роились куцые воспоминания о мелких проступках, за которые его наказывали в детстве. В них не было ничего достойного рассказа, и Меньшов, сам не зная зачем, начал выдумывать. Он чувствовал, что Чуркин видит его ложь насквозь, но ничего не мог с собой поделать и врал напропалую. Чуркин догадывался, что Меньшов врет. Ему было скучно слушать кое-как выдуманную ерунду. Но и подлинную историю из жизни Меньшова ему было бы слушать не менее скучно. Поэтому он кивал, притворяясь, что слова Меньшова задевают его за живое. А Меньшов, сгорая от стыда, продолжал сочинять. Вскоре он запутался, попробовал вывести мораль, но не смог и увидел, что Чуркин спит. Меньшов замолчал. Чуркин проснулся и тоже ничего не сказал. Так они просидели в тишине до закрытия бара. В час ночи охранник пошел выгонять посетителей, но за день он слишком устал, поэтому сел за стол, чтоб перевести дух, и уснул, опустив тяжелую голову на дрожащие от напряжения руки. Чуркин с Меньшовым допили пиво и ушли сами.
Глава втораяВ июле Чуркин попросил Меньшова помочь с похоронами матери. Мать Чуркина, едва сын повзрослел, уехала жить в деревню, чтоб на свежем воздухе доить коров и сеять хлеб. Ничего этого она делать не умела, а учиться не захотела и несколько лет прожила в полном одиночестве на краю деревни, едва передвигая ноги от голода и несчастий. Деревенские считали мать Чуркина гадалкой, хотя она никогда никому не гадала и не притрагивалась к картам. Доярка по вечерам приносила ей краюху хлеба и кружку свежего молока. Мать Чуркина отламывала кусок хлеба, делала глоток молока и без сил валилась на кровать, не понимая, что она делает в этом страшном месте. Однажды она легла мимо кровати, ударилась затылком об пол и через несколько дней умерла. Чуркин, когда узнал об этом, пошел на кухню и заварил себе чаю. Он долго сидел перед остывающей кружкой, размышляя о том, сколько предстоит забот в связи с похоронами. Ему не хотелось тащить с собой в деревню Меньшова, но он испугался, что если увидит мертвое тело матери, то от груза предстоящих забот повесится. Меньшова же Чуркин воспринимал как шута, который поднимет ему настроение своими нелепыми выдумками. Обычно Чуркин скучал от меньшовских небылиц, но теперь ему показалось, что они — единственное, что позволяет ему не сойти с ума. Поэтому он пригласил друга с собой. Меньшов ехать не хотел, однако прямо отказать не смог. Он решил придумать такой повод отказаться от поездки, чтоб Чуркин не обиделся. Днем на работе в голову ничего не пришло, а вечер он провел у телевизора, не желая тратить свободное время на придумывание дурацкого повода. На следующее утро он встал пораньше, побрился, собрал вещи в рюкзак и отправился на вокзал. Чуркин втайне надеялся, что Меньшов не поедет, и был разочарован, когда встретил друга у кассы.Ехали долго. Медленный поезд печально тащился по унылой, выгоревшей на солнце местности. Мимо проносились тополя, клены, акации, березы, ивы, дубы и телеграфные столбы. В задушенном пылью солнечном свете кренились заборы, извивались русла высохших рек. Чуркин резал колбасу, Меньшов смотрел в окно. В купе оказался третий сосед по имени Иван: простой русский мужик с крупными чертами лица. Он боялся нечаянным словом нарушить беседу Меньшова с Чуркиным, и хоть те всю дорогу молчали, Иван молчал тоже. Он сидел на полке, сложив массивные руки на коленях, и ждал, когда к нему обратятся, чтобы начать обстоятельный разговор. Ему было что сказать: он многое повидал. Но Чуркин с Меньшовым не обращались. Чуркин резал сыр, а Меньшов пил водку. Меньшов считал пьянку в поезде постыдным занятием, но все равно пил и закусывал колбасой, которую резал Чуркин, потому что больше заняться было нечем. Колбаса была невкусная. Меньшов вообще не любил колбасу. Он ел ее, чтоб не обидеть друга. Кроме того, иной закуски в купе не оказалось. Впрочем, был сыр — но сыр Меньшов любил еще меньше колбасы. Что касается Чуркина, то он резал колбасу и сыр, потому что боялся: если ничего не делать, то придется разговаривать. А разговаривать он не желал. Все его мысли были о том, как бы случайно не завязать беседу. Иван, не переносивший тишины, тактично кашлянул. Чуркин с Меньшовым сделали вид, что не слышат. Меньшов прикинулся спящим; кусок недоеденной колбасы вывалился у него изо рта и упал на живот. А у вас колбаса на животе, хотел сказать Иван, но постеснялся обидеть Меньшова. Чуркин порезал всю колбасу и весь сыр и, не найдя другого занятия, начал аккуратно складывать их в пакет. Поезд остановился на станции провинциального города. Сквозь потрескавшийся бурый асфальт пробивалась квелая трава. Штукатурка со стен облетела. Часы на здании станции стояли. Мертвая кошка лежала на щебенке рядом с мертвым голубем. В купе, пошатываясь, вошла тощая женщина в очках, с баулом в бледных руках. Женщину звали Таня. Иван забрал у Тани баул и поместил его на багажную полку. Таня замерла, как будто от страха перед этим русским богатырем. На самом деле она давно не
