Выстрел (ЛП) [Э. К. Блэр] (fb2) читать онлайн

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Э. К. Блэр

Выстрел

Оригинальное название: «Bang», «The black lotus» #1, E.K. Blair

«Выстрел», серия «Черный Лотос» книга 1, Э.К. Блэр

Переводчик: Mistress, betty_page (с 23 главы)

Редактор: Ирина Ч

Вычитка: Matreshka

Оформление и обложка: Mistress

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive

18+

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки

на переводчиков и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Говорят, что когда мстишь кому-то, теряешь часть своей невинности.

Но я далеко не невинна.

И уже давно.

Мою невинность украли. Ее забрала жизнь, которая, как предполагалось, у меня была. Душа, с которой я родилась. Рубиновое сердце, погруженное в жизнь, полную надежд и мечтаний.

Ушла.

Исчезла.

У меня даже не было выбора.

Я оплакиваю ту жизнь. Оплакиваю «а что было бы, если».

До сих пор.

Я готова вернуть то, что мне всегда предназначалось.

Но у каждого плана есть недостаток.

Иногда — это сердце.

ВНИМАНИЕ!!!

В книге присутствуют сцены НАСИЛИЯ, СЕКС и НЕЦЕНЗУРНАЯ ЛЕКСИКА!

+18

 

Введение

Глава 1(настоящее)

Глава 2(настоящее)

Глава 3(настоящее)

Глава 4(прошлое)

Глава 5(прошлое)

Глава 6(настоящее)

Глава 7(настоящее)

Глава 8(прошлое)

Глава 9(настоящее)

Глава 10(настоящее)

Глава 11(настоящее)

Глава 12(настоящее)

Глава 13(прошлое)

Глава 14(прошлое)

Глава 15(прошлое)

Глава 16(прошлое)

Глава 17(прошлое)

Глава 18(настоящее)

Глава 19(настоящее)

Глава 20(настоящее)

Глава 21(настоящее)

Глава 22(настоящее)

Глава 23(настоящее)

Глава 24(настоящее)

Глава 25(настоящее)

Глава 26(настоящее)

Глава 27(настоящее)

Глава 28(настоящее)

Глава 29(настоящее)

Глава 30(настоящее)

Глава 31(настоящее)

Глава 32(настоящее)

Глава 33(настоящее)

Глава 34(настоящее)

Глава 35(настоящее)

Глава 36(настоящее)

— Я сама себя не понимаю, потому что получается, что я — это не я! Видите?

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес».

Говорят, что когда мстишь кому-то, теряешь часть своей невинности. Но я далеко не невинна. И уже давно. Мою невинность украли. Ее забрала жизнь, которая, как предполагалось, у меня была. Душа, с которой я родилась. Рубиновое сердце, погруженное в жизнь, полную надежд и мечтаний. Ушла. Исчезла. У меня даже не было выбора. Я оплакиваю ту жизнь. Оплакиваю «а что было бы, если». Но с этим покончено. Я готова вернуть то, что мне всегда предназначалось. Месть состоит в том, что я заинтересована вернуть то, что было жестоко оторвано от меня. Так что теперь? Теперь у меня есть план. Теперь все под моим контролем. Теперь я надеваю свою корону ненависти.

— Дорогая, ты готова? — из соседней комнаты слышится голос моего мужа.

Я смотрю на свое отражение в зеркале, когда надеваю жемчужные серьги, и шепчу сама себе:

— Да.

Выпрямляюсь и разглаживаю блестящую ткань платья, провожу пальцами по моим длинным, рыжим волосам. Покрывало карминного цвета. Волосы свободными волнами спадают на мои обнаженные плечи. Холодный синий шелк скрывает незначительные изгибы моего небольшого тела. Стойкая хорошая жена. Мой муж — путеводная звезда моего поклонения, или так кажется.

— Великолепна.

Мой взгляд в зеркале перемещается на Беннетта, когда он заходит в гардеробную и подходит к комоду, у которого я стою. Он убирает мои волосы в сторону, открывая шею для своих губ.

— Ммм, — бормочу я в ответ на его прикосновение, прежде чем поворачиваюсь в его руках, чтобы поправить его черный галстук-бабочку.

Его глаза прикованы ко мне, пока я сосредоточена на его шее, и когда я поднимаю взгляд, он ласково мне улыбается, и я посылаю ему точно такую же улыбку. Он поразителен, у него стройное крепкое тело, квадратная челюсть и каштановые волосы с легкими вкраплениями серебра. Признак того, что ему тридцать четыре года, и он влиятельный мужчина. Магнат. Владелец крупнейшей в мире металлургической компании. Он могущественен. А я потребитель.

— Болдуин приготовил автомобиль, — говорит он, затем целует меня в лоб.

Я беру сумочку, и Беннетт помогает мне надеть пальто, после чего мы направляемся к лифту. Как только мы проходим через вестибюль «Легаси», который последние три года является моим домом, Беннетт кладет руку мне на спину и выводит на зимний ночной воздух.

— Мистер Вандервол, — Болдуин наш водитель и хороший друг моего мужа, приветствует его кивком, прежде чем обращает свое внимание на меня: — Миссис.

— Добрый вечер, — говорю я, кладу свою руку в его, чтобы он помог мне сесть на заднее сиденье «Лэнд Ровера».

Беннетт садится рядом со мной, и кладет мою руку себе на колено, Болдуин закрывает дверь и запрыгивает на переднее сиденье. «Metamorphosis» Филлипа Гласса, любимая песня Беннетта, поглощает тишину и заполняет машину. Я поднимаю свободную руку вверх, кладу ее на ледяное стекло и ощущаю сырость и холод, когда они просачиваются под мою кожу.

— Люблю снег, — бормочу я скорее сама себе, чем моему мужу, но он в любом случае отвечает.

— Ты говоришь это каждую зиму.

Поворачиваюсь, посмотреть на него, а потом на наши сплетенные руки, я произношу тихое «хммм», прежде чем он придвигается и говорит:

— Ричард останавливался на днях в том отеле и сказал, что это прекрасное место, чтобы провести нашу новогоднюю вечеринку.

— Как называется?

— «Лотос».

— Интересно, — отмечаю я, прежде чем спрашиваю. — Это новый отель Маккинонна?

— Вообще-то его сына. Я все-таки должен встретиться с ним.

— Хммм.

Он слегка сжимает мою руку и спрашивает:

— В чем дело?

— Маккиннон может быть, ну...

— Придурком?

Я улыбаюсь и соглашаюсь:

— Ага. Я просто никогда не знала, что у него есть ребенок, вот и все.

Мы двигаемся по субботним вечерним пробкам в округе Чикаго и наконец подъезжаем к недавно построенному отелю для городской элиты. Мы частенько оказываемся на таких скучных мероприятиях как это. Со статусом Беннетта, не только в этом городе, но и по всему миру, его согласия присутствовать на каком-либо мероприятии добиваются для рекламы и по разным другим причинам. Но Беннетт вращается в одних деловых кругах с Кэллумом Маккинонном уже несколько лет, и мы никак не могли пропустить это событие.

Болдуин открывает дверь и помогает мне выйти из машины, я выпрямляюсь и поправляю свое длинное платье, прежде чем мы идем к стеклянным дверям и входим внутрь вестибюля «Лотоса». Пока Беннетт оставляет меня, чтобы отнести наши пальто, я рассматриваю наряды гостей и прикусываю щеку изнутри. Я знаю, что я здесь с самым богатым человеком, но моим нервам нравится стягивать мой желудок в узел, задаваясь вопросом, могут ли эти люди видеть сквозь меня.

Меня приветствуют бокалом шампанского, и я узнаю нескольких женщин, которые состоят в благотворительных советах, в которые вхожу и я.

— Готова, дорогая?

Мой муж обнимает меня за талию и ведет нас к первой из многих группе людей, которые нас тут ожидают. Я широко улыбаюсь, поднимаю подбородок и играю свою роль. Роль, которую я играю с тех пор как встретила Беннетта.

Он — любящий муж, всегда таким был. Решительный в бизнесе, но очень ласковый со мной, словно я хрупкая. Возможно, я раньше и была такой, но больше нет. Я сильнее, чем они могут представить себе. Слабость исходит от души. У большинства людей она есть, и это позволяет таким женщинам как я дергать за рычаги. Рычаги, которые позволяют расположить людей к себе, вот так я и делаю.

— Нина! — я слышу, как одна из моих приятельниц зовет меня по имени.

— Жаклин, прекрасно выглядишь, — говорю я, когда она наклоняется поцеловать меня в щеку.

— Ну, я не могу конкурировать в этом с тобой. Как всегда ослепительна, — говорит она, потом смотрит на Беннетта и краснеет, когда здоровается с ним. Я уверена, что ее трусики уже промокли. Она отчаянно флиртует. Ее муж — жалкое подобие мужчины. Но этот муж бизнес-партнер Беннетта, поэтому я выношу его женоненавистническую фигню и испытываю жалость к дуре, на которой он женился. А она пытается залезть в штаны к моему мужу с тех пор, как я впервые встретила ее. Я никогда и слова не сказала, потому что отчаяние не привлекает Беннетта.

Пока Жаклин флиртует с моим мужем, я осматриваю комнату. Все одеты в самые лучшие наряды, выпивают и общаются. Я отворачиваюсь от бестолковых людей и рассматриваю изящный, современный дизайн отеля. Стиль минимализма, но явно стоил кучу денег. Когда я обвожу взглядом комнату, то натыкаюсь на пару глаз, уставившихся на меня. Глаза, которые притягивают мой интерес. Поразительно привлекательный человек, стоящий в небольшой группе людей и не уделяющий внимание ни единой персоне вокруг него, наблюдает за мной.

Когда я смотрю прямо на него с другого конца комнаты, он не отводит своего взгляда. Он слегка усмехается, прежде чем сделать глоток «Хайбол». Когда стройная блондинка гладит его по руке, наш контакт теряется. Безупречно одетый, в сшитом на заказ костюме, он немного беззаботно оглядывается вокруг. Его волосы свободно уложены, будто он просто провел по ним рукой и сказал «да черт с ними», а его подбородок покрыт однодневной щетиной. Но этот костюм… да, этот костюм, определенно, скрывает отличное тело. Линии кроя охватывают его фигуру, подчеркивая широкие плечи вплоть до V, образованной мышцами, и спускающейся вниз к узким бедрам.

— Дорогая?

Отрываю затянувшийся взгляд, поворачиваюсь к заинтересованному взгляду моего мужа и замечаю, что Жаклин больше нет рядом.

— Что так привлекло твое внимание? — спрашивает он.

— Ох, я просто осматривалась. Удивительное место, да?

— Я спрашивал про вечеринку, но думаю, ты уже не слышала этого. Так что ты думаешь?

— Да, я согласна. Это было б хорошим место для вечеринки и хорошей сменой обстановки, — говорю я ему, и пока произношу эти слова, я вижу, что тот красавчик приближается. Несмотря на широкие шаги, идет он непринужденно, и остальные женщины тоже обращают на него внимание.

— Ты, должно быть, Беннетт, — говорит он с вкрадчивым, грубым шотландским акцентом, и это напоминает акцент его отца. Он протягивает руку моему мужу. — Я Деклан Маккиннон. Мой отец очень хорошо о тебе отзывался.

— Рад наконец познакомиться с тобой. Я не видел здесь Кэлла, — говорит Беннетт, пожимая руку красавчика, у которого теперь есть имя.

— Его здесь нет. Он улетел по делам в Майами.

— Этот старый подонок все никак не прекратит путешествовать? — смеется Беннетт, и Деклан присоединяется к нему, качая головой, и продолжает: — Шестьдесят лет, а он все еще раздает указания всем, кто слушает. Черт, да даже тем, кто не слушает.

Когда Деклан смотрит на меня, мой муж извиняется и произносит:

— Деклан, это моя жена — Нина.

Он берет мою руку, наклоняется вперед и целует в щеку, затем отстраняется и делает комплимент:

— Очень приятно. Я просто не мог не заметить вас с другого конца зала ранее, — смотрит на Беннетта и добавляет: — Ты счастливчик.

— Я говорю ей это каждый день.

Я нацепляю улыбку хорошей жены. Я делаю это годами, онемевшая к нелепым похвалам этих мужчин, которые они разбрасывают, пытаясь выглядеть джентльменами. И все же я вижу, что Деклан не пытается. Его плечи не напряжены. Он расслаблен.

— Это место действительно достойное. Поздравляю, — говорит ему Беннетт.

— Спасибо, но на это потребовалось несколько лет моей жизни, оно точно такое, как я представлял себе, — отвечает он, осматриваясь по сторонам, прежде чем его глаза возвращаются ко мне.

Этот парень открыто флиртует, и я удивлена, что Беннетт не замечает этого и продолжает разговор.

— Я только что говорил Нине, что отель прекрасно подойдет для нашей вечеринки в конце года, которую мы устраиваем для наших друзей.

Я встреваю, говоря с ухмылкой:

— Это событие происходит раз в год, мой муж отпускает бразды правления и позволяет мне устроить это мероприятие, чтобы подчеркнуть финансовую состоятельность и показать всем кто на вершине. Процедура по удлинению члена, если угодно, и он проделывает это ежегодно, — подразниваю я с деликатной женственностью, а мужчины изумленно смеются от моих колкостей. Я смеюсь вместе с ними и кокетливо подмигиваю мужу.

— У нее очаровательный ротик, — говорит Деклан.

— Ты себе даже не представляешь, — отвечает Беннетт, когда ухмыляясь, смотрит на меня, — Но, несмотря на то, что она говорит, она любит планировать это ежегодное мероприятие, и я получаю острые ощущения, наблюдая, как она тратит все мои с трудом заработанные денежки. Но мы в безвыходном положении, поскольку место, которое мы выбрали несколько месяцев назад, теперь реконструируют и зал не будет готов вовремя.

— Когда будет это событие?

— Бал в канун нового года, — отвечает он.

— Кажется, это вполне выполнимо, — говорит Деклан и вынимает визитку из своего кармана, и вместо того, чтобы отдать ее Беннетту, он протягивает ее мне, и говорит: — Поскольку, похоже, что именно вы та женщина, с которой я буду разговаривать, здесь мои контактные номера.

Беру визитку из его пальцев и наблюдаю, как он поворачивается к моему мужу и произносит:

— Я обязательно буду следить за планированием и обеспечу, чтобы Нина получила все, что попросит.

— Видимо, в этом году мне придется выписать большой чек, — шутит муж. — Ну, Деклан, было замечательно наконец-то встретиться с тобой, но извини, я хотел бы потанцевать со своей женой.

Когда Беннетт приводит меня на танцпол и обнимает меня, я пользуюсь возможностью и смотрю поверх его плеча на Деклана, который пристально наблюдает за мной. Этот парень не теряется, показывая интерес, и внезапно восторг прямо-таки поет внутри меня, пока мой муж медленно и непринужденно кружит нас по танцполу.

Мы продолжаем проводить вечер, танцуя и болтая с друзьями и деловыми партнерами, прежде чем удаляемся и возвращаемся в «Легаси». Выходим из лифта и направляемся в пентхаус, который был в собственности у Беннетта, еще когда я впервые встретила его четыре года назад. Мы проходим через темную гостиную. Единственный свет — лунный, льющийся позади заполненных снегом облаков через окна от пола до потолка, охватывающих две стены. Я вхожу в спальню за Беннеттом и сбрасываю туфли, поднимаю взгляд и вижу, что он уже развязал бабочку, и она болтается на воротнике его белой рубашки, которую он расстегивает в данный момент.

Его взгляд восторженно осматривает мое тело сверху вниз. Я стою там, когда он медленно приближается, и затем его руки двигаются по моим бокам, пока он не оказывается передо мной на коленях. Он скользит руками вверх по моим ногам, через разрез на моем платье, и как только его пальцы добираются до моих трусиков, я отключаюсь.

Стальная сетка оборачивается вокруг моего сердца и, прежде чем вывернет наизнанку, я закрываюсь.

Онемевшая.

Безучастная.

Он спускает мои трусики вниз по ногам, и я переступаю через них, прежде чем ощущаю тепло его языка, когда он скользит им вдоль щели моей киски, но я в состоянии удержаться от малейшего удовольствия этого момента близости. Я сплю со своим мужем уже много лет, но отказываюсь получать удовольствие, хотя заставляю его верить, что получаю его.

Почему?

Я расскажу почему.

Потому что я ненавижу его.

Он думает, что в этот момент мы занимаемся любовью. Его член медленно заполняет меня, пока я лежу под ним. Руки обнимают его за шею. Ноги широко расставлены в стороны, приглашая его войти глубже, пока он лакомится моей грудью. Он верит всему, чему я захочу. Он всегда так делал. Но для меня — это просто игра. Игра, в которую он по глупости попал. Он никогда не сомневался в моей любви, а теперь мое тело извивается под ним в фальшивом удовольствии, пока он кончает, дергая бедрами во мне, и говорит, как сильно он любит меня, и я возвращаю ему эти слова.

— Боже, Беннетт, я так сильно люблю тебя, — выдыхаю я.

Его голова находится в хомуте моих рук, пока он пытается успокоить свое дыхание, и когда он приподнимается, я провожу пальцами по его волосам и по его влажной коже головы, а он смотрит мне в глаза.

— Вот такая ты просто сногсшибательна.

— Какая такая? — тихо спрашиваю я

— Удовлетворенная.

Идиот.

Переворачиваясь в постели, я понимаю, что одна. Ничего нового. Запах лосьона после бритья Беннетта все еще витает в воздухе. Привожу себя в порядок, выхожу в гостиную и вижу, что он сидит за барной стойкой на кухне. Он просматривает документы и пьет кофе. Завязывая пояс шелкового халата, я подхожу к нему, обнимаю и целую его.

— Доброе утро, — говорит он с ухмылкой, радуясь моему появлению.

— Ты рано проснулся, — отвечаю я, замечая, что он в костюме.

Он кладет папку, поворачивается и притягивает меня между своих ног.

— Я уезжаю в Дубай. Забыла?

— Конечно, нет. Но у тебя еще есть пара часов, — говорю я, а затем опускаю голову, как будто расстроилась. — Я хочу, чтобы ты остался.

Он целует меня в губы, затем отстраняется и проводит пальцами по моим длинным волосам, убирая их назад.

— Я всего на пару дней. Тем более ты будешь занята.

— Занята?

— Нужно, чтобы ты все распланировала для вечеринки. Осталось чуть больше месяца, и скоро надо будет рассылать приглашения. Ричард со мной не едет, так что он будет здесь всю неделю, если понадобится тебе.

Ричард, муж Жаклин и партнер Беннетта по бизнесу. Он всегда раздражает меня, но я притворяюсь, что он нравится мне, ради Беннетта.

Ради всего Святого, он носит аскотский галстук¹.

— Хорошо. Ну, кое-какие дела я сделаю здесь, а потом позвоню в отель, чтобы назначить встречу.

Как только я поднимаюсь, чтобы выпить чашку горячего чая, Беннетт возвращается к своей работе, которую он должен закончить до вылета. Через некоторое время Болдуин забирает багаж, чтобы отнести его в машину, пока мы прощаемся.

— Я буду скучать по тебе, — шепчу я.

На что он отвечает:

— Дорогая, ты всегда так говоришь.

Я подхожу к нему и накрываю его рот своим.

— Потому что я всегда скучаю.

Он улыбается.

Я улыбаюсь.

— Позвони, как только приземлишься, чтобы я знала, что все в порядке.

— Я люблю тебя.

Я провожаю его до лифта и напоследок целую, потом иду к ноутбуку, чтобы провести небольшое исследование. Устраиваюсь поудобнее, открываю ноутбук и печатаю «Деклан Маккиннон» в поисковике. Ссылка за ссылкой заполняют экран. Я кликаю на одну из них и читаю.

Деклан Александр Маккиннон.

Родился: Эдинбург, Шотландия.

Возраст: 31 год.

Сын Кэллума Маккиннона и покойной Лилиан Маккиннон.

Магистр Делового Администрирования, закончил Университет Св. Эндрюса в Шотландии.

Я продолжаю читать о его различных академических и бизнес достижениях и наградах. Я встречалась с его отцом пару раз и знала, что его семья одна из самых уважаемых, таким образом, я могу предположить, что на него в любом случае имеют влияние.

Щелкаю на поиск изображений. Сотни картинок, на которых разные женщины держат его под руку, появляются на экране. Он явно наслаждается своим холостяцким статусом, но, кажется, он плохо знаком с Чикаго.

Вместо того чтобы слишком долго думать о нем, я выключаю интернет и открываю адресную книгу Беннетта, чтобы начать работать. Из-за его статуса наше ежегодное мероприятие привлекает самовлюбленных эгоистов, для которых безопасность и конфиденциальность — необходимость.

Вместо моего обычного отвращения к мужу, я должна испытывать к нему уважение, так как он всего добился сам. Построил эту многомиллионную компанию с нуля и сделал фамилию Вандервол заслуживающей восхищения. Фамилия, которая украшает меня, в то время как мое прошлое запятнано.

Как только у меня готов список приглашенных, я отправляю его Беннетту по электронной почте, чтобы он посмотрел его. Когда я прекращаю читать, мне на глаза попадается Клара. Она занята, раскладывает покупки на кухне.

Я говорю ей:

— Я не слышала, как ты пришла.

— Миссис Вандервол, здравствуйте, — говорит она. — Ваш муж настоял на том, чтобы я сегодня пришла, так как он уехал по работе. Он еще здесь?

— Нет, он уже уехал, — я захожу в кухню и начинаю помогать ей раскладывать еду.

— Прекратите носиться тут, — она игриво ругает меня, а я улыбаюсь, когда она выгоняет меня из кухни.

У меня никогда не было мамы, хоть Клара и работает на нас, она заполняет наш дом теплом, которое может излучать лишь человек с сильным материнским инстинктом.

— Может, сделать вам чашечку чая?

— Нет, спасибо. Я уже пила.

Я сажусь за барную стойку, и она спрашивает:

— Голодны?

Качаю головой, затем говорю:

— Думаю, побуду сегодня здесь. Беннетт хотел, чтобы я начала готовиться к вечеринке, так что я полежу и поищу в интернете идеи.

— Уже пора?

— Ммм хмм.

— Как быстро летят годы. Не успеешь и глазом моргнуть, уже будете в моем возрасте. Когда-нибудь, — говорит она с ласковой улыбкой и начинает вынимать кастрюли, чтобы приготовить еду.

Я подхожу к окну и наблюдаю, как снег падает на город. Отсюда, с семьдесят первого этажа, я чувствую себя королевой. Какое-то время я наслаждаюсь видом, потом возвращаюсь к работе, пока Клара занята на кухне приготовлением еды на следующие несколько дней. Время бежит и прежде, чем я осознаю это, уже смеркается и Клара прощается со мной.

Когда я просыпаюсь следующим утром, то начинаю готовиться. Я брожу около окон и смотрю вниз на утренние пробки понедельника. Делаю глоток чая, а потом слышу рингтон моего телефона. Я вижу, что это Беннетт и отвечаю.

— Привет, дорогой, — говорю я и сажусь на диван.

— Привет. Пытался вчера позвонить тебе, когда приземлился.

— Извини, я рано легла спать.

— Трудный день, да? — шутит он и тихо смеется.

— Ага, что-то типа того. Должно быть, это из-за постоянного снегопада я так разленилась, — объясняю я ему. — Итак, как у тебя дела?

— Хорошо. Только что встречался с новым клиентом и позавтракал. Сейчас возвращаюсь в отель, чтобы принять душ, прежде чем на ужине буду угощать на всю катушку этих ублюдков, но я хотел бы сначала поболтать с тобой, потому что вчера вечером я скучал по твоему голосу.

— Ты скучал по моему голосу?

— Я скучал не только по твоему голосу, — флиртует он.

Я выдыхаю и сообщаю ему:

— А мне не хватало тебя в постели. Мне всегда так одиноко здесь. Эта квартира слишком тихая и слишком спокойная.

— Разве Клара не заходила вчера? — спрашивает он.

— Заходила. Знаешь, ты не должен цацкаться со мной. Я большая девочка.

— Мне нравится... как ты назвала это? Цацкаться? — я слышу, как он хихикает, когда говорит это, и я играю свою роль, хихикая в ответ.

— Да. Цацкаться. Для такого могущественного человека ты должен расширить свой словарный запас.

— Да, ладно? Ну, возможно, когда я вернусь домой, я покажу тебе, насколько широк мой словарный запас.

Я смеюсь. Если и есть хоть одна вещь, которую Беннетт не делает, так это не говорит пошлые словечки, но я кокетничаю с ним:

— Хмм... возможно, тебе следует вернуться домой раньше.

— Я хотел бы. Хотя я наслаждаюсь здешним теплом. Тут солнечно и приятно.

— Если ты пытаешься вызвать во мне зависть, то у тебя не получится. Ты знаешь, что я люблю, когда холодно и пасмурно. Чтобы согреться, я прижимаюсь к тебе каждую ночь.

— И кто грел тебя прошлой ночью?

— Полный желудок запеченных макарон, которые приготовила Клара, а потом еще я плотно укуталась в одеяла.

— Ну, я уже скоро буду дома, чтобы согревать тебя в объятиях, — говорит он сладким голосом, а потом спрашивает: — Что у тебя сегодня на повестке дня?

— Я собираюсь позвонить в отель, чтобы узнать, смогу ли я вновь посмотреть зал.

— Мы видели его.

— Да, но сейчас зал пустой, без чикагской верхушки общества, которая болтается под ногами.

Он смеется надо мной, а затем произносит:

— Любимая, не забывай, что ты тоже принадлежишь к этой верхушке общества.

— Я должна благодарить за это тебя, дорогой, — я поддразниваю его. — Но серьезно, я хочу увидеть зал пустым и поговорить с руководством, чтобы узнать есть ли у них какие-нибудь новые поставщики. Я хотела бы немного отступить от того, что мы делали последние пару лет.

— Пока ты занимаешься этим, вечеринка будет удивительной. Все, к чему ты прикасаешься, становится совершенством. Посмотри на меня.

— Совершенство, ага? Ну, не могу поспорить с таким твоим эго. Я не стала бы ничего менять в тебе.

— И я в тебе, — любезничает он, а потом говорит: — Машина подъехала к отелю, и мне придется отпустить тебя.

— Ладно. Попытайся не перегружать себя работой. Я скучаю по тебе.

— Скучаю по тебе тоже, любимая. Хорошего дня тебе.

Мы кладем трубки, и я глубоко вздыхаю. Вначале подобные разговоры с трудом давались мне, но сейчас они так же естественны, как и желание вытереть собачье дерьмо со своей обуви.

Я иду в свою гардеробную, чтобы взять клатч, который брала в тот раз на вечеринку. Открываю его и достаю визитку, которую Деклан дал мне, затем возвращаюсь в гостиную и звоню.

— «Лотос», — мурлычет женский голос.

— Деклан Маккиннон свободен?

— И как вас представить?

— Нина Вандервол.

Она на мгновенье оставляет меня висеть на линии, затем, когда вновь включается, говорит: — мистер Маккиннон заканчивает деловую встречу, вы хотели бы, чтобы я передала ему сообщение?

— Не хотела бы срывать его встречи, но я буду организовывать вечеринку и хотела бы приехать посмотреть зал, и обсудить поставщиков.

— Конечно. Позвольте мне направить вас к нашему управляющему, — говорит она, прежде чем переключить меня на него.

После небольшого разговора с управляющим гостиницей, мы условились встретиться с ним через час. Я кладу трубку, затем звоню Болдуину, чтобы он подготовил машину. Когда он приезжает, я уже готова, он помогает мне надеть пальто поверх шелковой блузки цвета слоновой кости и сшитых на заказ черных брюк.

— Вы готовы? — спрашивает Болдуин, пока я беру сумочку.

— Готова.

Мы едем вниз на лифте, проходим через вестибюль, автомобиль уже припаркован около главного входа.

— Ступайте осторожнее, — говорит Болдуин, когда я обхожу на своих высоких каблуках небольшие ледяные участки.

Когда я подъезжаю к «Лотосу», захожу внутрь и здороваюсь с управляющим, который ждет меня. Он ведет меня в зал, и я внимательно рассматриваю пространство. Главную зону отдыха можно легко приспособить к вечеринке, а также тут есть гостиная с мягкими диванами, где находятся различные ликеры и сигары, которые выставлены в темном шкафу из красного дерева. Барная стойка широкая и мощная, резьба по дереву просто восхищает. Обидно, что все это скрывалось в толпе людей, которые были здесь на открытие. Обстановка интимная, несмотря на огромный размер комнаты. Танцпол расположен внизу через один маленький лестничный пролет, это выделяет его на фоне столовой и создает менее беспокойную атмосферу для развлечений.

Звук знакомого акцента застает меня врасплох, когда я делаю пометки в своем блокноте.

— Как он выглядит? — его акцент отдается эхом в комнате, и когда я поворачиваюсь, чтобы поймать его взгляд, я говорю:

— Извините?

Он осматривает пространство и объясняет:

— Зал, я имею в виду. Пустой выглядит по-другому, да?

Поворачиваю голову, восхищаюсь декором и говорю:

— Да, я просто думала, как много деталей я не рассмотрела в ту ночь, когда здесь было много людей.

Он направляется ко мне, выглядя изысканно в своих черных слаксах и рубашке, застегнутой на все пуговицы, без пиджака и без галстука с легкой ухмылкой на лице. Он тянется к моей руке и, наконец, приветствует меня:

— Рад видеть вас снова, Нина.

То, как его акцент ласкает мое имя — просто адски сексуально.

Когда он проводит своими губами по костяшкам моих пальцев, щетина на его челюсти царапает мою нежную кожу, я не реагирую, но когда он слишком долго держит мою руку, я отдергиваю ее. Он вновь ухмыляется, будто его позабавила моя реакция.

Он поворачивается к человеку, который показывал мне все тут и отпускает его. Потом вновь поворачивается ко мне, засовывает руки в карманы своих слаксов и спрашивает:

— Ну, так что вы думаете?

— Я думаю, мой муж был прав, это прекрасное место для вечеринки.

— Прекрасно. Хотели бы еще осмотреться?

— Думаю достаточно на данный момент.

Кажется, он над чем-то насмехается, может надо мной, он вытаскивает руки из карманов, кладет одну на мою спину и выводит меня из комнаты.

— Тогда пойдемте в мой кабинет и там обсудим все детали.

Мы заходим в его кабинет, и я останавливаюсь в центре небольшой комнаты, пока он обходит стол. Он двигается с непринужденной уверенностью и берет ноутбук. Он кивает головой в сторону кожаного дивана и произносит:

— Пожалуйста, садитесь.

Я располагаюсь на диване и открываю свой блокнот, просматриваю страницы, чтобы найти мой календарь и чувствую, что он наблюдает за мной.

— Почему вы так смотрите на меня? — спрашиваю я, когда смотрю на него, притворяясь раздраженной.

— Разве еще можно где-то купить блокнот? — подшучивает он.

— Много где.

— Я уже много лет не видел их. Знаете, теперь они делают такие штучки, которые называются «планшеты».

Улыбаясь на его шутку, я заявляю:

— Да, иногда я вылезаю из своей норы, чтобы идти в ногу со временем, спасибо.

Он качает головой и смеется, а я наблюдаю, как улыбка достигает его зеленых глаз, и в уголках появляются морщинки.

— У вас когда-нибудь был такой? — спрашивает он, все еще ухмыляясь мне.

— Нет.

Он не отвечает, но его решительный взгляд вытягивает мой ответ на его невысказанное «Почему?».

— Мне нравится уединенность. Технологии убивают это. Я могу сжечь бумагу и выбросить пепел, как будто он никогда не существовал. Это нельзя отследить, — лукаво ухмыляюсь и добавляю: — А вы? Разве вы не думаете, что это глупо помещать себя туда? Быть на всеобщем обозрении?

— Разве это загадка?

Я смеюсь, игнорируя его вопрос, просматриваю свой календарь и спрашиваю:

— Тридцать первое декабря свободно, правильно?

Вздыхая, он придвигается и смотрит в свой ноутбук:

— Да.

— Прекрасно. Беннетту нравится, когда это мероприятие рассчитано на небольшое количество человек, двести или около того. Обеспечение безопасности очень важно для него...

— И для вас тоже? — перебивает он меня.

Я улыбаюсь и отвечаю:

— Да. И для меня тоже. Как я и сказала, гости должны будут зарегистрироваться. Итак, ваш штат сотрудников обеспечит эту услугу?

— Все, что захотите.

Следующий час мы обсуждаем идеи, устройство и планирование встреч с несколькими поставщиками следующие пару недель. Потом я звоню Болдуину, чтобы он забрал меня. Хорошие манеры Деклана покачнулись в непристойную сторону, когда он целует меня перед моим отъездом, его руки сжимают мои плечи, а его губы касаются моей щеки прежде, чем оказываются около моего уха:

— До скорой встречи.

Деклан позвонил мне через два дня, чтобы подтвердить встречу с флористом. Он порекомендовал мне компанию, расположенную в Андерсонвилле, которую нанимал его отель, чтобы украсить вестибюль, и я согласилась. Утром я обсудила с Беннеттом тему маскарада, и он дал мне зеленый свет, чтобы порадовать меня. Из нашего телефонного разговора я могу сказать, что он соскучился по мне, так как долго не клал трубку, но он возвращается из Дубая уже завтра вечером. Несмотря на то, что он там один, он счастлив, что приобрел завод, который намеревался купить у почти обанкротившейся компании.

Поездка до Андерсонвилля занимает больше времени из-за погоды. Зимы в Чикаго зверские для города, но я наслаждаюсь этим зверством. Поэтому, когда я еду на заднем сиденье, то смотрю, как снег врезается в окно и медленно тает, стекая вниз по стеклу.

Мы подъезжаем к «Садам Маргариток», и я захожу в простой магазин. Кирпичные стены, старый деревянный пол, на огромных столах стоят экстравагантные наборы цветочных композиций и он. Он стоит там, в темно-серых слаксах и светло-голубой рубашке, отворачивается от женщины, с которой разговаривает и улыбается, когда я подхожу к нему. Раздраженная.

— Что ты здесь делаешь?

— Ты добралась, — тихо заявляет Деклан. Он выглядит немного рассерженным и оставляет едва ощутимый поцелуй на моей руке, когда берет ее.

— Я не знала, что ты присоединишься ко мне.

— Я обещал твоему мужу, что буду за всем смотреть, чтобы гарантировать, что ты получишь то, что захочешь. Поэтому я здесь, — заявляет он, затем понижает голос: — Ручаюсь, ты получишь именно то, что захочешь.

— Почему ты делаешь это?

— Что делаю?

— Это, — говорю я. — Твой глупый флирт.

— Ты чувствуешь себя неловко из-за этого?

— Ты пытаешься заставить меня чувствовать себя неловко?

Полностью игнорируя мой вопрос, он поворачивается и кричит:

— Бетти, покажи нам, что у тебя есть.

Женщина, с которой он разговаривал до того, как я вошла, теперь расположилась за одним из столов.

Деклан выдвигает стул для меня и потом садится сам, Бетти приветствует меня и говорит:

— Итак, меня уже проинформировали насчет планов на новогоднюю вечеринку. У вас уже есть идеи, что бы вы хотели устроить?

— Я полагаю, что мы остановимся на теме маскарада. Я склоняюсь к темно-оранжевым и белым оттенкам.

Мы с Бетти просматриваем несколько книг, делаем заметки насчет цветов и стиля мероприятия, и все это время Деклан тихо сидит около меня. К концу встречи мы выбрали несколько вариантов с георгинами оранжево-ржавого цвета, мятой и лютикообразными розами, старомодными гортензиями, лютиками и аспидистрой.

После того как Бетти прощается и оставляет нас, я вытаскиваю телефон, чтобы вызвать машину. Но прежде чем я начинаю печатать смс, он выхватывает его из моих рук и говорит:

— Я чертовски голоден.

— Рада узнать, — я хлопаю ладошками — раздраженно — и тянусь за своим телефоном, а он в это же время отодвигает его туда, где я не достану: — Верни мне телефон.

— Пообедай со мной.

— Нет, спасибо, — говорю я, насмехаясь над собственной вежливостью.

Он берет меня за руку и стягивает со стула, и в то же время сам встает и говорит:

— Это не вопрос.

Его слова резкие, практически сердитые, так что я не сопротивляюсь, когда он берет мое пальто и помогает мне надеть его. Я даже не знаю, что и думать о перемене его настроения. Обычно он веселый и любит пофлиртовать, но сегодня он тихий и мрачный.

Холодный ветер практически жалит мою кожу, пока он выводит нас из здания и направляет к его черному спортивному «Мерседесу». Конечно же, он водит машину класса «люкс». Она соответствует его загадочному, сексуальному образу. Я проскальзываю на кожаное сиденье, и наблюдаю, как он обходит машину спереди, открывает дверцу и садится внутрь.

— Куда мы собираемся? — спрашиваю я.

— Не спрашивай, — говорит он, язык его телодвижений невозможно прочитать, когда он выезжает со стоянки.

— Почему?

— Потому что ты слишком много споришь.

Чувствую себя наказанным ребенком из-за его тона, хочу бросить ему вызов, чтобы взбесить его, но вместо этого, буду играть в его игру. Я дам ему общение, которое он хочет.

Настало время прощупать почву.

Поездка короткая и тихая, и я удивлена, когда он поворачивает свою крутую машину на стоянку около «Over Easy Café». Я не могу спрятать улыбку от контраста подобной картинки, когда он паркуется перед скромной закусочной.

— Здесь есть что-то смешное? — спрашивает он и глушит машину.

Прищуриваясь, стреляю в него взглядом и говорю:

— Твое настроение действительно начинает обижать меня. Я не знаю, почему ты расстроен, но я надеюсь, ты возьмешь себя в руки, — затем открываю дверь и направляюсь к зданию. Когда я оглядываюсь, он стоит там практически с усмешкой, будто гордится мной. Какого хрена? Я не могу понять, чего хочет этот парень, дерзости или покорности.

Захожу внутрь, место оживленное, помощники официантов очищают столы, а люди громко болтают и едят. Нам быстренько подают кофе, а когда я беру меню, Деклан наконец начинает говорить:

— Я подумал, что ты давно не питалась в подобных заведениях и решил привезти тебя сюда. Не переживай, тебе понравится еда. Закажи черничные хрустящие блинчики.

Его взгляд смягчается так же, как и выражение лица, когда он говорит все это, и я интересуюсь:

— Почему ты внезапно стал милым?

— Я взял себя в руки. Наслаждайся, пока это длится, так как я не тот человек, которому нравится слушаться.

И теперь я могу отчетливо прочитать его.

С улыбкой я слегка подчиняюсь ему и говорю:

— Тогда я закажу хрустящие черничные блинчики.

Наша официантка останавливается, чтобы принять заказ и фантазирует о том, как будет скакать на члене Деклана, а затем, уходя от нас, хихикает.

— Ты часто получаешь это? — говорю я. — Женщин, которые питают твое эго, когда ты наблюдаешь, как они краснеют в твоем присутствии?

— Ты всегда так все анализируешь?

— Ты всегда избегаешь таких вопросов?

Он кладет руки на стол и говорит:

— Не чаще, чем ты.

— Ты осознаешь, что если мы не обсуждаем дела, то тогда наш разговор, как замкнутый круг?

— Ладно. Никаких кругов. Задай мне вопрос, — подталкивает он меня, делает глоток своего кофе и ждет с любопытством в глазах, которые окаймлены изумрудными, черными ресницами. Я не могу винить нашу официантку за ее реакцию. Мне вдруг стало интересно, сколько женщин после встречи с ним, возвращаются домой, чтобы поиграть со своими пальчиками или вибратором до того, как их жалкие мужья придут домой с работы.

Прочищаю мысли и задаю самый невинный вопрос, который могу придумать, хотя я уже знаю ответ на него.

— Откуда ты?

— Это твой вопрос? — смеется он, и когда я смотрю на него, он сглатывает и говорит:

— Эдинбург.

— Шотландия?

— Ты знаешь какой-то другой?

Умник.

— Я думала, что ты взял себя в руки и будешь милым, — говорю я, отклоняясь назад и поднимая свою кружку.

— Минутная слабость. Моя очередь. Сколько ты уже замужем?

— Чуть больше трех лет.

— Как давно вы вместе?

— Четыре года. И это уже второй вопрос, — ворчу я.

— Я также не привык следовать правилам, — говорит он, а потом продолжает, прежде чем у меня выпадает шанс заговорить: — Кажется, ты быстро отправилась к алтарю.

— Ну что тут сказать? Когда Беннетт что-то хочет, он не теряет времени зря.

Когда наша официантка возвращается, я наблюдаю, как она нервно поглядывает на Деклана, пока ставит еду. Я смеюсь, он замечает это и качает головой.

— Видишь, что я имею в виду? — спрашиваю я, после того как она уходит.

— Это беспокоит тебя?

— Почему бы это беспокоило меня? — спрашиваю я и беру свою вилку, чтобы наколоть кусочек блина.

— Тогда почему ты упомянула об этом?

— Круги, Деклан. Мы вновь делаем это, — говорю я и откусываю от блина, начиненного гранолой, пока он наблюдает за мной.

— Хорошо, никаких кругов. Есть дети?

— Нет.

— Хочешь детей?

— Я не могу иметь детей, поэтому не так важно, хочу ли я их.

Он делает паузу, поскольку не ожидал такого ответа, а затем спрашивает:

— Почему ты не можешьиметь детей?

— Это не твое дело, — говорю я ему, а потом делаю еще один глоток кофе.

— Ты любишь его?

С трудом сглатывая, уточняю:

— Мужа?

— Да.

Он откусывает кусочек яйца, а я выпрямляю спину и серьезно смотрю на него.

— Твое предположение, что на этот вопрос может быть какой-то ответ, кроме одного, оскорбительно.

Я замечаю, как уголок его рта слегка изгибается, и он удерживает свой пристальный взгляд на мне, прежде чем говорит:

— Забавно, как ты решила не отвечать на вопрос, а вместо этого избежать его.

— Конечно, я люблю его.

Ложь.

— А он?

Я колеблюсь, удостоверяюсь, что он замечает это, а затем просто отвечаю:

— Да, — стараюсь, чтобы мой голос слегка дрожал.

Он ловит мой едва различимый намек, его глаза прикованы ко мне, и я начинаю ерзать, притворяясь, что мне некомфортно, и я уверена, что он покупается на это, когда меняет тему. Мы проводим оставшуюся часть трапезы, болтая ни о чем. Когда мы уходим из кафе и направляемся к его машине, я поскальзываюсь на льду. Руки Деклана быстро ловят меня, когда я скольжу и приземляюсь спиной на боковую дверцу его автомобиля. Он близко. Грудь к груди. Я задаюсь вопросом, собирается ли он начать игру, потому как я могу точно сказать, что он думает об этом. Но, чтобы сделать то, о чем думаешь нужно мужество, и я надеюсь, у него оно есть.

Низким голосом он заявляет:

— Оттолкни меня, Нина, — как будто он проверяет меня.

Но я именно та, кто проверяет; он просто не в курсе.

Итак, я отвечаю ему:

— Зачем?

— Потому что ты любишь своего мужа.

Прижимаю к нему руки и отталкиваю его, затем раздраженно говорю:

— Да, я действительно люблю его.

Как ни в чем не бывало, он открывает дверцу машины для меня, чтобы я села внутрь.

Когда мы выезжаем на главную улицу, он спрашивает:

— Где ты живешь?

— А что?

— Я отвезу тебя домой, — говорит он, поворачивая свою голову, чтобы посмотреть на меня.

— «Легаси».

Наше молчание примечательно, и я задаюсь вопросом, о чем он думает, но не смею спросить. Он не позволяет мыслям захватить меня, так как включает стерео. Я могу сказать, что он использует музыку, чтобы отвлечься, так как он по-прежнему сосредоточен на дороге. Я не даю себе передышку, а обдумываю, какие мысли могут кружиться в его голове. Но эта часть мне не под силу, потому я не буду подталкивать его. Влюбленность должна случиться по собственному желанию. Я — просто топливо, которое питает автомобиль; он один управляет им. И место назначения — только его решение.

Когда он подъезжает к моему дому, он ставит скорость на «парковку» и смотрит поверх меня. Он не проронил ни слова за всю поездку, и сейчас тоже молчит. Я хочу успокоить все его плохие мысли, которые могли поселиться в его голове. Я откидываюсь на сиденье, выдыхаю, поворачиваю к нему голову и смотрю прямо на него.

Наши глаза встречаются, его руки все еще на руле, и тогда я говорю нежным голосом, лишенным любых полутонов:

— Я прекрасно провела с тобой время. — Деклан кивает, неуверенный, поэтому я даю ему немного больше, добавляя: — У меня практически нет друзей.

Я говорю это и замечаю, что его руки медленно опускаются на колени, он слегка поворачивается ко мне. Затем спрашивает:

— А что насчет тех двухсот человек, которые приглашены на вечеринку, которую ты планируешь?

— Если бы не Беннетт, все эти люди не взглянули бы на меня второй раз. Да и я не хотела бы этого.

— Почему нет?

— Потому что они не такие как я.

— Как так?

Я опускаю голову и сосредоточиваю внимание на своих руках, я не отвечаю сразу же.

— Расскажи мне, Нина.

Мои глаза встречаются с его, когда я говорю, слегка покачивая головой:

— Я предполагаю, что по-прежнему пытаюсь понять это.

— А твой муж? — спрашивает он.

— Он не знает этого. Он думает, что я наслаждаюсь этими встречами за обедом с женами, когда на самом деле я просто ненавижу их.

— Тогда почему ты так суетишься?

Глубоко вздыхаю и говорю:

— Потому что хочу сделать счастливым мужа.

Он наклоняется ближе ко мне, кладет свою руку на центральную консоль и спрашивает:

— А что насчет тебя, Нина? Кто хочет сделать тебя счастливой?

— Беннетт делает меня счастливой, — заявляю я, когда его глаза ищут на моем лице намек на нечестность, и я убеждаюсь, что легкий намек проскочил. Разрываю контакт на несколько секунд и парочку раз моргаю. Киваю головой, как будто пытаюсь убедить саму себя в этих словах. Потом посылаю ему маленькую, слабую улыбочку.

Я понимаю, что он купился и на это, когда он говорит ласковым голосом:

— Лгунья.

Он убеждается в своем высказывании, когда я не отрицаю, а опускаю голову и затем отворачиваюсь, чтобы посмотреть в окно.

— Я должна идти, — смотрю поверх него, он кивает, прежде чем я открываю дверь и выхожу.

Иду к дверям вестибюля, а он кричит мне:

— Нина, — когда я оборачиваюсь, он открывает окно и возвращает мне мои же слова: — Я тоже прекрасно провел с тобой время.

Я награждаю его улыбкой, а затем ухожу.

Когда я захожу в квартиру, то бросаю сумочку и пальто на обеденный стол и звоню Болдуину, чтобы сообщить ему, что меня привез домой Деклан, и что я больше не нуждаюсь в нем сегодня. Я осматриваю кухню, заглядываю в холодильник и замечаю свежие фрукты, которых не было здесь утром, а это значит, что Клара уже приходила и ушла.

Зная, что больше никто не придет, я не трачу впустую время, надеваю обратно пальто, беру ключи от одной из машин, затем хватаю сумочку и иду к выходу.

Когда выезжаю из гаража, я направляюсь на трассу I-55, чтобы выехать на юг и добраться до одного человека, который всегда есть там ради меня. Прошло несколько недель с тех пор, как я видела Пика, и я соскучилась по нему. Я позволяю себе волноваться оттого, что, наконец, увижу его, моего лучшего друга с восьми лет.

Я проезжаю автомагистраль между штатами, заезжаю в город Джастис, затем поворачиваю на 79-ю трассу и направляюсь в трейлерный парк. Когда я подъезжаю к дому на колесах, я паркую машину, вытаскиваю ключ, который прячу в пенале для губной помады в моей сумочке. Басы стерео в чьей-то машине гремят из окна, когда я открываю дверь и захожу внутрь, я расслабляю плечи, выдыхаю и иду прямо в руки Пика. Я впитываю его тепло, комфорт и все остальное, что он может мне предложить, обнимая меня.

Сжимаю его в объятиях и выдыхаю:

— Я скучала по тебе.

— Прошло почти три недели, — говорит он, когда отстраняется и смотрит на меня, и когда он делает это, я вижу, что он расстроен. — Где, мать твою, ты была, Элизабет?

— Элизабет, — мой папочка кричит с другой стороны двери моей спальни, — тебе нужна помощь?

Я борюсь с блестящей тканью моего платья принцессы, пытаясь найти, куда протолкнуть руки.

— Нет, папочка, — кричу я в ответ, тяжело дыша, кручу и сгибаю руку, когда, наконец, нахожу рукав.

— Ты готова?

Я иду к коробке с игрушками, вытаскиваю розовые пластмассовые туфельки, которые подходят к моему платью. Надеваю их, иду к двери и открываю ее. Я смотрю на папочку, который держит в руке букетик розовых маргариток.

— Я никогда не устану смотреть на твою красивую улыбку, — говорит он, а потом берет мою руку и целует ее. Он отдает мне цветы. — Для моей принцессы.

— Спасибо, па... я имею в виду, Принц.

— Могу я войти в ваш замок? — спрашивает он, и я хватаю его за руку и втаскиваю в свою комнату — на сегодня наш воображаемый замок.

— Хотите чай? — спрашиваю я, когда мы подходим к столу у окна, где расставлен мой чайный сервиз.

— Да, выпил бы. Мой путь из королевства был долгим.

Я наблюдаю, как он садится на мой маленький стульчик и хихикаю, когда его колени ударяются об его грудь.

Мы с папочкой часто устраиваем такие сказочные чаепития. У меня нет мамочки и братиков или сестренок, чтобы поиграть с ними, но это хорошо, потому что папочка весь мой. У него самые симпатичные голубые глаза, но он говорит мне, что мои глаза симпатичнее.

Кладу цветы, беру заварник и притворяюсь, будто наливаю ему чай, пока он рассматривает пластмассовые печенья и пальцем наворачивает над ними круги, пока не решает, какое именно он хочет.

— Папочка, просто возьми одно.

Его брови взволнованно приподнимаются, когда его рука приземляется на желтый кекс с присыпкой.

— Вот это выглядит вкусненьким, — заявляет он, прежде чем притворяется, будто откусывает кусочек, и затем облизывает пальцы.

Я морщусь и визжу:

— Фууу. Принцы не облизывают пальцы.

— Нет?

— Нет, они пользуются салфетками.

Он осматривается и говорит:

— Ну, у меня нет салфетки, и я не хочу, чтобы глазурь на моих пальцах пропадала зря.

Я усиленно размышляю, постукивая пальцем по щеке, а потом соглашаюсь:

— Ты прав. Хорошо, можешь облизать пальцы.

Мы сидим в залитой солнечным светом комнате и пьем наш воображаемый чай, разговариваем о летающих лошадях, на которых мы будем ездить в волшебном лесу.

— Я рассказывал тебе о Карнеги, гусенице, которую я встретил? — интересуется он.

— Ты встречал гусеницу?

— В прошлый раз, когда забирал своего боевого коня в лесу, я встретил гусеницу. У него были ягоды, которыми он поделился со мной, а еще он рассказал мне один секрет, — тихо шепчет он и ставит чашку на стол.

— Что?! — взволнованно восклицаю я. — Ты видел говорящую гусеницу?

— Да, хочешь знать, что он рассказал мне?

— Ммм хмм, — хмыкаю я и энергично киваю головой.

— Ну, так вот, он рассказал мне, что живет в волшебном лесу уже много лет, но однажды он был принцем.

— Правда? И что случилось?

Он кладет руки на колени, придвигает их груди и говорит по секрету:

— Волшебник королевства наложил на него проклятие и превратил в гусеницу.

— Ох, нет, — вздыхаю я. — Почему?

— Оказывается, король был расстроен, потому что он говорил Карнеги, чтобы тот прекратил прокрадываться по ночам из своей комнаты к холодильнику и воровать коробочки с соком. И король позвал волшебника, чтобы он превратил Карнеги в гусеницу.

— Папочка!

Он игриво улыбается. Я знаю, что он проверяет меня с тех пор как узнал, что я просыпаюсь по ночам и пью сок. Прошлой ночью я испугалась, когда он включил свет на кухне и застал меня, пьющей яблочный сок.

— Ты ведь не собираешься накладывать проклятие на меня, да? Я не хочу быть гусеницей.

— Почему нет? Я могу познакомить тебя с Карнеги.

— Но я буду скучать по тебе.

Он протягивает ко мне руки.

— Иди ко мне, куколка, — говорит он, поворачиваясь на маленьком стуле и вытягивая ноги. Он усаживает меня на свои колени и обнимает своими большими руками. Когда он целует кончик моего носа, я хихикаю. — Я никогда не буду накладывать на тебя проклятие и отсылать тебя куда-то. Ты моя малышка, ты ведь знаешь это?

— Я думала, что я уже большая, так как мне пять.

— Неважно, насколько ты будешь большой, ты всегда будешь моей малышкой, я люблю тебя больше всего на свете.

— Больше всего? Даже больше шоколада?

Я наблюдаю, как он смеется, его улыбка огромная, а в уголках глаз появляются морщинки:

— Даже больше шоколада.

Я кладу руки на его щеки, которые покрыты колючей щетиной и говорю ему:

— Я тоже люблю тебя больше шоколада.

Он чмокает меня в губы и говорит:

— Хочешь знать, что слаще шоколада?

— Угу.

Прежде чем я могу спрыгнуть с его коленей, он начинает играючи атаковать мою шею, щекотать меня, а потом мы вместе падаем на пол, я кручусь, смеюсь и визжу. Только звонок в дверь останавливает его. Я пытаюсь отдышаться от смеха, он садится на колени и говорит:

— Запрыгивай.

Я поднимаюсь с пола, запрыгиваю ему на спину и еду на ней до входной двери.

Слышали высказывание: «Остерегайтесь того, что находится с другой стороны?». Никто, возможно, не мог вообразить, как поменяются наши жизни, после того как он откроет эту дверь. Раньше, я хотела, чтобы кто-нибудь наложил на меня проклятие, и я навсегда превратилась бы в гусеницу. Возможно, у меня была бы прекрасная жизнь гусеницы в волшебном саду вместе с Карнеги. Мы бы проводили дни напролет в поисках ягод и бесцельно плавали в листьях кувшинок по пруду. Но вместо этого мне пришлось узнать суровую правду жизни в пять лет. Правду, которую скрывают от маленького ребенка, позволяя ему верить, что сказки реальны... но это не так. И магии не существует.

— Полицейское Управление Округа Кук, — все, что я слышу — это толпу мужчин, которые врываются в дом.

Хаос. Громкий хаос.

— Папочка! — кричу я, напуганная. Цепляюсь руками за его шею, будто тисками, когда мужчина хватает меня. — ПАПОЧКА!

— Все в порядке, малышка, — я слышу голос папы, и еще какой-то мужчина говорит одновременно с ним: — Вы арестованы.

Я не знаю, что означают эти слова, ледяной страх пронзает меня, я сжимаю руками папину рубашку, не желая отпускать его.

— Все хорошо, малышка. Все будет хорошо, — продолжает повторять он, но его голос другой, я думаю, что он тоже напуган.

— Тебе нужно пойти со мной, — говорит мужчина, который держит меня.

— Нет! Отпустите!

Я начинаю пинаться, когда меня отрывают от папочки, его футболка растягивается, потому, как мои руки очень крепко вцепились в нее.

Я вижу папины глаза — голубые — когда он поворачивается ко мне и смотрит на меня:

— Все хорошо, — говорит он спокойно, но я не верю. — Не пугайся, все хорошо.

— Нет, папочка! — выкрикиваю я, и слезы начинают капать из глаз. Я держусь за его футболку, пока меня не оттягивают настолько далеко, что она выскальзывает из рук.

В тот момент, когда я больше не касаюсь мужчины, который поет мне по ночам, заплетает мне косички, танцует со мной, в то время как я стою на его ногах, меня забирают. Я вижу, как мой принц встает на колени, а я наблюдаю это из-за плеча мужчины, который уносит меня прочь.

— ПАПОЧКА! — ору я, мое горло горит, пока они чем-то скрепляют папины руки вместе за спиной. Его взгляд направлен на меня, и он много, много раз повторяет:

— Я люблю тебя, малышка. Я так сильно люблю тебя, крошка.

И я впервые вижу, как мой папа плачет, прежде чем он уходит, и за ним закрывается дверь.

— Отпустите меня! ПАПОЧКА! НЕТ! — я пинаюсь и верчусь, я не могу вырваться от мужчины, который держит меня.

— Все хорошо. Успокойся, ребенок, — говорит он, но я не успокаиваюсь. Я хочу к папочке.

Мужчина садится на папину кровать, удерживая меня в своих руках. Он продолжает уговаривать меня успокоиться, но я не прекращаю бороться и кричать, пока не устаю. Мое тело становится вялым, когда я прижимаюсь к его груди.

— Можешь сказать, как тебя зовут? — спрашивает он.

Я не говорю.

Спустя минуту, он говорит:

— Я офицер Харп. Майкл Харп. Я полицейский. Ты знаешь, кто такие полицейские?

Я киваю головой около его груди.

— Можешь сказать мне свое имя?

Все еще напуганная, я говорю ему хриплым голосом:

— Элизабет.

— Элизабет. Красивое имя, — говорит он. — У меня есть дочь, и ее второе имя тоже Элизабет. Хотя она значительно старше тебя.

Он продолжает говорить, только я не обращаю внимания на его слова. Я очень напугана и хочу к папочке. Я закрываю глаза, и вижу, как он стоит на коленях и плачет. Он тоже напуган, как и я.

Через некоторое время открывается дверь, и входит полная женщина. Я думаю, что видела ее где-то прежде, но не могу вспомнить. Как только она подходит ближе, сразу говорит:

— У тебя очень красивые рыжие волосы. Тебе кто-нибудь это говорил?

— Где мой папочка?

— Я здесь как раз, чтобы поговорить с тобой об этом, — заявляет она мне. — Пойдем вместе на кухню? Мы можем перекусить.

— Умм... хорошо, — бормочу я, и полицейский ставит меня на пол. Когда я следую за ними из спальни в кухню, я внимательно рассматриваю дом, но больше тут никого нет.

— Почему бы нам не присесть? — говорит женщина. Я иду к столу и опускаюсь на стул. — Хочешь что-нибудь пить?

Я киваю головой, и она спрашивает:

— Скажи, чего бы ты хотела выпить?

— Коробочку сока.

Полицейский открывает кладовку, и я объясняю:

— Они в холодильнике.

Он идет к холодильнику, берет сок, быстро впихивает соломинку и ставит его передо мной, а потом покидает комнату.

— Странный денек, да? — говорит она и складывает руки вместе на столе.

— Как вас зовут?

— Барбара, — отвечает она, но я так и не могу вспомнить, откуда знаю ее.

— Когда мой папочка вернется?

Она вздыхает и потом говорит:

— Вот об этом я как раз и хочу поговорить с тобой. Твой папа нарушил несколько серьезных правил, а что обычно происходит, когда ты нарушаешь правила?

— У меня будут проблемы.

Она кивает и продолжает:

— Ну, у твоего папы проблемы, и он не в состоянии появиться дома прямо сейчас.

— Что он сделал?

— Я точно не знаю. Но прямо сейчас ты пойдешь со мной. Я работаю в Социальной службе, а это значит, что я найду тебе дом с по-настоящему приятными людьми, в котором ты поживешь, пока у твоего папы не закончатся проблемы, и он не сможет быть с тобой здесь, хорошо?

— Н-но я не хочу уходить.

— К сожалению, я не могу оставить тебя здесь одну. Но ты можешь взять какие-нибудь свои вещи с собой. Ну как? — говорит она с улыбкой, но это не успокаивает мой желудок, который просто скручивает.

Я тихо соскальзываю со стула и иду в свою комнату. Я подхожу к столику с чайным сервизом и беру розовые маргаритки. Цветы принцессы. Я сажусь на стул, на котором он сидел, оглядываюсь и вижу, как Барбара входит в комнату.

— У тебя есть сумка?

Я показываю пальцем на шкаф и наблюдаю, как она открывает его и начинает складывать мою одежду. Она бродит по комнате, ходит взад-вперед между ванной и спальней, а я сижу и прижимаю цветы к груди.

— Ты готова идти? — спрашивает она, когда выходит из комнаты, но я не хочу смотреть на нее, потому что не хочу уходить.

Я смотрю из окна на синее небо и спрашиваю:

— Когда я смогу вернуться.

— Не знаю, — отвечает она. — Вероятно, какое-то время не сможешь.

Я замечаю, как она пересекает комнату и встает передо мной на колени. Я отворачиваюсь от нее, и она говорит:

— Не беспокойся. Все будет хорошо, — она смотрит на мои маргаритки. — Очень красивые цветы. Ты хочешь взять их с собой?

Мы выходим из дома и идем к ее машине, я запрыгиваю на заднее сиденье. Я смотрю из окна, как полицейский закрывает дверь моего дома и вешает какую-то черную коробочку на дверную ручку.

— Что это? — спрашиваю я Барбару.

— О чем ты, дорогая?

— Что эта за штука, которой он закрывает дверь.

Она оглядывается, чтобы посмотреть, о чем я говорю, и отвечает:

— Это просто замок, так как у нас нет ключей, — а потом она заводит машину и начинает отъезжать от дома, в то время как я крепко сжимаю мои цветочки.

Прошло три года с тех пор, как меня увезли из дома и поместили в приемную семью. Три года с тех пор, как я видела папочку. Мне сказали, что он поставлял оружие в Южную Америку. Я все еще многого не понимаю, но с другой стороны я просто восьмилетний ребенок. Под опекой штата Иллинойс. Три года, и я все еще каждый день скучаю по папочке. Никто не свозит меня к нему на встречу, так как он на расстоянии шести часов езды от меня, отбывает свое девятилетнее наказание в тюрьме Менард.

Я сижу в комнате и жду моего соцработника. Барбара приезжает, чтобы забрать меня и отвезти в новый дом. За три года я поменяла пять домов, и это уже шестой. Первый дом находился в Нортбруке, том самом городе, где я жила. Но после того как меня несколько раз ловили, вылезающей из окна посреди ночи, они сказали, что не могут справиться со мной, и поэтому я уехала. И такое происходило в каждом доме, в котором я жила.

Сначала я была напугана. Я много плакала. Я скучала по папе и звала его, но он не приходил. Тогда я не понимала, но теперь понимаю. Я не увижу его, пока его не выпустят. Мне будет четырнадцать лет. Четырнадцать — мое новое счастливое число. Я считаю все по четырнадцать, чтобы напомнить себе, что настанет время, когда он вернется, и мы переедем обратно в наш милый дом в чудесном квартале. Я скучаю по его улыбке и его запаху. Я не могу объяснить это, но иногда, когда я ходила в детский сад, могла слегка приподнять рубашку и вдохнуть его аромат, когда скучала по нему. Запах моего папы.

Уют.

Дом.

Когда слышу, как звенит дверной звонок, я понимаю, что пора. Я меняла дома раньше. Думаете, я напугана, но я уже просто привыкла к этому. Так что я хватаю сумки и направляюсь к входной двери. Там стоит Барбара, разговаривает с Молли, моей приемной мамой, которая больше не хочет ею быть. Они обе поворачиваются, когда я подхожу, и здороваются со мной.

— Готова, Элизабет? — спрашивает Барбара.

Киваю, иду мимо Молли, она кладет руку мне на плечо и говорит:

— Подожди.

Она опускается на колени передо мной и крепко обнимает, но я не отвечаю на ее объятия. Я расстроена, но не плачу. Я просто хочу уехать, так что, когда она отпускает меня, я ухожу.

И вот я сижу на заднем сиденье машины и наблюдаю, как мелькают перед глазами здания, пока Барбара везет меня, она делает радио тише и спрашивает:

— Поговори со мной, ребенок.

Я ненавижу, когда она называет меня «ребенок», будто я недостаточно для нее особенная, чтобы использовать мое имя. Она использует его только, когда вокруг есть другие люди, но наедине я — ребенок.

— О чем? — спрашиваю я.

— Я нашла для тебя пять отличных домов, и тебе удалось сделать так, чтобы тебя выгнали из всех. Ты не даешь мне заскучать.

Я не уверена, ждет ли она от меня ответ, так что продолжаю молчать, тогда она добавляет:

— Ты не можешь продолжать выбираться из окна по ночам. Что, черт побери, ты делаешь на улице посреди ночи?

— Ничего, — бормочу я, чтобы успокоить ее. По правде говоря, я начала выбираться из окна, чтобы понять, смогу ли я найти Карнеги. Сейчас это звучит глупо, но когда мне было пять, я думала, что он ждет, когда я найду его. Я выбиралась из окна и бродила по округе в надежде, что наткнусь на волшебный лес. Но этого так и не случилось, а теперь я достаточно взрослая, чтобы понимать, что сказки нереальны, но я по-прежнему выбираюсь из окна и ищу тот лес.

— Значит, слушай, я не смогла найти тебе дом в этом городе, так что ты переедешь в другой. И ты больше не увидишь меня, так как я там не живу. Я все еще буду следить за твоим делом, но общаться ты будешь с Люсией. Она придет к тебе через несколько дней. Но дам тебе совет: прекращай доставлять неприятности или твоим следующим местом пребывания станет интернат.

— Так я больше не увижу тебя?

Она смотрит на меня и произносит:

— Вероятно, нет, ребенок.

Мы были в дороге примерно два часа до того, как, наконец, съехали с шоссе.

— Добро пожаловать в Позен, — бормочет Барбара, и через несколько минут поворачивает в захудалый квартал.

Заборы из сетки рабица дополняют потрескавшиеся тротуары. Дома старые и небольшие, в отличие от большого кирпичного дома, в котором я жила с папой. У большинства домов припаркованы машины на неопрятных газонах, и все, что я вижу, вызывает во мне желание разреветься. Желудок скручивает, и я, поворачиваясь к Барбаре, говорю:

— Я не хочу здесь жить, Барб.

— Надо было думать, когда я предупреждала тебя, чтобы ты не сбегала по ночам.

— Я обещаю. Я больше не буду, я извинюсь перед Молли, — умоляю я, и когда она сворачивает к грязному, старому двухэтажному дому, который выглядит, будто вот-вот рассыплется, я начинаю плакать. — Пожалуйста. Я не хочу здесь жить. Я хочу домой.

Она глушит машину и поворачивается ко мне. Я чувствую, что готова сделать все что угодно, лишь бы она развернула машину и увезла меня обратно в Нортбрук.

— Я в безвыходном положении. Тебе восемь лет и у тебя нестабильная история с приемными домами. Эта семья берет к себе детей уже давно. Сейчас у них приемный мальчик на несколько лет постарше тебя, — говорит она мне. — Я недавно разговаривала с ними. У тебя будет своя комната, и ты будешь ходить в одну школу с их приемным ребенком.

Я слушала и молчала, я не хотела здесь жить. Я хотела убежать, просто открыть дверь машины и помчаться так быстро, как только смогу. Интересно, сможет ли она поймать меня.

— Ты слушаешь? — спрашивает она и переводит мое внимание вновь на себя.

Я киваю.

— Давай. Мне еще обратно возвращаться, — говорит она, выходит из машины и открывает багажник, чтобы забрать мои сумки.

Трясущейся рукой я открываю дверь и следую за ней по дорожке к ступеням, ведущим к парадной двери. Проржавевшая дверь с проволочной сеткой скрипит, когда она открывает ее и стучится. Я стою, покусывая ногти, и молюсь Богу, чтобы никто не открыл. Что это просто ошибка, и мы подъехали не к тому дому.

Но это не ошибка, и кто-то открывает дверь. Женщина, одетая в простую, длинную джинсовую юбку и светло-лиловый свитер стоит в дверях. Я просто пялюсь на нее, в то время как Барбара разговаривает с ней. Женщина не выглядит пугающей, но у меня по-прежнему есть желание сбежать. Она смотрит на меня и ласково улыбается. Ее длинные каштановые волосы собраны в крысиный хвостик.

Она отступает и предлагает нам войти; место пахнет несвежим сигаретным дымом. Пока она ведет нас через маленькую гостиную на кухню, Барбара и эта женщина продолжают разговаривать, а я все внимательно рассматриваю. Стены покрыты панелями под дерево, коричневый ковер на полу, разномастная мебель и повсюду утки. Повсюду. Утки на подушках, деревянные утки, керамические утки, стеклянные утки. Они выстроены на книжных полках, на столе, и когда я поднимаю взгляд, то замечаю их даже наверху кухонных шкафов.

— Элизабет.

Мне требуется секунда, чтобы осознать, что Барбара зовет меня, и когда я смотрю на нее, она посылает мне одну из своих фальшивых улыбочек и говорит:

— Миссис Гаррисон сказала, что твоя спальня наверху.

— Надеюсь, тебе нравится лиловый цвет, — произносит женщина, я смотрю на ее лиловый свитер, потом на ее лицо. Она добавляет: — Ты первая девочка у нас, поэтому я немного волнуюсь.

Барбара раздраженно смотрит на меня, кивает головой, чтобы я заговорила.

— Да, — наконец, говорю я. — Лиловый — очень красивый цвет.

Она улыбается и кладет свою руку поверх моей. Я хочу отдернуть свою руку, но не делаю этого. Я не делаю ничего, но мой разум кричит, что должна. Я просто сижу.

— Ну, тогда давай я помогу тебе с сумками до своего ухода? — спрашивает Барбара.

Мы втроем поднимаемся по лестнице, ступеньки скрипят под ногами, а потом проходим в лиловую комнату. Стены покрашены в цвет свитера миссис Гаррисон, и я наблюдаю, как она показывает мне шкаф, а потом совмещенную ванную, которая примыкает к другой комнате.

— Кажется, это прекрасная комната? — говорит Барбара, когда ставит мои сумки на лиловую односпальную кровать.

— Ммм хмм.

— Ну, мне пора в дорогу, — обращается она ко мне, и когда она произносит это, я чувствую, как по моим щекам начинают катиться слезы.

Внезапно, я чувствую себя такой одинокой. Опустошенной.

— Не надо плакать. У тебя все будет хорошо. Я знаю, что перемены — это нелегко, но у тебя все будет хорошо. Как я и говорила, Люсия через несколько дней придет к тебе, ладно?

— Ладно, — автоматически отвечаю я, потому как была очень далека от нормального состояния.

Она легонько хлопает меня по плечу и уходит, а я остаюсь в лиловой комнате с женщиной, помешанной на утках.

— Ты бы хотела, чтобы я помогла тебе распаковать сумки? — спрашивает она.

— Я сама.

— Ты голодна? Могу сделать тебе сэндвич.

Я смотрю на нее сквозь скопившиеся в глазах слезы и киваю.

— Прекрасно. Мы обычно всегда едим за кухонным столом, но я могу принести сэндвич сюда, если хочешь.

— Хорошо, — говорю я и начинаю расстегивать сумку.

— Элизабет, — кричит она из коридора, — надеюсь, тебе здесь понравится. Карл, мой муж, очень старался, когда красил эту комнату для тебя. Он уехал по делам, но скоро должен вернуться.

Когда я не отвечаю, она спускается вниз, оставляя меня одну распаковывать сумки. Рядом с кроватью есть маленькое окошко, которое выходит на передний двор. Все дома раскрашены в разные цвета. И все они выглядят прогнившими.

Я разбираю одежду, а потом ем сэндвич с арахисовым маслом, который Бобби принесла мне. Она сказала мне называть ее так, вместо миссис Гаррисон.

Кроме комода и стола, комната довольно пуста. Когда я захожу в ванную, то замечаю, что место на раковине уже занято вещами другого ребенка. Я задаюсь вопросом, похож ли он на меня, сколько ему лет, и хороший ли он. Я чувствую, что прямо сейчас нуждаюсь в друге больше, чем когда-либо. Я так далеко от дома и так одинока.

Громкий грохот снаружи привлекает мое внимание, и я выхожу, чтобы взглянуть в окно. Старый, серый, потрепанный пикап заезжает на подъездную дорожку. Я наблюдаю, как взрослый, толстый мужчина вылезает с водительского сиденья и направляется к дому. За ним выпрыгивает мальчишка, но я не могу рассмотреть его лицо, оно скрыто бейсбольной кепкой.

Я стою в комнате и слышу, как они заходят внутрь, разговаривая друг с другом, и затем слышу скрип лестницы. Бобби появляется первая, за ней следом показывается ее муж.

— Элизабет, как проходит распаковка вещей? — спрашивает она.

— Хорошо, — говорю я и смотрю на мужчину. У него большой живот, запачканная рубашка и длинные, спутанные волосы.

— Отлично. Это Карл, мой муж, — представляет она его.

— Элизабет, не так ли? — спрашивает он.

Кивок.

— Ты хорошо устроилась?

Кивок.

— Ты не любишь много болтать?

Я чувствую, что должна что-то ответить, и бормочу:

— Я просто устала.

— Ну, тогда я отстану от тебя, — говорит он. — Рад был познакомиться.

Бобби улыбается, когда Карл уходит, потом спрашивает меня, как у меня дела и нужно ли мне что-нибудь, я лгу и убеждаю ее, что все и так хорошо. Она закрывает за собой дверь, и как только она делает это, я вижу через ванную комнату, как в соседней спальне загорается свет. Я гляжу туда, и когда замечаю мальчика в бейсболке, он поворачивается и смотрит на меня.

— Привет, — говорит он, и подходит к своей двери в ванную.

— Привет.

Он снимает кепку, бросает ее на кровать и проводит рукой по своим вспотевшим, темно-коричневым, почти черным волосам. Потом он идет через ванную в мою комнату и окидывает ее взглядом.

— Этот цвет — отвратительный, — бормочет он, посылая мне первую настоящую улыбку за очень долгое время.

— Я солгала, — призналась я ему. — Я сказала, что лиловый мне нравится, но это не так.

— Ты давно в этой системе?

— Три года.

— А я девять. Пару недель назад поселился сюда.

— Они милые? — спрашиваю я.

Он садится на кровать рядом со мной, от него пахнет дымом от сигарет и мылом.

— Бобби долго здесь не было. Она только что вернулась в город, с какой-то выставки, которую устраивала.

— Выставки?

— Ага, она делает деревянные статуэтки уточек и еще какое-то дерьмо, чтобы продавать его на ярмарках, барахолках, так что она часто отсутствует. Карл работает в автомагазине, — он делает паузу, а потом добавляет: — Он много пьет.

Я ничего не отвечаю, и мы сидим так в тишине, прежде чем он спрашивает:

— Сколько тебе лет?

— Восемь. А тебе?

— Одиннадцать. Почти двенадцать. Как зовут?

— Элизабет.

— Ты боишься, Элизабет?

Смотрю поверх него, прижимаю колени к груди, обнимая их, киваю и шепчу:

— Да.

— Все будет хорошо. Обещаю.

Я смотрю на него, и намек на улыбку появляется на его лице, и мне кажется, я могу верить ему.

— В любом случае, я — Пик.

— Где, черт возьми, ты была, Элизабет?

— Извини, — говорю я, и Пик ослабляет свои объятия. — Не было возможности выбраться, но сейчас я здесь.

Пик делает шаг назад, проводит рукой по своим густым непослушным черным волосам и выдыхает через нос.

— Пик, да ладно. Не заставляй меня жалеть, что я приехала. У меня есть только сегодняшний вечер, завтра возвращается Беннетт.

— Я просто устал жить в этом дерьме, в то время как ты живешь в долбанном пентхаусе шикарной жизнью. Уже больше трех лет, — выплевывает он, а потом падает на диван.

Я смотрю на него и стараюсь усмирить его раздражение:

— Я понимаю. Мне жаль, но ты знал, как все будет. Ты знал, что ничего не получится, если мы поспешим.

— А ты вообще работаешь над этим, Элизабет? Потому что, как я понимаю, ты довольна своей жизнью.

— Не будь придурком, Пик, — говорю я, повышая голос. — Ты ведь знаешь меня. Ты знаешь, что я всей душой ненавижу этого мудака.

