Родди Дойл
Ссыльные
The Deportees and Other Stories by Roddy Doyle
перевод М. В. Немцова
Глава 1
Настоящий Слим Шэйди
В музыке Джимми Кроллик разбирался. Нормально так в ней шарил. Хаял Моби, не успели его толком полюбить. Однажды в ДАРТе услыхал, как два пацана разговаривают про «Лефтфилд», — так с полным правом нагнулся к ним и сообщил: все это ахинея. И при этом понимал, что совершенно прав. Джимми знал: последний альбом «Рэйдиохед» такая дрянь, что его даже круто хвалить, однако сам не хвалил. Ну уж хренушки. Это выше моды. Хип — хоп, джангл — кантри, биг — бит, свинг — все это Джимми любил и ненавидел. Но ему уже стукнуло тридцать шесть, у него трое короедов, и жене, которая на шестом месяце, медведь на ухо наступил.
Джимми стоял у дверей в ванную и слушал, как она голосит под душем:
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО, А НЕ…
Он не выдержал:
— Ты это поешь, потому что в голову пришло или потому что нравится?
— Закрой за собой дверь, Слим, — ответила Ифа. — ПРОЩЕНО А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО…
В доме семьсот тридцать пластинок, и Джимми известно, где они все обитают. Большинство покупал он сам. Двенадцать подарили, а одна уже была в доме, когда они въехали. «Братья по оружию» «Дайр Стрэйтс» — валялась прямо на полу, где Джимми бы ее, блядь, и оставил. А Ифа подобрала.
— Ой, мне она так нравится.
Так и поселилась. Джимми знал, где — вроде как заныкана между блюзом и кислотным джазом. Его подмывало тайком вынести ее из дома и потерять, но он любил Ифу, и жена при нем ни разу эту пластинку не искала. Женаты они были девять лет, и за все время Ифа принесла в дом ровно шесть пластинок — это не считая «Баллад про убийство» Ника Кейва, которые он подарил ей на годовщину.
Но считая саундтрек к «Титанику».
Джимми отказался ставить его в раздел «Звуковые дорожки к фильмам».
— Почему?
— Я назначу ей собственный раздел. — Полное говно.
Она рассмеялась:
— Вот дурилка.
И они трахнулись прямо на кухонном столе под Селин Дион, мчавшую по просторам Атлантики.
И вот Джимми закрыл дверь ванной…
— НЕ ЗАБЫ… ТО…
…и спустился в гостиную. Встал перед теликом.
— Вам кому‑нибудь нравятся «Коррз»?
— Ага!
— Еще чего.
— Кака.
Он зашел на кухню и включил радио. «Легкое ФМ».
— Да еб твою…
Джимми терзал настройку, пока не нашел «Ручные звуки». Так‑то лучше. «Лэмбчоп». «Да здравствует народ». Великолепная музыка, и о ней никто не слыхал. Джимми закрыл кухонную дверь и добавил громкости. За «Лэмбчопом» поставили Сен — Жермена: «Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ СОБРАЛИСЬ ВМЕСТЕ». И Джимми растянулся на кухонном столе.
Сколько месяцев он уже не бывал на концертах. Месяцев. Раньше‑то ходил все время. Раньше он их устраивал. Рулил бандами — некоторые были просто великими. «Повинности», например. («Ирландской группы лучше так никогда и не записали» — «д'сайд». «Гавно» — «Нортсайдские Новости».) Или «Наглики». («Секс и гитары» — «В Дублине». «Гавно» — «Нортсайдские Новости».) Клевое время, когда суток не хватало, когда сон был тратой времени
[1].
А теперь у него дети и спать совсем невозможно. Он вечно просыпается в новой постели. Однажды он даже провел ночь в колыбельке — Махалия, младшенькая, отказалась в ней спать.
— Это не моя удобная постелька. Вот моя удобная постелька, — орала она, показывая на его, блядь, удобную постельку.
Уже перевалило за полночь. Джимми слушал пластинку Маршалла Мэзерза. Тут еще одна беда. Джимми по большей части нравилось такое, куда лепят наклейки о родительском контроле, поэтому приходилось дожидаться, когда уснут дети.
Джимми на цыпочках вошел в спальню.
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫ… ТО…
Она его ждала. Девять лет женаты, а до сих пор трахаются. Джимми подлез к ее спине и подумал, что́ она заметит раньше — брюхо или стояк. У него копятся фунты — и он не знает отчего. Никогда не ест, вроде, а пинту пропускал сто лет назад… недель, месяцев. Блядь.
— Как там настоящий Слим Шэйди? — спросила Ифа.
— Неплохо, коза, — ответил Джимми. — Зашибись.
— А чего вздыхаем? Ты как вообще?
— Я зашибись. Просто…
— Уй, — сказала она. — Пинается.
Она взяла Джимми за руку и возложила себе на живот. Он дождался следующего ребенкина пинка. И вдруг как‑то сразу обессилел. Скоро припрутся дети, навалятся грудой сверху. Джимми старался не засыпать. Тыц, еб твою, тыц. Он исчез, потом снова проснулся. Тычется? Ткнулся? Не спать, не спать.
— Думаю собрать группу, — сказал Джимми.
— Ох господи, — вздохнула Ифа.
Глава 2
«Нортсайд — Люкс»
Но что за группу? Вот вопрос.
Хотя на самом деле никакой не вопрос.
— Ты пошутил, да? — сказала Ифа, когда Джимми объявил об этом ночью в постели.
Повисла пауза — такая долгая, что младенец ткнулся в ладонь еще дважды, а Джимми пожалел, что вообще раскрыл свою дурацкую пасть.
— Правда? — спросила Ифа.
Вот в чем вопрос.
— Опять пинается, — сказал Джимми. — Левая нога у него будь здоров, а?
— Правда? — переспросила Ифа.
— Ну, — ответил Джимми. — Нет. Неправда.
— Зачем?
— Ну, — сказал Джимми.
Еще пинок.
— Ты ж понимаешь. Мы с музыкой. Сама знаешь.
— Почему теперь? — спросила Ифа.
— На ум взбрело, — ответил Джимми.
— Дурака не включай, Джимми. Почему теперь?
— Когда ты беременна и все такое?
Еще пинок — на сей раз от матери. Не больно, только Джимми ей не сказал.
— Когда у Стиви Уандера жена ходила с пузом, он записывал «Внутренние видения», — сообщил он.
Ифа ничего не ответила. Не пошевельнулась.
Она любила эту пластинку. Ну, по крайней мере, уверяла его, что любит. Учтите, любить музыку с такой же силой, как Джимми, не способен никто. Однажды он встретил Саймона Ле Бона — во всяком случае, этот чувак сказал, что он Саймон Ле Бон, — в «Кафе — ан — Сен», в городе, много лет назад — и ушам своим не поверил, когда Ле Бон не смог припомнить название их первого альбома. Да и пофиг, потому что Джимми все равно собирался ему сказать, что пластинка — параша.
От Ифы тем временем — ни звука.
Джимми поцеловал ее в плечо и пропел:
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО…
— Джимми, — сказала Ифа.
— Чего, коза?
— Иди отсюда.
Он забрался на верхнюю койку в комнате у пацанов. Марвин, старший, залег к брату, Джимми — Второму, на нижнюю, а скоро оба перекочуют на кровать Ифы и Джимми. Так бывало каждую ночь. Стало быть, ничего из ряда вон — он просто немножко рано. Но сегодня все иначе, и Джимми это понимал.
Впервые в жизни она его выгнала.
Джимми прислушался. Ему показалось — она плачет. Поди разбери.
Он вообще ничего не слышал. Утром скажет, что пошутил. Вот принесет чаю и скажет. А что, похоже на правду. Не очень‑то и хотелось по новой.
Депрессия случалась у него единственный раз — и длилась пару недель после того, как распались «Повинности». Много лет назад, он еще и с Ифой не познакомился, но саднит до сих пор. Вот он прикидывает первый контракт на пластинку с «Идиёт Рекордз» — и вот они уже лопнули. Бах — и нету, повсюду кровища, ошметки амбиций по всей лавке, ни группы больше, ни пластинки. После он носа наружу много недель не казал, не разговаривал ни с кем, ничего не слушал — особенно соул. У «Нагликов» распад случился не так болезненно. Вокалист Мика Уоллес на полтора года сел в «Маунтджой» за то, что раздел дядюшкин «форд — капри».
— Маманя башку ему откусила, что сдал меня, — говорил Мика. — Да он‑то при чем? Он же не знал, что это я машину раздел.
— А зачем раздел?
— Я ж не знал, что она его, — ответил Мика. — Откуда я знал, что он тачку, блядь, купил? Прости, что с бандой так, а вот.
— Мы тебя подождем, — сказал Джимми.
— Только, нахуй, попробуйте не, — ответил Мика.
Но когда Мика откинулся — а просидел он все полтора года, первый человек в истории, что оттрубил срок от звонка до звонка, — у Джимми до свадьбы оставалось три недели, а «Наглики» даже из памяти стерлись.
Потом были «Нортсайд — Люкс», мальчуковая группа Джимми. За много лет до того, как шустряк Луис Уолш изобрел «Бойзоун», Джимми пришло в голову собрать вместе пяток смазливых парнишек и натаскать их на звезд. Прослушивания он устраивал у себя в новом доме, чтоб кандидатов отбирала Ифа. Но к концу пятого вечера, после того как у них в кухне — без холодильника, без плиты — побывали сто семьдесят три молодых человека, Джимми пришлось‑таки сделать вывод, что на всем севере Дублина даже одного пристойного на вид парняги не найдется, не говоря уже о пятерке.
— Господь с ними, — сказал он тогда.
Ифа все записывала.
— Девяносто два, — сообщила она, — пели «Я слишком сексапил».
Так что вообще‑то взваливать все на себя заново ему совсем не улыбалось — ни провальных начал, ни кровавых концов. На надо ему этого. У него нет времени. И сил нет. Ему и так неплохо.
Когда наутро Ифа встала, Джимми с детьми сидел на полу в кухне среди сотен компакт — дисков.
Джимми улыбнулся ей снизу вверх и обхватил пацанов руками.
— Папа группу собирает, — сказал Марвин.
— Ох господи, — вздохнула Ифа.
Глава 3
Парики в витрине
Несколько дней было непросто.
