Итоги XX века для России [Александр Никитич Севастьянов] (fb2) читать онлайн

Александр Севастьянов ИТОГИ XX ВЕКА ДЛЯ РОССИИ Европа, Америка и Россия: этнодемографический и этнополитический аспекты современной истории

Optimum versus Pessimum

ВОПРОС, который в скрытом виде содержится в заглавии, вызывает у дискутантов, как правило, одну общую констатацию и два принципиально различных прогноза: оптимистический и пессимистический.

Общая констатация состоит в том, что Россия в течение 80 лет (1917–1993 гг.) прошла через два неслыханных потрясения или даже две катастрофы, которые оба раза кончались метафизической (но также вполне физической) смертью сложившегося строя. То есть — собственно России в присущем ей на тот момент историческом обличье Российской Империи или СССР.

Прогноз оптимистический выглядит примерно так: Россия прошла руслом необыкновенных испытаний и, как младенец, закаленный в адской реке Стикс, вышла из этого русла к новой жизни — обновленная, многообещающая, полная неизведанных разбуженных сил. Она наконец-то ступила на торную дорогу человечества и направляется в сторону интенсивного развития и процветания. Таким образом, в результате страданий и жизненных крушений нескольких ушедших или уходящих поколений, приобретена возможность достойной жизни для поколений новых. «Мы дорогой ценой купили себе право сказать: мы не хуже других и достойны не худшей участи», — говорит оптимист.

Прогноз пессимистический звучит иначе. Россия, задействовав догоняющую модель развития, заплатила непомерную цену за то, чтобы в результате сравняться с так называемыми передовыми странами по своим перспективам. Но все дело в том, что эти перспективы носят отчетливо апокалиптический характер. Конец ХХ века показал, что Россия действительно «догнала» Европу в плане общей для белых христианских народов судьбы и вместе со всеми ними встала на последнем рубеже, за которым возможно полное исчезновение североарийской цивилизации. Таким образом, пройдя через двоекратную эпизодическую гибель, Россия «выстрадала», «заслужила» себе лишь право… погибнуть окончательно и даже, быть может, в первоочередном, экспериментальном, так сказать, порядке.

Прежде, чем дать оценку этим прогнозам, необходимо постулировать принципы, на которых строится моя историософия. Договоримся с читателями о терминах, чтобы избежать недоразумений.

Метод и термин

ПЕРВОЕ, о чем я обязан предварительно сказать: в методологии я придерживаюсь подходов диалектического и исторического материализма. На мой взгляд, это тот «ребенок», которого сегодня некоторые ретивые мыслители пытаются — совершенно несправедливо — выплеснуть из методологического «корыта» вместе с «водой» научного коммунизма. (О последнем не жалею.) Я не представляю себе способа мышления и доказательств вне правил диалектики и не знаю в человеческой макроистории ничего, не объяснимого с позиций материализма.

Историософы, подобно Бердяеву, трактующие земную историю как отражение истории небесной, находятся вне той традиции, к которой я отношусь. Судьба народов, на мой взгляд, не существует как нечто «должное» и не может тестироваться на соответствие этому трансцедентному «должному». Таким образом, трактовать некие итоги российского развития с точки зрения их соответствия божественному промыслу не представляется для меня возможным. Судить и рядить о промысле Бога — заурядная наглость невежды.

Второе вытекает из первого. Главный вопрос историософии — о субъекте истории — я решаю для себя в традиции истмата. Историю творят не боги, а люди. Именно количеством и качеством людей (во всех стратах общества) определяется ход событий, в том числе мировых. Поэтому ни концепция божественного провидения, которую я отвергаю целиком, ни концепция истории как реализованного заговора (глобального или локального, или цепочки заговоров), которую я принимаю с такими ограничениями, которые ее почти уничтожают, не обладают в моих глазах обаянием Истины.

Первая концепция в принципе неверифицируема (непроверяема) и потому просто не достойна серьезного обсуждения.

Вторая концепция возвращает нас к тезису об определяющей роли человеческого материала, его количественных и качественных характеристик, включая сюда как группы заговорщиков (закулисных руководителей, манипуляторов), так и группы физических деятелей (вольных или невольных исполнителей, манипулируемых). Эта теория интересна, она оперирует богатой фактурой и способна увлечь, но не позволяет вскрыть действительные исторические закономерности и оставляет больше вопросов, чем ответов. Заговор — лишь одна из причин событий, притом наиболее поверхностная. Можно сказать, что в каждый исторический момент в каждом обществе сосуществуют разнонаправленные заговоры, но побеждают и сбываются только те из них, которые исходят из наиболее глубокого понимания объективной действительности и законов общественной жизни, не говоря уж о тех случаях, когда блистательные замыслы срываются из-за дефектного человеческого материала. Таким образом, «социальные инженеры и конструкторы» (если так, для сравнения, назвать заговорщиков) всецело зависят от «социального материала» и «социального сопромата», т. е. объективных свойств общества. Для того, чтобы понять, почему удается именно тот, а не иной заговор, как и для того, чтобы самим сконструировать успешный заговор, мы должны проникнуть в суть тех данностей и законов, на которые он опирается. Ибо именно в них — первичная основа событий. И в первую очередь, необходимо расследовать социологическую картину общества в ее динамике. В этом — ключ.

Таким образом, я полагаю, что история народов есть результат не столько чьей-то осмысленной воли (земной или небесной), сколько определенных общественно-исторических закономерностей, как познанных, так и непознанных, которые проявляются как сумма деятельности людских единиц и масс.

Третье. Сегодня в моде так называемый «геополитический» и так называемый «цивилизационный» подходы к политической истории, прошлой и современной. В нашей стране они пришли на смену классовому подходу, долго превалировавшему в научном сообществе. Не отвергая вообще классовый подход, я, однако, избрал для себя иной угол зрения и смотрю на политику и историю с позиций этнополитики, считая их более актуальными в наших условиях и наиболее первичными из всех.

Коль скоро историю человечества творят люди, давайте взглянем на наиболее типовые мотивы их поведения. Я исхожу из того, что любой человек рождается и проживает жизнь в двух основных координатах: социальной и национальной. Эти координаты находятся между собой в сложных диалектических отношениях, отрицая одна другую и полностью укладываясь в концепцию диалектического единства и борьбы противоположностей. На мой взгляд, именно они — вместе и порознь — лежат в основе развития социальной жизни человечества. В частности, внимательный взгляд всегда легко разглядит за силуэтом геополитических стратегий — этнополитические интересы, убедившись тем самым в их первичности. Ведь горы не воюют друг с другом, и океаны не предъявляют друг другу претензий. Воюют и предъявляют претензии — люди, организованные изначальной, «первичной» природой в этносы и расы, а «вторичной», социальной природой — в классы.

Как и геополитическая модель, цивилизационная модель историософии при ближайшем рассмотрении так же оказывается производной от этнического или расового доминантного психотипа.

Четвертое. Должен обратить внимание читателя на то, что слово «Россия», которое с такой легкостью употребляют со всех трибун, не имеет общепризнанного содержания. Даже географического, ибо очень немного найдется людей, считающих нынешние границы нашей страны справедливыми, разумными и нерушимыми. Про исторический аспект понятия «Россия» и говорить не приходится: известно, что у разных народов, населяющих Россию, совершенно разные взгляды даже на хронологию российской истории. Нет, разумеется, единства и в вопросе о метафизическом значении России — полигон представлений на этот счет поистине безразмерен: от «домена Богородицы» до мировой лаборатории социально-политических экспериментов, «территории войны ислама с шайтаном» или попросту кладовой полезных ископаемых.

Поэтому необходимо пояснить: для меня Россия есть синоним русского народа в его, так сказать, государственно-историческом измерении. Только в таком качестве она представляет для меня некую ценность и смысл. Я внутренне готов — обсуждать российскую проблематику (в том числе и географическую, и хронологическую), только исходя из такого постулата. Россия сама по себе, без указанного совершенно конкретного наполнения, для меня — фантом, пустой звук, бессодержательный термин. Судьба России, таким образом, для меня синонимична судьбе русского народа. Я сознаю субъективность этого подхода, но горжусь им и надеюсь встретить в большинстве читателей солидарность. И таким образом его объективизировать.

Вполне, к сожалению, легко вообразить, что история некоей территории под именем «Россия» с неким ее населением может длиться и после того, как (допустим) русский народ сойдет с исторической сцены, или растворится в пресловутом «населении», или займет в целом положение бесправного аборигена. Но подобная гипотетическая судьба «России» полностью внеположна моему сознанию, она не может для меня представлять предмет обсуждения. Она вообще не стоит каких бы то ни было моих усилий.

Итак, произнося или пишучи: «Россия», я под этим словом имею в виду именно мой русский народ, к которому принадлежу по общей крови и истории. Поэтому смысл заглавия настоящей работы следует ради точности перевести так: итоги ХХ века для России как политической ипостаси русского народа. Такой подход поможет определиться и в отношении общей констатации, и в отношении прогнозов на будущее, с которых я начал.

Раскрестьянивание как феномен

ИЗЛОЖЕННЫЕ выше постулаты однозначно ориентируют нас исключительно на социолого-демографический подход к заявленной теме. Итак, взглянем на ретроспективу и перспективу России с этой точки зрения.

Скажу сразу, что историю России нельзя рассматривать в отрыве от истории других стран и общих исторических закономерностей. Уникальная в деталях, она, однако, вполне может быть уложена в русло этих закономерностей.

Главная из них — закономерность раскрестьянивания как условия вхождения страны в индустриальное общество и капиталистический строй. Ряд других закономерностей, выражающихся в социальных и демографических (в том числе, что особенно важно, этнодемографических) процессах, о которых речь пойдет ниже, являются производными от вышеназванной главной.

Через раскрестьянивание в той или иной форме и в те или иные сроки прошли все страны, относящиеся к числу так называемых «развитых». Сегодня через него проходит ряд других стран, находившихся, если можно так сказать, в положении ближней периферии «прогресса» (например, Китай, Вьетнам, Чечня, Камбоджа, Чили и др.). На пороге форсированного раскрестьянивания стоят Индия, Северная Корея, Турция, некоторые другие страны Латинской Америки, Азии и Африки.

Что же это за исторический процесс: «раскрестьянивание»? Каковы его предпосылки и последствия?

РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЕ — есть процесс сокращения сельского населения на окультуренной территории независимо от причин.

Раскрестьянивание бывает двух типов: 1) либо внеэкономическое (например: война, чума), 2) либо экономическое, сопровождающее и обуславливающее становление капитализма. Иногда эти типы взаимно дополняют друг друга. Раскрестьянивание первого типа существовало всегда, независимо от общественного строя. Пример — уничтожение, сведение под корень семерых древних сельскохозяйственных народов в ходе завоевания евреями «обетованной земли». Но нас больше интересует здесь раскрестьянивание второго типа, которое, собственно, и будем называть этим термином. Заметим только, что раскрестьянивание внеэкономическое вплоть до ХХ века имело характер обратимый, а раскрестьянивание экономическое, напротив, доныне всегда было необратимым.

Предпосылкой раскрестьянивания второго типа является избыток живой силы в деревне, возникающий в любом традиционном обществе на определенном этапе эволюции. Но чем определяется сам фактор избыточности? Почему значительная часть населения деревень вдруг становится «лишней» и вынуждена бывает покидать обжитые места и землю — вековой источник существования, скитаться в поисках пищи и работы? Нетрудно увидеть, что это обусловлено уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений. Если в средние века один европейский крестьянин мог прокормить от силы десять-двадцать человек, то сегодня он в состоянии прокормить свыше восьмидесяти: вот уже объективная возможность для сокращения сельского населения как минимум в четыре раза, как максимум — в восемь и более. (Между прочим, в России с 1913 по 1989 гг. произошло сокращение крестьянского класса именно в семь с лишним раз.) Сегодня в США на постоянной основе сельским трудом занимается всего 3 % населения, в ФРГ (до воссоединения с ГДР) — 5 %. В России, где производительность труда существенно ниже, — около 12 %.

Развитие капиталистических отношений в деревне, идущее вслед за эволюцией производительных сил, приводит к новым земельным отношениям и к тому, что ставшие, порой внезапно, избыточными человеческие ресурсы вытесняются, а то даже и выбрасываются из деревни, в то время как город далеко не всегда готов их принять. В результате в стране, где идет раскрестьянивание второго типа, зачастую накапливается множество людей, не нужных ни городу, ни деревне, — взрывоопасный контингент, доставляющий властям огромную головную боль. Нищие, голодные и никому не нужные массы париев представляют собой базу для социальных потрясений, революций, но также и идеальное человеческое сырье для войн, в том числе колониальных, а также рынок самой дешевой рабочей силы, стимулирующий индустриализацию и развитие капитализма в городе. Именно в них, в этих нищих и полунищих человеческих массах, — главный залог возможного величия и богатства державы, но также и опасность ее крушения, разорения. (Пресловутый «империализм» — следствие именно экономического капиталистического раскрестьянивания. Это действительно «последняя стадия», но не «загнивающего капитализма», а — национального расцвета; счастливая трансформация раскрестьянивания народа.) Все зависит от того, сумеет ли власть взять под контроль колоссальную социальную энергию, высвобождающуюся при раскрестьянивании, — и куда именно ее направит. Поэтому экономическое раскрестьянивание так часто сопровождается внеэкономическим, можно сказать, выражается в нем физически, как содержание в форме, — в виде войн и полицейских репрессий (свежие примеры — Чечня, Камбоджа, Афганистан, Таджикистан и др.).

Разъясним феномен раскрестьянивания на выразительных западноевропейских примерах.

ОПТИМАЛЬНЫЙ пример представляет собой история Англии. Здесь раскрестьянивание, во-первых, происходило не вдруг, а с самой большой исторической рассрочкой — в течение шести столетий, начавшись с «огораживания» в XIII веке. К 1900 году 70 % населения уже жило в городах. А во-вторых, энергия раскрестьянивания была не только истрачена на гражданские войны (война Алой и Белой роз, покорение Шотландии и Уэльса, буржуазная революция и война Кромвеля против Карла I), но и канализирована идеальным образом на создание самого мощного в мире флота и завоевание колоний — Ирландии (ХII-ХVII вв.), Франции (XIV–XV вв.), Америки, Ост-Индии, Вест-Индии, Австралии, Новой Зеландии и т. д. вплоть до Фолклендских островов и Танганьики. Именно благодаря непрерывному, но постепенному раскрестьяниванию Англия стала «владычицей морей». Парадокс, однако, заключается в том, что крупнейшие английские колонии обрели со временем суверенитет, а их англо-саксонское население, презрев свои корни, обрело новую национальную идентичность и уже не именует себя англичанами и не соотносит себя с материнской нацией, а свою судьбу — с судьбой Англии. Таким образом, английская нация, несмотря на факт рассеяния, не перешла к диаспоральной форме существования. Мощный выброс человеческого материала, которым Англия поразила мир в XVII–XIX вв., в итоге не усилил, а сокрушительно ослабил нацию. Сегодня, размножившись и рассредоточившись, казалось бы, по всему миру, но в действительности сократившись и сосредоточившись в своей материнской стране — Англии, англичане испытывают обратный процесс: их самих колонизируют миллионы неангличан — жители бывших колоний, да и не только. Прошлое в данном случае выглядит утешительно, но будущее страшит.

ПЕССИМАЛЬНЫЙ пример мы наблюдаем в Германии. Здесь буржуазные отношения бурно развивались в течение XV–XVI веков, раскрестьянивание носило взрывной характер и произошло весьма радикально в ходе вначале — Великой Крестьянской, а затем — жесточайшей Тридцатилетней войны (1618–1648), когда было выбито вообще 85 % немецких мужчин. Процесс оказался замкнут в границах самой Германии, важнейшей причиной чего была катастрофа Тевтонского ордена под Грюнвальдом (1410), прекратившая бурную дотоле колонизаторскую экспансию немцев. За то, что социальный «взрыв», обусловленный раскрестьяниванием, оказался направлен полностью внутрь, а не вовне страны, немецкая нация расплатилась двумя с половиной столетиями глубокого экономического и политического упадка, обезлюдев и застыв в феодальной раздробленности. (Счастливое исключение среди немецких земель — Пруссия, уложившая избыток своих крестьян не в гражданских, а в завоевательных и объединительных войнах Гогенцоллернов XVIII–XIX вв.).

Но, как уже говорилось, внеэкономическое раскрестьянивание являлось до нашего столетия обратимым. С 1870 г. население объединенной Германской империи стремительно росло и увеличилось к 1925 г. на целых 23 млн. человек, составив 63 млн., из которых 70 % к 1939 году уже переместилось в город. Немцы сумели не только восстановить популяцию, но и встать (в лице объединенной, имперской Германии) на пороге нового раскрестьянивания, через который они первоначально перешагнули в 1914 году, а окончательно — в 1939. Решимость быстро размножавшихся немцев воевать была обусловлена по большей части именно тем, что мир к тому времени уже был в основном поделен, и невоенным образом получить новые земли для оттока миллионов людей, раскрестьяненных в ходе капитализации страны (Германия осуществила промышленный переворот к 1880-му году), стало невозможно. Кайзер, мечтавшей о самой большой армии в мире, специально запретил немцам эмигрировать, повторив по сути ситуацию XVI века. Взрыв немецкого демографического котла стал неизбежен. Гитлер смотрел в самый корень проблемы, когда еще в «Майн кампф» заявлял: «Нас, немцев, проживает по 150 человек на квадратный километр: разве это справедливо?» Однако народы Европы не сошлись с немецким народом во взглядах на справедливость, в результате чего немцы потеряли за 1939–1945 гг. примерно 15 % своей численности (кое-кто еще уехал в Южную Америку), и проблема «лишних людей» утратила в Германии актуальность. Позднее в переставшей рожать стране возникла проблема, обратная по значению: миллионы гастарбайтеров… Сегодня в Германии живет около 8 млн. иммигрантов, и это количество растет. Жуткое прошлое, страшное будущее.

ФРАНЦИЯ тоже плохой пример для подражания. Она отставала в развитии капитализма и от Англии, и от Германии, долго оставаясь феодальной в целом страной. Объективные процессы экономического раскрестьянивания затронули, разумеется, и ее, что выразилось в колониальной политике французской короны (Карибские острова, Канада и др.) и длительных, кровопролитных войнах Людовика XIV, пытавшегося перекроить карту Европы. Однако французский абсолютизм недаром был символом крепости феодальных отношений и дворянства как класса. Именно косностью французского феодализма и объясняется тот факт, что раскрестьянивание Франции всерьез началось лишь с буржуазно-демократической революции 1789 года. Носившее, как и в Германии, взрывной характер, оно поначалу оказалось обращено вовнутрь страны (что привело, в частности, к физическому уничтожению целой крестьянской области — Вандеи), но затем, через этап оборонительных войн, преобразовалось в войны завоевательные, наполеоновские. Раскрестьянивание страны шло посредством этих войн, и результат был настолько радикален, что в битве под Ватерлоо Бонапарт был вынужден выставить на поле сражения 15-летних мальчишек: французское крестьянство было полностью выбито, обескровлено и не могло более поставлять пушечное мясо.

От такого чрезмерного кровопускания нация уже никогда не оправилась. Франция в течение целого столетия пыталась восстановить прежний человеческий потенциал (но часть этого потенциала была израсходована на приобретение колоний в Африке и грандиозную перестройку Парижа, сравнимую только с советскими «стройками века»). Если, несмотря на наполеоновские войны, французам все же удалось за 1801–1851 гг. увеличить свою численность на 8,3 млн. человек, то в дальнейшем, по мере оттока сельского населения в город, наблюдается неуклонное снижение рождаемости. Этим, в частности, объясняется поражение Франции во Франко-Прусской войне. В 1900 г. в этой стране был отмечен уже «минусовой прирост» населения — минус 26 тыс. человек; в 1911 г. — минус 33 тыс. А если сравнить население Франции за 1870 (37,5 млн.) и 1926 (38 млн.) годы, то мы увидим, что, в отличие от Германии, выросшей в полтора раза, она почти не увеличила за этот период свое национальное (без иммигрантов) население.

Окончательное раскрестьянивание страны произошло в ходе Первой мировой войны. Французам ценой невероятных человеческих жертв (с помощью Англии, США и России) удалось взять реванш у немцев, но это был их последний в истории рывок. Убитыми и без вести пропавшими они потеряли 1.354 тыс. человек (не считая офицеров); искалеченными и тяжелораненными — 1.490 тыс.; превышение смертности из-за голода и эпидемий над рождаемостью в эти же годы составило 1.500 тыс. Это был конец. Уже в самом скором времени — в 1940 году у французов не оказалось никаких сил для сопротивления вермахту, что легко и непринужденно привело к немецкой оккупации в итоге «странной войны», длившейся всего с 10 мая по 24 июня. Переживя, таким образом, за какие-то полтораста лет целый каскад опустошительных войн, французская нация раскрестьянилась, истощила свои детородные силы и встала у края пропасти.

С колониями пришлось расстаться — некому стало их удерживать. А там с неизбежностью последовал, как и в случае с Англией, процесс «обратной колонизации». И в послевоенные годы многие наблюдатели отмечают стремительное расовое вырождение и депопуляцию французов. Сегодня в Париже я сам наблюдал почти полностью негритянские и мусусльманские районы и даже белую гувернантку при черных детях. Во время недавней выборной кампании в Алжире свыше 600.000 арабов встали по всей Франции в очереди к избирательным урнам; арабы, имеющие французское, а не алжирское гражданство (а таких в стране сегодня еще больше), в этих очередях, естественно, не отмечались.

Еще в 1928 году бывший премьер-министр Франции Эдурад Эррио писал в предисловии к книге Ш. Ламбера «Франция и иностранцы»: «Присутствие на нашей земле трех миллионов нефранцузов… ставит проблему, от решения которой в большой мере зависит смерть или жизнь». С тех проблема, о которой говорил Эррио, увы, решилась. Треть всех пришлых трудящихся Европы работает именно во Франции, а если сосчитать их по самым крупным странам-работодателям, то — половина.

Прошлое французов и прекрасно, и ужасно, но будущего у них просто нет.

Раскрестьянивание России

ВСЕ познается в сравнении. Рядом с перечисленными странами Россия, пережившая свои ужасные катастрофы ХХ века, вовсе не выглядит печальным исключением, выродком в семье приличных народов. Она в целом позже многих других вступила на путь капитализации деревни (после Великой Реформы 1861 года), но пошла по нему быстрыми шагами. Промышленный переворот состоялся уже в 1890 г., всего на десять лет позже германского. Города и веси пореформенной России стали наполняться людьми, ничего не имеющими и никому не нужными, «босяками»; труд и самая жизнь человека девальвировали на глазах; по сельскохозяйственным районам прокатился голод; тюрьмы и каторга переполнились; страна стремительно полетела к революции. Ситуация усугублялась небывалым ростом рождаемости: с 1890 по 1913 гг. население России увеличилось со 100 до 150 млн. человек. Это неудивительно, поскольку начальный этап раскрестьянивания всегда дает всплеск рождаемости, обусловленный сохранением традиций многодетности при улучшении медицинского обслуживания в семьях, переселившихся в город. Тенденция сохранялась и в первые десятилетия Советской власти: в 1929 году СССР обгонял по темпам прироста населения Францию — в 22 раза, Англию — в 5,5, Германию — в 3,6. Английский экономист Дж. Кейнс в книге «Экономические последствия Версальского мира» (1920) прозорливо заметил в связи с этим: «Необыкновенно стремительный рост населения России представляется одним из наиболее существенных факторов последних лет… Могущество избыточной плодовитости могло сыграть большую роль в разрушении устоев общества, чем сила идей или ошибки самодержавия».

Реформы Столыпина ускорили классовое расслоение деревни, еще подхлестнули процесс раскрестьянивания. Программа заселения Сибири крестьянами из центральных губерний трагически запоздала и не соответствовала масштабу и скорости данного процесса. Попытки царизма придать раскрестьяниванию государственный смысл и утилизировать избыточное деревенское население в Туркестанских, Балканских, Японской и Германской войнах были внутренне отвергнуты народом, ничего для себя не ждавшим и не получавшим ни в Туркестане, ни на Балканах, ни в Японии, ни в Германии (в отличие, скажем, от англичан в Индии, Америке, Австралии или Южной Африке или от тех же русских, но — в Сибири). Царская власть оказалась неспособна и бессильна взять под контроль, обуздать стихийное, естественно-историческое движение раскрестьянивания, охватившее 150-миллионный народ, на 86 % состоявший из крестьянства по переписи 1913 г. Царизм не сумел придать этому движению позитивное, созидательное направление и, таким образом, — оправдать его и предупредить взрывной характер развития событий. Поэтому объективное противоречие с принципами христианского гуманизма, которое вообще свойственно капиталистическому раскрестьяниванию как таковому, трансформировалось в российском обществе в неприятие не только капитализма, но и царизма. Народ не хотел, боялся первого и жестоко разочаровался во втором. Социальный взрыв, направленный одновременно против царя и против капиталистического развития страны стал неизбежен.

«Социалистическая» революция и гражданская война по своему социально-историческому содержанию явились, в общем и целом, резкой реакцией феодального по социальной структуре общества именно на стремительное капиталистическое преобразование деревни, в первую очередь — на форсированное раскрестьянивание, протекавшее в дегуманизированных и неконструктивных формах. В действительности это была не «социалистическая революция», — а феодальная контрреволюция, реакция, вполне конкретно направленная именно против буржуазно-демократической Февральской революции и аннулировавшая результаты последней.

Парадокс режет взгляд: движущей силой этой антибуржуазной феодальной реакции (она же Великая Октябрьская социалистическая революция) явились вовсе не верхние классы феодального общества, как можно было бы ожидать, — дворянство, чиновничество, интеллигенция, а именно нижний класс: крестьянство (напомню, что в Красной Армии в 1917–1921 гг. служило в общей сложности 5 млн. крестьян, не говоря о партизанах)^[1]. Дворянство же и вообще элита русского общества, напротив, оказались движущей силой буржуазно-демократической революции и затем белого движения, лозунгами которого были вовсе не консервативные, монархические, но — «прогрессивные», типично буржуазные требования: Конституция и Учредительное собрание. С этими лозунгами шли на красных и Колчак, и Деникин, и Врангель…

Русская элита потерпела сокрушительное поражение в гражданской войне и была практически полностью уничтожена и заменена новой элитой либо инородческого (главным образом, еврейского) происхождения, либо т. н. «выдвиженцами» из числа поверхностно образованных представителей трудящихся масс. В стране под видом «социализма» установился феодально-бюрократический режим, который следует точнее называть, с учетом его специфической сущности, госпартфеодализмом или социал-феодализмом. Этот режим полностью соответствовал социально-исторической базе нового строя.

МИЛЛИОНЫ русских жизней, принесенных на алтарь Первой мировой войны, революции и Гражданской войны, не обратили вспять историю. Остановив (по внешней видимости) капиталистическое развитие России, большевики, однако, не остановили процесс форсированного раскрестьянивания. Дело в том, что, хотя советская власть, уничтожив кулачество как класс, добилась прекращения социального расслоения деревни, прекратить объективные исторические процессы развития производительных сил она не могла, даже если бы хотела. Возврата к доиндустриальному обществу для России, вступившей в жестокое соревнование с ведущими европейскими странами, чреватое смертельной схваткой, уже не было. Напротив, началась форсированная индустриализация. Следовательно, сохранить деревню, как это удалось колониальным странам, где развитие промышленности и урбанизация искусственно затормаживалось, было невозможно. Сталин, со временем осознавший угрозы ускоренного и необратимого раскрестьянивания, пытался притормозить этот процесс и законсервировать деревню, предпринимал для этого определенные меры (в частности, отнял паспорта у крестьян), но с его смертью все тормоза сломались.

Радикальное и ускоренное (по сравнению с Европой — прямо-таки взрывное) раскрестьянивание России носило многообразные, в том числе небывалые формы: это индустриализация, «великие стройки социализма», освоение Крайнего Севера, Дальнего Востока, Сибири, оккупация Восточной Европы, европеизация национальных окраин (Туркестана, Казахстана, Кавказа и Закавказья), но это также и разрушение старой России с ее традициями и культурой, это раскулачивание, репрессии и каторга ГУЛАГа, гекатомбы жертв. Многие миллионы крестьянских жизней были легко отданы за Великую Победу, ведь цена человеческой жизни объективно упала до нижнего предела. Огромную роль в оттоке людей из деревни сыграла стремительная урбанизация, сопровождавшая рост научного и культурного потенциала страны. Вообще, становление нового строя, нового государства мобилизовало несметное количество крестьянских судеб; достаточно ознакомиться с биографиями советских военачальников, партийных и советских работников, ученых — крестьянских детей — чтобы в этом убедиться. Многие миллионы крестьян прошли через профтехучилища, школы рабочей молодежи, рабфаки и вузы, чтобы пополнить ряды рабочего класса и интеллигенции.

В итоге, если в начале века занятое население России состояло на 86 % из крестьян, на 2,7 % из интеллигенции и на 9 % из рабочих, то к 1990-м гг. удельный вес рабочих в РСФСР возрос почти в 7 раз, интеллигенции — более чем в 10 раз, а крестьянства, как уже говорилось, упал в 7 с лишним раз. Надо признать, что коммунистам блистательно удалась задача, с которой не справился царизм: энергия раскрестьянивания была взята под государственный контроль и израсходована, по большому счету, на полезные, важные, грандиозные цели. И это все за какие-то семьдесят лет — небывалый в истории случай, отличающий нас в лучшую сторону от других народов. Однако при этом, к сожалению, крестьянство России (в отличие от европейского) лишилось не только своего количества, но и качества. Цвет крестьянства был ликвидирован в составе всей русской элиты вообще — в силу, во-первых, господства в СССР евреев в годы самого крутого перелома конца 1920-х и, во-вторых, искусственной, идейно-превратной «социалистической» сущности всего проекта.

(Нельзя попутно не выразить восхищения перед мужеством и жизнестойкостью русского народа. Пройти такой огромный путь в такие сжатые сроки, столкнуться со столькими сильнейшими врагами и победить, столько претерпеть — и не потерять ни воли к жизни, ни природной непритязательности, ни надежды на лучшее будущее…)

ИТАК, можно сожалеть о том, что Россия — не Англия, но при этом радоваться, что она — не Германия, и т. д. Можно спорить о том, какой способ раскрестьянивания лучше, созидательнее, или наоборот, хуже, разрушительнее — капиталистический или «социалистический». Однако по своим необратимым негативным последствиям они, к сожалению, одинаковы. Когда энергия социального взрыва, вызванного раскрестьяниванием, сходит на нет вместе с крестьянским населением страны, наступает упадок, депрессия, грозящая в перспективе истощением и полной национальной гибелью^[2].

Обратимо ли раскрестьянивание?

ВЫШЕ говорилось, что некоторые отдельные страны (например, Германия) успели не один раз накопить и растратить национальный ресурс деревенских жителей. Им дано было как минимум дважды за свою историю употребить колоссальную энергию экономического раскрестьянивания. Но для тех стран, которым это все пришлось проходить в ХХ веке или только предстоит пройти, условия игры оказались уже другими. Им возможности, предоставляемые раскрестьяниванием, даны лишь однажды.

Почему последствия экономического раскрестьянивания стали необратимыми сегодня?

Во-первых, потому что невозможно вообразить себе условия, кроме планетарной катастрофы, которые могли бы отвратить и оторвать урбанизированное население от городской цивилизации и вернуть его в лоно сельской жизни и натурального хозяйства. Единичные исключения лишь подтверждают это правило. Как загнать обратно в деревню 40 % населения, занятого умственным трудом (именно таков его процент в США)? Или хотя бы 30 % (в России на 1989 г.; цифра примерная, точных данных за последние годы нет)? Как промышленных рабочих завербовать для сельского труда? А ведь их — более 50 % населения развитых стран… Это очень трудно.

Во-вторых, потому что в деревне попросту нет больше рабочих мест. Нет никакого экономического смысла восстанавливать деревенский контингент на уровне, скажем, конца XIX века. Научно-технический прогресс наших дней в области сельского хозяйства («зеленая революция») точно так же обесценил труд крестьян, работающих по старинке, как ткацкий станок — кустарный труд ткачей в XVII веке. Такой крестьянин уже не сможет производить товарный продукт, конкурируя с современной птицефабрикой или свинофермой, молокозаводом и т. д. Зачем занимать сто человек на работе, с которой справляются пятеро? Конечно, ряд высокоразвитых государств (Япония, США и некоторые другие) тратят огромные средства на поддержание занятости в своем сельском хозяйстве. Но это могут позволить себе только «передовики капиталистического производства», прошедшие на более раннем этапе безжалостную рационализацию этого самого производства, обогнавшие за счет этого других и тратящие теперь на социальную политику деньги, полученные от эксплуатации более слабых, менее развитых стран. Если ход прогресса превратил, допустим, 86 % населения (селян) — в 12 % или 3 %, если спрос на деревенский труд упал до такой степени, то как развернуть этот процесс, эти результаты вспять? Отказаться от достижений науки? Это непросто.

В-третьих, потому что капиталистическое хозяйство, как видно, вообще не нуждается в большом количестве крестьян, вполне удовлетворяясь наличием сезонных сельхозрабочих. По сути дела, крестьянство из класса превращается в постиндустриальном обществе в социальную диаспору, повторяя в строго обратном порядке путь пролетариата и интеллигенции, превратившихся из социальной диаспоры в класс. Социальные пропорции современных развитых стран, где крестьянство занимает скромные 3–5%, пролетариат 50–60 %, а интеллигенция 35–40 %, красноречиво об этом говорят. А тяжелый и малооплачиваемый физический труд, который только и делает рентабельным производство многих сельскохозяйственных культур (например, риса, чая, табака и мн. др.) вообще становится недоступен развитым странам. Недаром они все усилия прилагают к тому, чтобы закрепить за менее развитыми странами роль своего аграрного придатка, поставщика подобных продуктов.

В-четвертых, рождаемость во всех без исключения странах, прошедших раскрестьянивание, такова, что не оставляет надежд на стабильное пополнение какого-либо класса вообще (ниже об этом будет сказано подробнее).

