КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Бахтияра (СИ) [Валентина Ad] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ты была еще крохой совсем,

Когда я поклялся себе

Любить и беречь тебя буду

Не только дыша на этой земле…


Пролог


СЕНТЯБРЬ 2013


      «… Я помню, как впервые обнял тебя, словно это было вчера. Помню, как пахло твое крохотное тельце, и как меня напугала твоя чрезмерная синюшность в те, первые секунды твоей жизни. Ты не спешила появляться на это свет, оставаясь дольше чем нужно в комфортном, теплом, безопасном месте – мамином животе, но специалисты не оставили тебе выбора. Спустя восемь длительных и болезненных часов для твоей мамы, ты появилась на этом свете, чтобы спустя десять лет поспешить покинуть этот неизведанный мир. Но, как и много лет назад, тебе не дали возможности с ним распрощаться. В этот раз Я взял на себя право решать за тебя и подарил  новую жизнь. Так же, как десять лет назад это сделала твоя мать.

   Для тебя не секрет, что имя твое я выбрал еще в собственном далеком молдавском детстве. Почему-то я всегда знал, что у меня обязательно будет дочь. А еще я знал, мою крошку будут звать непременно так и никак иначе – Бахтияра.

   Бахтияра – разве не прекрасно?.. Твоей маме мой выбор очень понравился. Она не сопротивлялась и не предлагала другие более привычные варианты. Ей наоборот очень нравилась его экзотичность и необычность. А еще, твоя мать даже не ревновала меня к истории появления его в моей жизни. За что я всегда был ей благодарен.

   Это прекрасное имя носила моя первая учительница - Бахтияра Салимовна. Помню, будучи совсем мальчишкой, я обожал школу лишь за то, что в ней мог сколько угодно видеть эту прекрасную юную женщину. Ее огромные черные глаза, волшебный мелодичный голосок и самая добрая улыбка, сводили с ума почти всех моих одноклассников, хоть нам-то всего и было по семь-восемь лет. Мы обожали эту очаровательную «картинку», ежеминутно радовавшую детский глаз. Она была заботлива, добра, мила, и ей никогда не приходилось быть строгой или требовательной, так как все ребята в классе слушались ее беспрекословно. А девочки, скорее всего, девочки мечтали быть на нее похожими, и тоже, раскрыв рты впитывали все произнесенное прекрасными алыми губами, без права что-то упустить.

   Помню, спустя несколько месяцев учебы мама задал мне вопрос – «Милый, нравится ли тебе ходить в школу? Как к тебе относится учительница, хороша ли она?». На что я, совершенно открыто и воодушевленно заявил – «Мамочка, пока моей учительницей будет Бахтияра Салимовна, я готов ходить в школу даже на каникулах! Она такая хорошая, такая красивая…». Конечно мама, задавая своей вопрос, ожидала несколько другого ответа, это я потом понял, но мои детские горящие глазенки были красноречивее всяких слов. Уже тогда твоя бабушка поняла – ее сына не обошла стороной влюбленность в свою первую учительницу. Но она не корила меня за это, а просто обняла и крепко поцеловала. Как сейчас помню тепло ее губ на моей щеке – «Милый, это очень даже хорошо, что она такая замечательная. Чтобы ты вырос хорошим человеком первый учитель и должен вызывать в тебе самые нежные чувства».

   Бахтияра Салимовна была для меня настоящим ангелом воплоти. Одним своим присутствием в моем детстве юная учительница заставляла крылья расти за моей детской спиной. Гораздо позже тем самым ангелом для меня стала твоя мама. Только она подарила мне крылья более реальные и крепкие. Она и только она научила меня летать.

   «Бахтияра» -  всплыло в моей голове, как только я увидел на белоснежном тесте две алые полоски, сообщавшие нам с мамой о твоем появлении в наших жизнях. Когда я впервые взял тебя на руки, понял, что не ошибся, ты была в миллион раз красивее, чем моя первая любовь, а главное, ты стала моей любовью на всю оставшуюся жизнь.

   Намного позже я узнал, что твое имя обозначает – «счастливый» и в основном его носят мужчины, но это меня ничуть не смутило. Я знал, что моя дочь не может носить другого имени, ибо сделаю все, от меня зависящее, чтобы счастье было синонимом этих прекрасных восьми букв. Счастье это то, чем наполнилась моя жизнь с твоим появлением. Счастье это то, что будет окружать ТВОЮ жизнь долгие-долгие годы.

   Ты была моей маленькой девочкой в тот миг, когда я впервые тебя коснулся. Ты была ею на протяжении всех десяти самых счастливых лет в наших жизнях. Ты останешься моей малышкой даже спустя сотни лет. Я люблю тебя моя Бахтияра и буду любить вечно. А если ты читаешь эти строки, знай, ты и сейчас моя малышка, и даже если ты не можешь видеть меня рядом с собой  - это не так. Я всегда рядом.

   Всегда помни, у тебя есть отец, который изо дня в день о тебе заботится и ни на секунду не оставляет без присмотра. Отец, который охраняет твой чуткий сон и оберегает от любых невзгод когда за окном светит яркое солнце или идет дождь. Я не могу тебя обнять, но могу приходить во снах. Я не могу ежедневно говорить как сильно  тебя люблю, но ты должна это чувствовать. Я знаю, ты чувствуешь это.

   Я безумно тебя люблю, моя Бахтияра. Твои непослушные кудряшки, твои любознательные глазки, твоя улыбка и самое звонкое «Папочка, я тебя люблю» – это все, что у меня было. Это все, что у меня есть. Это все, что мне нужно.

   Сегодня, в твой шестнадцатый день рождения, хочу сделать тебе последний подарок. Надеюсь, мое письмо ты воспримешь именно как подарок, в котором я в первый и последний раз прошу тебя простить меня. Бахтияра, дочка, я слишком сильно тебя люблю и именно поэтому несколько лет назад сделал свой выбор и подарил тебе второй шанс на полноценную жизнь. ЖИЗНЬ, она ведь так прекрасна и ты просто обязана прожить ее до конца.

   Ты будешь расти, учиться, дружить, влюбляться, выйдешь замуж, родишь детей, а я буду молча радоваться всем твоим шагам, невидимо шагая рядом. Мое опытное сердце изо дня в день будет помогать тебе делать правильный жизненный выбор. Оно всегда подскажет и предостережет. Теперь я всегда с тобой, даже ближе чем ты думала.

   Моя маленькая принцесса, помни главное - я подарил тебе ТО, что не может полноценно существовать без ЛЮБВИ, которой доверху было наполнено мое сердце. Теперь мне остается лишь надеяться, что с каждым днем ты будешь умножать МОИ чувства, которыми наполнено теперь ТВОЕ сердце, на СВОИ.

   Навсегда с безграничной любовью в НАШЕМ сердце, безумно любящий тебя отец.

   Прости».

                         

АВГУСТ 2003


- Господи, какая же ты хорошенькая… - взволнованно шептал Иван, держа на руках свою кроху. – София, ты только посмотри, как очаровательно наше маленькое счастье.

   Аккуратно держа в руках самую большую ценность всей своей жизни, Иван протянул ее своей изнеможенной супруге.

- Маленькая моя. Наша. – София нежно перехватила маленький сверток из рук мужа, тепло прижав его к груди, и подарив первый в жизни поцелуй. – Она просто чудо, вся в папу.

   Жена шептала из последних сил, и хотя была до безумия счастлива, усталость брала свое.

- Нет. В маму. – Иван опустился на колени у больничной койки и поочередно подарил самым родным и любимым в своей жизни женщинам горячие поцелуи. – Спасибо тебе, родная моя. Спасибо ВАМ, что ВЫ есть в моей жизни.

   Момент был слишком интимным и трогательным, личным, но в их разговор не мог не вмешаться все еще находившийся в палате доктор.

- Простите меня, но вы должны понять,  вашим женщинам требуется отдых. Девочку мы отправим в инкубатор, ей нужно окрепнуть, так как ее появление на этот свет нельзя назвать легким. Да, она у вас достаточно крупненькая, но силенок слишком мало, чтобы самостоятельно окрепнуть. А супруге тем более нужно отдыхать и набираться таких нужных в дальнейшем сил. Вы больше ничем не можете помочь, кроме как тоже пойти отдохнуть. Признаюсь, поражен вашей стойкостью, не всякий муж соглашается присутствовать при этом не простом процессе. А еще реже мужья выдерживают столько часов подряд постоянного стресса и напряжения. – Доктор откровенно уважительно улыбался, оголяя идеальные зубы. - Так что, пока за вашей дочкой будут присматривать профессионалы – очень рекомендую вам набираться сил. Поверьте, они вам еще понадобятся. Как ни странно, но мало кто из новоиспеченных родителей до конца понимает, что с появлением в их семействе еще одного члена, их жизненным уставам пришел конец. Так что, мои вам рекомендации, ступайте домой и хорошенько выспитесь. Я почти уверен, что вам может посчастливиться сделать это не так уж и скоро. Поверьте, вы еще будете молить Бога, чтобы он дал вам возможность отоспаться.

   Иван внимательно всматривался в молодого, скорее всего собственного ровесника, доктора. «Интересно, а этот врач знает вообще, о чем говорит? Похоже, нет. Или же есть еще вариант, он вынужден был жениться на матери своего будущего ребенка, которого не хотел, не желал, не планировал. Иначе как можно объяснить такое восприятие новой жизни?». По всему телу разлилось приятное тепло, стоило только Ивану вспомнить те прекрасные девять месяцев, которые совсем недавно закончились. Он не мог дождаться именно этого момента, когда он возьмет на руки свое маленькое чудо. Девять месяцев он фантазировал, как будет целовать, обнимать, учить ходить, разговаривать, жить. Он без умолку мог болтать с животом Софии, а та лишь смеялась. Он давно был готов недоспать тысячи ночей, за счастье быть отцом.

      Иван, презрительно измерил доктора взглядом:

   - Спасибо, Евгений Константинович, но я не устал. – Он шел к этому моменту все свои тридцать два года, и ни на что в жизни не променяет первые часы жизни своей Бахтияры, тем более на мнимый отдых. – Я, пожалуй, покину свою супругу, ей уж точно не помешает долгосрочный сон. А вот дочку мне бы не хотелось выпускать из поля зрения. Если вы не возражаете, я понаблюдаю за ней в окно вашего инкубатора.

- Нет, не возражаю, - все еще ухмылялся доктор, уловив на себе неприятный взгляд и холодок в голосе Багдасарова. – Вы меня, можно сказать, поражаете и восхищаете, но что-то мне подсказывает, что зря не прислушиваетесь к совету. Все отцы, в основной своей массе, даже если бы и отказали себе в отдыхе, то уж точно не для того, чтобы наблюдать за своим потомством сквозь окна. В основном, все чуть ли не в родильном отделении начинают праздновать день рождения своего наследника…

- Извините, Евгений Константинович, я вынужден вас прервать. – Ивану не терпелось понаблюдать за своим произведением искусства, но уж никак не слушать бесполезный треп молодого, болтливого и не очень симпатичного ему доктора. – Если с моей супругой и дочерью все в порядке, и вы мне ничего особенного не хотите поведать, разрешите удалиться?

- Дд-а, да. – Запинаясь, немного растерянно и раздраженно, проговорил доктор. – С вашими дамами все в полном порядке. Можете идти, куда вам угодно.

   В голосе Евгения Константиновича явно зазвучали нотки обиды и недовольства. Привычнее для молодого врача было, когда новоиспеченные отцы радостно принимались «благодарить» его за проделанную «работу». Он привык слушать тонны «спасибо» и с удовольствием принимал литры подобной благодарности. А этот…

   Но Ивану не было никакого дела до желаний и самолюбия врача, который просто выполнил свою работу. Да, ему пришлось «повозиться» с его Софией, но она и только она проделала главную работу – родила ему дочь. Он не обязан был ни любезничать с этим акушером, ни слушать его бесполезный треп. В это время у него были дела поважнее. Когда доктор заканчивал свое «…куда вам угодно», нетерпеливый отец уже был на полпути к своей маленькой радости, которую ждал целую вечность.

   «Кроха, какая же она – кроха» - нежно прозвучало в голове, стоило Ивану только прикоснуться взглядом к одному из небольших сооружений именуемых «инкубаторами». Их в большой белоснежной палате было не менее десятка. Все прозрачные «купола» были заняты малышами, в основном мирно спящими. У некоторых, стояли капельницы, из которых в крохотные тельца медленно вливались необходимые для жизни препараты. Но миниатюрные ручонки Бахтияры, пока не были подвергнуты болезненным процедурам.

   Странно, Иван удивился собственной интуиции, но он безошибочно определил контейнер именно со своим ребенком, о чем незамедлительно сообщила ему суетящаяся возле деток медсестричка.

- Вы, наверное, Иван Семенович Багдасаров? – Иван утвердительно кивнул головой. – Мне Евгений Константинович звонил, предупреждал, чтобы меня не пугал торчащий у окон палаты папочка вот этой крохи.

   Молоденькая медсестра, подошла именно к тому контейнеру, глядя на который у Ивана учащенно выстукивало сердце, а по телу волна за волной накатывало тепло и гордость. Подумать только, о материнском инстинкте так много всего говорят, и он так много всего слышала, но почему умалчивают об отцовском? Или же это сами мужчины, боясь показаться слишком сентиментальными и слабыми, из года в год из десятилетия в десятилетие сделали все для того, чтобы обсуждался лишь материнский? В минуты, когда он любовался своей малышкой, он знал, его инстинкт силен на столько, что он готов убить, если понадобится, только бы его принцесса была счастлива. И он точно не станет этого ни стесняться ни скрывать.

- Знаете, мы ведь никогда не были против того чтобы родители наблюдали за нашими подопечными. Но после того случая, пять лет назад, мы всегда друг другу сообщаем «кто есть кто». Никому не хочется оказаться на месте Карины Картошкиной.

   Медсестра замолчала и, покинув Бахтияру, которая, похоже, не нуждалась ни в чем, кроме сна, принялась проделывать что-то у капельницы другого младенца.

   Иван лишь на миг променял свою кроху на взгляд в сторону этой болтушки, поймав себя на мысли что в этой больнице, пожалуй, весь персонал хлебом не корми, дай поговорить, но в этот раз ему почему-то захотелось продолжить начатый ею разговор. Что-то в словах этой девушки было не очень хорошее, да и не стала бы она делать такое грустное лицо при упоминании о какой-то Карине Картошкиной, если бы это имя не стало синонимом какого-то нехорошего происшествия.

- Сестра. – Иван не громко окликнул юное создание, порхающее по палате, словно нежно-голубой мотылек, и если бы не приоткрытые в палату окна, она бы вряд ли его услышала. – Сестра, а можете мне поподробнее о том случае пятилетней давности рассказать?

   На что девушка испуганно оглянулась вокруг.

- Могу, но… - Медсестра подошла чуть ли ни вплотную к окну, у которого томился Иван. – Это ведь очень страшная, для нашей больницы, тайна. Вы поймите, нам нельзя об этом вот так, - девушка виновато отвела глаза - вот так, как я об этом. Но вам я могу рассказать, если только «по секрету».

   С каждым словом Иван все больше чувствовал некое волнение, и тихо радовался тому, что ему досталась именно эта медсестра, которая, похоже, любит посплетничать больше, чем работать.

- Конечно «по секрету», как же еще? – согласился Иван.

- Тогда я у Машеньки капельницу буду менять, и тихонько все вам расскажу.

   Машенькой оказалась «куколка» лежавшая в самом близком к окну инкубаторе, и сестричка не спеша занялась именно ею.

- Так вот. Пять лет назад, на моем месте работала Карина Картошкина, говорят очень хорошая медсестра. Внимательная, добрая, заботливая и чрезмерно впечатлительная, но таких у нас любят. Все родители обожают наблюдать, как над их потомством кружат именно заботливые «сестры», а когда их глаза еще и блестят искренним восторгом от собственной работыыы… В общем, Карина в тот злополучный день только вышла после отпуска на дежурство. Она с наслаждением ухаживала за самыми слабыми, каждому уделяя море внимания. Я до сих пор не могу понять, как ей удавалось справляться со всеми… Так вот. Не в ее правилах было отказывать новоиспеченным родителям в желании быть ближе к своему слабенькому, в основном не доношенному, детенышу, и тот раз не стал исключением. – Повествуя свою историю, сестра ловко справлялась с Машенькой, которая, скорее всего, понятия не имела, что с ней сейчас происходит, но все же время от времени возмущенно вскрикивала. – В общем, Карина, как вот я сейчас, заканчивала возиться с одним из малышей, когда в окошко постучали. Это была симпатичная, немного измученная, как часто бывает с роженицами, молодая женщина. Она подозвала Карину к окошку и попросила разрешения войти в палату и поближе понаблюдать за свой крохой, так тяжело давшейся ей. Та, дурында, как обычно, не смогла отказать материнской мольбе. К слову сказать, у нас и раньше было запрещено впускать сюда родителей – санитарные нормы и все такое. Так вот. Карина мало того, что впустила эту «мамашу», так еще и не побоялась оставить ее один-на-один со всеми малышами, удалившись за очередной порцией нужных препаратов и еды. Вернувшись обнаружила что мамочки уже нет. А спустя еще несколько минут - что малышки, возле которой та была оставлена, в инкубаторе тоже нет. Как мне рассказывали, Карина не стала паниковать сразу, думала мать просто забрала свое дитя к себе в палату. Но потратив несколько минут на поиски этой «роженицы», поняла, что никто ничего не знает о худощавой шатенке с запавшими серыми глазами и поношенном стального цвета спортивном костюме. Шумиха поднялась, скажу я вааам! В общем, искать долго не пришлось. Эта женщина, как оказалось, рожала пару недель назад в нашей больнице, но ее дочку спасти не удалось. Ребенок родился с весом чуть больше килограмма, а его легкие так и не заработали, не смотря на все усилия наших врачей. Обезумевшая от горя мать-одиночка, решила все же обзавестись долгожданным малышом чего бы ей это ни стоило и… В общем, дальше вам известно. Не стану вдаваться в подробности, тем более что я их не знаю, меня тут и в помине не было пять лет назад. А вот Карину уволили, хотя некоторые утверждают, что она сама отказалась от права возиться с чужими детками и брать на себя такую ответственность. Говорят что она, в свои двадцать три, даже поседела в тот день, почти полностью. Но, хорошо то, что хорошо кончается. Любит повторять моя мама. Малышку вернули законным родителям. Воровку поместили в психушку. Она реально того… ну, вы понимаете. Карину поперли. В общем, все получили по заслугам. А нас теперь постоянно предупреждают о том или ином «смотрящем». Ну, вы поняли, о таких как вы. Тех, кому не терпится насладиться своим карапузом. Вот такая история.

   Все время, что девушка чирикала, Иван, не отрывая взгляда от своей малышки, внимательно вслушивался в каждое слово. Он чувствовал, как по телу пробегал холодок, когда услышал, что ребенка вот так просто можно унести из больницы. А еще, ему было очень жаль ту несчастную, которая отважилась на такой отчаянный шанс стать мамой. Это однозначно отчаянный поступок, но неизвестно что случилось бы с ним, окажись он на месте обезумевшей матери.

- Да. Жутко. – Иван моментально отогнал от себя подобные мысли. Зачем ставить себя на откровенно ужасное место, когда у тебя все в полном порядке? – Могу лишь посочувствовать той женщине. Но, надеюсь, больше подобных случаев не происходило?

- Нет. Можете не переживать, у нас все под контролем. – Мило улыбаясь, медсестричка постепенно удалялась в дальний угол палаты, где начал неистово орать чей-то малыш.

   «Да, а как же. Все у них под контролем. Пять лет назад тоже так считали. Под контролем будет тогда, когда моя Бахтияра и моя София будут дома, в полной безопасности и комфорте». Зорким милицейским взглядом Иван окинул больничное помещение, прикидывая – где можно расположить коллег, для большего успокоения. Мало ли, может именно в этот момент где-то бродит еще одна чокнутая женщина в поисках своего потерянного малыша.


   *****


   Тревожить ребят из своего участка с просьбой подежурить в роддоме Иван так и не решился. Спокойным он все равно мог быть лишь тогда, когда сам полностью контролировал ситуацию. Он знал себя, знал, даже сто человек ОМОНа не смогли бы вселить в его душу спокойствие.

    Иван покидал свой пост за последующие двое суток считанные разы, и все лишь по крайней физиологической надобности – поесть, попить, или отлить. Ни уговоры Евгения Константиновича, ни Софиины, не принесли никаких результатов. Мужчина наотрез отказывался покидать роддом раньше, чем его дочь покинет свой «купол».

- Милая, не спорь. Я сказал, что покину стены этого чудного учреждения, только когда буду уверен в полной безопасности нашей Бахтияры.

- Но она и так в безопасности. Нашей малышке ничто не угрожает и она с каждой минутой крепнет. – Не понимая такой степени беспокойства София, от которой Иван скрыл не очень приятную историю, в последний раз попыталась образумить супруга.

- Вот и хорошо, что крепнет. Для меня самое важное, чтобы вы обе окрепли в достаточной степени, и мы вместе с радостью покинем это учреждение. А пока, я все же поприсутствую в этих стенах. Никакие возражения и уговоры больше не принимаются.

   На этом тема была полностью исчерпана и более обсуждению не подлежала. На третий день после родов, Бахтияру доверили матери. А спустя еще три дня, и мать и дитя, которые пребывали в полном здравии и более не нуждались в круглосуточном наблюдении, успешно выписали.

   Иван встречал своих девочек из роддома не хуже, чем в нашем государстве встречают высокопоставленных чиновников из-за рубежа - с мигалками и под конвоем. Ему это стоило обещания капитану Зайцеву, что он и его двойняшек всего через пару месяцев так же поможет доставить из родильного отделения в частные владения. Еще, он стал должником своего напарника Овоськина Тараса, который согласился на день сменить свое милицейское звание на водительское, лишь с условием, что он станет крестным отцом его малышки. На том и порешили, тем более что другого крестного, кроме того, кто со школьной скамьи шагает с ним вместе по жизни, Иван себе и не представлял.


   *****

                                        

   Первые месяцы жизни своей дочки, Иван все никак не мог насладиться собственным чудом. Все, связанное с дочкой, было ему в радость. А страшилки Евгения Константиновича по поводу отчаяния от недоспанных ночей – пустыми словами. Ему нравилось в отцовстве абсолютно все!

   Иван с упоением укладывал малышку спать, напевая колыбельные собственного сочинения. Кормил «грудью» удачно приобретенной еще до родов. Купал. По нескольку раз в день прогуливался у дома с коляской. Часами рассказывал малышке, как сильно любит ее. Его совершенно не напрягали бессонные ночи, которые изредка, но все же устраивала им с Софией, их Бахтияра. Он с удовольствием засыпал, прижав к себе свою крошку, которая только так и успокаивалась. Он мог бесконечно целовать ее в крошечный носик, румяные щечки и черные глаза-бусинки. Он обожал ее запах. Он обожал ее голос. Он сходил с ума от счастья быть отцом.

   На любимой работе он взял первый в жизни больничный на неопределенное время. Его больше не волновал процент раскрытых преступлений, его волновало как спала его крошка, как кушала, как впервые улыбнулась и многое другое. Мир Ивана стал полностью вращаться вокруг одного-единственного солнца – Бахтияры.

- Ваня, я знала что ты будешь прекрасным отцом, но ты не оставляешь мне шансов стать прекрасной матерью. – Обиженно, чуть ли не каждый день, повторяла София, наблюдая за идиллией двоих самых дорогих ее сердцу людей.

- Родная, но ведь ты должна радоваться, что тебе не знакомы все те «прелести», о которых ты была еще до родов наслышана от своих подруг. Я имею ввиду – ужасы недоспанных ночей, крик доводящий до отчаяния, полное отсутствие личной жизни и личного пространства. Ты ведь так боялась, что превратишься в свою Олеську с ее вечно кислой миной и гиперраздраженностью, которая едва сдерживает себя чтобы не придушить собственными руками свою Веронику. Ее Вадику некогда нянчиться, да и «не мужское это дело», как он любит повторять. А мне наоборот нет в жизни большей радости, чем держать на руках Бахтияру и видеть тебя отдохнувшей, ухоженной и, надеюсь, счастливой.

- Да, но…

   Иван во всем был прав, придраться к его словам было не возможно, но все же Софию что-то гложило. Да, она высыпается и не знает что такое злость на собственного ребенка за его непонятые крики и слезы (о чем была наслышана). Да, у нее вполне хватает времени заниматься своим внешним видом, и спокойно хлопотать по хозяйству. Да, ей не на что пожаловаться, разве что… Она чувствует себя пятым колесом в телеге.

- Вань, ты прости меня, но я чувствую себя никчемной матерью, по сравнению с тобой… – Вырвалось как-то у Софии, которая совершенно не хотела произносить это вслух.

- Глупая, ты что такое говоришь? Софья, ты самая прекрасная мама из всех возможных мам. – Иван аккуратно уложил в колыбель Бахтияру, незаметно уснувшую в его объятиях, и вплотную подошел к жене, у которой глаза были на мокром месте. - Кто все время заботиться о нашем маленьком чуде, когда я на работе? Кто дарит Бахтияре с первых минут ее жизни самые теплые слова и самые горячие поцелуи? Кто вскакивает ночью, стоит нашей малышке громче обычного засопеть или же вскрикнуть? Кто радуется когда та пукает или отрыгивает, словно произошло что-то самое прекрасное? Кто, в конце концов, с появлением в своей жизни маленького чуда не забывает уделить внимание мне?

   С каждым словом Иван все сильнее и сильнее притягивал Софию к себе, а когда с его губ слетело последнее слово, они коснулись других губ. Губ, которые оставались сладкими даже спустя семь лет совместной жизни. Которые сводили с ума каждый день из этих семи лет. Даже когда они ссорились по мелочам, и София не разговаривала с ним несколько часов подряд, он все равно их любил. Он любил их целовать, любил кусать, любил упиваться ими. Вот и сейчас ему больше всего на свете хотелось впиться в эту обиженно-припухлую алую прелесть. Что, собственно, он и сделал.

   София податливо отвечала на прикосновения и ласки мужа. Она любила его слишком сильно, чтобы устоять и продолжить разговор. Так было всегда. И когда он оставался на работе на вторые сутки подряд, а по возвращению искупал свою вину порцией высококлассного секса. И когда забывал поздравить ее с ИХ датой - днем, когда младший лейтенант Багдасаров ворвался в жизнь юной студентки юридического факультета Нестеровой. Вот и сейчас, он не оставляет ей шансов на обиды и глупую ревность к собственной малышке, по-мужски подкрепляя свои слова – действиями. А она была только «за», оставляя свои тревожные и нелепые ощущения по поводу материнства, где-то вдалеке.

   Их поцелуи с каждой секундой становились все слаще и желаннее. Их ласки неконтролируемо пылкими. Их стоны по настоящему горячими. Каждый из них знал, как доставить любимому человеку неистовое наслаждение так же хорошо, как и то, что эти нежности им никогда не наскучат. Иван и Софья любили заниматься любовью. Они всецело отдавались друг-другу, а один из плодов их нереальной страсти, в это время сладко посапывал в колыбели.

- Сонь, как на счет братика для нашей Бахтияры? – уставший, но не обессиленный, игриво прошептал на ухо супруге Иван.

- Вань, ты же знаешь, я только «за». – София таким же игривым тоном не проговорила, а выдохнула слова. – Но, думаю, нам стоит еще пару годков хорошенько потренироваться… Ну… что б наверняка мальчик. Тренировки ведь очень важны в этом деле…

- Поправка принята к рассмотрению. И знаешь, что-то в ней есть…

   Едва переведя дух, Иван вновь набросился на Софию, которая просто обожала своего мужа. «Странно, и почему это многие ее подруги вечно жалуются, что чем дольше их супружеская жизнь, тем дальше от них любовные утехи? Ее Иван даже после тяжелой смены не отказывал ей в бурном сексе. Может ей достался Супермен?» - успело пронестись в голове у Софьи, прежде чем она целиком и полностью отдалась своему Ивану.

                          

                                         

   ОКТЯБРЬ 2005

                               

                                               

   Их жизнь была идеальной. Такой, о которой мечтают все без исключения девочки и мальчики нашей планеты. Каждая школьница мечтает выйти замуж непременно за красивого, сильного, самодостаточного, умного мужчину, который, и это немаловажно, безумно будет ее любить. Каждый юноша мечтает видеть рядом с собой очаровательную, роскошную, страстную, добрую, умницу и красавицу жену, которая будет его обожать долгие-долгие годы. И те и другие хотят иметь от любимых свое продолжение. Все люди хотят быть счастливыми, а Багдасаровы были ими.

   ОН безумно любил ЕЁ. ОНА дико обожала ЕГО. Умножая чувства друг друга во сто крат, они окутывали ими свою Бахтияру, с каждым днем даря ей все больше и больше тепла, заботы, нежности. ОН был старшим лейтенантом с перспективами в карьерном росте и любовью к своему делу. ОНА – дамой-хозяйкой с дипломом юриста выборочно занимавшейся юридическими вопросами людей, отыскавших ее объявления во всемирной паутине. Им завидовали многие знакомые, а иногда, они завидовали сами себе.

- Подумать только, я ведь в детстве искренне полагала, что такая идиллия как у нас, бывает только в книгах и в экранах телевизоров. Как же я благодарна судьбе, что она мне доказала обратное. – Прижимая к себе двоих самых дорогих людей, лежа в огромной кровати воскресным утром рассуждала София.

- А я вот всегда знал, что у меня будет все именно так. С той самой минуты, как увидел незнакомую стеснительную до невозможности барышню, у себя на работе.

- Ага, так я тебе и поверила! Ты ведь первый, кто возмутился присутствием «третьей ноги» в вашем сплоченном рабочем «теле».

- Нууу, это ведь была защитная реакция. Сама посуди – молодая, красивая, свободная, оказывается в логове «богатырей» милиционеров. Да с первой минуты твоего появления в нашем участке вокруг тебя целая группировка собралась и все чуть ли не тотализатор устраивали – с кем эта красотка отправится на свидание. Даже Тарас намеревался приударить за тобой. Конечно я возмутился, оперируя тем, что было, как мне тогда казалось, самым логичным – твоей некомпетентностью, назойливостью и совершенной ненадобностью. А сам-то я уже тогда знал, что за коридорами нашего отделения ты обязательно станешь моей. О чем незамедлительно сообщил Овоськину, чтобы тот слюни не распускал. Да-да, можешь у него спросить, как все это происходило. Я с первой минуты решил что именно тебе быть матерью моих детей и любовью всей моей жизни.

   Слова Ивана заставили всплыть в памяти Софии тот самый день, который закончился слезами, стоило ей покинуть шестое отделение милиции. Всю дорогу домой она горько плакала не понимая, что плохого она сделала?

   Гонористый красавчик в милицейской форме, Иван, легко смог довести до истерики впечатлительную Софию одним лишь высказыванием – «Зачем нам нужно носиться с этим «зеленым» юристом, когда своих дел невпроворот? Товарищ капитан, она будет лишь отвлекать нас, и мешаться под ногами!». Слова, слетевшие с губ красавца с пагонами младшего лейтенанта и черными, как ночь, глазами, моментально наполнили ее собственные влагой, которой она дала волю лишь за «периметром».

   Да, тогда, на глазах у всех, она не проронила ни слезинки, до крови искусав губы. А Ивану впоследствии долго пришлось доказывать, что все его слова были лишь первыми шагами на пути к ее сердцу.

- Да уж, это была рисковая попытка обратить на себя мое внимание. О чем я неоднократно тебе говорила и за что до сих пор благодарю. – София нежно поцеловала Ивана в нос.

- Нет, ну я ведь сразу понял – тебя банальщиной не возьмешь. – Важно заявил Иван.

- А я ведь не сразу поняла, что с тобой стоит связываться. Уж слишком ты мне казался высокомерным и заносчивым, как на ничего собой не представляющего милиционера. Только когда прошло полгода с того злосчастного дня, а ты не упускал ни одной возможности подарить мне букет или удивить надписью на асфальте, я пересмотрела свое мнение. Меня долго с толку сбивало то, что на работе ты был совершенно холодным, надменным, непробиваемым. А когда пытался ухаживать… В общем тяжело мне было понять где настоящий ты. Но ведь… - София игриво шарила ладонью по груди Ивана, медленно перемещаясь все ниже и ниже. – Разве любая адекватная барышня на моем месте смогла бы устоять перед таким молдавским красавцем с горящими от страсти глазами, даже если в рабочее время они не были всецело обращены ко мне?

- Мммм, товарищ юрист, не намекаете ли вы… - Иван тоже потянулся к груди супруги, но маленькая Бахтияра решила вмешаться.

- Па-па, мутик, мутик! – детские черные глазенки, внимательно смотревшие до этого момента мультфильм, были обращены к возбужденным родителям.

   Законные выходные субботу и воскресенье в их семье было принято проводить ежесекундно вместе, и их малышка моментально об этом напомнила.

- Бахтиярочка, зайка, сейчас мама тебе включит.

   Время, когда София ревновала Ивана к дочке, давно минуло. Спустя пару лет, она уже не видела различия между Бахтияриным «мама» или «папа». Она умело читала в искрящихся детских глазах равнозначную любовь к ним обоим. София всегда готова была броситься на помощь своей малышке. А то, что первым словом дочки было «папа», лишь заставляло гордиться ее мать за то, что ей достался не просто замечательный муж, а и превосходный отец.

   Так, несколькими слова совсем еще юной леди, весьма романтический настрой ее родителей полностью испарился. На смену накатывающему утреннему возбуждению пришло другое чувство – восхищение. Иван и Софья легко и не впервые пожертвовали своими собственными потребностями, ради дочуркиных. Они всегда радо откладывали любые свои дела и планы ради любых капризов курчавой, кареглазой, смышленой малышки.

- Что ж, зайка, пока наслаждайся мультфильмами, а потом по плану прогулка в парк аттракционов. С нашей стороны будет просто преступлением просидеть бабье лето в четырех стенах. На улице такое солнышко! Все вокруг просто переливается разнообразнейшими оттенками золота! Перед долгими морозными месяцами мы просто обязаны насладиться последними осенними прелестями.

   Бахтияра разочарованно хлопала глазенками. Она безумно любила проводить время у телевизора, а «Ну, погоди!», просто обожала. Карусели и качели, малышка тоже любила, но все же мультфильмы были в приоритете.

- Папа, а я мутики хочу!

- Зайка, мультики никуда не денутся. А вот солнечные дни… – Иван сел на край кровати рядом с дочкой. – Давай не будем спорить с мамой, тем более что она права. А еще, мы тебе купим сладкую вату и самый большой «Киндер сюрприз».

- Сюкипиз!!! – захлопала в ладоши кудряшка.

- Ага, он самый. – Не сдерживая улыбки подтвердил свое обещание Иван, как же его умиляли эти исковерканные дочкины словечки. – А еще, если кое-кто будет послушной девочкой, мы ее покатаем на пони. Ты ведь любишь лошадок?

- Дааа! – радостно прокричала Бахтияра, все больше и больше отвлекаясь от телевизора. – Лошадка! Я хочу лошадку!

- Нуу, не могу пообещать, что мы поселим у себя лошадку. Но мы обязательно сегодня на ней прокатимся.

   Хорошенько позавтракав, родители искренне радовались, что их ребенок совершенно всеядный. Омлет с ветчиной и сыром, а на десерт сырники, Бахтияра уплетала не хуже взрослых. Ни дня у них не болела голова – «Ах, чем же сегодня накормить нашу крошку?». Малышка с удовольствием лакомилась как красной икрой так и картошкой в мундире. Ей было вкусно все!

   Спустя получасовой завтрак, семейство Багдасаровых радостно променяло стены многоэтажки на парковые аллеи.

   Осень в этом году выдалась холодной. Чуть ли ни с первого сентября температура упала до десяти градусов и дожди, казалось, никогда не прекратятся. А эти несколько дней в октябре, месяце, когда должно отовсюду веять холодом, наоборот выдались прекрасными. Гидрометцентр вот уже третий день подряд фиксировал самые высокие показатели температуры за последние сто лет. Ну как тут не насладиться ими сполна?

- Папа, горка!!! – легко отпустив отцовскую руку, маленькая Бахтияра стремительно семенила в сторону игровой площадки, на которой просто роилась детвора.