Он наклоняется вперед, ставит локти на колени и опускает голову на руки. Я подхожу к нему, сажусь рядом на диван и начинаю растирать его плечи, его мышцы напряжены из-за того, что он расстроен.

— Извини меня, — тихо произносит он, отклоняясь на спинку дивана, затем притягивает меня к себе и обнимает.

Мне нужен этот контакт, нужны его прикосновения. Всегда было так, я вытягиваю руку и обнимаю его за талию. Ненавижу быть вдали от него, но знаю, что ему это не нравится еще больше. Он живет в этом дерьмовом месте, тайно платит владельцу трейлера, чтобы никто его не узнал. Он по-прежнему суетится, чтобы выжить, и тут я, лежу в его объятиях, одетая в проклятое пальто от «Эрмес», которое, вероятно, стоит дороже, чем эта дыра, в которой он живет.

— Все в порядке, — уверяю я его. — Мне жаль, что ты застрял здесь, но это не навсегда.

— Я уже начинаю задаваться вопросом, а так ли это.

Я перекидываю ноги через его колени, чтобы он мог прижать меня к своей груди, и когда я удобно устраиваюсь, то рассказываю ему:

— Я встретила кое-кого.

— Да?

— Да. Думаю, он заинтересовался.

— Ты говорила так и о других. С чего ты взяла, что этот особенный? — спрашивает он.

— Не знаю, но стоит ведь попытаться, верно?

Он не отвечает, и когда я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него, его глаза встречаются с моими.

— Я не сдамся, — говорю я. — Мне нужно, чтобы ты понимал это. Я сделаю все, что угодно, чтобы у нас было новое будущее.

Он целует меня, его рука проскальзывает мне на затылок, чтобы прижать меня ближе. От знакомого вкуса его сигарет мне становится уютно, как ребенку под одеялом. Он — мой уют. Я зависела от него, с тех пор, как была маленькой. Он защищал меня, когда я была восьмилетней девочкой, и продолжает делать это, хотя теперь я уже двадцативосьмилетняя женщина.

Резкое тепло его языка скользит по моему, медленно, затем он отстраняется, заканчивая наш поцелуй.

— И кто этот несчастный ублюдок?

— Его зовут Деклан Маккиннон. Мы с Беннеттом посещали одно мероприятие, на котором как раз и познакомились с ним.

— Какое мероприятие? — спрашивает он.

— Открытие его отеля. Он закатил эффектную вечеринку с нужными людьми, — говорю я ему. — Я еще плохо знакома с ним, но точно знаю, что его отец — владелец строительной фирмы, и он построил целый ряд высококлассных отелей. Не знаю, сколько отелей у Деклана, но один есть точно.

— Кажется, он слишком публичная личность, — замечает он, затем пересаживает меня со своих коленей и направляется на кухню. — Пиво?

— Ага.

Он открывает бутылку и подает ее мне, а затем садится на диван рядом со мной.

— Я знаю, что он не совсем подходит, и я не собиралась ничего с ним делать, но он работает со мной над вечеринкой, и мы проводим вместе много времени. Думаю... — я делаю глоток пива и продолжаю: — время, конечно, все расставит по местам, но я уже вижу, что он заинтересован. Я совсем недавно познакомилась с ним, так что пока пытаюсь понять его.

— И что ты думаешь о нем сейчас?

— Думаю, он — парень, которому нравится все контролировать. Но в то же время, ему, кажется, нравится, когда я спорю с ним. Я уже посадила семечку, что я девушка, которую нужно спасти, — смеюсь я, вспоминая о том, как сидела в его машине. — Уверена, он купился на это. Глупый придурок.

— Он уже прикасался к тебе? — резко говорит он.

— Нет, Пик. Я знакома с парнем неделю, ты ведь знаешь, я так не работаю. Мужчинам нравится охотиться, так что я собираюсь устроить ему это, пока он не поддастся.

— Думаешь, такое возможно, что он влюбится в тебя?

— Надеюсь на это, — отвечаю я.

— И я тоже. Мне уже надоело здесь жить, малышка. Ты даже не представляешь, — говорит он, сжимая мое лицо в своих ладошках и всматриваясь в него. — Знать, мать твою, что его руки на тебе...

— Я не чувствую этого.

— Не лги мне.

— Не лгу, — говорю я, хотя это неправда. Я так сильно стараюсь не чувствовать руки Беннетта. Я стараюсь предотвратить оргазм с ним, и я ненавижу свое тело, когда оно недостаточно сильное, чтобы бороться с этим, и он все-таки заставляет меня кончить. Такое происходит время от времени, и гнев, который растет во мне, является горящим напоминанием о той слабости, которая все еще живет внутри меня. Слабости, от которой я продолжаю пытаться избавиться, но Пик был бы просто взбешен, если бы узнал, что я лгу, позволяя ему верить, что только у него есть эта часть меня. Часть, которую его глаза говорят мне, он хочет прямо сейчас.

— Скажи мне, что ты ненавидишь его, Элизабет, — шипит он, медленно нависая надо мной, и толкает меня, чтобы я легла на диван.

— Я ненавижу его.

Он рычит и опускает свой рот на мой, бутылка пива выскальзывает из моей руки и падает на пол. Его язык вторгается в мой рот, а руки запутываются в моих волосах, его тело крепко прижимается ко мне. Он поглощает меня, его твердый член трется между моими ногами, а я начинаю расстегивать пуговички на его джинсах. После того как я их расстегнула, я спускаю его джинсы вниз по его бедрам, и он делает то же самое с моими. Мы двигаемся быстро и беспечно. Он садится и стаскивает мои штаны по ногам.

— Покажи мне свою грудь, — приказывает он и смотрит на меня.

Я снимаю кофту, расстегиваю лифчик, отбрасываю его, и грубые руки Пика тут же оказываются на моей груди. Потом он берет в кулак свой член и несколько раз жестко толкается в него, и в тоже время скручивает мой сосок между пальцами, посылая взрывную волну прямо в мой живот.

— Ты хочешь, чтобы я прогнал все это прочь?

— Да, — выдыхаю я.

— Скажи это. Скажи, что ты хочешь, чтобы я прогнал все это.

Он продолжает свою мучительную атаку на мой сосок, затем отпускает его и двигается к другому. Пик знает, что я нуждаюсь в нем, чтобы забыться. Он всегда позволяет мне использовать себя для этого. Забыть боль. Забыть прошлое. Забыть настоящее. Секс с Пиком — это мой персональный наркотик, и мне уже давно требуется доза. Мои слова близки к агонии, когда я говорю ему то, что он очень любит слышать: — Ты единственный, кто может прогнать все это, Пик.

Он опускает голову и всасывает измученный бутон в свой рот.

— О боже, Пик. Трахни меня. Просто сделай это, — умоляю я.

Он быстро стягивает свою футболку, выставляя напоказ татуировки, которыми покрыта его грудь и рука, затем отодвигает мои трусики в сторону и входит в меня. Звуки плоти, которая ударяется друг о друга, заполняют комнату. Я хватаю его за задницу, подстегивая его двигаться жестче, и он делает это, вколачиваясь в меня.

Закрываю глаза и уплываю туда, где не существует ничего, кроме удовольствия, которое растет внутри меня. Его чувственные вздохи согревают мое ухо, а затем он зарывается носом в изгиб моей шеи. Мы трахаемся грязно, как животные. Джинсовая ткань его штанов, которую я сдвинула ниже его задницы, натирает внутреннюю часть моих бедер, пока мы врезаемся друг в друга. Я приподнимаю попу, встречая его толчки. Жадно.

Он хватается за мои бедра, садится на колени, насаживает мою киску на себя и начинает ожесточенно вдалбливаться в меня.

— Черт, Пик, — задыхаюсь я, вытягиваю обе свои руки за голову и хватаюсь за подлокотник дивана.

Его член увеличивается во мне, потому как он уже близко, это вызывает вспышку огня, которая обжигает мои вены, и я кончаю. Я кончаю жестко, напрягаясь, чтобы получить от оргазма все возможное, трусь клитором об него. Через несколько секунд он врывается в меня, замирает и шипит, пока извергается во мне.

Его потная грудь падает на мою, мы тяжело дышим, а я умиротворена. Пока держу глаза закрытыми и не вижу лучшего друга, которого просто использовала — я в порядке.

Пик дает мне эту нездоровуювласть, которую я жажду. Власть, чтобы все было под моим контролем, хоть на мгновение. Я использую его, чтобы отчистить себя от гнили, которая заполняет меня. И он единственный, кто может сделать это. Он единственный, кто может отогнать все прочь, сделать мое тело — могилой. Но сейчас, когда он вытаскивает свой член из меня, и его теплая сперма бежит по внутренней части моих бедер, когда я сажусь, я купаюсь в своем разрушении, и он знает это. Так всегда.

Он притягивает меня в свои объятия, откидывается на спинку дивана, после того как натягивает штаны. Его рука гладит меня по спине, а я с трудом сглатываю, пытаясь взять под контроль это ощущение позора.

— Почему ты до сих пор чувствуешь это? — спрашивает он, так как слишком хорошо меня знает.

Я не отвечаю. Он привык, что я молчу после нашего секса. Разве я могу сказать хоть что-то, чего он еще не знает? Дело в том, что я знаю, Пик любит меня таким способом, который я не разделяю. Он мой брат и лучший друг. Но для него я большее. Он никогда не признавался в этом прямо, но я в любом случае знаю. Это не останавливает его от того, чтобы трахать других девушек, но я понимаю, что ему нужно это. У Пика пунктик насчет секса: ему нравится, когда его много. Больше секса, чем требуется любому среднестатистическому человеку. Это никогда не беспокоило меня, так как я не рассматриваю секс с какой-то другой стороны, кроме как туалетную бумагу. Используешь, чтобы вытереть дерьмо, и когда чувствуешь себя чистой, просто выкидываешь бумагу и уходишь.

— Ты не должна себя так чувствовать. Мне плевать, что ты используешь меня. Я люблю тебя, так что я не против. Если тебе лучше от этого, тогда просто наслаждайся, — говорит он. — Я предпочту, чтобы ты позволяла это делать мне, чем кому-нибудь другому.

Его слова делают все еще хуже, я отстраняюсь и отодвигаюсь, чтобы просунуть ногу в штанину. Он наблюдает, как я хватаю оставшуюся одежду и иду в ванную.

После того, как я привожу себя в порядок и одеваюсь, я возвращаюсь и вижу, как Пик вытирает пиво, которое я пролила на пол.

— Извини, — произношу я, он проходит мимо меня, выкидывает комок бумажных полотенец и говорит:

— Мне пофиг на пиво.

— Я извиняюсь не за пиво, — отвечаю я. — Мне жаль, что я не могу давать тебе больше денег.

— Я понимаю, на что подписался. Мы оба понимаем. Это слишком рискованно, так что просто игнорируй все мое дерьмо, — бормочет он, идет обратно к дивану и хлопает по месту рядом с собой, чтобы я села. Он вытаскивает сигарету и прикуривает ее, делает долгую затяжку и потом добавляет: — Я просто скучаю по тебе, — он выдыхает дым, образуя облако вокруг себя. — Когда ты сможешь вернуться сюда?

— После нового года смогу приезжать чаще. Беннетт будет в командировке, и я уверена, что он будет еще сильнее загружен работой, чем раньше.

— Почему?

— Просто он купил на этой неделе завод в Дубае, так что думаю, ему надо будет вернуться туда, чтобы наблюдать за новым оборудованием на месте, подготавливать все и запускать работу, — объясняю я.

— Это очень хорошо для нас, — он смеется, и я присоединяюсь к его смеху.

— И я так думаю, — говорю с широкой улыбкой, которая гаснет, когда я спрашиваю: — Как у тебя дела?

— Ты знаешь как. Ничего у меня не меняется, — говорит он. Пик всегда находит способ выжить. Но большую часть денег он имеет с продажи наркоты. Я привыкла к этому. Когда мы вышли из-под социальной опеки, мы жили у друга Пика, на которого он работал, продавая наркотики. Пик был посредником, ходил по улицам и торговал, и делал на этом приличную сумму денег.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Только, чтобы ты не теряла голову.

— У меня все в порядке с этим, Пик, — ненавижу, когда он так говорит со мной. Будто я, черт побери, не знаю, что делаю, что именно я тяну эту огромную аферу, и что это я засунула его в эту клоаку. — Мой ориентир не пошатнется. Но мне нужно, чтобы ты доверял мне. Я знаю, что делаю.

— Просто будь осторожна. Не замарать руки, помнишь?

Я киваю и хватаю пульт, чтобы включить телевизор. Мы проводим несколько часов, как привыкли, просто вместе, но прежде чем станет слишком поздно, я понимаю, что мне нужно вернуться в город.

— Не сердись, если из-за приближающихся праздников я не смогу приехать, хорошо? Я постараюсь, но до января — это будет сложно сделать.

— Понимаю. Не натвори глупостей, пытаясь увидеть меня, — говорит он, когда мы встаем и направляемся к выходу.

Я хватаю пальто и надеваю его, затем поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю. Очень тяжело уезжать, зная, что он живет в этой дыре. Он — моя единственная семья, и не иметь возможности общаться с ним, пугает меня, потому что я уже знаю, как легко можно потерять семью. Я прижимаюсь щекой к его груди и вбираю его запах, обнимаю его, пока он водит пальцами по моим волосам и лицу. Он хватает меня за подбородок и поворачивает его, чтобы я посмотрела на него. Его карие глаза такие яркие, когда он спрашивает:

— Прочная как сталь?

— Да, — выдыхаю я.

Он учил меня раньше, как жить без эмоций. Как заковать свое сердце в стальной клетке, всегда говорил мне, что никто не сможет причинить боль, если ты ничего не чувствуешь. Вот так я и не чувствую. За пределами Пика нет никого, к кому бы я хоть что-то испытывала, потому что чувства делают людей слабыми. А я не могу себе позволить это. Сердце — это оружие, оружие для самоуничтожения, и если его должным образом не натренировать, оно может разрушить человека.

Я наблюдаю, как Беннетт пересекает комнату и надевает свой костюм-тройку, чтобы поехать в офис. Он вернулся несколько ночей назад, и, как я предполагаю, после покупки завода, его рабочий график теперь забит путешествиями. Даже несмотря на то, что он в городе, все свое время он проводит в офисе перед тем, как в конце недели отправиться в командировку.

Холодный воздух добирается до меня, и я ложусь на кровать, а затем укутываюсь в одеяло.

— Включить термостат? — спрашивает Беннетт, когда подходит к моей стороне кровати.

— Ты не замерзла?

Он садится около меня, наклоняется и чмокает меня в нос, а затем улыбается.

— Что? — спрашиваю я, когда он отстраняется.

— У тебя нос холодный. Иди сюда.

Я сажусь, и он обнимает меня, пытаясь согреть. Я скольжу руками по его талии, под пиджак, и обнимаю его.

— Я скучала по этому, — выдыхаю я. — Ты — здесь, со мной.

— Знаю. Я тоже скучал, — говорит он, немного отодвигаясь, чтобы заглянуть мне в глаза. — Ты ведь знаешь, что всегда можешь поехать со мной? Тебе не обязательно оставаться в одиночестве.

— Я знаю, но Деклан уже подготовил встречи с поставщиками, и я буду занята следующие пару недель.

— Как прошел твой визит к флористу? — спрашивает он.

Приглаживаю его галстук и говорю ему:

— Достаточно продуктивно. Думаю, мы практически все выбрали.

— Хорошо.

Он запутывается пальцами в моих волосах и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Медленно и нежно, не торопясь. Беннетт обычно чрезмерно нежен после того, как возвращается из командировки, и я никогда не препятствую ему, так что заползаю на его колени и беру его лицо в ладошки. Когда он хватает мои бедра, мое атласное платье соскальзывает выше, и я углубляю поцелуй, подогревая его желание. Он тянет меня вниз, и его член прижимается ко мне, я начинаю тереться об него.

— Боже, детка. Мне всегда недостаточно тебя, — бормочет он около моей шеи, между нежными поцелуями.

— Ты хочешь меня?

— Я всегда хочу тебя, — говорит он. — Но из-за тебя я опоздаю. У меня встреча.

Усмехаясь, я говорю:

— Я сделаю все быстро, — соскальзываю с него и встаю на колени перед кроватью на пол. Быстро шевелю руками, расстегивая его штаны и потянув их вниз. Он сидит на краю кровати, я опускаю губы к его члену и сосу, пока он стонет мое имя.

После того, как он полностью удовлетворен, я провожаю его к двери, и он глубоко целует меня перед отъездом.

— Я ненавижу уезжать, когда все, что я хочу делать — так это целый день заниматься с тобой любовью.

Нас прерывает рингтон моего телефона, я хватаю его со столешницы на кухне и отвечаю:

— Алло?

— Нина, это Деклан.

— Привет.

— А не могла бы ты приехать сегодня в отель. Бетти, из «Садов Маргариток», приготовила несколько композиций, чтобы ты посмотрела, — говорит он.

— Ум... конечно. Не проблема. Во сколько?

— Их должны доставить к полудню.

— Хорошо. Тогда я подъеду чуть попозже, — говорю я, прежде чем повесить трубку.

— Кто это был? — спрашивает Беннетт, когда я возвращаюсь обратно к нему.

— Деклан. Флорист прислала еще несколько композиций, чтобы я посмотрела сегодня, так что я возьму машину, если Болдуин будет с тобой.

— Уверена?

Поднимаясь на носочки, я легонько целую его.

— Уверена.

— Я позвоню тебе, когда поеду из офиса. Как насчет прекрасного ужина в «Эверест» сегодня вечером?

— Звучит великолепно, — улыбаясь, говорю я.

Он проводит большим пальцем вниз по моим губам, и затем слегка щипает меня за подбородок.

— Хорошего дня.

— И тебе.

Как только он уходит, я иду на кухню, чтобы поставить чайник, и пока жду, когда он закипит, смотрю на обеденный стол. В центре стола стоит экстравагантная ваза с лиловыми розами, которые Беннетт подарил мне, вернувшись домой прошлой ночью. Это зрелище вызывает во мне физическую реакцию. Скручивает внутренности, и я стискиваю зубы. Я ненавижу лиловый цвет. Хотя я говорила ему, что обожаю этот цвет, поэтому, когда он дарит мне цветы, это его способ показать свою привязанность, что лишний раз напоминает мне обо всем, что я так ненавижу. Лиловые стены всплывают в моей памяти, и это только укрепляет мою железную стену. В Беннетте есть все, что должно быть в хорошем муже, так что для меня важно создавать такие трещинки в его образе. Лиловые цветы — одна из них.

Свист чайника возвращает меня из лилового ступора в реальность. Я завариваю чай и направляюсь в спальню, чтобы подготовиться к сегодняшнему дню. Поскольку я собираюсь на встречу к Деклану, то хочу выглядеть ошеломляюще, я ставлю кружку на столик, который стоит в центре гардеробной, и начинаю подбирать одежду. Выбираю простое черное платье-рубашку и к нему пару черных оригинальных ботиночек на каблуках, и белое шерстяное пальто до колен.

После того, как я собралась и позвонила Жаклин, чтобы запланировать встречу с девочками в обед, я беру сумочку и спускаюсь в гараж. С этими обеденными пробками дорога до отеля отнимает у меня много времени, когда я все-таки подъезжаю, служащий забирает мою машину, а я направляюсь в офис Деклана.

Я подхожу к двери его кабинета и слышу его голос. Он сердито рявкает кому-то поручения, видимо по телефону, так как слышно только его голос. Я жду, и когда понимаю, что разговор закончен, стучусь.

— Войдите, — кричит он.

Открываю дверь и замечаю, что он сосредоточен на экране ноутбука и клацает по клавиатуре.

— Плохой день? — нерешительно спрашиваю я, и когда он слышит мой голос, поднимает свой взгляд на меня и отодвигается от компьютера. — Я могу зайти в другой раз.

— Нет, — просто говорит он, затем встает и подходит ко мне, берет меня за локоть и разворачивает, чтобы я следовала за ним. — Сюда.

Его грубое отношение ко мне тогда у флориста раздражало, но по каким-то причинам сейчас это не производит на меня того же эффекта. Думаю, что тот, с кем он говорил, виновен в его плохом настроении, а не я. Я следую за ним из его кабинета, затем вниз в шикарную столовую, в которой сейчас нет людей. Он открывает двойные стеклянные двери и заводит меня в темную комнату, слабо освещенную несколькими люстрами. В задней части обеденной комнаты стоит стол, на котором размещены темно-оранжевые и белые цветы с темной красивой зеленью. Некоторые украшает свернутая спиралью виноградная лоза, а некоторые — почерневший мох.

Деклан по-прежнему держится за мою руку, когда мы подходим к столу.

— Я впечатлена, — заявляю я, и в это время он отпускает мою руку. Я смотрю на него и замечаю, что его челюсть напряжена, и он стискивает зубы. Он сосредоточенно пялится на стол, а не на меня, поэтому нежным голоском я говорю: — Деклан? — он смотрит поверх меня, и я спрашиваю: — Ты уверен, что сейчас подходящее время? Я могу уйти.

Он расслабляет мышцы лица и проводит рукой по задней части шеи, а затем вдоль щетины на подбородке. Выдохнув, он говорит:

— Останься.

Я киваю, отворачиваясь от него, подхожу ближе к композициям из цветов и начинаю рассматривать. Всего их пять, каждая декорирована и изящно составлена. Дизайн уникальный, и выглядят они именно так, как я себе и представляла.

Я замираю, когда ощущаю пальцы Деклана на моей шее, и когда я поворачиваюсь, то вижу, что он стоит прямо позади меня и просовывает руки под воротник моего пальто и начинает стягивать его с моих плеч. Я беру себя в руки и позволяю ему снять пальто, наблюдая, как он вешает его на спинку стула.

— Спасибо, — бормочу я.

— Что думаешь?

Я смотрю на него и не отвечаю. Я хочу увидеть, как он ответит на этот контакт. Сексуальная ухмылка не заставляет себя долго ждать и появляется на его лице.

— Они идеальны. Не знаю, что именно выбрать.

— Выбирай все, — произносит он.

— Все?

— Почему нет? Кто сказал, что тебе нужно выбирать?

— Разве не всегда нужно выбирать? — я произношу это со скрытым смыслом, который подразумевает, что мы говорим не только о цветах.

— Нет, когда ты — Вандервол.

Я говорю с мнимым раздражением:

— Вот как ты думаешь? Из-за моей фамилии я могу взять все, что захочу? — он приподнимает бровь и молчит, а я продолжаю: — Ты так поступаешь? Потому что исправь меня, если я ошибаюсь, но Маккиннон, уверена, не та фамилия, которая была бы незнакома людям.

— Мы о личном или о бизнесе? — спрашивает он.

— Бизнес — это и есть личное, когда это касается тебя, и последний раз, когда я проверяла, именно твое имя было указано на этом отеле.

Он идет к одному из столов и садится. Отклоняется и кладет одну руку на стол.

— Да. Я беру то, что хочу.

Я остаюсь стоять рядом с цветами и спрашиваю:

— В каком случае?

— В любом случае. А теперь подойди и посиди со мной.

— Это ты тоже возьмешь?

С улыбкой, которая ему так хорошо удается, он говорит:

— Неужели тебя можно забрать?

— Нет, — кратко заявляю я. — И эти игры, в которые тебе нравится со мной играть, уже устарели, и честно говоря, мне не нравится быть игрушкой исключительно для твоего развлечения. Так что еще раз, возьми себя в руки, Деклан, — я хватаю пальто и направляюсь к двери, надеясь, что он сделает то, на что я его вывожу.

Как только моя рука оказывается на дверной ручке, его рука приземляется поверх моей, я замираю, опустив голову.

— Не уходи, — я молчу, и он продолжает свою речь: — Ты не игрушка, Нина, и я приношу извинения, если заставил тебя так себя чувствовать.

— Тогда, что все это такое?

— Просто я хочу лучше тебя узнать, — говорит он, и когда я поднимаю на него взгляд, добавляет: — Ты сказала, что у тебя нет друзей?

Я отворачиваю от него голову, прерывая зрительный контакт, и он произносит:

— Каждый заслуживает, чтобы у него был друг, Нина. Даже ты.

— И ты собираешь заполнить этот пробел? — спрашиваю я и вновь смотрю на него. — С чего ты решил, что мне это нужно?

— Тогда скажи мне, с кем ты разговариваешь о том, о чем не можешь с мужем?

Я вытаскиваю свою руку из-под его руки и поворачиваюсь к нему лицом.

— А с кем разговариваешь ты?

Молчание.

— Ты думаешь, я буду разговаривать обо всем с тобой, и в то же время ничего не знать о тебе? Какая будет отдача от тебя? — интересуюсь я.

— Такая же, как от тебя, — отвечает он. — Давай начнем. До того как ты постучалась в мою дверь сегодня, я разговаривал с отцом по телефону. Он как всегда вел себя, как долбанная выскочка, потешался над моими решениями, которые я принимаю без него, и его сводит с ума, что он не может вмешаться. Теперь ты понимаешь, что мой отец — подонок.

Его взгляд колючий, пока он говорит это, в них преобладает сила, и я чувствую, что у нас наметился прогресс. Но я не хочу его злить сейчас, так что я ломаю повисшее напряжение и с улыбкой дразню его:

— Долбанная выскочка? Это какое-то шотландское оскорбление, потому как я раньше никогда не слышала, чтобы кого-нибудь называли выскочкой.

— Да, дорогая, так и есть, но если ты предпочитаешь что-то более оригинальное, я могу назвать его ущербный ушлепок, но коренному американцу может показаться, будто я — киска.

Я смеюсь над его высказыванием, но как только смех срывается с моих губ, я опускаю взгляд в пол и замолкаю.

— Что случилось, Нина? — спрашивает он, замечая смену моего настроения. Когда я не отвечаю, он берет меня за руку, ведет к столу, и мы садимся.

— Расскажи мне что-нибудь о себе.

— Я не знаю, что именно ты хочешь услышать.

— Всё. Расскажи мне какой-нибудь случай, — говорит он, но когда видит, что я колеблюсь, предлагает: — Расскажи, почему у тебя нет друзей.

Я выдыхаю, показывая ему, что понимаю, что он хочет услышать.

— Потому что я не из этого мира. Я не такая как все эти женщины, и... — замолкаю на мгновение, а затем добавляю тихим голоском: — Я боюсь, что они будут осуждать меня, так что мне лучше, чтобы они просто боялись меня, потому что так проще, — когда я говорю эти слова, меня саму удивляет правда, которая в них заключена.

— Ты прячешься?

— Предполагаю.

— Ты одинока?

— Разве я выгляжу одинокой? — спрашиваю я.

— На данный момент? Да.

Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

— А что насчет тебя? Ты — одинок?

— Я переехал сюда из Нью-Йорка, когда мы нашли это место. Я так старался поскорее открыть отель, так что да, я стал одинок.

— Когда ты уехал из Шотландии? — интересуюсь я.

— Раньше я проводил каждое лето в Штатах, когда учился в университете. Я приезжал сюда и работал на отца, изучал все подводные камни бизнеса, но не официально, пока не окончил свое образование, — рассказывает он. — С тех пор прошло уже семь лет.

— Скучаешь?

— По Шотландии?

Я киваю головой, и он отвечает:

— Да, — затем спрашивает: — Откуда ты?

— Канзас.

— Что привело тебя сюда?

Я ерзаю на своем стуле, демонстрируя, что мне неловко отвечать на этот вопрос, но прежде чем начинаю говорить, в моей сумочке, которая лежит на столе, звонит телефон. Я вытаскиваю его, вижу, что это Беннетт, и отвечаю.

— Беннетт, привет, — произношу я, чтобы Деклан узнал, с кем я говорю.

— Просто ставлю тебя в известность. Моя встреча закончилась раньше, и я хотел бы с тобой увидеться, — ласково говорит он.

— Ты совсем недавно видел меня.

— Это твой способ сказать, что ты слишком занята?

— Нет, для тебя я никогда не занята. Ты еще в офисе? — спрашиваю я, бросая быстрый взгляд на Деклана, и замечаю в его глазах раздражение.

Отлично. Ревнуй.

— Да. Ты голодна? Я могу что-нибудь заказать.

— Это было бы отлично, дорогой, — говорю я, произнося все это так ласково только для того, чтобы поиграть на нервах Деклана, и могу сказать, это работает, поскольку мышцы его шеи напряжены, а челюсть крепко сжата. — Я скоро подъеду, хорошо?

— Хорошо. Люблю тебя.

— И я люблю тебя.

Смотрю на Деклана и говорю:

— Мне пора на встречу с Беннеттом.

— Ага, слышал, — отвечает он, выплевывая слова.

Я провожу рукой по его сжатому кулаку, который лежит на столе, и говорю:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что поговорил со мной, — смотрю прямо ему в глаза и вновь говорю: — Спасибо, — так, чтобы он распознал искренность в моих словах.

Его рука расслабляется под моей, кулак разжимается, теперь он держит мою руку в своей, и с улыбкой говорит:

— Давай я провожу тебя.

Он помогает мне надеть пальто, и я осознаю, что нашла подходящего мужчину. До Деклана было несколько других мужчин, но ни один из них, не подавал надежду, которую я чувствую в Деклане так что я позволяю ему держать мою руку дольше, чем положено, пока он ведет меня к служащему гостиницы, который ожидает около моей машины.

Я сажусь за руль, и Деклан наклоняется, напоминая:

— В пятницу встреча с поставщиком продуктов питания. В четыре часа.

— Я помечу в календарике.

— Ты имеешь в виду бумажный календарик, который не издает никакого сигнала напоминания или уведомления? — поддразнивает он меня.

Я смеюсь над его колкостью и говорю:

— Ага, бумажный. Но, очевидно, что мне достаточно и такого, поскольку ты склонен сам все напоминать мне.

— Тогда увидимся в пятницу?

— Увидимся в пятницу, — подтверждаю я, затем он захлопывает мою дверцу, и я завожу двигатель, чтобы отправиться к «Башням Уиллис» на обед со своим мужем, и впервые за долгое время чувствую себя великолепно.

Я сижу на первой ступеньке школьного крыльца и жду Пика, чтобы отправиться вместе с ним домой. У него вновь проблемы с учителем, и его оставили на продленку, так что у меня есть час, чтобы выплакаться, и он этого не увидит. Очевидно, я потеряла счет времени, когда услышав, как открывается металлическая дверь, поворачиваю голову и вижу Пика, который спускается вниз по ступенькам. Я быстро вытираю лицо, но он все равно замечает слезы.

— Почему ты плачешь? — спрашивает он, но я, ничего не отвечая, просто встаю и закидываю рюкзак на плечи. — Элизабет? Что произошло?

— Ничего. Мы можем идти?

— Нет. Пока ты не расскажешь, почему ты расстроена.

Опускаю голову, пинаю маленькие камешки на тротуаре и рассказываю:

— Дети из моего класса смеются надо мной.

— Что они говорят? — спрашивает он серьезным голосом.

— Ничего важного, — говорю я. Я хожу в эту школу несколько месяцев. Достаточно долго, чтобы подрасти и больше не влезать в одежду, купленную мне моей последней приемной семьей, так что теперь я ношу одежду, которую Бобби берет из благотворительных магазинов, и дети дразнят меня из-за того, как я выгляжу.

— Для меня это важно, — заявляет он.

И, смотря на него, я говорю:

— Они обзываются. Говорят, что я беру свою одежду из мусорного бака, — я чувствую, как слезы вновь начинают катиться по щекам, и продолжаю: — Они обзывают меня в лицо, потом шепчутся и смеются надо мной.

— Эти дети — глупые.

— У меня нет друзей, Пик, — говорю я, плача. — Я постоянно одна, и я хочу домой. Я скучаю по папочке и хочу вернуться домой.

В следующую секунду он обнимает меня, и мои слезы пропитывают его рубашку. Каждую ночь я молюсь Богу, неуверенная в его существовании, что я проснусь от этого кошмара, но я по-прежнему здесь. Мне почти девять лет, и я не видела папу, не слышала его голоса, не ощущала его объятий — ничего — почти четыре года. Мой соцработник видел меня лишь дважды с тех пор, как я здесь, и оба раза я плакала и умоляла ее отвезти меня к папе, но этого не случилось. Он слишком далеко. Я начинаю думать, что никогда не верну его, потому что еще целую вечность ждать, когда мне исполнится четырнадцать.

— Мне так жаль, — произносит Пик, пока мы стоим на тротуаре и обнимаемся. — Но ты не одна. У тебя есть я.

Он прав. У меня есть только он, но он — двенадцатилетний мальчик, и на следующий год перейдет в среднюю школу, и оставит меня тут одну. Одну с детьми, которым я не нравлюсь.

Когда он отстраняется и смотрит вниз на меня, я съеживаюсь из-за зеленоватого синяка, который Карл поставил ему на днях. Я быстро поняла, что когда Бобби рядом, Карл практически всегда милый, но как только она уезжает, он начинает пить. Я пытаюсь спрятаться и стать невидимкой, когда он пьян, потому что он пугает меня. Он много орет, и если мы с Пиком много шумим, он по-настоящему злится и обычно бьет нас.

Первый раз он ударил меня через неделю после того, как я поселилась здесь. Бобби уехала на выходные, а Карл сидел внизу, смотрел телевизор, в то время как я была на втором этаже. Я увидела радио на верхней полке в шкафу в своей комнате и встала на стул, чтобы достать его, но соскользнула, стул опрокинулся, и радио разбилось об пол. Карл ворвался в мою комнату и заметил сломанное радио. Прежде чем я поняла, что происходит, он дернул меня за руку и влепил мне пощечину. Поврежденную кожу на щеке жгло, когда после этого я ревела в подушку.

Мы с Пиком неторопливо шли домой, но когда мы повернули на нашу улицу, машины Бобби не было, и на подъездной дорожке остался только грузовик Карла. Мой желудок сжался. Я уверена, что в выходные мы останемся втроем. Бобби никогда не предупреждает нас, когда собирается уехать, но в последнее время, кажется, она постоянно отсутствует. Она не задерживается дома надолго.

— Просто поднимайся сразу в свою комнату, — говорит мне Пик, когда мы подходим к входной двери. — Я возьму тебе бутерброды и принесу их.

— Хорошо.

Но этого не произошло. Вместо этого мне представили черную дыру, которая убила еще частичку моей веры в благопристойность людей.

— Где, мать вашу, вы, дети, были? — кричит Карл, когда мы заходим внутрь, и резкость его голоса вынуждает меня от страха вцепиться в руку Пика.

— У меня была продленка. Я сказал Элизабет подождать меня, чтобы она не шла домой одна, — объясняет Пик.

— Вы думаете, у меня есть куча свободного времени, чтобы задаваться вопросом, где вы, черт побери? — орет он, и затем хватает Пика за рубашку, отрывая его от моего захвата, и отпихивает его подальше от меня. Потом он появляется перед моим лицом, воняя пивом и сигаретами.

— И ты... — выплевывает он, и я начинаю плакать, что еще больше злит его. — Бл*дь! Почему ты постоянно, мать твою, ревешь? Я не собираюсь проводить выходные с вами, слушая все это дерьмо, — потом он снимает рубашку и начинает расстегивать ремень, безумный страх пронзает мои вены.

Пик поднимается с пола и следует за Карлом, но всего один удар, и Пик оседает обратно на пол, а Карл хватает меня за запястье, пока я кричу и брыкаюсь. Внезапно, он поднимает меня и крепко держит за талию.

— Отпусти меня, — кричу я. — Прекрати! Отпусти меня!

Я слышу, как что-то разбивается, и когда смотрю наверх, вижу, что пинаясь, я скинула несколько уток Бобби и разбила их.

— Ты маленькое дерьмо! — орет он, но этот звук смешан с криком Пика, и я в панике. По-настоящему.

Кричу, плачу, пинаюсь и следующее, что осознаю — меня запихивают в маленький чулан в коридоре. Карл бросает меня со всей силы на пол, потом хватает мои запястья, берет ремень и привязывает их к нижней перекладине для одежды. Все происходи как в тумане. Кругом шум, а страх, зародившийся в моем теле, и крики о помощи затрудняют дыхание. Я слышу Пика и сдерживаюсь благодаря его голосу, когда Карл первый раз ударяет меня по лицу.

Удар.

Он запирает меня на замок.

Темнота.

— Нет! Отпусти меня! — плачу я. — Пик, помоги! Отпусти меня! Пожалуйста.

Я слышу, как теперь он бьет Пика. Ворчание. Тяжелое дыхание. Крики. Я кручу и дергаю запястья, пытаясь освободиться, но ремень ранит кожу, и этим я только делаю себе больно. Та часть лица, куда он ударил меня, пульсирует жгучей болью, и я падаю на пол, руки остаются поднятыми над головой, и я плачу. Я плачу из-за чувства, будто все эти годы нахожусь в темноте.

Мое тело устает и слабеет. Руки затекли и покалывают. Я встаю, втискиваясь между стеной и вешалкой для одежды и чувствую, как тепло бежит вниз по рукам. Я пытаюсь пошевелить пальцами, чтобы схватить ремень, но слишком темно, чтобы что-то разглядеть, и мои пальцы слишком маленькие. В любом случае, что бы я сделала? Развязалась и вышла отсюда? Карл убьет меня, тогда какой смысл мне пытаться высвободиться?

Я слушаю приглушенный звук телевизора в гостиной, и моя голова начинает наклоняться. Я так хочу спать, но рукам слишком больно, когда я сажусь, а спать стоя я не могу. Неуверенная, что же все-таки делать, я остаюсь стоять около стены и продолжаю встряхиваться, когда голова вновь опускается. Мой разум затуманен. Я пытаюсь устроиться в углу, но не могу принять подходящее положение. Через некоторое время я слышу, как отключается телевизор, и Карл направляется в свою комнату.

О, мой бог. Он никогда не выпустит меня.

Слезы начинают падать, обжигая кожу, и я могу только предположить, что Карл повредил мою кожу, когда ударил меня, но даже это не мешает моим слезам продолжать стекать по щекам.

Когда я просыпаюсь, чувствую, что мои руки сильно затекли. Я, должно быть, упала, потому что, понимаю, что сижу на полу. Даже не представляю себе, день сейчас или ночь, и еще очень сильно хочу в туалет. Я встаю, чтобы облегчить боль в руках, сжимая ноги вместе, чтобы не описаться. Я начинаю плакать, задаваясь вопросом, что же мне делать, но затем слышу голос Пика с другой стороны двери.

— Элизабет? — шепчет он.

— Пик? — хныкаю я.

— Шшш. Карл спит.

Пытаясь подавить рыдание, чтобы стало тихо, я растягиваю слова:

— Пожалуйста, Пик. Высвободи меня.

— Не могу, — говорит он. — Замок на двери открывается изнутри.

— Что?

— Без ключа замок можно открыть только изнутри, — говорит он.

— Он связал мои руки. Я не могу двигаться и ничего не вижу, — говорю я, начиная паниковать, и он слышит это.

— Не плачь, хорошо? Я здесь, — он пытается успокоить меня.

Мое тело начинает сводить судорогой, когда я крепче стискиваю ноги.

— Пик?

— Да?

— Я хочу писать, — говорю я. — Очень сильно.

— Черт, — слышу его приглушенный голос.

И тогда боль и крайняя необходимость берут верх, и я чувствую, как тепло просачивается, распространяясь по ткани моих штанов, и стекает вниз по ногам. В оцепенении. Смущенная. Я опускаюсь на пол и начинаю плакать так тихо, как только могу.

— Ты в порядке? — спрашивает он, но я не отвечаю, просто продолжаю плакать.

Прошлой ночью Пик оставался со мной с другой стороны двери несколько часов: разговаривал со мной, пытался составить мне компанию. Я, должно быть, вновь уснула, потому что не помню, когда он ушел. Вскоре включается телевизор, и я понимаю, что проснулся Карл. Мой желудок урчит, но я слишком напугана, чтобы позвать его.

Время идет медленно, и я пытаюсь отвлечься, мечтая, притворяясь, что я где угодно, но только не здесь. Я представляю, что мы вместе с папой едем на его белом коне, о котором он говорил раньше, что он у него будет, когда мы будем играть. Мы едем по деревне и оказываемся в том волшебном лесу. Там нас ждет Карнеги, и мы обедаем ягодами. Некоторые ягоды наделяют нас особыми силами, а некоторые просто очень вкусные. Когда начинается дождь, мы находим большую шляпку гриба и прячемся под ней, пока не проходит буря, и мы рассматриваем волшебных бабочек, которые заполняют воздух блеском, когда летают.

Мои мысли периодически прерывает боль, которая становится сильнее. Я так устала, но не могу найти способ уснуть по-настоящему, а теперь еще желудок крутит от голода, и я постоянно меняю положение от сидячего к стоячему.

— Элизабет?

Голос Пика выводит меня из дремоты, и я пытаюсь покрутить запястьями, когда ремень врезается в кожу.

— Который час, — спрашиваю я.

— Сейчас вечер субботы. Практически полночь, — говорит он мне.

— Я голодна.

— Держись.

Я встаю на ноги, чтобы облегчить боль в руках. Я чувствую, что мои штаны пропитались моей собственной мочой. Они воняют, и Карл очень разозлится, когда решит освободить меня, надеюсь, это произойдет уже завтра, потому как в понедельник мне в школу. Плюс Бобби должна скоро приехать домой. По крайней мере, я надеюсь на это.

Я слышу, Пик просовывает что-то под дверь. Я опускаюсь на колени, но не думаю, что этого достаточно, поскольку мои руки связаны.

— Пик, я не могу достать то, что ты просунул под дверь.

— Дерьмо, мне жаль. Я не подумал об этом, — шепчет он. — А ты можешь так опустить голову, чтобы достать это ртом?

— Нет...

— Попробуй достать ногой, — инструктирует он. — Не хочу, чтобы Карл узнал, что я пытался покормить тебя.

Я вытягиваю ногу, но не могу ничего нащупать, я начинаю скользить ею по полу к двери, надеясь, что я вытолкну это из комнаты. Через несколько секунд слышу:

— Получилось.

— Что это было?

— Просто тортилья, — говорит он. — Я слышал, что Карл разговаривал с Бобби. Она собирается вернуться домой завтра к полудню.

— Меня тошнит.

— Почему?

— Просто я так устала и хочу есть, — произношу я. — Мои руки очень сильно болят. Он очень крепко связал ремнем мои запястья.

— Он — больной ублюдок.

— Пик?

— Да?

— Пожалуйста, не оставляй меня. Ты все, что у меня есть, — слезы возвращаются, и я без борьбы позволяю им капать. Я чувствую такую безнадежность.

— Я не брошу тебя. Ты — моя сестра. Не кровная, но все равно сестра, — его слова проникли в мое сердце, пониманием того, что он — моя единственная семья. — Я рассказывал тебе, как упал с крыши в своей последней приемной семье?

— Нет.

Я села обратно на пол и слушала, как Пик рассказывает мне историю за историей. Он даже рассказал мне о своей маме, которая была наркоманкой, и о том, как его забрали в приемную семью, когда ему было всего два года. Проходят часы, а он не прекращает говорить со мной, составляет мне компанию, пока я не погружаюсь в свой беспокойный сон.

Когда я слышу, как кто-то поворачивает дверную ручку, я быстро вскакиваю на ноги и вжимаюсь в стену. Свет ослепляет меня, и я тут же закрываю глаза.

— Чем, твою мать, тут воняет? — ворчит Карл, когда я медленно пытаюсь открыть глаза.

Он начинает расстегивать ремень на моих запястьях. Вы думаете, я рада выбраться из чулана, но я так устала, что все мои чувства оцепенели.

— Ты обмочилась? — сердито спрашивает он, и когда я киваю, он орет: — Лучше бы тебе вычистить все за собой.

Ремень наконец-то расстегнут, и мои руки свободны. Я хватаю одно свое запястье второй рукой, боясь двигаться, пока он не разрешит мне выйти. Прежде чем мне позволено подняться наверх, он заставляет меня вымыть пол там, где я описалась. Наконец, я смотрю на свои стертые запястья, там, где в них врезался в ремень, и вижу, что они покрыты кровью.

Когда я поднимаюсь наверх, Пик сидит на моей кровати, но я слишком смущена и сразу направляюсь в ванную комнату, захлопываю за собой дверь и стаскиваю с себя грязную одежду. Прежде чем зайти в душ, я смотрю в зеркало и замечаю синяк, который поставил мне Карл. Я встаю под брызги воды и начинаю реветь.

Я заканчиваю мыться, заворачиваюсь в полотенце и захожу обратно в свою комнату. Пик по-прежнему сидит на моей кровати, поэтому я хватаю одежду и бреду обратно в ванную комнату, чтобы одеться. Выхожу, и наконец, обращаю внимание на синяки на его лице, когда он убирает от него руку. Я иду к кровати, рассматриваю его и позволяю ему притянуть себя в объятия. Я остаюсь в его объятиях, в единственном комфортном месте, которое жизнь предлагает мне сейчас, и закрываю глаза.

Я была заперта в том чулане два дня без ничего, но у меня был Пик, который прокрадывался вниз каждую ночь, чтобы поговорить со мной через дверь, и чтобы я не была одна. Понимая, что он сделал все это для меня, я хочу покрепче стиснуть его в объятиях, так я и делаю.

— Спасибо, — бормочу я в его грудь.

— За что?

— За то, что остался со мной на всю ночь.

— Как я и сказал, невзирая ни на что, ты — моя сестра, — говорит он, а я отвечаю:

— А ты мой брат.

Сегодня Беннетт возвращается обратно в Дубай, чтобы начать перестройку на новом заводе, выпотрошить его и заменить все оборудование на то, которое стоит у него на заводе в Штатах. Когда я рассказала ему, что сегодня встречаюсь с поставщиками продуктов, он позвонил ассистенту и попросил задержать вылет, чтобы он мог отправиться со мной. Мысль о них с Декланом в одной комнате заставляет меня нервничать. Особенно после того, как я виделась с ним вчера за чашечкой кофе.

Он продолжает давить на меня относительно Беннетта, а я уверена насчет своей игры, поскольку он, кажется, предполагает, что я несчастна и, что я только поддерживаю на высшем уровне эту видимость для галочки. Но я не хочу, чтобы сегодня были какие-то неловкие разговоры, когда мы встретимся с ним в отеле, вот здесь-то все и становится сложным. Я бы хотела держать мужчин подальше друг от друга, тем более учитывая тот факт, что Беннетт связан с Кэллом, отцом Деклана. Мой план не предназначался для такого человека, как Деклан, но пока он единственный, кто клюнул на приманку. Мне просто нужно быть осторожной в этой ситуации. Один небольшой промах может иметь катастрофические последствия, а я потратила слишком много времени, чтобы совершить фатальную ошибку.

— Ты готова, дорогая? — спрашивает Беннетт, заходя в гостиную, где я сижу.

Я встаю, разглаживаю свою юбку-карандаш и подхожу к нему.

— Да. Только возьму пальто.

— Мы поедем так, чтобы у тебя осталась машина, и ты смогла вернуться домой. Болдуин заберет меня, чтобы отвезти в аэропорт.

— Надеюсь, у тебя не возникло проблем с переносом чартера, — говорю я, надевая пальто, и хватаю сумочку.

— Нисколько. Просто ненавижу то, что мне придется уехать в преддверии Рождества.

Мы выходим из квартиры и направляемся к лифту.

— Между прочим, — говорит он, — я поговорил с родителями. Они хотят, чтобы мы появились в Сочельник на праздничный ужин, который они устраивают.

Я внутренне съеживаюсь от мысли, что придется провести время с этими идиотами, но в любом случае улыбаюсь и говорю:

— Хорошо. Я хотела позвонить твоей маме, но просто была немного рассеяна со всеми этими делами. А сейчас ты опять уезжаешь.

Он берет мое лицо в свои ладони и расцеловывает мои щеки.

— Это временно.

— Я знаю.

— Это займет какое-то время, но когда все устроится, станет проще.

Лифт открывается, и мы направляемся в гараж. Мы берем «Лэнд Крузер», и когда выезжаем, нас приветствует еще большее количество снега.

— Погода станет еще хуже, — говорит Беннетт.

— Я, несомненно, вернусь домой до этого.

— Я могу нанять еще одного водителя, если тебе нужно.

Поднимая голову, улыбаюсь и говорю:

— До этого я выживала без водителя, Беннетт. Со мной все будет в порядке.

На этот раз Болдуин будет сопровождать Беннетта, так что его не будет, чтобы возить меня. На одного человека, о котором надо беспокоиться, меньше.

— Я так часто уезжаю, а еще и суровая зима. Я волнуюсь, зная, что ты сама водишь в такую ужасную погоду.

Я кладу руку на его бедро, уверяя его:

— Все со мной будет в порядке. Ты слишком много волнуешься.

Он берет мою руку в свою, целует костяшки пальцев и говорит:

— Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я не могу не волноваться, когда нахожусь на другом конце мира.

Я сплетаю наши пальцы и наслаждаюсь тем, что из-за этого нового приобретения он будет очень далеко достаточно долгое время, позволяя мне поработать над Декланом. Лучшей ситуации просто не придумать. Беннетт и Болдуин в отъезде, а я смогу приходить и уходить, когда захочу, без необходимости объясняться.

Когда мы подъезжаем к «Лотосу», служащий открывает мою дверцу и помогает мне выйти.

— Ступайте осторожно, мисс.

— Спасибо, — говорю я, прежде чем подходит Беннетт, берет меня за руку и ведет внутрь.

Я показываю ему личную столовую Деклана, в которой на этой неделе мы смотрели цветы. И когда мы входим, Деклан уже стоит там и разговаривает с шеф-поваром.

— Нина, — говорит он с улыбкой, и нервы скручивают желудок. Он берет меня за руку, целомудренно целует в щеку и затем здоровается с моим мужем. — Беннетт, — произносит он и крепко пожимает ему руку. — Рад вновь увидеть тебя.

— Я слышал, моя жена заставляет тебя напряженно трудиться.

— Она знает, чего хочет, — хихикает Деклан, и Беннетт присоединяется к нему. — Но она до сих пор не уволила меня, видимо я делаю что-то правильно.

— Все же не стоит слишком высоко себя ценить, — дерзко добавляю я, зная, что Беннетту нравится это, но, время от времени, такое поведение может раздражать Деклана. Он нормально принимает это, не переставая широко улыбаться. Я хочу заставить его ревновать, но это довольно рискованно, когда Беннетт здесь, так что я убеждаюсь, что понимаю язык тела Деклана и не доведу его до крайности.

Деклан представляет нам Марко, шеф-повара, которого я хочу нанять для вечеринки, и мы занимаем места за столом.

— Итак, Беннетт, Нина сказала мне, что в последнее время тыпогряз в работе.

— Она еще сильно преуменьшила, а тем более в такое время года, это вообще ужасно, — говорит Беннетт, а потом протягивает свою руку, чтобы взять в нее мою, которая лежит на столе. — К счастью, у меня понимающая жена.

Я улыбаюсь ему, и перед нами ставят красиво оформленный «Капрезе»².

— Как ты решил заниматься производством стали? — спрашивает Деклан, а я молчу, пока они беседуют.

— В то время я приобретал и ремонтировал пустые здания, когда наткнулся на завод-изготовитель, который был на грани разорения. Я смог по дешевке выкупить его, не вгоняя владельца в банкротство. Я переделал место, и следующее, что я понял — это как мы поднялись и двигались вперед, накапливая солидную клиентскую базу.

— С нуля, — заявляет Деклан.

— Прям как твой отец, — добавляет Беннетт.

Я наблюдаю, как Деклан стискивает челюсть и скрипит зубами. Он делает глоток вина и говорит снисходительным тоном:

— Вы оба должна гордиться собой, — возможно принимая замечание Беннетта как удар по тому факту, что Деклан, в некотором смысле, идет по стопам отца в семейном бизнесе. Но я знаю Беннетта, и такой смысл предложения никак не предполагался с его стороны.

Беннетт замечает намек Деклана, отодвигается, поворачивается ко мне и спрашивает:

— Ты собираешься завтра увидеться с Жаклин? Кажется, Ричард упоминал об этом.

— Ммм хмм, — я вытираю рот и добавляю: — Девочки хотят провести день в «Неймане», и мне надо выбрать платье на вечеринку.

— Я думал, ты не переносишь их, — вставляет Деклан, и я тут же вспыхиваю в гневе. Мало того, что он весьма неуместно использует то, что, по его мнению, я раскрыла ему как другу, да и я так же не нуждаюсь в том, чтобы он ссорил меня с Беннеттом.

Я широко раскрываю глаза, позволяя ему понять, что он пересек черту, когда Беннетт в замешательстве спрашивает:

— Тебе они не нравятся?

— Уф… нет. Я имею в виду... Деклан просто хотел сказать, что... — черт. — Ну, я высказала Деклану, что иногда они могут быть немного подавляющими. Вот и все, — смотрю ему прямо в глаза, задаваясь вопросом, расстроен ли он, что я рассказала это Деклану. То, что не имеет никакого отношения к делу, которым мы, как предполагается, занимаемся, пока находимся вместе, поэтому, чтобы защитить себя, добавляю: — Я столкнулась с одной из подруг Жаклин у флориста, когда мы с Декланом были там. Она была немного грубой, поэтому я высказалась ему. Возможно, я, расстроившись, сказала это. Мне нравятся девочки, но ты знаешь, как это тяжело, когда мы все в одной комнате.

Он покупается на это и говорит с широкой улыбкой:

— Я никогда даже не буду притворяться, будто понимаю женский разум.

И я улыбаюсь ему в ответ.

— Как и я, — дразнюсь я. — А я — одна из них, — я беру вилку и накалываю на нее кусочек базилика, говорю с ухмылкой: — Придирчивые сучки, — и откусываю.

Беннетт смеется над моей грубостью, пока я впиваюсь неодобрительным взглядом в Деклана.

Мы практически доедаем второе блюдо; напряженность, созданная Декланом, продолжает расти, когда Беннетту звонит Ричард, которого он берет с собой. Он извиняется и выходит из комнаты, проходит по коридору, и когда он исчезает из моего поля зрения, я поворачиваюсь и говорю:

— Твои игры нисколько не забавны. Я предполагала, что те кусочки, которыми я поделилась с тобой, кусочки, которые ты просил, останутся между нами. И я не думала, что ты используешь их, когда почувствуешь, что кто-то наступил на твое достоинство.

Он наклоняется в сторону, хватается за подлокотник моего стула и резко придвигает меня к себе, затем тихо шипит:

— Дерзость тебе не к лицу, Нина, последи за тем, как ты разговариваешь со мной. И никто не наступал на мое достоинство, особенно твой муженек — мужчина, которого ты говоришь, что любишь, но, который, кажется, ни хрена о тебе не знает.

— Думаешь, ты милый?

— Я похож на мужчину, который хочет быть милым?

Сощурив глаза, я говорю ему:

— Ты похож на мужчину, который ревнует, но ты не должен, поскольку между нами ничего не будет.

— Почему это?

— Потому что я замужняя женщина, а твои незрелые обвинения — оскорбительны. Ты ничего не знаешь о моем муже и о том, что он знает или не знает обо мне.

— Ты лгунья, — обвиняет меня он.

— Прости?

Он наклоняется ближе, оказываясь не более чем в нескольких дюймах от моего лица, и говорит:

— Я думаю, тебе нравится вызывать у меня ревность. Я прав?

Тихим голосом, удостоверившись, что он звучит неуверенно, я просто отвечаю:

— Нет.

— Я не верю тебе.

— Что тебе нужно от меня?

— Честно?

— Честно, Деклан. Что ты хочешь?

Его взгляд почти такой же острый, как кинжал, когда он отвечает:

— Тебя.

Отличный ответ, идиот.

Я встаю, бросаю салфетку на стол и поворачиваюсь, чтобы пойти и найти Беннетта, хотя я и не собираюсь покидать комнату, и Деклан оправдывает мои ожидания, когда хватает меня за руку и резко поворачивает, притягивая к себе. Он смотрит на меня, а я отвожу глаза.

— Посмотри на меня, — приказывает он, и когда я не делаю этого, он хватает меня за подбородок и поворачивает мое лицо к нему. — Я сказал, посмотри на меня, Нина.

— Ты придурок.

— А у тебя грязный ротик, — говорит он, прежде чем соединяет свои губы с моими. Он не нежен, а его щетина грубо царапает меня, когда он обхватывает рукой заднюю часть моей шеи. Его захват решительный, и удостоверившись, что он чувствует, что на короткое мгновение я отвечаю ему, я двигаю губами вместе с ним, прежде чем со всей силы отталкиваю его.

Его ухмылка высокомерна, когда он отступает, оставляя между нами приличное расстояние.

— Что думаешь, ты делаешь? — резко выплевываю я.

— Проверяю тебя.

— Ты наглый идиот.

— Тогда почему ты ответила на мой поцелуй? — спрашивает он. — Не лги мне, поскольку я почувствовал это.

— Ты не мог ничего почувствовать, как и я, — подхожу назад к столу, вытягиваю стул и сажусь, смотрю просто перед собой, и затем говорю: — Не делай так больше, никогда.

Через несколько секунд Деклан занимает свое место передо мной, и в очень даже подходящее время возвращается Беннетт. Вся эта ситуации граничит с опасностью, и я расслабляюсь, когда Беннетт говорит:

— Приношу свои извинения, но мне необходимо уехать раньше, чем я планировал.

— Почему? — спрашиваю я.

— Мне жаль, дорогая. Чартерный рейс уже готов к вылету. Случилось недопонимание со сменой времени рейса, и мы должны вылетать.

— Прямо сейчас?

Он протягивает мне руку, и я принимаю ее.

— Деклан, — говорит он, когда поворачивается, чтобы посмотреть на Деклана, который тоже встает. — Прости, что так убегаю. Рад был вновь увидеть тебя.

Деклан не отвечает, вместо этого коротко кивает, пока они пожимают друг другу руки.

— Извини, мы отойдем ненадолго, — произносит Беннетт, обнимает меня за плечи и выводит нас. Я оглядываюсь через плечо и наблюдаю, как Деклан продолжает стоять, не спуская с нас глаз, пока мы покидаем комнату.

Боже, он такой предсказуемый.

Я иду с Беннеттом в фойе, и когда он останавливается у входной двери, я играю в опечаленную женушку. Я обнимаю его за талию, кладу голову ему на грудь и удерживаю его.

— Не хочу, чтобы ты уезжал.

Его губы касаются моей макушки, даря поцелуй, и затем он отвечает:

— Знаю. Я вернусь так быстро, как только смогу.

Я поднимаю на него взгляд, и он прикасается к моим губам, губам, которые только что целовал Деклан, а теперь он целует меня. Долго, медленно, нежно. На мгновение он удерживает эту связь, затем отстраняется и смотрит на меня.

— Ты такая красивая.

— Не надо.

— Что не надо? — спрашивает он.

— Не надо говорить все эти милые слова, которые заставляют меня скучать по тебе еще сильнее.

Он улыбается, и когда я смотрю вперед, замечаю, что Болдуин уже подъехал. С тяжелым вздохом, я смотрю на Беннетта, и он говорит:

— Мне пора.

— Хорошо, — без колебаний отвечаю я и киваю.

— Я позвоню тебе, как только доберусь, — говорит он, а затем поддразнивает меня: — Используй это время, чтобы купить мне побольше подарков на Рождество.

— Я вконец избалую тебя, — смеюсь я.

— Ты уже избаловала меня.

Мы еще раз целуемся, прощаемся, и я наблюдаю, как отъезжает машина, радостная, что он наконец уехал.

После того, как мой муженек отправляется в аэропорт, чтобы провести следующие две недели на другом конце мира, я натягиваю свою рабочую мину и возвращаюсь к Деклану, который по-прежнему находится в столовой.

— И зачем вы отходили? — спрашивает он, когда я захожу в комнату и сажусь на свое место.

— Просто попрощались.

— Ты расстроилась?

Ерзая на стуле, я говорю:

— Мы можем не говорить об этом?

Деклан больше не задает свои вопросы, пока мы заканчиваем с нашей пищей, и по большей части молча сидит, но иногда заводит легкую беседу. Мы обсуждаем поставщиков и болтаем какое-то время с Марко, и после того, как я нанимаю его, мы открываем бутылку вина и проводим много времени, выбирая блюда. Как только все дела сделаны, блюда выбраны, Марко уходит, а я следую за Декланом в фойе, чтобы попросить подогнать мою машину.

— О, нет, — выдыхаю я, когда смотрю в окно. — Как долго мы разговаривали с Марко? — на улице все белым-бело, снег прямо-таки валит и уже собрался в большие сугробы, лишая меня возможности уехать.

— Несколько часов, — отвечает Деклан. — Ты не можешь ехать по такой погоде, Нина.

— Знаю, что не могу, — говорю я, а потом, качая головой, добавляю: — Просто... я обещала Беннетту, что уеду, пока погода совсем не испортилась.

— Мы потеряли счет времени. В этом никто не виноват. Ты можешь остаться здесь.

— У меня с собой нет никаких нужных вещей, — произношу я, и Деклан начинает тихо смеяться. — Что?

— Нина, ты остановишься в одном из самых эксклюзивных отелей города. Я достану все, что тебе потребуется.

— Все?

Он говорит, улыбаясь:

— Пошли, — и ведет меня обратно в свой кабинет. Потом берет телефон, говорит кому-то на другом конце провода, чтобы приготовили пентхаус со всеми удобствами и принесли ключ.

Когда он кладет трубку, я говорю ему:

— Ты не должен был этого делать. Мне не нужен пентхаус.

— Ты будешь рядом со мной. Так ты не сможешь выбраться и баловаться, катаясь на лифтах, — шутит он, как будто я какой-то подросток.

— Рядом с тобой? — спрашиваю я.

— Я занимаю один из пентхаусов.

— Ты живешь здесь?

— Нет, — отвечает он. — У меня есть лофт на Ривер-Норт, но здесь у меня тоже есть комната, на тот случай, если я слишком устал, чтобы ехать домой или застрял в снежной буре.

— Ривер-Норт? Я думала, ты живешь здесь, в деловом районе.

— Слишком вычурно для меня. Без обид.

— Говорит мужчина, который водит вычурную машину, — поддразниваю его, улыбаясь, и внезапно, вся напряженность и разочарование рассеиваются, поскольку мы подшучиваем друг над другом.

— Ну, не могу поспорить насчет машины, но это прекрасно в конце рабочего дня оставить деловой район и уехать в более спокойное местечко.

Он говорит это, а я вспоминаю тот день, когда он приглашал меня на завтрак. Деклан определенно выгладит соответствующе и следует своей фамилии, но мне интересно, как много во всем этом его настоящего. Ривер-Норт в наши дни заполнен богачами, но он прав, этот район не претенциозный.

Через некоторое время один из сотрудников отеля приносит ключ от моего номера, и я следую за Декланом, который покажет мне комнату. На верхнем этаже только два номера, которые доступны только жителям этого этажа, то есть нас с Декланом.

— Вот этот твой, — говорит он, когда ведет меня в левую сторону от лифта.

— Спасибо.

— Я с другой стороны, — говорит он. — Так что если что-то потребуется...

— Со мной все будет в порядке, — заверяю я.

— Поужинаем позже?

— Я объелась едой, приготовленной Марко, — произношу я. — Думаю пораньше лягу спать.

Когда я поворачиваюсь, чтобы открыть дверь, он добавляет:

— Как я и сказал, если что-то потребуется, сообщи мне.

— Спокойно ночи, Деклан, — произношу я, затем захожу в комнату, позволяя двери захлопнуться за мной.

Осматриваюсь, стены — сплошные окна от пола до потолка, демонстрирующие мерцающие огни города, который теперь укрыт снежным покровом. Комната большая, с открытого плана гостиной, столовой и кухней. Всё покрыто гладкой обивкой и роскошной кожей. Я замечаю камин, который расположен в зоне отдыха, которая отделена от остальной части комнаты в секцию, опущенную на пару ступенек вниз. Я направляюсь в спальню, которая оформлена такими же панорамными окнами. Кладу пальто и сумочку на шикарное белое покрывало и иду в ванную комнату. Я смеюсь над тем, как Деклан перегибает палку, когда замечаю все туалетные принадлежности, которые могут пригодиться, а еще пижаму, лежащую в пакете из бутика «Рослин». Вытаскиваю ее и смотрю, от какого она дизайнера. То, на что пошел этот отель, без сомнения, простая любезность для меня. «Лотос» известен эксклюзивностью и анонимностью для его клиентов. Далеко не каждый может просто зайти и снять номер.

После того, как я переодеваюсь в пижаму и делаю чашку горячего чая, я сажусь на пол, скрещивая ноги, а колени прижимаю к холодному окну и наблюдаю, как снег падает на город. Я размышляю, как использовать эту ночь с пользой. Я знаю, что должна найти свой путь к его комнате, и начинаю придумывать причины, чтобы постучать в его дверь.

Время проходит, пока я блуждаю в своих мыслях, и когда смотрю на часы, которые стоят на одном из журнальных столиков, уже 22:23. Ставлю кружку около себя на пол, мой мозг возвращается к Пику, и вина затапливает меня, когда я думаю о том, что он в холодном, ветхом трейлере, в то время как я сижу здесь. Щелчок двери отбрасывает меня от Пика, и когда я оборачиваюсь, вижу Деклана.

— Что ты делаешь на полу в темноте? — спрашивает он, пересекая большую гостиную, направляясь ко мне.

— У тебя такая привычка взламывать гостиничные номера постояльцев своего отеля?

Он говорит с ухмылкой:

— Технически, я не взламывал дверь, — он поднимает вверх ключ-карту, прежде чем кладет ее на кофейный столик, проходя мимо него.

— Ты мог бы постучаться.

Я сижу на полу, он подходит ко мне, и мне приходится наклонить голову назад, чтобы посмотреть на него. Он стоит и смотрит в окно, засунув руки в карманы брюк.

— Люблю снег, — шепчет он, и без раздумий я соглашаюсь:

— Я тоже.

Он смотрит вниз на меня, его лицо находится в тени в темной комнате.

— Ты в порядке? — спрашивает он, почему-то встревожено.

— А что?

— Ну, я зашел проверить как ты тут, а ты сидишь на полу, прижавшись к окну в кромешной темноте. Выглядит печально.

Я возвращаю свое внимание обратно к городу и отвечаю:

— Я люблю смотреть на снегопад.

Он садится рядом со мной, его колено касается моего. Несколько минут я позволяю тишине повиснуть между нами, а затем говорю:

— Спасибо.

— За что?

— За комнату, — отвечаю я ему. — Она прекрасна.

— Это просто номер, Нина, — говорит он, преуменьшая размах своего отеля, и продолжает смотреть на снег.

— Лотос, — произношу я, имея в виду название отеля. — Интересный выбор. Почему лотос?

— Есть что-то в этом красивом, почти безупречном цветке, появляющемся из воды.

— Хмм, — я делаю паузу, прежде чем заявляю: — Самоанализ, — подразумевая, что смысл вызывает отклик во мне самой.

Он наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня, его дыхание щекочет мою щеку, и говорит:

— Ты пытаешься анализировать меня?

— Неужели есть какие-то подводные камни, которые мне стоит отыскать?

— У всех есть подводные камни, которые они прячут, — он всматривается в меня. По крайней мере, он хотел, чтобы я поверила в это, но я непроницаема. В любом случае я смягчаюсь, показывая ему, что он фактически имеет на меня влияние. Я моргаю несколько раз и ерзаю, делая вид, что нервничаю, и затем он спрашивает: — Ну, так что? Что думаешь, ты нашла?

Глубоко вдыхаю и на выдохе предполагаю:

— У тебя отвращение к бизнесу, который ты ведешь под своей фамилией.

Он не двигается, и я добавляю:

— Или, возможно, у тебя неприязнь к собственному отцу.

— Интересно. Причем тут он?

Я улыбаюсь и говорю:

— Да ладно. Мы оба встречались с этим мужчиной. Он придурок, ты сам лично как-то говорил это.

Деклан едва слышно смеется и спрашивает:

— Ты не тактична в выборе слов, да?

— Я произвела бы на тебя впечатление, если бы была тактичной?

Он тихо хмыкает, смотрит на меня любопытным взглядом и говорит:

— Что насчет твоего отца?

Он застигает меня врасплох. Уколом в нежное местечко, которое я никогда не могла укрепить.

Хочешь узнать мое слабое место?

Ну, так вот оно.

Я скучаю по папе.

Перевожу тему, говоря:

— Мы не говорим об этом, помнишь?

— Конечно.

— Ты когда-нибудь ладил с ним?

— Так же как и все остальные, — отвечает он.

— Очень тактичный ответ.

Рукой он немного поглаживает мою щеку, затем берет локон и заправляет его мне за ухо, и произносит:

— Во всяком случае, ты вежливая, все такие. Мы все сохраняем свое лицо перед остальными, чтобы показаться в лучшем свете. Все это не по-настоящему, пока ты не сломаешь стены и не покажешь уродство.

— Уродство, — повторяю я, когда смотрю на него.

— Самая подлинная часть человека всегда уродливая. И с твоей уклончивостью, держу пари, что под всем этим лоском скрывается достаточно уродливая часть.

Он говорит все это с серьезным лицом, и правда, которая спрятана в его словах, раздражает меня. Я знаю, что уродлива. Уродливее большинства. Я запятнанная и немощная, но будь я проклята, если когда-нибудь позволю ему увидеть несчастное сердце, которое бьется во мне.

— Ты придурок, — выплевываю я.

— Малышка, меня называли словами похуже, так что если ты пытаешься оскорбить меня, тебе надо стараться лучше.

Сердито смотрю на него и говорю:

— Я не понимаю тебя и твои оскорбления. Я думала, ты хотел быть моим другом.

Он пододвигается ко мне ближе и шепчет низким голосом:

— Я не хочу быть твоим другом, Нина.

С трудом сглатываю, притворяясь, будто нервничаю и шепчу:

— Ты должен хотеть, — когда он продолжает двигаться ко мне, затем по мне, заставляя меня лечь на пол, а обе его руки окружают меня с двух сторон. — Деклан, это неправильно, — выдыхаю я.

— Почему?

— Ты знаешь, почему.

— Скажи, что любишь своего мужа, — его голос пропитан ядом.

— Я люблю своего мужа.

— Скажи, что ты не хочешь меня, — говорит он, его взгляд впивается в мой.

— Я не хочу тебя.

Мое дыхание ускоряется и становится тяжелым, когда он опускается на локоть и начинает водить рукой вниз по моему телу, между грудей, спокойно добавляя:

— Скажи, что ты не лжешь мне.

— Я не лгу тебе.

Потом, он переплетает свои ноги с моими, проскальзывает одной рукой мне в штаны, затем в трусики, разделяет мои половые губы и проводит пальцем по моей влажности. Он осторожно улыбается мне, когда ощущает насколько я влажная, и затем быстро вытаскивает руку, подносит ее к моим губам и просовывает палец в мой рот:

— Попробуй свою ложь, Нина.

Его дыхание и слова омывают меня, и я впускаю его внутрь, позволяя моему языку на краткий, но значимый момент, обвиться вокруг его пальца, предоставляя ему повиновение, которое, я знаю, он жаждет, но внутри я омертвела и чувствую только отвращение. Я ненавижу свое тело за то, что оно так реагирует — становится влажным для этого мужчины. Отстраняюсь и отворачиваю голову в сторону, не смотрю на него, но вскоре чувствую, как его нос скользит по моей шее, и я слышу, как он вдыхает мой запах.

— Деклан.

— Хмм...?

Я поворачиваю голову в прежнее положение и смотрю прямо на него.

— Слезь на хрен с меня.

Когда он даже не сдвигается, я сжимаю руки в кулаки и слабо стучу ими по его груди, делая вид, будто чувствую себя виноватой.

— Слезь, мать твою, с меня, Деклан.

Он пятится назад и садится на пятки, я быстро поднимаюсь и, отодвигаясь от него, бормочу:

— Пожалуйста, просто уйди. Просто оставь меня одну.

— Нина.

— Ты не можешь делать это со мной. Я не такая девушка.

Он протягивает ко мне руку и говорит извиняющимся голосом:

— Я не хочу расстраивать тебя, просто, когда я с тобой, мне трудно себя контролировать.

— Почему ты сделал это?

— Потому что ты нравишься мне. Потому что знаю, что ты не счастлива. Я вижу, как ты прячешься, и я не хочу, чтобы ты делала это, когда находишься рядом со мной.

— Я не прячусь, — серьезно заявляю я.

— Тогда ладно, — расстроено произносит он. — Ты хочешь, чтобы я согласился с этим, когда мы оба понимаем, что это — ложь?

— Я не прячусь, — повторяю я, он в это время встает и уходит.

Срань господня!

Часть меня хочет победно визжать, осознавая, что у меня полный контроль над ним, а другая часть чувствует, что мне нужно выпить, поскольку он чертовски переполнен энергией. Я встречала парочку парней в прошлом году, но они не показывали такой уровень заинтересованности. Все они слились, прежде чем что-нибудь могло получиться, так что восторг, который я испытываю от Деклана, дает мне силу, которая требуется, чтобы двигаться дальше.

Сейчас я кручусь и верчусь в постели, неспособная уснуть, потому что мой мозг не может успокоиться. В час ночи я решаю, что ночь с Декланом еще не закончена. Он хотел верить, что я лгала ему о том, что Беннетт удовлетворяет меня, так вот я дам ему достаточно, чтобы он подтвердил свое предположение. Отбрасываю одеяло, пересекаю комнату и выхожу за дверь. Это частный этаж, так что я иду мимо лифта прямиком к комнате Деклана. Останавливаюсь около его двери, глубоко вздыхаю и позволяю разуму увести меня туда, где мне нужно быть, когда он откроет дверь. Он должен предположить, что глубоко внутри мне больно, поэтому я уношусь мысленно на двадцать три года назад. Меня вырывают из рук моего отца, я наблюдаю, как он падает на колени, когда ему надевают наручники. Я вижу, как слезы стекают по его лицу, и когда я ощущаю, что щеки начинают болезненно нагреваться, глаза наполняются слезами, я стучу.

Свет.

Камера.

Мотор.

Дверь открывается, я поднимаю взгляд и вижу, что Деклан одет только в пижамные штаны, которые висят на его узких бедрах, попавших в поле зрения после его широкой, рельефной груди. Слезы становятся очень тяжелыми, но не вытекают из глаз. Он делает шаг по направлению ко мне и притягивает меня в свои объятия, щекой прижимается к моей макушке, крепко сжимает меня. Не говоря ни слова, он заводит меня в свою комнату и закрывает дверь.

Я обнимаю его за талию, пока он ведет меня в свою комнату, к кровати. Он берет мое лицо в свои ладони, и я смотрю на него, в его взгляде читается настоящее беспокойство.

— Останься.

Киваю головой, он убирает одеяло, и я заползаю на его теплую кровать. Он тоже ложится и обнимает меня. Его тело прижато к моему, моя голова на его груди. Я успокаиваю себя, мне требуется это в данный момент. Мой разум с папой, а не с Декланом или Беннеттом, или с этим отстойным сценарием. Я открыла те ворота на секунду, чтобы обмануть Деклана, и теперь я — напуганная и потерянная пятилетка.

Первые слезы падают, и я чертовски ненавижу, что показываю эту слабость. Это одна из тех вещей, которые вызывают боль ради обмана, но мой папа настоящий, и это ранит. Я не хочу слишком много думать, поэтому позволяю Деклану утешать меня, пока он верит, что все это из-за Беннетта, но я переживаю из-за моего отца.

Мы ничего не говорим, когда я тихо борюсь с несколькими слезинками, которые высвободились, все это время Деклан крепко удерживает меня. Мои ноги переплетаются с его, и я позволяю себе уснуть.

Стоя перед окном, я смотрю вниз и наблюдаю, как снегоуборочные машины, проезжая по городу, очищают улицы. Я ушла из комнаты Деклана рано утром, пока он еще спал. Я хотела поддерживать таинственность и сделать так, чтобы он еще побегал за мной, а если бы я проснулась в его объятиях — это бы только все упростило для него, и из того, что я узнала о мужчинах — легкость приводит к незначительным вложениям. Мне же нужно, чтобы Деклан был полностью увлечен, если у меня есть хоть какой-то шанс, что это сработает, поэтому я тихонько выскользнула из его комнаты.

