Его волшебное прикосновение [Стелла Камерон] (fb2) читать онлайн

Стелла Камерон Его волшебное прикосновение

Глава первая

— Друг мой, грех, как и красота, режет глаза тому, кто наблюдает. — Джеймс Сент-Джайлс, он же граф Иглтон, смотрел не на своего спутника, а на шумную блестящую толпу, что заполнила в этот вечер до отказа Королевский театр Ковент-Гарден. Давали «Ромео и Джульетту».

Огромному смуглому человеку, который почти всегда находился под рукой у Джеймса, потребовалось, как обычно, время для ответа, и когда он заговорил, в его мягком голосе привычно прозвучала угроза:

— Без сомнения, вы скажете мне, кто автор сего мудрого изречения. — Вон Тель стоял в глубине ложи, скрытый тенью красных бархатных портьер. Черты его широкого, с высокими скулами, лица слабо освещались тусклым светом висевшей неподалеку лампы.

Джеймс потрогал средним пальцем нижнюю губу.

— Я узнал сие мудрое изречение от человека, мнению которого доверяю больше всего. Этот человек — я сам.

Хриплый смех Вон Теля бросил бы в дрожь большинство из тех, кто его услышал. Он дернул себя за роскошную черную бороду:

— Если это правда, а я в этом не сомневаюсь, то мир жалок, как я и предполагал, и мне от этого грустно.

— Ты, друг мой, лицемер. — Сент-Джайлс одарил своего слугу улыбочкой. — Ты преуспеваешь благодаря греху. И это, — он щелкнул пальцами в сторону беспокойной публики, битком набившейся в ложи и на балконы всех пяти ярусов, — это должно укрепить тебя во мнении, что английское общество в сущности достойно презрения. Тем более, пожалуй, что оно находится под влиянием нашего драгоценного регента. Что касается меня, то, по-моему, мне повезло: до сих пор мне удавалось оставаться в отдалении — на большом расстоянии.

Публика, казалось, едва замечала, что происходящее на сцене полно драматизма. Зрители предпочитали глазеть по сторонам и обмениваться жестами, каждый явно норовил превзойти остальных возмутительными выходками или экстравагантной одеждой. Джеймс делал вид, что не замечает ажиотажа, который вызывала его собственная персона: дамы лихорадочно обмахивались веерами, хихикали, а из соседних лож пытались заглянуть к нему с явной опасностью для жизни.

— Мы можем в любое время отказаться от этого вашего плана и вернуться на Пайпан, милорд, — сказал Вон Тель.

— Нет. Не раньше, чем я получу то, ради чего приехал в Лондон! — Повернувшись к своему собеседнику, Джеймс впился в него тяжелым взглядом своих серых глаз. — Этот мой план, как ты его называешь, — все, во имя чего я буду жить, пока он не будет выполнен, пока я не разделаюсь с ними — до конца! И запомни. Впредь до иного распоряжения не называй меня милордом. Я Джеймс Иглтон, судовладелец. Мой дядя Огастес наконец дал себя убедить и согласился, что я официально заявлю о принятии титула, но лишь когда сочту, что это принесет пользу. Не забывай: я приложил огромные усилия, чтобы заверить его, что в Англии не услышат ни слова о смерти моего отца или о моем родстве с ним. Будет очень жаль, если ты каким-нибудь неосторожным замечанием предупредишь врагов о моем присутствии. Забудь имя Сент-Джайлс и забудь мой графский титул — пока я не решу обрушить его, как топор, на шеи Дариуса и Мери Годвин.

Выражение лица Вон Теля не изменилось. Он поклонился, и стал виден верх его шапочки из такой же синей тяжелой шелковой ткани, как и куртка с высоким воротником, без каких-либо украшений, которую он носил поверх широких черных шаровар. На ногах у него были начищенные до блеска сапоги с высокими голенищами и без каблуков. Сапоги были специально сделаны так, чтобы их владелец мог передвигаться быстро и бесшумно (это обстоятельство было известно только Джеймсу и его врагам). К несчастью для последних, обнаружение этого факта неизбежно сопровождалось возмездием, в результате чего у жертвы пропадали желание или возможность высказаться по данному поводу.

Слуга выпрямился и сказал без всякого выражения:

— Что ж, мой долг в таком случае исполнен. Перед кончиной вашего отца я дал ему обещание постоянно напоминать вам, что, занимаясь даже самыми опасными делами, человек никогда не попадает в такую ситуацию, когда у него остается один-единственный способ действия.

Джеймс сжал в кулаки руки, лежавшие на коленях. Он чувствовал, как мускулы напряглись, словно пружины. Это чувство не оставляло его уже в течение месяца с того дня, как Френсис Сент-Джайлс умер от ран, полученных под колесами кареты.

— Здесь иного выбора нет. Все Годвины будут стерты в порошок. И я получу то, что мне принадлежит и что до меня по праву принадлежало моему отцу.

— Очень хорошо, — сказал Вон Тель. — Третья ложа слева — это то, что вы ищете, мистер Иглтон. — В этом же ярусе напротив.

Прищурив глаза, Джеймс наклонился вперед и схватил свой театральный бинокль:

— Надо было сразу же сказать мне, как только ты узнал.

— Я так и сделал, мистер Иглтон, — сказал Вон Тель своим обычным тихим голосом.

Джеймс твердо знал: спрашивать, откуда поступил сигнал, бесполезно.

— Ты говоришь, третья слева ложа? В этом ярусе?

— Совершенно верно.

— В той ложе только две особы женского пола. Где Годвин?

Вон Тель поднес бинокль к глазам:

— Девушка, должно быть, его дочь. Женщина…

— Женщина меня не интересует. Это, очевидно, какая-нибудь подруга. — Джеймс направил бинокль на девушку. — Не может быть, чтобы это была дочь Годвина. А та, другая, слишком молода, чтобы быть ее матерью. Проклятие! Твой осведомитель подвел… и меня тоже.

— Мистер Иглтон…

Джеймс остановил его жестом:

— Я рассчитывал на возможность установить контакт. Дело должно быть завершено быстро. Супруги Годвин обошлись мне дороже — обошлись моей семье дороже, — чем их жалкие жизни могут стоить.

— Однако вы намерены оставить им эту безделицу.

— О да, — сказал Джеймс мягко. — Я намерен сохранить им жизнь. Причина не в том, что они похожи на людей, способных на особую благодарность. Оставь меня и пойди узнай, что происходит. Я не вижу смысла оставаться в этом цирке, раз Дариуса и Мери Годвин здесь нет.

Не говоря ни слова, Вон Тель исчез за портьерой. Джеймс на мгновение остановил взгляд на несчастных актерах, затем вновь занялся противоположной стороной, переводя бинокль с одной ложи на другую…

— Нас сбили с толку, мистер Иглтон, — сказал Вон Тель, проскользнувший назад за его спиной. — Супруги Годвин еще не вернулись в Лондон.

— Что?

— Супруги Годвин еще…

— Я слышал, что ты сказал. Но ведь наш источник сообщил, что они будут в городе в начале апреля, а сегодня уже десятое.

— Они передумали. Но не унывайте. Говорят, они могут приехать со дня на день. А девушка — Селина Годвин, их дочь.

Очень медленно Джеймс снова поднял бинокль.

— Супруги Годвин впервые вывозят ее в свет в этом сезоне, — сказал Вон Тель. — Вот главная причина их пребывания в Лондоне.

— Ты только что мне сказал, что их в Лондоне нет.

— Они будут. Сначала послали сюда девушку и ее компаньонку.

Или бинокль врал, или девчонка была гораздо более приятна на вид, чем его убедили прежде.

Вон Тель положил руку на плечо Джеймса. Этот жест был единственным проявлением фамильярности, которая когда-либо присутствовала в отношениях между этими двумя людьми. Когда Вон Тель впервые использовал сигнал «Успокойся», Джеймс был мальчиком не старше двенадцати, а самому Вон Телю едва исполнилось девятнадцать лет. За два десятилетия, что прошли с того дня, возникало много ситуаций, которые оправдывали появление сдерживающей руки на плече Джеймса.

— Говорят также, что Годвины могут испытывать нужду в деньгах.

Джеймс замер. Он продолжал тщательно изучать высокую златовласую девушку в платье цвета морской волны, которое — если глаза Джеймса не обманывали — не имело совершенно никаких украшений и сидело неважно.

— Мне сказали, они надеются использовать замужество мисс Селины, чтобы пополнить свои опустевшие карманы. Как ни странно, ей уже сделал предложение один весьма богатый человек. Не кажется ли вам, что поэтому расходы, связанные с выездом девицы в свет, становятся ненужными?

— Кажется, — криво усмехнулся Джеймс. — Без сомнения, ты вскоре выяснишь, что скрывается за всем этим.

Загадочную способность Вон Теля добывать информацию можно было сравнить по приносимой ею пользе только с его проницательностью, что было хорошо известно лишь Джеймсу и прекрасной Лиам, другому человеческому существу, которому Вон Тель доверял безоговорочно. После смерти Френсиса Сент-Джайлса слуга едва ли сказал больше, чем несколько слов, кому-либо, помимо Джеймса и китайской девушки.

Первое действие пьесы заканчивалось при нарастающем шиканье, вое, напоминавшем звериный, и взрывах смеха. Джеймс откинулся в кресле и завел руку за спинку.

— Итак, девушку хотят превратить в источник существования, благодаря чему Годвины жили бы на уровне, на который они никогда не имели никаких прав.

— Весьма вероятно.

— Не считаешь ли ты, что в силу этого девушка может стать для них самой ценной частью их достояния?

— Без сомнения, родители очень дорожат своей дочерью.

Зацепив большим пальцем отворот своего прекрасно сшитого черного сюртука, Джеймс расправил грудь:

— Конечно. Очень дорожат… — Великолепные люстры вспыхнули в полную силу, знаменуя антракт. — Пойдем, пора делать первый ход навстречу моей цели: добиться, чтобы у мистера и миссис Годвин не осталось ничего из того, что они ценят.

Селина аплодировала, пока сцена не опустела; остался только задник, изображающий прекрасный храм с посвящением — весьма уместным — Шекспиру.

— Как жаль, что мама и папа не смогли сегодня быть здесь! — сказала Селина своей дорогой Летти Фишер. — Не забыть бы сказать им, как я признательна за все, что они делают для меня.

— Конечно, ты не должна забыть.

Селина знала, не глядя в лицо Летти, что ее компаньонка прячет свою мудрую улыбку.

— Ты, наверное, считаешь меня очень плохой, не так ли, Летти?

— Я считаю тебя восхитительной. Ты всегда была восхитительной, и, слава Богу, им не удалось… Слава Богу, твой дух остался несломленным. — Дорсетский акцент Летти слегка искажал гласные звуки.

Опустив ресницы, Селина приняла притворно скромный вид:

— Иными словами, ты утверждаешь, что я настоящая актриса или ловкий махинатор?

Между Селиной и Летти существовала договоренность: если речь заходила о наиболее странных сторонах ее воспитания, никогда не упоминать имена родителей Селины.

— Ты выжила, дитя мое. Хвала Богу за это.

Летти нянчила Селину, была ее единственной защитницей в пору детства, затем, когда Селине исполнилось четырнадцать лет, ее папа и мама сделали Летти компаньонкой и горничной.

Селина вновь принялась наблюдать за выходками франтов, прохаживавшихся перед оркестровой ямой.

— Почему им хочется выглядеть так глупо?

— Ты говоришь о денди? — Летти наклонилась, чтобы лучше видеть.

— Да. Посмотри на их походку, позы. И как только эти забавные галстуки — такие высокие и тугие — не останавливают у них дыхание. — Селина вздохнула. — Неужели в Лондоне нет достойных мужчин, которые еще не женились?

Летти рассмеялась:

— Я склонна сомневаться, существует ли мужчина, который отвечал бы твоим высоким требованиям.

— Разве это слишком высокое требование — желать выйти замуж за действительно хорошего и доброго человека и выйти за него по любви? — Селина раскрыла зеленый тисненый веер, который ей посчастливилось заполучить при покупке платья без всякой доплаты. — О, Летти, если бы только этот гнусный Бертрам Летчуиз пришел к очевидному выводу!

— И каким же должен быть этот очевидный вывод?

— Конечно же, что я слишком высокого роста, слишком уродлива и тупа. Тогда он передумал бы и забил отбой.

— Если единственный способ противодействовать твоему браку состоит в том, чтобы пытаться внушить этому человеку подобную чепуху, то ты, несомненно, станешь миссис Летчуиз в течение года.

Летти говорила с таким же отчаянием, с каким Селина смотрела на предстоящее замужество с толстым, весьма пожилым коммерсантом, которого ее родители были полны решимости приветствовать в качестве своего зятя. Еще бы, Летчуизу по меньшей мере столько же лет, сколько ее отцу, а неженатый сын Летчуиза намного старше Селины. Его зовут Персиваль, и он еще более неприятен, чем сам Бертрам Летчуиз. Он продолжает жить у отца и сопровождает его, кажется, повсюду.

— Но должен же быть выход, — пробормотала Селина. — Должен быть. Дейвид объяснил мне, какие возникают чувства, когда встречаются люди, которые могут надеяться построить отношения, основанные на глубокой привязанности.

— Дейвид Талбот — хороший человек, — отозвалась Летти о молодом священнике в деревушке Литтл-Паддл неподалеку от Найтхеда, имения Годвинов в Дорсете. — Такой же, как в детстве.

Дейвид был сыном предыдущего викария в Литтл-Паддл и вырос в деревне.

— Ты не согласна с мнением Дейвида о предмете любви?

— Я думаю, он такой же мечтатель, как ты. И несмотря на его привычку впутываться в темные дела, которые его не касаются, я все же считаю: очень жаль, что вы двое не…

— Летти, стоп! Я уже говорила тебе раньше, что нас с Дейвидом связывает теснейшая дружба и больше ничего. Я сумею распознать мужчину, за которого захочу выйти замуж, когда он мне встретится. А сейчас не порть этот прекрасный вечер подобной угнетающей болтовней.

— Ты же начала то, что называешь угнетающей болтовней. Ты поступаешь так по двадцать раз на день. Мне действительно хотелось бы знать, Селина, какого же мужчину мы ищем. Как мне узнать его?

— Фу! — Рассерженная Селина пожала плечами. Вспомнив, что корсаж ее платья при таких движениях опасно обтягивает груди, она немедленно приняла другую позу. — Я буду знать — и этого достаточно. Да. Я узнаю этого человека.

— Мисс Годвин?

Селина вздрогнула, повернулась в кресле и густо покраснела. Мужчина высокого роста — очень, очень высокий — стоял посреди ложи на расстоянии всего одного фута от нее. Он, должно быть, вошел совсем тихо… настолько тихо, что мог услышать слова Летти о… Какая досада!

Вошедший поклонился. У него были черные, слегка вьющиеся волосы, против чего, по мнению Селины, устоять невозможно. Его чрезвычайно широкие плечи укрывал прекрасно сшитый черный сюртук, из-под которого выглядывали белоснежный, с небрежной элегантностью завязанный галстук, белая манишка и манжеты. Умное лицо, римский нос, четко обрисованные скулы и широкий, твердый рот…

По лицу вошедшего пробежала едва заметная улыбка, приоткрывшая ряд ровных зубов. А глаза… Селина никогда не видела подобных глаз: это были ирисы серо-стального цвета с черными пятнышками и черной каймой, и они могли смотреть, не мигая, отчего казалось, будто глядят тебе прямо в душу.

— Я напугал вас, мисс Годвин?

— Я… О нет, Боже мой, нет! — Голос ее звучал абсолютно так же, как у глупо щебечущих девиц, в таком возмутительном количестве присутствующих на любом рауте в Лондоне, где ей приходилось бывать. — Просто вы вошли так неожиданно, сэр.

— Вы были представлены мисс Годвин? — Летти ничем не показала, что визитер произвел на нее слишком большое впечатление. — Я Летти Фишер, компаньонка мисс Годвин. Не думаю, что я вас помню.

Он улыбнулся, по-настоящему улыбнулся на этот раз.

— Нет, мадам, и я действительно должен извиниться за свое решение внезапно побеспокоить вас обеих.

Теперь в центре его внимания оказалась Летти, и Селина изучала его всего целиком, начиная от слишком уж красивого, загорелого лица, широких плеч и груди (не требуются никакие клеенчатые подкладки) до плоского живота, узких бедер и поразительно мускулистых ног, к которым тесно прилегали панталоны и шелковые чулки, такие гладкие, что Селине было трудно оторвать их них глаза. Как должен человек типа Бертрама Летчуиза с его отвисшим животом и цыплячьими ножками ненавидеть такие великолепные образцы мужчин!

Подняв глаза, Селина снова встретила серебряно-стальной взгляд. Она не позволила себе вновь покраснеть или опустить взор с ожидаемым притворным смирением и спросила высокомерным тоном, едва узнавая собственный голос:

— Почему же вы решили побеспокоить нас?

Она ощутила, как в грудь ей вливается что-то новое, наполняя теплом все тело. Наверное, именно такие ощущения доводят до падения пользовавшихся прежде уважением женщин, ощущения, о которых предупреждал ее Дейвид.

— Разрешите, мисс Годвин?

Селина вслушалась в его глубокий, звучный голос, затем вздрогнула, осознав, что он протянул ей свою широкую, покрытую бронзовым загаром руку. Она помедлила, прежде чем слегка коснулась пальцами его руки. Другой рукой она сжала горло, когда он наклонился, чтобы тронуть поцелуем ее очень чувствительную кожу. Селина посмотрела на Летти — та лишь улыбнулась. Он слишком уж замешкался с тем, что должно сводить к самому мимолетному касанию.

Селина резко отдернула руку:

— Знакомы ли мы с вами, сэр?

— Простите меня, — сказал он, — я не ожидал, что вы окажетесь такой…» То есть я хочу сказать… Пожалуйста, извините меня за допущенную бестактность.

Мужчина опять поклонился и, казалось, искал нужные слова. Он не ожидал, что она окажется такой — какой? Селина крепко сжала губы. Подождите, когда Дейвид узнает о ее самообладании в столь деликатном положении.

— О, я все делаю не так, — сказал он внезапно. — Меня зовут Джеймс Иглтон. До последнего времени я жил на Пайпане, маленьком острове в Южно-Китайском море. Я только что вернулся оттуда в Англию и все еще привыкаю к правилам — можем мы назвать его «цивилизованным»? — света.

Его улыбка почти обезоружила Селину, и она позволила себе слегка расслабиться.

— Вы долго находились на Востоке?

Не подобает, конечно, задавать вопросы незнакомцу. Он ведь не разжигал ее любопытства, просто упоминание дальних экзотических краев повергло ее в трепет и волнение. А то, что он, в сущности, иностранец, объясняло его необычные манеры, как, вероятно, и его бронзовый загар.

— Я жил на чужбине с самого раннего детства, за исключением времени, проведенного в школе в Англии. Но вас, должно быть, удивляет, почему я позволил себе подойти к вам.

Разве она не говорила именно об этом, как только он появился?

— Моя ложа напротив. — Он сделал неопределенный жест. — Кто-то желавший представиться мне заметил вас и упомянул ваше имя.

Селина посмотрела на противоположную сторону зрительного зала:

— Удивляюсь, как кто-то из вас мог увидеть меня. Возможно, у вас есть театральный бинокль, о которых я слышала.

На мгновение ей показалось, что его взгляд стал задумчивым:

— Точно, но это не имеет значения. Как я понял, вы живете в Дорсете?

— Да. — Она подумала, почему такой явно процветающий и красивый мужчина интересуется ею?

— Превосходно. Я сам только что приобрел собственность в этом графстве.

Она подавила в себе желание сказать колкость: мол, Дорсет — крупное графство и там много жителей.

— Представьте себе мое удивление, когда я узнал, что вы фактически живете в Найтхеде!

— Вы знаете мой дом? — Селина совсем притихла.

— Я слышал о нем. Это несколько севернее, но неподалеку от деревни Литтл-Паддл.

— Да. Неподалеку от Литтл-Паддл.

Под жилетом из белого шелка с большим вырезом грудь Иглтона выглядела в высшей степени массивной.

— Восхитительный особняк скромных размеров, но удивительно гармоничный, постройки времен короля Иакова I, — сказал Иглтон. — В других частных домах не найти таких витражей, вызывающих всеобщее восхищение… Так мне говорили. И парк… Я слышал, что парк очарователен, он создан усилиями…

На его лице дрогнул мускул, но он улыбнулся, несколько натянуто, как подумала Селина, и продолжил:

— Возможно, я что-нибудь перепутал, но, кажется, кто-то рассказывал, что одна леди, жившая там, создала розарий и распланировала все поместье. Ей нравились открытые пространства лугов и самым нетрадиционным образом размещенные, беспорядочные посадки рододендронов и прочих растений. Я прав?

Селина нахмурилась. Этот человек поверг ее в смущение.

— Вы верно описываете поместье, сэр. Но что касается общего обустройства, то здесь, боюсь, вы ошибаетесь. Моя мать часто рассказывала мне, какого труда стоило придать поместью его нынешний вид. По-видимому, когда мой отец купил его, ко всему требовалось приложить руки и не жалеть сил.

Иглтон высоко вздернул подбородок и смотрел поверх головы Селины, будто увидел нечто новое. Он что, чем-то рассержен? Селина хранила молчание. Летти сидела рядом с ней лицом к зрительному залу, углубившись в чтение театральной программы.

Селина обнаружила, что не может отвести взгляд от этого спокойного человека, которому, казалось, трудно уместиться в тесной ложе. Она впервые почувствовала, как снизу поднимаются мелкие волны паники, но нашла, что при всем том в этом даже есть что-то приятное. Если разобраться, то сейчас ее ощущения были ближе всего именно к тому, чего Дейвид считал важным избегать любой ценой, — она испытывала удовольствие. Причем удовольствие чисто физическое, лишь очень отдаленно связанное с игрой ума. А Дейвид предупреждал ее: подобный тип удовольствия может вызвать коварное возбуждение плоти, которое почти невозможно сдержать, и оно ввергает человека в пучину… страсти.

Селина содрогнулась. Она знала — даже слишком хорошо — судьбу женщин, сдавшихся на милость страсти. Хватит глупостей!

— Спасибо за визит, мистер Иглтон. Надеюсь, вам понравится в Дорсете.

Джеймс едва сдержался, но сумел успокоиться настолько, что смог еще раз взглянуть на девушку, сидевшую перед ним. Это оказалось трудным не потому, что зрелище было неприятным. Нет, красота ее приводила в восхищение.

— Уверен, что в Дорсете мне очень понравится, — сказал он, стараясь, чтобы не прорвалось наружу бешенство, клокотавшее в его мозгу. Ведь жена Годвина посмела приписать себе заслугу создания великолепного парка, который на самом деле был делом рук нежно любимой матери Джеймса и который она вынуждена была покинуть. А Дариус Годвин лгал своей дочери. Столько времени прошло с тех пор, и ложь, без сомнения, для всех превратилась в подлинный факт. Для всех, за исключением Огастеса Сент-Джайлса, третьего маркиза Кастербриджа, и Джеймса. Молодой человек был племянником маркиза и его единственным наследником. Когда Джеймс недавно прибыл в Англию, бездетный маркиз радостно приветствовал его, единственного сына своего умершего младшего брата Френсиса, в роскошном родовом поместье Моршем-Холл на дорсетском побережье. Джеймс, по собственному выражению старика, «был ответом на истовые молитвы, обещанием будущего для древнего рода, которому грозило вымирание».

Начиналось второе действие пьесы, а он чувствовал себя пригвожденным к месту разверзшимся злом предательства давних дней. Не покидала мысль, что эта приятная девушка может стать потенциальным орудием в чьих-то руках.

— Когда вы возвращаетесь в Найтхед? — Джеймс услышал собственный вопрос, как будто заданный кем-то другим.

Моментально взлетевшая вверх тонкая бровь дала ему знать, что Селина видит, насколько неуместен вопрос.

— Простите, если мое любопытство задевает вас. Я так давно не был в обществе и все еще забываю, что здесь правила приличия более строги. — Он лгал, но она едва ли когда-либо узнает это. — Замок Блэкберн — мой… мой первый дом, которым я владею в Англии. Я теперь как ребенок с новой игрушкой.

Мимолетно проскользнула мысль, что давно уже было пора начинать совсем другие игры. Джеймс всегда легко добивался побед над женщинами, но он обнаружил, что ему скучно думать еще об одном таком завоевании. Хотя женщину, сидевшую напротив, можно считать какой угодно, но только не скучной…

— Замок Блэкберн? — Она чуть наклонилась, и он заметил, что платье сидит на ней не совсем так, как надо, из-за высокой, полной груди. — Если это тот самый замок Блэкберн, который я знаю, то он принадлежит старому сквайру Лоудеру до самой его смерти. Это меньше трех миль от Найтхеда.

У Джеймса пересохли губы.

— То самое место, — сказал он Селине. — Как я понимаю, вы бывали в Блэкберне?

— Нет, не внутри. Сквайр жил очень уединенно, я слышала. Но я много езжу верхом, потому что… — Она умолкла в нерешительности. — В общем, я проезжаю мимо замка по нескольку раз на неделе.

Она отвернулась и глубоко вздохнула. Это движение почти высвободило из-под корсажа стоявший торчком бледно-розовый сосок. Джеймс судорожно глотнул и крепко прикусил нижнюю губу. При виде ее пышных грудей ему захотелось коснуться ее кожи, напоминавшей атлас цвета слоновой кости. Он хотел бы сдернуть лиф вниз, чтобы его руки наполнились ее плотью, хотел бы толкнуть ее на душистую траву, или на мягкие простыни, или даже здесь на пол и узнать вкус ее полных губ, ее шеи, этого соблазнительного соска, что превратится в твердый бутон у него между зубами. И когда она застонет и забьется под ним, выпрашивая все, чему он научил бы ее с таким удовольствием, тогда придет время для остального…

— Желаю вам насладиться вашей игрушкой, — сказала неожиданно Селина. У него возникло ощущение, что она прочитала его мысли, и он чуть не задохнулся. Но она, конечно, имела в виду замок.

— Благодарю вас. И надеюсь, вы разрешите заглянуть к вам в Найтхед?

Она взглянула ему прямо в глаза, и он сжал за спиной руки в кулаки. Эта девушка — золото, она как картина, написанная в медово-кремовой гамме…

— О, разумеется. Однако я не вернусь в Дорсет до конца сезона. Но потом буду рада принять вас.

— Быть может, вы позволите навестить вас в Лондоне?

— О-о! — На мгновение ее демонстративная холодность исчезла. — Мы остановились на Керзон-стрит. Но я не уверена…

Он улыбнулся успокаивающей улыбкой:

— Благодарю вас. Тогда — до встречи?

— До встречи. — Ее ресницы опустились. Джеймс удалился.

Задернув портьеры ложи, Джеймс присоединился к Вон Телю, который поджидал его в конце коридора.

— Вы похожи на человека, побывавшего в бою, — заметил Вон Тель. — На человека, который сражался, победил и насладился каждым прожитым мгновением.

— Ты, как обычно, проявляешь выдающиеся способности к умозаключениям. Да, я сражался и одержал победу. — Достигнув лестницы, ведущей вниз, Джеймс зашагал через две ступени. — Это была лишь первая схватка, мой друг, но я установил, что начинаю оценивать предстоящую войну с гораздо большим удовольствием, чем ожидал.

— Не хотите ли вы…

— Не хочу ли я объяснить, что имею в виду? — Джеймс засмеялся и сразу оборвал смех. — Да, объясню. Я только что узнал прекрасную девушку с великолепной фигурой. У нее огромные золотистые глаза, которые показывают всю искусственность ее холодно-сдержанных манер. И, Боже правый, какой зрелости она достигла!

Вон Тель засмеялся:

— Мы говорим о мисс Годвин?

— Ну конечно.

Они вышли на улицу, и Джеймс жестом подозвал своего кучера. В карете он продолжил:

— Вон Тель, сегодняшний вечер даже превзошел мои ожидания. Я только что познакомился с женщиной, которая поможет мне получить именно то, ради чего я приехал в Англию.

— Рад за вас.

— Да, для радости есть все основания. Если инстинкт меня не подводит, моя маленькая невинная помощница быстро научится очень многому… А я с удовольствием буду давать ей урок за уроком.

Глава вторая

Дариус Годвин пошевелился, чтобы облегчить проститутке доступ к застежкам на бриджах.

— Ах, какой молодец, какой молодец, — проворковала Сочный Персик тем же нежным многообещающим голосом, как при всех предыдущих своих визитах в Дорсет, куда привозили ее отец и сын Летчуизы. Пышнотелая (именно такие нравились Дариусу), бесстыдная в своем умении, она была непохожа на мнимых девственниц, которых предпочитали Бертрам и Персиваль Летчуизы. Вот и сейчас из дальнего угла единственного помещения в этом лесном домике без окон, где с похотливым усердием развлекались за любимым занятием Летчуизы, можно было слышать искусственно мучительные стоны и громкие вопли.

— Скорее же, Персик, — простонал Дариус.

В притворном ужасе она провела тыльной стороной ладони по лбу:

— Воображаю, что будет, если нас здесь найдут? Тогда я погибла.

Он ответил, как и полагается по ритуалу:

— Мы все рискуем. Каждую минуту нас могут застукать. Но пока этого не случилось, будем наслаждаться каждым мгновением.

На самом деле любовный храм Годвина, расположенный в самом заброшенном уголке поместья Найтхед, постороннему показался бы обыкновенным складом для бревен и хвороста. Вероятно, были люди, видевшие это строение. Но никто, помимо избранной Дариусом кучки соратников по наслаждениям, не подозревал, что в действительности происходит за его стенами…

Принимая профессиональные ласки, Дариус продолжал размышлять. Эта сука, его жена, абсолютно холодна с ним. Однако он прекрасно знал, как она распалялась с неотесанными юнцами, которых ухитрялась затаскивать в свою постель. Она сама рассказывала ему об этом со всеми подробностями. Но скоро он будет отомщен! Бертрам Летчуиз обеспечит его наличными, в которых он нуждался, чтобы перебиться в Найтхеде оставшиеся несколько месяцев. Он близок к цели!

Бертрам и его дохлый отпрыск заполучат Селину. Мери достанется Найтхед, точнее то, что осталось от поместья. А он получит наконец награду, которой добивался целых двадцать лет. Он станет свободным!..

— Ах, как мило!

Дариус уловил насмешку в словах подошедшего к ним Бертрама Летчуиза, но даже не потрудился открыть глаза.

— Пожалуй, я дам себя убедить в преимуществе некоторых вещей, которые предпочитаешь ты, — добавил Бертрам, глядя на Сочного Персика.

— Присоединяйся к нам. — Дариус сделал щедрый жест, приглашая его на подушки по другую сторону от своей партнерши.

— Ты очень добр, — сказал Летчуиз, неуклюже опускаясь вниз. Он подпер свою квадратную голову жирной ладонью. — Но мне, вероятно, придется подождать своей очереди у Сладкой Лили.

От нечего делать он поиграл одной из грудей Персика, то держа ее на весу, то подбрасывая вверх.

Возмущенный Дариус с трудом заставил себя сдержаться и не осадить невежу. Пожалуй, пришло время обмозговать известное дельце.

— А ты не считаешь, что для тебя было бы лучше, если бы я отменил вывоз Селины в свет? Ты обошелся бы без всех этих учтивостей и быстрее завладел ею.

Летчуиз поднял голубые, казавшиеся такими невинными глаза.

— Мысль, конечно, соблазнительная. Но, боюсь, тебе придется выполнять эту часть нашей договоренности. Я хочу, чтобы девицу видели. Каждый молодой жеребец из общества будет лелеять мечту спариться с прекрасной Селиной. Однако ему будет дано увидеть лишь то, как ее приберет к рукам достойнейший. Наконец-то все познают мою истинную силу.

Дариус понимал, что Селине предстоят весьма неприятные моменты. Но, пустяки, речь идет лишь о временных неудобствах. Мужу надлежит научить девушку быть послушной женой. Удовлетворять желания мужа должно стать ее отрадой. Дариус не потерпел бы краха в собственной супружеской постели, если бы своевременно, как можно раньше подчинил жену своей воле.

— Персиваль! Черт бы побрал этого малого, — беспокойно заерзал толстяк. — Надеюсь, он как-нибудь соберется с силами после венчания.

— После венчания? — Дариус начал одеваться. — Каким образом свадьба затрагивает твоего сына?

— После свадьбы… — начал было Бертрам, но его прервало появление младшего Летчуиза. С опухшими глазами, в одной рубашке, тот едва волочил ноги, обнимая за плечи всклокоченную женщину. Белое муслиновое платье многозначительно свисало клочьями с ее пышного тела. — После свадьбы я так же буду готов поделиться, как и всегда. Но может статься, у меня не будет хватать терпения всякий раз дожидаться, пока Персиваль получит удовлетворение.

Глава третья

Не должно быть никаких помех для осуществления его плана. Ничто не сможет помешать!.. Опершись локтями на стол красного дерева, Джеймс сидел в библиотеке прекрасного особняка, который он приобрел на Гровнор-сквер, и пытался сосредоточиться на бумагах, лежавших перед ним. Каждое утро приходили свежие сообщения с острова Пайпан о положении дел в судовладельческой и торговой империи, унаследованной от отца. Бизнес процветал, так будет и впредь. Держа свои чувствительные пальцы на пульсе мировых событий и поддерживая взаимовыгодные связи с Восточно-Индийской компанией, он обеспечивал постоянный рост своего состояния. Так же успешно он добьется и своих целей здесь, в Англии.

Джеймс представил себе мисс Годвин, ее восхитительную фигуру и настороженные золотисто-карие глаза. Мисс Селина Годвин оказалась тем самым недостающим звеном в плане, которое компенсировало бы недостаточную его осведомленность. Она дала бы ему два бесценных вида оружия — время и удобный случай. Джеймс достал из стола коробку сигар и забарабанил пальцами по крышке.

— Ты будешь моей, Селина, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. «Познать власть глаза» — всплыли в его памяти слова отца.

Френсис Сент-Джайлс — несмотря на тяжелое состояние, до самого конца он оставался в полном сознании — рассказал сыну:

— Моя мать говорила, что мне предстоит познать власть глаза. По ее словам, это послужит мне ключом к сокровищам Сейнсбери. Они спрятаны в сейфе в подвале под полом библиотеки. Драгоценности принадлежат семейству Сейнсбери в течение жизни уже многих поколений. Их всегда наследовали по женской линии. У нас в семье не было дочери, и мать хотела оставить сокровища мне — младшему сыну, поскольку мне не достанется состояние моего отца. Она пообещала в свое время объяснить все, что нужно знать, чтобы открыть сейф. К сожалению, она умерла прежде, чем наступило то самое «свое время». Я должен был вернуться и найти то, что принадлежит мне. Я всегда хотел сделать это. Теперь сокровища Сейнсбери станут твоими. Владей ими, Джеймс. Дариус Годвин предал и ограбил меня. Уничтожь его во имя нашей чести и верни Найтхед. Драгоценности ожидают тебя под полом библиотеки в Найтхеде. Мне известно, что Годвины разнюхали о существовании клада. Но я знаю и то, что они не могут найти его. Сделай свое дело, Джеймс, ради нас всех. И используй то, чего эти бандиты особенно домогаются, для их уничтожения.

Когда-то отец Френсиса изгнал из дома его самого, его жену и их маленького сына Джеймса. Причину своей немилости он не пожелал объяснить. Но в тот самый день, когда Френсис отправлял семью из Англии, «верный друг» Дариус Годвин вместе со своей не скрывавшей торжества женой преспокойно вступил во владение Найтхедом.

— Годвин заплатит за все! — поклялся Джеймс отцу. — Я верну все, что по праву принадлежит нам.

— Власть глаза, — задумчиво произнес Джеймс. Само по себе это выражение ничего не значило, но, владея деталями, которые отец успел сообщить сыну, и тем, что спрятано под двойной крышкой заурядной сигарной коробки, наследник семьи Сент-Джайлс сможет выполнить данное отцу обещание.

Он открыл коробку, нажав на тайную пружину под крышкой. В руках у него оказались два предмета — тонкая дамская золотая цепочка с медальоном и тяжелое золотое мужское кольцо с глубоко вырезанными инициалами, ничего не говорившими Джеймсу. Инструкции отца гласили, что он обязан тщательно беречь эти вещи: кольцо укажет путь к кладу, а без медальона владение сокровищами принесет смерть…

Джеймс положил украшения на место, защелкнул секретную крышку. Он выполнит клятву.

— И ты мне поможешь в этом, Селина! — вырвалось у него.

Дверь распахнулась, вошла китаянка Лиам.

— Вы так кричите наедине с собой, — сказала она, аккуратно пряча руки в длинные рукава пурпурного платья с застежками у горла. — Пора возвращаться домой.

— Мы не скоро вернемся на Пайпан, ты прекрасно это знаешь!

Джеймс сердился на девушку: какой прок без конца твердить одно и то же. Но даже в таком состоянии он всегда думал, что если бы ему предоставили возможность выбрать сестру, он хотел бы, чтобы у нее была стойкость Лиам.

Она стояла в луче полуденного солнечного света, проникавшего через узкое окно, — сверкающая, как драгоценность, в своем богатом парчовом платье. Внимательно посмотрев на Джеймса, она бесстрастно сказала:

— Этот Лондон, мистер Джеймс, выводит вас из себя. Вам надо…

— Лиам, — сказал Джеймс с едва заметным упреком в голосе, — прекрати эти разговоры. Мы останемся в Англии, пока я не закончу здесь свои дела.

Любое упоминание о подлинном характере этих дел было бы неразумным. Эта маленькая женщина считала себя призванной защищать Джеймса. За десять лет, прожитых ею в семействе Сент-Джайлс, она нашла много способов проявить свою ревностную лояльность и как следует попортить кровь каждому, кто заслуживал ее негативную оценку. Но в деле с Дариусом Годвином и его женой молодой Сент-Джайлс собирался всем виновным воздать должное от своего собственного имени.

Однако добрая забота и моральная поддержка Лиам, как всегда, подействовала на Джеймса успокаивающе.

— Лучше расскажи мне, как твои успехи с нашей прислугой?

Лиам гордо вскинула голову, продемонстрировав все великолепие сложного сооружения из косичек, переплетенных тончайшей ленточкой алого бархата.

— Они подают надежды, — коротко сказала она.

— Понятно. — Сомкнутыми руками Джеймс подпер подбородок. — Скучновато для тебя.

Лиам всегда могла заставить его улыбнуться. Ее оживление неизбежно заражало каждого, кому она благоволила.

— Слуги все еще не решаются делать те упражнения, которым я их обучила. Но я буду стоять на своем.

Джеймс громко захохотал.

— Упражнения? Ты хочешь сказать, что эти бедняги должны под твоей командой бегать размеренным шагом, как прислуга в нашем доме на острове?

Она строго поджала губы:

— Это необходимо. И весьма полезно для них. В свое время они скажут мне спасибо.

Внезапно нахмурившись, Лиам наклонилась, чтобы ослабить узел на галстуке Джеймса, сняла его и расстегнула несколько пуговиц на его полотняной белой рубашке свободного покроя.

— Вы перенимаете обычаи этих набитых опилками фазанов из Лондона. Вот теперь вам будет удобнее.

Из невидимого кармана она вынула плоскую, покрытую эмалью коробочку и открыла крышку.

— А теперь будет еще лучше.

Молча Лиам приподняла его подбородок и слегка смазала маслянистой жидкостью напряженные мускулы шеи. Джеймс закрыл глаза, глубоко вдохнул нежный аромат сандалового дерева и взял ее маленькие руки в свои.

— Спасибо.

В действительности ему полегчает, когда миссия в Англии будет выполнена.

— Сыграй мне. Я и правда перенапрягся.

Она быстро скользнула по роскошному шелковому ковру с черно-красным орнаментом и зажгла благовония в трех золотых чашах, которые держали в зубах драконы из слоновой кости. Затем опустилась перед камином и положила себе на колени гладко отполированную деревянную лютню. Ее темноволосая головка склонилась над старинным инструментом, и, перебирая тонкими пальцами струны, она заиграла легко запоминающуюся мелодию.

Лиам попала в дом отца Джеймса в десятилетнем возрасте — маленькая прекрасная черноволосая девочка с чуть смуглой, оливкового оттенка кожей и глазами, в которых горел непоколебимый дух. В тот незабываемый день Джеймс с Вон Телем переправились с острова на материк и бродили по китайскому многолюдному базару. С закипавшим бешенством Джеймс наблюдал, как маленькую девочку выставили на продажу. Она стояла на помосте, и несколько раскормленных, осыпанных драгоценностями мужчин в одеждах из самых дорогих тканей рассматривали ее. Вон Тель шепнул Джеймсу, что это князья, приехавшие из дальних провинций за свежим пополнением для своих гаремов.

Твердой рукой Вон Тель удерживал Джеймса от вмешательства, но это удавалось ему лишь до тех пор, пока, по указанию одного из титулованных покупателей, аукционер не начал срывать одежду с ребенка. Нетерпеливый покупатель, дрожа от возбуждения, вскарабкался на помост, подхлестываемый циничными выкриками, и принялся ощупывать кричавший от ужаса «товар».

Даже много лет спустя Джеймсу приходилось закрывать глаза, чтобы прогнать воспоминания. Происшедшее тогда на рынке наверняка навечно осталось и в памяти продавца, и толстого сладострастна. Словно обезумев, Джеймс бросился на них, используя преимущества тонкого смертоносного кинжала, подаренного ему Вон Телем. С тех пор продавец стал смотреть на мир одним-единственным глазом, а сановник едва ли смог быть полезным женскому полу…

— Вон Тель ведет себя как горный медведь, занозивший лапу, — сказала Лиам.

Джеймс потянул носом, вдыхая едва уловимый опьяняющий аромат благовоний с острова Пайпан. Он даже не заметил, что девушка перестала играть.

— Если ты допекаешь его, как меня, то я не удивляюсь, — ответил Джеймс.

Дверь снова распахнулась, впустив того, кто стал предметом их разговора. Вон Тель подошел к коленопреклоненной Лиам и предложил ей руку:

— Твои таланты требуются на кухне, — засмеялся он, закинув назад голову и обнажив крепкие крупные зубы. — Кухарка явно обнаружила «тварей» в кладовой и требует их немедленного удаления. Иначе она уедет сей момент.

Ухватившись за его большую руку, Лиам поднялась.

— Эти люди никогда не смогут понять, что пища должна быть свежей. То, что она называет «тварями», — всего лишь пара молочных поросят. Я их купила вчера у фермера, проезжавшего по рыночной площади. Фермер доставил их, как я просила, к черному ходу, и животные, как положено, сидят в клетке. Там они и останутся, пока не будут забиты для кухни.

Джеймс отвернулся, пытаясь скрыть усмешку. Потом сказал, снова глядя на Лиам:

— Совершенно очевидно, тебе еще придется много потрудиться, чтобы утвердиться в качестве домоправительницы. Иди и успокой миссис Апхилл.

Пробурчав что-то на своем родном языке, Лиам ушла. Едва голос ее стих и дверь за ней закрылась, Джеймс и Вон Тель дружно расхохотались.

— Боюсь, наша экзотическая маленькая воительница преподаст прислуге уроки, коих им не забыть вовек, — проговорил наконец Джеймс. — Уверен, я принял правильное решение, поручив ей руководство по дому, чтобы занять работой. Было бы хуже, если бы мы позволили ей совать нос в иные дела.

Вон Тель сразу стал серьезным:

— Скоро нам предстоит принять гостя. Ваш дядя известил, что намерен заехать.

— Проклятие! — Джеймс сбросил ноги со стола, — Больше не употребляй, говоря о нем, выражение «ваш дядя». Чего он добивается? Я же говорил ему, что вскоре дам о себе знать.

Прибыв в Англию, Джеймс сразу жеотправился в Дорсет и согласовал условия договора, на которых был готов принять наследство. Маркиз в итоге одобрил условия, включая настоятельное требование Джеймса не встречаться друг с другом без предварительного оповещения.

— Успокойтесь, мистер Иглтон, — сказал Вон Тель с тенью улыбки, больше всего выражавшей удовлетворение. Ему всегда нравилось быть в курсе событий. — Ваш дя… Этот джентльмен нуждается в вас.

— У меня нет времени изобретать разные поблажки для моего дя… для маркиза Кастербриджа.

— Конечно. — Вон Тель опустился на диван, заваленный подушками в чехлах из темно-зеленого шелка. — Два дня назад вы познакомились с девицей Годвин. Я думал, к этому времени вы уже…

— Меня не интересует твое мнение о том, что мне предстояло сделать к этому времени. — Дьявольщина, этот Вон Тель обладает возмутительным свойством высказывать сомнения, одолевающие самого Джеймса, как раз тогда, когда он пытается их развеять. — Я займусь девицей по собственному усмотрению. Спешить некуда.

— Так ли?

Джеймс вскочил и отвернулся к окну, угрюмо уставившись на лужайки, удивительно приятные для глаз. Ласточки стремительно проносились в ярко-голубом весеннем небе.

— С девушкой надо спешить, но я намерен подступиться к ней наверняка. В ней что-то есть, Вон Тель. Она не такая, как все. Она невинна, уверен в этом. Но я прочитал недоверие в ее глазах, какое не ожидал встретить у столь юной и неопытной особы. Что ты разведал о человеке, который посватался к ней?

— Довольно много, причем ничего приятного.

Джеймс повернулся к нему:

— Расскажи-ка.

— Может быть, стоит подождать приезда маркиза с коротким визитом. Я подозреваю, что, как только вы выслушаете меня, вам сразу захочется безотлагательно запланировать визит к мисс Годвин.

— У нее зародились нежные чувства к «жениху»? — резко спросил Джеймс. — Поэтому мы должны спешить? Есть опасность, что она совершит что-нибудь непредсказуемое?

— Вроде побега с этим типом? — Вон Тель покачал головой. — Сомневаюсь. Мои опасения совсем иного характера. Потерпите, пожалуйста.

— Потерпеть? — Джеймс заметался по комнате. — Я слишком долго был терпеливым, и мой отец до меня слишком долго терпел.

— Ваша горячность только повредит вам, — сказал Вон Тель. — Всего несколько месяцев назад вы даже не думали о Найтхеде… и сокровищах.

Джеймс прекратил метаться. Глаза их встретились. Они смотрели друг на друга спокойно. В день смерти Френсиса Сент-Джайлса Джеймс рассказал Вон Телю о последней воле отца. Они не давали друг другу обета молчания, но с того момента сказочные сокровища, поиск которых стал для Джеймса даже более важной целью, чем возврат Найтхеда, никогда не упоминались… вплоть до сегодняшнего дня.

— Сокровища… — медленно проговорил Джеймс. Мой отец был уверен: его лишили его наследства из-за какого-то заговора, устроенного Дариусом и Мери Годвин. Думаю, он был прав. Я считаю, как и мой отец, что Годвин каким-то образом узнал о сокровищах, спрятанных в Найтхеде, и решил найти способ присвоить их. Для этого ему необходимо было изгнать друга детских лет — моего отца — из его собственного дома.

— У вас нет доказательств.

— Я их добуду. Я жил с родителями в Найтхеде почти до одиннадцати лет. Затем по причинам, которые мой дед предпочел не объяснять, он подверг опале моего отца. Он заявил собственному сыну, что тот его опозорил и что ему лучше убраться из Англии. И отказался объяснить, какое же преступление тот якобы совершил против фамильной чести.

— Это было давно.

Джеймс стукнул кулаком по столу:

— И ты считаешь, я должен простить и забыть?

— Вы же знаете, я только исполняю свою обычную задачу: пытаюсь обеспечить все необходимое, чтобы вы хорошо подумали, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, последствия которых могут оказаться необратимыми.

Вон Тель переключил свое внимание на черный лакированный шкафчик в торце дивана и некоторое время разглядывал дракона, вырезанного из слоновой кости на его дверце. Потом продолжил:

— Вы все еще уверены, что Годвин не нашел сокровищ?

— Я укрепился в своем мнении. Если б он нашел их, то давно уехал бы из Дорсета. Помни, он остается в Найтхеде не по праву владельца, а по договоренности с моим дедом. Об этом соглашении я даже не осмелился говорить с дядей. Имей Годвин хоть какой-то шанс выйти из такого положения, этот узурпатор давно бы ухватился за него. А если бы он уже завладел тайным кладом моей бабушки, ему совсем не нужно было бы выдавать замуж дочь, чтобы добыть наличные из нового источника. Я подозреваю, даже теперь, когда Мери Годвин якобы недомогает и не в состоянии путешествовать, они на самом деле заняты розыском драгоценностей.

— Джеймс, почти двадцать лет Годвины владеют Натхедом. По словам твоего отца, сокровища спрятаны там. Он также сообщил тебе, что, как он думал, Годвин подслушал рассказ твоей бабушки об истории клада и о том, где они хранятся. Почему же Годвин не нашел их?

— Потому что, как и я, он до сих пор не располагает всеми составными частями ответа на загадку.

— Вы тоже готовы затратить двадцать лет жизни на поиски побрякушек?

— Нет, — ответил Джеймс, выпрямившись. — У меня есть некоторые преимущества перед Годвином. — Вон Тель ничего не знал о кольце, медальоне и сейфе. Ради безопасности верного слуги, Джеймс не посвящал его в эту тайну.

— Очень хорошо, — Вон Тель раскинул руки в стороны, — я готов сделать все, что вы скажете. И надеюсь, владение пригоршней драгоценных камней и прекрасных безделушек стоит того риска, на который, возможно, придется пойти. Джеймс, как ты убедишься, это опасные люди.

Опасные люди… Словно прозвучало эхо отцовского последнего предостережения. Даже поручая сыну покончить со старыми проблемами, отец предупреждал молодого человека, как опасно иметь дело с людьми, потратившими двадцать лет на бесполезные поиски.

Взгляд Джеймса скользнул по сигарной коробке.

— Вон Тель, я обдумываю все, что ты мне говоришь, но никогда не делай поспешных выводов относительно подлинных мотивов моих действий в этом предприятии. Мои отец и мать оставили в Англии все, что они любили больше всего на свете. Мать умерла намного раньше положенного ей срока потому, что жила в совершенно негодном для нее климате. Она не жаловалась отцу, ибо его предприятия процветали. Она не могла заставить его бросить то, что заменяло ему родной дом. Только после ее смерти отец узнал, как долго она страдала. Горечь утраты разбила его сердце и надорвала душу. Он рассчитывал сам вернуться в Англию и разделаться с Годвинами, чем я и занят теперь. Это ради них, моих родителей, я борюсь за восстановление справедливости. А не ради горсти драгоценных камешков…

Глаза Вон Теля сверкали темным огнем под косматыми, низко нависшими бровями.

— Как всегда, мистер Иглтон, в этом деле я ваша правая рука, а если потребуется, и левая.

Джеймс коротко кивнул:

— Как мы говорили прежде, будет лучше, если Лиам никогда не обнаружит…

— Не продолжайте. — Вон Тель широко улыбнулся и, прислушавшись, сказал: — Кажется, прибыл маркиз Кастербридж, мистер Иглтон.

— Так иди же поприветствуй его, приятель. И, надеюсь, ты будешь помнить мое нынешнее имя, не повторяя его так часто.

Не проявив никаких признаков радости, Вон Тель исчез.

В интересах безопасности было решено дворецкого в дом не нанимать. До настоящего времени визитеры приходили в явное восхищение от странного дома загадочного мистера Иглтона и рассказывали всем о необычном человеке восточного происхождения, выполнявшем там обязанности дворецкого. Упоминали и об экзотически красивой девушке китайского типа, служившей домоправительницей. К служебным обязанностям Лиам молва быстро добавила еще уйму разных постов, из которых должность служанки мистера Иглтона была самой уважительной.

— Да, да, да. Понял вас. Я сам найду, куда пройти, — услышал Джеймс рокочущий бас дяди Огастеса. Он возвел очи горе и отдался на волю судьбы. Нельзя позволить этому кипевшему энтузиазмом родственнику помешать тому, что должно свершиться. Сомнений нет, старик вновь попробует уговорить Джеймса публично признать свою подлинную личность и занять в обществе законное место наследника Кастербриджей — их титула и владений.

Джеймсу пришла — с опозданием — мысль, что дядю надо было бы принять в голубом салоне, еще не отделанном в восточном вкусе. Но раз гость уже приближался к библиотеке, придется ему довольствоваться ее азиатским стилем.

— А, ты здесь, мой мальчик! — с этими словами в комнату вступил третий маркиз Кастербридж, ведя под руку справа от себя потрясающую юную рыжеволосую красавицу, а слева — сногсшибательную брюнетку, несколько более зрелую годами.

— Милые мои, разрешите представить вам Джеймса Иглтона, сына моего давнего и верного друга, почившего э-э-э… Альфонса Иглтона. Он из нортумберлендской ветви Иглтонов. Джеймс недавно возвратился с Востока, с Пай-пана — это его собственный остров. Э-э… Альфонс купил его. Судовладелец, вы знаете. Я добавлю: отвратительно успешный делец. У него было больше денег, чем он мог хотеть. Или это просто слухи.

Джеймс поймал себя на том, что стоит, открыв рот, и поспешил захлопнуть его. И тут же заметил, как Вон Тель поджал губы.

— Эти милые леди достаточно добры, чтобы уделить малую толику своего времени такому дряхлому старику, как я.

В пальто цвета кларета, желтых бриджах, в жемчужно-сером, затканном гирляндами роз шелковом жилете, накрахмаленном галстуке из муслина в восточном стиле, он вовсе не выглядел стариком. Его типичное для Кастербриджей лицо патрицианского типа, пышущее здоровьем, прямая спина, гибкий стан — все свидетельствовало о чем угодно, но только не о старении.

— Это, — он наклонился в сторону брюнетки, — Сибил, графиня Лафоге. Живет здесь из-за временных неудобств во Франции.

Графиня, завороженно следившая за дымкой благовоний, перевела взгляд на Джеймса, медленно кивнула и протянула ему нежную руку.

— Мадам, — склонился он и слегка коснулся губами гладкой белой кожи. — Или Лафоге бежал из Франции от «неудобств» в совсем юном возрасте, или женился на женщине, которая годилась ему во внучки.

— А это, — сказал с едва заметной нервозностью Кастербридж, глядя не на рыжеволосую красавицу, а на Джеймса, — это леди Анастасия Бленкинсоп, дочь графа Уитона.

Джеймс повторил соответствующий ритуал приветствия. На этот раз нежная рука задержалась в его ладони по желанию леди. На Анастасии было желтое муслиновое платье, назначением которого было скорее открывать как можно больше соблазнительного, чем скрывать. Она взглянула на Джеймса огромными зелеными, обещающими мирские радости глазами и состроила кокетливую гримаску, что означало замаскированное приглашение.

— Безмерно рада познакомиться с вами, мистер Иглтон. — Все еще не отнимая руки, леди Анастасия наклонилась вперед, без сомнения желая предоставить ему лучший обзор своих неоспоримых прелестей, и добавила: — Маркиз заверил меня, что у нас с вами может быть много общего.

Джеймс прикусил нижнюю губу и поднял бровь. О чем, хотел бы он знать, может идти речь?

— Меня постигло несчастье несколько месяцев назад: я потеряла жениха — он воевал на Пиренейском полуострове. — При разговоре леди Анастасия глубоко вздыхала, высоко поднимая весьма сильно обнаженную грудь. — И меня уговорили провести еще один сезон в Лондоне, чтобы отвлечься от моей скорби, конечно.

Кастербридж, очевидно, решил, что Джеймс вполне может быть в числе тех, кто посодействует ей в этом. Маркиз, без всяких сомнений, уже давно охотится за потенциальным племенным материалом женского пола, чтобы помочь поскорее заполнить слишком уж долго пустующую детскую во дворце Кастербридж.

Дядя, конечно, был достаточно мудр, чтобы почувствовать, когда большое состояние (и некоторые другие обстоятельства) могут перевесить предполагаемое отсутствие высокого титула. Если Джеймс не ошибался, именно так была настроена леди Анастасия.

Она снова вздохнула и, как заметил Джеймс, слегка зевнула от скуки.

— Милорд, — обратился к своему дяде Джеймс. Он уже полностью овладел собою и вежливо высвободил свою руку из руки красавицы. — Вы очень добры, что заехали ко мне, но я, конечно, не смею вас задерживать…

— Вовсе нет, вовсе нет, — сияя улыбкой, возразил маркиз и, так не сумев освободиться от цепкой хватки леди Анастасии, все же ухитрился пожать руку Джеймсу. — Самое малое, что я могу сделать для сына моего доброго Альфонса. Помню, когда Альфонс и я путешествовали по э-э… Китаю, нам попался тигр-людоед. Он опустошал целые деревни, населенные туземцами, и… То есть мы оказались во владениях этого тигра-людоеда. Я в самый неподходящий момент замечтался и… Словом, если бы не Альфонс…

Джеймс осмелился взглянуть в глаза Вон Телю, и на него немедленно напал приступ кашля.

— А еще было дело, когда…

— Прошу вас, — Джеймс уже был не в состоянии откладывать еще дальше акт гостеприимства и указал гостям на один из трех диванов. — Присаживайтесь. Мой отец был очень сдержанным человеком и терпеть не мог, когда его восхваляли.

— Уж это точно. — Глаза маркиза горели, как у посвященного в тайну. — Однако, мой друг, нам пора. Я пообещал моим двум прекрасным птичкам прогулку по Гайд-парку. Ты знаешь — новый открытый экипаж. Канареечного цвета. Все с ума сойдут.

— Безусловно. — Джеймсу очень хотелось остаться один на один с маркизом и повторить ему основы их взаимоотношений. — Верно ли, что вы, милорд, решили остаться в Дорсете в сезон этого года?

Кастербридж надул щеки:

— Быть может, тебе сказали правильно. Вероятно, я не останусь в городе больше чем на неделю-две, самое большее три. На месяц — это предел.

Джеймс остановил маркиза предупреждающим взглядом.

— Скажите мистеру Иглтону, почему мы здесь, — проворковала леди Анастасия тихим медовым голосом. — Я уверена, ему будет очень приятно.

— Да, — сказал Кастербридж. — Чуть не забыл. Мы устраиваем празднество через неделю, мой мальчик. Приглашение придет. Но леди Анастасия пожелала воспользоваться поводом, чтобы пригласить тебя лично.

Леди Анастасия скромно опустила густые начерненные ресницы, но никак не попыталась скрыть свой интерес к Джеймсу:

— Маркиз мне сообщил, что у вас нет знакомых в Лондоне. Жду с нетерпением того дня, когда смогу избавить вас от одиночества на этом празднике.

Ресницы вспорхнули вверх, открыв обольстительные, видавшие виды глаза.

— Огастес, — сказала леди Сибил, пристально взглянув на маркиза, — думаю, мы уже надоели сыну вашего старого друга. Кроме того, мы не собираемся упустить все солнце и всех друзей в Гайд-парке…

В этот момент пурпурное сияние возвестило Джеймсу, что к ним приближается не кто иной, как Лиам. Бесшумно скользнув по толстому персидскому ковру, она подошла к Вон Телю. Джеймс заметил, как его слуга нахмурился, чтобы предостеречь ее, на что она не обратила ни малейшего внимания.

— Лиам, — Джеймс жестом пригласил ее подойти к ним. — Ты очень вовремя. Познакомься со старым другом моего отца, маркизом Кастербриджем.

Девушка приблизилась и остановилась перед гостем и его спутницами. Поклонившись, она сказала ясным звонким голосом:

— Рада познакомиться с вами, маркиз.

Как и следовало ожидать, лицо Кастербриджа выразило полное восхищение.

— Дорогая моя, я несравненно больше осчастливлен знакомством с вами.

Леди Сибил тоже сверкнула чарующей улыбкой. Леди Анастасия не соизволила улыбнуться:

— Вы так остроумны, мистер Иглтон. Нам суждено постоянно искать, как бы стать оригинальным. Ваша восточная вещица — как раз то, что надо.

— Лиам является… — начал было Джеймс.

— Весьма признательна данной персоне за ее комплимент, — быстро сказала Лиам, взяв под руку Джеймса подобно тому, как две другие женщины держали под руку Кастербриджа. Она прильнула к Джеймсу и озарила его обожающей улыбкой.

— Твое очарование и любезность воодушевляют нас всех, — сказал Джеймс, наслаждаясь происходящим. Он коснулся губами нежной щечки, прежде чем снова взглянул на своих гостей. Маркиз открыто ликовал, на лице его появилась плутовская усмешка.

— Мои дамы горят желанием ехать. Надеюсь увидеть тебя на празднестве, мой мальчик.

Джеймс склонил голову. Он готов был молиться, чтобы леди Анастасия не допустила вновь ошибку, стараясь задеть Лиам. Результаты могут быть плачевными, не для китаянки конечно. В сопровождении Джеймса и Лиам маркиз и его свита проследовали в вестибюль мимо склонившегося в поклоне Вон Теля, который тут же поспешил опередить их, чтобы вручить маркизу цилиндр и трость с рукояткой из слоновой кости.

В дверях маркиз обернулся:

— Нынешний сезон обещает быть интересным, не так ли, Джеймс? — сказал он, переводя глаза с племянника на леди Анастасию, вновь одарившую Джеймса взглядом, полным многозначительных обещаний.

— В высшей степени интересным, — согласился Джеймс. Да, сезон будет гораздо более захватывающим, чем мог себе представить его усердный дядюшка. — Желаю удачной прогулки.

Гибкая фигура леди Анастасии снова склонилась, наглядно демонстрируя еще раз выпуклости ее нежной груди и соблазнительное сверкание бедер сквозь полупрозрачный муслин. Она взглянула на Джеймса через плечо:

— Так, значит, через неделю? — Ее взгляд обратился в сторону Лиам. — Постарайтесь хорошо отдохнуть, мистер Иглтон. И естественно, — добавила она по-французски, — я буду счастлива помочь вам всем, чем смогу.

Наконец гости удалились.

— Я буду счастлива помочь вам всем, чем смогу, — сказала Лиам с долгим глубоким вздохом.

— Ну-ну. — Джеймс едва сдержал смех. — Леди… леди Анастасия… Она, между прочим, была всего лишь вежлива и любезна по отношению к незнакомому человеку.

Лиам, стоявшая перед ним скрестив руки, вздернула подбородок:

— Как я и думала, вы совершенно не готовы к общению с этими изощренными английскими женщинами.

Глава четвертая

— Пожалуйста, Селина, не делай этого. — Летти преградила ей путь к лестнице.

— Я знаю, чего хочу, — сказала Селина, порывисто обняв Летти за плечи. — Ты слишком сильно беспокоишься.

— А ты не думаешь о последствиях. Если твоя матушка узнает, чем ты занимаешься, она…

— Она не узнает, — решительно сказала Селина. — Мои родители считали, что я удовлетворюсь получением карманных денег. Я сказала им, что сама позабочусь о своих расходах на жизнь и не буду допускать перерасходов или просить повышения выплат.

— О, Селина! — голос Летти перешел в стон. — Ты им не сказала, что собираешься сэкономить деньги из своего бюджета на другие цели.

— Я не для себя экономлю. И я очень разумна. Мой идеал — бережливость. Чтобы снова использовать отслужившие свое вещи, уже давно применяются средства, благодаря которым они могут служить второй срок. А самое главное, такие вещи стоят крохи по сравнению с ценами на новые.

— Но это риск — Летти стиснула руки. — Нельзя исключить, что ты купишь собственное платье… Ну хорошо! Тебе известно, как недоброжелательны эти великосветские господа в Лондоне. Что нам делать, если они начнут замечать, что твои платья уже носили другие молодые леди?

— Летти, у этих других молодых леди много причин продавать мне из своих гардеробов. Их аппетиты к смене нарядов очень сильно превосходят мой, и поэтому они горят желанием торговать со мной. Они сами будут крайне осторожны, чтобы ничего не просочилось относительно нашей договоренности. Все прекрасно организовано, и я без колебаний продолжу… План Дейвида помочь Руби Роуз и другим женщинам начать новую жизнь вместо их унизительного существования в Лондоне заслуживает максимальной поддержки.

— Его план! — Летти шлепнула ладошками по своему серому утреннему халату. — Тебе известно, как я люблю Дейвида. Но с его сумасшедшими планами помощи этим падшим женщинам он наверняка попадет в беду. Хуже того. Он втянет в неприятности и тебя, моя козочка. Его миссия — наставлять на путь истинный души поселян в Литтл-Паддл.

— Души всех людей нуждаются в пастыре. — Селина запнулась, почувствовав угрызения совести за то, что она упорно восстает против «благопристойности». — Ты согласна, что спасти душу Руби Роуз не менее важно, чем душу мерзкой миссис Стрикленд?

Так звали домоправительницу Дейвида, драную кошку, страшно крикливую женщину, громогласно заявлявшую, что она не желает заниматься воспитанием Руби Роуз.

— У миссис Стрикленд есть свои собственные проблемы, я уверена, — сказала Летти тоном, не допускающим возражений. — Служба домоправительницей у Дейвида Талбота может превратить любую нормальную женщину в бесноватую. И пусть вам, мисс, будет стыдно за ваш острый язычок.

— И за мое капризное поведение? Папа и мама всегда говорят об этом.

— Селина, я не позволю тебе сменить тему разговора. Я не удивлюсь, если этот план приведет тебя к провалу и прикончит меня. Ты раньше времени вгонишь меня в гроб.

— Чепуха! Ведь я не делаю ничего нечестного.

— Нечестность бывает разная. — Темные глаза Летти загорелись гневом. — Прикидываться, будто ищешь способы быть бережливой, а затем скрывать от родителей, что ты отсылаешь их деньги куда-то — это, безусловно, нечестно.

— Ага! — рассмеялась Селина и закружилась на месте. Ее бледно-лиловое платье с высоким корсажем раздулось от воздуха, как шар, а потом опало и облепило ноги. — Ага, ага! Но, дражайшая Летти, я утверждаю, это нечестность во имя добра и самый благородный обман, если здесь вообще можно говорить об обмане.

— Медоточивая болтунья! — воскликнула Летти и снисходительно улыбнулась, на ее щеках заиграли ямочки. — Дейвид Талбот не имеет права вовлекать тебя в свои бессмысленные затеи.

Селина обняла Летти.

— Руби Роуз и все остальные женщины, которым мы намерены помочь, — не бессмысленная затея. Эти женщины не столько по своей воле, сколько из-за отсутствия умного наставника… Они хорошие, но так как их не предупредили о возможных опасностях… Ну и, — Селина развела руками, — они оступились.

— Оступились? Падшие женщины — вот о ком ты говоришь. Дейвиду не подобает даже толковать с невинной молодой девушкой о падших женщинах. И как только увижу его, я поговорю с ним.