   Парк Шевченко всегда отличался большим количеством прогуливающихся по его тропам семейных пар. С тех пор, когда в нем из достоинств были лишь огромные старые деревья и много скамеек, прошло очень много лет. В девяностые в этом прекрасном месте часто пропадали люди… Но сейчас все изменилось к лучшему.  Необычайно озелененное место постепенно превратилось в одну из достопримечательностей небольшого города и стало местом, где с удовольствием днями напролет гуляли семейные пары, прогуливали уроки школьники и на закате своей молодости наслаждались природой пенсионеры.

   В парке все для всех было предусмотрено. Для школьников – небольшой кинотеатр всего на двести мест, которых очень часто не хватало всем желающим отдохнуть от школы. Рядом с ним разместилось уютное кафе быстрого питания с картошкой фри, гамбургерами, колой и прочей «полезной» пищей от которой подростки сходят с ума.

   Для тех ком «за», ну, скажем так – тех, чьи внуки уже не нуждаются в их опеке, небольшая танцевальная площадка, закованная в пару рядов кресел. Здесь с радостью вспоминали молодость бабушки и дедушки, выплясывая под песни давно минувших дней. Тем самым привлекая внимание к собственным персонам бессмысленно блуждающей молодежи, которая воспринимала это зрелище, как еще один аттракцион. Площадка была под открытым небом и функционировала только в подходящее время года, но этот октябрь был как раз то, что нужно и зевак вокруг нее собралось не мало.

   Больше всего развлечений было предусмотрено для малышей.  Разнообразнейшие аттракционы на любой вкус и цвет со всех сторон соблазняли своей яркостью. На каждом углу киоски с различнейшими вкусностями и сувенирами. А где-то между этой всей красотой совсем неприглядный тир, возле которого практически всегда толпилась детвора в сумасшедшем ожидании выигранной папой или мамой (кому как повезет) безделушки. Это мог быть мягкий медведь во весь рост, а могло случиться что обычный чупа-чупс. Но это не имело никакого значения, малышня радостно рукоплескала любому выигрышу.

   Взгляду Бахтияры первой открылась алая надувная горка, а как еще, если это громадное сооружение занимало чуть ли ни половину всего парка, ее видно было с любого уголка не слишком большого парка. Словно пчел на яркие цветы, заманивало карапузов своей яркостью это громадное сооружение. Кататься на подобном «звере» для Бахтияры всегда было блаженством. На детской площадке у дома снять малышку с миниатюрной ее копии, было просто не реально. Для Ивана же это всегда был стресс покруче информации о сбежавшем преступнике. Он просто не находил себе места всякий раз, как отрывал руки от своей малышки и отпускал ее в одиночное «плавание». А София всегда смеялась:

– Ваня, она ведь ребенок, как и все остальные. Бахтияра должна пройти через все, что прошли в свое время мы. Даже если у нее будут ссадины или разбитые коленки – это нормально! Вспомни себя? Я, больше чем уверена, ты был еще тот непоседа.

- Я мальчик, и не спорю, что это «нормально». Но мне бы хотелось от этого уберечь ее. Вот скажи, если мы знаем, что ссадины и ушибы норма для детей, разве не в наших силах изменить эту норму?

   София с огромной любовью во взгляде смотрела на своего мужа и благодарила Бога за то, что ее сердце много лет назад выбрало именно его. А еще, она очередной раз удивлялась этой сумасшедшей любви к дочке. Она, безусловно, тоже любила свою малышку, но вот уже два года подряд, практически изо дня в день убеждалась что ее любовь все же меньше. Она мать, она не может не любить свое дитя. Но так любить как ОТЕЦ свою Бахтияру, просто не в ее силах.

- Господи, Иван, но ведь именно благодаря падениям и ушибам, люди становятся сильнее. Так должно быть – кто не падал, тот не поднимался. А от всего в этом мире ты все равно не сможешь защитить свое сокровище. Наше, сокровище, - быстро поправилась София.

- А я все же попробую. Хотя бы от кое-чего, уберечь нашу малышку, все же в моих силах.

   С доброй улыбкой на губах, София просто развела руками, качая при этом из стороны в сторону головой. Ну что тут скажешь – любовь слепа, а в случае с ее мужем – еще и безгранична.

- Папа!!! – послышался звонкий детский вскрик.

   Иван в одно мгновенье, оказался у подножья горки, с которой только что съехала его Бахтияра. И не успела София схватить его за руки, как он уже сотрясал виновника породившего слезы и отчаяние в голосе его принцессы.

   Мальчик лет трех, беспомощно молчал на высоте вытянутых Ивановых рук, а из испуганных огромных глаз катились горькие слезы. Его вина была лишь в том, что он слишком поторопился и сбил с ног маленькую Бахтияру, которая не успела убежать от злополучной горки на безопасное расстояние.

- Ты что, сука, ослеп?! А, ослеп?! Спрашиваю! – неистово тряся чужим ребенком орал Иван.

- Ваня, что с тобой? Прекрати! – София напрасно пыталась высвободить малыша из сильных рук супруга, глаза которого горели яростным огнем, а слова были так жестоки, что, казалось, он выясняет отношения с уголовником,а не с ребенком. – Ваня, возьми себя в руки! Ваня!..

   Ребенок продолжал висеть в воздухе, практически ничего не понимая и не прекращая ронять на землю слезы. Бахтияра испуганно пряталась за ноги матери и не проронила больше ни слова. А со стороны палатки с воздушными шарами, которая находилась в двух шагах от горки, неслась юная особа с испуганными воплями.

- Миша! Миша, сынок! Мужчина, вы что себе позволяете?!!! Отпустите моего ребенка! – три разноцветных шарика только что приобретенных, моментально полетели в небо. – Господи, люди, что ж это происходит?!

   Испуганная блонднистая особа, лет двадцати с небольшим, силой вырвала из рук просто озверевшего Ивана своего ребенка, не переставая при этом причитать.

- Люди, а вы куда смотрите? Вот так, каждый легко может обидеть твоего ребенка, а окружающим и дела нет! Ну почему вы на столько слепы?!

   На что получила вполне логичный ответ сразу от нескольких родительских парочек:

- А куда ты сама смотришь, а? Наши дети под нашим присмотром. А вот как можно оставить своего ребенка одного на площадке – вопрос?

- Да я только на секунду…

- Слушай, нечего оправдываться. Сама родила. Сама и смотри за своим потомством. – Ровесница горе-мамаши, язвительно подытожила, схватив своего отпрыска в охапку, поспешно удалилась с площадки.

   Блондинка не успела прийти в себя, как на нее обрушился словарный поток из Ивановых уст, который не скупился в высказываниях на ее счет.

- Теперь все встало на свои места, - Иван презрительно обвел взглядом все еще державшую на руках своего Мишу, мамашу. – Чего можно ожидать от сына такой мамаши! Воспитывать ребенка нужно, а не пиво пить на лавках! А то не успеешь оглянуться, как твой ммм… как сын в детской комнате милиции окажется. Тоже мне – родитель.

   София стояла чуть в стороне и боялась пошевелиться или вставить слово в этот монолог. Она никогда в жизни не видела своего Ваню, в таком состоянии. Даже когда у него были проблемы на работе. Она не видела по-настоящему звериного взгляда за все годы их знакомства, да что там, она вообще никогда не видела своего мужа в разгневанном состоянии. Только сейчас она поняла, за что его ценят на работе – ТАКОЙ Ваня, может конкурировать с самым жестоким рецидивистом. А еще, лишний раз убедилась, что Бахтияра для него нечто священное, намного больше чем дочь.

- Что ты себе позволяешь? Ты что, придурок? – девушка реально не понимала, как можно быть таким зверем по отношению к маленькому ребенку и совершенно незнакомой девушке в своем лице.

- А ты мне не тыкай, я с тобой водку на брудершафт не пил.  Лучше сына своего приучи к порядку! – Иван все никак не мог взять себя в руки, да и, собственно, не пытался этого сделать. – Очки приобрети! Он чуть не растоптал маленькую, беззащитную девочку! Смотреть нужно куда прешь! Так кто из нас придурок?!

   Тут, Иван, как будто проснулся от собственных слов и в панике ринулся к Бахтияре. Девочка лишь испуганно хлопала длинными густыми ресницами и не понимала – почему это ее папочка так кричит?

- Лапушка моя, с тобой все в порядке? Тебя этот монстр не покалечил? – Иван придирчиво изучал все видимые части тела своей крошки. – А то ведь я его и в тюрьму посадить могу.

   Это было последней каплей. Маленький Миша разразился невыносимым плачем, а его мама, крутя у виска указательным пальцем, поспешила удалиться.

- Господи, и как только земля носит таких придурков! Одним дети нафиг не нужны, - барышня расстроенно взглянула на сынишку, - а другие, похоже, свихнулись от любви к своим! Мишутка, не ори, мы сейчас идем на паровозике кататься. Ты ведь любишь быть машинистам?

   Видно, блондинка не была такой уж плохой матерью, так как легко нашла чем отвлечь сына от страшных мыслей о тюрьме. Мама с сыном еще были в поле зрения, но плач ребенка сменил смех, от чего и Иван постепенно приходил в себя.

- Ваня, что на тебя нашло? – раскаменела, наконец, и София.

- Как что? Ты разве не видела, как на нашу дочь скатился этот ммм… этот…

- Ребенок? – решила помочь мужу София.

- Да, но…

- Что «но»? Что значит твое «но»? – София с каждой секундой все больше и больше окуналась в реальность, теперь пришла ее очередь показать свой гнев. – Ты вообще понимаешь, что это был всего на всего трехлетний малыш? Да с таким же успехом наша Бахтияра могла тоже на кого-то наехать! Это ведь дети, Иван! Боюсь даже представить, что бы ты сделал с пони, не дай Бог укуси он нашу дочку или напугай, не говоря уже о том, что лошадь может просто сбросить своего наездника. И я, похоже, начинаю понимать почему ты не разрешаешь Бахтияре заводить собаку – она ведь может ее съесть! – злобно закончила София.

   Едва угасшие огни ярости в черных глазах, вновь вспыхнули, стоило только мозгу Ивана обработать каждое сказанное супругой слово.

- Да я!.. Да ты вообще соображаешь, что говоришь? Я бы надолго засадил за решетку владельца такого скакуна. И уж поверь, сделал бы все возможное, чтобы из него получились отменные котлеты! Из скакуна. А собака… Да! Собака это всего лишь глупое животное и никому не известно, что у них в головах творится. Да нам чуть ли не раз в неделю приходится разбираться с жалобой на взбесившегося Шарика или Цезаря и если бы ты меня слушала, когда я рассказываю тебе как прошел мой рабочий день, то знала бы это.

   В это мгновение София совершенно не узнавала в стоящем напротив человеке того любящего мужа и отца, которым всегда был ее Иван. Перед ней стоял незнакомец, который готов был пересадить за решетку весь свет, только бы уберечь от него свою Бахтияру. Котлеты из пони – что может быть «прекраснее»?

- Господи, бедная моя девочка. Что же будет с твоим папой, когда ты повзрослеешь и обзаведешься парой-тройкой мальчиков? Люди ведь намного ужаснее любого зверя. А не дай Бог не разделенная любовь… или чего доброго измена… – Софья заботливо взяла малышку на руки, но тут-же лишилась ее.

- До мальчиков еще как раку до неба! – прижимая к своей сильной мужской груди продолжал выходить из себя Иван. – София, не беси меня. Наша малышка едва научилась ходить и разговаривать, а ты уже о ее женихах печешься. Поверь, я постараюсь подыскать ей самого достойного. Хотя, вряд ли найдутся достойные нашей Бахтияры.

- Ваня, ну ты уж совсем сдвинулся. А как же любовь?

- Какая любовь?!

- Ну, хотя бы такая, как у нас?

- У нас – это другое.

   Софье в этот момент хотелось просто оглохнуть, чтоб не слышать откровенной глупости своего мужа. Но она лишь рассмеялась, надеясь разрядить обстановку.

- Ваня, не сходи с ума. Дочка вырастет и сама разберется - кто достоин ее, а кто нет.

- Это не я с ума схожу, а ты. Зачем заглядывать в очень далекое будущее. Поживем – посмотрим. А на счет животных в доме, - Иван на секунду запнулся, - обещаю подумать.

   Иван практически успокоился, но в глазах все же остались какие-то загадочные огоньки. Зная его, как саму себя, Софья понимала, что это может означать лишь одно – он не отступится от своих замыслов на счет будущего своей Бахтияры. С первых дней ее жизни Иван обещал, что сделает все возможное, чтобы его девочка никогда не знала горестей, только счастье, и лишь теперь что-то подсказало Софие, что это были не пустые обещания и не просто слова. Иван сдержит свое слово, чего бы ему это ни стоило.

   Покинув злосчастную горку, они направлялись в сторону «припаркованных» у крохотной оградки парочке пони. А маленькая Бахтияра, увидевшая любимых лошадок, своими звонкими вскриками заставляла практически всех посетителей парка обратить на себя внимание.

- Папа, папа, лошадки! Лошадкиии!!! – малышка моментально отвлеклась от недавней истории и была готова окунуться в новое приключение.

- Бахтияра, не нужно так кричать, а то ведь ты можешь очень сильно испугать этих и без того бедных животных, что они просто откажутся тебя катать, - попыталась унять звонкого ребенка София.

- Мамочка, они не могут меня не захотеть, вы с папочкой ведь всегда говорите, что я у вас самая лучшая девочка. А разве могут эти звери не любить хороших девочек? Вы ведь говорите, что никто не любит плохих, хороших – любят все!

   София лишь успела изумиться довольно взрослым размышлениям своей крохи и качеству ее памяти, а ответ дал любимый папа.

- Ну что ты, малышка, мама пошутила. Конечно же тебя захотят покатать лошадки, что бы ты ни делала. И, конечно же, ты у нас самая лучшая, любимая и единственная девочка! – море поцелуев обрушилось на крохотное личико любимицы. – Ты у нас самая-самая! И тебя, естественно, любят все вокруг! Даже эти две чахлые лошадки.

   К морю отцовских поцелуев прибавилось еще такое же количество материнских, и лишь после этого, они отпустили свое чадо прокатиться на огненно-рыжем пони, который прекрасно смотрелся на фоне «позолоченного» парка.

   Не было в тот момент счастливее ребенка. Лучезарный смех и самая искренняя детская улыбка Бахтияры, озаряли в этот день парк гораздо ярче осенних лучей солнца. Рыжий пони спустя пару кругов сменился черным в белоснежные «яблочки», которого Иван, как и рыжего, самолично водил под уздцы, так и не решившись доверить свою малышку опытному конюху. Спустя какое-то время, оставив в покое животных, дружное семейство отправилось кататься на маленьком паровозике. Нужно было видеть, как Иван упрашивал билетера пустить и его в крохотный вагончик.

- Мужчина, вы вообще в своем уме? У нас детский аттракцион. Пластмассовый вагон просто не выдержит вас. Да вы в него и не поместитесь! Нашим «пассажирам» всем не больше шести, а тут вы с глупыми предложениями! – молодой парниша был просто в шоке, что говорило об одном - в его практике, это первый такой случай.

- Но я не хочу отпускать свою дочь одну. Она ведь совсем малышка. Ей ведь будет страшно одной находиться в вашем вагончике.

- От страха еще никто не умирал! Не хотите – не отпускайте. Но бред нести тоже не нужно. Едите? Тогда милости прошу. А нет, не мешайте запускать аттракцион, задерживая других.

   И, как обычно, вмешаться пришлось Софии:

- Вань, да ты посмотри, кто сидит в этих вагончиках? Да тут через одного ребенка годовалые и ничего. А наша Бахтияра уже взрослая. Она смогла удержаться на лошади, а ты переживаешь за совершенно безопасный вагон поезда, который движется со скоростью черепахи.

   Иван недоверчиво смотрел на Софию, затем на Бахтияру, у которой на глазах начинали блестеть слезы и предательски стал дрожать крошечный подбородок. Отцовское сердце сжалось. Он никогда не пытался понять, как у этой малышки получается держать над ним такую власть, но то, что она была безграничной, это наверняка.

- Ладно, девочки. Уговорили. Только, принцесса моя, пообещай, что будешь крепко держаться за… за… - Иван старался рассмотреть в крошечном пластиковом сооружении – за что же в нем может держаться его Бахтияра. – За руль.

- Хорошо, папочка. Я обязательно буду за него держаться. – Просияла Бахтияра, от слез на лице которой не осталось и следа.

   Когда его девочка оказалась внутри вагона, Иван до невозможности занервничал. Он понимал, что это очень глупо с его стороны. Он знал, что ребенка нельзя лишать яркого и красочного детства, из-за того, что отец сходит с ума. Но ничего не мог с собой поделать. Он слишком любил свою маленькую кудряшку, за которую готов был отдать жизнь, если понадобится. А ее слова - «Папочка, я тебя люблю!», самое прекрасное, что он когда-либо слышал. Никакие слова любви с уст собственной матери, или жены, не звучали так сладко. Не были так значимы и ценны. Хотя, безусловно, он любил и свою мать, и свою Софию, а они его, но это все просто не то. Любовь ребенка для него стала чудом, ведь Бахтияра любила его неосознанно, на уровне инстинкта, но так искренне! Эти ее радостные глазенки, когда она дожидалась его с работы! Этот ее смех, когда он играл с ней в летчика, кружа над всем миром. Ее рисунки, на которых он часто выглядел чудищем серо-буро-малинового цвета, но так радовали его душу. А ее поцелуиии… Иван несколько лет назад даже подумать не мог, что из сурового дяди милиционера в мгновенье ока будет превращаться в масло-масляное, а главное, что это ему будет приносить столько удовольствия.

   Воскресный день прошел просто волшебно! Пони, паровозик, фото с голубями, карусель, кормление рыбок с мостика, разрезающего небольшое озеро. Поход в кафе за картошкой фри и сахарная вата на десерт. День был насыщенным и сказочным, а счастье в глазах дочери – бальзам на душу.

   Практически в сумерках семейство Багдасаровых возвращалось домой, и Бахтияра, пресыщенная всевозможными развлечениями, сладко сопела на заднем сидении родительского «опеля».

- София, знаешь, я ежедневно благодарю Бога и тебя за это маленькое чудо. Но не боясь показаться однообразным, мне вновь хочется сказать тебе – спасибо.

   Припарковав авто и заглушив двигатель, Иван потянулся к Софие за поцелуем, который она охотно ему подарила.

- Нууу, не могу сказать что мне это неприятно, но мне все же кажется, что за наше чудо стоит больше всех благодарить ТЕБЯ. – София глазами полными любви взглянула на заднее сиденье, а затем вновь на мужа. – Ни для кого не секрет, что без папы и некоторых его особенностей, мама вряд ли смогла бы обзавестись малышом. Как бы мне этого не хотелось. За исключением, конечно же, нашей девы Марии с ее непорочным зачатием.

   София тут-же потянулась к мужу, в подтверждение каждого своего слова.

- Ээээ, милочка, если ты будешь в том же духе продолжать тискать мою ммм «особенность», боюсь что может произойти еще одно чудо. И, поверь, оно точно будет порочным.

   Рука Ивана скользнула под ветровку Софии. Страсть, накатывала очень быстро, но растревожить сон дочки, а тем более покинуть ее одну в машине для удовлетворения собственной похоти, они никогда бы не смогли.

- Вань, давай в доме продолжим… - томно прошептала София.

- Я только «за».

   Они все продолжили, как и договаривались, стоило только уложить в кроватку свою Бахтияру.

- Ну что, девочку или мальчика будем делать? – на пороге экстаза прохрипел Иван.

- Кого Бог даст… - прежде чем наполниться миллионами мальчишек и девчонок, прошептала София.

   Затем наступила волшебная кульминация и сладкий сон.

                          


АПРЕЛЬ 2010



- София Владимировна,  мне кажется, вам стоит с вашей Бахтиярой обратиться в какую-то клинику, записаться на обследование... Нет, вы так не пугайтесь, ничего страшного не произошло. Просто... Девочка у вас хорошая. Подвижная, жизнерадостная, общительная, но… Понимаете, наш Артем Петрович, учитель физкультуры, стал замечать за ней некоторые не очень приятные моменты.

   София сидела в кабинете директора школы, которую посещала ее дочь, совершенно не понимая – «По какой причине ее вызвали?», и даже первые фразы, не приоткрывали занавес.   «Какое к черту обследование, если ничего "страшного" не случилось?"

- Алла Георгиевна, вы меня простите, но я ничего не понимаю? - выдавила София.

   Довольно симпатичная, хотя и слегка полная женщина за сорок, с красными волосами и такого же цвета наливными щеками, неловко улыбалась.

- Простите меня, ради Бога, возможно это не мое дело… Скорее всего именно так вы сейчас и думаете, но мне кажется, что с вашей девочкой что-то не то. - Неуверенно продолжала директриса. - Точнее, проблемы со здоровьем. В последнее время на уроках физкультуры она часто задыхается. Мы уж подумали, что астма какая, но, уверена, вы бы предупредили о такой проблеме у своего ребенка. Стоит только нам набрать номер скорой помощи, смотрим, а  Бахтияра продолжает старательно выполнять все, наравне с остальными одноклассниками, словно ничего и не произошло. Отжимается либо кросс какой бежит, в полном порядке, без намека на недомогание. Да, она у вас сильная, но Артем Петрович утверждает, что неоднократно ловил девочку на симулировании хорошего самочувствия. А еще часто наблюдал как ее розовые ноготки синеют и губы в мгновение ока становятся просто черными.

- А такое разве бывает? – недоверчиво улыбнулась София, поспешно воспользовавшись паузой в рассказе Аллы Георгиевны. – Мне всегда казалось, что детям свойственно симулировать плохое самочувствие, а не хорошее? По крайней мере, я всегда так поступала. В свое время.

   Нервно теребя компьютерную мышь, директор собиралась с силами продолжить начатое. За всю свою десятилетнюю практику ей впервые было так трудно разговаривать с родителем ее ученика. За десять лет в школе происходили разные казусы. Школа это дети, а дети - хлопоты, да еще какие. Одно дело своих воспитывать, и совсем другое нести ответственность за сотни чужих отпрысков. Кто-то кому-то лоб расшибет, кто-то кому-то нахамит, кто-то обидит первоклашку, а кому-то в голову приходит принести в школу отцовский охотничий нож и хвастать им на переменах.  Всегда и во всем виноват учитель и, естественно, в большей степени директор, который не досмотрел. Это как в сфере обслуживания "Клиент всегда прав", только в школьном случае - родитель всегда прав. Но Алла Георгиевна давно привыкла отвечать за проделки своих учеников. А вот сообщать родителям о проблемах со здоровьем одного "из", ей всегда было особенно тяжело. Как мать, она прекрасно понимала, что подобное известие папы с мамами воспримут нелегко.

   Бывало такое, что прямо посреди урока у ученика случался приступ аппендицита. В зимнее время часто приходилось вызывать скорую помощь из-за резко подскочившей температуры отчаянного подростка пришедшего на занятия в гриппозном состоянии. Пару раз, хотя Алле Георгиевне не очень приятно об этом вспоминать, но ей приходилось отвечать перед родителями за сломанную руку или ногу, их чада. Но то, что произошло вчера с Бахтиярой Багдасаровой, было намного страшнее всего, что директрисе довелось повидать на своем рабочем пути.

   Как утверждал Артем Петрович, это был не первый подобный приступ у девочки, но то, что он был особенно страшным, однозначно. Испуганный физрук как раз носился с мобильным вокруг распластавшейся посреди спортивного зала девочки и никак не мог набрать правильный номер скорой помощи, когда Алла Георгиевна влетела в спортивный зал. Бахтияра не кричала, не плакала, не вопила, она, словно выброшенная на берег рыбка, дико пыталась наполнить свои легкие воздухом. Ее губы, как и ногти, были чем-то средним между голубикой и бузиной. Ее детское лицо было совершенно обескровлено. Впервые в жизни опытный педагог, директор, мать, не знала что делать и как помочь ребенку, тем более о помощи ее никто не просил. Бахтияра практически беззвучно пыталась справиться с неожиданно напавшим приступом, тщетно хватаясь руками за пол. Это было страшно. Это было очень страшно.

   Пополнять свой послужной список летальным исходом школьницы, Алле Георгиевне совершенно было ни к чему, поэтому уже сегодня в ее кабинете сидела мать Бахтияры.

- Так-то оно так, большинство детей не станут симулировать здоровье. Но я ведь и говорю, хорошая у вас девочка. Она всегда хочет быть на уровне, а еще больше стремится быть лучшей. Она первой тянет руку на любом устном предмете. Она всегда в первых рядах решает контрольные и самостоятельные. Даже в нашем школьном хоре ей непременно хочется быть солисткой, а не пятой слева в третьем ряду девочкой. Понимаете, она у вас прирожденный лидер, вот и со здоровьем такая история получается - она не хочет быть хуже других. А тем более "хромой уточкой". А ведь дети в наше время, я имею ввиду сверстников, так жестоки. Скорее всего, именно по этой причине вам ничего не известно о ее проблемах. Она просто все скрывает. Но София Владимировна, я уверена в том, что дети просто так не синеют... - Алла Георгиевна едва сдержалась от "видели бы вы как это ужасно", и, совладав с собой, продолжила в том же педагогичном темпе. - Тем более что это уже и на обычных уроках происходит. Стоит Бахтияре перенервничать из-за не идеального ответа или не до конца разрешенной задачи... Да-да, к сожалению, я сама узнала об этом лишь вчера после инцидента. Собрав неофициальный педсовет я опросила учителей преподававших у вашей Бахтияры, и практически все они вспомнили эти минутные физиологические изменения во внешности вашей дочери. В общем, со здоровьем вашей дочери что-то не то, и, как мне кажется, это "что-то" очень серьезно. Но разобраться в этом уже ваша задача.

   У Софии защемило в груди. Все, что она только что услышала из уст посторонней женщины, касательно характера Бахтияры, имело место быть. Их с Иваном девочка именно такая, какой ее видела и Алла Георгиевна, да и все, кто хоть немного с нею знаком.  Алла Георгиевна ничуть не ошиблась в душевной составляющей ее дочки, но тогда выходит что и с физическим состоянием она вряд ли могла заблуждаться. Навряд ли педагог с большой буквы, которым являлась сидящая напротив нее женщина, стала бы поднимать бурю из ничего. А это значит, ее малышка не доверяет собственной матери. А еще, выходит, она не настолько хорошая мать, какой всегда себя считала.

   Ее Бахтияра действительно была слишком самостоятельным ребенком и никогда ни на что не жаловалась. Скорее всего, именно поэтому ей не удалось заметить недомогание или стать свидетелем какого-либо приступа. С каждым годом ее материнская бдительность снижалась, видя, что ее девочка не нуждается в чрезмерной опеке. София сознательно решила быть той матерью, которая не напрягает своей навязчивой заботой, как было с ней самой, давая ребенку свободу выбора. Она всегда гордилась тем, что не стала типичной "наседкой", которая при виде соплей на лице ребенка в панике набила "103". Ей хотелось, чтобы у них с Бахтиярой были демократичные отношения в которых, в двухстороннем порядке, всегда можно было открыто говорить обо всем на свете. Но, похоже, сейчас пришло время расплачиваться за демократию и сожалеть о том, что диктатура в их семье никогда не рассматривалась.

   В два, три годика, Бахтияра важно могла угрожать всему окружающему миру своим отцом,  бросая заявление – «Не обижай папину принцессу, а то он тебя в тюрьму закроет, а там знаешь как не сладко!» Даже с комариным укусом малышка бросалась к своему любимому папочке, чтобы тот ее пожалел и наказал обидчика. Иногда доходило до смешного, маленькая кудряшка нарочно падала на ровном месте, лишь бы ее лишний раз пожалели и сообщили о том, как сильно ею дорожат и любят. Но это было давно. Кажется, слишком давно. Их дочь уж очень быстро стала взрослой, самостоятельной. Как теперь оказалось - чересчур самостоятельной.

   Бог больше не дал им с Иваном хотя бы еще одного ребенка. Они до сих пор не прекращали попыток, но и не зацикливались на этом. Не бегали в клиники за помощью. Не молили день и ночь об этом всевышнего. Им вполне хватало их девочки с чернющими, как у папы, кудряшками, и огромными глазами цвета ночи.

   Бахтияра была для них два в одном – сын и дочь. И, не смотря на умноженную вдвое родительскую любовь, девочка не стала эгоистичной и капризной, как часто происходит в семьях с одним отпрыском, а наоборот, изо всех сил старалась радовать родителей за двоих. Она  пыталась оправдать все надежды своего любимого папули и своей очаровательной мамули уже в трехлетнем возрасте, безумно расстраиваясь когда выходило "хотелось как лучше, а получилось - как всегда". К четырем годикам Бахтияра избавилась от привычки жаловаться, когда что-то происходило не так, будь то ужасная ссадина на коленке или синяк под глазом. Она старалась быть мужественной и храброй, в свои пять. Будучи ребенком, она изо всех своих сил успокаивала рассвирепевшего отца, который рвался разобраться с виноватым в окровавленных коленях асфальтом. Или, как утверждала Бахтияра, дверным косяком. Она всегда старалась успокоить отца и убедить, что с его маленькой принцессой все в полном порядке, тем более что она у него сильная девочка. И никогда не давала повода для лишних переживаний маме. Ей всегда хотелось лишь одного - радовать своих родителей.

   С раннего возраста Бахтияра стала наследовать отца, который был для нее целым миром. Он был силен и мужественен, как и подобает настоящему мужчине. Папа работал в милиции и наказывал плохих ребят тем, что лишал их свободы. Он избавлял их город от "мрачных типов", чтобы их малышка могла смело гулять по его прекрасным улицам. Он делал ей самые вкусные в мире завтраки и часто помогал с домашним заданием. Он учил ее купаться и кататься на велосипеде. Он обожал ходить с ней в зоопарк. Он был самым лучшим отцом в мире, а она изо всех сил старалась оставаться для него самой лучшей дочерью, даже если для этого нужно было сходить с ним на рыбалку или поиграть в футбол. Она никогда не ныла и не была хвастлива. Она была терпеливее и выносливее многих мальчишек. Бахтияра впитала с грудным молоком мамину рассудительность и мудрость, а папа с каждым днем вселял в нее уверенность и силу. Она была очень нежным ребенком рядом с родителями, но всегда держала дистанцию с посторонними, абсолютно не признавая их «сюсюканий» и лестных словечек.

   Мама учила ее быть доброй и отзывчивой девочкой. Папа – умению постоять за себя и отстоять свое мнение, когда его нет рядом, а еще не пасти задних. Мама любила баловать ее прелестнейшими куклами и детской косметикой. Но милее для малышки Бахтияры всегда было помочь отцу с ремонтом машины и в качестве косметики использовать все подручные материалы, которые находились в гараже – мазут, бензин, масло. Только чтобы совсем уж не обидеть мамочку, она изредка играла с подаренными куклами и соглашалась посетить очередной утренник в детском саду в дурацком розовом платье. Но ближе ее сердцу оставался подаренный отцом спортивный костюм цвета самого синего моря. Она обожала мультфильмы о всевозможных супергероях, представляя что это все ее отец. И терпеть не могла всяческие сказки о беспомощных принцессах. Она с пеленок стала папиной дочкой, и никогда и никого не пыталась убедить в обратном. Бахтияра гордилась тем, что она дочь своего отца. Хотя, без сомненья, искренне любила и маму.

- Знаете, - прекратив анализировать методы своего воспитания, неуверенно начала София, - я едва сдерживаю слезы... но... Вы уж простите, что я такая плохая мать. Подумать только, я в упор ничего подобного не замечала. Дочка дома всегда веселая и активная. Я никогда не была свидетелем всего того, что вы только что рассказали. Наверное потому, что я никудышная мамаша. Господи, ну почему я не стала "наседкой"?!

- Нет, нет, нет, - директриса тут же бросилась разубеждать Софию в обратном, - я ни в коем случае не собиралась указывать вам на недостатки воспитания или еще чего! Боже упаси! Тем более что это не так. И, к тому же, хочу со всей ответственностью заявить, что "наседки", как вы выразились, тоже далеко не идеальны. Они просто сводят с ума своих малышей огромным количеством заботы и опеки. А это, хочу заметить, тоже зачастую печально. Так что дело здесь совершенно не в вас, как матери. Просто дети иногда очень скрытные, а особенно те, которые сильные духом. Уж я-то знаю, о чем говорю, поверьте. Они полагают, что признай свое недомогание, уже никогда не смогут быть лидерами и примерами для других. У меня на веку не слишком много, но все же имеется несколько подобных примеров. Например Вася Соловьев. Он всегда был звездой школы, и когда у него прихватило живот, даже виду не подал. Он, корчась на полу от боли, на той же физкультуре, стиснув зубы утверждал что просто ушибся и сейчас все пройдет. А врачи потом говорили, еще бы пару минут, и аппендицит лопнул, а там не пойми какой исход. Или вот к примеру Наташка Гулько. Она ведь всегда и для всех девочек была просто примером для подражания. Умница, красавица, небывалая отличница. Девочка, скажем так, правильная до корней волос, как принято сейчас говорить. А чем все закончилось? Она не хотела портить свою репутацию. Боялась всеобщего осуждения. Боялась упасть с пьедестала. Попала в психиатрическую больницу с нервным расстройством, да еще каким. Поедая горстями успокоительные таблетки, она в конечном итоге сорвалась ииии… Но, это все дела давно минувших дней, да и не нужно вам об этом знать. Просто я все это сейчас вам выдала, что б вы понимали - у детей бывают личные проблемы не зависимо от родителей. Вы хорошая мама, прекрасной девчушки, не говоря уже о вашем папе.

   Стоило вспомнить Алле Георгиевне о главе семейства Багдасаровых, как краска залила ее лицо больше обычного, и слегка пересохло во рту. Немало хлопот доставил ей Иван Семенович, пытаясь сотворить из ЕЁ школы оазис для своей малышки.

   Два года назад, когда Бахтияра Ивановна только готовилась стать участвующей школы в которой Алле Георгиевне посчастливилось быть директором, ей казалось что она не выдержит чекнутого папаши и попросту сбежит куда глаза глядят.  По правде, Алла Георгиевна спустя несколько десятков посещений Ивана, уже готова была распрощаться и с директорским креслом и со своей любимой школой. Одно его желание наполнить школьные коридоры некоторым количеством людей в милицейской форме, доводило ее до истерики. А еще он требовал собрать линейку и объяснить всем ученикам школы №2 что к курчавой малышке Бахтияре нельзя приближаться ближе чем на два шага, желая таким образом оградить ее от бессмысленных дерганий за косички и не дай Бог пинков и толчков в суете перемен. Прежде чем Бахтияра переступила порог школьной столовой, в ней прошло не менее десятка проверок из санстанции, которые и по сей день бывают в несколько раз чаще, чем в других учебных заведениях их города. Иван Багдасаров лично пообщался с каждым педагогом, кухаркой и техничкой, предварительно прошерстив у себя на работе поднаготную каждого из них. В какой-то момент Алле Георгиевне показалось, что из ее родной школы скоро сбегут все, не то что паразиты какие, но Бог миловал. Точнее, Софья Владимировна.

   Лишь благодаря вменяемой хранительнице домашнего очага Багдасаровых Софие, удалось остановить временное помешательство ее мужа на безопасности собственного ребенка. Неведомо для Аллы Георгиевны как, да в принципе это для нее совершенно не имело никакого значения, но лишь супруге удалось унять отца семейства. С момента как София объявила ей – «Можете больше не переживать, мой муж вас тревожить впредь не станет. И всем остальным учителям можете передать тоже», прошло прилично времени, за которое Багдасаров лишь несколько раз заговорил с нею и то по делу. Да, плохими родителями Багдасаровых точно не назовешь.

   София легко заметила изменения на лице директрисы при упоминании о муже, что заставило ее улыбнуться, но лишь на мгновенье. Все мысли женщины были заняты Бахтиярой и ей были абсолютно безразличны истории о Соловьевых и Гулькиных. Она судорожно пыталась сообразить - как ей справиться с собственной историей.

- Я обязательно уже завтра запишусь на прием к терапевту. А вам, Алла Георгиевна, огромное спасибо. Спасибо, что из сотни учеников вы умеете разглядеть проблемы одного-единственного. Что не остаетесь равнодушной ни к чьим трудностям будь то Вася, Петя или... или Бахтияра. Хотя, искренне надеюсь, что в нашем случае вам показалось. - Последнему, произнесенному собственным ртом предложению, София хоть и хотела, но сама не верила.

