Караулов Игорь Александрович родился в 1966 году в Москве. Окончил географический факультет МГУ, работает переводчиком. Автор трех поэтических книг. Живет в Москве. клеткаКак будто в зиндане, как будто в тюрьменебесную книгу листаю,себя самого изживая в уме,из клетки себя вычитая.Вот вычту, и некому будет читатьни прямо, ни кверху ногаминебесную книгу формата А5,сырой клочковатый пергамент. небоДа и небо тоже — ворованное или ввезённое.Хорошо, если хотя бы лицензионное.Шведское небо, подсвеченное с углов.Вон облако, как сгорбленный рыболов,несёт за спиною сеть,а в сети полыхает сельдь.Нам прислали такое небо в обмен на нефтьи оставили до вечера повисеть. биргартенЗдесь садитесь, здесь поговорите,первая учительница имой последний гибельный учитель.Длинный стол, дубовые скамьи —выгорожен маленький биргартен.Малолюдно; вечно все свои.Сложенные руки, как на парте.Носят неполезную еду,пенятся торжественные кварты.Я вон там, у входа подожду. морякКогда уходит любовь к прекрасной даме,остаётся равнина, вышколенная льдами,широка, как грудь моряка.Цирк с конями, медведями и мужамии тёплое море на краешке зрачка.Живи, моряк, в гостинице Альтависта.Первое лезвие бреет чисто, второе чище,третье сносит голову в корзинуна зависть аминазину, баскетболисту.Волны бегут, царапает цепь о днище.Люби, моряк, портовую подруженцию,амнезию, сладостную деменцию.Волны бьются о край моего зрачка,рвутся, будто женские междометия,с каждым ходом поршня — из горла, без языка.Не покидай её. Пей любовные яды.Проплывай в тумане проспекты и колоннады,а увидишь землю — молчи, что она земля.И не лезь в дурные заснеженные расклады,на дровяные шатучие штабеля. волочёкТеремочек, термо-волочёк,вышний, нижний — всё теперь едино,и к шесту приложенный сверчокможет петь не хуже муэдзина.В клочковатой шубе октябрямокнет лес, а запад тих и перист,и листва уносится на нереств неизвестные моря. частушкиПобатальонно и поротно,помочегонно и порвотно,печально строятся полки,как будто струнные колки.Свинца несчитано во стали.Скажите всем, что мы восстали,что от музыки полковойбежит охрана, пал конвой.А что за птица вроде грифалетит, посматривая кривона лакированную гладь,как на ворованную кладь?Тут город: палка, две струныот набережной до вокзала.Тут в камень цвета бастурмысвой коготь хищница вонзала.Была в восторге от гастала,теперь же пьет имодиум.Не то чтобы пора настала,а просто нынче в моде он. каховскийРодное северное обществомне велело убить царя.Это лекарство от одиночестване должно расточаться зря.Нужно осмыслиться, подготовиться,пройтись по городу налегке.Света фонарного крестословицыльдистыми лезвиями в зрачке.Вспыхнули ягодные смарагды,и мосты как крыжовенные кусты.Это глазищи русской правдыпоказались из темноты.Помню, шептали мы: воли, воли!Вольной зимой и без шуб тепло.А тут, прислушаться, волки воют:вот так наше эхо до нас дошло.Куда трусит этот волчий выводок?Ещё вчера пировал наш круг.Нет, не съедят, но до шерсти вывернут,и будем снова мы — другу друг.По аллеям уже раздетымбежим с товарищем юных лет.Нос в табаке, хвост пистолетоми в зубах второй пистолет. сортировочнаяНа Москве товарной, сортировочной,где не видно вечером ни зги,заплутал мужик командировочный,бестолково топчет сапоги.То идёт неровно вдоль пакгауза,то путями, как ещё храним.Ни малявы не пришлет, ни кляузынебо низкорослое над ним.Это небо, так обидно близкое,что, глядишь, и снега зачерпнет.Раненое небо австерлицкое,летний-зимний стрелок проворот.Выпить, что ли, под забор забиться ли,“Ой, мороз” заблеять, “ой, мороз”.Не видать милиции-полиции,ветер свищет, ржет электровоз.Где ему гостиница? Где станция?Здесь заснёт, под мышкою зажавдипломат, в котором