Я начинаю смеяться, когда слышу стук в дверь, хотя прошлым вечером он просто явился без предупреждения. Но с другой стороны двери оказался не Деклан, это было обслуживание номеров.

— Мистер Маккиннон заказал для вас завтрак, — говорит парень, закатывая белую тележку с кофейником и блюдом с фруктами и хворостом.

— Когда он сделал этот заказ? — спрашиваю я.

— Около часа назад, миссис Вандервол, — отвечает он. — Налить Вам чашечку кофе?

— Нет, спасибо.

— Хотели бы Вы что-нибудь еще?

— Кажется, мистер Маккиннон все предусмотрел. В любом случае спасибо, — говорю я ему, прежде чем он поворачивается и уходит. Яма в моем желудке сжимается, и эта демонстрация должна понравиться мне, но вместо этого, меня все это только раздражает. Я не должна была соприкасаться с его утешением прошлой ночью. Это было так глупо с моей стороны, и теперь я злюсь сама на себя.

Я оставляю еду и кофе и направляюсь в душ, чтобы освежиться. Поскольку у меня нет никакой одежды, кроме вчерашней и этой пижамы, то я надеваю свое платье и припудриваю лицо с помощью маленькой пудреницы, которую ношу в сумочке, а затем сушу волосы.

Беннетт звонит мне чуть позже утром, беспокоится, не застряла ли я вчера во время снегопада, но я уверяю его, что все в порядке, и чуть позже буду дома, как только очистят улицы. Мы какое-то время просто болтаем, и когда я слышу стук в дверь, то прощаюсь с ним и кладу трубку. Когда я открываю дверь, Деклан заходит внутрь, выглядя более собранным, чем я, в своем сшитом на заказ костюме; одна пуговичка на воротничке рубашки расстегнута и он без галстука.

— Что, сегодня не мог просто вломиться? — говорю я, и мои слова пропитаны остатками раздражения.

— Я забыл ключ на твоем столике прошлой ночью, — отвечает он, подходя к тележке с едой. — Ты даже ни к чему не притронулась.

— Мне не нужно, чтобы ты заказывал мне еду, будто ты знаешь, что мне нравится есть, или что у тебя есть право, делать какие-то предположения обо мне, — выплевываю я и иду на кухню, чтобы поставить чайник.

— Итак, мы вернулись к суровой сучке Нине?

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и говорю:

— Я выпью чашечку чая, и затем я бы хотела, чтобы мою машину подогнали, и я могла бы отправиться домой.

— Там по-прежнему снегопад.

— Снегоуборщики уже прочистили дороги.

Он идет на кухню и останавливается у бара.

— Что случилось с тобой этим утром? Я проснулся, а ты уже исчезла.

— Твое самолюбие задето? — говорю я со снисходительной усмешкой, которая дико бесит его.

Обойдя барную стойку, он прижимает меня к столешнице и шипит:

— А теперь, пришло время тебе взять себя в руки, — чайник свистит, и прежде чем я могу повернуться, чтобы снять его, он дотягивается до него и с громким стуком ставит его на другую конфорку, пугая меня, и выключает плитку. Удерживая меня в клетке своих рук, он говорит серьезным голосом: — Твои игры начинают бесить меня, и мне не нравится, что мной играют.

— А что на счет твоих игр, Деклан? А именно насчет той игры, которую ты затеял с первой нашей встречи?

— Разве я не извинился за это? — спрашивает он. — Или ты забыла, что пришла ко мне прошлой ночью?

— Момент слабости. Этого больше не повторится. Так что, если ты надеешься...

— Боже, ты чертовски невыносима.

— Как и ты, — говорю я, пытаясь оттолкнуть его, но он удерживает свое положение, не сдвинувшись ни на дюйм. Я грубо говорю: — Выпусти меня.

— Нет.

Прижимаю свои руки к его крепкой груди, я вне себя от злости.

— Я серьезно, Деклан. Отвали.

— Нет.

— Отпусти меня!

— Нет, пока ты не перестанешь кормить меня чепухой. Перестань лгать и расскажи, почему ты пришла ко мне вчера.

Прижимаю свою грудь к его, прищуриваю глаза и говорю:

— Я уже сказала тебе. Момент слабости.

Он хватает меня за руки чуть повыше локтей, наклоняется ниже и произносит:

— А я сказал тебе — прекрати лгать.

Я сжимаю руки в кулаки и отдергиваю свое тело от него, и он опускает меня. Он делает шаг назад, а я пересекаю комнату, чтобы между нами образовалось пространство, и подхожу к окнам.

— Ты думаешь, я постоянно посягаю на замужних женщин? — спрашивает он.

Обняв себя, я продолжаю стоять к нему спиной.

— Ты думаешь, я мудак? — продолжает он. — Присоединись к клубу. Я гребаный ублюдок, но я ничего не могу поделать с тем, какие чувства ты вызываешь во мне, когда находишься рядом.

Я могу чувствовать тепло его тела, когда он встает позади меня. Его руки опускаются на мои плечи, и он осторожно поворачивает меня лицом к себе, но я продолжаю смотреть в пол.

— Скажи мне, что я не одинок в этом, или скажи, что одинок, потому что в момент, когда я думаю, что понимаю тебя, ты закрываешься от меня. — Когда я поднимаю на него взгляд, в его глазах отражается надежда на мой ответ. — Расскажи, почему ты пришла вчера ночью ко мне.

— Потому что... — начинаю я, но позволяю продолжению повиснуть в воздухе.

— Расскажи мне.

— Потому что я не хотела быть одна.

— Почему?

— Деклан… — колеблюсь я.

— Почему, Нина?

Опустив голову, мой голос идеально дрожит, когда я говорю:

— Потому что я — одинока. — Он гладит своими руками мои плечи, шею, и затем мои щеки, приподнимая мою голову к нему. Когда я смотрю прямо ему в глаза, добавляю: — Независимо от того, здесь он или нет, я — одинока.

— А когда я здесь? — спрашивает он.

— Я не чувствую себя такой одинокой.

Он выдыхает и прислоняется своим лбом к моему, а я обхватываю руками его запястья.

— Прости, — говорит он. — Вчера я был мудаком по отношению к тебе.

— Ну, я тоже не была такой уж хорошей.

Он опускает голову и произносит:

— Не уезжай. Останься. Позволь мне помочь тебе.

— Не могу. Мне нужно вернуться домой.

— Зачем?

Слабо засмеявшись, говорю:

— Ну, во-первых, мне нужно переодеться в чистую одежду.

— Тогда поезжай домой и переоденься. Я заберу тебя.

— Куда мы поедем? — спрашиваю я.

— Когда в последний раз ты веселилась? — я пожимаю плечами, и он говорит: — Так значит давай, немного повеселимся.

Несколько часов назад я вернулась домой. Деклан позвонил мне только что, сказал, что едет за мной и хотел убедиться, что я тепло оденусь. Так что я убедилась, что нарядилась в соответствии с морозом, да и тем более снег по-прежнему продолжал идти.

Когда консьерж звонит, чтобы сказать, что Деклан пришел, я надеваю шерстяное пальто, шарф, печатки и вязаную шапку. Когда двери лифта открываются, я вижу, что Деклан стоит в фойе, и впервые я вижу, что на нем надеты вышарканные темные джинсы и серый свитер под черным шерстяным пальто. Он выглядит круто, и когда поворачивается ко мне, его улыбка становится шире.

— Ты готова? — спрашивает он, когда мы идем рука об руку.

— Не уверена, — осторожно отвечаю я. — Я же не знаю, что мы собираемся делать.

— Пошли.

Я прохожу за ним через парадную дверь и замечаю, что его машина припаркована у бордюра, но он, почему-то, ведет меня в противоположную сторону.

— Мы не поедем на машине?

— Нет.

Я сильнее натягиваю свою вязаную шапку цвета слоновой кости и еще на несколько раз оборачиваю вокруг шеи шарф, он наблюдает за мной с улыбкой, а затем протягивает мне руку. Я не принимаю ее, чтобы не рисковать, что кто-то увидит это, поэтому когда начинаю идти, он кладет свою руку мне на поясницу и переводит через улицу к Миллениум парку.

— Ты ведь знаешь, что там закрыто? — спрашиваю я, когда он ведет меня к катку. — Слишком много снега.

— Он закрыт для всех, кроме тебя.

— Что?

— Мистер Маккиннон, — нас приветствует молодой человек, когда мы подходим к катку.

— Уолтер, спасибо, что делаешь это, — говорит Деклан, и они пожимают друг другу руки.

— Пожалуйста, — отвечает он, затем смотрит на меня и спрашивает: — Готовы?

— Мы будем кататься на коньках?

Деклан смеется, а Уолтер говорит:

— Тут обычно этим и занимаются. Вы когда-нибудь катались?

Немного смущенно я отвечаю:

— Вообще-то... нет. Никогда.

— Никогда? — спрашивает Деклан, и когда я качаю головой, он говорит: — Но ты живешь практически в парке, — когда я пожимаю плечами, он шутит: — Следовательно, это будет забавно. — И я игриво улыбаюсь ему.

После того, как мы надеваем коньки, Уолтер открывает каток, и я хватаюсь за металлическое ограждение, в то время как Деклан легко выкатывается на лед.

— Держи меня за руку, — инструктирует он меня, заметив мою нервозность.

— Это неловко, — говорю я ему.

— Ладно.

— Ладно?

— Ты всегда такая чопорная, Нина, — говорит он. — Давай, держись за мою руку.

— Я шлепнусь на задницу.

Он подкатывает ко мне, протягивает мне обе руки и говорит:

— Отпусти ограждение и возьмись за мои руки.

Я кладу одну руку в его и ступаю на лед, прежде чем отпустить ограждение и вложить свою вторую руку в его. Через секунду я теряю равновесие и падаю прямо на его грудь. Он хватает меня за талию, смеется и говорит:

— Расслабься. Ты слишком напряжена.

— Морозно на улице, а ты привел меня на лед. Я не могу расслабиться, — ворчу я.

— Перестань ныть, — он вновь берет меня за руки и начинает ехать задом на коньках, ну а я соответственно скольжу вперед. — Попробуй подвигать ногами.

— Ух, я упаду.

С усмешкой на лице он спрашивает:

— Почему ты такая упрямая?

— Ты серьезно? Я могу задать тебе тот же вопрос.

— Почему бы тебе не попытаться довериться мне, хотя бы сегодня?

Когда он продолжает возить меня таким способом по катку, пока сам он, полностью все контролирует и едет задом, я спрашиваю:

— Вот что тебе нравится? Кто-то, кто полностью подчиняется тебе и не имеет собственного мнения?

— Нет, Нина. Сейчас разговор не о подчинении, а о доверии, о том, что я думаю, нелегко тебе дается.

— Доверие может дорого обойтись, — заявляю я.

— Или оно может принести успокоение.

Он не отводит от меня взгляда, когда я, наконец, сдаюсь, и, вздохнув, соглашаюсь:

— Ну, ладно. На один день.

Его улыбка такая дерзкая, и я качаю головой, а затем спрашиваю:

— Что ты сделал, чтобы для нас открыли каток?

— Уолтер работал на меня, когда строился отель. Так что я просто позвонил ему, подсунул парочку купюр, и вуаля — мы здесь.

— Тебе все так легко дается?

— Нет, — говорит он с проницательным взглядом. — Есть кое-что, над чем я должен поработать.

Он говорит это, и я опускаю глаза, чтобы ослабить напряжение, и когда я делаю это, тут же теряю равновесие, споткнувшись о носок своего же конька. Я хватаюсь за его пальто, поскольку падаю на бедро, и тяну его за собой. Он нависает надо мной, смеясь, пока я лежу, распластавшись на спине.

— Моя попа промокает, — говорю я, пытаясь сесть, но он не позволяет мне своим телом, лежащем на моем. Его пальцы гладят меня по волосам, и он шепчет:

— Твои рыжие волосы великолепны, когда на них попадает снег.

Дрожь пробивает меня из-за холодного льда, и он отодвигается, встает на ноги и помогает подняться мне.

— Накатались?

Я киваю, и он ведет меня с катка к скамье. Когда мы садимся, он кладет мои ноги на свои колени и начинает расшнуровывать мои коньки. Снимает с одной ноги, решительно проводит большим пальцем по своду стопы, попутно растирая, а затем повторяет то же самое с другой ногой. Я наблюдаю, как он делает это, и он не отводит своего взгляда от моего ни на секунду. Обожание, которое он источает, ощутимо, и жаль, что он растрачивает его впустую на такую, как я, но я принимаю это и использую для своей выгоды.

Мы надеваем нашу обувь и благодарим Уолтера, прежде чем возвращаемся к моему дому. Прогуливаемся до его машины, он вытаскивает свои ключи и открывает пассажирскую дверцу.

— Садись.

— Куда мы собираемся?

— Один денек просто доверься мне, — говорит он. — Садись.

Я прохожу мимо него и сажусь на кожаное сиденье «Мерседеса», и он закрывает дверцу. Когда он занимает свое место, он заводит машину и выезжает на проезжую часть. Я молча сижу, пока мы едем на север Мичиган-авеню к Ривер-Норт. Поглядываю на него, он поворачивает голову ко мне и спрашивает:

— Что?

— Ты везешь меня к себе домой?

Он подмигивает мне, и когда я открываю рот, чтобы заговорить, он перебивает меня, напоминая:

— Один день, Нина.

Заезжаем в гараж, паркуемся и направляемся к лифту. Он набирает код и нажимает «П».

— Ты нервничаешь из-за того, что ты здесь? — спрашивает он, пока мы поднимаемся на верхний этаж.

— А должна?

Подходя ко мне ближе, он берет меня за руку, когда открываются двери, и мы выходим из лифта во впечатляющую квартиру. Весь верхний этаж принадлежит ему, и когда я смотрю через огромную гостиную с множеством акцентов в сводчатом потолке, то отмечаю архитектурные элементы современного дизайна. Рядом с огромной стеной из окон, из которых прекрасно видно город, и рядом с дальней стеной расположена большая кухня фирмы «Archlinea». Вижу лестницу из нержавеющей стали и спрашиваю:

— А что там?

— Частная терраса на крыше.

— Это место удивительное, — говорю я, когда прохожу дальше в квартиру. Она такая впечатляющая и просторная, но в то же время теплая и уютная, это как раз то чувство, которое я ценю, потому что это далеко от того, как я чувствую себя в собственной квартире.

— Кофе? — спрашивает он.

— Да, пожалуйста, — снимаю пальто и шарф, кладу все мои вещи на один из диванов и направляюсь к дивану, который расположен около огромного камина. Вскоре Деклан присоединяется ко мне, подает мне кружку, включает камин, а затем садится рядом со мной.

— Давно ты здесь живешь?

— С тех пор, как два года назад переехал в Чикаго.

— Тут очень много места для одного человека.

— Говорит женщина, которая живет в пентхаусе в «Легаси», — замечает он с ухмылкой, и я смеюсь.

— Мой муж уже жил там до того, как я встретила его, — возражаю я.

— Тебе нравится там?

— Я привыкла, — отвечаю я. — Большую часть времени я там одна, Беннетт работает и путешествует очень много.

Он не отвечает, так как делает глоток своего кофе, потом ставит кружку на столик. Поворачивается ко мне и говорит:

— Я хочу узнать о тебе.

— Что ты хочешь узнать?

— Что ты изучала в колледже? Ты работала до замужества? Я хочу узнать кто ты, кроме того, что ты его жена, — говорит он и поворачивает свое тело так, чтобы оказаться лицом ко мне. Я верчу кружку в руках, греясь, и отвечаю.

— Я изучала историю искусств в Университете Канзаса. Когда мои родители погибли, я училась на третьем курсе.

— Как они погибли? — спрашивает он. Он не говорит то, что обычно говорят люди, когда вы упоминаете про смерть. Он никогда не говорит, что ему жаль, не извиняется за то, к чему не имеет никакого отношения, и я ценю это, даже притом, что я кормлю его ложью.

— Торнадо разрушил дом, в котором я выросла. Они были найдены под обломками через несколько дней, — говорю я. — Я была единственным ребенком, так что, когда узнала, что они набрали кредитов и повторно заложили дом, чтобы оплатить мою учебу, у меня не оказалось денег. Я пропустила следующий семестр и больше не вернулась в университет.

— Что ты сделала?

Поднимаю ноги, складываю их перед собой и отвечаю:

— Я была абсолютно одна, так что сделала то, что должна была, чтобы сводить концы с концами. Я работала на нескольких работах, чтобы покрыть аренду и оплатить счета.

— Так каким ветром тебя занесло в Чикаго? — спрашивает он.

— Прошло несколько лет, я была в депрессии и двигалась в никуда. Все мои друзья получили высшее образованиеи жили дальше, пока я застряла. Мне нужны были перемены, поэтому я собрала то малое, что у меня было, и переехала сюда. Без какой-то определенной причины, — говорю я. — У меня было достаточно денег, чтобы снять небольшую квартирку, и я устроилась на работу в кейтеринговую компанию. Я раньше обслуживала эти шикарные вечеринки, и как бы глупо это не звучало, хоть я их только обслуживала, я притворялась, будто принадлежу к этому миру. Той части, где тебя ничего не волнует, где есть возможность носить шикарные платья и пить дорогущее шампанское. К миру, частью которого я никогда не была, пока меня не наняли обслуживать вечеринку Беннетта Вандервол.

— Вот как ты встретила его?

— Жалко, да? Отчасти делает меня похожей на охотницу за богатствами, но это определенно не так, — говорю я ему. — Впервые за долгое время я не чувствовала себя такой потерянной. И когда он смотрел на меня, он не видел бедную девочку из Канзаса, которая убежала от своей несчастной жизни.

Я рассказываю Деклану эту ложь, а взгляд на его лице выражает сочувствие, но жизнь, которой он сочувствует — это жизнь, за которую я бы отдала практически все, чтобы только заполучить ее. Боже, если бы он узнал правду о том, как я росла, он бы убежал. Эта та история, которую никто в здравом уме не хотел бы услышать. Это та история, в существование которой люди не хотят верить, потому что ее сложно переварить. Она слишком темная для людей, чтобы даже рассмотреть вероятность ее существования.

— А сейчас?

Смотря в кружку, я наблюдаю, как пар исходит от кофе и исчезает в воздухе, когда я отвечаю с ложной дрожью:

— А сейчас я осознаю, что я бедная девочка, которая убежала. Девочка, которую он никогда не видел во мне. Как будто однажды проснулась и внезапно поняла, что я не соответствую всему этому. Поняла, что больше не уверена, где мое место в этом мире.

Деклан вынимает кружку из моих рук и ставит ее на столик, а затем придвигается ко мне ближе. Он берет мою руку в свою и говорит:

— Ты любишь его?

Я неуверенно киваю головой и шепчу:

— Да.

Когда он вопросительно приподнимает голову, я добавляю:

— Он любит меня. Он заботится обо мне.

— Но ты чувствуешь себя одиноко, — заявляет он.

— Не надо.

— Не надо, что?

— Заставлять меня плохо говорить о нем, — отвечаю я.

— Я не этого добиваюсь. Я всего лишь хочу, чтобы ты была честной со мной.

— Я и так честна с тобой, но... — опускаю голову и колеблюсь, а он подгоняет меня:

— Но...?

— Это кажется неправильным, обсуждать это с тобой.

— Ты чувствовала себе неправильно, когда лежала вчера в кровати со мной? — задает он вопрос.

— Да.

Его голос низкий и полон решимости, когда он спрашивает:

— Когда это именно чувствовалось неправильно? Когда ты легла в мою кровать или когда сбежала из нее?

Я молчу минуту, затем с трудом сглатываю и отвечаю:

— Когда сбежала.

Его рука проскальзывает в мои волосы, проходит сквозь мои локоны, а затем он проводит рукой по моей щеке, пока его другая рука по-прежнему держит мою. Слабым голосом он говорит:

— Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас.

Поднимаю свою руку к его руке, которая лежит на моей щеке, хватаюсь за его запястье и тихо умоляю:

— Не надо.

— Почему?

— Потом что я не хочу, чтобы ты делал это.

— Почему?

Я открываю глаза и говорю:

— Потому что это неправильно.

— Тогда почему это так не ощущается?

— Возможно, это так не ощущается на данный момент, но в конечно счете будет по-другому.

Он убирает от меня руку и отстраняется. Я не подпускаю его, потому что сейчас он просто голоден, а мне нужно, чтобы он был смертельно голоден — ненасытен. Мне нужно, чтобы он сильнее влюбился в меня. Сильнее, чем сейчас. Так что, я подержу его на расстоянии чуть подольше, потому что, кажется, это работает.

Беннетт как обычно продолжает звонить мне каждый день, чтобы проверить. Он скучает по мне. Ничего нового. Я позволяю ему скучать по себе. И Деклану позволяю скучать. Оба мужчины едят с моей коварной ладошки. Смертные марионетки. Глупые марионетки.

Дорога до Джастиса занимает больше времени, потому что заметена снегом. От напыщенных рождественских украшений в городе до приглушенных трущоб в гетто — я скучаю по Пику независимо от того, где нахожусь. Я вытаскиваю ключ из зажигания, после того как паркую машину, и затем вхожу в трейлер. Звуки стонущей женщины, почти театральные, слышатся из спальни. Скрип металлического каркаса кровати демонстрирует ритм, в котором Пик трахает ее. Мои внутренности сворачиваются от отвращения, и я выхожу обратно к машине, чтобы подождать пока эта телка уйдет.

Если вы думаете, что я ревную, вы ошибаетесь. Мне плевать, кого трахает Пик. Мне вообще плевать, кто кого трахает. Для меня секс омерзителен. Средство для достижения цели. Если ты не нуждаешься, то не вижу в нем смысла. Мое тело отвергает этот акт, возбуждается, чтобы потом все выблевать. Черт, иногда меня подташнивает даже во время секса. Я в состоянии контролировать тошноту, но грязь от этого акта остается.

С Беннеттом я оцепенела и стала безучастной, когда мы занимаемся сексом. Раньше я преодолевала ненависть, когда он находил свой путь в меня, но быстро отключила это, и теперь притворяюсь, что то, что мы делаем — это не секс, а занятия любовью, и он никогда не сомневался в этом.

Да, я хорошая актриса.

Я наблюдаю, как снег скапливается на стекле, и когда слышу скрип двери, поворачиваюсь и замечаю, как жалко выглядящая женщина спускается вниз по ступенькам в своей ужасной фиолетовой шубке. Она, вероятно, думает, что выглядит модно, но на самом деле она выглядит как шлюшка.

Когда она садится в свой проржавевший «Бьюик», я вижу, что Пик стоит, держась руками за дверную раму, штаны расстегнуты, он без рубашки, и все его татуировки выставлены на показ. Он улыбается, когда видит меня. Я выхожу из машины, и он говорит:

— Давно здесь?

— Нет.

Он отходит в сторону, пропуская меня внутрь, и закрывает дверь.

— Не ожидал так скоро тебя увидеть.

— Беннетта нет в городе. Приедет на неделе, — объясняю я и кладу пальто с сумочкой на край дивана.

Он зажигает сигарету, и когда делает затяжку, я подхожу и обнимаю его. Он крепко держит меня, и я чувствую запах чьего-то парфюма. Я отстраняюсь от него, и он спрашивает:

— В чем дело?

— Я чувствую запах ее дешевых духов на тебе.

Он смеется, и качает головой.

— И из-за чего ты так разозлилась?

Выдыхая, я поворачиваюсь и иду к дивану, сажусь, тяжело вздыхаю и говорю:

— Я просто устала.

— Я догадываюсь, — бормочет он и садится рядом со мной на диван. — Так как все проходит с тем парнем?

— Декланом? Хорошо. Правда, хорошо.

— На каком вы этапе? — спрашивает он.

— Я еще обрабатываю его, — отвечаю я. — Он ревнует к Беннетту.

— Это все? Давай, Элизабет, введи меня в курс дела.

— Мы проводим время вместе. Что ты хочешь, чтобы я рассказала? Я нравлюсь ему, это очевидно. Вчера мы вместе провели целый день.

— И что вы делали?

— Он водил меня кататься на коньках, — говорю я с легкой улыбкой, и выражение его лица искажается, прежде чем он выплевывает:

— Что за херня?

— Что? — отвечаю я, защищаясь.

— Ты прикалываешься надо мной, да? Ты ходишь на свидание покататься на коньках, как гребаная малолетка, когда как предполагается, ты должна соблазнить этого мудака. И пока ты там ходишь вокруг да около, я живу в этом дерьмище.

Тон его голоса разжигает мой характер. Я встаю, поворачиваюсь, смотрю на него и, разозлившись, говорю:

— Пошел ты, Пик. Ты ни хрена не знаешь о том, что я делаю, так что просто жди, трахай шлюх, которые обитают поблизости, и дай мне самой обо всем позаботиться.

— Позаботиться самой? — насмехается он. — Тик-так, тик-так.

— Ты хочешь ускорить все это? Ты устал ждать? Тогда найми одного из своих дружков, уличных бандитов, чтобы все это уладить и сэкономь мое собственное время, — выпаливаю я.

— Ты тратишь слишком много времени.

Пересекаю комнату, сжимая руки в кулаки по бокам и делая глубокий вдох, прежде чем поворачиваюсь обратно к нему.

— Просто помни, что мы оба согласились не марать руки. Мы нанимаем кого-нибудь, и мы непосредственно привязаны к нашему плану. Мы ведь решили, что не будем произносить никаких приказов, а просто спровоцируем, чтобы мужчина сам сделал все. Думаешь, ты смог бы лучше справиться с планом?

Он тушит сигарету в пепельнице на кофейном столике, затем встает и говорит:

— Нет, пока они предпочитают киски членам.

— Боже, Пик, — закипаю я, сжимаю волосы в кулак, потом опускаю руки по швам и говорю ему: — Мне так осточертело спорить с тобой. А последнее время мы только это с тобой и делаем, и я закончила с этим.

— Преимущества старшего братишки, — заявляет он с широченной улыбкой.

— Видимо, — шепчу я, упираясь руками в бедра и смотря на него.

Он стоит и просто пялится на меня, и я просто не могу не рассмеяться над его поведением, заполненным самолюбием.

— Ты реально сводишь меня с ума, — бормочу я.

— Я знаю.

Качая головой, я добавляю:

— И тебе надо перестать сомневаться во мне, это бесит меня.

— Я знаю, — сдавшись, повторяет он. — Иди сюда.

Я по-детски стону, топаю к нему, в его крепкие объятия, и дразню его:

— Серьезно, из-за ее дешевого парфюма у меня в носу жжет.

— Ты теперь такая высокомерная, да? Не забывай, откуда ты.

— Разве я могу?

Мы стоим так достаточно долго, пока я вбираю в себя уют его рук, которого мне так недоставало с прошлого раза, перед тем как вновь начинаю говорить:

— У меня хорошее предчувствие насчет него, Пик.

— Хмм.

— Он уже влюбился. Он и не скрывает этого.

— Я беспокоюсь о тебе, — заявляет он, я отклоняю голову, чтобы взглянуть на него, и спрашиваю:

— Почему?

— Потому что знаю, как трудно тебе быть с Беннеттом. Я беспокоюсь о том, как это подействует на тебя, когда ты еще добавишь себе нового парня.

Я знаю, что чувства Пика ко мне искренние. Мы семья, и я понимаю его беспокойство. Он всегда беспокоится. Но напоминаю ему:

— Твердая как сталь, верно?

Он кивает и, держа меня за плечи, ведет обратно в свою спальню. Дальше как обычно последует наш секс. Мы трахаемся каждый раз, когда я приезжаю повидаться с ним, напоминая этим, что у меня есть единственный человек в мире, которому я доверяю, единственный, который всегда заботится обо мне.

Его штаны по-прежнему расстегнуты, так что он рывком спускает их к лодыжкам и снимает. Я ложусь на спину на кровать, ту самую, на которой он только что трахал другую девушку, но мне абсолютно без разницы. Мое тело не имеет никакой ценности, поэтому я спокойно отдаю его, не думая дважды. Снимаю штаны и наблюдаю, как Пик несколько раз проводит рукой по своему члену, и когда он протягивает руку, чтобы проверить, готова ли я, он чувствует, что я сухая. Я хочу с ним секса, но большую часть времени мне надо постараться, чтобы стать влажной. Казалось, это не было проблемой, когда Деклан прикоснулся ко мне той ночью, но большую часть времени мне требуется небольшая помощь.

Пик шире разводит в сторону мои колени и мажет меня своей слюной, увлажняя, затем проводит пальцем по моим складочкам, раскрывая их. Когда я киваю ему, он берет свой член и вводит в меня. Зажмуриваюсь и обнимаю его, пока он трахает меня, очищая мою голову и стирая воспоминания о Беннетте, а теперь и о Деклане.

Возвращаюсь домой и нахожу на кухне Клару, она готовит. Я снимаю шарф и направляюсь на кухню, чтобы поздороваться с ней.

— Клара, привет, — говорю я, подходя к ней, чтобы посмотреть, что именно она готовит.

— А вот и вы. Мне уже показалось, что мы так и не застанем друг друга дома.

— Пахнет вкусно, — говорю я, рассматривая сковороду с бефстроганов.

Она отвечает, тепло улыбаясь:

— Я подумала, что вы могли бы поесть немного вкуснятины, чтобы «заесть» стресс от такой противной зимы.

Я открываю холодильник, вытаскиваю имбирную содовую и говорю:

— Прекрасно. Вообще-то я сегодня не ела весь день.

Поворачиваясь ко мне, она смотрит на мой напиток и спрашивает:

— У вас расстройство желудка?

— Немного.

Меня всегда немного подташнивает после визитов к Пику. После сексуального блюза остается прощальный осадок. Обычно все это так воздействует на мой желудок, когда я уезжаю, превращаясь обратно в бесчувственную машину, которой я была вынуждена стать с детства.

— Там посылка от мистера Вандервол в гостиной. Ее доставили сегодня, пока вас не было дома, — говорит она, и когда я иду в гостиную, замечаю большую белую коробку с золотистой атласной лентой.

Мой желудок сжимается, и я делаю большой глоток воды.

Я беру легкую коробку и развязываю ленточку, позволяя ей свободно упасть. Внутри лежит маска для маскарада. Черная металлическая маска с узором, которая создает практически дьявольский, соблазнительный вид. Черные, атласные ленточки привязаны по бокам и свободно свисают, когда я вынимаю ее из коробки. Она, вероятно, идеальнее всего, что я смогла бы найти сама, и это раздражает меня, тот факт, что он может быть так хорош, практически во всем, что делает. Я осматриваю коробку на наличие записки, но ее там нет, я поворачиваюсь к Кларе и спрашиваю:

— А какая-нибудь записка была?

— Нет, дорогая, — отвечает она с кухни, а затем начинает звонить мой телефон.

Я корчусь, когда вижу, кто мне звонит, и отвечаю милым голоском:

— Жаклин, здравствуй.

— Где ты была? — раздраженно спрашивает она.

— О чем ты?

— Нейман? Шопинг? Вчера?

Из моей головы напрочь вылетело, что вчера я должна была встретиться с девчонками. Меня отвлекла та ночь в отеле и приятное времяпрепровождение с Декланом, что я даже не подумала, что вместо того, чтобы зависать с ним, должна быть в Неймане.

— Мне так жаль, я совсем забыла. Ты не обиделась на меня?

— Я — нет, но Кэтрин болтала о том, что ты повела себя с ней как сука.

Вот именно это дерьмо я ненавижу в этих женщинах. У меня с ними нет ничего общего. У них слишком много свободного времени, которое они обожают заполнять драмами. Они все испорченные и много на себя берут, все же я вынуждена скрывать все переживания за улыбкой, поэтому я отвечаю:

— Я даже не разговариваю с Кэтрин, когда мы все собираемся вместе.

— Вот именно. Она думает, что ты считаешь себя лучше ее.

Я считаю. Насколько бы я не была ненормальной, я все равно лучше этих поверхностных женщин.

— Жаклин, ты же знаешь, что мне не нравится сплетничать, так что, если больше рассказать нечего, то мне пора.

— Я надеялась, что мы могли бы вскоре собраться. Прошло уже немало времени с того мероприятия в «Лотосе», — говорит она.

— Конечно, я проверю свой календарь и позвоню тебе, — отвечаю я, прежде чем распрощаться с ней.

Иду к Кларе и улыбаюсь, наблюдая за ее перемещением по кухне. На мгновенье я задаюсь вопросом, на что была бы похожа моя жизнь, если бы у меня была мама. Во-первых, меня бы не отправили в приемную семью после ареста отца. Я никогда не видела свою мать. Я не знала, что с ней произошло, и единственным, кто мог бы объяснить мне все, был мой отец, и я была слишком маленькой, когда его оправили в тюрьму.

Я видела несколько фотографий и знаю, что рыжие волосы у меня от нее. У нее была стрижка боб-каре, а мои волосы длинные с легкими волнами. Она была симпатичной. Я раньше воображала себе, как мы живем семьей: с ней и моим папой, пока сидела связанной в том шкафу. Как она улыбалась бы и целовала моего папу, пока я бы ежилась, но тайно любила бы наблюдать их такое общение. Она бы обнимала меня по ночам и качала, пока папа пел бы мне песни. Я никогда не забуду звук его голоса, который меня сопровождал в страну снов.

Кончик носа покалывает, когда я думаю о нем, и я даже не осознаю, как крепко стиснула зубы, пока Клара не спрашивает:

— С вами все хорошо?

Разжимаю зубы, чтобы ответить, десны начинают болеть.

— Останешься на ужин?

Ее теплая улыбка проникает в мои печальные мысли, и я улыбаюсь в ответ, когда он произносит:

— Конечно, — она поворачивается, берет пару тарелок и спрашивает: — Теперь расскажите мне, что вам прислал ваш милый муж?

— Очень красивую маску для маскарада.

— Платье уже подобрали?

Она заполняет наши тарелки, пока мы болтаем о деталях вечеринки, над которой я работаю. Мы ужинаем, разговариваем, смеемся, и на мгновение я воображаю, что она моя мама.

Но только лишь на мгновение.

Завтра мой день рождения. Вы думаете, я вся в предвкушении из-за того, что мне исполнится десять, но это только напоминает мне, что жизнь так и не станет лучше. Раньше я ложилась спать и думала, что завтра новый день и оптимистично загадывала желание на звезды. Но звезды не исполняют желания. Я живу с Пиком в этом доме уже два года и знаю, что завтра будет такой же день, как и сегодня, а звезды — это просто светящиеся громадины.

Интересно, позволят ли мне выйти из этой коморки на мой день рождения. Вряд ли. С тех пор, как Карл впервые связал меня здесь, полтора года назад, я провожу тут практически каждые выходные. Когда я рассказала Бобби, что случилось, она просто ответила:

— Ну, а чем ты его спровоцировала?

Ага, оказывается, ей глубоко плевать на нас с Пиком. Мы — просто ее зарплата. Средство, чтобы она оплачивала счета и покупала еду на стол, еду, которую я едва пробовала с тех пор, как меня постоянно запирают со связанными руками.

Я чувствую, что живу больше в темноте, чем при свете. Пик приходит каждую ночь, чтобы поболтать со мной. Не было ни одной ночи, которую он не провел бы по ту сторону двери. Я быстро научилась спать днем, чтобы ночью, когда приходит Пик — бодрствовать. Я никогда не хотела остаться наедине с собой, без него.

Карлу нравится шлепать меня перед тем, как привязать, и теперь с другой стороны двери тоже есть замок. Я хотела рассказать моему соцработнику, но я слишком напугана тем, что потеряю Пика. И нет никакой гарантии, что следующий дом будет лучше этого, и, по крайней мере, здесь у меня есть брат. Так что, когда мой дерьмовый соцработник решила показаться, первый раз за несколько месяцев, я просто промолчала.

Поднявшись на ноги, я позволяю крови прилить обратно к рукам. Я писаюсь, пока жду Пика. Вся эта грязь из-за того, что я мочусь, больше не беспокоит меня. Раньше это смущало, а теперь, это нормально.

— Элизабет, — слышу я шепот Пика и расслабляюсь, он наконец-то со мной — мое отвлечение.

— Хэй.

— Ты в порядке?

— Я даже не знаю, почему ты до сих пор задаешь мне этот вопрос, — отвечаю я.

— Извини, — говорит он. — Счастливого дня рождения. Уже за полночь, так что официально уже твой день рождения.

— Пожелаешь мне счастливого дня рождения, когда мне исполнится четырнадцать, — говорю я ему.

— Осталось еще четыре года.

— А кажется, что четыре сотни лет, — говорю я расстроено. Я начинаю чувствовать себя так, будто никогда не сбегу из этого ада и никогда не увижу папочку. Я не верю, что жизнь может измениться в хорошую сторону.

— Ну, осталось не четыре сотни, а просто четыре, — говорит мне Пик.

Я усаживаюсь обратно на пол, а мои руки остаются задранными над головой, и говорю:

— Поскольку сегодня мой день рождения, могу я выбрать игру?

— Да, вперед.

— Уммм... как насчет еды, но это должна быть вредная еда, — выдаю я. Мы с Пиком постоянно играем в «слова». Один из нас выбирает тему, и на какую букву заканчивается слово первого игрока, нужно придумать свое слово по теме. Если не придумаешь — проиграл. Это Пик придумал играть в такие игры. Раньше я просто сидела и плакала, когда он приходил, так что таким способом он решил занимать мой разум.

— Хорошо, вредная еда, — он начинает, — тянучки «AirHeads».

— Жевательные мармеладки «Swedish Fish».

— «Happy Meal».

— Это не еда, Пик. Это набор, — смеюсь я.

Он пытается защитить свой вариант и говорит:

— Да, а что находится в этом наборе? Еда.

— Но по факту это не еда, ты еще можешь выбрать, что хочешь туда положить.

— Да, но независимо от того, что ты выберешь, еда по-прежнему вредная.

Пик так серьезно все аргументирует, что это заставляет меня рассмеяться. Наша связь очень сильна. Он именно такой, каким должен быть брат: заботливый, защищает меня, раздражает, и в нем есть все остальное, что я предполагаю, должно быть в родном брате.

— Ха-ха. Ты не можешь использовать это в игре, — говорю я ему.

Я слышу его раздраженный вздох, прежде чем он говорит:

— Прекрасно. Тогда — шоколадные батончики «Ho Hos».

— Они такие вкусные.

Он хихикает и соглашается:

— Знаю.

Мы продолжаем играть, и в конечном счете я побеждаю и удостоверяюсь, что утерла ему нос, поскольку в последние два раза выигрывал он.

Через некоторое время Пику нужно вернуться в свою комнату, и я остаюсь одна. Откидываю голову назад к стене и закрываю глаза, пытаясь расслабиться достаточно, чтобы хоть немного подремать.

Я резко просыпаюсь, когда яркий свет бьет в глаза. Открываю глаза, затем быстро зажмуриваюсь от боли, потому как провела последние три дня в темноте. Кто знал, что свет может быть таким болезненным? Но это так. Всегда проходит пару часов, прежде чем мои глаза приспосабливаются.

Я чувствую запах Карла так же, как и зловоние моей мочи, и я просто в шоке, когда он начинает развязывать ремень, которым привязывает меня. Он расстегивает ремень? Мои руки похожи на лапшу, когда безвольно падают по бокам. Тепло медленно растекается по рукам, и покалывание начинает пробегать по моим безжизненным нижним конечностям.

— Боже, ты ужасно воняешь, ребенок, — рычит он, а я ползу на карачках к углу шкафа, где стоит бутылка с белизной, искоса поглядывая на него. На данный момент — это уже моя рутина, как только меня отвязывают, я тут же мою пол с белизной.

Когда я поднимаюсь наверх, сразу направляюсь в душ, чтобы помыться. Я не предполагала, что меня освободят раньше завтра, так что веду себя тихо и стараюсь быть невидимой, чтобы Карл не передумал и не вернул меня обратно в ту черную дыру.

После того как помылась, я возвращаюсь в свою спальню и вижу, что Пик лежит на моей кровати. Он всегда появляется здесь, чтобы утешить, когда меня выпускают из коморки. Мчусь к нему, бросаюсь в его объятия и позволяю держать меня.

— У меня есть кое-что для тебя, — шепчет он, и когда я поднимаю голову с его груди, спрашиваю:

— Что?

— Подарок на день рождения.

Я опускаю голову обратно и вздыхаю.

— Ты не должен был ничего покупать.

— Ну, а я купил, так что будь вежливой и притворись, что ты счастлива.

Сажусь, складывая ноги «по-турецки», пока Пик бежит в свою комнату и затем возвращается с пластиковым пакетом. Он подает его мне и садится на кровать. Внутри лежит кукла с ярко-рыжими волосами, сделанными из пряжи. Улыбка появляется на моих губах, и он говорит:

— Цвет ее волос напомнил мне о тебе.

Без сомнения, Пик украл ее из какого-то магазина, но мне плевать. Это единственный подарок, который у меня будет на этот день рождения, и я обожаю его за то, что он принес мне его, потому что у меня очень мало вещей, которые я могла бы назвать своими собственными.

— Я люблю тебя, Пик, — говорю я, смотря на него, пока он сидит с таким взволнованным выражением лица и спрашивает меня:

— Ты не думаешь, что это глупо?

— Нет, она идеальна, и я обожаю ее.

Он тянется ко мне, чтобы обнять, и я тону в его объятиях с куклой, зажатой между нами, он произносит:

— Я просто не хотел, чтобы тебе сегодня было грустно.

— Я расстроена каждый день, но было бы хуже, если у меня не было тебя.

— Пик! — мы слышим, как Карл орет снизу. — Иди сюда.

Живот скручивает, когда я вижу, как выражение лица Пика каменеет. Он ненавидит этого мужчину, так же как и я.

— Секундочку.

Когда Пик выпрямляется, я спрашиваю, задаваясь вопросом, почему Карл кажется таким взбешенным:

— Ты что-то натворил?

— А разве ему нужна причина? — это все, что он говорит и выходит из моей комнаты, к горлу подкатывает тошнота, когда я следую за ним из комнаты и остаюсь наверху лестницы, в то время пока он спускается вниз.

Карл хватает Пика за затылок и тащит его, говоря:

— Быстро в подвал, маленькое дерьмо.

Он опускает голову, пока Карл открывает дверь, которая ведет в подвал. Пик спускается по лестнице. Я ненавижу то, что он всегда оказывается там. Он говорит, что Карл водит его туда, чтобы избить, и я ненавижу то, что не могу ничего сделать, чтобы защитить его. Каждый раз, когда его уводят в подвал, я просто сажусь и жду его возвращения, и когда он все-таки возвращается, то даже не смотрит на меня. Как будто он сердит на меня. Я однажды спросила его об этом, но он ответил, что клянется, что никогда не злится на меня. Это так по-разному для нас, потому что, когда меня запирают, Пик всегда появляется, чтобы поддержать меня. Но когда Пик возвращается из подвала, он не хочет общаться со мной. Он игнорирует меня и прячется в своей комнате. Это ужасно, когда все, что я хочу — это просто обнять его, заставить его почувствовать себя лучше, как всегда делает он, но он не позволяет.

Я лежу на своей кровати с наушниками в ушах и обнимаю новую куклу, пока слушая музыку, пытаюсь заглушить боль, которая заполняет грудь. Закрываю глаза, и, в конце концов, начинаю засыпать от усталости, когда внезапно куклу вырывают у меня из рук. Открываю глаза и вижу Карла, который нависает надо мной. Вынимаю наушники, и он выплевывает мне:

— Тащи свою задницу в подвал.

Слишком напуганная, чтобы задавать вопросы, я тащусь позади него, пока страх сковывает мое тело. Карл открывает дверь, ведущую в подвал, и мои ноги трясутся, когда я иду вниз по лестнице. Я никогда прежде не была внизу, и паника, никогда так всесильно не захватывала, когда я вижу Пика, который стоит только в одних боксерах, а остальная его одежда валяется на полу.

Выражение лица Пика пугает меня. Он никогда так не смотрел на меня, как будто тоже напуган. Но Пик никогда не бывает напуган. Я останавливаюсь в паре футов от него и нервно поворачиваю голову, и вижу грязный матрас, который валяется на цементном полу. Поворачиваюсь обратно к Пику, мои глаза расширяются, сердце бешено колотится, слезы жгут глаза, и я слышу вопрос Карла:

— Сколько лет исполняется тебе сегодня?

Я смотрю в его лицо, когда он устраивается на металлическом стуле, который стоит в углу.

Слабым, дрожащим голоском я отвечаю:

— Уммм... десять.

Он не отвечает, только кивает, а потом через пару минут добавляет:

— Ты напугана?

Я быстро смотрю на Пика, чей взгляд прикован к полу, затем обратно на Карла и киваю: «да».

Его следующие слова изменили мою жизнь навсегда. Это был мой десятый день рождения, и я была слишком взрослой, чтобы верить в сказки. Я знала, что Прекрасный Принц, летающие кони и говорящие гусеницы не существуют, но то, что произошло дальше, заставило меня понять, что монстры как раз таки реальны. И оказалось, что с одним из них я жила рядом.

Настоящим

Живым

Монстром.

Низким, строгим голосом, он приказывает:

— Сними свою одежду.

Мое сердце ухает прямо в пятки, а тело начинает трястись. Я замираю. Я не могу ответить, так что просто стою. Мне кажется, даже воздух замирает, когда Карл рычит:

— Снимай одежду. Всю!

Я поворачиваю голову к Пику, и он сморит прямо на меня. Я знаю, что должна напугаться слез, которые катятся по его щекам и этого несчастного выражения в его глазах. Не моргая, я чувствую, как мои собственные слезы тоже свободно бегут по лицу. Смущенно качаю головой, Пик кивает, говоря, что нужно повиноваться.

Дрожащими руками я тянусь к краю футболки, и когда хватаю ткань, страдальческий всхлип вырывается из моего горла. Он эхом отражается от цементного пола и стен. Зажмурив глаза, я стаскиваю футболку через голову и затем прижимаю к груди, даже притом, что груди-то у меня еще и нет.

— Штаны, — требует он.

Я не смотрю на него. С закрытыми глазами я расстегиваю джинсы и спускаю их по ногам, выступаю из них, по-прежнему удерживая в руках футболку.

— Отпусти ее.

Его ледяной голос пугает меня, поэтому я разжимаю пальчики и позволяю ей упасть на пол.

— Хорошая девочка, — говорит он, и я практически слышу улыбку, с которой произнесены эти слова. — Теперь снимай нижнее белье.

Боже, если ты существуешь, пожалуйста, помоги мне.

Снимаю трусики и пытаюсь прикрыть себя руками и ладонями, пока стою там. И когда я, наконец, открываю глаза, Карл вновь начинает говорить.

— Ты когда-нибудь видела член раньше? — спрашивает он, прежде чем расстегивает молнию и спускает свои штаны. Его член — это первый, который я когда-либо видела, и мое горло горит от желчи, которая скапливается там.

— Ты когда-нибудь его трогала раньше?

Мои рыдания становятся сильнее, и я не могу сдержать их, умоляя его:

— Пожалуйста, не делай мне больно. Я сделаю все, что угодно.

— Все? — Я громко реву, когда он приказывает: — Этого-то я и хочу. Ты позволишь Пику оттрахать тебя, а я буду смотреть. Если ты сделаешь это, то я и пальцем не прикоснусь к тебе.

Я решительно качаю головой, не понимая, что он имеет в виду, и когда смотрю на Пика, он спокойно стоит, а потом делает пару шагов ко мне и произносит тихим, расстроенным голосом:

— Ты не хочешь, чтобы он трогал тебя.

Моя голова не перестает качаться из стороны в сторону, и я не могу прекратить рыдания, когда пытаюсь произнести, заикаясь:

— Я не-не понимаю, чего он х-хочет.

Он расстроено выдыхает и говорит:

— Он хочет, чтобы мы занялись сексом, — когда он замечает мое смятение, он спрашивает: — Ты знаешь, что это такое?

— Я не д-д-думаю. Я имею в виду... я не-не, уммм... — я не могу произнести слова сквозь ужас, который заполняет меня изнутри. Я слышала о сексе. Я знала о нем. Я просто не понимаю, что именно это означает.

— На матрас! — громкий голос Карла заставляет меня подпрыгнуть на месте.

Очень тихо Пик молит:

— Пожалуйста, не бойся меня, — он берет меня за руку и ведет к матрасу.

— Ложись на спину, — произносит он шепотом, который могу услышать только я. Он снимает боксеры, прежде чем ложится на меня, и мой беспомощный крик заполняет комнату. Он опускает голову к моему уху и тихо говорит: — Все будет хорошо. Не смотри на него. Тебе даже не обязательно смотреть на меня, только пообещай, что не будешь смотреть на него.

Я киваю рядом с его головой так, чтобы он мог почувствовать мой ответ.

Его последними словами, прежде чем я потеряю последнюю надежду на хоть какую-то нормальную жизнь, были:

— Мне очень жаль, Элизабет.

Моя жизнь продолжает находиться в состоянии застоя. Она просто бессмысленна, чтобы стараться увидеть что-то хорошее. Сейчас мне двенадцать лет. Единственной надеждой, за которую я цепляюсь, является то, что через два года вернется мой папа. Но и эта надежда превратилась в пыль, когда вчера пришел мой соцработник.

— Еще два года, — сказала я, и она в замешательстве взглянула на меня.

— Что случится через два года?

— Папа вернется, — произнесла я, — и я отправлюсь домой.

Она казалась раздраженной, когда покачала головой и вздохнула:

— Этого не будет.

— Что вы имеете в виду?

— Штат лишил его родительских прав в отношении тебя. Когда он выйдет, ты не вернешься тут же домой. Ему не позволено контактировать с тобой по любому поводу. — Мое лицо обдало жаром чистейшего гнева, когда она добавила: — Здесь твой дом — с Бобби и Карлом.

После этой фразы я убежала от нее. Безнадежность и горе во мне были слишком сильны, чтобы скрыть их, а я не хотела, чтобы она видела, что я расстроена. Она — кусок дерьма, этот мир — кусок дерьма, и моя жизнь тоже кусок дерьма. Раньше я молилась Богу, прося помочь мне, но он никогда не делал этого, так что и он тоже кусок дерьма, потому что оставил меня существовать в этом кошмаре. Меня — живущую в темноте, со связанными кожаным ремнем руками, со шрамами, которые навсегда поселились на моих запястьях. Меня — униженную и опороченную, занимающуюся сексом со своим братом, пока Карл дрочит, будто мы его личное порно-шоу. Это мой жизненный ад.

Раньше я все время плакала из-за этого ужаса, который начался в мой десятый день рождения, из-за того, что меня вынудили трахаться с братом. Когда это случилось в первый раз, я закрылась в комнате и кричала, и плакала в подушку. Я никогда не забуду тот день; эти воспоминания выжжены внутри меня. День, когда я по-настоящему почувствовала, как украли мою невинность.

Под громкий смех Карла я надеваю обратно свою одежду и несусь вверх по лестнице в свою комнату, закрывая за собой дверь. Я чувствую себя отвратительно, падаю на кровать, беру рыжеволосую куклу, которую подарил мне Пик и со всей силы бросаю ее в стену, высвобождая сильный крик и рыдания. Я не могу остановить слезы и боль, которые заполняют меня. Я вся в слезах, соплях и слюнях — уродливая — а соленые капельки жгут мою саднящую щеку. Мое тело отключается из-за того, что последние три дня я провела в коморке, а теперь еще из-за глубины моего расстройства. Опухшие от рыданий глаза закрываются, когда я уношусь в страну грез.

Когда я просыпаюсь, то вижу Пика около меня на кровати. Я смотрю на него, он сидит, откинувшись спиной на спинку кровати. Его глаза печальные и налитые кровью, и я отвожу взгляд. Я не могу даже смотреть на него. Я не хочу, чтобы он видел меня, поэтому я закрываю глаза и откатываюсь подальше от него.

Его голос тихий и напряженный, когда он произносит слова за моей спиной:

— Мне так жаль.

Я плачу. Требуется лишь секунда, чтобы эта тяжелая боль завладела мной. Мое дыхание такое неустойчивое, и он не прикасается ко мне как обычно, когда я плачу.

Время проходит, и мои рыдания превращаются в слабые всхлипы, которые высушивают меня, и он вновь начинает говорить:

— Пожалуйста, посмотри на меня. Скажи, что ты не ненавидишь меня.

Я качаю головой, оставаясь отстраненной от него, когда чувствую, что он сдвигается и ложится позади меня. Его голова прижимается к моей спине, и я слышу, как он всхлипывает, прежде чем начинает говорить со мной тихо, выворачивая свою душу наизнанку:

— Ты не одинока. Я не рассказывал тебе правду. Карл не только бьет меня, когда отправляет в подвал, — он подавляет еще один всхлип, и когда я слышу это, мое горло болезненно сжимается. — Он заставляет меня делать разные извращенные вещи с ним, — его голос затихает; он плачет, и я не могу выдержать это. Я перекатываюсь обратно, его глаза закрыты, но его руки находят мое лицо и берут в ладони мои щеки. Открывая глаза, он произносит: — Пожалуйста, не ненавидь меня. Не позволяй ему разрушить то, что у нас есть. Не давай ему такую власть: развести нас в разные стороны, — он делает рваный вдох. — Ты постоянно говоришь, что я все, что у тебя есть, но ведь это и для меня так же. У меня нет никого, кроме тебя. Ты — моя единственная семья, Элизабет. Пожалуйста, не позволяй ему забрать тебя у меня.

Обнимая его руками за спину, я зарываюсь своим лицом в его шею, и мы плачем вместе. В этом мире, который, как я выучила, был равнодушным и мрачным местом, я боялась остаться одна. Я нуждалась в Пике, и понимание, что он тоже нуждается во мне, подтолкнуло меня наконец заговорить. Я никогда не думала, что скажу все это, но внезапно я стала как открытая книга, когда начала всхлипывать около его влажной шеи.

— Я не ненавижу тебя. Я люблю тебя. Но ты сделал мне больно. По-настоящему больно.

— Мне жаль.

— И теперь я так опечалена и напугана, и смущена, и так одинока.

— Я тоже, — подмечает он.

— Я боюсь, что потеряю тебя.

— Я никогда не оставлю тебя, клянусь.

Пик никогда не оставлял меня. Даже, несмотря на то, что мы не учимся в одной школе, он укоренился моей жизни как угроза остальным. Меня по-прежнему дразнили, но уже не так сильно. Лето подошло к концу, и в этом году я перейду в среднюю школу, а Пик в старшую. Мне жаль, что я не могла быть с ним. Единственное время, когда я чувствую легкое облегчение моих страданий — это когда я с ним. Каким-то образом он помогает мне дышать в этом жутком мире.

Если бы кто-нибудь узнал, что мы с Пиком занимаемся сексом, то ужаснулся бы, но не мы, секс стал просто еще одним аспектом наших жизней. Раньше это пугало меня, раньше я плакала, но научилась отстраняться от действительности в том подвале. Мы трахаемся достаточно, чтобы Карл кончил, а затем идем по своим комнатам. Бобби знает, что происходит в подвале, но она предпочитает игнорировать все это, пока делает свои стремные украшения и собирает идиотских уток.

Я готова вернуться в школу, поскольку это означает, что я не буду постоянно жить в той богом забытой коморке. Теперь, когда я вернусь на занятия, то буду проводить только выходные в темноте. Я бы вынесла что угодно, только бы быть рядом с Пиком, поэтому я ни слова не говорю о том, что происходит в том доме из страха, что меня заберут от Пика. Если у меня не будет его, то не будет никого, и нет никакой гарантии, что меня не поместят в другой такой дом, только там я уже буду одинока. Поэтому я держусь, и мое молчание потихоньку съедает доброту, которая оставалась во мне.

Весь день я лежу в кровати с ужасной болью в животе. Я ворочаюсь и корчусь, пытаясь ослабить боль, слушаю музыку, но это бесполезно. Я вздрагиваю и резко сажусь, когда чувствую что-то теплое между ног. Несусь в ванную и съеживаюсь, когда вижу кровь на трусиках. Я сажусь на унитаз, писаю и затем вытираюсь, беру туалетную бумагу и кладу ее на чистую пару трусиков, которые надеваю. Смущенная, я понимаю, что мне нужны деньги, чтобы сходить в аптеку, но существует только один человек, у которого я могу попросить, но я не хочу. Кладу руку на дверную ручку в его комнату, закрываю глаза и сглатываю тяжелый комок, вращаю ручку и жду щелчка.

Заглядываю внутрь, замечаю, что он лежит на кровати и читает спортивный журнал.

Робко я зову его:

— Умм... Пик?

Он смотрит на меня и опускает журнал на свою грудь.

— Что?

Опустив голову, я, запинаясь, бормочу:

— Я... умм, мне нужно несколько долларов.

— Я давал тебе деньги на днях, — выражает недовольство он.

— Знаю, но я... — я бросаю на него кроткий взгляд и затем отвожу глаза, когда решаю рассказать ему все, несмотря на то, что мое лицо покраснело и дико горит, я бормочу: — Я думаю... думаю, у меня начались месячные.

— О, — отвечает он, захваченный врасплох тем, что я выдала ему. — Ум, ага. Я имею в виду, конечно, — он спрыгивает с кровати и идет к комоду.

Боже, это так неловко.

— Сколько?

— Я не... не знаю.

Когда замечаю, что его ноги появляются в поле моего зрения, я нерешительно поднимаю на него взгляд. Он подает мне десять баксов и спрашивает:

— Хочешь, чтобы я сходил с тобой?

Я качаю головой и ковыляю обратно в ванную.

Когда я возвращаюсь из аптеки, запихиваю пакет с прокладками-макси в комод, а затем захожу в ванную и кладу сдачу на раковину Пика. Я правда не думаю, что могу сейчас встретиться с ним. Живот по-прежнему болит, поэтому я решила просто свернуться калачиком на кровати. Я закрываю глаза и поворачиваюсь на другой бок, когда слышу, что Пик вышел из ванной комнаты.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Мммм хмммм.

— Из-за этого болел живот?

Я реально мечтаю, чтобы он прекратил задавать столько вопросов. Он понятия не имеет, как сильно я хочу прямо сейчас исчезнуть, но я в любом случае отвечаю:

— Не знаю, — потому что честно, я не знаю. Бобби не подписала разрешение на занятия по сексуальному образованию для пятиклашек в прошлом году, и мне не с кем поговорить, так что я, как и он, могу только что-то предполагать.

Кровать прогибается, и когда я смотрю через плечо, он ложится рядом и читает тот же журнал. Я поворачиваю голову обратно и улыбаюсь тому факту, что независимо ни от чего он всегда здесь, ради меня.

Спустя какое-то время за Пиком заезжают друзья. Он запрыгивает к ним в машину и уезжает ненадолго, оставляя меня в доме одну. Я спускаюсь вниз и иду на кухню. Делаю себе сэндвич, и когда сажусь перекусить, слышу, как дверь открывается и затем закрывается. Отклонившись на стуле, я вижу Карла. Он такой огромный в своей грязной рубашке, которая едва сходится на его жирном животе. Я сажусь обратно и продолжаю жевать, когда онзаходит в кухню и берет пиво из холодильника.

— Где твой братец? — спрашивает он и делает глоток.

— Не знаю. Он ушел с парочкой друзей.

Не желая находиться с ним в одной комнате, я запихиваю оставшуюся часть сэндвича в рот и мчусь в свою комнату. Потом слышу, что вернулся Пик, и когда он поднимается наверх, я иду в его комнату и наблюдаю, как он вытаскивает пачку денег и запихивает их в комод.

— Откуда ты берешь эти деньги?

— Шшш, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что они у меня есть, хорошо?

Понижая голос, я вновь спрашиваю:

— Где ты их берешь?

— Я работаю пару месяцев, пытаюсь скопить деньги, чтобы не оказаться на улице, когда мне исполнится восемнадцать.

— Работаешь? Да тебя всего тридцать минут не было.

Он подходит ближе ко мне и шепчет:

— Если я расскажу тебе, обещай, что никому не скажешь.

— Пик, кроме тебя мне не с кем поговорить.

— Понимаешь, я бегаю, разношу наркоту для парней.

Мои глаза расширяются, и я спрашиваю:

— Что значит разносишь?

— Продаю, — заявляет он.

— Ты сумасшедший? А что, если тебя поймают?

— Меня не поймают. Расслабься.

— Что вы там делаете? — орет внизу Карл.

— Ничего, — кричит Пик.

— Отлично, тогда поднимайте свои гребаные задницы и топайте в подвал.

— Чеееееееерт, — выдыхает Пик и затем берет меня за руку.

На мгновение мое сердце уходит в пятки, но тут ничего нового. Мы ходим в подвал как минимум раз в неделю. Пик на самом деле помог мне научиться, как отрешаться от происходящего, пока мы внизу, так что я делаю глубокий вдох, на пару секунд задерживаю дыхание и выдыхаю.

— Ты в порядке? — спрашивает он, и когда я киваю, он нежно сжимает мою руку, прежде чем ведет в подвал.

Я никогда не знаю, что Карл заставит нас делать, поэтому, когда оказываюсь там, мой желудок скручивает от мысли, что мы будем трахаться во время моих месячных. Оторвав меня от руки Пика, он поворачивается ко мне, и прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, рявкает:

— Снимайте одежду, и трахай ее на кровати, — рявкает он Пику.

Он отпускает мою руку и начинает раздеваться, пока я тупо стою, не желая делать это, потому что у меня идет кровь.

— Я сказал, одежду снимай!

— Я-я…

Пик смотрит на меня, и я быстро качаю головой, не желая, чтобы это произошло, и он посылает мне решительный взгляд.

— Что, бл*дь, происходит? — вопит Карл и появляется передо мной.

Я напугана до смерти, когда открываю рот и бормочу:

— П-пожалуйста, у... у меня начались месячные.

Похотливая ухмылка, которая появляется на его лице — отвратительна. Он отходит на пару шагов от меня и спрашивает:

— У тебя идет кровь?

Я киваю.

— Ну и ладно, — говорит он, садясь на свой стул. — Снимай одежду и ложись на кровать.

— Что? — выдыхаю я.

— Не переживай. Пик трахнет тебя в задницу.

— ЧТО?! — голос Пика звучит шокировано, и у меня начинается паника.

Мои руки начинают трястись, и я начинаю извиняться:

— Нет, просите. Все нормально, мы можем заняться простым сексом.

— Мне моя идея нравится больше, так что снимай долбанную одежду и вставай на четвереньки.

— Что за хрень? Я не могу сделать этого, — говорит Пик, когда я начинаю снимать одежду.

Как будто моя кровь высыхает, потому что все, что я чувствую — это холод, который пробегает по мне. Я с трудом сглатываю, и сквозь меня мчится ужас, когда Карл встает с кресла, хватает Пика за шею и орет:

— То, как ты пытаешься бросить мне вызов, маленькое дерьмо, очень бесит меня.

Пик громко рычит, когда кулак Карла врезается в его челюсть, практически опрокидывая его на спину.

— Делай то, что я, бл*дь, говорю тебе, или я закрою ее в каморке на всю неделю, после того, как выбью из вас обоих все дерьмо.

Мои ноги слабеют, едва в состоянии держать меня на коленях, когда я опираюсь на руки. Внезапно я забываю, как это — отрешиться от всего происходящего, и мое тело сотрясает дрожь, когда я начинаю реветь, напуганная тем, что скоро произойдет.

Я опускаю голову, когда чувствую Пика позади себя. Хотя дальше ничего не происходит. Все что я слышу — это его тяжелое дыхание. Я продолжаю стоять в этой же позиции, и, в конце концов, поворачиваю голову и вижу, как Пик поглаживает свой член практически с болезненным выражением лица. Он отпускает член и тяжело выдыхает:

— Я не могу. Я даже не могу возбудиться.

Сажусь обратно на пятки и ощущаю облегчение, но это чувство быстро уходит, и настоящий страх занимает его место, когда Карл орет злобно. Он откидывает стул, когда встает, металл громко ударяется о бетон, и внезапно жизнь будто останавливается.

Все как будто в замедленном действии.

Карл направляется ко мне, выдергивая пояс из штанов. Мое сердце холодеет и громко бьется, отдаваясь эхом во всем теле. Бьется так громко, что я слышу это. Его глаза заполнены убийственным светом, и крики Пика проникают в меня, когда он появляется перед Карлом и врезает ему кулаком по лицу.

Я не могу дышать, но каким-то образом я кричу, когда Карл поворачивается и со всей дури ударяет Пика, посылая на пол единственным ударом и сопровождая все это пинками по его бокам. Пик корчится в муках, тяжело дыша, и произносит вновь и вновь:

— Не смей, бл*дь, прикасаться к ней! — пока его голос не затихает, а глаза закрываются.

Когда Карл смотрит обратно на меня, он расстегивает молнию на штанах и адреналин вспыхивает во мне. Я подскакиваю на ноги и мчусь к лестнице. Пробежав несколько ступенек, я падаю на колени, когда мою спину обжигает как огнем.

Удар!

Пронзительный вопль вырывается из меня, и я оглядываюсь через плечо как раз во время, чтобы увидеть кожаный ремень, который летит в моем направлении.

Удар!

Выгибая спину в настоящей агонии, я кричу, когда слезы вырываются из глаз. Ремень врезается вновь и вновь в мою кожу, прежде чем он вынуждает меня встать на четвереньки, прижимая мое лицо к холодному цементу, и насилует меня сзади.

После нападения Карла, Пик какое-то время не заходит в мою комнату. А все, чего хочу я — это умереть, просто вызволить себя из этих страданий. Я даже не знаю, как понять то, что произошло там, внизу. Это случилось так быстро, и я никогда в жизни не испытывала столько боли. Боль в спине, казалось, исчезла, когда он начал насиловать ту часть тела, которую я не ожидала.

А теперь я лежу на животе, уткнувшись лицом в подушку, пытаясь приглушить рыдания. Мою спину дико жжет. Я слишком напугана, чтобы посмотреть, что он сделал со мной.

— О, боже мой, — я едва слышу эти слова сквозь мои рыдания, и когда поднимаю голову, вижу, как Пик смотрит на меня. Он напуган, но я не спрашиваю почему, поскольку я и так достаточно унижена.

С болезненным стоном он встает на колени рядом с моей кроватью, кладет свою ладонь на мою руку и поглаживает ее дрожащим большим пальцем. Половина его лица опухла и сильно ушиблена.

— Скажи, что мне сделать, — говорит он взволнованно, а в его глазах отражается жалость.

Я не могу даже думать о том, чтобы сказать что-то, пока мои слезы пропитывают подушку.

Он берет меня за руку, соединяет наши пальцы и крепко держит их, и от этого единственного прикосновения я начинаю плакать еще сильнее.

— Мне так чертовски жаль, — говорит он, а в его глазах стоят слезы.

Моя рука сжимает его, и я не отпускаю ее долгое время. В конце концов Пик целует мои костяшки и встает.

— Я сейчас вернусь, — произносит он и направляется в ванную. Когда он возвращается, в его руках влажное полотенце. — Я не хочу причинять тебе боль, но твоя спина покрыта засохшей кровью. Просто лежи спокойно, хорошо?

Я киваю, когда он осторожно кладет мокрое, теплое полотенце на мою спину. Мои мышцы напрягаются, и я хныкаю, когда кожу начинает жечь. Он прижимает руку к полотенцу, и я вскрикиваю:

— Аййй.

— Извини.

— Ч-что там такое? — спрашиваю я, хотя и боюсь узнать.

— Там пара глубоких ран и много рубцов.

— Все болит.

Он вздыхает и держит меня за руку, пока аккуратно вытирает кровь с моей спины.

— Обещаю, однажды ублюдок заплатит за все, — рычит он и все, что я могу сделать — это кивнуть, пока начинаю размышлять, как бы я убила его. Насколько я ненормальная? Двенадцатилетняя девочка, которая фантазирует об убийстве кого-то.

Что случилось со мной?

Несколько недель пролетели, и вновь начались занятия в школе. Карл не трогал меня с того самого дня, но спустя три дня меня позвали в подвал, требуя сделать минет Пику. После этого меня привязали в кладовке на несколько дней. Мы с Пиком сейчас сидим на бордюре перед домом. Бобби смотрит телик в доме, Карл еще на работе. Лето подходит к концу, и в воздухе витает аромат осени. Вы знаете этот запах, запах смерти. Не знаю почему, но я люблю его. Листья опадают на свои могилы из холодных, влажных улиц, которые в конечном итоге покроются льдом и снегом, когда наступит зима.

Я слушаю Пика, который несет какую-то чепуху о девчонке в школе, которая старше его и постоянно крутится вокруг него. Это не удивляет меня. Я всегда думала, что Пик симпатичный, а сейчас ему почти шестнадцать, и он стал еще привлекательнее, не то чтобы я влюблена в него без памяти или что-то подобное, это просто факт. Но никто не знает, насколько жалкие мы оба. Иногда мне становится любопытно, как кто-нибудь отреагирует, если все узнает. Я имею в виду, представьте себе ту девочку, которая просит Пика рассказать о себе, и он бы ответил: «Ну, мне почти шестнадцать, и о, точно, я сплю со своей двенадцатилетней сестрой». Да, люди бы определенно решили, что мы ненормальные.

— Это разве не машина твоего соцработника? — спрашивает Пик, и когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дорогу, убеждаюсь, что это машина Люсии.

— Что она тут забыла? — я не переношу своего соцработника. Она приходит, чтобы взглянуть на меня пару раз в год, и тот факт, что она была здесь месяц назад, заставляет меня забеспокоиться.

Она подъезжает к обочине, у которой стоим мы с Пиком.

— Что вы тут делаете? — спрашивает она, и Пик говорит ей глумливо:

— Ох, ну знаете, просто наслаждаемся видом буйного пейзажа этого идеального района, который, вы решили, будет благотворно влиять на наше воспитание.

Люсия сердито пялится на него, а затем говорит:

— Не возражаешь, если мы с Элизабет немного поболтаем наедине?

— Я буду в своей комнате, — говорит он мне, направляясь в дом, оставляя Люсию и меня стоять на переднем дворе.

— Почему бы нам не присесть? — спрашивает она, и мы направляемся к ступенькам крыльца.

— Что вы здесь делаете?

— У меня есть кое-какие новости, которые мне нужно рассказать тебе.

— Я переезжаю? — спрашиваю я, нервно ожидая ее ответа, потому что я не могу уехать без Пика. Одна только мысль об этом наполняет глаза слезами.

— Нет, это о твоем отце, — произносит она.

Схватившись за ту крошечную часть надежды, которая еще жила во мне, я спрашиваю:

— Он выйдет раньше? Мне можно будет увидеть его?

Она качает головой, и когда я вижу, как ее лицо мрачнеет, она отбирает у меня крошечную надежду, говоря:

— Мне очень жаль. Твой отец умер.

И это тот самый момент, когда понимаешь, что эти надежды и мечты такая же лажа, как и сказки.

Я опускаю голову и наблюдаю, как тяжелые слезы капают на пыльный бетон под моими ногами. Они растекаются и просачиваются в землю, где, я уверенна, они находят свой дом в аду. Но они недолго будут там одиноки, поскольку мое сердце невыносимо тяжелеет, будто в любой момент тоже упадет. Я хочу закричать, хочу пинаться и бить что-нибудь. Я хочу топнуть ножкой как малыш и закатить истерику, на которую способна девочка моего возраста, выкрикивая на весь мир, что ненавижу всех. Я хочу так сильно кричать, чтобы кровь прорвалась из меня. Я хочу все это сделать, но не делаю ничего. Эта война только внутри меня, но я хорошо скрываю ее. Какой смысл показывать ее? От этого ведь ничего не изменится. Никто не придет и не спасет меня. Поэтому я просто сижу на ступеньке и тихо плачу. В голове вертится миллион вопросов, но вместо этого я спрашиваю:

— Как?

— Кажется, там была драка между заключенными, и один из них ранил твоего отца. Это место было хорошо изолировано, и к тому времени как охрана добралась до него, было уже слишком поздно.

— Почему? В смысле, я... — я едва могу говорить, когда рыдания прорываются сквозь мой деланный внешний вид, мое тело начинает неистово дрожать. — Вы уверены, что это был он?

Я имею в виду, вдруг они ошиблись?

— Это не ошибка, Элизабет, — тихо говорит она. — Мне очень жаль.

— Но, у меня больше нет других членов семьи. Я имею в виду, ч-что произойдет теперь?

— Ничего не изменится.

Вперившись в нее взглядом, я говорю:

— Изменится всё. — Я отворачиваю от нее голову и начинаю рыдать, закрывая руками глаза. Инстинкт бежать слишком силен, но мне некуда идти, и это бесит меня. Я не хочу торчать здесь. Я не хочу этой жизни. Все, что я хочу — это назад моего папу. Поэтому встаю и выплевываю слова своему бесполезному соцработнику: — Я, черт побери, ненавижу тебя! Я ненавижу все, что связано с тобой! Тебе абсолютно плевать на меня или моего отца! Ты просто тупая сука! — я захожу в дом, захлопывая со всей силы дверь за собой, и бегу наверх. Но я иду не к себе, а к Пику. Я громко, навзрыд реву, когда вхожу в его комнату. Он тут же подскакивает с кровати и оказывается подле меня, спрашивая:

— Что такое? Что случилось?

Он обнимает меня крепко руками, пока я, упав на его грудь, высвобождаю самые несчастные рыдания в жизни. Я так крепко стискиваю его футболку в кулаке, что кажется, будто я могу переломать пальцы, но я приветствую боль. Мне нужна боль. Нужно что-нибудь, чтобы отвлечься от самой невыносимой боли. Это не может быть правдой.

Он не мог на самом деле умереть.

Он просто не мог.

— Элизабет, — говорит Пик, и я чувствую, что хочу выблевать пустоту, которая наполняет меня, потому что он исчез, я исчезла. Я даже не понимаю, что мы пересекли комнату до того, как я открываю глаза, и мы ложимся.

— Что она сказала? — спрашивает он.

— Я ненавижу ее, Пик. Я всех ненавижу, — я задыхаюсь от боли.

— Расскажи мне.

Слова ранят, когда вылетают изо рта:

— М-мой папа. Она сказала, что он умер, Пик. Кто-то ранил его, и он умер, — высказанные слова глубоко ранят, и хватка Пика внезапно становится в тысячу раз сильнее.

— Дерьмо, — выдыхает он, пока я реву.

— Это не может быть правдой. Не может.

Услышав это от Люсии, я почувствовала оцепенение, а с Пиком — моей безопасностью — эмоции переполняют меня. Я тону и не могу дышать. Все, что я могу — это кричать и плакать, и это я и делаю, как беспомощный ребенок, не отпуская крепкий захват на майке Пика. Будто его рубашка — мой путь к выживанию, и если я отпущу, то упаду в небытие. И сейчас, лежа здесь, я разрушаюсь на миллион кусочков. Я никогда снова не буду цельной. Я никогда не прощу мир за это. Я хочу моего папу назад.

Сейчас же.

Я хочу увидеть бакенбарды на его лице, которые царапают, когда он целует меня. Я хочу услышать его мелодичный голос, поющий мне вновь, хочу его прикосновений, объятий, его любви, улыбок, щекоток, смеха, глаз, рук, запах — все. Я хочу, чтобы меня спасли.

Я хочу своего принца.

Пик прячет меня под свой подбородок, время от времени целует мою макушку. В конце концов шум в комнате начинает утихать, когда я устаю и успокаиваюсь. Мое тело кажется таким тяжелым, голова раскалывается так, что больно открыть глаза. Пик водит рукой вверх-вниз по моей спине, пытаясь успокоить меня, но ничто не может унять мои муки.

В тишине комнаты, я шепчу:

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

— Иногда, — тихо отвечает он.

— Это пугает тебя?

— Нет, а тебя?

— Теперь нет, — отвечаю я, а затем спрашиваю: — Думаешь, мой папа был напуган?

— Нет, — без колебания говорит он.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что, если он умер, значит, он навсегда будет с тобой. Осознание, что он наконец сможет увидеть тебя вновь… Я сомневаюсь, что он был напуган.