   Круглолицая дама понятливо улыбалась.

- Я тоже, в этом случае, не против была бы ошибиться. Дай-то Бог, - Алла Георгиевна сказала свои последние слова тоже лишь для того, чтобы утешить Софию, она то уж точно знала, что не ошиблась.

                                  

   По дороге домой София не могла ни о чем другом думать, как о недавнем разговоре и о взволновавшей до безумия новости. Она лихорадочно пыталась вспомнить хоть какие-то симптомы плохого самочувствия Бахтияры, но тщетно. Никаких синих губ и ногтей. Никакой сумасшедшей задышки. Дочка всегда была веселой, милой, внимательной, старательной, послушной, игривой… Да что там, у нее даже температуры никогда не было. Да и кроме кашля и насморка, еще год назад, Бахтияра ничем не болела. Собственно по этой причине они никогда даже не посещали никаких поликлиник. Разве только являлись в назначенные дни на обязательные прививки  против дифтерии, коклюша, кори, туберкулеза и еще чего-то там.

   Дочка правильно питалась, София за этим всегда следила. Делала с папой зарядку по утрам, жертвуя получасовым сном. Она всегда подолгу играла во дворе, наслаждаясь свежим воздухом и здоровым отдыхом, а не просиживала сутками в интернете, как большинство ее ровесников. Она обожала активный отдых и уделяла ему немало времени. В меру спала, в меру двигалась. Все, вроде как, было в полнейшем порядке. Но почему же тогда материнское сердце в эти минуты сбилось с привычного ритма?

   Прохладный апрельский ветерок наполнял легкие Софии свежестью, но она все никак не могла надышаться. От школы, которую посещала их Бахтияра, до их дома было каких-то десять минут ходьбы, но как же ей сейчас хотелось, чтобы он оказался на другом конце света. София четко осознавала, что видавшая виды директор школы не стала бы тревожить ее просто так, безосновательно. А еще, она прекрасно понимала, что обо всем этом нужно будет как-то сообщить Ивану. Это "как-то" пока оставалось самым страшным во всей этой ситуации.

   Как сообщить человеку, который просто одержим своей дочерью, что у нее появились проблемы со здоровьем? Как мать, София и сама нелегко восприняла известие о приступах своей кровинушки, но она знала - ее душевные ощущения лишь капля в море. Настоящее цунами ждет ее не за горами, стоит только донести до мирного Иванового океана любви последние новости. Бахтияра все годы, дни и часы своей жизни, всегда была у отца на первом месте. Она была, есть и будет его центром вселенной. Он безумно гордится своим прекрасным «произведением искусства». Всем своим друзьям, имеющим сыновей, он зачастую утирал нос с помощью достижений СВОЕЙ девчонки. Как теперь ему сказать, что его принцессе требуется медицинский осмотр? Как сказать отцу, который у колыбели часами мог просиживать с мухобойкой, прогоняя всех жужжащих и кусающих тварей, чтобы только в ее малышку не вонзил свое жало никакой паразит? Как сообщить приходящему в восторг от физической подготовки дочки отцу, что его ребенок все же оказывается не идеален? Или все же не сообщать?

   На дорогу от школы к дому у Софии ушло около пятнадцати минут. Этого времени вполне хватило, чтобы понять – сначала поликлиника, затем разговор с Иваном. Мало ли, а вдруг ничего серьезного, а она его зря расстроит? Точнее, зря разбудит спящий вулкан, цунами и песчаную бурю. А вдруг у Бахтияры обычный гормональный сбой, она ведь взрослеет? А может аллергия какая, на что-то находящееся в школьных помещениях, ведь дома  с ней ничего плохого не происходит. Точно! Как же раньше Софии не пришло это в голову. Скорее всего у ее малышки не типичная аллергическая реакция, тем более что самой Софие приходится мучиться весной от нестерпимого насморка и постоянных чихов. Бахтияра, похоже, унаследовала материнскую склонность к подобному, вот только переносит это более мучительно.

   Оказавшись на пороге собственного дома, София уже точно знала поочередность своих действий - сначала поход к докторам, затем - разговор с Иваном. Немножко взбодрившись последними посетившими ее голову мыслями, София максимально постаралась придать себе беззаботный вид и уверенно шагнула за дверь.

- Ооо, Ваня, ты уже дома? – София не могла сдержать удивление, ведь на часах было всего три часа дня, а муж редко появлялся дома даже к семи вечера, а сейчас…

   Но это ее удивление было не долгим. Нескольких секунд глаза в глаза, хватило чтобы понять – он не просто так оказался дома и ей побыстрее стоит стереть радость со своего лица.

   На кухне нечем было дышать из-за табачного дыма, а ведь этого аромата в их квартире не было слышно вот уже лет восемь. На столе стояла распечатанная огромная подарочная бутылка двенадцатилетнего виски, презент Тараса Овоськина на день рождения Ивана. Софие вспомнилось, как Иван грозился распечатать ее на свой полтинник. Видно не судьба. Сердце ее в очередной раз за день екнуло.

- Вань, что-то случилось? – София быстро осмотрелась по сторонам. - Где Бахтияра?

   Лицо Ивана в этот момент было белее самого белого белила, а вот в глазах не было видно белков из-за красноты. Судорожно играли мужественные скулы, это происходило всякий раз, как на работе случалось что-то не ладное, и София прекрасно понимала, что "неладное" произошло в очередной раз. Вот только пока не могла понять что именно?

   Иван был весь напряжен, о чем красноречиво кричала мертвая хватка наполненного доверху стакана со льдом в его руках. В какой-то миг Софие показалось что стакан вот-вот лопнет и их белый кухонный кафель непременно будет испачкан кровью ее мужа.

- Бахтияра в своей комнате. - Ответ прозвучал сродни тех самих кубиков льда, которыми был разведен виски в стакане Ивана и обжигал своим холодом. - А НАМ нужно поговорить.  


   В последний раз из уст мужа словосочетание – «нам нужно серьезно поговорить», София слышала года четыре назад. Тогда оно тоже звучало слишком серьезно, но не столь устрашающе, как сейчас. Тогда, Иван решался на открытие личной охранной фирмы и ему нужен был совет и поддержка жены. Несколько лет назад он задумался над будущим своего ребенка, в котором ему очень хотелось, чтобы у нее было все. Фиксированная заработная плата в органах внутренних дел, никак не могла дать желаемого Иваном финансового благополучия. Он долго решался,  и без окончательного слова супруги, просто не мог так рисковать, ведь это была уже не просто ЕГО жизнь, это было ИХ будущее.

   София, как мудрая и умная женщина, поддержала на все сто замысел своего Вани и ни разу об этом не пожалела. Дело, естественно не сразу, но окупилось с лихвой. До сих пор о миллионах речь не идет, но их семья ни в чем себе не отказывает. София по-прежнему выборочно консультирует нуждающихся в юридических вопросах, получая при этом море удовольствия и гонорары поскромнее большинства юристов. Она работает в свое удовольствие, вполне может себе это позволить при таком муже. А вот ездят отдыхать, покупают лучшие игрушки и самую качественную одежду, обувь и пищу, они только благодаря своему папочке. Да еще и умудряются откладывать деньги на банковский счет, который величают «НЗ» Бахтияры (неприкосновенный запас).

   Вот тогда, четыре года назад, перед всей этой канителью с фирмой, серьезный тон в голосе мужа был оправдан, а сейчас? София на подсознательном уровне ощущала, что все гораздо серьезнее, но в чем именно дело? Понятия не имела.

   По всему телу пробежали холодные и противные мурашки:

- Хорошо. Давай поговорим. – София резко придвинула к табурету мужа еще один. – Что случилось?

- Ты, скорее всего, уже догадалась, что для моего раннего появления в доме должна быть какая-то веская причина. Так вот… так вот, мне позвонил тренер по карате и попросил забрать Бахтияру, так как она прямо на занятиях посинела, задыхалась, билась в конвульсиях. Артур Валерьевич сказал, что не хочет без ведома родителей отправлять ребенка в больницу… тем более все прекратилось так же внезапно и мгновенно, как и началось. В общем, когда я примчал на тренировку, наша малышка уже пришла в себя. Несколько минут, может час назад, я привез ее домой. – Иван глубоко вздохнул и жадно отпил со стакана. – Я побоялся везти ее в больницу, хотя сам лично не стал свидетелем того, что мне рассказал ее тренер. Бахтияра была в полном порядке, а расспросить ее о случившемся у меня язык не повернулся. Наверное, я просто струсил. Первый раз в жизни мне было страшно услышать ответы на рождающиеся в голове вопросы, которые я так и не задал.

   Иван одним глотком опустошил стакан:

- Соня, я не знаю что с нашей Бахтиярой. Что с нашей принцессой? Может ты от меня что-то скрываешь? Скажи, что за приступ с ней приключился? Объясни, что с нашей девочкой? Ты ведь всегда с ней. Ты намного чаще рядом. Ты просто обязана знать, что с ней происходит? Почему мне сообщают, что она в мгновение ока превратилась в тушку не совсем свежего мяса ярко выраженного синего оттенка? - Иван умоляюще смотрел на жену, которая просто не могла ответить на все его вопросы, как бы ей этого не хотелось.

   Больше всего не свете в этот миг ей хотелось утешить своего Ваню и успокоить, легко и просто найдя всему объяснение, но это было не в ее силах. София сама еле сдерживалась, чтобы не сорваться на истерику. Она обожала свое курчавое чудо, но изо дня в день и из года в год понимала, что так как любит Бахтияру Иван, она ее полюбить все равно не сможет. Просто так любить, вряд ли может хоть кто-то на этой планете. Да и во вселенной в целом. Вот такой он – папа.

   В сложившейся ситуации София вынуждена была быть сильнее.

- Вань, я, как и ты, ничего об этом не знаю. Точнее, тоже только сегодня узнала о проблемах со здоровьем у нашей малышки.

   София быстро изложила все, что еще несколько минут назад намеревалась утаить. Глядя на то, как Иван меняется в лице, с максимальной уверенностью и спокойствием на какие только была способна в этот миг любящая и мужа и дитя женщина, заявила:

– Вань, не думаю, что с нашей девочкой что-то серьезное. Рано паниковать. Мало ли, вдруг это просто возрастное что-то. Или аллергия какая… Я не доктор, много причин и диагнозов предположить не могу. Но если мы не замечали ничего – значит все не так серьезно. Не может серьезная проблема так ловко прятаться от родительских глаз. Сам посуди...

   И тут случилось то, чего в их семейнойжизни не было никогда - ни "до", ни "после" свадьбы. За все прекрасно прожитые вместе годы, Иван никогда не повысил голос, в каком бы настроении не прибывал придя с работы, или с неудачной рыбалки, или с еще менее удачного футбола. Скандалам в их доме не было места. Так, мелкие ссоры по пустякам, не более. Они всегда были абсолютно счастливы. Ровно до этого момента.

- Посудить? Ты предлагаешь мне «посудить»?!

   Иван резко вскочил со стула и словно тигр принялся шагать из угла в угол их небольшой кухонной "клетки".

– Хорошо, София, я посужу. Ты хреновая мать! Вот мои суждения. – Иван выпалил, словно из охотничьего ружья, резко и больно. - Вспомни, я еще зимой говорил тебе, что у Бахтияры не естественно синие губы. На что ты мне, вполне спокойно ответила – «Ваня, но ведь на улице минус пятнадцать! Ясное дело она немного промерзла». А когда мы ходили в аквапарк, месяц назад, ты спокойно утверждала, что Бахтияра просто очень много ныряла, поэтому у нее сбилось дыхание! София, как так можно? Ты ведь понимаешь, что я не могу быть каждую секунду рядом с дочкой? Но ведь ты практически всегда рядом и ничего вокруг не замечала? Как можно быть такой слепой?! Мне хватило проведенных с ней нескольких часов чтобы заметить "незамечаемое"! Да и вообще, любая другая мать не меня бы сейчас успокаивала, а бегом бы в поликлинику побежала. А что делаешь ты? Тебе о твоем ребенке сообщают посторонние люди! Ты считаешь это нормальным? На хрена вообще сдалась такая мать, которой на все насрать?! Чем ты вообще днями занимаешься? Я, значит, стараюсь для нас всех, а ты? Что в это время делаешь ты? Если у тебя даже нет времени присмотреться и прислушаться к собственному ребенку! Заметь к ЕДИНСТВЕННОМУ!

   Изо рта Ивана полилось словно из самого дерьмового и вонючего рога изобилия. В его словах было все – ненависть, презрение, злость, упреки и еще раз ненависть. Все звучало слишком искренне и слишком больно и никак не заканчивалось.

- София, как ты можешь быть такой спокойной? Я просто не понимаю. Возрастное, аллергия… Да хоть обычная простуда! Ты обязана замечать ВСЕ! Наш ребенок это наша ответственность и наша жизнь, а не директоров школ и тренеров. Как так можно? Я не понимаю. Ты мать! София – ТЫ - МАТЬ! А я узнаю о проблемах со здоровьем моей принцессы от тренера карате!

   София просто онемела. Она ожидала любой реакции, но то что произошло… В мечущемся по кухне с дымящейся сигаретой в руках «звере», она не узнавала своего Ивана. Ее рот был открыт, а в горле стоял огромный ком обиды. Как ни странно, но на глазах не было слез. Ненависть не способна увлажнить глаза, а именно это чувство испытала по прошествии нескольких минут София. Она ненавидела человека, который у нее на глазах сошел с ума.

   Он заставил ее онеметь, но все же на короткий, но достойный ответ, она нашла в себе силы.

- Я – мать, которая понимает, что дети могут заболевать. Дети могут получать незначительные травмы. Дети имеют право быть несовершенными. Дети, в конце концов, имеют право на ДЕТСТВО! А ты, ты… Я не знаю кто ты? Ты просто одержим Бахтиярой! Ты помешан на дочке и это перешло уже все границы!

   София сделала разворот в надежде покинуть кухню. Ей не хотелось продолжать этот разговор, а тем более дальше выслушивать «комплименты» в свой адрес. Но Иван не дал ей ступить и шагу, цепко схватив ее за руку.

- Да, я одержим! Пусть будет так, но это лучше, чем безразличие к собственному ребенку! Ты всегда с легкостью отказываешься от времяпрепровождения с дочерью, занимая себя посиделками в парикмахерской, у мамаши или у подруг. Ты легко бросаешь Бахтияру ради копеечного заработка! Да тебе всегда больше нравилось заниматься любой херней, только бы не видеть дочь! Конечно ты ничего не заметила, куда уж тебе с твоим плотным "рабочим" графиком!

   Это был перебор. София никоим образом не заслуживала всех этих слов. Кто как не она пожертвовала своей карьерой ради материнства? Она, которая поступала в университет на юрфак с полной уверенность, что сделает ослепительную карьеру в этой сфере. Ей всегда нравилось представлять себя первым юристом их государства. Ну, или хотя бы войти в десятку самых известных и высокооплачиваемых. Из подруг у нее осталась только Маринка Плотнова, с которой она с детского сада дружила, да и то, они с ней виделись не чаще чем раз в месяц, а может и реже. Даже эти встречи София всегда старалась соединить с походом в салон, и сидя на соседних креслах они за пару часов могли вдоволь наболтаться обо всем на свете. К маме она просто не имела права не зайти хотя бы раз в неделю. Нина Михайловна не молодела и всегда с распростертыми объятиями встречала дочку и любимую, единственную, внучку. Да и втроем они часто в выходные заглядывали к ней на вкуснейшие домашние пироги с повидлом. София обожала свою кудряшку, но не вращалась на одной ноге лишь вокруг нее. У нее были еще и другие интересы, хоть и минимальные, но были.

- Иван, я знаю что ты пожалеешь обо всем, что только что тебе пришло в голову. Или не только что… - София смело смотрела прямо в испепеляющий огонь в глазах мужа. – Я люблю нашу дочь не меньше чем ты. Вот только я даю ей право на ошибки и болезни, а ты не даешь такого права никому.

   София почувствовала, как на глаза все же накатывают слезы безумной обиды. Ей не хотелось плакать. Она не собиралась, но… Резко высвободив свою руку из цепкой хватки, София все же покинула Ивана, не став дальше унижать себя. Она даже не стала громко хлопать дверью, ей просто хотелось тишины и покоя.

   Господи, но ведь она всегда гордилась своим Ваней! А сегодня, как никогда, она ненавидела его. И себя, за это разрывавшее душу чувство.

  София была согласна отмотать время назад и не дать Ивану отстранять ее от купаний Бахтияры. Сейчас она была согласна гораздо чаще не досыпать ночами, пытаясь уложить орущую без памяти дочь, а не радоваться тому, что эту роль легко взял на себя муж. В памяти всплыли первые шаги дочки, которые она сделала на глазах у Ивана. Первые слова, которым он ее обучал в любую свободную минуту. Самое первое - ПАПА.

   В голову приходили лишь упреки, что она охотно позволяла Ивану быть идеальным отцом, оказавшись, в итоге, в его глазах никчемной матерью. Но ведь это не так! Или так? Нет, однозначно не так. Да, она не была сумасшедшей мамашей трясущейся над своим карапузом в маразме гипертрофированного материнского инстинкта. Но ведь и никогда не была безразлична. Как утверждает ее муж.

   Иван проводил с дочкой лишь свое свободное время, а София – все остальное. Как же теперь он может ее упрекать в том, что она охотно давала ему возможность наслаждаться каждой минутой рядом с малышкой? Он ведь всегда сам настаивал на ее отдыхе и с удовольствием развлекал Бахтияру. Она ведь только из любви к мужу и его чувствам к малышке, не мешала им и не отнимала такие драгоценные совместные минуты. Почему же теперь все всплыло в таком свете?

   Было очень больно и обидно, но истина гласит – слово не воробей. Ноги сами привели Софию в комнату Бахтияры. Практически бесшумно войдя в приоткрытую дверь, она обнаружила своё дитя сладко спящим. Ее малышка, скрутившись калачиком, занимала третью часть недавно приобретенной кровати, и тихо посапывала, уткнувшись в собственные колени.

   Несколько секунд София тихонько наблюдала за Бахтиярой, и, в конце концов, решилась занять свободное место рядом с дочерью, легонько обняв ее сзади.

   София подогнула колени и поймала себя на мысли, что они сейчас лежат в такой позе, как и несколько лет назад, когда они были намного ближе друг к другу и вряд ли когда-либо будут. Бахтияра росла в ее животе, а София ежедневно ласково поглаживала его перед сном. Сейчас, чтобы максимально близко прикоснуться к своей дочурке, ей никак не обойтись без собственных рук, в кольцо которых она пленила свою малышку.

   Теплые воспоминания о девяти прекрасных месяцах проснулись в материнской душе. По телу разлилась сладость. София сильнее и сильнее жалась к Бахтияре, пока не окунулась в тревожные сновидения.

   Спустя несколько долгих минут Ивану все еще хотелось орать во все горло, но влетев в детскую, он замер глядя на двух мирно спящих любимейших женщин. Он застыл на месте, пытаясь обуздать гнев.

   Любящими до боли глазами он смотрел на рассыпанные по белоснежной подушке черные как ночь кудряшки и боялся поверить в то, что его девочка, его принцесса, больна. Как бы ему ни хотелось поверить в Софиины слова о незначительности случившегося, его отцовское сердце настойчиво твердило обратное.

   Вот уже который день подряд, он не высыпался. Что-то невидимое толкало его каждую ночь к кровати Бахтияры, где практически до ее пробуждения, пролетала его бессонница. Он неудобно ютился на ее компьютерном кресле и с угла комнаты, оберегал детский сон. Он вдыхал ароматы ее тела, которое для него всегда пахло солнцем и счастьем. Этим солнцем в комнате его малышки было пропитано все вокруг. По ночам Иван прокручивал в голове практически каждый миг ее жизни, их жизни. Эти несколько дней были переполнены некой непонятной ему меланхолией. Все было как всегда, но что-то глубоко внутри его души настойчиво пыталось убедить в обратном.

   Господь больше не давал им с Софией детей. Да и если быть до конца откровенным – им было просто некогда заниматься самим процессом. Время бурной молодости миновало и гормоны поулеглись. Иван все время проводил на работе, а выходные старался подарить дочке. София с материнством утратила былой темперамент и редко проявляла инициативу, ежедневно истрачивая собственную энергию на домашние хлопоты. Дни переполненные сексом и страстью остались в прошлом. Нет, у них, конечно, ЭТО случалось, но с каждым годом прекрасный процесс утрачивал свою значимость, качество и количество. Повседневная усталость и годы, все же давали о себе знать. Голова уже не была занята похотью. Мысли постоянно вращались вокруг других ценностей - обеспеченного будущего и настоящего. Секс раз или два в месяц, в их возрасте уже никак не мог привести к беременности, как в восемнадцать, двадцать или даже тридцать. Сейчас им бы стоило все высчитывать. Подбирать нужное время, позу и еще Бог знает что. Но на это все не было ни времени ни желания. Они просто любили друг друга тогда, когда им этого хотелось, пусть даже это случалось пару раз в месяц. Да и их маленькое чудо Бахтияра, заменяла им троих детей одновременно.

   Сегодня, когда в трубке его мобильного раздался испуганный голос Бахтияриного тренера, идеальный мир Ивана пошатнулся. Он - взрослый, крепкий, видавший многое в силу своей профессии мужчина, впервые в жизни по-настоящему испугался. Это был просто нечеловеческий страх, который вылился в нечеловеческую агрессию в адрес Софии.

   Он уже тысячу раз проклял себя за то, что позволил себе так разговаривать с матерью своего ребенка. Со своей любимой женщиной. Но он ничего не мог с этим поделать, так как София целиком и полностью была права – он одержим Бахтиярой. Он обожал эту малышку и даже на секунду не мог представить себе, как бы сложилась его жизнь, не будь у него этого курчавого чуда. Вся его жизнь вращается вокруг одного солнца – Бахтияры. А ему, вдруг, совершенно посторонний человек сообщает, что на этом «солнце» появились пятна. Да он чуть с ума не сошел, пока летел с работы в клуб боевых искусств. Хотя, это все равно не оправдывает десяток оскорблений произнесенных в сторону Софии, которая была прекрасной матерью и женой.

   Ивану было стыдно, но глядя на дымящуюся в руке сигарету, к нему приходило понимание что ТО, что толкало его по ночам в дочкину комнату - толкнуло к никотину и заставило поскандалить с Софией. Он не мог дать определение этому чувству, этим ощущениям. Но что-то тревожило его подсознание, словно малюсенький червь, огромное яблоко.

- Соня, проснись, - вновь прошептал Иван.

   То ли чрезмерное чувство вины за все сказанное. То ли огромное количество виски в его организме, заставляли Ивана разбудить Софию. Ему хотелось все исправить, извиниться, объясниться, прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Прежде ему никогда не приходилось извиняться и это, скорее странно, для их супружеского стажа.

- Сонь.

   Софие снилось нечто тревожное. Она от кого-то убегала, что-то потеряла, с кем-то дралась и что-то, кому-то доказывала... Откуда-то с высоты, казалось с самого поднебесья, зазвучал знакомый голос Ивана. София резко открыла глаза, когда свое имя услышала в третий раз.

- Ваня?.. – на лице расплылась улыбка, но когда сон окончательно отпустил Софию, и в голове всплыла недавняя реальность, лицо окаменело. – Что тебе нужно?

   Иван хоть и был выпившим, но он не был слепым.

- Нам нужно поговорить.

- Опять?

- Нет… В смысле, да. В смысле… - Иван никак не мог собраться, а еще ему было чертовски стыдно смотреть Софие в глаза. – Сонь, я хочу извиниться и нормально поговорить. Давай оставим Бахтияру, пусть еще поспит.

   София внимательно смотрела на супруга и отчетливо понимала что «зверь», которого она недавно видела на своей кухне, сейчас предстал перед нею в образе "побитой собаки".

- Идем, - аккуратно встав с кровати прошептала София.

   Их разговор был не долгим. Точнее, монолог, так как Иван все время твердил лишь о прощении, а София уже давно его простила.

   Мужчина крепко обнимал ноги Софии, которая сидела у окна и нежно поглаживала непослушные  кудри мужа. Она поймала себя на мысли, что даже если бы Ивану не пришло в голову извиниться, она бы и  тогда его простила. Она любит этого мужчину и всегда будет любить, не смотря ни на что.

- Черт! Что за фигня?! – практически в один голос вскрикнули оба супруга.

- Господи, Ваня, это же голубь! – инстинктивно закрыв лицо ладонями, испуганно завопила София.

- Я вижу, что голубь. Ну какого черта он здесь делает?!

   В дальний угол их кухни забилась испуганная птица, которая непонятным образом сумела врезаться в их окно, проскользнуть в приоткрытую на «проветривание» оконную щель и молниеносно пересечь комнату. Иван с Софией были ошеломлены в равной степени.

- Вань, может это бешеный голубь? – испуганно проблеяла София, боясь сделать даже шаг в сторону птицы.

- Не знаю, на сколько он «бешеный», но точно раненый. – Иван медленно приблизился к грязно-белой птице, успешно переступая кровавые следы на полу.

   Голубь жался к стене и жадно глотал воздух, которого ему однозначно не хватало. А еще, он издавал душераздирающие звуки, что-то среднее между человеческим стоном и звериным рыком, только значительно тише.

- Боже, Ваня, сделай что-нибудь, иначе эти вопли сведут меня с ума. – Истерически прокричала София. – Я не хочу, чтобы на нашей кухне сдохла птица!

- Не ори, ты его пугаешь. – Иван медленно присел на корточки. – Иди сюда, маленький. Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.

   Иван протянул руки и бережно взял в ладони птицу:

- Похоже, мы имеем дело с жертвой кота, или пса. – Ваня профессионально осмотрел дышащую через раз птицу. – Вынужден тебя огорчить, но он все-же сдохнет. Хотя, все же, постараюсь хоть чем-то помочь. Может, боль снять смогу.

   София все так же оставалась у кухонного окна, а Иван вместе с голубем покинул кухню, чтобы через несколько минут вернуться.

- Я обработал его раны, но, по-моему, он уже не нуждается в этом. – В глазах Ивана было сожаление, а София была в шоке.

- Иван, ты хочешь сказать, что у тебя в руках мертвый голубь, а ты спокойно расхаживаешь с ним по нашему дому?

- А что прикажешь делать?

- Вынеси его на улицу, похорони, что ли. Не знаю. Делай с ним что угодно, только удали его из нашего дома, пока Бахтияра не проснулась.

   Только после того, как в комнате прозвучало имя дочери, все случившееся обрело совершенно другие краски. Сердце остановилось у Ивана и Софии одновременно.

- Бахтияра… - глаза супругов одновременно скользнули на почти остывшую птицу.

- София, я сейчас же похороню голубя, а тебе советую пойти к дочке. Мне все это совершенно не нравится.

   Не задавая лишних вопросов, София испуганно бросилась в комнату Бахтияры, но та все еще спала. Не став тревожить сон своей малышки она, ведомая какой-то невидимой силой, разместилась за ее компьютерным столиком и принялась бороздить просторами интернета.

- Она что, все еще спит? - спустя несколько минут в комнате появился и Иван.

- Да.

- Ты не находишь это странным? Бахтияра никогда раньше не спала днем, даже когда была совсем малышкой, ее всегда было проблематично уложить.

- Не знаю... Но я боюсь ее будить. А еще… - София медленно перевела взгляд на раскрытый ноутбук. – Вань, я, конечно, не верю во все это, но тут пишут…

   Иван быстро подскочил к компьютеру. То, что он прочел в следующие несколько секунд, он и без того слышал. Птица, залетевшая в окно – не к добру, а если быть точным, зачастую это сулит смерть.

- Черт! И что сегодня за день такой?! Мало того, что на тебя вызверился. Бахтияра заболела. Так еще и этот проклятый голубь! – Иван больше не сдерживал себя, а Софие от всего происходящего хотелось плакать.

- Вань, что происходит? – София с надеждой смотрела на мужа, всегда знающего ответы на любые вопросы. – Пожалуйста, скажи что мы просто себя накручиваем. - Глаза автоматически скользнули на монитор. -  А еще лучше, поехали в больницу. Вот прямо сейчас, поехали.

- Поехали. - Без тени сомнения согласился Иван.

   Здравый смысл в этом случае был не уместен. Оба родительских сердца, душа, интуиция, назовите это как угодно, твердили одно и то же – нужно что-то предпринимать. В мыслях каждого из них стояла прекрасная, но мертвая птица. Перед глазами лежала неизвестно чем больная дочь. Их дальнейшие действия были стопроцентно автоматическими и спонтанными.

   Не медля ни секунды, София бережно разбудила Бахтияру, а Иван тщательно пытался избавиться от алкоголя в своем организме с помощью двух волшебных пальцев и белого друга.

   Бахтияра не понимала, что происходит с ее родителями, но и на вопросы «все ли с ней в порядке», неуверенно шептала «да». Прошло не более получаса, когда семья в полном составе оказалась в отделении скорой помощи, где эту самую «скорую помощь» никто не спешил предоставлять.

- Женщина, вы в своем уме? Я отец этой девочки и мне лучше знать, нужна ей помощь или нет! – Иван, которого все всегда считали стрессоустойчивым и неконфликтным, в очередной раз за день убеждал Софию в обратном. Он просто орал на дежурную сестру, совершенно не заботясь о брошенных словах. – Я вам говорю – девочка нуждается в полном медицинском осмотре, а возможно и госпитализации! Я, ВАМ, ГО-ВО-РЮ!

- Мужчина, не зависимо от того как долго вы собираетесь на меня орать, я все равно вам не смогу ничем помочь. Мы принимаем без направления лишь острые случаи, а ваша девочка выглядит вполне здоровой. - Безразличные и пустые глаза медицинской сестры скользнули в сторону Бахтияры. -  Вот придете с направлением от вашего участкового врача, тогда и будем разговаривать. А так я не вижу никаких причин для госпитализации.

- Девушка, милая, - вмешалась в разговори София, прекрасно понимая, что еще немного и ее Ивана просто выставят на улицу его же коллеги за нанесение "тяжких телесных", - ну какой участковый врач в пятницу вечером? Уже ведь практически шесть вечера и кроме скорой помощи, нам больше некуда обратиться. Поймите нас, мы просто очень переживаем за дочку...

   Голос Софии дрожал, а на глазах заблестели слезы.

- По-моему, переживать не о чем. – Медсестра вновь покосилась на уткнувшуюся в мобильный Бахтияру, спокойно сидевшую в коридоре. – Детям не свойственно скрывать любую боль, а тем более так искусно. В понедельник идите к терапевту, а там видно будет. Пока же, у нас нет лишних коек для призрачных болезней. Ребенок, как ребенок.

- Нет, ну ты точно идиотка! Твою ж, мать! – ярость Ивана не знала границ, а эти тупые серые глаза и наплевательское отношение молоденькой медсестрички, у которой на лице читалось - «Приходите не в мою смену, достали все», настойчиво толкали к рукоприкладству.

- Ваня, держи себя в руках. – Четко понимая что сейчас может произойти, взмолилась София. – Девушка, вы простите, мы уходим. Действительно, до понедельника ничего не случится.

- Соня?! – Иван отказывался верить своим ушам и едва сдержал очередное «я же говорю, что ты хреновая мать».

- Ваня идем. Сейчас я тебе все объясню. До свидания. И, - София презрительно оглянулась в сторону довольной медсестры, - удачного дежурства. А еще, надеюсь у вас когда-то будут дети и они все будут чертовски здоровы.

   Иван же не стал размениваться ни на слова, ни на взгляды, он пулей вылетел из здания, прихватив на руки Бахтияру.

- Нууу? – едва оказавшись у больничной двери, требовательно уставился на супругу Иван.

- Вань, на углу Васильковской есть частная клиника, давай туда. Там, скорее всего, нет никаких ограничений по дням недели, часам и тому подобной ерунде. Думаю, и днем и ночью в клинике дежурят все возможные доктора. Ждать до понедельника мы не сможем. Просто сойдем с ума. Как ты на это смотришь?

- Точно! – София даже не успела закончить, как Иван радостно вскрикнул и ринулся к ней с радостными объятиями. – Во я дурак, трачу свои нервы на этих «государственных» содержанцев. А ведь точно, клиника Васьки Тихонова! Мы ведь не один год плечо о плечо в школе штаны протирали. А в последний раз виделись несколько лет назад, на встрече одноклассников, и он ведь хвастал, что бизнес у него процветает. Нуждающихся в медицинской помощи никогда не уменьшится, а значит, он никогда не прогорит. Принимая во внимание все, чем мы дышим и питаемся, с каждым годом пациентов у него лишь прибавляется. Уверен, его учреждение работает круглосуточно и без выходных. Такой бизнесмен, как Вася, своего не упустит.

   Больше супруги не тратили ни минуты своего времени на пустые разговоры. Радостно расцеловав друг друга и Бахтияру, они помчали в заданном направлении, оставив позади безразличие и холод "государства".

                                                   

   Иван не ошибся в своих предположениях о желании бывшего одноклассника нагреться на чужом горе – клинка действительно работала круглосуточно и в полную силу.

   Они с Софией без проблем попали к терапевту, который спустя несколько длительных минут осмотра, дал направления во все возможные кабинеты.

- Сдайте вот эти анализы, - симпатичный доктор протянул несколько направлений, - это на первом этаже - кабинет номер три, пять, восемь и девять. А на четвертом, в шестьдесят шестом, вам нужно будет сделать кардиограмму. Когда справитесь со всем, возвращайтесь. И, должен вас сразу предупредить, мне не нравится сердце вашей девочки. Точнее его ритм и четко прослушивающийся шум. Но, не стану заглядывать наперед и безосновательно вас пугать. Подождем кардиограмму, потом поговорим.

   Слова и озадаченное выражение лица врача, заставили Ивана и Софию занервничать. Но тогда они даже не догадывались, что эта, первая в жизни Бахтияры кардиограмма, лишь начло конца.

                                                            

                                                       

ИЮЛЬ 2013

                                                       

                                                                            

   Ишемическая болезнь сердца, то, с чего все начиналось. Сердце ребенка напоминало всем обследующим его докторам, сердце взрослого человека, который никогда в жизни не задумывался о своем здоровье, а "наслаждался" жизнью в полной мере. Сигареты, спиртное, жирная пища, целиком и полностью неправильный образ жизни, легко могли бы привести в такое состояние к годам сорока, сорока пяти, орган любого человека. Но причем здесь маленькая девочка?

   Три года назад в клинике Васьки Тихонова, даже обычной кардиограммы хватило, чтобы понять – сердцу «папиной принцессы» нужна помощь. Но если все начиналось в частной клинике провинциального городка и медикаментозного лечения, то вот уже не один год семейство Багдасаровых в полном составе перебралось в столицу, искренне радуясь тому, что кардиохирургия именно их страны признана одной из лучших в мире.

   Коридоры института имени Николая Михайловича Амосова, стали родными для Софии и Ивана. А палата номер семнадцать, домом для их Бахтияры. Иван и София долго отказывались поверить, что у их жизнерадостного, спортивного ребенка проблемы с сердцем. Они недоверчиво слушали диагнозы многочисленных отечественных кардиологов и пока не повозили Бахтияру по всему ближнему и не только зарубежью, не успокоились. Лишь получив идентичные диагнозы от зарубежных докторов и профессоров, они вынуждены были согласиться с реальностью. А еще, по совету тех самых заграничных специалистов, возвратились восвояси.

   Окончательно обосновавшись в Амосова, София вынуждена была долгие месяцы проводить время у больничной койки дочери в гордом одиночестве, пока Иван колесил всеми святыми местами мира.

   ВСЕ, что хоть немного упоминалось в СМИ как волшебное или целебное место, не осталось не замеченным Иваном. Мужчина, который в своей жизни никогда не был ярым верующим и относился ко всему «божественному» довольно скептически, словно маленький мальчик искал спасения у всевышнего. Горе может поставить на колени у икон любого человека, это он теперь точно знал.

   Начиная с Киево-Печерской лавры, заканчивая стеной плача в Иерусалиме. Иван поклонялся всем святым и часами стоял в различных храмах на коленях, вымаливая здоровье для своей Бахтияры. Он просил силы у огромных камней Стоунхенджа, искренне поверив в их магические свойства. У пирамиды Хеопса, он молил духов этой земли помочь его семье. В Индии он побывал во многих храмах и искал помощи у самого Далай-ламы. Он побывал в тайных пещерах и черпал воду с целебных источников. Теперь он был одержим всяческими бабками и дедками, только бы это помогло. Он готов был есть святую и грешную землю, пить горячую смолу или голодать днями напролет, если понадобится, лишь бы помочь своему ангелу, совей Бахтияре.

