и они не смогут говорить наедине.

Когда Лис оказался во внутреннем дворе крепости князей-изгнанников, все там казалось мирно спящим. Только справа, в невысоком строении, по виду напоминавшем конюшню, мерцал слабый синеватый свет. Все чувства и магические способности его обострились. Никогда ранее его чувствительность не была такой острой. Лис чувствовал ее — Мирионэль была там, в конюшне, свет, который он видел, исходил от ее светильника. Сердце юного синда колотилось о ребра, кровь отхлынула от лица, руки занемели. Он прекрасно видел в темноте и не столько зрением, сколько тем шестым чувством, что привело его сюда. Спрятавшись за углом конюшни, Лис ждал ее, каждый миг готовый потерять сознание от переполнявшего его напряжения.

Вот она показалась на пороге, замерла на несколько мгновений, потом осторожно закрыла за собой дверь. «Сейчас!» — подумал Тэран-Дуиль, и выскочил из своего укрытия ей навстречу, протянул руки…

Светильник упал на землю, но не погас, и в его голубовато-белом свете можно было видеть стоявших посреди двора крепости Лиса и его нареченную. Она бы упала, не удержи ее в объятиях Тэран-Дуиль. Мирионэль глубоко и часто дышала, зажмурившись и обмякнув в его руках, не в состоянии выговорить ни слова. Ее нареченный и сам был близок к тому, чтобы лишиться чувств.

— Это я, это я, — шептал он, — открой глаза, посмотри на меня…

— Лис… — едва слышно проговорила, наконец, Мирионэль, поднимая голову и медленно открывая глаза и постепенно отстраняясь.

Тэран-Дуиль поднял феанорову лампу.

— Пойдем, — позвала она, — Эру, я не верю… — она качала головой, вглядываясь в него безумным взглядом.

Вместе они преодолели двор, оказавшись под колоннадой, и вошли в одну из дверей, за которой была винтовая лестница, ведущая в верхние этажи, где находились покои князей голодрим и их племянницы. Лис поддерживал Мирионэль на всем пути. Как только они вошли к ней в комнаты, он силой феа наложил на дверь чары, закрыв вход для любого, кто мог попытаться войти. Трудно было сказать, сделал ли он это осознанно, или это был бессознательный жест, руководившего им желания. Сила феа Лиса росла с каждым мгновением теперь, когда Мирионэль была рядом. Эта сила воздвигла над покоями, где они находились, подобие купола, за пределы которого не могли проникать производимые внутри него звуки.

Мирионэль, тем временем, зажгла несколько свечей и еще одну лампу, чтобы лучше разглядеть стоящего перед ней Лиса.

— Ты жив… — дочь князя голодрим подошла к нему и огладила любимого по щеке и мягким серебряным волосам, убеждаясь, что перед ней не тень, пришедшая из Мандоса, а живой, из плоти и крови, Тэран-Дуиль. Это казалось ей невероятным.

— Прости меня, — полный отчаяния взгляд синда скользил по ее лицу, — я не мог, поверь мне, прийти раньше… Я хотел сказать тебе… — его голос дрогнул. Лис опустил голову и сглотнул. Нужно было пересилить страх — то был страх потерять ее. Набрав в грудь воздуха, он заговорил о той ночи в коридорах дворца Таура Элу, когда погибли ее отец и дяди.

Закончив свой горький рассказ, Тэран-Дуиль опустился перед Мирионэль на колени, низко склонил голову и прошептал:

— Это я привел его туда, я виновен в его гибели, Мирионэль… — он поднял на нее умоляющий взор.

Она качала головой:

— Нет, нет, это Клятва, это проклятие Высших Сил погубило отца и его братьев. Ты вернулся ко мне, не вини себя, — плача говорила она, — А сейчас уходи, уходи сын Орофера, тебя не должны здесь увидеть.

Проблеск надежды на прощение в душе Лиса был затушен ее нежеланием длить их встречу. «Она не хочет меня видеть… Мы никогда не увидимся больше…» — в отчаянии подумал Тэран-Дуиль.

— Прости, прости, — шептал Лис, задыхаясь от горечи раскаяния, сожаления и острого, пьянящего вожделения, проснувшегося сейчас в нем так некстати. Стоя перед Мирионэль на коленях, он дотронулся дрожащей рукой до края ее простого шерстяного платья, чувствуя исходящее от нее тепло.

— Уходи, уходи, прошу, — умоляюще шептала она, всхлипывая и закрыв лицо руками, — Если дяди увидят тебя здесь…

В этот миг Тэран-Дуиль с силой обхватил ноги любимой, прижимаясь головой к низу ее живота, чем вырывал у нее приглушенный не то вздох, не то вскрик. Руки его оглаживали ее стройные бедра, сминая шерстяную ткань платья, он часто дышал — тело не выдерживало долгого воздержания, а разум, столько времени пылко и безнадежно мечтавший о возлюбленной, уступал место какому-то, невесть откуда взявшемуся в нем, жестокому животному вожделению, с которым Лис не мог совладать.

Он принялся исступленно целовать и ласкать ее бедра, скользя руками по всей длине, то нежно оглаживая, то грубо сжимая. В промежутках между поцелуями Лис бессвязно шептал:

— Прости, что не приходил… Я так хотел, так мечтал о тебе… — он не мог остановиться и сам поражался тому, что не в состоянии контролировать свое хроа, — Ты так прекрасна… — он продолжал целовать ее бедра и тереться щекой о ткань платья, скрывавшую их. Наконец, крепко сжимая стройные бедра, Лис уткнулся лицом в ее подол, жадно вдыхая запах одежды возлюбленной.

— Прошу тебя… Прошу тебя… — горячо умолял он, сам не отдавая себе отчета, о чем говорит. От близости ее горячего, гибкого, хрупкого тела хотелось стонать — Лис вздыхал, а на глаза от переполнявших его эмоций навернулись непрошеные слезы.

Мирионэль слабо вскрикнула, застонав, запуская тонкие пальцы в волосы нареченного, пропуская меж ними длинные серебряные пряди, гладя его голову, задевая чувствительные кончики ушей, нежно дотрагиваясь до широких плеч. Этот вскрик и тихий стон окончательно выбили из головы Лиса остававшиеся в ней мысли, и он, отдавшись полностью инстинктам, протянул руки под подол платья возлюбленной.

Кожа ее была гладкой и нежной, а ноги — стройными и длинными. На ощупь Тэран-Дуиль мог почувствовать каждую мышцу икр и бедер, и то, что от его прикосновений по ее шелковистой коже волнами пробегали мурашки.

От ощущения его ласк на обнаженной коже ног, горячего дыхания любимого существа, его поцелуев поверх ткани ее одежд, у Мирионэль сами собой подогнулись колени, и она скользнула вниз, оказавшись в объятиях Лиса, который, казалось, только того и ждал, стараясь объять, исследовать всю ее своими небольшими аккуратными ладонями, прильнув губами к шее, затем виску и распущенным волосам дочери изгнанника.

Она не находила в себе сил остановить его, прервать сладкую пытку. Как же она тосковала по своему Лису, как страдала всякий раз, думая о том, что он погиб, ее прекрасный белый бриллиант, упавшая с неба звезда, светящая холодным сине-зеленым светом, но обжигающая своей страстью, заставляя гореть все роа и исцеляя феа.

Мелко дрожа всем телом от нетерпеливого возбуждения, Лис подхватил Мирионэль на руки и, прикрывая глаза, чтобы не выдать вожделения, охватившего его, словно пламя просмоленный факел, перенес ее на постель. Весь мир уплывал куда-то, и Тэран-Дуиль чувствовал, что желает одного — слиться со своей Каран-Итильде. Все остальное перестало существовать для него. Даже если бы в комнату Мирионэль, сломив наложенные на дверь чары, в тот миг вошли ее дяди, он бы не остановился. Никто и ничто уже не могло сдержать его страсть, не находившую выхода столько времени.

Сбросив сапоги, быстро расстегнув и отшвырнув прочь пояс, Лис бросил на пол перед кроватью верхний тяжелый атласный кафтан, и остался в облегающих штанах и стеганой куртке, под которой была нижняя рубашка из тонкого белого шелка. Его возлюбленная стыдливо прижималась к нему, когда пальцы Лиса коснулись шнурков платья на ее гибкой спине, расшнуровывая их. Он настойчиво стягивал с нее одежды.

Отбросив ненужное платье любимой в сторону, синда быстро освободился от куртки и рубашки — беломраморная кожа орофериона мерцала в свете ламп и свечей. Мирионэль обняла его, нежно целуя красивую точеную шею, ключицы, плечи Лиса. Он привлек ее к себе, прижал к груди, и, наконец, смог поцеловать так, как он мечтал, как бессчетное количество раз представлял себе — долго, глубоко, со всей страстью. После этого долгого поцелуя он отстранился, приподнявшись на вытянутых руках — ему хотелось рассмотреть ее. Мирионэль отвернула загоревшееся лицо — взгляд Лиса почти физически обжигал ее кожу, не уступавшую в своей безупречности коже его тела, и бывшую такой же гладкой, шелковистой и мерцающей.

Лис целовал ее рот, а его руки, казалось, были везде — на плечах, на груди, на бедрах Мирионэль, между ними. Они оглаживали ее спину, сжимали грудь, его пальцы терзали соски. Все ощущения Мирионэль многократно усилились, она чувствовала себя словно в плену его тела, его жара и запаха.

Мягко перевернув Мирионэль на живот, Лис освободился от остававшихся на нем штанов и, обхватив ладонями бедра любимой, склонившись над ней, накрывая обоих каскадом своих серебряных волос, шепча на ухо что-то нежное, с силой ворвался в нее, исторгнув этим движением приглушенный вскрик. Он выждал несколько мгновений, а затем начал двигаться, чувствуя, как ее тело устремляется ему навстречу при каждом движении — она тоже желала его.

Ощущения, которые испытывала Мирионэль, были настолько сильными, что сама она будто перестала существовать, будучи способной только чувствовать его горячее дыхание, гладкую влажную кожу, его пальцы, стискивающие ее грудь, движения его плоти внутри нее…

Она, не в силах сдержаться, кричала всякий раз, когда он врывался с все нарастающей быстротой и силой в ее тело. Восторг захлестывал сознание и своими криками она, казалось, приветствовала его власть над собой.

— Лис!!! — в голосе Мирионэль слышалось безумие исступленного восторга. В его ответном крике, над самым ее ухом, смешивались отчаяние и триумф. В завершающий раз яростно рванувшись вперед, Тэран-Дуиль излился в нее, сделав несколько движений, иссякая.

Когда, через миг, он бессильно опустился рядом с ней на постель, Мирионэль уже спала. Лис кое-как укрыл их обоих бывшими на ложе покрывалами и сам заснул, обнимая возлюбленную, как только его голова коснулась тонкой подушки.

====== Солнце и Луна ======

Комментарий к Солнце и Луна Arquende (кв.) – господин, (благородный эльф).

Rusco (кв.) – Лис. На синдарине прозвище главного героя звучало как Rosg. Это прозвище, единственное из всех имен и прозвищ героев данной работы, приведено сразу в русском переводе – “Лис”, т.к. изначально было изобретено автором, как соединение двух слов Lee Pace – Ли ПэйС (имени и последней буквы фамилии актера в русском варианте их написания).

Dineth (нанд.) – невеста

Vess (синд.) – супруга, жена

Той ночью второй сын Феанора спал беспокойно. Он упросил Нельо лечь пораньше, видя, как он терзается из-за того, что все они совершили в Менегроте и из-за гибели братьев. Кано тоже терзался, но ответственность за многих, в числе которых были его младшие братья — рыжеволосые малыши, племянница, сам Нельо, не говоря обо всем гарнизоне крепости и жителях небольшого поселения атани, раскинувшегося на восточном склоне холма, на котором стояла крепость Амон-Эреб, была тем бременем, которое не позволяло ему вволю придаваться горю. Отдав распоряжения слугам относительно завтрашних дел, Макалаурэ отправился к себе, полностью обессиленный и готовый погрузиться в глубокий сон.

Проходя мимо двери в покои близнецов, он услышал, как они ворочаются во сне. Тельо и Питьо были неразделимы, для них: спать, крепко обнявшись, было так же естественно, как для прочих — дышать. После возвращения из Дориата они изменились. Стали тише, смиреннее, двигались бесшумно, говорили только с ним и Мирионэль, а между собой общались в осанве.

Солнце и Луна померкли после второй резни, даже, несмотря на то, что стараниями Нельо лично не принимали участия в расправах над безоружными, над нисси и детьми. Смогли они избежать крови на своих руках и в первой резне, в Альквалонде, когда отец, внявший уговорам Кано, оставил их, совсем подростков, в запасном отряде.

Умбарто — Питьо, прозванный Солнцем, был побойчее, все невзгоды и испытания он переносил легче, чем брат, его волосы были ярче, светлее и отливали золотом, а глаза Маленького Финвэ были зеленее, чем у близнеца. Амбарусса — Тельо был младше его на несколько минут, и был Последним Финвэ, которого также называли Луной, он был склонен к мечтательности и чувствителен, зато был сообразительней своего близнеца, а волосы его были похожи на волосы их старшего, как и глаза — сложного серо-зеленого оттенка. В остальном братья были похожи как две капли воды. Имели одинаковые вкусы во всем, что касалось еды, одежды, музыки, пристрастия к исследованию диких лесов, охоты в компании кого-нибудь из вождей лаиквенди или авари и прочих предпочтений. Они одинаково двигались, голоса их были тоже почти одинаковы. Из братьев Солнце и Луна ближе всего общались с Нельо и Кано, относившимся к младшим, как к неразумным, но любимым детям, в то время как средние братья предпочитали отделываться от ласковыхмалышей подзатыльниками.

Проснулся Маглор среди ночи от звука шагов в коридоре. Он прислушался — двое тихо прошли мимо его двери, туда, где располагались комнаты Мирионэль, затем послышался тихий скрип открывшейся и тут же затворившейся двери. Не на шутку встревоженный, Кано встал с кровати и, как был: в нижней рубашке и широких штанах, босиком вышел в темный коридор. Стараясь острым зрением различить тех, кто мог находиться в нем, и прислушиваясь, он медленно двинулся вглубь, куда несколькими мгновениями ранее пошли те двое, чьи осторожные шаги он слышал. Дойдя до двери покоев Мирионэль, он вслушался в темноту, окутавшую его, стоящего в холодном коридоре. Ни малейшего звука не доносилось из-за двери племянницы. Казалось, за ней была грань мира, за которой не было ничего, лишь звенящая тишина, или кто-то вставил ему в уши затычки… «Чары!» — холодея от ужаса, подумал Маглор. Тут же он дернул изящную ручку в виде виноградной грозди. Дверь была не просто заперта — вход в покои Мирионэль ему был закрыт какой-то потусторонней силой.

Впервые в жизни Макалаурэ не знал, как лучше поступить. Сердце тревожно заколотилось. Одно ему было ясно — ни в коем случае нельзя никого будить сейчас, в особенности Нельо. Если у Мирионэль в комнате незваный гость, обманом или чарами заставивший ее привести себя в ее покои, то Нельо или даже десять самых сильных и крепких квенди из их отряда все равно ничего не смогут сделать. Они не обладают магическим даром в отличие от сумеречных квенди. А эту магическую преграду воздвиг сильный чародей. Кано медлил у двери. Он попытался дотянуться до Мирионэль в осанве, обнаружив с некоторым облегчением, что ее сознание было погружено в спокойный глубокий сон.

Бесшумно пройдя к себе, все еще беспокоясь за нее, Кано решил, что дождется рассвета, а если ранним утром Мирионэль не появится, как обычно, во дворе крепости, чтобы высыпать птицам вчерашние крошки и проведывать лошадей на конюшне, то он пойдет к Нельо и тот решит, что необходимо делать.

Промучившись кое-как до утра, ворочаясь на сразу вдруг ставшей неудобной и жесткой постели, Кано задремал на рассвете и проспал какое-то время, забывшись. Проснулся он, как от удара, когда солнце уже поднялось высоко. Спешно одеваясь и осматривая себя в большом зеркале, отражавшем его во весь рост, Маглор заметил среди прядей своих темно-каштановых волос, заплетенных в замысловатую прическу из переплетенных меж собою кос на затылке, несколько тонких серебряных волосков, росших на самой макушке. Его лицо оставалось похожим на лицо недавнего подростка — никаких морщин, ни единой складочки на гладкой бледной коже, но эта появившаяся седина…

Макалаурэ тяжело вздохнул и тут же, вспомнив о Мирионэль, ринулся к двери, чтобы идти к старшему. В этот миг в дверь постучали:

— Кано! Ты не спишь, мы знаем! — раздался голос Питьо, — Выходи скорее! К сестренке приехал ее жених синда!

Маглор распахнул дверь — на пороге стояли его младшие братья, за ними высилась фигура сонного Нельо, закутанного в накидку поверх нижней рубахи, справа и слева от троих феанорингов стояли слуги с кувшинами, полными теплой воды, мылом и полотенцами.

Мирионэль проснулась еще до рассвета. Ее сердце, только она открыла глаза, радостно забилось — ее Лис был рядом и еще спал, обнимая ее одной рукой. Тепло, исходившее от любимого тела, пробуждало в ней желание, нежность и трепет. Она ловко повернулась к нему лицом, желая разглядеть орофериона в предрассветных сумерках, но тут же испугалась, что его ночной приход к ним в крепость не остался незамеченным братьями отца.

Одевшись и накинув плащ, она выбежала из своей комнаты и направилась прямиком к двери Амбаруссар, которую близнецы не имели привычки запирать. Покидая свои комнаты, Мирионэль разрушила наведенные на вход чары, и теперь доступ в ее покои был открыт.

Тэран-Дуиль медленно открыл глаза. Над ним, чуть склонившись, стоял какой-то незнакомый голдо, по виду — слуга. В руках у незнакомца были полотенца, мыло и кувшин с водой для умывания. Лис почувствовал себя как когда-то, очень давно, в крепости Таргелиона.

Солнце ярко светило, проникая в комнату через небольшое окно как раз над кроватью. Свет Анора играл бликами на стенах и потолке. Лис приподнялся, думая о том, что проспал долго и Мирионэль, должно быть, ушла заниматься своими делами, оставив его спать.

— Арквендэ, — обратился к нему слуга. Дальше он сказал еще что-то, из чего Лис понял, что хозяева крепости уже ожидают его к завтраку.

Быстро умывшись и одевшись в приготовленные для него одежды, Тэран-Дуиль, если б ни серебряные волосы, выглядел бы как один из принцев Первого Дома. Вышитый золотой нитью темно-зеленый кафтан был тесен в плечах и немного короток, но объемный, украшенный мелкими самоцветами, атласный кушак, с причудливым узлом которого ему помог слуга, смотрелся на нем идеально.

— Что ж, Руско, мы рады, что ты выжил в той битве, — говорил за завтраком Лорд Маглор в ответ на рассказ Лиса о битве с Глаурунгом в Нирнаэт.

Когда Тэран-Дуиль спустился в нижний этаж и вошел в обеденную залу, перед ним предстали братья Карантира — Лорд Маэдрос и Лорд Маглор, их он помнил по переговорам в Химринге. Лордов-близнецов Амбаруссар ему доводилось несколько раз мельком увидеть во время военной кампании на Анфауглит.

Мирионэль подошла к нему, встав рядом, и заговорила на его наречии:

— Это Тэран-Дуиль Ороферион, прозванный Лис, с которым мы обручены еще с года, что шел перед Браголлах, — представила она его присутствующим.

Всматриваясь в прекрасные черты нареченного племянницы, Маглору показалось, что он уже видел его лицо раньше. Вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах он мог видеть молодого синда, у него не получалось.

Сын Орофера считал себя не вправе упрекать дядей возлюбленной за то, что случилось во дворце Менегрота. Они заботились об его динет, принимали его у себя в крепости, как равного, вежливо расспрашивали о его семье и о том, как он выжил в Нирнаэт — за столом только из-за него все говорили на языке эльдар. При упоминании имени его наставника, Куталиона, лица лордов голодрим оживились, Лорд Маэдрос казался опечаленным глубже остальных братьев, узнав о его гибели. С приветливыми близнецами Амродом и Амрасом у них оказалось много общих знакомых из свиты Лорда Амдира, с которыми лорды-близнецы охотились в лесах Южного Оссирианда. Кроме того, сам он послужил косвенной причиной гибели отца Мирионэль и двух его братьев в ту ночь, когда они пришли в Менегрот. Лис прекрасно понимал, что Лорда Карантира и его родичей толкнула на отчаянный и неправедный шаг ужасная Клятва, а не жажда крови невинных. Им оставалось только посочувствовать — сильмарил так и не был найден.

— Ты — моя весс, — улыбаясь, сказал Лис, глядя в печальное лицо своей возлюбленной, перед тем как покинуть крепость феанорингов. Было условлено, что уже через несколько дней он приедет снова. Лорд Орофер еще не давал официального согласия на их брак, никогда открыто не запрещая его. Тэран-Дуиль намеревался как можно скорее перевезти Мирионэль в Нан-Эльмот.

Отец сообщил Лису, когда тот попытался заговорить о женитьбе, что принял решение покинуть Нан-Эльмот и уйти за Эред Луин вместе с нандор и авари Амдира.

— Там мы найдем никем не тронутые прекрасные зеленые леса, не хуже тех, что окружают нас сейчас. В том краю нет войны и немногие, что выжили после всех войн и набегов из нашего народа, смогут спокойно жить и продолжать свой род. Там ты сможешь найти себе невесту, Лис. Забудь о дочери изгнанников-убийц, это немыслимо, чтобы мы когда-нибудь породнились с этими нечестивцами! — говорил Орофер.

— Отец, Мирионэль уже моя супруга, как леди Нифрелас — твоя, — отвечал ему Лис, стараясь подавить негодование.

На это Орофер устало прикрыл глаза ладонью и проговорил:

— На подготовку к походу на восток нам понадобятся несколько лет. Привози эту десс сюда, но, ради Элберет, держись подальше от ее проклятых родичей. Кто знает, какими мерзостями они могут еще запятнать себя, разыскивая этот морготов сильмарил?!

Когда, по возвращении в крепость изгнанников, Лис предложил Мирионэль ехать с ним в замок Лорда синдар, рассказав о планах Орофера относительно перехода через Синие Горы, она попросила его дозволения остаться подле дядей, пока не придет время отправиться с его народом на восток.

Маглор пробовал переубедить ее.

— Дядя, я останусь здесь! — упрямо сказала она, — Я не покину вас, пока не придет час расстаться с вами и уйти в неизвестный край, что простирается за Эред-Луин — голос ее был твердым. Решение было принято.

Лис нехотя подчинился этому решению возлюбленной. Он много времени проводил с Мирионэль в крепости лордов голодрим, выезжал на прогулки. Несколько раз они навещали его замок в Нан-Эльмоте, где их неизменно радушно принимала леди Нифрелас, находившая очаровательной молодую супругу своего сына. Лорд Орофер, хоть и был занят с Саэлоном организацией великого переселения, находил время, чтобы полюбоваться дочерью князя изгнанников. Он восхищался ее стойкостью, силой духа, верностью его сыну и, несмотря на то, что внутренне противился этому союзу, считал, подобно дочери кузины Эарвен, прекрасной Галадриэль, что судьбу не обманешь.

Оба они — Тэран-Дуиль и Мирионэль, не делали секрета из счастья, которое давала телесная любовь. Занимаясь любовью, они изучали и еще глубже проникались друг другом, укрепляя связь феар связью роар. От близости Мирионэль магические способности Лиса во много раз усилились — он теперь умел наводить различные мороки, изменять иллюзией черты лица любого, исчезать, растворяясь в воздухе, научился исцелять раны прикосновением рук, читать и внушать мысли. Она давала ему какие-то новые силы.

Ранней весной, вместе с запоздавшим на несколько лет известием о разрушении секретного Ондолиндэ кузена Турьо, в крепость на Одиноком Холме пришла весть о том, что в Арверниэн, поселении свободных квенди в устье Сириона, совсем рядом с Амон-Эреб, состоялась свадьба сына малышки Итарильдэ, юного Эарэндила и прекрасной дочери Владыки Элухиля, Эльвинг Дориатской.

Феаноринги недоумевали относительно происхождения принцессы из Арверниэн. Уж они-то как никто другой знали, что вся семья Владыки Лестанорэ была убита. Он сам и его жена пали от рук Турко и Курво в пещерах дворца, а их близнецы были брошены слугами Тьелкормо на съедение варгам в лесах Региона, во время отступления из Менегрота. Оказывалось, у Владыки Диора была и дочь…

Посланные в Арверниэн разведчики подтвердили догадки Маэдроса и опасения Маглора — Эльвинг Дориатская была хранительницей сильмарила. По странному стечению обстоятельств ей удалось избежать гибели в пещерах Менегрота и невредимой с небольшим отрядом стражи добраться до Арверниэн, где она и прожила в течении последних лет, обратив на себя внимание приехавшего из разрушенного орками и валараукар Ондолиндэ, сына Итарильдэ — последней из Второго Дома. Теперь они, став мужем и женой, правили смешанным народом, состоявшим из беженцев из разоренного феанорингами Дориата, гаваней Фаласа, Нарготронда и тех, кого привел Эарендил из павшего последним королевства кузена Турьо. Тосковавшая по берегам Амана Итарильдэ вместе с мужем из атани отправилась искать Валимар, уплыв на запад на одном из кораблей фалатрим.

— Не нужно говорить об этом Мирионэль, брат, — заключил Маэдрос, по окончании доклада своих разведчиков.

Маглор стоял рядом с ним в рабочем кабинете, склонившись над картой Южного Оссирианда и выверяя расстояние, разделявшее их крепость и прибрежное Арверниэн. У него получилось примерно триста лиг к югу от них.

— Я сам расскажу близнецам… Позже. А пока нужно, чтобы ты занялся разработкой плана атаки и проверил готовность воинов нашего отряда… На всякий случай, — продолжал старший феаноринг, выпрямившись над столом и подбоченившись.

У Макалаурэ похолодело внутри от недоброго предчувствия. «План атаки… на всякий случай… — думал Кано — Нет, так это не кончится! Она ни за что не отдаст сильмарил! Мы убили всю ее семью — отца, Владыку Элухиля, мать — прекрасную Нимлот и братьев Элуреда и Элурина. Нам придется атаковать Арверниэн!»

— Нельо… — Маглор безумными глазами смотрел на брата, — Нет, нет… — прошептал он одними губами.

— Кано, — твердо сказал старший феаноринг, — ты напишешь им бумагу, брат. Мы попросим вернуть сильмарил. Ты знаешь — выбора нет.

Маглор ошалело мотал головой. Его словно вынуждали совершить какое-то ужасное насилие над самим собой, над его собственной феа. Но старший продолжал непреклонно смотреть на него не терпящим возражений холодным взглядом.

— Эру, ты один знаешь, чего мне это стоит! — воскликнул Маглор, возведя взор к небу и, резко развернувшись, выбежал из рабочего кабинета главы Первого Дома.

После основательной подготовки, феаноринги решили отправиться все вчетвером в поселение в устье Сириона со свитой, чтобы просить его Владычицу Эльвинг выдать отцовский камень. Чуть впереди ехали их парламентеры, которые должны были войти первыми в город и зачитать публично его жителям послание Нельо.

Маглор избегал взгляда провожавшей их племянницы, выезжая за ворота крепости. Маэдрос был в авангарде вооруженного отряда. Близнецы Амбаруссар и их воины замыкали процессию.

— Не бойся ничего, сестрица, — ласково говорил Питьо, взяв руки Мирионэль в свои, — мы мигом, — туда и обратно, только возьмем камень. На этот раз все будет по-другому… — он кивал головой, улыбался, заглядывал племяннице в глаза.

— Нельо сказал — мы никому не причиним вреда. Владычица Арверниэн отдаст нам сильмарил, верь мне, сестрица, — вторил брату Тельо, стоя за спиной Мирионэль и обнимая племянницу за плечи.

Так повелось с первого дня их знакомства — Мирионэль казалась ровесницей младших феанорингов и была по возрасту ближе всех к ним: их братья были все намного старше Питьо и Тельо. В несказанной радости от того, что в их семье теперь есть дева, они стали называть дочь Морьо «сестрицей». О сестре Солнце и Луна всегда мечтали, хотя Мирионэль, разумеется, приходилась им племянницей.

— Верь нам! — кричал Питьо, маша рукой, когда отряд арьергарда феанорингов уже отъехал на несколько десятков шагов от раскрытых настежь ворот крепости, в которых неподвижно продолжала стоять, провожая его взглядом, Мирионэль.

====== Близнецы ======

Комментарий к Близнецы Pereldhar (синд.) монж. – Полуэльфы. Ед.ч. – Peredhel.

Было замечено, что дети, рожденные от союзов между женами из эльдар и смертным мужем, появлялись на свет сильными и здоровыми, жили долго и были прекраснее детей эдайн, но все же были смертны и подвержены болезням. Таков был замысел Единого, чьими детьми были как Перворожденные, так и Пришедшие Следом, что, будучи выношено в утробе матери, каждое дитя именно от отца получало большую и главенствующую часть своей природы, которая определяла всю дальнейшую жизнь этого создания Эру и принадлежность его к тому или иному роду или клану.

Немало родилось в землях Белерианда детей от союзов прекрасных жен из эльдар и сильных отважных мужей из эдайн, но все они, получив от матери долю благодати Единого, что текла в крови всех Перворождённых, все же не могли считаться полноценными эльдар и назывались Пэрэльдар.

Девы из эльдар страдали во время бесконечных войн. Их сердца были предназначены любви и открыты ей. Мужчины эдайн с легкостью покоряли нежных эллет своей пылкостью и жаждой их красоты и изящества. Жертвенные по своей природе, склонные уступать силе и напору, жены эльдар становились супругами смертных вопреки всему и вся. Ни бесконечная война, ни невзгоды и лишения, ни даже короткий век, что был отмерен их возлюбленным, не страшили их, алчущих принадлежать мужу, родить ему детей и получить, хоть и на ничтожный срок, свою долю счастья с любимым существом.

Ни в одной хронике не сохранилось упоминаний о союзе между мужем из эльдар и смертной женой. Такие союзы были противоестественны, поскольку противоречили законам и обычаям звездного народа. Но не только традиции и жизненный уклад Перворожденных не позволяли им вступать в браки с женами из эдайн: непреодолимым препятствием был для мужчин эльдар, какими их создал Творец, страх испытать боль от невозвратной потери любимой, с которой не будет встречи в залах Мандоса, ни в Арде Возрожденной. Как известно, души Второрожденных отправлялись в небытие, из которого не было возврата. Даже самые мудрые из эльдар не могли сказать, какую судьбу уготовил душам умерших эдайн Единый. А раз не было известно случаев союза между эльда и аданет, то не было на Арде и детей, чьим отцом был бы муж из Перворожденных, а матерью — смертная.

Мирионэль не находила себе места, ожидая возвращения дядей из похода в Арверниэн. В мучительном ожидании прошли уже три дня. Они все не возвращались. И сейчас дочь Морьо сидела в рабочем кабинете отца, в последние десятилетия служившим дяде Нельо, и пыталась писать письмо Лису. В своем послании она просила нареченного приехать к ней, объятая тоской и недобрыми предчувствиями. Что могло задержать их там? Какой прием уготовила им Эльвинг Дориатская?

Лис обычно всегда чувствовал даже на расстоянии ее настроения и переживания и приезжал, несмотря на предостережения своего отца, с небольшим отрядом сопровождения всякий раз, когда любимая нуждалась в его поддержке. И всякий раз он просил Мирионэль уехать с ним в Нан-Эльмот, получая мягкий, но непреклонный отказ. Она говорила, что не хочет расставаться так скоро с братьями отца, ее семьей, что как только Лорд Орофер решит отправляться в путь, она уедет с ними, навсегда распрощавшись с теми, кто в течение многих лет был ее защитой и опорой среди бесконечных войн, смертей и лишений. Братья отца были ей дороги. Лис мечтал сам стать для Мирионэль тем, кто будет ответственен за нее и их совместное будущее. Он, отчасти благодаря отцовским увещеваниям, начинал верить в возможность счастья в неизвестном краю за цепью Синих Гор. Если рядом будет его возлюбленная, то никакие лишения и возможные невзгоды не будут страшны им. Кроме того, есть отец, мать, верные оруженосцы и слуги, есть народ его отца, Лорд Амдир и его народ — они не останутся один на один с новыми землями.

Орофер торопился завершить подготовку к началу похода до начала очередной войны, которое предчувствовал, и о котором говорила Галадриэль в своих пророчествах. Сама дочь кузины Эарвен и Серебряный Лорд также собрались присоединиться со свитой к Лорду Амдиру. Это решение мудрой племянницы еще больше укрепило его в правильности сделанного выбора.

Войдя в покои жены, Лорд синдар, как это часто случалось, замер на миг в дверях, чтобы привычно окинуть взглядом фигуру леди Нифрелас: длинные светло-русые мягкие волосы, нежно-розовую, с золотистым оттенком кожу лица и рук, соблазнительные линии тела, едва заметно угадывавшиеся под слоями тяжелого атласа и бархата ее расшитых драгоценной вышивкой одежд, и маленькие ножки в легких сапожках, украшенных самоцветами, бусинами и серебряными бляшками. От сапожек из-под подола ее платья виднелись только чуть заостренные носы из темно-зеленого атласа, поблескивавшие серебром. Она сидела, склонившись над вышивкой верхней одежды мужа из драгоценной парчи. Под руками леди Нифрелас на камзоле Орофера насыщенного изумрудного цвета расцветали золотые и нежно-оранжевые бутоны полевых цветов.

— Мой лесной цветок, — Орофер сделал паузу, выжидая, пока она поднимет на него глаза цвета молодой листвы, — я пришел к тебе с радостной вестью — все готово для начала похода! Через два дня мы сможем отправиться в путь. Знаю, моя леди, как не по душе тебе долгие путешествия, но надеюсь, это сможет скрасить неудобства от жизни в дороге, — он вытащил из-за пазухи небольшую резную коробочку, открыл ее и, приблизившись, с легким полоном протянул супруге — внутри были редкой красоты небольшие серьги из белого золота с крупными изумрудами. Эта безделица принадлежала его матери, благородной Лейтиан, которую Орофер, воспитанный отцом и отчасти Торил Мелиан, совсем не помнил.

Нифрелас медленно протянула руку за подарком, отложила работу, поднялась на ноги и встала рядом с мужем. Орофер видел, что она довольна этим жестом. Его леди он научился понимать по тому, как она двигалась, поворачивала голову и взглядывала в его лицо, для того, чтобы прочесть мысли супруги, ему вовсе не нужно было использовать магию или госанна.

— Здравствуй, мой господин, — она опустила глаза, румянец постепенно загорался на свежих щеках дочери Ленвэ. — Я примерю их сегодня вечером, благодарю тебя, — не поднимая взора, сказала она, слегка поклонившись.

Голос чуть слышно дрожал.

Орофер чувствовал, что она вся трепещет, словно лист на ветру, и этот трепет, подобно мысли в госанна, передавался его хроа.

— Это верно — я не питаю любви к далеким путешествиям, — продолжала она, пугливо поднимая глаза на мужа и перебирая тонкими чуткими пальчиками маленьких рук, — но сейчас все иначе. Мы должны идти на восток, там будет твое королевство. Ведь наш народ признал тебя его Владыкой, — и она обольстительно улыбнулась, — А в будущем и наш сын сможет разделить тяжелое бремя власти.

Произнеся это, Леди Нифрелас прикрыла в блаженном ожидании свои прозрачно-зеленые глаза, ее длинные ресницы подрагивали, дыхание почти прервалось, а на мягких губах блуждала улыбка. Орофер взял в свои ее маленькие ручки, слегка сжал их, приблизился вплотную к ней, и коснулся губами самого края острого розоватого ушка супруги.

— Лис отправился за своей невестой к изгнанникам, Саэлона я отослал отдавать последние распоряжения перед началом похода, — шептал он на ухо стоявшей перед ним в полуобморочном от возбуждения состоянии жене, — Мы одни в замке, не считая прислуги… И я наложил чары на дверь, — с этими словами он нетерпеливо потерся о ее одежду, давая понять, как велико уже охватившее его желание.

Обнимая тонкую талию прильнувшей к нему супруги, Орофер думал о том, что сейчас снимет с нее сапожки, и его взору предстанут прекрасные, нежные, изящные ступни, щиколотки и лодыжки его леди, и что вскоре он сможет скользить руками вдоль ее стройных ног, до самого места их соединения…

На этот раз зачитанное на центральной площади Арверниэн послание-ультиматум от Маэдроса не было оставлено без ответа. Когда принесшие его парламентеры феанорингов, пятясь, спешно покинули их шатер, Маглор рывком развернул пергамент и, пробежав глазами текст, чувствуя, как мучительно начинает гореть лицо, тут же молниеносным движением скрутил его обратно, в надежде, что Нельо не попросит прочитать его.

Он ошибся. Хоть его брат и был калекой, а все же, быстрота реакции и ловкость в сочетании с высоким ростом помогли ему вырвать из рук Канафинвэ бумагу.

Макалаурэ в отчаянии следил за тем, как меняется выражение лица старшего, по мере того, как его глаза двигались по тексту. «Кто же надоумил ее так написать?! Морготовы упрямцы…» — просвистело в голове Кано. Не успел он открыть рот, чтобы хоть как-то оправдать откровенно оскорбительный тон ответного послания, как Нельо, отбросив скомканную бумагу в сторону, крикнул: «За мной!», и, вылетев из шатра, понесся в ту сторону, где были привязаны лошади.

— Что ты стоишь как каменный?! Прикажи трубить к выступлению, живо! — кричал Маэдрос на кого-то из его свиты.

В Арверниэн их ждали. Смешанный отряд из синдар Дориата и нолдор Гондолина, фалатрим и бывших жителей Нарготронда выступил им навстречу. Силы были неравны. В отряде феанорингов было около трех тысяч бойцов, а защитников Арверниэн было около тысячи и вооружены они были значительно хуже, чем отборная конница Первого Дома. Однако в ходе стычки многие из отряда сыновей Феанора покинули поле сражения, кто-то даже перешел на сторону героических защитников поселения Эльвинг. Этим они только распалили злобу Маэдроса, который со своей верной свитой таких же, как он, высоких, широкоплечих квенди со стальными мускулами и на огромных жеребцах, пышущих паром из ноздрей, врубался в ряды воинов противника, как обезумевший. С тыла его прикрывал Маглор. В минуты схватки Макалаурэ превращался в Кано, второго сына Феанаро, мастерски владевшего мечами, метательными кинжалами, секирами и звездочками. Кано будто усыплял в себе ранимого, вежливого и ласкового Макалаурэ, отрешаясь от обстоятельств и просто думая о том, как, когда и каким образом он лишит жизни своих противников.

Уже на подходе к дворцу Эльвинг братья попали в засаду, устроенную лучниками из синдар. Амбаруссар со свитой взяли на себя задачу прикрытия основного отряда Маэдроса, прорывавшегося к покоям Владычицы. Свита близнецов была перебита, закрывая собой раненого стрелой в шею Тельо. Его брат — последний остававшийся в живых из маленького отряда, не оказал сопротивления накинувшимся на него со своими широкими мечами синдар, он обнимал потерявшего сознание Амбарусса, стараясь до последнего мгновения защитить его, закрыв своим телом.

Нельо расхаживал широкими шагами по выложенному белым мрамором полу дворца, среди трупов челяди и дворцовых стражников, хищно осматриваясь, пока его верная свита перетряхивала сундуки с платьем и украшениями в покоях Эльвинг. Его глаза были прищурены и метали молнии. Сейчас он напоминал Кано их отца в последние месяцы, когда он был с ними. Владычица, по всей видимости, выбросилась из окна перед самым их появлением. Приблизившись к высокому арочному оконному проему, Кано выглянул наружу — под окнами, далеко внизу, с приглушенным шумом бушевал, ударяясь о скалу, на которой стоял замок, темно-синий океан.

Кано следовал по пятам за старшим братом. Поиски сильмарила, шедшие полным ходом в комнатах дориатской принцессы, его мало интересовали. Он думал о Нельо и раненых. Только ему пришло в голову послать за Менелионом, как на пороге комнаты, где они находились, возник его личный помощник, а за ним и сам главный целитель. Лицо Менелиона было суровым, глаза сверкали недобрым огнем. Он остановил взгляд на Маглоре и произнес:

— Лорд Канафинвэ, я вас разыскивал, прошу за мной, — он развернулся и зашагал к выходу так, будто это он был сыном Феанаро и принцем крови, а вовсе не Маглор.

Сердце у Маглора подскочило, больно кольнув в груди. Он шагал за Менелионом через коридоры и переходы, и ему не хватало воздуха.

У парадного крыльца лежали на подложенных под них плащах Тельо и Питьо. Увидев их сверху, Маглор будто заледенел. В тот миг Кано испарился, уступив место Макалаурэ, который сбежал по ступенькам к телам братьев и отчаянно замотал головой, закрывая лицо руками, бессильно опустившись на колени перед телами его рыжих малышей.

Кто-то тронул его за плечо. Маглор обернулся — над ним склонялся Менелион.

— Вас нужно перевязать, — хмурясь и отводя взор, сказал он тихо, — Плечо кровоточит.

Маглор ничего не понял, он старался разобрать, что говорит ему главный целитель, но перед глазами все плыло, а в ушах нарастал какой-то назойливый шум, от которого хотелось отмахнуться. Сделав жест рукой, как если бы пытался отогнать от лица муху, Макалаурэ прищурился.

Он позволил посадить себя на ступени, обработать рану, перевязать ее, не говоря ни слова.

— Лорд Кано, — сказал Менелион, закончив с его раной, — мы останемся здесь, раненых много, наш долг — им помочь.

— Что? — переспросил Маглор, силясь понять, что происходит. Смысл слов целителя не доходил до его затуманенного горем сознания.

— Мы не давали той Клятвы, — Менелион зло посмотрел на него, — Пойдем ребята, за работу, — он обращался к стоящим за его спиной воинам из тех, что остались от отряда Маглора. Быстро развернувшись, Менелион энергично шагал прочь, подошвы его сапог глубоко вдавливались в илистую грязь. За ним цепочкой медленно потянулись остальные.

Какое-то время Кано сидел без движения на ступенях резиденции правительницы Арверниэн, потом встал и, пошатываясь, словно навеселе, отправился на поиски Нельо, который, в свою очередь, искал отцовское сокровище.

Войдя в верхний этаж покоев дворца, где располагались комнаты Эльвинг, Маглор замер на пороге спальни. На ложе Владычицы сидел обессиленный Нельо, а по бокам от него расположились двое одинаковых мальчиков в широких парчовых кафтанчиках нежно-голубого цвета, доходящих им почти до пят. Детям было от трех до пяти лет — Маглор не мог точно определить этого. Малыши жались к старшему феанорингу, тихо лепеча, что хотят такие же блестящие латы.

Увидев брата в дверях, Маэдрос подхватил одного из детей и поднялся на ноги.

— Бери другого и пошли отсюда: не надо, чтобы они видели… — он не договорил.

— Откуда они? — спросил Кано, подходя к ложу, на котором оставался второй из маленьких близнецов.

— Пусти! — отчаянно завопил ребенок, когда Маглор взял его на руки. Его брат бился и кричал в железных объятиях Нельо.

Малыши оказались сыновьями Владычицы Эльвинг. Маэдрос крепко держал ребенка, шествуя по коридорам и проходным комнатам дворца.

— Раз мы лишили их матери, — заговорил он на квенья, — мы заберем их с собой. Они будут нашими пленниками. Питьо и Тельо будут возиться с ними…

— Нельо… — Маглор жестом остановил брата и покачал головой.

— Что ты? — обеспокоенно спросил Маэдрос, — Они ранены? Где Менелион?

— Нет, брат… — Маглор отводил глаза, прижимая к себе притихшего мальчика. Тот, которого держал Нельо, молча тщетно пытался вырваться.

— Где?

— Перед входом…

Когда, после долгих и безуспешных поисков, стало понятно, что они вновь упустили свою цель, Нельо и Кано с отрядом стражи Маэдроса, который вез тела Умбарто и Амбарусса в Амон-Эреб, чтобы захоронить в некрополе во внутреннем дворе крепости вместе с другими, собрались в обратный путь.

Близнецы Эллерондэ и Эллероссэ были захвачены сыновьями Феанора в качестве пленников и увезены в крепость. Менелион, его помощники и оставшиеся в живых из отряда Маглора остались в Арверниэн.

====== Мир гнева ======

Комментарий к Мир гнева Ellerondё (кв.) – Звездная Россыпь. Элронд

Ellerossё (кв.) – Звездный Свод. Элрос

Без промедления, как только получил от отца новость об окончании подготовки к походу на восток, я отправился в Амон-Эреб. Я был полон счастливых надежд и мечтаний о спокойной, мирной жизни в далеком краю бок обок с моей Красной Луной.

По дороге мне встретились скитавшиеся в степи эльдар. Они назвались беженцами из прибрежного поселения в устье Сириона. Из их рассказа я понял, что на них напали родичи Мирионэль, потому что тот камень — сильмарил, который искали феаноринги, был у Владычицы их поселения, чудом выжившей в пещерах Менегрота во время резни, устроенной во дворце Таура Элу воинами князей голодрим. Должно быть, Владычицей живших в дельте Сириона эльдар была дочь Диора. Оказывалось, что ей удалось каким-то чудом уцелеть в кровавой бойне и покинуть дворец невредимой, унеся с собой Наугламир. Теперь они шли в Нан-Эльмот, в надежде, что мой отец примет их, так как больше идти было некуда — выжившие из голодрим отправились на остров Балар, где правил один из потомков их королей, а они не знали, куда направить свои шаги, и решили идти на север, опасаясь путешествовать на восток — там на их пути простирались владения родичей Мирионэль.

Приехав в крепость на Одиноком Холме, я застал мою нареченную, которую сам считал своей супругой, хоть все обряды и не были совершены, нянчившей двух темноволосых мальчиков-близнецов. Она была печальна, хоть и старалась не показывать виду при детях.

Увидев меня, Мирионэль сделалась, как мне показалось, еще печальнее — не плакала, а лишь смотрела на меня своими сине-серыми глазами, полными невысказанного страдания. Я сказал ей, что все готово к походу, что уже очень скоро мы отправимся в сторону Синих Гор, на что она ответила, что останется в крепости.

— На мне Проклятие, жизнь моя, таким отверженным и отчаявшимся, как я, не место рядом с таким прекрасным квендэ, как ты, — она качала головой, тяжело вздыхая, и отводила взгляд — Я пыталась противостоять этому Проклятию, но все напрасно… У меня нет больше сил, чтобы сопротивляться. Валар было угодно, чтобы мой отец и дяди мучились в этих землях, и чтобы тень безумной Клятвы и позор Проклятья Намо пали на головы их потомков. Прошу, любовь моя, уходи сейчас… Пока я еще могу выдержать это, уходи, пока я прошу тебя уйти…

Я не мог поверить в то, что слышу.

— Твоей вины нет ни в чем! Ты не можешь отказаться от… будущего… Поедем со мной, и ты больше никогда не услышишь о твоих родичах!

— Как ты не поймешь, что я — часть их, и проклята вместе с ними?! Я не могу, не вправе оставить их, и должна разделить их судьбу до конца! Умоляю тебя, уходи, ради того прекрасного, что было между нами! Пока я жива, я буду помнить тебя, упавшая звезда… — и она отвернулась, закрыв лицо руками.

Потерять ее вот так, из-за того, что ее дяди запятнали себя очередной кровью, и тень их бесчестья легла на нее — самое нежное создание во всей Эа, отказавшись от надежды на счастье с ней, которая, казалось, уже вот-вот навсегда окажется в моих объятиях, было слишком больно. Я почувствовал, что сердце словно пронзило острейшей иглой. Не в силах сдержать слезы отчаяния, сломя голову, я выбежал во двор, вскочил на лошадь и галопом помчался прочь.

Возвратившись, я узнал, что начало похода отложено. Отец хотел дождаться, пока все желающие из Арверниэн прибудут к нам, чтобы присоединиться к переселению.

— Ты не женишься на племяннице этих демонов! — кричал отец, — И я запрещаю тебе произносить ее имя в моем присутствии! Она недостойна тебя и разделит судьбу своих дядей, сгорев вместе с ними в пламени их безумия!

— Она сказала мне те же слова… — ответил я, на что он покачал головой.

— Даже она сама понимает, что не может быть рядом с будущим Владыкой эльдар. Только один ты упрямишься. Успокойся, наконец! Когда осядем на новом месте, первое, что мы с твоей матерью сделаем — выберем тебе невесту из благородных десси при дворе Амдира.

Мне было безразлично мнение отца о Мирионэль, я знал кто она. Что же до невесты из сопровождения леди Нэлладель, то этот брак был заранее обречен. Мое сердце было отдано навсегда дочери князя-изгнанника.

Отправляясь в дальний поход, обещавший не стать легкой прогулкой для нашего народа, я дал себе слово, что никогда не женюсь ни на ком, как бы ни настаивал отец, и навсегда останусь один. Мне становилось страшно от мысли, что Мирионэль больше никогда не будет рядом, что мы никогда не встретимся. Все во мне противилось этой мысли. «Нет, нет, этого не может быть… Так быть не может!!!» — думал я.

Дойдя до Синих Гор, народ синдар и лаиквенди, ведомый Лордом Орофером, почувствовал всю жестокость того горного края. Лютые морозы застигли их при переходе через Эред Луин. Многие оказались не готовы к подобному холоду, уносившему жизни десятков и сотен эльдар. Стало не хватать взятого в поход продовольствия. Орофер приказал раздать запасы его семьи нуждающимся, а сам питался одними лепешками, довольствуясь водой, гостью орехов и сухих фруктов.

В числе тех, кого унес холод, оказалась и супруга Лорда синдар. Леди Нифрелас действительно была хрупким лесным цветком. Ее окоченевшее тело нашли утром под покрывалом в ее паланкине. Авангард синдар как раз вступил тогда в оставленный наугрим, после разгрома его армии, Ногрод. Можно было укрываться от пронизывающего ледяного ветра и снега в его пещерах и переходах. Тело супруги Орофера было решено с почестями захоронить в одной из пещер, служившей усыпальницей правившим там когда-то владыкам.

Сотрясаясь от рыданий, принц Тэран-Дуиль обнимал труп матери во время церемонии прощания. Лорд Орофер казался непроницаем, подобно украшавшим вход в усыпальницу гномов каменным статуям. Он раздавал указания относительно размещения на стоянку, осведомлялся у Саэлона о нуждающихся, просил его распорядиться теплыми вещами, бывшими при супруге, раздав их тем, кому они могли понадобиться. Лишь по окончании похорон его леди, взглянув на шатавшегося от горя и слабости сына, утиравшего слезы, Орофер тихо сказал стоявшему рядом оруженосцу:

— Ко мне его, в ту пещеру, — он указал на один из черневших в нескольких десятках шагов входов в сделавшиеся временным прибежищем его народа пещеры и быстро удалился восвояси.

Как только Тэран-Дуиль в сопровождении Саэлона вступил в пещеру, где его ожидал отец, Орофер жестом приказал оруженосцу прикрыть вход в нее куском ценного шелкового покрывала и следить за огнем в костре, горевшем в глубине импровизированных покоев Владыки.

Быстро подойдя к сыну, новый Владыка синдар со всего размаху ударил его по лицу так, что Лис отлетел, стукнувшись затылком о неровную стену пещеры, и едва не лишился чувств. Тонкие струйки крови вытекали из ноздрей и уголка рта принца. Он смотрел в искаженное холодной злобой лицо отца. У Орофера на лице часто можно было видеть выражение надменности, гордости, превосходства, но не жестокости, не такой животной злобы…

— Сегодня ты вел себя непростительно! — закричал Орофер, подскочив к сыну и хватая его за петли камзола на груди.

Саэлон, увидев это, безотчетно рванулся вперед, но Владыка, повернувшись в его сторону, проревел:

— Стой, где стоишь, и не смей смотреть сюда! А ты, — он обратился к едва живому Лису, — слушай внимательно! Твоя мать вырастила из тебя безответственного, легкомысленного неженку, думающего только о себе и своих переживаниях и привыкшего рассчитывать во всем на родителей и прислугу! Что ты станешь делать, если завтра я замерзну насмерть здесь?! Ты — будущий аран народа эльдар! Это значит, что никто из твоих подданных не должен видеть твоей слабости! Никто! Запомни — что бы ни случилось, даже если ты будешь стоять посреди усеянного трупами поля сражения, даже если мир будет рушиться вокруг тебя и гореть синим пламенем, ты должен сохранять достоинство, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в твоей силе, решимости и способности найти выход из любой беды, потому что ты — их Владыка, Моргот тебя дери!!! Ты думаешь, у меня не разрывается все внутри от горя и мне не хочется сейчас лечь в могилу из камня и льда рядом с твоей матерью?! — он отпустил разорванный камзол Лиса и отошел на несколько шагов. Тэран-Дуиль опустился на пол пещеры.

— Здесь тысячи эльдар, которые пошли за мной, за своим Владыкой, доверившись мне, — снова заговорил Орофер, уже спокойнее, — Я обещал им, что мы найдем за Синими Горами нетронутые зеленые леса, край, где нет Врага, где нет войны, я увел их с их родины и сделаю все, чтобы исполнить данное обещание. Я рассчитываю на твою помощь, Тэран-Дуиль, — он подошел к полулежавшему на полу пещеры сыну и протянул ему руку.

— Ты — чудовище, — прохрипел едва слышно Лис и отвернул лицо.

— Саэлон! — позвал Орофер, — Уведи его с глаз моих, обработай раны и перевяжи, — он снова повернулся к силившемуся подняться на ноги Лису, — Ты еще будешь благодарить меня за этот урок, а теперь вон отсюда! — и он распахнул завесь на входе.

Шли годы. Мирионэль осталась с дядями и их маленькими воспитанниками в Амон-Эреб. Война Гнева застала их в крепости. У них был совсем небольшой отряд воинов и Маэдрос рассудил, что будет лучше, если они не примут участия в разворачивавшихся на севере Белерианда боевых действиях. Вокруг крепостного укрепления расселились атани, считавшие себя подданными Лордов Маэдроса и Маглора и госпожи Мирионэль. Эти люди нуждались в их защите.

Эллерондэ* и Эллероссэ* росли примерно в два раза медленней, чем их ровесники из атани, но лишь физически, что касалось знаний и учености они намного превосходили всех прочих детей. При этом внешне они были практически неразличимы, если бы не характеры мальчиков. Элрос рос бойким, задиристым, любил быть в центре внимания названной сестры и опекунов, Элронд был замкнутым, спокойным, рассудительным, избегал шума и любил узнавать что-то новое, будь то новая глава из хроник истории нолдор или новый прием обращения с сабельными мечами.

Маглор больше всех возился с близнецами, проводя с ними почти все свое время, заботясь о них как о собственных детях. Он находил в них утешение после гибели Тельо и Питьо, а они отвечали ему сыновней любовью. Нельо был для них «Лордом Маэдросом», его уважали и побаивались, Мирионэль близнецы считали старшей сестрой и любили печальную ласковую госпожу, что не мешало им сбегать от нее при удобном случае и бедокурить за ее спиной. Особенно в этом деле преуспевал Элрос.

Когда близнецы начали вступать в переходный возраст, их ровесники уже давно успели обзавестись детьми. Для близнецов же период первых влюбленностей и разочарований только начинался...

Одним утром Элрос ворвался в комнаты Маглора, весело смеясь и подпрыгивая как напружиненный. За ним едва поспевал его брат.

— Атар, — укоризненно заговорил Элрос, остановившись перед креслом, в котором сидел его воспитатель, — опять сидишь здесь с книгой, а на Севере, между прочим, война! Хотел бы я присоединиться к войнам из-за моря — сражаться с нечистью… Я бы стал одним из лучших, и ты смог бы гордиться мной! — он широкоулыбнулся Маглору, стараясь поймать его взгляд.

— Не все так просто, Эрьо, — заговорил его опекун, подняв глаза от чтения, — мы здесь защищаем наших эдайн, я же много раз говорил тебе. К тому же, я не уверен, что ты достаточно хорошо подготовлен, — Маглор чуть улыбнулся и прищурился. Это был особый хитрый маневр, чтобы отвлечь приемного сына от мыслей о походе на Ангбанд, — Может, выйдем во двор и проверим твои навыки владения мечами?

Но на сей раз обычно беспроигрышный трюк дал неожиданный результат.

— Зато я уж точно сильнее его! — Эрьо легонько толкнул стоявшего рядом брата локтем в грудь, — Даже Лорд Маэдрос мне это подтвердил, — с гордостью продолжал свое выступление Элрос, — Отлично, что ты вспомнил об эдайн, отец, мы пришли, чтобы сказать тебе, что завтра ты будешь участвовать в состязании певцов! Здорово я придумал, правда же?! — он подпрыгивал на месте, всем видом показывая, как ему нравится эта затея.

— Что? Эрьо, что это за выдумки? — Маглор, отложив книгу, поднялся с кресла и нахмурился.

— Завтра в селении проводится состязание менестрелей, и я за тебя поручился, сказав старосте, что ты примешь участие, — как ни в чем не бывало, ответствовал Элрос.

— Прости, отец, это я виноват, — подал голос Элронд, — Как-то я гулял поздним вечером в окрестных полях, смотрел на звездный свод, и случайно услышал, как ты поешь, аккомпанируя себе на лютне… и сделал глупость, рассказав ему, — он покосился на брата.

— Что ты, Эльо, не говори так, — Маглор по-отцовски любил обоих близнецов, но к Элронду питал особую привязанность, — а ты Эрьо не должен был обещать им, что я буду там петь, — он покачал головой, глядя на Элроса.

— Ну вот, как всегда, — обиженно проговорил тот, — Я хотел тебе же сделать приятное. Ты ведь самый сильный и поешь во стократ лучше всех — я уверен. Все девы из селения сохнут по тебе, разве не знаешь? Даже самая красивая — дочь старосты, по тебе убивается, — он насупился, — Я сам хотел взять ее, но решил оставить тебе. А ты сидишь тут как старик целыми днями взаперти и скучаешь.

Яркая краска начала заливать обычно бледное лицо Макалаурэ.

— Эрьо, в каких словах ты говоришь о деве?! — возмущенно спросил он.

— А что такого?! Она тебя хочет! — хмурясь и ни мало не смущаясь, молвил его воспитанник, — Они же просто крестьяне и твои подданные… А Олуэн мне говорила, что ты — самый красивый муж из всех, кого она видела…

— Эрьо, я рассержусь, если ты не замолчишь! — феаноринг смешался, и это чувство неловкости вызывало у него раздражение.

— Да мне уже тридцать лет, отец, не разговаривай со мной как с маленьким! И прекрати разговаривать с нами на этом ужасном языке синдар! — кричал Элрос, перейдя на квенья, и топая ногами — Ты бы еще на языке атани с нами беседовал! — он фыркнул и уже хотел выбежать из комнаты, когда Элронд схватил его за руку и настойчиво удержал рядом с собой.

— Отец, — спокойно заговорил Элронд, — может быть, все-таки споешь завтра на состязании? Уверен, ты сможешь победить. Мы гордимся тобой и хотим, чтобы ты позволил себе хоть один день веселья. Там будут с упоением слушать баллады о Валимаре, которые слышал я.

Маглор опустил глаза. Несколько лет назад он почувствовал, что снова может петь, но не при слушателях, а для себя. Иногда по ночам он выходил, беря с собой лютню, далеко в степь, садился на одиноко стоящий посреди открытого дикого поля валун и пел. Когда он пел, вместе с песней через горло будто выходила та скверна, которая веками отравляла каждый день его существования. Он забывался, погружаясь в воспоминания об Амане. Слезы сами собой текли по юношеским щекам, а Макалаурэ, не замечая их, продолжал свою песнь, и на сердце становилось легче. Слишком долго он копил в себе боль, загоняя ее в самые дальние уголки души, не позволяя ей выйти наружу потому, что были у него обязанности, заботы, ответственность перед всеми и каждым. Ведь Кано — вождь, вожак, командир, он не может позволить себе проявить слабость, он должен вести за собой, быть впереди остальных, брать на себя ответственность.

На следующий день на состязании менестрелей Макалаурэ пел, играя на своей лютне, перед жителями селения. По мере того, как лился волшебный, завораживающий голос, на центральную площадь собрались все жители от мала до велика. Все они, забыв о других участниках, слушали баллады Маглора Певца. Вышла из стен крепости и Мирионэль в сопровождении своего дяди Нельо. Близнецы стояли позади сидевшего в центре площади Кано и гордо улыбались.

Второй сын Феанора пел, прикрыв глаза, и ему представилось, что он на одном из музыкальных вечеров в Валмаре, и местные девы в блистающих нарядах, с золотыми волосами, убранными в сложно заплетенные косы, собрались вокруг и дарят его своими улыбками. Как он любил эти вечера, с каким нетерпением ждал их! Он спешил, торопя братьев, когда, в час сумерек Тельпериона, принцев-феанорингов приглашал к себе Ингвэ, чтобы потом смущаться и краснеть под взглядами прекрасных дев. А если какая-нибудь ваниэ просила его сочинить для нее песнь, смущению Макалаурэ не было предела, он счастливо улыбался, кивал головой, отводил взор… и сбегал, боясь не их, а себя, того огня, чуждого его спокойной натуре, что пробуждался в нем при мысли о девах, и который он сам находил неприличным и запретным.

====== Последний долг ======

Комментарий к Последний долг http://data.whicdn.com/images/20014804/original.jpg автору они кажутся похожими на его мысленные образы Элронда и Элроса

ernil (синд.) – лорд

Hithaeglir (нанд.) – Мглистые (Туманные) Горы

Mellonnin (синд.) – друг мой

Длинная Река – Anduin (синд.) – речь об Андуине Великом.

Erin-Lasgalen (синд.) – Зеленолесье (Ясный бор).

Telperion Ninquelote (кв.) – Белый цветок Тельпериона

Yeldё (кв.) – дочь

Война, длившаяся без малого сорок лет, наконец, подошла к своему завершению. Моргот был повержен и изгнан за пределы Вселенной. Казалось, теперь на многострадальных землях Белерианда навсегда воцарится мир. Сильмарилы лично вынул из железной короны Моргота герольд Короля Арды и хранил их в шкатулке, в своем шатре, собираясь отвезти в Валинор.

По получении этих новостей, в Амон-Эреб было решено, что братья феаноринги отправятся к Эонвэ, в ставку командования объединенных армий майар, нолдор, подчинявшихся Финарфину, и племен эдайн, воевавших на стороне света, чтобы просить отдать сильмарилы. Решил за них обоих Нельо. По праву главы Первого Дома он мог приказать младшему брату и тот обязан был подчиниться. Кано пытался убедить старшего, что теперь, когда отцовы камни попали в руки вестника Валар, когда Моргот побежден и все вскоре встанет на свои места, их треклятая Клятва теряет всякий смысли и нет нужды губить себя из-за нее. Но Маэдрос был непреклонен.

— Клятва есть Клятва! Ты принес ее вместе со всеми и должен исполнить до конца! Прикажи слугам приготовить все в дорогу. Я сам хочу разделаться с этим как можно быстрее! — гневно ответил Руссандол на попытки Канафинвэ привести разумные доводы против очередной вылазки, направленной на то, чтобы овладеть отцовскими сокровищами.

«Не сильмарилы ты хочешь получить как можно быстрее, а отправиться скорее к Намо, брат…» — мрачно подумал Кано. Нельо не хотел или не мог длить дольше свое земное существование. Вот уже почти век, как в залах Властителя Судеб его дожидался возлюбленный кузен Финьо. Маглор это знал. Он знал, как Нельо тоскует без любимого, который единственный мог излечить ту жуткую опухоль на душе старшего, которую посеял Моринготто за те двадцать семь лет, что Нельо был в плену, а Кано пытался править народом нолдор, пожираемый заживо чувством вины перед всеми и вся. Он будто задолжал всем им: Валар, дядям Нолмэ и Арьо и их семьям, своим братьям, отцу, матери, народу, в конце концов. И перед каждым из них у него был долг, который нужно было отдать или исполнить.

Вот и сейчас глава Первого Дома приказывает и он, Канафинвэ Макалаурэ, обязан подчиниться. Ему не были знакомы любовные терзания брата, но он тоже любил. Конечно, Маглор никогда не был ничьим возлюбленным, как не было любимой у него, но он был отцом двух нежно любимых им мальчиков и дядей чудесного небывалого на Арде создания, которое тоже очень любил. Кано не хотел оставлять свою семью — Мирионэль и близнецов эарендилионов.

Расстаться с племянницей ему было суждено не сейчас. Она собралась отправиться за сильмарилами вместе со своими родичами. Как ни пытался Маглор отговорить ее, она стояла на своем.

— От судьбы не скроешься, дядя, — строго сказала она, — я или вернусь с вами и камнями, или разделю любую другую участь, которая вам уготована в книге судеб. Это мой долг перед отцом и перед самой собой.

Больше спорить и переубеждать ее Маглор не хотел. Он понимал ее, знал, от чего она отказалась, чтобы выполнить этот долг перед Морьо. У него тоже был долг перед ним, и Маглор не менее твердо, чем Мирионэль, был намерен этот долг выполнить. А для этого было нужно непременно остаться в живых. По крайней мере, до того, как он не исполнит этот последний долг.

Накануне начала очередного похода за сильмарилами второй сын Феанаро пришел в комнаты дорогих его сердцу близнецов, чтобы напоследок побыть рядом с ними. Ему не хотелось оставлять детей без своей опеки, но они, к счастью, уже почти достигли совершеннолетия и вполне могли позаботиться о себе, научившись у него, Нельо и Мирионэль всему, чтоб было необходимо знать, чтобы жить самостоятельно и управлять ведением хозяйства крепости. Маглор предчувствовал, что вскоре близнецам Элронду и Элросу предстояло сделаться лордами Амон-Эреб.

Он застал юношей, тихо сидящими на своих кроватях при тусклом свете настольного светильника. Было заметно, что они о чем-то шептались перед тем как он зашел, а теперь притихли и выжидающе смотрели на него, стоявшего в дверях.

— Пойдем на башню? — спросил Маглор, — Ночь теплая, но звезды хорошо видно.

В теплую погоду они любили выходить вечерами перед тем, как улечься спать, и взбираться на крышу дозорной башни Амон-Эреб. Оттуда на многие лиги была видна степь, был виден текший на юго-западе Сирион, и можно было разглядеть самые высокие заснеженные пики Эред-Луин на востоке.

Когда они поднялись на крышу высокой башни и обозрели с нее раскинувшуюся на севере степь, чувствуя легкое дуновение теплого ночного ветра, слегка колыхавшего их заплетенные в косы длинные прямые волосы, Эрьо подошел к своему воспитателю и, взглянув в его бледное лицо, спросил ломающимся хрипловатым голосом:

— Ты ведь не уйдешь навсегда, не оставишь нас, как тот? — Элрос посмотрел на небо, нахмурился и низко опустил голову, — Присвоил чужое и мнит себя невесть кем. Это, между прочим, твой сильмарил у него в венце, а без него не видать бы ему благоволения этих божков с запада! Ты — наш настоящий отец! — его голос исказился и дрогнул. Он вдруг зажмурился и бросился на шею Кано, отчаянно шепча, задыхаясь от рыданий:

— Не уходи! Пожалуйста, не бросай нас! Ты нам нужен… очень, отец… поверь…

Маглор крепко стиснул Эллероссэ в объятиях, подумав о том, что в свое время должен был уделять больше внимания манере его речи.

— Эрьо прав, ты — наш отец! — твердым голосом проговорил Элронд, — Тебе незачем ходить туда, прошу тебя, останься с нами, атар, — последние слова он произнес совсем тихо и тоже заплакал, стараясь при этом скрыть слезы от Маглора, обнимавшего его брата.

Кано привлек к себе и второго близнеца, и, обнимая их обоих, растроганно ответил:

— А вы — мои дети, — он стискивал обоих близнецов все крепче, — Самые сильные, самые красивые, самые дорогие… Вы — мое благословение Валар, о большем я не мог бы и мечтать! Эрьо, ты слышишь, — зашептал он в ухо уткнувшегося лицом в его шею Элроса, — Я горжусь тобой, ты — отважный, ловкий, пылкий, настоящий вождь, настоящий герой! А ты, Эльо, — он повернулся к поднявшему на него мокрое от слез лицо Элронду, — Ты рассудителен, осторожен и умен, как истинный правитель. Я горжусь вами обоими и точно знаю — каждый из вас достойно пройдет выбранный путь…

Еще долго они сидели на смотровой площадке дозорной башни втроем, обнявшись. Близнецы притихли, прижавшись к Маглору, и только напряженно дышали. Он гладил их по темноволосым головам, вглядываясь в занимавшуюся тревожным ярко-фиолетовым и алым зарю.

С рассветом они с Нельо и Мирионэль выехали из ворот крепости по направлению к ставке объединенных сил майар и нолдор Валинора.

Они преодолели Эред-Луин, выйдя на равнину. Великий Поход продолжался. Орофер и его эльдар шли и шли по полям и зеленым степям, где росли дикие травы и редкие полевые цветы. Для землепашцев из эдайн эти земли подошли бы как нельзя лучше, но не для них, искавших защиты под сенью так любимых ими деревьев и кустарников.

Караваны Амдира опережали их, будучи первопроходцами этих земель. Амдир же через гонца сообщил им о Мглистых Горах, которые вскоре должны были встать на их пути. В своем послании Лорд нандор и авари сообщал, что Эред-Луин — пологие холмы в сравнении с высотой пиков Хитхаеглир, таких высоких, что всегда скрыты под слоем облаков и тумана.

Лорд Амдир и его эльдар не страшились горной преграды, но решили дождаться прихода эльдар, шедших за Орофером, чтобы вместе, сообща, совершить переход через высочайшие горы Эа.

Как и синдар Орофера, нандор и авари Лорда Амдира несли потери в этом походе. Мужчины эльдар были выносливыми, сильными и хорошо противостояли всем лишениям и невзгодам, тогда как их изнеженные женщины, не привыкшие, в отличие от жен из нолдор, к жизни в пути, ношению оружия, охоте и многочисленным тяготам походной жизни, умирали от холода, изнеможения и слабости. Никакая магия не в силах была помочь им.

Когда авангард синдар во главе с Орофером подошел к лагерю Лорда Амдира, тот выбежал им навстречу, чтобы встретить дорогого друга. Рядом с проницательным, умным и всегда умеющим находить правильные решения Орофером, с которым они были дружны, сколько помнили себя, Амдир чувствовал себя увереннее.

— Нужно найти перевал, меллоннин, — сказал Орофер, — А еще лучше, найти того, кто сможет указать нам этот перевал. Мы не знаем этих мест, а горы, что перед нами, устрашают одним своим видом. Я слышал, здесь, под толщей скал, живут наугрим. Мы предложим им вознаграждение и, я уверен, они не откажутся показать нам безопасную дорогу через Хитхаеглир.

Заплатив немалую цену бывшими с ними драгоценными вещами, среди которых был и Аранрут, спасенный Саэлоном из пещер Менегрота, нандор и синдар получили разрешение войти в Западные Врата Мории и пересечь подземные копи наугрим, пройдя, таким образом, под горой и избежав гибели среди горных пиков Мглистых Гор. Они вышли с другой стороны горы, из Восточных Врат королевства гномов, оказавшись в нескольких лигах от огромного густого леса. В этом лесу по праву первого прибывшего осели Амдир и его народ.

Орофер и его синдар пересекли Длинную Реку и обосновались на ее восточном берегу, в простиравшимся на многие лиги к северу лесу, который был даже прекраснее, чем тот, где поселился Амдир. А главное — он был поистине огромен и полон природной силы. Орофер назвал его Эрин-Ласгален. Лес был обитаем. Там жили почти дикие зеленые эльдар — дальние родственники тех, что населяли Южный Оссирианд. Постепенно, с течением лет, пришельцы с запада смешались с местными, которые безоговорочно признавали над собой власть Владыки Орофера.

Дочь кузины Эарвен с Лордом Келеборном присоединились к ним много позже, уже после окончания очередной войны в землях Белерианда. Супруги попросили Амдира предоставить им и их народу небольшие владения в юго-западной части лесного массива, который облюбовали нандор, авари и лаиквенди, шедшие за Лордом. Амдир не отказал им — места в этих новых прекрасных лесах хватало на всех. Так Галадриэль и Келеборн поселились в южной части леса, назвав ее Лориэном. Это название вскоре распространилось на весь лес, дав имя королевству, основанному Лордом Амдиром и его наследником принцем Амротом.

Позже смесь синдар Галадриэли и Келеборна, нандор и авари Амдира, а так же бежавших к ним в Лориэн из уничтоженного Эрегиона потомков нолдор и фалатрим стали обозначать единым именем — галадрим, что значит «лесной народ».

Леди Галадриэль сидела напротив своего супруга за обеденным столом. В их семье после трапезы было принято подавать к столу свежие фрукты. Она сама заботилась о том, чтобы на столе не переводились персики, груши, сливы и виноград. Венценосная Дева привезла с собой из Дориата саженцы, для которых здесь, в Лориэне, была сооружена теплица. Там, в компании немногих дам из ее ближнего окружения, Леди Галадриэль возилась все свободное время со своими деревцами и кустарниками. Вскоре, как она надеялась, можно будет всаживать молодые деревца в открытый грунт — климат в этих новых землях был вполне подходящим для избалованных влажным теплом растений. Им только было необходимо какое-то время, пять или десять лет, чтобы окончательно привыкнуть к местным погодным особенностям.

Сейчас Галадриэль наблюдала за тем, как Лорд Келеборн сосредоточенно разрезал острым ножом на одинаковые ровные дольки спелую грушу. Его движения были точными и выверенными, а взгляд светло-серых блестящих глаз под длинными светлыми ресницами был сконцентрирован на объекте его манипуляций.

Работая в теплице, дочь Финарфина одевалась в простую рабочую одежду из льняной ткани, повязывая на голову платок, под который убирала заплетенные в толстую косу золотые волосы. К обеду она всегда надевала приличествовавшее ее высокому положению многослойное одеяние из легких газовых или атласных тканей нежных оттенков, украшенное прозрачным кружевом.

— Сегодня ты выглядишь как всегда прекрасно, словно майский полдень, Венценосная Дева, — меланхоличным тоном сказал Келеборн, не поднимая на нее глаз, — Но я заметил, что кружево на правом плече чем-то испачкано, — в его спокойном тембре чувствовалась укоризна. На Галадриэль в тот день было светло-бежевое одеяние с отделанными драгоценным белым кружевом широкими рукавами.

Она осмотрела рукав — едва заметная темно-зеленая полоска виднелась чуть ниже плеча. Должно быть, она по неосторожности задела за какой-нибудь высокий куст или ветку дерева, прогуливаясь этим солнечным утром в лесу рядом с их новой резиденцией.

— Благодарю, свет мой, — молвила она с нежной улыбкой, — Я сейчас же пойду, переоденусь, — она плавно поднялась из-за стола, собираясь отправиться к себе в комнаты.

— Моя госпожа, — в обеденную залу вошел прислужник, — вас хочет видеть благородный эрнил, не пожелавший назвать своего имени. Он сказал, что он — ваш родич, и что вы ожидаете его прихода.

Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Леди Галадриэль очаровательно улыбнулась мужу, сказав: «Я ненадолго, мой Тельперион Нинквелотэ …» и покинула столовую. Побледневшая и с колотящимся от волнения сердцем, Галадриэль спустилась в нижний этаж и величественно вплыла в приемную мужа, где ее дожидался неизвестный лорд.

Перед ней стоял среднего роста статный муж, закутанный в теплый не по сезону плащ с подкладкой из волчьего меха. Его голову покрывал широкий капюшон, полностью скрывавший его черты.

— Солнце сияет в час нашей встречи, светлая Нэрвен, — чарующим бархатным голосом приветствовал ее незнакомец и слегка наклонил голову, сделав чуть заметное движение всем корпусом.

Это движение невозможно было перепутать ни с каким другим — так кланялись при дворе деда Финвэ. Галадриэль почувствовала, как по телу пробежали мурашки. Тем временем, незнакомец опустил капюшон и, расстегнув золотую застежку-фибулу, позволил тяжелому плащу упасть на согнутую в локте левую руку.

— Кано?!.. — вырвалось у нее. Галадриэль замерла, глядя на гостя широко раскрытыми от удивления и страха глазами, приложив ладонь ко рту, чтобы не закричать.

— Тебя нелегко было найти и еще труднее достичь, — заговорил он, — Но, слава Валар, я здесь перед тобой, — на его осунувшемся усталом лице мелькнула слабая улыбка. — Я привез тебе это, Нэрвен, — и он подал стоявшей перед ним, потрясенной его появлением, кузине пожелтевший от времени, свернутый в небольшой квадратик пергамент.

Галадриэль машинально протянула руку и медленно развернула его, не произнеся ни слова.

Развернув бумагу, она прочла:

«К Артанис, названной сестре и кузине,

Морифинвэ, кузен и названный брат

Тысяча приветов, любезная Нэрвен,

Кано передаст тебе эту бумагу, только если сам я не смогу предстать пред твои колдовские очи и лично просить тебя, не помня прошлых обид и причиненных неприятностей, принять в круг твоих приближенных дев и оградить доброй славой и благодатью твоего имени Мирионэль Халейн, дочь Карнистиро Феанариона и Халет Владычицы халадинов.

В надежде на то, что ты пребываешь в процветающей и защищенной от посягательств из вне обители, обращаюсь к тебе, которая поддерживала меня и моих родичей в решимости мстить и бороться за честь народа нолдор, призывая проявить ту же благосклонность, какую ты когда-то так пылко проявила к твоему названному брату, к его йельдэ.

Убежден — ты не откажешь в сей моей просьбе.

За этим позволь пожелать тебе и твоему супругу прожить Вечность в бесконечном счастье и благополучии.

Твой вечный должник, названный брат и кузен

Карнистиро Феанарион»

«Вот же бестия! — подумала, повторно пробегая записку, Нэрвен, прикусив губу, — Единственный раз это случилось. По случаю торжеств была организована охота…» — пронеслось в ее голове.

====== Золотая рыбка ======

Комментарий к Золотая рыбка Нэрвен, Артанис в ранней молодости https://pp.vk.me/c613516/v613516844/e894/hrVaEgU9tAw.jpg

Арьо – Arafinwё (кв) – Арафинвэ, Финарфин.

Lamatyawё (кв.) – чувство языка, которое формируется у эльфа после нескольких лет его использования. Мысль не просто облекается в форму слов, но и одновременно решается вопрос выбора синонимов, анализируются все смыслы, звучание.

Nissi (кв.) – девушки, молодые женщины

Irisse (кв.) – Ириссэ, Арэдель Ар-Фейниэль

Перед тем, как первый раз поцеловать девушку, попробуй сначала наклонить свою голову к ее лицу, только постепенно. В это время ты должен обнять ее. После этого проследи за ее реакцией. Если ты видишь, что она не убирает голову, можешь постепенно начать целовать ее шею, уши, волосы. Дальше нужно наклониться к ее лицу и выдохнуть в ее ушко. От таких действий женщина может сильно возбудиться, поскольку уши и шея являются ее эрогенной зоной.

© Украдено с интернет-сайта «найти-девушку.ру»

Нэрвен была младше всех их. Она родилась много позже сыновей-близнецов Феанора и росла вместе со своими братьями в Альквалонде, во дворце деда Ольвэ. Отец ее, хоть и говорил, что считает себя нолдо, был и характером, и внешностью истинный ваниа. Мать — нежная Эарвен, дочь Ольвэ и племянница Владыки Элу Тингола, среброволосая, статная, была одной из самых прекрасных собой дев тэлери.

Они редко наведывались в Тирион. Чаще всего отец ездил туда один, а возвращался опечаленным бесконечными распрями и напряженностью, царившими при дворе деда Финвэ. Мать всегда умела успокоить его, уговорить, развеселить, отвлечь от печальных дум. Все-таки они всемером — Арафинвэ, Эарвен и пятеро детей, жили далеко от столицы нолдор, и дочь Ольвэ считала, что уж их-то не должны касаться раздоры и склоки из-за трона, который при живом и здравствующем Нолдаране Финвэ почему-то вздумали делить старшие братья ее мужа.

По случаю празднеств, на которых отсутствие младшего сына Финвэ и Индис могло показаться оскорбительным, им все же приходилось снаряжать слуг и отправляться торжественной процессией в сторону Тириона. Для Эарвен эти визиты были тягостны и трудно переносимы, в то время как для ее мальчиков и малышки Нэрвен поездки в Тирион были настоящим захватывающим приключением.

Нолдаран Финвэ и его супруга пестовали всех своих многочисленных внуков, но Финдарато, Артаресто и маленькие Ангарато, Айканаро и Артанис пользовались особым их вниманием в те недели, когда приезжали гостить во дворец Тириона.

Старшие внуки Финвэ, дети Нэрданель: Майтимо, Макалауре и Тьелкормо уже вступили в совершенный возраст, когда Нэрвен впервые приехала в гости в дом дяди Феанаро. Отец привез с собой лишь ее в тот день. Братья и мама остались во дворце Финвэ, а она, привязанная больше к отцу, напросилась с ним. Ей было безразлично, куда сопровождать обожаемого родителя, главное — идти рядом, а еще лучше, чтобы он нес ее на руках, позволяя играть с подвесками и камнями, украшавшими его кафтан, и дергать за золотые пряди, выбившиеся из забранных сзади заколкой длинных волнистых волос.

Они вошли в показавшийся ей мрачным дом-крепость и отец, от волос и одежды которого она никак не желала отцепить свои пальчики, был вынужден пройти вместе с ней в приемную старшего брата.

— Арьо*, ты вконец решил превратиться в тэлери, что таскаешься с ребенком на шее, словно простой рыбак? — насмешливо приветствовал его Мастер Феанаро, — Я уже чувствую мерзкий запах рыбы. Должно быть, он пропитал твои золотые волосы и кожу, — он вытянул шею и принюхался, шумно вдыхая воздух и хищно осматривая девочку, притихшую на руках брата.

Кротость была одной из отличительных черт отцовского характера. Со вздохом он поставил Нэрвен на землю и, взяв за руку, отвел в комнаты, где играли младшие дети Феанаро.

Нэрданель, у которой не было дочери, не зная, чем занять малышку, подвела ее к своим близнецам, которые занимались тем, что пытались собрать замок-крепость из сделанных отцом еще для Турко и Морьо деревянных стен, лестниц и башен разной величины и высоты. Умбарто и Амбарусса не обратили на маленькую кузину никакого внимания. Нэрвен, ожидавшая, что и здесь, как у деда Финвэ, все поголовно будут соперничать друг с другом в восхвалении ее непосредственности, детской прелести и ламатьявэ*, чувствовала себя разочарованной. Она, в отличии от своих братьев, знала квенья лучше, чем тэлерин, потому что много говорила с отцом и его слугами из нолдор, жившими при них во дворце Ольвэ. Уже тогда она могла свободно слагать сложные поэтические произведения слету, как если бы держала их в памяти, и рассуждала обо всем так, будто вся мудрость Единого была вложена в ее красивую головку.

Приунывшая, в ожидании пока отец закончит скучный разговор со старшим братом, Нэрвен слонялась по коридорам крепости Первого Дома в одиночестве. Как вдруг услышала позади от себя какой-то шорох. Обернувшись, она увидела перед собой, совсем близко, черноволосого мальчика-подростка: стройного, высокого, небрежно одетого. Щеки его горели, как и сине-серые глаза, устремленные на нее.

— Кто это тут у нас? — спросил юный квендэ с недоброй ухмылкой.

— Я — Артанис, — тихо, потупившись, ответила Нэрвен.

Что-то неприятное было в нем, тревожное. Ей захотелось, чтобы он скорее ушел. Она понимала, что перед ней один из сыновей Феанаро, так похож он был на отца, но до сих пор все, кого она видела из представителей Первого Дома, вызывали смешанный с неприязнью страх. Стоявший перед ней подросток не был исключением.

— Маленькая рыбешка из тэлери! — заливисто смеясь, проговорил юный феанарион, — Что ты здесь забыла? Отправляйся к себе в пропитавшийся рыбьей вонью Альквалонде!

Нэрвен не обладала присущей отцу кротостью, характером пойдя в гордящуюся своим происхождением и высотой рода мать, поэтому ответила так:

— Ты — краснорожее чудовище, не смей мне указывать! Ты и твой отец сгорите в пламени вашей гордыни! — она притопнула ножкой и вызывающе взглянула в пылавшие красным огнем зрачки кузена.

— Ах ты, мелкая дрянь! — замахнулся на нее юный квендэ. Нэрвен выдержала бы любой удар. Она была к этому готова, намеренно провоцируя этого глупого, неотесанного подростка.

В этот момент откуда-то с нижнего этажа послышалось раздраженное: «Карнистиро!» — это Нэрданель звала своего отпрыска.

— Я с тобой расквитаюсь! — пригрозив ей кулаком, прошипел четвертый сын Феанаро и направился к лестнице, ведущей прямиком туда, где располагались помещения кухни.

