французского представителя, Меттерних лишь всплеснул руками. Неунывающий Франц носовым платком прикрыл ехидную усмешку. Нервно звякнул шпорами Фридрих Вильгельм III. Александр I, прозванный галантным медведем, отрывисто произнес:
– Это так! Не будем наивными…
«Белый император» сказал правду. Несмотря на кажущееся умиротворяющее спокойствие далекой осени 1820 года, революция продолжала жить. Хотя и не слишком громко, но ее бетховенские аккорды настойчиво стучались в двери старого континента. Реставрация династии Бурбонов была не в силах раз и навсегда покончить с ней. Сюда, в Троппау, великие императоры собрались для того, чтобы решить, как встретить революцию…
•
Первенец господина Энгельса-старшего родился в тот самый момент, когда Европа снова почувствовала порывы революционного вихря. Барменские колокола славили появление Фреда на земле, а набаты в Мадриде, Неаполе, Пьемонте призывали к восстаниям. Против Священного союза тронов во мраке террора рождался Великий союз народов.
Приближалась буря.
* * *
Юный Фридрих начал жизненный путь в антракте между двумя революциями. Первое действие – 1789 год – закончилось давно. Предстояло второе – год 1830-й. Окровавленная гильотина где-то ржавела до поры. Теперь история была у порога баррикад на улице Сен-Дени.
В антракте один из честолюбивых офицеров успел стать императором. Кости миллионов французов выстлали путь Бонапарта от казармы артиллеристов до трона французских королей. Дело великой революции было поругано. Республиканским идеям пришлось отступить перед барабанным боем империи.
Но антракт слишком затянулся, а император «устал» от побед. Несмотря на гениально организованное сопротивление в трехдневной битве под Лейпцигом, Париж оккупировали армии европейских держав. Триумфальные победы завершились позором заточения. Остров Святой Елены и шинель рядового гренадера – все, что осталось от империи…
Войны, начатые Наполеоном, продолжались за столом Священного союза. Наступали годы Реставрации – последняя попытка феодальной аристократии повернуть вспять колесо истории. Но – увы! – солдаты Наполеона, эти мирные французские крестьяне, одетые в военные мундиры, не только завоевали Европу. Они совершили нечто большее. Вместе с походной пылью и боевой славой наполеоновские гренадеры оставили в наследство европейским народам и те свободолюбивые идеи, которые в дни Республики привели Францию к возрождению.
Реставрация, снова столкнувшаяся с этими идеями, почувствовала себя бессильной. Против нее стояло будущее.
Пятнадцать лет Реставрации измучили народы Европы. Но то, что народилось, не желало умирать. Мечта Меттерниха – обмануть законы развития, напялить на XIX век проржавевшие доспехи средневековья – оказалась бесплодной. Европа, перешагнувшая через феодальную ограду, не хотела возвращаться назад. Она уже читала Вольтера и Руссо. Европа видела короля, стоявшего на коленях под ножом гильотины. Она распевала «Марсельезу». С ней был гений Гегеля. И пожалуй, самое важное – человечество уже широко пользовалось изобретением Уатта. Его огнедышащий демон совершил революцию в сознании людей.
Паровая машина, несмотря на свою примитивность, навеки похоронила иллюзии феодальной аристократии. Она завоевывала города, подчиняла себе производство, меняла мировоззрение эпохи. Каждая ее трансмиссия помогала революции больше, чем любой артиллерийский полк наполеоновской армии. Там, где начинала дымить заводская труба, железная метла прогресса выметала и феодализм, и феодальные поземельные повинности, и аристократические привилегии. Его величество Пар провозглашал власть ростовщика. Никто и ничто не могло остановить марш жизни. Даже изощренный ум Меттерниха и окровавленный штык Александра I не в силах были предотвратить неизбежное.
История делала еще шаг вперед.
А это – главное.
* * *
– Папа, газеты!.. Есть и французские. «Либерасьон», «Насиональ», «Газетт де Франс». Папа!..
Эхо изо всех углов повторяло звонкий голос маленького Фреда. Он старался подражать выкрикам барменских газетчиков. Мальчик перебегал из комнаты в комнату, довольный своей ролью. Он искал отца.
– «Барменская газета», «Сельская газета». Папа!..
Влетев в одну из мрачноватых комнат верхнего этажа, в которую никогда не проникало солнце, Фред уткнулся головой в живот господина Энгельса, шедшего навстречу с подсвечником в руках. Отец пошатнулся от неожиданного удара.
– Папа, почта!..
Несколько минут спустя Энгельс-отец, усевшись в кресло, просматривал одну газету за другой. Фред, стоявший рядом, с любопытством разглядывал смешные карикатуры в «Газетт де Франс». Постепенно лицо фабриканта мрачнело. Потом его исказила гримаса, похожая и на гнев, и на тревогу. Вдруг, скомкав газеты и швырнув их за дверь, господин Энгельс вскрикнул:
– Безбожники!..
Голос фабриканта прогремел, как выстрел мортиры. Схватив