   Исколесив полмира. Выслушав множество наставлений от мудрецов, гадалок и экстрасенсов, выучив не один десяток молитв, Иван вернулся домой совершенно другим человеком. Теперь он готов был поверить даже в существование Деда Мороза, лишь бы тот спас его кудряшку от... от... Нет, он все еще не мог и не хотел произносить самое страшное. Он возвратился в Киев с  надеждой, что хоть что-то из всего, чем он занимался несколько месяцев подряд, поможет его принцессе. Он нацарапал у изголовья Бахтияры, прямо на спинке больничной койки, древние индийские иероглифы. Он наполнил палату целебными благовониями. Он четко следовал графику приема "живой" воды, заставляя Бахтияру принимать немеряное количество жидкости из разных уголков планеты. Он даже обучился иглоукалыванию, пусть не в совершенстве и с болью в собственном сердце, он всаживал раз в неделю иглы в тоненькую кожу своей Бахтияры, которую не так давно берег даже от комариного укуса. Он все время читал молитвы, не переставая ни на секунду обращаться ко всем ангелам и демонам. Он делал все, что только было в его силах, надеясь на чудо, которое не происходило. Доктора же ежедневно твердили - "Вашей дочери помочь может только одно – чужое сердце в ее груди, а не мантры, псалмы и заклинания".

   В надежде, что все же кому-то удастся развенчать врачебный диагноз, Иван продолжил общение с самыми известными экстрасенсами страны. Изо дня в день он все еще ждал чудесных слов, которые вдохнут в него жизнь, но…

- Иван, сердце вашей дочери умирает и это не обратимый процесс. Доктора правы, ей нужен новый, здоровый орган. – Один за одним твердили знатоки потустороннего, не оставляя иллюзорных надежд. – Чье-то пылающее сердце в ее груди даст ей возможность прожить прекрасную жизнь. Других вариантов нет.


    *****

                                              

   - Если не пересадить ей сердце в ближайшее время, боюсь, мы потеряем вашу Бахтияру. – Одновременно печально и уверенно заявил лечащий врач Бахтияры, лишний раз озвучив горькую правду жизни и в очередной раз пошатнул веру Ивана в чудо.

   Пожилой, но очень заботливый и приятный доктор Иван Варфоломеевич,  не в силах был скрыть от родителей правду, как бы они ни надеялись на более радужные перспективы. Их многочисленные мольбы, слезы и деньги, были бессильны. «Здоровье не купишь ни за какие деньги» – старо, как мир, но так поздно осознано.

   Вот уже третий год, как Бахтияра стала постоянным клиентом центра кардиохирургии. Но если первых два, огромному количеству докторов с помощью неимоверного количества медикаментов, удавалось поддерживать жизнь в юном теле, то сейчас это уже не реально. Операция проведенная полгода назад, тоже надежды не оправдала. Врачи отказывались понимать, откуда у десятилетнего ребенка, взялись все болезни сердца тех кому за или под 50 лет. Почему сердце Бахтияры изнашивалось не по дням, а по часам, тоже оставалось одной из загадок матушки природы и организма девочки.

   Во многих случаях, как утверждал Иван Варфоломеевич и не только, ишемическую болезнь сердца лечат медикаментозно, препаратами группы сердечных гликозидов, диуретиков и дигоксидов. Что это за «звери» такие Иван не имел понятия, зато прекрасно осознавал, что его девочке они помогают ничуть не больше его живой воды, и с каждым днем здоровых тканей мышц сердца становится все меньше.

   Так называемый «лист ожидания», стал для Багдасаровых последней надеждой. Они просто надеялись на то, что чей-то ребенок со здоровым сердцем погибнет в автокатастрофе или же упадет с высоты или еще что. Они молились за спасение своей дочери, вымаливая у всех святых смерти чужого ребенка, так как сердце взрослого, шансов на которое на несколько сот процентов больше, их малышке не подойдет.

   Днями и ночами София и Иван просили Господа Бога подарить их Бахтияре сердце, а заодно, просили простить их за ожидание чужого горя. Они готовы были продать душу дьяволу, только бы их доченька жила, а не то что, желать смерти чужим детям. В какой-то момент, видно, кто-то все же услышал их молитвы, и совсем не важно – Бог или Сатана.


    *****   

                                  

- Иван, в «листе ожидания» появились хорошие для вас новости. Наш компьютер по всем параметрам выбрал пару «реципиент – донор». Вашей дочке мы можем пересадить сердце мальчика. Они практически одногодки и это лучший вариант. Вам повезло дважды, так как подобное в нашей стране запрещено законом, дети до восемнадцати лет не могут быть донорами органов. Но существует одна маленькая, но весомая поправка – «Орган особы, не достигшей совершеннолетия, может трансплантироваться другой несовершеннолетней особе в случае полного обоюдного согласия сторон и наличии письменного юридически оформленного подтверждения данного действия». Приблизительно так. Мать мальчишки настояла на том, чтобы хотя бы частичка ее ребенка осталась жить. Она просто подарила сердце сына вашей дочке, когда узнала, что может тем самым спасти чужого ребенка. А по нашим же законом "подарочки не отдарочки", так сказать.

   Иван Варфоломеевич четко выговаривал каждое слово. Эти слова для Ивана звучали как нечто волшебное. Слезы сами брызнули из глаз, а вымолвить он только и смог:

- Спасибо вам, доктор. Слава Богу.

   Пожилой мужчина с пониманием взглянул на Ивана, который благодарил Бога за то, что он отнял у юного парня жизнь. Как бы жестока ни была картина, но Иван Варфоломеевич за время своей работы, уже привык к подобному. В жизни должен быть баланс. Если одна жизнь потеряна – другая должна быть подарена.

- Меня благодарить не за что. Моя работа еще впереди. У нас не более четырех часов, чтобы в груди вашей дочери забилось здоровое сердце. Так что дай Бог, чтобы вы смогли меня поблагодарить по истечении этого времени. А еще лучше через несколько десятков лет.

   Доктор очень быстро покинул Ивана, который уже готов был признать истину – чудес не бывает и будущее их Бахтияры все еще остается в подвешенном состоянии. Но с другой стороны – пусть туманное, но оно все же есть.

   Со слезами на глазах, практически бегом, он влетел в палату своей принцессы, у койки которой неизменно дежурила его королева - София.

   Ивану хотелось прямо с порога прокричать, что вот-вот все наладится, что их малышка скоро сможет покинуть эту ненавистную палату, что стоит потерпеть еще чуть-чуть, и их мучениям наступит конец. Но увидев спящую Бахтияру и измученную Софию, которая  отдаленно напоминала ту юную и прекрасную женщину, с которой он прожил лучшие годы, он не мог не задать вопрос:

- Соня, как она? - опасаясь потревожить сон малышки, прошептал Иван.

- Глупый вопрос, не находишь? – Практически не обращая внимания на мужа, София безжизненно продолжала смотреть на дочь.

   Иван давно перестал обращать внимание на безразличие со стороны жены, так же как и она на него. Они больше не были мужем и женой. Они были лишь родителями больного ребенка, и вся их жизнь теперь вращалась по одной единственной орбите. Они оба забыли когда последний раз улыбались, если этого не требовалось когда Бахтияра была при памяти. Они не помнили, когда в последний раз прикасались друг к другу, если только это не были успокаивающие объятия. Они забыли, как это любить кого-то кроме Бахтияры.

   Их жизнь давно превратилась в семь кругов Ада. Глядя на свою малышку, они отказывались верить в то, что это произошло именно с ней. Каждый из них желал принять на себя этот непосильный удар судьбы, лишь бы облегчить и продлить слишком короткую жизнь Бахтияры. Они часто признавались друг другу в том, что все что произошло с ними слишком несправедливо и больно. Их малышка не заслуживала такого. Никто из детей на Земле, не заслуживает такого, ведь они еще так юны и так мало повидали в этой жизни. Да что там, практически ничего не видели.

   Они мечтали о том, как их дочь вырастет. Как поступит в институт. Как Иван будет отшивать всех ее женихов… А сейчас… Сейчас им нельзя мечтать дальше завтрашнего дня, а то и следующего часа.

- Давай выйдем. Нам необходимо поговорить. - Полным вдохновения голосом проговорил Иван.

   Вместо ответа, София молча встала со стула и все так же, молча, прошла вслед за супругом. Она давно уже не анализировала ни его слова, ни его действия, и перестала обращать внимание на тон его слов. После того, как он сотни раз обещал ей, с пеной у рта, что очередная его волшебная ерунда обязательно спасет ЕЁ малышку, и всякий раз это оказывалось ложью, она больше не верила ему, не слышала, не видела. Теперь София считала Бахтияру именно своей девочкой, и теперь она была уверена в том, что любит ее ничуть не меньше Ивана, а скорее всего даже больше. Именно она, не отходила от дочки дольше чем на несколько вынужденных минут, пока ее муж верил в сказки, колеся чужими странами.

- Я тебя слушаю, - равнодушно прозвучало из уст измученной женщины.

   Иван, впервые за долгие месяцы, внимательно смотрел на жену и не мог понять – «Когда она успела так постареть?». Эти давно отросшие корни волос, которые были практически белыми от огромного количества седины. Эти черные круги под глазами, от которых, казалось, ей уже никогда не избавиться. Эта безжизненно сухая и белая кожа на лице, словно у совсем пожилой женщины. А глаза, глаза Софии уже не блестели, а были двумя бесцветными точками на совсем еще недавно прекрасном лице. От его Софии осталась лишь призрачная оболочка, содержимое которой было ничуть не лучше.

- София, у меня есть для тебя… для нас, хорошие новости. – Иван попробовал изобразить на своем, не менее измученном лице, улыбку. – У НАС есть сердце!

   Он выпалил эту фразу с таким воодушевлением, словно это было как минимум волшебным заклинанием от всех их бед. Да, в принципе, так оно и было. Вот уже несколько минут как Иван получил надежду и возродил свою веру. Он надеялся, он знал, что эта новость вселит вдохновение и в Софию, которая не меньше его жаждет хороших новостей. Едва заметный огонек в любимых глазах сказал ему красноречивее тысячи слов - он не ошибся, жена, также как и он, получила свою порцию надежды и радости.

- Как «есть»? – София задала вопрос не потому, что не поняла или не расслышала, а только лишь затем, чтобы услышать еще раз эти заветные слова из уст мужа.

- Иван Варфоломеевич только что мне об этом сообщил. Нашу Бахтияру уже сейчас начнут готовить к операции по пересадке! – Произнося эти слова, Иван ощущал, как кровь резво начала блуждать по его венам, а всего несколько минут назад, он не чувствовал даже стука собственного сердца.

- Господи, спасибо тебе!!! – закрыв лицо руками, София дала полную волю слезам. – Господи, спасибо!  

   Выброс адреналина, который София испытала в этот момент, был для нее слишком мощным, и она уже практически готова была оказаться на холодном больничном полу:

- Соня, - увидев к чему все движется, Иван ловко подхватил супругу. – Родная, держись. Это отличная новость, но, боюсь, нам еще многое предстоит пережить.

- Я готова пережить все, кроме нашей дочери. Пусть только в груди Бахтияры забьется здоровое, пусть и чужое сердце. – Сквозь слезы София улыбалась. – Господи, Ваня, неужели нам так повезло?! Неужели нас услышали наверху... или внизу... Еще вчера Иван Варфоломеевич утверждал, что шансов для нашей дочки очень и очень мало. А сейчас…

   Прижимая к груди Софию, Иван заметил суету возле палаты их дочери.

- Идем, проведем нашу малышку в операционную. Похоже, все случится совсем скоро.

   София резко обернулась и, не обронив ни слова, первой бросилась в палату.

- Куда вы ее увозите?! – истерический крик разразил больничную суету.

- В операционную, - спокойно проговорил один из медбратьев.

- Разрешите нам проводить дочь? – как никогда учтиво и спокойно поинтересовался Иван.

- Да пожалуйста. Только до двери операционной, не дальше.

- Хорошо! – единогласно выкрикнули родители.

- Ма, па, а куда меня везут? – сонные глаза Бахтияры, тоже бесцветные и потухшие, приоткрылись, стоило сменить практически идеальную тишину палаты на коридорные шорохи и голоса.

- Доченька, ты не волнуйся. Тебя везут в операционную и уже завтра, ты будешь практически здоровым человеком. Ну, разве только тебе нельзя будет прыгать и бегать, словно угорелая. А пока ни о чем не думай. – Борясь со слезами, предательски накатывающими на глаза, шептала София.

- Бахтияра, ты ведь папина дочка, сильная и мужественная, так что ничего не бойся. Знай, совсем скоро мы вновь будем играть в футбол и ты обязательно возвратишься в свою секцию, где за тобой все скучают и желают скорейшего выздоровления. Дочь, ты Багдасарова, а мы так просто не сдаемся.

   Иван не заметил, как сильно сжал крохотную руку Бахтияры, а та, совершенно привычно, даже не подала виду, что ей больно. Она не привыкла жаловаться и всегда мечтала оставаться в глазах отца сильной девочкой, ЕГО девочкой. Той, которой он мог бы гордиться. Той, которая всегда лишь радовала бы своего папу. Той, которая лучше любого мальчишки. Той, которая любит его так сильно, что никто в мире не способен любить кого-то сильнее, разве что он ее.

- А чье сердце мне вставят? – было последним вопросом полусонной девочки, практически исчезнувшей за дверью операционной.

- Не важно «чье», важно, что оно здоровое. – Успел бросить в ответ Иван.

   «Чье?», Ивану действительно было не важно, главное, что оно есть, и оно будет биться в груди его дочери. Бахтияра исчезла. Возле операционной засуетилось множество медперсонала. Последним в нее вошел Иван Варфоломеевич.

- Молитесь. – Почти приказным тоном проговорил доктор глядя на сжавшую у груди руки Софию и на Ивана, изо всех сил старавшегося оставаться сильным.

   Родители лишь закивали в ответ тому, в чьи руки отдали свое сокровище. В эти минуты, предстоящие часы, именно этот пожилой мужчина станет их Богом. В его власти жизнь их ребенка и Иван с Софией искренне верили в то, что в груди их малышки спустя какое-то время забьется чужое, но здоровое сердце. Они будут молиться всевышнему, чтобы тот дал право на жизнь их дочери и помог Ивану Варфоломеевичу провести операцию не менее виртуозно, чем несколько десятков до этого. Они будут молиться за спасение юной души и молодого тела. Они обязательно помолятся за здоровье того, кто спасет эту душу и это тело.

   Минуты ожидания медленно перевалили в часы. Молитвы стали казаться проклятием. Иван в миллионный раз измерил шагами больничный коридор, а София словно сумасшедшая бесконечно бормотала себе что-то под нос.

   Один час сменился вторым, а затем третьим. Из операционной ничего не было слышно, и ожидание хоть какого-нибудь результата доводило Ивана до крайней степени безумия. Его подсознание рисовало самые ужасающие картинки. Иван словно присутствовал на операции и видел, как острым скальпелем врач разрезал молодую плоть его Бахтияры. Все процессы в юном организме приостановлены и несколько докторов делают все возможное, чтобы с запуском нового сердца,организм ожил. Бахтияра не дышит, не шевелится и, похоже – не жива. Иван видит, как почерневшее и какое-то ссохшееся, словно сгнившее до черна яблоко, сердце его дочери, поместилось в ладошку пожилого мужчины, а затем было выброшено в мусорное ведро, находившееся рядом с операционным столом. Сквозь огромную дыру в груди Бахтияры он отчетливо видел все ее внутренние органы, от чего крепкому духом мужчине, хотелось застонать от боли в собственном сердце. Пребывая в неком трансе, он пристально наблюдал как на пустующее несколько секунд место, Иван Варфоломеевич помещал новый, пульсирующий орган. Чужое сердце прекрасно. Оно здорового алого цвета, вновь напомнило ему яблоко, только теперь оно было спелым и сочным. Оно билось даже на ладони у доктора…

- Бред! – непроизвольно вырвалось из груди измученного собственными фантазиями Ивана, который изо всех сил старался переключить свое сознание на более радужные мысли, но ничего не выходило. – Соня, я на свежий воздух. Скоро вернусь. – Автоматически прошептал Иван в сторону совершенно безразличной к его словам жены. Ему нужен был свежий воздух.

   По дороге к выходу Иван сделал остановку у кофейного аппарата одиноко красовавшегося у лестничной клетки. Кофе, то, что делало его жизнь на одну десятую процента выносимее. Всякий раз этот горячий напиток обжигал его изнутри и заставлял работать мозг чуть лучше, чем он мог справиться самостоятельно. Организм Ивана был истощен, а этот темно-коричневый напиток хоть на несколько минут бодрил все клеточки измученного переживаниями тела.

- Папочка! Папочка!

   Пластиковый стаканчик моментально оказался на полу, а сам Иван боялся пошевелиться. В его ноги жадно впились чьи-то маленькие рученки и пронзительный тоненький голосок разорвал его внутренний мир изнутри своим «папочка». Он замер.

- Карина, это не твой папа, - последовало сразу за детскими словами, - твой папа на работе, а это чужой дядя. Оставь в покое его ноги.

   Иван обернулся и увидел как симпатичная молодая брюнетка силой пытается отцепить от его ног малышку лет трех. Девочка была похожа на свою маму, вот только волосы были намного светлее, а глаза чернющие точь в точь такие же как у мамочки.

- Простите. Просто вы сзади очень похожи на нашего папочку. На вас точно такая же ветровка и джинсы, цвет волос и рост… Простите, ради Бога. – Извиняясь мать успешно завладела дочкиной ручонкой. – Карина, идем. И больше не смей так поступать. Это, по меньшей мере, не прилично. Дядя вон до сих пор в себя прийти не может.

   Мама с дочкой поспешили исчезнуть, а Иван продолжал стоять, как вкопанный в землю столб. В его ушах продолжало звенеть «Папочка!», а глаза сохранили в памяти две черные бусинки на лице незнакомой девчушки. У нее были такие же черные глаза, как и у его Бахтияры…

   Сердце Ивана выскакивало. Кофе уже не хотелось, выделившийся в кровь адреналин и без участия кофеина заставил его взбодриться. В голове была каша из настоящего, прошлого и будущего. Ему вспомнилось как его малышка точно так же хватала его за ноги и не хотела никуда отпускать. Он часто таскал ее по квартире на своих ногах, даже не пытаясь избавиться от самой очаровательной присоски. То время уже никогда не повторится, но черт, он должен услышать ее «Папочка» еще сотни раз, тысячи. Сегодня, завтра, и через десятилетия, он хочет слышать СВОЁ «Папочка»!

   Иван быстро удалялся с этажа на котором находилась операционная желая оставить на нем и свои бредовые мысли. Он тщетно пытался отмахаться от безжалостных картинок в своей голове. Он не видел ничего и никого вокруг, кроме собственных фантазий. Ему казалось еще немного и он сойдет с ума.

- Простите. – Машинально слетело с губ Ивана, как только он почувствовал, а не увидел, что что-то живое встало на его пути.

   Спешно перепрыгивая с одной ступеньки на другую, Иван так бы и не заметил сидящего на холодном бетоне человека, если бы не зацепил его ногой. Он уже готов был шагать дальше, продолжая погружаться в собственные галлюцинации, но задержал свой взгляд на сидящем.

   В пролете между пятым и четвертым этажами, прямо на голых ступеньках, сидела женщина. С виду, ей было около сорока, но все же было в ней что-то, что подсказывало Ивану – ей, скорее всего, нет и тридцати.

   Ивану хватило мимолетного взгляда, чтобы оценить степень боли и отчаяния на совершенно потерянном лице. Таком же, как у его Софии, да и у него самого.

   Через правое плечо, прямо на грудь, женщине ниспадала растрепанная белоснежная коса. А по нездорово бледным щекам, скатывались огромные капли слез. Иван даже отметил про себя, что таких крупных капель он давно не может ронять на землю. Скорее всего, рана этой особы слишком свежа.

   Сделав два шага вниз, Иван готов был покинуть свою находку, ему с головой хватало своего личного горя. Но что-то невидимое и неосязаемое, не отпустило. То ли он слишком близко стал проникаться чужой болью. То ли слишком глубоко окунулся в сверхъестественное. А может просто, в знак благодарности, за то, что она помогла ему отвлечься от собственного сумасшествия, Иван сделал несколько шагов в обратном направлении.

- Девушка, вам, может, чем-то помочь? – неуклюже поинтересовался Иван у той, которая не нарочно сверлила дыру в противоположной стене. – Вам плохо? Давайте я вам помогу подняться, что ли… Может позвать кого или еще что?

   Но ответа не последовало.

- Эй, мадам, вы меня слышите? – Иван замахал рукой перед остекленевшим взглядом сидящей, но вновь удостоился того же ответа. – Хорошо. Тогда я позову какого-нибудь врача.

- Не нужно мне никого. – Стоило Ивану зашагать прочь, как он, наконец, удосужился услышать голос сидящей.

- Хорошо. Ну тогда вы должны объяснить мне свое поведение. Что у вас стряслось? - как-то не привычно для самого себя поинтересовался Иван, ведь в последнее время ему лишь приходилось слушать подобные вопросы, а никак не задавать.

   В Иване включился режим милиционера, который должен был докопаться до сути, оказать помощь. Он уже и забыл – как это, интересоваться чужими бедами и проблемами. А сейчас ему это было просто необходимо, чтобы не свихнуться от собственных.

- Я внимательно вас выслушаю и, быть может, смогу помочь. А если вы будете бездействовать сидя на ледяном цементе, легче уж точно никому не станет. Вставайте и пойдем пить кофе. Я угощаю.

- Думаешь ты самый умный? Думаешь, что все знаешь? – женщина вновь заговорила, и каждое ее слово излучало боль и злобу.

   Нет, эта злость не была предназначена лично для заботливого мужчины. Она была адресована всему миру. Всей вселенной. Иван в этом был уверен точно так же, как в том, что дважды два - четыре.

- Нет. Не думаю. Просто пытаюсь помочь. Просто вижу, что помощь вам нужна. Не желаете принимать ее от меня, я сейчас же позову медсестру. Пусть вами занимаются профессионалы. А у меня и своих забот хватает.

   Ивану было безумно жаль эту девушку. Ему бы хотелось быть чем-то полезным, но навязывать свои услуги, он точно не собирался. Сил на бессмысленные уговоры и назойливую помощь у него не было. Его мысли вновь оказались в операционной, где в это время лежит бездыханное тело его Бахтияры, а он тут возится с какой-то малахольной. Да и что, в конце концов трагического может произойти в ее возрасте? Какой-то «козел» разбил сердце? Или «птичку жалко»? Времени проведенного рядом с этой особой Ивану хватило, чтобы понять, ей до сорока еще очень далеко, а вот двадцать пять, максимум тридцать, это о ней. У нее вся жизнь впереди, а она, стопроцентно, убивается из-за какой-то ерунды.

- Я же уже говорила – не нужно никого звать. Мне уже никто не поможет. Мне ничего не нужно, даже собственная жизнь... И ты проваливай, пока на грубости не нарвался. – Вновь зло зашипела девушка, автоматически удаляя ручьи с лица.

- Знаешь что, красавица, ты поосторожнее в выражениях. – Психике Ивана давным-давно требовалась разгрузка, которую он с удовольствием устроил себе с подачи незнакомки. – Ты, родная, еще не знаешь, что такое настоящая «грубость» и  слова «мне уже никто не поможет», скорее всего, слишком громкие в твоем случае. А в сторону собственной жизни я бы вообще не стал так грешить. Она слишком коротка, чтобы ею так распорядиться. Кто-то, когда-то подарил ее тебе и радовался каждой твоей улыбке, каждому произнесенному слову, сделанному шагу… Ты не вправе произносить подобные слова! «Никто не поможет» - это когда ты лежишь на операционном столе и от тебя уже ничего не зависит. Возможно от твоего организма, или от доктора, который распанахал тебя остреньким ножичком. Но не от тебя! Забьется ли вновь твое сердце, не тебе решать. Вот это - "никто не поможет". «Никто не поможет» - это когда ты умираешь, прекрасно знаешь об этом, и ничего не можешь с этим поделать. Вот что значит это твое "никто не поможет", а как минимум двум людям безумно хочется, чтобы ПОМОГЛИ. А ты здоровая барышня с обеими руками, ногами и голова на плечах, пусть и с вавками, но все же имеется, а такое несешь! Больная!

   Незаметно для самого себя, Иван начал орать на постороннего человека. Он не понимал, как можно быть таким эгоистичным и разбрасываться собственной жизнью, когда другие изо всех сил борются за право жить. Он был по-настоящему взбешен.

   Молодая женщина медленно поднялась с пола. Слезы на ее лице застыли. Сделав несколько коротких шагов, тонкими руками она пригвоздила Ивана к больничной стене.

- Кто дал тебе право судить мои слова? Кто дал право поучать? И скажи мне, пожалуйста, имею ли я право на каждое произнесенной слово, в случае если на этом чертовом операционном столе всего несколько часов назад лежал мой ребенок, и от него ничего не зависело?!!! Имею ли я право на собственные слова, если его совершенно здоровое сердце не захотело больше биться в его груди?! Когда он был единственной радостью и солнечным лучом в моей гребаной жизни, но это не удержало его в ней, имею ли я право так говорить?! Как ты думаешь, потеряв единственный смысл своей жизни, могу ли я утверждать, что она мне больше не нужна?!

   Девушка еще не закончила, а в голове у Ивана зазвучал голос Ивана Варфоломеевича – «Вашей дочке мы можем пересадить сердце мальчика. Они практически одногодки и это лучший вариант...». Пазл моментально сложился. Иван непроизвольно сглатывал один за одним подступающие к горлу комки. Он искренне ненавидел себя за все, что наговорил незнакомке. Он действительно не имел никакого права разговаривать с ней в таком тоне, как бы ему того ни хотелось в тот злосчастный миг. На физическом уровне Иван ощущал страшную боль по всему телу. Ужас услышанного его парализовал. На мгновенье ему показалось, что в собственных жилах течет не кровь, а мелкая крошка из разбитого стекла.

   Уверенность и агрессия, с которой он несколько минут назад пытался донести правду жизни до ушей незнакомой девушки, испарилась. Его истерзанное сердце стало болеть в два раза сильнее. Он смотрел в утонувшие в слезах глаза и не мог поверить, что так жестоко мог ранить эту и без того несчастную особу.

   Всего на секунду, но на очень жестокую секунду, он представил, что сердце, остановленное на время операции в груди его дочери, не забьется. Фантазия моментально обрисовала маленький гробик обитый красным шелком... Ивану стало не хорошо. Во рту все пересохло, а затем наоборот стало слишком много слюны и захотелось блевать. Мысленно он в миллионный раз проклял себя за жестокие слова в адрес незнакомки. Но разве он мог знать?

   Иван пристально посмотрел на ту, благодаря несчастью которой, его собственный темный мир вскоре должен приобрести краски. Вглядываясь в ее лицо, он никак не мог себе представить – что должна чувствовать сейчас эта мать? А еще, знает ли она, что в эти самые минуты сердце ее сына забьется в новом теле, в теле именно его Бахтияры?

   Непроизвольно Иван обнял разгневанную от отчаяния девушку. Он готов был сделать что-то невероятное, лишь бы она успокоилась. Но что он мог противопоставить смерти собственного ребенка? Он не знал. Да и никто не знает.

   Теперь ее слова «Мне уже никто не поможет», в голове у Ивана зазвучали совершенно по-иному. А «...мне уже ничего не нужно, даже собственная жизнь...» навсегда засели в сердце, ведь только благодаря им, сам он избежит участи повторить их вскоре. У него, непременно, все наладится, ценою боли этой безутешной матери. Бахтияра вновь будет радовать его своими успехами, смехом и признаниями в любви. А вот этой девушке уже никогда не удастся услышать слова «Мамочка, я так тебя люблю!» из уст того, кто по какой-то причине слишком рано покинул свою мать.

- Ему было всего восемь. Моему Артему лишь неделю назад исполнилось восемь, а сегодня его не стало… - Все еще оставаясь в цепких объятиях Ивана, незнакомка заговорила совершенно опустошенным голосом. – На день рождения мы с ним гуляли в аквапарке, он так любил воду… Он просто сходил с ума на всех аттракционах. А сейчас… Сейчас он лежит с проломленным черепом в морге.

   С каждым словом незнакомки, Иван чувствовал, что его собственный череп тоже сейчас взорвется. Его сердце пронзала боль, а чувство вины душило слишком напористо. Иван чувствовал себя виноватым за ту радость, которую испытал услышав, что найден донор для его Бахтияры. В тот момент, он даже не задумывался, кто, что и как? Ему было попросту наплевать, ведь если кто-то умер, значит, так должно было быть и все. А теперь он держит в своих объятиях мать, потерявшую своего ребенка и не может промолвить ни слова, ведь таких слов, которые смогут ее утешить, просто НЕТ.

- Мы с ним были на катке и… - девушка не могла дальше говорить, с ней случилась истерика.

   Не в Ивановых силах было утешить незнакомку. Аккуратно, шаг за шагом, он проводил девушку в один из коридоров больницы и вручил ее первому попавшемуся человеку в медицинском одеянии. Сначала он намеревался убедиться, что с этой женщиной будет все в порядке, но стоило ей исчезнуть за дверью одного из кабинетов, как ему захотелось бежать прочь, и позабыть о ней навсегда.

   Убегал от чужих проблем он уже не на улицу, а к операционной, в которой решалась судьба его Бахтияры.

- Что, все еще не закончилось? – подойдя к находящейся в прежнем состоянии Софии поинтересовался Иван, который шагая к этой двери, все же надеялся, что его с ходу обрадуют.

- Нет. – Сухо процедила сквозь зубы София.

- Но ведь прошло уже больше трех часов, почти четыре. – Иван резко уставился на дверь операционной и его сердце учащенно забилось. – Может кто-то выходил? Или ты у кого спрашивала, что там происходит?

   София резко повернулась к мужу.

- Если бы тебе это было интересно, ты бы никуда не уходил! – Вызверилась женщина, но Ивана ничуть не задел ее тон, он давно привык к подобным нападкам, да и сам часто изъяснялся не лучше.

- От того, что я торчал бы здесь вместе с тобой, ничего бы не изменилось. От нас ничего не зависит. Все в руках тех, кто находится ЗА этой дверью.

   София моментально изменилась в лице и следующие ее слова звучали совсем иначе.

- Прости. Просто это ожидание… Мне кажется, я скоро сойду с ума, а никто ничего не говорит… Как там наша доченька? Как там моя Бахтияра? Господи, я все время молюсь за ее спасение, но не знаю – услышит ли он меня. Это сердце должно забиться в ее груди. Она просто не может нас покинуть, правда ведь?

   София умоляюще всматривалась в лицо Ивана ища в нем поддержку. Ей так нужны были его убедительные слова, что все будет хорошо и в груди их дочери ритмично и надежно забьется чужое сердце.  Нуждающийся в подобных убеждениях ничуть не меньше Иван,  все же согласился стать для своей жены спасательным кругом в море надежды.

- Знаешь, я уверен, что с нашей малышкой все будет в порядке. Она у нас сильная девочка. Она ведь папина принцесса, Багдасарова.

- Ты достал этим своим «сильная»! Она всего на всего ребенок! Больной испуганный ребенок! И порой мне кажется, что именно эта твоя уверенность в том, что мы воспитываем не хрупкую девочку, а робота, и привела ко всему этому! Охота, рыбалка, спорт… Это ты довел ее сердце до истощения! ТЫ! Всеми невыносимыми нагрузками, когда ей нужно было играть в куклы и помогать мне на кухне... – Слова как-то сами собой слетели с губ Софии.

   Это был не первый раз, когда София упрекала Ивана в излишне мальчишеском воспитании Бахтияры. Она еще с самого начала их «каторги» была убеждена, что вся причина именно в нагрузках. Хотя все доктора, как один, твердили, что это здесь совершенно ни при чем, огромное количество детей занимаются всем и сразу, но ничем подобным не страдают. В моменты прозрения, София незамедлительно просила прощения за все сказанное, но когда становилось особенно невыносимо, вновь не могла сдержаться от выброса негатива.

   Иван, который в первый раз принял ее слова слишком близко к сердцу, сейчас уже практически не реагировал на подобного рода упреки. Да, пару лет назад он и сам себя упрекал в том же, что и София. Он ненавидел себя за то, что так старательно лепил из Бахтияры бойца. Хотя, при этом, безумно любил ее и часто баловал приятными бонусами в виде новенького велосипеда или телефона последней модели. Он не заставлял ее от заката до рассвета таскать в спортзале железо, или же торчать сутками на стадионе. Он просто хотел, чтобы его дочь была дисциплинированной, сильной, стойкой, и всегда стремилась к победам. Он просто желал, чтобы его девочка могла постоять за себя. Но он никогда не забывал сказать ей, как сильно он ее любит, не боясь тем самым показать слабину. Он не считал, как многие из мужчин, что проявление чувств это слабость. В их с Бахтиярой взаимной любви было нечто волшебное и даже святое. Они упивались взаимными признаниями и одному Богу известно, как дороги для Ивана все ее поцелую и объятия.

- Сонь, тебе прекрасно известно, занимайся я с ней с утра до ночи спортом, охотой или рыбалкой, она бы здесь не оказалась, если бы не какой-то дефект в ее сердечных мышцах. Знаю, ты не со зла, но думаю не стоит больше к этому возвращаться. От того, что ты будешь искать виновных, лучше никому не станет. Тем более что обвинить меня больше чем я сам себя виню, ты все равно никогда не сможешь. А еще, по моему личному мнению, во всем что с нами случилось, виноват весь мир. Но сейчас не об этом. Нам нужно радоваться, что мы все же имеем возможность, все исправить. А вот у матери того мальчишки, сердце которого будет биться в груди нашей Бахтияры, такого шанса не было.

   Слова Ивана заставили Софию очнуться. Ее глаза широко распахнулись, а на лице читался весь ужас услышанного.

- Какого мальчика? Какой матери?

- София, не думала ли ты, что нашей дочке будут имплантировать искусственное сердце? Или бесхозное какое? – Иван не подбирал слова, он просто желал донести до жены, что кому-то гораздо хуже, чем им, и не стоит тратить собственную энергию на взаимные упреки и оскорбления, она им еще пригодится.

   Всего несколько часов назад, он сам радостно вскидывал руки к небесам и благодарил всевышнего за ТАКОЙ подарок. Ему было все равно «чье» сердце достанется Бахтияре, лишь бы та жила. А вот сейчас, ему по-настоящему больно, что ради спасения одного ребенка, Господь отнял жизнь у другого. Только взглянув в глаза матери, не имеющей никакой надежды, он по-настоящему оценил свою, и собирался научить это делать Софию.

- Нашей Бахтияре пересаживают сердце мальчишки, ее ровесника. Оно полностью здорово, а он мертв. У нашей дочки есть все шансы на счастливое будущее, и оно у нее обязательно будет. А вот у того мальчишки и у его матери, больше нет надежд ни на что. Так что мы просто обязаны верить в лучшее, а не оскорблять друг друга. Наша дочь будет жить и мы за это должны благодарить не только Бога и врачей, а и, как бы это жестоко не звучало, случай забравший жизнь мальчишки.

   На глазах сильного мужчины заблестели слезы, а София не стала сдерживать свои.

- Ваня…

   София уткнулась носом в родную грудь мужа. Она так давно этого не делала, что уже начала сомневаться в способности плакать. Ей казалось, что все свои слезы, она уже давно истратила. Но, получается, она истратила только те, которые предназначались для Бахтияры. А оплакать чужое горе, у нее откуда-то взялись два мощных ручья.

- Вань, я, наверное, ужасный человек, но… Я рада, что этот мальчик умер.

   София произнесла то, в чем даже себе самому боялся признаться Иван. Она искренне радовалась чужому горю, и это действительно было страшно, так как тем самым занимался и Иван, только очень глубоко в душе. Даже когда ему на грудь падали слезы незнакомой женщины, и он искренне ей сочувствовал, все равно был рад. Рад тому, что врачам не удалось спасти ее сына, чтобы чуть позже спасти его дочь.