В следующий свой приезд в Тирион, когда дед Финвэ устраивал очередные грандиозные чествования Валар, Нэрвен уже сама была подростком. Нескладная, высокая, худая, она начинала вступать в пору перехода от детства к ранней юности. Она бегала вместе с братьями по лесам, выходила в море на подаренном дедом их старшему прекрасном лебедином корабле, осваивала навыки мечного боя, стрельбы из лука и прочие премудрости военной науки, одевалась в удобный мужской камзол и штаны и казалась пятым сыном Арафинвэ.

Такой она и предстала Майтимо и его братьям, приехав в числе прочих на празднования. Майтимо поразил ее воображение. Позже она узнала, что его яркая красота пленяла многих дев. Первые красавицы из ваниар и нолдор тянулись к нему на праздниках, желая завладеть вниманием старшего принца Первого Дома, танцуя и кокетничая с ним, блистая драгоценностями и белизной улыбок. Сам Майтимо, казалось, вообще был чужд каким-либо чувственным побуждениям. Он был вежлив и обходителен со всеми девами, но ни одна не сумела вызвать в нем чувств сколько-нибудь напоминающих любовные.

Вот и она, Нэрвен, считавшая себя особенной, не такой, как прочие нисси*, угодила в ловушку его зелено-серых глаз, точно так же, как это произошло с десятками других простушек и дурочек. Стоя в углу в своем серо-серебристом скромном платье, Нэрвен терзалась от первой безнадежной любви, сама не осознавая толком, что с ней происходит. Она чувствовала себя неуютно одетая в женский наряд со всеми этими блистающими побрякушками, прицепленными к нему, и всегда старалась свести к минимуму количество навязываемых ей служанками украшений, а вдобавок ко всем неудобствам, она чувствовала себя униженной этой вспыхнувшей в ней полудетской любовью и неспособностью подавить ее в себе.

Тогда же она ощутила на себе изучающий ее издали, мерцавший красным светом, взгляд. Нэрвен обернулась, удивляясь его способности появляться внезапно, так что она лишь в последний момент, когда он уже был совсем рядом, замечала его. Карнистиро был теперь высоким статным молодым квендэ, красивым яркой, вызывающей красотой — даром Огненного Духа и огненной внешности Нэрданэль. Одет он был с шикарной небрежностью. Как будто вовсе и не драгоценные камни и жемчуг, шелк и дорогой атлас в сочетании с белым золотом венца и красным золотом вышивки, украшали его, а дешевые медные или стальные бляшки, нашитые на простые льняные одежды.

Его насмешки были ядовитыми и беспощадными, а глаза, когда он на нее смотрел, горели как красные угли в остывающем костре.

— Берегись, рыбешка! — бросил он ей с наглым выражением на румяном лице, проходя мимо и намеренно толкая ее плечом.

Ради Майтимо, присмиревшая от неожиданно запылавшей в ее сердце любви, Нэрвен готова была сносить многое. В том числе и колкости его краснорожего младшего братца. Как же он ей был ненавистен — этот самодовольный, грубый и жестокий Морьо!

Шло время. Они жили в Альквалонде в безмятежном спокойствие. Мысли о старшем феаноринге постепенно перестали терзать ее юную душу, жадную до новых впечатлений и новых чувств.

Как-то, в час Тельпериона, к ним приехал с неожиданным визитом Мастер Феанаро. Вместо того, чтобы запереться в рабочем кабинете отца и часами препираться с ним относительно судьбы короны нолдор и прочих животрепещущих для главы Первого Дома вопросов, он пожелал разделить с ними всеми обеденную трапезу и потом отправиться на прогулку вдоль берега по пустынному пляжу, а затем осмотреть порт и находившиеся на причале корабли.

С того дня Феанаро стал частым гостем во дворце деда Ольвэ. Приходил один, без стражи, садился где-нибудь в уголке широкой продуваемой морским ветерком беломраморной приемной, что-то записывал в свой пергамент, или, может, рисовал — она не знала точно. Зато точно знала, что Мастер во время этих долгих визитов не сводит с нее своих холодных, как глубины открытого океана, глаз.

Теперь она слыла одной из самых прекрасных дев Амана, и Мастер Феанаро, похлопывая отца по плечу, поспешил заявить, что только у истинных нолдор рождаются такие прекрасные дочери. Он лично приехал в Альквалонде, который уже мог назвать своим вторым домом, чтобы пригласить ее отца со всей семьей пожаловать на торжества по случаю женитьбы его любимого сына Куруфинвэ.

Они, разумеется, прибыли и, остановившись по традиции в огромном дворце деда Финвэ, нашли в его объятиях радушный прием, почувствовав себя желанными гостями.

На пышном празднике ее братья, с которыми Нэрвен по-прежнему проводила много времени, с удовольствием болтали с родней из Первого и Второго домов, в то время как она сторонилась всех, задумчиво блуждая в садах и парках Тириона и тоскуя о морском побережье.

Из окон ее покоев во дворце деда Ольвэ открывался прекрасный вид на гавань и порт. Больше всего ей нравилось смотреть на него в сумерках, когда Тельперион уже угасал, а Лаурелин еще не набрал силу. В ней самой соединился свет обоих Древ. Особенно это касалось ее волос. Только ленивый не говорил на каждом углу об их красоте и неземной красе их обладательницы. Слушая бесконечные комплименты от придворных юношей нолдор и приехавших на свадьбу друзей братьев феанорингов из ваниар, Нэрвен начала понимать, что красота может доставлять не меньшее неудобство, чем неприметная внешность.

По случаю затянувшихся свадебных торжеств для молодых внуков Финвэ была организована охота, которую так любили Турко и Курво, в то время как взрослые — Финвэ с сыновьями, отправились в Валмар, чтобы предстать перед Сулимо. Ее дед, всегда бывший для Нэрвен примером чистоты и истинного благородства феа, никогда не оставлял попыток окончательно примирить своих сыновей.

В назначенный час Ириссэ* и Нэрвен в одинаковых платьях для верховой езды выехали на охоту в сопровождении братьев новобрачного, его самого и его молодой супруги — прекрасной Вэнлинде из нолдор и многочисленной свиты.

Ее черноволосая белокожая красавица-кузина, дочь дяди Нолмэ, казалось, парила в небесах, когда Турко помогал ей усесться в седло. Нэрвен, состроив недовольную гримаску, вскочила на своего коня самостоятельно, сделав это с грацией и изяществом, присущим с некоторых пор всем ее движениям.

Она решила тогда, что поедет исследовать кедровый лес, находившийся недалеко от Тириона, и искала удобного момента, чтобы незаметно для других свернуть влево от основной дороги.

Когда свора Турко понеслась вперед, загоняя несчастного оленя, Нэрвен удалось, воспользовавшись моментом азартной погони за дичью всех любителей охоты, ускользнуть незаметно на боковую дорогу. Почувствовав себя свободной, наконец-то, от общества всех этих надоедливых молодых квенди, она направила своего коня по дороге, устремившись к растущим впереди кустам можжевельника.

Добравшись до леса, Нэрвен спешилась и, привязав лошадь у лесной кромки, прогуливалась среди можжевеловых кустов, срывая ягоды. Тишина и покой — вот и все, что ей нужно. И никаких комплиментов, взглядов, танцев.

Одно из высоченных кедровых деревьев привлекло ее внимание своей раскидистой кроной. Аромат кедровой хвои кружил ей голову, свет Тельпериона был в самом зените, и Нэрвен решилась забраться на дерево, чтобы с него осмотреть окрестности.

Вскарабкавшись по стволу к верхним ветвям, Нэрвен выбрала ветку понадежнее и продолжила исследование кедра продвигаясь вдоль этой ветки, отдаляясь постепенно от ствола. Когда больше половины ветки было уже позади, она вдруг почувствовала, что та начала прогибаться под ее тяжестью. В этот критический момент Нэрвен посмотрела вниз, чего, она знала, ни в коем случае нельзя было делать. Руки и ноги ее сами собой отпустили опасно наклоненную ветку, и Нэрвен с громким отчаянным криком сорвалась с дерева, успев подумать о том, как будет расстроен такой нелепой смертью отец.

Зажмурившись и вздрагивая, Нэрвен неожиданно ощутила себя в чьих-то руках. Вместо страшного удара о землю, она оказалась крепко стиснута в объятиях. Не в силах оправиться от пережитого потрясения, она, не открывая глаз, вцепилась в одежды державшего ее на руках неизвестного и прижалась к нему, зарываясь лицом в бархат охотничьего камзола на его груди.

— Как вцепилась-то намертво! — расхохотался ее спаситель.

Услышав его заливистый смех, она широко раскрыла глаза.

— Ты?! Что ты здесь делаешь?! Оставь меня! — закричала Нэрвен противным голосом, вызвав лишь новый взрыв хохота. Хватка, которой ее удерживал Морьо, ни мало не ослабла от ее отчаянных и неуклюжих попыток освободиться.

— Не знаю, как у Турко, а у меня охота удалась на славу! — сквозь смех говорил он, — Хоть я и не рыбак, как твой дед, но сегодня поймал самую красивую золотую рыбку во всей Арде! — он наконец ослабил объятия, продолжая смеяться, и опустил добычу на землю.

В Нэрвен все закипело от ненависти к нему. «Наглый, грубый, мерзкий краснорожий ублюдок!» подумала она и бросилась на не ожидавшего нападения Карнистиро.

В мгновение повалив его наземь, оказавшись сверху, навалившись на него, Нэрвен схватила Морьо за запястья и теперь с силой прижимала их к земле над головой феанариона.

— Ох, ты непроста, кузина, — от смеха Морьо ослабел и не мог оказать ей сопротивления. Вдруг, увидев ее раскрасневшееся лицо, склоненное над ним, с упавшими на лоб прядями чудесных золотых волос, он вмиг посерьезнел и замер, разглядывая Нэрвен вблизи. Ей стало не по себе от этого взгляда.

— Я сильнее тебя, — недовольно произнесла она, отпуская запястья кузена, и тут же вскочила на ноги.

Он тоже поднялся, оправляя охотничий камзол и стряхивая с него пыль. Щеки его пылали. Избегая встречаться взглядами, словно подростки, они прогуливались по кедровому лесу.

— Что там у вас, в Альквалонде? — спросил он, чтобы поддержать разговор.

— Все по-старому. А как Курво, рад женитьбе?

— Рад… Разве не видно? Вот Турко…

— Ириссэ сама не своя, млеет под его взглядом… — Нэрвен претило, что кузина может так беззастенчиво демонстрировать чувства.

— Не она одна, — хмыкнул Морьо, срывая с куста можжевельника ягоды и отправляя их в рот, — За ним многие ухаживают. Оромэ из первых — подарками его заваливает, к охоте приучил. Да только зря…

Нэрвен непонимающе взглянула на него и, задумавшись, ответила:

— Я тоже чувствую, что мой единственный далеко отсюда. За морем он ждет меня…

— Хм, — криво улыбнулся кузен, — и что теперь, сидеть здесь одной до второй музыки айнур?

— Претендентов хватает составить мне компанию, — ядовито проговорила Нэрвен.

— Ты о ком? — вдруг нахмурился Морьо.

Она опустила голову, тоже хмурясь.

— Кто у нас самый, самый, самый? — ехидно, почти с вызовом, спросила она в ответ.

— Ты лжешь, отец не может… — Морьо отвернулся.

— А что ты думаешь, он таскается к нам в Альквалонде каждую неделю? — Нэрвен злилась.

— Он сказал — Ольвэ просил уключины, якоря и другие снасти для кораблей… — неуверенно ответил кузен.

— Ладно, забудь, — бросила она, — Я хотела про другое… У Майтимо есть любимая, или подруга, ты не знаешь?

Морьо резко дернул за ветку можжевельника, обдирая иголки, вместе с ягодами и давя их в сжатой ладони.

— Да, а как же, есть, — зло проговорил он, — и носит штаны, как и ты.

Нэрвен не поняла злой шутки, но знать, что сердце Нельо занято, для нее было достаточно.

Они еще какое-то время молча шли по залитой светом Тельпериона кромке леса. Высоченные кедры, казалось, подпирали своими макушками своды Варды, под ногами у них виднелись тут и там ягоды земляники, вокруг росли, доходя им до пояса, кусты можжевельника. Вдруг Карнистиро схватил ее за руку и, развернув к себе, спросил:

— А если я? — он прищурился, пристально всматриваясь в нее.

— Что — ты? — она казалась спокойной.

Нэрвен не ожидала, что в этот миг кузен прильнет к ее губам своими тонкими красивыми губами цвета спелой брусники. Она не сразу оттолкнула его, а сначала позволила себе почувствовать вкус его губ — то был вкус можжевеловых ягод, а от одежды пахло кедром. Сначала робко, а потом все смелее, она ответила на этот поцелуй, обхватив ладонями его лицо. Они долго стояли так, целуясь, изучающе, медленно. Руки его сомкнулись на ее тонкой талии и скользили по узкой гибкой спине.

Наконец, Нэрвен отстранилась, опуская голову, и отступила на несколько шагов, стараясь стряхнуть пьянящее наваждение, во власти которого была мгновением ранее.

Сказать, что поцелуй кузена не понравился ей, Нэрвен не могла. Другое дело, что в тот момент она сама не знала толком, чего хочет. Одно ей было ясно — им с Карнистиро не нужно видеться. Ее дар предвидения открыл ей, что где-то на просторах Эндорэ, в далеких землях, дожидался ее появления прекрасный синда, Серебряный Лорд, с которым предстояло разделить Вечность. Знала она, что нельзя ей растрачиватьсебя на поцелуи и ласки огненного кузена, даже если сейчас, когда она здесь, в Амане, ей их нестерпимо хочется.

Они с Морьо возвратились в Тирион раньше остальных, что не осталось незамеченным их, вернувшимися к самому угасанию Тельпериона, братьями и кузенами. Когда Лаурелин был в зените, Финдарато вызвал Нэрвен к себе в комнату, сказав, что у него к ней разговор. Услышанная тогда от него отповедь навсегда отдалила их друг от друга.

— В отсутствие отца я ответственен за тебя, малышка, — начал вкрадчивым мягким голосом старший, когда она вошла к нему после ужина, — Я всегда полагался на тебя, на твои мудрость и благоразумие, гораздо больше, чем на твоих братьев, Артанис. И я надеюсь, ты не дашь мне повода сомневаться в моих суждениях о тебе, не так ли?

Нэрвен молча смотрела на него, прищурив светло-голубые глаза-топазы и затаив дыхание.

— Я лишь хочу сказать, малышка, что ты должна оставаться рассудительной и мудрой… какой ты всегда и была. Когда ты сказала нам, что у тебя будет самый прекрасный супруг во всей Арде, сомневаюсь, что ты говорила о краснолицем сыне нашего гордеца-дяди, — Финдарато ходил вокруг стола, заложив руки за спину и покачивая красивой головой, — Надеюсь, ты понимаешь, что это всего лишь нечестивое желание роа говорит в нем? — Артафиндэ резко повернулся и быстро взглянул на нее в упор, его темные брови вопросительно изогнулись.

Нэрвен кивнула, опуская взор и чувствуя, как загорелись щеки.

— Не тревожься, сестра, — чинно кивнув в ответ, продолжал старший брат, — Мы уймем в Карнистиро эту проснувшуюся плотскую жажду. Я поговорю с дедом Финвэ — ему скоро найдут подходящую невесту из нолдор. Мы, как ты понимаешь, никогда не породнимся с отпрысками Феанаро, которых все терпят только из-за деда.

Нэрвен тогда хотела спросить про Амариэ — почему он до сих пор на ней не женился, а продолжает столько времени ходить в женихах, давая поводы для сплетен и слухов за спиной бедной девушки, но не решилась, сказав с напускной небрежностью:

— Ладно, Финни, не трать слов, — она хмурилась, — ты у нас как никто умеешь усмирять жажду роа… Сейчас время отдыха — Лаурелин угасает, — она бросила взгляд в приоткрытое окно, откуда веяло свежестью сумерек, — так что я пойду к себе. Отдыхай, брат, — и, слегка склонив голову в формальном поклоне, Нэрвен покинула комнаты Инголдо.

Мудрость Галадриэли была велика. С того дня она все делала, чтобы избежать встреч наедине с четвертым сыном Мастера. А о случае в кедровом лесу совсем забыла. И вот сама судьба напомнила ей об этом — далеком, как будто случившемся не с ней, а лишь слышанном от какой-нибудь из ее придворных дев.

Держа в руках клочок пергамента — старого, с истлевшими краями, и перечитывая потускневшие от времени чернила — его слова, обращенные к ней, она подумала, что после того дня они толком никогда и не говорили больше.

Вдруг Леди Галадриэль встрепенулась, словно вспугнутый кем-то белый лебедь, поворачивая длинную шею то вправо, то влево:

— Где же она, Кано? Где это дитя?

====== Под Варды синими сводами ======

Комментарий к Под Варды синими сводами Edhil (синд.) мн.ч. – Эльфы

Ах! Золотом облетают листья под ветром

годы, бессчетные как крылья деревьев,

Долгие годы прошли, как быстрые глотки

Сладкого меда в величавых залах

за гранью Запада, под синими сводами Варды

где трепещут звезды

от звуков ее песни, песни священной королевы

Ныне кто кубок мне вновь наполнит? Namárië

Построенный в южной части Эрин-Ласгален, поближе к владениям Амдира, замок Владыки Орофера, представлявший собой огромный деревянный сруб с башнями-теремами, был много роскошнее прежнего жилища в Нан-Эльмоте. Он был намного больше, комнаты были просторнее и обставлены деревянной мебелью.

Полным ходом у Орофера и его верного помощника шло налаживание работы строящихся повсеместно мастерских по выделке кожи и поживу одежды, кузниц, виноделен и прочих необходимых для процветания нового королевства производств. Кроме того, через Амдира и его эльдар Ороферу удалось наладить каналы поставки к ним необработанного металла и готовых изделий из него. Важным было развивать торговлю с наугрим, что жили в копях Мории. Местные гномы были даже сговорчивее тех, что населяли Ногрод и Белегост. Они быстро осваивали язык эльдар Орофера и бегло говорили на наречии местных лесных эльдар, которых народ из-за гор обнаружил в облюбованном для начала новой жизни лесу.

Амдир и Орофер по-прежнему были соседями и лучшими друзьями, проводя много времени в компании друг друга за разговорами о будущем этого края и рассуждениями о происходившем в Белерианде. Они выезжали на охоту, заодно исследуя новые для них территории, путешествуя со свитой вдоль небольших бурных рек лесного края, бравших свое начало на восточных склонах Мглистых Гор и все как одна впадавших в Андуин Великий.

Амрот, сын Лорда Амдира, родившийся незадолго до начала Великого Переселения, подрос и теперь вступал в пору совершеннолетия. Его отец просил Орофера дать добро на то, чтобы Тэран-Дуиль занялся обучением и воспитанием юного принца Лориэна.

— По правде сказать, мой друг, Лис не на много старше твоего юнца. Он родился за шестьдесят весен до Дагор Браголлах. Ему нет и двух сотен лет. Не знаю, чему он мог бы научить. Наставником юного эделя должен быть умудренный годами взрослый муж.

— Твой сын, друг мой, не единожды показал себя бесстрашным и искусным воином. Он владеет техниками боя неизвестными нам. Кроме того, он хороший следопыт и охотник. Я уверен — он достаточно умудрен и может многому научить Амрота… — Амдир помолчал и добавил. — И потом, меллоннин, я бы хотел, чтобы наши дети были дружны так же, как мы с тобой, — венценосный аваро с улыбкой похлопал Владыку Эрин-Гален по плечу.

Орофер ответил ему такой же улыбкой искренней дружбы и признательности. Им всегда было интересно вместе; темы для разговоров не переводились, а если они уставали от бесед, то в молчании сидели в приемной Орофера, потягивая вино. Каждый был погружен в собственные мысли или чтение, но при этом чувствовал — рядом верный друг. Это чувство было умиротворяющим душу бальзамом, способным залечить любые раны.

Поддержка Амдира сыграла важную роль. Не только из-за повседневных бессчетных дел и забот, свалившихся на его плечи, когда они осели на новом месте, но и благодаря общению с верным другом Владыка Орофер смог пережить потерю леди Нифрелас. Теперь, когда ее не было рядом, воспоминание о том, что когда-то он женился на ней по расчету, причиняло жестокую боль. Ороферу казалось, что он недостаточно любил и ценил ее, оскорбляя своим снисходительным отношением эту хрупкую, нежную и преданно обожавшую его эллет.

— Ты всегда находишь слова, чтобы убедить меня, друг мой, — отвечал Орофер.

Так принц Амрот был отправлен его отцом гостить в жилище Владыки Эрин-Гален в качестве ученика и подопечного единственного сына хозяина Зеленолесья.

Принц Лориэна был среднего роста — стройный и гибкий, как все недавние подростки. Черты лица его были тонкими, еще полудетскими, волосы — прямыми темно-русого оттенка, глаза — большими желтовато-карими в черных пушистых ресницах. Он был склонен к мечтательности и уединению, много читал, размышляя сам с собой обо всем на свете. Как и другим эдиль в его юном возрасте, ему не хватало умного и ученого собеседника, готового как выслушать его мысли, так и помочь советом или наставлением.

Амрот, так вышло, никогда не видел единственного сына Владыки Орофера. Тот все время пропадал в лесной чаще, исследовал лес с отрядом преданных ему воинов. А во время похода, когда сам Амрот был еще совсем маленьким ребенком, держался среди простых эльдар, никогда не появляясь рядом со среброволосым другом отца.

И вот теперь, когда он пересек порог замка Орофера, Амрот каждую минуту ждал наткнуться на его сына, Тэран-Дуиля, о котором слышал немало рассказов от воинов из свиты отца. Принц Тэран-Дуиль, прозванный Лис, по словам рассказчиков, был ловким умелым охотником, искусным воином, принимавшим участие во всех крупных сражениях недавно ушедшей эпохи, и заслуженно носил славу непревзойденного мастера двумечного боя. Владением подобным мастерством не мог похвастаться никто из свиты Амдира, ни даже из приближенных Владыки Орофера. Они все были меткими лучниками, хорошо умели метать кинжалы и могли сражаться с помощью коротких мечей с широким лезвием, но никто не владел техникой боя двумя длинными сабельными мечами, которой они так восхищались в исполнении сына Орофера.

Сам принц Амрот тоже хорошо стрелял из лука и мог при случае сражаться голыми руками или на кинжалах, а также был достаточно ловок и быстр. С преувеличенной самонадеянностью, свойственной его юному возрасту, он думал, что вполне смог бы одолеть этого загадочного и малообщительного Лиса.

За весь день, слоняясь по залам и коридорам жилища Владыки эльдар, он встретил только нескольких слуг. В конце концов, устав от бесцельного времяпровождения внутри дворцовых стен, Амрот вышел во двор и отправился прямиком в лес, чтобы прогуляться перед ужином. Прикрепленный к нему Амдиром в качестве оруженосца эдель из свиты самого Владыки Лориэна остался в отведенных Амроту покоях разбирать вещи.

Сам не заметив, как углубился в лесную чащу, Амрот быстрым уверенным шагом шел по густому лесу среди толстых стволов буков и кленов. Эти леса напоминали ему Южный Оссирианд, где прошли первые детские годы, но здесь воздух был свежее, а окружавшие огромный лес поля не выглядели такими безжизненными и пустыми, как те, что простирались на север от их леса в Линдоне.

Занятый своими размышлениями, Амрот вышел на относительно открытую поляну, посреди которой рос гигантский дуб. Вглядевшись в его крону, принц не поверил своим глазам — в ветвях было устроено целое просторное жилище, простиравшееся во все стороны от массивного ствола и захватывающее самые толстые и крепкие ветви, служившие ему опорами. Настоящий дом на дереве, о котором он всегда мечтал!

Амрот восхищенно рассматривал сооружение, запрокинув голову и любуясь тем, как добротно и продуманно был выстроен этот большой дом. А каким он казался красивым! — башенки, полукруглые застекленные беседки, резные украшения карнизов вдоль края крыши. Кто мог бы обитать в таком прекрасном жилище?

Решив установить личность хозяина этого удивительного сооружения и влекомый свойственным всем нандор и авари природным любопытством, Амрот подошел к дубу. Без труда найдя путь вверх по уступам коры и ветвям, которыми, по всему было видно, пользовался и хозяин, юный принц забрался на открытую площадку-веранду перед главным входом в жилище. С площадки открывался удивительный вид — на многие лиги во все стороны ему предстали зеленые кроны деревьев под ярко-голубым небом.

Амрот залюбовался представшим ему пейзажем, перегнувшись через перила веранды, вдыхая свежий звенящий воздух и наслаждаясь легким теплым ветерком дувшим здесь, высоко от земли.

Вдруг чья-то рука схватила его за шиворот и в миг рывком перекинула легкое тело принца нандор через перила. Амрот оказался висящим на огромной высоте за пределами площадки. Единственным, что удерживало его от стремительного полета вниз, была рука, заставившая его оказаться в этом затруднительном положении.

— Ах! — вскрикнул ничего не соображавший от страха Амрот.

— Кто ты и что делаешь в моем доме, чужак? — послышался сверху глубокий гипнотический голос, от звука которого по спине юноши пробежали мурашки.

— Я — Амрот, сын Владыки Лориэна! — зажмурившись, крикнул юный эдель вдруг обнаруживший, что боится высоты.

— Зачем ты пришел сюда? — спросил тот же низкий голос.

Амрот попытался взглянуть вверх, но это оказалось не в его силах.

— Я просто хотел полюбоваться домом, — задушено проговорил принц, непроизвольно дернувшись — воротник рубашки врезался ему в горло.

Он уже готов был прощаться с жизнью, когда его во второй раз дернуло вверх, и Амрот почувствовал себя лежащим на дощатом полу веранды. Перед собой принц нандор и авари увидел высокого широкоплечего статного эльда в простом темно-зеленом верхнем кафтане с коротким рукавом надетом поверх светло-голубой нижней рубахи. На руках у него были толстые наручи из грубой кожи, доходившие чуть не до сгиба локтя, на талии — кожаный пояс, на ногах -добротные сапоги из кожи с высокой шнуровкой. Поверх кафтана у хозяина дома на дереве был накинут выцветший серо-зеленый плащ. Серебряные волосы сердитого владельца жилища, видимо, довольно длинные, были стянуты на затылке в простой хвост.

— Вставай! — скомандовал незнакомец, дернув повелительно головой и сверкая из-под густых черных бровей светло-серыми глазами.

Амрот подчинился. Он чувствовал себя униженным и отвернулся от неизвестного, желая убраться как можно скорее из негостеприимного жилища.

— Отец сказал — ты приедешь, чтобы обучаться, — продолжал незнакомец. — Я не уверен, будет ли из тебя толк… — он хмурил свои черные прямые брови, критически оглядывая Амрота с головы до ног.

— Ты… Лис? — с сомнением спросил принц нандор, сообразив, что перед ним его учитель.

— Не смей называть меня этим именем! — злобно прикрикнул на его сын Орофера. — Для тебя я браннон Тэран-Дуиль! Понял?! — выражение глубокого презрения к собеседнику и сознания собственного превосходства ясно читалось на его бледном совершенном лице.

Юный аваро сглотнул. Принц Эрин-Гален оказался крайне неприятным, мрачным и, судя по всему, жестоким выродком. Амрот хоть до сих пор и не сталкивался с похожими типами, сразу понял, что не выносит в окружающих подобных качеств. Он кивнул в знак согласия, подумав о том, что зря так хотел познакомиться с Тэран-Дуилем. Обучение у этого высокомерного и жестокого наставника не обещало быть легким и приятным. Своим отталкивающим тоном и суровостью в обращении его учитель уже заставил Амрота побаиваться себя.

— Она в саду, — ответил Маглор. — Сегодня чудесный день, и она попросилась остаться на свежем воздухе в твоем саду.

Выйдя в сад, Галадриэль быстрым шагом направилась к своей теплице, чувствуя, что найдет там дочь Морьо — самое невозможное создание во всей Арде. Если у других феанорингов можно было предположить хотя бы теоретическое наличие детей, то у Карнистиро — нет. Только не у него.

Дочь Финарфина увидела ее сидящей перед молодым деревцем груши в теплице. Дева обернулась и удивленно изучающе взглянула на нее. Ее лицо сразу выдавало принадлежность к Первому Дому. Черты лица молодой эллет были так похожи на черты лица Морьо, каким она его помнила. Она поднялась на ноги и выпрямилась, лицо было печальным и усталым.

— Подойди ко мне, дитя, — обратилась к ней Леди Галадриэль и первая устремилась навстречу девушке.

Ей хотелось рассмотреть ее вблизи и заключить в объятия это нежное создание, на долю которого выпало, она читала это в глазах девы, немало испытаний.

Через несколько недель отдыха в доме Лорда Келеборна Макалаурэ объявил кузине, что должен покинуть их. Он долго прощался с племянницей, никак не желавшей отпускать его, а потом, уже готовый двинуться в путь, разыскал Галадриэль, чтобы услышать ее напутственное слово.

Леди сидела в витой беседке с книгой в руках и сосредоточенно читала. Солнечная теплая погода как никакая другая располагала к тому, чтобы проводить время вне домашних стен. Галадриэль с распущенными по плечам волосами в белом одеянии показалась Кано одной из майэр или ваниарских дев, живших при супруге Сулимо.

Свет, исходивший от ее волос на летнем солнце, был совершенно неземным, и вся ее тонкая, полная изящества фигура представляла собой наивысшее выражение красоты, вложенной Единым в своих Первых Детей.

Кузина, отложив книгу, пригласила Кано сесть рядом с ней на скамью в беседке. Качая золотящейся головой и вглядываясь в пустоту перед собой, Леди проговорила:

— Морьо… он мертв… — это было больше похоже на потрясенное восклицание, нежели на вопрос, — …навечно пребывать вам тенями в чертогах Мандоса… — на одном дыхании, едва слышно, прошептала она слова Намо.

Кано испуганно дотронулся до ее руки.

— Все мертвы, Нэрвен, — заговорил он, пытаясь вернуть ее к реальности. — Я тоже будто живой мертвец, тень. Я обещал Морьо привести к тебе Мирионэль и передать его письмо и благодарен им за то, что позволили мне это сделать.

Она покачала головой, всматриваясь невидящим взглядом в лицо кузена.

— Почему ты не ушла в Аман? — вдруг спросил Кано, заглядывая ей в глаза.

Маглор знал, что после победы над Моринготто нолдор были прощены, и им было предложено вернуться в Блаженные Земли.

— Отец сказал — мне не позволено возвратиться… — она горестно опустила голову, прикрыв глаза, сжимая в замок сложенные на коленях тонкие изящные руки.

— Это из-за нас? Потому что ты поддержала нас в желании мстить за смерть деда? — наклоняясь к ней, допытывался Маглор.

— Я — одна из зачинщиков мятежа против Валар, — твердым голосом ответила Артанис и глубоко вздохнула.

— И ты сожалеешь? — сочувственно спросил ее кузен.

— Нет, нет… Я не жалею ни о чем. Так было предначертано. Я бы снова сделала то, что сделала тогда.

— И я, — согласился Кано. — Все мы. У нас не было выбора, не было иного пути. Но у тебя выбор был! Ты могла отказаться, вернуться, умолять их…

— Что?! Отказаться от моей судьбы?! Предать вас и народ?! Нет, никогда! — она сжала кулаки, глаза засверкали, но то была лишь мимолетная вспышка.

Вскоре выражение глубокого отчаяния сменило решимость, читавшуюся на нем за миг до этого.

— Я так тоскую по Валимару, Кано, — быстро полушепотом заговорила она в крайнем волнении. — По той красоте и безмятежности, какой мы наслаждались там, под синими сводами Варды… И я очень хочу увидеть маму, деда Ольвэ, Альквалонде, наши гавани, порт и чертоги, где я выросла… Они сказали отцу, что я не искупила своей вины, что я должна пройти многие испытания… А я чувствую, что больше не могу! Поистине, смерть и забвение — великие дары!

— Нэрвен, милая… — Кано потянулся к ней и бережно обнял. — Ты же у нас самая красивая, самая умная, малышка, — шептал он ей. — Верь мне, ты пройдешь любое испытание. Морьо в тебя тоже верил. Он мне сказал, что такая как ты в воде не утонет и в огне не сгорит! И он был прав! Я убежден — ты все вынесешь и вновь обретешь Валимар. Придет день, и ты сможешь туда вернуться, — он гладил ее по золотым волнам волос, прижимая к себе.

— Куда ты теперь? — спросила она, всхлипывая, утирая слезы и постепенно успокаиваясь в его объятиях.

Он взглянул ей в глаза своими стального цвета лучистыми глазами.

— Клятву мы выполнили… — его лицо исказилось в гримасе острого страдания. — Теперь я свободен…

— Кано… — кузина попыталась дотронуться до его щеки ладонью.

Слезы беззвучно текли из ее блестящих светло-синих глаз. Кузен резко отстранился.

— Прошу тебя, только не жалей нас, милая, не жалей… Мы ведь никого не жалели в погоне за отцовскими камнями, — говорил Маглор, глотая слезы и сокрушенно мотая головой. — Не спрашивай меня, куда я иду — я и сам не знаю. А тебя прошу — позаботься о дочери Морьо! На ней нет нашей вины, как нет проклятья Намо. Позволь мне рассчитывать на тебя, как тогда, в Тирионе… Ты у нас самая сильная! Будь же Артанис, которая ничего и никого на свете не боится и бросает вызов всему и вся! Прощай, прощай, кто знает… — он взял ее тонкие ладони в свои и поднялся со скамьи.

Галадриэль почувствовала холодный шелк перчаток, которые он носил не снимая. Она закивала головой, глядя кузену в глаза, сказала, что все сделает, что лично будет опекать и защищать дочь Морьо и что он, все они, могут рассчитывать на нее. А потом она попросила Кано остаться здесь с ними. Он наотрез отказался.

— Я не могу пятнать тебя тем, что сотворил. Не проси меня, я не заслуживаю того, чтобы жить среди квенди, ни среди смертных.

Поправив на плече дорожную сумку, Макалаурэ поклонился ей. Прежде, чем он надел капюшон, скрывавший его голову, Галадриэль успела заметить несколько длинных серебристо-белых прядей в густых темно-каштановых волосах Маглора Певца.

====== Артано ======

Комментарий к Артано Видящие Камни – Палантиры иными словами.

Даже романтический идиот может превратиться в смертельное орудие, если неромантический бунтовщик использует его в качестве инструмента. А. Азимов

Гортхарур Жестокий, Повелитель Воинов, Майрон, Аннатар… Все эти громкие имена и титулы, произносимые полушепотом смертного страха, рисовали в воображении эльфов, гномов и людей, называвших его Ортхауэром, нечто ужасное, какого-то огромного жуткого монстра с драконьей пастью и чешуей, изрыгающего пламя и пышущего из разорванных ноздрей горячим паром.

Многие из них были бы очень удивлены, узри они истинный, изначальный, дарованный Единым облик наводившего ужас на все Средиземье в течении двух эпох Некроманта из Дол-Гулдура, Властелина Зла, Повелителя Мордора и Хозяина Кольца Всевластия.

Их взорам предстал бы невысокий дивно сложенный юноша с ангельскими чертами лица, что не удивительно при его принадлежности в свите майар Валы Ауле, и ярко золотыми объемными и при этом мягкими кудрями, спускавшимися до середины стройной спины.

Глаза у юноши большие выразительные чуть раскосые красивого зелено-орехового цвета с желтоватыми крапинками. Ресницы — густые и пушистые, талия — тонкая, ступни и кисти рук — изящные и миниатюрные.

Ауле всегда дивился тому, откуда у такого хрупкого на вид юноши может быть столько упорства и выносливости? Что в нем такого? Какая в нем сокрыта сила, что позволяет днями и ночами напролет работать в кузнице, самостоятельно постигая секреты кузнечного мастерства, и в одиночку подолгу путешествовать по горам и пещерам Амана, исследуя руды и металлы, содержащиеся в их недрах.

Сам он называл себя скромно — Артано, то есть — «Умелец». Коротко и ясно. Ясность, размеренность и порядок — три вещи, которые он любил, так же как и… его. Да, он его любил, как ни ужасно это может прозвучать.

В душе Артано — в душе ли вообще зарождается это чувство? — всегда было место для любви и восхищения всем по-настоящему прекрасным, преклонения перед красотой созданий Эру. И он не стеснялся этого. Как можно стыдиться любви к прекрасному, ясному, четкому, упорядоченному и совершенному?

Тано Мелькор был совершенен. По крайней мере, он был совершенен изначально. Артано не знал, что пошло не так потом, почему совершенный Тано внес диссонанс в музыку, которую сам Артано считал так же совершенной комбинацией звуков, стройно выводя вместе со всеми остальными.

Парадокс заключался в том, что именно идеальный Мелькор показал ему, что в созданном Единым Отцом мире нет и не может быть ничего идеального, чистого, незапятнанного.

Соглашаясь с ним на словах, втайне Артано думал совсем иначе, жадно ища совершенства и идеала во всем. Майа верил, что любую материю, любую жизнь можно довести до совершенства, преобразовать так, чтобы она превратилась в прекрасный идеал красоты и гармонии, как внешней, так и внутренней.

Он был открыт любви и считал кощунственным эгоизмом отдавать всю любовь одному единственному существу, когда столькие нуждаются в ней и алчут ее. Любить можно многих, думал Артано, и каждого из них можно и должно любить искренне, отдавая лучшее, что есть, даря свои знания, радость от времяпровождения вдвоем, наслаждение от физической любви. Кто это придумал, что одновременно нельзя любить двоих, троих или даже большее число существ? А как же идея о том, что нужно любить весь мир, все сущее?

Тут, по его мнению, крылось серьезное противоречие.

Даже Мелькор был подвержен этому странному ханжескому убеждению. «Ты мой, только мой!», — столько раз ревел ему в ухо Тано, сжимая хрупкое тело своего майа в железных объятиях и извергая холодное семя глубоко в его задний проход. Как же, любил он его! А то, что у Артано вся задница разорвана и кровоточит после каждого раза? Что его прекрасное тело все в синяках и кровоподтеках? что бьет его Тано нещадно за любой мнимый или истинный недочет или промах в их деле? Это ничего? Если б любил, разве посмел бы надругаться над его, Артано, красотой? Так что не любил его Тано. А он его — да, любил, но эта любовь не мешала юному майа искать другой любви, других ее объектов, чтобы подарить им свою нежность и сердечную привязанность.

В Феанаро он влюбился сразу, как увидел. Однако тот и не думал отвечать ему взаимностью. Искусник вообще предпочитал женщин, на которых сам Артано не обращал ни малейшего внимания, считая их низшими существами единственная миссия которых — вынашивать и питать созданные Единым новые существа. Для скромного майа тогда, в Амане, было достаточно и того, что его любимый Феанаро не гнал его из мастерской, как других, иногда говорил с ним, позволял что-то рассказывать, чем-то делиться с ним. Даже позволил работать бок обок над проектом по созданию Видящих Камней, чем майа несказанно гордился всю оставшуюся жизнь. Артано тогда, как, впрочем, и много позже, не стремился к тому, чтобы его любовь была взаимной. Любви для того, чтобы быть настоящей, совсем не обязательно быть взаимной — так он думал. Гибель Феанаро подмастерье Ауле оплакивал искренне.

Его любовь вдохновляла Артано, помогала в работе, во всем. Он был счастлив уже тем, что она у него была, безмолвно оставаясь в тени и превознося страстно любимое существо до небес.

Когда пришел Мелькор и начал превозносить до небес достоинства самого Артано, ставя его чуть не на одну доску с Манвэ, он поначалу вызвал раздражение молодого кузнеца. Но его настойчивые ухаживания льстили Артано. Его, низшего духа-подмастерье Вала Ауле, униженно добивался сам Могучий Мятежный Вала Мелькор. Ухаживать Темный умел – заглядывал в глаза, дарил так любимые Артано украшения и драгоценности, непрестанно говоря о том, какой Артано удивительный и особенный. Это кому угодно голову вскружит! Когда Артано осознал ошибку, было уже слишком поздно — он сидел, по горло завязший в темных делах Мятежного Валы, в стенах Ангбанда, дожидаясь возвращения из трехсотлетнего заключения своего Тано, которого успел полюбить всем существом и без которого уже не мыслил существования.

Существование без Тано Мелькора началось после постыдного поражения последнего в Войне Гнева. Дезертировав в нужный момент, Артано искреннее хотел вернуться в кузницу первого и истинного учителя — Валы Ауле. Хотя бы попытаться смыть с себя всю ту грязь, которой испачкал его Мятежный. Перед тем как отправиться сдаваться в ставку объединенных войск Амана, к Эонвэ, герольду Сулимо и командующему полками майар, Артано тщательно вымылся, надел лучшую одежду, украсил себя, как мог, самыми изысканными украшениями и принял покаянный вид.

Все время аудиенции Эонвэ казался внешне спокойным, но было видно, как он раздражен появлением Артано, да еще таким сияющим и прекрасным, что, казалось, это Умелец только что сошел с Таникветиль, а не его извечный соперник в красоте и изяществе. Они поговорили и сошлись на том, что Гортхаур Жестокий — один из самых ярых приспешников Моргота и первый пособник в его черных делах, в кандалах пожалует в Валинор на суд Валар. Артано тогда избрал «тактику кивания», которую часто приходилось применять при разговорах с Тано. За столетия радом с Мелькором хрупкий Таирни поднаторел в молчаливом соглашательстве.

Когда ему с отрядом удалось пленить, захватив невредимым, беспечного огненного красавца — старшего сына Феанаро, Тано поблагодарил его взглядом холодных глаз и кивком, сказав:

— Не смей приближаться к нему! Я сам займусь им… — ох, Артано знал слишком хорошо эту холодную ухмылку на лице любимого. Он кивнул в ответ и промолчал, подумав про себя: «Как же? Конечно, не приближусь… Еще чего?!». Мелькор умел читать мысли и сознание всех живых существ, но Таирни, мастерски переняв этот нехитрый трюк, поставил в своем сознании надежную защиту, и теперь Мятежный видел у Артано только «подсунутые» тем специально для учителя мысли.

Рыжий сын Феанора был таким красивым, что у Артано даже дыхание перехватывало, когда он глядел на него. Он вздыхал при мысли, что совершенное тело красноволосого феаноринга сейчас оскверняют, в лучшем случае с помощью каленого железа, мерзкие твари, которых Тано создавал в несметных количествах.

Придя в застенок к пленному эльфу, пока его Владыка отдыхал в своих покоях, Артано ужаснулся тому, во что превратили пытки и насилие прекрасного феаноринга. Он тут же, с помощью заклинаний, залечил все до одной раны и царапины, тщательно стараясь не оставлять следов и шрамов на плотской оболочке медноволосого чуда и даже отдал ему немного своих сил, чтобы привести в чувства. Тот избегал смотреть на него, но Артано не чувствовал обиды, на своей шкуре он не единожды испробовал гнев своего повелителя.

— Я буду делать это с тобой, как тебе нравится, — мягко сказал Артано прикованному цепями к стене рыжему красавцу, — будет очень приятно, — он улыбнулся своим мыслям и тут же приложил ладони к вискам эльфа, прочитав в ослабленном сознании его самые сокровенные помыслы и желания.

— Посмотри на меня, — попросил майа, — Так лучше? — он принял облик самого желанного для сына Феанаро создания. Надо сказать, — этот облик ему очень нравился. Изображаемый хрупкого сложения невысокий эльф был, как и сам Артано, любителем украшений. Правда, такие тяжелые и длинные косы с обилием золотых бусин и лент майа находил неудобными для ношения, но ради рыжего страдальца он готов был смириться и с ними.

Как-то раз Мелькор обмолвился, что намерен прикончить бесполезного пленника. На допросах от него не было толку, за столько времени даже при самых изощренных пытках он не проронил ни слова из того, о чем спрашивал Тано, на разуме феаноринга стоял какой-то блок, больше всего бесивший Мятежного и не позволявший ему прочитать необходимые сведения в сознании эльфа. Избивать до полусмерти и насиловать рыжеволосого эльфа Мелькору было интересно только первые недели, так что сейчас этот процесс превратился в рутину и не доставлял ровным счетом никакого удовольствия. А уж о том, чтобы обменять его или выторговать себе что-то у его ничтожных братьев и речи быть не могло. После стольких месяцев, что он пробыл здесь, они наверняка считают его мертвым.

— Ты всесилен, — склонив голову, заметил Артано, — и всегда можешь одним движением длани отправить в Мандос любого, — он выдержал паузу, — Но если ты повременишь с этим простым движением, мы, возможно, сможем найти применение этому бесполезному созданию. Я лишь прошу тебя не спешить, мой властитель, — он приятно улыбнулся и склонил голову в почтительном поклоне.

Артано кривил душой. Он уже давно нашел сыну Феанаро применение. И еще в течение многих лет находил его, появляясь перед ним неизменно в облике длиннокосого эльфа. В своем настоящем обличье он являлся редко — ему нравилась эта своеобразная игра в другого.

К его несчастью Тано вскоре начал подозревать что-то и вышел из положения довольно оригинальным образом. Он пошел к пленнику, избил и грубо, как он всегда и делал, взял несчастного, насадив на свой огромный холодный инструмент, а потом приковал на отвесной скале, подвесив за правую руку к выходящей прямо из стены цепи с наручником, выкованной самим Артано.

— Это тебе урок, — сказал он, улыбаясь и разглядывая из башенного окна фигурку беспомощно прикованного сына Феанаро, — будешь смотреть, как он подохнет в мучениях.

В страхе и немом негодовании Артано склонил голову, но возразить не посмел. Возразить, означало — оказаться прикованным к скале рядом с прекрасным эльфом.

Мелькор, в уверенности, что Артано не нарушит больше запрета приближаться к сыну Феанаро, спустился в самые глубокие подземелья крепости, где находились кузницы и плавильни. Таирни, на сей раз, не было позволено следовать за ним. Он был оставлен в назидание на поверхности — наблюдать за медленной смертью того, с кем посмел изменять всесильному Черному Вала.

Вскоре случилось небывалое. Он сам видел, как на одном из огромных орлов Сулимо к его едва живому ненаглядному приблизился тот, чью внешность Артано знал, чуть ли не лучше, чем собственную. Чернокосый помедлил немного перед висящим на скале с вытянутой рукой пленником и вдруг схватил его в объятия и взмыл на своем орле в небеса, унося драгоценную ношу.

Поспешив под скалу, Артано обнаружил там страшную находку. На цепь и наручник Учителем было наложено заклятие, которое даже он не смог бы снять. Чтобы освободить рыжего, его длиннокосому другу пришлось его искалечить. Осторожно взяв то, что осталось от желанного эльфа, он решил, что теперь, когда в его распоряжении есть частичка плоти рыжего сына Феанаро, их связь будет нерушимой. После сложных магических манипуляций, Артано смог создать такую их связь. Теперь, когда, выживший после двадцати семи лет плена, рыжий эльф страдал, беспокоился или тосковал, Артано чувствовал это и являлся ему во сне, принимая облик чернокосого эльфа-спасителя. В его грезах майа самым нежным образом старался доставить удовольствие своему любовнику, даже больше, чем делал это в свое время наяву. «Пусть считают, что ему снятся кошмары…» — думал Артано — «Я помогу ему почувствовать настоящее наслаждение».

Во второй раз нечто подобное он готов был пережить на Тол-ин-Гаурхот, когда в его руки попал отряд из одиннадцати эльфов и одного смертного. Сняв с них орочьи личины, Артано поразился красоте и совершенству их лидера. У него даже засосало под ложечкой, он сглотнул. Тано был далеко, в Ангбанде, который никогда не покидал, и у Таирни была полная опьяняющая свобода действий по отношению к пленникам.

Глядя в ангельское, как у него самого, лицо золотоволосого эльфа, Артано предвкушал нечто невообразимо прекрасное. Он мог заставить его хотеть себя, боготворить себя, но не хотел сразу прибегать к таким радикальным методам как чары. Ведь у него в распоряжении было много времени — майа не спешил. Для начала он решил допросить вожака смельчаков. Было нужно узнать, зачем они, так отчаянно рискуя, отправились во владения Тано.

Стоило Артано приложить ладони к вискам предводителя маленького отряда обреченных на гибель, он наткнулся на защиту. Ему пришлось повозиться с зельем, насильно влитым в горло златокудрого эльфа, чтобы сломать искусственную преграду. Прочитав, наконец, его сознание, Артано почувствовал себя почти оскорбленным тем, что его надежды после стольких усилий были так банально обмануты. Под ангельской личиной скрывался вполне заурядный, фальшивый, недалекий тип с двойной моралью. Но не это было самым худшим, в конце концов, какое Артано дело до его морали? Самым ужасным было то, что сердце прекрасного блондина было словно кусок льда. Этого Артано не выносил. Разочарованию его не было предела. Все что угодно, только не равнодушие и холодность по отношению ко всему и вся, скрывающиеся за маской высоконравственной благопристойности, неукоснительного соблюдения приличий, претензий на правоту и правильность во всем, и псевдо геройство.

Что же, с последним Артано мог помочь. Сделать из этого пресного, холодного как мрамор святоши героя и мученика всея Арды ему ничего не стоило. Тогда Артано не захотел лично марать руки и пустил все на самотек, предоставив волкам во главе с Драуглуином и Кархаротом заниматься пленниками, о чем многократно сожалел впоследствии.

Все тогда завершилось очень и очень трагически. От этого Артано только больше утвердился в мысли, что его связь с Тано была роковой ошибкой. Он не создан для такого, а сотворен совсем для иных занятий и целей. Чем больше проходило времени со дня его позора на Тол-ин-Гаурхот, чем явственней он видел ошибки Тано, тем больше убеждался в том, что не хочет более служить ему. Другое дело, что все шло уже по накатанной. Сделать Артано ничего не мог. Оставалось только ждать того дня, когда его освободят от Мелькора.

И он дождался. Смиренно кивая золотисто-рыжей головой на обвинения Эонвэ — одно тяжелее и страшней другого, Артано думал о том, как после столетий унижений перед Тано, потекут столетия унижений перед его младшим братцем и другими Валар.

— Я сознаю мои прегрешения и сам явлюсь на суд в Круг Судеб, — ответил он тихо, опустив голову, поблескивая драгоценной диадемой — подарком Мелькора.

В ту же ночь он бежал из лагеря майар. Нужно было затаиться где-нибудь в таком месте, где его в течение нескольких столетий никто не найдет и не побеспокоит. Он отправился на восток, пересек Эред-Луин и обосновался в одинокой пещере, затерянной в центральной части Мглистых Гор. Артано жил там, в полной изоляции, словно отшельник, на протяжении долгих столетий, пока однажды, когда он сидел у входа в свою пещеру, погруженный в гнетущие болезненные воспоминания, его взору не предстал тот, кому суждено было стать главным инструментом самовозвеличивания Черного Майа и причиной его окончательного падения.

====== По разные стороны ======

Комментарий к По разные стороны Brennil (синд.) – благородная госпожа, леди. Муж. аналог – brannon.

Сияющая Звезда – Gil-Galad. Эрейнион, сын Фингона и внук Финголфина, приходившийся родней как Галадриэль (по отцовской линии), так и Келеборну и Ороферу (по материнской линии).

Совершеннолетие эльфов – примерно пятьдесят солнечных лет.

Ost-in-Edhil (синд.) – Твердыня Эльфов. Столица Эрегиона.

Meldir (синд.) – приятель, друг

Peredhel (синд.) – Перэдэль. Подразумевается Элронд Полуэльф.

У меня больше не осталось никого. Матери, родных из Бретиля, отца и дядей, больше не было рядом. Кто-то давным-давно ушел из моей жизни навсегда, оставив за собой лишь след в памяти, лишь обещание помнить и любить, а кто-то, как отец, ушел, так и не сказав ничего, ничего не пообещав, не обнадежив, покинув на страшную и одинокую долю. А что отец мог сказать мне? — часто я спрашивала себя.

Я любила его таким, каким его сделал Единый — задумчивым, иногда язвительным, но больше молчаливым, склонным к одиночеству, сильным и таким отчаянно несчастным. Он не прощал другим их ошибок, не прощал и себя. И был мне опорой, стеной, за которой я всегда могла почувствовать себя полностью защищенной, оберегаемой им и дядями от любых опасностей, от любых несчастий.

Последним покинул меня дядя Кано, Лорд Макалаурэ, прозванный Певцом. Он прощался не находя слов, не поднимая на меня глаз. Держал в своих ладонях мои руки, гладил плечи, шептал что-то на ухо про то, что теперь все страшное позади, что я буду в безопасности, что ничего плохого больше не случится. А ему, видите ли, необходимо меня покинуть. Остаться невозможно. Мне так страшно было потерять и его — единственного теперь и так горячо любимого родича. Я рыдала от страха, не в силах сдержать себя, забыв об условностях, поклонах, церемонных прощаниях, речах, напутственных словах и пожеланиях. Он ведь шел умирать куда-то. Один, сознательно выбравший такой жребий, казнящий себя и терзаемый чувством вины и болью.

— Я не могу отпустить тебя… — говорила я сквозь слезы, — Куда ты? Куда? Почему ты должен уйти? Ты один остался у меня из родни. Ты и мне заменял отца, не только малышам. Не уходи, дядя, останься со мной. Останься хотя бы еще ненадолго, прошу…

-Нет, нет, не проси меня. Прости меня. Я уйду сейчас, Мирионэль. Пока я могу еще уйти…

Я не хотела понимать его, не хотела думать ни о чем. Но дядя напомнил мне о проклятии Валар. Он, оказывается, помнил все слова проклинавшего их, уходивших из Амана навсегда, судьи над всеми судьями — Намо.

— Так и случилось, милая, мы жили под сенью Смерти в Эндорэ, как он и предсказал — оружием, муками и тоской нас поразило. Но я рад, что уберег моих близнецов, и тебя мы смогли уберечь от проклятия. Вы — дети Эндорэ, рожденные здесь, в вас течет кровь не одних нолдор, а также и атани. Проклятие не коснется вас. Морьо хотел бы, чтобы ты была сильной и счастливой. Будь же сильной! — сказал он, — И я буду… — он кивал головой, обнимая меня за плечи.

Даже сейчас, в такую минуту, Кано умел убеждать, звук его голоса вселял уверенность, и я решила попытаться исполнить его просьбу. Дядя был прав — отец хотел бы, чтобы я была сильной. Мысленно, будто говоря с ним в осанве, я сказала отцу: «Я попробую, атар, но ты должен обещать мне, что мы еще встретимся. В чертогах Мандоса я разыщу тебя и скажу тебе все несказанные слова… Прошу, дождись меня…»

Леди Нэрвен и ее супруг приняли меня к себе даже не как одну из придворных дев, а, скорее, как дочь. Несмотря на то, что они уже долго были женаты, детей у них не было. Леди Галадриэль, так ее называл супруг, Серебряный Лорд синдар, не спешила обзаводиться потомством из-за бесконечных войн с Врагом. Прибыв в Эндорэ, она по праву считала себя воином наравне с мужчинами, превосходя многих из них в силе и выносливости. Сейчас трудно было в это поверить, видя ее грациозную фигуру, облаченную в летящие одежды светлых оттенков, плавно скользившую по комнатам замка.

Супруг Ледисвоими длинными серебряными волосами и прозрачностью серых блестящих глаз напомнил мне о Лисе. В сердце и душе моих все отзывалось болью, когда случалось вспомнить о нем. Вместе они были одной из самых красивых пар во всем Хекелмаре и относились друг к другу бережно. Лорд Келеборн со свойственной многим синдар природной сдержанностью в проявлении чувств, восхищался мудростью и красотой Леди Галадриэль. Она же всегда признавала его главенство над собой, хоть формально и превосходила его в знатности.

Меня при дворе Лорда Келеборна также признавали бренниль. Как могла я избегала официальных приемов и встреч.

Когда приезжал Владыка Амдир, с которым я познакомилась еще перед Браголлах, я никогда не показывалась ему на глаза. Встреча с Амдиром неизбежно напомнила бы мне о том счастливом дне, когда мы встретились с Лисом в Нан-Эльмоте после долгой разлуки, а я чудом избежала многих опасностей.

Шли месяцы, осень сменялась зимой, за ней в Южный Лориэн приходила весна, а затем и лето, потом опять наступала осень, и так проходили, летели годы. Я горько жалела о Лисе. Горячая любовь к нему не остыла в моем сердце, как я надеялась. Рана в моей феа от разрыва с ним не затянулась. Сознание того, что в тех обстоятельствах я приняла единственно возможное решение, стремясь оградить его от тени Проклятия Намо, присутствие которой чувствовала в моей судьбе, было слабым утешением. Я хотела быть с ним рядом — тоска по любимому с каждым днем лишь усиливалась. Моей покровительнице я ни словом не обмолвилась о существовании Лиса, чтобы не волновать ее, хотя, она, возможно, и без моих признаний была осведомлена лучше многих, обладая острейшей интуицией и даром видеть будущее. О Лисе я ничего не знала. Спросить о нем означало выдать мой интерес и участие в его судьбе, а после того, как я сама отказалась от его любви и жизни бок о бок с ним, это было недопустимо.

Моя жизнь в доме Лорда Келеборна долгое время текла спокойно и мирно. Тоже можно было сказать и об остальных обитателях маленького удела. Леди Галадриэль в один из дней объявила нам, что ожидает дитя. Радости всех не было предела. Даже всегда сдержанный Лорд Келеборн просиял улыбкой, глядя на супругу.

Келебриан родилась спустя одиннадцать месяцев. Это означало, что моя покровительница предсказала появление дочери еще перед ее зачатием. С появлением Келебриан, как и всегда при рождении детей, в жизни всех нас появились новые приятные заботы и обязанности. Я относилась к возможности нянчить ее, как к счастью. Внешне маленькая Серебряная Королева была очень похожа на своего отца. Возясь и играя с ней, я часто задумывалась о том, как могли бы выглядеть наши с Лисом дети, которым не суждено было и никогда не будет суждено появиться на свет.

Когда Леди Келебриан подросла и уже входила в совершенный возраст, Галадриэль решила отправиться с ней в путешествие, чтобы представить ее правившему в далеком Линдоне, отданном ушедшими на восток квенди Лорда Амдира на откуп нолдор, оставшимся после окончания Войны Гнева в Хекелмаре, Владыке по прозвищу Сияющая Звезда.

С болью в сердце я подумала о том, что Северный Линдон когда-то назывался Таргелионом. Столицей удела Нолдарана Эрейниона был Митлонд, лежавший на той стороне Синих Гор.

— Моя госпожа, — обратилась я к Леди Галадриэль, услышав новость о предстоящей поездке, — но Митлонд ведь так далеко. Я опасаюсь, что для вас обеих преодолеть такое расстояние будет большим испытанием. Келебриан никогда не выезжала дальше соседнего леса… — я склонила голову, опасаясь вызвать ее недовольство моим беспокойством об ее дочери.

— Но ведь ты поможешь нам превозмочь все тяготы долгого пути, правда? — с чуть лукавой улыбкой заговорила Леди Галадриэль, — Мы отправимся не в Митлонд, а в другую столицу, и она намного ближе к нам — в нескольких сотнях лиг на юго-восток от Западных Ворот Кхазад Дума.

— О чем вы, госпожа?

— Скажи мне, что поедешь вместе с нами, — ответила Галадриэль, — Не только для того, чтобы показать нашу жемчужину сыну кузена я отправляюсь в нелегкий путь, но и чтобы явить другому моему родичу еще одну, не менее ценную и редкую драгоценность, Мирионэль, — она опять говорила загадками.

— Конечно, я отправлюсь с вами, — с готовностью отвечала я, — Но куда мы едем, и о ком вы говорите?

— Наш путь лежит в Ост-ин-Эдиль, столицу, где правит как полновластный Владыка самый искусный ювелир и оружейник нашего времени, — моя госпожа улыбалась нежно, и в то же время лукаво, — Туда же, чтобы встретиться с нами, прибудет и Владыка нолдор Линдона.

— Хорошо, я сама буду распоряжаться приготовлениями к отъезду, — ответила я.

Мне не хотелось расспрашивать ее о Владыке Ост-ин-Эдиль — твердыни Эрегиона. То, что я слышала о нем, мало меня интересовало. Его описывали как мрачного одиночку, проводящего целые дни в затворничестве за работой. Говорили еще — он делает украшения, равных которым по красоте и изысканности нет даже среди произведений лучших ювелиров из наукар. К украшениям я была равнодушна, сохранив как память лишь украшения, принадлежавшие отцу, и те безделицы, сделанные руками мастеров Ногрода, что он дарил мне.

Через несколько дней, когда все приготовления к долгому путешествию были завершены, мы втроем, с небольшим отрядом стражи Лорда Келеборна, отправились в сторону Мглистых Гор. Сам Серебряный Лорд остался для решения неотложных дел в Лориэне. Отправляясь в путь, я терялась в догадках, о каком своем родиче говорила моя госпожа, когда сказала, что хочет привести ему редкую драгоценность? И о какой такой диковинной ценности вела она речь?

— Друг мой! — Амрот с улыбкой и двумя бутылками вина застыл на пороге, — Смотри, что я тебе принес! — потрясая бутылками перед лицом Трандуила, смеялся принц Лориэна.

— Эх, ты, пьяница! — его наставник и приятель, усмехаясь, со всего размаху хлопнул Амрота ладонью по спине, так что тот чуть не упал, — Где ты его раздобыл?

— Это, меллоннин, вино из запасов самого Лорда Имладриса! — воскликнул Амрот, — Лорд Элронд понимает толк в сортах винограда! За Мглистыми Горами, ты знаешь, и климат совсем другой, и солнца больше, и вино слаще, — заулыбался Амрот.

— Так это что, — удивился Трандуил, — вино новобрачных? Кто-то женится?

— Нууу, — протянул Амрот, — ты знаешь, отец говорит, что мне вообще-то пора бы, но сейчас речь не обо мне, — он лукаво улыбнулся, в кошачьих желто-карих глазах заиграли озорные искорки.

Трандуил вопросительно посмотрел на него, состроив одну из гримас притворной невинности, которая смешила его подопечного до колик в животе. Но сейчас Амрот усилием воли заставил себя говорить серьезно.

— Владыка Орофер хочет, чтобы мы с посольством поехали к дочери его кузины Эарвен, на юго-восток, в удел Лорда Келеборна. И знаешь, зачем ему это нужно? — Амрот продолжал улыбаться.

— Не знаю и знать не хочу, — нахмурил черные брови Трандуил, сжав в струну красивые губы.

— Послушай, — Амрот подошел ближе и тронул его за плечо, — послушай меня, твой отец прав, мелдир, тебе нужно обзавестись семьей, — Трандуил попытался отвернуться, но Амрот развернул его к себе, удерживая за плечо, — Ну что ты сразу хмуришься? Что я такого сказал? Ведь тебе прекрасно известно, что у Лорда Келеборна есть дочь. Те, кто ее видел, говорят о ней как об одной из самых прекрасных эллет во всей Эа. Мне было бы крайне любопытно взглянуть на нее хоть одним глазком! — он подмигнул Трандуилу.

— Вот и женись на ней, — сердито процедил его наставник.

Тут на пороге появился Саэлон.

— Браннон, — он обращался к Трандуилу, — вас зовет к себе Владыка, — оруженосец смотрел с сочувственной улыбкой на выпестованного им сына Орофера чуть прищуренными ярко-зелеными глазами.

— Сайло, — Амрот подбежал к слуге и принялся трясти его за плечо, — я не удержался и сказал ему — мы едем свататься к прекрасной Келебриан! Ты же составишь нам компанию? — он потряс бутылкой с вином перед носом оруженосца.

Саэлон сдержанно наклонил голову, соглашаясь, и улыбнулся уголками губ.

— Вот так, значит! — разводя руки в стороны, заговорил Трандуил, — Вы все за меня решили? Я не собираюсь…

— Скажи мне, Сайло, — перебил его Амрот, — может быть, ты знаешь, почему он такой умный во всем, за исключением женщин? Когда дело доходит до дев, меллоннин, — обратился он к Трандуилу, — ты ведешь себя как совершенный глупец! Нет, хуже — как ледяная статуя из тех, что вырезают к празднику середины зимы! — потешался над своим учителем Амрот.

Трандуил развернулся и выбежал из дома. В единый миг он преодолел все импровизированные ступени на своем дереве, слетев вниз, словно вихрь, и побежал в направлении отчего замка, посчитав, что лучше вынесет очередное наставление отца, нежели насмешки собственных ученика и слуги.

Орофер сказал ему ровно тоже, что и Амрот. У Серебряного Лорда есть дочь, которая вот-вот перейдет порог зрелого возраста, когда эльдар разрешено начать искать себе пару. Леди Келебриан — дочь его дальнего родственника по матери, Келеборна, и двоюродной племянницы Орофера — Леди Галадриэли, а также одна из самых знатных благородных особ во всем Средиземье и, кроме того, одна из самых прекрасных собою. За руку несравненной эллет вскоре могла развернуться нешуточная борьба — на нее могли бы претендовать как Нолдаран Эрейнион, так и Владыка Эрегиона — Лорд Келебримбор, и это не считая выкормыша князей голодрим — Пэрэделя, что прячется в скрытой между скал лощине к западу от Врат Мории.

К счастью, Орофер уже обо всем договорился с Келеборном — юной Келебриан предстоит стать женой его единственного сына, принца Эрин-Ласгален, Тэран-Дуиля.

— Не нужно благодарить меня, йоннин, — вещал Орофер, — Поезжайте с Амротом и Саэлоном к Лорду Келеборну. Передай Леди Галадриэли мои заверения в глубочайшем почтении и счастье скрепить еще теснее узы нашего родства.

— Отец, я не могу… — опустив ресницы, сказал Трандуил.

— Ты поедешь туда и сам это знаешь! Нет ни одной причины, почему ты должен отказываться от такой великолепной партии, как дочь Келеборна. Что же до чувств, то, надеюсь, ты помнишь, как это делается? Ты всегда можешь помочь Леди Келебриан, если случится так, что твой внешний облик не внушит ей страсти, — Орофер насмешливо улыбался, показывая ровные белые зубы.

Чары любовного влечения. Да, Трандуил — так его имя звучало теперь на лесном наречии их народа, помнил, как их вызывать и использовать.

Прошло уже много веков, как они осели здесь, и он за все это время почти не видел женщин, кроме служанок в замке отца. Он не нуждался в женском обществе, пообещав себе, что навсегда останется один после того, как до самозабвения любимая Мирионэль отвергла его любовь и руку.

Часто она снилась ему. Его сны были яркими и волнующими, в них Мирионэль представала перед ним такой, как в ту ночь, когда он прибыл в крепость князей феанарионов после долгой разлуки. Ему нестерпимо хотелось, чтобы она была рядом с ним, в его постели. Трандуил казнил себя за это желание, которое не проходило, что бы он ни делал. Наоборот, это обжигающее все его существо желание становилось все более навязчивым, а сны о возлюбленной все более яркими и отчетливыми. Как может быть, чтобы по прошествии такого длительного времени он все еще был предан ей всей душой и желал ее телом? Он не мог себе ответить.

Отправляясь в Лориэн, словно на собственные похороны, он был задумчивее и мрачнее обычного. Амрот, успевший за прошедшие с их встречи годы заслужить его доверие и искреннюю дружбу, подбадривал его как мог.

— Выше голову, мелдир! — говорил он, — Мы едем на помолвку, а не на церемонию торжественного прощания! Я завидую тебе, — он мечтательно улыбался, — Как это, должно быть, прекрасно — обрести избранницу, с которой разделить Вечность!..

====== Мой названный брат ======

Комментарий к Мой названный брат Эта часть публиковалась отдельным фиком, но здесь она приведена со значительными дополнениями и некоторыми важными изменениями.

Ered Litui (синд.) – Изгарные Горы

Efhel Duath (синд.) – Горы Тени

otorno (кв.) – названный брат. Otornonya (кв.) – мой названный брат (досл. названный брат мой).

mistarille (кв.) – мифрил

casar (кв.) – гномы

…Он мог украдкой явиться в разум открытый и ни о чем не подозревающий, надеясь разузнать часть его мыслей, прежде чем тот закроется, и более того — внедрить в этот разум свои собственные мысли, обмануть его и приобрести его дружбу. Мысль его всегда оставалась одной и той же, хотя она и менялась, чтобы лучше подходить к данному случаю (насколько он понимал): он желает одного только блага; он богат и может даровать своим друзьям все, что они пожелают; он особенно любит того, к кому обращается; но ему необходимо верить.

Дж.Р.Р. Толкин

Увидев его деловито осматривающим скальную породу рядом с пещерой, в которой он жил, Артано не поверил глазам — перед ним был его обожаемый Феанаро! Со знанием дела нолдо рассматривал выступы и впадины в скале в поисках медной жилы или какого-нибудь редкого камня. Сам Артано уже все успел разведать в окрестностях за то время, что провел здесь в полном одиночестве. Первым его побуждением было — бежать к нему, прикоснуться, заговорить, но он сдержал этот безрассудный порыв и сделался невидимым, перекинувшись в небольшую летучую мышь, чтобы сопровождать любимого, пока тот углубляется в недра обжитой Артано пещеры.

Присмотревшись внимательней к незнакомцу, Артано убедился, что это был не Феанор, а лишь очень похожий на него внешностью и манерой двигаться эльф. Родственник? Один из его многочисленных сыновей, задержавшийся на этом свете? Он не хотел гадать, а решил, что выяснит это наверняка.

Оставаясь незримым, Артано проследил за прекрасным эльфом до самого его жилища. Вскоре нолдо возвратился к пещере не находившего себе места от запылавшей в нем страсти Артано, в компании гномов и своих сородичей. Закипела работа по сооружению шахты, в которой они собирались добывать найденный эльфом в прошлый свой визит драгоценный металл.

Артано ни сколько не рассердился на предмет своей страсти за то, что тот потревожил его покой, наоборот — он был счастлив, сама судьба привела этого эльфа к нему! Наблюдая за тем, как спорится и кипит работа в руках приведенных его новым любимым эльфов и гномов, Артано и сам, зараженный их примером, возжелал активной деятельности, забыв о недавней глубокой меланхолии, из которой, казалось, нет возможности вынырнуть.

Впереди было море работы! Любовь вновь, как когда-то в Валиноре, когда он работал бок о бок с Феанаро, вдохновляла его, давая неисчерпаемые силы, чтобы действовать во благо всего сущего, которое он любил благодаря вспыхнувшему в нем пылкому чувству к Лорду Эрегиона. Теперь он готов был преобразить всю Арду, всю Вселенную, сделав ее вечно цветущей и звенящей серебряным звоном юности, свежести и чистоты. Он покажет этим гордым глупцам из Валимара, как надо делать, чтобы все без исключения были здоровы, телесно и духовно, и пребывали в блаженстве и счастье. Артано хотел создать рай на земле и рай этот предназначался бы для всех без исключения, а не одних лишь избранных. Каждый имеет право на благополучие и процветание, и он, Артано, — единственный, кто в состоянии помочь всем существам в Арде достичь этих благ. Это была его великая миссия! Его борьба, его работа, его судьба! А прекрасный Владыка Эрегиона, Лорд Келебримбор, разделит с ним триумф, будет пожинать плоды его преобразований. К его ногам Артано бросит сверкающий обновленный, очищенный от болезней и смерти мир. Он предложит ему вместе управлять этим миром, этой процветающей Вселенной. И никакие Валар ему нипочем, пусть сидят себе тихо в своем Валимаре, пока он занимается творчеством и созиданием в этих землях.

Его любимый — Лорд, правитель Эрегиона, внук Феанаро, повелевающий не только своими эльфами, но и неуступчивыми, себе на уме, гномами, а он, Артано, пока просто беглый майа. Чтобы иметь право встать рядом с ним, Артано должен что-то собой представлять, чем-то владеть, над кем-то владычествовать, чтобы у него было, что предложить любимому существу. А предложить он хотел себя и весь мир в придачу.

Начал Артано с того, что отправился на крайний юго-восток, туда, где обитали племена харадрим, там он сразу же смог выделиться среди них. Привычка врать у него сохранилась еще с далеких времен жизни с Тано, которого он теперь презирал, стремясь одновременно имитировать своего бывшего Учителя. С народом из земель Харада все шло прекрасно — он стал их лидером, основав в предгорьях Эред Литуи небольшую крепость. Он гордился выбором местоположения своего нового государства, из которого предстояло насаждать повсеместно процветание и благоденствие. С трех сторон — северной, западной и южной, долина, где расположилась твердыня Артано, была окружена горными цепями. На севере это были Эред Литуи, а на западе и юге Эфель Дуат.

В одной лиге от его крепости, располагался огромный вулкан, который поначалу даже немного пугал своими размерами и постоянно случавшимися выбросами лавы из своего жерла, деликатного и не привыкшего к такому опасному соседству майа. Вскоре, однако, ему пришла в голову идея — сделать в этой ужасной горе одну из своих экспериментальных лабораторий. Там он будет создавать прекрасные творения. Он ведь тоже кузнец и ювелир, и мог бы многому научить даже такого талантливого и способного эльфа, как его избранник. Внутри вулкана все кипело, и жар был таким, что любой металл плавился как лед на весеннем солнце. Отлично! Это позволит ему создавать вещи, которые можно будет переплавить только при сверхвысоких температурах этой горы. А ведь ему того и нужно, чтобы его произведения не были подвержены влиянию времени или легко уничтожаемы руками эльфов или других народов. Это будут волшебно-прекрасные и поистине вечные произведения искусства. А какие украшения он сделает своими руками для Лорда Келебримбора! Он украсит его, подчеркнув его естественное совершенство, и тоже научит создавать непревзойденные по красоте вещи.

Перепоручив продолжение строительства крепости и укрепления небольшого открытого перешейка на северо-западе, где планировалось выстроить ворота в его царство, своим верным харадрим и созданным им, в подмогу людям, мерзким тварям, Артано отправился один в земли, принадлежавшие эльфам. Он мало кого знал из теперешних правителей, но Лорда Келеборна и его супругу помнил. Ее в особенности, еще по Валимару. Она тогда была похожа на юного мужа и очень нравилась бы Артано, если бы не одно обстоятельство — его обожаемый Феанаро, тогда Артано ясно это почувствовал, потерял из-за нее покой и сон, готовый поклоняться ей как идолу. Конечно, гордость Мастера была такова, что он не мог открыто проявить свою страсть, но несколько раз, когда ему удавалось остаться с племянницей наедине, это происходило. Артано следил за Феанором, а Феанор, в свою очередь, выслеживал ничего не подозревавшую юную Артанис. У Артано тогда чуть сердце не разорвалось в груди, когда он из своего укрытия увидел, как несгибаемый, стальной, могучий и великий Феанаро ползает на коленях перед этой ничтожной девчонкой, умоляя о благосклонности к нему.

Ну что же, теперь она ему не помеха, наоборот — пусть будет его союзницей вместе со своим супругом. Лорда Келеборна, которого он встретил в гаванях Форлонда в Северном Линдоне, Артано очаровал своим стремлением к размеренности и порядку во всем. Он сразу же постарался продемонстрировать свои лучшие качества, а не просто рассказывать о них на словах. Кроме того, чтобы закрепить благоприятное впечатление о себе, он счел нужным представиться как посланный Великими Валар, чтобы помогать оставшимся в Средиземье эльфам, ученик Ауле — Артано Аулендил. Келеборн захотел представить его правителю Линдона со смешным именем Гил-Галад. Тот обошелся с ним холодно и в ответ на предложение Артано своих услуг в деле просвещения его народа и облагораживания облика его земель, ответил, что сам справится с этой задачей, а Валар благодарит, но не примет их помощи. Тогда они отправились в такой желанный для Артано Эрегион, где Келеборн, по просьбе нового приятеля, собирался представить его Владыке Твердыни Эльдар.

Тьелпе сражался в Нирнаэт Арноэдиад в рядах армии Фингона, в отряде, посланном Ородретом. Его, сжимавшего в руках раскаленный докрасна меч, вынесли из боя солдаты Тургона, и он был доставлен в Ондолиндэ — живого его бросить на поле брани они не осмелились. В городе Владыки Турукано приходившийся ему родичем Тьелпе держал себя скромно, как простой воин и кузнец из нолдор. Он лишь попросил дать ему какой-нибудь подвал для работы. Тургон внял его просьбе, снабдил всем необходимым, выделил подмастерьев, помог — одним словом. Хоть Тьелпе и редко появлялся во дворце, живя в небольшой комнате при мастерской, он сумел сдружиться с рассудительной и серьезной Итарильдэ и задумчивым молчаливым Ломионом. С последним они на пару работали в кузнице, парень был сведущ и знал многое из того, о чем сам Тьелпе мог только догадываться относительно секретов кузнечного мастерства синдар. Ломион говорил, что его отец был самым талантливым кузнецом эльдар. У Тьелпе на этот счет было свое мнение. Он самого Феанаро хотел превзойти, а уж какого-то Эола и подавно.

Когда Идриль попросила его помочь с проектированием и строительством тайного хода из стен города, он с радостью согласился и увлеченно принялся за нелегкое задание. Муж у сестренки, как он называл Идриль, был тоже что надо, даром что смертный, он всегда умел урезонить его, Тьелпе, когда тот начинал ворчать, или сердиться на кого-то. По этому, спроектированному и построенному Тьелпе, ходу, когда Враг не оставил выбора, они с остатками гондолинцев и ушли в устье Сириона, в поселение беженцев из Фаласа, Дориата и Нарготронда, называвшееся Арверниэн. Там Тьелпе вел спокойную жизнь, не претендуя на владычество ни над кем, ковал оружие, помогал строить корабли, нянчил сестренкиного белокурого мальчишку полуэльфа.

Беженцы из Дориата называли его «Келебримбор» — это было также сложно и длинно выговорить, как и его амилессэ — «Тьелперинквар». Отец же, при всем его таланте и одаренности, не смог быть оригинальным в выборе имени для сына и назвал его своим — «Куруфинвэ», которым сам никогда не пользовался, называя его «Тьелпе».

Вскоре Тьелпе узнал, что на острове Балар, который в ясную погоду был виден с их берега в виде тонкой темной полоски на горизонте, живет под покровительством Кирдана сын Финдекано, Эрейнион. Ему хотелось встретиться с ним, но навязываться в друзья Тьелпе не умел, хоть и немало изменился за то время, что прожил вдали от отца и дядей.

Как гром среди ясного неба прозвучала новость о смерти отца. Постыдной смерти, застигшей его за разорением чужого, за грабежом и насилием над слабыми. Он часто думал о примирении с отцом. Не мог выкорчевать из себя веками сидевшую в нем гордость за принадлежность к отцовскому роду. А теперь было слишком поздно.

Сестренка Идриль с мужем, тем временем, уплыли в неизвестном направлении, пропали. Подросший сын их горевал. Тьелпе утешал его, как мог, горюя вместе с ним. Подоспели беженцы из вторично разоренного Дориата. С ними прибыла в Арверниэн их принцесса, да не одна, а с гномьим ожерельем на шее, а в ожерелье красовался дедов камень — один из трех. Он попросил его посмотреть, не удержался, ведь давно хотел понять, как же дед их сделал. Но принцесса была непреклонна. Сказала твердое нет, и больше Тьелпе не настаивал. Лишения научили его смирению.

Тьелпе хоть и не был знатоком в том, что касалось красоты дев, сразу понял — прекраснее Эльвинг Дориатской еще поискать. Сестренкин парень тоже это понял, сначала робко, а потом все смелее, начал ухаживать за красавицей. Их свадьба была тихой, но все, включая Тьелпе, были счастливы. Несколько лет все шло своим чередом, успели родиться у Эльвинг и сестренкиного полуэльфа пара близнецов. Сын Итарильдэ недолго прожил с ними — не выдержал. Снарядил корабль, да на нем и отправился в открытый океан — разыскивать родителей. Эльвинг осталась с темноволосыми близнецами одна, по мужу убивалась так, что у Тьелпе сердце сжималось от жалости. И тут же оставшиеся в живых дяди вдруг напомнили о себе, прислав посольство. Посланники публично зачитали бумагу от дяди Нельо, в которой он требовал выдать сильмарил. Тогда Тьелпе умолял Эльвинг отдать его послам дяди. Но и на этот раз получил не менее твердое нет, чем в первый. А через несколько дней гавани были атакованы. Тьелпе бежал, сражаться со своими он не стал, не мог. Сел Тьелпе в лодку и, переплыв бухту, оказался на острове Балар. Там, наконец, он смог познакомиться с родичем, о котором был наслышан. Эрейнион называл себя «Гил-Галад» и признавал в Тьелпе, то есть в Келебримборе, равного. Они бок о бок сражались в Войне Гнева вплоть до падения Ангбанда. А потом вместе отказались, когда сам Арафинвэ, возглавлявший войско, прибывшее из Благословенного Края, просил их вернуться в Аман. Тьелпе не знал, почему отказался Гил-Галад, он ведь и не видел никогда Валимара, а он сам посчитал себя недостойным, боялся он возвращения, да и не помнил уже толком Аман. Только материнские ласки нежной Вэнлинде еще помнил отчетливо. А саму землю уже почти забыл. Они с Гил-Галадом собрали остатки тех нолдор, что, освободившись из ангбандских тюрем и уцелев в бесконечных воинах, не захотели отплыть в Валимар, и отправились странствовать. Перешли Эред Луин и оказались в совершенно новой для них земле, о которой прежде столько слышали. Тут подоспела и Артанис со своим мужем из синдар, с которым до этого он не был знаком. Они тоже привели в эти новые земли своих немногочисленных эльдар…

С Артанис в те годы они часто виделись, их сплачивало то, что они оба помнили Исход… Каждый по-своему, конечно. Она рассказывала про Вздыбленные Льды — он про Лосгар, то немногое, что мог вспомнить. Но между ними теперь были годы в Эндорэ, многому научившие каждого. Болтливые синдарские и нолдорские языки начали шепотом передавать сплетни о них. Галадриэль не опровергала, считая себя выше этого, а Тьелпе не опровергал, потому что: во-первых, не обращал никакого внимания на досужие пересуды, а во-вторых, это было лучше, чем если бы они знали правду.

А правда была в том, что Тьелпе был невинен как дитя. Лишь одну деву он вспоминал. Благо, память у эльдар хорошая — те две недели в Таргелионе у дяди Морьо он всю жизнь потом помнил. И записку ее положил вместе с дедовыми конспектами и носил везде. Когда спасаться нужно было, бежать, он первым делом дедовы бумаги хватал и истлевшую записку, а в ней первая строчка «Оторнонья *…» Он ее наизусть помнил, хоть за годы скитаний после Гондолина совсем синдаризировался. Говорил только на синдарине, даже долгое «Келебримбор» начало ему нравится, а на квенья лишь слова той записки, да ее имя шептал. Да и то редко. Зато думал он о ней часто. Где она, его единственная, куда сгинула? В бездну ли упала вместе с огненным Нельо, или с их отцами нашла смерть под пещерными сводами Менегрота? Или, может быть, где-то она есть, ходит где-то по землям Эндорэ, а он и не знает?..

Дойдя до подножия Туманных Гор, он с верными ему эльдар основал поселение, назвав его Эрегион. Вскоре, исследуя горные пещеры и гроты, пытаясь разобраться в тамошних рудах и металлах, он нашел новый, неизвестный доселе металл. Оказалось, правда, что живущим в тех горах казар этот металл и его удивительные свойства уже давно были известны. Келебримбор назвал его мистарилле — «серебряная сталь». Часто он вспоминал, как Мирионэль приходила к нему в ту промерзшую каморку, что ему выделил под мастерскую дядя Морьо, в жуткий мороз, приносила поднос с едой и свежезаваренным дымящимся квенилас и спрашивала, не нужно ли чего-нибудь — сияющая и мягкая как серебро, но несгибаемая как сталь. Она расспрашивала о его жизни, об отце, сама время от времени говоря о себе. Оба они тогда отметили их внешнее сходство:

— Мы похожи на брата и сестру, — сказала она, улыбаясь, — Будь же моим оторно! — она радостно смеялась, беря его за руку своими тонкими пальчиками. Никто так не говорил с ним ни до, ни после нее.

Он сердился на себя за свою неотесанность и грубость и за то, что тогда не дал ей кольца, а сделал лишь эту глупую никчемную заколку — все, на что оказалось способным его плененное обликом кузины воображение. А ведь она была достойна самых изысканных украшений. С этой мыслью, он, сойдясь с казар Мории, основал Гвайт-и-Мирдайн — Братство Мастеров Ювелиров. Келебримбор умел, как и его дед, выращивать искусственные самоцветы, которые были крупнее и ярче чем те, что когда-то создал Ауле, и был по праву самым искусным ювелиром Эндорэ, изготавливая вещи, взглянув на которые, любая дева готова была на многое, чтобы обладать ими. Другое дело, что сам их создатель был не готов принимать благодарность от дев, если она выражалась в чем-то большем, нежели слова восхищения дивными творениями его гения.

В быту Владыка Эрегиона был скромен и неприхотлив. Вид у него был суровый, серьезный и сосредоточенный на той работе, которой он в тот момент был занят. Долгие часы одиночества, пока он работал в кузнице или своей огромной мастерской, доставляли ему скорее удовольствие — одиночество не тяготило его. Келебримбор был погружен в свой внутренний мир, находя смысл жизни в себе самом и своих мыслях. Сфера его интересов была практически безгранична. Инженерия, кузнечное мастерство, ювелирное дело, химия и магия, строительство и архитектура, военное дело, лингвистика и теория языков — вот далеко не полный перечень того, чем он интересовался.