Джимми не хотелось возвращаться к директорству — очень не хотелось. Не хотелось мучиться, да и больше того: никакой музыки тут не придумаешь — нет больше такого, что его бы по — настоящему раскочегарило. У «Повинностей» был соул — Джеймс Браун на завтрак, Отис Реддинг на ужин. Джимми первым из ему известных владельцев «Уокмана» мог намеренно пропустить автобус лишь затем, чтобы дослушать до конца «Пленника любви» или «В долине» и не убавлять звук, когда пора оплачивать проезд.
Из всего, что игралось теперь, многое нравилось ему, однако не настолько, чтобы туда нырнуть и утонуть. Однако при всем при том что‑то подталкивало его в затылок — давай, давай дальше.
А Ифе было мерзко от того, что она встала между ним и его махинациями. Злилась же она, потому что никаких махинаций в данное конкретное время у Джимми быть не должно. Она на шестом месяце, господи ты боже мой, она отекает, как верблюд. Бывают дни, когда и шевельнуться невозможно, когда с нее пот градом. Но эти махинации и планы Джимми — а язык у него подвешен так, что он им буквально строит все эти свои мечты, — вот что она всегда в нем любила. Да он уболтал ее и залез к ней под юбку через час после знакомства.
Ей хотелось его убить.
Они избегали друг друга.
Он мыл посуду — даже ту, из которой не ели. Он мыл детей — до потери пульса, пока им всю кожу не стягивало. На сон грядущий рассказывал им сказки, которые никогда не кончались. Как‑то Ифа заглянула, когда вся компания свернулась калачиками на большой кровати — слушали Джимми.
— Жила — была, — говорил он, — феечка по имени Пи — Джей, и ей очень хотелось сделать карьеру директора группы.
Ифа не засмеялась. Не улыбнулась.
Она ушла.
Села в кухне и постаралась ни о чем не думать.
Джимми вошел и обогнул ее, стараясь не задеть табурет. Набрал в чайник воды из‑под крана.
— Чаю?
— Да. Спасибо.
Сел напротив.
— Ну что, — сказал он. — Как у тебя день прошел?
Она улыбнулась. Не смогла удержаться. Подняла голову — Джимми тоже ей улыбался. И она заплакала. Ей вдруг стало, как закипающему чайнику. Хлынули потоки влажного счастья и облегченья. Ифа протянула руку через стол, и Джимми взял ее. Ифа уже приготовилась сказать: валяй. Собирай свою группу. Потому‑то я тебя и люблю.
Свободной рукой она вытерла глаза и снова посмотрела на него. И заметила, что он смотрит на стойку с компактами в углу, между холодильником и стеной.
— Джимми!
— Чего, коза?.. извини… Чего?
— Ты что, на меня даже несколько секунд посмотреть не можешь? Я так плохо выгляжу?
— Да нет, — ответил Джимми. — Роскошно ты выглядишь.
Ифа завопила и вскочила на ноги.
— Слушай, ты, — сказала она. — Ты думаешь, что все знаешь, а вот фиг. К твоему сведению, жена Стиви Уандера не ходила ни с каким пузом, когда он записывал «Внутренние видения». С пузом она была, когда он писал «Песни в ключе жизни», а свой блядский чай залей себе в жопу.
Ифа никогда не говорила «блядь» или «блядский».
Джимми остался сидеть в кухне один. Через двадцать минут они обнялись и снова поссорились. И всю неделю так у них катилось. Куда деваться.
В пятницу Джимми шел домой. По Парнелл, к станции «Тара — стрит». Машину отогнали в ремонт. Марвин и Джимми — Второй залили в бак жидкой грязи из сада.
— Мы ставили эксперимент, — сказал Марвин. — Нефть тоже из земли добывают.
— Только не в Ирландии, — ответил Джимми, засовывая руки поглубже в карманы, чтобы не придушить сынка.
Ну, в общем, шел он по Парнелл — стрит мимо какой‑то африканской лавки, и тут его остановило что‑то на витрине. Парики, что ли, — целая гроздь там висела. Джимми подошел ближе, пригляделся — он такой Ифе купит, вот этот розовый, по приколу… и тут кто‑то с ним столкнулся, прямо сбил его наземь.
— Прассьтите!
Румын, молоденький совсем, это Джимми еще успел заметить, когда голова его стукнулась о бордюр, а по руке проехал курьер — итальянец на велике — итальянец, уже достаточно поживший в Дублине.
— Туп — пой, блить, крет — тин, — проревел он и рванул дальше к Мальборо — стрит.
Пока Джимми поднимали на ноги румынский парнишка и толстая африканка, голова его тряслась. Руке тоже не поздоровилось, болела просто блядски. Но Джимми ухмылялся.
У него появилась группа.
Глава 4
Трудолюбивейшая группа
Здоровой рукой он набил на лэптопе:
Братья и сестры, добро пожаловать в Ирландию. Хотите, чтобы Кельтский Тигр танцевал под вашу музыку? Если да, вас ищет Трудолюбивейшая Группа На Свете. Контакт: Дж. Кроллик по тел. 087–22524242 или пишите на rabbittej@banjo.ie. Белым ирландцам можно не беспокоиться.
Можно так написать? А почему нет? Да блядь, это ж его банда. Однако последнюю фразу Джимми стер. Пара старомодных ирландских рокеров будет хорошо смотреться на сцене с остальной кодлой, особенно если на зарубежных гастролях. Господи — зарубежные гастроли. Джимми едва мог усидеть за кухонным столом. Он перечел объявление. Пойдет в «Горячий набор» — там же печаталась объява о вербовке в «Повинности».
Добравшись вечером домой, он все объяснил — и про парики, и про парнишку из Румынии, и про итальянского мудака на велике.
— А как ты понял, что он румын? — спросила Ифа.
— По джемперу, — ответил Джимми.
Пацанам понравились следы шин у него на левой руке.
— Хороший, наверно, велик был, — сказал Марвин.
— У нас только лучшее, — ответил Джимми.
Марвина и Джимми — Второго он заставил рисовать листовку и афишу формата А4. Пока ребятки терзались муками творчества, а Махалия их доставала, Джимми поставил Рубена Гонзалеса, и они с Ифой потанцевали от двери до стола, а между ними танцевали семь месяцев еще не рожденного Кроллика, плюс — минус неделя.
— Как там с погодой? — спросил Джимми.
— Чудесно, — ответила Ифа. — Просто зашибись. Но мне сейчас нужно присесть.
— Вам нравится эта музыка, дети? — спросил Джимми, когда они с Ифой танцевали мимо лэптопа.
— Фигня, — сказал Джимми — Второй.
— Кака, — сказала Махалия.
И Марвин не стал им перечить.
Но у Марвина котелок варил что надо — настоящий папин сын, чего там говорить.
— Как нам сделать, чтоб люди останавливались и читали? — спросил Джимми, разглядывая афишу через плечо Марвина.
— Поставить картинку с голой теткой, — ответил сын.
— Только попробуй, — сказала Ифа.
— Тогда с голым дядькой.
— Нет, — сказала Ифа.
Она тяжело дышала — ска́чки вокруг стола ее утомили. И она попала ногой в поддон с кошачьим туалетом. Кот Мордашка скончался месяц назад — рак легких, упокой господи его душу, — но дети не разрешали Ифе выбросить его туалет.
— Никаких голых, — сказала Ифа.
Но не успела она утвердить закон, Марвин уже ставил слово «голые» — повтором, красный — синий, красный — синий — пылающей рамкой вокруг объявления. Джимми взял лэптоп и показал Ифе.
— Так сойдет?
— Ладно.
Она рассмеялась и обняла Марвина, Джимми — Второго и невидимого дружка Махалии — Дарндэйла.
Объявление в «Горячем наборе» опубликуют только через три недели. Однако всю следующую субботу Джимми вместе с Марвином, Джимми — Вторым и Махалией в коляске расклеивал афишки по столбам в Темпл — Баре, по африканским лавкам на Парнелл — стрит, по всем пабам, что попадались им на пути, по дверям на станциях ДАРТа — в общем, везде, где на них скорее всего будут пялиться. Еще не закончили клеить — на бронзовую задницу Молли Мэлоун на Графтон — стрит, — когда раздался первый звонок.
— Мне!
Махалия не отдавала мобильный. Джимми пришлось уступить ей ключи и гарантировать две игрушечные «мертвые петли» — для нее самой и для Дарндэйла. Лишь тогда она отпустила телефон.
— Алло? — сказал Джимми.
— Голые? — осведомился мужской голос. Из ДАРТа звонит, догадался Джимми.
— «Агентство Кроллика по работе с талантами». Чем могу служить?
— Банда интересует, — ответил голос.
Ирландский — смутно дублинский, смутно МТВ.
— На каких инструментах играете? — спросил Джимми.
— Гитара, вокал. Чутка ударные.
— Вам «Коррз» нравятся?
— Ну да, еще б. Четко.
— Тогда идите на хуй, — сказал Джимми и отдал телефон Махалии.
Начало, может, и не сильно внушало, но прогресс налицо. Теперь Джимми требовался кофе.
— Хотите тортика, дети?
— Ага!
— Клево!
— Большого тортика — вот такого.
— Ладно, — сказал Джимми. — Пошли в «Бьюлиз» пугать туристов.
Едва он направил коляску к кофеину, раздался второй звонок. Махалия кинула Джимми мобильник.
— Спасибо, любимая. Алло?
— Да, — ответил голос.
Джимми подождал, но дальше ничего не последовало.
— Вы насчет группы? — спросил Джимми.
— Именно, — ответил голос.
Африканский — вроде как южноафриканский.
— Интересуетесь? — спросил Джимми.
— Да.
— Вам «Коррз» нравятся?
— Мы не знакомы.
Рука с телефоном у Джимми затряслась.
— Вы на каком инструменте играете?
— Я с кем говорю?
— Э — э. Джимми Кроллик.
— Мистер Кроллик, — сказал голос. — Я сам себе инструмент.
Джимми двинул кулаком воздух.
— Нам надо встретиться, — сказал он.
— Именно, — подтвердил голос.
Глава 5
Негус
«Форум» оказался местом удивительным. Джимми ходил и ездил мимо, но никогда толком не разглядывал. На паб не похоже — скорее кафе, а Джимми полагал, что этого добра в Дублине и так хватает. Но внутри оказался настоящий паб, притом хороший.
Бармен — с виду португалец, официантка — вроде испанка, на табурете рядом — молодая китаянка, перед носом — симпатичная пинта, в колонках играет последний альбом «Р.Е.М.» — и хорошо звучит, только слишком уж как‑то по «Р.Е.М.» — овски, — болтают и смеются завсегдатаи — африканцы, болтают и смеются завсегдатаи — ирландцы. Джимми отхлебнул. Зашибись — как и полагается, потому что ст
оит, блядь, совсем не гроши.
