величайшим мастерством.
Рыбаку страстно захотелось заполучить это оружие. Мужчина, конечно, был мертв; мертв в течении многих столетий. Этот купол был его могилой. Рыбака не интересовало, какое древнее искусство сохранило тело в таком хорошем состоянии, оставив его конечности плотными и несморщившимися, темное тело таким жизненным. Тупые мозги етшийца занимало только желание иметь нож с такими утонченными волнистыми линиями тускло мерцающего лезвия.
Пробравшись внутрь, он поднял оружие с груди мужчины. И когда он сделал это, произошло нечто странное и ужасное. Мускулистые темные руки конвульсивно дернулись, веки разомкнулись, открыв большие, темные, магнетические глаза, чей взгляд обрушился на вздрогнувшего рыбака, словно физический удар. Он отскочил выронив в смятении кинжал. Мужчина на возвышении поднялся в сидячее положение и рыбак изумился, осознав истинные его размеры. Прищуренные глаза незнакомца смотрели на етшийца и в этих раскосых глазах нельзя было прочитать ни дружелюбия, ни признательности; в них был виден только огонь, такой чужой и неприветливый, как и в горящих глазах тигра.
Неожиданно мужчина поднялся и навис над рыбаком, угрожая всем своим видом. В тупых мозгах рыбака не было места для страха, по крайней мере, для такого страха, который испытал бы человек, оказавшийся свидетелем нарушения фундаментальных законов природы. Когда огромные руки схватили его за плечи, он выхватил свой нож с пилообразным краем и нанес удар вверх. Лезвие раскололось о упругий живот странного мужчины, словно о стальную колонну, а затем толстая шея рыбака хрустнула в гигантских руках, словно гнилой прут.
2
Джехунгир Ага, лорд Хавариса и хранитель прибрежных границ, просмотрел еще раз разукрашенный пергаментный свиток с павлиньей печатью и засмеялся коротко и сардонически.
— Все нормально? — спросил его советник Газнави.
Джехунгир пожал плечами. Это был утонченный человек, с безжалостной гордостью, как врожденной так и полученной в результате воспитания.
— Король теряет свое терпение, — сказал он. — Своей собственной рукой он резко пишет мне о том, что называет моими ошибками по охране границы. Ради Тарима, если я не смогу нанести удар по этим степным разбойникам, в Хаварисе может оказаться новый лорд.
Газнави задумчиво потер свою серую бороду. Ездигерд, король Турана, был самым могучим монархом в мире. В его дворце, находившимся в большом дворцовом городе Аграпуре хранились кучи добра, награбленного во всех концах империи. Его быстрые военные галеры с пурпурными парусами превратили Вилайетское море в озеро. Темнокожие люди Заморы платили ему дань, как и восточные провинции Коса. Шемиты подчинялись его правлению далеко на запад, до самого Шушана. Его армии разоряли границы Стигии на юге и снежные земли гиборейцев на севере. Его всадники шли с огнем и мечом на запад до Бритунии, Офира и Коринфии, и даже до границ Немедии. Его мечники в позолоченных шлемах топтали толпы копытами своих лошадей и обнесенные стенами города погибали в пламени по его команде. На переполненных рынках рабов в Аграпуре, Султанапуре, Хаварисе, Шахпуре женщин продавали за три маленькие серебряные монетки — белокурых бритуниек, темно-желтых стигиек, темноволосых замориек, эбеновых кушиток, оливковокожих шемиток.
Но, пока его быстрые всадники разбивали армии на дальних границах, на ближних границах наглый враг щипал его за бороду кровавой, прокопченной дымом рукой.
В широких степях между Вилайетским морем и границами самого восточного Гиборейского королевства за последние полвека образовалась новая раса, состоявшая из скрывающихся преступников, людей из остатков разбитых армий, беглых рабов и дезертировавших солдат. Это были люди из разных стран, совершивших разные преступления; одни родились в степях, другие бежали из западных королевств. Они называли себя козаками — никудышными людьми.
Обитая в широких открытых степях, не признавая никаких законов, кроме своего собственного кодекса, они стали людьми, способными бросить вызов даже Великому Монарху. Они непрерывно совершали налеты на туранские границы, отступая в степи после поражений; вместе с вилайетскими пиратами, которых тоже развелось очень много, они опустошали побережье, захватывая торговые суда, которые курсировали между гирканскими портами.
— Как я разобью этих волков? — спросил Джехунгир. — Если я последую за ними в степи, я рискую тем, что либо меня отрежут и уничтожат, либо они увернутся и сожгут город в мое отсутствие. В последнее время они больше способны на это, чем раньше.
— Это из-за их нового главаря, который сейчас командует ими, — ответил Газнави. — Ты знаешь, кого я имею в виду.
— Конечно! — с чувством ответил Джехунгир. — Это этот дьявол Конан; он еще более дикий, чем козаки, и хитрый как горный лев.
— Это скорее от звериных инстинктов, чем от ума, — ответил Газнави. — Другие козаки — это по крайней мере опустившиеся
