звезда, — и вот они появляются.
И когда рассвело...
Наступит ночь. Змея укусит Шубилаева в руку, офицер скажет: ты — и он пойдет. Да, самый легкий. Вскипяти воду. Да, самый легкий. Шубилаеву в руку впрыснула яд, он хотел сделать из нее ремешок для часов, она чуть было не остановила его время... Сколько времени? — Корректировщик-Черепаха поднес руку к лицу, нажал на кнопку, циферблат осветился. Когда кончится эта ночь... Идут. Их первый хозяин давно мертв, съеден шакалами и грифами в ущелье-тире, а они идут, и его время длится, время мертвого, мертвое время.
И когда рассветет...
Ночь пришла, звезда всплыла над Мраморной, и они появились, из окопа выполз варан и выполз второй, но первый вдруг встал и побежал, как человек, это был не варан — человек, и второй обернулся человеком. Брызнула очередь.
И когда рассвело, он увидел рыжую голову в потеках, как в трещинах, и погасшие, когда-то мелкие и яркие, морские глаза.
Металлические ромбы и круги вдавливались в липкую спину, и кожа горела, как будто ромбы и круги были раскалены или намазаны жгучим ядом змеи, клюнувшей в руку... содрать эту кольчугу!.. — Он очнулся, пошевелил распухшим сухим языком. Встать, пройти к выходу, там на табуретке должен быть бачок с водой... Лежи, нет бачка. Палатка на дне океана, а не на окраине полка. Это Чарикарский океан... то есть Кабульский... Кабульская долина, пересылка. Кабульская пересылка — зал ожидания. Здесь конец и начало, вход и выход, врата мира и врата войны: одним — за хребты, другим — за реку. И утром появятся покупатели из полка у Мраморной горы. Значит, утром он должен сказать: нет. Утром он скажет: нет! — и попадет в другую команду. Скажет: нет! — и не полетит в город у Мраморной горы.
Он очнулся, пошевелил вспухшим вязким языком. Там, у входа, на табуретке бачок. Он сел. Скрипучая голая сетка, ни матраса, ни подушки... Кабульская пересылка. Уже минуло три дня, как они покинули палатку на окраине города у Мраморной горы. Здесь пересылка. Зал ожидания. Врата. Все позади. И утром они полетят — если посчастливится — совсем в другую сторону, за реку, в Союз, а не в город у Мраморной горы, за реку, в Союз, и ничего не повторится, за реку, в Союз, где он будет молчать под дубом, лежа в дождях и солнце до осени, до осенних гусей, которые летят с криками ночью, опрокидывая свечи в черные рощи, в ручьи и болотца, на деревни, поля и холмы, — за реку, в Союз, где никто ничего не знает.
Но кто-то и там будет знать.
Кто?
После стрельбы прибежали офицеры и солдаты, но никто из них не понял, кто и кого застрелил. Часовой такой-то — дезертира из разведроты, вот и все, что они знают. И больше никто ничего не знает. Часовые, с которыми он был в наряде, тоже не знают, кого он убил. И никого больше там не было. Второй дезертир, «нуристанец», которого поймали и избили в зимнем ущелье? — он и подавно ни о чем не догадывается.
Но кто-то еще там был, и он знает. И будет знать за рекой.
Этого не может быть.
Еще раз: пришла ночь, дежурный дал ключ от оружейной палатки, он взял автомат и отправился на Восточный, сменил часового и начал ходить перед шлагбаумом: восемь шагов, поворот, восемь шагов; в домике двое спят, один сидит за столом, освещенным керосиновой лампой, в окопе таятся дезертиры, восемь шагов, поворот, в городе стрекочет электростанция, восемь, над гребнем Мраморной оранжевый светоч — звезда вырастает, отрывается от горы и, шевеля лучами, парит, плывет в вышине, в домике трое, один бодрствует, двое спят, в окопе дезертиры, сейчас они поползут, как вараны. Кто еще? где?
Никто ничего не знает и никогда не узнает, что было в ту ночь на Восточном. И что было потом.
За реку.
5
Час спустя после восхода солнца перед воротами уже стояла первая команда новобранцев с вещмешками и скатанными шинелями за спинами. Заспанный рябой часовой вышел из сторожки, взялся за увесистый замок на цепи, сунул руку глубоко в карман брюк, поискал в другом кармане, похлопал по бокам, повернулся и побрел назад в сторожку. Да шевелись же! — крикнул потертый офицер с облупленным портфелем в руке и автоматом на плече. Рябой не удостоил его взглядом. Он скрылся в сторожке и появился не сразу, наверное, найдя ключ, он попил воды, потянулся, съел кусок хлеба, вновь зачерпнул в бачке воды и осушил кружку, вытер губы и наконец пнул ногой дверь и вышел на улицу; ни на кого не глядя, он прошел к воротам, вставил ключ в скважину, повернул два раза, и толстый круглый клюв поднялся, с него соскользнули звенья цепи, замок упал, пыхнув пылью, рябой нагнулся и, подняв замок, подул на него и уж потом размотал цепь и отворил ворота. А ты, сказал офицер, проходя мимо, припух на этой службе, парень. Солдат мельком взглянул на него и устремил белесые глаза вдаль.
На аэродром к вертолетам эту команду уводили офицеры, сопровождавшие дембелей из города у Мраморной горы. А дембеля были поручены энергичному майору-отпускнику. Майор спешил домой, и не прошло и получаса после того, как первая команда новобранцев покинула лагерь, — они еще не
