сего времени известно крайне мало. Единственным надежным свидетелем можно считать Августа Кубичека[5].
Все биографы Гитлера сходятся на том, что 1909–1913 годы были самыми тяжелыми и ничем не примечательными в его жизни. Он еле-еле сводил концы с концами, продавая на улице свои акварельки. Однако сам Гитлер позднее утверждал: именно опыт этих лет научил его тому, что впоследствии помогло ему возглавить нацистскую партию.
По мнению доктора Штайна, Гитлер говорил абсолютную правду. Действительно, тогда Гитлер употреблял наркотики и под их воздействием достигал необыкновенных высот сознания, с головой погружался в изучение средневекового оккультизма и ритуальной магии, запоем читал исторические и философские книги, на основе которых и сформировалось его нацистское мировоззрение.
Общение с Гитлером для доктора Штайна в Вене не закончилось. Он лично наблюдал за созданием нацистской партии и началом союза Гитлера с тремя зловещими персонажами, которые были его оруженосцами во время стремительного восхождения к власти, — Дитрихом Эккартом[6], Хьюстоном Стюартом Чемберленом[7] и профессором Карлом Хаусхофером[8].
В 1933 году рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал задержать доктора Штайна и заставить его пойти на службу в Оккультное бюро СС. Но из этой затеи ничего не вышло. Доктор Штайн бежал из Германии в Англию, а его непревзойденное знание оккультной сущности нацизма, конечно, осталось вместе с ним. На этом поставим точку, чтобы в кратком предисловии не пересказывать содержание всей книги.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТАЛИСМАН ВЛАСТИ И ОТКРОВЕНИЯ
Жизнь — это источник радости, но пьющая толпа отравляет любые родники.
Я восхищаюсь чистотой, но меня воротит от оскаленных морд и утоляющих жажду нечистых.
Они заглянули в родник, и теперь в нем отражаются их отвратительные улыбки.
Своей похотью они отравили священную воду, а потом и сами слова, когда назвали посетившие их видения наслаждением.
Даже пламя возмущается, когда в огонь очага попадают их пропитанные сыростью сердца; оно клокочет и выбрасывает дым, когда они топчутся рядом.
Любой плод в их руках тотчас же пропитывается гнилью и делается приторно сладким; под их взорами фруктовое дерево сгибается, словно от порывов ветра, и роняет свою листву.
И многие бежавшие от жизни на самом деле бежали от этой толпы, не желая делить с ней еду, питье и тепло очага.
И многие ушедшие в пустыню и изнемогавшие там от жажды среди диких зверей просто не желали сидеть у колодцев рядом с погонщиками верблюдов.
И многие, налетавшие уничтожающим смерчем на эти фруктовые сады, всего лишь хотели заткнуть глотки толпе и заставить ее замолчать.
Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра
ГЛАВА 1
ТАЛИСМАН ВЛАСТИ
Адольф Гитлер стоял передо мной, крепко сжимая мои руки, чего никогда прежде не делал. Это пожатие говорило о крайнем его волнении. Глаза у него блестели от возбуждения. Слова слетали с губ резкие, отрывистые.
Меня поразило нечто странное: словно кто-то другой говорил вместо него, и это было удивительно для нас обоих. В красочных выражениях он описывал необычайное будущее свое и своего народа, который призовет его и попросит повести за собой, избавить от рабства и принести свободу.
Август Кубичек
Эта сцена показывает, что Гитлеру уже в пятнадцать лет открылась его будущая необыкновенная судьба. Прослушав с восторгом оперу Вагнера «Риенци», в которой рассказывается о стремительном восхождении и столь же быстром падении римского трибуна Кола ди Риенци (1313–1354), Гитлер поднялся на вершину горы Фрайнберг, возвышающейся над Линцем. За ним еле поспевал его единственный друг, сын бедного обойщика Густль Кубичек. И под яркими звездами летней ночи Гитлер произнес пророческие слова, которым суждено было претвориться в жизнь самым ошеломляющим образом.
Когда Гитлер и Кубичек спустя четыре года снимали вместе комнатушку в пригороде Вены, не было и намека, что его юношеские мечты могут осуществиться. В Венскую Академию художеств ему поступить не удалось. В Архитектурной школе его тоже ждал отказ ввиду недостаточной подготовки. Не делая попыток устроиться на работу, он жил впроголодь на весьма скромные сбережения его умершей матери и на пенсию, которую ему назначили как сироте за услуги, оказанные его покойным отцом Таможенному департаменту.
«Людей, знавших его в это время в Вене, — писал А. Кубичек, — поражало противоречие между его прекрасными манерами, хорошей речью, надменностью, с одной стороны, и полуголодным существованием — с другой. Его считали высокомерным и претенциозным. Но он не был ни тем ни другим. Просто ему претил буржуазный уклад жизни… В самом центре порочного города мой друг окружил себя
