как бы опять предложить мальчишке шоколадку. Очень уж хотелось ему подружиться с этим весёлым парнишкой. Пока он раздумывал, Захарка вдруг соскочил с палок и, подойдя к окну, сказал:
— Теперь давай свою шоколадку. За работу. Я тебе цирк показал? Показал.
— Конечно, — обрадовался Шевчук. — Ты честно заработал свой шоколад. — Он протянул Захарке плитку и крепко, по-дружески пожал ему руку.
Захарка-парашютист
Парашютистом Захарку прозвали вот почему. Однажды весной сидел он на сарае, смотрел на огород и удивлялся. Не огород у них, а озеро. Даже рябь от ветра на воде, и гуси плавают: бабушка Вера выпустила гусей, чтобы зимнюю грязь отмыли. Рады гуси воде, крыльями хлопают, гоняются друг за другом. Вода ледяная, но птицам холод нипочем, на всю деревню слышно их радостное гоготанье.
Кругом вода со снегом, а на крыше сарая сухо и тепло. Дедушка Прохор ещё неделю назад сбросил с крыши снег. Теперь она просохла, даже босиком можно побегать. Захарка несколько раз пробежался, но мама увидела и запретила ему сапоги снимать. Хоть и апрель, и солнце светит, но всё равно ветер холодный и тепла настоящего ещё нет. Снег вокруг сарая сугробом лежит, и у тына на огороде его ещё много. Конечно, снег уже не такой белый да пушистый, как зимой, а почернел, превратился в кашицу. Но кашица эта холоднющая: если взять в рот, зубы ломит и запросто можно схватить ангину.
За огородом берёзовый лес — колок. Ух, и берёзы там толстющие! Очень старые берёзы. Хорошо на них взбираться, сучки крепкие. Захарка лазил на эти берёзы прошлым летом, но теперь в колке тоже полно воды, ещё больше, чем в огороде, потому что там низина.
Захарке скоро надоело смотреть на гусей: уж очень долго они зимнюю грязь отмывают. Обратил свои взоры на колок. Там интересней. На вершинах берёз настоящий грачиный городок. Не посёлок, а именно городок, потому что гнёзда у птиц в несколько этажей.
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьёшься надо мной?
Ты добычи не дождёшься,
Чёрный ворон, я не твой, —
стал петь Захарка. Эту песню любили папа с дедушкой. Три раза спел, надоело.
— Кар-р! Кар-р! — заорал Захарка по-грачиному, замахал руками и забегал по крыше. Но и орать Захарке надоело. Вот если бы у него были крылья… Полетел бы и узнал, чего грачи орут. Кар да кар! Базар устроили. Зажмурился, а в глазах всё равно грачи мельтешат, будто всё ещё смотрит на них.
«Вот бы забраться на берёзу, — вдруг подумал Захарка. — Не дойдёшь, воды много. — Он критически посмотрел на свои сапоги и тяжело вздохнул. — Если бы сапоги болотные, но их нет».
Опять стал наблюдать за птицами. Грачи летали, садились на тонкие ветки, раскачивались на них, как на качелях. «Хорошо им, — позавидовал Захарка. — Летай где хочешь, садись куда хочешь».
— Захарка-а! Захарка! — услышал он вдруг голос бабушки Веры. — Ты за гусями смотришь? Где они?
Бабушка стояла посреди двора и, близоруко щурясь, искала внука. Ветер трепал её пёстрый фартук и чёрный платок.
— Я здесь! — Захарка слез с крыши и подошёл к ней.
— Гуси-то где?
— На огороде, купаются.
— Пусть сердешные покупаются. Всю зиму немытые, наскучались, поди, без воды. А ты поел бы. Я шанежек настряпала. Иди, милок, поешь.
— Я не хочу, я потом, — сказал Захарка.
— Ладно, смотри туг за гусями. — И бабушка пошла в дом.
«А если…» — вдруг вспомнил Захарка о ходулях. Ещё в прошлом году, когда в деревню приезжал цирк, папа сделал Захарке ходули. Хорошие ходули, Захарка на них даже бегать научился. А улицу с одного конца в другой запросто переходил.
Захарка достал с чердака ходули. Это были две лёгкие длинные палки с приступками для ног. «И сапог болотных не надо», — подумал он, взбираясь на ходули. Но по огороду Захарка пройти не смог: палки вязли в оттаявшей земле. Дважды упал, намок, но ходули не бросил. «Зачем идти на них по огороду, если можно свободно пройти по тыну, — осенила его светлая мысль. — А там до колка по травке я запросто дойду».
Он без особого труда прошёл по тыну в огород, но оказалось, что и по целине на ходулях идти не так то просто. Палки вязли, путались в прошлогодней траве, и Захарка с трудом удерживал равновесие.
Но вот и крайняя берёза, корявая и сучковатая. В трёх метрах от земли торчит на ней толстый сломанный сучок, словно длинная двупалая рука. Прислонив ходули к дереву, Захарка легко добрался до сучка и несколько минут посидел на нём, оглядываясь вокруг.
Встревоженные птицы подняли оглушительный крик. Они летали у самой головы Захарки, будто прогоняли его.
— Летайте, кричите, — сказал он. — Я всё равно доберусь до вас.
Отдохнув, Захарка полез вверх. Здесь сучки были толстые, частые, и он, как по лестнице, взбирался всё выше и выше. И чем выше Захарка поднимался, тем сильнее кричали грачи, тем мощнее были порывы ветра. Тонкие ветки хлестали по лицу, но он упрямо лез вверх.