Артано пришел к нему в сопровождении Келеборна. Серебряный Лорд представил его как прекрасно зарекомендовавшего себя кузнеца, одного из лучших учеников Ауле, талантливого ювелира и знатока металлов.

— Раз уж ты не захотел возвращаться в Аман, — шутливым тоном заговорил Артано, — мой наставник отправил меня к тебе, так что располагай мной по твоему усмотрению, — и он весело подмигнул ему, призывно кивнув красивой головой.

Прежде чем решиться приблизиться, Артано некоторое время изучал его повадки, как будто наблюдал за диковинным животным, которое предстояло укротить. А в укрощении животных Артано не знал себе равных. Ему не просто нравился этот нолдо. Не столько полезные для осуществления его планов качества привлекали майа в мужественном Лорде Эрегиона. Его влекла к Келебримбору его мужская красота, та внутренняя сила, неукротимая жизненная энергия, которую Мастер направлял на создание все новых творений и произведений искусства, точь-в-точь, как когда-то Феанаро. И все-таки, часть этой энергии принц Первого Дома подавлял в себе как мог. Артано чувствовал это. Мужская сила Владыки требовала выхода, и пылавшему страстью майа нестерпимо хотелось попробовать на вкус губы сурового нолдо, ощутить каково это — быть стиснутым в его крепких объятиях, когда он снова и снова овладевал бы его телом, заставляя извиваться, стонать и вскрикивать от переполняющего, разрывающего все внутри, экстаза.

Поначалу, появившись в мастерской Келебримбора вместе с Лордом Келеборном, Артано понадеялся на естественную притягательность своего облика. Ладный, статный, стройный как молодой тополь, с пышными кудрями золотисто-рыжих волос, спускавшихся до середины спины, и выразительными ореховыми глазами в черных длиннющих ресницах, Артано не мог не нравиться. Но Келебримбор смотрел на него с недоверием и любопытством и не более. Даже после того, как они стали регулярно видеться, работая вместе, Мастер обращал на него внимания не больше чем на мебель, стоявшую в его покоях.

— Расскажи мне, как устроен валарин? — обратился к нему как-то Келебримбор, — Я пытался самостоятельно разобраться в его грамматике с помощью кхуздул и сохранившихся у меня от деда работ по валарину, но мне не хватает некоторых деталей…

— У тебя сохранились записи Феанаро? — широко раскрыв глаза, спросил изумленный Артано.

— Да, я сберег кое-что… — уклончиво отвечал Владыка Эрегиона.

— Покажешь мне? Прошу тебя, мне очень любопытно взглянуть на записи Великого Мастера… — с мольбой в голосе проговорил майа.

Келебримбор с кривой усмешкой пошел к потайному ящику, замурованному в стене его мастерской, что-то щелкнуло — ящик открылся и нолдо извлек из стены толстую кипу пергаментов.

— Вот все, что у меня есть от деда, — сказал он, бережно кладя ее на стол. Артано как бы невзначай коснулся ладонью виска Владыки, приблизившись к столу из-за его спины и склоняясь над записями.

Мгновенно прочитав его сознание, Артано чуть не рассмеялся от радости — его ненаглядный Келебримбор был совершенным ребенком. Как же это было прекрасно! Это значило, что соблазнить его, сделать своим, будет гораздо легче. А их физическое соитие будет во много, много раз более страстным и подарит несравненно большее наслаждение, чем будь Келебримбор опытным покорителем сердец. Ведь именно с ним этот мужественный нолдо познает пик удовольствия, именно его имя будет шептать, задыхаясь от восторга. Майа уже готов был отдаться во власть сладостных и возбуждающих мечтаний о том, как ночи напролет они будут любить друг друга, а дни посвятят совместной работе и реорганизации мирового порядка, как неожиданно обнаружил, глубже погрузившись в слои памяти, что не все обстояло так гладко и просто, как показалось в начале. Ему предстал образ молодой женщины, этот образ буквально пропитал все глубокие слои сознания Келебримбора. Высокая и статная, хрупкая на вид, белокожая, с румяными щеками, темно-русые волнистые волосы, сине-серые большие глаза — она была вполне обычной, ничем особенным не выделяющейся нолдиэ. Что он мог найти в ней?! Должно быть, какая-то давно потерянная зазноба, старая любовь. Артано почувствовал жестокий укол ревности.

Закончив изучение феаноровых записей и подробно рассказав о валарине, Артано вдруг выпалил:

— Пойдем сегодня в город, я слышал, там устраивают праздник этим вечером, — он улыбнулся очаровательной улыбкой, — Давно хотел тебя куда-нибудь вытащить, а то сидишь тут вечерами один, да вспоминаешь свою единственную любовь… — он прищурился, взглянув в глаза Келебримбора.

— Что? — тот тоже посмотрел на него в упор, как на умалишенного.

— А что? Разве не у всех есть главная в жизни и единственная настоящая любовь? — спросил его Артано, — Разве не все мы вспоминаем о ней в часы одиночества?

Келебримбор продолжал недоверчиво смотреть на него.

— Почему ты не опровергнешь слухов, которые ходят тут о тебе и Леди Галадриэль? — продолжал майа, — Ведь я знаю — ты любишь другую, а до Галадриэль тебе дела как до этого куска деревяшки, — и он с силой пнул носком сапога, стоявший рядом табурет, который отлетел от его пинка, ударившись о стену.

Келебримбор резко поднялся с места, одним прыжком подскочил к Артано и схватил того за ворот льняной рабочей рубахи, от чего ткань на ней затрещала, а у майа перехватило дыхание.

— Не смей так со мной говорить! — закричал страшным голосом Келебримбор, на его щеках выступил алый румянец.

— Послушай меня, — Артано схватил его за руки, пытаясь отстраниться, — Она жива и скоро придет к тебе, я чувствую, поверь мне, — он посмотрел в сине-серые глаза нолдо. Тот медленно отпустил его ворот, отвернулся, склонив голову, и сдавленным голосом проговорил:

— Откуда тебе известно?

— Я прочел. Прости меня, я только хочу помочь. Ведь именно за этим я был послан к тебе, — он опустил голову с печальным выражением на красивом лице.

— Ты знаешь, что я хотел бы сделать для нее? — резко повернувшись, вдруг спросил Келебримбор, в глазах его при этом был лихорадочный красноватый блеск.

Артано с готовностью закивал головой:

— Я знаю, ты хочешь сделать для нее кольцо, особенное кольцо… — почти прошептал он, — Можешь рассчитывать на меня…

====== Артанис ======

Комментарий к Артанис Одно есть Кольцо, чтобы узреть все пути... – мой авторский перевод надписи на кольце Саурона.

Gwathel (синд.) – названная сестра, подруга. Муж. аналог – gwador – названный брат, побратим.

http://st2-fashiony.ru/pic/celebrity/pic/103266/20.jpg Леди Келебриан

Келебримбор оказался нетерпелив, когда речь зашла о его возлюбленной, к которой майа ревновал его почти до умопомрачения. Нолдо сам торопил Артано, когда они начали работу над проектом Колец Власти. Было нетрудно изложить Лорду Эрегиона его концепцию распределения властных полномочий в этом мире. Артано почти не кривил душой, рассказывая о действии и силе магических колец. Он лишь упустил одну деталь, и кое-что переиначил в конечном итоге.

— Последнее кольцо, которое мы создадим, будет предназначаться ей, твоей любимой, — говорил Артано, — я вложу в него благодать и волшебную силу, дарованную мне Единым. Это кольцо будет самым прекрасным, самым долговечным и самым магическим украшением, какое увидит мир! Когда оно будет готово, и ты преподнесешь его своей избраннице, она не сможет устоять, поверь, — убеждал Артано.

Его любимый ждал свою деву из нолдор — с удесятеренной энергией, усердием и упорством он работал над созданием всех заказанных ему колец. Девять колец Артано предназначил для повелителей девяти существовавших королевств людей. Еще семь были его дарами для предводителей семи родов гномов. В каждое из колец Артано в тайне вкладывал малую частичку своей магической силы. Что касается эльфов, то о них он не думал, и о кольцах для них не озаботился, так как, согласно его планам, эльфийские народы по доброй воле склонились бы перед его мощью и неоспоримым могуществом, поняв и приняв его идеи реконструкции и преобразования мира. Он пользовался безграничным уважением и почетом у эльфов Эрегиона, другие сородичи местных эльфов рано или поздно тоже захотят признать его власть над собой. Келебримбор поможет ему в этом. Майа планировал, что всеми эльфами, после окончательного подчинения ему земель Средиземья, он оставит повелевать Лорда Эрегиона, а сам удовольствуется низшими расами, как люди и гномы.

Разумеется, Артано думал собственной персоной предстать перед Келебримбором в облике его возлюбленной, как когда-то принимал облик чернокосого возлюбленного рыжего сына Феанаро. Драгоценное кольцо, о котором он твердил Келебимбору денно и нощно также, согласно его замыслу, предназначалось его руке, а не какой-то там жалкой нолдиэ, о которой толком ничего не было известно.

Когда его возлюбленный начал работу над Единым Кольцом, не подозревая еще о далеко идущих планах Артано, тот, в свою очередь, сидя в отведенных ему роскошно отделанных и обставленных покоях в замке Лорда Эрегиона, раздумывал о том, как он расскажет Келебримбору о своей любви, как будет заключен в крепкие объятия, как оба они в томлении душ и тел упадут на ложе любви, чтобы ощутить экстаз и блаженную негу.

Правда, перед этим было необходимо завершить работу над кольцом. Он завершит его сам, в недрах Ородруина — гравировка надписи будет последним штрихом, который должен нанести он, Артано. Надпись он тоже сочинил сам. Она гласила:

Одно есть Кольцо, чтоб узреть все пути,

Одно, чтоб собрать их, одно, чтоб найти,

Одно, чтобы вместе их всех свести

И черною цепью навеки сплести *.

Артистическая натура Артано требовала, чтобы все было эффектно, а не только действенно и эффективно. До самого последнего момента он упускал из виду одно важное обстоятельство — Келебримбор не был влюблен в него. Применять чары в его случае Артано никак не хотел, считая это нечестным по отношению, прежде всего, к самому себе. Ему хотелось, чтобы нолдо любил его искренне и по велению сердца, а не под действием возбуждающего зелья и чар притяжения.

Итак, стоя перед большим зеркалом, он попытался принять облик ненаглядной девы Лорда Эрегиона. Артано терпеть не мог перевоплощаться в женщин. Было понятно, что, несмотря на общность взглядов на мироздание, политику, одни и те же области интересов и похожий на его собственный склад ума, Лорд Эрегиона не в состоянии полюбить Артано таким, каким его создал Творец. Но неужели, же он не может любить его в мужском облике? Тут Артано решился на творческий эксперимент — перевоплотившись в зазнобу возлюбленного, он, тем не менее, надел дорожный мужской кафтан, а под него стеганую куртку, кольчугу и нижнюю рубаху. На ногах у него были черные обтягивающие штаны и невысокие кожаные сапожки с серебряными пряжками. Когда Артано туго опоясался широким мужским поясом, собрал темно-русые длинные волосы в высокий хвост на затылке и оглядел себя в зеркале, он вдруг понял, что неимоверно себе нравится и, вместе с тем, смутно припомнил, что уже видел смотрящего на него с другой стороны стекла изящного юношу. Да, этот юноша был ему знаком. Артано даже в какой-то степени понимал любовную преданность Келебримбора этому прекрасному существу. Возможно, у возлюбленной нолдо был брат-близнец, или просто брат, очень на нее похожий. В любом случае Артано с удовольствием бы провел время в компании такого юноши. Оставалось только надеяться, что Лорд Келебримбор тоже не отказался бы от подобного времяпровождения.

В тот день, когда гордый своей работой Владыка Эрегиона сообщил ему, что кольцо для нее готово и остается только дождаться предсказанного Артано появления здесь его ванимельде, чтобы преподнести его ей, майа выразил огромную радость по этому поводу и еще раз заверил Келебримбора в ее скором приходе.Одновременно с этим он попросил отпустить его на несколько дней в его удел на юго-востоке — дела там требовали его немедленного личного вмешательства.

— Ты смог бы обойтись без меня несколько дней? Скучать не будешь? — спросил он Владыку, сидя на рабочем столе Келебримбора, деловито крутя в пальцах заготовку для какой-то броши и болтая ногами.

— Слезай со стола, Артано, — сдвинув брови, ответствовал его возлюбленный суровым тоном, — Конечно, мне будет тебя не хватать, но сейчас у меня куча работы и время пролетит быстро. Ведь ты намерен вернуться ко мне, когда управишься там с делами? — он насмешливо глядел на затаившего дыхание Аулендила.

— Я вернусь к тебе, будь уверен, — тихо отвечал тот, понурившись, стекая со стола.

Собрав пожитки, майа уехал тем же вечером, остановившись в заблаговременно арендованном просторном доме на одной из дальних окраин Ост-ин-Эдиль. В нетерпении он кое-как дождался вечера, чтобы незамеченным, под покровом темноты, приехать в резиденцию Владыки в облике прекрасного юноши из нолдор, которого он теперь вспомнил, и просить у Келебримбора его любви, залогом которой должно было стать добровольно подаренное ему возлюбленным Единое Кольцо.

Очутившись снова во дворе палат Владыки Эрегиона, Артано отправился в мастерскую, где его можно было найти в любое время суток. К своему удивлению он нашел мастерскую пустой. Даже свет там не горел. Артано направился к главному порталу, вошел, прошел по коридору до дверей в обеденную залу, которая единственная была ярко освещена. Очутившись в зале, где был скромно накрыт стол для Владыки, собиравшегося ужинать в одиночестве, Артано сел на один из удобных стульев с подлокотниками и высокими резными спинками, что стояли вокруг стола, дожидаясь прихода возлюбленного. Тот не заставил себя долго ждать — в коридоре послышались его приближающиеся шаги, двери в залу резко распахнулись. Майа скользнул за темно-бардовую портьеру между двух колонн, и прижался к стоящей в арочной нише статуе изящной девы, несшей блюдо с фруктами. Из своего укрытия, в просвет между колонной и тяжелой портьерой, он мог видеть большую часть залы. Лорд Келебримбор опустился в стоявшее во главе стола кресло, но не спешил приступать к приему пищи, а задумчиво медлил, погруженный в собственные размышления. В тот миг, когда Артано уже собирался покинуть свое укрытие и заговорить с ним, дверь внезапно распахнулась снова — на пороге в блистающем бриллиантовыми искрами в свете ламп и свечей белоснежном одеянии с длинным газовым шлейфом стояла дева Артанис. Она высоко держала гордую красивую голову, золотые волны длинных волос водопадами спускались по чуть покатым скульптурным плечам и угадывались пышным каскадом за ее спиной. Замерев на мгновение в дверях залы, она одарила Владыку Эрегиона блаженной улыбкой и торжественным тоном произнесла:

— Дорогой родич, сегодня я как никогда вовремя!

Леди Келебриан была действительно очень хороша собой. Помимо прочего, она была прекрасно об этом осведомлена и за свои неполные пятьдесят весен успела к такому положению вещей привыкнуть. Намного труднее было свыкнуться с мыслью, что для обоих родителей она является не только любимой дочерью, но и инструментом потенциального политического влияния. С того момента, как Келебриан себя помнила, в их доме только и было разговоров о том, чье счастье составит маленькая Серебряная Королева. Кому отдаст предпочтение Лорд Келеборн, кто будет навечно осчастливлен присутствием в его жизни такой редкой красоты и ценности жемчужины, владычицей какого из королевств эльдар предстоит ей сделаться? Мало того, что подобные вопросы, без конца задаваемые вокруг нее, беспокоили ее детское воображение и взращивали гордыню, так вдобавок, когда она вошла в подростковый возраст, обнаружилось, что точки зрения у матери и отца относительно подходящего кандидата в мужья для Келебриан не сходятся.

Мать, обычно более разговорчивая и эмоциональная, чем отец, на этот раз напротив — казалась каменным истуканом, никогда открыто не высказывая своего истинного мнения относительно идеи Келеборна об укреплении родства с Владыкой Орофером посредством женитьбы на Келебриан его единственного отпрыска. Хоть Леди Галадриэль и не высказывалась открыто против этой затеи, она никогда не поддерживала ее, не выразив согласия с замыслом мужа.

В конце концов, когда до дня совершеннолетия Келебриан оставались считанные месяцы, отец позвал ее к себе в приемную для разговора. Он изложил ей, подчеркивая, что говорит с ней как со взрослой эллет, свои доводы в пользу уже принятого им решения относительно ее скорой помолвки и будущей свадьбы с сыном Владыки Эрин-Ласгален. Келебриан, которая вообще не хотела выходить замуж ни за кого, так как сердце ее еще не было затронуто любовью, испытала потрясение и облегчение одновременно. Потрясение потому что не ожидала такого решения, а облегчение оттого, что решение было принято, и теперь дворцовая челядь и прочие в Южном Лориэне наконец-то успокоятся относительно ее судьбы.

— Ада, это окончательное твое решение? — спросила она Келеборна.

Тон ее голоса показался отцу разочарованным, и он поспешил заверить любимую жемчужину в том, что это самое правильное решение, какое было возможно принять. Она будет жить относительно недалеко от их с матерью владений и сможет часто навещать их. Ментальность и жизненный уклад народа Владыки Орофера как ничьи другие близки их народу, она не должна будет адаптироваться к чуждой культуре и обычаям. Со временем она станет владычицей огромного королевства, где сможет рука об руку с достойнейшим супругом мирно править в течении столетий не зная несчастий и бед. Владыка Орофер — его дальний родственник по матери, искусный чародей, мудрый и сильный правитель, готовый принять ее как родную дочь под сенью своих чертогов. Что же до собственно претендента в супруги, то принц Тэран-Дуиль — один из самых прекрасных собой эльдар, каких он видел, так что они составят блестящую пару, кроме того, он — бесстрашный и умелый воин, стяжавший славу драконоборца еще при Нирнаэт, и Келеборн уверен, что у принца так же найдется множество других достоинств, которые она оценит со временем.

— Отец, этот Тэран-Дуиль стар для меня, и вообще не понятно, как при таких выдающихся талантах и красоте он все еще не женат, — обиженно ответила Келебриан.

Дочь Келеборна придерживалась того мнения, что ей рано выходить замуж, и уж конечно она не должна делать этого прежде ее любимой гватель. Мирионэль, которая растила ее с пеленок, оставалась до сих пор незамужней, а ее, едва достигшую совершенного возраста, уже выдавали за какого-то неизвестного и неинтересного ей эделя, на добрую тысячу лет старше ее.

— Речь не идет пока о свадьбе, но лишь о помолвке, о знакомстве, — разъяснил Келеборн, — Вы встретитесь и, я уверен, очень понравитесь друг другу, — он смотрел на дочь с улыбкой обожания.

— Хорошо, отец, — вздохнув, ответила Келебриан, — Раз такова твоя воля, я ей последую…

На том и порешили. Леди Галадриэль ни единым словом не возразила против будущей скорой помолвки. Она лишь просила мужа разрешить ей представить их уже почти взрослую дочь правителям Линдона и Эрегиона, которые соберутся в Ост-ин-Эдиль в ближайшие недели для обсуждения одного дела чрезвычайной важности, о котором она поведает ему по своем возвращении.

— Мы поедем втроем: я, Мирионэль и Келебриан, не тревожься, мой ласковый барс, нас сопроводит твоя стража. Мы будем очень осторожны, обещаю, кроме того, наш путь будет пролегать через владения эльдар. А ты, пока нас не будет, распорядись готовиться к приему гостей из Эрин-Гален, я буду им очень рада.

Так они и отправились в путь, собрав многочисленные сундуки и баулы с платьем и украшениями. Келебриан радовалась такому подарку от матери и не единожды поблагодарила ее. Побывать так далеко от дома, познакомиться с множеством эльдар, путешествовать по живописнейшим лесам, холмам и долинам Средиземья в компании Леди Галадриэль и Мирионэль — что могло быть лучше, прежде чем навеки пообещать связать свою жизни с чужим ей существом?

Проехав через владения Амдира, они очутились у Врат Мории, и когда пересекли подземные коридоры и залы, им открылось дивное зрелище: в небольшой долине между высоких скал, с которых текли тонкие струи водопадов со студеной водой, расположился город необыкновенной красоты. Он скорее был похож на идеальный город, нарисованный на книжной миниатюре далеких земель запада, чем на обитаемый и реальный. Витые колонны беседок, резные аккуратные крыши с причудливыми шпилями на маленьких башенках, колоннады и мосты, крытые террасы, беседки и живописные маленькие балкончики, цветущие повсюду акации и зеленеющие деревья кленов и буков, разнообразные цветы, ароматом и свежестью которых был напоен воздух — как же все здесь было чудесно и как невероятно гармонировало с окружающим ландшафтом! Келебриан никогда не видела места прекраснее. Дальше началось совсем уж небывалое. Ее гватель, когда они очутились в стенах городка, озиралась по сторонам в нетерпении, словно ища кого-то. Вдруг к ней навстречу выбежала миловидная темноволосая эллет и бросилась ей на шею. Обе разрыдались, стискивая друг друга в объятиях.

Мирионэль представила ее как Тулинде. По всему было видно, что до того, как гватель начала жить с ее родителями, она была знакома с этой темноволосой нолдиэ.

Сама Келебриан причисляла себя скорее к эльдар, чем к нолдор, хотя немного знала квенья и могла объясниться на этом языке. Да, ее мать была нолдиэ, как и Мирионэль, приходившаяся матери родней, но Келебриан больше тяготела к отцовским корням. Она и внешне была точно как отец — жемчужные, чуть волнистые длинные волосы, бледное лицо, серые блестящие глаза, черные брови и длинные черные ресницы. Одним словом — настоящая эллет, как те, что когда-то жили в легендарном королевстве Тингола и Мелиан.

После встречи с Тулинде, которая рассказала, что давно вышла замуж и счастливо живет с мужем и их детьми здесь, в этом райском местечке, которое они называли Имладрис, Мирионэль казалась встревоженной даже больше прежнего.

Вдруг каменный пол задрожал под их ногами, послышался топот нескольких десятков лошадей. Они обернулись и увидели, как по неширокому мосту, ведущему на плато перед палатами Владыки здешней красоты, на балконе которых они стояли, в город въезжает отряд вооруженных эльдар.

— Идемте же! — обратилась к ним всем Леди Галадриэль с обаятельной улыбкой, жестом указывая на ведущую вниз лестницу, — Встретим Владыку Имладриса и его свиту!

Они спустились во двор. Келебриан сразу угадала, кто из этих темноволосых эльдар был Владыкой. Золоченые латы и богато украшенная диадема отличали этого эльда от прочих воинов. Он спешился раньше остальных и церемонно приветствовал Леди Галадриэль поклоном и формальными фразами вежливости, украдкой бросив взгляд на стоявшую в стороне Келебриан. Когда же он, наконец, заметил вышедшую из-за спин прислуги и его свиты Мирионэль, с ним случилось то же, что несколькими минутами ранее с Тулинде — Лорд Пэрэдель, забыв о приличиях, словно мальчишка, бросился на шею ее дорогой гватель, чем вызвал в Келебриан двойную ревность. Во-первых, ей претило, что он ее не заметил, а все его внимание было поглощено объятиями, слезами и бесконечными расспросами, во-вторых, Мирионэль — ее любимая названная сестра, а не этих неизвестных ей эльдар из зачарованной лощины.

Лорд Элронд оказался скучным тихоней и определенно ей не нравился. Они пробыли в Имладрисе совсем недолго, и все это время он не расставался с Мирионэль. Келебриан, привыкшая быть в центре внимания, почувствовала себя скверно и торопила мать с отъездом из этого слишком идеального места. Его Владыка обмолвился, что воссоздал какой-то далекий город на западе, о котором рассказывал ему отец — что за непростительная сентиментальность?! Раздраженная Келебриан была рада покинуть Имладрис и жаждала новых впечатлений и приключений.

Ее мать, казалось, тоже очень спешила поскорее попасть в столицу Эрегиона. Последний перед приездом день они гнали лошадей просто нещадно. Прибыв в Ост-ин-Эдиль под вечер, они остановились в первом встретившимся им гостевом доме и спешно переодевшись поспешили во дворец Владыки Келебримбора.

Серебряная Королева была измотана долгой скачкой и ужасно устала, но Леди Галадриэль не желала ничего слышать. Она надела одно из самых красивых своих платьев, украсила себя драгоценностями и в таком блистающем бриллиантами и белым золотом диадемы виде собралась заявиться поздним вечером к Владыке, вопреки всем правилам этикета и здравому смыслу.

Нехотя Келебриан и Мирионэль последовали за Леди Лориэна, которая, казалось, была вхожа в резиденцию Лорда Келебримбора в любое время суток. Блистающим вихрем пронесясь по ступеням дворца, затем через неосвещенную приемную и широкий длинный коридор, Леди Галадриэль, за которой едва поспевали Келебриан и Мирионэль, рывком широко распахнула двери обеденной залы не ожидавшего ее появления Владыки и театральным голосом произнесла:

— Дорогой родич, сегодня я как никогда вовремя!

Эту любовь матери к подобным эффектам Келебриан не понимала никогда. То, что случилось за этим, жемчужина Лориэна наблюдала, словно сцену из плохо поставленного и порядком надоевшего спектакля: Лорд Келебримбор поднялся навстречу ее матери, но слова формальных приветствий, похоже, застыли у него в горле, он вперил ошалелый, на грани неприличного, взор в ее гватель, словно самой Келебриан и не было в зале. Мирионэль, тоже смотревшая на него во все глаза, закрыла ладонью рот, из ее глаз по румяным щекам струями лились слезы.

— Тьелпе… Тьелпе… — удалось разобрать Келебриан чуть слышный, сквозь прикрывавшую рот ладонь, шепот ее названной сестры.

====== Искушение ======

Комментарий к Искушение Mae lostannen (синд.) – букв. Хорошего сна (Спокойной ночи).

Otorno (кв.) – названный брат, побратим

Mittalmar (кв.) – Нуменор

Келебримбор http://arda.9bb.ru/img/avatars/000b/db/6c/87-1364500827.jpg

Люблю иль нет, — легка мне безнадежность:

Пусть никогда не буду я твоим,

А все-таки порой такая нежность

В твоих глазах, как будто я любим.

Д.Мережковский

Ее кузен Тьелпе стоял перед ней в свете ярко горевших огней обеденной залы, как когда-то в замке Таргелиона. Он почти не изменился за бессчетные годы, что прошли с момента их последней встречи, когда он подарил ей заколку-бабочку.

Лорд Келебримбор был чуть выше ростом своей кузины и обладал тонкой талией в сочетании с широкими, как у привычного к работе в кузнице, плечами — фамильной чертой мужчин Первого Дома. Его сине-серые, как у самой Мирионэль, глаза смотрели на нее жадно, горячо, неистово, если только так можно описать взгляд мужчины, который смотрит на свою кузину, отсутствовавшую в кругу его постоянных знакомых больше тысячи лет.

— А вот и твоя кузина, Тьелпе, — ласково сказала Леди Галадриэль, подталкивая их друг к другу.

— Великие Валар! — Мирионэль несмело протянула руки, чтобы обнять родича.

Тьелпе был жив и здоров, после стольких лет, что они считали его павшим в Нирнаэт — это казалось поистине невероятным. Он сделался властителем целого королевства, как и подобает принцу Первого Дома, но был одет, как и прежде, в простую и удобную одежду, служившую ему в качестве рабочей. Никаких украшений, никаких дорогих тканей и пышных сложных узлов, а лишь кожаный ремешок вокруг головы, чтобы длинные собранные в хвост волосы не мешали во время работы, массивные кожаные наручи на запястьях и грубый пояс со множеством приспособлений, на которых крепились инструменты. Таким Лорд Эрегиона показался кузине в тысячу раз милее, чем если бы на нем, подчеркивая его красоту, сверкали сотни бриллиантов и струились складки шелков и атласа.

Келебримбор не сводил с нее глаз, но когда Мирионэль обняла его, все же прикрыл их, смыкая руки вокруг ее талии и шепча:

— Как я ждал… Мирионэль… — он глубоко дышал, стараясь осознать происходящее. Его единственная была сейчас в его объятиях, такая теплая, живая и реальная после тысяч ночей, что он провел без сна, вспоминая ее, шепча ее имя, думая о ней как о пригрезившемся ему прекрасном видении.

Артано оказался провидцем — она действительно пришла к нему и теперь он счастлив. Больше он не даст ей ускользнуть, не покинет ее и никуда не отпустит, а плакать она будет только от радости.

— Нам нужно поговорить наедине об одном деле, племянник, — сказала Леди Галадриэль, рассматривая с улыбкой замерших в объятиях друг друга кузенов, — но не сейчас и не здесь… Мы поговорим завтра утром. Позволь представить тебе мою дочь — Келебриан, — Леди Лориэна подвела ближе к все еще осторожно обнимавшему Мирионэль Келебримбору свою жемчужину.

Ее родич кивнул среброволосой красавице и, нехотя разомкнув объятия, спросил:

— Где вы остановились? Я пошлю туда, чтобы перевезли ко мне ваши вещи. Вы — мои гостьи здесь, в Ост-ин-Эдиль.

Как только по указанному Галадриэлью адресу были отправлены слуги, чтобы забрать и перевести во дворец скарб его дам, Владыка Эрегиона пригласил их присоединиться к скромной трапезе, что они с удовольствием и сделали.

Леди Лориэна, казалось, спешила завершить ужин как можно скорее, чтобы добраться до отведенных ей, воспитаннице и дочери лучших покоев дворца. Она была молчалива, и лишь изредка устремляла взор на остававшиеся затемненными дальние углы залы.

По завершении трапезы Галадриэль распрощалась с родичем, поблагодарив за гостеприимство и еще раз напомнив о предстоящем им на следующее утро важном разговоре.

— Не провожай нас, любезный родич, — говорила она, — о нас позаботятся твои слуги.

Но Келебримбор настоял на том, чтобы лично сопроводить всех троих гостей до дверей их комнат, находившихся непосредственно рядом со входом в его личные покои.

— Маэ лостаннен *, — тихо прощался он с Мирионэль у ее двери, когда они остались одни в тускло освещенном коридоре.

— Тьелпе, я так счастлива, что ты жив и что мы встретились… — она заглядывала в глаза Келебримбору своими блиставшими при неярком желтоватом свете сине-серыми глазами-омутами.

Он медлил отпускать ее руки, услышав эти слова, и зачарованно глядел ей в лицо, слушая, как гулко стучит в груди сердце и пульсирует в висках кровь. Слышал он и ее дыхание. Келебримбору казалось, что это оно не дает ему сдвинуться с места, превращая в выточенную из камня статую. Все слова, которые он загодя приготовил и тысячи раз повторял про себя, все его мысли о том, сколько прекрасных украшений он своими руками сделает для нее, сколько подарит ей дорогих нарядов, роскошных мехов и сапожек из мягкой кожи и атласа, улетучились из головы.

Тьелпе мог думать только о Мирионэль, такой близкой и желанной в эту минуту.

— Проходи, расскажи мне, что с тобой было? Где ты жил? Я все равно не усну, — Мирионэль слегка потянула его за руки и Келебримбор, сам не понимая, что делает, подался вперед и вошел вместе с ней в ее комнату.

Счастью Мирионэль не было предела. Она-то думала, что потеряла всех своих дорогих родичей, чьи жизни исковеркала и унесла Клятва. Оказалось, ее оторно Тьелпе, ее единственный кузен, выжил, преодолев все невзгоды и бедствия. Он ведь помнил, как и сама Мирионэль, то время, когда они жили в Таргелионе, помнил отца и всех дядей и казался ей таким родным, точно также как Тулинде и Эльо, которых она встретила в сказочно прекрасном Имладрисе.

Эллерондэ, Эльо, Лорд Элронд, стал теперь совсем взрослым квендэ, правил народом ее отца и дядей, расположив свои владения в защищенном от нападений дивном уголке этих восточных земель. От него она узнала об Эллероссэ, непоседливом и бесшабашном Эрьо —первом Владыке Митталмара, Тар-Миньятуре. Она гордилась обоими. Кано тоже был бы несказанно горд, узнай он, какая достойная судьба была уготована обоим его приемным сыновьям.

Приглашая Тьелпе к себе в комнаты, Мирионэль ожидала услышать рассказ о его жизни в течение столетий, что они не виделись и не получали вести друг о друге. Кроме того, она хотела расспросить его о Владыке далекого Линдона, Эрейнионе, который в кругу дядей и отца был называем «Артанаро». Она слышала, что Гил-Галад достойно правил в землях Северного Оссирианда и Южного Таргелиона, находясь в тесных сношениях с верными атани острова Митталмар.

Они вошли. В комнате было полутемно. Только несколько свечей горело на столе и на небольших тумбочках по обеим сторонам от широкой кровати, да переносной феаноров светильник, оставленный на высоком сундуке для платья, лил тусклый синеватый свет на добротную мебель и полированные плиты мраморного пола.

Усаживаясь за стол рядом с кузеном, Мирионэль спросила:

— Хочешь, я заварю тебе квенилас?

От звука ее голоса по телу Келебримбора прокатилась волна дрожи. Все мускулы его вмиг напряглись.

— Что же ты молчишь? — снова заговорила она, — Ты ждешь, чтобы я первая рассказала тебе о том, как погибли отец и дяди? — ее голос дрогнул, — Курво о тебе горевал, он не говорил с нами о тебе, но я видела, как он терзался. Мы думали — ты пал в Нирнаэт, и он… — Мирионэль всхлипнула, — он злился на всех, но на себя больше всего, что потерял тебя… — она закрыла лицо руками.

Келебримбор резко поднялся из-за стола и, отвернувшись от кузины, спешно отошел на несколько шагов — в паху словно разгоралось неукротимое пламя. Он дышал через рот, рваными вдохами хватая воздух, блуждая невидящим взором по обстановке комнаты. Сердце словно исчезло, перестав биться, затаившись где-то в низу живота. Стараясь справиться с этим внезапно поразившим его искушением, Келебримбор несколько мгновений выждал, не глядя на Мирионэль, но пламя не унималось, а опускалось ниже, заставляя подкашиваться колени.

Набрав полную грудь воздуха, Лорд Эрегиона повернулся вновь к кузине. Она все еще сотрясалась от беззвучных рыданий. От вида любимой, оплакивающей горькую долю их общих родичей и их самих — малочисленное поколение неприкаянных и одиноких из-за безрассудства их деда, войн с тьмой и злом, бесконечных лишений и бедствий, внутри у Тьелпе все перевернулось от жалости, сердце болезненно дрогнуло.

Он быстро приблизился к ней, присел рядом, осторожно обнял за плечи, слегка поглаживая их.

— Нет, жизнь моя, — проговорил он, сам не понимая, как в единый миг высказал то, что скрывал ото всех в глубинах своей феа на протяжении столетий, — не нужно плакать… — он нежно гладил ее по спине.

Мирионэль ничего не видела вокруг, что-то будто надломилось внутри нее, превратив счастье от встречи с Тьелпе в острую боль. Теперь, когда рядом был тот, кто мог понять, кто знал не понаслышке обо всем и, даже осуждая деяния, сознавал их трагедию, она чувствовала, что может излить душу, исцелив ее, выплакав, наконец, накопившуюся боль.

Зарывшись лицом в распущенные длинные темные волосы кузины, Тьелпе вдыхал их пьянящий аромат. Она все еще всхлипывала, закрыв глаза и находясь в каком-то полузабытьи.

В паху с новой силой разгоралось это, пугавшее его, пламя. Не сознавая, что делает, Келебримбор настойчиво, с силой притянул к себе Мирионэль, так, что их тела стали ближе, соприкасаясь бедрами и коленями.

В этот миг она ощутила, как на указательный палец правой руки надели что-то теплое, гладкое, блеснувшее в свете горевших свечей желтовато-белой искрой — кольцо! Не успела Мирионэль опомниться, чтобы попытаться освободиться из тесных жарких объятий кузена или открыть рот, чтобы что-то сказать, отказаться от кольца, просить его уйти, как ее ярко-алые губы накрыли темные тонкие губы Тьелпе.

Отправляясь во владения Лорда Келеборна в южной части того леса, где располагалось королевство Амдира, они решили сделать небольшой крюк. Амроту было интересно взглянуть на смертных, которые, как доносили разведчики Владыки Орофера, начали селиться на северо-восточной окраине Эрин-Ласгален, там, где раскинуло свою зеркальную гладь маленькое озеро, образовавшееся в месте слияния двух небольших рек.

Озеро, а заодно и поселение второрожденных, если оно там было, находились в противоположенной стороне от дворца Орофера, по сравнению с Южным Лориэном, куда Владыка Эрин-Гален отправлял своего сына с отрядом.

— Ничего, мы спустимся по реке Руннинс вот до сюда, — тыча пальцем в карту, говорил Амрот, — а потом пойдем на запад, напрямик, и выйдем к восточным границам владений Келеборна.

Его учитель, обыкновенно с изрядным недоверием относившийся к планам вылазок, которые частенько представлял на его суд непоседливый и не в меру любознательный ученик, на сей раз позволил вовлечь себя в эту затею. Все в нем противилось поездке в Южный Лориэн. Трандуил был не против увидеть Келеборна и его прекрасную супругу и их владения, но ему не хотелось обручаться с их дочерью, поэтому он молча кивнул, когда Амрот направил их отряд по проложенной через Зеленолесье дороге на восток, а не на запад.

Принц Эрин-Гален был внимателен все время в пути к озеру. Саэлон следовал рядом с Трандуилом. Это он сообщил своему господину о недавно замеченных у южных границ малочисленных и слабо вооруженных отрядах орков. Предположительно, это были разведчики. Владыка Орофер предпочел не уничтожать, а лишь запугать их различными мороками, чтобы другим тварям было неповадно приближаться к границам леса.

В отличие от беззаботного Амрота, его наставник зорко оглядывал окружавший их лес и прислушивался к его шорохам и птичьему щебету. Когда поздними вечерами они располагались лагерем для ночевки, Трандуил маскировал место стоянки с помощью мороков, скрывая его от посторонних глаз.

Подойдя, наконец, к северо-восточной границе леса, они увидели, что берег видневшегося с нескольких лигах к востоку озера действительно обитаем. На нем жили смертные. Это были грубые и совсем неразвитые племена, промышлявшие рыболовством и охотой во владениях Владыки Зеленолесья. Сначала Амрот и другие наблюдали за возившимися в прибрежной грязи и иле смертными издали, но потом захотели приблизиться, убедившись, а скорее почувствовав, что опасности от жалких дикарей не исходит.

Трандуил видел, как жители поселения смертных окружили вышедшего первым из укрытия Амрота. В основном это были женщины и дети. Мужчины в тот час занимались поиском пропитания. Разулыбавшийся Амрот стоял в окружении детей всех возрастов, нескольких юношей и многочисленных женщин и дев. Они улыбались ему в ответ, что-то говорили на своем диком и неблагозвучном наречии.

Сделав несколько шагов по направлению к группе смертных, окруживших принца Лориэна, Трандуил обнаружил, что смог приковать к себе взгляды почти всех людей, находившихся в зоне досягаемости его взора. Женщины и девы показывали на него пальцами, что-то шепча друг другу, улыбались, кивая ему, будто приглашая следовать за ними. Кто-то даже несмело попытался дотронуться до его правого плеча, но пугливо отдернул руку под его суровым взглядом.

Грязные, одетые в какое-то рванье и ветошь, отвратительно пахнущие, уродливые настолько, что мало чем отличались от орков, смертные производили тягостное, гнетущее впечатление. Трандуил искренне удивлялся, чем они могли вызвать любопытство его ученика?

Отряд воинов Владыки Орофера во главе с Трандуилом расположился на стоянку неподалеку от поселения второрожденных, что было у самой воды. К вечеру вернулись с охоты и рыбалки мужчины. Они показались Трандуилу еще отвратительнее женщин, и он предпочел остаться у костра в лагере, поручив Амроту и Саэлону благодарить их за предложенное угощение в виде свежевыловленной рыбы и убитой в тот день дичи.

Почти сразу после ужина Трандуил, расставив дозорных вокруг стоянки, попытался заснуть, устроившись на походном одеяле у тлеющего костра и накрывшись своим плащом. Это удалось ему далеко не сразу — смертные решили отметить приход гостей из леса танцами под ритмичную диковатую музыку. Если вообще это можно было так назвать. Безобразные дребезжащие звуки бубнов и барабанов доносились до чуткого слуха принца Эрин-Гален еще долго.

В конце концов, Трандуил не заметил, как погрузился в сон. Проснулся он от того, что увидел, как это часто случалось, Мирионэль, склонявшуюся над его ложем. Во сне он протягивал руки, обнимал, целовал, прижимал к себе, шептал слова нежности ей, тесно прижимавшейся к нему и прерывисто дышавшей. В этот раз, когда он снял с ее головы скрывавший лицо капюшон, его взору предстала ужасная драконья маска, как те, что были на атаковавших дворец Диора воинах голодрим. Из оскаленной драконьей пасти прямо ему в лицо вырвалось красное пламя, и боль расколола его сознание на множество острых осколков, заставив пробудиться.

Прислушиваясь и пытаясь оправиться от пережитого во сне, Трандуил уловил едва слышные постанывания. Он напряг слух, выжидая — в нескольких сотнях шагов от него кто-то тихо стонал. Поднявшись на ноги и стараясь скорее привыкнуть к темноте, принц Эрин-Гален особым свистом позвал Саэлона. Разумеется, оруженосец его отца спал и не откликнулся на зов.

Решительно и бесшумно Трандуил двинулся по направлению, откуда доносились ритмичные стоны. Он захватил с собой факел, но не зажег его, решив сделать это тогда, когда доберется до источника столь необычного шума.

По мере приближения характер слышимых им стонов менялся. Они, то становились тихими и хриплыми, то, наоборот — громкими, почти переходя в крики.

Добравшись незамеченным до места, Трандуил никого не обнаружил, но явственно слышал совсем рядом стоны и вздохи, а кроме того легкий шелест листьев. Только когда он догадался посмотреть в густые заросли папоротника и широколистного майника, росшие прямо перед ним, вперемешку с высокой травой, под стволами буков и кленов, он разглядел темные очертания чьей-то фигуры.

Подойдя вплотную, Трандуил зажег факел. В его свете он отчетливо увидел испуганное лицо какой-то девы. Приглушенно взвизгнув, она закрыла лицо руками и, проворно вывернувшись из объятий любовника, ретировалась в сторону своего селения, растворившись в темноте леса, прихватив с собой жалкую тряпку, служившую одеждой.

— Меллоннин… — его ученик стыдливо натягивал одной рукой штаны, комкая в другой свой плащ, на котором за миг до этого лежала девушка.

— Амрот сын Амдира, что это такое? — холодным тоном произнес Трандуил, свысока глядя из-под полуопущенных век на прикрывавшего наготу принца Лориэна. Стало понятно, почему его ученик так хотел приехать сюда. Амрот уже бывал здесь прежде, эти смертные знали его, даже могли объясняться с ним. Как это не пришло ему в голову раньше?

— Я лишь хотел немного любви… — растерянно подняв на него испуганные косульи глаза, ответил Амрот.

— Любовь неведома этим грязным низшим тварям, они знают лишь похоть, — высокомерно отрезал Трандуил, хватая Амрота за плечо и ставя на ноги.

Подоспевший Саэлон накрыл принца амдириона своим плащом.

— Вы замерзнете так, браннон, — он попытался увезти Амрота, но тот упрямо вырвался из объятий и встал перед застывшим в надменной позе с факелом в руке Трандуилом.

— А тебе она ведома, да?! Посмотри на себя, ты — самое холодное и бездушное существо, которое я видел в жизни! — кричал он в лицо наставника, — Ты словно изо льда, Тэран-Дуиль Ороферион, ты никогда никого не любил! — он пытался вывернуться из рук схватившего его за плечи Саэлона.

— Замолчи! — не выдержал Трандуил.

Они громко кричали, не заботясь о том, что кто-то из отряда мог проснуться и услышать эту перепалку.

— Нет, я скажу тебе все! — сверкнув на учителя желтыми кошачьими глазами, воскликнул Амрот, — Да, я хочу любви! Среди нас почти не осталось дев, мелдир, а те, что родились в этих землях, смотрят с недоверием и обидой, говоря, что мы принесли с собой войну и разорение. А эти смертные, которых ты так презираешь, всегда относились ко мне и моим эльдар с приязнью и дружелюбием. Конечно, они не обладают твоим совершенством и утонченностью нравов, но они умеют любить, это и привлекло меня в них, — он опустил голову. Порыв красноречия иссяк.

Трандуил глубоко вздохнул, прикрыв глаза. В другое время он бы не преминул ударить ученика за такую дерзость, но сейчас был поражен в самое сердце словами юного Амрота. Ему вспомнился его собственный наставник, самый лучший его друг и учитель — Белег Куталион. Он тоже жалел и любил эдайн, говоря, что они мало чем отличаются от эльдар. А в итоге пал от руки одного из них.

Когда, уже под утро, они втроем дошли до того места, где вечером горел костер, Саэлон разжег его вновь, принеся свежих веток.

Сев у огня рядом с кутавшимся в плащ Амротом, его учитель пошевелил пламя длинным прутом и примиряющим тоном произнес:

— Если хочешь, я расскажу тебе о моем наставнике…

Амрот недоверчиво взглянул на него:

— Ты никогда не говорил, что он у тебя был.

— Я остался на его попечение, когда, по достижении совершенного возраста, был привезен отцом в Менегрот… — начал Трандуил.

====== Вторая встреча ======

— От Владыки Эрейниона мне стало известно, что в последние годы активность сил тьмы начала возрастать. Мы не слышали об орках несколько веков, теперь же их отряды обнаруживают разведчики даже у границ Линдона, — Артанис мерила шагами рабочий кабинет Лорда Эрегиона, голос ее звучал спокойно и чуть торжественно, — Мне донесли, что ты привечаешь в твоей столице некое лицо, выдающее себя за посланника Валар. Это правда?

— Артано? — с сомнением в мужественном голосе спросил ее племянник, — Но он — совершенно безобидное создание. Жаль, его нет здесь, я бы представил тебе этого рыжего скромника, чтобы ты сама убедилась, что он безвреден. К тому же, его знания и мастерство, постигнутые от Ауле, помогли нам значительно продвинуться вперед в том, что касается усовершенствования технологий и инструментов.

Артанис прищурилась, сделав каменное лицо.

— Не уверена, что он так уж безвреден, дорогой родич, — произнесла она строго, — Как бы ни было, — продолжала златоволосая дева, — как бы то ни было, из доверенного источника мне были явлены его планы раздела власти в этих землях, — она замолчала, выжидая, что ответит племянник.

— Да, Артано посвятил в свои планы и меня, — нахмурившись, проговорил Келебримбор, которого раздражало то, что Леди Лориэна ходит кругами вокруг стола, за которым он сидел, — Все кажется вполне логичным и честным: власть будет закреплена за правящими домами эдайн и наугрим, для этого Артано просил меня изготовить кольца для каждого из правителей. Носящий кольцо будет считаться носителем власти среди своих соплеменников.

Леди Галадриэль покачала головой.

— Хорошо, раз ты доверяешь ему, я не буду долее докучать тебе расспросами. Я пришла сюда не для этого, Тьелпе, — Артанис вдруг приблизилась и, склонившись над ним, посмотрела пристально в глаза внука Феанаро, — Миссия, которую я хочу поручить тебе, может сравниться лишь с изготовлением сильмарилов, — заговорила она, чеканя слова, — То, о чем я попрошу тебя, ты должен будешь держать в тайне ото всех, — она сделала паузу.

Келебримбор кивнул, в знак того, что понимает важность ее слов.

— Я прошу тебя изготовить символы власти для народов Первых Детей Эру, каждый из которых мог бы повелевать в землях Эндорэ одной из трех стихий — воздухом, огнем и водой… Он ведь научил тебя, как это делается? — она едва заметно улыбнулась и продолжала, — Три кольца, которые ты — самый искусный из ювелиров Мирдайн, выкуешь для народов эльдар, не будут носить в себе его духа, а значит, он не сможет управлять посредством их.

Келебримбор расширенными от удивления глазами смотрел на кузину своего отца.

— Ты говоришь об Артано, как о каком-то монстре, а ведь ты даже никогда не видела его, — наконец проговорил он удивленно.

Артанис молчала в ответ.

Некоторое время Лорд Эрегиона рассматривал столешницу, затем, после недолгих раздумий, решительно произнес:

 — Да, я смогу выполнить работу, о которой ты просишь. Я изготовлю кольца огня, воды и воздуха и никто, кроме тебя, об этом не узнает. Считай, что у тебя есть мое слово, Артанис.

— Поторопись, Тьелперинквар, — кивая в ответ, сказала дочь Финарфина, — Я предвижу — у нас в запасе очень мало времени, прежде чем он начнет действовать.

Артанис с воспитанницей и дочерью покинули его дворец сразу после обеда, устремившись навстречу приближавшемуся к Ост-ин-Эдиль во главе отряда стражи Гил-Галаду. Венценосная Дева заверила его, что в скором времени, не позже, чем через три недели, они вернутся уже в компании их общего родича. Мирионэль отправилась с первыми леди Лориэна — ей не терпелось познакомиться с сыном Финдекано.

Отца Гил-Галада, Нолдарана Финдекано, Тьелпе до знакомства с Владыкой Линдона помнил довольно смутно, но когда впервые увидел сына, сразу вспомнил и отца. Гил-Галад, правда, унаследовал больше от деда Нолмэ, который был, как и внук, высок ростом, широк в плечах и обладал особенной величавой статью, подчеркивавшей его благородное происхождение. В отличие от своего отца, который, в подражание принцам Первого Дома, сражался с помощью двух мечей-близнецов, и деда, использовавшего в битве Рингил, выкованный еще в мастерских Ауле, Артанаро предпочитал копье, которое звал Аэглос. Он рассказывал, что специально не обучался ни у кого искусству боя, зато часто приходилось во время рыбалки, на которую его брал с собой Кирдан, выходя далеко в открытый океан, пользоваться гарпуном — особым копьем, поражающим крупных морских обитателей. Гарпун и стал его первым оружием, позже превратившись в боевое копье. Тьелпе своими руками выковал его наконечник — Снежный Шип.

Итак, скоро должен был подоспеть Гил-Галад с отрядом вместе с благородными дамами из Лориэна.

Остававшееся до приезда родича время Тьелпе, будучи один, решил использовать, чтобы выполнить, пусть и частично, порученную ему Артанис работу. Он был за многое благодарен этой мудрой и сильной нолдиэ. А прежде всего, за то, что привезла к нему Мирионэль.

Поначалу, когда они были в ее комнате, его нежная кузина отказывалась, хоть и неуверенно, от его любви. Она даже вернула ему кольцо, которое он сделал специально для нее.

— Прошу тебя, Тьелпе… прости… — шептала она, вкладывая кольцо обратно в его ладонь и пытаясь отстраниться от его лица, — Прости, я не могу, я не могу…

Одному Эру ведомо, чего ему стоило оторваться от ее сладких губ, вкус которых наполнил его неведомым доселе томлением и таким необоримым желанием, что мутилось сознание.

Войдя к себе, он был на грани безумия от стыда и обиды. Через несколько мгновений после того, как он, кое-как стянув сапоги, обессиленный впечатлениями и сильными переживаниями прошедшего дня, в отчаянии рухнул на ложе, до его слуха донеслось едва слышное дрожащее дыхание. Келебримбор обернулся — в дверях его покоев стояла Мирионэль. Ее приход был столь странным и неожиданным, сколь втайне ожидаемым и желанным. С покаянным видом, опустив взор в пол, она приблизилась к нему. Все также, не глядя на него и не произнося ни слова, его кузина распустила волосы и начала расшнуровывать завязки верхнего камзола, проворно выскальзывая из одежд. Он, затаив дыхание, не смел двинуться с места, замерев, полулежа на постели.

Мирионэль сама подошла к нему, ослепляя белизной кожи и ошеломляя совершенством линий тела, обняла, притянула к себе и так страстно, так отчаянно поцеловала, что у Келебримбора мороз прошел по коже.

Как он всегда желал ее, с каким трепетом хотел прикасаться, владеть ею, покрывать поцелуями ее всю! Больше единственная и любимая не хотела его мучить, напротив — казалось, Мирионэль особенно желала искупить прежнюю холодность внезапно вспыхнувшей нежной страстью, сама раздевая его, оглаживая и лаская его голову, шею, плечи, грудь и живот… Ее руки скользили по его бедрам, когда она стягивала с него, оцепеневшего от происходящего, штаны, освобождая его от остатков одежд.

Наконец, придя в себя, он притянул ее ближе, припал губами к тонкой шее, сжимая в объятиях, ненасытно стремясь исследовать ее всю, сделать полностью своей. Навсегда.

В эту ночь наслаждение, о существовании которого он и не догадывался, накрывало его раз за разом, заставляя почти терять сознание. Пережив очередной пик, он хотел ее еще и еще, не в силах насытиться своей возлюбленной и даримыми ее близостью ощущениями. Ее было мало. Тьелпе чувствовал, что его тело только дорвалось до вожделенного удовольствия — слияния с любимой. Она тоже желала его. В каждом ее поцелуе, в каждом движении ему навстречу, в каждом вздохе и стоне он чувствовал, что ее желание не уступает его собственному. Возлюбленная обнимала Тьелпе, вздрагивая всем телом при каждом его движении, горячо целовала, вознаграждая за долгие годы отчуждения.

С Мирионэль он познал острое, переворачивающее феа и сжигающее роа, яркое наслаждение. Сплетясь на ложе среди скомканных покрывал, они провалились в сон лишь с рассветом.

Пробудившись, Келебримбор обнаружил, что ее нет рядом.

За завтраком, к которому он опоздал, кузина не появлялась. Венценосныемать и дочь чинно, опустив взгляд в свои тарелки, ели сладкие печенья и фрукты, разрезая их специальными небольшими ножами.

Во время разговора с Леди Галадриэль Лорд Эрегиона чувствовал себя непривычно. Он был счастлив как никогда и, в то же время, был обеспокоен тем, что ему не удалось увидеть Мирионэль этим утром. Она будто избегала его.

Когда она, одетая в дорожный костюм, в числе прочих сопровождающих Галадриэль и Келебриан садилась на лошадь, чтобы отправиться навстречу Гил-Галаду, Тьелпе не удержался, подошел к ней, помог усесться в седло, поцеловал тонкую руку. Его возлюбленная казалась встревоженной и опечаленной.

Прошептав ему: «Прости… Мне нужно время…», она отправилась в путь вместе со свитой Артанис, оставляя кузена в беспокойстве.

В Артано, пока он стоял за портьерой в обеденной зале Владыки Эрегиона, боролись сразу несколько чувств. Первым и самым сильным была боль. Он увидел, не сразу поверив своим глазам, как эта валимарская дрянь, Артанис, буквально бросила в объятия его ненаглядного нолдо ту самую его зазнобу, о которой тот грезил во сне и наяву. И откуда, из какой всеми проклятой пропасти, из какой черной дыры, смогла изворотливая интриганка Артанис вытащить на свет эту пугливую лань?!

Самолюбию Артано был нанесен серьезный урон, но не это сейчас ранило его настолько тяжело, насколько его уязвляло сознание того, что ему никогда не быть любимым Лордом Эрегиона. Глядя на то, как Келебримбор вцепился в темноволосую нолдиэ, майа осознал это особенно отчетливо. Боль была сокрушительной. После стольких веков одиночества он, наконец, полюбил по-настоящему и вынужден бессильно наблюдать, как его возлюбленный, которому он даже не смог признаться в своих пылких чувствах, с вожделением обнимает какую-то презренную женщину.

Все меркло перед этой всеобъемлющей болью, разливавшейся по внутренностям ядовитым потоком. Он стоял, дрожа, сжав кулаки, так что ногти до крови распороли ладони, пожирая глазами фигуру своей соперницы.

Что ему делать, Артано не знал. Одно было ясно — нужно во что бы то ни стало расквитаться с дочерью Арафинвэ за это внезапное появление, ведь это благодаря ей рушились его надежды на счастье в любви.

Теперь его Келебримбор подарит его Кольцо этой деве. Может быть, уже этой ночью они станут мужем и женой, а ему, Артано, останется только всхлипывать в стороне, оплакивая свои чувства и разбитые надежды.

Ну, ничего, он отомстит им всем! Когда надо он умеет быть коварным. Жестоким, несмотря на полученное от эльфов и людей прозвище, Артано никогда себя не считал, а свою бесчувственность к страданиям других воспринимал как твердость духа — противоположность слабости и склонности к излишним сантиментам.

Как бы то ни было, Артано решил выяснить, что задумала дева Артанис. Интуиция подсказывала ему — необходимо дождаться ее разговора с Келебримбором, узнать, о чем он будет, и только после этого начинать действовать. А пока он выжидал окончания трапезы, чтобы проследить за Лордом Эрегиона и его незваными гостьями.

Келебримбор тосковал по Мирионэль после их отъезда, но теперь все было совсем иначе. Он знал, что очень скоро она вернется к нему. Она уже подарила ему себя, ей только нужно время, чтобы окончательно решиться и все обдумать, справится со своими страхами.

Тогда-то Тьелпе пожалел, что он не поэт и не мастер убеждения и велеречий, каким был дядя Кано. Будь он хоть вполовину так же талантлив, как Маглор Певец, ему бы удалось убедить ее остаться с ним сейчас и они уже сегодня во всеуслышание объявили об их скорой свадьбе. Одно его успокаивало — она ушла, унося с собой его подарок — золотое кольцо, символизировавшее предложение руки и сердца.

Над тремя кольцами для эльдар — секретной миссией, порученной ему Артанис, Келебримбор работал с особенным вдохновением. Ему казалось, что это действительно работа, достойная внука Феанаро, хоть и не столь славная, как создание сильмарилов.

Денно и нощно лучший ювелир Арды творил, проводя все время в помещении своей большой кузницы-мастерской. Он хотел отблагодарить Галадриэль, не обращая особого внимания на ее домыслы в отношении Артано. И меньше всего не обращал он на них внимания теперь, когда все его мысли были сосредоточены на любимом существе, которое Лорд Эрегиона мечтал навечно заключить в объятия.

Кольцо Воздуха, самое могущественное из трех, он нарек Вилья, выковав его из чистейшего золота и украсив небольшим сапфиром. Следующим было создано Кольцо Огня. Его Келебримбор назвал Нарья, инкрустировав кроваво-красным рубином. Последним из трех стало Кольцо Воды — Ненья. Это кольцо самый искусный ювелир Эа изготовил из его любимого мифрила, усыпав бриллиантами причудливый бутон цветка, что венчал его.

Они встретились с большим отрядом, который Мирионэль могла бы смело назвать войском, Владыки Эрейниона через полторы недели пути в небольшом поселении эльдар на западной окраине Эрегиона. Сам теперешний повелитель земель, некогда принадлежавших ее отцу, умел расположить к себе.

Гил-Галад был очень похож на Нолдарана Нолофинвэ, не унаследовав от своей матери из синдар никаких внешних черт. Его манеры были безупречны и при этом просты. Со всеми вокруг он был учтив и вежлив, сохраняя при этом достоинство и величие истинного Владыки нолдор. Воспитанный Кирданом, предводителем фалатрим, Эрейнион, которого она лишь единственный раз до этого видела совсем юным в замке Барад-Эйтель, говорил одинаково свободно как на высоком наречии, так и на языке синдар.

Мирионэль хорошо запомнила единственный разговор с отцом Владыки, тогда еще принцем Финдекано. В чертах, движениях и речи его сына она явственно читала тот же отчаянный надлом, ту же внутреннюю хрупкость, чувствительность, хоть они и были скрыты ото всех под маской спокойствия и уверенности, так необходимых любому королю.

Саму ее беспокоило совсем другое — ее дорогой кузен Тьелпе, нежная привязанность к которому воскресла в ее душе, как только она снова его увидела, всколыхнув одну за другой волны воспоминаний, превратившие в настоящую бурю поток ее мыслей.

Тьелпе предложил ей себя, свою руку и сердце, Вечность вместе, и она терзалась из-за этого. После того, как она отвергла Лиса, о чем уже не одну сотню раз успела горько пожалеть, пролив немало слез в одиночестве, она была свободна, чтобы стать супругой Тьелпе, несмотря на относительно близкое кровное родство между ними. Она чувствовала по отношению к кузену привязанность, симпатию, щемящую жалость и хотела жить рядом с ним, под его защитой, сама стараясь сделать все, чтобы скрасить его жизнь. Мирионэль чувствовала близость натуры Тьелпе к ее натуре, к ее природе. Возможно, это говорило в ней именно кровное родство. Их отцы — родные братья, и от этого никуда не деться. Но какая-то безумная надежда удерживала ее от того, чтобы уступить ухаживаниям кузена, как будто тонкий голосок в сознании пел ей о невозвратно потерянном прекрасном Тэран-Дуиле, об их давней любви. Она вспоминала его черты, не единожды за ночь переживая в своих грезах проведенные с ним дни и ночи, а потом думала о Тьелпе, вспоминая его взгляд, его красивое красотой ее отца и дядей лицо, его поцелуй… Кузен ждал ее, она это чувствовала.

Промучившись несколько ночей, Мирионэль с рассветом отправилась разыскивать свою госпожу, Леди Нэрвен, чтобы сказать ей, что она возвращается в Ост-ин-Эдиль. Та отпустила ее без возражений, лишь пристально взглянула на прощание в глаза и слегка сжала в своей изящной белой руке руку воспитанницы.

— Испытание ты пройдешь. Ты сильнее, чем думаешь, — сказала тихо Галадриэль, глядя в след скачущей крупной рысью в направлении Твердыни Эльфов дочери Морьо.

Уже на подъезде к Ост-ин-Эдиль Мирионэль почувствовала неладное — все дороги охранялись невиданными прежде смуглокожими смертными, одетыми в черное и скрывавшими свои лица за черными платками, повязанными вокруг головы и покрывавшими даже шею. Ее с отрядом стражи пропускали беспрепятственно через все посты. Улицы большого столичного города, обычно оживленные в этот час, были пустынны. Охваченная сильным беспокойством и теряясь в догадках о происхождении воинов окруживших город, Мирионэль устремилась прямо ко дворцу Лорда Келебримбора.

Не найдя Тьелпе в дворцовых комнатах, она опрометью бросилась во двор, пересекла его и оказалась на пороге невысокого, но добротно выстроенного и довольно большого строения, служившего Владыке Эрегиона мастерской и кузницей. По дороге ей не встретилось ни одного прислужника, никого, словно все они в одночасье ушли куда-то, покинув родной город.

— Тьелпе! — позвала Мирионэль, стуча в запертую дверь мастерской, — Это я, открой, прошу тебя! — она чувствовала, что ее кузен мог быть только в своей мастерской и нигде больше.

За дверью послышалось легкое шуршание, лязг металла, звук приближавшихся легких шагов мягких сапожек с коваными каблуками.

Дверь распахнулась. За ней, важно подбоченившись, блистая драгоценными камнями всех цветов на темно-буром атласном камзоле и запястьях, а также в роскошной диадеме на золотисто-рыжих волосах, стоял среднего роста прекрасный собой молодой квендэ. Его ноги были обуты в черные узкие сапоги с золотыми пряжками, на тонкой талии красовался черный шелковый пояс с золотой вышивкой, завязанный сложным узлом за спиной.

Гостеприимным жестом он предложил ей пройти внутрь.

— Вот мы и встретились, юный гонец… — заговорил приятным голосом дивный незнакомец, мягко улыбаясь и оглядывая замершую на пороге Мирионэль, на которой было надето платье для верховой езды.

====== Пытка ======

«Эльфы — народ прекрасный и дивный, и обладают они властью над сердцами людей. И однако ж думается мне порой, что лучше оно было бы, кабы нам с ними никогда не встречаться, а жить своей собственной немудрёной жизнью. Ибо древний народ сей владеет многовековой мудростью; горды они и стойки. В их свете меркнем мы — или сгораем слишком быстро, и бремя участи нашей тяжелее давит на плечи». Дж.Р.Р. Толкин

— Тебе нужна женщина, мелдир, — принц Амрот, усмехаясь, подталкивал Трандуила в круг, образованный сидящими у большого костра смертными, — Смотри, ты всем им нравишься. И это не удивительно с твоей внешностью… Знаешь, я даже завидую тебе.

Трандуил был прекрасно осведомлен о том, насколько его внешний облик выделяется даже среди эльдар своей особой холодной красотой, но никогда не задумывался всерьез об этом. Его телесная оболочка — хроа, была дана ему такой от рождения, и он воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся. Как и каждый из детей Эру, наделенный даже самой малой толикой тщеславия, принц Эрин-Гален считал себя существом исключительным, но эта исключительность в его понимании была обусловлена скорее совокупностью всех его качеств, нежели каким-либо одним. Он не особенно любил украшать себя или как-то подчеркивать достоинства своей внешности, да она в этом и не нуждалась, привлекая взгляды всех, кто видел его, своей естественной, природной красотой и гармоничностью облика.

— Оставь меня в покое, Амрот, — Трандуил упрямился, не желая садиться к огню рядом со смертными, — Мне никто не нужен, а меньше всего эти дикари.

Кто знает, почему Мирионэль отвергла его? Может быть, потому, что в ее жилах текла кровь смертных, не знающих, что такое благородство, верность, дружба… любовь? А может быть, она прогнала его от себя, потому что принадлежала к роду проклятых изгнанников из-за моря, этих мятежных, бешеных, жестокосердных князей голодрим? Трандуил так истерзал себя за эти столетия, что не видел ее — впору было броситься со скалы в пенящиеся воды какого-нибудь из водопадов, которыми была полна Зеленая Пуща.

Уступив настойчивости Амрота, он сел на край длинного бревна, рядом с компанией девушек-поселянок, которые тут же принялись бесстыдно рассматривать его, перешептываясь и тихо смеясь.

Эти смертные смотрели на него с раздражавшим его вожделением. Да, они желали его подобно животным.

А Мирионэль? Где она сейчас? Он уже начинал забывать ее лицо, любимые черты, но чувство к ней настолько укоренилось в нем, что продолжало жить, терзая душу, даже сейчас, когда уже прошла пропасть лет со времени их разрыва.

Иногда по утрам, когда он был один, путешествуя по лесу, или отдыхая в своем доме на дереве, он представлял, что она рядом. Ощущение ее присутствия в его объятиях, которое он сам создавал, делалось настолько реальным, что принц Эрин-Гален почти мог почувствовать шелк ее кожи, ее запах, жар ее тела, аромат волос. Это было его секретом и самой сладкой пыткой. В те моменты, представляя ее своей, он чувствовал, что она жива не только в его памяти, но что Мирионэль есть где-то, что она где-то дышит, ходит, говорит. Она, когда-то клявшаяся в вечной любви, обещавшая пойти за ним, куда бы ни вел его путь, живет без него. А он не живет, лишь существуя под грузом ответственности перед народом, взваленной на его плечи отцом.

Скоро ему предстоит помолвка с дочерью прекрасной Галадриэль и Лорда Келеборна. Так решили правители Южного Лориэна и отец, и он, Трандуил, подчинится этому решению, если будущую супругу устроит то, что он никогда не сможет полюбить ее. Она еще так молода, совсем ребенок. Отец скажет, что нужно использовать чары и быть поделикатнее с ней, Леди Галадриэль будет благостно улыбаться, а Лорд Келеборн, с присущей ему сдержанностью, сухо, в дориатской старообразной манере, поздравит всех присутствующих на церемонии с таким воистину благословенным Высшими Силами союзом.

Если до этой помолвки его одинокая жизнь была почти непереносима, то после свадьбы с Леди Келебриан, она превратится в одну непрекращающуюся пытку…

Из этих мыслей принца вырвало чье-то осторожное прикосновение к его плечу. Трандуил поднял взгляд и обернулся — за ним стояла невысокая и хрупкая на вид совсем юная девушка, одетая в плохо сшитое платье из грубой темно-серой мешковины. Поверх платья было надето подобие мужского кафтана, подбитого овчиной, явно с чужого плеча.

Он взглянул в испуганные каре-зеленые глаза девочки, видимо, на его лице отразилось раздражение, сменившееся недоуменным удивлением, когда его взгляд скользнул ниже, на ее руки. Она протягивала ему ярко-синий крупный цветок водосбора, росшего в этой влажной, приближенной к водоему, части леса.

Замерев в нерешительности на мгновение, он принял из ее руки цветок, тут же подумав, как, должно быть, глупо это выглядело со стороны. Дарительница заглянула ему в глаза и, указав на цветок, тихо проговорила что-то на своем языке, снова слегка тронув его плечо и вытянув вперед шею.

Вглядываясь в лицо и фигуру девушки, Трандуил прищурился, силясь понять ее, но его разум все еще пребывал в плену мрачных мыслей о будущем, не позволяя принцу сконцентрировать внимание на речи его юной собеседницы. Она, склонив голову в легком поклоне, отступила на шаг, затем еще на несколько шажков, растворяясь в сумерках.

Трандуил, хмурясь, повернулся снова к костру и, вертя в руках подаренный цветок, долго смотрел на огонь.

Ночью ему не спалось. Спать совсем не хотелось, и принц Зеленолесья даже не ложился. Дождавшись, пока уснут его воины, Трандуил отправился к берегу озера.

Освещенное лишь светом звезд и Итиль, это небольшое озеро показалось ему загадочным, скрывавшим какую-то тайну под толщей своих вод. Водная гладь была почти черной, с редкой серебристой рябью. Слышались крики ночных птиц, стрекотание сверчков, жужжание комаров — берег был заболочен.

Она появилась внезапно, но, заслышав шуршание ее подола по влажному песку и мягкие звуки приближающихся легких шагов босых ножек, Трандуил не удивился. Он снова обернулся, разглядывая очертания ее маленькой тонкой фигурки. И зачем она ходит за ним? Зачем вручила ему тот цветок орлика?

Уходя уже за полночь от остававшихся еще у костра ужинавших смертных и своих эльдар, Трандуил мимоходом бросил измятый и измученный им цветок прямиком в догоравший костер.

Накопившаяся за день усталость, уже давала о себе знать, и он присел на большой холодный и гладкий камень, лежавший между высоких, густо растущих по берегам озера, камышовых стеблей. Девушка подошла к нему, помедлив немного, молча села рядом. Несколько мгновений оба сидели и смотрели перед собой, затем она повернулась к нему и, теребя меж пальцами прядь своих темно-русых волос, вытянула шею, взглядом показывая, что хотела бы дотронуться до волос Трандуила.

Тот с опаской взглянул на нее, но потом все-таки кивнул в знак разрешения, хмурясь. Не заставляя себя долго ждать, девушка осторожно прикоснулась к его волосам, едва ощутимо огладила. Выделив из ровного серебристого водопада небольшую прядь, она отделила ее, а затем не спеша провела рукой по всей ее длине и вдруг поднесла еще полудетскими пальчиками его локон к своим бледно-розовым губам, нежно целуя, прикрыв глаза.

Принц Зеленолесья замер в недоумении, не зная, как реагировать на этот жест, но малышка не ждала его реакции. Подержав в руках еще немного прядь его волос, полюбовавшись ею, она медленно отпустила ее, аккуратно присоединив к прочим, лежавшим на его плече и вдоль спины. Сверкнув на него темными глазами, в которых отражался лунный свет и бело-серебристые отблески воды, девушка отвернулась, положила голову ему на плечо, привалившись к нему своим, и замерла в этой позе.

Сначала он напрягся, встревоженный ее близостью, но постепенно успокоился. Она была спокойна и ровно дышала, прижавшись к нему левым плечом. Трандуилу даже захотелось спросить ее о чем-нибудь, заговорить с ней, но он не решался, да и вряд ли бы она поняла его речь.

Какое-то время они сидели так, согреваясь теплом друг друга в ночной прохладе. Трандуил пожалел, что не надел плаща — им он смог бы сейчас укрыть ее, похоже, задремавшую от исходившего от него тепла. Ему тоже как-то незаметно для него самого стало лучше, спокойнее от ее присутствия. Будто она забрала, или странным образом заставила испариться боль, что сидела в нем, в его феа, не давая спать по ночам, изводя тяжелыми, мрачными мыслями вечерами, вызывая кошмары, если все же удавалось заснуть.

Сейчас, рядом с этой малышкой, от которой пахло влажностью, илом, травой и немного костром, ему было хорошо и спокойно. Даже дышать легче вдруг стало. Он взглянул на нее, уже спящую, боясь двинуться, чтобы не нарушить установившееся равновесие, кажущееся таким хрупким. Запрокинув голову и закрыв глаза, Трандуил глубоко облегченно вздохнул и не заметил, как погрузился в сон, проспав спокойно до позднего утра, сидя на камне.

Когда он проснулся, солнце уже было высоко и приятно согревало. Он словно пробудился от исполненного покоя и умиротворения погружения в глубины собственного я. Девушки рядом не было. С удивлением Трандуил обнаружил накинутый на свои плечи ветхий кафтан, подбитый овчиной, что был надет на ней.

Его первым порывом было пойти отыскать ее, чтобы вернуть ей вещь. Трандуил ожидал, что найдет ее среди прочих женщин селения, около которого они встали лагерем, но его самостоятельные поиски не привели ни к чему. Девушки нигде не было. Женщины, когда он подошел к ним, чинившим рыболовные сети, одежду и занимавшимся прочими домашними делами, смотрели на него с недоумением — этот красивый эльф не имел привычки подходить к ним близко. А он, в свою очередь, вглядывался в их лица, надеясь встретить взгляд запомнившихся каре-зеленых глаз.

Трандуил даже подумал, не попросить ли Амрота, который каким-то образом умел объясняться с поселянами, разузнать о девушке, но решил, что будет лучше не посвящать в это никого, а дождаться вечера — она сама придет к ежевечерней совместной трапезе у большого костра.

В тот вечер Амроту уже не нужно было упрашивать своего наставника остаться с ним и другими воинами отряда в обществе смертных. Принц Эрин-Гален ждал ее, протаскав с собой весь день овчинный кафтан на случай, если она внезапно появится.

Девушка не появилась ни на следующий день, ни через день, ни на третий. Принц Зеленолесья уже утратил надежду на то, что когда-либо еще встретит ее, и торопил Амрота, говоря, что желает, наконец, отправиться во владения Келеборна и, не медля долее, обручиться с Леди Келебриан.

Перед самым отъездом, когда все уже было готово, Трандуил сунул в руки Саэлону старый кафтан — дар незнакомки, который пролежал у него в палатке несколько дней, и просил отдать его жителям селения. Тот молча кивнул и отправился выполнять поручение.

Когда они уже отъехали на довольно большое расстояние от озера и поселения смертных, оруженосец Орофера подъехал к нему на своей небольшой пегой лошадке и протянул злополучный кафтан.

— Почему ты не отдал его, как я просил? — раздраженно осведомился Трандуил.

— Я хотел отдать его ей, браннон, но она отказалась забрать — сказала мне, что вам он нужнее… — проговорил Саэлон.

— Кто?! С кем ты говорил?! — воззрился на него господин, — Отвечай же?!

— С девушкой, я не спросил имени… — испуганно отвечал оруженосец, — Она — дочь рыбака и отсутствовала несколько дней — уплывала с отцом, рыбачить на другой берег озера, — встревоженный Саэлон округлил глаза, — Браннон, что случилось?

— Что она тебе сказала?!

— Сказала, что вам этот тулуп нужнее, что нужно надевать его, чтобы согреться. Вот и все…

Ороферион прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и, резким движением вырвав из рук Саэлона истрепанный, грязный кафтан, и погнал лошадь крупной рысью, стремительно отрываясь от слуги и основного отряда.

— Ну что же ты? — заговорил он снова, подаваясь вперед, чтобы взять ее за руку.

Мирионэль отшатнулась от него, вжимаясь в дверной косяк и, сглотнув, вошла внутрь. От безотчетного страха она закусила губу. Дрожь волнами проходила по телу, но сейчас нельзя было бояться, она не могла сейчас убежать — Тьелпе был здесь, она это чувствовала.

Искоса взглянув на незнакомца, увешанного драгоценностями, она спросила севшим от волнения голосом:

— Кто ты и что здесь делаешь? Где Лорд Келебримбор?

— Твое беспокойство вполне понятно, — ответил, опуская ресницы и выгибая бровь, незнакомый квендэ, — Я как раз собирался проводить тебя к нему. Ты пришла вовремя. Уверен — твое появление сделает его разговорчивей.

— Назови себя! — потребовала Мирионэль, решившись взглянуть ему прямо в орехового цвета выразительные глаза, в которых тут же загорелся огонек сдерживаемой злобы.

— Здесь приказываю я, — тихо сказал ее собеседник, шепнув что-то неразборчивое. Тут же Мирионэль с ужасом ощутила, как ее схватили за плечи, подойдя к ней с двух сторон, воины с черными платками на головах, закрывавшими всю нижнюю часть лица, оставляя наведу только темно-карие глаза.

Вырываться было бесполезно — это она поняла сразу. Ее плечи сжимали так, что кровь останавливалась, переставая поступать к предплечьям и кистям рук, от чего они сразу начали неметь. Она поморщилась от боли и не успела вымолвить ни слова, как рыжеволосый что-то сказал на неизвестном наречии удерживающим ее воинам и быстро зашагал по направлению к двери, ведущей в кузницу. Они проследовали за своим господином, таща спотыкавшуюся Мирионэль.

В кузнице освещение было зловещего ярко-алого цвета. Воздух был нагрет до предела, превращаясь в тягучее марево. Взгляд Мирионэль метался по плохо освещенному большому помещению. Увидев кузена, она инстинктивно рванулась из крепких тисков, в которых ее сжимали пальцы смертных воинов.

Келебримбор стоял у дальней стены. Его запястья были скованы наручниками с отходившей от них длинной цепью, натянутой где-то под высоким потолком так, что скрученные и скованные руки Тьелпе были подняты вверх над его головой. Из одежды на нем были лишь разорванные во многих местах штаны, на лице и на коже обнаженной груди и живота виднелись многочисленные синяки, царапины и кровоподтеки — следы схватки с теми, кто заковал его. Тело ее кузена блестело от пота, длинные темно-каштановые волосы разметались и прилипли к коже на лице, спине и груди — в кузнице, освещая ее мерцающим красновато-оранжевым светом, пылал горн. Рядом с ним были разложены инструменты, которые Келебримбор использовал для работы.

Лорд Эрегиона тоже, сразу же, как ее ввели, узнал кузину и так же, как и она, рванулся от стены, лязгая цепью своих кандалов. Взгляд Тьелпе, устремленный на Мирионэль, был полон отчаяния, и все же, он не мог отвести глаз от возлюбленной. Сердце ухало в груди, грозя разорваться каждый миг. Так страшно ему еще никогда не было.

Она — единственная, о ком он грезил, была в руках этого чудовища, воплощенного зла, облеченного в яркую красивую оболочку. Уже вторые сутки, если, конечно, он не ошибся в своих расчетах, Келебримбор был прикован без еды и питья к стене в своей кузнице.

Всему виной был он сам, его слепая влюбленность в нежную кузину, его желание угодить ей, быть с ней рядом. Его самого и его умения искусно использовали. Кольцо, которое предназначалось и было задумано для нее, как знак его любви и предложения разделить Вечность, оказывается, стало в руках Артано, каким-то образом сумевшего завладеть им, инструментом манипулирования и полного контроля. Он переделал его, внеся в него часть своего духа. Как только Артано надел это измененное им кольцо, Келебримбору, создавшему его изначально, открылись черные, злые замыслы этого майа и его темная сущность, его искаженность. Одновременно с этим открытием, Лорд Эрегиона понял и значение выкованных им для Артано и при его активном содействии, семи колец для гномов и девяти для королей смертных.

Он попытался уничтожить кольца, но не тут-то было. Сущность Артано не давала им расплавиться в горниле или деформироваться под ударами молота. Тогда Келебримбор надежно спрятал эти кольца. А подарок для Нэрвен — три кольца народа эльдар, заказанные ею перед отъездом, он хранил в шкатулке в одном из многочисленных потайных ящиков мастерской.

Когда Артано ворвался со своими харадрим к нему в столицу, Тьелпе успел поставить глухую защиту на свое сознание, дабы не позволить темному духу, явившемуся отнюдь не с Таникветиль, а из зловонных черных подземелий Ангбанда, прочитать его мысли и память.

Поначалу Артано пришел к нему, весь разряженный, блистая россыпями бриллиантов и сверкая рубинами и изумрудами, покрывавшими одежды и надетые им украшения. Он говорил ему о своей любви, о счастье, которое Келебримбор обрел бы рядом с ним, о власти над всеми ради их же благополучия и всеобщего процветания.

— Не прикасайся, отойди от меня, порождение тьмы! — гневно отверг его внук Феанаро, — Ты — извращенная тварь! Тебе не поработить этих земель! Знай — все твои планы заранее обречены! Теперь все узнают, кто ты такой, Ортхауэр!

Это прозвище, услышанное из любимых уст, словно тяжелой плетью хлестнуло по прекрасному лицу Артано. Все померкло перед его взором, словно погасили светильник в предзакатных сумерках. Любимый Келебримбор ненавидел его, презирал, злился и это после всего того, что он для него сделал.

Артано приказал приковать Лорда Эрегиона в его кузнице и выведать местонахождение всех колец. Он подслушал, превратившись в небольшую летучую мышь, разговор Галадриэль с Келебримбором, и знал о существовании трех колец, предназначенных для эльдар. А накануне перед тем разговором, он видел, как его любимый зашел внутрь и почти сразу же покинул комнаты возлюбленной. Тогда Артано не мог упустить такую прекрасную возможность быть с ним и тут же пришел к нему в облике отвергнувшей его девы. Уходя из спальни Владыки Эрегиона, он взял с собой кольцо как залог их будущего скорого, как он тогда думал, совместного счастья.

После того, как он был с негодованием и отвращением отвергнут, Артано, раненый в самое сердце, вдруг понял, как можно будет выведать у лучшего ювелира Эа местонахождение колец. Он приведет ее сюда, он приведет сюда эту деву. Не откликнуться на его зов она не сможет.

Все шло так, как задумал майа. Теперь он с наслаждением смотрел, как дева трепещет от страха перед ним и тем, что он может сделать с ними обоими. Миг, когда он узнает, где кольца, уже близок — в этом Артано не сомневался.

====== Испытание ======

Комментарий к Испытание Caradhras (синд.) – Красный рог. Вершина Мглистых Гор, известная своими месторождениями мифрила и обилием гномьих шахт по его добыче.

Мельница – “Тристан” – музыкальная тема Келебримбора.

Ненавистный (кв.) – Thauron. Позднее трансформировалось в Sauron.

Неназываемый Враг – Саурон.

Владыка Эрейнион, Леди Галадриэль с дочерью и их свита были в трех днях пути от столицы Эрегиона, когда отправленные в город разведчики доложили, что впереди обнаружены патрули неизвестного происхождения. Похожи обнаруженные воины были на смертных, но среди них были и орки. Многие знаки указывали на то, что Ост-ин-Эдиль был окружен неизвестным войском. Стало понятно, что ехать туда в сложившихся обстоятельствах было крайне опасно.

— Отправляйся кратчайшим путем в Имладрис, Дочь Света, — обратился к Леди Галадриэль Нолдаран, — Там ты и твоя дочь будете в безопасности. Я снаряжу для вас отряд сопровождения.

— А ты? — встревожено спросила она.

— Я пошлю гонца в Линдон за дополнительными силами, а сам направлюсь с войском в Ост-ин-Эдиль.

— Помнишь, я говорила тебе о Великом Кольце? — настороженно спросила Галадриэль, — Оно у него, я чувствую. Он все-таки смог завладеть им.

— Мне все же до конца не понятно, с кем мы имеем дело… — размышляя, словно про себя, произнес Гил-Галад.

Прежде всего, Владыку Линдона интересовала численность и характер вооружения войска этого неизвестного противника. От информации разведчиков зависело его решение посылать или нет гонцов на остров Митталмар, к верным атани, чтобы вместе бороться против этого вероломного и коварного поработителя.

— Прошу тебя, родич, — приблизилась к нему Леди Лориэна, заглядывая в глаза своими встревоженными блестящими ярко-голубыми глазами, — поторопись, не медли, поезжай с отрядом в Ост-ин-Эдиль — я предчувствую несчастье и смерть.

На это Эрейнион заверил ее, что сейчас же выезжает со свитой в столицу Эрегиона, а ее просил быть спокойной и, в свою очередь, без промедления направить свой путь в Имладрис Лорда Элронда.

— Я буду пытать его, пока он не подохнет от боли, — страшным тихим голосом заговорил Артано, — Я никуда не спешу — по ногтю, по пальцу я буду вырывать из него местонахождение колец! — шипел он, указывая обезумевшей от ужаса Мирионэль на Келебримбора, — А ты будешь смотреть на его мучения! — Он демонстративно приблизился к лежавшим на подставке кузнечным инструментам, выбрав щипцы, которыми удерживались на наковальне обрабатываемые молотом раскаленные части доспехов, короткие кинжалы, прутья решеток и прочие сравнительно небольшие предметы.

Мирионэль перевела взгляд на скованного Тьелпе, глаза ее наполнялись слезами и ужасом. Говорить она не могла, будто лишившись дара речи. В ее голове была лишь одна мысль — не допустить, чтобы это чудовище, кем бы оно ни было, притронулось к кузену.

