автор и не говорит прямо о тлетворном влиянии миссионеров на мироощущение африканцев, но читателю ясно, где истоки духовного колониализма. Этого впечатления Нгуги достигает сильными изобразительными средствами, точными, убедительными мазками.
Достоверность, обаяние подлинной жизни присутствуют в каждой строчке кенийского писателя, чье творчество, как уже говорилось, в немалой степени основано на личном жизненном опыте. Так, в романе «Пшеничное зерно» мы все время слышим голос автора, его напряженный внутренний монолог, яростный спор с самим собой, со многими, вошедшими в его кровь и плоть христианскими догмами, ибо это часть его собственного духовного воспитания. Многое, во что он изначально верил, рушится под натиском жизни, не выдерживает испытания суровой и жестокой действительностью.
Роман «Пшеничное зерно» поднял творчество Нгуги ва Тхионго на новую ступень, широко раздвинул горизонты авторского видения.
Нгуги не из тех, кто безоглядно и бездумно любит свою страну, свою землю, свой народ. Его любовь беспощадно требовательна, критически заострена. Он ищет новые пути, которые могут привести кенийский народ к настоящей свободе и национальному процветанию. Нгуги прекрасно понимает (и это свое понимание высказывает со всей убедительностью подлинного художника), что тесное и нерушимое единство кенийского народа является залогом истинной независимости. Он не может не видеть смертельной опасности, которую таит в себе национальная рознь, охотно раздуваемая ревнителями неоколониализма.
Здесь мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Дело в том, что именно в Кении неоколониализму удалось закрепиться и пустить цепкие, разветвленные корни буквально в первые же месяцы и годы после обретения страной формальной независимости от британской короны. Именно это обстоятельство объясняет обличительный пафос многих произведений Нгуги. И уже в романе «Пшеничное зерно» слышится предостережение: среди ликования, эйфории и радужных надежд, порожденных освобождением, пытливый взор художника разглядел грядущую опасность.
Опасность была не только в остатках колониальных порядков, не в том лишь, что англичане сумели сохранить за собой контроль над ключевыми отраслями экономики, административным управлением страной, — Нгуги понял, что главная помеха на пути к подлинной независимости — это собственная, тесно спаянная с бывшими хозяевами доморощенная буржуазия, класс высокооплачиваемых чиновников, продажных политиков, готовых за деньги на любое предательство.
Этой-то теме, в основном, и посвящен второй предлагаемый вниманию читателя роман «Распятый дьявол», который можно смело назвать новаторским произведением. Его отличает умелое смешение жанровых признаков, и этим своим качеством роман доказывает нерасторжимую связь с подлинной жизнью.
Публикации этого романа в жизни Нгуги ва Тхионго предшествовали тяжелые испытания. Вторая половина семидесятых годов ясно показала, какими губительными последствиями чревата половинчатость действий правительства, скованного по рукам и ногам путами неоколониализма. Будучи человеком общественно активным, Нгуги борется средствами своего таланта: печатает разоблачительный роман «Кровавые лепестки» (1977) и пьесу «Я женюсь по собственному выбору», написанную на родном языке кикуйю и впервые показанную в его родной деревне, где он создал национальный театр. В своих публичных выступлениях Нгуги не скрывает симпатий к марксизму и доказывает, что только широкое народное движение может покончить с системой классовой эксплуатации и империалистического грабежа.
В новогодний вечер 31 декабря 1977 года Нгуги был арестован и посажен в тюрьму. Немедленно началась кампания за его освобождение, которая перекинулась далеко за границы Кепии, охватив соседние государства, страны Европы, Азии и Америки. Только в конце следующего года Нгуги ва Тхионго выпустили на свободу, так и не предъявив писателю каких-либо обвинений. Из-за репрессий и преследований со стороны властей, направленных против прогрессивной интеллигенции, Нгуги в конце концов был вынужден покинуть родину; сейчас он живет в эмиграции.
Эти события отразились на истории создания «Распятого дьявола», по мнению некоторых критиков, одного из лучших романов Нгуги. В течение долгих месяцев заключения писатель заново переписывал его, точнее не переписывал, а воссоздавал на языке кикуйю! Это был воистину смелый шаг: ведь Нгуги уже добился мировой известности как африканский писатель, пишущий на английском языке, невольно подтверждая тем самым расхожее мнение неоколонизаторских культуртрегеров о неспособности местных языков служить средством художественного мышления. Обращение к родному языку на только не повредило уже сложившейся литературной репутации Нгуги, но и придало его творчеству подлинную достоверность.
Если до «Распятого дьявола» писатель в какой-то степени ориентировался на европейский