— Ничего такого ты не сделаешь, — сказала нахмурившись Селина. — Он и так достаточно застенчив. Как по-твоему, легко такому тихоне, как Дейвид, приехать в Лондон и ходить по тем ужасным местам, где эти женщины живут и работают?

Летти открыла рот от изумления.

— Он рассказывал тебе о таких местах? — прошептала она, приближаясь к Селине.

— Конечно. И они исполняют тяжелую работу, лишь для того, чтобы достаточно заработать на покупку этих кошмарных кричащих тряпок, в которых они выходят на улицы, чтобы привлечь внимание мужчин.

— Что-что? — Голос Летти сорвался на крик. — Ну погоди, я поговорю с этим молодцом!

— Я не понимаю тебя. Согласись, надо помогать менее благополучным, чем мы сами. И ни в чем не повинным к тому же. Вот ведь Руби Роуз — очень приятная женщина. Она не по своей вине поддалась… желаниям. Ее охватили эти желания, и она совершенно не могла избавиться от них без посторонней помощи. Даже работать у самого отвратительного хозяина казалось ей приемлемым, чтобы познать это…

— Замолчи-ка! — Летти скрестила руки на груди. — Ты же не понимаешь ни слова из того, о чем говоришь.

— Я понимаю абсолютно все. Этим бедняжкам — Руби Роуз и ей подобным — приходится жить в жалких конурах в домах, что содержат женщины постарше с ненасытным аппетитом к деньгам.

— Дейвид Талбот рассказывал тебе и об этом?

— Да. Конечно рассказывал. Ему пришлось идти к этим… Ты знаешь, что этих алчных особ величают настоятельницами? Мне кажется, это наиболее глубоко ранит Дейвида. Они претендуют на роль чуть ли не благодетельниц. И это потому, что позволяют бедным падшим созданиям жить в… Тебе известно, что они называют свое жилье женским монастырем? — Летти содрогнулась.

— Именно так! — Селина глубоко вздохнула. — Отвратительно, правда? Я рада, ты наконец поняла, что наше дело достойное. Эти безнравственные «настоятельницы» требуют с несчастных дикие деньги за самые жалкие помещения и заставляют их работать до потери сознания, иногда, как я понимаю, всю ночь. Обычно заключают что-то вроде договора, вынуждая молодых женщин вроде Руби оставаться на этих квартирах. Вот тут-то и нужны Дейвиду деньги, чтобы откупиться от мерзких хищниц и дать женщинам возможность переехать куда-нибудь.

— Бедная миссис Стрикленд, — буркнула Летти.

— А при чем здесь миссис Стрикленд?

Летти, перегнувшись через перила, заглядывала вниз, в вестибюль.

— Что там, Летти?

— О, ничего, ничего. Как продвигаются у Руби Роуз уроки поварского искусства? Ты вроде мне говорила, Дейвид решил, что она должна учиться стряпать? Стать поварихой?

— Совершенно точно! — Селина по-настоящему обрадовалась, что Летти надумала проявить заинтересованность в их предприятии. — В конце концов Руби сможет честно зарабатывать на жизнь в приличном доме и содержать себя. А пока она поможет миссис Стрикленд. Ведь до начала обучения Руби Роуз домоправительница сама выполняла всю работу по хозяйству у священника.

— М-да. Обучение Руби должно быть огромной поддержкой.

— Еще бы! Так оно и есть. Я же слышала слова миссис Стрикленд о том, что Руби — награда ей за все пережитое ею в минувшие годы. Мило, не правда ли?

— Очень мило. Но… — Летти медленно покачала головой, — я не желаю больше об этом говорить, и если у тебя есть хоть капелька здравого смысла, ты сама будешь крайне осторожна и не заговоришь об этом. Мистер и миссис Годвин не…

— Знаю, — оборвала ее Селина, но почувствовав сожаление из-за своей резкости, мягко добавила: — Я имею в виду, что всегда соблюдаю осторожность в разговорах с родителями.

Летти посмотрела прямо в глаза Селине. Есть вещи, о которых никогда не говорят вслух. Летти и Селина предпочитали не обсуждать пережитые ими тяжкие дни, омраченные дурным настроением родителей Селины: она называла это припадками бешенства. Сидя взаперти в своих комнатах — иногда по нескольку дней подряд, — обе они привыкли к таким звукам, как топор, грохот и яростные крики супругов Годвин. Втайне Селина считала, что огромное количество бутылок с рейнвейном и другими горячительными напитками, выпитыми ее родителями, вызывали у них вспышки чуть ли не настоящего безумия. Она знала: никогда нельзя давать им повод злиться на нее. Шрамы от побоев, полученных в детстве, не были видны на теле, но существовали в тех уголках памяти, которые обычно оставались закрытыми. Как хорошо, что жизнь настолько полна событиями, что не оставляет времени вновь и вновь обращаться к ее уродливым проявлениям.

Вздохнув, Летти расправила кружева у Селины на шее и погладила девушку по щеке. Она отступила в сторону, потом вслед за Селиной стала спускаться по лестнице.

— Может быть, мисс Прентергаст передумала… — В голосе Летти звучала надежда.

— Уверяю тебя, не передумала. — Селина примолкла и затем рассмеялась Летти в лицо. — Мисс Прентергаст нуждается в деньгах. По моим сведениям, у нее совершенно неутолимая страсть к игре в вист.

— О, нет! — Рука Летти легла на горло. — Что скажут ее отец и…

— И матушка? — закончила фразу Селина. Расхохотавшись, она едва не скатилась по ступенькам вниз, в прихожую прямо на истертый выгоревший индийский ковер, который не покрывал полностью дубовый пол, гладко отполированный, но тоже очень старый.

В маленькой гостиной Селина остановилась, сдвинув брови.

— Я знаю, не стоит жаловаться, но тебе не кажется, Летти, что в этой комнате чересчур душно?

— Я открою окно.

— Нет, нет, — сказала Селина раздраженно. — Окна и так открыты. Я подумала об этой неуклюжей скучной мебели. Кому нужно столько коричневого и безжизненно-зеленого? И вся золотая оплетка изодралась. И портьеры такие… порыжевшие и затасканные.

— Ты слишком много ворчишь, — сказала Летти, но в ее словах не было упрека.

— Знаю. — Селина уселась в потертое бесформенное кресло и оправила юбки. — Мне надо всегда иметь перед глазами муки этих бедных падших женщин и быть благодарной за свою судьбу.

Летти лишь вздохнула.

— Ты не любишь Лондон, — сказала Селина, умышленно переменив тему, и похлопала по сиденью рядом с собой.

Летти села и устремила взгляд на свои руки.

— Точнее — я осуждаю не Лондон.

— А то, что здесь происходит? Сезон выездов в свет. Все эти визиты, поездки, дела?

— Отчасти.

— Ты обеспокоена делами с Бертрамом Летчуизом? — спросила Селина с нежностью, полная решимости не обнаружить, какой ужас испытывала она сама при мысли о браке с этим человеком.

— Нет, нет, конечно нет. — Нижняя губа Летти заметно задрожала.

— Мы беспокоимся без всякого повода, — твердо сказала Селина. — Вот увидишь, он не сделает официального предложения и свадьбы не будет.

— О моя бедная, моя дорогая девочка, как ты можешь так думать после всего, что было сказано?

— Я могу так думать, ибо так подсказывает здравый смысл. Если бы мистер Летчуиз действительно избрал меня, ему не понравилась бы идея вывозить меня в свет в этом году. Он, вероятно, предполагает — и совершенно справедливо, — что на фоне других молодых леди я буду проигрывать. И родители знают об этом и от всей души желают, чтобы я нашла для себя вариант. — Селина схватила Летти за руку. — Так что, уверена, нам нечего беспокоиться.

Летти снова вздохнула и сделала безуспешную попытку улыбнуться. А Селина переменила тему разговора:

— Тут не было… Не заходил ли кто-нибудь, пока я гуляла? Вчера, например? И Бейти, может быть, забыл сказать?

— Чей именно визит ты ожидаешь?

Перед Селиной возникли глаза, серые, как небо зимним утром.

— Я подумала: какой-нибудь друг мог оставить свою визитную карточку.

— Друг? Я так и думала, моя юная леди. Ты поджидаешь этого повесу в облике джентльмена, который набрался нахальства приставать к тебе в театре.

— Вовсе нет, — метнула сердитый взгляд Селина, — и он не повеса. Мистер Иглтон вел себя как джентльмен.

— Не хмурься, будут морщины. Ты не знаток, Селина, чтобы разбираться, кто повеса, а кто джентльмен. Попомни мои слова — он повеса. Он увидел красивую девушку и решил ошарашить ее своими великолепными манерами.

В Иглтоне, действительно, было что-то от высшего света — в самом лучшем, интригующем смысле. Селина выпрямила спину. Несомненно, бедная Руби Роуз точно так же думала о джентльмене, с которым повстречалась, и смотрите, куда это привело ее… Любопытно, что именно происходит с женщиной в момент самого ее падения?

— Селина, ты в мечтательном настроении сегодня с утра. Что с тобой?

Селина услышала колокольчик у входной двери и обернулась к Летти, сверкая улыбкой.

— Наконец-то мисс Прентергаст.

А может быть, мистер Иглтон решил все-таки заглянуть?

Бейти, низкорослый крепыш с блестящей лысиной, небрежно доложил:

— Э… мисс Прентергаст.

Светловолосая, с пружинистой походкой, Изабел Прентергаст покружила вокруг Бейти и рысью влетела в комнату. Вслед за ней вошла еще одна женщина, которая несла огромный завернутый в простыню узел, скрывавший ее почти полностью.

— Благодарю вас, э-э… — Мисс Прентергаст помахала рукой, отсылая прочь Бейти, и он послушно исчез.

— Доброе утро…

— Нам надо спешить, — прервала гостья Селину и подтолкнула свою перегруженную служанку к креслу. — Положи это сюда, Милли.

— Все в порядке? — спросила Селина. — Вам не пришлось столкнуться с… гм… трудностями?

Мисс Прентергаст сделала предостерегающую мину.

— Ты, Милли, можешь подождать в холле, пока я обсуждаю фасон моих платьев.

Как только служанка вышла, девушка многозначительно взглянула на Летти, потом на Селину.

— Я полагаю, это останется между нами, не так ли?

— Летти, — моя компаньонка, — быстро сказала Селина. — И моя подруга.

— Как необыкновенно. Я нахожу, со слугами осторожность никогда не бывает излишней. У этих созданий язык без костей. Я убедила Милли, что вы модистка.

Селина проигнорировала возмущенное восклицание, которое издала Летти.

— Вы очень умно поступили, мисс Прентергаст. Пожалуй, нам надо поспешить с нашим делом.

— Зови меня Изабел, а я буду звать тебя Селиной, — улыбка сделала ничем не примечательное лицо гостьи почти милым. Она поспешила развернуть предлагаемые ею вещи.

При своем первом знакомстве со светом в салоне некой супруги политического деятеля, знакомого Годвина, Селина поначалу не проявляла интереса к девичьей болтовне. Но вот кто-то упомянул чудовищные цены на платья, из-за которых некоторым юным леди было не дано во всей полноте включиться в волнующие светские развлечения. Многим семействам стало не по средствам выезжать в свет в течение всего лондонского сезона. А самой большой статьей расходов был гардероб, особенно платья, которые зачастую надевали лишь однажды.

Вот тогда-то Селине и пришла в голову мысль покупать неновые платья, переделывать их на себя, насколько возможно, а деньги, что пошли бы на приобретение новых нарядов, пересылать Дейвиду. К настоящему времени ее секретные обращения выявили несколько леди, жаждущих совершить продажу.

— Итак?

Селина не поняла, что Изабел ждет ответа:

— М-м?

— Тебе они не нравятся? — Изабел надула губки и предложила попробовать на ощупь платье из прекрасного атласа нежно-розового цвета. — Моя мама заплатила за него целое состояние, но оно слишком приметное. Я его больше не надену. Иначе джентльмены подумают, что я полная бесприданница.

Селина подошла и потрогала восхитительную отделку из вышитых серебром роз вокруг выреза:

— Розовое мне не к лицу. — Она сморщила нос. — И я действительно не гонюсь за такой безвкусной мишурой.

— Безвкусной мишурой! — оскорбленное чувство Изабел было искренним. — Серебро на вырезе и на подоле настоящее. Все так говорят.

— Ах, — вздохнула Селина, это, конечно, другое дело. Но если бы даже мне нравилось серебро… Да из-за него платье слишком легко узнать, увидев его один раз прежде.

— Вышивку можно спороть, — поспешила сказать Изабел, — это самое малое неудобство.

— Для модистки, — вставила Летти с ядовитой ноткой в голосе.

Изабел проигнорировала укол:

— Конечно, достаточно пару раз чикнуть ножницами, и вышивки нет.

— М-да.

— Естественно, — продолжала нажимать Изабел, — естественно, цена будет соответствующим образом изменена.

— М-м. Насколько ты…

— О нет. Мы не должны вслух обсуждать такие вещи. — Изабел достала записную книжку и золотой карандашик из очаровательного маленького ридикюля, сделанного из соломки и украшенного цветами, что висел у нее на запястье. — Мы будем вести переговоры в письменном виде. Говорить о деньгах чересчур вульгарно, так всегда утверждает мама.

Короткими точными движениями Изабел написала цифру и показала ее Селине.

— О, милая, надо быть настоящей богачкой, чтобы позволить себе такие крайности. Боюсь, что…

— Но это великолепное платье, — возразила Изабел. — Сделано по французской выкройке. Оно вызвало восхищение.

— М-м.

Фыркнув, Изабел написала на листке блокнота другую цифру.

— М-м.

— Ну, в самом деле! — И снова Изабел принялась писать.

На этот раз Селина взяла в руки записную книжку и прочитала то, что там написала гостья, поглощенная своей идеей.

— Можно мне? — Селина воспользовалась карандашиком Изабел, чтобы начертать свое предложение. — Теперь учтена скидка за удаленную вышивку.

Изабел заглядывала под руку Селины.

— Так мало? Но я должна… — Заметь Изабел легкую усмешку на губах Селины, она была бы очень раздосадована.

— О, чуть не забыла. — Селина снова нацарапала цифру в блокноте. — Ведь ты на добрых два дюйма ниже меня. Значит, я покупаю материи на два дюйма меньше, чем мне требуется. Указанная сумма учитывает все эти обстоятельства.

Изабел издала звук, будто она задыхается.

— Конечно, — сладким голосом сказала Селина, — если у тебя в кармане так пусто, что тебе требуется гораздо больше, то я не удивлюсь, если ты попробуешь найти другого покупателя.

— Нет-нет, у моих родителей приличный доход, и названная тобой цифра вполне подходит.

Еще полчаса ушло на покупку второго платья. Элегантный лиф, обшитый черно-белой каймой из тисненого атласа, прикрывал муслиновую лимонно-желтую тунику с глубоким вырезом. Но Изабел была намного уже в груди, и на Селине платье будет, вероятно, плохо сидеть. Однако и здесь можно найти выход.

— Итак, по рукам, — радостно сказала Изабел, когда торг закончился. Она не выказала ни малейшей брезгливости, припрятывая полученные от Селины деньги. — Я просто не представляю, бедняжка, как ты сможешь смириться с обносками.

Селина улыбнулась:

— Это действительно трудно. Но так как каждая из нас двоих защищает свои интересы, я не думаю, что наша сделка будет разглашена, не так ли?

— Да. — Взгляд голубых глаз Изабел стал немного жестче. — Я тоже не думаю. И вообще, видимо, мы не слишком часто будем сталкиваться в одних и тех же местах. — Гостья ясно намекала на то, что она в глазах света стоит намного выше Селины. — У меня будет еще одно платье после… Ну, ты понимаешь, после следующего уик-энда. Если получится, я привезу его тебе и расскажу все о замечательном рауте, куда меня пригласили. Ожидается, что это будет, безусловно, гвоздь начала сезона, а, может, и вообще всего сезона.

— Неужели? — Селина сделала вид, что ей скучно.

— О, да! Маркиз Кастербридж раскрывает двери своего дворца на Парк-Лейн впервые за многие годы. И я приглашена! Мама говорит, что весь свет будет там. Все сливки общества. О, я не могу дождаться! — Изабел достала пергаментный веер того же голубого цвета, что и ее платье для выездов, и раскрыла его. Поверх веера она смотрела на Селину оценивающим взглядом. — Как жаль, что ты там не будешь.

— Да, я не предполагаю там быть, — сдержанно сказала Селина, избегая взгляда Летти, — я уже приглашена в другое место.

Прежде чем Изабел ответила, в дверях гостиной снова появился Бейти. Он подал Селине на серебряном подносе визитную карточку. Один уголок ее был загнут в знак того, что визитер ожидает ответа. Селина прочитала имя и чуть не схватилась за сердце. «Джеймс Иглтон» было выгравировано крупными буквами на толстом веленовом картоне. И больше ничего.

— Гм, пригласите джентльмена, — сказала Селина дворецкому и повернулась к Изабел. — Я так рада твоему визиту и надеюсь, мы скоро опять увидимся. Может быть, после приема?

Натягивая белые перчатки, Изабел выжидательно не спускала глаз с двери.

— Да, — сказала она рассеянно, — после приема.

Мужчина, вошедший в гостиную, сразу и безраздельно завладел вниманием трех женщин.

Джеймс Иглтон прошел вперед, направляясь прямо к Летти, взял ее руку и поднес к губам.

— Я восхищен новой встречей с вами, мадам.

— Мисс Фишер, — поправила его Летти. Но голос звучал тихо, и Селина заметила, как краска внезапно выступила на ее щеках.

— Счастлив видеть и вас, мисс Годвин. — Иглтон повернулся к Селине. Он стоял совершенно неподвижно и напряженно смотрел сверху вниз на ее лицо. — Вы еще красивее, чем мне подсказывали мои воспоминания.

— О-о… — Ноги Селины стали ватными, сердце сильно забилось. Опомнившись, она сказала: — С добрым утром, мистер Иглтон. Как любезно с вашей стороны заехать к нам.

— Мистер Иглтон? — Изабел Прентергаст заговорила грудным голосом, каким не говорила никогда. — Тот самый мистер Джеймс Иглтон?

Изабел глупо строила глазки Иглтону. Совершенно возмутительно.

— Джеймс Иглтон, — представился гость и рассмеялся, сверкая крупными, очень белыми зубами. Его твердый рот округлился, как… как это свойственно только ему.

— Тот самый Джеймс Иглтон, что владеет целым островом?

— Пайпан очень мал, но я действительно владею им.

Изабел подошла к нему вертлявой походкой:

— И у вас есть корабли и… гм… торговая империя?

Иглтон скромно кивнул:

— Боюсь, все так и есть.

— Это чудо как восхитительно, — охрипшим голосом проговорила Изабел, протягивая руку, хотя никто ее к этому отнюдь не побуждал.

Селина стиснула зубы.

— А вы? — вежливо спросил Джеймс.

— Я — Изабел Прентергаст.

Затем она решительно вложила свою ладонь в руку Иглтона, совершенно позабыв, что на запястье у нее висит не до конца закрытый ридикюль. Даже когда его содержимое высыпалось на пол, она продолжала глазеть на Иглтона.

— О Боже, — сказал он, и Селина рада была увидеть, что ему смешно. Он нагнулся, чтобы поднять записную» книжку, карандаш, кружевной платочек, нюхательную соль и… баночку румян!

— Я сама! — заявила Изабел, нагнувшись самым неуклюжим образом, чтобы собрать свои сокровища. — Да уж — оказаться уличенной в пользовании румянами! Хуже не придумаешь! В конце концов к Изабел вернулось самообладание, хотя она еще оставалась в легком замешательстве.

— Леди Анастасия Бленкинсоп — друг нашей семьи, мистер Иглтон, — сказала она, поправляя выбившуюся прядь волос. — Она нам рассказала о вашем странном, то есть я хотела сказать, вашем интересном доме.

Иглтон чуть забеспокоился.

— Не позволите ли вызвать вашу карету, мисс Прентергаст?

— Я… Да, пожалуй. Это правда, что у вас китайская…

— Чистая правда, — прервал ее Иглтон. — Пойдемте, я помогу вам.

— Леди Анастасия говорила, что вы будете на рауте у Кастербриджа. Разве это не звучит божественно?

Иглтон сжал локоть девицы.

— Это будет захватывающее событие.

— Бедняжка Селина, — сказала Изабел, пытаясь обернуться. — Она, конечно, не приглашена. Но я обещала ей приехать потом и обо всем рассказать.

— Вот как, — заставив ее шагать почти на цыпочках в ногу с ним, он вывел девушку в холл. Затем все услышали, как он попросил Бейти вызвать карету. Вскоре Джеймс вернулся, и выглядел он таким же вежливо-собранным и любезным, как и в начале визита. Снова Летти была первой, кому он уделил внимание.

— Мисс Фишер, надеюсь, вы не сочтете мой визит неосмотрительным. Я был в некотором затруднении, выясняя точный адрес дома. Поскольку оказался рядом, то решил положиться на ваше терпение. Если вы предпочтете, чтобы я ушел. — Он поклонился.

Летти, казалось, раздумывала. Селина ждала, желая, чтобы компаньонка пошла ему навстречу. Взглянув на Селину, Летти сказала:

— У нас нет никаких срочных дел, мистер Иглтон. Думаю, Селине будет приятно небольшое общество. Она слишком часто бывает водиночестве.

А Селине предназначались другие слова:

— Я возьму эти платья в твою комнату и начну думать, что требуется. Какой прекрасный день сегодня. Почему бы тебе не показать мистеру Иглтону наш сад? Мне особенно нравятся розы, сэр. Мне хотелось бы думать, что это мои усилия помогли им расцвести раньше срока, хотя мы находимся здесь совсем недавно.

Селина с изумлением наблюдала, как Летти уходит. Что могло стрястись с ее осторожной компаньонкой? Обычно присутствие любого мужчины означало, что Летти оставалась на посту, как мать-лебедиха подле своего единственного птенца.

— Мисс Годвин. — Иглтон коснулся ее руки, и Селина вздрогнула.

Он улыбнулся, и она снова заметила черные пятнышки в его серых глазах, темные кольца вокруг этих стальных ирисов. Его безупречно белый галстук, соприкасаясь с кожей шеи, ярко контрастировал с бронзовым загаром и завитками черных волос. Уголки его рта поднялись еще выше, и под высокими скулами образовались вертикальные складки. На резко очерченном подбородке — впервые обнаружила она — у него была небольшая ложбинка.

— Вы позволите сопровождать вас по саду? — спросил он.

Она медленно подняла руку. Он нежно взял ее под локоть. Его ладонь накрыла ее пальцы. О Боже, Боже! Она задыхалась, в груди гулко стучало…

— Так мы идем?

— Я… Да. — Селина сделала открытие: у нее не было сил остановиться… И никакого желания.

Глава пятая

Джеймс размышлял о странном поведении компаньонки Селины. Оставить молодую, неопытную девушку под сомнительной защитой мужчины — практически незнакомого — просто неслыханное дело. Что это, непонимание? Или хитрый ход? Джеймс недоумевал. Впрочем, неважно. Так или иначе все работало на него. Он еще чувствовал настороженную нерешительность Селины, но все сильнее ощущал разгоравшийся в ней огонь. Пока они шли по унылому дому, его мыслями вновь овладевала эта девушка с волосами медово-золотистого оттенка, с бархатистыми щеками, чуть тронутыми румянцем смущения, с законченной женственностью тела, которое проглядывало в прямоугольном вырезе ее платья из тонкой ткани.

— Мисс Годвин, сегодня действительно прекрасный день, как справедливо заметила мисс Фишер. — Джеймс еще никогда не терял головы из-за женщины, и будь он проклят, если теперь, особенно теперь, с ним случится нечто подобное. В этот дом его привело лишь незаконченное дело…

— Летти любит солнечные дни и весенние цветы. — Нежный голос был неотразим. — Я тоже, — добавила она, подняв на него глаза.

Они вышли из дома через дверь в дальнем конце оказавшейся неожиданно богатой растениями оранжереи. Джеймс ощутил усилившийся нажим ее пальцев на свою руку и инстинктивно погладил ее кисть. Перед его внутренним взором предстал вдруг этот грязный тип Летчуиз. Вон Тель тщательно навел справки, и теперь у них имелось объемистое досье, содержавшее сведения о многих аспектах жизни Дариуса Годвина. Все было подробно документировано: его деятельность как бизнесмена, его невероятные подвиги за игорным столом, его (а также Бертрама Летчуиза вместе с сыном Персивалем) сексуальные похождения. На поверхность, как мусор в нагревшейся грязной воде, всплыли и другие имена. Все эти люди были известны как члены некой Спортивной лиги джентльменов. Об их подлинных «спортивных» интересах знали только сами члены клуба, женщины, которых они нанимали, и — теперь — Джеймс Иглтон. Джеймс узнал также о намерениях Летчуиза в отношении Селины Годвин. Он глубоко втянул в себя чистый весенний воздух и напомнил себе о своей миссии — своей единственной миссии — покончить с Годвинами и получить назад сокровища Сейнсбери.

— Кажется теплее, чем я ожидала, — заметила Селина.

Джеймс внезапно понял, что упустил предложить ей зонтик.

— Мы можем перейти в тень беседки, — сказал он, указывая на арки, увитые рано расцветающими желтыми розами, тянувшимися вверх. — Там будет прохладнее. — И про себя он добавил: «Там нас не смогут увидеть из окон дома».

— Эти розы называются «Очарование Тилли», — сказала Селина.

Она отступила немного вбок, чтобы обойти выщербленный камень на дорожке, и проделала это с такой грацией, что у Джеймса перехватило дыхание. Девушка качнулась, как молодое деревце под ветерком.

— «Очарование Тилли», — повторил Джеймс, ни на миг не отрывая взгляда от густых ресниц ее потупленных глаз. — Сомневаюсь, что есть розы, столь же очаровательные, как вы, мисс Годвин, даже сорт «Очарование Тилли».

Прежде ее щеки розовели, теперь они зарделись, но на такое пламя приятно смотреть, подумал Джеймс. Похоже, эта цветущая девушка не привыкла выслушивать комплименты.

Он должен сосредоточиться. И надо очень осторожно рассчитывать каждый свой ход. Сосредоточиться следовало исключительно на цели, которую он поставил перед собой, направляясь сюда сегодня, — начать уверенно и быстро совращать мисс Селину Годвин. А расчеты касались определения, с какой быстротой и как далеко можно заходить в совращении, чтобы не спугнуть девушку.

— Ах, — сказала она, сняв руку с его ладони. — Вот мы и пришли. Посмотрите, как густо растут розы. Сквозь их гирлянды не проглядывает ни один дюйм неба.

Удобно, подумал он и вслух сказал:

— Действительно, ни один дюйм.

Отсюда и дом совсем не виден, а из самого дома никто не сможет заметить, что происходит в беседке.

Бессознательным жестом Селина Годвин стряхнула с шеи каскадом осыпавшиеся на нее лепестки. Она шла, чуть опережая Джеймса, и солнечный свет, просвечивая сквозь тонкую ткань нежно-лилового платья, обрисовывал линии ее фигуры с такой четкостью, как если бы она была обнажена. Джеймс глубоко вздохнул. Его охватило возбуждение, этого следовало ожидать, но оно было уж очень сильным.

— От роз исходит небесный аромат, — сказал он. Единственный небесный аромат, которого он сейчас жаждал, — это запах ее атласной кожи…

— Здесь растут лесные гиацинты, — сказала она, остановившись, и нагнулась, чтобы коснуться грациозных розовых, голубых и белых головок растений. — Кажется, их аромат мне нравится больше всего.

Джеймс опустился на одно колено рядом с Селиной и наклонился, стараясь вдохнуть аромат, о котором она говорила. Какая сладость! Но это удовлетворило лишь ничтожнейшую часть его чувств. Каждым своим напряженным нервом он стремился к золотоволосой девушке.

— Ваш остров находится в Южно-Китайском море? — ошеломила она Джеймса вопросом. Он поднял лицо и обнаружил ее совсем рядом с собой.

— Да.

Она потрогала цветок, который он держал.

— Пайпан — это звучит как что-то далекое и загадочное. — Когда она перегнулась через него, ее лебединая шея была настолько близко к нему, что он мог бы коснуться ее губами. — Остров действительно загадочен?

— Вероятно, так может показаться чужаку. — Сухой язык с трудом шевелился во рту. — Для меня Пайпан — дом. Он стал мне домом, когда я был еще ребенком.

— Вы, очевидно, скоро туда вернетесь, мистер Иглтон? По вашим словам чувствуется, вы скучаете по дому.

— Зовите меня просто Джеймсом, пожалуйста.

— Что, простите? — не поняла Селина.

— Извините меня. Говорят, мои манеры, бывает, оставляют желать лучшего. — Он через силу улыбнулся. — Я был бы польщен, если бы вы называли меня по имени.

Она кивнула и сказала очень мягким тоном:

— Джеймс. Хорошее имя. Звучит твердо. Оно подходит вам.

Проклятие! Эта девушка способна заставить меня забыть все на свете, если я не проявлю бдительности. Вслух же прозвучало:

— Могу ли я позволить себе называть вас… Селиной?

Взглянув на него еще раз, она засмеялась:

— Как вам будет угодно.

— О, как я бы хотел этого. Очень хотел бы. У вас такое чудесное имя.

— Никто никогда не говорил мне таких слов прежде. — Она прикрыла ладонью рот и отвернулась.

Очень медленно, крайне осторожно Джеймс прикоснулся указательным и большим пальцами к ее подбородку и вновь повернул ее лицо к себе.

— Не будь робкой, моя златовласая. Многие мужчины должны были бы стремиться сказать тебе, что ты совершенно бесподобна. Но ты не отвечаешь их идеалу дразнящей кокетки, и они теряются в твоем присутствии. — Он деланно рассмеялся. — Но я признателен им за это, ибо могу теперь беспрепятственно осыпать тебя дифирамбами.

— Ты смеешься надо мной, — прошептала она.

— Разве? — Дюйм за дюймом, глядя на ее губы, он склонялся к ней, пока их дыхание не смешалось. — Разве я шучу, моя златовласка?

— Д-да.

— Почему ты так думаешь? — С осторожностью, которая далась ему дорогой ценой, Джеймс коснулся ртом губ Селины. Прикосновение было легким, как пушинка, но обожгло его огнем. Она издала едва слышный звук, похожий на стон, и глаза ее, вспыхнув, закрылись.

Джеймс отпрянул назад. Он изучал ее лицо, такое прекрасное, что его сердце готово было разорваться. Черты ее лица напряглись, влажные губы слегка приоткрылись, завитки волос шевелил легкий ветерок… Нет, он не должен давать волю сердцу.

— Скажи мне, — спросил Джеймс, — почему ты сомневаешься в моем искреннем восхищении.

Вздох поднял ее груди, и молодой человек услышал:

— Потому что я дылда и тупица, капризная до бесконечности.

Тут он по-настоящему расхохотался. Закинув голову назад, он смеялся во все горло. Когда к нему вернулось дыхание, а глаза проморгались от слез, он заметил обиженное выражение на ее лице.

— Итак, дылда, тупица и слишком капризная? Гм-м-м. Я должен покончить с этими выдумками немедленно.

— Но мои мама и папа всегда говорят, что я слишком капризна.

— Они это утверждают? Почему же?

— Потому что я хочу жить своим умом и часто делаю то, что им не понравится.

Он на минуту задумался.

— То, что им не понравится? То есть они не знают, чем ты занимаешься?

Селина глядела озадаченно:

— Иногда.

— Тогда как они могут знать, что ты капризна?

— Просто знают и все, я и на самом деле такая. — Она вздернула подбородок.

— Так вот, ты отнюдь не дылда и уж, конечно, не тупица.

— Нет, я тупая, — настаивала она, придвинувшись ближе в попытке доказать свою правоту. — И уверяю тебя, мой рост совершенно ужасен.

— Ты примерно на дюйм выше моего плеча. Я считаю, это лучший рост для женщины. — Про себя он добавил: особенно для женщины, чье тело я страстно хотел бы прижать к своему… Он взял ее лицо в ладони, как в рамку, и принялся всерьез изучать его: — Тонко изогнутые брови. Да, мне нравятся. И слегка вздернутый нос. М-м-м. Глаза, как у дикой лани, наблюдающей за какой-то прекрасной сценой. Восхитительные. А рот… Селина, твой рот — само совершенство. Можно, я поцелую тебя? По-настоящему поцелую.

Она выглядела испуганной, но тут ее внимание переключилось на его губы, и она, слегка пошевелившись, придвинулась к нему еще ближе.

— Селина, это значит «да»?

Она едва заметно кивнула, и он поймал ее на слове. Стараясь не раскрывать губ, он прижался ими к ее рту. Поддерживая рукой ее затылок и приподнимая ее лицо, он целовал все сильнее. Она обвила руками его плечи, и он почувствовал, что их контакт стал иным. Теперь она отвечала на его поцелуи. Ее неумение, нерешительность губ разжигали его.

— О да, — задыхаясь, проталкивал он слова в ее губы. — Именно так, моя нежная.

Она приподнялась на коленях и в своей невинности прижималась к нему все сильнее. Руки Джеймса передвинулись, лаская ее шею. Кончиками пальцев он коснулся чувствительных углублений у ключиц, погладил нежные точки за ушами. Селина задышала быстрее. Он нагнулся, чтобы целовать места, где побывала уже его рука, и увидел, как лихорадочно поднималась и опускалась ее грудь.

Он ласково погладил плечи девушки, опуская тонкие рукава ее платья, потом, не позволяя себе спешить, заключил ее в объятия. Она была невероятно податлива и гибка. Ее плоть страстно отвечала на каждое его прикосновение, как ответила бы под тяжестью его тела, когда он войдет в нее… Джеймс ощутил, что на лбу его выступил пот.

Он знал, что сделает, что должен совершить. Он проникнет в жизнь этой девушки, чтобы она думала лишь о нем. Он станет центром ее мира, а затем попросит ее руки. Годвинов легко соблазнить богатством, и им не надо знать подлинное лицо молодого джентльмена. Во всяком случае, до момента, когда он якобы будет готов жениться на Селине. Тут-то и наступит час расторжения сделки. Годвины останутся с опозоренной дочерью на руках, которая уже никогда не сможет обеспечить их благодаря выгодному замужеству. И тогда придет время окончательной расплаты…

Селина чуть слышно простонала у него на груди, и Джеймс почувствовал: по его примеру она сама пробует целовать его шею. Ее руки нашли дорогу под сюртук и жилет, и она исступленно гладила его грудь…

В отличие от Бертрама Летчуиза и его отвратительного сына, Джеймса никогда не увлекала возможность лишить невинности девственницу. Однако в данном случае речь шла об отпрыске его злейших врагов, о той, кто может стать орудием против них.

Подняв ее подбородок к себе, он стал целовать Селину в полную силу, страстно, на этот раз не сдерживая себя. Своим языком он раздвинул ее губы и почувствовал, как она вся задрожала. Женщина в ней лишь ждала, чтобы ее кто-то разбудил. Не прошло и секунды, как она ответила на его проникновение целым градом горячих, быстрых касаний языком.

Не в силах больше сдерживаться, Джеймс оторвал губы от лица Селины и посмотрел вниз — как раз в тот момент, когда поверх сползшего платья выглянули ее груди. Он прошептал:

— Как ты прекрасна.

— Ах! — воскликнула Селина, пытаясь прикрыться. Но Джеймс нежно удержал ее руки.

— Слишком они прекрасны, чтобы и впредь оставаться скрытыми от мужчины. От того, настоящего, кто тебе предназначен, — сказал он. Поддерживая ее спину одной рукой, он побудил Селину выгнуться дугой и предложить ему, как подарок, безупречные груди.

Он снова заглянул ей в глаза, затем лизнул сосок. Селина потихоньку вскрикнула, вызвав у него улыбку. Он вновь вернулся на мгновение к губам, заставив ее умолкнуть. Но очень скоро уже снова прикасался кончиком языка к соску, втягивая его в рот и выпуская, пока Селина не забилась всем телом, ухитрившись схватить его за волосы. С силой, какой и не подозревала в себе, Селина прижала его голову к своей груди.

— Джеймс, — задыхалась она. — О, Джеймс…

Вновь улыбаясь, он перешел к другой груди и потрудился на совесть, добиваясь от девушки нежных коротких вскриков, полных наслаждения, даже если за покинутый его ртом сосок брались пальцы.

— Я чувствую… я чувствую внутри такой жар, — вырвалось у нее. — Мне больно, Джеймс. У меня такое ощущение… такое ощущение. Все горит и…

Неожиданно она словно застыла, и Джеймс спросил:

— У тебя все горит, моя златовласая? Но тебе ведь приятно?

— Я… О, милый, я… Это просто невозможно…

— Скажи мне, в чем дело, — уговаривал он.

— Мне кажется, у меня мокро. Как это может быть? И такое странное ощущение в… определенном месте моего тела… — Ее голос поднимался и угасал с каждым словом.

Джеймс улыбнулся и вновь принялся за ее груди. У нее не было сил оттолкнуть его, а он под юбкой провел ладонью по ноге, по шелковому чулку, и чуть повыше коснулся необычайно нежной кожи.

Она замерла:

— Джеймс! Что ты делаешь!

Теперь надо было вести себя крайне осторожно.

— Просто этот пустячок поможет тебе избавиться от жара, — сказал он и молча провел рукой вокруг кустика пружинистых волос у ее лона.

— О нет. Джеймс. О! — Это было все, что она прошептала перед тем, как упасть ему на руки.

Джеймс прижал ее к себе и держал так, пока глаза ее оставались закрытыми, а его собственное дыхание успокаивалось.

— Пойдем, дорогая моя, — шепнул он ей на ухо. — Твоя компаньонка может прийти, разыскивая тебя. Нам же не хочется, чтобы она обнаружила нас в таком виде, ведь верно?

Ее глаза открылись, взгляд постепенно становился осмысленным.

— О, милый.

— Да, моя милая. — Он с нежностью подтянул ее чулки, расправил и разгладил юбки. — Мы обрели нечто совершенно особенное, но есть люди, способные отобрать это у нас. Ты понимаешь меня, Селина?

Ее глаза широко раскрылись, полные испуга:

— Да, понимаю.

Что-то в ней вызывало у него беспокойство. Джеймс задержал ее, иначе она выскочила бы на дорожку с все еще обнаженной грудью. Он с улыбкой усадил ее рядом, поцеловал, едва коснувшись губами, и одновременно позволил своим ласковым пальцам побродить вокруг ее сосков.

— Тише, дорогая моя, — сказал он. — Тише. Ты прошла через потрясение нового для тебя, незабываемого опыта. Ты привыкнешь.

Селина не ответила. Она сидела совсем тихо, пока он приводил в порядок ее платье, поднял на место рукава.

— Мужчины этому не подвержены, не так ли? — внезапно спросила Селина.

Джеймс озадаченно нахмурился:

— Не подвержены — чему?

Он поднялся на ноги, увлекая ее за собой.

— Тем чувствам, что толкали бы их к… падению.

— К падению? — Он покачал головой, не сразу сообразив, о чем идет речь, затем улыбнулся. — А, чувства. Ну конечно, и у нас, мужчин, они есть, но не совсем такие же, мне кажется.

— Мужчины сохраняют способность контролировать себя.

Вид у нее был настолько убитым, что Джеймс попытался привлечь ее к себе.

Селина решительно отступила в сторону.

— Дейвид будет так разочарован во мне.

Джеймс чуть не разинул рот:

— Дейвид? Кто такой Дейвид?

Ее глаза наполнились слезами.

— Он мой старый друг. Священник. Он будет разочарован, узнав о моем падении. Но, может быть, для меня еще не закрылся путь к спасению…

Ее слова сыпались, как мощные удары.

— Но послушай…

— Я должна пойти и отправить весточку Дейвиду. Потом я вернусь в Дорсет. В противном случае единственный выход — монастырь.

— Монастырь? Черта с два! — Джеймс не собирался извиняться за свой язык. — Монастырь, как же. Ты останешься вот здесь и никому не заикнешься о том, что было между нами. Понятно?

Она смотрела на него в упор.

— Мне надо в дом.

— Тебе надо дать мне ответ.

— Почему? Ты скоро устанешь от моих притязаний на тебя. О Боже. — Она потерла лоб рукой. — Я не представляла себе, как всесильны чувства. Ничего удивительного, что от них трудно излечиться.

— От них никто и не собирается излечиваться! — Джеймс резко притянул ее к своей груди, горящими глазами посмотрел ей в лицо. Она выдержала взгляд, и он прочитал в ее глазах полное отчаяние. Тут поможет единственное средство — невероятный, но необходимый шаг.

— Селина.

— Да?

— Я кое-что скажу тебе, но хочу, чтобы ты обещала никого не посвящать в нашу тайну, пока не придет время. Я тогда дам тебе знать.

— Обещаю, — сказала она с безжизненным выражением.

— Очень хорошо, — сглотнул Джеймс. — С тобой я совершил открытие чего-то совершенно нового для себя. Я не совсем разобрался, что это значит, но это крайне важно.

Постепенно мрак в ее глазах исчезал.

— В самом деле?

— Да. То, что только что было, свершилось между тобой и мужчиной, который никогда прежде не сталкивался с такой страстью. Я знаю одно: почему-то ты мне дороже всего, и больше никаких разговоров о монастырях.

— Но…

Его ладонь заставила ее умолкнуть.

— Больше никаких вопросов. Надо подождать и посмотреть, что происходит. А пока ни одна душа не должна узнать о том, что связало нас. Ты можешь обещать мне и это тоже?

— Итак, падение не столь уж важно?

— Это совершенно нормальные чувства, дорогая. Совершенно. Ты наслаждалась, ведь верно?

Она кивнула, хотя глаза ее вновь были опущены.

— И ты обещаешь никому не говорить?

— Да, Джеймс.

— Отлично. Теперь я хочу, чтобы ты перестала беспокоиться. Просто доверься мне. — Джеймс содрогнулся от отвращения к самому себе.

— Ладно, — сказала она чисто официальным тоном.

— Да что же это я! — Он пожалел, что не догадался сымпровизировать минутой раньше. — Чуть не забыл. У меня для тебя устное сообщение. По пути сюда я повстречался с маркизом Кастербриджем. Ну, тот самый Кастербридж… Мисс Прентергаст его упоминала.

— Ах, да. Тот, что устраивает шикарный прием.

— Я надеюсь, ты хотела бы там быть.

Она наклонила голову, и искра оживления промелькнула на ее лице.

— Я не настолько важная персона, чтобы получить приглашение.

— О, уверяю тебя Селина, ты слишком низкого мнения о себе. Маркиз в самом деле остановил меня, так как я говорил ему о намерении заглянуть к тебе. Он и спросил, не передам ли я тебе приглашение на празднество. Само письмо застряло где-то у секретаря среди бумаг на столе. Вскоре ты его получишь. Завтра, я уверен… а тем временем Кастербридж попросил, чтобы я лично пригласил тебя.

— Он попросил?

— Конечно же.

Части плана начинали самым удачным образом складываться в единую картину.

Глава шестая

— Повернитесь чуть-чуть, — пробормотала служанка, держа булавки в губах. Фреда, служившая у Годвинов все время, сколько себя помнила Селина, стояла на коленях у ее ног. Селина послушно сделала шажок вправо.

— Как выглядят сборки?

Полоска брюссельских кружев, споротых с другого наряда, теперь дополняла подол розового платья, полученного от Изабел Прентергаст.

— Теперь в другую сторону. — Толстуха Фреда неуклюже ползала на четвереньках.

— Как это выглядит? — повторила Селина. Пора кончать, чтобы успеть на Бонд-стрит и попытаться осуществить операции, которые она задумала.

Фреда не ответила и лишь снова отдала команду рукой. Селина послушно повернулась, оглядела свою спальню.

Такая комната более слабое существо, чем Селина, повергла бы в уныние. Полог кровати был сливового цвета и бахрома его — сливового цвета. На креслах, что стояли у заросшего сажей камина, — потертая обивка сливового цвета. Ужасный ковер сливового цвета лежал на дощатом полу. Мрачная картина. Почему, почему же папа и мама так… Почему они так пренебрежительно относились ко всему? Селина сосредоточила внимание на солнечном луче, который пробивался сквозь выгоревшие бархатные портьеры — тоже, конечно, сливового цвета, — проследила глазами за пылинками, плавающими в солнечном луче. И заставила свой мозг утихомириться.

Ее переполняла решимость. Ей уже давно пора было уйти.

— Еще долго, Фреда?

От Дейвида Талбота пришла еще одна записка, где со свойственной ему мягкостью он выражал озабоченность в связи с недостатком средств.

— Представляю, чего бы вам стоило заставить эту модную портниху перешивать и исправлять то, что она сама напортачила, — проворчала Фреда, вынув булавки изо рта. — Вам, бедняжка, не пришлось бы так носиться, как сейчас.

Селина лишь сжала губы. Ради святого дела можно и потерпеть. Дейвид получит деньги, в которых нуждается. Селина позаботится об этом. Но ничего не выйдет, если она сейчас же не выберется из этой унылой комнаты на свет ясного солнечного дня, не окунется в суету Бонд-стрит. Она услышала, как открылась дверь, и в зеркале трюмо увидела входившую Летти. Глаза их встретились, и Селина подняла вопросительно брови. Она ожидала каждый день сообщения о прибытии в Лондон родителей. Летти отрицательно покачала головой, положила завернутый в полотно узелок на кровать и остановилась, сложив руки за спиной.

— Как наши дела, Фреда? — спросила Летти.

— Я советовала мисс Селине разделаться с этой модной портнихой, которая ей так нравится, — сказала Фреда без всякого вступления. — Вы можете себе представить? Она шьет платье на три дюйма короче, чем надо! А наша мисс Селина боится высказать ей недовольство.

Летти поддакнула:

— Так всегда бывает в Лондоне в это время года.

Она пристально посмотрела на Селину, одарившую их ангельской улыбкой.

— Я же не впервые в Лондоне, Летти. Я приезжала сюда с драконом… Извините… с миссис Годвин, когда она была еще мисс Мери Деттелинг. Я кое-что знаю о Лондоне, смею вам сказать.

— Еще бы, — подтвердила Летти виноватым голосом.

— Будь я на вашем месте, я бы потребовала скидку у портнихи, — заявила Фреда, обиженно повышая голос. — Это зеленое платье, что она сшила для театра, — просто позорище.

Селина послала Летти еще один взгляд, полный отчаяния. Летти ответила одной из своих тонких улыбочек, которая означала примерно: «Я же тебе говорила — это ошибка».

— Платье сшито совсем не на молодую леди с вашими прекрасными формами, — продолжала Фреда. — Некоторые части женского тела Господь создал для того, чтобы ими восхищались. Бог предусмотрел, чтобы вами, мисс Селина, очень сильно восхищались.

Селина покраснела и опустила глаза на подол розового атласного платья. Вместе с Летти они с крайней осторожностью удалили тканные серебром розы на вырезе. Теперь платье выглядело простоватым и открывало слишком много того, на что намекала Фреда.

— Я согласна, — сказала Летти, улыбнулась и быстро отвела взгляд в сторону. — Но не получится ли конфуза? Не перестараемся ли мы чуть-чуть с тем, на что можно посмотреть, Фреда?

— Да, мы добавим кружева у горла. — У Селины получилось резче, чем она хотела.

Фреда хмыкнула:

— Как скажете. Но я не выкручусь с этим кусочком, мисс. Здесь мало кружев.

— Я подыщу… Поговорю с портнихой, чтобы она прикупила, — сказала Селина, не глядя на Летти. — Но надо спешить, Фреда. Я должна поговорить с ней об этом, если нам с Летти самим не удастся найти подходящее….

— Мы не сможем здесь ничего ускорить, — ответила Фреда, надувшись. — Мы могли бы сделать оборки из атласа тут и там, над кружевами. Конечно, платье стало бы выглядеть по-иному, и вы, наверное, не захотите…

— Наоборот! — Селина хлопнула в ладоши. — Фреда, ты просто чудо! Что нам нужно для этого? — Селина проигнорировала какое-то восклицание Летти.

— Что-нибудь этакое, пожалуй, чтоб слегка блестело. — Фреда села на пятки и отбросила жесткие волосы, упавшие на лицо.

— Прекрасная мысль, — согласилась Селина, искренне радуясь предложению. — А теперь, если ты закончила…

— Не совсем. — Фреда снова вернулась к работе и начала собирать юбку в большие фестоны над широкой полосой кружев, приколотой снизу.

Летти пожала плечами, глядя прямо перед собой, от нее помощи не жди.

— Думаю, последние поправки сделать лучше, когда у нас будет все, что нужно. А сейчас, Фреда, помоги мне снять это. — Селина умолкла. Ей надо было успеть на Бонд-стрит на условленную заранее встречу с модисткой. Накануне та купила у Селины уже использованную отделку и кое-какие мелочи и дала понять, что не уплатит ни пенса больше того, что стоят вещи, а, как она ожидает, много за них не запросят… От внимания Селины не ускользнул жадный огонек в глазах модистки, и сегодня она была готова стать более прижимистым продавцом.

— Фреда, прошу тебя. Мне надо успеть в лавки, чтобы…

— Чтобы — что, мисс?

Терпение Селины было на пределе.

Наконец Фреда с трудом поднялась на ноги и развязала ленты на розовом атласном платье. С ужасающей медлительностью она стянула его через голову Селины и разложила на кровати. Выпрямившись, служанка посмотрела на завернутое в полотно платье, лежавшее рядом.

Придерживая сорочку, Селина заслонила собой кровать.

— Благодарю, милая Фреда, — сказала она и запечатлела поцелуй на круглой красной щеке. — Ты, верно, устала. Выпей чаю и отдохни.

— Отдохнуть? — Фреда выглядела изумленной. — У меня свои обязанности, которые я должна выполнять.

— Да, да, конечно же. Но думаю, бывают моменты, когда ты заслуживаешь особого признания за твои… э-э… таланты. И за твою преданность. — Селина повернулась к Летти. — Ты согласна со мной?

— О, полностью. — Сжатые губы и вздернутый подбородок Летти свидетельствовали о ее полном неодобрении. Она сказала:

— Фреда, я позабочусь теперь о мисс Селине.

— Вы не хотите, мисс, чтобы я помогла вам одеться?

С замиранием сердца Селина продолжала улыбаться очаровательной улыбкой, пока Фреда не покинула комнату, бросив еще один любопытный взгляд за спину девушки.

— Смотри, вляпаешься в изрядную лужу, юная леди, если не будешь осторожна, — сказала Летти. — Обман всегда ведет к провалу, помяни мое слово.

— Ты говоришь, как Дейвид, — заявила Селина опрометчиво. — То есть я хотела сказать… О-о… Я уже не знаю, что я хотела. Я только должна немедленно одеться и бежать за покупками.

— У тебя это называется «бежать за покупками»?

— Не собираюсь спорить с тобой, Летти. Я твердо решила, что мне предстоит делать. Я хотела бы надеть что-нибудь не привлекающее внимания к моей личности.

Летти хмыкнула.

— Что означает данный звук? — спросила Селина.

— Ничего. Он не означает ровно ничего. Ты думала о том, кто может посылать розы?

Летти, бывает, бесит своим упрямством.

— Нет. Я же сказала: по-моему, кто-то решил подшутить надо мной.

В прошедшие два дня ей дважды приносили розы. Визитной карточки к ним приложено не было, но Селина надеялась, что они от Джеймса Иглтона. Ведь Джеймс сказал, что она, Селина, может стать для него совершенно необходимой. Она задрожала. Зачем она ему? Он ее не знает, и, безусловно, она даже не могла бы ему понравиться, если бы он узнал о ее двоедушии…

— Тебе холодно? — участливо спросила Летти.

— Нет.

— Но ты дрожишь.

— Неважно.

Летти не была в этом убеждена.

— У меня душа болит за тебя. — Забота смягчила взгляд Летти. — Разве ты не рада, что будешь на празднестве в Кастербридже?

— Рада конечно. — На самом деле она была сама не своя. Стоило ей подумать о предстоящем рауте, как у нее перехватило дыхание.

— Это приглашение очень кстати. Вообще следует радоваться приглашениям в любой достойный дом. Ведь каждое — возможность показать тебя твоим потенциальным поклонникам. Нам надо изо всех сил постараться найти подходящих претендентов на твою руку, Селина, чтобы заставить твоих родителей забыть об этом гадком Летчуизе.

— Да. — Селина вновь вернулась к своим переживаниям. Слова Джеймса Иглтона звучали с такой искренностью, но Дейвид предостерегал: недостойный мужчина неизбежно вынуждает молодую особу женского пола вести себя в угоду ему, порой с явным риском для ее чести. И такие неблагородные люди часто прибегают к красивым словам, чтобы подорвать у своих жертв представление о том, что приличествует, что подобает, а что нет…

— Что думает мистер Иглтон о наших цветах?

Селина была захвачена врасплох.

— Каких цветах?

— В саду. Когда вы вчера в полдень отправились на прогулку, вы же говорили о цветах, не так ли? Надеюсь, ты удосужилась показать ему хотя бы некоторые из наших прекрасных растений.

— Я, пожалуй, надену свой дорожный костюм. — Селина решительно изменила тему разговора. — Темно-синий.

— Тебе действительно так некогда?

— Да, — сказала Селина сердито. — Я сама оденусь.

— Я достану костюм, — сказала Летти и протянула руку. Она держала три желтые розы. — Очередной дар твоего таинственного поклонника. Кто же это все-таки может быть?

Сердце Селины бешено заколотилось, и она прижала руку к груди.

— Тот, кто привез эти цветы, сообщил кое-что нашему Бейти.

— Правда? — слабым голосом проговорила Селина, едва держась на ногах.

— Да. Сообщение состояло из… — Брови у Летти сошлись над переносицей. — Дай-ка мне вспомнить без ошибки… Вот, вспомнила точно. Посланный просил Бейти передать тебе: «Да, да — очарование. Но эти чары бледнеют при свете красоты, которой вы озарили меня». Это все.

— О-о! — Селина внезапно упала в кресло у туалетного столика. Ее тело трепетало, ноги дрожали. Он, как не подобает джентльмену, напоминает ей о самых шокирующих, но и самых восхитительных моментах ее жизни!

Что мог автор послания иметь в виду? Селина медленно заглянула в проницательные глаза Летти и поняла, что ее секрет по меньшей мере частично уже разгадан.

— Ты покраснела, Селина. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Ничего. Давай пошлем Бейти за наемной каретой. Лучше не брать наш экипаж.

— Правильно. — Летти с улыбкой передала розы Селине. — Это «Очарование Тилли» — сорт такой же, как у нашей беседки. Невероятное совпадение, не так ли?

Селина склонилась к цветам, делая вид, что вдыхает сладкий аромат.

— Действительно, какое совпадение.

— Да, чуть не забыла. Еще передали: не забывайте самое важное, что он вам говорил.

Глава седьмая

— Старина, мы их потеряли.

— Нет, это не так, мистер Иглтон, — сказал Вон Тель, приникнув лицом к окошечку кареты. — В подобных делах надо соблюдать известные предосторожности, что мы и делаем. Не больше.

Джеймс скользнул взглядом по суматошной толпе вокруг.

— Эта проклятая свора не дает нам проехать. — Он уже не был уверен, что наемный кэб, в котором ехала от Керзон-стрит Селина со своей компаньонкой, по-прежнему впереди.

— Спокойствие, мой друг, — сказал Вон Тель. Он сидел на самом краю сиденья, прямой и настороженный. — Вы слишком медленно привыкаете к новой жизни.

Джеймс вскипел:

— Иногда ты уж слишком высовываешься со своим мнением. Я спешу покончить с этим делом. Хочу вернуть то, что принадлежит мне, и убраться из этой адской дыры.

— Кое-кто считает Лондон самым цивилизованным местом в мире.

Скрестив руки на груди, Джеймс мрачно смотрел в окошко на проносившуюся массу представителей рода человеческого. Даже весеннему солнцу не удавалось стереть мертвенную бледность с лиц прохожих.

— Те, кто называют это место цивилизованным, несомненно, нигде больше не бывали. Ты уверен, что эта афера с девушкой не игра твоего воображения?

Вон Тель лишь улыбнулся:

— Зачем бы ей вести себя так странно? И что… — Вы велели мне следовать за молодой леди повсюду — помните? Я лишь рассказал вам о том, что видел вчера на Бонд-стрит. И теперь, поскольку мы, безусловно, едем в направлении Бонд-стрит, вы можете сами сделать выводы.

— Вот и Бонд-стрит, — пробормотал Джеймс, заметив табличку с названием улицы. — Скажи кучеру, мы пойдем пешком, как только покажется, что мы можем спугнуть ее.

— Кучер уже знает.

Джеймс кивнул. Вон Тель неизменно опережает его на два шага.

— А он знает, как появится в этом сумасшедшем водовороте именно в тот момент, когда он понадобится нам снова?

— Предоставьте это мне, — сказал Вон Тель с усмешкой. Он был одет, как обычно, если его одеяние можно было назвать обычным: синяя куртка, черные шаровары, начищенные до блеска сапоги, круглая шапочка на голове. На лице Вон Теля появилась загадочная улыбка.

— Выше голову, друг мой. Я уверен, эта поездка, хотя и не слишком приятная, будет очень плодотворной. Опыт подсказывает мне, что обладание чужими тайнами бывает весьма полезным, когда надо привязать человека к себе. Уверен, у мисс Годвин наберутся два-три секрета, которые она предпочла бы скрыть.

Джеймс хмыкнул:

— Как я рад иметь в тебе друга, а не врага. Есть ли что-нибудь новое о Годвинах?

— Они еще в Найтхеде. Их посетили этот тип Летчуиз с сыном, но уже уехали. Годвины ожидаются в Лондоне.

— Тогда нечего терять время. — Джеймс подался вперед. — Мне предстоит многое сделать до их прибытия.

Он уже положил весьма удачное начало с Селиной. Бедра его напряглись, как и все тело. Да, весьма удачное. Оно настойчиво побуждало Джеймса как можно скорее осуществить его стратегический план, хотя и с некоторыми поправками.

Голос Вон Теля вывел его из задумчивости:

— Вы намерены жениться на этой девушке?

Джеймс бросил короткий взгляд на своего компаньона:

— Что заставляет тебя думать, что у меня такие замыслы?

— Это выглядит как логическое заключение.

— Почему?

Вон Тель посмотрел Джеймсу прямо в глаза:

— Вы — человек чести. Жестокий, конечно, но вы… блюдете свою честь. И вот вы гоняетесь за этой особой с целеустремленностью, которая позволяет думать о вашем намерении полностью ею овладеть. Поэтому предположение о вашей готовности просить ее руки является…

— Нечего гадать о моих намерениях. — Больно уж глазастый этот Вон Тель. — Помни: я лишь хочу использовать мисс Годвин вместо ключа к двери в Найтхед. Если она и ее родители станут смотреть на меня как на потенциального жениха, то будут приветствовать меня в своем доме, тем более что мы соседи.

— Сезон еще далеко не закончился, — сказал Вон Тель. — Ваша выдержка уже на исходе. Как вы сможете сохранить самообладание в течение целого лета?

Действительно, как?

— Не беспокойся насчет моего самообладания.

— Дариус Годвин и его жена уже договорились с Летчуизом. В лице Летчуиза у вас появится соперник в ухаживании за красавицей.

— Но ты говоришь, этот тип не… Что он, возможно, не сумеет понравиться юной девице?

— Ему почти шестьдесят. Коротышка, чудовищно толст и сверх меры бесцветен. Мои информаторы описали его как человека крайне уродливого. У него маленький, вечно слюнявый рот, который он беспрестанно облизывает языком. Еще одна деталь: вместе со своим сыном в качестве члена какого-то клуба постоянно охотится за юными девственницами, потерю которых не станут оплакивать их семьи. По-моему, Джеймс… — Компаньон Иглтона наклонился к нему с глубокой серьезностью в каждой черточке лица. — По-моему, Летчуизы намереваются затянуть мисс Годвин в свою непотребную игру.

— Это не может меня касаться. — Джеймс продолжал сидеть, сложив руки на груди. — Верно, она прекрасна. И невинна. Но… Еще будет время разобраться с этой шарадой.

— Ходят слухи, что в случае изгнания Летчуизов наиболее предприимчивых проныр Лондона постигнет экономический крах.

Джеймс попытался отогнать от себя образ Селины с ее широко раскрытыми глазами.

— Общество нуждается в людях каждого уровня, и они должны существовать. Но к чертям эти общие рассуждения! Когда мы займемся наконец своим делом?

— Кучер постучит нам, как только леди покинут карету.

Джеймс решил, что ему нужно завести роман. Нельзя, чтобы его так переполняли кипевшие в нем жизненные соки. Ему нужна любовница, он забыл бы с ней безупречное тело Селины Годвин… У леди Анастасии есть свои достоинства. Она сама страждет. О ней можно сказать что угодно, кроме того, что она невинна. Джеймс готов биться об заклад: ей известны тысячи уловок, как раскалить мужчину до яростного вулканического взрыва. Он поерзал на сиденье. Но все же влекли его совсем не заученные приемы дам типа леди Анастасии. Память возвращала его к ногам Селины Годвин, обнажившимся выше спущенных кружевных чулок, — все такое гладкое, нежное, нетронутое. Ни малейшего сомнения, он первый мужчина, который коснулся ее тела… Нет, так не годится! Он буквально одержим ею, в то время как голова его должна быть сейчас совершенно ясной.

— Может случиться, что Лиам станет трудноуправляемой.

Джеймс настороженно взглянул на Вон Теля:

— Лиам всегда выполняет мои желания.

— Она видела меня с розами.

— Но ты, надеюсь, не говорил ей, для чего они?

— Вы недооцениваете нашего китайского дракончика. Она хотела сопровождать меня, когда мне предстояло поехать вручать розы… «его возлюбленной», как она выразилась.

Джеймс громко чертыхнулся. Лиам нужно поберечь — ради него, Джеймса, и ради нее самой.

— Ты дал ей понять, что это наше дело ее совершенно не касается?

— Да, я дал ей понять. Но с самого раннего утра я ее не видел и теперь не знаю, где она.

— И ты только сейчас сообщаешь мне об этом! — вскричал Джеймс. — Что она хочет, по-твоему?

Вон Тель, вопреки обыкновению, выглядел очень расстроенным.

— Кажется, она подозревает, что вы заинтересовались весьма конкретной женщиной. Согласитесь, преподносить розы — нечто иное по сравнению с тем, что она привыкла видеть в подобных ситуациях. Она спросила, достойна ли вас эта женщина.

— Силы небесные, спасите нас! — Джеймс ударил кулаком по бедру. — Ты сказал ей, что это ее совершенно не касается?

— Да. А когда я отказался отвечать, — продолжил Вон Тель, — она заявила, что мое молчание достаточно красноречиво. Еще она сказала, что ни одна из этих бесцветных английских дев не посмеет мучить мужчину, который слишком хорош для любой из женщин.

— Бред какой-то! — Джеймс сверкнул глазами. — Незачем ей путаться в наше дело! Она знала, куда мы едем сегодня?

— Я ей не говорил. Но, к сожалению, Лиам умеет узнавать то, что ей надо.

Джеймс хмыкнул.

— Она не доберется до этой информации. Я с ней потом поговорю. Раздался легкий стук, карета замерла на месте, глазок в ее передней стенке открылся, в нем показалось багровое лицо кучера.

— Нужные особы высаживаются. Теперь лучше поторопиться, сэр.

Джеймс выпрыгнул из кареты и осмотрелся.

— Весь Лондон, должно быть, свалился сегодня на эту улицу, — сказал он Вон Телю, который уже стоял рядом. — Где же… Там! Вон они!

На Селине Годвин был синий костюм и дешевый чепчик, украшенный голубыми цветами и голубым бантом с одной стороны. Медово-золотистые локоны на ее затылке колыхались в такт шагам. Она шла очень быстро, как и мисс Фишер, одетая, по своему обычаю, в черную тафту. В руках у каждой были пакеты.

Джеймс огорченно вздохнул.

— Они делают покупки, дружок. И больше ничего.

Вон Тель увлек его ближе к стене дома.

— Смотрите и ждите. И будьте готовы действовать быстро.

Вокруг них кружился пестрый людской водоворот — таков уж Лондон в разгар сезона выездов в свет.

— Вон Тель, это сумасшествие, — сквозь зубы прошипел Джеймс. — Следи за женщинами. Но не получил ответа. Он оглянулся, его спутника нигде не было видно. Никаких следов! Джеймс остановился у какой-то витрины, пытаясь уследить за вспышками синего впереди. Тут из толпы вынырнул Вон Тель и быстро протиснулся к Джеймсу:

— Мисс Годвин здесь рядом, за домами. Вы их вскоре увидите. Но они не должны вас заметить. Я буду неподалеку.

Джеймс продвинулся вперед, к порогу лавки. Отсюда был хорошо виден проулок между домами, на который указал Вон Тель. Но зачем двум респектабельным леди рисковать, покидая относительно безопасную оживленную улицу, и идти в такое место, где, вполне вероятно, таится опасность? Джеймс решил забыть совет своего доверенного слуги — не показываться на глаза молодым леди. Если он почувствует, что им грозит хоть малейшая опасность…

Но вот дамы появились в проулке. Инстинктивно он прижался к окну, у которого стоял: они шли в его направлении.

— …Очень глупо, — послышались слова Селины при приближении к порогу лавки. — Пусть не думает, что я предоставлю ей еще один шанс. Найдется много желающих завладеть тем, что я предлагаю. Компаньонка что-то тихо сказала. Селина сердито посмотрела на нее и продолжила: — Не бойся, меня не поймают. Свои сделки я надежно держу в секрете…

Они прошли мимо.

— Поймают? — бормотал Джеймс. — Сделки? — Неужели девица из того жедьявольского теста, что и ее коварные родители? Он подождал секунду, прежде чем покинуть свое укрытие. И тут же отпрянул назад: Селина и ее компаньонка стояли, оказывается, на расстоянии вытянутой руки и ожесточенно вполголоса о чем-то спорили. Джеймс надвинул цилиндр на самые глаза и замер. И вдруг заметил блеск чего-то удивительно яркого, изумрудно-зеленого и золотого. Лиам!

Он двинулся вперед — лучше рискнуть быть замеченным Селиной, но удалить Лиам со сцены, чем смириться с вечным вмешательством в его дела. И тут появился Вон Тель.

— Вы видели ее?

— Лиам? Да, будь она проклята! — Он с облегчением увидел, что Селина и мисс Фишер продолжили свой путь. Зато быстроногая Лиам исчезла из виду.