Она не знала, чего хотел от ее оторно его мучитель. Одно было ясно — перед ней стоял Враг, пусть и в самом прекрасном из своих обличий — оно, тем не менее, не в состоянии обмануть ее, скрыв его темную, жестокую, коварную сущность.

Тем временем, Артано поднес щипцы к горящему в горне пламени, чтобы накалить их.

— Или будет лучше, если я поиграю с тобой, маленький гонец? — ядовито прошептал майа, будто размышляя сам с собой.

Подойдя к ней с раскаленными щипцами в руке, он легко коснулся ладонью ее виска:

— Учти, я не собираюсь нежничать с тобой, как твой среброволосый возлюбленный, о котором ты грезишь, — он рассмеялся.

При этих словах Келебримбор встрепенулся и расширенными глазами взглянул на кузину.

— Разве ты не знал?! У нее есть милый… Она никогда не любила тебя! — злорадно крикнул, повернувшись к нему, Артано, — А ты что думал?! — Твоя девка достанется тебе чистенькой, незапятнанной?! Нееет, приятель… Но я понимаю, почему ты ее хочешь, понимаю… — он покачал головой, — В мужском платье она даже лучше, — он улыбнулся, оглаживая легким прикосновением щеку девы.

Стоя напротив Мирионэль удерживаемой его приспешниками из харадрим, Артано мягко водил пальцами по ее щеке, спускаясь ниже, прикасаясь к тонкой нежной коже на шее, на груди, неспешно, так что плотная бархатная ткань громко трещала под его пальцами, разрывая ее кафтан и надетую под ним рубашку, спускаясь все ниже, он принялся расстегивать пряжку ее пояса.

— Нет! — хрипло прорычал Тьелпе, — Не смей! Ты не притронешься к ней! — и он предпринял попытку высвободиться из сковывавших запястья цепей, мучительно застонав, будто раненый зверь, убеждаясь в очередной раз, что прикован намертво.

— Хочешь поспорить? — осведомился майа, схватив Мирионэль свободной рукой за собранные в хвост на затылке волосы и оттягивая их вниз, так что она вынуждена была запрокинуть голову, не в силах сдержать стон боли.

— Где кольца? — деловито спросил Артано, глядя безумными желто-золотыми глазами на Келебримбора, — И где те три кольца, которые просила у тебя эта проклятая дрянь, Артанис?! — в его голосе звенел металл.

Мирионэль зажмурилась от боли, поджав губы, но все равно перед ее взором стояла фигура прерывисто дышавшего Тьелпе, отчаянно пытавшегося освободиться от оков.

— Оставь ее! — услышал Артано, — Отпусти ее и я скажу тебе, где они, — уже тише сказал Лорд Эрегиона.

На что Артано покачал головой:

— Не ставь мне условий, — с этими словами, он, отшвырнув прочь щипцы, ударил Мирионэль со всего размаху по лицу.

Ей показалось, что все закачалось, звук удара щипцов о каменный пол звенел в ушах. Во рту вдруг стало солоно, ее мутило от смеси страха, боли и какой-то безрассудной решимости. Она бы упала, не удерживай ее накрепко двое стражей рыжего демона. Удар был страшным, но он придал ей сил. Пока рыжеволосый демон не трогал ее дорогого кузена, а сосредоточил свои действия на ней, она готова была терпеть, лишь бы спасти Тьелпе.

Келебримбор, зарычав, рванулся вперед и был тут же отброшен к стене натянувшейся цепью.

— Где кольца? — хмурясь и кривя красивые губы, снова спросил Артано.

— Они в пещере, что рядом с мифриловой жилой, к югу от Карадрас, — отвечал, опустив голову, Келебримбор, — Отпусти ее… Прошу, — выдавил из себя Лорд Эрегиона.

Артано скривил рот в ухмылке, взглянув на сплевывавшую кровь Мирионэль. Он подумал, что Тано все-таки никогда не любил его. Ради своего Таирни он и пальцем не пошевелил бы, а Келебримбор ради этой девы готов бросить вызов всему сущему. Даже их фамильную гордость, с которой они все так носились, готов проглотить. Сейчас этот бесстрашный и такой прекрасный нолдо как никогда прежде напомнил ему Феанаро.

— Хотел бы я быть на ее месте, — невесело засмеялся майа и, помолчав, продолжил, — Я сегодня же отправлю моих слуг в ту пещеру. Теперь скажи, где те кольца, что ты сделал для Артанис? Ты не мог отнести их туда, ведь ты закончил их недавно.

— Нет, — коротко, сверкнув на него глазами полными гнева, ответил Келебримбор.

— Что ж, тогда… — Артано снова приблизился к Мирионэль, рванув на ней уже им разорванный кафтан и рубашку, — На стол ее! Живо! — приказал он удерживавшим деву харадрим.

Ее грубо швырнули на широкий рабочий стол. Мирионэль почти потеряла сознание от удара затылком о каменную столешницу. Перед затуманенным болью взором на миг возникло, как сквозь пелену, склоненное над ней красивое лицо Врага, искаженное злобой.

Страшно зарычав, Тьелпе рванул оковы — с отрывистым металлическим звоном звенья цепей разлетелись на две половины. Этот звук еще был слышен в горячем воздухе кузницы, а ее хозяин уже кидался на Артано, словно обезумевший зверь. Слуги майа из харадрим застыли на месте, ошеломленно глядя на то, как их господин катается по полу, сдавливаемый в стальных объятиях нолдо, которому ярость и гнев придавали сил.

Когда речь зашла об угрозе его телесной оболочке, Артано, тоже испугавшийся такого неожиданного оборота событий, не размышляя, применил черную магию Тано, поразив Лорда Эрегиона мощным разрядом в самое сердце. Келебримбор запрокинул голову, глаза его закатились, ладони разжались, по телу прошла судорога, и он потерял сознание.

Артано встал на ноги, оправляя украшения и измятые одежды. Тряхнув золотисто-рыжими волнами волос, казавшимися кроваво-красными в царившем в кузне освещении, он, не сказав ни слова, выбежал за дверь. Его приспешники медлили уходить, явно заинтересованные зрелищем полураздетой Мирионэль, силившейся приподняться, лежа на столе. Постояв над бесчувственным телом Владыки Эрегиона, они решились приблизиться к ней, но, опасаясь гнева Артано, который не оставлял на ее счет никаких распоряжений, все же предпочли ретироваться восвояси, заперев за собой дверь на засов, так, чтобы остававшиеся внутри эльфы не могли выйти.

— Солнце сияет в час нашей встречи, — приветствовал их Лорд Келеборн. Его лицо при этом не выражало абсолютно ничего.

— Мир да пребудет в твоей обители, — отвечал Трандуил заученными фразами на его формальную вежливость, опустив глаза.

Выяснилось, что Леди Галадриэль и ее дочь, Леди Келебриан, еще не вернулись из увеселительного путешествия по землям, находившимся во владениях Амдира, Лорда Элронда, о котором Трандуил столько слышал от Амрота, и Лорда Эрегиона. О последнем Трандуилу, как и Амроту, было известно относительно немного.

Это отсутствие любознательности в отношении правителей дальних земель объяснялось дориатским менталитетом, который предполагал высокий уровень изолированности, отгороженности от всех и вся и сравнительно малый интерес к тому, что происходит за пределами королевства и не имеет к его делам непосредственного отношения.

Лорд Келеборн предложил принцам и их отряду быть его гостями и дожидаться скорого, по его словам, возвращения его драгоценных супруги и дочери.

Для Трандуила отсутствие в домашних стенах венценосных леди являлось знаком, указывающим на то, что помолвке не быть, но они с Амротом приняли приглашение Келеборна остаться в Южном Лориэне, где ни один из них раньше никогда не бывал.

Собравшись с силами, Мирионэль кое-как смогла, почти упав со стола, подползти к Тьелпе. Он лежал без сознания, выгнув спину, пронзенный острейшей болью, и, увидев его в таком состоянии, Мирионэль не знала, что делать. Она обняла своего оторно, прижалась к нему, убирая с его лица прилипшие к нему пряди волос.

Тьелпе был очень слаб, изранен, но жив. Сама она не обращала внимания на то, что все тело ее ныло. На плечах Мирионэль были иссиня-черные синяки, к лицу вообще было нельзя притронуться. Ее мутило, тошнота была тем, что доставляло ей большее беспокойство, нежели разбитые в кровь губы и болезненные ощущения во всем теле.

Где-то в кузнице должна была быть бочка с водой, в которую опускали, чтобы остудить, готовые изделия. Вода была необходима сейчас, чтобы промыть раны Тьелпе.

Сжав зубы, Мирионэль поднялась на колени, потом, цепляясь за стол, встала на ноги, стараясь удержаться. Надев на голое тело то, что оставалось от ее кафтана, она огляделась в поисках емкости с водой.

Вода обнаружилась в большой бадье, из которой ее черпали, чтобы утолить жажду, в дальнем совсем темном углу помещения. С трудом передвигаясь, пытаясь не думать ни о чем, кроме того, что должна делать, и все еще находясь в состоянии сильнейшего потрясения, Мирионэль подобрала с пола то, что осталось от ее рубашки, смочила ткань водой, и обтерла ею лицо и тело несчастного кузена. Она осторожно промокала кровь, очищая кожу, промывая раны, а сама старалась дышать через нос. Перед глазами у нее все плыло. Казалось, еще немного, и она сама упадет без чувств рядом с Тьелпе.

Несколько раз ей пришлось проделать путь к бадье с водой и обратно. Мирионэль плеснула себе в лицо, капли тут же покатились по ее шее, скатываясь на грудь. Вода, из-за жара в кузнице, была теплой и быстро испарялась с кожи, уступая место испарине, но, все же, отрезвила ее, придав сил. Она даже заставила себя сделать несколько глотков, черпая воду ладонями.

Уже осмысленнее осмотревшись, Мирионэль разглядела висевший на крючке плащ Тьелпе. Она укрыла им кузена, положив его голову себе на колени.

Мирионэль не знала, сколько времени они провели так: она — сидя на полу, привалившись спиной к стене, полузакрыв глаза, оглаживая плечи и голову своего оторно, он — без сознания, распростертый на полу, укрытый плащом.

В полубреду Мирионэль шептала его имя, гладила волосы, силясь не потерять сознание окончательно. Что же произошло? Почему это случилось с ними? Кто он? Чего хочет? Она старалась, по крайней мере, занять мысли этими вопросами, чтобы не думать о нарастающей боли в обоих плечах, которыми, ей так казалось, она в скорости не сможет пошевелить.

Вдруг ей показалось, что кузен приподнял руку. Она открыла глаза, стараясь в полутьме, в которую была погружена кузница, освещаемая затухающим горном, разглядеть его лицо.

class="book">— Тьелпе, — позвала она.

Снаружи уже была ночь, зажигались огни факелов, слышались в отдалении крики дозорных на каком-то диком наречии.

Он вздохнул, глубоко, медленно. Ей показалось, что Тьелпе пытается что-то сказать и Мирионэль, бережно опустив голову кузена на подложенный под нее плащ, придвинулась к нему, гладя по щеке.

— Они в нише, — чуть слышно проговорил ее оторно, — в полу, за наковальней… В камне… Назови твое имя, и он откроется…

— Тьелпе, пожалуйста, — Мирионэль обняла его, прижимаясь к его измученному телу. Она не знала, что сказать. Возможно, очень скоро им предстояли пытки и мучительная смерть, поэтому она не знала, как утешить его.

— Я рад, что так вышло — ты пришла, мы встретились… — произнес Тьелпе.

— Милый, мой серебряный, я здесь, я с тобой, — шептала она в ответ, пытаясь целовать кузена распухшими от удара, нанесенного Артано, губами, обвивая его тело руками.

Тьелпе улыбался, блестя глазами в полутьме.

— Кольца — помни о них, возьми их, — прошептал он, — Там есть одно, — он говорил с трудом, — там будет одно в форме змеи, — дыхание его то и дело прерывалось, — Я делал его для себя, — он горько усмехнулся и набрал в грудь воздуха, сотрясаясь от боли, — Отдай его… твоему синда, пусть заботится о тебе, — и он на выдохе сжал ее руку.

— Тьелпе, — одними губами прошептала Мирионэль, — Тьелпе…

Крики воинов-приспешников Врага и шум, производимый ими, слышные снаружи, усиливались.

Войско под началом Гил-Галада подошло поздней ночью к окраинам Ост-ин-Эдиль, вступив в схватку с отрядами харадрим и орков, подконтрольных Ненавистному. Смертные и черные твари не ожидали стремительной атаки, к тому же, они были сравнительно малочисленны и спешно отступали к центру города, теснимые и окружаемые эльдар Эрейниона.

Вступив в оставленный Врагом и его отрядами дворцовый комплекс Ост-ин-Эдиль, приближенные воины Гил-Галада, во главе с ним самим, безуспешно пытались разыскать Владыку Твердыни Эльдар. Обнаружить Лорда Келебримбора им не удалось.

Вражьи ватаги отступили на юго-восток, в направлении Черной Страны, чтобы в скором времени выступить большим войском в сторону беззащитного Эрегиона, сравнять королевство с землей, продвинуться, никем не сдерживаемые, на северо-запад и взять в кольцо осады Имладрис.

Узнав об отчаянном положении осажденных, Гил-Галад, попросив помощи у дунэдайн Нуменора, выступил с войском, состоящим из представителей братских народов, навстречу силам Неназываемого Врага, чтобы сразиться с ним в открытом поле у стен города.

Находившиеся в авангарде полков Гил-Галада войны эльдар и дунэдайн, и их командиры, увидели двух гоблинов-знаменосцев, стоявших перед войском врага. В своих лапах эти огромные твари держали шест, к которому, словно знамя, было привязано истерзанное тело Владыки Эрегиона с вонзившимися в него многочисленными орочьими стрелами.

====== В осаде ======

Комментарий к В осаде Limpё (кв.) – напиток силы

Elrond Peredhel (синд.) – Элронд Полуэльф

Gwathel (синд.) – названная сестра

Ernilnin (синд.) – Мой Лорд, Милорд

Если бы Леди Келебриан знала, сколько страха, лишений и унижений ей предстоит претерпеть во время этой увеселительной поездки во владения дальних родичей ее матери, она тысячу раз предпочла бы остаться подле отца и тут же, долго не раздумывая, выйти за принца Эрин-Гален, лишь бы не быть сейчас там, где она оказалась.

А оказалась лориэнская жемчужина вместе со своей матерью во дворце Лорда Элронда, правителя Имладриса. Прекрасный город осаждали черные, смрадные и до жути уродливые чудища, а небольшой гарнизон под командованием Лорда героически его защищал. Келебриан с матерью целыми днями были вынуждены ухаживать за ранеными воинами, помогать готовить еду для них, распоряжаться прислугой, организовывать нерасторопных здешних эльдар, чтобы они так же, как и их собственная свита, могли приносить пользу общему делу защиты от наводившего на юную Леди Лориэна ужас врага.

Заботам и работе не было конца, они отнимали у них все время. Жемчужина Лориэна за несколько недель осады, насмотревшись на раны, боль, смерть и всевозможные лишения, похудела и осунулась. Она тряслась от страха и отвращения, когда думала о том, что вскоре, если не подойдет помощь с запада, от Нолдарана Эрейниона, армия орков ворвется в пределы Имладриса, оскверняя и уничтожая его изысканную, тонкую красоту и зверски убивая его жителей.

Леди Галадриэль приказала отправившемуся вместе с ними в эту поездку любимому менестрелю дочери, Линдиру, сопровождать ее везде и всюду. Линдир был ровесником Келебриан, происходил из нандор — народа Амдира, занимался сложением стихов и песен, играл на лютне и никогда не держал в руках меча. Однако в его обществе Келебриан чувствовала себя спокойнее в те краткие часы отдыха, которые ей и матери позволяли их добровольно принятые на себя многочисленные обязанности и заботы.

Лорд Элронд почти все время отсутствовал в своем дворце, руководя обороной и почти не покидая спешно возведенных его воинами и жителями Имладриса оборонительных укреплений. Таким образом, Леди Келебриан совсем не часто, учитывая, что и она не сидела без дела, могла видеть его и переброситься с ним парой слов… и каких слов! Как-то на бегу, когда они столкнулись в узком коридоре, Элронд спросил ее, быстрым движением хватая с крючка на стене у самого ее носа ключ от оружейной: «Вам что-нибудь нужно?» — при этом он едва взглянул на юную синдэ.

Келебриан растерялась: с одной стороны она была рада, что Лорд Элронд сейчас не разглядывает ее, стоявшую перед ним в порванном в нескольких местах, давно не стиранном платье, с грязными волосами и лицом, покрытым копотью. С другой стороны, жемчужину Лориэна приводило в замешательство такое невнимание к ее особе. Ей хотелось ответить: «Конечно! — горячая ванна, масло для тела, мягкая постель, чистая одежда и, по меньшей мере, десять часов непрерывного сна!», но вместо этого она сказала:

— Что?! — таращась на закованного в доспехи и пахнущего гарью молодого Владыку Имладриса.

— Раненые в чем-нибудь нуждаются? — раздраженно переспросил Элронд, отомкнув замок и отодвигая тяжелый засов.

— Да, — ответила оторопевшая Келебриан, — не хватает бинтов… и снадобий для заживления ран!

В ответ Лорд быстро кивнул и исчез за дверью оружейной. Тем же вечером в парадную залу дворца, превращенную в лазарет, личный слуга Элронда принес целую кучу белоснежных шелковых рубашек и несколько больших склянок со снадобьями для очищения ран, заживлявшими ткани и снимавшими боль.

Разглядывая полупрозрачный шелк расшитых серебром и украшенных по краям ворота и манжет мелкими жемчужинами рубашек, Галадриэль покачала головой и укоризненно посмотрела на дочь, которая в это время меняла повязку одному из раненых. Келебриан захотелось надеть в замен своей грязной нательной рубахи одну из этих, но она постеснялась — стольким воинам, героически защищавшим укрепления Имладриса, нужны были сейчас эти рубашки, и она, стараясь ни на кого не смотреть, усердно принялась помогать Галадриэль разрывать деликатные ткани на ровные полоски бинтов.

Другой раз им с Элрондом довелось столкнуться в дворцовой кухне. Келебриан помогала печь лембас для воинов, когда запыхавшийся Элронд внезапно очутился на пороге, и, найдя ее взглядом, спросил, где ее мать.

— Должно быть, она в тронной зале, с ранеными, — ответила Келебриан, которую этот Пэрэдель всегда заставал врасплох.

Он кивнул, точно также как и в прошлый их разговор, и тут же исчез, а лориэнская жемчужина, потупившись, стала думать об их отчаянном положении.

Не могло быть и речи о том, чтобы послать весточку на другую сторону от Мглистых Гор, отцу или Владыке Амдиру. Ее отец, наверное, с ума сходит от их долгого отсутствия, не получая уже длительное время никаких вестей от матери. Он и не подозревает, в какой они беде, как они нуждаются сейчас в его поддержке и помощи.

Вся надежда на Нолдарана Эрейниона, к которому удалось отправить гонца. Но никто не знал, когда ждать его помощи, а силы защитников города и запасы провизии, оружия и необходимых вещей и лекарств таяли с каждым днем.

Их с Галадриэль положение усугублялось еще и тем, что с ними не было ее любимой гватель* Мирионэль. Когда Элронд выяснил, что они отпустили ее в Ост-ин-Эдиль одну незадолго до того, как столица Эрегиона оказалась захвачена силами Врага, тень скорби и гнева легла на его выразительные черты.

Никогда внимательно не присматриваясь к внешнему облику Элронда, Леди Келебриан, если бы ее об этом спросили, сказала бы, что находит его некрасивым. Лицо Лорда Имладриса было лишено отпечатка первозданного совершенства, который присутствовал в чертах всех эльдар. В Лорде Пэрэделе были перемешаны столько разных кровей и родов, что было сложно отнести его самого к какому-либо из них, хотя формально его относили к эльдар из голодрим, поскольку его отец, рожденный от смертного, был по матери наполовину голдо. Народ его был более однороден, нежели другие, переселившиеся в эти земли с запада, и состоял из одних голодрим — темноволосых, со строгими выражениями на бледных лицах, и светло-серыми холодными глазами.

Той ночью Келебриан, проснувшись от слишком громких криков и шума снаружи, вышла, обеспокоенная, в коридор и направилась прямиком в тронную залу, рассчитывая найти там Леди Галадриэль.

Уже на подходе к импровизированному лазарету, один из слуг Элронда окликнул ее, приглашая проследовать за ним в покои Владыки.

Войдя в приемную, Келебриан увидела стоявшую посреди комнаты мать в окружении приближенных Лорда Имладриса. Серебряная Королева не поверила своим глазам — ее мать, женственная красота которой завораживала всех без исключения, была закована в боевые доспехи, каких Келебриан прежде никогда не видела, блестевшие в золотисто-желтом свете многих свечей и факелов в руках стражей. У пояса Леди Лориэна были прикреплены ножны, за плечами был колчан со стрелами и лук, за широкий тяжелый пояс в ряд заткнуты несколько небольших кинжалов.

— Мама, что происходит? — Келебриан стало не по себе от такого зрелища.

— Лорд Элронд ранен, — повернувшись к ней, сказала Галадриэль, — Прошу тебя заботиться о нем. В его отсутствие я буду полезнее там, наверху. Ты справишься и одна, — она сделала серьезное лицо, надевая плащ и уже собираясь покинуть приемную.

— Нет, пожалуйста, я не смогу! — в панике дочь попыталась удержать Леди Лориэна за руку.

— Будь сильной, — высвобождая руку и пристально глядя ей в глаза, ответила Леди Галадриэль.

Сейчас она показалась Келебриан какой-то чужой, как если бы она вдруг стала моложе, перенесясь в тот период, когда до рождения ее дочери было еще очень далеко.

Мать, о воинском прошлом которой она и не подозревала, ушла, как ни в чем не бывало, командовать обороной города. Келебриан и помогавшая ей Тулинде, подруга ее гватель, остались в покоях Элронда вместе с его личным слугой. Первой мыслью дочери Келеборна было — позвать Линдира, но, осознав его бесполезность в предложенных обстоятельствах, Келебриан решила попытаться успокоиться. Она в полутьме, освящаемой лишь несколькими светильниками с приглушенным светом, шла через комнаты в спальню, где находился раненый Владыка.

Тулинде и слуга сделали все за нее: сняли доспехи, промыли и обработали рану, наложили повязку, приготовили придающий сил напиток, называемый ими «лимпэ ».

Раненый в грудь, Лорд Элронд лежал на своем ложе, и Келебриан не хотелось, и было неловко видеть его в таком состоянии беспомощности и слабости. Она заставила себя подойти к постели с чашей, полной отвара, в руках, хмурясь от напряжения.

— Эрнилнин, — от неловкости и страха голос изменял ей, — пейте… Это вам поможет…

Ее подопечный медленно открыл глаза. Келебриан подумала на миг о том, чтобы подложить под голову и спину подушек, так ему будет удобнее пить, но спохватилась, заметив постепенно пропитывавшуюся кровью повязку на груди Элронда — сейчас любое движение для него должно было быть болезненным.

Напряженно вздыхая, Келебриан терпеливо наклонилась, поддерживая его голову и поднеся к губам Элронда целебное питье.

Он сделал несколько глотков, на миг вглядевшись в нее, и закрыл глаза. Келебриан всматривалась в освещенное светом лампы, казавшееся вылепленным из воска, изменившееся лицо раненого Владыки. Она заметила, что его лоб и шею покрывала испарина.

— Тулинде, что с ним? — беспомощно позвала она.

— Это от ранения, госпожа, — отвечала та, подойдя к ложу и бесцеремонно прикасаясь ко лбу раненого, — это жар. Копье было отравлено и пробило панцирь…

Внутри у Келебриан все похолодело. Как же было спокойно и радостно жить в Южном Лориэне с отцом, матерью и гватель Мирионэль и не видеть всех этих ужасов и страданий!

— Что нам делать?! — в отчаянии она повернулась к протиравшей влажным полотенцем лоб Элронда помощнице.

«Лорд Элронд владеет искусством врачевания… — отвечала ей в госанна Тулинде, — он сможет сам излечить себя — нужны время и покой».

Келебриан удивленно уставилась на нее. Даже она, будучи наполовину синдэ, не владела даром врачевания, ни какими-либо знаниями, чтобы заживлять раны и восстанавливать жизненные силы, а этот наполовину адан, оказывается, мог самостоятельно исцелить себя. Тем лучше!

Она испытала досаду, но, вместе с тем, и облегчение. Схватив руку Элронда в свои тонкие ладони, она, сомневаясь, умеет ли он и в состоянии ли, пользоваться госанна, зашептала вслух:

— Вы, пожалуйста, постарайтесь исцелиться поскорее… Без вас им не выстоять…

Ей показалось, что лицо Владыки Имладриса тронула слабая тень улыбки, пальцы его едва ощутимо дрогнули.

Всю ночь Леди Келебриан провела у ложа Лорда Элронда, стараясь заметить признаки улучшения его состояния, допрашивая Тулинде и слугу, что еще они могут сделать для их господина. Тулинде сказала, что за эти недели он израсходовал много сил, защищая город, и что теперь нужно время, чтобы восстановить их. Кроме того, она поведала жемчужине Лориэна о первых годах Владыки Имладриса, рассказав, как он и его брат-близнец совсем крохами были привезены к ним в крепость на Одиноком Холме. Келебриан слушала с приоткрытым от изумления ртом — было крайне трудно представить немногословного сурового воина, каким ей виделся Элронд, маленьким ласковым мальчиком, которого не спускал с рук приемный отец и воспитатель.

Заснув под утро, Келебриан видела во сне как они с Лордом Элрондом, взявшись за руки, идут по бесконечному золотистому полю, к далекому лазурному горизонту. Все в ее сне было наполнено светом, было тепло и покойно идти рядом с ним, и она чувствовала себя как никогда безмятежно и радостно. Лорд Элронд в длинных светло-лиловых, переливающихся шелковым блеском, одеждах сдержанно улыбался ей, увлекая за собой, и ей хотелось улыбаться в ответ.

Проснулась она от все нарастающих рева и гула, доносившихся снаружи. Оказалось, она во сне не выпускала руки своего подопечного. Взглянув в его лицо, она обнаружила, что оно выглядит не таким бледным и изможденным, как накануне вечером. Элронд еще спал. Сейчас, вглядываясь внимательно, Келебриан находила в его чертах своеобразную, незаметную с первого взгляда, красоту. Было что-то привлекательное в высоком лбе, изогнутых темных бровях, вздернутом носе и мужественном подбородке Владыки Имладриса.

Пока Келебриан с удивлением находила все новые достоинства во внешнем облике Элронда, за дверями его спальни послышались шум быстрых шагов и лязг доспехов. Вскоре на пороге появился воин из свиты Владыки и, подозвав к себе слугу, что-то быстро и тихо сказал ему, наклонившись к его уху.

— Что случилось? — Келебриан отпустила руку Элронда и подошла к двери.

— К нам на помощь подошло войско с запада…

По прошествии трех недель с их приезда в Южный Лориэн, Трандуил и Амрот уже успели исследовать почти все уголки принадлежавшего Лорду Келеборну удела. Поначалу он сам показывал им самые любимые им и его супругой участки леса и редкие поляны, на которых в летнее время семья и приближенные Серебряного Лорда любили устраивать трапезы на свежем воздухе, принося с собой еду, напитки, покрывала и подушки. На этих покрывалах и мягких подушках все они устраивались, чтобы наслаждаться теплой, солнечной погодой, вкусной едой и прохладным питьем, обществом друг друга, а также пением и игрой менестрелей.

Лориэн, а особенно его южная часть, где находились владения Келеборна, славились своей красотой. Трандуилу эти места и в правду показались прекрасными. Они были наполнены магией, как, впрочем, и Эрин-Гален, пропитанный магией Орофера.

Лорд Келеборн был не на шутку встревожен долгим отсутствием жены и дочери, которые, по его расчетам, уже давно должны были возвратиться обратно из их странствий. Во владения его ближайшего соседа Амдира был отправлен гонец за вестями.

В ожидании вестей прошли еще четыре долгих дня.

Возвращение гонца было встречено с нетерпением и беспокойством. Принесенные им новости оказались более чем располагавшими к тому, чтобы потерять покой, хотя и не содержали ничего конкретного. Амдир сообщал лишь, что не видел Галадриэль и Келебриан с того дня, как они покинули его, отправившись через Западные Врата Мории в Имладрис, никаких вестей от благородных дам, разумеется, не приходило ко двору Амдира. Другой новостью было то, что проход через Морию был перекрыт на восточной стороне туннеля. Владыкой нандор были отправлены разведчики, которым удалось пройти беспрепятственно через подземный проход, но на той его стороне они встретили отряды неизвестных воинов, предположительно из смертных, вперемешку с орочьими бандами, уже наводнившими все тракты и переходы и обосновавшимися, как предполагал Амдир, в пещерах, на крайнем севере Мглистых Гор.

Получив эти вести, Келеборн тут же вызвал к себе Трандуила и рассказал ему о том, что удалось узнать.

— У тебя в отряде тысяча воинов. Несколько тысяч есть и у меня, — обратился он к принцу Эрин-Гален, — Мы должны быть готовы к походу на запад. Амдир сам ничего не знает, но, судя по его тону, нас вполне может ожидать скорая война.

Трандуил, хмурясь, пробегал взглядом послание друга-побратима его отца, адресованное Келеборну, которое тот протянул ему, начиная свой рассказ.

— Мои супруга и дочь, которая в скорости должна стать твоей супругой, сейчас в большой опасности, я чувствую это. Мы выступим через два дня, я уже написал об этом Амдиру.

— Эрнилнин, поверь, мне очень жаль, что твои близкие попали в беду, но мой отец не уполномочил меня вступать ни в какие битвы, тем более, в войны без его на то дозволения, — уклончиво ответствовал Трандуил.

— Что? — взгляд светло-серых глаз Келеборна сделался в миг полным с трудом сдерживаемой ярости.

— Мы не вступим в бой, — решительно ответил Трандуил, поднимая вверх острый подбородок.

Он прекрасно понимал, что за собой повлечет отказ защищать жизнь будущей невесты и ее матери. Принц Зеленолесья сделал свой выбор. Лорд Келеборн смерил его полным холодного презрения взглядом, в свою очередь тоже высоко задрав подбородок.

— Ты завтра же покинешь мои владения, — произнес он ледяным тоном.

Почтительно поклонившись, Тэран-Дуиль развернулся и почел необходимым для начала покинуть покои Серебряного Лорда синдар. Он не женится на Келебриан и уже завтра будет на пути к успевшим за эти столетия стать родными ему лесам Эрин-Гален.

====== Возвращение ======

Комментарий к Возвращение Ash nazg (ч.н.м. и далее “черное наречие Мордора”) – Единое кольцо.

Curumo – Курумо (на валарине), Курунир (синд.), Шарки (ч.н.м.), на языке людей – будущий Саруман Белый.

Amon Lanc (синд.) – Голый Холм. Будущий Дол-Гулдур.

Gwador (синд.) – названный брат, побратим

Дагор-нуин-Гилиат – Битва под звездами.

Brennil (синд.) – Благородная госпожа

Совсем не сразу после поражения под Имладрисом Артано, возвратившись в свой удел на юго-востоке, начал осознавать, что потерял, убил, Келебримбора. Он никогда не был сторонником жестоких и крайне малоэффективных методов насилия, пыток и губительных воздействий на плоть, превращавших прекрасных эльфов, которые имели несчастье попасть в руки Мятежного, в лучшем случае в жалких калек, а в худшем в ненавидящих все и вся, включая себя самих, мерзких, уродливых тварей.

Сейчас же он понял, что сам был источником телесных и душевных страданий. И страдать он заставил не кого-нибудь, а своего любимого ненаглядного нолдо. Он, желавший принести ему небывалое удовольствие, наслаждение и составить его счастье, причинил ему боль, ранил, почти убил… И все из-за этой дряни, из-за нее, этой полусмертной, ничтожной женщины, которую он мог прикончить одним щелчком, если бы захотел.

Так скверно, как сейчас, он не чувствовал себя даже когда Тано избивал его, даже когда грубо насиловал. Артано сто раз предпочел бы сейчас быть избитым и униженным Могучим, чем страдать и терзаться из-за того, что обожаемый Келебримбор вынужден был пережить по его вине. А его вынудила она…

В Ост-ин-Эдиль все случилось почти в одночасье. Подоспели, невесть откуда взявшиеся, воины нолдор, а у него был лишь небольшой отряд из наемников харадрим и черных тварей. Они в спешке отступали из Эрегиона. Келебримбора он забрал с собой, надеясь в стенах своей крепости излечить его и попытаться дознаться о кольцах эльфов, сделанных для Артанис. Келебримбор ничего не хотел говорить. Его обожаемый молчал, пытая Артано своим молчанием и выражением ненависти и гнева на любимом лице, не хуже, чем если бы пытал каленым железом.

Вконец измученный его упрямством, Артано, которому не терпелось отомстить Леди Лориэна и всему их эльфийскому отродью за унижения и за то, что отняли у него мечту о счастье с Келебримбором и безмятежном, великом и славном правлении Средиземьем, наконец, сдался. Сказав одному из присутствовавших на допросе стражей: «Теперь делайте с ним, что хотите…», он выбежал из комнаты, где держали пленника, рыдая, закрыв лицо руками.

Увидев, что стало с Келебримбором после всего, что с ним проделали его мучители орки, Артано содрогнулся и чуть не упал без чувств, прислонившись к стене, тяжело дыша. «Да будет так… — обреченно подумал он — Пусть они увидят, что произойдет с любым из них, кто дерзнет встать у меня на пути…». Истерзанное тело Келебримбора, привезенное на поле битвы, было прибито к шесту в качестве знамени, призванное устрашить противостоящих его воинам эльфов и смертных. Что, впрочем, не спасло их от поражения и вынужденного отступления. В глубине души Артано понимал, что сам не желал победы, не приложив достаточного количества усилий, будучи убитым горем и сам в ужасе от того, что творил.

Ну почему нолдо не мог любить его?! Ведь Артано красив, талантлив, умен и вообще обладает огромным количеством достоинств.

Поздно было спрашивать себя об этом. Слишком поздно. Глухая тьма, казалось, сгущалась над золотисто-рыжей головой, поглощая сознание, клубясь черными плотными облаками над его твердыней, в одной из комнат которой он сейчас находился.

Уже разъехались во все концы Средиземья его посланники, чтобы доставить выкованные Келебримбором кольца тем, кому они предназначались. То, что у него сейчас нет колец эльфов, это не беда — он найдет их очень скоро и заполучит. А даже если и не скоро, это не помешает ему исполнить задуманное, в особенности теперь, когда все его грандиозные планы потеряли какую-либо ценность. Ведь план его, несмотря на поражение под Имладрисом, отнюдь не провалился, а наоборот, неуклонно претворялся в жизнь. Все кольца, которые он изначально планировал получить от любимого, Артано получил. Даже его, Великое Кольцо, нолдо отдал ему добровольно, пока майа был в облике этой дряни, так что теперь он — настоящий Владыка Средиземья, Властелин, повелевающий всеми прочими власть имущими посредством Кольца.

— Аш назг… аш назг… — почти беззвучно шептали тонкие, красиво вырезанные, губы.

Гортхаур Жестокий сидел в широком, обитом бархатом, кресле своих покоев, в своем замке, называемом эльфами Барад-Дур, в оглушительной тишине, бессильно сложив руки на коленях и глядя из-под полуопущенных век на унизанные дорогими перстнями тонкие нежные пальцы. Взгляд его замер на Едином Кольце, что поблескивало на безымянном пальце правой руки. На миг в его памяти блеснуло и новое имя, полученное от эльфов в битве у стен Имладриса, — Таурон, что значит «Ненавистный». Все кончено теперь — никогда не править ему бок о бок с любимым нолдо на этой земле.

А когда Тано вернется, когда сумеет вырваться из-за грани мира, то даже не вспомнит о нем, о Таирни, а сам Артано неминуемо предстанет перед судом Валар в круге судеб. Рано или поздно предстанет, он это точно знал. Что-то они ему скажут? Верно, посадят на цепь и заклеймят, словно бестию. Эльфы Валимара будут пугать его именем детей.

Вот и все… И сказать нечего… И отрезаны все пути обратно. Не видать теперь ему Валимара, пока он жив. Никогда больше не придет он в мастерскую к Ауле, никогда не встретит на пороге Йаванну, бросавшую на него голодные взгляды, никогда им с Курумо — приятелем по несчастью быть в учениках у Валы Ауле, больше не сбегать тайком из кузницы в Тирион, на очередной веселый праздник нолдор.

Артано покачал головой, рот его искривился в скорбной гримасе горькой усмешки. Хотелось плакать. Тано, когда увидел его, рыдавшего от счастья, по своем возвращении из плена и заключения в Валимаре, говорил, что он, Артано, — жалкая плакса. Тано был прав.

Трандуил с отрядом, оставив Амрота во владениях Лорда Келеборна, возвратился в Эрин-Гален. Вступив в земли Рованиона и проезжая мимо Амон Ланк, вблизи от которого стоял замок отца, принц Зеленолесья спешился и решил взойти на Голый Холм, чтобы с него обозреть лес, уже долгое время бывший его домом.

Амон Ланк был самой высокой точкой Зеленолесья. По непонятной причине на нем ничего не росло, кроме невысокой травы. Никаких деревьев, ни кустарников. Здесь было хорошо тренировать навыки боя, подставив ветру голову и грудь, вдыхая свежий холодный воздух.

Принц Эрин-Гален, очутившись на вершине холма, какое-то время осматривал с него кроны растущих внизу деревьев и обозревал далекие пики Мглистых Гор, наслаждаясь ощущением свободы и дувшего здесь, на высоте, сильного западного ветра. Затем он достал из ножен парные мечи, с которыми был неразлучен во время походов, и сделал несколько выпадов, воображая, что перед ним невидимый постороннему глазу противник. Он убедился, что не столько его разум, сколько руки и все тело, помнят те приемы двумечного боя, что так восхищали его в исполнении князей голодрим и воинов из их свиты столько лет назад, что, казалось, все это случилось когда-то не с ним. Нет, Трандуил не потерял сноровки, с все нарастающей удалью, граничащей с яростью, он закручивал в причудливые петли свои мечи, вращая кистями рук, разминая их. Необходимо было высвободить накопившуюся злость на судьбу. После такой интенсивной тренировки он предстанет перед отцом, усталый и спокойный, и ему будет легче рассказать о произошедшем в Лотлориэне и намного легче безмолвно выслушать отцовские упреки и отповеди.

На удивление, Орофер не разозлился на сына, узнав о причине его отказа следовать за воинством под командованием Келеборна. Фактический срыв помолвки с Келебриан и оказавшиеся под угрозой дипломатические отношения с Южным Лориэном волновали его гораздо меньше, чем сообщенные Амдиром вести о неизвестных воинах, перекрывших проход в Имладрис. В купе с поступающими каждодневно от разведки донесениями о замеченных то тут, то там, орочьих ватагах, это означало одно — назревала новая затяжная война.

«Невероятно! — думал со злостью Орофер — Эти голодрим, придя сюда, опять умудрились развязать войну с неизвестным врагом. Неизвестным, но могущественным врагом…» Что-то подсказывало Владыке Зеленолесья, что здесь не обошлось без вмешательства разудалой интриганки Галадриэль. Дочка кузины Эарвен всюду поспевала совать свой аккуратный, очаровательный носик, вынуждая владык эльдар жертвовать жизнями многих воинов из-за сплетенных ею интриг.

Как обычно, оказавшись в сложной ситуации из-за недостатка сведений о происходящем за пределами его королевства, Орофер отправил гонца с письмом к Амдиру. А что еще оставалось делать? Его дорогой друг и гвадор был ближе всех к театру военных действий. Орофер сомневался, что Амдир поддержит Келеборна в намерении пройти с войском через Морию, к Имладрису, но был уверен, что Надежда зеленых эльдар и авари располагает наиболее свежей и точной информацией о том, что происходит сейчас за Мглистыми горами.

Ее, уже полумертвую, обнаружила ворвавшаяся в помещения дворцового комплекса Ост-ин-Эдиль личная стража Гил-Галада. Приди они на несколько мгновений позже, им не удалось бы застать ее в живых.

Мирионэль была оказана первая помощь. Нашедшие ее приближенные Нолдарана подивились ее жизнестойкости и внутренней силе, какую можно было встретить лишь в тех, из Первого Дома, о которых при дворе Эрейниона упоминать было не принято, хоть многие из опытных, старших воинов и помнили лордов Нельо и Кано.

Осторожно взяв казавшееся худым и хрупким тело девы на руки, один из приближенных Гил-Галада попросил осматривавшего помещение кузницы напарника:

— Дай твой плащ, надо укрыть ее.

— Вот, бери, — снимая с себя плащ, отвечал тот с готовностью, — неси ее к главному целителю, а я закончу здесь, — он рассматривал покрытый кровавыми пятнами каменный пол.

— В этот раз обошлось, — говорил главный целитель войска Нолдарана личному помощнику, перевязывая легкую рану плеча одного из воинов их отряда, — раненых мало и ранения пустяковые.

— Да, господин, — отвечал помощник, склонив голову и протягивая целителю очередной, скрученный в валик бинт, смоченный в целебном растворе для заживления ран.

Они расположились в просторном помещении, выполнявшем роль обеденной залы в палатах Келебримбора. Эхо от каждого движения или малейшего шума гулко разносилось здесь, меж опрокинутых стульев и кресел, огромных разбитых ваз и чаш, чьи осколки покрывали пол, сорванных со своих мест тяжелых портьер и газовых легчайших штор, теперь валявшихся смятыми по всей комнате.

— Менелион! — послышался за дверями крик одного из приближенных Владыки.

Главный целитель поднял голову:

— Входите! — громко отвечал он.

Двери распахнулись, и в залу вошел, знакомый ему еще со времен службы на Амон-Эреб, опытный разведчик Арассэ. Он нес на руках тело, завернутое в плащ.

— Она еще жива, — проговорил Арассэ, ища глазами, куда можно было положить ношу.

— Она? — удивленно переспросил Менелион, расчищая место на обеденном столе и накрывая его поднятой с пола тканью портьеры, — Вот сюда, вот так.

Он замер, словно пораженный громом, всматриваясь в черты бледного лица лежавшей перед ним избитой и до крайности истощенной девы.

— Великие Валар… — прошептал Менелион.

В последующие дни главный целитель Нолдарана Эрейниона почти не отходил от Мирионэль, на сколько его заботы позволяли ему это, стараясь отправлять вместо себя помощника и прочих, подчинявшихся ему рядовых целителей, бывших при отряде.

Леди Мирионэль очень медленно поправлялась и, видя улучшение, Менелион старался еще усерднее, готовя для нее лимпэ, обрабатывая заживляющим раствором страшные кровоподтеки на плечах и раны на лице, очищая и перевязывая царапины и ожоги, словно от раскаленных пальцев, на груди и животе, шепча исцеляющие заклинания. Он сам кормил и поил ее, давая пить придающий сил напиток и подобие жидкой каши из злаков и сушеных фруктов.

Через несколько дней, когда они переместились к западной границе Эрегиона, возвращаясь в Линдон, главный целитель покинул подопечную, чтобы рассказать о ней Нолдарану. Мирионэль была все еще очень слаба, но жизни ее уже ничто не грозило. Первым, что она спросила, не выказав абсолютно никакого удивления тем, что видит его перед собой, было:

— Тьелпе… Где Тьелпе?!

После ее краткой беседы с Нолдараном стало ясно, что произошло в Ост-ин-Эдиль, и все-таки, Менелион не до конца понял подробности этой беседы. Леди Мирионэль плакала, и сквозь слезы говорила о трех кольцах, что остались в кузнице Лорда Келебримбора. Где находился сам Владыка Эрегиона, она не знала. В разоренный и покинутый его жителями город был срочно отправлен Арассэ во главе отряда разведки.

Он вернулся, привезя с собой маленькую коробочку из мифрила. Оказалось, только сама Леди Мирионэль была в состоянии открыть ее. Внутри, завернутые в черный бархат, лежали четыре кольца: золотое в сапфиром, платиновое с рубином, мифриловое с цветком, усыпанным мелкими бриллиантами, и еще одно — золотое, в виде обернувшейся несколько раз вокруг пальца змейки.

Опытнейший главный целитель Нолдарана Артанаро, Менелион Ойотилэ, дал себе обещание, как и всегда, когда его пациент нуждался в помощи, что сделает все от него зависящее, чтобы исцелить Леди Мирионэль.

Он родился в семье благородной. Отец Менелиона был одним из придворных Нолдарана Финвэ. Его ровесники, все до единого, еще в детстве раскрыли свои способности и знали, какую профессию изберут, достигнув зрелого возраста. Он же пробовал многие ремесла, но так ни к чему и не привязался сердцем. Зато, едва перейдя из детства в подростковый возраст, успел влюбиться в милосердную и тихую Эсте. Его привлекла ее кротость и бесконечная доброта. Каждый день он повадился приплывать на остров посреди озера Лорелин, где располагались ее палаты и лазарет и где она заботилась о страдающих духом и телом. Юный Ойотилэ наблюдал за тем, как она работает, и не переставал восхищаться ею. «Я и тебя научу» — сказала ему Эсте с кроткой улыбкой глядя в глаза, когда он осмелился вслух высказать ей свое восхищение. Несколько лет подряд Менелион обучался у Эсте врачеванию. Терпеливо и вдумчиво он постигал ее искусство, заучивая наизусть заклинания, названия растений, формулы и рецепты, поражаясь тому, насколько неисчерпаемы могут быть ресурсы памяти.

Когда Нолдаран Куруфинвэ поднял мятеж против Валар, Ойотилэ едва достиг совершеннолетия. Принц Нельяфинвэ призвал его, не умевшего сражаться, в свою свиту, в Исход. Менелион с тяжелым сердцем отправился к Эсте — прощаться.

— Ну, я пойду, — сказал он, силясь сдержать слезы.

— Иди, — коротко ответила она, а потом прибавила, — Но обязательно возвращайся. Я тебя буду ждать здесь…

Долг есть долг, и Менелион перевязывал резаные раны нолдор в Альквалонде, боролся с морской болезнью во время плаванья к берегам Эндорэ, валился с ног от изнеможения при Дагор-нуин-Гилиат, оплакивал гибель Нолдарана, потом оплакивал потерю принца Нельо.

Его радости не было предела, когда, спустя двадцать семь долгих лет Анора, его господин, Лорд Нельяфинвэ, был чудом освобожден из плена и привезен в Митрим своим кузеном. Ойотилэ лично взялся выхаживать его, готовый не спать по трое суток к ряду. Принц Финдекано следовал за ним как тень, не отходил от постели кузена, и Менелион начал опасаться, что придется выхаживать и его, так он ослабел и измучился.

Выздоровление главы Первого Дома принесло ему, совсем мальчишке, титул главного целителя при старшем феаноринге и его личной свите. Долгое время, пока продолжалась осада Ангамандо, Менелион жил спокойно, экспериментируя с химическими элементами и растениями, создавая новые лекарства — мази, растворы, напитки. Во многом благодаря Менелиону и его помощникам, которых он, после тщательного отбора, приблизил к себе, посвятив в секреты целительства, гарнизон крепости Маэдроса смог с относительно незначительными потерями выстоять в дни осады Химринга в Дагор Браголлах.

Звездным часом в его карьере и, одновременно, одной из самых страшных страниц в истории нолдор, стала Нирнаэт Арноэдиад. Тогда Менелиону показалось, что он и его квенди спустились в глубины преисподней Моринготто, в огненно-кровавый ад. Всегда спокойный, кажущийся медлительным, но внимательный и умеющий быть проворным, Менелион и тогда не потерял присущей ему выдержки.

Он думал часто об Эсте — как бы она повела себя, что бы сказала, очутись она на его месте. Это помогало ему преодолевать любые невзгоды и оставаться верным себе и своему делу в любой ситуации. Менелион никогда не считал тех, кому он оказал помощь, не делал между мини различий и никогда не гордился своими умениями, знаниями и опытом. Он выполнял долг.

По долгу службы, а отчасти из привязанности к принцам Первого Дома, он после Нирнаэт отправился в Амон-Эреб. Менелиону за его целительскую практику довелось лечить всех семерых. Он перевязывал раны оставшихся в живых феанорингов после похода на Дориат, потому что долг диктовал ему это, по той же причине он отправился с ними в Арверниэн. Насмотревшись на тот ужас, что творился в гаванях, во время нападения отряда четверых его принцев, Менелион понял, что больше он не может продолжать нести службу. Это шло в разрез с его убеждениями. У него на глазах погибли принцы Амбаруссар, и, передав их тела Лорду Канафинвэ, главный целитель Первого Дома сложил с себя полномочия. Долг его, он чувствовал это, был в том, чтобы помогать раненым из Арверниэн. Он с командой верных помощников остался в разоренном поселении, чтобы хоть как-то загладить перед пострадавшими и перед Высшими Силами ужасные деяния тех, кому долгое время предано служил.

Там, на развалинах поселения в устье Сириона, его и нашел прибывший туда с острова Балар будущий Нолдаран Эрейнион. Он сразу распознал в Менелионе опытного и талантливого целителя и просил присоединиться к нему. Так Менелион прошел со своими помощниками Войну Гнева, не раз спасая жизни лучших и храбрейших из воинов будущего Владыки Линдона. После победы он обосновался в столице, при дворе Гил-Галада, отказавшись вернуться в Аман.

В мирное время главный целитель не находил себе места и чувствовал себя ненужным. Как бы страшно это ни звучало — его стихией была война. В походе, в ужасающих условиях, среди лишений, неудобств, вида крови, страшных ран и смерти, Менелион чувствовал себя на своем месте, там, где он должен быть, чтобы суметь помочь. Он не уставал поражаться тому, какой долгой может быть память. Менелион помнил Эсте. Часто вспоминал ее, но ни разу не пожалел об отказе вернуться в Благословенные Земли.

Он порой горько сожалел, что не владеет врожденной сильной магией синдар, которые умели исцелять наложением рук, заклинанием, верным словом. А больше не сожалел ни о чем. Теперь при дворе Нолдарана все синдаризировалось. Говорили и писали все только на языке синдар. Он тоже привык к нему. Даже Мирионэль называл «бренниль», на синдарский лад.

Многое видел за свою жизнь главный целитель. И все помнил. Высокий, стройный, обладавший тонкими чуткими пальцами, внимательным взглядом и твердым голосом, вселявшим в его пациентов уверенность и спокойствие, Менелион даже для бывалых воинов был примером бесстрашия, благородства и верности своему долгу.

После победы под стенами Имладриса, Мирионэль, уже набравшись достаточно сил, верхом вступила в город в числе приближенных Нолдарана. Навстречу им, блестя в лучах заката серебром доспехов, вышла Леди Галадриэль, сказав, что Лорд Элронд сможет вскоре присоединиться к их обществу.

На следующий день Элронд действительно присоединился к ним за обеденной трапезой, как и Леди Келебриан.

Поначалу Галадриэль казалась опечаленной, но, в то же время, ее щеки окрасил едва заметный румянец, когда они заговорили о возвращении в Лориэн.

— Мы и так слишком долго злоупотребляли твоим гостеприимством, — сказала она с улыбкой, обращаясь к Элронду, — Ждем тебя в скором времени у нас, в Лотлориэне. Учти, ты не можешь отказаться от приглашения, — она лукаво прищурилась.

Лорд Имладриса учтиво склонил голову, не произнеся ни слова. Паузу в беседе прервал Нолдаран Эрейнион:

— Моя Леди, друг мой, — он смотрел попеременно на Галадриэль и Элронда, — мы должны будем переговорить без свидетелей. Надеюсь, дамы простят нас, — он взглянул на Келебриан и печальную Мирионэль, которая сидела за столом, устремив взор в тарелку.

Даже встреча с родичами, на которую она уже не рассчитывала, не смогла ее порадовать. К числу горьких потерь присоединилась еще одна — Тьелпе, встреча с которым теперь была возможна лишь в чертогах ожидания.

====== Время и Вечность ======

Комментарий к Время и Вечность Остров Королей, Elenna-norё (кв.) – Зведная Страна, Andor (кв.) – Подаренная Земля – различные названия Нуменора.

— Приеду, не сомневайся, как только закончится война. Не тревожься обо мне, выздоравливай, ты должна набраться сил, — отвечал Элронд на настойчивые просьбы Мирионэль поскорее навестить их по возвращении в Лориэн, когда они прощались.

— Война не закончится и через тысячу лет, дорогой Эльо, — горячо шептала названная сестра, сжимая егоруки, — Обещай, что приедешь к нам очень скоро, обещай мне это!

Он, вздыхая, закивал головой, уступая ее просьбе.

— Когда я приеду, я хочу застать тебя полной сил и цветущей, какой ты всегда была, обещаешь? — спросил он, чуть хмурясь.

— Да, я должна быть сильной, чтобы сражаться. Я буду сражаться в предстоящей войне!

— Нет, сестра, я не позволю этого, — брови Элронда изогнулись, он внимательно глядел в глаза Мирионэль, — Отец бы этого не позволил, ты знаешь.

— Я знаю, что должна сражаться, Эльо, и ты позволишь мне! Я сражусь за них всех бок о бок с тобой и твоими воинами. Ты не смеешь мне запретить! Слышишь?

Элронд хмуро покачал головой. Он понимал чувства Мирионэль лучше многих. Владыка Имладриса прощался с дамами из Лориэна, обещав Леди Галадриэль в скором времени посетить их владения.

С Гил-Галадом они условились поддерживать связь через гонцов. Войско Нолдарана было многочисленным и хорошо вооруженным и постоянно держалось в готовности к немедленному выступлению, но для борьбы с воскресшим из небытия безжалостным злом требовалось объединить силы всех, кто хотел свободно и независимо жить на просторах Средиземья.

Гил-Галад, возвратившись в Митлонд, столицу Линдона, благодарил государя Нуменора за оказанную военную помощь. Он писал, что и впредь надеется, в случае необходимости, рассчитывать на поддержку, как с моря, так и с суши, со славного Острова Королей. На это послание ему вежливо ответили, что сиятельный повелитель великого королевства Эленна-норэ*, Тар-Минастир, был рад быть полезным своему брату. Так же Тар-Минастир выражал надежду, что помощь окажется ответной. Владыке Андора не было равных в искусстве войны, но он хотел еще раз подтвердить взаимную приверженность между его страной и Линдоном Гил-Галада.

После очередного любезного обмена взаимными уверениями в вечной дружбе и взаимопомощи, Гил-Галад и Тар-Минастир скрепили на бумаге заключенный союз, оставшись очень довольны друг другом. Воодушевленный успехом в переговорах с братским Нуменором, Нолдаран Эрейнион и его советники обратили свои взоры на далекий северо-восток Средиземья, где простиралось второе по площади и численности населения государство эльдар — Эрин-Ласгален. По расчетам Гил-Галада, армия этого лесного государства должна была насчитывать около сорока тысяч обученных бойцов, включая легкую кавалерию, лучников и пехоту. Заручиться поддержкой такого союзника в предстоящей войне, означало, наполовину уже решить исход военной кампании против Ненавистного в свою пользу. Армии Имладриса и Лориэна даже вместе едва ли могли составить по численности и половину имевшихся в распоряжении Владыки Эрин-Гален войск.

Верховный Король нолдор стал всерьез обдумывать возможность заключения союза с Владыкой Орофером, известным своей проницательностью, острым умом, амбициозными устремлениями и умением при случае рискнуть. Военного опыта Ороферу, сыну Эльмо, было не занимать, он прошел Браголлах и Нирнаэт, а так же битву при Сарн Атрад. Наследник Орофера так же слыл опытнейшим и искусным воином. Принимая во внимание все эти соображения, Гил-Галад решил, после разрешения не терпящих отлагательств вопросов в своем государстве, отправиться к Леди Галадриэль, просить у нее совета относительно возможности и целесообразности заключения союза с ее дальним родичем.

Принц Трандуил, по возвращении в замок отца для подробного отчета, уже собирался отправиться в свое убежище — роскошный дом, выстроенный среди ветвей огромного раскидистого дуба, когда Владыка Орофер призвал его в свои покои.

— Что ты думаешь о положении дел за горами, на западе? — начал издалека Орофер, когда сын показался на пороге его приемной, — Теперь ты вполне мужчина, а потому я говорю с тобой, как с равным.

— Мне известно то же, что и тебе — на западе снова поднял голову Враг. Его силы многочисленны, а коварство безгранично.

— Амдир пишет, что Имладрис Полуэльфа был осажден полчищами орков и смертных с юга, из Харада, но, по счастью, его жители и подошедшее на помощь войско голодрим, смогли одержать победу, Враг отступил к себе, в свой удел на юго-востоке.

— На долго ли? — нахмурился Тэран-Дуиль, сверкнув глазами.

— Скоро разразится очередная война, йоннин, а ты до сих пор не подарил нам наследника, — укоризненно произнес Орофер, начиная постепенно подходить к интересовавшему его вопросу, — Тебе давно пора обзавестись женой.

— О чем ты говоришь, адар?! — воскликнул принц, — В такое грозное время думать о женитьбе! Да и на ком прикажешь? Не говори мне о Леди Келебриан, после моего отказа защищать ее жизнь, она потеряна навсегда.

— Именно о ней я и хотел поговорить, Тэран-Дуиль, — строго сказал Орофер, — Ты все еще можешь жениться на ней! Для этого совсем не обязательно спрашивать разрешение Келеборна. Главное — завоевать ее сердце, — Орофер приподнял правую бровь и криво улыбнулся.

— Что? Отец, я не понимаю…

— Все просто: ты можешь поехать в Лотлориэн тайно, не ставя никого в известность, и там совершенно случайно встретить Леди Келебриан. А когда вы встретитесь, ты дашь ей кольцо и увезешь ее вместе с собой сюда, в мой замок, — невозмутимо отвечал Владыка, поигрывая краем своего длинного одеяния и ухмыляясь.

Трандуил стоял перед родителем, приоткрыв от удивления рот и вытаращив на отца и без того большие зеленовато-серые глаза.

— Если она будет упрямиться, ты всегда можешь применить чары, — продолжал, скаля белые ровные зубы в глумливой улыбке, Орофер, — но она не будет, когда увидит тебя, — он подошел к сыну и, потрепав его по щеке, коснулся пальцами под подбородком Трандуила.

— Ты хочешь сказать — сделать ее моей женой с помощью чар? Без согласия на то ее родителей?!

— Мужчины из эльдар Дориата частенько избирали этот путь, выбрав супругу, — заметил, словно бы между прочим, Владыка Зеленолесья. — Нам нужен наследник. А что до Галадриэль и ее мужа — предоставь это мне. Они признают ваш брак. Другого выбора у них не будет. Теперь ступай, собирайся в путь, — на лице Орофера расцвела благостная улыбка.

— Но я только возвратился оттуда! — негодующе закричал принц.

— На этот раз я не позволю тебе возвратиться без жены! — повысил голос Орофер, — Отправляйся немедленно! — кричал он вдогонку удалявшемуся быстрым шагом Трандуилу.

Элронд сдержал обещание и, как и просила его названная сестра, не заставил себя долго ждать. Владыка Имладриса пожаловал с визитом в Лотлориэн, владения Лорда Келеборна, в середине весны. Он был тепло встречен, как желанный и ожидаемый гость самим Лордом синдар и его очаровательной супругой. В течение своего визита Лорд Элронд много времени проводил в беседах с названной сестрой, которую, к своей радости, нашел в добром здравии.

Мирионэль казалась спокойной, хоть и совсем перестала улыбаться. Ее намерение принять участие в битве против Неназываемого Врага только окрепло с момента их расставания.

— Кто знает, когда разразится настоящая война? Сейчас он копит силы… — задумчиво говорила она, когда они прогуливались по сказочной красоты весеннему лесу недалеко от резиденции Келеборна.

— Сейчас Владыка Гил-Галад остался, если не считать моего трехтысячного гарнизона, который всегда в его распоряжении, один на один с Неназываемым врагом и его полчищами, — на высоком лбу Элронда от напряжения проступали продольные морщины.

— Он передал тебе одно из трех колец, верно? — неожиданно спросила Мирионэль.

Элронд посмотрел на нее и кивнул.

— Одно он отдал госпоже Галадриэль, — продолжала она, — а третье, должно быть, своему воспитателю из фалатрим.

— Не будем говорить об этом, — сказал строго Элронд, — Нолдаран рассказал мне — там было еще одно кольцо… Ты оставила его себе?

— Да, это кольцо Тьелпе. Он делал его для себя и просил меня хранить его.

— Ты в тоске по кому-то, я чувствую. О ком ты думаешь? Почему не отправишься к нему?

Его названная сестра глубоко вздохнула.

— Эльо, я не создана для счастливой жизни, — серьезно отвечала она, — Все, к чему я приближаюсь, разрушается, все, кто мне дорог, гибнут, — почти прошептала его гватель.

— Не говори так, не казни себя, твоей вины нет ни в чем…

Она продолжала их прогулку, низко склонив голову, ведомая под руку названным младшим братом.

— Скажи мне, почему ты не сделаешь ей предложения?

Услышав это, Элронд вздрогнул, тут же подумав, что сегодня каждый вопрос Мирионэль был для него полнейшей неожиданностью.

— О чем ты? — все же спросил он, стараясь придать голосу невозмутимость.

— Я заметила, как ты смотришь на Келебриан…

— Прошу тебя, не будем об этом, — ее гвадор, хмурясь, потер ладонью лоб, — Мой первый долг перед народом — сокрушить Врага, что угрожает всем нам. Вот все, о чем я должен думать сейчас.

Какое-то время они продолжали прогулку молча.

— Она еще совсем дитя, — вдруг задумчиво проговорил Элронд, — я старше ее на полторы тысячи лет. Кроме того, она — одна из самых высокородных дев Средиземья, а я лишь наполовину…

— Эльо! — перебила его Мирионэль, — Ты — Лорд Имладриса, в твоих жилах кровь принцев нолдор и королей Дориата, кто как не ты может сравниться с Келебриан в благородстве происхождения?! И, самое главное, ты — сын Кано…

— Да, — Элронд гордо вскинул голову, — Я никогда об этом не забываю… Отец хотел, чтобы ты была счастлива — прибавил он, кивая головой.

— И для вас с Эрьо дядя больше всего на свете желал счастья, которого сам никогда не познал, — отвечала его гватель.

— Эрьо был счастлив, он сам мне говорил много раз. Он был сильным и бесстрашным.

— Как и ты, — закончила Мирионэль начатую им фразу.

— Нет, — с грустной улыбкой, качая головой, отвечал Элронд, — Он был намного сильнее и храбрее меня. Он и сам это знал, потому и выбрал свой путь. Когда мы встретились последний раз, в Митлонде, почти случайно, я едва мог узнать его. Если бы ты видела, сестра, он был дряхлым стариком, я смотрел на него и не мог поверить, что это Эрьо стоит передо мной: весь седой, со сморщенной кожей, немощный, а он спросил меня: «Я не постарел ни на один день, верно?» и так заразительно смеялся. Брат ничего не боялся, и я чувствовал, что он прожил счастливо отмеренное ему время. Нам следовало бы поучиться у смертных — они дорожат каждым прожитым днем, ловя каждый миг, чтобы прожить его и ощутить себя живыми. А мы думаем, что у нас есть Вечность и растрачиваем ее впустую, обрекая себя на страдания и одиночество. Знаешь, перед расставанием он просил меня передать отцу… — Элронд замялся, — он просил сказать нашему отцу, если встречу его в чертогах ожидания, что он его помнит и любит…

Мирионэль, вглядываясь в лицо Элронда, думала о том, что только что услышала. Ей вспомнились предсмертные слова матери: «Ты не совершишь моей ошибки, не станешь рабой долга перед твоим народом, не откажешься, как отказалась я, от нескольких ничтожных лет счастья, что могла бы прожить бок о бок с мужем, пленившим твое сердце. Ты не будешь мучиться всю жизнь запоздалым раскаянием, живя вдали от него…»

====== Цветущая Весна ======

Майские песни!

Нежные звуки!

Страсть их слагала, поёт их весна.

Радость, воскресни!

Злоба и муки —

Призраки страшные зимнего сна.

Злые виденья

Раненой жизни,

Спите до срока в мятежной груди!

Ключ вдохновенья,

На душу брызни,

Чувства заснувшие вновь разбуди! Ф.Сологуб

Лорд Имладриса покинул Лотлориэн в середине мая, пробыв в качестве гостя во владениях Келеборна около месяца.

Он уехал, так ничего никому и не сказав, не сделав никаких признаний, ничего не предложив. С Леди Галадриэль и ее супругом он говорил о политике, о государе Гил-Галаде, о новом страшном и неизвестном враге, которому все они теперь противостояли. Леди Лориэна кивала на его слова об объединении, соглашалась с тем, что Нолдарану, против королевства которого этот Неназываемый Враг, вероятнее всего, направит следующий удар, необходимо помогать, обещала предоставить всех имеющихся в распоряжении Лорда Келеборна воинов в случае, если Эрейнион захочет предупредить нападение на Линдон и сам, в союзе с другими владыками, пойдет походом на твердыню Черной Страны.

О Великом Кольце они тоже говорили. Оно сейчас украшало руку злого духа, предположительно из майар, что ополчился против них.

— Ему удалось подчинить себе королей смертных и владык наугрим, — констатировал Келеборн, — Он управляет ими с помощью Кольца.

— В чем, по-вашему, сила колец, что он дал им? — спросил Элронд, невольно опустив взор, разглядывая блестевшее на его руке Вилья, Кольцо Воздуха.

— Они продлевают век смертных, могут делать их носителя невидимым, и, в то же время, могут делать видимыми для него сокрытые предметы и намерения. Эти кольца наделяют их владельцев способностью внушать желание подчиняться себе, а сами подчиняют волю и разум носителя Неназываемому Врагу, поскольку неразрывно связаны с Единым Кольцом, — молвила Галадриэль, — А то, что на твоей руке, — продолжила дочь Финарфина, заметив, что Элронд рассматривает доверенное ему кольцо, — управляет силой воздуха. Оно скроет и защитит Имладрис от зла, а кроме того, усилит твой дар к исцелению, сделав тебя непревзойденным врачевателем, как тела, так и духа, — закончив свою речь, она нежно улыбнулась.

Смотря в ее блестящие глаза, Элронд подумал, что Лорд Келеборн вряд ли до конца понимает, с кем связал свою судьбу. Сейчас Леди Галадриэль казалась самой кротостью, одетая в нежно-голубое одеяние из шелка и белого кружева. Невозможно было поверить, что на укреплениях Имладриса, как рассказывали ему потом его приближенные, эта леди бесстрашно сражалась бок о бок с самыми искусными и опытными воинами, ни в чем не уступая им.

Дочь такой, во всех отношениях совершенной, эллет пленила сердце рассудительного и спокойного по характеру эарендилиона своей непосредственностью и необыкновенной красотой. В Келебриан не было огромной внутренней силы ее матери, ее краса отличалась от той, которой обладала Галадриэль, и была необычной, хоть и не столь яркой. Что до характера дочери Келеборна, то ему еще предстояло сформироваться окончательно, но, при благотворном влиянии спокойной и уверенной силы, исходившей от Элронда, жемчужина Лориэна вполне могла бы сама превратиться, подобно матери, в настоящую Королеву.

С тяжелым сердцем Лорд Имладриса покидал прекрасный край, где жила Леди Келебриан. Он не смел, отдавая себе отчет в том положении, которое складывалось вокруг государств эльдар, ни о чем просить прекрасную дочь Келеборна. Как и большинство тех эльдар, кто задумывался о будущем, Элронд понимал — скоро грядет очередная затяжная война. Увидев вновь Келебриан, Пэрэдель еще больше утвердился в мысли, что она — самое прекрасное создание во всей Эа. Он дал себе обещание, если судьба пощадит его, и после окончания войны он все еще будет среди живых, вернуться в Лориэн и просить Леди Келебриан разделить с ним Вечность, если, конечно, к тому времени она будет свободна.

Молча и стараясь не производить шума, Саэлон складывал вещи принца в большой походный мешок из мягкой темно-коричневой кожи. Он решил взять в предстоящий поход несколько смен платья и нательных рубашек, гребень, выточенный из бивня слона, которым Тэран-Дуиль расчесывал волосы, а также самые ценные и красивые украшения дорогого его сердцу орофериона и бутылек с ароматным маслом.

— Саэлон, я не поеду! — мотая головой, словно норовистый конь, говорил ему принц Эрин-Гален, — Не старайся! Уходи!

— Совсем не обязательно так кричать, браннон, — отвечал оруженосец Орофера, продолжая укладывать его вещи, — Не нужно идти наперекор воле Владыки, — он поднял на Трандуила внимательные зеленые глаза, — Мы с вами отправимся в поход, а куда выведет дорога, никому неизвестно… — и он едва заметно подмигнул принцу.

— Я не могу так, понимаешь?! — Трандуил с силой ударил кулаком в дощатую стену комнаты, потом, немного успокоившись, приложил ладонь ко лбу и в отчаянии прикрыл глаза, замерев у стены.

Они находились в его доме на дереве.

— Вы хоть знаете, как выглядит эта леди? — осведомился Саэлон, завязывая мешок.

— Нет! И не хочу знать! — раздраженно прикрикнул на него Трандуил.

Слуга, тем временем, деловито раскладывал по карманам защитные амулеты, крючки для рыбной ловли, очищенные орехи, сушеные фрукты и ягоды, не обращая внимания на явное раздражение своего господина.

— Все готово, браннон Тэран-Дуиль, — сказал, наконец, Саэлон, — Вам нужно отдохнуть, ложитесь, а завтра утром поедем. Погода будет прекрасная! — он улыбнулся и, закинув на плечо приготовленный мешок, вышел на веранду.

Трандуил не знал, как ему быть, чувствуя себя загнанным в ловушку. Проворочавшись ночь в непрерывных раздумьях, он здраво рассудил, что будет лучше, если они с преданным Саэлоном отправятся в путь. Отец выгонял его, единственного наследника, из собственного дома и королевства, отправляя во владения Келеборна за женой.

Если бы Трандуил верил, как в юношеские годы, в существование всех этих высших духов и самого Единого, о которых читал в книгах по истории голодрим, что приносил ему наставник Куталион, то непременно попросил бы их избавить его от этого жребия — жениться на Леди Келебриан. Для всех, в том числе, для нее самой, это было бы наилучшим исходом.

Простившись с Эльо и проводив его до границ владений Серебряного Лорда, Мирионэль решила отправиться в заповедные леса Лориэна, что располагались у самых его восточных границ, чтобы побыть какое-то время вдали от всех.

Она не спешила возвращаться обратно в резиденцию Келеборна. Как бы добры и приветливы ни были приютившие ее супруги и их дочь, ее дорогая гватель Келебриан, она все же чувствовала иногда необходимость быть одной, чтобы иметь возможность спокойно размышлять обо всех происходивших с ней и другими событиях и придаваться воспоминаниям. Одиночество не было ей в тягость, она нуждалась в нем, как это случается со многими, кто получил от жизни много уроков, для усвоения которых необходимы время и тишина.

Неспешно Мирионэль брела по лесу, ведя уставшую лошадь под уздцы. Стоял прекрасный солнечный день, солнце было в зените, заливая своим светом траву, листья, поляны и цветы на них, наполняя все вокруг жизнью и радостью от ее проживания. Со светом Анора в мир приходила благодать Валар. Ничто не могло заменить живительного света, что Анор так щедро отдавало земле. Смотря на цветущий лес вокруг нее, бывший сейчас в самой прекрасной весенней поре, когда пышным, буйным цветом рассветает все вокруг и ароматы цветов и растений смешиваются в лесном воздухе, наполняя его дыханием Творца, Мирионэль прислушивалась к птичьим трелям, шелесту молодых листьев и стрекотанию наполнявших лес бесчисленных жуков, стрекоз и кузнечиков.

Ей хотелось вдыхать воздух полной грудью, позволяя ощущению весны и расцвета всего живого проникнуть в ее легкие, приобщая к празднику жизни, делая сопричастной к красоте и гармонии всего сущего, сотворенных Единым.

Выехав ранним утром из столицы Эрин-Гален, Трандуил и герольд Орофера уже к полудню миновали земли Рованиона, приближаясь к восточным границам удела Серебряного Лорда.

Отношения с Лотлориэном, итак уже порядком испорченные, угрожали перерасти в настоящий военный конфликт или Моргот знает что, в том случае, если бы гениальный план Владыки Орофера по фактическому похищению дочери Келеборна и Галадриэль его сыном был приведен в исполнение. Трандуил не собирался разыскивать Леди Келебриан. Что ему делать, он еще не решил, и сейчас хотел просто отдохнуть в цветущих в этот период года лесах близ границ Лотлориэна, у берегов Андуина.

Эти леса были не такими, как те, что покрывали почти всю территорию королевства его отца. Деревья здесь были массивнее, толще, но солнечный свет проникал сквозь их кроны свободнее, и открытых мест было значительно больше. Часто на пути им встречались залитые солнечным светом поляны, подобные тем, что показывал им с Амротом Келеборн, и на которых его приближенные и простые жители Лориэна устраивали праздники в теплое время года.

По мере того, как они продвигались вглубь леса, Трандуил постепенно почувствовал себя лучше. Вокруг все кипело возрождающейся каждую весну из зимних оков жизнью. Даже яркий солнечный свет, обычно доставлявший ему, выросшему в вечных сумерках Нан-Эльмота, определенные неудобства, сейчас не раздражал его зрения. Полуприкрыв глаза, так, что перед ними возникла красноватым маревом оборотная сторона век, Трандуил неспешно ехал по едва угадывавшейся тропе между деревьями и редкими валунами.

— Браннон, — Саэлон осторожно тронул его за плечо, выводя из состояния полусна. — Остановимся здесь? Там, впереди, я слышу шум ручья. Этой ночью вы не отдохнули, хотя стоило бы, — продолжал он, спешившись и увлекая лошадь за собой под уздцы.

Трандуил кивнул, тоже слезая с коня, и молча направился за оруженосцем.

Когда вскоре они вышли к небольшому живописному открытому участку перед невысокой горкой, с которой, образуя шумный водопад, тек ручей с ледяной водой, Саэлон, наполнив ей бывшую при нем флягу, сказал, что отправится на поиски обеда и скоро вернется, предоставив принцу Эрин-Гален обустраивать их стоянку.

Привязав коней и наполнив водой свою флягу, Трандуил какое-то время сидел, созерцая, как с шумом стекает с высившейся перед ним горки вода, шипя и серебрясь на ярком майском солнце. Иногда до него долетали редкие брызги, их прикосновения к коже были похожи на уколы иголкой. Он поднялся на ноги и подошел ближе, к самому водопаду, подставив ладони под обжигающе холодные струи и желая умыть чистейшей водой лицо.

Не захватив с собой никакой провизии, ни воды, Мирионэль, после необычно долгой прогулки, начинала чувствовать не столько голод, сколько жажду. Было довольно жарко, и ей захотелось отправиться к ближайшей реке. Местность она знала лишь приблизительно. Ей совсем не часто доводилось бывать в этом отдаленном участке лориэнского леса.

Припомнив, что где-то рядом, если судить по расположению деревьев, должен течь небольшой ручей, Мирионэль сделала наугад несколько сот шагов, прислушиваясь, не послышится ли шум и плеск воды. Вскоре она действительно услышала журчание близкого ручья. Порадовавшись тому, что память не подвела ее и в этот раз, она решительной походкой направилась в ту сторону, откуда доносился звонкий рокот небольшого водопада, скрытого от ее взора за ветвями дикой вишни, покрытыми нежно-розовыми цветами и молодыми листьями.

В предвкушении утолить, наконец, мучившую ее жажду, Мирионэль раздвинула преграждавшие ей путь ветви, и уже хотела шагнуть на поляну, по направлению к источнику.

У воды, наклонившись и подставив сложенные ладони ледяной хрустальной струе, стоял Лис. Услышав шелест ветвей, он мгновенно обернулся на звук и посмотрел ей прямо в глаза. Оба замерли, затаив дыхание. Глаза его сияли при свете дня ослепительнее любых бриллиантов, в их строгом взгляде читались вызов и решимость.

В панике отпрянув, словно спугнутая косуля, и позволив веткам вишни больно хлестнуть себя по лицу, Мирионэль попыталась бежать прочь, но ее ноги отказывались повиноваться ей. Она неуклюже развернулась, рванулась вперед, запутавшись в полах длинного платья, и тут же поняла, что падает.

Руки Лиса обхватили ее, поддерживая, обнимая. Мирионэль слышала над самым ухом его дрожащее дыхание и своим телом ощущала исходившее от него тепло, от которого внутри прокатилась волна жара, и сердце зашлось в бешеном ритме.

Увлекаемая Трандуилом, Мирионэль, прикрыв глаза, медленно опустилась на мягкую невысокую траву, и, прежде чем увидеть, почувствовала его, обнимавшего теперь ее плечи. Обоняние доставляло ей неповторимый аромат его волос и свежий запах его одежды, зрение, когда она открыла глаза, донесло до угасавшего сознания видение его прекрасного лица с фарфоровой кожей, нежными, бледно-розовыми губами и глазами, подобными двум крупным, сияющим голубым топазам, обрамленным черными ресницами и соболиными бровями.

Мирионэль отворачивала лицо, то вправо, то влево, не в силах поверить в то, что видела и чувствовала.

Трандуил прижался к ней, положив голову на грудь, крепко сжимая хрупкие плечи. Но силы стремительно покидали его. Казалось, еще немного и их не хватит, даже чтобы дышать. Мыслей в голове не было, их будто смыло водой, стерло.

После всего, что он пережил, после всех размышлений о Мирионэль и терзаний из-за их разрыва, он просто не мог больше думать, двигаться, говорить. Он мог только тихо лежать рядом, тесно прижавшись к ней и прерывисто дышать, мелко дрожа, ощущая, как ее руки перебирают складки плаща на его спине.

Постепенно дрожь уступила место ошеломившему его состоянию покоя. Принц Эрин-Гален закрыл глаза, погружаясь, почти против воли, в глубокий, спокойный сон.

Должно быть, они провели так, лежа обнявшись у небольшого водопада, несколько часов. Открыв глаза, Трандуил, обнаружил, что в лесу уже стемнело и, не веря своему счастью, ощутил Мирионэль лежащей в его объятиях. Глаза ее были закрыты. Принц сглотнул, желая заговорить с ней и не зная, что сказать.

— Проснись, — позвал он хриплым от волнения голосом, — Мирионэль… — произнести теперь ее имя, обращаясь к ней реальной, а не к воображаемой ее тени, было для него трудно.

— Я не сплю, — ответила она едва слышно, — мне кажется — я умерла, а ты — долгожданное счастье, которого я не знала, будучи живой.

Ее возлюбленный принялся оглаживать ее лицо, волосы, плечи. Сердце его билось часто, колющей, щемящей болью наполняя грудь.

— Нет, мы живы, живы оба, — произнес он, поднеся к губам ее ладонь.

Несмотря на боль, пронзавшую грудь, принц чувствовал себя в силах подняться на ноги, что и сделал, осторожно помогая Мирионэль. Ему все еще не верилось до конца, что она не морок, не игра его фантазии, не призрак. Даже в темноте Трандуил заметил, что губы его любимой пересохли, а лицо было очень бледным.

Недалеко от них, справа, горел костер. Подойдя к нему, они обнаружили Саэлона, спокойно жарившего на огне тушки перепелок. Лошади всех троих, как оказалось, были привязаны неподалеку.

Завидев приближавшегося к его костру Трандуила, который вел за руку темноволосую белокожую эллет, встреченную в лесу, оруженосец посмотрел на них как ни в чем не бывало и пригласил присоединиться к трапезе.

— Я приготовил на троих, — с улыбкой проговорил он, — А вам, бренниль, вина не помешает выпить, — заметил Саэлон, достав из своего мешка небольшую бутыль.

— Так это ты?! — с неповторимой улыбкой — смесью довольства и сарказма, молвила Галадриэль, когда Трандуил предстал перед ней, Келеборном и всем их двором, прося дозволения увезти с собой ее подопечную, дочь Морьо.

— О тебе, значит, она вздыхала все это время? — Леди Галадриэль с притворной укоризной качала головой.

Трандуил стоял перед ней, как истинный эдель Дориата, выпрямившись и гордо вскинув подбородок.

Лорд Келеборн непонимающе глядел то на него, то на супругу, то на Мирионэль, то на собравшихся в зале приближенных.

— Ну что же ты?! — дочь Финарфина продолжала улыбаться, — Идите же, скорее, скорее… Вам приготовят все в дорогу! — и она заразительно и звонко засмеялась.

Они оба поклонились ей, и Мирионэль приблизилась, чтобы проститься с Лордом и Леди Лориэна. Галадриэль обнимала ее, счастливо улыбаясь. Келеборн был сдержанней, но и на его скупом на эмоции лице выражалась радость.

Леди Келебриан, в отличие от отца, искрилась ею. Она была счастлива, что теперь все разрешилось с принцем Эрин-Гален. Ей не придется выходить за него, гватель Мирионэль, оказалось, уже давным-давно была его любимой и невестой, и теперь они будут жить в Эрин-Гален, а она сможет время от времени навещать свою дорогую названную сестру.

— Дорогая сестра, ты не представляешь, как я довольна! — восклицала Келебриан, кружась и подпрыгивая вокруг своей гватель, — Предвижу, что тоже скоро, скоро окажусь, как и ты, в объятиях будущего супруга!

— Я желаю тебе этого от всей души, — отвечала Мирионэль, тихо улыбаясь.

Владыка Эрин-Гален, проснувшись, как обычно, довольно поздно, пожелал выйти на террасу своих покоев, чтобы обозреть великолепие весеннего леса. Этим поздним утром в лесу дышалось особенно хорошо. Воздух был по-особому свежим. Орофер подумал, что это благодаря дувшему с запада, приносимому из-за пиков Мглистых Гор, ветру.

С мыслями о предстоящем ему принятии пищи, Орофер направился в свою приемную, где имел обыкновение завтракать, сидя за рабочим столом.

Слуга, вошедший с подносом, на котором располагался накрытый для него завтрак, подошел к Ороферу и, расставляя перед ним тарелки и миски с кушаньями, сообщил, будто бы, между прочим, что сегодня утром дозорные заметили принца, въезжавшего на территорию Эрин-Гален.

Орофер нахмурился, он не ожидал такого скорого возвращения сына и решил осведомиться у слуги относительно особенно интересовавших его деталей.

— Мой сын был один? Надеюсь, вы все помните мой приказ — не пропускать его через границу, если вздумает вернуться без леди?

— Мне сообщили, — серьезным тоном доложил прислужник, — что принц Тэран-Дуиль был в сопровождении неизвестной леди.

— Правда?! — оживился, словно ребенок, Орофер. — Вот и отлично! Зовите их обоих этим вечером ко мне! Нет, лучше к обеду! Живее! — он подтолкнул слугу в сторону двери.

Размышляя о том, что Леди Келебриан непременно должно понравиться в его замке, Орофер распорядился приготовить к обеду больше обычного и сервировать стол в зале для приемов. Он еще не придумал, как будет заминать этот инцидент с Галадриэль и Келеборном, но считал, что все вполне может разрешиться полюбовно. Прежде всего, Владыке хотелось услышать от сына и Саэлона подробности этой необычной помолвки и взглянуть на сказочно прекрасную жемчужину Лориэна.

Время до обеда тянулось для Владыки Эрин-Гален мучительно медленно. Наконец, его долготерпение было вознаграждено.

Владыка Эрин-Ласгален, Орофер сидел во главе стола в огромной обеденной зале, использовавшейся также в качестве залы для торжественных приемов. Стол ломился от яств. Одних только вин было пять различных сортов. Владыка особенно рассчитывал угодить гостье из Лориэна, дав ей отведать легкого, слегка игристого вина, имевшего прозрачно-розоватый оттенок и сладкий вкус и привозимого к его двору с юго-запада Средиземья.

Заслышав приближающиеся шаги, Орофер приподнялся от напряжения в своем кресле.

Тэран-Дуиль вошел в распахнутые перед ним двери залы, ведя под руку просто, но опрятно одетую деву, которую Орофер в первый миг даже не узнал, уразумев только, что это была не Леди Келебриан. Внимательней вглядевшись, он вспомнил ее. Тем удивительнее Ороферу показалось представшая его глазам картина — его сын и дочь князя изгнанников… Откуда?! Как?! Почему?!

Заготовленные для встречи желанных гостей слова застряли в горле Владыки Зеленолесья. Он почти растерянно глядел на них, стоявших перед накрытым столом, потом, немного придя в себя, все же произнес:

— Прошу, садитесь к столу.

Сказав это, он глубже уселся в свое кресло и принялся сверлить их взором, сжав губы и качая головой.

«Не противься судьбе…» сказала ему давно Галадриэль, когда он приехал к ней просить приискать для сына невесту из ее приближенных десси. Сейчас, глядя на то, как Тэран-Дуиль усаживается рядом с невестой, привезенной из Лориэна, Орофер особенно отчетливо осознал смысл тех слов дочки его кузины.

