направленности таланта остался неутомимым изыскателем, путешественником.
Он давно уже москвич, но из тех, кому не сидится на месте. Изъездил всю страну, писал об Арктике и Антарктиде, о землепроходцах и речных капитанах, но мне кажется, что самые проникновенные и поэтические его страницы посвящены Сибири. Родной Енисей он поистине очеловечивает, любуется им, как близким, дорогим существом. О Сибири говорит по праву и с любовью сына: «Сибирь, моя Сибирь…»
Пришли пятидесятые годы, та пора, когда писатель Кублицкий с удостоверением специального корреспондента «Литературной газеты» впервые выехал за пределы нашей страны, начал, по добродушно-ироническому его выражению, колесить по материкам и странам. Там, за рубежом, поначалу непривычно было сибиряку рекомендовать себя: «Ай эм э форина. Я иностранец». Иностранные улицы и города, горы и пустыни часто становились теперь его рабочим местом. Он наблюдал, как и чем живут люди у подножия небоскребов Нью-Йорка и под метелками иракских финиковых пальм, на улицах Стокгольма и Белграда. Люди, прежде всего люди и их жизнь по-прежнему занимали писателя Кублицкого, ставшего писателем-международником. И новое дело он научился делать с той же основательностью, с которой делает все в своей жизни. И с высоким чувством ответственности человека, который дорожит своей репутацией и никогда не позволит себе наплести небылиц, пользуясь тем, что Нил не так знаком его читателю, как Волга.
Он писал книги о египтянах, иракцах, шведах, норвежцах, американцах, югославах. Талантливые, серьезные, честные книги. Самобытные книги, потому что в них всегда присутствовал уже знакомый нам умный, зоркий человек. Полезные книги — они расширяют наше знакомство с внешним миром, дружественным или враждебным, сложным, противоречивым. Надо ли доказывать, как важно нам знать и понимать другие народы и страны?!
Когда я читаю в книгах Г. И. Кублицкого о тех местах, где мне не довелось побывать, мне, честно говоря, завидно: как много видел этот человек! Какое несметное количество людей и судеб держит он в своей памяти и в своем сердце! Мне досадно и даже стыдно, что вот он мог, а я не мог. Досадно, разумеется, на себя. Меня тянет на «речной проспект» Енисея и в «скальный хаос» Саян, в другие отечественные края, чтобы обжить и исходить их, положить на карту собственной памяти и собственного сердца. И я благодарен человеку, который так вот разбередил мою душу. А разбередив, заставил еще крепче полюбить Родину.
Когда же я читаю у Кублицкого о Нью-Йорке, Багдаде, Каире, о тех заграницах, где мне, журналисту-международнику, пришлось пожить и поработать, я проверяю его описания своей памятью и радуюсь их точности. И снова я завидую его пытливости, пристальности взгляда, умению глубоко вникнуть во многое, хотя обычно его заграничные командировки не очень продолжительны. И редкому трудолюбию. За книгами Кублицкого всегда стоит большой упорный труд.
Случилось так, что я познакомился с Георгием Ивановичем не в Москве, а в Каире — больше десяти лет назад. Я был там постоянным корреспондентом «Известий», а он приехал месяца на два. Среди людей, пишущих о загранице, у постоянных корреспондентов наших газет есть свое преимущество — долгое сидение в другой стране. Что греха таить, порой это преимущество порождает некое самомнение. На заезжую пишущую братию мы, бывает, посматриваем свысока, как на непосвященных, что, впрочем, не мешает корреспондентам испытывать профессиональную робость перед писателями. В Каире Георгий Иванович сразу подкупил нас своей доброжелательностью, простотой, товарищеским расположением. Менторского тона и снисходительности старшего к младшим у него не было, а была, помнится, неподдельная заинтересованность в наших делах и успехах. Он охотно делился своими знаниями, не забывал расспрашивать и нас, И работал, работал — куда-то уезжал, исхаживал и изучал Каир.
Сейчас, перечитывая египетские главы этой книги, я лучше понимаю его, а не наши преимущества. Я, к примеру, так и покинул Каир, не побывав на раскопках того же Ахетатона. Пробыв больше трех лет в Египте, я так и не выбрал трех дней, чтобы пожить в какой-нибудь арабской деревне. Очень важными мне казались текущие политические события, и я пренебрег деревней и феллахом — этой основой египетского общества. А Георгий Иванович понимал, что этим пренебрегать нельзя, выбрал время, поехал и очень интересно рассказал о египетской деревне и законах трехдневного арабского гостеприимства. А как превосходны его портреты шумной каирской улицы и рабочей, согбенной от восхода до заката, перенаселенной нильской Дельты. Как занимательны и поучительны те экскурсии в историю Египта, которые он предпринимает из залов Национального музея, с холма Цитадели, возвышающегося на окраине Каира, из луксорской Долины царей…
По десятилетнему корреспондентскому опыту я знаю, как трудно писать о загранице, в частности о Соединенных Штатах Америки, где мне долго пришлось жить и