— Мистер Кроллик, — произнес голос.
Джимми развернулся не вставая с табурета. Перед ним стоял высокий черный.
— Вы мистер Кроллик, — сообщил черный.
— Ну да, — подтвердил тот. — Это я. Джимми.
Они пожали друг другу руки. Возраст черного определению не поддавался. Под тридцать, прикинул Джимми, но, может, больше или меньше. Серьезный такой. Не улыбается.
— Как меня зовут, вы знаете, — сказал Джимми. — А насчет вашего имени я пока не в курсе.
— Роберт. — Он посмотрел на Джимми. — Негус Роберт.
Джимми все удалось — он не рассмеялся и даже не улыбнулся.
— Выпьете пинту, ваше величество?
Улыбки не последовало.
— Да.
— «Гиннесс»?
— Именно.
Джимми заказал пинту у бармена — латыша, который встал за стойку к бармену — португальцу. Паб оживлялся, все уже мило резвились. Джимми снова повернулся к Негусу Роберту.
— По — английски вы, кстати, говорите очень хорошо.
— Как и вы, мистер Кроллик. Прямо как местный.
Настал черед Джимми воззриться на него.
— Теперь я буду петь, — сказал Негус Роберт.
И тут оно случилось. После рождения детей и, может — но не точно, — после третьего в жизни секса у Джимми настал лучший, наифантастичнейший, блядь, миг. Черный, стоя в шести дюймах от него, открыл рот и запел «Много рек перейти». Джимми умер и вознесся прямиком на небо.
А когда три дня спустя вернулся в Дублин, группа вчерне у него уже собралась. Пел Негус Роберт. Вероятно, он ненормальный, но пиво всем выставил, а «Много рек перейти» пел так хорошо и убедительно, что всякий раз Джимми на три минуты забывал: на самом деле ближайшая к ним река — Лиффи.
Барабанщик был из Москвы: Джимми где‑то записал, как его зовут. Студент в Тринити, прослушивался по телефону. А через час у Джимми была девица из Нью — Йорка, заявившая, что может на басу, но предпочитает гитару, — в трубке она звучала роскошно и дала Джимми слово, что не белая.
— Вам нравятся «Коррз»? — спросил он.
— Нет, не нравятся.
— Вы приняты, — сказал Джимми.
— И все?
— Ну да, — сказал Джимми. — Если не соврали, что не белая.
— Должна вам сказать, — сообщила она. — Раньше со мной так не разговаривали.
— Добро пожаловать в Ирландию, любовь моя, — сказал Джимми.
Так — три есть, осталось одиннадцать — двенадцать. Джимми уже видел и слышал всю банду. А телефон не унимался.
— Барбаны.
— Прости, чувачок, ты опоздал. У нас уже русский стучит.
К концу четвертого дня — считая с Негуса Роберта — Джимми добавил к составу барабанщика джембе из Нигерии и еще одну певицу — молоденькую, из Испании.
— Какой у нее голос? — спросила Ифа.
— Не знаю, коза. Но зовут ее Розалита.
— И что?
— Спрингстин написал про нее песню.
— Это она тебе сказала?
— Нет, — ответил Джимми. — Я ей.
Смех Ифы проехался ему по ушам рашпилем.
— Я пошутил, — сказал Джимми. — Ее зовут Агнес.
После чего Ифа заснула.
Последнее приобретение — полчаса назад, пока Джимми лежал в постели, — было гитаристом из Роскоммона.
— «Коррз» нравятся?
— Терпеть не могу, блядь, мужик.
— Черная музыка нравится?
— Обожаю, блядь. Только не рэп, мужик. Это нахуй.
Джимми лежал рядом с Ифой. В нем все звенело, перевозбудился. Не уснуть.
Но он провалился, вырубило, и тут зазвонил телефон — мобильник, забытый на груди после того, как Джимми нанял чувака из Роскоммона.
Ифа буравила его локтем.
— Джимми!
— Чё?
Телефон — теперь и он услышал.
— Господи. Прости.
Часа два — три ночи, должно быть.
— Алло? — сказал Джимми.
Тишина.
— Алло?
— Значит, черномазых любишь?
— Кто там? — спросила Ифа.
И больше ничего. Ни слова не сказали. Только жуткая пустота в трубке — там кто‑то ждал.
Джимми выключил телефон.
— Кто звонил?
— Автоответчик включился. Извини.
— Елки — палки.
— Прости.
Ифа опять уснула.
А Джимми — нет.
Глава 6
Закусь
Джимми не стал разбираться с этим звонком. Ну да, он рассвирепел и чуточку испугался, но не знал, как тут поступить, и не хотел, чтоб ему эта неуверенность мешала. Он надеялся — и уже почти решил, — что такого больше не повторится. Просто какой‑то урод, ночью заскучал, развлекается. Однако Джимми решил на всякий случай телефон больше детям не давать.
—
Мой фон! — заявила Махалия.
— Мой, солнышко, — ответил Джимми. — Папе он для работы нужен.
— Хачу!
Зазвонили в дверь, слава те господи, и Джимми сбежал.
Через три недели после того, как он расклеил афишки, телефон еще резвился. И объяву в «Горячем наборе» тиснули, что принесло новый улов. Да и в народе слух пошел: Джимми Кроллик собирает банду. Поэтому сейчас приходили и домой.
Теперь за дверью стоял парнишка — совсем юный, лет пятнадцати.
— Ну? — спросил Джимми.
— Мне можно к вам в группу?
— Тебя как зовут?
— Педро.
— Нет, не Педро, — сказал Джимми. — А Уэйн. Я в школе с твоим папаней учился.
— Но все равно — можно?
— Извини, — ответил Джимми. — Папане от меня привет.
Он захлопнул дверь.
Опять звонок.
Опять Педро.
— Мусорный бак на колесиках не хотите купить?
— Нет, Уэйн, спасибо.
Славный парнишка.
— А с аппаратом помочь не хочешь? — спросил Джимми.
— Честно? — спросил Уэйн.
— Ну.
— Ой, спасибо, дяденька.
— Не вопрос, — сказал Джимми.
Ему нравилась предприимчивость в молодежи — у них тут замечательная маленькая страна. А он сам оттягивался вовсю.
Среди ночи больше никто не звонил.
Джимми вез Марвина в Малахайд на матч и увидел румына. Больше того — на спине у румына он увидел аккордеон. Мужик его лет продавал «Насущные вопросы» на светофорах в Кулоке — бродил между рядами машин, когда горел красный. Джимми открутил вниз окно.
— Хотите играть в группе? — спросил он.
— Хотите купить журнал? — ответил мужик.
— Если куплю, в группу ко мне придете?
— Запросто. И сына приведу.
Он показал на паренька, ходившего по другой полосе движения.
— На трубе играет. Очень хорошо.
— Годится, — сказал Джимми. — Подождите, машину поставлю.
— У нас же игра, — сказал Марвин.
Он переодевался в форму на заднем сиденье.
— Еще куча времени, — ответил Джимми.
И был прав. Он подписал в группу двух Данов — отца и сына, — а команда Марвина выиграла два — ноль. Сам Марвин ничего не забил, но передал мяч тому, кто передал тому, кто забил второй.
Дичь какая‑то, думал ночью Джимми. Он лежал в постели, телефон выключен. Если бы с аккордеоном был ирландец, Джимми бы его переехал. Он ненавидел аккордеоны — и заодно аккордеонистов, — пока не увидел инструмент на спине Дана. Но румын сыграл ему — румынскую джигу или что‑то вроде, прямо на обочине, перед фабрикой «Тэйто», — и Джимми полюбил этот инструмент. Он оставил Данам свой номер, их номер лежал у него в кармане, и Джимми пообещал на них выйти в ближайшие пару дней.
— Думаю собрать всю группу, — сказал он теперь.
— Отлично, — ответила Ифа. Она уже засыпала.
— Здесь, — сказал Джимми.
— Отлично.
— Я подумал, может, закуси какой им поставить, — сказал Джимми.
— Отлично.
— Так что, — сказал Джимми, — ты по этой части займешься, или…
Ифа завопила.
— Или я могу сгонять в «Марк — энд — Спенсер», — сказал Джимми. — Мне нетрудно.
— Джимми!
— Чего, коза?
— Ребенок!
— Какой ребенок?
— Ребеооо — наааак!
— О господи. Ребенок. Уже рожаешь?
— Да!
— Рановато.
— Джимми!!!
— Иду, любимая, все под контролем.
Так оно и было. В голове не осталось больше никаких групп, аккордеонов, гастролей по миру и центральным графствам. Джимми позвонил своим родителям, затем проверил, как Ифа. Она не вставала — и не так дергалась, раз они уже собирались в больницу. Джимми поставил чайник, сложил ей сумку, летая по спальне и ванной, а она говорила, что ей понадобится, а что нет. Ну вот на хера ей фен, скажите на милость? Но он и фен упаковал, не сказал ни слова.
Приехали его родители.
— Ты починил пульт от телевизора? — спросил па.
— А ну закрой рот, — сказала ма.
Они встали в дверях — смотреть, как Джимми сажает Ифу в машину.
— И ни о чем не переживай, — сказала ма.
Ифа ей улыбнулась, и они газанули к «Ротонде».
— Ты как? — спросил Джимми.
— Нормально, — ответила Ифа.
— Все в порядке, — сказал Джимми. — Я могу отменить сбор группы.
Он ухмылялся, когда Ифа на него посмотрела.
— Если девочка — Арета, — сказал он.
— Фиг там, — ответила Ифа. — Андреа. ПРОЩЕНО, А НЕ… Ох господи — Джимми! Останови машину!
Здесь?
Фэйрвью.
— Стой!
— Да мы уже близко!
— Стой!!!
Глава 7
Следы моих слез
Смоки родился в аккурат под пешеходным мостиком в Фэйрвью. И хвала господу за мобильные телефоны. Голова уже почти вся вышла — ХОРОШЕНЬКО ПОГЛЯДИТЕ НА МОЕ ЛИЦО, — когда Джимми услышал «скорую» и ни с того ни с сего преисполнился уверенностью, что и сам прекрасно может принять ребенка. Трясучка прошла — у него все под контролем, он готов поймать голову.
— Джимми!
— Я тут, любимая.
— Джимми!
— Отсюда похож на мальчика, любимая.
