тропу. Вначале он ничего не заметил, смотрел слишком далеко. Потом шагах в трех от себя в щебне увидел круглую в рубчик мину. Она даже не замаскирована была. И дальше по тропе, и сбоку от нее он увидел еще штук пять.
— Знакомая игрушка? — спросил, подходя, Никифоров.
— Нет!
— Итальянские гостинцы…
Когда вернулись разведчики, отряд двинулся вслед за ними вниз. Мелкие камешки осыпались, шуршали. Иногда ползли, катились и крупные. Нужно было следить, чтобы не зашибло ноги впереди идущим. Потом чуть ли не на четвереньках карабкались вверх, придерживаясь за валуны. Обходили заминированное место с полчаса. Наконец, взмокшие, вышли на тропу, обогнули скалу.
— Привал, — вполголоса скомандовал лейтенант. — И не шуметь! — добавил он и обратился к радисту:
— Давай!
Чувство опасности у Егоркина от усталости притупилось, но, когда он услышал слова командира и понял, что конец пути близок, он снова напрягся, заволновался. Значит, где-то здесь, возможно, за тем хребтом, душманы. И он не ошибся.
Лейтенант коротко передал, что вышли на намеченный рубеж, готовятся к операции, потом о чем-то посовещался с сержантами у карты, расстеленной на камне, показывая рукой в сторону хребта и вниз, в ущелье. Все трое с озабоченными лицами подошли к отряду, и лейтенант стал объяснять, что нужно делать, повторил то, что десантникам в общих чертах было объявлено еще в лагере. Впереди, за хребтом находится крупная база душманов, склады с оружием в пещерах. Через полчаса она должна быть окружена войсками, и начнется ее уничтожение. Душманы с базы могут уйти через перевал. Он ими охраняется. Десантники должны занять перевал как можно быстрее и не пустить душманов в горы.
IV
Сержант Черничкин, командир отделения, в котором служил Егоркин, молчаливый человек, широкоплечий, крепкий, с белыми, выгоревшими на солнце бровями, отчего загорелое лицо его казалось безбровым, вытащил из вещмешка «кошку», оглядел скалу, примерился и резким броском закинул ее наверх. Глухо звякнуло железо о камень. Сержант потянул веревку, подергал рывками. «Кошка» зацепилась за камни намертво. Сержант пристроил автомат за спину, надел каску и, упираясь носками ботинок в трещины и выступы скалы, стал взбираться наверх. Взбирался он ловко, нога ни разу не сорвалась. Лазить по горам ему, видимо, приходилось часто. Вслед за сержантом вскарабкался на скалу веснушчатый десантник, которого Костя звал студентом. Они подняли веревку к себе и скрылись за уступом. Тем временем другую веревку сбросили вниз, в ущелье, и по ней спустились другой сержант с десантником. Они должны были справа обойти перевал, уничтожить или хотя бы обнаружить охрану перевала, а другая пара обходила слева.
Егоркин сидел на камне, привалившись спиной к теплой скале, и слышал, как бьется сердце. Рядом с ним замер Роман Палубин. Все молчали. Лейтенант Желтов изредка взглядывал на часы и прислушивался. Было тихо. Только слабый ветерок шелестел на скале сухой прошлогодней травой. «Дома теперь сев начался! — подумал Егоркин. — Луга зеленеют. Завтра воскресенье… Если солнце будет, ребята на лугу соберутся, футбол погоняют! А мать, наверно, лук сажать будет. Иль нет, завтра праздник. Пасха! Она, наверное, сегодня сажает. Варюнька, может, с Колькой приехали. Если они приехали, с луком быстро управятся…» Иван вспомнил, как выгонял Кольку Хомякова из комнаты Варюньки, и усмехнулся. Опять почувствовал неловкость, стыд за свой поступок. Живут они вроде хорошо. Чудаки! Сразу им не женилось! Нет, надо с зигзагами. Послышался глухой шум, отдаленный стук камней о камни, зашумело, загрохотало где-то, посыпались камни. Десантники сжали в руках автоматы, напряглись, ожидая треск выстрелов. Но шум постепенно утих.
— Осыпь! — проговорил лейтенант.
Егоркин снова расслабился, привалился к скале. Взглянул вверх. «Сорвется камешек по башке — и привет милой! — Иван поежился. Вспомнил о письме Гале. — Вернемся, напишу, какой легкий воздух в горах, как горные тюльпаны пахнут, как цветет миндаль! Может, ей выслать в письме лепесток тюльпана? Будем возвращаться — сорву! А если ребята увидят, как он в письмо кладет? Десантник!» Иван фыркнул.
— Ты чего усмехаешься? — шепотом спросил Роман.
— Завтра Пасха…
— Кто тебе сказал?
— Мать писала!.. Теперь у нас яйца красят!
— У вас деревня верующая?
— Почему?.. Просто традиция такая. Бога давно забыли, но яйца красят на Пасху…
— Зачем?
— Для интереса… У вас никогда не красили?
— У нас не красили… Старушки давали… но директор на Пасху запрещал нам из детдома выходить.
Егоркин вспомнил рассказ Романа о детдоме, о том, как он сбежал оттуда однажды летом и жил две недели в лесу в брошенном доме, потом сам вернулся. Тоскливо стало от вольной жизни. Больше всего поразило Романа, когда он вернулся, что его никто не искал. Сказали, что были уверены, что он вернется, а Роман не поверил, решил, что он никому не нужен