Его слова превращают мои рыдания в молчаливые слезы, которые впитываются в его майку.

— Это нечестно, Пик.

— Нет, нечестно. Ты заслуживаешь самого лучшего в этом мире, и я клянусь, что я буду бороться за то, чтобы дать тебе это. Однажды, когда мы выберемся из этого кошмара, я найду способ сделать тебя счастливой.

— Я не верю в счастье, — хныкаю я. — Я больше ни во что не верю.

Он убирает мои волосы назад и опускает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Поверь в меня.

Его глаза темнеют, и я понимаю, что он — мой единственный шанс выжить. Пик всегда изо всех сил старается защитить меня, он всегда беспокоится обо мне. С первого дня, когда я попала сюда, он стал моим братом. Это произошло мгновенно. И сейчас у меня нет иного выбора, кроме как поверить во всё, что он говорит, потому что он единственный в моей жизни присутствует постоянно.

Когда он наклоняется и целует меня в лоб, я бездумно вдыхаю его запах и целую его в шею. Он удерживает свои губы на моем лбу и не шевелится, но его руки оказываются на моих щеках, и он притягивает меня ближе. Прежде чем я осознаю, его губы уже на моих в застывшем поцелуе. Я хватаю его за запястья, и как в тумане, незаметно наши рты начинают двигаться вместе.

Я никогда не целовала Пика прежде, никогда даже не думала об этом, но каким-то образом это ощущается правильно. Он первый мальчик, которого я целую. Мы занимаемся сексом уже два года, поэтому вы бы не подумали, что его поцелуй будет ощущаться хоть как-то, но это не так. Непонятно как, он отвлек меня от всего ужасного, и я могла сосредоточиться только на нем одном. Кажется, будто я вновь могу дышать.

Перекатываясь на меня, он отстраняется, чтобы снять майку, и я тоже сажусь, чтобы снять свою. Когда мы полностью раздеваемся, он натягивает на нас простыни, и я впитываю его тепло. Это все ощущается по-другому, чем сотню раз до этого, когда мы делали такое раньше. Всегда было холодно и мерзко, в то время как Карл наблюдал за нами, не сводя глаз.

— Не думай об этом, — говорит Пик, понимая мои мысли.

— О чем?

— Не думай о нем. Он не имеет ничего общего с этим. Мы не на матрасе там, в подвале, мы здесь, в моей постели. Ты в безопасности.

— Только мы?

— Только мы, — произносит он, когда проскальзывает в меня, и впервые я нахожу волшебство в том, чтобы сдаться, поверив. Получается, что Пику это было давно известно, потому что в данный момент, я не чувствую ни боли, ни страданий.

Есть только мы, и я в безопасности.

Мои зубы стучат, когда я иду домой из школы. Я раздражена тем, что попала в неприятности из-за драки с девчонкой, которая дразнила меня сегодня, и теперь я должна оставаться на продленку ближайшие две недели. Пик стал работать все больше и больше, поэтому мы редко ходим вдвоем домой, и он не позволяет мне таскаться вместе с ним. Он говорит, что не хочет, чтобы я путалась с его дружками, но он всегда приходит домой до появления Карла, чтобы я не оставалась наедине с ним. Жизнь не особо изменилась. Мне почти четырнадцать, я стала выше, немного поправилась, волосы стали длиннее и завиваются сильнее, чем раньше, и на моих запястьях появилось больше ран. Они выглядят так, будто я пыталась порезать себя, но шесть лет, проведенные со связанными ремнем руками, сделают такое и с вами. Хотя я достаточно неплохо скрываю их, надевая кофты с длинным рукавом.

С тех самых пор как два года назад я узнала о смерти папы, я оцепенела ко всему вокруг. Я чувствую, будто живу, машинально дыша большую часть времени. Я могу довольно легко отстраниться от действительности. По большей части я постоянно такая: застывшая и пустая. Только Пику я позволяю заглянуть внутрь. Он — мое освобождение, единственный, кому я показываю настоящую себя. Начиная с полудня, с полудня того дня, когда я узнала, что больше никогда не увижу папу, мы с Пиком продолжаем спать вместе, скрытно, в его постели. Я стала эгоистичной в отношении него, использую его, чтобы убежать от всего плохого. Это очень сложно объяснить, но когда я с ним, я чувствую, будто очищаюсь.

Как только я поняла, что делаю, я честно призналась ему. Вина поглощала меня, и когда я объяснила ему мои чувства, то думала, он разозлится, но нет. Он сказал, чтобы я делала все, что угодно с ним. Хотя я по-прежнему чувствую вину. Стыд за то, что я использую его так эгоистично, съедает меня, и после того как мы заканчиваем, я становлюсь тихой и частенько плачу. Пик успокаивает меня так, как только может, обнимает меня, убеждает, что все в порядке.

Я — неприятность, но этого следовало ожидать, после такого грубого начала, которое я получила в этой сумасшедшей, конченой жизни. Мне всего четырнадцать лет — слишком рано, чтобы быть такой ожесточенной и озлобленной. Иногда, когда вижу детей с родителями, я хочу, чтобы эти родители умерли. Я хочу, чтобы каждый ребенок почувствовал ту боль, которую чувствую я, потому что это несправедливо. Жизнь — жестока, а я — ее сучка.

А также я сучка Карла. В последнее время он трахал меня, желая, чтобы Пик смотрел. Он попросил меня пообещать, что я не взгляну на Карла, поэтому мой взгляд всегда зафиксирован на Пике, независимо от того, кто трахает меня в этот день.

Мой первый оргазм произошел год назад. Карл дрочил в своем углу, пока мы с Пиком трахались. Этого никогда не происходило прежде, поэтому то, что всегда было отвратительным актом для меня, превратилось в удовольствие и до смерти напугало меня. Я даже не смогла взглянуть Пику в лицо после этого. Мне было так стыдно. Когда пару часов спустя я, наконец, открыла дверь ванной комнаты, он вошел ко мне и объяснил все. Это было так унизительно, что брат рассказывает мне о том, что произошло. Он сказал, что это естественная часть секса, но мне не понравилось это. Из-за этого я чувствовала себя грязной и смущенной. И теперь, зная, что это случится вновь, я изо всех сил борюсь, чтобы предотвратить это.

Пик знает это, поэтому когда мы в кровати наедине, он старается кончить быстрее, чтобы не заставлять меня чувствовать это вновь. Это странно, потому что мне нравится секс с Пиком, когда мы наедине, но в то же время это пугает меня, потому что я не хочу, чтобы это ощущалось так приятно, это не должно так быть. Но я хочу быть с ним, потому что с ним я не чувствую себя несчастной и уродливой. Он забирает эти чувства, и хоть на мгновение я чувствую себя свободной. Когда я заворачиваю за угол, вижу, что Пик сидит на обочине и курит сигарету.

— Пик, — кричу я, и он смотрит на меня, затем встает.

— Где, черт возьми, ты была? — спрашивает он, разозленный.

— Я подралась, и меня оставили на продленку.

Затянувшись, он приоткрывает рот, и дым лениво покидает его, когда он превращается в братика-защитника и говорит:

— Расскажи, что случилось.

— Та девчонка, о которой я рассказывала, ну, знаешь та, которая превращает мою жизнь в ад? Она продолжала трепать своим языком в столовой, называя меня разными прозвищами. Я больше не могла вытерпеть это, я потеряла контроль.

— Что ты сделала?

— Она сидела в конце моего стола, я запульнула в нее яблоко, и оно прилетело прямо ей в голову. Прежде чем осознала это, я уже была не на своем месте, а прижимала ее к полу.

— Да, ладно? — произносит он с полудовольной усмешкой на лице. — Ну, я не вижу никаких отметин на тебе, значит, ты выиграла?

— Это было не соревнование, Пик, — говорю я, чувствуя себя неудачницей, как и говорили дети в школе.

— Что не так? Ты надрала ей задницу, ты должна чувствовать себя хорошо.

— Ты такой мальчишка, — выдыхаю я, опустив голову. Когда он приобнимает меня за плечи, я добавляю: — Я ненавижу находиться здесь. Я ненавижу то, что у меня нет друзей.

— Они суки, Элизабет. Молодые, глупые суки.

— Я — молодая и глупая.

Пик тушит сигарету, прежде чем мы направляемся в дом.

— Молодая — да. Глупая — нет, — говорит он, пока мы поднимаемся наверх. — Тебе осталось провести там всего пару месяцев. На следующий год ты вновь будешь со мной.

— Точно, — фыркаю я. — Ты будешь старшеклассником, а я новеньким фриком.

Он шлепается на кровать, складывая руки за голову, и говорит:

— Ты нисколько не похожа на фрика. Поверь мне. Те девки просто завидуют тому, что ты симпатичнее их.

От его слов по моей шее расползается румянец, но в то же время они что-то заполняют внутри меня. В последний раз, когда мне говорили, что я симпатичная, мне было пять лет, и говорил это мой папа. Он всегда говорил, что я красивая и симпатичная, говорил, что у меня самые необыкновенные рыжие волосы. Внешность обманчива, я знала это, но не осознавала, насколько мне нужно услышать, что я симпатичная до настоящего момента.

— Что не так? — спрашивает он, замечая печаль в моих глазах. — Иди ко мне.

Я подхожу и сажусь рядом с ним.

— Что не так? — повторяет он.

— Я чувствую себя безобразной внутри, — признаюсь я.

— Не надо, — говорит он, садясь. — В тебе нет ничего безобразного.

— Да ладно, Пик? — насмешливо спрашиваю я.

Раздраженный моим тоном, он защищается:

— Никто нас не знает. Никто. Это ты сама позволяешь другим людям думать или говорить то, что заставляет тебя так себя чувствовать.

— Именно так я себя и чувствую, Пик, — спорю я, повышая голос.

— У тебя есть сила изменить это. Ты чувствуешь себя так, как позволяешь себе.

— Так значит, это я виновата? Виновата, что так себя чувствую?

— Грусти. Злись. Ненавидь, кого только хочешь. Вини, но ни секунду не думай о себе хуже, чем ты есть. Ты не безобразная и не убогая, или что ты там о себе думаешь, — его голос решительный и суровый, когда он говорит это, но внезапно он смягчается, произнося: — Не существует ничего, что бы я не сделал ради тебя. Ты все еще веришь в меня?

Я киваю.

— Хорошо. Потому что так будет не всегда.

— Нет?

— Нет.

— Расскажи мне, Пик. Как это будет? Расскажи мне сказку, — слегка насмехаясь, говорю я.

— Я заставлю тебя вновь поверить в сказки.

Я тихо хихикаю над его решительными словами, и он улыбается мне.

Мы проводим следующий час, бездельничая и доделывая домашнюю работу. Карл уже пришел домой, но не сказал нам ни слова, это хорошо, а сейчас запах готовящегося ужина заполняет дом. Бобби почти никогда не готовит.

— Думаешь, нам перепадет что-нибудь из этого? — спрашивает Пик, упоминая о том, что там готовит она.

— Сомневаюсь, — говорю я, закатывая глаза, и мы оба улыбаемся.

— Пик, — Бобби кричит снизу.

— Сейчас вернусь, — говорит он.

Я остаюсь на его кровати, и когда слышу, как закрывается входная дверь, поворачиваюсь к окну и вижу, что Пик разговаривает со своим соцработником на переднем дворе. Что бы ему ни говорили, выглядит он взбешенным, проводя сильной рукой по волосам. Он что-то приглушенно кричит, но я не могу разобрать. Когда он поворачивает голову к окну, мой желудок ухает вниз. Выражение его лица говорит о том, что мне стоит беспокоиться, и я так и делаю. Я спрыгиваю с кровати, когда он возвращается в дом. Он бежит по лестнице вверх, а я встречаю его у двери. Схватив меня за плечи, он вталкивает меня обратно в комнату и запирает дверь.

— Что происходит? — спрашиваю я с растущей паникой.

Смотря вниз, он качает головой и затем притягивает меня в крепкие объятия.

И теперь я до смерти напугана.

— Пик, что такое? Ты пугаешь меня.

— Мне очень жаль, — произносит он, и я понимаю, что все плохо. Он говорит такое только тогда, когда происходит что-то ужасное. Он не отпускает меня из объятий, мы стоим, крепко обнимая друг друга.

Я не думала, что моя жизнь может стать еще хуже, но она может и станет. Я всегда сражалась с мыслями о надежде. Надежда всегда подводила меня, но по непонятным причинам, я продолжала хоть немного надеяться. Я боялась узнать, на что был бы похож мир без этого. Но следующие слова Пика нанесли мне удар изнутри, настоящий ужас наполнил меня кровью суровой жизненной реальности. Реальность, которая выплюнула эти слова мне в лицо: «Надежда — только для невежественной, маленькой девочки. Откажись от нее».

Убирая руки с моего тела, он берет в ладони мои щеки, будто вынимая нож, и наносит словами удар в самое сердце.

— С тобой все будет в порядке, Элизабет.

Все мое тело трясется, а голос дрожит в смятении:

— О чем ты?

Прижимая его лоб к моему, я мертвой хваткой хватаюсь за его запястья, когда он говорит:

— Я переезжаю.

Этими двумя словами он просто выкачивает весь воздух из моих легких, и я замираю, энергично качая головой.

— Я должен уехать. Они поместят меня в интернат.

— Нет.

— Мне очень жаль, — мучительно выдыхает он.

— Нет, — мои слова — отчаянная мольба.

Пик целует меня в лоб, и я кричу:

— Нет! — пока его спина дрожит под моей рукой. — Нет!

— Все кончено. Видимо, Карл позвонил им. Он хочет, чтобы я уехал.

— Не уходи. Ты не можешь.

— У меня нет выбора, — говорит он, и когда он отстраняется, я вижу страх в его глазах, и я понимаю, что это из-за меня. Мы оба понимаем, что будет происходить здесь без него. Я останусь наедине с Карлом, и он будет делать со мной все, что пожелает.

— Ты не можешь оставить меня здесь. Не можешь оставить меня с ним, — я отчаянно умоляю.

Он делает шаг назад, схватившись руками за волосы, и шипит сквозь стиснутые зубы:

— Бл*дь.

Он расхаживает, пока я, шокированная, стою и плачу. В конце концов, он возвращается ко мне и заверяет:

— Четырнадцатилетие по-прежнему станет твоим лучшим годом. Твой папа не сможет прийти за тобой, но я смогу.

— Не делай этого, — говорю я. — Не смей давать мне надежду.

Его глаза тлеют, как угли, когда он произносит:

— Я клянусь. Я подарю тебе сказку. Дай мне время. Я вернусь за тобой.

— На год? Пик, не оставляй меня с ним на целый год!

— Мы не можем убежать сейчас. Подумай об этом, если мы вдвоем пропадем — это слишком рискованно. Но если одна ты, мы сможем исчезнуть. Меньше чем через год ты будешь свободна. Один единственный год, ты можешь пережить это, — он говорит, пока я реву, боясь, на что будет похожа жизнь без него. — Ты такая чертовски сильная, — утверждает он. — Я вернусь за тобой.

Я обнимаю его за шею и продолжаю умолять не покидать меня. Я напугана, что никогда больше не увижу его вновь, моего единственного друга, мою единственную семью — моего брата. Кто защитит меня?

— Мне надо собрать сумку, — шепчет он.

— Прямо сейчас?

— Мой соцработник внизу ждет меня.

— О боже мой, — бормочу я. Я не могу поверить, что это происходит. Мое сердце, будто разрушительная сила внутри груди, отбирает мою жалкую жизнь. Я бреду к кровати Пика и сажусь, хватаюсь за матрас двумя руками и наблюдаю, как он засовывает одежду в сумку. Слезы свободно текут потоком из глаз. Я потеряла своего папу, веря, что увижу его вновь, а теперь я теряю Пика, осознавая, что жизнь ничего не гарантирует тебе, независимо от того, как бы сильно ты не хотела.

Как только он застегивает сумку, он встает на колени передо мной и кладет свои руки на мои коленки. Он — размытое пятно, которое едва видно сквозь разделяющие нас слезы.

— Ты — все, что у меня есть, — произносит он. — Я не потеряю тебя, а ты не потеряешь меня.

— Пожалуйста, — это неопределенная просьба о чем-то, и не о чем на самом деле.

— Мне нужно, чтобы ты послушала меня, хорошо? — большим пальцем он стирает слезы с моих глаз. — На самом деле послушала.

Я киваю.

— Я с тобой, — заверяет он. — Когда ты в коморке — я с тобой. Когда ты в подвале — я с тобой. Я всегда с тобой, договорились? Но мне нужно, чтобы ты пообещала мне кое-что. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что отстранишься от действительности. Возьмешь и отключишь эмоции. Он не причинит тебе боль, если ты не будешь чувствовать. Люди, которые причиняют нам боль в жизни — это те, к которым мы позволяем себе что-то чувствовать.

Мои слезы становятся тяжелыми, свободно находя свою смерть, падая на мои колени. Опустив на него взгляд, не думая, я целую его. Мы никогда не целовались за пределами его кровати, когда занимались сексом. Но сейчас я целую его, потому что не знаю, что еще сделать. Он крепко обнимает меня, целуя в ответ, пока я плачу напротив его губ, отказываясь отпускать его.

Когда мы отрываемся друг от друга, он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Он встает, хватает свою сумку и обещает:

— Я вернусь за тобой.

И вот так, будто у меня никогда и не было выбора в этом вопросе, мой брат, моя жизнь, уходит от меня. И я остаюсь одна.

Мне и не требуется рассказывать, что произошло дальше.

Вы уже поняли это.

Жизнь без Пика была хуже, чем в аду. Одна. Несчастная. Жизнь, в существование которой я не хотела верить. Я стала темной внутри. Нет. Это не правда. Я стала бесцветной. Вы бы не смогли нарисовать мой портрет, потому что я больше не существовала. Чтобы существовать у вас должна быть жизнь, а я была словно робот — машина, скажите мне, что хотите, чтобы я сделала, и я исполню, потерявшая любые эмоции и боязнь последствий.

Да пошла ты к черту, жизнь.

Ненавижу тебя.

В тот момент, когда Пик вышел за дверь, Бобби поднялась ко мне в комнату. Я плакала, умоляя ее помочь. Она сказала мне, что знает, что у нас с Пиком был секс, и если я скажу кому-нибудь или попытаюсь сбежать, она позвонит в Социальное обеспечение, и меня поместят в больницу, чтобы провести анализы на определение состояния психики. Она также сказала мне, что Пика арестуют и отправят в тюрьму за изнасилование несовершеннолетней, так как в штате Иллинойс совершеннолетие наступает с семнадцати лет. Поэтому я держала рот на замке.

Я не слышала от Пика ни весточки с тех пор, как три месяца назад он уехал. Он исчез, вероятно, радостный и оставил меня выживать самостоятельно. Я не виню его. Беги, не оборачиваясь, Пик. Беги подальше от меня и этой жизни. Я уже приняла то, что он не вернется за мной. После первого прошедшего месяца я до смерти боялась, скучала по нему, задаваясь вопросом, было ли все это ложью, и увижу ли я его когда-нибудь вновь. Тот первый месяц был единственным реальным временем, когда он мог увидеть меня. Я еще ходила в школу, но как только пришла пора летних каникул, я едва выходила из коморки. У меня больше не было Пика, который бы говорил со мной ночами, я была одна.

Школьные занятия начались на прошлой неделе. Я была так встревожена, нервничала, что увижу Пика, поскольку мы вместе будем в одной школе. Обнимет ли он меня или будет смотреть сквозь меня, будто меня и не существует? Но мне не стоило так переживать, поскольку Пика там не оказалось. Я выискивала его в коридорах, а потом узнала, что он перевелся в другую школу. И мне не сказали в какую. В тот день, выходя из школы, я подумала: «Возможно, стоит сдаться, Элизабет. Возможно, пора принять свою судьбу. Возможно, наконец, стоит прекратить бороться за то, что никогда не произойдет».

Это было на прошлой неделе, и я по-прежнему не приняла решений по поводу этих мыслей. И таким образом, я просто продолжила жить своей механической жизнью. Просыпаюсь, иду в школу, прихожу домой, меня трахает мой грязный, толстый приемный папочка, иду в душ, делаю домашнюю работу, направляюсь спать. Место для сна постоянно меняется: или кровать, или коморка. Несмотря на отвращение, я прекрасно знаю о своей внешности. Мне повезло обойти стороной прыщи в подростковом периоде, моя кожа мягкая и гладкая от шеи и выше.

Под одеждой совсем другая история — разноцветные новые и заживающие ссадины, синяки и порезы. Мои запястья выглядят так, будто я пережила несколько неудачных попыток самоубийства. Мои рыжие волосы блестящие и спадают по тонким плечам красивыми волнами. Мое лицо, оно вводит всех в заблуждение, потому что никто не может догадаться, какой ужас живет под этой маской. Но независимо от того, какой безобразной я себя чувствую, я пытаюсь следить за собой.

Когда звенит звонок, я запихиваю книги в сумку и иду по коридору. У меня здесь нет друзей. Возможно, в этом есть моя вина, возможно их. Я не общительная. Я никогда не говорю ни с кем, кроме учителя, да и с ним говорю только то, что необходимо. Я хорошо учусь, и не потому, что у меня есть какая-то цель после выпуска из школы. Я уверена, что буду где-нибудь переворачивать гамбургеры или пойду на панель, делать минеты — это зависит от того, сколько денег я хочу заработать.

Цинично?

Ага, я такая.

Я медленно двигаюсь, позволяя всем проходить мимо меня, врезаться в меня, когда они спешат из школы к их свободе. Но это моя свобода — здесь, в школе, и подальше от дома. Поэтому я не тороплюсь, и когда, наконец, прохожу через металлические двери, я покрепче заворачиваюсь в пальто и направляюсь домой. Прежде чем выйти с территории школы, черный, винтажный «Мустанг» останавливается около меня, и мне кажется, что у меня галлюцинации, когда я слышу до боли знакомый голос.

— Элизабет, слава богу!

Пик выскакивает из машины и быстро обнимает меня. Чувство уюта сокрушает меня, и через пару секунд я уже начинаю всхлипывать.

— Черт, я так скучал по тебе, — он выдыхает в мои волосы, и я киваю. — Ты в порядке?

Я отстраняюсь и смотрю на него, игнорируя его вопрос, спрашиваю:

— Где ты был?

— Я не знал, как найти тебя. Я пытался ускользнуть из интерната несколько раз летом, но тебя нигде не было.

— Я была там, — говорю я. — Он держал меня взаперти большую часть лета. Он узнал о нас... что мы... ну, понимаешь. Это разозлило его, и он сказал, что поэтому избавился от тебя.

— Дерьмо.

И затем, рыдая, я говорю:

— Я думала, ты забыл обо мне.

— Никогда.

Затем он поворачивается к машине, и когда я прослеживаю за его взглядом, замечаю водителя. Он старше, может быть лет за двадцать, с татуировками на руках.

— Пошли со мной. Мы поговорим, — говорит Пик и смотрит на меня.

— Я не могу задерживаться. Карл появится дома где-то в пять.

— Не беспокойся. Я вовремя верну тебя домой, — отвечает он, затем открывает дверцу заднего сиденья и проскальзывает внутрь.

— Это Мэтт, — представляет Пик. — Он мой хороший приятель.

— Привет, — говорит Мэтт, кивая в зеркало заднего вида, прежде чем выруливает на улицу.

— Привет, — мой голос едва громче шепота, когда Пик обнимает меня.

— Поговори со мной.

Я продолжаю пялиться на Мэтта, не желая разговаривать перед незнакомцем.

— Не беспокойся о нем, — говорит Пик. — Он клевый.

— Я боялась, что не увижу тебя вновь, — тихо подмечаю я.

— Я просил тебя верить в меня. Я не брошу тебя. В том месте, где я сейчас живу, суровые правила. Сначала школа, а потом в восемь часов уже комендантский час.

— На что он похож? — спрашиваю я. — Интернат, я имею в виду.

— Он нормальный. Тебя там нет, и большую часть времени я переживал за тебя.

— Тут нормально? — спрашивает Мэтт, когда паркуется на стоянке захудалого торгового центра.

— Ага. Дай нам час, — говорит ему Пик, когда он останавливает машину и выходит.

— Куда он собирается?

— Просто дает нам время побыть наедине. Я хочу поговорить с тобой. Хочу узнать, все ли у тебя в порядке.

Я качаю головой, и несколько слезинок выкатываются из глаз.

— Все кошмарно, Пик. Очень.

— С тобой все будет в порядке.

Я вновь качаю головой.

— Знаю, ты не видишь этого, но ты сильная девочка. С тобой все будет хорошо.

— Он делает со мной ужасные вещи, которые не делал раньше, — рассказываю я. Он прижимает меня к своей груди и целует в макушку, пока я хватаюсь за него и добавляю: — И сейчас тебя там нет, чтобы забрать все это.

Приподнимая мою голову к нему, он целует меня, прижимаясь своими губами к моим, и я расслабляюсь в его руках. Он двигается ближе, укладывает меня на спину на прохладное кожаное сиденье и нависает надо мной.

— Что ты делаешь? — бормочу я между его поцелуями.

— Забираю все это.

— Но твой друг...

Его рука останавливается на пуговице моих штанов, когда он говорит:

— Он не скоро вернется, — он расстегивает пуговицу, смотрит вниз на меня и добавляет: — Не против?

Я киваю и бормочу:

— Нет, просто забери все это.

И он делает это, прямо здесь, на заднем сиденье машины его друга. Пик очищает меня от трех прошедших месяцев, исчезает вся грязь, оставленная Карлом после себя, и покрывает меня своей любовь.

Пик продолжает забирать меня после школы следующие семь месяцев, но только раз или два в неделю. Обычно он сМэттом, но периодически Мэтт дает свою машину Пику, и мы с ним остаемся наедине. Я обожаю это время. Я узнала, что Мэтт и Пик работают вместе, продавая наркотики на улицах. После того как я встретила его, прошло не так уж много времени, когда Мэтт спросил у Пика насчет того, что он трахает четырнадцатилетнюю девочку на заднем сиденье его машины каждую неделю. Я никогда не видела Пика таким взбешенным и готовым защищаться, угрожая Мэтту, что выбьет из него все дерьмо, если он еще раз спросит такое.

Мэтт мерзкий тип, и от него у меня по коже ползут мурашки. Он постоянно рассматривает меня, будто ждет своего шанса попасть ко мне в трусики. Я ничего не говорю Пику об этом, но я не доверяю этому парню.

Каждый раз, когда я вижу Пика, у него новая татуировка. Мне не нравится, что он так много их делает. Отчасти это будто с каждой новой татуировкой он убивает часть Пика, которого я знала, и заменяет его новым Пиком, которого я вижу только раз в неделю во время секса на заднем сиденье «Мустанга». У нас едва хватает времени поговорить, поэтому это ощущается так, будто я использую его, чтобы сбежать от реальности. Это давит на меня, как и эмоции после секса. Я начинаю плакать, когда мы заканчиваем трахаться. Это беспокоит Пика. Он пытается поговорить со мной, и я пытаюсь объяснить ему, почему я начинаю чувствовать свою вину, но он убеждает меня, что все нормально. Поэтому после секса я плачу, а Пик обнимает меня, делая все, чтобы я почувствовала себя лучше.

Но вот уже две недели Пик не появлялся. Он сказал мне дать ему время, разобраться в планах, когда ему исполнится восемнадцать, и я пыталась быть терпеливой. Его день рождения был на прошлой неделе, и я была вся как на иголках, надеясь, что скоро уберусь подальше от Карла и Бобби. В последнее время Карл стал более жестоким во время секса, бьет меня и плюет в мое лицо. Прошлой ночью он ударил меня кулаком по лицу, подбив мне тем самым глаз, прежде чем бросил на живот и взял сзади. Он не делал подобного слишком часто, только когда был очень сильно чем-то разозлен. Но прошлая ночь была по-настоящему ужасной, и он потерял контроль над собой. Я держала рот закрытым и позволила разуму отстраниться от действительности в ожидании, когда же это закончится. У него по-прежнему был тот же матрас. Сейчас уже запачканный кровью, рвотой, потом и мочой Карла. Поэтому я так мечтаю, чтобы Пик приехал и забрал меня.

После того как я мажу мазью кожу под подбитым глазом, я сижу на кровати и высматриваю в окно «Мустанг» Мэтта. Вскоре я устаю, всматриваясь в темноту за окном. Разочарованная я проскальзываю под одеяла и пялюсь в лиловые стены, прежде чем выключаю свет и засыпаю.

Прикосновение к моей руке заставляет меня резко открыть глаза. Уставившись в темноту, мое сердце бешено колотится, и я слышу тихое:

— Шшш.

— Пик? — шепчу я, садясь, и тянусь к нему.

Он проводит рукой по моей щеке и тихо говорит:

— Ты все еще веришь в меня?

— Да.

Пик убирает с меня одеяло, и адреналин подскакивает в крови. Как миллион жужжащих пчел в груди, мое сердце колотится, когда мы с Пиком собираем мою одежду и еще кое-какие вещи в мою сумку. Все происходит будто в тумане, и меня, кажется, сейчас стошнит. Мой желудок скручивает от страха и волнения, оттого, что я в секундах от своей свободы из этого ада, в котором я прожила последние шесть лет.

Когда Пик застегивает сумку и перекидывает ее через плечо, он берет меня за руку. Я вижу, как в лунном свете его улыбка расширяется, и не могу остановиться, наклоняюсь и целую его, даря ему каждую частичку сердца за такой подарок. За мою сказку, за то, что спас меня из лап злобного монстра, который прятался в подвале.

— Я так сильно люблю тебя, Пик.

— Я тоже люблю тебя, — тихо шепчет он. — Готова?

— Да.

Рука в руке, он ведет меня к окну, через которое он пробрался и выбирается сам, а затем помогает мне. Мы крадемся по крыше вдоль края, затем Пик бросает сумку вниз Мэтту, который ожидает на переднем дворе. Он быстро бежит к машине, запихивает сумку внутрь, пока Пик спрыгивает с крыши на газон. Думаете, я боюсь прыгать, но я бы даже прыгнула с десятого этажа шакалам в глотку, если бы это означало мой побег отсюда. Поэтому, когда Пик вытягивает руки вверх, я спрыгиваю в жизнь, которая ждет меня по другую сторону.

Когда мы оказываемся в машине, Мэтт отъезжает, и я оглядываюсь на поганый, белый дом, в котором я была в ловушке с восьми лет. Я провела почти половину жизни, запертая в коморке и в подвале. Когда машина поворачивает за угол, и дом исчезает из поля зрения, я падаю на грудь Пика и начинаю плакать как ребенок. Свобода. Жива. Спасена.

Пик поклялся, что четырнадцатилетие будет моим лучшим годом. Я хотела верить ему, но всегда сомневалась. Ничего никогда не сбывалось у меня, до настоящего момента. Мой плач громкий, но никто не произносит ни слова, и наконец, спустя какое-то время, я сворачиваюсь на коленях Пика и закрываю глаза, пока Мэтт продолжает увозить нас в ночь.

Рождество прошло, и Беннетт находился дома пару недель. Из-за праздников, которые поглощали мое время, оставалось совсем мало возможностей на общение с Декланом. Мы встречались за кофе, перед тем как Беннетт вернулся из Дубая. Мы приятно провели время, в отличие от обычно напряженных встреч. Мы просто болтали, он рассказал о своей жизни в Шотландии и о том, как попал в бизнес отца. Я практически чувствую себя виноватой, что так манипулирую им... практически. Моя цель ясна, и никто не встанет на пути исправления несправедливости.

Чтобы успокоить Жаклин, я решила сходить на ланч с ней и с еще парой девушек. Поэтому, когда Болдуин привез меня в «Ле Сардин», местный французский ресторанчик в западном районе, я заметила, что девочки уже сидят за столом, покрытым белой скатертью.

— А вот и она, — говорит Жаклин, когда я приближаюсь и сажусь.

— Простите, я опоздала. Надо было решить кое-какие дела.

— Все готово к новогодней вечеринке? — спрашивает Марси, когда я делаю глоток воды.

— Думаю да. Я просто счастлива, что Беннетт здесь. Часть меня беспокоилась, что он не сможет вернуться в город.

— Ой, да ладно. Он бы ни за что не пропустил это мероприятие или шанс выставить тебя в выгодном свете, — говорит Жаклин. — Мужчина сходит с ума по тебе. Я немного завидую.

Кого она разыгрывает? Жаклин очень сильно завидует и изо всех сил пытается казаться привлекательной моему мужу, но я обворожительно улыбаюсь и отвечаю:

— Я просто рада, что он вернулся домой.

Внимание Марси направлено куда-то в переднюю часть ресторана, и когда я поворачиваюсь, чтобы узнать, что привлекло ее взгляд, я на мгновение напрягаюсь.

— Его так и хочется трахнуть, — выдыхает она, заставляя Жаклин выплюнуть:

— Марси, боже мой.

— Что? — защищается она. — Взгляни на него и скажи, что ты не позволила бы ему делать с тобой всякие разные шалости.

Я наблюдаю, как Деклан болтает с официанткой, когда Жаклин отвечает:

— Ты замужем.

— Плевать. Это ведь стоит того, так?

— Спроси Нину.

Возвращая свое внимание к ним, я спрашиваю:

— Что спросить?

— По поводу него, — отвечает Жаклин и кивает головой в направлении Деклана.

— Что заставляет тебя думать, что я что-то знаю?

— Ой, не скромничай. Он владелец отеля, в котором ты планируешь провести вечеринку, — заявляет она.

— Это не означает, что я знаю его как личность, — обороняюсь я. — Но из того, что я знаю, он вроде милый мужчина. — Когда я произношу это, Деклан ловит мой взгляд и с легкой улыбочкой направляется обратно на кухню. Отодвигая свой стул, я вежливо извиняюсь, говоря: — С учетом вышесказанного, я скоро вернусь.

— Куда ты собралась? — спрашивает Марси.

— Поздороваться, — говорю я ей, кладу салфетку на стол и направляюсь в заднюю часть ресторана. Когда он поворачивается, я улыбаюсь и встаю рядом с ним около холодной гранитной столешницы, которая разделяет кухню со столовой.

— Ты преследуешь меня? — спрашиваю я, флиртуя.

— Хочешь, чтобы я преследовал тебя?

Помолчав пару секунд, я начинаю свою игру и отвечаю:

— Возможно.

Его улыбка достигает его глаз.

— Давненько тебя не было слышно, — говорю я.

— Как я понял, ты была занята семейными делами. Не знал, что ты хотела услышать меня, — говорит он, флиртуя в ответ.

— Мне понравилось наша встреча за кофе, — отвечаю я ему. — Мне понравилось болтать с тобой. Просто скучала по этому, вот и все.

— Это все, по чему ты скучала?

— Деклан, — цыкнула я на него.

— Ага, знаю. Ты замужем.

Нуждаясь в том, чтобы сломить его, я тихо шепчу:

— Я скучала по времени, которое проводила с тобой.

Его взгляд с секунду колеблется, а затем он хватает меня за локоть, и я быстро оглядываюсь, чтобы удостовериться, что девчонки не смотрят на нас. Деклан быстро затягивает меня в скрытый коридор, который ведет в уборную.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, и пытаюсь высвободить локоть, но он пригвождает меня к стене до того, как я могу сказать что-то еще. Его лицо так близко к моему, и мы просто пялимся друг на друга. Мое сердце бешено колотится, боясь, что кто-то увидит нас, он понимает мое беспокойство и говорит:

— Никто не увидит нас.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Что ТЫ делаешь?

— Ничего.

— Ты флиртуешь со мной. Вводишь меня в заблуждение.

— Нет.

Его взгляд опускается к моему рту, и затем он говорит тихим, гортанным тоном:

— Не лги мне, черт побери.

— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я ответила, — шепчу я.

— Что ты чувствуешь? — спрашивает он, приближая свое тело к моему, прижимая мою спину к стене. — Расскажи мне, что ты чувствуешь...

Прижимает сильнее.

– ...прямо

Еще сильнее.

– ... сейчас.

— Я люблю мужа.

— Это ты говоришь мне или пытаешься убедить себя?

Выпуская неровный вздох, я замечаю темноту в его глазах и, делая свой шаг, говорю:

— Не знаю.

Его рука приподнимается к моей шее, почти яростно он оборачивает пальцы вокруг моей шеи, собственнически прижимая мою голову к стене, но все же мягко сдавливая. Какое-то мгновение он всматривается в мои глаза и я, наконец, вижу сильно желание, прежде чем он целует меня, вытягивая воздух прямиком из моих легких. Губы врезаются в мои, дыхание тяжелеет, пока он удерживает меня в своем крепком захвате. Его агрессивность побуждает меня схватиться за его рубашку, сминая свежеотутюженную ткань, пока он овладевает мной, проскальзывая языком в мой рот. Я чувствую его ледяное дыхание или, возможно, это вкус моей души. Я соблазняю его, двигая своим языком вдоль его, и когда я делаю это, он тихо стонет в мой рот, вызывая небольшую вибрацию между нами.

Он резко отстраняется, оставляя свою сильную руку на моей шее, и делает шаг назад. Он просто пялится на меня, не говорит, он просто изучает мою реакцию. Но моя реакция просчитана, взята прямиком из моего плана.

Мое дыхание быстрое, возбужденное.

Делаю так, чтобы он заметил, как поднимается и опадает моя грудь.

Высвобождаю эротичный, но нервный стон.

Расслабляю мышцы, уменьшая его хватку.

— Скажи это, — командует он. Я качаю головой, отрицая его вопрос, и когда я делаю это, его пальцы сжимаются на моей шее. — Скажи, что ты чувствуешь, — требует он.

Я начинаю дышать еще быстрее и выжимаю из себя фальшивую слезу. Я ощущаю влажность, катящуюся по щеке, но прежде чем она достигает челюсти, Деклан слизывает ее. Нежность его прикосновения удивляет меня, и когда я отпускаю голову, он наконец высвобождает меня и берет в ладошки мое лицо, приподнимая его.

Его взгляд теплеет, и я говорю ему то, что он хочет услышать.

— Я не могу подобрать слово, которое бы описало мои чувства, но я чувствую это.

— Ты хочешь этого?

Немного фальшиво колеблясь, продолжая свою игру, отвечаю:

— Да.

Уголок его рта приподнимается и на этот раз он нежно целует меня. Его губы мягкие, когда прижимаются к моим, но делают это кратко, и затем он говорит:

— Приходи ко мне в отель, после того как закончишь здесь.

— Хорошо, — без вопросов отвечаю я, и затем он уходит, покидая меня. Я минуту прихожу в себя, а затем направляюсь к столу, когда вхожу в ресторан, я быстро оглядываю его и понимаю, что Деклан уже уехал.

— И где ты была? — спрашивает Марси с намерением поймать сплетню.

— В уборной.

— С кем? — давит она.

Прищурившись, говорю:

— Твои подозрения весьма неуместны и оскорбительны. Если ты хочешь грязных сплетен, тебе стоит поискать их в другом месте.

— Прости. Я даже не пыталась подозревать тебя в чем-то, — говорит она, отступая.

Я открываю меню, по-прежнему думая о Деклане, пока Марси и Жаклин возвращаются к своему разговору. Остальную часть ланча мы проводим, болтая, а потом Жаклин выдает свои обычные разглагольствования о наших так называемых друзьях. Я сижу, делая вид, что слушаю, и в нужное время киваю головой.

После того как счет оплачен, мы расцеловываем друг друга в щеки и расходимся. Болдуин припарковался перед рестораном, ожидая меня, и открывая мне дверь, он спрашивает:

— Хорошо прошел ланч?

— Чудненько, — саркастически отвечаю я, и когда он занимает переднее сидение, то смотрит на меня в зеркало заднего вида с задумчивым взглядом, который заставляет меня улыбнуться и признаться: — Ладно, может быть чудненько не подходящее слово.

Он смеется и вливается в поток машин.

— Мне нужно остановиться у «Лотоса», прежде чем мы направимся домой. Кажется, мне надо подписать пару счетов и проверить, хорошо ли подготовлен зал.

— Конечно.

Подъехав к отелю, я выбираюсь из машины и вхожу внутрь, направляясь прямиком в кабинет Деклана. Он сидит за столом, и когда я вхожу, встает и командует:

— Закрой дверь.

Закрыла.

Он направляется прямиком ко мне, берет мое лицо в свои ладони и целует меня. Обнимая его руками, я целую его в ответ. Возбуждение мчится сквозь меня или может быть это адреналин от осознания, что наконец-то это происходит. План, который мы с Пиком составили четыре года назад. И в этот раз, в конце концов, он исполнится. Я хочу кинуться на Деклана, но я должна действовать умно, помня о своей тактике, и не теряя фокус на том, что нужно сделать. Поэтому я беру эндорфины под контроль и отстраняюсь.

— Что такое? — спрашивает он.

— Я просто...

— Просто что?

Помедлив какой-то момент, отвечаю:

— Боюсь.

— Меня?

Я качаю головой, его руки по-прежнему на моем лице, удерживая меня.

— Этого?

— Да, — опустив голову, я утыкаюсь лбом в его грудь, добавляя: — Я замужем. Я не знаю, что делать.

— Ты замужем, да. Но разве ты счастлива?

Поднимая к нему взгляд, я говорю:

— Я не уверена, что это так. Все, что знаю — это то, что мне приятно. С тобой мне приятно.

Сила его взгляда выражает удовольствие, которое он получает от моих искренних слов, и я, пользуясь преимуществом, кладу руку на заднюю часть его шеи и притягиваю его губы к своим, показывая тем самым, что хочу его, потому что, по правде говоря, он — то, что я хочу, в чем нуждаюсь.

— Давай встретимся, — говорит он, разрывая контакт.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Не могу, я иду на ужин, — говорю ему.

— Я хочу увидеться с тобой.

Делая шаг назад из его захвата я, колеблясь, говорю:

— Не знаю.

Его челюсть дергается, как я понимаю от расстройства или гнева.

— Решайся, Нина.

— Тебе просто сказать, да? — практически выплевываю я. — Потому что это не ты попал в ситуацию, которая превращает тебя в человека с беспринципной интрижкой. А я попала…

— Я тоже. Я знаю, чего хочу. И даже если я должен действовать нечестно прямо сейчас, я по-прежнему хочу этого.

— Я не знаю, — произношу я, тяжело вздыхая. — Я не такой человек, Деклан. Я верная и добрая. Этот поцелуй с тобой уже ранит меня. Но...

— Давай, скажи это, — командует он.

— Но он уже заполняет что-то во мне, хотя я даже не знала о существовании этой пустоты до тебя. Я просто... просто мне нужно немного времени все обдумать.

— Я далеко не терпеливый мужчина, Нина.

— Знаю. Но пожалуйста, только...

Он делает шаг ко мне, хватая мои руки крепко своими руками, и говорит:

— Мы оба знаем, чего ты хочешь. Прямо сейчас ты лжешь сама себе, если как ты говоришь, это из-за Беннетта или чего-то там еще, ты бы не приехала сюда.

— Остановись.

— Нет.

Я пытаюсь высвободить руки, но его захват становится только крепче, и я замечаю, как ухмылка расцветает на его губах.

— Деклан, прекрати. Отпусти.

— Неа, — решительно говорит он. — Я не играю в игру, а вот ты как раз-таки играешь со мной.

— Я не играю, Деклан. Это не игра, это моя жизнь, жизнь, которую я создала с моим мужем, и прямо сейчас я правда в смятении. Позволь мне подумать, — говорю я ему. Он отпускает меня, идет к двери и открывает ее. Я наблюдаю за ним, пытаясь понять его взгляд, когда он заявляет, выпроваживая меня из комнаты:

— Тогда иди и думай.

Я сильно не беспокоюсь из-за того, что взбесила его. В любви и на войне все средства хороши, так? Поэтому я выпрямляюсь и иду к двери, приостанавливаясь, чтобы нежно взглянуть на него и затем ухожу. Это никогда не сработает, если я подойду к нему, он должен подойти ко мне. Потому я заставлю его ревновать. Я заставлю его наброситься на меня.

Уладив последние дела перед вечеринкой, я возвращаюсь домой и слышу расстроенное бормотание Ричарда, делового партнера Беннетта, доносящееся из кабинета. Я бросаю сумки с покупками на стол и направляюсь на кухню.

— Дорогая, это ты? — кричит Беннетт.

— Да, дорогой.

Я беру бутылку охлажденного Шардоне из винного холодильника и начинаю открывать ее, когда мальчики выходят из-за угла. Беннетт улыбается, приближаясь ко мне, и я поворачиваю голову, чтобы он мог поцеловать меня.

— Что обсуждаете? — спрашиваю я.

— Просто пару вопросов о слиянии.

Поставив бутылку, я отвечаю:

— Я не знала, что вы заинтересованы в подобном.

— Мы — нет, — выплевывает Ричард. — Мы не принимает таких предложений.

Я поворачиваюсь лицом к Беннетту, и он, кажется, даже не осознает, что Ричард здесь, поскольку его взгляд сосредоточен на мне. Когда я привстаю на цыпочки, чтобы поцеловать своего мужа, Ричард снова начинает говорить:

— Жаклин упоминала, что вы вчера обедали с девочками. Сказала, что тебе уделял внимание какой-то мужчина.

Он такой мудак.

— Какой мужчина? — спрашивает Беннетт.

— Деклан, — говорю я, затем делаю шаг назад, поворачиваюсь лицом к Ричарду и добавляю: — Он владелец отеля, в котором сегодня будет проходить вечеринка, но я уверена, что эта деталь была опущена из той сплетни, которую собирают обо мне. Уверена, что ты прекрасно знаешь о поддержании хороших отношений с людьми, с которыми ведешь бизнес, правильно?

— Нет нужды оправдываться, милая, — говорит Беннетт.

— Я не оправдываюсь, просто на корню срубаю бесцеремонные подозрения, — произношу я, уставившись на Ричарда.

Он подмигивает, чем раздражает меня, и говорит:

— Ну, ты ведь знаешь, какими могут быть женщины.

Сфабриковав самую милую улыбку, которую могу, я говорю:

— Насколько бы не был очарователен данный разговор, но извините меня, мне пора готовиться к вечеринке. — Я поворачиваюсь к Беннетту, целую его в подбородок и с намеком шепчу: — Присоединись ко мне в ванной, — прежде чем отстраняюсь и говорю Ричарду: — Увидимся на вечеринке.

Какие бы ни были намерения Жаклин, когда она рассказала своему мужу о нашей встрече с Декланом, мне нужно, чтобы Беннетт не думал об этом, и мне нужно вести себя самым лучшим образом, чтобы он не интересовался, что я делаю. Поэтому, как только он заходит в ванную спустя пару минут, я поворачиваюсь к нему лицом и молча снимаю с себя одежду, пока он смотрит. Его растущая эрекция заметна под штанами, в то время как я сажусь на столешницу около раковины и раздвигаю ноги, приглашая его делать все, что он только захочет.

Я наблюдаю, как он развязывает галстук, и когда он начинает расстегивать пуговицы рубашки, я облизываю пальцы и опускаю их к клитору, ласково потирая его кругами. Я думаю о чем угодно, кроме Беннетта, подгоняя свое воображение, пытаясь сделать себя влажной. Откинув голову назад на зеркало, я приподнимаю ноги на выступ и закрываю глаза. Когда образ Деклана всплывает перед глазами с его руками в моих трусиках тогда, в его отеле, я резко открываю глаза.

Бл*дь. Я не могу думать о нем.

Мгновенно Беннетт встает передо мной на колени, руками разводя мои ноги шире, и проводит языком по моей киске. Я продолжаю ласкать себя, пока он упивается мной, будто я — единственная, кто может утолить его жажду. Он вызывает у меня отвращение, и как только я чувствую водоворот ненависти внутри, я отключаю каждую часть себя, и просто делаю все то, что знаю, ему нравится. В данный момент я — хорошо смазанная машина, безупречная в своих действиях.

Он понятия не имеет, что я — яд в его теле, я создаю дом в его душе. Я пробираюсь под его кожу, и он никогда не поймет, что делает то, чего хочу я, но из-за него моя жизнь превратилась в ад, и месть — это злая сука, которая придет за ним. Я — дьявол, который пробрался в его объятия. И он даже не знает, что из-за него я стала такой, а он попался в паутину моей лжи как дурак. Думаю, мне стоит любить его за это, потому что, не подозревая, он даст мне то, что я жажду — отмщение.

— Не застегнешь? — кричу Беннетту из гардеробной.

Я стою перед своим зеркалом в полный рост, которое находится около стены. Черное атласное платье без бретелек, корсаж которого украшен стразами, сужается в черную атласную юбку до пола. Беннетт подходит с широкой улыбкой на лице, хватает замок и медленно застегивает молнию по центру моей спины.

— Ты красотка, — говорит он, прокладывая дорожку поцелуев на моем обнаженном плече.

— Беннетт, щекотно, — хихикаю я, потряхивая плечами. Я наблюдаю за его отражением в зеркале, пока он смеется, и затем говорю:

— Поможешь мне с поясом?

Смотря вниз на широкий, темно-оранжевый, атласный пояс, который обвивает мою талию и спускается вниз по бедрам, он качает головой, берет два конца пояса и спрашивает:

— Что я должен с ним сделать?

— Поскольку ты такой умный мальчик, думаю, ты мог бы связать их вместе, — поддразниваю я его. Подмигнув, я выпрямляю спину и объясняю: — Просто слабый узел. Я бы хотела, чтобы он немного висел чуть ниже моей талии.

Пока он завязывает узел, мой разум возвращается к Деклану. Я не говорила с ним после вчерашней встречи, но знаю, что он будет на сегодняшней вечеринке. Он стал более нетерпелив по отношению ко мне, и это хорошо. Но всегда, когда Деклан и Беннетт в одном месте, это нервирует меня. Я не думаю, что Беннетт решит, что у меня роман на стороне, но заставить его что-то подозревать может стать фатальным. Мне нужно убедиться, что Беннетт ничего не узнает и просто решит, что мы сдружились во время планирования вечеринки и что единственную близость, которую я жажду — только с моим мужем.

— Пойдет? — спрашивает он и отходит от меня.

Я поворачиваюсь и смотрю из-за своего плеча на спину платья, и улыбаюсь.

— Идеально. Спасибо.

Он обнимает меня и притягивает к себе ближе. На нем черный смокинг и галстук-бабочка — классический Беннетт. Смотрю прямо ему в глаза, тихо вздыхаю и, расслабляясь в его объятиях, шепчу:

— Я скучаю по тебе.

— Я здесь, дорогая. Рядом с тобой.

— Это сейчас. Но я по-прежнему скучаю так, будто не могу подобраться достаточно близко к тебе, — произношу я, мои слова не что иное, как желание вызвать его полное расположение.

— Боже, ты хоть представляешь, что делаешь со мной?

— Хммм... расскажи мне.

— Если я расскажу, то развяжу этот пояс и сорву с тебя это платье.

Моя улыбка расцветает, и он целует меня в уголок рта, осторожно, чтобы не стереть мой блеск для губ. Пару минут мы еще обнимаем друг друга, прежде чем надеваем свои пальто и направляемся к машине.

Когда мы прибываем к отелю, Болдуин останавливается перед парадной дверью, и Беннетт берет коробку с моей маской. Он открывает ее, вытаскивает черную маску и спрашивает:

— Где ты ее нашла? Она правда уникальна.

Его вопрос застает меня врасплох, потому что я думала, это был его подарок, но потом до меня доходит причина того, почему не было ни карточки, ни записки — это от Деклана.

— Ох, — шепчу я, на секунду задумавшись, прежде чем лгу. — Я нашла ее в интернете и заказала.

— Иди сюда, — говорит он и тянется ко мне. Осторожно надевает ее на меня и завязывает сзади ленточку. Не могу поверить, что Деклан сделал это и ничего не сказал.

— Хорошо смотрится? — спрашиваю я.

— Ты безупречна.

Я вытягиваю руку и беру его маску — золотистую, с гравировкой и огромными темно-оранжевыми и темно-красными вихрями пламени, создающими контраст. Когда я завязываю ее, легонько прижимаюсь своими губами к его.

— Пошли, — произносит он. — Я хочу, чтобы все увидели, насколько ты прекрасна сегодня вечером.

Смеясь над его словами, я произношу:

— Как «конфетка»? (прим. перев. — красивая девушка рядом с известным бизнесменом на светском мероприятии).

— Ты намного больше, чем просто «конфетка».

Он берет меня за руку, когда мы входим внутрь, «стильно опоздав», в уже заполненную комнату. Я на мгновение останавливаюсь, рассматривая все: темную комнату, освещенную простенькими фонариками, выставленными у стены, роскошные красные и оранжевые цветы и зелень, расставленную на столах; народ разоделся в свои самые лучшие платья и смокинги, и маски отражают тему: дьяволы, арлекины, черные обтянутые кожей и, конечно, моя собственная черная металлическая маска.

— Не думал, что ты можешь переплюнуть саму себя, но тут ошеломляюще, дорогая, — говорит мне Беннетт.

Комната оживлена друзьями, коллегами моего мужа, официантами, разносящими напитки и закуски, группа музыкантов играет, а люди танцуют и смешиваются друг с другом.

— Идем? — говорит Беннетт и заводит меня во мрак комнаты, освещенный фонарями.

Не проходит много времени, прежде чем мы смешиваемся с толпой и приветствуем гостей. Я быстренько беру бокал шампанского с серебряного подноса. Делаю глоток и слышу голос Жаклин позади себя:

— Нина, я поражена.

Когда я поворачиваюсь к ней лицом, я отвечаю:

— Ты сказала это так, будто сомневалась, — мои слова выходят немного резкими, но она, кажется, не замечает.

— Никогда. Ты всегда устраиваешь лучшие мероприятия, — произносит она. — Выглядишь потрясающе, к слову, я обожаю оранжевый.

— Спасибо. А я сегодня ранее имела удовольствие побеседовать с твоим мужем. Кажется, мой муж с твоим не могут даже денек отдохнуть от дел.

— Типичные мальчишки, — говорит она, и затем с ухмылкой добавляет: — Особенно, когда это касается денег и их власти.

Мы обе смеемся над правдивостью ее заявления, когда я чувствую, что рука Беннетта обнимает меня за плечи.

— Над чем смеетесь, девочки?

— Тебе правда это интересно? — дразню его я.

— Как думаешь, ты сможешь оторвать себя от сплетен обо мне, чтобы я мог пригласить тебя потанцевать?

— Но болтать о затруднительном положении мужчин в наших жизнях — это так весело, — дразню я его.

— Я могу только представить, — говорит он, прежде чем коротко кивает Жаклин и делает комплимент. — Ты прекрасно выглядишь сегодня, Жаклин.

— И ты тоже, Беннетт, — ее ответ переплетается с ее обычным флиртом. — Извините, но мне, вероятно, нужно найти Ричарда.

Когда он уходит, Беннетт ведет меня к переполненному танцполу, и я, наконец, краем глаза замечаю Деклана. Он стоит в небольшой компании людей, выглядя сурово в своем черном смокинге, но без галстука, и первые несколько пуговиц его рубашки расстегнуты. Его лицо спрятано под маской арлекина черного и золотого цветов, но я узнаю его по однодневной щетине на сильной челюсти. Когда Беннетт прижимает меня и кружит нас по танцполу, я наблюдаю за Декланом поверх его плеча. Его взгляд встречается с моим, и в этот момент изящная брюнетка появляется рядом с ним, и он приобнимает ее за талию. Его взгляд не покидает моего, когда она что-то шепчет ему на ухо, и я замечаю, как его улыбка расширяется от ее слов.

Мой желудок сжимается не от ревности, потому что я не умею ревновать, а от страха перед осознанием, что я могу облажаться, потому что слишком жестко играла с ним. Возможно, я неправильно истолковывала его, и эта игра в «горячо-холодно», в которую я играла с ним, больше отворачивала его от меня, чем возбуждала. Или, возможно, он просто пытается заставить меня ревновать, чтобы я наконец сделала шаг к нему. Независимо, какой из двух сценариев это может быть, у меня есть только один выбор — обыграть его в его же собственной игре.

Поскольку Деклан флиртует с женщиной, которая повисла на его руке, не разрывая нашего с ним зрительного контакта, я позволяю своим глазам закрыться и провожу носом по челюсти Беннетта, пока мои губы не встречаются с его в чувственном поцелуе. Одна моя рука пробирается в его волосы, притягивая ближе для поцелуя. Немного отстранившись, Беннетт проводит костяшками пальцев по моей щеке, прежде чем обратно притягивает в объятия. Когда я опять смотрю на Деклана, он не удостаивает меня вниманием, вместо этого он пьет что-то из своего бокала, пока медленно водит вверх-вниз пальцами по обнаженной руке женщины.

Густое облако поражения начинает сгущаться надо мной, и даже лучшая в мире актриса не смогла бы скрыть изменение настроения, которое собирается в моем животе. Это ненормальное чувство душит меня в болезненном захвате осознания, что мое желание может никогда не исполниться. Что столько лет моей жизни было потрачено на поиски, которые, вероятно, сведутся к нулю.

Я провожу следующие пару часов, сфокусировавшись на Беннетте, пытаясь отвлечься, сглатываю паршивое настроение, но оно все еще торчит в моих внутренностях, как бесконечное напоминание. Но никто не замечает мою внутреннюю борьбу, пока мы прогуливаемся по комнате, болтаем, поднимаем тосты за новый год, смеемся, выпиваем, улыбаемся, хвастаемся, льстим, прикидываемся...

И затем я становлюсь самой огромной фальшивкой, когда Беннетт замечает Деклана и зовет его.

— Беннетт, — растягивает он слова своим постоянным акцентом. — Рад встрече.

— И я. Это мероприятие просто изумительное.

— Ну, мы оба знаем, что это все сделала Нина, — говорит он, кивая. С намеком на улыбку, я беру Беннетта под локоть и киваю в ответ. — Кэтрин, — говорит он своей спутнице. — Хочу представить тебе мистера Вандервол и его жену, Нину.

Я не могу пропустить то, как он практически выплевывает слово «жена», но держу себя в руках и протягиваю ей руку для дружеского пожатия.

— Приятно познакомиться, — говорю я.

— Изумительная вечеринка.

— Ну, я рада, что вам нравится, — говорю я, затем поворачиваюсь к Беннетту. Нежно прикасаюсь ладошкой к его щеке, и говорю: — Ты не против, если я отлучусь на пару минут? Мне немного душно, и я нехорошо себя чувствую.

— Ты в порядке?

— Буду в порядке. Мне просто надо немного подышать воздухом. Я скоро вернусь, — говорю я и потом очень нежно целую его прямо перед Декланом, не торопясь, показывая свою привязанность к нему. К моему счастью, я знаю Беннетта, и он любит выставлять напоказ наши отношения, и я использую это, чтобы почувствовать себя лучше от колоссального фиаско, которое потерпела.

Пустота во мне разрастается, когда я направляюсь из зала вниз по коридору к кабинету Деклана, в котором я точно знаю, есть ванная комната. Мне просто нужно побыть немного наедине с собой, чтобы взять себя в руки и избавиться от мыслей, которые кишат в голове. Еще один нож, воткнутый в увядающую мечту.

Я иду к большой, кожаной оттоманке, которая стоит посреди шикарной ванной комнаты. Жар ползет по шее, когда мысли о Пике появляются в голове, и я тянусь и развязываю ленту на маске. Прохладный воздух обдувает кожу, пока я кидаю маску на пол. Я позволяю себе редкостный момент слабости, сидя здесь, но прерываюсь, когда слышу, как открывается дверь, я оборачиваюсь и вижу Деклана.

Я молчу, наблюдая, как он запирает дверь за собой. А затем поворачивается лицом ко мне. Его челюсть напряженно стиснута, он снимает маску с лица, позволяя мне хорошо рассмотреть его темные, почти черные глаза.

— Я по горло сыт гребаными играми, — выплевывает он, подходя ко мне.

Я продолжаю молчать, немного сбитая с толку данной ситуацией.

— Ты разыграла целый спектакль передо мной с этим мужчиной, с которым, как мы оба знаем, ты несчастна. Ты так хочешь вызвать мою ревность?

Он останавливается передо мной и смотрит вниз, когда я отвечаю:

— Мне стоит задать тебе тот же вопрос.

— Закрой свой рот, Нина, — резко приказывает он.

Он взбешен — ревнует.

У меня отлегло от сердца, но с играми покончено. Я дам ему то, что знаю, он точно хочет: мое подчинение его требованиям. Он застает меня врасплох, хватая за руку, поднимая на ноги и разворачивая так, чтобы мы оба оказались лицом к зеркалу. Одной рукой он держит мою руку, а другой хватает меня за подбородок, вынуждая смотреть на наше отражение.

— Посмотри на меня.

Смотрю.

— Ты хочешь меня?

Нервы до предела накалены, дыхание учащается, но я не отвечаю.

— Отвечай!

— Да, — мой голос хриплый от попытки заговорить.

— Скажи это, — выплевывает он, отпуская мое лицо и опуская руку на мою шею, крепко стискивает ее, вынуждая меня откинуть голову назад. — Скажи!

— Я хочу тебя.

Как только слова вылетают, он быстро наклоняет меня, и прежде чем я осознаю это, поднимает мое платье, обнажая мою попу. Я хватаюсь за раковину, приготовившись, когда он отводит мои трусики в сторону.

— Смотри на меня, — приказывает он решительным голосом, и я делаю как велено, поднимаю голову и встречаюсь в зеркале с его взглядом. — Я далеко не нежный, Нина.

Я киваю головой, и он кивает в ответ, после нашего обоюдного согласия с его словами, он начинает расстегивать ремень и штаны. Я отстраняюсь подальше от того, что должно сейчас произойти.

— Приподними попку ко мне.

Я так и делаю, без предупреждения он врезается в меня, соединяя наши тела, заставляя болезненный стон сорваться с моих губ. Схватившись за мои бедра, он наклоняется вперед, пригвождая меня к умывальнику, пока его член вдалбливается в меня, и я позволяю ему это.

— Смотри на меня, — рычит он прямо мне в ухо. В его взгляде плескается примитивная потребность, когда я наблюдаю, как он трахает меня сзади. Я борюсь с теплом, которое, чувствую, растет во мне, стискивая зубы, я пытаюсь игнорировать шлепки его яиц по моему клитору с каждым агрессивным толчком. В отличие от Беннетта, Деклан вынуждает меня оставаться в реальности, произнося:

— Скажи мне, как сильно ты хочешь меня.

Я быстро трясу головой, не желая разговаривать.

— Скажи мне, Нина.

— Мммм... хмммм.

Мое непослушание наказывается эротическими муками, которые выстреливают прямо из моего лона вверх по позвоночнику, когда Деклан сжимает мой клитор между пальцами, заставляя меня вскрикнуть и отстраниться подальше от него, но он обвивает одной рукой мою талию, крепко удерживая в своем захвате. Он не отпускает меня, продолжая вдалбливаться, и шипит:

— Скажи мне.

— Пожалуйста, — кричу я, пока слезы заполняют глаза, когда он сжимает сильнее мое самое чувствительное место. Я опускаю голову, огорченно вскрикивая, прежде чем сдаюсь. — Я хочу тебя.

— Громче!

— Я хочу тебя. Пожалуйста, — мои слова больше мольба, чем что-то иное, и я заставляю его толкаться сильнее. Он кончает с громким рыком, а его горячая сперма извергается в меня.

Я стою на трясущихся ногах, в то время как Деклан уткнулся своим лицом в мою шею. Его член по-прежнему тверд внутри меня, когда он, наконец, поднимает свою голову, я опускаю свою, смущенная произошедшим. Задаваясь вопросом, хотел ли он меня так сильно на самом деле или просто наказал за спектакль.

Когда он выходит из меня, он опускает мое платье, прикрывая меня. Его дыхание такое же прерывистое, как и мое, и когда я выпрямляюсь, краем глаза замечаю, как он запихивает свой член в штаны, а затем отвожу взгляд.

— Не делай этого, — говорит он, и я поворачиваюсь к нему лицом. — Не отводи от меня взгляд.

Я молчу, поскольку у меня нет никакой подсказки, что сказать в данный момент, но он нарушает тишину, после того как заправляет рубашку и застегивает ремень. Когда он делает пару шагов ко мне, я хватаюсь за край раковины, и он выдает:

— Никогда больше не пытайся заставить меня ревновать, поняла?

— Да, — шепчу я.

— Теперь возвращайся к своему мужу, но не забывай, чья сперма сейчас находится в тебе, — говорит он, прежде чем приподнимает мой подбородок пальцем и страстно целует, затем поворачивается и выходит из ванной комнаты, оставляя меня стоять в гребаном смятении. Я поворачиваюсь и смотрю на себя в зеркало, и быстро привожу себя в порядок, прежде чем возвращаюсь на вечеринку. Делаю несколько медленных вдохов, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, я поправляю волосы и вытираю пот со лба полотенцем. У меня нет времени осмыслить, что сейчас произошло, потому что я уже достаточно давно здесь нахожусь, и мне пора вернуться к Беннетту. Я вновь смотрюсь в зеркало, чтобы удостовериться, что все в порядке, затем поднимаю маску с пола и выхожу.

Когда я возвращаюсь на вечеринку, оглядываю комнату в поисках Деклана, но его уже и след простыл.

— Тебе лучше? — спрашивает Беннетт, заставляя меня подпрыгнуть. — Ты в порядке?

— Да, просто ты так незаметно подкрался.

Он внимательно вглядывается в мое лицо, прежде чем спрашивает:

— Почему ты сняла маску?

— Мне было душно, — произношу я. — Можешь помочь мне надеть ее обратно?

Когда я передаю ему маску, поворачиваюсь, чтобы он завязал ее и замечаю спутницу Деклана, но она одна. Оглядев комнату, я понимаю, что Деклана по-прежнему здесь нет.

— Все, — говорит он и затем обнимает меня за плечи. — Давай найдем тихий уголок и немного посидим.

— Я в порядке. Правда, — убеждаю я. — Потанцуй со мной.

Он улыбается, и мы проводим остаток вечера, танцуя и наслаждаясь. После обратного отсчета до полуночи, мы отмечаем приход нового года, чокаясь шампанским и целуясь, но Деклана по-прежнему нигде не видно, кажется, он свалил с вечеринки, после того как трахнул меня в ванной. Когда мы возвращаемся домой, я ложусь в постель и вспоминаю все, что произошло у нас с Декланом. Соединив все части, я вполне уверена, что то, что произошло, было заявлением прав на меня таким примитивным методом.

Через пару дней Беннетт планирует улететь в Майами, а я планирую пока залечь на дно и сосредоточиться на нем, прежде чем разыскать Деклана. Если, конечно, он не найдет меня первым.

— Дорогая.

— Да? — говорю я, хватая пару рубашек Беннетта из гардеробной, и иду обратно в спальню, чтобы упаковать их в его чемодан.

— Я хочу поговорить с тобой по поводу Болдуина. Мне придется продолжать брать его с собой в Дубай. Я хочу убедиться, что ты не против.

— Мы уже обсуждали это, и я сказала, что не против. Но почему он нужен тебе там? — спрашиваю я.

— Там строгие законы и мне нравится, что он следит там за всем, — объясняет он. — Просто так безопаснее, чем мне в одиночку.

После того как застегиваю его сумку, я направляюсь к нему и, оборачивая руки вокруг его талии, спрашиваю:

— Мне стоит сильнее беспокоиться о тебе?

— Нет. Я не хочу, чтобы ты о чем-либо беспокоилась, поэтому Болдуин едет со мной.

— Просто сказав это, ты заставил меня забеспокоиться.

— Просто в последний раз, когда я там был, произошла ситуация с парой, которая ехала в такси, они остановились в том же отеле, что и я. И это заставило меня осознать, что я ничего не знаю о тамошних законах, — говорит он мне и ведет меня к одному из стульев возле окна.

— Что произошло? — спрашиваю я, когда он садится и устраивает меня на своих коленях.

— Они были друзьями, ехали вместе в такси и их арестовали. По словам водителя, они держались за руку и целовались, а это было противозаконно, поскольку они не были женаты. Посыльный, который принес мои сумки в комнату, рассказал, что их отправят в тюрьму за их неосмотрительный поступок. Поэтому я хочу добавить дополнительную охрану, пока буду находиться там по рабочим вопросам, вот и все.

Качая головой, я замечаю:

— Это же сумасшествие.

— Я знаю, что упоминал, что хочу взять тебя с собой, но теперь не думаю,что это хорошая идея. Я буду слишком переживать, поэтому думаю, будет лучше, если ты останешься здесь, тут ты в безопасности. — Он проводит рукой по моим волосам, добавляя: — Я бы не знал, куда себя деть, если бы с тобой что-нибудь произошло.

— Малыш, со мной ничего не случится. Я останусь здесь и буду ждать тебя, — произношу я, а затем с улыбкой добавляю: — с нетерпением.

Он смеется и целует меня.

— Итак, какие у тебя планы на те дни, пока я в отъезде? — спрашивает он.

— Мне нужно попасть в Трибун Тауэр и встретиться с мистером Бернстайном, чтобы обсудить социальный фрагмент, к которому я приближаюсь в своей рукописи.

— Ты все-таки решила сделать это?

— Думаю, да. Я имею в виду, это будет большое представление для благотворительных организаций, с которыми мы работаем. Я думаю, мы могли бы воспользоваться возможностью и замолвить словечко за небольшие организации, с которыми мы связаны, — объясняю я. — Я знаю, что я не писатель, но могу попробовать, так?

— Я горжусь тобой, ты ведь знаешь это? Плюс у тебя будет редактор, но не сомневаюсь, что ты сама сможешь написать великолепную статью.

— Ну, по крайней мере, я буду занята, пока тебя нет.

— Три дня. Всего три дня, — говорит он ухмыляясь.

— Да. Три дня, и затем после пары дней ты снова уедешь, — говорю я и легонько тыкаю его под ребра, это заставляет его засмеяться, уткнуться носом в изгиб моей шеи и пару раз прикусить мою кожу.

Мы продолжаем болтать и обниматься, пока Болдуин не говорит, что машина у входа, мы с Беннеттом прощаемся, и он уезжает на пару дней в Майами. Как только он уходит, я иду, чтобы проверить свой телефон, задаваясь вопросом, пытался ли Деклан связаться со мной, но ни одного нового сообщения в моем телефоне нет. Прошло несколько дней с того инцидента в ванной на новогодней вечеринке, и с тех пор я больше не общалась с ним. Но теперь, раз Беннетт уехал, я решаю поехать в его квартиру. Я отвлекаюсь, когда приходит Клара и помогаю ей наготовить еду на неделю. Мы выпиваем по бокалу вина, и я рассказываю ей о вечеринке, еще мы болтаем о свадьбе ее дочери, которая будет через пару месяцев. Когда все готово, подписано и разложено в холодильнике, она уходит, а я принимаю быстрый душ, чтобы освежиться.

Я одеваюсь в повседневную одежду, оставляя мои густые, рыжие волосы свободно ниспадать волнами, и наношу немного макияжа на лицо. Я подготавливаю себя, пока еду до Ривер-Норта, обдумываю, как планирую сблизиться с Декланом; мне потребуется играть на его эмоциях. Поэтому я слушаю несколько песен, которые приводят меня в печальное настроение, и когда приезжаю к его дому после девяти вечера, я облегченно выдыхаю, когда вижу свет в его окне. Посмотревшись напоследок в зеркало заднего вида, я подхожу к зданию и нажимаю квартиру Деклана на интеркоме.

— Кто? — раздается в динамике его голос.

— Я, — тихо говорю я.

Он молчит несколько долгих секунд, прежде чем отвечает:

— Сейчас спущусь.

Поскольку нужна карта, чтобы добраться до его этажа, я жду его у лифта. Когда, наконец, двери открываются, и Деклан выходит ко мне, я делаю, как планировала. Я просто стою на своем месте, уставившись на него, желая, чтобы слезы наполнили мои глаза, пока он, в конце концов, не произносит:

— Что ты здесь делаешь?

Пожав плечами, я отвечаю дрожащим голосом:

— Не знаю. — Он покрывает расстояние между нами, берет мои щеки в свои ладони, но я не даю ему шанса что-то сказать, когда мое зрение затмевают непролитые слезы, и я слабо бормочу: — Я хочу злиться на тебя. За то, что ты сделал той ночью. Но... по каким-то причинам я не могу заставить себя ненавидеть тебя, — я утыкаюсь головой в его грудь, он крепко обнимает меня, и я добавляю: — Я просто... я напугана, но хочу быть здесь, с тобой.

Он целует меня в макушку, и по-прежнему обнимая, ведет нас к лифту, весь путь наверх он продолжает держать меня в своих руках. Когда двери открываются, он ведет меня по комнате к тому же дивану, на котором мы как-то сидели, и который находится рядом с уже разожженным камином. Я сажусь рядом с ним, кладу голову на его плечо, когда он, наконец, прерывает молчание своими словами:

— Последнее, чего я хочу, так это, чтобы ты ненавидела меня Нина.

— Тогда, что это было в ванной?

— Просто я. — Поднимая голову, я замечаю морщинки на его лбу, но его взгляд решителен, когда он говорит: — Я не собираюсь извиняться.

Несмело кивнув головой, шепчу:

— Хорошо.

— Как я и говорил, я не умею нежничать. Я не хочу, чтобы из-за этого ты решила, что у меня нет чувств к тебе, потому что я не буду отрицать, что ни уже есть.

— Я напугана.

— Знаю, — тихо произносит он.

— Неужели?

Он проводит большим пальцем по моей скуле и говорит:

— Я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль.

— Но... Беннетт.

— Он ничего не должен знать, пока ты сама не будешь готова рассказать ему. Он не существует здесь, в моем доме. Тут только ты и я, — говорит он прежде, чем его губы прикасаются к моим в ласковом поцелуе. В очень даже не по-Деклански поцелуе. Он нежен, и когда я вытягиваю руки, чтобы прикоснутся к его лицу, он хватает меня за запястья и усаживает меня поверх его коленей. Мои ноги оказываются по обе стороны от его бедер, а его эрекция явно давит мне между ног.

Его руки быстро находят мою грудь, и он сильно сжимает ее, в то время как я проскальзываю пальцами в его волосы, сжимая руки в кулаки. Когда я тяну его за волосы, он рычит в мой рот и поднимает мою кофту. Я вытягиваю руки вверх, поощряя его снять ее, и он так и делает. Он плавно встает, вместе со мной, вцепившейся в него, и несет меня по коридору в его спальню. Комната во мраке, освещена только огнями города. Когда он опускает меня, моя спина ложится на мягкие простыни.

Его губы поглощают меня, спускаются вниз по шее, по выпуклостям моей груди, к впадинке моего пупка. Он расстегивает мои штаны, стягивает их с меня вместе с обувью. Я смотрю на него, когда он возвышается надо мной, пока я лежу лишь в лифчике и трусиках. Медленно, он начинает расстегивать пуговицы на своей рубашке, прежде чем снимает ее и кидает на пол. У него хорошо накачанные плечи и руки. Его гладкая грудь крепкая, подчеркивает его накачанный пресс, ведущий к прекрасно очерченной V, которая исчезает в его штанах. Он расстегивает ремень, и когда он вытаскивает его из петель своих штанов, он крепко хватает его обеими руками, будто собирается использовать его. Внезапно я холодею и, садясь, спрашиваю:

— Что ты собираешься делать?

— Не задавай вопросы, Нина.

Мой взгляд застопоривается на кожаном ремне, и меня начинает тошнить от воспоминаний о том, как меня запирали в кладовке, били, как кожа врезалась в мою спину и разрезала ее, как меня душили таким ремнем, заставляя сосать член моего приемного папаши. Я не могу оторвать взгляд от крепкого захвата на его ремне, от которого выступают вены на его руках. Все, что я слышу — это стук сердца в моих ушах, и я с трудом сглатываю.

— Посмотри на меня, — говорит он, и я не могу скрыть страх, который, уверена, отчетливо виден на моем лице. — Я имею в виду именно то, что сказал. Я никогда не причиню тебе боль, но я не такой как большинство парней.

Я киваю. Я не знаю, что еще делать, потому что не могу потерять его, когда, наконец, зашла так далеко.

— Я люблю контроль. Понимаешь, что это значит? — спрашивает он, пока я поднимаю взгляд к его глазам.