Но из «скорой» выскочили парни, взяли все на себя; свесив зад над полосой для автобусов, Ифа поднатужилась еще разок — и Джимми угадал: мальчик. Красивый, красный злюка, сразу принялся всех отчитывать за плачевное состояние здравоохранения. Джимми не осталось места залезть к Ифе, обнять и восхититься ею, но он хохотал, улюлюкал и скакал через парковое ограждение. Махал ребяткам на пешеходном мостике.
— Кто у вас? — заорал один.
— Мальчик!
— А, отлично. Хорошо поработали, мистер.
— Не вопрос, — ответил Джимми.
И он не шутил. Он снова папаша, отец, и это, блядь, прекрасно, такого он всегда и хотел, ради такого и пришел на эту землю. Марвин, Джимми — Второй, Махалия и теперь вот этот, принятый самим Джимми, ну более — менее, еще один мальчик, еще одна звезда — Смоки.
— Брайан.
— Чё? — сказал Джимми.
— Брайан, — сказала Ифа.
Они ехали в фургоне «скорой» в «Ротонду».
Все честно, Брайаном звали ее папу, тут не подкопаешься. Но — Брайан? Когда «скорая» резковато свернула вправо на Норт — Сёркьюлар, Джимми полетел в угол, а младенец завопил, и его папаша мысленно перебрал все свои альбомы «Стэкса», «Чесс», «Хай» и «Атлантик», прошерстил их, но как ни верти, ни единого Брайана там не нашлось — ни барабанщика, ни звукоинженера, ни даже, блядь, художника — оформителя конверта.
Но он ничего не сказал.
До «Ротонды» они доехали. Смоки проверили и взвесили. Семь фунтов, никаких унций.
— Отличный малыш, — сказала повитуха — филипина.
— Петь умеете? — спросил Джимми.
— Джимми, — сказала Ифа.
Но она ему улыбалась, засыпая.
Четыре утра. И ЕЩЕ РАЗ ЗАРЯ ПРОБУДИЛА ЖЕЛАНЬЕ ВО МНЕ — ЕЕ, спел сам себе Джимми, выходя на Парнелл — сквер. Отличная же песня. Первая кантри — песня, что ему понравилась. Фэйрон Янг написал. Фэйрон Янг. А никакой не Брайан Янг.
Но все было просто отлично. Гоношились только чайки, больше никого. Весь мир принадлежал Джимми. Машину он оставил в Фэйрвью — пройдется пешочком.
В кармане зазвонил телефон. Наверняка па. Джимми открыл мобильник.
— Мальчик, — сказал он.
Отсутствие голоса он узнал — вспомнил слишком поздно.
— Значит, черномазых любишь?
И Джимми рухнул — взаправду свалился на дорожку и расплакался. Не сдержался. Он вымотался, разозлился, надежды больше не было. Джимми плакал. Даже не объяснишь. Какой‑то больной мудак, развлекается ночными звонками, убогонькому заняться больше нечем — а Джимми не в силах с этим справиться, никак не заткнуть. Вот гад, да еще в такую ночь. Джимми посмотрел на окна через дорогу. Вгляделся пристальнее.
Телефон зазвонил снова. Теперь его собственный номер.
— Ну?
Это па.
— Мальчик, семь фунтов, — сказал Джимми.
— Зашибись, — сказал па.
— Иду домой, — сказал Джимми.
— Спешки нет, — сказал па.
Джимми получшело. Он двинулся к О'Коннелл — стрит.
Снова телефон. Снова па. Джимми выучил этот его финт.
— Я вообще‑то собирался попросить, не прихватишь ли бутылку молока по дороге?
— Не вопрос, — ответил Джимми. — Пока.
Раньше это его раздражало — собственная абсолютная уверенность, что последнее слово всегда останется за па: иногда смешное, чаще нет, но останется наверняка. Доставало это Джимми ужасно, однако несколько лет назад, когда у него самого пошли дети, он вдруг дорубил, что это — любовь.
Ему опять стало зашибись. И усталость как рукой сняло. Его вштырило, его потащило дальше. Когда наутро проснулись дети, он сообщил им новость.
— И чего?
— Четко!
— Это я новый малыш!
Джимми повез их в зоопарк.
— Махалия, посмотри на малыша обезьянки.
— Нет!
И вот они бродили по зоопарку, пока не пришло время ехать знакомиться с новым братиком, и Махалия отказывалась смотреть на все, чему не исполнилось двадцати семи, а Джимми звонил по телефону.
— Значит, завтра вечером — нормально?
— Да, — ответил Негус Роберт.
— Точно найдете?
— Запросто, — ответил Дан.
Джимми объявил общий сбор.
— А название есть? — спросила молодая и не — белая из Нью — Йорка.
— Ага, — соврал Джимми.
На придумку названия оставалось полдня.
Глава 8
Линчеватель
Собрались на кухне — впервые все вместе.
Джимми Кроллик — директор группы.
Кенни Рейнолдз — гитара.
Гилберт Боро — джембе и вопли.
Агнес Бунюэль — вокал.
Керри Шепард — вокал и гитара.
— Я для вас достаточно черна, мистер Кроллик? — спросила она, когда Джимми перелез через детей и открыл ей дверь.
— Вы просто зашибись, — ответил он. — Заходите.
Вообще‑то черной она была едва ли, однако носила дреды. И выглядела просто сногсшибательно.
Дан Стефанеску — аккордеон.
Младший Дан Стефанеску — труба.
Лев Иванов — ударные.
Последним прибыл Негус Роберт. Дверь ему открыл Марвин, и теперь трое детей снизу вверх пялились на гостя.
— Эй, мистер, — сказал Марвин.
«Только про цвет ничего не говори, Марв, — сказал про себя Джимми, — очень тебя прошу».
— Вы за кем следите? — спросил Марвин.
— Слежу? — переспросил Негус Роберт.
— Ну, за кого болеете?
— Я слежу за «Брейскими скитальцами», — ответил Негус Роберт.
Дети покатились от хохота.
— Не обращайте на них внимания, — сказал Джимми. — Заходите. Нашли без проблем?
— Ваши указания были адекватны, мистер Кроллик.
В кухне стояла тишина, только Дан и Младший Дан о чем‑то болтали, да Кенни пытался подклеить Агнес. Стало еще тише, когда следом за Джимми вошел Негус Роберт. Он оглядел всех — каждому уделил долгую, трудную секунду. Вспотел даже Джимми. Затем налил чайник и всех представил. Все улыбнулись, кивнули — или не улыбнулись и не кивнули. Джимми разлил кипяток по чашкам и кружкам, передал кофе и чай. После чего пустил в ход старый трюк — сломать лед, как это случилось, когда впервые встретились «Повинности». Он вытащил «яффские кексы».
— Духовная пища для души соула, — сказал он.
Только с этой компанией не сработало. Другая динамика, они старше, иноземцы, страна слишком процветает, не голодные — в общем, что‑то с чем‑то. Один Кенни из Роскоммона спикировал на тарелку.
Да уж, не балёха. Джимми сидел на кухне один. Ни искры не пробежало, ни энергии никакой. Все зажаты, все нервничали, сидели как на иголках. Негус Роберт стоял у стены, подальше от прочих. Гилберт поглядывал на дверь черного хода. Ничего не получится — Джимми уже чувствовал. Но гнул свое.
— Так, — сказал он. — Музыка.
Все посмотрели на него.
— Вуди Гатри, — сказал он.
— Простите?
— Послушайте‑ка вот это, — сказал Джимми.
На кухне сидело восемь человек, не считая его, но это неполная группа. Требовались басист, побольше вокала — Джимми нужны возраст и защита. А также вера.
К этому он шел.
Он включил им «Линчевателя» — песню Гатри, только пел ее не Вуди. Его Джимми оставил на потом. Джимми завел «Хинду Лав Годз»
[2] — на три четверти «Р.Е.М.», которые аккомпанировали Уоррену Зивону. Пластинка вышла в 1990–м — пятый по счету компакт, купленный Джимми. «Линчеватель» на нем — последний трек.
— ВЫ ВИДАЛИ, КАК ШЕЛ ЛИНЧЕВАТЕЛЬ?
Все слушали. И Джимми смотрел, как всех отпускало, как они влюблялись. Такую музыку им хотелось играть — это уже видно. Она перекатывалась и рычала, она была зла и уверенна, от врагов она оставляла только мокрое место. Агнес постукивала ногой. Младший Дан постукивал по судомойке. Кенни постукивал по собственной пряжке.
— ЗАЧЕМ ЖЕ ЛИНЧЕВАТЕЛЬ НЕС…
Негус Роберт нацелил ухо к ближайшей колонке — он уже впитывал слова.
— В РУКЕ СВОЕЙ ОБРЕЗ…
Все случилось.
— ВЫ СЛЫХАЛИ, КАК ЕГО ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ СКЛОНЯЛИ.
И Джимми был собой доволен. Ему опять удалось. У него есть группа. Есть музыка и название. Джимми посмотрел на часы — полседьмого. Ма придет минут через десять. Присмотрит за детьми, чтобы он сгонял проведать Ифу и Смоки. Выписывали их назавтра, ему поэтому еще надо к брату Дэррену в Лукан — забрать колыбельку и несколько мешков детского, из которого племянники выросли, и еще кой — чего. А в холодильнике не осталось ни шиша завтра детям на обед с собой в школу, значит — заехать в круглосуточный на Малахайд — роуд на обратном пути. Кроме того, па говорил что‑то насчет пропустить вместе по пинте. А до всего этого надо помочь Джимми — Второму с ирландским, а Марвину — с математикой.
Но Джимми был доволен. На сей раз молчание повисло уютное.
— Вот чего мы будем играть, — сказал Джимми. — Нормально?
— А мне, блядь, нравится кусок про обрез, — сказал Кенни.
Керри — Янки уже собралась было что‑то возразить, но и рта не успела раскрыть, как Негус Роберт запел:
— ООО…
ВЫ ВИДА… ЛИИИИИ, КАК ШЕЛ ЛИНЧЕ — ВААА…
ТЕЛЛЛЬ.
И все. Девять человек у Джимми на кухне спаялись вместе.
— Ну, — сказала Керри. — Так мы кто?
— «Ссыльные», — ответил Джимми.
— Заебись, чувак, — сказал Кенни.
Глава 9
Беженцы Пыльной Лоханки
Там было холодно и сыро. И дешево.
— Беру, — сказал Джимми.
Вообще‑то — за так. Старая парикмахерская «Унисекс Коллетты», из нее вывезли все, кроме кронштейнов для раковин, множества розеток, пары плакатов и плесени за ними.
Идеально.