Словом, избавиться от крестьянства как класса нелегко, а восстановить его — и вовсе едва ли возможно. Пока, во всяком случае, таких примеров не было.

Данное обстоятельство влечет за собой весьма серьезные этнодемографические последствия.

Главный Закон Жизни больше не работает

ОДНА из самых больших ошибок современных историографов и политологов (а в отраженном виде эта ошибка присутствует и в декларациях действующих политиков) состоит в том, что исторические закономерности в развитии человечества и отдельных стран, отслеживаемые во всем обозримом прошлом, они экстраполируют на наше время.

«Так было — так будет», — рассуждают историки и политологи, в том числе самые видные. Не буду называть имен, дело не в именах — а в том, что здесь налицо весьма и весьма недиалектический подход.

Те, кто по традиции пытаются применить к нашему времени исторические аналогии, совершают роковую ошибку. Они не видят, что в ХХ веке сломался и перестал работать Главный Закон Жизни, действовавший на Земле с тех пор, как на ней живут люди.

Этот Главный Закон Жизни очень прост и выражается в трех словах: «Бабы. Еще. Нарожают».

«Бабы еще нарожают». Так говорили и сто, и тысячу, и миллион лет назад — и это было правдой. Но сегодня так сказать нельзя. И даже прямо наоборот, ясно и понятно: «Уже не нарожают».

И это в корне меняет все дело.

Изменение Главного Закона Жизни, произошедшее за исторически ничтожный срок и еще не осознанное в должной мере ни учеными, ни жителями Земли, заставляет по-новому смотреть на прошлое и будущее человечества, ставить новые вопросы, искать непривычные решения в политике.

Раскрестьянивание и демографический кризис

ВСЕХ ли коснулось это изменение Главного Закона Жизни? Нет. Пока что оно коснулось только тех народов, которые прошли через экономическое раскрестьянивание. Приходится думать, что именно этот фактор, а не какой-то другой, вызвал демографическую катастрофу «передовых» наций. Остальные народы пока исправно продолжают рожать детей под разговоры белых людей о перенаселенности Земли.

В этом состоит парадокс и ирония новейшей истории. Белые американцы и европейцы со времен Мальтуса и Маргарет Зангер прилагают гигантские усилия, чтобы установить в своих странах и на земном шаре в целом выгодные для них социальные и расовые пропорции населения. Но добились пока прямо противоположных результатов. Все кампании по ограничению рождаемости, направленные против преимущественного размножения вначале пауперов, а затем афро-азиатов и латиноамериканцев, все ухищрения медицины, изобретенные с этой целью, привели пока лишь к сокращению удельного веса белой расы в мире. И, хотя современные средства контрацепции произвели неслыханную анти-витальную революцию, но пользуются ее плодами не все, а в основном «развитые» (читай: «раскрестьяненные») нации. Что повлекло за собой еще одну поистине глобальную революцию в жизни человеческих рас и народов.

Хотя различные ученые, как правило, выдвигают на первый план совсем другие объяснения депопуляции белых арийских народов, от «уровня материального благосостояния» до «религиозных традиций», но они не убеждают. Я последовательно разочаровался во всех этих объяснениях.

САМОЕ неумное и лицемерное из них, разумеется, это объяснение демографического упадка снижением материального благосостояния. По такой логике наивысшая рождаемость должна быть в странах с наивысшим благосостоянием граждан (например, в Швеции, Норвегии и пр.) — и напротив, нижайший уровень рождаемости должен быть в странах с нижайшим уровнем благ на душу населения (например, в Китае, Индии и пр.). На деле же, как известно, все обстоит как раз наоборот. Во всей благополучной Европе (если взять среднюю цифру по Германии, Австрии, Бельгии, Дании, Испании, Финляндии, Франции, Греции, Ирландии, Италии, Люксембургу, Нидерландам, Португалии, Великобритании) еще в 1950-1960-е годы было 26 детей на 10 семей, а к 2000 году стало всего 14. Правда, резкое снижение рождаемости в результате «шоковой терапии» и массового обнищания в России — это медицинский факт, позволяющий признать исключительность нашего положения. Но такова, видимо, особенность исторического момента. А в целом зависимость между общественным богатством и рождаемостью во всем мире — не прямая, а обратная.

НЕ ЛУЧШЕ и религиозно-бытовая концепция демографического упадка. Помню, как я ужаснулся в 1980-е гг., узнав, что в России на одну семью приходится 1,65 ребенка — почти в два раза меньше, чем нужно для простого воспроизводства нации. «Вот издержки атеистического воспитания! — подумал я. — Бога забыли, заповеди нарушают сплошь и рядом, погрязли в эгоизме, не боятся кары за детоубийство». Конечно, казалось мне тогда, насильственно обезбоженная большевиками Россия стоит в христианском мире на особом положении. Недаром у нас приходится два аборта на одного новорожденного, что ярко свидетельствует о полном отсутствии религиозного сознания вообще, об отсутствии каких бы то ни было представлений насчет религиозной сущности зачатия и деторождения. Однако, когда мне сообщили, сколькополек-католичек (а в Польше 95 % населения относит себя к верующим христианам) приезжает ежегодно в Германию, Чехию, Прибалтику, Белоруссию и Калининградскую область с целью «прооперироваться», я усомнился в такой трактовке. А потом я узнал, что в католической Испании цифра рождаемости еще меньше, чем у нас: 1,28 ребенка на семью. А в католичнейшей Италии, где проживает «наместник Бога на Земле», сам папа римский, признанный во всем мире борец с абортами и контрацепцией, — аж 1,24 ребенка на семью!

Я навсегда был просто шокирован этими цифрами.

«НАВЕРНОЕ, все дело в расе, — решил я тогда. — В культурно-цивилизационных особенностях и установках, в менталитете белых европейцев-христиан. От христианства до разложенческого, вырожденческого демохристианства — один шаг, а там уж рукой подать до полного разгула феминизма и гомосексуализма, до смешанных браков, упрощенных разводов, матерей-одиночек, брошенных детей-сирот и прочих, не способствующих демографическому росту «прелестей». Ничего этого нет, скажем, в странах ислама. Ну, и потом европейцы слишком продвинулись в прогрессе, в удовлетворении всех и всяческих потребностей, разбаловались, утопли в комфорте, а азиаты, африканцы — неизбалованный и не погрязший в пошлом себялюбии и сибаритстве народ». Однако затем я с удивлением узнал, что в синтоистско-буддийской Японии, а также Сингапуре и Гонконге дела обстоят не лучше. Число детей у японок, сингапурок и гонконгок (гонконжиц?) сокращается совершенно одинаково с немками или канадками. По меньшей мере 30 % японок прибегают к искусственному прерыванию беременности — абортам. Значит, очевидно, дело не в религиозных и не в расовых различиях.

Разумеется, определенные религиозно-бытовые традиции имеют большое, даже огромное значение. Любому просвещенному и непредвзятому читателю ясно, что следование правилам Шариата или русского Домостроя укрепляет, совершенствует семью, а отвержение этих правил, следование правилам либеральной демократии — разрушает, уродует ее. Отношения мужа и жены, родителей и детей терпят непоправимый ущерб в якобы «просвещенных», а на деле — глубоко деградировавших, вырождающихся странах.

Мы знаем, к примеру, что любые, даже малые отклонения в области сексуальной жизни (инцест, изнасилование, мужеложество, скотоложество, прелюбодеяние и даже онанизм) веками карались у иудеев — и не как-нибудь, а смертной казнью через побиение камнями — при том, что многоженство разрешалось. Таковы были именно религиозные установления этого народа. И вообще, вся культура еврейской семьи была направлена на увеличение потомства, на гармонизацию семейных и поколенческих отношений. Убежден, что именно благодаря этой, сугубо биологической, витальной в своей основе, строгости нравов евреи сохранились как нация в веках и даже в тысячелетиях. Но вот ведь какое дело: арабские страны, не прошедшие пока через экономическое раскрестьянивание, по-прежнему сохраняют и религиозные устои, и высокий уровень рождаемости. А соседствующий с ними индустриальный и урбанизированный Израиль — нет, хотя раввинат официально является одним из главных столпов общества и государства, а Тора и Талмуд заменяют израильтянам отсутствующую конституцию. Если не считать узкую прослойку иудейских ортодоксов (где встречаются семьи и с пятнадцатью детьми), рождаемость в самом Израиле у евреек в 1,8 раза ниже, чем у арабок. В 1998 году было зарегистрировано 18149 абортов, в 1999-м — 18785. Прочитав в еврейской прессе о том, что израильский парламент принял закон, дозволяющей гомосексуальной паре жить под одной фамилией, а также о раввинах, пользующихся услугами проституток, я понял, что евреи благополучно скатились в ту же яму, что и европейцы, японцы и гонконгцы. И, кстати, некоторые «раскрестьяненные» мусульманские народы (например, татары).

Итак, дело не в наличии или характере религии, как бы того ни хотелось приверженцам той или иной веры. Все религии стремятся регулировать семейные отношения, все они (кроме сатанизма) дают установки на деторождение, на утверждение жизни, а не наоборот. Но все они, какими бы ни были, действуют в обществе лишь до поры до времени. Пока это общество не раскрестьянено.

ТЕ ЖЕ соображения следует отнести и на счет политической линии, преобладающей в странах, испытывающих демографический упадок. Не либерализм западного или японско-гонконгского образца и не какой-либо другой политический строй ведут народы к указанному упадку. Политический строй есть, согласно моим изначальным постулатам, лишь результирующая той социально-демографической ситуации, которая складывается по объективным историческим причинам. Строй — как и религия: вторичен. Он следует за социо-демографией и определяется ею, а не наоборот. К примеру, капитализм объективно не может цвести в феодальной по структуре населения стране. (Мы в этом убедились на собственном примере.) И демо-либерализм никогда не возникнет в условиях рабовладения или феодализма: он органически может существовать только на базе буржуазных мегаполисов, пропагандирующих и даже навязывающих всем остальным свой modus vivendi как универсальную норму.

БЫЛО время, когда я винил в упадке рождаемости исключительно женщину, которая, эмансипировавшись и добившись права на аборт и контрацепцию, в условиях города «распоясалась» и быстро и радостно променяла трудную роль матери семейства и хранительницы домашнего очага на приятную свободу, увлекательные возможности карьеры, личной жизни, просто dolce far niente (сладкое безделье) и т. д. Как только появилась медицинская и правовая возможность жить сексуальной жизнью, не рожая, женщина тут же ею воспользовалась. Но, приглядевшись, я заметил, что к современному городскому мужчине тоже можно предъявить в этом плане немало претензий: лишь очень немногие находят мужество взвалить на себя груз полной ответственности за семью, за детей. Большинство трусливо уклоняется от бремени решений, от роли кормильца и добытчика, оставляя за это жене полное право главного выбора: рожать или нет. Оно, это большинство городских мужчин, предпочитает вести разгульную жизнь и потакать своим все более разнообразным желаниям вместо того, чтобы поставить на надлежащее место жену и самому встать с ней рядом, плечом к плечу.

В ЧЕМ связь между деревенским образом жизни и рождаемостью? Отчасти, возможно, в том, что для крестьянина дети — будущие помощники в нелегком сельском труде; вырастая, они становятся не «лишними ртами», а работниками и добытчиками. Усиливают, укрепляют положение семьи. Замечено, что при переселении в город деревенская семья в первом поколении сохраняет установку на многодетность, и лишь во втором-третьем теряет ее. В городе ситуация противоположная: выросший ребенок уходит из дома, заводит свою семью, не наследует, как правило, профессию родителей и ничего не приносит в общесемейную родительскую копилку. Напротив, как показывает статистика, городские родители весьма долго продолжают «подкармливать» своих детей. И не столько в буквальном, сколько в переносном смысле. Если в деревне на первом месте в списке родительских забот традиционно стоит проблема еды и одежды, то в городах это еще и проблема образования, социального статуса детей и внуков, их культурного досуга, медицинского и социального обслуживания, свободного времени и др. В небогатых странах острейшим образом стоит также проблема жилплощади. Словом — сплошные статьи расходов.

Но ведь так было и в прошлые века, что не мешало горожанам заводить «богом положенное» число детей. Сто-двести лет назад, когда аборты были запрещены, а биохимия не давала средств для массового применения контрацептивов, горожане рожали так же исправно, как и селяне. Поэтому нельзя сказать однозначно, что-де только деревня, «консервативная и религиозная по своей природе», способствует такому явлению, как многодетность. С одной стороны, конечно, именно город настойчиво легализовал аборты и контрацептивы и, как только они стали законными и доступными, отверг многодетность как поведенческую норму и, напротив, возвел в норму одно-двухдетную семью. (А теперь уже и бездетную; более 60 % амстердамцев признались в недавнем опросе, что вообще не хотят обременять себя детьми; одиночество предпочитают браку 11 % Французов, 14 % — нидерландцев, 22 % — датчан; в Бельгии на все 10 млн. жителей — 928.548 семейных пар вообще не имеют детей.) Но с другой стороны, в наши дни и деревенские жители белой христианской Европы, в том числе России, отказались от многодетности и перестали поставлять человеческий материал в количестве, потребном для простого воспроизводства нации. Словом, город, конечно, первым убегает от многодетности, но в раскрестьяненных странах за ним бежит и деревня, а в нераскрестьяненных ни того, ни другого не происходит.

В МОИ задачи, впрочем, не входит всеобъемлющий анализ причин сложившегося демографического положения; как детерминист я понимаю, что список причин и объяснений некоего явления может быть бесконечен, и любая из них под определенным углом зрения может показаться главной. Поэтому достаточно, если мы констатируем факт: страны, прошедшие через экономическое раскрестьянивание, растратившие свою деревню, утратили вместе с этим ресурсом и традиционную религиозно-бытовую жизнь, и традиционную семью, а с ними — демографическую перспективу.

А с ней — всякую перспективу вообще.

Нашествие

ИТАК, Главный Закон Жизни («Бабы еще нарожают») остался для «развитых» стран в прошлом. Доразвивались. Лично мне это кажется чудовищным во всех смыслах и аспектах, но есть достаточное количество экспертов (взять хотя бы В. Тишкова, директора Института этнологии и антропологии РАН), которые не считают это чем-то плохим и даже предлагают нам, русским, считать за норму низкую рождаемость у европейцев.

Однако все не так просто, как видится нежно заботящемуся о русских Тишкову. Закон неравномерности развития, нравится это кому-то или нет, существует и действует. И играет с европейскими народами очень дурную шутку. Если бы через раскрестьянивание одновременно проходили все нации всех континентов, не было бы и проблемы. Но это не так. Как тот чиновник из «Смерти Тарелкина», который норовил бежать «впереди прогресса», нации, которые принято называть «развитыми», обогнали в своем историческом развитии другие народы. Причем настолько, что преимущество высокого развития обернулось против них самих, превратилось в роковой, губительный недостаток. Такая вот диалектика.

Конкретно: в результате экономического раскрестьянивания в «развитых» странах образовался своего рода вакуум, область низкого демографического давления. В которую хлынул поток людей из стран, не прошедших раскрестьянивания (либо как раз сейчас проходящих), но превратившихся в силу разных обстоятельств — например, снижения детской смертности, улучшения быта — в области высокого и сверхвысокого демографического давления. Поясню яркими примерами.

В НАЧАЛЕ ХХ века на Британских островах насчитывалось лишь около 500 человек африканского происхождения и примерно столько же — вест-индского (выходцев из британских колоний с Карибских островов, в первую очередь с Ямайки). Итого — всего одна (!) тысяча человек. Это были самые большие контингенты «цветных» (принятый в науке термин, не несущий оценочного значения) в Великобритании того времени; количество индусов, ланкийцев и некоторых других народов было намного меньше. Жили эти цветные в основном в портах: Кардиффе, Ливерпуле, Лондоне. Никаких проблем данный факт не создавал. И до Второй мировой войны эта картина практически не менялась.

Что же случилось дальше? Когда я читал нижеследующий пассаж в кандидатской диссертации историка М.В. Пономарева «Цветная» иммиграция и иммиграционная политика Великобритании в конце 40-х — начале 60-х гг.» (М., 1992), я невольно соотносил его с современной Россией: «По разным причинам уменьшился процент работающих. Другими словами, каждый работающий вынужден был содержать возрастающее число неактивного населения… Старики становились все увеличивающейся частью населения… На процесс влияло увеличение продолжительности полного образования, в результате чего откладывался выход молодежи на рынок труда. Положение в Великобритании усугублялось продолжавшейся эмиграцией. После войны многие англичане стремились покинуть страну, где, по их мнению, было тяжело жить. Выход из этого положения британское правительство видело в привлечении рабочей силы из-за рубежа» (с. 20).

В результате новой иммиграционной политики всего за 50 лет одних только индо-пакистанцев стало на Британских островах — два миллиона, вест-индцев — не менее того, негров — миллион. То есть количество цветных увеличилось как минимум в пять тысяч раз. По статистике на одного работающего цветного иммигранта приходится как минимум двое иждивенцев.

Этот контингент продолжает расти, власти уже не в состоянии остановить вышедший из-под контроля поток. Несмотря на то, что лейбористы и консерваторы, долгое время дружно оправдывавшие свободу иммиграции, поняли, наконец, опасность и забили тревогу; несмотря на принятый благодаря мужеству Маргарет Тэтчер ограничительный закон о гражданстве 1981 года — факт налицо: за какие-то полвека «в Великобритании сложилось многорасовое общество со всеми его проблемами и противоречиями» (там же, с. 212). И возврата к изначальному положению 1900-х гг., увы, не предвидится.

АНАЛОГИЧНОЕ развитие событий, только в более ранние сроки, мы наблюдаем во Франции. Как мы помним, Первая мировая война добила французского крестьянина. Историк Н.М. Фролкин в своей докторской диссертации «Трудовая иммиграция во Франции в новейшее время» (Киев, 1981) указывает: «Для этого периода характерен кризис сельского народонаселения. Мировая война оставила многие десятки тысяч хозяйств без рабочей силы. В ряде департаментов запустение вызывалось не только гибелью крестьян на фронте, но и высокой смертностью в мирное время… Этот процесс затронул в большей или меньшей степени все французское село эпохи империализма» (с. 46).

Одновременно во французских колониях Африки, в первую очередь — в Алжире, возникла противоположная ситуация: «С развитием товарно-денежных отношений в алжирском селе богатые колонисты-французы стали прибирать к рукам плодородные земли разорившегося местного крестьянства… Подавляющее большинство коренных алжирцев пребывало в состоянии крайней нищеты. Именно эта масса трудящихся представляла собой огромный резерв дешевой рабочей силы для капиталистической промышленности Франции» (с. 50).

Итак, уже раскрестьяненная, обескровленная Франция оказалась в одной связке с проходящим через экономическое раскрестьянивание, разбухшим от «лишних» людей Алжиром. Произошло, так сказать, наложение двух процессов. Дальнейшее нетрудно угадать.

В годы Первой мировой войны во Францию на работы прибыло 78.556 алжирцев, 42.840 индокитайцев, 35.506 марокканцев, 18.248 тунисцев, 3.590 мальгашей, 35.109 китайцев. В общей сложности колониальные и зависимые страны поставили Франции 220 тыс. человек (там же, с. 57).

Так было положено начало массовой цветной иммиграции. Многих из иммигрантов этой первой волны впоследствии, когда чуть спала потребность в рабочих руках, насильно депортировали из Франции. Но — увы, избавиться от возникшей зависимости оказалось невозможно, поскольку все породившие ее факторы остались и продолжали работать. Уже в 1921 году ввозить рабочую силу пришлось вновь, и в гораздо большем объеме: 1.532 тыс. человек (не только цветных). И далее — десять лет иммиграционного бума, в результате чего Франция вышла по импорту рабочей силы на первое место в Европе и на второе, после США, в мире.

После Второй мировой войны демографическая ситуация у французов не стала лучше. К 1968 году в стране проживало 619 тыс. арабов, 215 тыс. жителей Антильских островов, Мартиники, Реюньона. Потом пошли во все возрастающем количестве турки и негры. Возвращаться из «прекрасной Франции» на родину, в обстановку скученности и нищеты, никто из них не хотел. Все иммигранты в массовом порядке стали требовать и получать французское гражданство. С 1966 года натурализация пошла по 40 тыс. человек в год. Между тем, у всех гостей отмечалась высокая рождаемость.

О динамике роста числа иммигрантов во Франции дают представление такие факты. В 1851 году всех иммигрантов (тогда, в основном, европейцев) насчитывалось 379 тыс. человек, а в 1972 году — 3444,2 тыс. человек, в основном цветных. То есть за сто двадцать лет примерно десятикратный рост. Но в 1976 году их стало уже 4.196 тыс. (рост на 20 %), а в начале 1978 года 4.373 тыс. человек — рост на 25 % всего за шесть лет!

К чему вело все это во внутриполитическом аспекте? Фролкин результирует: «Сильная ксенофобия, возникшая в массах французов, главным образом в эксплуататорских слоях и в определенной мере среди некоторых категорий трудящихся, ненависть к алжирцам» (с. 218).

В 1973 году вспыхнули первые расовые столкновения в Марселе, во время которых были убиты 8 алжирских иммигрантов. Правительство, в лучших традициях христианского гуманизма, предало, разумеется, свой народ и встало на сторону «новых граждан». Как это произошло еще раньше в Великобритании, а до того — в США. Однако расового мира правительства-предатели себе этим не купили, а лишь ускорили инерцию вырождения автохтонных народов. Результатом капитуляции стал бурный, неукротимый рост цветного населения граждан Франции^[3]. (Из личных впечатлений: когда я покидал галерею Нотр-Дам, это совершеннейшее воплощение духа европейского средневековья, дверь за мной закрывал араб.)

Прошло не так уж много времени — всего 20 лет после марсельского убийства алжирцев, и в 1995 году в Париже и по всей Франции загремели взрывы, подготовленные исламскими террористами. Бомбы взрывались в метро, на рынках, у школ; только погибших было более десятка человек. Правительство вынуждено было создать специальную антитеррористическую программу «Вижипират»…

В том же направлении, что и Франция, идут и другие страны белой Европы. Например, Германия, где мы наблюдаем одних только турок больше 2 млн. (в 1968 г. их было 205 тыс.), а ведь есть еще румыны, венгры, цыгане, евреи, югославы — в общей сложности более 7 млн. иммигрантов. В Швейцарии за 20 лет (1950–1970) три четверти прироста занятого населения дали иммигранты и лишь четверть — коренное население. Давно стали интернациональными Амстердам, Гаага, Брюссель, другие города Голландии и Бельгии…

СЛОВОМ, Европа стремительно меняет свой расовый облик, расовое содержание своей культуры и цивилизации. Процесс ширится. Для тех, кто видит в Европе лишь географическую или политэкономическую данность, в этом нет ничего страшного. Но для историка, социолога, культуролога, этнополитика данный факт равнозначен цивилизационной катастрофе, не уступающей по трагическому масштабу гибели Атлантиды.

…На европейском континенте есть мирового значения зловещий символ подобной катастрофы: это одно из чудес света — храм святой Софии Премудрости Божией в Константинополе, переделанный в главную мечеть Стамбула. Совершенство формы, насильно наполненное чуждым содержанием. Памятник культуры? Да, несомненно. Но какой: христианской? мусульманской? «общей»? Чьей: греко-византийской? тюркской? ничьей? чьей угодно? «просто человеческой»?

Нет, перед нами — воплощенное недоразумение, каменный оксюморон (типа «жареный лед»). Кощунственное извращение грандиозной творческой идеи, вдохновлявшей некогда величайших архитекторов и художников эпохи… И дело здесь не столько в том, что насилие заставило сочетаться две несочетаемые культуры, две враждебные религии (их все равно сочетать не удалось). А дело в том, что памятник культуры и религии превратился именно в памятник насилию и извращению творческого замысла и смысла.

Подобная участь ожидает теперь весь европейский мир?

Битва за европейское наследие

РАЗВИВАЮЩИМСЯ нациям сегодня дан уникальный, единственный в истории человечества счастливый шанс: провести свое раскрестьянивание за счет массового заселения, «засеивания» развитых стран белой расы своим семенем, вместо того, чтобы сжигать это семя в топке войн и революций. Именно это «засеивание» развивающиеся нации и совершают самым активным образом, выпихивая миллионы своих единокровных на ловлю счастья в Европу и Америку. Они стремятся использовать свой шанс максимально, дабы сберечь свой генофонд. Сберегая свой генофонд, они, естественно, не щадят наш.

В качестве идеологического прикрытия данный процесс использует своего рода «выборочный гуманизм» — в отношении не развитых, а именно и только неразвитых народов. (Это квазинаучно именуется «позитивной дискриминацией».) А также идеологию глобализма, космополитизма и прав человека.

Европейцы своими раскрестьяненными крестьянами (флибустьерами, буканьерами, охотниками на рабов, конкистадорами и прочими пиратами) наводили некогда ужас на целый свет. Афро-азиатский и латиноамериканский «империализм» пока что носит мирный характер. Цветной мир великодушно не воздает белому по былым «заслугам». Процесс завоевания белого мира, «глобальная реконкиста», протекает, в нарушение тысячелетних традиций, без вооруженной борьбы. Европейцы беззвучно, не сопротивляясь, терпят нашествие на свой дом, как стихийное бедствие, как налет саранчи. Американцы дальновидно поглядывают, куда бы снова эмигрировать, не в Россию ли (Пентагон недавно провел штабные учения по защите «своей» Сибири от Китая).

Но тишина, я уверен, обманчива. Если белые вдруг попытаются возмутиться этой ползучей оккупацией, вздумают сопротивляться — хрупкий расовый, национальный и этноконфессиональный мир моментально рухнет, и откроется кровавая бездна^[4]. (Как она уже открылась в Косово, где расплодившиеся албанцы вполне закономерно вычистили из «сердца Сербии» снизивших рождаемость сербов, вздумавших было восстановить исторический статус-кво. Косово — не есть неповторимый политический уникум, напротив, это образцовая модель развития событий.) И тогда индо-пакистанцы припомнят англичанам беспрецедентное по жестокости подавление сипайских восстаний, китайцы англичанам и французам — опиумные войны, турки немцам — вековую войну Османской и Австрийской империй и т. д., и т. п.

МОЖНО не сомневаться: афро-азиаты и латиносы в конце концов выиграют расовую войну за европейское наследство. По тому самому непреложному историческому закону, по которому на всякий «хитрый Рим» обязательно найдется свой «гунн с винтом». Европейцы это понимают нутром и шкурой; но эти трусливые умники уже бессильны сопротивляться и поэтому принимают международные пакты (в которые втянули — еще при Козыреве — замордованную ельцинским режимом Россию), регулирующие миграцию бесконфликтно, в целом — в пользу мигрантов. Едва начав игру, эти импотенты уже капитулировали.

На стороне афро-азиатов и латиносов в Европе и Америке самым активным образом играют евреи, упорно добиваясь, через институты права и СМИ, чтобы все государствообразующие этносы утратили роль хозяев своих собственных стран, растворились в инонациональных «согражданах». В мутной воде космополисов, где и не разберешь, кто хозяин, а кто гость, удобно ловить рыбку выгоды и благополучия. Удобно самому стать незаметно хозяином. Играя на столкновении чужих интересов, удобно разделять и властвовать. Укреплять свою власть над миром. Главными идеологами равноправия, национальной, расовой и религиозной толерантности, свободы миграции, глобализма и космополитизма везде и всегда (кроме Израиля, разумеется) являются именно евреи. Таковы беспристрастные факты, о коих — ниже.

Расовый мир, в коем погрязла Европа, — не от хорошей жизни европейцев. Он для них — вынужденное явление, прямо противоположное их вековым устоям, традициям, установкам. Противоречащее их национальному духу, их эпическому наследию, словом — всем основам их национальной идентичности, коренящейся в истории. Но сегодня расслабленные и выродившиеся, изменившие себе европейцы, которым просто уже некого послать умирать на полях сражений, полны бессильного страха. Такова историческая плата за раскрестьянивание, индустриализацию, демократию и комфорт.

Этот страх очень заметен в повседневной жизни. В парижском метро (уже есть линии, где — я специально считал — цветных вдвое-втрое больше, чем белых) негры держатся весело, раскованно, независимо и уверенно: они — завоеватели, они вырвали у судьбы и Европы свой шанс, покорили сладчайший Париж. Пусть небогатые, они счастливы сознанием личной и расовой перспективы: у них есть будущее. А вот французы, стоя или сидя рядом с неграми или арабами, хранят на физиономиях скорбно-замкнутое и недоуменно-кислое выражение: «За что? Почему? Что с нами будет дальше? Как же это вдруг получилось, что мы в собственной прекрасной стране, созданной руками наших предков, — перестаем быть хозяевами?» Психологи называют такое состояние «фрустрацией». Французы потеряли лицо, но в большинстве своем даже не сопротивляются^[5]. Они, может, и хотели бы, но не смеют поддержать в должной мере Ле Пена. Потому что Ле Пен — это эскалация конфликта. А они сегодня боятся конфликтовать и воевать, ибо войны ведутся лишь потому и постольку, поскольку есть кем воевать.

Европейцам и американцам воевать сегодня давно уже некем: деревня исчерпана, рекруты в дефиците, на наемных воинов-профессионалов полагаться нельзя никогда. Поэтому натовцы (синоним белых евро-американцев) предпочитают лишь издали использовать высокоточное оружие. Они разгромили военные базы Саддама Хусейна, но послать в Ирак оккупационный корпус не смеют^[6]. Они разгромили не только военные, но и промышленные базы Милошевича, но послать в Сербию оккупационный корпус тоже не смеют. Они посмели послать «миротворческий» корпус в Сомали, но после первой же резни, обошедшейся им всего лишь в 200 жизней, улепетнули оттуда без оглядки…

Но спрашивается: можно ли (и как?) использовать высокоточное оружие в своей собственной стране, в своем собственном городе, где в транспорте, на улицах стоят бок о бок свой и чужой?

Сегодня европейцы просто подняли руки и без боя сдали все наследие предков, всю роскошь, блеск, великолепие, комфорт — свидетельство мощи духа, ума и витальных сил расы — народам, которые палец о палец не ударили для создания этого великолепия. Европейцы и белые американцы сегодня способны только капитулировать. Они источают запах слабости и трусости — запах завтрашнего трупа. Они смиряются с создавшимся положением, приспосабливаются к нему.

Американский профессор Пол Куртц из Нью-Йорка пишет, суммируя умонастроение своих белых соотечественников: «Новым избранным народом являются граждане всего мирового сообщества. Гуманистическая миссия заключается в создании мира без разделений по расовым, национальным, этническим или религиозным признакам, в котором равные права человека и ценность человеческой личности основываются на факте принадлежности к человечеству» (1991). Такова современная глобалистская парадигма арийца-капитулянта, полностью отрицающая весь предшествующий опыт человечества вообще и белой расы в частности.

Читая эти высосанные из немощного пальца рассуждения о новой «гуманистической миссии» невольно вспоминаешь великого мыслителя Оскара Уайльда: «Гуманизм противоестественен, ибо помогает выжить ничтожнейшим». И дополнить его: «выжить ничтожнейшим за счет достойнейших»…

МНЕ ЖАЛЬ европейскую культуру, зримо меняющую владельца, я скорблю о падении Парижа и Лондона, но мне не жаль европейцев: капитулировав, они заслужили свою судьбу. Я уважаю и люблю ту Францию, которая создавала свое бесподобное наследие, но не могу уважать и любить ту Францию, что сегодня предает самое себя вместе с наследием.

Чем все это кончится? И что во всем этом страшного? Возможно, Европа возьмет на вооружение американскую концепцию «плавильного котла», примет американский опыт за образец — и все будет хорошо?

Опыт самой Америки говорит: ничего хорошего не будет. «Плавильный котел» давно лопнул теоретически и практически, и выброшен на помойку передовой американской общественной мыслью.

Как лопнул «плавильный котел» и что из этого вытекает

Я НАМЕРЕННО не писал пока о США, где расовая проблема — неотъемлемая часть всей истории страны. В Европе это не так, поэтому все «острые углы» намного резче, острее, заметнее. И нам, русским, — ввиду того, что мы идем по стопам европейских народов — их ситуация ближе и понятнее, чем американская. Нам легче примерить ее на себя, чтобы принять или отвергнуть. Американцы, разумеется, пытаются навязывать европейцам (и все настойчивее) некое видение проблемы. Сами, между тем, уже начинают исповедовать нечто совсем иное^[7].

Но давайте вначале спросим себя: что такое американская нация?

Цитированный выше американский профессор Куртц с закономерной легкостью может рекламировать ценности глобализма и проповедовать отказ от принципа национальности. Он сам или его предки это давно уже сделали, перешагнули этот порог. Ведь американской этнонации как таковой — нет, есть лишь американское гражданство, что далеко не одно и то же.

КАЖДЫЙ иммигрант, прибывший в свое время в США, отряхнул некогда со своих ног прах своей родины, откуда бы он ни прибыл; обрезал пуповину, соединявшую его с родом-племенем. Если и называть американцев нацией, то следует уточнить: это нация предателей, нация иванов, не помнящих родства. Недаром у американцев принято говорить о себе только в настоящем, а лучше — в будущем времени. Прошлое — «несущественно». Если же рассуждать не о личной, а о национальной (вернее: государственной) истории США, то она, во-первых, настолько еще коротка, что не позволяет делать выводы и обобщения, а во-вторых — совершенно по-разному читается глазами, скажем, негра, еврея или англо-сакса.

(Уместно заметить здесь в скобках, что поскольку весомые части американского общества имеют различное суждение о собственном прошлом, настоящем и будущем, они вряд ли годятся в качестве экспертов, оценивающих настоящее, прошлое и будущее наций, в несколько раз старше их самих.)

В Америке все — пришельцы, кроме индейцев, но их-то на сей счет вообще никто не спрашивает. Все в одинаковом положении. Президент Джон Кеннеди в 1958 году так и сформулировал: «нация иммигрантов». У американских негров, латиносов, евреев или китайцев столько же моральных прав считать Америку — Родиной, сколько у англо-саксов, немцев, ирландцев, украинцев, русских и т. д. Каждый американец, какой бы национальности или расы он ни был, имеет равное право, не только с юридической, но и с моральной точки зрения, решать судьбу Соединенных Штатов так, как он считает нужным. Это справедливо. (У негров такое право, быть может, побольше, чем у других, поскольку их предков завезли сюда против их воли.)