— Она явно недалеко, — с мрачной уверенностью заявил Вон Тель. — Давайте поскорее закончим нашу слежку и вернемся на Гровнор-сквер. Наверное, мне не надо было беспокоить вас этой проблемой.

— Ты поступил совершенно правильно, — заверил Джеймс. — Хорошо, что я все видел и слышал. Думаю, девушка окажет мне неожиданное благодеяние.

— Каким образом? — Вон Тель отстал на шаг, и вскоре две женщины, идущие впереди, поспешно свернули в следующий проход.

— Мисс Селина, похоже, готовит какое-то темное дельце. Я его раскопаю и тоже использую как орудие против ее родителей. Самые невзыскательные мужчины, даже Летчуиз, порвут с девицей сомнительного поведения. — Джеймс улыбнулся Вон Телю. — Однако человек с пониманием, вроде меня, пожалуй, позволит уговорить себя и не заметит опрометчивых шагов бедной крошки. Он придет на помощь прежде, чем она будет обречена на прозябание, — во всяком случае, пока будет служить моей цели.

— Изумительно, — пробурчал Вон Тель и добавил, еще более понизив голос — Лиам на другом конце прохода.

Джеймс пригляделся — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лиам, пригнув голову, медленно шла вслед за Селиной и мисс Фишер, которые снова оказались в пределах обозрения. Джеймс и не пытался прятаться. Женщины смеялись, разговаривали и были так поглощены своими общими радостями, что никого не замечали вокруг.

— Да, теперь я начинаю понимать, чем ты заинтересовался, дорогой Вон Тель, — спокойно сказал Джеймс, глядя, как две женщины продолжали свой путь по Бонд-стрит. — Конечно же, странно, что наша невинная маленькая мисс занимается чем-то подозрительным. Я слышал, как она говорила, что ее «не поймают». И если бы я не горел желанием заняться делом, запланированным на вторую половину дня, то выяснил бы, почему две дамы нагружаются пакетами до того, как идут за покупками.

— Совершенно верно, — согласился Вон Тель. — Вчера это обстоятельство не сразу бросилось мне в глаза. Как видите, теперь они несут лишь один большой узел. А до предыдущей встречи у них было несколько пакетов в руках.

Джеймс принял решение.

— Пусть Лиам наблюдает за нашим прогрессом. — Ему хотелось до конца поверить собственным словам. — Я намерен обратить себе на пользу эту небольшую проделку. Чем скорее мы начнем двигать дело, тем лучше. Не показывайся, пока я не закончу.

С этими словами, не обращая внимания на мелькавшую в своем заметном одеянии Лиам, Джеймс прекратил тайное преследование и пошел обычным уверенным шагом. Далеко идти не пришлось: Селина в сопровождении мисс Фишер свернула в еще один более чем скромный проулок между домами. Джеймс последовал за ними.

Продает ли Селина ворованное? Неужели отвратительные Годвины держат свою дочь в такой бедности, что она оказалась вынужденной красть у них, а потом сплавлять все каким-нибудь грязным перекупщикам, которых ей удалось найти?

Справа от него единственная дверь в стене была открыта, и он осторожно заглянул в полутемное помещение. И услышал ясно звучащий голос Селины:

— Нет, этого совсем недостаточно, и вам это прекрасно известно, мадемуазель. Вы пытаетесь нажиться на мне, но это так просто не выйдет. Моя продажная цена — ваше предложение, помноженное на три. Ни на пенни меньше я не соглашусь.

— Боже мой! — раздался голос женщины, не очень убедительно говорившей по-французски. — Это невозможно!

— Чепуха! — последовал недвусмысленный ответ Селины. — Это вполне может быть сделано — если не вами, то кем-то еще, у кого больше воображения. Пойдем, Летти.

Джеймс ждал, прижавшись к стене. Его миссия начинала преподносить любопытные неожиданности.

— Ладно, ладно. — В сердцах скупщица заговорила на грубом жаргоне восточного Лондона. — За половину пойдет?

— У Джеймса внезапное перевоплощение «француженки» вызвало усмешку.

— Мало, — прозвучал голос Селины.

— Вы умеете торговаться, ничего не скажешь. Даю сверх еще гинею, и это моя последняя и окончательная цена. Вам решать.

— По рукам! — объявила Селина.

— Думаю, вы будете довольны, если я с вами честно расплачусь товарами.

— Товарами вы со мной не расплатитесь — мне это совершенно не подходит, — возразила Селина. — Я возьму наличными, с вашего позволения.

Горестный вздох достиг ушей Джеймса.

— Ну ладно уж! Пройдите в лавку. Нехорошо, когда подобные вам снуют туда-сюда у черного хода.

Джеймс снял цилиндр, просунул голову в дверь и успел увидеть, как Селина расставалась с бледно-зеленым платьем. Он нахмурился. Если он не ошибся, это платье было на ней в первый вечер их знакомства.

Толстая женщина уложила купленный наряд на что-то вроде прилавка среди свертков тканей и жестом пригласила своих клиенток пройти. Значит, девушка распродавала свой гардероб. Очень интересно! Джеймс быстро прошел к выходу из проулка на Бонд-стрит. Отсюда были хорошо видны и черный вход в лавку, и двери в магазин женской одежды, к которому она явно примыкала.

Долго ждать не пришлось. Минуты через две двери магазина открылись, и в сопровождении мисс Фишер появилась Селина со злорадной улыбкой на прекрасных губах. Полный восторг был написан на ее лице. Мисс Фишер пребывала совсем не в восторженном настроении. Она взяла синий ридикюль Селины и широко раскрыла его. Селина ссыпала туда монеты, потом ридикюль вернулся к ней на запястье, и она двинулась вперед, чтобы вдруг оказаться… лицом к лицу с Джеймсом.

Глава восьмая

— Мисс Годвин! — Джеймс снял цилиндр и низко поклонился. — Какой приятный сюрприз. — Он выпрямился и пытливо посмотрел в ее золотисто-карие глаза. В них читалась тревога. — Чистое везение!

— Здравствуйте, Джеймс, простите — мистер Иглтон. Почему наша встреча для вас — чистое везение, как вы сказали?

— Очень просто. — Он одарил Летти Фишер заговорщической улыбкой, подразумевая, что уж они-то, двое, разбираются в светских делах. — Чистое везение, так как я собирался посетить вас на Керзон-стрит.

— Да? — Она прижала сумочку к груди и в отчаянии взглянула на свою компаньонку. Мисс Фишер смотрела в сторону. — Может быть, вы объяснитесь поподробнее?

— Ну конечно. — Он улыбнулся и внезапно протянул ей руку.

— Ой! — Все еще тесно прижимая ридикюль, она освободила одну руку и коснулась ею ладони Джеймса. Очаровательный нежный румянец, вспыхнув на ее щеках, окрасил шею и даже верхнюю часть груди в прямоугольном глубоком вырезе платья.

От внимания Джеймса не ускользнуло, что мисс Фишер отошла на несколько шагов к витринам, привлеченная выставленными товарами. Если он не обманывался, компаньонка, можно считать, решила содействовать их сближению. Он наклонился, чтобы запечатлеть на тыльной стороне ладони девушки долгий многозначительный поцелуй.

— М-м-м, — протянул он чуть слышно, чтобы его могла слышать только Селина. — Как чудно ты пахнешь, Селина. Словно те розы «Очарование» в твоем саду.

— Ты не должен говорить такие вещи… — У нее перехватило дыхание.

— А я думаю, что просто обязан.

— Не здесь.

— Я тоже предпочел бы быть сейчас с тобой в более уединенном месте. — Его рука, сжимающая руку девушки, как бы невзначай коснулась ее роскошной, порывисто вздымающейся плоти в вырезе платья.

— Мистер… Джеймс. — Ее голос охрип, но она не оттолкнула его руку и не лишила его возможности незаметно касаться ее тела. — Право, не надо.

— Я считаю, надо.

— Почему?

— Потому что хочу этого.

— Ты хочешь?

— Да. И ты тоже. — Не выдав себя ни одним движением, Джеймс просунул палец в теплую ложбинку в вырезе платья. Она открыла было рот, но он сделал ей знак молчать и, не отрывая взгляда от ее глаз, продолжал движение пальца по обнаженной округлости ее груди, к уже напрягшемуся соску. Селина задыхалась, ее тело потряс мощный толчок…

Достаточно. Джеймс убрал свой искусный палец и прошептал:

— Существует еще так много всего, чем ты должна насладиться, моя радость. Ты позволишь показать это тебе?

Ее изумленные глаза горели:

— Ты говоришь — еще много?

— Очень, очень много. Я бы хотел рассказать тебе об этом.

— Ты… Нет, этого нельзя! — Ее взгляд начал проясняться.

— О нет. Я убежден, обязательно надо.

Селина глубоко вздохнула еще раз, и Джеймса охватило желание махнуть рукой на всю возню с возвращением поместья и увезти девушку подальше отсюда. Он оглянулся вокруг, лихорадочно обдумывая, как завлечь ее в свою карету…

Ее нежный дрожащий голосок вернул его к реальности:

— Так зачем ты собирался к нам на Керзон-стрит?

— Я…

На расстоянии нескольких футов от парочки стояла Лиам с гордо поднятым подбородком. Ее скрещенные руки ушли в рукава. Глаза, обретшие цвет вулканического стекла, холодно, не мигая, изучали Селину.

— Джеймс, зачем ты собирался…

— Да, да! — Его внимание вернулось к Селине. — Я собирался на Керзон-стрит, чтобы повидать тебя.

Селина счастливо засмеялась:

— Не играй со мной, Джеймс. И спасибо за розы, которые ты мне прислал. Однако, думаю, такие подношения не совсем уместны…

И тут приблизилась Лиам. Она избегала взгляда Джеймса и остановилась только тогда, когда могла слышать каждое произнесенное слово.

Джеймс кашлянул. Он займется Лиам потом.

— Раз я послал розы, они абсолютно уместны. Прекрасные цветы — прекрасной девушке. Где встретишь большее соответствие?

Тихое горестное восклицание китаянки осталось, к счастью, не замеченным Селиной. Едва сдержавшись, Джеймс ухитрился все же не послать Лиам испепеляющего взгляда.

— Я намеревался зайти и узнать, не окажете ли вы мне честь и не согласитесь ли поехать со мной в Гайд-парк завтра во второй половине дня. Например, в четыре?

— В четыре?

— Да. — Все шло на удивление легко.

Джеймс никогда не, был сторонником принятого в английском обществе обычая держать девушек в полном неведении относительно реальной жизни. Но теперь наивность Селины лишь подстегивала его увлеченность.

— Мой слуга, обладающий, несомненно, сверхъестественной способностью предсказателя погоды, обещает прекрасный теплый день. — Последовало еще одно сдавленное восклицание со стороны Лиам. — Так что надо надеть что-нибудь полегче. Я уверен, ваша компаньонка согласится выступить в роли спутницы. — Неизбежная сложность, которую ему надо устранить. — И не забудьте зонтики от солнца.

Селина отвернулась. Джеймс, немного обеспокоенный, заметил, как покрылось бледностью ее лицо. Она смотрела в сторону печальными глазами, будто убитая горем, которого не ведал никто, кроме нее.

— Падшая, — сказала она, явно сама себе. — О Господи! О нет!

— Извини, я не понимаю, — вставил Джеймс.

Селина гордо вскинула голову, ее глаза смотрели холодно, почти сердито.

— Я не смогу поехать с вами завтра.

— Но…

— А теперь я должна покинуть вас.

— Но почему вы не можете поехать в Гайд-парк?

— Я не смогу поехать потому, что сегодня вечером иду на раут и слишком устану, чтобы завтра предпринимать что-либо, требующее больших усилий. — Последние слова она произнесла скороговоркой.

Джеймс был взбешен. Проклятие, маленькая плутовка начинает подозревать его! Это не входило в его расчеты.

— Ну, вы вполне отдохнете к полудню. И потом, нам же предстоит лишь небольшая прогулка в экипаже. Кстати, а что это за раут?

— Раут у миссис Арбутнотт.

— Что ж, не смею задерживать. — Сдерживая злость, Джеймс отдал вежливый поклон. — Будем надеяться, раут будет приятным. До свидания, мисс Фишер.

— До свидания, мистер Иглтон. — Летти Фишер вернулась к ним, ее темные глаза смотрели оценивающе и не без дружеского участия.

— До свидания, — сдержанно сказала Селина. — Надеюсь, вы приятно проведете…

— Остаток этого дня? — подсказал Джеймс, уже отрабатывая следующий шаг своего плана.

— Вот именно, остаток этого дня. — Селина пошла прочь, почти потащив за собой терпеливую мисс Фишер.

Спустя несколько секунд Джеймс обернулся к Лиам, одним прыжком преодолел пространство между ними и, схватив ее за руку, потащил за собой.

— Ты совершила сегодня очень серьезную ошибку, Лиам.

— Каким образом? — Она задыхалась, вынужденная почти бежать, чтобы поспевать за Джеймсом.

— Ты шпионила. Вынюхивала там, где тебе не положено быть. Это никогда больше не повторится. Понятно?

— Ох! — Неожиданный резкий выкрик китаянки привлек внимание нескольких прохожих, и Джеймс выпустил ее руку.

— Ты испытываешь мое терпение, — сказал он ей наигранно угрожающим тоном.

Тут рядом возник Вон Тель.

— Я не мог помешать ей приблизиться к вам. Поэтому счел благоразумным надеяться, что она не причинит слишком больших неприятностей.

— Неприятностей? Она их устроила. Еще спасибо, мисс Годвин не видела ее.

— Вы сказали — мисс Годвин? — Лиам вздернула свой овальный подбородок, опустила глаза, как если бы перебирала в уме имена. — Мисс Селина Годвин с Керзон-стрит. Это в ее дом, несомненно, носил розы Вон Тель.

Если бы все не было так серьезно, Джеймс расхохотался бы над ее дерзостью.

— Едем домой, и чтобы ничего подобного не повторилось никогда. Вон Тель, карету.

— По-моему, именно таких, как она, называют «гадина»…

Джеймс вздрогнул:

— Гадина?

— Да. Мисс Годвин одна из так называемых невежественных красавиц этого пресного народа. Мелкотравчатый демон высших слоев. Хорошо хоть, она поняла, что недостойна вашего благосклонного внимания и перестала навязываться.

Джеймс велел Вон Телю подавать карету и сказал Лиам, закрывая дискуссию:

— Селина — жемчужина. Она мне не навязывалась. А ты, Лиам, отныне раз и навсегда перестанешь вмешиваться в мои дела.

— Да, конечно, — сказала Лиам. Она отошла к краю тротуара, где Вон Тель дожидался их с каретой. — Эта невежественная гадина настолько тщеславна, что позволяет себе красоваться перед вами, а потом отвергает предложение, ради которого любая женщина была бы готова умереть. Вы не должны больше думать о ней.

Вон Тель подсадил Лиам в карету, за ней последовал Джеймс. Последним разместился Вон Тель и закрыл дверцу.

— Да, — сказала Лиам, стараясь сохранять равновесие на ухабах. — Я довольна, что мисс Селина Годвин не будет больше огорчать вас. И смогу теперь сосредоточиться на домашних делах.

Джеймс с беспокойством заключил, что в словах Лиам не было правды. Он закинул ногу на ногу и забарабанил пальцами по глянцевой черной коже голенища сапога. Вне всяких сомнений, ему придется строго присматривать за ней, пока они остаются в Англии.

Он протянул руку, постучал кучеру. Задвижка глазка открылась, и он приказал:

— Гровнор-сквер.

Глава девятая

Дариус Годвин прижался к стене дома у окна личных покоев своей жены. Конечно, супругу туда и ходу не было. Но запрет не распространялся на краснеющего белокурого помощника конюха. Дариус подглядывал, как тот стоял теперь, дрожащий, обнаженный, перед алчными глазами Мери. Дариус вдохнул полной грудью ночной предгрозовой воздух.

Дражайшая Мери думала, что он занят чем-то другим. Свежие воспоминания вызвали у него улыбку. Он и вправду занимался другим — этакой восхитительной штучкой, которую прислал ему на вечер Бертрам Летчуиз. Но теперь его мысли были заняты более серьезными делами, и нынешние шалости жены явились непредвиденной помехой.

Любопытство взяло верх, и Дариус устроился так, чтобы снова можно было заглядывать сквозь щель между тяжелыми шторами в слабо освещенную комнату.

Дариусу пришло на память имя юноши — Колин. Он служил в Найтхеде всего несколько недель, но достаточно долго для того, чтобы Мери приметила прекрасное тело мужчины, находившегося на промежуточной стадии между угловатостью подростка и первым расцветом зрелого мужского начала.

Юноша стоял перед нею в непосредственной близости, прикрыв руками пах. На глазах у Дариуса, запакованная в пеньюар из нескольких рядов белой прозрачной ткани женщина опустилась на колени и сдернула с себя одежду, обнажив груди. Поддерживая их ладонями, она одарила юношу улыбкой, облизнула губы. Дариус видел ее в профиль. Он заметил, как она что-то произнесла. Колин покорно развел руки… В этом смысл ее жизни — совращать нетронутых юнцов. Дариус сжал губы. Что ж, он все высмотрит, а потом пригрозит разоблачить ее извращенность. Тем самым будет обеспечено содействие Мери в предстоящем вскорости дельце.

Годвин осклабился, вглядываясь в лицо юноши, которое оказалось обращенным к окну. О чем он сейчас думает, спрашивал себя Дариус. Что видели внутренним взором эти затуманившиеся голубые глаза? Чьи жгучие образы облегчили юноше копание в грязи, которым он занимался? Да, он был уверен: сластолюбивый конюх видел перед собой не толстую, стареющую женщину, а молодую полногрудую девушку — вроде Селины…

Спектакль наскучил Дариусу. Он отвернулся от окна и пошел вокруг дома, чтобы войти через кухню. Он заглянул в кладовку, оторвал ножку жареного цыпленка. Затем прогулочным шагом двинулся по вымощенным камнем коридорам, поднялся по лестнице на второй этаж. То, что предстояло обсудить, не терпело больше отлагательств.

Он дошел до конца коридора, который вел в гостиную Мери, и переждал, укрывшись в тени, пока из двери не вышел, как и следовало ожидать, юный Колин. Мери быстро надоедали любые забавы, и она постаралась побыстрее отделаться от оказавшего ей нужную услугу парня. Колин был бледен. Он оглянулся по сторонам, не замечая Дариуса, и быстро помчался по коридору в противоположном направлении.

В предвкушении предстоящих событий Дариус поспешил к гостиной и распахнул дверь, не постучав.

— Кто тут?.. — Мери стояла в распахнутом халате у камина, держа в руке большой бокал красного вина. — Ты осмелился вломиться сюда без моего вызова.

Дариус закрыл за собой дверь, утрированно-широким шагом двинулся через всю комнату и остановился перед своей дражайшей супругой.

— Мне показалось, что ты можешь возжелать зрелой, проверенной в деле мужской силы, моя сладчайшая.

Он оторвал зубами кусок темного куриного мяса и продолжал, чавкая:

— Несомненно, у женщин с твоими аппетитами потребности большие, чем способен удовлетворить простой мальчишка.

Она густо покраснела:

— На что ты намекаешь?

— Я намекаю: ты могла бы проделать со мной то же, чем только что порадовала моего слугу.

Она вздернула свой срезанный подбородок:

— Где ты был? Откуда тебе известно, что здесь происходило?

— Мне все известно, — заявил он. — Я не обязан ничего объяснять. А ты прикройся, и я скажу, что обязана сделать ты.

Она было захныкала, однако запахнула халат и съежилась на сиденье.

— Вот так-то лучше. — Широко расставив обутые в сапоги ноги, он стоял спиной к огню. — Есть дело, которым следует заняться. Бертрам хочет, чтобы мы помогли ему устроить свадьбу как можно скорее.

— Но Селина…

— …в Лондоне. Да, она там, и на это уходит чертовски много денег. Но ничего не поделаешь — Бертрам настаивает на Лондоне. Сливки общества должны узреть ее красоту, а потом она обручится с ним, и свет признает, какой он молодец, поскольку вскружил голову Селине.

— Но Селина…

— Он не вскружил ей голову, но это не имеет значения. Важно, как это выглядит в его глазах. Чем скорее он получит свое и сможет жениться на нашей малютке, тем скорее мы получим деньжата, которые нам необходимо иметь. Мы просто обязаны их иметь, жена, если хотим сохранить наш образ жизни и этот дом. Мы должны удержать все это, пока не найдем сокровища. И тогда будем свободны и уедем отсюда. Лондон будет наш.

— Двадцать лет это слышу, — пробурчала Мери.

Он свирепо взглянул на нее.

— Да, двадцать лет ушло на поиск. Но мы найдем сокровища Сейнсбери. Ради этих сокровищ мы обдурили Френсиса Сент-Джайлса и старого дурака — его отца. Мы многим рисковали, и наш выигрыш должен быть и будет огромным.

— Я бы хотела, чтобы это не зависело от Селины. Что если Бертрам пойдет на попятный?

— Не пойдет. — Дариус сделал шаг к огню и приподнял фалды фрака, чтобы согреть зад и бока. Вдали прогремел гром. — Когда этот мальчишка валялся тут с тобой, он, вероятно, воображал, будто имел девицу вроде Селины.

— Что-о-о? — закричала Мери, вскочив с кресла. — Ты подсматривал, ты, куча дерьма? Я тебя убью!

Выставив вперед локоть одной руки, другую он вытянул навстречу ее атакующему телу и схватил жену за горло.

— Вы будете повиноваться мне, мадам.

Злобно ворча, она опустилась в кресло:

— Селина — ничто. Глупая пустышка, годная лишь на то, чтобы с ее помощью мы добились чего надо. Ни одному стоящему мужчине она не нужна.

— Бертрам и Персиваль добиваются ее изо всех сил, — мягко сказал Дариус. — Сначала они хотят совместно насладиться ее девственным телом, пока она не обучится полностью искусству ублажать Бертрама и хитро водить за нос Персиваля, изображая невинную девочку. Затем ее обязанностью станет выполнять желания супруга и общаться с его друзьями так, как принято на их сборищах.

Мери хмыкнула и плотнее завернулась в пеньюар.

— Уже пора, чтобы она расплатилась с нами за все, что мы сделали для нее. Неблагодарная негодяйка. И тогда Летти может отправиться на все четыре стороны. Мне уже тошно видеть ее обвиняющие глаза.

— С ней надо быть осторожными, — напомнил Дариус. — Эта женщина знает слишком много. Придется предусмотреть некоторые меры.

— Здесь нет ничего трудного. Предоставь это сделать мне.

Он одарил ее улыбкой:

— Обязательно. Уверен, ты справишься с этим делом очень хорошо. Ты всегда справлялась с такими делами успешно.

Мери улыбнулась в ответ:

— У нас талант к махинациям, милый мой, как в этом смогли убедиться Френсис Сент-Джайлс и его драгоценная супруга София — к своему ужасу.

Дариус согласно кивнул:

— Что помогло нам без труда держать под контролем маркиза, этого старого осла.

— Я все еще восхищаюсь, насколько совершенен был наш замысел, — сказала Мери, сбавив тон. — Надо же суметь начинить опиумом Френсиса, бросить его в бордель, украсть кольцо и дать ему пробудиться в убеждении, что он имел дело с проституткой и напился в стельку. И Френсис поверил, будто шлюха украла его кольцо. Блестяще!

Дариус согласился.

— Блестяще и — по плану. Френсис считал, что проститутка взяла кольцо и отдала вещицу его отцу. А маркиз сунул в нос сыну это кольцо. И тот взял его! — Дариус хлопнул себя по бедрам, охваченный злорадством. — Взял его, ничего не спросив… и загубил свою жизнь. Старик разгневался из-за мнимой моральной распущенности сына, которая оскорбляла его религиозные устои. Френсис никогда не сказал ни слова в свою защиту и был изгнан из отцовского дома. Он так и не узнал, что это ты передала маркизу кольцо и рассказала совсем иную историю, чем та, которая, по его мнению, обрекла его на вечное проклятие.

— Немудрено, что маркиз поверил нашей версии, ведь Френсис никогда не пытался защищаться. — Мери задергалась от восторга. — Да, слишком долго мы не говорили об этом. Мне доставляет такое удовольствие знать, что ни тот, ни другой никогда не догадывались о нашей проделке. «Ваш сын лишил меня невинности, — сказала я этому старому дураку. — Он погубил меня, и не будь рядом бедного милого Дариуса, я была осуждена на жизнь этакой бессловесной незамужней компаньонки в доме другой женщины». И он мне поверил!

— И чтобы искупить грех своего сына, маркиз отдал нам то, чего мы хотели, — этот дом. Дом Френсиса. — Дариус вновь был полон удовлетворения, какое приносит триумф.

— Он не отдал нам дом, — сказала Мери, вновь ожесточаясь и раздражаясь. — Он нам его одолжил.

— На время, пока дом нам будет нужен, — напомнил ей Дариус. — Слава Богу, его наследник исполнял его волю.

— Но Огастес ненавидит нас.

— У тебя нет подтверждений этому.

— Его молчание служит подтверждением, — сказала Мери. — Как и отказ принимать нас, как и нежелание сделать Найтхед нашим в полном смысле слова.

— Он не выбросит нас из поместья. Все остальное неважно. Мы получим нужную сумму от Летчуиза и найдем сокровища. Я знаю это. Я чувствую это. И тогда мы будем свободны.

Он, Дариус, будет свободным. Он освободится от нее, избавится от всех тягостных преград, что стоят на пути к той жизни, какую он заслуживает.

— Иногда на меня нападает страх, что Френсис вернется.

— Он не вернется никогда, — сказал Дариус, уверенный в своей правоте. — Если бы существовала возможность для примирения между нынешним маркизом и его братом после смерти их отца, это произошло бы давным-давно. Но этого не случилось и никогда не случится. Почти наверняка Огастес ничего не знает о событиях, предшествовавших изгнанию Френсиса. Их отец, должно быть, потребовал, чтобы с младшим братом больше не было контакта.

— Я слежу за газетами — не появится ли сообщение, что он вернулся, — сказала встревоженно Мери.

— Меня это не беспокоит, — ответил Дариус, выпячивая грудь. — Он всегда будет верить тому, чему поверил, и никогда не осмелится вернуться в Англию. Никогда он не посмеет рискнуть тем, чтобы София услышала о его якобы имевшем место распутстве.

— София любила этот дом. — Мери задумчиво усмехнулась, ее взгляд затуманился. — Вот было бы у нее лицо, если бы она узнала, что я — причина ее несчастий, что ее муж, соблазнив и бросив меня, заставил ее страдать в безвестности все эти годы.

Дариус взглянул из-под полуопущенных век.

— Не будем забывать истину — хотя бы между собой. Френсис тебя не соблазнял. Он тебя пальцем не тронул. Благодаря этому ты и стала главным моим союзником: не могла перенести, что он не захотел тебя. И не было такой хитрости или подлости, на которую ты не пошла бы, чтобы отомстить ему и его семье.

Мери вздернула голову.

— Он был дураком. Где бы он ни был, я уверена, он думает обо мне, о том, что мы могли бы пережить вместе. Я надеюсь, они с Софией оба сильно страдают. И желаю им безвременно умереть.

Глава десятая

Милый сердцу Найтхед! Милые стены из желтого камня, обвитые плющом, и изящные террасы, и оконные витражи, вспыхивающие в лучах утреннего солнца. Милые нежно-зеленые поляны и заросли рододендронов — розовых, белых и пурпурных. Милые мягкие холмы Дорсета, тянущиеся до самого моря…

— Ты в порядке? — Голос Летти прервал мысли Селины. — У тебя измученный вид.

— Нет, нет! — Девушка попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. — Вернее, да… О, Летти, пожалуй, мне не по себе. Может быть, напишем папе и маме и попросим устроить мой отъезд домой немедленно?

Селина вздохнула, посмотрела на свои руки, безвольно лежавшие на мягких юбках желтого муслинового платья, полученного от Изабел Прентергаст. Карета, в которой они ехали на раут к миссис Арбутнотт, протащилась еще немного и остановилась вновь.

— Ты хорошо себя чувствовала, пока мы не встретили в полдень мистера Иглтона. — Летти наклонилась, чтобы ласково похлопать Селину по руке.

— При чем здесь мистер Иглтон? — резко сказала Селина, выдернув руку. — В самом деле, Летти, ты иногда изобретаешь странные связи.

— Разве?

— Да, ты сочиняешь, а я этого терпеть не могу. — Селина махнула рукой в сторону карет, в гуще которых они застряли. — Это абсолютная глупость.

— Глупость?

— Именно.

Летти прикрыла глаза и спрятала подбородок в тонкую полоску темного меха у воротника своей длинной коричневой мантильи.

— Что случилось? — сердито спросила Селина. — Ты устала?

— Я не устала. Я думаю, — ответила Летти.

Селина не выносила, когда Летти замыкалась в себе. Ведь ни на кого больше в целом мире Селина не могла положиться.

— О чем ты думаешь?

— О том, что мне хотелось бы иметь волшебное средство, способное сделать тебя счастливой.

Немедленно раскаявшись, Селина подвинулась на сиденье вперед и взяла Летти за руку.

— Я счастлива, когда я с тобой.

— Хотела бы я побольше узнать о нем, — пробормотала Летти.

Селина встрепенулась, прижала ладонь к горлу. Ей не нужно было спрашивать, о ком шла речь. Если бы она могла объяснить, насколько ошеломлена, сбита с толку, начиная с самой первой встречи с Джеймсом Иглтоном!

— Есть кое-что… — Летти покачала головой.

— Что? — спросила Селина настойчиво.

— Нет, ничего. Прошу только: будь осторожна. Он — красавец. Этого нельзя отрицать. Красив, обворожителен и явно пользуется успехом. Заветная добыча для удачливой девушки. И думаю, он, вероятно, хороший человек. Но есть кое-что…

— О, не тверди одно и то же! Мое знакомство с ним носит случайный характер, уверяю тебя. Он проявляет вежливость, потому… потому что…

— Почему? — мягко вставила слово Летти, убрав локон с щеки Селины.

— Потому что он вежливый человек, — сказала она, вскинув голову. — И хватит об этом. Взгляни лучше на эту пустую суету. На целую милю стоят кареты, едва двигаясь дюйм за дюймом, спеша на встречу, где большинство гостей не знают друг друга. Дикая глупость!

— Откуда такие познания о раутах, мисс? Это первый в вашей жизни.

— Фреда мне рассказывала. Между прочим, я не знакома с семейством Арбутнотт и не представляю, почему она меня пригласила. Гости будут ходить из зала в зал, говоря о пустяках с кем попало. — Селина перевела дух. — Еда, если вообще что-нибудь подадут, будет ужасной. И там будет нестерпимо жарко. А весь смысл этого действа лишь в том, чтобы тебя видели.

— Платье тебе очень идет, — сказала Летти с радостной улыбкой. — Лишь бы только никто его не узнал.

— Я мечтаю о том же, — ответила Селина. — Надеюсь также, что в темноте не заметят эту замызганную карету.

— Когда ты войдешь в дом, никто не сможет узнать, в какой карете ты приехала, — утешила Летти, но Селина выглядела несчастной. — Кстати, я ведь тебе уже говорила, что миссис Арбутнотт была знакома с твоей матерью в юности. Видимо, миссис Годвин написала, что ты прибыла к сезону нынешнего года, но она, твоя матушка, не сможет присоединиться к тебе сразу. Миссис Арбутнотт, ты очевидно помнишь, сделала очень любезную приписку приватным образом на пригласительном билете. Она будет рада встретить тебя как свою гостью.

Селина дотронулась до узкой черно-золотистой ленты, которую Летти с Фредой ухитрились вплести в ее локоны.

— Следует ли мне постоять возле миссис Арбутнотт?

— Да, — ответила Летти без колебаний. — Хоть с минуту. Конечно, совершенно естественно, ты можешь поговорить со всеми, с кем знакома.

— Я ни с кем не знакома.

— Возможно, ты познакомишься с восхитительным мужчиной.

— Я уже познакомилась…

— О чем я и говорю, — сказала Летти с мягкой усмешкой. — Ты уже познакомилась с мужчиной, который приводит тебя в восхищение, верно?

У Селины набежали на глаза слезы. Она никогда не плакала. Почти никогда.

— О, моя любимая зверушка! — Летти, несмотря на тряску в экипаже, пересела на сиденье к Селине. — Так это правда? Ты… Думаешь, мистер Иглтон становится тебе небезразличным?

Селина всхлипнула и посмотрела сквозь слезы на Летти:

— Но я же ничего не знаю об этих вещах.

Щеки девушки горели. Она хотела сказать, что за исключением ее опыта — слишком даже богатого — с Джеймсом Иглтоном, она не имела ни малейшего представления о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами.

Летти похлопала по руке Селины:

— Как твоя компаньонка в отсутствие твоих матушки и отца я могу сказать мистеру Иглтону, что его интерес останется без взаимности и…

— Нет, пожалуйста, Летти, не делай этого!

— Ты неравнодушна к нему?

— Прошу тебя, не дави на свою Селину. Хватит с меня беспокойства при мысли о мистере Летчуизе.

— Хорошо, — согласилась Летти. — А ты знаешь, я думаю, что мистер Иглтон нисколько не стеснен в средствах.

— Какое это имеет отношение к мистеру Летчуизу?

— Просто думаю вслух. Я имела в виду, что твои родители предпочли бы иного поклонника для тебя, нежели Летчуиз, если бы у другого джентльмена было приличное состояние.

— Я думаю, ты слишком спешишь, — сказала Селина. — Мистер Иглтон очень мил. Но это совсем не значит, что он готов сделать мне предложение.

— Нет, не готов. — Мысли Летти были заняты, видимо, чем-то другим. — Еще не готов. Но это не значит, что так будет и впредь.

— Тебя беспокоит мистер Летчуиз, — сказала Селина. — Меня тоже. Но ведь мама и папа не стали бы тратить деньги на мои выезды в свет, если бы дела с мистером Летчуизом уже были решены… Как ты считаешь?

— Не знаю, что и думать. Но хочется верить, что ты права. Твои родители никогда не потратили ни одного пенни на… — Летти запнулась. А Селина продолжила:

— …на что-либо или на кого-либо, помимо самих себя, если можно было увильнуть. Это уж точно. — Селина не питала на счет родителей ни малейших иллюзий. — Знаю, что неправильно делаю, критикуя их. Тем более что совершенно очевидно, мама и папа ищут для меня наиболее подходящую партию.

— Наиболее подходящую для того, чтобы самим разбогатеть. Ты это имеешь в виду? — буркнула Летти.

— Возможно, — согласилась Селина. — Ах, если бы только встретить или хотя бы напасть на след подходящего приятного человека, который удовлетворял бы требованиям папы и мамы! И это несправедливо — девушки практически должны идти с молотка, как лошади… Столько-то фунтов стерлингов — раз! Столько-то фунтов — два, три! Продано! И никому нет дела, любят ли они своих…

— Любить, Селина, считается не столь уж важным.

Селина промолчала. Даже если мне для этого придется бежать из дому, я никогда, никогда не выйду замуж за отвратительного Бертрама Летчуиза!..

Карета остановилась, кучер спрыгнул с козел и распахнул дверцу.

— Минуточку, леди, — сказал он, откидывая ступеньки. Как положено, он поднялся на крыльцо огромного особняка из серого камня и громко постучал в дверь.

— Безумие, — шепнула Селина. — Как и говорила Фреда, всюду полно огней. Посмотри на окна. И они прекрасно знают, что гости прибывают. Почему же каждый обязан стучать?

— Так принято, — сказала Летти, и Селина с чувством вины поняла, что ее компаньонка тоже нервничает. — Пора входить.

С некоторой — впрочем вполне простительной для новичка — поспешностью Селина вступила в холл гармоничных пропорций. Ее внимание привлекла изящная белая лепнина карнизов, но гнетущие темно-красные обои на стенах вызвали подавленное настроение. Летти быстро сняла мантилью и занялась Селиной — поправила ей прическу, взбила оборки на обшитом золотой каймой лифе.

— Ты выглядишь прелестно, — наконец сказала Летти. В ее голосе слышалось волнение. — Нам надо подняться в пурпурный салон на втором этаже. — Она пошла впереди, почти бесцеремонно расталкивая окружающих, что было совсем непросто в такой толпе.

— Бессмысленно, — прошептала на ухо компаньонке Селина. — Мы сейчас можем уйти, и никто не узнает, что мы вообще были здесь.

— Тише. Миссис Арбутнотт специально просила, чтобы ты подошла прямо к ней. Если ты этого не сделаешь, она сочтет себя обязанной связаться с твоей матушкой и выяснить, что с тобой стряслось.

— О, как мне все это противно, — потихоньку простонала Селина. — Между прочим, как мы узнаем миссис Арбутнотт?

В этот момент знакомый женский голос почти перекрыл весь шум:

— Селина Годвин! Что ты здесь делаешь?

Овладев собой, Селина обернулась и увидела бледно-голубые глаза Изабел Прентергаст.

— Присутствую на рауте, — процедила Селина сквозь стиснутые зубы. — А что ты делаешь здесь, Изабел?

Изабел уставилась на нее, потом рассмеялась и слегка ударила ее по руке веером с отделкой из белого кружева и с алой лентой:

— Ты очень забавна. Такое чувство юмора.

Голубенькие глазки обшарили платье Селины, и изумление, охватившее Изабел, вылилось в приторную кислую улыбку:

— У тебя такое… впечатляющее платье.

— Спасибо, — поблагодарила Селина с наигранной скромностью. — Твое платье тоже очаровательно. Алая кайма — довольно смелое решение, драматичное.

— И благодаря этому платье запоминается, не так ли? — глаза Изабел стали совсем жестокими.

— Конечно, — согласилась Селина. — Собственно говоря, без каймы платье уже невозможно вспомнить, опознать.

— Ясно. — В голосе Изабел послышались лукавые нотки. Она понизила тон: — Может быть, мы сможем… э…

— Может быть, — бросила Селина свысока. — Я буду дома завтра, если ты собираешься заглянуть.

— Надо идти, — прервала их разговор Летти. — Надеюсь, ты знаешь, как выполнить нашу миссию.

— Что она имеет в виду? — грубо спросила Изабел. — И почему тебя сопровождает служанка?

— Летти — моя компаньонка. — Селина взглянула на бесхитростное платье дуэньи из коричневого шелка. Да, надо найти способ достать одно-два красивых платья для Летти. У нее хорошая фигура, яркое лицо. Если ее как следует одеть, она будет выглядеть совершенно очаровательно.

— Компаньонки — те же служанки, — сказала Изабел безапелляционно. — Ну, мне пора идти. Постарайся не слишком бросаться в глаза в этом платье. Ты сгоришь от стыда, если посторонние дознаются, что оно на тебе с чужого плеча.

— А ты не сгоришь от стыда, если посторонние поймут, что прежде оно принадлежало тебе?

Изабел тряхнула белокурыми кудрями, каскадом рассыпавшимися по спине:

— Я буду вынуждена признаться, что дала тебе его в порядке благотворительности, так как ты не можешь позволить себе купить новый наряд.

— Неужели? — Пришел черед Селины состроить холодную мину. — Почему ты думаешь, что твоей истории поверят больше, чем той, какую, может, мне захочется придумать? Например, такой: ты не отдала мне платье, а продала, ибо тебе нужны были деньги.

— Никто тебе не поверит, — нервно засмеялась Изабел. — Но не будем ссориться. Забегу завтра, и я уверена, мы забудем об этих мелких неприятностях.

— Безусловно.

Селина смотрела, как отчаливала Изабел в своем роскошном белом муслиновом платье с множеством оборок, и представила, как можно умело вышить его натуральным жемчугом и носить вместе с украшенным тоже жемчугом белым тюрбаном, который самым выгодным образом оттенит ее темно-золотистые волосы.

— Ты больше не станешь покупать у нее платья, — сказала Летти внушительно. — Теперь пойдем. Мы незаметно послушаем разговоры, пока не узнаем, которая из дам миссис Арбутнотт.

Они вошли в салон. Все леди были в великолепных одеяниях. Вечерние костюмы джентльменов тоже выглядели потрясающе.

— Ага! Вот она. Леди в пурпурном. Совершенно уверена, это миссис Арбутнотт.

— Та крупная дама?

— Да.

— На ней платье пурпурного цвета, но не совсем такого оттенка, как обои на стенах?

— Да.

— И на голове — дурацкий кружевной капор с вишнями из воска?

— Селина! Будь так любезна, следи за своими манерами.

— Я не намеревалась сообщать ей, как глупо выглядит кружевной капор с тульей, возвышающейся на двенадцать дюймов над головой, особенно, когда вишни свисают почти на самые глаза.

— Пойдем-ка со мной, юная леди, — сказала Летти, но на губах ее играла улыбка. — Извините, мадам, вы — миссис Арбутнотт?

Напыщенная женщина, стоявшая перед ними, подняла лорнет и направила прищуренные глаза на Летти:

— Кто желает это узнать?

Селина выпрямилась:

— Добрый вечер, миссис Арбутнотт. Я Селина Годвин, а это моя компаньонка, мисс Летиция Фишер. Моя матушка передает вам свои наилучшие пожелания и благодарит за то, что вы включили меня в число приглашенных на это празднество.

Дама нахмурилась:

— Годвин? Годвин? — Она закрутила головой на заплывшей жиром шее. Бриллианты сверкали на объемистой груди, в ушах, на запястьях и на коротких толстых пальцах.

— Мы знаем неких Годвинов?

Последовал хор неразборчивых отрицаний, и Селина почувствовала, как заливается краской. Но она взяла себя в руки:

— Моя мать — урожденная Мери Деттерлинг. Насколько мне известно, в детстве вы были с ней подругами.

— Добрый вечер, мисс Годвин, — перед Селиной склонился худощавый светловолосый молодой человек с приятным лицом и очаровательной улыбкой. — Роланд Итбери, к вашим услугам.

Он поднес к губам руку, которую Селина наконец догадалась протянуть ему, и поцеловал, как если бы это была самая вожделенная ручка, какую он когда-либо держал.

— Роланд Итбери, виконт, — раздался густой голос миссис Арбутнотт.

Селина сделала книксен:

— Как поживаете, милорд?

— В настоящий момент очень хорошо, — сказал Итбери с озорной улыбкой. — А как поживаете вы?

— Спасибо, милорд, лучше. — Селина инстинктивно почувствовала симпатию к молодому человеку и говорила приветливым тоном, предназначенным только ему.

— Мери Деттерлинг — так вы назвали имя вашей матери? — спросила миссис Арбутнотт. Ее маленькие глазки перебегали с виконта на Селину и обратно. — Да, уверена, что помню ее. Она вышла замуж за младшего сына некоего эсквайра из провинции, не так ли?

— Мама, — сказала молодая женщина почти такого же роста, как Селина, но куда более худощавая, и взяла миссис Арбутнотт под руку, — не хочешь ли ты познакомить меня с дочерью своей старой подружки?

— Беатриса, вот наконец и ты. — Мать снова покачала головой из стороны в сторону, как встревоженная черепаха. — Роланд прямо-таки вышел из себя, разыскивая твою особу.

Беатриса была не только тощей, но и поразительно бесцветной. Лишь прекрасные глаза сияли, как темные сапфиры, и блестели невероятно густые черные волосы, затейливыми косичками уложенные в шиньон. Селина обратила внимание: виконт Итбери и виду не подал, что вообще заметил присутствие Беатрисы, и продолжал пожирать глазами Селину.

— Я Беатриса Арбутнотт, — с улыбкой обратилась та к Селине. — Мы рады, что вы приехали, не так ли, мама?

— Очень рады, — не очень убежденно сказала хозяйка дома.

Селина подумала, что, пожалуй, могла бы полюбить Беатрису.

— Ваш дом весьма… живописен.

По правде, сама Селина предпочла бы скорее жить в своем довольно обветшалом доме на Керзон-стрит, чем в этом переполненном вещами подобии музея.

— Селина. Вы позволите называть вас Селиной? — Виконта трудно было отвлечь от его цели.

— Гм, конечно.

— Благодарю. А вы должны звать меня Роландом.

— Поосторожнее, старина! — произнес человек тех же лет. Он был выше ростом, одет в великолепный военный мундир. Отделившись от толпы за спиной миссис Арбутнотт, он подошел к ним. — Опасайтесь этого Роланда, мисс Годвин. Он страшный сердцеед.

Улыбка виконта стала менее уверенной.

— Это чертовская ложь, Тедди, и… — Он бросил испуганный взгляд на Селину. — О, извините. Я не хотел никого обидеть, уверяю вас.

Это рассмешило Селину. Ей начинало здесь нравиться.

— Никто и не обиделся, милорд… Роланд.

Вокруг Селины все кипело: вспыхивали разговоры, обмен любезностями. Летти тронула ее за рукав, показала жестом на уголок, где расположились другие дуэньи, и быстро удалилась туда. А миссис Арбутнотт громогласно объявила, что совершенно ясно вспомнила Мери Деттерлинг. Теперь хозяйка дома казалась благосклонно настроенной к ее юной дочери, которую все явно находят обаятельной.

— Послушайте, Селина, — сказал виконт, когда духота в салоне стала невыносимой, — могу ли я вас соблазнить стаканом лимонада?

— Почему же…

— Вы определенно можете соблазнить меня, милорд, — вмешалась в разговор прелестная рыжеволосая девушка, которая объявилась рядом с Селиной. — Я просто не могу пробиться к столам с закусками. Я, наверное, упаду в обморок.

Слегка приподнявшаяся бровь виконта была единственным знаком его недовольства.

— Я сделаю все, чтобы угодить вам, мисс… Простите?

— Дафни Деклэр. — Она с напускной скромностью сделала книксен и слегка качнулась из стороны в сторону своей изящной фигуркой, линии которой подчеркивало бледно-голубое муслиновое платье. — Леди Дафни Деклэр. Мы уже знакомы. Или, по крайней мере, мне так кажется. Мой брат Бенджамин говорил, что был представлен вам у Уайтов. Уверена, он упоминал обо мне.

Селину покоробила болтливость девушки.

Виконт сказал:

— Не могу утверждать, что он упоминал. Селина, я постараюсь не задерживаться.

— Какое интересное платье! — Леди Дафни обратила всю силу своих расчетливых голубых очей на Селину. Взгляд ее горел откровенной неприязнью. — Мне кажется, я уже видела точно такое.

— В самом деле? — услышала свой голос Селина. Пора уходить. Но как? Селина поискала глазами верную Летти.

— О да. Действительно, помнится, как молодая особа, которой это платье принадлежало, сказала мне, что оно сшито по ее специальному заказу. — Леди Дафни наклонилась, чтобы рассмотреть лиф. — Я не помню золотистой отделки, но это, конечно, можно было добавить… — Наконец она соизволила умолкнуть.

Неистово крутя головой из стороны в сторону, вновь появилась Изабел Прентергаст. Встретившись взглядом с Селиной, она покачала головой и предостерегающе приложила палец к губам.

— О! — Леди Дафни вскинула руки и прижала ладони к ушам. — Я такая глупая. Прости же меня, Селина.

Среди присутствующих воцарилось напряженное молчание.

— Пожалуй, я бы выпила лимонаду, милорд, — сказала Селина.

— Я испортила вам вечер, — вскричала леди Дафни. — Пожалуйста, не переживайте, что вам пришлось взять напрокат платье, чтобы посетить этот прием. Всем известно, как накладен сезон для тех, кто менее обеспечен.

Взглянув на лицо Изабел, Селина чуть не расхохоталась, что было бы опасно.

— Вы слишком добры, леди Дафни, — сказала она. — Но вы ошибаетесь в своих предположениях.

Глаза Дафни опять стали колючими, а очаровательный ротик злобно исказился.

— Объясните, что вы имеете в виду, прошу вас.

— С радостью, но не здесь — я бы обязательно нагнала на всех тоску своими объяснениями… Однако… — Селина раскрыла веер, остановив попытку Дафни прервать ее. — Однако буду безмерно рада поделиться деталями очень полезной системы, которую я изобрела. Уверена, вы оцените ее преимущества.

— Но…

— Нет, нет, — Селина улыбалась своей самой доброй, проникновенной улыбкой. — Вы заслуживаете полного описания моего открытия. Если вам угодно, мы устроим для этого встречу. Роланд, я, пожалуй, прошла бы в вашем сопровождении к столам с закуской.

— Я к вашим услугам. — Виконт предложил ей руку. — Извините нас, пожалуйста, — добавил он и увел Селину, оставив Дафни Деклэр в совершенном изумлении.

— Благодарю, — мягко сказала Селина.

— Это доставляет мне лишь удовольствие, — ответил он. — Может быть, выйдем на террасу? Чтобы не толкаться. Здесь не слышишь самого себя.

Селина с готовностью согласилась.

— Ваша неиспорченность чудесна, моя дорогая. Я восхищен сверх всякой меры.

Тут их путь пересек мужчина со странной походкой.

— Я восхищен сверх всякой меры, — передразнил он виконта. — Неиспорченность Селины действительно чудесна, не так ли, моя милая?

Сердце Селины готово было выскочить из груди, но она, вцепившись в рукав Роланда, спокойно сказала:

— Добрый вечер, мистер Летчуиз.

Мужчина ощерился, но в его пустых глазах не было света.

— Ладно, ладно. Между нами не должно быть формальностей. Ты знаешь: я для тебя — просто Персиваль, моя радость.

— Кто он такой? — спросил Роланд.

— Я хочу лимонаду, — сказала Селина в полном отчаянии: некоторые из стоявших поблизости гостей вовсе не скрывали, что внимательно прислушиваются.

Персиваль Летчуиз, схватив кисть Селины, лежавшую на руке виконта, оторвал ее своими тонкими цепкими пальцами и поклонился Роланду:

— Я буду рад сопроводить мисс Годвин к столу с прохладительными напитками. Она действительно очень робка и ничего не знает о свете… и о светских манерах. Извините ее за то, что она создала у вас впечатление, будто свободна одаривать своим вниманием любого, кто этого захочет.

Дама с роскошными перьями в прическе, приколотыми сверкающими гребнями, с явным интересом глазела на Селину, Роланда и Летчуиза. Девушке приходилось решать: позволить этому ненавистному ей человеку нагло тащить ее за руку или устроить скандал, который мама и папа ей никогда не простят.

Виконт смотрел вопросительно.

— Селина, имеет ли этот человек право так вести себя по отношению к вам?

— Я — Персиваль Летчуиз. — Наглец попытался в подражание виконту вопросительно наморщить лоб, но добился лишь того, что на его лохматой бесцветной шевелюре стала заметна краска для волос. — Я выступаю от имени моего отца, который не смог быть здесь сегодня вечером. Селина и я вскоре станем родственниками.

Сердце Селины грозило остановиться.

— Это не… Не подобает вам, мистер Летчуиз, делать такие заявления.

— Ну ладно, ладно, дражайшая крошка Селина. Сэр, как я уже сказал, она очаровательно робка и не хочет показывать, сколь взволнована открывшейся перед нею перспективой стать моей мачехой.

Глава одиннадцатая

— Ну что, пойдем? — Персиваль Летчуиз вздернул свой крючковатый нос и выдвинул скошенный назад подбородок. — Я думаю, не будем тратить время на лимонад, не так ли, милашка? А где ваша компаньонка? Я ее отправлю и сам провожу вас домой.

— Ни в коем случае! — Селина сделала вид, что споткнулась, и вырвала руку. — Только троньте меня еще раз, сэр, и я закричу, — решительно сказала она. — Уверяю вас, о моем крике ходят легенды.

Виконт Итбери продолжал стоять по другую сторону от Селины. Мрачные складки изрезали его гладкий лоб. Селина наклонила к нему голову и весело произнесла:

— Нашему лимонаду, кажется, не везет, Роланд. Пожалуй, надо попытаться еще раз пробиться к столам, накрытым для ужина.

Гости, стоявшие вокруг и надеявшиеся увидеть зарождение очередного скандального дельца, о каких затем судачат в свете, утратили интерес к происходящему. Но Персиваль Летчуиз был не из тех, от кого легко можно отвязаться.

— Должен ли я напомнить вам, Селина, что ваши родители едва ли порадуются, услышав о вашей грубости? Да и мой отец тоже.

С деланным недоумением, оглянувшись по сторонам, Селина звонко произнесла:

— О чьей похотливости идет речь, мистер Летчуиз?

— Я сказал… Я сказал, что ваши родители… — начал было Летчуиз, но сообразил, что снова воцарилась тишина, и поспешил закрыть рот.

Шепот перекатывался по салону, склонялись друг к другу головы с элегантными прическами. Какая-то дама пробилась вперед в поисках объяснений. Затем она возвратилась на прежнее место и, обратившись к своему соседу, сказала громким шепотом:

— Это он. Я думала, он не принимает приглашений.

— Совершенно очевидно — он принял это приглашение, — прозвучал грубоватый ответ. — Не понимаю, что с ним так носятся. В конце концов он же никто.

— У кого такие деньги, тот всегда привлекает внимание. Вы считаете, Фредерик, слухи правдивы? Насчет того дела?

Мужчина выпятил губы:

— По всей видимости. Я никогда не доверяю иностранцам.

— А он иностранец? Я имею в виду — на самом деле?

— Ясное дело. Не сыщешь англичанина, который барахтался бы в… Ну, Дотти, вы понимаете, что я имею в виду.

Дама захихикала.

— Прекрасно понимаю. И все же сколько семейств готовы посмотреть на все это сквозь пальцы, если он действительно так богат, как все говорят. Даже без титула он был бы отличным уловом для какой-нибудь невинной малютки…

Волнующий обмен мнениями был прерван новыми событиями. Гости, стоявшие вокруг миссис Арбутнотт, расступились, образовав коридор, и Селина увидела высокого мужчину с черными волнистыми волосами. Существовал только один мужчина, присутствие которого она могла почувствовать всем своим существом. Джеймс Иглтон, бросающаяся в глаза загадочная фигура в черном вечернем костюме, шел спокойным шагом, без малейших следов улыбки на лице. Он остановился перед хозяйкой дома.

— Миссис Арбутнотт?

Даже в блеске золотого лорнета, казалось, проявился живой интерес:

— Я Хедвига Арбутнотт. А вы отпрыск Иглтонов?

Селина прижала руку к груди. Ей казалось, будто тысячи птиц захлопали крыльями, ее бросило в дрожь.

— Джеймс Иглтон, мадам, — к вашим услугам.

Миссис Арбутнотт самодовольно усмехнулась и раскрыла позолоченный лакированный веер с изображением пурпуровых фазанов.

— Вы все-таки здесь, мистер Иглтон?

Развязный вопрос хозяйки дома вызвал вздох изумления. Но Джеймс как будто бы ничего не заметил. Он выбрал момент, чтобы обежать взглядом лица присутствующих. Глаза его остановились, как только он нашел того, кого искал.

Губы Селины раскрылись, рука непроизвольно прижалась к горлу.

Ослепительная белая рубашка Джеймса, бросавшаяся в глаза благодаря строгой простоте фасона, не скрывала все великолепие его широкой груди. Галстук был безупречен, как и жилет, не образовывавший ни единой морщинки на плоском животе. Его настойчивый взгляд задержался на лице Селины, потом опустился чуть ниже, потом еще ниже. Селина задохнулась.

Губы Джеймса раздвинулись в улыбке, и тут миссис Арбутнотт ударила его веером по плечу:

— Я задала вам вопрос, мистер Иглтон.

— О чем?

— Почему вы здесь?

— Потому что вы меня пригласили.

— И вы ответили отказом, сэр.

— Разве? — Все это время взгляд Джеймса не отрывался от глаз Селины. — Очень странно. Может быть, я и ответил отказом. Но потом я, наверное, нашел причину изменить свое решение.

Селина поняла: он говорил ей, что приехал сюда ради нее, ибо она упомянула о предстоящем сегодня вечером рауте. Джеймс слегка поклонился, и Селина опустила ресницы. Почему он способен заставить ее сердце бешено биться, а ноги подгибаться? Почему ему достаточно взглянуть на нее, чтобы вызвать тяжелое, жаркое томление… Ничего подобного прежде она не испытывала…

— Какая часть из того, что о вас говорят, мистер Иглтон, является правдой?

Отвечая, он повернулся к хозяйке дома.

— Что именно говорят обо мне, мадам?

— Что у вас… необычная челядь.

— На взгляд некоторых, это так.

— Но вы не разделяете их мнения?

— Я считаю себя счастливейшим человеком. — Он еще раз попытался поймать взгляд Селины. — Я имею дело только с теми, кто мне верно служит… и доставляет мне удовольствие — и в моем доме, и вне его.

Она, Селина, доставляет ему удовольствие?

Персиваль Летчуиз засопел так громко, что несколько голов повернулись к нему.

— Уверен, этот прохвост смотрит на вас, Селина, — пробормотал Персиваль с ноткой беспокойства. — Мы немедленно уезжаем.

— Я поеду, когда мне будет нужно, — сказала она. — И не с вами.

Шум разговоров и взрывы смеха возобновились. Лишь те, кто находился в непосредственной близости от Джеймса, продолжали что-то высматривать и перешептываться. Леди Дафни вновь подошла к виконту Итбери и принялась болтать вполголоса, пытаясь отвлечь его внимание от Селины.

Персиваль намеренно встал так, чтобы Селина не могла видеть Джеймса.

— У вас, кажется, жар, дорогая, — сказал он, уставившись пустыми глазами ей в грудь. Понизив голос, он добавил: — Советую тебе делать, как я велел, девочка. Мой отец не возрадуется, узнав, что ты не слишком-то любезна с его сыном.

У Селины все перевернулось внутри, она вскипела.

— Я вовсе не обязана оказывать особое внимание вашему отцу или вам. Прошу оставить меня.

Не успела Селина даже понять его намерения, как он схватил ее за запястье и притянул к себе. Теперь она была вынуждена смотреть ему в лицо или в пышный каскад кружев, которые не скрывали, конечно, его впалую грудь. Селина предпочла кружева.

— Отпустите меня, сэр.

— Ты будешь делать, как тебе говорят, глупышка, — зашептал Персиваль хриплым голосом. — Твои желания никого не интересуют. Твои родители правы: с тобой нужна твердость, и мы с отцом именно те мужчины, которые позаботятся, чтобы надежно держать тебя в руках.

Селина чувствовала, как на нее наваливается тяжесть. Неужели ее посмеют отдать во власть этих отвратительных людей? Нет, она не позволит этого. И тут послышалось:

— Добрый вечер, мисс Годвин. Какая приятная встреча.

Она подняла глаза и увидела красивое лицо Иглтона. Джеймс стоял за спиной Летчуиза, глядя поверх покатых плеч «родственника».

— Д-добрый вечер, мистер Иглтон. Мне тоже очень приятно видеть вас.

Персиваль стиснул руку Селины с новой силой и слегка дернул.

— Я Персиваль Летчуиз. Эта молодая леди является…

— Отец мистера Летчуиза — знакомый моего отца, — поспешила сказать Селина.

— А теперь, надеюсь, вы нас извините, сэр? — сказал Персиваль.

— С удовольствием извиняю. — В улыбке Джеймса не было и тени тепла — одна лишь жестокость. — Вам и мне необычайно повезло.

— Почему же? — Персиваль раскачивался на каблуках.

— Потому что я не рассчитывал так легко обнаружить вас, чтобы сообщить: у входа кто-то вас спрашивает — довольно наглый тип с дурными манерами.

Селина с удовольствием проследила, как отреагировал Персиваль. Он втянул, потом выпятил свои тонкие губы, пульсирующие вены вздулись у него на висках.

Джеймс рассмеялся:

— Я вижу, вы мне не верите. Но это так: он все время выкрикивал ваше имя и что-то насчет спортивного клуба.

Пальцы Персиваля на запястье Селины медленно разжались.

— Спортивный клуб? Послушайте, вы уверены?

Джеймс небрежно пожал плечами:

— Не думайте больше об этом. Каждому ясно, что вы к спорту не имеете никакого отношения.

Селина чуть не прыснула, но Персиваль ничем не показал, что оскорблен.

— Черт возьми! — пробормотал он. — Черт подери! — Поводя своим несуществующим подбородком, Персиваль быстро затерялся в толпе, не удостоив больше Селину ни единым взглядом.

— Да, черт возьми! — рядом с ней теперь звучал совершенно иной голос, нежный и глубокий. — Ты, моя золотая девочка, как небесное видение. Хочешь, я увезу тебя из этого мерзкого дома?

Она медленно подняла лицо к Джеймсу и сказала:

— Ты был все время со мной. — Она вовсе не собиралась говорить что-либо подобное.

— Замечательно. И ты тоже все время была со мной.

Леди Дафни, оторвавшись от виконта Итбери, быстрыми мелкими шажками подбежала к Джеймсу:

— Вы Джеймс Иглтон, из знаменитых судовладельцев, не правда ли?

Улыбка погасла на лице Джеймса.

— Да.

— Это леди Дафни… — начала было Селина.

— Среди друзей я просто Дафни, — обрезала та, но тут же, казалось, вновь ею заинтересовалась. — Вы знакомы с Селиной, мистер Иглтон?

— Да, знаком.

Леди Дафни вздохнула:

— Может быть, вам удастся убедить ее простить мне мой глупый промах, который я допустила только что. Умоляю, скажите Селине, что я скорее дам отрезать себе язык, чем огорчу такое милое и очаровательное создание, как она. — В ответ Джеймс только поднял черную выгнутую бровь. — Вы поможете мне, я верю. Изабел тоже злится на меня. Вы же видите, мне, бедной, ничего другого не остается, как загладить свою вину, не правда ли?

Джеймс кивнул.

Налетевший вихрь превратился в Изабел Прентергаст, которая подхватила под руку леди Дафни.

— Пора кончать, Дафни, — сказала Изабел. Ее щеки пылали. — Несомненно, Селина предпочла бы, чтобы мы забыли эту историю. Верно, Селина?

Глаза леди Дафни злорадно сверкнули.

— Какое доброе сердце у нашей Изабел. Она готова спасать любого, даже если это не всегда возможно. Для кое-кого лучше всего сразу осознать, где его место в жизни. Ты согласна, Селина? Ты теперь поняла, какими опасностями чреваты… расчеты на доброту людей, подобных Изабел?

Лицо Изабел Прентергаст залилось краской. Селина глубоко вздохнула. Виконт Итбери, его друг в военном мундире и еще несколько человек столпились вокруг.

И тут леди Дафни нанесла смертельный удар:

— Разве Селина не чудесно выглядит в платье Изабел?

Выбора не оставалось. Селина озарила всех улыбкой и, наклоняясь, стала разглаживать свои муслиновые юбки.

— Ах, наш секрет раскрыт! — сказала она. — И надо отдать должное Изабел за блестящую идею. В самом деле, совершенно изумительную.

— О нет, — нахмурилась Изабел, ощущая, как сжимается горло. — Все это придумала Селина. Я просто решила помочь осуществить ее замысел, если это в моих силах.

Леди Дафни сдавленно хихикнула со злорадным видом.

— Молодец Изабел. Воздай по заслугам, кому следует. Честность — самое главное, ты же знаешь.

— О чем весь этот шум? — спокойно спросил Джеймс.

Селина улыбнулась ему и, набравшись храбрости, продолжила:

— Итак, Изабел одобрила идею. Попросту говоря, мне показалось, что перед лицом такой нужды среди лондонских жителей мы занимаемся ужасным мотовством, когда надеваем новые прекрасные платья всего по нескольку раз. И я придумала устроить, так сказать, обмен, что было бы наилучшим решением для молодых девушек, думающих так же, как и я. Таким путем можно реально помочь делу бережливости и благотворительности. В конце концов, разве можно утверждать, что это платье выглядит хоть сколько-нибудь менее… привлекательным лишь потому, что Изабел Прентергаст один раз надевала его до меня?

Мужские голоса стали яростно отрицать подобные заблуждения.

— Вы хотите сказать, что взяли это платье у Изабел взаймы? — спросила леди Дафни раздосадованно. — Она не подарила его вам?

— Вот именно, — горделиво заявила Селина. — Я решила, что это будет нашим вкладом в распространение истинных представлений о социальных различиях. Разве молодых леди не учат с самых юных лет высоко ценить добрые дела и отдавать им часть своей жизни?

— Слушайте! Слушайте! — торжественно, как в парламенте, произнес Роланд, вызвав одобрительные восклицания со всех сторон.

Селина повернулась к Изабел.

— Благодарю за мужество, с которым ты меня поддержала. Будь уверена, что деньги, которые я сберегла, не купив нового платья, уже теперь способствуют воспитанию бедных девушек, которые того заслуживают.

— Похвально, — сказал Роланд, улыбаясь Изабел.

— Поразительно, — пробормотал Джеймс.

— В самом деле, она неподражаема, — послышались мужские голоса.

Риск оправдал себя. По меньшей мере на данный момент.

Глава двенадцатая

— Позвольте сопровождать вас к столам, что накрыты к ужину, Селина, — сказал Джеймс, предлагая руку. — Вы, должно быть, совершенно измучены длинными речами и жаждете пресловутого лимонада.

Вернув Изабел благодарную улыбку, Селина позволила Джеймсу увести себя, а любезный Роланд остался подле Изабел.

— Нужно сказать Летти, куда я иду. — Ей внезапно стало душно.

— Я уверен, мисс Фишер была бы рада видеть вас в моем обществе. И потом… — Он обменялся приветствием со своим знакомым, — …мы едва ли останемся наедине.

— Видимо нет. — Селина поняла, почему у нее перехватило дух: ее рука покоилась на большой теплой ладони Джеймса, а их бедра при каждом шаге соприкасались.

Они вышли из салона, спустились по лестнице. Но вместо того, чтобы повести Селину в комнаты, где ужинали, Джеймс резко свернул и быстро увлек ее в глубину дома.

— Куда мы идем? — спросила Селина. Она чуть не бежала, чтобы не отстать.

— Тебе очень хочется пить?

— Мне… Не очень.

— Мне тоже.

Они оказались перед открытой дверью, ведущей в слабо освещенную библиотеку, которая была, как ни странно, пуста.

— Как хорошо. — Селина ощущала счастье быть рядом с Джеймсом. — Никого нет. Здесь можно подышать свежим воздухом.

— Еще больше свежего воздуха снаружи.

Створки двери, ведущей на террасу, были распахнуты.

— Ты знаешь этот дом? Верно, бывал здесь?

— Никогда. — Они приблизились к низкому каменному парапету, окружавшему террасу. — Я лишь логически мыслю: подобные дома окружены парками, в них — с тыльной стороны — много разных лестниц, ведущих в эти парки… Сколько платьев ты «взяла взаймы»?

Неожиданный вопрос застал Селину врасплох.

— М-м-м… Несколько. Ты не находишь мой план прекрасным?

