задребезжал: сколько ж можно душить? Вчера выбежал: газует совсем юнец! “Выключи, ради бога!” — “Так мотор же грею!” — “У себя дома его грей!”
Вздрогнул — дверка хлопнула! Все уже изучил, нервами: такое звонкое захлопывание означает: ушел! Снаружи захлопнул! О — дым уже в окнах поднимается! Посмотрел: спокойно дымит!
Господи! Сколько же можно! Побежал по коридору — схватил молоток! Выскочил, глянул с площадки: еще такси во двор въехало и тоже дымит. Клиент — какой-то знакомый, ко мне, что ли? — вылез и рукой жест сделал: я схожу, а ты тут подыми!
Я кинулся вниз. Парадная дверь передо мной распахнулась... в раме — знакомый силуэт... Паша! Но он же в тюряге? Да — замечательный гость пошел.
— С молотком встречаешь? Вот это правильно! Но, может, сперва поговорим?
Исповедоваться приехал? Ну... давай колись.
Поднялись по лестнице.
— Да — ну и дверь у тебя... плевком открыть можно!
Ясно: это в нем профессиональная добросовестность говорит.
Вошли. Уселись с ним возле моей машинки. Отец и жена, к счастью, не слышали, что гость пришел. От них несся бодрый стук тяпок, веселый хохот.
— Капусту рубят? — Паша усмехнулся, кивнул.
— Да. Но, к сожалению, — в буквальном смысле.
Помолчали. Я ж уже впаял его в янтарь вечности — что ж ему нужно еще? Помолчали.
— Пишем? — на машинку кивнул.
С воспитательной работой приехал? И прежде он несколько раз уже говорил мне: я без тебя знаю, что я говно, ты покажи мне, где я святой! ...Где?
Но оказалось — не наглость в нем сейчас преобладает, наоборот — стеснительность.
— Я тут... подарочек тебе принес!
Похохатывая, полез в сумку, вынул толстенный глянцевый том с бабою на обложке... таких теперь на прилавках полно.
Книга — худший подарок. Свои некуда девать!
“П. Маретин. “Кукушонок”. Фамилия что-то знакомая. Стремительно перевернул книгу... Пашин портрет!
— Твоя?
Закашлялся.
— Да вроде да.
— Слушай, — я вдруг вспылил, — только выключи вонючку свою, — я кивнул на окно. — Не продохнуть!
— Понял, — миролюбиво Паша проговорил. Спустился — такси его вырубилось. Вернулся. Снова сели.
— Вот... накорябал там.
Где “там” — можно не спрашивать. Там, где много свободного времени, но нет свободы.
— Ну... поздравляю.
Он скромно кивнул.
— Может, ты... обругаешь где?
Ага! Заколдобило! Когда свой труд выставляешь — совсем другое дело!.. А ты мне помог, с “Собачьей смертью”?.. Ну ладно.
— ...А почему — “Кукушонок”?
— Так приемный я!
— A-а. Понятно.
— Ты все-то не читай...
Постараюсь.
— Там много похабщины есть... Так то Гиеныч вставил... Надо, говорит!
— Ясно.
— Главное, там... один смешной эпизод... важный вроде... из жизни взят... Тогда я еще... “шестеркой” мотался...
“Портрет художника в молодости”?
— Ну, так я говорю. Эпизод. Простой “шестеркой” был, по ларькам бомбил, собирал навар. А за рулем Ленька сидел, кореш наилепший...
— Ясно! — предчувствуя уже, что добром их дружба не кончится, пробормотал я.
— Керосинить Леха стал! — жахнув себя по колену, горестно произнес он. — Да и я не отставал... Вот — тут все описано! — Он разломил книгу, потом нервно ее отложил. — Объезжаем точки, а Ленька все ноет: “Давай врежем... не могу — горит все!” — “Сейчас, — говорю, — еще два места сделаем, навар сдадим — и врежем, не промахнемся”. Пошел я... а там долгая “терка” получилась — не хотели сперва платить... — Паша вздохнул. — Возвращаюсь... Леньки нет... И машины с наваром!
Паша выдержал паузу... Я, как положено, потрясенно молчал.
— А через две минуты — в кассу. Сдавать. У нас это четко: кровь из носу!
Ясно. И не только из носу.
— Прихожу пустой. Серьги вешать на уши не принято у нас... Старший говорит: “Твоя ошибка, ты привел его к нам — ты и исправляй. Человека этого не должно быть на земле. Для тебя это — вопрос чести!” Я молча пошел. Знал уже — прихожу в домик на карьере: раньше там песок брали, теперь глухо. Всю дорогу там с Ленькой керосинили: я в ту пору женат был. Прихожу — он на полу, в полном отрубе. С ним — две пустые водочные бутыли. Молча постоял. Посмотрел на него. Надо будить. Усадил его на табурет. “Ну, просыпайся, Леня. Смерть твоя пришла!” Открыл он глаза, но молчит. — Голос Паши прервался. — Он мужик умный был, таких я больше не видел!
А я?
— ...Молчал долго, потом говорит: “Принес?” — “Что ж я — не понимаю, что ли?!” — вынимаю бутылку. Леня тут расплакался: друг!!! “Ну... не чокаясь!” Выпили, сидим... “Давай, чего тянуть”, — Леня говорит. Я не выдержал — заплакал...
Паша не только сам заплакал — похоже, хотел, чтобы заплакали миллионы читателей!.. Толстый “Кукушонок” получился — восемьсот страниц! Слез может не хватить. Впрочем — у наших людей хватит.
— Ну, я вынул “волын”... Нет, думаю, — палить здесь негоже: пост ГАИ рядом — менты набегут. И Ленька мне тоже говорит: “Убери пушку!” Любил меня!
Паша уже не стесняясь всхлипнул... эх, нервы, нервы!
— Короче — резал я его почти час... руки