Парикмахерскую Джимми нашла его сестра Линда. Она работала в агентстве недвижимости. Ее начальник и любовник Крейг сказал, что Джимми может ее занимать, пока Крейг не сбагрит ее какому‑нибудь остолопу.
— Хороший, должно быть, парнишка, этот твой Крейг, — сказал Джимми.
— Мудила, — ответила Линда.
— Так чего ж ты с ним тогда?
— А, да он ничё.
Поэтому вот так — опа, и у них репетиционная точка, опа — и они в ней репетируют. Гонят вслед за Негусом Робертом — А — ААА МЕНЯ ЗВАТЬ БЕЖЕНЦЕМ ПЫЛЬНОЙ ЛОХАНКИ, — а дождь лупит по крыше. На сей раз все было иначе, не как с «Повинностями».
— Зачем ты это делаешь? — спросила Ифа.
Три часа ночи. Ифа кормила Смоки и растолкала Джимми поболтать. Уже три недели, как они вернулись из «Ротонды».
— Сказать тебе правду, я сам толком не знаю, — ответил Джимми.
Он сел на кровати.
— Но я тебе так скажу. Теперь все по — другому. Насчет этого раза у меня предчувствие.
— Хорошо, — сказала Ифа.
— А — ААА НЕСЕТ ТУДА, ГДЕ ВОДЫ — КАК ВИНО.
Эти люди — уже музыканты. Они взрослые — даже у Младшего Дана за плечами годы жизни и музыки. Они умеют слушать. Могут подхватить мелодию. И Я НЕ СПУЩУ ТАКОГО ‘БРАЩЕНЬЯ. Ну да, у нас тут амбиции. Керри заявилась с семью гитарами — БОЖЕ БОЖЕ, — а Негус Роберт недоволен выговором Вуди Гатри.
— Он необразован.
— Справедливо замечено, ваше величество. Но вы все же пойте, пожалста, ЗВАТЬ. ЗОВУТ как‑то не так звучит.
Гилберт уже пропустил репетицию. Барабанщика мягче и деликатнее Льва Джимми никогда не встречал — наверняка Лев скоро взорвется. А Кенни представлял угрозу для себя и общества; он возил по грифу бильярдным кием, упав на колени перед своим усилком. Но все было отлично. Джимми знал, зачем это делает, и все такое уважали. Джимми это нравилось. Укрощенная дикость витает там, где производится правильный шум.
Его больше не парило ставить им Вуди Гатри в сыром виде. Он включил «По старой пыльной дороге» — вариант старого блюза, который Гатри записал в 44–м, — и не сомневался, что они всё поймут: они хватались за все возможности и делали песни своими. А — ААА БАШМАКИ ЗА ДВА ЕВРО НОГИ НАТЕРЛИ. Народная песня могла рвануть, мало не покажется. Так им сказал Джимми, и они понимали, о чем он. И Я НЕ СПУЩУ ТАКОГО 'БРАЩЕНЬЯ.
По объяве в «Горячем наборе» нашелся бас. Еще одна тетка, дублинка.
— Север или юг? — спросил Джимми.
— Ай, что за детский сад, а?
Ее звали Мэри.
— Раньше меня называли Вера Вагина, — сказала она. — Я играла в «Вопящих Печеночных Двуустках». Мы собирали рынок «Одуванчик». Нас разогревали «У2». Помните?
— Ну, — соврал Джимми. — И поглядите, где эти ебанаты сейчас, а?
Она пожала плечами:
— Ну да.
Старая панкушка, двое детей и муж в банке, а волосы до сих пор лиловые и стоят торчком.
— Когда все остальное во мне уже обвисает.
Она была чудесна — и вот уже теребит струны, влюбляется в звук, в компанию. Звук у них был полный уже на третьей встрече. Никто не лез вперед, особо не выпендривался. Агнес поддерживала каждую вторую строку — ДА — А, Я ИЩУ РАБОТУ ЗА ЧЕС — СТНУЮ ЦЕНУ. Труба Младшего Дана вторила ДА ДА, НЕТ в конце каждой спетой строки: аккордеон его папаши взмывал смешливой жалобой. И Я НЕ СПУЩУ ТАКОГО 'БРАЩЕНЬЯ.
Заперев «Унисекс» и со всеми попрощавшись, Джимми отправился в отцовский паб.
Это па придумал ему Пэдди Уорда. Тот был путешественником, женился на оседлой.
— Только про это он время от времени забывает, — сказал па. — Пускается бродить. Но не сбрендил.
И теперь они смотрели, как этот Пэдди Уорд заходит в паб — солидно и медленно, внушительный мужик, чья прическа явно ухожена, а костюм стоил немало.
Па заговорил первым:
— Ну как оно, Пэдди?
— Недурно, Джим.
— Вот это мой.
— Не встречались.
— Я слышал, вы петь умеете, — сказала Джимми.
Мужик ничего не ответил.
— Хотите участвовать в группе?
Тут мужик заговорил:
— Мне в последний раз шестьдесят стукнуло. Ты, блядь, не очень‑то спешил.
И он запел:
— ПРОШЛО… СЕМЬ ЧАСОВ И ПЯТНАДЦАТЬ — ДНЕЙ…
И Джимми опять умер.
Глава 10
Смердит подростками
— У тебя есть зуб на черных? — спросил Джимми.
— Как насчет сперва поздороваться, Джимми?
— Привет, Мика. Так у тебя зуб на черных есть?
— Нет, — ответил Мика Уоллес.
— Зашибись, — сказал Джимми. — Работу надо?
Теперь Мика Уоллес был человек семейный. Трое детишек, которых он обожал, — а кроме того, он был очень неравнодушен к двух женщинам, что их ему родили. Все они жили по соседству.
— Бензин экономится, — сказал Мика, встретившись с Джимми впервые за много лет. Пил он только «Бэллигауан». И теперь еще не курил.
— Я даже слово «блядь» уже не говорю, — сказал Мика.
— Так что, — спросил Джимми, — работа нужна?
— У меня есть работа, — ответил Мика. — У меня, блядь, две работы есть.
— Еще одна нужна?
После той ночи, когда родился Смоки, звонков не было, но приближался первый концерт, и Джимми ничего не хотелось оставлять на откуп случаю или фашистам. Мика нужен на его стороне.
— Чего за
работа? — спросил Мика.
— Ну, — ответил Джимми. — Как обычно.
— Ох, ёксель, Джимми. Я даже не знаю. Денечки‑то уже прошли, а?
Мика теперь работал на таком новом зеленом мусороуборщике, который собирает муниципальные баки на колесиках.
— Ты б видел, чего туда суют, — сказал он Джимми. — Ну как переработать дохлую собаку, ёксель?
Кроме того, он развозил заказы «Кельтских тандури» — это была местная едальня. Хозяин, Толстый Ганди — настоящее имя Эрик Мёрфи, — отпускал Мику на три вечера в неделю.
— Мы с ним в одну церковь ходим, — сказал Мика. — Нормальный он.
Мика вернулся в лоно церкви.
— Тут‑то я и одумался, мужик. Всем обязан Господу.
Джимми рассказал ему о «Ссыльных» и о звонках среди ночи и ранним утром.
— Что бы с таким вот сделал Господь, Мика?
— Выбил бы из него всю срань, — ответил тот.
— Так ты берешься?
— Ладно.
— НОВЫЙ ШЕ — РИФ НАПИСАЛ МНЕ ПИСЬ — МО. — Они уже резвились по — настоящему, в «Унисексе» стены от стен отлетали. ВЕЛЕЛ МНЕ ЯВИТЬСЯ — ЖИВЫМ ИЛИ МЕРТВЫМ. Они были готовы.
Это пел Пэдди Уорд. Негусу Роберту очень не хотелось уступать микрофон, но теперь он слушал и наблюдал за губами Пэдди… МНЕ НЕ НРРРА — ВИТСЯ ТРУДНЫЙ ОТЕЛЬ ТВОЙ. Пэдди обхватил Негуса Роберта рукой за плечи, тот шагнул к микрофону, и они закончили песню вместе: ЖИВЫМ ИЛИ МЕРТВЫМ — ДОРОГА ТРУДНА — ААА.
Когда Пэдди возник на репетиции, Кенни попробовал возмутиться. Спросил:
— Он то, что я о нем думаю?
Джимми это врасплох не застало.
— Он путешественник, да. Ты что‑то имеешь против, Кенни?
— Э — э…
— Потому что нам жаль будет с тобой расстаться.
— Нет — нет, блядь, нет же. Это просто — ну, как‑то необычно. Э, типа — ну, путешественник. В группе.
— Кенни, оглянись вокруг, — сказал Джимми. — Это необычная группа. В этом, блядь, весь смак. Ты с нами?
— Господи, ну да. Еще бы. Спасибо.
Джимми тем временем наблюдал за Кенни. Тот давал жару, улетев на какие‑то небеса. Керри играла на ритме, а Кенни мог привольно бродить. И он бродил — на этой своей гитаре он заезжал дальше любого путешественника на «хайэйсе».
Теперь у них было восемь песен Гатри, плюс еще кой — чего, чтобы хватило на концерт. «Поднимайся, вставай» — выбор Гилберта. «Жизнь во время войны» выбрала Керри. «Блюз внутреннего города» — Негус Роберт. Звучал он изумительно — его свели только к джембе и голосу. И МНЕ ХОЧЕТСЯ ОРРА — АТЬ.
— Хочется, — объяснил Негус Роберт. — Не «хотца». Мистер Марвин Гей был гений, но дикция у него, как ни жаль мне это признавать, была крайне скверная.
«Отель „Калифорнию“» предложил Дан. «Ла Вида Лока» — Младший Дан, а совсем хорошую выбрала Агнес.
— ПА — ЙО — ОМ МЫ ПАДДАЖДЁМ… ПА — ЁМ МЫ ПАДДАЖДЁМ… ЧУДЕСНОЕ ЧУСТВА — МЫ ЩАСЛИВЫ В НЁМ…
— Какая, блядь, приятная, — сказал Кенни.
Он был немножко влюблен в Агнес. Сам же выбрал «Смердит подростками».
— Ты пошутил, да? — сказал Джимми.
— А чего? — сказал Кенни.
Джимми оглядел парикмахерскую:
— Кто петь будет?
Никто не успел даже ничего пробормотать, как вперед выступил Пэдди Уорд:
— Это работка по мне.
И схватил микрофон — мужик, которому в последний раз стукнуло шестьдесят.
