означает? – спросил светлейший с выражением полного довольства.
– Генерал генералов!
– Это ладно; напиши же этот самый указ об оном чине нашем поскорее. Останешься и мной доволен.
Остерман с поклоном удалился, хорошо поняв смысл обещания, по пословице «рука руку моет»! Светлейший взял и завещание, и указ о передаче престола и отнес к постели больной государыни. Она не спала, и между ними началась очень тихая беседа, из которой трудно было услышать что-нибудь даже стоявшему у двери в опочивальню. В беседе этой протекло часа три. И светлейший и больная плакали. Одно только долетело до ушей Балакирева, – должно быть, уже последние слова, произнесенные государынею довольно громко:
– Боюсь я одного, чтобы выбранный вами Петр Второй не оказался к вам неблагодарным и, забыв все, теперь вами деланное, не погубил…
Голос ее величества пресекся, ослабев, и она без сил упала на подушку.
Скоро пришла цесаревна Елизавета Петровна и, видя светлейшего в слезах, заплакала, припав к постели государыни. Царица-мать собрала силы, сама приподнялась, благословила дочь и сказала, целуя ее в голову:
– О тебе, Лиза, попечитель – Бог! Он наградит тебя лучше матери. Послужи мне и теперь еще… Подпиши оба эти заявления воли моей о вас и… престоле…
Силы ее величества от последнего усилия, казалось, совсем истощились, и она замолчала. Елизавета Петровна подписала завещание и отдала светлейшему, вложившему его в куверт с государственною печатью, приготовленный Остерманом, припечатав его еще своею печатью.
Государыня погрузилась в забытье и не выходила уже из него. Это было перед полуднем 5 мая. Спустя два часа пришла к матери старшая цесаревна с мужем и целовали ее уже холодевшую руку, оставшись затем во второй приемной. Приводили целовать руку ее величества также великого князя с сестрицей. Сохранялась полнейшая тишина, хотя собрались все имевшие и не имевшие въезд ко двору, и для желающих подкрепиться накрыты были столы в дворцовых покоях, занятых светлейшим.
Около 9 часов вечера государыня два раза вздохнула, и затем уже грудь ее более не поднималась. Все встали и тихо плакали. Явился Блументрост, пощупал пульс и громко произнес:
– Все кончено!
