Я шел рядом с ним и проклинал себя за то, что решил писать пьесу-детектив…
УБИЙСТВО ИЛИ САМОУБИЙСТВО?
— Я думал, вы заедете за мной на машине…
Да, я шагал по улицам Софии рядом с Йонковым и уже жалел о том, что согласился сопровождать его на место нового преступления, которое ему поручили расследовать.
Это был сегодня совсем не тот человек, с которым я впервые увиделся в кабинете Гуляшки. Около половины шестого утра в моей квартире раздался телефонный звонок: инспектор приказал мне быть готовым и ждать его. Я впопыхах оделся и встал у своего широкого «французского» окна, выходящего на улицу Добруджи, ожидая резкого звука сирены милицейской машины. Но все было тихо. Вскоре кто-то деликатно позвонил в дверь, я открыл — на площадке стоял инспектор. Войти и выпить со мной кофе он тихо, но твердо отказался: «Нам нужно спешить!» Видимо, как и я, он не выспался, но был в отличие от меня тщательно выбрит, и воротничок его рубашки сиял белизной. Ему нужно спешить, а зачем спешить мне? Неужели он не мог позвонить попозже?
Он будто прочел мои мысли.
— Я очень сожалею, что пришлось разбудить вас так рано. Вы, наверно, тоже поздно легли вчера, как и я?
— Вы что, читаете чужие мысли?
— Не обязательно быть криминальным инспектором, чтобы понять, чем именно вы сейчас раздражены.
— Вовсе не раздражен. Я вообще, между прочим, никогда не раздражаюсь…
— Завидую вам. А я вот раздражаюсь, и довольно часто. Мне приходится видеть так много фальши и низости в отношениях между людьми, что иной раз просто невозможно сдержаться.
— Значит, вы к тому же склонны к морализированию?
— Есть у меня эта слабость, верно. Однако хоть вы и «стоик», но сейчас явно раздосадованы. Потерпите несколько минут, мы скоро будем на месте. Не люблю ездить на своей машине в центр, там просто приткнуться негде.
— А разве у вас нет удостоверения о том, что машину разрешено парковать в любом месте?
— Есть, конечно. Но я им не пользуюсь, в отличие от вас…
— А откуда вам известно, что у меня есть такое удостоверение? Значит, вы начали новое расследование с меня? Кстати, я тоже почти не пользуюсь своим.
— Вы «почти», а я — никогда.
— Крайне любопытно было бы узнать — почему?
— Не хочу отличаться от обыкновенных людей.
— Но все равно отличаетесь от них! Вы имеете власть над ними.
— Только над теми, кто совершает преступления.
— Это немало.
— Я бы сказал точнее — это тяжело.
— Не понял — что тяжело?
— Чувство униженности, которое испытывает человек, соприкасаясь с идиотизмом преступлений.
— А, вот как? Значит, вы — за «умные» преступления?
— Не пытайтесь разозлить меня. Вам не хочется беседовать со мной?
— Почему же? Напротив. А далеко еще идти?
— Нет, тут совсем рядом — на бульваре Витоши. Во времена Яворова[4] его называли на тогдашний манер «Витошки». Не кажется ли вам, что в этом есть какое-то обаяние?
Я даже остановился от неожиданности. Ишь ты — «Яворов», «на тогдашний манер». Хочет пустить пыль в глаза «культурным» разговором! Ну что ж, пусть…
— Я разбудил вас и взял с собой, потому что по предварительным данным понял: вы, вероятнее всего, найдете здесь материал для своей будущей пьесы. А если так, то лучше всего вам самому все видеть и слышать с начала до конца.
— Хм… до конца. Что вы считаете концом расследования?
— Разоблачение преступника.
— Неужели не ясно сразу, кто виноват?
— Почти всегда преступники стараются оставаться неузнанными или свалить вину на когото другого. А «другие», как правило, молчат и этим выгораживают преступников. Для нас главное — не обвинить невиновного.
— Неужели такое возможно сегодня?
— Почему же такое «сегодня» невозможно? Социализм не делает людей ангелами.
— Ну а что представляет из себя наш случай?
— На первый взгляд он очень прост — покончил самоубийством старый человек. Я же думаю, что он был убит.
— А кто вам сказал, что он покончил с собой?
— Близкие, которые нам позвонили.
— И вы предполагаете, что они вас обманули, а на самом деле вместе убили его, как в романе Агаты Кристи «Восточный экспресс»?
— Не все. Кто-то из них.
— А другие его выгораживают…
— Мне кажется, что другие просто не знают точно, что произошло.
— А что произошло?
— Сейчас постараемся разобраться. А все-таки, что ни говорите, наша работа — одна из самых интересных…
— Никто этого не отрицает.
— Мне кажется, вы сейчас начнете писать свою пьесу мысленно, не дождавшись даже, когда мы придем на место…
— Я уже начал.
— Правда? Значит, не теряете времени.
— А его у меня нет, времени-то, чтоб его терять. Если пьеса получится, она должна быть написана как можно быстрее.
— Та-ак… Я обещал товарищу Гуляшки стимулировать вашу энергию, но, по-моему, в этом нет необходимости. Прекрасно! Теперь прошу вас наблюдать за мной, точнее, за тем, как я буду
