умирает, чтобы другие выжили. Кто-то правит, кто-то подчиняется. Мы с тобой — те, кто правят и живут. Он — из тех, кто подчиняется и гибнет. Ради нас.
— Нет, — сказал Рома. — Нас — больше нет и никогда не будет. Вставай, Женька. Мы уходим. А ты делай что хочешь, наполеон хренов…
Радомский окаменел лицом. Медленно повернул голову, хрустнув шеей. Повел покатыми плечами.
— Ладно, — сказал он. — Так даже проще.
29
При падении Ника ударилась головой о перила пожарной лестницы, но это не оглушило, а только разозлило ее. Вскочив на ноги, она вцепилась в решетку и что было силы дернула на себя.
Тщетно!
Радомский заперся изнутри, нечеловеческой силищей согнув вдвое железный прут толщиной в палец. Да уж, Игра дает участникам полезные качества…
Решетка дребезжала, но не поддавалась. Нике было ни за что не разогнуть арматурину. Ей оставалось только смотреть.
Впрочем, как всегда.
Да уж, дед, это ты здорово придумал. Спас внучку. Сделал из меня вечного наблюдателя. Объектив фотоаппарата. Смотрю, но не участвую. Эх, если бы только смотрю… Я ведь, в отличие от фотоаппарата, еще и все понимаю. Чувствую. Сопереживаю. Хочу помочь. Вмешаться. Что-то изменить.
А — фигушки.
Смотреть, руками не трогать.
Ника видела (совсем близко, только руку протяни — а чего толку-то ее тянуть, если все равно ничего поделать не сможешь?) как Радомский подобрал с пола нож Белкина (загадочно испарившегося на ровном месте) и двинулся к Роме.
Ника знала, что сейчас произойдет.
И она отвернулась.
Сначала Ника посмотрела вниз. Там, у подножия башни, копошилось живое месиво во дворе пивбара, подбираясь все ближе к пожарной лестнице. Это было неинтересно, и Ника подняла глаза.
Перед ее взором предстал Житомир — полностью погруженный во тьму, полуразрушенный, придавленный черным небом. Сотни тысяч горящих факелов, напоминающие с такого расстояния мерцающие огоньки свечей, стекались к башне. Улицы были заполнены людьми с факелами, и люди эти выстраивались в определенном порядке. Два концентрических круга (центр, разумеется — башня), колесо внутри колеса, и дюжина радиальных лучей, изломанных в зигзаг.
Где-то Ника такое уже видела…
Ах да! Черное Солнце! Самый первый глиф в Игре…
Игра близится к завершению.
Финальный уровень.
Глиф, говорите… Ладно. Будет вам глиф.
Ника нагнулась, подобрала осколок выбитого Ромчиком стекла и полоснула себя по тыльной стороне предплечья.
Хлынула кровь. Ника выбросила стекло, макнула пальцы в кровь и начала рисовать на стене башни.
Первый круг — вокруг окна. Второй — поверх решетки. Теперь молнии. Еще крови. Пальцы грязные, приходится совать прямо в рану. Будет заражение. Плевать. Еще. Десятая. Одиннадцатая. Последняя.
За решеткой хрипел и барахтался Ромчик, придавленный к полу тушей отца. В руке у Радомского был нож, а на шее висел Женька.
Ника вцепилась в решетку и снова рванула. Окровавленные пальцы соскользнули. Черт! Она сорвала с себя курточку, обмотала ладони. Вцепилась. Уперлась ногой в стену.
Ну!!!
Медленно, очень медленно — но решетка поддалась. Миллиметр за миллиметром ржавые прутья начали выползать из крошащегося кирпича. Башня, как и весь город, оказалась трухлявой внутри…
Мышцы спины напряглись так, что грозили вот-вот разорваться. Ногу свело судорогой. Ныли крепко сжатые зубы.
Ну!!!
С сухим треском решетка вырвалась из стены, и Ника опять грохнулась на спину, в очередной раз угодив затылком в перила…
30
Черная вдова.
Паучиха, пожирающая своих пауков.
Я — черная вдова.
Я поглотила своего мужчину.
Теперь Белкин — часть меня.
Марине хотелось заурчать от удовольствия. Она никогда прежде не чувствовала себя так хорошо. Она была — едина.
Что же теперь будет, спросил Белкин.
Теперь все будет хорошо, успокоила его Марина.
Ты не понимаешь, заволновался Белкин. Они же дерутся в центре карты! Сейчас кто-то кого-то убьет — сын отца или отец сына, неважно! — и эта жизнь уйдет в глиф! В последний, самый главный глиф! И все те люди, на улице, с факелами — они станут служить тому, кто победит!
Ну и что, удивилась Марина. Ты же сам этого хотел.
Я! Это должен был сделать я! Я должен был выиграть в Игре! Я так долго к этому шел!
Дурачок, ласково подумала Марина. Мы теперь и есть Игра.
Тем более, ныл Белкин. Тот, кто выиграет, сможет управлять и нами…
Это невыносимо, мысленно вздохнула Марина. А ведь теперь мне придется терпеть этого нытика вечно… Ладно, не нуди. Пусть будет по-твоему. Так не доставайся же ты никому…
Марина подобрала коробку с ключами и, на пару секунд вернувшись в реальный (какое смешное слово!) мир, протянула ее ворвавшейся в башню Нике.
31
Невероятно, но Женька — тщедушный, щуплый, маленький Женька-Клеврет — сумел-таки оторвать Радомского от сына и оттащить с карты. Когда Ника пролезла в