— ГРУЗИ СТВОЛЫ, ДРУ — ЗЕЙ ЗОВИ. — Бас Мэри двинулся за ним следом, Лев подхватил и составил им компанию. ЛЕГКО ТЕРЯТЬ И — ДЕЕЕЕ — ЛАТЬ ВИД. Кенни взял две знаменитые ноты — ДИ — ДААА — и пропал за своими волосами, чтобы порыдать вволю. ВОТ ОНИ — МЫ — ЫЫ — ЫЫЫЫ… РАЗВЛЕ — КАЙЙЙ — ТИИИИ. За час они всю ее разложили. И МУЛ — АТТТААА — ЛЕЙКОПАА — ТА. Их песня — полностью их, совершенно новенькая. И МОСКИ — ТАА — И ЛИБИИИДОООО. Стены прошиб пот — ЙЕЕАААА… Пэдди, задыхаясь, рухнул на пол, а Джимми сделал свое важное объявление:
— Играем в среду.
— В футбол или песенки? — спросил Пэдди.
Все засмеялись, но им не терпелось услышать дальше.
— Песенки, — сказал Джимми.
— Будьте добры — где?
— Не там, где обычно, — сказал Джимми. — Но для рекламы здорово.
— Где?
— Ну, — сказал Джимми. — Лиффи знаете?
Глава 11
Гражданская война
Это была, блядь, катастрофа.
Они играли на плоту под новым пешеходным мостом — разогревали перед организованным заплывом, которого не случилось. Мероприятие отменили из‑за сообщений, что в Лукане крысы нассали в воду.
— Желтушный лептоспироз, — сообщил по мобильному организатор, муж одной из двоюродных сестер Джимми. — Передается крысиными ссаками. Анемия, глаза болят, кровь из носу, желтуха. И это лишь начало.
Джимми стоял на мосту, пытаясь удержать трос. К другому концу его привязали надувную бутылку «Хайнекена» — гигантскую зеленую гирю, которая то и дело билась о плот. Хай — хэт Льва уже улетел в воду. А от ветра шли такие волны, каких Джимми никогда раньше на реке не видал.
— Крысиные ссаки? — переспросил он. — Господи, чувак, да убери ссаки из Лиффи, и река пересохнет.
— Я знаю, это твоя родина, — сказал муж двоюродной. — Но рисковать мы не можем.
— И поэтому ты дома, а мы, блядь, тут.
— Я на работе.
— Все равно.
— Извини, Джим, но врачи не советуют заходить в воду.
— Ай, так сходи попей ее тогда, блядь, обалдуй.
Джимми сунул мобильник в карман и сосредоточился на веревке. Бутылка «Хайнекена» снова пошла в атаку на плот. Мика расположился у южного конца моста — охранял аппарат; они уже поймали парочку юнцов, которые хотели покидать в реку запасные гитары Керри. Джимми посмотрел на плот. Его прибило к набережной под самым променадом, и волны подбрасывали его и роняли. Пэдди упал на колени, пытаясь за что‑нибудь ухватиться. Лев лежал на своей установке — он уже оставил все попытки играть. Агнес старалась цапнуть перила и взобраться на променад. Концерт закончился, едва начавшись, хотя Негус Роберт пока не желал этого признавать: А — ААА МЕНЯ ЗВАТЬ БЕЖЕНЦЕМ ПЫЛЬНОЙ ЛОХАНКИ, — и Джимми было не до смеха.
Он помог всем перебраться с инструментами через парапет на твердую землю.
— Отлично поработали. Вы были великолепны.
Но в ответ на все свои старания он ничего не получил, кроме влажной ненависти во взорах и сердитых слов, разбавленных морской болезнью.
— Мне такие концерты не нравятся, — сказал Дан — старший, вытирая глаза.
— Жалко, Дан, — сказал Джимми.
— Да, — ответил тот. — Мне тоже.
Уходя прочь, оба Дана поддерживали друг друга. Негус Роберт отвалил, Джимми даже сказать ему ничего не успел. Пэдди завалился на заднее сиденье такси. А Керри стегнула Джимми.
— Ремнем от гитары, — позже в постели сообщил Ифе Джимми. — По ногам сзади.
— Покажь, — сказала Ифа.
— Да нечего там смотреть, — сказал Джимми.
— Все равно покажь, — сказала Ифа. — Ай.
Смоки только что укусил ее за сосок.
— Брайан, Брайан, Брайан, — сказала Ифа.
— Совсем как его па, — сказал Джимми.
— Господи, я так и знала, что ты это скажешь. Так и что будешь теперь делать?
— Не знаю, коза, — ответил Джимми. — А ты как думаешь?
— Позвони всем, извинись и попроси дать тебе еще один шанс.
— Фиг там, — ответил Джимми.
Но позвонил. Назавтра не пошел на работу, сказался больным и попробовал дозвониться до каждого. Легче сказать, чем сделать. У некоторых не было телефонов, а Лев и Гилберт жили вообще не там, где говорили. Кроме того, раз он остался дома, Ифа отправилась в город — у нее это было первое приключение после рождения Смоки, — а Джимми велела присматривать за детьми.
— Будешь знать, как выеживаться, — сказала она, вынимая ключи от машины у него из кармана.
— Картофки! — скомандовала Махалия. — Сичас!
Все они его выслушали — Мэри, Керри, Пэдди, Даны, Агнес. Они были не против попытаться еще разок.
— Только, блядь, под крышей, мужик, — сказал Кенни.
И Джимми опять возбудился. После, уже в потемках он пошел и выследил Гилберта. Африканец, открывший дверь старой квартиры барабанщика, долго пялился на Джимми, потом отправил его по другому адресу — в многоквартирный дом возле Норт — Сёркьюлар.
— Когда следующий концерт? — спросил Гилберт.
— Пока не знаю, — ответил Джимми.
— До пятницы? — спросил Гилберт.
— Не думаю, — сказал Джимми. — А что?
— Меня депортируют, — сказал Гилберт.
— Нет, — ответила Ифа, когда Джимми спросил, нельзя ли Гилберту немного пожить с ними.
— Он славный, — сказал Джимми.
— Нет.
— Он тебе понравится.
— Нет.
— Его семью перебили в гражданскую войну, — сказал Джимми.
— В Нигерии нет гражданской войны. Стыдно смотреть на тебя, Джимми Кроллик.
— Ладно, ладно, — сказал Джимми. — Я ему скажу.
Он встал с кровати.
— Господи, Джимми. А до утра не подождет?
— Вообще‑то нет, — ответил тот. — Он у нас на чердаке.
Глава 12
Задний двор Толстого Ганди
Джимми был прав. Ифе Гилберт действительно понравился. Она ему сделала сэндвич с беконом — и себе такой сделала, а Джимми — фигу…
— Осталось только два, извини…
…когда Джимми спустил Гилберта с чердака.
— Там холодно было? — спросила она.
— Нет, — ответил Гилберт. — Там было довольно уютно.
— Видишь? — сказал Джимми. — Я же тебе говорил.
— А ты заткнись, — сказала Ифа. — Он же не брал с вас денег, правда? — спросила она Гилберта.
— Нет, — ответил тот.
— А то за ним не заржавеет, — сказала Ифа.
— Это, блядь, просто беспредел какой‑то — так говорить, — сказал Джимми. — Ты будешь бекон доедать?
Следующий концерт им срастил Мика. Его переродившийся во Христе дружок, Толстый Ганди — хозяин «Кельтских тандури» — устраивал двадцать первый день рождения своей дочери и уже отчаялся найти местную банду, которая твердо обещала бы играть только песни уместного свойства.
— Ноги их в моем доме не будет, если они собираются петь про сатану и минеты, — сказал он Мике, перепроверяя заказ. — Ай, ты посмотри, я слишком много самсы набрал. Ладно, в общем, все равно придется выкладывать пятихатку на диск — жокея.
— У меня для тебя есть группа, брат, — сказал Мика. — Типа госпелы хором поют.
— Сколько? — спросил Ганди.
— Четыреста девяносто девять, — ответил Мика.
И вот они снова стали «Ссыльными» и отправились на гастроли — на целых три мили к северу, в Саттон и на задний двор к Толстому Ганди. Гилберт тем временем жил у Джимми. Спал на кушетке, каждое утро вставал раньше детей. Готовил им обеды в школу, подсовывал такое, что Ифа бы им ни за что не дала.
— У тебя чего?
— Две банки колы и «тощий лэрри».
Дети его обожали.
— Ищо! — требовала Махалия.
Гилберт трескал себя по голове лопаточкой.
— Ищо!
Марвину и Джимми — Второму объяснили ситуацию.
— А иногда, если звонят в дверь, ему нужно подниматься на чердак.
— Быстро, — сказал Марвин. — Как Анне Франк.
— Немножко да, — ответил Джимми. — Хотя конец счастливей.
— И никому не говорите, — сказала Ифа.
— Фиг там.
— Молодцы, — сказал Джимми. — Я вами горжусь. Держите.
Он сунул руку в карман.
— Все нормально, пап, — сказал Джимми — Второй. — Мы угощаем.
Задний двор Ганди длиной был с добрый супермаркет и тянулся до самого моря.
— Большой, — сказал старший Дан.
— Немножко меньше Нигерии, — сказал Гилберт.
На нем были темные очки и серебристый парик, который Ифа купила для девичника у сестры.
— Эй, Кроллик, — сказал Пэдди. — Ты же обещал, что больше открытых концертов не будет.
— Их и не будет, — ответил Джимми. — Гляди.
И тут все его увидели — цирковое шапито. Сначала как‑то проглядели.
Аппарат пришлось тащить издалека, вокруг дома, по пути на них рычала собака Толстого Ганди — дворняга по имени Иоанн — Креститель — и никак не хотела отставать. Группу разместили перед танцполом — листами фанеры, не вполне подогнанными друг к другу, — и тут же в шапито начали соваться любопытные гости.
— Там у них всякие есть, — донесся голос из‑за полога.
И сам Ганди заглянул:
— Вы как на самсу смотрите?
— Зашибись, спасибо.
Ганди глянул на Мику:
— Майкл, почему они так одеты?
А на них на всех — рабочие джинсовые комбезы, мятые федоры, незашнурованные кроссовки или «мартенсы».
— У них такой стиль, — сказал Мика.
— А — а, — ответил Ганди.
Джимми купил старых картонных чемоданов и заклеил стикерами: Лагос, Дублин, Минск, Калифорния, Будапешт, Трим. Чемоданы навалили грудой перед микрофонными стойками. Мика повесил транспарант, нарисованный Марвином и Джимми — Вторым: НА ПУТИ К СЛАВЕ.
