Он вспомнил, как вспоминают о несчастье, что ей сейчас пятьдесят пять лет. Он понял, что бежать некуда. Пусть даже это и она, он не хотел встречаться с ней пятидесятипятилетней. Он знал, какой это ужас, обвал какой, когда встречаешься с женщиной из своей молодости.
— Да, это я, — повторил он и робко окликнул: — Нина...
— Нет, что вы!.. Мама умерла...
— Умерла?..
Тридцать лет прошло, как они расстались, а весть о смерти этой женщины с ожившим вдруг голосом поразила. Не стремился — позади все! — встретиться с ней, вдруг понял, вот сейчас понял, что боялся этой встречи, но все же надеялся все годы и, может быть, даже вчера еще, что встретятся. Зачем ему нужна была эта встреча? Почему он боялся этой встречи? Почему откладывал, «не стремился» — ведь мог бы отыскать, написать, позвонить, приехать? Отлетели вопросы разом, все. Ее не было больше на свете. Он было испугался, что встреча эта настала, и вот ужаснулся, что ей теперь не быть никогда.Смятение было в мыслях, но слова сами поспешали, слагая продолжение разговора, рождая фразу, какую и следовало родить, когда такая вот узнана печальная новость.
— Как же это, ведь она была совсем нестарой женщиной... — услышал Лосев свой голос.
А в трубке отозвался ее голос:
— Сердце... Она всегда очень много работала... И потом, ведь вы знаете, у нас в Ашхабаде так иногда жарко, что... И потом...
Смятение продолжалось, потому что звучал ее голос, а ее не было.
Но слова сами набегали, нужные слагая фразы:
— И когда это случилось?
— Год назад.
— И вы не написали?
— А зачем? Ведь и вы ни разу не написали. Ей живой,.. Забыли, правда?
— Неправда, — услышал Лосев свой голос. Он кивнул этому ответу, подтверждая, что слова сложили верный ответ и он наконец сам вступил в разговор: — Где вы?
Он помедлил, собираясь с духом, чтобы задать очень важный вопрос. Напряглась в трубке тишина, будто собеседница его знала, что спросят ее сейчас о важном.
— Сколько вам лет? — спросил Лосев, подавшись навстречу грозному известию. — И как вас зовут?
— Таня, — отозвалась женщина Нининым голосом. — Не пугайтесь, я не ваша дочь... Правда, ведь вы об этом подумали? Мне двадцать семь лет, а вы расстались с моей мамой почти тридцать лет назад. Отлегло?..
А он не знал, был бы он повержен новостью, что у него есть дочь, что вдруг нашелся кровно родной ему человек, похожий чем-то, может быть, и на него, совпавший с ним, как совпали голоса дочери и матери. Уже давно страшило его одиночество, и вот вдруг..,
— Где вы? — спросил Лосев, догадавшись, что ему жарко, взмок весь. — Взглянуть бы на вас...
Сжалось что-то в висках, тоненький какой-то звон там ожил. Показалось Лосеву, что мчится он назад, в юность свою, со скоростью звука, нет, света, да что там — куда быстрее. Он снова был там, в Ашхабаде, на тридцать лет назад отлетев, он целовал свою Нину. Все вспомнилось! Что там все скорости вселенной по сравнению со скоростью памяти души.
— Я в Домодедове. Я все не решалась вам позвонить, хотя целую неделю прожила в Москве. На все ваши картины сходила, какие где шли. Правда, правда.
— Таня, сколько вам лет? — спросил опять Лосев.
— Мне двадцать семь, двадцать семь.
— Ваш отец жив?
— Отиа я не знаю.
— В Домодедове где вас найти?
— Где? Ну, у кассы ашхабадского рейса,
— Когда отлетает самолет?
— Он должен был уже улететь. Но рейс задерживается из-за погодных условий. Я загадала: если рейс задержится, позвоню вам. Наверное, так бы сделала моя мама. Почему-то мне кажется, она бы так поступила. Скажите, она никогда не звонила вам вот так, из аэропорта, чтобы только услышать голос, и все?..
— Никогда.
— Да... Я горжусь ею, горжусь...— Нина!.. Таня! Я еду к вам! Не улетайте, слышите?!
— Как уж будет с погодой... Где-то там, над Каспием... Вы правда приедете?..
— Еду!
2
Таксисту он сказал все как есть. Почему-то совершенно чужим людям иногда рассказываешь самое сокровенное. Но рассказывая таксисту, он рассказывал и себе. История эта еще никогда им и самому себе не была рассказана. Не мог он возвращаться памятью в те дни, ну не мог.
А этому славному парню с могучей шеей и простодушными глазами стал рассказывать. И себе тоже. Время приспело.
Машина мчалась мимо Кремля, мимо коломенских куполов, мимо рафинадных прямоугольников Орехова-Борисова, солнце светило, сентябрьский день выдался погожим, а в машине рассказ шел о страшной ночи с 5 на 6 октября сорок восьмого года, когда рухнул за одиннадцать секунд город Ашхабад.