Но проблема — не только в этом. Птицы одного пера недаром слетаются в одну стаю. Воззрения одного человека легко становятся воззрениями миллионов, если эти миллионы спаяны классовой или национальной общностью, солидарностью. И тогда судьба страны становится заложницей интересов того класса или народа, который в данный момент сильней, сплоченней, агрессивней.

«Американская нация» — есть миф, такой же, каким был в свое время пресловутый «советский народ — новая историческая общность людей». Под выражением «американская нация», которое иногда еще встречается в литературе, следует понимать просто непрочный, неустойчивый конгломерат национальностей, в котором, с тех пор, как он существует, борются две тенденции.

Первая — нисходящая, а именно та, что выразил Куртц: отбросить национальность и объединиться под знаменем абстрактного гуманизма в некоей «общечеловечности». (Странно только, что Куртц, выступая как адепт научного мировоззрения против мировоззрения религиозного, в данном случае опирается на религиозный по сути постулат о гуманизме, который иначе как на веру принять невозможно.) Эта тенденция господствовала с конца 1940-х и до 1980-х гг., Куртц подхватил ее, так сказать, на излете. Она сегодня отражает лишь позицию некоторой части белых американцев, чей удельный вес в обществе неуклонно падает и чей страх за будущее заставляет заранее искать способ консервации «мирного сосуществования». Ведь прирост у белых (считая иммигрантов) — минусовой, средний детородный возраст 30–35 лет, беременность в этой связи все чаще производится искусственным путем. Увеличение численности населения идет за счет негров, китайцев, латиносов. В этих условиях поневоле примешь доктрину Кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!» Только звучат эти слова не строгим предупреждением сильного, а униженной, жалобной просьбой слабого. Данная концепция сегодня больше рассчитана на экспорт, сами американцы в нее уже верят мало.

Возникшая на базе указанной выше социодинамики и набирающая силу вторая тенденция ведет к глубокому размежеванию не только рас, но и национальностей внутри американского общества, к расслоению той национальной «взвеси», что возникла было в хваленом «американском плавильном котле». Сегодня новые иммигранты, чувствуя эту восходящую тенденцию, уже не стремятся как можно скорее овладеть английским языком и влиться, интегрироваться в т. н. американское общество, а предпочитают селиться компактно и жить отлаженной жизнью своих национальных общин, говоря на национальных языках и придерживаясь национальных традиций и образа жизни. Отдельно держатся уже не только разнообразные цветные народы, но и русские, поляки, евреи, украинцы. Внутреннего «единства нации», то есть «американского общества» как такового, если и допустить, что оно было, уже нет в помине. (Крушение СССР, а с ним — образа врага, сплачивающего нацию, только ускорило распад оного «общества».) В пресловутом фальшивом «единстве» все давно разочаровались, к нему стремятся лишь политики, но не массы.

«Плавильный котел» давно выкатился из круга абсолютных идейных ценностей. Не в моде межнациональные, а уж тем более — межрасовые браки. Представители цветных народов отчетливо стремятся не только к укреплению собственного расового сознания, расовой идентичности, но и к переносу этой идентичности в государственный формат. Они чувствуют: за ними будущее. Они чуют запах небывалой в истории добычи, предвкушают неслыханный дележ наследства, удерживать которое у белых, у англо-саксов скоро не станет сил. Цветных не останавливает ни страх гражданской войны, ни страх перед законом. Их много, они живут роевой жизнью и не боятся умирать. Однако требуют отмены смертной казни, ибо недаром более 80 % заключенных в американских тюрьмах — негры. Новые гунны ждут только, когда пошатнется «Четвертый Рим», но ждут не пассивно…

В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ в Америке идет повседневная тихая «холодная» гражданская война на расовой и национальной почве. О ней не рассказывают Голливуд и СМИ, но она не прекращается ни на один день. Отсюда — возникновение, скажем, агрессивной теории черного расизма, распространение учения о превосходстве черной расы («негритюд»), популярность лозунга «Black power!» («Власть — черным!»), рост влияния и активности таких движений, как «Нация ислама» (черные мусульмане во главе с Л.Фарраханом) или «Черные евреи» (их постулат гласит: настоящий избранный Богом народ — это отнюдь не пригрезившиеся Куртцу «граждане мирового сообщества», а именно и только негры) и т. д.

Политическое движение черных набирает мощь с каждым десятилетием. После того, как в 1957 году президент Эйзенхауэр совершил роковую ошибку, направив две тысячи парашютистов в городишко Литтл-Рок, чтобы защитить право черных детей ходить в школу вместе с белыми, на негров просто не стало никакого удержу, а белые, преданные своим «гуманным» правительством, психологически сломались и потеряли волю и способность к активному сопротивлению.

В 1963 году негры начали серию «походов свободы». В течение года по стране прокатилось 2 тысячи демонстраций, венцом которых явился первый в истории «поход на Вашингтон», в котором приняли участие 250 тыс. человек. В следующем году осмелевшие черные дошли до вооруженных столкновений, учредили террористическую организацию «Черные пантеры». В 1965 году разразились кровавые события в Лос-Анжелесе, Чикаго^[8], результатом чего стал закон о праве на голосование. (В итоге уже к 1974 году в американских городах насчитывалось 108 негров-мэров.)

«Выиграв битву за гражданские права, черные американцы захватили важный плацдарм для дальнейшей борьбы»^[9].

В 1966 г. по США прокатились 43 негритянских волнения, в том числе 21 бунт. В 1967 — уже около 165 бунтов, в том числе 75 крупных. Именно тогда из уст негритянского лидера С. Кармайкла вырвался лозунг века: «Black power!».

Раз отступив, белые американцы начали тотальную и необратимую капитуляцию. Но предела черным устремлениям они этим не поставили, расового мира себе не выторговали. Бессильным котам леопольдам мира никто не подарит.

Эскалация расового конфликта в 1980-90-е гг. отчетливо проявляется в таких, например, явлениях, как кровавые бунты негров в Майами, Теннесси, Флориде при Рейгане (всего в пяти городах), как «марш миллиона черных мужчин на Вашингтон» или прогремевшее на всю страну «дело Симпсона», когда негр, убивший свою белую жену, был внаглую оправдан черными присяжными в суде.

Сегодня 62,2 % черного населения Вашингтона и Нью-Хейвена заявили в опросах, что «поддержали бы политическую партию черных»^[10]. При этом американские негры-политики великолепно понимают значение расового единства, расовой солидарности, постоянно и целенаправленно ведут поддержку негров ЮАР, Мозамбика, Анголы, Островов Зеленого Мыса, Зимбабве, Намибии и т. д.

Но самое яркое проявление расовой агрессии американских негров состоит не в политических мероприятиях и бунтах, а в том, что они продолжают активно плодиться. Если в 1960-е гг. они составляли всего 10 % населения, то сегодня уже 20 %. И это несмотря на то, что живут хуже белых и не в деревнях (негритянское фермерство давно и основательно разрушено, неконкурентоспособно), а в городах. Их вполне устраивает паразитический (благодаря социальным программам) образ жизни люмпена. Ведь, скажем, только ради того, чтобы черные дети ходили в школу, их родителям платят немалые пособия! Отчего же не рожать в таких условиях?

Историк В.К. Шацилло в диссертации «Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН) и ее роль в негритянском движении США в послевоенный период» (М., 1983) приводит интересные данные. Оказывается, с 1910 года в стране действует Национальная городская лига, занятая тем, что помогает неграм переселяться в город. Если в то время лишь 10,4 % всех американских негров жили в Северной Америке, то уже в 1960 г. их стало 34,4 %. И в том же году уже лишь 25 % негров Юга Америки жили в селе. В дальнейшем эта тенденция росла. Исполнительный секретарь НАСПЦН Р. Уилкинс, выступая в сенате в ноябре 1966 г., верно резюмировал: «То, что мы называем негритянской проблемой, содержит в себе гигантскую проблему урбанизации». Шацилло также интерпретирует данный факт вполне однозначно: «Одним из важнейших факторов, поставивших негритянский вопрос в разряд острейших внутриполитических проблем, явилась массовая миграция негритянского населения из сельских районов Юга страны в города Севера США» (с. 36).

Перед нами наглядная модель европейского, да и мирового будущего.

Негритянская проблема — важнейшая, но не единственная для расовой политики США. Ибо есть и другие народы и расы, претендующие на свою долю американского пирога («аmerican pie»). Сегодня, когда «ужасный СССР» уже не может помешать его делить, наступает интересный момент.

Всего за последние 150 лет, то есть после гражданской войны 1861–1865 гг., в Америку переселилось свыше 50 млн. человек, которые затем продолжали активно размножаться в относительно тепличных условиях (Америка все эти годы не воевала на своей территории). Иммиграция долгое время скрупулезно квотировалась по расовому и национальному признакам. Но квоты постепенно росли. В 1949 году уже всем странам Азии — 41 стране — была выделена квота по сто человек в год (ибо «необходимо завоевать дружбу азиатов в борьбе за сдерживание коммунистической агрессии»). Несмотря на это, до 1965 года среди переселенцев, все же, преобладали европейцы. Но в этом роковом году барьеры, за отмену которых боролись определенные силы и в самих Штатах, и вне их, рухнули. 3 октября президент Линдон Джонсон на ступенях статуи Свободы (!) торжественно подписал новый закон об иммиграции (т. н. «Иммиграционный акт»).

В итоге некоторые диаспорные образования стали расти как на дрожжах. В одном только 1969 году в Америку переехало: 44.623 мексиканцев, 59.395 вест-индцев, 20.744 филиппинцев, 16.947 ямайцев, 15.440 китайцев (с Тайваня), 13.751 кубинцев, 10.670 доминиканских граждан и 23.928 латиносов (если учесть, что с 1930 по 1965 гг. произошел трехкратный рост населения Южной Америки — с 200 до 600 млн. человек, удивляться не приходится).

Конечно, росли не только цветные общины, но и некоторые белые. Что далеко не всегда шло на пользу национальной консолидации. Между прочим, сегодня в США самая большая еврейская община в мире (6 млн., в то время как даже в Израиле — всего 5 млн.). Американцы (полушутя) называют Израиль — форпостом США, евреи Америку (полусерьезно) — колонией Израиля.

Самое поразительное и на первый взгляд необъяснимое, что американские «отцы нации», признавая на словах опасность неконтролируемой иммиграции и необходимость более строгих и обоснованных квот, на деле поступали противоположным манером. В диссертации Э.А. Полищука «Иммиграционная политика США после Второй мировой войны» (Л., 1975) приведены такие цифры: несмотря на принятый в 1952 году строгий ограничительный закон об иммиграции, Конгресс с 1953 по 1965 гг. принял 4273 частных билля в пользу индивидуальных иммигрантов в обход упомянутого закона. Только при Эйзенхауэре (1953–1961) более 300 тыс. человек были признаны в качестве внеквотных иммигрантов. И только один Китай при квоте 105 человек систематически давал в среднем 4209 человек в год (с. 95-100).

Чем объяснить такоемассовое затмение ума политиков? Тотальной коррупцией? Ложными идеологическими установками? Лоббированием неких тайных сил? Мы поговорим об этой важной загадке ниже.

ВСЕ СКАЗАННОЕ дает основания серьезным политологам прогнозировать распад США в новом столетии. По данным американской статистики, если в начале 1960-х население на 90 % состояло из американцев европейского происхождения, то к концу ХХ века их осталось только 70 %. Американское бюро по переписи населения предсказывает, что к середине XXI века американо-европейцы станут этническим меньшинством. В этих условиях удерживать единую государственность станет некому. Предполагается, что в несколько этапов отделятся и обретут полный суверенитет пять «черных» штатов, два латиноамериканских, два азиатских и т. д. Пикантная подробность: американские белые сторонники раздельного проживания рас, в частности куклуксклановцы, сами давно подталкивают негритянских политиков к такому решению, тщетно надеясь отделиться от черных хотя бы государственной границей!

«Американская нация» с неизбежностью развалится на куски и кусочки точно так же, как развалилась на наших глазах «новая историческая общность — советский народ». В то время как г-н Бжезинский делит карту России на три больших части, его соотечественники уже выпустили гораздо более дробную карту Америки.

Итак, прав ли профессор Куртц, пытаясь навязать автохтонным народам мира (и Европе, и России, в частности) специфический американо-глобалистский подход к национальной проблеме, да к тому же еще и явно устаревший, не выдержавший суровой проверки в самой Америке?

Ответ очевиден: нет, не прав.

Планетарная этнодемографическая война

НЕТ БОЛЕЕ гениального политологического афоризма, чем знаменитая фраза Клаузевица «война есть продолжение политики другими средствами», но не сама по себе, а в паре с собственным парафразом «политика — есть продолжение войны другими средствами».

Можно волевым решением вывернуть наизнанку, в корне изменить национальную идеологию, но нельзя произвольно отменить законы природы и истории. Национальные и расовые войны существуют столько, сколько существует человечество. В классовом обществе к ним добавились войны классов. Это естественное следствие деления людей на расы, этносы и классы в условиях естественного отбора и борьбы за существование.

В XIX–XX веках история поставила акцент на национальных и классовых войнах; XXI век, это уже очевидно, будет посвящен войне рас.

Политика — есть продолжение войны другими средствами… Ничто не иллюстрирует этот тезис с такой очевидностью, как именно современные демографические войны, ведущиеся зачастую именно политическими средствами.

Демографическая война за европейское и американское наследство — незримая; но от того не менее кровавая и ужасная, чем любая другая. Это — одна из разновидностей так называемых «иррегулярных» («неправильных») войн, характерных вообще для нашего времени и имеющих большое будущее. Она сочетает в себе элементы информационных, экономических войн, а также механизмы управления массовой психологией. Однако, несмотря на столь модернизированную, непривычную форму, главный результат демографической войны, как и любой другой, — уменьшение населения противника и рост удельного веса собственной нации на данной территории. Только сегодня под территорией можно подразумевать уже всю планету Земля, весь мир. В котором «нас» становится все меньше, а «их» — все больше, и где «они» берут себе землю наших предков, наше материальное и духовное наследство, наших женщин, нашу прибавочную стоимость.

Если это не война, то что же? Если это не нашествие, то что же? Если это не иго, то что же?!

Европейцы завоевывали этот мир огнем и мечом, проливая реки крови. И добились к началу ХХ века полного господства над огромными территориями, буквально — от Северного полюса до Южного. Но сейчас они позволяют завоевывать самих себя. При этом вновь проливаются реки крови — только незримой.

Когда-то европейцы вели войны с другими народами, уничтожая чужих детей. Вплоть до полного геноцида, в обеих Америках, например. Сегодня же они воюют с собственными народами, уничтожая собственных детей. Неважно, где совершается это преступление — за глухими стенами абортария или за прозрачными стенками презерватива: результат один. Это гибель поколений европейцев.

Мы просто не имеем возможности заглянуть этим жертвам в глаза, не видим их, вырезанных ножом хирурга-убийцы или вытравленных химией. Но это наши дети — и это наши жертвы.

Миллионы белых арийцев, европейцев, русских, которые могли бы жить, творить, любить, сражаться и умирать во имя торжества своей расы, никогда не появятся на свет. Ученые, художники, поэты, политики, великие полководцы… Мы — белые арийцы, европейцы, русские — уже навсегда недосчитались тысяч из них. Они никогда уже не украсят историю мира, нашей расы, нашей нации. Не укрепят наше влияние и вес, наши шансы в жизни. Во имя кого или чего мы потеряли их, нашу завтрашнюю гордость и защиту? Во имя кого продолжаем терять? Во имя уходящих, отцветающих поколений? Их комфорта и спокойствия? Но это значит, что мы попросту предпочли прошлое, которого уже нет, и настоящее, которое мимолетно, — будущему.

Вдумайтесь в цифру социологических опросов: уже всего лишь только 4 % шведок — против абортов. Да это же целое поколение матерей-убийц! Чего от них ждать? А ведь «продвинутая» Швеция задает тон в этом вопросе…

Безумный мир! В нем все перевернулось с ног на голову! Все ценности извращены, вся перспектива сменилась на обратную. Совершенно правильно формулирует папа римский: «Народ, который ведет войну с собственными детьми, не имеет будущего!» Но его как будто и не слышит никто.

Белые придумали себе (своей трусости, слабости и себялюбию) оправдание в виде теории Мальтуса и его последователей. Земля-де не может выдержать более определенного количества населения, следовательно — надо его сокращать. Не надо также «плодить нищету», а чтобы этого не происходило — опять-таки надо сокращать население. Вот мы, белые люди, — самые разумные, дальновидные, гуманные и дисциплинированные на планете — это и делаем. И это дает нам еще один повод гордиться вышеприведенными качествами.

Ничего, кроме лицемерия я в подобных рассуждениях не нахожу. Лучше живой нищий, чем вырезанный из чрева матери ребенок, — в особенности именно с точки зрения гуманизма (Екклезиаст прекрасно заметил: «Живая собака лучше мертвого льва»). А тем более с точки зрения интересов государства и нации в целом. Притом, если уж ты считаешь, что на свете слишком много народа — давай, сокращай его, но зачем же начинать с себя, своей семьи? Это глупо и подло. Да и не в традициях человечества.

Я вовсе не пропагандист войн. Но это научный факт: во все века именно война являлась естественным регулятором численности населения. Поэтому повторю как афоризм: лучше война, чем аборты. На войне ты убиваешь чужих, в абортарии — своих. На войне гибнет прошлое, в абортарии — будущее.

Контрацепция — бескровный аборт. Она как бы гуманнее. Хотя я не уверен, что, скажем, на поле боя смерть от химии лучше гибели от меча. Но пусть даже так, результат-то один и тот же! Я думаю, что право на контрацепцию нужно заслужить. Для простого воспроизводства нации (не говоря о расширенном) необходимо, чтобы на одну семью приходилось в среднем трое детей для компенсации безбрачности и природной бездетности, которые есть в любом обществе. Я думаю, что любые средства контрацепции дозволительно применять лишь в семьях, осознавших этот долг и выполнивших эту норму.

Антиселекция

ЧЕМ чревато для Европы все происходящее?

В европейских странах будет в недалеком будущем то же, что сейчас происходит в Америке. Никакого «плавильного котла» (всеобщего расового смешения, создания «нации метисов»), ни дисперсного, рассеянного совместного проживания там, конечно же, не получится. Цветные, продолжая размножаться и накопив критическую массу в определенных регионах (вначале — кварталах, а там и городах, и областях, провинциях), введут там явочным порядком суверенитет и государственность. И это могут оказаться далеко не худшие регионы. Автохтонные белые народы в собственных странах вполне могут обнаружить себя в своего рода резервациях, а если тенденция к уменьшению их удельного веса сохранится, то их ареал обитания будет сжиматься год от года, как шагреневая кожа. Их просто «съедят», не в буквальном смысле, разумеется.

Пока что европейцы (как и мы, русские) «едят» себя сами, самосокращаются. Но это так только кажется поверхностному взгляду. В действительности все сложнее. Я уже говорил, что все было бы не так страшно, если бы небелый мир сокращался в такой же пропорции, что и белый. Тогда в этом можно было бы узреть нечто похожее на саморегуляцию численности пресловутого «мирового сообщества», которая, по расчетам демографов, никак не может превышать 12–13 млрд. человек (больше Земля, якобы, не выдержит.) Но ведь на деле это совсем не так: афро-азиаты и латиносы просто вытесняют европеоидов с земного шара. Ведут с ними необъявленную демографическую войну. Используя самое современное и самое страшное оружие нашей эпохи — детородные органы.

Возьмем, к примеру, мусульманские народы. Сегодня на одну женщину в Марокко приходится 2,55 ребенка, в Тунисе — 2,45, примерно столько же в Ливии и Мавритании, в Иране — 3,5, в Кувейте и ОАЭ рождаемость еще выше, поскольку это поощряется правительством. Население исламских стран, уже в 1992 году составлявшее 23 % населения планеты, продолжает расти. Пока оно в основном сосредоточено в Азии и Африке (соответственно 70 % и 23 %). В целом Южная и Восточная Азия удерживают первое и второе места по численности населения в мире.

На черном континенте проживают в основном не мусульмане, но это не значит, что там мало рожают. Там даже больше, чем в странах ислама, распространено многоженство и детей в семье считают порой десятками. Рекордсмен мира по многодетности сегодня проживает в Нигерии; ему 87 лет, у него 57 жен и 178 детей (младшему пять лет). Убивать детей у негров не принято. В ЮАР, скажем, сделать аборт можно только в трех случаях: если жизни матери угрожает опасность, если имело место изнасилование либо кровосмешение. Правда, там ежегодно умирает от криминальных абортов около 400 женщин, но эта потеря с лихвой перекрывается количеством рожденных детей. К середине следующего столетия Африка, по прогнозам экспертов, выйдет на второе место по численности населения, оттеснив Восточную Азию на третье, а Европу — на пятое место в мире.

Согласно опубликованному 01.09.1998 г. докладу ООН, единственный континент, население которого будет сокращаться в обозримом будущем — как раз Европа. Если в 1970 г. доля экономически развитых стран составляла 30 % населения Земли, то к середине XXI века, по всем прогнозным оценкам, она сократится до 15 %. Правда, составители доклада вряд ли учли расовый аспект и рост миграции. Но европейцам от этого не легче.

На самом деле проигрывают не только белые: проигрывает все человечество, теряя свой «золотой генофонд».

Белые, увлекшись абортами, контрацептивами, «планированием семьи», сексуальной революцией и «сексуальным просвещением» — словом, сокращением собственной популяции, включили механизм самоуничтожения и одновременно — в глобальном масштабе — механизм антиселекции. Ведь их поведение означает попросту, что в разгар глобальной межвидовой борьбы, в ходе самого что ни на есть естественнейшего отбора один из участников (причем, безусловный лидер!) вдруг взял и добровольно вышел из игры! Но ведь это значит, что обязательно победит не лучший. Это против правил, установленных самой Природой. А если ты пошел против Природы, ты проиграешь обязательно и будешь жестоко наказан.

Русский крест: депопуляция и иммиграция

В КАКОМ положении сегодня оказалась Россия по сравнению с Европой и Америкой? Что с нами происходит на рубеже веков, с чем идем в новое тысячелетие?

Про «демографический крест» России, изображающий на графике встречные рост смертности и падение рождаемости, в результате чего численность российского населения резко уменьшается, все давно наслышаны. В «Докладе о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации за 2001 год», подготовленном и только что опубликованном заинтересованной стороной — Программой развития ООН, говорится однозначно: «Главной проблемой демографического развития, с которой Россия вошла в XXI век, является переход к депопуляционному режиму воспроизводства в национальных масштабах».

Вымираем, попросту.

Численность населения России определяется сегодня неуклонно растущим превышением смертности над рождаемостью (процесс обратный тому, что был в первой трети ХХ века). Поколение детей не воспроизводит поколения родителей. По продолжительности жизни мы на последнем месте в Европе и на 143-м в мире. Согласно среднему (т. е. не самому плохому!) варианту прогноза, к 2010 году цифра народонаселения России составит 130 млн. человек (вместо 144,8 млн. в 1989 г.), а к 2050 году — скатится аж до 70 млн.

Снижение абсолютной численности населения России — очень тревожная, но еще не самая катастрофическая тема. В конце концов, та же российская территория, что и сейчас — и даже большая! — в разное время населялась и удерживалась гораздо меньшим количеством народу. И ничего — цвели и крепли. При наличии сверхоружия малая плотность населения — это еще не угроза утраты территорий.

Поговорим на другую, более интересную, важную и грозную тему.

В ПОСЛЕДНИЕ годы в Москве стали заметнее негры. Раньше они не бросались в глаза, а сейчас — бросаются. Их стало больше, разных возрастов, они активно демонстрируют себя. Похоже, многие из них в столице русского народа уже не только учатся или служат в посольствах, но и просто оседло живут. Есть уже и мулаты российского происхождения. (Замечу, что я не расист и ничего в принципе против негров не имею. А в кино, например, наблюдая, как негр бежит по саванне или ползет в джунглях, я просто любуюсь им. Там, в природной своей обстановке, он на месте и хорош. Мне также откровенно понравились весьма привлекательные негритянки в Париже — они в среднем гораздо красивее, женственнее, «породистее» француженок. Но совсем с другим чувством я встречаю негра, допустим, на Воробьевых горах или в Коломенском: какого черта он тут делает? зачем он нам тут, в нашем доме? кто его сюда звал?) Конечно, по сравнению с ведущими странами Европы у нас негров, можно сказать, и вовсе нет. Но по сравнению с 1970-ми годами — есть! И до безобразия много. Пока они еще не стали в целом проблемой для русских городов, хотя про нигерийскую наркомафию знает каждый. Но если дальше так дело пойдет — то скоро станут^[11]. Это тоже всем хорошо известно и понятно: ведь сто лет тому назад улицы Парижа были столь же многолюдны, как и сейчас, только цветных на них не было вовсе.

Однако я о другом. Негры — лишь кусочек верхушки айсберга, имя которому — нерусская иммиграция в России. Просто они заметнее других, удобнее для обозначения проблемы. В Европе проще распознать инородца: расовые различия виднее. У нас же не всегда определишь, кто перед тобой — русский или нет, поскольку эти различия порой вообще отсутствуют, да и русская физиономическая типажность широко вариативна. (Взять хоть тех же чеченцев, поколениями привозивших славянок в свои гаремы: иного и не отличишь по внешности от казака.) Недоуменно глядя на штучных московских негров, мы забываем, что у нас есть на ту же роль претенденты и покруче. Которых мы, однако, почти не замечаем. Скажем — азербайджанцы, коих в России сегодня живет легально и нелегально три миллиона. Или китайцы, которых, по разным экспертным оценкам, уже сегодня у нас от двух до пяти миллионов, а к 2010 пронозируется цифра 8-10 млн. Или киргизы, которых за последние десять лет к нам приехало полмиллиона. Или афганцы, которых примерно столько же, равно как и приезжих таджиков. Или чеченцы, семьсот тысяч которых разбросано по городам и весям нашей Родины (вне Чечни). И т. д. и т. п.

Мы что, не могли бы без них обойтись?! Мы звали их в Россию? Это наши друзья, родственники, любимые, товарищи по работе? Они так нужны нам, русскому народу? Да нет, просто нас никто не спрашивал, просто наше отношение к этому никто вообще не принимал во внимание. Все они, от негров и китайцев до киргизов и молдаван, оказались здесь, в нашем доме России, потому что это им так выгодно и удобно, а вовсе не потому, что этого хочет или не хочет «хозяин дома» — русский народ.

НО БЕДА не столько в этом, сколько в том, что если бы русский народ и спросили (например, на референдуме), он не знал бы, что сказать. Промямлил бы нечто несуразное, невнятное. У русского народа нет четкой позиции по этому вопросу, потому что с тех пор, как он себя помнит, процесс шел в обратном направлении. Психология русских в массе настроена на такие национальные отношения, которые обуславливались нашей, русской многовековой экспансией и эмиграцией вовне. Это психология имперского народа, веками раздвигавшего свои границы, присоединявшего земли и народы. И идеология, известная в ее привычном виде под названием «русской идеи», — это тоже идеология имперского народа. В этом ее зло и опасность на сегодня.

Эта же самая рудиментарная имперская идеология сыграла уже дурную шутку и с французами, подарившими гражданство всем жителям колоний еще в 1789 году, и с англичанами, сделавшими это в середине нашего века. Уже упоминавшийся М. Пономарев в своей диссертации «Цветная» иммиграция и иммиграционная политика Великобритании в конце 40-х — начале 60-х гг.» прямо указывает: «Немаловажным фактором иммиграции авторы, принадлежащие к этому направлению (либеральному. — А.С.), считают колониальное наследие Великобритании. Во многих работах содержится мысль об ответственности Британии за нынешнее состояние ее колоний и прежних зависимых территорий, которое и привело к массовой иммиграции «цветных». Поэтому иммиграция, по их мнению, может быть оправдана… Главным средством решения проблемы «цветных» иммигрантов либеральные исследователи считают постепенную интеграцию их в британское общество… Критикуя некоторые отдельные правительственные меры, либералы в целом принимают политику правительства по отношению к иммиграционной проблеме» (с. 10–11).

Такова была безраздельно господствующая в Англии точка зрения, пережиток имперского прошлого. К чему она вела и ведет, мы уже знаем. Начиная с 1958 года, на Британских островах периодически вспыхивают яростные расовые столкновения, которых, правда, становится все меньше, поскольку белые все меньше сопротивляются. Прогноз см. выше. Сегодня лейбористы, под давлением очнувшегося электората, пришли в себя и поняли, что натворили^[12]. Но менять дело в принципе уже поздно.

Россия вся, независимо от партийности, грешит в точности таким же, легко узнаваемым либеральным «постимперским» идиотизмом. Об этом ярко свидетельствует принятый в 1999 году Закон об отношении к соотечественникам, по которому в «соотечественники» попали все граждане бывшего СССР независимо от национальности. Ничего глупее просто невозможно было придумать. Но это, увы, свершившийся факт. Здесь не вина, а беда наших депутатов, в первую очередь русских, не изживших в себе вконец обанкротившийся «имперский комплекс».

В условиях, когда имперский народ только что пережил и завершил имперский период своей истории, но еще даже не осознал этого, он идейно наг и психологически беззащитен, как новорожденный младенец. Хуже того: дезориентирован. Многие понятия обрели вдруг обратный смысл. Там, где была твердая почва — теперь зияет провал, но народ этого пока не видит. И ряд элементарных вещей приходится объяснять такому народу, как младенцу, как бы впервые. Примитивно, на пальцах, простыми словами, разжевывая каждое. Что-то, как на уроке анатомии, показывая на скелете (к примеру, на римлянах), что-то — на соседе (англичанах, французах, немцах), что-то — на себе.

Итак, поясняю.

Я — не расист. Я националист. Я не питаю предубеждения против какой-либо расы и предпочитаю строить с ними отношения непредвзято, прагматически.

С точки зрения непредвзятой прагматической демографии нет никакой разницы, заселяется Россия неграми — или азербайджанцами, тувинцами, армянами, чеченцами, казахами. Важно, что не русскими. Важно, что населением стран «третьего мира». Важно, что пропорции населения при этом меняются не в нашу пользу. Что наш удельный вес (а с ним — влияние) становится меньше. Важно, что Россия рискует потерять статус мононациональной страны, а мы — статус государствообразующего народа. Что наши претензии на роль хозяина дома, и так уже никем особо не принимаемые во внимание, становятся от этого еще эфемернее. Важно, что утрата вышеупомянутого статуса обернется неминуемым распадом России (по образцу СССР) и затуханием русского этноса, разорванного на эксклавы.

И, опять же, неважно, за счет чего происходят данные негативные изменения: за счет иммиграции или сдвига баланса рождаемости. В России вовсю работают сегодня оба эти фактора.

Об этом имеет смысл поговорить подробнее.

Кровь и почва: роковой баланс

КЕМ строилась Российская Империя? Казаками, солдатами, крестьянами-колонистами? Конечно, да.

Но в первую очередь — беременными русскими бабами.

Напоминаю тем, кто забыл: перед Великой Октябрьской революцией на каждую русскую бабу — от царицы до крестьянки — приходилось в среднем по семеро живых детей. Рожали все, независимо от достатка и социального положения. Вспомним: у последней царицы было шестеро детей. Жена великого писателя Льва Толстого (дворянка, помещица) родила и вырастила двенадцать детей. И т. д. У двух моих прадедов было по шестеро детей. У меня тоже их шестеро, но сегодня я — белая ворона, к сожалению, а тогда это было нормой.

Конечно, детская смертность была весьма высока; по подсчетам известного демографа М. Птухи, у великороссов в конце XIX века выживало лишь 50 % родившихся мальчиков и 54 % — девочек. Но, во-первых, русские, как уже сказано, исправно рожали, а во-вторых, у окрестных народов, например, в Средней Азии, детская смертность была еще выше. Поэтому великороссы к этому времени стали вторым по численности народом мира (55,7 млн. человек, и это без малороссов и белорусов), уступая только китайцам. «Большая численность великороссов сложилась главным образом благодаря длительному и значительному положительному сальдо между показателями рождаемости и смертности, причем по показателям смертности они уступали западноевропейским нациям, а по рождаемости существенно превосходили их», — пишет известный демограф, лауреат Государственной премии В.И. Козлов^[13].

Россия, по сравнению с той же Средней Азией, была областью высокого демографического давления. Сегодня нам это слышать странно, но так было. Такое же положение еще раньше сложилось в отношении Сибири, где на огромных территориях проживало очень небольшое население местных племен. Избыточное русское население «переливалось через край российской чаши» туда, где это давление было меньше. Имперское строительство было естественным следствием такого баланса. Присоединение новых территорий не несло большой угрозы для цельности и статуса русской нации, пока эта демографическая тенденция сохранялась.

НО ЗА СТО лет положение полностью переменилось и превратилось в свою противоположность. К 1990 году в РСФСР уже была самая низкая рождаемость в Советском Союзе, в 1,4 раза ниже, чем в среднем по стране и даже ниже грани расширенного воспроизводства населения^[14]. В то же самое время в мусульманских республиках наблюдался рост населения в 5 раз выше среднего.

Приведенное сравнение позволяет совершенно ясно понять, что с нами произошло и происходит. Сто лет назад у нас выживало семь детей на одну бабу, а у туркменок, узбечек — трое-четверо. Сегодня у них по-прежнему трое-четверо детей в семье, а у нас суммарный коэффициент рождаемости — 1,12…

Процесс, о котором писалось выше, — сокращение удельного веса северных арийцев в мире — активно идет, увы, не только в дальнем зарубежье, но и на территории бывшего СССР, в зоне жизненных интересов России. В Узбекистане, например, по расчетам демографов, к 2025 году ожидается удвоение населения (конкретно: узбеков). Поскольку еще в 1959 году на селе проживало 80 % узбеков, ясно, чем для нас чреват этот рост в сочетании с раскрестьяниванием. Азербайджан в результате карабахского конфликта был вынужден принять у себя свыше миллиона беженцев, не имеющих крыши над головой. Но рождаемость при этом у азербайджанцев не снижается. В Таджикистане же сохраняется и вовсе немыслимо высокая для бывшего СССР рождаемость (45 промилле^[15]). А у нас, по тем же расчетам, к 2050 году может произойти сокращение населения в два раза. Поэтому остается только благодарить Бога, что СССР распался, и что Узбекистан теперь отделен от нас границами, и поток узбеков пока не хлынул в Россию через край «узбекской чаши». Как уже хлынул поток, например, азербайджанцев (3 млн.), таджиков (500 тыс.) или киргизов (на 600 тыс. русских, перебравшихся за последние десять лет из Киргизии в России на ПМЖ, приходится 450 тыс. киргизов-переселенцев).