— Весьма вероятно. Когда мы познакомились, ты была в зеленом. То платье также было взято взаймы?

Она вздернула подбородок, задетая его агрессивным тоном.

— Да.

— Зеленый цвет идет тебе. Я надеюсь, ты снова будешь его надевать.

Селина устремила невидящий взор в парк.

— Платья мы просто берем взаймы. Они не мои, и у меня не остаются, — сказала Селина, ненавидя себя за то, что снова приходится выкручиваться и лгать.

— Значит, ты надеваешь платье один раз и возвращаешь его?

— Я… я не оставляю их себе. — Селина думала, как она объяснит Дейвиду эту новую выдумку. Он поймет и скажет, что наше дело правое и что не стоит беспокоиться о мелочах.

— Объясни, кем приходится тебе этот тип Летчуиз?

Селина с трудом сдержалась:

— Я ничего не обязана вам объяснять, сэр.

— Конечно нет. Меня зовут Джеймс, между прочим. Ты ответишь на мой вопрос?

— Я никем не прихожусь Персивалю Летчуизу.

— Но, возможно, ты каким-то образом связана с его отцом?

Они глядели друг другу в глаза.

— Откуда ты знаешь? То есть нет, не связана! Все это не так.

— Слухи разносятся быстро, дорогая. Я слышал, болтают о твоем обручении с Бертрамом Летчуизом, богатым купцом и близким другом твоего отца.

— Никакого обручения не было, — сказала задумчиво Селина. В голосе Джеймса ей послышался гнев. Почему он сердится?

— Пойдем в парк. Может, у тебя развяжется язык там, где нет опасности, что нас подслушают.

Глаза его блестели, губы приоткрылись, обнажив сверкающую полоску белых зубов. Он выглядел более опасным, чем все желающие подслушивать. Но ей хотелось пойти с ним в парк.

— Не думаю, что у меня развяжется язык.

— Ты боишься, Селина?

Можно подумать, что он читает самые потаенные ее мысли.

— Я ничего не боюсь, — твердо заявила она.

— Ничего? — засмеялся он, и у нее заскребло на сердце. В этом смехе прозвучал вызов. И в то же время — обещание.

— Почти ничего, — уточнила она, сбавив тон.

— Тогда пойдем погуляем среди деревьев, моя золотая девочка. Мне нужны простор и воздух. И мне нужна ты, чтобы освещать путь. А я буду тебя охранять.

Сердце Селины екнуло. Ясно, он играет с ней.

— Хорошо. Но вскоре я должна вернуться к Летти. Она будет беспокоиться обо мне. — Селина знала, что идти не следует, что ни одна молодая леди не должна ставить под угрозу свою честь. Но ничего не могла с собой поделать.

— Я вскоре доставлю тебя назад.

Они медленно спустились по каменным ступеням. Правой рукой Джеймс держал руку Селины, а левая его рука легла ей на талию. Дорожка извивалась среди подстриженных кустов, которые поднимались выше головы девушки. Вскоре уже ни один луч света из окон дома не достигал прекрасной пары. Селина ощущала себя отрезанной от всего мира. Ей было страшно.

— Я думаю, дальше идти не надо, — сказала она робко. — Здесь предостаточно свежего воздуха.

Они остановились под раскачивающейся веткой каштана. Луна проглядывала сквозь листву, кружевная тень дрожала на траве у их ног.

— Как пахнут цветы.

— М-м.

Джеймс прижался грудью к спине Селины и обвил руками ее талию.

— Я думаю, это розы сорта «Милый Уильямс». И ночные фиалки. — Ее сердце билось так сильно и бурно, что он, должно быть, чувствовал эти удары.

Он с нежностью потерся подбородком о ее волосы. Нежно повел им взад-вперед.

— Но мои самые любимые цветы — полевые. Они всегда напоминают мне родной дом. Дорсет.

На мгновение он замер.

— Время от времени, когда удается, я выезжаю верхом ночью к побережью. Ветер несет мне в лицо запах морской воды и диких трав. Мой маленький мерин по кличке Клеопатра…

— Мерин?

— О да.

— Но… Ну да ладно. Он вороной?

— Нет, серый. Он понимает каждое мое слово.

— Итак, серый мерин по кличке Клеопатра?

— Совершенно верно. Он бы тебе понравился, если бы ты его увидел.

— Не сомневаюсь, что увижу, — сказал Джеймс и нежно поцеловал ее в висок. — Чувствую, я смогу полюбить все, что важно для тебя, Селина.

Он загадка: то холоден, жесток, способен испугать, то, мгновение спустя, — нежен настолько, что можно расплакаться. Только она никогда не плачет.

Почти незаметно для Селины его руки сдвинулись с ее талии и скользнули выше, пока большие пальцы не остановились на нежной, чрезвычайно чувствительной нижней части грудей. Он целовал ее шею, плечи. Селина чувствовала его дыхание, ласковое, словно шелк, на нежных выпуклостях в вырезе платья. Он глухо застонал. Значит, он и получал наслаждение? Касаясь ее? Полуприкрытые глаза Селины широко распахнулись.

— Селина? — Он поднял голову, голос его изменился. — Что с тобой? О чем ты думаешь?

Мысли ее прыгали. Есть выход! Есть возможность разделаться с Бертрамом Летчуизом! Трепеща от волнения, но твердо решив ничего не дать заметить Джеймсу, Селина повернулась к нему лицом и заглянула в его глаза:

— Я думаю, слишком много мужчин и женщин вступают в брак по ошибке. — Объятия слегка ослабли. — Не кажется ли тебе трагичным, что мужчина и женщина, намереваясь прожить вместе целую жизнь, не выясняют по-настоящему, подходят ли они друг другу?

— Ах, вот что…

Селина знала: все получится. Она предчувствовала успех, надо лишь быть терпеливой. Сегодняшний вечер будет началом, и если она верно оценила положение, ей удастся приобрести союзника!..

— Что ты имеешь в виду, Селина? — грубовато спросил Джеймс.

— Во-первых, что, по-твоему, должна ожидать женщина от своего будущего мужа, чтобы почувствовать: они подходят друг другу?

Он прокашлялся.

— Вероятно, некие глубинные ощущения, свойственные женщине?

— Конечно же! — воскликнула Селина. — Должно быть, в конце концов она сможет надеяться, что между ними сложится что-то прочное. Она должна ощущать его доброту и нежность, и согревающее чувство безопасности. И полное взаимопонимание, конечно.

— Доброта и нежность… — Джеймс говорил не свойственным ему слабым голосом. — И полное взаимопонимание?

— Да, да.

— А что… — Джеймс на мгновение задумался. — Что должен ожидать мужчина от своей будущей жены?

— Ну… — Селина была уверена, что разговоры насчет необходимости женского послушания — пустая болтовня. — Она тоже, конечно, должна стремиться понимать его. Насколько возможно.

— Продолжай, — попросил Джеймс.

— Муж должен всегда видеть в жене равную себе личность.

Джеймс поперхнулся и закашлял так сильно, что Селине пришлось постучать ему между лопатками. Но вот его дыхание успокоилось, и он так крепко прижал ее к себе, что ее лицо оказалось в каком-то дюйме от его груди.

— А что еще? — Голос его прерывался. — Что еще должен ожидать муж?

Дело, похоже, зашло дальше, чем она наметила для первого шага.

— Что еще?.. Думаю, муж должен ожидать от самого себя, что будет способен обожать свою жену, любить ее больше всех на свете — даже больше самого себя.

Он молчал, и ей стало неудобно в стальном капкане его рук.

— Есть ли еще что-нибудь, что, по-твоему, может быть необходимым для людей, вступающих в брак? — спросил он наконец.

— Уверена, что вспомню больше, но в данную минуту упомяну лишь аксиомы.

— Аксиомы — бесспорные истины?

— Они самые. Совершенно обязательно, чтобы муж узнал, чего абсолютно не переносит его жена. А за этим должен, естественно, последовать компромисс.

Джеймс издал звук, который можно было понять как просьбу разъяснить сказанное.

— Например, я абсолютно не вынесла бы того, что мой муж читает за завтраком.

— А что же ему тогда делать? — Голос Джеймса звучал странно.

— Есть конечно. И разговаривать со мной. Ведь у него будет масса времени для чтения, когда я займусь своими обязанностями… Отправлюсь за покупками или поеду развлекаться. Ну, ты понимаешь…

— Есть ли другие аксиомы?

— Да, конечно. Я не выношу, когда мужчина вваливается в дом в грязных сапогах. Это ужасно. Всюду комья грязи. Я бы ожидала, что он снимет сапоги. И еще нельзя забывать о выпивках. Пьяные у меня вызывают отвращение. Мой муж пить не будет.

— Совсем?

— Абсолютно. И поскольку я испытываю страх перед всем, что ползает, муж будет обязан проинспектировать мою спальню, прежде чем я лягу в постель, нет ли там этого кошмара.

— А что же ждет его перед тем, как он ложится в постель?

— Что он делает в своей спальне, прежде чем ложится в постель, меня совершенно не интересует.

Джеймс, кажется, вздрогнул.

— Джеймс, ты в порядке?

— М-м. Мне хорошо.

Не будь Селина и сама уверена в этом, она сочла бы, что он пытается сдержать смех. Или кашель.

— Есть еще аксиомы? — спросил он.

— Теперь нет. Я должна идти к Летти. — За один вечер подготовлено немало. Теперь лучше удалиться и ждать дальнейшего развития событий.

— Но… — Он вновь сжал ее в объятиях. Селина слегка отстранилась, чтобы видеть лицо Джеймса. Он смотрел поверх ее головы. — Впрочем, ты права, надо возвращаться. — Но продолжал держать ее по-прежнему крепко.

— Мы не сможем идти, если ты меня не отпустишь, Джеймс.

— Да… Мы не сможем.

Где-то сзади она услышала шелест, затем треск сломанной ветки.

— Джеймс, что это?..

— Пора возвращаться, — произнес он почти весело. — Пойдем. Мы должны пробраться в дом незаметно.

— Чтобы спасти мою честь, — безразлично заметила Селина. — Об этом нечего беспокоиться.

— Извини, не понимаю.

— Кто-то прячется вон там. Я слышала и ты тоже. — Выходи, ты, несчастный шпик! Выходи, жалкий трус!

В свете луны мелькнула чья-то фигура, и Селина бросилась за ней:

— Попался!

— Хватит! — крикнул Джеймс. Он схватил Селину за талию и поднял на воздух. — Лиам! Не двигайся!

Лиам? Селина перестала брыкаться. Джеймс медленно опускал ее, пока ноги девушки не коснулись земли. Перед ней стояла маленькая молодая женщина, которую Джеймс крепко держал свободной рукой за плечо. Луна озарила настолько необыкновенное лицо, что у Селины захватило дух. Это была ослепительная красавица, такая же молодая, как Селина, а может быть, и моложе. Серебристое шелковое платье было простого покроя, но не скрывало ее безупречной фигуры. На ее головке вздымалась целая корона иссиня-черных косичек, поблескивавших при каждом резком движении.

— Ты знаешь эту особу? — спросила Селина Джеймса.

— Знает ли Джеймс меня? — прозвенел голосок молодой женщины. Она слегка разделяла слоги на иностранный манер, которому хотелось подражать. — Джеймс знает меня очень и очень хорошо. И я знаю его лучше, чем кто-либо. Мы жили вместе долгое время. Годы.

— О-о!

— Селина, она из другой цивилизации! — Джеймс продолжал держать Селину за руку, а Лиам — за плечо, как если бы они собрались разлететься в разные стороны. — Ты не сможешь понять наши отношения.

— Да, ты ничего не поймешь, — согласилась Лиам.

Селина подумала, что она-то как раз все поняла слишком хорошо. Ведь при ней упоминали о необычности условий в доме Джеймса. Ее можно назвать совершенно неопытной, но она не дура. Без сомнений, эта красотка, несчастное и прекрасное создание, представляла собой еще одну падшую женщину, жертву бесспорного таланта Джеймса в сфере страсти, ставшую таковой, едва выйдя из детского возраста. Что ж, Селине брошен еще один вызов. Придется всерьез этим заняться.

— Ты, конечно, прав, — сказала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Мне все это непонятно. Но это не имеет значения. Я возвращаюсь в дом, а ты, Джеймс, должен увезти Лиам. — И она быстрым шагом пошла по дорожке, ведущей под каштаны.

— Селина!

— Спасибо, Джеймс. — Она побежала. В горле у нее стоял ком, глаза наполнились слезами. Но нет! Плакать она не будет.

— Селина! — Джеймс догнал ее и схватил за локоть. — Я хочу, чтобы ты поняла насчет Лиам…

— Я все понимаю, Джеймс. И ничего не имею против.

— Ничего не имеешь против? Да пойми же: Лиам… — моя домоправительница.

Селина пристально смотрела на них обоих. Домоправительница? Надо будет спросить Дейвида, что значит это слово. Видимо, это не того же рода, что «настоятельница» у Руби Роуз, в «монастыре», где живут падшие. Но Дейвид объяснял, что есть множество слов, призванных маскировать реальность.

Селина вздернула подбородок. Она предана своему делу — спасти как можно больше заблудших женщин. С Лиам могут быть трудности, но с помощью Дейвида и ее удастся направить на путь истинный.

— Ты приглашал меня на прогулку завтра в Гайд-парк, Джеймс?

— Что?.. Да, приглашал, но ты сказала, что будешь чувствовать себя усталой после этого раута.

— Я передумала. Я буду готова в четыре. — Она вырвалась из его рук и направилась к дому. — Жду встречи. Нам надо о многом поговорить.

Он не ответил, но она чувствовала, что он следит за ней. Она достигла ступеней лестницы, ведущей на террасу, поднялась вверх и прошла в библиотеку.

Подходя к дверям, за которыми слышался шум празднества, Селина горько улыбнулась. Как он отнесется к предложению, которое она намеревалась сделать?

Оказавшись снова в толпе гостей, она поспешила к Летти. Пора ехать домой. Отдохнуть и обдумать стратегию на завтра. Да, приходится очень тщательно выбирать слова, когда сама собираешься просить мужчину подорвать твою собственную репутацию.

Глава тринадцатая

Появилась мисс Фишер, и он поклонился в знак приветствия. Она пригласила его в гостиную, но он отказался, надеясь, что Селина вот-вот спустится.

Джеймс ходил взад и вперед по унылому холлу в доме Годвинов.

— Вы… Вам нравится в Лондоне, мистер Иглтон? — Летти решила занять гостя.

— Да, — ответил Джеймс довольно рассеянно. — Да, очень. — И снова зашагал у подножия лестницы.

Накануне вечером Джеймс понял, что первыми победами над Селиной он обязан не только своим мужским достоинствам, но и тому, что на его стороне был фактор неожиданности. В саду же миссис Арбутнотт Селина повела себя как молодая женщина, внезапно осознавшая всю важность соблюдения приличий. А чего стоил разговор о том, что она ждет от супружеской жизни!..

Боже милостивый, муж, видите ли, не смеет читать за завтраком или взять в рот хоть каплю спиртного! Дальше — больше: Селина позволяет себе приказывать ему явиться, будто он не более чем влюбленный щенок!

Ну, он ее проучит: запомнится ей разница между влюбленным юнцом и светским мужчиной!..

— Я уверена, Селина спустится с минуты на минуту, мистер Иглтон. — Компаньонка, не сумев убедить Джеймса дожидаться в гостиной, расхаживала рядом с гостем по холлу. — Не могу понять, что ее задерживает. Она уже спускалась вниз незадолго до вашего прихода. Во всяком случае, она вот-вот будет.

Джеймс остановился. Да, надо спешить, и не только потому, что необходимо закрепиться в жизни Селины до приезда ее родителей. Требуется также предупредить появление возле нее какого-нибудь молодого жеребца, который примется окружать ее вниманием. Нельзя было не заметить, с каким восхищением встречали мужчины Селину вчера на рауте.

— Селина как-то упомянула мне ваши слова о том, что вы в Англии с визитом? Откуда? Из Китая?

— Не совсем из Китая, мисс Фишер. Пайпан, где находится центр моих операций, — это маленький остров в Южно-Китайском море.

— Как, должно быть, интересно в таком месте. Столько загадочного.

— Да, кто-нибудь, пожалуй, может счесть Пайпан загадочным. Но я прожил на острове достаточно долго и воспринимаю его как самое обыкновенное место обитания. — Джеймс слегка кривил душой, но надо было противодействовать распространившимся слухам о нем самом и о его экзотической дворне.

Мисс Летти Фишер была красивая женщина со спокойным характером, несколько выше среднего роста. Ее густые каштановые волосы были аккуратно уложены в незатейливый шиньон на затылке. Ясные темные глаза, которые она не отводила в сторону под взглядом Джеймса, смотрели разумно и доброжелательно. Ей, пожалуй, не больше тридцати пяти. Джеймс решил: эта вполне приятная женщина может оказаться ценным союзником в его поиске. Если, конечно, и он сумеет ей понравиться.

Прежде всего он должен постараться уговорить дуэнью подождать в экипаже во время предстоящей сегодня прогулки, пока они с Селиной пройдутся вдвоем. Ведь сегодня он намеревался соблазнить Селину на новый шаг по пути к окончательному ее совращению. Вскоре он доведет ее до финального рубежа, от которого никогда уже нельзя вернуться назад…

— Как скоро вы собираетесь возвратиться на Пайпан, мистер Иглтон?

Он спрятал понимающую улыбку: даму интересовали не его планы сами по себе, а их вероятное воздействие на ее подопечную.

— У меня нет твердых намерений в этом отношении, мисс Фишер. — Он обаятельно улыбнулся. — Я ведь прежде всего англичанин, и я чрезвычайно рад, что снова на английской земле. Своими делами я могу заниматься как на Пайпане, так и здесь. Нет, не думаю, что вскоре уеду…

— А, вот и она, — воскликнула Летти с видимым облегчением. — Поторопись, Селина. Мистер Иглтон уже давно ждет.

Селина Годвин спускалась по ступеням уверенная, беззаботная. Ее невинное лицо, пышные волосы, каждый дюйм прекрасного тела — вся она была так желанна! Рука Джеймса сжалась.

— Добрый день. Извините меня, пожалуйста. Я обнаружила, что надела чулки разного цвета. Джеймс, скажите спасибо, что вам не нужно возиться с такими дамскими неудобствами, как подвязки. Как досадно бывает, когда ты уже одета, и вдруг надо задирать юбки…

— Селина! — угрожающим тоном сказала дуэнья. — Не думаю, что мистеру Иглтону приятно слышать о таких вещах.

Джеймс попробовал было снисходительно улыбнуться в ответ на невинную болтовню Селины, но обнаружил, что способен лишь любоваться ею. Девушка была в великолепном прогулочном костюме. — Бархатном платье мерцающего золотисто-оранжевого оттенка с высоким узким лифом; по подолу чередовались глубокие вырезы и фестоны с крошечными серебряными колокольчиками. Если она и эту одежду «взяла взаймы», то владелица обладает неповторимым вкусом и смелым воображением.

— Что-нибудь случилось, мистер Игл… Джеймс?

Он понял: нельзя так пожирать даму глазами.

— Нет, ничего. Вы самое очаровательное видение, которое когда-либо являлось вашему покорному слуге… — И, черт побери, он вовсе не шутил! — Итак — едем. Погода не совсем устойчивая. Нет сомнений, что мисс Фишер предпочла бы насладиться прогулкой в парке, пока мы еще можем захватить хоть чуточку тепла.

— Я думала сегодня во второй половине дня остаться дома, — сказала Летти. — Если вы не против, мистер Иглтон.

Он бросил на компаньонку пристальный взгляд:

— Вам нездоровится, мисс Фишер?

— Пустяки. — Летти достала платочек и поднесла к носу. — Но, признаюсь, чувствую легкое недомогание. В отсутствие родителей Селины мне надлежит решать, что благопристойно и приемлемо для нее. Я убеждена, вы человек, на которого можно положиться. — Летти многозначительно посмотрела на него незаметно для Селины. — Уверена, вы отнесетесь к своим обязанностям со всей серьезностью.

— Можете быть спокойны. — Ему удалось придать голосу торжественность и озабоченность одновременно. И все же он был слегка обеспокоен: у мисс Фишер, должно быть, есть причины столь грубо нарушать приличия. — Быть может, вы предпочли бы, чтобы эта прогулка была перенесена? Мне не хотелось бы…

— Вовсе нет. Отправляйтесь. Приятной поездки.

Селина спрыгнула с последней ступени лестницы под звон серебряных колокольчиков.

— Идемте, Джеймс. Летти, куда я задевала свой зонтик от солнца? Я принесла его сверху еще раньше.

Дуэнья немедленно достала откуда-то зонтик и подала его Селине, которая совершенно неожиданно чмокнула Летти в щеку и, одарив ее любящим взглядом, почти бегом устремилась к выходу.

Оказавшись за дверью, на солнце, она засмеялась, обратив к нему лицо, и ветерок заиграл ее локонами. Джеймс остановился на верхней ступени крыльца, любуясь ею. Селина напоминала маленького дикого зверька, которого слишком долго держали в клетке, а теперь неожиданно выпустили на волю.

Свободная и совсем юная. И ее молодостью, ее неопытностью он воспользуется — во имя долга. Цинизм и испорченность света словно тяжким грузом давили на его душу. А не сделать ли так: поймать эту вольную яркую бабочку-женщину, одухотворенную и дразнящую, убежать с ней подальше, позволить ей сделать из него нового человека?

— Поехали, Джеймс!

Слишком поздно пускаться в несбыточные мечтания.

— Иду.

Когда Джеймс спустился на тротуар, Селина уже не смеялась. В полном молчании она замерла перед улыбающимся Вон Телем. Да, объяснить присутствие подобного кучера не так просто.

— Тебе нравится мое ландо? — спросил он, надеясь отвлечь девушку от вопросов, которые могли возникнуть у нее о личности экзотического возницы.

— Да, ландо блестящее. Никогда еще не ездила в таком роскошном экипаже. Наша старая карета для города просто позорище, но папе и маме все равно. Когда они в Лондоне, то постоянно пользуются наемнымкэбом, как мне говорили. Я ведь ничего не знаю об их жизни здесь, в городе.

Она расстроилась, а Джеймс едва не рассмеялся.

— И как часто твои родители бывают здесь? — Любой твердо установленный факт, который может быть использован на пользу делу, заслуживает внимания.

— Редко. Обычно, когда у них наступает, как я называю, припадок бешенства. Тогда они исчезают из Найтхеда на несколько дней или даже недель. Говорят, они приезжают сюда и… И, к чему я так разболталась?

Джеймс пожал плечами, стараясь не показать, что ему интересен ее почти бездумный лепет. Еще будет время побольше узнать об этих «припадках бешенства».

— Селина, это Вон Тель. Он служит в моей семье уже много лет.

— Здравствуйте, мистер Вон Тель, — сказала Селина серьезно. В каждом слове звучал благоговейный трепет, в который повергли девушку огромная фигура и своеобразие одежды слуги. — Скажите, управлять экипажем на Пайпане — то же самое, что и в Лондоне?

— Почти то же самое, — выпалил Вон Тель одним духом. Он даже не удостоил Джеймса сердитым взглядом. — Я повезу вас и вашу компаньонку с великой осторожностью.

Ранее Вон Телю было дано задание развлекать мисс Фишер, чтобы Джеймс мог остаться с Селиной наедине. Вообще просьбу побыть в роли кучера он встретил с негодованием. И только узнав о причинах, старый друг Джеймса в конце концов согласился, хотя и с неохотой.

— Моя компаньонка не будет сопровождать нас, — сказала Селина.

Вон Тель, открывавший дверцу ландо, замер.

— Нет? Какая неудача. Быть может, я буду иметь честь обслуживать ее в будущих поездках. — Пряча улыбку, он явно приветствовал полученное избавление.

Внезапно оживившись, Вон Тель, видимо, позабыл, что обязан помочь Селине сесть в экипаж. Вместо этого он хлопнул Джеймса по плечу и отправился проверить, в порядке ли лошади.

Джеймс подсадил Селину и сам устроился напротив. Верх экипажа был открыт. Джеймс посмотрел на небо. Темные облака начинали затягивать поблекшее солнце. Он ухмыльнулся и составил в голове новый вариант действий.

Вон Тель наконец поместился на передке. Экипаж был готов тронуться в путь. Но тут распахнулась вновь дверь дома, и мисс Фишер в развевающейся серой юбке бросилась вниз по лестнице. Она ни на йоту не была похожа на страдающую недомоганием, заметил про себя Джеймс.

— Минуточку! — закричала она, размахивая корзинкой, слишком тяжелой для ее тонких ручек.

Осадив лошадей, Вон Тель спрыгнул с передка.

— Ох! — Летти отреагировала на Вон Теля почти так же, как Селина, и это развеселило Джеймса. — Ну вот, здесь кое-что закусить на случай, если возникнет… Не возьмете ли вы корзинку? — обратилась Летти к Вон Телю. Она неотрывно смотрела на него. — Вы с острова Пайпан?

— Да.

— Я так и подумала.

— А откуда вы, мадам?

— Мисс. Мисс Летти Фишер. Сейчас я живу постоянно в Дорсете, а родилась в Девоне. На ферме. Затем я служила по соседству.

— Мое имя — Вон Тель. — Он взялся за корзину, хотя и не поторопился снять ее с руки Летти. — Мы скоро будем в Дорсете. В замке Блэкберн.

— В самом деле? — Строгое лицо Летти расцвело улыбкой. — Тогда мы, возможно, встретимся, мистер Вон Тель. Я служу совсем рядом с замком Блэкберн.

Джеймс сощурился, не веря своим ушам. Казалось, Вон Тель забыл о присутствии своего хозяина и Селины. Джеймс посмотрел на нее и увидел, что она совершенно так же изумлена этим обменом любезностями.

— Вы уверены, что не соберетесь сопровождать… — начал свой вопрос Вон Тель, но Джеймс прервал его:

— Я глаз не спущу с Селины. Всего вам доброго, мисс Фишер.

Компаньонка повернулась, легко взбежала на крыльцо и вошла в дом, а Вон Тель уместил корзинку в экипаже — рядом с другой, подготовленной Лиам, — потом взобрался на свое место.

Прошло несколько минут, прежде чем Джеймс сделал первый на сегодня шаг к цели.

— Мне кажется, погода меняется. Но это неважно. Одно из достоинств ландо в том, что верх легко поднять.

— Да. — Селина смотрела в сторону.

Значит, девица начинает немного беспокоиться, оказавшись снова с ним наедине. Впрочем, он предвидел, что она будет сопротивляться его ухаживаниям.

— Пожалуй, в Гайд-парке ужасно скучно в такую погоду.

Селина не отвечала. Она крепко сжала руки на коленях, сдвинула брови, как человек, глубоко ушедший в свои мысли.

— Мы могли бы ненадолго выбраться из города. Например, по направлению к Виндзору. Ты видела Виндзорский замок?

— Нет.

Она явно опасается его, мелькнуло в голове у Джеймса.

— Впрочем, сейчас уже поздно затевать столь дальнюю поездку. Мы просто найдем в сельской местности приятный уголок для пикника. Вон Тель, вперед на Виндзор, старина!

Экипаж с грохотом покатился мимо фешенебельных особняков. Вон Телю было заранее объяснено: если Джеймс упомянет Виндзор, ехать надо на северо-запад, к Эппингу.

Джеймсу даже не верилось в подобное везение: все шло как задумано. Он чувствовал себя на удивление уверенно.

Селина тем временем наблюдала, как менялся городской пейзаж. А Джеймс наблюдал за Селиной.

Величественные особняки уже остались позади. Чем дальше от центра, тем беднее становились и жилища, и лавки, и храмы.

— Не все в Лондоне привлекательно, верно, Джеймс?

— Да, Селина, Лондон большей частью отвратителен. Но ведь и весь мир тоже.

Лицо Селины, такое доброе и нежное, омрачилось. Но не надолго. Внезапно она рассмеялась, правда как-то невесело.

— Что тебя так позабавило?

— Я смеюсь над собой. Иногда я просто не замечаю реальности. Образ жизни людей нашего круга отгораживает нас от остального мира…

— Я считаю, у тебя ясная головка и такое нежное сердце, что это становится опасным. — Он стиснул зубы. — Постарайся не допустить, чтобы оно стало слишком уж нежным.

Тряхнув головой, так что колокольчики на шляпке зазвенели, Селина искоса взглянула на Джеймса оценивающим взглядом.

— Не попади впросак, Джеймс. Уверяю тебя, я умею быть эгоистичной и расчетливой.

Джеймс промолчал.

Еще полчаса пути, и они оказались среди полей и лесов. Как было условлено, Вон Тель придержал лошадей, когда ландо въехало в заранее намеченную лесную просеку. Кругом поднимались невысокие зеленые холмы.

— Скажи, Селина, где бы ты хотела остановиться. Вон Тель свернет с дороги.

Джеймс внимательно посмотрел на девушку. Все еще нахмуренное, лицо ее теперь выглядело измученным. Да, мисс Годвин, скоро для вас начнется новый урок на тему «Радости плоти». Да, она нежна и ранима, но это не заставит его изменить своим планам…

— Здесь было бы хорошо. — Селина опустила ресницы, ее пальцы играли пуговицей на лифе платья. — Если ты тоже так считаешь.

— Да, разумеется. Здесь очень красиво. Вон Тель, тут мы и остановимся!

Проклятие! Его замыслы, его мужские инстинкты пришли в столкновение с чувствами, которые он давно считал умершими. С теми, что принудили его когда-то стать на защиту маленькой Лиам, спасти ее на китайском рынке. Но рыцарство давно вышло из моды! Его колебания просто смешны.

Вон Тель свернул с дороги и остановил экипаж на поляне в окружении дубов, густо покрытых молодой листвой.

— Восхитительное место для прогулки. — Селина привстала. — Я уехала из Дорсета всего несколько недель назад, но уже задыхаюсь в Лондоне… Наверное, я болтаю слишком много…

Джеймс встал и перегнулся через нее, открывая дверцу.

— Я нахожу каждое твое слово восхитительным. — Подняв за подбородок ее лицо, он подождал, пока Селина открыла ему навстречу свои золотистые глаза. — Ты хочешь сказать, что скучаешь по своему любимому Дорсету, что мечтаешь ходить по траве, вдыхать лесной воздух и аромат полевых цветов? Пойдем. Все это здесь доступно.

Как легко было бы опрокинуть ее на сиденье, впиться в ее губы, сорвать с нее бархат и шелк, сделав из них постель, и тут взять Селину — без остатка, всю! Он выдохнул воздух, который задерживал в груди, спрыгнул на землю и помог ей выйти из экипажа.

— В нашем распоряжении примерно час. Потом надо будет собираться назад, — сказал он, встретившись с Вон Телем глазами. — Немного погуляем, а потом подкрепимся в ландо.

— Если вы не против, мистер Иглтон, я пущу лошадей пастись, а сам полежу там, на склоне холма, погрею старую рану военных лет. — Вон Тель указал на высокий обрыв напротив дубовой рощи — очень удобное местечко, чтобы принимать сигналы, когда это потребуется.

— Рана, полученная на поле боя? — Селина измеряла на глаз и немалый рост, и внушительные объемы Вон Теля. — О Господи, как же вы были ранены?

— Дайте-ка мне вспомнить. — Вон Тель уставился в небо, темневшее с каждой секундой. — Не хотел бы огорчать благородную леди, но, сказать по правде, у меня несколько ран, полученных в нескольких войнах.

Джеймс кашлянул.

— Вы сражались против этих ужасных солдат Наполеона?

— М-м-м, они, безусловно, отвечают за мое проколотое штыком легкое. Но это меня не очень беспокоит. Хуже с тяжелым ранением в бедро, которое я заработал в морском бою против…

— Вон Тель — большой храбрец, — скороговоркой прервал слугу Джеймс. Наполеон? Сражение на море? Черт бы побрал этого фантазера! — И к тому же обладает недюжинными способностями… создавать весьма живописные картины событий прошлого.

Как-то они плыли между материковым Китаем и островом Пайпан, и на них напали пираты, хотели взять судно на абордаж. Если память Джеймсу не изменяет, нападавшие к концу схватки не досчитались несколько человек. Полученные ими раны гарантировали, что они никогда больше не захотят встретить Вон Теля. А когда последний незваный гость был, как и подобает, сброшен в море, этот храбрый воин и добропорядочный лгун стоял рядом с Джеймсом у борта корабля и хохотал во все горло, не имея на теле ни единой царапины.

— Я просто немного разомну свои израненные ноги. С вашего позволения, мистер Иглтон. — Вон Тель подчеркнуто отвесил глубокий поклон.

— Согласен. Пойдем, Селина.

Она послушно взяла его под руку, и они отправились на прогулку. Издалека донесся глухой раскат грома. Джеймс сделал вид, что ничего не слышал, и он лишь передвинул ближе к сгибу локтя ее руку, затянутую в перчатку. Воздух был совершенно неподвижен. Джеймс молчал.

— Сколько тебе было лет, когда вы покинули Англию?

Он предпочитал не становиться темой для разговора и ответил очень кратко:

— Десять, почти одиннадцать.

— Ты счастлив на своем острове?

— Мне кажется, я обретаю свое счастье в Англии. — Конечная цель Джеймса требовала, чтобы Селина думала, будто он продолжит свое пребывание здесь.

Оставив позади рощицу, они вышли на луг, круто спускавшийся вниз.

— День стал таким сумрачным, — сказала Селина. — Думаю, наверное, будет гроза.

Джеймс поднял голову, втянул воздух ноздрями.

— По-моему, грозы все же не будет. — Он шел на обман. Что ж, пора начинать. Или подождать, пока они вернутся в ландо?

— Я люблю непогоду. — Селина говорила, как во сне. — Мама считает, это из-за моего капризного характера.

Джеймс никак не был настроен теперь обсуждать Мери Годвин.

— Думаю, причина в том, что ты — женщина сильных эмоций, — сказал он, повернувшись к Селине и взяв ее за руку. — Достаточно посмотреть в твои глаза, как это делаю я сейчас, чтобы понять: ты многое принимаешь близко к сердцу.

Говорить ей такие слова было легко хотя бы потому, что это была чистая правда.

— А что ты принимаешь близко к сердцу, Джеймс?

— Я должен подумать. — Вопрос озадачил его. Бывают моменты, когда лгать означало бы проявить дурной вкус, а говорить правду невозможно, разве только малыми дозами. — Верю, я смогу научиться принимать близко к сердцу все, что касается тебя.

Она зарделась и опустила глаза. Джеймс заметил, как у нее порозовела шея и гладкие белые холмики в прорези платья. Девушка глубоко вздохнула, и он почувствовал, что страстно жаждет прикоснуться к ее нежному телу. Но нет, мужчина должен иметь ясную голову в такие минуты. Если позволить зеленой девице заметить, как рвется к ней мужское тело, полное желания овладеть ею, жертву можно отпугнуть раньше времени. И не успеешь соблазнить ее своими прикосновениями, которые, он знал это, не подведут.

— Джеймс, — промолвила Селина.

— Да, моя дорогая. — Он обнял ее за плечи. Она не ответила на его ласку. — Что с тобой, Селина? Что тебя беспокоит? — Терпение, говорил себе Джеймс. Терпение — вот что приведет тут к успеху.

— О, я так хотела бы избавиться от мыслей о Дейвиде!

— Твоем друге-священнике? — Гром и молния! Мало других сложностей, ей еще надо высокопарно рассуждать об ангеле-хранителе души.

— Я знаю, он бы не одобрил.

— Что он не одобрил бы? — Джеймс слегка погладил ее плечи, дав возможность большому пальцу тронуть нежную кожу девичьей шейки. Он боялся, что ответ может быть слишком очевидным.

— Не одобрил бы мое намерение обратиться к тебе с вопросом.

У Джеймса отлегло от сердца. Наверное, речь идет о какой-нибудь глупости, девичьем любопытстве.

— Так каков же он, твой вопрос? Считай меня тоже твоим верным другом. Я уверен, мистер Талбот не осудил бы тебя за обращение к верному другу.

— Может, ты и прав. — Селина опустила голову. Колокольчики на ее шляпке — подобные тем, что украшали платье, — чуть слышно звякнули.

— У меня… Я хочу предложить тебе… Ты решился бы оказать мне большую услугу?

— Скажи, что это за услуга.

Глубокий долгий вздох поднял ее плечи:

— Да, я просто должна сразу высказать все и — с плеч долой. — Он ждал. — И чем скорее я сделаю это, тем лучше.

— Селина…

— Пожалуйста, подумай — можешь ли ты согласиться погубить мою репутацию? — Дыхание вырывалось теперь из ее горла с громким хрипом. — Ну вот. Я сказала все.

Джеймс лишь покачал головой. Он, конечно, ослышался.

— Прости, Селина, я не понял.

— Забудь о том, что я сказала. — Она вырвалась из его рук и стояла к нему спиной. — Я знала, ты слишком джентльмен, чтобы согласиться.

Джеймс подумал, что либо она, либо он теряют рассудок. Ему не доводилось слышать, чтобы юная особа просила о таком одолжении мужчину… Нет, каково! Неопытная девица опережает мужчину в его планах совращения!

— На меня упала дождевая капля, — прошептала Селина внезапно каким-то севшим голосом.

— Милая моя. — Он намеренно старался говорить ровным, мягким тоном. — Ты просишь, чтобы я скомпрометировал тебя?

— Да. Но больше не думай об этом.

— О, как я могу забыть! Но почему ты попросила меня?

— Потому что мне совершенно необходимо быть скомпрометированной, — простонала она.

Осторожным движением он коснулся ладонью ее шеи.

— Ты не ответила на мой вопрос. Почему ты просила меня? Почему не… твоего друга-священника?

Она застонала снова и завертела головой:

— Потому что Дейвид отказался бы. — Селина не делала попыток уклониться от его прикосновений. — Ты, видно, считаешь меня очень глупой.

— Вовсе нет, — возразил Джеймс спокойно. Он считал ее великолепной. Но не может же он допустить, чтобы она сыграла роль, которая отводится мужчине.

— Пора возвращаться. На меня упала еще одна капля — совершенно точно.

Джеймс прикинул, сколько прошло времени с того момента, как они отпустили Вон Теля. Нет, еще рано…

— Ты уверена, что твой Дейвид отказал бы тебе?

— Не называй его моим. Конечно, Дейвид — мой друг, но он не принадлежит мне. — Она на мгновение задумалась. — И потом Дейвид, вероятно, настаивал бы, чтобы мы поженились.

Джеймс чуть не впал в панику:

— А ты этого не хочешь? Ты отвергаешь замужество?

— Отвергаю, если нет любви. — Селина вздернула подбородок. — На заключение брака идут не по обязанности.

Почва под ногами Джеймса заколебалась еще заметнее.

— Ты не допускаешь, что я мог бы полюбить тебя?

— Нет. — Ее голос теперь звучал тверже. — Нет. Я не думаю, что ты сможешь полюбить меня.

Ситуация становилась весьма деликатной.

— А ты… ты могла бы полюбить меня? Возможно, уже любишь?

Она покачала головой и залилась алым румянцем.

— Какое самомнение! Меня предупреждали насчет мужчин, подобных тебе. Если бы мое чувство к тебе было любовью, я это, безусловно, поняла бы.

— А как?

— По тем ощущениям, что ты во мне вызываешь. Я бы чувствовала исходящее от тебя тепло, и на сердце у меня становилось бы радостнее. И я бы знала, что я в безопасности, что очень и очень надежно защищена.

Доброта! Чувство безопасности, видите ли!

— Значит, я не вызываю у тебя подобных ощущений?

— Нет!

Он рассмеялся, хотя ему было ни капли не смешно.

— Тогда что же я вызываю в твоей душе?

— Ощущение угрозы, опасности. — Глаза Селины сверкали. — Я думаю, ты — самый волнующий и самый опасный мужчина в мире.

Джеймс едва удержался, чтобы не схватить ее, прижать к себе и показать, насколько он действительно опасен.

— Почему ты выбрала меня, чтобы бросить этот свой вызов?

— Выкинь из головы мои слова. Ты, конечно, считаешь меня, мягко говоря, навязчивой. — Она отстранилась. — Забудь все, прошу. Извини меня. — И она бросилась бежать.

— Селина, подожди!

— Нет! — Она мчалась стремглав, подхватив юбки.

Джеймс ринулся за ней, крича во все горло:

— Стой! Иди ко мне, тебе говорят!

Как бы в ответ на его слова сверкнула молния, расколов потемневший небосвод, порыв сильного ветра растрепал высокую траву, прогремел гром, упали первые крупные капли дождя.

— Как это глупо, Селина! — Сделав большой прыжок, он наконец поймал девушку за руку и повернул ее к себе лицом. — Ты мне совсем не противна, глупенькая. Разве ты можешь быть противной кому-нибудь из мужчин?

Ее губы раскрылись, но она не произнесла ни слова. Дождь омыл ее лицо, смочил локоны, выбившиеся из-под шляпки, хлестнул по шее и ключицам. В руках Джеймса она чувствовала себя такой хрупкой, беззащитной…

Внезапно вырвавшись, Селина вновь кинулась бежать. Вот она достигла деревьев и в наступающих сумерках скрылась за толстыми стволами.

— Селина! Прекрати немедленно!

— Я хочу домой! — выкрикнула она в ответ. — Мистер Вон Тель! Ау-у, мистер Вон Тель!

Джеймс криво усмехнулся и сбавил шаг. Пусть вымотается, тогда с ней легче будет справиться. Когда они выбрались из рощицы на поляну, где остался экипаж, понадобились секунды, чтобы Джеймс настиг девушку.

— Пожалуйста, отвези меня домой, — сказала она, едва переводя дыхание.

Джеймс, опустив вниз уголки губ, изобразил огорчение:

— Это может оказаться не таким уж легким делом.

— Не шути со мной, Джеймс. Мы уедем отсюда немедленно и забудем все, что наговорили друг другу.

— Уехать невозможно.

— Возможно, — возразила она с горячностью. — Ты джентльмен и будешь вести себя соответственно.

— Джентльменом я могу быть, но волшебником — нет. — Глазами Джеймс указал вперед. — У нас проблема.

Селина резко повернулась:

— Что ты имеешь в виду? О, я вижу, верх ландо поднят. Слава Богу, иначе нам пришлось бы ехать на совершенно мокрых сиденьях… Но что это? О, нет! Нет! Джеймс! Лошади куда-то ушли.

Глава четырнадцатая

Селина бросалась из стороны в сторону, и серебряные колокольчики на ее платье и капоре позвякивали вразнобой в серой пелене начавшегося ливня.

— Мистер Вон Тель, ау, где вы?! — Ее зов перешел в крик отчаяния.

Джеймс большего и не желал — обстановка даже лучше, чем он надеялся. Не было никакой нужды продолжать мучения девушки, она готова к приобретению нового для нее опыта. И он уверенно остановил Селину:

— Хватит, ты вся промокла. Ну-ка быстро в коляску.

— Я подожду здесь, пока лошади… не придут, — с вызовом сказала она.

— Селина, моя сладкая, — иногда ты просто испытываешь мое терпение. — Без предупреждения Джеймс наклонился, обхватил ее ноги ниже колен и перекинул девушку себе через плечо лицом вниз.

— Я не твоя сладкая! — Она барабанила кулаками ему в спину, извиваясь всем телом. Джеймсу эти ощущения пришлись по вкусу: округлые ягодицы, твердо поддерживаемые его широкой ладонью, вертелись самым восхитительным образом. Добравшись до коляски, Джеймс распахнул дверцу, бесцеремонно отправил свою ношу внутрь, затем забрался сам и уселся рядом с Селиной. Она немедленно пересела на сиденье напротив, скрестив руки на груди.

— Ну вот, — заявил Джеймс с деланным воодушевлением, — Вон Тель, слава Богу, поднял верх и закрыл окошки. Здесь мы будем в тепле и укроемся от дождя. — И ни слова о весьма приятной обстановке полной интимности.

— Летти станет беспокоиться обо мне.

— К сожалению. Когда вернемся, я объясню ей, с какими ужасными обстоятельствами мы неожиданно столкнулись. — Вряд ли Джеймсу улыбалось превратиться в законченного лжеца, но временами способность соврать приносила пользу. — А пока отдыхай. И сними одежду.

— Что-о? — Она еще теснее сжала руки на груди. — Я и не подумаю раздеваться, сэр.

— Но ты промокла.

— Как и ты. — Он расстегнул сюртук. — Я тоже разденусь.

— Ты не сделаешь этого! — Селина отвернулась.

Джеймс решил попробовать обходной маневр. Он быстро изучил содержимое корзинки мисс Фишер: там был лимонад и целая гора бутербродов. Потом открыл корзину, что собрала для них Лиам: под крышкой уютно лежала, словно в гнездышке, бутылка шампанского. При виде ее Джеймс улыбнулся. Надо будет похвалить Лиам за заботу. Он извлек два хрустальных бокала, аккуратно завернутых в полотняные салфетки, открыл бутылку, громко хлопнув пробкой, и уголком рта улыбнулся Селине, когда она обернулась, вскрикнув от неожиданности.

— Это нас согреет. — Джеймс наполнил бокалы, зажав их коленями.

— Что это — шампанское?

— Да.

— Я не одобряю крепкие напитки. — Селина снова дала ему лицезреть свой профиль. — Так что будем делать?

Будем делать многое, мог бы сказать Джеймс. Но прежде надо добиться, чтобы у нее развязался язык и расслабилось все еще скованное тело.

— Если позволишь, я успокою тебя относительно нашей ситуации. Уверяю, долго бедствие не продлится.

— Откуда тебе это известно?

— Так уже бывало раньше.

— Да? — Она снова взглянула на своего собеседника.

— О, да. Не сомневаюсь, что Вон Тель распряг лошадей и пустил их пастись, а Энтони сбежал.

— Энтони?

— Да. Вороной конь. А другой — за ним. Но они далеко не уходят. Вон Тель, я уверен, заметил, в каком направлении они ускакали. Он подождет, пока лошади устанут, и приведет их назад.

— Сколько же времени на это потребуется?

Джеймс пожал плечами:

— Час. Может быть, два.

— Два часа!

А может случиться, подумал Джеймс, что все протянется и до утра.

— Звучит не очень-то утешительно, скажу я тебе, — промолвила Селина, откинувшись назад. — Провести два часа с глазу на глаз с мужчиной, который тебя терпеть не может, — не такая уж заманчивая перспектива.

Джеймс поставил бутылку на пол и предложил бокал даме. Она покачала головой:

— Я же сказала, что не одобряю выпивающих.

— Это не выпивка ради выпивки, — сказал он, стараясь придать голосу убедительность. — Благодаря чисто медицинским свойствам вино способно предупредить простуду.

— Я не собираюсь напиваться. — Селина всматривалась в его лицо, полная подозрений.

— От маленького бокала шампанского ты не опьянеешь, моя дорогая. Только согреешься.

Джеймс с настойчивостью вложил ей в руку бокал, который девушка осторожно взяла и поднесла ко рту. Сморщив нос из-за шипящих пузырьков, сделала глоток. Он наблюдал за ней поверх края своего бокала. Она сделала еще глоток — побольше, затем еще один.

— Довольно… приятно, а? — Она смотрела на Джеймса, запрокинув бокал, который накрыл ее нос, и осушила все до дна.

— Очень согревает, — изрек Джеймс, как нечто само собой разумеющееся, и быстро наполнил снова бокал Селины. — Чудесно предохраняет от простуды.

Селина хихикнула:

— Кто тебе это сказал? Твоя няня?

— Я бы не удивился. Но почему ты думаешь, что выпивать нехорошо? Я имею в виду, пить более основательно, чем требуется лишь из медицинских соображений?

— Дело в том, что у некоторых вино вызывает, — Селина сделала новый глоток, — приступы бешенства, и никогда не знаешь, кто им подвержен. Я очень боюсь, когда пьют.

— Ты намекаешь на что-то вроде припадков бешенства, какие бывают у твоих родителей?

— М-м-м.

— Что, собственно, происходит с ними в таких случаях?

— Я их тогда практически не вижу. — Лицо Джеймса омрачилось, но он прикусил язык. — Понимаешь… Она снова потянула вино и провела языком по губам. — Понимаешь, когда такой приступ начинается, родители отсылают слуг по их комнатам. И нас с Летти тоже. И всех держат взаперти.

Джеймс прижал зубами нижнюю губу:

— Взаперти? Не долго, надеюсь?

— О, нет, долго. — Она вздохнула. Взгляды их встретились, и он увидел, как огромны ее слегка затуманившиеся глаза, какая в них печаль. — Иногда нас не выпускают в течение целого дня или двух дней. Наиболее долгий срок, как случилось однажды, — трое суток. Это был самый ужасный припадок. Если бы не моя дорогая Летти…

Джеймс испытал потрясение, но попытался сосредоточиться на добывании информации.

— Ты, должно быть, хоть отчасти догадываешься, почему твои родители предпочитают, чтобы ты оставалась в своей комнате? Вероятно, они заботятся о твоей безопасности?

Селина покачала головой:

— Нет, они не хотят, чтобы мы видели, как они ведут поиски.

— Ведут поиски? — Сердце Джеймса екнуло: он и не мечтал узнать так много за столь короткое время. — Почему ты считаешь, что они что-то ищут?

— Все очень просто. — Селина сделала еще глоток. — Они переворачивают дом вверх дном. Мебель, картины, портьеры. Особенно буйствуют в кухнях. Некоторые вещи вообще не возвращаются на свои места.

— Понятно. На тебя это, очевидно, действует ужасно.

— Я научилась скрывать свои чувства. Они бы наслаждались, увидев меня в состоянии ужаса. Поэтому я никогда не подаю вида, — сказала девушка без тени жалости к самой себе. — Как ты считаешь, я могу выпить еще чуточку шампанского — чтобы не заболеть простудой?

Джеймс выполнил ее просьбу, заткнул бутылку пробкой и поставил ее назад в корзину. Ничего слишком — и ради нее, и ради него самого.

Он нашел в корзине небольшое блюдо, плотно запакованное в кружевную салфетку. Поверх материи Лиам обернула блюдо серебристой бумагой и обвязала лентой, сделав большой бант. В узел была вставлена желтая роза сорта «Очарование Тилли». Да, Лиам, маленький китайский дружок, всегда ставила его интересы выше своих собственных. Подавая Селине блюдо, Джеймс увидел, как она просияла, заметив розу.

— Боюсь, роза чуть увяла и уже не так прекрасна, как ты, — сказал Джеймс. — Открой, там внутри, наверное, что-нибудь приятное.

Изумительные сладости, приготовленные Лиам, обрадуют кого угодно. Селина улыбнулась Джеймсу.

— Ты так добр, Джеймс… И все же я убеждена: ты огорчен, как и я, всеми этими неприятностями.

— Не беспокойся обо мне.

— А я беспокоюсь. И буду впредь. — Лицо ее светилось нежностью, на влажных губах — легкая улыбка. — Если он поцелует ее сейчас, то почувствует вкус шампанского. — А еще я очень сожалею, что поставила тебя в затруднительное положение своим…

— Я решил принять твое предложение, — перебил он.

— Ты решил… принять?

— Да. Но сначала ты должна точно объяснить, чего ты хочешь от меня, что означает — погубить твою репутацию, и почему ты этого хочешь.

— Ну, хорошо. — Девушка понюхала розу, и он обратил внимание, как медленно, как плавно опустились ее ресницы. — Ты, наверное, слышал, что говорил этот отвратительный Персиваль Летчуиз?

— Да.

— Но ты сумел отделаться от него. — Селина сдвинула брови. — Кстати, как тебе это удалось?

Джеймсу предстояло позаботиться, чтобы девушка не заснула раньше времени. Позднее ее сонливость может оказаться благословением, но сейчас пора еще не пришла.

— Оставим эти подробности. Лучше расскажи мне о Персивале Летчуизе. Почему этот человек тебе угрожает?

— Пустяки, что мне его угрозы. Вот его отец, Бертрам Летчуиз, тот страшно опасен. Слухи, которые, очевидно, до тебя дошли, — не выдумка. Мои папа и мама дали ему основание надеяться на их благосклонность, если он попросит моей руки.

У Джеймса все внутри сжалось:

— А тебе бы это не понравилось?

— Он невыносим. — Селина наклонилась вперед, заговорила громким шепотом. — Старый, толстый. От него воняет перегаром и помадой. Он брызжет слюной, когда говорит, и прижимается ко мне.

Однажды… — Она содрогнулась. — Однажды он сдавил мне… И сказал… Вроде того, что он, мол, попробовал, созрели ли плоды.

Лишь гигантским усилием воли Джеймс позволил себе не взглянуть на то, что сдавил проклятый Летчуиз. При мысли о том, что подобное отродье касается тела Селины, у него закипела кровь. Этого человека ждет возмездие, уж он позаботится!

— Не думай о нем, — сказал молодой человек. — Объясни мне все до конца.

— Но разве ты еще не все понял?

Пожалуй, подумал он, но…

— Мне нужно, чтобы ты рассказала сама.

— Единственное, что может заставить папу и маму передумать и отказать Летчуизу, это — более выгодное предложение. Но уверяю тебя, такое предложение вряд ли последует. Поэтому остается лишь один выход.

— Какой же?

— Погубить себя, чтобы Летчуиз не захотел жениться на мне. — Она выпрямилась. — Вот и все. Теперь ты знаешь.

— Дай-ка сообразить, правильно ли я понимаю. Ты хочешь, чтобы я погубил твою репутацию. Но ты не просишь, чтобы я сделал тебе предложение.

— Конечно нет, — покачала Селина головой. — Ничего подобного. Я знаю, что ты вовсе не собираешься жениться на мне. Зачем бы тебе это понадобилось? Ты слишком отважен и свободолюбив, чтобы взять себе в жены такую бесцветную особу, как я. К слову, я и завела вчера вечером разговор о своих требованиях к супругу, чтобы убедить тебя и себя: мы совершенно не подходим друг другу. Во всяком случае, я не надеюсь когда-либо услышать, что ты размышляешь о подобном шаге. Однако я считаю тебя хорошим человеком, и у меня есть, чем вознаградить тебя за твою жертву.

— Чем же? — Джеймс пришел к выводу, что девица сбивает его с толку слишком уж часто.

Щеки Селины ярко зарделись:

— Я сделала открытие. Ты сочтешь меня глупой гусыней, поскольку я не знала этого раньше. Но теперь я понимаю, что чувствуют джентльмены… Ну, они испытывают ощущения страсти, как и женщины, не правда ли? — Джеймс промолчал. — Так вот, в знак благодарности за твою помощь, я буду делать вместе с тобой, то, что вызывает в тебе ощущение страсти. И дам тебе заверения в своей вечной признательности и дружбе до конца дней. — Она говорила бодро, но голос ее дрожал.

— Когда… Каким образом ты хочешь, чтобы я… Как долго мне ждать часа, когда я должен буду, гм, погубить тебя?

— Не очень долго. — На ее золотисто-карие глаза набежала тень тревоги. — К сожалению, мама и папа еще не приехали в Лондон. Иначе мы бы с этим уже покончили, вернувшись домой, сегодня вечером.

— С чем покончили бы?

— Я могла бы пойти к ним, объявить, что я погибла, а потом ты бы рассказал, как я вынудила тебя пойти на подобный шаг. Ты бы отметил, что не имеешь ни малейшего намерения жениться на мне. Дело будет кончено, и ты сможешь тут же уехать. Но родителей еще нет в Лондоне, а Летти будет настаивать, чтобы мама и папа слышали все своими ушами.

— То есть Летти знает, что ты затеваешь?

— В некотором роде. — Селина нервно повертела блюдо в руках. — Но точно она не знает. Я не говорила ей, что намерена идти напролом.

— Тебя можно понять, — сказал он со значением.

Все замыслы Джеймса пошли под откос. Он старался скомпрометировать ее не сразу, постепенно, чтобы процедура длилась достаточно долго, а тем временем он добился бы, чтобы его принимали в Найтхеде и Годвины доверяли ему.

— Ты, верно, считаешь меня ужасной сорвиголовой.

— Я считаю тебя обворожительной, — сказал он, положив руку на сердце. — И я тебе помогу. Обещаю. Но ты должна вопрос о сроках и всем остальном предоставить мне.

— Но…

— Селина, никаких «но». Положись на меня.

Она поиграла розой.

— Тебе виднее.

— Я убежден: если очень спешить, ничего вообще не получится.

— Но я хочу отделаться от этого как можно скорее. — Она поднесла цветок к лицу и, прикрыв глаза, понюхала. — Не выношу даже присутствия этого толстяка. И ума не приложу, какая может быть из меня жена для него? Зачем ему такая желторотая девица, как я?

Джеймс всматривался в ее черты и чувствовал тяжесть на душе. Как это возможно, чтобы мать и отец обрекли собственное дитя на подобную судьбу? Впрочем, он знал ответ: так заставляет поступать алчность.

Тем временем Селина отложила розу. Осторожно развязала бант, украшавший запакованное блюдо, развернула серебристую бумагу, заглянула внутрь и… закричала. Джеймс бросился к ней, обхватил ее плечи руками. Но она кричала без умолку:

— Нет! Убей его! Нет! — Ее лицо покрыла мертвенная бледность.

Джеймс не успел ничего предпринять, как огромный черный паук с толстыми мохнатыми лапами и отвратительным жирным туловищем вылез на край блюда и спрыгнул девушке на колени. Распахнув дверцу, Джеймс подхватил паука и вышвырнул наружу. Оставалось захлопнуть дверцу, бросить блюдо в корзину, закрыть крышку. Черт побери эту Лиам! Ей придется ответить за это!

— Извини меня, — мягко промолвил Джеймс. — И успокойся. Все прошло.

Ее губы дрогнули:

— Как могло?..

— Не знаю, но теперь все в порядке. Не бойся. Я тебя защищу.

И тут Селина сорвалась с места и бросилась к нему. Спрятав лицо на его груди, она сжалась у него на коленях, обвила шею руками. Дрожь сотрясала все ее тело. Капор упал с головы, и Джеймс ласково отвел в сторону рассыпавшиеся без заколок золотистые локоны. Девушка хотела что-то сказать, но он прикрыл ее рот ладонью.

— Сегодня я оказался не на высоте. Но в будущем сделаю все, чтобы защитить тебя. Кстати, у тебя влажные волосы и платье тоже. Я не могу допустить, чтобы ты вернулась домой больною.

— Просто держи меня. — Она приникла к нему еще теснее, уткнувшись лицом в его шею. Джеймс закрыл глаза. Вдыхая ее чистый, как у цветка, аромат, он не без труда заставил себя сосредоточиться:

— В большой корзине под сиденьем лежит плед. Пожалуйста, сними одежду и укутайся в него. А платье мы разложим, оно подсохнет к нашему возвращению в Лондон. Тогда ты сможешь снова одеться, и никто ничего не заметит.

— А мистер Вон Тель?..

— Когда вернется, то не заглянет внутрь. Я об этом позабочусь.

Он вновь с нежностью усадил Селину на противоположное сиденье, опустил занавески на окнах кареты и достал большой мягкий плед, о котором позаботился накануне.

Селина мучилась с пуговицами своего платья. Руки плохо слушались ее. Он сглотнул слюну:

— Позволь мне помочь тебе.

Она послушно вытянула руки. Джеймс стянул с них перчатки и сразу же принялся растирать ей ладони. Она тихонько вскрикивала от боли, когда в них снова стало возвращаться тепло.

— Тише, тише, — сказал он с нежностью. — Можно я расстегну эти застежки?

Она кивнула, и Джеймс почувствовал, как все внутри у него перевернулось. Лихорадочный покалывающий жар вздымался, заливая его тело… Наконец платье было расстегнуто. Он поднял глаза, обнаружив, что она наблюдает за ним.

— Спасибо, Джеймс.

— Рад услужить.

Все еще не отрывая от нее глаз, он спустил с ее плеч платье и потянул вниз рукава. Девушка даже не пыталась ему помочь.

— Приподнимись чуть-чуть, мое яблочко. — Удерживая Селину за талию, он снял мокрый бархат, расстелил платье в дальнем углу кареты. Затем Джеймс стащил с себя влажный сюртук. Селина тихонько ахнула.

— Что такое?

— Ничего. — Она избегала его взгляда.

— Ничего? — Став на одно колено, Джеймс повернул ее лицом к себе. — Может быть, тебя обеспокоил мой вид без сюртука?

Селина нахмурилась и пристально взглянула на Джеймса.

— Нет. Хотя это должно было бы насторожить меня. — Дейвид говорил: особа женского пола с чувствительной натурой может не устоять при виде полураздетого мужчины.

— Он так говорил? — Джеймс никак не мог решить, заслуживает святоша Дейвид Талбот похвалы или проклятия за свои усилия.

Селина продолжала коситься на его мокрую рубашку. А может быть — и это казалось более близким к истине, — на просвечивающее сквозь влажную ткань его мускулистое тело. И действительно: ее любопытные пальцы легли ему на грудь — как раз туда, где плоский сосок моментально отвердел при прикосновении. Дыхание ее участилось. Его тоже. Так кто же он в самом деле — глупый мальчишка, пришедший на первое свидание с женщиной? Нет. Виноваты ситуация и природа именно этой юной особы: они оказывают на него такое сильное воздействие.

— О чем ты думаешь, Селина?

— О том, что мне нравится вид не полностью одетого мужчины. — Она хихикнула, а Джеймс инстинктивно хлопнул себя по колену.

— Ты никогда не видела своего друга Дейвида без сюртука?

Она сдвинула брови:

— О, нет. По крайней мере с тех пор, как я была еще маленькой девочкой. Вероятно, тогда я видела его без сюртука, — подняв плечи, она рассмеялась серебристым веселым смехом. — Да, совершенно забыла: однажды я лицезрела его только в нижнем белье — когда он водил меня на реку купаться. Он, правда, говорил, что это должно остаться нашим секретом, потому что родители нас бы не одобрили. — Ее глаза вдруг широко раскрылись, она прижала ладонь ко рту. — А я только что взяла и выболтала тебе. Но, надеюсь, все будет в порядке — ведь ты мой самый верный друг, который погубит мою репутацию.

Джеймс пропустил последние слова мимо ушей.

— А что на тебе было надето, когда ты плавала в реке? — Он попытался не скрипеть зубами в ожидании ответа.

— Как что? — Селина казалась искренне удивленной. — Моя сорочка, конечно. Я бы и ее сняла, но он настаивал, что без ничего нельзя.

— Восхитительный поступок с его стороны. Он, должно быть, настоящий рыцарь.

— Это уж да. Я знала: ты разделишь мое восхищение Дейвидом.

Джеймс что-то проворчал. Ему надо было сосредоточиться на главном, но он не удержался и задал еще один вопрос:

— Сколько же лет было тебе, когда ты занималась плаванием с Дейвидом Талботом?

— Пять… А Дейвиду пятнадцать. Он говорил потом, что я долго надоедала, прежде чем он взял меня с собой.

Джеймс засмеялся, и его гнев улетучился.

— Селина, ты, правда, должна снять одежду.

Желто-зеленый шелк нижнего платья прилип к телу.

— Ну… — Селина вновь захихикала. — Я сниму платье, если ты снимешь свою рубашку. — Она состроила гримаску и откинулась назад, покатываясь со смеху от собственной попытки пошутить.

— Ты совершенно права. — Он быстро расстегнул пуговицы на своей груди и высвободил подол рубашки из бриджей. Селина перестала смеяться, рот ее приоткрылся, было видно, как она судорожно сглатывает, рассматривая его обнаженную грудь. — Теперь твоя очередь.

Неловким движением она завела руку за спину, стараясь сделать невозможное — ослабить ленты на шнуровке. Это кончилось тем, что она прекратила свои попытки, гордо вздернула подбородок и повернулась боком на сиденье.

— У меня не получается. Ты поможешь?

— О, да, — пробормотал Джеймс.

Он пересел к ней, ловко развязал влажные узлы, и подсунув руки под плечики платья, стянул мокрый шелк до локтей. Тут соблазнитель остановился. Он с нежностью поглаживал кожу ее рук от локтя до плеча, затем обнял ее и прижал к себе. Искусство состоит в том, чтобы зайти так далеко, как только возможно, но все-таки не слишком далеко, или, вернее, заставить ее думать, что он не зашел чересчур далеко. О результате можно будет судить в самые ближайшие минуты.

Джеймс ощутил тяжелую пульсацию во всем теле. Сохранять ясную голову становилось, без сомнения, почти невозможно. Однако, потеряв голову, он рискует потерять все.

— У тебя волосы на груди, — сказала она тихонько.

— Тебе не нравится? — Медленным движением он отвел в сторону ее гриву и прижался губами к плечу. — Твоя кожа такая гладкая…

— Мне нравятся волосы у тебя на груди. От этого ты кажешься таким мощным… и жестоким.

— Мощным и жестоким, — повторил он. — А какое впечатление производит на тебя то, что я выгляжу мощным и жестоким?

— Мне становится горячо, — заявила она, не колеблясь. — Горячо внутри, как будто я хочу потрогать твои волосы.

Сердце Джеймса чуть не остановилось. Этому нетронутому созданию от природы свойственны страсти, которые очень легко могут погубить его самого.

— Раз так, ты должна почувствовать их. — Со скоростью, на которую только был способен, он стянул рукав ее платья, а затем и весь наряд. — Подожди. — Он расправил и разложил одежду, не особенно, впрочем, беспокоясь, высохнет ли она.

Когда Джеймс обернулся, Селина сидела, глядя на него. Он стал перед ней:

— Раздвинь колени, Селина, чтобы я мог быть к тебе еще ближе. — Она послушалась, и он привлек ее лицо к своему обнаженному животу. — Целуй меня, моя сладкая. Дай почувствовать твои губы на моем теле.

Она громко застонала, снова и снова прижимаясь влажным ртом к его коже, затем подняла лицо:

— Я так делаю, Джеймс?

— Так, — прошептал он и положил ее раскрытые ладони себе на грудь. Она улыбнулась, погладила его нежно, нерешительно. Он весь напрягся. Нет, никогда еще у него не было подобной женщины! К его полному изумлению, Селина притянула его еще крепче к себе между раздвинутыми бедрами, слегка приподнявшись, сдернула с его плеч рубашку и стала жадно покрывать его грудь бесконечными поцелуями.

— У меня то же… снова то же ощущение, — пролепетала она растерянно.

— Какое ощущение? — Он упал на колени у нее между бедрами. — Селина, скажи мне.

— Это — горячая влажность. — Она отвернулась, но яркая пунцовая краска залила уже ее щеки. Джеймс мягко рассмеялся:

— Это же очень хорошо, моя золотая девочка. Очень и очень хорошо. Посмотри на меня, Селина. — Она грустно покачала головой. — Ну, пожалуйста.