   Иван крепко прижимал к себе Софию, но сил произнести те же слова, что и она, у него не нашлось. «Правду говорят, женщины все же сильнее нас, мужчин» - проскользнуло в его голове, ведь только сильный человек может открыто демонстрировать свою человеческую слабость.

- Операция закончена.

   Вот он, момент истины. Спустя четыре с половиной безжалостно долгих часа, раздался долгожданный голос Ивана Варфоломеевича. Доктор предстал перед семейством Багдасаровых совершенно неожиданно и выглядел крайне уставшим и измученным.

 – В груди вашей дочери бьется новое сердце. Но никаких гарантий я вам дать не могу. Она все еще под наркозом и будет спать несколько часов, что я и вам рекомендую сделать. Послеоперационный период иногда, а если быть до конца откровенным, во многих случаях бывает намного тяжелее дооперационного. Вам потребуется много сил. Так что пока можете прилечь, часов на четыре-пять. Вы ничем не сможете помочь Бахтияре. В последующие часы все будет зависеть лишь от нее самой и от ее организма.

   Словно предвидя все возникающие в головах обоих родителей вопросы, Иван Варфоломеевич одним кратким монологом ответил сразу на все и поспешно удалился. По всему было видно, что он устал. А когда до Ивана и Софии дошли слухи с подробностями проведенной им операции на сердце их дочери, они поняли, почему он был так истощен.

   Как оказалось, не все было так просто. Из-за болезни сердце Бахтияры слишком увеличилось в размере, намного больше, чем рассчитывал Иван Варфоломеевич. Все внутренние органы пострадали из-за этого. Печень была увеличена. Легкие истрепаны из-за постоянного кислородного голодания, которое случалось через плохую циркуляцию крови. Все внутренности были слишком стеснены огромным детским сердце. По этой же причине, было слишком сложно заменить умирающий детский орган на здоровый, нормальных размеров. Хирургу и его ассистентам пришлось немало потрудиться, но радоваться действительно было слишком рано. Если сердце мальчика не отторгнет Бахтиярин организм, все, рано или поздно, внутри нее придет в норму. Но если чуда не произойдет – Багдасаровы вновь попадут в зловещий «лист ожидания».


   *****

                                                   

- Операция - самое простое в этой истории, - как всегда четко, уже на следующий день поставил в известность Багдасаровых, Иван Варфоломеевич. - Впереди сложнейший этап реабилитации. Каждый час прием медикаментов, причем по несколько таблеток, лечебная физкультура. Девочка должна быть под наблюдением врачей постоянно. Еще будьте готовы к тому, что после операции могут быть осложнения, и Вы должны осознавать вероятность возможного риска. После трансплантации сердца может развиться острое или хроническое отторжение трансплантата, увеличение опасности развития различных инфекционных заболеваний, развитие стероидного диабета, возникновение острых язв в желудке, увеличение риска развития опухолей, заболевания костей, избыточная масса тела, болезнь коронарных артерий… Простите меня за все эти слова, но я должен предупредить вас о разных вариантах развития дальнейших событий. Чудеса в жизни случаются, но не так часто, как хотелось бы. Так что крепитесь и не переставайте молиться.

   В то время как София вновь заняла свой пост у койки Бахтияры, Иван внимательно выслушал врача, но был твердо убежден – это все не о его девочке. Главное, у нее есть новое молодое и здоровое сердце, которое непременно долго и счастливо будет биться в ее груди. А справиться с возможными так называемыми «побочными эффектами», у его дочки хватит сил.

   Ему бы тогда знать, как сильно он заблуждается в собственных убеждениях.



СЕНТЯБРЬ 2013

                                                     


   Чуда не произошло. Пошел второй месяц реабилитации, когда доктора обнаружили неладное и без того зыбкий мир Багдасаровых вновь пошатнулся.

   Впервые в число «избранных» Бахтияра попала, когда ее сердце в восьмилетнем возрасте оказалось таким изношенным, как у древнего старика. Она попала в мизерный процент детей страдающих этим недугом. И вот теперь, она вновь оказалась в числе меньшего процента, но и в этом случае - худшем.

   В артериях ее сердца произошла прогрессирующая концентрическая гиперплазия гладких мышц. Говоря простым языком – активное клеточное размножение, ведущее к развитию опухолей. Причина этого процесса неизвестна. Считается, что роль в нем играют цитомегаловирусная инфекция (вирусное инфекционное заболевание возбудителем которого является ДНК-содержащий вирус) и реакция отторжения. А если еще проще, организм Бахтияры активно отторгал «инородное» для него тело, любимы удобными ему способами и доступными методами. Вариант лечения этого состояния единственный – повторная пересадка сердца. Другого не дано.

   На лечение, операцию, реабилитацию, Багдасаровым потребовались огромные суммы денег. Иван давно продал свой бизнес и еще раньше уволился из органов. Совместным и непоколебимым решением было продать и квартиру, в которой они прожили много счастливых лет. Дача тоже ушла с молотка, даже парочка земельных участков в глухой деревне, доставшаяся в наследство от бабушки лично Софие, тоже были благополучно проданы. Счета, на которых хранились деньги отложенные на безоблачное будущее Бахтияры ее «НЗ» - опустошены до последней копейки. Друзья давно безвозмездно отдали им не малые суммы. А еще было открыто несколько кредитов. Деньги на повторную операцию на семейном совете двоих, было решено просить у людей, с помощью СМИ, других вариантов уже не оставалось. Но даже не в этом была самая большая беда Багдасаровых - время, оставалось злейшим врагом. Второго подходящего сердца, Бахтияра могла попросту не дождаться.

   Иван и София готовы были до конца своих дней выплачивать долги, работая на африканских плантациях, если понадобится, лишь бы их дочь осталась живой и увидела этот мир не только сквозь больничное окно. Они были уверены в том, что заработать деньги всегда смогут. А вот смогут ли пережить… О таком исходе ни Иван ни София даже не думали. Они изо всех сил гнали от себя мысли о худшем. Их истощенные физически и морально организмы все же были еще в состоянии надеяться на лучшее и просить у Господа еще одного шанса.

- Поймите меня правильно, - как всегда учтиво начал разговор Иван Варфоломеевич, – но велика вероятность того, что мы не успеем найти для вашей дочери новое сердце. Тем более одно ее организм уже, как бы это правильно сказать, уничтожил. А оно было просто идеальным вариантом. Если даже такой орган был отвергнут… В общем, я не стану вселять в вас красочные надежды, а, пожалуй, посоветую избавляться от ложных надежд. Шансов на то, что ваша девочка выкарабкается, практически не остается. Мне очень жаль. - Честно, но жестоко прозвучал приговор из уст интеллигентного до мозга костей врача.

- Вам жаль?! – Иван не выдержал, глядя на того, кто опустил руки раньше срока и советует им сделать тоже. – Вам жаль? Доктор, как можно вообще говорить такие пропитанные обреченностью слова тем, кто изо всех сил старается держаться за ниточку надежды?! Как вы можете нам советовать смириться и принять все как должное? Если бы с вашим ребенком случилось что-то подобное, вы бы смирились? Вы бы сумели заказать место на кладбище и похоронную процессию тому, кто еще дышит и борется за свою жизнь как может?!


   Вся боль и отчаяние Ивана переродились в гнев направленный в сторону доктора. Глядя на пожилого интеллигента, Ивану безумно хотелось перерезать ему горло со словами «Мне жаль». Ведь то, что он только что произнес, было не на много безболезненнее окровавленной, но еще дышащей плоти. В эту минуту он бы без сожаления лишил жизни этого человека, произнеся на его последнем вздохе "Мне жаль".

- Иван Семенович, я прекрасно понимаю, как вам сейчас тяжело. Но, думаю, спустя какое-то время вы оцените мои слова и то, что я не стал обещать вам нереального выздоровления. Мне действительно жаль, что ваша дочь не смогла принять подарок свыше. Но так бывает. Не она первая и, к моему глубочайшему сожалению, не последняя. - Доктор был непоколебим, хотя в его глазах тоже читалась боль. За все годы своей практики он так и не смог привыкнуть к подобным моментам. К этому невозможно привыкнуть.

   Пожилой кардиохирург Иван Варфоломеевич Остроумов не впервые в своей жизни столкнулся с ненавистью и презрением в глазах родителя собственного пациента, от чего ему всякий раз хотелось сменить профессию. Совершенно не имело значения ребенку или взрослому он уже вряд ли чем мог помочь, но доктор всегда должен был сообщать родственникам правду, и всегда все повторялось, словно проклятое дежавю.

   Всякий раз когда из его уст слетали печальные новости, его одинаково ненавидели и считали черствым и бесцеремонным бюрократом. Радовало то, что благодарных родителей, детей, братьев и сестер было в разы больше. Только по этой причине, он все еще изо дня в день пытался спасать чужие жизни. Только искренние слова благодарности и слезы счастья на лицах радостных родственников, после удачных операций, давали ему силы приступать к следующим. Всякий раз заходя в операционную, он не меньше всех тех кто оставался за дверью, молился Господу. Он просил у Всевышнего сил для себя, и жизни для лежащего под наркозом человека, но об этом было известно лишь ему одному.

- Может она не первая в вашей практике и не последняя, как вы утверждаете, но она ЕДИНСТВЕННАЯ для меня! - Громко хлопнув дверью, во избежание расправы над хладнокровным врачом, Иван пулей вылетел из дорого обставленного кабинета.

   Иван Варфоломеевич тяжело выдохнув откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Последний раз подобные слова ему приходилось слышать год назад, когда он не смог спасти  сорока пятилетнего мужчину с инфарктом. Он не стал тогда объяснять родственникам, что дело не в его компетентности или профессионализме, просто скорая добиралась к нему слишком долго. Он не оправдывался, а стойко принимал оскорбления. За всю свою жизнь он так и не смог понять одного - почему людям проще проклинать, чем понять, он не Господь Бог и оживлять людей ему не под силу.

   Полная тишина в кабинете и звучавшие в голове последние слова Ивана, все больше и больше угнетали кардиохирурга. Перед его уставшими глазами стояла маленькая девочка с прекрасными кудряшками. Как же она была похожа на его, нынче взрослую, дочь.

   Как-то незаметно даже для самого себя этот ребенок стал для него родным. Вопреки профессиональной этике и здравому смыслу, он полюбил малышку, которая никогда ни на что не жаловалась и стойко переносила все назначенные процедуры, дававшиеся даже некоторым взрослым с трудом. Ему безумно хотелось продлить ее не долгий век, но что он мог поделать, когда ее собственный организм не спешил ему помогать?! Его желание помочь этой семье было так велико, что всякий раз после тяжелой смены, втайне от всего мира, он заходил в небольшую церквушку не далеко от дома и молился. Он поставил не менее сотни свечей, в надежде на помощь свыше. Но... 

   Мысли начали путаться, голова становилась свинцовой. Спустя некоторое время тяжелых раздумий Иван Варфоломеевич должен был себе признаться, что еще немного и у него случится очередной срыв.

   Вот уже пять лет, в его организме не было ни капли алкоголя и все это время, каждый день идя на работу мужчине было страшно - "Только бы этот день принес лишь хорошие новости", твердил он по дороге на работу словно сумасшедший. Вот уже пять лет, это помогало. По крайней мере, он старался не принимать близко к собственному сердцу чужие трагедии, как бы тяжело это не давалось.

   Уводя себя от мыслей о Бахтияре, Иван Варфоломеевич безвольно окунулся в другие, не менее печальные события уже собственной жизни.

   Четырнадцатого августа две тысячи восьмого года он оперировал человека, родственником которого являлся сам. Это был инфаркт, которые случались с людьми не редко, и с которыми он зачастую ловко справлялся. Операция не представляла для него особой сложности и, не доверяя никому, кроме себя самого, он решился самолично оперировать собственную супругу.

   Все шло хорошо. Он провел сотни подобных операций. Ничто не предвещало беды, но... Прийти в сознание, после операции, его жене было не суждено.

   В тот страшный день он решил - увольняется, а еще - начинает много пить. В том, от чего ему приходилось отговаривать родителей и детей тех, кому он не смог помочь, Иван Варфоломеевич отчетливо видел собственный выход. Это был страшный период его жизни, который разделил все его существование на две части "до" и "после". Именно тогда ЕГО кудряшка вытащила своего отца из пропасти, в которую он шагал день за днем, опустошая литрами спиртное и прячась от всего мира в кабинете собственного дома. И именно после того, как она его вытащила из Ада, настояла на возвращении в операционную, он поклялся себе, что больше не станет ни с кем из пациентов церемониться. После собственной потери он понял, что никакие утешения не смогут унять боль, а еще, людям нужно всегда говорить реальные вещи, не давать ложных надежд, даже если сам знаешь что все будет хорошо - смолчать. Теперь он знал, все в руках Божьих, а не в его.

   С тех пор он гораздо чаще видел полные ненависти глаза и слышал упреки в собственной бессердечности. Но он не чувствовал за собой никакой вины, он всегда делал все, что было в его силах. Иван Варфоломеевич знал, его слова чистая правда, жестокая и холодная, но какая есть. Никто ведь никому не обещал, что жизнь милосердна. Лучше так, чем быть уверенным в счастливом исходе, а по итогу уйти на долгие месяцы в запой.

   Долгих пять лет ему удавалось справляться с человеческими эмоциями, а сейчас... Он излишне привязался к Бахтияре Багдасаровой и теперь больше всего на свете боялся двух вещей - ее смерти и возвращения в свой собственный алкогольный ад. И то и другое было слишком страшной перспективой, избежать которой, к сожалению, не в его власти.

                                                                          

     *****

                                                             

   Из кабинета бессердечного хирурга Иван вылетел словно ошпаренный. В его мозгу все перемешалось, а грудь душила ненависть и безысходность. В этот раз он направлялся не в ставшую ненавистной палату где на грани безумия балансировала София, днями и ночами просиживая у койки Бахтияры. Нет, в этот раз Иван решительно покинул больницу.

   Ему нужно было подумать вдали от белых халатов и предрешенности. Ему был жизненно необходим глоток свежего воздуха и приход свежих мыслей. Иван знал истину – из безвыходных ситуаций как минимум есть два выхода. Он не помнил где и когда это услышал, а тем более кто автор этих слов, но он точно знал – в их ситуации тоже есть выход. И пусть хоть миллион кардиохирургов скажут ему о том, что его дочь не первая и последняя, он сдастся лишь со своим последним вздохом.

   На улице беспощадно палило солнце, что ничуть не было похоже на сентябрь, а бурлящий в венах адреналин лишь способствовал излишней чувствительности к солнечным лучам, заставляя думать Ивана, что он из пластилина, который вот-вот растечется по асфальту.

   Люди вокруг куда-то спешили, совершенно не обращая внимания на одного из им подобных, как и он на них. Ивану не чем было дышать. В голове за одну секунду мелькало миллион разных мыслей и все не то. Всем своем сознанием он пытался найти выход, который обязан был быть, но…

- Господи, дай подсказку. Помоги! – остановившись прямо посреди улицы, Иван громко прокричал в небеса, и ему совершенно не было дела до того, что десятки людей оглянулись на него, как на сумасшедшего. – Покажи выход! Помоги!

   Стоило ему закончить и вновь устремить взгляд в толпу, как всего в нескольких шагах Иван увидел церковные купола. Вот она - помощь.

   Шаги ускорились, путь стал целенаправленным. Каких-то полчаса и Иван оказался в небольшой церквушке, последнем месте, где он еще мог надеяться на чудо.

  Купив при входе десяток свечей, Иван у каждой имевшейся в храме иконы зажег по одной, а у лика Николая Чудотворца, оставшиеся пять. Прикрыв глаза, он опустился на колени и погрузился в нечто похожее на транс. Пребывая в Индии, он пытался научиться искусству абстрагироваться от всего мира, но так до конца и не постиг транс. Хотя, изредка ему удавалось нечто похожее, вот как сейчас.

   Мысли Ивана, казалось, были за гранью. Его губы бесконечно шептали молитвы о спасении. Он вспомнил тот миг, когда впервые взял на руки свою кроху. Он вновь чувствовал ее младенческий запах, словно перенесся в тот самый миг. Даже его сердце стало биться так же часто, как тогда, много лет назад. Невольно ему вспомнилось что Бахтияра без особого желания появилась на этом свете, будто знала – ей все равно скоро его покидать.

   Он вспомнил, как беспокойны были все первые дни жизни его малышки, и как он, торча днями у палаты с инкубаторами, неумело просил Бога не забирать ее к себе. Уже тогда Иван пообещал ей и себе, в первую очередь, что сделает все возможное и даже больше, чтобы его дочь была счастливой, только бы была живой и здоровой. Сейчас же, от Ивана требовалось сделать невозможное, чтобы его дочь стала просто здоровой.

   Иван отчетливо почувствовал запах моря и его шум. В голове всплыла картинка из первой их семейной поездки в Крым. Еще совсем кроху, трехлетнюю Бахтияру, Иван учил плавать и держаться правильно на воде. А она внимательно слушала, но не забывала обрызгать отца с головы до ног, весело при этом хохоча. В то лето, она практически научилась плавать.

   Затем запах моря сменила мелкая дрожь и невыносимый свист метели в ушах. В один из снежных январских дней, он вывез Бахтияру на каток за город. Каток был обустроен на настоящем озере. Вокруг почти девственный лес и всего пару десятков семейных пар с детками. В тот день Бахтияра бесконечно падала на лед и Иван уже почти сдался. Но когда пришло время ехать домой, его дочь сумела несколько раз почти грациозно разрезать лед. В тот миг он ею так гордился! Его просто распирал восторг от того, что его пятилетний ребенок методом проб и ошибок, все же сумел добиться желаемого результата. Отцовская гордость автоматически умножалась на два, так как эта кроха была девочкой.

   День, когда первоклашка Бахтияра возвратилась со школы с огромным синяком в пол-лица, всплыл слишком неожиданно. Узнав, что изувечил лицо дочери на год старший мальчик, Иван готов был лететь в школу со скоростью света и просто закопать малолетнего хулигана, всю его родню, а заодно и безответственную директрису, которая наплевала на все его просьбы в отношении Бахтияры. Но каким же было его удивление, когда вместо того, чтобы обрадоваться тому, что папа обязательно за нее заступится, его Бахтияра со слезами на глазах умоляла не делать этого. Вместо этого его девочка попросилась записать ее на какие-нибудь курсы боевых искусств и вполне серьезно заявила, что сама за себя постоит. Она не хотела быть нюней и ябедой, а отцу во всем честно созналась лишь потому, что не терпела ложь. Больше всего на свете она хотела быть такой же сильной и смелой, как ее отец, а не плаксой. И она имела смелость прямо ему об этом заявить уже в таком возрасте.

   Ивану вспомнилось, как ранней весной они всей семьей выезжали в лес и там, по узеньким тропам, катались на велосипедах, вдыхая чистейший воздух с хвойным привкусом. Несколько раз Иван брал Бахтияру с собой на рыбалку и та, преодолевая откровенное отвращение к червям, бралась нанизывать их на крючок. Она сама попросилась поехать с ним на охоту, когда ей было всего семь. Бахтияре было жалко животных и она не приветствовала это отцовское занятие, но интерес ко всему, чем с таким удовольствием увлекается ее любимый папочка, был гораздо сильнее.

   Однажды она накормила его пельменями с фаршем в виде перца чили. София так и не поняла, отчего Бахтияра заливалась смехом, а Иван метался по кухне в поисках максимального количества любых напитков. Его малышка всегда старательно вникала в ремонт их опеля и в восемь лет разбиралась в этом не хуже взрослых мальчишек, а может даже и лучше некоторых нынешних «мальчишек». Она почти никогда не плакала и очень часто говорила ему, как сильно его любит…

   Постепенно видения и воспоминания отпускали. Последнее, что почувствовал Иван, прежде чем подняться с колен, как цепкие ручонки обвивают его шею. На щеках один за другим появляются горячие поцелуи. «Папочка, я так сильно тебя люблю!» - обожгло ухо, и он резко очнулся.

- Господи, забери мое сердце! Возьми МОЕ сердце, если тебе оно так нужно! Сохрани Бахтияре жизнь… Сохрани жизнь моей девочке... - Иванмедленно встал, а губы продолжали шептать. – Забери мое сердце… Забери… Аминь.

   В тот момент, когда звучало последнее «забери», в голове у Ивана что-то щелкнуло. Теперь Иван Багдасаров совершенно четко понимал, что ему нужно делать. Выход был найден и он все же сумеет спасти свою дочь.

   Тотчас Иван возвратился в больницу. Минуя палату Бахтияры. он прямиком направился в кабинет Ивана Варфоломеевича.

- Доктор, мое сердце подойдет моей девочке? – с порога выпалил взволнованный мужчина.

   От неожиданного вторжения, а еще больше от неожиданного вопроса, очки Ивана Варфоломеевича просто соскочили с его носа на стол, а рот застыл в немом приоткрытом состоянии. Хирург еще несколько минут не мог собраться с мыслями, в то время как Иван продолжал все больше и больше засыпать его поистине дикими вопросами.

- Скажите, мое сердце подойдет Бахтияре намного лучше, чем чужого мальчишки? Процент вероятности отторжения должен быть намного ниже? Вы ведь говорили, что в связи с болезнью, сердце Бахтияры увеличилось в размере. По этой причине даже операция длилась дольше обычного. Если логически подумать – мое идеально подойдет. Я ведь могу быть донором в свои 42? Помню я читал, что для пересадки годятся органы людей до 65 лет, это ведь правда? Что нужно сделать для того, чтобы стать донором для Бахтияры?

- Умереть. – Коротко и сухо произнес совершенно остолбеневший врач, который полюбил дочку Ивана, как свою, но даже ему в голову не мог прийти подобный выход.

   За время своей практики Ивану Варфоломеевичу многое пришлось повидать, но слышать что-то подобное ему ни разу не приходилось. За всю свою жизнь он не слышал ничего более ужасного и прекрасного одновременно. В его практике были случаи, когда родители готовы были убить, ради спасения собственного чада. Но чтобы умереть, во имя ребенка… Да, многие, практически каждый, из обреченных мам и пап, сорили словами - «Господи, лучше бы ты меня забрал!», но никому и никогда в голову не приходило ничего на подобие всего только что услышанного.

   Глядя на Ивана Багдасарова совершенно трезвым взглядом и не помутненным разумом, пожилой врач мог понять степень его отчаяния, но не принять это было его законным правом.

- Иван Семенович, вы вдумайтесь в то, что говорите. Ваш порыв, конечно, понятен, но, поверьте, в ваших словах нет и доли здравого смысла. – Немного придя в себя, продолжил доктор. – Теоретически то, о чем вы говорите, возможно. Но на практике никто не станет убивать вас ради спасения вашего ребенка. В конце концов, вы здоровый мужчина и можете стать отцом еще много раз. Ровно столько, сколько захотите. А если вашей Бахтияре не суждено… - врач на минуту замялся, опасаясь называть вещи своими именами, - если у нее такая судьба, вам просто придется с этим смириться и продолжать жить дальше. Не в моих правилах делиться с посторонними людьми личным опытом, но, поверьте, я знаю о чем говорю.

   В этот раз Иван словно и не слышал очередного намека слетевшего с уст Ивана Варфоломеевича на летальный исход в их семейной истории. Все, что волновало его сейчас больше всего, он уже впитал, как губка. Но ему нужны были гарантии.

- Иван Варфоломеевич, я не хочу быть отцом ни для кого, кроме моей Бахтияры. В первые минуты ее жизни я пообещал, что сделаю все от меня зависящее чтобы она стала счастливой и миллион раз говорил, что за нее я готов отдать собственную жизнь. Похоже, пришло время. – В эти минуты голос Ивана звучал как никогда спокойно. – Так вы говорите, что теоретически я могу быть донором?

- Да. Но я не уверен, что вы правильно меня поняли. – Хирург смотрел в сумасшедшие глаза Ивана и понимал, что он не намерен отказываться от своей идеи спасти дочь ценой своей жизни и попытался еще раз все ему объяснить. – Иван Семенович, вы довольно взрослый мужчина и, скорее всего, ваше сердце уже довольно изношено. Еще, у вас может обнаружиться множество болезней, которые автоматически лишат возможности стать донором для кого бы то ни было. Прежде чем что либо предпринимать, подумайте хорошенько, стоит ли игра свечей. Своими необдуманными действиями вы можете сделать Бахтияру сиротой, а жену свою, Софию, вдовой, впустую. Я не вправе запереть вас и не дать сделать величайшую глупость, но вправе предостеречь. Это именно тот случай, когда нужно сто раз отмерить и возможно так и не отрезать.

- Спасибо, доктор. - Иван услышал каждое произнесенное доктором слово, но остался при своем мнении.

   Иван Багдасаров решил сыграть в игру со смертью, твердо зная, он обязательно выиграет.

                                                       

    *****

                                         

   Покинув одно медицинское здание, Иван смело зашагал в соседний корпус.

   Иван Варфоломеевич прав, за свою, пусть и не слишком долгую жизнь, он мог угробить свой организм и даже не подозревать об этом. Он хотел видеть свою принцессу здоровой, но и впустую лишать себя жизни смысла не было. Иван сделает все как положено, сыграет по правилам, и обязательно выиграет.

   Именно в соседнем корпусе на территории института Амосова, велся прием пациентов нуждающихся в полном обследовании, которое решил устроить себе Иван.

- Добрый день, - весьма учтиво и спокойно мужчина поприветствовал сидящую в регистратуре женщину. – Подскажите, к кому мне стоит обратиться, если я хочу проверить свое сердце и не только. В общем, мне очень нужно узнать все о своем организме. Больше всего меня интересует состояние моего сердца. Да и, в принципе, обо все других моих внутренностях тоже было бы неплохо узнать. Кто может мне помочь, не подскажете?

   Дама средних лет, профессионально улыбаясь, протянула в окошко белоснежный листок бумаги.

- Добрый. Вот, держите. Это обходной лист, в котором все указано. Здесь имеются все направления на все анализы, а так же направления практически ко всем врачам с указанием кабинета и этажа. Те процедуры, которые не имеются в этом бланке, назначат по мере надобности доктора у которых вы побываете на приеме. По месту жительства вы можете пройти все это совершенно бесплатно. Вы можете уже сейчас приступить к осмотру, если оплатите в кассе прикрепленную к этому бланку квитанцию. Касса находится на этом же этаже чуть дальше по коридору. – Словно улыбающийся робот проговорила девушка и моментально приступила к своим делам, едва закончив речь.

 - Спасибо, - растерянно поблагодарил «робота» Иван и двинулся в заданном направлении, внимательно изучая «обходной лист».

   Весь перечень выглядел так:

 «Общий анализ крови.

  Общий анализ мочи, биохимический анализ крови: изучение электролитного обмена, концентрации мочевины, креатинина, билирубина, белка, сахара, АЛТ, АСТ крови, липопротеидов высокой и низкой плотности, триглициридов.

Развернутая коагулограмма

HBS – антиген, RW крови, наличие антител к ВИЧ-инфекции

Определение титров антител к цитомегаловирусу, вирусам  Herpes simplex, Herpes zoster

рентгенологическое исследование органов грудной клетки

электрокардиография (ЭКГ), ЭХО - кардиография

гастроскопия

УЗИ почек, надпочечников, поджелудочной железы, печени, желчного пузыря

осмотр гинеколога (для женщин).

осмотр стоматолога

осмотр отоларинголога».

   Из всего этого перечня, Иван понял всего несколько слов остальные же слова были для него все равно что шум неработающего телевизора. Он понятия не имел что такое «билирубин» или «триглицирид», «цитомегаловирус» или «Herpes simplex», но это совершенно его не пугало. Он готов был даже сдать кусочек мозга на анализы, если понадобится, не то что всякие там УЗИ или же электрокардиограммы.

   Свой «обход» Иван начал во второй половине дня, что значительно уменьшало его шансы на «вложиться в один день». А еще тот факт, что у каждого кабинета ему приходилось просиживать в очереди далеко не по пять минут, все больше склонял его к тому, чтобы с первыми лучами солнца вернуться сюда завтра.

   Иван равнодушно изучал табличку на двери очередного кабинета, ожидая своего череда, когда совсем рядом услышал:

- Здравствуйте.

  Прозвучавшее приветствие не вызвало у него даже интереса посмотреть на его автора. Иван был твердо убежден - все, кого он мог знать, находятся в соседнем здании. Значит это «здравствуйте», было не для него. Значит, ему совсем не обязательно поворачивать голову в сторону проронившего его человека.

- Добрый день, говорю, - вновь послышалось еще ближе, а затем кто-то аккуратно похлопал Ивана по плечу. – Вы, скорее всего, меня не помните, но я вас запомнила, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь.

   Не столько чужие руки, сколько слова, заставили мужчину поднять голову. Возле него стояла невысокого роста молодая женщина и если бы не лежавшая на ее груди шикарная белоснежная коса, он так бы и не вспомнил – кто это.

   Это была «незнакомка». Та самая, которая подарила сердце своего ребенка его Бахтияре. Та самая, которую пару месяцев назад, он оставил в кабинете первого попавшегося врача. Про себя Иван отметил, она выглядела чуть лучше чем в первую их встречу, даже глаза немножко горели.

- Добрый. Извините, просто я не думал, что «здравствуйте» может быть обращено ко мне. – Иван резко вскочил, но как вести себя дальше и что делать, понятия не имел. – Кстати говоря, уверяю, я вас тоже буду помнить всю жизнь. А возможно даже дольше.

   Дальше – тишина. Иван не имел понятия, как дальше продолжать этот разговор. Знает ли она, что девочка, которой она пыталась подарить жизнь, это его дочь? Знает ли, что ее «подарок», оказался бесполезным? И вообще, почему она решила к нему обратиться, ведь их единственную встречу нельзя назвать приятной, а тем более дружеской?

- Вы, наверное, думаете «Что она от меня хочет, ведь я даже имени ее не знаю?» - словно забравшись в голову к Ивану, нарушила тишину незнакомка. – Меня зовут Ирина, и это мой Артем, стал донором для вашей Бахтияры. Искренне сочувствую, что его сердце не подошло. Но, поверьте, я тоже молилась за то, чтобы оно билось. Пусть и не в его груди.

   Сказать, что эти слова шокировали Ивана, это ничего не сказать. Он онемел. А на его лице легко читался вопрос - «Ну откуда вы все это знаете, я ведь о вас ничего не знаю?».

- Да. - В очередной раз прочтя его мысли продолжила "незнакомка". -  Прежде чем отдать сердце своего сына в чужие руки, я навела кое-какие справки о вас. Но это был мизер, лишь имена и причины, по которым вы нуждались в новом сердце. Все остальное я узнала уже после Теминых похорон. В период вашей реабилитации. Я часто подсматривала за вами, извините. Поверьте, я бы не посмела вмешаться в вашу жизнь, если бы все прошло гладко. Да и сейчас, я чисто случайно с вами столкнулась.

   Иван сосредоточенно слушал Ирину. Он пытался понять – то ли она обезумела от горя и сейчас днями торчит в больнице, то ли наоборот – пришла в себя. Иван все еще молчал, а девушка продолжала говорить, словно на исповеди.

- Тот факт, что частичка моего Темы будет жить, придавал мне хоть каких-то сил к существованию. А когда мне стало известно, что его маленькому сердцу все-таки не суждено биться слишком долго, я решила укоротить и свою жизнь. – Ирина опустошенно рассматривала больничный пол и продолжала. – У меня перед глазами все время стояла картина на которой Артем, с размозженной головой, истекает кровью на ледяном катке… Он не смог удержаться на коньках и упал на лед, а в это время другой мальчишка не успел затормозить и… Лезвие конька попало точно в висок, что не оставляло моему сыну шансов. Я сирота. Родители пару лет назад утонули, а братьев и сестер у меня никогда не было. Мужа я тоже не имею. Жила для сына. Когда его не стало, решилась на отчаянную попытку сохранить его частицу… но и она умерла. Зачем, спрашивается, мне дальше существовать? Зачем топтать ту землю, по которой больше никогда не пробегутся ноги моего малыша? Зачем вдыхать воздух, который больше не нужен моему лежащему в земле сыну? Так я решила. Но Господь решил несколько иначе. – Девушка резко замолчала. – Как вы смотрите на то, чтобы выпить по стакану сока или по чашечке кофе в местном кафетерии? Кабинет УЗИ не самое подходящее место для подобных разговоров, а мне бы хотелось продолжить наше, даже скорее мое, общение с вами.

   Иван автоматически окинул взглядом троих сидящих у кабинета и ждавших своей очереди человек. Исходя из собственных наблюдений, ему не составило труда подсчитать, что это как минимум на минут сорок. То есть, он спокойно может провести это время в более приятном месте. Тем более слова этой Иры слишком зацепили его чувства, ведь пережить собственного ребенка даже он вряд ли смог бы. Это была единственная женщина в мире, которой вот уже второй раз удавалось отвлечь его от собственной беды, и он не мог этим не воспользоваться.

- А почему бы и нет?

   Разместившись поудобнее, на сколько это было возможно, за совершенно неудобным слишком миниатюрным столом кафетерия и просто кукольными стульями, они продолжили незаконченную беседу.

- Когда мне в голову пришла мысль покончить с собой, я пару дней вынашивала план, как это лучше и надежнее сделать. Так что б наверняка. Я выбирала между таблетками и мостом. Между полета с многоэтажки и вскрыванием вен. Я никак не могла определить – что гарантированно загонит меня в могилу. Перспектива остаться на этом свете калекой, не самая лучшая. Так вот. Я практически выбрала день, место и время, но именно в этот день случилось то, что случилось. Я не могла встать с кровати из-за сильнейшего головокружения. Меня все время выворачивало, а еще мне все время хотелось плакать. Мне было так плохо, что мысли о смерти отошли на второй план, отдав первенство другим, более светлым - все, что творилось с моим организмом, я уже когда-то испытывала. Я помнила все эти ощущения, словно это было вчера. Недолго думая я отправилась в аптеку и – о чудо, я беременна! Представляете, в то время как я хочу избавить мир от свой жалкой жизни, Господь дарует мне возможность подарить ему новую! В тот миг, когда я стояла на краю пропасти, оплакивая потерянного навсегда ребенка, небеса дают шанс все исправить!

   В эти минуты глаза Иры засверкали чуть ярче, и Ивану на какое-то мгновенье даже показалось, что сидящая напротив девушка все же счастлива.

- Сейчас я на пятом месяце и хотя визуально даже мне не совсем это понятно, я чувствую эту жизнь внутри себя. А еще, мне порой кажется, что я уже отчетливо слышу стук его крохотного сердца. Ну разве это не чудо?! Я до сих пор оплакиваю Артема, но видит Бог, что я безумно жду появления этого ребенка. Я до дрожи в коленях боюсь дарить новую жизнь этому миру. Но я так хочу вновь услышать эти заветные слова «Мамочка, я так тебя люблю!». И почувствовать, как маленькие ручонки обвиваю мою шею, а сладкие губы зацеловывают лицо.

   Ивану вспомнились слова доктора, который сулил ему много детей, только бы тот не делал глупостей. Видно, в случае этой Ирины, это и есть истина. Но не в его, это точно. Еще он понял, что эта Ирина любила своего Артема ничуть не меньше чем он свою Бахтияру. Она даже озвучивала его собственные мысли, когда описывала свои чувства.

   Возможно, если бы Господь подарил в свое время им с Софией еще одного, или не одного, ребенка, он бы не решился на то, на что решился. Но этого не произошло, а значит, жизнь его единственной дочурки целиком и полностью зависит от него. Он не хочет других детей, которые всегда будут напоминать ему о Бахтияре и о том, что он не смог сделать ее счастливой, как обещал. Да и к тому же он был уверен, что все они не будут стоить и мизинца на Бахтияриной ручке. Он бы всегда сравнивал и эти сравнения не были бы в пользу живых. Нет. Он однозначно не хочет никаких других сопляков и соплячек. Его Бахтияра - его идеал, а копии его не интересуют.

- Рад, что у вас все наладилось. – Выдавил из себя Иван, а Ирина виновато отвела глаза в сторону.

- Простите, что я так… Просто я пытаюсь до вас донести, что жизнь, как бы она жестока порой с нами ни была, все же иногда приятно удивляет. И кто знает, какая белая полоса начнется у вас, после такой темноты.

   Иван смотрел на эту не по годам мудрую девушку, которая вызывала в нем искреннее восхищение. В какой-то степени он даже завидовал ей, точнее ее настрою. Но он точно знал – он никогда не сможет так же смотреть на этот мир, не дай Бог что-то случится с его Бахтиярой.