Уже отчетливо ясно: мы, как Англия и Франция, тоже не избегли «обратной колонизации». Народы российско-имперской ойкумены радостно пасутся на наших нивах во все возрастающем количестве. Перетаскивая к себе (то есть — к нам) все новых и новых своих родственников и друзей. Про азербайджанцев я писал выше, но ведь есть еще и армяне, и грузины, и казахи, и среднеазиаты… Недаром, как признает даже американский «Time», «бывшие советские республики Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан, Киргизия и Казахстан никогда не ратовали за распад Союза — напротив, они служили пассивной, но прочной опорой коммунистического режима» («Time» 20.04.92). Они боялись остаться в замкнутых границах со своим демографическим взрывом внутри. Но зря боялись: мы не сумели замкнуть их демоагрессивное пространство. Перепад демографического давления, обеспечивавший когда-то русское имперское строительство, теперь сложился не в нашу пользу и работает против нас.

УВЫ, НЕ ТОЛЬКО под боком России, за какими-никакими границами, а и в ней самой происходят те же страшные дела. В последние 10 лет в нашей стране рождается примерно поровну русских и нерусских детей. В то время, как в исконно русских областях рождаемость стабильно снижается, эксперты ожидают, что между 2003 и 2016 гг. Дагестан «прибавит» от 2201 тыс. человек до 2472 тыс.; Ингушетия от 468 тыс. до 512 тыс.; Чечня — от 610 тыс. до 720 тыс. и т. д. В послевоенные годы в числе первой двадцатки наиболее многочисленных народов России появились никогда там не бывшие дотоле осетины, кабардинцы, даргинцы, чеченцы, аварцы…

Демографы утверждают, что, если эта тенденция сохранится, то к 2050 году удельный вес русских, достигающий сегодня, по разным оценкам, от 81,5 до 85 процентов, снизится до 50 %. А эта роковая цифра — есть тот самый критический рубеж, к которому (за счет присоединения новых земель и народов) подошла накануне распада Российская империя, а затем (за счет этнодемографических процессов) так же накануне распада подошел Советский Союз. Нет никаких сомнений, что, превратившись всего лишь в половину населения, русские не смогут удержать государственность даже нынешней урезанной России.

Парадокс (на первый, поверхностный взгляд) заключается в том, что народы, дающие прирост населения в России, живут в таких же или худших экономических условиях, что и русские. В республиках Кавказа, к примеру, или в Туве прирост населения не прекращается. Но, как мы уже знаем, в этом нет ничего противоестественного, напротив, так и должно быть. Эти народы дольше нас, русских, сохраняли аграрный характер хозяйства: кавказские горы или тувинская тайга к иному мало располагают. Раскрестьянивание у них задержалось при «социал-феодализме», но активизировалось с переходом к капитализму.

ЧЕГО ЖДАТЬ от этого процесса? Громкий и внятный ответ дает чеченская война. Навсегда запомнил телеинтервью с чеченской бабой, похвалявшейся: «У меня — семь сыновей. Двое сражаются с русскими, джигиты. Если этих убьют — я еще двоих пошлю!» Неотразимая логика истории!

Что же нам, русским, теперь остается? Убивать, убивать, убивать?.. Пока чеченцам есть, кем воевать, они будут вынуждены непременно это делать. Не с русскими — так с грузинами, дагестанцами, друг с другом. Им просто некуда девать избыток населения: ведь с 1944 года, когда их выселили, и по 1989 (год последней переписи) поголовье чеченцев увеличилось в три раза! Потом их вернули обратно, но мест, пригодных для жилья, в горах не прибавилось. В Грозном, единственном настоящем городе Чечни, они практически не жили, занимались преимущественно сельским трудом. «Социализм» содержал чеченцев, подкармливал, а капитализм — перестал. Раскрестьянивание стало неизбежным. Не случайно первое, что предприняли чеченцы, получив суверенитет, — это широкомасштабные этнические чистки, закончившиеся тотальным геноцидом русского населения: это тоже логика истории. Очистить для себя жизненное пространство, отнять и поделить чужое имущество — вот все, что они могли сделать в новых условиях. По сведениям различных официальных источников, с 1991 по 1999 гг. на территории Чечни было убито (не считая погибших во время военных действий) более 21 тыс. русских, захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих «некоренным» жителям Чечни. Более 46 тыс. человек было обращено в рабство либо использовано на принудительных работах, от сбора дикорастущей черемши до строительства дороги в Грузию через Итум-Кале и Таз-бичи. Только за период с 1991 по декабрь 1994 г. (то есть до ввода федеральных войск) Чечню вынужденно покинуло более 200 тысяч русских. И т. д. Мы говорим сегодня о провале Чечни в средневековье, в эпоху феодализма — это глубоко верно. Проходя путем феодальной реакции на развитие капиталистических отношений в своей республике, чеченцы лишь повторяют путь, который мы прошли 80 лет назад.

Рекордсмен по рождаемости среди российских республик сегодня — Тува (в 1990 г. — 17,6 промилле). За тридцать лет с 1959 по 1989 гг. численность тувинцев увеличилась вдвое. И здесь мы застаем более чем характерную картину. Тувинцы составляли к концу 1980-х в Туве две трети населения, живя притом очень компактно: 96,26 % всех российских тувинцев проживает здесь. В возрасте моложе трудоспособного находится 40,7 %, в трудоспособном — 54,6 %, а стариков — всего 4,7 %; тувинцы — молодой народ. Раскрестьянивание у них идет очень активно, за те же тридцать лет доля городского населения увеличилась в три с половиной раза, а в течение жизни одного поколения — в семь раз! Но при этом доля занятых в промышленности чрезвычайно низка (12 % в 1992 г.), а уровень безработицы в 1993-94 гг. был самым высоким в Восточной Сибири и одним из самых высоких в России: одна вакансия на 120–140 безработных.

Нетрудно при таком этнодемографическом раскладе увидеть перспективу. Несмотря на то, что более 60 % тувинцев знают русский язык, родным они называют тувинский (98,5 %) и между собой говорят на нем же (95,6 %). Показатель межнациональной брачности — один из самых низких в России. Русских они едва терпят, этносепаратистские настроения у них велики. Летом 1990 года на дискотеке в одном из поселков произошла драка между русскими и тувинцами — рядовой эпизод. Но он сдетонировал по всей республике. По всей тайге тувинцы стали создавать вооруженные отряды, стали убивать, грабить русских, жечь их дома. Народный фронт Тувы возглавил массовое движение и повел дело к отделению от России, к которой она была присоединена лишь в 1944 году. За шесть лет с 1990 по 1996 гг. свыше 6 тыс. русских уехало. И продолжают уезжать до сих пор, потому что опасаются за свою жизнь и имущество. И правильно делают. Тува не стала пока второй Чечней, но постепенно в республике сформировался режим этнократии и русофобии. Подобно американским неграм, тувинцы упорно плодятся и готовятся к решающему броску.

Такое развитие событий я, увы, считаю образцово-показательным с научно-исторической точки зрения.

Мы должны ясно понимать: сохранение на территории России нынешних демографических тенденций чревато затяжной войной русских против всех тех — по очереди — народов, рождаемость которых (а с нею — претензии) будет расти, существенно превышая нашу. При этом, конечно, мы сократим поголовье опасных народов, снизим их демографическое давление, как делаем это сегодня в Чечне^[16]. Но и сами истощимся, уложим в землю своих юношей, которых и так мало. А кроме того, окончательно испортим свой имидж. И приблизим тем самым окончательную развязку в виде заселения России народами и не российскими, и не советскими, и даже не арийскими.

Основная угроза исходит в этом смысле от Китая — нашего главного стратегического союзника и партнера на всю обозримую перспективу. В районах этой страны, граничащих с Россией, проживает до 300 тыс. человек, половина которых живет в условиях безработицы или неполной занятости. Хватит ли у китайцев мудрости сохранить статус кво, сохранить драгоценную перспективу союзничества и партнерства, не разменять ее на сиюминутное стремление решить проблему (временную! Китай стоит на пороге неслыханного раскрестьянивания!) излишней плотности своего населения за наш счет? Это вопрос не только жизни и смерти для нас, это вопрос всего этно— и геополитического расклада на грядущее столетие. Если Китай толкнет нас в объятия НАТО непродуманной миграционной политикой, миграционной экспансией — то в грядущей глобальной войне мы сгорим без остатка. И только если мы останемся с Китаем в связке на мировой арене, у нас есть шанс уцелеть. Какой ценой — это другой вопрос.

Ах, если бы нас заселяли втихаря только одни китайцы… Но тут и корейцы, и вьетнамцы, и афганцы, и негры… В одном только Подмосковье насчитывается полтора миллиона нелегально живущих у нас выходцев из Азии и Африки. При этом все нас еще и попрекают малой плотностью населения, пустующими территориями и намекают, что надо бы потесниться, поделиться, пустить подселенцев…

Что же делать? Как решать этот вопрос в принципе? Ведь проблема соотношения территории и населения — действительная, невыдуманная.

Для начала в этой связи предлагаются:

НЕКОТОРЫЕ ЗАПОВЕДИ РУССКОГО НАЦИОНАЛИСТА

1. Идеальный вариант состоит в заселении русскими людьми опустевших, малозаселенных территорий. Как это и было всегда. Никакой паллиатив здесь невозможен, и никакие «россияне» вместо русских не подходят для такой задачи.

2. Если не можешь заселить русскими, постарайся удержать эти пустынные территории силой — в том числе, стратегического, ядерного оружия. Пусть будут про запас: лучше иметь, чем не иметь. Когда-нибудь могут пригодиться.

3. Если не можешь или не хочешь делать ни того ни другого, сделай эти земли предметом политического торга, отдай их как можно дороже тому из соседей, кого меньше всего опасаешься. Возможно, даже автохтонному народу здешних мест. И желательно не навсегда, а в аренду. История может повернуться по-всякому; смотришь, сосед и сам пройдет через раскрестьянивание и лет через сто ему тоже станет некем заселять и защищать арендованный кусок земли. И тогда возникнет возможность возвращения его под свою юрисдикцию. Народы живут долго, надо уметь смотреть вперед и ждать. Кстати, мудрый и терпеливый Китай, меряющий время тысячелетиями, недавно именно так вернул себе цветущие Гонконг и Макао.

4. Ничего другого предложить невозможно.

5. Звать инородцев на наши земли — нельзя. Никаких. Никогда. Ни на каких условиях. Это — абсолютное табу.

6. Обсуждать последний тезис с кем-либо бессмысленно. Тому, кто не принимает его всей душой, всем, как говорится, «нутром», — никакие аргументы никогда ничего не объяснят. Это водораздел, который перейти нельзя, за которым схватка не на жизнь, а на смерть.

МЕЖДУ тем, определенный круг лиц в мире и в России уже сделал своей профессией планирование именно того, кого и как лучше расселять на русской земле.

Мигрантодатели

АМЕРИКЕ и Европе вовсе не безразлично, какие демографические процессы и как протекают в современной России. Они всегда пристально отслеживали ситуацию^[17] и активно стремились направлять ее развитие в две стороны.

Во-первых, в сторону уменьшения плотности российского населения в целом, ради запустения территорий, которые становятся при этом своего рода резервом для мигрантов. Это не что иное, как прямая демографическая война. Ее основные инструменты — пропаганда «планирования семьи» и поддержка соответствующей политики, «сексуальное просвещение» в школах и еще ряд медицинских, политических и психологических мероприятий, о которых уже немало писали другие авторы.

Во-вторых, наши исконные территории уже расписаны натовцами под заселение всеми, кого они сами уже не слишком-то хотят пускать в свои страны: неграми, азиатами, карибцами, индо-пакистанцами, мусульманами всех мастей и т. д. Еще при Горбачеве был принят провокационный закон о въезде-выезде граждан, сделавший совершенно легким делом, во-первых, эмиграцию (первейшее требование еврейского лобби, пробившего данный закон), а во-вторых — иммиграцию. После крушения СССР и прихода к власти антироссийского режима Ельцина первым делом были навязаны России международные правовые нормы, регулирующие миграцию, согласно которым мы уже не могли поставить на пути мигрантов действенные заслоны. Одновременно в новую Конституцию России была внесена статья, отдающая приоритет международным соглашениям России над ее внутренним законодательством. Ловушка захлопнулась, мы оказались заложниками навязанных нам правовых норм.

Запад стремится превратить Россию в свалку отходов не только технологических, но и антропологических, в отстойник для излишков населения планеты (в первую очередь, цветных). Это понятно. Но в то же время на богатейшую Сибирь с вожделением поглядывают и сами американцы (особенно еврейского происхождения), вспоминая при этом про покупку Аляски и прикидывая, сколько надо русским предложить за земли от Урала до Командорских островов. И ревнуя к китайцам. Они никогда не забывают, что огромная часть суши (одна восьмая!), хранящая в себе от 45 до 60 % полезных ископаемых мира, прикрыта и защищена лишь двумя процентами населения Земли. Ситуация более чем искусительная!

Таким образом, демографическая судьба России стала важнейшей жизненной проблемой всего Запада. Поэтому работа разнообразных центров и фондов, занимающихся проблемами миграции, ведется в России с огромной активностью.

17-18 ИЮЛЯ 1998 года автор побывал на сессии Центра изучения проблем вынужденной миграции в СНГ и Независимого научно-консультативного Совета стран СНГ и Балтии по миграции. Что это за организации? В “Положении” о названном Совете говорится, что он “является инициирующей, экспертной, консультативной и координирующей исследовательской организацией… для дискуссий и методического руководства исследованиями по проблемам миграции на постсоветском пространстве, а также выработки рекомендаций по межгосударственной миграционной политике для заинтересованных организаций”. А его “деятельность по достижению специфических целей” предусматривает “научную экспертизу миграционного законодательства и государственных миграционных программ по отдельным странам с точки зрения их соответствия правам человека и конституционным гарантиям”.

Кто стоит за этой респектабельной вывеской? В состав Научно-консультативного Совета входят представители (ученые и общественные деятели) 15 бывших советских республик. Это — нормально. Но что касается Международного наблюдательного совета (как же без него! ведь все денежки-то оттуда!), то в нем — семь человек иностранцев, причем пятеро — из США. Среди “наблюдателей” — характерные еврейские имена: А. Блюм, Х. Злотник, Д. Азраэл, Б. Рубл. Председатель А. Хелтон — нееврей, но он представляет небезызвестный соросовский Институт “Открытое общество” (Нью-Йорк, США). Именно эти люди держат «все под контролем», именно они призваны предписывать России, как ей строить свое миграционное законодательство, призваны координировать ее политику миграции с интересами «мирового сообщества».

За соблюдением «прав» невесть откуда взявшихся цветных «беженцев» (какие у незваных гостей вообще могут быть права?!) в России внимательно и строго следит Региональное представительство Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН — есть и такая служба надзора за «нецивилизованной» Россией!). А также специализированная общественная организация «Этилибр солидарность». Откуда и зачем в России беженцы из Анголы, Руанды и т. п.? Кто их сюда направляет? С какой стати за Россией надзирает это самое УВКБ ООН? Зачем нужно все это нам, русским? Таких вопросов никто, насколько я знаю, из публичных политиков даже не задает. Стесняются? Скорее, боятся.

Опорные фигуры в России для мигрантодателей с Запада — разнообразные российские инородцы. Разве можно считать случайным тот факт, что советником президента по национальной политике был все годы еврей Эмиль Абрамович Паин? (Ему мы обязаны, в частности, отменой в паспортах графы «национальность», акцентом на «россиянство» как новую идентичность, установкой на миграционную открытость, а теперь еще и законом «О противодействии экстремистской деятельности», направленным не в последнюю очередь против тех, кто станет сопротивляться заселению России инородцами.) Разве можно считать случайным тот факт, что в Правительстве Москвы за национальные отношения отвечает зампред Комитета по общественным и межрегиональным связям еврей Эдуард Исаакович Коман? Разве можно считать случайным тот факт, что Федеральную миграционную службу (ФМС) последовательно возглавляли: еврейка Регент, айсор Каламанов, осетин Хетагуров, но только не русские люди? Развеможно считать случайным тот факт, что на посту министра по делам национальностей сменяли друг друга то питомец львовского политехнического института, украинофил и русофоб Михайлов, то еврей Сапиро, то дагестанец Абдулатипов, то вновь Михайлов, первым делом разогнавший Департамент по проблемам русского народа, созданный за время его краткого отсутствия, то полукровка Блинов, присоветовавший Путину не допускать регистрации Федеральной русской национально-культурной автономии? Разве можно считать случайным тот факт, что разработчиками Концепции государственной политики России в отношении миграции оказались евреи Паин и Мукомель? А кто сидит в Комитете по делам национальностей Госдумы? Сплошные нацмены: Бичелдей, Будажапов, Гимаев, Аслаханов^[18]… К тому же подкомитет, занимающийся, среди прочего, проблемой русского народа, возглавляла удмуртка Смирнова, а экспертный совет — грек Трапезников. Вот и извольте возрождать русский народ в таких условиях!

Вся национальная политика эпохи Ельцина делалась руками нерусских людей, решавших за спиной нашего народа его судьбу.

Представляя упомянутую миграционную концепцию на одном из форумов ФМС, Владимир Изевич Мукомель заявил, что разработчики принципиально избегали «каких-либо приоритетов». Мне пришлось выступить и сказать с трибуны, что без приоритетов любая концепция теряет смысл, ибо приоритеты бывают абсолютно взаимоисключающими. К примеру, имеют ли право албанцы селиться в Косово? С точки зрения Декларации прав человека — безусловно «да». С точки зрения Югославии как государства и сербов как государствообразующего народа — безусловно «нет». Мы видим, чем кончилось это заселение. Имеют ли право крымские татары селиться в Крыму? С точки зрения той же Декларации — безусловно «да». С точки зрения русского населения Крыма, с точки зрения Украины как государства, с точки зрения России — безусловно «нет». Ибо в Крыму сегодня готовится второе Косово. И так далее. Или, скажем: ситуация с трудовыми ресурсами в Сибири и на Дальнем Востоке оставляет желать лучшего. Значит ли это, что мы должны исправлять ее с помощью рабочей силы из Китая, Кореи, Индии? Конечно, нет.

В ответ только что назначенный председатель ФМС Владимир Авдашевич Каламанов (Татьяна Регент переместилась в кресло его заместителя), задетый этим выступлением за живое, нервно заметил, что трудно бывает согласовать требования внутренней политики с международным правом и мнением мирового сообщества.

Отчего же трудно? Нисколько. Надо только определиться, кому ты служишь: России и русским — или мировому сообществу. Кому служишь — того интересы и блюдешь, того приоритеты и защищаешь… Выбор мукомелей, регентов и каламановых в пользу мирового сообщества вполне понятен и жестко детерминирован их нерусских происхождением.

Напор Запада, диктующего нам принципы миграционной политики, не ослабевает, пропаганда этих принципов ведется постоянно.

На что нас уговаривают, к чему готовят?

СИОНИЗИРОВАННЫЕ СМИ и рекламные агентства прилагают все силы, чтобы адаптировать общественное сознание к нашествию иноплеменных, чуждых нам по расе людей. Чего стоит реклама одной только фирмы одежды «Benetton», которая регулярно повсюду размещает панораму разноцветных физиономий под девизом «Соединенные краски Benetton»! Или реклама мобильных телефонов «Samsung» с двусмысленной надписью «новая связь», изображающая любовников — белую женщину и негра. А в Екатеринбурге, к примеру, мальчик-негритенок даже ведет прогноз погоды на телевидении. Предполагается, что это должно вызвать у зрителей чувство умиления…

Подобному зомбированию населения на подсознательном уровне соответствует вполне сознательная и целенаправленная работа мозговых центров.

Вот показательный и важный пример. 26 июня 2000 года в Москве состоялось заседание так называемого Никитского клуба. На нем обсуждались современные демографические проблемы. Материалы (выборочно) были опубликованы газетой «Время-МН» от 11.07.2000 г. Тон публикации задает интервью Филиппа Эльгуайеля, представителя Фонда ООН по народонаселению в России (есть, оказывается, и такой еще в нашей стране: «все под контролем!»), который сходу рекламирует для русского народа американский опыт: «Возьмите США. У них есть четкая политика в отношении иммиграции. Состав населения в этой стране меняется. Увеличивается доля латиноамериканцев, азиатов. И может быть, процессы, происходящие сегодня в США, указывают путь в завтрашний день планеты. Иммигранты из разных стран приезжают, происходит смешение рас, национальностей». На той же ноте интервью и заканчивается: «В США селятся представители разных рас. В течение двух-трех поколений они перемешиваются. Так что порой трудно определить расовую принадлежность американца. Раса не имеет значения. Главное, чтобы люди жили в цивилизованной атмосфере и придерживались высоких моральных ценностей». Почти слово в слово то же, что и у профессора Куртца. Но Куртц в начале 1990-х, быть может, не уловил еще новую общественную тенденцию Америки. А вот Эльгуайель (латиноамериканец, судя по фамилии) не может в наши дни о ней не знать. Он говорит заведомую неправду. Но, тем не менее, дает такие рекомендации России: «В эпоху глобализации на пути передвижения людей из одной страны в другую воздвигаются все более высокие барьеры. Это потенциальный источник конфликтов. Он может коснуться не только России, но и других государств, затронуть все мировое сообщество… Ключ к решению проблемы — большая открытость России миру, усиление международной кооперации».

Решать свои проблемы за наш счет — это неизменная в долгих веках установка Запада. Людей Запада можно понять: им так нужно, они исходят из своих интересов. Им некуда бежать из собственных стран, испорченных по их собственной вине и недомыслию, поэтому они все чаще обращают взоры к России.

Из чьих интересов исходят их российские подголоски?

Могущественная закулиса

ЕСТЬ один аспект проблемы, о котором, истины ради, приходится сказать особо. Поясню примером, о чем идет речь.

Очень странно и непонятно на первый взгляд, почему не просто под политическим давлением неких влиятельных американских политических сил, но еще и при всенародном ликовании президент Джонсон подписал в 1965 году закон («Иммиграционный акт»), в высшей степени губительный для всего белого, в первую очередь англо-саксонского, населения Америки. Уже цитированный мною Э. Полищук пишет в своей содержательной диссертации, что этот закон привел к тому, что произошел существенный сдвиг в национальном составе иммигрантов: поток ирландцев, датчан, канадцев, немцев, скандинавов резко сократился. Зато сильно возрос прилив иммигрантов из стран Азии, Африки, Латинской Америки, Южной Европы (особенно из Италии, Греции, Испании, Португалии), островов Карибского моря. Только за 1965-69 гг. иммиграция из стран Азии возросла на 272 % (с.132).

Так что же, американцы не ведали, что творили, проталкивая этот закон, действующий прямо против их жизненных интересов? Что за странное затмение разума?

Понятно, что такое могло произойти только под влиянием мощного лобби, колоссальной пропагандистской обработки, оболванивания, зомбирования массового сознания на всех уровнях — от низового, народного, до уровня сенаторов, конгрессменов и самого президента.

Вопрос: кто же столь неотразимо лоббировал в США закон 1965 года, «сломавший» преграды цветной иммиграции?

Ответ: все те, кто традиционно пропагангдирует и эксплуатирует интернационализм, кладет его как краеугольный камень в основу своей деятельности: коммунисты, христианская церковь и евреи (которые, построив у себя дома, в Израиле, максимально жесткое этнократическое общество, в гостях неизменно предстают как яростные адепты Интернационала). Таков неоспоримый научный факт^[19].

Что касается коммунистов и христиан, в очередной раз вставших плечом к плечу и тем доказавших свое неизбывное родство, — тут удивляться нечему. Те и другие — невольники весьма жестких наднациональных этических систем. От христианского гуманизма до гуманизма абстрактного (или, что то же, коммунистического) один шаг. Плен подобных предвзятых идеологических или религиозных установок ко многому обязывает, даже если рассудок и совесть возражают.

Но вот еще вопрос интересный: зачем это было нужно евреям? Ведь у них никогда не было никаких затруднений с иммиграцией в США^[20]. Однако именно их газеты, в том числе самые крупные и влиятельные в Америке, такие, как «Вашингтон Пост», «Нью-Йорк Таймс» и др., внесли определяющий вклад в лоббирование упомянутого закона. Именно их адвокаты и чиновники выступали его апологетами. Характерный штрих: 7 августа 1963 года, когда закон был еще на стадии проекта, сорок влиятельных американских организаций публично выступили в поддержку изменений иммиграционного законодательства. Из этих сорока — десять (т. е. четверть) представляли собой различные виды еврейских объединений, включая знаменитую сионистскую организацию «Бнай-Брит».

Зачем и почему они это делали?

Затем, чтобы сделать новый гигантский шаг к мировому господству. И потому, что у них уже было практическое знание, что и как нужно делать.

У ЕВРЕЕВ к 1965 году имелся ценнейший опыт по созданию и эксплуатации столь же огромной и полиэтнической, как США, страны, где доминирующий государствообразующий («имперский») этнос оказался подавлен, низведен до положения бесправного донора: это СССР. Несколько десятилетий евреи пользовались в этой стране колоссальной властью и многочисленными преимуществами, получив неисчислимые материальные и нематериальные дивиденды со своего вклада в разрушение Российской империи и создание Советской власти на ее руинах.

Был у них также опыт непосредственного подавления и низведения доминирующего государствообразующего этноса в нашей стране. И механизм такой метаморфозы был отработан и осмыслен как двуединая задача. Главное здесь, с одной стороны, — сплотить и восстановить против имперского этноса остальные народы, внушить им мысль о необходимости компенсации за «угнетение», а с другой стороны — внушить самому ему, имперскому этносу, комплекс соответствующей вины. После чего бери его голыми руками. С русскими, чрезмерно совестливыми и отзывчивыми к чужой беде, всегда готовыми поделиться с ближним своим последним имуществом, вечно страдающими от своего синдрома «всечеловечности», этот номер удался легко и быстро. И очень надолго, аж до наших дней^[21]. Чувство справедливости — злосчастная ахиллесова пята русских. И евреи это хорошо знают.

Но поставить в подобное положение англо-саксов, прирожденных завоевателей и покорителей, агрессоров, закаленных всей непростой историей Нового Света, подлинных хозяев своей страны, какими они были еще в начале ХХ века, — задача несравненно более трудная. Ее можно выполнить, только соблюдя предварительные условия, из которых первые два — любым способом максимально снизить удельный вес доминирующей нации и привить ей комплекс вины перед остальными. Именно этим еврейская община активно занималась и занимается в США последние сто лет, используя все достижения науки, культуры и политики. И как успешно!

Проталкивание закона 1965 года об иммиграции — один из наибольших успехов еврейского лобби на этом пути. И классический пример как для них, так и для тех, кого евреи хотят «опустить» в собственной стране.

Ведь подобную политику евреи ведут не только в США. К современной судьбе Европы мировая закулиса также приложила руку. Особенно хорошо это видно на примере коленопреклоненной Германии, которую заставили, принудили принимать к себе все народы (хотя ей это вовсе и не нужно) и в довершение всего озадачили целью воссоздания еврейской общины.

Сейчас, после распада СССР, евреи в России, ставшей мононациональной русской страной, снова столкнулись с той же проблемой: как уменьшить удельный вес доминирующей нации, как привить ей комплекс вины (а лучше — еще и неполноценности), чтобы подчинить своим целям.

Миграционные процессы есть важнейший инструмент такой политики.

Кукловоды и куклы

ЧЕРЕЗ год после того, как первой издание настоящей брошюры вышло в свет, мне довелось писать предисловие к книге выдающегося американского историка Дэвида Дюка «Еврейский вопрос глазами американца». Я обнаружил в ней не только общее полное и безусловное подтверждение вышеуказанной роли евреев как главных теоретиков и практиков разрушения расовой гомогенности Америки и Европы, но и массу конкретных фактов, раскрывающих причинные связи этого процесса. Как видим, не только сторонние исследователи, в том числе российские, нашли данную закономерность: наиболее честный и проницательный исследователь в самой Америке говорит о том же. Все это, на мой взгляд, имеет исключительную, чрезвычайную важность для данного исследования. Поэтому я щедро процитирую строки из уникального исследования Дюка, раскрывающие глаза читателям на многое из того, что обычно не лежит на поверхности. Дюк — блестящий знаток вопроса, владеющий материалом, как никто другой. И, поскольку опыт Америки во многом обогнал российский, нам будет крайне полезно с ним ознакомиться, чтобы правильно осмыслить свои перспективы.

Я взял для цитирования два раздела (в сокращении, перевод исправлен по имеющемуся у меня оригиналу). Один посвящен проблеме пропаганды расового и национального равноправия, которую евреи — величайшие поборники собственной этнократии в Израиле! — неустанно и повсеместно ведут во всех других странах, в том числе в Америке. Второй посвящен конкретной роли американских евреев в формировании американской государственной миграционной политики. Для нас, русских, для России, постоянно примеряющей на себя американский опыт, и та, и другая тема равно актуальны. Итак:

1) «ФРАНЦ Боас является признанным отцом современной школы эгалитаризма (теория национального равноправия. — А. С.) в антропологии. Он был еврейским иммигрантом из Германии с весьма незначительным формальным опытом в области антропологии <…>. Палата Представителей Конгресса США отметила связь Боаса с 44 организациями, ориентированными на коммунистическое движение. Работая в эпоху роста нацизма в Германии и усиления влияния антропологов, осознающих значение расовых различий в мировом научном сообществе, Боас начал направлять свое влияние в области антропологии на службу своих политических симпатий. Он начал продвигать шарлатанскую идею, что в действительности не существует таких вещей, как отдельные человеческие расы (здесь и далее выделено мной. — А. С.). Он спорил, что хотя они имели различия в цвете кожи и чертах, группы, называемые расами, обладали весьма незначительными различиями в генетическом отношении, и какие бы ни были их поверхностные различия, исключительно среда создала их <…>.

Он собрал многих еврейских учеников вокруг себя, включая Жене Вэлфиша, Изадора Чейна, Мелвилла Гершковица, Отто Клайнберга и Эшли Монтэгю (настоящим именем Монтэгю было Израэль Эренберг. — А.С.) <…>. Боас и все его ученики имели обширные коммунистические связи. Он неоднократно провозглашал, что «был в состоянии святой войны против расизма» <…>. Боас и его товарищи получили идеологический контроль над антропологическими факультетами большинства университетов путем поддержки своих товарищей по борьбе за равноправие, чтобы всегда использовать своё положение для продвижения своих сторонников при академических назначениях. В то время, как традиционные антропологи не имели ничего для защиты своих взглядов, Боас и его последователи пустились в «святую миссию» по искоренению знаний о расовых различиях из академической среды. Они преуспели в этом. Как только сторонники эгалитаризма достигали влияния или власти, они помогали своим товарищам подняться по служебной лестнице на учебных кафедрах колледжей и академических факультетов, которыми они руководят. Они также могли полагаться на своих собратьев-евреев, которые занимали влиятельное положение в университете, для того, чтобы содействовать своим собратьям по вере, равно как и нееврееям, сторонникам этой идеи, при получении профессорских званий и научных назначений и продвижений по службе. Аналогичный сговор имел место в рядах и в правлениях антропологических ассоциаций и журналов. Однако завершающим ударом была массированная поддержка, оказанная догме эгалитаризма средствами массовой информации, которые в подавляющем большинстве были в руках евреев.

Расовое равенство было (и все еще есть) представлено публике как научный факт, которому противостоят только «фанатики» и «невежественные люди». Авторы, сторонники эгалитаризма, такие, как Эшли Монтэгю и другие, удостоились великих похвал в журналах, газетах и, позднее, на телевидении. Независимо от того, еврей ты или нееврей, исповедование идеи расового равенства становилось базовой догмой для любого, кто хотел продвинуться в антропологии или любой другой части академического мира. Приверженность к «политически корректной» линии приводила к престижу и овациям, деньгами и успеху. Когда же кто-то говорит правду по расовым вопросам, то это приводит к личным атакам и даже часто к экономическим невзгодам <…>.

К концу 1990-х годов еврейские авторы начали бесстыдно писать о своем доминировании в американской антропологии. В 1997 г. в издании «Американский Антрополог», которое публикуется американской антропологической ассоциацией, еврейский ученый Гелуа Франк писал, что эгалитарная американская антропология была настолько полностью еврейской, что она должна относиться к «части еврейской истории» <…>.

Что касается белых и черных, то теория эгалитаризма все еще доминирует. Ричард Левонтин, Леон Камин и Стефен Джей Гольд являются тремя признанными среди евреев марксистами-евреями и ведущими академическими выразителями идей эгалитаризма. Несмотря на лавину свежих научных данных, доказывающих жизненно важную роль генов в создании индивидуальных и групповых различий, теория расового эгалитаризма все еще является священным писанием антропологии и человеческой психологии, как это характеризуется популярными СМИ. Писания Левонтина, Камина, Гоулда, Роуз и других сторонников теории эгалитаризма часто появляются на страницах таких журналов, как «Смитсониан», «Нейчурал Хистори», «Нейча», «Дискавэ», «Тайм», «Ньюсвик» и других широко распространенных изданиях. Телевизионные программы часто предлагают интервью с ними как «авторитетами» по вопросам рас, и очень редко их оппонентам позволяется оспаривать их мнения <…>.

ТОЧНО так же, как еврейские ученые ведут схоластическую борьбу за эгалитаризацию в науке и социологии, а еврейские магнаты средств массовой информации осуществляют пропагандистский контроль, само движение «за гражданские права» нашло большую часть своего руководства и финансовой поддержки в еврейском сообществе.