Голова ее медленно повернулась. Не отрывая взгляда от ее глаз, он взял в рот указательный палец, не спеша вынул и, коснувшись ее напрягшегося соска, начал поглаживать.

— Джеймс! — закричала она, непроизвольно выгибая спину, лихорадочно дыша. — О, Джеймс! Этого не может быть… Ах, мне все равно.

— Что все равно? — Продолжая ласкать алчущий сосок, он увидел, как она закрыла глаза, и переместил ее бедра глубже на сиденье.

— Мне все равно — пусть я паду, — задохнулась Селина. — Я так хочу.

Сейчас и ему было все равно.

— Джеймс, я хочу…

— Чего ты хочешь? — Он-то твердо знал, что было нужно ему.

Открыв глаза, Селина нашла его указательный палец, взяла в рот, глубоко втянула. Потом палец оказался у нее на соске, и онаначала водить его по кругу, как делал только что Джеймс.

— Вот, чего я хочу… Но, мне кажется, я не знаю всего, что хочу.

Что ж, он может подсказать. Джеймс устроился на противоположном сиденье и, увлекая Селину за собой, посадил ее верхом себе на бедра. Он одарил ее улыбкой, стараясь дышать спокойно.

— Ты мне нравишься такой, Селина. Какая радость — любоваться тобою.

Ее дрожащие ладони прошлись по его плечам, погладили шею, спустились на грудь, и она робко улыбнулась в ответ:

— А мне нравится смотреть на тебя. И я счастлива дарить тебе наслаждение. Это и есть то, что я обещала. Часть нашей сделки, не так ли?

Джеймс едва не пустился в опровержения. Но пусть это будет лишь частью договорных обязательств, так даже лучше. Она дочь врагов его отца. Из этого и надо исходить.

— Мы заключили хорошую сделку, Селина.

Совершенно беззащитная, доступная ему, она сидела у него на коленях с почти обнаженными нежными бедрами, белая кожа которых сияла между сорочкой и кружевными чулками. Джеймс прильнул с поцелуем к шее.

— Джеймс…

С жестоким отчаянием он заставил умолкнуть этот доверчивый голосок. Закрыв губами ее рот, он проник языком вглубь, водил его взад-вперед, пока она не приникла бессильно к его плечам. В безумном забытьи он жадными губами мучал ее рот и едва уловил, когда начал получать ответ на свои ласки.

Задыхаясь, она отстранилась, опустилась снова на его бедра в позу наездницы, закинула голову. Джеймс уже не мог больше вынести, что полушария ее налившихся грудей все еще были отделены от него прозрачной завесой сорочки. Уверенной рукой он развязал тонкую ленту.

— Джеймс, — произнесла она его имя, опуская руки и наблюдая, как он обнажает ее груди. Сладостные, до боли сладостные и нежные, они устремлялись навстречу его ласке.

— В тот раз… — Она прикрыла глаза. — Мне понравилось, как ты делал перед этим.

— И снова понравится. — Джеймс осторожно сжал зубами остро торчащий сосок, обвел языком вокруг и услышал, как она застонала от наслаждения. — Ты создана для этого, — выдохнул он ей прямо в пышную грудь.

Не отрывая прочно прижатого к ее груди лица, Джеймс обеими руками спустил чулки и провел ладонями по атласно-нежной внутренней стороне бедер.

— Держи меня за плечи, — повелел он, быстрым движением укладывая ее на спину вдоль сиденья. — Обними мою талию ногами.

— Зачем? — Голос звучал еле внятно, но был полон желания.

— Потому что я так хочу. И ты будешь хотеть этого. Таких, как ты, Селина, надо поискать. Ты женщина, созданная прежде всего для любви.

Срывая с девушки сорочку и расстегивая бриджи, он в угасающем вечернем свете увидел блеск ее затуманенных глаз и убедился: она не подозревает, что он в действительности предпринимает.

— Доверься мне, — сказал он, укладывая ее на спину. Ты не будешь разочарована. Это должен сделать я.

Прежде всего предстоит так крепко привязать ее к себе, чтобы ей никогда не захотелось освободиться от этих пут.

— Ты моя сладкая, — бормотал он, склоняясь над ней, покрывая бесчисленными жаркими поцелуями губы, груди, нежный округлый живот. — Нет слаще тебя, нет.

Его пальцы нашли себе занятие в лощинке, прикрытой треугольником волос. Он ласкал ее, прислушиваясь к нарастающим стонам, пока ее бедра не устремились к нему навстречу, переполненные жаждой наслаждения. Она вскрикивала в каком-то забытьи и, вцепившись пальцами ему в волосы, прижимала его к себе все теснее. Наконец он почувствовал неистовую судорогу всего ее тела и услышал слабый стон:

— Джеймс!..

— Тебе хорошо, моя любимая?

— Да, — вздохнула она. — О, да! А ты тоже ощущаешь блаженство, Джеймс?

— Почти, — сказал он. Встав над нею, он приспустил бриджи. — Еще чуть-чуть, и мне будет так хорошо, что мне позавидовал бы любой мужчина.

— Хорошо, — кивнула она, прерывисто дыша. — Скажи, что мне надо делать.

— Ничего, — коротко бросил он и начал свои действия. Ей был незнаком этот опыт, и она не знала, что он собирается совершить. — А теперь сожми ноги. Теснее.

Она выполнила его указание — и неожиданно замерла.

— Что… Что это, Джеймс?

— Не думай об этом, — произнес он с трудом. — Это часть мужской плоти, которая отвечает на зов, как отвечает определенная часть у женщины. — Держи ее между ногами, Селина. Умоляю, просто держи…

— А-ах! — Опустошенный, он упал на нее, приник к ней и лежал, тяжело дыша.

— Джеймс? — достиг его слуха вопрошающий, немного испуганный голос. — Это было так, как нужно?

— Да. — Он слишком устал, чтобы шевелиться и говорить.

— Надеюсь, теперь-то я погублена окончательно, не так ли?

Джеймс крепко зажмурился. Еще нет, сказал он про себя. И вообще думать об этом он сейчас не желает.

— Предоставь все мне, Селина. Не думай ни о чем. Тебе не стоит занимать себя такими вопросами.

— Джеймс! — Она коснулась его своей тонкой рукой, вгляделась в лицо при свете уличного фонаря.

— Тихо, Селина, — прошептал он, бережно приподняв ее голову, лежавшую у него на плече. Она уснула, едва их экипаж двинулся в обратный путь. — Ты скоро будешь дома.

— О Боже! — Она подобрала плед, в который Джеймс завернул ее до самого подбородка. — Какой ужас! Нам надо скорее привести себя в порядок.

Из-за того, что она моментально заснула, когда Вон Тель, получив условный сигнал, пригнал лошадей, и проспала всю дорогу, он не мог раньше позаботиться о ее внешнем виде. Одежда самого Джеймса была приведена в порядок и выглядела выше всяких подозрений. Теперь он с большой ловкостью помог Селине поправить чулки и сорочку, хотя она пыталась остановить его.

— Ты не должна испытывать неловкость передо мной, моя сладкая, — сказал он не без некоторой доли любования собой. — Помни, нет ничего, чего бы я не знал о тебе.

— Пожалуйста, не произноси такие вещи вслух, — мягко попросила Селина.

— Если ты так предпочитаешь, не буду. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Вот тебе. Не думай больше об этом. Но не забывай — мы с тобой партнеры, которым предстоит выполнить некую миссию, и ты назначила меня своим повелителем и наставником.

— Да. — Она подняла руки и начала укладывать волосы в узел на макушке.

Джеймс обнаружил при этом, что не способен противиться соблазну запечатлеть еще один поцелуй там, где тело ее притягивало взгляд сквозь вырез сорочки. Селина затихла, но потом решительно сказала:

— Джеймс, так мы не успеем опомниться и прийти в себя, прежде чем доберемся домой.

— Хорошо, мое сокровище. — Он нежно прикрыл ее груди, завязал ленту на сорочке, подал и помог надеть платье.

— Джеймс! — Ее голос был полон отчаяния.

— Что случилось?

— Моя шляпка совершенно вышла из строя.

— Боюсь, ты права. — Он взял у нее капор. — Но не огорчайся. Я куплю тебе…

Он понял свою ошибку прежде, чем закончил фразу. Губы Селины сжались:

— Ты ничего мне не купишь! Нашей сделкой это не предусмотрено.

Джеймс вздохнул:

— Ладно. Но когда мы приедем к вам на Керзон-стрит — а она уже за углом, — будь добра, разреши мне самому дать разъяснения мисс Фишер.

Селина не возражала. Ее глаза взволнованно блестели. Держа в руках останки своей безнадежно испорченной шляпки, она нетерпеливо пристроилась на самом краю сиденья. Наконец экипаж остановился. В мгновение ока Вон Тель распахнул дверцу и спустил ступеньки кареты. Лицо его ничего не выражало, как и тогда, когда хозяин вызвал его из укрытия вместе с лошадьми условным сигналом.

Джеймс спрыгнул на тротуар и подал руку Селине. Следовало признать, она была слишком взлохмачена, чтобы надеяться избежать расспросов.

— Мистер Иглтон, какие будут приказания? — полюбопытствовал Вон Тель, будучи, как всегда, наготове помочь своему хозяину.

— Подожди здесь.

Джеймс, как полагается, поддерживал руку Селины, лежавшую у него на локте, и вел ее по ступенькам со всем достоинством, какое только было возможно. Дверь открылась, лишь только он потянулся к звонку.

— А, вот и вы, — напряженные складки пролегли вниз от уголков рта мисс Фишер. Она переводила взгляд с Джеймса на Селину и обратно. — Входите.

— Я не могу найти слов, чтобы выразить вам, мисс Фишер, свое огорчение, — начал Джеймс. — У нас было происшествие, совершенно выбившее нас из колеи.

По пути в гостиную Летти хранила все то же выражение глаз.

— Судя по виду Селины, вы выразились слишком мягко.

— Ответственность за эту ужасную неприятность лежит полностью на мне, — продолжил Джеймс. — Мы решили, то есть я решил, что, поскольку солнце скрылось, прокатиться за город будет приятнее.

— И было приятнее? — Летти не спускала глаз со шляпки Селины. — Вы, вероятно, не откажетесь от стаканчика бренди, мистер Иглтон?

— Благодарю вас, нет. Я спешу домой. И Селина, должно быть, совсем выбилась из сил вследствие нашего приключения.

Джеймс отнюдь не был уверен, что ему нравилось, как брови Летти поползли вверх.

— Да, мы нашли прелестный уголок за городом и решили прогуляться.

— Это я захотела, Летти, — внезапно вмешалась Селина. — И все было прекрасно, пока не налетела гроза.

— И не полил дождь, — добавил Джеймс. — Настоящий ливень.

— Мы побежали назад к экипажу, — вновь взяла слово Селина. — Но ты никогда не догадаешься, что произошло.

— Наверняка не догадаюсь.

Селина всплеснула руками:

— Лошади ускакали! Мистер Вон Тель пустил их пастись, и они исчезли.

С чувством огромного облегчения Джеймс заметил, что зловещий холодный огонь в глазах мисс Фишер слегка приугас.

— Неужели исчезли?

— Да. И целую вечность не возвращались назад.

— Ужасная досада, — вставил Джеймс.

Летти распахнула перед ними дверь в гостиную и отступила в сторону:

— Вы оба выглядите совершенно замерзшими. Я настаиваю, чтобы вы выпили бренди, мистер Иглтон. Селине я устрою горячую ванну и немедленно уложу ее в постель.

— Вы мудрая женщина, — с поклоном сказал Джеймс. Он стоял на пороге комнаты. — Я в самом деле не могу остаться. Но завтра непременно заеду узнать о здоровье Селины.

— Что ж, если вы так настаиваете.

Неожиданно Селина слегка вскрикнула.

— Что случилось? — Джеймс тщетно пытался взять ее за руку.

— Дейвид! О, Дейвид!

Джеймс поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с высоким, очень красивым, белокурым молодым человеком, который выступил из тени у камина.

Девушка бросилась к нему.

— Дейвид. Милый, милый Дейвид. Почему ты не прислал мне весточку о том, что приезжаешь?

— Не было времени, — сказал молодой человек глубоким звучным голосом.

— Джеймс, — сказала Селина, обернувшись к нему с раскрасневшимися от радости щеками. — Это мой самый дорогой друг Дейвид Талбот, достопочтенный Дейвид Тал-бот. По каким-то причинам он решил, что должен заглянуть ко мне без предупреждения. И напугать меня до смерти.

Она смотрела на своего старинного приятеля, и взгляд у нее был озорной. А тот через голову Селины вперил глаза в Джеймса, холодные глаза цвета прозрачного зеленого стекла. Взгляд их был тверд и настойчив. На поверхности его четко обрисованных щек не появилось ни румянца радости от встречи, ни улыбки от того, что он был представлен таким образом.

— Да, — произнес он тихим, едва слышным голосом. — Мне представляется, что удивилась не только одна Селина.

Глава пятнадцатая

— Мужчины склонны так все осложнять!

— Ты что-то сказала, Селина? — Дейвид не торопясь поставил чашку на блюдечко и опустил газету, в которую уткнулся, едва Селина появилась в гостиной к утреннему чаю.

— Вот об этом я и толкую! Именно о такой манере вести себя. Мужчинам присуще нести околесицу намеренно — с целью все осложнить!

Он с шумом перевернул газетный лист:

— Если ты собираешься скандалить, то, может, лучше беседу отложить немного?

— Я поднялась с постели в десять утра, тогда как мне полагалось бы поспать по крайней мере до полудня. Я это сделала, чтобы иметь удовольствие поболтать с тобой за завтраком.

— До полудня?

Она отвела глаза в сторону:

— Мы ведь в Лондоне, Дейвид. И в самый разгар светского сезона. Нужно придерживаться определенных общепринятых условностей.

У нее в голове мелькнуло: уж это совсем глупо! В общении с Дейвидом никогда не было нужды прибегать к притворству или напускать на себя важность.

Складывая газету, он внимательно посмотрел на Селину; в его зеленых глазах засверкали холодные искры.

— Селина! Все, что ты сейчас говоришь, — настоящий вздор. Ты всегда обожала вставать спозаранку. И тебе всегда было наплевать на условности.

— Дейвид, в твоих словах нет ни доброты, ни справедливости. А я-то считала тебя своим рыцарем и защитником.

— Я такой и есть на самом деле. — Он отложил газету на стол и начал вертеть в пальцах чайную ложечку. — У меня впечатление, что это ты переменилась. — Он внезапно поднялся с места и подошел к серванту. — Яйца уже остыли, почки — тоже. Булочки вроде еще теплые. Что тебе подать? — Он явно старался сгладить шероховатости в их взаимоотношениях.

— Мне булочку и немного джема из крыжовника, пожалуйста. — Она не смогла сдержаться и добавила: — Я чувствую, что ты предал нашу дружбу!

Дейвид круто обернулся и едва удержал булочку, чуть не улетевшую с тарелки, которую он держал в руках.

— Предал? Каким образом?

— Потому… — Она с трудом проглотила слюну. — Потому, что папа и мама говорят, что я не считаюсь с условностями, называют меня своевольной, а это, как тебе отлично известно, неверно… не совсем верно. И ты сам именно так утверждал до недавнего времени.

Опустив глаза, он снова подошел к серванту и ложечкой набрал джема из серебряной вазочки. Девушка смотрела на него с еще теплившимся раздражением, но также с трепетной нежностью. Она хорошо знала своего друга, но до сих пор не подвергала его оценке как мужчину. Выпрямляясь в кресле, она вдруг заявила:

— Тебе ведь уже двадцать девять!

— Что? — Ему снова пришлось спасать булочку от падения на пол.

— Двадцать девять лет, столько ты прожил на свете. — Он бросил на нее взгляд, полный недоумения. — И ты необыкновенно красив, Дейвид.

Густой румянец смущения покрыл широкие скулы священника, и Он потянул за узел своего льняного шейного платка строгого стиля.

— Ты высок ростом, формы тела прекрасно развиты. — Она испытывала большое удовольствие от того, что ей удалось привести его в полное замешательство. — Тебе нет никакой необходимости прибегать к накладкам с опилками внутри, чтобы ноги казались более мускулистыми. И не нужно подкладывать вату на грудь или плечи. И…

— Селина! — Недовольство и резкость в его голосе звучали не вполне убедительно. — Не пойму, зачем тебе понадобилось говорить подобные вещи!

— Потому что они верны, — заявила она с торжеством. — Ты из породы мужчин, что в одно мгновение покоряют сердца молодых леди, которые понимают толк в красоте… Дейвид, я голодна. Нельзя ли мне наконец получить эту булочку?

— Я… — Он посмотрел вначале на Селину, а потом на тарелку. — Ах да! — Казалось, отчасти ему удалось вернуть самообладание, и он небрежно поставил тарелку на стол перед Селиной.

— Это весьма важно. — Он отошел бы, если бы она его не удержала за руку. Тебе настало время жениться, Дейвид, и обзавестись детьми. Мне известно, что тебя в жизни ждет важная работа, важная миссия, но ведь добрая жена это осознает и будет тебе опорой и поддержкой.

— Селина! Это просто невозможно: ты меня полностью выбиваешь из колеи. В настоящее время меня ни в малейшей степени не волнуют возможные перспективы женитьбы или мои личные нужды…

— Я так и полагала. — Задача устройства благополучной женитьбы и нормальной семейной жизни Дейвида должна теперь пополнить список дел, которые ей предстоит обязательно осуществить. — Скажи, нет ли у тебя на примете особы женского пола, которая могла бы возбудить в тебе нежные чувства?

— Селина, оставь эту тему!

Она не обратила ровно никакого внимания на его предупреждение.

— У тебя ведь собственной семьи нет. Однако я для тебя почти сестра, поэтому я себя назначаю тебе в помощницы в таких делах. Уверяю, что не существует никаких причин, почему бы тебе не поддаться естественному желанию…

Боже! Что я такое говорю, подумала она.

Дейвид осторожно положил руку девушки на стол, но остался стоять возле ее кресла.

— Естественному желанию — чего?..

— Ах! — Она вздернула плечи и начала смахивать воображаемые крошки с полированной поверхности стола из красного дерева. — Ну конечно же, естественному желанию обзавестись компаньоном на жизненном пути. И, разумеется, ради того, чтобы иметь детей! Тебе так хорошо с детьми, ты умеешь с ними обращаться. Я видела, они так и липнут к тебе, когда ты наносишь визиты в деревню Литтл-Паддл.

— Понятно. — Он вернулся в свое кресло размеренными шагами, что было явным признаком мрачного настроения, сцепил вместе пальцы рук. — Полагаю, нам предстоит многое обсудить. Во-первых, я приношу извинения за свои необдуманные замечания. Я не хотел бы проявить неуважение к твоим родителям, но я совершенно искренне не согласен с той суровой и резкой оценкой, что они дают тебе, Селина! Ты необыкновенная девушка с добрым сердцем, и это нам обоим прекрасно известно. Теперь я заслужил твое прощение?

В ответ она широко усмехнулась.

— Не было случая, чтобы я тебя не простила. Ты можешь делать все, что заблагорассудится, а я все равно буду тебя любить — иначе не могу.

Дейвид быстро отвернулся, а Селина опустила глаза.

— Когда должны прибыть в Лондон мистер и миссис Годвин?

— Полагаю, довольно скоро.

— В последнее время я с ними не встречался, но, как я понимаю, они по-прежнему в усадьбе Найтхед?

Взгляды их встретились. Они прекрасно поняли друг друга. Дейвид знал о случаях, когда Селину держали взаперти. Не раз случалось, что, не видя ее дольше, чем обычно, он, отвлекая внимание родителей, доставлял пищу для нее и Летти.

— А как поживает Руби Роуз? — спросила Селина, решив сменить тему разговора.

Дейвид немного ссутулился в кресле:

— Я полагаю, она себя чувствует очень хорошо. Знаешь, миссис Стрикленд как будто решила не упускать ни одной возможности, чтобы не довести до моего сведения и до самой Руби Роуз, что она, эта девица, — настоящая чертовка! — Его красиво очерченные губы искривила легкая усмешка. — К счастью, Руби Роуз великодушна и полна юмора.

— А что можно сказать о тебе самом? — тихо спросила Селина, тоже улыбаясь. — Что можно сказать о состоянии твоего духа?

— Ты имела шанс убедиться, что состояние моего духа просто отменное и чувство юмора мне не изменяет. Но к делу, Селина. Возникли некоторые вопросы, которые я просто обязан обсудить с тобой. — Дейвид считал себя ее опекуном и теперь, видно, решил прибегнуть к «опекунской» интонации.

— Это так необходимо? — спросила она.

— Да, необходимо. Но сначала мне нужно тебе объяснить, зачем я прибыл в Лондон.

— Разве ты приехал не для встречи со мной?

— Веди себя прилично, роль кокетки тебе не к лицу. В Лондоне передо мной стоит тяжелая задача. Летти по своей бесконечной доброте настояла, чтобы я остановился у тебя, что очень кстати при моем тощем кошельке. Надеюсь покончить со своим делом и уехать назад до возвращения сюда твоих родителей. — Он казался несколько смущенным. — Пожалуйста, извини, что я тебе все выкладываю напрямик.

— Как тебе не стыдно! — Селина покачала головой. — Между нами никогда не было особых церемоний.

— Мое дело в Лондоне будет непростым, — продолжил Дейвид. — Я могу потерпеть неудачу, по крайней мере при первой попытке. Однако если я провалюсь, то буду снова и снова приезжать в столицу, пока не добьюсь успеха.

Она привыкла к тому, что он любит долго ходить вокруг да около.

— Но все же скажи, в чем заключается твое дело, Дейвид?

— Речь идет о Мериголд. Это еще одна бедняжка, которая лишилась благодати. — Селина удержалась от того, чтобы забросать его вопросами, хотя ее так и подмывало этим заняться. — Я услышал о ней от знакомого Руби Роуз, который меня навестил. — Селина бросила на него острый взгляд. — Нет-нет, он не из числа тех негодяев, с которыми я столкнулся, когда в первый раз устроил бегство Руби Роуз из заведения пресловутой Меррифилд. Этот честный малый явился ко мне, чтобы известить о несчастной судьбе Мериголд. Я прибыл в Лондон с тем, чтобы еще раз побывать в заведении миссис Меррифилд.

Селина нахмурилась:

— Значит, девица по имени Мериголд находится в доме у этой женщины?

Дейвид ответил мрачным тоном:

— Именно там. И отчаянно стремится оттуда выбраться.

— Итак, тебе придется рискнуть опять появиться в тех ужасных местах в районе доков, о которых ты рассказывал? Где точно находится тот дом? Ты мне раньше называл?

Дейвид лукаво взглянул на нее:

— Адреса я тебе не называл. И теперь не назову.

Мысль, что ее лишают возможности приключения была нестерпима, и Селина решилась на хитрость:

— Вполне вероятно, что миссис Меррифилд к обращению со стороны женщины отнеслась бы более благосклонно. — Она с деланным равнодушием намазала на булочку джем. — Ведь при ее профессии она наверняка не слишком доверяет мужчинам. Ты не считаешь?

— Нет, не считаю. А ты вообще не ведаешь, о чем рассуждаешь. Тебе об этом и знать не положено!

Селина запротестовала:

— Но ведь ты сам мне обо всем рассказал. Пожалуйста, Дейвид, позволь мне оказать тебе помощь.

— Нет, нет и нет! — закричал Дейвид. Он никогда так не выходил из себя в ее присутствии. — И не смей больше никогда даже упоминать о подобных чудовищных вещах!

— Но…

— Нет, Селина. И поставим на этом точку!

— Когда же ты намерен туда направиться?

Он вздохнул в полном отчаянии:

— В субботу вечером…

Селина даже застонала:

— В тот самый вечер, когда состоится празднество у Кастербриджей! Какая досада!

— Вот и отлично — выполнение тобой светских обязанностей делает совершенно необязательным привязывать тебя в доме до моего возвращения! Очень славно. Теперь нам надо перейти ко второму, более важному делу, которое назрело и требует внимания.

Селине совсем не понравился ни его тон, ни выражение его лица. Она быстро спросила:

— Ты получил деньги, которые я тебе выслала?

— Да, я их получил и благодарю тебя. Но мне не хотелось бы, чтобы ты так усиленно хлопотала. И все же я очень признателен за помощь и поддержку. — Он улыбнулся такой теплой улыбкой, что Селина вскочила с кресла и подлетела к нему, чтобы крепко обнять. Он улыбнулся, но тут же вновь обрел серьезность: — Скажи мне, кто был тот мужчина.

— Мужчина? — Произнося это слово, она почувствовала, как румянец заливает ее лицо и шею.

— Довольно, Селина, не будем играть в прятки. Его зовут Джеймс Иглтон. Это мне известно, но я не знаю, кто он такой, что из себя представляет и чем для тебя является. Равным образом я не имею ни малейшего представления о том, что у тебя на уме, когда ты слоняешься с ним непонятно где без сопровождения.

В душе Селина давно уже не сомневалась, что подобный разговор предстоит, но совсем не ожидала, что будет так беспомощно себя чувствовать.

— Летти может все объяснить, — бросила она.

— Летти говорит, ты сама объяснишься!

Селина с обидой спросила:

— Ты расспрашивал Летти?

Он лишь ласково потрепал ее по руке.

— Я никак не пойму, почему ты поднимаешь много шума из ничего. Джеймс действительно пригласил меня прокатиться с ним. Поскольку погода была какая-то неопределенная, мы предпочли отправиться по дороге, ведущей за город, вместо того чтобы ехать в старый скучный парк, где и смотреть-то не на что, кроме других таких же экипажей.

— И ты поехала с ним без сопровождения?

Селина подумала: сейчас надо любой ценой отогнать мысли о Джеймсе и вчерашнем дне — пока Дейвид не проник в глубины ее взбудораженной души и не догадался, что там творится.

— Летти почувствовала себя не слишком хорошо. И поскольку она доверяет Джеймсу, как и я сама, она отпустила меня без сопровождения. Кроме того, экипажем управлял мистер Вон Тель.

— Вон Тель? Необычное имя.

— Да.

— Необычное имя.

— Он родом с Востока.

— Значит, кучера восточного происхождения ты считаешь подходящим сопровождающим?

— Мистер Вон Тель вовсе не кучер!

— Но ведь ты только что сама сказала…

— Ах, Дейвид! Ты сбиваешь меня с толку и делаешь это нарочно! Мистер Вон Тель… Он доверенный человек Джеймса, я полагаю.

— Ну и ну! Выходец с Востока одновременно и кучер, и доверенное лицо! Селина, я считаю своим долгом выяснить точно, что за личность этот Иглтон и каковы его намерения в отношении тебя.

Сердце у нее колотилось.

— Он очень уважаемый и весьма почтенный человек. — Щеки Селины запылали еще сильнее.

— Почему ты полагаешь, что я ставлю под сомнение честь мистера Иглтона?

— Потому что я вижу — ты полон подозрений. А Джеймс ведет себя, как верный и очень надежный друг… Но совсем в ином роде, чем ты. Совсем…

— Да… В другом… — задумчиво произнес Дейвид. — Что ж, я хотел бы верить, что ты не заблуждаешься…

Селина была настолько удручена, что ее дрожащие пальцы позволили, чтобы кофе выплеснулся на блюдце.

— Я считаю, что слухи, которые распускают о домашнем обиходе и порядках в доме Джеймса, — просто выдумки тех, кто слишком много времени тратит на сплетни.

— Почему бы тебе не поведать мне, что болтают сплетники по поводу домашнего обихода мистера Иглтона?

— Не желаю об этом говорить! И так уже развелось слишком много болтунов и завистников, которые треплют языками относительно разных экзотических восточных занятий в том доме, а также о Лиам.

Дейвид облокотился о стол:

— Как ты полагаешь, что имеется в виду под этими экзотическими занятиями?

— Откуда мне знать? Возможно, что… Я не знаю, что сказать. Может быть, бьют в гонг или жгут благовония в курильницах. Я не была у него в доме. Я знаю только, люди не верят, что Лиам — лишь его домоправительница. Вначале я в это тоже не слишком верила, но теперь я с ним знакома лучше и, конечно, верю, что это так и есть. — В ее голове промелькнуло: верю ли?

— Кто такая эта Лиам?

— Самая красивая китаянка, которую я в жизни встречала. — Она на миг задумалась. — Я, правда, не припомню, чтобы мне приходилось прежде видеть китаянок. Но, если бы и пришлось, она все равно оказалась бы самой красивой!

— На твой взгляд, сколько же ей лет?

— О! — Селина тронула кончик носа в раздумье. — Она, наверное, одних лет со мной… — Дейвид, могу я задать тебе несколько вопросов, которые меня глубоко волнуют?

Он внимательно посмотрел на нее:

— Селина, я всегда к твоим услугам, ты ведь знаешь. Можешь спрашивать о чем угодно. — Он был явно встревожен.

— Скажи мне, что заставляет женщину впадать в грех?

— Мы это уже с тобой как-то обсуждали.

— Да. Но недостаточно детально.

— Зачем тебе детали по вопросу, в который совершенно не приличествует углубляться такой благородной юной особе, как ты?

— Фу! Я не благородная юная особа! Я смелая и решительная. И выступаю как законодательница новых тенденций! Вот увидишь, что еще мне предстоит. А теперь мне требуется больше информации, чтобы быть полезной, помогать тем, кто мог бы пасть жертвой… — Она заметила, что у Дейвида задергалась шея, и замолкла.

— Я запрещаю тебе обсуждать это с кем бы то ни было! — заявил он строгим тоном. — Ты понимаешь?

— Нет. Меня никто не собьет с избранного пути. Ты объяснял, что падшие женщины становятся рабынями потребности физических проявлений страсти. И мне необходимо знать, кто у кого возбуждает подобные чувства?

— Кто…

— Именно кто. Кто, мужчина или женщина, является инициатором, который вызывает подобную ситуацию?

Он вскочил со стула:

— Почему ты интересуешься подобными вещами?

— Ага! Я так и думала. Ситуация, оказывается, не такая уж простая, как ты меня первоначально заставил считать. Я спрашиваю потому, что хотела бы точно знать, где рождаются, откуда исходят подобные страстные чувства и ощущения. Поначалу ты хотел меня заставить считать, будто все это возникает, по крайней мере у женщин, как бы во сне.

Он покашлял, чтобы прочистить горло:

— Вероятно.

— Да. Но каким конкретно образом? Что порождает такие сновидения? Всегда ли они возникают изнутри или как результат того, что женщина видит?

— Видит? — Голос у него дрогнул.

— Может быть, это случается, когда она видит… мужчину приятной наружности. Вот тогда и появляются страстные чувства?

— Селина, ты все-таки… Да, я полагаю, это весьма вероятно… — От волнения лицо у него побагровело. — Но все это не очень определенно.

— Ага! Я так и думала. Может, наоборот, это результат того, как сам мужчина смотрит на женщину? Силой подобных взглядов он и возбуждает в ней склонность к определенным сновидениям, а они ведут к тому, что ее охватывает желание следовать все дальше за своей страстью.

Селину объяло чувство торжества: ей удалось-таки все проанализировать… Дейвид подошел к ней поближе, он грозно хмурился:

— Отчего у тебя появились подобные мысли, Селина?

Однако она не хотела уступать:

— Да так, ни от чего. Скажи лучше, Дейвид, может быть, это еще зависит и от того, как мужчина прикасается к женщине? — Внезапно внутри у нее похолодело. — Конечно, с моей стороны это лишь предположение, но думаю, такая догадка заслуживает внимания…

— Я думаю, Селина, мне следует нанести визит и лично познакомиться с экзотическим домашним обиходом мистера Иглтона.

Джеймс Иглтон легкой походкой вошел в дом на Гровнор-сквер, Вон Тель следовал по пятам. Джеймс был в дурном расположении духа: случилось так, что сначала он оказался тайным свидетелем происходившего на утреннем заседании спортивного клуба Летчуизов, а затем имел малоприятный разговор с дядей Огастесом.

— Тот человек дал слово, что останется в Дорсете. — Сапоги Джеймса громко стучали по черно-белым мозаичным плиткам, которыми был выложен пол в холле при входе в особняк. — Тот человек сильно осложняет все дело.

Вон Тель проследовал за хозяином в домашнюю библиотеку.

— Вы добились того, что необходимо, мистер Иглтон. Маркиз согласен, чтобы ни при каких обстоятельствах ни мисс Селина, ни чета Годвинов не узнали, кто вы на самом деле, до тех пор, пока вы не оповестите об этом сами. Он также не возражает против того, чтобы держать в секрете факт кончины вашего батюшки.

— Боже милостивый! — Джеймс стянул перчатки для верховой езды. — Уму непостижимо, как это мой дед ничего не сказал своему старшему сыну о причинах изгнания его брата!

— Ваш отец рассказывал мне, что старый маркиз был человеком замкнутым, — сказал Вон Тель спокойно.

— Когда же мой отец рассказывал тебе о деде?

— Несколько раз, когда находился в… назовем это мрачным настроением. Особенно в период болезни вашей матери.

От наплыва чувств Джеймс даже закрыл глаза:

— Почему ты никогда не упоминал об этом?

— Вы никогда не спрашивали. Ваш отец знал: что бы он в моем присутствии ни произнес, никто этого не узнает, словно он говорил наедине с самим собой.

Глубокая печаль, отчаяние, порожденное невозвратимой потерей, и ненависть — эти чувства переполняли Джеймса. Он ощущал, как душа разрывается при мысли, что несправедливость убила его мать, и, вероятно, лишила также жизни и его отца.

— Вон Тель, мне всегда казалось, что, если бы отец не был так погружен в печальные мысли о смерти моей матери, он, возможно, не оказался бы под колесами экипажа… Как ты думаешь, отчего он никогда ни в чем не винил деда?

— Вы ведь сами мне говорили, что ваш отец был убежден: именно Дариус и Мери Годвин дали старому маркизу основания для опалы младшего сына. А мистер Френсис был очень проницательным и умным человеком.

Не находящий выхода гнев заставил Джеймса забыть об усталости. Он сорвал с плеч плащ и небрежно швырнул его на диван.

— Проклятие! Сегодняшнее утреннее развлечение — такого я просто не ожидал!

— Эти Летчуизы — настоящие подонки. Оба — и отец и сын. — Из его памяти до сей поры не могли улетучиться сцены мерзкого разврата, свидетелем которых он невольно стал, находясь в полутьме укрытия в разрушенной часовне. — Я полагал, что на свете осталось мало такого, что могло бы меня возмутить до последней степени, но, видно, ошибся.

— Семейство Летчуизов и их извращенные прихоти не должны вас занимать, если только они не служат препятствием на пути осуществления задуманного вами.

Конечно, Вон Тель прав. И все же Джеймс чувствовал, как каменеют мускулы его лица. Селину они не посмеют и пальцем тронуть! Вон Тель, видно, думал о том же:

— Мистер Иглтон, я уверен, вы заинтересованы в том, чтобы не допустить превращения мисс Селины в жертву извращенных сексуальных вкусов мистера Бертрама и мистера Персиваля Летчуизов. Хотя бы по той причине, что в обозримом будущем вы рассчитываете, что она пригодится вам самому для достижения определенных целей.

— Вон Тель, я полагаю, дальнейшее обсуждение этой темы бессмысленно. Будь добр, пригласи Лиам. — Вон Тель переминался с ноги на ногу. — Что еще?

— Она ведь особа весьма своенравная и упрямая. А вы для этого юного существа — центр вселенной.

Джеймс и сам это знал. И все же с ее своеволием необходимо покончить.

— Лиам уже не ребенок. Нельзя больше терпеть ее зловредные выходки!

— Джеймс, наша Лиам — нежное и юное создание.

— Ерунда! Я не собираюсь ее обижать. Так что позови ее, сделай милость.

Но думал он не о Лиам. Из ума не шла Селина, ее золотистая медвяная сладость, мягкость и такое милое доверие к нему, которое позволило ей отдаться ему в руки. И при этом сохранить веру, что она остается хозяйкой положения и контролирует свою маленькую, хрупкую судьбу. В ее представлении он — верный друг, который обязался ее скомпрометировать, чтобы расстроился ее намечаемый брачный союз с тем грязным нечестивцем Летчуизом…

Тихий щелчок возвестил, что дверь распахнулась и закрылась. Джеймс закусил нижнюю губу и повернулся, чтобы взглянуть на Лиам. Она стояла возле дивана и водила пальчиками по спинке, в совершенстве подражая какой-нибудь высокородной английской девице, которая специально разучивает свои уловки для приманки желанного кавалера. Он едва справился с желанием расхохотаться и сказал:

— Я очень недоволен тобой. — Раскачивая маленькими бедрами в манере, какой позавидовала бы сама прекрасная леди Анастасия, она, жеманно семеня ногами, вышла из-за дивана и молча устроилась на подушках. — Объясни мне свое поведение!

— Господин мой, не намокло ли под дождем ваше платье?

— Не пытайся отвлечь мое внимание!

— Господин мой, вы как будто сердитесь? — Она потупилась. — Я стараюсь избегать разговоров с сердитыми людьми!

— Мисс, не испытывайте моего терпения. Да как ты смеешь вмешиваться в мои дела! — Она лишь свесила голову на грудь. — Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? — Она скрестила руки и сунула ладошки в рукава. — Лиам!

— Это был такой малюсенький паучок! — Она пустила в ход самые милые и нежные интонации. — Девушка с характером вообще не сочла бы его за паучка!

— Лиам! Мое терпение лопнуло! У меня не остается выбора, кроме как…

— Кроме как… Что? — Она с вызовом подняла подбородок, и на ее лице обозначилась дерзкая, своенравная улыбка. — Я просто устроила испытание. Как же она повела себя? Закричала? Стала еще более мертвенно-бледной, чем обычно? Не так ли? Теперь-то вы видите, какую ошибку совершаете!

— Ты, значит, посадила паука на блюдо, хотя тебе было прекрасно известно, что мисс Годвин его откроет! Причем вовсе не крошечного, а огромного безобразного паука, такого, что, ясное дело, до ужаса перепугает любую юную леди.

Лиам вся подобралась:

— Только не меня! Испугаться может только глупое, мелкое, хныкающее ничтожество, заявляющее, что ожидает от своего будущего мужа гарантий от появления в ее спальне подобных «чудовищ».

— Значит, ты еще и подслушивала?

— Да, я слышала достаточно, чтобы понять: вас надо оградить от подобных бесцветных ничтожеств.

— Я не намерен обсуждать с тобой мисс Годвин.

— Отчего же? Или вы боитесь, что я открою вам глаза!

— Итак, ты вовсе не чувствуешь себя виноватой?

— Нет, не чувствую. — Она еще выше вздернула подбородок. — Я даже довольна: теперь вы сами видите, что эта особа для вас совсем не годится. Вам нужна сильная женщина…

В дверь постучали, и Джеймс, не повернув головы и продолжая смотреть на Лиам, пригласил:

— Войдите. Вот что, Лиам, ты будешь делать то, что тебе говорят. Впредь изволь уважать мои пожелания. И не забывай свое место!

Сложив ладошки, она с напускной покорностью стала перед ним на колени.

Нет, эта девица просто неисправима! Она слишком хорошо знает, что дорога ему как любимая сестра. И умеет так к нему подольститься, что он тут же забывает свое дурное настроение. Между тем Лиам, склонив голову, прикоснулась лбом к его сапогам:

— Чего бы мой господин ни изволил пожелать, я к его услугам.

— Мистер Иглтон!

При звуке голоса Вон Теля Джеймс круто повернулся. На пороге стояли Дейвид и Селина. Визитеры не сводили пристального взгляда с Лиам, которая распростерлась на полу в позе полного повиновения.

Глава шестнадцатая

— Мистер Иглтон! — повторил Вон Тель, выступая вперед. — К вам с визитом достопочтенный мистер Талбот и мисс Селина Годвин.

— Проклятие! Мне известно, кто они такие! — Джеймс с яростью посмотрел на девушку, которая лежала у его ног — Лиам! — произнес он самым жестким тоном, какой сумел изобразить. — Если ты понимаешь, в чем для тебя заключается добро…

— Прекратите, сэр! — Голос Дейвида звучал требовательно и строго. — Как назвать ваше поведение? Унижать и отчитывать такое беззащитное юное создание!

Лиам еще ниже склонилась к ногам Джеймса.

Селина вдруг осознала, как же высок и мужествен Дейвид. Таким красивым, таким неистовым она его прежде никогда не видела. А он между тем продолжил:

— Сэр, визит к вам не имеет ничего общего с моим призванием священника.

Джеймс отбросил назад полы темно-синего сюртука и подбоченился.

— Приятно слышать, мистер Талбот. — Селина встретила взгляд его серых глаз и заметила, что они потемнели почти до черноты под наплывом каких-то бурных чувств, которые, казалось, разрывали его душу. Он был великолепен! — Не удручает ли тебя, Селина, то, что ты видишь? — Его слова звучали вызовом. — Мне хорошо известно, что грязь вызывает у тебя отвращение. — И он указал на свои забрызганные сапоги и бриджи. А она подумала: только бы не покраснеть от замешательства и смущения!

— Послушайте, Иглтон! — Дейвид твердыми шагами сократил расстояние между собой и владельцем дома. — Возможно, в ваши понятия о достойном поведении входит запугивание слабого пола. Но в мои понятия это не входит!

Джеймс набрал побольше воздуха в легкие, грудь его раздалась. Это не могло не вызвать в памяти Селины чувство, что она попала в западню. Она закрыла глаза…

— Селина? Вам дурно?

Услышав вопрос Джеймса, она открыла глаза.

— Вовсе нет. Меня переполнили эмоции.

— Переполнили?

Неужели он не переживает таких же чувств, как она? Разве нужны слова после тех мгновений, что они пережили вместе?

— Мистер Иглтон! Не распорядиться ли насчет угощения?

Джеймс повернулся к Вон Телю:

— В мои лично намерения входит угоститься хорошей порцией виски. Если наши гости захотят ко мне присоединиться, налей и им. И, пожалуйста, забери отсюда Лиам. Наконец Джеймс обратил внимание на Дейвида: — Скажите, чего вы желаете, мистер Талбот. Виски? Или, может быть, крепкие напитки в столь ранний час — слишком земное угощение для того, кто посвятил себя служению Богу?

— Ваше поведение, сэр, нетерпимо, — заявил Талбот. — Впрочем, иного я и не ожидал. Ни мисс Селина, ни я не желаем чем-либо угощаться в вашем доме!

Все оборачивалось так плохо, что Селина попробовала поправить положение с помощью своей жизнерадостной улыбки.

— Я надеюсь, вы нас извините, Джеймс, что мы ворвались в ваш дом таким образом. Дейвид не собирался долго задерживаться в Лондоне, и мне не хотелось, чтобы он упустил шанс повидаться с вами.

— По какой причине?

Селина напряглась, и ее бросило в жар. Она никогда не видела Джеймса в подобном состоянии и не знала, что ответить. Дейвид беспокойно задвигался на месте.

— Идея визита к вам принадлежит мне, Иглтон. У меня есть намерение задать вам несколько вопросов.

— В самом деле? — На худощавом лице Джеймса заходили желваки. — Вон Тель, уведи же наконец Лиам!

Маленькая фигурка в красном приподнялась ровно настолько, чтобы обвить руками ноги Джеймса и прислониться лицом к голенищам его сапог.

— Просто невыносимо! — пробормотал Дейвид. — Дух этой бедняжки совсем сломлен!

— Боже мой! — Джеймс поднял глаза к небу.

— Джеймс, я не могу взять в толк, что вызвало у вас эту… вспышку темперамента. — Селина гордо выпятила подбородок. — Это совсем на вас не похоже — вести себя негостеприимно. Если бы я только могла предположить такое, то не явилась бы в ваш дом вообще… — «Вспышка темперамента», «негостеприимно», — повторял про себя Джеймс. — Я полагала, будет так мило, если два моих самых лучших друга повстречаются. И потом…

Что-то в холодном взгляде, в каменном лице Джеймса заставило ее замолчать. Он совсем переменился, она таким его никогда не видела. Неужели он отказался от своего решения помочь ей?

— Джеймс, если это вас больше устроит, мы немедленно уходим! — В ее голосе тоже зазвучало раздражение.

— Но мы это сделаем только после того, как я закончу дело, ради которого я сюда пришел, — заявил Дейвид.

— И скоро мы услышим, что это за дело? — спросил Джеймс. В его голосе чувствовался глубокий сарказм. Он опять посмотрел на Лиам. — Будьте добры, мисс. Поднимитесь на ноги.

— Это совершенно невыносимо! — сказал Дейвид, бросая взглядом открытый вызов Джеймсу, он наклонился над Лиам и тронул ее за плечо неловким движением руки. — Ладно, малютка, я постараюсь сделать так, чтобы тебе не причинили вреда.

— Боже милостивый! — Джеймс посмотрел на Вон Теля, который пожал плечами и с поклоном удалился из комнаты. — Просто великолепно. Чертовски мило. Попал в осаду в собственном доме, и меня покинули.

Селина надула губки:

— Джеймс, вам надо бы следить за своей речью. Особенно в присутствии особы столь юной и невинной, как Лиам. — Его смех ошеломил Селину. — Как вам не стыдно, Джеймс!

Он передразнил:

— «Как не стыдно, Джеймс!» У меня такое впечатление, что я забрел в театр, где дают плохую пьесу.

— Скажите лучше, что означала ваша вчерашняя поездка за город вместе с Селиной? — спросил Дейвид, в то время как его длинные изящные пальцы покоились на плече Лиам.

Джеймс через голову Дейвида посмотрел прямо в глаза Селине. Она тихонько отрицательно помотала головой. Джеймс крепко сжал губы, но ей показалось, что выражение лица у него несколько смягчилось.

Что-то бормоча про себя, Дейвид пытался приподнять и поставить на ноги Лиам. Лица девушки не было видно, поскольку она еще плотнее прижалась головой к ноге Джеймса.

— Ну хватит, хватит, моя дорогая. Позволь мне помочь тебе! — Дейвид осторожно и нежно разжал пальцы Лиам и поднял ее на ноги. Она выпрямилась во весь свой небольшой рост. Священник повернул ее лицом к себе. — Позволь мне… — Он не мог отвести глаза от прекрасного личика Лиам, которая смотрела на него снизу вверх… Пролетели секунды. Немало секунд…

— О чем это вы меня допрашивали, Талбот? О моей вчерашней попытке похитить мисс Селину?

— Джеймс! — Селина шагнула к нему, но он лишь чуть кивнул ей.

— Она была без сопровождения, — несколько туманно выразился Дейвид.

— В самом деле, — согласился Джеймс. — Совершенно без всякого сопровождения, и несколько часов.

Селина прижала руку к сердцу. Все происходило совсем не так, как она ожидала. По ее сценарию, Джеймс сообщает родителям Селины, что она стала жертвой соблазнителя, и ее отправляют домой в графство Дорсет. Родители навсегда вычеркивают из памяти возможность брака с Летчуизом. Селина забывает это ненавистное имя. Роль для Дейвида здесь совсем не предусматривалась.

— В отсутствие мистера и миссис Годвин и поскольку от ее имени не может выступать иное ответственное лицо мужского пола, моим долгом является гарантировать защиту безопасности мисс Селины, — заявил Дейвид.

— Восхитительно! — сказал Джеймс. Он одарил Селину улыбкой, поднес пальцы к губам и послал ей воздушный поцелуй — прямо через головы Дейвида и Лиам, которые даже не заметили его жеста.

— С вами все в порядке, моя дорогая? — спросил Лиам Дейвид, склоняясь над ней, чтобы получше рассмотреть ее личико, словно он уже и так не был к ней достаточно близко.

Она быстро кивнула, и ее косички, собранные в узел, рассыпались по спине. Лиам проговорила чистым и ясным голоском:

— Я была в некотором смятении, сэр. Я вызвала недовольство моего господина Джеймса, и он меня отчитывал вполне заслуженно.

Дейвид прикусил нижнюю губу. Он был выше Лиам на целый фут, широкоплеч и гибок, и на фоне этого хорошо развитого мужчины она выглядела еще более хрупкой и красивой, еще более привлекательной.

Селина переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула. Какая же она пустоголовая гусыня! Просто Дейвид с симпатией реагирует на это существо, которое, по его мнению, нуждается в его помощи. Он ведь всегда так поступал в подобных случаях.

— Никто никогда не смеет вас отчитывать! — заявил священник Лиам тихим голосом. — Не должен!

Селина посмотрела на Джеймса. Тот внимательно вглядывался в Дейвида и Лиам с видом человека, полностью поглощенного этим занятием.

— Впредь, с этой минуты и до приезда ее родителей, мистер Иглтон, вы должны консультироваться со мной прежде, чем приближаться к Селине, — заявил Дейвид, но было заметно, что мысли его о чем-то другом.

— Или же снова прибегать к похищению! — Джеймс хитро посмотрел на Селину.

— Я решительно настаиваю! — Дейвид взял в свою большую ладонь обе руки Лиам, а другой — потрогал ее за щечку. — Лиам? Нет ли у вас желания сказать мне что-либо? Не мог бы я что-то устроить для вас прямо сейчас?

— Может быть… Нет, нет… Благодарю вас. — Она потупилась. Косички у нее теперь совсем расплелись, разметались вокруг лица и плеч черной шелковистой волной, которая скатилась ниже талии.

— Гм… Дейвид, — сказала Селина неуверенным тоном, — не пора ли нам возвращаться домой?

— Вы уверены, Лиам? Совсем ничего? — То, чему она сейчас была свидетельницей, весьма удивило Селину. Достопочтенный Дейвид Талбот стоял совершенно ошеломленный и восхищенно пожирал глазами домоправительницу Джеймса. Ясно: он покорен этой женщиной-чужеземкой! Селина почувствовала, как у нее задрожали руки. Что она натворила, какие силы бездумно привела в движение!

— Я очень довольна моим господином Джеймсом, — заявила Лиам таким тихим и нежным голоском, что его едва услышали. — То, чему вы явились свидетелем, было глупым ребячеством, и я сама в этом виновата. — Она повернулась к своему хозяину и повелителю: — Я ведь способна действовать всем на нервы. Со мной бывает весьма трудно, не так ли? — Растерявшийся Джеймс не сумел скрыть удивления. — Вот видите, — заявила Лиам, — порой очень даже необходимо устраивать мне головомойку!

— Нет! Это никогда не должно повториться! — с жаром сказал Дейвид и повернулся к Джеймсу: — Если вы позволите себе обращаться с этой юной леди менее чем с величайшей заботой, вам придется иметь дело со мной, сэр. Я, кажется, ясно выразился?

Селина даже слегка ахнула:

— Дейвид, знай меру.

— Не бойтесь, — сказал Джеймс. — Я уверен, что наш слуга Божий не будет прибегать к насилию, защищая предмет своего обожания!

Дейвид был снова полностью поглощен Лиам.

— Вы, моя милая, находитесь здесь по доброй воле?

— О да! — Ее бездонные черные очи перебегали с Дейвида на Джеймса и обратно. Селина обратила внимание, что когда взгляд китаянки останавливался на Дейвиде, то выражение преданного обожания исчезало и сменялось каким-то иным. Между тем Дейвид, казалось, сообразил, что слишком долго удерживает в своей руке пальчики Лиам, и отошел, выпустив ее ручки.

— Нам пора уходить! — провозгласил он.

Лиам с опущенной головой прошла вперед, чтобы проводить гостей в прихожую. Дейвид двинулся за ней по пятам, на его лице было заметно напряжение. Когда Селина готовилась шагнуть к выходу, Джеймс удержал ее за локоть.

— Ты, Джеймс, сегодня вел опасную игру! — заявила она резким тоном. — Если бы Дейвиду стали известны мои замыслы, он, без сомнения, сделал бы все, чтобы их расстроить.

Джеймс притянул ее к себе.

— Да он даже ничего не слышал из того, что я ему говорил!

— Ну, в этом нет твоей заслуги.

Не спуская глаз с ее губ, он еще ниже склонил к ней лицо.

— Нет, моя золотая дева, это была сама судьба!

Услыхав звуки тихой беседы, что доносились из холла, Джеймс мягко коснулся губами губ Селины, затем нежно провел языком внутри ее рта. Она глубоко вздохнула и позволила векам своих глаз сомкнуться.

— Я обнаружила некоторые любопытные детали, касательно всего этого… — В порядке эксперимента она повторила своим языком все то, что проделал Джеймс, и стон, который у него вырвался, еще сильнее возбудил ее. Он все же нашел в себе силы спросить:

— Какие детали? Детали чего?

— Относительно того, как возникают все эти страстные ощущения. — Она прижалась к его телу и положила пальцы в ложбинку между его бедер, пониже живота. — Относительно нежных взглядов и прикосновений. Что порождает подобные ощущения и как именно.

Оказывается, совсем не трудно так раздвинуть пальцы, очень одаренные, как говорят, пальцы, чтобы они смогли круговыми движениями массировать его напрягшийся живот. Джеймс опять застонал.

— Ты меня совсем с ума сведешь! — прошептал он ей в самое ухо. — И при этом даже не представляешь себе, что ты вытворяешь!

— О нет! Я знаю, — запротестовала Селина. — Я теперь все знаю про эти вещи.

Слегка улыбаясь, он приложил к губам палец.

— Последуем за твоим защитником и моей домоправительницей, пока они не спохватились и не начали гадать, куда же мы запропастились.

— Конечно. — Ощущая тяжесть во всем теле, Селина отстранилась от него. Ей ничего так сильно не хотелось сейчас, как остаться с ним наедине.

— Ты будешь на празднике в субботу? Там мы и встретимся.

Селину обуял испуг:

— Я не убеждена, что мои родители не вернутся до этого времени. И я подумала, не наступило ли время заняться… тем, о чем мы с тобой условились?

Джеймс отрицательно покачал головой:

— Мы ведь договорились, Селина, что относительно этого дела я сам буду принимать решение. — Он проводил ее до двери. — Нам надо больше времени. Я тебе дам знать, когда приду к заключению, что настал подходящий момент.

В холле у выхода из дома они остановились, и Селина почувствовала крепкое пожатие руки Джеймса.

— Благодарю вас, Лиам, — произнес Дейвид. — Так вы не забудете?

— Я не забуду. — Девушка поклонилась. — Не забуду никогда.

Тут Селина ощутила, что у нее сердце замерло в груди: ее друг детства, которому раньше было некогда заниматься сердечными делами, осторожно погладил Лиам по голове и поднес к губам прядь ее волос. На миг Дейвид закрыл глаза и позволил локону возвратиться на щеку Лиам. Джеймс едва слышно что-то пробормотал.

— Что ты сказал, Джеймс?

— Я сказал: «Три тысячи чертей», — прошептал он. В его голосе звучало бешенство.

Глава семнадцатая

— Знаешь, Летти, я думаю, нам лучше вернуться домой.

— Не выдумывай, Селина! На тебя смотрят! Если ты ускользнешь отсюда, разговоров не оберешься!

В холле особняка Кастербриджей царила ужасная давка и сумятица — на прием явился весь лондонский свет. Девушка боялась, что вот-вот упадет в обморок от жары. Впрочем, не только — она была совершенно потрясена роскошью и великолепием всего, что ее окружало.

На возвышении, покрытом дорогим бархатом, располагался струнный квартет. Музыканты прилежно склонились над инструментами, но музыки почти не было слышно, только изредка сквозь шум прорывались отдельные музыкальные пассажи.

Под напором вновь прибывших гостей толпа понесла Селину и Летти в сторону главной лестницы, что вела наверх.

— Прочь сомнения, Селина, все равно теперь нам отсюда не выбраться, — сказала Летти, хмуря брови.

Селине очень нравилось, как сегодня вечером выглядела ее компаньонка. Платье из красно-коричневой ткани служило прекрасным дополнением к ее темным волосам и черным глазам. По покрою оно было слишком строгим для Селины; его приобрели почти даром у подруги леди Изабел, которая с радостью с ним рассталась за символическую цену (она его ни разу не надела, поскольку цвет был ей не к лицу). На Летти новый наряд смотрелся чудесно.

Сама Селина была в очаровательном розовом атласном платье, ранее тоже принадлежавшем леди Изабел. Только теперь оно было отделано фестонами из бельгийских кружев и украшено кружевным же гофрированным воротником, все это Селина сумела подобрать в тон.

Они вступили на нижние ступени парадной лестницы. Селина проследила взглядом, как она поднималась вверх, затем разветвлялась надвое, чтобы выйти на круговую галерею второго этажа.

— Как величественно!

— Да, действительно, — согласилась Летти. — Зеленые стены и белая лепнина великолепны. Какой тонкий вкус!

Селина схватила Летти за руку, сжала ее.

— Столько гостей, а мы не знаем здесь ни души! Во всяком случае я пока не вижу ни одного знакомого лица.

— Значит, надо просто хорошо повеселиться, — промолвила Летти, глаза которой так и сияли. — Будет о чем поговорить, когда возвратимся в Дорсет.

— Мисс Фишер? — Низкий мужской голос очень ясно произнес имя Летти, и обе женщины обернулись, чтобы узнать, кто же следует за ними по лестнице. Заметить мистера Вон Теля было несложно даже в густой толпе: на приеме его необычный костюм почему-то казался одновременно и уместным, и совершенно вызывающим.

Летти улыбнулась, пытаясь подать ему руку, которую, однако, тут же оттолкнул какой-то шумливый шалопай, бывший уже сильно навеселе. Заливаясь грубым смехом, он тащил вверх по ступеням женщину средних лет в ярко-красном платье с бисером. Вон Теля на какое-то время поглотила толпа. Но вскоре случилось чудо: перед Селиной и Летти открылось свободное пространство и они услышали голос Вон Теля:

— Пожалуйста, ступайте наверх, мисс Годвин и мисс Фишер!

Летти и Селина подчинились. Вон Тель торжественно шествовал позади них с растопыренными руками, заставляя других гостей обходить и его, и тех, кого он ограждал таким образом.

На верхней площадке лестницы он спросил официальным тоном:

— Куда бы вы пожелали пройти?

— Ну… — У Селины прервалось дыхание. — Я бы хотела прямо домой, но…

— О, вы бы сильно разочаровали известных вам лиц, если бы не почтили своим присутствием этот прием.

— Каких лиц? — спросила Селина, хотя отлично представляла, кого именно он имеет в виду. Просто ей хотелось, чтобы Вон Тель произнес имя Джеймса.

Глаза Вон Теля превратились в узенькие щелочки. Это он так улыбается, подумала Селина. А он поклонился Летти и спросил:

— Мисс Фишер, вам нравится Лондон?

— Зовите меня Летти.

— Мне показалось, Летти, что вы скучаете по сельской местности.

На этот раз ошибиться было невозможно: он улыбался.

— Да, я скучаю по деревне, — заявила Летти и довольно долго вглядывалась в его лицо, прежде чем добавить: — Селине надо было бы засвидетельствовать почтение хозяину дома.

— Ах, нет! — возразила Селина.

— О, да! — сказала Летти. Она наклонилась к самому уху Седины и прошептала: — Чем чаще будешь встречаться с достойными молодыми людьми, тем больше у тебя появится шансов для… Ты лучше меня знаешь, для чего.

Если бы только Селина могла полностью посвятить Летти в свои секреты, рассказать о договоренности с Джеймсом!.. Тут Летти решительно прервала ее размышления, мягко подтолкнув вперед.

— Нам надо разыскать маркиза.

— Но я ведь никогда с ним не встречалась. Он, может быть, очень страшный!

— Он вовсе… — Вон Тель покашлял, прочищая горло. — Я имел возможность наблюдать за маркизом Кастербриджем, и он мне показался весьма любезным человеком. Сейчас он в большом бальном зале, позвольте мне проводить вас туда. — И он стал ловко прокладывать дорогу дамам, двинувшимся за ним по пятам.

— О-о! — Селина замерла у входа в громадную комнату, уставленную накрытыми к ужину столами. — Посмотри, Летти, ты когда-нибудь… Нет, ты такого никогда не видела. На каждом столе — разноцветные фонтанчики! Попугаи на золоченных насестах! О, Летти, а там, в центре зала, — настоящий бассейн!

— Хотите подойти поближе, мисс Годвин? — Он повел их мимо столов, уставленных многоярусными серебряными блюдами с горами экзотических фруктов и золотыми тарелками с деликатесами — названия многих из них даже не были известны Селине. Толпившиеся у столов гости толкались, обменивались громкими репликами по поводу различных кушаний, которые поглощались ими в невероятных — до неприличия — количествах.

— Наконец-то мы добрались! — выдохнула Селина.

Бассейн имел вид громадной морской раковины, лежавшей на белом песке. Над голубой водной поверхностью поднимался теплый ароматный пар.

— Посмотри, настоящая русалка! — любуясь живой скульптурой, Селина прижала ладони к щекам.

— Поддельная русалка на фальшивом утесе! — заявила Летти с явным неодобрением. — На ней нет ни клочка одежды, я бы сказала, это весьма непристойно. — Она отвернулась.

Селина была вынуждена последовать ее примеру. Но прежде внимательно рассмотрела довольно полную фигуру русалки, которая разлеглась на ярко-зеленой скале. Длинные локоны белокурого парика спускались на груди, не особенно скрывая ее прелести внушительных размеров. И решила, что ей все это ужасно нравится, включая и серебристый русалочий хвост.

— Теперь, Летти, я очень рада, что нахожусь здесь. А ведь чуть было не пропустила этот единственный настоящий праздник, на который смогла получить приглашение.

Они двинулись дальше, и красота столовой померкла перед пышным великолепием большого бального зала дворца Кастербридж. На верхней площадке широкой, плавно изгибающейся лестницы перед Селиной и Летти склонил голову мажордом с благородной внешностью, в белом парике, в золотистой ливрее, белых атласных коротких штанах и чулках белого шелка. Летти назвала имя Селины, и мажордом громко повторил его.

— Как глупо, — сказала Селина, — все равно ведь никто ничего не слышит.

Однако она ошиблась. Мгновение — и возле нее возник маленький бесцветный человечек в ничем не примечательном вечернем костюме.

— Добрый вечер, мисс Годвин! Я провожу вас к маркизу, сюда, пожалуйста, — произнес человечек. — И вы тоже, мисс Фишер. — И он проворно и ловко заскользил среди групп пышно разодетых гостей, которые располагались в стороне от танцующих пар.

— Кастербридж еще не забыл, как надо устраивать запоминающиеся праздники, — услышала Селина. Эту фразу произнес импозантный мужчина, обращаясь к стоявшей рядом даме. Когда леди наклонилась в сторону своего собеседника, на ее голове закачался целый султан голубых перьев, усыпанных бриллиантами. Пряча лицо за веером, дама ответила:

— Мой дорогой, нынешний прием не просто памятное событие, это гвоздь всего сезона. И можно лишь гадать о причинах столь пышного приема, ведь маркиз Бог весь с каких времен носа не кажет в Лондон и не участвует в светской жизни.

Ненавязчиво, но с твердостью человечек, что был их гидом, проложил дорогу через толпу, и вот уже Селина стояла перед высоким мужчиной с выразительной внешностью и здоровым загорелым лицом. Она не преминула обратить внимание на впечатляющий покрой его вечернего костюма, украшенного сверкающим орденом на широкой голубой с золотом ленте. Рядом с ним стояла чрезвычайно красивая брюнетка.

— Добрый вечер!.. — Прошло несколько секунд, прежде чем Селина поняла, что слова, произнесенные этим достопочтенным джентльменом, обращены именно к ней.

— Я… — Тут она почувствовала легкое касание чьей-то руки у себя на талии.

— Добрый вечер, милорд! Позвольте представить вам мисс Селину Годвин. — Твердый голос Джеймса прозвучал достаточно громко, и среди находившихся рядом гостей наступило молчание. Он слегка подтолкнул ее вперед. — Мисс Годвин — Огастес, третий маркиз Кастербридж.

Справившись со своим смущением, Селина склонилась в низком реверансе и очень удивилась, когда маркиз с белоснежной гривой волос быстро подскочил к ней, взял ее руку и заставил выпрямиться.

— О, из семейства Годвинов! Так-так. — Маркиз улыбался, но в его голубых глазах сквозил холод.

— Мисс Годвин впервые выезжает в свет, — вставил безликую фразу Джеймс, и Селине захотелось набраться храбрости и взглянуть ему в лицо. Вместо этого она улыбнулась и опустила ресницы, как предписывают правила хорошего тона в книге, которую она изучала вместе с Летти. — Мисс Годвин из Дорсета. Надеюсь, вам известна ее семья — Годвины из поместья Найтхед?

Селина остро чувствовала крепкое прикосновение пальцев Джеймса к ее боку и поэтому едва услышала, как маркиз кратко бросил:

— Конечно. Добро пожаловать, мисс Годвин! Надеюсь, вам понравится наш маленький прием. — Среди окружавших их гостей прокатилась волна оживления. — Где вы остановились в Лондоне, мисс Годвин?

Селина поразилась, что маркиз решил уделить ей еще какое-то время.

— В доме на Керзон-стрит, милорд. — Рука Джеймса помешала снова ей сделать реверанс.

— А ваши родители? Они, конечно, с вами в Лондоне?

— Мы ожидаем их сюда в ближайшее время. — К своему немалому смущению Селина обнаружила, что на нее со всех сторон устремлены любопытные взгляды. — Моя мама не очень хорошо себя чувствовала и должна была отложить выезд в Лондон.

— Весьма сожалею об этом. — Маркиз кашлянул, словно прочищая горло. — Ну что ж, сын моего старинного друга проявляет хороший вкус, выбирая себе друзей. — Не понимая, о чем идет речь, Селина вежливо продолжала смотреть на маркиза. — Джеймс Иглтон — сын моего старейшего и самого дорогого друга… Алджернона Иглтона, ныне, к моей скорби, покойного. — Маркиз действительно казался опечаленным.

— Я очень сожалею, — пробормотала Селина.

Леди, стоявшая рядом с маркизом, тронула его ручкой веера:

— Милорд, вы, конечно, имели в виду Альфонса Иглтона, не так ли?

— Э-э, конечно. Именно так я и сказал: Альфонс. Дорогая моя, — обратился он к Селине, — это Сибил, графиня Лафоге, свет моих очей. Даже если она уделяет мне лишь толику своего драгоценного времени — за счет многочисленных поклонников и обожателей, — это главная радость жизни старого человека. — Леди очаровательно заулыбалась и снова похлопала маркиза веером по руке. — Но вернемся к Джеймсу. Иглтоны из Камберленда — прекрасное семейство.

Графиня Лафоге опять внесла поправку:

— Я полагаю, вы имеете в виду Иглтонов из Нортумберленда.

Слегка раздражаясь, маркиз поджал губы:

— Да, как я и говорил, Иглтоны из Нортумберленда — достойнейшая фамилия.

