Наконец от группы жандармских офицеров отделился высокий, гибкий, матово-смуглый, похожий на восточного принца, если бы не глаза — они были того неуловимого не то зеленого, не то серого, не то желтоватого оттенка, который странно меняется в зависимости от времени суток, освещения и цвета обоев на стенах. Отрекомендовавшись ротмистром Певцовым, он спросил, знает ли господин Путилин, зачем его сюда пригласили. В самом вопросе было спокойное сознание превосходства жандарма над полицейским чином, и в ответ Иван Дмитриевич снисходительно повел плечом: разумеется, мол.
— Неужели, ротмистр, вы надеялись утаить от меня то, о чем уже судачат извозчики?
Выражение скорбной деловитости, с каким Певцов готовился объявить о случившемся, легко съехало с его лица, он прошел в спальню, через минуту выглянул оттуда и пальцем поманил к себе Ивана Дмитриевича. Слабое жужжание гостиной передвинулось за спину, сделалось почти неслышно. Прежде чем войти в спальню он позволил себе удовольствие оглянуться. Теперь все смотрели только на него. Лишь великий князь и герцог Мекленбург-Стрелецкий уже вдвоем втолковывали что-то Хотеку, у которого был такой вид, словно он давно знал, что военный атташе его императора будет убит в Петербурге, и даже предупреждал об этом, но ему не поверили.
Князь Людвиг фон Аренсберг лежал на кровати лицом в потолок. На потемневшем, с выкаченными глазами лице, на кадыкастой шее видны синеватые пятна, показывающие, что курносая со своей косой побывала здесь уже несколько часов назад. Черная, с благородной проседью, эспаньолка взлохмачена, редкие волосы на темени слиплись от высохшего пота. Жутко торчат скрюченные в последнем напряжении пальцы рук, сложенных на груди и связанных у запястий витым шнуром от оконной шторы. Правая, ближайшая к кровати штора обвисла без этого шнура, стыдливо заслоняя мертвое тело от бьющего с улицы апрельского утреннего света.
— Доктор уже был, — предупреждая вопрос Ивана Дмитриевича, шепнул Певцов.
Стоя рядом с графом Шуваловым, Иван Дмитриевич разглядывал убитого. Ночная рубашка измята, испещрена кровавыми пятнышками. Один рукав оторван: им связали ноги у щиколоток. Но и в таком положении князь, очевидно, продолжал сопротивляться, потому что выше колен ноги ему вдобавок стянули свернутой в жгут простыней.
— Господин Путилин, сколько времени понадобится вам, чтобы все осмотреть? — спросил Шувалов.
— Двух часов хватит.
— Это слишком долго. Принц Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелецкий и граф Хотек пожелали увидеть место преступления. Не могу же я заставить их ждать еще два часа!
— Если не будут ничего трогать, пускай войдут, — предложил Иван Дмитриевич.
— Как вы не понимаете? — удивился Певцов. — Нельзя показывать им покойного в таком виде!
— Ни в коем случае, — поддержал его Шувалов.
— Сколько же времени вы отводите в мое распоряжение?
— Полчаса. Осмотр будете производить вместе с ротмистром Певцовым. Ему поручено расследование по линии корпуса жандармов. И прошу вас, господа, помните: дело колоссальной, европейской важности! Надеюсь, вы это понимаете. Сам государь повелел мне ежечасно докладывать ему новости следствия. Ежечасно!
Шувалов ушел, обещав прислать в спальню княжеского камердинера, о чем просил Иван Дмитриевич, и Певцов тут же с облегчением уселся в кресло.
— Давайте, — проговорил он, — распределим обязанности. Чтобы сократить путь, попробуем пройти его с двух противоположных концов.
— Как это? — не понял Иван Дмитриевич.
— Очень просто. Вы от очевидных фактов двинетесь к причине, а я пойду в обратном направлении, от вероятной причины — к фактам. Несомненно, убийство князя носит политический характер. Скажем, ситуация на Балканах может иметь к нему прямое касательство. Или деятельность наших эмигрантов…
Иван Дмитриевич встал на карачки и заглянул под кровать. Пол был залит керосином из опрокинутой настольной лампы. Вообще кругом царил невообразимый хаос: туалетный столик перевернут, на кровати уцелел только матрас, одеяла и подушки раскиданы по спальне. Одна подушка вспорота, все в пуху, какие-то стеклянные осколки хрустят под ногами. Князь отчаянно боролся за свою жизнь.
— Времени у нас немного, — продолжал Певцов. — Хотек сообщит в Вену, и через пару дней тамошние газеты с наслаждением раструбят на всю Европу, что в России иностранных дипломатов режут как курей.
— Уж во всяком случае этого они писать не будут, — раздраженно ответил Иван Дмитриевич, развязывая узел на простыне, чтобы освободить ноги мертвеца.
— Почему вы так думаете?
— Потому что его не зарезали, а задушили. — Иван Дмитриевич осторожно перевалил тело со спины на живот. — На нем ни царапины, одни синяки.
— Откуда же кровь на рубашке?
— Это не его кровь. Он, видимо, укусил кого-то из убийц.
— Убийц? По-вашему, их было много?
— Двое, не меньше. Князь — мужчина
