это он? — не поверил Веселов.
— А кто еще? — раздался из камешка тоненький голос. — Тута сидит Тентик! Ван Чхидра Асим! Безграничная Лесная Дыра! Философский Камень! Обладатель Бесконечно Различных Форм! Чокнутый Придумщик! Большая Самокритическая Дубинка! Маленький Печальный Мышонок…
Камешек подпрыгнул на ладони, завис в воздухе, стал разрастаться, разбухать, принимать форму человека.
Высокий седобородый старик в строгом черном костюме испытующе посмотрел на Веселова.
— Жаль, — сказал он. — Придется начинать все с начала. Я искал тайну родства всего живого во Вселенной, тайну любви и ненависти, а нашел… Что же мы нашли, Юрик?
— Игру, — серьезно сказал малолетний Оленев. — Бесконечную игру, которая никогда не надоедает. Как в шахматах, начало — е2 — е4, а конец всегда непредсказуем.
— Ты ошибаешься, — сказал старик. — Игра — основа Вселенной, и от нас с тобой не зависит.
— Твоя игра не подчиняется законам Вселенной, — упрямо сказал Оленев. — Время в ней нелинейно, пространство конечно, каждый раз рождается новая Реальность. Шахматная доска, футбольное поле, театр-хепенинг, полигон для испытаний твоих теорий, учитель. К сожалению, мы — лишь придуманные тобой герои, наши страсти — бумажные, слезы — чернильные, войны — несуществующие, любовь — ненастоящая. Ты — абсурдная модель бога, мы — неумелая модель человечества.
— И это говорит мой любимый ученик, соавтор, собеседник, сотрапезник? — скорбно произнес старик. — Нет, Юрик, игра воображения дополняет законы Вселенной, но не противоречит им. Она открывает новые пути, обнажает старые, занесенные пылью и мусором. Она творит новые миры, в которых отражается изнанка реальности…
— Искажается, — перебил Оленев. — Я давно не знаю, настоящий я Юрий Оленев или выдуманный тобой. В прошлый раз мы искали твоего брата. В этот раз — отца Володи Веселова, а кого нашли? Нелепое племя Безымянных, опереточных злодеев-пришельцев, улетевших на свою придуманную планету, когда иссякло твое воображение. Или просто терпение? Стоит ли придумывать, когда реальная жизнь богаче, сложнее, трагичнее?
— Действительно, — вмешался Веселов. — И где мой отец? И куда все это подевалось? И где я нахожусь? И кто вы такие, черт вас побери?!
— Знал бы — сказал, — вздохнул Юра. — А он знает, да не скажет. Но похоже на то, что нам и в самом деле придется начинать все сначала.
— И мне тоже? Опять искать отца?
— Искать не придется, — сказал старик. — В очередном варианте у тебя будет нормальный, обыкновенный отец…
— Ия буду нормальным? — воскликнул Веселов. — Я не хочу! Ты не имеешь права!
— Это бунт, — вздохнул старик. — Придется подавлять, пресекать, разгонять. Карать и миловать, наказывать и прощать. Оп-ля!
И он превратился в Поливанова в неизменной расстегнутой куртке. Звезды тускло мерцали на черном подкладе.
— Ну что, ребятишки? — спросил Поливанов, подмигивая. — Теперь-то уж Окончательный Конец, а?
— Я тебе покажу конец, комедиант! — взревел Веселов, рванувшись к нему.
Но Поливанов, ловко увернувшись, ухватил крепкими пальцами «молнию» и потянул ее кверху.
И звездное небо над головой неслышно раскололось надвое, края его у горизонта прогнулись и стали быстро скручиваться снизу вверх, словно огромные свитки пергамента, испещренные вечными звездными письменами; словно исполинский театральный занавес улетал в зенит, обнажая ослепительно-голубую изнанку неба…
И был день, и было лето, и чистая река звенела на перекатах, и дышалось легко, и виделось так далеко, что верилось: впереди новая, не похожая на прежнюю, счастливая и прекрасная жизнь.
— Вова! Пора домой! — позвали его.
Четырехлетний мальчик Вова Веселов бережно сжал в ладошке красивый розовый камешек и нехотя побрел по извилистой крутой тропинке туда, где стояли мама с папой и, улыбаясь, махали ему руками…
1987 г.