====== Таинство ======

Комментарий к Таинство Irimo (кв.) – Красивый

Среди ночи он проснулся и крепко прижал ее к себе, словно это была вся его жизнь и ее отнимали у него. Он обнимал ее, чувствуя, что вся жизнь в ней, и это на самом деле было так. Э. Хемингуэй «По ком звонит колокол»

Свадебные обряды были проведены согласно всем правилам и традициям сумеречных эльдар, установленным еще в далекие времена правления Дориатом Элу Тингола. Они состоялись почти сразу после приезда Амдира с Леди Нэлладель и их сыном, которых Орофер счел нужным пригласить в первую очередь.

Для всех желающих в день торжества перед замком Владыки Эрин-Гален был устроен праздник с угощением и прочими атрибутами настоящего веселья — музыкой, вином и танцами.

Жених и невеста, как и должно, были самой красивой парой королевства. Если красу принца Эрин-Гален воспевали даже на окраинах Зеленолесья, то внешность его никому неизвестной в этих краях избранницы, как и следовало ожидать, приковала к себе внимание всех собравшихся на праздник гостей.

Владыка Орофер решил не заострять ничье внимание на происхождении невесты сына, чье имя — Мирионэль, дочь Карнистиро, никто из местных эльдар ранее никогда не слышал.

Сказками про жестоких и кровожадных князей голодрим здесь пугали на ночь детей. Немногие из его приближенных, что, подобно Саэлону, родились в Нан-Эльмоте и, преодолев тяготы Великого Переселения, пришли с ним из-за Синих Гор, помнили князей-изгнанников как безжалостных разорителей и убийц. Принимая во внимание все это, Орофер представил Мирионэль как благородную леди из голодрим, родственницу Леди Галадриэль и Лорда Элронда.

«Конечно, это не Леди Келебриан, но, кто знает, может быть так оно и лучше?» — думал Владыка Зеленолесья.

Ни Орофер, ни когда-то познакомившийся с ней Амдир, ни даже сам Тэран-Дуиль, не ожидали, какое великолепное и поистине прославляющее женственную красоту и прелесть зрелище им предстанет, когда дочь князя голодрим спустилась из отведенных ей комнат в полном торжественном уборе невесты.

Она медленно плыла им навстречу, сияя, ослепляя белизной кожи и атласного наряда, убранного живыми цветами — белыми, светло-оранжевыми и нежно-сиреневыми розами. Те же свежие лепестки роз сияли в ее темно-русых, заплетенных в сложные косы, волосах, как и драгоценные камни диадемы из белого золота.

Мирионэль казалась сама нежным диковинным цветком. Ее глаза: глубокие, сине-серые, под красиво изогнутыми черными бровями, приковывали к себе взгляды собравшихся мужчин своим блеском и выражением загадочной полуулыбки. Алый румянец, покрывавший свежую кожу щек, придавал ее лицу то особенное естественное очарование, которое не часто можно было встретить в деве из местных зеленых эльдар.

С ее появлением окружающий мир, казалось, отодвинулся куда-то на второй план. То, как она двигалась в подчеркивавшем тонкость и линию изгиба талии одеянии с узкими рукавами, переходящими от локтя в широкие кружева и открывавшими взорам изящные, словно из слоновой кости выточенные, запястья и кисти рук с нежными тонкими пальцами, завораживало. Эта дева из голодрим была словно создана для того, чтобы вызывать любовь, повергая в состояние оцепенения и лишая дара речи одной своей полуулыбкой, в которой читались сразу застенчивость и страстная натура.

По традиции, Орофер должен был преподнести невесте самоцвет на цепочке или в ожерелье, что он и сделал, водрузив на шею невестки драгоценнейшее ожерелье из сияющих белых самоцветов и жемчужин, непревзойденной работы наугрим. Чтобы не расчувствоваться при мысли о том, что когда-то эта драгоценность — свадебный дар дяди Элу и Торил Мелиан, украшала изящную шею леди Нифрелас, сын Эльмо предпочел отвести взор, стараясь не глядеть на то, как служанки помогают его невестке надеть ценный подарок.

Обмен кольцами состоялся на поляне, среди белых шатров, украшенных цветочными гирляндами, к которым, с приходом сумерек, присоединились самодельные оранжевые фонарики круглой формы.

Трандуил надел на указательный палец правой руки возлюбленной золотое кольцо, сняв подаренное когда-то серебряное, с уже почерневшим от времени перламутром. Мирионэль, забрав кольцо из Валинора, одарила его золотым кольцом в виде змейки, что несколько раз обвивалась вокруг пальца принца Эрин-Гален.

— Змея — символ земли, дождевой воды и небесного огня, — сказал ее возлюбленный, рассматривая необычное кольцо.

— Она символизирует двойственность всех явлений, — отвечала Мирионэль, — Тебе она поможет быть мудрым и защитит тебя, умножив твою магическую силу.

Вглядевшись внимательней, Трандуил заметил, что вместо кончика хвоста у обвившей безымянный палец его левой руки золотой змейки была еще одна голова, точно такая же, как и та, что располагалась сверху.

Гости хлопали в ладоши, смеялись, поздравляли Орофера и новобрачных. Владыка Лориэна, Амдир, присвистывая и глядя на Мирионэль, говорил вполголоса своему другу:

— Вот так, мелдир, в жизни бывает. И я очень рад, очень, что так случилось, — и он с чувством закивал головой, похлопывая друга по плечу.

Принц Амрот почти всю церемонию простоявший с открытым ртом от восхищения невестой и удивления тому факту, что его наставник, оказывается, был издавна обручен с такой необыкновенно красивой эллет, наконец, решился подойти к Трандуилу.

— Меллоннин, — робко, взглядывая, то и дело, на стоявшую рядом Мирионэль, заговорил он, — позволь тебя поздравить… и пожелать тебе, то есть вам, — Амрот покраснел от смущения, — вечного счастья, — он опустил русоволосую голову.

— Благодарю, мелдир, — принц, казалось, плавился от довольства.

Трудно было узнать в этом разряженном в светлые атласные одежды, сияющем украшениями и непрестанно пытавшемся подавить безотчетную улыбку принце, мрачного, задумчивого и отрешенного наставника Амрота, ходившего в старом дорожном платье, запыленном плаще и видавших виды легких доспехах.

Как Трандуил, так и его супруга не могли до конца поверить в происходящее, несмотря даже на то, что активно готовились к церемонии все эти дни. Оба они еще не осознали в полной мере, что настали их дни счастья. Так часто бывает с теми, кто, закаленный невзгодами, готовит сердце и разум ко все новым испытаниям, забывая, что жизнь не создана лишь из одних лишений и трудностей и порой неожиданно преподносит нам желанное и нежданное счастье, обрушивая его на нас, словно ушат ледяной воды посреди полуденного пекла, заставая нас врасплох.

Тем вечером танцы, согласно обычаю, должны были открывать жених и невеста. На специально освобожденной и ярко освещенной огнями фонариков и факелов поляне уже собрались желающие принять участие в этом излюбленном развлечении.

В Лориэне танцы устраивались едва ли не чаще, чем где-либо, и Мирионэль, увлекаемая своей гватель, часто принимала в них участие вместе со всеми нисси Леди Галадриэль. В то время как ее супруг не мог припомнить, когда в последний раз ему довелось танцевать.

— Ты будешь танцевать? Я увижу это? — смущенно спросил он у Мирионэль.

Она пристально посмотрела на Лиса, слегка поклонилась и отправилась в ту сторону, где расположились музыканты.

Вскоре заиграла музыка, поначалу показавшаяся собравшимся гостям необычной. Это была плавная мелодия флейты, с перетекавшими друг в друга протяжными звуками, к которой присоединялись попеременно глуховатый бой барабанов, тревожные аккорды лютни и позвякивание бубнов. Мирионэль вышла в центр круга и начала двигаться также плавно, в ритме странной мелодии. Все внимательно следили за каждым движением необычного танца, за каждой замысловатой фигурой.

Все в Мирионэль, в ее хрупкой, стройной фигурке, казалось, было подчинено танцу, а каждое движение было призвано передать чувства или состояние, в котором она пребывала в тот или иной его момент, рассказывая зрителям свою историю, открывая им свои переживания посредством пластики тела. Трудно было оторвать взор от ее драматичных, порывистых наклонов головы, трепетных шагов, заломленных рук.

Но вот музыка заиграла громче, ритм ее ускорился, танцовщица, раскинув руки, так, что широкие кружевные рукава разлетались, кружилась по площадке, блистая самоцветами в ожерелье и диадеме и оставляя за собой дорожку из осыпавшихся с ее платья и венка, от быстроты движений, розовых лепестков.

Наконец, остановившись, Мирионэль продолжила танец. Тонкий стан ее, затянутый в белый атлас, изгибался с каждым поворотом. Она опустилась на колени, подняв вверх красивые руки, пластично двигавшиеся, словно тонкие ветви деревьев, колышимые ветром.

Мирионэль вспоминала о матери, об отце, обо всех своих родичах, ушедших: кто в небытие, кто в чертоги ожидания. Ей казалось, что все они сейчас стоят рядом с ней безмолвными полупрозрачными, зыбкими тенями, окружив ее своими любовью и защитой, словно благословляя для начала новой счастливой жизни.

Первые три ночи, что Мирионэль и Тэран-Дуиль провели вместе, уже как муж и жена, они просто лежали, обнявшись, и почти не спали. От переполнявших его чувств Трандуил мог лишьиногда осторожно целовать свою супругу, оглаживая ее волосы, напряженно рассматривая ее в слабом мерцающем свете луны и звезд, проникавшем через окна его дома на дереве, где они уединялись.

Поистине пьянящим, вырывавшим его из оков реального мира, было для принца ощущение ее присутствия рядом. Мирионэль была с ним здесь и сейчас, теплая и живая. Она тихо дышала. Когда она в молчании лежала на спине, на ставшим супружеским ложе, он замечал, как слезы беззвучно, оставляя блестящие дорожки, скатываются из ее глаз, увлажняя темные волосы на висках и затекая в маленькие раковины чуть заостренных ушей. Тогда он наклонялся к ее лицу, мягко касаясь губами ее щек и висков, впитывая, сцеловывая слезы своей возлюбленной. Мирионэль обнимала его, шептала «Люблю, люблю…» и, вздыхала, прижимая его к себе, обвивая руки вокруг шеи и гладя широкие плечи.

Сейчас она могла говорить ему это слово — имела право. Он эхом вторил ей в госанна, не решаясь еще произносить его вслух.

Дни они провели друг подле друга, рассказывая все, что происходило за это время с каждым, хоть воспоминания и причиняли обоим боль.

Постепенно Тэран-Дуиль стал обретать свойственную ему до Нирнаэт способность к веселью. Он улыбался ей, сначала робко, неуверенно, сам стесняясь того состояния, в котором пребывал теперь, когда они принадлежали друг другу и только начали проживать их Вечность.

Наутро четвертого дня принц позвал Саэлона, попросив его принести провизии и походное платье для него и Мирионэль. Он почувствовал небывалый прилив энергии, и ему захотелось показать ей самые любимые им уголки леса, куда они часто отправлялись вдвоем с Саэлоном, сопровождавшим принца в его исследованиях отцовских владений.

— Я покажу тебе наш лес, — сказал он ей за завтраком.

Она с улыбкой закивала головой.

— Да, я сама хотела просить тебя об этом, — Мирионэль глядела на супруга с таким обожанием, с таким восхищением, что один ее взгляд был способен наполнить его душу до краев безотчетным ликованием, испытать которое он уже не рассчитывал.

В тот день они посетили сердце Эрин-Гален — большую поляну, окруженную высокими, покрытыми у основания стволов зеленым мхом, деревьями, которым была не одна тысяча лет. На этой поляне совершались магические обряды, там же в особенно безоблачные ночи можно было увидеть тех эльдар, что хотели почерпнуть у Итиль и звезд благодати и жизненной энергии, обращаясь к Высшим Силам Света, прося защитить Великий Лес и его обитателей.

После Трандуил отвел Мирионэль туда, где часто любил проводить время в одиночестве. Об этом месте никто не знал. Он всегда ходил туда один, в предрассветных сумерках, и мог провести там весь день. Между двух возвышений скальной породы пробила дорогу ледяная вода, стекавшая с гор на севере, образовав сказочно прекрасный, высокий водопад и крохотное неглубокое озерцо с прозрачной водой, сквозь которую, как сквозь прозрачное стекло, можно было разглядеть мельчайшие подробности озерного дна.

Вокруг этого маленького холодного озера лежали камни различной величины, заковывая естественным образом стекавшую с высоты воду в каменное русло, направляя ее на юго-запад, куда текли многие реки и ручьи, чтобы соединиться с Андуином Великим.

Каково же было удивление Мирионэль, когда за водопадом обнаружилась пещера, вход в которую был совершенно незаметен, если смотреть со стороны. Достаточно было вскарабкаться по скале справа примерно до середины водопада, чтобы проникнуть внутрь замаскированной пещеры. Выступ перед входом, правда, был довольно скользким из-за попадавших на него брызг воды.

— Никто не знает об этой пещере, — сказал Трандуил, скользнув выверенным движением на край небольшого выступа и протягивая ей руку.

Схватив протянутую ей ладонь, Мирионэль бесстрашно последовала за мужем, и они оказались внутри. Было темно.

Лис до этого не единожды бывал здесь. Она заметила в глубине лежавшие на полу шкуры животных, различные инструменты для заточки холодного оружия, несколько коротких синдарских мечей и переносной фонарь, который Трандуил тут же зажег, чтобы осветить скромное внутреннее убранство.

— Здесь так уютно, — произнесла она, осматриваясь по сторонам и разглядывая покрытые слоем застывшей пещерной смолы слабоосвещенные низкие своды.

— Я люблю слушать шум воды, — сказал он в ответ.

Шум водопада действительно слышался здесь по-особому, совсем не как снаружи — звук искажался стенами пещеры.

Они сидели рядом в полутьме на одной из шкур и, несмотря на то, что уже давно подошло время обеда, никто из двоих не испытывал голода.

Трандуил поднялся на ноги, положил рядом с камнем, служившим столом, дорожную сумку с их провизией и необходимыми вещами, отстегнул ремень, к которому была прикреплена фляга, кинжалы и колчан со стрелами, положив все это на камень, и вытащил из сумки бывшее в ней покрывало.

Молча расстелив покрывало поверх одной из шкур, покрывавших пол, он подошел к наблюдавшей за ним Мирионэль и, взяв за руки, притянул к себе — она встала рядом с ним.

Принцу теперь хотелось сделать это с ней и не просто сделать, а так, чтобы снова изведать блаженство, которое только в ее жарких объятиях, он был в этом убежден, было возможно испытать. И Трандуил, прикрыв глаза, приготовился ощутить то, уже почти забытое, блаженство. Он медленно расшнуровывал завязки ее дорожного камзола, расстегивал пряжку кожаного пояса, стягивавшего тонкую талию Мирионэль, уверенно и неспешно прикасался к ней, целовал ее и сам получал нежные, сводящие с ума, ласки, поцелуи горячих губ, чувствуя, как ее мягкие теплые ладони блуждают по его шее и груди, постепенно смещаясь к животу.

Дрожь от одного предвкушения будущего наслаждения сотрясла его тело, когда он почувствовал, как ее аккуратные ручки несмело проникают ему за пазуху, под дорожный кафтан и рубаху, лаская, гладя и, при этом, пытаясь избавить его от тонкого пояса, поддерживавшего на нем штаны.

Хотелось как можно быстрее освободиться от одежд, что он и сделал. Жар волнами прокатывался по телу. Трандуил сам не заметил, как снял с Мирионэль сапожки, штаны из тонко выделанной кожи, камзол и рубашку. Он отвернулся лишь на краткий миг, чтобы быстрыми движениями стащить с себя остававшиеся на нем штаны и сапоги, а когда вновь взглянул на нее, заметил, что взгляд супруги прикован к его наготе.

Она впервые могла разглядеть обнаженного Трандуила, пусть и в полутьме этого тайного убежища. Лис был похож на одного из майар-прислужников Сулимо, что изображались на иллюстрациях в книгах по истории нолдор идеально сложенными, с сияющей белизной кожей и грозным выражением на прекрасных лицах.

Он выждал лишь мгновение, желая прижать ее к себе, но она отстранилась, жестом показав ему не двигаться.

— Пожалуйста, — прошептала она, — я хочу посмотреть на тебя. Можно?

От этих слов у него внутри будто запылал костер. Даже обычно бледные щеки Трандуила загорелись ярким румянцем. Часто дыша, он замер перед Мирионэль.

Его супруга сама приблизилась к нему, слегка потерлась своим бедром о его, заставляя принца вздрагивать от вожделения. Она была так близко, такая совершенная. Только от аромата ее кожи можно было потерять голову, а если смотреть на грудь, то, кажется, можно расплавиться — ноги слабеют, в горле мгновенно пересыхает и сердце колотится.

Трандуил, покачиваясь, стоял перед любимой, полуприкрыв глаза. Меж тем, она оглаживала плавными движениями его плечи, грудь, постепенно спускаясь к животу, потом ниже, от чего у него перехватывало дыхание и болезненно острое предчувствие приближавшегося удовольствия пронизывало его с головы до ног.

Мирионэль хотелось рассмотреть его, этот орган. Своей длиной и формой, он, как ни странно, напомнил ей змея — пульсирующий, покрытый венами, чуть изогнутый вбок. Она несмело прикоснулась к нему кончиками пальцев, чувствуя, как Трандуил содрогается всем телом, потом дотронулась до того, что обнаружилось ниже — словно бы мешочка из тонкой кожи, наполненного двумя сферами. Взяв мешочек в ладонь, Мирионэль ощутила его тяжесть.

— Пожалуйста, — задыхаясь, едва слышно проговорил Трандуил, сжимая кулаки — я больше не могу…

В это мгновение Мирионэль сама обняла его, тесно прижавшись, обвив руками его длинную точеную шею, и увлекла на расстеленное под ними покрывало.

Сглотнув, Трандуил обнял ее дрожащими от сладостного предвкушения руками, все крепче стискивая ее стройное тело. Его челюсти плотно сжались от испытываемого напряжения, а сознание словно померкло. Она медленно легла, не отпуская его, продолжая обнимать, и принц покорно прильнул к ней, осторожно ложась сверху.

Испытав облегчение от вторжения в ее тесное, влажное лоно, он сделал несколько рывков, когда она прошептала, сдерживая стон:

— Тише, тише…

Запуская пальцы левой руки в серебряные волосы супруга и целуя его, Мирионэль нежно оглаживала правой ладонью фарфоровую кожу его лица.

Высшие Силы знали, чего ему стоило сдержать себя, замерев, подчиняясь ее просьбе.

— Медленно, медленно… — снова зашептала она, слегка отталкивая его, заглядывая в глаза.

В царившей в пещере полутьме, они казались темно-серыми и ярко блестели, отражая свет от переносного светильника, что тускло горел в самой глубине пещеры.

Отдаваясь во власть ее желаний, позволяя ей управлять собой, Трандуил начал медленно двигаться — от напряжения сводило мышцы. Мирионэль видела, как дрожат его полураскрытые губы, прекрасные глаза возлюбленного расширились, потемнели и закатились, он запрокинул голову, волосы молнией метнулись на спину, открывая ее взору шею с напряженными мускулами.

Завороженно глядя на супруга, Мирионэль отдалась ощущению его движений внутри нее, стоны сами собой вырывались из ее груди. Мышцы там, внутри, где двигалась его плоть, сокращались, сжимая его, умножая трение. Трандуил постепенно стал двигаться все быстрее. В голове звучало только одно: «Еще! Еще! Еще!». Сознание, привыкшее контролировать каждое движение, утратило над его телом всякий контроль, принц словно бы стремительно падал, неистово и яростно двигаясь, чувствуя, как Мирионэль извивается всем телом, вскидывает бедра, вскрикивает и содрогается от ощущения движений его плоти, нажимающей на определенную точку внутри нее.

Мучительное наслаждение читалось на лице принца, он словно изведал его глубины, познал до самого дна, наклонив голову, плотно сжимая веки, сдерживая крик, стиснув зубы. Последовавшая разрядка была сокрушительной, на мгновение отделив его от всего мира, сводя судорогой мышцы на ногах.

Со вздохом Трандуил лег сверху на Мирионэль, накрывая собой ее тело, уткнувшись лицом в плечо возлюбленной.

Оба тяжело дышали, сердца их учащенно и гулко колотились. Мирионэль гладила его волосы, разметавшиеся по влажной, от выступившей на ней испарины, спине, шепча ему: «Иримо, иримо мельдо…»

Мурашки волнами пробегали по коже Трандуила, когда он услышал ее голос. Он приподнялся, перевернулся на спину, прикрыв глаза ладонью. Принц знал, что означали эти слова.

— Ты ведь не только из-за этого… со мной сейчас? — спросил он хриплым, показавшимся Мирионэль чужим, голосом.

— Нет, — она качала головой, прижимаясь к нему, устраиваясь на его груди и накрывая обоих покрывалом, — Я с тобой потому, что ты — моя судьба, моя Вечность. С тобой все обретает смысл и значение. Когда ты доверился мне, едва увидев, открыл мне свои помыслы и все, что было твоим, я поняла, что не смогу любить никого другого, потому что никто другой не сделал бы этого для меня. Ты — моя упавшая звезда, мой белый бриллиант чистейшей воды, блистай же, сияй ярче с каждым днем, чтобы твой народ мог черпать вдохновение и надежду в сиянии твоего света…

====== Чужаки из-за моря ======

Комментарий к Чужаки из-за моря Armenelos – столица Нуменора

Tundo (кв.) – Высокий. Прозвище Элендила. Elendil – Друг Звездного народа (эльфов), имя на синдарине, данное наследному князю Андуниэ эльфами, жившими в Средиземье.

Annunaid (синд.) – Вестрон.

Isildur (синд.) – Лунный замок. Прибежище Луны.

Anarion (синд.) – Солнечный (Сын Солнца).

«Из-за Великого Моря в Средиземье я пришел. Здесь буду я жить, и все мои потомки, до конца мира» Дж.Р.Р. Толкин «Властелин Колец. Возвращение Короля».

Из Имладриса от Эльо, Лорда Элронда, вместе с поздравлениями пришли тревожные вести — Враг со своей армией орочих тварей и подконтрольными ему племенами смертных, готовил новый поход против Линдона. Государь Гил-Галад снова вынужден был прибегнуть к помощи Эленна-норэ, прося Владыку Ар-Фаразона выделить несколько военных кораблей, что смогут приплыть в Средиземье, поддержав армии Линдона с моря.

Арменелос не остался глух к призыву Владыки Эрейниона. Помощь, о которой он просил, была ему обещана. Сиятельный повелитель Андора лично собирался прибыть в Средиземье на поражающем воображение своими размерами и мощью флагмане нуменорского флота с громким названием — Адунахор, и высадиться в Умбаре, чтобы встать лагерем недалеко от твердыни Врага и дать там генеральное сражение, следуя всем правилам военной науки.

Да, что ни говори, а окружен, взят в плотное кольцо осады и постепенно уничтожаем, после позорного отступления его воинов, которое без преувеличения можно было назвать бегством, удел Артано был по всем правилам военной науки.

Он теперь и сам видел, что эти второрожденные с острова Митталмар поднаторели в искусстве войны. В последний раз ему довелось иметь дело с их полками под стенами Имладриса. Тогда их было сравнительно мало, всего несколько тысяч воинов, по сути, тогда это был вспомогательный отряд силам Гил-Галада. Сейчас же это была огромная, почти стотысячная прекрасно экипированная сухопутная армия, поддерживаемая с моря мощным флотом.

Рассматривая со стен Барад-Дура вражеские позиции, Артано думал о том, чего ему больше всего хотелось бы сейчас. А хотелось бы ему сейчас больше всего двух взаимоисключающих вещей — чтобы Тано Мелькора никогда не было на белом свете, и чтобы Тано Мелькор сейчас был здесь, защищая его, своего Таирни, раскидывая своим мощным молотом направо и налево сразу оказавшихся ничтожными и жалкими смертных. Мысленно рисуя в воображении эту победоносную картину, Артано ликовал, забыв о реальном положении вещей, когда в его покои постучал слуга из харадрим, принеся с собой переданный ему пергамент, содержащий ультиматум о сдаче Барад-Дура.

«Сдаваться, так сдаваться!» — решил Артано и, тщательно вымывшись, надел серебристые атласные одежды, расшитые золотым орнаментом, и подпоясал тонкую талию широким златотканым шелковым поясом со сложным квадратным узлом, располагавшимся за спиной. Запястья и шею майа украсил комплектом из золота с рубинами, бриллиантами и адамантами. Расчесав и уложив роскошные золотисто-рыжие волосы, так что они волнами спускались на спину и плечи, обрамляя красивое строгой и невинной красотой лицо, он увенчал голову подаренной ему когда-то Тано диадемой из белого золота с сапфирами и крупным изумрудом, казавшимся еще ярче в сочетании с золотисто-рыжим цветом волос Артано.

Накрыв голову капюшоном ослепительно белого плаща из плотной сваленной шерсти, Артано в одиночку вышел из ворот своей крепости. Его, казавшаяся издали хрупкой и уязвимой, стройная фигура резко выделялась на фоне черно-серой выжженной земли, покрывавшей подступы к твердыне Мордора.

Поднявшись на возвышенность, где располагался военный лагерь передовых отрядов осаждавших его крепость нуменорцев, Артано, никем не удерживаемый, торжественно двинулся к белевшему вдалеке шатру самого сиятельного повелителя Эленна-норэ, Ар-Фаразона. Стража, рядовые воины и офицеры, которые встречались на его пути, пока он плавно, не спеша, плыл навстречу очередному крутому повороту в своей судьбе, расступались перед ним, как перед невиданным чудом. Кто-то из свиты короля Нуменора побежал вперед, чтобы предвосхитить Владыке приход Артано. Тот, меж тем, медленно шествовал сквозь толпу бойцов, соединив вместе поднятые к груди руки, кисти которых были невидны из широких, богато расшитых золотой нитью рукавов его длинного, чем-то напоминавшего женское, одеяния.

Торжествующий и грозный, в предвкушении скорой окончательной победы, Ар-Фаразон как раз надевал начищенные до блеска парадные доспехи, когда в его шатер вошел прислужник с вестью о том, что из стен Черной Крепости в ответ на выставленный Ненавистному Врагу ультиматум о сдаче, вышел некто в белом, судя по вполне мирному виду — парламентер.

— Что за парламентер?! — возмущенно воскликнул Ар-Фаразон, сдвинув в гневе темные брови — Мне нужен сам этот мерзкий, ненавистный, трусливый червь! И я выкурю грязную крысу из ее поганого логова или сравняю с землей этот рассадник зла во имя Эру! — от негодования он сжал кулаки, — Этот слюнтяй, правитель Линдона, еще вспомнит, что я ему говорил — я сам, с моей армией, могу справиться с ничтожным врагом, от упоминания имени которого их всех бросает в дрожь, ха-ха! — Ар-Фаразон победоносно рассмеялся.

— Он ждет у входа, Владыка, — доложил один из его приближенных с почтительным поклоном.

— Отлично! — затянув ремень на талии, Ар-Фаразон бодро повернулся на пятках и со словами «На колени перед властителем Эленна-норэ!», собирался выйти из шатра, чтобы, как подобает в таких случаях, встретить этого неизвестного посланника врага, кто бы он ни был.

Энергичным рывком отодвинув полог, Ар-Фаразон замер как вкопанный на пороге шатра. В десяти шагах перед ним стояла невысокая, стройная фигура в белейшем шерстяном плаще. Голова неизвестного была покрыта капюшоном и слегка наклонена в подобии легкого поклона.

Король Нуменора прищурился, словно от яркого солнца, и медленно двинулся к незнакомцу.

— Кто ты? — проговорил Ар-Фаразон, словно завороженный, приподнимая капюшон белого плаща и осторожно опуская его на плечи владельца.

Тут взору короля Нуменора предстало самое прелестное лицо, которое он когда-либо видел в своей жизни. Выразительные янтарно-желтые глаза умоляюще и покаянно смотрели прямо на него из-под длинных черных ресниц, кожа дышала свежестью и белизной, легчайший румянец едва-едва тронул щеки. Красиво вырезанные губы были скорбно сжаты. Локоны дивного существа горели золотом и медью в лучах заходящего солнца. Драгоценные камни в сочетании с причудливыми узорами и изысканными линиями многочисленных цепочек и украшений, бывших на нем, выгодно подчеркивали необыкновенную красоту этого чудесного и такого нежного в своей невыразимой прелести «сокровища Средиземья», как мысленно его назвал Владыка Нумерора.

— Ответь, не молчи, — попросил Ар-Фаразон, заглядевшись, как загипнотизированный, в глаза рыжеволосого юноши, — Кто ты? — его руки сами потянулись к рукам прекрасного незнакомца. Владыка Андора сплел свои загрубевшие от ношения боевых перчаток пальцы с его тонкими и такими нежными на ощупь, слегка подрагивавшими пальчиками.

— С этого момента, я — твой слуга, а ты — мой повелитель, — голос майа прозвучал мягко, нежно, покорно, но, в то же время, отчетливо в наступившей в лагере нуменорцев с его приходом тишине. В глазах Артано, устремленных на повелителя Нуменора, дрожали, поблескивая словно бриллианты, слезы.

Пятьдесят семь лет спустя. Три тысячи триста девятнадцатый год. Линдон. Западное побережье.

Тем утром в порту Южного Линдона было мозгло и дул довольно сильный западный ветер, опять нагоняя на город темно-синие облака, обещавшие очередную скорую и свирепую грозу. Последние несколько недель в море не прекращаясь бушевал сильнейший шторм. Молнии прорезали небо от края до края днем и ночью, гром угрожающими раскатами, похожими на бой барабанов перед началом атаки, гремел над побережьем Южного Линдона и его столицей. Дождь лил без перерывов, грозя оползнями в Эред Луин и смывая в океан целые прибрежные плато, находившиеся на высоком берегу близ Харлонда.

Дозорные на служившей маяком кораблям, прибывавшим с Тол-Эрессеа, Роменны, Форлонда и других портовых городов, высокой башне, первыми заметили на самом краю горизонта несколько чернеющих точек. Постепенно точки приближались, и по мере их приближения, вглядывавшимся с верхней площадки башни дозорным стало ясно, что это — следовавшие один за другим, легкие боевые корабли с острова Митталмар. Им удалось насчитать пять кораблей, но было заметно, что за ними, укрываемые высокими волнами, следовали и другие.

Немедленно был зажжен сигнальный светильник на маяке, который не зажигали уже несколько недель по причине ненастной погоды, в которую никто, дороживший собственной жизнью не рискнул бы отправиться в море. Свет маяка предупреждал приближавшиеся и подбрасываемые высокими штормовыми волнами суда о близости берега. Одновременно с этим, во дворец наместника Владыки был отправлен один из находившихся при маяке стражей.

Когда первый корабль пришвартовался в порту, поскрипывая и покачиваясь, на причале его уже встречала целая делегация во главе с Арассэ, находившимся в Харлонде по поручению Гил-Галада. В виду небывалого шторма, разразившегося в последние недели в западном море, у берегов Митталмара, и вызывавшего тревогу у Владыки Линдона, Арассэ с группой разведчиков прибыл в его столицу, Харлонд, для проверки.

В последние дни шторм, наконец, начал утихать, дождь постепенно прекратился, хоть небо и оставалось затянуто тучами, и отряд разведки из Митлонда уже засобирался в обратный путь, чтобы доложить Владыке о том, что опасность миновала.

Сейчас Арассэ, хмурясь, вглядывался в один за другим швартовавшиеся у причала, занимая все пространство огромного порта, корабли смертных.

По веревочной лестнице, спущенной с прибывшего первым флагмана посланцев Эленна-норэ, на причал спустился высокий, широкоплечий, заросший густой светло-русой щетиной, мужчина адан в пропитавшихся морской водой и солью одеждах, поверх которых были надеты простые стальные доспехи.

Утвердившись на деревянном настиле причала, давя каблуками грубых кожаных сапог скрипевшие под ними доски, адан недоверчиво и надменно оглядел стоявших перед ним эльдар и, обратив свой взор далее, поверх их голов, на портовый город, произнес на нещадно коверкаемом им квенья, сочетая не сочетаемые обороты и слова. Голос его был густым, мужественным и чуть хриплым:

— Наконец-то, твердая поверхность под ногами! Слава Илуватару — добрались! — он смачно сплюнул себе под ноги, шмыгая носом и скаля зубы, и оглянулся на подходившие к причалу корабли.

Западный ветер дул с все нарастающей силой. Повернувшись ко встречающим его эльдар, могучий вождь эдайн торжественно продекламировал:

— Тундо, князь Андуниэ, к вашим услугам! Я и мои сынки с челядью собираемся обосноваться тут у вас, — он подбоченился, выпрямился и вскинул светловолосую всклокоченную голову, — Да, место неплохое, жить можно, — князь эдайн закивал головой, снова окинув взглядом окружавший его пейзаж.

— Привет тебе, посланник Митталмара, — решился заговорить Арассэ, — С какими вестями прибыл ты к нам?

На что князь нахмурился и, не обращая внимания на слова Арассэ, повернулся к своему кораблю, командуя на аннунайд бывшими на нем воинами. Подчиняясь его команде, они один за другим выстраивались на узком причале за спиной Тундо.

— Так и будете нас тут держать? — сердито спросил, снова перейдя на квенья, князь Андуниэ, обращаясь к Арассэ и другим, — Мы, между прочим, неделю среди волн морских барахтались и сейчас желаем отдохнуть, наесться и смыть морскую соль с наших тел.

Переглянувшись с наместником Владыки, капитан разведчиков ответил:

— Прошу, князь Андуниэ, будь нашим гостем. Ты и твои воины обретете необходимые вам отдых и пищу. Следуйте за нами.

Адан помедлил мгновение, снова с сомнением оглядев Арассэ и остальных, но все же зашагал усталой, однако твердой походкой вслед за шествовавшим впереди всей процессии командиром разведки, прикрикнув на своих воинов, чтобы шли следом.

Пока князь Тундо, его двое рослых красавцев-сыновей и свита наслаждались едой, мылись и отдыхали от изматывающего плавания, Арассэ составлял письмо к Владыке с отчетом. Он хотел понять, почему эти эдайн из небольшого и малоизвестного княжества Андуниэ оказались здесь и почему князь Тундо сказал, что они собираются остаться.

Девять кораблей князя эдайн были до отказа нагружены различными вещами, на четырех из них плыли воины и свита его двух сыновей, на остальных — женщины и дети. Было необходимо расспросить Тундо, его сыновей и их воинов на предмет того, что случилось у них на острове, что заставило их в спешке погрузить на корабли вещи и с семьями бежать оттуда в такую страшную непогоду, рискуя в любой момент пойти ко дну.

С намерением уточнить не достававшие для отчета Владыке Эрейниону детали, Арассэ и отправился в отведенные князю, его жене, сыновьям с женами и их детям, покои во дворце наместника.

— Что у вас здесь творится?! Моринготто вас всех дери! — донеслось до чуткого слуха Арассэ, когда он подходил к дверям, ведущим в комнаты князя Андуниэ.

— Варда Элентари! Я что, по-вашему, дикое животное, что должен ходить грязным и вонять как пес?! — кричал за дверями князь Тундо своим громовым голосом, по-видимому, на кого-то из прислужников.

Арассэ вошел и постучал в дверь купальни, которую тут же рывком распахнул перед его носом сам грозный князь эдайн. Из одежды на его могучем теле было только полотенце, опоясавшее его от пояса и ниже. За спиной князя стоял испуганный молодой слуга с кувшином воды в руках и несколькими полотенцами, белевшими на его плечах.

— Лорд Тундо, — заговорил капитан разведки, — я хотел узнать, не нуждайтесь ли вы в чем-либо?..

— Да вы издеваетесь надо мной! — воскликнул тот, воздевая руки к небесам, — Эру Илуватар! Он говорит мне, что у вас нет акведуков! — кивнув в сторону слуги, кричал князь Тундо. Он смотрел на Арассэ расширенными серо-голубыми глазами, — А где все раковины?! — адан затравленно озирался по сторонам.

— Прошу, успокойтесь, — только и мог вымолвить Арассэ, отшатнувшись, — Я распоряжусь, чтобы для вас приготовили ванну. А сейчас я бы хотел спросить о некоторых обстоятельствах, предшествовавших вашему прибытию к нам, — он деликатно опустил глаза, чтобы не смущать князя и самому не увидеть того, что могло привести его в смущение.

Заметив это, прибывший из-за моря адан пришел в бешенство.

— Ты, красотка в доспехах, — схватив Арассэ за плечи и сверля его безумным взглядом, зашипел князь, — допрашивать меня пришел? Так, любитель задниц? — кривая ухмылка исказила его мужественные, резкие черты, глаза зло засверкали. Он хищно оглядывал оцепеневшего в его стальных объятиях Арассэ, — Так вот, детка, я буду говорить только с вашим главным, только ему скажу все, что случилось. А ты сейчас же раздобудешь мне раковину, где я смогу подмыться, и передашь вашему князю, что я, Тундо Андуниэ, желаю говорить с ним! Все понятно?!

Через неделю наследный князь Андуниэ был доставлен вместе с сыновьями и личной стражей в Митлонд и предстал перед Владыкой Линдона. Гил-Галад вошел в просторную залу, где его уже ожидал сам князь эдайн Нуменора и двое его сыновей, таких же, как и отец, высоченных ростом, широкоплечих, пышущих силой и здоровьем молодцов. Их можно было сравнить с Луной и Солнцем, настолько они были хороши.

Старший сын — темноволосый, сероглазый, стройный. Если бы не жесткие волнистые волосы, за которыми, впрочем, стоило лишь начать ухаживать подобающим образом, используя специальное масло, чтобы привести их в надлежащий вид, его можно было принять за одного из родичей Гил-Галада из нолдор. Помыслы его были благородны, но на дне холодно прищуренных серых глаз тлел какой-то странный, пугающий огонь.

Второй, что помладше, был весь похож на отца — яркий блондин со светящимися серо-голубыми глазами и румяными щеками. Солнцеподобный красавец улыбался, встретив взгляд подошедшего к ним Нолдарана.

— Приветствую тебя и твоих сыновей в чертогах Митлонда, Лорд Андуниэ! Дорога была вам не в тягость? — учтиво начал с приветствия и вежливых формальностей Гил-Галад.

Князь Тундо почесал голову под пшеничного цвета буйной шевелюрой, несколько мгновений пристально рассматривая стоявшего перед ним эльда. Затем он, молча, подошел вплотную к Владыке Эрейниону, нарушая тем самым всяческие правила приличий и этикета.

— Детка, — он наклонился к самому уху Нолдарана, горячо шепча, — Я с удовольствием послушаю, как ты тренькаешь на арфе этим вечером… у меня в комнате. А сейчас, сделай мне одолжение, проводи меня к вашему Владыке, я хочу поговорить с ним с глазу на глаз, договорились? — и он отошел на несколько шагов от пылавшего ярким румянцем Эрейниона.

В ноябре три тысячи триста девятнадцатого года Второй Эпохи Анора Лорд Элронд получил от Нолдарана Гил-Галада неожиданную депешу. Содержание того послания немало обеспокоило его и других в Имладрисе.

В депеше на нескольких страницах говорилось подробно о гибели острова Митталмар и всех его жителей вследствие павшего на них гнева Валар.

Владыка Ар-Фаразон попал под влияние некоего советника, привезенного им из похода на Мордор. Этот советник каким-то сверхъестественным образом и надоумил бедного безумца пойти войной на земли Амана. Чему предшествовали самые мерзкие и ужасающие своей скверной безумства, к которым короля подвигнул все тот же чужак из-за моря, живший в Арменелосе под именем Зигура. Жители королевства отвернулись от Творца, начав поклоняться Мелькору, принося ему человеческие жертвы, торжественно, на алтаре храма Мелькора, выстроенного на месте, где росло срубленное по приказу короля Белое Древо, убивая тех из эдайн, кто не захотел признавать новую религию.

К счастью, в Роменне, столице удела князей Андуниэ, всегда ревностно хранили верность Единому и Валар. Героические дунэдайн во главе с сыном последнего правившего князя Андуниэ, бежали из Нуменора перед самой его гибелью. Их корабли едва не были ввергнуты в огромный водоворот, образовавшийся погружавшимся в пучины моря островом. К счастью, всем им, их семьям и небольшому отряду воинов, удалось спастись и невредимыми добраться до Харлонда, куда путь им был указан самими Валар.

Далее Гил-Галад восторженно писал, что уже имел честь принимать у себя в Митлонде самого наследного князя Андуниэ, Тундо, нареченного им Элендилом и его двух сыновей Исильдура и Анариона. Та же честь, по словам Нолдарана, вскоре была уготована и самому Элронду, поскольку Элендил был намерен завязать дружбу со всеми владыками эльдар и основать в Средиземье собственное государство Верных Эдайн, объединив под своими знаменами разрозненные племена смертных, обитавшие в Эриадоре.

====== Прошлое и будущее ======

Комментарий к Прошлое и будущее Maiwё (кв.) – Чайка

— Значит, ты — родной брат Тар-Миньятура? — спросил Исильдур, пристально вглядываясь в лицо Лорда Имладриса, — Но это немыслимо! Он же умер три тысячи лет назад, а ты выглядишь так, будто не встретил и тридцати зим. Ты кажешься моложе меня, — он протянул руку, намереваясь дотронуться до щеки Элронда.

Владыка Имладриса схватил не в меру любопытного адана за запястье, отводя в сторону его протянутую руку.

— Брат хочет сказать, что для своих лет вы прекрасно выглядите, — вмешался улыбчивый Анарион.

— Благодарю, — сдержанно ответил Элронд, кивнув младшему элендилиону.

Втайне он уже не раз возблагодарил Единого за то, что наследный князь Андуниэ ограничился тем, что отправил к нему в Имладрис для формального знакомства своих сыновей, предпочтя остаться подле Владыки Эрейниона и в его компании исследовать юго-западное побережье Средиземья в поисках места для основания своей новой столицы и нескольких форпостов-крепостей.

Элронд смотрел на то, как Исильдур орудует вилкой и ножом, поглощая мясо с овощами и запивая местным красным вином, славившимся на все Средиземье, и думал: «Вот, значит, для чего были все усилия, которые приложил брат, все тяготы, которые он пережил в пути на тот остров… Ради того, чтобы эти грубые и самодовольные невежды могли угощаться моими пищей и вином. Нет, немыслимо! Надо во что бы то ни стало показать этих двух молодцов Леди Галадриэль. Кто как не она сможет сказать, будет ли с них толк и какая судьба им уготована».

— Мы, значит, родня? — хохотнул Исильдур, подтолкнув Элронда локтем в ребра, после того, как осушил третью чашу крепкого вина, — У тебя хоть лицо человеческое, а не как у всех тут … Кого ни возьми — ну девка девкой… Моринготто вас всех дери!

— Вам только щетины не хватает, — поддакнул брату Анарион, — А так, вполне себе человеческий вид у вас.

На этот раз Элронд предпочел ограничится легким кивком, подумав, что, возможно, из-за этого «человеческого лица» Леди Келебриан и не захочет принять его предложение. Она — само совершенство, вершина красоты, какой может обладать эллет, а он, действительно, выглядит как обычный адан, разве что без щетины на лице и с чуть заостренными ушами.

Эта его затея с поездкой вместе с сыновьями Элендила в Южный Лориэн теперь казалась ему нелепой. «Ты просто ищешь благовидного предлога, чтобы увидеть Леди Келебриан, глупец!» — подумал Элронд.

Скоро, он чувствовал, должна была начаться война. Страшная война, жестокая. Вернувшийся в Средиземье Неназываемый Враг снова собирался с силами в своей Черной Цитадели. Нельзя было позволить ему накопить их достаточно, чтобы выступить первым. В этом он был согласен с Гил-Галадом — необходимо собрать под едиными знаменами все силы Средиземья и выступить единым фронтом против Врага. Важно было разгромить его у него же в логове, не дожидаясь, пока он снова окрепнет и начнет творить свои черные дела, убивая и губя все прекрасное, что есть в этой многострадальной земле.

Через два дня они в сопровождении отряда стражи Лорда Имладриса выехали по направлению к Вратам Мории. Для братьев Исильдура и Анариона эти поездки по необыкновенно прекрасным и полным небывалых чудес землям и городам, принадлежащим эльдар, были увлекательным развлечением. Средиземье было бескрайним, и его населяли множество рас и народов. И даже несмотря на то, что у здешних людей и эльдар не было водопровода, высочайших белокаменных башен во много этажей и мощеных полированным известняком дорог, край этот нравился нуменорцам, он таил множество скрытых, невидимых сразу, чудес и был пропитан древней магией.

Когда Элронд объявил братьям, что отвезет их в Лотлориэн, где они встретятся с его Владычицей, Исильдур спросил:

— Она красива, эта твоя Леди Галадриэль? — он прищурил глаза, улыбаясь уголками рта.

Элронд счел возможным ответить утвердительно, о чем тут же пожалел.

— Если она хоть вполовину так же хороша, как некоторые из здешних служанок, то я готов не просто встретиться с ней, но и провести несколько часов за дружеской беседой, — игривым тоном продолжал Исильдур.

Это было выше понимания Элронда. Старший сын князя Андуниэ был женат, и у его жены уже родились двое крепких мальчиков, бегавших сейчас между беседок и колонн в парке перед его палатами. Как возможно, что он помышляет о каких-то девах? Сам Элронд разве что в период предшествовавший наступлению совершеннолетия часто задумывался о красоте дев. А после того, как встретил дочь Келеборна, мог думать лишь о ней одной.

Если они с Келебриан увидятся, он обязательно ей скажет о своей любви, и пусть война, пусть опасность, но он будет знать наверняка, сможет ли она ответить на его чувства, или можно встать перед строем пехоты и не надевать шлема.

Но если, все же, после того, как он откроется ей, Келебриан обнадежит его, скажет, что будет ждать, а потом его убьют в первой же атаке? Ведь она будет страдать, мучиться, почувствует себя обманутой и разочаруется в этой жизни.

Сказать ей или нет о том, что он к ней чувствует? В этот миг Элронд снова подумал о брате: «Эрьо бы знал, что делать, не стал бы долго раздумывать и гадать…». Ему было трудно решить самому, а брат отправился в небытие. Посоветовать, как быть в таком деликатном деле, было некому. «Если бы отец был сейчас жив и был рядом, он бы выслушал и помог мне своим советом» — подумалось Элронду.

Нолдаран Эрейнион сидел в своем шатре и дочитывал очередную депешу, ему также было нужно еще немного времени, чтобы подписать некоторые распоряжения, касавшиеся помощи дунэдайн в основании форпостов на севере Эриадора. Вся эта бесконечная рутина и бюрократия утомили его, Гил-Галад спешил поскорее покончить с делами, и его взгляд при чтении документов перепрыгивал сразу через две строчки.

Элендил ждал его всего в дне пути отсюда, в какой-то сотне лиг к югу по течению Андуина, сообщая, что намерен основать там свою столицу. В планах князя дунэдайн было создать сразу два королевства, по одному для каждого из сыновей. На севере Эриадора, он уже основал Арнор, предназначенный Исильдуру, а на юге, за цепью Эред Нимрайс, князь Андуниэ был намерен заложить столицу будущего удела для младшего сына, Анариона.

Каждый раз Гил-Галад говорил себе, что не поедет, когда Элендил присылал депешу на ужасном квенья, призывая его следовать за собой. И каждый раз, вопреки здравому смыслу и всему на свете, словно влекомый какой-то колдовской силой, сидевшей в князе эдайн, Владыка нолдор летел по первому зову, как на крыльях, к державшему его, словно в плену силков, грозному адану. Он уже и сам не знал, хотел ли выпутаться из пут, которыми его накрепко привязал к себе наследник князей Андуниэ. Гил-Галада смущала и коробила его грубость и безосновательная, совершенно невыносимая заносчивость. Не раз и не два он чувствовал себя униженным тоном и манерой разговора заморского князя людей, но было в Элендиле что-то такое, что перевешивало в глазах Нолдарана все эти недостатки и заставляло его восхищаться этим высоким, сильным, бесшабашным и напрочь лишенным инстинкта самосохранения и страха перед чем-либо существом. Элендил был пылок и страстен, в нем было что-то от животного, и это, к его вящему стыду, нравилось Эрейниону и заставляло его восхищаться своим новым другом и трепетать от смеси безотчетного страха и радостного возбуждения.

От мыслей об Элендиле его отвлек внезапный шорох у входа, полог шатра приподнялся, и один из стражей возвестил приход некоего воина, желающего говорить с Нолдараном.

— Я спешу, скажи, чтобы передал свое прошение и, как все прочие, ждал ответа! — крикнул Гил-Галад, склонившись снова над посланием. Разделавшись с чтением депеш, он писал Леди Галадриэль, желая ввести ее в курс происходивших в Средиземье событий.

— Прости, государь, но я взял на себя смелость сам предстать пред тобой и просить тебя о великой милости, — услышал Нолдаран чарующий бархатный голос вошедшего без дозволения просителя, который мягко, но решительно отодвинул стоявшего на его пути стража и уверенно прошел внутрь.

Перед ним стоял среднего роста, стройный незнакомец в темно-сером дорожном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза и полностью скрывавшим его лицо.

— Кто ты и чего хочешь? — спросил Гил-Галад, решив, что лучше будет, если он быстро покончит с этой аудиенцией.

Караульный страж, видя, что Владыка не возражает против присутствия в его шатре этого таинственного посетителя, ретировался восвояси.

— Я из эльдар, но долгое время жил в этих диких степях и хочу просить тебя позволить мне присоединиться к твоему войску, — невозмутимо отвечал воин, — Скоро грядет война, государь, я желаю быть полезным тебе в битве с врагом, — он учтиво поклонился.

— Что ж, хорошо, — отвечал сбитый с толку Гил-Галад, — Каким оружием ты владеешь? — он пытался понять, в который из его полков лучше определить этого самозваного добровольца.

— Я могу драться любым оружием, — отвечал воин своим редкой красоты тембра голосом, — но предпочитаю это, — и он незаметным в своей молниеносности движением распахнул плащ и вытащил из ножен два поразительно красивых тонких сабельных меча средней длины, напомнивших Эрейниону те, которыми сражался его отец.

— Это прекрасные мечи, — сказал восхищенный Нолдаран, заворожено глядя на то, как незнакомец мастерски вращает запястьями, закручивая лезвия мечей в причудливые петли, — такие использовались при Нирнаэт… Откуда они у тебя?

— Я был при Нирнаэт, — ответил воин и почтительно склонил голову.

— Ты, должно быть, из воинов, что видели моего отца… — проговорил Гил-Галад.

Незнакомец кивнул.

— Я определю тебя в полк моей стражи, — Владыка Эрейнион мысленно обрадовался такой удаче. Сейчас, перед началом войны, каждый опытный и хорошо вооруженный воин был на счету.

Разумеется, Эрейнион рассчитывал на военную поддержку Элендила, которую тот обещал предоставить, но у князя дунэдайн было сравнительно мало бойцов. То же самое можно было сказать и об Элронде. Гил-Галад знал, что Лорд Имладриса со своими воинами полностью в его распоряжении в случае войны, но их было около трех тысяч, тогда как враг могпротивопоставить им воинство числом в двести тысяч.

Орки были сравнительно слабо подготовлены, трусливы и плохо вооружены, но численный перевес и свирепость, с которой они действовали, внушали опасения. Кроме того, на поле сражения будут присутствовать не одни лишь орки. Гоблины, тролли, варги, барлоги, а также подконтрольные Ненавистному смертные и гномы обрушатся на них, грозя обратить в бегство своим бешеным натиском и значительным численным превосходством.

Позвав слугу, Гил-Галад обратился к нему с поручением:

— Ты отведешь его в расположение моих стражей, распорядись, чтобы его накормили и выдали все необходимое, — он перевел взгляд на замершего со склоненной в легком поклоне головой незнакомца, — Как твое имя, воин?

— Маивэ, государь.

— Распорядись, чтобы Маивэ ни в чем не нуждался. Отныне он служит в моем полку личной стражи.

Поклонившись, Маивэ и слуга вышли из шатра, оставив Нолдарана дописывать послание, адресованное его мудрейшей и прекраснейшей родственнице.

Они добрались до Лотлориэна сравнительно быстро и без каких-либо серьезных происшествий. Леди Галадриэль в первый же вечер, что гости из Имладриса проводили в ее чертогах, пожелала переговорить с Исильдуром и Анарионом наедине и отвела их в отдаленную часть парка. Эта часть огромного парка при резиденции Келеборна и его супруги располагалась на южном склоне горы Карас Галадон.

На невысоком каменном постаменте, вырезанном из камня в форме дерева с ветвистой кроной, стояла довольно широкая и при этом неглубокая серебряная чаша, а рядом большой серебряный же редкой работы кувшин с изящным горлом.

Неподалеку слышался шум ручья, спускавшегося с гор в эту низину.

— Это и есть твое зеркало? — спросил Исильдур, криво усмехаясь, когда они, уже затемно очутились у постамента — С его помощью ты видишь будущее?

Леди Галадриэль, чуть склонив голову, с интересом всматривалась в его черты, словно стараясь запечатлеть их в памяти. Под ее взглядом Исильдур снова усмехнулся и сам, насмешливо щурясь, оценивающе оглядел дочь Финарфина с головы до ног.

— Зеркало обладает собственной волей и может открыть многое — заговорила Галадриэль, — Оно показывает каждому то, что тот должен увидеть. Это могут быть потаенные желания, картины грядущего или совершенно неожиданные вещи.

— Мне не лгали, когда говорили, что ты хороша собой, — ответил Исильдур, приближаясь к ней, — Ты обладаешь чарами…

Галадриэль остановила его повелительным жестом.

— Хочешь заглянуть в зеркало? — спросила она, взяв в руку кувшин, — Или, может быть, ты желаешь знать свою судьбу? — Венценосная Дева перевела взгляд на стоявшего в стороне, и чувствовавшего себя потерянным от созерцания ее красоты, Анариона.

— Я? — младший элендилион часто заморгал, — Н-нет, я… Да! Я хочу взглянуть! — и, преодолев страх, он решительно шагнул вперед.

Вода из кувшина медленно полилась с приятным слуху тихим плеском, наполняя собой чашу. Закончив наливать воду, Леди Лориэна сделала призывное движение рукой, и Анарион подошел и взглянул на уже начавшую успокаиваться водную гладь.

Стоявший поодаль Исильдур наблюдал не столько за ним, сколько за красавицей Галадриэль. Во всю эту магию и волшебство эльдар он не верил, доверяя лишь тому, что видел собственными глазами или ощущал посредством своих чувств. Сейчас он думал о Галадриэль и ее показавшемся ему бездарным и холодным, будто кусок льда, муже. По разговорам было понятно, что у венценосных супругов есть дочь. За ужином он не видел никого, ни одной девушки, которая могла бы сравниться в красоте с Леди Лориэна. Сейчас он жалел, что рано женился. Обладай он дочерью Келеборна и Галадриэль, он смог бы рассчитывать на гораздо большее, чем-то, что сейчас ему предлагала эта внезапно начавшаяся новая жизнь в Средиземье.

Наконец, его брат оторвал безумный, блуждающий взгляд от чаши, схватившись за ворот камзола, будто ему не хватает воздуха, спустился с постамента и отошел на несколько шагов, содрогаясь словно от спазмов боли.

Его старший брат лишь усмехнулся, видя мученическое выражение на лице Анариона, и обратился к Галадриэль:

— Теперь покажи мне мое будущее в твоем зеркале, колдунья, — Исильдуру было любопытно, что могло так напугать впечатлительного младшего, но больше всего он хотел показать этой красивой ведьме, что не боится ни ее, ни ее чар, ни ее зеркала.

— Подойди ближе, — позвала она, снова принявшись наливать воду в чашу.

Не без некоторой дрожи, которую изо всех сил старался скрыть, Исильдур приблизился и склонился над чашей.

— Скажи мне одно, — просил Лорд Элронд Владычицу Южного Лориэна на следующее утро, когда они прогуливались по парку после завтрака, — есть ли смысл во всей этой истории? Что ты думаешь о них? Тебе открылось их предназначение?

— Оба достойны править, и головы обоих украсят короны, — отвечала Галадриэль, — Один затмит собою солнце, народу процветание подарив, на страже мира будет он стоять со свитой. Второй, что, словно лик Луны — загадка, в темноте холодное сияние, его глаза как льдинки, гордость в помыслах горящих, словно пламя вулкана. В каждом желании своем он ненасытен и больше, чем ласками дев, желает властью наслаждаться.

— Исильдур? — переспросил Элронд.

— Будь рядом с ним, направь его и за собой веди. Надеюсь на тебя я, — закончила вещать его собеседница, — Прошу тебя, не забывай о себе самом, заботясь о судьбах Средиземья, — она заговорила своим обычным нежным голосом и снисходительно улыбнулась.

Элронд кивнул и опустил голову, хмуря лоб.

— Наш родич, Владыка Линдона сейчас собирает под свои знамена союзников, — снова заговорила Галадриэль, — Уже известно, что Ненавистный снова воцарился в Черной Цитадели на юго-востоке. Он тоже собирает рати, чтобы отмстить избегнувшим кары Валар дунэдайн.

— Сколько у нас есть времени до начала войны?

Она пристально посмотрела на него.

— Около десяти лет, — прикрыв глаза и отвернувшись, наконец, произнесла Галадриэль.

— Совсем нет времени, — прошептал Элронд.

— Гил-Галад и князь Элендил заключили союз, — тихо продолжала Леди Лориэна, тень насмешливой улыбки на секунду мелькнула на ее сияющем величавой красотой лице, — В грядущей войне Нолдаран будет защищать пришельцев из Нуменора и их Владыку до последней капли крови, но силы неравны.

— И это ему прекрасно известно, — заметил Элронд.

— Да, — кивнула она, — Я настояла, чтобы он обратился лично к нашему соседу и моему родичу по матери — правителю Зеленолесья.

— Синдар очень недоверчивы и живут обособленно от всех прочих. Я не уверен…

— Орофер присоединится к союзу, — перебила его Леди Галадриэль уверенным тоном.

— Я целиком полагаюсь на слова Леди Лотлориэна, — отвечал ей Элронд с почтительным поклоном.

====== Последний союз ======

Комментарий к Последний союз Потомок Королей – Ereinion. Он же, Артанаро, Гил-Галад (Сияющая Звезда).

Хекелмар (Hecelmar) (кв.) – Белерианд и Средиземье (Земли Изгнанных).

Aiya, aran (кв.) – Приветствую, король

Meldir (синд.) – Друг, приятель

Эльфы-синдар Орофер и Амдир, короли лесных эльфов Зеленолесья и Лориэна, собрали большую армию как часть Последнего Союза для свержения Саурона. Однако лесные эльфы не доверяли ни дунэдайн, ни в особенности нолдор, в результате чего они отказались подчиняться Гил-Галаду. Во время сражения при Дагорладе силы Амдира были отрезаны и загнаны в Мёртвые Топи, а Орофер погиб во главе своего войска в безрассудной попытке в одиночку прорваться в Мордор. Треть оставшихся в живых воинов перешла под командование сына Орофера, Трандуила.

Хроники Белерианда и Средиземья.

Начав жить с Мирионэль, Трандуил постепенно осознал, что никогда до этого не был так счастлив, полон сил и внутренней гармонии. Он словно отрешился от привычной гнетущей и серой реальности и попал в преображенный, обновленный мир. Лес, животные в нем, небо над головой и даже окружавшие их с Мирионэль изо дня в день эльдар, виделись ему совсем не так, как прежде. Принц Зеленолесья чувствовал в себе переизбыток жизненных сил, что до магических способностей, то теперь, казалось, легким мановением руки он мог сдвигать с места горы.

Ему было ново это чувство единения с супругой, и он ощущал его особенно остро в моменты их близости, словно погружаясь в свое любовное чувство, как в глубокое озеро, стремясь исследовать, насколько оно глубоко. Это она, его Мирионэль, давала ему все новые и новые жизненные силы, преображая его, делая лучше и изменяя все вокруг своим присутствием.

Они проводили вместе много времени, но Мирионэль была мудра и охотно отпускала супруга из дома на дереве, когда тому было необходимо отлучиться. Она тоже, время от времени, могла отсутствовать, уходя ненадолго из дома, чтобы исследовать ближайшие окрестности: лес, взгорья, ручьи и речки. Бродя в блаженном одиночестве по принявшему ее Великому Лесу и вдыхая полной грудью свежий воздух, Мирионэль ощущала себя словно среди райских кущ. Особенно остро она чувствовала свое счастье, когда думала о том, что по возвращении домой, возможно, найдет там ожидающего ее Трандуила.

Невозможно передать словами степень страстного нетерпения, с каким он дожидался ее возвращения, когда, войдя в дом, не находил ее там. Трандуил мог бы выследить, куда она пошла, это было нетрудно, но он предпочитал ждать, чтобы услышать ее приближение, когда она находилась еще в нескольких десятках шагов от дерева, где располагалось их жилище.

Его леди никогда не возвращалась с пустыми руками, а всегда приносила собранных в лесу трав, или цветов, или сплетённый ею из фиалок, васильков и колокольчиков, венок дня него, который тут же спешила водрузить поверх густых серебряных волос мужа. Когда, исследовав близлежащие участки леса и облюбовав несколько полян, где росли дикие ягоды, Мирионэль начала приносить с проулок своей любимой брусники, ежевики малины или земляники, он встречал ее, сажал к себе на колени и наблюдал за тем, как супруга одну за одной отправляет эти спелые темно-бурые, сизые или ярко-алые ягоды в свой небольшой нежный рот, чувственно приоткрывая его, облизывая чуть припухшие от ягодного сока губы. Это было началом игры, вскоре она принималась кормить принесенными ягодами и его. Трандуил всякий раз пытался вместе с предлагаемой ему малиной или земляникой поймать и задержать у себя во рту перепачканные ягодным соком пальцы супруги.

Они учились ублажать друг друга, взаимно доставлять удовольствие, делать приятно, нисколько не стесняясь обоюдного желания быть источником наслаждения для любимого существа. Посвящая себя один другому, они упрочняли существовавшую между ними связь, усиливая чувственное желание и ощущение счастья от совместно проживаемой Вечности.

Счастье никогда не длится слишком долго, оба знали, что очень скоро начнется очередная война со Злом. Но на этот раз все было иначе, чем в предыдущие. Они теперь вместе и ничто, никакая война, никакая опасность, никакие превратности судьбы не в силах смутить их души, полные взаимной любви и надежды на скорое и окончательное освобождение от врага. Если их любовь могла пережить Браголлах, Нирнаэт, последовавшие одна за другой бойни, устроенные феанорингами, падение Дориата, Войну Гнева и столетия жизни в разлуке, вдали одна от другого, то сейчас, когда они вместе и только начали жить их Вечность, ей не страшны новые испытания. Эти испытания только сплотят их, укрепив их чувства и многократно усилив испытываемую ими нежную привязанность.

Владыка голодрим Эрейнион, называющий себя Гил-Галад, в скором времени должен был пожаловать в замок Орофера, находившийся на юго-западной окраине Зеленолесья. Так сообщалось в неожиданно полученном Орофером письме от Галадриэль. Этой чести — принимать у себя в чертогах Верховного Короля нолдор, Орофер, несмотря на все старания и усилия с его стороны, избежать не смог.

Он изо всех сил старался убедить в своем ответном послании дочь кузины Эарвен, что будет намного лучше, если ее родич и его сопровождение не станут утруждать себя такой долгой дорогой, а остановятся во владениях Лорда Келеборна, в Южном Лориэне, куда, для встречи с высоким гостем с запада, смогли бы приехать его парламентеры. Он бы даже Тэран-Дуиля туда отправил в качестве главы делегации эльдар Зеленолесья. Сам Владыка Орофер не чувствовал себя в состоянии покидать свои владения, ссылаясь на слабость и недомогание, что было просто смешно, учитывая его поистине железное здоровье и атлетическое телосложение, которое он, впрочем, всегда скрывал, со свойственной сумеречным эльдар стыдливостью, под многочисленными слоями богатых одежд.

Галадриэль была непреклонна — Нолдаран Эрейнион в сопровождении отряда стражи желал, во что бы то ни стало, посетить королевство Орофера, чтобы вести переговоры и лично просить Владыку Эрин-Гален присоединиться со своим обученным войском и отрядами добровольцев к союзу против Мордора.

Отдавая все необходимые распоряжения относительно приготовления лучших гостевых покоев, торжественного ужина в честь приезда Гил-Галада, обустройства его отряда и других, связанных с визитом повелителя голодрим, забот и поручений, Владыка Зеленолесья находился в раздраженном настроении духа.

Он никогда не любил принимать незваных гостей в своем дворце. А уж такого никак не ожидал — к нему жаловал сам Владыка злополучных изгнанников из-за моря. Разумеется, было не совсем справедливым называть так Эрейниона, рожденного в Белерианде, да еще от близкой родственницы его отца и дяди Элу — благородной Эриен.

Поэтому Орофер постарался, видя, что избежать встречи и переговоров с Гил-Галадом не удастся, приготовить к его приему все в наилучшем виде.

Когда караульный страж вбежал в его покои, возвещая о том, что уже к полудню высокий гость с отрядом будет у него в замке, читавший за кубком красного вина Орофер спешно вскочил с кресла. Разлив по невысокому столику и ковру вино и накинув широкое атласное верхнее одеяние, в длинных полах которого путался, рискуя растянуться посреди коридора, Владыка синдар сам помчался со всех ног за гостившим у него Амдиром, на бегу крича Саэлону, чтобы немедленно распорядился открыть ворота и приготовить место в конюшнях для размещения лошадей.

Войдя в огромную, украшенную созданными наугрим рельефами, изображавшими историю народа сумеречных эльфов, парадную залу замка Орофера, Потомок Королей увидел величаво восседающего на стоящем на возвышении троне Владыку Эрин-Гален. Он казался бесстрастной мраморной статуей, такой неподвижной была его фигура. Взгляд Владыки синдар и лаиквенди был внимательным, снисходительным и полным сознания своего достоинства и положения, как среди подданных, так и в кругу знатнейших квенди Хекелмара.

За правым плечом Орофера стоял высокий статный воин в легких парадных доспехах с отрешенным и надменным выражением лица. Рядом, по правую руку от Владыки Зеленолесья, расположился в кресле с обивкой из темно-алого бархата его давний друг и союзник — Владыка Лориэна, Амдир. За его креслом стоял хрупкий на вид молодой эдель, с такими же, как у Амдира, янтарно-желтыми раскосыми глазами.

— Айя, аран … — начал было Гил-Галад, но тут же осекся и, перейдя на чистый дориатский диалект языка эльдар, произнес, — Солнцем осиян час нашей встречи, Владыка Эрин-Гален! — проговорив это, он приложил руку к груди, как делали синдар Эльвэ Среброманта в знак уважения и почтения к приветствуемому.

— Добро пожаловать, Владыка Линдона, — отвечал синда приятным мужественным голосом. Стоявший за его спиной воин лишь едва заметно кивнул Гил-Галаду и его страже, — Твой путь к нам был долог. Надеюсь, он не был омрачен никакой неприятностью? — счел нужным поинтересоваться Орофер.

На что Эрейнион поклонился, ответив:

— Наша дорога была исключительно приятной — твои владения в своей красоте сравнятся лишь с садами Лориэна. Кроме того, меня вела к тебе, Орофер, сын Эльмо, миссия особой важности, которую я избрал целью.

Орофер слегка склонил голову влево, что у синдар означало «Поясни, что ты хочешь сказать, я не понимаю», и приподнял черную бровь.

В этот миг Эрейнион поднял на него взор, заглядывая своими серо-васильковыми глазами в ярко-голубые, блиставшие словно звезды, глаза среброволосого Владыки. Этим открытым, полным доверия, взглядом Гил-Галад невольно выражал восхищение внешним обликом своего венценосного собеседника. Орофер показался ему просто неописуемо прекрасным. Все в нем — его лицо, голос, руки в перстнях, дорогие златотканые одежды из парчи и атласа, украшения, струящийся шелк мантии и особенный влажно-древесный свежий запах, очаровали Нолдарана.

Этот жест — чуть склоненная набок голова Владыки синдар, его слегка расширившиеся удивительной красоты глаза, весь его облик показались ему исполненными невыразимой прелести, грации и достоинства. Синда, которого он впервые видел, вдруг представился ему каким-то неземным созданием, или же наоборот — таким земным, таким желанным и близким, словом — таким, с которым хочется быть рядом. Быть его другом, вместе охотиться и рыбачить, проводить время за разговорами, или просто молча сидеть рядом… Нет, не просто сидеть, а так, чтобы он сидел на коленях прекрасного Орофера, лицом к нему, и жадно целовал его красивый рот…

Стараясь отогнать наваждение и сосредоточиться, Гил-Галад ответил, прикасаясь к виску тонкими пальцами и склонив голову, чтобы не видеть лица Орофера:

— Я здесь, чтобы просить тебя и твоих воинов присоединиться к союзу против Черного Лорда страны Мордор. Это зло, с которым мы должны бороться в единстве, доверяя друг другу, только так возможно сокрушить его… — Эрейнион испугался, что его слова были сказаны без должной вескости, а в голосе прозвучала недопустимая в таких случаях дрожь, виною которой был сам Владыка синдар.

После нескольких дней пребывания в замке Орофера, Гил-Галад, видел его лишь во время торжественного ужина в честь их приезда, да во время официальных переговоров. Переговоры длились по нескольку часов в день и, как правило, на них присутствовали: он, его приближенные и стража, а также стража и приближенные Орофера, его сын, Владыка Амдир с сыном и, соответственно, их свита. Одним словом, обеденная зала, где проходили переговоры, была заполнена настолько, что не хватало воздуха.

Оговаривались и согласовывались все детали предстоящей военной кампании, а в промежутках Нолдаран Эрейнион позволял себе любоваться чертами очаровавшего его с первого мгновения Владыки Орофера.

Синдар и нандор не отказывались присоединиться к союзу, называя внушительные цифры количества воинов, которые смогут сражаться с силами Врага на стороне нолдор и верных эдайн, но когда речь зашла о централизации командования, случилось непредвиденное:

— Необходимо сформировать единый центр командования объединенным войском, чтобы избежать печального опыта Нирнаэт, — осторожно заметил Гил-Галад.

— Не говори мне про Нирнаэт, — холодно парировал Орофер, — она явилась позором и крахом для вас и обернулась для нас огромными потерями и жертвами.

— Тогда, — отвечал Гил-Галад, стремясь не показать виду, насколько его задели эти слова, — тогда войска синдар отступили в тыл, как только стало ясно, что на стороне Врага перевес в числе и силе. Этого бы не случилось, будь те войска под командованием единого командира…

— Я не мог позволить себе напрасно рисковать жизнями моих эльдар! — гордо задрав мужественный подбородок, перебил его почувствовавший себя задетым Орофер.

— А мой отец мог?! — вырвалось в ответ у Нолдарана, — Он пал, сражаясь почти в одиночку с превосходящими в десятки раз силами тьмы, в то время как вы организованно дезертировали с поля боя сразу после того, как раскрылось предательство вастаков! — Гил-Галад сам не заметил, как повысил голос почти до крика, — Едва завидев дракона, вы…

— А где были вы, когда мой сын вместе с Владыкой наугрим сражались с драконом, прикрывая ценой жизней ваше отступление?! — сдвинув черные брови, кричал Орофер.

— Прекратите! — вмешался Амдир, — Друг мой, я думаю, нам нужно прерваться ненадолго — ты слишком близко к сердцу принимаешь слова Нолдарана, — Владыка нандор и авари тронул плечо часто дышавшего, с раздувавшимися от гнева ноздрями, Орофера.

— Отец, Владыка Эрейнион, — обратился к спорщикам Тэран-Дуиль, как раз подумавший о том, что сказал бы в такой ситуации самый искусный дипломат Белерианда — Белег Куталион, — Почему бы вам не обсудить детали будущего союза в менее официальной обстановке, наедине, за чашей вина? Что скажете?

— Это отличная идея! — поддержал его Амдир, — Представь, что вы просто делитесь своими мыслями, мелдир, — тихо шепнул он Ороферу.

Тот обреченно кивнул в ответ и был оставлен в рабочем кабинете своих покоев, в своем любимом кресле перед горящим камином с чашей превосходного красного вина в руках и в компании Верховного Короля нолдор.

Расслабившись в уютном кресле, уже за полночь, Владыка Орофер почти задремал под монотонный голос собеседника. Сейчас, после нескольких выпитых бутылок привезенного из Имладриса — благодарение Элронду, вина, ему уже не казалось таким уж странным, что он принимает у себя Владыку голодрим, напротив, он начинал чувствовать себя вполне уютно в его компании. Почти также, как это бывало с Амдиром, они сидели напротив камина, изредка подбрасывая туда свежие поленья, потягивая вино и рассуждая о совершенно отвлеченных понятиях, никак не связанных с предстоящим походом в Мордор.

Он уже решил, что зря так разгорячился, когда они заговорили о необходимости единого командования над всеми войсками. Все-таки, это единый фронт, война, последнее усилие, чтобы справиться, наконец, с Великим Злом, а остальное не так уж важно. Это ни сколько не умалит его достоинства и не принизит высоты его положения, если он позволит Гил-Галаду, его дальнему родичу, командовать войском из Зеленолесья. Сам он будет сражаться бок о бок с королем голодрим, подав всему Средиземью пример доброй воли и стремления к братскому сосуществованию.

В этот миг, погруженный в свои мысли Орофер смутно почувствовал, как кто-то склонился над ним, полулежащим в кресле с запрокинутой головой. Он попытался приподняться, чтобы разглядеть того, кто сейчас ласково гладил его по щеке, когда ощутил на губах сначала легчайший, а затем все более настойчивый поцелуй, почему-то заставивший его рассмеяться. Ослабевший от выпитого в этот вечер вина, Орофер попытался оттолкнуть целовавшего его, но не находил в себе сил. Голова шла кругом. Все происходящее казалось таким до ужаса глупым и неуместным: жаркие, тесные объятия, нежные ласки и снова тягучие долгие поцелуи, прикосновения чьих-то горячих губ к его шее, чуткие пальцы, расстегивающие петли на его кафтане, проникающие под сорочку на груди…

«Но что это? Как это и зачем?» — пронеслось в его голове, когда чья-то рука просунулась, ослабив узел шелкового пояса, ему в штаны…

В следующий миг Орофер подскочил с кресла, как ужаленный — в единый миг из его сознания улетучились все последствия выпитого вина.

Гил-Галад оказался на полу, отлетев от могучего удара Владыки Эрин-Гален к выходу из кабинета.

— Саэлон! — гневно сверкая глазами, поворачиваясь в замешательстве то вправо, то влево, вопил Орофер.

На пороге тут же выросла фигура его оруженосца. Было видно, что тот не спал, находясь все это время в пределах досягаемости, на случай если понадобится своему господину.

— Немедленно проводи нашего гостя в его комнаты… Пока я что-нибудь с ним не сделал! — приказал Орофер не своим голосом. В коридоре послышались звуки приближающихся шагов. Не спал, оказывается, не один только Саэлон.

Гил-Галад несмело поднялся с пола, цепляясь за полки с книгами, принадлежащие стоявшему у самого выхода стеллажу и с опаской взглядывая исподлобья на Владыку синдар.

— Это в вашем Валиноре так принято?! — не унимался Орофер, — Проклятые голодрим! Чтобы такой как ты командовал моим войском?! — его трясло от гнева, — От вас нужно держаться как можно дальше! Вон отсюда! Завтра же ты покинешь Эрин-Гален навсегда!!!

Тем временем, Саэлон уже уводил Нолдарана Эрейниона в направлении отведенных ему комнат, а пришедшие с ним слуги вытирали с пола лужи пролившегося вина, убирали осколки бутылок и рассыпанные по полу фрукты.

====== Сияющая Звезда ======

Комментарий к Сияющая Звезда Laurёfinde (кв.) – Золотоволосый (златокудрый). В синдаринизированном варианте – Глорфиндел.

Mal galad (синд.) – Золотое сияние. Прозвище Амдира.

Нельзя стесняться своих чувств, даже если кому-то они могут показаться неправильными, нездоровыми и извращенными, был убежден Гил-Галад. Любовь имеет право на существование, когда она истинна. Что противоестественного было в удовольствии, которое он получал от любви с мужчинами? Они были такими же, как и он, воинами, привычными к жизни в походе, умевшими обращаться с различными видами вооружения, носившими боевые доспехи, без устали могли совершать длинные пешие переходы или скакать в седле по многу часов в день.

Его первым мельдо был появившийся как раз тогда, когда Ненавистный выковал Кольцо Всевластия и напал на Имладрис, взяв его в осаду, солнцеликий Лаурефиндэ. Он приплыл, как сам сказал, по воле Валар на помощь Эрейниону. Отдаться такому сильному, могучему, благородному и прекрасному собой воину, как Глорфиндел, было для него радостью. Любимый часто говорил ему, что Гил-Галад напоминает некоего давнего возлюбленного, оставшегося в чертогах Намо, и был нежен с ним. Тогда Эрейнион не предал значения тому, что Золотоволосый не сохранил верности тому возлюбленному…

Лаурефиндэ был опытным и неутомимым любовником и быстро обучил способного и увлеченного Владыку нолдор всем премудростям такой любви, о многих из которых Гил-Галад даже не догадывался, считая, что полноту чувств и их порывы вполне можно выразить, ограничившись крепкими объятиями и поцелуями.

Но Златокудрому лорду ваниар было мало одних объятий с темноволосым красавцем Эрейнионом. Часто по утрам, перед самым рассветом, Глорфиндел неслышно проникал к нему в шатер. Полюбовавшись немного зрелищем спящего, он вытаскивал полусонного Гил-Галада из-под покрывала, набрасывая это покрывало на плечи Владыки нолдор, и, сгребя его в охапку, почти против воли, тащил плохо понимавшего, что происходит, Нолдарана, наружу, тут же сажая впереди себя на своего огромного, прибывшего с ним из Валинора, коня — Асфалота.

Конь скакал быстрее ветра, унося их все дальше от лагеря нолдор в казавшуюся необъятной степь, покрытую ковром из диких трав. Нежданная скачка и отрезвляла, окончательно вырывая из власти чар Ирмо, и опьяняла Эрейниона. Красновато-оранжевые лучи восходящего солнца растекались по степному простору. Еще свежий, утренний ветер свистел в ушах и холодил лицо и шею. Ноги, не находя стремени, скользили вдоль гладких боков Асфалота. Конь был таким большим, даже по сравнению с самыми крупными из имевшихся в распоряжении Нолдарана, что сидеть на нем было непривычно, ноги приходилось раздвигать шире обычного. Эрейнион мог в любой момент вылететь из седла на полной скорости быстрой рыси, но его крепко удерживала, обхватив за тонкую гибкую талию и прижимая спиной к твердому прессу мышц живота, сильная, уверенная рука Лаурефиндэ. Даже сквозь покрывало и бывшую на нем нижнюю рубашку Эрейнион чувствовал, какой она была горячей, эта рука, от плеча и до слегка оглаживавших его живот пальцев ладони…

Эрейниону одинаково нравилось, как дарить, так и получать острое надсадное удовольствие, которое способна доставлять мужская любовь. К девам его никогда не тянуло, а после начала отношений с Глорфинделом и подавно.

Став начальником его личной стражи, Златоволосый быстро освоился, и тут же начал обращать внимание на находившихся у него в подчинении воинов. Это оскорбило Гил-Галада, хоть он и старался не подавать виду, продолжая их, быстро переставшую быть секретом, связь и молча, без унизительных жалоб и разбирательств, переживая свое поражение.

Когда до него дошли слухи о том, что Глорфиндел совратил кого-то из эльдар Лорда Имладриса во время краткого пребывания их войска в стенах города, где правил Элронд, сразу после снятия осады, Гил-Галад приготовился к суровому выговору со стороны друга. Ему казалось, что Элронд непременно обо всем узнает и обрушится на него с моралистическими отповедями. К счастью, Лорд Элронд был занят мыслями о кольцах, судьбах мира и какой-то деве и не придал значения, а может, намеренно не захотел заострять внимание на том, что сердце одного из воинов его свиты было разбито удалым капитаном стражи Линдона.

Поразмыслив, по возвращении в Митлонд, Нолдаран приказал Арассэ, командиру лучшего отряда разведки, из тех, что имелись в его распоряжении, следить за начальником своей стражи и его любовными похождениями. Сам же Эрейнион постепенно предпочел отдалиться от пылкого и мужественного ваниа, сведя на нет их встречи, и долго тосковал, стараясь отвлечь себя насущными делами королевства.

С появлением Элендила для Гил-Галада все перевернулось вверх дном. Мир, окружавший его, летел в тартарары, к барлогам. Было похоже, что князь дунэдайн не имел до Эрейниона подобного опыта, но быстро схватывал, настолько ему нравилось то, чему его обучал Нолдаран. А тому, в свою очередь, нравилась мужественность, мощь и воинская доблесть адана. Ласки его были грубыми, иногда причиняя довольно ощутимую боль, но и удовольствие от них было во много раз острее, так как смешивалось в ощущениях Эрейниона со стыдом, испытываемым от сознания недостойности и пагубности подобной связи. И все же, он не находил в себе сил прекратить ее, хоть и прекрасно понимал, что связь эта не может длиться долго, а закончиться может трагически.

Встретив Владыку Орофера, Гил-Галад сам не ожидал от себя такого. Он пылал страстью, словно кто-то поджег его изнутри, и думать забыл обо всем на свете, включая прежних возлюбленных. Среброволосый синда теперь занимал все его мысли. И сейчас, направляясь со своим отрядом в один из основанных Элендилом и его людьми форпостов, крепость Амон Сул, из которой они планировали совместно двинуться к Имладрису для перегруппировки и тщательной подготовки, Владыка нолдор грустил, каждой клеточкой чувствуя, как отдаляется на все большее расстояние от желанного его сердцу Владыки Эрин-Гален.

Когда они спешно покидали замок Орофера, тот не пожелал лично проститься с ним, отправив вместо себя оруженосца. Чтобы хоть как-то спасти положение, к нему на крыльцо вышел Владыка Амдир. Он холодно попрощался, заверив, однако, что Гил-Галад и союзники могут рассчитывать на всех их — сорокатысячное войско Орофера и группировки по десять тысяч бойцов в каждой под командованием Лорда Келеборна и самого Владыки Лориэна.

— Мы будем готовы и присоединимся к вам на правом берегу Андуина, — говорил Амдир, хмуря брови от неловкости.

— Благодарю тебя, Малгалад, — печально отвечал Эрейнион, — Скажи ему, что я прошу прощения, — почти прошептал он, понурившись, чувствуя, как загорелись щеки.

— Хорошо, теперь скачи. До встречи и доброй дороги, — Амдир примирительно и едва ощутимо прикоснулся к его плечу.

В воротах Амон Сул его встретил сам князь Элендил. Он выбежал навстречу, не обращая ни на кого внимания, кинулся к Гил-Галаду, спешно вынимая его ноги из стремян и стаскивая с лошади Владыку нолдор.

Стиснув его в крепких объятиях и побыв в таком положении несколько мгновений, Элендил чуть отстранился, жадно схватил Эрейниона за тонкую, опоясанную шелковым вышитым драгоценными золотыми нитями поясом, талию и широко улыбнулся, вглядываясь в его лицо:

— Ну, здравствуй! Говори же, ты дожал этих лесных красоток? — и Элендил счастливо расхохотался, стискивая еще крепче талию Нолдарана.

— Я тоже рад тебя видеть, — почти соврал Эрейнион, оглядываясь вокруг на наблюдавших за их встречей стражей обеих сторон.

Он осторожно попытался освободиться из тисков Элендила, мягко сказав тому на ухо:

— Я расскажу все позже, за ужином. Ты придешь?

Князь дунэдайн выгнул бровь и слегка нахмурился, размыкая их объятия.

— Ты что-то бледный, — он всматривался в отводящего глаза Нолдарана, — Ведь ты здоров? Вы не болейте никогда, демон вас задери! — он с силой хлопнул по плечу Гил-Галада, затем, оглянувшись на безмолвно окруживших их приближенных и прочих воинов, Элендил отошел на несколько шагов, восхищенно оглядывая с ног до головы прибывшего друга.

— Увидимся за ужином, — неуверенно произнес Гил-Галад и, стараясь не смотреть по сторонам, а в особенности не встречаться взглядом с Элендилом, направился в сторону конюшни, где намеревался оставить свою лошадь на попечение местных конюхов.

Первым, кого Нолдаран увидел тем вечером, после того, как принял ванну и оделся к ужину, оказался не Элендил, а командир отряда его разведки Арассэ. Он вошел в отведенную Эрейниону комнату без стука, застав Владыку нолдор перед зеркалом — тот примерял новый, расшитый самоцветами, камзол и диадему, размышляя над тем, нужны ли еще какие-либо украшения. Разглядывая отражение в зеркале, Гил-Галад спрашивал себя, покажется ли он красивым этим вечером князю дунэдайн, но в тайне думал об Орофере.

— В чем дело? — спросил он, откладывая в сторону ожерелья и подвески.

— Мой государь, как вы и приказали, я и мои квенди следили за Лордом, — начал с волнением Арассэ.

У Эрейниона часто забилось сердце, а ноги вмиг ослабли.

— Говори! — скомандовал он, держась за ворот камзола.

