Зеркальную галерею дворца ввели обоих делегатов Германии. Они подошли к столу. Рукой, затянутой в серую замшевую перчатку, Клемансо, почти не глядя на них, придвинул, вернее подтолкнул к ним для подписи текст договора. Зал, с утра гудевший тысячами голосов, точно оцепенел в эту торжественную минуту. Но вот один за другим они склонились над столом, подписались, положили перо и выпрямились.
Кто-то прошептал: «Свершилось», и зал загудел снова.
Публика стала расходиться.
Война кончилась!
…В «Серебряном олене» сидели двое немцев. Один из них, Курт фон Гейдебрандт, молодой человек лег двадцати пяти. Другой, Гейнц фон Розен, лет на десять старше. Оба сидели мрачные.
— Мне вспоминается этот Ференбах, — угрюмо сказал младший. — И как он тогда открыл заседание учредительного собрания в Веймаре! Ты помнишь этот дурацкий выкрик: «Свершилось то, чего нельзя было вообразить». Он, видимо, рассчитывал, что Клемансо постесняется предъявить нам какие-нибудь тяжкие условия мира!
— Тише, тише, Курт! — прервал его старший. — Мы в ресторане! Не забывайся!
Но Гейдебрандт не обратил внимания на эти слова.
— И еще вспоминается мне весна пятнадцатого года, — сказал он голосом, полным сарказма. — Какая непоколебимая уверенность в победе! Я был тогда дома, в отпуске. Германская промышленность требовала не заключать мира иначе, как аннексировав Бельгию, Северную Францию, Прибалтику с частью Польши. Дедушка писал тогда, что мирный договор должен быть достоин жертв, которые понесла Германия. — Он опустил голову. — А сегодня, быть может, именно в эту минуту, здесь, в Версале, уничтожают Германию! Ее лишают права содержать армию! Мне хочется пустить себе пулю в лоб, Гейнц!
Курт закрыл лицо руками.
Но старший налил в бокалы и сказал:
— Выпей, Курт! Помни — германские женщины еще будут рожать сыновей. И сыновья эти будут солдатами! И эти солдаты вернутся на земли, на которых мы проливали кровь! И никогда этих земель больше не покинут. Выпьем за это!
Не громко, но торжественно, держа вино в чуть поднятой руке, он продолжал:
— Германия будет начинать войны по своему усмотрению и будет кончать их, когда сама найдет нужным. Она не позволит противникам затягивать дело. Выпьем за это! И именно сегодня воскликнем: «Германия превыше всего!», как мы это делали в самые счастливые дни. Сегодня — это клятва верности!
Они чокнулись и выпили до дна, глядя по немецкому обычаю в глаза Друг другу. Потом с минуту помолчали, и опять старший сказал:
— Офицерство, особенно мы, генеральный штаб — вот мозг германского народа. Пока живы мы — жива Германия!
За соседним столиком сидели двое французов, студенты-геологи Пелиссье и Леклер, оба недавно демобилизованные из армии. Они слышали разговор немцев. Пелиссье заметил им:
— Господа, вы выбрали дурной день для того, чтобы говорить о величии Германии!
Немцы вспыхнули, фон Гейдебрандт воскликнул:
— Мы в ресторане, сударь! Мы платим деньги и говорим о чем нам угодно!
Сказав это, он повернулся к французам спиной. А Пелиссье продолжил:
— Вы в ресторане, сударь, это верно. Но ресторан находится в Версале. А сегодня в Версале вы подписываете некий акт, который, по-моему, не сулит вашей Германии величия.
Немцы вскочили и застыли в вызывающей позе.
— Однако! — рявкнул фон Розен.
Осекшись, он не смог прибавить ничего больше.
— Однако, — продолжал за него француз, — не надо уже с сегодняшнего дня угрожать новой войной!
Немцы бросили на стол деньги и ушли.
Пелиссье рассказал мне об этом случае недавно в Москве.
…По поручению европейской фирмы, в которой он тогда служил, Пелиссье производил в 1938 году изыскания нефти в странах Южной Америки. В Каракасе постоянным представителем фирмы был уже известный нам Леклер. Однажды, сидя с другом в ресторане «Свиццера», Пелиссье обратил внимание на мужчину лет сорока пяти. Это был обрюзгший человек с пустым и сонливым взглядом. Пелиссье и сам не мог определить, чем, собственно, привлек его внимание Этот человек. Разве лишь тем, что незнакомец говорил по-немецки.
— Кто он, этот толстяк? — спросил Пелиссье Леклера.
— Это? Знаменитость! — ответил тот. — Настоящий сальтатандор! На Кубе так называют морских разбойников. Он и есть разбойник. Он немец. Но здесь, в Венесуэле, предъявляет уругвайский паспорт. В Уругвае — венесуэльский или аргентинский. В Аргентине — он гражданин Коста-Рики. Ему везде надо быть иностранцем!
— Зачем?
— Зачем? Затем, чтобы в случае ареста за него хлопотало какое-нибудь иностранное консульство. Этак легче выпутаться. Тем более что в консульствах у него везде свои люди.
— Но кто же он, этот человек? И чем занимается?
— Как, чем занимается?! — удивленно воскликнул Леклер. — Я думаю, не надо объяснять, чем занимается в Южной Америке немец, живущий по фальшивому паспорту?! Он вербует шпионов, завязывает таинственные связи, провоцирует беспорядки. А главное — он продает оружие,
