столкнулся с Этьеном.
— Вы не видели, где табак? — спросил он тихо.
— Вы же знаете, что вам нельзя курить, — сказал Этьен, покачав головой.
У него была широкая грудь бывшего боксера и лысая голова. Когда он качал ею, казалось, что его уши торчат еще сильнее, а на висках выступали жилы.
— Ладно вам, — сказал Поль, — я сто лет не курил.
— Будьте разумны, — сказал Этьен, — мадам выставит меня за дверь, с нее станется…
— Отдайте, прошу вас.
Этьен достал из кармана серый бумажный пакетик, перетянутый резинкой. И протянул Полю.
— Не курите весь сразу, — сказал он, взглянув в направлении гостиной, — а главное — никому ни слова.
— Вы просто волшебник, — сказал Поль. — До чего вы славный.
— А вот мсье совсем не славный. А если вы заболеете?
Поль не ответил и поднялся на несколько ступенек. Потом обернулся и увидел, что Этьен стоит на том же месте, прислонившись грузным телом к перилам.
— Я уже и так болен, — сказал Поль. И рассмеялся.
— Я уже умер, — сказал он.
Этьен снова покачал головой и начал спускаться. Поль зашел к себе в комнату, закрыл дверь и стоял не шевелясь.
Он наверняка уже умер. Это произошло и раз и навсегда было признано остальными. И, несомненно, она этого хотела. Но он задержится еще на час, на секунду, на одно мгновенье, на целую жизнь. А потом она сможет говорить о нем так, как говорит о его «бедном отце», добавляя: «мне кажется». Никогда ни в чем не уверена, но при этом абсолютно уверена во всем, в этом ее сила. Именно так она и приговорила его, когда он кашлял и сжимал в зубах мундштук нераскуренной трубки, так что почти перегрызал его.
Он растянулся на кровати и открыл пакетик табака. Потом она выгонит Этьена. Обвинит его, как водится. Но пока не скажет ни слова, выдержит до конца свою непримиримую неуверенность.
— Я думаю, что мы можем переехать во Францию, Поль. Например, в Монте—Карло. Перемена будет тебе на пользу, и воздух там хороший.
— Морской воздух? Ты прекрасно знаешь, что морской воздух мне не годится. Все врачи это говорили.
— А что они понимают? Я думаю, тебе это поможет. К тому же, в горах тебе надоест.
Она подстегивала его недуг. Позднее она скажет: «Он так любил море». И закроется в жуткой тишине собственного бытия, продолжая ворошить тот же пепел, испытывая радость от того, что сумела сохранить все, вплоть до последнего воспоминания.
Он курил и думал о девушке, потом тихо рассмеялся. Господи, до чего она безвкусно одета! Но это было ему на пользу. Мать ни о чем раньше времени не догадается. Новость заденет ее мелкими осколками, как разорвавшаяся бомба. Он продолжал смеяться в душе, грустный и одинокий, не мог успокоиться, лежа на кровати в своей комнате летним вечером, прислушиваясь к собственному дыханию, положив руку на грудь возле сердца.
Позднее, всласть накурившись, он открыл настежь окно, дал сумеркам поглотить себя и уже не захотел никуда выходить. Не захотел пойти посмотреть на порт.
Он снова увидел девушку вечером на следующей неделе, когда возвращался с прогулки.
Надвигалась ночь. Он остановился перед витриной бюро путешествий, и Симона, проходя мимо, отразилась в стекле. Он должен был несколько секунд смотреть на нее, чтобы удостовериться, что это она. Но она была в том же костюме вяло–серого цвета, что и неделю назад, и он узнал бы из тысячи ее нелепую шляпку. Он догнал ее через несколько шагов.
Она не выглядела удивленной.
— Как поживаете? — спросила она.
— Шел домой. Не думал встретить вас здесь.
— Я работаю рядом.
— Отлично, — сказал Поль.
Они медленно двинулись в одном направлении. Было темно и свежо. После долгой паузы она повернулась к нему:
— Вы видели снова своих друзей? — спросила она.
— Нет, никого из них. Впрочем, у меня нет друга. Мать принимает только раз в месяц и только знакомых моего отца.
На углу улицы им пришлось остановиться из–за потока машин.
— Вы идете туда? — спросила Симона.
— Я провожу вас, — сказал он. — Мне полезно немного пройтись.
— Благодарю вас, — сказала она.
Потом продолжила с неуверенной улыбкой:
— Вы очень хорошо говорите по–французски. Где вы его выучили?
— Я не учил. Моя мать француженка.
Она покачала головой, явно думая, о чем бы еще спросить.
— Вы возвращаетесь из порта?
Он взял ее за локоть, чтобы перейти улицу. Она не высвободилась, когда они оказались на тротуаре.
— Я хожу в порт почти каждый вечер, — сказал он. — Люблю смотреть на море и корабли.
Через несколько шагов он добавил:
— Наверное, только это я и люблю.
Пожал плечами, словно подшучивая над собой, но с радостью увидел, что она не улыбнулась.
На улице, куда они вышли, прохожих было больше. В темноте светились витрины. Они шли молча, не глядя друг на друга. В этом не было ничего нелепого или пустого. Наоборот. Если она молчала, то только потому, что хотела показать, что придает