— Вы помните, не так давно в полк вашей личной стражи поступил новобранец, Маивэ, — Арассэ сделал небольшую паузу, — Сейчас Лорд Лаурефин пытается ухаживать за ним. Мне Маивэ кажется крайне подозрительной фигурой. Его одежда и амуниция совершенно новые, будто сделаны специально для поступления в армию, а оружие, которое при нем, наоборот — кажется очень древним; сейчас такого нигде не найти. Его клинки определенно ковались не в этих землях. Маивэ носит с собой лютню и обладает красивым голосом. Всех в отряде покорили его песни, хотя исполняет он их крайне неохотно. Кроме того, этот квендэ никогда не снимает тонких шелковых перчаток. Нам не удалось выяснить, где он жил до поступления в полк. Все, что мы знаем о нем, это то, что он из нолдор и, возможно, является ровесником Лорда Лаурефиндэ, родившимся, как и Лорд, в Благословенных землях. Есть предположение, — тут Арассэ замялся, — что они знали или видели друг друга раньше.

— Привести ко мне Маивэ! — не в состоянии более что-либо понимать, потребовал Гил-Галад.

В голове Нолдарана стучало только одно: «Этот Маивэ и есть тот самый его давний возлюбленный!»

Невысокий и стройный Маивэ уже через полчаса стоял перед кипящим от ревности и унижения Гил-Галадом.

— Ты знал раньше твоего командира? — был первый вопрос Нолдарана.

Воин стоял перед ним, скромно склонив темноволосую голову.

— Нет, государь, мы не были знакомы, — тихо ответил Маивэ.

— Ты лжешь! Мне известно, что ты, как и Глорфиндел, родился в Амане. Вы вместе пришли сюда почти четыре тысячи лет назад.

— Это правда, но я не знал Лорда Лаурефиндэ лично до поступления к вам в полк.

— Зачем ты пришел, изгнанник?! — Гил-Галад терял терпение, — Кто ты?!

— Я всего лишь истерзанный тоской, уставший от жизни странник, — молвил тихо воин.

— Убирайся прочь, отступник! — надменно прикрикнул на склонившегося перед ним Маивэ Владыка нолдор.

— Хорошо, — гордо поднимая голову, сильным, уверенным голосом проговорил воин, — Позвольте мне только добраться с вами до Имладриса. Там я перейду в подчинение его правителя.

Владыка Орофер метался по замку в сильнейшем раздражении. Он сам согласился на союз с голодрим и их Верховным Королем. Теперь отступать было нельзя, недопустимо. Он и его воины, а также воины Амдира, будут сражаться в обещавшей начаться самое позднее через какой-то жалкий десяток лет, войне. Было необходимо начинать подготовку.

Подготовкой к войне, вместе с самим Орофером, активно занимался и Тэран-Дуиль. Владыке было жаль подвергать риску и отправлять на смерть своих воинов, а в особенности ему было жаль тех, кто в полнейшей неизвестности, в плену страха, оставался ожидать их возвращения. Но выбора у него не было, и не только потому, что он дал согласие на присоединение к союзу. Орофер отчетливо сознавал, что не имеет права позволить, чтобы союзными войсками руководил погрязший в разврате искаженец, каким без сомнения являлся Владыка Эрейнион.

Мирионэль, как истинная дочь изгнанника, которой он тайно восхищался, сразу заявила, что отправится на войну, когда бы она ни началась, вместе с ними. На попытки Тэран-Дуиля и самого Владыки Эрин-Гален увещевать ее отказаться от этой идеи, она ответила, что если они не захотят взять ее с собой, она отправится в Имладрис, к Лорду Элронду. Ее названный брат давно обещал выделить ей место в одном из своих полков, чтобы она могла сражаться бок о бок с народом нолдор.

— Эти голодрим — сумасшедшие! — возмущался в ответ Орофер, — Их мужчины в своих вкусах и повадках уподобляются женщинам, а своих женщин они не жалеют, отправляя на войну, словно те — мужчины!

Упрямство Мирионэль, испытываемое советом или повелением, лишь набирало силу, давая мягкий, но решительный отпор всем советчикам и просителям. Она не страшилась ни лишений, ни ран. Трандуил, видя, что переубедить ее и уговорить остаться в их доме, когда придет время отправиться на поле битвы, не получится, решил действовать в несвойственной ему манере. Он задумал отправить супругу перед началом войны в Имладрис, а перед этим он отправит туда письмо с просьбой к Элронду — позаботиться о Мирионэль и не допустить, чтобы она оказалась близко от места сражения.

А пока, в тревожном ожидании начала роковых событий, он крепко обнимал ее ночами, разделяя с Мирионэль снедавшую обоих страсть, которую только распаляло предчувствие неминуемо приближавшейся войны. Упиваясь жаркими поцелуями, и сходя с ума от звука стонов друг друга, они горели, как в лихорадке, и их слияния были похожи в своей первобытной чистоте на слияния красивых и сильных животных, лишенные жеманства, всякой искусственности или ложного стыда.

Трандуил спешил, с жадностью стремясь насытиться супругой. Даже в дневные часы, среди повседневных забот, помощи отцу в организации войска, охоты или проходившей второпях обеденной трапезы, его, ни с того, ни с сего, могла охватить любовная жажда — огонь, горевший в теле и заставляющий скручиваться внутренности. В такие моменты Трандуил терялся, не зная, как держать себя, и пытался изо всех сил хвататься за проблески здравого смысла в своем сознании, а подсознательно звал Мирионэль в госанна, умоляя о скорейшей встрече наедине.

Наблюдая за тем, как по узкой горной тропе, ведущей с запада, в его обособленный между высоких скал небольшой город, входит многочисленное войско Гил-Галада, а следом за ним, уступающее ему по численности, и все же, немалое воинство князя Элендила, Лорд Элронд сердился на себя за то, что и во время самого недавнего визита в Лотлориэн, так и не смог признаться ни в чем Леди Келебриан, хоть и провел с ней гораздо больше времени, чем это случалось прежде.

Она сама, казалось, искала его общества, приглашая на прогулки или в беседку, и прося читать вслух на квенья целые главы из «Айнулиндалэ» Румиля. Он никогда и подумать не мог, что эта ветреная, легкомысленная и такая юная эллет может интересоваться подобными серьезными сочинениями! Сам он довольно плохо их знал, припоминая что-то из детства, когда отец заставлял их с Эрьо разучивать целые отрывки из «Валаквенты» и «Ламмаса».

Владыка Имладриса сожалел, что не обладает даром предвидения. Будущее оставалось для него скрытым. В этот раз Леди Галадриэль позволила ему взглянуть в свое зеркало, но оно не показало Элронду ничего такого, что указывало бы на его совместное будущее с Келебриан, и вообще на какое-либо будущее.

Приблизившись, Лорд Элронд увидел, сначала смутно, но потом все отчетливее, на водной глади, сразу обретшей глубину, светлые стены богатых, находящихся на огромной высоте, чертогов, залитые солнцем. Занавеси на высоких арочных окнах колышутся от легкого дуновения ветра, недалеко от окна стоит низкий столик с зеркальной поверхностью, уставленный тарелками с различными сладостями, окруженный рядами мягких кресел. Между креслами и столиком, грозя опрокинуть стоявшие на его краю тарелки, бегает, заливисто смеясь, необыкновенной красоты ребенок лет пяти в белой расшитой рубашке и таких же штанишках. У мальчика длинные темные волнистые волосы, большие темно-синие глаза, белая, чистая кожа и яркий румянец на пухлых по-детски щеках. Вдруг, к нему подбегает высокого роста адан, хватает на руки, целует, кружится, держа заливающегося счастливым смехом ребенка на вытянутых вверх руках. Оба они,продолжая звонко смеяться, оборачиваются к наблюдающему за ними Элронду.

В мужчине Элронд без труда, но с немалым удивлением, узнал Исильдура. Любовь к детям была несвойственна старшему сыну Элендила. Даже собственных мальчиков, Элендура и Аратана, он воспитывал подзатыльниками и выговорами, без каких-либо проявлений нежности.

Видение растворилось в тумане, из которого появилось. Больше зеркало Галадриэли не показало ему ничего. И Лорду Имладриса оставалось лишь ломать голову над тем, чему он был свидетелем. Почему он видел Исильдура? И почему Исильдур играл с тем красивым ребенком, радуясь так, словно сам впал в детство? И кто был тот ребенок?

Галадриэль ничего не могла ему объяснить, говоря, что зеркало показало то, что считало важным для Элронда, и что грядущее обязательно все расставит по своим местам. Одно было ясно — нужно держаться рядом с высокомерным и гордым Исильдуром, чего Элронду совсем не хотелось.

====== Повелители и воины ======

Комментарий к Повелители и воины Morannon (синд.) – Черные Врата (в Мордор) или же Udun на ч.н.м.

Uzbad Haran (кзд.) – Лорд (Господин) Кано

Caran-Ithilde (синд.) – Красная Луна. Прозвище, данное Мирионэль ее возлюбленным.

Повелитель Облаков Смерти – Намо, Мандос

Eglerio! (синд.) – Славься! (“Хвала!” или “Да здравствует!”) после обычно добавлялся топоним. Боевой клич на синдарине, аналог “Ура!”

О, Эру! Он не хотел жить. Артано, после очередного провала, жалел теперь, видя, в кого он превратился, только о том, что не отправился в небытие, или за грань мира, или еще куда подальше, во время затопления Нуменора.

Где его роскошные огненно-золотые кудри?! Где дышащая свежестью, безупречная бархатистая кожа?! Куда делись изящество и надменная красота его черт, нежный румянец щек и тонкие изгибы идеального тела? Все это сгинуло безвозвратно, унеслось мощными волнами и воронками, затоплявшими все новые и новые этажи самых высоких башен Арменелоса. Его красоту смыли потоки морских вод. Он оказался лишенным телесной оболочки. Можно было создать другую, но это уже был не он, не Артано. Искажению подвергся тот благородный и прекрасный облик, который Единый в своей милости даровал ему и благодаря которому его когда-то полюбил Тано. Полюбил, или всего лишь пожелал… Какая теперь разница?! Теперь Артано нет — он мертв и покоится на морском дне. На его месте остался только Ненавистный и ненавидящий.

Какой теперь смысл рассуждать о любви, если он даже не может воплотиться в своем реальном облике?! Он потерял себя! Конечно, он потерял себя еще в Амане, когда позволил, или, лучше сказать, допустил связь с Мелькором. Но теперь была потеряна и последняя, внешняя оболочка, связывавшая его с тем изначальным предназначением, которое уготовил ему Творец.

С каждым провалом, с каждой новой потерей, он ожесточался все больше.

Теперь они не зря боятся его. Пусть дрожат от страха — жалкие ничтожества!!! Он сотрет их в пыль и пепел! Никогда ранее он не был одержим жаждой крови, смерти и войны, а теперь она полностью овладела его помутившимся разумом. Он устрашит их, сломит их дух, задушит в их сердцах отвагу и доблесть, и они обратятся в бегство. Но он не даст им уйти, нет, неотвратимо и безжалостно он уничтожит их, заставит их умирать в муках, корчась среди собственных криков невыносимой боли и смертного ужаса.

Выковав себе доспехи, похожие на те, что когда-то сделал для Тано, только еще более устрашающие и раза в три превышающие его истинный рост, Артано почувствовал себя чуть лучше. Будучи внутри этой брони, он ощущал себя не так скверно, как когда смотрелся в зеркало в своих покоях, и внешне казался просто устрашающим. Если они не увидят за забралом его шлема никакого лица, это еще больше их испугает. В дополнение к доспехам он соорудил огромную палицу с режущими краями заостренных пластин и острейшими шипами.

Теперь было не до украшательства. Никаких драгоценных самоцветов, черненого серебра, гравировки и прочих, так любимых им ранее, когда он еще был собой, и столь красивших его облик, украшений на доспехах не было. Зато он снабдил их многочисленными острыми шипами, и обоюдоострыми краями чешуек, наплечников, наручей и даже перчаток, изготовив все это нагромождение из обычной стали. Даже забрало шлема — первое, что увидят эти ничтожные, было призвано устрашить его противников, обращенное им в подобие злобной маски, венчаемой острыми лезвиями зубцов, сливавшейся воедино со шлемом короны.

В его распоряжении были триста тысяч мерзких тварей, около двадцати тысяч варгов, составлявших «конницу», пара тысяч гигантских троллей всех мастей, а также десятитысячная армия верных харадрим, истерлингов и гномов далеких восточных гор.

Местом для обещающей стать самой грандиозной в истории Средиземья битвы им была выбрана безжизненная, выжженная дотла подконтрольными ему тварями, равнина перед Мораннон. Слева, к западу от нее, находились Мертвые Топи, а справа, если продвигаться на восток, она, казалось, не имела предела, уходя далеко за горизонт к морю Рун.

После почти трех лет непрерывной подготовки: ковки доспехов и оружия, обучения солдат и добровольцев, распределения их в полки и отряды и нелегких переговоров с наугрим Мории на предмет участия в предстоящей битве, все было готово.

Гномы согласились предоставить пятьдесят тысяч воинов, что значительно превышало самые смелые ожидания Элронда, ответственного за переговоры. Гил-Галад предусмотрительно назначил его вести их и не прогадал!

Многие из старейшин наугрим помнили рассказы о Нирнаэт, поведанные и обессмерченные в летописях их далекими предками, пришедшими в Морию с Эред Луин. Фигура Лорда Кано, или Узбад Харана, в этих летописях и сказаниях была одной из центральных. Наугрим почитали и уважали его за доблесть и благородство, а потому считали своим долгом оказать его сыну всяческую помощь и поддержку.

Примерно через месяц, после того, как Элронд известил союзников, что к походу все готово и предложил условиться о месте и дне, в который их войска присоединятся к объединенному воинству Гил-Галада и Элендила, к нему приехал гонец-синда с письмом, адресованным лично ему.

Владыка Имладриса не привык получать личные письма из Эрин-Гален. Корреспонденция, которой они обменивались с королевством Орофера, в основном касалась поставок вина из Имладриса, поэтому, когда гонец сказал, что ему приказано передать в руки Лорда Элронда упомянутое письмо, тот невольно насторожился.

Об алкогольных пристрастиях Владыки Зеленолесья и его приближенных Элронд мог сказать несравненно больше, чем об его личностных качествах, но само то, что названная сестра Мирионэль вышла за его единственного сына и, похоже, была счастлива, говорило в пользу Владыки синдар и лаиквенди.

Из послания, написанного твердым почерком и капризной орфографией, следовало, что вскоре к нему в Имладрис должна прибыть Мирионэль. Полностью полагаясь на его надежность и здравый смысл, автор письма, коим оказался, к немалому удивлению Элронда, сам принц Эрин-Гален, выражал уверенность в том, что «Лорд Пэрэдель» сделает все от него зависящее, чтобы обезопасить его супругу в стенах своего города на время войны.

Разумеется, Элронд понимал, что могло заставить принца отважиться самолично написать ему письмо и был совсем не против заботиться об упрямой гватель, но тон и слог его изрядно раздражили. Стараясь не обращать внимания на подобные мелочи в вопросе безопасности Мирионэль, ее гвадор приготовился встретить гостью, отправив к Вратам Мории отряд дозорных, чьей обязанностью было — сопроводить госпожу Мирионэль в Имладрис.

Проходили дни и недели. Подходил срок начала выступления, отложить который не представлялось никакой возможности, а Мирионэль так и не появилась. Элронд оказался в затруднительном положении, теряясь в догадках о том, что могло произойти с названной сестрой, а также о том, что теперь делать ему. Сообщить в Эрин-Гален? Отправить отряд на ее поиски? Он сделал и то, и другое. В Зеленолесье был отправлен гонец, а на поиски сестры были снаряжены два отряда разведки.

Сокрушаясь о том, что ему в ближайшие дни предстоит оставаться в неведении относительно судьбы Мирионэль, Лорд Элронд в назначенный день выехал в авангарде объединенного войска эльдар и эдайн на юг, к перевалу Багровых Ворот, за которым их должно было встретить войско из Мории.

Переправившись относительно спокойно через перевал к уже ожидавшим их войнам наугрим Кхазад-Дума, армии Гил-Галада и Элендила оказались в полутораста лигах от южных рубежей Лориэна, где у речки Келебрант, на одноименной равнине был разбит лагерь. Они задержались на два дня, отдыхая, собираясь с силами и ожидая прихода большого отряда Лорда Лотлориэна.

Наутро третьего дня их пребывания на равнине Келебрант всеобщее ожидание было вознаграждено.

Увидев величаво приближавшегося к ним Лорда Келеборна верхом на белоснежном коне, убранном в оголовье искусной работы и такую же, усыпанную самоцветами, мифриловую сбрую, князь Элендил многозначительно присвистнул. За Серебряным Лордом следовали на белых, начищенных и богато украшенных лошадях его верные стражи — трое братьев: Халдир, Румиль и Орофин.

Гил-Галад приветствовал Лорда синдар следующими словами:

— Солнце сияет в час нашей встречи, достойный родич! Не часто взору выпадают подобная удача и услада — лицезреть тебя в боевых доспехах. Признаться, я удивлен тому, что супруга отпустила тебя на такое опасное дело, как война. Мы все скорее готовы были увидеть Леди Галадриэль возглавляющей войско Лотлориэна.

Ни мало не смутившись и не поняв насмешки, Лорд Келеборн отвечал с важным видом:

— Привет тебе, Владыка Линдона! Леди Галадриэль я указал ее место, оно рядом с нашими женщинами и детьми, а не на поле сражения, — укоризненно заметил Келеборн, — Мне известны ее выходки во время осады Имладриса, но не в обычае эльдар, чтобы хрупкая жена расхаживала в доспехах по полю брани, словно воин.

Мерно покачиваясь в богато украшенном седле и высоко запрокинув голову, Лорд Келеборн проехал мимо, более не удостоив взглядом никого из встречавших его нолдор и атани.

Подталкивая Гил-Галада локтем в бок, князь Элендил спросил, увлеченно разглядывая прекрасных братьев-стражей Келеборна:

— Так они воевать собрались, что оделись как невесты на свадьбу? Я бы на любом из них женился, не раздумывая! — и он расхохотался.

— Это еще ничего, — грустно отвечал ему Гил-Галад, — Настоящую красоту ты увидишь, когда переберемся через Андуин…

На правом берегу Андуина им предстояло объединиться с войском Владыки Орофера и большим отрядом под командованием Амдира.

Орофер отдавал последние распоряжения перед началом выступления:

— Всем подготовить лошадей и начистить доспехи! — командовал он Саэлону и стоящим перед ним в ряд военачальникам, — Я не шучу! Не знаю, в каком виде хотят предстать перед врагом эти грязные голодрим, а мы предстанем ему сияющими, как и должно благороднейшему из народов этих земель! Мы должны показать всем, кто мы есть и с гордостью нести наши знамена, блистая в лучах Анора!

Отпустив оруженосца и своих воевод, Орофер обратился к Трандуилу, ожидавшему у входной двери:

— Хоть я и желал бы увидеть твоего наследника, но сейчас думаю — хорошо, что он еще не родился… — он помолчал, — Так у тебя будет лишний повод вернуться с этой войны, чтобы, наконец, подарить мне его, — в его словах сквозил оттенок грусти.

— Отец, мы все вернемся. Мы вернемся победителями. Ведь ты тоже так думаешь?

— Мы сразимся с врагом, йоннин, и это будет славная война… Лучшая моя война… — он сжал рукоять меча в прикрепленных к поясу ножнах и сдвинул брови.

— Я отправил Каран-Итильде * в Имладрис, — сказал принц.

— На его Владыку можно рассчитывать?

— Уверен, Лорд Пэрэдель не захочет подвергать ее риску. Мирионэль — его гватель.

— Хорошо, тогда прикажи трубить к выступлению, — ответил Орофер и быстрым шагом покинул приемную.

Выехав из Зеленолесья за несколько дней до выступления его войска на юг, навстречу с воинством союзников, Мирионэль и не думала ехать в Имладрис. Она понимала, что Эльо скорее запрет ее в одной из комнат своего дворца, нежели позволит встать в строй рядом с собой на поле сражения, а потому решила действовать по-своему…

Встревоженная воцарившейся в их резиденции предвоенной подготовкой и с каждым днём все более явными признаками скорого начала похода ее отца, Лорда Келеборна, и его отряда галадрим на страшную битву, Леди Келебриан спала очень чутко. Бывали ночи, когда вообще не удавалось заснуть, настолько напряжение последних недель овладевало ее разгоряченным сознанием.

Келебриан беспокоилась об отце и в тайне ото всех, даже от себя самой, тревожилась еще об одном воине, имя которого старалась не произносить даже мысленно.

В ту ночь она спала беспокойно, беспрестанно ворочаясь в поисках удобного положения, чтобы забыться сном.

Когда же, наконец, ей показалось, что она начинает погружаться в объятия дремоты, Келебриан облегченно вздохнула, предвкушая несколько часов счастливого забытья и отдыха от тревоживших ее днем мыслей, чья-то рука в кожаной перчатке накрыла ее рот…

Крик у Келебриан получился немым. От ужаса она даже не могла сопротивляться агрессору, проникшему тайно в ее спальню, и только широко раскрыла глаза, холодея и чувствуя, как лоб покрывается испариной.

Прямо над ее головой зажегся переносной светильник, и в его слабом свете Келебриан смогла различить черты воина, вероломно проникшего к ней.

— Это я — Мирионэль, — шепнул воин, заглядывая ей в глаза.

Если бы могла, Келебриан открыла б их еще шире — ее изумлению не было предела. Рука медленно была убрана с ее рта.

— Что ты здесь делаешь? — потрясенно спросила жемчужина Лориэна, оглядывая сидевшую на краю ее постели гватель в полном боевом облачении и с волосами, убранными в высокий хвост.

— Я пришла, чтобы просить тебя о помощи, — начала Мирионэль, — Мне нужно попасть в войско Лорда Келеборна.

— Что?! Ты собираешься на войну?!

— Тсс, тише… Я дала слово, что сражусь в предстоящей битве, — твердо отвечала ее названная сестра, — Ты поможешь мне?

— Но как же твой муж отпустил тебя? А Владыка Орофер? — растерянно спросила лориэнская жемчужина.

— Вот как раз, чтобы быть рядом с ними я и отправляюсь на войну, — уверенно заявила гватель, подтягивая ремень через плечо, на котором держались кинжалы и прочая амуниция, — Ты могла бы раздобыть для меня боевого коня, меч и немного провизии?

Ошеломленная бесстрашием своей названной сестры, Келебриан тут же подумала, где и как можно было бы найти оружие. Лошадь и съестное в дорогу было достать гораздо проще.

— Хочешь поехать со мной? — вдруг спросила Мирионэль, озорно сверкнув темно-синими глазами, в которых Келебриан привиделись красноватые огоньки, — Эльо было бы очень приятно увидеть тебя, — произнесла она, подмигнув.

— Кому? — переспросила Келебриан, чувствуя, как начинают гореть щеки.

— Не притворяйся, что не знаешь, как он любит тебя! — отвечала гватель.

— Что? Лорд Пэрэдель? Он сам сказал тебе это?! — этой ночью для дочери Келеборна потрясение следовало за потрясением.

— Конечно, и не раз! — был ответ, — Он будет очень рад, если ты сможешь тоже присоединиться к его войску.

— Но там же так страшно! И я не умею сражаться… — Келебриан опустила голову.

— Я защищу тебя, только достань мне меч. Мы отправимся вместе с войском твоего отца и скоро присоединимся к армии Нолдарана, где будет и Эльо. Ты едешь?

Уверенный тон, с каким ее гватель говорила о любви к ней Лорда Имладриса и предстоящей военной кампании, подействовал на Келебриан, придав ей мужества.

— Да! — решительно сказала она, — Я еду с тобой! Кажется, я знаю, где смогу найти меч и мужское платье!..

Все, кто принял участие в той битве, как выжившие, так и те, кто отправился в чертоги Повелителя Облаков Смерти, навсегда запомнили ее. Дагорлад не забыть. Не верьте тем, кто говорит вам, что на войне не страшно. Так говорят лишь отъявленные лжецы, либо вздорные глупцы.

Доблесть воина состоит в том, чтобы преодолевать страх перед противником, болью, смертью, и, находя в сердце отвагу, сражаться и идти вперед, смотря в лицо врагу, каким бы ужасающим, лютым и свирепым он ни был.

Союзники выстроились на безжизненной черной равнине в бесконечно длинные, тянувшиеся на несколько лиг, шеренги. Небо было затянуто непрерывно валившим из жерла возвышавшейся над равниной громады Ородруина густым, едким дымом, пачкавшим лица, волосы и доспехи. Лошади всхрапывали от запаха гари и отвратительного зловония, исходившего от вышедших из ворот Мораннон бессчетных вражеских орд. Поначалу, это зловоние было нестерпимым. Воины закрывали рты и носы кто чем мог: краем плаща, шейным платком или другим куском ткани.

— Нужно выманить их как можно больше, подпустить на близкое расстояние! Пусть атакуют первыми! Держать строй! — стараясь перекричать гул, рокот и угрожающий бой барабанов, слышные из-за Мораннон, командовал Гил-Галад, носясь на своем резвом, норовистом скакуне перед авангардом конницы левого фланга.

— Эй, держись рядом со мной! — осаживая испуганного коня, кричал в ответ Элендил.

Лорд Имладриса расположился со своими эльдар в авангарде пехоты, почти в самом центре линии боя, как и хотел. Прямо перед ним, в каких-то пяти сотнях шагов бесновались рычащие, смрадные, отвратительные твари врага. Его бойцы, гордо выпрямившись, держали наготове копья. В следующей шеренге были лучники, готовые стрелять, опираясь на плечи впередистоящих копьеносцев. Время от времени Элронд оглядывался, ища взглядом позиции полков эдайн под командованием Исильдура. Те находились в центре, недалеко от выстроившихся ближе к левому флангу ратей, состоящих из воинов Нолдарана и князя дунэдайн.

На правом фланге расположились войска Орофера и Амдира, за которыми следовал отряд Келеборна.

И вот они подались вперед, как одна сплошная черная лавина, со страшным, оглушающим криком и улюлюканьем, визжа и выкрикивая проклятия на своем черном наречии. Выставив вперед окованный мифрилом, позолоченный, как и его латы, щит, Элронд приготовился к столкновению. Сейчас, вот сейчас, они все ближе, все ближе… Он крепче сжимал в руке меч.

Откуда-то справа уже слышалось громкое, раскатистое «Эглерио!!!» — воины конницы синдар вместо того, чтобы действовать в согласии с основным воинством Гил-Галада и ждать, пока враги подступят к ним, шли в атаку.

Думая о том, в какой хаос сейчас превратится поле боя, Элронд, успев в последний миг выставить перед собой щит, принял первый удар от налетевшего на него со всего разбегу орка. Удар был таким мощным, что чуть не сбил Лорда Имладриса с ног. Сгруппировавшись, он повернул щит его заостренным краем и снес твари голову, ударив со всей силы. Теперь Элронд находился в самой гуще сражающихся, ожесточенно действуя мечем против окруживших его со всех сторон противников, от одного вида которых мороз шел по коже.

Оглянувшись по сторонам, Элронд обнаружил, что несколько первых рядов его пехоты и лучников были смяты, и сейчас только кое-где вдоль линии боя можно было заметить продолжавших сопротивляться воинов, за спинами которых уже бушевало море визжащих орков. «Биться, пока могу!» — была его мысль, и с нею он бросился вперед, разя противников мечем и острым краем щита, как внезапно почувствовал, что его подбросило в воздух. Отлетев на десяток шагов, отброшенный дубиной какого-то гигантского тролля, Элронд на миг потерял сознание, ударившись затылком о землю. Этого краткого мгновения было достаточно оркам и ведомому ими безмозглому чудищу, чтобы обрушиться на него всем скопом.

«Во имя Владычицы…» — сверкнуло молнией в голове Элронда. Пытаясь ощупью найти свой меч, не сводя взгляда с занесшего над ним покрытую железными шипами дубину тролля, он приготовился к смерти…

Менелион расположился со своими подчиненными недалеко от берега Андуина, в тылу воинов Гил-Галада и Элендила. Легкий доступ к воде, а также относительная отдаленность от театра военных действий были одними из преимуществ такого местоположения.

Он сожалел, что и на этот раз у него не получится взглянуть на то, как исцеляют своих раненых воинов синдар. Их войска были разрозненны, и местонахождение лагеря сумеречных квенди не было ему известно.

Главный целитель войска Нолдарана тревожился, поскольку не было понятно, сколько времени будет длиться сражение. Разложив вещи и приготовив все необходимое, Менелион решил, что пора отправлять помощников и слуг за первыми ранеными, как вдруг к нему в шатер вбежал личный помощник, а сразу за ним влетела явно очень испуганная среброволосая девушка редкой красоты, одетая в платье придворного менестреля.

— Кто это? — обратился к помощнику Менелион.

— Вы — Менелион? Гватель Мирионэль отправила меня к вам. Я могу вам помочь — у меня есть опыт ухода за ранеными… — пролепетала юная эллет, трясясь от страха.

====== Дагорлад ======

Все отцы хотят, чтобы их дети осуществили то, что не удалось им самим. И.В.Гете

— Мы не станем отсиживаться на месте, ожидая, пока они нападут! — зычным голосом объявил Орофер выстроившемуся перед ним войску синдар и лайквенди, — Наш долг — обрушиться на врага и уничтожить его, атаковав первыми! Настал момент нашей славы, так будем достойны ее! Вперед! — и, обнажив меч, Владыка Эрин-Гален на своем коне стрелой метнулся вправо. Находясь на правом краю строя передового из своих конных полков, состоящего из личной свиты и самых опытных воинов, он намеревался вести подконтрольных ему синдар в лобовую атаку.

— Отец, подожди! — принц приблизился к нему на своем белой масти небольшом коне, — Это может быть рискованно!

 — Мы на войне! Здесь каждое движение, каждый вдох могут быть последними, разве нет? — Орофер осаживал своего коня, готового в любой момент сорваться с места.

— Не понимаю, раньше ты никогда не рисковал понапрасну…

— Сейчас не время рассуждать! Мы покажем всем им, что мы — славнейший и достойнейший народ! Мы — исконные хозяева этих земель, все наши предки родились здесь, кому как не нам вести за собой прочие воинства, подавая пример воинской доблести и бесстрашия? Или ты хочешь, чтобы по окончании сражения вся слава досталась этим изгнанникам, которые убивали в Дориате и гаванях Сириона наших женщин и детей?!

— Нет, отец, я следую за тобой! — склонив голову, отвечал принц.

Кивнув ему, подняв высоко над головой меч, Орофер приказал трубить сигнал к атаке, и левой свободной рукой подал знак, означавший начало движения вперед.

С оглушительным кличем «Эглерио!!!» полки синдар сорвались в галоп. За ними вперед подались, постепенно набирая скорость, лучники лаиквенди.

Находившиеся на краю правого фланга конные воины нандор во главе с Амдиром и пешие лучники авари, постепенно смещаясь к центру, последовали за войском Орофера.

Осаживая то и дело разгоряченного всеобщим быстрым движением коня, Трандуил пробирался сквозь стремительно движущееся к Черным Вратам воинство синдар, двигаясь в направлении конницы нандор. Он желал найти Амрота, за которого, будучи его наставником и учителем, чувствовал ответственность. Для молодого по меркам эльдар принца Лориэна эта битва была первой в жизни.

Он увидел своего подопечного еще издали, окруженного приближенным и стражей Амдира, который также находился поблизости, отслеживая острым взором передовые шеренги конников синдар, ведомые его дорогим другом. Позвав Амрота по имени и вытянув вверх руку, Трандуил попробовал приблизиться на более близкое расстояние, но лошадь сносило потоком двигавшихся в противоположном направлении конных воинов.

— Меллоннин! — кричал заметивший его Амрот, приветствуя его с широкой улыбкой. По лихорадочному блеску его янтарных глаз принц Зеленолесья понял, насколько его подопечный воодушевлен скорой схваткой с силами тьмы.

— Амрот, сюда! — напрягая голос, отвечал Трандуил, досадуя, что принц Лориэна в этом всеобщем гомоне, грохоте и топоте лошадей не слышит его.

С силой пришпорив коня, направляя его вперед, туда, где был его ученик, после немалых усилий, раздраженный Трандуил наконец поравнялся с ним.

— Держись рядом со мной! Понятно?! — он грозно сверкнул глазами на принца Лориэна.

— Хорошо, — виновато ответил Амрот, — я думал, ты оставишь меня с отцом…

— Нет, ты будешь сражаться рядом со мной, если понадобится — прикроешь меня с тыла, — недовольно бросил принц Эрин-Гален, — Но будь все время рядом, слышал?

Амрот обиженно кивнул и, понурившись, последовал за Трандуилом.

— Не бойтесь, бренниль, мы здесь далеко от места сражения. Прислушайтесь — между ними и нашим лагерем не менее десяти лиг, — успокаивал ее Менелион.

Келебриан не находила себе места от страха и уже не раз успела пожалеть, что так опрометчиво согласилась на сумасшедшее предложение названной сестры присоединиться к походу.

Во имя Элберет! — ей не верилось, что она сама решилась ехать на войну, и это после всех ужасов, виденных ею во время осады Имладриса. Сейчас они в каких-то десяти лигах от Мордора, от одного упоминания о котором у нее тряслись поджилки!

Встреча с Лордом Элрондом при таком неимоверном скоплении воинов, каковое они с Мирионэль обнаружили еще в низине Келебрант, когда присоединились к войску союзников, оказалась невозможна, а ее гватель никак не хотела повернуть назад и возвратиться в Лориэн.

В результате, они вдвоем на одной лошади преодолели вместе с войском Келеборна весь путь вплоть до предполагаемого поля сражения, где Мирионэль предложила ей отвезти ее в лагерь воинства голодрим.

— Спокойно, ты не увидишь сражения. Я отвезу тебя в лагерь Нолдарана. Найди там Менелиона, он — главный целитель войска, скажи ему, что это я тебя отправила. Он — замечательный и не даст тебя в обиду…

Менелион, действительно, казался спокойным, словно его работой было вышивание или ткачество, а не извлечение из живой плоти осколков и обломков стрел, вправление вывихнутых и сломанных конечностей, промывание и зашивание страшных колотых и резаных ран, лечение ужасных ожогов и наложение жгутов и повязок.

От мысли о том, что кто-то из тех, кого она лично знает, может быть доставлен сюда с подобными увечьями, Келебриан бросало в дрожь, а уж о том, что это может быть отец, гватель Мирионэль или Лорд Элронд, она боялась даже думать, рискуя упасть без чувств. — Вы будьте здесь, бренниль, а мы скоро вернемся, — обратился к погруженной в собственные переживания Келебриан главный целитель, — не тревожьтесь и спокойно ждите нашего возвращения. С вами останутся слуги. В других шатрах вы также найдете целителей, — ободряюще закончил Менелион и вышел из шатра в сопровождении личного помощника.

Вместе с дюжиной прислужников Менелион решил лично отправиться за первыми нуждающимися в помощи, не дожидаясь окончания битвы. Перед этим он отправил к месту, где уже во всю шло сражение, еще несколько групп, состоящих из добровольно помогавших ему квенди и атани.

Относительно воинов из атани у Менелиона имелись особые опасения. Мало того, что они были более подвержены различным заражениям и инфекциям, которым он и его целители вполне успешно могли противостоять, эдайн отличались общей низкой устойчивостью к боли и тяжелее переживали любые травмы. Они были хрупкими, при этом, не желая соблюдать элементарных правил ухода за собой, и Менелион уже мысленно готовился к тому, что, в случае затяжной войны, придется бороться с массовыми расстройствами органов пищеварения.

— Что они творят?! — возмущался Лорд Келеборн, увидев, как авангард синдар и лаиквенди, за которым последовала конница нандор и авари, стремительно движется прямо на орочьи орды, находившиеся перед воротами Мораннон.

В это время в центре и на левом фланге войска эдайн Исильдура и Анариона едва сдерживали натиск врага, постепенно отступая, теснимые атаковавшими их свежими силами истерлингов и харадрим.

Полкам Лорда Келеборна Нолдаран отвел роль резервных, а потому Серебряный лорд сейчас мог наблюдать с невысокого холма перед лагерем нолдор то, что происходило на поле сражения.

— Разве вы не собирайтесь вступить в бой?! — громко спросил откуда-то из-за его правого плеча мальчишеский голос.

Келеборн обернулся и оказался лицом к лицу с молодым черноволосым воином, чей конь вплотную приблизился к его лошади. Черты воина сразу выдавали его принадлежность к голодрим, поэтому Келеборн счел необходимым осведомиться:

— Кто ты такой, чужак?

— Я из нолдор, — ответствовал воин, — и пришел сражаться со злом за свободу и мир, а не отсиживаться в засаде! — в глазах голдо ярко поблескивали красноватые огоньки.

— Что за дерзость! — воскликнул Лорд Келеборн, внимательней вглядываясь в лицо нахального воина и не веря своим глазам.

«Во имя Элберет…» — Элронд не успел зажмуриться — так молниеносно все происходило. В глаза лежавшего навзничь на земле Лорда Имладриса, как и на его доспехи, полетели капли мерзкой черной крови тролля, который падал, оседая, с подогнувшимися лапами, перерезанным горлом и распоротым брюхом.

Прямо перед Элрондом возникла невысокая и хрупкая фигура воина в черной шелковой тунике. В руках у него ярко блеснули одинаковые сабельные мечи. Двигаясь быстро, с поразительной ловкостью и, при этом, совершенно бесшумно, воин в одиночку заставил отступить на несколько шагов тварей, готовых разорвать Элронда, вцепившись в него клыками и когтями.

Орки со злобным шипением и визгом отхлынули, а те, что находились за его спиной, были втоптаны в землю. Элронд почувствовал — за его спиной были свои. С тыла к нему на помощь сумел прорваться небольшой отряд его воинов.

Стараясь скорее подняться на ноги, эарендилион стремился отыскать взглядом своего спасителя, всматриваясь в сражающихся. Но тут ему самому пришлось отражать удары поднятым с земли чужим щитом и наносить их бывшим при нем коротким кинжалом. Длинные копья, которыми была вооружена его пехота, в ближнем бою были бесполезны, а надежды отыскать сейчас в месиве боя свой меч у Элронда не было.

Ему показалось, что он вновь увидел вдалеке слева фигурку спасшего его от смерти воина и, подняв с земли грубый орочий тесак, Лорд Имладриса продолжил прорубать себе путь в том направлении.

Казалось, вот-вот он настигнет его, но воин, будто нарочно ускользал, ловко перепрыгивая препятствия в виде орков, успевая при этом наносить им смертельные удары своими острейшими мечами.

Вокруг, на бескрайнем поле сражения, происходило нечто невообразимое. Центр был прорван, и твари смогли углубиться настолько в ряды союзных армий, что грозили разорвать их надвое, отделив полки Орофера, Амдира и Келеборна вместе с частью воинов Анариона и Гил-Галада от сражавшихся слева от центра армий Исильдура, Элендила, основных сил Нолдарана и кхазад Мории.

Элронд двигался по направлению к центру, туда, где, раскидывая во все стороны и десятками калеча и убивая воинов эльдар и эдайн, орудовал огромной палицей исполинский воин, закованный в ужасного вида стальную броню, покрытую длинными острыми шипами, лезвиями и зазубринами.

Нам миг Элронд остановился. Страх от сознания того, кто собственной персоной вышел на бой с ними и демонстрации его смертоносной, разрушительной мощи, не давал ему двигаться вперед. В это мгновение он, снова взглянув в сторону устрашившего его своим видом Ненавистного Врага, заметил своего спасителя-думечника бесстрашно бросившегося на превосходящего его силой и ростом противника. Фигурка спасшего его воина казалась хрупкой и маленькой в сравнении со стальной громадой неуязвимых доспехов, высившейся в центре линии боя.

Искры от удара мечами о сталь посыпались во все стороны и, нанеся ответный, особенно жестокий, удар, Неназываемый Враг легко, словно игрушечного, отбросил бесстрашного воина. Пролетев по воздуху расстояние в двадцать шагов, тот упал в гущу ратников атани Исильдура.

Словно подталкиваемый какой-то неведомой силой, Элронд рванулся туда, яростно проталкиваясь сквозь строй людей.

Над павшим склонились несколько воинов. Подойдя к ним, Элронд опустился на землю рядом с лежавшим с запрокинутой головой спасителем.

Взглянув в его бледное лицо, Элронд чуть не закричал — перед ним лежал его обожаемый воспитатель и приемный отец, которого он считал мертвым вот уже три тысячи лет…

Огромный шип вражьей палицы пробил плечо отца у основания шеи, и теперь из страшной колотой раны обильно шла кровь.

Не обращая внимания на происходившее вокруг, Элронд приподнял тело отца, обнаружив, что тот еще дышит. Отдавая собственные жизненные силы, Элронд крепко обнимал его, пока не почувствовал, что отец шевельнулся, начиная приходить в сознание.

— Отец! Это ты… — Элронд всматривался в лицо Маглора.

— Эльо… — слабо улыбнулся тот, взглянув ему в глаза своими стального цвета глазами, которые Элронд никогда не забывал.

Обхватив его одной рукой за плечи, другой Элронд старался сдержать хлеставшую из раны кровь.

— Теперь я спокоен, — прохрипел Маглор, — но обещай мне, что больше не будешь так глупо себя вести…

— Отец! Прошу, тебе нельзя говорить! Я исцелю тебя, нужно только остановить кровь, держись! — Элронд видел, с каким усилием дается отцу речь.

— Эльо, не тяни со свадьбой как закончится война, — продолжал, улыбаясь, Маглор, будто не слыша слов приемного сына.

В горле у него булькала кровь, от чего звук голоса искажался.

— Пожалуйста, молчи! — Элронд прижался к нему, крепко обнимая, пытаясь не дать ему продолжать говорить, прижав лицо отца к груди.

Отец казался таким хрупким, таким беспомощным сейчас. Глаза его закатывались, руки были бессильно раскинуты в стороны. Испугавшись, что совсем не оставит ему возможности дышать, Элронд отстранился и взглянул в бледное, уже приобретшее синеватый оттенок, лицо Маглора.

— И прошу тебя, — вдруг отчетливо сказал его воспитатель, — побольше детей, Эльо, ты слышишь? Побольше детей… — и с облегченным вздохом он закрыл глаза.

Долго Элронд оставался подле него, обнимая, прижимая к себе, словно в надежде воскресить. Он слышал, как вскоре по рядам союзных войск и разрозненным ордам врагов прошла ударная волна из белого ярчайшего света и после все внезапно стихло. Не было слышно криков, визга и проклятий, не было слышно больше ударов стали о сталь, звона и бряцанья доспехов, топота лошадей, говора эдайн и звуков боевых рогов.

Кое-где слышались приглушенные стоны, где-то вдалеке всхрапывали лошади. Дым и холодный туман клубились над равниной. Сгущались сумерки.

Направляясь со всей быстротой, на какую оказались способны их кони, к Черным Вратам, воины синдар во главе с Орофером были готовы ко всему, кроме того, что случилось. Прямо перед ними ворота Мораннон распахнулись и большая часть кавалерии и лучников оказались внутри, где на них обрушились превосходящие их в десятки раз силы врага. Тем временем, кавалерия нандор и лучники авари были удачным маневром военачальников Мордора, бросившим им наперерез собственную «кавалерию» — орков верхом на свирепых варгах, были отделены от полков синдар и загнаны в Мертвые Топи, где и нашли свою смерть.

Когда, вскоре после того, как они оказались внутри Мордора, Владыка Орофер осознал, что поддержки от его друга и союзника Амдира и его воинов ждать не приходится, он отдал приказ спешно поворачивать обратно, чтобы дать своим воинам передышку и возможность перестроить позиции. Оглянувшись в сторону ворот, конники синдар из свиты Владыки с ужасом обнаружили, что те с отвратительным рокотом закрываются за ними. Армия Эрин-Гален оказалась в ловушке, из которой не было выхода.

Прижавшись к закрытым воротам, полк под командованием Орофера героически сопротивлялся терзавшим его тварям, которые, казалось, специально не спешили окончательно разделаться с загнанными в безвыходное положение синдар, зная, что тем все равно никуда не деться.

Бой длился несколько часов, в течении которых были убиты более двух третей общего числа воинов. Среди убитых был и сам Владыка Орофер, смертельно раненый черной стрелой. Принцы Трандуил и Амрот из последних сил продолжали отчаянное, и, казалось, безнадежное сопротивление, пока с наружной стороны ворот не послышались звуки боевых рогов эльдар Лотлориэна. С огромными усилиями и ценой многих жизней галадрим Лорда Келеборна удалось получить доступ к башне над воротами, в которой располагался механизм, открывающий их. Ворота были приоткрыты, и образовавшийся проход позволил остававшимся еще в живых синдар покинуть стены Мордора. Принц Трандуил, старавшийся во время боя не подставить под удар Амрота, был легко ранен в голову, кроме того, тонкие орочьи стрелы вонзились в незащищенный доспехами участок на бедре, левом плече и боку.

Залитый чужой и собственной кровью, принц Эрин-Гален, не в силах продолжать бой, потерял сознание во время непрекращающейся схватки с орками, обступившими Мораннон, оказавших им помощь бойцов Лорда Келеборна.

Сумерки постепенно отнимают у плывущих надо мной облаков четкие очертания. Свет Анора меркнет, и своды Пресветлой Элберет скоро осветятся ее творениями — звездами. Я не увижу их сквозь тьму, что распласталась по всему небу и клубится там, в вышине.

А как красивы были бы лица павших воинов и мифриловые, украшенные узорами и рунами, доспехи в свете луны и звезд! Раны мои скрылись бы в серебряном свете Итиль, а кровь, застывшая на них, показалась бы россыпью драгоценных рубинов. Увидеть напоследок Красную Луну — о большем я не мог бы и мечтать!

Мирионэль… о тебе, принесшая свет и огонь в мое сердце, моя грусть. О том грущу, что не смогу обнять тебя, и не дано мне больше ощутить аромат волос твоих, темных как ночное небо, кожи твоей, белой словно мрамор, вкус твоих губ, алых, как кровь. Тоскуя о тебе, покидает феа мое тело, уходя в чертоги Властителя Судеб. Тоску мою не утолить, не найду я покоя даже в дивных садах исцеления, о которых не раз ты говорила мне.

Левый бок — я чувствую слабое жжение. Кровь сочится из него на черную, нагретую жаром битвы, землю. Кричать я не могу, как если бы никогда не пользовался голосом, да если бы и мог, не стал бы. Кто услышит мои призывы о помощи, кроме темных тварей?

Мне кажется — я здесь один. Вокруг безмолвие. Холод сковал мое тело, будто его туго стянули стальными обручами, цепями. Я будто примерз к земле — не пошевелиться. Здесь меня и найдут мои могильщики — орки.

Едва ли треть наших бойцов смогли покинуть Мордор. Едва ли треть из нас вышли из тех ворот. Отец остался там. Безрассудство его обошлось нам в тысячи жизней. Сотнями они отправлялись в палаты Судьи, растерзанные, обескровленные, пронзенные копьями и стрелами, бледные от ярости и безумного страха. Я пытался спасти тех, кого еще было можно спасти, но остальных не вернуть. Сколько их было умерщвлено на моих глазах? Скольких предстоит похоронить?

Пошатываясь, Элронд поднялся на ноги. Чтобы удержаться на них ему понадобилось балансировать, помогая себе руками, настолько он был слаб. Не ранения-царапины, а то, чему он несколько мгновений назад был свидетелем — потеря отца, уже вторая по счету, если не третья, учитывая побег Эарендила, обессилила его так, что приходилось делать над собой усилие даже для того, чтобы держать открытыми глаза. Он отдал отцу столько сил, что сейчас, казалось, не был в состоянии пребывать в сознании. Отец был мертв. Силы были отданы напрасно. Лорд Макалаурэ отправился в чертоги Мандоссэ, присоединившись, наконец, к своим отцу и братьям.

С великим трудом, словно в бреду, переставляя ноги, которые были будто погружены в быстрый водный поток, против течения которого он пытался идти, Элронд направился в сторону лазарета армии Гил-Галада.

«Не дойду…» — сверкнуло в голове; сам он не был способен сейчас исцелить себя, будучи совсем без сил, а если он не дойдет до лагеря, где располагается стан целителей, то со всей вероятностью станет добычей орков и варгов — пожирателей плоти как еще живых, так и мертвых павших воинов.

Так он шел. Каждый шаг давался с огромным трудом, как и каждый вдох этого отравленного выбросами Ородруина воздуха. Перешагивая через тела павших воинов эльдар и эдайн и попирая ногами трупы орков, Элронд не считал шаги, но ощущение было таким, что он их сделал совсем немного — он не чувствовал перемещения вперед, напротив, Лорду Имладриса казалось, что он топчется на одном месте. Густые облака дыма вокруг и опускавшиеся на поле сражения сумерки помогали поддерживать эту иллюзию.

Наконец, ему показалось, что впереди он видит нечто похожее на белеющие вдалеке шатры. Стиснувзубы, Элронд двинулся в их направлении.

Вдруг он услышал впереди женский голос, звавший: «Эрнилнин!». Нет, ему послышалось. Так бывает. Это наваждение, приходящее к умирающим, впавшим в лихорадочное состояние. Голос, который он слышал, мог принадлежать только одному существу во Вселенной, и это существо сейчас находилось за многие сотни лиг отсюда.

— Лорд Пэрэдель! Эрнилнин! — она быстро бежала ему навстречу.

Потрясенный, все еще не осознавая до конца, что происходит, Элронд замер. Келебриан подбежала к нему, порывисто обняла, прижавшись, не обращая внимания на копоть, грязь и кровь, покрывавшие его золоченые мифриловые латы. Она сминала своими белыми ручками шелк превратившегося в грязную тряпку темно-лилового плаща на его плечах, заглядывая ему в глаза и шепча сквозь слезы:

— Я так рада… Это вправду вы? Вы ранены, Эрнилнин? — она чуть слышно всхлипнула, пряча лицо на груди Элронда, — Знайте, гватель Мирионэль сказала, что вы будете рады видеть меня, и я пришла… Я не могла не прийти… — быстро шептала она, утыкаясь своим нежным личиком в кольчугу на груди Лорда Имладриса и мелко дрожа.

Ему хотелось смеяться и плакать одновременно из-за той дикой бури чувств, что сейчас всколыхнулись в нем.

— Девочка моя… — из последних сил стискивая ее в объятиях, прошептал Элронд.

====== Военные трофеи ======

Комментарий к Военные трофеи Венценосная Дева – Галадриэль. Первым, кто нарек этим именем свою будущую супругу, был Лорд Келеборн.

Узнав в рвавшемся в бой воине из голодрим любимую воспитанницу супруги, Лорд Келеборн впервые в жизни усомнился в своем зрении, а когда уразумел, что перед ним действительно Мирионэль, первым его побуждением было связать строптивицу и отправить в лагерь Орофера.

Она же упрашивала своего многолетнего опекуна не делать этого, а позволить ей сражаться в рядах его воинов.

«Вот все они такие, эти голодрим! А Венценосная Дева еще упрямее этой девчонки!» — подумал Серебряный Лорд и сказал:

— Надень шлем и держись рядом с моими стражами, — он указал в сторону Халдира, Румиля и Орофина, чьи кони остановились в паре десятков шагов от них.

Спасение остатков армии Орофера стало для Лорда Келеборна звездным часом. Мало того, что стрела прошила насквозь в незащищенном наплечником месте его левое плечо, и он, не спеша излечивать его полностью, ограничился перевязкой. Терпя непривычную саднящую боль, Лорд синдар предвкушал, как упадет в объятия супруги с повязкой через плечо — истинный герой Дагорлада. Вдобавок синдар и лаиквенди Зеленолесья были перед ним и его воинами в великом долгу за спасение их жизней.

Спасать жизнь принца Эрин-Гален у Лорда Келеборна не было никакого желания, особенно, после того, как тот надменно пренебрег его дочерью, отказавшись прийти на подмогу осажденным в Имладрисе Галадриэль и Келебриан, и чуть не вынудил самого Серебряного Лорда, среди многочисленных достоинств которого воинская доблесть занимала далеко не первое место, вступить в войну. Тогда, по счастью, вовремя подоспел Гил-Галад, и все обошлось как нельзя лучше, за исключением того, что бедняжка Келебриан, его дорогая жемчужина, осталась без жениха и без перспектив в ближайшем будущем выйти замуж.

По окончании сражения у союзных войск была пара дней на оказание помощи раненым, перегруппировку, отдых и погребение павших. После всего этого предстояла затяжная осада. Враг затворился наглухо за Черными Вратами. Силы его, впрочем, были значительно подорваны. Это обстоятельство и укрепляло боевой дух союзников, поскольку потери из-за несогласованности действий полков представителей различных народов были велики.

Самый серьезный удар приняла на себя объединенная армия Линдона и новообразованных королевств сыновей Элендила — Арнора и Гондора, находившаяся в центре линии боя. В тяжелейшей схватке с Неназываемым Врагом погиб Гил-Галад, за ним последовал князь Элендил. Который, увидев смерть Владыки нолдор, бросился как разъяренный тигр на закованного в толстую, покрытую острейшими шипами, броню Темного Властелина.

Из предводителей войск союзников в живых остались: Исильдур и его брат Анарион, король морийских наугрим — Наин Первый, Лорд Келеборн, Лорд Элронд, и принц Амрот, перешедший в ранг Владыки Лориэна.

Эрин-Гален оставалось формально без правителя и командующего, поскольку судьба Орофера и его сына Трандуила не была прояснена к утру следующего после битвы дня. Многие спасшиеся из мордорского котла синдар рассказывали, что Владыка Орофер пал от черной стрелы, пробившей доспехи и попавшей в сердце, что касалось принца Тэран-Дуиля, никто определенно не мог сказать, что с ним сталось.

Амрот и Саэлон, бывшие рядом с ним внутри уготованной ратям Орофера ловушки в пределах Черной Страны, утверждали, что в момент, когда воины Келеборна отворили ворота, чтобы выпустить их, принц Эрин-Гален был жив. В суматохе беспорядочного и хаотичного побега из Мордора сквозь открытый узкий проход оруженосец Орофера и принц Лориэна потеряли его из виду. Оба при этом пребывали в полной убежденности, что принцу Трандуилу удалось покинуть пределы Мордора вместе со всеми выжившими.

После окончания битвы Мирионэль, которая благодаря опеке Халдира и его младших братьев, отделалась несколькими царапинами и сломанным мечом, безуспешно искала везде своего супруга. Его не было в полевом лагере нолдор, ни в лазаретах других армий союзников. В страшном беспокойстве и удрученная тем, что они с воинством Келеборна опоздали, не сумев спасти больше воинов Эрин-Гален, она не находила себе места. Раздумывая над тем, где может быть Трандуил, она уже намеревалась отправиться к Черным Вратам, чтобы искать его там, как заметила группу слуг и добровольцев, несших на свернутом особым образом плаще высокого среброволосого воина. Во главе группы быстрым шагом, торопя следовавших за ним слуг с импровизированными носилками, шагал Менелион.

Забыв об усталости, она ринулась со всех ног к несшим воина слугам. Подбежав, Мирионэль взглянула на поверженного воина. Это был не Трандуил, а один из стражей Орофера.

— Менелион, ты знаешь что-нибудь о принце Эрин-Гален? Принц Тэран-Дуиль… Он — мой муж… — спросила Мирионэль, скорым шагом поспевая за быстро идущим к своему шатру целителем.

— Нет, бренниль, — коротко бросит тот, ничуть не удивившись и не замедляя шага, — Я был сердит на вас за то, что притащили сюда бренниль Келебриан. Но, похоже, она вполне комфортно себя чувствует сейчас, когда Лорд Элронд здесь.

— Эльо здесь?! Они виделись с Келебриан?! — спросила Мирионэль, останавливаясь и устало дыша.

Целитель повернулся к ней и кивнул, чуть улыбаясь.

— Оба целы и невредимы, — подтвердил он.

— Менелион, мне нужно к Черным Вратам! Лис там, я чувствую! Ты мог бы выделить мне добровольцев?

Главный целитель уже входил в свой шатер.

— Подождите здесь, я скоро выйду, — отозвался он и исчез, задернув за собой полог.

Вскоре он появился с четырьмя слугами.

— Нужны лошади, бренниль, — щурясь от едкого воздуха, сказал Менелион.

И Мирионэль, подчиняясь его пожеланию, побежала в стан Лотлориэна за лошадьми.

Немалых усилий ей стоило уговорить братьев-стражей Келеборна дать своих белых холеных коней для этой опасной вылазки.

Когда она вернулась, ведя под уздцы лориэнских лошадей, Менелион со слугами уже подготовили необходимые для оказания помощи на месте вещи.

Запрыгнув в седло, Мирионэль внезапно почувствовала резкое головокружение и слабость, не заметив, как потеряла сознание. Целитель подхватил ее, когда она уже почти падала с лошади.

Придя в себя и обнаружив, что лежит на матрасе для раненых в шатре Менелиона, который сидел, склонившись над ней, шепча какие-то заклинания и прикрыв глаза, Мирионэль сказала слабым голосом:

— Надо ехать за ним, Менелион. Мне уже лучше, это ничего, не обращай внимания.

— Бренниль Мирионэль, — начал укоризненно Менелион, — я уже отправил на поиски принца моих помощников. Не тревожьтесь, если он там — они найдут его. Что касается вас, то настоятельно рекомендую немедля отправиться домой. Вам сейчас особенно необходим отдых и покой, — он покачал головой, слегка улыбаясь.

— Кто у нас здесь? Новый Владыка эльдар Зеленолесья? — раздался откуда-то с высоты приятный, вкрадчивый голос.

— Приветствую тебя, Тэран-Дуиль — гордость и краса Эрин-Гален!

Трандуил с трудом открыл глаза и попытался понять, где он. Первой его мыслью было, что он уже у Властителя Судеб, в его холодных чертогах.

Но в помещении, где он находился, было, напротив — очень жарко. Настолько жарко, что тело покрывалось то и дело испариной, и его белая кожа блестела в тусклом желтоватом свете, исходившем от нескольких настенных факелов и подвешенной к высокому закопченному потолку круглой люстры, в которой горели свечи.

Он лежал на жестком бревенчатом ложе, или, вернее сказать, на скамье. Одежды на нем не было никакой, как не было никаких признаков полученных многочисленных ранений. Принц коснулся левого бока — ничего, кожа и все. Даже следа от раны не осталось. А ведь когда он лежал на поле сражения среди трупов орков и эльдар, истекая кровью, казалось — еще немного, и его душа тоже покинет тело.

Воздух был спертый, нагретый близостью вулкана, и Трандуил сделал несколько жадных его глотков, чувствуя удушье.

— Где я? — хриплым голосом спросил он.

— Ты не глуп и сам можешь догадаться, — отвечал спокойный голос.

За окном, за которым, как ему показалось, были сумерки. Снаружи слышался гул и рокот земли, содрогавшейся от извергавшегося в одной лиге от крепости Ородруина.

«Пресветлая Элберет…» — подумал Трандуил и часто задышал от потрясения. Ему совсем не хотелось думать о том, что может с ним сделать хозяин этой твердыни. Его вмиг сковал безотчетный страх от осознания того, что с ним произошло.

Никогда он не представлял себе, что именно с ним может такое случиться — попасть заживо в Мордор. Ведь это означало одно — годы и годы зверских пыток и, наконец, мучительнейшая смерть от непереносимой боли и увечий.

Ему даже припомнилось, будто он слышал от кого-то, что Гортхаур Жестокий, он же Неназываемый Враг, который недаром носит свое устрашающее прозвище, — мастер самых изощренных и извращенных пыток, превосходящий жестокостью любого орка.

Перед мысленным взором Трандуила пронеслись: каленое железо, дыба, кресла, усеянные мелкими шипами, щипцы и клещи для выдирания ногтей, различные ножи, которыми будут вспарывать его плоть или отрезать ее части, и, в довершение картины, безжалостно растягивающая тело машина со специальным механизмом с вращающимися огромными шестеренками, который дробит кончики пальцев.

Принц даже сам удивился, сколько, оказывается, он знал и помнил орудий пыток и с какой достоверностью они все вдруг, от малейшего страха, всплыли в его сознании.

Сам с собой принц Зеленолесья всегда оставался честен до конца — он, как и все нормальные существа, боялся пыток. Особенно его страшили те, что были связаны с применением огня, напоминая ему о пережитой боли от тех ожогов, что он получил при Нирнаэт. Разумеется, он мог сколько угодно храбриться перед врагом, говорить, что никакие казни его не устрашат и гордо сносить страшную боль и нанесенные пытками увечья, но внутренне Трандуил содрогался от одной мысли о чем-то подобном.

Оглянувшись в беспокойстве по сторонам, он не обнаружил ничего из вспомнившихся снарядов и инструментов. Комната, где он лежал на широкой скамье, покрытой черным покрывалом из шерсти, выглядела довольно аскетично. Напротив его ложа, справа, была небольшая деревянная дверь, окованная железом. В правой стене обнаружилось окно-бойница. Недостаточно большое, чтобы из него можно было выбраться наружу.

У левой стены стояло подобие стола, накрытого тканью, спускавшейся до каменного пола. На столе что-то белело, принц не обратил внимания, что это было. У стола стояла пара кресел — деревянных, широких, с высокими резными спинками и массивными подлокотниками.

— Покажись! — потребовал Трандуил у своего собеседника.

— Я перед тобой, — был ответ.

Поворачивая голову то вправо, то влево, Трандуил не обнаружил никого. Голос, казалось, исходил из-под потолка, оттуда, где горели, тускло мерцая, свечи на люстре.

Раздался приглушенный смешок.

— У меня нет собственной телесной оболочки, — услышал Трандуил, — Но я могу принимать облик других, если пожелаю, — приятно промурлыкал голос, — Например этот…

В этот миг в кресле, что стояло ближе к его ложу, на котором Трандуил успел немного приподняться, опоясавшись имевшимся в распоряжении покрывалом, возник высокий, статный воин с длинными серебряными волосами. Он сидел, бесстыдно расставив ноги, и при этом был совершенно без одежды.

Принцу Эрин-Гален понадобилось еще мгновение, чтобы осознать, что этот эльда в кресле — он сам. Точнее, враг, принявший его обличье. Трандуил непроизвольно отвернулся, прикрыв глаза.

— Или этот… Смотри на меня! — голос превратился из мягкого в звенящий, металлический, повелительный.

Повернувшись, Трандуил широко раскрыл глаза. Прямо перед его ложем стояла обнаженная Мирионэль.

— Нравится? — осведомился с усмешкой Враг.

Было дико видеть любимую перед собой и при этом отдавать себе отчет, что она — всего лишь порождение извращенной прихоти его пленителя.

Но как он вызнал о ней? Как он мог узнать?

— Ты что-то молчалив. Может быть, твоя супруга будет разговорчивее тебя, если я явлюсь к ней в твоем облике? — насмешливо спросил голос.

— Не смей! — злобно ответил Трандуил, поджав губы.

— Мирионэль, верно? — спросил Враг, — Так ее имя. Ты зовешь ее Красной Луной. Она действительно очень необычна.

— Как ты узнал о ней?! — Трандуил зажмурился, стараясь не смотреть в сторону Врага, стоявшего сейчас у ложа в образе его супруги.

— Поверь, это было нетрудно, — рассмеялся тот в ответ, — Не беспокойся, если я и предам тебя пыткам, то не для того, чтобы что-то выведать. Все, что тебе известно, я уже знаю, а того, что ты не знаешь, ты не сказал бы мне, даже начни я поджаривать тебя в драконьем пламени, не так ли? — и он снова мелодично и снисходительно засмеялся.

От его слов Трандуила бросило в жар, он почувствовал, как лоб начинает покрываться предательскими каплями пота.

— Знаешь, а ведь я тоже хочу ее… — перед ним опять стоял он сам, белокожий и среброволосый. Враг нагло усмехался ему в лицо.

Принц резко вскочил со скамьи, с намерением броситься на мерзкого змея, посмевшего оскорблять его и его супругу.

Тот расхохотался, а затем вдруг стремительным движением прижал Трандуила к стене, схватив его могучей рукой за горло.

— Я думал обменять тебя на одну дорогую мне вещь, которую потерял вчера во время битвы, но если ты будешь делать глупости, я могу передумать, — прошипел ему в лицо Враг.

— Не смей приближаться к ней, — проговорил Трандуил, пытаясь избавиться от железной хваткой сдавившей горло руки.

— И это — твоя благодарность за излечение от смертельных ран? — выгнул бровь его двойник, сверкая глазами, — Запомни, ты целиком и полностью зависишь от моей воли в этих стенах, — с этими словами враг отпустил его горло и растворился в воздухе.

— Мое великодушие имеет предел, сын Орофера, — послышался снова его голос, — Так же легко, как я исцелил тебя, я могу бросить тебя на растерзание моим варгам. Знаешь, им было не достаточно тела твоего отца, которое я скормил им вчера ночью.

Услышав это, Трандуил, в ослеплении гнева, готов был броситься на Ненавистного врага, но комната, где он пребывал, казалась пустой. Почти звериный крик — смесь страшной боли, пронзившей область сердца, и не менее ужасной ярости, вырвался у него помимо его воли, опустошив и заставив бессильно рухнуть на пол.

Враг истязал его без всяких клещей и тисков, кромсая на куски саму его сущность.

Выйдя из шатра, где он пробыл несколько часов, Элронд чувствовал себя вполне сносно. Он принял придающий сил лимпэ, его раны и царапины были промыты и перевязаны, доспехи очищены, а самое главное — рядом с ним, пока он был на попечении лекарей, была Леди Келебриан. Она сказала ему, что сегодня же разыщет своего отца, чтобы объявить ему, о чем они условились.

Судьба Мирионэль теперь тоже прояснилась, хоть Элронд и тревожился за нее сейчас даже больше, чем когда покидал Имладрис. Ведь теперь он точно знал, что своевольная гватель отправилась сражаться в составе армии Келеборна.

Взяв с собой двоих воинов отряда своей стражи, Элронд отправился туда, где вчера оставил тело отца. Им удалось обнаружить его довольно быстро. К счастью, его еще не успели бросить в общую могилу, куда укладывались трупы павших воинов, всех — эльдар и эдайн вперемешку.

Лорда Макалаурэ его приемный сын захоронил в отдельной могиле, далеко от места сражения.

По возвращении в стан армии Линдона, Элронд присоединился к прощанию с Нолдараном и князем Элендилом. Как один из высших чинов командования, он занял место в похоронной процессии рядом с Исильдуром и его младшим братом.

Старший элендилион шел, сдвинув черные брови и опустив голову, младший, наоборот, запрокинул ее, то и дело, смахивая наворачивавшиеся на глаза слезы.

— Отец пал как герой, — вдруг сказал Исильдур, — Мы одержали верх лишь благодаря его доблести.

— Он поразил Врага? — спросил Элронд, от которого ускользнул ход развернувшихся в центре линии боя событий.

— Врага сокрушил Исильдур! — ответил ему Анарион, — Это он отрубил ему пальцы правой руки, от чего тот рассыпался в прах.

— Это верно, — ухмыльнулся его брат, — и посмотри, что за цацку я нашел на одном из отрубленных пальцев? — с этими словами он вынул из нагрудного кармана под рубахой цепочку, на которой висело золотое кольцо чуть выпуклой формы.

— Мой военный трофей, — пояснил Исильдур, — Плата за смерть отца.

— Исильдур, — задохнувшись, Элронд почти лишился дара речи, — это же оно…

— Что?! — был возмущенный крик Лорда Келеборна, когда ему сообщили, что его разыскивает дочь.

Он немедля отправил своих доверенных стражей — троих братьев, чтобы они привели сюда эллет, которая смеет представляться его жемчужиной.

Как и все истинные синдар, Серебряный Лорд обладал крайне сдержанным, если не сказать, холодным нравом, и нужно было очень постараться, чтобы заставить его по-настоящему разозлиться, но если уж удавалось, то гнев его был устрашающим и не знал пределов.

Сейчас наступил миг, когда Лорд синдар пребывал в гневе.

Увидев дочь, и убедившись, что это была именно Келебриан, а не самозванка, он немного поостыл, однако, гнев продолжал бурлить в нем, маскируемый под знаменитым синдарским наружным спокойствием.

— Как ты здесь оказалась и с какой целью? — сурово спросил он дочь, поддерживаемую под руки Халдиром и Румилем.

— Ада, я приехала по своей воле с Мирионэль, — тихо отвечала она, — Я беспокоилась за тебя. Ты ранен? — она заметила повязку на его левой руке.

— Это пустяки, царапина, — отвечал Келеборн, чувствуя, как сердце его начинает таять.

Вырвавшись из рук стражей, Келебриан подбежала к его лошади и прижалась к бедру, заглядывая в глаза Лорда.

— Отец, не лги мне! Будь то царапина, ты бы давно излечил ее. Что там? Позволь мне взглянуть!

Окончательно сдавшись на милость дочери, Келеборн слез с лошади прямо в объятия Келебриан.

— Ничего, жемчужина моя, это боевая рана, не тревожься за меня, — лицо его озарила не часто появляющаяся на нем улыбка отцовской нежности, но он, все же, нашел в себе силы сказать наставительным тоном, — Ты не должна была приезжать сюда, милая. Здесь мы на войне, и я никогда не простил бы себе, если бы из-за меня с тобой что-нибудь случилось, — он огладил нежное лицо дочери свободной от повязки рукой.

— Не беспокойся, адарнин, — с улыбкой отвечала Келебриан, — Со мной ничего не случилось бы, Эрнил Элронд обещал вечно заботиться обо мне! Я искала тебя, чтобы сказать, что сегодня мы с ним обручились, — прекрасное лицо лориэнской жемчужины сияло ярче солнца.

====== Наслаждение ======

Комментарий к Наслаждение “I heat up, I can’t cool down…” – Я воспламеняюсь, не могу остыть, ты околдовал меня, закрутил в порочном круге...” – первые строчки песни Steve Miller Band – “Abracadabra”

I heat up, I can’t cool down

You got me spinnin’

’round and ’round*…

Steve Miller Band. Abracadabra

— Его нет среди мертвых, нет среди мертвых… — отчаянно, точно какое-то заклинание, повторял Амрот. — Это моя вина! Это из-за меня он был ранен и теперь…

— Браннон, не корите себя, — старался успокоить Владыку Лориэна Саэлон. — Это я недоглядел за ним. А ведь его отец, как и всегда, просил меня об этом. Так и сказал перед началом сражения: «Присматривай за Лисом, он должен вернуться целым и невредимым! Под твою ответственность, Саэлон…». А я что сделал? — Потерял его, испугался. Одним словом — недоглядел.

— Нет, Сайло, не ты виноват, а я — целиком и полностью… — опустив лицо в ладони, сдавлено проговорил Амрот. — Он ведь меня прикрывал собой во время боя… Ты видел?! А когда открылись ворота и появилась надежда, я вместе с другими пустил коня в галоп, чтобы вырваться. Только о себе думал… Проклятье!

— Браннон, то есть… — Саэлон замялся и прокашлялся. — Владыка Амрот, вы сами сказали, что его нет среди мертвых, значит он жив и мы его отыщем!

Амрот поднял на оруженосца недоумевающий взгляд. Было дико слышать в свой адрес этот титул — Владыка Лориэна. Ему всегда казалось, что он никогда им не станет. Отец представлялся ему вечным. Всегда спокойным, неторопливым, благодушным, вдумчивым, справедливым и самым замечательным на свете отцом и правителем.

Малгалад, Надежда зеленых эльдар Оссирианда, а потом и Лориэна. У него не будет даже могилы. Почти всю армию отца поглотили Мертвые Топи. Лориэн остался без воинов, оставив сиротами и вдовами тех, кто дожидался их возвращения. Что за ослепление нашло на обычно рассудительного отца? И какой смысл теперь гадать об этом?

От мысли о том, как он будет сообщать Леди Нэлладель о гибели отца, Амроту сделалось жутко. Он резко поднялся с походного табурета, чтобы отогнать объявшую его тоску, и решил сосредоточиться на плане по спасению дорогого друга и наставника.

— Ты тоже думаешь, что он в когтях врага? — обратился он к Саэлону.

— Как и подобает командиру, аранэн Тэран-Дуиль дожидался, пока все, кто мог, не покинут пределы Мордора, оказавшись за воротами, — серьезно отвечал Саэлон, морща лоб. — Сам он мог и не успеть…

— Но это значит, что он… — Амрот мотал головой. — Во имя Элберет! Если это так, и он остался в стенах Мордора, не знаю, что было бы лучше для него, остаться в живых или умереть… — он с отчаянием посмотрел в глаза оруженосцу.

— Я еще не закончил с тобой, — сказал голос Трандуилу, лежавшему на ледяном полу свернувшись в клубок.

Прочитав его сознание, Артано узнал, что новый повелитель Зеленолесья — искусный и умелый воин, ловкий и меткий охотник, бесшумный следопыт, обладающий магическими способностями, которые могли сравниться в своей силе и разносторонности разве что с теми, которыми обладали Перворожденные, пробужденные у вод Куивиэнен. О части этих способностей их обладатель даже не догадывался.

Сын Орофера был мужественен и силен духом и по природе своей скорее добр, хоть и ожесточен, а в какой-то степени даже морально изувечен выпавшими на его долю испытаниями. И все же этого было недостаточно для Артано. Сравнивая его с великими нолдор, к которым он пылал страстью, Артано ясно видел, что его пленник много проигрывает на их фоне.

Пользуясь паузой в сражении, во время которой его воины готовились оборонять, а силы противника атаковать Врата Удун, Артано решил немного развлечь себя с высокородным пленным и сейчас рассматривал его, лежащего без движения на холодных влажных плитах пола.

О Кольце ороферион ничего не знал, как не знал ровно ничего о других кольцах. На его безымянном пальце Артано обнаружил кольцо в виде змеи и с болью узнал работу Келебримбора…

Это она подарила ему кольцо, эта живучая дрянь, с которой судьба сталкивала Артано вот уже который раз. Теперь он знал, где она затаилась. В этот раз он довершит то, что не закончил в Эрегионе, а перед тем, как предать ее смерти, узнает у полукровки все, что ей известно о трех кольцах эльдар и многое другое.

— Почему ты не поставил защиту на твои воспоминания и знания? — спросил пленника Артано. — Теперь ты видишь, что поступил опрометчиво? Нельзя недооценивать противника.

Сын Орофера поднял голову и обвел затуманенным взором комнату. Артано наблюдал. Сейчас он отчетливо вспомнил черты Эльмо.

— Знаешь, кого ты мне напомнил?

Артано решил поделился с ороферионом воспоминаниями о давно минувшем.

— Твой отец никогда не рассказывал об Эльмо?

Лэ о Лейтиан

Из троих братьев: Эльвэ, Ольвэ и Эльмо, последний и самый младший был и самым высокорослым, сильным и прекрасным собою, превосходя во всем даже Владыку Дориата, чьим главным советником был долгое время.

Ольвэ и Эльмо оба были беспокойными душами. Только если Ольвэ неодолимо тянуло к морю, то Эльмо больше были по нраву лесные чащи, куда не проникал солнечный свет, создавая вечные сумерки. Он не оставил поисков старшего брата, к которому был привязан крепче Ольвэ, и настолько полюбил Нан-Эльмот, что даже после того, как Эльвэ был найден и отправился со своей супругой майэ в леса Региона, чтобы основать там королевство, Эльмо не покинул сумеречный лес.

Он просил у старшего брата дозволения обосноваться навсегда в Нан-Эльмоте. Эльвэ позволил, но с условием, что несколько месяцев в году Эльмо будет проводить подле него, живя при дворе Менегрота и исполняя обязанности главного советника.

Вскоре Эльмо женился на высокородной Лейтиан, что блистала при дворе Эльвэ, словно драгоценное ожерелье на прекрасной женщине. Лейтиан была одной из любимиц Торил Мелиан, а потому, как только у нее родился первенец — сильный и крепкий, словно молодой росток, королева и его полюбила как родного сына.

Однажды, оставив маленького Орофера на попечение своей госпожи, Лейтиан отправилась за какой-то надобностью в удел мужа в Нан-Эльмоте. Проезжая лес Регион, она попалась на глаза одному из лазутчиков Мелькора. Завесы Мелиан тогда, еще до Первой Битвы за Белерианд, не существовало, и вражеские отряды свободно проникали в пределы королевства. Лейтиан была схвачена и доставлена в Ангбанд.

Долгое время в Дориате ничего не было известно о ее судьбе. После исчезновения Лейтиан убитый горем Эльмо затворился в своем замке в Нан-Эльмоте. Его сын Орофер подрастал при дворе в Менегроте, беря уроки магического искусства у Торил Мелиан, заменявшей ему мать.

Эльмо не оставлял попыток выведать, что сталось с его супругой.

Во время Первой Битвы за Белерианд ему это удалось. Сражаясь с силами Врага в составе армии старшего брата, Эльмо встретился у холма Амон Эреб с войском черных тварей Мелькора.

— Отпущу тебя, если скажешь, где Лейтиан! И никто не узнает о твоем позоре… — прошипел он злобно на ухо Артано, держа его зажатым в стальных тисках своего щита и доспехов. — Я чувствую — ты знаешь, где она…

Большой ценитель мужской красоты и силы, Артано не стал сопротивляться и рассказал Эльмо, что его супруга была замучена Мелькором и его приспешниками в стенах Ангбанда.

— Я не хотел этого! Мне жаль, поверь, — закончил свой рассказ Артано.

Он действительно не принимал участия в пытках и насилии, учиненном над бедной Лейтиан, поскольку в то время сердце его не было ожесточено и пытки ради пыток не прельщали его.

Благородный Эльмо сдержал слово и отпустил противника. Мелькор так ничего и не узнал. Лейтиан давно была мертва. А Эльмо решил, что расквитается с Врагом за страдания супруги.

Выждав несколько десятков лет, пока Орофер не достиг совершеннолетия, он задумал отвезти сына в столицу Оссирианда для знакомства с невестой — сестрой Дэнетора, поверженного в Первой Битве Владыки нандор и авари. Как только знакомство было скреплено помолвкой, Эльмо, взяв у юного Орофера слово, что тот женится на Леди Нифрелас, отправился в одиночку в поход на Ангбанд.

Первым почувствовавший его приближение, Артано вышел на холодную равнину, чтобы еще раз встретиться один на один в бою с прекрасным братом Тингола. На этот раз удача оказалась на стороне майа, не даром прозванного Повелителем Воинов. Прежде чем расправиться с отчаянным храбрецом, Артано предложил ему по доброй воле поступить в услужение к Тано Мелькору, чем привел в бешенство. Ему даже показалось, что еще немного, и Эльмо разорвет сковывавшие его чары и вцепится ему в горло.

Прекрасный Эльмо сам решил свою судьбу. Артано ничего не оставалось, как умертвить обезумевшего эльфа. Он захоронил его на безжизненной равнине, недалеко от возвышавшихся на севере пиков Тангородрима.

Сейчас перед ним лежал как две капли похожий на Эльмо новый Владыка Зеленолесья. Разглядывая его, Артано подумал, что судьба каким-то странным, причудливым образом предоставила ему еще один шанс что-то изменить.

Майа приподнял тело прекрасного эльда, опустив его на скамью. Воспользовавшись лежавшей на столе веревкой, он связал и зафиксировал руки пленника у него над головой, а ноги развел на всю ширину скамьи и, крепко обмотав веревки вокруг щиколоток, привязал их к ножкам его ложа.

Полюбовавшись им, лежащим совершенно беспомощно, какое-то время, Артано решил, что это только на первый раз. Потом он сам будет просить об этом и связывать его не придется.

На бледном лице внука Эльмо застыло выражение безразличия и опустошенности. Но вот он начал приходить в себя, почувствовав на руках и ногах путы. Позабавившись видом того, как он извивается, пытаясь освободиться от заговоренных веревок, Артано спросил:

— Тебе удобно в этом положении?

Прекрасный синда в ответ дернулся всем телом, в тщетных попытках вырваться, и злобно прорычал:

— Ты — проклятый змей…

Возвратившись в Лотлориэн по настоянию Элронда и Лорда Келеборна, который долго не мог оправиться от потрясения, вызванного новостью о помолвке дочери с Лордом Пэрэделем, Келебриан нашла Леди Галадриэль в печальном настроении.

Мать была рада ее помолвке и сразу же дала понять, что полностью поддерживает и всячески одобряет сделанный дочерью выбор. Однако Галадриэль печалила гибель многих воинов, отдавших жизни за добро и свободу на равнине Дагорлада.

Келебриан, оставив мать в одиночестве переживать свою печаль, отправилась разыскивать Линдира, чтобы поблагодарить его за одолженное ей платье. То, что она одолжила одежды менестреля без ведома их хозяина, заставляло ее чувствовать себя неловко, стыдясь своей выходки. А потому Келебриан спешила скорее получить прощение и уверения друга детства в непоколебимости их давней дружбы.

Оказалось, Линдир нисколько не сердился на нее и был безмерно рад видеть вернувшуюся от стен Мордора подругу живой и здоровой.

Узнав о помолвке с Элрондом, менестрель попросил жемчужину Лориэна взять его с собой в Имладрис, когда придет время перебираться туда насовсем. Линдиру до того понравился сказочно красивый уголок, в котором правил Элронд, что он уже успел сложить несколько воспевающих его песен и мечтал однажды, если на то будет воля судьбы, вернуться в дивный город.

— Разумеется, ты поедешь со мной в Имладрис! Мне бы очень не хватало тебя, окажись я там совсем одна, — отвечала на его просьбу счастливая Келебриан.

Лорд Элронд принял командование оставшимися без своего короля войсками армии Линдона. Воинов Элендила распределили между собой Исильдур и Анарион. Осада, по всему было видно, предстояла затяжная. Важно было прорвать вражеские укрепления близ Мораннон и получить доступ к воротам.

Осматривая поступившие в его распоряжения полки, Элронд шел вдоль строя вытянувшихся перед ним с гордо поднятыми головами воинов Линдона и Имладриса.

С Исильдуром он договорился так: как только они получат доступ к Черным Вратам и пройдут сквозь них, он отведет элендилиона к Ородруину, где должна быть кузница или мастерская, где в свое время Враг перековал Кольцо, и Исильдур отправит украшение прямо в раскаленную лаву вулкана.

Хорошо помня слова Галадриэль, будто никаким другим способом Кольцо уничтожить нельзя, Элронд был настроен более чем решительно. Теперь он понимал, какую великую роль в истории Средиземья судьба уготовила Исильдуру, и был горд своей причастностью к этой роли и к судьбе надменного дунадана.

— Хорошо, хорошо, не торопись, — отвечал ему Исильдур. — Как прорвемся внутрь, мы с тобой сходим к горе. Не понимаю, что может быть опасного в этой побрякушке? — он хитро прищурился, сверкнув на Элронда ярко-голубыми глазами. — Голову даю на отсечение, что если бы она досталась тебе, ты бы так не спешил бросить ее в пекло, — медленно проговорил он.

— Исильдур, я уже объяснял тебе, это Кольцо — сосредоточение коварства и погибели! — строго ответил Элронд.

Адан снова недоверчиво взглянул на него.

— А мне кажется, оно — источник какой-то неведомой новой силы, — протянул он задумчиво. — Я даже чувствовать себя стал на десять лет моложе, как только начал его носить с собой. Уж не боишься ли ты, что благодаря кольцу, кто-то из нас сможет, подобно тебе, протянуть три тысячелетия, не обзаведясь ни единым седым волоском?! — расхохотался Исильдур.

Из воспоминаний о недавнем разговоре со старшим элендилионом Элронда вырвал зычный мужественный голос, раздавшийся чуть не над самым его ухом и заставивший вздрогнуть:

— Лорд Элронд! Я — командир стражи Нолдарана Эрейниона. Для нас, его верных воинов, великой печалью обернулась его потеря! — рапортовал высокий златокудрый воин в блистающих латах, выросший будто из неоткуда прямо за его спиной. — Мы скорбим вместе с вами и народами Линдона и Имладриса!

Интонации золотоволосого красавца напоминали скорее бравые возгласы, призванные воодушевить воинов перед битвой, чем речь убитого горем от гибели государя подданного.

Элронд покачал головой, нахмурив брови.

— Наслышан о вашей воинской доблести… и многочисленных подвигах, Лорд… — он помнил в подробностях все, что ему в свое время донесли о командире стражи Линдона, кроме его имени.

— Лаурефинделлэ! — закончил за него Глорфиндел. — Я бы хотел просить вас о милости — позволить мне продолжить нести службу у вас в качестве командира стражи Имладриса.

Смерив взглядом из-под изогнувшихся от досады бровей высокого и широкоплечего Глорфиндела, Лорд Элронд произнес:

— Благодарю за вашу преданность, но я бы предпочел... — тут Владыка Имладриса сделал паузу, — чтобы вы продолжили свою службу в Линдоне, в его столице. В Имладрис вы сможете приезжать по моему приглашению для отчета. Вы свободны! Можете идти! — с этими словами Элронд сам отвернулся от бывшего капитана стражи Нолдарана и быстро зашагал вдоль строя своих бойцов, зорко всматриваясь в детали их обмундирования и амуницию.

Он думал о том, что ему ответит Леди Галадриэль относительно новости, которую ей сообщит отправленный вместе с Келебриан гонец.