— Хотел бы сообщить вам, сэр, — вмешался знакомый уже мужской голос. — Вы наверняка не знаете, что адресуете свои слова юной леди, которая выступает как законодательница новых порядков в нынешнем светском сезоне.

Роланд, виконт Итбери, который до сей поры держался в тени за спиной более крупного джентльмена, вышел на передний план, под руку с Беатрисой Арбутнотт. Беатриса одарила Селину ослепительной улыбкой, а пальцы Джеймса успокаивающе нажали на ее талию.

— Это замечательное развлечение! — заявила Беатриса, пока Селина с изумлением разглядывала хорошо знакомое ей зеленое платье, в котором красовалась теперь эта девушка. — Вы такая умница! — И, обращаясь к маркизу, она пояснила: — Селина убедила нас больше думать о тех, кому в жизни не повезло так, как нам. Приобретая платья, которые уже раз надевали, мы можем собирать средства на благотворительность!

— Наметили ли вы какой-либо конкретный объект для нашей благотворительности? — спросила она, обернувшись к Селине.

— Да, конечно. В ближайшее время с вами свяжутся по поводу всех деталей.

— Замечательно! — произнес девичий голос. — Как раз то, что требуется. Славное призвание у этой Селины!

Рыжие волосы леди Дафни Деклэр не очень-то шли к ярко-малиновой оторочке на белом платье, в котором была на рауте у Арбутноттов Изабел Прентергаст. Селина удивилась было, почему этот наряд не был предложен ей для покупки. Но тут же поняла: Изабел посчитала, что леди Дафни окажется менее разборчивой покупательницей и будет меньше торговаться…

Маркиз громко захохотал и похлопал Джеймса по плечу:

— Ну, Джеймс, твоя юная леди, оказывается, весьма предприимчива. Ты, мой мальчик, — вылитый отец! Он всегда умел находить друзей с самыми неожиданными идеями. Селина почувствовала, что ее щеки заливает румянец. Она впервые оказалась в центре внимания столь высокородных особ!.. И надо же так случиться, что именно в этот миг торжества она услышала прямо над ухом отвратительный голос, от одного звука которого по ее коже побежали мурашки.

— Селина, как поживаешь, дорогая малышка!

— Хорошо. Благодарю вас, сэр, — ответила она, оборачиваясь к Бертраму Летчуизу и с отвращением лицезрея его жирные лоснящиеся щеки, жиденькие бесцветные волосы и маленький красный ротик с мокрыми губами.

— Ты прекрасно выглядишь, моя сладкая! Очень и очень славно! — Глаза, в которых не было никакого выражения, обежали ее с ног до головы, он облизнулся. — Может, прогуляемся на террасе? — предложил Летчуиз, придвинувшись к лицу Селины так близко, что стала видна сеточка красных сосудов на его носу и щеках. — Персиваль упомянул о… э-э… инциденте в тот вечер. Очень опрометчиво так поступать. Особенно девушке в твоем положении.

Оглянувшись, Селина заметила роскошную женщину с золотисто-каштановыми волосами, которая вела разговор с Джеймсом. Дама буквально пожирала обожающими глазами своего собеседника, глядя на него поверх веера из белых кружев, который выглядел как дополнение к кружевному корсажу платья. А как великолепен был сам бюст под этим прикрытием!

— Ты слышала, что я сказал, Селина? — произнес раздраженно Летчуиз скрипучим голосом, с хрипом, словно от тяжелой одышки.

— Да, — ответила Селина, стараясь не повышать тона. — А какое такое мое положение вы имеете в виду, мистер Летчуиз?

— Полагаю, отец известил вас о достигнутом между нами соглашении? — в углах его рта пузырилась белая слюна.

В полном отчаянии Селина шагнула было в пределы досягаемости крепких рук Джеймса, но жирная толстая рука Летчуиза легла ей на запястье.

— Селина, ваше участие в событиях сезона имеет единственную цель — избавить вас впоследствии, когда мы с вами несколько позже… э-э… от глупых женских сожалений по поводу утраченных якобы возможностей…

Селина почти не слушала его. Она мечтала: хорошо бы сейчас оказаться вместе с Джеймсом далеко отсюда, где не будет ни этой соблазнительницы с золотисто-каштановой гривой, ни гадкого Бертрама Летчуиза!

— …Очень скоро ты поймешь, как тебе повезло, дорогая, что ты попалась на глаза зрелому и опытному человеку. — Летчуиз выпятил губы и проникновенно продолжил: — Давай отойдем в сторонку. Твоя репутация не улучшится, если ты и впредь будешь водить компанию с этим молодым повесой! До моих ушей доходит, что все танцовщицы и ветрогоны Лондона молятся на этого молодчика. Конечно, тебе не стоит пополнять список его пустоголовых обожательниц!

Селина отнюдь не считала Джеймса сорвиголовой, а себя — пустоголовой.

— Вы употребляете чересчур резкие слова, — заявила она Летчуизу.

Тут маркиз очень кстати снова взял слово:

— Джеймс, леди Анастасия уверяет, будто ты пропадешь здесь, если она не будет повсюду сопровождать тебя на моем приеме!

— Это не совсем точные мои слова, Джеймс! — Леди явно нервничала: веер в ее руках то разворачивался, то складывался. Я лишь сообщила лорду Кастербриджу о нашем с вами соглашении — служить друг другу гидами на сегодняшнем восхитительном вечере.

Селина вся напряглась от этих слов, но в ее мысли вновь грубо ворвался Летчуиз:

— А сейчас мы отправимся танцевать! — объявил он, впиваясь кончиками пальцев в ладони Селины. Она похолодела, затем вся запылала огнем.

— Разве вы не собираетесь пригласить меня на танец? — сказала Джеймсу леди Анастасия.

— Конечно, мне бы очень этого хотелось, — ответил Джеймс. Он повернулся к Селине, посмотрел так, будто Бертрама Летчуиза рядом вообще не было, и добавил: — Однако мисс Годвин уже дала согласие на то, чтобы я был ее партнером в следующем танце. Мне представляется, что первые звуки вальса уже прозвучали. — Селина едва сумела изобразить на лице улыбку. — Итак, начнем, мисс Годвин?

— О да, конечно.

Летчуиз все еще держал ее за запястье. Теперь во взгляде Джеймса, устремленном на этого человека, горела острая, как клинок, угроза. И Летчуиз выпустил руку Селины. Она успела заметить, что на красной лоснящейся физиономии торговца мелькнула гримаса ярости, а пылающее негодованием лицо леди Анастасии укрылось за веером. И когда они с Джеймсом закружились в вальсе, Селина засмеялась. Красиво изогнутая бровь Джеймса поползла вверх.

— Ты находишь что-то смешное в том, как я танцую?

— Да нет же! — пролепетала Селина, — ты танцуешь чудесно. Мне просто не верится: я здесь, в этом зале, впервые танцую вальс.

— Наверное, все же ты раньше танцевала вальс — ты двигаешься прекрасно.

Они словно летели в такт музыке. Да разве можно было не вальсировать хорошо с партнером, который танцевал с таким изяществом и уверенной грацией! Она ощутила бьющую ключом радость. Пусть в самом воздухе, которым она дышала, ощущалась опасность возможной катастрофы! Несмотря ни на что она была способна смеяться!

— Ты выглядишь совершенно бесподобно! — сказал Джеймс. Его движения были быстрыми, уверенными, и ее ноги почти не касались пола. — Ты само совершенство, безупречный бриллиант, который сверкает подлинным блеском среди всей этой мишуры.

Лицо у Джеймса оставалось сумрачным, а Селина все больше таяла от блаженства.

— Все, что сказано вами, сэр, — лишь поэтическая метафора. Здесь полным-полно очаровательных дам.

— Однако никто из них не может соперничать с тобой, — сказал он, и его слова звучали настолько искренне, что ей захотелось поверить…

Селине никак не удавалось справиться с приступом веселья:

— Ты видел?..

— Видел ли я выражение лица Летчуиза? Ты об этом хотела спросить?

— Именно.

— Сердце этого человека вряд ли долго выдержит наплыв дурного настроения, — сухо заметил Джеймс. Гибкой элегантностью движений он напоминал чемпиона по фехтованию.

— Не менее велика опасность, что, пока мы беседуем, сердце прекрасной леди Анастасии тоже лопнет от ярости.

Она поскучнела. А вдруг из-за этой рыжей леди Джеймс откажет ей в том, что пообещал? Тогда она погибла!

— Отчего такая серьезность? — Джеймс продолжал кружить ее в танце. — Почему ты перестала смеяться? Расскажи, о чем твои думы?

Селина засмеялась. Может ли она быть с ним совсем откровенна? Но, видно, придется.

— Тот человек… Летчуиз сказал, что у него условлено… В общем, он ожидает, что…

Еще один вираж, и Джеймс ловко увел ее из круга танцующих — туда, где гости беседовали, собравшись группами.

— Пойдем со мной, Селина.

Взяв ее за руку, он помчался вниз по лестнице. Ей пришлось подобрать атласные юбки выше щиколотки, чтобы поспевать за ним.

Они выскочили на балкон, который нависал над холлом.

— Джеймс, куда же мы направляемся?

— Мы направляемся… — ответил он, ведя ее вдоль стен, что шли полукругом, пока не распахнул дверь и они не оказались в полутемной комнате, — …мы направляемся в такое местечко, где нам никто не сможет помешать.

— Джеймс! — Селина пыталась отпрянуть назад, но он улыбнулся, и она тут же оказалась в его объятиях.

Потом они продолжали идти в полумраке, словно духи ночи, вперед — к мигу блаженства и счастья. Его пальцы отодвинули в сторону деревянную панель в стене. Они оказались внутри какого-то помещения, и Джеймс вновь задвинул панель. Перед ними была винтовая лестница, ведущая наверх, откуда лился поток бело-голубого света. Джеймс подхватил Селину — легко, как пушинку, и начал подниматься по лестнице. Она обвила его шею руками.

— Пожалуйста, Джеймс, ты пугаешь меня. Куда мы идем? — В голубоватом свете его глаза казались совсем черными. — Джеймс!..

— Не волнуйся, милая. Скоро мы забудем, что на свете существует некий Бертрам Летчуиз.

Глава восемнадцатая

Его целью была комната на верхнем уровне башни. Продолжая держать Селину на руках, Джеймс медленным шагом обошел помещение, все стены которого были увешаны запыленными зеркалами в золоченых рамах.

— Здесь нас найти не смогут, — сказал он и почувствовал, как по телу девушки пробежала легкая дрожь.

— Почему? — спросила она, уткнувшись лицом в его шею.

— Потому что… — в его голове мелькнуло: осторожно, нельзя ей рассказывать, как он десятилетним мальчиком приходил сюда с отцом, который еще не ведал, что это будет их последний совместный визит во дворец. — Как ты слышала сама из уст маркиза, мой отец был близким другом семейства Кастербриджей. Отец обнаружил эту комнату много лет назад и, сохранив от всех это в тайне, лишь мне рассказал, как открывается та деревянная панель в стене.

Селина еще крепче обняла его за шею. Свои пальцы она погрузила в его волосы, прижалась лбом к подбородку. На миг Джеймс закрыл глаза и глубоко вздохнул: ему предстояло принять важное решение, так что лучше обойтись без эмоций.

— А теперь, моя золотая дева, продемонстрируй силу духа, которой, как мне известно, ты обладаешь. Расскажи о своих мыслях. — Он медленно спустил Селину с рук и поставил на каменный пол. Прижавшись к нему, она обвела глазами таинственную комнату, стараясь получше рассмотреть ее в лунном свете, лившемся из узких, высоко прорезанных окон, больше напоминавших бойницы.

— Как использовали эту комнату раньше, Джеймс?

Он коротко рассмеялся:

— Здесь было тайное убежище одной леди. — Его бабушка была мастерица сочинять необыкновенные и печальные истории для развлечения сына…

— Почему же здесь одни зеркала?

— Когда-то здесь повсюду были разложены подушки, из которых легко соорудить роскошное ложе. — Отец пересказывал Джеймсу эти легенды так убедительно, что они запоминались как вполне реальные события…

— Но зеркала, Джеймс, зачем они?

— Затем, что у нее была потребность видеть свое отражение. — Он произнес эту фразу, а сам думал: что будет теперь, когда» они остались наедине? Ему следовало раньше сообразить, что в башне у нее разгорится любопытство. — Дело в том, что эта леди понесла тяжелую утрату.

— Утрата заставляла ее смотреться в зеркала? — Селина расхаживала по комнате и в голубых лучах казалась Джеймсу каким-то неземным существом, сотканным из сияния и теней.

— Смотреться в зеркала ей было необходимо, чтобы вернуть уверенность в себе.

— А зачем ей надо было обязательно возвращать себе уверенность?

— Она отдалась одному мужчине, — сказал он спокойно и протянул вперед руку, чтобы коснуться щеки Селины. — Этот человек уверял, что любит ее и будет просить ее руки.

— Что же произошло потом, Джеймс?

Селина смотрела прямо в глаза собственному отражению. Так легко и просто было протянуть руку и погладить тыльной стороной пальцев ее нежную шею, потом плечо и ниже — до края оборок у выреза воротника. Это притворно скромное подобие кружевной косынки на ее груди вызывало у Джеймса страстное любовное желание. Эта девушка вполне созрела, размышлял Джеймс, она готова стать всем, что может пожелать настоящий мужчина. Он оторвался от стены и встал за спиной Селины. Их глаза встретились в отражении зеркала.

— Я привел тебя сюда не для того, чтобы пересказывать старинные предания. — Нет, не следует спешить с прикосновениями, надо продлить прелесть наблюдения, ожидания, предвкушения…

— Но мне так хотелось бы услышать, чем закончилась эта история.

— Ты это еще услышишь, — пообещал он. — Однако с рассказом можно повременить, нас ждут собственные дела. — Она закрыла глаза, а Джеймс принялся изучать ее лицо: было видно, как сильные чувства пробуждающейся страсти отражаются на его нежных чертах. — Ты очень молода, Селина. Может быть, слишком молода для тех решений, которые будешь вскоре вынуждена принимать.

— Решений? — Ресницы у нее медленно, словно в полусне, распахнулись, и она пристально посмотрела на него в зеркальном отражении. В ее глазах он смог прочитать выражение полного доверия и… любовного желания. Очень мягким движением Джеймс сомкнул руки вокруг ее плеч, прижался грудью к ее спине.

— Все подталкивает теперь тебя к тому, чтобы ты приняла эти решения, Селина. — Он провел большим пальцем по ее щеке и шее, приподнял ее подбородок. — И от них, этих решений, будет зависеть вся твоя дальнейшая жизнь.

Селина доверчиво прижалась спиной к его груди.

— Они хотят, чтобы я вышла замуж за Летчуиза, — сказала она сдавленным голосом, полным напряжения.

— Юной особе не следует решать в спешке такие вопросы. Ей должны дать время подумать.

— Я не хочу об этом думать, я выйду замуж только по любви!

Распрямив пальцы, Джеймс подсунул их под кружева корсажа. Прикосновение к шелковистой, словно атласной коже ее груди вызвало ощущение одновременно знакомое и по-новому сладостное, пьянящее. Он попытался втянуть живот, чтобы умерить пыл своего тела, но не смог ничего поделать с нарастающим пульсирующим давлением в своих… жилах.

— По любви?.. — наконец сумел он выдавить из себя.

— Да, да! — Она схватила руку Джеймса и прижала к груди. — И я лучше умру, чем выйду за Летчуиза!

— Не говори о таких ужасах, прошу тебя.

Она расслабилась, прижавшись к нему и накрыв своими ладонями его руки, которые оставались у нее на груди.

— Не считай меня наивным ребенком, который не понимает, что тогда, в карете, я доставила тебе… приятные ощущения. — Она зажмурилась. — Мне неудобно об этом говорить, однако я видела, как велико было твое наслаждение. Вероятно, как и у меня… Однако тогда этого было недостаточно. Этого мало и сейчас. Но ничего иного я не могу тебе предложить… в обмен на громадную услугу, которую ты мне обещал оказать. Пожалуйста, не надо меня жалеть. Я все понимаю. И благодарна за то, что мы вместе испытали. К тому же я узнала, что на свете есть мужчины, сердца которых полны доброты, заботы о других.

Слова Селины вызвали у него едва ли не полное отвращение к самому себе.

— Я обещал, что окажу тебе помощь. Повторю слова, сказанные в бальном зале: тебе не следует больше опасаться Летчуиза.

Она вздохнула:

— Я не позволю тебе и впредь помогать мне. Не могу допустить, чтобы из-за меня ты переносил оскорбления и злобные нападки. Нет, Джеймс! Благодарю тебя, но давай условимся, что моей эгоистической просьбы как бы и не было. Пожалуйста!

Как бы не так, подумал Джеймс, но вслух произнес:

— Селина. — Он склонил голову, чтобы поцеловать чуть ниже уха. — Я отказываюсь забыть о твоей просьбе. Что бы ни произошло между нами, это никогда не навлечет на меня оскорблений. Посмотри на себя в зеркало.

Словно нехотя она исполнила его просьбу.

— Не отворачивайся, — потребовал он, когда она попыталась отвести глаза. — Мне хочется, чтобы ты наблюдала и училась… Училась познавать саму себя и меня тоже. — Она подняла глаза, их взоры встретились. При малейшей попытке Селины отвернуться, он удерживал ее на месте. — Имеешь ли ты представление о том, какой ты мне видишься, когда твое тело тянется ко мне в ответ на мой призыв? — Она отрицательно покачала головой. Он знал: если бы комната освещалась не только лунным светом, он увидел бы густой румянец смущения на лице Селины. — Смотри, смотри на себя, моя дорогая. Ты увидишь, какая ты женщина! И какою тебе предназначено быть!

Джеймс осязал пальцами, как участилось ее дыхание, а тело волнами охватывает дрожь. Спокойно, уговаривал он себя, стараясь действовать нежно и мягко, насколько позволяло его собственное бунтующее тело.

— Джеймс!

Склонившись к плечу Селины, он повернул ее лицо в свою сторону и прикоснулся губами к уголку ее рта. Она тихо вздохнула и раскрыла губы. Он вновь приказал:

— Смотри в зеркало.

Джеймс целовал ее плечи, руки скользнули вдоль спины по гибкой талии и накрыли груди. Он улыбнулся, услышав легкий вскрик, и нежными движениями стал ласкать ее соски. Бросив взгляд на отражение Селины в зеркале, Джеймс увидел ее сияющее лицо.

— Джеймс! О, Джеймс! — только и смогла она произнести.

— Да, моя любимая. Вот такой ты и должна быть…

— Я не в состоянии перебороть то, что чувствую. — Она прикусила нижнюю губу своими белыми, правильной формы зубами и крепко зажмурилась. — И если я делаю что-то нехорошее — пусть, я не могу иначе!

Он чуть отстранился в тщетной попытке самоконтроля. Однако кружева на ее корсаже соблазнительно шуршали и пружинили под его пальцами, как бы приглашая двигаться дальше. Раздвинув их, он обнажил роскошную полноту ее плоти и снова был вынужден глубоко вдохнуть воздух в пылающую страстью грудь. Быстрым движением он шире распахнул кружева, вставил пальцы в вырез воротника и приспустил платье, сдвинув его вниз.

— Нет! — Она беспомощно забилась в его крепких руках.

Джеймс выждал, пока она вновь расслабится, и полностью сдернул кружева и весь корсаж с полных округлых грудей. Теперь уже ничто не мешало ему страстно ласкать налитые розовые почки ее сосков.

— Это невозможно, — простонала она и попыталась отвернуться от зеркала. Джеймс помедлил, едва касаясь сосков, и это почти довело ее до неистовства.

— Продолжай смотреть, Селина. Не отводи глаз.

Медленным движением она снова повернулась к зеркалу, издала сдавленный стон и забилась в его руках, стремясь освободиться. Громко смеясь, Джеймс удержал ее в объятиях.

— Это только начало, моя дорогая. За этим последует нечто большее. Мне придется приучить тебя к терпению. — Он приспустил ее платье еще ниже, и оно упало на пол. — Терпение — в этом суть великого искусства любви. — Подняв ее на руках, он отбросил платье в сторону, оставив на ней лишь короткую тоненькую сорочку, которая также была спущена до талии.

— Джеймс, я больше не выдержу, — сказала Селина.

Ее обнаженная грудь судорожно вздымалась. Он снова рассмеялся и, несмотря на ее попытки ускользнуть, взял сосок губами — это ввергло ее в экстаз…

Прежде чем Селина сообразила, что он собирается предпринять, рука Джеймса оказалась у нее между ног и покрыла ее холмик через тонкую ткань сорочки. От неожиданности она ахнула и начала неистово извиваться.

— Джеймс, я хочу касаться тебя.

Он погрузил в нее кончики пальцев, ощутив влажный жар плоти. В бессознательном порыве она двигала бедрами навстречу движению его пальцев… Нет, это уже слишком! Больше ему не вынести такого напряжения. Он торопливо расстегнул бриджи, поднял выше талии ее полупрозразную сорочку, и прижался к маленьким упругим ягодицам. И… начал отчаянную борьбу с желанием совершить то, что теперь было столь легко осуществимо и чего так жаждало все его естество.

— Джеймс! Что ты делаешь? — Она произнесла это еле слышным голосом, почти не дыша.

Лишь с большим трудом ему удалось улыбнуться, глядя в ее широко раскрытые, потемневшие глаза в зеркальном отражении и снимая с нее сорочку — последнее покрывало невинности.

— Ты прекрасна, — прошептал Джеймс. — Я всегда буду желать тебя именно такой, какая ты в этот миг. — Отталкивая ее мечущиеся у бедер руки, он продолжал со все возрастающим нажимом ласкать интимные местечки.

— Джеймс! О, нет!

— Да, моя дорогая, да!

— Да! — откликнулась она, словно эхо, повторив его слова. Одна за другой накатывались на нее волны наслаждения. Потом она вся расслабилась в его руках. Джеймс поддерживал ее мягко, но крепко и надежно. Все усилия его воли были направлены на подавление собственного нестерпимого жгучего желания, и он не сразу услышал, что она плачет.

— Не надо слез, любовь моя. — Он встал на колени. — Для них нет причин, ведь все было точно так, как и должно было быть.

— Нет, — проговорила она прерывающимся голосом. — Нет, не так. Но я хотела бы, чтобы все происходило, как нужно! — Он в ответ сумел лишь улыбнуться. — И что бы ни произошло в дальнейшем, я буду помнить эту ночь, когда мне на долю выпало испытать самое лучшее, что может возникнуть между женщиной и мужчиной… А сейчас, милый, закончи свой рассказ о той леди и зеркалах.

Он пожал плечами: все же к женщинам, как бы ни были они смелы и сообразительны, порой следует относиться с юмором.

— Та леди была, согласно легенде, из древнего рода Кастербриджей. Она влюбилась, все ожидали, что она выйдет замуж, но любовник отказался от нее. Репутация леди погибла, и никто больше не просил ееруки. Как предполагают, она оборудовала эту комнату, как убежище, и приходила сюда, чтобы изучать себя в зеркалах.

— Но зачем?

— Чтобы убедиться, что ее красота не вянет.

— Какой ужас! Ее красота, должно быть, в конце концов померкла.

— Нет. Она скончалась совсем молодой. — Джеймс сочинял на ходу. — Умерла от лихорадки.

— Бедная, измученная душа! — Похоже, Селина опять была готова заплакать.

— Бедная несчастная легенда. Выбрось ее из головы и не думай об этой леди. Поговорим о серьезных делах. Как отнесутся твои папа и мама, если кто-то другой попросит твоей руки? Если кто-то, помимо Летчуиза, захотел бы взять тебя в жены, что ответили бы твои родители?

Переход к серьезной теме нелегко дался Селине. Она осознала свою наготу и попыталась накинуть остатки батистовой сорочки.

— Позволь мне. — Джеймс решительно отбросил лохмотья истерзанной сорочки, подал платье, помог надеть его через голову, все застегнул, прежде чем она повернулась к нему лицом. — Так что же они могли бы ответить на подобное предложение?

— С папой все может обстоять весьма сложно, — ответила она, поправляя кружевной воротник. — Это трудно объяснить, но какой-то человек, ужасная личность, разрушил все его мечты. Украл у него нечто, что должно было ему принадлежать. Думаю, именно отсюда его дикие выходки и его непредсказуемая реакция почти на все новое.

Пока она говорила, Джеймс постарался помочь Селине привести в относительный порядок прическу, а потом спросил:

— Что же у него было похищено?

— Этого я не знаю. Мне лишь известно, что он часто грозится прикончить того человека и всю его семью! Я всегда надеялась, что те люди далеко и что подобные ужасные намерения никогда не осуществятся… Скажи, Джеймс, могу ли я теперь спуститься вниз и отправиться домой без всякого шума?

— Конечно, милая. Но сначала расскажи мне побольше о человеке, который навредил твоему отцу.

— Я ничего не знаю, — сказала Селина. — Однажды только слышала его имя — Френсис. Наверное, зловещая фигура…

Итак, Годвин, искалечивший жизнь его родителей, погубивший его мать, считал его отца виновным во всех своих бедах. Джеймсу уже не было нужды расспрашивать далее Селину. Что ж, пришло время расплаты. Он сумеет и отплатить Годвинам, и завладеть Селиной! Но одно обстоятельство ныне изменилось: он больше не думал, что Селину можно сбросить со счетов, пренебречь ее судьбой. Нет! Он заполучит ее, но при этом сохранит ее уважение. И, может быть, эта девушка внесет в его жизнь хоть сколько-нибудь надежды и радости. Но сначала он обрушит месть на врагов!

— Любовь моя, позволь доставить тебя домой на Керзон-стрит, — сказал он моля небеса, чтобы Селина не заметила еще не остывшего гнева в его голосе. — А Летти отвезут сразу вслед за тобой. Ей я скажу, что ты себя плохо почувствовала, она поверит.

Селина согласилась.

— Посмотри на меня, — приказал он, а когда она подчинилась, улыбнулся ей и поцеловал ее в лоб. — А теперь послушай главное, что я тебе должен сообщить. — Она вся так и застыла в ожидании. — Через несколько дней я сделаю тебе официальное предложение. И оно будет принято!

Глава девятнадцатая

— Ты что, вообще никогда не спишь? — Джеймс прошел мимо Вон Теля и начал подниматься по лестнице. Заметив, что тот хочет что-то сказать, он предостерег: — Берегитесь, сэр. Я в дурном настроении.

— Но уже пробило четыре утра.

— Я могу задерживаться в клубе столько, сколько мне заблагорассудится. Отправляйся спать, приятель.

— Джеймс. — Он замедлил шаг, но не обернулся к Вон Телю. — Вы только что разминулись с вашим… Я хотел сказать, вы едва не встретили здесь маркиза Кастербриджа.

— Маркиз приходил сюда? — Джеймс нахмурился и медленно обернулся. — Но он ведь прекрасно знал, что, покинув его треклятый праздник, я отправился в клуб Будлз. Наверное запамятовал. Он просил передать мне что-нибудь?

— Он лишь выразил надежду, что вы все хорошенько взвесите, прежде чем принять важное решение.

— И это все?

— Не совсем. Он еще добавил, что, по его мнению, вскоре вам придется рассматривать определенные вещи в ином свете… и с большей осмотрительностью.

— Сплошные загадки! Но это все наконец! В таком случае желаю тебе спокойной ночи.

— Спокойной ночи!

Будь прокляты эти закодированные дядюшкины послания! Часы, проведенные в клубе Будлз, и изрядное количество выпитого рейнвейна не помогли решить проблемы, которые жизнь поставила перед ним. Лишь добавили еще и головную боль, от которой не было спасения. А ведь дело, сводившее его с ума, требовало немедленных действий. Наутро, как только он приведет к порядок свои обрывочные мысли, он займется подготовкой следующего, критической важности шага к заветной цели.

Джеймс распахнул дверь в маленький кабинет, через который надо было пройти, чтобы попасть в спальню. С удовлетворением отметив, что в камине разведен огонь, он двинулся дальше, сбрасывая с себя на ходу перчатки, цилиндр, крылатку, шарф. В дверях спальни он уже развязывал, узел на шейном платке.

— Хелло, Джеймс!

Он обернулся, в большом кожаном кресле у камина сидела, а вернее лежала, свернувшись клубочком, леди Анастасия. Ее голос звучал с томной хрипотцой — видимо, после только что выпитого холодного шампанского: на низеньком бронзовом столике китайской работы стояла наполовину пустая бутылка этого благородного напитка. Не спуская с нее глаз, Джеймс снял шейный платок, затем фрак и бросил их на спинку такого же кресла, в каком возлежала леди Анастасия.

— Что вы здесь делаете, миледи?

— Меня сюда доставили. — Она хихикнула и повела рукой, расплескивая из бокала шампанское на бесценный китайский шелковый ковер. Волосы ее разметались по плечам. Она была совершенно голой.

Не торопясь, Джеймс скользнул глазами по телу ночной гостьи. Он снял жилет и принялся расстегивать рубашку. Леди Анастасия кокетливо потупила глаза.

— Наш дорогой Огастес обожает тебя, Джеймс! — промурлыкала она. — Он сказал этому странному человеку, что у тебя в услужении… Впрочем, оставим это. Надеюсь, ты уже понял: я, мой милый, — подарок тебе от Огастеса!

— М-м… — Головная боль еще не прошла, но сознание вполне прояснилось, и мысль работала четко. — Вот как? Но я уверен, что вы по-прежнему горюете о погибшем женихе.

Она медленно облизнула и слегка надула губы:

— Да. Это было для меня тяжким испытанием, но ведь надо воспрянуть и забыться! Девушка нуждается в присутствии мужчины, чтобы отогнать неприятные мысли, которые неизбежно возникают одинокими ночами…

Джеймс откинул голову на спинку кресла и посмотрел на леди сквозь прищуренные ресницы. Лакомый кусочек! Огастес точно выбрал время для своего испытания. То, что это испытание, он не сомневался. Старик был явно не в восторге от того, что Джеймс связан какими-то отношениями с семейством Годвинов. К тому же Огастес верно рассудил: Джеймсу сейчас очень кстати сексуальная разрядка.

Джеймс смотрел на груди леди Анастасии. Лишенные покровов, они, на его вкус, были чуть великоваты…

— Тебе нравится то, что видишь? — спросила она, раздвигая колени. Он промолчал. — Иди же ко мне, Джеймс! Я вижу, ты уже готов!

Но он продолжал наблюдать. Да, опыт у этой женщины, видимо, весьма богатый. Но и то сказать: он ей понадобился лишь как средство получить наслаждение. Джеймсу вспомнились слова Селины: «Я думаю, что эти ощущения чудесны! Я хочу переживать их вновь и вновь вместе с тобой!»

— Джеймс! — новый призыв леди Анастасии звучал раздраженно и с явной обидой.

Он закрыл глаза и расслабился. Мускулы его лица перестали напрягаться, челюсти разжались… Он даже сумел вполне натурально изобразить, будто издает легкий храп.

— Ах! — Он услышал, как под тяжестью ее тела заскрипела кожа кресла. — Еще не бывало, чтобы мужчина заснул в такой момент! Я этого не потерплю. — Джеймс захрапел погромче. — Меня никогда в жизни так не оскорбляли!

Босые ноги зашлепали по полу, послышалось шуршание ткани: она одевалась. Довольно громко хлопнула дверь, и Джеймс осторожно открыл глаза. Он выдержал испытание. Он доказал не только дяде, но и самому себе, что никакая другая женщина не будет для него соблазнительнее и желаннее, чем Селина Годвин.

Глава двадцатая

— Значит, миссис Меррифилд отказалась отпустить Мериголд?

— Да, как я тебе уже рассказывал.

Селина хмуро рассматривала коврик на полу холла. Надо во что бы то ни стало сосредоточиться.

— И тебе не удалось переговорить с самой Мериголд?

— Я подошел к ней, но она убежала, прежде чем я успел открыть рот. Она была явно чем-то напугана и, как мне показалось, рассержена. А теперь, к несчастью, я должен возвратиться в Дорсет, и не смогу сейчас повторить свою попытку. — Дейвид выглядел несколько обескураженным своей неудачей.

Селина потерла виски. Джеймс! Мой Джеймс! Она могла думать только о нем. Но со вчерашнего вечера, когда из его уст она услышала нечто похожее на настоящее предложение руки и сердца, от Джеймса нет известий. Она закрыла глаза. Быть может, он уже жалеет, что произнес те слова? Секунды невыразимого блаженства, видно, лишили его здравомыслия. Думать иначе, вероятно, было бы глупо. Однако она сохраняла уверенность, что Джеймс по крайней мере поможет ей ускользнуть из лап Летчуизов. Ведь он был так мил с ней, так хорош…

— Селина? Ты нездорова?

— Нет, со мной все в порядке. Но что же теперь будет с Мериголд? Дэйвид, нельзя оставлять эту бедняжку!

— Согласен, — сказал Дейвид, — но сначала мне нужно позаботиться о той молодой женщине, которая уже находится на моем попечении, о Руби Роуз. Я вернусь в Лондон сразу после того, как улажу ее отношения с миссис Стрикленд. Но скажи, Селина, давно Лиам находится у мистера Иглтона?

— Возможно, Мериголд… Что ты спросил?

— Как долго…

— Лиам? — Обычно Дейвид изъяснялся и мыслил очень ясно и понятно. Но при чем тут Джеймс и Лиам, когда речь идет о Руби Роуз и миссис Стрикленд. — Я не знаю, что тебе ответить, мне это вообще неизвестно, — сказала Селина с некоторой долей резкости.

— Такому нежному созданию негоже находиться в доме, где, как представляется, обитают одни мужчины.

Она посмотрела на Дейвида с удивлением. Тот отвел глаза.

— Уверяю тебя, мистер Иглтон человек безупречный. — Селина слегка покраснела. — Он благоразумен и понимает свою ответственность. Думаю, он озабочен благополучием Лиам больше тебя, Дейвид.

— Я лишь спросил и…

Что еще намерен был выяснить молодой священник, теперь уже никто не узнает, поскольку в этот момент в прихожей начался переполох. Раздались громкие голоса, звуки шагов, быстро приближавшихся к гостиной. Дверь распахнулась. Дейвид вскочил с места:

— День добрый, миссис и мистер Годвин!

— Мама, — сказала Селина без энтузиазма, — папа!

— Мама, папа! — передразнила свою дочь мамаша, не обращая внимания на Дейвида, и выдвинулась в самый центр комнаты. — Это все, что ты имеешь нам сказать? Восхитительный же прием ты приготовила родителям!

Селина взглянула на Летти, которая тоже вошла в гостиную.

— Не могу сообразить, что вы, маменька, имеете в виду.

Дорожное ярко-зеленое платье, которое было бы к лицу женщине помоложе, высокий капор с подбитым шелком козырьком, не особенно шли к полной фигуре и багровому лицу миссис Годвин. Ее светло-голубые глаза светились жестким холодным блеском, который всегда наводил на Селину ужас.

— Селина — славная послушная дочь, — заявила Летти своим сильным голосом и приблизилась к Селине, как бы беря ее под защиту.

— Вам бы, Летти, лучше придержать язык, — вмешался мистер Годвин. — Только моя жена и я можем судить, насколько хороша и послушна наша дочь.

— Нам еще повезло, что Бертрам Летчуиз оказался человеком здравомыслящим, — сказала миссис Годвин и испустила тяжкий вздох.

— Какое имеет мистер Летчуиз…

Увидев, что на лице отца собираются тучи, Селина умолкла. Как грозно он выглядел! Ярость и злоба, казалось, делали его выше ростом. Наряд Годвина был богат и элегантен. Сюртук винного цвета, сшитый явно из дорогой материи, и желтые брюки — не шли ни в какое сравнение с потертым костюмом, в котором он обычно разгуливал в Дорсете. Селина напомнила себе, что впервые видит отца в городской обстановке. Впрочем, костюм отца Селине не очень нравился, в особенности горохово-желтые брюки и ярко-голубой жилет, на котором были вышиты черные павлины с красными глазами.

— Как уже сказала мать, твое счастье, что Бертрам — разумный человек. И нам повезло, что сегодня рано утром он приехал к нам, вместо того чтобы просто-напросто перестать тобой интересоваться и выкинуть из головы.

Селина почувствовала слабость в коленях. Какое-то движение привлекло ее внимание: Летти тайком подавала ей сигнал.

— Прошу прощения, мистер и миссис Годвин. Меня ждут кое-какие дела.

— Что вы здесь вообще делаете, Талбот? — Злобный взгляд Годвина переместился на Дейвида, но тут же снова метнулся в сторону Селины. — Вот уж не думал, что вас привлекает Лондон.

— Достопочтенный мистер Талбот привез мне из деревни кое-какие известия, — сказала Летти абсолютно спокойным голосом. — И мы настояли, чтобы он остановился у нас, пока будет заниматься делами в столице. Уверена, вы поступили бы таким же образом. А теперь вызвать вам кэб, Дейвид?

Дейвид кивнул и удалился вместе с Летти. Дверь за ними закрылась, а через несколько секунд хлопнула и парадная дверь особняка. Теперь Селина должна в полном одиночестве противостоять упрекам и обвинениям.

— Бог с ним, с Дейвидом Талботом. Что ты можешь сказать в свое оправдание, Селина? — спросила миссис Годвин.

Наверное, Летчуиз донес родителям также и о том ее плане, что нацелен на экономию денег. Как ужасно, если они помешают ей в выполнении этого великолепного замысла! Хорошо, что по крайней мере пока нет признаков того, что раскрыта роль Дейвида.

— Я не знала, что вы возвращаетесь, — произнесла она с рассеянным видом.

— Очевидно, ты возлагала надежды на то, что мы вообще никогда сюда не возвратимся. — Отец отбросил фалды сюртука и уселся в кресло. Ты предполагала, что тебе удастся беспрепятственно продолжить свои рискованные беспутные забавы. Хорошо, что мы заранее известили Бертрама, где мы собираемся провести ночь, и он сумел нас перехватить до нашего отъезда. Мне стоило немалых трудов убедить его не сопровождать нас в этой поездке.

Селина подумала: как это утомительно и нудно — все время проявлять покорность.

— Я не понимаю, о каких рискованных и беспутных забавах идет речь. Почему бы не позволить этому Летчуизу явиться сюда и повторить все его россказни и измышления в моем присутствии?

— Ну, хватит, моя милая, нам все известно! Разве пристало связываться с этим выводком высокомерных девиц-зазнаек, которые по положению стоят выше тебя в обществе?

Селина не сводила глаз с отца, ожидая, не превратит ли он происшедшее в предлог отправить ее в поместье и запереть там. Она вся содрогнулась при подобной мысли, но напрягла волю, чтобы скрыть свою тревогу. С детских лет она усвоила: любой заметный признак ее страха лишь побуждает отца усилить наказание. Тут мать прервала ее размышления:

— Нашлась, видите ли, законодательница мод и нравов!

Значит им известно!..

— Я рад, что у тебя хватило здравого смысла не отрицать, что тебя ввергли в соблазн лица, привыкшие к мотовству. А главное — что мы вовремя явились. Ты исхитрилась настоять, что будешь сама распоряжаться своими деньгами. Теперь мы позаботимся, чтобы ты не выбросила их на ветер до последнего пенни.

Селина вздохнула с облегчением: им известно не все!

— Уверяю вас, папенька, не было ничего подобного! — Этот противный клоун Летчуиз все представил в ложном свете, и Селине теперь надо было благодарить Бога, что все так обернулось, а не молить Его о спасении. — Я вполне укладываюсь в установленный ежемесячный бюджет, расходы совсем не превышены.

На первый план опять вышла маменька, ее юбки шуршали до невозможности громко.

— Может быть, ты полагаешь — вновь вмешалась мать, — что это сделает нас более снисходительными? Все эти твои глупости, то, что ты вообразила себя принцессой, — все это не так уж важно. А вот то, что ты нанесла настоящее оскорбление мистеру Летчуизу, фактически заявив ему, что порываешь с ним знакомство, может иметь самые дурные последствия.

— Я…

— Молчать! — взорвался папенька. Изволь помолчать! А мы с твоей матерью тем временем будем решать, как лучше поступить с тобой.

Лучше — для кого, подумала Селина. Она приготовилась к тому, что по родительскому приговору ее сошлют и посадят под замок. Ей уже слышался скрежет ключа в замочной скважине.

— Прежде всего нужно найти способ умаслить Бертрама, — заявила миссис Годвин.

— Я не говорила мистеру Летчуизу, что порываю с ним. — Селина с вызовом в голосе выставила вперед подбородок. — Он был груб со мной, и…

— Хватит! — Отец опять вскочил с места. — Садись и молча слушай! — Он указал на кресло в дальнем углу гостиной. Селина подчинилась.

— Дариус, — сказала миссис Годвин, — я полагаю, надо по возможности ускорить свадьбу.

— Первое, чем следует заняться, — закончить дело с выплатой нам по договоренности денежной компенсации, — ответил любящий отец. — Я рассчитывал значительно повысить сумму, но, кажется, девица лишила нас последнего шанса на это.

Селина слушала молча. Родители толковали и толковали, все больше о деньгах, словно ее не было в комнате, а сама по себе она не имела ни малейшего значения. Прошло полчаса, минул час. У Селины даже спина заныла от напряженного ожидания. Она подумала, что судьба той бедняжки Мериголд не так уж разительно отличается от ее собственной. Ведь ни она, ни Мериголд не может самостоятельно распоряжаться собой.

— …Он утверждает, будто она — несвежий товар!

— Как бы не так! Он просто ищет способ подешевле приобрести невинную девушку.

Слышать такое было невыносимо, и Селина опять ушла в свои мысли. Для нее все было решено: наслаждаться она могла только с Джеймсом, и ни с каким другим мужчиной. В этом состояло ее отличие от Мериголд. Ведь все эти падшие женщины попали в западню именно из-за того, что их плоть жаждала наслаждения. А для Селины нет и не может быть наслаждения без ее Джеймса!..

— …Неотлагательно пригласим Бертрама отобедать с нами, — разрушил мечтания Селины голос матери. Селине надо уладить с ним отношения.

— Глупости! — сказал отец. — Ей и присутствовать не обязательно.

После тихого и осторожного стука — так стучат только слуги — дверь отворилась, и привратник Бейти кратко объявил:

— К вам с визитом!

На серебряном подносе в его руках лежала визитная карточка. Мистер Годвин с раздражением взял визитку.

— Иглтон? Не знаю никакого Иглтона. Отправь его восвояси.

Селина едва не подскочила в кресле. Усилием воли она постаралась заставить сердце не колотиться столь бешено и сохранить ясность мыслей.

— Джентльмен просил передать, что ему надо обсудить с вами дело, от которого вы можете ожидать выгоду, мистер Годвин.

Папенька хмыкнул:

— Позволь ему войти, но не слишком удаляйся на случай, если визит окажется нежелательным.

Сердце Селины трепетало, как крылья колибри. А когда Джеймс вошел в комнату, оно, казалось, и вовсе замерло.

Глаза Джеймса лишь на миг встретили ее взор, но этого было достаточно, чтобы она заметила: они были теперь стального цвета, а не радушно-серые, как обычно. Его грудь высоко вздымалась под тканью отлично сшитого плаща. Хотя папенька был высок ростом, он казался теперь значительно ниже и выглядел тщедушным в присутствии этого сильного мужчины.

— Вас зовут Иглтон, не так ли? — Годвин взглянул на визитную карточку, затем на лицо гостя. В его вопросе звучала надменность.

— Меня зовут Джеймс Иглтон. — От звука любимого голоса Селина почувствовала жар во всем теле. — Сегодня я хотел бы избавить вас от подробностей и деталей. Вы можете посетить моего стряпчего и проверить другие источники, которые я вам назову, чтобы убедиться, что я говорю правду.

— Правду о чем, сэр?

Миссис Годвин извлекла желто-зеленый веер и начала им обмахиваться весьма экстравагантным манером:

— Что все это значит, Дариус?

— Пожалуйста, миссис Годвин, не волнуйтесь, — улыбнулся Джеймс, но его улыбка явно не сулила ничего хорошего. — Буду краток, сэр, а затем удалюсь — на сегодня. Я единственный владелец острова в Южно-Китайском море, где сосредоточены мои значительные интересы в сфере торговли и судоходства. Кроме того, я владею весьма приличным состоянием в Лондоне, а также поместьями в графстве Дорсет — недалеко от вашей усадьбы, как я полагаю. — Маменька перестала размахивать веером. — Это только та собственность, что у всех на виду. Я, мистер Годвин, очень богат.

— А мне что за дело до этого? Дариус Годвин наблюдал за Джеймсом раздраженно, но с явным интересом.

— Вам, мистер Годвин? Думаю, самое непосредственное. Дело в том, что я намерен взять в жены вашу дочь.

Глава двадцать первая

— Почему он так поступает? — недоуменно подняла плечи Мери Годвин. — По какой такой причине подобный мужчина, — миссис Годвин представила себе Джеймса и тут же ощутила глубокое эротическое волнение, — мог заинтересоваться этим пресным бесцветным ничтожеством — нашей Селиной?

— Его мотивы меня нисколько не волнуют, меня интересуют его денежки. Может, небеса наконец снизошли к нашим молитвам? Ведь сумма, которую он предложил в качестве согласованного между нами откупного платежа при заключении брачного контракта…

— Бертрам уже сделал подобное предложение, — перебила мужа Мери Годвин.

— А мы его предложение еще не приняли. Окончательной договоренности у нас с ним не было.

— Если мы рассердим Бертрама, — она немало слышала о том, как Летчуиз расправляется со своими врагами, — он может сделать для нас невыносимой жизнь в приличном обществе.

— Нам нечего его опасаться. В этом положись на меня. — Жестокая усмешка скользнула по губам Дариуса Годвина.

— Вероятно, могут обнаружиться некоторые иные стороны дела, что причинит нам неприятности, — сказала миссис Годвин. — А вдруг Огастес пойдет против воли старого маркиза и выставит нас из Найтхеда? В конце концов, ведь усадьба-то принадлежит ему.

Дариус продолжал любоваться кончиками своих ногтей.

— Ты слышал, что я тебе сказала? — Она слишком долго над этим размышляла и слишком долго страдала в одиночку. — Отвечай на мой вопрос, Дариус!

— А может быть, все обернется совсем иначе! Селина была приглашена на празднество во дворец Кастербриджа. Столько лет он нас полностью игнорировал, и вдруг… Возможно, им двигало лишь праздное любопытство. Но не исключено, что он решил переосмыслить свое отношение к нам. Ведь он ничего не знает о действительных причинах того, почему его отец подверг Френсиса изгнанию, в этом мы можем быть уверены. Одним словом, в данный момент меня больше интересует Иглтон.

Мери чуть переваливаясь зашагала взад-вперед по будуару, где беседовала эта парочка. Ее мысли были далеко — в Найтхеде, перед самым отъездом из которого ей удалось завлечь в свою постель очаровательного молодого конюха с белокурыми волосами по имени Колин. О, поскорее бы вернуться в Найтхед!..

— Если мы выдадим Селину за Иглтона, наступит конец нашим денежным проблемам, — продолжал Дариус, не глядя на Мери. Нельзя сказать, чтобы он вообще часто на нее смотрел. — Я улажу все с Бертрамом, добьюсь, чтобы он утихомирился. А Найтхед… — Дариус рассмеялся. — Мы с тобой знаем: Кастербриджи слово свое держат. — Его смешок перешел в хохот. — Боже, у меня до сих пор все внутри поет от удовольствия при мысли, как мы ловко обставили старого дурня, вынудив его лишить Френсиса наследства. Огастес не нарушит воли отца, так что в усадьбе Найтхед мы останемся так долго, как нам потребуется — пока не доберемся до драгоценностей.

Мери воздела руки к небу:

— Уже двадцать лет как мы ищем! И ничего не нашли.

— Найдем, я это предчувствую.

— Но у нас ведь нет ключа, а без него мы никогда не обнаружим сокровища Сейнсбери.

— Будь проклят тот день, когда я решил все рассказать тебе! — зарычал Дариус, оскалившись. — А ты так ничего и не поняла! Мать сказала Френсису: «Вот ключ. Храни его надежно». А затем добавила: «Раскрой могущество глаза». Неужели непонятно, что не существует и никогда не было никакого ключа в физическом смысле? Глаз, мадам, является ключом. Мы ищем этот глаз и найдем его.

— Если бы у тебя тогда хватило храбрости и терпения выждать достаточно долго, ты бы дослушал, где точно находится этот твой знаменитый глаз!

— Сколько же я должен, черт побери, повторять! Тайник, где я прятался, был почти раскрыт! Я не мог рисковать, мне надо было уносить ноги.

— И из-за этой твоей осторожности, а вернее — трусости, я была вынуждена впустую тратить лучшие годы своей жизни.

— Ха-ха! — Он посмотрел на нее со своей отвратительной всезнающей ухмылкой, которая уже давно заставляла ее желать ему смерти. — Лучшие годы твоей жизни. Неужели ты хочешь заставить меня поверить, будто ты исчерпала запас этих слюнявых щенков, которые готовы снюхаться с тобой?

Кровь бросилась ей в голову.

— Не смей! Ты просто меня ревнуешь. И завидуешь, что я еще способна получать подлинное наслаждение, тогда как у тебя остались одни извращения.

Она замолчала и постаралась успокоиться. Она не должна терять самообладания, не должна давать ему ни малейшего шанса лишить ее того, что она считала своей долей добычи.

— Иногда меня охватывает тревога, как бы не возвратился Френсис. — Эти слова она произнесла так, словно разговаривала сама с собой.

— Он не вернется. Мы уже множество раз обсуждали это. Френсис сегодня не может знать больше того, что ему стало известно двадцать лет назад. Он пришел к тем выводам, какие мы его заставили сделать. А теперь, когда старика уже нет в живых, кто может открыть Френсису глаза на правду?

— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась Мери, с удовольствием вспоминая интриги далекого прошлого.

— Итак, мы с тобой заключили сделку и жили в соответствии с ней — каждый сам по себе. Мы разделались с Френсисом, и старый маркиз заплатил нам за молчание по поводу развратного дебоша, в котором якобы участвовал его сын. Вознаграждением послужило поместье Найтхед. Нам повезло, что Френсису не было известно насчет фамильных драгоценностей его жены. Ведь в течение жизни многих поколений они переходили по наследству к старшей дочери. А у маркиза не было старшей дочери, а был лишь младший сын, глупец Френсис. И он нам сыграл на руку.

Чета Годвинов дружно залилась смехом.

Глава двадцать вторая

Накатившийся со стороны реки туман щипал глаза и ноздри, даже в горле першило. Приставив ко рту ладони, Селина крикнула:

— Подожди! Подожди меня, Мериголд!

Фигура бегущей мелькнула в неширокой полосе желтоватого света уличного фонаря, красно-оранжевым пламенем на миг сверкнули ее волосы.

— Остановись, Мериголд! Позволь мне помочь тебе!

Селина делала все это, чтобы доказать Дейвиду, какую пользу она могла бы принести, какую помощь оказать ему в его миссии. И чтобы поменьше думать о Джеймсе, его сухо сделанном брачном предложении, коротком поклоне ей перед тем, как он покинул их дом. Так мог поклониться малознакомый человек…

— Мериголд!

Наконец Мериголд — если это была она — остановилась, медленно повернулась и вышла на освещенное место.

— Чего надо? — Голос молодой женщины звучал ясно и звонко.

— Помочь тебе. — Селина решила не подходить ближе, опасаясь, что та опять бросится бежать.

— Помочь мне? В чем это?

— Помочь тебе изменить свой образ жизни.

Мериголд больше не пыталась бежать:

— А чего такого неладного в моей теперешней жизни? — Девица с вызовом выставила вперед подбородок. — Да кто ты такая, чтобы являться сюда и требовать от девушки переменить свою жизнь?

Идея с помощью дворецкого Бейти разыскать кэб, на котором Дейвид Талбот приезжал в это место в ночь праздника у лорда Кастербриджа, казалась Селине превосходной. Но теперь очутившись одна-одинешенька в лабиринте нищенских улиц у берега Темзы, она поняла, что решение приехать сюда в поисках Мериголд оборачивается весьма сложным и даже небезопасным делом.

— Ваш друг доставил нам сообщение от вашего имени. Из сообщения мы поняли, что вы хотели бы вырваться из рук миссис Меррифилд и…

— Черта с два! — Женщина тут же отступила в темноту. — Вы, значит, тоже из числа этих доброхотов? Как тот господинчик, что сюда уже приходил?

— Я знаю, вы просто боитесь того, как с вами может поступить миссис Меррифилд. Не бойтесь. Мы поможем вам перебраться из Лондона в другое место, где можно будет научиться вести честную жизнь среди добропорядочных людей.

Мериголд снова ударилась в бегство. Селина, забыв об осторожности, кинулась вслед за ней, оставляя позади тени прохожих. Ее туфли стучали о мостовую приглушенно, иногда скрежетал булыжник под ногой. Вдруг за спиной она услышала чьи-то шаги. Селина остановилась и обернулась: никого. Собравшись двинуться дальше, она заметила, что преследуемая ею девица отворила дверь какого-то дома и вошла внутрь. Снова за спиной зазвучали шаги.

«Страху я не поддамся», — сказала себе Селина. И тут перед нею возникла фигура маленького, хорошо одетого мужчины.

— Добрый вечер, мисс.

— Добрый вечер, — ответила Селина еле слышно.

— Могу я вам помочь отыскать дорогу домой? — Голос показался ей знакомым. — Ньюгейт едва ли может считаться безопасным местом для прогулок юной леди.

— Благодарю вас, сэр, но я уже добралась до своего дома. — Она стояла возле двери, куда вошла Мериголд.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно уверена.

Он пристально посмотрел на нее, поклонился, и его поглотил туман. Где-то она уже встречалась раньше с этим человеком… С этим маленьким, строго одетым человечком…

Дверь распахнулась.

— Что нужно? — раздался из темноты хриплый женский голос, и не дожидаясь ответа, добавил: — Шагай сюда! — На ее плечо с силой опустилась чья-то рука, и она влетела в коридор, где сильно пахло дешевыми духами. — А теперь объясни, зачем ты сюда явилась.

Дверь за спиной Селины со скрипом затворилась.

— Я пришла поговорить с Мериголд, — сказала она скороговоркой женщине громадного роста в атласных одеждах спелых слив с многочисленными оборками. На мясистом лице толстым слоем лежала пудра, на губы была грубо наложена ярко-красная помада. Селина не сомневалась, что она имеет дело с самой миссис Меррифилд. Сейчас она не сокрушалась по поводу того, что рост у нее самой значительно выше среднего.

— Не знаю никакой Мериголд!

— Но она только что вошла именно в этот дом, я сама видела. В голове мелькнуло: бедная, она заточена в этом пресловутом «приюте для послушниц».

— Ах вот как, значит. Ты ее знаешь? А может быть, знаешь и меня? — Ухмылка этой женщины ничего хорошего не предвещала. Возникла ситуация, требовавшая дипломатии самого высокого ранга.

— Миссис Меррифилд, не так ли?

— А кто ею интересуется?

Селина сумела рассмеяться довольно веселым смехом:

— Я так и знала, что передо мной именно вы. Дейвид… Я имею в виду, Мериголд так точно мне вас описала. Она… очень лестно отозвалась о вас. Я пыталась нагнать ее на улице, но… она меня не заметила, — проговорила Селина, стараясь удержать улыбку. — Если бы вы мне сказали, где она теперь находится, я была бы весьма признательна. Нам с ней надо о многом поговорить.

Тут внимание миссис Меррифилд отвлекла женщина, одетая… Из одежды на ней практически не было ничего! Она с любопытством взглянула на Селину.

— Я готова, миссис Эм! В какой номер мне отправляться?

— Подожди минутку, Бель. — Миссис Меррифилд изобразила малоприятную улыбку. — Я тут занята с юной леди. — Она обернулась к Селине. — Поднимайся по лестнице наверх, дорогая. Тот, кто находится в номере девять, расскажет все, что тебе хочется знать.

— О, благодарю вас.

Селина на цыпочках прошла мимо миссис Меррифилд и Бель и начала подъем по лестнице, такой узкой, что миссис Меррифилд, наверное, надо было поворачиваться боком, чтобы вскарабкаться по ней. Коридор второго этажа был освещен свечами, при свете которых едва можно было разглядеть номера на дверях комнат. Приторный запах цветочных духов не мог полностью заглушить кислый дух затхлости и плесени. Комната под девятым номером была последней по правой стороне. Селина робко постучала.

Невнятный глухой голос что-то сказал, смысла Селина не разобрала, но тон был приглашающий. Она повернула ручку и медленно вошла в номер.

— Хелло? Где вы?

— Я здесь, моя любовь. Иди ко мне. Не надо колебаний. Я весь к твоим услугам.

Полная изумления, Селина подошла поближе к кровати, откуда давались указания. Растянувшись, на желтом шелковом покрывале лежал мужчина среднего роста. Его блестящую лысую голову окаймляла бахрома черных волос, нос был чуть больше нормального размера, а губы — тонкие и красные.

— Что с вами?.. Вы в порядке? — Селина глаз не сводила с двери, пытаясь сообразить, как побыстрее выскочить в коридор.

— О, любимая… Я буду себя чувствовать великолепно после того, как исполню все, что ты соизволишь мне приказать.

Округлившимися от удивления глазами Селина вгляделась в лежащего. На лице у него была атласная розовая маска, на ногах запыленные ботфорты, а на теле… только тоненькая батистовая ночная рубашка, едва прикрывавшая костлявые колени…

— Рыжеволосая проститутка? — орал во все горло Джеймс. Он проделал это уже не раз с тех пор, как они вместе с Вон Телем из дома на Гровнор-сквер бросились на улицу. — Тысяча чертей!

— Успокойся, Джеймс! — сказал Вон Тель, хотя и в его басе можно было уловить озабоченность. — Мой осведомитель помчался к нам сразу, как только увидел Селину.

— Ну и дела! — Джеймс забарабанил в переговорное окошечко в стенке экипажа позади кучера. — Эй, приятель, пошевеливайся! Гони во весь опор!

— Мы вот-вот доберемся, — сказал Вон Тель. — Не прошло и трех четвертей часа, как мой человек увидел Селину входящей в тот дом.

— В тот проклятый бордель, ты хочешь сказать! И что придумала эта женщина? Где была ее голова?

— Мой осведомитель…

— Пропади он пропадом, твой осведомитель! Надо было силой вытащить ее оттуда несмотря на все отговорки.

— Подъезжаем. — Вон Тель удержал Джеймса за руку — тот был готов выскочить из кареты раньше времени. — Пожалуйста, подожди секунду, Джеймс! Было бы крайне неразумно предпринимать опрометчивые действия! — Джеймс неохотно кивнул. И тут рука Вон Теля сжала крепче его рукав. — Нам, пожалуй, не придется ничего делать. — Голос его звучал отстраненно. — Вот она сама!

Джеймс вгляделся в туман, который начинал рассеиваться.

— Настоящее сумасшествие! — пробормотал он. — Эта девица совершенно спятила. — С этими словами он вырвался из рук Вон Теля и выпрыгнул из кареты. Селина, закутанная в перепачканную шерстяную накидку, с ходу наткнулась на его широкую грудь.

— Ах! Простите… — И узнала его. — Что ты здесь делаешь?

Если бы Джеймсу не удалось сдержаться, он перекинул бы ее себе через колено и задал хорошую трепку, которой она вполне заслуживала. Вместо этого он схватил ее в охапку и буквально бросил внутрь кареты. Когда он влез в нее сам, Вон Тель выбрался наружу.

На лице Селины было мятежное выражение. Вызов слышался и в ее словах:

— Почему ты молчишь? Я же спросила, зачем ты здесь? И что это за манеры? Меня швыряют, как мешок с овощами!

Теряя хладнокровие, Джеймс крикнул кучеру, приоткрыв переговорное окошечко:

— Гони, черт вас всех подери!

Он с шумом опустился на сиденье и бросил бешеный взгляд на Селину, безуспешно старавшуюся поправить прическу.

— Я вижу, что ты сердишься, — сказала она, пряча глаза. — С чего бы это?

— Помолчи, сделай милость. — Нужно было время, чтобы злость и гнев хоть немного отступили.

— Очень мило, что ты приехал проводить меня домой. Но как же ты узнал, где я нахожусь?

— Я просил тебя помолчать!.. — Он отвернулся.

Немного успокоившись, Джеймс наконец взглянул на девушку, забившуюся в угол экипажа. Селина сидела напряженно, чопорно. Глаза их встретились, и она закусила нижнюю губу.

— Зачем ты туда отправилась? Объясни, ради Бога!

— Сожалею, что заставила тебя гневаться. — Селина говорила почти спокойно. — На долю многих женщин выпало гораздо меньше удачи, чем нам…

Он нахмурился:

— Да, действительно. Но какое это имеет отношение к твоему визиту в то гибельное место?

— Кто-то же должен им помочь? Я узнала о существовании одной молодой девушки, которая пожелала изменить свою ужасную судьбу к лучшему. — Она откашлялась. — И я пошла туда, чтобы попытаться помочь ей в этом. Согласись, я поступила правильно.

Волна теплых чувств захлестнула Джеймса. Каким бы безумием ни казались ее слова, он ей верил. Селина на самом деле считала, что может пойти вот таким образом в самое опасное место Лондона для спасения человека. Святая простота. Невинная девушка с щедрым и открытым для людей сердцем… Маленькая дурочка, мелькнуло у него в голове.

— Джеймс, ты так сердито смотришь на меня.

— Я так боялся за тебя!

— Это в тебе говорила твоя доброта, но бояться не было необходимости. — Ее рот исказила горькая гримаса. — Главное — мне не удалось вызволить Мериголд. Видно, уже поздно проявлять о ней заботу, раз она сама желает продолжить ту жизнь, что сейчас ведет.

Джеймс не стал развивать разговор на эту щекотливую тему.

— Обещай, что больше никогда не рискнешь отправиться в подобное место.

Она бросила на него острый взгляд:

— Но, возможно, мне…

Прежде, чем она успела закончить, он сорвал ее с сиденья и усадил к себе на колени.

— Ты там больше не появишься! — Он с силой встряхнул ее. — Понятно?

Ее глаза наполнились слезами.

— Значит, ты тревожишься обо мне?

Я чуть с ума из-за тебя не сошел, подумал он и нежно привлек ее к себе.

— Конечно, мне было страшно за тебя, Селина! Там не место для чистой девушки!

— Едва ли уж такой чистой!

— Что?..

Она вцепилась в отворот его сюртука и слабым голоском заявила:

— Я, Джеймс, уже не столь чиста и невинна, мы оба это знаем. И я не сожалею об этом.

Невероятно! В обществе, где царит беспутство, это создание осталось совершенно неиспорченным! Она даже не представляла себе, что те удовольствия, которые они делили, даже являясь восхитительными, эротичными, оставались далекими от полного удовлетворения, которого он так жаждал. Все в нем закипело при мысли об этом.

— Пожалуйста, не считай меня неблагодарной. Я признательна тебе за то, что ты за мной приехал. Я и в самом деле сильно перепугалась.

Он закрыл глаза и провел пальцами по ее гладкой щеке, шелковистым прядям волос.

— Больше ты такого страха не испытаешь. Теперь я буду отвечать за твою безопасность. Ты моя нареченная невеста. Понимаешь, что это значит? — Он нежно погладил ее по плечу. Губы у нее дрожали.

— Можно мне сказать тебе что-то? — Он кивнул, и ее пальцы вновь легко коснулись его лица, словно бабочка задела щеку крылом. — Ты совсем не похож на других мужчин.

От этих слов у него захватило дух.

— Что?..

Глаза Селины так и светились в полумраке кареты.

— Куда бы я ни пошла, что бы ни делала, ты стоишь у меня перед глазами. Когда Фреда расчесывает мне волосы, я на седьмом небе: мне кажется, будто это ты касаешься меня своими руками. А, если я закрываю глаза… — тут она заколебалась, но потом решилась, — я вижу твое лицо. Ты такой красивый, Джеймс! А твоя душа еще прекрасней!

Джеймс не мог произнести ни слова: он боялся показать Селине, до какой степени ее нежные руки уже подчинили его душу и тело. Сможет ли он стать для нее таким, каким она его себе вообразила? Можно ли питать надежду, что, разделавшись с ее родителями, он сумеет ее удержать? Пути назад нет: он обязан сделать то, что обещал отцу и самому себе. Придет день, когда Селине станет известно о его намерении воспользоваться ею. Что будет тогда?..

— Самое разумное — пожениться в ближайшее время, — проговорил он, едва надеясь, что ему удастся произнести эти слова ровным спокойным тоном. — Ради этого мне хотелось бы убедить твоих родителей немедленно возвратиться в Дорсет.

— А ты тоже туда приедешь?

— Обязательно.

— Ты всерьез собираешься на мне жениться?

— Я обязательно на тебе женюсь.

Она уютно устроилась у него на коленях, и на лице Джеймса вместо слабой усмешки заиграла широкая улыбка: уж как-нибудь он привлечет ее к себе! Изловчившись, он открыл окошко и дал кучеру указание, куда ехать.

— Джеймс!

— Что милая?

— Эти деньги мне мешают. Мне бы хотелось их вытащить. — И Селина начала рыться под накидкой, пока не вытащила кожаный кошелек. В нем зазвенело, когда она бросила его на сиденье рядом с собой. — Как мне хотелось бы возвратиться в тот дом и высказать миссис Меррифилд, что я о ней думаю! Она себя именует «аббатиссой», а свой ужасный дом — «приютом для послушниц»…

Джеймс опять встревожился:

— Что с тобой произошло, пока ты там находилась?

— Та женщина сказала мне: если я пойду в комнату номер такой-то на втором этаже, там мне сообщат, как я могу связаться с Мериголд.

— И ты пошла в ту комнату?

— Да.

Он стиснул зубы:

— И кто там находился?

— Там был мужчина, очень странный тип.

На Джеймса накатило черное облако гнева.

— Что в этом типе было необычным?

— Странная одежда… И то, чего он от меня требовал.

Усилием воли он заставил свой голос звучать достаточно ровно:

— Расскажи мне подробнее.

— Все, что он просил, я сделала. Я взяла у него деньги. Много денег, как мне кажется. Но он абсолютно ничего не знал о Мериголд.

— К черту Мериголд! — От ярости у Джеймса, казалось, голова была готова лопнуть. — Ты взяла деньги у этого негодяя?