- Белая полоса обязательно начнется. – Выдохнул Иван. – Только не у меня, а, надеюсь, у моей Бахтияры. У Софии. Я все для этого сделаю.

   Ирина была совершенно посторонним человеком, но что-то было в Ивановых словах не доброе, что заставило ее поежиться.

- Я вам вот еще что скажу. Не подумайте что я слишком легко отношусь к жизни, что я очень быстро позабыла о той боли, которая меня постигла, нет.  Но поверьте,  даже тот факт что мне, скорее всего, удалят почку, а со второй я не знаю сколько смогу продержаться, все равно не заставит меня отказаться от счастья вновь стать мамой. – Ирина чуть заметно улыбнулась, потягивая апельсиновый сок.

   Иван был по-настоящему шокирован. Почему-то ее последнее признание вызвало в нем бурю негативных эмоций. Восхищение ее мудростью моментально сменилось на злость из-за ее тупости.

- Дорогая Ирина, не кажется ли вам, что собравшись дать жизнь, находясь в подвешенном состоянии, это немного эгоистично? А если, не дай Бог конечно, с вами что-то случится, кому нужна будет ваша кроха? Вы понимаете, что обрекаете малютку на сиротское существование в слишком жестоком мире? Вам ли об этом не знать. Господи, ну что за хрень, вы несете! Да то, что ваша беременность пробудила в вас желание жить, еще не значит, что тот, кого вы родите, скажет вам спасибо за эту самую подаренную жизнь, пропадая в очередном детдоме, надеясь на чудо усыновления. "Не мое дело" - скажете вы. Согласен. Но я реально смотрю на вещи, а не поддаюсь гормональному сбою.

   На глазах у сидящей напротив женщины появились слезы. Все, что только что довелось услышать, было слишком жестоким. Ей едва удалось взять себя в руки и продолжать жить, старательно вырабатывая в себе это желание – ЖИТЬ. Она едва смогла убедить себя в правильности собственного решения. А тут, совершенно посторонний человек решил разрушить и без того хрупкий мир. Ирина даже не заметила, как из глаз потекли слезы.

- Знаете. Может я и эгоистка, но я по крайней мере пытаюсь жить, а не ищу возможность наложить на себя руки. А еще я верю в то, что даже если со мной случится что-то ужасное, Господь не оставит моего малыша. Он ведь не просто так мне его даровал. Я уже достаточно выстрадала на этой планете, чтобы обеспечить за счет своих слез и боли, счастливую судьбу будущему ребенку. Там, наверху, все видят и во всем разберутся. – Ирина не торопливо встала и добавила напоследок. – Да, и умирать сразу после родов я не планирую. Надежда что кто-то подарит мне свой здоровый орган так, как это однажды сделала я, меня не покидает. У меня еще есть время и, надеюсь, его хватит, чтобы насладиться материнством в полной мере. А вам, я желаю удачи и силы прощения. Господь все видит, и обязательно вам поможет все пережить. До свидания.

   Так же неожиданно, как и появилась, Ирина исчезла. Она быстро растворилась в больничной толпе, а Иван еще некоторое время оставался на месте отказываясь воспринимать все ту информацию, которой в мгновение ока наполнился его и без того уставший мозг.

- Господь ей малыша даровал... Скорее всего, банальное отсутствие презерватива на члене папаши, вот твой Господь! – зло вылетело наружу.

                                           

*****

                                                              

   На все нужные и не очень анализы, Иван потратил два драгоценных дня. За 52 часа, он был у своей малышки пару раз, и то, когда она спала. Он был решительно настроен на исключительно благополучный финал всей этой истории и изо всех сил старался его приблизить. Да и у Бахтияры было не так уж много времени. Сил поддерживать жизнедеятельность у ее организма практически не осталось и если бы не море капельниц и тонны препаратов, кудряшка уже не смогла бы радовать его своим присутствием.

   Иван носился из кабинета в кабинет словно угорелый, чтобы спустя пару дней оказаться в кабинете у ведущего хирурга отделения коронарной хирургии трансплантации сердца - Остапова Валентина Дмитриевича.

- Валентин Дмитриевич, дайте пожалуйста мне ответ на один единственный вопрос. Со всем этим – Иван протянул кипу различных справок, результатов анализов и обследований, - я способен стать донором сердца?

   Доктор даже не взглянул на того, кто задал столь необычный вопрос. Он манерно принялся разглядывать предложенную «макулатуру». А спустя пару минут, все так же продолжая всматриваться в кардиограммы, заговорил.

- Да. Вы вполне могли бы быть донором. Есть, конечно, кое-какие проблемы, но они не значительны. Тем более для вашего возраста. Для того чтобы с уверенностью на все сто процентов ответить вам на поставленный вопрос, я полагаю, что вас интересует именно стопроцентная уверенность, так вот. Ко всему, что вы мне предоставили, вам необходимо будет пройти коронарографию и зондирование правых отделов сердца и легочной артерии. Это необходимо для того, чтобы выявить наличие (или степень) повреждения коронарных сосудов и измерить систолическое давление в легочной артерии. Если и эти процедуры, так сказать, не выявят никаких значимых отклонений. То я первый вас обрадую таким результатом и дам вам нужные сто процентов.

   Голос врача звучал холодно и безразлично. В Валентине Дмитриевиче не было и намека на заботу свойственную Ивану Варфоломеевичу при всей его мнимой отрешенности. Даже его внешность была какой-то грубой, а опущенные вниз уголки губ и чрезмерная худоба, придавали образу некой жестокости. Иван порадовался про себя, что его Бахтияра попала в руки другого врача, который умел переживать за своих пациентов. Хотя иногда его тоже можно было упрекнуть в бессердечности. Но этот, это врач подходил именно для его случая. Ни тебе лишних расспросов – "а зачем вам это?", и тому подобное. Ни нравоучений и предостережений. Вопрос – ответ. Все предельно ясно.

- Спасибо вам, Валентин Дмитриевич. Вот только где и когда я смогу пройти то, что вы рекомендуете?

   Все так же равнодушно, доктор заполнил несколько направлений на процедуры и протянул небольшой бланк Ивану.

- Вот, держите. После того, как получите результат, жду вас у себя. Пока это все, чем я могу быть вам полезен. До свидания.

   «До свидания» в голове у Ивана прозвучало как «проваливай», что, собственно, он и сделал.

   Получив 80% уверенности в том, что он на правильном пути, Иван поспешил повидаться с дочерью. Он безумно скучал по своей малышке, но то чему он уделял время, пренебрегая встречами с ней, было важно для их обоих.

   Минуя лифт, Иван поспешно направлялся к выходу, чтобы резво пробежаться по ступенькам. Он никогда не отказывал себе в малейшей физической нагрузке, ощущая, таким образом, себя живым.

    Уже на выходе, краем уха Иван услышал старческий голос пропитанный тоской и обидой.

- Господи, что за жизнь-то такая. Пить нельзя. Курить нельзя. Зачем жить-то спрашивается, а, дочка?

   Речь тяжело дышавшего человека заставила Ивана обернуться. Пожилой дедушка с помощью медсестры выходил из лифта. Молоденькая девушка изо всех сил удерживала повисшего на ее руке мужчину, который был очень даже плотного телосложения. Мужчина задыхался, кряхтел, пыхтел, шел очень медленно, но чувство юмора осталось при нем. А может это был не юмор?

   Иван на несколько минут задержался, провожая взглядом «веселую» парочку. Странно, смысл жизни для одного заключается в курении и алкоголе, а Иван не понимал зачем жить, если с его девочкой случится худшее. Дедушке явно было под семьдесят и стопроцентно у него были проблемы с сердцем. Ивану стало его жаль, ведь у него однозначно должны быть и дети и внуки, даже правнуки, а все его радости выходит это никотин и спирт. Это грустно. Но самое печальное то, что Иван может курить до беспамятства, нажираться до «немогу», но его это совсем не радует. Больше всего на свете ему хочется, чтобы его девочка была живой и здоровой, даже если для этого ему придется отказаться от собственной жизни полной всего, что жизненно необходимо другим.

- Да, каждому свое. – Прозвучало в пустоту, а в памяти возникли неблагополучные семьи, которых в его отделении милиции стояло на учете приличное количество, вот тем родителям точно дороже всего была водка. Как так можно Иван не понимал тогда и отказывался понимать сейчас.


    *****             

                                                    

   Иван ничего не рассказывал Софие о своих планах. Он сначала хотел убедиться в том, что он годен, и только потом поговорить с женой. Он обязательно все ей расскажет, только немного позже.

- Ооо, не может быть, это ты? Какими судьбами? – саркастично выпалила София едва завидев мужа на пороге ненавистной палаты. – Неужто наш идеальный папочка решил почтить нас своим присутствием? Спасибо вам.

   София резко вскочила со стула и демонстративно низко поклонилась. На что Иван ничего не сказал и никак не отреагировал, а только подошел как можно ближе к дочке. Он легонько провел ладонью по ее щечкам, а затем подарил по одному поцелую глазам, носику, щечками и губам.

- Как она? – Иван прошептал как можно тише, боясь разбудить Бахтияру.

- А тебя это еще волнует? – не успокаивалась убитая горем и отчаянием София. – Ты практически не заходишь сюда. Вот уже два дня как я не знаю, что мне ответить дочке на извечный вопрос «где папа?». Всякий раз, как она открывает глаза они ищут тебя! А я не знаю, что ей ответить. Все время приходится выдумывать небылицы типа «папа вышел в туалет» или «папа пошел купить тебе вкусняшки» или еще что. Вот только я не очень умею врать! И разочарованный взгляд Бахтияры очень красочно мне об этом напоминает. Черт, Иван, тебе что на самом деле плевать? Ты сдался? Скажи – ты сдался?

   В эту минуту Ивану впервые в жизни захотелось влепить жене пощечину. Он ненавидел ее за эти слова, но в то же время пытался обуздать злость, заставляя себя понять ее чувства и принять их. За прошедшие два дня он бывал в палате, вот только София дремала вместе с Бахтиярой и, понятно, что не могла его видеть. Но это не важно. Он не станет оправдываться. Она потом все поймет. Вот только как она вообще могла предположить что он мог сдаться, практически всю жизнь упрекая его в чрезмерной любви к дочке и приравнивая его чувства к одержимости?

- София, я бы с удовольствием объяснил тебе, где пропадаю, но еще слишком рано. Скажу больше, я буду продолжать пропадать еще некоторое время. Может день, или два. Так нужно. Ты уж постарайся не делать скоропалительных выводов. – Иван подошел к жене и нежно обнял ее за плечи. – Даже думать не смей, что я кого-то из вас разлюбил или же стал любить меньше. Вы вся моя жизнь, и запомни, сдаться я могу лишь тогда, когда буду знать, что все у вас обеих в полном порядке.

   Затем Ивану захотелось поцеловать Софию. Он так давно не делал этого. Он уже и не помнил, какими сладкими могут быть ее губы. Он бы никогда в жизни не смог ударить Софию, даже будучи в маразме, он все равно бы помнил, что она мать его Бахтияры и его любимая и единственная жена. Он любил ее все так же, как и много лет назад, даже сильнее.

   В этот день Иван больше никуда не уходил, чтобы уже на следующий вновь исчезнуть.


    *****             


   Процедуры, которые Ивану назначил Валентин Дмитриевич, оказались не такими  уж и простыми. Это не было похоже на все то, что осталось у Ивана позади. Коронография и зондирование сердца это мини-операции, к которым нужно было готовиться заранее, а любая операция это не просто «пописать в баночку».

   Ивана госпитализировали и запретили в течении шести часов принимать пищу и воду. Он провел шесть бесконечных часов в ожидании, настраивая себя на превосходный результат. Нет, он нисколько не боялся предстоящих мероприятий, просто ему очень сильно хотелось чтобы с его органами было все в полном порядке.

    Во время исследования Иван находился в полном сознании. Через бедренную артерию ему ввели котетор, предназначением которого было добраться до нужного органа. Иван лежал на столе, а рентгеновская камера  вращалась вокруг него, записывая изображение сердца под разными углами, за чем он наблюдал с огромным интересом. Еще ему вливали какие-то лекарства с помощью стоящей рядом капельницы, а к коже на груди были прикрепленные ЭКГ-электроды, маленькие холодные присоски. Время от времени его просили покашлять или глубоко вдохнуть. Иногда Иван чувствовал легкий приступ тошноты и некий дискомфорт при продвижении катетера по сосудам. Но все это было слишком незначительным для него дискомфортом.

   Лежа в одной больничной рубахе на операционном столе, будучи при этом привязанным тугими ремнями, Иван наслаждался биением собственного сердца. Он отчетливо слышал, чуть ли не впервые в жизни, как его «мотор» успешно перекачивает потоки крови. Иван чуть заметно улыбнулся, представляя как этот самый «мотор» своей мощью вытащит его малышку из пропасти.

   Процедура не заняла много времени, а после всего, Ивану назначили строгий постельный режим на целых восемь часов. Этот факт безумно его расстроил, так как в эти часы с его девочкой могло произойти все что угодно, но ослушаться докторов, он не решился. Сейчас он не может рисковать собственным здоровьем как никогда в жизни, тем более на кону была уже не только его собственное благополучие.

   Все, что требовалось в ближайшее время от Ивана, это пить больше жидкостей, содержащих калий – фруктовые и овощные соки. На следующий день ему нужно было сделать еще одну кардиограмму сердца, для исключения повреждения миокарда. Затем, летящей походкой, он направится прямиком к Валентину Дмитриевичу за своими   ста процентами.


- Что ж, я готов вам сообщить то, что вы желаете услышать. Вы хоть завтра можете стать донором для подходящего реципиента. К моему удивлению, каких-либо отклонений в размерах камер, их конфигурации, толщине стенки и ее движении, направлении кровотока, движении клапанов - не выявлено. Проведенные исследования показали, что коронарные артерии проходимы и имеют гладкие контуры. Зондирование сердца позволило измерить давление в камерах сердца и сосудах, которое у вас тоже в норме. Поздравляю, вашему сердцу могут позавидовать многие из нынешней чахлой, испорченной и дефективной молодежи.  Вы донор, о котором многим приходится лишь мечтать.

   Все, сказанное холодно и безразлично, зажгло огромный огонь в пока еще Ивановом сердце. Доктор сам того не подозревая попал в самое «яблочко» с нуждающейся в чужих сердцах чахлой молодежью, тем более что одной из представителей этой самой «молодежи», как бы ни было грустно, являлась его Бахтияра. Только для нее одной предназначалось то, о чем другие могли лишь мечтать.

   На лице далеко не юного мужчины появилась искренняя и неподдельная улыбка, такая, на которую были способны лишь непорочные и не познавшие жизненной жестокости юнцы. Слова Валентина Дмитриевича, были самым прекрасным из всего, что Ивану доводилось слышать за последние два года.

   Гордость за самого себя распирала мужчину изнутри. Ивану было чем гордиться. Он был горд от того, что не сорвался и не стал злоупотреблять алкоголем, не вернулся к вредной привычке обжигать легкие никотином, хотя иногда так хотелось. Он был просто счастлив от того, что не угробил такой жизненно важный, как оказалось  не только для него, орган. Слова молодого врача  лишний раз убедили его в том, что к болезни собственной дочери он не имеет никакого отношения. Физические нагрузки, в которых его часто упрекала София, да и он сам, были совершенно ни при чем. За все 42 года жизнь достаточно его потрепала, но его сердце было практически идеальным. Соответственно не нагрузки на хрупкий детский организм стали причиной их семейной драмы. Так, наверное, должно было быть.

- Спасибо вам, Валентин Дмитриевич. И, если позволите, последний вопрос?

  Доктор без энтузиазма оторвал глаза от письменного стола:

- Слушаю.

- Отец может стать донором для собственного ребенка?

   Через секунду врач снова опустил глаза, после чего последовал очередной лаконичный ответ:

- Да. У нас это называется - сингенная трансплантация. А сейчас, если у вас закончились вопросы, я не стану возражать против вашего отсутствия в моем кабинете.

- Да. Конечно. Еще раз, спасибо.

   Покидая кабинет Валентина Дмитриевича Ивану, как назло, захотелось закурить - « И все-таки дедушка был в чем-то прав. Курение хоть и приносит вред, но ведь и удовольствие тоже». Парадокс, но радуясь тому, что собственное здоровье в его годы очень даже ничего, ему моментально захотелось его немного поубавить. Ооо, как бы сладко он сейчас втянул в себя вредный дым! Его легкие медленно наполнились бы никотином, а по всему тело прокатилась едва заметная дрожь от наслаждения. С непривычки немножко закружилось бы в голове… Выдохнув одну порцию, он обязательно втянул бы в себя следующую, а потом еще и еще, и всякий раз испытывал бы неимоверный кайф!

   Но это все было «если бы». Как бы ему ни хотелось навредить собственному здоровью, теперь он не имел на это права. Его здоровье уже не принадлежит только ему.


   Занимаясь всеми прописанными процедурами, Иван вот уже два дня не навещал свою Бахтияру. Всей своей душой, он был рядом с дочуркой, но его тело в это время подвергалось необходимым процедурам, о которых он намеревался сообщить Софие.

   Он не шел, он летел на крыльях надежды на светлое будущее свой Бахтияры. Приближаясь к до боли знакомой палате, мужчина все же притормозил. Ивану просто необходимо было собраться с мыслями и сформулировать ту речь, которую должна услышать София. Это будет нелегко, но он должен был это сделать.

   Практически на пороге Бахтияриной палаты, Иван попятился назад. Собраться с мыслями он решил в фойе неподалеку, боясь, что у палаты София внезапно может его обнаружить, когда он еще не будет готов.

   Взгляд Ивана устремился в окно, за которым уже несколько дней подряд радовало своим теплом осеннее солнышко. Он пытался насладиться этими лучами и впитать всю прелесть этой прекрасной поры, пусть даже сквозь больничные окна, так как знал, это его последняя осень. Он больше никогда не сможет прогуляться по осеннему парку. Никогда не сможет угостить прыгающих с ветки на ветку белок припрятанным в карманах лакомством. Никогда больше не увидит, как оголяются до последнего листочка деревья. Странно, но раньше ему не доводилось так пристально обращать внимание на подобные прелести, и только сейчас, когда подходит момент прощания со всем этим, он все вокруг воспринимает и видит в другом свете. Но большая странность была в том, что он абсолютно ни о чем не жалел. Он легко простится с жизнью; со всеми не прожитыми закатами и рассветами; с осенним листопадом и зимним снегопадом; с весенней капелью и летним звездопадом. Он готов отказаться от всего, только бы его малышка смогла еще долгие годы наслаждаться всем тем, что так нравилось ему.

   В их семье была одна маленькая, но милая традиция – осенью, в момент когда все вокруг пестрило разнообразнейшими красками, Иван вывозил семью в лес или парк, и все они приступали к поискам элементов для будущих коллекций. Каждый из них делал это втайне друг от друга.  Как бы ни сторонились они один одного в этом процессе, у него с Софией часто многие растения были идентичными. Зато их Бахтияра всегда собирала самые эксклюзивные букеты. Ивана всегда удивляла и умиляла способность дочки отыскать самые прекрасные краски для своего гербария. Она занималась поисками своих шедевров на том же периметре что и он, но лишь пару раз в их букетах случилось встретиться листьям с одного и того же дерева. Иван даже подшучивал, говоря что из нее выйдет не плохой опер. Бахтияра всегда любила осень, а Иван любил все времена года,  только бы рядом была его малышка.

   Окунувшись в теплые воспоминания Иван словно улетел за грань и только импульс посланный мозгу глазами смог вернуть его в реальность. Совершенно случайно его взгляд замер на прекрасной картинке, о чем незамедлительно сообщил куда нужно. Карапуз непонятной половой принадлежности в ярко оранжевом комбинезоне удерживаемый сильной мужской рукой за капюшон, старательно собирал лежавшие на земле листочки. Шаги ребенка были неуклюжими, но он целенаправленно продолжал заниматься своим делом, изо всех сил стараясь не упасть под тяжестью собственной попы. Малыш, казалось, тщательно отбирает экземпляры в собственный осенний букет, места в котором не было никаким листочками, кроме ярко желтых и почти красных.

   Сердце Ивана защемило. Вмиг пришло четкое осознание того, что с ним этого больше никогда не произойдет. Он больше никогда не сможет так же беззаботно радоваться листопаду, шагая, рука об руку, с собственным ребенком.

  Ноющая боль где-то под ребрами продлилась не долго. Чувство сожаления быстро сменилось чувством радости. Да, он не сможет больше прогуливаться по осеннему парку, по зимнему лесу и весеннему лугу, но ведь его дочь сможет собрать еще не один гербарий, слепить не одну снеговую бабу, и поймать не одну бабочку, а это того стоит. У его Бахтияры впереди не одна прекрасная осень, а на свой последний гербарий для нее, у него еще есть время собрать несколько десятков золотых листьев.


- Сонь, - спустя какое-то время, собравшись с мыслями, Иван уверенно перешагнул порог палаты, - давай выйдем.

- Папа, папочка! – тут-же послышалось с больничной койки.

   Иван полагал, что Бахтияра, как часто случалось в последние дни, скорее всего спит, и никак не рассчитывал на беседу с ней. Он так сильно любил своего ангела, что просто на просто боялся этой, пусть даже последней встречи глаза в глаза. Он боялся взболтнуть лишнее. Или выдать свои истинные переживания и эмоции совершенно не нужными сейчас слезами, которые точно не были бы скупыми мужскими. Он обожал то чудо, которое сотворил, и ему абсолютно не хотелось расстраивать ее или же показывать свою слабость. Иван знал, Бахтияра во всем старается быть похожей на него, а поэтому сейчас он должен выглядеть более сильным, чем когда-либо. Дочь должна запомнить его именно таким, чтобы на протяжении всей своей долгой и счастливой жизни наследовать его силу. Чтобы перед самыми неожиданными поворотами в своей судьбе, она с гордо поднятой головой находила силы шагать дальше. Так, как это делал ее отец.

- Да, милая. Я здесь, моя хорошая. – Иван прижал свою крошку к груди, на сколько ему это позволили сделать многочисленные проводки и капельницы, захватившие крохотное тело в слишком длительный плен.

- Папочка, пообещай, что ты никогда меня не бросишь. Обещаешь?

   Иван не мог видеть лица дочки в этом момент, но он чувствовал ее внутреннее напряжение и понимал, она изо всех сил держится чтобы не заплакать.

- Обещаешь?

- Да, милая. Куда же я без тебя? Я всегда буду рядом. Даже когда ты не будешь меня видеть, знай, я намного ближе, чем тебе кажется.

- Папочка, мне приснился сон… - Малышка замолчала, чтобы перевести дух. Ей было тяжело даже дышать, а говорить и дышать одновременно, она уже практически разучилась. – Мне приснилось, как в своих ладонях ты протягиваешь мне пылающее ярко-алое сердце. Я беру его в свои ладони и оно начинает бешено пульсировать, согревая меня своим теплом. Мне давно не было так тепло, как во сне… А ты исчезаешь. Ты просто растворяешься, как утренний туман. Помнишь тогда, когда ты в последний раз брал меня с собой на рыбалку. Тогда ведь был очень сильный туман, и он ведь рассеялся с яркими лучами солнца, как и ты… - Бахтияра все крепче жалась к отцовской груди, а в собственной резко почувствовала невыносимую боль. – Папочка…

   Руки Бахтияры безвольно разжались, и она рухнула на больничную койку начиная биться в легких конвульсиях. В палате моментально началась паника. На крики Софии прибежали медсестры. Вскоре в палате появился и Иван Варфоломеевич. Бахтияру срочно увезли в реанимацию, а по истечении двух часов доктор вынес свой приговор.

- В этот раз нам удалось спасти вашу дочь. Но, если в ближайшие сорок восемь часов для нее не найдется подходящего сердца, мы ее потеряем. Мне жаль, но «список ожидания» в этот раз не в вашу пользу, а инородное для нее сердце больше не может находиться в ее организме.

   Слова доктора прозвучали ужасающе. С Софией случилась истерика, по истечении которой Иван все же решил начать свой разговор.

   Более подходящего момента могло попросту не быть. Напичканная успокоительными София была не способна остро отреагировать на его слова. Да и никакая новость на свете не может прозвучать более жестоко, как то, что она уже услышала.

- Родная, - сидя у Софииной койки, Иван нежно держал ее за руку. - Родная моя, милая, я прошу тебя лишь об одном – пойми меня правильно и прости.

   Иван смело посмотрел супруге в глаза, в которых больше не было надежды, и в тот же час понял – она поймет его, но вряд ли сможет простить. Может со временем, когда Бахтияра подарит ейвнуков, но сейчас это будет для нее лишь еще одним ударом судьбы.

- Видит Бог, я не желаю причинять тебе лишнюю боль, но… София, у нашей дочери будет новое сердце. Я тебе это обещаю. – Иван так и не смог быть честным до конца, глядя в безжизненные глаза жены. – Она обязательно будет жить. Ты еще выдашь нашу дочь замуж и сможешь поняньчить внуков. Вы с ней еще не один раз съездите на море и прогуляетесь по лесным тропинкам. Ты обязательно научишь нашу дочь вкусно готовить борщ, как умеешь только ты. Ты… Ты многому ее научишь… Нет, я не сошел с ума, я просто верю в чудеса, которые время от времени должны случаться вопреки здравому смыслу. Тебе ведь известно, я когда-то обещал крошке Бахтияре, что сделаю все возможное, чтобы она была счастлива, так вот, я намерен выполнить свое обещание. Она будет счастливой. Обязательно будет. Эти кошмарные пару лет вскоре будут казаться вам лишь страшным сном, поверь. София, ты отдыхай сейчас, а я должен идти. Обещаю, скоро вернусь. Кстати, ты можешь даже запретить ей посещать невыносимое для тебя карате и записать ее в художественную школу, как всегда хотела. Мне кажется, из нашей малышки получится не самый плохой художник. А еще, если она того захочет, вы можете завести щенка. Я не стану возражать против четвероногого товарища в нашем доме. Пусть он станет для Бахтияры лучшим другом.

   В полностью одурманенном лекарствами состоянии, Софие с трудом удавалось разобрать то, о чем говорил ей Иван. Большую половину из всего сказанного мужем, ее мозг так и не воспринял. Его слова напоминали ей некий бред. Единственное, что проникло в ее душу это то, что он дал ей обещание – их малышка будет жить. ЕЁ малышка – будет жить.

- Иван, не знаю, что у тебя в голове, но скажи что ты не обманываешь меня сейчас. Поклянись, что все, что ты только что проговорил, сбудется. – Крохотная надежда зажглась в этот миг в глазах у Софии, а Ивану больше ничего и не нужно было. Сейчас он был полностью уверен в правильности своего отчаянного решения.

- Клянусь, родная. Все будет именно так, как я сказал. Ты ведь знаешь – слово офицера.

- Спасибо. – Точка в их недолгом разговоре была поставлена.

   София тут же прикрыла глаза и моментально окунулась в мир сновидений. Слова мужа сладким медом разливались по ее уставшему телу и пробирались глубоко в подсознание. Она знала – слово офицера священно для ее Вани, а значит, их девочка будет жить.

   В этот раз ее потусторонний мир был по-особому красочным, а не тревожным и черным, как обычно для последних месяцев ее жизни. Впервые за последние пару лет Софие удалось по настоящему сладко уснуть.


   В то время как его жена предавалась настоящему умиротворенному отдыху, у Ивана были намечены дела поважнее дневного сна. Абсолютно ничего не подозревающий Иван Варфоломеевич дал ему отсчет времени, который был слишком мал – всего каких-то сорок восемь часов. А дел было не так уж и мало.

   В свой восьмичасовой период реабилитации Иван имел возможность составить четкий план действий. Первое, чем решил заняться - грамотно оформить завещание и упорядочить всю свою документацию.

- Вы уверены, что то, что вы мне предлагаете узаконить, и есть ваше завещание? - Женщина нотариус лет тридцати, подозрительно поглядывала то на исписанные от руки листы бумаги, то на измученного мужчину сидящего в ее кабинете. – Я не уверена, что имею право…

- Я ожидал чего-то подобного, - Иван только улыбнулся и протянул нотариусу новый документ. – Вот, это справка, подтверждающая мое вполне нормальное психическое состояние, заверенная главврачом одной из ваших киевских поликлиник. А еще, я на словах могу вас заверить, что нахожусь в здравой памяти и полностью отвечаю за каждое изложенное на бумаге слово.

   Девушка придирчиво всматривалась в предложенный документ, оспорить который у нее не было никаких оснований. Разве что личностное убеждение в ненормальности сидящего перед ней мужчины.

- Что ж, вынуждена признаться, подобное в моей практике впервые.

- Поверьте, в моей тоже. – Попытался пошутить Иван.

- Тогда я, пожалуй, приступлю к делу.

   Пока Иван разглядывал висящие на стенах кабинета дипломы и бегло осматривал небольшую библиотеку, нотариус занималась своим делом – изучала документы, которые ей было поручено узаконить.

- Все готово. Держите. – Девушка протянула Ивану бумаги. – Вы все грамотно составили. Теперь только распишитесь везде, где я указала галочкой и все. Надеюсь, по судам меня за это не затаскают, - иронично улыбаясь, нотариус одну за другой пропечатывала страницы своими штампами.

- Не волнуйтесь. Это лишь формальность, вас никто не тронет, честное слово. Вы же видите что я в своем уме, так что вам нечего опасаться. – Иван бережно собрал все документы в папку. – Все это для того, чтобы мою семью не затаскали потом по судам. Так сказать, стараюсь сделать все правильно. По закону. Благодарствую и спешу удалиться. – Иван поспешно откланялся и исчез за дверью.

- Очень сильно сомневаюсь, что в своем уме можно завещать ТАКОЕ, - раздалось уже в пустом кабинете. – Но, собственно, какое мне до этого дело.

                    

   Из нотариальной конторы Иван направился прямиком домой, точнее в их временное с Софией жилище, съемную гостинку на окраине Киева. После того, как они продали свою квартиру в провинции и перебрались в столицу, незнающая ни одного ремонта в своей жизни малюсенькая комнатушка, стала их домом. Но их мало волновал внешний вид временного пристанище, тем более что они практически дневали и ночевали в институте Амосова.

   Прежде чем покинуть родной город они избавились не только от жилплощади, а и от всего, что находилось на ее квадратных метрах, начиная с утюга, заканчивая домашним кинотеатром. Различный хлам типа ложек, вилок, тряпок и прочего барахла, отправили в деревню к Софииной матери. Багдасаровы прихватили с собой в столицу лишь документы и еще кое-что. Именно это «кое-что» было просто необходимо сейчас Ивану для воплощения в реальность своего плана.

   «Кое-чем» был тридцатикалиберный пистолет ТТ, приобретенный Иваном несколько лет назад в силу своей профессиональной деятельности. Делая подобную покупку, он и представить не мог, какую службу этому оружию предстоит сослужить в не таком уж и далеком будущем. Подобное применение ему даже в страшных снах никогда не снилось. Но реальность порой бывает гораздо трагичнее и страшнее, даже самых ужасных ночных кошмаров.

   Из одного единственного кухонного шкафчика Иван извлек пестрящую красочными цветочками банку. Когда-то в ней хранились сладости, которые просто обожала его Бахтияра. Сейчас, эта жестяная банка служила «домом» для его стального товарища.

   Аккуратно сняв крышку, Иван уловил едва ощутимый запах ванили вперемешку с запахом пороха. В небольшой коробке сладость и горечь смешались воедино, словно вся его жизнь. Иван натянуто улыбался поглаживая холодную сталь, а в глазах мерцали немного сумасшедшие огоньки.

- Что ж, дружочек, хватит тебе пылиться, пора уже службу сослужить. Ты уж не подведи.


   Приняв душ и сбрив почти двухнедельную щетину, Ивану чуть ли не впервые в жизни захотелось принарядиться.

   В стареньком платяном шкафу мужчина легко нашел себе подходящий наряд. На трех полках валялись груды не глаженного белья и только на одном единственном тремпеле висел, укутанный в целлофан, элегантный мужской костюм. Это, пожалуй, была одна из немногих вещей напомнившая ему что когда-то, они жили прекрасно.

   Не дешевый костюм был куплен им несколько лет назад по случаю очень удачно заключенного договора. Охранять сразу несколько больших объектов его фирму нанимала столичная контора и при этом отлично оплачивала эту работу. Им услуги Ивана обходились гораздо дешевле, чем столичных работников. А для городка в котором жил Иван со своими ребятами, деньги, предложенные высокопоставленными шишиками, были просто баснословными. Он накрывал коллегам стол в ресторане и должен был выглядеть подобающим образом, поэтому и позволил себе купить достойный его положения наряд.

   В Киев эту вещь Иван прихватил только лишь по одной причине, он надеялся посетить самый модный киевский ресторан по единственно важному случаю в его нынешней жизни – успешной операции на сердце своей малышки.   Еще в самом начале их затянувшегося на годы кошмара, Иван мечтал как поведет малышку Бахтияру и Софию в сказочное место, где они дружно поставят точку в самом страшном этапе их жизней. Дамам он обязательно бы прикупил самые прекрасные тряпки, которые только пожелали бы их души, а для себя он сохранил шедевр от Воронина.

   Тогда, пару лет назад, он четко видел как они втроем не могут нарадоваться свершившемуся. Его девочки прекрасны и здоровы. Он вновь самый счастливый на планете человек. Все они лакомятся самыми изысканными блюдами, навсегда позабыв о минувшем кошмаре. Его мечты просто идеальны, жаль только в жизни не все так гладко, как хотелось бы.

   Мечты и планы Ивану пришлось оставить в прошлом, но  желание прилично выглядеть в свой последний день в настоящем, поселилось в его голове. Сегодня он обязательно наденет именно этот костюм. Не важно, поведет ли София его принцессу праздновать это событие в ресторан, важно то, что им будет ЧТО праздновать.

    Внимательно перечитав собственное завещание, Иван взялся за написание последних в своей жизни писем.

   Все, что он так и не осмелился сказать Софие, ему было легко излагать на девственно белоснежные листы бумаги. Все, что он никогда уже не сможет сказать Бахтияре, он тоже аккуратно выводил на огромных листах А4. Третье, и последнее послание, было адресовано Ивану Варфоломеевичу.

   В один большой конверт он вложил два других. В письме к Софие, первым делом он просил ее доставить адресованный Ивану Варфоломеевичу конверт ему лично в руки, и причем, раньше, чем его самого доставят к нему в операционную.

   Второй конверт, должен оказаться в руках у своего адресата по истечении шести лет. Бахтияра должна получить свое письмо в августе 2019 года, в свой шестнадцатый день рождения, именно в этом возрасте она уже сможет понять его. Ивану казалось, что шестнадцать та самая золотая середина. Он был уверен, даже в столь юном возрасте, его дочь будет мудрой и умной не по годам. Он знал, то, что он запечатлел только что на бумаге, его дочь сможет понять, простить и оценить уже в шестнадцать. Тогда, когда весь ужас останется далеко позади, и у нее будет достаточно сил получить послание от отца с того света.

   Прихватив с собой «стального товарища», фото, где они с трехлетней малышкой кормят у озера лебедей, все нужные документы и письма, Иван навсегда покинул свое временное жилище. В нем не было ни капли страха и напрочь отсутствовали сомнения. Он был твердо убежден - его жертва не будет напрасной. Он чувствовал это где-то у себя под ребрами.

   Доктор Остроумов дал Бахтияре не более сорока восьми часов и Иван намеревался уложиться в отведенное не только дочке время. С первой частью всего задуманного он благополучно справился – все узаконено, письма написаны, внешний вид отменный. Осталось только попрощаться с этим миром. Ах да, еще собрать последний в жизни гербарий. На все про все он оставил для себя два часа, и это были великолепные, хоть и последние часы его жизни.

   Недалеко от института Амосова в замечательном парке, в котором не так давно Иван видел «оранжевого» карапуза собирающего возможно свой первый в жизни осенний букет, он и решил прогуляться в последний раз. В этом самом парке он все свои два часа бродил полностью погруженный в прекрасные воспоминания. Странно, но его сознание выдавало ему только все самое приятное из прожитой жизни из жизни, в которой у него уже была Бахтияра. Почему-то воспоминания о собственном детстве и юности, не тревожили его душу, словно до появления в его жизни маленькой принцессы он и не жил вовсе. Возможно, таким образом кто-то свыше пытался показать ему, что жизнь все же прекрасна, что все еще может вновь заиграть такими же прекрасными мелодиями. Но Иван для себя все решил, и никакое прошлое не заставит его отказаться от светлого будущего своей Бахтияры. Если новое сердце это единственный для нее шанс на спасение, он ей его предоставит.

