пустого тщеславия, не нашел нового русла для себя, а погряз в трясине забвения, разлился по болотам громких фраз, по канавам условностей, забот и разных занятий.
But today I know that all life is perhaps only a getting ready, a ferment in the individual, in many cells, in many channels, each for himself-and if the cells and channels of a tree but take up and carry farther the onward urging sap, there will emerge at last rustling and sunlit branches, crowns of leaves, and freedom.
Ныне я знаю, что все в жизни, очевидно, только подготовка, труд в одиночку, который ведется по великому множеству отдельных клеточек, отдельных каналов, и подобно тому, как клетки и сосуды дерева впитывают в себя стремящиеся кверху соки, передавая их выше и выше, так, может быть, в мощном слиянии единичных усилий родятся когда-нибудь и звонкий шелест осиянной солнцем листвы, и верхушки деревьев, и свобода.
I will begin.
И я хочу начать.
It will not be that consummation of which we dreamed in our youth and that we expected after the years out there.
Это будет не тем свершением, о котором мы мечтали в юности и которого ждали, вернувшись после долгих лет фронта.
It will be a road like other roads, with stones and good stretches, with places torn up, with villages and fields-a road of toil.
Это будет такой же путь, как и другие, местами каменистый, местами выровненный путь, с выбоинами, деревьями и пашнями, - путь труда.
And I shall be alone.
Я буду один.
Perhaps sometimes I shall find someone to go with me a stage of the journey- but for all of it, probably no one.
Может быть, на какую-нибудь часть пути я найду спутника, но вряд ли на весь.
And I may often have to hump my pack still, when my shoulders are already weary; often hesitate at the cross-ways and boundaries, often have to leave something behind me, often stumble and fall-but I will get up again and not just lie there, I will go on and not look back.
И, верно, еще часто придется мне снимать свой ранец, когда плечи устанут, и часто еще буду я колебаться на перекрестках и рубежах, и не раз придется что-то покидать, и не раз - спотыкаться и падать. Но я поднимусь, я не стану лежать, я пойду вперед и назад не поверну.
Perhaps I shall never be really happy again, perhaps the war has destroyed that, and no doubt I shall always be a little inattentive and nowhere quite at homes-but I shall probably never be wholly unhappy either-for something will always be there to sustain me, be it merely my own hands, or a tree, or the breathing earth.
Может быть, я никогда не буду счастлив, может быть, война эту возможность разбила и я всюду буду немного посторонним и нигде не почувствую себя дома, но никогда, я думаю, я не почувствую себя безнадежно несчастным, ибо всегда будет нечто, что поддержит меня, - хотя бы мои же руки, или зеленое дерево, или дыхание земли.
The sap mounts in the stems, the buds burst with faint noises, and the darkness is full of the sound of growth.There is night in the room, and the moon.
Соками наливаются деревья, с едва уловимым треском лопаются почки, и сумрак полон звуков, -это шепот созревания. Ночь в моей комнате и луна.
There is life in the room.
Жизнь вошла в комнату.
It creaks in the furniture, the table cracks and the wardrobe also.
Вся мебель потрескивает, стол трещит, шкаф поскрипывает.
Many years ago someone felled these and split them, planed them and worked them into things of utility, into chairs and beds-but each springtime, in the darkness of the sap, it stirs and reverberates in them again, they waken, they stretch themselves, mere objects of use no longer, no longer chairs for a purpose; once again they have part in the streaming and flowing outside.
Когда-то они росли в лесу, их рубили, пилили, строгали и склеивали, превращали в вещи для людей, в стулья и кровати; но каждой весной, в ночь, когда все наливается жизненными соками, в них что-то бродит, они пробуждаются, ширятся, они перестают существовать как утварь, как стулья, как вещи, - они снова в потоке жизни, в них дышит вечно живая природа.
The boards under my feet creak and move of themselves, the wood of the window-sill cracks under my hands, and in front of the door even the splintered, decaying trunk of a lime tree by the road side is thrusting out fat, brown buds. In a few weeks it too will have little silken green leaves, as surely as the wide spreading branches of the plane-tree overshadowing it.
Под моими ногами скрипят и движутся половицы, под руками трещит дерево подоконника, а за окном, на краю дороги, даже старая, расщепленная липа набухает большими бурыми почками; еще день-другой, и она, эта липа, покроется такими же шелковистыми зелеными листьями, как и широко раскинутые ветви молодого платана, укрывающего ее своей тенью.
