выехали вечером из Потцлова, Марсель и я, мы проезжали мимо конюшни (свинарника). Это обычная дорога на Буков. Там была полиция, прожекторы, всё было освещено. Меня это удивило, что же там могло случиться. Марсель сидел рядом со мной, мы слушали музыку. Был очень спокоен. Уже после обеда он стал совсем другим. Я спросил его, Марсель, мы собираемся ехать в Буков? Когда мы поедем? — Всё равно, папа, мы можем поехать сейчас, но можем также и попозже. Марсель действительно стал таким, каким он был раньше. Мы даже не могли вначале это как-то объяснить.
Ютта Шёнфельд: Камень свалился. Свалился камень с души, который он носил в себе.
Юрген Шёнфельд: Когда мы приехали в Буков, я сказал, ну, тогда до пятницы, и простился с ним. Он знал уже. Он знал, что парни, с которыми он выкапывал труп, пошли в полицию.
Ютта Шёнфельд: Марсель сказал, что он не хотел нас грузить этим. Я бы всё равно не могла жить с этим, а заявить на него в полицию я бы тоже не смогла. До сегодняшнего дня, я не могу поверить в это, это я вам говорю откровенно, я не хотела в это верить. Я вообще теперь не знаю, во что ещё я должна верить. Сначала я думала, что Марко вообще на это… но Марко с самого начала сказал, я не имею к этому никакого отношения, я ничего не делал. Я думала, я вообще с ума сойду. Когда Марсель вдруг исчез. Когда я оставалась одна дома, я слышала голоса. Голоса моего отца, который давно умер, Марселя. Я стараюсь держаться, я хочу, чтобы они оба вернулись домой, когда-нибудь. Марко и Марсель. К Марселю я особенно привязана. У меня сейчас такое чувство как бывает, когда у тебя после родов отнимают ребёнка. Марко я ещё до этого потеряла. Он построил себе свой собственный мир, которого не существует. Это началось уже в 13 лет.
Юрген Шёнфельд: Мы делали всё, что мы могли сделать. Мы хорошо воспитывали своих детей.
Ютта Шёнфельд: Дети всегда были на первом месте, партнёр только после них.
Юрген Шёнфельд: Они остаются нашими детьми.
Ютта Шёнфельд: Конечно, они натворили дел.
Юрген Шёнфельд: Они остаются нашими детьми. Мы же не посылали их туда, в свинарник.
Прокурор: С позиции прокурора я могу констатировать: виновники преступления Марко и Марсель Шёнфельд, а также Себастьян Финк характеризовались неопределённой правоэкстремистской совокупностью мыслей, которая проявилась во всей полноте в форме насилия. В вечер преступления в наличии не было ни претендента на получение политического убежища, ни еврея, ни кого-либо другого, кто вписывался бы в образ врага. Поэтому приятель стал вынужденной жертвой, своего рода козлом отпущения, так как преступникам не встретилось ничего более подходящего. По нашему мнению жертва в лице Шёберля после всех истязаний и надругательств сам себе вынес смертный приговор тем, что он сказал: я еврей. Если бы он к этому моменту сказал, вы что совсем рехнулись, ведь я же ваш кореш Маринус, то я не думаю, что акт умерщвления состоялся бы. Это не упрёк, а просто констатация. Пока он не признал себя евреем, они изголялись — не самое изящное выражение, но, может быть, оно здесь уместно, — над его выкрашенными в блондина волосами и реперскими брючками. Акт убийства был облегчён тем, что Маринус, с точки зрения преступников, находился на более низкой ступени умственного развития. В один ряд потенциальных жертв наряду с претендентами на политическое убежище можно поставить также людей с ограниченными физическими возможностями. И как раз это относилось к жертве. Маринус заикался, особенно когда он был взволнован.
Ютта Шёнфельд: Марсель даже дружил с Маринусом. Он даже и к нам приходил. У Маринуса был дефект речи, но вообще-то он был спокойный парень. Они его едва понимали, когда он говорил. Я говорю, но мне также жаль парня. Ну да, мы его знали, но родители, они никогда не заботились о своём ребёнке.
Юрген Шёнфельд: Самое скверное, что он всё время мог повсюду что-нибудь стащить.
Ютта Шёнфельд: А вот теперь, теперь люди говорят, мы можем не закрывать свои сараи. Раньше, когда Маринус был поблизости, они не могли этого делать. Всё время всё пропадало.
Юрген Шёнфельд: Утащил мопед и всё. А ещё ласточка Марко…
Ютта Шёнфельд: Теперь-то мы предполагаем уже, что это был Маринус.
Юрген Шёнфельд: Потому что он был единственным, кто однажды пришёл и показал, где лежит ласточка. Ни один человек не знал этого, мы всё обыскали до того.
Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Почему вы избивали Маринуса Шёберля?
Марсель Шёнфельд: Я не знаю. Он ничего такого мне в этот вечер не сделал. Я бил его, потому что это делали все.
Следователь: Вы лично имели что-нибудь против Маринуса Шёберля?
Марсель Шёнфельд: Нет. Маринус украл у меня пять месяцев назад мой мопед. Я получил его в подарок от своего отца. Я сам довёл его до ума. Маринус мне в этом сознался, и поэтому я тогда ночью и врезал ему по репе.
Маттиас М.: Маринус, да мы его звали Таурус. Как марку мопеда