   Мужчина полной грудью вдыхал свежий осенний воздух с улыбкой на все лицо. Со стороны многим отдыхавшим в парке в это же время, казалось что ухоженный худощавый красавец немного не в себе. Но Иван был «в себе» даже больше обычного. Он просто научился радоваться разного рода мелочам. Он знал, что в эти минуты видит мир совершенно под другим градусом, нежели все остальные, и эта мысль вызывала в нем ту самую улыбку. Если бы только все, кто сейчас с непониманием оглядывались на него, могли понять, какой быстротечной может оказаться жизнь каждого из них. Возможно, тогда они бы научились ценить каждый прожитый миг совершенно безвозмездно дарованный им свыше жизни. Возможно, тогда они бы улыбались в ответ, такому «счастливому» человеку.

   У Ивана за плечами оставалась не одна осень, в которой он наблюдал за летевшими без передышки листьями и прыгающими с ветки на ветку белками, вот только раньше все это он видел по-иному. Листья просто падали каждую осень, а каждую весну вновь вырастали. Белки просто резвились, им было так веселее коротать свой век. Трава просто так желтела, а температура воздуха закономерно понижалась. Все это было привычно и банально. Вот только так было раньше. Сейчас же все вокруг для Ивана имело огромную ценность и значимость. Эта осень навсегда останется для него символом увядания собственной жизни, которая была так же красочна, как миллионы разнообразнейших листьев на окружающих его деревьях. Но как и всем этим, пока еще прекрасным листьям, ему вскоре предстояло упасть на землю, чтобы никогда больше не возвратиться обратно.

    Иван покидал прекрасный осенний парк, без тени печали, а вот небо над его головой разверзлось, и с него полился целый водопад. «Поздно, все уже решено» - прозвучало в голове у Ивана, которому в этот миг хотелось верить, что эта небесная вода слезы ангелов, не одобряющих его решения.

   Дождь начался совершенно внезапно, доводя людей до безумной паники в поисках укрытия. Яркое сентябрьское солнце слишком быстро исчезло за низкими осенними тучами, и из всех кто был в те минуты в парке, только один мужчина не спешил прятаться от прохладных капель.

   Иван опрокинул голову назад и получал удовольствие от небесного душа. Он умывался осенним дождем и упивался им же. Он знал, то, чего не знали все те, кто крутил в этот миг указательным пальцем у виска – это последний дождь в его жизни. Глядя в хмурое небо Иван надеялся что там, он все же сможет вспомнить это ощущение блаженства в последние минуты своей жизни. Он искренне верил в жизнь после смерти. Точнее в то, что он не просто будет погребен под грудой чернозема, а переродится в нечто. Ему бы очень хотелось стать ангелом для своей дочки. Хотя он много раз слышал, что самоубийцам заказан вход в Рай, но он полагался на смягчающие обстоятельства и милость Всевышнего.

   Иван продумал все до мелочей, кроме одного маленького, но очень важного момента – где именно он пустит себе пулю в висок?

   Продолжая мокнуть, Иван сквозь пелену дождя принялся осматривать институтскую территорию. Он оглянулся вокруг – практически никого, всех зевак убрали с улиц потоки воды обрушившиеся на город, даже голуби толпились на входе в помещение, прячась под больничным козырьком. Голуби… Иван тут же вспомнил окровавленную белоснежную птицу на собственной кухне с которой, по сути, все начиналось. Да, в народных приметах непременно что-то есть, вот только не в этот раз. Оставив в покое успевших промокнуть птиц, глаза вмиг оказались на больничных стенах за которыми, скорее всего, в это самое время народа больше, чем когда либо. Но в планы Ивана не входило нанесение психологической травмы окружающим. Он не хотел кому-то принести вред, он лишь хотел спасти собственного ребенка.

   Иван еще раз огляделся – дождь убрал большинство людей с улицы, но все же были те, кого не испугали падающие капли, отчего-то в солнечный сентябрьский день они умудрились вооружиться зонтами. Наверно, внимательно следят за прогнозами гидрометцентра. Вот эти единицы как раз кстати оказались в это время на улице, ведь должен же его кто-то быстро найти. Не просто быстро, а моментально.

   У входа в институт сердечнососудистой хирургии имени Николая Михайловича Амосова, росла очень старая плакучая ива. Она была немного наклонена, ветви почти касались земли, что придавало иве поистине «плакучий вид» и именно этому печальному одинокому дереву Иван отвел совсем не веселую роль. Роль молчаливого свидетеля.

   Иван не спеша достал свой ТТ, радуясь дождю который заставил покинуть улицы всех лишних свидетелей, невольно став таким образом его сообщником.  Он готов был поднести ледяное оружие к виску, когда в одном из карманов его модного пиджака зазвонил телефон. Рингтон подсказал, что это София. К мозгу моментально подкатила очередная порция адреналина. Отложив свой приговор на несколько секунд, Иван решительно снял трубку, он не имел права не ответить своей любимой Софие в последний раз. Из маленького телефонного динамика мгновенно раздался пронзительный женский крик.

- Ваня, Ваня!!! Ты где пропадаешь? Бахтия... Бахти... Бахтиярааа!!! Господи… Ваня, у нее снова случился приступ… - дальше речь была вовсе не разборчивой.

- Соня, не плачь. – Твердо и устрашающе спокойно проговорил Иван. – Скоро, совсем скоро, у нашей Бахтияры все будет хорошо. У вас, обязательно все будет хорошо. Я люблю вас, помни об этом всегда. Люблю.

   В следующее мгновенье вместо нажатия на телефонную кнопку «отбой», Иван взвел курок. Тело моментально оказалось на мокром асфальте, а из лежавшей рядом телефонной трубки продолжали доноситься истерические вопли Софии.


    *****


   План Ивана сработал с точностью до минуты. Его выстрел моментально привлек к себе внимание тех одиночек, которым дождь был нипочем. Спешивший в институт мужчина средних лет моментально сменил свой курс, когда в нескольких шагах услышал выстрел. Затем возле тела Ивана оказалось еще двое прохожих, а потом и те, кто прятался в здании, проявили небывалый интерес к произошедшему.

   Рядом с еще теплым телом Ивана незнакомые ему люди обнаружили большой конверт с указанным адресатом обитающим в этом институте, в палате номер семнадцать – Багдасарова София Владимировна. В одной руке у самоубийцы был зажат сослуживший отменную службу стальной приятель, в другой – букет самых красочных осенних листьев. В то время когда тело Ивана спешили доставить в реанимацию, окровавленный конверт и букет из «золота» с примесью «меди» – Софие.

   В панике и истерии, София откровенно не понимала, что тычет ей прямо в руки молоденькая медсестричка. Она наотрез отмахивалась от навязчивой девицы, ничего не видя из-за горьких слез заслоняющих глаза. София второй раз за последние три дня оказалась у реанимации, где Иван Варфоломеевич больше не собирался спасать ее дочь. Точнее, не мог спасти ее Бахтияру, и женщина прекрасно это понимала. Она понимала, что ее дочь, исчезнувшая за проклятой дверью, больше никогда не обрадует ее своим смехом, своими объятиями, своими признаниями. В этот миг она ненавидела своего Ваню всей душой, он пообещал их крошке жизнь, а сам непонятно куда девался. Она и себя ненавидела, за то, что не в ее силах было спасти свою малышку.

   София вопила словно умалишенная, да и, собственно, таковой себя ощущала. Она не знала, как будет жить дальше, когда из операционной ей вернут мертвую девочку. Она изо всех сил запрещала себе представлять подобный исход, но ужасающие мысли, словно изголодавшиеся долгой зимой волки, с небывалой жестокостью захватывали сознание и подсознание.

   Ее маленькая жизнь, ее Бахтияра, может так легко оставить ее. Ту, которая носила ее под сердцем девять месяцев. Ту, которая безумно радовалась ее маленьким подвигам в виде первого прорезавшегося зуба, первого слова, первого шага… Ту, которая легко откажется от собственной жизни в которой не станет ее девочки.

   Как же она сожалела, что осознание того как сильно она любит свою малышку пришло к ней так поздно. Только сейчас она поняла, как нелепы были все ее упреки в адрес Ивана. Вместо того чтобы лишний раз поцеловать и обнять свою маленькую принцессу, она тратила бесценное время на ревность и зависть к отношениям отца с дочерью. Только сейчас София осознавала, что всегда любила Бахтияру так же сильно, как и Иван, а может еще сильнее.

   Слезы новым потоком покатились из глаз, когда София вспомнила об Иване. Боль в груди стала невыносимой, она была уверена, что мужу будет еще тяжелее перенести… Нет, она не станет хоронить свою малышку раньше срока. У нее есть «слово офицера», которыми ее Ваня никогда не имел привычки сорить. Она гнала прочь малейшие мысли о…

   В голове мелькнуло - «Соберись, тряпка! Еще не все потеряно. Еще есть время для чуда!». София панически цеплялась за невидимую нить чуда, в которое она уже давно перестала верить. Плакать от того ей хотелось еще больше.

   Подпирая собственной спиной входную дверь в реанимацию, София случайно обнаружила рядом с собой огромный конверт. Мысли внезапно выровнялись. Точно, ведь всего минуту, может чуть больше, назад, какая-то девица в белоснежном халате пыталась вручить ей этот конверт. Руки автоматически потянулись к «посылке». Глаза мгновенно узнали подчерк Ивана, а затем скользнули в сторону разбросанных немного в стороне листьев.

   Не медля ни секунды, ведомая тревожным предчувствием, София бросилась распечатывать конверт на котором кроме ее «адреса» она увидела несколько алых капель разного диаметра. Думать о плохом или хорошем не было ни времени ни желания, глаза торопливо читали первые строки:

   «Родная, срочно разыщи Ивана Варфоломеевича где бы он ни был, и вручи адресованный ему конверт, настояв на мгновенном его прочтении. Повторюсь, обязательно настояв на прочтении. Не думай, не гадай, беги! У нас времени в обрез. Ему тоже сообщи, что в его конверте вопрос жизни и смерти. Все остальное прочтешь позже. Люблю».

   Как ей было приказано, не теряя ни секунды времени, словно послушная школьница, София изо всех ног бросилась в операционную. Хоть в чем-то ей  повезло, где искать Ивана Варфоломеевича, она прекрасно знала. Вот только в то место ее наотрез отказывались впускать.

- Женщина, сюда нельзя, говорю! Женщина, вы меня слышите? – грозный мужской голос звучал еще более угрожающе, чем выглядел его владелец.

- Но мне очень нужно! Прошу, мне нужно увидеть Ивана Варфоломеевича. Я не отниму у него много времени! Пожалуйста, дайте мне пройти! – София то кричала, то практически плакала, но высокий, статный санитар, был не пробиваем.

- Слушайте, вы вообще в своем уме? Там операция идет, не понятно, что ли? Это стерильное помещение, куда все доктора входят в идеально дезинфицированных вещах, а тут ты, ВЫ, простите.

- Но у меня нет времени ждать… - София расплакалась. Видя перед собой «каменную глыбу», не меньше, она прекрасно понимала – ей никогда не попасть к хирургу.

- Прекратите рыдать. Кому-то еще хуже. – Немного грубовато, но как сумел, попытался успокоить Софию санитар. – Там ребенку жизнь пытаются спасти, а что может быть важнее?

   Аргумент был железным.

- Но там МОЕМУ ребенку спасают жизнь. И, возможно, не спасут, если я не отдам Ивану Варфоломеевичу вот это. – София протянула конверт, изо всех сил пытаясь унять слезы. – Если не впустите меня, можете сами передать. Умоляю вас!..

   Неожиданно даже для самой себя София упала перед незнакомцем на колени. Она не знала, что именно в этом конверте, но сердце ей подсказывало, ее Иван не стал бы играть в дурацкие игры в страшное для их семьи время. Седьмое чувство, ангелы-хранители, сам Господь Бог, неважно кто, но однозначно кто-то в ее голове навязчиво настаивал на важности этого послания.

- Бог с тобой! Дура, что ли? – Санитар все в том-же присущем ему простовато-грубоватом стиле, моментально отреагировал на Софиин жест, пытаясь поднять ее с пола.

- Умоляю… Пожалуйста.

   Санитар внимательно смотрел на безумно истерзанную женщину, и его сердце сжалилось – «Не может человек, просто так, упасть на колени не пойми перед кем». А ведь когда-то он давал клятву Гиппократа. Ничего, что он так и не смог стать достойным доктором. Но что ему мешает быть достойным человеком?

- Ладно. Только не плачьте. Давайте ваше письмо. – София мгновенно протянула руку, из которой санитар практически вырвал конверт. – Подумаешь, уволят. Ну и что? Зато я всегда могу пойти в дворники, или бутылки собирать… - Бормоча себе под нос, огромный дядька исчезал за заветной дверью. – Только ты сюда не совайся.

- … - София согласно кивала головой, да так, что та могла запросто отвалиться.

   Те несколько минут, которые София провела у двери, стали для нее целой вечностью. Она практически съела все свои ногти на обеих руках. Она даже перестала реветь, на нервной почве. Она не знала что именно происходит сейчас за закрытой дверью, но чувствовала что слова о жизни и смерти, написанные на белоснежном листе рукой Ивана, далеко не просты.

- В какой операционной Иван? – дверь резко распахнулась и София нос к носу столкнулась с Иваном Варфоломеевичем, психологическое состояние которого было не намного лучше ее собственного.

- В смысле? – София искренне не поняла вопрос. – В какой еще операционной?

- Ааа-й… – раздраженно протянул доктор и бросился прочь со словами не имеющего отношения к Софие. – Андреевна, где у нас спасают мужчину, самоубийцу, прибывшего только что?

- Кажется на шестом. Там Гнатенко…

   Дальше София не стала прислушиваться. Того, что она сумела услышать было более чем достаточно для накатившего приступа паники. А когда на полу она обнаружила скомканный листок бумаги, который пытался сунуть себе в карман Иван Варфоломеевич, руки сами потянулись за ним.


   «Многоуважаемый Иван Варфоломеевич не знаю, сможете ли вы меня понять когда-нибудь, но прислушаться к вашим словам, прозвучавшим в нашем последнем разговоре, не в моих силах. Если у вас есть дети, скорее всего рано или поздно, но вы сможете понять мой поступок.

   В момент, когда вы будете читать это краткое послание, мое тело будет находиться где-то в вашем здании в одной из операционных. Очень прошу вас не медлить и приступить к изъятию моего практически здорового сердца для пересадки Бахтияре. Поверьте, я сделал все для того, чтобы меня не удалось спасти ни одному, даже самому виртуозному, хирургу. При том при всем, мое сердце в целости и сохранности, целиком и полностью готово к трансплантации.

   Все необходимые справки о моем медицинском состоянии находятся в правом кармане брюк, в которых я поступлю к вам в распоряжение. Нотариально заверенные документы, предоставляющие вам все законные полномочия для подобной операции, у моей жены.

   Прошу со всем этим хламом ознакомиться чуть позже, а сейчас, умоляю, сделайте чудо – подарите жизнь моей Бахтияре. Как отец, который делает последний в этой жизни подарок своему ребенку, я прошу вас – не теряйте зря времени, оно бесценно.

   P.S. Стоя на коленях перед Господом, я всегда буду молиться за вас. Примите мой низкий поклон длинною в вечность за спасение моего ребенка.

С уважением и признательностью к вам – Иван Багдасаров».


   *****

                                                             

   Придя в себя, София никого не узнавала и не понимала, кто она и где находится. Раскрыв глаза и обнаружив что вены ее правой руки пронзает иголка капельницы, она пыталась разобраться – что все это значит.

   Голова была невыносимо тяжелой, будто после жесткого перепоя. Во рту все пересохло, ужасно хотелось пить. Сил не было даже повернуть голову. Собственное тело ассоциировалось у Софии с огромным набухшим от влаги неподъемным бревном. Перед глазами все расплывалось, что заставляло не спешить взглянуть на этот мир, слишком широко раскрывая их.

   Постепенно придя в себя, София никого не звала, пытаясь самостоятельно растормошить свой мозг. Напрягшись из последних сил, осознание всего кошмара пришло слишком резко.

- Бахтияра!!!!! – было первым словом в ее новой жизни. – Иван… - вторым.

    Первого вскрика оказалось вполне достаточно для привлечения внимания. Не прошло и минуты, как возле нее уже порхали медсестры приговаривая что все будет хорошо.

   Чтобы не оказаться вновь в бессознательном состоянии Софие пришлось взять себя в руки, не давая повода медсестрам накачать себя очередной порцией успокоительных. Ей не легко было справиться с предательски обильным слезовыделением, но она смогла взять себя в руки. Сейчас ей в последнюю очередь нужно было чье-то чрезмерное внимание. Ей просто хотелось во всем разобраться, а для этого ей потребовался лишь один ответ на один вопрос.

- Что с моей Бахтиярой?

- С девочкой все нормально. Операция прошла успешно. Больше вам расскажет Иван Варфоломеевич. Кстати, он просил ему сообщить, когда вы придете в себя, - охотно зачирикала юная сестра.

   София вздохнула с огромным облегчением, которое практически сразу смешалось с горечью и болью.

- Можете пока ничего не говорить ему. Я еще немного посплю. Совсем сил нет.

- Хорошо. Отдыхайте.

   Медсестра, заменив пустую бутылочку на капельнице полной, удалилась. А София тут же ринулась к тумбочке у изголовья.

- Вот оно.

   Как она и предполагала конверт, который был при ней в момент приступа, она легко обнаружила среди своих немногочисленных личных вещей. София несколько минут внимательно его изучала, всматривалась в родной почерк и почерневшие капли… Как она раньше их не заметила?

   Дрожащей рукой София провела ладонью по давно высохшим каплям крови. Она боялась собственных догадок, но удары в ее груди выбивали утвердительный ритм.

- София, возьми себя в руки, - прошептала она себе под нос, как можно увереннее. – Господи, дай мне сил.

   София засунула руку в огромный конверт и первой в ней оказалась фотография на которой они были так счастливы и радостно улыбаясь кормили лебедей. Бахтияра была здоровой, а они с Иваном беззаботно счастливы. Как давно это было. Какое прекрасное было время.

   София нежно прижала фото к груди, а на глазах, которые уже принялись бегать по аккуратно выведенным строчкам, заблестели слезы.


   «Родна моя, любимая, прости. Тысяча, миллион – ПРОСТИ.

    Когда наша Бахтияра изо дня в день будет радовать тебя своими успехами, ты будешь благодарна мне за мой поступок. Когда она будет выходить замуж, ты порадуешься за нас двоих. Когда она подарит тебе внуков, ты будешь самой счастливой бабушкой. А когда она будет говорить о том, как сильно любит тебя; когда внучата будут обнимать тебя своими крохотными ручками; когда детские голоса сольются воедино с Бахтияриным и усыпят тебя самыми нежными признаниями, ты будешь благодарна мне за все это.

   Прости. Но сказать в глаза все, что было у меня в голове в последние несколько дней, было выше моих сил. Знаешь, я ведь всегда считал, что самое тяжелое что человек может сказать другому человеку это – «…сегодня сотрудниками нашего отделения милиции было обнаружено тело с ножевыми ранениями. Это ваш …» - сын, внук, дочь, брат, не важно, но я всегда ненавидел свою работу именно в такие моменты. Оказывается, это было намного легче, чем глядя тебе в глаза сообщить о своих намерениях. Я просто не имел права. Да и, я всего лишь слабый мужчина. Да, да, знаю, ты всегда считала наоборот, но… За это тоже прости.

   Если ты читаешь это письмо с теплотой в сердце и, может, с каплей ненависти, значит у меня все получилось. Ты знаешь, как сильно я люблю Бахтияру, и как много вы обе для меня значите. Еще ты знаешь, что я привык держать слово.

   В том, что ты сможешь поставить дочь на ноги без меня, я не сомневаюсь. Ты сильная, намного сильнее чем кажется на первый взгляд. На другой я бы просто не женился.

   Ты вырастишь и воспитаешь нашу дочь достойно, поэтому я легко оставляю вас. Именно «оставляю», а не покидаю. Я всегда буду с вами рядом, буду оберегать и помогать, верь мне. Я вас никогда не брошу. Пусть вы не увидите меня и я не смогу обнять вас и прижать к себе на физическом уровне, но вы всегда будете чувствовать мое присутствие в своих жизнях.

   Не осуждай меня и ни в коем случае не оплакивай. Я хочу, чтобы ты знала, я покидал этот мир осознанно. Я легко обменял у Господа свою шкуру на душу нашей малышки и знаешь, он даже не думал торговаться.

    В наш крохотный городок советую не возвращаться. Люди часто бывают жестокими и вряд ли кто из наших старых знакомых, да и не знакомых, поймут мой поступок. Но мне не хотелось бы что бы на вас с Бахтиярой тыкали пальцами и шептали в спину разные гадости. А это вполне может случится. Так что вам лучше переехать в незнакомую местность и жить так, словно меня никогда и не было. Ну, или можешь похоронить меня, скажем, я серьезно болел свинкой. Или – «Мой муж так сильно любил нашего кокер-спаниеля, что не смог перенести его преждевременную кончину… Его свела в могилу жесточайшая депрессия». Ммм, может что-то типа – «Он был на задании и не смог увернуться от бандитской пули. Да, она была резиновой, но…». В общем, выбери любой из предложенных вариантов, хотя, уверен, ты и сама справишься с домашним заданием «Как я потеряла любимого». Милая, людям не обязательно знать правду. Прости за черный юмор, но для меня главное чтобы ее знали два человека – ТЫ и Бахтияра, остальное не важно.

   Для Бахтияры я тоже оставляю послание. В большом конверте ты найдешь письмо для Ивана Варфоломеевича, для Бахтияры и мое завещание, для моих коллег.

   Завещание отдашь кому нужно. Там все официально. Чтобы ни у вас ни у больницы не было проблем с законом. Тебе известно, что материальных благ у меня давно уже нет. Но то, что я завещаю, гораздо важнее, а именно: мое сердце я целиком и полностью дарю Бахтияре, почки – Ирине Васильевне Карпышевой. Все остальное, что может хоть кому-то спасти жизнь – больнице, которая подарит жизнь нашей малышке (они сами разберутся, что и где применить, мне мое содержимое уж точно не понадобится, а черви как-то переживут такую потерю).

   Сейчас, смешно сморщив лоб, ты пытаешься понять - кто такая эта Ирина Васильевна, поясняю. Это женщина, сердце сына которой пересаживали нашей дочери. Она пожертвовала сердце своего Артема для нашей Бахтияры, теперь моя очередь попытаться помочь ей. Она беременна, но еще и больна. Не буду вдаваться в подробности, но ей сейчас не очень-то легко. Вскоре, а может и уже, ей понадобится почка, но тебе и самой известно, что не так-то просто все происходит в «листе ожидания». Так вот, этот орган я дарю ей. Надеясь на то, что это поможет ее будущему малышу не остаться сиротой. Кстати, все внутренности у меня в полном порядке – спасибо за правильное питание.

   Бахтияре все объяснишь на словах, как посчитаешь нужным. Думаю, ей сейчас не стоит говорить правду, но я не заставляю от неё ничего скрывать. Чуть позже, когда она окрепнет… В общем ты у меня умница, разберешься сама когда и чего стоит говорить. Единственно, не забывай ей рассказывать изо дня в день, как сильно я ее люблю. Она всегда должна помнить, что она была, есть и будет папиной дочкой и его любимой принцессой. Письмо, которое адресовано ей, отдашь в ее шестнадцатый день рождения. Думаю, в этом возрасте она уже все сможет понять, принять и получит письмо с того света спокойно. В нем я и сам все ей объясню.

   Напоследок хочу сказать, что мне никогда не придется пожалеть о своем поступке и если бы кто-то смог отмотать время вспять, я бы вновь поступил так же. Тебе тоже не советую оплакивать и жалеть меня, честно. Ты подарила Бахтияре жизнь десять лет назад, а я сейчас. Это мой прямой отцовский долг. Да и, в любом случае, частичка меня всегда будет с вами.

   София, прости за все обиды, которые были в нашей жизни. Прости за то, что мало в последнее время говорил тебе о своих чувствах… Я тебя всегда любил, люблю и буду любить. Как говорится – лучше поздно, чем никогда.

   Родная моя, воспитывай нашу малышку в самых лучших своих традициях и окутывай любовью за нас двоих. А я, в свою очередь, обещаю – буду оберегать вас всегда. Я добьюсь аудиенции у Господа и буду умолять подарить вам обеим достойную, полную земных радостей и счастья, новую жизнь.

   Еще… Честно, тяжело все это писать, гораздо тяжелее, чем взвести курок. В общем, если ты когда-нибудь встретишь человека достойного своей любви, который сможет стать для тебя прекрасным мужем, а для нашей дочки – отцом, знай, я не стану возражать. Я вас благословлю, если бьющееся в груди Бахтияры сердце примет его и полюбит. Если присутствие другого мужчины в вашей жизни сделает вас счастливее, а я прекрасно понимаю что ты… Я ведь знаю, ты можешь себя съесть так же легко, ка булочку с маслом. В общем, не сомневайся и избавь себя от чувства вины.

   Знаешь, возможно мне бы стоило исписать десятки листов признаниями в любви, но… Бесконечно пачкать бумагу думаю не стоит, в этом уже нет никакого смысла. Я знаю, что ты знаешь, как сильно я люблю вас обеих.

   Еще раз прости. Будьте счастливы за нас троих. Люблю.

   P.S. Накануне я гулял в парке неподалеку… Передай Бахтияре мой последний осенний букет, пусть сделает из него НАШ совместный гербарий. Надеюсь, тщательно собранные мною листья тебе вручат вместе с письмами».


   В минуты, когда Софиины глаза изучали аккуратно выведенные слова, ей казалось, будто она падает в бездну. Первая реакция – слезы. Вторая – злость. К тому времени, как написанные родной рукой строки закончились, кроме как распирающей изнутри любви, София не чувствовала ничего.

   Отложив в сторону белоснежный лист, она молча разглядывала как по прозрачной трубке капельницы бежит какая-то жидкость, видимо помогающая ей не сойти с ума. Невыносимо было чувствовать одновременно огромное облегчение и безумную тяжесть в одной и той же области левого подреберья. Это взаимоисключающие друг друга чувства, но только не в ее случае.

    София не сомневалась – с их Бахтиярой теперь все будет в порядке. Это понимание дарило ей огромные крылья, полностью избавив от тревог и боли. Странно, но ведь она даже не знала как прошла операция, а все же почему-то была спокойна и уверена в том, что все круги ада, наконец закончены. Крылья исчезали, как только реальность запускала в ее мозг свои ужасные щупальца. Радость от выздоровления своей крошки, ей будет не с кем разделить. Мысли о том, что она больше никогда не сможет взглянуть в сияющие любовью глаза Ивана, убивали всякое желание взлететь ввысь от счастья за дочь.

   В этот раз истерики не случилось. Горячие слезы медленно скатывались на больничную подушку. Они были теплыми как по внешним так и по внутренним ощущениям. Эти слезы дарили надежду на ту, счастливую жизнь, которой желал им с Бахтиярой Иван. На ту ИХ жизнь без него, ради которой, он…

   Слезы любви. Слезы радости. Слезы благодарности. Просто слезы, долго не покидали порозовевших щек Софии. Она уснула совершенно не пытаясь их унять. София дала себе ночь для прощания и прощения. Ночь слабости, после которой обязательно наступит утро в котором больше не было места слезам. Ее дочь не должна видеть слезы, которых в ее не долгой жизни и без того было достаточно. София должна быть сильной, такой, какой считал ее Иван. Той, которая обязана теперь жить за двоих и попытаться наслаждаться этой жизнью тоже вдвойне. Она не имеет права наплевать на жертву принесенную мужем и погрузиться в скорбь, не ради того он погиб. Хотя ей так хотелось с головой укрыться одеялом и никогда больше не высовывать нос в реальность. Ничего не видеть, ничего не слышать, а главное – ничего не чувствовать. Но она этого не могла себе позволить, она обязана теперь жить за двоих и дарить свою любовь Бахтияре тоже за двоих.


    *****      


   Все сложилось так, как о том мечтал Иван, словно по волшебству, по мановению волшебной палочки, по щучьему велению. Операция прошла успешнее, чем предыдущая. Сердце Ивана вопреки существующим нормам идеально подошло Бахтияре. Из-за болезни ее больное сердце увеличилось в несколько раз и только благодаря этому трансплантация от взрослого - ребенку стала возможной. Именно поэтому Иван Варфоломеевич и взялся за, казалось бы, безнадежный случай. А еще потому, что желал жизни этой прелестной девочке не меньше чем ее родители. Огромное больное сердце Бахтияры создало все условия, полость, куда было помещено большое, но здоровое сердце ее отца. По мере того, как она будет расти, все остальные внутренности придут в норму. Спустя какое-то время все в ее юном организме непременно придет в норму.

   Реабилитационный период проходил гораздо успешнее, чем впервые. Бахтияра крепла на глазах. Ее первые месяцы после операции были чересчур пропитаны режимом, но даже болезненные занятия лечебной физкультурой и бесконечное поглощение горстями всяких таблеток, регулярное обследование и анализы, были приятным занятием.  Ее организм не «отказался» от инородного тела ни спустя месяц, ниспустя год. Иммунная система Бахтияры не видела в пересаженном органе противника, а приняла его, как родное.

   После похорон Ивана, София с головой ушла в заботы о дочери, которые приносили ей не малую радость. День ото дня она наблюдала за заметным прогрессом и благодарила Ивана за бесценный подарок. Как он того и желал, она не оплакивала его. Она часто разговаривала с ним, а иногда даже советовалась. Иван часто приходил к ней во снах, и всегда успевал прошептать самые главные слова о любви. А когда явился впервые, сообщил, что его назначили ангелом-хранителем для них обоих. Сказал, что его самоубийство не рассматривали, как «самоубийство» и не стали отправлять в преисподнюю. София просто светилась от счастья, когда узнала об этом, ведь все время посещала церковь, вымаливая место для Ивана в Раю. После приснившегося, она перестала молить о его прощении, она просто ставила свечи за упокой его души и благодарила Господа за прощение и понимание.

   София никогда и ни с кем не делилась чудесами происходящими с нею, ей не хотелось, чтобы окружающие посчитали ее больной на голову. Ведь скажи ей кто-нибудь несколько лет назад, что он общается с живущим лишь в голове и во снах человеком, она бы точно подумала, что это бред. Да и кому нужны ее личные переживания и эмоции кроме нее самой? Пусть во снах и фантазиях, но ее Ваня все же был рядом, как и обещал.

   Так, София продолжала жить за двоих, целиком и полностью придерживаясь завета Ивана. Еще, имея право выбора, она не стала рассказывать Бахтияре истинную историю ее спасения. Софие не один раз хотелось поведать дочке, каким отцовским поступком та может гордиться до конца своих дней, но она не была до конца уверена, что Бахтияра сможет сейчас это понять. Иван был прав, раньше шестнадцати, когда их девочка станет взрослой, не стоит лишний раз травмировать ее и без того израненную душу. Узнав, что ее любимый папочка ушел в другой мир, все лечение чуть не пошло прахом. А если бы Бахтияра узнала всю правду до конца, вряд ли захотела бы принять последний отцовский «подарок». София даже боялась подумать, чем правда могла обернуться в этот период для них обеих, и уж точно не могла допустить чего-то подобного.

   После всего, что произошло в ее жизни, Бахтияра стала слишком чувствительной и впечатлительной. Иногда Софие казалось, что виной всему большое сердце в ее груди, которое умеет любить как никто другой. А еще, София стала замечать и узнавать некоторые повадки своего мужа в своей Бахтияре. Да, скорее всего это гены, но что-то подсказывало ей, что дело не всегда в этом.

   Ее девочка иногда могла вспылить на ровном месте, хотя прежде никогда не устраивала абсолютно никаких сцен. Возможно это отцовская молдавская кровь, но София склонна была верить в вину другого органа.  Бахтияра теперь днями напролет могла пялиться в телевизор, который, казалось, имеет лишь один канал – «Охота и рыбалка», совсем как Иван, когда не был занят работой или семьей. Из «совы» она превратилась в «жаворонка», хотя когда-то ей было всегда тяжело оторвать себя ранним утром от теплой постели. Это Иван любим с утра пораньше на рыбалку сгонять, или просто на утреннюю пробежку, да ему было неважно по какой причине проснуться с первыми лучами солнца, он просто любил именно это время суток. А еще, Бахтияра твердо решила стать милиционером. А ведь каких-то пару лет назад, даже месяцев, она просто восхищалась отцом, но никогда не заикалась о желании пойти по его стопам.

   Гены или веление нового сердца подсказывали Бахтияре поступать так, а не иначе, София с легкостью принимала все ее решения. Она обожала свою принцессу. Она любила в ней как личные, так и Ванины качества, и неустанно благодарила Господа за свою крошку с частичкой мужа.

   День за днем, месяц за месяцем, год за годом, София и Бахтияра продолжали жить, наслаждаясь каждой минутой дарованной им, не забывая ни на секунду об Иване. Как и обещал, он всегда был рядом, и каждая из них по-своему это ощущала.



АВГУСТ 2019



   С тех пор как не стало ее Вани прошло почти шесть лет. Все эти годы София старательно пыталась наслаждаться жизнью, как могла. Но без Ивана все было не таким красочным и прекрасным. В ее жизни многое изменилось, и ко многому она давно привыкла, но к походам на могилку любимого мужа, привыкнуть было не возможно.

   Иван был похоронен в городе, где они когда-то, кажется, слишком давно, были безумно счастливы, и который она оставила по его наставлению, да и по собственному желанию. Перебравшись в городок на крымском побережье, морской воздух которого был безумно полезен для  Бахтияры, София начала жизнь с чистого листа. Но каждое последнее воскресенье очередного месяца, София брала свою малышку, садилась на поезд, и мчала к своему мужу. И ей было совсем не важно шел ли в этот день град или мороз переваливал за двадцать, она мчала к своему любимому.

   Могилу Ивана, словно ярко-желтое одеяло, летом укрывали его любимые одуванчики, разросшиеся на ней почти сразу. В далеком детстве Бахтияры Иван любил плести для своей принцессы из подобного золота короны, теперь золото цветов будет вечно рядом с ним. А георгины, которые Ваня любил, София лично посадила вокруг. Цветы пестрели разнообразнейшими красками от белого, до малинового, всякий раз как на землю приходила осень, такое прекрасное и одновременно невыносимое для Софии время. Когда-то Иван задаривал Софию охапками этих превосходных красок, но это было давно. Теперь же она тщательно следила за тем, чтобы в конце лета и до первых морозов, ее Ваня был окружен именно ими.

   Ежемесячно София навещала мужа, а ежедневно работала за двоих. Вторую операцию Бахтияры оплатили не безразличные к чужой беде люди, но дальнейшая жизнь взаймы была не для Софии. Так, на берегу Черного моря появился еще один кабинет юридической консультации, один из десятков, но единственный в котором работала София.

   Практика, которую несколько лет подряд София проходила за гроши в своем родном городе, оказалась как нельзя кстати. Тогда, она бралась за интересные ей случаи и чисто символическую оплату. Теперь, ее услуги стоили прилично, и люди готовы были платить, так как Багдасарова София Владимировна стала одним из успешнейших юристов крымского побережья, пользуясь репутацией профессионала в своем деле.

   Постепенно жизнь налаживалась и иногда София даже ощущала себя счастливой, но как же ей хотелось разделить это счастье со своим Ваней!.. Она безумно по нему скучала, хотя он часто радовал ее своим присутствием в самых сказочных снах. Этого было слишком мало, а ведь они могли вместе наслаждаться закатами и рассветами на берегу моря, прогуливаясь рука в руке…

   Правду люди говорят – все плохое, как и хорошее, рано или поздно заканчивается, и, похоже, для Софии настало время хорошего, за шесть лет она все же научилась жить без своего Вани и радоваться тому, что имеет.

                                            

- Бахтяра, милая, с днем рождения. Думаю ты знаешь, чего я тебе хочу пожелать, как год назад, и два, и десять – здоровья. А остальное у нас и так все есть.

- Спасибо, мамочка.