— Я не хочу, чтобы ты причинил мне боль.

Он встает между моих ног и прикасается к лицу.

— Это не о боли, Нина. Это о доверии. Ты доверяешь мне?

Я никому не доверяю, но как бы то ни было, отвечаю ему:

— Да.

— Точно?

— Да.

— Хорошая девочка.

Эти два слова, я слышала их там много раз от куска дерьма, именуемого Карлом. Он всегда говорил их, когда я доводила его до оргазма. Никто после него больше не говорил мне этих слов до настоящего времени. И я знаю, что это разрушит меня, но разве у меня есть другой выход? Поэтому я играю свою роль и нежно улыбаюсь ему, хотя все, что мне хочется сделать — это блевать.

— Боже, ты такая красивая, — выдыхает он и затем наклоняется, чтобы поцеловать меня, проскальзывая языком между моих приоткрытых губ. Он вытягивает руку и расстегивает мой лифчик. Затем встает между моих бедер, проводит руками по моим коленям, вверх по ногам, всасывая вершинку моего соска в свой горячий рот. Его язык наворачивает круги, прежде чем он обнажает зубы, притягивая больше груди в свой рот, и прикусывает, заставляя меня хныкнуть, когда его зубы врезаются в чувствительную плоть. Молниеносно он раздвигает мои ноги и опускает свою голову к моему лону, всасывая мою киску в свой рот, облизывает сквозь кружево моих трусиков, и затем проводит зубами по моему холмику, потом отстраняется, бросает на меня долгий взгляд и встает.

— Ты хоть представляешь, какая сладенькая на вкус или каково это для меня, смотреть на вот такую тебя.

— Деклан, — выдыхаю я в тот же момент, как он говорит:

— Ляг на спину.

Я делаю, как он говорит, и он хватает меня за бедра и переворачивает так, чтобы я оказалась на животе. Сильным движением он хватает мои руки, заворачивает их мне за спину, и я чувствую, как холодный ремень оборачивается вокруг них, чуть повыше локтей, болезненно сдерживая. С резким толчком мои лопатки соединяются, и все исчезает, поскольку кожа ремня кусает мою кожу в неумолимом захвате, означающем, что выхода нет, когда он застегивает ремень и закрепляет его. Мое сердце подскакивает к горлу, а мое тяжелое дыхание сложно не заметить. Но когда я начинаю издавать паникующие звуки в простыни, теплое дыхание согревает мое ухо, когда он прижимает к нему свои губы и тихо произносит:

— Шшшш, малышка. Доверься мне.

Он убирает мои волосы назад, пока я лежу, уткнувшись щекой в постель. Я киваю, но все внутри меня кричит, что то, что он собирается сделать, слишком. И затем он слезает с кровати, хватает меня за бедра и приподнимает повыше мою попу, ставя меня на колени, в то время как моя грудь остается на матрасе. Он спускает мои трусики вниз до моих коленей, и затем раздвигает руками мою попу, прежде чем его рот оказывается на моей обнаженной киске. Его влажный язык ласково обводит мой клитор, пока его руки грубо сжимают мою попу, и в тот момент, когда он всасывает мой клитор в рот, он со всей силы шлепает меня по попе. Я вскрикиваю от боли, лежа тут как какое-то животное, беспомощное в чьих-то руках, и возвращаюсь в гребаный подвал, о котором никогда не хотела думать, но я здесь, на грязном матрасе, и надо мной надругается приемный отец.

Я закрываю глаза и использую каждую унцию усилия, чтобы думать о чем-нибудь, кроме того, что происходит здесь и сейчас, но Деклан делает это невозможным, когда проскальзывает языком в мою киску, и в тоже время проводит пальцами по моему заднему проходу, заставляя меня напрячься. Затем он опускает эту руку под меня, хватает мою грудь и перекатывает сосок между пальцами, продолжая трахать меня своим языком. Я пытаюсь сосредоточиться на боли в руках, но он отвлекает мое внимание, когда убирает рот с моей киски, хватается за ремень и тянет меня назад, приподнимая мою грудь от кровати так, чтобы я села на свои пятки.

Поворачиваю к нему голову, он придвигается ко мне со словами:

— Попробуй себя, — и затем целует, лаская своим языком мой. Я хочу закричать, чтобы он остановился, потому что не хочу делать этого с ним, но я молчу. Я заставляю себя думать о том, зачем я использую его, и что мне нужно, чтобы он сделал. Слова «ты можешь сделать это» крутятся в моей голове снова и снова, но здесь есть энергия, которую я никогда не испытывала с мужчиной до Деклана. С Беннеттом легко закрыться, но у Деклана есть сила, которая удерживает меня в реальности, делая спасение практически невозможным. Разорвав наш поцелуй, он говорит: — Скажи, что ты хочешь. Попроси этого.

— Я хочу тебя, — лгу я.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Трахнул меня.

— Попроси меня, — приказывает он, и приказ до жути раздражает меня, но я сглатываю раздражение.

— Пожалуйста, Деклан, трахни меня?

Проводя рукой по моей попе, вниз между моих ног, он проскальзывает пальцем в мою киску, спрашивая:

— Ты хочешь этого? — его лицо прижато к моей щеке, грудь к моей спине.

— Да.

— Я хочу услышать, как ты скажешь это, — приказывает он, а я, черт, желаю, чтобы он прекратил болтать, чтобы я, наконец, смогла отстраниться от реальности.

— Пожалуйста, Деклан. Просто трахни меня. Я хочу, чтобы ты был внутри меня. Хочу почувствовать тебя в своей киске. Хочу, чтобы ты заполнил меня полностью, — говорю я, произнося то, что он хочет услышать, чтобы мы уже покончили со всем этим.

И после этого, я слышу, как его штаны падают на пол позади меня, пока я сижу на коленях, ожидая его следующего движения. И затем он хватает мои волосы в кулак и опускает меня лицом в матрас. Опустив, он расставляет мои колени шире, приподнимает мою попу и затем последний разок облизывает меня, прежде чем толкается в меня по самые яйца, заставляя сдвинуться на кровати вперед. Он быстро хватает меня за запястья, которые лежат на пояснице и крепко держит одной рукой, пока второй держится за ремень.

Я поворачиваю лицо на бок и делаю все возможное, чтобы отстраниться от реальности, но его голос продолжает проникать в меня, он говорит, заставляя меня произносить, что я хочу его, что хочу этого, что мне нравится это, что это ощущается приятно. Я не могу избежать этого. Я в настоящем. Я никогда не остаюсь в настоящем, но прямо сейчас я, черт побери, тут, и скручивание моего живота начинает пробуждать отвратительный рокот желчи, который я молю, чтобы успокоился.

— Отпусти все, Нина. Перестань бороться, — говорит он, будто зная, что я пытаюсь сделать все, чтобы не кончить. Мое тело очень напряжено. Я идиотка, если думаю, что он не чувствует это. Он поймет, если я буду симулировать, но я все равно продолжаю борьбу. — Не борись со мной, — шипит он, его акцент усиливается от растущего желания. Затем он вытягивает руку, проводя влажностью по моему клитору, и начинает медленно, мучительно массировать его кругами. Он понятия не имеет, что разрушает все внутри меня. Я задерживаю дыхание и прикусываю губу. Я не могу отказать его требованиям.

Он начнет задавать слишком много вопросов, на которые я не смогу найти ответы для него, поэтому я сдаюсь и позволяю ему доставить мне отталкивающее удовольствие, которое я не хочу чувствовать. Оно растет вместе с желчью, и когда его член увеличивается во мне перед его предстоящим оргазмом, я ломаюсь. И неожиданно он нежно переплетает свои пальцы с моими и держит меня за руку, пока я кончаю. Оргазм проходит через все мое тело, пульсируя пламенными взрывами, которые выстреливают в каждую мою частичку.

Я не могу подавить стоны, которые вырываются из меня, унижая меня, и затем к моим стонам присоединяются стоны Деклана, когда его оргазм отражает мой. Ощущение его члена, пульсирующего внутри меня, пока мои стенки сжимаются вокруг него, продлевают мой оргазм, который я хотела бы остановить, но он проходит сквозь меня, удерживая меня в заложниках у мужчины позади меня. Наши руки крепко переплетены все время, как будто он знает, как мне тяжело и это его способ оказать мне поддержку.

Через секунду он отпускает меня и быстро расстегивает ремень с моих рук, и они безжизненно падают на кровать, а его тело опускается поверх моего. Я не могу на него смотреть. Я не могу даже открыть глаза. Когда мой оргазм утихает, удовольствие между моих ног остается, как напоминание о произошедшем. Я быстро беру себя в руки, пока Деклан сдвигается с меня на кровать и притягивает в свои объятия.

Я поднимаю колени вверх, и когда делаю это, он баюкает меня в своих объятиях, нашептывая мне на ушко. Я сосредотачиваюсь на звуке его голоса, чтобы успокоить свое бешено колотящееся сердце. Глубоко вдохнув, я задаюсь вопросом, как я собираюсь вновь пройти через секс с ним. Я слишком уязвима — слишком жива — слишком разгорячена — слишком разорвана — и в реальности. Я хочу плакать, но не могу, поэтому кладу голову на грудь Деклана и эгоистично принимаю утешение, которое он предлагает, потому что у меня нет иного выбора. Он держит меня, успокаивая, пока я слушаю его ровное сердцебиение.

— Поговори со мной, — просит он.

— Нет желания болтать

— Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной. Расскажи, почему ты боролась со мной.

— Я не боролась, — пытаюсь отрицать.

Повернувшись на бок, чтобы оказаться лицом ко мне, он берет меня под коленку и вытягивает мою ногу на его бедро, сближая нас, и говорит:

— Я чувствовал тебя, Нина. Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной. Я напугал тебя?

Да.

— Нет.

— Я сделал тебе больно?

Да.

— Нет.

— Тогда что? — спрашивает он тихо, в выражении его лица видно беспокойство.

Пытаясь уменьшить то, что вылезает в моей голове, я оборачиваю руки вокруг его шеи, обнимая его сильнее, и говорю:

— Ты просто такой по-настоящему властный, и я думаю... да... может быть, ты немного пугаешь меня.

— Прости, — говорит он, прижимая свой лоб к моему. — Посмотри на меня.

Когда я открываю глаза, он впивается в меня взглядом, придвигая свой нос к моему носу.

— Я не хочу пугать тебя. Не хочу причинять боль. Я только хочу быть ближе к тебе, и это единственный способ, который я знаю.

— Тебе не надо извиняться за то, какой ты, — тихо выдыхаю я. — Это. Твои объятия. Я никогда не чувствовала себя в большей безопасности. Так что просто обнимай меня, хорошо?

И он так и делает, очень долго, пока я пытаюсь прочистить голову. Мы просто обнимаем друг друга, а затем он берет мою руку, облизывает мою ладонь, прежде чем целует ее и прижимает к своей груди.

— Ты поглощаешь меня, ты знаешь это?

Я качаю головой и говорю:

— Я полагаю, что большую часть времени раздражаю тебя.

— Так и есть, — смеется он. — Твой остроумный ротик раздражает меня, но в то же время мне нравится это в тебе. Ты не принимаешь мое дерьмо, и мне нравится это. Но в то же время, я нуждаюсь в том, чтобы ты была способна принять мою фигню. Я требовательный и упрямый. И я не готов изменить это, поскольку я наслаждаюсь контролем.

— Почему?

Он произносит на выдохе:

— Давай не говорить об этих «почему». Не сегодня.

— Однажды?

— Однажды, дорогая, — говорит он, притягивая меня ближе к своему обнаженному телу. — Ты можешь остаться на ночь?

— Ммм хмм. Беннетт уехал в Майами на несколько дней. Я твоя до его возвращения.

Отклонив голову, он бросает в меня смертельный взгляд и язвительно говорит:

— Нет.

— Нет?

— Ты моя независимо от того, где он находится. Здесь или нет. Я не очень-то хорошо умею делиться с другими.

Я колеблюсь секунду и затем говорю:

— Это не так-то просто. Он не тот, кем кажется, Деклан.

— Что это значит?

— Просто... это нелегко.

Он качает головой в смятении, и я тихо повторяю:

— Это не так-то легко.

Он легонько проводит своими губами по моим, целуя, и я чувствую холод его дыхания, когда он шепчет:

— Я не жду, что с тобой будет легко, но этого недостаточно, чтобы остановить меня от того, чтобы заполучить тебя.

И с этими словами я целую его, позволяя ему наслаждаться моим сладким ядом. Он может контролировать меня в постели, что, несомненно, заставит меня еще настрадаться, но, в конце концов, я приму боль, потому что знаю, что буду в состоянии уничтожить его, чтобы спасти себя, чтобы вернуть себе все, что у меня украли, когда мне было всего пять лет.

Пробуждение в постели Деклана было безмятежным. Безмятежным каждым омерзительным способом. Его руки были на мне повсюду, в то время как его лицо было спрятано между моих ног, прежде чем он притянул меня на свои колени. Он завел руки мне за спину и держал их там своими руками, пока я трахала его. И вновь, он переплел и держал наши пальцы вместе, пока я кончала. Если быть честной, то мне требовалась его поддержка, потому что то, что он заставлял меня чувствовать во время секса, было мучительно и тревожно. Я не хотела, чтобы секс был приятным. Он не должен быть таким.

Но он не дал мне иного выбора, поэтому я солгала ему, сказав, что Клара приедет в мою квартиру, и мне надо там появиться, чтобы не вызвать подозрений. Мне просто нужно было убежать от него. Как только я возвращаюсь домой, я принимаю обжигающе горячий душ, отмывая каждую мою часть, но ничто не может очистить меня так, как Пик. Я чувствую, что ломаюсь и прекращаю бороться. Никогда в жизни я не хотела чувствовать то, что меня заставил ощутить Деклан. Когда картинки прошлой ночи и этого утра всплывают у меня в голове, слезы начинают свободно струиться по щекам, а в животе гниет отвращение.

Неспособная удержать все в себе, я выхожу из душа, падаю на колени, и меня неудержимо рвет. Болезненной смесью слюны, самой рвоты и слез. Образы Деклана, Карла, ремня, плоти, спермы, того старого матраса, вони подвала, запаха Деклана, моей ненормальной ненависти к Беннетту, моего одиночество без Пика, надгробного камня отца. Все это поглощает меня. Я слышу, чувствую, вижу, и затем еще один мощный позыв поднимает все вверх по моему горлу и отправляет в туалет.

В данный момент я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу все в этой дерьмовой жизни, от которой так отчаянно хочу освободиться. Из меня вырываются рыдания, и я падаю на холодный пол и лежу, мокрая и обнаженная, а по комнате витает запах рвоты. И когда закрываю глаза, вижу папочку.

— Принцесса, что ты делаешь? — сонным голосом бормочет он, когда я пробираюсь к нему под одеяло.

— Я испугалась.

Он помогает натянуть на меня одеяло, а затем обнимает меня и говорит:

— Никто не причинит тебя боль. Я всегда защищу тебя. Теперь расскажи, что напугало тебя.

— Я не помню. Я просто проснулась и уже была напугана.

— Плохой сон?

Я киваю головой у его груди и съеживаюсь под покрывалами, говоря:

— Можно я посплю с тобой, папочка?

— Ты не хочешь возвращаться в свою кровать?

— Нет, я хочу побыть с тобой.

Его большие руки сжимают меня крепче.

— Ну как я могу сказать тебе «нет»? — говорит он и целует меня в лоб, щетина на его подбородке щекочет мою кожу, заставляя меня хихикать.

— Папочка! Щекотно! — взвизгиваю я, и как только слова вылетают из моего рта, он смеется и опускает свое лицо к моей шее, притворяясь, что ест меня. Мы вдвоем громко смеемся в темной комнате, кубарем катаясь по его постели.

Я начинаю щипать его за бока, и он откатывается на свою сторону, широко улыбаясь, и хихикает.

— Ты выиграла. Выиграла. Сдаюсь.

— Ты никогда не сдаешься, — говорю я.

— Иногда мужчине нужно понимать, что нужно позволить женщине выиграть. Теперь поцелуй меня перед сном, — отвечает он.

Он показывает пальцем на свою щеку, и я наклоняюсь и целую его небритое лицо, ощущая, как щетина колет нежную кожу моих губ.

— Иди сюда, — говорит он, и я ложусь в его объятия. Он целует меня в макушку. — Закрывай глаза. Тебе нечего бояться. Я никогда не позволю никому причинить тебе боль. Ты всегда будешь в безопасности.

— Я люблю тебя, папочка.

— Я так сильно люблю тебя, принцесса. Засыпай и найди меня в своих снах.

Картинка исчезает, и я падаю на бок, сворачиваюсь в клубок и плачу из-за всего того, что он пообещал, и что так и не произошло. Я никогда не была в безопасности, этот мир причинил мне столько боли, сколько я и не думала, что человек вытерпит. Все из-за Беннетта. И теперь я лежу здесь, в его ванной, нашей ванной. Он мой муж. Мы делим дом, постель, жизнь. Я знала, что делала, когда присоединилась к его миру, но после того, что случилось с Декланом, я хочу убежать. Убежать так далеко, не оглядываясь назад и не вспоминая ничего из этого. Бежать по дороге назад во времени. Вернуться в Нортбрук, в дом, где я раньше жила, пронестись сквозь входную дверь, в мою спальню, где мой папа все еще ждет меня возле маленького столика с розовыми маргаритками, чтобы присоединиться к нашему чаепитию принцесс. Возможно, если я буду достаточно сильно плакать, мир сжалится надо мной, сойдет со своей оси и осуществит мои мечты.

Я хочу назад моего папочку.

После всех этих лет, я просто хочу, чтобы папочка вернулся.

Проходит пара часов, и теперь я сижу в гостиной и наблюдаю, как идет снег. Все мое тело болит, и я чувствую усталость после своего срыва. Я знаю, лучше так, чем позволить этим чувствам жить во мне. Прошло много времени с тех пор, как я так истерила и жалела себя. А теперь я сижу и беру под контроль огонь, растущий внутри меня. Огонь, который я выпустила ранее. Я чувствую, как он разливается по венам горячей лавой. Возрождая то, что я делаю здесь. Тут я ради восстановления того, что у меня украли. Возвращение того, что было моим до того, как моего отца оторвали от меня и убили в тюрьме. Я могу справиться с Декланом, это была просто минутная слабость, но сейчас, я подправила ту стальную стену.

К черту Деклана.

К черту Беннетта.

Это для того, чтобы справедливость восторжествовала.

Это месть, к которой я готова.

Не тратя время впустую, я хватаю пальто и ключи и направляюсь в гараж, чтобы поехать в Джастис. Мне нужно увидеть Пика. Когда я подъезжаю к его трейлеру, вижу машину Мэтта. Я никогда не забуду ту ночь, когда Пик пробрался в мою спальню через окно посреди ночи. Мэтт тоже там был. Пик обнимал меня, пока я рыдала на заднем сиденье машины Мэтта несколько часов подряд, пока он вез нас в северный Иллинойс, где они с Пиком снимали квартиру. Мы втроем жили несколько лет вместе, пока я и Пик не сняли свою собственную квартиру.

Я больше не возвращалась в школу. Я была беглянкой, но не позволила себе стать недоучкой. Пик дал мне денег, чтобы купить учебники для домашнего обучения, которые помогли мне окончить среднюю школу. Самостоятельное обучение не отбирало того, что я была образована как любой другой выпускник, с дипломом или без. Я всегда любила школу и изучение новых предметов. Я просмотрела каталог курсов в местном университете и купила учебники для занятий, в которых была заинтересована, и сама училась по ним. Пик всегда дразнил меня, но я не позволила реальности того, что меня исключили из средней школы, изводить меня. Пока я не достигла положенного возраста, я не могла рисковать, чтобы получить работу, поэтому помогала Пику взвешивать и упаковывать фигню, которую приносил Мэтт. Из-за тех людей, с которыми они имели дело, я всегда была около Пика. Было безопаснее продавать вместе с ним, чем оставаться одной в квартире.

Но мне никогда не нравился Мэтт, несмотря на то, что он дружил с Пиком. Мне приходилось пару раз драться с ним, когда он напивался и пытался залезть мне в трусики. Но он тоже был на моей стороне той роковой ночью, когда они с Пиком вручили мне самый огромный подарок, о котором я только и могла просить. Мэтт и Пик позволили мне отплатить смертью. Первый вкус мести, который я ощутила, и они оба были на моей стороне, когда я зажгла спичку и убила Карла и Бобби той темной ночью. Мне было лишь пятнадцать, когда я почувствовала сладкий вкус мести, пока их жалобные крики были охвачены адским пламенем. И сейчас, увидев его здесь, я раздражена, потому что независимо от того, как он не нравится мне, я всегда буду признательна ему за тот бесценный подарок. И когда я закрываю дверь и захожу внутрь, Мэтт презрительно усмехается, зная обо все, что я делаю с Беннеттом.

— Так, так, так, что привело в эту дыру дамочку из высшего общества?

— Я безумно рада видеть это.

— Что — это? — спрашивает он.

— То, как твой словарный запас подрос за годы, — выдаю я, снимая пальто, а затем смотрю на Пика и говорю:

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Чувак, выметайся, — говорит он Мэтту.

— Какого хрена?

— Не начинай, ты знаешь, что Элизабет редко может выбраться, чтобы увидеть меня, — высказывает он Мэтту, встает и подходит ко мне. Я обнимаю Пика и наблюдаю, как Мэтт хватает свою куртку и направляется к двери.

— Позвони, когда она свалит.

— Да, чувак. Поговорим позже.

Мэтт оглядывается и смотрит на меня через плечо, прежде чем выходит за дверь и уезжает. Я крепко обнимаю Пика и почти душу его.

— Вау. Что происходит? — говорит он, обнимая меня.

— Я очень соскучилась по тебе, — неразборчиво бормочу я.

— Все в порядке? Что-то произошло? — спрашивает он, подводя нас к дивану и усаживаясь.

— Прошлой ночью я трахалась с Декланом.

Беспокойство на лице Пика не удивительно. Кроме Карла, Пик был единственным парнем, с которым у меня был секс, до Беннетта. Но Беннетт ничто по сравнению с Декланом.

— Черт, — выдыхает он. — Ты как, нормально?

— Он связал меня ремнем, — произношу я.

— Это еще что за фигня?

— Вот такой он. Он властный. Вообще-то он трахнул меня на новогодней вечеринке. Тогда был наш первый раз. Был быстрый перепихон в ванной.

— Погоди-ка. Давай поподробней, — озадаченно говорит он.

— Я пыталась заставить его ревновать на вечеринке, видимо это сработало. Он последовал за мной в ванную комнату, и у нас был секс. Я не видела его и не разговаривала с ним, пока вчера сама не приехала к нему. Беннетт в Майами, поэтому я провела всю ночь с Декланом. Секс с ним был ужасным. Невозможно заглушить происходящее, потому что он такой требовательный во всем. Я уехала утром домой, потому что чувствовала себя отвратительно.

— Иди сюда, — выдыхает он, крепче сжимая меня в объятиях. Мы просто сидим минуту, затем он спрашивает: — Итак, что ты думаешь?

— Я не могу просто бросить его. Он подходящий парень. Я знаю это.

— Почему ты так уверена?

Качая головой, говорю:

— Я не знаю. Я просто чувствую это. Не могу объяснить... просто предчувствие.

— Даже не знаю, — говорит он, сомневаясь в моих словах.

Немного раздражаясь, я спрашиваю:

— Что?

— Думаешь, он способен?

— На этот вопрос никто тебе точно не ответит, но да, я думаю, он может сделать это.

— Что если он все выяснит?

— Не выяснит.

Всматриваясь в мое лицо, он давит на меня:

— Не будь так уверена в этом. Уверенность слишком опасная штука.

Поворачиваясь в его руках, я устраиваюсь удобнее и выговариваю:

— Чудесно. Что если он узнает? Понятия не имею, Пик. Что это будет значить? Преступление не будет совершено.

— Что насчет Беннетта? Если Деклан все узнает или будет неспособен, ты сможешь сделать все сама?

Я раздраженно смеюсь, поворачиваюсь лицом к Пику и говорю:

— То, как ты сомневаешься во мне, выставляет тебя глупцом. Я люблю моего папу, и он заплатил слишком большую цену, когда был убит, — осуждающе глядя на него, я закипаю. — Если ты думаешь, что я не способна, то ты совсем меня не знаешь.

— Я знаю тебя. Лучше всех знаю. Но мы говорим об убийстве, Элизабет.

— Я в курсе, о чем мы говорим, Пик. Я живу в этой игре четыре года. Я делю постель с сукиным сыном, — выплевываю я. Пик раздраженно проводит рукой по волосам и говорит, тяжело дыша:

— Я знаю. Боже, знаю. Просто прошло так много времени. Ты просто отчасти уже привыкла к той жизни, которую ведешь, так?

— Да, — тихо говорю я. — Я понимаю. Для меня все по-прежнему, но думаю, я немного более встревожена, чем ты, принимая во внимание мою роль. Но я чувствую, что это, наконец, произойдет. Исполнится то, чего мы так долго хотели, правильно?

— Я обещаю, что сделаю что угодно, чтобы улучшить твою жизнь. Я не изменил мнение. Тот ублюдок заплатит за то, что сделал с твоей жизнью.

Киваю, моя улыбка становится шире от мысли, что Беннетт получит по заслугам за все дерьмо, что случилось со мной. За смерть моего отца, за все беды, которые случились по вине его и его родителей. Я буду упиваться тем, что останется после него — властью и деньгами. Разрушение жизни Деклана по пути к моему спасению — это неизбежность, если мы с Пиком хотим оставаться чистенькими. Итак, мы двигаемся дальше по плану. Мы ждали этого момента годы. Весь вечер мы обговариваем детали и решаем, что я вернусь через несколько дней, когда Беннетт отправится в Дубай. После разговора Пик очищает меня, и затем я возвращаюсь на дорогу. Назад за своим возмездием.

После встречи с мистером Бернстайном из журнала «Чикаго», я работаю над отрывком статьи, которую они хотят опубликовать в следующем месяце в февральском номере. Журнал пишет о нескольких «Важных» парах в честь Дня святого Валентина и хочет поставить нас с Беннеттом на первый план, поэтому дал мне самой написать эту часть. Мне приказали написать о том, как мы поддерживаем «искру» и помогаем разным благотворительным организациям. Беннетт казался таким взволнованным, когда пару часов назад я позвонила ему и рассказала детали статьи и о встрече с мистером Бернстайном и редактором, которого мне назначили.

Когда я заканчиваю с работой, то начинаю собираться. Деклан, наконец, написал мне после двадцатичетырехчасовой тишины. Меня не удивило, что он больше не мог ждать. Сообщение было коротким, только суть, и я согласилась приехать к нему. Хотя я переживаю по поводу секса с Декланом, я пытаюсь сфокусироваться на иных вещах, но это по-прежнему пленит мой разум. Одевшись, я выхожу и еду к нему. Когда лифт открывается, он улыбается и делает шаг ко мне, протягивая ключ-карту.

— Вот, — говорит он.

— Для чего это?

— Чтобы спасти меня от напряга спускаться вниз и забирать тебя каждый раз, как ты приезжаешь. Бери.

Кокетливо улыбаясь, говорю:

— Итак, значит я «напряг»?

— Ты? Нет.

Когда мы заходим в лифт, он встает передо мной, толкает к зеркальной стене и целует. Он кладет руки мне на шею, контролируя каждое движение поцелуя, пока его язык раскрывает мои губы, чтобы он мог получить больше. Наши тела прижимаются друг к другу, и его тепло согревает меня, и когда он отстраняется, я чувствую себя немного возбужденной.

— Я скучал по тебе, — говорит он, смотря вниз на меня.

— Да?

— Как всегда.

Он берет меня за руку, когда открывает дверь, и я чувствую доносящийся из кухни запах готовящейся еды.

— Что там? — спрашиваю я, усаживаясь.

— Ужин.

— Ты готовишь? — спрашиваю я, ухмыляясь, когда он берет бутылку вина и наливает мне в бокал Пино Нуар.

— Почему ты выглядишь такой удивленной?

Качая головой, я делаю маленький глоток, прежде чем сказать:

— Думаю, на самом деле я не очень много знаю о тебе, поэтому уверена, что меня еще многое удивит.

Он улыбается от моих слов, затем идет на кухню и начинает резать овощи.

— И что ты готовишь нам?

— Курицу в винном соусе с миндалем, жареные овощи и молодой картофель.

— Звучит удивительно, — говорю я, потягивая вино и наблюдая, как он легко двигается по кухне. — Кто научил тебя готовить?

— Моя мама. Вспоминая то время, когда я был еще ребенком, я помню, как она ставила стул у плиты, чтобы я мог на нем стоять. Я мог наблюдать и помогать ей, когда понадобится что-нибудь помешать. В конце концов, она стала позволять мне разбивать яйца и выполнять простые поручения, — говорит он мне, когда собирает овощи и опускает их в сотейник. — А когда я стал старше, мы с ней вместе стали готовить более сложные блюда.

— Кажется, у тебя прекрасная мама.

— Такой она и была.

— Была? — спрашиваю я, и когда слово вылетает изо рта, он смотрит на меня и говорит:

— Однажды, — то же слово, которое он произнес, когда я спросила, почему ему требуется все контролировать.

— Что насчет тебя? — спрашивает он. — Ты любишь готовить?

— Я никогда не училась.

— Твоя мама никогда не учила тебя? — спрашивает он.

Я качаю головой, зная истинную правду, что у меня никогда не было матери, но ведь Деклан знает лишь ту ложь, которую я ему поведала о моей семье, поэтому я отвечаю:

— Нет. Она много работала и редко бывала дома. Мне нравится наблюдать за Кларой, когда она занимается приготовлением блюд. Иногда она разрешает мне помогать ей, но не часто. Я делаю почти столько же, сколько позволяла делать тебе твоя мама, когда ты стоял на стуле рядом с ней. Я только мешаю еду и наслаждаюсь ароматным запахом.

Я вижу, как маленькие морщинки становятся глубже в уголках его глаз, когда он смотрит на меня и смеется.

— Я просила Беннетта немного сократить ее расписание, чтобы я могла делать по дому больше вещей, но он отказывается. Клара работает у него долгое время, и ему очень нравится знать, что она присутствует в доме.

Деклан смотрит на меня пару мгновений, когда я заканчиваю говорить, затем разрывает тишину, произнося:

— Иди ко мне.

Жестом он приглашает присоединиться к нему.

— Зачем? — подозрительно спрашиваю я.

— Затем, что я собираюсь научить тебя готовить, дорогая.

Я улыбаюсь, поднимаюсь со стула и подхожу к нему. Он тянется и берет головку чеснока, располагая его на разделочной доске, затем передает мне нож.

— Я обжарил его ранее. Чеснок всегда вкуснее, если его обжарить, — терпеливо объясняет он мне, когда я смотрю на него и киваю. — Очисти два зубчика и затем расположи нож горизонтально.

Я выполняю все, как он говорит, очищая чеснок. Деклан становится у меня за спиной и накрывает ладонями мои руки, располагая нож горизонтально над зубчиками, и затем хватает запястье моей другой руки.

— Теперь сожми руку в кулак и опусти поверхность ножа, чтобы он раздавил чеснок, — инструктирует он.

С его рукой на моем запястье я сжимаю кулак и опускаю нож, раздавливая чеснок.

— Идеально, — бормочет он мне на ушко. — Сделай так же с другим зубчиком.

Он держит свои руки на моих, пока я повторяю действия. Затем он помогает мне приготовить соус для курицы, подсушивая миндаль и измельчая лук шалот и грибы. Когда я залила все это шампанским, он помог мне расположить курицу на блюде и залить ее поверх соусом.

— Ты бы не могла включить духовку? Она автоматически установлена на температурном режиме 350, поэтому просто нажми на «выпекать».

— Хорошо, — говорю я, иду к духовке и включаю ее.

Я наблюдаю, как Деклан заканчивает, и когда духовка издает сигнал, он ставит все в нее и устанавливает таймер на тридцать минут.

— Из-за чего ты так улыбаешься? — спрашивает он, вставая передо мной.

— Из-за тебя.

— Почему это?

Вытягивая руки и обнимая его за талию, я говорю:

— Ты нравишься мне таким, — эти слова выходят искренними.

— Каким таким? — спрашивает он и делает шаг ближе, пробегая рукой по моим волосам и приподнимая мою голову к его.

— Вот таким. Ты такой спокойный, в черных джинсах и футболке, учишь меня делать что-то новенькое. Мне нравится милый Деклан, — тихо говорю я, всматриваясь в его изумрудные глаза.

— Ты намекаешь, что я не всегда милый?

Я начинаю хохотать, а затем отвечаю:

— Большую часть времени ты засранец.

Он откидывает голову назад и начинает смеяться, и звук его смеха заставляет и меня заливаться смехом сильнее. На его губах играет широкая улыбка, когда он снова смотрит на меня. Он соглашается, возвращая мне мои слова:

— Мне приятно, что тебе это нравится.

— Боюсь даже спрашивать, — дразню я его.

— Не смей никогда бояться, — говорит он, затем добавляет: — Ты нежная. И мне это нравится, но ты не показываешь этого часто.

Его слова мгновенно отражаются на моем лице, когда он проводит рукой по моим щекам, говоря мне:

— Мне так нравится, когда ты со мной нежная.

— Это нелегко для меня.

— Знаю, но хочу этого от тебя.

Он не подозревает, что я собираюсь использовать каждое его слово для создания идеального яда, чтобы укусить его. С нежным наивным кивком обвиваю его шею руками, когда он склоняет голову для поцелуя. Его руки хватают мою задницу и поднимают меня, заключая в свои объятия. Оборачиваю ноги вокруг него, и он несет меня на диван, затем мы садимся, я нахожусь сверху, удобно устраиваясь на его коленях. Мы продолжаем целоваться, его вкус отдается необходимостью, когда он углубляет поцелуй, разливаясь жаром в глубине моего рта. Жестко, быстро, мягко, медленно, лижет, кусает, посасывает, все это исходит от него горячим пламенем, и время останавливается в данный момент. Но мы оба быстро поворачиваем головы назад, когда звенит пожарная сигнализация и запах подгоревшей еды распространяется в воздухе.

— Бл*дь, — выдыхает Деклан с беззлобным удивлением, когда смотрит через мое плечо. Когда я оборачиваюсь, вижу, как едкий дым заполняет комнату. Я соскакиваю с его коленей и бегу сквозь облако дыма, идущего из духовки.

— Черт! — выкрикиваю я и быстрым движением открываю духовку, клубы дыма ослепляют меня. Деклан подходит ко мне и тянется кухонными рукавицами, чтобы достать подгоревшую курицу. Мое выражение лица отражает стыд, потому что я стала причиной испорченного обеда, но выражение на моем лице контрастирует с его смехом, что немного раздражаетменя. Он бросает противень на плиту и быстро направляется к стеклянным раздвижным дверям, чтобы немного проветрить помещение, и затем подходит, чтобы отключить пожарную сигнализацию.

— Что я сделала не так? — интересуюсь я, когда он возвращается на кухню, все еще посмеиваясь, я раздраженно бросаю ему: — Прекрати вести себя настолько глупо и заканчивай смеяться надо мной.

Он наклоняется над плитой и смотрит на режимы регулировок.

— Черт, Нина, — смеется он.

— Что? — фыркаю я.

— Ты включила духовку на «жарку/гриль», вместо «выпекания».

Смущение нарастает внутри меня, но я не могу ничего сказать, когда поворачиваюсь к столешнице и смотрю на обед, который я испортила.

— Ну, — говорит он, когда поворачивается ко мне. — Похоже, ты не шутила, когда говорила мне, что не умеешь готовить.

— Мне так жаль, Деклан.

— Ничего страшного. Все в порядке, — убеждает он, проводя своей рукой вниз по моей руке.

— Прекрати.

— Что прекратить?

— Вот так улыбаться мне. Мне стыдно.

— Почему? — спрашивает он. — Потому что ты не идеальна?

Я сужаю глаза, смотря на него, и заявляю:

— Есть вещи, которые я готовлю прекрасно.

— Да ты что? Ты разожгла во мне интерес.

— Выйди, — требую я, легко подталкивая его в грудь. — Я исправлю это. Просто дай мне пару минут.

Он разворачивается, говоря нежно:

— Тебе не нужно ничего исправлять. Все телефоны служб по доставке еды в шкафу у холодильника.

— Нет. Ты бросил мне вызов, поэтому я собираюсь доказать тебе, — говорю я. — Только… избавься от подгоревшей курицы.

— Хорошо, — хихикает он.

Когда он выбросил испорченный обед, я начала ходить по кухне, пытаясь найти пару вещей, которые мне необходимы. На самом деле, я была с ним честна. Я совершенно не имею понятия, как готовить. Когда мы с Пиком стали жить самостоятельно, у нас еле хватало денег, чтобы заплатить за съемное жилье, где мы жили. Черт, пару раз нам даже приходилось сбегать, чтобы не быть выселенными. Всю жизнь мы перебивались от безденежья, поиск ликера было лучшим вложением денег, чем позволить себе потратить их на более безопасное жилье. По крайней мере, когда ты пьян, ты сбегаешь от реальных проблем, которыми наполнена жизнь.

Я держу лопатку в руке, стоя у плиты со сковородой, затем поворачиваю голову через плечо и сквозь закрытые двери смотрю на Деклана. Я бы солгала себе, если бы сказала, что не очарована им, потому что я очарована. Такая жалость, что мы не встретились в другое время, но постоянно ориентироваться на «что могло бы быть» — не даст ничего, кроме разочарования, потому что только в этой жизни мы встретились.

Раскладывая по тарелкам приготовленное блюдо, к слову, это одно из немногого, что я умею готовить, я иду к обеденному столу и ставлю на него тарелки.

— Захватишь вино? — кричу я Деклану, и когда он подходит к столу с бутылкой, я поднимаю на него взгляд и улыбаюсь, он же смеется в ответ. Его глаза смотрят в мои, и он подмечает:

— Ты выглядишь такой гордой, но я-то еще не попробовал.

— Потому что я знаю, что нет ни единого шанса, что тебе не понравится, — смеюсь я, когда он усаживается на стул и расправляет салфетку на коленях.

— И это я слышу от девушки, которая поддразнивала меня, что я привез ее в «Over Easy Café», — говорит он и берет в руки сэндвич с жареным сыром и пробует. Я делаю глоток вина, а затем он соглашается: — Самый вкусный жареный сыр в моей жизни.

Мы оба смеемся, когда берем наши сэндвичи и начинаем есть. Уже давно мне не было так уютно. Это немного отличается от того, как я чувствую себя в обществе Пика, может, потому что он знает каждую омерзительную деталь обо мне, но Деклан смотрит на меня, как будто я что-то хорошее и чистое. Это все ложь, но в настоящий момент ложь делает меня счастливой и цельной. Так что мы сидим в его многомиллионном пентхаусе и наслаждаемся простым обедом в виде жареного сыра с вином Пино Нуар. После обеда я помогаю Деклану вымыть тарелки. Мы убираемся на кухне, расставляем все по местам, но все равно я замечаю, что в воздухе остался запах гари. Я беру прядь волос и нюхаю ее, пока Деклан смотрит на меня.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

— Мои волосы, они воняют дымом.

— А что насчет моих? — говорит он, подходя ко мне и опуская свою голову.

Пройдясь по его густым волосам, я отвечаю ему:

— Да, и твои тоже.

Он берет меня за руку и ведет через холл в его спальню. Включая одну из ламп, он ведет нас в большую ванную комнату, в которой находится огромный, мраморный душ без дверей и с большой бесшовной стеклянной панелью с одной стороны. Две раковины совмещены и расположены вдоль стены, их поддерживают темные шкафы из красного дерева. Раковины похожи на белые передники на темном фоне. Вдоль стены, где располагаются окна, расположена большая джакузи. Ванная комната выполнена в современном и мужском стиле, как и остальная часть квартиры.

Возвращая взгляд к Деклану, я вижу, что он набирает ванну, затем он разворачивается ко мне и подходит к центру комнаты.

— Снимай одежду, Нина.

— Ванна? — спрашиваю я.

Он стягивает футболку и отбрасывает ее в сторону, говоря:

— Да, ванна, — он направляется ко мне и хватает за подол футболку. — Подними руки.

Он стягивает с меня футболку, затем снимает мои джинсы. Я держусь за его плечи, чтобы удерживать равновесие, когда поочередно поднимаю ноги, чтобы он смог полностью избавить меня от обтягивающей материи джинсов. Он также стоит на коленях передо мной, когда начинает медленно стягивать мои трусики вниз. Когда, наконец, он стягивает их с меня, он проводит руками по моим ногам, останавливаясь на уровне киски. Одной рукой он проскальзывает между ног, проводит ею по моим шелковистым складочкам и поднимается выше до низа живота, он некоторое время удерживает ее на месте, не сводя с меня своего взгляда.

— Такая нежная и красивая.

Он произносит это таким чувственным голосом, пропитанным сексом. Никто и никогда не смотрел на меня так, как он; своими словами он только разжигает волну неловкости внутри меня, потому что, если бы он только знал, через что это тело прошло, он бы не смотрел на него с таким восхищением.

После того как мы избавились от остатков одежды, он берет меня бережно за руки и подводит к ванне, наполненной горячей водой. Когда Деклан забирается в воду, я располагаюсь между его ног, откидываясь спиной на его твердые мышцы груди и живота. Он оборачивает руки вокруг моей груди и притягивает меня ближе, и тепло его тела и воды, что окружает нас, обволакивает меня. Взгляд тяжелеет, и веки сами закрываются, я полностью откидываюсь на него и доверяюсь его телу, расслабляясь.

— Скажи мне, о чем ты сейчас думаешь, — бормочет он на уровне моего ушка.

— Ммм…

Его грудь сотрясается от беззвучного смеха, и он произносит:

— И это все? Ммм?

— Я расслабляюсь.

Он перекидывает мои волосы через плечо и начинает покрывать поцелуями мою влажную шею, прижимаясь горячими губами к чувствительной коже, из-за чего я начинаю вздрагивать всем телом и покрываюсь мурашками, что вызывает у него тихий смех.

— Мне следует волноваться? — заявляет Деклан, вдребезги разбивая длительную тишину.

— О чем именно? — отвечаю я вопросом на вопрос, мои глаза при этом все еще прикрыты, когда я спокойно поворачиваю голову вбок.

— Что трахаю тебя без презерватива.

— Я уже говорила тебе, я не могу забеременеть, — напоминаю я ему.

Он некоторое время молчит, затем спрашивает:

— Ответь, почему.

Делая глубокий вдох, я немного отстраняюсь от него и поворачиваюсь всем телом, чтобы видеть его, только потом продолжаю говорить:

— У меня третья степень эндометриоза.

— Я не... — начинает он немного растеряно, все его чувства отражаются на лице.

— Это когда наблюдается аномальный рост клеток за пределами полости матки. Поэтому шансы забеременеть становятся ничтожно малыми, — объясняю я.

— Детка, я... — начинает говорить он, качая головой, ему становится даже более некомфортно от этих слов, чем мне самой. — И когда ты обнаружила это?

— Когда мне еще только исполнилось двадцать, — отвечаю я ему. В то время у меня начинались необъяснимые боли внизу живота. Со временем они становились все сильнее и сильнее, пока в один день не произошло страшное — я попала с жуткими болями в больницу, потому что сама больше уже не представляла, что со мной происходит. Они начали делать анализы и, наконец, после пары месяцев беспрерывного обследования, они поставили этот диагноз.

— Они могут что-нибудь сделать?

— Нет. Когда у тебя есть это, значит есть. От этого нет лекарства.

— А как же боли? — спрашивает он обеспокоенно.

— Я проходила кое-какое гормональное лечение для снятия боли в экспериментальном порядке, но побочные эффекты были огромными, поэтому мне пришлось прекратить. Я получаю по рецепту обезболивающие таблетки, чтобы облегчить боль, но это не дает особого результата.

Он судорожно проводит рукой по волосам и затем ласково кладет ладонь на мое лицо, когда говорит:

— Боже, детка, мне так жаль. Я даже не знаю, что и сказать.

— Я в порядке, — пытаюсь заверить его. — Это не ново для меня. Я знаю об этом на протяжении многих лет. Так что все нормально.

— Ты хочешь детей?

Пожимая плечами, я отвечаю:

— А это так важно? Я имею в виду, не похоже на то, что жизнь дала мне право выбирать.

— Конечно, это важно.

— Я никогда не буду матерью, какой толк тогда бросать несбыточные желания в пустоту.

Я уже достаточно сделала этого. Я помню, как Пик сидел рядом со мной, когда доктор сказал мне, что я никогда не смогу иметь детей. Я плакала на протяжении многих дней, пока Пик держал меня в своих объятиях. Это напомнило мне ситуацию, когда ты оплакиваешь то, что никогда не было твоим, чтобы в итоге потерять это. Но это было шесть лет назад, поэтому за это время я пришла к выводу, что я буду дерьмовой матерью. Что я могла дать ребенку? Перед тем как я вышла замуж за Беннетта, мы с Пиком выживали благодаря распространению наркотиков и едва сводили концы с концами. Такую жизнь я не хотела сама себе, а что говорить о ребенке? Поэтому с этими мыслями покончено навсегда.

— Ты все еще можешь быть мамой, ты же знаешь это? — Деклан произносит эти слова с такой безграничной нежностью.

Не желая показаться грубой, но желая, чтобы он прекратил об этом говорить, я выдавливаю слабую улыбку и мягко прошу его:

— Можем мы поговорить о чем-то, кроме этого, пожалуйста?

— Извини.

— Все в порядке. Просто я не могу часто говорить об этом...

— Тебе не нужно ничего больше отвечать, — заверяет он меня, перед тем как дарит поцелуй и оборачивает руки вокруг меня.

Тем же вечером, после принятия ванны, я уехала от Деклана домой. Беннетт на следующий день должен вернуться из Майами, и я хотела быть дома на случай, если он появится раньше. Я осторожничаю, общаясь с Декланом, пока мой муж находится дома. В основном мы болтаем с помощью е-мейлов, потому что их легко удалить, в отличие от телефонных звонков, которые можно записать и сохранить. Я бы предпочла не общаться даже по е-мейлу, но Деклан настаивает на общении в течение дня. Пока Беннетт в душе, я замечаю, что меня уже ждет письмо.

От: Д. Маккиннона

Кому: Нине Вандервол

Оправлено: 10 января, 13:23

Тема: Хочу тебя

Когда он уезжает? Я хочу тебя видеть.

Д.

Я быстро отвечаю, пока слышу, что Беннетт еще в душе.

От: Нины Вандервол

Кому: Д. Маккиннону

Отправлено: 10 января, 13:58

Тема: Re: Хочу тебя

Некоторые считают вежливым начинать сообщение с приветствия, даже с небольшого «Привет». И отвечая на твой вопрос, он уедет примерно в 15:30.

Нина.

Он тут же отвечает.

От: Д. Маккиннона

Кому: Нине Вандервол

Отправлено: 10 января, 14:00

Тема: Приветствие, таким маленьким ПРИВЕТ

Встретимся в отеле?

Д.

От: Нины Вандервол

Кому: Д. Маккиннону

Отправлено: 10 января, 14:01.

Тема: Re: Приветствие, таким маленьким ПРИВЕТ

Нам нужно поработать над твоим этикетом. «Приветствие» в теме сообщения невежественно. Я буду там в 16:00.

Нина.

От: Д. Маккиннона

Кому: Нине Вандервол

Отправлено: 10 января, 14:04

Тема: Отсутствие этикета

Тогда в 16:00. Приходи в мою комнату. Я оставлю ключ от лифта на стойке регистрации.

Д.

От: Нины Вандервол

Кому: Д. Маккиннону.

Отправлено: 10 января, 14:05

Тема: Дешевка.

Почему я чувствую себя проституткой или того хуже, дежурной дыркой?

Нина.

От: Д. Маккиннона

Кому: Нине Вандервол

Отправлено: 10 января, 14.06

Тема: Дешевка?

Дежурная дырка? Это еще что за хрень? Независимо от того, что ты написала, ты намного больше всего этого. Но я не собираюсь подслащать тебе все. Я нуждаюсь в тебе и становлюсь нетерпеливым с каждой минутой, пока у меня нет твоего тела. 16:00!!!!

Д.

Я смеюсь оттого, что Деклан ни хрена не понимает в американском сленге, когда удаляю все входящие сообщения, а затем удаляю все из корзины. Закрываю ноутбук и направляюсь в спальню, где Беннетт выходит из ванной с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Я улыбаюсь, когда подхожу к его чемодану.

— Чему ты так улыбаешься? — приближаясь, спрашивает он.

— Из-за тебя.

— Почему из-за меня?

— Ты ходишь тут весь такой мокрый, в одном полотенце, и это подленький поступок по отношению к твоей жене, — дразню я его.

— Почему это?

— Потому что ты уезжаешь на пару недель, и это последний вид тебя обнаженного, который ты мне даришь.

— А что насчет того, что я подарил тебе пару часов назад? — говорит он, намекая на долгий секс-марафон, который длился пару часов.

— Ну, это будет моим успокоением и воспоминанием на протяжении пары недель, когда я буду коротать ночи в одиночестве.

— Ты можешь звонить мне, когда тебе становится совсем одиноко, — говорит он, улыбаясь ослепительной улыбкой.

— Прекрати соблазнять меня! Потому что ты можешь опоздать! — напоминаю я ему. — Давай я помогу собраться.

— Как скажете, босс, — шутит он, перед тем как подарить мне целомудренный поцелуй, и затем направляется обратно в ванную. Складываю остальные вещи, которые он должен был уложить, чтобы убедиться, что он ничего не забыл. Болдуин и Беннетт будут в Дубае следующие пару недель, вместе с Ричардом. Они будут набирать команду людей для работы, в то время как реконструкция уже идет полным ходом. Я пересмотрела график Клары, чтобы быть более свободной на это время.

Когда Беннетт, наконец, выходит из ванной полчаса спустя, я решаю подарить ему фальшивую уверенность, что я отличная жена. Возможно, это моя совесть нашептывает мне так поступить, чтобы он и не думал сомневаться во мне. Мне нужно внушить ему крепкое ощущение, что мы единое целое, и мы крепко любим друг друга. Поэтому, как только он выходит, я направляюсь к нему, легко опускаю бретельки платья вниз по плечам, затем расстегиваю сбоку молнию платья. Он стоит и смотрит на меня, затем протягивает руку ко мне и легко тянет нежный материал, и платье падает лужицей к моим ногам.

— Я просто хочу тебя, — отвечаю я ему. — Еще раз, прежде чем ты уедешь.

— Я подарю тебе столько раз, сколько ты захочешь.

И он делает это, дарит мне еще и еще, он компенсирует свое будущее отсутствие, я чувствую, что нуждаюсь в этом. Как только я позволяю ему поверить, что полностью удовлетворена, мы просто лежим в течение некоторого времени. Я смотрю на часы, уже четыре, и я должна быть у Деклана в отеле. Когда Болдуин заходит, чтобы помочь Беннетту с багажом, я тоже вытаскиваю пальто из шкафа и надеваю его.

— А куда ты собираешься? — спрашивает Беннетт.

— Мы договорились встретиться с Марсией, когда ты уедешь. Но ты виноват, что я опоздала, — отвечаю ему наспех придуманную ложь, немного капризно, флиртуя.

— Ох, нет, миссис Вандервол, это вы виноваты, что я опоздал!

— Ты жалуешься?

— Не совсем, и пожалуйста, не чувствуй себя виноватой, что заставила меня опоздать.

Я вижу, что Болдуин улыбается, когда слышит наш диалог, я поворачиваюсь к Беннетту и говорю:

— Ты такой самоуверенный извращенец.

— Только для тебя, — смеется он. — Я буду очень скучать.

Мы прощаемся, пока лифт медленно опускается вниз. Я замечаю, что Беннетт на самом деле расстроен, в то время как я чувствую эмоциональный подъем, что должна быстро добраться до Деклана, так как прилично опоздала. Но я это скрываю, потому что сейчас играю роль хорошей женушки, которая будет умирать от тоски по любимому муженьку. Когда лифт останавливается внизу, мы выходим из него, обмениваемся поцелуями и нежными словами, затем Беннетт садится в машину, в которой его уже ожидает Болдуин. Я же направляюсь на подземную парковку гаражного типа, чтобы взять машину. Когда я приезжаю в «Лотос», я выхожу из машины, взяв с собой бумажник, и на ресепшне забираю карточку от номера, которую оставил мне Деклан. Когда поднимаюсь на верхний этаж, я использую ключ-карту от номера, чтобы попасть в пентхаус Деклана.

— Где, черт возьми, ты была так долго? — сразу же кричит он, когда я захожу внутрь. То, как звучит его голос, пугает меня.

— Прости.

— Где ты была прошедший час?

Он проходит на середину комнаты и рявкает эти слова разъяренным тоном. Одетый в костюм с идеально подобранным галстуком, он выглядит властно, жестко. Его глаза сужаются, челюсть крепко сжата, можно понять, что он раздражен не на шутку.

— Деклан, прости, — говорю я спокойно. — Беннетт уехал поздно, и я не могла приехать к тебе. Я приехала сразу, как только у меня появилась возможность.

Он проделывает свой путь ко мне и останавливается, крепко сжав кулаки.

— Мне не нравится слышать, где ты была. Ты сказала в четыре, ты согласилась, и значит, в это время тебе необходимо быть тут.

Я открываю рот, чтобы огрызнуться или дерзко ответить. Но если я это сделаю, то разозлю его еще больше. Он хватает меня своей огромной ладонью за подбородок и сжимает его. Деклан смотрит в мое лицо, затем говорит немного спокойней:

— Я думал, с тобой что-то произошло.

— П–прости, — выдыхаю я.

Прижимаясь своим лбом к моему, он делает глубокий вдох, закрывая глаза. Внезапно он сдавливает пальцами подбородок до боли, я могу чувствовать напряжение, которое звенит в его теле. Он резко открывает глаза и делает быстрый шаг назад, не выпуская моего подбородка из своих рук.

— Его запах на тебе, — выплевывает он, слова полны ярости и отвращения.

— Я... я…

— Ты что трахала его, перед тем как прийти ко мне? — дыхание толчками вырывается из его груди, голос похож на скрежет металла.

— Да, — испуганно бормочу я.

Он отпускает меня, смотря гневным взглядом.

— Быстро на кровать, — рявкает он. — И сними это чертово платье, я не хочу чувствовать его запах на тебе, когда буду трахать тебя.

— Деклан, пожалуйста.

— На кровать! СЕЙЧАС ЖЕ!

Его слова, словно самый болезненный укус, ранят меня, мне страшно от того, что он может сделать мне. Когда иду по направлению к спальне, я быстро стягиваю платье. Подхожу к кровати, сажусь на край и жду, когда темнота Деклана накроет меня. Он уже снял рубашку, брюки расстегнуты, ремень зажат в его руке. Я прикрываю глаза, горло стягивает от страха, и я начинаю умолять его.

— Деклан, пожалуйста.

— Молчи, Нина.

Я продолжаю сидеть с закрытыми глазами, я не отдам Деклану власть надо мной. Я знаю, он стоит передо мной; я чувствую жар его кожи.

— Я не глупец, чтобы не понимать, что у тебя есть секс с этим мужчиной, но я ожидаю, что ты будешь принимать душ, когда приходишь ко мне! Ты все поняла?

Я быстро киваю, когда слышу его рык:

— Ответь мне!

— Да.

— Открой глаза и ответь мне.

Когда я открываю глаза, я замечаю, как напряжены мышцы на его руках, я отвечаю еще раз:

— Да.

— Ты опять пытаешься заставить меня ревновать?

— Нет, — быстро бормочу я, защищаясь. — Я просто... не подумала, Деклан. Прости.

Он садится рядом со мной, говоря:

— Я собираюсь наказать тебя сейчас. Не потому что я хочу причинить тебе боль, а потому что не хочу, чтобы ты забывала то, о чем мы сейчас говорили.

— Пожалуйста, — говорю я жалобно, когда он смотрит на меня, я замечаю злость и разочарование в глубине его глаз.

— Я больше никогда не хочу чувствовать его запах на тебе.

— Обещаю.

— Ложись грудью на мои колени, — дает он указания.

Я тянусь к нему руками, легко сжимаю его колени, затем выполняю его просьбу и ложусь поперек его коленей. Когда закрываю глаза, я слышу, как об пол ударяется пряжка ремня, затем через пару мгновений он достает из кармана галстук и оборачивает шелковой материей мои запястья, крепко затягивая лоскут дорогой ткани.

Его рука начинает поглаживать мою задницу, которая обтянута тонким кружевным материалом. Ласка длится недолго, его рука исчезает. Я жду удара, приготовившись к боли. Беспощадный шлепок по моей коже, нежное поглаживание. Через пару секунд еще удар.

И еще.

И еще.

Шлепок.

Шлепок.

Шлепок.

— Аааа, — я кричу от боли, которая опаляет мою кожу. Удары его безжалостной руки причиняют мне боль с каждым следующим ударом. Он подтягивает меня за связанные запястья, поднимая и аккуратно бросая на спину на центр кровати. На его губах растягивается опасная улыбка. Он словно безжалостное животное стягивает мои трусики по ногам, раздвигает бедра и хлестким шлепком хлопает меня киске.

Я вскрикиваю от боли, слезы льются по щекам. Он мгновенно приникает к моей киске, его нежный язык проходится по влажной и пульсирующей плоти, слизывая жесткую боль от удара, перемешивая все ощущения. От контраста его прикосновений я начинаю хныкать. Все, что он делает, больше не поддается моему контролю, тело отдельно от меня, оно принадлежит ему. Эмоции берут надо мной верх — страх, удовольствие, печаль, наслаждение, комфорт. Эти чувства ведут жесточайшую войну во мне, побеждая мой контроль, когда Деклан нежно ласкает языком мои изгибы, затем опускаясь опять к влажным и припухшим складочкам, мучительно медленно проводит языком, захватывая мое желание и приникая к клитору, так же как целует меня в губы — жадно. Он просовывает руку под мою спину, находит связанные руки и резко тянет меня на себя, одним рывком входя пальцем на всю длину, тогда мой разум теряется в калейдоскопе ощущений, взрываясь яркими вспышками света. Деклан посасывает чувственный комочек нервов, трахая меня пальцем.

Все, о чем я могу думать в данную минуту, что он делает со мной развратные вещи, которые нравятся мне.

Наслаждение пронзает меня, словно раскаленный экстаз проносится по моим венам. Но он не дает мне время прийти в себя, когда тянет меня подняться, усаживая на пятки, а сам возвышается надо мной, стоя на коленях. Хватает меня за волосы, оттягивает их в жесткой манере назад, смотрит на меня и приказывает голосом, не терпящим противоречий:

— Возьми мой член в свой сладкий ротик.

Покорно я беру его член в свой рот. Он не дает мне ни крупицы контроля, потому что крепко контролирует меня, заставляя ласкать его длину языком. Я предпринимаю попытку бороться с ним всеми возможными способами, чтобы двигаться с моей скоростью — более медленно, но он только усиливает хватку.

— Не борись со мной, Нина, — рычит он, но я так хочу борьбы. Я хочу бороться и ощущать борьбу, с грубой усмешкой он выплевывает: — Сдайся мне!

Но я не хочу этого, тогда он жестче хватает меня за волосы.

— Повинуйся. Доверься мне, детка.

Тихая просьба доносится до моих ушей. Он не знает, что я услышала ее, и это заводит меня еще больше, таким образом, я отдаю ему контроль, в котором он так нуждается. Он принуждает меня взять его массивный член глубже, я ласкаю его языком, обводя напряженные вены бархатной плоти.

Звуки удовольствия вырываются у него из горла, когда я чувствую, как его плоть набухает в моем рту. Затем он вытаскивает член изо рта. Легко укладывает меня на кровать, напряженно проводит по твердому члену рукой, толкаясь в свой кулак, затем кончает мне на грудь и живот. Теплая сперма покрывает капельками мое тело. Его глаза впиваются в мои, когда он ложится на меня, продолжая поглаживать свой член. Я смотрю на него, он выглядит потрясающе в своей звериной красоте.

Он оборачивает вокруг меня руки, укладывая нас на бок, прижимая меня к своему сильному телу. Я полностью беззащитная рядом с ним, обнаженная, руки связаны, но как ни странно, мне не страшно рядом с этим властным мужчиной. Да, он наказал меня, но он никогда толком не обижал меня. На протяжении всего времени он продолжает говорить мне, чтобы я доверяла ему, и он получает этот подарок от меня, хотя бы на уровне моего понимания, что я полностью в безопасности с ним.

Пока мы лежим, крепко прижавшись друг к другу, сперма высыхает на мне.

— Я хочу чувствовать только мой запах на тебе, — говорит он мне, поглаживая меня по волосам, прежде чем он тянется за спину и развязывает руки.

Когда мои руки, наконец, свободны, я тянусь и оборачиваю их вокруг его шеи, нуждаясь в комфорте и совершенно сбитая с толку, как реагировать на то, что только что произошло между нами. Он крепко обнимает меня, прижимаясь губами к моему уху, и тихо шепчет:

— Я держу тебя, милая. Я обожаю тебя.

Мои эмоции завладевают моим телом, я совершенно не понимаю, как реагировать на это. Это одновременно наполняет меня восхищением, легкостью, но также и отвращением. Я ненавижу, что он так восхищается и наслаждается моим телом и мной. Но больше всего меня раздражает то, что я не могу ускользнуть от своих чувств, когда нахожусь рядом с ним. Он не дает мне свободы, которую я привыкла получать с Пиком, и это пугает меня до чертиков. Он продолжает прижимать меня к себе, еле слышно произнося успокаивающее звуки: Шшш.

— Я скучал по тебе, — говорит он, наконец.

— Я тоже скучала, — выдыхаю я. — Но теперь он уехал. И я вся твоя.

— Я не хочу, чтобы ты была моей только, когда он уезжает, Нина. Я хочу тебя постоянно.

— Это все так сложно, но я здесь с тобой, и просто хочу быть рядом. Не надо о Беннетте, пожалуйста, — умоляю я.

Деклан медленно тянется ко мне, продолжая нежно касаться меня, мы прижимаемся губами, осыпая друг друга ласковыми поцелуями, он бормочет:

— Как ты себя чувствуешь? Я не сделал тебе больно?

— Нет.

— Ты должна знать, что я всегда буду тебя защищать, — он говорит мне те же слова, что и мой отец, когда я была маленькой, и когда я смотрю в его глаза, я вижу, что все, что он говорит, чистая правда.

— Знаю, — говорю я. — Доверие для меня сложная штука, но я пытаюсь.

— Очень рад.

Я улыбаюсь оттого, что мне удается так легко вертеть им. Это выходит само собой, не нужно думать и прилагать усилия, я просто говорю, а он верит. В конце концов, мы засыпаем. Просыпаясь несколькими часами позже, Деклан заказывает еду в номер, и я лгу ему, говоря, что мне нужно домой, потому что Беннетт хотел пообщаться вечером по скайпу. Деклан огорчен, но мы договариваемся встретиться завтра и провести все две недели вместе, большую часть времени вместе. Но, правда в том, что сегодня мне нужно к Пику.

Прежде чем уйти, Деклан устанавливает на мой телефон приложение, которое позволяет принимать и отсылать сообщения, без фиксирования записи об отсылке. Его собственнический настрой в отношении меня вызывает смех, но мне интересно узнать, почему он так себя ведет со мной. Я все больше и больше думаю о нем.

Приближается полночь, и мой живот скручивает узлами от страха, когда я подъезжаю к трейлеру Пика. Я заглушаю мотор и пару минут просто сижу в тишине; звучное завывание пронизывающего ветра слышится снаружи, когда он мягко кружит по заснеженной земле, заполняя тишину, повисшую в машине. Чем дольше я тут сижу, тем больше начинаю нервничать. Я знала, что, в конце концов, этот день настанет, но происходящее в данный момент заставляет сжиматься мой желудок, обдавая меня чувством страха.

Я выхожу из машины и подхожу к трейлеру, Пик не говорит ни слова, когда направляется ко мне. Мое лицо окаменело, за все то время, пока я здесь стою.

— Привет, — говорит он мягким голосом.

— Привет.

— Ну...?

— Ну... — я начинаю говорить и киваю ему: — Этот момент настал.

— Ты уверена?

— Да.

Пик кладет свою большую ладонь мне на челюсть, говоря:

— Так мы все-таки собираемся сделать это?

— Да.

Мой голос неуверенно дрожит, но я собираю воедино все свои внутренние силы, отталкивая все эмоции, которые бушуют вокруг нас на данный момент.

— Ты… Напугана?

Я киваю ему, давая честный ответ, преодолевая видимость уверенности. Он кивает мне в ответ, давая понять, что я не одинока, но мы оба прекрасно знаем, что мне необходимо осуществить все то, что я задумала.

— Не бойся, я рядом, я всегда с тобой. Помни главное, для чего мы все это делаем, — говорит он мне уверенным голосом, его глаза излучают настойчивость и безграничную уверенность. — Это делается для твоего отца. Это все для тебя и всего того, чего ты была лишена. Ты хочешь новую жизнь; мы уже почти достигли цели, Элизабет. Ты чувствуешь ее сладкий вкус у себя на языке? Вкус сказки?

— Да, — выдыхаю я.

— Но сначала мы убьем всех монстров, — говорит он и нежно прижимается к моим губам, и затем отстраняется. Я сбрасываю с плеч пальто и одним движением откидываю его в сторону. Перед тем как посмотреть на Пика, я, тяжело сглатывая комок в горле, говорю ему:

— Я полностью готова.

— Повтори снова.

— Я готова.

— Прикрой свои глаза, — властно говорит он, так я и делаю.

Я стою и ощущаю тепло руки Пика, которая ласкает мою линию челюсти, затем он легко проводит пальцами ниже.

— Не забывай, что все это только для тебя, — слышу я тихий шепот перед тем, как он убирает руку, которая несла мне комфорт и защищенность.

Мое сердце медленно рассыпается на части у меня в груди, пока я жду его действий, и спустя пару минут он обрушивает на меня кулак. Удар приходится на одну сторону моего лица, рядом с глазом. Взрыв боли моментально опаляет волной от щеки к носу, и я падаю на пол. Затем Пик хватает меня за запястье и отбрасывает мою руку в сторону, впечатывая еще один удар по щеке. Из горла вырывается напряженный крик, тогда Пик накрывает мое тело своим, крепко удерживая меня в своих руках, прижимая голову к груди, пока я, всхлипывая, плачу. Мое лицо горит огнем, потому что я чувствую, как оно начинает опухать на месте удара. Пик продолжает удерживать меня в своих руках, укачивая, напоминая мне снова и снова, зачем мы все это делаем, но мне не нужно ничего напоминать. Я прекрасно знаю, зачем и почему все это делаю. Когда мои слезы, наконец, высыхают, голова начинает гудеть от мигрени, которая распространилась от удара по челюсти. Мне даже не надо ничего говорить, Пик нежно поднимает меня и бережно несет на кровать.

— Я сейчас вернусь, — говорит он быстро и выходит из комнаты, через пару секунд он возвращается со стаканом воды и двумя таблетками Тайленола. — Вот. Возьми.

Проглатывая таблетки, я делаю глоток воды, затем опускаюсь на подушку.

— Сильно болит?

— У меня ужасная головная боль.

— Как твой глаз?

— Все болит, но думаю, скоро будет нормально. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым и говорил глупые извинения, — говорю я ему, когда он ложится рядом. — Посмотри, как это выглядит? — прошу я. Он тянется ко мне, чтобы нежно коснуться кожи, но, когда кончики пальцев соприкасаются с моей ушибленной щекой, я отшатываюсь от жуткой боли.

— Прости, — бормочет он. — Она действительно раздулась и покраснела. Ушиб медленно превращается в синяк. Будет ужасный синяк, когда ты проснешься утром.

Я медленно киваю и не могу сдержать дьявольскую усмешку, что растягивается на моих губах, затем она переходит в смех. Пик несколько секунд колеблется, перед тем как улыбнуться, и когда я вижу, как его губы растягиваются в победной улыбке, я перекатываюсь на спину и начинаю смеяться еще громче. Хватаясь за живот, я чувствую себя психически больной, ненормальной, испорченной, но как бы то ни было, я ощущаю победу, будто я возвышаюсь на вершине мира, празднуя нашу дьявольски продуманную игру, греясь в лучах моего шикарного плана, который обязательно будет удачным.

Последняя пара лет ушла на то, чтобы укрепить узы брака, создать видимость счастливой пары, которая полностью предана друг другу и растворилась в своей любви. Со стороны может показаться, будто у нас счастливый брак, и дойти до состояния ненависти между нами нереально, но нет, это всегда было со мной, я осознавала это каждой клеточкой тела, это было на кончиках моих пальцев. И теперь эмоции от чувства стресса, одиночества, сомнения и неуверенности просятся сквозь меня, выплескиваясь в такой неконтролируемый и отчаянный смех.

Когда наш смех начал утихать, а мы успокаиваться, я повернулась к Пику, спрашивая:

— Я кажусь тебе чокнутой?

— А тебе не кажется, что мы все немного чокнутые?

Улыбаясь, я отвечаю:

— Меня бы устроило и простое «нет».

— Нет.

Мое выражение лица становится прежним, и когда Пик поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, я напоминаю ему:

— Я люблю тебя.

— Я знаю, что ты любишь.

— Нет, — говорю я. — Ты никогда не сомневался во мне. После всех этих лет ты был моей постоянной опорой, с того самого первого момента нашей встречи, когда мне было восемь лет. Ты самый лучший брат, которого кто-либо когда-либо мог иметь, и я правда тебя люблю.

Я поворачиваюсь к нему, и он тянется к моей распухшей щеке, ласково проводя по ней пальцами, затем прижимается губами к моим и целует меня, лаская языком мою нижнюю губу. Я притягиваю его ближе к себе, переплетая свои ноги с его, когда он ложится на меня. Мы начинаем быстро задевать друг друга, и я, наконец, готова к тому, что только Пик в состоянии дать мне. Наши обнаженные тела двигаются в унисон, я тянусь рукой между нами и хватаю его твердый и толстый член, затем направляю его в киску. И вот, наконец, я готова убежать от всего, что меня окружает.

Просыпаюсь на следующее утро в своей постели, половина лица пульсирует и горит в одном ритме с биением сердца.

Я не приложила вчера лед к щеке, чтобы снять отек, потому что мне нужно выглядеть как можно хуже. Я знаю, Пик чувствовал себя ужасно вчера, после того как ударил меня — ему пришлось ударить меня — но я попыталась приложить все усилия, чтобы заверить его, что со мной все хорошо. Когда я поднимаюсь с кровати, направляюсь в ванную и по привычке смотрюсь в зеркало. Пик был прав, у меня ужасный синяк под глазом, отек. Я пробегаюсь пальцами по коже и подмигиваю себе. Там, где синяк, кожа очень нежная и ощущения болезненные, одна сторона лица выглядит ужасно. Отлично сработано, детка.

Я быстро принимаю душ, одеваюсь, натягивая джинсы и удлиненный кашемировый свитер, делаю пару взмахов кисточки, нанося на ушибленное лицо пудру и легкий блеск.

«Скучаю по тебе».

Я быстро набираю ответ.

«И я скучаю».

«Приходи немедленно ко мне. Мне необходимо касаться тебя».

Дьявольская улыбка расцветает на лице, пока я набираю ответ.

«Я не могу. Я плохо себя чувствую».

«Ты в порядке?»

«Немного приболела».

«Я заберу и привезу тебя к себе».

Он отвечает так, как я и ожидала от него, таким образом, я продолжаю крутить им при помощи своих односложных ответов.

«Спасибо, но я все же хочу остаться у себя».

«Ты избегаешь меня?»

«Нет. Просто чувствую себя не очень хорошо».

«Тогда позволь мне позаботиться о тебе».

Когда я набираю ему следующее сообщение, телефон оживает в моих руках, на экране высвечивается, что звонит Деклан.

— Почему ты мне звонишь? — спрашиваю я, когда отвечаю.

— Почему ты избегаешь меня.

— Я не избегаю, я же сказала. Просто не очень хорошо себя чувствую.

— Поэтому я настаиваю, чтобы ты легла в кровать, в мою кровать. Я приеду и заберу тебя. Собирай сумку, — настаивает он, говоря спокойным голосом.

— Деклан, я сказала «нет», — отказываюсь я, обрубая все на корню.

Он вздыхает, затем спрашивает:

— Что происходит?

Я замолкаю, и затем говорю непривычным голосом, немного неуверенно:

— Ничего. Просто… ничего.

— Ты мне лжешь.

— Деклан, пожалуйста.

— Я уже на пути к тебе, — рявкает он, нажимая на «отбой», перед тем как я успеваю ответить ему.

Он приедет очень быстро, и у меня нет времени порадоваться успешному плану. Я должна отлично сыграть свою роль, поэтому я сосредоточиваю свое внимание на одной вещи, которая уничтожает меня — отец. Я сижу на диване в гостиной, смотрю в окно, серый день, земля покрыта снегом, я позволяю своему разуму унестись в далекое время моего детства, ко всему, что, так или иначе, ранит меня. Я думаю о розовых маргаритках, о бакенбардах моего отца, которые щекочут мою кожу, когда он осыпает мое лицо поцелуями. И затем вспоминаю самый первый раз, когда я пришла к нему на могилу, сталкиваясь с разрушающей реальностью, что он, и правда, мертв.

Некоторое время спустя, когда я даже уже не думаю о Деклане, я позволяю горю завладеть мной, я плачу, уткнувшись лицом в ладони. Мое горло стягивает словно удавкой. Страдание завладевает мной, но я быстро возвращаюсь в реальность, потому что слышу протяжный звук домофона, и вот Деклан здесь.

— Да? — отвечаю я по домофону.

— Миссис Вандервол, это Мануэль. К вам пришел мистер Маккиннон.

— Оу, да. Ну, тогда скажи, пусть поднимается, пожалуйста.

— Понял. Хорошего дня, миссис.

Я вешаю трубку, когда еще несколько слезинок скатываются, и я позволяю им задержаться на моей коже, пока жду стука. И когда сучат, я смотрю на свое выпачканное лицо, красные глаза и синяк в зеркале в коридоре, прежде чем направляюсь к двери, опустив голову, и медленно приоткрываю дверь, говоря:

— Деклан, тебя не должно быть здесь.

— Впусти меня, Нина.

Отвернувшись от него, я направляюсь в гостиную, и он следует за мной.

— Что происходит? — спрашивает он, и когда я не отвечаю, он хватает меня за руку и поворачивает к себе лицом. — Бл*дь, — говорит он, на его лице застыл испуг, когда он разглядывает мой синяк под глазом. — Что, черт побери, произошло?

Закрыв лицо руками, я вновь начинаю плакать. Это так легко с моим нынешним состоянием рассудка. Молниеносно он притягивает меня в свои объятия и держит, пока я тихо хныкаю, оставляя слезы на его рубашке.

— Дорогая, что произошло?

— Беннетт был дома, когда я вернулась прошлой ночью, — лгу я.

Вцепившись в мои плечи, он отстраняется, чтобы посмотреть вниз на меня, его взгляд заполнен злобой, когда он спрашивает:

— Он сделал это?

Слезы капают с моего подбородка, я медленно киваю и наблюдаю, как на его лице появляется чистый гнев, он крепче сжимает мои плечи.

— Я убью этого ублюдка, — рычит он. — Иди собери свою сумку. Ты едешь со мной.

— Деклан...

— Сейчас же, Нина. Я не могу, бл*дь, даже трезво мыслить. Иди собери свою фигню. Ты здесь не останешься, — выплевывает он, и я молча поворачиваюсь и направляюсь в свою спальню и дальше в гардеробную. Я быстро собираю вещи, и когда возвращаюсь обратно, Деклан меряет шагами комнату. Когда он замечает меня, то бросается ко мне, берет сумку из моих рук и обнимает одной рукой.

— Где твое пальто? — спокойно спрашивает он, и когда я указываю на шкаф в коридоре, он не теряет времени. Он вытаскивает мое пальто, надевает его на меня, затем подает мне сумочку. Я быстро надеваю очки, прежде чем выйти за дверь.