Трандуил почувствовал, что полностью обездвижен. Точнее, двигаться он мог. Ему оставалось только извиваться на ставшей его ложем широкой скамье. Руки его были связаны и державшая их веревка словно приросла к стене у него над головой. Ноги также были обмотаны веревками и накрепко зафиксированы по краям скамьи.

Это положение представлялось вдвойне унизительным – мало того, что он не мог оказать никакого сопротивления Врагу, но сама эта поза с разведенными ногами только усиливала ощущение беззащитности, заставляя нервничать и непроизвольно пытаться дергать ими.

— Кого бы ты хотел? — поинтересовался вкрадчивый мягкий голос, исходивший из-под сводов комнаты.

Не понимая до конца того, что будет происходить, Трандуил, тяжело дыша, вспотевший лежал на скамье, думая о том, какую пытку ему уготовил этот мерзкий темный Враг.

Вдруг он ясно различил черты склонившегося над ним Амрота.

— Этот мальчик тебе дорог, правда? — спросил Амрот все тем же голосом Врага.

— Что ты задумал, Ненавистный? — спросил Трандуил, зажмурившись и с ужасом сознавая, что из-за его бесшабашности и полнейшей безответственности в руки Врага попали образы и воспоминания о самых дорогих ему эльдар.

Теперь Враг мог использовать эти воспоминания как против самого Трандуила, что не так важно, так и против них, что гораздо хуже.

— Открой глаза, — приказал голос. — Смотри же!

Готовый ко всему, Трандуил приоткрыл веки и похолодел — перед собой он увидел лицо его дорогого наставника и учителя Куталиона.

— Не знаю, кто он, но в твоих мыслях он — одна из самых значимых персон, — усмехнулся Белег.

— К чему все это?! Что тебе нужно от меня?! — прокричал в ответ задыхающимся от негодования голосом Трандуил.

— Сейчас увидишь, — ласково ответил «его наставник».

Его рука почти неощутимо прошлась вдоль блестящего от пота живота Трандуила и остановилась в паху, не касаясь однако самых чувствительных мест.

И тогда Трандуилу все стало понятно и от этого сделалось жутко. Он слышал, содрогаясь от унижения и страха, как капли масла или полужидкого бальзама капали на ладонь того, кто был перед ним в образе Белега.

Уже в следующее мгновение, вздрогнув и зажмурившись, ороферион ощутил, как скользкие от масла пальцы Врага нежно коснулись и начали подчеркнуто медленно двигаться вокруг известного отверстия, славно массируя вход в его тело.

Сглотнув и прерывисто задышав, Трандуил, не открывая глаз, хрипло произнес:

— Извращенная тварь…

Чтобы отвлечься от происходящего и не показать перед Врагом своего малодушия, он старался думать, что может сделать этот безумный и действительно Жестокий майа с Мирионэль и остальными. И если он что-нибудь сделает, то это будет его, Лиса, вина. Его и только. Ну почему он заблаговременно не озаботился поставить авад на свои мысли? Он — сын Владыки Орофера! Знания, которыми он владеет, стань они известны Врагу, ставят под угрозу безопасность всего Эрин-Гален. Теперь, когда отец мертв, исчезли и охранявшие Великий Лес мороки и завесы, и каждый желающий может углубиться в его чащу совершенно беспрепятственно…

«Ах!» — мысленно вскрикнул Трандуил, чувствуя, как обильно смазанные маслом пальцы Ненавистного проникли внутрь него и продолжают углубляться. Глаза орофериона на миг широко раскрылись, из горла вырвался сдавленный стон. Он попытался дернуться, чем вызвал негромкий смешок. Путы держали намертво. Пальцы Ненавистного бесстыдно и грязно исследовали его изнутри.

Трандуил запрокинул голову и снова крепко зажмурился, стараясь не допускать до сознания мыслей о том, что сейчас с ним происходило.

— Никто не делал с тобой ничего подобного раньше, не так ли? — голос врага слышался обманчиво приятным, а пальцы его свободной руки в это время коснулись мужского естества пленного.

Сначала осторожно, но потом все увереннее, эти чуткие пальцы завладели им, обхватили, подстраиваясь под ритм совершаемых пальцами правой руки движений внутри.

Вскорости Трандуил почувствовал, как волны сначала неверного и едва ощутимого, но потом все более откровенного и отчетливого удовольствия прошли от промежности по всему телу, в мгновение достигнув сознания и словно бы затуманивая его, заставляя желать, чтобы Враг не останавливался, продолжая сладкую пытку. Его пальцы массировали, иногда надавливая, на определенную точку внутри его тела, посылая по нему все более сильные вибрации, от которых хотелось стонать. Трандуил стиснул зубы.

С движениями умелых рук внутри него и вдоль восставшей плоти, испытываемое им помимо воли удовольствие стремительно переросло в какое-то невероятное, грозившее расколоть его на тысячу осколков, наслаждение. Мир вспыхнул ослепительной вспышкой в сознании. Сам он даже не слышал собственного оглушительного крика, выгнувшись в сильной спине, словно лук.

Спустя краткий миг Трандуил лежал, часто дыша, весь блестящий от выступившего пота. Грудь, живот и даже левая щека были испачканы его же собственным семенем. Он старался восстановить дыхание, все еще чувствуя отголоски пережитого пика во всем теле и мелко дрожа.

Оскорбление, нанесенное Врагом, не имело названия, но было бы еще ужаснее, стань он просить Ненавистного не делать того, что онсотворил с ним. Подобное поведение никак не вписывалось в его представление о достоинстве Владыки Эрин-Гален, да и для гордости Трандуила это сделалось бы еще болезненней, нежели подобное насильственное принуждение к наслаждению.

— Понравилось, я вижу… — с усмешкой констатировал Враг. — Скоро ты сам попросишь меня сделать это с тобой снова.

Владыка Зеленолесья промолчал. Он представил, как это должно было выглядеть со стороны — он, извивающийся от неземного блаженства под руками того, кто бросил тело отца на съедение варгам. «Вот оно — искажение, погибель…», — подумалось ему.

Также Трандуил подумал о том, что пока он, беспомощно привязанный тут, дрожит, кричит и всхлипывает от неимоверного наслаждения, Враг уже мог отправить к нему во владения своих шпионов, чтобы причинить вред Мирионэль.

====== Мастера коварства ======

Комментарий к Мастера коварства Ang mir (кв.) – Железный бриллиант. Родственник короля Нуменора Тар-Атанамира и его наместник в Средиземье, совращенный Сауроном еще до падения Нуменора. Первый из назгулов. В последствии – Король-чародей Ангмара.

Ang mar (кв.) – Железная обитель. Ангмар – королевство, основанное Королем-чародеем.

Несмотря на уговоры Элронда отправиться в Имладрис, его названная сестра пожелала остаться в лагере нолдор. Она, как и Владыка Амрот и оруженосец Орофера, Саэлон, не оставляла надежды найти живым своего супруга.

Все были поражены, когда открылось присутствие Мирионэль здесь, близ самого пекла, где разворачивались боевые действия. Никто из ее родичей и друзей не одобрял ее поступков, хоть многие, как Менелион, и понимали мотивы, толкнувшие ее на этот шаг — отправиться сражаться с Врагом сюда, на Дагорлад.

Понимая глубже остальных причины такого поведения, Менелион был и самым ярым противником того, чтобы Мирионэль осталась продолжать поиски принца Эрин-Гален. В ее положении оставаться среди лишений войны было неприемлемо. Сама королева Зеленолесья никак не хотела внять настойчивым уговорам главного целителя, говоря, что не простит себе, если не найдет его.

Что же касалось ее положения, то она сама не могла дать себе в нем отчет и не спешила сообщать о нем кому бы то ни было отчасти из страха и суеверия, а отчасти потому, что еще не верила. Как Менелион мог определить это?! Прислушиваясь к своему телу, Мирионэль теперь начала явственно чувствовать, что целитель не ошибся. Симптомы, которые он ей предрек, сопровождали ее ежечасно. Слабость и сонливость стали постоянными ее спутницами, болезненные ощущения в груди лишь усиливались день ото дня. В низу живота она порой чувствовала ноющую боль, даже не боль, а какое-то потягивание. Осматривая себя, Мирионэль заметила лишь увеличение груди, да ухудшение состояния кожи — она стала суше, потрескавшись в уголках губ. Живот и остальные пропорции тела оставались абсолютно такими же, как и были, ей даже показалось, что она похудела — аппетит у нее совсем пропал. Все эти признаки можно было списать на неудобства военной жизни, и Владычица Эрин-Гален подсознательно так и делала, взяв с Менелиона слово, что тот ничего никому не расскажет.

Амрот, не понаслышке знавший о ловкости, силе и магических способностях наставника, был убежден, что Трандуилу удастся вырваться из плена и это лишь вопрос времени.

— Выбраться оттуда в одиночку… — хмурясь, повторял Саэлон, — Не знаю, как это возможно. Разве с помощью уловки или хитрости. Но тягаться с Мастером коварства в уловках и хитрости…

— Он придумает, как выйти оттуда, Саэлон, а мы должны ему в этом помочь!

— Я готов! — отозвался оруженосец, оправив кожаный ремень колчана.

— Нужно привлечь внимание и силы врага к нам, так мы дадим ему возможность бежать! — горячо говорил Амрот, — Я намерен убедить союзников начать штурм Черных Врат как можно скорее. Воины Келеборна поднимались на площадку над вратами, они знают, как там все устроено и могли бы провести туда и больше бойцов. Когда Мораннон падет, мы осадим саму крепость Барад-Дур. И если ему не удастся сбежать раньше, то мы потребуем от Врага выдать его живым и невредимым!

На эти слова Владыки Лориэна Саэлон покачал головой.

— Не смотри на меня так! — воскликнул Амрот, — Это самое большее, что мы можем сделать для него! Я сейчас же иду к Владыке Имладриса! Соберем всех и решим вместе, что делать! — с горящим взглядом раскосых желтых глаз Амрот поднялся с места и решительным шагом вышел из шатра.

Быть абсолютно уверенным в том, что Врага нет здесь сейчас Трандуил не мог, но он не чувствовал его присутствия, которое чувствовал до этого каким-то непостижимым для него самого образом, когда Враг наблюдал за ним, находясь в его комнате.

После унизительного действа, учиненного над ним, Враг исчез. Вместо него в комнату вошел одетый в черные кольчугу и доспехи смертный, его голову под блестевшим шлемом из красноватого металла полностью покрывал черный платок, закрывавший также и нижнюю часть лица, оставляя на виду лишь подведенные черное краской большие темные глаза. Воин поставил на стол бывший у него в руках поднос с едой и питьем и вышел, не сказав ни слова. Когда дверь за ним затворилась, и послышался скрип задвигающегося засова, путы на руках и ногах Трандуила ослабли сами собой.

Освободившись от веревок, он сел на своей скамье, поставив босые ноги на холодный пол. Было непривычно без обуви и, несмотря на жар, поступавший в комнату из узкого арочного окна, Трандуилу стало зябко. Сейчас, когда он оправился немного от пережитого, ему было ненавистно воспоминание о том, что с ним проделал Мастер коварства.

Очень хотелось есть. Трандуил покосился на блюда с хлебом, овощами и жареным мясом, стоявшие на столе, но все же сдержал себя. Еда была самая обычная, простая, но сносно приготовленная и совсем не отталкивающая на вид. Конечно, он не знал, что это было за мясо, но все равно выглядело оно вполне съедобно.

Стараясь взять себя в руки и не думать о только что случившемся с ним и начинавшем мучить его голоде, Трандуил постарался припомнить, сколько времени он уже находится здесь. По его подсчетам, выходила от силы пара дней. Сейчас был поздний вечер второго дня. Все это время масштабных боевых действий он не слышал. Значит, обе стороны готовились к штурму Черных Врат. Возможно, завтра с рассветом, или даже сегодняшней ночью силы союзников предпримут первую попытку штурма.

Он подошел к окну. Из него было видно немного — несколько горных пиков в отдалении и затянутое клубами темно-серого дыма небо. По направлению ветра Трандуил смог определить, что окно смотрит на запад.

Нужно было сориентироваться, чтобы знать, куда идти, а он намеревался это сделать. По крайней мере, нужно было предпринять попытку. Его пленитель по какой-то неведомой Владыке Эрин-Гален причине уверен, что сбежать пленник не попытается.

Прежде всего, Трандуил воздвиг надежную защиту, так называемый «авад», от проникновения в его мысли, чтобы враг больше не мог их прочесть, и только после этого начал обдумывать свое положение.

Никаких цепей, хорошая еда, сносные условия содержания, видимо, призваны ослабить его волю к свободе. У врага были на него какие-то особые планы, но оставаться в плену, чтобы выяснить, что именно это были за планы, у Трандуила не было ни малейшего желания. Ороферион даже подумал о том, что подобная забота о нем со стороны Ненавистного в каком-то смысле более унизительна для него, нежели плохое обращение, содержание в подвале, закованным в кандалы, и зверские пытки. Получалось, что Враг то ли сам недооценивает его, то ли хочет от него что-то получить, то ли играет в какую-то извращенную игру. Как бы то ни было, а выходило, что Трандуил вовсе и не пленный, не враг, не достойный и опасный противник, но всего лишь игрушка в руках этого безумного извращенного разума.

Он принялся сосредоточенно обдумывать план действий. Можно было открыть засов на двери силой феа, но он решил поступить иначе. Для начала — орочья личина, потом он дотянется до сознания стража, что принес ему еду, и стоит сейчас рядом с его дверью. Он заставит смертного открыть засов и проводить себя до выхода из замка. Выйдя оттуда, он направится к Черным Вратам. Путь не близкий, но вполне преодолим. Главное — не привлекать внимания.

О том, чтобы открыть Мораннон, нечего было и думать. Трандуил решил, что единственный способ оказаться на другой стороне ворот — подняться на сторожевую башню и с помощью имевшейся у него достаточно длинной веревки спуститься с башни на внешней стороне. Ведь ловкие лучники из галадрим Келеборна сделали невозможное — проникли на сторожевую башню Мораннон и на площадку самих ворот, чтобы привести в действие открывающий их механизм, значит, и он может попытаться проделать хотя бы первое — очутиться на сторожевой башне. Придуманный план выглядел вполне осуществимым. Владыка Зеленолесья был полон решимости осуществить этот план, даже будь он менее реален для выполнения. Ему хотелось выбраться, во что бы то ни стало.

Он решил, что в случае, если будет раскрыт, скорее убьет себя, чем сдастся в плен. Больше он ни за что не намерен переносить унижения, подобные тем, которым Враг подверг его всего несколько часов назад. А ведь то было еще не самым страшным, он ведь мог и не остановиться на этом… Отогнав от себя эту отвратительную мысль, от которой мороз шел по коже, Трандуил поднялся со скамьи и решительно двинулся к двери…

Тем же вечером на общем совете владык эльдар, эдайн и наугрим было решено, что штурм Черных Врат начнется перед рассветом.

Мирионэль чувствовала себя слабой в ту ночь, поскольку мало и беспокойно спала предыдущие. Ее гвадор, Эльо, сразу и категорически отверг даже возможность того, чтобы она принимала участие в предстоявшем сражении.

За несколько часов до начала штурма Эльо пришел к ней, чтобы рассказать о решении совета.

— Даже не проси меня, тебе нечего там делать! — закончил он свой рассказ.

— Хорошо, — устало произнесла Мирионэль.

Она показалась Элронду необычно бледной и изможденной, но он приписывал это состояние невыясненной судьбе принца Эрин-Гален.

— Как никогда я уверен в победе, сестра, — ободряюще продолжал Эльо, — Враг потерял большую часть своей силы и скоро будет окончательно уничтожен…

Повисла пауза. Лорд Имладриса видел ее подернутый пеленой слез взгляд, опущенные уголки рта, темные тени, залегшие под печальными глазами.

— Милая, поверь, если есть хоть малейший шанс… — он не договорил, стараясь быть как можно деликатнее со своей гватель, чье эмоциональное состояние сейчас было далеко от спокойного, — мы найдем его и привезем к тебе, обещаю.

— Я бы хотела пойти с тобой, — тихо сказала она, опустив голову.

— Отец рассказывал, что девы из его народа все умели сражаться наравне с мужчинами, но делали это только в крайних случаях, когда опасность угрожала самому существованию народа, а ты рвешься в бой всегда, словно ты — мужчина-воитель, — Элронд хотел взбодрить ее и переменить тему беседы, — Твой отец был таким? Жаль, я не знал его…

Он не знал, говорить ли ей о том, что в день сражения он видел своего приемного отца и тот спас ему жизнь? Говорить ли ей о том, что Лорд Макалаурэ, ее «дядя Кано», погиб лишь два дня назад, получив смертельные ранения в схватке с Врагом, и умер у него на руках, а он не смог спасти его?

— Мой отец был воином, но воительницей была и моя мать, — чуть нахмурив лоб, будто стараясь припомнить что-то, отвечала Мирионэль.

— Ты никогда не говорила о ней. Она осталась в Западных Землях? — спросил Элронд.

— Нет, Эльо, она в них даже не верила, — со вздохом отвечала его гватель, — Береги себя завтра. Помни, не только я буду ждать твоего возвращения, — она слабо улыбнулась и обняла его.

Оставшись одна, Мирионэль подумала о матери. Когда Эльо спросил про нее, она поймала себя на мысли, что ей трудно вспомнить черты материнского лица. Они вспомнились ей нечетко, размыто, словно бы она глядела на лицо матери сквозь подернутую мелкой рябью темную воду заболоченного пруда.

Мать, наверное, тоже узнала, что беременна ею, живя в полевых условиях полукочевого племени халадинов. Тоже, может быть, сидела в шатре, одетая в боевые доспехи, опоясанная мечем и кинжалами, или скакала на лошади во весь опор по степи близ Таргелиона, и вдруг такое известие — ребенок. Но у нее был отец, готовый поддержать, оградить от любой опасности, да и время было относительно мирное.

Отец ничего не делал вполовину, формально, он в каждом проявлении доходил до самой сути, до совершенства, до исступления. Бешено любил, бешено ненавидел, отчаянно сражался, отчаянно боролся со своими внутренними демонами. Потому и было ему трудно говорить о своих чувствах. Дело было не только в том, что это было не принято у представителей Первого Дома, а в том, что они у отца были такими, что и описанию не поддавались. Ну как о таком скажешь? Она представила, как безумно, должно быть, он любил мать, и при этом не говорил ей каждый день об этом, а наоборот, молчал. О таком молчат. И ее, Драгоценную, любил, и ушел, покинул, так ничего и не сказав. Хотя глазами, взглядом, он всегда говорил ей об этом. Она одна умела читать в его взгляде любовь.

Только сейчас Мирионэль подумала о том, что скажет Лис, когда она сообщит ему новость? Ни на мгновение она не допускала до своего сознания черной мысли о том, что он уже может быть два дня как мертв, и труп его обглодан волками. Сейчас, когда она ждала ребенка, он просто не имел права умирать. Лис обязан оказаться жив и выбраться из этой темной крепости невредимым.

 — Как я и обещал, ты получишь в вассальное подчинение владения старшего из сыновей князя Андуниэ, дорогой Ангмир. Разумеется, ты сможешь править и сам. Ты уже облюбовал местечко для нового королевства?

— Место найдено, Тар-Майрон, — рапортовал преданный слуга, — Это на севере Великих гор. Меж двумя их высочайшими пиками есть плато, там я хочу воздвигнуть Ангмар и его столицу.

— Отлично, — ровным тоном подытожил Артано, — Как ты понимаешь, эту обитель мне придется на время покинуть. Никто не узнает об этом. Они будут думать, что я все еще здесь и командую обороной, в то время как я уже нашел дивное место на севере, в лесной глуши, среди спокойствия и благодати. С него открывается чудесный вид на Великий Лес.

Ангмир кивнул в знак того, что он счастлив такому повороту событий. Он вообще не был разговорчив. Артано это нравилось в нем. Этот нуменорец никогда не спешил, никогда не мельтешил перед глазами, не совершал глупых, необдуманных поступков. Пожалуй, Ангмир был одним из немногих доверенных слуг, кому Артано предоставлял относительную самостоятельность в принятии решений, ибо полностью полагался на него.

Приказы, что отдавал ему Артано, бывший наместник Нуменора в Средиземье, а ныне старший из девяти кольценосцев-людей выполнял с поразительной точностью и молниеносностью, никогда не разводя ненужной и губительной для дела самодеятельности. Эта точность и быстрота реакции и позволяли ему получать больше свободы действий, чем те, кто норовил все сделать по-своему или слишком услужливые лизоблюды, вечно стремившиеся сделать больше того, что им было велено.

— Оставляю тебя здесь моим наместником, дорогой Ангмир. Кто кроме тебя сможет в течении следующих семи лет поддерживать здесь иллюзию моего присутствия? — Артано засмеялся своей шутке, — По истечении семи лет ты оставишь замок и сможешь отправиться осуществлять твои далеко идущие планы на север Мглистых Гор. Иди же и приступай к обязанностям командующего крепостью.

Нуменорец коротко поклонился и эффектно растаял в воздухе.

Артано подумал, что принц Ангмир был лучшим его выбором в свое время. Расторопный, немногословный, неизменно точен в выполнении всех поручений, а в способностях к обучению магии этот смертный вообще не знал себе равных.

Кольца власти, как и обещал когда-то Артано девяти их носителям, давали бессмертие. Правда, оно зависело от существования главного Единого Кольца. А кольцо это Артано, проявивший изрядную невнимательность в бою, имел несчастье потерять.

Между ним и Кольцом существовала магическая связь, Кольцо само по себе было неотъемлемой его частью, поскольку в него Артано вложил немалую долю своей силы и своей сущности. Обладало Кольцо и подобием собственной воли и разума, как ни странно это может прозвучать, когда речь идет о вещи. Оно было привязано к Артано и стремилось никогда не разлучаться с ним, высшим благом для себя почитая красоваться на безымянном пальце его правой руки. Нельзя было назвать его неодушевленным предметом. Душа у Кольца была, в нем жила частичка души самого Артано. И частичка эта, которую он пожелал заключить в Кольцо, была не самой темной и искаженной. Это была та часть, что хранила в себе память обо всех их: Феанаро, Тано, Келебримборе. Когда Кольцо было у него на руке, Артано делался в десятки раз сильнее, его мощь и могущество, где бы он ни был, и что бы ни происходило вокруг, были так велики, что только силою Валар можно было сокрушить его.

Разлученный с Кольцом, Артано по-прежнему оставался Властелином Черной Страны, хозяином Барад-Дура, Повелителем Воинов, назгулов-кольценосцев, легионов темных тварей и людей, живших в Мордоре и принявших его волю, но без него он был лишен той силы, имея которую, мог двигать горами. Его страсть, его магическое очарование, частица изначальной красоты его души были заключены в изящное золотое колечко.

Эта страсть, как обещание любви и блаженства, очаровывала тех, к кому Кольцо попадало в руки. Конечной целью Кольца всегда оставалось — вернуться к своему Господину, но его временный владелец не догадывался об этом, пока оно медленно не разъедало его душу, завладевая ей целиком. А еще Кольцо хорошо умело скрывать до поры свои намерения: оно сужалось или расширялось в зависимости от размера пальцев того, кто владел им, давало носившему его с собой новые жизненные силы, значительно продлевая его век и делая стойким к недугам и хворям. Оно говорило с ним, нашептывая льстивые речи, постепенно сводя с ума. Надеть же кольцо для того, кто носил его при себе, означало — выдать его местонахождение истинному владельцу. Надевший кольцо становился невидимым для окружающих, однако сам продолжал видеть все, даже то, что было скрыто от обычного глаза, не наделенного магией волшебного артефакта.

Одного Артано Кольцо признавало своим Властелином и возлюбленным хозяином. Все остальные не были достойны владеть им.

Когда Артано работал над изменениями в изначально сделанном Келебримбором для своей возлюбленной Кольце, он пожелал сделать так, чтобы в нем оказался и смысл его существования. Ведь жизнь — ничто без всего того, что было им вложено в Единое Кольцо. Смысл его существования на земле был заключен в нем. Не будет Кольца, не станет и его. Умереть окончательно Артано не мог, но он мог лишиться всей силы, как магической, так и жизненной.

«Оно найдет путь» — подумал Артано. Он был убежден, что Кольцо само найдет способ вернуться к нему вскоре. Больше чем на кого-либо, он полагался на Кольцо, на его волю и привязанность. А пока оно оставалось потерянным, Артано решил заняться другими делами.

Прежде всего, было необходимо покинуть осажденную крепость. Он уже точно знал, куда отправится. Его путь лежал в Зеленолесье, во владения сына Орофера. Там он найдет его драгоценную супругу и побеседует с ней с глазу на глаз. Он узнает о кольцах эльдар и многие другие секреты, а потом скормит ее варгам, даже рук марать сам не станет. Она не достойна того, чтобы считаться противником. Что же до ее прекрасного супруга, то Артано решил, что просто убедит его перейти к нему в услужение. Это не составит труда. А когда все Зеленолесье окажется под его контролем, он решит, как действовать, разработает план покорения Лориэна, Имладриса и Линдона.

Оказавшись под утро в комнате, где он держал орофериона, чтобы забрать того с собой, Артано, к своему удивлению, обнаружил ее пустой.

Он тут же дал приказ коменданту крепости — найти! Тот не успел поклониться в знак подчинения, как у той, что была слева, сторожевой башни ворот Удун послышался жуткий протяжный крик — что-то тяжелое полетело вниз со смотровой площадки башни и глухо ударилось о темно-серую безжизненную землю.

====== Эрин-Гален ======

Что-то подсказывало Артано, что нужно немедленно покинуть пределы его оплота, а потому он предпочел без лишних объяснений раствориться в воздухе. Он уже не услышал, как почти сразу вслед за глухим ударом о землю тяжелого нечто, воздух огласил рокочущий, тягучий скрежет медленно отворяющейся створки Черных Врат.

Будучи бестелесным духом, который лишь по желанию, расходуя жизненную энергию и магию, мог принимать зримый, плотский облик, Артано пользовался всеми преимуществами такого положения. Он мог испариться и материализоваться на другом краю земли.

Сейчас он решил, что пришло время перенестись во владения сбежавшего пленника — уж там-то они никуда не денутся от него. Зеленолесье было, ко всему прочему, и самым уединенным и безопасным местом для того, кто желает скрыться.

Сражаться с разъяренными, распаленными жаждой мести за павших товарищей и пылавшими праведным гневом эльфами, смертными и гномами Артано не желал, поскольку, не имея Кольца, не мог быть абсолютно уверен в победе. Опыт научил его, что, даже нося Кольцо на пальце, можно проиграть сражение, как это случилось под стенами Имладриса и при осаде Барад-Дура полками Ар-Фаразона.

Семилетняя передышка была необходима для закладки и строительства небольшой крепости, которую он собирался воздвигнуть на холме Амон Ланк, близ принадлежавшего Ороферу замка на юго-востоке Великого Зеленолесья.

Поисками Кольца он планировал всерьез заняться, как только обоснуется на новом месте. До поры Артано намеревался тайно, в полном уединении, жить на вершине Амон Ланк. Он планировал постепенно собрать новое сильное войско, привлечь черных тварей, что живут в Мглистых Горах, дать им расплодиться, обустроить кузницы, чтобы ковать оружие и амуницию. Впереди было много работы, но Артано не унывал. Что-то поддерживало его, придавая решимости. Он стремился любой ценой осуществить свои планы и видел путь их осуществления, а это уже немало, когда предстоит выполнить сложную задачу.

Все было намного хуже, чем когда Барад-Дур был осажден воинами из Нуменора, ведь теперь у Артано не было его Кольца и прекрасного изначального облика, но чем плотнее сжималось вокруг него кольцо недругов, чем отчаяннее становилось его положение в Средиземье, тем ярче возгорался в его душе огонь ненависти и жажды мести. Этот огонь и придавал ему сил и решимости выстоять в любых испытаниях и преодолеть любые лишения. Даже потеря Кольца, что изготовил когда-то Келебримбор, не смогла сломить его морально. Господствовать, править, управлять этими землями — это была его цель, но цель эта была вторична по сравнению с изначально поставленными им перед самим собой задачами, выполнить которые ему помешали. Тех, кто помешал ему, Артано знал в лицо и поименно, это не были абстрактные обстоятельства, превратности судьбы или Высшие Силы. Не Валар, нет, — обычные эльфы и полукровки. Они отняли у него Келебримбора, отняли надежду на счастье, а все, что произошло потом, было лишь следствием этой невосполнимой потери. Все, случившееся за этим, меркло пред ней.

Артано ведь был достоин любви. Он даже не мог решить, что хуже — то, что сделал с ним Мелькор, или то, что сделал Келебримбор. Мелькор совратил его, соблазнив еще совсем юного и несмышленого Артано, не любил, использовал, как и где мог. А Келебримбор отверг любящего его — сильного, умелого, талантливого и прекрасного собой майа, который предлагал ему владычество над всеми эльфами Арды.

Все можно пережить, даже то, что, кажется, пережить невозможно — в этом заключался выученный им урок.

Но месть сладка. И Артано отправлялся на холм Амон Ланк в предвкушении ее приторной, пьянящей сладости.

Он знал, что выбраться из самого огромного и во всей Арде замка будет непросто, но опасность, витавшая в воздухе и неотступно следовавшая за ним по пятам, лишь подстегивала его решимость сделать это. Принц Эрин-Гален старался быть как можно осторожнее, но при этом демонстрировать окружавшим его, пока он шествовал по бесконечным черным коридорам и лестницам, приспешникам Врага уверенность и спокойствие.

Добравшись не узнанным до поистине гигантских Мораннон, Трандуил, в облачении стража харадрим и вооруженный его оружием, решил подняться на находившуюся слева от него сторожевую башню.

Чувства его были обострены до предела. Он прислушивался к голосам и рычанию, раздававшимся вокруг, к тяжелому шарканью о каменные плиты лап орков и сапог смертных, охранявших ворота даже глубокой ночью. Дозорные неспешно прохаживались вдоль площадки над воротами, звякая чешуйками доспехов, креплениями панцирей, кольцами, на которых висели подвески, кинжалы и метательные дротики с отравленными наконечниками. Мечи, булавы и тесаки производили резавший слух скрежет, задевая остриями о каменные плиты, которыми были вымощены верхние смотровые площадки на сторожевых башнях и самих воротах.

Факелы светились ярко-жетым и оранжеватым по периметру башен и по всей длине площадки над воротами. Они же были в руках и лапах крепостной стражи.

Воздух был горячим и ядовитым. Даже ночью, которая мало чем отличалась от дня, в Мордоре было достаточно светло — красным и ярко-золотым светилось жерло высочайшего Ородруина, и свет этот отражался темно-багровыми отблесками в нависавших над горой облаках.

Сосредоточившись на далеких звуках, доносившихся сверху, Трандуил вздрогнул, когда у самого своего уха услышал чье-то гнусавое шипение. Одергивая его за черный рукав одеяния, средних размеров орк принюхивался к нему, вытягивая тонкую, покрытую сморщенной закопченной кожей, шею.

От неожиданности Трандуил отступил на шаг — еще не время открывать кто он. Однако орк говорил с ним, явно о чем-то спрашивая и недоуменно тараща на него желтые водянистые глаза. Ороферион понял, что темную тварь привлек его запах. От него пахло совсем не так, как от смертных. Не размышляя долее, опасаясь, как бы орк не позвал подкрепление, Трандуил молниеносным ударом кривой сабли снес твари голову. Она, пролетев по воздуху, упала на землю и покатилась вниз, падая в черноту безжизненной долины, которую он пересек этой ночью. Трандуил оглянулся вокруг — откуда-то снизу послышались резкие крики, рычание, свист; кто-то закопошился там, позвякивая железными звеньями кольчуги и шипя.

Понимая, что он, возможно, выдал себя, синда, вынув из-за пояса мертвого его меч-тесак, медленно отступал к узкому проходу, ведущему на верхнюю площадку сторожевой башни, около которой находился.

Отыскав скрытый в глубине арки, вырезанной в скальной породе, проход, он почти влетел по неровным и пыльным ступеням на площадку, где стояли несколько харадрим. Не замедляя скорости, Трандуил бросился на них, разя кривой саблей и отобранным у поверженного орка тесаком.

Нанося удары в незащищенные панцирем и кольчугой места, он ранил двоих, и когда уже собирался избавиться от остальных, сзади на него навалилось что-то, крепко обхватив вкруг талии, увлекая наземь, давя всей тяжестью. Трандуил попытался вырваться, но хватка огромной руки была такой крепкой и безжалостной, что грозила сломать ему кости и раздавить внутренности. Он повернул тесак острием к себе и всадил в схватившую его лапу — тут же раздался протяжный леденящий крик и хватка ослабла. Вырвавшись на свободу, Трандуил, обернувшись, увидел клыкастую, массивную голову тролля, закованного в грубо сработанные железные латы, усеянные мелкими шипами. Рванувшись к нему, ороферион потянул за толстую цепь, служившую монстру поясом, а затем со всей силы толкнул раненого тролля в сторону борта.

Что-то едва слышно просвистело совсем рядом с ним, и в плечи и шею монстра вонзилось сразу несколько стрел. От неожиданности и боли тролль потерял равновесие.

Проломив деревянный борт верхней площадки сторожевой башни, массивная туша тролля обрушилась вниз с огромной высоты и глухо ударилась о землю перед воротами.

Сердце в груди Трандуила гулко толкнулось о ребра, он оглянулся — за ним стояли Саэлон, Амрот и трое воинов из отряда стражи его отца. Бывшие на площадке харадрим лежали на земле. Объединенное войско союзников начало штурм Черных Врат.

Сдернув с лица черный платок, Трандуил предстал перед так вовремя пришедшими ему на помощь друзьями. Амрот тут же бросился ему на шею с криком: «Меллоннин!», Саэлон, не ожидавший увидеть невредимым дорогого его сердцу орофериона, подошел к нему, коснулся плеча, с улыбкой заглядывая в глаза своими в миг оживившимися, загоревшимися ярким светом, зелеными глазами.

— Нужно привести в действие механизм! Мы должны открыть ворота! Скорее! — Трандуил испугался, что радость от встречи будет им отравлена приходом на площадку свежих сил Врага, и они не успеют сделать то, ради чего, он предполагал, Амрот с Саэлоном и оказались на ней, рискуя жизнью.

Они налегли на приводившее механизм в движение колесо, и оно начало постепенно вращаться, подаваясь — послышался рокочущий, неприятный скрип и скрежет. Ворота медленно открывались благодаря их усилиям. Вскоре на площадку дозорной башни и самих ворот по закрепленным веревкам влезли ловкие лучники из галадрим Лотлориэна. Они сражались с охранявшими ворота воинами, разя их стрелами и метательными кинжалами. Внизу ждали сигнала, чтобы ворваться в Мордор, конные рати Линдона, Гондора и Арнора, а также отряды кавалерии Келеборна и пехотинцы Эрин-Гален и Кхазад-Дума.

После того, как бойцы стражи лаиквенди, синдар и нандор взяли под контроль и правую сторожевую башню Мораннон, начав открывать подконтрольную ее механизму створку ворот, прозвучал боевой рог — сигнал к началу атаки, и лавина воинов-союзников хлынула через все шире растворявшиеся Черные Врата в пределы Мордора, сметая на своем пути все и вся. Тех, кого не уничтожила стремительно летевшая к твердыне Барад-Дура кавалерия, добивали лучники и пешие воины.

В шатер, где Мирионэль в беспокойстве пыталась отвлечь себя от тревожных мыслей, рассматривая прихотливый узор на рукояти одного из кинжалов работы наугрим, подаренных ей отцом, ее супруга ввели под руки Саэлон и Амрот. Он едва держался на ногах, но бодрился из гордости. Только сознание того, что они сегодня сделали еще один шаг вперед на пути одоления Врага, а он был непосредственно причастен к этому шагу, поддерживало Трандуила в сознании.

Новый Владыка Эрин-Гален был бледен и истощен. Он не ел уже больше трех суток и получил несколько глубоких царапин, которые его друзья наскоро перебинтовали кусками ткани своих рубашек. Одет Тэран-Дуиль Ороферион был в боевое облачение рядового ратника страны Харад, которое совсем не было ему впору. Слишком высокий и широкоплечий по сравнению с любым воином харадрим, Трандуил не смог как следует застегнуть все застежки и пряжки доспехов; черная мешковина рукавов разошлась на плечах, туника, которая обычно доходила воинам до лодыжки, спускалась лишь до середины голени. Волосы Владыки синдар и лаиквенди были собраны в хвост на затылке, на шее болтался черный платок, которым харадрим закрывают нижнюю часть лица.

Увидев мужа, Мирионэль встрепенулась, вскочила со своего ложа, спешно убрала кинжал в драгоценные ножны, усыпанные самоцветами, и подбежала к нему, поддерживая и стараясь усадить на подушки и покрывала, разбросанные в беспорядке поверх устилавших пол ковров, где только что сидела сама.

— Саэлон перевязал все царапины, а серьезных ран нет, — успокоил ее Амрот.

— Благодарю вас, благодарю, — шептала она, обратив взор на юного Владыку Лориэна и верного оруженосца.

— Тари Мирионэль, — сказал Саэлон с усталой улыбкой, — теперь ваш черед заботиться о нем, — он посмотрел на обмякшее среди подушек и покрывал тело своего Владыки, — Не благодарите нас.

— Это он нам помог ворваться внутрь! — воскликнул Амрот, — Мелдир, ты — настоящий храбрец! Это он первым открыл ворота!

— Нет, Амрот, мы сделали это вместе, — слабым голосом поправил его Трандуил.

— Я принесу воды, — сказала Мирионэль, огладив плечо супруга, лежащего, навалившись спиной на гору подушек.

Стараясь не разрыдаться, она направилась к стоявшему в противоположном углу небольшому раскладному столику, где стояли графин с вином и бутыли с водой.

— Лучше вина, — едва слышно пожелал аран, прикрыв глаза.

Амрот и Саэлон торопливо попрощались и покинули шатер, оставив правящую чету Эрин-Гален наедине.

Позвав слугу и приказав нагреть воды, Мирионэль приготовила мыльный раствор и чистые полотенца. С предельной аккуратностью она раздела мужа, стараясь не задеть ран, синяков и кровоподтеков, не сделать больно. Трандуил, тем временем, выпил немного разбавленного вина.

Он отворачивал от нее лицо с порозовевшими то ли от вина, то ли от стыда, щеками. Ему вспомнилось произошедшее с ним в Барад-Дуре. Никогда и никому он не скажет о пережитом страхе и унижении, что оставило еще одну глубокую рану на его феа. Супруга его ничего не замечала, она схватила в охапку лохмотья и доспехи, что были надеты на нем, и унесла прочь. Вскоре Мирионэль вернулась, неся в руках вышитую собственной рукою белейшую шелковую рубашку, расшитый серебром парчовый кафтан, пару штанов из мягкой оленьей кожи и широкий атласный пояс.

— Пока побудешь в этой одежде. Сапоги принесут завтра, — сказала она, наклонившись над ним.

Тело вновь чудом обретенного супруга она мыла очень тщательно, стараясь не пропустить даже самого малого его участка. Она втирала губкой мыльный раствор, действуя осторожно, но при этом решительно. Мирионэль любовалась его совершенством и гармонией, пристально вглядываясь, рассматривая каждую пядь его мерцающей слабым белым светом мраморной кожи. Она склоняла набок голову, улыбка блуждала на ее лице.

— Я знала, что ты жив, — сказала она, вытирая полотенцем его грудь и живот.

Когда же, накрыв полотенцем низ живота своего Лиса, она принялась покрывать частыми, легкими, едва ощутимыми поцелуями его волосы, висок, щеку и уже потянулась к мягким красивым губам, Трандуил отстранился, опустив глаза. Он низко склонил голову; так что еще непросохшие серебряные пряди скрыли от нее его лицо.

Устроившись рядом, Мирионэль притянула Лиса к себе, обвив руками его шею, целуя нежную кожу под подбородком, щеку, холодное, в каплях воды, острое чуть оттопыренное ухо.

Позвав его в госанна, она привлекла голову Трандуила к себе на колени, и сейчас сушила и расчесывала его волосы.

«Мой белый бриллиант, чье сияние превосходит любые самоцветы, моя звезда, сорвавшаяся с темного ночного небосвода, что яркостью своей затмевает алмазные россыпи, позволь моим ласкам унести далеко от нас твои тревоги и тоску… — она шептала в его голове, вся превратившись в олицетворение спокойствия и уверенности, — Я здесь, рядом, и я всегда буду рядом с тобой…»

— Я не могу, — тихо сказал он вслух, — После того, что там было… — он сжал челюсти и кулаки, боясь, что она начнет расспрашивать его о том, что с ним было, пока он находился в замке Врага.

— Что бы там ни было, ты всегда будешь самым благородным существом во всей Эа, верь мне, жизнь моя, — отвечала Мирионэль, нежно гладя его, запуская тонкие пальцы в мягкие, ровные, серебряные пряди, — Набирайся сил, усни, мой возлюбленный супруг.

Удивляясь ее способности дарить ощущение покоя и умиротворения своими речами, прикосновениями, одним своим присутствием, Трандуил закрыл глаза. Усталость тяжелила веки, медленно, но неуклонно он погружался в подобие дремоты. Ему хотелось говорить с ней еще и, в то же время, хотелось молчать.

Он был благодарен ей за понимание, за то, что не спросила ничего, и ответил ей в госанна: «Ты одна можешь успокоить меня, моя Красная Луна… Любимая…», и когда он сказал ей это, сердце кольнуло острой иглой боли. Любовь была словно острие иглы.

«Я любила тебя еще до того, как в первый раз мой взгляд встретил твой, — был ее ответ, — Скажи мне, что я принадлежу тебе. Мое сердце принадлежит тебе — храни его. Дух мой связан с твоим нерушимыми узами, ты — мой, навечно мой, и ты всегда это знал…»

Позади был траур по Ороферу. Началась, обещавшая затянуться, осада Бард-Дура. Новый Владыка Эрин-Ласгален с супругой отправились в столицу Зеленолесья, чтобы принять бразды правления, перегруппировать войско, от изначальной численности которого едва ли оставалась теперь одна треть, и отдохнуть. Новый Таур нуждался в том, чтобы восстановить силы, перед тем как вновь отправиться к стенам черной твердыни, присоединяясь к осаждавшим ее галадрим, нолдор, дунэдайн и гномам.

Они въехали в сопровождении стражи во внутренний широкий двор замка, который он теперь по праву мог назвать своим, и сразу же отправились в отведенные каждому отдельные покои. Сердце Трандуила трепетало, когда он входил в приготовленную для него теплую воду купальни. Он спешил, подхлестываемый пробудившимся в нем настойчивым, безжалостным желанием, омывая тело, смывая усталость дороги, освежая его и наполняя силой водной стихии.

Закончив с омовением, Трандуил направился в покои супруги. Рывком, без стука, отворив дверь, он стремительно приблизился к ней, неслышно ступая по ковру, лишь шелковый край верхнего одеяния прошелестел, скользя по полу. Мирионэль, которую он застал стоящей посреди комнаты, широко раскрытыми глазами глядела на него, теперь такого близкого и от чего-то показавшегося далеким.

В этот момент ему стало невыносимо тяжело, опять он почувствовал в сердце иглу. Было ли это благодаря ее невероятной близости или от говорившего с ним взгляда ее сине-серых глаз? Он стоял перед ней, опустив взор, черные ресницы его слегка подрагивали. Трандуил чувствовал на своем лице ее взгляд, а сам не смел смотреть на нее. Сердце заходилось от волнения, и он мог лишь мысленно льнуть к ней всем своим существом. Застыв перед Мирионэль, он стоял смирно, так что она могла разглядеть его фарфоровую кожу, прямой нос с по-лисьи вздернутым кончиком, темные соболиные брови, бледно-розовые мягкие красивые губы. Ему казалось, что тот миг длился целую вечность — дольше, чем столетия, проведенные ими в разлуке и терзаниях друг без друга, дольше, чем длилась вся его жизнь до этого.

Он медленно поднял на нее глаза, блестевшие как звездные топазы, они очаровывали, гипнотизировали, заставляя мурашки пробегать по коже всего ее тела, затягивая вместе с собой в водоворот, в котором ей предстояло метаться, стонать и всхлипывать, задыхаясь в сладостной истоме.

Слезы от избытка чувств медленно текли по ее щекам. Не обращая на них внимания, Мирионэль протянула руку и дотронулась до волос Трандуила. Как она и ожидала, волосы его были мягкими и шелковыми, словно его, тканое крупными темно-синими цветами, верхнее одеяние. В полутьме вечерней комнаты эти цветы казались почти черными, а в волосах ее возлюбленного играли оттенки перламутра и жемчуга.

Внутри у Трандуила все будто скрутилось в плотный ком, напряжение сковывало мускулы. Откуда эта внезапная страсть?! Страшась сам себя, он отчетливо понимал, что все, чего он хотел — это прикоснуться к Мирионэль, и не просто прикоснуться, а сейчас же сорвать с нее все, что на ней было, и взять, а потом взять еще раз. С силой вторгаться, сминая до синяков нежную кожу на плечах и запястьях, исступленно двигаться, не видя и не слыша ничего вокруг, а только чувствуя всю ее без остатка своей, принадлежащей ему.

Хотелось делать это до тех пор, пока хватит сил, чтобы после, вконец обессиленным, упасть рядом с ней и лежать в беспамятстве, а придя в себя, долго ласкать, ощущать ее шелковистую кожу, прикрыв глаза, прильнуть щекой к ее шее, к груди, держать ее тело в своих руках.

Пока Трандуил думал обо всем этом, его плоть под складками одеяния наполнилась и пульсировала от накатившего желания, причиняя боль, соприкасаясь с тканью штанов. Так бывало всегда, когда он лишь представлял Мирионэль рядом с собой. Только осознание всего пережитого ими обоими, в особенности ею, удерживало Трандуила от того, чтобы наброситься на нее.

Вдруг он почувствовал, как пальцы Мирионэль провели по его волосам и вздрогнул. От этого ее прикосновения внутри что-то прорвало, он больше не мог себя сдерживать — стиснув зубы, он с силой обхватил супругу, прижимая все теснее к себе, и впился губами в ее потемневшие от крайнего волнения губы. Они были сладкими и солеными от слез, и Трандуил хотел впитать в себя, выпить до последней капли их влагу — сладкий яд.

Мирионэль обняла его шею рукой, что мгновение назад гладила его волосы, другая ее рука нежно легла своей ладонью на висок Лиса. Горячая ладонь почти сразу скользнула по его щеке, вдруг обхватив ее — его Каран-Итильде отвечала на поцелуй со страстью, не уступающей той, что охватывала его самого, сосредоточив все его желания, все, о чем он мог думать, в ней одной.

— Ты — упавшая с неба звезда, — прошептала Мирионэль, когда он, наконец, отстранился.

Молча подтолкнув ее к стене и подойдя снова вплотную, Трандуил своим телом вжал ее хрупкую стройнуюфигуру в расписанную растительным орнаментом стену. Она не сопротивлялась, а, казалось, ждала этого, сверля своего Лиса взглядом горящих глаз, видевшихся в полутьме сине-черными безднами с танцующими на их дне ярко-оранжевыми огоньками.

Резким движением он запустил руку под покровы ее платья, лаская стройное бедро, задирая подол до пояса. Мирионэль обнимала его шею, покрывая ее поцелуями и часто дыша в коротких перерывах между ними.

Свободной рукой Трандуил рванул пышный атласный узел на поясе своего верхнего одеяния и в мгновение тяжелые ткани волнами упали к его ногам. Мирионэль тонкими чуткими слегка подрагивающими пальцами расстегивала на его груди застежки парчового кафтана, стремясь поцеловать каждый новый открывавшийся ей участок кожи под тонкой рубашкой, когда он, смотря ей прямо в глаза, протянул руку туда, куда стремились все его мысли. Лис ощутил ее влажную, горячую и лишь усилием воли сдерживал себя, осторожно и уверенно проведя пальцами, вырывая у нее тихий стон, он скользнул ими внутрь, от чего она содрогнулась всем телом и коротко вскрикнула.

Его пальцы скользили, массируя мягкие, податливые ткани, постепенно ускоряя темп, в то время как он разглядывал ее — глаза Мирионэль расширились, умоляюще и вопрошающе глядя на него, ее рот приоткрылся, хватая воздух короткими рваными вдохами, будто она хотела что-то сказать, но ей не хватало дыхания. В это мгновение он накрыл этот манящий полуоткрытый рот требовательным жестким поцелуем, гася им готовый вырваться стон. Не прерывая поцелуя, Мирионэль вцепилась в его кафтан, неожиданно резкими движениями сдирая его с плеч возлюбленного вместе с нижней рубахой.

Все будто запылало внутри него, и Трандуил свободной рукой схватил ее за шею, прижимая к стене, продолжая движения внутри нее пальцами другой руки. В потемневших глазах его полыхала ярость, крылья носа трепетали, брови гневно изогнулись. Нельзя было долго выдержать взгляда этих блистающих в слабом свете вечерних сумерек и казавшихся ещё прекрасней глаз. Его королева протяжно застонала, запрокидывая голову и зажмуриваясь.

Внезапно он остановился, отстранился от нее, проворно избавляясь от сапог, и начал развязывать шнуровку плотно облегающих, ставших тесными в паху, штанов. Видя, что она, не поддерживаемая более, стала медленно оседать вдоль стены, Трандуил тут же схватил ее в свои объятия и, подняв на руки, понес на ложе…

====== Третья встреча ======

Комментарий к Третья встреча iar, faer, hroa (синд.) – кровь, душа, тело.

vessё (кв.) – жена, супруга.

Ertharion (кв.) – Объединяющий.

Она прижималась к нему, ежась, пряча лицо, стараясь обнять ослабевшими руками. Не желая разрывать соприкосновения их тел, Трандуил опустился на постель рядом со своей драгоценной ношей. Ярость исчезла без следа, уступив место накатившей на него волне внезапной щемящей нежности. Любимая была полностью открыта ему; с обожанием, с желанием полной близости отдавалась она в его власть.

Лежа на постели, раскинув руки, Мирионэль будто предлагала ему себя: глаза ее умоляли, потемневшие губы искали, жаждали, требовали, грудь часто вздымалась от коротких напряженных вдохов.

Как в далекую ночь перед Нирнаэт, Трандуилу показалось, что он вместе с Мирионэль падает в темно-синюю бездну, которую он мог видеть в ее глазах. Это было падение во тьму, в самой глубокой глубине которой пылал режущий глаза своей белизной свет, более яркое, нежели свет сильмарилов, — сияние йар, фаэр и хроа.

И снова страсть овладела обоими, но другая, не та, что была вначале — животная, грубая, жестокая. Пришедшая ей на смену страсть была нежной. Она заставляла их безостановочно искать все новых ласк, все новых проявлений любви, открыв друг другу души.

Замерев за миг перед тем, как обоих настиг экстаз, супруги глядели друг другу в глаза. Свою душу Трандуил ощутил как белое пламя, а душу Мирионэль — как ярко-красное. Два этих пламени стали одним, сливаясь во внезапном избытке наслаждения и радости.

Они долго оставались так: безмолвно лежа на постели без движения и со стороны являя собой беспорядочное переплетение тел и волос. Никто не тревожил их уединения, но Трандуил подумал, что рано или поздно кто-нибудь может прийти.

— Ты почувствовал? — спросила его супруга, придвигаясь ближе и осторожно положив его ладонь себе на живот.

Только теперь к нему начинало приходить понимание того, о чем она спрашивала. Он почувствовал сразу, но не позволил в тот миг догадке достигнуть его сознания. Владыка Зеленолесья был ошеломлен, молча переживая это потрясение.

Подсознательно он всегда этого желал, но сейчас было так трудно отдать себе полностью отчет в том, что его желание стало реальностью — Мирионэль ожидала появления на свет дитя. Их дитя.

С того дня он окружил свою королеву всеми возможными удобствами. О ней заботились, стараясь, чтобы она не оставалась одна, слуги выполняли малейшие её пожелания. Мирионэль же старалась вести себя, как и прежде, не доставляя другим слишком много хлопот. Свое состояние она переносила относительно легко.

Супруг ее настаивал на том, чтобы она хотя бы на время беременности поберегла себя, перестав расхаживать по замку в облачении воина, с кинжалами и мечем у пояса. Запрет касался и верховой езды — ему казалось, что она может повредить ей и будущему ребенку.

Поначалу Мирионэль своевольничала, но потом, постепенно, привыкла к нарядным платьям и времяпровождению за игрой на лютне, вышиванием и прочими домашними занятиями. Гуляла она и в живописнейших окрестностях замка, теперь в сопровождении отряда из дюжины охранявших ее вооруженных воинов. Эта преувеличенная опека временами раздражала Мирионэль и она просила мужа самому находить время, чтобы провести с ней несколько часов, прогуливаясь по лесу или вдоль берега реки, а не перепоручать ее заботам своих стражей.

Их дом среди ветвей огромного дуба пустовал. Трандуил справедливо считал, что в стенах замка его Королеве будет безопаснее, а кроме того, вессэ будет окружена слугами и придворными, готовыми составить ей компанию и оказать помощь, в случае, если Мирионэль будет в ней нуждаться.

Самому Владыке Зеленолесья предстояло проделать большую работу по реорганизации остатков войска. О праздновании победы нечего было и говорить. Трандуил не просто чувствовал, что Враг не побежден — он знал это. Ненавистный был жив и здоров, и Трандуил смутно ощущал порой, что он затаился где-то рядом.

Его дитя должно было появиться на свет в неспокойное время — на юге шла кровопролитная война, конца которой было ждать преждевременно. Опасаясь больше обычного, Трандуил отдал приказ — начать работы по укреплению стен дворцового комплекса.

Подданные Таура Тэран-Дуиля — народ лесных эльдар и немногие оставшиеся в живых пришедшие из Нан-Эльмота и Дориата, были потрясены количеством павших. Безрассудство Орофера лишило многих их дорогих и любимых родичей.

Осада Барад-Дура продолжалась. Крепость была невообразимых размеров, ее пики уходили высоко в небо, и, казалось, подпирали собой небесный свод. Внутри твердыни укрывались полчища орков и других темных тварей вроде троллей и гигантских пауков. Предполагалось, что Неназываемый Враг затаился где-то в глубинах своей крепости и союзники были намерены довести начатое до конца, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Лориэн остался почти без воинов, погиб Владыка Амдир — Золотое Сияние и Надежда эльдар. Новым Владыкой нандор и авари сделался Амрот. Теперь он вместе с Лордом Келеборном, Элрондом, Исильдуром, Анарионом и Наином Первым командовал войсками, осаждавшими вражеский оплот.

Долг перед союзниками обязывал Трандуила вместе с изрядно поредевшим войском возвратиться к стенам Барад Дура, кроме того, у него с Врагом были личные счеты.

Оставив Мирионэль на попечение Саэлона и небольшого отряда из отборных воинов полка личной стражи, Владыка Эрин-Гален покинул вместе с армией свое королевство, направившись на юг, чтобы оказать поддержку союзникам и окончательно сломить сопротивление Врага, укрывшегося в его последнем прибежище.

Его королева отпустила Трандуила на очередную войну, как и подобает супруге Владыки и воина — торжественно и с почестями, пообещав, что не последует за ним. Саэлону было поручено денно и нощно находиться рядом с Мирионэль, а в случае, если он сочтет нужным, немедленно отправить гонца в Черную Страну.

Трандуил печалился из-за того, что не сразу увидит свое новорожденное дитя, поэтому просил верного оруженосца известить его, как только оно появится на свет.

— Ничего плохого не случится, будь спокоен. И помни — нам останутся звезды с их светом, любовь моя, — шептала Мирионэль, крепко обнимая супруга на прощанье и отпуская навстречу новым опасностям.

Ничего плохого не должно было случиться ни с ней, ни с ним.

Проводив Трандуила в поход на Мордор, Мирионэль всячески настраивала себя на то, что он скоро вернется, принеся весть об окончательной победе. Она никогда не желала смертей и войн, а меньше всего теперь, когда она готовилась к совершенно другой роли, нежели роль воительницы. Как бы ни было, а Владычица Эрин-Гален понимала, что сейчас продолжить войну необходимо, ее необходимо завершить, а для этого союзники должны сокрушить окончательно Ненавистного Врага и сравнять с землей его крепость.

Шли месяцы, иногда она даже ненадолго забывала о своем состоянии, забывшись чтением или вышиванием. С супругом они обменивались редкими посланиями. В своих письмах Лис старался не волновать ее новостями с поля сражения, больше расспрашивая о ней, чем рассказывая сам, она же описывала ему будни жизни в замке, неизменно сообщая, что чувствует себя прекрасно.

В последний месяц перед предполагаемым сроком появления на свет долгожданного дитя Мирионэль, измученная тоской по мужу, страхом за его жизнь и полнейшей неизвестностью, решила отправиться в Южный Лориэн — повидать свою в прошлом опекуншу, Леди Галадриэль и ее дочь — гватель Келебриан. Снедаемая желанием знать судьбу своего дитя, она собралась в путь вопреки всем увещеваниям Саэлона. Она даже готова была отправиться к Галадриэль вместе с ним и отрядом охраны, только бы поскорее увидеть ее дорогую родственницу.

Вернувшись в свой шатер после очередного дня бесконечного сражения с осажденными, Трандуил чувствовал себя уставшим. Как только он налил себе вина и уселся на небольшом троне, чтобы прочитать несколько пергаментов, касавшихся поставок вооружения и доспехов из Мории, к нему зашел слуга, принесший послание из Лотлориэна.

Развернув нежданное письмо, Трандуил со смешанными чувствами обнаружил, что оно от Мирионэль. Она писала, что прекрасно себя чувствует, уверяла, что добралась превосходно, просила не беспокоиться.

«Здесь, в обществе Леди Галадриэль и гватель Келебриан, я чувствую себя спокойней и счастливей, хоть и не перестаю тревожиться о тебе. Мой белый бриллиант, я хочу разделить с тобой радость, которая переполняет меня. Госпожа Галадриэль предсказала, что у нас родится сын, которого ждет великая судьба и великие подвиги! Я назову дитя Эртарион, теперь, когда знаю, что имя его войдет в легенды и что роль его в объединении народов Средиземья будет велика…» — писала она.

По мере чтения им все больше овладевала безотчетная тревога. Забыв об усталости, Трандуил позвал слугу. В полученном им письме не было и намека на возможную опасность или нечто подобное, но у Владыки Эрин-Гален от недоброго предчувствия перехватывало дыхание, а сердце начало стучать в груди как бешеное.

Леди Галадриэль и Леди Келебриан были немало обеспокоены, когда среди ночи сначала к одной, а потом к другой постучался Саэлон, сказав, что слышит из-за двери Тар-Мирионэль, у которой, словно на боевом посту, он проводил ночи без сна, какой-то подозрительный шум.

Войдя в комнаты бывшей подопечной, Галадриэль нашла ее мечущейся на постели. Мирионэль тихо постанывала, стиснув зубы. Тут же поняв в чем дело, Галадриэль отправила дочь за служанками, оставшись подле роженицы.

К рассвету все благополучно завершилось ко всеобщей радости. Родившийся мальчик оказался, как и ожидалось, очень красивым. Оба — мать и сын чувствовали себя хорошо. Первые леди Лориэна ухаживали за ними обоими.

Через несколько дней, когда Мирионэль и ее дитя уже совсем окрепли, она объявила своей опекунше, что желает скорее возвратиться в Эрин-Гален.

— Мне не терпится показать его там всем, моя госпожа, — говорила она, улыбаясь, — Он так прекрасен! — восхищалась королева Зеленолесья, держа на руках завернутого в легкие шелковые пеленки сына.

На эту просьбу Галадриэль скорбно склонила голову, чуть нахмурилась, тихо ответив:

— Да, это неизбежно, езжай, — она вздохнула, — Мне не хочется отпускать тебя, милая, но я не вправе удерживать.

Мирионэль принялась уверять ее, что она и ребенок прекрасно перенесут это двухдневное путешествие, что и беспокоиться здесь не о чем, потому как с ними будут их стражи во главе с Саэлоном, а как только они окажутся в укрепленном замке, она отправит кого-нибудь, чтобы сообщил Галадриэль об их благополучном возвращении.

Венценосная Дева кивала головой, отводя взор. Она молча помогла королеве Зеленолесья уложить вещи, думая о том, как тяжело бывает отпускать дорогих сердцу навстречу их судьбе.

Келебриан просила свою гватель остаться еще на несколько дней, но та настаивала, обещая пригласить их с Галадриэль в скором времени в замок Эрин-Гален.

Промешкав со сборами, вынужденная все время отвлекаться, чтобы накормить или переодеть сына, Мирионэль выехала со свитой поздним утром. Кроме того, они должны были делать многочисленные остановки в пути. Новорожденный принц Зеленолесья нуждался в отдыхе и пище. Мирионэль кормила его сама.

Приблизившись во время одной из таких остановок к королеве, Саэлон с любопытством рассматривал наследника своего господина.

— Сразу видно — ловкий и проворный. Воин будет хороший, — кивая сам себе, говорил Саэлон, заглядывая в темно-голубые глаза ребенка. Его голову покрывали светлые волосы, образуя вокруг головы младенца золотистый ореол. Выражение лица у него было до смешного серьезным и задумчивым, будто он уже мог понимать и обдумывать все, что происходило вокруг.

Эльдар так привыкли к бесконечным войнам, что каждого родившегося мальчика рассматривали как потенциального солдата армии Владыки. Что касалось наследников короля — те виделись им как будущие полководцы, командиры отрядов, выдающиеся меткостью стрелки, умелые бойцы рукопашного боя и метатели кинжалов.

Вечер застал их отряд, когда, уже перейдя границу владений Келеборна, они находились вблизи Амон Ланк. Опасаясь продолжать путь, Саэлон просил свою госпожу остановиться, чтобы заночевать в лесу. Было найдено место для стоянки, разожжен костер, приготовлен ужин. Для Мирионэль и принца Саэлон озаботился соорудить подобие палатки, чтобы они могли спать отдельно от других, никем не тревожимые.

Проснувшись среди ночи от звука знакомого голоса, Мирионэль села на своей лежанке. Пробудившись, она сначала решила, что голос ей приснился, однако вскоре, еще находясь меж сном и явью, она снова услышала: «Мирионэль…» — голос вздыхал, в его звучании слышалось страдание и нетерпение. «Где же ты, моя Красная Луна? Приди же, моя единственная, Каран-Итильде! Я здесь, я рядом, Мирионэль… и ты нужна мне, очень нужна…» — и снова прерывистый вздох. Этот глубокий мужественный голос принадлежал ее Владыке. Это прекрасный Лис звал ее в осанве. Должно быть, он, предупрежденный кем-то из слуг, возвратился в замок, и, не найдя ее, беспокоится.

Тоже забеспокоившись, находясь в плену тревоги за мужа, Мирионэль, взяв на руки тихо спавшего младенца, закуталась в плащ и бесшумно вышла из палатки.

Голос Лиса звал ее, указывая путь, казалось, он сам ведет ее, показывая тропу, по которой нужно идти.

«Иду, иду, моя упавшая звезда…» — как в бреду шептала она в осанве, все убыстряя шаг, двигаясь туда, откуда исходил чарующе прекрасный голос.

«Иди ко мне, скорее, любимая моя! Без тебя ночь непроглядно темна и солнце меркнет, если ты не рядом… Приди же ко мне, Красная Луна, освети своим пламенным, нежным светом мою жизнь…» — призывал голос. Она покорно, в нетерпении скорой встречи, стремилась к нему, взбираясь на холм, восходя по скользким крутым каменным ступеням, ведущим, как оказалось, к большому замку, стоявшему на самой вершине.

«Приди же в мои объятия, Мирионэль!» — голос Трандуила дрогнул, высокие массивные створки казавшихся черными резных дверей парадного входа распахнулись перед ней, и она, прижимая к груди дитя, устремилась ему навстречу, разглядев в глубине, у лестницы, тускло освещенной широкой приемной залы, выложенной черным гранитом и мрамором, его высокую среброволосую фигуру.

Лис стоял прямо, гордо держа голову, на нем был черный бархатный камзол, и волосы светились, отчетливо выделяясь на черном бархате и среди полутемной, мрачной обстановки. Он улыбнулся ей уголками губ, протягивая руки, желая обнять, и Мирионэль, завороженная сиянием его глаз, почти бежала навстречу.

Уже готовая упасть в объятия любимого супруга, шепча ему нежности, говоря об их сыне, его наследнике, и своем счастье, Мирионэль вдруг заметила, что на его протянутых к ней руках нет никаких украшений. Никаких. Даже кольца в форме змейки, которое она подарила ему в день свадьбы и которое он никогда не снимал.

Остановившись, Мирионэль осматривалась по сторонам, убеждаясь, что находится в незнакомом ей месте. Почему он позвал ее сюда в осанве среди ночи? Почему сам не приехал к ним на стоянку? Она недоуменно, щурясь, посмотрела в лицо Трандуила, тот криво ухмылялся, готовый расхохотаться в любой момент.

— Добро пожаловать в мой новый дом, — произнес он приятным, но совершенно чужим голосом, в котором сквозил едва уловимый акцент.

====== Продолжение пути ======

Комментарий к Продолжение пути Аранрут*, Рингил*, Гламдринг*

Aran ruth (синд.) – Гнев Короля (меч Тингола)

Rin gil (синд.) – Холодная звезда (меч Финголфина)

Glam dring (синд.) – Молотящий орков (меч Тургона)

Развернувшись, Мирионэль, вне себя от ужаса и не понимая до конца, где она и кто этот некромант, что заманил ее сюда, побежала со всех ног к выходу из замка, к распахнутым дверным створкам парадного входа. Боясь не столько за себя, сколько за ребенка, и сознавая свою уязвимость перед той силой, что обманом и чарами заманила ее в эти мрачные чертоги, она обмирала от ужаса: дыхание перехватывало, кровь стучала в висках, сердце трепетало в груди.

Когда Владычица Эрин-Гален уже достигла выхода, массивные черные двери со страшным грохотом захлопнулись перед ее носом. Ребенок на ее руках закричал, испугавшись громкого звука. Прижавшись спиной к плотно закрытым дверям, Мирионэль крепко прижимала к груди сына.

Жалкая в своей беззащитности, она прерывисто дышала, слыша плачь ребенка, сама готовая расплакаться от сознания безнадежности своего положения. Как же получилось, что они оказались здесь? Как теперь спасти его? Ведь никто не знает, где она, сейчас глубокая ночь, и никто, ни одна живая душа, сейчас не поможет им.

Тем временем, он приближался к ней. Прекрасный и ужасный одновременно в своей красоте Враг. Никогда красота ее мужа не выглядела такой искаженно-демонической, какой она виделась ей сейчас.

— Как интересно, — произнес он, обратив внимание на плачущее дитя, — ребенок… И я вижу его даже раньше, чем сын Орофера… Мне под силу не только роль мужа, но и роль отца, — рассмеялся он.

Мирионэль старалась не смотреть на него.

— Боишься меня? — спросил враг серьезным тоном.

— Да, боюсь, — отвечала Мирионэль, — Будь я одна, ты бы не был мне страшен.

— Неужели? — ехидно спросил двойник ее мужа, заглядывая своими вдруг загоревшимися ярко-желтым глазами в глаза своей жертве.

— Я боюсь, — дрожа от страха, сказала Мирионэль, — что ты причинишь вред ребенку, а я не смогу тебе в этом помешать, — она внимательно следила за каждым движением врага, пытаясь перебороть страх. Тепло от тельца сына, его плач, раздававшийся громко в этих стенах, не давали страху поглотить ее душу целиком.

— Я кажусь тебе таким жестоким? — промурлыкал ласковым голосом ее пленитель.

— Отпусти меня, — отвечала она.

Он грустно улыбнулся, опустив взор, и покачал головой.

Проведя в пути, почти без остановок и без сна три дня, к вечеру четвертого Трандуил достиг Рованиона. Своих воинов он оставил под командованием Амрота, на которого полагался целиком и полностью. Сам же Владыка Зеленолесья, объятый терзавшими его мрачными предчувствиями, отправился в свои владения почти незамедлительно после получения письма от Мирионэль, доставленного из Лотлориэна.

Он гадал, где может быть Мирионэль — все еще во владениях Серебряного Лорда или же успела возвратиться домой?

Решив сначала отправиться в замок, Трандуил направил коня по знакомой тропе, что пролегала близ холма Амон Ланк, проезжая мимо которого он часто останавливался, чтобы с его вершины обозреть Великий лес. Сейчас у Владыки Зеленолесья не было времени задерживаться, чтобы смотреть на окрестные деревья и любоваться пиками Мглистых Гор. Не было времени даже, чтобы останавливаться на стоянку. Все нарастающая тревога не давала уснуть, держа сознание в постоянном напряжении. С наступлением ночи Трандуил не остановил коня, ему хотелось как можно скорее оказаться в замке. Скачка отвлекала от навязчивых мыслей. Он хорошо видел в темноте, не нуждаясь в факельном свете, а, кроме того, помнил эту дорогу.

Проезжая уже за полночь мимо холма Амон Ланк, он заметил, обратив взор к его вершине, мерцающий там желтый свет.

Словно подталкиваемый каким-то неясным предчувствием, он повернул коня в направлении холма, но тот всхрапывал, стриг ушами, норовя встать на дыбы, спотыкаясь. Там, на вершине, было что-то, что пугало животное, привычное к орочьей вони, крикам и прочим шумам, слышным во время сражения. Сейчас конь был напуган, дрожа всей кожей. Трандуил спешился, привязал лошадь к ветке невысокого молодого клена, что рос у подножия холма, и стал подниматься на вершину.

С самого начала его расчет был безошибочен, но Артано и не думал, что он будет таким точным. Она пришла, принеся с собой ребенка. Он, правда, рассчитывал выудить у нее из сознания сведения о трех кольцах эльдар, сделанных Келебримбором, но разум полукровки был закрыт наглухо. Когда она пришла, Артано предстал ей в облике того, кто был наиболее любезен сердцу этой дряни. Если Артано не мог читать в ее разуме, то уж путь к сердцу ему был открыт. Она пришла, прибежала на его зов.

— Ты скажешь мне, где кольца эльдар, что сделаны Лордом Эрегиона?

— Нет.

— Тебе известно, у кого сейчас находится Кольцо, которое у меня отняли во время битвы под стенами ворот в мои владения?

— Нет.

— Ты назовешь мне имя того, кто знает, у кого мое Кольцо?

— Нет.

— Ты лжешь. Ты знаешь ответы на все вопросы, которые я задал и ты дашь ответы на них, иначе я превращу в пепел тебя и комок плоти, который своим плачем оскорбляет мой слух. Отвечай!

— Ты убьешь нас в любом случае.

— А ты, похоже, хочешь помучиться перед смертью… Или увидеть предсмертные страдания этого создания. Это легко устроить…

Было похоже, что холм начали не так давно обживать. Трандуил заметил, что уже кое-где были выкопаны углубления, напоминавшие те, что делаются при закладке здания. В стороне лежали, плотно прилегая друг к другу, длинные массивные каменные плиты будущего фундамента.

Посреди холма горел огонь небольшого костра, у которого одиноко сидела темная фигура. Почти сразу же, как он показался на вершине, эта фигура отделилась от своей стоянки и двинулась к нему навстречу, шелестя сапогами по низкой траве и поблескивая в темноте самоцветами на поясе и наручах. Трандуил вглядывался в неизвестного, смутно понимая, что он уже видел и не единожды шедшего к нему бодрой походкой воина. Но вот он остановился в тридцати шагах, одергивая резким и точным движением иссиня-черный бархат плаща.

Перед ним, отлично различимый среди пустынного ночного пейзажа, стоял среброволосый высокий воин в похожих на его собственные мифриловых латах. Воин держал в руках длинный и тяжелый на вид меч.

— А вот и ты, — не то скалясь, не то улыбаясь, сказал он и сделал несколько шагов вперед.

Трандуил обнажил мечи, приготовившись к нападению.

— Ты опоздал, — продолжал незнакомец.

В тот миг Трандуил ясно различил его черты. На него, безумно ухмыляясь, смотрел он сам. Сердце пропустило удар, мороз прошел по коже, дыхание перехватило. Трандуил стоял, не двигаясь с места, перед все приближавшимся к нему врагом.

— Ну что же ты? — весело спросил тот, — Не противником моим тебе быть, а верным соратником, прекрасный сын Орофера. Я бы укутал тебя в роскошные меха, в золотую парчу и атлас, расшитый самыми редкими самоцветами, рубинами и алмазами, сияние которых напоминает сияние твоих глаз. Ты бы спал на мягчайших пуховых подушках, на шелке, гладком, безупречном и мерцающем, что твоя нежная кожа. Твоим оружием были бы самые прославленные мечи прошлого — Аранрут, Рингил, Гламдринг, а украшениям твоим из белого золота, жемчуга и бриллиантов позавидовали бы все не только здесь, но и за морем. Дай мне руку, сын Орофера, войди со мной в мои чертоги… — с этими словами, он протянул правую руку в направлении Трандуила, что стоял как вкопанный, завороженный его речью.

Вокруг них словно бы из ночного воздуха возникли очертания высоких черных замковых стен и причудливых башен, увенчанных шпилями.

— Нет! Никогда, Враг! — вскричал Трандуил, отшатнувшись, мотая головой, стряхивая с себя наваждение, — Твое коварство не властно надо мной! — выставив перед собой свои мечи, он сделал шаг вперед.

— Тогда нападай на меня, глупец! Вперед! — злобно зарычал ему в лицо Враг, — И знай, что я только что отправил твою жену в чертоги Намо! — он демонстративно стряхнул все еще свежую кровь с меча, взмахнув им, будто тот был легче пушинки.

Услышав эти слова, Трандуил почувствовал, что грудь у него сейчас разорвет от боли, пронзившей сердце. Не помня себя, он бросился на Врага, стараясь поразить того в незащищенные латами места — шею, сгиб правого локтя и чуть ниже талии, там где заканчивался панцирь.

Ненавистный издал приглушенный крик боли, но тут же перешел в атаку, и Трандуил, получив ответный сокрушительный удар, заставивший его отлететь от противника на несколько шагов, чуть не упал к ногам Темного майа.

Едва удержавшись на ногах, Трандуил, тяжело дыша, ждал, когда он нанесет следующий удар, обещавший быть последним для него на этой земле. Ороферион смутно почувствовал, что у него глубоко рассечено правое плечо почти у основания шеи, что лишало его возможности использования правой руки. Только Трандуил в эти мгновения не был в состоянии думать о своих ранах. Боль, которую он чувствовал, была не в плече. Он согнулся, ожидая скорого разящего удара. Враг медлил. Он чего-то ждал. И вот, слабый солнечный свет озарил сначала редкие кустарники на краю вершины холма, потом затухавший вдалеке костер.

Вдруг откуда-то из-за его спины послышался топот копыт многих лошадей и звук боевого рога, призывавший к атаке. Приподняв голову из последних сил и успев увидеть перед собой конный отряд во главе с Саэлоном, оставленный им в Эрин-Гален для охраны Мирионэль, Трандуил, пошатываясь, сделал несколько шагов в направлении всадников и рухнул на изрытую копытами, истоптанную подошвами сапог бесплодную твердую землю.

Он пришел в себя, не сразу поняв, где находится. Как сквозь слои перин или подушку, он слышал чей-то голос, будто бы ему знакомый. Стараясь вспомнить, кому принадлежит этот голос, и понять, о чем он говорит, Трандуил то щурился, то широко раскрывал глаза:

— Араннин, браннон Тэран-Дуиль, вот так, вот так, еще глоток, хорошо… — говорил голос.

Почувствовав во рту вкус какого-то настоя из трав, Трандуил сначала ненадолго прикрыл глаза, а когда вновь открыл их, узнал склонявшегося над ним Саэлона.

— Молчите, молчите сейчас, браннон, — остановил его жестом оруженосец, — Вам нельзя еще разговаривать. Еще пара дней, дайте срок, и станете лучше прежнего. А сейчас пейте, набирайтесь сил и спите.

Его подопечный попытался что-то произнести, но из горла вырвалось лишь невразумительное: «М-м-м…»

Саэлон приложил палец к губам. Трандуил почувствовал, как к горлу подступает ком — его мутило. С жалобным стоном он замотал головой, хмурясь и пытаясь, таким образом, не допустить опорожнения желудка.

— Дышите носом, — сказал Саэлон, осторожно, чтобы не сделать слишком больно, приподнимая его за плечи.

Владыка Зеленолесья закрыл глаза, тошнота никуда не делась, даже усилилась, но он упорно продолжал дышать, постепенно погружаясь в подобие забытья.

— Спите, спите, браннон, надо много спать сейчас…

Какая-то навязчивая мысль сверлила его сознание даже пока он спал, не позволяя думать ни о чем другом и, в то же время, не давая возможности толком размышлять об этой мысли. Он беспокойно ворочался на своей лежанке, чувствуя, по ее беспрестанному покачиванию, что они находились в пути.

Наконец, после долгих и мучительных попыток осознать, что же так тяготит его, Трандуил смог дать имя своей безотчетной тревоге.

— Ми-рио-нэль… Мирионэль… — произнес он, как только, благодаря стараниям Саэлона, его раны немного затянулись, и у него появилось достаточно сил, чтобы говорить, — Где Мирионэль?

Он продолжал звать ее. Казалось, вот-вот она придет, огладит его голову, горячо зашепчет в госанна ласковые слова, снимет прикосновением, полным нежности, боль в теле, успокоит, ободрит, подарит надежду и радость.

Вместо жены перед его глазами возник Саэлон. Он взял Трандуила за руку, легонько сжав ее в своей, поджав тонкие губы, и вздохнул.

Вдвоем они неспешно ехали по тропинке, пролегавшей вдоль бурной речки, быстро несшей свои воды на восток, чтобы соединиться вскоре с небольшим озером, на берегу которого стоял город смертных. Кони шли неторопливым шагом. Они возвращались домой.

Первым ехал молодой статный эльда с длинными серебряными прямыми волосами, лежавшими по плечам и вдоль спины. Чуть позади, вел своего коня мальчик лет пяти, тоже светловолосый, одетый в темно-зеленую бархатную курточку, черные широкие штаны и щегольские темно-коричневые кожаные сапожки с коваными каблучками и поблескивавшими серебром пряжками. К седлу его лошади ремнями был пристегнут колчан со стрелами и небольшой черный тисовый лук.

Мальчик сидел на своем коне прямо, изо всех сил имитируя манеру держаться в седле ехавшего впереди взрослого. На гордо сидевшем в седле воине был серый бархатный охотничий камзол, чей ворот скрепляла брошь с крупным овальным опалом, черные высокие сапоги для верховой езды, а к кожаному ремню были пристегнуты на ремешках ножны метательных кинжалов и короткий меч.

— Знаешь, что было вчера? — спросил мальчик, чуть вытянув шею в направлении своего величественно восседавшего на коне собеседника, — Мы с Сайло ходили охотиться на куропаток, что гнездятся на большой поляне! И знаешь, я ни разу не промахнулся! — он довольно улыбнулся, блестя глазами.

Его попутчик не обернулся в его сторону, но лишь молча кивнул, давая понять своему маленькому собеседнику, что слышал его слова.

— А когда я подошел и взял в руки одну из куропаток, в которую вонзилась моя стрела, она не испугалась, даже не посмотрела на меня… Сайло сказал — она умерла, — он помолчал, насупившись, пыхтя, хмуря изогнутые черные бровки и покусывая тонкие темные губы, — Умирать, это как? — наконец решился он.

— Это значит — покинуть свое хроа и стать частью всеобщего духа природы, — гордо держа голову и смотря все время перед собой, отвечал взрослый.

— Я тоже умру и стану частью всеобщего духа? — спросил с сомнением малыш, щурясь.

— Нет, эльдар не умирают.

— Значит, я никогда не умру? — тут же последовал новый вопрос.

Воин нахмурился, обернулся, посмотрел в лицо малышу и ответил, холодно глядя своими светло-голубыми с серым оттенком глазами:

— Бывает так, что эльда умирает во время битвы, в бою, тогда его дух становится частью единой души Вселенной, а тело забирает земля.

— Понял, — тихо сказал маленький эльда, прикусывая в раздумье нижнюю губу и опуская взгляд.

Некоторое время ехали молча. Отчетливо был слышен шум горной речки справа от них. Первым нарушил молчание мальчик:

— Ада, а орки, когда их убивают, куда отправляются их души? Тоже становятся частью единой души? — любопытство искрилось в его темно-голубых глазах.

На мгновение его гордый собеседник округлил глаза, но, сделав над собой усилие, повернулся к ребенку:

— Нет, Леголас, — сказал он терпеливо, опуская ресницы, — они отправляются в океан небытия.

— Надо же! — воскликнул малыш, — А знаешь, Леди Галадриэль мне рассказала, что души эльдар после смерти хроа отправляются в залы ожидания, она назвала их — палаты Мандоссэ. И там эти души ждут, чтобы возродиться вновь на земле в новом хроа.

— Я перестану отпускать тебя в Лориэн, если будешь слишком много слушать Леди Галадриэль, — строгим тоном ответил воин.

— Но, отец, я родился в Лориэне и все там так добры ко мне, — обиженно проговорил Леголас, — А Леди Галадриэль, она очень красивая и вся светится, словно звезда в небе, — его голос был тихим, словно он погружался в одному ему известные мысли.

Отчего-то его отец иронично улыбнулся, скривив губы.

— А Лорд Келеборн, что ты о нем думаешь? — спросил он.

— Думаю, что он — напыщенный болван, и совсем не ценит Леди, — быстро нашелся сын.

— Что еще говорила тебе Галадриэль? — поинтересовался среброволосый эльда.

— Она о многом рассказывала, — с чувством отвечал мальчик, — Она сказала, что моя мать попала в чертоги Намо, а он — Судья над всеми и знает все про всех. Леди сказала — моя мать ждет тебя и меня за гранью Запада, в Благословенных землях.

Его отец вмиг стал мрачнее тучи. Он дотянулся до мальчика, схватил того за подбородок, заставив смотреть себе в глаза, и мрачно произнес, чеканя каждое слово:

— Никогда больше не смей говорить мне о чертогах Мандоса, Благословенных землях и прочих бреднях, которые услышал от этой свихнувшейся интриганки! Понял?! Отвечай!

— Понял, Араннин, — испуганно, чувствуя, что вот-вот упадет с лошади, пролепетал мальчик. Глаза его начинали наполняться слезами от обиды и страха.

====== Таур-э-Ндаэделос ======

Комментарий к Таур-э-Ндаэделос Elladan (синд.) – Эльф-Человек (из верных эдайн, потомок нуменорцев, а не “смертный”)

Elrochir (синд.) – Эльф-Рыцарь (рыцарь на коне, как рохиррим)

Undomiel (синд.) – Вечерняя Звезда

Благородная Дева – Arwen (кв.)

Taur-e-Ndaedelos (нанд.) – Лес Ужаса (Лес Великого Страха). Другие названия – Чернолесье, Сумрачный Лес.

За наши судьбы (личные),

За нашу славу (общую),

За ту строку отличную,

Что мы искали ощупью,

За то, что не испортили

Ни песню мы, ни стих,

Давайте выпьем, мертвые,

За здравие живых!

Б. Слуцкий

Длившаяся почти ровно семь лет осада Барад Дура завершилась победой сил союзников. Замок пал и был разрушен. Истерлинги и харадрим вернулись в свои страны. Орки, тролли, варги, пауки и прочая темная нечисть в большинстве своем были уничтожены, однако малой части удалось уйти на север, в сторону Зеленолесья и на северо-запад к Мглистым Горам.

Потери в стане союзников были ощутимыми. На второй год осады был убит сброшенным со стен вражьей крепости камнем младший из сыновей князя Андуниэ, король Гондора Анарион. Власть над королевством перешла к его старшему брату Исильдуру, ставшему первым королем объединенных Гондора и Арнора.

Его старшие сыновья — Элендур, Аратан и Кирион, хоть и были чуть больше чем подростки, сражались наравне со взрослыми во время осады. Жена Исильдура все время, что длилась война Последнего Союза, прожила в Имладрисе, под опекой подданных Лорда Элронда. Там же родился и младший сын Исильдура — Валандил.

Во время одной из вылазок врага погиб бесстрашный и самоотверженный Менелион. Стеной огня был обращен в пепел лагерь армии Линдона. Увидев стремительно летящий прямо на него огромных размеров пылающий метательный снаряд, Менелион вскинул голову, выпрямился и в последний момент успел прошептать одними губами: «Эсте, я иду…».

Многие достойнейшие погибли тогда. Одни отправились в небытие, другие — в палаты ожидания, но как первые, так и вторые, стали героями для своих народов.

После окончания войны Владыка Имладриса возвращался в свой удел опечаленным и встревоженным. Он лично отвел Исильдура к вершине Ородруина как только они получили доступ к проходу, ведущему в недра огненной горы.

Ничего не вышло. Он не смог уничтожить Единое Кольцо. Хранивший его уже в течение многих месяцев, Исильдур, в нарушение их уговора отказался бросить артефакт в раскаленную лаву, что полыхала в глубине вулкана.

