девственной чистоте бумаги, так никто и не притронулся: не то, что о замужестве, легком флирте с самым захудалым читателем речи вести не стоит.
— А что же, в твоих футуристических домах не нашлось места для книг-мужчин? — ядовито переспросила Вера.
— Не знаю! — пожала плечами Елена.
— Не переживай сильно, есть там и эти драгоценные «облака в штанах»! — включилась в разговор Людмила, дожевывающая яблоко. — И все они — словари. В трудную минуту без таких книг, конечно, не обойтись. Но в остальное время — кому они нужны?
Характер Людмилы во многом определила раннее детство. Родилась она в более чем благополучной в материальном плане семье. Отец изо всех сил, как небезобидно иронизировали соседи, «тянул лямку» кладовщика на базе райпотребсоюза, а мать занимала хлебное место заведующей ателье индпошива одежды. Главной мечтой родителей было вывести Людочку в люди, что означало, в первую очередь, дать высшее образование. Поэтому уже с шести лет ей предписывалось читать много книжек, а не играть в куклы, посещать музыкальную школу, принося только хорошие оценки, водить дружбу лишь с теми, на кого указывали «предки». Муштрой удалось добиться поставленной цели, однако детства со всеми его прелестями единственная дочь практически не видела.
Будущую профессию чада властная мать также определила сама — медицинский институт, стоматологический факультет («Сердце у человека одно, а зубов — более трех десятков»). Подсуетившись, нашли «волосатую руку», и Людмила без проблем положила в карман новенькой кожаной куртки студенческий билет. Правда, она уже начала постепенно выходить из-под жесткого контроля «родаков», а расстояние, разделявшие дом и вуз, в котором теперь уже она «тянула лямку», лишь усугубило разрыв. Не говоря уже о копившемся годами чувстве протеста, тепла в родственные отношения явно не добавлявшему.
Увы, к тому времени мать успела расстроить ее трехлетний роман с одноклассником: тот был «не их поля ягодка». На зло тут же выскочив замуж за одного из институтских ухажеров, Людмила покоя не обрела. Взаимопонимания молодоженам хватило на год с крохотным хвостиком. После развода, не менее шумного, чем свадьба, Людмила неожиданно круто изменила свое отношение к учебе, засев за книги. После окончания вуза без всяких проблем и чьей-либо помощи поступила в аспирантуру и с блеском ее окончила. С тех пор и преподавала в родном вузе, который даже в эпоху социальных потрясений на ладан не дышал.
— Ну, что скажете? — нарушила паузу Людмила.
Елена хотела ей возразить, но смолчала. Ее взгляд упал на откупоренную бутылку «Нарзана». Один за другим пузырьки газа, отрываясь ото дна, стремительно взмывали вверх и неизменно лопались. Не так ли и человеческое бытие? Разве оно, если разобраться, — не короткий путь пузырька? Только «бутылка» каждому определена своя. Кому — полная, кому — вполовину, а кому — совсем на донышке. И мчится человек-пузырек, очертя голову, вперед и выше, не подозревая, что там — тьма. Чаша испита до дна…
За распахнутым окном в автомобиле захрипел приемник, диктор объявил, что радио «Ностальжи» предлагает слушателям старинные мелодии. Слова первой же песни заставили вслушаться:
Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
Голос певицы зазвенел натянутой тетивой:
Там, за тыном в поле,
Над рекой глубокой,
На просторе, в воле,
Дуб растет высокий…
Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться,
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Приемник затрещал, послышалась скороговорка на непонятном языке (видимо, транслировали футбольный матч), потом кто-то гортанно выкрикнул не то лозунг, не то клятву, и вновь через расстояния пробился далекий и в то же время близкий и понятный голос тоскующей женщины:
Нет, нельзя рябине
К дубу перебраться.
Знать, ей, сиротине,
Век одной качаться.
— …Мама! — вихрем ворвался в квартиру десятилетний Димка, протягивая конверт. — Нам письмо!
— От бабушки? — Голос сынишки прозвучал уже из подъезда. Не дождавшись ответа, хлопнул дверью и был таков: ждали неотложные дворовые дела.
Елена в недоумении изогнула стреловидную бровь: от матери ответ получила только позавчера. А переписывались они по раз и навсегда установившейся неписаной традиции: мать писала каждое первое и третье воскресенье месяца, дочь — каждое второе и четвертое. Так что сегодня никакого послания не должно было быть. Разве у родителей, не приведи господи, случилось что.
Нервным движением вскрыла конверт. На пол скользнул небольшой квадратный лист. Как будто опасаясь неведомой угрозы, подняла, развернула.
И в еще большем недоумении изогнула и вторую бровь.
«Очаровательная незнакомка! — ровным счетом ничегошеньки не