Шатер стал наполняться. Первыми явились родственники, тетушки и дядюшки, жена Ганди вкатила инвалидное кресло с бабушкой.
— Эти вас не полюбят, — сказал Мика.
Затем появилась именинница — хмурая деваха — и ее дружки; численностью они превышали тетушек и дядюшек.
— Эти вас тоже не полюбят, — сказал Мика.
— Заткнись, а?
Все стояли и смотрели на «Ссыльных». Ни единой улыбки. В шапито вдруг стало очень жарко.
— Раньше начнем — раньше закончим, — сказал Джимми.
Он кивнул Негусу Роберту, но не успел тот подойти к микрофону, там оказался Толстый Ганди.
— Господи, — сказал Толстый Ганди. — Мы благодарим тебя за этот день. Мы благодарим тебя за этот дар — Орлу — и за ту радость, что она приносила нам каждый день своих чудесных двадцати одного года.
Ганди улыбнулся имениннице, но она пялилась в фанеру.
— И мы благодарны за сестер Орлы — Шинейд, Рут, Мириам и Мэри.
Еще больше глаз вперилось в фанеру.
— Мы благодарим тебя за пищу и напитки. И последнее, однако важное: Господи, мы благодарны тебе за тех талантливых людей, что стоят сейчас у меня за спиной, — они приехали… ну, отовсюду, чтобы развлекать и вдохновлять нас. И я уверен, они постараются. Аминь.
Он передал микрофон Негусу Роберту:
— Вам слово.
— Именно, — ответил тот.
Глава 13
Наркотики и христианство
Негус Роберт принял микрофон из рук Толстого Ганди.
Все были готовы и нервничали — им просто до смерти хотелось штурмануть тишину, что высасывала из шапито воздух. Негус Роберт воздел руку и резко уронил. Лев грохнул в барабаны, и пришел конец света; восстали мертвые, а в шапито вступил Сатана. Так думал Ганди, пока не увидел, как из бочки вывалился Иоанн — Креститель.
Пока Ганди тащил Крестителя в дом, чтобы попробовать его утихомирить смесью «Пэла» и парацетамола, Негус Роберт начал сызнова. Воздел руку и уронил.
И начались «Ссыльные».
— ВЫ ВИДАЛИ, КАК ШЕЛ ЛИНЧЕВАТЕЛЬ?
Песня понеслась с ревом. К микрофону подошел Пэдди и встал рядом с Негусом.
— ВЫ ВИДА — АЛИ…
КАК ШЕЛ — Л…
ИНЧЕВА — АТИЛЬ?
Джимми видел, как полотняные стены шатра выгибаются от мощи звука. Одна тетушка выронила стакан. Джимми заметил, как он упал на фанеру, но звона разбитого стекла не услышал. Он наблюдал за лицами — и за ногами.
«Ссыльные» побеждали.
— ВЫ ВИДА — А-АЛИ, КАК ШЕЛ ЛИНЧЕВАА — А
ТИ — ИЛЬ…
Ноги притопывали, к выходу никто не рвался. Им было любопытно, некоторых уже даже ошарашило. Теперь и Агнес запела.
— ВЫ СЛЫХАЛИ, КАК ЕГО ПО ВСЕЙ ЗЕ — ЕМЛЕ СКЛОНЯЛИ…
Боже, отличные какие, настоящие. Выглядят, звучат, они есть — группа Джимми Кроллика. Керри — как секс на палочке, да и Мэри смотрится так же — средних лет секс, но очень мило. Комбез ей шел, злость — тоже.
— ЗАЧЕМ ЖЕ ЛИНЧЕВАТЕЛЬ…
Но чего она злится?
— ЗАЧЕМ ЖЕ ЛИ…
ЛИНЧИ — ВА — АТЕЛЬ…
И тут Джимми увидел ответ с нею рядом — призрак Курта Кобэйна. Кенни извивался и угрожал; у него слетала крыша. Джимми вгляделся ему в глаза — глаз не было вообще. Он что‑то принял.
— НЕС В РУКЕ СВОЕЙ ОБРЕЗ…
Он рвал и метал, и на нем не блестело ни капли пота. Воткнулся в обоих Данов, труба отлетела. Ох господи, подумал Джимми. Даже начать толком не успели.
— ВЫ СЛЫХАЛИ, КАК ЕГО ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ СКЛОНЯЛИ.
А уже распадаются на куски.
Он нашел Мику.
— Подсоби‑ка нам с Кенни.
Они вдвоем свинтили гитариста. Тот не сопротивлялся, сцена крохотная — его вынесли из шапито несколькими широкими шагами.
Джимми повернул к себе лицо Кенни:
— Кенни! Кенни! Чего ты наглотался?
— Чё?
— Что принимал? Давай.
Джимми пригнул голову Кенни, так что парню пришлось скорчиться в три погибели.
— Надо, чтоб его вырвало.
Но ответил ему Кенни, а не Мика:
— Зачем?
— Чтоб наркоту, блядь, из тебя вывести.
— Какую наркоту?
Джимми отпустил Кенни:
— Ты ничего не принимал?
— Нет.
— Так чего ж тогда с ума там сходил?
— Я веселился, — ответил Кенни. — Извини, типа.
— Нормалек, — сказал Джимми. — Просто ты там, э — э, полегче, а? Не один все‑таки.
— Ага. Спасибо, — сказал Кенни и вбежал обратно в шатер. Джимми и Мика вошли следом — группа как раз начинала следующую песню. Какие‑то тетушки и дядюшки сваливали, но это зашибись. Больше места молодежи. Появились бутылки, смешной табачок; руки хватались за руки, лица сталкивались с лицами и в них втирались. Именинница стянула джемпер и подбросила к потолку. Христианство покинуло шатер.
— ПРАА — АЩАЙ…
ПРИЯТНО БЫЛО ЗНАТЦА…
То была танцевальная музыка.
— БЬЕТСЯ СТАРАЯ ПЫЛЬНАЯ ПЫЛЬ МНЕ В ДОМ…
Джимми об этом не подумал, когда вспомнил о Вуди Гатри за десять минут до первого сбора группы, через два дня после того, как родился Смоки. Но это она и есть.
— И ПОРА МНЕ В ДОРОГУ ПЕ — ЕШКОМ…
Танцевальная музыка. Все, что играла эта группа, — танцевальная музыка. Вот настолько они были хороши. Джимми смотрел на них. Они были счастливы, из них пер секс — они наяривали и были ирландцами.
Пэдди неистовствовал:
— ЧЕРЕЗ ОВРАГИ…
Вступили Агнес и Негус Роберт:
— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…
— ПО РОЗОВЫМ КУСТАМ…
— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…
Джимми заулюлюкал — само вырвалось.
— ДА ЧЕРЕЗ ПАШНИ…
— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…
Теперь уже пели все:
— НА — АС ГОСПОДЬ ОСВОБО…
ДИИИИИТ…
Именинница выгуливала свою попку в кругу, ей хлопали друзья и родня — и тут, нагнувшись, вошел в шатер Толстый Ганди. Челюсть его отвисла.
А к микрофону шагнула Агнес.
— НАМ…
Хлопать прекратили.
— ЕСТЬ МЕС — ТО…
Именинница замерла.
— ГДЕ — ТО ТАМ…
МЕСТО — ГДЕ…
Ганди уставился на сцену. Челюсть его не поднялась оттуда, куда он ее уронил. Он только что влюбился.
Глава 14
Дух народа
Агнес держала микрофон — руки у нее тряслись, глаза были закрыты.
— НАМ…
ЕСТЬ ВРЕМЯ…
ТАМ…
То, что она делала, было прекрасно, но Толстый Ганди не смотрел на нее. И не слушал. Челюсть его пока не ожила.
— НАСТА…
НЕТ ВРЕМЯ НАМ…
Голос Агнес и песня снова привлекли в шатер тетушек. Только Ганди этого не замечал — да и плевать ему было. Он был влюблен. В Гилберта.
Ганди знал партийную линию: гомосексуальность — извращение. Знал он ее с тех пор, как десять лет назад узрел свет и быро сообразил, что громкий приход к Господу — очень полезно для бизнеса. На большинство это наводило тоску, многих даже пугало, но все равно чудн
ое воцерковление Ганди вдруг сделало его человеком респектабельным. Вот кому стоит доверять, вот кто относится к миру всерьез. И он принял этот гольф без тренировок как есть.
— И ДЕНЬ…
И ГДЕ…
И с тех пор он ни разу не взглянул на мужчину.
— МЫ ОБРЕТЕМ СВО…
Ё…
СЧАСТЬ — Е…
И вот он опять влюбился. Так уже случалось раньше — ему тогда было семнадцать. Любовь всей его жизни, как он с тех пор думал, студент из Лиона, который в настольный теннис играл, как роскошный маньяк, и никогда и капли пота не проливал, если ему это было не с руки.
— МЫ ВДРУГ ПОЙМЕМ…
КАК ПРО…
ЩАТЬ ВСЕХ…
И вот откуда ни возьмись — опять.
— ДАЙ МНЕ РУКУ, И…
Эта тяга, томленье.
— МЫ ПРИДЕМ…
Счастье и горе — все вместе колотило в Ганди.
— ТОГДА…
Поддерживало его и сшибало наземь.
— С ТО — БОЙ…
Барабан Гилберта шептал. Агнес окружили, она стояла среди людей, а потом наконец открыла глаза.
— ТУ…
ДАААААА.
Повисло молчание. Гилберт поправил серебряный парик. Первым захлопал Ганди: ему нужно было что‑то сделать, и он принялся так бить в ладоши, что застучали зубы и у него самого, и у всех остальных. Все шапито наполнилось улюлюканьем и аплодисментами. Гилберт и Лев заколотили в барабаны, навязали толпе ритм. А к микрофону шагнул Пэдди.
— НА ВОСТОКЕ, ГОВОРЯТ…
Ганди знал: добрый христианин не может взять и уйти от семьи.
— БЕГУТ ИЗ ДОМУ ВСЕ ПОДРЯД…
С мужиком — любым мужиком, не говоря уже про этого конкретного, в серебряном парике.
— ПО ТРУДНЫМ ТРОПАМ ОНИ ПЫЛЯТ…
Ганди застрял.
— К СТАРОЙ ИРЛАНДСКОЙ ГРАНИИИ — ЦЕ…
Но ненадолго.
Ганди был эдаким здоровенным воплощением духа новой Ирландии. Как пришло, так и ушло. То было тогда, а это, блядь, сейчас.
И вот там‑то и тогда Толстый Ганди отринул веру.
