развевавшейся по ветру, и какой-то щеголь в голубом камзоле. Иногда щеголь наклонялся к даме, что-то говорил. Возможно, там звучали стихи или же ласкали воздух красивые слова. Скоро эти наивные картинки будут разорваны в клочья, сметены залпами.
Этот город предстояло сегодня взять штурмом. Ничего другого не оставалось, так как комендант Львова Зигмунт Галицкий вот уже два месяца не отвечал на ультиматумы Карла, а теперь, судя по всему, вознамерился даже сопротивляться. Если он считал себя сторонником свергнутого с польского трона короля Августа II, то все равно такое поведение было чистейшим безумием.
Но как донесли лазутчики, комендант был человеком отчаянным. Кроме того, он считал, что стены у Львова крепки, а шведы не успеют подтянуть осадную артиллерию. И оказался прав.
Карл явился к городу лишь с конным отрядом, без пехоты и без обозов.
Галицкий и тут удивил короля. Он выслал навстречу шведам двести драгун, которые с криком «Не дозволим!» лихо врубились в шведские ряды. Эта атака была столь неожиданной и до такой степени не вязалась ни с какими правилами военного искусства, что Карл в изумлении выгнул бровь. Что бы подобное значило?
Красиво, но, пожалуй, чрезмерно романтично. Расчетливый воин подобного себе не позволил бы. Но может быть, это лишь отвлекающий маневр? Уж не последует ли вслед за первой атакой еще одна? Может быть, хитрый комендант держит в резерве еще три-четыре сотни конников, чтобы внезапно ударить во фланг наступающим шведам? Но в подзорную трубу город был виден как на ладони. Зигмунту Галицкому просто некуда было «спрятать» резерв.
Бровь короля Карла опустилась: нет, комендант города, конечно же, был просто безумен. И атака львовских драгун, решил король, была просто-напросто жестом отчаяния. Впрочем, драгуны дрались лихо. Шведам не сразу удалось опрокинуть атакующих. Драгуны были упрямы и бесстрашны. Они так и не отступили — частью полегли на поле брани, а частью были взяты в плен.
Но, даже сброшенные с коней, драгуны сопротивлялись. Один из них успел выхватить седельный пистолет и в упор застрелил шведского полковника. Другой принялся подрубать саблей сухожилия шведским коням. Он обрушил на землю минимум четырех всадников, пока его самого не сбили и не затоптали…
Городские ворота сразу же закрыли. Мосты подняли. Со стен по шведам ударили пушки.
Карл потер мизинцем переносицу и спросил у своего первого министра графа Пипера:
— Может быть, он сумасшедший?
Король имел в виду коменданта Львова Зигмунта Галицкого. Пипер, хорошо изучивший Карла, понял, о ком идет речь.
— Не исключено, ваше величество. Но все же прошу обратить внимание на то, что крепость достаточно сильна.
— Уже обратил, — сказал король.
Вскоре в шведскую ставку прибежал львовский шляхтич Челуховский. Одет он был небогато. Да к тому же по пути умудрился изваляться в глине — полз под обстрелом — и выглядел жалко и уныло.
Он утверждал, что происходит из очень старинного и некогда могущественного рода. Когда-то один из его предков будто бы был чуть ли не негласным правителем города. Дружил со всесильным папским легатом Антонио Поссевино. Что касается Поссевино, то король о нем попросту никогда не слышал, но любые поминания римского первосвященника вызывали у него озноб.
— Значит, он преследовал моих единоверцев?
Тут Челуховский вспомнил, что шведский король вовсе не католик, а ревностный протестант, что он не может любить ни самого папу, ни папских легатов.
— Ни в коем случае, ваше величество! — Челуховский пытался пасть на колени, но его поддержали под руки и заставили стоять на месте. — Это был удивительнейший, один из самых добрых и милых в ту эпоху людей.
— Откуда это вам известно? — спросил король.
— Мне рассказывали.
— Ах, рассказывали… Мамушки и бабушки?
— Нет, и многие другие…
Челуховский смешался под холодным, жестким взглядом короля и, путаясь в словах и холодея от страха, принялся заверять, что готов служить делу возрождения величия Польши под мудрым руководством шведского короля. Что же касается Зигмунта Галицкого, то это обыкновенный выскочка и наглец. Никакой конкретной партии он не представляет, а оборону Львова затеял лишь по недомыслию и из упрямства, заявив, что каждый нормальный воин должен сопротивляться, если на него нападают, и отвечать ударом на удар.
— Но как ему взбрело на ум тягаться с «Северным Александром»? — причитал Челуховский.
«Северный Александр» не любил, когда его с кем-нибудь сравнивали, кроме его великого прадеда, шведского короля Густава Адольфа.
Кончилось тем, что Карл приказал допросить Челуховского с пристрастием, выяснить, не подослан ли он строптивым львовским комендантом. «Северного Александра» интересовало, сколько ружей, пороху и гранат хранится в двух львовских арсеналах — королевском и городском.
Челуховский ничего толком не знал, кроме того, что городские ворота укреплены хорошо, а около Босацкой фортки