— Конечно. Деньги всегда пригодятся, особенно тем, у кого их нет. Если бы все обращались с деньгами поаккуратнее, не было бы такой нищеты. Я все так устрою, что деньги пойдут на доброе дело. И…

— Замолчи! — Он удержал ее, когда она хотела отстраниться от него. Ему было невыносимо видеть сейчас ее лицо. — О добрых делах поговорим потом. А сейчас расскажи, что происходило в той комнате.

— Я сделала то, что он просил. — Она вздохнула. — Привязала к кровати, заткнула ему рот кляпом, чтобы подготовить его к следующему действию, которого он пожелает.

Джеймс так и замер, ожидаяпродолжения рассказа. — Но поскольку он был связан, а рот забит кляпом, он не смог сказать, в чем состояло следующее желание.

Глава двадцать третья

— Мне все кажется, что это сон, — нежно сказала Селина, со смехом глядя на Джеймса. — Никак не могу привыкнуть к мысли, что я опять в Найтхеде и ты тоже здесь, рядом со мной. — Он прибыл в имение час назад. Они встретились впервые с тех пор, как он вызволил ее из того ужасного места в Лондоне, и ей хотелось многое с ним обсудить. Но Джеймс был замкнут и молчалив. — Дорогой, тронула она его за плечо, пытаясь начать разговор, я чем-то тебя огорчила?

— Что ты сказала, Селина? — Он медленно повернулся к ней, прекратив изучать парк усадьбы Найтхед.

— Что с тобой? Ты не чувствуешь себя счастливым?

— Ну что ты! — Он отрицательно покачал головой. — Как я могу быть несчастным, гуляя в самом прекрасном саду… какой когда-либо видел, вместе с девушкой, которая скоро станет моей женой!

Женой! А он моим мужем! Селина медленно вращала в руках бледно-голубой, под цвет ее батистовому наряду зонтик для прогулок. Теплое послеобеденное солнце светило ему в спину, лицо его находилось в тени, и Селине было трудно разглядеть выражение его глаз в эту минуту. Он так неожиданно обнял ее за талию, что она упала ему на руки.

— Нет, Джеймс, мы не должны на глазах у маменьки…

— Хорошо, милая, мы будем осторожны и не станем нарушать правила так называемого хорошего тона. Но скоро мы поженимся, и тогда твое поведение будет исключительно моей заботой.

Джеймс выпустил Селину из объятий, и теперь ей было хорошо видно, как вдруг посуровели черты его лица, поползли вниз уголки губ, широко раздулись крылья ноздрей. Она тревожилась, не понимая причину этого. Но не переставала им любоваться. Как красив, как, однако, импозантен ее Джеймс! Он стоял перед ней в элегантном синем сюртуке, темно-желтых лосинах из замши, в сапогах, являя вид настоящего мужчины. Когда Селина увидела Джеймса в момент прибытия в усадьбу, — он скакал по подъездной аллее верхом на массивном вороном жеребце, — она всем своим существом поняла: это человек, способный отдавать приказы и навязывать свою волю. Рядом с ним все другие меркли… Почему он решил жениться на ней? Ведь он мог бы выбрать себе в невесты любую?

— Джеймс, у нас еще не было случая спокойно поговорить. А я все хочу спросить: почему ты решил так спешно сделать мне предложение?

— Талбот, — единственным словом ответил Джеймс.

— Дейвид? При чем тут он?

— Мисс Фишер направила его ко мне. Он объяснил, что произошло во время твоего разговора с родителями. — Джеймс внимательно поглядел на Селину. — Неужели именно Талбот забил тебе голову опасными затеями с так называемыми благотворительными делами?

Но Селина не поддержала эту тему:

— Какой молодец Дейвид, что пытался мне помочь. Мои родители в самом деле… были мною недовольны.

— Им больше не придется быть тобою недовольными. Кстати, мне представляется, что у мистера Талбота были и иные причины для посещения моего дома. Интересно, как долго он задержался там после моего отъезда?

— Думаю, ему захотелось поговорить с Лиам. Он вечно проявляет самую большую заботу о тех, кто, как он полагает, нуждается в его руководстве. — Джеймс коротко рассмеялся, и смех этот был не из приятных… — Джеймс, я не нахожу в своих словах оснований для смеха.

— Конечно, конечно, — согласился он, но рот его продолжала кривить усмешка. — Знаешь, давай лучше продолжим нашу прогулку. Мне хотелось бы взглянуть на озеро, а еще — на дубовую рощу на Малиновом холме.

Селина сочла за благо не продолжать спора и позволила Джеймсу свести ее вниз по склону холма к озеру, вокруг которого разрослись ивы. Раздвигая руками нависшие ветви, он пропустил невесту вперед, а сам застыл на месте, устремив взгляд прямо перед собой. Казалось, он видит что-то недоступное глазам Селины. Она осторожно подошла к нему.

— Раньше здесь плавали лебеди, — проговорил Джеймс чужим голосом.

— Лебеди? Да нет же. Уверяю тебя, здесь они никогда не водились.

Он резко обернулся к ней, явно охваченный каким-то глубоким чувством. Потом судорожно вздохнул и заставил себя успокоиться.

— Прости меня, я несу пустое. Поездка была изнурительной, по дороге я ни разу не остановился отдохнуть.

— Почему же?

— Потому что не мог дождаться, когда снова увижу тебя. — Он улыбнулся и взял ее под подбородок. — Всю дорогу я мечтал о твоих волосах медового цвета и золотистых глазах, о губах, таких нежных, ожидающих моих поцелуев.

В подтверждение своих чувств он склонился к ней, прижался щекой к ее локонам, потом заглянул в глубину ее глаз и нежно поцеловал. Но когда отнял свои губы и отодвинулся, ей показалось, что лицо у него снова опечалилось.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала, — сказал он, в его тоне сквозила настойчивость. — Обещай, что исполнишь это.

— Конечно! — с готовностью обещала она, но ее сердце тревожно сжалось от смутного предчувствия.

— Обещай, что ты никогда от меня не отвернешься, не покинешь меня.

— Никогда, Джеймс, никогда!

Джеймс так крепко ее стиснул, что она чуть не задохнулась.

— Помни, Селина, что бы ни случилось, ты не должна терять доверия ко мне. Верь, мне, дорогая! Я буду тебе хорошим мужем.

— Да! — сказала Селина ослабевшим голосом. Она была потрясена бурным всплеском его чувств. — Но скажи, чем ты так взволнован и встревожен? — Однако ответа на свой вопрос она не получила.

— О, мистер Талбот! — проговорил Джеймс. — Добрый день.

Селина обернулась и увидела приближающегося священника. Под руку тот поддерживал Лиам. Корона заплетенных в косички волос на ее голове была украшена пурпурными цветами рододендрона: они выглядели не менее экзотически, чем цветы, вышитые на ее длинном шелковом одеянии цвета лаванды.

— День добрый, мистер Иглтон! — Зеленые глаза Дейвида смотрели на Джеймса задумчиво и вопрошающе. — Я был у вас с визитом в замке Блэкберн. Мисс Лиам любезно сообщила, где вы находитесь, и показала мне дорогу. — Дейвид кашлянул и продолжал: — Мистер Вон Тель также нас сопровождал. Он сейчас угощается чаем в обществе Летти.

— Показала тебе дорогу? — ехидно начала было Селина, но, увидев, как зарделись обычно бледные щеки Дейвида, решила не напоминать ему, что он с детских лет прекрасно знает эти места.

— Добро пожаловать, Лиам! Что ты думаешь о Блэкберне? Удобно ли ты разместилась там?

Ослепительный блеск улыбки, впервые адресованной Селине, был просто потрясающим.

— Замок — лучше придумать трудно. Он невероятно красив.

— В Блэкберне некогда обитал сквайр по имени Лоудер, — сказала со смешком Селина. — Он жил там отшельником. Когда я была маленькой, я верила, что он — злой дух.

— Возможно, вы были правы, — ответила Лиам, сморщив безупречный носик и взглянув на Дейвида, который наблюдал за ней полными обожания глазами. — Я уже наняла нескольких женщин из деревни Литтл-Паддл. Полагаю, они довольно быстро все приведут в порядок. А с помощью той замечательной женщины, что ведет хозяйство в доме Дейвида, и ее подручной, я уверена, мы быстро со всем управимся.

— Неужели миссис Стрикленд предложила вам свою помощь? — спросила Селина.

— О да! Она очень изобретательная женщина. Не я, а именно она переговорила с деревенскими женщинами и сказала им точно, что надо делать. Миссис Стрикленд и Руби Роуз, очевидно, составляют очень дружную команду, они близки по духу. Я полна зависти к Дейвиду. — Она одарила его сияющей улыбкой. — Конечно, вполне естественно, что те, кто у него в услужении, должны быть вполне счастливы и ревностно служить ему, ну и другим тоже.

Селина обнаружила, что ей просто нечего сказать. Миссис Стрикленд и Руби Роуз — близки по духу?..

— Есть ли какая-либо особая причина, которая заставляет вас искать встречи со мной, мистер Талбот? — произнес Джеймс довольно резким тоном, взглянув на китаянку. — Лиам, твои туфли совсем промокли.

Селина перевела глаза с упомянутых туфель на хмурое лицо Джеймса, затем снова на Лиам. У китаянки не сходила с уст улыбка.

— Если вы не запамятовали, Иглтон, — заявил Дейвид с сугубо официальной интонацией, — вы просили у меня оказать услугу в определенном деле. Ваша просьба выполнена. Я сумел в первый же день по возвращении в Дорсет устроить оглашение имен вступающих в брак. Вчера в церкви состоялось вторичное оглашение. В предстоящее воскресенье будет проведено последнее, окончательное оглашение имен жениха и невесты. А вот документ, он полностью готов! — Дейвид протянул сложенный вчетверо лист бумаги.

— Очень хорошо! — Джеймс подошел к Дейвиду и довольно весомо похлопал его по плечу. — Великолепно, Талбот!

— Как я уже говорил вам в Лондоне, сэр, я надеюсь, что все это наилучшим образом послужит интересам Селины. Но если я когда-нибудь обнаружу, что дело оборачивается по-иному… — Брови Дейвида весьма многозначительно приподнялись.

— Какие интересы? О чем вы оба толкуете? — Селина была в полном недоумении.

Джеймс обернулся и подал ей руку. Когда она вложила свои пальцы в его ладонь, он притянул ее к себе:

— Мы говорили о свадебной церемонии, Селина. О нашей свадьбе — твоей и моей. В следующий понедельник, то есть ровно через неделю, мы поженимся!

Солнечные лучи, проникавшие в салон Найтхеда сквозь витражи, падали на пол пестрым узором. В стенах этого дома Джеймс почувствовал бы себя уютно, словно надел на плечи любимый хорошо сшитый сюртук, если бы знакомые картины и запахи не пробудили столь острых и жгучих воспоминаний, что он едва смог их вынести. Они еще сильнее раздували в душе тлеющие угли, усиливали жажду мести, которая могла в любой миг пламенем вырваться наружу. Да, предстоящая неделя ему дорого обойдется: нельзя допустить, чтобы хоть на секунду раскрылись его подлинные чувства, — ведь такие шансы, как сейчас, могут не повториться.

— Я уверена, Селина сознает, какая удача ей привалила, — говорила Мери Годвин. — Одному небу известно, по каким причинам подобный вам преуспевающий и полный совершенств человек предпочел сделать своей избранницей девушку с такой капризной и своенравной натурой.

Джеймс взглянул на бледное несчастное лицо Селины и весь закипел от гнева, который, однако, сумел спрятать за внешней невозмутимостью, уже становившейся постоянной маской на его лице.

— Думаю, вам не надо напоминать, мистер Иглтон, что подобных девиц следует держать в ежовых рукавицах, — продолжала нежная маменька.

— Совершенно правильно, — добавил папенька Годвин с весьма многозначительной ухмылкой, которая заставила Джеймса невольно потянуться правой рукой к своему левому локтю, где у него в рукаве был спрятан стилет. Он потрогал пальцами твердое тонкое лезвие кинжала. Потом таким же быстрым движением отвел руку. Нет, для этого человека смерть — самое легкое наказание!

Развалившись в красивом шезлонге в греческом стиле — в любимом кресле матери Джеймса, — Мери Годвин продолжала самодовольно разглагольствовать:

— Через неделю свадьба. Должна заметить, она будет выглядеть, как несколько поспешная. — Коварные глаза скользнули по лицу Селины и задержались на Джеймсе. — Но не стоит винить тех, кому повезло в жизни меньше, чем нам, если они начнут судачить и гадать по поводу такой не совсем приличной торопливости.

— Для нас, мужчин, все значительно проще, — вмешался мистер Годвин. — Зачем откладывать на завтра, если поспевший фрукт можно отведать уже сегодня? Не так ли, дорогой зять! — Джеймс лишь молча посмотрел на него. — Ну ладно. Нам с вами еще надо обсудить некоторые деловые вопросы, а миссис Годвин, без сомнения, захочет заняться необходимыми приготовлениями. И без промедления.

— Накануне нашей свадьбы в замке Блэкберн будет дан ужин по случаю помолвки. — Джеймс улыбнулся Селине, чтобы подбодрить ее, и она ответила ему таким же движением своих губ.

Мери Годвин поднялась с места, грудь ее взволнованно колыхалась самым впечатляющим образом:

— Кому прикажете передать ваш список приглашенных? Времени осталось совсем мало, ведь пригласить и тех, кто сейчас в Лондоне…

— Ужин будет в узком кругу… — Джеймсу доставило мрачное удовольствие видеть, как некрасиво побагровело лицо этой женщины.

— Неужели вы желаете, чтобы пошло еще больше сплетен и толков, чем уже, видимо, гуляет вокруг этого брачного союза? Я ожидаю, что мои ближайшие друзья…

— Нет, ничего такого не будет. — Джеймс произнес эти слова вполне любезным тоном. — Время покажет, что наша свадьба не была ни скороспелой, ни неприличной. Мое единственное желание сводится к тому, чтобы угодить Селине. Праздник по случаю помолвки — мой подарок Селине. Думаю, вы захотите доставить своей единственной дочери не меньше удовольствия. — И он продолжил, обращаясь к Годвину: — Деловые вопросы, сэр, мы с вами обсудим в самое ближайшее время. В сей час, как мне известно, Селине очень хочется показать мне… свой дом. — Скоро придет час, подумал он, когда этот дом — мой дом! — будет принадлежать Селине по праву.

Селина встала и пустилась почти бегом вон из комнаты, остановившись только для того, чтобы подождать, пока жених откроет перед ней дверь. В коридоре Джеймс поймал ее за руку и притянул к себе в мимолетном объятии.

— Все идет как надо, моя сладость. Я слышу, твое сердце бьется, словно у испуганной птички. Успокойся, ты в полной безопасности.

Они двинулись дальше, но тут их остановила Летти и жестом пригласила проследовать в коридор, ведущий в глубь дома.

— Я вас поджидала, — прошептала она. Ее глаза лихорадочно горели. — Может, до… до вашей свадьбы у меня не будет лучшей возможности, чем эта, поговорить с вами.

Селина взяла руку дуэньи и подруги:

— Дорогая Летти, в чем дело?

— Ничего… Это касается… — Она дрожала от волнения. — Я так счастлива! Извините меня за прямоту, мистер Иглтон, но я так рада за Селину и за вас тоже. Благослови вас Бог обоих! — Летти была близка к тому, чтобы зарыдать.

— Благодарю вас, мисс Фишер, — сказал Джеймс серьезно.

— Пожалуйста, называйте меня Летти.

Джеймс нахмурился. Он, конечно, был наслышан о преданности компаньонки Селины и знал это по своему собственному опыту, но никак не ожидал такого взрыва чувств.

— Благодарю тебя, Летти, — тихо сказала Селина, обнимая свою наперсницу.

Летти произнесла что-то сдавленным голосом и поторопилась удалиться.

— Мисс Фишер тебя очень любит. В этом я ее вполне понимаю. — Джеймс хотел вновь обнять свою невесту, но услышал чьи-то легкие шаги и чуть отстранился.

— Мистер Иглтон. — Перед ним в поклоне склонился Вон Тель. — Прошу меня извинить, но Лиам просит дать ей возможность поговорить с мисс Селиной по весьма серьезному вопросу.

Джеймс украдкой усмехнулся тому, в какой торжественно-уважительной манере говорил Вон Тель.

— Значит, по серьезному вопросу?

— Да, сэр. Относительно, как она сказала, прически мисс Селины!

Рука Селина невольно поднялась к волосам.

Джеймс заложил руки за спину.

— Не могу понять, что Лиам имеет в виду?

— Моя вина, сэр. — Вон Тель опять поклонился. — Я полагаю, мне следовало пояснить: Лиам хотела бы поговорить с мисс Селиной на предмет того, как лучше убрать волосы невесты для свадебной церемонии. Она сейчас в саду вместе с мистером Талботом.

Мелькнувшее было на лице Селины беспокойство сменилось улыбкой.

— Думаю, побеседовать с Лиам на эту тему будет весьма полезно: ее собственная прическа выглядит восхитительно. Ты не против, милый? Впрочем, — обернулась она к Вон Телю, — сначала я должна показать Джеймсу дом.

— Чепуха, — поторопился прервать ее Джеймс, — беги к Лиам. А я обсужу кое-что с твоими родителями и чуть позже присоединюсь к вашей компании.

Как только Селина и Вон Тель скрылись из виду, Джеймс вернулся к двери в салон и, услышав приглушенные звуки разговора четы Годвинов, быстро и уверенно пошел по коридору. Ему было не более десяти лет от роду, когда он в последний раз посетил этот дом, но он отлично помнил, как кратчайшим путем добраться до библиотеки. И едва войдя в нее, он понял, что от роскошной домашней библиотеки Френсиса Сент-Джайлса остались руины. Книги были вынуты из шкафов и грудами лежали на полу; прекрасный ковер работы Томаса Мура, который Софи Сент-Джайлс подарила мужу, небрежно скатан и сдвинут в сторону; картины сняты со своих мест и приставлены к стенам. Да, Годвины усердно искали спрятанные сокровища.

Но не нашли. Джеймс мрачно улыбнулся.

Он осмотрел фигуры драконов, вырезанные из нефрита, с обеих сторон украшавшие камин. Глаза драконов имели гладкую поверхность, и ничто не указывало на связь этих глаз со знаками на перстне Френсиса Сент-Джайлса. Джеймс вытащил из кармана мягкий кожаный мешочек и извлек это кольцо. На массивном утолщении лицевой стороны перстня, где должен был бы красоваться фамильный герб (перстень служил печаткой), находились лишь три выпуклости пирамидальной формы. Да, к глазам драконов они никак не подходят!..

За дверью библиотеки послышались какие-то звуки. Джеймс убрал перстень в мешочек и сунул тот назад в карман. Затем он спокойно продолжил осмотр комнаты: если кто-то обнаружит его в библиотеке, он скажет, что бродил по дому, ожидая возвращения Селины. Но никто не появился. Что ж, пора уходить. Пока он достиг лишь одного — убедился: им не было известно, что сокровище семьи Сейнсбери на самом деле будет найдено как раз в той комнате, где они уже ничего не искали. Придет время, и он получит возможность поиграть драгоценностями перед глазами своих врагов. Он воочию увидит их бессильную ярость и злобу. Вот тогда, и только тогда восторжествует справедливость! Он отомстит подлецам и получит все, что он желает получить, — поместье Найтхед, драгоценности семейства Сейнсбери и… Селину!

Остановить его может только смерть!

Глава двадцать четвертая

— Знаешь, Селина, твоей дорогой Летти следовало бы более строго следовать моим указаниям. Платье, которое она предложила, вовсе не подходит девушке на праздновании ее помолвки.

— О, маменька, не надо ругать Летти. Платье я выбрала сама, и мне кажется, что оно чудесно подходит для этого случая. — Сшитое из красно-коричневого шелка с узенькой полоской кремового кружева на воротнике, это простое по покрою платье будет чудесно сочетаться с цветом ее волос, глаз и кожи. И оно не «однодневка», которую надевают лишь раз; при этой мысли Селина ухмыльнулась, вспомнив свои проекты с обменом…

— Если хотите знать мое мнение, нечего было устраивать столько шума из ничего, — вмешался папенька. — Дело сделано. Не возьму в толк, почему бы Иглтону просто не заплатить по счету, забрать свой товар — и дело с концом.

Селина подобрала повыше подол своего богатого темно-зеленого бархатного платья и пошла впереди родителей в сторону огней, которые так ярко светились из открытых дверей. Это был парадный вход в замок Блэкберн. До ушей гостей донеслись звуки музыки, которую исполняли на каких-то неведомых инструментах.

— Какая чепуха! — ворчал шедший позади папаша. — Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется плясать под музыку какого-то выскочки в доме старика Лоудера. Какая дешевка! Смею сказать, этот Иглтон просто эксцентрик!

— Да, — согласилась маменька, — его вкус явно сомнителен.

— Зато его деньги вполне хороши, и этим сказано все! — Селина стиснула зубы: она не позволит, чтобы что-то отравило ей предвкушение счастья и радости! А мистер Годвин все не унимался: — Растворить дверь нараспашку для любого зеваки-простолюдина, — произнес он почти не понижая голоса. — Что после этого можно ожидать от подобного дикаря!

Они поднялись по ступеням каменной парадной лестницы и остановились на площадке у входа в замок.

— Даже привратника нет! Как же нам быть дальше? — недоумевала миссис Годвин.

— Добрый вечер, мисс Селина. — Как всегда внезапное появление Вон Теля заставило всех умолкнуть. — Мистер и миссис Годвин, мистер Иглтон ожидает вас.

— Да, в самом деле, я вас жду.

Для Селины время остановилось. Она слышала волшебные звуки музыки. В воздухе плавал аромат сотен желтых роз. Но она видела только своего Джеймса — высокого, широкоплечего, дьявольски красивого мужчину. На фоне строгого черного вечернего костюма и очень простой белой сорочки из тончайшего полотна резко выделялось его лицо с горящими черными глазами, которые были устремлены только на нее.

— Селина, дорогая, — сказал он, — этот цветок для тебя. Все шипы я обломал. — И протянул Селине одну-единственную желтую розу, совершенную в своей красоте. Она прижала розу к щеке и закрыла глаза.

— Это роза сорта «Очарование Тилли». — Джеймс привлек Селину поближе и шепотом добавил: — Ты помнишь, моя золотая девочка?

— Я помню каждый миг нашей первой встречи.

— Позволь мне снять с тебя плащ, — сказал Джеймс.

Вон Тель помог раздеться миссис и мистеру Годвинам, и все прошли в глубь холла. Первой, кого увидела там Селина, была Лиам. Она сидела на серебристой подушке, держа необычный музыкальный инструмент. Ее длинные, тонкие, изящные пальцы, касаясь струн, извлекали из него ритмично повторяющиеся чарующие звуки, нежно трепетавшие в воздухе.

— Селина, — сказал Дейвид, который стоял в тени за спиной Лиам, — ты выглядишь такой красавицей!

В ответ Селина подошла к Дейвиду и поцеловала его в щеку, успев по пути адресовать Лиам ласковый взгляд в ответ на озорную улыбку девушки.

Предложив руку Селине, Джеймс провел гостей в небольшую, но прекрасную своими пропорциями столовую, где в свете свечей все сияло и мерцало на столе, уставленном золотом и хрусталем. Он усадил ее слева от себя.

Когда все расселись, миссис Годвин недовольно пробурчала:

— Стол накрыт всего-то на шесть персон! Разве на такое обращение с ее единственной дочерью рассчитывала гордая мать?

Никто не подал вида, что слышит ее слова, а Селина, напротив, подумала о том, как это Джеймс сумел всего за одну неделю подготовить такой праздник, похожий на волшебную сказку!

Тут прозвучал хлопок ладошек Лиам, дверь возле камина в стиле рококо отворилась, и в столовую вошли слуги. Вон Тель занял позицию подле сияющего полированным черным деревом шкафчика на бронзовых ножках в виде бородатых рыб. Когда хозяин дома незаметно подал ему сигнал, он подошел к Джеймсу и склонился над ним. Через миг Вон Тель исчез из столовой. Тем временем помощник дворецкого и две служанки расставляли пиалы, а сам дворецкий невероятно высокого роста начал разливать суп из супницы чудесной работы из черного фаянса завода Веджвуд.

Под скатертью, свисавшей складками вниз, рука Джеймса нашла руку Селины: он положил ее ладонь на свое твердое мускулистое бедро и начал ритмично поглаживать.

— Не хотите ли лимонада, мисс Селина? — проговорил грубоватый голос возле самого уха девушки. — Очень красиво смотритесь, но немного утомлены, верно?

Вздрогнув от неожиданности, Селина взглянула прямо в ярко-синие глаза Руби Роуз. От белоснежного чепца с оборками и до солидных, хорошо начищенных башмачков Руби Роуз выглядела как заправская служанка. Видно, из нее действительно получилась неплохая работница по дому.

— Благодарю, Руби, мне действительно хочется немного лимонада.

Селина стремилась не слишком явно разглядывать Руби, но без того было видно, какие невероятные перемены произошли с этой женщиной. Зато миссис Стрикленд наблюдала за Руби Роуз и ее вполне умелыми действиями с едва скрываемым удовлетворением. И действительно, ее усилия дали прекрасные плоды!

Кресло справа от Джеймса оставалось незанятым, что, казалось, его совершенно не заботило. Но, заметив, что Селина время от времени бросала взгляды на пустующее кресло, Джеймс тихонько прошептал:

— Не удивляйся, моя милая, тебя ждет маленький сюрприз.

Селина попыталась сосредоточиться на еде, которой ее родители, а также Джеймс и Дейвид с аппетитом отдавали должное. Но тут вновь появился Вон Тель и торжественно произнес, предварительно прочистив горло:

— Сэр Огастес Сент-Джайлс, третий маркиз Кастербридж!

Джеймс немедленно поднялся с места. Так же поступил и Дейвид. Это был явный знак самого искреннего и глубокого уважения. Селина хорошо помнила радушного лорда Огастеса и обрадовалась его появлению. Но почему папенька не встал? И по какой причине маменька сидит словно громом пораженная?

Маркиз вошел в столовую и первым произнес слова приветствия:

— Добрый вечер всем присутствующим! Очень славный случай для празднества!

Он похлопал Джеймса по плечу и поднес руку Селины к губам бормоча:

— Нетрудно понять, моя дорогая, почему этот повеса от тебя без ума.

Отстранив Вон Теля, который пытался усадить его за стол, маркиз жестом подозвал дворецкого.

— Надо, приятель, наполнить бокалы шампанским. И наливать не переставая. Такое событие должно отпраздновать как полагается. — Тут он взглянул в сторону родителей невесты и продолжил: — Дариус и Мери Годвин — собственными персонами! И сносно выглядят, вполне сносно. Что ж, счастливое событие для всех!

Маменьке Селины совсем не пришлось по вкусу, что ее внешность назвали не более чем «сносной», от гнева у нее даже ноздри раздулись. А папенька почему-то так крепко вцепился в край стола, что костяшки на пальцах побелели.

Маркиз движением руки пригласил Джеймса и Дейвида усаживаться.

— Добавлю повод для общей радости и от себя. Я хотел обнародовать это еще несколько месяцев назад, но Джеймс убедил меня подождать. — Не особенно озабоченный тем, вполне ли приличен его жест, Джеймс положил руку на затылок Селины и ободряюще улыбнулся ей. Маркиз тем временем продолжал: — Дариус и Мери, разумеется, хорошо помнят Френсиса и Софи Сент-Джайлс. — Он поднял бокал с шампанским и подождал, пока все не последовали его примеру: — Давайте выпьем в честь моего честного брата Френсиса и его нежной жены Софи. За эту великолепную супружескую пару!

В воцарившемся полном молчании все поднесли бокалы в губам, все, кроме четы Годвинов. Селине показалось, что лицо матери стало серым, а папаша забыл закрыть рот. Селина отпила из бокала, ее сердце заколотилось. Она не понимала, что происходит.

— Дариус и Мери, вам, без сомнения, доставит радость и удовлетворение факт, что человек, сидящий рядом с вашей дочерью, который завтра станет ее мужем и вашим зятем, вовсе не тот, за кого себя выдает.

Наступила мучительная пауза: Селина переводила глаза с одного лица на другое. Дейвид, похоже, недоумевал, как и она, родители словно окаменели, лицо Джеймса было опечалено. Сама она ощутила острый приступ отчаянного страха. Увидев выражение ее лица, Джеймс прошептал ей, прежде чем слегка поцеловал в щеку:

— Все в порядке, милая. Доверься мне.

— Дариус! — прохрипела миссис Годвин вдруг осевшим голосом. — Что здесь происходит?

— Да-да, — ухмыляясь, маркиз поднял бокал, — пока вы только удивлены, но ваша радость, я уверен, не за горами. Итак, — громовым голосом продолжал маркиз, — к моему великому удовольствию я имею честь объявить… — Он величественно повел рукой в сторону Джеймса. — Объявить, что перед вами Джеймс Сент-Джайлс, граф Иглтон, мой племянник и единственный наследник!

Маркиз осушил бокал, таким же образом поступил Дейвид. Селина едва сумела донести бокал до рта нетвердой рукой. Она взглянула на папеньку и маменьку — те совсем окаменели, застыли на месте. По какой причине? Сама Селина чувствовала, что у нее есть основания расстроиться. Тот, кто завтра станет ее мужем, не пожелал раскрыть ей свое настоящее имя, а ведь, если свадьба состоится, она должна стать не просто миссис Иглтон, а леди Иглтон.

— Зачем все это? — прозвучал голос маменьки.

Джеймс быстро ответил:

— Очень просто. Я желал убедиться, что буду нужен Селине сам по себе, а не из-за ложно понятого чувства долга.

— Какого долга? — нахмурилась Селина.

— Наши отцы были близкими друзьями, моя сладкая. Я не хотел, чтобы ты вышла за меня замуж только потому, что считала своим долгом подарить мне свою дружбу. И я думаю, что вы не против такого оборота дела, мистер и миссис Годвин? Я, кстати, ждал, что вы меня все же припомните. Но в конце концов я был мальчиком, когда мой отец решил искать удачи за морями. Нет сомнения, с тех далеких времен я переменился…

— Да. Перемена значительная. — Годвин наконец отхлебнул шампанского, и жена последовала его примеру. — Я был опечален тем обстоятельством, что потерял связь с вашими родителями. Что с Френсисом? Как он? Он не писал с момента отъезда…

— Я знаю об этом, — пожал плечами Джеймс. — Боюсь, что дела его слишком поглотили. Создалось впечатление, что после того, как мои отец и мать обосновались на острове Пайпан, они решили порвать все связи с Англией.

— А как… дорогая Софи? — Миссис Годвин заметно волновалась, хотя и немного оправилась от первого шока. — Она… Ваши родители, наверное, вот-вот прибудут. Представить нельзя, чтобы они пропустили свадьбу своего сына!

Сняв руку с затылка Селины, Джеймс знаком попросил, чтобы ему наполнили бокал. Пока дворецкий исполнял это пожелание, он внимательно посмотрел на дядю. Тот в ответ кивнул головой так, будто им не нужны были слова.

— Мои родители скончались, — проговорил Джеймс, глядя в бокал. — Вы, верно запамятовали: я вам уже рассказывал, что унаследовал все свои деловые интересы от отца. Он умер более года назад, а за несколько месяцев до этого ушла из жизни моя мать…

Селина едва подавила готовые вырваться у нее слова сочувствия.

— О! — произнесла Мери Годвин. Селине показалось, что в этом восклицании было больше удовлетворения, чем горести. — О, бедная Софи, бедный Френсис! Они, конечно, рассказывали вам о нашей с ними… тесной дружбе?

— Да, в самом деле… Они говорили… — сказал Джеймс. — Особенно отец горевал об утрате… о потере из-за огромных расстояний связи с мистером Годвином.

— Об утрате? — резко спросил Дариус Годвин, разделавшийся уже с третьим бокалом шампанского. — Да, ужасно прискорбно! Но, думаю, пора заканчивать вечер, мой милый. Очень утомительно это для всех. Вам еще надо переговорить с его сиятельством лордом и подготовиться к завтрашнему дню.

— Нет нужды! — громко перебил его маркиз. А вот что действительно нам всем надо сделать, так это приспособиться, как говорится, К новому порядку вещей. Будь я проклят, если для меня не настало наконец время ожидать появления в питомниках Кастербриджей новой молодой поросли!

Селина сильно покраснела. Джеймс пожал ее руку.

— У меня приготовлен подарок Селине, и мне представляется, что теперь для его вручения самый подходящий момент. — Он вытащил из кармана потертый черный кожаный футляр, раскрыл его и показал ей содержимое. — Эта вещь принадлежала моей матери и в свою очередь была подарена ей матерью моего отца накануне их свадьбы. Теперь она принадлежит тебе, Селина.

На бархате старинного футляра лежал золотой медальон на изящной, причудливого плетения цепочке. Он имел вид массивного креста, украшенного цветами, в овальной рамке. С четырех сторон на рамке были сделаны петли-шарниры.

— Какая красивая и необычная вещь! — В глазах Селины блеснули слезы восхищения.

Джеймс поднялся на ноги:

— Моя мать хотела бы сама надеть на тебя это украшение.

— Я займу место бедной Софи! Я займусь этим! — Мери Годвин простерла руки к Джеймсу. — Дорогая Софи! Как радовалась бы она сегодняшнему вечеру! — Она взяла у Джеймса медальон и осторожно застегнула замочек цепочки на шее Селины. — Какое совершенство!

— Послушайте, Годвин, — сказал лорд Кастербридж. — Свадьбы еще не было, дело не совсем закончено, но я был бы весьма признателен, если бы получил возможность больше времени побыть в компании этой юной красавицы, которая сумела заарканить моего племянника. Мне надо ее узнать получше, прежде чем она дождется, что я буду готов качать на коленях маленьких Кастербриджей. — Селина покраснела и скромно потупилась. — Одним словом, — продолжал его сиятельство, — вы, я думаю, доверите мне проводить попозже вашего цыпленочка домой? Гарантирую, что у нее достанет времени, чтобы выспаться и быть готовой для тяжких трудов назавтра.

Громкий мужской смех прокатился по столовой. Селина еще ниже опустила голову.

— Очень хорошо, я согласен, — ответил Дариус Годвин. — Пошли, Мери. Нам тоже надо передохнуть, если мы хотим быть в форме на празднествах завтра.

Отъезд родителей свершился с помощью Вон Теля и Лиам. Дейвид, после того как Джеймс ему одобрительно кивнул, по-медвежьи заключил Селину в объятия и поцеловал ее в макушку.

— Рад за тебя, миледи, — произнес он, мягко улыбаясь. — Джеймсу, то есть графу Иглтону, крупно повезло!

— Для тебя он навсегда останется просто Джеймсом, Дейвид! — сказал Джеймс. — Я весьма благодарен тебе за дружбу. И за те наставления, что ты давал Селине.

Дейвид уехал, оставив Селину в обществе Джеймса и его дяди. Вон Тель и Лиам незаметно покинули столовую.

— Может быть, перейдем в кабинет? — предложил Джеймс. — Его переоборудование не завершено, но там уже уютно.

Лорд Кастербридж отрицательно замотал головой и опустил бокал на стол.

— Если мое присутствие не слишком необходимо для вас, мне хотелось бы удалиться и отдохнуть. Как я понимаю, комната для меня уже приготовлена?

Селина заметила, как мужчины обменялись многозначительными взглядами.

— Хорошо, — сказал Джеймс. — Я с нетерпением буду ждать того дня, когда смогу показать Селине ваше поместье Моршем-Холл. — Для Селины он добавил: — Имение Моршем-Холл находится в двух часах езды к северу отсюда. Это родовое поместье нашей семьи.

— И оно станет вашим домом, когда…

— Не будем сейчас об этом, — торопливо прервал его Джеймс.

— Как тебе угодно, мой мальчик. — Лорд Огастес с нежностью посмотрел на племянника: — Что за счастливый сегодня день! — И, пожелав Джеймсу и Селине спокойной ночи, он вежливо удалился.

— У старого ворчуна доброе сердце. Я ведь не просил, чтобы он нас оставил вдвоем. Но я теперь очень этому рад!

— Я тоже рада. — Ноги у нее дрожали, под ложечкой сосало, она была в растерянности… и ожидании. — Я не уверена, что скоро привыкну видеть в вас графа, милорд!

— Я же очень легко смогу видеть в вас мою леди, — ответил Джеймс нежно.

Он коснулся рукой ее лица, погладил волосы и поиграл локоном на ее щеке. Выждав, когда она закроет глаза, Джеймс взял ее лицо в свои ладони. Потом последовало касание губ. Она немного отпрянула, ахнув, но глаз не открыла. Джеймс отыскал губами ее уста и начал целовать с такой изысканной и соблазнительной сдержанностью, что она раскрыла губы. Ей вдруг захотелось более глубоких ощущений…

— Нет, моя сладкая. — Он едва коснулся кончиком языка уголка ее рта. — Если я сейчас не отправлю тебя домой, я не смогу сдержаться. То, что нам предстоит, должно подождать до завтра. — Она вся трепетала от страсти, пока Джеймс принес ее плащ. — Я вызову карету.

— Нет, — удержала его Селина. — Не могли бы мы поехать вместе верхом?

Через несколько минут они услышали стук копыт, и Джеймс вывел Селину во двор. В лунном свете блеснула спина кобылки, которую Джеймс приказал приготовить для Селины.

— Ах, как хороша эта лошадка-каштанка!

— Она твоя, — сказал Джеймс, поправляя ее юбки и плащ. — Но, может, ты не захочешь расставаться со своим мерином. Как его зовут? Кажется, Клеопатра? — Он поддержал ногу Селины, помогая вдеть ее в стремя.

Селина посмотрела сверху на его черные кудри и улыбнулась. Нетвердой рукой она притронулась к его волосам.

— Спасибо тебе, Джеймс!

Он поднял на нее глаза, рука его осталась лежать у нее на лодыжке.

— Спасибо? За что?

— За то, что ты такой, какой ты есть. И за мое освобождение, возможно, я не смогу быть такой женой, о которой ты мечтал. Но я буду стараться изо всех сил.

— Тогда для начала постарайся поверить, что ты нужна мне именно такой, какая ты есть. Ты больше того, о чем я мог мечтать.

От наплыва чувств у нее перехватило горло, она глубже погрузила пальцы в его густые кудри, а он поцеловал ее запястье.

— Джеймс!

— Поехали, — произнес он коротко, отступил назад и вскочил в седло. — Моя леди, вы меня искушаете сверх всякой меры!..

Усадьба Найтхед была расположена всего в трех милях от замка Блэкберн. Это расстояние они покрыли слишком быстро, по мнению Селины. Пришло время расстаться.

— Я буду считать минуты, приближающие завтрашний день!

— Я тоже, — откликнулась Селина, и ее сердце опять неудержимо заколотилось в груди.

Он взглянул на небо, соскочил с коня и снял Селину с седла.

— А теперь иди в дом, мое сокровище, и позволь мне остаться сильным, чтобы меньше страдать сегодня ночью.

Он отступил на шаг и вытянул вперед руку ладонью вверх. Селина прижала свою ладонь к протянутой ладони Джеймса. Их пальцы переплелись.

— Навсегда вместе! — проговорил он, и голубоватый лунный свет задержался на его лице, на губах, изогнутых в пленительной чувственной улыбке.

— Навсегда вместе! — повторила она.

Нет на свете справедливости! Мрачные мысли бродили в голове Мери Годвин, которая прижалась лицом к стеклу окошка в маленьком чулане на втором этаже, что выходило на подъездную аллею. На какой-то миг она увидела высокую мужественную фигуру Джеймса, затем он исчез из виду, скрывшись в тени подъезда вместе с Селиной.

Он, конечно, сейчас целует ее, ласкает ее груди. Надо же было, чтобы такой мужчина выбрал для своей постели это глупое ничтожество, Селину!..

Дверь захлопнулась, и Мери затаилась, прислушиваясь к шагам на лестнице. Наконец эти шаги стали слышны совсем рядом, а потом удалились в сторону спальни Селины. Завтра она уйдет в его дом, в его постель…

Вот так Кастербридж выполнил свое обещание доставить цыпленочка домой. Будь проклято имя Кастербридж! Будь проклято имя Сент-Джайлс! Френсис… Она не могла думать о нем без злобного ликования. Не только сам он скончался, умерла и его святоша-супруга, эта стерва, которую Френсис выбрал в жены вместо нее, Мери Годвин.

Что-то заставило ее повернуться к окну: в темноте мелькнула тень. Какой-то мужчина подбирался к особняку, который, как считала Мери, принадлежал ей и только ей. Мери еще плотнее прильнула к оконному стеклу, вглядываясь во мрак. Человек вышел из тени на освещенное луной пространство — это был Джеймс Иглтон, граф Иглтон, как только что объявил титул его дядя. Он, видно, возвращается, чтобы тайно проникнуть в спальню Селины! Но тот быстро пошел вокруг дома. Панический страх охватил Мери: это ведь сын Френсиса! Следовало ожидать, что отец расскажет сыну все, что ему известно о тех драгоценностях. А что ему было известно? Дариус слишком уж слепо верил, что Френсису известно не больше того, что он сам подслушал в покоях старой леди Кастербридж.

Натыкаясь на дорожные сундуки и какие-то узлы, сваленные в кучу вещи, Мери Годвин добралась до двери, бесшумно отворила ее, дошла, осторожно ступая, до внутренней лестницы и начала спускаться вниз.

Глава двадцать пятая

— Да, когда он в последний раз влезал тайком в окошко коровника, размеры его тела были гораздо меньше! Потирая ушибленное плечо, Джеймс спустился вниз по железному коробу стока и оказался среди глубоких каменных лоханей. Затем он прокрался через холодную кладовую, где пахло прокисшим молоком, и очутился в коридоре, куда выходили двери склада посуды, кладовых для хранения дичи, мясных припасов и рыбы, нескольких чуланов.

Джеймс двигался с уверенностью человека, хорошо знакомого со всеми этими помещениями под главной лестницей замка. В далекие времена детства он много часов проводил во владениях старшего повара, который был грозой для своих подручных, но всячески баловал маленького Сент-Джайлса. Ему понадобилось лишь несколько минут, чтобы достичь лестницы, ведущей наверх к цели его поиска. Подходя к библиотеке, он замедлил шаги и немного выждал, прислушиваясь к молчанию старого дома. Где-то у него над головой в своей постели лежала Селина. Его Селина. Он был готов держать пари, что ее глаза сейчас широко открыты и устремлены в пространство. То же будет и с ним — до самого утра. Он улыбнулся и вошел в библиотеку.

Действовать предстояло быстро и совершенно бесшумно. Если бы дядя по собственной инициативе не предложил, чтобы Селина задержалась в его доме после отъезда родителей, Джеймсу не пришло бы в голову уже этой ночью продолжить поиск сокровища. Он планировал отложить это до той поры, когда после свадьбы получит беспрепятственный и неограниченный доступ в Найтхед. Однако уже садясь в седло, чтобы отправиться в Блэкберн, он понял, что не устоит перед искушением.

При свете единственной зажженной свечи, пытаясь припомнить точно прежнюю обстановку библиотеки, Джеймс начал расставлять по местам мебель так, как это было во времена его детства. Годвины, конечно, переполошатся, обнаружив перемены в библиотеке. Пусть ломают головы — ответа на свои вопросы они все равно не получат…

Постепенно мебель заняла в библиотеке свои места, как и вазы, древние урны, картины и статуэтки. Большая часть книг вернулась на полки. Развесить картины по местам труда не составило — на выцветших обоях, там где висели картины, остались следы.

Оставалось только раскатать ковер. Джеймс начал ногами подталкивать его на прежнее место… «Софи, дорогая, ты меня слишком балуешь» — слышался ему голос отца. Он закрыл глаза. «Но не в такой степени, как ты меня», — так ответила отцу его мама. И смеялась своим очаровательным музыкальным смехом.

Будь прокляты эти Годвины! Джеймс встал на колени, чтобы побыстрее справиться с ковром, и вдруг замер на месте. На каменной плите пола, почти рядом с его левым коленом светилось маленькое пятнышко. Он нагнулся пониже — в круглой выемке, вырезанной в камне, были отчетливо видны три шипа — три небольшие пирамидки. Сердце у него бешено забилось, удары отдавались в ушах. Взглянув вверх, он заметил, что от висящей на стене картины отражается тонкий луч света. Словно узкий, длинный палец, он точно указывал на выемку в каменной плите.

Джеймс медленно встал с колен. Конечно, чета Годвинов более поднаторела в секретных розысках. Они, наверное, плотно завешивали окна шторами от любопытствующих глаз. Ему, Джеймсу, вероятно, следовало поступить так же. Но если бы он зашторил окна, он никогда бы не заметил, куда луна посылает свой луч.

В эту ночь сама судьба привела его в нужное место в нужный час. Когда стоявшая высоко полная луна озарила портрет, возвращенный Джеймсом на его прежнее место у книжного шкафа, от лунного лучазасветилась живым зеленым огнем призма, искусно вставленная в глаз изображенного на портрете человека. Он подошел вплотную к полотну и стал всматриваться в лицо мрачного зеленоглазого предка, имени которого он никогда не знал.

— Боже мой, — пробормотал Джеймс, — ведь это драгоценный камень, с помощью которого я разыщу остальные драгоценности! — Ему вспомнились магические слова: «Раскрой силу глаза». Он раскрыл ее!

Слегка трясущимися пальцами Джеймс отыскал в специальном кармане сюртука кожаный мешочек, с которым никогда не расставался, и достал из него перстень. Еще до того как приставить утолщенную головку перстня к каменной плите, он уже знал, что кольцо точно войдет в выемку на полу, подобно ключу — в скважину. И действительно, три выемки пирамидки на перстне совпали с тремя шипами-пирамидками в выемке на полу.

Джеймс перевел дух, повернул… каменная плита поползла вниз и в сторону, открыв черную бесформенную пустоту. Чувствовалось, что там нет воздуха — лишь глубинный смертный холод. «Завладеть сокровищем без медальона в руке — равносильно смерти», — припомнилось ему предупреждение, о котором его мать сообщила его отцу. Пока он раздумывал, как поступать дальше, древний секретный механизм разрешил его сомнения: послышалось мягкое шуршание, и каменная плита встала на прежнее место. Он нахмурился — крышка сдвинулась словно по собственной воле, — и, покачав головой, Джеймс извлек из выемки перстень, вложил его в кожаный мешочек, убрал обратно в карман. Теперь все проще! Вскоре он приведет сюда Селину, и они вместе достанут драгоценности…

Негромко хлопнула дверь библиотеки, и Джеймс вскочил. Спустя мгновение стилет был извлечен из ножен, закрепленных у него на локте, он быстро подошел к двери и, успокоив дыхание, распахнул ее, готовый нанести удар. Никого. Наверное, это гуляющие в доме сквозняки сделали свое дело.

Пора уходить. Он задул свечу и отправился в обратный путь. Из дома он выбрался через дверь буфетной и надеялся, что какая-нибудь служанка не будет наказана за то, что забыла запереть ту дверь на ночь.

Вот он снова сидит в седле на своем вороном, вот пришпорил коня и мчится по темной аллее, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низко свисавшие ветви деревьев. Кобылка каштановой масти еле поспевает рядом…

Джеймс посмотрел на луну и засмеялся. Селина будет принадлежать ему. Сокровища тоже окажутся в его руках. Мщение состоится. Все это будет завтра!

Глава двадцать шестая

Дариус Годвин пробудился от ощущения удушья. Чьи-то руки вцепились ему в горло. Кожу царапали острые ногти. Он стал отбиваться, и хватка на горле ослабла. Тогда он нащупал рукой тело в легких одеждах. Тело было знакомое.

— Что с тобой, Мери? Неужели шампанское тебя так воспламенило, что ты пожелала меня, а не своего мальчишку конюха? Что ж, сегодня я не против!

Однако первые же слова жены дали ему понять, что дело вовсе не в ее похоти.

— Это ты во всем виноват! — Она тяжело дышала, отбиваясь от него. — Сокровища там! В той комнате, в библиотеке. Ты понимаешь: все это время они там находились! А ты, чертов чурбан…

— О чем ты собственно толкуешь?

— Сокровища спрятаны в библиотеке. Одну из каменных плит пола можно сдвинуть. Когда она отодвигается, открывается вход в тайник. Что, по-твоему, спрятано в нем?

— Откуда тебе это известно?

— Я все видела собственными глазами.

— Но…

— Джеймс Иглтон, сын Френсиса, проник в наш дом, и в темноте я последовала за ним. Дверь в библиотеку он за собой не закрыл, мне все было видно, она хлопнула, мне пришлось спрятаться в большой сундук в коридоре, чтобы он меня не обнаружил.

Годвин схватился за голову — нахлынувшая волной кровь ударила ему в виски.

— Он знал, где находится глаз? Конечно знал! Он, видно, все время знал об этом и замышлял завоевать наше доверие через эту его предполагаемую любовь к Селине! Ха-ха! — Дариус просто исходил ядом при мысли о том, как его обвели вокруг пальца.

— Где Иглтон? Он что, все еще там, где спрятаны драгоценности?

— Нет. Он задвинул плиту на прежнее место и удалился.

— Он спускался вниз?

— Нет. Только отодвинул плиту, посмотрел и вновь закрыл вход в тайник.

— На что же он рассчитывает?

— Завтра он женится на Селине и получит свободный доступ в дом. Вот тогда он без особых помех доберется до сокровища и завладеет тем, что принадлежит нам.

— Мы не должны допустить этой свадьбы.

— Напротив, после свадьбы Селина уберется из дома, а мы устроим любезному зятю засаду. И поступим с ним так, как он того заслуживает.

— И каким же образом с ним поступить? — Годвин почувствовал, что язык у него распухает и прилипает к гортани, голову сдавливает. — Приди в себя, женщина. Что ты замыслила? — Охваченный болезненным чувством, он начал понемногу прозревать: — Нет и нет! С теми делами навсегда покончено, женщина. Об этом разговора больше не затевай.

Мери приблизилась к мужу. Она надвигалась все ближе и ближе, пока ему в нос не ударил запах смеси пота и крепких духов.

— Без сомнения, ты подразумеваешь ту, первую историю. Ту самую, о которой мы сообщили старому маркизу — деду Джеймса? Не бойся, мой милый супруг, у меня никогда не возникнет намерения повторить ее, если только…

— Если только… что?

— Если только не останется иного способа овладеть тем, чем нам надо овладеть.

— Ты не сможешь!

— Я-то смогу, я все смогу. А ты будь проклят, несчастный дурак! Будь проклят! Ведь все было в твоих руках! И ты все упустил, почти упустил.

Тяжело отдуваясь, Дариус отодвинулся от нее, сел на край постели.

— Пожалуйста, Мери! Успокойся. Нам следует все хорошо спланировать и…

— Нам? — Она начала дико хохотать. — Нам? Я буду строить планы сама. А тебе придется делать то, что я укажу.

— Да, моя милая, будет так, как ты скажешь! — Он был согласен на все, лишь бы привести ее в чувство. Но устранить ее все равно придется — пока она не навлекла на него гибель.

— Посмотри на меня, Дариус. — Он послушно выполнил ее указание. — Неужели у тебя не возникло желания задать мне один вопрос, каким же образом Иглтон открыл тайник, сдвинув каменную плиту?

— И как же он это проделал? — Годвин с трудом проглотил слюну.

Она вцепилась в его ночную рубашку и рванула изо всех сил. У него не хватило времени, чтобы отскочить.

— То, чем Джеймс воспользовался для этой операции, было у тебя в руках, но ты сам отдал ключ! Когда-то ты решил заставить своего старого друга расплачиваться за то, что он родился богатым, тогда как ты был сыном обедневшего помещика. Тебе стали поперек горла доброта, с какой относились к тебе он и вся его семья. Ты замыслил заговор, и мы осуществили его. Но ты сам, своими руками отдал главное орудие восстановления справедливости. Ведь ключом к тайнику служит тот самый перстень, который доказывал виновность Френсиса! Мы отдали его старому маркизу, и когда Френсис принял его из рук отца, он обрек себя на изгнание из этого дома и из Англии. Но теперь это кольцо у его сына. Так что можешь считать, что ключ к тайнику ты — именно ты, проклятый идиот! — сам подарил Джеймсу Иглтону!

Глава двадцать седьмая

Стоя на верхней площадке парадной лестницы Блэкберна, Джеймс взглянул на небо. Над холмами Дорсета занимался рассвет. Свежий ветерок тянул с невидимых глазу влажных низин, принося запахи болотных трав и камыша. Наступил день свадьбы. Закрыв глаза, он напряг волю, приказывая себе обрести спокойствие. Скоро настанет час окончательного сведения счета с силами зла из прошлого. Но сегодня… сегодня все должно быть посвящено Селине. Волна горячего чувства поднялась в нем, затопила его сладостным упоением.

— Кто здесь? — Он перегнулся через балюстраду и увидел мисс Фишер. Темные круги под глазами, неприбранные волосы — все говорило о том, что у нее была бессонная ночь.

Сердце его оборвалось.

— Что случилось? Что-то с Селиной? — Перескакивая через две ступеньки, он бросился вниз.

— Ах, мистер… простите, милорд! Есть кое-что, чего вы не знаете, но должны знать.

— Где Селина?

— В усадьбе Найтхед…

— Готова ли она к свадьбе? — Летти кивнула, и Джеймс успокоился: — Что же все-таки произошло, мисс Фишер? Какие-то неприятности у Селины?

— Нет. Дело в том… Жизнь Селины была очень нелегкой. Мне надо было суметь заставить их остановиться… или найти способ забрать ее оттуда… — Она переплела пальцы в жесте отчаяния. — Я не была готова…

— Вы имеете в виду те дикие выходки ее родителей? То, что Селина называет приступами бешенства? Но ведь теперь все позади.

— Нет! — Она схватила его за руку. — Это все еще не кончилось. И не закончится до тех пор, пока… Вы не отдаете себе отчета в грозящей опасности! Вы не осознаете, как далеко они могут зайти!..

Бедняжка Летти, подумал Джеймс, она не знает, что скоро чета Годвинов будет изгнана из Найтхеда и навсегда исчезнет из жизни Селины, из жизни всех остальных.

— Отправляйтесь домой, к Селине.

— Мне надо вам кое-что сказать…

— Нет, сейчас не стоит. Пожалуйста, возвращайтесь домой, не надо надолго оставлять Селину без присмотра. И, уверяю вас, скоро все уладится. Я попрошу Вон Теля доставить вас домой.

— Существует реальная угроза, милорд. Вам надо быть очень осторожным.

Как уже бывало не раз, неожиданно, но очень кстати, появился Вон Тель. Спросив хозяина, есть ли у того для него поручения, он направил свое внимание на мисс Фишер:

— Доброе утро, Летти!

— Доброе утро! — В ее глазах засветилась надежда. — Если милорд не желает меня выслушать, то, может быть, вы…

— Мисс Фишер расстроена без достаточных оснований, — сказал Джеймс. — Будь добр, доставь ее в Найтхед. — Он обернулся к Летти: — Мне известно, что вы собираетесь рассказать. Не надо больше тревожиться и не забудьте: я надеюсь видеть вас на свадьбе.

— Согласен! — В ответе Джеймса на вопрос священника, произнесенном с глубоким волнением, слышались любовь, и страсть, и обещание верности.

Дейвид продолжал что-то говорить своим ясным и певучим голосом, но Селина не понимала ни слова. Она не спускала глаз с лица Джеймса.

— Селина! — Она вздрогнула и вопросительно посмотрела на Дейвида.

— Да?

В толпе послышались смешки прихожан, селян деревни Литтл-Паддл, которые пришли полюбоваться свадьбой благородных господ.

— Селина, — повторил Дейвид, нахмурясь. — Согласна ли ты?..

— О да, конечно! Это именно то, чего я желаю… — Смех усилился, и Селина спросила: — Я что-то не так сказала, Джеймс?

— Нет, моя дорогая, ты сказала именно то, что нужно. — Он взял ее за руку. — Вот это будет символом того, что ты принадлежишь мне, а я — тебе. — С этими словами он надел на ее пальчик венчальное кольцо — золотой поясок, усыпанный изумрудами.

Селина перевела взгляд с кольца на Джеймса:

— Никогда не думала, что стану владелицей изумрудов. — Кольцо просто чудесное, думала она, но самое чудесное — то, что Джеймс теперь принадлежит ей.

Дейвид прокашлялся и объявил:

— Теперь вы — муж и жена!

Джеймс поцеловал Селину в губы и так сжал в объятиях, что она едва не задохнулась. Потом он повернул ее лицом к прихожанам, впервые демонстрируя им новую леди Иглтон.

— Они все нас приветствуют, — прошептала она и перехватила взгляд маменьки: в нем не видно было радости, напротив, та сурово и зло сжала губы.

Нет, подумала Селина, им не удастся испортить такой день. Тут Джеймс предложил ей руку, и они под звуки органа торжественно двинулись к выходу из храма. Вон Тель, выступавший на церемонии в качестве шафера, дружки жениха, и Лиам, восторженно сиявшую от того, что ей поручили — несмотря на злобное ворчание и протесты Мери Годвин — роль подружки невесты, шли за ними. На ступенях храма Лиам тронула Селину за руку и вернула ей букет желтых роз, что взяла подержать на время брачной церемонии. Вокруг шумела веселая и доброжелательная толпа, но улыбающиеся лица сливались в одно смутное пятно: Селина смотрела на них сквозь пелену счастливых слез. Джеймс усадил ее в серебристо-серый, весь украшенный цветами, открытый экипаж и сел с ней рядом. Ландо плавно тронулось.

— Я бы желал сидеть не рядом с тобой, — заявил Джеймс, — а напротив, чтобы лучше тебя видеть, Селина. Я никогда не устану тобой любоваться.

— Я тоже, — проговорила она, без тени смущения. — Сегодня мне должны завидовать все женщины мира. Уверена, они смогут мне завидовать каждый день до конца моей жизни.

Улыбка Джеймса стала совсем счастливой. От удивления у него одна бровь поползла вверх. Казалось, он забыл обо всем на свете. Он попытался справиться с волнением и спросил шутливо:

— Скажите, миледи, могу ли я полагать, что вы действительно всем вполне довольны?

— О да! — Тут взгляд Селины упал на его длинные загорелые пальцы, легшие на мускулистое, затянутое в светло-серые брюки, бедро. — Джеймс, все что связано с тобой и есть в тебе, все меня волнует и возбуждает. Возможно, молодой женщине неприлично говорить об этом, но, поскольку я теперь замужняя дама, я считаю себя вправе говорить все, что заблагорассудится.

Джеймс засмеялся и сказал ей с особым чувством:

— Очень скоро ты, моя девочка, точно узнаешь, как ты волнуешь и возбуждаешь меня…

Но договорить ему не удалось. Он поклонился супружеской паре, которая приветственно махала новобрачным, Джеймс нашел в кармане монету, чтобы бросить ее бежавшему рядом с ландо мальчишке, снова кому-то поклонился. Громкие приветственные возгласы привлекли внимание Селины к новым фигурам этой радостной сцены — лорду Огастесу и сопровождавшей его графине Лафоге. Маркиз адресовал им изящный поклон, а его спутница в великолепном светло-розовом атласном платье склонилась в глубоком реверансе, продолжая держать лорда за руку.

— Какой счастливый день, Джеймс, милый! Безмерно счастливый!

— Но, дорогая, как же мне хочется наконец остаться с тобой наедине!

— Я мечтаю… нет, я жажду того же! Не хочу ждать!

— Но подождать — это наш долг, моя страстная леди. — Продолжая отвечать на поклоны доброжелателей, он уронил руку ей на бедро и чуть усмехнулся, когда она подпрыгнула на сиденье. — Через полчаса мы будем дома. Потом потребуется несколько часов для свадебного обеда и других глупых ритуалов. А пока позволь немного тебя приласкать…

Селина едва ли слышала, как хлопали в ладоши домашние слуги, встретившие новобрачных с радостными и счастливыми лицами. Но, крепко держась за руку Джеймса, она сумела заставить свои губы улыбаться и бормотать слова благодарности, пока поднималась по парадной лестнице.

Через несколько мгновений они уже сидели за праздничным столом в прекрасно обставленной столовой. С канделябров свисали гирляндами скрученные спиралью белые атласные ленты, образуя подобие бледно мерцающего навеса. В центре стола возвышался трехъярусный свадебный торт.

Служанки входили и выходили, подавали блюда, прислушиваясь к приказам, которые шепотом отдавал безупречный дворецкий. Селина не могла проглотить ни кусочка, пока Джеймс ни положил ей на тарелку что-то сладкое, отрезал малюсенькую порцию, поднес к губам и подождал, когда она разрешит ему положить этот кусочек ей на язык.

Все гости завздыхали, Селина потупила глаза.

В течение бесконечно долго тянувшегося пиршества папенька и маменька Годвин поглотили неумеренное количество крепких напитков, которые рекой лились за столом. Миниатюрная графиня Лафоге хихикала, то и дело громко хлопая веером по руке маркиза, который с нескрываемой снисходительностью и удовольствием позволял ей эти шалости. Дейвид и Лиам о чем-то шептались, а Летти чопорно сидела рядом с Вон Телем, и было видно, что она никак не может расслабиться и успокоиться.

— Я полагаю, нашим новобрачным можно было бы удалиться. — Внезапное заявление лорда Кастербриджа заставило всех умолкнуть. — Задерживая их за столом, мы проявляем эгоизм.

Джеймс разыскал руку Селины. Мускулы лица у него напряглись.

— Если ты настаиваешь, дядя…

— Настаиваю, мой мальчик. Но прежде я хотел бы сообщить о решении, что я только что принял. Думается, все его одобрят. Ты, Джеймс, помнишь Уиндхем?

Джеймс кивнул.

— Да, конечно. Это было излюбленное место отдыха нашей семьи на морском побережье.

— Оно самое. Твои дед и бабка, бывало, увозили туда с собой Френсиса и меня на тот короткий период времени, когда король Георг был склонен купаться в море. В те времена, знаете, у короля имелась специальная повозка для купаний с короной наверху. Когда ее закатывали в море, рядом двигалась другая такая же повозка, где располагался оркестр, и пока продолжалось купание, музыканты непрерывно исполняли гимн «Боже, храни короля!»

Селина ощущала нетерпение Джеймса.

— Мне кажется, я помню эти ваши рассказы, дядя, — сказал он, пряча улыбку.

— Да-да. Одним словом, Джеймс, Уиндхем отныне принадлежит тебе и Селине. На случай, коли возникнет желание пару дней побыть в полном одиночестве: у молодежи такое желание появляется часто, не так ли?

— Спасибо, дядя.

— Благодарю вас! — откликнулась и Селина, ее переполняли радость и признательность.

— Разумеется, и имение Моршем-Холл также со временем…

— Я не хочу…

— …говорить об этом, — закончил фразу маркиз. — Благодарю тебя за такие чувства. Наши земельные владения значительны — не буду тратить время на перечисление наших имений в Йоркшире и в Уэльсе, — и все это в будущем станет твоим. Но сегодня, думаю, для тебя важнее вопрос о нынешнем собственном доме. — Он поднял руку: — Нет, Джеймс, позволь мне закончить, мы и так уже потеряли столько лет. Мне, кстати, хотелось бы, чтобы ты жил поблизости. Нынешний дом, замок Блэкберн, — неплохое местечко, но ты ведь связан корнями с той, другой землей. Всем этим требованиям отвечает усадьба Найтхед.

Селина увидела, как Джеймс бросил острый взгляд на ее родителей. Те продолжали улыбаться, не сводя глаз с маркиза.

— Что касается вас, Дариус и Мери, я о вас позабочусь, поскольку вы родители Селины. По удачному стечению обстоятельств нашелся восхитительный домик в Сассексе, который мне пришелся по душе. Понравится он и вам. Через пару недель вы там чудно устроитесь.

У Селины перехватило дыхание. Она лишь теперь разобралась в словах маркиза. Значит, он намерен выставить папеньку и маменьку из их дома! Она взглянула на родителей и поняла, что смысл сказанного дошел и до них: натянутые улыбки Годвинов превратились в гримасы ужаса. Из горла Дариуса вылетел странный звук, он повернулся и зашелся в кашле, прижав ко рту рукав своего парчового камзола.

— Не принимайте это радостное известие слишком близко к сердцу, старина, — заявил лорд Огастес с открытой располагающей улыбкой. — И не вздумайте благодарить. Тот домик — самое малое, что я обязан сделать для тещи и тестя моего племянника. Ну, а я пока позабочусь, чтобы Найтхед был приведен в полный порядок к моменту возвращения новобрачных в свой дом из свадебного путешествия.

Что теперь будет? Селина задумчиво провела пальцами по щекам. Да ничего страшного не произойдет, поняла она. Наоборот, ей больше не нужно будет в страхе ждать, что ее вот-вот опять запрут на ключ в собственной комнате. Да, отныне этому не бывать!

Мери Годвин резко встала из-за стола, так что кресло ее перевернулось, и с шумом бросилась вон из столовой. За ней не менее резво последовал Дариус.

Маркиз сделал рукой знак Селине:

— Не беспокойся, моя милая, ведь это действительно непросто — отдавать замуж единственную дочь. Они переживут утрату, да и новое жилище, где надо обустраиваться, отвлечет их от грустных мыслей.

— Теперь, Джеймс, веди свою жену… э-э… в брачные покои. С Богом, мой мальчик.

Наконец-то он сможет обладать ею. Но ради Селины, ради себя самого, ради их будущего, он обязан сохранять полное самообладание. Для Селины первые часы общения с мужем будут, ясно, совсем не простыми. Мысль, что он может причинить Селине боль, была почти невыносимой.

Джеймс раздевался во мраке своей гардеробной. Он снял элегантный серый сюртук, одним движением сорвал шейный платок и отбросил его в сторону…

Он обязан во всей неприкрытой наготе чувств показать ей, как обожает ее, как рвется к ней душой и телом. Однако необходимо сделать все, чтобы избавить ее от страха. Он направился к двери в спальню.

— Джеймс, подождите!

Он растерянно повернулся на месте, — это не был голос Селины. Перед его глазами предстала… Мери Годвин! Он пришел в полную ярость:

— Убирайтесь! Немедленно оставьте меня!

— Нет. — Она отрицательно замотала головой. — Вы не заставите меня удалиться.

— Так что же вам угодно?

Прежде чем он сообразил, что собирается сделать Мери Годвин, она провела рукой по его губам. Он схватил ее за запястье и отшвырнул эту руку, эту ненавистную руку. Губы Мери Годвин искривились:

— Так похож на Френсиса! Почему я раньше этого не замечала? Его глаза. Эти серые глаза: при лунном свете они превращались в стальные. Как лезвие шпаги — острые и жестокие. — Он попытался отстраниться, но она крепко ухватилась за его рубашку. — Вы должны меня выслушать, Джеймс. Причем внимательно. Немедленно уезжайте из этого дома…

— Мне уехать из этого дома? — Не веря своим ушам, он рассмеялся. — Мне уехать? Я собираюсь войти к моей жене, мадам. Это вам необходимо немедленно оставить меня в покое! — И он двинулся к спальне.