Но никому не сказал.
Что, может, и правильно, потому что именинница, его родная дочь, решила, будто Гилберт — второй симпатичный мужчина во всем шапито.
У Пэдди эстафету принял Негус Роберт:
— ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ НАИСКОСОК…
Большой Дан быстро выдал им на аккордеоне кусок из «Лоренса Аравийского».
— ИЗ ПЫЛЬНОЙ ЛОХАНКИ, ГДЕ ТОЛ — ЛЬКО ПЕСОК…
Гилберт испустил вопль.
— ДУМАЮТ, ТУТ ИМ БУДЕТ
СА — ХАР — РОК…
Толстый Ганди с именинницей завопили в ответ.
— НО СКОЛЬКО ИМ ЗДЕСЬ ДАВИТЬСЯ…
Пэдди снова поступил к микрофону. Кенни выпутался из волос и увидел, как на него пялится младшая сестренка именинницы.
— ГРИТ ОХР — РАННИК У ШЛАГБАУМА, ЭКИЙ ХЛЫ — ЫЩ…
ВАС СЕГОДНЯ ЧЕТЫ — ЫРНАДЦЫТЬ ТЫ — ЫЫЩ…
Джимми видел, как одни взгляды встречаются с другими, но ему за ними было не угнаться. Пэдди, Агнес и Негус Роберт пели неимоверно.
— ОООО…
ЕСЛИ В ВАС НЕТУ ДО — РЕ — МИ, НАРОД,
ЕСЛИ В ВАС НЕТУ ДО — РЕ —
МИИИИИ…
И Кенни заорал через плечо Агнес:
— Это, блядь, евро, чувак!
Сестренка в ответ Кенни лишь заморгала — ее в жизни еще ни разу не называли «чувак».
— ТАК… ВАЛИТЕ В СВОЮ ПРЕКРАСНУЮ ГАНУ — У
ОКЛАХОМУ, ПОЛЬШУ, ДЖОРДЖИЮ, АФ — РИ — КИИИ…
Джимми сшибло с ног; за ним последовала танцующая тетушка — приземлилась ему на грудь.
— БЭЛЛИФЕРМОТ — РАЙСКОЕ МЕЕ — ЕСТО…
И слезать с нее не хотела.
— ХОТЬ ЖИВИ ТАМ, А ХОТЬ…
СМО — ТРИИИИИ…
Опять завопил Гилберт.
— НО ПОВЕРЬ, НЕ БО… ИСЬ…
На имениннице уже красовался серебряный парик Гилберта. Джимми кинулся на выручку своему телефону — тот жужжал и кусал его за жопу.
— ТАМ НЕ ТАК ЗАШИ — БИСЬ…
Он поднес мобильник к уху, пока до этого уха не добрался тетушкин язык.
— Господи! Алло?
— Значит, черномазых любишь?
Джимми расхохотался и поднял телефон повыше.
— ЕСЛИ В ВАС НЕТУ ДО — РЕ…
МИИИ — ИИИИИ…
Подымаясь на ноги и вытирая ухо, он еще не отсмеялся. А перед ним Керри — Янки выхватила у Пэдди микрофон.
Глава 15
Я уезжаю, прощай
— Ал — ло — оу? — сказала Керри в микрофон.
— Алё, — отозвались все до единого мужики в шапито, за исключением Джимми и, может, еще десятка.
На сей раз вел Младший Дан — ДУ ДИ ДИ, — и все послушно шли за ним.
— Алло — о, — повторила Керри. — Это Гарлем семь семь семь одиннадцать?
— Ага!
— Джон? — спросила Керри. — Это ты — йы — йы?
Младший Дан снял федору и накрыл ею раструб своего рога.
— УА — УХ — УАХ — ААААХ…
И Керри запела.
— РЕШИЛА ПОЗВОНИТЬ ВОТ…
БУДЬ СЧАСТЛИВ, НЕ ЧИХАЙ…
— ДУ ДИ ДИ…
— Я ПРОСТО УЕЗЖАЮ…
ПРОЩАЙ…
Это было великолепно, блистательно, Джимми даже не ожидал.
— ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО — ОУ
МЕНЯ НЕ
ЗАБЫВАЙ…
— ДУ ДИ ДИ…
Вуди Гатри его уже начал утомлять. Столько пыли со временем начинает действовать на нервы.
— НО ВОТ Я УЕЗЖАЮ…
ПРОЩАЙ.
Вот что главное в его команде. Сыграют что угодно — и звучать будет, как свое. Возьми детский стишок, бунтовской гимн, хорошую песню или даже какую угодно патоку, навязшую в зубах, что подают «Вестлайф» или Мэрайя Кэри, — они ей нашлепают по заднице и превратят ее в три — четыре добрые минуты скачков, качков и крутейшей р
оковой красоты.
— ТЫ МЕНЯ КИНУЛ…
— ДУУ — ДИ…
Притормозят ее на месте или защекочут до смерти.
— МЕНЯ ЗАДВИНУЛ…
— ДУУ — ДИ…
И вот они тут резвятся от Вуди Гатри до Дюка Эллингтона — и никто ничего не заметил.
— НО Я НЕ НЫЛА…
— ДУУ — ДИ…
Они тут счастливы. И Джимми знал: никуда они не денутся.
— МНЕ — ЛИ — НЕ — ЗНАТЬ…
ТЕБЯ — НЕ — ЖДАТЬ…
И — ТОРТ — УЖЕ — СЪЕ — ДЕН — ВЕСЬ…
Джимми прав.
— КАК ЖАЛЬ НАШ РАЙ…
«Ссыльные» останутся вместе.
— ПОДСТУПИТ КРАЙ…
На многие годы и альбомы.
— Я УЕЗЖАЮ…
ПРОЩАЙ.
Они будут играть все лучше и станут довольно известными. Будут гастролировать в Уэльсе и Нигерии.
Некоторые свалят — из группы или страны; вольются другие, а некоторые потом вернутся. Уедет Лев — домой в Москву. Второй уйдет Керри. Родит ребенка, потом еще одного — обе девочки, — и станет регулярно писать статьи в «Айриш Таймз» о радостях и хлопотах материнства на дому. Уйдет и вернется Кенни.
— Я только побалдеть, блядь, ездил, чувак.
Гилберта не депортируют. Он удерет от погранцов по Гранд — Канал — стрит рядом с загсом. Чуть не попадется. Погранцы уже цапнут его за фалды — и тут их остановят; обоих собьет наземь летящая туша его будущего тестя. И Гилберт женится на имениннице. Свидетелем будет Джимми, а Толстый Ганди, сам себя сдавший себе на поруки, станет их личным шофером на весь медовый месяц — на все путешествие по их великой маленькой стране.
— А у вас в Нигерии, Гилберт, вон такие горы бывают?
— Нет.
— У нас они просто что‑то, правда?
— Да.
— ТЫ МЕНЯ КИНУЛ…
Маленьких Кролликов тоже больше не будет. Джимми сделают вазэктомию.
— МЕНЯ ЗАДВИНУЛ…
Подарок от Ифы на день рожденья. И будет больно. Особенно когда Махалия уронит коллекционную коробку «Ручных звуков» ему на колени через полчаса после того, как он вернется из больницы.
— Байкас Джон Би!
Но он оправится. Разогнется как раз вовремя, чтобы запихать свою группу в студию на первую в их жизни запись — неожиданный эксцентричный хит чемпионата мира «Ирландцев можно разгромить, зато нас — рать». Доли гонорара Джимми хватит в аккурат на половину широкоэкранного телика и коробку «Молтизеров» для Ифы.
— Джимми, я тебя люблю.
— Я тебя тоже люблю, коза.
— Как боевая рана?
— Не сильно плохо.
— НО Я НЕ НЫЛА…
Их первый альбом станет дико популярным в Чаде, и его запретят в некоторых районах Техаса.
— МНЕ — ЛИ — НЕ — ЗНАТЬ…
ТЕБЯ — НЕ — ЖДАТЬ…
И — ТОРТ — УЖЕ — СЪЕ — ДЕН — ВЕСЬ…
Сын Мэри, тощий парнишка по имени Зевс, заменит Керри. Агнес на Рождество уедет домой в Севилью и вернется с барабанщиком из Кабры. Негус Роберт вступит в «Фианна Фоль — Республиканскую Партию». Он станет первым черным ольдерменом города и первым мэром, который на День Блума споет «Давай останемся вместе».
— КАК ЖАЛЬ НАШ РАЙ…
Второй альбом — «Темная сторона Кума» — станет классикой. Прилетит Том Уэйтс — спеть с Пэдди.
— ПОДСТУПИТ КРАЙ…
На трех треках гостем будет играть Толвин Сингх, на двух — петь Эйми Мэнн. Два Дана поиграют с «У — Тан Кланом», к ним заскочит Лорин Хилл. Боно притащит пиццу, а Эминем — свою мамашу. Ё — ё Ма заварит чай, да и у Джимми день заладится — он откроет дверь в студию, увидит там Ронана Китинга и велит ему — сваливать — отсюда — нахуй.
— Я УЕЗЖАЮ…
ПРОЩАЙ.
Примечания
1
Сноски, как легко понять, я убрал, но эта нам необходима. «Повинности» («The Commitments») — вымышленная ирландская соул — группа, герои одноименного романа Родди Дойла (1987), первой части его «Барритаунской трилогии». В 1991 г. роман был экранизирован под тем же названием английским режиссером Аланом Уильямом Паркером. Фильм стал настолько популярен, что породил новую волну интереса к музыкальным жанрам соула и ритм — энд — блюза. Вскоре после выхода на экраны несколько актеров создали реальную группу «Звезды „Повинностей“» («The Stars from the Commitments»), которая выступает до сих пор. Упоминающаяся далее группа «Наглики» («The Brassers») — следующий проект героев романа и их менеджера Джимми Кроллика
(обратно)
2
Ну H
indu Love Gods вряд ли писались на видео
(обратно)
Оглавление
Глава 1
Настоящий Слим Шэйди
Глава 2
«Нортсайд — Люкс»
Глава 3
Парики в витрине
Глава 4
Трудолюбивейшая группа
Глава 5
Негус
Глава 6
Закусь
Глава 7
Следы моих слез
Глава 8
Линчеватель
Глава 9
Беженцы Пыльной Лоханки
Глава 10
Смердит подростками
Глава 11
Гражданская война
Глава 12
Задний двор Толстого Ганди
Глава 13
Наркотики и христианство
Глава 14
Дух народа
Глава 15
Я уезжаю, прощай
*** Примечания ***
