песок сыпется.)
Я разговорился с какой-то пожилой профессоршей.
Она была просто одержима идеей, как-то связанной с историей участка, на котором стоит церковь Всех
Святых, и очень возбудилась, когда я вскользь упомянул
о том, что я адвокат. Впрочем, негодования у нее было больше, чем реальных доказательств, и, едва она начала разглагольствовать о чумных ямах и каком-то ученике Николаса Хоксмора (ну помнишь, тот архитектор восемнадцатого века, питомец Кристофера Рена, и все такое), в голове моей затренькал тревожный звоночек. В народе Хоксмор считался и считается без пяти минут черным магом (виной тому отчасти роман Акройда1 и общепризнанно странный архитектурный стиль церквей Хоксмора, но и не только) — и если слышишь, что кто-то упоминает всуе имя этого парня, то велика вероятность того, что ты беседуешь с психом или, по крайней мере, с тем, у кого дважды два равняется пяти. Так я подумал и, быстренько принеся извинения, попятился, а старушонка, мгновенно сообразив, что помощи от меня не дождешься, покачала головой и засеменила прочь. Только прежде, чем повернуть за угол, она оглянулась, и я решил, что вид у нее как у человека, который вот-вот слетит с катушек.
Я ошибся. Теперь я понимаю, что это был страх. Возвращаясь мыслями к тому моменту, я ужасно жалею
0 том, что не смог разобраться в выражении ее лица, но так уж бывает — иногда просто понимаешь что-то не так. Прошлое не какая-то там идиллия, где все проще, и лучше, и озарено мягким полуденным солнышком детства, — там живут и чудовища с большими острыми зубами. Пару лет назад, например, у меня случился короткий роман. (Знаю-знаю, подобная информация излишня в письме сына к матери, но я все равно напишу это. Сейчас уже нет смысла что-то скрывать.) Связь была недолгой, и я сам разорвал отношения, прежде чем мне пришлось бы признаваться
Зои. Почему? Потому что хотя «сегодня» и было хорошо, я знал, что оно никогда не сравнится со всеми «вчера» и «завтра» тех отношений, которые у меня уже есть и которые я хочу сохранить. На одну ночь и несколько дней я забылся, вот и все. Забылся, потерялся во времени.
Я что-то не так понял, не понял, к чему все сводится, но по крайней мере в том случае — я снова о своем адюльтере — у меня был шанс привести все в порядок.
В то время у нас с Зои были проблемы (интрижка завязалась вскоре после нашей пятой провалившейся попытки экстракарпорального оплодотворения, когда, так сказать, опустился занавес и ни я, ни она не знали, что, черт возьми, делать с нашими жизнями), но «сейчас» не единственный оптимальный вариант, точно так же как «правда» не всегда то, что нужно говорить. То, что ушло, все еще здесь. Прошлое висит вокруг нас, внутри нас: точно наша одежда, точно наша ложь, точно наши кости. Прошлое — то, что поддерживает нас перед лицом будущего, но когда обнаруживаешь, что не можешь иметь детей, — что делать тогда? Где твоя дорога к грядущему? Как тебе продолжать быть частью чего-то? Ты пытаешься удержаться на плаву, стараясь не стать одним из эдаких замшелых престарелых фигляров, которым не нравится вообще ничего новое, которые сошли с движущейся дорожки настоящего и удалились в минувшее, чтобы хулить и хаять все, чего они сейчас не понимают.
Так вот. Мы с Зои послонялись немного около церкви с неодобрительным видом, но там, похоже, ничего особенного не происходило и не было никого, кому мы могли бы высказать свое «фе», так что в конце концов... Да, мы ушли, и заняли столик в пабе на Темзе, и заказали сытный «крестьянский» завтрак. Признаю, такой протест не воспоешь в легендах и балладах, не то что парижские бунты шестьдесят восьмого или
Женский лагерь мира на Гринэм-Коммон...2 но что еще мы могли сделать — по крайней мере в тот день, а?
А потом мы отправились домой и пообедали вдвоем, и это было здорово. Помнишь, как ты в первый раз встретилась с Зои? Уверен, что помнишь. Тогда мы тоже сидели в пабе, только на Хайгейт. Папа принял ее немедленно, но по твоей жестикуляции, по твоей мимике я догадался, что ты не вполне одобряешь мой выбор и не убеждена... пока что. Но ты точно так же вела себя со всеми моими подругами (признай это), и я так и не понял, было ли то искреннее недовольство девушками сына, или просто в тебе проявлялось чрезмерное стремление опекать своего птенца. Но в конце концов ты поладила с Зои, и довольно скоро. Да и как вам было не поладить?
Прошло десять дней. Продажные газеты все больше и больше пестрели подробностями о Новом Фестивале, и в мутном потоке ерунды я выловил крупинку информации о Хемпстедской пустоши (эта земля много веков находилась под охраной, имей это в виду, — как самый большой в мире участок дикой природы в черте города), каким-то образом примкнувшей к грядущему событию: там собирались воздвигнуть гигантский бронзовый памятник Уинстону Черчиллю. Я понял, что церковь Всех Святых не единичный случай, что правительство действительно собирается попрать пятнадцатидневными забавами Нового