Почти с первого дня своего основания в 1909 году Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (NAACP) была первой организацией, работающей во имя расово смешанного американского общества. Весьма интересно, что учредительный совет директоров имел в своих рядах только одного выдающегося чернокожего У. Е. Б. Дюбуа (который был вообще-то мулатом). Большая часть правления состояла из еврейских идеологов марксизма. Палата Представителей Конгресса США и многие государственные органы расследований тщательно документировали тот факт, что все основатели NAACP были активистами коммунистического движения. Дюбуа даже выбрал Коммунистическую Гану в качестве места погребения.

Первым президентом NAACP был Артур Шпингарн, и потом всегда только евреи служили президентами NAACP с момента основания данного движения вплоть до 1970-х годов. Ноэль Шпингарн сменил на этом посту своего брата Артура, а вслед за ним Киви Каплан властвовал над организацией. По большей части еврейское лидерство NAACP было мало известно широкой публике. Когда я достиг совершеннолетия, единственное имя, которое я слышал в связи с NAACP, было имя Роя Уилкинса, ее чернокожего национального секретаря. Поскольку его имя так часто появлялось в прессе и перед глазами публики, то, как и большинство американцев, я считал, что Уилкинс был лидером NAACP. Но на самом деле президентом NAACP был в это время Каплан <…>.

Львиная доля финансирования движения за равноправие чернокожих шла от евреев. Они также хвастались, что по крайней мере 90 % юридической поддержки движения за гражданские права обеспечивалось еврейскими адвокатами и очень долго поддерживалось на еврейские деньги.

Практически каждый шаг прогресса движения «за гражданские права» проходил через суды. Они обеспечили появление декрета о принудительной расовой интеграции школ, дали возможность голосовать неграмотным черным и, наконец, навязали Америке массированную дискриминационную программу по отношению к белым под названием «Утвердительное действие» Орвелльяна. Здесь тоже евреи играли доминирующую роль <…>.

Даже в тех областях деятельности, где евреи не были фактическими лидерами, они обеспечивали большую часть закулисного влияния. Мартин Лютер Кинг-младший попал под влияние Стенли Левинсона, который написал многие из речей Кинга, включая, скажем, такую речь, как «У меня есть мечта», произнесенную в ходе Марша на Вашингтон. Джон и Роберт Кеннеди предупреждали Кинга о том, чтобы он отделил себя от Левинсона из-за коммунистического прошлого последнего. Кинг, однако, нашел Левинсона неоценимым для него и — отказался. Студенческий координационный комитет ненасильственных действий (SNCC) и Конгресс расового равноправия (CORE) также имели ключевую причастность евреев к своей деятельности на начальных формирующих этапах. И большая часть номинально белых в «Рейде на колесах за свободу», которые пошли на Юг, были евреями. Широко известно дело трех участников данного марша за свободу на колесах, убитых в Филадельфии, штат Миссисипи. Это были Швернер, Гудман и Чейни, — два еврея и один черный <…>.

Отношения евреев и черных стали более натянутыми в последние годы, по мере того, как политические симпатии черных стали более националистическими в отношении собственных прав. Подстрекали негров бороться за свои гражданские права и многие коммунисты. Они видели в черных потенциальных революционеров. Они востребовали опыт создания Советского государства, расчитывая на еврейскую братскую борьбу между сионизмом и коммунизмом, как это описывал Черчилль в 1920 году. Радикальные американские евреи представляли себе черных как американский пролетариат, трансатлантическую версию угнетенных крепостных России. Они расчитывали использовать негров как союзников, знаменосцев новой коммунистической революции. Конечно, даже некоммунистические евреи склонялись к поддержке нерасового определения термина «американский народ», поскольку евреи более, чем кто-либо другой, осознавали себя посторонними в обществе белых. Практически все еврейские круги поддерживали демонтаж законов и традиций, которые способствовали процветанию Белой расы <…>.

ПО МЕРЕ того, как я все больше обладал информацией относительно еврейского доминирования в антибелых и антисемейных революциях, я все больше убеждался, что многие могущественные евреи могут смотреть на белую Америку точно так же, как они однажды смотрели на царя и белых русских. Я заинтересовался, не были ли и мы предназначены для того, чтобы стать свергнутым народом, нацией, завоеванной не с помощью армий и пушек, а с помощью власти кошелька и влияния прессы <…>.

Еврейские активисты были упорны в своей поддержке плюрализма американской политики и культуры. Напыщенные еврейские обещания отстаивать так называемые «гражданские права», любовь, мир и братство — обернулись безобразиями. Ранее мирные городские общины черных напоминают разрушительные орудийные залпы: треть всех молодых чернокожих американцев находятся в тюрьмах, а миллионы скованы цепями алкоголя и наркомании.

Что же получили евреи от усиления влияния меньшинств в Америке? Очевидно, что марксисты видели в черных и других меньшинствах лояльных союзников, дабы добиться политического успеха. В течение последних десятилетий голосование «черного блока» было жизненно важным прежде всего для либеральных политиков. Многорасовая Америка похожа на Вавилон, она лоббирует еврейские интересы. В разделенной стране наиболее тесно сплоченная группа обладает наибольшим могуществом. В беспорядочном калейдоскопическом обществе крошечное меньшинство имеет интересы, враждебные интересам большинства. Евреи будут всегда преуспевать в этом Вавилоне. Каждый удар, который взламывает солидарность, способствует продвижению евреев на вершину власти. Конечно, данный процесс имеет место не только в Америке, но и в любой стране, где евреи составляют могущественное меньшинство. Они последовательно ищут пути для ослабления доминирующей группы в обществе, чтобы дать возможность увеличить свое собственное могущество <…>.

Расизм меньшинства — движение «за гражданские права» и эгалитаризм, который захлестнул Америку — берет свое начало в этноцентризме чужестранцев. Наш народ, бывший когда-то отчетливо европейским по природе, быстро исчезает. Он не был сварен в котлах Вавилона. Но пока не наступят великие перемены, он будет продолжать уступать свои позиции.

Многие американцы, которые боролись против «черного» движения «за гражданские права», справедливо полагая, что оно приведет к разрушению структуры общества, никогда не осознавали источника этой силы. На Юге в свое время одни винили во всем «янки», некоторых политиков, а другие — средства массовой информации. И только немногие понимали, что движение «за гражданские права» было результатом той же самой силы, которая привела в движение русскую революцию, которая оказала влияние на участие Америки в Первой мировой войне, которая помогла вызвать Вторую мировую войну и которая, наконец, создала государство Израиль <…>.

Черные были просто заложниками в гораздо более крупной политической игре. Большинство белых нееврейского происхождения, которые были завербованы в ряды сторонников данного движения, никогда не осознавали, что борьба идет по существу совсем не за гражданские права. Эти участники, как сами черные, так и многие белые, — ими умело манипулировали в рамках намного более крупного стратегического плана евреев: борьбы за власть» (Дэвид Дюк. Еврейский вопрос глазами американца. — М., 2001. — Сс. 123–144).

2) «ПОСЛЕ Иммиграционного акта 1965 года Конгресс США начал игнорировать желания большинства и положил начало политике, которая дискриминировала потенциальных европейских иммигрантов, но способствовала массированной неевропейской иммиграции. Начиная с этого времени, федеральное правительство демонстрировало малую заинтересованность в усилении иммиграционных законов и политики сохранности наших границ. Результатом этой политики был поток цветных иммигрантов, как легальных, так и нелегальных <…>. Политика, аналогичная действующей в США, привела большое количество неевропейцев в Канаду; негров — в Великобританию; североамериканцев и азиатов — во Францию; турков — в Германию; и настоящее попурри из чужеземных рас в Скандинавию, Испанию и Италию <…>.

Когда я отследил борьбу, касающуюся иммиграционных законов в течение последних 100 лет в Америке, мне стала очевидной движущая сила открытия американских границ: это было организованное еврейство <…>. Большая часть из прочитанного указывала на длительную историю усилий организованного еврейства по радикальным преобразованиям в американских иммиграционных законах. Я связался с Дрю Смитом, старым новоорлеанским адвокатом, автором книги «The Legacy of the Melting Pot» («Наследие Плавильного Котла»), который научил меня многому в вопросах иммиграционной проблемы <…>. Он объяснил мне историю американских иммиграционных законов <…>. Он спросил: «Чьим интересам могло служить наводнение Америки жалким отребьем?». И быстро ответил на свой собственный вопрос: «Это было в интересах единственного народа, который использовал расовую солидарность в качестве оружия, оружия, которое они хотели иметь только для себя. Попытки изменить американские иммиграционные законы и в конечном итоге низвергнуть европейское большинство велись почти исключительно евреями» <…>. У Дрю Смита было много книг по иммиграционному вопросу, включая некоторые, написанные евреями. Я одолжил их у него и с удовольствием покопался в них.

Еврейские организации, такие, как Американский еврейский конгресс, возглавляли (и продолжают возглавлять) усилия, направленные на либерализацию американской иммиграции, и создавали препятствия на пути принятия законов, ограничивающих ее. В 1921-м, 1924-м и 1952-м годах Конгресс принял законы, которые пытались поддерживать расовый статус кво в Америке. Весьма интересен тот факт, что, несмотря на то, что англоамериканцы были преобладающим большинством американского населения, а также и Конгресса, они не пытались увеличить свою долю в американском населении, а просто пытались поддерживать статус кво каждой группы. Уже в тех ранних спорах о законодательстве евреи выступали приверженцами идеи открытой иммиграции и страстно противостояли сохранению Америки как этнически европейской христианской нации. В Палате Представителей Адольф Саббат, Самуль Дикстайн и Эммануэль Сэллер возглавляли борьбу за неограниченную иммиграцию, в то время как в Сенате Герберт Лемон и позднее Якоб Явиц координировали эти усилия <…>.

Социолог Эдвард А. Росс в своей знаковой книге «Старый и новый мир: значение прошлой и настоящей иммиграции для американского народа» (1914) процитировал знаменитого проиммигрантского лидера Израиля Сэнгвиля, который указывал, что Америка является идеальным местом для реализации еврейских интересов. Далее Росс резко высказывается о еврейском влиянии: «Вот почему евреи имеют свои интересы в иммиграционной политике: следствием этого выступают старания евреев контролировать иммиграционную политику США. Несмотря на то, что еврейский иммигрант — всего лишь каждый седьмой среди наших иммигрантов, они борются за принятие иммиграционного законопроекта <…>. Систематическая кампания, проводящаяся в газетах и журналах, направленная на то, чтобы разрушить все аргументы против и успокоить все наивные страхи, ведется для одной и той же расы. Иудейские деньги стоят за Национальной Либеральной Иммиграционной Лигой и ее многочисленными публикациями» <…>.

Последним важным законом, изданным Конгрессом, чтобы защищать статус кво Америки, был акт Уолтера Мак-Керена 1952 года. Оппозицию Конгрессу представляла еврейская тройка, состоящая из Селлера, Явица и Лемона. Также принимали участие в оппозиции все крупные еврейские организации, включая Американский еврейский конгресс, Американский еврейский комитет, Антидиффамационную лигу, Национальный совет еврейских женщин, и дюжина других (в том числе и Коммунистическая партия США) <…>.

В конечном итоге в 1965 году, когда Конгресс принял Иммиграционный акт, осуществилась цель, впервые выдвинутая еврейскими организациями в 1880 году. Результатом этого сделался тот факт, что 90 % иммигрантов стали неевропейцы. Америка перешла от иммиграционной программы, подразумевающей пропорциональное представительство всех групп в США, — к такой, которая дискриминировала европейцев. Как в случае с более ранним законодательством, еврейские конгрессмены и сенаторы, так же, как влиятельные еврейские организации, воздействующие на Конгресс, пошли в наступление. Им оно удалось, поскольку в течение 41 года после 1924 года власть евреев стремительно увеличивалась практически во всех сферах американской жизни.

В 1951 году сенатор Якоб Явиц написал статью, которая называлась «Давайте распахнем наши ворота», которая призывала к массовой неограниченной иммиграции. Явиц и конгрессмен Сэллер сыграли видную роль при принятии законопроекта в 1965 году. За девять лет до принятия Иммиграционного акта Американский еврейский конгресс предлагал основные части законопроекта и восхвалял президента Эйзенхауера за его недвусмысленную оппозицию национальной системе квот. В 1956 году в своей передовице они прославляли его за «смелость, проявленную в продвижении вперед многих идей либеральной иммиграционной политики, и за то, что он занял позицию, на которой первоначально настаивал Американский еврейский конгресс и другие еврейские сообщества» <…>.

В большинстве своем еврейские политические институты и средства массовой информации долгое время способствовали демографическому вторжению и разложению Америки <…>.

Поскольку евреи становятся все более бесстыдными в своем использовании власти, некоторые даже хвастают своей ролью в ослаблении позиций американских европейцев-неевреев. Эрл Рааб, исполнительный директор в отставке Перлмуттерского института защиты еврейства, член Антидиффамационной лиги и автор, постоянно пишущий для сан-францисского Jewish Bulletin, написал: «Только после Второй мировой войны иммиграционное законодательство радикально изменилось в направлении устранения такой дискриминации. Первостепенным свидетельством политического возмужания является ведущая роль еврейского общества в воздействии на эти перемены». Продолжая, Рааб торжествует по поводу приближающегося статуса меньшинства для белых в Америке: «Бюро по переписи населения недавно доложило о том, что около половины американского населения вскоре станут не белыми или не европейцами. И все они будут американскими гражданами» <…>. Как отмечает Рааб, сионистские активисты, которые поддерживают идею еврейского национального государства, подпитывают массовую нетрадиционную иммиграцию в Америку и мечтают о том времени, когда это преображение отразится на демографическом облике электората.

Мне любопытно, воображал ли Сэнгвиль, который ввел в обращение термин «плавильный котел», еврейское государство в виде сплава евреев и арабов, ислама и иудаизма? Принимая во внимание этноцентризм сионизма, я сомневаюсь в этом. Один американский создатель мультфильмов написал, что проблема «плавильного котла» состоит в том, что «дно обычно подгорает, а пена поднимается наверх». Несомненно, Америка представляет собой сплав различных национальностей Европы в традиционное американское большинство, но, несмотря на всеобъемлющую пропаганду смешения рас в еврейской прессе, абсолютно не наблюдается значительного смешения белых и черных — и лишь маргинальное смешение метисского и англо-саксонского компонентов. Однако того, чего сионисты не смогли добиться при помощи пропаганды смешаных браков, они достигнут посредством массовой иммиграции и различных уровней рождаемости.

Евреи активно выступают за маленькие семьи среди лидеров американского большинства. Потворствование евреев женскому освободительному движению и борьба за право на аборт снизили уровень рождаемости в наиболее интеллигентных и образованных американских семьях. Их прямое желание — это разрушение белой расы на Западе любыми возможными способами. Продолжительная массовая неевропейская иммиграция удовлетворяет этим целям.

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ необходимо отметить, что массовая цветная иммиграция является одним из наиболее эффективных орудий организованного еврейства в их культурной и этнической войне против американцев-европейцев. Мы не сможем выиграть эту борьбу не на жизнь, а на смерть до тех пор, пока наши люди не поймут, что мы уже вовлечены в войну, и что мы терпим серьезное поражение. Если мы проиграем эту войну, это будет означать разрушение нашей американской культуры, наследия и свободы. Это будет означать не меньше, чем разрушение самого генотипа, который в свое время сделал возможным социальные, культурные и духовные творения, которые отличают нашу цивилизацию.

Наши голоса заглушаются средствами массовой информации, которые находятся в руках наших врагов. Слишком многие из нас безмолвно наблюдают уничтожение нашего народа. Время уходит. Мы должны сказать свое слово сейчас и защитить себя. Мы должны бороться за то, чтобы великолепная культура, переданная нам нашими отцами, продолжала существовать. Мы должны предпринять все необходимые действия, чтобы обеспечить будущее нашим детям и последующим поколениям. Поскольку это справедливо для всех живых существ, мы должны бороться за наше право жить.

Если мы останемся безмолвными в этот критический час в истории нашего народа, мы будем искоренены и замолчим навсегда» (там же, сс. 346–360).

ВЫВОДЫ, которые Дэвид Дюк сделал для своего гетерогенного, полиэтничного народа — конгломерата белых американцев европейского происхождения — еще более верны для нас, русских — гомогенного государствообразующего народа России, подвергшегося сегодня столь же разрушительной этнодемографической атаке.

Жить или умереть

ИТАК, мы видим, что интересы русских на территории собственной своей родины России — земли, где мы на каждом квадратном миллиметре являемся не только государствообразующей и коренной, но и титульной нацией — вошли в объективное противоречие с интересами трех сторон, а точнее — трех миров:

— западного белого, европейского и американского, арийского по происхождению мира;

— еврейского мира;

— «третьего мира», включая ряд наших бывших соседей по СССР.

Между всеми тремя сторонами есть свои противоречия, своя борьба. Однако в отношении России и русских они достаточно едины, и ни одна из сторон нам не друг, не защитник и не союзник. Они не передерутся насмерть из-за России, а скорее всего найдут способ договориться и поделить ее на троих.

ИМЕННО ТАКОВЫ ИТОГИ ХХ ВЕКА ДЛЯ РОССИИ, именно они определяют для нас содержание русской жизни и борьбы в грядущем столетии на всю его обозримую глубину, именно их вызов мы должны принять и дать на них адекватный ответ.

Слепые и предатели

ПОНИМАЕТ ли российское общество свои перспективы? Готовится ли принять вызов нового века? Какие стратегии предлагает?

К сожалению, ничего утешительного я не наблюдаю в лагере русских национал-патриотических мыслителей^[22]. В целом они не готовы к конструктивной дискуссии. Зато наблюдаю тревожные тенденции в лагере противном. Там лучше видят и понимают настоящее положение вещей, но рекомендации дают, способные не вылечить, а уморить больного.

Недавно небезызвестный Гавриил Харитонович Попов опубликовал знаковую статью с поразительным, вызвавшим в его среде горячее возмущение заголовком: «Русский Холокост. Борьба великороссов за себя, за свое государство становится необходимой не только им, но и всему постиндустриальному обществу» («НГ» 26.04.2000). В ней этот политолог, незадолго до того выступивший еще и со статьей «Берегите русских» (также, разумеется, вызвавшей в его среде возмущение), довольно цинично разъясняет всем и каждому (и не в последнюю очередь — Западу), зачем нужно беречь русских и почему «обществу» необходимо русское государство.

Мотивы Попова весьма далеки от заботы о русских ради них самих. Нет, речь идет совсем о другом. Знакомые Попова напрасно возмущались. Попов ясно видит глобальную проблему Запада и предлагает решить ее за наш счет — только и всего.

Попов боится и ненавидит южан (в первую очередь мусульман, но не только). И вкладывает им в уста страшные слова: «Западный мир должен быть уничтожен. Как ошибка истории». Он комментирует эту угрозу: «Мы имеем дело с альтернативой постиндустриализма и вообще европейской цивилизации. При таких установках агрессивного Юга несколько миллионов русских, приезжающих в Россию из Средней Азии и Кавказа, покажутся всего лишь предвестием грозы — десятков миллионов, которые будут вынуждены возвращаться назад, в Европу (прежде всего из США и Канады).

Я предвижу, что не удастся из-за отсутствия серьезных географических рубежей удержаться постиндустриализму в США и Канаде, что латиноамериканцы займут всю «прародину» индейцев. Я вижу некий гигантский «мост» между Аляской и Чукоткой, по которому возвращаются в Европу десятки миллионов потомков тех, кто когда-то пересекал Атлантику. И территория, которую на Севере и в Сибири отстоят русские, может дать достаточно работы и для части этих переселенцев. Такой вариант заселения Сибири дополнит многомиллионный приток русских и станет альтернативой «освоения из Китая».

Это всего лишь один из прогнозов. Но уже не раз становились реальностью мои предчувствия».

Итак, мы не должны отдавать свою землицу китайцам, но должны приберечь ее для американцев и канадцев европейского происхождения. Как будто они нам ближе и нужнее. Ну что ж, похоже, и Пентагон так считает; браво, профессор!

Ясно, что американцы привезут с собой, если, не дай бог, переселятся в Россию, свою психологию и весь идейный багаж, не совместимый с нашим, и начнут превращать Россию в Америку со всеми ее противоречиями и мерзостями, с демохристианством, культом всяческих меньшинств, «прав человека», с засильем еврейского капитала и прочей дрянью. Со всем тем, отчего им самим там стало мерзко жить. Зачем же пускать к себе столь сомнительных гостей, сделавших уже невыносимой жизнь в своей собственной стране? Бегущих от собственных порядков? Кроме того, они, спасаясь от «агрессии Юга» (по выражению Попова), просто принесут ее к нам на своих плечах. Нужно нам это?

А профессор тем временем суммирует: «В свете этого борьба великороссов за себя, за свое государство становится необходимой не только им, но и всему постиндустриальному обществу. Это во-первых. А во-вторых, в ходе поиска приемлемого для себя варианта постиндустриального общества Россия может сформировать такую модель постиндустриализма, которая, возможно, окажется более привлекательной для «третьего мира» и чем американская пирамида, и чем модель агрессивного Юга.Это способно ослабить опасность катастрофы современной цивилизации. Вот почему программа возрождения русских не только не враждебна, не только не опасна для других европейских народов, но и соответствует их коренным интересам. И интересам нерусских народов России… Подвожу итог: возрождая себя, русские внесут существенный вклад в сохранение в XXI веке европейской цивилизации».

Нам уже понятно, что такое «внесение вклада» обернется для русских не «возрождением», а окончательными и бесповоротным похоронами. И не все ли нам равно, черные, желтые или белые руки пришельцев нас, русских, закопают?

Парадоксалист Попов исходит из не слишком привычного, хотя, возможно, глубокого понимания интересов Запада в России. Но у него есть коллеги, исповедующие более традиционные подходы. Они выступали, в частности, на уже упомянутом заседании Никитского клуба. Прислушаемся.

Выступление Александра Акимова, заведующего сектором Института востоковедения РАН броско озаглавлено: «Нам необходим импорт рабочей силы». Зачем? Противореча сам себе, но как бы не замечая этого противоречия, он озадачивает читателя: «В последние годы перед Россией особенно актуально встал вопрос, кто же будет работать в народном хозяйстве в ближайшие десятилетия. Страны Северной Америки и Европы решают эту проблему двумя путями. Во-первых, они импортируют рабочую силу, которая замещает убывающую местную. Во-вторых, они экспортируют капитал, строят предприятия в других странах, где рождаемость еще высока и много молодых людей, готовых занять рабочие места. Полученные доходы возвращаются в страны — экспортеры капитала и обеспечивают там безбедную жизнь. Это одно из реальных проявлений глобализации экономической жизни — явления, которое развивается в последние годы быстрыми темпами. Как же быть России — стране с убывающим населением, но немалой безработицей и полным отсутствием возможности экспортировать капитал?»

Противоречие кричит: зачем же импортировать рабочую силу, если у самих — «немалая» безработица, то есть именно переизбыток рабочей силы?! Однако Акимов настаивает: «Общие направления у России такие же, как и у других стран с уменьшающимся населением. Это импорт рабочей силы и глобализация экономических связей. Здесь реальным вариантом может стать развитие в России сельского хозяйства… Через 50 лет население только Китая и Индии составит три миллиарда человек, и на каждого жителя будет приходиться по шесть соток сельскохозяйственной земли. В России в это же время — больше одного гектара таких угодий. Этот ресурс Россия может предложить в качестве своего вклада в глобализацию экономики».

Можно подумать, что именно такова главная задача русского народа — во что бы то ни стало сделать вклад в глобализацию экономики! Да еще отдав для этого свои земли! Что может быть абсурднее такого предложения?!

Чьи проблемы, в самом деле, взялся решать востоковед: наши, русские, или китайские, индийские? Похоже, именно второе: «По соглашению между Россией и Китаем, например, китайские крестьяне смогли бы переселяться в согласованные места на территории России для ведения сельского хозяйства. Россия заинтересована в направлении этого потока в европейскую часть страны (вот спасибо! Только их тут не хватало! — А. С.), где китайское население не будет образовывать компактных групп по соседству с границей между Россией и Китаем, как это имеет место на Дальнем Востоке и в Сибири. Подключившись к решению проблем стран Азии, страдающих от дефицита сельскохозяйственных угодий, Россия сможет решить и свои экономические проблемы (выделено мной. — А. С.)».

Откровеннее не скажешь. Если «западник» Попов озабочен решением за наш счет проблем Запада, то «восточник» Акимов — проблем Востока. (Хотя также и Запада, ужасно боящегося наплыва именно тех, кого Акимов предлагает разместить в России.) Чем это чревато для России — он либо не додумывает, либо не договаривает.

Странным бредом (но очень показательным, даже, я сказал бы, разоблачительным) вторит Акимову генеральный директор Московской международной валютной биржи Александр Захаров, которому почему-то тоже предоставили слово на форуме демографов: «Как сегодня утверждают, семья разваливается в прах. Она становится невыгодна для существования. В городе человеку легче прожить в одиночку. Он по разным причинам теряет потребность в детях. Сознательно отодвигает вступление в брак. Это особенно коснулось так называемых евроамериканской и евразийской культур (к последней относимся и мы). Говорят и о выходах из этой опаснейшей ситуации. Израильский демограф Марк Тольц видит спасение России, в частности, в открытии государственных границ, привлечении из третьих стран рабочей силы, «свежей крови», отсюда — поступления налогов в казну и т. д.»

Причем тут израильтянин Тольц? Почему мы должны его слушать? И разве так поступает в аналогичной ситуации Израиль? Никак нет: совсем противоположным образом! И что, «свежая кровь» из третьего мира, по рекомендации Тольца и Захарова, призвана «спасти» русскую семью? Благодарим покорно! И какое вообще может быть «спасение России» вне полномасштабного спасения русских?

Боже, избавь нас от друзей и доброжелателей подобного типа!

А между тем, вот еще один из них: Владимир Ионцев — не кто-нибудь, а зав. Кафедрой народонаселения экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Его выступление называется «Не бойтесь данайцев, дары приносящих». Данайцы — это, конечно, иммигранты. А дары — это компенсация за счет их приезда естественной убыли населения.

Он утверждает: «Для современной России вопросы естественной убыли населения (а по всем прогнозам, она сохранится чуть ли не до 2050 года) имеют чрезвычайно острый характер, поскольку речь уже идет не просто о «могуществе государства», об экономическом развитии России, а и о всем ее пространстве (17 млн. кв. км), которое невозможно сохранить в перспективе при нынешней численности населения. То есть речь идет о сохранении государства как такового».

Почему? Это не объяснено. Как известно, двести лет назад, в 1795 году, после всех завоеваний Петра Первого и Екатерины Второй, население уже огромной Российской империи (с Польшей и Финляндией) составляло всего 41.175 тыс. человек. И ничего — держались. Не только никому своей земли не отдавали, но еще и чужую к рукам прибирали.

Сто лет назад население всей Российской Империи, которая была побольше, все же, размером, чем СССР, составляло всего лишь немногим более 100 млн., а сегодня в одной только России — 145,5 млн. (Причем великороссов было тогда 55,7 млн., а сейчас пока еще — 120 млн.!) То есть, «россиян», во-первых, стало за каких-то сто лет в полтора раза больше на в полтора раза меньшей территории! Значит, плотность возросла еще сильнее: в 2,25 раза. А во-вторых, мы много выиграли после распада СССР в смысле национальной однородности населения, превратившись в мононациональную (по всем мировым стандартам) русскую страну. Конкретно русских (не «россиян») стало не в полтора, а в два с лишним раза больше! Кроме того, за эти же сто лет Россия преобразилась в ядерную державу, обладающую столь необходимым в данной ситуации оружием сдерживания. Так о какой «невозможности сохранить пространство при нынешней численности населения» говорит Ионцев? К чему говорить неправду, поднимать панику? Разве в этом достоинство ученого?

Наконец, даже если судьба поставит нас перед выбором между сохранением территорий и государства в неких границах, с одной стороны, и сохранением народа, его этничности, его самотождественности, с другой стороны, — неужели мы должны предпочесть территории и государство? Ведь это-то и есть вернейший путь к окончательной гибели! Ибо если мы не сохраним государствообразующий этнос, позволим его размыть, разбавить, взять под сомнение его этническую идентичность, то ни государство сохранять, ни территории защищать будет некому и незачем. Яркая иллюстрация к сказанному — судьба Римской империи.

Опасность состоит вовсе не в абсолютном уменьшении численности населения России, а в относительном уменьшении численности русских в составе населения России. Поэтому профессор Ионцев совершенно неправ, когда указывает: «Миграционный потенциал, который сохраняется в странах СНГ и Балтии, ограничивается не только 25 млн. русских (из которых более 5 млн. уже выехало в Россию), а составляет около 60 млн. человек (учитывая все русскоязычное население, смешанные семьи и др.)». Но у нас в России стоит совсем другая жизненно важная проблема: как избавиться от некоренного русскоязычного населения, одновременно репатриируя этнических русских из мест их дисперсного проживания вдали от границ России. А вовсе не тащить в свой дом пеструю национальную смесь русскоязычных.

Ионцев готов зайти еще дальше, допуская использование «разумной миграционной политики по привлечению и временному использованию иностранной рабочей силы (и желтой, и белой, и черной)». Но нам уже понятно, что там, где начинается использование цветной рабочей силы, говорить о разумной миграционной политике вообще не приходится. Ибо эта политика в принципе абсолютно безрассудна. Мы уже видели, к чему она привела в Великобритании, Франции или Германии. И вовсе не хотим следовать их примеру.

Но вот что любопытно. В уже цитированной диссертации Пономарева «Цветная» иммиграция и иммиграционная политика Великобритании» содержится очень знаменательное наблюдение: «Господствующим в британской историографии является либеральный подход к данной проблеме. Он разделялся и большинством средств массовой информации, представителями общественных организаций. «Цветная» иммиграция представлялась либералам закономерным явлением — продуктом нехватки рабочей силы в хозяйстве Великобритании и сложного экономического положения британских колоний» (с. 10). Неудивительно, что сложнейшая этнополитическая проблема, где цена ошибки может оказаться смертельной для нации, оказалась в результате отдана на откуп… Министерству труда, решавшему, сколько можно завезти в Англию инородцев, лишь исходя из сиюминутной потребности в рабочих руках.

Либералы всех стран всегда из принципа закрывают глаза на этнополитику, отворачиваются от нее. Исповедуя механистический, прямолинейный, квазиэкономический подход, эти якобы прагматики яростно набрасываются на адептов этнополитического подхода и, к сожалению, часто одерживают верх. Результат этого нам известен. Со временем автохтонные народы, давшие либералам себя уговорить, спохватываются, но ловушка, куда они сами зашли по доброй воле, не пораскинув вовремя мозгами, уже захлопнулась. Козел уже пущен в огород, и его ничем не выгнать и не выманить.

Попов, Акимов, Ионцев — не последние имена на российском научном Олимпе. Но российский «профессорский» либерализм ничуть не лучше британского политического: тот и другой оборачиваются чистейшим предательством национальных интересов.

«Мигрантодатели»: так зову я сторонников призыва рабочих рук из стран третьего мира. Они не сидят сложа руки, неустанно работают в одном направлении, приуготовляя путь в Россию для инородцев всех мастей.

Вернуть Москву русскому народу

ОСОБОЕ значение в планах мигрантодателей имеет, конечно, Москва. Если Россию они мечтают преобразовать в Новую Хазарию, то Москву усердно превращают в Новый Вавилон. Национальной политикой в Московской мэрии занимается Комитет общественных и межрегиональных связей, где первую скрипку не первый год играет заместитель руководителя, курирующий национальные отношения, Эдуард Коман.

По переписи 1989 г. в Москве насчитывался всего один миллион нерусских жителей-москвичей. Но за годы перестройки население Москвы уменьшилось на миллион — с 9 до 8 млн.; в то же время численность одной только кавказской диаспоры, например, возросла к 2000 году в 10 раз и достигла 1,5 млн. То есть, ее удельный вес вырос с 1,6 % до 19 % обвально, за какие-то десять лет! «Почернели» Подмосковье и целые районы Москвы, уделенные от центра: Кунцево, Тушино, Митино. А ведь есть еще таджики, корейцы, негры и другие мигранты из стран Азии и Африки. Ясно, что рост межнациональной напряженности — неизбывное следствие такого положения вещей.

Но кое-кого почему-то тревожит не причина, а следствие: именно — рост ксенофобии русских москвичей, а не падение их удельного веса. Летом 1998 года Национальный институт прессы (бывший Российско-американский информационный центр) совместно с Независимым центром национальных объединений и межнационального сотрудничества и Конгрессом национальных объединений России провел конференцию на тему межнациональных отношений в Москве. Присутствовали представители различных национальных общин (кроме русских, разумеется, которых не сочли нужным пригласить): армянских, еврейских, татарских, мордовских, азербайджанских, дагестанских и т. д.

Основной доклад сделала В. Малькова, сотрудница Института этнологии и антропологии РАН (директор — небезызвестный «друг русских» В. Тишков), которая предложила рассмотреть деятельность СМИ в Москве и “этнопсихологические условия приема инокультурных, инонациональных мигрантов в столице, которые создает принимающая сторона”. Доклад был сделан с позиции защиты не москвичей, а приезжих инородцев, чьи “человеческие и национальные права” попираются. Автор с осуждением цитировала заголовки публикаций московских газет 1997 г., например: “Незваных гостей в Москве становится все больше”, “Чужой в городе. Кто делает криминальную погоду?” (“Вечерняя Москва”), “Москва: второе пришествие чеченцев?”, “Лица “бандитской национальности” дружней Коминтерна” (“АиФ”), “Москве пора заново обрусеть” (“МК”) и т. д.

