его за… за все те ужасы, что он натворил. И собирался творить дальше.Когда Элвис наконец выдохся со своим «Лас-Вегасом», полковник сказал: «Невмочь терпеть. Ты потом» — и пошел себе через обеденный зал в сортир.— Один?— Вы на что намекаете — «один»? Конечно, один. Вы что, думаете, мы были вроде компашки канзасских школьниц на балу?Рассел покачал головой.— Они не желали меня слушать. Не верили мне. Телефоны работали. Не везде, но… я сообщил своему непосредственному начальству в Праге. Черт возьми, я даже напрямую позвонил в Лэнгли. Они все талдычили, что я «отстранен». Мол, «переутомился». Пора выпадать в осадок. Чистая работа. Миссия выполнена. Так что возвращайся-ка ты домой и… Они бы мне не поверили.— Только сначала, — сказал доктор Фридман. — Потом появились бы спутниковые фото, другие источники.— Начало, оно и есть начало. Вы лучше загляните в конец.— Значит, вы остались.— Я пошел в сортир. — Рассел нервно моргнул. — Это был мой шанс.Катись он, этот полковник, сказал я его головорезам, надо в сортир. Те только заухмылялись.Никто даже не посмотрел, как я шел через зал. Сортир был в конце коридора, за распашными дверьми. Лампочка в коридоре перегорела, так что он стал вроде длинного темного туннеля. Воняло мочой, крысами, ракией… я же понимаю, вам хочется знать, как там пахло, док, не стоит благодарности.Но Фридман не стал его прерывать. Он чувствовал близость кульминации, понимал, что она надвигается.— Я сунул правую руку в карман гимнастерки, — сказал Рассел, — мой нож и «калаш» остались на столе, но за два дня до этого, когда они сожгли школу, полную ребятишек, я подобрал стальную проволоку около метра длиной и сунул в карман. Воображал, что мог бы устроить «растяжку», чтобы покончить с полковником и со всей его командой. Но такой уж я человек — не практик, скорее, оптимист. Когда я шел в тот сортир, я был не практичнее дзенского монаха.Прежде чем распахнуть дверь, я намотал один конец проволоки на правую руку. Десять шагов в полной темноте, и вот: «Вива Лас-Вегас!» — я стоял перед закрытой дверью мужского сортира, намотав другой конец проволоки на левую руку.У меня было два варианта, — продолжал Рассел. — Налететь или подкрасться… подкрасться, как ниндзя, или обрушиться, как Скорцени,[1] с развевающимися знаменами.Я всегда был вроде Скорцени. Ворвался прямо, а сам ору не хуже Элвиса, полковнику это нравилось. Он стоял перед зеркалом. В кабинке было… было, хм… Полковник стоял спиной ко мне, изображая что-то типа буги, и тут я — хлесть!Рассел крутанулся на своем стуле, изображая, как проволочная петля захлестнулась вокруг шеи полковника и как он душит эту рыпающуюся тушу.— Крепкий он был мужик, и это оказалось не просто. Специально для вас, док, я чувствовал, как от него разит потом и чесноком. Стоило коснуться его шеи, и руки мне обжигало, как кислотой.«Ух ты! — подумал я. — Кожа… а жжется, как кислота».Новая подробность. Манипулируемая сенсорная память. Браво, доктор Фридман! За две недели вы превратили старую шарманку Рассела в источник таких тонких воспоминаний, можно сказать, докопались до сути.— Проволоку я, конечно, там и бросил, — сказал Рассел. — Вышел и вижу — кранты!— Как это? — спросил доктор Фридман.— Пожарный выход оказался заперт! Ничего не оставалось, как вернуться к этим двум сербским ублюдкам… на мое счастье, они — ради прикола — сожрали мою миску картофельной похлебки.— Пора принимать лекарства, — кашлянув, напомнила сестра.«Черт бы ее побрал, — подумал я. — Может, Рассела вот-вот прорвет».Доктор Фридман, словно соглашаясь со мной, замахал на нее рукой.Поэтому я спросил:— Кто-нибудь что-нибудь сказал, когда ты вернулся из сортира?Мне хотелось дать Расселу возможность самому разоблачить свою выдумку. Самому увидеть, что он врет.— Да. Они все гоготали надо мной, потому что жратва-то моя уплыла.— Что они сказали про тебя? — подхватил мою мысль седовласый Зейн.Но Рассел только пожал плечами.— «Ну и непруха, америкашка!» — сказали они. То, что они сожрали мой суп, дало мне повод напустить на себя обиженный вид, схватить свою амуницию и ринуться на улицу. Выбрался я, прошел мимо остальных шестерых парней, словно их там и не было, свернул за угол… а потом бежал три дня, только пятки сверкали. Гнал на мотоцикле, пока не попал на морпеховский вертолет. Рассказал все в Управлении и прямиком сюда.Зейн посмотрел на меня. Мы могли бы расколоть Рассела. Но это была работа Фридмана. И потом, если ты никого не раскалываешь, может, и тебя никто не расколет.— Забавно, что я убил его и ничего не чувствую, — сказал Рассел. — Ну просто… ничегошеньки. Конечно, Элвиса я с тех пор не слушаю. Наверное, поэтому и попал сюда.— Вряд ли, — ответил доктор Фридман.Рассел высоко поднял брови над черными очками.— Какая разница, что вы теперь думаете, док, — ухмыльнулся он. — Все равно вы от нас уходите.— Доктор Фридман, — повторила сестра, — уже
