пообещал сделать вторую модель совсем иной. Она и была иной. Теперь Томсон летал в гигантской ступе, управляя ею при помощи метлы. Хохочущим зрителям, заполнившим площади Столицы, особенно нравилось то, что метла гасит искры, ярким шлейфом тянущиеся за ступой. Впечатление было такое, будто метла в энергичных руках академика сметает сияющий сор.
Выступая по стереовидению, Томсон сказал, что вполне доволен испытанием: вторая модель помогла установить новые важные закономерности. Академик Леонидов придерживался диаметрально противоположной точки зрения и высказал ее в той же передаче. Он пообещал доказать на ближайшей сессии Академии наук, что нельзя отождествлять озорство с глубиной настоящего научного поиска.
– На сессии я был и хорошо помню триумф Томсона, – сказал Генрих. – Ты провел меня по своему пригласительному билету, Рой. Помнишь, как Иван опроверг старого педанта?
Рой не успел ответить, его вызвали к президенту Академии. Генрих продолжал предаваться воспоминаниям об успехе друга на сессии. Томсон доказал, что озорство не мешает глубине. Весь зал бил в ладоши, когда Томсон разъяснил, какие простые уравнения нестационарного поля управляли движением его моделей. Но и в этом торжественном зале он не изменил себе.
Леонидов доказывал с кафедры, что уравнения выведены не строго, а схемы гравилета некорректны, поэтому антигравитационный импульс не может иметь места в хулиганском полете его многоуважаемого друга Ивана Томсона. Именно этот патетический момент речи Леонидова Томсон и выбрал для того, чтобы взметнуть оппонента в воздух.
Старый академик, раскинув руки, жалко перекосив лицо, тихо парил над кафедрой, а с его седых волос, вдруг превратившихся в проволочный частокол, лилось дымное сияние. Через минуту, обретя под ногами твердую почву, Леонидов закричал среди всеобщего смятения: «Не было! Не будет! Это не антигравитация! Вы нашли какое-то иное поле! Требую, чтобы вы извинились передо мной за то, что выдвигаете в качестве серьезных аргументов наспех придуманные цирковые трюки!»
Томсон, добившись молчания в развеселившемся зале, в свою очередь потребовал, чтобы его друг Чарльз Леонидов извинился перед ним, ибо многоуважаемый оппонент нанес Томсону тяжкое оскорбление, обвинив в придумывании наспех цирковых трюков. Ученому собранию был продемонстрирован не развлекательный трюк, а решающий опыт, подлинный «экспериментум круцис». И разрабатывался он не наспех, а в течение четырех месяцев. «Я могу засвидетельствовать это рабочими записями! – объявил Томсон. – Ровно сто девятнадцать дней назад в лабораторный журнал были внесены отправные данные эксперимента – ваш рост, вес, объем туловища, обычная одежда, даже то…» Конец фразы потонул в общем хохоте.
Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних воспоминаний к впечатлениям совместной работы с Томсоном, проводившейся в течение последних двух месяцев. Генрих с испугом посмотрел на брата: Рой ушел расстроенным, вернулся подавленным. Он умел сдерживать свои настроения. Очевидно, Боячек сообщил нечто такое, что Рой не мог совладать с собой.
– Ужас! – сказал он, тяжело опускаясь на диван. – Всего можно было ожидать, только не того, что произошло!
– Новые данные об аварии? – спросил Арман.
Рой покачал головой.
– Новые данные, да. Но только не об аварии, потому что аварии не было. Было преступление.
– Преступление? – Генрих вскочил. – Ты хочешь сказать, что Иван стал жертвой злого умысла?
– Его убили!
– Убийство? – недоверчиво переспросил Арман. – В наше время? На Земле? И кого? Знаменитого ученого!
– И тем не менее, совершилось убийство!
– Но кто же убийца, Рой?
– Его ассистент Роберт Арутюнян.
Генрих изумленно вскрикнул:
– Рорик? Этот тихоня? Это живое собрание всех школьных добродетелей? Этот сосуд вежливых фраз и приторной обходительности? Невероятно, Рой, невероятно!
Рой сердито возразил:
– Я передаю то, о чем узнал у Боячека. Рорик пришел в себя и признался в убийстве Томсона.
– Но мотивы, Рой? Не мог же он ни с чего…
– Похоже, что Томсон отбил у своего ассистента его невесту Агнессу Антонелли. В час аварии Томсон направлялся на свидание к Агнессе, а Рорик улучил момент, чтобы беспощадно расправиться…
– Позволь, Рой, – сказал Арман. – Томсон ведь погиб в испытательной камере, а не у Агнессы. Что она по этому поводу говорит?
– Она, как и Рорик, в больнице. У нее тяжелейшее нервное потрясение.
Арман развел руками.
– Я плохо понимаю твое объяснение, Рой.
– Я и сам мало что понимаю, – признался Рой. – Рорик, придя в себя, пробормотал то, о чем я вам сказал, и снова потерял сознание. Я слушал его показание, записанное на ленту. Он путался, не договаривал фраз.
Генрих гневно ходил по комнате.
– Вот уж кого я не любил! Я раньше стеснялся своей недоброжелательности к Арутюняну, старался ее не показывать. А это было