Он ничего не говорит, пока мы едем вниз на лифте и идем к его машине. Он бросает сумку в багажник, и мы направляемся к его дому. Он крепко стискивает руль, костяшки его пальцев белеют, мускулы напрягаются. Он сосредоточен на дороге, а я наблюдаю, как напрягается его челюсть, когда он сжимает зубы. Когда мы, наконец, приезжаем к нему, он также молча ведет меня в свою квартиру. Рука в руке он заводит меня в его спальню. Бросая сумку на пол, он усаживает меня рядом с собой на кровать и осторожно снимает очки. Он внимательно осматривает мое лицо: опухшую щеку и синяк под глазом. Я вздрагиваю, когда он прикасается к ней, и он быстро шепотом извиняется, прежде чем говорит:

— Я серьезно, Нина. Я хочу убить его за то, что он сделал это.

— Не все такплохо, — бормочу я, опуская голову.

— Ты, черт побери, видела свое лицо? Все очень даже плохо! — он замолкает и делает несколько глубоких вдохов, прежде чем тихо говорит: — Извини. Я не хотел кричать на тебя. Просто... почему бы тебе не лечь? Я сейчас вернусь, хорошо?

— Хорошо.

Деклан выходит из комнаты, и когда возвращается с пакетиком льда, садится рядом со мной на кровать, где я лежу, и аккуратно опускает его на мое лицо. Вздрагивая от соприкосновения, я закрываю глаза и кладу свою руку поверх его.

— Расскажи, что произошло, — шепчет он, смотря на меня.

— Когда я вчера вернулась домой, он уже был там. Я сказала, что проводила время с друзьями, но он понял, что я лгу, и отменил свой вылет до утра, — объясняю я. И когда несколько слезинок покидают мои глаза и скатываются по вискам, я продолжаю: — Он взбесился и просто...

— Ударил тебя?

Я киваю, и он спрашивает:

— Он раньше делал это?

Когда я вновь киваю, замечаю, как мышцы на его шее напрягаются. Я отклоняюсь на спинку кровати и начинаю плакать, мямля:

— Я так боюсь, Деклан. Если он узнает о нас. Я не...

— Он не узнает, — выдает он.

— Он может.

— Нет.

— Он не такой, как думают люди.

— Когда это началось? — спрашивает он.

— Через несколько дней после свадьбы. Поначалу было не так плохо, но сейчас...

— Иди сюда, — говорит он, придвигаясь ко мне и обнимая меня рукой. Он целует меня в макушку, а затем говорит: — Я не могу позволить тебе вернуться к нему.

— Я должна.

— Ты ничего не должна, Нина.

— Это не так просто. Я напугана тем, что он может сделать, поскольку он способен на все, что угодно, — говорю я, пока слезинки катятся по лицу. — Этот синяк под глазом ничто по сравнению...

— С чем? Боже, Нина, кажется, будто кто-то избил тебя гребаной битой. Ты даже понятия не имеешь, что я хочу сделать с этим ублюдком прямо сейчас. Только лишь мысль о том, что он поднял руку на тебя — парализует.

Гнев в его голосе непреклонный, а глаза расширены от ярости.

— Мне так жаль. Я не хотела, чтобы ты видел...

— Тебя? Настоящую тебя? — он закрывает глаза на пару секунд, сжимает переносицу и затем смотрит на меня с искренностью в глазах. — Никогда не прячься от меня. Ни одной проклятой детали.

Я не отвечаю, но он и не ждет, просто оборачивает руки вокруг моей талии и укрывает нас одеялом. Я закрываю глаза, когда он легонько целует меня в раненую щеку и глаз. Он выдыхает слова, прижимаясь губами к моей коже:

— Это убивает меня, узнать такое о тебе.

— Я не хочу, чтобы ты переживал за меня.

— Я всегда буду переживать за тебя. Я хочу принимать твою боль, забрать ее у тебя и перенести ее за нас обоих, — шепчет он и затем страстно целует меня. Но он не может забрать мою боль. Никто не может. Пик пытается, но это никогда не длится дольше пары секунд. Моя боль впиталась в клетки моего существа. Там она и останется. Напоминая, что все мы над чем-то бессильны.

Деклан отрывает от меня свои губы и говорит:

— Открой глаза.

Открывая глаза, я впиваюсь взглядом в его зеленые изумруды, когда он говорит:

— Оставь его.

— Это не так просто.

— Отставь его.

— Это не так-то просто, — говорю я, нуждаясь в том, чтобы он понимал, что я не могу просто взять и уйти, но он пропускает мои слова мимо ушей.

— Я не хочу простоты. Я хочу тебя, — говорит он.

— Я...

— Скажи, что ты чувствуешь ко мне, — говорит он, разводя мои ноги в стороны и устраиваясь между ними.

— Я не знаю, есть ли слово, чтобы описать это; чувство сильное, но это не может быть любовью.

— Почему нет? — спрашивает он, его член становится тверже с каждым словом, что я произношу.

— Потому что я знаю тебя всего несколько месяцев. Это безумство, думать о том, что я уже чувствую к тебе. Я чувствую себя сумасшедшей за те чувства, которые у меня есть к тебе.

— Почему?

— Потому что я едва знаю тебя.

— Ты знаешь меня, — утверждает он, его бедра двигаются так, что его эрекция вжимается в меня.

— Разве?

— Я обожаю тебя. Тебе нужно знать что-то еще?

Мое дыхание становится прерывистым, пока он продолжает тереться об меня.

— Откройся мне. Расскажи о своих чувствах. Дай мне слова, — настаивает он.

— Не знаю, — неуверенно выдаю я.

— Знаешь. Ты просто боишься.

— Тогда позволь мне бояться, — прошу я, но он отклоняет это.

— Я никогда не позволю тебе бояться.

Он отстраняется и стаскивает с себя рубашку, прежде чем садится и говорит:

— Расстегни мои штаны.

Я сажусь и расстегиваю его ремень и брюки. Он наблюдает, как я просовываю руку в его боксеры и беру твердый член в руку, оборачивая пальцы вокруг него. Не разрывая зрительного контакта, я начинаю поглаживать вверх-вниз бархатистую гладкую кожу его затвердевшей как камень, эрекции. Когда его дыхание начинает ускоряться, он хватает ремень за кончик и вытягивает его из штанов.

— Убери свои руки с меня и подними их за свою голову.

Я ложусь на спину и кладу руки, как мне приказали. Он снимает мою майку, затем расстегивает лифчик, прежде чем просовывает ремень между рейками в спинке кровати, неумолимо связывая вместе мои запястья.

— Скажи мне, как ты себя чувствуешь сейчас.

Пока мы внимательно вглядываемся друг в друга, я произношу:

— В безопасности, — и существует часть меня, которая не верит, что это слово — ложь.

— Скажи вновь.

— В безопасности.

Склонившись надо мной, он проводит своими губами по моим синякам.

— Всегда, — затем он проводит теплыми губами между моими грудями, помещая их в свои ладони, и смотрит на меня. — Ты всегда в безопасности со мной.

Ужас от холодного прикосновения к моей коже заставляет меня очнуться ото сна.

— Не бойся дорогая, это я, Деклан. Я не хотел тебя будить, но твой синяк выглядит припухшим и болезненным, поэтому я решил приложить лед, — тихо прошептал Деклан, укладывая пакет со льдом на мою щеку.

Я смотрю на него во все глаза, пока он нежно заботится обо мне и ощупывает ушибленную сторону.

— Ты в порядке?

— Немного сонная, — бормочу я, пытаясь сесть. — Ты одержим, — поддразниваю я его, улыбаясь.

Деклан издает тихий рык, когда простынь спадает до талии, обнажая мою грудь. Я сажусь и натягиваю ее выше.

— Никогда не прячь свое тело, оно прекрасно. Ты красива.

— А что тогда говорить о тебе? Ты ожидаешь от меня, чтобы я была голой, когда сам полностью одет! — я шутливо злюсь и слабо улыбаюсь. Бросая пакет со льдом на подушку, он поднимается на ноги и становится рядом с кроватью, смотря на меня сверху вниз.

— Ты хочешь, чтобы я разделся?

Я киваю в ответ, закусывая нижнюю губу.

Он все также смотрит на меня и говорит:

— Тогда раздень меня.

— Теперь ты не только развратный, ты еще и ужасно надоедливый.

— Не лги, тебе это ужасно нравится, — заявляет он мне с дьявольской усмешкой.

— Мм... может быть, и да.

— Скажи мне это. Скажи, что тебе нравится, — властно настаивает он.

— Нет, — пищу я и начинаю хохотать.

— Никогда не говори мне «нет», — парирует он строгим голосом.

— Нет, — повторяю я снова и подмигиваю.

Он забирается на кровать и ложится на меня, сексуально и властно заявляя:

— Плохая девочка.

— Да что ты? А я думала, я очень даже хорошая.

— Только тогда, когда ты меня хорошо слушаешь, — отвечает он тягучим голосом и ложится рядом со мной. — Иди ближе ко мне. Обними меня крепко.

И я делаю в точности так, как он мне говорит, оборачиваю руки вокруг него и цепляюсь крепко за него ногами, в то время как он крепко стискивает меня в объятиях.

— Мне так нравится чувствовать, когда ты меня так обнимаешь, — говорит он и тяжело вздыхает, вздрагивая всем телом.

— Так?

— Ты так прижимаешься ко мне, как будто хочешь меня. Мне это очень нравится.

— Ты думаешь, что я хочу тебя?

— К сожалению, я не могу понять, чего ты хочешь, — выдыхает он. — Я ненавижу это признавать, но не могу разобрать, о чем ты думаешь. Что за мысли в твоей красивой головке.

Я не отвечаю ему на его слова, и так мы и лежим, крепко прижимаясь друг к другу в течение некоторого времени, затем он разбивает тишину словами:

— Что ты скрываешь от меня, Нина?

— А что, похоже, что я что-то от тебя скрываю? — подразниваю я его, когда спрашиваю это, лежа обнаженной рядом с ним.

С невозмутимым видом он поднимает руку и нежно кладет ее на уровне моего сердца, говоря еле слышно:

— Ты скрываешь от меня его.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что время от времени я могу чувствовать и видеть яркие проблески того, что ты скрываешь от меня в своем сердце. Несмотря на всю боль внутри него, ты позволяла хоть раз отпустить себе свои истинные чувства? Ты выпускала ее наружу, твою боль?

— Почему ты считаешь, что все должны чувствовать боль? — тихо шепчу я. — Показывая свою уязвимость, мы обнажаем душевную слабость.

— Нина, прими это. Люди слабые, и это уже давно доказано. Все могут быть слабыми в разные моменты своей жизни, это не страшно.

— Но я… я не желаю быть слабой.

— Ты только человек, — говорит он, четко проговаривая каждое слово. — Твое сердце и душа истекают кровью от боли, но ты стойко терпишь это и прячешь.

— А что насчет тебя? Тебе нравится контролировать почти каждый аспект твоей жизни. Ты бы не вел себя таким образом, если бы не хотел что-то спрятать и скрыть от остальных.

— Ты права, — охотно признает Деклан. — Мне нужно все контролировать, чтобы уметь справляться с болью. Но поверь мне, в данный момент, когда я говорю тебе это, я ощущаю эту боль каждой частичкой тела, но я могу с ней справиться.

Мы молчим в течение нескольких минут, затем он произносит слова, которые нажимают мне на больную мозоль, на то, что я пыталась всегда скрыть:

— Ты скучаешь по своим родителям?

И каждая частичка внутри меня устремляется к воспоминаниям о моем отце.

— Да, — шепчу я приглушенно, когда боль от потери отца, оттого, что он не со мной, отдается в моей груди. Когда слезы начинают мучительно обжигать щеки, и нос закладывает, я закрываю глаза. Деклан все видит.

— Открой глаза.

Но я не знаю, как это сделать.

Я все еще продолжаю держать их закрытыми, говоря ему честно:

— Ты хочешь, чтобы я открыла тебе свою боль, но я не знаю, как это сделать, — и когда я открываю глаза, слезы беспрерывно начинают бежать по щекам.

— Ты все правильно сейчас делаешь.

Проводя пальцами по своим влажным щекам, я говорю ему озлобленно:

— Это слабость. Слезы — слабость. Я слабая.

Он обхватывает ладонями мое лицо и говорит мне:

— Это… и есть сила, — говорит он, перед тем как захватить языком мои капельки боли, которые скатываются по моим щекам. Я хватаю его за запястья, потому что в этот момент он прижимается своим лбом к моему. Я чувствую себя отвратительно, как будто я использую Деклана для того, чтобы испытать комфорт, которого у меня никогда не было до этого момента. Он помогает мне не так, как Пик, и мне это нравится. Приятно. Я чувствую умиротворение. Я прекрасно знаю, что мое время с Декланом скоро подойдет к концу, поэтому я хочу взять от него как можно больше. И я делаю непривычные для себя вещи, я тянусь к его футболке и стягиваю ее, бросая на пол. Он берет мое лицо своими большими ладонями и держит меня, смотря мне в глаза. И в данный момент, могу поклясться памятью отца, Деклан видит все сквозь меня.

Я начинаю расстегивать его джинсы, и наконец, раздеваю его полностью. Он прижимается своей щекой, покрытой щетиной, к моей груди и потирается ею о соски, лаская твердые вершинки языком, втягивает в жаркую глубину рта, посасывая их. Я чувствую каждую его ласку у меня между ног.

Его прикосновения очень нежные, не похожие на ту власть, что он любит мне показывать. Я нуждаюсь в его нежности. Поэтому запускаю пальцы в его густые волосы, поднимая его голову, и говорю ему:

— Не связывай меня. Не в этот раз.

Он почти всегда ограничивал меня в движении и не позволял касаться себя, поэтому, когда он спокойно мне кивает, я немного удивлена — я ожидала сопротивления. Это впервые, когда он позволяет мне прикасаться к нему во время секса, в этот хрупкий момент нашего счастья, я позволяю себе дерзость касаться его подтянутого тела. Наши движения неспешные, он проводит ладонью по моим плавным изгибам, наслаждаясь мягкостью тела под его ладонями.

Когда он располагается между ног, он берет в руку твердый член и проводит головкой между влажными складочками, распространяя жар.

— Я хочу заставить твое сердце забиться с новой силой, — бормочет он мне в губы, когда резко входит во всю длину, заполняя меня. Его движения размеренные и неспешные, он трахает меня медленно, глубоко толкаясь. Нет споров, нет напряжения. Просто мы двое, Нина и Деклан, любим друг друга.

— Открой глаза, соединись со мной.

Я делаю так, как он говорит. Деклан не отводит от меня взгляда. Я никогда не чувствовала его настолько реально, так близко, как в этот самый момент. Я чувствую, как всё внутри меня собирается в тугой узел, я не должна это чувствовать, но это происходит. Я не должна быть настолько чувствительной, когда провожу руками по его бицепсам, линиям сильных рук. Я не должна, не должна чувствовать предательское наслаждение, которое нарастает внутри меня. Я не должна была позволить этому случиться. Что я наделала? Я потерялась в собственных фантазиях, мне нужно вернуть все те чувства назад, отстраниться от него. Я ощущаю, как эмоции внутри меня ведут напряженную борьбу. Я не должна чувствовать.

Я повторяю, как мантру: «Не должна, не должна чувствовать».

Ты не должна чувствовать.

— О, боже, — я постанываю, не сдерживая себя.

— Отпусти себя, позволь нам раствориться друг в друге, — настаивает он, когда берет мою руку в свою и переплетает наши пальцы, и яркие вспышки света начинают взрываться у меня перед глазами. Оборачивая свободную руку вокруг него, я не отпускаю его, только крепче прижимаю к себе, когда начинаю извиваться от экстаза; наслаждение взрывается во мне. Когда я смотрю на него, замечаю выражение его лица, он все еще медленно двигается во мне, но вдруг отстраняется от меня.

— Что ты делаешь? — обеспокоенно спрашиваю я его, прекрасно зная, что он не кончил.

Он располагается на мне, упираясь локтями с двух сторон от моего лица.

— Почему? — выдыхаю я не свойственным мне шепотом.

— Потому что это была ты, истинная ты.

Не позволяй себе чувствовать.

Не позволяй себе чувствовать.

Все те слова, которые я хотела выпалить ему, словно по щелчку пальцев исчезают, в груди становится тяжело. Горло стягивает, становится труднее дышать. Я знаю, он видит мое состояние, поэтому нежно сжимает мою руку, которую все еще держит в своих руках, и говорит:

— Не закрывайся, не прячься, все хорошо. Если тебе нужно поплакать, плачь.

Как только он произносит эти слова, слезы, которые я так долго прятала и сдерживала, вырываются наружу, градом катятся по щекам; эмоции обнажены. Он ложится рядом со мной, аккуратно разворачивая меня лицом к себе, не выпуская моей руки, пока я не растворяюсь в тепле его кожи. Мы остаемся в кровати большую часть утра. Затем Деклан готовит нам поздний завтрак, пока я принимаю душ и одеваюсь. Запах яичницы витает в воздухе, когда я появляюсь на кухне и подхожу к Деклану, который стоит у плиты.

— Вкусно пахнет, — говорю я, останавливаясь возле него, и наблюдаю, как он перемешивает омлет с помидорами и шпинатом.

— Голодна?

— Умираю от голода, — отвечаю я, прежде чем он наклоняется и страстно целует меня, проникая языком в мой рот. Он не прекращает трахать мой рот, пока не начинает пахнуть подгоревшими яйцами.

— Черт, — говорит он, убирая сковородку с плиты. Это вызывает у меня смех. Затем я отстраняюсь и начинаю открывать шкафчик за шкафчиком. — Что ищешь?

— Кружку.

Он подходит к одному из шкафов, открывает дверку и достает мне кружку, говоря:

— Кофе в кофейнике.

— Спасибо, но по утрам я предпочитаю чай.

Он улыбается и включает чайник. Пока я жду, когда он закипит, замечаю сумочку, которую оставила в коридоре на столике, и, вытаскивая телефон, вижу два пропущенных вызова от Беннетта. Когда я считаю время, понимаю, что у него примерно восемь вечера. Для меня нехарактерно пропускать его звонки, но с этим новым поворотом событий, мой разум где-то витает.

Понимая, что мне надо позвонить ему, я возвращаюсь на кухню с телефоном в руке.

— Мне надо позвонить. Не возражаешь, если я отлучусь? — осторожно спрашиваю я, боясь нарушить наше спокойствие.

— Конечно. Мой кабинет — следующая дверь по коридору, — тут же отвечает он, показывая в сторону своей спальни.

— Спасибо, я ненадолго.

Вхожу в его кабинет. Он почти такой же большой, как спальня, с огромными книжными полками из дерева, которые выстроены у стены и достают до потолка. Его стол стоит посреди комнаты. Величественная часть красного дерева сопровождается кожаным креслом. Я не сажусь за его стол, вместо этого направляюсь к кожаному дивану, который стоит около книжных полок, и сажусь на него. Я вдыхаю мускусный запах кожи и осматриваюсь. Все в этой комнате пропитано мужественностью Деклана.

Я быстро нажимаю на экран телефона и звоню Беннетту. Он тут же поднимает трубку со словами:

— Дорогая, я волновался.

— Прости. Мой телефон лежал в сумке на беззвучном режиме.

— Что делала все утро?

— Работала над статьей, — лгу я. — Я заперлась в кабинете и потеряла счет времени. Прости, я пропустила твои звонки и заставила волноваться.

— Не надо извиняться. Все в порядке. Я просто скучаю по тебе, вот и все, — говорит он нежно, даже не подвергая сомнению мои слова. Осознание того, как легко я дурачу обоих мужчин, вызывает у меня улыбку, и я возвращаю ему его нежность. — Я тоже скучаю по тебе. Расскажи мне, как прошел твой день.

— Я должен был уволить пару мужчин из проекта. Это было трудно.

— Что произошло?

— Подрядчики не входили в крайние сроки из-за оплошностей в технических требованиях, и еще разная куча проблем, которые я не хочу обсуждать, — объясняет он, в его голосе отчетливо слышно расстройство и усталость.

— Жаль, что я не с тобой. И сожалею, что у тебя был такой сложный день. Я могу сделать что-нибудь отсюда, чтобы помочь тебе?

— Просто скажи, как сильно ты любишь меня.

— Беннетт, — говорю я, позволяя его имени повиснуть между нами.

— Что, милая? — тихо произносит он.

— Я скучаю по тебе и очень сильно люблю. Просто не переношу, когда тебя нет рядом. И... — я замолкаю, когда понимаю, что в дверном проеме стоит Деклан. Его убийственный взгляд пронзает меня через комнату, так что я даже сажусь прямее на диване. Он без сомнения сердит, но я разыграю и эту карту. Для одного мужчины я любящая и преданная жена. Для другого — несчастная женщина, которая находится в ловушке, замужем за жестоким и влиятельным мужчиной.

Беннетт возвращает меня к реальности, спрашивая:

— И что, дорогая?

Сохраняя зрительный контакт с Декланом, я отвечаю мужу:

— И мне так одиноко, — для Деклана мои слова звучат неприятно, я наблюдаю, как он стискивает челюсть.

— Мне тоже, — отвечает он, а я опускаю голову, чтобы избежать угрюмого вида Деклана.

Мне срочно нужно закончить звонок, пока Деклан совсем не вышел из себя, поэтому я говорю:

— Милый, мы можем поговорить позже?

— Да, без проблем. Я уже в машине с Болдуином. Мы направляемся на встречу по поводу проекта и заодно поужинаем с одним из архитекторов.

— Хорошо. Надеюсь, ты приятно проведешь вечер. Я позвоню тебе перед сном.

— Я люблю тебя.

Я возвращаю ему его же слова с по-прежнему опущенной головой:

— Я тоже люблю тебя, Беннетт.

Когда я кладу трубку, медленно поднимаю взгляд и вижу, что Деклан уже направляется ко мне. Он останавливается возле меня, я смотрю на него, но он не садится, он просто источает свою мощь, смотря на меня сверху вниз с все еще стиснутой челюстью.

— Дек...

— Молчи, — выплевывает он, перебивая меня, но я не слушаюсь его приказа, когда тихо заявляю:

— Он всё еще мой муж.

— А эти слова, что ты сказала ему?

— Это просто слова, — шепчу я, подделывая дрожь в голосе.

— Ты скучаешь по нему? — спрашивает он, по-прежнему резким тоном.

— Нет.

— Любишь его?

— Нет.

— Тебе одиноко?

— Нет, — решительно говорю я.

Его напряжение прекрасно заметно, поскольку он стоит, не двигаясь, пока время проходит в тишине. Наконец, он нарушает ее, произнося грубым голосом:

— Я хочу наказать тебя за то, что позвонила этому ублюдку из моего дома, но...

Он затихает, закрывая глаза и выдыхая через нос, пока его губы плотно сжаты вместе. Я не тороплю его, и затем он медленно качает головой и опускается передо мной на колени. Он хватается руками за мои бедра и кладет голову на мои колени, прежде чем поднимает на меня взгляд, но он не смотрит мне в глаза, он смотрит на мои синяки.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но он делает то же самое, поэтому я позволяю ему высказаться первым.

— Ты понятия не имеешь, как мне сложно держать себя под контролем, понимая, что происходит. И затем найти тебя здесь, разговаривающей с ним... Я хочу вмазать кулаком по гребаной стене. — Он поднимает руку и кладет ладонь на мою щеку. — Но потом я смотрю на это, — говорит он, намекая на синяки, — и боюсь напугать тебя.

— Меня не так-то просто напугать, — выдыхаю я.

— Думаю, тут ты обманываешь. Я думаю, ты хочешь, чтобы я поверил в это. Возможно, ты и сама хочешь в это верить, но это все обман. Просто ты... пытаешься убедить сама себя.

Я с трудом сглатываю, нервничая, поскольку даже через всю мою фигню, он, кажется, может читать меня как открытую книгу. Насколько сильно я бы хотела отрицать его слова, если копнуть достаточно глубоко, полагаю, есть доля правды в том, как он видит меня. Я ненавижу это в нем.

— Я хочу тебя, — заявляет он, как ни в чем не бывало, и я киваю. — Я не могу отключить свои чувства, несмотря на то, что часть меня хочет этого, потому что я понимаю, что не могу получить тебя, но все равно хочу. Я хочу заполучить тебя. Я хочу, чтобы ты была моей. Я хочу обладать тобой.

Закрывая глаза, я прислоняю свой лоб к его лбу, наклоняясь вперед. Деклан держит меня и добавляет:

— Я хочу всю тебя, и меня чертовски ранит осознание того, что я не могу получить тебя. Но я не хочу расставаться с тобой.

— Я не знаю, что делать, потому...

— Что, малышка?

Я немного отстраняюсь, чтобы посмотреть на него и объясняю:

— Есть причина нашей быстрой женитьбы. Тогда я не замечала этого... но вскоре после свадьбы я увидела его одержимость мной, — я вырываю из себя эмоции, ощущая, как сжимается горло. Я натянуто произношу: — Он никогда не отпустит меня от себя. И если узнает о тебе, он разрушит тебя. Он достаточно влиятельный для этого.

— Позволь ему разрушить меня.

— Но есть еще и я, — запинаясь, говорю я.

Он осторожно вглядывается в мои глаза, и я подавляю всхлип, когда он спрашивает:

— Чего ты боишься?

Я секунду молчу, прежде чем выдавить слова, от которых в его глазах вспыхивает желание защитить меня.

— Он убьет меня.

Деклан был вне себя, когда вчера я вернулась домой. Я провела лучшие две недели у него, приходя домой только пару раз, потому что знала, в это время там будет Клара. Я объяснила ему, что мне необходимо так делать, чтобы не возникло никаких подозрений. Проводя все больше времени вместе, я заметила, что Деклан влюбился в меня. Он не скрывал своих чувств ко мне, к нам, и не чувствовал себя виноватым, что между нами возникла такая связь. Мужчина, который всегда излучает власть и авторитет, не только со мной, но и с остальными людьми, которые окружают его. И мне удалось увидеть его уязвимость, которую он хорошо маскирует.

Синяк и ушиб на моем лице прошли до возвращения Беннетта домой этим утром. Мы провели в постели около часа, восполняя его отсутствие за эти пару недель. Он был не в восторге, когда мне пришлось вылезти из кровати и направиться по делам, связанным со статьей, которую я все-таки закончила за то время, которое находилась у Деклана. Беннетт понял меня и согласился, когда я сказала, что мне нужно немного времени на себя, тогда бы он мог восстановить временную разницу, которая стала сказываться усталостью на нем после возвращения из Дубая.

В то время, пока Беннетт находится дома, Болдуин отвозит меня на Норт Мичиган-Авеню, где я провожу большую часть дня, блуждая из одного дорогого магазина в другой, покупая необходимые вещи и аксессуары. Я заглядываю в «Нейман» и покупаю там пару рубашек Беннетту и несколько галстуков. Перед тем как набрать Болдуина, я решаю сделать последнюю остановку. Пытаясь согреться от пронизывающего ветра, я накручиваю вокруг шеи шарф и направляюсь в «Ла-Перла».

За все время, что я провела с Декланом, я уяснила насчет него одну важную вещь — его страсть к красивому белью. Мне необходимо, чтобы он влюбился в меня еще больше, я буду прикладывать все усилия для этого. Когда я вхожу внутрь, мой желудок сжимается. Когда я нахожусь в магазинах такого типа, я чувствую себя грязной дешевкой. Всегда чувствовала себя так. Я прекрасно понимаю, что у меня странное отношение к моей сексуальной привлекательности; и это все тянется из детства. Только мне стоит подумать об украшении своего тела красивым бельем, я начинаю ощущать что-то отталкивающее внутри — мое тело не имеет для меня никакой ценности — чувство отвращения овладевает мной. Но это не для меня, это все для Деклана.

Просматривая безумно дорогой выбор кружева и шелковых тканей, я выбираю пару трусиков-шортиков, которые расшиты вручную изысканным кружевным узором. Для любителя жесткого секса Деклан много внимания уделяет красивому белью, ему нравится, когда в спальне я в изысканном и женственном белье, поэтому эта пара французских трусиков должна ему очень понравиться. Также добавляю еще парочку нежных шелковых трусиков и пару лифов, перед тем как ко мне подбегает девушка-консультант, назойливо предлагая:

— Не хотите ли все это примерить?

— Нет, спасибо. Я просто хочу пойти и купить эти вещи, — отвечаю я ей, чувствуя, что мне нужно быстрее выйти отсюда, чтобы меня не вырвало. После того как покупаю белье, складываю покупки в более крупный пакет из «Неймана», пишу Болдуину, чтобы подъехал за мной и направляюсь в «Старбакс», который находится ниже по улице.

Болдуин тихо ведет машину, но мне и не хочется разговоров, потому что нам нужна всего пара минут, чтобы добраться до дома. Когда я выхожу из лифта, я удивлена тому, что вижу Жаклин, идущую через гостиную к двери, с ребенком, которого она держит на бедре.

— Жаклин, какой приятный сюрприз, — приветствую я ее, потому что замечаю, что Беннетт идет за ней.

— Ну, Ричард предпочитает больше спать, чем заниматься делами, доверяя это мне, — говорит она немного раздраженно.

Беннетт подходит ко мне и нежно целует в щеку, забирая из моих рук покупки, и объясняет мне:

— Мне необходимо было подписать и просмотреть пару документов, которые Ричарду нужно отправить в срочном порядке.

— Я вижу, — бормочу я и затем поворачиваюсь к Жаклин и ее сыну. — Он быстро растет.

— Знаю. Это восхитительно, не правда ли?

— Наверное, да, — отвечаю я, не желая обсуждать прелести материнства.

— Ну, наверное, мне пора. Ричард скоро проснется и, скорее всего, будет голоден.

Этот парень такой ленивый ублюдок. Всегда был таким. Он обращается с Жаклин больше как со слугой, чем с женой. Очень жаль, но это ее выбор.

— Ох, как тебе не совестно, что ты не можешь задержаться дольше. Я была очень занята последнее время, но нам нужно подумать о совместном обеде, — говорю я, претворяясь, что мне действительно есть дело до нашей фальшивой дружбы.

— Звучит отлично. Я наберу тебя, — отвечает она, затем поворачивается к Беннетту и извиняется: — Мне так жаль, что Ричард не смог прийти сам.

— Не волнуйся, Жаклин. Мы увидимся с тобой позже, — говорит Беннетт, провожая ее до двери. Они обмениваются прощаниями, и он возвращается ко мне, обнимая. — Хорошо провела время?

— Да, очень хорошо. Ты работал все это время?

— Нет. Она зашла ко мне только пару минут назад, — отвечает Беннетт. — Я успел вздремнуть и разобрать чемодан.

— Ты? Разобрал чемодан? — подразниваю я его. — Я впечатлена.

— Это так ты веришь в меня? — отвечает он, посмеиваясь, затем приникает ко мне в поцелуе. — Кстати, Кэл звонил мне в офис, пока меня не было. Кажется, он наслышан о переоборудовании в Дубае и заинтересован в некоторых инвестициях.

— Оу, — восклицаю я, гадая, знает ли Деклан о том, что его отец хочет инвестировать в бизнес Беннетта.

— Он хочет встретиться, но в данный момент не может вырваться из Нью-Йорка, потому что у него очень жесткое расписание, поэтому я хочу наведаться к нему на пару дней для обсуждения возможного сотрудничества. Я хочу, чтобы ты полетела со мной.

— Конечно. Когда мы собираемся вылететь?

— Примерно через пару недель. Также мне необходимо остановиться в Майами по делам.

— Майами? — спрашиваю я, давая ему увидеть мою поддельную растерянность. — Я не заметила этого у тебя в расписании.

— Риелтор позвонил мне, пока ты ходила по магазинам. Наконец-то мы пришли к соглашению по продаже собственности.

— Наконец-то.

У Беннетта огромное количество всякой собственности, и дом на берегу моря в Майами — одна из них. Он владеет им на протяжении долгого времени, почти столько, сколько я с ним знакома, но он никогда не пользуется домом. Даже когда останавливается по делам бизнеса в Майами, он предпочитает останавливаться в отеле.

— Ну, так что... Нью-Йорк?

Улыбаясь, я отвечаю:

— Звучит отлично. Надеюсь, что там ты будешь занят не только бизнесом. Я хотела бы провести больше времени с тобой.

— Я попытаюсь приложить, как можно больше усилий, а сейчас у нас зарезервирован столик.

— Ну, тогда, мне стоит освежиться. Пойду немного полежу в ванне.

— Тебе составить компанию? — спрашивает он сладким голосом, и я киваю, прежде чем поцеловать его в челюсть.

Мы проводим остаток дня вместе, и после изысканной кухни, сытного обеда и смены часовых поясов, Беннетт утомлен и засыпает. Я ложусь рядом с ним и смотрю на него. Я не очень хорошо помню его ребенком. Я представляю его лицо только потому, что видела много фотографий в альбоме родителей.

Он мирно спит, пока я возвращаюсь в воспоминания, как мы играли в саду в детстве. Я многого не помню, но ему нравилось качать меня на качелях. Я говорила ему раскачать меня до облаков, выше и выше, и он раскачивал и толкал качели, прикладывая все силы. Один раз он сказал, что не хочет качать меня, и я накричала на него. Он сказал, что не обиделся, но он, определенно, надулся на меня.

Мы никогда не были лучшими друзьями, а были просто соседями и играли вместе время от времени, когда совпадало, что были вместе на улице. Вскоре после того, как я пошла в детский сад, я переехала, и мы никогда больше не встречались. Когда я увидела его снова, ему было слегка за тридцать. Ничего в нем не казалось мне знакомым, до того момента, пока его мать не показала мне его старые фото. Вот тогда-то я и начала вспоминать, как мы проводили время, пока были детьми.

И теперь я лежу рядом с ним, думая о том, какую роль он сыграл в моей жизни, что она стала невыносимым кошмаром. Я хочу убить его. Но больше всего на свете я хочу, чтобы он страдал. Я хочу сорваться на крик и визг, залепить ему пощечину, сказать ему, кто я такая на самом деле. Сказать ему, что он разрушил всю мою жизнь, и теперь из-за него мой отец мертв. Я хочу, чтобы он знал, какие страдания причинил мне, потому что открыл свой идиотский рот. Я сжимаю кулаки до боли, и мне стоит огромных усилий, чтобы не наброситься на него сейчас и не разбить его лицо в кровь. Внезапно приглушенная тень проскальзывает вдоль потолка, я поворачиваю голову и вижу, что пришло оповещение на телефон. Перекатываясь на другой бок, я вижу, что Деклан прислал мне сообщение. Я хватаю телефон и медленно выскакиваю из кровати, направляюсь в другую сторону нашей квартиры и проскальзываю в кабинет, прежде чем позволить себе открыть сообщение.

«Скучаю по тебе».

Я сажусь за стол и пишу ответ.

«И я».

«Ты в порядке? Не могу перестать беспокоиться о тебе. Ненавижу это».

«Я в порядке. Тебе не стоит беспокоиться обо мне».

«Никогда не запрещай мне беспокоиться».

Когда я замечаю, что сейчас уже два часа ночи, отвечаю.

«Почему ты не спишь в такое время?»

«Я сказал уже. Не мог перестать думать, в порядке ли ты. Я привык, что ты лежишь рядом со мной в постели, и сейчас все, что я могу представить – как ты лежишь рядом с ним».

«Я не знаю, что сказать. Что ты хочешь, чтобы я сказала?»

«Что ты чувствуешь то же, что и я».

«Я чувствую».

«Скажи».

«Я______ тебя».

«И что это значит?»

«Что нет точного слова, чтобы я могла описать, что чувствую к тебе, но это очень сильное чувство».

«Так значит ты______ меня, да?»

«Да».

«Я тоже______ тебя. Я хочу увидеть тебя. Завтра».

«Хорошо. Я смогу отлучиться в течение дня».

«Приходи на Харбор стрит 31. Док — К. Паром 47».

«У тебя что, есть лодка?»

«Да, во сколько ты будешь там?»

«В 10 утра».

«Отлично, значит в 10. Не опаздывай».

Я качаю головой, глядя на то, как он нуждается в каждодневном контроле, и улыбаюсь его сообщению.

«Поверь, я не опоздаю. Моя киска и попка все еще немного злы на тебя».

«Попка еще возможно, но вот киска вряд ли зла на меня, после стольких оргазмов».

«Ты так думаешь?»

«Я это знаю. Я становлюсь чертовски твердым, вспоминая о том, как твоя божественная киска сжималась вокруг моего члена».

Его грубые слова ничуть не удивляют меня. У Деклана грязный ротик, который он уже пару раз показывал. Он такой прямой и честный в постели, абсолютно не чувствующий, что надо быть немного скромнее со словами.

«Ммм».

«Серьезно. Мне приходится контролировать свои мысли, потому что как только начинаю думать о тебе, тут же возбуждаюсь».

«Несомненно, завтра я очень внимательно позабочусь о тебе. Не хочу, чтобы ты ходил такой. Женщины наверняка уже покушаются на тебя, желая объездить твой член».

«Никто, кроме тебя, не будет объезжать мой член».

Я смеюсь и даю ему вкусить его же собственнических слов, печатая ответ.

«МОЙ член!»

«Черт. Ты просто убиваешь меня. Завтра я погружусь им в тебя до самого предела».

«Я не собираюсь отпускать тебя. Я уже ужасно сильно скучаю».

«Мне нравится это. Моя девочка».

«Твоя».

Проходит немного времени, прежде чем он отвечает, а я сижу в темной комнате, ожидая сообщения. И наконец, оно приходит.

«Ты трахалась с ним сегодня?»

«Деклан, ты не можешь такое спрашивать».

«Убедись, что ты не пахнешь им, и не трахайся с ним перед тем, как приедешь ко мне завтра».

Его приказ совершенно прозрачно говорит о его ревности. Я скажу ему то, от чего он будет чувствовать себя лучше, но не перестану трахаться с Беннеттом. Я также должна продолжать этот фарс с ним.

«Пожалуйста, не обращайся так со мной».

«Я серьезно. Я сойду с ума, если почувствую его запах на тебе».

«Не почувствуешь. Теперь перестать быть мудаком и побудь милашкой со мной».

«Дерзишь?»

Я улыбаюсь и качаю головой.

«Всегда дерзкая».

«Знаю. Нам нужно поработать над этим».

«Я не подчинюсь».

«А могла бы :)»

«Сейчас ты пытаешься раздразнить меня. Я поняла твою маленькую игру, Маккиннон. Выводишь меня из себя, чтобы я бросила тебе вызов, и ты смог получить наслаждение потом, преподав мне урок».

«Ты вроде как вычислила меня, да?»

«Это беспокоит тебя? Что я могу прочитать тебя?»

«Нет. Мне нравится, что ты можешь понимать меня. Теперь мне осталось понять, как же прочитать тебя».

«Хмм... Возможно, я хочу быть загадкой».

«Думаю, мы оба знаем, что я достаточно хорошо вижу сквозь твои стены. Прячься, сколько хочешь, дорогая, но я всегда найду тебя».

«Думаешь, это так?»

«Я только знаю, что когда чего-то хочу, то готов на все, что угодно, чтобы получить это».

«Итак, Маккиннон, расскажи-ка мне. Чего именно ты хочешь?»

«Тебя. Ты уже знаешь это, но мне нравится, что ты меня все-таки спросила об этом, чтобы получить подтверждение, которое, видимо, искала, и это говорит мне обо всем, что мне и нужно было знать».

«И что же это?»

«Что ты тоже хочешь меня».

«Возможно».

«Не скромничай. Тебе не надо играть в эту игру со мной, потому что ты уже владеешь всем моим вниманием. Я понимаю, что это пугает тебя, но тебе не надо быть такой со мной».

«Ты уверен в этом?»

«Полностью. Что насчет тебя?»

Я не тороплюсь и обдумываю свой ответ. Я не хочу быть слишком прямолинейной и сказать «да».

«Я боюсь».

«Чего?»

«Боюсь, что ты ранишь меня».

«Никогда».

«Никогда не говори никогда, потому что ты способен на это».

«Если ты будешь бояться, я обниму тебя».

«А что, если я до смерти испугаюсь?»

«Я обниму тебя еще крепче».

Сейчас я осознаю, что большую часть разговора улыбаюсь. С Декланом весело болтать. Всегда. Несмотря на злодейку, в которую я играю, и всю ложь, которую говорю ему, мне кажется, будто у меня есть друг. Я играю с ним так же как с Беннеттом, но Беннетта я презираю, а к Деклану у меня никогда не было подобных чувств. Единственная проблема — он несчастный придурок, который втюрился в меня.

«Лучше бы у тебя была хорошая хватка».

«Никто не сможет крепче обнимать тебя».

«Я могла бы всю ночь болтать с тобой, даже не ложась спать, но завтра утром у меня намечена встреча, на которую я не могу опоздать».

«Почему это?»

На этот раз я решаю выбрать ласковые слова на грани кокетства, вместо едких, которые обычно использую в общении с ним.

«Потому что он очень беспокоится, когда я опаздываю. Он расстраивается. Но мне на самом деле нравится этот парень, поэтому я хочу быть уверенной, что хорошо отдохну и появлюсь вовремя, чтобы он знал, что я достаточно забочусь о нем, чтобы не вынуждать его волноваться».

«Я обожаю тебя».

«Я______ тебя».

«В 10.00?»

«В 10.00. Спокойной ночи».

«Спокойной, дорогая».

Беннетт по-прежнему спокойно спит, когда я возвращаюсь в спальню. Через секунду мое тошнотворное чувство возвращается, поэтому, когда я ложусь на постель, перекатываюсь на бок так, чтобы не видеть его. И как только мои мысли возвращаются к нашему с Декланом разговору, я засыпаю.

— Легко смогла найти? — спрашивает Деклан, когда я ступаю на борт его роскошной современной яхты.

— Док К 47. Она стоит там, где ты и сказал, — говорю я, дрожа, поскольку от воды дует пронизывающий холодный бриз.

— Давай зайдем внутрь.

Я следую за Декланом в каюту, в которой находятся белый диван и стулья, окружающие деревянный стол.

— Давай быстренько покажу тебе тут все? — предлагает он, хватая меня за руку. И я соглашаюсь, улыбаясь ему, пока он ведет меня через камбуз вниз по лестнице. После того, как он показывает мне каюту на правом борту и еще одну соседнюю, для гостей, в которой есть ванная, он ведет меня к большой хозяйской каюте. Комната шикарная, всюду вишневое дерево, небольшая зона отдыха в углу и огромная кровать в центре.

Деклан не тратит ни секунды, когда поворачивает меня и целует. Расслабляясь в поцелуе, я позволяю ему двигаться так, как он любит, и когда, наконец, он вытаскивает язык из моего рта, усмехаюсь.

— Что такого забавного?

Я говорю с легкой усмешкой:

— Даже без разговоров?

Собственнически поглаживая мою шею, затем опуская руку вниз до грудей, он сжимает их, прежде чем отвечает:

— Мы поговорим после того, как мой член побывает внутри тебя.

Онхватает меня за бедра, приподнимает и бросает на кровать. Он нависает надо мной и протискивается между моих ног с тихим рыком, когда я беру его лицо в свои ладони и вновь целую. Наши губы сталкиваются, и мы становимся неясными очертаниями быстрых движений рук, возящихся с одеждой друг друга. Когда он стаскивает мое платье через голову и отбрасывает его, я понимаю, что мой поход по магазинам стоил того, когда его глаза вспыхивают, пока он рассматривает мой комплект трусиков-шортиков и лифчика. Мы оба стоим на коленях, пока его глаза бродят по мне, впитывая мой вид. Как-то неловко оттого, что у меня есть мужчина, который так смотрит на меня, со всем этим сильным желанием и страстью.

— Ты хоть представляешь, насколько красива? — ласково говорит он, проводя руками вниз по моим ребрам и останавливаясь на моих бедрах, на которых идеально сидят шелковые трусики.

— Прекрати, — шепчу я, желая отрицать его слова.

— Прекратить что?

— Когда ты говоришь подобное... — начинаю я, опуская голову, чтобы разрушить наш пронзительный зрительный контакт, — мне становится некомфортно. — Я вновь смотрю в его глаза и добавляю: — Я не знаю, что тебе ответить.

— Я и не нуждаюсь в ответе, дорогая. Но ты не должна чувствовать себя некомфортно, не со мной. Я обожаю смотреть на тебя. Я люблю то, как ты выглядишь обнаженной, твою безупречную, молочную кожу, — говорит он, начиная медленно водить руками по моей коже. — Твою идеальную грудь, — продолжает он, расстегивая мой лифчик и спуская бретельки по моим рукам. — Твои розовые сосочки. Когда я вижу, как они возбуждаются из-за меня, я становлюсь чертовски твердым.

И затем он вбирает один мой бутон себе в рот, посасывает его и выводит вокруг него круги языком, прежде чем переходит к моей второй груди и проделывает все то же самое.

Я проскальзываю пальцами в его гладкие волосы, и он укладывает меня на спину. Он начинает медленно вести кончиком пальца вниз, по выпуклости моей груди, по сверхчувствительной коже моего живота, посылая мурашки по всему телу.

— И затем еще это, — низко произносит он и просовывает пальцы под резинку моих трусиков и снимает их. — Раздвинь для меня ножки.

Я так и делаю, разводя их широко в стороны и демонстрируя ему мою голую киску. Наблюдая за мной, он высвобождает гортанный рык. Он садится между моими ногами, а руки кладет мне на колени, впитывая мой вид, он говорит:

— Прикоснись к себе.

Увлажнив пальцы во рту, я удерживаю его взгляд и вытягиваю руку вниз, проскальзываю между половых губ, растирая мое возбуждение по моему клитору, и начинаю медленно выводить круги. Я наблюдаю, как его глаза расширяются от сияющей в них похоти. Он отстраняется, чтобы снять свои штаны, затем возвращается к своему месту между моих коленей, прежде чем берет свой член в руку и начинает гладить себя. Один только этот вид делает меня еще возбужденнее, что очень удивляет меня. Я всегда боролась с этим в прошлом, но с Декланом все иначе. Мое тело отвечает ему, даже если я и пытаюсь бороться.

— Погрузи свой палец в себя, а затем дай мне облизать его, — приказывает он, и я делаю так, погружая палец в свою жаждущую киску, и затем вытягиваю руку к нему. Он хватает мое запястье и опускает свою голову, всасывая мой палец в рот.

— Бл*дь, ты нужна мне.

Он наклоняется вперед и хватает свой галстук.

— Ты доверяешь мне? — спрашивает он, смотря на меня, и я киваю.

Я привыкаю к потребности Деклана связывать и контролировать меня. Только однажды, когда у нас был секс, и я попросила его не делать всего этого, он согласился, но это был один единственный раз.

— Скажи это.

— Я доверяю тебе, Деклан, — говорю я, и он оборачивает галстук вокруг моей головы, закрывая мои глаза импровизированной повязкой.

— Приподними голову, — шепчет он и затем завязывает ее, оставляя меня в темноте.

И я чувствую, что мое сердце бешено колотится. После всех тех лет, что я провела запертой в темной коморке, у меня развилась клаустрофобия. Я слышу шум и чувствую, как Деклан встает с кровати, но возвращается пару секунд спустя.

— Я собираюсь связать тебя, хорошо? — спрашивает он, и я ощущаю жар его тела, лежа здесь. Он берет мои руки и связывает мои запястья колючей, грубой веревкой. Пока он продолжает связывать крепче запястья и привязывать их к спинке кровати, он говорит: — Это веревка из природного волокна. Другой у меня нет, поэтому если ты будешь бороться с оковами, ты ранишь себя. Поняла?

— Да, — отвечаю я, и когда он заканчивает, я пытаюсь повернуть запястья, но грубые волокна больно ранят кожу.

— Сейчас вернусь, — говорит он и спрыгивает с кровати, затем я слышу, как щелкает дверь, закрываясь.

Он ушел, и темнота начинает поглощать меня. Единственный шум, который я слышу — это как вода врезается в яхту. Когда я сдвигаюсь, запястья начинают тереться о веревку. Мое дыхание ускоряется и вскоре становится тяжелым, наряду с сердцебиением. Внезапно, я чувствую, будто комната поглощает меня, становится душно. Я ставлю стопы на кровать, кажется, я не могу больше лежать спокойно. И затем я ощущаю запах. Тот знакомый запах сигарет Карла.

— Деклан, — бормочу я, но все, что я могу слышать — это приглушенные звуки телевизора с другой стороны закрытой двери. Смятение начинает пленить меня, и в голове разрастается невыносимая буря из-за запаха сигарет.

Страх и смятение одолевают меня, когда осознаю, что я обнажена. Карл никогда раньше не закрывал меня голой, и я начинаю дергать руками, пытаясь освободиться. Все мое тело цепенеет и покалывает, когда я начинаю метаться из стороны в сторону, отчаянно желая найти свет и спасение. Все кажется нереальным, когда в моей голове творится такое, и я слышу эхо крика. Стены так сильно давят на меня, буквально падая на мою грудь. Я изо всех сил стараюсь дышать, дергаюсь и извиваюсь, делаю все возможное, чтобы освободиться.

Кто-то хватает мои руки, и потом свет просачивается внутрь. Открывая глаза, я понимаю, что давление на моей груди — это из-за мужчины, который кричит и говорит со мной. Яростно отрываю свои руки от него и выплевываю:

— Отпусти меня.

— Не дергайся, Нина. Успокойся.

Кто, мать вашу, эта Нина и этот парень? Где я? Где Карл?

— Слезь с меня! — воплю я. Как только он освобождает мои руки, я даю деру, махом спрыгивая с кровати, чтобы затем меня крепко схватили.

— Нина, дыши! — кричит мужчина, притягивая меня ближе к себе. Я пытаюсь слезть с его коленей, но он продолжает крепко держать меня.

— Отпусти!

— Дыши, малышка. Пожалуйста, дыши.

Он крепко держит меня, продолжая говорить, медленно возвращая меня в мое тело. Туман в голове рассеивается, и я начинаю вспоминать, где я, реальность начинает проясняться. Найдя свой выход из туннеля, в который я попала, я осознаю, что, должно быть, у меня были галлюцинации. Мое бешеное сердцебиение сотрясает тело, и когда я смотрю вниз, я вся покрыта кровью, и это вызывает новую волну паники.

— О, боже мой, — мой дрожащий голос едва можно расслышать.

— Все хорошо, малышка. Ты в порядке, — успокаивает меня Деклан.

— Там кровь.

— Ш-ш, малышка. Все в порядке, — шепчет он. — Просто дыши со мной.

Я таю в его руках, моя спина прижата к его груди, и я сосредотачиваюсь на своем дыхании. Я пытаюсь его восстановить. Через пару минут он кладет меня на спину и садится рядом.

Я лежу, смущенная тем, что только что произошло, и тем фактом, что Деклан видел это. Он натягивает на меня одеяло, прикрывая мое обнаженное тело. В его глазах отчетливо читается беспокойство, когда он смотрит на меня. Он берет мои запястья в свои руки, и тогда я замечаю, откуда кровь.

— Нам нужно вытереть тебя, — его слова такие осторожные. — В ванной есть аптечка, — говорит он, и когда я киваю, он встает и выходит. Я сажусь, опираясь на спинку кровати, задаваясь вопросом, что, черт возьми, только что произошло. Раньше, когда была подростком, после побега, у меня были панические атаки, как будто я возвращалась в прошлое. Но это было так давно. Я чувствую оцепенение, будто оглушена ударом. Деклан однозначно будет задавать вопросы, но я сбита с толку, чтобы переживать об этом. Он возвращается, садится передо мной и начинает вытирать кровь с моих рук теплым полотенцем.

— Больно? — спрашивает он, а я остаюсь сфокусированной на его руках, которые нежно обрабатывают мои раны.

Я качаю головой, не желая говорить прямо сейчас, пока он продолжает очищать мои запястья, а затем перевязывает их небольшим бинтом. Как только он заканчивает, он все отодвигает и садится рядом со мной, прижимая меня к своей груди.

Он просто обнимает меня несколько минут, а затем спрашивает:

— Что произошло?

— Прости.

— Черт, я тут единственный, кто должен извиняться, не ты. Я не должен был оставлять тебя одну в таком положении.

— Куда ты уходил?

— Запереть дверь в кабину, — говорит он, и затем отстраняется, чтобы посмотреть на меня, пробегая рукой по моим волосам, зачесывая их назад. — Расскажи, почему ты запаниковала.

Глубоко вздыхая, я решаю быть с ним честной, только опустив пару деталей.

— Я страдаю клаустрофобией. Предполагаю, что повязка и отсутствие способности двигаться, просто... я почувствовала, будто задыхаюсь.

— Ты смотрела на меня так, будто не узнавала.

Я закрываю глаза и прижимаюсь к его груди.

— Я не знаю. Я почувствовала, как будто у меня были галлюцинации.

Он целует меня в макушку, и когда я поднимаю глаза и смотрю на него, он оставляет еще один поцелуй на лбу. Щетина на его щеках покалывает мне кожу, и на долю секунды, мне кажется, как будто это отец. Я снова закрываю глаза, полностью переполненная эмоциями, которые продолжают одолевать меня, и неожиданно спокойно говорю ему:

— Твоя щетина напомнила мне об отце.

Он обнимает меня крепче, когда слова начинают бесконтрольно срываться с моих губ:

— Он всегда целовал меня в лоб, точно так же, как и ты. — Через пару мгновений, я добавляю: — Мне нравится, что ты это сделал.

— Вы были близки?

Горло стягивает и мне становится невыносимо больно говорить, тогда я просто выдыхаю:

— Да.

Я сдерживаю слезы, потому что он кладет щеку на мою макушку. Время останавливается между нами, и я чувствую, как волна печали завладевает мной, и я, наконец, решаюсь спросить Деклана:

— Почему ты это делаешь, Деклан?

— Делаю что?

— Связываешь меня. Ты всегда связываешь своих женщин?

Он убирает голову с макушки, когда я смотрю на него. Он пристально вглядывается мне в глаза и медленно кивает.

— Почему?

— Все просто — контроль.

— Ты расскажешь мне об этом? — спрашиваю я быстро, и он поспешно несмело отвечает:

— Я никогда ни с кем не говорил об этом.

— Почему нет?

— Потому что это достаточно болезненно.

Я могла видеть это на его лице, в каждой черточке, в каждой морщинке.

Я провожу ладонью по линии его челюсти и принуждаю его посмотреть на меня, затем говорю:

— Как ты думаешь, сможешь рассказать мне это? Поможешь мне лучше тебя понять?

Его глаза становятся светлее, намного светлее, чем всегда, это знак того, что он сдерживает слезы.

— Иди ко мне ближе, — протягивает он еле слышно, и я делаю, как он говорит, утыкаясь головой в центр его крепкой груди. В течение пары минут я слушаю, как стучит его сердце, перед тем как он разрезает тишину своими воспоминаниями.

— Мой отец много путешествовал, когда я был младше. Он всегда говорил мне, что уверен во мне, что дома есть мужчина, и это было моей работой — защита моей матери. Я всегда защищал ее. Когда мне было пятнадцать, мой отец улетел в штаты по делам. Мать сидела в кабинете и читала книгу, я сидел в комнате родителей и смотрел фильм. Я медленно приоткрыл дверь и увидел, как она сидела в старом кожаном кресле моего отца, которое он так любил. Мать всегда говорила отцу, насколько оно выглядело страшным, но вот парадокс, когда отец уезжал, она все время сидела и читала в нем. Она обожала это кресло, но по каким-то неизвестным мне причинам, ей нравилось поддразнивать отца об этом кресле.

Я рассмеялась на выдохе и пробормотала:

— Очень забавно.

— Она была забавной и милой, — отвечает грустно Деклан. — В ней было столько жизни, — я чувствую, как мышцы на его руках напрягаются, когда он обнимает меня. — В ту ночь я задремал на их кровати, но когда услышал громкий шум, то проснулся. Крики моей матери были ужасающими, и когда я заглянул в кабинет, я увидел человека, который приставил чертову пушку к ее виску.

Это была самая последняя вещь, которую я ожидала от него услышать, и когда я поднимаю взгляд на него, его челюсть сжимается так, что поскрипывают зубы. Я вижу в глубине его глаз стыд, он продолжает:

— Я трус.

Я качаю отрицательно головой, задавая встречный вопрос:

— Но почему?

— Потому что... потому что, когда я увидел, как этот ублюдок приставил пистолет к ее виску, я прокрался обратно и спрятался под кровать.

— Деклан…

— Ты не понимаешь, я мог их видеть. Моя мать плакала и умоляла о пощаде, чтобы он сохранил ей жизнь, пока я ничего не делал для ее спасения. Я даже не попытался ей помочь, — открывается он мне, и я замечаю, как в уголках его глаз появляются слезы. — Я просто лежал там, как долбаный трус, слишком напуганный, чтобы сделать хоть одно движение. Я лежал и смотрел на то, что там происходило. Мужчина взвел курок и выстрелил в голову моей матери.

— Господи Иисусе.

Лицо Деклана приобретает жесткое выражение, когда он пытается перебороть боль, но слезинка срывается и скользит по его щеке. Я тянусь и убираю ее пальцем, проводя по влажной дорожке, что она оставила. Он смотрит на меня, и затем неизвестно почему, и у меня катятся слезы по щекам. И в этот момент я понимаю, что мы разделяем одинаковую боль. Оба наших родителя были убиты, их отняли у нас, и никогда нам не будет дано шанса, вернуть все назад.

— Мне так жаль, — я чувствую, как эти слова шепчет мое сердце, и они срываются с моих губ, потому что я действительно ощущаю каждой клеточкой его боль.

— Это была моя мама, — его голос ломается, — и я ничего не сделал.

— Ты был простым ребенком.

Он качает головой, не желая принимать оправдания и сожаления, я знаю это чувство, поэтому я отлично понимаю Деклана.

— Мой отец винит меня в ее смерти. Он всегда винил меня.

— Но это же смешно.

— Думаешь?

— Да, — говорю я достаточно четко и уверенно. — Что было бы, если бы ты кинулся ее спасать, и стал бы тем, кого настигла пуля? Твоя мать страдала бы всю свою жизнь, оплакивала потерю единственного сына. Это губительные мысли, но я все же спрошу, что бы ты выбрал — быструю смерть или оплакивать всю свою жизнь родного человека?

Он берет в ладони мое лицо, и я вижу, как его горло стягивается, и он напряженно глотает комок, затем произносит с нотками стальной уверенности:

— Мне нужен контроль. Мне нужно знать, что я контролирую все, и ничего не произойдет без моего ведома, когда я нахожусь с тобой, я как никогда чувствую жажду контроля и власти.

Я кладу сверху на его ладони свои, он все еще продолжает держать мое лицо.

— Эти вещи уже произошли, Деклан. Это дерьмовая часть жизни, про которую нам и не нужно ничего рассказывать. — Действительность этих слов пронзает мое сердце, словно острой иглой, потому что я знаю реальную правду. — Мир никогда не спрашивает у нас, чего мы хотим. Ему совершенно безразлично, что может случиться. А то, что произошло с твоей матерью… Мы уже ничего не можем с этим поделать.

— Я понимаю это, но одновременно с этим чувствую, будто это самая мерзкая ложь.

— А что твой отец?

— При каждом удобном случае, он напоминает мне, что я недостаточно хорош. Что я не состоялся как мужчина. Поэтому всю свою жизнь я надрываю задницу, чтобы он признал во мне равного. Но ты была права!

— В чем?

— В том, что ты сказала в отеле в ту ночь. Я ненавижу имя, что он дал мне. Ты права. На самом деле я имею часть в бизнесе отца, я не создавал ничего своего, это просто еще один способ, чтобы влиять на меня.

— Но «Лотос» твой. Твой отец не участвовал в этом, — напоминаю я ему.

— Ему и не надо участвовать в этом. Оно носит имя Маккиннон.

— Мне нужно кое-что рассказать тебе, — говорю я ему, чтобы рассказать ему информацию, которую знаю про его отца. — Твой отец ищет возможность инвестировать в бизнес Беннетта. Он едет в Нью-Йорк, и я вместе с ним, чтобы встретиться с твоим отцом.

— Когда?

— Через неделю.

Я могу точно сказать, что он раздражен от мысли о том, что придется совмещать бизнес вместе. Он заключает меня в свои объятия, и когда выдыхает, произносит шипящим звуком:

— Я хочу, чтобы ты была подальше от этого человека.

— Я знаю, но я также знаю, на что он способен.

Его руки сильнее кольцом сжимаются вокруг меня, когда я кладу голову ему на грудь.

— Это, бл*дь, убивает меня, просто сидеть дома и гадать, что этот мудак делает с тобой. Ты представляешь, как я мучаюсь? Я чувствую себя самым ужасным ублюдком из всех, когда отправляю тебя к нему.

— Нет, ты не такой.

Он берет мою руку, подносит к своим губам и целует запястье, где натерла веревка, перед тем как посмотреть на меня, он говорит:

— И поэтому я чувствую себя ублюдком. Я должен был сказать тебе, когда завязывал галстук, и ты не могла видеть. Я очень испугался за тебя. Мне нужно, чтобы ты была всегда честной со мной, особенно в сексе.

Когда я киваю, он склоняет голову и дарит мне бережный поцелуй, втягивая мою нижнюю губу, затем отпуская. Он держит свою голову рядом со мной, его нос упирается в мой, его глаза все еще закрыты, а дыхание прерывистое, и он выдыхает:

— Я люблю тебя.

Трепет в моем сердце волнует меня — знать, что он чувствует это ко мне, но также это ранит, потому что он становится тем человеком, который мне нравится. Я ненавижу себя за то, что мне придется уничтожить этого человека для личной выгоды, но это необходимо сделать. Также я чувствую вину, потому что не чувствую таких же чувств в ответ, просто это все часть игры. Деклан — инструмент, с помощью которого я должна сыграть свою партию. Это часть продуманной мести. Я никогда не чувствовала раскаяния по отношению к Беннетту, но Деклан хороший парень. Это невыносимо ранит, что мне приходится делать такие вещи с ним, тем более что он так открылся мне. Я открываю глаза и смотрю на него, его ресницы трепещут, я поглаживаю пальцами его затылок, провожу рукой по волосам, даю ему частичку комфорта, только она пропитана чистейшим ядом, затем слова срываются с моих губ:

— Я люблю тебя.

Отметины на моих запястьях зажили быстро. К счастью, Беннетт уехал в Майами на следующее утро, так что я смогла спрятать их под рукавами пижамы, просто сказав ему, что нехорошо себя чувствую. У нас всегда был секс перед тем, как он уезжал куда-то по делам, но в этот раз его не было по причине того, что мне якобы плохо, поэтому мы просто лежали в кровати, крепко обнявшись. Пока его не было, я провела несколько дней с Декланом. Он стал более привязан ко мне, еще больше открылся мне, рассказав, как это было — расти, когда умерла его мать. Его отец обращался с ним, как с куском дерьма, постоянно избивал его, внушал ему, что он ни на что не годен.

Я встречала Кэла на паре мероприятий, но всегда была уверена на его счет, что он полный мудак. Но то, что рассказал мне Деклан, заставило мой желудок скрутиться в узел, заставляя меня ненавидеть его еще больше. Мы прилетели в Нью-Йорк пару дней назад, и хотя у Беннетта с ним уже была пара встреч, я на них не присутствовала.

Сегодня Кэл пригласил нас к нему на обед. Поэтому, пока Беннетт был на бизнес-встречах, я ходила по магазинам, подыскивая подходящее платье. Ничего сверхъестественного, просто милое и женственное платье цвета морской волны, дополненное кружевом. Я подобрала к нему пару туфель-лодочек с открытыми носами. Беннетт выглядит как обычно: в костюме при галстуке, и когда дверь распахивается, нас встречает женщина моего возраста.

— Добро пожаловать, — говорит она очень теплым голосом, она одета в брюки цвета слоновой кости и насыщенно-розовую кофточку, этот цвет заставляет меня поежиться. Ее черные волосы зачесаны назад и уложены на затылке в аккуратный пучок. — А вы, должно быть, Беннетт и Нина. Спасибо огромное, что присоединились к нашему обеду. Кэл отлично отзывается о вас двоих. Я, кстати, Камилла.

Беннетт пожимает ее руку и приветливо целует, слегка касаясь ее щеки, перед тем как она подает руку мне, которую я также вежливо пожимаю, обмениваясь с ней любезностями.

— Очень красивый дом, Камилла, — отмечаю, когда прохожу в холл.

— Спасибо, мы только недавно закончили перестраивать его. В течение нескольких месяцев у меня было ощущение, что мы жили на стройплощадке, — шутливо кидает она, когда снова поворачивается и добавляет: — Вы не представляете, сколько неумелых и жадных пройдох мне пришлось выставить, прежде чем найти нужных людей для обустройства.

Мы обе смеемся, когда она ведет нас по большому дому.

— Кэл, мистер и миссис Вандервол пришли, — объявляет она, когда мы проходим в кабинет, который является по совместительству и библиотекой, но внезапно, я словно врастаю в землю, потому что замечаю в комнате Деклана. Он стоит рядом с отцом перед большим камином.

— Беннетт! — восклицает Кэл и направляется к нам, но я не могу отвести взгляда от Деклана.

Какого хрена он здесь делает?

Мышцы шеи напрягаются в беспокойстве, когда я остаюсь стоять рядом со своим мужем. Взгляд Деклана становится темнее, когда он смотрит на Беннетта, и я прилагаю максимум усилий, чтобы держать свой гнев под контролем.

«Какого черта ты здесь делаешь», — говорю я одними глазами, пытаясь не привлекать к нам внимания и не произнося вслух ни слова.

— Нина, — приветствует Кэл, в то время как я обмениваюсь невербальным общением с его сыном. Через силу я возвращаю внимание к седоволосому мужчине и ядовито улыбаюсь.

— О! Мистер Маккиннон, очень приятно вас снова видеть. Мы давно не пересекались.

— Ну, моя дорогая, оставим ненужные формальности. Зови меня Кэл, сделайте одолжение старику, — говорит он и распахивает объятия. Я обнимаю его, смотря через плечо на Деклана, который делает длинный глоток бренди. Когда Кэл отстраняется с довольной улыбкой, он смотрит на Беннетта и говорит: — Ты счастливый мужчина.

— Я не могу не согласиться с вами, — замечает Беннетт. — Она восхитительная.

Мои глаза возвращаются к Деклану, потому что мой муж произносит безумно красивые и нежные слова. Я замечаю, как его выражение лица становится жестким, и он бросает злую подколку Беннетту:

— Полностью ошеломительная женщина, но, так или иначе, она вышла за тебя.

Я сужаю глаза, перед тем как посмотреть на Беннетта. Его ревность необходимо взять под контроль, иначе может получиться неприятная ситуация, но Беннетт по глупости воспринимает его слова как мужское подшучивание и отвечает в доброй и веселой манере:

— Совершенно верно. Может у нее и был момент слабости, но я поспешил женить ее на себе в течение месяца, чтобы у нее не было шанса опомниться.

Чтобы как-то скрасить неловкое положение, я начинаю делать то же самое, что и его жена: просто прохожу вперед, оборачиваясь на него и фальшиво улыбаясь, отвечаю ему немного дерзко:

— Ой, еще перед тем, как мы произнесли наши клятвы, я сразу разобралась, что ты еще один мужчина, который безропотно попал под мое женское очарование.

— И все же ты вышла за меня, — довольно смеется Беннетт.

— Умная женщина, — говорит Кэл.

— И с чего такой вывод? — спрашиваю я хитро.

— Ну, — он начинает приближаться к Беннетту, похлопывая моего мужа по плечу, — некоторые мужчины делают все не в полную силу, приходя в своей жизни на все готовенькое, и не отдаются работе на все сто. Я могу только восхищаться человеком, который все сделал сам, не используя трастовый капитал.

Я распознаю в его голосе пассивно-агрессивное замечание. Подразумевая под последними словами, что Деклан взял деньги на бизнес. Его подколка раздражает меня, я чувствую острую необходимость защитить того, кто стал мне, так или иначе, дорог, поэтому выдыхаю немного раздраженно:

— Если бы никто не пользовался неким подспорьем, что нам дается, то все могло бы пойти прахом, Кэл. Вы этого хотите? Вы желаете, чтобы все, над чем вы так упорно работали, рухнуло? Или же, вы хотели бы гордиться человеком, который продолжает ваше семейное дело, подпитывает ваше детище. Такое ощущение, что у вас есть свои рассуждения о детях, которые пользуются поддержкой семьи для работы в будущем, но простите за дерзкий совет, вам следует уважать тех, кто не подпадает под ваше крутое сделай-все-сам рассуждение.

При взгляде на лицо Кэла можно понять, что он находится в глубочайшем состоянии шока, в течение некоторого времени мы просто сверлим друг друга взглядами, когда, наконец, Беннетт первым приходит в себя и выдавливает:

— Милая...

— Не смей, — почти рявкаю я, прерывая его грядущую тираду о том, что взрослому человеку виднее. — Не смей поддерживать его ошибочную, и к тому же нахально-самодовольную точку зрения.

— Простите мою жену. Она очень вспыльчивая, — говорит Беннетт, пытаясь сгладить неловкую ситуацию и убрать создавшееся напряжение. Когда я смотрю на Деклана, мне становится трудно дышать, воздух между нами превращается в тонкую пленку.

— Я ценю откровенность, — немного растерянно отвечает Кэл, подмигивая, что окончательно выбивает меня из колеи.

— Камилла,— говорю я, поворачиваясь в ее сторону, она же на протяжении всего времени стоит рядом с Кэллом, сжимая губы в тонкую линию, не говоря ни слова. — Вы не подскажете, где находится женская комната, мне нужно немного освежиться.

После того как она указывает мне направление, я извиняюсь и отхожу от них, стремительно направляясь туда. Мне нужен перерыв. Закрывая плотно за собой дверь, я прижимаюсь к ней и зажмуриваю глаза. Я не знаю точно, о чем я думаю в этот момент, потому что мысли рассеяны. Я выставила себя полной дурой из-за парня, который ко мне не имеет никакого отношения и является не более чем пешкой в моей распланированной игре.

«Он больше, чем мираж, обман», — нашептывает тихий голос в моей голове. Но ведь все дело было не в том, как я воспринимала Деклана, по сути, он просто моя выдумка, нет ничего настоящего между нами. Но с другой стороны он настоящий, то, что есть между нами, настоящее. Я полностью запуталась и зашла в тупик в своих чувствах. Мне срочно нужно собрать все дерьмо вместе и стать снова любящей и милой женушкой, а с Декланом разобраться позже. Эта мысль меня злила, мои силы на исходе. Со всем разберусь в Чикаго.

Ручка резко поворачивается за моей спиной, дверь начинает отворяться, и я отпрыгиваю в испуге.

— Что ты здесь делаешь? — шиплю я на Деклана, когда он смело заходит в туалет, закрывая за собой дверь, и поворачивает язычок замка. — Почему ты здесь?

Он полностью игнорирует все мои вопросы и задает мне встречный вопрос:

— Почему ты так на него смотришь, Нина?

— Что?!

Мы понижаем голос до шепота. В наших голосах сквозит злость.

— Нина, то, как ты на него смотришь. Бл*дь, не смей играть со мной в игры, не смей притворяться.

— Деклан, давай-ка я объясню тебе все доходчиво. Он. Мой. Муж.

Он идет вперед, прижимая меня к стене своими сильными руками, заключая меня в ловушку, и смотрит на меня разъяренным взглядом, когда из его голоса сочится ярость. Он шипит от злости, тогда становится заметен его шотландский акцент.

— Не корми меня дерьмом с ложечки, Нина. Ответь мне, как ты можешь так смотреть на него?? Этот мудак тебя избивает!

— Потому что если я буду обращаться с ним, как с дерьмом, ты думаешь, он за это меня не изобьет? — и в момент ярости я взрываюсь и бросаю ему очень обидные слова: — Сейчас я намекну тебе — я делаю это, потому что боюсь наказания, так же веду себя и с тобой! Я боюсь, что ты меня накажешь!

На его лице воцаряется выражение раскаяния, и это заставляет меня пожалеть о сказанных словах. Как я могла даже допустить сравнивать их, Деклан не настолько мерзкий человек. Он всегда оберегал меня.

— Прости, — быстро иду на попятную я, открещиваясь от сказанного, мягко продолжаю: — Я не имела в виду...

Он закрывает мой рот своей большой рукой, останавливая поток слов, я чувствую себя полной стервой, потому что просто вышла из себя. Он никогда не прикасался ко мне против моего желания, у меня нет к нему ненависти. Он всегда заботится обо мне, а я в свою очередь о нем. Когда его глаза заполняет вина, я хватаю его за руки и продолжаю говорить шепотом:

— Я была несправедлива к тебе. Ты не он, и сравнивать вас… это мерзко, прости меня, он — полное дерьмо. Я знаю это и понимаю. Просто в данный момент я немного злая и раздраженная.

— Ты права.

— Нет, Деклан. Я не права. Ты наказываешь меня, любя. Это не одно и то же. Прости, что я сказала об этом, — говорю я. — Ты не причиняешь мне боль, как он. С ним у меня только страх, но с тобой... когда я с тобой, то чувствую себя в безопасности.

— Я схожу с ума. Особенно, когда вижу то, как ты смотришь на него. Когда я вижу, как он прикасается к тебе. Ты хоть можешь себе представить, что все это дерьмо делает со мной, когда все, чего я хочу — это ты?

Я пылко утверждаю, взяв его лицо в свои ладони:

— Я люблю тебя, Деклан. Тебя. Не его. Я не выбираю его, а выбираю тебя.

— Повтори это.

— Я люблю тебя, — лгу я. — Только тебя.

— Ты ведь понимаешь, это не может длиться вечность? Что я буду просто любовником и буду сидеть дома, осознавая, что ты трахаешь тот кусок дерьма.

— Я понимаю. Но прямо сейчас... Деклан, он в соседней комнате. Нам надо вернуться. Мы поговорим об этом в Чикаго. Он уезжает на пару дней в Дубай.

Его губы впиваются в мои, немедленно захватывая их, он заполняет мой рот своим языком. Он ненасытный и нуждающийся, его руки крепко сжимают мою грудь. Я хватаюсь за его плечи, когда он прижимает свои бедра ко мне.

— Ты чувствуешь это? Что ты делаешь со мной?

— Да, — выдыхаю я, пока он трется своей эрекцией об меня.

— Подними его, — приказывает он, и я быстро хватаюсь за кромку платья, задирая его выше, пока он расстегивает свои штаны. Он кладет руки на мою попу и толкает меня к стене, протягивает между нами руку и отодвигает мои трусики, и молниеносно толкается своим членом в меня. — Такая влажная, малышка. Всегда готова для меня, — рычит он, и правдивость его слов ранит меня, когда я задаюсь вопросом, почему мое тело предает меня ради него.

Из-за его подавляющего характера мой разум перестает нормально работать, пока он вдалбливается в меня, ожесточенно демонстрируя свою любовь. Я крепко держусь за его плечи, кладу голову в изгиб его шеи, пока он беспощадно трахает меня возле стены. Небольшая комната наполняется нашим тяжелым дыханием и уже знакомым запахом тел.

Все это — скрытый показ Декланом его примитивной потребности пометить меня, прежде чем отослать обратно к мужу. Он собственник и ему плевать на все.

— Положи пальцы мне в рот, а затем прикоснись ими к себе, — приказывает он. И я делаю это, просовывая два пальца между его губ, чтобы он мог увлажнить их, прежде чем скольжу ими между нами и начинаю тереть уже влажный комочек нервов.

— О, боже, — выдыхаю я.

— Вот так. Кончи на мой член…

— Деклан...

— Сделай это, — командует он, пока нетерпеливо врезается в меня, заставляя меня попасть в параллельную реальность. Моя киска пульсирует на волнах удовольствия вокруг его члена, когда я теряюсь в освобождении.

— Черт, да — рычит он, когда его горячая сперма выстреливает внутри меня, клеймя меня им. Он роняет голову мне на грудь и начинает замедляться, легонько толкаясь в меня.