Элронд не знал, как будет смотреть в глаза Леди Галадриэль и как сможет претендовать на то, чтобы сделаться ее родичем, женившись на бесконечно обожаемой Леди Келебриан. Он бережно собрал осколки клинка Элендила, которым старший элендилион поразил врага, отняв у него Единое Кольцо. Завернув то, что осталось от Нарсила, в плащ одного из воинов, Элронд повел свое небольшое войско домой, в прекрасный Имладрис, по которому очень тосковал.

Въезжая по узкому каменному мосту на территорию своего дворца, Элронд был погружен в мрачные думы о судьбах Средиземья. Ведь Кольцо по-прежнему существовало. Хоть Исильдур и говорил, что оно безвредно и будет теперь фамильным артефактом его рода, доставшись его потомкам, Элронд был убежден, что Кольцо приведет к гибели тысяч и тысяч, заставив, как когда-то проклятые сильмарилы, брата поднять меч против брата, сына против отца, друга против друга…

Устало стягивая кожаные перчатки, Элронд тяжелой походкой шел по коридорам, ведущим в его покои. Открыв дверь в его комнаты, он остолбенел — на небольшой скамье у широкого, залитого ярким солнцем, окна сидела Леди Келебриан. Белоснежное атласное платье, надетое на ней, было очень нарядным, а ее серебряные чуть волнистые волосы были красиво заплетены и уложены. Он невольно залюбовался ею. Драгоценности блистали на мраморно-белой коже ее шеи, в серебре волос и на тонких, словно выточенных из слоновой кости, запястьях.

— Эрнилнин, — сказала она, поднимаясь с места и грациозно подплывая к нему, — я осмелилась приехать, чтобы дожидаться вас здесь… — она нежно и чуть лукаво улыбнулась.

Когда, через десять месяцев, Келебриан разрешилась близнецами, ее супруг от переполнявших его радости и потрясения не мог сдержать слез. Он знал почти с самого начала, что это будут близнецы, и готовился увидеть продолжение себя самого, но когда он увидел их, новорожденных, то сразу подумал о своем непоседливом брате. Его близнецы были такими, какими, наверное, были они с Эрьо. Вспомнил Элронд и о дорогом приемном отце, Лорде Макалаурэ. Что-то он сказал бы, увидев их?..

Элладану и Элрохиру было по двадцать лет, когда их мать подарила им сестру — Ундомиэль. Лорд Элронд, позволяй то дела управления его городом, все время проводил бы в обществе новорожденной.

Дни детей подарили обоим — Элронду и Келебриан, много счастливых моментов.

Лорд Имладриса кружил в объятиях свою леди:

— Девочка моя! — звал он жену, чувствуя себя безгранично счастливым.

Тогда он не знал еще, что скоро тоска и боль навсегда поселятся в его сердце, после того, как он приедет с малышкой Ундомиэль в Лориэн, где ее бабка предскажет ему, что Благородная Дева * разделит участь смертных.

«Только не это! Только не она…» — будет шептать Элронд, стоя перед каменным постаментом в форме древесной кроны, прижимая к себе дочь.

Кружа в объятиях Келебриан, счастливый Элронд еще не знал, что через девятьсот лет будет прощаться с ней на причале в гаванях Харлонда, перед тем, как корабль увезет ее далеко, за грань Запада, разлучив их на долгие два тысячелетия. Там, на том проклятом причале, он будет также звать ее своей девочкой, также стискивать в объятиях, не видя ее лица из-за пелены слез.

Любимый менестрель Келебриан, Линдир, как и было обещано ему госпожой, перебрался вместе с нею в Имладрис. Там он жил вполне счастливо, имел возможность сочинять баллады и песни, наслаждаться красотой, которая, казалось, тоже избрала своим прибежищем на земле этот город и царила здесь повсюду.

Когда в Имладрис жаловал по приглашениюЛорда Элронда его наместник в Линдоне, Лорд Лаурефин, жизнь Линдира усложнялась. Лорд Глорфиндел имел склонность к красивым, грациозным молодым эльдар, что проявлялось в откровенных взглядах, которыми он одаривал смущавшегося и красневшего менестреля из нандор. Но не это было самым неприятным во всей истории; в конце концов, Линдир всегда мог сделать так, чтобы избежать встреч наедине с мужественным Лордом из ваниар. Дело усложнялось тем, что ближайший советник Владыки, Эрестор, сердце которого, похоже, было ранено злополучным Златокудрым, ревновал его к Линдиру и строил различные козни против миловидного и кроткого менестреля.

Владыка Лориэна Амрот после войны мирно правил долгие годы своими нандор и авари, что остались от пришедшего с его отцом в эти леса народа. Связь с наставником и другом он потерял после гибели Мирионэль и вынужденного отступления спасавшихся от набегов темных тварей лаиквенди и синдар далеко на северо-восток, к гномьему Эребору.

С тех пор Амрот ничего не знал о жизни Тэран-Дуиля. Сам же он успел влюбиться в дочь одного из простых лесных эльдар — своевольную и жестокосердную Нимродель. Она насмехалась и издевалась над ним, открыто говоря, что ненавидит его и его отца, за то, что принесли войну и разорение в их земли, придя непрошеными с Запада.

Немало слез пролил Амрот, терзаясь от страсти к Нимродели. Наконец, после долгих унижений и уверений в любви, она согласилась стать его супругой при условии, что он бросит королевство и подданных на произвол судьбы и отвезет ее в Валинор. Они отправились через Гондор, но Нимродель и не собиралась покидать родные края. Устроив так, чтобы Амрот потерял ее из виду на одной из оживленных улиц столицы, она сбежала обратно в Лориэн.

Амрот продолжил путь к гаваням Форлонда один. Добравшись, он сразу же нашел корабль эльдар, который отправлялся в Валинор. С ним хотели отплыть и другие, но Амрот настоял на том, чтобы дождаться Нимродель. Они ожидали ее до поздней осени, живя на корабле, пришвартованном в порту и в любой миг готовом отправиться в плавание. В одну из ненастных ночей канат, которым был привязан корабль, разорвало, и судно было унесено бушевавшим штормом в открытое море. На рассвете выяснилось, что их корабль счастливо достиг Тол-Эрессеа и уже приближался, относимый волнами, к порту Альквалонде. Проснувшийся Амрот, поняв, что обратного пути в Средиземье для них нет, бросился с палубы в море и утонул, накрытый высокими волнами.

Когда весть о смерти Амрота дошла до Лориэна, правление перешло к Лорду Келеборну и его супруге, а Нимродель была изгнана из королевства за свои жестокость и коварство. Дальнейшая ее судьба неизвестна.

На севере Мглистых Гор, на плато Эттенблат, как и планировал Ангмир, было основано королевство Ангмар со столицей в крепости Карн Дум. Оттуда на Арнор насылались различные хвори и моры, в том числе и Великая Чума, ослабившая королевство, две трети которого вскоре оказались под контролем ангмарского Короля-чародея, правившего в Ангмаре вместе с группой приближенных из потомков черных нуменорцев.

Весь юго-восток Великого Леса перешел под контроль загадочного чародея или некроманта, который правил этими лесами, формально принадлежавшими королевству Владыки Трандуила, отступившего далеко на север, в пещеры рядом с Эребором. Своим форпостом некромант, которого никто не видел, но многие особенно восприимчивые к присутствию любого зла, чувствовали, избрал крепость на холме Амон Ланк, которую называли Дол Гулдуром, а лес, над которым она возвышалась, стал называться Таур-э-Ндаэделос.

На самом северо-востоке этого, пораженного искажением и тьмой, леса, в глубинах огромных пещер невысоких гор Эмин Дуир, Владыка оставшихся синдар и лаиквенди, Трандуил, и выстроил свой дворец-крепость.

Дворец представлял из себя огромную пещеру со множеством просторных залов, переходов и коридоров. Владыка принимал непосредственное участие в разработке проекта дворца, по памяти восстанавливая залы, колонны, переходы, лестницы, рельефы и даже орнаменты дворца Таура Элу в Менегроте.

Внутри располагались не только многочисленные жилые покои придворных, залы для трапез и торжественных приемов. Также во дворце были погреба, кладовые, темницы для пленных и сокровищница. В случае нападения врагов жители близлежащих поселений эльдар, чьи дома располагались на деревьях, могли укрыться в стенах огромного дворца Владыки Сумрачного Леса. Так, в постоянной борьбе за выживание в своем собственном лесу, проходили годы и столетия правления Трандуила, сына Орофера…

Потолки в главной зале дворца были высоченные, не то, что в его покоях, здесь дышалось легче из-за того, что создавалась иллюзия огромного свободного пространства.

Сидя на своем троне и запрокинув голову, Трандуил рассматривал причудливые переплетения ветвей деревьев и листья, искусно вырезанные из камня под высокими сводами тронной залы. Зала располагалась посреди устроенного в глубокой пещере подземного дворца, помимо рельефов и скульптур, потолки украшали огромные, мерцающие в полутьме всеми цветами радуги, стеклянные люстры, заказанные королем у гномов специально для этой залы.

Здесь всегда было очень холодно и влажно. Но он привык и уже не замечал пара, идущего из ртов его подданных, солдат и посланников других королевств во время аудиенций.

Сам Владыка знал, как согреться. Во-первых, такой холод очень располагал к ношению многослойных тяжелых парчовых и атласных одежд, которые он так любил надевать поверх камзола. Расшитые цветами и драгоценными самоцветами, эти одежды, в сочетании с широкими шелковыми поясами, завязывавшимися сзади пышным квадратным узлом, надежно скрывали от чужих глаз очертания его могучей, статной фигуры. А во-вторых, чтобы согреться окончательно, к его услугам всегда было отменное вино из Имладриса.

Только благодаря вину, Владыка лаиквенди никогда плохо не отзывался о персоне Лорда Имладриса.

Из состояния бессмысленного созерцания сводов залы его вырвало, прозвучавшее над самым его ухом, звонкое:

— Суилад!

Подпрыгнув от неожиданности, Трандуил уставился на приветствовавшего его незваного гостя. Перед ним, в нескольких шагах от трона и в полном боевом облачении и регалиях командира пограничной стражи Дориата, стоял его дорогой, незабвенный наставник и учитель — Белег Могучий Лук.

— Здравствуй, Лисенок! — Куталион тепло улыбался ему.

— Белег! Но как ты здесь? … Ты же мертв уже столько тысячелетий… — Трандуил уставился на него, широко вытаращив глаза.

— И, тем не менее, чувствую себя лучше, чем некоторые, которые хоронят себя заживо… — иронично проговорил его наставник, склонив чуть набок голову и хитро щурясь.

— Ты о ком? — подозрительно спросил Трандуил, гордо выпрямив спину и высоко подняв острый подбородок. Он уселся на своем троне глубже и зябко запахнул полы верхнего одеяния.

— Эх, будь я твои отцом, задал бы тебе порядочную трепку за такое поведение, — продолжал Куталион, косясь на небольшой столик, стоявший рядом с троном Владыки, на котором валялись четыре, опорожненные за этот вечер, бутылки из-под вина.

— Что?! — воззрился на него Трандуил, — Да как ты смеешь! Как ты разговариваешь с Владыкой Великого Леса?! — повысил он голос.

— И с каких это пор ты сделался Владыкой, Лисенок? — ни мало не смутившись, парировал Белег, — Ты и с собой-то совладать не можешь, где уж тебе править другими, — он насмешливо взглянул прямо в глаза Трандуила.

Тот, опешив от такого бесцеремонного обращения, не нашелся сразу, что ответить, подумав о том, как давно он не слышал дориатского выговора языка эльдар, на котором сейчас с ним беседовал Куталион.

— Только посмотри, на кого ты похож? — отчитывал его, меж тем, Белег, — Что это за скомороший наряд? А эта корона? — тут он приблизился и, сорвав одним ловким движением с головы Трандуила высокий венец из красных кленовых листьев и веточек, отбросил его куда-то в дальний неосвещенный угол залы.

— Белег, я не позволю! — гневно вскричал Трандуил, резко вскочив на ноги.

— Успокойся и послушай, что я скажу, — серьезным тоном произнес Белег, скрестив руки на груди, — Заплети волосы, оденься нормально и выйди из этой пещеры. Пройдись по лесу, посмотри на мир вокруг тебя. Поверь мне, это пойдет тебе на пользу. И завязывай с возлияниями! — его раскосые темные брови хмуро изогнулись.

— Да ты же сам научил меня пить то крепкое поило, что тебе давали эдайн!

— Я пил его перед боем для храбрости, — озорно подмигнул Белег, — И ведь помогало, — он расплылся в улыбке.

— Ну и к чему привела твоя дружба со смертными? — качая головой, спросил Владыка Сумрачного леса, — Ведь тебя убил один из них, а ты ему доверял…

— А ты не лезь в наши с ним дела, — вдруг опять нахмурившись, отвечал его учитель, — Он был хороший… очень. Я на него не в обиде. Если хочешь знать, я и сейчас считаю, что правильно делал, доверяя ему. Надо доверять, Лисенок. Доверяй им, даже если ошибешься, все равно доверяй, рано или поздно доверие будет вознаграждено, увидишь.

Пораженный его внутренней силой, Трандуил во все глаза смотрел на своего наставника.

— Ведь они так устроены, знаешь? — продолжал Белег, — Только укажи им путь, заставь поверить, что они лучше, чем есть, как тут же происходит чудо — они такими и становятся, даже совершеннее и прекраснее духом многих из нас, понимаешь? — Куталион заглянул ему в глаза своими прозрачными глазами цвета темно-зеленой листвы.

Аран эльдар Чернолесья потрясенно качал головой.

— Мне пора, Лис, — тоже покачав головой, сказал Белег, — Да, чуть не забыл, будь с ней помягче. Она не машина для убийств, а живая душа, к тому же, еще совсем юная, и нуждается в любви. Слышал?

— Ты о ком? — вытаращив глаза, опять спросил Трандуил.

— О твоей воспитаннице, — Белег улыбнулся своей открытой, обаятельной, подкупающей улыбкой, — Теперь прощай, Лисенок!

— Подожди, Белег! Я хотел спросить о… — закричал Трандуил, но Куталион уже растворился в воздухе, будто его и не было.

— Отец! Что здесь за крики? С кем ты говорил сейчас? — Леголас настороженно оглядывался вокруг, стоя в дверях на противоположенном конце огромной залы.

— Ни с кем, — соврал Трандуил, обессилено опустившись на свой трон.

— Опять вино, отец? — Леголас досадливо поджал губы.

— Забудь о вине, Леголас, — отвечал Владыка, потирая висок и стараясь осознать, что с ним только что произошло, — Я иду на прогулку! — с этими словами, он сорвал с себя верхнее одеяние и швырнул его с высоты постамента, на котором возвышался над уровнем пола его трон. Затем Владыка ловким движением спрыгнул с него сам.

Ему не терпелось выйти наружу, чтобы там, в окружении высоченных деревьев, на берегу реки Лесной, что протекала с запада на восток через все королевство, размышлять о том, что с ним сейчас было и о том, о чем он не успел спросить своего дорогого наставника.

====== Путь к истокам. Атаринья ======

Комментарий к Путь к истокам. Атаринья Nuru (Nurufantur), Mandossё, Morimando, Владыка Облаков Смерти – имена Мандоса (Намо).

Там и ты увидишь наши тени,

Если любишь, как любила я;

Там отец мой, чист от преступлений,

Защищен от бедствий бытия.

Ф. Шиллер

Воздух, свежий ветер, аромат хвои и диких трав наполняли мою грудь. Я почувствовала, что дышу. Тело мое обрело легкость и от прежней боли и ран не осталось и следа. Я лежала на чем-то мягком, словно пуховое покрывало, и легкий, едва осязаемый, теплый ветерок ласково трепал волосы. Кожей лица и голых ступней я ощущала его осторожные прикосновения.

Открыв глаза, я поняла, что лежу посреди просторного светлого зала. Вокруг меня были колонны из светло-голубого, с серыми прожилками, мрамора, пол был тоже выложен мраморными, полированными, розовато-серыми плитами. В глубине зала был виден портал в виде арки из белого камня. Рядом с порталом я различила женскую фигуру в серебристо-серых одеждах.

С удивившей меня легкостью я поднялась на ноги с тонкой белоснежной перины, на которой лежала, и оглядела себя. На мне была светло-серая просторная туника из легкой ткани, похожей на шелк, волосы были распущены, но казались аккуратно расчесанными.

Зал, где я находилась, был наполнен мягким светом, идущим откуда-то сверху, из-под его сводов, которых не было видно из-за беловатой дымки, висевшей высоко под потолком. Верхние капители высоких колонн тонули, растворяясь в ней. За колоннадами, по обеим сторонам зала, было что-то напоминающее густой белый туман или облака.

Все вокруг казалось каким-то воздушным, невесомым, зыбким как морок, сотканный из полупрозрачных частиц.

Пока я разглядывала окружающую обстановку, замеченная мной вдалеке фигура нисс успела приблизиться. Теперь я могла лучше рассмотреть ее: невысокая, в широком, тянущимся за ней шлейфом, одеянии серо-голубого цвета, расшитом серебряными нитями. Лицо ее, будучи простым, обладало нежной кожей и правильными чертами, большие внимательные темно-серые глаза неизвестной были устремлены на меня, ее темные волнистые блестящие волосы доходили почти до пят, развиваясь на дувшем среди колонн ветерке.

Теперь я знаю, что та нисс была сама Вайрэ — супруга Намо.

Она продолжала рассматривать меня своим, подернутым пеленой нежности, внимательным взглядом, и спокойный голос ее гулко раздавался в стенах огромной залы:

— Здравствуй, дочь темного феаноринга, — произнесла она просто, голос ее показался мне усталым и немного печальным, — Ты долго спала. Теперь твои раны исцелены, и твой дух окреп, — она мягко улыбнулась. — Когда почувствуешь, что ты готова предстать перед Владыкой этих чертогов, просто скажи «Судья мой»…

Произнеся это, она еще раз печально улыбнулась и растаяла в воздухе, а я осталась последи огромного и казавшегося таким пустым зала, оглядываясь по сторонам, ища, на чем остановить взгляд в этой белой зыбкой пустоте.

Пол из полированного мрамора был идеально чистым, я сделала несколько шагов — двигаться было легко и приятно. Я заскользила по просторной зале от одного ее конца к другому. Приблизившись к порталу, я увидела, что он был словно замурован — дверей не было, только белая стена из гладкого камня, укрытая полупрозрачной дымкой и оттого кажущаяся проницаемой.

Постояв немного рядом с замурованной дверью, я направилась к краю зала, туда, где был виден густой туман, в надежде, что за ним обнаружится проход. Оказалось, что я не в состоянии пройти за светло-голубые в серых прожилках колонны. Они были холодными и невероятно гладкими на ощупь, но меж ними была словно невидимая глазу стена или преграда, воздвигнутая с помощью чар. Воздух был теплым, но легкий ветерок гулял по зале, слегка развивая полы моей туники из легчайшей ткани.

Внезапно меня охватило какое-то смутное беспокойство. Я не могла отделаться от мысли, что мне нужно спешить куда-то, кого-то найти. Кого же?

Не успев до конца осознать, где находилась, я инстинктивно хваталась за постепенно всплывавшие в сознании воспоминания о том, что со мной было до того, как я пробудилась здесь. «Дочь темного феаноринга, она сказала… Отец! Я хочу видеть отца!» — подумала я, и с волнением прошептала «Судья мой».

В тот же миг свет, исходивший откуда-то сверху, начал меркнуть, облака вокруг потемнели, заклубились, превращаясь в грозовые тучи, подул шквальный ветер, нагоняя густые темно-синие и серые облака меж колонн залы. Туника трепетала на мне, грозя разорваться и быть унесенной вихревыми потоками воздуха.

Нагромождения клубов темно-серого и свинцово-синего дыма, скопившиеся под сводами залы, вдруг изнутри пронизали два тонких ярко-золотистых луча. Постепенно дым начал развеиваться, и я смогла различить все отчетливее очертания огромного трона, словно высеченного из цельного куска черной скальной породы, и сидевшей на нем огромной фигуры. Ветер стихал, и я куталась в остатки разорвавшейся во многих местах туники, ежась от холода.

Сидевшая неподвижно на троне устрашающих размеров фигура, постепенно уменьшаясь, приближалась ко мне — трон словно двигался вперед, изменяя свои размеры и даже форму, превращаясь из куска скалы с острыми краями в редкой красоты кресло, вырезанное из темно-серого камня с синими, белыми и черными прожилками. На его сиденье были разложены спускавшаяся складками темно-бурая мантия и накидка из меха светло-серебристого песца.

Сделав едва заметное движение пальцами руки, что покоилась на массивном подлокотнике, и окончательно рассеяв дым вокруг своего трона, восседавший на нем владыка оправил меховой воротник своего плаща. Глаза его горели золотистым светом.

— Ты — небывалое создание Арды, — проговорил он громовым голосом, обращая ко мне свой пронизывающий насквозь взор, горевший ярким светом солнца, — Мне хотелось взглянуть на тебя.

Сказать в ответ было нечего. Я замерла перед ним в безмолвном ожидании. Видя грозные и прекрасные черты аратара, я догадывалась, кто восседал передо мной, но страха перед ним не испытывала. Устремленные на меня, его глаза продолжали светиться завораживающим золотистым светом. Он был здесь, я чувствовала это, не для того, чтобы устрашать меня.

— Мне ведома твоя судьба, дочь Морифинвэ, — произнес он, наконец, — Я — Нуру. Ты долгое время провела в моих чертогах. Здесь о тебе заботились, исцеляя раны твоей феа. Теперь пришел час, и ты готова к выбору.

Выбору? О чем он говорит? Что я должна выбрать? Мне стало не по себе от слов Мандоссэ. Высшие Силы ставили меня перед неизвестным мне выбором, и я чувствовала себя подхваченной мощным потоком, уносящим меня против воли в неизвестность, навстречу новым страданиям и потерям.

— Прежде чем спросить тебя, хочешь ли ты снова обрести плоть и жить в Амане, в чертогах Тириона, среди твоих сородичей, — снова заговорил своим веским, гулким голосом Намо, — Прежде чем спросить об этом, я спрашиваю тебя, чего ты сама хочешь просить у Владыки Облаков смерти? — его губы тронула едва заметная усмешка.

И только тогда я вновь вспомнила как никогда отчетливо всю свою жизнь, прожитую в Земле Покинутых Эльдар. Набрав в грудь воздуха, с колотящимся сердцем, я ответила:

— Я могу просить тебя, о чем пожелаю? — в ответ он лишь кивнул головой и насмешливо прищурился, — Тогда я прошу тебя, — от волнения и страха я готова была упасть без чувств, — я прошу тебя даровать прощение моему отцу и его братьям и возродить их к жизни на берегах Амана, в Валимаре.

Вала подался вперед, продолжая щурить свои желто-золотые глаза, словно стараясь лучше разглядеть меня, брови Намо хмуро изогнулись, и без того темная кожа, казалось, потемнела еще больше.

— Ты просишь об отступниках и убийцах?! — удивленно спросил он, — О тех, кто предавал и убивал невинных? О тех, кто пошел против Валар, против самого Единого?! — голос его стал угрожающе громким.

Можно было понять, что моя просьба раздосадовала грозного Вала.

— Я прошу тебя о моем отце и его братьях, — ответила я, сжимая кулаки.

— А как же твои муж и сын? О них ты не хочешь просить меня? — он откинулся на спинку трона, выжидательно глядя мне в глаза.

— Мой муж — искусный воин. Дух его силен и благороден. Мой сын жив, я чувствую. Лис воспитает нашего сына достойным наследником трона, — уверенность, с которой я говорила, была для него неожиданной.

Владыка Судеб вжался в спинку своего кресла, свысока глядя на меня из-под полуприкрытых век. Брови его сошлись на переносице.

— Валар прокляли твоих родичей и отца и никто, кроме Эру Единого, не в силах снять с них это проклятие, — полуприкрыв веки, вещал Намо.

— Тогда я прошу об этом Его! — я шагнула вперед, — Они страдали и этим искупили свою вину! А если вам мало их страданий, то возьмите меня во искупление их прегрешений!

Терять было нечего, нечего было бояться. Повисла тишина.

Он качал головой, будто впав в подобие транса, напряженно хватаясь за подлокотники кресла и поднимаясь, выпрямляясь во весь свой высокий рост:

— Просьба твоя была услышана. Ответ на нее будет вскорости дан. Теперь прощай…

Вокруг него стремительно росло облако темно-синего и серо-черного дыма, в несколько мгновений поглотившее его стоявшую перед троном высокую фигуру в накидке из длинного серебристо-белого меха.

Еще миг, и я осталась одна посреди пустой залы, залитой ровным ярким светом. Владыка Мандоса исчез без следа.

У ног моих вился едва заметный прозрачный голубоватый дымок, скрывая мои лодыжки и устремляясь куда-то вглубь залы. Посмотрев в том направлении, куда уплывал уносимый легким ветерком голубоватый дым, я увидела подобие окутанной прозрачно-голубой пеленой двери или портала, за которым что-то желтело и зеленело.

Скорым шагом, не обращая внимания на то, что моя туника превратилась в рваную тряпку, я направилась туда и прошла сквозь завесу дыма внутрь, очутившись в лесу. Да, я была в самом настоящем лесу, как ни трудно было поверить в это! Я оглядывалась по сторонам — вокруг росли невообразимой высоты кедровые деревья, щебетали птицы, среди трав и стеблей скромных лесных цветов под ногами виднелись ягоды лесной земляники, а в отдалении я заметила заросли можжевельника. Все вокруг было залито ослепительной яркости светом, не похожим на свет Анора.

Где бы я ни была, это было очень красивое место. Все вокруг было таким умиротворенным, наполненным первозданной силой и гармонией. Впустивший меня в дивный лес портал исчез, но я не беспокоилась. Место, в котором я оказалась, было гораздо гостеприимней беломраморных чертогов с колоннами, где я была до этого. Мне очень хотелось пройтись вдоль кромки леса.

Я гуляла совсем недолго, наслаждаясь светом, теплом и чистым воздухом, как услышала слева от себя какой-то хруст. Это хрустнула ветка под чьим-то высоким сапогом для верховой езды. Обернувшись, я увидела за стволами, в нескольких десятках шагов, высокую стройную фигуру быстро приближавшегося ко мне неизвестного.

«Нет… Этого не может быть…» — первые мгновения, что я разглядела его лицо, я готова была поверить, что это иллюзия, наведенный Врагом морок, обман, но когда я увидела, как он двигается мне навстречу, как решительно подается вперед, я осознала, что он — настоящий. Словами не описать чувства, в миг захлестнувшие меня.

— Отец! Отец мой! Атаринья!!! — я побежала ему навстречу со всех ног, не в силах сдержать крика.

Это, несомненно, был он, но какой-то другой, как будто и не было позади всех столетий и испытаний, что выпали на его долю. Атар казался совсем юным.

— Это ты, — произнес он, напряженно всматриваясь в меня своими сине-серыми глазами, — Точно, ты… — его тонкие губы дрогнули и тут же сложились в улыбку. Он трепал меня по щеке, склонив набок голову, не веря. Глядя на него во все глаза, я на миг усомнилась, что передо мной действительно мой отец — он никогда не улыбался так открыто, по-юношески.

— Отец, я… — но тут он сжал меня в объятиях, как когда-то, как всегда стискивал — внезапно, крепко, так, что дыхание перехватывало, защищая о всего и вся, — Атар, я столько всего хотела тебе сказать… — попыталась я снова, — Мне так не хватало тебя, было так тяжело, когда ты… Отец, я люблю тебя! Ты слышишь?! — он закивал, молча, еще сильнее прижимая к себе, пряча лицо.

— Они позволили… — наконец проговорил он сдавленно, размыкая объятия, сглатывая подступивший к горлу ком, — Моримандо позволил… Уже за это я… — он не договорил, — Как ты оказалась здесь? Как, Мирионэль? — растерянно шептал он, снова всматриваясь в меня, щурясь, сжимая до боли мои ладони в своих.

Только сейчас я заметила, что на нем был охотничий камзол, широкие штаны для верховой езды, высокие легкие сапоги. Длинные прямые черные волосы отца, что росли на висках, были заплетены в косы, а остальные — густые и блестящие, просто лежали по плечам. Кое-где поблескивали золотом вплетенные в них драгоценные бусины и подвески. Его лицо было свежим и, как всегда, румяным.

Осмотрев мой наряд, он снял с себя камзол и, оставшись в одной нижней рубахе, накинул его мне на плечи.

— Здесь я исцелилась, роа и феа мои полны сил. Ты со мной, и мне ничего не страшно теперь, — я надела отцовский камзол и взяла его за руку. Рука отца была такой горячей.

Он снова улыбнулся, глядя на меня. У меня сердце щемило от вида его радости и от сознания моей собственной.

— Тебе нравится здесь? — спросил он, оглядываясь по сторонам на стволы кедров, зелень травы и кустарников.

— Очень… Здесь очень красиво! Где мы? — я оглядывалась вокруг, пытаясь понять, откуда шел этот яркий неземной свет.

— Верно, — он вдохнул полную грудь воздуха, — Мы в лесу, что рос в пригороде Тириона. Смотри, — он указал рукой вправо, — там дорога, она ведет в город.

Не в силах поверить в то, что мы каким-то непостижимым образом оказались в самом Валимаре — недостижимой мечте многих соратников отца, от тоски по которому они сходили с ума в Эндорэ, я снова крепко обняла его, оглаживая черные блестящие волосы.

— Отец мой, — шептала я, размыкать объятий не хотелось, — Ты ведь ждал?

Он кивнул, чуть хмурясь.

— Я надеялся — этого не случится, — отвечал он, — Ты должна была жить…

— Отец, я жила, я живу… Как же я хотела увидеть тебя снова!

Лицо отца начало медленно заливаться нежно-розовой краской, он склонил голову.

— Пойдем, атар, пойдем со мной! — звала я, бережно взяв его за руки, — Спустимся с этих холмов в долину, туда, где раскинулся Тирион! Ты покажешь мне самые красивые места в городе, башни, мосты, купола, покажешь фонтан на центральной площади, о котором рассказывал дядя Кано. Мы пойдем к дому, где живет твоя мать, а потом отправимся на набережную Туны! Ну же, идем со мной!

Кто бы мог подумать?! Краснорожий четвертый сын Феанаро, вечно отчужденный, погруженный в свои одинокие, черные, печальные думы. Самый гневливый и злобный, самый гордый и непримиримый, самый бешеный, будто демон из мелькорова ада. Обособленный, одинокий, трудный, замкнутый, ворчливый, острый на язык, крепыш Карнистиро.

Вот он идет с ней за руку по тропе, по которой сотни раз хаживал в юности, в Эпоху Древ. Он идет, ведомый той, кто столько раз признавалась ему в нежной привязанности, готовя для него, начищая его доспехи и вооружение, вышивая его рубашки, кафтаны и пояса, заботясь о нем, спасая ему жизнь, поддерживая своим присутствием, каждым жестом своим, каждым взглядом говоря ему, как он важен и нужен и как она благодарна ему.

Морьо идет, позволяя Мирионэль вести себя за руку, и он счастлив, хоть сам еще не до конца осознал это. Все было не зря! Теперь он отчетливо это понял. А самым лучшим, что он пережил в своей жизни, был их с Халет недолгий союз.

Каждый сам создает свое счастье решениями и поступками. Для кого-то счастье — это Сильмарилы, Аркенстоны, сияющие бриллиантовые и жемчужные ожерелья, а для кого-то счастьем становятся дети, как для Мудрой Нэрданель счастьем были семь ее сыновей, возвращенные ей после столетий казавшейся вечной разлуки.

Никто из лишенных жизни сыновьями Феанора не просил за них перед аратар, но просили те, кто выжил благодаря им. За них просили та, что осталась в Тирионе, дожидаться их возвращения и та, что появилась на свет с позволения Единого.

====== Прогулка ======

Владыка Темнолесья редко выходил из своих чертогов на поверхность окружавшего их леса. Когда это случалось, он собирал волосы в хвост, стягивая их черной лентой. Наряд его был прост и как нельзя лучше подходил для лесных прогулок. Поверх хлопковой рубашки он надевал простой темно-зеленый бархатный кафтан, плащ из грубой шерсти, с пряжкой в виде зеленого листа, опоясывался поясом из твердой, кое-где потрескавшейся, кожи, к которому прикреплял пару кинжалов и короткий меч, и так, никем не узнанным, бродил по лесу, погруженный в свои думы. Доверяя ногам нести его туда, куда им самим было угодно направить шаги, он не заботился о том, куда идет.

С того дня, когда ему явился Белег, прогулки по своему лесу Трандуил стал совершать регулярно. Было ли явление наставника привидевшимся ему сном, или пьяным бредом, или же тень Куталиона действительно посетила его чертоги, а данных Белегом советов Трандуил не забыл. Правда, не всем этим советам легко было следовать.

Как бы ни было, а гулять в полном одиночестве и вправду оказалось очень полезно. Так, шагая по одному ему ведомым тропам, или даже без всякой тропы, углубляясь в чаши, Трандуил мог размышлять обо всем, что окружало его, да и том, далеком, что было безвозвратно потеряно или недосягаемо теперь для него.

Бродя по своему лесу, его Владыка никогда не был по-настоящему один. Его окружали многочисленные лесные обитатели — звери и птицы, ставшие с некоторых пор для него милее всех прочих собеседников. Они же признавали его своим Владыкой, выполняя его просьбы и поручения.

Во время этих прогулок он позволял себе ненадолго снова превратиться в Лиса, и его мысли переносились далеко от чащ Темнолесья как в пространстве, так и во времени. Он умел ступать неслышно даже по опавшей осенней листве и растворяться среди стволов вековых деревьев, тая в воздухе, подобно видению или мороку.

В высоком стройном эльфе, одетом в дорожный костюм лесного странника и уверенной пружинящей походкой идущем через заросли, нельзя было узнать надменного и гордого Таура Великого Леса, Трандуила, сына Орофера. Восседая на стоявшем на возвышении троне парадной залы и принимая посланников Лотлориэна или Имладриса, Владыка Трандуил представал своим гостям совсем иным. Он сидел, гордо вскинув острый подбородок, смотря на них сверху вниз своими прекрасными глазами, подобными двум прозрачно-зеленым топазам, одетый в парчовый кафтан серебристо-голубого цвета, богато расшитый серебром и бриллиантами. Высокие черные сапоги на его стройных ногах начищены до блеска, кроваво-алая тяжелого атласа мантия, ниспадая с правого плеча, пышными тяжелыми складками раскинулась вкруг трона. Пальцы унизаны перстнями, в левой руке драгоценный жезл, вырезанный из бука и украшенный извилистыми ветвями белого золота с блистающими среди них ягодами из самоцветных камней, на груди Таура красуется, поблескивая крупным бледно-зеленым опалом, брошь, скрепляющая ворот королевского одеяния. Роскошные, доходящие до пояса, серебряные с золотистым отливом волосы Владыки водопадом спускаются по плечам и спине, на его голове драгоценный венец из белого золота в виде переплетенных между собой тонких древесных веточек, поддерживающих небольшой зеленовато-белый опал, расположившийся посередине надо лбом.

Картина подобного величия и самодовольства не могла не производить впечатление на приходивших к нему, будь то доверенные лица Лодра Элронда, или послы Лотлориэна, не говоря уже о тех немногих из эдайн, которым дозволялось вступить на территорию его владений и предстать пред очи их хозяина.

Он не успел спросить Белега о ней, о Королеве. Как же он жалел об это сейчас! Наверняка его наставник что-то знал о ней, а если и не знал, то все равно смог бы найти слова, чтобы хоть ненадолго унять его ставшую вечной тоску, что как боль от давно полученной и незаживающей раны, к которой он уже привык, сопровождала его денно и нощно.

А что он говорил о Тауриэль? Зачем он это сказал ему? Заботиться о ней? Быть с ней помягче? Куда уж мягче, ведь он согласился приютить ее у себя во дворце, следил за ее воспитанием и обучением, был ее опекуном. До сих пор все его придворные, да и сами стражи, обсуждают ее назначение на пост командира. Он, известный своей параноидальной привычкой к соблюдению традиций и обычаев, принятых еще у Таура Элу, назначил ее — совсем молодую, неопытную девушку с упрямым и своевольным характером командовать матерыми воинами, прошедшими вместе с ним не одну битву. Хоть он всегда держался с ней предельно отстраненно, стараясь быть даже холоднее и надменней, чем с прочими, а это его решение породило немало сплетен и домыслов среди придворных и прислуги, о чем Трандуил прекрасно знал.

Иногда он даже почти желал, чтобы бесшабашная Тауриэль не вернулась из очередной вылазки к границам, так одной иглой в его израненном сердце стало б меньше. Когда же она возвращалась, он, прикрыв глаза, ощущал противоестественную радость, которую отрицал бы даже под пыткой. Скрыть эту затоплявшую его душу радость от созерцания подтянутой, стройной и, в то же время, женственной фигуры командира стражи, Трандуилу помогало то обстоятельство, что с некоторых пор его юный йонн стал отправляться вместе с ее отрядом на все, даже самые опасные и рискованные, задания и патрулирования. Леголас был неравнодушен к Тауриэль.

Особенно отравляли ему искаженное и тщательно скрываемое даже от себя самого счастье от мыслей о Тауриэль рапорты Леголаса по возвращении из патруля. Его сын приходил к нему в покои и начинал восторженно мямлить про то, как Тауриэль храбро сражалась сегодня… Невыносимо! Она — ничтожная, жалкая, глупая, безродная девчонка и не может, просто не имеет права кружить голову его сыну! Особенно потому, что она уже успела отнять сон и покой у его несчастного, истерзанного болью от потери любимой жены, отца.

Вчера Леголас упрекнул его в бессердечии, сказав, что его холодная бесстрастность и презрительное отношение к ближнему уже стали притчей во языцех среди жителей Средиземья. Трандуил не помнил, когда эта маска холодного презрения заменила ему все эмоции, которые может выразить лицо своей мимикой, но по-другому уже не мог. При этом, Владыка Темнолесья бессознательно воздействовал на всех, кто его видел, чарами притяжения, подобно тому, как другие бессознательно пользуются столовыми приборами во время трапезы. Непрерывно практикуя это магическое воздействие, и не отдавая себе в этом отчета, он настолько преуспел в его использовании, что даже заклятые враги, едва увидев его, против воли начинали чувствовать к нему влечение, смешанное со злобой от его высокомерного и пренебрежительного обращения.

Он брел по осеннему лесу, мягко ступая по ковру из кленовых листьев, и спрашивал себя, где тот нежный мальчик, которым он был, когда встретил и полюбил свою Каран-Итильде, свою Королеву?

Лис умер для всех, кроме нее. А она умерла для всех, кроме Владыки Великого Леса. Прошло почти три тысячи лет, а его разум до сих пор так и не принял до конца ее гибель. Зло отняло ее, его Королевы не было нигде, ему не дано было найти ее здесь, в этих лесах, на просторах Эа, куда бы он ни отправился. Было непостижимо для него, как мир мог продолжать существовать без нее? Как он мог продолжать существовать без нее? Ведь он дышит, чувствует, ходит, говорит, а солнце светит, как и луна, как звезды, как если бы она все еще была где-то рядом, где-то совсем близко.

Мир жил, как если бы Каран-Итильде где-то скрывалась от него, спрятавшись в лесной чаще или в гроте, за стеной водопада, в котором они провели столько счастливейших в его жизни часов, или за какой-нибудь дверью одного из множества коридоров его подземного дворца. Казалось, ему лишь нужно отыскать ее, чтобы обрести вновь, уже навсегда, и не выпускать больше из крепких объятий.

Трандуил винил себя в ее смерти — он не уберег ее, не защитил, не спас. Он винил себя в том, что, оправившись от ранений, так и не отомстил за нее, поддавшись увещеваниям советников о том, что он — их единственная надежда, что его безрассудство обречет его народ на гибель. Они говорили — он должен думать обо всех его подданных — эльдар и нандор, королева погибла, но он выжил и у него есть новорожденный сын — наследник, который нуждается в его опеке, сейчас нужно восстановить силы, оправиться от нанесенного ему Врагом удара и продолжать с достоинством править.

Израненный, Трандуил долгое время находился между жизнью и смертью. Даже имя единственному сыну — продолжению их обоих на этой земле, дал Саэлон, выхаживавший самого Трандуила после той схватки с Ненавистным Врагом. Его оруженосец назвал ребенка просто — Зеленый Лист, найдя его в лесу, неподалеку от места ее гибели, завернутого в покрывало и кричащего от голода, укрытым большим листом широколистного майника. Сама она назвала бы его Эртарион. Галадриэль предсказала их сыну великие дела, сказав, что он будет способствовать сплочению народов, населяющих Средиземье, против Врага.

Если бы не Леголас, он, наверное, едва залечив раны, снова надел бы доспехи, прикрепил мечи и отправился прямиком в Дол Гулдур и пусть бы его схватили и пытали, разрывая плоть на кусочки, пусть бы потешались над ним Враг и его мерзкие твари — сердце в груди Трандуила разорвалось бы раньше, чем они успели бы прикоснуться к нему.

Гордость и презрение Владыки Темнолесья к несправедливому миру, вынуждавшему его жить в нем без его Королевы целую вечность, лишь призваны были скрыть скорбь и незаживающую рану от потери, искалечившей его душу. Но его Королева любила их сына больше всего на свете, больше чем жизнь, и он не мог покинуть его, сделав напрасной ее жертву.

Леголас был похож на отца. Ростом принц Темнолесья был чуть ниже его, унаследовав, при этом отцовскую стать, прекрасные зелено-голубые глаза, изысканный рисунок рта. И все-таки, что-то неуловимое в его чертах было от нолдор: чуть широкие скулы, чуть изогнутая форма черных бровей и волосы — они были светло-золотистого оттенка. Должно быть, этим оттенком Леголас был обязан соединению его серебряных и ее темно-русых волос. А характер его был как у его матери, и теперь, когда принц уже был вполне взрослым эльда, Владыка отчетливо видел это.

Трандуил мало занимался его воспитанием, перепоручив сына заботам Саэлона. Тот учил малыша просить у деревьев целебный вкусный сок, называл имена растений и звезд, водил по лесу, показывая его самые отдаленные уголки и тайные, известные только Тауру Трандуилу да его оруженосцу, поляны и гроты, обучал стрельбе из лука, метанию кинжалов, приемам рукопашного боя.

Владыка лично взялся обучать Леголаса чтению и письму. Во время этих занятий он почувствовал, что ему было тягостно находиться рядом с сыном. Принц был на удивление смышленым, схватывал на лету все, что он ему рассказывал, и Трандуил сам не знал, что так угнетает его во время общения с ним, но раздражался и сердился на сына и на себя, хмурил брови, тер переносицу, прикрывал веки. Он боялся быть слишком мягким с ним, избаловать, и от этого делался чрезмерно требовательным и отстраненным.

Сам не заметив, как пришел к каменистому берегу маленького холодного озера, что находилось в опасной близости от начинавшихся в нескольких лигах к югу искаженных участков леса, Трандуил решился и стал взбираться, вспоминая каждый выступ в скале, с правой стороны водопада ко входу в потайную пещеру.

Он не был здесь с тех пор, как они с Мирионэль последний раз отдыхали в ее прохладных недрах после долгой прогулки, еще перед Дагорладом. За прошедшее время водопад не обмелел, но каменный выступ у входа в пещеру истончился, изгладился и, казалось, стал короче, и Трандуил с особой осторожностью ступал на его скользкую поверхность, чтобы затем оказаться внутри пещеры.

Скользнув внутрь, Трандуил уже предвкушал, как сидя в глубине, окруженный темнотой, предастся сладостным воспоминаниям в одиночестве, никем не видимый, как вдруг услышал испуганный и такой знакомый мальчишеский голос:

— Кто здесь?!

Из темноты пещеры, в глубине которой был зажжен переносной фонарь, к нему приближалась командир его пограничной стражи. В руках у нее был лук: тетива натянута, стрела нацелена прямо на него.

Холодная злоба захлестнула Владыку:

— Это я должен спросить тебя, почему ты не на боевом посту, а скрываешься здесь от дел твоей службы? — презрительно оглядывая ее, ледяным тоном отвечал Трандуил.

Она широко раскрыла глаза, тут же потупилась, опустив оружие, кладя стрелу обратно в колчан, что был у нее за спиной.

— Прошу прощения, — не смея поднять глаз, произнесла севшим от волнения голосом Тауриэль, — Я иногда отдыхаю здесь… Граница близко и я прихожу сюда, когда все спокойно и… когда хочу побыть одной. Простите… — все также опустив темно-рыжие ресницы, отвечала она.

Ничего нелепей и придумать было нельзя! Тауриэль, оказывается, давно обжила его пещеру, и Трандуил мучился и злился, не зная, что будет хуже — ретироваться немедленно прочь или остаться. В конце концов, он решил, что прикажет ей уйти.

Взглянув на нее снова, он нервно сглотнул — до того его юная воспитанница напоминала сейчас Мирионэль в тот день, когда он первый раз привел ее сюда. На ней был тогда точно такой же темно-зеленый укороченный камзол, кожаные штаны, пояс с серебряной пряжкой, мягкие невысокие сапожки… Проклятие!

Стараясь не смотреть на застывшую перед ним со склоненной головой Тауриэль, Владыка Темнолесья, хмурясь, прошел вглубь пещеры и сел на то место, где они когда-то сидели с Мирионэль, слушая доносившийся снаружи шум ледяной воды, падавшей с высоты.

Шкур, что он приносил туда, конечно, уже давно не было, и он уселся на расстеленный плащ, принадлежавший его воспитаннице, оглядываясь по сторонам, снедаемый догадками о том,что Тауриэль кого-то ждала здесь.

— Ты кого-то ждала? — тут же решил прояснить ситуацию Трандуил.

— Нет, Владыка, — отвечала она с едва уловимой дрожью в голосе, — Это место мне служило для уединения. Никто не знает о нем.

Услышав ее ответ, Трандуил с облегчением прикрыл глаза и вздохнул, замерев в таком положении.

— Вам нехорошо? — услышал он через некоторое время прямо над собой, — Я должна уйти? — Тауриэль стояла теперь над ним, совсем близко. Так близко, что можно было протянуть руку и дотронуться до ее бедра, огладить его…

Замотав головой, снова прикрывая глаза, Трандуил медлил с ответом. Ему хотелось и не хотелось, чтобы она ушла сейчас.

— Послушай, — наконец, сдаваясь, выдавил он из себя, — Тауриэль…

Она внимательно вглядывалась в него, ожидая его указаний, блестя в полутьме выразительными ореховыми глазами, создавая этим дополнительное напряжение.

У Трандуила вспотели ладони, чего он сам никогда бы не ожидал от себя. Она была так близко. Набрав в грудь воздуха, он произнес, растягивая слова:

— Я хотел просить тебя, — говорить было трудно, — я прошу тебя быть осторожней… когда сжигаете трупы пауков и орков. Проследи, чтобы огонь не повредил деревьям и лесным животным, — его голос окреп, — Найди подходящее открытое место, где можно было бы это делать, не причиняя вреда лесу. А сейчас иди, ты не можешь надолго оставлять вверенных тебе воинов без командира.

— Да, Владыка, — она отступила на несколько шагов, поклонилась, и спешно принялась собирать свои вещи, складывая все в бывшую при ней небольшую кожаную сумку и в карманы камзола.

Перед тем, как покинуть пещеру, спрыгнув с выступа влево, Тауриэль еще раз коротко поклонилась.

Она ушла, так и не решившись попросить свой плащ.

Выждав какое-то время, чтобы увериться, что Тауриэль уже отошла от пещеры на некоторое расстояние, Трандуил поднялся на ослабевшие ноги, поднял с пола пещеры плащ командира стражи и, не удержавшись, поднес к щеке в том месте, где располагалась застежка-фибула в виде зеленого листа. Он сначала легонько терся щекой о грубую, чуть колючую ткань, постепенно зарываясь в нее лицом, вдыхая ее запах, и с силой сминая плащ меж пальцев.

====== Война без конца ======

Комментарий к Война без конца dineth (синд.) – невеста

Время от времени, особенно в летний период, случалось, что солнечным зайчикам удавалось проникать за плотные портьеры, занавешивавшие окна его покоев. Для Артано это было знаком того, что погода снаружи стоит теплая и даже в той части Великого Леса, посреди которой возвышался обжитый им холм, светит яркое солнце.

В такие дни пауки и орки сидели в своих норах и пещерах, не смея показывать носа из темноты убежищ. Они не выносили солнечного света. Сам Артано вполне мог пребывать под его лучами сколь угодно долго.

Он был равнодушен к свету солнца. В последние столетия он постепенно сделался равнодушным ко всему. Им овладела апатия, мучительная тоска. По природе своей он всегда был склонен к задумчивости, мечтательности и сосредоточенной кропотливой работе.

Иногда он делал кое-какие вещи: украшения, рукояти кинжалов, цепочки для конских сбруй, клинки различной формы и длины — при замке была большая кузница, она же и мастерская. Всякий раз, начиная какую-нибудь работу, Артано думал о том, для кого на предназначена. И пусть те, для кого он творил, никогда даже не узнают, что он выковал для них диадему или ожерелье, саблю или кинжал, но пока они куются, пока работа не завершена, чтобы она кипела и спорилась в его талантливых руках, было необходимо вдохновение. А вдохновение Артано черпал в мыслях о них, далеких и потерянных, кто оставил след в его душе.

Он ждал. Нужно было набраться сил. А может быть, он просто ждал, сам не зная чего. Своих подручных и приспешников он старался убедить, что все идет согласно его планам, что он вот-вот снова обретет Кольцо, а пока необходимо собирать армии, формировать новые силы, строить планы по захвату все новых областей Средиземья, разрабатывать стратегию победоносной войны…

Сам с собой он часто думал, особенно в дни, когда солнцу случалось прорваться тонкими яркими лучами на полированные гранитные плиты пола в его комнатах, что совсем не уверен в том, что говорит другим и в том, чего хочет сам. Чего еще он ждет от своего существования, после всего, что он пережил, после всего того, что с ним было?

Казалось, его покинул азарт, желание бороться за что-либо. Убивать стало скучно. Вид чужих страданий и чужих смертей не приносил ни малейшего удовлетворения. Как, впрочем, не приносил его никогда.

Все-таки Артано был Повелителем Воинов Ангбанда, главнокомандующим его ратями, военным стратегом и полководцем. Он сражался и убивал своих противников на поле брани, никогда не позволяя самому себе беззаконие и бесчинства, которые устраивал Мелькор.

Пленников Артано тоже подвергал пыткам лишь в случае необходимости. Сначала он всегда старался запугать свою жертву, устрашить, обмануть, если возможно. Физические воздействия были последним в арсенале его средств. Большинство им плененных ломалось еще на стадии запугивания. Умея проникать в мысли других, Артано зачастую не нуждался в том, чтобы пленник рассказывал ему что-либо. Если разум его был открыт, Артано был способен прочитать его до самого дна, до самых потаенных и сокровенных желаний и чаяний.

Если же в деле получения сведений доходило до пыток, Артано старался перепоручить это занятие самым свирепым из своих орков, снабжая их изобретенными им хитроумными машинами для выбивания сведений. Сам же он удалялся в свои покои, где вдали от истошных криков и стонов запредельной боли, терпеливо ожидал донесений о полученной под пытками информации.

Для Артано было важно не замарать собственных рук. Всю черную работу за него проделывали другие. Он отдавал страшные приказы, но исполняли всегда: волки, орки, тролли, варги, харадрим, черные нуменорцы, назгулы. Кто угодно, только не он. Артано никого не убивал сам, кроме как в честном поединке.

Никого, кроме нее, конечно. «Юный гонец», дева, полукровка, по-своему она была любопытна самой невозможностью своего появления на свет. Такая, как она, должна была самим фактом своего существования вызывать недоумение. Как бы ни было, а убил ее он. Смерть она заслужила, но Артано предпочел бы, чтобы с ней расправились другие.

Тогда Артано поразился ее силе — она сумела разрушить чары, которые он воздвиг для нее. Когда Артано потянулся к орущему ребенку, чтобы вырвать его из ее рук, она зажмурилась, вся сжалась в комок, прижимая его к себе, и вдруг наведенный им морок исчез, и она поняла, что стоит посреди голого холма, где только предстояло заложить фундамент замка, который предстал ее глазам.

Тут же она бросилась бежать вниз по склону, да так быстро, что Артано не сразу кинулся в погоню. Он сожалел, что был тогда абсолютно один. Будь с ним несколько варгов, или проворных пауков, они бы живо смогли догнать ее.

Он бежал быстро, но настиг ее совсем не сразу. Ребенка при ней не было. В пылу погони и в плену крайней степени гнева он схватил ее, развернул лицом к себе и молниеносно проткнул насквозь ее хрупкое тело своим мечем. Она даже не вскрикнула. А когда она упала наземь, сливаясь в темноте с черной травой, Артано сначала хотел уйти, но потом повернулся к лежащему у его ног трупу и одним мощным разрядом черной магии Тано испепелил его без следа. Ему не хотелось видеть это тело, беспомощно лежавшее перед ним и красноречивее любых обвинений говорящее ему о том, что он постепенно, сам того не замечая, уподобился Мелькору. Артано даже убивал как Мелькор — без правил. Убивал безоружных, убивал исподтишка, убивал из каприза, из мести, с досады, от чувства собственной ущербности.

Теперь Артано ждал чего-то, набирался сил перед очередным витком войны, которой не было конца. Война, битва, свирепая бойня, клубящиеся низко над поверхностью темные облака, молнии, прорезающие небо, зловещие раскаты грома, сливающиеся со звуками барабанов, текущая с вершины Ородруина раскаленная лава, плавящаяся и гудящая земля под ногами. Долина Горгората с ее исстрадавшейся землей, бесплодной, безжизненной, превратившейся в пыль и пепел. И, конечно, этот неповторимый запах: запах гари и паленой плоти, запах стали и железа, запах страха и крови, смрад орков, смрад смерти повсюду.

Что же, он наберется сил, он все тщательно продумает, найдет Кольцо, отстроит заново великую цитадель в своем уделе на юго-востоке, созовет неисчислимые тысячи воинов под свои знамена. С ним его верные слуги: Ангмир и прочие кольценосцы, с ним его глашатай, с ним орки Мории, с ним верные харадрим, истерлинги, смертные страны Рун, пиратствующие мореходы Умбара, а с некоторых пор и его старый приятель по отбыванию срока в кузницах Валы Ауле, всегда уступавший ему во всем, Курумо. Он хитер, но Артано хитрее.

Кольцо вернется к нему рано или поздно. Скоро он выяснит, у кого оно. А пока остается только выжидать и готовиться к неизбежному. Готовиться к новой большой войне. На этот раз, это будет война, в которой он сразится за свое Великое Кольцо.

Все в Чернолесье уже много столетий назад привыкли к постоянному состоянию вялотекущей войны с темными силами, обосновавшимися в Дол Гулдуре. Иногда война затихала, давая обеим сторонам короткую передышку, но вскоре разгоралась с новой силой. Яркой вспышкой праведного гнева эльдар или наоборот — наглой вылазкой или засадой, устроенной орками Мглистых Гор, троллями или пауками.

Каждая новая атака врага, каждое новое сражение, болью отзывались в сердцах тех, кто терял в них родных и близких. Население Темнолесья неуклонно уменьшалось. Дети перестали рождаться с тех пор, как в лесу обосновался некромант со своими мерзкими темными тварями. Народ Владыки Трандуила вел войну со злом, угрожавшим его существованию, а это означало, что о свадьбах и днях детей не могло быть и речи.

В регулярной армии Таура вот уже почти тысячу лет женщины служили наравне с мужчинами.

Хоть никто и не говорил об этом, а Тауриэль была уникальна. Ей было чуть более шестисот лет. Не было известно, кто являлся ее родителями. В младенческом возрасте она была найдена случайно близ южной границы леса одним из патрулей. Всю свою жизнь она прожила во дворце Владыки Трандуила и всем, что она умела, всеми навыками, воспитанием, добротной одеждой, дорогим оружием, теми немногими украшениями, которые у нее были, и даже ежедневной пищей, Тауриэль была обязана его молчаливому покровительству. Официально Таур являлся ее опекуном.

Со всей серьезностью Владыка подошел к этой ответственной миссии — вырастить из попавшего в его дворец младенца женского пола смертоносного убийцу, владеющего любыми видами оружия, опасного как на расстоянии выстрела, так и в ближнем бою. С ней занимались лучшие из его воинов. Вскоре проявились ярко выраженные способности Тауриэль к акробатике, ее ловкость признавали все. Обладала она и отличавшими ее от других лидерскими качествами. Независимая, гордая, своенравная, импульсивная, Тауриэль, тем не менее, была наделена огромным упорством в преследовании поставленной цели. Она могла тренировать навыки стрельбы и обращения с кинжалами по много часов в день и уже в подростковом возрасте сделалась искусным воином, а став старше, превзошла даже Леголаса в том, что касалось мастерства рукопашной.

Трандуилу многое в ней нравилось. Прежде всего ему нравилось, что она легко поддавалась его влиянию. Он сотворил из нее ровно то, что планировал — ни больше, ни меньше. Да, она была упряма, но он видел ее безграничную признательность в отношении своей персоны, а это означало, что она никогда бы не посмела ослушаться его повеления.

Он и сам не знал, с каких пор начал видеть в ней нечто большее, чем воспитанницу-воительницу. Тот момент он, по-видимому, упустил. А когда начал что-то подозревать в себе по отношению к ней, было уже слишком поздно. Разумеется, он тут же стал изо всех сил сопротивляться этому, злясь, прежде всего, на Тауриэль, а не на себя самого, хотя и на себя тоже. Точнее, на ту свою часть, что вздумала перевернуть его безрадостное, полное внутренних терзаний, существование с ног на голову.

Ничего не было ему ясно с того дня в отношении Тауриэль, кроме того, что она не может и не будет парой его неокрепшему юному сыну. Он этого не допустит и имеет на это полное право. Владыке нужно лишь приказать, а Тауриэль, которая навечно останется ему всем обязана, в благодарность должна быть послушна его воле. Ведь и для нее это будет благом — делать свою работу, воевать, сражаться, защищать рубежи королевства, набираться опыта на ответственном и почетном посту командира стражи Владыки Трандуила. Все остальное — химеры и только вредит ей и ее миссии. Остального никогда не будет и не может быть.

Его сыну он сам выберет динет. Но не раньше, чем закончится война. А когда она закончится, этого никто не знает. Трандуилу хотелось, чтобы эта война длилась и длилась. Тогда Тауриэль всегда будет капитаном его стражи, и раз в неделю он сможет призывать ее к себе, чтобы выслушать ее рапорт о ситуации на границе. А если произойдут какие-либо чрезвычайные события, то она обязана сама явится к нему и отчитаться обо всем, ведь лишь Леголас и он, Трандуил, могут отдавать приказы командиру стражей.

Даже самому себе Трандуил ни в чем не признавался, находя тысяча и одну вполне правдоподобную причину для того, чтобы не желать связи Леголаса с Тауриэль. Он страдал. Нет, правильнее будет сказать «бесился», словно запертый в клетке раненый зверь, думая о том, что они, возможно, уже связаны взаимными чувствами и обещаниями, пока он бессильно и жестоко терзается, расхаживая по своим покоям и шурша атласными полами верхнего одеяния.

После мучительных размышлений Трандуил решил, что поговорит с ней о Леголасе, как только представится такая возможность.

Аран, Владыка, благодетель, недосягаемая горная вершина, склоны которой покрывает вечный снег, ослепительно сияющий на солнце, самый сильный, самый благородный, самый искусный воин и самый величественный Король. Примерно в таких выражениях можно было бы описать то, кем был для Тауриэль ее опекун.

Она восхищалась им почти открыто, когда была ребенком, а затем подростком. Она стремилась подражать ему, походить на него в том, что касалось мастерства ведения боя, бесстрашия, присущей Тауру выдержки и непревзойденной воинской доблести. Затаив дыхание, Тауриэль слушала рассказы своих учителей о его героическом и самоотверженном выступлении на помощь заморским изгнанникам в Браголлах, поражающей воображение своей жутью битве с Глаурунгом в Нирнаэт и леденящем кровь каменном мешке, в который ее Владыка с армией угодил при Дагорладе. Ее собственные повседневные вылазки по уничтожению орков и пауков казались ей ничтожными и не заслуживающими никакого внимания в сравнении с величием подвигов и неувядающей боевой славой ее Владыки.

Он казался ей идеальным в детстве. Тауриэль даже побаивалась его, всегда такого холодного, отчужденного, немногословного. Это из детства — вечное неутоленное желание получить слова его одобрения, похвалы, благодарности, или хотя бы взгляд, который только ей одной бы сообщил, как он признателен за ее службу.

Незаметно даже для самой себя Тауриэль в какой-то момент осознала, что Таур Трандуил еще и самый прекрасный собою эдель, которого она когда-либо видела. За этим, вгонявшим ее в краску, открытием последовали и другие. Она открыла в себе самой какие-то новые, прежде остававшиеся скрытыми, грани, а в Трандуиле ей стали очевидны такие стороны его характера, которые она смело могла бы назвать отталкивающими. Ее Владыка был надменным, раздражительным, заносчивым, бесчувственным, безразличным к судьбе окружающего его королевство мира. Он был помешан на желании соблюдать традиции древних королей, идее контроля над всем и вся в пределах Темнолесья и всякий раз, что она видела его, он наливал себе крепкое вино, которое, впрочем, почти не сказывалось на его настроении.

Война была ее профессией. Это было единственное, что она умела делать по-настоящему хорошо и единственное, что действительно было ей интересно, и на чем она сосредоточила свое существование.

Она не нуждалась ни в чем другом. Точнее, не могла признаться себе в том, что нуждается и даже в большей степени, чем многие в том, что необходимо каждому живому существу.

Командир пограничной стражи Темнолесья отчаянно нуждалась в любви, в том, чтобы дарить и получать ее. Ее неисчерпаемые запасы любви были загнаны так глубоко в недра ее души, что извлечь их из глубоких шахт и расщелин поначалу не представлялось возможным. Но такое впечатление было в корне неверно. Как только она почувствовала даже самый малый зачаток того, о чем не смела и мечтать — восхищение ею, любование ею как женщиной, а не просто ловкой воительницей, душа ее раскрылась тут же навстречу этому чувству, ответив глубочайшей благодарностью и нежнейшей привязанностью, которые многие путают с любовью. Могло ли это чувство стать настоящей любовью? — вполне, благо, претендент в возлюбленные был одним из достойнейших представителей своей расы.

Сама того не подозревая, отвергая и сопротивляясь изо всех сил тому, что подобно вражескому лазутчику, проникло в нее, Тауриэль слишком поздно поняла, что сердце ее, к несчастью, было давно занято. Это молодое, неопытное, горячее сердце оказалось беззащитно перед нанесенной ему раной, хоть и сопротивлялось долгое время ее отравляющему воздействию, ведя бесконечную, изматывающую войну само с собой.

Войну против собственных чувств многим суждено в итоге проиграть.

— Тауриэль! — окликает командира стражи в полутемном коридоре глубокий голос, от которого мурашки волнами по коже, а сердце падает куда-то в область желудка.

— Да, Араннин, — замирает она, стараясь не смотреть на своего Владыку и не выдать дрожью в голосе охватившего ее волнения.

— Завтра утром ты придешь ко мне для доклада, — приказ, не терпящий возражений, как и всегда. Холодные, устремленные на нее глаза, блеснули в полутьме плохо освещенного коридора. Черные брови сошлись на переносице. Вертикальная морщина четче обозначилась меж сведенных бровей.

— Хорошо, я приду, — Тауриэль кланяется даже ниже, чем это положено, чтобы он не видел выражения ее лица, поджимает губы и тоже хмурится.

Он, тем временем, уже скрылся из виду в глубине коридора, словно растаяв в холодном воздухе, прошелестев полами верхнего одеяния.

====== Эпилог ======

Комментарий к Эпилог Теперь осталось только “послесловие” – от автора. Работа окончена.

Meleth (синд.) – любовь

Ertharion (кв.) – Объединяющий. Имя, которым королева Зеленолесья нарекла своего сына.

Aglor-Nim (синд.) – Белый бриллиант

Лишь в тебе нахожу исцеление

Для души моей обезвопросенной

И весною своею осеннею

Приникаю к твоей вешней осени.

И. Северянин

Она приходила много раз в его покои во время завтрака или сразу после. В покоях Владыки всегда царили сумерки. Свет, проникавший в них через находившиеся в отдалении, на огромной высоте, прорези окон, смягчался, преодолевая обширное пустое пространство, падая с высоты, чтобы рассеяться по просторным комнатам.

Обставлены комнаты Трандуила были просто и, в то же время, в них можно было найти все необходимое, чтобы комфортно чувствовать себя, заниматься делами управления народом и войском, принимать пищу или отдыхать.

С досадой Тауриэль замечала, что Трандуил уже с утра, сразу после завтрака, принимался за довольно крепкое красное вино. Он неспешно наливал его в стеклянный бокал, пока она с волнением рапортовала о произошедшем в течении прошедшей недели на границе и в лесу. Она никогда бы не решилась упрекнуть его, а он никогда не предлагал ей разделить с ним любимый напиток.

В этот раз она пришла, одетая в длинное темно-бардовое бархатное платье — день был погожий, солнечный, в такие дни враги не высовывались из своих нор, а темные чары, что действовали по ночам и в пасмурные дни, были слабы.

Попросив Саэлона подменить себя, Тауриэль надела скромное платье, одно из немногих, что были в ее гардеробе, оправила свои прекрасные ярко-рыжие волосы и отправилась сообщить своему всесильному Владыке все происшествия минувшей недели, а также рассказать о проделанной ее отрядом работе.

Еженедельный доклад Владыке был привычен для командира стражи, однако каждый раз она волновалась как в первый. Волнение вызывала сама персона Таура, его присутствие, его взгляд, звук его голоса, шелест тяжелого атласа по каменному полу, неяркое поблескивание парчи и драгоценных камней на его одежде и украшениях.

Желая казаться уверенной в себе, Тауриэль широким, насколько позволял подол платья, шагом вошла к нему, набрав в грудь воздуха для решительного начала своей речи.

— Араннин! — она приветствовала его коротким, резким, по-военному отточенным наклоном головы.

Трандуил провел ночь накануне почти без сна, но спать наутро ему совсем не хотелось. Воздух в его покоях был пропитан напряжением и с трудом сдерживаемым гневом. Он ждал прихода командира стражи, чтобы поставить на место эту зарвавшуюся, беспечную и безответственную девчонку, приказав ей ни в коем случае не давать его сыну ни малейшей надежды.

С самим Леголасом говорить ему не хотелось. Это был бы крайне неудобный и неприятный разговор. Куда проще было решить эту проблему просто приказав Тауриэль знать свое место, нежели вступать перепалку с сыном, портя их и без того далеко не идеальные отношения.

Ее приближающиеся шаги, звук которых он мог бы отличить от тысяч других шагов, Трандуил услышал еще тогда, когда Тауриэль вошла в длинный коридор, предшествовавший витой лестнице, ведущей к широкой двери его покоев. Он считал шаги, замерев посреди комнаты.

Когда она оказалась перед входом, Трандуил отворил с помощью силы феа створки дверей, впуская долгожданную посетительницу.

Увидев ее, вошедшую к нему в платье из темно-бардового, как его вино, бархата, Трандуил не мог оторвать своих холодных глаз от ее ладной фигуры. Все упреки, которые он приготовил для нее тем утром, тут же вылетели из его головы. Все, что он мог сейчас, это молча слушать ее слова, из которых едва ли треть доходила до его сознания.

Владыка лаиквенди думал о том, как красило его командира стражи это платье, как выгодно подчеркивало оно ее красоту, как естественно и просто оно выделяло достоинства фигуры, цвет кожи и волос Тауриэль, превращая ее из воительницы в деву.

— … и мы нашли такое место, Владыка, как вы и приказывали. Теперь мы будем стаскивать убитых нами тварей туда. Там огонь и ядовитый дым не повредят никому, — она выгибала спину, стоя вытянувшись в струну перед ним, гордо держа голову, глядя прямо перед собой. На лице Тауриэль читалось выражение того, кто испытывает гордость и удовлетворение от исполненного долга.

— Да, — заговорил Трандуил, — ты исполнила твой долг, — произнес он, глядя будто сквозь нее.

Он даже о вине забыл, так увлекло его рассматривание необычного для командира стражи одеяния.

Его бывшая воспитанница взглянула ему в глаза, забыв об их магическом свойстве — завораживать.

Она не помнила, как очутилась сидящей на обитой коричнево-красным бархатом скамье, что стояла в глубине покоев Таура, у стены, на которой были изображены утопающие в цветах и зелени травы прекрасные животные, гуляющие в лесу, среди высоких деревьев.

Ее опекун сидел рядом, склонив голову на расшитую серебром бархатную подушку, что лежала у нее на коленях, а она медленными, аккуратными движениями левой руки гладила его мягкие, густые серебряные волосы, от мысли о том, чтобы дотронуться до которых ее пробирала дрожь. Правая рука Тауриэль недвижно лежала на горячем, бледном лбу Владыки.

Оторопев от того, что происходит, оглядываясь по сторонам, Тауриэль услышала совсем тихое:

— Еще, еще… — он слегка шевельнулся, еле заметно кивнув головой, прося продолжения ласки.

Ее рука дрогнула, по телу пробежали мурашки. Пребывая в полнейшем замешательстве, Тауриэль все-таки не решилась ослушаться и дрожащей рукой, уже вполне осознавая, что делает, провела по голове, вдоль серебряных волос, падавших на плечо.

От его волос пахло свежестью, влажной прохладой, корой клена или бука, намокшей после сильного ливня, а одеяние Таура было пропитано едва уловимым ароматом весенних цветов, перемешивающихся с запахом вина и пряных благовоний, что курились в потайных коридорах и залах дворцовой сокровищницы.

Тауриэль прикрыла глаза, чтобы лучше почувствовать его запах, продолжая оглаживать серебристо-серые волосы Владыки Темнолесья.

— Так хорошо? — спросила она, проведя в очередной раз рукой по его голове.

Трандуил встрепенулся и открыл глаза, поняв, что она уже вышла из-под власти чар и теперь прекрасно понимает, где находится и что делает.

Он дотянулся до руки Тауриэль, взяв ее в свои ладони, от чего пальцы командира стражи начали мелко подрагивать. Повернувшись к ней, Трандуил выпрямился, не выпуская ее руки.

Теперь он, сидящий слева от нее на скамье, смотрел почти виновато, чуть вытянув вперед шею, с невиданным прежде выражением невинной беззащитности на лице и в широко раскрытых, удивленных глазах. В тот миг он показался ей словно бы моложе.

У Тауриэль от вида такого выражения на лице Владыки даже мимолетно проскользнула мысль о том, что она еще не проснулась и сейчас видит очень странный сон.

— Теперь можешь идти, — отвернувшись от нее, Трандуил, подавив вздох, бесшумно поднялся со скамьи и шлейф его верхнего одеяния заскользил, шелестя чуть слышно, по полу.

Поднявшись со скамьи, Тауриэль, не в силах отойти от потрясения, нахмурилась и опустила взор, намереваясь уйти.

— Я хочу, чтобы ты впредь всегда являлась для доклада в платье, — его голос прозвучал отстраненно, как если бы он говорил не с ней, но при этом необычно, без всегдашней жесткости.

— Да, хорошо, — она кивнула, напряженно сглотнув, отводя взгляд, поклонилась и быстро скользнула к двери.

А на следующий день, когда она отправилась в очередной приграничный рейд вместе со своим отрядом и принцем Леголасом, случилось нечто непредвиденное…

Много всего потом произошло… Но выходя из дверей покоев Таура, его командир стражи еще не знала, какие испытания и приключения уготовила всем им судьба. Она почувствовала, как в глубине души всколыхнулась слабая, еще неясная и зыбкая надежда…

После Битвы Пяти Воинств

Доклад командира лесной стражи о ситуации на границе Трандуил слушал, погруженный в собственные размышления, наблюдая за тем, как Тауриэль слегка приподнимается во время своей речи на носки, вскидывает красивую огненно-рыжую голову, блестя устремленными на него ореховыми глазами. Она говорила с жаром, широкими шагами меря пол его парадной залы, порывисто останавливаясь, замирая на месте, то хмурясь, опуская ресницы и с силой сжимая побелевшими пальцами пряжку ремня, то снова выпрямляясь и принимаясь сверлить его горящим взором.

Ох уж этот молодой отчаянный командир стражи — инфантильная неотесанная девица без роду и племени, которой посчастливилось завладеть толикой его доверия, возомнившая себя невесть кем благодаря назначению на этот высокий пост.

«Любовь…» она сказала. Она права — теперь в нем не осталось любви.

А когда-то Владыка Темнолесья был будто весь соткан из нее — из светлой, нежной, возвышенной, благородной, яркой, как солнце любви. Он дышал любовью, он жил ею. Любовь руководила всеми его действиями, двигала каждым его шагом. То была любовь к матери и отцу, любовь к родному Лесу, к дому, к их королевству, к Тауру Элу, к Белегу Куталиону, ко всему прекрасному миру, который готовил для него столько новых впечатлений, радостных встреч, увлекательных приключений, новых знаний, новых красивых вещей. Все это счастье было прелюдией к встрече с главной любовью его жизни — Мирионэль. А теперь в нем не было той любви, на ее месте было что-то темное, как темное пятно в сознании, помутившемся от искажения и в душе, этим искажением отравленной.

Сына он подсознательно винил в гибели своей Королевы, его матери, и, несмотря на то, что Леголас был ему дороже любого существа во вселенной, он не любил его так, как должно, так как он мог бы любить его. А кого еще ему любить? Остатки народа? Этот зараженный черной заразой лес? Или, может быть, он должен любить свое отражение в зеркале? Его отражение напоминало ему, что он — жалкий осколок давно канувшей в лету эпохи, один из последних, по прихоти злой судьбы оставшихся в живых, благородных эльдар Дориата.

Сейчас он по-своему любил и жалел лишь лесных птиц и животных, слушая их речи, их перешептывания между собой. Иногда он просил своих соек следить за Леголасом, или слетать на другой конец леса и принести ему веточку бессмертника или бутон дикого благоухающего нежным ароматом цветка.

Трандуил никогда не думал о чувствах к нему его начальника стражи. Знал, что если они и были, то Тауриэль подавляла их в себе. Он из нее хотел вылепить смертоносного воина, машину для убийств, не дающую сбоев. Любое чувство, не относящееся к сфере возложенных на нее обязанностей, должно было подавляться, держаться под строгим контролем.

Каждый из них пытался как умел заменить отсутствие любви. Он — хватаясь за драгоценные камни и ожерелья, за блестящие побрякушки, которые так презирал в юности, не понимая, как Таур Элу мог тронуться умом из-за сильмарила. Блеск камней, их великолепие, теперь, ему казалось, могли заменить собой блеск нежных чувств, а обладание сияющим булыжником или блиставшим звездным светом ожерельем работы гномов, могло уподобиться обладанию любимым существом.

Тауриэль пыталась компенсировать отсутствие в ее жизни любви, отчаянно ухватившись за гнома, в котором различила ростки этого чувства. От Леголаса она его не приняла, не захотела. Потому что он — его сын. А о нем, о Владыке Темнолесья, не смела и мечтать, потому, что в нем нет любви, а ей до смерти хотелось, чтобы эта любовь в нем была. И не просто любовь, а любовь к ней и такая, какой она, втайне от себя самой, всегда ждала от него. Иногда она думала, что даже если бы любовь к ней Владыки была сродни отеческой любви к воспитаннице или той особой привязанности, которую тот испытывал к вырастившему его Саэлону, это все равно было бы лучше, чем безразличие и холодное презрение, которые она часто читала в его взгляде. Много раз она — безжалостный капитан стражи, чьей выдержке и самообладанию в минуты схватки с врагом удивлялись даже бывалые воины, приходила к себе после высочайшей аудиенции и рыдала как ребенок, зарывшись лицом в подушки, не в силах совладать с нахлынувшим чувством горькой обиды от несправедливого отношения к ней того, в ком она больше жизни желала бы различить признаки признательности и доверия.

Тем, что больше всего жгло ее душу, заставляя чувствовать злость и обиду на судьбу, было то, что она слишком поздно встретила его — слишком больна и изранена сейчас его душа. Таур больше неспособен сострадать, сопереживать, сочувствовать, любить кого-то. А встреть Тауриэль его перед Дагор Браголлах, кто знает, смогла бы она узнать в нежном, улыбчивом, пылком и искрящимся жаждой жизни молодом сыне Лорда Орофера своего будущего Владыку?

Галадриэль говорила, что у любви много ипостасей, много лиц, что она может являться порой и под неприглядными личинами: то как безумная страсть, то как непримиримая ненависть, то как искаженная жажда обладания. Он, похоже, сполна познал за годы, что его воспитанница и командир стражи провела подле него, как это бывает.

«Но возможна ли вторая любовь?» — спрашивал он себя. И если да, то почему она так тяжело переносима, так болезненна, так тягостна для него?

Трандуил плохо знал раннюю историю эльдар, относящуюся к тому периоду, когда они решили последовать за Оромэ, но о государе Финвэ помнил. Таур Элу часто говорил о друге, печально качая головой: «Он был мне как брат когда-то… Финвэ достоин сожаления — ему не посчастливилось полюбить не ту женщину…» — услышав эти слова из уст Владыки Дориата, Трандуил не понял в свое время их значения. Сейчас, по прошествии тысяч лет, он вспоминал и переосмысливал их, начиная постигать их печальный смысл.

Его Королева сама говорила ему, что все родичи находили поразительным ее внешнее сходство с первой супругой Финвэ, только для него она всегда была той единственной эллет, которую он мог любить, он не представлял, что мелет можно испытывать в отношении другой.

А Тауриэль? — Леголас ушел, а они остались. Парадоксально, но присутствие принца, хоть и заставляло его отца беситься, как дикий зверь в клетке, от бессознательной ревности, все же облегчало его позицию в отношении Тауриэль. А теперь, один на один с ней, он изо всех сил делал вид, что все шло, как и прежде — это было самое большее, на что он был способен, и за что она была ему безмерно благодарна. Обоим хотелось длить это состояние неизвестности и никто из двоих не знал, как им быть с самими собой и друг с другом.

Он раздражался, не зная, как держать себя со своей воспитанницей после всего, что случилось, и это замешательство провоцировало еще большее раздражение, создавая порочный круг. Не скажешь же ей: «Тауриэль, я не могу любить тебя так, как ты хочешь, не могу дать тебе того, в чем ты нуждаешься, но испытываю по отношению к тебе жестокое вожделение…». И Таур стискивал зубы, сжимал кулаки и молчаливо кивал в ответ на ее объяснения.

«Нет, Тауриэль, не смотри на меня таким взглядом, — думал он, — Не тереби в твоих нежных пальцах пряжку пояса, не вздыхай. Уходи, не замирай предо мной в ожидании…»

Тем временем, она окончила свой рапорт, замерев перед ним в крайнем волнении. Выждав несколько мгновений, она быстро поклонилась и, повернувшись спиной к нему, направилась к двери.

Трандуилу, пребывавшему в плену собственных мрачных размышлений, ничего не оставалось, как в безмолвии провожать пристальным взглядом ее прямую подтянутую фигуру с налитыми силой мускулами на икрах стройных ног и тонкой, перетянутой кожаным поясом, талией.

Синда, может быть, аваро и нолдиэ — история знала до нас лишь два примера такого союза: Темный Эол из родного тебе Нан-Эльмота и Белая Дева Ар-Фейниэль, а также Артанис и Келеборн. Но наш союз, все же, отличался от прочих, ведь во мне текла и кровь халадинов.

Облик твой таков, что ты кажешься сорвавшейся с небосвода звездой, сияние которой столь ярко, что слепит глаза и завладевает разумом, затмевая дневной свет. «Аглор-Ним» — «Белый бриллиант», так я называю тебя в моих мыслях на языке синдар, которым мы пользовались всегда с тобой.

Мой Аглор-Ним чистейшей воды, моя звезда, сорвавшаяся с ночного небосвода, чьи глаза своей прозрачностью и сиянием превосходят любые камни, повелитель моего сердца и господин моих мыслей, возлюбленный супруг мой, меня терзает тоска по тебе и сыну, которую я не в силах выразить языком слов, ни объять мыслью — такой она кажется беспредельной.

Ожидание тянется бесконечно. Не скрою, я ожидаю тебя, и в этом ожидании моем я чувствую неугасимый огонь, что бушевал в крови моего деда и тек по венам моего отца. Я страстно жду вестей о тебе из земель Эндорэ…

Земли востока теперь кажутся далекими настолько, что, если бы не воспоминания о тебе, я бы начала сомневаться в том, что они существуют. Как сон, полузабытый и почти стершийся из сознания, вспоминаются мне годы, прожитые там.

Часто восхожу я на одну из высоких белокаменных башен Тириона и обращаю свой взор к востоку, туда, где за бесконечным морем, далеко за линией горизонта, раскинулся континент покинутых милостью Валар эльдар, и мысль моя и моя феа стремятся туда, к тебе, преодолевая расстояние, что разделяет нас в единый миг.

Будь в моих силах совершить такое, я бы, не посмотрев на волю Валар и презрев изобилие и покой Амана, перекинулась голубкой, и подобно Эльвинг, что не убоялась неизвестности, последовав через море за Эарендилом, полетела бы к границам твоих владений, чтобы увидеть тебя и нашего прекрасного сына.

Эртарион — наш сын. Каждый день я рисую в моем воображении его лицо. Знаю — он похож на тебя, но в его чертах есть что-то неуловимое от нолдор — изгиб темных бровей, чуть капризный рисунок рта, выдающиеся скулы… Наступит день, и я смогу прижать его к груди. Думая о том, что он вырос без моей заботы, не познал моей нежности и ласки, я страдаю так, словно острие клинка, разлучившего нас, вонзается в меня с новой силой, оставляя кровоточащие раны на моем сердце. В моих мыслях я обращаюсь к нему, говорю с ним, утешаю и ободряю его, надеясь, что мое материнское благословение пребывает с ним и охранит его от тьмы, от вражеской стрелы, от меча, от любой напасти и невредимым выведет из любой тени и из любой схватки.

В тебе, с каждым днем все пышней расцветающий золотой цветок моего сердца, я всегда чувствовала непрерывное осознание высшего смысла и предназначения нас как живых существ, как расы, память о той идее, которая была заложена в нас изначально.

Звездный народ, пробудившийся к жизни под звездами Варды, впитавший в себя серебряный свет Тельпериона должен продолжать существовать, поддерживая этот предначальный свет, должен сопротивляться тьме и злу, являя для других рас и народов сосредоточение благодати, благой воли Единого. В твоем взгляде, ванимельдо, я читала, что ты никогда не терял из виду этот высший смысл — наше предназначение.

Ты, свет мой, в отличие от многих, прибывших из Амана в Эндорэ и потерявших себя, павших духом и телом, никогда не видел Благословенных Земель и никогда твои помыслы и стремления не были направлены в сторону Запада, в сторону моря, за которым лежит Валимар. Однако я уверена — ты знаешь, что когда наступит черед твоего народа, ты взойдешь вместе с другими на палубу подобного белому лебедю корабля и отправишься в первое и единственное в твоей жизни плавание к гаваням Альквалонде. Это случится скоро, сердце подсказывает мне, что заветный час близок.

Знай же, что у причала ты увидишь встречающих твой корабль, таких похожих на тебя и твоих предков эльдар с прямыми серебряными волосами, бледной кожей и глазами, сияющими зеленым и голубым светом звезд. Там, у причала, среди твоих прекрасных сородичей, будет нисс с темно-русыми волосами и сине-серыми глазами, устремленными на тебя в желании уловить твой взгляд. Знай, любовь моя, — это буду я.

====== Послесловие ======

Комментарий к Послесловие Вот своеобразные “заметки на полях” к данной работе. https://ficbook.net/readfic/4052940

В заметках содержатся авторские характеристики отдельных персонажей и ответы на заданные читателями вопросы.

Немного информации о тех скромных персонажах, кто, наряду с основными, всем знакомыми героями «Сильмариллион» и «Хоббит», также активно помогал автору в создании этой работы:

Tyaro (кв.) — Тьяро. Созидатель, деятель, исполнитель. Командир разведки Таргелиона

Tuilindё (кв.) — Тулинде. Ласточка. Горничная-помощница Мирионэль

Venlindё (кв.) — Вэнлинде. Дева-Песнь. Жена Куруфинвэ Феанариона

Elemmir (синд.) — Элеммир. Меркурий. Оруженосец Нолдарана Нолофинвэ

Menelion Oiotilё (кв.) — Менелион Ойотиле. Небесный Вечно сияющий. Главный целитель феанорингов

Saelon (синд.) — Саэлон. Мудрый следопыт. Оруженосец Лорда Орофера

Tentanu (синд.) — Тентану. Короткий. Начальник стражи дворца Владыки Элухиля

Nenar (синд.) — Ненар. Уран. Гвардеец отряда охраны дворца в Менегроте

Arassё (кв.) — Арассэ. Благородный порыв. Капитан одного из отрядов разведки Нолдарана Эрейниона

Leithian (синд.) — Лейтиан. Освобождение. Жена Эльмо и мать Орофера

Lapsё (кв.) — Лапсэ. Малыш. Конь Мирионэль

Mornemir (кв.) — Морнемир. Черный бриллиант (соединение имен Морьо и Мирионэль). Конь Карантира