Рассматривая многочисленные цифровые данные, приводимые прессой, докладчица обратила наше внимание на то, что в Москве — порядка 1 млн. незарегистрированных приезжих, что мигранты, особенно этнические мусульмане, постепенно вытесняют коренных москвичей, что треть столичных преступлений — их рук дело. Однако сокрушалась она вовсе не об этом, а лишь о том, что “абсолютное большинство публикаций” во всех газетах показывают нерусских мигрантов как “лишних и очень мешающих москвичам людей”, в то время как массы приезжих “приносят большую пользу городу и горожанам”. И о том, что московская пресса “распространяет враждебность, ксенофобию и недоверие по отношению к представителям национальных меньшинств, причем не только к мигрантам последних лет, но ко всем, кто напоминает их своим обликом, хотя может быть москвичом уже не в первом поколении”.

На вопрос “Национальной газеты”, говорят ли СМИ правду или лгут, утверждая, что приезжие инородцы занимают рабочие места, осложняют криминогенную и санитарную обстановку, усугубляют жилищный кризис и т. д., Малькова ответила: “Это мне трудно сказать”. Странный ответ для ученого, не правда ли?

Не секрет ни для кого, что подобные «странности» в Москве имеют один источник: позицию мэра Юрия Лужкова, являющегося, по достоверным сведениям, на четверть башкиром и на четверть евреем. Его несгибаемый личный интернационализм неизменно оборачивается московским политическим космополитизмом, а гордость за вверенный ему мегаполис — строительством космополиса, Нового Вавилона. Не секрет, что в его ближайшее окружение входят многочисленные евреи, чеченцы, азербайджанцы, и даже пресс-секретарь — не русский, а кореец Цой.

Свою позицию по национальному вопросу Лужков вполне выразил, поздравляя в лице Президента Российского Еврейского Конгресса В.А. Гусинского всех евреев-москвичей с еврейским Новым Годом (Рош-ха-Шана). В поздравлении говорилось: «Уважаемый Владимир Александрович! Позвольте мне через РЕК поздравить евреев-москвичей с новым 5757 годом и наступающими за ним высокими праздниками. Москва — многонациональный мегаполис, и одна из основных задач, стоящих перед ее правительством — превратить город в зону, свободную от всех форм расизма и шовинизма” («Международная еврейская газета» № 17–18/96).

Лужкову вторит его могущественный заместитель, еврей В.И. Ресин, в чьих руках сосредоточено все строительство гигантского города: “Москва — один из самых многонациональных городов мира, и принципы национальной политики в Москве должны исключать любые проявления национализма, они направлены на развитие национальных культур и образования (уж что-нибудь одно из двух, ведь развитие национальных культур — это и есть важнейший залог проявления национализма в самом скором будущем. — А.С.)… Наше твердое намерение — продолжать и совершенствовать взаимодействие с национальными организациями, формировать механизмы поддержки и развития их инициатив… Несмотря на все трудности, многонациональная Москва навсегда должна оставаться нашим мирным общим домом, и московское правительство сделает для этого все возможное” (В. Ресин. Выступление на вечере памяти евреев — жертв нацизма в ЦДК. — «Международная еврейская газета» № 8/96).

За словами, на первый взгляд правильными, кроется вполне русофобская практика. Во-первых и прежде всего: у русских отняли их национальную столицу. Превратить город в зону, свободную… от русского духа — вот, пожалуй, что на деле удалось Лужкову. Не говорю о своих дедах-прадедах, коренных москвичах, но я и сам еще помню именно русскую, а никакую не «многонациональную» Москву. Где теперь сердце русского народа? Где главный город русских? Его просто нет. Космополис по имени «Москва» таковым называться не имеет права.

Во-вторых, никакого равноправия в обращении с национальными организациями города Москвы нет. Национальный вопрос в московском правительстве не случайно отдан на откуп Эдуарду Коману, который при виде меня морщится, словно укусил лимон. В Москве работает и получает бюджетное финансирование (из русского, в основном, кармана) свыше пятидесяти различных национально-культурных автономий — армянских, корейских, еврейских, цыганских, каких угодно… только не русских. А русским, чтобы зарегистрировать подобную автономию, приходится таскаться по судам, отстаивать свои гражданские и человеческие права. А уж денег получить — нечего и мечтать.

Москва многое диктует стране, во многом задает тон. К сожалению, и в национальной политике тоже. Проблема русификации Москвы — одна из самых острых и неотложных.

Формула выживания: Этноэгоцентризм

ИТАК, если вернуться к началу работы, мой прогноз — скорее пессимистический, чем оптимистический.

Итоги ХХ века обещают нам, русским, новые испытания, новую борьбу не на жизнь, а на смерть. Для этого имеются как субъективные (наши отношения с другими участниками исторического процесса), так и объективные (наша включенность в общемировые закономерности развития) предпосылки и основания.

Два таких объективных момента, а именно, наш выход из завершившейся фазы раскрестьянивания и прекращение в этой связи действия для нас Главного Закона Жизни — позволяют ставить вопрос о том, суждено ли нам пережить новый век вообще.

Ясное сознание опасности, ее четкая характеристика позволяют строить стратегию защиты. Учитывая, что собственных сил у нас сейчас мало, а будет, вероятно, еще меньше, именно стратегия защиты, ухода от опасности, отражения вызовов XXI века должна стать для нас проблемой номер один.

Прежде, чем перейти к разговору о стратагемах, хотел бы сказать несколько слов о распространенных в наши дни иллюзиях и ложных задачах. В первую очередь это связано с выбором стратегического союзника на ближайшие десятилетия.

Кажется логичным искать себе союзника среди товарищей по несчастью — раскрестьяненных стран, в особенности родственных нам по расе. На деле это не так.

Из раскрестьяненных наций можно назвать, пожалуй, только две, не подвергшихся пока что засилию инородцев в такой же страшной самоубийственной мере, как рассмотренные выше страны Европы и Америка: мы да японцы. Это значит, что сегодня только мы и они свободны пока еще от «синдрома заложника», можем позволить себе какое-то сопротивление «ползучей» внешней экспансии. Но островной, мононациональной и трудолюбивой Японии, думаю, вообще ничего особенно не грозит. Ее не заселят с легкостью китайцы, корейцы, среднеазиаты, тюрки, негры и арабы, которым гораздо проще и удобнее направить свой напор на малозаселенные материковые земли. А вот нас — запросто. И этот напор, не вчера начавшийся, набирает силу с каждым годом. Его сдерживает пока только наш суровый климат и нищета нашей жизни. Если Россия начнет выходить из кризиса, расцветать, то, учитывая ее просторы и ископаемые богатства, в нее, невзирая на скверный климат, хлынут афро-азиатские и даже индо-пакистанские и латиноамериканские массы в количестве большем, чем их уже хлынуло в Европу и Америку. Иммиграция примет обвальный характер, как в США 1960-х.

При этих обстоятельствах, признаться, до Японии и японцев мне нет никакого дела. Я никак не соотношу себя с ними, и их судьба меня очень мало волнует. Я не симпатизирую им, трижды жестоко воевавшим с русскими в ХХ веке и укрывшимся ныне под эгидой США от всех возможных неприятностей. Ни о какой солидарности с японцами, хоть и прошедшими, как мы, через раскрестьянивание и вставшими на путь депопуляции, не может быть и речи. Возможно, со временем Япония, как и объединенная Корея, будет нужна как средство сдерживания Китая, но до того еще надо дожить. К тому же нельзя забывать, что японцев там, на их крохотных островах, вблизи пустующих земель Приморья, — 125 миллионов человек, чуть больше, чем российского населения во всей европейской части России, и в четыре раза больше, чем в азиатской, от Урала до Камчатки! Если японцев станет меньше в два, три раза — это будет очень, очень хорошо для нас.

Я, конечно, не могу сказать так о судьбе Европы, белой арийской расы, к которой принадлежим и мы, русские. Нам небезразлична эта судьба, во многом общая для нас? Однако тот факт, что мы оказались с европейцами «в одной лодке» — еще ничего не значит. Оказаться в одной лодке с людоедом или прокаженным — обстоятельство, нимало не способствующее солидарности и консолидации.

Посмотрим непредвзято: как ведут себя европейцы по отношению к нам — и по отношению к тем народам, нашествие которых угрожает всей белой расе?

Пока что белые арийцы-европейцы, насмерть перепуганные экспансией исламских народов, всячески заигрывают именно с ними, заискивают именно перед ними и предпочитают идти на союз и консолидацию именно с ними, а вовсе не с нами, братьями по расе. При этом, не таясь, натравливают их — на нас, а нас — на них, в надежде отвести удар от себя. И именно потому демонстративно не ценят усилия России по «обузданию исламского экстремизма», коими щеголяет президент Путин перед лицом Европы. Он щеголяет «усилиями», а Европа и США в ответ — «беспристрастностью» в освещении чеченских событий, где Россия предстает в виде кровожадного монстра, а чеченцы — в виде невинных жертв. Самопредательство (политическое и цивилизационное) насквозь инфильтрованной мусульманами Европы неизбежно оборачивается предательством любого ее гипотетического союзника — хоть бы и Америки, хоть бы и России. Это тот самый случай, когда мертвый хватает живого, чтобы утащить с собой на тот свет.

Чудовищный по своей логике поступок НАТО (этой аббревиатурой вполне обоснованно можно заменить словосочетание «американцы плюс европейцы» или «евро-американцы») — последовательная поддержка мусульман во всей череде югославских войн 1990-х годов, включая вооруженный конфликт в Косово. Подлая трусость, трусливая подлость, пошлая недальновидность — всех подобных непарламентских выражений не хватит, чтобы квалифицировать этот поступок по достоинству. Однако он есть свершившийся факт, и это полностью выдает всю психологию современного европейца, пораженную «синдромом заложника»; вскрывает присущий истинному натовцу алгоритм поведения. Вышеуказанная поддержка выразительно сопровождается деятельностью международного исламского центра в Лондоне (всего в Англии — около 400 исламских организаций!), вербующего добровольцев для войны на Кавказе, многотысячными антироссийско-прочеченскими митингами мусульман (совместно с французами!) в Париже… Нет, нам не приходится надеяться на союз с Европой в создавшемся противостоянии народов и рас: не нужно питать иллюзий и несбыточных надежд. Европейцы не ждут и не хотят в этом деле от нас поддержки, и сами, безусловно, не поддержат нас. (А про Америку, населенную, по выражению Кеннеди, «нацией иммигрантов», и речи быть не может.)

Следует добавить к сказанному, что натовцы, сами переживая жестокий демографический кризис, при этом еще ведут с нами незримую демографическую войну, «гуманитарную интервенцию», организуя у нас деятельность различных светских организаций и религиозных сект, уводящих людей от создания нормальной многодетной семьи. А также навязывая России выгодную Западу миграционную политику. (См. об этом публикации В. Горячева, Ю. Сандалова, Т. Шишовой, И. Медведевой, В. Башлачева, академика Академии образования В. Мухиной, издания центра «Жизнь» и др.) Справедливости ради вспомним, что и мы немало нагадили братьям по расе, семьдесят лет поддерживая по всему миру антиимпериалистические, антиколониальные движения. Итого в наших взаимоотношениях накоплены огромные завалы обид, претензий и вполне обоснованного недоверия. К истинному союзничеству сегодня не готовы ни мы, ни белые евро-американцы, которые нас за европейцев никогда не считали, не считают, да и считать не будут. Мы для них — вечно чужие.

Сегодня, напомню, за политической авансценой наметился сговор трех глобальных участников процесса: натовского Запада, всемирного еврейства и «третьего мира», сговор, обрекающий разгромленную и слабую Россию в жертву его участникам. Лавировать между ними, используя противоречия между всеми нашими противниками, мы можем и должны, но искать себе надежного союзника среди них — конечно, нет.

Правда, наиболее дальновидные европейские и американские общественные деятели и мыслители — в том числе, такие заметные, как Дэвид Дюк, Юрген Граф и некоторые другие — обращают сегодня взоры к России как последнему заказнику белой расы. Стали приезжать к нам (белая пока еще в целом Москва радует их взор) в надежде навести мосты, выстроить «Белый Интернационал», международный «Фронт спасения арийства». Это хорошо, но никакой эйфории по этому поводу у меня нет. Их пример единичен и бесконечно далек от государственной политики их стран. Предложение политического союза не обеспечено ими ни организационно, ни финансово. За ним просматриваются перспективы столь отдаленные, что трудно отнестись к ним всерьез.

И это еще большой вопрос, достойна ли вообще неблагодарная Европа того, чтобы мы ее в очередной раз спасали. Монголо-татары вовсе не имели в виду завоевание Руси, их путь лежал в Европу. Вот пусть бы и шли туда, на Рим, Вену и Лютецию. Зачем мы, заметно обгонявшие в X–XII веках в своем цивилизационном развитии Западную Европу, остановили нашествие монголов ценою моря своей крови и двухвековой отсталости? Что мы получили от Европы в ответ за этот свой подвиг? Насмешки над этой благоприобретенной отсталостью? А что — в ответ на сокрушение всеевропейского диктатора Наполеона? Крымскую войну. А за разгром раздавившего Европу Гитлера? Холодную войну, крах СССР.

…Нет уж, хватит! Давно пора русским вместо того, чтобы навязываться остальным народам в спасители, — обзавестись мудростью китайской обезъяны, с горы наблюдающей схватку тигров в долине…

Конечно, нельзя полностью исключить такой поворот в истории, когда европейцы вдруг в своей массе проникнутся к нам, русским, братским чувством, раскроют нам — искренне! — свои объятия и предложат — опять-таки искренне! — взаимовыгодный и полный уважения стратегический союз, так сказать, астральный брак на горе и радость, пока смерть нас не разлучит. Мне в это очень плохо верится, но вдруг, все же… Что ж, я буду этому безумно рад и сразу предложу концепцию такого союза. Но инициатива, повторю это стократ, должна на сей раз исходить с Запада, иначе веры ей нет и не будет.

ИТАК, пока что нам следует определяться со своим собственным будущим, со своей собственной судьбой и со своим собственным целеполаганием, исходя из сознания проблем и вызовов, преломленных через сознание наших собственных интересов. Даже если эти проблемы и вызовы имеют глобальный характер.

Если мы хотим сохраниться в веках, мы с абсолютной неизбежностью должны принять идеологию и психологию этноэгоцентризма. Воля к жизни не предполагает других решений. Если же желания сохраняться у нас нет — тогда о чем вообще говорить? Воля к смерти предполагает только одно: умереть. Либо в сладком забытьи, либо в яростной битве. Современное общество дает к тому и другому достаточно средств. Но я надеюсь, что это не наш выбор.

Остальной мир пусть живет, как сам знает.

Китайский магнит

ЕСЛИ уж искать союзника, то не в нисходящих, обреченных народах, принадлежащих прошлому, а в восходящих, имеющих будущее. Желательно — великое будущее. К примеру, в Китае — несомненно, главном действующем лице XXI столетия.

В Китае, как и в России накануне Октябрьской революции, крестьяне еще около 1980 г. составляли 86 % населения. Но развитие капитализма в деревне, скупка земли немногими разбогатевшими крестьянами уже сейчас привела к тому, что города начали переполняться людьми, не нужными ни городу, ни деревне. Сегодня в китайских городах живет уже не 14, а 50 % населения; эта метаморфоза совершилась за какие-то двадцать лет. И социально-демографическое напряжение уже предельно велико и в городе, и в деревне. Вот-вот рванет…

Пока что Китаю удается решать проблему раскрестьянивания, увеличивая и без того самую большую в мире армию, направляя людей на гигантские «стройки социалистического капитализма» (в одном Шанхае одновременно строится 2000 небоскребов) и поощряя эмиграцию хуа-цяо. Но долго ли так может продолжаться, никто не знает. Городские жители, стесненные жестким партийным требованием малодетности, дисциплинированно подчиняются ему, но китайская деревня как рожала, так и рожает. Конечно, если коммунистическому руководству удастся всю энергию раскрестьянивания гигантской страны направить исключительно на мирные, созидательные цели, оно заслужит себе небывалый памятник в веках. Но мне что-то не верится, что даже такая великая и умудренная опытом тысячелетий страна сумеет вывернуться из-под действия всемирных исторических законов.

Глядя, как Китай с великолепным спокойствием воссоединяется с Гонконгом и Макао, подтягивает к себе Сингапур и сам подтягивается к Тайваню, я вспоминаю путь другой страны. Германия: мирное восстановление своих прав в Рейнской области, мирное воссоединение с Судетами, Богемией и Моравией, Мемелем, полюбовный аншлюс с Австрией… Потом бросок на Польшу — и мир срывается в величайшую войну, какую только знало человечество.

Разумеется, Китай еще при нашей жизни воссоединится с Тайванем — «китайской Австрией» — даже если это выльется в некоторое кровопускание. Но на кого он бросится (а он непременно бросится) потом? На чьих полях растратит свой непомерный человеческий ресурс?

Это вопрос жизненно важный для нас.

ПОЛВЕКА назад две страны, делившие в мире второе и третье места по величине и темпам роста народонаселения и синхронно проходившие через раскрестьянивание — Германия и Россия — взялись тратить этот главный ресурс и сцепились в смертельной схватке. И сама схватка, и ее исход были в решающей мере предопределены вышеназванными социо-демографическими процессами. Не случайно победа СССР закончилась мощным выбросом славян на западные земли, полувековой оккупацией Восточной Европы. Это было одним из важных решений проблемы избыточного населения, обусловленного раскрестьяниванием. Если бы победила Германия, процесс пошел бы в обратном географическом направлении, ибо немцы, собственно, ничего так не хотели от нас, как «жизненного пространства».

Повторить свой подвиг на Востоке мы уже не сможем. Мы растратили до капельки свою энергию экономического раскрестьянивания, которая дается лишь однажды. А Китай еще только начинает ее тратить. Все, что мы можем в случае чего, это применить силы ядерного сдерживания. Но своя атомная бомба есть и у китайцев.

Ни техникой, ни тем более людьми мы не можем себе позволить воевать с Китаем, разве что специально поставим себе цель погибнуть в мучениях.

Но такой исход не кажется мне фатально предопределенным. Я уверен, что мы можем сохранить себя и даже, в основном, свои земли путем чисто дипломатической интриги. И дело тут не в том, что мы только что обоюдно подтвердили госграницу — это никогда и никого еще не останавливало. А дело в общем этно— и геополитическом раскладе в Средней и Восточной Азии.

Захочет ли Китай воевать с нами? Нужно ли ему такое обоюдное ядерное самоубийство? Не найдется ли у него противника попроще и вместе с тем позаманчивей? Только ли на наш Дальний Восток и Сибирь может быть направлен вектор китайской экспансии? Я вижу несколько совершенно других вариантов, осуществление которых вполне может зависеть от нашей целенаправленной политики. (Которая — особенно это подчеркну — должна быть сугубо прагматичной и не сентиментальной, поскольку дело идет о жизни и смерти русского народа.)

Во-первых, это Вьетнам, с которым Китай уже воевал не так давно из-за спорных территорий. Тогда вьетнамцы, переживающие сходные социо-демографические процессы с некоторым опережением и имеющие богатый опыт войны с США, дали Китаю суровый отпор. Но соотношение сил с каждым годом все больше меняется — и не в пользу Вьетнама.

Во-вторых, это объединенная в недалеком будущем Корея — лакомый кусок понизового Приамурья. Объединившись, корейцы, во-первых, неизбежно выйдут из-под американского патронажа, а во-вторых, вновь превратятся в традиционный объект китайских вожделений. (Кстати, Америка и не станет воевать с Китаем из-за Кореи.) И там, между прочим, тоже вот-вот пойдет полным ходом раскрестьянивание и сопутствующая ему эскалация военного строительства, что создаст дополнительные предпосылки для корейско-китайской войны.

В-третьих, это Казахстан. Данный вектор для нас — оптимален, поскольку дает возможность раз и навсегда решить вопрос о несправедливой русско-казахстанской границе, отрезавшей от России ее исконную, на 90 % заселенную русскими людьми территорию: Южный Урал. (На картах он сегодня неправильно именуется «Северный Казахстан».) Ни в коем случае нельзя склоняться к идее «воссоединения» с Казахстаном, как с действительно братской Белоруссией, — целиком и полностью! Ни в коем случае нельзя даже заикаться об укреплении казахско-китайского участка границы за наш счет, как это делает Путин! Это нам как раз-таки категорически противопоказано. Чужого — всего остального Казахстана, населенного казахами, которых совершенно ни к чему принимать в российское подданство, — нам не нужно. Пусть его заберет Китай, если захочет и сумеет. А вот свое необходимо вернуть, хотя бы ради тех русских людей, казаков, которые попали в этнократическое рабство к хану Назарбаеву и вкушают все прелести государственной русофобии. Раздел Казахстана между нами и Китаем — этнополитический императив, преисполненный, к тому же геополитической прелести.

Для Китая такой раздел (Север Казахстана — нам, все остальное — ему) будет столь же выгоден, как и для нас. Его геополитическая заинтересованность в огромных малозаселенных площадях Южного и Центрального Казахстана, на которых разбросаны и полезные ископаемые, и водные ресурсы, и пахотные земли, и степи для выпаса скота, и плацдармы для военной техники, — весьма велика. А этнополитический риск, при гигантском населении Китая и 93-процентном удельном весе одной нации хань, — минимален. Казахов не так много, чтобы заметно понизить этот процент.

Мы же заинтересованы в этом варианте еще и по внешнеполитическим причинам. Такой раздел Казахстана, возвращающий нам по справедливости наших людей с их землей, немедленно и радикально обострит отношения Китая с Америкой, имеющей свои интересы в Казахстане, но страшащейся столкновений с Китаем на почве передела мира. А также — отношения (и без того непростые из-за Синцзяно-Уйгурского района) с мусульманами. (К последним я отношу и государства Средней Азии, для которых раздел Казахстана по инициативе Китая будет тревожным, повышающим тонус сигналом.) Тем самым у Китая в Азии появятся дополнительные глобальные политические противовесы, что нам, безусловно, в высшей степени на руку.

Наконец, раздел Казахстана, в отличие от раздела Польши, поставившего нас лицом к лицу с Гитлером и спровоцировавшего Вторую мировую войну, практически ничего не изменит: у нас с Китаем и так самая протяженная в мире граница.

В-четвертых, это Монголия, тысячелетняя мечта всех китайских правителей. «Срединная империя», от владения которой, по древнему китайскому поверью, зависит владение всем миром. Овладеть Монголией Китай пытался неоднократно, но получалось в истории только наоборот: монголы брали Китай под свою руку. Этим двум народам есть что припомнить друг другу, за что поквитаться. Не думаю, что Китай откажется от новой попытки свести счеты и распространить свою власть над монголами, если это ему позволят человеческие и иные, особенно политические, ресурсы.

Собственно, обрисованных выше военных задач вполне достаточно, на мой взгляд, чтобы израсходовать энергию китайского раскрестьянивания. После чего все вернется в свои берега, и китайцы, спустя одно-два поколения, уйдут из завоеванных земель, как мы ушли из Восточной Европы, Средней Азии, Закавказья и Прибалтики. Ибо рабочие руки потребуются уже у них дома, где рождаемость достигнет того уровня, на котором она сегодня в Европе.

А русский Южный Урал останется с русскими, с нами.

Есть еще несколько соображений, нивелирующих для меня «китайскую угрозу», ставящих ее на третье место после «натовской угрозы» и «исламской угрозы»:

1) мы объективно нужны и долго еще будем нужны Китаю, которому необходимо соединять свою живую силу с нашими военно-техническими ноу-хау и природными ресурсами, чтобы диктовать свою волю в регионе уже сегодня и противостоять Америке (и шире — Западу) во всем мире завтра;

2) мы принадлежим к разным расам, и риск смешаться, раствориться, утратить национальную идентичность у нас гораздо ниже при общении с китайцами, чем с европейцами или даже тюрками, кавказцами. А именно этот риск как никакой другой является для нас абсолютно неприемлемым;

3) наиболее беспощадные схватки всегда носят внутривидовой, а не межвидовой характер: китайцам психологически (если угодно — биологически) проще и милее биться насмерть с монголоидами — казахами, вьетнамцами, корейцами, монголами, японцами, наконец, чем с нами, европеоидами. Кстати, так оно в веках всегда и было, за исключением эпохи Чингис-Хана. Может ли эпоха Чингиса повториться? В ближайшие 20–30 лет — вряд ли;

4) вся логика современного развития предназначает нас друг другу в стратегические партнеры. Уж если мы с кем действительно «в одной лодке» — так это именно с Китаем. Ибо жизнь заставляет нас вместе «дружить против» Запада, Японии, панисламской угрозы и мирового еврейства — наших общих (объективно) противников. Последнее, на мой взгляд, архиважно;

5) наконец, вполне очевидно, что у нас, русских, — как минимум двойная культурная, цивилизационная идентичность: западная и восточная. Роль Востока в нашей истории всегда была огромна и зачастую намного более благотворна, нежели роль Запада. Мы можем выбирать. Культурная притягательность Китая для понимающих людей — не ниже, а во многом и гораздо выше европейской.

Все сказанное не отменяет, конечно, необходимости самым решительным образом и всеми методами бороться с «ползучей» миграцией китайцев на наши земли. Они нам здесь ни к чему, вопреки мнению зарубежных и доморощенных мигрантодателей. Но это касается отнюдь не только китайцев, а и всех прочих, и об этом — ниже.

ИТОГИ И ВЫВОДЫ ХХ ВЕКА ДЛЯ РОССИИ

ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ аспекты кратко обрисованной в предыдущих разделах проблемы во многом задают ее параметры, но не могут определять пути ее разрешения. Мы должны исходить из собственных интересов, целеполагания и воли. Учитывая, разумеется, внешние факторы, но не склоняясь перед ними заранее, а вступая по необходимости в борьбу, напрягая все свои моральные и физические силы. Нашим отцам в 1941–1945 гг. было не легче. Но без Войны нет Победы.

Итак, попытаемся, исходя из своего понимания глобальной ситуации и переходя от сложного к простому, от общего к частному, сконструировать русскую Победу-XXI.

Вот некоторый каскад кратких тезисов-стратагем, выстроенных по нисходящей: историософия, философия, политическая идеология, конкретные этнополитические и политэкономические меры. Все сказанное ниже есть лишь мое личное мнение, плод личных наблюдений и раздумий. Я не претендую на утверждение истины и готов дискутировать по каждому пункту. Я вполне понимаю также, что ни одно правительство России, кроме русского национал-патриотического, не примет к руководству все нижеперечисленные пункты.

Тем не менее, я должен их предложить. Я верю в их практическую пригодность.

ИСТОРИОСОФИЯ

1. ПОПУЛЯРНОЕ представление о классовой борьбе как единственной движущей силе истории и, соответственно, представление об истории ХХ века как о борьбе двух систем — социализма и капитализма — не соответствуют действительности и не выдерживают критики. Классовая борьба вторична по отношению к борьбе этносов. Этнические войны появились с появлением человека и сопровождают всю его историю. Самый класс рабов (родоначальник классовой борьбы) появился благодаря этническим войнам; и восстания рабов были, вместе с тем, восстаниями иноплеменных по отношению к этносу-рабовладельцу масс, то есть — продолжением и разновидностью все тех же этнических войн. Развившись современем в некоторых (не всех) цивилизационных системах в одну из главных движущих сил истории, классовая борьба, тем не менее, сохраняет свое вторичное и подчиненное положение по отношению к борьбе этносов, в том числе наций и рас.

Противоречия именно между национальными общностями проявились с небывалым размахом в ХХ веке. В первую очередь это выразилось в двух мировых и многочисленных региональных войнах, в колониальных и антиколониальных войнах и революциях, а также в двух антирусских революциях в России. Факт союза между странами с противоборствующими общественными системами (Англии, США и СССР — против Германии) ясно указывает именно на национальный, а не классовый характер самой грандиозной из этих войн — Второй мировой. Конечно, сложное переплетение национальных интересов предстало в ХХ веке также и в виде обострения классовой борьбы (например, в России с 1917 г.), революций и «соревнования двух систем». Однако с крушением СССР и блока стран Варшавского договора несостоятельность концепции классовой борьбы как движущей силы истории стала очевидной. Скрытая этнополитическая природа глобальных конфликтов повсеместно обнаружила себя.

Ныне уже ясно, что грядущий век будет веком не менее ожесточенных этнических и расовых битв. В соответствии с тенденцией, сформированной длительным противостоянием двух систем, эти битвы могут быть как «горячими», так и «холодными», но последствия у них одинаковы. На весах истории лежат сегодня уже судьбы всех без исключения рас, народов, стран и континентов.

2. ВСЕ ОБОЗНАЧЕННОЕ вполне может быть сведено к варианту концепции глобализма — но в несколько непривычном для нас значении. Ибо в действительности концепция глобализма имеет две модификации: идеальную и реальную.

Первая (идеальная), с которой в основном знаком читатель, является попросту новым изданием спекулятивной философии космополитизма (он же мондиализм) и нацелена исключительно на создание некоего единого мирового правительства как на сверхзадачу и самоцель. Ее главный адепт, не считая прекраснодушных идиотов, — мировое еврейство и те национальные руководители, которые чают себе теплого местечка в пресловутом мировом правительстве.

Вторая модификация глобализма (реальная) идет от обратного — и вместе с тем от реальной жизни. Она полагает невозможным и ненужным создание какого-либо мирового правительства, ибо констатирует: вовсе не создание «единого мирового сообщества» (раздираемого, как и прежде, противоречиями), а напротив — умножение национальных государств стало ведущей тенденцией нашего времени. В начале ХХ века таких государств было немногим более 50, сейчас — свыше 200. Трудно представить себе более ярко выраженную и более самоочевидную тенденцию. Глобализм же, собственно, состоит в данном случае в наблюдении: извечная борьба народов и рас (как неких монад — субъектов мировой истории) за существование и за мировое господство впервые переросла в ХХ веке рамки регионов и континентов и приобрела подлинно глобальный характер. Чему способствовало, в первую очередь, создание всемирных информационной и финансовой систем.

Сегодня любая война меняет расклад сил на планете и, задевая интересы всех участников процесса, строго говоря, является мировой. Это привело к строительству политических блоков в масштабах всего мира как перманентному процессу.

3. СКАЗАННОЕ выше со всей остротой ставят для каждого народа (и для русских также) проблему собственной идентичности. Кто мы? С кем мы? За кого мы? Кто за нас?

Русским весьма свойственна амбивалентная комплиментарность (обращенная на всех равно доброжелательность и отзывчивость), часто выражающаяся в рекордно высокой ассимилятивности. Мы способны ужиться и сжиться со всеми. Это не значит, увы, что все способны сжиться с нами, отчего наша история, особенно минувшего столетия, преисполнена горьким разочарованием. Анализ показывает, что основная причина тому — кризис идентичности русского народа.

История не дает серьезных, глубоких оснований русским идентифицировать себя как европейцев. Мы сильно отличаемся от большинства европейских народов своим историческим прошлым, национальным характером, отношением к миру и человеку, типом реакций, моделью поведения, шкалой ценностей и т. д. Определенная унификация, нивелировка в эпоху глобализации, конечно, неизбежна, но неизбежен и периферийный характер этого процесса, не затрагивающий ядра нации. Русским присуще свойственно стремление причислять себя к европейцам, но в этом мало как чести, так и истины.

Европейцы понимают эту суть вещей гораздо лучше нас, отторгая русских и не желая от них ничего, кроме корысти, на всем протяжении истории. Проверенный веками факт: если даже мы выступаем за Европу, она, тем не менее, никогда не выступает за нас, никогда не ценит наших жертв, не спешит нам на помощь. Мы для нее — разменная монета в лучшем случае. Как ни печально, но это касается даже славян — к примеру, поляков, спасенных нами от татар и (дважды) от немцев, но ведущих с нами войны с Х века, или болгар, за освобождение которых мы пролили моря русской крови, но которые воевали против нас и в Первую, во Вторую мировые войны.

Во многом то же можно сказать и в отношении Востока и Юга нашей планеты. Несмотря на то, что вектор русского цивилизационного развития (соответственно — военной и колониальной экспансии) в IX–XVII был отчетливо направлен именно в южном и восточном направлениях, мы, тем не менее, не стали людьми ни Юга, ни Востока. Хотя отношения с Востоком у нас всегда были более паритетными, взаимно уважительными, чем с Западом, да и шкалы ценностей у нас ближе, даже несмотря на религиозный водораздел.

Решающим и не оставляющим сомнений экспериментом в поиске собственной идентичности для нас, русских, были опыты имперского существования. Двойной — с небольшим историческим промежутком — распад империй, в центре которых стоял русский этнос (1917 и 1991 гг.), ясно показал: нас при первой же возможности отторгает с большей или меньшей силой как Запад, так и Восток, и Юг. Наши попытки «тянуться с нежностью бессмысленно к чужому» не увенчались успехом, были отвергнуты с насмешкой и негодованием. Это более чем очевидно.

Это должно быть осознано до конца.

Отсюда — ясный императив для русских:

— оставаться самими собой (метафизическое содержание этой рекомендации для политика-практика в свете предыдущих констатаций не имеет никакого значения; главное — не поддаваться на обманы европоцентризма и не навязывать себя ни в западную, ни в восточную, ни в какую другую цивилизацию);

— воссоздавать (и создавать заново!) и соблюдать свою национальную среду обитания, свою русскую цивилизацию, свой «русский мiръ», не поддаваясь никаким соблазнам «всечеловечества», «евразийства», «общеевропейского дома», «всеславянского братства» и прочих тому подобных химер, с одной стороны, но и никого постороннего не допуская в этот мир — с другой;

— сохранять полную свободу в выборе партнеров на ближнюю и дальнюю перспективу, не позволяя себе ни в малейшей степени предвзятого отношения (симпатии или антипатии) ни к одной нации и руководствуясь только прагматическими соображениями и нормативами политтехнологии.

4. СЛЕДУЕТ осознать, что слом Главного Закона Жизни и появление в жизни ряда народов (в том числе русского) такого устойчивого фактора, как минусовой прирост населения, — это событие подлинно революционное, меняющее ход истории, сравнимое только с великими катастрофами в прошлом Земли. Оно заставляет отбросить представление о некоем алгоритме, которому суждено повторяться в истории России вновь и вновь по принципу «так было — так будет». Отныне между ретроспективой и перспективой появляются принципиальные несовместимости уже не временного, а сущностного характера.

Поэтому нужно представить себе ход русской истории до 1990-х гг. и подвести под ним черту: так было. И понять: так больше — не будет. После чего взять за основу для прогнозирования лишь одну новейшую историю, чтобы выстроить совершенно новый алгоритм русского поведения, на иных, зачастую прямо противоположных привычному представлению принципах.

