нефирийцев и сжег множество их колесниц. Нефирийцы ему этого не простили.
Дядя Крюн стиснул плечо Кера.
— Твой отец был сильнее их. Но он был один, а их — много.
Кер отвернулся.
— Ты не хочешь меня слушать? — рассердился дядя Крюн.
— Мой отец считал, что он не один, — ответил Кер. — Видимо, он ошибся.
Дядя Крюн повернулся и пошел прочь, и Кер никогда больше не видел ни его, ни остальных братьев отца.
Керу с матерью пришлось уйти из родных мест. Их усадьбу отдали нефирийскому землевладельцу, дабы тот снабжал зерном и фруктами правителя Нефириды. Со скудными пожитками, без гроша в кармане, мать и сын двинулись на юг. Они пересекли реку Грибек и добрались до засушливых мест на самом краю пустыни. Здесь не было ни рек, ни ручьев и выживали только самые неприхотливые растения.
В этих краях Кер с матерью провели зиму, питаясь крохами, которые из милости уделяли им другие бедняки.
А летом, когда наступила жара, людей стала косить ужасная болезнь, прозванная «чумой бедняков». Единственным лекарством от нее были свежие фрукты, но здесь они не росли. Их привозили из Иффирда и Саффирда, и стоили они баснословно дорого, позволить себе такую роскошь могли только богачи. Беднякам же оставалось только уповать на чудо — или умирать. Чуда не произошло, и мать Кера стала одной из тысяч жертв «чумы бедняков».
По обычаю труп положили на песок, чтобы сжечь его, освободив душу. Покойницу густо обмазали смолой (в отличие от фруктов, смолы в здешних краях было сколько угодно — только подставляй ведро).
Вдруг со стороны пустыни подъехали пятеро всадников; они остановились и молча наблюдали за происходящим. Поначалу Кер решил, что это нефирийцы, но местные бедняки, заметив всадников, приветственно замахали руками. Кер знал: жители Грита никогда не стали бы приветствовать врагов. Присмотревшись, он узнал во всадниках абадапнурцев — пустынных кочевников. В засушливые годы они грабили богатые усадьбы Грита, но беднякам не причиняли зла.
«Мы ненавидели их, когда сами были богаты, — подумал Кер. — А теперь мы бедны, и они стали нашими друзьями».
На закате тело его матери сожгли.
Кер смотрел на огонь, пока тот не догорел. Высоко в вечернем небе сияла луна… В прошлое полнолуние мать была еще жива. Кер произнес над пеплом и костями молитву, обращенную к богине луны, и ушел.
Завернув в свою лачугу, Кер забрал всю жалкую еду, которая там осталась, и надел на палец отцовское оловянное кольцо. Нефирийцы не обратили на кольцо внимания, посчитав его дешевой безделушкой, но на самом деле оно было напоминанием о прежнем величии рода Чемритов. Так когда-то говорил Керу отец.
Ничто больше не держало мальчика в этом селении, и он отправился на север.
Он питался крысами, которых ловил в амбарах и жарил потом на углях. Иногда просил милостыню у дверей тех крестьянских усадеб, что победнее. Дома богатых землевладельцев Кер обходил стороной — тамошние слуги прогоняли нищих, а могли и побить. Отец Кера считался богатым человеком, но никогда так не поступал, в родном доме мальчика любой голодный всегда мог получить еду.
Если не удавалось поймать крысу или что-нибудь выпросить, Кер воровал. Он крал горстями пшеницу из амбаров, таскал с огородов морковку, пил воду из чужих колодцев, за что в засушливое время мог поплатиться жизнью. А однажды украл из повозки, которая везла запасы для какого-то богача, очень дорогой фрукт.
Плод оказался прохладным и таким кислым, что у Кера свело рот, и сок потек у него по подбородку.
«Даже отец не мог позволить себе столь дорогое лакомство. А я, бедняк и вдобавок вор, запросто им наслаждаюсь!» — гордо думал Кер.
Конечно, если поедание едко-кислой мякоти можно назвать наслаждением.
Кер не знал, сколько времени он странствовал, прежде чем увидел очертания далеких гор. А еще спустя неделю он добрался до подножия высоких утесов и крутых склонов, устланных глинистым сланцем. Это и была страна Митеркам, где правил царь Высокогорья.
Кер двинулся вверх по склону.
Он карабкался целый день, а на ночлег устроился в расщелине скалы. Поднимался он медленно; сандалии скользили, но без больших пальцев нечего было и думать идти босиком. На следующее утро Кер полез дальше. Один раз он едва не сорвался — а падение с такой высоты означало бы верную смерть — и все же достиг остроконечной вершины Митеркама. Выше нее было только небо.
Неожиданно камни под ногами сменились рыхлой землей. Не желтоватой почвой засушливых мест, откуда он шел, и не красной почвой его родного Грита, а черной землей! Кер знал о ней из старинных северных песен: если им верить, за день на такой земле вырастает дерево, а за неделю — целый лес.
Здесь и в самом деле рос лес, а между деревьями повсюду была густая трава. В родных краях Кера встречались лишь невзрачные и кривые оливковые деревья да фиговые пальмы втрое выше человеческого роста. Деревья же на вершине Митеркама в двадцать раз превосходили рост человека, а их стволы были в
