воскликнул Баскаков. – Я рад, что на моей душе не осталось ответа за вашу жизнь…
– Что об этом говорить! – отозвался Сергей Сергеевич. – Каким я тогда волком был: меня убить – все одно что доброе дело сделать… Вот вам и вся моя история… Ну а как вы себя чувствуете?
– А что со мной было?
– Да прихворнули маленько. Когда я вас из воды вытащил, должно, грудь тогда простудили… Так лекарь говорил…
– Так это вы меня спасли?
– Я да тесть мой, Яков Мироныч. Мы в то утро с ним рыбку половить пошли… К рыбной ловле я пристрастился… Мы с ним в лодке за бугорком сидели, а когда выстрел грянул, я всполз на берег и видел все, что с вами Александр Иванович совершить удумал. Ну да не привел ему Господь, не пришлось… Вызволили мы вас…
Лицо Баскакова покрылось тенью, но он ничего не ответил.
– А вы, сударь, приготовьтесь, – сказал после небольшого молчания Барсуков. – К вам, может, скоро гостья одна приедет.
– Какая гостья?
– А княгиня Трубецкая… Анна Николаевна. Я к ней все эти дни жениного отца гоняю, да не приезжала она из Твери…
– Разве она в Твери? – против воли спросил Василий Григорьевич.
– В Твери, в Твери… Там у нее сестра заболела, так княгиня накануне того дня, как вы в Неве очутились, и уехала…
– Как накануне? – переспросил Василий Григорьевич, вспомнив, что накануне он видел Трубецкую в костюме пиковой дамы на маскараде у Шетарди. – Это не может быть.
– Верно вам говорю, что так,:– возразил Барсуков. – Теперь она должна скоро вернуться… Целых десять дней прошло.
– Как десять дней?! – изумился Баскаков. – Неужели я десять дней пролежал без памяти…
– Совершенно верно, – подтвердил его собеседник, – за это время много воды утекло… Я вас еще кое-чем порадую. Нонешней ночью цесаревна Елизавета Петровна императрицей стала…
– Да ну? – радостно и удивленно воскликнул Василий Григорьевич. – Неужели это – правда?!
– Истинная правда. Сегодня по всему Петербургу такая радость, что просто страх. Ровно светлый праздник наступил.
– И то светлый праздник… – начал Баскаков и не докончил. Он услышал скрип полозьев, ржание лошадей, и его сердце вдруг забилось так сильно, что он ясно слышал его стук.
– Это, должно быть, княгиня приехала.
И Барсуков торопливо вышел из комнаты.
Баскаков закрыл глаза. Голова у него закружилась, все запрыгало перед глазами, а сердце продолжало биться все сильнее.
– Зачем она приехала?! – прошептал он. – Еще больше растравить рану… Я не хочу, не хочу ее видеть…
Последние слова едва не вырвались у него криком. Но когда дверь скрипнула и Анна Николаевна вбежала в комнату, когда его затуманенные глаза встретились с ее сияющим радостью взором, ему показалось, что он снова теряет сознание…
– Вася! Милый! Родной!..
Эти восклицания вырвались у молодой женщины вместе со слезами, которые обожгли лицо Баскакова. Она обхватила его голову руками и долгим тревожным взглядом впилась в его бледное похуделое лицо.
– Милый, милый, – говорила она% глотая подступавшие слезы. – И ты мог подумать, что я тебя разлюблю!.. Ты мог так жестоко ошибиться!..
– Ошибиться? – повторил он, чувствуя, как у него замирает сердце. – Но я же видел… видел…
– Кого?
– Вас… в костюме пиковой дамы…
– Когда?
– На маскараде у французского посла…
Она тихо рассмеялась, счастливая, что может рассеять его сомнения.
– Глупый! Да ведь меня во время этого маскарада уже не было в Петербурге… Я уже была на дороге к Твери… Наконец, я никогда не надевала костюма пиковой дамы…
Эта фраза, вместо того чтоб успокоить его, снова подняла в нем сомнения и заставила заныть сердце.
– Но я же видел этот костюм у вас в уборной…
– И все-таки я не надевала его, – с мягкой улыбкой, глядя на Баскакова полными беззаветной любви глазами, повторила Анна Николаевна.
– Но тогда кто же… кто же это был?
– Кто был одет пиковой дамой?
– Да, да.
– О, ты ее знаешь… Ты ее сейчас увидишь… – И, подойдя к двери, она крикнула: – Соня, иди сюда…
Вошла Софья Дмитриевна. Она прямо подошла к кровати, протянула свою руку смутившемуся Баскакову и, задержав его руку в своей, заговорила:
– Простите меня, Василий Григорьевич!.. Это я сделалась невольной причиной ваших мук, ваших тревог и горя. «Пиковая дама», которая так глубоко ранила ваше любящее сердце, была я. Вы можете мне поверить, а если не поверите мне – поверьте моему будущему мужу, вашему кузену, Николаю Львовичу…
Для Василия Григорьевича наконец прояснился горизонт. Последняя тень сбежала с его лица, светлая улыбка оживила глаза, и, полный неизъяснимого счастья, он протянул руки к Трубецкой и воскликнул:
– Прости меня, Анюта!.. Ослепленный, я чуть не совершил ужасного шага… То есть я совершил его, но Господь спас меня… Прости меня, милая, дорогая, любимая!..
Его ослабевшие нервы не выдержали, слезы брызнули из его глаз и смешались со слезами Трубецкой, приникшей к нему и горячим поцелуем прижавшейся к его губам…
Счастье – лучший доктор. Через неделю