Миллионы лет тому назад рыбы и морские животные вынуждены были учиться ползать на плавниках и дышать воздухом, когда Мировой океан отступил — и они остались на суше. У них просто не было другого выбора. Нет выбора и у нас, русских, стоящих перед необходимостью переменить свою натуру.

5. ТАКОВА, в самых общих чертах, новая русская историософская парадигма самосохранения и развития на XXI век.

В политике подобной парадигме соответствует национальное государство. Его у русских никогда не было. Нам предстоит его создать.

ФИЛОСОФИЯ

6. ПО МЕТКОМУ замечанию лорда Болингброка, история есть практическая философия, которая учит нас с помощью примеров. Такое понимание позволяет ставить историософию выше философии, а выводы и рекомендации историософов ставить впереди установок философов. Придавая при этом философским установкам лишь подчиненное, служебное значение: принимая и развивая те, что созвучны современным историософским рекомендациям, и безжалостно отбрасывая те, что им противоречат. Следует помнить, что за исключением мыслительного инструментария (логики и диалектики, в первую очередь, а также некоторых понятий) философия за все века не выработала и не дала человечеству никаких пригодных для практики ориентиров, никаких общепринятых истин, никаких универсальных моделей поведения. Словом — никаких оптимальных практических систем жизни. Поэтому тем более следует легко расставаться с философским наследием, не выражающим современной национальной экзистенции и требований момента.

Нормальный человек живет не по предвзятым, кем-то установленным правилам, а по обстоятельствам, и руководствуется не жесткой системой, а гибким, подвижным, разворотливым умом (если он у него есть). Ориентируясь на единственный непреложный закон — закон Природы.

Так же следует поступать и нации.

7. В СООТВЕТСТВИИ с данным тезисом, не нужно искать универсальных политических или этических систем, философских или религиозных, чтобы положить их в основу новой национальной политики. Ибо любые «универсальные» системы уязвимы. Они рождают предвзятые подходы, неоправданно жесткие установки, ложные императивы. Это относится как к старым (в том числе, так называемым «вечно новым»), уже обанкротившимся системам, так и к тем, что создаются сегодня в расчете на будущее. Попытка втиснуть все многообразие жизни в некий универсум не только обречена сама по себе, но и обрекает на бессмысленное мучение всех участников эксперимента.

Примером сказанному является бытование в мире известного лозунга «Liberte, Egalite, Fraternite» («Свобода, Равенство, Братство»), воплотившего в себе весь комплекс представлений популярной в XVIII–XX вв. философии абстрактного гуманизма. В этом лозунге, как теперь уже всем ясно, выразилась величайшая ложь в истории человечества. Гуляя по Парижу и размышляя о причинах расовой катастрофы, постигшей французов, я не один раз обошел вокруг Сената, над многочисленными порталами которого неизменно сияет золотыми буквами данный лозунг^[23]. «Вы сами во всем виноваты, — думал я, глядя на него. — С этого-то все и началось. Сначала у вас, потом — в Америке, других странах, там докатилось и до России… Из-за этой идейной фальшивки, казавшейся некогда абсолютной истиной, пролиты моря крови, погибли десятки миллионов невинных людей, а ее яд все продолжает действовать, угрожая погубить еще по меньшей мере полтора миллиарда…».

Можно привести и другие примеры. Избави боже нас от всех универсальных философских систем.

8. СКАЗАННОЕ в высшей степени относится и к так называемой классической русской философии, которая якобы выражала «русскую идею». На самом деле эта философия «всемирности русского человека» лишь оформляла идею российского имперского строительства, полностью изжившую себя и только тормозящую сегодня дальнейшее развитие нации, противоречащую жизненным интересам русского народа. Те, кто сегодня пытается продвигать идею «русской всемирности», а также любые «всемирные русские проекты», являются вольными или невольными агентами худшей разновидности глобализма с ее установкой на учреждение мирового правительства.

Нужно ясно понимать: данная философия, как бы ни были симпатичны и умны отдельные ее носители, такие, как Хомяков, Достоевский или Вл. Соловьев, как бы ни были они правы в отдельных частных моментах, — безнадежно устарела в целом, не соответствует задачам построения русского национального государства. Не способствует решению основной задачи русского народа: выжить и сохранить жизнеспособное потомство с русским самосознанием. (Технология чего, собственно, и составляет самую суть современной «русской идеи».)

Абсолютно все, что консервирует у русского народа имперскую психологию или ее рудименты — прилегающие к имперскому сознанию идеи и идейки, необходимо без всякого сожаления похоронить. И не эксгумировать по крайней мере до тех пор, пока русские не восстановят динамику рождаемости по образцу конца XIX века. (Чего сегодня, конечно, никто не ждет.)

9. СТО ЛЕТ назад, на пике нашего демографического подъема, русские философы могли позволить себе мысленные, ни к чему их лично не обязывающие, спекуляции на тему «как жить». Но все их построения обанкротились в период, открывшийся 1917 годом. Сегодня они не стоят ничего. Мы не можем вернуться в XIX век, чтобы все начать заново по рецептам бердяевых, ильиных или солоневичей. Ныне достоинство философа состоит в том, чтобы сформулировать, не «как жить», а «как выжить». Предыдущие главы моего сочинения позволяют судить о том, насколько эта проблема является единственно достойной внимания. Русский мир подошел к гибельному порогу и вся посторонняя этому факту тематика является поистине посторонней. И даже — потусторонней.

По сути, задача философа как таковая сегодня вообще больше не существует в пространстве русской национальной жизни. Она преобразовалась в задачу политика и требует совсем иных знаний и подходов — историка, психолога, социолога, политтехнолога и т. д.

У философии, работающей по такой модели, есть свое имя: прагматизм. Оно и должно стоять на нашем знамени.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

10. ИТАК, на повестке дня стоит создание русского национального государства — этого настоятельно требуют, с одной стороны, глобальные тенденции развития, бросающие нам вызов, а с другой стороны — жизненные интересы русской нации. О том, каким оно должно быть и как его создать, подробно рассказывает Конституция Русского Государства (1997), созданная Лигой общественной защиты национального достояния при участии специалистов юрфака МГУ и Института государства и права РАН^[24]. Она полностью сохраняет актуальность и вполне доступна для изучения, равно как и карта «Русская Россия», обозначающая оптимальные границы такого государства. Поэтому здесь я обойду молчанием многие подробности и сосредоточусь на главном.

11. СОЗДАНИЕ русского национального государства не может идти в отрыве от решения проблем русской нации как таковой.

В основе русской национальной политической идеологии должен лежать краеугольный камень вообще концепции национализма: «Нация первична, государство вторично». Это ни в коем случае не значит, что государство есть нечто неважное; но мы должны твердо помнить, что в соответствии с диалектикой «сущность оформлена, а форма — существенна». Государство есть форма, отнюдь не определяющая сущность — нацию, но лишь выражающая ее во времени и пространстве. Недостатки и преимущества государства есть недостатки и преимущества нации, переведенные из ментального, имманентного нации, плана, — в план трансцедентный: бытийный и событийный. Государство — это свойства нации, объективированные в историческом процессе.

Отсюда следует тезис: нельзя (это просто бессмысленно) заботиться о внешней форме, не предусмотрев вначале необходимых изменений внутреннего содержания. Забота о русской нации должна лежать в основе любых преобразований России как государства, объективировавшего именно данную нацию. Расчетливое национальное строительство должно предшествовать государственному строительству, в том числе на стадии проекта, и во всем его определять.

12. ПРОСТАЯ проекция предыдущего тезиса на практическую плоскость дает нам понимание ясного тезиса: «что хорошо для русских — хорошо для России; что плохо для русских — плохо для России».

Сказанное не означает, что благо других народов России, прежде всего — автохтонных, не имеет значения для практикующего русского политика. Я сторонник гражданского равноправия в целом (хотя и не сторонник предоставления гражданства всем желающим). Но это значит лишь, что в ситуации конфликта национальных интересов, где одной стороной являются русские, ни о каком консенсусе не может быть речи: позиция «и вашим и нашим» является заведомо ложной, разрушительной и для нации, и для государства.

Россия — не только для русских, но для русских в первую очередь.

13. ЕСТЬ область человеческой деятельности, где предыдущий тезис принимает вид ультиматума: это — политическая власть. Сегодня она реально воплощена в четырех субстанциях: три конституционные плюс СМИ. В этих субстанциях все основные полномочия без исключения должны находиться только у русских. На определенные должности русские могут назначать нерусских наместников при условии абсолютного контроля.

Вся власть — русским!

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

14. ИТАК — о национальном строительстве.

Народ — субъект истории. Если мы хотим, чтобы история русского народа продолжалась, важно, чтобы народ не только не исчезал, не уменьшался и не растворялся в окрестных народах, но чтобы его пропорция все росла и росла в стране и мире. Такова наиважнейшая, все определяющая задача русского государства. С осознания ее начинается выработка любых этнополитических рекомендаций.

Увеличение пропорции русского народа требует мер, направленных, с одной стороны, на увеличение его абсолютной численности, а с другой — на увеличение его относительной численности в мире. Иными словами, необходимо ликвидировать тот перепад демографического давления, который сложился за счет низкой рождаемости у русских и высокой — у нерусских.

Последнее неизбежно означает, между прочим, уменьшение численности, во-первых, окрестных народов за рубежом^[25], а во-вторых — нерусских мигрантов и вообще неграждан в России. К так называемым «коренным» народам России это не относится. Разумеется, мы, русские, не обязаны заботиться о росте численности якутов, адыгов и т. д. — это ни в коем случае не наш, а только их интерес, не наши, а только их проблемы. Но и принимать меры к вымиранию российских инородцев мы не имеем права — если, конечно, они не следуют примеру чеченцев. Таково условие гражданского мира в России, условие, как говорится, sine qua non (без которого ничто не состоится).

15. «НА ВОЙНЕ, как на войне». Возможно, человечество будет жить и цвести, в то время как русских уже не будет и в помине. Возможно, такая постановка дела кого-то и устроит, и утешит, и даже порадует. Но я, честно говоря, предпочел бы, чтобы было наоборот^[26]. Отсюда и установки, которые кому-то могут показаться жестковатыми.

Надо понять, что идет война. Кровавая, жестокая. Видимая и невидимая. Всемирная. Этнодемографическая. Надо понять это — и жить по законам военного времени. Судить по ним. Это — естественно.

Напротив, мне кажется противоестественным, чтобы наследие моих предков и меня самого досталось не моим детям и внукам, а азербайджанцам, евреям, неграм, тувинцам, чеченцам и др. Я вижу в этом абсолютное зло, которому нет оправданий.

Я — не расист. Я националист. Я не питаю предубеждения против какой-либо расы. Меня одинаково переворачивает при мысли о заселении России немцами, неграми, белыми американцами и канадцами, азербайджанцами, японцами — и вообще всеми, кроме русских.

Можно, конечно, сидеть сложа ручки и дожидаться, пока вся Азия, Африка и Латинская Америка в свою очередь пройдут через раскрестьянивание и сравняются с нами по уровню рождаемости. Но до этих счастливых дней мы просто не доживем.

Я считаю необходимым активно противодействовать абсолютному злу.

16. ПЕРВОЕ и непреложное правило: осуществление контроля над всей национальной политикой России должно находиться в руках инстанции, имеющей право на полное доверие русского народа. У нынешнего Государства Российского, по традиции национально-универсального и национально-индифферентного, скорее враждебного, чем дружественного по отношению к русским, такого права нет. Заслужит ли оно его — большой вопрос. Следовательно, нужна параллельная властная структура, нечто вроде государства в государстве, со своими если не войском, то, во всяком случае, — финансами, полицией, трибуналом, информационной империей.

Возможно, это должна быть партия (исходя из российского законодательства), а возможно — нечто другое, более всеохватное, хотя и не неформальное, что-то наподобие всероссийской русской общины.

17. СЛЕДУЕТ добиваться принятия ряда законов, срочно необходимых русским.

Это, в первую очередь:

Закон о государствообразующем статусе русского народа;

Закон о разделенном положении русской нации и ее праве на воссоединение;

Закон об ответственности за русофобию.

По закону к высшим должностям России не должны допускаться нерусские и породненные с нерусскими лица, представители сексуальных меньшинств.

Необходимо также ограничить избирательное право, по крайней мере, пассивное, для бездетных. Подобные ограничения как нечто совершенно естественное существовали в древних демократиях — Греции, Риме, где полноправным гражданином был только отец семейства: «pater familias». Русский, имеющий менее двух детей в одной семье, не должен иметь права занимать выборные должности: он не выполнил свой элементарный долг перед нацией. Если ты не знаешь, что такое забота о своих детях и ответственность за семью, как ты будешь заботиться о народе? Если ты не связываешь процветание своей семьи с процветанием народа, какой из тебя правитель? Человек, не имеющий важнейшего в жизни человеческого опыта, не может и не имеет морального права ни командовать другими людьми, ни советовать другим людям. Примеры Наполеона, Ленина и Гитлера красноречиво это подтверждают.

Необходим закон о запрете абортов для русских. Напомню: в ЮАР аборт допускается, только если имеет место кровосмешение, изнасилование или угроза жизни матери. «Какие дикари!» — скажет эмансипированная белая женщина. Отнюдь. Точно с таким же — слово в слово — законопроектом шел на выборы сегодняшний президент Америки — Джордж Буш-младший. Браво! Америка строится в хвост ЮАР! Это смело — и мудро. Значит, до них, наконец, «дошла» вся архиважность проблемы. Если белым пришла пора подзанять ума у черных — почему бы и нет? Хорошо бы, чтоб не слишком поздно.

Любой аборт, сделанный русской женщине вне названных трех показаний, должен рассматриваться как убийство с отягчающими обстоятельствами. (Как оно, вне всякого сомнения, на самом деле и есть.) Со всеми вытекающими последствиями. Но я бы добавил еще и четвертый показатель: национальное (тем более, расовое) смешение. В этом случае мать, совершившая ошибку, должна иметь возможность своевременно ее исправить: это гуманно, в т. ч., и по отношению к будущему метису.

Так же законом должна быть запрещена деятельность Российской ассоциации планирования семьи (РАПС, филиал аналогичной международной организации МАПС) и подобные ей учреждения, чья деятельность, финансируемая из-за рубежа, не только не направлена на рост русского населения, но является элементом демографической войны, которую Запад ведет против нас.

Необходим если не закон о запрете на смешанные браки (такой закон будет восприниматься как «запрет на любовь»), то активная политика, в том числе пропагандистская, в этом направлении. Еврейские СМИ внедряют в русские головы мысль о том, что русских как таковых нет, что русские — это пестрая этническая смесь, и что в стране, как написали еврейские банкиры Ельцину в 1996 году — «более половины детей от смешанных браков». Это правда лишь отчасти. У евреев, действительно, 56 % женщин и 58 % мужчин находятся в смешанных браках. Но что нам до их проблем? В целом по стране этот процент даже в 1979 году был всего 14,9 %; сегодня, после распада СССР и череды этнических войн, он еще понизился. При этом надо помнить один из важных законов демографии: живущие дисперсно мигранты вступают в смешанные браки в среднем в три раза чаще, чем крупные коренные этносы. Значит, у русских процент смешанных браков сегодня гораздо меньше. Но успокаиваться рано — не все еще понимают их опасность.

Лучше, если бы смешанных браков у нас не было совсем. Наш народ пока еще настолько многочислен, генетически богат и разнообразен, что угроза вырождения от якобы родственных браков, которой нас пугают те же евреи, — смехотворно мала. А вот угроза размывания, потери национальных особенностей, традиций, угроза внутрисемейных трений на почве национальных различий, угроза внутреннего раздвоения детей, попадающих в конфликтную ситуацию (например, в армяно-азербайджанском, грузино-абхазском, осетино-ингушском, башкирско-калмыцком, якутско-эвенкском, русско-еврейском, русско-чеченском и т. д. браке), реальны и очень велики. Чем больше у нас смешанных браков, тем слабее наша нация. Мы теряем больше, чем приобретаем через родственные связи с другими народами.

Я сказал бы и крепче. Поскольку незримая битва народов не прекращается ни на миг, человек, вступающий в смешанный брак, подобен тому, кто на войне открывает ворота неприятелю. Сегодняшняя Европа являет собой суммарный образ именно такого человека, предателя своей расы. Про Америку я и не говорю — она всегда была таковой, а теперь пытается свои проблемы переложить на наши плечи.

В законодательство должна быть возвращена статья, карающая за добровольные гомосексуальные контакты.

В российский паспорт должна быть возвращена графа «национальность». Человек (не только русский) должен иметь возможность подтвердить свою национальность законным путем, поскольку такая необходимость может возникнуть у каждого не один раз в жизни. Речь идет здесь о механизме реализации конституционного права «определять и указывать свою национальную принадлежность» (ст.26 Конституции России). Самый простой и удобный способ — именно запись в паспорте, которую у нас отобрали Паин с Ельциным.

18. ВСЕ РУССКИЕ независимо от места жительства должны получать российское гражданство по первому требованию, подкрепленному документальным доказательством национальной принадлежности. Русские репатрианты из любой страны не должны рассматриваться как мигранты.

Надо иметь в виду: русские практически не способны к диаспоральному существованию. Во втором-третьем поколении они, оказавшись вне России, как правило, ассимилируются. В этом для нас большая опасность: мы можем потерять многие миллионы своих людей (и зачастую далеко не худших), что совершенно недопустимо перед лицом известных угроз.

Необходимо сделать все, чтобы произошло реальное воссоединение русской нации. В течение 1997–1999 гг. занимая пост завотделом Украины и Крыма, а затем замдиректора по науке Института стран СНГ (он же Институт диаспоры и интеграции), я внимательно изучал все аспекты этой проблемы и составил следующие рекомендации.

Надлежит различать русскую диаспору по двум критериям: 1) компактность или дисперсность расселения; 2) примыкание к границам России или удаление от них. В зависимости от этого следует:

— обеспечить если не тотальный, то максимальный вывоз в Россию русских, проживающих за рубежом дисперсно. Или компактно — но вдали от границ России (например, в Алма-Атинской области Казахстана);

— обеспечить присоединение к России земель, компактно населенных русскими вблизи границ России. Это следует делать, либо разделяя страну проживания русских с третьей стороной (вариант раздела Казахстана между Россией и Китаем описан выше), либо — мирным (увы, долгим) путем и в соответствии с международным правом, двигаясь в пять этапов. Первый этап: русские в анклаве добиваются национально-культурной автономии. Второй этап: русские в анклаве добиваются национально-территориальной автономии в составе страны проживания. Третий этап: русская автономия путем референдума добивается суверенитета. Четвертый этап: суверенная русская область путем референдума принимает решение о вхождении в состав России. Пятый этап: Россия в соответствии с нормами своей Конституции принимает решение об изменении границ. Понятно, что этот процесс невозможен без активной целенаправленной поддержки России;

— в ожидании исполнения данных мер предпринять все усилия для сохранения русской национально-культурной идентичности, русского самосознания у наших единокровных, отрезанных от материнской нации и страны;

— изучить, внедрить и максимально использовать в отношении стран СНГ и Прибалтики опыт так называемой «гуманитарной интервенции», опираясь на признанные мировым сообществом права человека и гражданина (в данном случае — русского человека и гражданина в новообразованных этнократиях).

19. VERY DANGEROUS! Нельзя льстить себя надеждой на воссоединение с Украиной в целом. Эти мечты опасны. Они на практике уже обернулись нашим предательством 11,5 млн. русских, проживающих там. Заключив, по вине коммунистической фракции Думы и лично Ельцина, договор с Украиной, утвердивший нынешние границы, Россия бросила своих людей на милость «самостийников», украинских этнократов. А у них задача: превратить русских Украины — в украинцев, не в первом, так во втором-третьем поколениях. Поскольку и Львов, и Крым (выражаясь символически) слишком хороши каждый по-своему, то киевская власть никогда не решится чем-либо одним пожертвовать. А покуда Львов (и с ним самостийническая идеологическая доминанта) — в составе Украины, нам не только с Украиной в целом, но даже с Крымом и Новороссией добром не воссоединиться. Это нужно ясно понимать и не строить иллюзий.

Есть разные сценарии решения данного вопроса. Но на ближайшее время в отношении русских на Украине следует руководствоваться изложенной пунктом выше стратагемой.

20. СО ВСЕМИ государствами ближнего зарубежья, кроме единственно Белоруссии, должен быть немедленно введен визовой режим. Гражданам всех иных стран, кроме лиц русской или белорусской национальности, едущим в Россию, в том числе через Белоруссию, следует запрашивать российскую визу на общих основаниях.

21. НИ В КОЕМ случае нельзя решать вопросы, касающиеся народонаселения, его количественного и качественного состава, каким-либо референдумом. Жесткое волевое решение компетентных лиц — вот все, что возможно в таком деле. Иначе дешевый прагматизм, желание сиюминутной выгоды, имперский психокомплекс и всеобщая душевная расхристанность, всетерпимость и треклятая жалостливость русского человека вынесут ему самому окончательный приговор. Смертный, разумеется.

«Ничего страшного, — думали американцы, принимая решения о расширении квот для цветных. — Мы с ними давно живем вместе и знаем, как с ними обращаться». В дни принятия рокового закона 1965 года преобладала «прагматическая» точка зрения: если иммигрант «полезный» — пусть въезжает. По данным института Гэллапа 71 % опрошенных считал тогда, что главное при решении о допуске — это специальность иммигранта, а 50 % полагали страну его происхождения неважным обстоятельством.

«Ничего страшного, — думали европейцы начала века, глядя на США. — Вот ведь у них живет высокий процент цветных — и ничего!» И сдуру попались на эту удочку.

Русский человек, воспитанный в веках Империей и Советами в духе интернационализма, попадется на ту же удочку тем более.

Иммигранта легко впустить, но нелегко потом выставить. Спохватились со временем и европейцы, и американцы. Но поздно.

Америка судорожно пытается прикрыть дверь. Ввели законы, по которым с 1988 г. даже евреям ограничили въезд. Куда там! Находят лазейки и едут. Республиканцы с отчаяния пытались в 1996 г. ввести поправку к Конституции, чтобы хотя бы дети иммигрантов не получали автоматически американского гражданства. Не тут-то было! «Нация иммигрантов» их понять не пожелала: поправку пришлось снять, чтобы не повредила на выборах, ибо иммигранты — черт их дери! — тоже голосуют.

Европейцы пытаются сделать то же — и тоже не выходит. Они получили необратимый результат собственной глупости и недальновидности. В 1977 году Правительство Франции по соглашению с Национальным советом объявило, что к 1985 году сократит количество иммигрантов с 2 млн. (на самом деле их уже было 4.196 тыс.) до 1 млн. И даже приняло ограничивающие миграцию законы. Результат? Уже к началу 1978 года количество иммигрантов возросло до 4.373 тыс. и только росло в дальнейшем. Англичане в 1981 году ввели закон о гражданстве, по которому только родившийся в третьем поколении жителей Великобритании ребенок может его получить. Снизило ли это пропорцию иммигрантов? Никак нет: она растет. Как за счет приезжих, так и за счет высокой рождаемости цветных.

США не жалко: у них с самой Гражданской войны дело сложились так, как сложились — неправильно, неправедно, безрассудно. Не надо было негров-рабов силком завозить, а уж коли завезли — не надо было Юг раскрестьянивать, давать свободу черным рабам. Не надо было всем иммигрантам двери открывать. И т. д. Сами во всем виноваты^[27]. Но в Европе-то идет полная трансмутация! Европейская история выворачивается ныне наизнанку, а предки англичан, французов и т. д. не просто переворачиваются, но вращаются в гробах, как турбины!

Не этим несчастным, выродившимся европеоидам нас учить и указывать нам, что делать с миграцией и мигрантами.

22. НЕОБХОДИМО немедленно выйти из всех международных соглашений, регулирующих вопросы миграции. И никогда в таковые больше не вступать. Вопросы миграционной политики носят исключительно внутренний характер и не могут регулироваться извне. Это наше — и только наше дело, кого впускать в нашу страну, в наш дом, с кем нам жить в одном доме.

Следует немедленно пересмотреть также принятые ельцинским режимом под давлением еврейского лобби законы о гражданстве и о въезде-выезде. Закон об отношении к соотечественникам, объявляющий таковыми всех граждан бывшего СССР, должен быть отменен в этой части. Нам надо думать вовсе не о том, как вернуть в нашу страну все народы, в ней некогда находившиеся, а наоборот: о том, как избавиться от их осколков, застрявших в России с 1917 года, от мигрантов, безразлично в каком поколении.

Мигранты, прибывшие в Россию незаконно (незаконные мигранты) должны, соответственно, быть объявлены вне закона. Неважно, цветные они или нет. Что бы с ними кто ни сделал, никто не должен нести никакой ответственности за их жизнь и собственность.

Незаконные мигранты должны иметь только одно право: выбирать между депортацией за свой счет или трудовыми лагерями. Хочешь жить в России? Трудись на благо ее жителей — и живи. Восстанавливай, к примеру, наши позиции на Крайнем Севере, работай на лесоповале, на рудниках и шахтах… Такой подход молниеносно и повсеместно решит проблему жилищного кризиса и кризиса трудоустройства. Русские люди вздохнут свободно и скажут большое спасибо властям.

23. Я СЧИТАЮ остро необходимым отделить от России те ее субъекты, само существование которых в составе страны несет с собой явную этнополитическую угрозу, не компенсируемую геополитическими факторами. Это Чечня, Ингушетия, Тува, с которыми мы можем расстаться относительно безболезненно^[28]. Выполнив при этом ряд условий, как, например, взаимная репатриация русских и титульных народов, уточнение границ, материальная компенсация за развитие местного народного хозяйства, а в случае с Чечней — еще и за геноцид русских и материальный ущерб в ходе развязанной чеченцами войны, понесенный Россией. Факт геноцида по отношению к русским признал в интервью французскому еженедельнику «Пари-матч» сам президент Путин. Чеченцы должны заплатить за все.

Без сомнения, иные республики Кавказа, в первую очередь, Адыгея, Дагестан, Карачаево-Черкесия, с их высоким приростом титульного населения, также несут в себе этнополитическую и этнодемографическую угрозу для русских. Но с их присутствием в России по разным причинам приходится мириться.

24. В ЗАВЕРШЕНИЕ этнополитической темы необходимо дать определение, без которого рассыпаются все рекомендации: что такое русская нация, кто имеет право называть себя русским.

Я не могу позволить себе излагать здесь историю вопроса, в высшей степени дискуссионного. Не могу и развернуть всю цепь аргументов в защиту приводимой дефиниции. Я отсылаю читателей к уже упомянутой брошюре «Русский проект», где такая работа проделана, ибо в проекте «Закона о разделенной русской нации» дано и подробно разъяснено определение русской нации, которое мне кажется совершенным. Вот оно:

«Русской нацией признается единая совокупность людей, имеющих русскую национальность.

Русская национальность подтверждается ее закреплением в документах, удостоверяющих личность. Либо, если лицо является несовершеннолетним, в документах, удостоверяющих личность одного из родителей. Либо на основании заявления лица, владеющего русским языком и имеющего не менее одного документально подтвержденного русского предка во втором колене, о своей национальности, которое совершается в установленном федеральным законом порядке.

Право на признание себя русскими имеют также лица русского происхождения, которые сами или их предки до третьего колена подверглись насильственной денационализации в результате национальных конфликтов или государственной политики России и СССР в 1917–1991 гг. и за пределами России с 1991 г.

Не могут быть признаны русскими лица, имеющие одного русского родителя, но при этом не могущие иметь двойную национальную идентичность в силу национального происхождения второго из родителей согласно законам, установлениям и традициям нации этого родителя.

Русскую нацию составляют русские, являющиеся гражданами Российской Федерации и русские, не являющиеся гражданами Российской Федерации, постоянно или временно проживающие за границей, как имеющие иностранное гражданство, так и лица без гражданства».

Повторю: более выверенного и юридически совершенного определения русской нации я не знаю и представить себе не могу. Принцип Крови, положенный в основу вышеприведенного определения, — формальный признак. Он, вне всяких сомнений, является необходимым, базовым, единственно обязательным, без которого сама тема разговора теряет всякий смысл. Без него невозможно функционирование ни одного закона, трактующего права, привилегии и обязанности именно русских, ибо в противном случае мы рискуем дать лишние блага или лишние тяготы людям посторонним, совершенно этого не заслуживающим. Не нужно вешать на чужих людей свои проблемы, но не нужно и делиться с чужими людьми своими преимуществами.

Те, кого не устраивает формальный критерий определения, вольны погрузиться в бесконечную и бесплодную дискуссию о критериях неформальных. Я этим сыт по горло. И никому такого не советую^[29].

ПОЛИТЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

25. ПОСТРОЕНИЕ русского национального государства не только политически необходимо, но и экономически возможно. Даже если весь мир будет против этого. Следует знать и помнить: Россия — самодостаточная страна, одна из очень немногих. Это целый мир, в котором есть все. У России, помимо людей, есть основные ресурсы, необходимые для выживания в новом столетии: сельскохозяйственные угодья; полезные ископаемые, в том числе энергоресурсы; ядерное вооружение; интеллект.

Сельскохозяйственные угодья имеют важное стратегическое значение: это защита нашей продовольственной безопасности, залог внешней независимости. Сегодня этот ресурс используется неэффективно, но это не значит, что так было и будет всегда.

Природные ресурсы, по нашему (моему и моих единомышленников) убеждению должны быть полностью национализированы. Их экспорт может осуществляться только по остаточному принципу после насыщения потребностей внутреннего рынка. А сами потребности должны формироваться по квотам, исходя из утвержденных на высшем государственном уровне приоритетов развития. Весь доход от продажи природных ресурсов на международном рынке — основа бюджета, за счет которой должно происходить национальное и государственное строительство.

Почему ядерное вооружение — жизненно важная необходимость для национального государства? Жизнь любой ценой — тезис спорный. Если Устав вооруженных сил Израиля предписывает солдату безусловно предпочесть плен гибели, то для японского офицера такая постановка вопроса просто невозможна: самурай всегда и так же безусловно предпочтет самоубийство утрате чести. «Ядерная война — самоубийство, — говорят нам, допустим, евреи (владющие, между прочим, собственным израильским атомным вооружением), — и потому недопустима ни при каких обстоятельствах. Значит — и ядерное оружие ни к чему». Это неправда. Во-первых, это зависит от того, воюешь ли ты с ядерной державой. Американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки — и не только не получили ядерного возмездия, но еще имеют наглость на глазах японцев и всего мира выступать в роли благодетелей и защитников Японии. Во-вторых, угроза самоубийством — это еще не само самоубийство; она действует весьма расхолаживающе на противника, когда он понимает, что самоубийство будет вынужденно обоюдным. В-третьих, альтернативаядерной катастрофе может быть еще хуже: например — более медленная, но позорная и мучительная гибель нации; оккупация жестоким, безжалостным противником, применение им биологического оружия массового поражения; угроза утраты жизненно важных ресурсов или вытеснения нации в непригодные для жилья места; и др.

Без ядерного оружия невозможно противостоять некоторым вполне реальным вызовам будущего, предположим — вооруженной экспансии обычных армий, но многократно превосходящих по численности нашу, все более сокращающуюся. Или, что, может быть, еще страшнее (и вместе с тем реальнее), одновременному переходу через нашу границу миллионов невооруженных людей азиатского или африканского происхождения, мигрирующих лавиной, подобно леммингам. Или шантажу подобным переходом со стороны перенаселенных государств Востока или Юга…

Без ядерного оружия нам в новый век идти нельзя^[30]. Учитывая рост значения природных ресурсов, сосредоточенность двух третей их мировых запасов в России, невозможность защитить это достояние обычным способом, вообще наличие у нас огромных и полупустых «жилых площадей», территорий, которые тоже невозможно защитить обычным способом, мы должны ясно это понимать. И понимать, что ядерное оружие (и вообще оружие массового поражения) есть фактор не только политики, но и экономики, и не расходный, а доходный.

Что может дать интеллект нации? Почему я считаю этот ресурс даже более важным, чем полезные ископаемые? Треть всех изобретений, зарегистрированных в ХХ веке, создана в СССР и России либо за рубежом учеными русского происхождения. Если многие крупные нации представлены в среднем 3–4 нобелевскими лауреатами, то 21 лауреат имеет русское происхождение. Среди русских изобретений — телевизоры (Владимир Зворыкин), профессиональный магнитофон и видеомагнитофон (Александр Понятов). Идея персональных компьютеров принадлежит Арсению Горохову. Оптимальная трасса полета на Луну была рассчитана Юрием Кондратюком еще в 20-е годы. Военные США воюют на вертолетах, изобретенных бывшим нашим гражданином Сикорским. И т. д. По подсчетам доктора технических наук А. Бороздина, «Россия могла бы получать огромные дивиденды за технологии, либо невостребованные ею, либо проданные впопыхах, либо украденные. Если говорить только о последних, то с начала века до 1999 года мы лишились уникальных разработок на сумму свыше 1 триллиона 878 миллиардов долларов»^[31]. Здесь приведена лишь цена патентов, которых навсегда лишилась наша страна, но не упомянута так называемая упущенная коммерческая выгода.

Интеллектуальный ресурс России — это не только наша гарантия вхождения в постиндустриальное общество (то есть вообще — в завтрашний день человечества) и закрепления в нем на достойном месте. Это еще и гарантия процветания и независимости, ибо деньги, которые приносят изобретения в сегодняшнем мире, вполне сопоставимы с доходом от нефтяных и газовых месторождений. Уместно здесь сказать, что уже сегодня доход США от торговли патентами и лицензиями в 2,3 раза выше, чем от торговли товарами, и эта пропорция растет.

Наш интеллект — это наш пропуск в будущее при всех обстоятельствах.

26. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ политика национального государства должна соответствовать его сверхзадаче: абсолютному и относительному росту русского населения. Таков главный критерий пригодности той или иной программы^[32].

Это значит, что во все экономические программы должны закладываться соответствующие приоритеты.

