не скажут тебе, что этот странный зверь называется кошкой, ты будешь видеть лишь хвост, да два отдельно гуляющих глаза. А только лишь скажут, и сразу все становится ясным: кошка, она кошка и есть! И чему тут удивляться? А то еще, бывало, проснешься неожиданно ночью, и недоумеваешь, оглядываясь по сторонам: все странно, все непонятно вокруг. В соседнем углу на железной кровати кто-то таинственно дышит, какие-то светящиеся кругляшки сверкают в проеме ночного окна, комната заставлена таинственными предметами, и ты, сколько ни напрягайся, не можешь угадать их назначения. Но вот, словно бы молния сверкнула у тебя в голове, словно кто-то невидимый тихо шепнул, тихо назвал предметы их именами. Непонятное спящее существо превратилось в твою сестру, ожили стол, стулья, книжная полка, аквариум на столе, звезды на черном безмолвном небе. Как хорошо, когда кто-то может все объяснить! Не будь этого, люди бы ходили днем, словно в потемках, не говоря ни слова, и натыкаясь, подобно слепым, один на другого.
А вообще-то, если честно, все мои сегодняшние рассуждения о моментах, когда человек перестает что-либо соображать, и смотрит на обыкновенную кошку, как на несуразное собрание отдельных вещей – всего лишь намек. Всего лишь страусиная политика избежать дальнейшего объяснения. Дальнейшего описания. О том, что произошло со мной сегодня после уроков.
Про пальмы и про то, что я слушаю их – это чистая правда. Здесь нет никакого обмана. У меня еще до сих пор слезы на глазах не обсохли, и щеки горят от холодного ветра с моря. А вот что касается мгновений непонимания и абсурда…
Сегодня после уроков они смотрели на меня, как люди, которые никогда не видели кошку. Которые видят перед собой что-то непонятное и лохматое, а что – никак не поймут, сколько ни бейся над этим. Ну и, конечно, это их до крайности возмущает. В классе присутствовал весь наш актив: и председатель совета Маркова, и ее подпевала Весна, и еще одна активистка Рыбальчик, не такая, впрочем, зловредная, как первые две подружки. Меня всегда удивляло, почему по общественной линии проявляют себя обычно одни девчонки. Почему они не занимаются дома каким-нибудь рукоделием: не шьют, не вяжут, не играют в куклы, в конце концов. Я, если честно признаться, играл в оловянных солдатиков чуть ли не до седьмого класса. Вот просто играл себе в них, и ничего не мог с этим поделать – устраивал потешные бои на балконе, пускал в атаку одни армии на другие, воображая себя попеременно то Кутузовым, то Наполеоном. А то устраивал сражения Великой Отечественной: с пушками, танками и катюшами, – до того заигрывался, что забывал иногда даже про школу. Я хотел было слегка помечтать, вспоминая свои недавние увлечения, но мне этого, понятно, не разрешили.
– Он позорит нашу дружину! – сказала с осуждением Маркова, смотря на меня в упор, и видя перед собой только лишь глаза, усы и черный кончик хвоста.
Помню, как в классе первом или втором Маркова заявилась на новогодний праздник с громадной кремлевской башней из раскрашенного картона, надетой прямо на голову. Это меня поразило настолько, что всякий раз, как я смотрю теперь на нее, вижу эту картонную кремлевскую башню. Вот просто вижу, и все, и ничего не могу поделать с собой!
– Он не может быть комсомольцем, он поставил себя вне коллектива! – поддакнула ей Весна. Тоже, естественно, возмущаясь, что не понимает, кто перед ней сидит и откуда вообще он мог появиться в нашем отряде.
После этого она с усилием расправила на своем животе бесчисленные складки белого школьного фартука и заговорила о нашей дружине имени Володи Дубинина, которой доверено это высокое звание потому, что среди восьмисот с лишним учеников нет в ней ни одного, кто бы совершил такое чудовищное преступление. Она говорила очень правильно и очень долго, но я, когда смотрю на Весну, всегда почему-то думаю о взбитых сливках, песочных пирожных, тортах, кремах, пончиках и пирожках с разной начинкой. Кроме того, на коленях у меня лежал новый заграничный журнал, который взял я на время полистать у Кащея. Кто такой Кащей – я расскажу немного попозже. Точно так же, как о Шурике, дяде Иване, и других моих друзьях и знакомых. На обложке журнала красовалась потрясающая обнаженная девушка, и мне не терпелось рассмотреть ее как можно внимательней. Весь остальной текст в журнале меня мало интересовал, еще и по той причине, что был он то ли чешский, то ли японский. А может быть – какой-нибудь новозеландский. Языков этих, к сожалению, я выучить еще не успел. Но красотка действительно была потрясающая, особенно ноги и груди.
Возле них даже стояли специальные цифры, которые, очевидно, обозначали эталон красоты. Мы с Кащеем уже обсуждали этот вопрос, и решили, что в нашем классе вряд ли кто на эти цифры потянет. Дело в том, что девочки у нас или слишком худые, или толстые, как Лиля Весна. Есть, правда, и внешне вроде нормальные, как Маркова Лера, но я очень уж сомневаюсь, что ее когда-нибудь поместят на обложку журнала. Тем более обнаженной. Лера у нас
