или меньшим опытом. В науке они ноль и напрягать голову никогда не желают. И правильно делают: твое дело — пересадить, а какую печень и кому… это не ты решаешь. Досада не уходила, и Стив знал, что все сейчас подумали об одном и том же: о серии неудач, причиной которых становился недостаточный размер органа, играющий роковую роль. По большому счету Алекс был прав. Вопреки ожиданиям орган не развивался и вскоре становилось очевидно, что в теле взрослого человека он не справляется со своими функциями. Выживаемость была низкой, в течении пары недель больной умирал и хвастаться им всем особо не приходилось.
Где этот чертов Люк? Как руководитель программы Стив сейчас ловил себя на остром желании все при встрече задаваке Дорсье высказать, но в глубине души знал, что ничего Дорсье не скажет. Молодой, небрежный, полный жизни и сознания собственных возможностей, Люк был слишком блестящ, чтобы выслушивать чьи-либо замечания, тем более, что профессионально его было не в чем упрекнуть. Люк — ученый и Люк — плейбой не сочетались и с этим приходилось мириться, нравилось это Стиву или нет.
Стив пробыл в лаборатории до обеда, видел, как все разошлись, потому что на работе делать было особо нечего и тоже решил сворачиваться. Как все-таки глупо, что он проколотое колесо дома оставил. Сейчас было бы еще не поздно заехать в мастерскую, чтобы его починили, или не чинить… сразу новое купить… В таких вещах Стив не очень-то разбирался.
На улице было нежарко. Он позвонил Алисии, но та ему что-то защебетала о своей крайней занятости… домой она приедет поздно, и он должен ужинать один: «Ты, милый, не обижаешься? Не обижаешься? Хочешь, я все брошу и приеду? А хочешь, мы с тобой куда-нибудь сходим? Хочешь?». Господи, ничего он хотел. На секунду Стиву пришла в голову мысль, что у Алисии кто-то есть, он с этой мыслью немного «поиграл», но убедившись, что ни Алисия, ни ее гипотетический любовник его совсем не трогают, решил поужинать в городе и ехать домой. Стиву внезапно захотелось есть и он зашел в первый попавшийся ресторан, где никогда раньше не был. Или был? Наверное все-таки был. В Балтиморе Стив жил уже довольно давно и ему было трудно предположить, что в центре еще оставались рестораны, которые он не знал. Почему-то ему захотелось точно вспомнить, был он тут или нет. Но память ничего ему не подсказывала. Все, что касалось работы, он помнил, про семью, жен и детей тоже помнил, а вот тривиальные мелочи жизни стали ускользать. Конечно в 95 лет это нормально, но забывчивость оказалась для Стива в одном ряду с тяжестью колеса, которое он сегодня утром, превозмогая усталость и одышку, менял. Ресторан «Кафе — 300», дурацкое, ни о чем не говорящее название, был почти пуст. Ага, заведение «смешанное», не выделяющее ни одну категорию населения. Все эти новомодные деления на «добро пожаловать, геронты» или «добро пожаловать, ювеналы» Стив не одобрял. В обществе и так наметились разобщающие тенденции, зачем их усугублять. Как это глупо! Он мысленно пообещал себе поговорить об этой проблеме с Ребеккой, их психологом, специалисткой по возрастным особенностям членов группы и их влиянию на работу команды. Девчонке 25 лет, и именно поэтому она возможно больше него во всем этом беспорядке разбирается.
К Стиву подошел официант, его сморщенное лицо улыбалось заученной автоматической улыбкой, которая казалось застывшей гримасой подобострастия. Зубы явно вставные, но плохо сделанные, слишком белые и безупречные. Руки в коричневой «гречке», спина сутулая, не так как бывает у высоких людей, а просто согнутая от старости, образующая небольшой острый горб. Из форменной белой рубашки торчит тощая морщинистая шея. Ничего себе… официант-геронт. Такое редко увидишь. Сколько ему может быть лет? Больше ста, это точно. Спросить неудобно. Как вообще могло получиться, что старик до сих пор вынужден работать? У него совсем никого нет? Денег категорически не хватает, потому что в невероятно увеличившемся процентом геронтов социальные пенсии стали совершенно мизерными, на них уже просто нельзя прожить.
Старик сновал туда-сюда с подносами, было видно, что ему трудно, и Стив пообещал себе оставить приличные чаевые. Старика было жалко, но к чувству жалости примешивалась брезгливость. Конечно обстоятельства жизни этого человека Стив не знал, но мужик решил стать геронтом примерно в то же время, что и он сам т. е. давно, когда инъекции еще даже не были рутинными. За такую инъекцию нужно было выложить немалые деньги. Откуда он их взял, а главное, зачем он это сделал? Одно дело они с Робертом или Риоджи: ученые с мировым именем, уверенные, что смогут принести пользу современной цивилизации, а другое дело… такие вот никчемности, пожелавшие длить свою дурацкую убогую жизнь. Зачем им это понадобилось? Наверное, мужик когда-то был военным, там, говорят, возможность инъекции предлагали за особые заслуги, и люди соглашались, не особенно вникая в последствия: «Я буду жить долго-долго… это заманчиво…» И что еще