27. КАК НЕОПРОВЕРЖИМО доказали наши ученые, например, В.В. Кожинов^[33], любое промышленное и сельскохозяйственное производство в России в силу ее климатических особенностей является заведомо намного менее рентабельным, чем в Европе, Америке, Китае и мн. др. Отсюда следует стратегического значения вывод.

Все необходимое, что можно произвести вне России без ущерба для ее национальной безопасности, должно производиться вне России и затем импортироваться. Так выгоднее.

Исключение, как вполне очевидно, представляют предметы первой необходимости (в том числе продукты питания), продукция ВПК и интеллектуальный продукт в целом. Средства для такой внешнеэкономической политики должен дать экспорт, во-первых, интеллектуального продукта, а во-вторых — энергоносителей, но не сырых, а прошедших вторичную обработку.

28. ОТСЮДА ЯСНО: судьба России в будущем зависит, главным образом, от двух классов — интеллигенции и крестьян. Именно эти классы должны стать главным объектом социальных вложений на перспективу.

Восстановление крестьянства как класса, деревни как основной базы воспроизводства нации — важнейший результат такой социальной политики, возвращающий нашему народу надежду на выживание. Но этот процесс не может и не должен быть пущен на самотек: человек, возвращающийся в деревню, должен иметь определенные социальные гарантии. Иначе вместо класса новых крестьян мы получим класс деклассированных рабочих, сельских люмпенов. В числе других мер необходима политика протекционизма: нужно искусственно сокращать импорт продовольствия, поощрять своего сельского производителя, защищать его^[34] и т. д. Без обширнейшей номенклатуры импортируемых сегодня продуктов питания, на которые расходуются средства, вырученные от продажи невосполнимых ресурсов, мы вполне можем вообще обойтись. Перед ними должен быть воздвигнут не железный, а стальной занавес. В скором времени все это будет производиться у нас: спрос рождает предложение.

Вместе с тем, нецелесообразно продвигать в село новые технологии, но не все вообще (те, что улучшают качество продукции, нужно пропагандировать), а те, что высвобождают большое количество рабочих рук. У нас сегодня пустует слишком много земли, а в городах накапливается слишком много бедных и безработных. Земля веками кормила человека, почему бы не вспомнить об этом простом законе жизни?

29. НЕОБХОДИМА решительная деиндустриализация, перенос центра тяжести исключительно в наукоемкое производство, не требующее вообще большого количества работников физического труда. Плюс максимальный отказ от производства, требующего неквалифицированного физического труда. Это в значительной степени уже произошло в результате перестройки. Целесообразно не восстанавливать ряд производств, а реструктурировать народное хозяйство таким образом, чтобы вернуть часть людей, высвободившихся в результате крушения промышленности, в деревню, а другую часть, наиболее ценную, — в область наукоемких производств, главным образом в ВПК, электронную, химическую и космическую промышленность, и т. п. Необходим акцент также на обрабатывающей промышленности, поскольку экспортировать сырье — преступная бесхозяйственность.

Целесообразно также разместить производства в странах СНГ, особенно там, где налицо избыточное население, где сохранилась деревня. Так мы поможем этим странам провести раскрестьянивание, сбросить демографическое давление наименее опасным для нас образом, отведем от нас угрозу наплыва иммигрантов. И вместе с тем, задержим их переход из индустриального общества — в постиндустриальное, ослабим себе конкуренцию. Ну и, наконец, приобретем там выгодные концессии.

Страшно не то, что сегодня закрываются многие устаревшие, нерентабельные, разоренные предприятия, а страшно то, что людьми, оставшимися без работы, не занимаются так, как этого требуют интересы государства.

Мы прошли через раскрестьянивание, теперь должны пройти через распролетаривание — прямиком в постиндустриальное общество. Этот путь мы должны пройти осознанно, контролируя каждый свой шаг.

30. ГАСТАРБАЙТЕРСТВО (трудовую иммиграцию) как явление вообще необходимо решительно исключить. Запретить законодательно. Установить самые жестокие санкции. В нем нет никакой реальной необходимости, и оно создает больше проблем, чем разрешает.

Корни гастарбайтерства сегодня лежат в большей степени в психологии, чем в экономике. Но, разумеется, такая психология не возникает на пустом месте, да еще в массовых масштабах. Для этого в самой жизни должны быть серьезные причины, которые следует устранить. Дефицит трудовых ресурсов давно уже к таковым не относится: в большинстве стран, импортирующих рабочую силу — безработица. Казалось бы, о какой трудовой иммиграции может идти речь, если свои рабочие руки девать некуда?

Едва ли не главная причина распространения этой психологии в Европе и Америке — издержки всеобщего образования европейских народов. (В России, с ее лучшим в мире средним образованием, этот фактор имеет сугубое значение.) Во Франции оно введено было в 1789 году (вопреки завету кардинала Ришелье, который сравнивал страну, все население которой образовано, с омерзительным подобием человека, сплошь, от макушки до пяток, покрытого глазами, хотя глаз, вообще-то, — наилучшее украшение лица). В Англии — с начала XIX в., в Германии — со 2-й четверти его XIX в.

Образование, полученное всеми без разбора и задаром, как оказалось, — очень вредит нации. Оно порождает у самых широких масс ложные представления о престижности того или иного труда. Возникает своеобразный «аристократизм плебея», полуобразованного, но предпочитающего «труд» нищего или бандита — труду мусорщика, сантехника или рабочего на конвейере.

Гордые своим босячеством босяки Горького не прочь щегольнуть грамотностью, начитанностью. Это не случайно. Кризис перепроизводства интеллигенции поразил Россию конца XIX века. Как ни мало было у нас в то время образованных людей, но сфера их применения была еще меньше^[35]. Крестьянские дети, заполнившие аудитории университетов и институтов в результате реформ 1860-х гг. (перед революцией в технических вузах училось около 60 % студентов «из народа»), не могли потом найти себе работу по специальности. Газеты того времени пестрят объявлениями типа: «Молодой мужчина с высшим образованием готов на любую работу». Но возвращаться в деревню — к пахоте и скотоводству — никто не хотел. Предпочитали идти в босяки.

Аналогичную картину я застал сейчас во Франции^[36]. Вопреки моим представлениям и к моему огромному удивлению, 80 % нищих — а я их немало видел в Париже — белые, французы. Белые, а не цветные, ходят по вагонам подземки, сидят в переходах и на улицах (чаще стоят на коленях с табличкой на груди: «У меня нет работы. Дайте немного денег, чтобы я мог есть и жить», «Дайте денег сегодня, чтобы я жил завтра» или просто «Я голоден»), спят, в спальных мешках или укрывшись тряпьем, на ступенях магазинов и в укромных переулках. Когда-то они или их отцы из соображений престижа не пожелали идти, условно говоря, в мусорщики; сегодня их места заняты цветными иммигрантами.

Французы не могут выдавить цветных из Франции прежде всего потому, что для этого нужна масса французов более многочисленных, сплоченных и напористых и более бедных и необразованных, чем та масса цветных, которая заполонила Францию. Только масса нищих и необразованных французов могла бы очистить Францию от массы полобразованных и полунищих пришельцев. Но французы не любят нищету, боятся ее и всеми способами ее избегают. Боятся они и «плодить нищих». И заставить их это делать — некому. А потому они обречены.

Парадоксально, но факт: если нация перестает сама выделять для черной работы определенное количество своих единокровных, белых «негров», ей приходится зазывать негров черных, настоящих. Не думая о том, что дети этих негров, в соответствии с законами страны и с принципом «равенства и братства», окончат сначала «эколь нормаль», потом колледж, потом, глядишь, Сорбонну, а там отнимут работу уже не у французского или английского мусорщика, а у врача, инженера, учителя…

Не думайте, что какие-нибудь таджики будут у нас вечно выполнять грязную, тяжелую работу! Посмотрите на современных московских вьетнамцев, когда-то завезенных кремлевскими идиотами на текстильные и машиностроительные заводы. Много вы их там сегодня увидите? Нет, они все на рынках и в универмагах, спекулируют дефицитом, вывозят на историческую родину утюги и швейные машинки… А нигерийцы, коих, как известно, тоже в Москве хватает? Они что, моют стекла автомобилей, чистят унитазы? Никак нет, у этих свой налаженный бизнес: наркотики.

Неужели нас ничему не учит не только чужой, но даже свой опыт?

31. «ЧЕРНАЯ» работа необходима любому обществу; нет ни одной страны в мире (и не предвидится), которая могла бы обеспечить всему своему населению занятие только умственным трудом. Есть только одна нация, живущая в рассеянье, не оседающая на землю, которая стремится дать всем своим представителям «белую» работу, поскольку «черную» и так из века в век делают аборигены: это евреи. Но автохтонные народы не могут и не должны это позволять себе. И мы, русские этого себе позволить не можем. Если мы перестанем выделять из своего состава часть населения для «черной» работы, то кто будет ее делать в России, как не иммигранты?

Сегодня у нас создалась уникальная ситуация, когда в результате краха промышленности возник значительный резерв рабочей силы. Казалось бы, должен разразиться кризис безработицы. И бесстрастные цифры этот кризис демонстрируют. Но между тем на бирже труда парадоксальным образом фиксируется шестикратное (!!) превышение предложения работы над спросом. Масса людей, особенно молодых, приходит на биржу, знакомится с номенклатурой предложения и, покрутив носом, удаляется. На стендах у заводов и фабрик не снимаются объявления: требуются, требуются… Но тщетно. Почему? «Непрестижно». Так что же, звать цветных? Или казахов, молдаван, других бывших «советских»? Как уже говорилось выше, этот путь должен быть категорически исключен.

В этой связи представляется остро необходимым объединить Министерство труда с Министерством образования, передав в ведение объединенной инстанции также среднее специальное образование. Именно и только строго научные прогнозы потребности в трудовых ресурсах должны выполнять роль разнарядки (с определенным допуском) при производстве образованных кадров, начиная с уровня 7 классов школы.

32. УКАЗАННОЕ выше парадоксальное расхождение между высоким уровнем предложения работы и низким спросом на нее, при том что безработица высока и все время растет, находится в непосредственной зависимости от состояния борьбы с преступностью.

Куда идут люди, убедившиеся в том, что общество предлагает им лишь работу, которая не соответствует их самомнению? По большей части в область нелегального, в том числе преступного заработка. Корни этого явления — в советской системе, при которой в условиях подавления всякой частной инициативы сложился, тем не менее, всеобъемлющий черный рынок товаров и услуг. Он сохранился и в новых условиях. По официальным данным — до 40 %, а в реальности, конечно же, гораздо более капиталов «крутятся в тени».

Отменив смертную казнь, Ельцин совершил роковую ошибку, своей рукой направив сотни тысяч людей, особенно молодых, на скользкую дорожку. Эта ошибка должна быть исправлена. Человек с рождения должен знать: или он будет жить и работать честно, или он не будет жить вообще.

Восстановление смертной казни за многие тяжелые преступления вернет к честному труду немало людей, заполнив те вакансии, на которые сегодня кое-кто прочит нам иммигрантов.

33. ВАЖНАЯ причина иммиграции лежит в экономике частного бизнеса, отличительная черта которого — погоня за сиюминутной выгодой наперекор государственному и национальному интересу. В данном случае речь идет о дешевизне рабочих рук иммигрантов и их правовой незащищенности. То и другое выгодно частному предпринимателю. Скажем, подрядчику, формирующему строительные или сельскохозяйственные бригады для сезонных работ. Не секрет, что все Подмосковье застроено домами и дачами, возведенными задешево руками украинских и белорусских (а теперь уже и узбекских, и молдавских, и таджикских, и т. д.) рабочих.

Решить эту проблему, судя по опыту США, куда нелегально ввозят тьму нищих и готовых на любые условия рабочих, скажем, из Мексики, не так-то легко. Играет свою роль коррупция, страшно мешают «демократические» правила игры, «права человека» и т. д. Особое политическое значение фактор трудовой иммиграции приобретает в странах, где сильны социалисты и профсоюзы. Там этот фактор используют как меру обуздания, смирения собственного рабочего класса, ограничения его претензий (это тот самый случай, когда лекарство опаснее болезни).

Но и положительный опыт борьбы с иммиграцией в США накоплен немалый. Есть чему поучиться, только не ленись.

34. РАЗУМЕЕТСЯ, наряду с ограничением роста численности инородцев в России должен действовать комплекс мер, повышающих рождаемость русских. Это тема для отдельной большой работы. Здесь я лишь слегка коснусь одного аспекта, связанного именно с темой трудовых ресурсов.

Одна из самых страшных язв современного общества, лишающая его демографической перспективы — это детские ясли и сады. Опытный педагог в школе сразу и безошибочно отличит «домашнего» ребенка как более умственно и душевно развитого — от детсадовского. И во взрослой, в том числе семейной жизни они будут отличаться всегда. Дети, прошедшие через эти заведения-инкубаторы, где пусть даже очень хорошие, но чужие тети, а не родные мамы и бабушки, занимаются их «воспитанием», наряду с десятками таких же чужих детей вместо родных братьев и сестер, с годами вырастают. Они бестрепетно сдают своих престарелых родителей в инвалидные дома, точно так же, как те сдавали их в сады. Ведь тончайшие ниточки, связывающие родные души, безнадежно разорваны в те бесчисленные ранние утра, когда — свет ли, тьма, снег ли, дождь — родитель тащит плачущего, упирающегося, недоспавшего и недоумевающего ребенка в детский «казенный дом». И выросшие в садах дети не склонны заводить потомства, тем более — обильного: к чему? Чтобы в свою очередь сдать его на руки чужим тетям в ясли и сады? А ничего другого ведь они не знают, не умеют. У них разрушен важнейший инстинкт — инстинкт семьи.

В возрасте от 2 до 5 лет ребенок (подсчитано специалистами) задает около трех миллионов (!) вопросов. Среди них нет лишних, глупых: малыш выстраивает свою картину мира, ему надо знать все. Кто в детском саду ответит ему? Воспитательница, у которой еще десятки таких же? Сверстники?

В числе самых главных задач современного общества — вернуть женщину к детской кроватке и домашнему очагу. Желательно — и мать, и бабушку. По силе возможности — хотя бы бабушку. Ведь одна из важнейших причин малодетности это разрушение вековой трехпоколенной структуры семьи.

35. НАРЯДУ с нерусской иммиграцией существует иная беда и опасность: русская эмиграция, в первую очередь — отборной, образованной и талантливой русской молодежи. Тут дело не столько в количестве, сколько в качестве. В 1917–1937 гг. евреи уничтожали русскую элиту физически. Сегодня они делают это более рационально — вывозя ее из страны. На этом специализируется немало центров и фондов, среди которых на первом месте — Фонд Сороса (американского еврея венгерского происхождения), располагающий мощной, богатой и разветвленной структурой и поставивший «откачку мозгов» из России на поток. Большинство опорных кадров Сороса — одной с ним национальности. Они прикрывают свою деятельность разговорами о благе тех талантливых юношей и девушек, которые благодаря им находят свою судьбу на щедром Западе, ценящем, в отличие от России, дарования.

Ущерб, который терпит Россия и русский народ от такой «благотворительности» не поддается никакому учету, он безмерен. Основную потерю несет наш генофонд — это понятно каждому, кто читал хотя бы «Наследственность таланта» Ф. Гальтона.

Сорос тратит на эти цели не бог весть какие деньги, Россия вполне могла бы выделить такие же на программу трудоустройства этих людей.

Решение я предложил бы такое. Во-первых, запретить подобную деятельность по «откачке мозгов» в России под страхом самых сильных наказаний. Во-вторых, национализировать Фонд Сороса и развернуть направление его деятельности, со всей его структурой и сотрудниками, на формирование соответствующего рынка труда в России. В-третьих, продумать и переработать наше патентное законодательство, создать соответствующее специализированное агентство. Русский ученый должен иметь возможность спокойно работать дома, будучи уверен, что его права надежно защищены, и его изобретения принесут достойные деньги ему и его Родине.

Если эти меры будут исполнены грамотно и принесут эффект, то следует, в-четвертых, развернуть программу по возвращению наших ученых в Россию.

Любой ценой необходимо остановить утечку мозгов. Иначе мы лишимся интеллектуального ресурса, а с ним — и будущего.

36. ПРЕДЛОЖЕННЫЕ мной пути выхода из кризиса вызовут у очень многих политических сил, в том числе и в русском патриотическом лагере, возражения и даже возмущение. Среди моих противников будут и коммунисты, и патриоты традиционного (имперского либо советского) толка, и некоторые сторонники свободного предпринимательства, и демократы, и либералы-западники, и мусульмане, и феминистки и бог весть кто еще. А пуще всех — наши заклятые друзья — евреи, как российские, так и международные.

К кому же мне адресоваться, на кого надеяться, в ком искать опору? Ведь решения, предлагаемые мной, требуют политической воли и властных возможностей.

Во-первых, я крепко надеюсь на русских национал-патриотов, которых само время оторвало, наконец-то, и от имперцев-монархистов, и от советских коммунистов и заставило искать новые пути в политике ради спасения нации и отечества.

Во-вторых, я надеюсь на русскую часть патриотов-государственников, в том числе и в нынешних властных кругах. Понимание значения русского фактора в русской на 85 % стране для них — жизненная необходимость. Ельцин пытался игнорировать эту необходимость и плыть поперек вытекающей из нее идеи — и бесславно утоп, немало навредив русским и оставив по себе отвратительную память. Его пример — другим наука.

В-третьих, я с удовлетворением слежу за тем, как в России реализуется выдвинутая мной в еще 1994–1996 годах концепция национал-капитализма и национал-демократии. Я вижу, как русский бизнес вырастает до осознания своих не только корпоративных, но и национальных интересов, напрямую увязывая национальные интересы — с корпоративными. Он убедился уже в том, что еврейский банковский бизнес, азербайджанский плодоовощной, армянский продовольственный — все структурируются по национальному признаку так, что русскому и вообще инородцу там делать нечего. Он видит, как, скажем, лучшие строительные подряды в Москве достаются евреям, потому что во главе всей строительной московской пирамиды стоит еврей. Как госзаказы проплывают мимо русского носа в нерусские руки. Как банковские кредиты достаются евреям в большем объеме и на лучших условиях… И т. д.

Русский бизнес пока по преимуществу мелкий и средний. Он хотел бы стать крупным, но перечисленные выше обстоятельства мешают. Зато русские — это основной состав бизнесменов России, если не принимать во внимание величину капитала.

И наши начинают понимать: русский капитал может быть хозяином только в русской стране. В «транснациональной» стране, где отсутствует четкая этнополитическая доминанта, и хозяин неизбежно — транснациональный. Поэтому русскому капиталу нужна русская власть в русской стране.

Странным образом в России сейчас сложилась ситуация, напоминающая первую половину XVI или начало XVIII вв., когда небогатое дворянство заглядывалось на колоссальные земли бояр и монастырей, копило сословную энергию для решающего броска, для сословной битвы. Этой энергией была создана Иваном IV — опричнина и централизованная до конца Московская Русь, а Петром I — Российская Империя. Что нас ждет на этот раз? Судя по некоторым признакам (наезды на еврейских олигархов, подготовка к приватизации 22 тыс. предприятий) власть чувствует возможность работы с этим, выросшим за десять лет контингентом.

Но дело не только в этом. Власть (состоящая в целом из кадров былой партократии и спецслужб, русских по основному составу) сегодня и сама в значительной степени занята крупным бизнесом или, во всяком случае, имеет свои масштабные бизнес-интересы. И эти интересы уже разошлись с интересами олигархов-юдократов. Отсюда и отъём у юдократов бизнеса и СМИ, отсюда провал юдократических партий — СПС и «Яблока» — на последних думских выборах… Словом, тенденция ясна. Мой прогноз десятилетней давности сбывается с точностью до года.

Национал-капитализм неизбежен. Но на таком базисе с неизбежностью же может вырасти только одна надстройка: национал-демократия. То есть, демократия, ограниченная по национальному признаку.

Если все будет так, мои тезисы-стратагемы станут востребованы все до одного.

Москва,

06.08.2000 (первая редакция),

10.08.2002 (вторая редакция),

15.05.2004 (третья редакция)

Примечания

1

Некоторые заарубежные исследователи — критики марксизма — давно отмечали закономерность, марксизмом не предусмотренную: социалистическая революция «произошла сначала в ярко выраженном аграрном обществе, а затем в еще более сельскохозяйственных, неиндустриальных странах» (M.Sibly. Political Ideas and Ideologies: A History of Political Thougth. — N.-Y.-Evanston-L., 1970, p. 483); «Несомненно, одна из величайших ироний современной истории заключается в том, что революции, вдохновленные идеями марксизма-ленинизма, одержали победу лишь в преимущественно крестьянских и аграрных странах» (R. аnd B.Laird. Soviet Communism and Agrarian Revolution. — Harmondsworth, 1970, p. 49). Однако дальше малопродуктивной иронии они не продвинулись в постижении этого явления, феномен крестьянской феодальной реакции на капитализм, раскрестьянивание и буржуазно-демократическую революцию (Февральскую) остался критиками марксизма не раскрыт. Подробнее см. в моей кн.: Национал-капитализм (М., 1995).

(обратно)

2

О том, чем грозит тотальное раскрестьянивание, может поведать судьба Древнего Рима, который, как ни парадоксально это покажется, погиб, в частности, в результате этого процесса. Римскую деревню (а с ней и Великий Город) погубили, с одной строны, бесконечные мобилизации для завоевательных войн и содержания оккупационных корпусов (внеэкономическое раскрестьянивание). А с другой стороны — дешевый хлеб колониальных провинций, который обессмыслил труд древнеримского пахаря и разложил деревню, быстро скатившуюся в запустение и обезлюдевшую (экономическое раскрестьянивание). Вторым, наряду с раскрестьяниванием, важнейшим фактором, погубившим Рим, было предоставление гражданства жителям римских провинций, колоний, приведшее к тотальному национальному смешению и растворению собственно римлян — имперского этноса — в других народах, «не связанных пуповиной» с Великой Империей. Таковы два главных фактора — социальный и национальный — которые обратили в руины, пусть величественные, самое мощное и великолепное государство, какое только знала история.

(обратно)

3

Конечно, двадцать лет непрерывного пребывания у власти в Франции социалистов — прямых наследников идеологии «свободы, равенства и братства» не прошло даром; Миттеран, к примеру, позволял себе с поразительным цинизмом публично помечтать о том времени, когда все население Франции будет «цвета кофе с молоком». Но в том-то все и дело, что никакого массового смешения рас не происходит, происходит вытеснение одной расы — другими. Зайдя в знаменитую церковь Сен-Жермен л’Оксеруа, что напротив Лувра, где каждый камень связан с историей королевского двора Франции, я был шокирован, обнаружив, что больше половины прихожан — не то вьетнамцы, не то тайцы. Переводя взгляд с резных готических алтарей XV–XVI вв. на раскосые лица предстоящих, я пытался постичь, что между всем этим общего — и не мог. Они верят в Христа? Но это ведь еще не повод, чтобы жить в Париже…

(обратно)

4

Между первым изданием этой книги и нынешним — 11 сентября 2001 года. События, увы, подтвердили мой прогноз, и даже слишком быстро. Поражающий воображение разгром мусульманами Манхэттенского центра и Пентагона — грозное предупреждение именно в духе сказанного. Это пролог. Кульминация и развязка впереди.

(обратно)

5

Картинка из жизни: в переулке за знаменитой церковью св. Роха в Париже, на паперти которой Наполеон когда-то расстрелял картечью роялистов, на стене дома большая и кривая, на скорую руку, надпись: «Аллах акбар!» И рядом аккуратненько и беспомощно: «Не надо так писать, надо уважать все религии». Такой ли ответ написал бы здесь Бонапарт?

(обратно)

6

Вторая война в Ираке показала: посмели. Но уже горько сожалеют об этом; понимание ошибки растёт с каждым днём. (Примечание 2004 г.)

(обратно)

7

Рекомендую читателям недавно вышедшую чрезвычайно содержательную книгу: П. Бьюкенен. Смерть Запада (М., 2003). В ней автор — крупный американский политический деятель, бывший советником Никсона и Рейгана, дважды — в 1992 и 1996 гг. — сам баллотировавшийся в прездиенты США, приходит на богатом фактическом материале к тем же неутешительным выводам, что и я, в отношении современной этнодемографии Америки и Европы. Приятно встретить единомышленника в лице столь высокопоставленного и информированного американца, что казалось невозможным еще совсем недавно. Выход книги Бьюкенена более чем показателен. Он говорит: настал час прозрения!

(обратно)

8

Подробнее об этом см.: Л. Н. Анисимов. Расовая проблема в США и борьба демократических сил за ее справедивое решение. — Л., дисс. канд. ист. наук, 1967.

(обратно)

9

В. К. Шацилло. Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и ее роль в негритянском движении США в послевоенный период. — М., дисс. канд. ист. наук, 1983. — С. 145. Как характерна в этой ситуации сама военная терминология: битва, плацдарм, борьба!

(обратно)

10

Написано в 200 г.; с тех пор этот процент только рос.

(обратно)

11

Не успел написать эти строки, как прочел в «Независимой газете» от 05.08.2000 г. сенсационную статью: «Черный юмор. Едва успевший обрести российское гражданство африканец претендует на пост мэра Твери», где рассказано о том, как Марсель Тафен, 28-летний выходец из Камеруна, окончивший Тверскую государственную медицинскую академию и получивший российское гражданство, заявил о своем желании баллотироваться на указанный пост. Помещена фотография претендента. Да уж, чернее некуда.

Видели мы уже и показанного по ТВ на всю страну негра-фермера, женившегося на русской дуре и осевшего с оливковыми детьми в бедной русской деревне…

(обратно)

12

Одно из следствий ложной иммиграционной политики состоит в том, что сегодня многие европейские страны (Англия, Франция, Бельгия и др.) оказались буквально в заложниках у иммигрантов-мусульман. В условиях разгорающейся мировой цивилизационной войны это приводит к трагическим последствиям. Пример — апрельский (2004) призыв лидеров мусульманской общины Лондона — Абу Хамзы и Омара Бакри — к войне «живых бомб» против Англии как участницы оккупации Ирака. Война шахидов, понятно, развернется не на берегах Персидского залива, а на улицах «туманного Альбиона»: Бакри призвал группу 10-летних детей угнать самолет и врезаться на нем в Букингемский дворец или в резиденцию премьера на Даунинг-стрит.

(обратно)

13

В.И.Козлов. История трагедии великого народа. — М., 1996. — С. 44.

(обратно)

14

Русские. — М., «Наука», 1999. — С. 136.

(обратно)

15

То есть 45 новорожденных на 1000 жителей в год.

(обратно)

16

Парадокс чеченской войны состоит в том, что мы собственной кровью покупаем себе право жить в одном государстве с ненавидящим нас соседом. Мы во что бы то ни стало желаем удержать в своих объятиях ядовитую змею. В то время как ее следовало бы либо раздавить насмерть — либо отбросить.

(обратно)

17

См. об этом, например: Ю.А.Зарахович. Анализ исламского возрождения на постсоветском пространстве печатью США (1991–1996). — М., дисс. канд. ист. наук, 1998.

(обратно)

18

В Госдуме 2003 года созыва процент нерусских в этом комитете еще вырос.

(обратно)

19

Э.А.Полищук. «Иммиграционная политика США после Второй мировой войны». — Л., дисс. канд. ист. наук, 1975. — С. 85–118.

(обратно)

20

За исключением случая перед Второй мировой войной, когда транспорт с еврейскими беженцами из гитлеровской Германии был завернут обратно.

(обратно)

21

См. характерную полемику на этот счет между автором и Б.С.Мироновым («Национальная газета» № 6(34)/2000).

(обратно)

22

Идеология, как обычно, не поспевает за жизнью. Скинхеды, которыми движет здоровый инстинкт национального самосохранения, или Движение против нелегальной иммиграции, эксплуатирующее тот же инстинкт, не подарили нам пока в области идей ничего, позволяющего прославить этот инстинкт и признать его абсолютную правоту. Моя попытка закрыть эту брешь находит аналоги лишь в западной мысли (Бьюкенен, Дюк), а не у нас. Но это нормально: всегда вначале бытие медленно формирует сознание, чтобы затем идея, сформировавшись, стремительно поменяла бытие.

(обратно)

23

Этот лозунг вообще повсюду встречается в Париже, даже на фронтоне пожарной части — золотыми буквами

(обратно)

24

Впервые издана в «Национальной газете» № 2/1997 г., а затем, совокупно с законопроектом «О разделенном положении русской нации» — в брошюре «Русский проект» (М., 1998). Оба источника имются в Российской Государственной библиотеке.

(обратно)

25

Методика невоенного сокращения зарубежных народов отработана в США и успешно применяется в современной России. «Демографическая война» — термин, содержание которого всем известно.

(обратно)

26

К примеру, китайцы сегодня, не объявляя никаких войн, заселяют Европу (каждый пятый парижанин — китаец), Америку, страны Индокитая, Россию. Что плохого, если бы мы поступали так же?

(обратно)

27

Есть и у России вина перед США и всем миром. Во время Гражданской войны в США (1861–1865) Англия и Франция готовили совместную интервенцию, чтобы поддержать Юг против Севера. Но российский канцлер Горчаков, человек недалекий, руководствуясь непрагматическими соображениями, послал две эскадры — с двух сторон: через Тихий и Атлантический океаны — и воспрепятствовал интервенции, чем добился перелома в войне. Спас Север и погубил Юг. Последствия этой роковой, трагической ошибки мы все теперь расхлебываем.

(обратно)

28

Некоторые квази-прагматики возражают: нельзя отдавать Чечню — там нефть, Туву — там марганец и т. д. Но иметь территории и владеть ими — это далеко не одно и то же. Разве русским принадлежит российский алюминий, российская нефть? Если нерусский капитал сумел наложить лапу на наши ресурсы в одном случае (допустим, в Красноярске), он сумеет это сделать и в другом (в Чечне, Туве). Смысл в том, чтобы, во-первых, стать хозяевами в собственной стране над собственными ресурсами (чего мы пока не достигли), а во-вторых — освоить практику неоколониализма, научиться владеть ресурсами, допустим, в колонии Туве, доминионе Ингушетии, протекторате Чечне, отделенных от нас, тем не менее, непрозрачными границами.

(обратно)

29

Разумеется, я понимаю, что для неформальной консолидации русских, для культивации русского национального самосознания недостаточно одних формальных признаков нации. Поэтому полная формула русского национального единства в моих глазах выглядит так: Кровь и История.

Народ — субъект истории. Но он, конечно, и объект истории: история, уже совершенная народом, в свою очередь становится конструирующим его фактором. Это так.

Но повторю еще раз: прошлое не должно клонироваться в будущем. Логика «так было — так будет» порочна. Надо понимать: любые изменения, происходящие с нами, русскими людьми, как бы они ни переменяли до неузнаваемости наш внутренний облик, не превращают нас в нерусских, пока в нас течет русская кровь. Потому что «быть самим собой» — вовсе не означает «никогда не изменяться». Не способен к развитию и изменению, иногда до собственной противоположности, только либо кретин от рождения, либо покойник. Поговорка «каков в колыбельку, таков и в могилку» больше всего пригодна для тех, кто одной ногой уже стоит в той самой могилке. И, между прочим, именно История говорит об этом очень ясно, если брать ее в максимально полном объеме эпох и событий, а не ограничиваться, допустим, последними тремя столетиями.

Русский человек очень вариативен именно исторически. Русские люди домонгольского, а тем более дохристианского периода — это совсем не то, что русские при Алексее Михайловиче. Но разве язычник и убежденный антихристианин Святослав, разгромивший Хазарию, не наш, не русский национальный герой? Да еще из величайших? А как поставить рядом русского придворного времен Екатерины II и сибирского казака? Да что казака — русские старообрядцы-кержаки были вполне экзотичны для русских же сибиряков середины ХХ века. И разве русские люди советской формации перестали быть в действительности русскими, даже называя себя «советскими»? Хоть и не очень-то были похожи на русских конца XIX, а тем более XVIII века. И т. д.

Итак, не история Российской Империи как некий алгоритм поведения русского народа, а Всеобщая История Русского Народа как символ общности всех русских, сопричастных через своих личных предков не только к событиям общей хроники, но и к некоему общему корню, общим предкам, опять-таки общей Крови, в конечном счете.

(обратно)

30

На месте Путина я немедленно уволил бы начальника Генштаба А. Квашнина, замахнувшегося на наши ядерные силы, за профнепригодность. Перевел бы его на должность командующего ВДВ — как раз по уму.

(обратно)

31

«Мир криминала» № 7, июнь 2000.

(обратно)

32

Понятно, что именно по этой причине все т. н. либеральные программы развития России должны быть немедленно отменены, а их дурные последствия по возможности исправлены.

(обратно)

33

См. в кн.: В.В.Кожинов. Победы и беды России. — М., Алгоритм, 2000. — С. 7–11.

(обратно)

34

Совершенно непонятно, например, почему плодоовощной импорт должны обязательно контролировать азербайджанцы, кавказцы. Что, русские не смогут это сделать без них? Довезли фрукты-овощи до границы — спасибо, дальше мы повезем их сами, хоть в Норильск, хоть в Воркуту.

(обратно)

35

См.: С.И.Хасанова. Правительственная политика в области высшего образования и формирования интеллигенции в России (60–90 гг. XIX в.). Дисс. канд. ист. наук. — Казань, 1981.

(обратно)

36

Да и в Лондоне — то же самое: основной состав нищих — белые люди.

(обратно)

Оглавление

Optimum versus Pessimum

Метод и термин

Раскрестьянивание как феномен

Раскрестьянивание России

Главный Закон Жизни больше не работает

Раскрестьянивание и демографический кризис

Нашествие

Битва за европейское наследие

Как лопнул «плавильный котел» и что из этого вытекает

Планетарная этнодемографическая война

Антиселекция

Русский крест: депопуляция и иммиграция

Кровь и почва: роковой баланс

Мигрантодатели

Могущественная закулиса

Кукловоды и куклы

Слепые и предатели

Вернуть Москву русскому народу

Формула выживания: Этноэгоцентризм

Китайский магнит

ИТОГИ И ВЫВОДЫ ХХ ВЕКА ДЛЯ РОССИИ

*** Примечания ***