Я откидываю голову назад к стене, и когда поднимаю взгляд, его приказ четко ясен, когда он говорит:

— Дай мне, — и я просовываю свои пальцы обратно в его рот, чтобы он мог вкусить мое возбуждение.

Он ставит меня, но все еще поддерживает, пока я не встаю твердо на ноги; его сперма медленно вытекает из меня, промокая мои трусики, когда я сдвигаю их на место. Мы не говорим, пока пытаемся взять себя в руки. Я смотрюсь в зеркало, вытираю под глазами пальцами и затем пробегаюсь по волосам, чтобы причесать их. Когда Деклан застегивает штаны, он обнимает меня и нежно целует за ушком, проводя губами по чувствительно коже.

— Я люблю тебя. Так чертовски сильно.

Мое сердце бешено стучит не только из-за страстного секса, но и из-за того, что Беннетт в соседней комнате. Я поворачиваюсь в его руках, выдыхаю и успокаиваю его, как могу, прежде чем вернуться обратно к мужу.

— Я тоже люблю тебя. Если бы у меня был выбор, я бы навсегда спряталась здесь с тобой.

Он целует меня в шею и затем отпирает дверь.

— Иди первой. Дай мне пару минут.

Я провожу рукой по его челюсти, вбирая ощущения его кожи, и нежно улыбаюсь перед уходом.

— Вот ты где. Я уже собирался искать тебя, — говорит Беннетт, когда я возвращаюсь туда, где и оставила его. Я направляюсь прямиком к нему и сажусь рядом на диванчике.

— Прости. Просто нужно было уединиться.

— Все в порядке?

— Да, — говорю я, а затем поворачиваюсь в Кэлу, который сидит с Камиллой на соседнем диване.

— Я приношу извинения за мою грубую выходку. Не знаю, что на меня нашло.

— Не нужно извинений. Просто у тебя такой вспыльчивый темперамент, ничего такого тут нет, — говорит он. А затем кивает на Камиллу, добавляя: — Вы бы видели ее, когда ей шлея под хвост попадет.

— Кэллум! — визжит она, ударив его по колену, когда он начинает хохотать.

Мы с Беннеттом присоединяемся к их смеху, когда входит Деклан. Он быстро бросает на меня взгляд, хмурясь, когда замечает, что рука Беннетта обернута вокруг меня, обнимая.

— А вот и ты, сын. Где, черт подери, ты был? — раздраженно спрашивает Кэл.

— Было необходимо ответить на звонок, — отвечает он. — Это очень неприятно, но мне придется покинуть сегодняшний вечер. Рад был видеть тебя, отец, — говорит он и подходит к Кэлу и Камилле, чтобы попрощаться, прежде чем поворачивается к нам. Беннетт встает, чтобы пожать руку Деклана, даже не подозревая, что он только что был во мне. Я нервно встаю рядом с Беннетом, и когда эти двое заканчивают свое прощание быстрым «До свидания», Деклан берет мою руку в свою, и, поднося ее к губам, целомудренно целует.

— Нина, как всегда рад встрече.

— Аналогично, — отвечаю я, так равнодушно, как только могу, и когда он отпускает мою руку, я наблюдаю, как он поворачивается и уходит. Остальная часть вечера проходит легко, но я не могу прекратить думать о Деклане. Я не должна тратить время, волнуясь о его чувствах, но не могу вытряхнуть это из себя. После того как мы уезжаем и возвращаемся в отель, я достаю телефон и открываю «мессенджер», пока Беннетт в душе.

«Где ты?»

Он тут же отвечает.

«Гуляю».

Его краткое сообщение волнует меня, но в то же время мне больно из-за того, что я расстроила его.

«Мне очень жаль из-за сегодняшнего вечера».

«Это была моя ошибка, не следовало приезжать туда».

Я пялюсь на экран, неуверенная в том, что должна ответить, но вскоре приходит еще одно сообщение от него.

«Ты в порядке?»

«Нет. Скучаю по тебе».

«Я тоже скучаю по тебе, дорогая».

Когда я слышу, что вода в душе выключилась, я быстро печатаю сообщение.

«Мне пора идти. Я люблю тебя. Мне нужно, чтобы ты знал это».

«Я знаю. Я тоже люблю тебя».

Я вырубаю телефон, после того как читаю его последнее сообщение, и кладу его обратно в сумочку. Когда Беннетт ложится на кровать, его руки сразу оказываются на мне. И хотя я недавно была с Декланом, я не отказываю Беннетту. Поэтому мы занимаемся сексом. С ним я отстраняюсь от реальности. Я повторяю все нужные движения, как всегда, но внутри я отключена. Единственная мысль, которую я пускаю в свою голову, приносит мне извращенное удовольствие — осознание того, что член этого мужчины, которого я ненавижу, покрывается спермой другого мужчины, пока он трахает меня.

— Не по лицу в этот раз.

— Почему?

— Потому что Беннетт вернется в течение недели. Я не могу позволить себе ходить с синяками на лице, — отвечаю я Пику.

— Хорошо, тогда где? На спине?

Кивком я соглашаюсь.

— Ты напугана? — спрашивает он.

— Немного. Мое лицо еще очень сильно болело после того, как мы это сделали. Хотя я в порядке, — отвечаю ему. — Просто, наконец, сделай это. — Я поворачиваюсь спиной к Пику и немного напрягаюсь в ожидании сильного удара, но вместо этого он ласково гладит меня по руке вверх-вниз. Но ожидание вызывает во мне еще большее беспокойство. — Пожалуйста, Пик, сейчас.

И в следующую секунду он резко ударяет по одной из лопаток, от мощного удара я падаю вперед, успевая облокотиться на руки. Пик быстро говорит мне:

— Ляг на бок. — Я опускаюсь, и он мгновенно снова ударяет меня.

— Аааа! — кричу я, когда он пинает меня ногой в ту же лопатку, затем еще раз и еще раз. — ПИК!!! — кричу я в страшной агонии, извиваясь на полу, пытаясь втянуть воздух в легкие, но не могу этого сделать, потому что рыдание застряло в горле.

Пик опускается рядом со мной и аккуратно убирает волосы с моего лица, пока я сжимаюсь от неистовой боли. Он притягивает меня в свои объятия и шепчет мне на ушко:

— Просто дыши. Успокойся и дыши, — он укачивает меня снова и снова, убаюкивающими движениями.

— Мне очень тяжело дышать, боль разрывает изнутри.

Я напрягаюсь и замолкаю, потому что говорить тоже очень больно. Ощущение, будто кто-то наступил на мои легкие.

— Поговори со мной, не молчи.

— Очень больно, я чувствую бешеное давление, будто кто-то сжал мою спину и легкие воедино.

Он поднимает меня бережно с пола и относит к себе в кровать, где кладет меня на спину.

— Так, медленно делай короткие вдохи, хорошо? — говорит он, в то время как я пытаюсь успокоить свою дрожь и отрегулировать вдохи и выдохи. — Вот так, просто попробуй. Расслабься.

Я лежу так в течение некоторого времени, пока боль постепенно не переходит в постоянную пульсирующую и обжигающую. После того, как я проглатываю пару таблеток Тайленола, поворачиваюсь на бок, чтобы немного унять боль. Пик прижимается ко мне сзади, обнажая плечо.

— Бл*дь, — приглушенно бормочет он.

— Что?

— Это и правда выглядит ужасно.

— Мы этого и добивались, правильно? — раздраженно выдавливаю я.

— Да, конечно, — протягивает он, отголоски боли звучат в его голосе. — Просто выглядит ужасно и пугающе.

Он прижимается ко мне еще ближе, склоняет голову и осыпает нежными поцелуями место вокруг ушиба, затем кладет руку мне на грудь, сжимая ее, проводит неспешно по животу. Я отталкиваю его руку.

— Не сегодня, — отвечаю я ему.

— Что происходит? — спрашивает он. Я никогда не отказывалась от секса с Пиком. Это было всегда тем, в чем я нуждалась постоянно. Он — мое обезболивающее, он убирает мое отвращение к себе, но по какой-то причине, я не нуждаюсь в нем сегодня.

— Я... я не знаю, — говорю ему честно. — Я просто... все хорошо. Я правда не знаю, почему сегодня так, но все так.

— Иди ко мне, — говорит он нежно. — Что происходит?

Я вижу, что он взволнован. Я всегда была откровенна с Пиком, поэтому объясняю:

— Я не знаю. Все в последнее время настолько странно. Может, я просто устала, но чувствую, что если у нас сейчас не будет секса, то все будет нормально.

— Ты уверена? Потому что я волнуюсь за тебя. Это заставляет меня переживать. Ты всегда нуждалась во мне.

— И я все еще нуждаюсь в тебе, я всегда нуждаюсь в тебе, — отвечаю я ему и нежно целую в губы.

Мы оба теряемся и погружаемся в наш поцелуй, затем, отодвигаясь от меня, он говорит:

— Как ты думаешь, сколько еще ждать?

— Он довольно устойчив, даже при наличии моих провокаций, — объясняю я терпеливо. — Он очень презирает Беннетта, поэтому все это не будет тянуться слишком долго. Он очень ревнивый, я думаю еще немного, и он решится на это.

— Ты думаешь, ты сможешь подтолкнуть его убить Беннетта?

Тяжело сглатывая комок в горле, я думаю о том, что знаю о Деклане и отвечаю честно:

— Да.

Но эта мысль заставляет мой желудок скрутиться узлами, понимая, что я своими руками разрушаю его жизнь и превращаю его в убийцу. Мы с Пиком, когда начинали это, решили удостовериться, что вина ляжет на всех, кроме нас. Это был единственный возможный вариант, убедиться, что мы будем не причастны, сможем начать счастливую жизнь, завладеть богатством. Если бы я ничего не чувствовала, было легко, но теперь, когда мои мысли кружатся вокруг Деклана, делать это становится все сложнее и сложнее.

Уже прошло полчаса с того момента, как Деклан поднялся на палубу. Когдая пришла сюда, он помог мне снять пальто, и я вздрогнула от боли. Он потребовал показать мою спину, и в тот момент, когда я показала ему темно-синие и фиолетовые кровоподтеки, он взбесился. Я никогда не видела его настолько взбешенным. Он кратко извинился, сказав, что ему необходимо выйти на палубу и немного поостыть. Он схватил пальто и исчез наверху, с того момента я не слышала ни звука. Я сижу на его диване и начинаю немного волноваться за него, потому что на улице минусовая температура.

Я встаю, беру пальто, набрасываю его на себя и поднимаюсь на палубу. Я вижу, что он сидит на палубе в одном из плетеных кресел, он закрывает лицо руками, опираясь локтями на колени. Снег неспешно опускается на него, я чувствую себя полной сукой.

Что со мной не так?

Соберись и продолжай делать свое дело.

Голос моей совести не замолкает. Я забочусь о Деклане, и вопреки своему плану, не хочу ранить его, но мне приходится. Я должна подвести его под черту, чтобы он убил Беннетта. Я просто была не подготовлена к этому. Когда замечаю, как дрожат его руки, быстро подбегаю к нему. Он не двигается, я опускаюсь на колени и обнимаю его.

Мой голос нежный, когда я говорю ему:

— Деклан, на улице холодно. Ты можешь простыть.

Он поднимает голову и ласково прикасается к моему лицу.

— Я уже неизлечимо болен, отравлен ненавистью к этому козлу. Я больше не могу смотреть, как он причиняет тебе боль.

— Не позволяй ему разрушить все, что у нас сейчас есть, — говорю я ему и затем встаю на ноги, заключая его руки в свои. — Пойдем со мной внутрь.

Он поднимается, мы спускаемся по ступенькам и заходим к нему в спальню. Деклан не говорит ни слова, просто подходит к шкафу, чтобы снять с себя холодную, намокшую одежду, возвращаясь ко мне почти обнаженным, за исключением пижамных штанов. Он ложится на кровать, проскальзывая под одеяло.

— Снимай одежду и иди ко мне, — говорит он.

Я стою перед ним, затем через пару секунд начинаю раздеваться, мне нравится исполнять его приказы, в это время он наблюдает за мной. Выражение на его лице трудно понять. Сбрасываю одежду на пол, следом стягиваю трусики, опускаюсь на кровать, отбрасываю покрывало и ложусь с ним рядом.

Мы прижимаемся друг к другу, его тело подрагивает напротив моей теплой кожи.

— Так приятно чувствовать тебя рядом со мной, — он бормочет потухшим голосом в мои волосы, а сам прижимает меня только крепче.

Потребность успокоить его настолько сильна, что я оборачиваюсь вокруг него, словно виноградная лоза, пытаясь отдать все мое тепло ему. Когда он подхватывает меня и кладет сверху, я прижимаюсь грудью к его груди, обнаженной кожей к его коже, чувствуя его твердость. Без лишних размышлений наши тела начинают двигаться напротив друг друга, руки ласкают, языки сплетаются в горячем поцелуе, кончики его пальцев нежно вырисовывают замысловатые узоры на моем теле. Я хочу забрать его боль. Боль, которую я посмела причинить ему. Он осыпает мое лицо нежнейшими, словно прикосновения перышка, поцелуями, просто чтобы чувствовать друг друга. Он обхватывает ладонями мою голову и заставляет меня посмотреть в его зеленые, честные глаза. Он не говорит ничего — ему даже и не нужно, — я четко слышу звон одиночества между нами.

Он и правда любит меня. Я киваю ему, давая знать, что понимаю все его мысли в данную минуту. То, как он трогает меня сейчас, вкупе с тишиной, которая воцарилась в комнате, позволит мне быстро сбежать от моих надоедливых мыслей, но вот проблема — я не хочу сбегать. Я хочу быть здесь. Быть в эту самую секунду с ним. Я позволяю себе забрести в то место, где я никогда не была. Потерявшись в Деклане, я совсем не замечаю, как он приподнимает и ласково захватывает вершинку соска, посасывая ее с мучительным упоением. После того как соски затвердели, словно камушки, он переходит к другим ласкам, уделяя моему телу и моим чувствам максимум внимания. Он наслаждается мной, и мне это очень нравится.

— Ты такая красивая, — шепчет он у моей груди.

Я прижимаю его ближе, хватая его волосы в кулаки, пока он приподнимает свои бедра и стягивает штаны, а я уже просто не могу ждать. Я приподнимаюсь, в то время как он берет свой член в руку и держит его, пока я опускаюсь на него. Наши стоны соединяются, когда он полностью заполняет меня, его руки оборачиваются вокруг моей талии, обнимая меня, его щека прижимается к моей груди.

Какое-то время ни один из нас не двигается, и когда он, наконец, ослабляет объятия, он ложится на спину и смотрит на меня.

— Я хочу наблюдать, как ты трахаешь меня.

Деклан отказывается от контроля и передает его мне. После этих слов, я медленно приподнимаюсь, и когда чувствую, что кончик выскальзывает из меня, я не тороплюсь и потихоньку опускаюсь обратно, засасывая его в свое тепло. Будто мое тело просто жаждет его, нуждается в нем. Я кладу руки на его грудь и продолжаю двигаться, пока он наблюдает за мной. Он проводит руками по моим бедрам, животу, груди, нежно сжимая ее, лаская меня. Я хватаюсь за его запястья и держусь за них, закрывая глаза. Я никогда не чувствовала подобного с другими мужчинами. Но я чувствую это не только в данный момент, это ощущение есть всегда, когда я с ним. Он всегда находит способ сохранить нашу с ним связь, не позволяя мне отстраниться от реальности, не позволяя моему телу окаменеть. Раньше я боролась с ним за это. А сейчас? Сейчас, я даже не пытаюсь.

Деклан начинает толкаться бедрами вверх подо мной, наши тела двигаются синхронно. Давление и незнакомая боль в груди начинают раздуваться. Мои эмоции беспорядочно смешиваются. Вопросы заполняют голову, каждый из них ударяет по нежной части меня, части, которая, я только сейчас осознала, существует внутри меня.

Почему это не ощущается противно?

Почему я не пытаюсь сбежать?

Почему я позволяю ему видеть мою слабость?

Почему мне больно?

Почему я вдруг начинаю сомневаться во всем, что я думала, знаю?

Почему я не могу дышать?

И когда я открываю глаза, чувствую все, что думала, не буду достойна почувствовать.

Я люблю его.

Сердце бесконтрольно сжимается, и я чувствую, будто задыхаюсь.

Я на самом деле люблю его.

Я вижу это, падающая звезда над головой разрывается на миллион кусочков алмазной пыли. Мерцающие пятна стекают по мне, и когда я опускаю взгляд, вижу, как они приземляются на золотистую грудь Деклана. Хаотично разбросанные кристаллы искрятся на его коже, и затем он поднимает руку к моей щеке. Я по-прежнему держусь за его запястья, пока он вытирает мою щеку.

— Детка, — шепчет он, но я молчу. В груди становится тесно. Мы не прекращаем двигаться, пока мои слезы продолжают капать на его грудь. И когда этого становится слишком много — осознания, что я влюбилась в того человека, от которого должна держаться на расстоянии — из меня вырываются мучительные всхлипы. Деклан молниеносно прижимает меня к себе, и я ломаюсь, плачу около его шеи, а он обнимает меня. Никогда это не ощущалось нормально — демонстрировать уязвимость, которую я всегда прячу внутри себя, — но до Деклана я никогда не чувствовала себя достаточно в безопасности, чтобы показать ее. Я всегда чувствовала себя в безопасности с ним. Как такое может быть, что я была настолько слепой, что не видела, что происходило между нами?

Он по-прежнему остается глубоко внутри меня, но мы больше не двигаемся, пока он просто ласкает меня. Он нежно проводит руками по моей спине, его пальцы пробираются сквозь мои волосы, пока я понимаю, что переполнена эмоциями, которые чувствовала прежде. Глубокая связь с тем, кого я должна была держать на расстоянии, каким-то образом пробралась внутрь меня.

— Поговори со мной, — произносит он, и я легонько поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, и говорю слова, которые так часто говорила, но на этот раз я по-настоящему подразумеваю их.

— Я люблю тебя, Деклан.

— Знаю, дорогая.

Опускаю лоб к его лбу и провожу рукой по его челюсти, нуждаясь в успокоительном покалывании его щетины.

— Я имею в виду... правда люблю тебя.

От моего признания его сердцебиение ускоряется. Я чувствую, как его сердце бьется напротив моей груди. Он медленно и глубоко целует меня, наслаждаясь, прежде чем отстраняется, чтобы сказать:

— Это то, чего я ждал.

— Чего?

Скользнув рукой между нашими телами, он прижимает руку к моей груди, прямо под моим бешено колотящимся сердцем.

— Этого.

— У тебя есть оно. Оно твое.

— Я действительно не чувствовал этого, до настоящего момента, — говорит он, и затем я провожу рукой между нами и кладу ее на его сердце. Оно бешено колотится под моей ладонью, когда он произносит: — Все, чего я хочу — это ты. Я сделаю все, что угодно, но мне нужно, чтобы ты знала, что ты в полной безопасности со мной. Я никогда не причиню тебе боль. Я хочу только любить тебя.

Я знаю, продуманная паутина лжи, которую я сплела, никогда не продвинется к кульминации с ним так, как я хотела. Я создала безнадежную ситуацию там, где не ожидала найти надежду. Но я нашла, и она покоится внутри мужчины, в которого я позволила своему сердцу влюбиться. Реальность слишком подавляет, осознание того, что все, что я получу от этого — это все, что у меня когда-либо было — огромное горе от ужасных рук судьбы. И все же я не хочу больше бороться с этим, потому что чувствую то же, что и он. Он осторожно перекатывает меня на спину и проталкивается глубже внутри меня, делая все очень нежно, чтобы не повредить мою раненную спину.

— Скажи, что ты чувствуешь это, — говорит он, смотря вниз на меня, и я киваю. Он немного отстраняется, прежде чем входит в меня еще глубже. — Скажи, что ты чувствуешь, как сильно я люблю тебя.

— Чувствую.

Он продолжает медленно трахать меня, каждое его проникновение становится все глубже и глубже. Для поддержки я хватаюсь за его руки, его мышцы дергаются, в то время как его тело напрягается с каждым сильным ударом нашей обнаженной плоти, когда мое тело начинает медленно приближаться к освобождению.

Когда жар пробивается сквозь меня, я начинаю дрожать под ним. Он опускает свою голову к моей, его член увеличивается во мне, прижимаясь к моим стенкам, и они начинают сжиматься вокруг него. И я кончаю.

— Ох, черт, — рычит он, теряя контроль и яростнее врезаясь в меня.

Мои стоны становятся громче от каждого толчка чистейшей эйфории, которая проскальзывает во мне. Я оборачиваю ноги вокруг его бедер, сжимаю свою киску вокруг него, вытягивая все из его члена, желая, чтобы каждая капля его спермы заполнила меня. Я никогда не чувствовала себя такой любимой, но в данный момент это поглощает меня, когда я передаю всю себя Деклану. Мне нужно, чтобы он распространил свой дикий аромат по мне, пока он берет меня так, как ему нравится, потому что я хочу быть частью его. Наши взгляды встречаются, и я знаю, он видит во мне голод и начинает трахать жестче, отказываясь останавливаться, даже учитывая то, что он только что кончил. Его зрачки расширяются и темнеют, вспыхивая собственнической потребностью, когда он шипит:

— Ты — моя.

— Да.

Толчок, толчок.

— Я обладаю тобой.

Толчок.

— Полностью, — подчиняясь, выдыхаю я.

Толчок.

— Моя собственность.

Толчок.

— Да, — мяукаю я в экстазе, вновь кончая, вращаясь в чувственном удовольствии. Он становится свирепее, и когда широко разводит мои ноги в стороны, прижимая мои колени к матрасу, он врезается бедрами в меня, погружая свой член до основания. С сексуальным стоном я чувствую теплый поток жидкости, который из меня стекает между нашими телами.

— Деклан, — слабо выдыхаю я, потрясенная, поскольку он наполняет меня своей мочой — клеймя и отмечая меня самым животным способом. Он отпускает мои колени и быстро проскальзывает рукой под мою спину, крепко прижимая меня к себе, прежде чем перекатывает нас на бок. Мы неровно дышим, пялясь друг на друга. Возможно, я должна почувствовать отвращение к тому, что он сделал, принимая во внимание то, что делал со мной Карл, но я не испытываю этого. Я в безопасности достаточно, чтобы полностью отдаться ему, и знаю, что он позаботится обо мне и никогда не причинит боль. Я люблю его и чувствую внутреннюю потребность быть так близко к нему, как только возможно.

— Ты принадлежишь мне, — говорит он, наконец, пока наши, все еще соединенные тела, успокаиваются и омываются его ароматом.

— Да.

Он пропускает пальцы сквозь мои волосы, спрашивая:

— Ты вернулась? Я сделал тебе больно?

Я качаю головой, отвечая:

— Ты успокоил меня. Все, что ты хочешь от меня — это именно то, что я готова отдать тебе. Тебе даже не нужно брать это. Просто владей этим, потому что оно твое, — я искренне говорю эти слова и жду, пока он переварит их. Выражение его лица смягчается, и тогда я прижимаюсь к его губам в поцелуе, который передает всю мою любовь к нему.

Напрочь лишенном эгоизма.

Лишенном ожиданий.

Лишенном злоумышленных полутонов.

Я отдаю ему самую невинную частичку своего сердца, которая у меня осталась, и честно передаю ее, несмотря на все зло, которое окружает меня. В это мгновение, которое разделяю с ним, я хочу любить его и отдать ему самую лучшую часть себя, которую только смогу найти. Я хочу чувствовать это — хорошую часть жизни, ту часть, которую я не думала, что когда-нибудь почувствую. Я хочу отдать каждую крупицу того, что чувствую к Деклану, потому что каким-то чудесным образом он заставляет жизнь ощущаться так, будто она стоит того, чтобы жить.

Роскошный, опьяняющий аромат заполняет мои чувства, когда я просыпаюсь. Перекатываясь на кровати Деклана, понимаю, что я одна с десятками белоснежных лотосов, которые разложены на кровати и на мне. Сдержать улыбку было бы настоящим подвигом, поэтому я не волнуюсь. Сложная смесь фруктов, дождя и земли наполняет комнату, когда я беру в руку красивый цветок — любимый цветок Деклана.

Повернув голову, я вижу свернутый листок бумаги на тумбочке. Я беру его, сажусь и, разворачивая листок, читаю.

«Нина.

Я пытался показать тебе что-то такое же чистое и прекрасное, как ты, но потерпел неудачу. Лотосы были лучшим, что я мог найти, но они даже близко не подходят к совершенству, которое я вижу каждый раз, когда смотрю на тебя. Знаю, я сказал, что мы проведем день вместе, но мне ненадолго надо заскочить в офис. Позвони, когда проснешься. Я уже скучаю по твоему сладкому голоску.

Никто не сможет любить тебя сильнее.

Д.»

Я уже звоню ему, когда заканчиваю читать послание, и жду его ответа.

— Доброе утро, — говорит он.

— Когда ты успел сделать это?

— Секрет, дорогая, — дразнится он, и я уже представляю, как он улыбается, и морщинки появляются в уголках его глаз.

— Тогда храни это в секрете, пока мне будет это выгодно, — шучу я в ответ.

— Я обожаю тебя.

— Когда ты вернешься домой? — спрашиваю я, и его рык заставляет меня рассмеяться. — Что это было?

— Я стал чертовски твердым из-за того, что ты назвала мою квартиру «домом».

— Ты плохой, — хихикаю я.

— Ты даже не представляешь насколько.

— Думаю, все же представляю.

— Нет, — говорит он, а затем замолкает прежде, чем продолжить: — Не думаю, что ты когда-либо узнаешь, как глубоко ты пробралась мне под кожу.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как я позволила себя признаться в том, что люблю Деклана. Я провожу каждую секунду, которую могу, с ним, и даже когда Беннетт здесь, мы соединяемся с ним так, как я даже не думала, могут соединяться два человека.

— Заканчивай свою работу и возвращайся домой. Я хочу, чтобы ты показал, как глубоко я пробралась тебе под кожу.

— Боже. Ты не помогаешь моему члену, когда говоришь подобное. Я буду ходить тут оставшуюся часть дня с синими яйцами.

Я смеюсь, говоря ему:

— Хорошо. Это твоя мотивация, чтобы поторопиться и вернуться ко мне.

— Я позвоню тебе, когда соберусь домой. Я хочу, чтобы ты ждала меня голая, стоя на коленях. Я позволю тебе выбрать ремень, поскольку хочу укротить тебя, — низким голосом приказывает он, вызывая восхитительную боль между моими ногами.

— Я хочу тот, который надет на тебе, чтобы каждый раз, когда ты посмотришь на него сегодня, ты думал о том, что я обнаженная стою на коленях, — говорю я, флиртуя и тихонько хихикая.

— Плохая девочка.

— Я люблю тебя.

— Люблю тебя тоже, — говорит он, прежде чем мы вешаем трубки.

Я откидываюсь обратно на простыни, смотрю на цветы, боясь завтрашнего дня, когда вернется Беннетт, и мне придется вернуться в другой свой дом. Я обожаю быть в этом доме, с Декланом. Впервые я чувствую, что счастлива.

По-настоящему счастлива.

И честно — я сбита с толку.

По-настоящему сбита.

Счастлива и сбита с толку.

Я ненавижу то, что делаю здесь с Декланом — лгу и манипулирую. Я хочу быть честной с ним о том, кто я. Я хочу, чтобы он узнал меня, Элизабет, не Нину. Но нет возможности сделать это. Дело пошло, и я не знаю, как остановить это. Я не думаю, что смогу, но хочу этого. Я хочу остановить время, наложить заклинание и заставить прошлое исчезнуть, чтобы я могла начать сначала, с Декланом. Отдать ему настоящую меня. Но я обманула себя.

Жизнь обманула меня — как всегда. И теперь я должна отказаться от единственного, чего я дико хотела, потому что сильнее этого хочу провести больше времени с ним. Я беру один из белых цветов, который общеизвестно рождается в грязной воде, растет и цветет, распространяя безукоризненную чистоту. На мгновение мне жаль, что этот цветок не может напоминать меня. Возможно, я стала бы счастливчиком и получила еще один шанс. Я никогда не чувствовала себя такой чистой как с Декланом. Даже Пик не мог сделать такого со мной. Но дело в том, что мое новое начало будет наполнено гнилью от разрушения жизней двух мужчин — одного невинного, второго, заслуживающего этого, ради возмездия. Только это возмездие будет навечно замарано воспоминанием о том, что оно сделает с Декланом.

Я провожу мягкими лепестками по губам, закрываю глаза и представляю папу. Мою чистоту. Мое спасение. Моего принца. Интересно, послал ли отец мне Деклана. Хорошего человека после всех ужасов. Это его подарок мне. Раньше Деклан пугал меня. Раньше он напоминал мне о Карле из-за его властного характера, кожаного ремня и его желания связать меня. Но когда я увидела то, кем на самом деле он является, он напомнил мне о папе.

Поскольку сейчас я смотрю на Деклана и вижу, что он тоже — моя чистота, мое спасение, мой принц. Даже те же морщинки в уголках глаз, когда он улыбается, и щетина на лице. Раньше папа пел мне, а сейчас Деклан тихо нашептывает мне на ушко, когда я напугана или грущу. То, как он успокаивает меня, напоминает о том, что делал папа. Я пытаюсь не думать о необходимости делить постель с Беннеттом. Все эти чувства к Деклану и осознание того, что я никогда не смогу по-настоящему быть с ним, просто заставляют меня еще больше ненавидеть Беннетта.

Нуждаясь в движении и отвлечении, я собираю цветы и отношу их на кухню. Беру кучу белых мисок из кабинета, наполняю их водой и кладу в них цветы, а затем расставляю миски хаотично по квартире. Их аромат окутывает каждую комнату к тому времени, как я принимаю душ и переодеваюсь. Я решаю позвонить Беннетту, поскольку у него уже больше пяти часов вечера, и он, вероятно, вернулся домой с Болдуином. Наш разговор обычный, и после примерно часа разговора мы вешаем трубки.

На какое-то время всё станет сложным, поскольку Беннетт сказал, что он освободил свое расписание от командировок, что значит, он постоянно будет дома. Мысль о том, что мне придется оставить постель Деклана, чтобы проводить ночи с Беннеттом — угнетает. Я не знала, что мне так сильно требуется успокоение, а Деклан прекрасно предоставляет мне его, и так, как даже Пик никогда не мог сделать.

Не желая застревать на необходимости завтра уезжать, я решаю удивить Деклана — постараюсь приготовить ему ужин. Я иду в кабинет и начинаю копаться в интернете в поисках легкого, не пожароопасного рецепта. Его аромат впитался в кожу его кресла, и я не могу перебороть печаль, которая наполняет мое сердце, пока сижу в его кабинете, буквально окруженная Декланом. Я нахожу рецепт пасты, которую, кажется, я смогу сделать, и быстро распечатываю его, чтобы поскорее выбраться отсюда, поскольку мне нужно на свежий воздух.

Я одеваюсь теплее и направляюсь в магазин. Нуждаясь в помощи сотрудника магазина, чтобы найти несколько ингредиентов, я проверяю список, и когда все, что нужно, находится в корзине, я оплачиваю покупки и выхожу.

— Крайне удивлен, встретить тебя здесь, — слышу я знакомый голос, и когда закрываю багажник, меня приветствует подлая улыбка Ричарда. Мое сердце бешено скачет, а по шее расползается румянец из-за того, что меня застали врасплох. Спасибо, боже, за зиму и шарфы.

Я быстро беру себя в руки, входя в свою отточенную роль, говорю:

— Ричард, могу сказать то же самое о тебе. Что привело тебя в Ривер-Норт или еще лучше, в продуктовый магазин? — поворачиваю его же вопрос против него.

— Офис моего адвоката находится здесь. Был с ним на встрече, а теперь вышел и решил купить питание для ребенка.

— Разве ты не должен был ехать в Дубай с Беннеттом?

— Пришлось раньше вернуться, — выплевывает он, возвращаясь к своему вопросу: — Так что ты здесь делаешь?

— Я сидела взаперти несколько дней и решила, что мне следует проветриться и пройтись по галереям, — говорю я, полагая, что это достаточно хорошая ложь, поскольку Ривер-Норт славится своими картинными галереями.

— И вот она — ты, покупаешь продукты, — саркастически говорит он. — Наконец, решила понять, что значит быть домохозяйкой?

Боже, он такая баба.

— Как будто какие-то мои дела касаются тебя, но поскольку, кажется, ты так обеспокоен моими супружескими обязанностями, да, я думаю, что хочу попробовать себя в приготовлении еды, потому как, мне уже надоело есть замороженные блюда Клары.

— Хммм, — произносит он, подозрительно наблюдая за мной.

Его сомневающийся взгляд только злит меня, тогда я обхожу вокруг и открываю дверь машины, говоря:

— Есть что-то еще, о чем бы ты хотел спросить?

— Жаклин говорила, что заходила к тебе пару раз, пока Беннетта не было в городе, но тебя постоянно нет на месте.

— Передай своей Жаклин, что у меня есть дела, которые необходимо делать. Если она хочет встретиться, то пусть наберет меня, и мы согласуем время нашего ланча. Это будет лучше, чем просто, когда ей заблагорассудится, совершать неожиданные визиты, — фыркаю я, пытаясь скрыть мое частое отсутствие в городе.

Он кивает мне, отвечая:

— Будь уверена, я передам Жаклин твое дружелюбное послание.

— Будь добр, сделай это, Ричард.

Забираюсь в машину, мое сердце стучит от беспокойства, когда я хлопаю дверью и оказываюсь внутри. Я начинаю размышлять, что это, бл*дь, такое. Что делает Ричард в этой части города? Я отлично знаю, что у нас общий адвокат, но также я знаю, что он не находится в этой части города.

Я возвращаюсь обратно в квартиру Деклана, пока сама украдкой посматриваю в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что Ричард не шпионит за мной. Когда я полностью в этом убеждаюсь, то заворачиваю на парковку, останавливаясь на парковочном месте Деклана. Глушу двигатель и сижу полностью раздраженная на себя за свою детскую беспечность. Я потрудилась сплести такую искусную паутину лжи, и теперь не могу допустить, чтобы все было разрушено. Это слишком для меня важно, чтобы все потерять.

Я думаю о Пике, обо всем том, что он принес в жертву для меня. Все, что он отдал, сделал ради меня, пока я тщательно создавала свою ложь. На данный момент дела обстоят хуже некуда, я стала сомневаться, а правильно ли я поступаю, но чувство вины по отношению к Пику не дает мне сдаться, также существует множество других причин, из-за которых я не могу так просто выйти из игры. Я замужем. Если я сбегу с Декланом — исчезну — Беннетт будет искать меня. Он любит меня и не успокоится, пока не найдет. Но мне плевать на Беннетта, единственный, кто волнует меня — Деклан.

Единственно правильный и верный выход из сложившейся ситуации — продолжать вести свою игру, надеяться, что все сложится, как мы задумали, и убежать в итоге с Пиком, но в глубине души я знаю, что не могу этого сделать, потому что Деклан — мое все. Я оберегаю, радуюсь каждой минутке, проведенной вместе.

Чуть позже я стою в квартире Деклана и мешаю соус, после этого слышу его звонок, он говорит, что уже на пути домой. Я иду в винный погреб и выбираю хорошее белое вино, ставлю его в холодильник, чтобы оно немного охладилось. Когда Деклан приезжает чуть позже, я смеюсь его ошеломленному выражению лица, когда он входит в квартиру и проходит на кухню.

— Что ты делаешь? — спрашивает он с любопытством.

— А на что это похоже?

— Ну, по идее, ты должна была встречать меня, стоя на коленях, обнаженная, но вместо этого ты мне готовишь. Я надеюсь, ты активировала пожарную сигнализацию, ну так, на всякий случай, — усмехается он, обходя бар и крепко обнимая меня.

Я игриво ударяю его по руке.

— Ты знаешь, что я не сожгу и не подпалю ничего!

— Да ты что?! — подразнивает он меня, хватая за запястье, и притягивает к своей груди, сексуально усмехаясь мне.

— Да, да! Именно так, мистер!

Он склоняет голову и нежно проводит языком по шее до ушка, затем прикусывает мочку, отчего мурашки покрывают мои руки. Я дрожу всем телом в его руках, он издает тихий рык, когда видит, как реагирует мое тело на его прикосновения. Внезапно, хватает меня крепко за бедра и приподнимает вверх, усаживая на стол. Я обхватываю его ногами, прижимая к себе, чувствуя, насколько он готов для меня.

— Просто, прими к сведению, в следующий раз, когда я говорю тебе «встречай меня обнаженная на коленях», так и делай. Но на этот раз ты прощена, потому что приготовила мне обед, — говорит он нежно.

— Правда?

Он начинает смеяться и прижимается ко мне губами, тихо бормоча:

— Определенно, мой член так и жаждет тебя отблагодарить, — от его слов я начинаю смеяться.

— Ты такой болван.

— Болван?

— Да!

— Никто не называл меня так с пятого класса, — поддразнивает он.

— Ну, может, тебе просто не говорили это в лицо, — смеюсь я в ответ.

Он склоняет лицо к моим волосам, его теплое дыхание шелестит по моей шее, он прикусывает кожу на шее и тихо бормочет неразборчивые слова, я же притягиваю его бедра ближе к себе, это только распаляет мое желание.

— Озабоченная, — тихо смеется он.

— Ты даже не представляешь насколько.

Он наклоняется, выключает плиту, затем поднимает подол платья. Опускаясь между ног, я чувствую, как он жадно вдыхает мой аромат возбуждения.

— Бл*дь, мне так нравится, как твое тело реагирует на меня, — говорит он, перед тем как жестко сорвать с меня трусики; кружевная ткань небрежно свисает с одного бедра.

Мои руки сжимают волосы Деклана, притягивая его только сильнее, раздвигаю ноги шире для него. Я опускаю взгляд и вижу, как он жадно смотрит на мою киску.

— Ты чертовски красива, — заявляет он, поднимая взгляд своих зеленых глаз. Затем он ласково проводит по внутренней стороне бедра, лаская кожу кончиками пальцев, проводя нежно по клитору, затем толкается в меня двумя пальцами, тихо продолжая говорить: — Это…

— Мм... — это все, что я могу сказать, когда он начинает медленно двигать пальцами внутрь и наружу.

— Это потрясающе красиво, — срываются слова с его губ, когда он двигает пальцами.

Я сильнее сжимаю его волосы в кулаках, перед тем как выдохнуть горячий стон. Он не отводит от меня глаз, в глубине которых бушует пламя, пока неспешно трахает меня пальцами.

— Тебе нравится, когда я трахаю тебя? Когда мои пальцы в тебе, когда мой член в твоей киске?

— Да, — отвечаю я.

— Эта киска моя. Ты — моя.

Я издаю стон одобрения, когда он выскальзывает из пульсирующей от жжения киски, затем проводит большим пальцем по клитору, нежно кружа по чувственной плоти. Проводя пальцами до сердцевины лона, он толкается ими, надавливая на чувствительную точку внутри, отчего тело опаляет волна сильного возбуждения. Я теряюсь в своих ощущениях, когда его рот приникает в жадном поцелуе к моей киске, я полностью повинуюсь ему, позволяя делать все, что ему заблагорассудится.

Ровной поверхностью языка он продолжает ласкать и массировать клитор, атакуя, нежно поглаживая раз за разом, затем резко ударяя по нему, подводя меня к краю наслаждения, я почти рассыпаюсь на части от потрясающих ощущений, когда вдруг он кусает меня.

— ЧЕРТ! — шиплю я, когда мое тело содрогается от боли, я хочу податься назад, но он хватает меня за запястья, удерживая силой. Он сразу заменяет жесткий укус нежными ласками языка, снова и снова нежно проводя по трепещущему твердому клитору, стирая грани боли, перемешивая их с наслаждением.

Нежность, которую он мне дарит после жестких прикосновений, заставляет меня жаждать большего, жесткого отношения, перебрасывает меня через край, заставляет изнывать. Затем Деклан говорит хриплым голосом, искаженным от желания:

— Скажи мне, что ты хочешь большего!

— Да... дай мне это.

— Скажи, что ты хочешь, попроси меня.

— Ты прекрасно знаешь, что я хочу этого!

— Скажи мне! — настаивает он.

— Укуси меня!

— Попроси меня, — выдыхает он. — Умоляй меня.

Я толкаюсь бедрами к его лицу, практически всхлипывая от желания, которое словно огонь проносится по моим венам, смешиваясь с кровью.

— Пожалуйста, Деклан. Укуси меня и затем убери боль. Я хочу чувствовать это.

С тихим стоном он исполняет мою просьбу.

— Хорошая девочка, — ласково одобряя мои действия, он расстегивает молнию на джинсах, выпуская свою мощную эрекцию.

— Твоя девочка, — всхлипываю я, когда он снова накрывает ртом мою киску.

Я не могу отвести от него взгляда и смотрю, как он поглаживает член, пока трахает меня языком.

Беннетт был дома несколько недель, тем самым мешая мне свободно видеться с Декланом. Я должна была придумывать нелепые причины, чтобы выбраться из дома. Поэтому я лгала, будто журнал «Чикаго» назначил мне еще одну встречу, и меня ждет редактор для обсуждения статьи, или что я провела весь день в спа или за шопингом. Я говорила все, что могла придумать.

Мы с Декланом проводили большую часть времени на его яхте. Когда я нахожусь с ним, больше ничего не существует — я счастлива и довольна. Я знаю, что совершаю огромную ошибку, чем больше провожу с ним времени, тем больше открываю сердце, и тем больше влюбляюсь в него. Но ничего не могу с собой поделать. Он пылкий, потрясающий, притягательный, совершенно поглощающий. Когда я не с ним, я хочу быть с ним. Все эти дни я едва могла продержаться час без разговора с ним. Настолько сильно я жаждала его. По этим причинам я откладывала встречи с Пиком.

Я боялась рассказать ему правду о том, что между нами происходит, поэтому в первый раз мне пришлось солгать. Прошел почти месяц с нашей последней встречи. Пока Беннетт работал, а Деклан весь день был на встречах, обсуждая приобретение земли в Лондоне для нескольких построек, я рискнула и поехала встретиться с Пиком. Обычно я ждала, когда Беннетт уедет из города, но в сложившихся обстоятельствах я чувствовала, что его нужно проверить.

Место пропахло его гвоздичными сигаретами, такой знакомый для меня запах, единственный, при котором я ощущала комфорт. Но теперь самым приятным стал запах сладкого утреннего дождя и цветков лотоса.

— Четыре недели, Элизабет, — равнодушно говорит Пик, сидя на диване. Его недовольство не удивляет меня, когда я подхожу и сажусь возле него.

— Прости. Беннетт дома. Сейчас он не так часто путешествует, — я пытаюсь объяснить, но, кажется, он не в настроении слушать мои извинения.

— Просто скажи мне, что происходит.

— Пик.

— Скажи, что ты добилась прогресса с этим парнем.

— Его зовут Деклан, и я пытаюсь. Это заняло немного больше времени, чем я ожидала, — лгу я, лишь потому, что хочу больше времени провести с ним.

Он смотрит на меня и спрашивает:

— И что это, черт возьми, значит? В последний раз, когда я видел тебя, ты сказала, что он был на крючке, и мне не казалось, что тебе потребуется настолько больше времени.

— Я не знаю, — отвечаю я. — Думаю, тогда была взволнованной, но мне не кажется, что он готов.

— Как он отреагировал на синяки?

— Он был взбешен. Я была с ним все это время, пока не было Беннетта.

Он кивает, погасив сигарету.

— И как ты думаешь, сколько еще потребуется времени?

— Я не уверена.

— На сколько уехал Беннетт на этот раз? — спрашивает он.

— Он не уехал. Он все еще в городе. Просто прошло слишком много времени, с тех пор как я видела тебя.

— Тогда тебе надо позаботиться о себе, — отвечает он и обнимает меня за плечо, предполагая, что я здесь ради секса. Но мне больше не нужно это от него. И как бы смешно это не звучало, учитывая, что я замужем, мысли о сексе с Пиком заставляют меня чувствовать, будто я изменяю Деклану. Это хреновая идея, но чувства не изменишь.

— Нет. Я лишь хотела навестить тебя. Я не хотела, чтобы ты волновался, — отвечаю я и замечаю, как он прищуривает глаза.

— Что за херня происходит? Ты мне чего-то не договариваешь? — рявкает он.

— Ничего.

— За почти шестнадцать лет тебе всегда был нужен секс со мной, и резко вдруг, я не нужен.

— А никто и не говорит, что ты мне не нужен, Пик.

— Ты не хотела в прошлый раз и не хочешь сейчас, — говорит он с подозрением и убирает от меня руку. Я молчу, когда он встает, делает несколько шагов по комнате и разворачивается ко мне. — Ты говоришь, что на Деклана нужно больше времени, что он не готов. Но сейчас ты заставляешь меня думать, что это ты не готова.

Я встаю и защищаюсь.

— Ты думаешь, что я не готова увидеть Беннетта мертвым? Увидеть, что этот ублюдок будет зарыт под шестью футами земли?

— Я говорю не о Беннетте. Я и не сомневаюсь, что ты хочешь этого. Я говорю о Деклане.

Я пытаюсь скрыть свое волнение за раздражением, скрещиваю руки на груди и выплевываю слова:

— Хватит подгонять меня и скажи все, что ты хочешь сказать.

Минуту он молчит, пристально глядя на меня, будто пытается прочитать меня, а затем снисходительно спрашивает:

— Ты ведь не влюблена в этого парня?

— Что?! Нет! — выплевываю я, но знаю, что он не купился на это, когда он склоняет голову на бок.

— Тогда скажи мне, почему ты не хочешь меня.

— Пик. Не начинай.

— Ты обманываешь себя, ты это знаешь? — говорит он. — Не забывай, ты не больше, чем кусок лжи для него.

Но мне не нужно, чтобы Пик говорил то, что я уже знаю.

— Хватит.

Но он не останавливается. Он продолжает говорить:

— Поэтому, когда он говорит, что любит тебя, это не так. Он любит лишь твою вымышленную Нину, которую ты создала.

— Пик, я серьезно, — кричу я, теряя контроль. — Заткнись!

— Лишь мы оба знаем, если бы он по-настоящему тебя узнал, он не сказал бы этих слов.

— Пошел ты!

— Нет! Пошла ты! — кричит он от ненависти. — У нас был гребаный план. И вот ты попадаешься на гребаную удочку!

Его слова жалят, вываливают на меня правду, которую я отказывалась принимать. Желаю, чтобы его слова были не более чем ложью, но это не так, и это бесит меня, поэтому я кричу в ответ:

— Я не ты! У меня есть недостатки, я не всегда могу выключать свои чувства, как ты, и соглашаться на ту жизнь, которая тебе выпала. Не забывай, я тоже так жила!

Он вздрагивает от моих слов, и я озадачена его спокойным тоном.

— Так вот, что ты на самом деле думаешь? Что я не чувствую? Что я не оплакиваю ту жизнь, которая должна была быть? Что я не задумываюсь об этом или не скучаю по родителям, которых никогда не знал? — он медленно подходит ко мне, на челюсти играют желваки, голос звучит жестче. — У тебя был отец, которого ты знала. У тебя было все. У меня никогда этого не было. Поэтому люди, как ты и я, сражаются, потому что это дает нам силы бороться изо всех сил, когда за душою нет ни гроша. Я думал, это нас объединяет.

Выражение его лица и боль в голосе проникают в самую душу. Я люблю Пика. Всегда любила, и нелегко быть свидетелем его боли из-за меня. Я подхожу ближе к нему и говорю:

— Мы вместе.

Он гладит меня по щеке и убеждает:

— Мы можем сделать это. Мы сделаем это вместе. Не убегай от этого лишь потому, что какой-то парень заставил тебя чувствовать что-то. Единственное, что ты должна спрашивать у себя самой — какие чувства вызовет у него Элизабет?

Он прав. Деклан говорит, что любит меня, но то, что он любит — ненастоящее. Не совсем. Я позволяю ему видеть мои настоящие эмоции, но он думает, что я Нина, девушка из Канзаса. Если бы он знал Элизабет, нет никаких шансов, что он чувствовал бы то же самое. И это не отменяет моих чувств к нему, но Пик прав, я действительно не знаю, что он чувствует ко мне — ко мне настоящей.

Я не могу говорить, пока стою и впитываю его слова, но он прерывает молчание, тихо умоляя:

— Не оставляй меня наедине с этим.

Я обнимаю его за талию, желая успокоить. Пик редко открывает себя так, и когда это происходит, мне тяжело справиться с ним. Пик — моя крепость. Моя опора, когда я чувствую себя слабой. Мы стоим и обнимаем друг друга, и я произношу:

— Я никогда не оставлю тебя, Пик. Когда я говорю, что люблю тебя, значит это так и есть.

— Я люблю тебя — Элизабет, — говорит он. — Ты никогда не должна сомневаться в этом.

И я верю ему, но Пик всегда любил меня так, как я не могла любить его. Его любовь всегда на грани с интимом, в то время как я люблю его как брата. Но когда вы выросли так же, как и мы, в мире, где нет черного и белого, становится сложно отличать оттенки серого, и больше нет правильного и неправильного. Я никогда не спрашивала его о чувствах ко мне, он четко заявил о них сам, и я никогда не меняла своего отношения к нему. Но те чувства, которые он хочет от меня, не для него; они для мужчины, который думает, что я настоящая, но только это не так. Я не более чем отравленный рай.

В момент, когда я вижу Деклана, все сказанные ранее слова Пика исчезают. Я наблюдаю, как Деклан на камбузе его яхты наливает в кружку чай, добавляет капельку молока, разворачивается и протягивает мне.

— Я хотел спросить тебя кое о чем, — говорит он и ведет меня в каюту. Я заползаю на кровать, подбираю под себя ноги и сжимаю чашку, а он растягивается на кровати, упираясь спиной в изголовье, и говорит: — Дай мне руку.

Я протягиваю ему руку, и он ее переворачивает, скользя пальцами по моему запястью.

— Они, — шепчет он, указывая на тонкие белые линии на внутренней стороне запястья. Они еле видны, так что я удивлена, что он заметил их, даже Беннетт не заметил. Деклан притягивает запястье к губам и целует крохотные напоминания о том, как я была пристегнута в детстве. Прикосновения нежные и мягкие, от которых я таю. — Расскажи мне, откуда они? — спрашивает он, и я хочу рассказать ему. По какой-то причине я хочу, чтобы он знал мое уродство. Но вместо этого я избегаю правды, потому что не хочу лгать ему, если нет необходимости.

Я медленно качаю головой, давая ему понять, что не хочу говорить, и он спрашивает:

— Тебе было больно?

Я снова не отвечаю и смотрю ему в глаза, глаза, в которых отражается беспокойство за меня, любовь и забота, в которую он меня втянул.

— Да, — отвечаю я, наконец, и он снова целует шрамы.

— Могу я поговорить с тобой кое о чем?

— О чем же? — спрашиваю я и отпиваю чай.

— Я хочу, чтобы ты ушла от Беннетта, — говорит он, как ни в чем не бывало.

— Деклан, я говорила тебе, я не могу.

— У меня есть имущество в Шотландии, — говорит он, — в сельской местности в Эдинбурге. Поехали со мной. Мы можем исчезнуть.

— Он найдет меня.

— Я найму охрану, чтобы следить за его передвижениями. Мы узнаем, если он купит билет на самолет. Мы будем знать все, что он будет делать. Я не подпушу его и близко к тебе.

То, на что этот мужчина готов пойти ради меня — заманчиво. Беннетт, возможно, и попытается найти меня, но он никогда не причинит мне боль так, как я заставила поверить Деклана. Я внезапно начинаю думать о том, как это будет — сбежать вместе с ним. Оставить все позади и начать новую жизнь с Декланом, в сотнях миль от прошлого. Он никогда не узнает правду, потому что ничего не будет угрожать раскрыть ее. Но потом я думаю о Пике, я не могу убежать от него. Он — моя семья. Все это милая, но далекая от реальности фантазия.

— Я не могу просто исчезнуть, — говорю я.

Он берет кружку и ставит ее на тумбочку, прежде чем берет обе мои руки в свои.

— Почему нет?

— Потому что... — я качаю головой, симулируя, что меня поразило его предложение. — Я имею в виду, что ты просишь меня оставить позади все, что я знаю.Уйти, не оглядываясь назад.

— Что здесь есть такого, ради чего ты хотела бы оглянуться назад?

— Я не... не знаю.

— У нас могла бы быть совместная жизнь, — мягко говорит он.

— Но... что насчет твоей работы?

— Я владею отелем. Я не управляю им. Я могу спокойно работать из дома. Вскоре, если все пройдет успешно, я буду работать над собственностью в Лондоне.

Я начинаю колебаться, опустив голову, и расстроено выдыхаю.

— Я не знаю.

— Ты любишь меня, так?

Поднимая к нему взгляд, я киваю, отвечая:

— Целиком и полностью.

— Послушай, я понимаю, что прошу у тебя. И понимаю, что ты боишься, но знаю, чего хочу, и это жизнь с тобой. Я сделаю все, что угодно, чтобы осуществить это, — он проводит руками по моим бедрам и притягивает меня к себе, мои ноги оказываются по обе стороны его бедер, когда он поднимает свой взгляд на меня. — Я никогда не думал, что смогу любить кого-то так, как люблю тебя. Но мне больно осознавать, что я не могу держать тебя в безопасности, когда ты не со мной. Я чувствую себя никчемным куском дерьма, когда отправляю тебя домой к этому ублюдку.

— Ты не никчемный, — говорю я, проводя пальцами сквозь его волосы. — Но ты просишь слишком многого от меня.

— Я знаю.

— Я хочу того же, что и ты, но у всего есть своя цена.

— Я сделаю все, что угодно, чтобы быть с тобой. Я рискну всем.

Его слова должны осчастливить меня, но вместо этого, они причиняют боль. Я могла бы легко солгать ему, сказав, что Беннетт насилует меня или еще какое подобное извращенное дерьмо, и я знаю, Деклан взбесится и убьет сукина сына прямо сейчас, но я не скажу. Я не хочу потерять его, хотя знаю, что, в конечном итоге, так и выйдет. Это неизбежно, но я чувствую себя, словно маленький ребенок, который цепляется за то, что делает его счастливым, отчаянно не желая терять это.

Мои мысли стреляют прямиком в сердце и слезы собираются в моих глазах.

— Малышка, не плачь.

Давление в груди вызывает боль во всем теле. Я оплакиваю потерю того, кто сидит передо мной, и страдание выливается наружу слезами. Они стекают по моему лицу, пока Деклан молча наблюдает. Он обнимает меня, в то время как мое тело изводится в удушающем безмолвном крике.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, — просит он, и когда я открываю рот, чтобы заговорить, слова легко слетают с моих губ.

— Я ненавижу это. Ненавижу каждую секунду, что не с тобой. Ты все, чего я хочу. И я ненавижу жизнь за то, что она несправедлива к нам. И я боюсь. Боюсь всего, но сильнее всего я боюсь потерять тебя. Ты единственное хорошее, что произошло со мной. Каким-то чудом в этом ненормальном мире ты нашел способ заставить все уродливое исчезнуть.

— Ты не потеряешь меня, — уверенно говорит он.

— Тогда почему я чувствую, будто ты проскальзываешь сквозь пальцы, — всхлипываю я.

— Это не так, обещаю тебе. Ты просто напугана, но сейчас я с тобой. Я заберу у тебя весь страх, прогоню прочь каждую его частичку. Я дам тебе все, что ты заслуживаешь в этой жизни. Я сделаю все, что только смогу, чтобы восполнить все твои страдания.

Я позволяю его словам просочиться в самые темные части меня, которые не верят больше в надежду, но как-то его слова пробуждают то, что когда-то было потеряно. Если убежать от Беннетта, оставить позади весь план и сохранить ему жизнь — означает жизнь с Декланом, то я сделаю это. Но меня просто разрывает на части, что я оставлю Пика. Я чувствую, что нахожусь в безнадежной ситуации. Независимо от того, что я сделаю, кому-то будет больно. Я хочу быть эгоистичной. Я хочу оставить Деклана себе. Я хочу сказку, но опять же мне приходится считаться с фактом, что сказки только в книгах.

Иногда, для некоторых людей, нет такой вещи как «Жили долго и счастливо». Сквозь слезы я целую его, нуждаясь в близости. Мне нужно, чтобы Деклан поцелуем прогнал все прочь и осушил мои слезы. Наши губы сливаются, страстно желая исцелиться, жаждая освобождения, которое мы оба ищем. Он кладет меня на спину и одной рукой сильно заводит мои руки мне за голову. Раздвигая мои ноги, он вытаскивает свой язык из моего рта достаточно долго, чтобы вытянуть из меня слова подчинения.

— Возьми меня, Деклан. Так, как ты хочешь. Мне просто нужно почувствовать тебя внутри прямо сейчас.

С этими словами он переворачивает меня на живот, мучительно связывает мои руки за спиной, приподнимает мою попу и яростно трахает меня. Он грубо и уверенно хватает меня за волосы, шлепает меня по попе и бедрам, и как всегда крепко держит меня за руки, когда мое тело достигает пика и взрывается в бешеном оргазме, который только он может мне дать. Но он не останавливается на этом. После того как развязывает меня, он перекатывает меня на спину, кладет мои ноги себе на плечи и поглощает мою киску медленными, нежными движениями, не торопясь, он идеально изводит мое тело, пока я вновь не кончаю. И когда я кончаю, он садится на колени, дрочит и кончает на мою грудь, покрывая меня своим запахом.

Когда мое сердце успокаивается, я начинаю чувствовать усталость, поскольку лежу в безопасных объятиях Деклана. Тепло его груди и рук успокаивают меня, и я зеваю, когда начинаю уплывать в страну снов. Затем Деклан переворачивается на бок, чтобы мы лежали лицом к лицу.

— Я так устала, — бормочу я, пока Деклан медленно водит пальцами вверх-вниз по моей спине.

— Расскажи, что тебе снится, — говорит он, смотря на меня, пока мы вместе лежим.

— Почему ты хочешь знать, что мне снится?

— Потому что ты прекрасна, когда спишь. Это единственное время, когда ты выглядишь по-настоящему умиротворенной.

Я произношу тихое «хммм», а он упрашивает меня:

— Расскажи.

— Карнеги, — правда выскальзывает прежде, чем я успеваю подумать об этом.

— Что?

Я секунду молчу и затем решаю дать ему кусочек настоящей меня.

— Он — гусеница, которая живет в волшебном лесу. Ну, на самом деле, он принц, но его отец приказал придворному волшебнику превратить его в гусеницу.

— И за что так? — спрашивает он, убирая прядку волос мне за плечо.

— Потому что его папа был расстроен тем, что его сын по ночам выбирался из кровати и воровал сок из холодильника на кухне.

— И всего-то? — поддразнивая, спрашивает он, но когда у меня не появляется даже намека на улыбку, он, вглядываясь в мое лицо, опускает это.

— Я тоже гусеница. Карнеги мой друг, — слова больно ранят, когда я начинаю бороться с режущей болью, которая прокрадывается в мое сердце и находит выход через глаза.

— Почему ты плачешь? — спрашивает он, наблюдая, как слезы выскальзывают из моих глаз.

— Потому что это обман.

— Что?

— Сны. Они пытались обмануть меня, заставив поверить, что настоящая жизнь может быть похожей на них.

— Звучит больше как сказка, чем обман.

— Сказки — это не что иное, как лживые слова, которые используют, чтобы обмануть маленьких детишек, — говорю я. — Чтобы ложное восприятие действительности давало им надежду в этом абсолютно безнадежном мире.

Этот взгляд в его глазах вынуждает меня закрыть мои, чтобы не пришлось видеть грусть, которую он чувствует по отношению ко мне. Реальность — это запутанная головокружительная поездка, от которой я отстранила себя, но мой папа… когда дело доходило до него, я не могла контролировать свои эмоции. Он всегда был моим единственным слабым местом, до настоящего момента — до Деклана.

— Ты бы хотела быть гусеницей? — спрашивает он, когда я чувствую тепло его большого пальца, ласкающего мою скулу, собирающего мои слезы.

— Да.

Руки Деклана окутывают меня, и я сворачиваюсь возле него, когда он шепчет:

— Тогда спи, дорогая, — затем целует мою макушку и кладет на нее свой подбородок. — Стань гусеницей.

Уже прошли три недели с того момента, как я виделась с Пиком в последний раз. Беннетт большинство времени находится дома, я же пытаюсь изо всех сил улизнуть оттуда, чтобы проводить больше времени с Декланом. Когда заходит разговор о том, чтобы сбежать в Шотландию, я хожу вокруг да около, не давая конкретного ответа. Каждый раз, когда так происходит, Деклан становится раздражительным из-за того, что я стараюсь избежать этого разговора. Наконец, холодная зима стала сдавать свои позиции, сменяясь слегка теплой погодой, тем не менее, температура не поднимается выше пятидесяти (прим.ред. 10 градусов по Цельсию), даже в хороший теплый день.

Порыв ветра почти вырывает дверь из моих рук, когда я захожу в здание медицинского центра, где договорилась о встрече с доктором Лимонт. Я страдала от мучительных болей внизу живота на протяжении почти десяти лет; именно эти боли помогли выявить и поставить точный диагноз моего заболевания. Около шести месяцев назад я попробовала экспериментальное гормональное лечение, которое помогло справиться с болью, но затем следующие пару месяцев ушли на устранение побочного эффекта лечения. Начиная с декабря, боль была не столь сильной, но на протяжении последних пары дней я просто сходила с ума от мучительных приступов острой боли внизу живота. Я не могла даже нормально двигаться.

Беннетт прибывал в обеспокоенном состоянии, пытаясь облегчить мою боль. Самое ближайшее время, когда я могла посетить доктора — это утро, что очень расстроило Беннетта, потому что он улетал в Майами по делам, так как больше тянуть и откладывать дела было нельзя. Он планировал вылететь пару дней назад, но из-за того, что я плохо себя чувствовала, перенес встречу. Но больше это не представлялось возможным, поэтому он вылетел поздним вечером прошлой ночью.

После краткой регистрации и проверки данных я сдаю анализ мочи, затем крови, раздеваюсь, надеваю на себя предоставленную больницей одежду и иду на осмотр к доктору. Когда я рассказала Беннетту про свой диагноз, он нашел доктора Лимонт, заверяя меня, что она лучший гинеколог во всем штате. Я наблюдаюсь у нее уже на протяжении пары лет, и когда она входит, я замечаю знакомую улыбку. Тяжело вздыхая, я надеюсь, что она сможет облегчить мою боль.

— Нина, я рада тебя видеть, но так понимаю, что тебе не очень хорошо последние дни — стали проявляться и беспокоить дикие боли, — говорит она, подходя ко мне с электронным блокнотом для записи моего анамнеза в руках, и садится за стол.

— Да, — отвечаю я четко. — Вот уже на протяжении пары дней.

Когда она смотрит в блокнот, она протягивает:

— Отлично, так уже прошло четыре месяца с того момента, как ты не принимаешь гормонотерапию?

— Да, приблизительно с конца ноября, если быть точной.

— Именно это я и вижу по твоей карте, — говорит она, спрашивая дальше: — А были ли у тебя боли другого характера?

— Ну да, немного. Ничего сверх, всё можно было унять с помощью обезболивающих.

— Так, а когда у тебя была последняя менструация?

— Ммм, ну вот как раз перед тем, как я начала принимать гормонотерапию. Ну, наверное, в августе или сентябре, точной даты не могу вспомнить.

— То, что ты сейчас испытываешь, является последствием терапии, гормоны постепенно покидают твой организм, — объясняет она, когда в комнату входит медсестра.

— Доктор, вот результаты анализов миссис Вандервол.

Они обе выходят из кабинета, и когда доктор Лимонт возвращается, она держит в руках какие-то бумаги, она садится за стол и пристально рассматривает их. Затем переводит взгляд на меня и говорит кратко:

— Ты беременна.

Весь воздух словно выкачали из моего организма, ощущение ужаса расползается по моему телу.

— Простите, что вы только что сказали?

— Ну, судя по результатам мочи и крови, ты беременна.

Недоверие, отрицание, с мощной волной проносятся через меня, я не готова к этому, я никогда не думала, что такое может случиться. Я просто сижу и растерянно смотрю на доктора.

— Как это могло произойти? — спрашиваю я; беспокойство заполняет кровь, словно мощный наркотик, в секунды распространяясь по крови. — Я думаю, что это, скорее всего, ошибка. Я… Я не могу быть беременной.

Я слышу свой голос, будто со стороны, он искажен, заполнен дрожью и страхом.

Доктор Лимонт подает мне салфетку, и только тогда я понимаю, что плачу. Она садится на стул рядом со мной, кладет руку на мое колено.

— Я представляю, в каком ты сейчас состоянии шока. Но иногда такие вещи случаются. Да, это большая редкость, что без оперативного вмешательства у тебя получилось забеременеть.

— Но… но у меня не было стабильного менструального цикла!

— Ну, скорее всего первая овуляция, которая наступила вследствие постепенного выхода гормонов из организма, закончилась беременностью, — объясняет она, затем до меня доходит ужас произошедшего. У меня был секс с тремя мужчинами — это приводит меня в состояние полнейшей паники, я замираю, не в силах произнести ни слова. Святое дерьмо!

Во что я себя втянула?

— Я хочу быть с тобой откровенной, — говорит она тихим голосом. — Процент того, что ты сможешь выносить своего ребенка очень низкий. Эта беременность относится к группе риска.

Волна печали накрывает меня, когда я слышу ее слова.

Что не так со мной? Это должно сделать меня счастливой, верно? Я не могла иметь детей, но если по какой-то причине мое тело исцелилось, то тогда проблема решена. Я должна радоваться. Так почему мне так грустно?

Когда я ничего не отвечаю на ее слова, она говорит мне:

— Тебе нужна минутка?

— Минутка?

Она кивает, говоря:

— Да, минутка, подумать и все такое. Потому что я бы хотела сделать тебе узи, провести измерение и обследование ребенка.

— Ребенка, — повторяю я тихо такое незнакомое слово.

— Но если тебе нужна минутка, чтобы подумать…

— Нет. Нет, я в порядке, — говорю я, перебивая ее.

— Тогда хорошо. Я наберу медсестру, чтобы она принесла аппарат ультразвука. Он у нас переносной, поэтому ты не испытаешь неудобства, переходя из комнаты в комнату.

Доктор Лимонт регулирует высоту стола, чтобы я могла удобно улечься. Сердце бьется напротив грудной клетки, когда я пытаюсь разложить в голове все по полочкам. Я не могу сосредоточиться ни на чем, потому что все мысли перемешались, и только одна пульсирует в моей голове: Я БЕРЕМЕННА.

Дверь открывается, и молодая девушка закатывает в кабинет большой аппарат ультразвука на колесиках. Она представляется, когда начинает устанавливать его. Врач в это время снова и снова напряженно просматривает мои результаты анализов.

После того как она все установила, я ложусь удобно, затем она приподнимает подол накидки-халата и выдавливает теплый гель на мой живот. Прижимая датчик узи к низу живота, она говорит мне:

— Так как мы конкретно не знаем количество недель у плода, сейчас мы посмотрим это, а также как он развивается. Вообще мы делаем такого рода обследование на ранней стадии, но сейчас я бы хотела посмотреть его состояние.

— Хорошо, — выдыхаю я, не отводя глаз от монитора экрана.

Она начинает щелкать по клавиатуре, пока болезненно крепко водит узи датчиком по нижней части живота, затем говорит:

— Так, а вот и мы, — и мое сердце пропускает удар. — Видите это? — она показывает на белое пятнышко на экране, затем настраивает что-то на клавиатуре и экран замирает.

— О, боже мой.

— Так, дайте мне пару минут, нужно посмотреть какой уже срок. — Черт побери, я четко вижу головку и животик. Не просто какое-то белое пятнышко, как рассказывают некоторые. Я четко вижу ребенка: голова, животик и четыре маленькие конечности, две ручки и две ножки. Ей даже не надо увеличивать изображение, потому что тут просто нельзя ошибиться. Никогда реальность не била меня так сильно, как сейчас. Я не могу поверить, что такое случилось со мной.

— Вам на данный момент девять недель и пять дней, — говорит она, прежде чем убрать функцию календаря на экране. — Ребенок был зачат перед новым годом.

Я не могу говорить, потому что все, о чем я думаю — это Беннетт, Деклан и Пик. У меня не было секса с Пиком примерно месяц, но девять недель назад у нас был секс. Боже, я ненормальная, я могу вынашивать ребенка от одного из троих мужчин.

— Десятое октября приблизительная дата родов, — говорит она мне, затем нажимает кнопку, и громкий звук заполняет комнату, «тук, тук, тук» — слышится звук через динамик.

— Что это такое?

— Это сердцебиение вашего ребенка.

— О, боже мой, — шепчу я снова. Сердцебиение? Так все по-настоящему. Он живой. Слышать громкое сердцебиение, которое исходит из меня, это как та ложь, которую я сею вокруг, испытывая вечный страх, что меня раскроют.

— Хороший и крепкий малыш, — говорит она, перед тем как выключить звук; я закрываю глаза, но звук биения сердца раздается в моей голове. Как это произошло?!

Когда она заканчивает, я сажусь, и она вручает мне в руки копии снимков узи, на которых видны ручки и ножки, говоря счастливо:

— Мои поздравления.

Зная мою ситуацию, доктор поздравляет меня, хотя тут особо не с чем поздравлять. Она отдает мне снимки, на которых видно ребенка с разных ракурсов. Затем они вдвоем выходят из комнаты, чтобы я могла одеться. Но я не могу двинуться с места, я просто сижу и глазею на то, что у меня в руках. Я бы даже не поверила ей, если бы не увидела своими глаза. У меня будет ребенок. Мой ребенок. Ребенок.

Я никогда не думала, что захочу иметь ребенка. Даже не думала о вероятности. Но вот у меня он есть, и я не знаю, как себя чувствую по этому поводу. Я напугана, мне страшно, но в то же время меня переполняет сильное стремление защитить того человечка, что развивается, растет во мне. У меня никогда не было чего-то, что принадлежит только мне, знать, какой прогнивший этот мир, и ощущать, что маленький комочек находится во мне в безопасности — это несравнимо ни с чем.

После того как одеваюсь, я направляюсь на выход. Когда поток холодного воздуха ударяет мне в лицо, я чувствую себя напуганной, потому что понимаю, насколько моя жизнь фальшивка. А ребенок — реальное, правда.

Что он значит для меня? Сможет ли он выжить и увидеть этот мир? Хочу ли я этого? Вопросы прибавляются и прибавляются, словно образуя снежный ком, что норовит смести все на своем пути. Я не замечаю ничего. Вокруг меня идут люди, сигналят машины, жизнь движется. Ветер усиливается, ударяя сильным потоком мне по лицу, и внезапно я начинаю рыдать, открывая себя перед случайными прохожими.

Я выхожу из машины, мне нужно прогуляться, мне просто нужно двигаться. Время все идет и идет, а я бесцельно брожу по улице. Скажу ли я Беннетту? А если он узнает, что это его ребенок, вдруг его?! Боже, могла бы я убить отца нашего ребенка?

Да, могла. Я бы сделала это, потому что от одной только мысли о том, чтобы разделить с ним это, меня тошнило. Мысль о необходимости смотреть ему в лицо, мысль о том, что я подарю ему ребенка, счастье и радость, от всего этого меня тошнило.

Я отчаянно нуждаюсь в чьей-нибудь помощи. Чтобы кто-нибудь пришел и обнял меня, сказал, что все будет хорошо. Чтобы позаботился обо мне, подержал за руку и отогнал прочь все мучения. Мне надоело постоянно чувствовать одиночество.

Я спускаюсь с бордюра и начинаю пересекать улицу, когда слышу рев двигателя. Я вздрагиваю, поднимаю голову и сквозь пелену вижу, что автомобиль мчится прямо на меня, и я застываю на месте.

— Нина! — в панике кричит мужской голос.

Я закрываю глаза, еще больше слез начинает стекать по лицу, когда что-то врезается в меня. Я больше не стою на ногах, меня несут на руках, и когда меня ставят обратно на землю, я уже знаю по запаху, что я в безопасности.

Деклан.

— Ты в порядке? — спрашивает он, когда я открываю глаза и смотрю на него, а затем рассматриваю окружающее пространство. Я в фойе его отеля.

— Что произошло? — шепчу я, отводя взгляд от стеклянных дверей, которые ведут на улицу, заполненную машинами.

— Я был в своем кабинете, когда увидел, как ты идешь. Я вышел на улицу, чтобы перехватить тебя, и в этот момент ты вышла на проезжую часть. О чем, мать твою, ты думала?

— Я не... — мой голос дрожит, и затем как фарфоровая кукла я падаю и разбиваюсь. Упав в его объятия, всхлипы начинают вырываться из меня. Он быстро поднимает меня на руки и идет через фойе к лифту. Он не говорит ни слова, пока я плачу, обернув руки вокруг его шеи. Он держит меня как ребенка и успокаивает так, как может только он, шепча:

— Шшш, малышка. Я держу тебя, — тихо произносит он. Двери лифта открываются, и он заходит в свой пентхаус, кладет меня на диван и приседает рядом.

Когда я опускаю голову на руки, он убирает их, и я не могу остановить слезы, когда смотрю на него. Черты его лица пересекает тревога, и я знаю, что никак не смогу держать это от него в секрете, потому что нуждаюсь в нем так сильно. Я хочу, чтобы меня утешил именно он. Он единственный, кого я хочу. Поэтому, когда он спрашивает:

— Детка, что случилось? Ты пугаешь меня.

Я, не колеблясь ни секунды, говорю:

— Я беременна.

Я наблюдаю, как на его лице появляется болезненное выражение, которое разбивает мое сердце. Он закрывает глаза, его лоб мучительно морщится, когда он умоляет:

— Пожалуйста, скажи, что это не от него, — его голос трескается точно так же как и мое сердце, и я говорю ему то, что он хочет услышать, и что хочу я, что желаю — сказку, которой никогда не будет — говоря:

— Не от него.

Он открывает глаза, и слезы выскальзывают из них.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в том месяце я только начала спать с тобой, и держалась подальше от Беннетта. Его частенько не было в городе, поэтому он не подвергал сомнению мои отказы, — мои слова абсолютная ложь.

— Но я думал, что ты не можешь забеременеть?

— Знаю, — кричу я. — Этого никогда не должно было произойти. Не должно, но произошло, и я очень напугана.

— Не плачь, — шепчет он, когда садится возле меня на диване и притягивает к себе. — Когда ты узнала?

— Только что. Я только что вышла из кабинета доктора. Поэтому шла мимо. Мне нужна была прогулка.

— Ты чертовски напугала меня. Машина почти сбила тебя.

— Прости.

— Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной. Объяснила, как это произошло.

Я откидываюсь назад, высвобождаюсь из его захвата и тяжело вздыхаю, прежде чем говорю:

— Последние несколько дней я страдала от сильных болей, поэтому пошла к доктору. Я проверяла на себе эффективность гормональной терапии, чтобы справиться с болями, но прекратила. Доктор сказала, что боли начались потому, что гормонам требуется время, чтобы выйти из организма.

— Почему ты не рассказала мне, что ты страдаешь от боли, — спрашивает он.

— Потому что тебя легко встревожить, и я знала, что это проблема, вероятно, не больше тех, с которыми я сталкиваюсь постоянно.

— Я беспокоюсь, потому что люблю тебя. Я хочу знать, что с тобой происходит. Я не хочу, чтобы ты что-то скрывала, — говорит он, поворачиваясь ко мне лицом, берет мои руки в свои и кладет их на свою коленку. — И что сказал доктор?

— Ничего. Она взяла кучу анализов, затем посмотрела результаты и сказала, что я беременна, — мой голос дрожит на последнем слове, и я вновь начинаю плакать. Деклан берет мое лицо в свои ладони.

— Все будет хорошо. Я знаю, сейчас ты напугана, но я с тобой и никуда не денусь, — уверяет меня он.

— Хотя она сказала, что я, вероятно, не смогу выносить ребенка.

— Почему?

