Николсону, хотя они тоже были парни не промах. (Что толку в кампании, если ты не вышел из нее живым?) Мне это удалось и принесло наивысшую награду (абсолютно незаслуженно, о чем, полагаю, нет смысла повторять), плюс жирный кусок добычи, который позволил мне купить и обустроить свое уютное гнездышко в Лестершире — думаю, плоды грабежа лучше расходовать на выпивку для меня и моих арендаторов, нежели тратить их на украшение церквей для ниггеров и содержание кровососов-священников. И еще на дорогах Мятежа я встретил эту красотку — сумасшедшую ведьму Лакшмибай. Конечно, попадались и другие, но она была лучше всех.
Еще пару слов про Мятеж, прежде чем я перейду к деталям — знаете, то была единственная из моих кампаний, в которую я был втянут не по своей вине. Во всех других случаях оставалось проклинать только себя: для обычного человека я обладал невероятной способностью влезать по самую шею в опаснейшие предприятия — и все благодаря собственной глупости. К примеру, слишком много трепал языком (что привело меня к афганской катастрофе 1841 года); валял дурака в гостиных (и оказался в Крыму); поверил всему, что мне говорил Авраам Линкольн (Гражданская война в США); пригласил шлюху-полукровку из племени хункпапа на полковой бал (восстание индейцев сиу в 1876-м) и так далее — полный список длиной с мою руку. Но в дела Мятежа я впутался благодаря выдумкам Палмерстона (впрочем, из-за них приключились все беды 1850-х).
Гром грянул среди абсолютно ясного и чистого неба, какое только можно себе вообразить через несколько месяцев после моего возвращения из Крыма, где, как вам, возможно, известно, я заработал свежие лавры благодаря моей полной неспособности избегать наиболее бессмысленных акций. Я болтался в рядах «Тонкой красной линии»,[7] поневоле возглавил атаку Тяжелой и Легкой кавалерийских бригад, был взят в плен русскими и после целого ряда невероятных приключений (во время которых мне пришлось заделаться племенным жеребчиком при дочке одного дворянина, спасаться от стаи голодных волков и казаков, да еще и впутаться в маленькую частную войну азиатских бандитов с русской армией почти на самой границе с Индией — все это есть где-то в моих мемуарах), весь ободранный и вшивый я в конце концов добрался до гарнизона в Пешаваре.[8]
И тут, словно мне было недостаточно давешних испытаний, я попытался восстановить свои силы, воспользовавшись услугами одной из этих пышнотелых, вечно голодных афганских амазонок. Она была хороша в спаривании, но отнюдь не в прожаривании, так что, отведав что-то из ее меню, я подцепил холеру. Несколько месяцев я провалялся в полубреду, и потребовалось долгое и относительно спокойное путешествие домой, чтобы я смог восстановить свои силы, обнять мою любимую Элспет и насладиться ролью героя, вернувшегося в родные Палестины. И, должен добавить, героя, решившего уйти на покой — на фронт меня теперь никакой силой не затащишь, хоть всех обозных быков впрягай. (Подобное обещание я давал себе добрую дюжину раз, и Господь-свидетель, сам бы я слово сдержал, но невозможно бороться с судьбой, особенно если имя ей — Палмерстон.)
Так или иначе, летом 1856-го, я блаженствовал в полной безопасности на половинном жалованье штабного полковника, а вокруг даже и не пахло войной, за исключением разве что персидского фарса,[9] который можно было не принимать в расчет. Я уютно устроился с супругой и маленьким Гавви (первым плодом нашего союза, бездонным водохлестом-семилеткой) в хорошеньком домике на Беркли-сквер, который, благодаря наследству Элспет, мы очень мило обставили. При случае я заскакивал в гости к конногвардейцам, где возглавлял клуб любителей веселой жизни и время от времени развлекался со шлюхами направо и налево, чтобы немного разнообразить свою личную жизнь с моей любимой, но безмозглой красоткой. При этом весь Лондон боготворил меня как героя — ведь это я участвовал в настоящем Армаггедоне и сражался за Бога и Отечество (как предполагалось). К тому же еще просочилось достаточно много лестных для меня слухов о моих личных исключительно важных и секретных подвигах в Средней Азии (от результатов которых правительство вынуждено было отказаться из-за наших деликатных мирных переговоров с Россией) для того, чтобы все решили, что Флэши снова превзошел сам себя. Так, в стране, охваченной патриотической лихорадкой чествования возвратившихся героев, я оказался на вершине популярности и восхищения — поговаривали даже, что я получу один из этих новомодных Крестов Виктории (оно того стоило), но мне кажется, что Эйри и Кардиган — эти завистливые ублюдки — разделили награды между собой.
Полагаю, что Эйри, который был начальником штаба Раглана в Крыму, так и не забыл про мой маленький недосмотр под Альмой. Помнится, кузену королевы — юному сластолюбцу Вилли снесло голову как раз тогда, когда он находился под моим присмотром. А Кардиган в свою очередь возненавидел