— Нет! — завопила грузная женщина, падая на колени.

Он обернулся и с угрозой наклонился над ней.

— Замолчите! Умолкните! Иначе напугаете мою жену.

— Вашу жену? — Все еще стоя на коленях, дама всплеснула руками. — Нет, Селина не может стать вашей женой! Ни сейчас, ни потом — никогда!

— Мадам!

— Мне надо было все остановить вчера вечером. Но мне не позволил стыд… Ваш отец изнасиловал меня, милорд. Он меня изнасиловал, хотя и был уже женат на вашей матери и знал, что он мне не нужен.

Джеймс отрицательно замотал головой.

— Нет! Вон отсюда! Мой отец был человеком чести.

— Ха! — Она оскалила зубы. — А почему тогда, по-вашему, ваш дед прогнал его с глаз долой, изгнал вообще из Англии? Старому маркизу стало известно, как он со мной обошелся.

— Вы лжете! — В голове у Джеймса шумело, в глазах мелькали красные и черные круги.

— Доказательство случившегося было предоставлено мной вашему деду. А он предложил это доказательство вашему отцу. Приняв, его, Френсис тем самым подтвердил свое преступление.

— Я вам не верю!

— Это еще не все. — Ее голос перешел в шепот: — Вам, сыну Френсиса Сент-Джайлса, нельзя войти в спальню к женщине, которую вы называете своей женой. Плодом насилия вашего отца надо мной был ребенок. Вы, милорд, взяли в жены собственную сестру!

Глава двадцать восьмая

Это был великолепный ход! Дариус, этот несчастный хлыщ, был совершенно не в себе, когда она сдала его на руки Колину, чтобы тот доставил хозяина домой. А потом она отправилась «предупреждать» Джеймса Иглтона, вернее Сент-Джайлса, о том, что он может совершить кровосмешение. И ее великолепный ход дал столь же великолепный результат.

Стоя у дверей Найтхеда, она подождала, пока карета, доставившая ее из Блэкберна, отъехала, и стремглав кинулась в дом. Когда завтра утром Дариус проснется и начнет подводить итоги, она будет уже далеко. С единственным багажом — драгоценностями Сейнсбери.

Сжимая в руках кожаный мешочек, в котором заключалось ее будущее, ее судьба, со злобной радостью вспоминала, как исказилось болью лицо Иглтона, как он, отдав ей кожаный мешочек с вожделенным содержимым, бросился вон из комнаты. Она еле удержала смешок. Сейчас любимый сын Френсиса Сент-Джайлса, наверное, бродит в темноте один на один со своими муками. А Селина?.. Впрочем, что за дело ей до того, какие мысли теснятся у той в голове, пока она тщетно ждет, когда же явится к ней ее неотразимый и самоуверенный муженек!..

Добежав до библиотеки и открыв дверь, Мери Годвин едва сумела подавить крик. Пошатываясь, посреди комнаты стоял Дариус.

— Привет, Мери. — Тыльной стороной ладони он провел по глазам, налитым кровью. — Они сказали, что ты направилась прямо сюда, что ты нашла способ заполучить…

— Они? Кто это — они? — осторожно спросила Мери. Она потихоньку спрятала руки за спину.

— Они, — повторил он, глядя куда-то мимо нее.

У Мери по коже побежали мурашки, она медленно повернулась и оказалась лицом к лицу с Бертрамом и Персивалем Летчуизами.

— Мери! — Бертрам раскланялся с преувеличенной вежливостью, а его коротышка сын оскалился во весь рот, демонстрируя желтые зубы. — Какая вы умница! Мы-то полагали, что нам предстоит тяжелая работенка, но вы все так упростили в наших общих интересах!

Она повернулась к мужу:

— Что он несет?

— Дорогая, нам, согласись, надо же было как-то возместить Бертраму и Персивалю потерю Селины. Там, под полом, добра хватит на всех. — Он кивнул на каменные плиты под ногами. — Добычу поделим пополам: половина пойдет Бертраму с Персивалем, а половина — мне. Не может быть дележа более справедливого. Дай мне перстень!

— Половину тебе? — Она не могла больше сдерживаться. — А вторую половину — этим мерзавцам?

— Отдайте кольцо! — Сзади на запястье ее руки легли тяжелые лапы Персиваля. — Дариус, оно здесь! — Летчуизы вырвали из ослабевших пальцев Мери Годвин кожаный мешочек. Она открыла рот, чтобы позвать на помощь, но те же руки зажали ей рот.

— Тихо, Мери! — проговорил Дариус и приложил палец к губам. — Не то перебудишь прислугу. Усаживайся вон там и жди, пока мы с Бертрамом спустимся вниз поглядеть, что там есть.

Летчуиз уже стоял на коленях и ощупывал пол, пробегая пальцами по пыльным плитам.

— Я тоже хочу спуститься, — заявил Персиваль. Чтобы проследить за… нашими интересами.

— Тебе следует остаться с ней. — Язык Дариуса все еще заплетался. — Нельзя доверять этой сучке.

Мери удалось разжать челюсти и изо всех сил вцепиться зубами в палец Персиваля. Ее швырнули на пол, а Персиваль забегал по комнате, размахивая укушенной рукой и шипя сквозь зубы.

— Вот оно — нужное место! — Тяжело отдуваясь, Бертрам усмехнулся, глядя на Дариуса. Он извлек перстень и вложил его в нащупанную ямку в каменной плите пола.

— Дариус, надо принести свечу. Конечно, Персиваль, ты сможешь пойти с нами.

— Я тоже туда полезу, — заявила Мери. — Пропади все пропадом! Она не позволит им остаться один на один с тем, что принадлежит ей самой.

— Ты останешься наверху, — приказал Дариус. — А тебе, Персиваль, ее караулить.

— Открывается! — Летчуиз-старший с усилием встал на ноги и заглянул вниз — в расширяющийся на глазах люк под ногами.

— Так все оказалось правдой. Иди сюда, Персиваль.

Бертрам уселся на край люка, ведущего в тайник, и водил ногами, пока не нащупал что-то устойчивое. Мери поняла: там были ступени. Они вели к сокровищу. К ее сокровищу!

— Подожди меня, — сказал Дариус, отправляясь вниз вслед за скрывшимся в люке Бертрамом.

— Я с вами! — Персиваль тоже полез в дыру, следуя за ними. Перед тем, как его голова исчезла под полом, он окликнул Мери: — Оставайтесь здесь, мадам, мы скоро вернемся.

Мери Годвин осталась наверху, выжидая. Двадцать лет, думала она, двадцать лет я ждала этой ночи. И вам не удастся вырвать у меня из рук мое сокровище! Подобрав юбки, она начала спускаться в люк.

Глава двадцать девятая

— Принеси немного бренди! — сказала Летти, и Селина безразлично смотрела, как Вон Тель вышел из спальни. — Лиам, как давно Джеймс покинул дом?

— Думаю, этого никто точно не знает. Я увидела, как Селина блуждает по коридорам, словно потерянная, бросилась к нему… — Мягкий голос Лиам дрогнул.

Вон Тель вернулся с графином и бокалом на подносе. Он налил немного бренди и подал Летти, а та поднесла к губам Селины:

— Отпей глоточек, моя маленькая. Ради твоей Летти.

Селина лишь отрицательно покачала головой. И вдруг встрепенулась:

— Где Джеймс? Мне нужен Джеймс!

— Тише, тише, успокойся. — Летти погладила Селину по голове. — Мы разыщем Джеймса. Выпей немного, пожалуйста, Селина.

На этот раз девушка послушно отхлебнула бренди. Коньяк обжег ей горло, она закашлялась.

— Почему ты меня оставил? Чем я его обидела? Когда после обеда мы поднялись наверх, он был таким нежным, так жаждал остаться навек вместе со мной… Потом он вдруг влетел в спальню. Он был в ярости. И внезапно ушел. Исчез и все!

— Вон Тель, а ты его видел? — спросила Летти.

— Нет, и очень об этом сожалею.

— Когда я вновь его увижу, исколю ему кончики пальцев его же собственным противным маленьким стилетом! — Лиам металась по спальне, ее косички вились по спине, словно черные змейки. — Каждая девушка испытывает страх в первую брачную ночь, но боится не того, что муж исчезнет. Так не положено поступать! О, как я рассержена!

— Лиам, — произнес Вон Тель строгим тоном. — Тут замешано нечто, о чем нам не известно. Так что не спеши с выводами.

— Пожалуй, нам всем следует успокоиться, — сказала Летти. — И употребить всю энергию на розыски его сиятельства. Найдя его, мы доберемся и до смысла происходящего…

Из холла внизу послышались громкие голоса. Селина попыталась сесть на край кушетки в египетском стиле, куда ее насильно уложила Летти.

— Это Дейвид… Мне нужно видеть Дейвида!

Лиам метнулась прочь и через несколько секунд вернулась, держа Дейвида за руку.

— Джеймс удрал из дома, — начала было Лиам.

— Успокойся, — проговорил Дейвид, поглаживая руку красавицы-китаянки. — Я поехал сюда сразу после того, как повстречал Джеймса. Надеюсь, кто-нибудь сможет мне объяснить, что тут стряслось!

Селина вскочила:

— Ты его видел? Где он?

— Джеймс проскакал мимо меня на своем вороном. Мне показалось, что он ничего не видит вокруг. Возвратясь со свадебного обеда, я припомнил, что забыл в церкви кое-какие нужные мне книги. Я шел туда, когда мимо промчался Джеймс…

— Где он? — Тьма стала застилать глаза Селины.

— Думаю, он сейчас в Уиндхеме.

— В Уиндхеме?!! — хором вскричали присутствующие.

— Я почти уверен в этом. Как бы он ни был от всего отрешен, меня он заметил и крикнул, не останавливая коня… — Дейвид нахмурился, стараясь поточнее припомнить слова Джеймса. — Он прокричал, что уезжает и не вернется никогда. Он проклял злую судьбу, какую-то роковую ошибку. Мне послышалось, что он вроде упомянул Уиндхем.

— В таком случае мы все отправимся в Уиндхем. — Голос Летти был тверд и спокоен. — Как далеко до него?

— О, не слишком далеко. Он менее чем в двух часах езды на юг. Я еду с вами.

— Селина и я отправимся туда сами. Не слишком затруднит тебя рассказать, как туда добраться, Дейвид?

Уловив в голосе Летти закипающий гнев, Селина открыла глаза. Ее дорогая подруга пошла разобраться в кипе одежды, которую вчера уже доставили в Блэкберн из Найтхеда. Летти выбрала самый плотный теплый плащ и обернула им плечи Селины.

— Пойдем, — сказала она, улыбаясь, и в ее глазах светилась нежность. — Мы отыщем твоего супруга и вместе выслушаем его объяснения по поводу столь дикой выходки.

Темная грозовая ночь как нельзя лучше соответствовала тому, что творилось у него в душе. Мрак и смятение, угроза и безнадежность…

Селина — его сестра! Он не хотел в это верить, однако не мог и не верить. Селина действительно появилась на свет несколько месяцев спустя после того, как Френсис Сент-Джайлс спешно покинул Англию. Отец не раз говорил Джеймсу, что ему неизвестны причины гнева старого маркиза. Но, может быть, права эта чертова Мери Годвин: разве может отец признаться сыну, что виновен в насилии над женщиной, которую затем бросил беременной? А Мери еще и добавила:

— Ваш дед настоял, чтобы его внучка была воспитана в достатке и комфорте в одном из родовых имений Сент-Джайлса. Поэтому и отдал нам с Дариусом, который не отказался от меня, усадьбу Найтхед.

Миновав белокаменный дом под черепичной крышей и оставив Уиндхем у себя за спиной, Джеймс повернул в сторону моря. Он гнал коня, пока не спустился по склону до самого обрыва. Молнии рассекали небосвод, громовые удары разрывали небо на части, слепящий свет взрывался в небе огненными зарницами.

— Надо отдать должное вашему отцу, — продолжала Мери Годвин, — он не отрицал своего преступления. Он только хотел, чтобы его зверское скотство было скрыто от вашей милой и нежной матери. Вот почему Френсис так спешно покинул Англию. Одним словом, вы теперь понимаете, что я не могу позволить продолжаться этой пародии на женитьбу!

— Проклятие! — Крик Джеймса был поглощен раскатом грома. — Будь ты проклят, отец.

Небеса разверзлись, налетел косой ливень. Джеймс слегка пришпорил коня и глянул вниз, в пропасть, за край отвесного известкового утеса. Там на узкой прибрежной полосе, на острых выступах каменной гряды, уходящей в море, виднелись клочья грязной пены.

Никто не может остаться в живых после прыжка в эти раскрытые каменные челюсти! Скакун вскинул голову, сверкнул белками больших глаз, забил копытом в каменистый грунт и, встав на дыбы, метнулся назад. Круп коня била сильная дрожь.

— Стоять! — приказал Джеймс. — Стоять, я сказал!

Однако конь продолжал крутиться, отдаляясь от края скалы. Джеймс посмотрел по сторонам, пытаясь установить, что еще могло взволновать скакуна в такую бурю. Причина выяснилась сразу: две лошади неслись к нему из мрака.

— Джеймс! Лорд Иглтон!

Он глубоко вздохнул, втягивая воздух. В груди похолодело.

— Нет! Отправляйтесь назад!

Они продолжали двигаться вниз по склону, пока Летти Фишер, находившаяся впереди, не оказалась рядом. Она посмотрела ему в лицо из-под приспущенного капюшона.

— Мы ни за что не вернемся, милорд. Я привезла вам вашу жену. — О Боже! — Он поднял голову и закрыл глаза. — Почему я должен дальше терпеть эти муки? Оставьте меня! Я вас прошу, умоляю. Заберите ее с собой. Сделайте так, чтобы она забыла!..

Вместо того чтобы выполнить его приказание, Летти наклонилась, взяла его коня за узду и буквально впилась глазами в глаза Джеймса:

— Я ее назад не повезу! И она вас никогда не забудет! Вы тоже не сможете ее забыть. Вы, милорд, сейчас во власти страдания. Пожалуйста, во имя Бога, к которому вы взывали, расскажите мне, что случилось?

Он вытер капли дождя, которые мешали ему ясно видеть, и заставил себя взглянуть на Селину. Она почти лежала на шее лошади, и даже в темноте было заметно, как намок ее плащ. Сердце у него было готово выскочить из груди, кровь стучала в ушах.

— Она заболеет, — проговорил он тихо, почти шепотом.

Заберите ее домой и уложите в постель. Я вас умоляю!

— Джеймс, ее постель — это и ваша постель!

— Нет! И не произносите больше этих слов!

— Селина ваша жена!

— Замолчите! Замолчите оба! — Селина приподняла голову, поводья выпали у нее из рук, она вцепилась в луку седла, чтобы не упасть. — Мне теперь все безразлично. Я ему больше не нужна…

— Джеймс, — проговорила Летти, пытаясь отодрать от тела промокшее насквозь дорожное платье, — мы отсюда не уедем, пока вы не объяснитесь.

— Рассказать вам? — Он горько рассмеялся. — Хорошо же. Я расскажу. Очаровательная Мери Годвин явилась ко мне и разъяснила обстоятельства рождения ее дочери. Мать Селины и мой отец… имели… между ними… произошел инцидент… в результате… — Теперь Селина разделит с ним тот ужас, который он переживал в одиночестве. Он хотел избавить ее от этого, но, видно, не удастся. — В результате… на свет появилась Селина. Моя так называемая жена и я имели общего отца. Эта информация достаточна для вас, мисс Фишер?

Молния вновь озарила небо, и при ее вспышке Джеймс увидел, что глаза Селины, прежде казавшиеся тусклыми и безжизненными, начали расширяться от ужаса.

— Я так ошиблась! — Летти схватила его за рукав. — Я не должна была допускать…

Джеймс взял ее за локоть:

— Так вы знали об этом?

Она отрицательно поводила головой:

— Вы не понимаете, о чем я говорю. — Летти повернулась в седле и укоротила поводья, приблизив к себе лошадь Селины. — Я виновата во всем! Я была молода, мне было всего семнадцать лет. Мне было одиноко в огромном особняке, вдали от родного дома. А он был такой сильный и нежный…

— Какое отношение это имеет к тому, что стряслось сегодня ночью?

— Мои хозяева принимали гостей. Среди них был тот иностранец, из Франции. Он убедил меня, что желал бы устроить мою жизнь получше и…

— И что дальше?

— Селина и появилась на свет в результате той лучшей жизни, что он устроил для меня. Я не отдавала себя отчета в его намерениях, пока не оказалось слишком поздно. Он говорил сладкие речи, то и дело заключал меня в объятия, а потом… бесследно исчез навсегда.

Очень медленно Джеймс начал поворачиваться к Летти.

— Что? Селина…

— Да, — проговорила Летти. — Селина моя дочь! Годвины не могли иметь собственных детей. Они меня уговорили разрешить им объявить ее своей дочерью, пообещав, что будут заботиться о ней. Даже согласились позволить, чтобы я постоянно оставалась рядом с Селиной.

Кровь снова заструилась в жилах Джеймса.

— Вы позволили этим людям использовать Селину? Вы разрешили им издеваться над ней, запирать ее в комнате и готовить замужество с этим грязным извращенцем Летчуизом?

Подбородок Летти гордо взлетел вверх.

— Я всегда проявляла о ней заботу. Я бы никогда не допустила, чтобы с ней случилось что-нибудь ужасное. Я сумела бы устроить все так, чтобы увезти ее подальше, лишь бы она не была отдана в жены тому человеку. Но в те времена, когда я сама была почти ребенком, у меня не оставалось иного выбора. Я не смогла бы дать новорожденной ничего!

— Вы могли дать ей свою любовь.

— Я и отдала ей свою любовь, — произнесла Летти медленно. — Но мне казалось, что одной любви мало, что в положении дочери сквайра Селина скорее может рассчитывать на счастье, на успех в жизни…

— А вам известно о грязном обмане, который они устроили с моим отцом?

Летти опустила голову и ответила шепотом:

— Да, помоги мне Бог! Да. Именно об этом подлом обмане я и пыталась предупредить вас вчера утром. Несколько раз миссис Годвин, когда она была сильно пьяна, хвасталась, как она обманула старого маркиза, сказав ему, будто ваш отец подарил ей этот перстень в качестве откупного за свою вину…

Джеймс сцепил пальцы и усилием воли заставлял себя оставаться на месте и слушать…

— Она предложила, чтобы маркиз вернул перстень Френсису, — продолжала Летти. — Если сын примет перстень, это будет выглядеть доказательством правдивости обвинений. Френсис действительно взял кольцо назад. Миссис Годвин упоминала, что он принял перстень, полагая, будто его возвратила маркизу одна… женщина дурной репутации. В ее комнате он очнулся, усыпленный где-то в другом месте с помощью снотворного. Он ничего не помнил. Но маркиз поверил, что сын пользовался услугами той женщины. А он терпеть не мог распутников.

— Годвины рассказывали вам подобные вещи? И не опасались, что вы можете разоблачить их секреты?

— Они выбалтывали все это после хорошей выпивки, а это случалось часто. К тому же мадам была уверена, что я буду молчать, чтобы не поставить под угрозу будущее Селины. — Летти потянулась было к дочери, чтобы тронуть ее за руку, но не решилась… — когда мне впервые стала известна правда о вашем отце, он уже покинул Англию.

Наконец-то Джеймсу стала ясна вся картина. Вернее, почти вся.

— А миссис Годвин не говорила, что они разыскивают что-то в усадьбе Найтхед?

— Нет, достоверно мне ничего не известно. Но я убеждена, они верили тому, что нечто ценное спрятано в доме.

— Мне известно, что именно там спрятано, — проговорил Джеймс самому себе и мысленно выругался. Он соскочил с коня и вовремя — все это время хранившая молчание Селина соскользнула с седла. Он подхватил ее, когда она почти коснулась земли, и теперь держал на руках, как ребенка.

— Она в обмороке. Нужно ее согреть. Быстро! Ведите коней!

— Я пыталась предупредить. — В голосе Летти звучала глубокая боль. — Но вы не захотели меня выслушать.

— И теперь об этом сожалею!

Оставив Летти, он помчался вверх по склону холма к небольшому домику, ударом ноги он распахнул дверь. Какая удача! В доме было чисто прибрано, а помещение хорошо проветрено. Да, его дядя позаботился об удобствах. Все еще прижимая Селину к себе, Джеймс исхитрился зажечь фонарь, а потом присел на корточки перед большим очагом из дикого камня и разжег огонь — дрова были уже приготовлены.

— Ее нужно сразу же переодеть в сухое. — Вошедшая в дом Летти опустилась на колени рядом с ним, полная тревоги. Она жестом указала на дверь в другое помещение. — Может, там что-нибудь найдется?

Похоже, это спальня.

— Да. И насколько я припоминаю, там всегда припасено необходимое для неожиданных гостей.

Пламя в очаге начало разгораться, распространяя желанное тепло. Мебель в комнате была простая, но удобная.

— Поддерживайте Селину здесь около огня, сказал Джеймс, — а я погляжу, что там найдется.

Через несколько минут он возвратился с охапкой женской одежды.

— Помогите мне снять с нее плащ, — попросил он Летти. Под промокшим от дождя плащом на Селине по-прежнему был свадебный наряд. У Джеймса перехватило горло… — Что мы все с ней натворили? Боже, сделай так, чтобы с ней все было в порядке!.. А теперь надо перенести ее в постель.

Тоненькая ручка Селины спустилась вниз, коснулась его кисти и резко оттолкнула ее. Джеймс вздрогнул, взглянул на Селину и увидел ее широко открытые глаза.

— Джеймс, — спросила она, — скажи, когда в первый вечер ты меня разыскал в театре, ты сделал это, намереваясь использовать меня? Разве не верно? У Джеймса открылся рот, но ответа не последовало. Тогда Селина сказала Летти: — Значит, ты моя мама?

— Да. — На темных глазах Летти выступили слезы. — Если бы я оставалась и дальше одна, возможно, я никогда не сумела бы родить здорового ребенка. Еще до твоего рождения я смирилась с мыслью, что отдать тебя Годвинам — наилучший выход из положения. Я не могла и подумать, что у них есть какие-то особые причины постараться заполучить тебя в свои руки, что ты им понадобишься для тайных целей.

— Селина, — сказал Джеймс с нежностью, — тебе надо согреться и отдохнуть!

— Летти обо мне позаботится, — произнесла она ясно и четко. — Она моя мать, которая всю свою жизнь посвятила тому, чтобы я получила самое лучшее из возможного.

— Конечно, — сказал глубоко растроганный Джеймс, — но мы оба будем проявлять о тебе заботу, начиная с настоящего момента.

Отстранившись от него, с помощью одной Летти, которая ее поддерживала, Селина встала на ноги, лицом к лицус Джеймсом:

— Ты стремишься завладеть тем, что спрятано в Найтхеде, так же, как мои… те люди, Годвины. И ты притворялся, будто я тебе так нравлюсь, чтобы быть поближе к добыче. Затем решил, что благодаря женитьбе тебе удастся поставить окончательную точку в осуществлении своих замыслов. Заключив брак, ты прибег к власти дяди, чтобы выставить тех людей и самому устроиться в Найтхеде. Ты использовал меня, чтобы отомстить и захватить какое-то сокровище. Разве тебе было мало тех денег, что уже у тебя имеются, Джеймс?

— Ты не понимаешь! Годвины подло обманули моего отца, и когда он был при смерти, он призвал меня и просил вернуть то, что должно быть моим по праву. Он свято верил, что я выполню его завет.

— Разумеется. Ну, теперь ты получишь то, что хотел. Я больше не буду создавать тебе беспокойств?

— Нет. — Джеймс попытался обнять Селину, но она его отстранила. — Мне нужна ты, Селина. Нужна больше жизни!

Ничего не ответив ему, она повернулась к Летти и улыбнулась ей:

— Я рада, что моя мать ты, ведь именно ты всегда была в моей жизни самым главным, самым родным человеком.

— Ты меня прощаешь? — спросила Летти.

— Прощаю — не то слово. Я тебя люблю и вполне понимаю. Ты сохранила мне жизнь, постаралась дать мне достаток и счастье…

— Позволь мне уложить тебя в постель, — сказал Джеймс, совершенно обескураженный отчужденностью Селины.

— Нет, благодарю. Мне хотелось бы побыть одной с… моей мамой, которая пережила такие же страдания, что и я сама. Она обо мне позаботится.

— Но, Селина…

— Нет, Джеймс. Была бы признательна, если бы ты нас оставил. — Она отвернулась. — Завтра мы с Летти подумаем, что нам предпринять. Твоему домику мы ущерба не нанесем.

— Я твой муж.

— Ты стал моим мужем лишь для того, чтобы наказать тех, кого считал моими родителями. Ты никогда не любил меня. А теперь мне придется сделать все, чтобы ты мне тоже не был нужен.

Селина очень тихо и осторожно выбралась из мягкой постели, в которую ее уложила Летти. В домике царила тишина, но она знала, Джеймс настоял на том, что будет ждать ее пробуждения у огня очага. Некоторое время назад прибыл Вон Тель, который тут же увез Летти в Блэкберн — за теплой одеждой для Селины. Но она не хотела оставаться в этом доме. Потихоньку приоткрыв низкую оконную раму, Селина поблагодарила небеса, что широкий подоконник был всего на несколько дюймов выше уровня земли. Хорошо бы надеть плащ, но тот, наверняка все еще сырой, лежал в комнате, где ее ожидал Джеймс.

Когда ее босые ноги коснулись голой земли, девушка вздрогнула от холода. Однако это не остановило ее: увидев лошадей на привязи у дерева, она решительно пошла к ним. Вот вороной Джеймса, а вот ее любимый мерин Клеопатра. Она вела его на поводу, ласково подбадривая, а затем, встав на пенек, сумела взобраться на неоседланного коня.

Держась за гриву, Селина пустилась галопом. Дождь лил не переставая, и вскоре ее тонкая батистовая рубашка облепила тело… Внезапно до нее донесся стук копыт другого коня; звуки приближались. А потом она услышала голос Джеймса:

— Селина! Селина! Стой!

Но она не желала ждать. Вот и море. Приливная волна, пенясь, накатывалась на берег. Селина погнала коня к мерцающей в темноте белой пене прибоя.

— Остановись немедленно, маленькая дурочка!

Джеймс поравнялся с Селиной, когда она уже заставила своего коня войти в воду. Он схватил ее за локоть.

— Отпусти меня!

— Никогда. Ты моя.

Она попыталась вырваться, но Джеймс крепко удерживал Клеопатру за гриву, потом закинул свой повод за голову мерина. Выпрямившись в седле, он выглядел гигантом. Белая рубашка с длинными рукавами прилипла к телу и четко обрисовывала его великолепный торс.

— Отпусти меня, — тихо повторила Селина, но ее глаза не могли оторваться от его могучего тела, невыразимо привлекательного лица и мокрых, растрепанных ветром волос. — У тебя теперь есть все, что ты хотел. Так давай поставим на этом точку.

Джеймс не отвечал. Он тоже не мог отвести взгляда от великолепного тела под мокрой сорочкой, от гривы спутанных мокрых волос, свисавших до самого пояса, от прекрасного лица и лучистых глаз. Селина потупилась, она чувствовала себя так, будто стоит перед ним совсем обнаженная…

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, Джеймс взял ее за подбородок, коснулся большим пальцем ее нижней губы.

— Селина! То, что мне нужно, — это ты сама. Тебя я хочу больше всего на свете, именно тебя!

Она грустно покачала головой.

— Ты меня просто использовал в своих целях.

Он нежно заулыбался, и сердце у нее оборвалось.

— Да, моя золотая девочка. Я тобой воспользовался — поначалу… Но потом все изменилось. Признаю, у меня оставалось желание вернуть себе наследство, но в душе я уже знал, что без тебя все это не будет иметь никакого смысла. Но ведь и ты хотела меня использовать, моя дорогая, как инструмент избавления от замужества с Летчуизом.

— Я…

— Тише, тише. — Джеймс сдвинулся в седле и одним махом перенес Селину к себе со спины Клеопатры. — Не надо больше об этом. Мы оба совершили немало ошибок, но, слава Богу, не потеряли друг друга.

Он усадил ее впереди себя на вороного скакуна и прижал к своей могучей груди.

— Ты аристократ, Джеймс, а я незаконнорожденная. Нет, я не гожусь тебе в жены!

— Ты совершенно, полностью, как никто другой подходишь мне. А я — тебе. — Он обнял ее, оставив одну руку на ее груди. Она ощутила в отвердевшем соске, когда Джеймс сжал его между пальцами, блаженную боль, которая тут же отозвалась трепетом во всем теле.

— Что теперь будет с маменькой Годвин и… Как мы поступим с ними?

— Уж этой-то ночью заниматься ими мы не будем. — Они подъехали к тропе, ведущей наверх, к дому. — Завтрашний день — достаточно близкий срок для окончательной развязки.

Глава тридцатая

Джеймс наполнил горячей водой два фарфоровых сосуда и принес их в спальню. В дверном проеме он остановился: накинув плед, Селина стояла у огня, который он развел в очаге. Стараясь не шуметь, он вошел в комнату и поставил воду на мраморную доску умывальника.

— Селина. — Девушка обернулась. На ней все еще была изорванная, перепачканная рубашка, не скрывавшая ссадины и царапины — следы ночных приключений — на длинных ногах. Сердце его болезненно сжалось. — Иди ко мне. Сядь, позволь мне поухаживать за твоими ножками.

Она не шелохнулась. Джеймс улыбнулся, вглядываясь в ее широко раскрытые глаза, и усилием воли попытался скрыть, что им вновь овладевает желание. Ее золотистые глаза были полны сомнений, хотя в своей наивной неопытности она предполагала, что они с Джеймсом уже достигли высшей степени близости. Он положил руки ей на плечи и почувствовал, как она задрожала.

— Тебе холодно, — сказал он, делая вид, будто ему сейчас не до любовной страсти. Придвинув кресло ближе к огню, он усадил Селину у очага. — Твоя сорочка совершенно мокрая. Сними ее.

— Она уже высохла. А тебе надо снять рубашку — она еще сырая.

— Верно. Я так и сделаю. — Расстегнув пуговицы, он вытащил рубашку из бриджей, отбросил ее и подбоченился: — Посмотрите, миледи, какой я у вас послушный.

Она обежала его глазами: взглянула на лицо, грудь, ноги, потом поспешно отвела глаза и уставилась на пламя в очаге. Джеймс улыбался все шире. Его юной супруге далеко не безразличен вид его тела. И это прекрасно! Он принес сосуд с водой и полотенце, встал перед ней на колени. Она попыталась спрятать ноги.

— Селина, я хотел бы кое-что сделать для тебя. — Нежно и мягко он обнял ее восхитительные колени и, чуть помедлив, словно изучая пальцами их очертания, начал поглаживать гладкую кожу икр. — Ты и я, мы оба должны учиться быть мужем и женой, моя дорогая. Что бы ты ни захотела, я все исполню! Я убежден, на всю жизнь ты будешь мне надежной опорой.

Ее губы приоткрылись, глаза наполнились слезами. — Ты… Джеймс, я немного боюсь. Мне бы хотелось быть для тебя всем! Но я не знаю всего, что надо знать, чтобы стать настоящей женой. Ведь так? И не знаю, как все происходит между мужем и женой.

— Тут нечего бояться. Ты мне доверяешь? — Она кивнула. — Тогда поверь: я буду тебя обучать нежно, но вместе с тем пылко. Потому что я хочу быть страстным мужем с женой, которая также полна страсти. Но все будет происходить с великой нежностью!

Он вымыл ей ноги. Потом положил их себе на бедро и наклонился, чтобы поцеловать, — сначала одну, потом другую. Осторожным движением приподнял ночную рубашку и вслед за пальцами повел по коже свои губы…

Джеймс почувствовал, как участилось ее дыхание, увидел, как она приоткрыла губы. Надо двигаться вперед с большой осмотрительностью. Невыносима сама мысль, что он может причинить любимой боль.

Селина глубоко вздохнула, свесив голову на грудь. Одеяло сползло с плеч на бедра, но она этого даже не заметила. Джеймс помедлила, дав шанс своим глазам обежать ее тело, увидеть гибкую спину, тонкий стан, полные бедра под батистом рваной рубашки. Ему пришлось стиснуть зубы — наступил очередной прилив жгучего желания.

Селина прислонила голову к плечу Джеймса, и он, закрыв глаза, сказал:

— От тебя пахнет дождем и ветром, дикими травами родного Дорсета. — Он коснулся ее кожи полуоткрытыми губами.

— А еще от тебя пахнет морем, а еще… Селина, твоя рубашка влажная.

Она не произнесла в ответ ни слова и спокойно ожидала, пока он возвратится с другим кувшином теплой воды. Он уселся на пол у нее за спиной, расставил колени, и она оказалась у него между бедрами, и опять его пронзила сладкая боль.

Джеймс принялся растирать ей плечи, нежную кожу повыше грудей. Легкое движение руки — и развязалась лента, которая удерживала на теле рубашку. Сантиметр за сантиметром Джеймс спускал вниз легкий покров, пока ткань не оказалась на уровне локтей. Селина охнула и прижалась к нему спиной. Она выпрямилась, груди у нее подались вперед, и он мог теперь свободно любоваться их роскошной полнотой.

— Ты согреешься от моих прикосновений.

— Джеймс, ты меня уже согрел. Для этого достаточно одного твоего взгляда, мой любимый муж. Ты заставляешь меня трепетать от возбуждения. Это нормально?

— Возбуждение? Где?

— Вот здесь. — Она прижала руку к своему лону.

Из-за этого ее движения Джеймс едва не сорвался с узды.

— Трепещет внизу? — спросил он, еле сдержавшись, чтобы тут же не опрокинуть ее на спину и не подмять под себя. — В том местечке между ногами?

— Именно там. — Ее ответ был полон смущения, и он не мог скрыть улыбку.

Еще раз смочив полотенце, Джеймс, не торопясь, обмыл ей одну грудь, наблюдая, как наливаются соски. Дыхание его стало хриплым и неровным. Он повторил такую же процедуру с другой грудью и заметил, как приподнимаются бедра Селины. Беспомощным движением она закинула ему руку на плечо.

— Да, моя любимая, — поощрял он. — Да! Покажи мне, чего ты желаешь. Скажи мне!

В ответ она подняла другую руку, еще дальше выставляя груди вперед, потерлась о его грудь.

Он чувствовал, что погибнет на месте, если не освободится от тесноты бриджей. Однако он знал, надо еще подождать, сдержать себя до того момента, когда будет сделано все, что в его силах, чтобы полностью подготовить это сокровище к слиянию с ним.

— Еще недостаточно? — пробормотала она.

— Нет, моя желанная. Недостаточно.

Джеймс поддерживал руками тяжелые груди Селины, гладил их шелковистую кожу, пощипывая и поглаживая налитые соски нежно, взявшись за них большим и указательным пальцами. Он уже предвкушал, как возьмет в свои губы эти полнокровные розовые бутоны. Его язык был уже наготове.

Селина извивалась, рвалась к телу Джеймса. Он вновь ощутил, как стучит кровь в висках. Чем больше он томит ее ожиданием того, чего она жаждет, тем яростнее будет венчающий любовное единение экстаз!

— Джеймс? — глаза ее широко раскрылись. — Джеймс?

— Что, моя сладость? — Кончиком пальца он провел по ложбинке между грудями, затем вокруг каждой из них.

— Я хочу…

— Что, что ты хочешь? — Костяшками пальцев он водил под ее мягкими грудями.

— Я хочу… О, Джеймс!

— М-м. — Жадными губами он словно накрыл ее уста, раздвинул их, готовый впитать ее всю без остатка. Он обвел языком поверхность ее рта. Ее полные груди вздымались ему навстречу, и он едва не утратил контроль над собой.

Так же внезапно, как он овладел ее губами, он оставил их и поднял голову. Взглянув повнимательнее ей в лицо, он прочитал на нем легкое разочарование. Она нашла его руку и, поместив ее между грудями, начала водить ею в порыве страсти вниз-вверх.

Джеймс уже не был в состоянии сдерживаться. Обхватив Селину, он приник губами к ее груди, затем широко раскрыл рот, чтобы объять побольше нежной плоти. Она громко застонала, и пальцы ее зарылись в его непокорные волосы. Юная женщина была совершенно опьянена желанием.

Держа ее в крепких объятиях, прижимая ее лицо к своему плечу, он снова нежно прошел рукой по самым укромным уголкам ее тела, прежде чем рискнул коснуться упругих волос интимного треугольника. У него сразу пересохло во рту, а Селина вскрикнула, пытаясь отстраниться.

— Тише, дорогая, — пробормотал Джеймс. — Позволь мне снова доставить тебе наслаждение.

Селина дышала часто и тяжело:

— Я сама хочу доставить наслаждение тебе, Джеймс!

— Ты это еще успеешь сделать.

Его пальцы уходили все глубже. Она волнообразными движениями устремлялась им навстречу. Прерывающимся голосом Селина пролепетала:

— Я не могу больше, Джеймс.

— Нет, любимая, сможешь.

Убрав с ее спины руку, Джеймс мягко опустил Селину на пушистую шкуру. Глядя ей прямо в глаза, он положил ее ноги себе на плечи…

Его ласки, самые смелые, самые изысканные и одновременно бесстыдные, продолжались еще долго. Обнимая свою юную жену, он почувствовал, как от испытанного наслаждения погрузнело ее тело. Наконец Джеймс сказал:

— Теперь ты должна по-настоящему стать моей женой. Ты ведь ничего об этом не знаешь, не так ли? — Она помотала головой, не сводя с него глаз. — Сначала может быть больно, но всякий раз, когда мы будем любить друг друга, боль будет уменьшаться. Будет все лучше и лучше.

— Сделай это. Сделай сейчас!

Он засмеялся:

— Жизнь с тобой, моя дорогая, никогда не будет скучной.

И вот они уже совсем-совсем вместе. Он очень осторожен, чтобы не причинить ей боль.

— Может быть, мне остановиться?

— Нет, не останавливайся! — На ее губах вновь заиграла улыбка. — Нет! Боль уже исчезает. Иди дальше, Джеймс. Дальше!

Он двинулся дальше, и ритм движений его тела стал уже неподвластен сознанию. Это действовала природная сила, заложенная в человеке изначально.

Джеймс услышал, как охнула и затрепетала Селина. Их тела теперь были захвачены совместным движением — до тех пор пока и он и она не забились в любовных конвульсиях.

— Я тебя люблю! — Селина уткнулась лицом в его шею. — Я тебя люблю, мой лорд!

Джеймс поцеловал волосы своей жены и закрыл глаза.

— И я тебя люблю, моя леди!

Селина открыла глаза и увидела в глубине очага тлеющие угли. В теле чувствовалась скованность, кое-где слегка саднило, но по всем жилам разливалось глубокое удовлетворение. Повернувшись, она увидела, что Джеймса рядом нет. Отбросив одеяло, она села на постели и увидела его: Джеймс спал в кресле. Во сне его лицо казалось почти мальчишеским, хотя его губы оставались твердыми, сохранялась чеканность скул и выразительность всех черт лица.

Слегка пошатываясь, Селина на цыпочках подошла к нему поближе. Поперек бедер он набросил одеяло. Черные волосы на груди росли широкой полосой, а поближе к животу сужалась до тонкой полоски и опять расширялась к тому месту, где… Она закусила губу. Наверное, она сама из того же теста, что и те падшие женщины, поскольку она вновь почувствовала где-то в глубине своего лона острое желание. Его тело было крепким и жилистым, все в буграх и впадинах мышц. Это было красивое тело — такое отличное от ее собственной мягкой плоти.

Можно ли женам?.. Что подумает Джеймс, если она?..

Двумя пальцами Селина взяла одеяло за край и потянула вниз. Она глотнула побольше воздуха… И тут сильная рука мужа внезапно вытянулась и пленила ее.

Он смотрел на нее снизу вверх, на его губах лукавая улыбка.

— И как вам понравилось, миледи, то, что увидели ваши глаза?

— М-м. Очень…

— Я безмерно этому рад. Он притянул ее поближе.

— Я думала, ты спишь.

— Нет, просто я тебя обманул, заманил к себе. Пока ты не проснулась, я сидел и смотрел на тебя.

— Смотрел на меня?

— Да. Вид был великолепен, — он без всякого стыда показал жестом на ту часть своего тела, которая до этого была предметом их разговора. — Ты можешь видеть, к чему привело наблюдение.

— М-м. Да, вижу.

— Что же нам, по-твоему, следует предпринять ввиду его такого состояния?

— Ну… — Селина проглотила слюну. Набравшись храбрости, она наклонилась, приблизила груди к его лицу и услышала, как из его горла вырвался странный звук — похожий на сдавленный стон. Схватив Селину за талию, Джеймс приподнял ее и опустил на свои бедра, глубоко погрузившись в ее плоть. Она задрожала, дрожь перешла в трепет…

— Теперь, моя леди, громко произноси моя имя, — проговорил он, впиваясь пальцами в ее ягодицы. — Селина, зови меня! Выкрикивай мое имя!

— Джеймс! — закричала она.

Он откинул голову и тоже закричал:

— Я тебя люблю!

Глава тридцать первая

— Тебе присутствовать при этом совсем не нужно, — сказал Джеймс. — Пожалуйста, позволь мне распорядиться, чтобы Вон Тель отвез тебя в Блэкберн. Там ты меня подождешь.

— Нет! — Она решительно взяла его за руку, чтобы вместе подняться по ступеням парадной лестницы в Найтхеде. — Куда бы ты ни отправился, я буду с тобой. С сегодняшнего дня мое место — подле тебя.

— Да, в самом деле. — После вчерашней ночи тебе пришлось бы немало потрудиться, чтобы отделаться от меня хоть на миг.

Селина тихонько засмеялась, и краска выступила у нее на щеках.

— Говори потише, Джеймс. Я умру от стыда при мысли, что кто-то может нас услышать.

Она оглянулась на экипаж, что доставил их из Блэкберна. Возле кареты Вон Тель беседовал с кучером, в лучах послеполуденного солнца ярко выделялся его синий… камзол?.. халат?

— Какое лето здесь в Найтхеде! — сказал Джеймс, окидывая взглядом все вокруг — зеленые поляны, лес и мягкие линии холмов за лесом, на горизонте. — Как ты думаешь, тебе доставит удовольствие вновь сделать сады такими чудесными, какими они были в прошлом?

— О да. С тобой я буду получать удовольствие от всего, чем бы ты ни занимался.

Не обращая внимания на то, что парадная дверь начала со скрипом открываться, Джеймс обвил руками изящную шею жены и нежно коснулся губами теплых и мягких уст. Прикосновение было весьма чувственным! Как и следовало ожидать, тут же дала о себе знать некая часть его естества, он напряг бедра. — О, моя леди, ты совершенно сбиваешь меня с толку. Забрать бы тебя немедленно назад в Блэкберн и заняться нашими забавами.

Она засмеялась серебристым смехом:

— Я в твоем распоряжении — только отдай приказ. Но при условии, что ты и мне дашь покомандовать.

Он притворно застонал:

— Кого я сотворил собственными руками! Ты просто колдунья! — Он ухмыльнулся: да, вновь сила, проснувшаяся в его чреслах, скоро опять потребует своего. К сожалению, им еще предстояло столько дел в Найтхеде!

— Ну, а теперь дай мне сосредоточиться, пожалуйста. И не забудь: ты должна позволить мне окончательно разделаться с четой Годвинов, как я хочу!

Подошел Вон Тель и показал жестом, что за ними наблюдают.

— Летти! — Селина вырвалась из рук Джеймса и пулей взлетела на верхнюю ступеньку, но внезапно остановилась. — Я хотела сказать… Не знаю, как мне тебя теперь называть…

— Пусть время подскажет. Ты привыкнешь, — сказала Летти, но в глазах сверкнули слезинки. — Селина, нам поможет дружба, что нас связывает всю жизнь. Все должно идти естественным путем.

Джеймсу очень хотелось оставить их вдвоем. Впрочем, это может подождать немного.

— День добрый, Летти! Мы явились с визитом к мистеру и миссис Годвин.

Летти разгладила юбки своего утреннего туалета из серой ткани.

— Я возвратилась домой рано утром, — сказала она. — Я предполагала, что мистер и миссис Годвин еще спят, но оказалось, что их постели на ночь не были разобраны и никто из слуг не видел их со вчерашнего вечера.

— Но они ведь вернулись сюда? — Джеймс вошел в дом, за ним Вон Тель, Летти и Селина.

— Повар утверждает, что первым приехал мистер Годвин и отправил дворецкого Миллера на кухню — ему захотелось освежиться. Миллер говорит, что он потребовал три бутылки рейнского вина для себя самого и своих гостей. Это все происходило до десяти часов вечера.

Нахмурившись, Джеймс шагнул мимо Летти и открыл дверь в салон. Комната была пуста. Пылинки лениво плавали в воздухе, из окон потоками вливался свет и падал на неприбранный стол. Да, здесь пили и ели…

— Гости? Какие гости? — Джеймс резко повернулся к Летти.

— Мистер Бертрам Летчуиз и его сын. Боюсь, что здесь что-то неладно. Я это чувствую, милорд.

— Называйте меня Джеймс, — сказал он с отсутствующим видом. — Мы теперь родственники, Летти.

— Хорошо… Джеймс. — Она указала на винные бокалы. — Летчуизы распивали вино, поджидая возвращения мистера Годвина из Блэкберна после свадьбы. По словам Миллера, они еще выпили с мистером Дариусом, а потом втроем покинули салон. Кони гостей по-прежнему в конюшне. Оттуда не выводили также и лошадей Годвинов.

— А что известно о миссис Годвин? — Горечь подступила к горлу Джеймса при воспоминании об этой презренной, озлобленной женщине.

— Очевидно, она отправила домой мужа одного. Мы не знаем причины, но один из кучеров из Блэкберна сказал, что довез ее до дому позднее. Вероятно, это произошло около одиннадцати.

— Надо осмотреть весь дом, — сказал Джеймс. — Может, нам повезло, и они просто сложили вещи и убрались отсюда?

— Нет, не думаю, — заявила Летти. — Вещи не тронуты, насколько я смогла в этом удостовериться. Фреда помогла та мне проверить, на месте ли их сундуки и другие пожитки.

— Что ж, давайте осмотрим весь дом заново.

Часом позже Джеймс убедился, что Годвинов в ломе нет, как нет и признаков чего-либо необычного. Правда, осмотр библиотеки он отложил на самый конец. Но вот они вошли и сюда.

Джеймс увидел три бокала, которые явно пускали в дело, и открытый графин с вином.

— Они были здесь. — Его глаза обежали каменные плиты пола. — Селина, пожалуйста, уходи отсюда вместе с Летти. Возвращайтесь в Блэкберн. Я скоро приеду, даю слово. — На шее Селины блеснула золотом цепочка. — На счастье оставь мне твой медальон.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но ничего не сказала, расстегнула цепочку и, вложив медальон ему в руку, покинула библиотеку вместе с Летти. Джеймс выждал, пока затихли их шаги, и повернулся к Вон Телю:

— Готовься, мой друг. Это будет малоприятное занятие. Но сначала я открою тебе до конца то, что рассказал мне мой отец. — Он пересек комнату и опустился на колени. В выемке каменной плиты лежало старинное кольцо. — Видишь?

— О, неужели… Это же перстень вашего отца, тот, что он всегда носил на пальце.

— Так и есть — это в самом деле он — перстень и одновременно ключ.

Джеймс вставил плотнее в гнездо утолщенную головку перстня, следя, чтобы отверстия на перстне точно совпали с тремя небольшими каменными пирамидками в выемке на полу. Затем он повернул кольцо. Каменная плита бесшумно двинулась вниз и в сторону, открыв черную дыру тайника. Джеймс посмотрел на медальон, что был у него в левой руке, взял свечу, поданную Вон Телем, прислушался.

— Я ничего не слышу. А ты?

— Я тоже — ни звука.

Джеймс нагнулся над ямой, чтобы заглянуть поглубже, и прошептал:

— Годвины были здесь, уверен. Если они решились спуститься вниз, они могут — очень вероятно ждать в засаде. Оставайся наверху. Этот медальон… — Он продемонстрировал Вон Телю, как надо поворачивать на шарнирах центральную часть медальона, чтобы в результате получить еще один ключ. — С помощью второго ключа, как я полагаю, можно сдвинуть каменную плиту, открывая замок изнутри. Но если я не вернусь быстро, снова открой тайник перстнем.

Сказав это, Джеймс спустил ноги в темную яму. Не успел он нащупать вторую ступеньку, как Вон Тель втиснул в лаз большое мраморное изваяние собаки, чтобы заклинить секретный механизм. Джеймс продолжал медленно спускаться. Свеча отбрасывала колеблющиеся отсветы на стенки шахты из плотно прилаженных камней. Снизу тянуло холодом и отвратительным смрадом. Запах был ему знаком. Запах смерти. Он осмотрелся, перемещая свечу. На стенах виднелись потеки, они были темно-красного цвета… Кровь! Стены были перепачканы кровью! Закрыв глаза и пытаясь сдержать свою внутреннюю дрожь, Джеймс спустился вниз еще на ступеньку. Обутая в сапог нога наступила на что-то мягкое. Прикрывая ладонью пламя свечи, он посмотрел вниз…

Его взгляд уперся в открытые глаза Мери Годвин. Женщина была мертва. Его сапог придавил ее руку, но эта рука уже ранее получила повреждения и была покрыта запекшейся кровью, концы пальцев превратились в бесформенное месиво. Из окостеневших ладоней на пол высыпались драгоценные камни — изумруды, подобные зеленому пламени, бриллианты, сверкавшие, как отблески звезд…

Еле сдерживая желание немедленно бросить все и ринуться назад тем же путем, Джеймс заставил себя оглядеться. Вправо открывался ход, такой тесный, что войти в него можно было только боком. Именно перед этим ходом лежало тело Мери Годвин, чуть прикрытое изодранным платьем. А за ней в какой-то чудовищной пародии на тесные братские объятия громоздились друг на друге тела Дариуса Годвина, отца и сына Летчуизов. На телах и вокруг них были рассыпаны сокровища. Драгоценных камней было так много, что это поразило даже видавшего виды Джеймса. Он отвернулся и начал медленно карабкаться наверх, пока сильные руки Вон Теля не подхватили его.

— Джеймс, что с вами? Бог мой, да вы бледны как смерть!

— Нет, нет! — Он махнул рукой. — Меня тошнит, вот и все. Они все там, под полом. И все мертвы.

Вон Тель заглянул в тайник:

— Как это произошло?

— Леди из моего семейства сумели надежно припрятать свои сокровища. Помещение под полом устроено весьма хитроумно. Годвины и Летчуизы проникли туда и нашли драгоценности, которыми в течение многих поколений владело мое семейство. Но тайник не выпустил их обратно. — Он содрогнулся, припомнив окровавленные пальцы Мери Годвин. — Ловушка захлопнулась, а у них не было способа изнутри открыть люк.

— Потому что у них не было с собой того медальона?

— Вот именно. — Джеймс устало покачал головой. — Они нашли то, что искали двадцать лет. И это их погубило.

Эпилог

У подножия холма расположилась деревня Литтл-Паддл. Крытые соломой дома теснились вокруг церкви, построенной еще в эпоху норманнов. Эта картина никогда не оставляла Селину равнодушной.

— Прилягте рядом со мной, миледи!

Она улыбнулась, глядя сверху вниз на Джеймса. Он развалился на пледе, прихваченном с собой на пикник. Обутые в сапожки ноги одна на другой, руки заложены за голову, в зубах травинка. Беспечный, спокойный, счастливый человек… Наконец она отозвалась:

— Предложение очень заманчивое. Но посмотри, какая кругом красота! Отсюда можно увидеть весь свет.

— М-м… — Он скосил глаза в ее сторону. — Опиши мне весь этот белый свет, что расстилается перед твоими глазами. Устрой для меня развлечение. — Он снял куртку. В белоснежной рубашке с длинными рукавами он смотрелся еще лучше.

— Очень хорошо. — Она предпочла бы любоваться самим Джеймсом, чем панорамой, но раз он хочет… — Итак, сразу под нами мы видим восхитительную деревню, именуемую Литтл-Паддл, с ее теперь знаменитой церковью.

— И чем же этот храм знаменит?

— О, вы не знаете, сэр? Именно здесь всего месяц назад обвенчался граф Иглтон с Селиной Годвин.

— Да, это действительно достопримечательность. Что еще ты видишь?

— Западнее стоит замок Блэкберн, в данный момент — резиденция графа и графини, а к югу открывается отличный вид на Ла-Манш. Сегодня пролив выглядит, как узенькая серая полоска под небом английского лета. Небо окрашено в голубые и сиреневые тона, и, конечно, по нему плавают мелкие барашки облаков.

— Разумеется, куда же им деваться…

— К востоку глаза могут отыскать красивый старинный особняк в стиле эпохи короля Иакова, где вскоре устроятся Иглтоны. — Она закусила губу и тронула медальон на груди. До сих пор она не могла поверить, что там, в Найтхеде, погибли чета Годвинов и Летчуизы. — За те месяцы, что минули с весны, столько всего произошло, Джеймс!

— Селина, лишь с этой весны началась моя настоящая жизнь.

Она закрыла глаза и глубоко втянула в себя воздух, насыщенный ароматом цветущего шиповника и иссушенных солнцем трав. Гудели пчелы, разыскивая медовый нектар. Мирная картина…

— Погоня за богатством — это как болезнь, Джеймс. Они умерли, стремясь завладеть драгоценностями Сейнсбери. Мама Годвин… Она ведь держала в руках медальон, сама надела мне его на шею. С его помощью она открыла бы люк изнутри. Их пальцы были изуродованы, когда они тщетно пытались раздвинуть руками камни. А затем воздуха не осталось, дышать стало нечем…

Она не видела своими глазами ужасную груду тел, что предстала перед глазами Джеймса. Но ее воображение многое угадало верно.

— Попытайся выбросить все это из головы, — сказал он. Если уж вспоминать, то лишь одно: именно из-за их алчности мы встретились и соединили наши судьбы. Что касается меня, то я считаю, никогда на свете не было другой женщины, которая больше тебя заслужила бы честь носить эти драгоценности. Могу я тешить себя надеждой, что однажды ты наденешь ради меня эти бесценные украшения?

— Возможно… — До сей поры она и пальцем не желала к ним притронуться, хотя Джеймс ей их подарил. — Не будем об этом думать сейчас. Лучше ответь мне на вопрос: что будет с островом Пайпан?

— А что должно быть с островом?

— Когда ты сочтешь необходимым туда вернуться?

— У меня таких планов нет. — Селина удивленно заморгала. — Мне очень хотелось бы, чтобы на Пайпане обошлись без моего присутствия. Наступит день, когда я решу гуда съездить, и, надеюсь, ты будешь меня сопровождать. Правда, лишь в том случае, если… в общем, я не мог бы одобрить такую поездку, если бы ты была в интересном положении…

— Да, я тоже не одобрила бы. — Она потрогала рукой живот и улыбнулась. — И очень надеюсь, что скоро я действительно буду… Который час, Джеймс?

— Не знаю. — Он прикрыл глаза тыльной стороной ладони.

Полная нетерпения, Селина перебралась через него и достала часы из кармашка жилета. Тут же ее тело оказалось крепко прижатым к его груди, а ноги раздвинутыми самым неподобающим для леди образом.

— Джеймс! — Она безуспешно пыталась вырваться из его рук, успев, однако, заметить, который час. — Какой ты у меня дурачок! Ты же должен был следить за временем!

— Зачем? — Поддержав ее затылок своей сильной рукой, он безошибочно нашел губами ее уста. Джеймс глубоко и страстно целовал Селину, не давая ей передохнуть. — Какое значение имеет для нас время?

— Ты недотепа! — Она пыталась его шлепнуть. — Я обещала Лиам, что в три часа мы с тобой дадим ей личную аудиенцию. Есть очень важное дело, которое она желала бы с нами обсудить, а на часах уже почти три… Ну же, Джеймс, отпусти меня!

— Нет. — Он улыбнулся и легонько поцеловал ее в кончик носа.

— Джеймс, я тебя предупреждаю…

Как бы ослабев, он широко разбросал руки, но она осталась лежать, распростершись на нем.

— Я действительно должен извиниться… э… за поведение моей жены. Она, видите ли, никак не может мною насытиться.

— Что такое? — Селина приподнялась на локтях. — Что ты несешь?

— Я, моя дорогая, приношу извинения Дейвиду и Лиам.

Она замерла на мгновение, потом медленно повернулась на бок и оглянулась. На уровне глаз она увидела крепкие ноги серого коня. Селина подняла взор и встретила смеющиеся глаза некоего достопочтенного джентльмена. Он даже сумел снять с головы шляпу и поклониться — совершить такой подвиг всаднику было совсем непросто, если учесть, что впереди у него на седле разместилась Лиам.

Селина торопливо оправила платье и села, отряхивая травинки и вытаскивая соломинки из волос.

— Как славно, Дейвид, что ты привез сюда Лиам! Мы не заметили, как пролетело время, и не успели бы на встречу с ней.

— Не с Лиам, а с ними обоими, — проговорил Джеймс.

Селина не обратила внимания на его слова.

— Прошу вас, присоединяйтесь к нам. Там осталось вино и пирожки, что испекла Руби Роуз. Между прочим, все по-прежнему складывается ладно между Руби Роуз и миссис Стрикленд?

— Вполне, — проговорил Дейвид, спрыгнув с коня и поставив Лиам на землю возле себя; девушка держала его за руку и не сводила с него глаз.

— Я думаю, мы не опоздали, Джеймс?

Селина нахмурилась и поглядела по очереди на обоих мужчин.

— Что? Джеймс просил тебя приехать сюда сегодня? Но я полагала…

— Да, — сказала Лиам. Она вся сияла в простом хлопчатобумажном платье с узором цветочками; в волосах у нее горели лютики. — Дейвид говорит: небо — это крыша, а весь мир — божий храм. Какой красивый поэтический образ! И вот в такой торжественной обстановке мы хотим задать Джеймсу самый важный для нас вопрос, — на этот раз с юного лица Лиам исчезло выражение проказливой самоуверенности, она потупила глаза, — я надеюсь, это не вызовет у вас недовольства.

Дейвид кашлянул, и Селина заметила, как задергались мускулы его лица, когда он посмотрел на Лиам.

— Я ее люблю, — прямо заявил он и прикоснулся рукой к ее губам. — Нам известно, что все будет непросто, но мы хотим пожениться.

— Тогда так тому и быть, — сказала Селина, ее голос пресекся. Она сплела пальцы, на глазах у нее выступили слезы радости.

— Лиам и я обсуждали это долго и обстоятельно, — продолжал Дейвид. — Нам известно, что в Англии нам с ней будет трудно строить наши отношения. Если вы, Джеймс, согласны, мы хотели бы уехать на Пайпан. Лиам считает, там для меня найдется много дел.

— В самом деле, там полно работы, — сказал он. — Вы поженитесь здесь, а затем спустя непродолжительное время отправитесь на Пайпан. Нужно же, чтобы кто-то занялся моим домом на острове. Лиам с этим великолепно справится. Дом будет вам свадебным подарком от нас. А ты, Дейвид, мог бы присмотреть за моим бизнесом в дополнение к своему основному делу — спасению душ.

— А вот и они! — объявила Лиам.

— Кто? — спросила Селина. Она огляделась и увидела приближающихся верхом Вон Теля и Летти. — Придется с тобой поговорить потом, — тихо сказала она Джеймсу. — Ты все прекрасно подстроил, но надо было прихватить побольше еды.

— Прекрасный день для прогулки верхом, — изрек Вон Тель в полном смущении, что не укрылось ни от кого. — Вы очень добры, что пригласили нас.

Летти сняла со своей лошади корзинку и опустила на землю, извлекая оттуда бутылку шампанского и шесть бокалов, аккуратно завернутых в белую салфетку.

— Я подумала, что это может пригодиться.

Селина сердито всплеснула руками:

— Здесь какой-то заговор. Я не потерплю этого! От меня все скрывают…

Джеймс взял бутылку и умело справился с пробкой.

— Иногда предпочтительнее не говорить женщине все полностью. Это лучший способ сохранить тайну.

— Джеймс Сент-Джайлс!

— О-о! — Он поймал запястье Селины. — Ты прольешь это великолепное шампанское. Лучше посмотри, чтобы не упали бокалы. Мне кажется, Вон Тель и Летти хотят нам что-то сообщить.

Селина медленно опустила руку и, не веря своим глазам, вопросительно посмотрела на мать.

— Да, — сказала торопливо Летти, — Горацио и я, мы решили обручиться.

— Горацио? — переспросила Селина дрогнувшим голосом. — Кто такой Горацио?

— Селина, будь добра, не забывай о хороших манерах, — строго сказала Летти. — Горацио — это наш Вон Тель, и ему надо привыкать гордиться своим именем. Он достаточно долго его скрывал.

— Горацио? — изумился Джеймс не меньше, чем Селина. — Ради Бога, растолкуйте мне, что все это значит?

— Для вас я всегда Вон Тель, — откликнулся не без вызова сей джентльмен. — Только Летти будет звать меня по-иному.

Летти слегка подтолкнула его локтем:

— Расскажи ему свою историю.

Вон Тель переступил с ноги на ногу и, яростно дернув себя за бороду, заговорил:

— Мистер Сент-Джайлс, ваш отец, нашел меня, когда я прятался в одном из принадлежавших ему складских помещений на Пайпане…

— …пробравшись туда из трюма одного из кораблей моего отца, — так мне рассказывали твою историю.

— Все так и было. — Вон Тель пожал плечами. — Мне было шестнадцать лет, и надо было проникнуть на корабль, чтобы скрыться. Меня обвинили в убийстве моего отца, и нужно было бежать.

— Убийство имело место? — Джеймс подался вперед. — И убил ты?

— Человек, издевавшийся надо мной с детских лет, не был моим отцом. Он лишь подобрал меня на улице и использовал в своих целях.

— Поэтому ты сбежал, — заключил Джеймс, и Селина почувствовала, что все словно договорились никогда не упоминать больше о судьбе человека, от которого бежал Вон Тель. — Но это не объясняет, откуда у тебя твое второе имя.

И тут в той части физиономии Вон Теля, что не закрыта бородой, произошло нечто необычное: там появился густой-прегустой румянец.

— Я шотландец, — заявил Вон Тель.

— Шотландец? раздался хор голосов после секунды напряженного молчания.

— Да. Или я должен сказать это по-шотландски?

— Скажи! — взволнованно воскликнула Летти. — Горацио бежал из Шотландии. Затем, когда он добрался до Китая, он понял: следует, чтобы никто и никогда не смог узнать, кто он и откуда. Вы понимаете?

— Разреши, я скажу. — Вон Тель остановил Летти, собиравшуюся продолжить рассказ. — Мне нужно было скрыться под какой-нибудь маской. Я решил не произносить ни слова и лишь слушать, как говорят другие, чтобы научиться подражать их речи.

— Да, — поспешила вмешаться Летти. — А его чудесная смуглая кожа и черные волосы прекрасно подходили для того, чтобы выдавать себя за человека восточного происхождения. И он никогда не уточнял, из какой именно страны.

Наклонившись, Джеймс посмотрел на Селину — оба они покачали головами.

— Но твое имя, старина? Объясни же.

— Все очень просто, — сказал Вон Тель. — Ваш отец говорил мне: или я назову ему свое имя, или он выдаст меня властям. В те времена я был достаточно упрям.

— И что же? — воскликнул снова хор голосов.

— А дальше было вот что, — пропела Летти звонко и хлопнула в ладоши. — Он сказал по-английски, но со своим невероятным акцентом: «Вон тел». Все и решили, что он назвал-таки свое имя, а на самом деле было сказано: «Не знаю».

Джеймс развалился на кровати.

— Ты можешь поверить, что все эти годы я не знал, что его имя Горацио?

— Разумеется, могу. Мужчины такие бестолковые, — донесся из гардеробной голос Селины.

— Ха-ха, — поворачиваясь с бока на бок, он снял рубашку и бросил ее на пол. — Ты долго еще будешь там?

— Уже иду, — в пышной шелковой ночной рубашке она, как белое облако, вплыла в спальню; вытаскивая шпильки на ходу, Селина распустила волосы. — Я подумала… Не пора ли мне взяться за совершенствование моих талантов по части… наслаждения?

Джеймс прищурил веки, изучая зардевшееся лицо жены, ее чуть надутые губки, ее соблазнительно торчащие под белым шелком груди.

— Ты не можешь себе представить, как мне приятно слышать твои слова. А то в последнее время наши игры стали немного однообразными.

— Однообразными? — Она подбоченилась и устремила на него свирепый взгляд.

— Ладно, ладно. — Он не мог удержаться от улыбки. — Означают ли твои слова, что мне будет позволено принять участие в этом совершенствовании.

— Возможно. — С приближением к постели черты ее лица смягчались, в янтарно-золотистых глазах зажегся яркий огонь. — Ты помнишь, что я не выношу пустой траты денег?

— Д-да, — сказал он неуверенно.

— И ты знаешь, что мне не по душе покупать ненужные мне новые платья и прочее? Особенно, если я тщательно выбрала вещи высокого качества, содержу их в прекрасном состоянии и могу надеть их много, много раз?

— Безусловно, — ответил он, будучи не в силах оторвать взгляд от ее бедер, так заманчиво раскачивающихся при каждом шаге.

— Тем лучше. — Она сладко улыбнулась ему и начала развязывать пояс. — Дело в том, что я остановила выбор на наряде непревзойденной ценности, который будет всегда хорош, когда бы мне ни вздумалось в нем появиться.

Она сбросила рубашку, и у Джеймса захватило дух.

— Тебе нравится этот мой наряд?

— Да, — прошептал он.

— В таком случае я буду приходить к тебе в нем всякий раз, когда тебе будет угодно.

Селина приблизилась к кровати вплотную, взяла его руку и поместила ее в затененную ложбинку между грудями, туда, где красовался самый крупный бриллиант легендарного колье Сейнсбери в окружении изумрудов.

— Восхитительно, — продолжал шептать Джеймс и протянул к ней обе руки. — Я не о драгоценностях, а о…

— Допускаю, — перебила его Селина, ловко усевшись у него на бедрах. — Но ты должен согласиться, что не меньшего восхищения заслуживают и мои достижения в деле экономии на одежде.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Эпилог