- Но здоровье, к сожалению, не купишь ни за какие деньги… – Лишь на мгновенье София позволила себе грусть, а продолжила уже с улыбкой. - Так что у меня все-же есть для тебя парочка материальных подарков, один из которых от меня, а второй… - София замолчала, чтобы правильно сформулировать, чтобы не шокировать Бахтияру посланием с того света, она старательно подбирала слова.

   Целых шесть лет София ждала этого дня, но за все время так и не смогла найти правильные слова для этого момента.

- Второй от папы. Я знаю. – Выпалила прекрасная курчавая особа с сияющими от счастья глазами цвета ночи.

- Ааа?.. - У Софии рот открылся сам по себе и все никак не мог склеить полноценного слова, не то что предложения, а сердце то ли остановилось, то ли наоборот взорвалось.

   Глядя растерянный и озадаченный вид матери, которой вызвал у нее добрую улыбку, Бахтияра моментально принялась пояснять свою осведомленность.

- Сегодня ночью я видела папу, во сне, конечно, и он предупредил, что меня ждет подарок и что я должна достойно его принять. Странно, конечно, получить подарок с того света. Но я так рада! Мамочка, это будет самый необычный и дорогой моему сердцу подарок!

   Бахтияра хотела было обнять приходившую в себя маму, как в их разговор вмешался маленький вихрь.

- И я рад! А еще, я тоже хочу подарок! Мамочка, а мне кто-нибудь сегодня подарит подарок или это только Бахтияре?

   Зеленоглазый мужчина лет шести, напряженно всматривался сквозь линзы своих очков в мамино лицо, с надеждой услышать желанный ответ.

- Милый, но ведь день, когда все подарки ложатся лишь к твоим ногам – зимой. А сейчас день Бахтияры. Тебе не кажется, что будет справедливым, если сегодня подарками будет завалена только Бахтияра?

- Ага, зимой это ведь не скоро. А я тоже хочу подарок! – заныл кроха. – Так не честно…

- Вань, я обещаю, что поделюсь всеми моими подарками с тобой, только не нужно расстраиваться, - попыталась унять мальчугана Бахтияра.

- Ага, а если тебе подарят куклы там разные или платья, зачем они мне? – смешно и деловито, одним указательным пальчиком поправляя очки, продолжал маленький Ваня.

- Ванечка, я обещаю, что поделюсь с тобой всем, даже куклами. А ты сам разберешься, что тебе нужно, а что нет, и не понравившиеся и не интересные тебе  экспонаты вернешь мне.

- Обещаешь? – Ваня продолжал недоверчиво поглядывать на сестру.

- Обещаю. – С едва заметной улыбкой, но очень серьезным лицом, подтвердила Бахтияра.

- Ма, ты слышала?

- Конечно родной. Я все слышала. Но в таком случае тебе придется и своими подарками делиться, когда время придет. Ты к этому готов? – зная особую слабость своего малыша – собственничество и огромное нежелание делиться ни с кем своими вещами, поддернула его София.

- Маа, так не честно.

- Как это «не честно»? По-моему все очень даже правильно.

- Маааа… - маленький Ваня был близок к тому, чтобы расплакаться, а София готова была рассмеяться, она так любила этого мальчугана и его забавную мордашку в моменты детского отчаяния!

- Да ну брось, Ванька, - София притянула малыша к себе. – Я пошутила, а ты ведь не должен так реагировать, ты ведь мужчина! А настоящий мужчина всегда получает то, чего хочет. Так что не расстраивайся. Бахтияра обязательно поделится с тобой. А я обязательно прослежу, чтобы она тебя не обманула.

   Маленькие ручонки ловко обвились вокруг шеи:

- Спасибо мамочка, ты у меня самая лучшая!– горячий поцелуй обжег щеку Софии и целиком и полностью удовлетворенный исходом ситуации, маленький Ваня моментально исчез из комнаты Бахтияры.

- А ты вот никогда такой не была. – Все еще глядя в пустоту прошептала София с некой теплотой и горечью в голосе. – Скорее всего потому, что тебе отец не позволял распускать нюни, а я вот сейчас очень даже позволяю это делать твоему братишке.  Я ведь его так сильно люблю…

- И я его тоже очень люблю. Да и как можно не любить такое чудо-чудовище-чудище, - рассмеялась Бахтияра.

   Только Бахтияра закончила, как в комнату вновь влетел Ваня.

- Вот, этим можешь не делиться. С днем рождения. – Малыш протянул Бахтияре что-то похожее на рамку для фотографий, но из-за плотного слоя подарочной бумаги, именинница могла лишь догадываться об этом. – Я люблю тебя. И это я сделал сам. Почти.

   «Сделал сам» - так горделиво прозвучало с уст совсем еще маленького мальчика, который всегда любил похвалу в любом ее виде. Любил хвастать, любил ябедничать, любил жаловаться, любил притворяться, любил быть в центре внимания, он был полон многих не самых лучших качеств, но именно за все это, его просто обожали мама и сестра. Он был таким взрослым в свои шесть и таким ребенком одновременно. Он был душой их семьи и бесконечной радостью.

- Ого! Ванечка, ты сам? Ничего себе подарочек, - откровенно начала восхищаться Бахтияра. – Мамочка, спасибо тебе за такого братишку. Надо же – САМ. Да ты САМ для меня самый большой подарочек.

   Бахтияра все сильнее прижимала к себе Ваню, который таял в ее объятиях, словно сливочное масло на солнце.

- Я знаю, - довольно прошептал Ванька.

   Руки Бахтияры спустя несколько минут отпустили брата и принялись распаковывать первый полученный на сегодня подарок. «Раздевая» один за другим слои красочной бумаги, Бахтияра, казалось, поняла, что скрывается под всем этим слоем красоты – рамка для фотографий. Но как только этой «рамки» коснулись ее глаза, она вынуждена была признать ошибку. Это была миниатюрная аппликация из листьев в форме сердца, помещенная под стекло. И это было так прекрасно!

   В самом центре красовался нереальных размеров липовый листочек нежно желтого цвета, который был закован в красные рябиновые. В свою очередь миниатюрные рябиновые листочки обрамляла нить из ягод самой рябины. Всю эту красоту окружали маленькие сердечки из березовых листочков. Получалось так, что одно огромное сердце было в окружении десятка меньших, которые Ваня просто обвел красным фломастером, видимо, решив больше не заморачиваться с рябиновыми ягодами. Картинка была не идеальной, кое-где проглядывался клей, но от нее исходило такое теплооо… Бахтияра была уверена, ее братишка вложил в эту поделку всю свою душу, от чего ее собственную просто переполняли самые приятные эмоции и чувства.

   Еще с тех времен когда рядом был папа, Бахтияре нравились прогулки на природе. Да собственно, именно он и привил в ней эту бескрайнюю любовь ко всему живому. Сейчас же она охотно бродила парками с братом, которого любила не меньше отца. Бахтияра любила гулять с Ваней на улице и никогда не могла пройти мимо прекрасных, возможно редкостных или замысловатых растений. Это занятие полюбилось ею еще в далеком детстве и всегда напоминало об отце. Она из года в год разбавляла свою коллекцию всё новыми и новыми экземплярами, в то время как Ванька собирал все подряд, и радовался своим находкам так, как умеют радоваться только его ровесники.

   Из тех листьев, которые мама ей отдала еще в больнице, Бахтияра практически сразу сделала прекрасную аппликацию. В период собственной реабилитации, это занятие как нельзя лучше успокаивало, расслабляло, приближало к папе. Теперь же, по истечению не одного года, из ватмана висящего у изголовья ее кровати, на нее ежедневно смотрел красно-золотой ангел. Этот ангел радовал, согревал, оберегал, и ежесекундно напоминал о том, кто смог найти так много прекрасных листьев для этой картины. Она всегда представляла, что этот ангел – ее отец. По крайней мере создавая его, она думала только о своем любимом папочке, который совершенно неожиданно исчез из ее жизни.

                                  

- Спасибо, Ванечка. – Бесконечно растроганная Бахтияра принялась зацеловывать брата. – Я уже сейчас могу смело заявить, что это самый лучший подарок. Честно.

   На глазах Бахтияры заблестели слезы счастья. Как же она обожала этого белобрысого карапуза такого не похожего не нее! Ваня, стремясь ни в чем не уступать старшей сестре, повторял за ней практически все, как она когда-то за отцом... Это, пожалуй, единственное в чем они были схожи – им обоим требовался наглядный пример для подражания.

- Я знал, что мой подарок будет лучше всех! – горделиво заявил Ваня. – Я подарил тебе свое сердце, и оно тебя очень сильно любит, поэтому ты просто не можешь не любить меня!

   Малыш, совершенно не задумываясь над словами, заставил Софию поежиться. Когда-то ее любимый мужчина уже подарил сердце Бахтияре и вот все вновь повторилось. Мурашки от прошлого, сменились сладостью от настоящего. Как же все-таки здорово, что сердце можно подарить вот так, без намека на горечь, боль, потерю.

- Всезнайка мой любимый. – София нежно взъерошила густую Ванькину шевелюру. – Ну конечно Бахтияра тебя любит, а как иначе! Ты ведь у нас самый-самый! Котенок, а не мог бы ты нас с сестрой оставить ненадолго? – Ей безумно приятно было наблюдать за взаимоотношениями между детьми, но еще больше в этот момент хотелось поскорее отдать Бахтияре письмо, которое протомилось в ее столе целых шесть лет. София прекрасно понимала, что дочке, чтобы его прочесть, потребуется полное одиночество и тишина, а с их шаловливым мужчинкой, надеяться на тишину все равно что ждать грома среди ясного неба.

- Ага! – Недовольно и недоверчиво начал возмущаться Ваня. – А что это вы тут без меня хотите делать? Мама, ты что, хочешь Бахтияре подарить конфеты? И съесть хотите без меня!

   София и Бахтияра весело рассмеялись. Ну как можно не любить такого милого жадину?

- Нет, мой хороший. Я не буду дарить твоей сестре ничего съедобного и ничего, что она могла бы разделить с тобой. Можешь сам убедиться в этом. - София медленно сунула руку в карман своей кенгурушки. – Вот, это мой тебе подарок. Знаю, ты давно хотела.

   На ладони у Софии появилась небольшая коробочка, а с губ Бахтияры, растянутых в искреннейшую улыбку, уже слетали слова благодарности.

- Мамочка, но ведь это iPod!!! Это ведь не дешевое удовольствие, могла бы просто подарить какой-нибудь mp3-плеер. – Глаза Бахтияры светились от счастья, а руки уже тянулись к маминой шее. – Спасибо тебе мамочка! Ванька прав, ты  у нас самая лучшая!

- Это вы у меня самые. – Целуя дочь, затем сынишку, согретая волшебными словами и детскими объятиями прошептала София.

- Ну ладно, уговорили. Я, так и быть, оставлю вас. – Совершенно неожиданно заявил Ваня и практически молнией убежал из комнаты.

- Странно. Обычно его приходится уговаривать долго и не без помощи бонусов, а он даже на шоколадку меня не развел? – удивленно смотрела в распахнутую дверь София.

- Ага, но не сейчас, когда у него в руках оказалась такая игрушка, как новенький iPod. С которым, непременно, нужно разобраться раньше сестры.

- И успел ведь! Вот засранец маленький. Подумать только, какой шустрый у нас Ванька, прям метиор! – София постепенно отвела глаза от двери. – Ну, пусть играется, если ты не возражаешь?

- Нет, конечно. Он ведь все равно не дал бы мне покоя, пока не получил то, что ему хочется. Тем более я пообещала, что поделюсь с ним всеми подарками, кроме того, который ты мне еще не вручила. Но Ваньке об этом знать не обязательно.

- Да, Бахтияра, ты права. Мой следующий «подарок», для него точно не будет иметь такой ценности, как, надеюсь, для тебя.

   София еще раз нырнула в карман своей кофты и протянула руку с чуть пожелтевшим от времени конвертом сложенным вдвое.

- Ма, это лучший для меня подарок. Он бесценен. Спасибо.

   София удалилась, оставив практически взрослую дочь, которую, скорее всего, Иван до сих пор называл бы своей крошкой, наедине с «отцом». Бахтияра, как две капли воды была похожа на своего ангела-хранителя. Те же бездонные глаза, та же курчавая шевелюра черных волос, та же добрая душа и одно на двоих любящее сердце.

   Прикрыв за собой дверь, София еще несколько минут не  могла двинуться с места. Она за все эти годы так и не сказала дочке всей правды, просто не забывала в любом их разговоре упомянуть о ее отце и о том, как сильно он ее любил и любит. София всегда опасалась, что дочь не поймет поступка отца, так, как первое время не понимала она сама. Ей было безумно трудно смириться с реальностью, в которой один любимый ею человек пожертвовал собой ради другого. Это в кино и книжках все так легко и прекрасно, а в жизни слишком, иногда чересчур, невыносимо.

   Когда дочь является точной копией мужа, которого больше никогда в своей жизни не обнять и не поцеловать, это невыносимо. Но в то же время, глядя на свое сокровище, София ни на секунду не прекращала благодарить своего Ивана за смелость. Она знала с первого дня их знакомства, что он настоящий мужчина – сильный, смелый, решительный, которых в наше время часто не хватает. Вот и сейчас, все эти годы, ей его так не хватает…

   Стоя у дочкиной комнаты София продолжала бояться момента истины, который вот-вот наступит для их Бахтияры. Больше всего на свете эта сильная, повидавшая жизнь женщина, сейчас боялась одного – чтобы ее дочь не возненавидела себя за то, что она причастна к смерти любимого папы. До дрожи в коленях София боялась никогда больше не увидеть в дочкиных глазах огоньков любви и доверия. Любви к маме и папе. Доверия – ко всему миру.

   Несколько раз перекрестившись и попросив у Господа и Ивана помощи, София отпустила свои мысли. Она целенаправленно зашагала в другую комнату, в которой юный Ваня, совершенно ничем не напоминающий ей ее Ивана, окончательно поможет ей унять тревогу. У малого непоседы это всегда получалось великолепно. Рядом с белобрысым мальчуганом с зелеными глазами София легко могла отвлечься от любых непрошенных мыслей. Это было еще одно маленькое солнышко в ее жизни – ее Ванька.

      Когда она вошла в комнату сына, он смирно сидел на своей кровати и тщательно изучал новенький iPod. Любознательный малыш был полностью погружен в изучение неизученного доселе предмета. Он не заметил, как на пороге появилась мама и замерев, опиревшись спиной о стену, с глазами полными любви, тихонечко за ним наблюдала.

   София нежно смотрела на мальчишку, к появлению на свет которого она совершенно не причастна. Она усыновила его четыре с половиной года назад. И ни разу не пожалела об этом своем решении.

   Строго выполняя завещание мужа, она познакомилась с той самой Ириной Васильевной Карпышевой, которой он завещал свои почки. Как выяснилось впоследствии, ей никто не разрешил делать никаких операций по пересадке, в период беременности. Почки Ивана оказались ей бесполезны, но София не отказалась от желания мужа спасти чью-то жизнь. Все органы своего Ивана, которые срочно требовались нескольким больным, она им подарила. А вот с Ириной, которая некогда пыталась спасти их дочь, они стали лучшими подругами.

   Спустя несколько месяцев их дружбы на свет появился маленький Ванька, названный в честь человека, который пытался спасти жизнь его маме. После родов Ира прожила еще полтора года. Гемодиализ, процедура во время которой происходило удаление из организма токсических продуктов обмена веществ, нормализация нарушений водного и электролитного балансов, поддерживал жизнеспособность ее единственной почки сколько это было возможным. И все бы ничего, она никогда не жаловалась, целиком и полностью счастливая утопала в своем втором материнстве. Ира совершенно не ожидала другого удара судьбы. Рак – то, против чего ей было не выстоять в отчаянной борьбе за жизнь.

   Ее единственную практически отказавшуюся выполнять все свои функции почку, было уже не спасти, как и саму Ирину, когда ей поставили страшный диагноз. Все случилось быстро, но не настолько, чтобы женщина не успела достойно попрощаться и все порешать.

   Так, тоже по «завещанию», которое было сравнимо только с Ивановым, Ира оставляла своего сынишку Софие. Свое тело – медицинским учреждениям, нуждающимся в новых поступлениях. Хотя, Ирина шутила, что кроме костей, вряд ли что-то из ее внутренностей кому-то принесет пользу – «То, что не съели болезни, уничтожено лекарствами».

   Ира болезненно, но спокойно покидала эту землю. Она знала – ее сын будет в надежных руках, а большего ей и не нужно.

   Так, окружающими ее смертями за довольно не долгий период, София измеряла жестокость и несправедливость всей жизни. Она вдоволь насмотрелась на то, как люди умирают еще в те времена, когда вместе с Иваном боролась за жизнь собственного ребенка. Но то, что она неоднократно видела смерть, совершенно не означало, что ей этот процесс стал понятным и привычным. К этому нельзя привыкнуть. А вопрос «за что», просто не выходил из головы.

   С начала это «за ЧТО?», звучало после гибели Ивана. Она не могла понять, почем Господь не смог сохранить жизнь обоим дорогим ей людям. Затем, этот же вопрос разрывал ее мозг после смерти Иры. Сколько раз она пыталась понять - почему столько бед свалилось на голову одной хрупкой, но такой доброй и жизнелюбивой девушки? Но ответа найти так и не смогла. Видно судьба у Иры такая, как и у ее Ивана. Других объяснений у нее не было.

   Так, не принимая прямого участия в рождении ребенка, в один миг София стала матерью, что было лишь в радость. Она все еще хранила верность своему единственному супругу и не собиралась больше замуж - никогда. А вот против детей ничего не имела, жаль от святого духа не рождаются. «Ванька, это, пожалуй, последний мужчина которого сможет по-настоящему любить мое сердце» - часто ловила себя на мысли София, когда ее душа наполнялась теплом глядя на несмышленого карапуза. Как сейчас, когда ее Ванюша был так сосредоточен на новой игрушке.

                                 

  Руки Бахтияры пробирала дрожь, как, собственно, и все тело. Она всегда чувствовала, что уход папы не был банален. С первой минуты своего прихода в сознание после последней операции, будучи ребенком, она чувствовала сильнейшую связь с отцом. Бахтияра любила папу так сильно, что отказывалась верить в его смерть очень долго. Она изредка фантазировала, что ее папа стал моряком и вот-вот возвратится к ней на белоснежном теплоходе, уверенно рассекая морскую гладь, спеша к своей принцессе. Но, это только в сказках бывают чудеса воскрешения, а в жизни…

   Первое время из ее глаз невольно текли слезы. Бесконечные потоки воды которые, казалось, никогда не исчерпаются. Она не понимала с чем это связано, но ей все время хотелось плакать, а еще сильнее увидеть отца, который ни с того ни с сего исчез. Мама все время твердила что у папы срочная командировка, ведь нужно оплачивать огромное количество счетов, а для этого нужно зарабатывать деньги. И Бахтияра первый месяц верила. Но все равно не прекращала плакать.

   Сначала это были слезы обиды. Затем – слезы страха. По выписке из больницы, когда мама сообщила что отца не стало – слезы боли и гнева. Она не верила в то, что папа, пообещав ей однажды никогда ее не покидать, впервые в жизни не сдержал слова. Бахтияра отказывалась верить, что ее папочка мог оставить свою маленькую принцессу вот так, без «прости» и «прощай». Но изо дня в день рядом была мама, которая делала все, чтобы развеять боль и тоску своей малышки и спустя какое-то время ей это удалось. Но не до конца.

   Бахтияра ежедневно и ежесекундно была окутана любовью сполна. Мама просто растворилась в ней, и она не могла не отплатить ей тем же. Мама любила ее за двоих, а она подарила всю свою любовь ей. Не было и дня, чтобы они не признались друг другу в своих чувствах. А еще, мама всегда проговаривала Бахтияре на ушко и слова любви за папу. Она ни на миг не позволяла дочери забыть того, кто подарил ей жизнь. Хотя, даже если бы случилось так, что мама не напоминала о нем, Бахтияра все равно никогда бы не смогла забыть того, кого ежедневно видела в собственных отражениях зеркал.

   После того, как Бахтияра вновь твердо встала на ноги и не нуждалась в ежедневном медицинском осмотре, они с мамой покинули столицу, променяв ее на небольшой город на крымском побережье. Да, какое-то время они еще наведывались в институт Амосова, но сначала пару раз в месяц. Потом обходились одним. А сейчас раз в полгода. Но ездили они на все эти осмотры уже не со своего прежнего города, а с другого, ставшего для них родным очень быстро. Мама решила переехать – чтобы избавить себя от излишнего груза воспоминаний. В их городе всё и все напоминали ей о трагедии. А в другом, она могла жить спокойно, не ловя на себе сочувствующие взгляды. По крайней мере, она так объяснила Бахтияре их стремительный переезд, хотя и каждое последнее воскресенье очередного прожитого без отца месяца, они отправлялись на встречу с ним.

   Возможно, маме этот переезд и помог уйти от прошлого, но не Бахтияре, которая везде продолжала видеть отца. Прогуливаясь в парке, играя в снежки, проходя мимо спортивных секций, и даже милицейский участок не был исключением – все ассоциировалось у Бахтияры с папой.

   С каждым прожитым без него годом ощущения притуплялись, но не на столько, чтобы в незнакомом милиционере не увидеть отца. Его сильных рук и понимающего взгляда ей не хватало до сих пор. Скорее всего, так будет всегда, ведь никто на свете не сможет с такой гордостью радоваться ее победам. Больше никому не под силу заставлять Бахтияру стремиться к идеалу лишь одним добрым взглядом или словом. Она всегда старалась быть лучшей для него. Она и сейчас старается но… Как бы она не старалась, ей больше никогда в жизни не увидеть блеска в любимых глазах и не утонуть в свинцовых объятиях. Не услышать сказку на ночь и не полакомиться самым вкусным в мире завтраком, приготовленным в то время как она еще видела сны. Ничего этого больше не будет. Больше нет.

   Сейчас, когда в руках у нее оказалось это послание, Бахтияра, как когда-то, ощущала на своих плечах отцовские руки – нежные, тяжелые, горячие. Она постепенно погружалась в какое-то нереальное состояние. Едва начав читать первые строки, ей стало казаться что она их слышит. А затем Бахтияра увидела ЕГО, точно такого, как помнила, и ей не нужно было больше читать, она слушала:

                                                                   

         «Милая моя, Бахтияра. Если ты сейчас читаешь это письмо, значит у меня все получилось. У НАС, все получилось.

       Я помню, как впервые обнял тебя, словно это было вчера. Помню, как пахло твое крохотное тельце, и как меня напугала твоя чрезмерная синюшность в те, первые секунды твоей жизни. Ты не спешила появляться на это свет, оставаясь дольше чем нужно в комфортном, теплом, безопасном месте – мамином животе, но специалисты не оставили тебе выбора. Спустя восемь длительных и болезненных часов для твоей мамы, ты появилась на этом свете, чтобы спустя десять лет поспешить покинуть этот неизведанный мир. Но, как и много лет назад, тебе не дали возможности с ним распрощаться. В этот раз Я взял на себя право решать за тебя и подарил  новую жизнь. Так же, как десять лет назад это сделала твоя мать.

   Для тебя не секрет, что имя твое я выбрал еще в собственном далеком молдавском детстве. Почему-то я всегда знал, что у меня обязательно будет дочь. А еще я знал, мою крошку будут звать непременно так и никак иначе – Бахтияра.

   Бахтияра – разве не прекрасно?.. Твоей маме мой выбор очень понравился. Она не сопротивлялась и не предлагала другие более привычные варианты. Ей наоборот очень нравилось его экзотичность и необычность. А еще, твоя мать даже не ревновала меня к истории появления его в моей жизни. За что я всегда был ей благодарен.

   Это прекрасное имя носила моя первая учительница - Бахтияра Салимовна. Помню, будучи совсем мальчишкой, я обожал школу лишь за то, что в ней мог сколько угодно видеть эту прекрасную юную женщину. Ее огромные черные глаза, волшебный мелодичный голосок и самая добрая улыбка, сводили с ума почти всех моих одноклассников, хоть нам-то всего и было по семь-восемь лет. Мы обожали эту очаровательную «картинку», ежеминутно радовавшую детский глаз. Она была заботлива, добра, мила, и ей никогда не приходилось быть строгой или требовательной, так как все ребята в классе слушались ее беспрекословно. А девочки, скорее всего, девочки мечтали быть на нее похожими, и тоже, раскрыв рты впитывали все произнесенное прекрасными алыми губами, без права что-то упустить.

   Помню, спустя несколько месяцев учебы мама задал мне вопрос – «Милый, нравится ли тебе ходить в школу? Как к тебе относится учительница, хороша ли она?». На что я, совершенно открыто и воодушевленно заявил – «Мамочка, пока моей учительницей будет Бахтияра Салимовна, я готов ходить в школу даже на каникулах! Она такая хорошая, такая красивая…». Конечно мама, задавая своей вопрос, ожидала несколько другого ответа, это я потом понял, но мои детские горящие глазенки были красноречивее всяких слов. Уже тогда твоя бабушка поняла – ее сына не обошла стороной влюбленность в свою первую учительницу. Но она не корила меня за это, а просто обняла и крепко поцеловала. Как сейчас помню тепло ее губ на моей щеке – «Милый, это очень даже хорошо, что она такая замечательная. Чтобы ты вырос хорошим человеком первый учитель и должен вызывать в тебе самые нежные чувства».

   Бахтияра Салимовна была для меня настоящим ангелом воплоти. Одним своим присутствием в моем детстве юная учительница заставляла крылья расти за моей детской спиной. Гораздо позже тем самым ангелом для меня стала твоя мама. Только она подарила мне крылья более реальные и крепкие. Она и только она научила меня летать.

   «Бахтияра» -  всплыло в моей голове, как только я увидел на белоснежном тесте две алые полоски, сообщавшие нам с мамой о твоем появлении в наших жизнях. Когда я впервые взял тебя на руки, понял, что не ошибся, ты была в миллион раз красивее, чем моя первая любовь, а главное, ты стала моей любовью на всю оставшуюся жизнь.

   Намного позже я узнал, что твое имя обозначает – «счастливый» и в основном его носят мужчины, но это меня ничуть не смутило. Я знал, что моя дочь не может носить другого имени, ибо сделаю все, от меня зависящее, чтобы счастье было синонимом этих прекрасных восьми букв. Счастье это то, чем наполнилась моя жизнь с твоим появлением. Счастье это то, что будет окружать ТВОЮ жизнь долгие-долгие годы.

   Ты была моей маленькой девочкой в тот миг, когда я впервые тебя коснулся. Ты была ею на протяжении всех десяти самых счастливых лет в наших жизнях. Ты останешься моей малышкой даже спустя сотни лет. Я люблю тебя моя Бахтияра и буду любить вечно. А если ты читаешь эти строки, знай, ты и сейчас моя малышка, и даже если ты не можешь видеть меня рядом с собой  - это не так. Я всегда рядом.

   Всегда помни, у тебя есть отец, который изо дня в день о тебе заботится и ни на секунду не оставляет без присмотра. Отец, который охраняет твой чуткий сон и оберегает от любых невзгод когда за окном светит яркое солнце или идет дождь. Я не могу тебя обнять, но могу приходить во снах. Я не могу ежедневно говорить как сильно  тебя люблю, но ты должна это чувствовать. Я знаю, ты чувствуешь это.

   Я безумно тебя люблю, моя Бахтияра. Твои непослушные кудряшки, твои любознательные глазки, твоя улыбка и самое звонкое «Папочка, я тебя люблю» – это все, что у меня было. Это все, что у меня есть. Это все, что мне нужно.

   Сегодня, в твой шестнадцатый день рождения, хочу сделать тебе последний подарок. Надеюсь, мое письмо ты воспримешь именно как подарок, в котором я в первый и последний раз прошу тебя простить меня. Бахтияра, дочка, я слишком сильно тебя люблю и именно поэтому несколько лет назад сделал свой выбор и подарил тебе второй шанс на полноценную жизнь. ЖИЗНЬ, она ведь так прекрасна и ты просто обязана прожить ее до конца.

   Ты будешь расти, учиться, дружить, влюбляться, выйдешь замуж, родишь детей, а я буду молча радоваться всем твоим шагам, невидимо шагая рядом. Мое опытное сердце изо дня в день будет помогать тебе делать правильный жизненный выбор. Оно всегда подскажет и предостережет. Теперь я всегда с тобой, даже ближе чем ты думала.

   Моя маленькая принцесса, помни главное - я подарил тебе ТО, что не может полноценно существовать без ЛЮБВИ, которой доверху было наполнено мое сердце. Теперь мне остается лишь надеяться, что с каждым днем ты будешь умножать МОИ чувства, которыми наполнено теперь ТВОЕ сердце, на СВОИ.

   Навсегда с безграничной любовью в НАШЕМ сердце, безумно любящий тебя отец.

   Прости».


   Когда Бахтияра заканчивала читать, силуэт отца, стоявший все это время перед глазами, нежно обнял ее. Она вновь почувствовала тепло его рук, как бы это ни было невероятно. Она уловила запах его любимого крема после бритья, которым от него всегда так приятно пахло. Но отчетливее всего она чувствовала, как бьется ЕГО сердце. Возможно потому, что лишь это было реальным.

   Папа постепенно растворился с застывшими в улыбке губами. Рука Бахтияры незаметно выронив письмо коснулась левой груди. Внутри все горело.

   Впервые за все годы после операции Бахтияра вновь ощутила безумную задышку, как когда-то в восемь лет. Ей не хватало воздуха, а тахикардия, казалось, вот-вот доведет сердце до остановки. Вся левая половина тела онемела. В голове сложились все пазлы.

   Реакция организма на шок была ужасающей, но Бахтияра отлично знала, как бороться с подобными проблемами. Сконцентрировавшись на правильном ритме дыхания, Бахтияра постепенно, главное без посторонней помощи, пришла в норму.   

   Она всегда знала, что отец любил ее безмерно, она помнила это, но даже боялась подумать о том – НА СКОЛЬКО. Бахтияра автоматически положила уже обе свои руки на грудь.

- Папа… - сорвалось с губ, а с глаз, как много лет назад полились потоки соленой воды.

   У Бахтияры не случилось истерики. Она плакала ровно и спокойно. Она просто оплакивала.

   То, чего так опасалась София, не произошло. Прочтя послание с того света ее дочь не возненавидела себя, не разочаровалась в родителях, не возненавидела весь белый свет. В ее сердце была лишь благодарность и тоска. В ИХ с папой сердце была боль и радость. В эти минуты Бахтияра была горда, как никогда в жизни, что у нее такой отец, что она дочь, такого папы. Ей было горько осознавать, что из-за себя самой она лишилась того, что есть у ее ровесниц – тепла отцовских рук и его наставлений. Но в то же время она знала, что у многих из ее подруг такие папы, которым даже при жизни нет дела до того чем живут их дочери. Да и детские дома были переполнены сиротами, а в ее классе половина учеников росли без участия пап. А ее, ее отец даже на том свете любит и бережет ее, она все время это ощущала. А все слова, которые она только что прочла, лишнее тому подтверждение.

   Держа в руках исписанный листок бумаги Бахтияра теперь понимала, что шестое чувство, которое сопровождает ее старательнее собственной тени – это ее папа. Тревога в сердце перед поездкой в санаторий, на территории которого впоследствии практически все дети отравились в столовой - папа. Бахтияра наотрез отказалась туда ехать, предпочитая занять свободное время курсами английского и помощью в местном зоопарке.

   Пикник, который она проигнорировала, и скорее всего ее подруги долго бы на нее обижались, если бы им не пришлось восхищаться ее интуицией – «Ну ты, Бахтияра, даешь! Мы все до нитки промокли, а Алина так вообще серьезную простуду подхватила. Там такоооее, было! Гром, молния, все небо вмиг потемнело, а наши пожитки смыло, словно их никогда и не было! А еще Майя свой mp3 профукала! Да и в город мы еле добрались…» - тоже папиных рук дело.

   Бахтияра иногда смело перебегала дорогу на красный свет, но часто не спешила шагать даже при зеленом, и всегда это было оправдано. Уходя из дома, она в последнюю минуту вспоминала, что не выключила утюг. Иногда могла уснуть, когда на плите что-то доваривалось, но всегда вовремя раскрывала глаза и молнией неслась на кухню. Она никогда не садилась в автобус, которому суждено было сломаться. Никогда не бралась ни за одно дело, если в этот миг к нему не «лежало» сердце. Она практически всегда чувствовала себя в безопасности и даже себе самой не могла объяснить – почему?

   Теперь все встало на свои места. У нее просто есть папа, который оберегает. Бахтияра поняла, он стал ее ангелом-хранителем. Он всегда, как и обещал, находился рядом и невидимой рукой уводил ото всех, даже самых незначительных ненастий. Папа всегда подталкивал к действиям, когда это нужно. А еще, он всегда подсказывал, оберегал, заботился. «У меня есть папа!» Едва эта мысль пронеслась в голове Бахтияры, как ее догнала еще одна – «А еще у меня есть мама и брат!»

- Папочка, спасибо тебе за мою нынешнюю жизнь… – слетело с губ Бахтияры, когда последняя слезинка высохла на ее порозовевших щеках.

   Прижимая к груди бесценный подарок, Бахтияра пулей помчала к тем, кого она могла обнимать и целовать благодаря бьющемуся в ее груди отцовскому сердцу. К тем, кто любит ее так  же сильно, как и она их. К тем двоим, к кому она может прижаться со всей силой и ощутить ответные пылкие объятия. Ей было безумно больно от того, что ее руки никогда больше не смогут окольцевать папину шею, но она знала, что в ее жизни есть те, с кем она могла проделать это прямо сейчас. От чего боль сменялась радостью.

   Она знала, что в собственной груди ее папе отведено особое место, которое никто другой никогда не сможет занять. Но так же она знала, что в ЕЁ сердце хватит места для любви к маме и брату, которые нуждаются в ней, а она в них.

   Отец положил собственную жизнь к ее ногам и она обязана прожить ее правильно, так, как ему всегда того хотелось. Она должна наслаждаться каждым мигом, каждым объятием, каждым признанием, каждым днем. У нее нет права на слезы, обиды, глупости, жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы размениваться на подобные вещи. Отец хотел чтобы она была счастливой, и она обязательно будет таковой!


   Ноги быстро несли Бахтияру в комнату брата, а душа словно переродилась в третий раз. Теперь, когда она знала правду, она больше не станет тратить драгоценное время на попытки понять собственные ощущения и разобраться всобственных тревогах. Она не станет цепляться за прошлое, пытаясь удержать в памяти все самые прекрасные моменты. Теперь она точно знает – ее папа рядом и этих моментов у них будет еще очень и очень много, как ровно шестнадцать, десять или двенадцать лет назад. Теперь она знает, что не сошла с ума, видя его сидящим у кровати, когда внезапно просыпалась. Бахтияра теперь знала все, и даже больше.

- Мамочка, спасибо ВАМ за все! Спасибо, что ТЫ есть у меня! – руки Бахтияры обвивали шею Софии, а Ванька от неожиданности обронил новенький iPod на пол.

- Ну вот, потом будешь меня обвинять! – недовольно пробурчал карапуз, который до сих пор полагал, что находится в своей комнате один.

   Бахтияра только рассмеялась в ответ и, схватив маму за руку, в мгновение ока оказалась у кроватки Вани, старательно пытаясь сжать в своих объятиях уже двоих.

- Спасибо что ВЫ у меня есть! Я вас так люблю. И… мамочка, спасибо тебе за мое право ЖИТЬ, а еще прости, что рядом нет папы...

   В этот миг замершее на какое-то время сердце Софии вновь забилось. Ее дочь все поняла правильно, так, как должно было быть. Бахтияра настоящая дочь своего отца, он в ней не ошибся ни тогда, когда писал свои прощальные письма, ни тогда, когда учил ходить и разговаривать. ЕЁ Бахтияра поистине – папина дочка.

- Бахтияра, ты ведь не хуже моего знаешь, он всегда рядом.

   Две теплые струйки неимоверного облегчения, радости и гордости, покатились по щекам Софии. Она прижимала к груди обоих своих детей и благодарила Господа Бога и своего Ваню за то, что они дали ей такую возможность.

   Слезы медленно скатывались на пол, а глаза замерли на роскошном мужчине стоявшем в дверном проеме. Высокий черноволосый красавец просто светился от счастья, а его губы шептали – «Я люблю вас». Любимый, родной, прекрасный – её Ваня всегда был рядом с ними, как и обещал.