— Потому что у меня слишком много поражений. Она сказала, что будет внимательно наблюдать за мной. Мой следующий прием через две недели.

— Я пойду с тобой.

— Ты не можешь, Деклан, — говорю я. — Беннетт нашел для меня этого доктора. Она знает, что он мой — муж.

Он стискивает зубы, его челюсть напрягается, и он выплевывает:

— Это мой, черт побери, ребенок?

— Да.

— Ты сказала ему, что беременна?

— Нет, — отвечаю я и опускаю голову, признавая. — Я напугана, Деклан. Я боюсь, что он узнает, — я поднимаю на него взгляд, пытаясь сдержать новый поток слез и говорю: — Я не могу рассказать ему. Он не должен узнать.

— Он все равно узнает, но ты не скажешь ему без меня, — говорит он, и реальность всей ситуации поражает меня. — Я знаю, ты боишься, но ты уйдешь от него.

— Деклан...

— Ты уйдешь от него, — приказывает он.

— Только дай мне немного времени.

— Черт подери, Нина. Все, что я делаю — так это даю тебе время.

— Я знаю. Я… прости, но все не так просто. Я уйду, правда, — говорю я, пытаясь убедить его, но уже не могу отличить правду ото лжи. Я не знаю, что, черт возьми, делаю. Я просто паникую, хотя все, что я хочу сделать — это убежать с Декланом. Отправиться в Шотландию, родить ребенка и оставить весь этот жизненный кошмар позади.

— Я не хочу, чтобы он, бл*дь, касался тебя, ты понимаешь? Внутри тебя растет мой ребенок. Этот ублюдок больше не притронется к тебе, — рычит он, и я, даже не вздрогнув, соглашаюсь. — Он уже уехал?

— Прошлой ночью, — произношу я. — Его не будет всю неделю.

Он кивает, и я кладу голову ему на грудь. Его руки прокладывают путь по моей шее в волосы, когда я бормочу:

— Я, правда, боюсь, Деклан.

— Знаю, дорогая. Я позабочусь о тебе, — говорит он, и когда я отстраняюсь и поднимаю голову, он кладет руку на мой плоский живот и добавляет: — Я позабочусь о вас обоих.

Его слова вызывают у меня улыбку, я кладу свою руку на его и хочу всем сердцем верить, что этот ребенок его.

— Я слышала сердцебиение, — шепчу я, и его голос едва слышен, когда он спрашивает:

— Да?

— Да. Оно такое быстрое, — говорю я ему. — Они дали мне фотографию.

Я беру сумочку, вытаскиваю фотографию и отдаю ее Деклану. Он смотрит на нее, и я наблюдаю, как его глаза блестят от слез. Он не пытается спрятать эмоции, пока теряется в изображении.

— Я не думал, что он выглядит так реально, с ручками и ножками, — вздыхает он сквозь слезы.

— Почти десять недель, поэтому мы пропустили стадию, когда ребенок был похож на шарик, — говорю я, выпуская печальный смешок.

— Десять недель?

— У меня срок в октябре, — произношу я, и он, наконец, поднимает взгляд от фото. Его щеки влажные, и я встаю на колени, беру в ладони его щеки, и так же любяще, как он делал мне, ласково слизываю его слезы.

Сегодня последний день, который я проведу вместе с Декланом, перед тем как уехать домой. Беннетт возвращается сегодня вечером, и все утро я хожу расстроенная. Я напугана и нервничаю, что Беннетт может узнать о моей беременности. Но я так подавлена, потому что за два прошедших дня я позволила себе поверить, что это ребенок Деклана, а он дал мне уверенность в том, что слово «мы» реально. Но это все равно ложь. Я же не могу прекратить думать о нем, я больше не могу представить жизни, где не будет существовать Деклана.

Я никогда не сталкивалась ни с кем похожим на него. Его отношение к чему бы то ни было полностью завораживает и поглощает. Когда я не с ним, единственное, о чем я могу думать, как встретиться с ним. Он стал для меня чем-то вроде моего кислорода. Без него я задыхаюсь.

— Как ты, любимая? — слышу я голос Деклана, когда он заходит в ванную.

— Лучше. Горячая ванна помогает лучше, чем горячая грелка.

— Ты здесь уже очень долго.

Погружаясь немного глубже в горячую ванну, я поднимаю взгляд на Деклана. Он возвышается надо мной. Его мощная мужественная челюсть покрыта вечерней щетиной. Жесткие линии его груди, сильные мышцы, рельефный пресс. Он красивый мужчина, одетый в простые темные джинсы. Внезапно, я чувствую такую горечь, что не могу быть рядом с ним, одинокая слезинка скользит по моей щеке.

Присаживаясь на корочки, он кладет руки на колени и говорит:

— Милая, что не так? Что происходит?

— Я не хочу уходить.

Мой голос едва выше шепота, слезы не перестают катиться из глаз. Я никогда не была такой уязвимой ни перед кем. Я никогда не открывалась так, Деклан единственный, кто видит меня такой.

Доверие.

Как-то он смог этого добиться, что-то сделал, что я стала доверять ему. Он полностью завладел частью меня, той частью, что даже не доступна Пику, потому что Пик только заполняет эту часть, когда мы видимся, а Деклан находится в моем сердце, душе, разуме постоянно.

Я слышу всплеск воды, и когда открываю глаза, то вижу, как обнаженный Деклан шагает в ванну, я продвигаюсь немного вперед, чтобы у него было достаточно места, расположиться позади меня. Когда Деклан усаживается, он заключает меня в объятия, проводя рукой по влажным волосам, я же провожу руками по его ногам и отклоняюсь назад, вжимаясь в него.

— Наклонись вперед, — говорит он, и я делаю это. Деклан начинает массировать мою поясницу. — Хорошо?

— Очень хорошо, — говорю я ему. У меня сейчас сильные боли в животе, такие же, как и те, что заставили меня обратиться к врачу, неделей ранее. Деклан стал очень волноваться за меня, когда проснулся среди ночи и нашел меня, спящей в ванне, полной воды. Он настоял на том, чтобы мы позвонили доктору, и она прописала какие-нибудь обезболивающие, но с того момента, как я узнала, что беременна, я больше не могу принимать их, потому что они могут повлиять на развитие ребенка и навредить ему. Поэтому большую часть времени, я провожу в теплой ванне, которая помогает облегчить мое болезненное состояние. Доктор сказал, что при беременности с диагнозом «эндометриоз» это привычное действие.

— Я не могу пережить, что ты должна уезжать от меня, когда тебе настолько плохо.

— Я не хочу уходить, Деклан. Не хочу.

— Не уходи. Останься тут со мной. Я не могу нормально соображать, когда ты с ним.

Подтягивая колени к груди, я оборачиваю руками ноги, произнося просьбу:

— Поговори со мной, поговори.

Я нуждаюсь, чтобы он что-то говорил, мне необходимо избавиться от печали, которая постепенно поглощает меня.

— О чем ты хочешь, чтобы я рассказал тебе?

— Расскажи мне о твоем доме в Шотландии. На что он похож? Какой он?

Он притягивает меня ближе к своей твердой груди, хватает губку и нежно проводит по моим рукам и спине.

— Большее количество времени там дождливо, — начинает он, я опускаю голову на его крепкий и сильный бицепс. — Зеленые холмы испытывают недостаток солнечного света. Но пейзаж в сельской местности там восхитительный.

— Так твой дом находится в сельской местности?

Он проводит губкой по моей шее, затем по груди, отвечая:

— Да. Это к югу от Эдинбурга в Галашилсе.

— Как там? Как выглядит твой дом? — я продолжаю задавать вопросы, сидя с закрытыми глазами, наслаждаясь его голосом и прикосновениями.

— Особняк называется «Брауншвейнг Хилл». Он был построен в середине девятнадцатого века, дом выполнен в неоклассическом стиле викторианской эпохи, но он полностью отреставрирован пару лет назад.

— Но все-таки ты здесь.

— Да, знаю.

— Ты хоть раз там ночевал?

— Нет, я нанял кое-кого, чтобы присматривал за местом, но я там толком не останавливаюсь, — отвечает он мне.

— Так зачем тогда ты его купил?

— Потому что после того, как отец продал это место, чтобы перебраться на постоянное местожительство в Нью-Йорке, я почувствовал, что у меня больше нет связи с моей матерью, — когда он говорит это, я резко открываю глаза и смотрю на него.

— Она там похоронена?

— Да, — бормочет он.

— Так ты купил особняк, чтобы быть ближе к ней?

Он кивает и смотрит на меня, затем целует меня в лоб и продолжает свой рассказ.

— Тебе там очень понравится. Шесть акров спокойствия и тишины, плюс ко всему этому потрясающий вид на реку Туид.

— Расскажи мне еще.

— Там огромный сад и красивая пещера, которая полностью построена из шлака.

— А там много цветов?

Он бросает губку в воду и оборачивает руки вокруг меня, кладет голову мне на плечо, вздыхая:

— Да, любимая. Там миллионы красных и лиловых цветов.

— Лиловых? — спрашиваю я, сразу мысленно возвращаясь к воспоминаниям о лиловых стенах в детской много лет назад.

— Ммм хмм.

— Я не люблю лиловый цвет, — тихо бормочу я.

— Тогда мы уберем лиловые цветы, — тут же говорит он.

Я хихикаю, и затем он спрашивает:

— Ты никогда не говорила мне, какие твои любимые цветы.

Я не спешу, даже хотя и знаю ответ, но одна мысль об этом сжимает мое горло. Но все же я произношу:

— Маргаритки. Я люблю розовые.

— Маргаритки? — удивленно спрашивает он. — Такой простой цветок. Я думал, какие-то шикарные.

— Почему это?

— Ты выглядишь как девушка, которой нравятся изящные вещицы, — просто отвечает он, отклоняясь назад и утягивая меня за собой.

— Маргаритки — изящные. Простые и милые, поэтому-то я и люблю их.

— Я хочу знать все, что тебе нравится.

— Зачем это? — дразню его я.

— Расскажи мне что-нибудь еще о себе, — говорит он, целуя меня в висок.

— Ммм, — бормочу я, а затем выпаливаю: — Я люблю чай, и мне нравятся кексы с посыпкой. Яблочный сок, но только когда он в маленькой упаковке. И я люблю маргаритки.

— Розовые маргаритки, — поясняет он, я киваю и повторяю:

— Розовые маргаритки.

— Что еще тебе нравится?

Я наклоняю голову на бок, чтобы видеть его, когда произношу:

— Мне нравится ощущение того, как твоя щетина трется об мою кожу, когда ты целуешь меня.

— Почему?

— Это заставляет меня думать о том, как ощущается поцелуй принца.

Его улыбка расширяется, когда он спрашивает:

— Разве принцы не гладко выбриты?

Я вытягиваю руку и провожу ею по задней части его шеи.

— Не в моих снах, — говорю я, прежде чем притягиваю его, чтобы поцеловать. Его губы нежно двигаются на моих, в конечном счете, раздвигая их языком, чтобы углубить поцелуй. Я наслаждаюсь его мятным дыханием, скользя своим языком по его. Он приподнимает меня за бедра и аккуратно усаживает на свои колени. Его член тут же твердеет, и потребность в близости берет надо мной верх, поэтому я приподнимаюсь и, обернув руку вокруг его эрекции, направляю его в себя. Его глаза закрываются, когда я медленно опускаюсь на него и замираю. Ни один из нас не двигается, пока мы просто цепляемся друг за друга, обнимаемся, кожа к коже.

— Скажи, чего ты хочешь, — выдыхает он у моей груди, начиная рассыпать поцелуи по выпуклости груди и соскам, сжимая твердые вершинки.

— Этого.

— Скажи мне, — приказывает он.

— Только этого. Я просто хочу почувствовать тебя внутри прямо сейчас, — отвечаю я абсолютно честно, потому что я отчаянно хочу быть с ним максимально близко.

— Я внутри тебя, — говорит он, ослабляя свой захват, он скользит одной рукой между нашими телами и кладет ее на мой живот. — Вот тут я внутри тебя.

В глазах стоят слезы, когда я киваю, желая верить, что внутри меня растет часть его, а не Беннетта или Пика. Я хочу, чтобы ребенок был его, потому что все, чего я хочу — это он. Слезы выскальзывают из глаз, когда я смотрю в его прекрасные, зеленые глаза, которые заполнены обожанием, так же как и мои. Я люблю его. И теперь я ставлю под сомнение абсолютно все, потому что сейчас я могу представлять только холмистую местность Шотландии, поместье девятнадцатого века, и Деклана с нашим малышом на руках. Боль от осознания того, что наша с Пиком безумная игра может разрушить все хорошее в этом мужчине и превратить его в убийцу, разрывает мое сердце. Я пыталась концентрироваться, пыталась отключить чувства к Деклану, пыталась придерживаться плана. Но не смогла сделать это. Это не игра, это — человеческая жизнь. Жизнь прекрасного мужчины. Мужчины, которого я сильно люблю.

Я не могу разрушить его и превратить в монстра. Если сохранить жизнь Беннетту, даже при всем моем желании, чтобы он страдал, означает, что жизнь Деклана не будет разрушена, я сделаю это.

Не стоит приносить в жертву Деклана ради убийства Беннетта.

Слезы вновь заполняют мои глаза и начинают стекать вниз по лицу, когда я шепчу:

— Я люблю тебя. Все, чего я хочу — это ты. Ты, я и этот малыш.

С каждым произнесенным словом его член увеличивается во мне, но он не вынуждает меня двигаться, пока мы остаемся соединенными, интимно связанными вместе. Я знаю, что должна буду сделать, и это будет непросто. Пик многое пережил за эти несколько лет, пока я была замужем за Беннеттом. Но я не могу сделать этого. Я не буду делать такое с Декланом. Правда в том, что мне не нужно убивать Беннетта, чтобы получить свою сказку, свой второй шанс, потому что сказка здесь, в моих руках. Это то счастье, которого мне не хватало всю мою жизнь. Поэтому я пойду к Пику и скажу, что все кончено. Скажу, что выхожу из игры и развожусь с Беннеттом. Я проживу оставшуюся часть жизни как Нина, девочка из Канзаса, если это будет означать, что я не потеряю Деклана. Я похороню свое прошлое.

— Я хочу владеть каждой частичкой тебя, — рычит он, его взгляд вспыхивает, его пальцы врезаются в мою кожу, когда он хватает меня за попу.

— Ты уже владеешь.

— Держись за мои плечи и двигайся, — командует он, и я повинуюсь, приподнимаясь вверх, а затем скольжу снова вниз. Я продолжаю двигаться, моя киска сжимается вокруг него, стискивает его, нуждаясь в наслаждении. Он берет одну мою грудь в свою ладонь, сжимает затвердевший сосок, в то время как проводит языком по моей другой груди, прежде чем яростно всасывает его в рот. Обнажив зубы, он царапает ими нежную кожу и затем сильно прикусывает. Вскрикивая, в бурлящей атмосфере наслаждения и боли, я объезжаю его член, врезаясь в его бедра своими. Теплая вода ударяется об мой набухший клитор с каждым толчком, подводя меня к вершине.

Деклан продолжает ласкать мою грудь, облизывая меня своим языком, поглощая так, будто я его последняя пища, и он нуждается во мне, чтобы выжить. Затем он хватает меня за бедра, толкаясь в меня еще глубже, ударяя по комочку нервов, который только он может найти, и я не могу удержаться. Откинув голову назад, он быстро находит мои руки, переплетает наши пальцы и крепко сжимает их. Я пульсирую и сжимаюсь вокруг него, когда бледный свет моего оргазма ослепляет меня. Когда я извиваюсь на нем, он оборачивает свою свободную руку вокруг моей талии и грубо насаживает мое тело на свой член. Он пульсирует во мне, увеличиваясь, и дергается с каждым выплеском спермы.

— Боже, — чувственно стонет он, когда мы одновременно кончаем.

Прижимая ближе к себе мое тело, он начинает дрожать от бурных отголосков оргазма. Я цепляюсь за Деклана, когда он, наконец, опускает свою голову. Мы тяжело дышим, пока пытаемся прийти в себя.

Дрожащим голосом Деклан выдыхает:

— Я хочу дать тебе все, о чем ты только мечтала.

И после этих слов мне не требуются никакие доказательства.

К черту Беннетта.

К черту возмездие.

К черту все.

Все, что я хочу, есть в этом прекрасном мужчине.

Я все еще не ездила к Пику. Я знаю, что должна, но боюсь его реакции, когда скажу, что я выхожу из игры. Беннетт возвращался на несколько дней домой, и я все меньше забочусь о том, чтобы играть идеальную женушку. Для меня все кончено, но я чувствую, что не могу покончить со всем, пока не поговорю с Пиком. Я встречалась с Декланом каждый день, даже когда вернулся Беннетт, и сказать, что его терпение исчезало, это ничего не сказать.

Мои оправдания становятся неубедительными, поэтому я заканчиваю приготавливаться к тому, чтобы поехать и рассказать Пику новый план — план, который впервые оставит его без меня. Вина из-за этого гложет меня. Как сказать мужчине, который, вероятно, любит вас, и который последние двадцать лет был вашим защитником, что больше вы не будете вдвоем? Что вы влюбились и хотите быть с другим человеком?

Мы с Пиком всегда были вместе, всегда честны друг с другом до недавней поры. Я сказала ему, что не люблю Деклана, но знала, что он раскусил меня. Раскусил раньше, чем даже я осознала, что люблю Деклана. Я знала, что заботилась о нем, что он был другом, к которому меня влекло, но я еще не осознавала, что влюбилась в него. Хотя Пик уже знал это, настолько мы с ним связаны. Домофон звонит, когда я натягиваю на себя свитер, и когда я отвечаю, на том конце трубке Мануэль произносит:

— Миссис Вандервол, простите, что отвлекаю вас, но тут джентльмен говорит, что он ваш кузен.

— Что? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, кто, черт побери, внизу, и затем я слышу легко узнаваемый голос Пика:

— Чувак, просто запусти меня.

— Да, пожалуйста, Мануэль, — быстро произношу я, когда необузданный страх разрастается во мне. — Пропустите его.

Мои нервы натянуты до предела, и я задаюсь вопросом, какого хрена приехал Пик. С самого начала мы договорились, что не будем пересекаться за пределами Джастиса, поэтому, когда я иду в коридор и жду его стука, я пытаюсь собраться с мыслями и подготовить себя к тому, что собираюсь рассказать ему. Когда раздается стук, я открываю дверь и затягиваю его внутрь, выплевывая:

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Но он не встречается со мной глазами, вместо этого его взгляд обследует комнату, рассматривая дом, в котором яжила последние четыре года.

— Святое дерьмо, — бормочет он. — Так вот где жила ты, пока я гнил в том ржавом куске дерьма.

— Пик, что ты здесь делаешь? Ты сумасшедший? Что если бы Беннетт был дома?

— Расслабься, Элизабет. Я сидел все утро на улице и ждал, когда этот придурок свалит, — говорит он, проходя мимо меня и направляясь в столовую. — Итак... — начинает он, позволяя словам повиснуть в воздухе, проводя пальцем по столу из вишневого дерева, — … где ж, твою мать, ты была весь прошлый месяц? — его слова пропитаны горечью.

— Прости. Я про..

— Только не ври. Ты сказала, что Беннетта не будет в городе, и все же ты так и не приехала увидеться со мной. Почему?

— Пик, пожалуйста, — дрожащим голосом говорю я, пока мурашки бегут по трясущимся рукам, я напугана тем, что собираюсь сказать.

— Пожалуйста, что? Что, мать твою, происходит с тобой, Элизабет? — кричит он, его голос отражается в открытом пространстве, и он ударяет кулаком по столу. — Раньше ты прибегала ко мне, как только Беннетт уезжал, просила мой член, но теперь, когда я показался, воротишь носом.

— Почему ты кричишь на меня? — визжу я.

— Потому что у тебя было задание, и ты не выполнила его! — он обходит стол и направляется ко мне, но когда подбирается ближе, я делаю шаг назад. — Почему дело еще не закончено?

Мой пульс ускоряется, поскольку я боюсь рассказать ему все, и начинаю заикаться:

— П–п–потому что...

— Потому что, что? — шипит он, вперившись в меня взглядом.

С трудом сглотнув, я вытягиваю из себя слова:

— Потому что я хочу выйти из игры.

Он стискивает челюсть и начинает разжимать и сжимать кулаки по бокам. Он молчит минуту, прежде чем разрывает тишину и шипит:

— Что ты имеешь в виду под «выйти из игры»?

— Пик, пожалуйста, не злись на меня, — произношу я, пытаясь спокойно говорить.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь выйти из игры?

Я не могу... я не могу больше делать этого, — лицо начинает гореть, а глаза жгут слезы.

— Из-за Деклана, да?

— Мне очень жаль, Пик. Я никогда не думала...

— Ты для него лишь иллюзия, Элизабет, — перебивая меня, говорит он.

— Я люблю его.

Мое признание разжигает ярость в его глазах, и когда он делает еще один шаг ко мне, я делаю шаг назад, что еще больше злит его.

— И что дальше? Думаешь, он тоже любит тебя?

— Да, — выдыхаю я.

— Ты несешь чушь. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Ты так завралась, что веришь в эту фиктивную реальность. Но это все ложь, Элизабет. Это не реально.

— Это реально.

— Нет. Ты не Нина. Разве ты не видишь этого?

— А кто Элизабет? А? Я имею в виду... кто она на самом деле? Она — это я? — вопрошаю я, поскольку плотина прорывается, и слезы начинают стекать по щекам. — Потому что она не ощущается мной. Потому что она не должна быть мной! — я выкрикиваю слова. — Она существовала только из-за Беннетта.

— Так и есть, Элизабет!! — рявкает он. — Беннетт! Почувствуй эту долбаную ненависть! Он — причина всего этого! Не забывай то, что он сделал с твоей жизнью! С жизнью твоего отца!

И мой гнев присоединяется к его, за исключением того, что он облачен в маску печали и отчаяния, когда я кричу:

— Я знаю! Боже, я знаю, но не могу сделать этого. Я не могу так разрушить Деклана.

— К черту Деклана! Он пешка… Он всегда был пешкой, а ты... ты — королева!

— Но иногда королевы проигрывают.

— Но не ты, — уверенно говорит он, хватается руками за мои плечи, которые трясутся от всех эмоций. — Я не позволю тебе проиграть.

— Я уже проиграла, Пик. Я хочу выйти из игры. Я покончу с этим. Я разведусь с Беннеттом, и никто не узнает обо всем этом.

Его пальцы напрягаются на моих плечах.

— Ты не любишь его, — шепчет он, и я слышу каждую крупицу боли, которую он пытается скрыть, но я не могу лгать.

— Я действительно люблю его, — выдыхаю я, он быстро опускает голову, и тут же снова поднимает ее. Взгляд в его глазах становится равнодушным, и он делает пару шагов назад, отпуская мои плечи.

Его внезапная перемена поведения пугает меня, когда я наблюдаю, как он едва заметно качает головой перед тем, как задает вопрос:

— Ты что-то скрываешь от меня?

— О чем ты?

— Я говорю о том, что твоя рука не покидает твой живот уже пару минут, — говорит он, и когда я опускаю взгляд, я вижу, что моя рука лежит там, где он и сказал — подсознательно защищая то, что растет внутри. И внезапно, сердце опускается в пятки, оставляя меня крайне испуганной, когда я смотрю, как в его глазах появляется ядовитая ненависть.

Вы слышали о первом законе Ньютона, да? Тот, который гласит, что тело сохраняет свою скорость при отсутствии действия на него других тел? Этот закон нельзя опровергнуть, и поскольку игра набрала скорость, то мне придется познать катастрофические последствия этого закона.

— Пик, — произношу я, старясь успокоить его.

— Скажи мне, что я лишился гребаного рассудка. Что я не мыслю ясно. Что я...

Выставив перед собой руку, я пытаюсь выдавить из себя слова, и медленно произношу:

— Пожалуйста, Пик. Мне нужно, чтобы ты просто...

И затем он теряет над собой контроль, взрываясь как граната, кричит:

— Скажи мне, что ты, бл*дь, не беременна!!!!

— Пик! — кричу я, когда он грубо хватает меня за руки.

Его лицо становится красным, он выплевывает слова:

— Что же ты, мать твою, наделала?

— Ничего. Отпусти меня! — кричу я в панике, пытаясь освободиться от его хватки.

— Скажи мне!

— Да! — тут же кричу я, и он отпускает меня.

Он отворачивается от меня, цепляется руками за свои волосы, в то время как я стою, нервничая и ожидая его следующего шага. Он не поворачивается, когда продолжает говорить:

— Ты, черт возьми, беременна. Господи Боже. И этот ребенок не может быть моим, поскольку ты не трахалась со мной.

Я не поправляю его, потому что он думает, что я на очень маленьком сроке, что не совсем так. Этот ребенок легко может быть его. Он поворачивается ко мне, и взгляд в его глазах чертовски пугает меня. Я не вижу за ним Пика, только чудовищную версию того, кто может быть моим братом. И когда он начинает двигаться ко мне, все его тело напряжено, меня поражает страх.

— Все это закончится прямо сейчас. Я слишком много лет потратил на это, чтобы ты все испортила.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, начиная отступать от него.

И затем, будто все движения замедляются вокруг меня.

Его рука со сжатым кулаком поднимается вверх.

Я обнимаю руками живот.

Его кулак опускается вниз.

Я закрываю глаза.

Костяшки его пальцев врезаются в мою челюсть.

Он безжалостно наносит удар за ударом, и я безжизненно падаю на пол. Свет начинает угасать, мои крики уводят меня в темноту. Мои легкие сжимаются с каждым губительным ударом по животу, и я ничего не могу сделать, кроме как лежать здесь беззащитной перед этим монстром. Разрушающее пламя боли разгорается внутри, парализуя мое тело, пока я чувствую, как все ломается внутри меня. Мои крики замолкают, и всё исчезает, когда Пик как жестокий монстр снова и снова врезается своей ногой в низ живота, где растет чистейшая часть меня.

Перед глазами темнота, когда я улетаю в небытие. Я — пустая могила. Посмотрев наверх, я вижу темное небо, на котором мерцают алмазы. Тысячи. Нет больше боли, ничего нет в этом чистом, одиноком, гробовом молчании, пока я лежу здесь и пялюсь в черную дыру.

Желания.

Я могу бесконечно пересчитывать их вместе со всеми заездами, которые сияют надо мной. Но я не лежу на земле. Я ничего не чувствую, пока плыву в негативном пространстве. (прим.перев. — пространство между или вокруг объектов рисунка)

Где я?

Как я сюда попала?

И вдруг я вижу его. Моего старого друга. Он не меняется, и это постоянно питает отчаяние, которое следует за мной по пятам. Его зелено-желтое тело гармошкой ползет ко мне, и в этот момент я понимаю, что я такого же маленького размера, как и он.

— Я скучал по тебе, — произносит он с английским акцентом.

— Я тоже скучала, Карнеги.

— Где ты была?

— В аду.

— Поэтому ты вернулась? — спрашивает он.

— Я даже не знаю, как попала сюда, — говорю я ему.

— Возможно, кто–то понял, что тебе нужен небольшой перерыв от ада, — отвечает он с улыбкой и дергает головой вверх к небесам.

— Возможно, — шепчу я и перекатываюсь на живот. И затем я вижу, где я. Большие зеленые травинки тянутся вверх от земли. Гигантские деревья растут возле темной воды. Сверкающие огромные цветы освещены полной луной, распространяя ее свет по множеству красочных, экзотических цветов: розовых, оранжевых, желтых и нет ни одного лилового. И когда я опускаю взгляд, я вздыхаю в благоговейном трепете и осознаю, почему Карнеги не выглядит таким уж крошечным. Мое тело — труба розового и черного цвета, и когда я смотрю обратно на Карнеги, он смеется:

— Это захватывающе, правда?

— Я — гусеница, — изумленно произношу я. — Карнеги, ты видишь это?

— Вижу.

И затем все сходится. Я, наконец, понимаю. Я здесь... в волшебном лесу... и я гусеница, которая плывет по водоему, который кажется океаном, потому что я такая крошечная. Я начинаю смеяться, пока мы плывем на нашем плоту из листа кувшинки.

— Приятно видеть, что ты улыбаешься, — говорит он, когда я ползу по зеленому, огромному листу, упиваясь моей новой формой.

Ползая, я спрашиваю:

— Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя свободной.

— Могу я задать тебе вопрос?

Хихикая, я сворачиваюсь в шарик, обнаруживая, что могу перекатываться. Я несколько секунд занята, играясь сама с собой, перекатываясь снова и снова, затем осознаю его просьбу и отвечаю ему:

— Да, конечно.

Я выпрямляюсь и подползаю к нему.

— Почему ты чувствуешь, будто была в аду?

Его вопрос немного приостанавливает меня, и я расправляю тело на листе кувшинки, затем говорю ему:

— Это всегда был ад, Карнеги. Но в последнее время этого стало слишком много.

— А что произошло недавно?

— Это длинная история.

— Оглянись вокруг, — говорит он неторопливо. — У меня нет ничего, кроме времени, его у меня бесконечность.

— Я понимаю, но рассказывать все, это не то, чего я хочу на данный момент.

— Тогда расскажи мне, что случилось недавно.

Я моргаю, затем поднимаю глаза к черному бархату неба, сияющим звездам, и говорю ему:

— Я влюбилась.

— Ах, любовь.

Он говорит так, будто познал вечную истину, поэтому я спрашиваю:

— А ты когда-нибудь был влюблен?

— Я? — он переспрашивает, смотря на водную гладь. — Нет. Я стал гусеницей, прежде чем испытать какую-либо сильную эмоцию. Но мне интересно, почему ты чувствуешь, что это ад.

— Нет, любовь не является частью этого ада, грязи, которая повсюду.

— Расскажи мне, каково это, чувствовать Любовь.

Пара светлячков надо мной привлекают мое внимание, и я наблюдаю за ними, как они освещают все своим светом, затем, не торопясь, отвечаю:

— Восхитительно. Это похоже на потребность, которой никогда не можешь насытиться. Однажды наступает такое время, когда ты думаешь, что у тебя все есть, что ты все постиг, но это не так, ты сможешь все осознать лишь в тот момент, когда ты по-настоящему полюбишь. И человек, к которому ты будешь испытывать такие эмоции, будет дарить тебе чувство, что ты жив!

— А ты нашла такого человека, да?

Обращая на Карнеги свое внимания, я отвечаю ему:

— Да. Я никогда не знала, что такое дышать полной грудью, пока не встретила его.

— Так почему же тогда ад? — спрашивает он, не понимая меня.

— Ад — человек, за которым я замужем.

— Это тот же человек, что показал, как это «дышать полной грудью», просто я не понимаю тебя.

— Нет, это тот, который накинул мне на шею удавку и медленно затягивает, заставляя меня страдать, — говорю я ему, когда замечаю, как расширяются его глаза.

— Я немного растерян, объясни.

— Я замужем за своим злейшим врагом, — начинаю неспешно объяснять ему. — А человек, в которого я влюблена до потери рассудка, тот, которого я хочу обмануть, чтобы он убил моего мужа.

— Почему ты хочешь убить мужа?

— Потому что когда мне было пять лет, я была оторвана от моего отца! Он был арестован и помещен в тюрьму, где был убит его сокамерником, а я была отправлена в приемную семью.

— Ну а какое отношение имеет ко всему этому твой муж?

— Самое прямое, — говорю я жестко, передвигаясь по гладкому листу. Выдыхая, я начинаю рассказывать ему об аресте моего отца, и что Пик нашел ответы на вопросы, когда я стала старше.

— Это заняло немного времени, но Пик помог в этом, он шантажировал соцработника, который отдал нам мой файл, где мы и обнаружили, что все началось с простой жалобы по жестокому обращению с детьми. Мы продолжили копать дальше, потому что мой отец был добрейшим человеком, и никогда не поднял на меня и пальца, а затем обнаружили то, что так усердно искали. Звонок был сделан в управление по делам детей и семьи семейством Вандервол.

— А кто они?

— Я дам тебе одну подсказку, когда я вышла замуж, я взяла фамилию мужа.

— Вандервол, — догадывается он в итоге. — Но причем тут он, почему ты винишь его, если его родители сделали этот звонок?

— Ну, потому что в этом файле был лист допроса. Допрос был проведен с Беннеттом.

— Это была его жалоба?!

— Да, — продолжаю я, чувствуя, как гнев и ярость закипают во мне.

— И что он рассказал?

— Что он шел днем домой от друга, и когда проходил мимо моего дома, услышал звуки борьбы и крики, которые доносились изнутри. Он увидел отца, а точнее, что тот избивал кого-то. Он подумал, что он избивал меня, сказал родителям, и они набрали службу по делам семьи и детей.

— А кого твой отец избивал?

— Меня не было дома днем того дня, поэтому я не могла ничего слышать и видеть. Я, скорее всего, была на курсах дошкольной подготовки. Но теперь, оглядываясь назад, при наличии всего, что мне стало известно, я могу предположить, что мой отец повздорил с человеком, с которым вел свои дела, — продолжаю рассуждать я. — Но суть в том, что штат провел расследование по плохому обращению с детьми, и было выяснено, что отец со мной обращался всегда хорошо. У меня на теле не было найдено следов побоев и сексуальных домогательств. Но соцработник, который проводил расследование, заметил в доме странную активность, и это потянуло за собой новое расследование по ряду обвинений, в итоге выяснилось, что мой отец причастен к перевозке оружия. Он был заключен под стражу, позже арестован по предъявленному обвинению, и я больше никогда его не видела.

Последние слова вызвали у меня содрогание, потому что в голове замелькали образы моего отца. Они никогда не померкнут; мой отец на коленях, слезы катятся крупными каплями по его щекам, его последние заверения, что все будет хорошо, что мы со всем справимся.

Когда Карнеги начинает подползать ближе ко мне, находя новое место на листе кувшинки, я выныриваю их страшных и печальных воспоминаний.

— Так ты вышла за него?

— Я чувствовала испепеляющее желание отомстить за моего отца, заплатить Беннетту за все те издевательства, которым я подверглась в приемной семье, за все, что он отнял у меня.

Мою невинность.

Мою веру.

Мое детство.

Мою способность доверять.

Моего отца.

Мое будущее.

Все.

— Беннетт стал причиной, по которой всевидящее око правосудия обратило на нас свое внимание. Виноват во всем этот мерзкий Беннетт, и его грязный рот, который он открыл, и по этой причине были загублены две жизни, а он сейчас живет, как ни в чем не бывало, счастлив, здоров, и добивается успехов в бизнесе. Из-за него я лишилась всего, я была изнасилована, была связана, заперта в шкафу, меня сексуально домогались в течение многих лет. Беннетт задолжал мне свою жалкую жизнь! Я хочу, чтобы этот говнюк заплатил мне за все. Хочу получить свою сладкую месть.

— Но ты же влюблена, — говорит он.

И я печально подтверждаю:

— Да, я влюблена.

— И что теперь ты будешь делать?

— А сейчас все, чего я хочу, освободиться от желания загубить жизнь Деклану. Но я не утратила желания убить Беннетта. Я все еще хочу, чтобы он заплатил, но не ценной жизни человека, которого я так люблю.

— Разреши мне спросить тебя кое о чем. А сколько было Беннетту лет, когда он сказал, что подозревает, что твой отец избивает тебя?

— Одиннадцать.

Карнеги замолкает на некоторое время, затем продолжает:

— Он был просто мальчишкой. Невинным ребенком, который увидел что-то, что его очень напугало, он подумал, что твой отец избивает тебя, и первая его реакция была — оказать тебе помощь.

— Но он не помог, он только навредил, и мой отец умер, — сопротивляюсь я.

— Он просто пытался сделать правильно, он пытался защитить тебя, — заключает Карнеги, и вместо того, чтобы успокоиться, почувствовать себя защищенной, я чувствую, что мое состояние становится только хуже. — Могу я спросить у тебя кое-что еще?

Я киваю.

— А какое отношение твой отец имел к той истории, за которую его посадили?

— Мой отец был хорошим человеком, — восклицаю я.

— Я и не говорю, что он им не был. Но пойми, у каждого человека есть две стороны, твой отец был замешен в нелегальной перевозке оружия, да?

Мне потребовалась секунда, чтобы признать истину.

— Да. Был. Но он никогда никого не обижал, не причинил боль.

— Но он знал, что нелегальное оружие может кого-то ранить, может отнять чью-то жизнь. Он мог не спускать курок, но в своем роде причастен к убийствам. — Затем он медлит и продолжает: — И это не имеет отношения к тому, сказал Беннетт или нет, сам факт того, что он занимался этим, тянет за собой определенные последствия. Понимаешь, если бы твой отец не делал плохих вещей, даже жалоба Беннетта не смогла бы причинить вам вреда, но все сложилось, как сложилось.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать, ты пытаешься быть голосом разума. Понять истинную причину.

— А прислушиваешься ли ты иногда к голосу разума? — спрашивает он, смотря проницательно в мои глаза.

— Ну, мой голос разума — это Пик, он испорчен и сломлен в той же степени, что и я. Мы ненормальные, я это знаю. Но когда ты растешь в такой обстановке, как мы, ты не можешь остаться невинным, святым, думать о белых облаках и голубом небе. Мой отец был хорошим человеком, он не заслужил такого. Беннетт, может, косвенно, но все равно причастен к его смерти. Оттого, что плохого парня посадили в тюрьму, и там он умер, мир не стал лучше, торговля оружием не прекратилась, убийства и все зло продолжают существовать вокруг нас, поэтому все, что ты говоришь, не имеет смысла…

— Так получается, ты не отказываешься от идеи мести?

— Я фантазировала с самого детства, как я себя буду чувствовать, когда лишу всех, кто причинил мне боль, жизни, — признаю я. — Мысль того, что я воплощу свою мечту, подарит мне удовлетворение. Облегчение. Умиротворение. Устранит все это, чтобы оно больше не могло причинить вреда всем.

— Ты не можешь жить так, желая смерти и оглядываясь назад.

— Я не оглядываюсь и не держусь за прошлое, я пытаюсь отпустить его.

— Ты лжешь сама себе, ты никогда не пыталась ничего отпустить, вместо этого ты вышла замуж за свое прошлое. И позволяешь контролировать прошлому всю твою жизнь. Ты встретила потрясающего мужчину, которого любишь, и он любит тебя в ответ, но у Беннетта есть власть над тобой, потому что он твой муж, и чем ты ближе к нему, тем большей ненавистью он наполняет тебя.

Его слова сильно ударяют меня. Но как же я могу отпустить то, что ранило меня так глубоко, что оставило шрамы даже в моем сознании? Затем слова срываются с моих губ:

— А как мне это отпустить?

— Это на самом деле очень просто, ты зачем-то все усложняешь, подпитываясь ненавистью. Ты нашла, что делает тебя счастливой, двигайся по направлению к этому, оставь прошлое позади, — говорит он мне, смотря на меня добрыми глазами. — Просто спроси себя и попытайся ответить честно, что делает тебя счастливой?

— Деклан.

Ответ выходит мгновенно, я даже не сомневаюсь ни секунды, прежде чем сказать это.

— Тогда иди к нему, найди его, и будьте счастливы, никогда не оборачивайся назад. И вскоре счастье наполнит тебя, залечит все раны, которые до сих пор саднят.

— Но ведь сейчас я здесь. Как же я вернусь? — я смотрю на него вопросительным взглядом, пока он подползает к краю листа, затем медленно переползает на кусок дерева и покидает меня.

— Карнеги, стой! Как же мне вернуться обратно? — кричу я, когда кувшинка начинает отплывать от дерева.

— Будь внимательней. Знаки, они ведь повсюду, — тихо говорит он мне. — Просто когда все будет хорошо, приди и навести меня, чтобы я знал, что ты смогла справиться со всем.

— Но, Карнеги, я ведь прихожу к тебе каждую ночь в моих снах.

— Но ведь то были просто сны.

— Карнеги, так это не сон? — спрашиваю я, немного растеряно от того, что это такое, что происходит, но его ответ совсем мне не помогает.

— Это твое пробуждение, — он разворачивает свое тело и ползет прочь от меня, затем пропадает в лесу.

Я продолжаю бесцельно дрейфовать по водоему, смотря в небо, обдумывая все то, что сказал мне Карнеги. Он прав. Мне нужно отказаться, сбросить оковы прошлого, если я не хочу больше таскать их за собой.

Часы проходят, пока я наслаждаюсь своим состоянием грусти, которое окружает меня. Вдруг я замечаю, что солнце начинает светить сильнее, пробиваясь через густые ветви, освещая темную воду яркими бликами. И затем я вижу свои знаки. Зеленые бутоны всплывают из темной мутной воды, выстраиваясь в стройную линию, их сотни. Один за другим лотосы распускаются и раскрывают свои лепестки, распространяя неземной сладковатый аромат. Они настолько прекрасны, что я не могу отвести от них взгляд, я щурюсь от солнца, наслаждаясь легким дурманящим запахом цветов, которые превращают это место в белоснежный рай.

Темнота.

Ничего, кроме темноты, не освещает мое сознание, хотя я прихожу в себя, но не могу очнуться. Я чувствую мягкость знакомой руки, легкий мужской аромат. Беннетт.

Мое тело пульсирует от боли, нестерпимой боли, но когда пытаюсь сдвинуться, я не могу. Когда пытаюсь разомкнуть веки, я не могу. Но я чувствую прикосновения Беннетта. Я ощущаю его запах. Я слышу тихие щелчки и звуки аппарата, который отмечает мою жизнедеятельность, затем я понимаю, что я в больнице.

Последняя вещь, которую я помню, что я лежу на полу в столовой, а Пик с невероятной жестокостью пинает меня в живот. В мой живот!

Мой живот!

Мой малыш!

Я не могу очнуться. Но хочу ли я этого? Я уже потеряла Карнеги. Хочу ли я очнуться и встретиться с ужасом, что меня окружает? Что произошло с Пиком?

Зачем он это сделал?

— Мистер Вандервол, — мягкий женский голос раздается вблизи, но я не могу видеть ничего, потому что нахожусь в коматозном состоянии.

— Наконец, — говорит он, в его голосе можно слышать беспокойство. — Что происходит? С ней все будет хорошо?

— Она находится в стабильном состоянии, но у нее было большое внутреннее кровотечение. К несчастью, у нее произошло фетоматеринское кровотечение, это когда кровь плода поступает в кровоток матери, и когда она прибыла к нам на скорой, она уже потеряла ребенка.

Нет! Боже, нет.

Всеми силами, которые еще сохранились во мне, я пытаюсь сдвинуться, пытаюсь сделать хоть что-нибудь. Я хочу закричать, заплакать, хотя бы сдвинуться с места.

— Ребенок? — удивленно спрашивает Беннетт. — Какой еще ребенок?

О, боже!

— Ваша жена была беременна.

— Нет. Тут какая-то ошибка. У моей жены эндометриоз 3 степени. Она просто не может забеременеть, — отказывается принимать правду Беннетт.

— Я знаю, это все очень сложно, трудное время, но судя по записям врача-гинеколога, ее беременность была выявлена на прошлой неделе. В медицинскую карту было занесено, что проведен ультразвук, чтобы убедиться в наличии беременности. Срок беременности на данный момент уже был десять недель.

Я не слышу, что отвечает Беннетт, я только могу представить, в каком состоянии шока он сейчас находится.

Беннетт, ну говори же. Скажи хоть что-нибудь.

— Наверное, вам необходимо некоторое время, — говорит она. — Я вернусь немного позже и проверю ее. Если вам что-либо понадобится, нажмите кнопку.

— Да, — отвечает он еле слышно на выдохе, затем я слышу, как закрывается дверь, он убирает свою руку от моей, в комнате воцаряется тишина. Я даже не могу думать в данный момент о Беннетте, все, о чем я могу сейчас думать — это мой ребенок. Ребенок, которого Пик украл у меня. Ребенок, которого убил Пик. Он прекрасно знал, какого хрена он творит, когда ожесточенно бил меня по животу.

Я ненавижу его.

Я мечусь внутри себя, словно сумасшедшая, пытаясь вырваться из состояния беспамятства, но мое тело не отвечает. Я полностью прикована к постели, нахожусь не в состоянии сделать даже маленького движения. Состояние беспамятства захватило меня.

— Она в больнице, — говорит Беннетт, но я не слышу никого в палате. — Мне нужно, чтобы ты приехал прямо сейчас, — приказывает он властно. — И привези мне все, что у тебя есть на нее.

Мне кажется, он говорит по телефону, но, черт возьми, о чем он?! С кем он говорит, и что у них есть на меня? Бл*дь. Что происходит. Мне срочно нужно выбираться отсюда. Мне нужно отыскать Деклана. Я не могу дышать. О, боже, я начинаю нервничать, потому что не могу сделать вдох. Машина начинает издавать громкие звуки, наполняя комнату протяжными — бип, бип, бип.

— СЕСТРА! — кричит Беннетт, и секундой позже я чувствую, как жидкость течет по моим венам.

— Что, черт побери, произошло? — я слышу, как произносит мужской голос на той стороне трубки. Он настолько знакомый, но моя голова затуманена, поэтому я в полусонном состоянии.

— Я получил звонок от Клары. Она пришла к нам в пентхаус и нашла Нину, полностью избитую и без сознания. Я не знаю, что произошло, я разговаривал с полицией, они взялись расследовать это дело, — отвечает Беннетт. — Скажи мне, что ты знаешь.

— Ты что, хочешь узнать все прямо сейчас? — мужчина интересуется немного шокировано.

— Да!

— Ее имя не Нина.

Ох, нет! Нет, нет, нет, нет.

— О чем это ты говоришь?!

— Ее имя Элизабет Арчер. Она приемный ребенок, — говорит он. — Все в файле.

— Арчер? Звучит знакомо.

Да, неужели, придурок.

— Ее отца арестовали по обвинению в международной контрабанде оружия, — продолжает мужчина.

— Я ее знаю…

— Такое ощущение, что она пришла по твою душеньку. Вот мой совет: звони адвокату, и чертовски хорошему.

— Как можно быстрее пришлите сюда охрану, — приказывает Беннетт, но в этом нет необходимости, я закончила с ним, единственное, в чем я виновата, так это в присвоении и краже чужой личности.

— Как вы и подозревали, она изменяет вам. С Декланом Маккинноном.

— Бл*дь, — шипит он. — Что там еще на нее есть?

— Вот папка. Все в ней. — Дальше длинная пауза, а затем парень вновь начинает говорить: — Я пришлю охрану. Все будут на местах завтра или послезавтра.

Дверь щелкает, и я знаю, что осталась наедине с Беннеттом, и это чертовски пугает меня, потому что у меня больше нет контроля над ситуацией. Он не тупой. Если он еще не понял, то очень скоро сделает это.

Черт! Почему я не могу проснуться?

— Элизабет, — шепчет он, и я могу сказать по его тону, что он узнал меня. — Я всегда задавался вопросом, что с тобой произошло.

Чушь.

— Рик, — говорит он, произнося имя нашего адвоката. — Все могло быть и лучше. Смотри, у меня есть дело, которое не терпит отлагательств. Когда мы сможем встретиться?

Что он собирается делать? Черт, как бы я не ненавидела Пика, прямо сейчас я в нем очень нуждаюсь.

— Нет, это подходит. Я приеду прямо сейчас.

Я слышу шуршание в комнате, а затем женский голос говорит:

— Мне надо сменить повязки.

— Хорошо. Я как раз уже ухожу, — отвечает Беннетт. — Вот моя визитка. Я хочу, чтобы вы позвонили мне в ту же секунду, как она проснется, и я имею в виду в ту же секунду.

Он уходит, а я продолжаю лежать в сонном состоянии, неспособная реагировать ни на что. Я не знаю, что буду делать или что произойдет со мной. Мне нужно бежать, найти Пика. Я ненавижу то, что все равно нуждаюсь в нем, но все идет кувырком.

Я знаю, что он здесь. Я чувствую запах цветов лотоса, и лишь от этого тревога меркнет, и я чувствую себя в безопасности. Одна его рука лежит на моем животе, вторая гладит мои волосы, и я заставляю себя открыть глаза. Подвинуться, сделать хоть что-нибудь, чтобы дать ему знать, что я чувствую его присутствие. Все мое тело ужасно болит, когда мои мышцы сжимаются и двигаются.

Давай, проснись. Очнись же.

— Нина? — говорит он, в его голосе сквозит печаль, но мне нужно слушать его. Мне нужно, чтобы этот голос вытянул меня из темноты. — Ты слышишь меня? — спрашивает он, берет мою руку в свою, и наконец, я чувствую, как движутся мои пальцы. — Малышка, пожалуйста, очнись. Просто открой свои глазки. Покажи, что ты все еще со мной.

Я цепляюсь за его слова, и свет наконец-то начинает просачиваться в эту темноту. Я моргаю, отвечая на требования моего тела.

— Слава Богу, — облегченно выдыхает он, а мое затуманенное зрение начинает проясняться. Он наклоняется, целует меня в лоб, а я вытягиваю руку, чтобы захватить хоть какую-нибудь его часть.

— Я здесь, дорогая, — уверяет меня он, когда я сжимаю его рубашку, и он накрывает своей рукой мою. — Здесь, — продолжает успокаивать он, и когда я пытаюсь говорить, то начинаю задыхаться. — Шшш, расслабься. У тебя дыхательная трубка в горле. Просто расслабься, хорошо?

Я киваю, делая пару вдохов, позволяя его тихому акценту успокоить меня, и замечаю, что около меня на постели лежит один белый цветок лотоса.

— Прости, что я не появился раньше. Когда ты перестала отвечать мне, я начал всех обзванивать, пока не узнал, что ты здесь.

Я вытягиваю руку и прикасаюсь к трубке, которая торчит из моего рта и качаю головой, мне нужно сказать ему, что когда меня выпустят отсюда, я поеду домой с ним. Мне нужно, чтобы он узнал, что с Беннеттом все кончено, и мне нужен он один, но он убирает мою руку, прекрасно понимая меня, и говорит:

— Все хорошо. Тебе не нужно ничего говорить, — его взгляд серьезен, когда он произносит: — Ты никогда больше не вернешься к этому ублюдку. Ты поедешь со мной. Мне не следовало отпускать тебя.

Я киваю, соглашаясь с его словами.

— Он никогда больше не тронет тебя.

Я кладу свою руку на его, которая все еще лежит на моем животе, и чувство опустошения такое подавляющее, что я начинаю плакать. Он смотрит на мой живот, сжимая в кулак мою больничную сорочку. Он поднимает лицо, будто подготавливает себя к худшему, когда, наконец, говорит хриплым голосом:

— Пожалуйста, скажи мне, что с нашим малышом все в порядке.

И когда его глаза находят мои, я уже чувствую, как соленые слезы разъедают мою кожу. Он опускает голову и высвобождает жуткий вопль, и я делаю все возможное, чтобы утешить его — я зарываюсь пальцами в его волосы, крепко сжимаю их, когда он кладет голову на мой живот. Мне невыносимо видеть, что такому сильному мужчине, который всегда держит себя в руках, так чертовски больно.

Его плечи сутулятся и дрожат, пока он тихо ломается. Я хочу, чтобы меня что-нибудь поглотило, утащило подальше от этой жизни, но я хочу взять Деклана с собой. Я хочу, чтобы он всегда был со мной, и когда он поднимает голову, я замечаю, что его глаза потемнели. Его челюсть стиснута, и я вижу, как мышцы его рук напрягаются. Я начинаю мотать головой, поскольку вижу его изменение — в того, кого я хотела из него сделать. Мое тело бешено бьется о сломанные ребра, и когда я хватаю его за запястья, он выплевывает:

— Я собираюсь убить этого ублюдка.

Нет, нет, нет!

Я качаю головой, а он быстро целует меня в уголок рта, смотрит прямо в глаза и говорит:

— Это был наш ребенок. Мой ребенок!

Я лихорадочно цепляюсь за него, мне нужно, чтобы он остался со мной, но он отстраняется от меня со словами:

— Я не потеряю тебя. Я слишком сильно люблю тебя, но мудак заплатит за всё.

Я хватаюсь за трубку, торчащую изо рта, и пытаюсь выдернуть ее из глотки, но начинаю задыхаться и кашлять, наблюдая, как он выходит из комнаты.

Деклан, НЕТ! Ты не монстр, не делай этого! Вернись!

Я вынуждаю свое тело сесть, и, задыхаясь, кричу, когда боль из-за сломанных ребер, как страшный огонь, простреливает мое тело. Все аппараты, обезумев, начинают пикать и мигать, и в комнату забегают две медсестры, пока я пытаюсь вырвать трубку и провода.

ДЕКЛАН!!!!

— Успокойтесь. Вам нужно успокоиться, — убеждает медсестра, но я не могу. Он убьет его. Он не может убить. Не может.

Я задыхаясь из-за трубки, меня прижимают к постели, и одна из медсестер убирает ее, я вою от сильной боли, выдавливая из себя крик:

— Деклан! НЕТ!!! Остановите его!!!!!!!!

— Кого?

— Пожалуйста! — громко выкрикиваю я, но меня все еще прижимают к постели, и когда я вижу шприц, я пугаюсь:

— Нет! Не надо! Пожалуйста!

И мгновенно я — валун, погружаюсь глубже в кровать. Я борюсь со сном и рыдаю, но с каждой секундой мое тело и голос становятся слабее. Я плачу, бессильная остановить то, что обязательно произойдет. Я не могу потерять Деклана, которого знаю и люблю, потому что если он убьет его, то никогда не будет прежним. И, в конце концов, кроме себя винить мне будет некого.

Что я наделала?

Когда я больше не могу держаться, я поддаюсь несчастному успокоению.

В одиночестве.

ДВА ДНЯ СПУСТЯ.

Когда я прихожу в сознание от действия успокоительного, замечаю, что прошла лишь пара часов. Когда полиция пришла чуть позже и сообщила мне, что мой муж был убит в нашем доме — двумя выстрелами в голову — мне потребовалось снова вводить сильнейшее успокоительное. Понимание того, что сделал ради меня Деклан, толкнуло меня через край. Вина, всепоглощающая вина.

Я не слышала о нем и не видела его. Я скучала по нему. Я волновалась за него. Я боялась, что с ним. Я боялась звонить ему, чтобы не привлечь к нему внимание полиции, но писала ему, используя приложение, которое именно он установил на мой телефон. Но он не отвечал. Пик тоже пропал. Здесь была только я, и у меня не было ни одной мысли, что делать, я больше не желала одинокой жизни, о которой мечтала ранее.

Я не могла заставить себя пойти домой, когда меня выписали из больницы этим утром. Я была напугана тем, что могу увидеть. Полиция сказала мне, что после двух выстрелов, кто-то из жильцов вызвал 911. Также они сказали, что не было найдено следов взлома, ничего не было обнаружено на компьютере Беннетта, хотя они забрали его на проверку, чтобы вести расследование.

На данный момент я сидела в комнате отеля, бесцельно пялясь в окно, рассматривая людей, которые блуждали внизу. Я никогда не чувствовала себя настолько изолированной от жизни.

Где Деклан? Почему он не приходит ко мне?

Я не делала ничего, только плакала. Люди думали, что я так переживаю кончину Беннетта, но я даже не парилась на его счет. Испорченная часть меня ликовала в связи с его смертью, я горевала по Деклану и малышу. Я никогда не была так близка к тому, что моя сказка скоро закончится, и теперь я словно на волоске от предстоящей смерти, так я жду любого контакта или хоть какого-то знака от Деклана. Я была в поиске знаков, про которые мне твердил Карнеги, но не могла рассмотреть их от боли, которая застилала мой взор, оттого, что я потеряла настолько близких мне людей, и виновен в этом был мой брат. Я хотела вырвать свое сердце от боли. Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его, потому что все, чего я хочу в данную секунду для него — смерти. Он был одним из тех, кто всегда защищал меня, говорил, что мы с ним будем драться до конца, чтобы у меня было счастье, о котором я так мечтаю. Я словно разделилась на две части, часть желала ему смерти, а другая часть нуждалась в нем, любила его. Просто я хотела знать, что все еще кому-то нужна на этой земле.

А что если я потеряла всех? Что если никто не придет ко мне?

Печаль переполняет мои мысли, забивает боль, которая все еще осталась от избиения Пиком. Я не могу поверить, что он сделал это со мной. Когда я, наконец, вижу свое отражение в зеркале, первая же мысль, которая должна была прийти на ум — закрыть лицо, чтобы не смотреть на себя, но затем я понимаю, что тут не от кого прятаться и скрываться. Это только я. Все еще я. Долгий стук в дверь зарождает панику в моей крови, когда я несусь со всех ног к глазку на двери, чтобы посмотреть, кто пришел. Внутренности скручивает узлами, когда я вижу, кто стоит за дверью.

— Пик, — выдыхаю я, когда открываю дверь и оборачиваю вокруг него руки, плачу во все горло, потому что меня переполняют смешавшиеся воедино эмоции по отношению к нему. Любовь и ненависть, все это отдается горьким привкусом.

Он пинком закрывает дверь и затем отстраняется от меня. Его лицо бледное от ужаса, руки трясутся, взволнованно он проводит ими по волосам.

— Что происходит? Как ты меня нашел?

— Я пришел проведать тебя в больницу, но мне сказали, что тебя выписали, и дома тебя не было, я стал обзванивать всех и искать Нину Вандервол, — его голос дрожит от страха, нервы на пределе. — У нас, бл*дь, огромные проблемы.

— Что ты имеешь в виду?

Пик расхаживает вперед-назад, меряет комнату шагами, словно ненормальный, говоря мне:

— Деклан все знает.

— Знает что?

Он смотрит на меня, затем выговаривает:

— О тебе. Знает твое имя. Он знает, что ты — Элизабет.

— Что?! Как? — я каменею, моя первая мыслью, что я потеряла его навсегда. Но Пик не дает мне времени опомниться, он продолжает:

— Хрен его знает, откуда, но когда я недавно подъезжал к трейлеру, он стоял около него и ждал меня.

— ЧЕРТ! Что он сказал?

— Ничего! Я увидел его раньше. Зная кто он, я просто развернулся и уехал, не останавливаясь. Когда я приехал к Мэтту, он сказал мне, что приходил какой-то чувак со странным акцентом и расспрашивал о тебе и обо мне.

— О, боже мой! — говорю я, не в силах сдержать дыхания. — Откуда он узнал?

— Я не знаю, но тебе необходимо грохнуть его!!! Он знает слишком много! Он может быть уже на полпути в полицию, чтобы вывалить все, что знает о нас с тобой!

— Нет! — вырывается из меня крик. Я пытаюсь собраться с мыслями. — Он не сделает это, да? Я имею в виду, что он тот, кто убил Беннетта.

— Ты что, хочешь довериться мужчине, которого знаешь всего пару месяцев?! Мужчине, которого ты обманула и подтолкнула к убийству мужа! Это не шутки. Ты можешь попасть за решетку, если всплывает вся правда!

Страх овладевает мной, проносясь по моим венам, от этого я чувствую легкое головокружение, поэтому присаживаюсь на край дивана. Я даже не могу трезво рассуждать, я тупо пялюсь в пол, пытаясь сообразить, как можно найти Деклана. Словно острый нож вбивают в мою грудь, когда я понимаю, о чем он думает, скорее всего, он понял, что все, что я говорила ему — ложь, что я использовала его, чтобы убить человека.

— Элизабет, ты не можешь просто так сидеть и ждать. Ты должна найти его.

— И что я ему скажу? — спрашиваю я, смотря на него в упор.

Он становится рядом с диваном, где я сижу, с решительным взглядом он говорит:

— Ты должна убить его!

— Нет! — рявкаю я в ответ, вскакивая, словно ошпаренная, с дивана, от резкого движения грудную клетку словно обжигает огнем, ребра ноют от каждого движения, Пик стоит и смотрит на меня. Я стискиваю кулаки, крича: — Нет! Я не собираюсь делать этого!

— Глупая, у тебя нет выбора! Ты что, не слышишь меня! Он знает о нас!

— Я не смогу его убить. Я не буду этого делать, Пик.

— Прекрати нести чушь и соберись. Ты не понимаешь, что он может сделать, — кричит на меня Пик.

— Я люблю его!

— Нет, ты не любишь! Это твоя фантазия, ты видишь все, что мы создали для тебя, ты и я, что мы выдумали, но это не твоя жизнь!

— Это было моей жизнью, затем ты пришел и отнял всё у меня! — кричу я, теряя терпение, я позволяю эмоциям взять надо мной верх. — Я люблю его, и он любит меня! Я наконец нашла все, о чем так мечтала. Мы строили планы о нас, о нашем малыше, а ты все разрушил! Я ненавижу тебя, Пик!

Он даже не двигается, когда я произношу гневную тираду.

— У нас был с тобой план, и этот план касался нас обоих. Беннетту нужно было умереть — он умер, во имя тебя, для тебя! Если ты не могла сделать этого, ясделал это для тебя! Я подтолкнул Деклана, если бы я этого не сделал, Беннетт был бы все еще жив, а ты бы никогда не простила себе, что оставила все безнаказанно за то, что он сделал. — Он делает пару шагов по направлению ко мне, затем говорит снисходительным и фальшиво-спокойным тоном, что подпитывает новую волну ярости по отношению к нему. — Тебе что, нужно напомнить, как Карл насиловал тебя, как испражнялся на матрас и заставлял тебя лежать на нем, пока засовывал свой грязный член в тебя!

— Пошел ты! — я кидаюсь на него с кулаками, попадая, куда придется, только распаляя ссору между нами. Он быстро хватает меня за запястья, прижимает меня к дивану и шипит мне в лицо: — Или ты грохнешь его, или я прикончу ублюдка.

— Пик, нет! Может, он не будет ничего делать. Может, он напуган и будет держать язык за зубами, — говорю я с содроганием, пытаясь остудить его пыл, давая ему слабую и зыбкую надежду, но мне не удается это.

— Напуганный мужчина никогда пришел бы ко мне в одиночку, — говорит он холодно, поднимаясь и опуская меня, и направляется к двери. Я соскакиваю с дивана и несусь к нему, кидаясь вперед в надежде сбить его с ног, но он сильнее меня. Пик яростно разворачивается, я вижу взмах кулака и затем отлетаю назад и падаю, когда жесткий удар впечатывается в мою челюсть. Когда я прихожу в себя, его уже нет в комнате...

— Черт!!!

Адреналин проносится по моему телу, заставляя его скорчиться от боли, когда я бегу вперед и хватаю связку ключей. Выбегая из комнаты, я не теряю времени попусту, пробегаю мимо лифта, выскакиваю на лестницу и несусь вниз. Пролет за пролетом, пролет за пролетом, пока не выбегаю в вестибюль отеля. Мое горло обжигает боль, когда я бегу к машине. Пика не видно в поле зрения, когда я выруливаю из гаража, у меня есть два варианта, куда ехать: в «Лотос» или к Ривер-Норт. Я принимаю быстрое решение, сначала ехать на квартиру Деклана, мысленно я умоляю всех святых, чтобы он оказался там, и Пика не было рядом. Я быстро лавирую в загруженном трафике, игнорируя красный свет, лечу быстрей к нему.

— Бл*дь, — вырывается из меня, когда я замечаю, что машина Пика припаркована кварталом дальше.

Ударяю по тормозам, когда останавливаюсь у здания, боль разрывает мое израненное тело, когда я бегу со всех ног, набирая код, что Деклан дал мне, и затем лифт открывается, и я бью по кнопке с номером его этажа.

— Давай, давай, давай. БЛ*ДЬ, ДАВАЙ ЖЕ БЫСТРЕЕ! — кричу я в полном отчаянии, когда мы взлетаем вверх этаж за этажом. Когда мы почти у его этажа, я слышу оглушительные выстрелы. Двери разъезжаются в стороны...

Нет слов, чтобы передать, что я чувствую в данную минуту, я просто выбегаю из лифта и бегу в спальню Деклана, где вижу, что Пик бежит мне навстречу, а позади него огромная лужа крови, в которой безжизненно лежит мой принц...

Отвратительный крик исходит из глубины моего горла, когда я подбегаю к нему и падаю рядом с ним в луже крови. Трогая его прекрасное лицо, я пытаюсь запомнить каждую его восхитительную черточку, поскольку я испытываю ужасные страдания, смотря на него…

— Они у меня, — слышу я голос Пика, когда он подбегает ко мне, показывая, что внутри его пиджака документы. Пик резко хватает меня, оттягивая назад, я неистово борюсь с ним, крича и плача. — Мы должны убираться отсюда! — приказывает он мне в панике.

Но я не могу произнести ни слова, потому рыдания душат меня, крики заполняют мое горло, слезы катятся по щекам.

— Пойдем, бл*дь! Нам нужно быстро уносить ноги!!!! Сейчас же!!!!!

Я прижимаюсь к Деклану, целую его в губы, как будто это может вдохнуть в него жизнь. А затем...

Прикосновение исчезает.

Пик быстро и крепко оборачивает руки вокруг моей груди, поднимает меня с пола и тянет к выходу.

— Отпусти меня!!! — я кричу из последних сил, вздрагивая от боли, которая сотрясает мое тело, пока я освобождаю руки из его крепкой хватки, пинаясь, пытаясь бессмысленно бороться.

— Мы должны выбраться отсюда, пока не приехали копы!

Пик выбегает из квартиры, и мы несемся вниз по лестнице, затем он хватает меня и впечатывает в стену, держа крепко руками.

— Слушай меня, — рычит он еле слышно. — Соберись, или нас упекут за решетку!

— Ты убил его! — я плачу, мои слова вырываются не из горла, а из сердца, которое полностью разбито, и сквозь трещинки которого сочится кровь.

— Чтобы спасти нас!!! Я убил, чтобы спасти тебя и меня, — парирует он. — Тебе надо успокоиться и сосредоточиться. Смотри в мои глаза и сконцентрируйся.

И спустя секунду, я так и делаю.

— Ты со мной? — спрашивает он. Я не отвечаю, и он добавляет: — Мне нужно, чтобы ты пошла со мной, хорошо? Ты — все, что есть у меня. Послушай меня. Мне нужно, чтобы ты сделала то, что я скажу, — его слова — отчаянная мольба. — Садись в машину. Направляйся домой, упакуй пару сумок, и встретимся у моего трейлера. Не отвечай на телефонные звонки. Не говори ни с кем. Поняла?

— Что мы собираемся делать?

— Мы убежим. Не задавай лишних вопросов, Элизабет. Давай, шевелись, нам надо торопиться!

И он прав, если мы не уберемся отсюда сию же минуту, наши жизни закончены. Поэтому в безумном порыве «борись или беги», я бездумно несусь вниз по лестнице, покрытая кровью Деклана, направляясь к свободе, в существовании которой уже не уверена.

Но я бегу.

Мои руки, покрытые темно-красным следом жизни единственного человека, который, я думала, мог спасти меня, сжимают руль. Но, возможно, такого человека, как я, не следует спасать. Возможно, мне просто суждено носить в себе демонов, которые скрываются во всем хорошем.

Когда я возвращаюсь в пентхаус, я прохожу через дверь одна, без маленького лучика надежды, растущего во мне, и задаюсь вопросом: Какой во всем этом смысл? Я не смогла даже защитить ребенка, которого, как предполагается, должна беречь от этого мира. Жизнь жестоко пошутила надо мной, подарив что-то такое чистое и святое только для того, чтобы моментально отобрать это у меня.

Я не трачу времени впустую, бегу прямо в спальню, повсюду чувствуется запах Беннетта. Мне интересно, смотрит ли он на меня сейчас, смеется над моим провалом, наслаждается моими страданиями. Желчь подступает к горлу, и я начинаю, как в тумане, кидать одежду в сумку, не обращая внимания на то, что бросаю туда. Просто двигаюсь ради движения, но сами действия абсолютно бездумны, поскольку горькие слезы просачиваются наружу и прожигают кожу, впитываясь обратно в меня. Как аналогия напоминая, что чтобы я ни сделала, я не смогу избежать этой боли, потому что в тот момент, когда мое тело освободится от нее, она найдет путь обратно.

Чертова жизнь. Я ненавижу тебя.

Мир — всего лишь ураган цветов и сигнальных огоньков, крутящихся вокруг меня, пока я бегу обратно к своей машине, не зная, что делать дальше — куда отправиться, — что жизнь припасла для меня теперь. Бросив сумку на заднее сиденье машины, я смотрю на «Ровер», машину Беннетта. И я думаю, если Беннетт сейчас смеется надо мной, разве он имеет на это право?

Вероятно, да.

Я даже не знаю, может ли кто-нибудь выглядеть так же жалко, как я.

Возможно, я покажу, насколько жалкой я могу быть, и предоставлю ему еще один повод посмеяться надо мной.

Я набираю код и открываю машину. Открыв дверцу с пассажирской стороны, я открываю бардачок и достаю пистолет, который всегда там лежит. Затем обратно все закрываю, бросаю пистолет на место возле меня и направляюсь в Джастис. Все мои мысли только о Деклане, пока я еду, петляя в рядах машин к будущему, которого я не уверена, что хочу теперь. Все, что я вижу — это ярко-зеленые глаза, красивая улыбка, которая достигает глаз, создавая морщинки в их уголках. Контуры его плеч и рук, плеч, за которые я цеплялась, и рук, которые успокаивали меня. Его прикосновения были уникальными. Сильные, приятные, теплые, исцеляющие. Его душа дала мне надежду, что, возможно, я могу найти счастье, и наконец я осознала, что у меня было и что все хранилось в сердце этого мужчины, который страдал и сам, но смог дать мне то, что больше не мог никто — предвкушение будущего.

Я подъезжаю к трейлеру Пика, в котором раньше находила успокоение, потому что знала, что он всегда был по ту сторону двери. Сейчас же я боюсь того, что ждет меня внутри. Но, может быть, этот страх нужен, чтобы обрести свободу.

Засунув пистолет за пояс, я вхожу внутрь.

— Наконец-то, я уже начал волноваться, — говорит он, подходя к окну и всматриваясь в него. — Кто-нибудь видел тебя или, может, преследовал?

— Никто меня не видел, — бормочу я, борясь с желанием упасть на пол и заплакать как ребенок. Вместо этого я стою, абсолютно оцепеневшая.

— Почему, черт подери, на тебе все еще его кровь? Какого хрена, Элизабет! Иди и смой это дерьмо с себя.

Смотрю вниз на свои руки, которые по-прежнему дрожат. Жизнь Деклана стала темно-красной коркой на моих руках. Я иду, как робот, в ванную и закрываю дверь. Мое отражение в зеркале пугает. Синяки и распухшая губа еще не прошли после того, как Пик избил меня, но это уродство покрыто кровью Деклана. Она размазана по моему подбородку и губам, напоминая о нашем поцелуе. Последнем поцелуе. Высунув язык, я слизываю ее, получая последний кусочек той жизни, смерти. Моей смерти.

Я включаю кран, но не могу заставить себя смыть кровь. Убрать последнюю частичку и наблюдать, как ее смоет в грязную раковину. Возможно, я ненормальная, но мысль о том, чтобы слизать с себя его кровь до последней капли, как животное — восхищает меня. Забрать его и дать ему пристанище глубоко внутри себя.

Поэтому я выхожу назад в гостиную, где Пик кидает на пол свои сумки. Он поворачивается ко мне, наклоняет голову на бок, смотрит с сочувствием и подходит ко мне.

— Ты можешь сделать это, — тихо говорит он, поднимает свою руку и проводит по моему предплечью. Не знаю, как я еще дышу, поскольку кажется, будто вокруг моей шеи намотана петля, и она душит меня, медленно затягиваясь, и в любую секунду я могу задохнуться, отправившись в Страну чудес.

— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, так? — тихо говорит он.

— Да, — выдыхаю я. Я знаю, что он любит. Но Пик — подлый человек, такой же как я, и любовь, которую мы чувствуем друг к другу заражена болезнью, которую знаем только мы. — Я тоже люблю тебя.

— Мне нужно, чтобы ты смыла все это с себя, прежде чем мы уедем.

— Я не хочу, — всхлипываю я как ребенок.

— Знаю. Но все кончено. И у нас нет времени думать о том, что мы чувствуем прямо сейчас. Больше всего мне нужно, чтобы ты отключила все чувства, чтобы мы смогли убраться отсюда к черту.

— Куда мы?

— Уезжаем из страны. Не знаю. Но нам нужно куда-то уехать, чтобы разобраться со всем этим дерьмом.

Я качаю головой, опускаю ее и чувствую, что слезы катятся по щекам. Они падают на грязный ковер у моих ног, и я знаю, что не могу дальше продолжать так жить.

— Я не могу сделать это, Пик. Не могу.

— Можешь. Ты просто напугана. Мы столько пережили вместе, переживем и это. Просто доверяй мне.

Легкие покалывания пробегают по руке и медленно двигаются к моей груди, когда я оживаю.

— Я не знаю, смогу ли дальше так жить.

Пик делает шаг назад, опускает руки и говорит:

— Что это значит?

— Я не хочу бежать.

Он пересекает комнату, и я чувствую это. Конец. И это, черт побери, убивает меня, потому что я люблю Пика. Всегда любила и буду любить.

— Ты ведь понимаешь, что они придут за тобой? — запугивает он.

— Нет, не придут. Я ничего не сделала, — говорю я. — Все это твоих рук дело.

— Ах, вот как ты думаешь? Что твои руки чисты? — произносит он, раздражаясь и взглядом метая в меня кинжалы. — Я — невидимое звено во всем этом. А вот за тобой они придут. За женой. Неверной женой. У тебя есть мотив.

— И какой же?

Он делает паузу, а хитрая ухмылка появляется на его лице.

— Твой ребенок.

Простое упоминание вызывает физическую реакцию внутри меня — мое сердце начинает бешено колотиться.

— Вот так. Полиция, вероятно, уже все знает. Ложь, которую ты сказала, станет правдой, потому что ты вынудила всех в это поверить.

— Почему ты сделал это со мной?

— Ты сама сделала все это. Ты — эгоистка, которая готова пустить все под откос, потому что не может продолжать так жить. А что насчет меня? Ты хочешь бросить меня?

— Я не знаю, чего я хочу, потому что ты отобрал у меня право выбора.

— Я не позволю тебе уйти, — утверждает он. — Я слишком много дал тебе.

— Все, что ты делал — это брал.

— Я отдал тебе свою проклятую жизнь! — кричит он, сжимая руку в кулак и ударяя им в панельную стену. Мое тело дрожит от страха, когда он прожигает меня своим взглядом и шипит: — Я отдал тебе всё. Я люблю тебя. Всегда любил.

И вот оно. Момент, когда мне все становится ясно. Я никогда не смогу начать сначала, потому что невозможно начать новую жизнь, начать с нуля, когда прошлое следует за тобой по пятам. А Пик? Он никуда не денется. Он никогда не оставит меня и никогда не отпустит. Но и я не уверена, что смогу просто уйти от него, потому что если копнуть глубже, сквозь всё это дерьмо, то я люблю его. Я слишком сильно люблю своего брата.

— Я люблю тебя, Элизабет, — говорит он, понижая голос, практически моля.

— Я знаю.

— Ты не можешь бросить меня. Ты же понимаешь, что я слишком много знаю о тебе, — угрожает он.

— Понимаю, — рыдаю я, слезы ручьем текут вниз по щекам, когда я завожу руку за спину и приветствую холодное ощущения от оружия в моей ладони.

— Элизабет, пожалуйста. Не ставь крест на мне... на нас.

— Мне очень жаль, Пик. Мы никогда не расстанемся. Наши сердца всегда будут связаны вместе.

И когда отчаяние в его взгляде превращается в ужас, его глаза расширяются, пока он наблюдает, как я вытягиваю руку из-за спины, он паникует:

— Что ты делаешь?

Я высвобождаю сдерживаемый крик.

— Я люблю тебя, Пик.

(выстрел)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Вас ждет вторая часть захватывающего психологического триллера с элементами эротики «Отголосок», Э. К. Блэр.

«Натяни гондон на свое сердце.

Я собираюсь вытрахать твои чувства».

Заметки

[

←1

]

Аскотский галстук - это широкий галстук с заостренными концами

[

←2

]

Капрезе — лёгкая закуска, одна из разновидностей антипасто, включающая в себя помидоры, моццареллу, оливковое масло и базилик